1.

Спиридоновна красилась, как актриса провинциального ТЮЗа, безумные «стрелки», зелёные веки, чахоточный румянец на безжалостно тонированном лице. И это был её повседневный образ. В боевой же раскраске Снегурочки или же, например, Красной Шапочки Любовь Спиридоновна способна была вызвать горячее одобрение у ряда африканских племён либо вспышку энуреза у всех без исключения обитателей пятого корпуса. В пятом корпусе обитали малыши, младшие отряды с шестого по восьмой включительно.
Серж относился к Спиридоновне с презрительным уважением, он весьма гордился своей способностью испытывать к окружающим столь сложные и противоречивые чувства. В конце концов, окружающие, мать их, противоречивы, сам он непрост, так почему бы и не испытать к кому-то из них что-нибудь эдакое?
Сержу на днях исполнилось девятнадцать, собственное отражение в зеркале с недавних пор доставляло ему сугубо положительные ощущения. Или впечатления? Иными словами, устраивало на все сто. В детстве он был достаточно миловидным, но чересчур хлипким, болезненно-тощим, с бледной до прозрачности кожей и вечными «синяками» под сенью густых ресниц. Но лет в четырнадцать дали о себе знать гены отца-волейболиста, мальчик пошёл в рост, открыл для себя турник и гантели, и к нынешним девятнадцати превратился в харизматичного атлета. «Синяки» ушли, как наваждение, а вот ресницы, глаза, цвета штормового неба, ровный прикус и мужественный нос, с едва заметной горбинкой, - всё осталось на местах. И даже, вроде бы, приукрасилось. Серж гордо нёс бремя красивого человека. Недавно он где-то (наверняка, в «Спидинфо») вычитал эту фразу, и она ему дико нравилось.
Улыбка Сержа действовала безотказно на подавляющее большинство однокурсниц. Однажды «на картошке» он даже стал объектом «сексуальной агрессии» со стороны парочки подвыпивших соучениц. Представляете?! Впрочем, окончилось всё благополучно. К обоюдному … или, как это? К отроюдному, что ли, удовлетворению.
Именно из-за девок Серж согласился поступать в педагогический. И ещё немного из-за того, что там профессорствовала мамина родная тётка. Детей же стремительно повзрослевший Серж жаловал не сильно. Слишком много от этих мелких шума и пустопорожней суеты. Но работа, есть работа. Взялся за гуж, держись за этот, может быть и не самый привлекательный, гуж обеими руками и делай вид, что всё у тебя пучком. Всё под контролем, детка! В смысле, Любовь Спиридоновна.
Любовь Спиридоновна, старший воспитатель ДОЛ «Громовержец», проводила очередную утреннюю планёрку. Серж, вожатый третьего отряда вышеупомянутого детского оздоровительного лагеря, элегически позёвывал на своём привычном месте, между необъятной гром-бабой Екатериной из пятого и дружелюбным «карлсоном» дядей Лёшей из восьмого.

- Сегодня у нас День Почты, как вы помните. К этому мероприятию …, - хорошо поставленным голосом вещала Спиридоновна. В течение учебного года она работала воспитателем-дефектологом в интернате для идиотов, и местные лагерные дети, наверняка, казались ей ангелами воплоти. По контрасту с дебилами. Она из кожи лезла, пытаясь их развлечь. Мероприятие следовало за мероприятием, на личную жизнь и свободное время вожатых Спиридоновне, похоже, было плевать.
«Блинский блин», - думал Серж, неосознанно притуляясь к Катиному могучему плечу. – День, мать его, Почты! Ну, что за xyйня?».
Ко Дню Почты, однако, в третьем царила полная боеготовность, единственно усилиями невзрачной, но верной напарницы Леночки, влюблённой в Сержа со всей доступной ей безоглядностью. В надежде на малую толику взаимности она проявляла чудеса трудового героизма и педагогического мужества. Серж был доволен ей и уже почти готов проявить эту самую толику. Например, в душевой. Например, после нынешнего, мать его, Дня Почты. Ленка была маленькой и тощей, вроде пацана. Как ни странно, такие качества Сержа в бабах не отвращали. Даже пикантно. Серж представил голую Лену в душевой. Как она стоит на цыпочках, упершись ладошками в стену, отклячив маленькую свою тощую задницу. А он, Серж, в элегантном полуприседе, пытается войти в неё сзади. Ух, и узко там, наверное!
Тут планёрка закончилась, и Сержу пришлось уходить, маскируя эрекцию рукой в кармане. Катька, кажется, заметила. Хлопнула его по плечу пудовой ручищей и подмигнула. Вот её бы Серж точно не смог. Даже на необитаемом острове! Слишком уж она … корпулентная. Тоже ещё словечко!

2.

Отец Сержа был типичным «капитаном подводной лодки». В том смысле, что сын отца видел только на фотографии и знал о нём крайне мало, да и то со слов матери. Родители познакомились на сборах, стремительно зачали будущего Серёжу, посчитали, что попытка засчитана, и … всё, собственно. Вот что значит спортсмены! Мать занималась тройным прыжком. Довольно легкомысленное занятие для девицы, не находите?
Воспитанный мамой и бабушкой, Серёжа втайне считал себя недостаточно мужественным, постоянно обнаруживал в себе дефицит «мужицких» качеств и страдал от этой гипотетической нехватки. В глубине души, разумеется, не позволяя «бабским сомнениям» подниматься наружу и пятнать его мужественный облик, старательно украшенный бицепсами, трицепсами и рельефом брюшного пресса.
Он побаивался детей, особенно мальчишек. Боялся, что они разглядят в нём его постыдные изъяны, поднимут на смех, начнут презирать. Не хотел ехать в лагерь, но летнюю практику в педвузе никто не отменял. Зря боялся, дети оказались на редкость не проницательными существами. Особенно мальчишки! Вроде тех идиотов из интерната Спиридоновны. Они готовы были боготворить его просто за то, что он умеет делать «склёпку» на турнике. «Покажи мускулы!», - стало излюбленной просьбой всех мальчиков отряда. А уж, когда они увидели, как он поигрывает грудными мышцами –
аттракцион «подёргай сиськами» неизменно вызывал фурор.
Кто бы мог подумать, что сиськи так важны для поддержания мужского авторитета?
Дети полюбили его, он это чувствовал. Серж умел их рассмешить и не докучал нотациями и придирками. Поддержание дисциплины в отряде он великодушно переложил  на узкие, но несгибаемые плечи «стальной» Леночки. Вот у кого был педагогический дар от бога. И бульдожья хватка! Из неё получился бы отличный капитан пиратского судна, ну, или воспитатель для 28 двенадцатилетних ребятишек. Последний, собственно говоря, и получился. Самые отвязные разгильдяи пасовали перед её волей.
Отряд они назвали «28 панфиловцев». Патриотичная Спиридоновна была довольна. Мнительный директор - не очень, сетуя на то, что, мол, оригинальные панфиловцы, как бы это сказать, не шибко оздоровились. В конечном-то итоге. А задачей детского оздоровительного лагеря …
Название удалось отстоять. Сержу оно нравилось. Это был Ленкин отряд, безо всяких экивоков. Вполне возможно, сам Серж лишь грелся в лучах отражённой любви. А любовь истинную ребята испытывали к своей невысокой предводительнице. Несмотря на строгость и капитанские замашки. Или благодаря тому. Догадались, какую фамилию носила маленькая Лена? Панфилова, конечно же! Правда, забавно? «28 панфиловцев» Ленки Панфиловой.

3.

Серж, прикрыв глаза, растёкся по лавочке, одной из двух, установленный возле входа в жилой корпус. Робкое пока июньское солнце приятно ласкало кожу. Серж не упускал возможности побороться с бледностью, бичом его детства, одной из причин неизжитых до конца комплексов. Детский визг и хохот, вкупе с доносящейся из репродукторов бравурной попсой мешали окончательному релаксу.

«Москва, звонят колокола!»
«Жорик, у тебя сколько писем?»
«Эй, Поцелуйкина! Поцелуйкина, слышь?! А Майкыл’джексан – пидафил!!! Ха-ха-ха!».
«Ле-ан, а можно мы на качели?».
«Москва, ква-ква, ква-ква, ква-ква!»
«Лен, Майкл Джексон Жорику лягушку в трусы засунул».

Серж понял, что засыпает, но вдруг чьи-то лёгкие пальцы пробежались по его плечу. Спиридоновна?! Он вскинулся, стремительно возвращая себя в реальность. Перед ним стоял Илюшка, очень приятный спокойный мальчуган, за свою безотказность назначенный почтальоном от третьего отряда. Он и ещё одна девочка, как бишь её? Девчачьи имена почему-то запоминаются хуже.
Илюшка с тонкой сумкой на ремне. Без какой бы то ни было бляшки или там фуражки, зато в бейсболке «Чикаго Буллз». Сержу нравился этот мальчишка. Ладный, аккуратный, всегда одетый по погоде, обладатель, казалось, неисчерпаемого запаса нарядных футболок, рубашечек и свитеров. Похожий на образцово-показательного скаута. Или на модель из каталога детской одежды.

- Ты что, Илюшечка? – у Сержа со вчерашнего дня была новая забава, он решил использовать в общении с «пионерами» исключительно уменьшительно-ласкательные имена, не пренебрегая при этом самыми вычурными вариантами. Типа, Аркадиюшки. Дети от этого пёрлись. Некоторые нет, но Сержа это не останавливало.
А Илюшечка, смотри, аж зарделся от удовольствия. Ответил в тон:

- Серёжечка, тебе письмо! - и протянул сложенный треугольником (детей специально обучили) листочек бумаги.

Вырезанный из ватмана кругляш с цифрами 3/1 болтался на обрезке шпагата у Сержа на шее, как и у всякого сегодня. День Почты! 3/1 – третий отряд/ первый адресат. Такая же цифирь была обозначена и на письме-треугольнике. Выходит, ему.
Ленка, кстати, скромно определила себе номер второй. У неё на бирке значилось: 3/2.
Серж, уже получил пару записок. Первая обнадёживала: «Ты крутой важатый!!». Через букву «а». И даже так, слишком лестная оценка его способностей, по мнению самого Сержа. Второе послание, романтическое по духу, содержало в себе латинские буквы  I LOVE YOU, заключённые в розовое сердечко. От девчоночки какой-нибудь.
Серж развернул свежее письмо и прочитал:

ХОЧУ У ТЕБЯ ОТСОСАТЬ. МОЖНО?

В растерянности он вскинул глаза на почтальона, но тот стремительно удалялся, влекомый долгом, сегодня в белоснежной футболке и джинсовых шортах, идеально облегающих задницу.
КАКОГО ХЕРА?!

4.

Как многие не вполне уверенные в себе люди, Серж всегда опасался подвоха и неизменно видел в окружающем и происходящем некие грозные, сулящие неприятности знамения. По большей части всё это были пустые переживания, не стоящие и выеденного яйца. Но нервов на них тратилось вагон и маленькая тележка. Серж давно заметил за собой: важные, определяющие жизнь вещи, типа, учёбы, отношений и тому подобного, волнуют его меньше откровенных пустяков.
Взять хотя бы эту записку, ну, не глупость ли? Но она заставила его нервничать.
Он перечитал её с десяток раз, будто надеясь, что написанные буквы рассосутся или сложатся в иные слова, проясняющие тайный смысл послания.
Рассосутся-отсосутся.
Проклятый День Почты!
Если такое написал ему кто-то из детей, не заподозрят ли его, Сержа, в чём-то ужасном и неподобающем? Попробуй потом доказать, что ты не верблюд! Он уже представлял себе глумливые выкрики, вроде тех, что слышал давеча.

«Поцелуйкина, эй, Поцелуйкина! А вожатый твой – пидафил!».

С таким мерзким растянутым «и-и» после «п», что его никак не перепутаешь с «е».
Совсем расстроенный, он поднялся в вожатскую и провалялся там до самого ужина. Милосердный сон прервал бесконечную цепь гипотез и догадок.

5.

После ужина Сержа отозвала Катька – покурить за столовой. Девять месяцев в году Серж не курил, занимался спортом, но летом позволял себе расслабиться. В конечном итоге пара-тройка сигарет в день никого ещё не убивала. И не делала зависимым. А совместные перекуры очень даже помогали навести мосты с коллегами и выработать совместную стратегию борьбы с начальством. А то Спиридоновна, дай ей волю, до смерти загоняет своими мероприятиями.
Катерина была своим в доску парнем, хоть парнем при этом не была. Серж почти решился показать ей злополучную записку, выслушать мнение бывалого человека, но тут Катька, затянувшись неизменным «Бондом», спросила хрипло:

- Письмо прочёл?

Серж подавился дымом.

- Какое письмо? – спросил он откашлявшись. Все три записки были у него при себе, в кармане.

- Моё письмо. В смысле, от меня. – Катька увлечённо разглядывала собственные сланцы и толстые, с розовым облупившимся лаком на ногтях, пальцы.

- Лучшему вожатому?

- Что? Нет!

- С розовым сердечком? По-английски?

Катерина отрицательно покачала головой и шумно, как лошадь, вздохнула.

- Тогда да, прочитал, - еле слышно прошелестел Серж. Потом глаза его распахнулись. Уголки губ поползли вверх.

- Что скажешь?- спросила Катя.

- Заманчивое предложение, - Серж одарил Катьку самой ослепительной из своих улыбок. Несмотря на неловкость ситуации, он чувствовал облечение. Ситуация прояснилась – это уже хорошо. Похабная записка не от ребёнка – вообще замечательно. Доверительно заглядывая женщине в глаза, Серж принялся вдохновенно врать. – Я ведь, Кать, в отношениях с … э-э … Ленкой Панфиловой. Да, с Леной, напарницей моей. После лагеря собираемся пожениться. Она стесняется, просила не говорить никому пока. Чтоб не сглазить. Но чего уж там. У неё … эта … задержка, сама понимаешь, низко будет с моей стороны …

- И давно это у вас? – Катька смотрела угрюмо.

- Неделю … то есть, год уже, я хотел сказать. С первого курса. Мы же однокурсники, с одной группы даже.

- Никогда бы не подумала. Ты и Лена Панфилова?

- Мне и самому не верится, но … сама понимаешь. Короче, не могу я.

- То-то, я смотрю, Ленка пашет за тебя всю дорогу. – Катерина здоровенной ножищей вдавила окурок в асфальт. Ушла. Вернулась. Положила Сержу на плечо тяжёлую руку. – Молодец ты, всё правильно. А записку порви.

Что Серж и сделал на её глазах.

- Остаёмся друзьями? – спросила.

- Ещё какими! – ответил Серж с воодушевлением, потом обнял обретённую подругу и звонко чмокнул в щечку. Кажется, пронесло.
Надо будет ещё Ленку предупредить, что они теперь, типа, пара. Да и вдуть ей, наконец. Заслужила.

6.

Большая часть отряда резвилась на дискотеке. Под присмотром Лены Панфиловой. Громкой музыки сегодня не хотелось. Серж направил стопы к корпусу. Неплохо было заварить чайку и выпросить у девочек какую-нибудь вафлю. Или шоколадку. Две девчонки из третьего как раз сидели на лавочке у корпуса, разглядывая что-то в толстой клеёнчатой тетрадке. Поклонница зарубежной музыки Поцелуйкина и её смуглая, похожая на цыганку подруга по имени не то Варя, не то Валя.  

- Серёж, можешь аккорды написать? – спросила Варя-Валя. Серж немного играл на гитаре.

- Майкл Джексон? – поинтересовался он, чуть было не добавив «педофил».

- Не. Элвис!

Серж взял у них тетрадку, там были стихи, вернее, текст песни, аккуратно записанный от руки.

Love me tender, love me sweet,
Never let me go. -

Прочитал он. Слово «Лав», то, как оно написано, показалось ему странно знакомым.

- А чей это почерк?

- Илюшин. У него подчерк такой классный. Как у девчонки, правда? – ухмыльнулась хозяйка тетради Поцелуйкина.

- Нашего Илюши? - непонятно для чего уточнил Серж. Всё и так было яснее ясного. Девчонки кивнули – «нашего».
ВОТ ВЕДЬ БЛЯДСТВО!

7.

Забрав у девочек тетрадку, якобы для того, чтобы записать аккорды, которых, на самом деле, он не знал, Серж потащился к себе. Комнату он делил с молодым физруком, тоже Ильёй, но у того были выходные, два дня, на которые физрук умотал в город. Серж запер дверь на ключ. Помимо пары кроватей, двух тумбочек и стенного шкафа, в вожатской имелся стол. На столе громоздились груды спортинвентаря и канцтоваров: ракетки, насос для подкачки мячей, скрученный в рулоны ватман, баночки с гуашью и ещё много чего. Серж решительно сгрёб это в сторону, какая-то мелочёвка посыпалась на пол: карандаши фломастеры, точилка. Не обращая внимания, Серж развернул письмо рядом с открытой тетрадью и начал сличать буквы. «L» с характерной завитушкой. Размашистая, как мхатовская чайка, «V». Буквы приземистые, растянутые по вертикали. Очень необычный, тщательно «отрепетированный» стиль письма. Почти каллиграфия. Спустя пару минут, у Сержа не оставалось никаких сомнений, записку написал тот, кто её и доставил – дурацкий почтальон Илюша! Тихий такой хорошенький мальчик.
В проклятом тихом омуте чего только не заведётся!
«И что мне теперь со всем этим делать?» - с тоской подумал Серж. Некоторое время он раскачивался на стуле, закрыв глаза и обхватив голову руками. Ему захотелось покидать вещи в сумку и убраться отсюда на первой же электричке. Вернее, на последней. Она как раз в 23 с чем-то отходила от платформы. Но практика. Оценка. Как быть со всем этим?!
Так и из института можно вылететь.
К чёрту!
В дверь постучали. Судя по царящему снаружи шуму, дискотека закончилась, «пионеры» вернулись в корпус. Серж вскочил, чуть не опрокинув стул, судорожно заметался по комнате, будто пойманный с поличным за непотребным делом. Записку он вложил в тетрадь, а её засунул под матрас. В дверь снова постучали. Пытаясь казаться спокойным, Серж отпер, вошла Лена.

- Ты чего закрылся?

- Я? Переодевался!

Напарница с сомнением его оглядела. Серж был в той же футболке и джинсах, что и с утра. Он почувствовал, что краснеет.

- Ладно. Это. Я тут Катьке из пятого сказал, что мы пара. То есть не с ней, а с тобой. – Выпалил Серж в попытке сменить тему.

- Зачем ты это ей сказал? – Тонкие Ленкины брови поползли вверх. Кто-то попытался сунуться в вожатскую, но Лена захлопнула дверь у того перед носом и решительно повернула ключ. – Ну, говори!

- Понимаешь … ты мне нравишься. Очень! Я за тобой, как за каменной стеной, – промямлил он.
«Боже, какую дичь я несу!».
Надо было спасать ситуацию. Судя по выражению Ленкиного лица, ничем хорошим разрешиться ситуация не могла. Серж шагнул вперёд, притянул девушку к себе и решительно впился губами в её губы. Она дёрнулась, попыталась отстраниться, но уже в следующее мгновение прильнула к нему всем телом, обвила руками шею и ответила на поцелуй, засасывая его язык с неожиданной страстью.
«Вот же блядство!», - в который раз за день подумал Серж.
Некоторое время они целовались. Серж механически двигал языком во рту у напарницы, не чувствуя ничего, кроме досады на то, что события опять развиваются вопреки его воле.
Наконец, Ленка отстранилась.

- Надо детей укладывать.

- Да. Точно! – Серж украдкой вытер губы. – Только это. Лен, давай не будем торопить события. Я хочу, чтобы у нас всё было правильно.

Ленка улыбнулась ему абсолютно счастливая.

- А, кстати, Я Катьке сказал, что ты залетела.

- Господи, зачем?!

- Ну, она … на меня виды имела. Типа, домогалась. Так, слегка. Только ты ей не говори, что я тебе рассказал! - испугался вдруг Серж.

- Дурачок ты у меня. Пойдём детей уложим?

Это «у меня» испугало Сержа ещё больше.

- Можно я девочек сегодня? – Серж со всей этой суетой едва не забыл про Илюшу. К общению с мальчиком он был совсем не готов. Лучше бы с ним вообще никогда не встречаться!

- Ты их только разгуляешь. Давай уж традиционно, пацанов.

«Традиционно, бля! Только пацаны у нас не сильно традиционные!».

Ленка взялась, было, за дверную ручку, но обернулась.

- Я тебе про Илюшу забыла сказать.

- Про Илюшу?! – ужаснулся Серж.

- Ну, да. Я его уже второе утро обнаруживаю в кровати у Славика.

- У Славы? А сам Славик где?

- В Караганде! Они вместе в обнимку спят в одной постели.

Высокий темноволосый Славик был лучшим футболистом отряда.

- Да? Там же тесно! – Серж представил переплетённые в клубок мальчишечьи тела на узкой койке. В его воображении рук и ног получилось многовато для двоих.

- Вот именно! Поговори с ними, но только аккуратно. Если родители узнают, греха не оберёшься.

«Пришла беда, отворяй ворота. Этот Июша, как посмотреть, довольно любвеобильный мальчуган! К кому только со своей любовью не суётся. Неужели, я ревную? Ха-ха! Не хочу говорить с ним, не хочу! Это ужас!».

- Они хоть одетые … эта … лежат? В трусах?

- Не говори глупости, конечно в трусах. Всё, пошли. Дети уже на головах стоят! Отбой через пять минут.

8.

Ленка ушла спать. Перед этим она многозначительно поглядывала на Сержа. Видимо, рассчитывала, что эту ночь они проведут вместе. Серж не был готов. Только не сегодня! В его мозгу занозой сидел Илюша. В голову лезли всякие непотребства. Он быстро без намёка на страсть чмокнул напарницу в губы, боясь пробудить в ней либидо. А его в ней полно, как оказалось.

- Ты, ложись, Ленок, я хочу сегодня с Илюшей поговорить. Не откладывая в долгий ящик. Дождусь, пока все уснут, разбужу его и поговорю.

- А со Славиком?

- Со Славиком завтра. Лучше их по одному … да? Типа мужской разговор с глазу на глаз.

- Дурашка ты мой умный! Завтра спи до завтрака. Я сама на планёрку схожу и детей подниму. Спокойной ночи!

«Боже, боже, боже! За что это мне?!».

9.

Едва за Ленкой закрылась дверь её комнаты, объявился толстый Лёша из восьмого с двумя литровыми банками импортного пива «FAXE». Лёше было под сорок, работал он инженером или кем-то вроде того, и что он забыл в детском лагере в свой личный отпуск, Сержу было совершенно непонятно. Но дядькой тот был приятным, опытным в лагерных делах и при том весьма отзывчивым. Да к тому же – щедрым. Вон и пиво принёс.
Они спустились на улицу, закурили Лёшин «Davidoff», открыли банки.

- У меня к тебе неприятный разговор, Серёжа. Не знаю, как и начать.

В плане бреда Серж подумал, что сейчас толстый старый Лёша тоже признается ему в любви и предложит отсосать. Прекрасное завершение чудесного дня.
День Почты, ёптыть! Все пишут письма и сознаются в извращениях.

- Ну, давай, говори, - горестно выдохнул Серж. Истина, как выяснилось, ходила где-то рядом.

- Двоих твоих пионеров видел сегодня в кустах за старым изолятором. Илюша и Славка-футболист.

Дядя Лёша, похоже, знал поимённо всех детей в лагере. Или только красивых мальчиков?

- Они меня не заметили, я подобрался поближе, думал шугануть, если курить будут. Этот же изолятор от малейшей искры полыхнёт. Но они не курили. – Лёша сделал мхатовскую паузу.

- Ну! – поторопил его Серж. Драматизма сегодня и так было выше крыши.

- Ты только не волнуйся, но, кажется, один из них делал другому минет.

- Кажется?! Тебе не показалось?

- Увы, нет, я точно видел.

- Ебучий случай!  - Сержу захотелось разбежаться и удариться головой об стену корпуса. Бах и все проблемы долой! – А кто кому? Хотя, какая разница.

- Илюша Славе.

- А ты что?

- Я тихонько отошёл, решил с тобой поговорить сначала. Пацаны меня не видели, слишком увлечены были.

- Надо думать! И никому больше не расскажешь?

- Нет. Разбирайтесь сами. Если это всплывёт, плохо будет и вам с Леной, и ребятам, и всему лагерю.

- А Ленка беременна к тому же! – непонятно зачем соврал Серж.

- Тем более.

- Спасибо тебе, Лёх, огромное. Ты настоящий друг. Я с ними разберусь. Поговорю. Блин, вот засада, да?

- Врагу не пожелаешь. Знаешь что говорить?

- Конечно! Я ж на педагога учусь. Придумаю что-нибудь. И что за дети сейчас пошли, а, Лёх? Не дети, а пидарасы, какие-то, прости господи!

10.

Проводив Лёшу, Серж вернулся к себе, достал из сумки припасённую на всякий случай бутылку водки «Белый орёл» и теперь пил её, доливая понемногу в гранёный стакан, закусывая оставшимися от полдника апельсинами. Сидел в тёмном холле в кресле, перед включенным беззвучно телевизором. На экране скакал Майкл Джексон. Водка не брала. Таким потерянным Серж себя давно не ощущал.
За спиной послышались лёгкие шаги. С половины мальчиков. Серж обернулся. Илюша. Ну, кто же ещё!
В узких трусиках, в коротковатой футболке, в тапочках. С осанкой и выправкой самого маленького в мире дворецкого. Или танцора. Или гомосексуалиста. Серж разглядывал его молча. Что с ним не так? Аккуратная стрижка, лишь слева надо лбом топорщится чёлка. Но это у него от природы. Всегда так. Футболка едва закрывает живот. Этот мальчик спит не в том, в чём ходит. Даже заставлять не надо. Чистюля! Сейчас на нём «ночная» футболка, старенькая, из которой он вырос.
Илюша подошёл, присел на подлокотник. От мальчишки ощутимо пахло малиной. Мыло? Шампунь? Помолчали.
Джексона сменили грудастые бабы, по-рыбьи неслышно разевающие рты.

- Ты догадался? – нарушил тишину Илья.

- Ты про письмо?

- Да.

- Да. – Опять помолчали.

- И что скажешь? - не выдержал мальчик.

- Не знаю. Вот, блядь, вообще без понятия, что тебе сказать на это, Илюша! – Серж чуть было не сорвался на крик, но вовремя притушил эмоцию. Нельзя, чтобы их услышали.

- Я тебя люблю. И всегда буду любить. Что я могу поделать?

- Блин! За что, Илюх?! Две недели назад ты даже не подозревал о моём существовании!

- Ну, и что, зато теперь знаю. Ты самый сильный, красивый и добрый человек на свете. – Илюша потупив взор водил пальцем по голой коленке. На его длиннющих, шикарно изогнутых ресницах повисли слезинки. Мерцающие в неясном телевизионном свете. Серж почувствовал пронзительную жалость к мальчишке. Он же ни в чём не виноват, в конце концов. Но что делать-то?

- Ага, - сказал он ворчливо, - А ещё умный, смелый и вообще настоящий Д’Артаньян.

- Я тебя люблю, - упрямо прошептал мальчик.

- Да? А зачем же ты тогда Славику xyй сосал? В кустах у изолятора? – Сказал, и самого покоробило. Зря! Нельзя так с ребёнком.

- Ах, - не то вздохнул, не то простонал Илюша. Попытался встать, но Серж удержал мальчишку за талию, потянул на себя, усадил на колени. Тот откинулся доверчиво, лёгкий, тёплый, приятно пахнущий. Кто-то из них задел ногой бутылку и она опрокинулась, выплёскивая водку на ковёр. На это не обратили внимания.

- Ты понимаешь, что подводишь всех под монастырь? Если про вас со Славиком узнают, всем нам жопа!

- Мне всё равно.

- Родители узнают!

- Срать.

- Как так? – Серж опешил.

- Тебе же срать на меня.

- Блин! С чего ты взял? Я за тебя переживаю!

- Ты меня не любишь.

- Ты – мальчик, я – мужик …

- Я ж говорю, не любишь.

Неужели?! Неужели придётся играть и эту роль? Что с ним самим не так? Почему всё время приходится притворяться, юлить, разыгрывать из себя неизвестно что? Хорошо, будь по-вашему! В пиздy сомнения, он сделает это!

- Допустим. Предположим ты, Илья … важен для меня. И этот небезразличный, блядь, Илья пишет письма мне, а трахается со Славиком. В кустах, сука, у старого изолятора. Подставляя меня со страшной силой! И срать ему на всех с высокой башни! В итоге я сижу здесь в темноте и пью водку наедине с телевизором.

- Мы не трахались, - быстро сказал Илюша. – Только сосали. Я сосал. Со Славиком ничего, с ним просто секс.

- Просто секс?! Тебе двенадцать, мать твою! Какой нафиг «просто секс»?! – Серж попытался развернуть Илюшу на себе, чтобы заглянуть мальчишке в лицо, но тот воспротивился.

- Тише, услышат, - сказал он зло. – А ты сам в двенадцать лет импотентом что ли был? Или пипка не выросла?

Опять помолчали.

- А кто нас видел, - спросил мальчик. Всё-таки переживает?

- Лёша.

- Карлсон? Не ссы, он не расскажет. Я у него в отряде был.

- Мне-то рассказал.

- Больше никому не скажет. Я про него тоже могу кое-что рассказать.

- Блин! Не хочу слышать! А Славик?

- Что он дурак сам про себя рассказывать? Он у меня тоже сосал. Разок. Не умеет нифига, зубами …

- Хватит! Прекрати. Стоп. Сейчас мы с тобой обо всём договоримся, и будем придерживаться договора, лады? По крайней мере, до конца смены. Согласен?

- Да. Ага. – Илюша энергично закивал, ударяя затылком Сержа в подбородок.

- Что я у тебя попрошу, знаешь?

- Не сосать у Славика?

- Не сосать, не лизать, не лежать с ним в одной кровати. Держаться от Славика на расстоянии вытянутой руки. А причиндалы держать зачехлёнными. Если тебе так проще, считай, что я ревную.

Господи, зачем он провоцирует этого несчастного ребёнка?

- Ладно.

- Отлично! А теперь, что ты хочешь взамен попросить у меня? – Серж очень надеялся, что Илюша попросит его принести мороженое со станции. Завтра. Но ведь нет, в реальной жизни так просто не бывает.
Илюша извернулся у него на коленях, посмотрел в лицо.

- Серёж, у меня есть шансы?

- Какие шансы? О чём ты? А!

«Во всяком случае, больше, чем у Катьки из пятого»,  - чуть не сорвалось у Сержа с языка. И эта мысль словно бы прорвала плотину. Муть сошла, обнаружив нечто доселе скрытое. Внезапно он понял, что это правда. Всё так и есть. «Какие шансы?». И это спрашивает у него двенадцатилетний пацан. В своём воображении Серж уже видел его в душевой. Та же картинка, что и утром, только вместо обнажённой девушки мальчик. Вместо Ленки Илюша. Стоит, опершись ладонями о стену, выпятив свой круглый задок. Стоит на цыпочках. Стоит, а по его идеальной коже бегут водяные струйки. И он, Серж, пристроившись сзади …
Нет!
Набухший член говорил сам за себя. Неужели в нём это всегда сидело? Не мужчина! Он давно догадывался. Бабушкин воспитанник. И сам баба, петух!
«Какие шансы, говоришь? Да у тебя стопроцентные шансы, пацан, развести меня на что угодно! Я уже сейчас почти готов, тащить тебя в душевую».
Красивые мальчики, красивые мальчики. Он же всегда понимал, какие мальчики красивые, какие нет. Обращал на это внимание. Знал всех пацанов поименно, с первого-второго дня смены, а имена девочек даже не удосуживался запоминать.
Его пугает сама мысль о серьёзных отношениях с женщиной. Будь то Катька или Ленка. Или даже аппетитная медсестра Анечка. Она давно строит Сержу глазки, а он что?
Сидит в обнимку с ребёнком двенадцати лет, и от этой близости стоит хер. Стоит и не падает, потому что Илюшина упругая ягодица покоится точно на головке. И елозит по ней туда-сюда. Не сидится пацану спокойно.

- У меня есть шансы? – повторил вопрос Илюша. В кино он эту фразу услышал, что ли?

- У тебя отличные шансы на мою дружбу. Пока. А там посмотрим. Главное, до конца смены …

- Дружим, пока мне шестнадцать не исполнится, да? Наверняка ты - «би»!

- Шестнадцать? Что? Да с чего ты взял?!

- У тебя стоит! Думал, я не почувствую? – Илюша нарочито поёрзал у Сержа на коленях.

- Это не то, что ты думаешь.

- Ага! Фонарик! – Илюша просунул под себя руку и ухватил Сержа за член.

- Прекрати! – взвился тот, отрывая руку мальчика от своего достоинства.

- Всё, я придумал, что попросить. Сегодня у тебя посплю. Физрук же уехал?

- Нет!

- Да. Всего один только разик! А потом до конца смены буду вести себя, как шёлковый. И никто ничего не узнает.

- Нет.

- Просто поспим и всё, честно.

- Так нельзя.

- Можно. А иначе я завтра перед всем лагерем на линейке признаюсь, что я гей и что люблю тебя. И что у Славика сосал уже четыре раза. А он у меня. И что Лёша Карлсон малышей за пипки теребит.

- Что ты городишь, Илья? Как можно знать, гей ты или нет в твоём возрасте? Это же бред! И про Лёшу … никогда не поверю!

- А как можно не знать? Я с восьми лет знаю, например. В смысле, не про Лёшу. Про него  с семи. Когда он у меня руки в трусах греть начал на третьей смене. Про себя. Про то, что мне мальчики нравятся, а не девочки. Я ж не придумываю ничего. Это вырождённое, я читал!

- «Врождённое», ты хотел сказать? До чего вы дети продуманные пошли, аж противно! Ты мне яйца выкручиваешь, понимаешь?

- Пока нет, а там посмотрим, - захихикал Илюша.

- Я в переносном смысле, вообще-то. Ладно, тащи свою задницу в вожатскую, там открыто. А я позже подойду.

- Позже?

- Мне перекурить надо.

- Только зубы потом почисть!

ТВОЮ МАТЬ, ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ДЕНЬ ТАКОЙ ЖОПНЫЙ?!

11.

Они лежат под одним одеялом, тесно прижавшись. Горячая, чуть влажная мальчишеская ладонь у Сержа на щеке. Его собственная рука покоится на Илюшиной попе, ничего столь восхитительного ему ещё не доводилось трогать. Они ничего не делают. Пока. Так  договорились. Просто лежат. Под одним одеялом. Жмутся друг к дружке, как озябшие котята.
Надо повременить. Разобраться. В себе. С собой. Со своими внутренними демонами.
Сержу предстоит ещё непростая разборка с Леной. Он наобещал ей с три короба, но всё это была ложь.
Он не хочет быть с Леной. Или с кем-то ещё.
Он хочет быть с Илюшей. Всегда.
Это неимоверно. Непредставимо приятно.
Его запах. Его дыхание. Его гладкая нога, перекинутая через бедро. Его ладошка на щеке. Его упругая ягодица под ладонью.
Они ничего не делают.
Терпят из последних сил.
Но разве это правильно?
Тёплые губы мальчика находят его губы.
Ладошка, покинув щёку, проскальзывает под резинку трусов.
Сопротивление бесполезно.
Серж движется навстречу, членом, языком, всей душой.
И …
Всё.
Кончается День Почты.

- Вырасту, стану настоящим почтальоном, - смеётся Илюха, слизывая что-то со своих тонких и таких нежных пальцев.

©Артём Сказкин (Ильяс Мидасов), июнь 2017