Мне было интересно, что там писали, в журналах, посвящённых мальчикам, которые издавались в конце 60-х годов прошлого века. Вот и решил перевести. Этот рассказ был опубликован в осеннем номере журнала "Boyshood" за 1967 год
bl-lit
- Крис!
Это был визгливый голос матери, голос до такой степени противный, что мог заставить звучать его имя как матерное слово.
- Ты проснулся?
Она вошла в дом: распахнувшаяся входная дверь глухо стукнулась об стену. Крис не ответил, а коротко и с яростью непристойно выругался в подушку.
- Крис! - хоть бы кто-нибудь её убил, - выметайся из кровати и поторопись сюда: твой отец заболел.
Крис открыл глаза и сквозь темноту уставился на дверь своей комнаты. Он знал, что если не поднимется, то в любую минуту дверь распахнется, и его мать с силой вытряхнет его из кровати. Он угрюмо обсудил с самим собой, стоит или нет заставлять её карабкаться вверх по лестнице, но затем вспомнил тот незначительный факт, что у его пижамных штанов нет шнурка, и ему придётся одеваться у неё на глазах. Он ненавидел подобное, поэтому выбрался с кровати, и, придерживая пижамные штаны, переместился по холодному линолеуму к двери. Приоткрыл её на несколько дюймов и вдохнул ночной воздух, атаковавший его лодыжки.
- Буду внизу через минуту, - сообщил он, а затем быстро закрыл дверь. Включил свет, сердито щёлкнув по выключателю рукой, и старательно и полностью оделся. За то время, пока он одевался, его мать дважды окликала его, но он игнорировал её призывы. Он принял мрачную неизбежность ситуации, но, поступая так, решил упорно создавать как можно больше трудностей для неё.
Спустившись по лестнице, он обнаружил, что матери в доме уже нет, поэтому подошёл к входной двери и увидел отца, похожего на жертвенное чучело - тот сидел на влажном асфальте, ногами в канаве; замызганный, бессвязно бормочущий, в грязной, мокрой от блевотины одежде. Пять медалей за кампании Второй Мировой, героически играющие цветами, были пришпилены к его куртке, потому что в тот день он, уверенный в уважений, ибо никогда полностью ничего не продумывал до конца, торжественно отправился к воинскому мемориалу в День Перемирия [День перемирия - день подписания Компьенского перемирия, 11 ноября 1918 года, положившего конец военным действиям Первой мировой войны.] Но сейчас по его голове стекали частые струйки крови: миновав левое ухо, они с подбородка спускались к порванному воротнику; оба его глаза были закрыты. Их явно утомлял свет.
Трое или четверо соседей стояли у входных дверей своих домов, а из окон высовывалась ещё пара голов. Крис несколько секунд смотрел на своего отца. Некое чувство, что-то вроде жалости к падшей лошади, проснулось в мальчике, но объёмное появление его матери быстро исправило эту нехарактерную для него отступление к нежности. Она несла отцовскую шляпу, обнаруженную где-то на тёмной маленькой улице. Она двигалась в направлении Криса.
- Вот, возьми и отнеси её домой, и приходи - поможешь мне затащить этого жалкого педрилу в постель. Он уже готов.
Крис взглянул на неё исподлобья, словно она приказала ему нечто странное - незнакомка с длинными седеющими волосами, спадающими на потное раскрасневшееся лицо, с огромной бесформенной фигурой в жутко обтягивающей одежде; и с пивным перегаром.
- Не стой и не зевай тут, ты, тупой маленький поганец, дуй в дом, как было сказано.
Она бросила ему шляпу, но он даже не попытался её поймать. Она ударила его по плечу и упала к ногам.
Он прищурил глаза, скривил рот, и, быстрым неистовым движением ноги отфутболил её обратно. Она взмыла над головой матери и с громким шлепком упала на дорогу. Кто-то из любопытствующих рассмеялся.
- Ах ты... - она неуклюже двинулась в его сторону, схватила его за волосы, а второй рукой несколько раз ударила его по лицу и шее, после чего поволокла его по тротуару в сторону шляпы.
Освободившись от её жёсткого захвата, он, развернувшись, бросился на неё и, в слепом гневе, ударил её кулаком, попав по губам. Затем в ужасе от того, что натворил, он отступил назад и закричал:
- Отвали от меня, он всегда напивается, поэтому отвали, уйди, сделай это сама для разнообразия.
Скорость и злость его удара, казалось, слегка её отрезвили; её поведение изменилась - она постаралась предстать, насколько позволял её внешний вид, печальной и обиженной беззащитной женщиной. Она почти побежала, естественно шатаясь, к мужу за помощью.
- Дуг, - всхлипывала она, - Дуг, это я. Дуг, проснись.
Она принялась трясти его. Пыталась поднять его на ноги. Его тело было безвольным, как у тряпичной куклы, но своими неистовыми усилиями ей удалось поставить его на ноги.
- Что за дела-а, в чем дело, что такое?
- Крис только што ударил меня. Дуг, он ударил меня кулаком прямо в лицо. Дуг, Дуг, слышишь, ударил меня в лицо кулаком, вот, посмотри. У меня течёт кровь. Посмотри, Дуг.
- Ударил?
- Да, Дуг, посмотри.
- О, ударил, да?
- Крис ударил меня прямо в рот, посмотри.
- Крис?
- Да, Крис, свою собственную мать.
- Наш Крис?
- Да, посмотри, увидишь, что он наделал, посмотри.
- Ударил тебя по лицу?
- Да, Дуг, посмотри сюда, - она указывала на губы, которые слегка кровоточили.
К этому времени её обвинение, наконец, пробилось в его затуманенную алкоголем голову, и он уставился на мальчика.
- Я убью эту маленькую сволочь. Я выбью из него всё дерь...
Он споткнулся, но она его поддержала. Крис стоял в самой что ни на есть середине их маленькой улицы, с трудом сдерживаясь и дёргаясь подобно марионетке. Пара соседей-мужчин подобралась поближе от своих входных дверей, чтобы лучше всё видеть, или же, чтобы принять чью-то сторону, и его мать обратилась к ним, театрально полная горя.
Один из двух мужчин приблизился к Крису, но вот для чего, Крис не знал и не стал ждать дальнейшего развития событий. Узость улицы и близость нескольких взрослых разбудила в нём опасение в отношении себя. Он сделал несколько шагов назад, быстро развернулся и побежал.
Такое поведение не должно было особо удивить кого-либо из зрителей, потому что Крис официально считался плохим мальчиком. Директор его школы, лишённый воображения утомлённый педант несколько раз говорил об этом в суде по делам несовершеннолетних, который в своей тихой, любезной, благовоспитанной манере неохотно поддержал эту точку зрения. Его угрюмое равнодушие к их добросовестной казённой заботе стало причиной того, что его инспектор повесил на него ярлык «проблемного» мальчика - прилипчивый, легкосчитываемый ярлык, от которого почти не избавиться. Проблемы возникали постоянно, став близким и неотвратимым спутником большей части его четырнадцатилетней жизни, они оказались более регулярными и неизбежными, чем его трапезы.
Именно поэтому беспокойство заставило его побежать по улице в сторону главной дороги, а затем по направлению к центру города. У него не имелось цели, и в течение некоторого времени его перемещения были хаотичными и безрассудными, как у щенка. Неподалёку от городского центра до него дошло, что он оказался одинокой юной личностью, гуляющей самостоятельно, и его присутствие на улице в этот час, возможно, вскоре заметят; поэтому он обогнул хорошо освещённый торговый район и направился в лабиринт боковых улиц и странных маленьких переулков, проблуждав в которых около часа - за это время он ни разу не остановился - он понял, что заблудился.
Он оказался на широком полукружье дороги, покрытой ковром из мокрых листьев, по краям которой с обеих сторон росли чрезвычайно высокие ясени; В приличном отдалении от дороги виднелись большие дома. Тут и там стояли скамейки, этакие чрезмерно пышные чугунные скамьи, какие обычно бывают в муниципальных парках, и, выбрав одну из них в тени под деревом, он сел, склонившись вперёд и сцепив руки под коленями.
Он почувствовал холод, жалость к себе и страх одиночества. Он посмотрел по сторонам этой тихой пустынной дороги и уставился на одиноко стоящие, выглядящие нежилыми тёмные дома; попытался представить себе их комнаты; подумал о собственной спальне, надеясь, по правде говоря, вернуться туда. Он поднял ноги на скамейку, вздрогнул и попытался подавить слёзы.
Где-то неподалёку залаяла собака, и это вывело его из полудрёмы. Он спустил ноги на землю, огляделся и увидел человека, направлявшегося в его сторону и комично пытавшегося сохранить равновесие. Когда он приблизился, Крис увидел, что тот был в вечернем костюме, что ему около пятидесяти или шестидесяти, что он выглядит очень чисто, и что он пьян.
Глубоко озадаченный, он остановился перед Крисом, словно его разум не желал принимать то, что ясно видели его глаза.
- Добрый вечер, - произнёс он нараспев. У него был интеллигентный приятный голос. Он тут же поднял руку, чтобы остановить пытающегося ответить Криса, и с серьезным видом поправился:
- Доброе утро.
Крис настороженно, даже хитро, решил не отвечать, потому что последний раз он слышал подобный интеллигентный голос в суде по делам несовершеннолетних.
- Вы не будете возражать, - медленно произнёс пьяный - его слова звучали очень четко и ясно, словно он совсем недавно освоил их использование. - Вы не будете против, если я присяду сюда на минуту?
Он указал на скамью.
- Садитесь, где нравится.
- Вы не будете возражать? - он, казалось, очень удивился. - Вы уверены, вы абсолютно уверены, что не будете против?
- Я? Не.
- Это очень благородно с вашей стороны, чёрт возьми, старина, вы и в самом деле очень порядочны; вы настоящий джентльмен.
Он сел, вытянул ноги, откинулся на спинку скамьи и позволил полам его пальто разойтись, приоткрыв сияющий ряд медалей на одежде, выглядящих как множество небольших, но ценных монет или брелоков, висящих на разноцветных лентах.
- А теперь послушайте, - сказал он, словно начиная жаловаться, - раз уж я делю с вами эту скамью, то мне лучше представиться, не так ли?
- Если хотите.
- Хорошо. Что ж... Итак, меня зовут Генри Персиваль Клиффорд Поллард. А теперь, будьте другом и скажите мне правду: вы когда-нибудь слышали что-нибудь подобное: Генри Персиваль Клиффорд Поллард?
- Норм, - заявил Крис, пытаясь подавить неконтролируемую ехидную усмешку.
- Не тут-то было; вы просто вежливы; вы слишком вежливы по отношению ко мне, старина. Это жутко безобразное имя, и так было всегда.
Он сделал паузу и тихо добавил, словно это была какая ужасная семейная тайна:
- Если бы не оно, как бы у меня сложилась жизнь...
Он серьезно кивнул головой, после чего добавил с большим, неожиданным дружелюбием:
- А как зовут вас?
- Крис.
- Крис? Вы имеете в виду, Кристофер?
- Ну да.
- Клянусь Богом, это совершенно замечательное имя. Вам очень повезло с именем, в самом деле, очень повезло, вы знаете об этом? - он снова сделал паузу, как будто размышлял о счастливой фортуне мальчика.
- Я подумываю о том, чтобы изменить своё имя, - продолжил он. - Том Джонс. Мне нравится имя Том Джонс. Вы знаете, мне всегда хотелось, чтобы меня звали Том Джонс; просто Том Джонс. Оно гораздо лучше, чем Генри Персиваль Клиффорд Поллард. Иисус! Проклятье, какое оно мерзкое. Вы не против того, что я бранюсь?
На что Крис, больше не опасаясь, улыбнулся и сказал:
- Я знаю одного из тех, кого зовут Том Джонс.
- Наверняка знаете, - сказал пьяный, тыча пальцем в Криса, - почему, чёрт возьми, все приличные люди знают кого-то, кого зовут Том Джонс. Но, знаете, я не встречал ни одной подобной души. Это самая большая трагедия моей жизни; вы знаете это? Никогда, никогда не знать кого-то по имени Том Джонс.
Это прозвучало так, словно он вот-вот прольёт несколько слёз по этому поводу, но он опроверг подобное, весело добавив:
- Знаете, что мне всегда хотелось сделать?
- Нет.
- Хорошо, я скажу вам, но вы должны пообещать мне верой и правдой никогда не заикаться об этом ни одной живой душе. Обещаете?
- Да! - восторженно заявил Крис.
- Честно?
- Да.
- Тогда я вам скажу. Всю свою жизнь, с той поры, когда я был вот такого роста, - он опустил свою руку до уровня своей талии, - мне хотелось продавать блестящие красные яблоки с ярко-зеленой тележки с моим именем - Том Джонс - написанным большими желтыми буквами на её боках. Что вы думаете об этом?
- Норм, почему нет?
- Увы, у меня не было шансов; мне бы не позволили; все были против, все абсолютно. Даже когда я стал вот таким...
Он снова указал рукой, какой он стал высоты. Они оба посмотрели друг на друга и улыбнулись, и пьяный, чья манера вести себя стала менее напыщенной, сказал:
- Вы знаете, у вас есть очень приятная улыбка. Вы должны чаще улыбаться; в современном мире не хватает улыбающихся людей.
Крис, смущенный комплиментом, посмотрел на свои ноги, а затем, словно постеснявшись этого, убрал ноги под скамейку.
- Скажите мне вот что, - сказал пьяный, - какого черта вы делаете тут, посередине...
- Откуда все те медали? - вклинился в разговор Крис.
- Медали?
- Да, они, У вас же их до фига как много.
- О, вы об этих?
- Да, за что они?
- Вы действительно хотите знать?
- Да.
- Нет, правда?
- Да.
- Тогда я расскажу вам.
Он посмотрел вниз и, выбрав Военный крест, поправил его большим пальцем.
- Так, видите его? Я заслужил его очень давно, в битве при Гастингсе [Битва при Гастингсе состоялась 14 октября 1066 года - сражение между англосаксонской армией короля Гарольда Годвинсона и войсками нормандского герцога Вильгельма.]. Вильгельм Завоеватель вручил его мне после битвы. Он сказал мне. Он сказал: "Генри - сказал он - прекрасная работа. Я горжусь тобой. Вот тебе медаль". И приколол её мне на грудь. Чертовски приятным парнем был Вильгельм, знаете, один из лучших, всегда мне нравился.
Он остановился и собрался выбрать другую медаль, пропустив её между большим и указательным пальцем, но сказал другое:
- Скажите мне, как мужчина мужчине, что случилось?
Крис не ответил, только посмотрел печально, ибо был официальным преступником. Который никому не доверял, борясь со своей симпатии к этому дружелюбному и интересному пьяному.
- Послушайте, можете не отвечать мне, если не хотите, но, вы... вы сбежали из дома?
Крис посмотрел на человека, словно оценивая его искренность, после чего огласил небольшую безыскусную мысль, крутившуюся в его голове с тех пор, как он увидел этого человека.
- Ты коп?
Человек медленно покачал головой, потому что, во-первых, он не был полицейским, а во-вторых к тому же ещё и считал, что чрезвычайно грустно обнаруживать, когда такой юноша ожидает подтверждения подобному утверждению.
- Нет, я не коп. Я и в самом деле не полицейский.
Он подождал, заговорит ли мальчик, и добавил:
- Не хотите говорить об этом?
Крис глянул упрямо и пожал плечами, а его глаза неожиданно потеплели.
- Я скажу вам, чем мы займёмся. Вы пойдёте со мной, и мы чего-нибудь съедим; останетесь на ночь, и, если захотите, мы поговорим об этом позже, ну как? Что скажете?
- Если хотите.
- Хорошо, все улажено. Идти нам недалеко.
Он не без усилий поднялся, и Крис встал и протянул руку, чтобы поддержать зашатавшегося человека, которого ещё не совсем слушались ноги в этом новом для него положении.
- Ты пьян, - весело сказал Крис.
- Немного. Не сомневаюсь, что я немного пьян, - он сказал, положив левую руку на плечо мальчика. - Если вы не возражаете, то я, в конце концов, воспользуюсь вашим плечом. Знаете, святой покровителя путешественников носит ваше имя [Святой Христофор - святой мученик, почитаемый Католической и Православной церквями, живший в III веке (либо на рубеже III—IV веков), покровитель путешествующих].
