2
Ключи к разгадке
Кристофер Миллард весьма охотно согласился поделиться со мной тем, что ему самому стало известно о Фредерике Рольфе, изучение жизни и литературного творчества которого являлось для него на протяжении многих лет одним из излюбленных занятий, но предупредил меня, что его сведения далеко не исчерпывающи, да и, кроме того, их уже использовал мистер Шейн Лесли в своем биографическом очерке, напечатанном в «Лондон Меркьюри». Сначала он показал мне оригиналы писем из Венеции - тех, что я читал в машинописном варианте. Их вид был едва ли не более удивительным, чем содержание: написаны они были на клочках бумаги самых причудливых форм и размеров чернилами различных цветов: красными, синими, черными, зелеными и фиолетовыми – по всей видимости, теми, что оказались под рукой, - а почерка изящнее этого мне никогда прежде видеть не доводилось. Судя по внешнему виду, письма были вполне достойны того, чтобы выйти из-под пера автора «Адриана», и все же этот глас из глубины [Out of the depths have I cried unto thee, Lord – Из глубины взываю к Тебе, Господи (Пс./129:/1)] заставил меня вздрогнуть.
Затем Кристофер вручил мне гранки биографии Рольфа, составленной мистером Лесли, и, наконец, передал связку писем и газетных откликов, которые вызвала ее публикация. Друг заверил меня, что тщательно изучив все эти бумаги, я буду знать ровно столько, сколько он, и весьма вероятно, более, чем любой человек на свете о том, кто так сильно разжег мое любопытство. Он ошибся: мне предстояло узнать еще очень много, однако я все равно бесконечно благодарен ему за первые сведения о Фредерике Рольфе.
Я не терял времени зря и внимательно изучил полученное «досье». Самой ранней оказалась вырезка из газеты «Стар» от 29 октября 1913 года. Вот она:
«Необыкновенно интересная и почти загадочная личность отбыла в мир иной – несколько дней назад на своей венецианской квартире был найден мертвым писатель Фредерик Рольф. Многочисленные романы, подписанные его собственным именем, несут отпечаток обширных, но хаотических знаний, однако они неизменно поражают критиков глубоким пониманием и точностью в описании жизни итальянского духовенства - как сельского, так и высшего.
За подписью же барона Корво (итальянский титул, полученный, по его собственным словам, от герцогини Сфорца-Чезарини, подарившей ему несколько поместий) он публиковал стихи и весьма спорные статьи о католических обрядах и политической жизни Италии. Он не раз утверждал, что одно время и сам был священником, но, насколько нам известно, иерархи его церкви это отрицают.
Убежденный католик, Рольф тем не менее расходился с ними во мнении по поводу положения дел в Италии, резко выступая против участия церкви в делах светской власти. Он также составил подробную генеалогическую таблицу, из которой следует, что итальянский король являлся законным королем Англии, и какой бы фантастической ни казалась его теория – знатоки древностей и геральдики отдали должное его серьезным познаниям и глубине исследований.
На протяжении нескольких лет мистер Рольф жил под именем барона Корво в городе Крайстчерч (графство Гэмпшир), где приобрел известность благодаря своим приступам невероятного расточительства, которые, впрочем, сменялись периодами крайнего аскетизма. В Венеции же в последние годы он вел исключительно аскетический образ жизни.
Возможно, главное, за что его будут помнить, - это сборник «Истории, которые мне рассказал Тото», где великолепно описана жизнь итальянских крестьян».
Затем я обратился к статье мистера Лесли, прочел ее самым внимательным образом и вновь был поражен. Нашлось объяснение той тонкой нотке сарказма, которую я мельком уловил еще в сообщении газеты «Стар». В отношении Фредерика Рольфа такие эпитеты, как «необыкновенно интересная» и «почти таинственная личность», казались просто преуменьшением.
Творческий путь Рольфа был по меньшей мере столь же удивителен как его книга, а путешествия достойны Жиля Блаза [Жиль Блаз - герой одноименного романа Алена-Рене Лесажа (1668–1747).]. Постепенно я начал понимать, почему о нем так неохотно вспоминали: по-видимому, вечными его спутниками были дух противоречия и озлобленность, он обижал людей безо всяких угрызений совести и сам обижался без малейшего повода; дошло до того, что даже друзья стали бояться и избегать его.
Несмотря на язвительное остроумие, а также занятность и живость повествования, рассказ мистера Лесли о невзгодах Рольфа (кстати, во многих виноват он был сам) получился довольно грустным. То была подлинная трагикомедия, куда более мрачная и невероятная, чем я ожидал. Казалось, с самого начала характер этого несчастного человека и жизненные обстоятельства вступили во вражду с его талантом: как ранние, так и поздние годы жизни он провел в бедности, будучи преисполнен отчаяния; частные уроки, случайные заработки и подачки богачей – таков был удел человека, правившего целым миром (в мечтах, конечно).
Голодал он не только в Венеции. Многие на его месте сошли бы с ума, доведись им пережить столько тягот и разочарований; и нет ничего удивительного в том, что под конец жизни Рольфа знакомство с ним являло собой «маленький эксперимент в области демонологии». Я согласился с выводом мистера Лесли о том, что «это был истерзанный самобичеванием, потерпевший крах человек, который мог добиться многого, если бы родился в нужное время и нужном месте». И хотя я разделял это мнение, все-таки, на мой взгляд, статья оставила без ответа множество чрезвычайно любопытных вопросов, возбуждавших во мне безумное любопытство. Каково происхождение Рольфа? Какое он имел воспитание? Каким образом оказался в Венеции без всяких средств к существованию? Неужели больше никак нельзя было помочь человеку, обладавшему бесспорным талантом? Причем не только бесспорным, но и безудержным. Едва ли найдется много людей, в чьей жизни было столько же неопределенности и лишений, как у Фредерика Рольфа, и несмотря на это ему каким-то образом удалось создать по крайней мере еще четыре книги, помимо «Адриана»: по мнению Лесли, они не менее любопытны, чем та, с которой я уже был знаком. Взять, например, «Дон Тарквинио», рассказ об одном дне жизни молодого дворянина из окружения семейства Борджиа в 1495 г. Как я понял, язык этого произведения был еще более изощренным и метафоричным, чем в «Адриане», а сюжет – почти столь же захватывающ. Похоже, Рольф хорошо разбирался в истории средних веков, поскольку он также написал «Хроники Дома Борджиа», историческую работу, изобилующую малоизвестными сведениями и едкими замечаниями. Еще более заманчивыми казались «Истории, которые мне рассказал Тото», получившие в некрологе газеты «Стар» следующую характеристику: «потрясающая, эксцентричная, причудливая, странная, сумасбродная и безрассудная книга». Написанное замысловатым языком, это сочинение пестрит прихотливыми неологизмами и словами в сугубо авторской орфографии. Рольф даже переводил Омара Хайяма (но не с персидского языка, а с французского перевода Никола) - так называемым «диафоническим» стихом, призванным как можно точнее передать юмор и сарказм оригинала.
Мое любопытство уже давно было возбуждено «Адрианом», и намеки на предстоящее удовольствие лишь раззадорили неутоленную жажду. Чтобы найти ответы на свои вопросы, я стал изучать последние вырезки из небольшой подборки Милларда. Самой содержательной оказалась чрезвычайно талантливая рецензия на новое издание «Рассказов Тото», опубликованная в литературном приложении к газете «Таймс»; ее предваряла статья мистера Лесли. Критик восторженно отзывался о творении Рольфа и предсказывал, что «несчастный католик-бродяга будет жить и даже, возможно, станет популярнее. Его работы, как и произведения Гюйсмана, были «для большой публики, что называется, не в коня корм» [Шекспир, “Гамлет”], но притягательны настолько, что невозможно устоять перед искушением их страниц. Человек, которому удастся открыть душу так, как это сделал Рольф в первых главах “Адриана Седьмого”, вряд ли будет испытывать недостаток в читателях». Эта статья, написанная под влиянием предисловия мистера Лесли, тоже в свою очередь вызвала большое количество писем, которые Миллард сохранил со свойственным ему педантизмом. 25 декабря 1924 года мистер Гарри Пири-Гордон обратился к редактору со следующим посланием:
«Сэр,
В напечатанной на прошлой неделе рецензии на книгу барона Фредерика Корво “По образу своему” [In his own image – По образу своему (Быт. 1:26)] упоминались некоторые другие произведения этого писателя. Однако к этому списку можно добавить еще две книги, написанные им в соавторстве. Одна из них, “Судьба странника”, была опубликована в 1912 году за подписью “Просперо и Калибан”; другая, “Хьюберт и Артур”, полностью вымышленная история жизни Артура, герцога Бретонского, была на момент смерти Рольфа еще в рукописи. Он доверил ее одному отзывчивому пастору англиканской церкви, который помогал ему в последние недели жизни в Венеции. В надежде связаться с этим последним из благодетелей Фредерика Рольфа я прошу Вас опубликовать это письмо.
Гарри Пири-Гордон».
Неделю спустя в «Таймс» появилось еще одно письмо, на сей раз от мистера Фрэнка Суиннертона:
«Сэр,
Мистер Гарри Пири-Гордон упоминает неопубликованный роман Фредерика Рольфа под названием “Хьюберт и Артур”. Мне однажды довелось увидеть это высокохудожественное произведение в рукописи, а, кроме того, полный вариант романа (написанного ранее), озаглавленного “Роман о современной Венеции, или Желание и поиски целого”. Он хранился у владельца книжного магазина в Венеции г-на Онгании. Это захватывающее, великолепное сочинение. Если мне не изменяет память - а я, к сожалению, не могу полностью полагаться на нее, все-таки прошло десять лет, а может, и более с тех пор, как я прочитал книгу, - то в ней было много материала, который кем-то может быть расценен как клевета. Это касается тех лиц, за которых, как утверждает сам Фредерик Рольф, он писал книги. Однако если будет проводиться исследование неопубликованных рукописей Рольфа, то упомянутая книга заслуживает особого внимания.
С уважением,
Фрэнк Суиннертон».
Когда я прочитал эти письма, решение, которое зрело во мне, с тех пор как я познакомился с «Адрианом», сложилось. Я найду потерянные рукописи и напишу биографию Фредерика Рольфа.
И я сразу же принялся рассылать письма всем, кто каким-либо образом был связан с Рольфом. Я написал мистеру Суиннертону, вложив послание для передачи г-ну Онгании; мистеру Милларду с просьбой прислать мне другие книги Рольфа; мистеру Лесли, мистеру Пири-Гордону и мистеру Чарльзу Гейнз-Джексону (последний, по словам Милларда, был одним из близких друзей Рольфа). Затем я, вполне довольный, успокоился и стал ждать развития событий.
Первым откликнулся мистер Суиннертон:
«Глубокоуважаемый сэр,
Я бы очень хотел помочь Вам, но вряд ли смогу это сделать. Во-первых, мне не известен адрес, по которому в настоящее время проживает г-н Онгания, книготорговец из Венеции, и поэтому я вынужден вернуть предназначавшееся ему письмо. Мне кажется, что г-на Онгании уже нет в живых, но я ничего не знаю точно. Во-вторых, мне следует объяснить Вам, при каких обстоятельствах я увидел рукописи Фредерика Рольфа и почему написал в литературное приложение к “Таймс”. Вот как это было.
С 1910 по 1925 гг. я работал рецензентом в издательстве “Чатто и Виндус”. В самом начале моей работы по меньшей мере две рукописи Фредерика Рольфа поступили туда, но их отклонили. Насколько мне известно, эти сочинения (написанные рукой самого автора) переслал в издательство г-н Онгания, которому Фредерик Рольф оставил их в качестве залога за одолженные деньги. Одно из них, если не ошибаюсь, называлось “Желание и поиски целого”: великолепная, но слишком затянутая книга с некоторыми клеветническими нотами (по крайней мере, я так считаю, поскольку Рольф представил главного героя автором книг, опубликованных под именами других людей, чьи реальные имена угадывались за описанием). Вот именно из-за этих намеков произведение и не могли опубликовать.
Вторая книга, псевдоисторический роман “Хьюберт и Артур”, должна была рассказать настоящую историю того, как Хьюберт якобы ослепил Артура. Насколько я понял, рукописный вариант этой книги с разрешения автора послали одному американцу, у которого он до сих пор может находиться. Вот и все, что мне известно. Мною руководило одно лишь желание написать о том, что эти рукописи когда-то существовали, и именно поэтому я отправил письмо в литературное приложение к “Таймс”.
Вскоре после его опубликования я получил открытку от одного джентльмена из Италии. Он сообщил, что, по его мнению, некоторые рукописи Рольфа одно время находились у некой дамы, ныне покойной, и запросил у меня дополнительные сведения, коих я не имел.
Кроме того, мне пришло обстоятельное письмо из Австралии от брата Рольфа, школьного учителя. По его словам, он не смог стать исполнителем завещания Фредерика после его кончины. Я полагаю, потому, что тогда он должен был бы взять на себя все его долги, расплатиться с которыми ему было не под силу. Он призывал меня сделать все возможное, чтобы найти рукописи брата, поскольку теперь рассчитывал извлечь какую-нибудь выгоду из его завещания. По моей просьбе в издательстве “Чатто и Виндус” навели справки, и оказалось, что иные права, конкретные или подразумеваемые, все же существовали. Однако установить, кто именно владел правами на неопубликованные сочинения Рольфа, оказалось (или же казалось) невозможно, и потому было решено больше к этому делу не возвращаться. Письмо мистера Рольфа из Австралии у меня не сохранилось.
Кажется, помимо него у Фредерика Рольфа был еще один брат, который в настоящее время проживает в Англии и работает адвокатом. Правда, я не знаю, как помочь Вам связаться с этими братьями, и даже не представляю, насколько знакомство с ними окажется полезным, даже если Вам все же удастся его завести. Может быть, стоит попросить помощи у сотрудников издательства “Чатто и Виндус” - больше ничего мне на ум не приходит.
Я не знал Фр. Рольфа лично, только раз видел его мельком, - вот и все. О его знакомых мне также ничего не известно. Издательство “Чатто и Виндус” выпустило две его книги - “Дон Тарквинио” и “Адриан Седьмой”, - но это было еще до того, как я поступил к ним на работу. Могу лишь Вам сообщить о том, что “Желание и поиски целого”, равно как и “Хьюберт и Артур”, существовали в рукописи, но это Вы и так знаете из моего письма в литературное приложение к “Таймс”, а может, и из других источников. Я бы с удовольствием предоставил любые сведения, которые могли бы помочь Вам в написании книги, которая, уверен, будет очень интересной и полезной, но, к моему сожалению, это не в моих силах.
Искренне Ваш,
ФРЭНК СУИННЕРТОН».
Это письмо, как будет видно из дальнейшего, подсказало мне несколько новых направлений для поисков. Казалось вполне очевидным: о Рольфе что-то должно быть известно издательству «Чатто и Виндус», и поэтому я обратился к одному из его совладельцев, г-ну К.-.Х.-К. Прентису, с которым я знаком накоротке, но всегда с удовольствием общался. Мистер Прентис с охотой вызвался помочь, однако выразил сомнение, что ему удастся это сделать. Переписку с Рольфом давно уничтожили, и ни один из ныне работающих сотрудников не был с ним знаком. С другой стороны, к своему огромному удивлению, я узнал, что рукопись романа «Желание и поиски целого» хранится сейчас в сейфе издательства. Собственно говоря, она лежала там, никому не нужная, со времени кончины Рольфа. Сгорая от нетерпения, я попросил разрешения ознакомиться с ней, однако из-за свойственной всем издателям предосторожности я ее не получил. Мистер Прентис тоже обратил внимание на опубликованное в «Таймс» письмо мистера Суиннертона, в котором упоминалось о клевете, и поэтому не захотел показать мне рукопись без надлежащего разрешения. Однако какое разрешение его бы устроило, он не уточнил. Он сообщил мне, что один из братьев Рольфа – адвокат – живет сейчас в Лондоне, но было совершенно непонятно, кто конкретно владел правами на давно забытую книгу: он или тот англиканский священник, о котором упоминал мистер Пири-Гордон. Мистер Прентис порекомендовал мне связаться с Гербертом Рольфом, и я решил последовать его совету. Я сразу же написал ему; и через несколько дней получил следующее письмо:
«Уважаемый сэр,
Я не имею ничего против того, чтобы предоставить Вам сведения, касающиеся моего брата Фредерика Уильяма Рольфа, но, к сожалению, вряд ли смогу уделить этому делу много времени. Разумеется, я весьма заинтересован в том, чтобы все публикации о моем брате соответствовали действительности. Вы можете прислать мне список интересующих Вас вопросов. Если же предпочитаете встретиться со мной лично, то я просил бы Вас прийти до начала судебной сессии. Назначить встречу можно по телефону. В ближайшие дни я наверняка буду в конторе с 11.30 до 16.00. Полагаю, до публикации Вы позволите мне ознакомиться с тем, что будет написано о моем брате. Были ли Вы знакомы с ним лично?
Хотел бы предупредить Вас о том, что, возможно, мне не удастся припомнить все точные даты некоторых событий его жизни.
С уважением,
Герберт Рольф».
Не успел я ответить на осторожное предложение мистера Рольфа, как получил еще одно письмо:
«Уважаемый сэр,
Ваше письмо по ошибке распечатал мой брат, и только сейчас переслал его мне. Все сведения о бароне Корво, которые мне удалось собрать, я использовал при написании статьи для журнала “Меркьюри”, где были приведены выдержки из его произведений. Двадцать лет назад его роман “Адриан Седьмой”, обнаруженный Р.-Х. Бенсоном, оказал на нас, студентов Кембриджа, огромное влияние. Я был совершенно околдован «византианским» языком автора.
У Гранта Ричардса была подшивка писем Корво. После того как его издательство обанкротилось, она перешла к фирме “Мор и Ко.”. Помнится, там мне показывали множество рукописей, написанных чернилами разных цветов. Обратитесь к Гранту Ричардсу, опубликовавшему книгу Рольфа о Борджиа. Вам придется получить его разрешение на использование писем.
Искренне Ваш,
Шейн Лесли».
Я тотчас же написал в фирму «Мор и Ко». Мне не составило никакого труда соотнести ее с издательством «Де ла Мор Пресс», напечатавшим серию книг «Кингз Классикс», которыми я зачитывался в детстве. Пока я ждал ответа, мне представилась еще одна потрясающая возможность пополнить мои знания о Корво:
«Уважаемый сэр,
Если Вы сообщите мне, какой день Вам удобен для встречи, я зайду к Вам в этот день в 17 часов, и мы поговорим о бароне Корво.
С уважением,
Гарри Пири-Гордон».
Оглядываясь назад, я вижу в каждом из этих писем отражение характера их авторов: осторожность мистера Рольфа, столь характерную для юристов, обходительность мистера Суиннертона, употребление мистером Лесли словечка «византианский» и лаконичность мистера Пири-Гордона. Письмо мистера Рольфа требовало незамедлительного ответа, и я, следуя его указаниям, позвонил в контору и договорился о встрече на следующий день. Тем временем в мои сети попала еще одна жертва: доложили, что пришел мистер Гейнз-Джексон. В ответ на письмо он тут же явился ко мне собственной персоной.
Моему седовласому гостю действительно было что рассказать, поскольку он знал Рольфа очень близко (уже позднее я обнаружил, что почти все, кто был знаком с ним, считали его самым неординарным человеком из своего окружения). Знакомство завязалось совершенно случайно в самом начале девяностых, когда мистер Джексон, служивший тогда поверенным, проводил, по обыкновению, отпуск в городке Крайстчерч, что в графстве Гэмпшир. В то время это была скорее тихая деревушка, находившаяся довольно далеко от г. Борнмут, в котором летом весьма любила бывать художественная богема. Однажды для обсуждения как личных, так и деловых вопросов мистер Джексон зашел к одному клиенту из числа местных жителей - ныне покойному Глисону Уайту, известному тогда искусствоведу. У него в доме он встретил худощавого, чисто выбритого, слегка похожего на священника незнакомца, которого ему представили как барона Корво.
Несмотря на иностранное имя, барон совсем не был похож на итальянца. Отрекомендовался он англичанином и художником. При более тесном знакомстве выяснилось, что он наделен многими талантами: был прекрасным гребцом, пловцом, рыболовом, одаренным музыкантом, фотографом и каллиграфом, обладал отличным вкусом и умел красиво говорить. Глисон Уайт слыл превосходным рассказчиком, причем даже в те дни, когда беседа была в обществе одним из излюбленных занятий, но когда он замолкал, у барона была уже наготове новая тема; рассказы об Италии и Англии, которыми барон мастерски развлекал слушателей, были занимательнее историй хозяина. Своим титулом Корво был обязан (точнее говорил, что обязан) пожилой англичанке - герцогине Сфорца-Чезарини, перешедшей, как и он сам, в католичество. Герцогиня, с которой он познакомился в Италии, относилась к нему почти как внуку, даровав небольшое имение, к коему прилагался титул барона, – подобно тому как некоторые земельные участки в Англии позволяют хозяевам именоваться владельцами поместья.
Не было никаких оснований подвергать его заявления сомнению. В Италии он определенно получал денежные переводы от герцогини, поскольку мистер Джексон помнит, как обращал в наличные ее чеки, где значилась сумма в лирах; они приходили примерно раз в месяц. Корво снимал квартиру в доме, который принадлежал ушедшему на покой дворецкому; на втором этаже он оборудовал мастерскую и все время посвящал искусству.
Местную католическую церковь украшало множество написанных фигурных фресок, эти росписи при желании можно увидеть и сегодня; говорили, что его творения есть и в других церквах.
Возможно, самой большой странностью барона в тот период, когда он жил и работал в городке Крайстчерч, был его метод рисования. Прекрасно осознавая, что ему не очень удаются фигуры людей, он обыкновенно фотографировал позировавших ему моделей, затем вырезал отдельные кадры и с помощью проекционного аппарата получал изображение на холсте, что позволяло ему набросать эскиз.
Идеалом для него всегда была византийская иконопись, и потому некоторые из написанных им полотен были украшены вышивкой и стеклярусом. Корво производил впечатление очень набожного католика, и, прежде чем начать работать новыми кистями, носил их освящать. Практически все его картины были на религиозные темы. Мистер Джексон доставил мне наслаждение и позабавил меня, продемонстрировав мне репродукцию одного из самых грандиозных полотен Корво. Несколько лет спустя я показал Риккетсу и Шэннону [Известные художники Королевской Академии] нарисованный Рольфом головной портрет Св. Уильяма Нориджского, и по их мнению, в этой работе просматривается интересная манера письма. Даже поврежденная сыростью фреска в церкви Св. Михаила в городке Крайстчерч и сейчас по-своему впечатляет.
С удивлением я узнал, что в те давние годы никто не считал Рольфа писателем: он представлялся художником – художником и слыл. Ведь на самом деле именно его многообещающие способности к живописи повлияли на решение герцогини помочь ему материально. Но он все же изредка писал стихи, в большинстве случаев черпая вдохновение из своих же картин.
Еще некоторое время барон продолжал наслаждаться местным обществом, ездил на пикники и не отказывал соседям в нехитром гостеприимстве. Однако его крепнувшая дружба с мистером Джексоном, которого общение с Корво все более и более увлекало, внезапно прервалась, причиной тому послужила неудачная сделка, положившая конец пребыванию барона в Крайстчерч. Дело в том, что барон вознамерился купить находившееся в собственности Глисона Уайта помещение под названием “Кэкстон Хаус”, где размещались принадлежавший ему же магазин канцелярских товаров и платная библиотека. Интересы мистера Уайта представлял мистер Джексон, который как профессиональный поверенный, конечно же, выяснил, что финансовое положение Корво весьма плачевно.
У Рольфа также был адвокат, нанятый очень необычным образом. Прослышав, что Джон Уитерс хороший юрист, он отправил ему телеграмму следующего содержания: “Прошу Вас немедленно прибыть в г. Крайстчерч, графство Гэмпшир, для заключения важной сделки по передаче прав на недвижимость. На станции Вас будет ждать четырехместная коляска, запряженная белой лошадью. Барон Корво”. Молодой адвокат спешно выехал, предвкушая встречу с влиятельным клиентом, но мечты его рассеялись как дым, когда он увидел, что “четырехместная коляска, запряженная белой лошадью” - всего лишь станционная извозчичья пролетка, которую с трудом тащила искусанная блохами серая кляча.
Корво намеревался осуществить покупку, продав свои земельные участки в Бристоле и Оксфорде; но оказалось, что те были уже полностью заложены, а потому сделка не состоялась. Более того, вокруг имени барона стали ходить разнообразные слухи. Его долги местным торговцам стремительно росли; а денежные переводы от герцогини перестали поступать. Говорили, что барон Корво на самом деле никакой не барон, а всего-навсего Фредерик Рольф. Слухи разрастались как снежный ком, и в какой-то момент между декабрем 1891 и июнем 1892 г. “барон Корво” исчез из графства Гэмпшир, бросив на произвол судьбы свои картины, кисти и долги.
Несмотря ни на что, барон считал себя пострадавшей стороной. Последний раз мистер Джексон слышал о нем от одного из его друзей, которому десять лет спустя Рольф написал следующее:
«Если Вы состоите в переписке с Г.-Дж., передайте ему следующее: он совершил ужасную ошибку, и мне ни разу не доводилось слышать, чтобы он когда-либо пытался или выражал желание ее исправить. Случись мне узнать о подобном намерении с его стороны, я не стал бы чинить ему препятствий, я не настолько мелочен. Но в настоящее время он представляется мне человеком, которого следует избегать, ибо он распространяет непроверенные, а то и просто ложные сведения. Поистине жаль, поскольку, несмотря на то, что по его милости я десять последних лет жил в аду, как человек он мне нравится. Прошу Вас, не сообщайте ему ровным счетом ничего обо мне и о том, чем я занимаюсь».
Случившаяся в Крайстчерч история раскрывала личность Корво с весьма неприглядной стороны. У мистера Джексона, похоже, не было и тени сомнения в том, что Рольф задумал совершить мошенничество. Он также сказал, что счел необходимым предупредить своих друзей о том, чтобы они не вели никаких финансовых операций с “бароном”.
И все же я выслушал только одну сторону, но чтобы вынести вердикт, мне были необходимы дополнительные сведения. Материал был у меня на руках. Из папки, в которой хранились письма Корво, мистер Джексон достал две большие вырезки из журнала «Абердин Фри Пресс» от 1898 г. Он обратил на них внимание еще тогда, они были напечатаны, и сохранил их, поскольку счел, что они представляют немалый интерес. Мне эти статьи показались столь же увлекательными, как и венецианские письма Корво, которые показывал Миллард: удача улыбнулась мне в самом начале работы над биографией. Ко мне попала подробно рассказанная врагом моего героя история о ранних злоключениях этой эксцентричной натуры, чью жизнь я намеревался самым тщательным образом изучить. По мере того как я знакомился с ней, мне становилась понятнее причина озлобленности Рольфа в последующие годы, и я начал понемногу осознавать, какими терзаниями была наполнена его жизнь.
3
Нападки газетчиков
ФОРМАЛЬНОЙ ПРИЧИНОЙ для написания статей, которые мистер Джексон оставил мне для ознакомления, послужили псевдовоспоминания Рольфа, опубликованные в ежемесячном журнале “Уайд Уорлд Мэгэзин ”, который одно время весьма опрометчиво гарантировал достоверность сообщений своих авторов. Небылицы Луи де Ружмона, появившиеся на страницах этого издания, вызвали, однако, такую волну насмешек, по поводу утверждения, что редакция поспешила отказаться от своих притязаний, будто журнал не печатает ничего, кроме правды. В последнем номере, на который еще распространялась эта недолговечная гарантия, увидел свет безобидный и занимательный рассказ, позволивший врагу Рольфа открыть счет (к этому рассказу я еще вернусь).
Первая часть этой статьи, содержавшей немало нападок, озаглавлена так:
БАРОН КОРВО
НОВЫЕ “ВСЕМИРНЫЕ” ПРИКЛЮЧЕНИЯ
ЗАХВАТЫВАЮЩАЯ ИСТОРИЯ
АРИСТОКРАТ ИЗ АБЕРДИНА
А начинается она следующим образом:
«Недавно весь свет был потрясен открытием, сделанным журналом “Уайд Уорлд Мэгэзин”, новым периодическим изданием, печатающим на своих страницах достоверные отчеты о захватывающих приключениях. Сначала выяснилось, что в лице месье Ружмона мир получил более выдающегося путешественника, нежели сам Робинзон Крузо, а некоторое время спустя читателей ожидало не меньшее удовольствие, когда стало понятно, что на самом деле представляет собой сей великий исследователь и антрополог.
Едва разобравшись с аферой Ружмона, журнал обнаружил еще одну выдающуюся личность. В этом месяце ею оказался аристократ, историю которого предваряло привычно-хвалебное вступительное слово редактора, призванное, как это бывает, привнести в рассказ пикантности. Новоявленный писатель чрезвычайно подробно повествует о своих приключениях, однако следует отметить, что многие из его похождений куда более впечатляющи, нежели те, о которых поведал журнал “Уайд Уорлд Мэгэзин ”. О них обществу также полезно будет узнать.
Статья, о которой речь, называется “Как меня похоронили заживо”, а подписана она “бароном Корво”. Впрочем, в самом журнале Вы нигде не увидите его имя в кавычках, которые могли бы показать, что он не настоящий барон. Заявленное право на обладание титулом подтверждается в уже упомянутом редакторском вступлении. В нем совершенно серьезно представлены пережитые бароном Корво жуткие приключения, описанные во всех подробностях им самим и сопровождаемые рисунками, сделанными под его непосредственным руководством”. Перед статьей помещена фотография довольно молодого человека – портрет барона Корво. Можно сказать, что фотография удалась, ибо в Абердине и его окрестностях барона узнали многие люди, которые могли бы сообщить о нем нечто гораздо более интересное, чем то, что опубликовано в журнале “Уайд Уорлд Мэгэзин” за подписью Его Сиятельства… Основное достоинство истории заключается в том, что она описывает настоящие приключения этого аристократа, и… по ряду причин было бы полезно продемонстрировать, насколько серьезно следует относиться к Его Сиятельству барону Корво.
Сначала о титуле. Нет смысла листать книгу пэров Англии или любой другой страны, пытаясь отыскать в ней родословную барона Корво. Однако уже не в первый раз “барон” воспользовался своим титулом, не оставляя этой привычки, даже несмотря на неоднократные предупреждения своих знакомых о тех осложнениях, которые неизбежно возникнут, если он и впредь будет упорствовать в своих притязаниях.
Все было бы в порядке, если бы он пользовался титулом лишь в общении с теми, кто знал ему настоящую цену, но оказалось, что и в официальной переписке он любил подписываться “Искренне Ваш, Корво” или даже “Фредерик, барон Корво”. Знавшие его люди указывали на неосмотрительность (если не сказать больше) такого поведения».
До этого момента враждебно-критическую статью отличала сдержанность, пусть и приправленная скрытой угрозой. Теперь же автор раскрыл все карты. Несомненно, он был в курсе всех дел, поскольку обращается к случаю, произошедшему в Крайстчерч, и рассказывает во всех подробностях, как «барон» пытался купить собственность Глисона Уайта и как «серьезно к нему относились при обсуждении условий – некоторое время». Он также приводит текст адресованного Рольфу колкого и язвительно-саркастического письма миссис Уайт, которое заканчивается так:
«Что касается настойчивых утверждений, будто Вы в состоянии купить нашу собственность, мне остается лишь надеяться, что Вы сами оказались жертвой самообмана. Ничто иное не может оправдать те непомерные и излишние переживания, которым Вы подвергли нас обоих. Правда ли, что в субботу Вы уезжаете? До меня дошли невероятные слухи о том, что все Ваше имущество пойдет с молотка, а Вы сами отправитесь в работный дом. Надеюсь, при сложившихся обстоятельствах Ваш старый друг мистер Т. и Ваш священник придут на помощь. Кстати, как насчет тех 100 фунтов, которые, как Вы без конца твердили, по-прежнему лежат в одном из лондонских банков на счету, открытом на Ваше настоящее имя – Рольф, к которому я бы Вам посоветовала вернуться, ибо, как я сейчас понимаю, один лишь факт присвоения Вами себе нового, да еще и иностранного титула, с самого начала вызывал у всех подозрения как здесь, так и в других местах…. Искренне сожалея, что Вы сами отняли у нас возможность помогать Вам в будущем, остаюсь т.д. и т.д.”
«Это письмо [продолжает автор статьи] приоткрывает истинную сущность барона. Здесь можно прибавить только одно: согласно тому, что Его Сиятельство по разным поводам не раз лично говорил своим знакомым, титул барона Корво – «это мое итальянское приобретение».
Показав таким образом (надо признать, довольно-таки искусно) настоящую цену титулу «Его Cиятельства», неизвестный журналист задает риторический вопрос «Что же в таком случае представляет собой барон Корво на самом деле?», на который сам далее и отвечает:
«Этот джентльмен зовется Фредериком Уильямом Рольфом, и о его жизни до появления в Абердине можно поведать читателям буквально в нескольких словах. В 1886 г., будучи помощником учителя в школе “Грэнтхэм”, он принял католичество и был вынужден оставить эту работу. После этого, по его собственному выражению, то «голодал в Лондоне», то изредка подрабатывал частными уроками.
Когда маркиза Бьютская основала в г. Обан школу для беспризорных мальчишек, она взяла Рольфа классным наставником. Там же преподавали два священника, и поскольку отношения между ними и Рольфом не сложились, через месяц – другой его опять уволили.
Спустя какое-то время он решил сам сделаться священником. После того как его делом был вынужден заняться епископ Шрусберийский, в 1887 г. Рольф поступил в качестве духовного ученика этого прелата в католический колледж “Оскотт”, но не прошло и нескольких месяцев, как его исключили.
Барон опять сколько-то «поголодал в Лондоне», а затем случайно познакомился с мистером Оджилви-Форбзом из города Бойндли в графстве Абердиншир и три или четыре месяца прожил там. Затем он опять поработал учителем, а потом покойный архиепископ Эдинбургский, Смит, хорошо известный тем, что в подобных случаях всегда проявлял мягкосердечие, под влиянием душевного порыва взял его под опеку и отправил в колледж “Скотс” в Риме, чтобы он там подготовился к принятию сана. Спустя пять месяцев его отчислили – из-за отсутствия Призвания… и потому, что - как утверждает источник, с которым барон вряд ли стал спорить, – он там, мягко говоря, всем порядком надоел. Даже там он умудрился наделать огромных долгов, которые, по его словам, согласился оплатить лорд Арчибалд Дуглас, о чем, впрочем, сам лорд и слышать не желал.
Впрочем, Рольфа всегда отличали изысканные манеры, к тому же он обладал рядом талантов: слегка музицировал, немного умел рисовать и для любителя отлично разбирался в фотографии. Учась в колледже “Скотс”, он сумел весьма понравиться пожилой англичанке, носившей итальянский титул и являвшейся приверженкой католической церкви. Герцогиня Каролина Сфорца, давала ему значительные суммы денег и содержала его некоторое время после исключения из колледжа. Однако и ее хорошему отношению к мистеру Рольфу, как это уже не раз с ним бывало, пришел конец. Ближе к декабрю 1890 г. он вернулся в Англию. Утверждая, что герцогиня обещала на протяжении двух лет помогать ему деньгами в размере 150 - 300 фунтов в год (он все время называл разные суммы), чтобы он имел возможность продолжать обучение изобразительному искусству, Рольф отправился в Крайстчерч».
Далее следует подробное описание случая с Глисоном Уайтом и заключение, дополняющее воспоминания мистера Джексона.
«Однако герцогиня отказалась выполнять свои обещания по выплате Рольфу денежного содержания, несмотря на то, что на протяжении нескольких лет тот продолжал слать ей письма, умоляя о помощи. Дошло до того, что она или вовсе не отвечала на письма, или ограничивалась посланиями, в которых перед его именем отсутствовало обращение “мистер”, а после него – слово “эсквайр”, не говоря уже об аристократическом титуле “барон”, которым он вскоре стал пользоваться постоянно. Можно лишь заметить между прочим, что имя, которое барон себе выбрал, означает следующее: по-латыни – corvus; по-итальянски – corvo; по-французски – corbeau; по-шотландски – corbie; по-английски – crow - ворона [Насмешка бьет мимо цели; corvus – это ворон, а не ворона, и в качестве герба барон Корво выбрал именно ворона]».
Похоже, что даже этот хорошо осведомленный критик ничего не знал о происхождении Рольфа. Его история показалась мне чрезвычайно интересной, тем более, что по мере продолжения поисков я выяснил, что для мистера Лесли эта полная враждебных нападок статья во многом послужила достоверным источником при повествовании о ранних годах жизни Корво.
«А теперь перейдем к событиям 1892 года, когда сей джентльмен только-только поселился в Абердине, тем самым оказав этому северному городу великую честь. После того как все имущество Рольфа пошло с молотка в городке Крайстчерч, он опять несколько месяцев “голодал” – иначе говоря, его из милосердия содержали священники католической церкви Или-Плейс в Лондоне. Однако где-то в середине года поиски покровителя, которые он вел среди хорошо обеспеченных католических семей, увенчались успехом, и он получил должность домашнего учителя при молодом наследнике поместья Ситон в Абердине. И какое-то время он жил припеваючи, приезжал в город на автомобиле, располагал средствами, чтобы приглашать друзей к обеду и так далее – в общем, делал все, что приличествует человеку с аристократическими замашками. При этом надо отметить, что одно время он даже следовал разумному совету миссис Уайт и пользовался лишь своим настоящим именем - Фредерик Уильям Рольф… Впрочем, ему пришлось убраться и оттуда, и можно рассказать прелюбопытную историю, которая покажет, как к нему относились после отъезда.
Оказывается, спустя несколько месяцев он проник в имение. Никто не видел, как он пришел, но когда уходил через другие ворота, то обнаружил, что они закрыты. “Откройте”, - крикнул он пожилой привратнице, сидевшей в сторожке. Та выглянула, чтобы посмотреть, кто это, а когда услышала ответ, сухо заметила: “Ну что ж, полагаю, я могу Вас выпустить, хотя имею указания не впускать Вас”.
Мистер Рольф искал человека, который бы выручил его из беды, и нашел такого в лице преподобного отца Джерри, священника католической церкви в городе Стрихен (ныне – г. Дафтаун). Он прожил у него несколько недель, и отцу Джерри - также как и многим другим – было чрезвычайно сложно избавиться от гостя, поскольку в день своего отъезда Рольф обычно заболевал и был не способен передвигаться.
Где-то в начале ноября 1892 г. мистер Рольф обратился в фотографическую фирму “Дж. У. Уилсон и Ко.” с просьбой принять его на работу. При этом его, как он говорил, деньги не интересовали его ни капельки; он лишь стремился получить возможность улучшать и совершенствовать свои навыки в искусстве фотографии. Ему сказали, что стажеров не принимают, но он настаивал, и, в конце концов, когда ему сообщили, что освободилось место посыльного, которое он при желании может занять, при условии, что он так же, как и все будет подчиняться правилам, Рольф согласился.
Целых три месяца он работал в этой фирме за 12 шиллингов 6 пенсов в неделю, но на самом деле просто слонялся без дела, приходил и уходил, когда вздумается, делал в основном, что хотел, рассказывал другим сотрудникам несусветные байки о том, что у его отца имеется собственность в Англии и за границей, поскольку к тому времени он опять стал именовать себя бароном…
Наконец, фирма устала от Его Сиятельства, и ему было указано на дверь. Но и на этот раз отделаться от него оказалось не так-то просто. После того как ему сказали больше не приходить, он все равно возвращался и, как ни в чем не бывало, с улыбкой приступал к работе. Тогда сочли разумным послать на снимаемую им квартиру (за которую он также не платил месяцами) официальное сообщение о том, что больше так продолжаться не может и он должен уйти. Он тут же отправил в фирму ответное письмо, и вот отрывок из него:
«Уважаемый сэр, произошло прелюбопытное совпадение: но как раз в тот момент, когда пришло письмо от Вас, я собирался осуществить одно намерение, которое обдумывал в последнее время, а именно спросить Вас, нельзя ли вложить в Вашу фирму небольшую сумму, – скажем, тысячу фунтов – и получить подходящую мне постоянную должность, соответствующую моим способностям. Возможно, сейчас это уже неуместно, но все же я счел необходимым сказать об этом».
И даже после этого он являлся туда, так что в конечном итоге пришлось даже пригрозить ему, что если он не уйдет сам, то его вышвырнет полиция. Тогда мистер Рольф решил предъявить компании иск. Он отправился в одну из ведущих юридических фирм Абердина и поручил им направить в адрес компании “Дж. У. Уилсон” официальное заявление с требованием выплатить примерно 300 фунтов за то, что, по его словам, та произвела удержание некоторого принадлежавшего ему, Рольфу, имущества, и нарушила контракт.
Одного письма от руководства компании “Дж. У. Уилсон” было достаточно, чтобы адвокаты поняли, с кем связались, и перестали им заниматься. Мистер Рольф пытался убедить другого адвоката взяться за это дело, как он выразился, «наудачу», но это ему не удалось, и дело так и закончилось ничем».
Выражение «закончилось ничем» весьма часто использовалось анонимным автором ядовитой статьи о Рольфе; на самом деле там так много характерных оборотов, что жертве наверняка не составило труда догадаться, кто ее враг.
«Барон в основном занимался тем, что он называл, “обиванием порогов”: у всех состоятельных католиков, начиная с герцога Норфолкского и далее по нисходящей по лестнице, он клянчил деньги для воплощения в жизнь разработанных им проектов цветной фотографии, подводной фотосъемки, проекта нового освещения для моментальной фотографии и т. п. Впрочем, его внимания удостаивались не только католики… Он не стеснялся пытать счастья даже в самых высоких сферах, что подтверждает следующее послание:
«Барон Корво свидетельствует свое почтение сэру Генри Понсонби [Понсонби, сэр Генри Фредерик (1825-95), английский генерал и личный секретарь королевы Виктории.] и желал бы направить Ее Королевскому Величеству в качестве рождественского подарка небольшую картину “Рождество Христово”. Это его собственноручное творение, и оно довольно уникально, ибо представляет собой фотографию живой модели, сделанную при вспышке магния. Барон был бы чрезвычайно признателен сэру Генри Понсонби за указания относительно того, какие правила этикета надлежит соблюдать в подобных случаях».
Но все же с письменными прошениями Корво обращался в основном к католикам. Одним из тех, кого Корво жаловал своим неусыпным вниманием, был ныне покойный епископ Абердина Хью Макдоналд. Как-то раз, выражая благодарность за одолженный добросердечным прелатом фунт, Рольф написал ему: «Ваше преосвященство г-н епископ. К сожалению, я заблуждался насчет средств, находящихся в Вашем распоряжении. Мне сообщили…, что согласно некоему завещанию священнослужителям католического собора была передана сумма в размере 4 600 фунтов «для оказания помощи неимущим католикам». Я приношу вновь свои извинения за то, что побеспокоил Вашу светлость, подняв вопрос, о котором я имел неверные сведения». Послание епископа было довольно едким и не без нотки церковного юмора: «Глубокоуважаемый мистер Рольф! Как я уведомил Вас в субботу, в моем распоряжении нет средств для оказания помощи неимущим католикам. В последнее время нам никто не оставлял таких сумм, так что Вас, должно быть, ввели в заблуждение. Уповаю, что Господь поможет Вам преодолеть трудности, ибо в подводную фотосъемку я не верю. Хью, священник ордена редемптористов, епископ Абердина».
О дальнейших выходках барона Корво мы расскажем позднее, писал автор.
И надо сказать, что он не стал откладывать дело в долгий ящик. Одной статьи оказалось явно недостаточно, дабы утолить злобу первого биографа Рольфа. Уже в следующем номере газеты «Абердин Фри Пресс» он вновь выступил с язвительной статьей, заявив в уже знакомой мне манере, что «было бы полезно» подробнее рассказать о пребывании барона в Абердине.
Не имеет смысла перечислять все описанные им способы, посредством которых Рольф пытался удержаться на плаву. Буквально всех он осаждал просьбами о предоставлении средств для воплощения в жизнь его изобретений, никаких сведений о коих не сохранилось. Об одном из них, наверное, можно получить некое представление из процитированного выше письма сэру Генри Понсонби, а о другом узнать из послания к мистеру У. Астору, в котором Рольф заявляет, что он якобы «изобрел переносной источник освещения, который позволит обходиться без солнечного света». Он имеет в виду съемку при вспышке магния, что в то время (начало девяностых) было еще в диковинку. Милосердие, да и благоразумие заставляют предположить, что Рольф, который даже по признанию абердинского критика, был «искусным» фотографом, действительно каким-то образом нашел пути улучшения и усовершенствования применяемых тогда методов фотосъемки. Похоже, даже некоторые другие сделанные им так называемые изобретения могли претендовать на патент, по крайней мере, на первый взгляд.
Они произвели столь сильное впечатление на капитана третьего ранга Литтлдейла, который в то время был командиром корабля Королевских военно-морских сил «Клайд», что тот взялся представить некоторые подводные проекты Рольфа Объединенному военно-научному обществу. Но даже этот скромный успех заставил абердинского критика выпустить жало, ибо, конечно же, Рольф тотчас сообщил новость друзьям, подчеркнув при этом, что ему необходимы средства “на проведение опытов в присутствии экспертов”, что, как он выразился, “обойдется мне в два, а то и три состояния”. Но и эта затея тоже окончилась ничем».
Еще раз ему крупно повезло, когда он обратился к лорду Чарльзу Бересфорду, тот принял его, однако
«Рольф тут же разослал уйму писем: одно епископу Шрусберийскому, другое – епископу Абердина, другие – герцогу Норфолкскому, мистеру У. Т. Стиду, мистеру Глисону Уайту и т.д. и т.д., уведомив их, что лорд Чарльз Бересфорд проявил интерес к его изобретению, и намекнув, мол, не хотели бы многоуважаемые лорды и джентльмены вложить в этот проект деньги. Но ни один из них не откликнулся.
Потерпел барон неудачу и когда предложил двум изданиям – «Иллюстрейтед Лондон Ньюз» и журналу «График» - направить его в г. Триполи для съемки затонувшего корабля Королевских военно-морских сил «Виктория». Здесь ему тоже не повезло».
Я уже говорил, что не намерен воспроизводить все нападки абердинского критика в адрес Рольфа. Он скрупулезно заносил в анналы все мелкие провинности человека, ставшего для него главным объектом для изучения, и в его изложении те поступки Рольфа, которые выглядели бы весьма заурядными, будь они совершены обычными людьми, приобретали зловещий оттенок. Впрочем, некоторые факты, надо признать, серьезно его компрометируют. К примеру, однажды, сделав какие-то покупки, барон пытался расплатиться чеком на сумму в пять фунтов, с которой ему причиталась сдача наличными. Но выяснилось, что чек был «мягко говоря, далеко не безупречен».
С другой стороны, его попытки продать написанные «в средневековом стиле» картины плохо разбиравшимся в живописи жителям Абердина были поистине трогательны в своей тщетности. Видя, что обращенная ко всем состоятельным католикам Абердина мольба проявить интерес к его произведениям не находит отклика, он решил подарить их мэру города, сопроводив подношение простым и вместе с тем ироничным письмом: «Осмелюсь предположить, милорд, что эти картины станут подходящим подарком по случаю королевской свадьбы, в особенности учитывая тот факт, что они написаны художником, поселившимся в Абердине, поскольку этот город как никакой другой подходит для его работы». Но и в этом случае он потерпел неудачу.
Но даже самые неприятные события, омрачавшие пребывание Рольфа в Шотландии, были не лишены некоей комичности. Еще одна цитата:
«С октября 1892 по начало августа 1893 г. барон продолжал снимать жилье у некоего семейства на Скин Стрит. Глава семьи держал лавку, где трудился не покладая рук, а кроме того, вместе со своей женой приобрел просторный дом, намереваясь открыть там пансион для жильцов высшего разряда. И в этом отношении хозяева возлагали на мистера Рольфа самые большие надежды. Когда же, в конце концов, они избавились от него – весьма драматическим образом – оказалось, что он задолжал им тридцать семь фунтов, два шиллинга и девять с половиной пенсов… В какой-то момент хозяева дома осознали, что лелеемая ими надежда одним махом получить с барона всю сумму за питание и проживание совершенно бесплодна. При этом он доставлял им массу хлопот. Барон был вегетарианцем, обожал вкусно поесть в пределах своей диеты и, выбирая рецепты из поваренной книги, составлял меню на каждый день….
Впрочем, как уже было сказано, владельцы пансиона решили избавиться от своего постояльца. Когда до барона дошло, что его буквально собираются вышвырнуть вон, он перестал выходить из дома, а потом и вовсе отказался вставать с постели, чтобы, часом, не оказаться за дверью. Однажды вечером, где-то часов в шесть, хозяин в сопровождении своего приятеля, которого упросил помочь ему, вошли в спальню барона и заявили, что у него есть десять минут на то, чтобы одеться и убраться вон. Барон и ухом не повел, а когда отведенные ему десять минут истекли, ухватился за железную спинку кровати и держался изо всех сил. Когда его в одной пижаме выволокли на лестницу, он стал цепляться за перила, из-за чего последовала схватка. Оттуда его протащили по длинной лестнице и выкинули на тротуар, где он стоял, вызывая немалое изумление у прохожих. Вдогонку ему швырнули одежду, в которую он в конечном счете облачился – и больше барона в тех местах не видели».
Бедный Рольф! Его хулитель называет этот случай «оригинальным происшествием», но, без сомнения, для самого пострадавшего, оно было скорее унизительным, чем «оригинальным». После выселения из пансиона он отправился к епископу, который распорядился, чтобы его накормили ужином и предоставили крышу над головой. Спустя два месяца, пребывая, судя по всему, в глубоком отчаянии, несчастный изгнанный попросил врача Королевской больницы дать ему справку, что он душевнобольной, потому что, лишь находясь на лечении в психиатрической лечебнице, ему не надо было бы платить за жилье.
Еще он выпрашивал дать ему рекомендательные письма, чтобы попытаться получить должность библиотекаря в Университете Абердина, но и здесь его ждала неудача. Затем (как гласит беспощадная хроника его страданий) его подобрала «Ассоциация по исправлению положения бедных Абердине». Несостоявшемуся фотографу выдали химические реактивы для проведения опытов и даже какие-то деньги. Общий размер денежного пособия, которое он получил со второго сентября по 16 ноября 1893 г., составил 5 фунтов и 19 шиллингов. Эту сумму, которую пришлось растянуть на более чем два с половиной месяца, вряд ли можно назвать чрезмерной, особенно если потом выясняется (как в данном случае), что 11 сентября ему дали полкроны, а 26 – еще шесть пенсов. Эти унижения – не слишком ли большая расплата за благотворительность? И даже несмотря на это, Рольфа посчитали «неисправимым», и «Ассоциация отказалась помогать ему в дальнейшем». Неужели он еще не испил до дна всей чаши? «В дом мистера Чампьона, - продолжает злой ангел-хроникер барон попал одним субботним вечером, когда даже Ассоциация помощи бедным отреклась от него. Когда он явился – одетый в костюм для гольфа и с видом в общем-то вполне респектабельным, - мистер Чампьон (известный в те времена лидеру Лейбористской партии) обедал со своим приятелем. Гостя провели в столовую, но увидев, что политик не один, он попятился назад и жестом попросил мистера Чампьона выйти. Тот последовал за ним, и тут ему поведали печальную повесть о неимоверных страданиях. Мистер Чампьон не мог взять в толк, что ему делать с посетителем, но, последовав совету приятеля, для начала угостил барона сытным ужином».
(Неизвестный автор прокомментировал этот вполне естественный поступок в свойственной ему манере: «Это само по себе было бесценным подарком». Еще бы, для голодного-то человека!) Завязав знакомство столь необычным образом, Рольф некоторое время работал секретарем мистера Чампьона, и тот не раз выручал его как в Лондоне, так и в негостеприимном Абердине, пока в феврале 1894 г. не уехал в Австралию.
Примерно на этом месте заканчивается эта необычная статья о еще более необычном человеке, хотя, конечно, в дополнение к ее началу стоит привести и окончание:
«Нас не очень интересует, как сложилась судьба Рольфа в Лондоне (после отъезда мистера Чампьона). Достаточно сказать лишь, что вскоре он опять стал “голодать” по своему обыкновению, но иногда не без помощи добрых людей знавал и лучшие времена. При этом можно отметить, что по крайней мере один раз, летом прошлого года (1897) он вновь появился в Абердине [отважный Рольф!] в обществе некоего джентльмена, который, по-видимому, намеревался приобрести там какую-то недвижимость.
Мы на некоторое время расстаемся с бароном Корво. Как уже упоминалось, имеются и другие сведения, касающиеся поведения этой особы, которые могли бы взбудоражить общественность на несколько недель. Но, как представляется, рассказанного вполне достаточно, чтобы убедить мистера Рольфа послушаться разумных советов лучших друзей (к которым автора статьи, конечно же, отнести никак нельзя), прекратить пользоваться иностранным титулом и заняться каким-нибудь полезным делом.
А поместивший рассказ о бароне журнал «Уайд Уорлд Мэгэзин», который с самого первого номера заявляет, что на его страницы допускаются лишь достоверные материалы, может увидеть в истории барона новое и весьма неожиданное прочтение девиза, который все еще красуется на первой полосе – “Правда удивительнее вымысла”».
4
Осторожный брат
Прочитав эту чрезвычайно любопытную статью (из которой я перенес на эти страницы чуть более половины), я вышел пройтись, чтобы обдумать новые факты и черты характера моего героя, которые она мне открыла. Рассказ мистера Джексона о случившейся в Крайстчерч истории подтверждал один факт, который я мог проверить, но меня никак не покидало чувство, что этой враждебной статьей о злоключениях Рольфа автор расквитался с ним по старым долгам. И все же я осознавал, что бессмысленно предпринимать попытки оценить значимость враждебной статьи, не раскопав дополнительных сведений. Но статья эта оказалась мне полезной по крайней мере в одном отношении: она снабдила меня датами и фактами, охватившими период с 1886 по 1898 гг.
Двенадцать лет… За эти годы Рольф из чудаковатого, пускай и оригинального живописца превратился в писателя необыкновенного дарования – удивительного по глубине и силе. Каким образом? Вот в чем заключалась подлинная и непостижимая загадка. Я никак не мог забыть, что этот негодяй, которого так безжалостно вывели на чистую воду, написал «Адриана Седьмого». Оставайся я в неведении относительно данного обстоятельства, я, наверняка, прочитал бы эту полную нападок статью так, как обычно читают подобные сочинения газетчиков, и рассказ о странноватом самозванце вызвал бы у меня лишь мимолетную улыбку. Но автор «Адриана Седьмого» не мог быть обыкновенным мошенником , надувающим домовладельцев. Похоже, не было сомнений в том, что и до переезда в Венецию, в жизни Рольфа случались и другие безысходные ситуации, но он их пережил. Оборванец, бродивший по улицам Абердина, стал одним из тех, кто прославил английскую литературу. Безусловно, поиски следует продолжить. Я считал часы до встречи с мистером Гербертом Рольфом.
Нужно ли говорить, что в контору мистера Рольфа в Темпль я пришел без опоздания? Адвокат оказался тучным и большим человеком, и, судя по всему, был способен проявлять дружелюбие, когда ему не напоминали (как я, например) о неприятных событиях, которые, – и это было мне совершенно ясно – он предпочел бы предать забвению. И насколько было понятно из его письма, он “не имел ничего против”, но и нисколько не горел желанием снабдить меня сведениями. Что я хотел узнать?
Не требовалось особой проницательности, чтобы увидеть, что мистер Рольф колебался и не знал, что мне рассказывать, а что – нет, и вскоре мне открылась причина его сомнений. Он был взбешен тоном статьи мистера Лесли и «неточностями» в изложении, а особенно, утверждением, что останки его брата были захоронены в общей могиле. Мистер Рольф рассказал мне, что в тот день, когда газета «Таймс» напечатала сообщение о смерти его брата, он лично отправился в Венецию, и, заплатив обычный сбор, проследил, чтобы похороны были проведены по христианскому обряду. Однако в то время муниципалитет отказался предоставить участок для могилы в вечное пользование, поэтому он был вынужден арендовать ее на десять лет. Когда этот срок истек, после долгих переговоров он приобрел постоянное место захоронения на кладбище острова Сан-Микель.
Итак, ситуация была довольно щекотливой. Я ужасно боялся оскорбить того, кто больше других мог мне помочь, но поскольку безапелляционные утверждения и злые намеки анонимного автора из Абердина все еще были свежи в моей памяти, я опасался, как бы не сделать этого каким-нибудь неосторожным замечанием. Однако я задавал вопросы со всем тактом, на который был способен, и мистер Рольф выслушал их с неослабевающим терпением. Суммирую его ответы.
Фредерик Уильям Рольф, старший из пяти братьев, родился 22 июля 1860 г. в доме 61 на улице Чипсайд. С восемнадцатого века семья Рольфов владела фабрикой по производству роялей, но несмотря на то, что они числились среди родоначальников этого ремесла, примерно с 1850 г. они стали сдавать позиции. Фредерик с детства был способным, но взбалмошным мальчиком. Его отправили в хорошую школу в г. Камден (как сообщил мистер Рольф, она уже давно не существует,) и он неплохо учился – когда хотел. Рисование и развлечения привлекали его куда сильнее, чем занятия латынью, хотя он хорошо владел классическими языками, и показал себя способным учеником.
В пятнадцать лет вопреки желанию отца, Фредерик бросил школу. Мне не удалось узнать, была ли какая-нибудь иная причина, помимо «непокорности и недовольства», побудившая его оставить учебу. Некоторое время он слонялся без дела, потом был свободным студентом в Оксфорде, а затем (как я уже знал) стал сначала учителем, затем - католиком, а после учился на священника. С каждым его шагом огорчение и неодобрение семьи росло, и постепенно между блудным сыном и его родственниками образовалась огромная пропасть. Мистер Рольф, отец, убежденный протестант, не знал, радоваться или огорчаться тому, что его старшему сыну не удалось стать священником католической церкви. Затем, по мере того, как Фр. (что обозначало Фредерик, а не Отец) [В английском языке слова Фредерик и святой отец имеют одинаковое сокращение–Фр. (Fr.)] Рольф испытывал все больше и больше трудностей, пытаясь заработать себе на хлеб, его письма становились короче и приходили реже. Хотя он никогда не порывал связь со своим семейством, все же, поскольку они следили за его успехами издалека, то не смогли бы снабдить меня никакими подробностями. Что касалось случая в Крайстчерч, мистер Рольф не пожелал выразить свое мнение об этом, хотя и удивился, услышав утверждение о том, что его брату принадлежало некое недвижимое имущество, будь то заложенное или какое угодно другое. Он также не смог сообщить мне ничего нового о герцогине. Он считал титул барона дурной шуткой. Но о той критической статье в «Абердин пресс», которая была перепечатана другими газетами, мистер Рольф говорил с плохо скрываемым презрением. Статья увидела свет, когда его брат, пытавшийся порвать с прошлым, решил стать писателем, и влияние статьи не только на общественное мнение, но и на самого Фредерика Рольфа было чудовищным. Как следствие, на несколько лет Фр. Рольф вообще исчез из виду, будучи глубоко убежден, что все, с кем его сводит жизнь, знакомы с обвинениями, содержавшимися в статье, и верят им. Ему так и не удалось полностью оправиться от этого удара. И если мне хочется в этом убедиться, то мне достаточно взглянуть на беседу Папы Римского с кардиналами в конце «Адриана».
Я спросил, приводились ли в той статье какие-нибудь сведения, противоречащие действительности. Мистер Рольф полагал, что таковых не было; хотя описанные там поступки, в которых не было ничего постыдного, были представлены таким образом, что о совершившем их человеке складывалось крайне превратное впечатление. Мистер Рольф полагал, что лучшим ответом на мой вопрос будет рекомендательное письмо, полученное его братом от доктора И. Г. Харди, который сначала был директором школы «Грэнтхэм», в которой работал Рольф, а затем стал проректором Колледжа Иисуса в Оксфорде. Я приготовился слушать.
©1934
