Кит приехал, и жизнь снова стала прекрасной и наполненной. Вообще-то его звали Никита, но сколько себя помню, я называл его Кит. Каждое лето на каникулы его присылал какой-то папин дальний родственник, и начинался праздник. Кит был на два месяца младше меня - ему пятнадцать исполнялось только в июле. По сравнению со мной он был хрупким и нежным - наверно, ему недостовало хуторских хлебов, на которых я, как на дрожжах, вырос и раздался. В отличии от меня, замкнутого и сдержанного, он был неистощимым фантазером, вруном, весельчаком, и вся жизнь в его присутствии окрашивалась интригой и приключением. Это была та встряска, которая так была необходима мне в моем хуторском бытие.
Девчонок на хуторе не было. Вернее, были, но либо младше, либо старше нас (мои старшие сестры были не в счет). Немногочисленные парни нашего возраста были заняты по хозяйству, да и интересы их дальше хозяйства не шли. Поэтому все время мы проводили вдвоем, то носясь по окрестностям на старом отцовом велосипеде, то купаясь голышом в местной речушке, то строя шалаши и плоты. Нагуливая зверский аппетит, мы молотили на радость бабушке все подряд, а затем заваливались на сеновал, наслаждаясь неповторимым ароматом душистого сена.
В тот день дождевые тучи обещали желанную прохладу. В ее ожидании мы забрались на сеновал, где Кит начал вдохновенно врать про свои любовные победы и приключения. Мы оба знали, что он врет, но таковы были правила игры, и я делал вид, что верю всему безоговорочно, кивками и репликами поощряя его фантазию. Тучи заволокли небо, и стало быстро смеркаться. Где-то вдали загромыхало. Я спросил: - Может пойдем в дом? Нет, сказал Кит. Будем спать здесь. Мне это было привычно, и я не стал возражать. Скоро Кит угомонился, начал позевывать, завалился головой на мою руку и повернулся спиной. Поднявшийся ветерок уносил дневную духоту, стало откровенно прохладно. Кит прижался ко мне и свернулся калачиком. Чтобы ему было теплее, я облек его сзади и положил руку на плечо. Он пригрелся и начал сонно сопеть. Громыхало все сильнее и ближе. Кит, видимо, проснулся, напрягся, вслушиваясь в раскаты. - Не бойся, Кит, - сказал я и сильнее прижал его к себе, - Летние грозы короткие. Но Кит не отвечал и прижимался все плотнее. Стихия, однако, разбушевалась не на шутку. Казалось, небо раскалывается прямо над нами. Кит мелко дрожал. Я поймал себя на мысли, что хочу своими объятиями защитить его от всех земных бед, и нежность захлестнула меня. Кит начал ворочаться, его дрожь не проходила. Я всем телом чувствовал напряжение его тела. И вдруг это напряжение стало передаваться мне. Что-то между нами происходило. Совершенно некстати напряглась моя плоть и я, боясь, что Кит это почувствует, слегка отодвинулся от его спины. Но Кит, как бы вдогонку за уходящим теплом, снова прижался ко мне и уже не мог не чувствовать моего напряжения. То ли буйство стихии, то ли временное помрачение разума, заставило меня безотчетно податься вперед, навстречу теплу его ягодиц, тесно и откровенно прижаться к ним всей длиной напряженной плоти. Кит весь дрожал, его ягодицы то охватывали меня, то отпускали, руки все сильнее прижимали мои бедра. Затем он быстрым движением освободился от трусов и освободил меня, обхватил мою плоть рукой и сделал несколько встречных движений навстречу моим. Не владея собой, я обхватил его за низ живота, прижал и начал дергаться в его руке. Кит выгнулся и вдруг направил мой член себе между ляжек, крепко их сжав. Все завертелось в диком вихре наших встречных движений. Я доставал до его яичек, и это завело меня окончательно. Я почувствовал, что начал его пачкать. Движения стали настолько быстрыми, что в одно из мгновений я вырвался на свободу и ткнулся куда-то между его ягодиц. Он как бы поймал это движение, обхватил ими меня, и я вдруг начал проваливаться в него, ощущая горячее нутро. Я совершенно потерял голову. Я вошел в него с такой быстротой и силой, что он вскрикнул и попытался от меня освободиться. Ничего не соображая, я настигал его раз за разом, насаживая на всю длину моего члена. - Не бойся, Кит, ничего не бойся! - исступленно шептал я. Кит тихо стонал, но его тело подавалось мне на встречу в такт моему неистовству. Движения почти не встречали преграды, и я погружался все глубже и глубже. Его ягодицы сжимались все сильнее, но это только добавляло остроты ощущениям. Вдруг он опять вскрикнул, выгнулся, начал конвульсивно сжиматься. По моим рукам на его животе потекла горячая жидкость. Моя плоть сжималась его ягодицами в такт конвульсий, и я, застонав от наслаждения, нежности и любви, вжался в его тело, и долго моя душа сливалась с его душой.
Мы затихли. Я медленно вышел из него и застыл. Кит не поворачивался и опять свернулся калачиком. Прошло несколько минут. Его фигурка была такой трогательной, беззащитной и ранимой , что волны жалости и раскаяния захлестнули меня. Я тихо погладил его по спине.
- Кит! Ну, прости меня, Кит! Я не знаю, что на меня нашло. Ты мой самый любимый и хороший человечек, но у меня и в мыслях не было ничего такого. Я сделал тебе больно?
Он медленно повернулся ко мне лицом, и только темнота спасла меня от непреодолимого желания спрятать свои глаза. - Тебе было очень больно? - снова спросил я. Он провел рукой по моему подбородку, щеке и тихо ответил: - Да, ТАК больно мне было только один раз. И чуть слышно добавил: - Но я счастлив. ТАК хорошо мне никогда не было.
Я долго и тупо переваривал то, что он только что сказал. - У тебя что, это уже с кем-то было?
Я напряженно ждал ответа. Он не отвечал и лишь ласково гладил мои плечи и грудь.
- Да! - наконец сказал он. - Много раз. Ты меня презираешь, да? Таким сделал меня Олег.
- Какой Олег? Брат? - Моя голова шла кругом. Я вспомнил, что у Кита действительно есть сводный брат, вечно ревновавший его к родителям, лет на шесть старше, злой и грубый, от которого Киту всегда доставалось.
- Да. С восьми лет он начал заставлять меня ласкать его руками. Он кончал иногда по несколько раз подряд. И каждый раз это продолжалось все дольше. Я уставал, мне было противно, но он бил меня, и я выполнял все его желания. Однажды в десять лет я отказался его ублажать. И тогда он отвел меня в старый темный чулан, ударил, схватил за волосы, поставил на колени, раздвинул мои зубы и воткнул в рот свой член. Я задыхался, но каждый раз, когда я пытался освободиться, он давал мне затрещину, и я, плача, продолжал до тех пор, пока он не кончил мне прямо в рот. Никого в жизни я не боялся так, как его. Я и родителям не смел ничего сказать. С тех пор он кончал только таким способом, пользуясь тем, что у нас общая спальня.
- Но это же дикость! - я был настолько ошарашен, что даже привстал. - И никто так ничего и не узнал? Не защитил? Что же было дальше?
- Мне исполнилось одиннадцать лет, когда мама надумала нарядить меня на школьный маскарад в платье Красной Шапочки. Что с ним стало, когда он увидел меня в этом наряде! Это было в нашей спальне. Он бросил меня лицом на кровать, задрал платье, стащил трусы , несколько раз больно ударил по ягодицам, потом ввел свой член. Боль была такая, что я заорал, но он зажал мне рот рукой и отпустил только тогда, когда кончил подряд два раза. В тот день я его возненавидел. Но он запугал меня настолько, что родители так ничего и не узнали.
- И это продолжалось до сих пор?
- Да! Минимум два-три раза в неделю. Со временем боль прошла, но было очень противно. И тогда я стал представлять себе, что это не он, а ты. Стало легче. Я даже стал ждать этих ночей. А потом желание, что бы с тобой это было на самом деле, стало навязчивой идеей. Я мечтаю об этом уже два года. Мне казалось, что после этого вся грязь уйдет. Я бы никогда в жизни не признался тебе в этом, если бы ни сегодняшняя ночь.
- Так значит сегодня - это не я, а ты ...?
- Прости, это я тебя спровоцировал. Я понял, что другого случая может не представиться. А в открытую я бы тебя попросить не смог.
Он продолжал гладить мои плечи и грудь, а я застыл от услышанного, от его жуткой жестокости, несправедливости и противоестественности. Жалость к другу, которого я любил всем сердцем, смешалась с острым чувством утраты и невосполнимости наших прежних отношений. Я чувствовал себя обманутым и использованным. Рухнул идеал, сожгли моего идола, все оказалось напускным и нереальным. Мне было до слез жалко Кита, но что-то внутри оборвалось, и я понял, что мы никогда уже не сможем быть вместе. Несколько дней мы пытались делать вид, что ничего не произошло. Но все было вранье, Кит это чувствовал не хуже меня. Через неделю он уехал, чтобы никогда больше не появиться в моей жизни.
©ПСБ
