Он лежал, скукожившись, подтянув колени к груди, крепко, что есть силы обхватив их ладонями, так что мышцы на предплечьях напряглись, а костяшки пальцев побелели. Точно он пытался защититься от побоев, как в жестокой драке, когда сопротивляться нет уже сил и разумнее закрыться и ждать, пока врагам не надоест тебя мутузить. Пройдет время - они уйдут, а у тебя появится возможность зализать раны и оценить полученные повреждения. Все плохое когда-нибудь кончается, - в это надо верить, - только прикрывай голову от ударов, защищай уязвимые места.
    Колючий шерстяной плед неприятно колол щеку. Кровать была неудобной, старой и продавленной, пружины больно врезались в ребра. Лежал так он уже давно, наверное, с самого утра. Ему хотелось спрятаться, уйти в себя, подобно моллюску затвориться в раковине и наглухо сомкнуть створки. И опуститься поглубже, на самое дно. Туда, где тишина и покой, где никто и ничто не потревожит.
   Он лежал, прикрыв веки. Глазные яблоки судорожно дергались под ними, так бывает в период быстрого сна, только он не спал. Зрение сейчас было ему не нужно, свет раздражал. Он сам был весь, как большой воспаленный глаз. Чувства обострились до предела. Он вдыхал свой запах, втягивал его ноздрями, словно густую мутную жидкость. Буквально осязал его. Отвратительный букет разложившегося пота, давно нечищеных зубов, сальных волос. Сочащегося через поры адреналина. Запах страха. Смрад безысходности. Как ни странно это зловоние слегка успокаивало. Это был его собственный запах. Его собственный! Он обволакивал неплотной оболочкой, создавая слабую защитную ауру, которая не пропускала внутрь себя все прочие чужие запахи. Эфемерная, но все-таки защита. В данный момент он хотел бы вонять, как воняет вконец опустившийся бродяга. Если бы можно было также защититься и от звуков! Еще лучше - от мыслей, неотвязных, точно наведенных извне.
   Слюна выделялась обильно, он не успевал, а может, забывал ее глотать. Она стекала по щеке, впитываясь в плед. Плед под щекой и подбородком стал влажным, но он этого не замечал. Он вслушивался. Ловил звуки, отзвуки, следы звуков и даже мельчайшие вибрации воздуха. Он не хотел этого делать, но все происходило помимо его воли. И на каждый внезапный, резкий или сомнительный звук, организм реагировал, впрыскивая в кровь очередную порцию адреналина. Что-то взрывалось под ложечкой, сердце бухало паровым молотом, во рту делалось кисло. Он дергался, подрагивал и еще крепче обнимал себя за колени. Пульс постепенно замедлялся в ожидании нового взрыва. Кровь казалась густой и наполненной ядом.
   Страх … Как-то в юности, разглядывая альбом с репродукциями Босха, он попытался представить себе, что такое адские муки. Даже для его живого воображения это оказалось неожиданно сложной задачей: если тело грешника остается гнить в земле, вместе со всеми нейронами и чувствительными к боли рецепторами, что же тогда горит и корчится в геенне огненной? Для безмятежного ребенка куда сложнее было вообразить муки душевные. Тогда он понятия о них не имел. Зато теперь знал точно: самая страшная пытка – пытка страхом.
   За окном залаяла собака, кто-то громко и грязно выругался. Где-то далеко, возможно в соседнем дворе, мальчишки играли в футбол, радовались удачно забитому мячу. Резко взвизгнули тормоза. Он поморщился, как от зубной боли. Сердце болезненно сжалось, и на какой-то короткий миг ему показалось, что оно больше не забьется. Но оно забилось, заколотилось бешено возле самого горла, словно хотело выскочить из груди. Завелся-зашумел лифт, начал подниматься. Сюда? Мимо?! Только бы не сюда! Остановился совсем близко. Здесь, на его этаже?! Или этажом ниже? Двери начали медленно открываться. Сам того не замечая, он тихо и жалобно заскулил. Двери закрылись. Он затаился в ожидании звонка. Замер. Сжался в молекулу. От неимоверного напряжения заломило поясницу. Щека вдавилась в колючую мокрую шерсть. Время исчезло, оно тянулось медленно-медленно, издевалось, убивало. В дверь так и не позвонили. Он пришел к выводу, что лифт останавливался на нижнем этаже и немного расслабился. Совсем немного, насколько это вообще было возможно в его состоянии. До первого резкого звука, до первого дуновения ветра в открытую форточку. Надо бы собраться с силами, подняться и закрыть ее. Тогда звуки с улицы сделаются менее отчетливыми. Хотя бы это. Но он не мог.
   Страх можно преодолеть, можно заставить себя с ним бороться. Но для этого нужно знать причину – почему я боюсь? И еще, надо ясно представлять себе предмет (объект? субъект?) своего страха – чего именно я боюсь? Но если страх беспричинен и беспредметен? Если он безлик и вместе с тем всеобъемлющ? Как с таким бороться?! И главное, как с ним жить? Адские муки – пытка страхом. Он устал бояться, ему было нехорошо.

 - Там, наверное, страшно. Вон как люди визжат. – Да ладно тебе, чего ты боишься? Детская каруселька! И потом я ведь рядом с тобой буду. – Хорошо, бери билеты. Только я буду тебя за руку держать. – Да хоть за ногу! Главное, чтобы тебя не стошнило мне на колени. – Ха-ха! Меня не укачивает. – Тогда вперед! – У-у-у-у-х! Здорово! Давай еще раз прокатимся!
   Американские горки, виражи, скорость бешенная, аж сердце замирает. Широкая теплая ладонь, такая надежная. Щекой прижаться к плечу. Свитер колючий, ну, ничего. Запах одеколона и табака.

 - Смотри, Олежка, это зубр. Они почти исчезли, но наши ученые их спасли от вымирания: скрестили с американскими бизонами. Нет, погоди! Или это бизонов зубры спасали? Что-то я запутался. – Зубр, это хиппующий бык, гляди, как хиппи волосатый. – Ха-ха. Олегатор, ты как скажешь чего! – Знаешь, все, наверное, думают, что ты мой папка. – Да? А мне казалось, что я еще могу сойти за твоего старшего брата.
   Зоопарк. Вольер с зубрами. Встать на бордюр, руками взяться за толстые прутья и откинуться назад. Лечь спиной на его заботливо подставленную грудь. Прижаться щекой к щеке. Ты не брат. Ты – мой папка. Мне так нужен папка!

   Телефонный звонок, резкий и неприятный, разбудил Олега. Как всегда он пожалел, что не отключил аппарат от сети. Кряхтя, он поднялся с кровати. В комнате было сумрачно - вечерело. Похоже, он проспал всю вторую половину дня. Телефон продолжал трезвонить. Олег прислушался к своим ощущениям - ему существенно полегчало.
   Темно-зеленый телефонный аппарат со старорежимным наборным диском стоял прямо на полу, Олег подошел, навис над ним, покачиваясь на неожиданно слабых ватных ногах. Он размышлял. Тот, кто звонил, проявлял настойчивость. Телефон коротко тренькнул и затих, но через какое-то время вновь зазвонил. Олег все еще ощущал смутную тревогу, сердце билось гулко и болезненно, и стук его ощутимо отдавался в висках. Разговаривать ни с кем не хотелось, любые новости могли оказаться неприятными. И даже если никаких  новостей не будет, Олег совершенно не был расположен к общению. С кем бы то ни было! Однако если не ответить, непременно начнешь терзаться вопросами: кто бы это мог быть? И что ему (ей) было надо? Начнешь накручивать себя, воображать невесть что. Иногда неизвестность хуже определенности.
   Олег присел на корточки и взял трубку. При этом он чуть не опрокинулся на спину, и с трудом удержал равновесие, ухватившись рукой за спинку кровати.
  -   Да, - сказал он раздраженно. – Слушаю вас.
  -   Олег? Привет, братишка! Ты, почему на работу не выходишь?
   Звонил Юрка, двоюродный брат и по совместительству начальник Олега. Они вместе работали в небольшой фирме, занимающейся оптовыми продажами электронных игрушек из Гонконга. Тетрисы, тамагочи, электронные записные книжки и прочая мелочевка, дешевая и не очень качественная. Юра заведовал отделом продаж, а сам Олег занимал невнятную должность офис-менеджера. «Мальчик за все», - как иронически определял он свой статус в фирме, но работа ему нравилась, не слишком нервная и приносящая постоянный доход чуть выше прожиточного минимума. На эту место его пристроил Юрка, после того, как Олег больше года не мог найти себе ничего подходящего.
   Он не появлялся на работе три дня и «начальство» вправе было потребовать от него объяснений. Что объяснять? У Олега и раньше случались эти его приступы, - все родственники, в общем-то, были в курсе, - но так сильно его еще никогда не забирало. Он просто физически не мог выйти из дома все эти дни. Страх скрутил его, сломал, превратил в рыхлую безвольную амебу. Это было невыносимо! Но сейчас этот беспричинный изнуряющий ужас ушел, не исчез совсем, а затаился где-то на задворках подсознания. Как злая собака в темной конуре, готовая в любой момент вновь выскочить наружу.
   К счастью Юрик был молодцом, и считал своим долгом опекать непутевого и … странного (да что там странного – больного! в конец свихнувшегося!) родственника.
  -   Ты как там себя чувствуешь?
  -   Хреново, - честно признался Олег.
  -   Мне приехать?
  -   Да нет, Юр, не надо. Мне уже лучше, завтра, как огурчик буду. На работу выйду.
  -   Ты погоди с работой. – Юрка покашлял в трубку. – Я тут тебе задним числом отпуск оформил на две недели. Так что отдыхай, завтра отпускные завезу. А из отпуска выйдешь, полетишь с Сашкой в командировку в Гонконг. Нужно на завод образцы отвезти. Заодно развеешься.
  -   Спасибо, Юр, - внезапная забота, вместо ожидаемой выволочки тронула Олега почти до слез. – Ты настоящий друг.
  -   Я больше, чем друг. Я – брат.
  -   Родной двоюродный брат!
   Они вместе рассмеялись. Олег чувствовал неимоверное облегчение. Как хорошо, что он взял все-таки телефонную трубку. Ему хотелось продолжать этот разговор как можно дольше, Юркин бодрый тенорок действовал на него успокаивающе.
  -   Ну, что там новенького … в миру? Я три дня из дома не выходил. Капитализм еще не построили?
  -   Строим. Вот черт! Куда, мать твою, лезешь! «Чайник» долбанный!
   Олег услышал приглушенный автомобильный гудок. Судя по всему, Юрка разговаривал с ним по мобильному, сидя за рулем своего «Пассата». Жаль, долгого разговора не получится.
  -   Все в порядке? – спросил Олег своего собеседника.
  -   Уррроды! Купили права и думают им все можно! – Юра продолжал кипятиться.
  -   Ладно, Юр, давай уже прощаться, а то переедешь кого ненароком.
  -   Подожди. Чего-то хотел сказать тебе … забыл … А! Знаешь, кого я сегодня видел?
  -   Кого?
  -   Дружбана твоего, как его … Олега Николаевича! Друга детства. Ну, помнишь, в школе у вас театральной студией заведовал? Ты еще постоянно у него дома зависал. А маман твоя  боялась, что он не той ориентации. В общем, не нашенской! Помнишь?
  -   Помню, - сказал Олег и не узнал своего голоса.
  -   Представляешь, заехал в «Макдональдс» перекусить, на Проспекте Мира, вижу, он сидит за столиком и, как водится у этих самых, с мальчишкой. Милый такой паренек лет двенадцати, на тебя похож в детстве. Этот козел постарел, конечно, но я его сразу узнал. Столько кипешу тогда было! Когда ты из-за него чуть из дома не убежал. Помнишь?

 -   Это глупая затея! Твоя мама все равно не разрешит нам общаться, нужно переждать. Пойми, Олежка … - Я хочу быть с тобой. – Я тоже хочу, но не все зависит от наших с тобой желаний. Есть правила … - Я хочу быть с тобой. – Ты меня попросту подставляешь … - Я хочу быть с тобой. – Черт! Да ты не слушаешь меня! Ты не можешь быть со мной! У тебя есть своя мама, а я тебе никто!
   Квартира, такая знакомая, почти родная. Его квартира, а он какой-то … чужой. Такой странный сегодня, будто не рад меня видеть. Почему он кричит на меня? Я обидел его … не знаю чем, но обидел. Или … Может быть, я ему больше не нужен? Почему?!

   Я ОДИН …ОДИН … НИКОМУ НЕНУЖНЫЙ … НИКЧЕМНЫЙ … СОВЕРШЕННО ОДИН … КТО ЖЕ МЕНЯ ТЕПЕРЬ ПОЖАЛЕЕТ? КТО ПРИЛАСКАЕТ? КТО ЗАЩИТИТ?!!

   Олег был потрясен: как эта простая до гениальности мысль раньше не приходила ему в голову? Вот оно освобождение! Надо просто решиться и сделать дело, то, что должен был сделать давным-давно. И тогда страхам конец. Никто его не осудит, мнение общества в данном вопросе хорошо известно. Но лучше все-таки сделать это так, чтобы никто не смог его, Олега заподозрить.
   Приняв решение, Олег обрел уверенность, почувствовал в себе мощный внутренний стержень, которого ему недоставало все последнее время. Страх отступил!
   Собака сидит в своей конуре, а входное отверстие наглухо заколочено. Пусть она сдохнет от голода и жажды! Пусть теперь она задыхается в собственных нечистотах!
   Его самоощущение изменилось. Сейчас он был сильным уверенным в себе человеком. Он чувствовал небывалый внутренний подъем, возбуждение, и даже какой-то азарт. Мысль о том, что ему предстояло, приятно щекотала нервы. Голова была легкая, точно наполненная воздушными пузырями. Думать такой головой было просто и приятно. А главное весело! Словно бы он нанюхался веселящего газа или выкурил добрый «косячок». Тело просило действия, застоявшиеся мышцы ждали хорошей нагрузки.
   Олег подошел к большому, почти в его рост, зеркалу, что висело в прихожей напротив входной двери. Секунду вглядывался в свое отражение, - в глазах застыло выражение пустой безмятежности, - потом начал раздеваться. Резко сорвал отвратительно пахнувшую футболку, брезгливо отшвырнул ее в сторону, так же быстро стянул с себя все остальное. Вновь распрямился перед зеркалом уже абсолютно голый. То, что он увидел, Олегу понравилось, самодовольная улыбка тронула его губы. Худой и мускулистый. В зеркале отражалось тело человека, который не слишком много ест и при этом активно занимается физическим трудом или спортом. Фигура боксера-средневеса: легкие сухие ноги, плоский рельефный живот и хорошо развитый плечевой пояс. Олегу нравилось собственное тело, к тридцати годам он сохранил юношескую осанку, это давало ему отличный повод гордиться собой. Особенно, когда он встречал кого-нибудь из своих прежних однокашников, до времени раздобревших, заплывших молодым жирком, с внушительными «пивными» животиками. На их фоне Олег выглядел подростком.
   Он провел рукой по животу, поиграл грудными мышцами. Внезапно Олег почувствовал возбуждение. Член его отяжелел, дернулся и начал подниматься. Олег тронул языком сухие губы. Ближайшие две или три минуты он яростно удовлетворял себя рукой и «выстрелил» прямо на свое отражение.
   С женщинами ему никогда не везло, они привлекали Олега, но было в них и что-то пугающее. За всю жизнь в его активе значилось чуть больше десятка удачных флиртов, закончившихся постелью. Он никогда не стремился завязать сколько-нибудь  длительные отношения. И даже простая встреча с женщиной, с которой прежде он имел близость, была для Олега мучительна. Олег прекрасно понимал: страх его не рационален. И, тем не менее он боялся. Боялся того, что они узнают, догадаются о его прошлом. Увидят что-то в его глазах, в выражении лица, в поведении. Занимаясь любовью с женщиной - красивой, молодой, страстной, Олег всегда думал и вспоминал тот прежний свой опыт. Это остужало его пыл, иногда у него вообще ничего не получалось.
 
 - Да не зажимайся ты так, я же говорю: ничего страшного не будет! Ну, хорошо, погоди … Скажи, ты веришь мне? Веришь, что я ничего плохого тебе не сделаю? Как же я могу сделать плохо своему маленькому олененку? Тебе же понравилось, когда мы … Ну, вот так, умничка! Я тебя люблю.
   Сильные теплые руки. Сегодня такие беззастенчивые. Привык им верить, но то, что они делают - это так стыдно. Не могу. Он, кажется, обиделся. Что ж это я? Я должен ему доверять. Ведь он мой …

 - Олег, что случилось? – Прости, я не могу. Ты не знаешь, у меня … всегда так. – Да все с тобой в порядке! Погоди, я сейчас тебе помогу. Так хорошо?
   Дача ее родителей. Пахнет яблоками и сушеной мятой. Широкая родительская кровать. Она сверху. В полумраке ее белое тело ритмично движется: ближе, дальше. Лицо в обрамлении черных невидимых волос словно пульсирует. Очень хорошо, спокойно. Кажется, она меня любит. Спасибо тебе, Аня.

   Одна из комнат в его небольшой двухкомнатной квартире была превращена в нечто наподобие тренажерного зала. Вдоль стен - разнокалиберные гантели, две гири: весом в полтора и два пуда. Турник в дверном проеме, благо потолки высокие. Посреди комнаты -  стойка со штангой, под ней скамейка, слева от стойки -  боксерская груша. Олег давно понял, лучший способ справиться с надвигающимся «приступом» или разогнать его последствия  – часа два кряду активно поработать с железом. Все неясные тревоги, страхи и сомнения вымываются из организма обильным потом. Впрочем, он старался заниматься регулярно, два-три раза в неделю, независимо от настроения и душевного самочувствия.
   Нацепив просторные боксерские трусы и свежую футболку, Олег принялся с упоением качать мышцы. Тело стосковалось по нагрузкам. Он делал один подход за другим, менял снаряды и упражнения, чувствуя, как постепенно тяжелеют мускулы, медленно, тягучими волнами накатывает усталость, такая знакомая и приятная. Легкие уверенно прокачивали воздух. Окна были открыты настежь, свежий ветерок врывался в комнату, ласково обдувая разгоряченное потное тело. Наконец, Олег отложил в сторону дорогие вейдеровские гантели и принялся разматывать, стягивающие запястья, ленты эластичного бинта. Влажная футболка липла к спине. Приятная истома охватила все его члены. Олег сладко потянулся, на лице его блуждала самодовольная улыбка, он снова чувствовал себя большим и сильным. И готовым на все!
   Олег принял душ, тщательно побрился и почистил зубы. После, высушил свежевымытую голову стареньким, маминым еще феном, и одевшись в соответствии с погодой, - на улице стояла ранняя осень, теплая и сухая, - вышел из дома на улицу. Впервые за последние три дня. Три дня, наполненные  едва выносимыми муками, растянувшиеся в вечность, полные страха и безысходности, наконец, закончились. Олег очень надеялся, что «приступ» больше не повторится, и собирался сделать все от него зависящее, чтобы так оно и было.
   В левой руке он нес черный кожаный портфель с позолоченной пряжкой. В портфеле ничего не было, кроме тяжелого молотка с длинной, отполированной временем рукояткой. Сначала, порывшись в ящике с инструментами, Олег остановил свой выбор на топоре, но топор вызывал неприятные ассоциации с романом Достоевского. В конечном итоге, молоток в сильной и уверенной руке ничуть не менее грозное оружие. Людей убивают не топоры с молотками, люди убивают людей. Олег шел убивать.

   «Он давно мог переехать», - подумал Олег. Он нырнул в сумрачную арку и оказался в маленьком уютном дворике, последний раз он бывал здесь лет пятнадцать назад. С тех пор многое изменилось: исчез старый кряжистый тополь, по которому обожала лазать вся окрестная детвора, а вместе с ним пропали деревянная горка и качели. Их место заняли разномастные гаражи-ракушки, на дверях подъездов появились домофоны. И все равно это был тот самый двор. Олег остановился, посмотрел вокруг, узнавая, вспоминая.  И воспоминания эти давно забытой болью отозвались в его душе. «Ничего», - сказал он себе. – «Скоро все кончится».
   Он глубоко вздохнул и решительно направился к нужному подъезду. Портфель его немного потяжелел – в маленьком магазинчике у метро он купил бутылку трехзвездочного армянского коньяка и коробку конфет «Чернослив в шоколаде». Рядом на развале со всякой хозяйственной мелочевкой приобрел пару хлопчатобумажных перчаток. Олег был чист перед законом, и отпечатки его пальцев не были занесены в картотеку, но лучше все же не рисковать. Чем меньше останется улик, тем больше шансов выйти сухим из воды. В конечном итоге он делает это для себя, для своей будущей спокойной жизни.
   Странное возбуждение, чем-то похожее на алкогольную эйфорию, которое накатывало на Олега каждый раз по окончании приступа, пошло на убыль. Однако он все еще был на взводе. Голова в отличие от хмельного угара была совершенно ясная, в таком состоянии Олег вполне способен был трезво оценить ситуацию и принять взвешенное решение. Во всяком случае, так ему казалось, и до сих пор ничто его в этом не разубедило. Сам он называл это состояние – «море по колено». Только сегодня оно было во сто крат сильнее, чем когда-либо прежде. Страх ушел, растворившись в радостном азарте, переполнявшем Олега. Он больше не тревожился и не сомневался, он был уверен в себе, в своих силах, в своей правоте. Этой непоколебимой уверенности очень не хватало ему в обычной жизни, потому-то он так упивался новыми ощущениями. Они ему нравились.
   Минуя лифт, Олег взбежал по лестнице на четвертый этаж и даже не запыхался. Он остановился перед знакомой дверью, оббитой ярко красным кожзаменителем, с  двумя латунными циферками и глазком. Несколько секунд он внимательно прислушивался, пытаясь угадать, что происходит в квартире, но так ничего и не услышал. Тогда Олег уперся в дверь коленом, поставил на него портфель и извлек оттуда бутылку коньяка и конфеты. После этого он позвонил. Звонок отозвался мелодичной трелью, так же как и прежде. Зажав портфель подмышкой, Олег выставил перед собой гостинцы и улыбнулся дверному глазку. Сердце его билось ровно.

 -   Кто там? – его голос совсем не изменился, будто и не было тех пятнадцати лет. Олег вновь почувствовал себя худеньким светловолосым мальчиком, ужасно одиноким, странным, непонятым сверстниками. Мальчишкой, который нашел, наконец, друга, пусть взрослого, но такого интересного. Мальчуганом, который впервые в жизни почувствовал себя кому-то нужным и защищенным от невзгод. Как он любил прибегать сюда в свои одиннадцать-двенадцать- тринадцать лет. И даже после, когда все начало портиться. Их было двое  - Олег Большой и Олежка Маленький. Маленький Олежка знал: когда бы он ни пришел, здесь ему рады. Он позвонит, дверь откроется, его взрослый друг обнимет крепко-крепко, потянет за собой и уже в прихожей чмокнет ласково в макушку. «Мой олененок пришел. Соскучился?».
   Почему все оборвалось? Кто виноват? И почему повзрослевший Олежка за мгновения детского счастья вынужден всю жизнь расплачиваться болью и страхом? Почему он один?! Его предали, и он же оказался крайним. Он все готов был отдать за эту дружбу, которая на поверку оказалась фальшивкой. Мать так его и не простила, думала, он променял ее на «какого-то извращенца». А ведь он правда верил в настоящую любовь, в сладенькую сказочку, изобретенную специально для маленьких романтичных дурачков. Что ж он сполна расплатился за свою глупость, и пришел теперь получать по счетам.
   Нет, он совсем не жаждал мести. Обида его давно прошла, он не чувствовал злобы, не искал справедливости. Он просто хотел избавления и верил, что может получить его таким образом. Устранить причину всех своих бед, чем не разумное решение?
  -   Кто это? – знакомый голос звучит тревожно, даже испуганно. Важно его не спугнуть, ведь он должен открыть эту чертову дверь.
  -   Это я, твой маленький олененок. Соскучился вот, решил тебя навестить, - сказал Олег-маленький, демонстрируя дверному глазку бутылку коньяка. Олег-большой медлил, дверь не открывал. – Эй, Олег, у тебя же сегодня день рождения, или ты забыл? Открывай, отметим!
   Щелкнул замок, дверь отворилась.
  -   Вообще-то он завтра, Олежка, всегда ты путал.
   Он действительно постарел. Сколько ему сейчас, сорок пять? Больше? Когда-то самый дорогой для Олега человек, теперь почти безразличный, стоял на пороге, одетый по-домашнему, в длинный полосатый халат и тапочки. Смотрел на него со знакомым прищуром, улыбался чуть настороженно. Некоторое время они изучали друг друга, отмечая про себя произошедшие изменения. Потом Олег Николаевич отодвинулся в сторону, пропуская Олега в квартиру.
  -   Ну, здравствуй, тезка! – сказал он чуть насмешливо, в его голосе не было больше тревожных ноток, похоже, он поверил, что его прежний знакомец пришел с миром. – Заматерел ты, братец! Встретил бы на улице – не узнал.
   Олег Николаевич торопливо запирал дверь, Олег-визитер внимательно следил за его действиями, открывать замки придется ему самому.
  -   А ты все тот же! – весело сказал он.
   Дело нужно было делать быстро. Он протянул Олегу Николаевичу конфеты и коньяк.
  -    На вот, держи.
  -   Спасибо, Олежка. Подумать только, лет десять тебя не видел, а?
  -   Бери больше – пятнадцать.
  -   Да-а-а. Время бежит. Сейчас пойдем на кухню, и …
   Замок на портфеле был открыт, и когда Олег Николаевич повернулся к нему спиной, Олег-младший быстро выхватил молоток, - он удобно лег в руку, - и наотмашь ударил хозяина по голове. Первый удар получился неудачным - заостренный конец молотка скользнул по черепу и только содрал с головы узкий лоскут кожи, который повис, некрасиво раскачиваясь возле уха. Брызнула первая кровь. Олег подумал с сожалением, что так и не надел перчатки. Хозяин охнул и начал разворачиваться, одновременно поднимая руки к голове. В руках он держал принесенные Олегом гостинцы. Олег ударил снова, на этот раз удар пришелся точно в висок. Судя по всему, молоток проломил кость, потому что Олегу пришлось приложить усилия вытягивая его обратно. Олег Николаевич повернулся к своему убийце лицом, но Олега он уже не видел. Глаза его закатились, он начал медленно заваливаться набок. Бутылка выскользнула у  него из рук и разбилась, рядом шлепнулась коробка с конфетами. Резко запахло коньяком. Олег Николаевич уткнулся в стену прихожей и сполз по ней на пол, оставляя на светлых обоях широкую кровяную полосу. Полы халата разошлись, и Олег с неприязнью заметил, что на хозяине квартиры ничего больше нет. Мочевой пузырь убиенного опорожнился, и теперь к запахам коньяка и крови прибавился запах мочи. Убийца пересилил отвращение и приложил пальцы к шее своей жертвы. Сомнений не было: Олег Николаевич был мертв. Дело было сделано. Странно, но Олег не почувствовал никакого облегчения. Вообще ничего! Похоже, Олег-большой снова его кинул.
   Олег решил, что подумает об этом после. Сейчас надо было действовать и действовать быстро. Прихватить с собой все улики, все что так или иначе может указывать на него – конфеты, осколки бутылки (жаль, что она разбилась), и убираться отсюда подобру-поздорову. Молоток нужно тщательно отмыть. Вроде он ни за что не хватался и отпечатков своих не оставил, и перчатки не понадобились. Следов крови на одежде нет, а руки он тоже вымоет. Оперативники вряд ли докопаются до мотива преступления. Ничто не указывает на него. Похоже, их ждет очередной «висяк».
   Внезапный шорох заставил Олега обернуться. На пороге комнаты появился маленький мальчик в узких голубых трусиках. Увидев труп хозяина и Олега с молотком в руках, мальчик попятился назад. В его широко распахнутых глазах застыл ужас.

©Артём Сказкин
июнь 2002г.