1.

- Эй, красавчик, хочешь поразвлечься? – рыжая шлюха, затянутая в видавшее виды зелёное платье, из чего-то отдалённо напоминающего полысевший бархат, покачивая бёдрами, подошла к столу, за которым восседал сэр Томас из Круглого Мыса. Мало кто, включая и самого Купа, знал, где находится этот Мыс и что он из себя представляет. Одно Куп знал точно, сэр Томас всегда дико раздражался, если кто-либо, упоминая о Круглом Мысе и сэре Томасе в одном предложении, использовал предлог «с» вместо «из». Фраза «сэр Томас С круглого Мыса» звучала для того не более приемлемо, чем заявление, что мать его шлюха, а отец осквернитель могил. Или что-то в подобном роде. Казалось, пустяк, но кто поймёт этих странствующих рыцарей?
Куп стоял за спиной своего покровителя, держась за левым плечом, и прислуживал ему честь по чести. Подливал эля в кружку, нарезал мясо, подавал хлеб. Хотя подобные церемонии в этом низкопробном трактире - или всё же борделе? – выглядели, по меньшей мере, глупо. Как и большинство известных Купу СР (странствующих рыцарей), его сэр Томас отличался непомерной спесью и тщеславием. Если уж он изволит жрать, любезны будьте ему прислуживать. Даже если у самого при этом в животе урчит от голода.
Для чего ещё нужны оруженосцы? Оруженосец – это вам и прислуга, и шут, и мальчик для битья. Или ещё для каких надобностей мальчик.
Куп давно смирился со своей участью. Ему ли, седьмому по счёту сыну в нищем, как выводок церковных мышей, баронском роду, рассчитывать на что-то лучшее? Ни титула, ни наследства ему не светит. Зато когда-нибудь он тоже станет рыцарем, – сэр Купер из Мамкиной Щели – и тогда уже отыграется на собственном оруженосце.
Рыжая девка, поставив локти на край стола сэра Томаса, явила миру большую часть своих сисек, обильно припудренных, но от того не менее прыщавых. Ещё чуть-чуть и они вывались бы на стол, прямо в тарелку с корнеплодами. Куп смотрел на них с интересом. Не на корнеплоды, конечно же, на сиськи. То как выглядит морковь или, к примеру, репа, не являлось для него откровением. А вот женскую грудь ему, одиннадцатилетнему неудачнику, улыбалось увидеть нечасто.
Не самое аппетитное зрелище, признать по чести. Если уж сравнивать с репой!
- Три монетки за отсос, добрый сэр! Добавь ещё две, и можешь загнать свой меч в мои ножны. В любые из двух имеющихся, мой добрый сэр. Хошь спереди, хошь сзади. – Рыжая осклабилась, демонстрируя прореху в зубах.
Нет справедливости на свете! Куп покачал головой. Если бы каждый, с позволения сказать, «меч» побывавший в его собственных несчастных «ножнах» приносил ему хотя бы по одной монетке, Куп давно уже мог бы уйти из оруженосцев и посвататься к дочери герцога.
- Проваливай! – сэр Томас помахал рукой, будто разгоняя неприятный запах. – Я лучше буду пользовать своего оруженосца. И бесплатно, и всяко здоровее!
- Да ты и жеребца своего наверняка пользуешь, проклятый скряга! – Выкрикнула рыжая, шустро убираясь от стола. – Хотя нет, для этого у тебя слишком короткий хер! Не иначе конь сам тебя дрючит!
- У меня кобыла, дура! – Закричал в ответ сэр и швырнул в жрицу любви оловянной кружкой, предварительно убедившись, что в ней не осталось эля. Как и все известные Купу рыцари, Томас из Круглого Мыса не обнаруживал в себе склонности к напрасной расточительности. Был скуп, как обожравшаяся крупой мышь, называя вещи своими именами.
Шлюха ловко увернулась от пущенного в неё снаряда и не осталась в долгу:
- Знала я, что твоя кобыла – дура! Вся в хозяина своего! – Она презрительно плюнула на пол и удалилась в соседнее помещение, победно покачивая бёдрами.
По объективным причинам сэр Томас отказался от преследования, ибо не попавшая в женщину кружка врезалась в стену, едва ли на палец разминувшись с головой громадного лесоруба. Тот покосился на рыцаря с явным неодобрением.
Сэр Томас предпочёл уткнуться носом в тарелку. Уроженец Круглого Мыса редко шёл путём беззаветной храбрости, предпочитая ей стезю осмотрительности.
Редкостным был ссыклом, если вы захотите узнать мнение его оруженосца!
Купу очень понравилась шутка про коня, ему даже пришлось больно прикусить щёку, чтобы в голос не расхохотаться. А что касается слов самого сэра Томаса, тут всё было куда печальнее. Он действительно пользовал своего одиннадцатилетнего оруженосца с регулярностью и пылом достойными лучшего применения. В местах населённых добрый сэр держал себя в руках, но стоило им отправиться в путь – а жизнь странствующего рыцаря по большей части протекает в дороге – в сэре Томасе просыпалась ненасытная похоть. И его внушительный «меч» раз за разом искал пристанища в узких Куповых задних «ножнах».
Не таких уже и узких, кстати, после двух лет службы оруженосцем у славного сэра Томаса из Круглого Мыса!
Происходило это всегда одинаково. Съев приготовленный Купером ужин и дождавшись пока оруженосец позаботится о лошадях, сэр Томас ставил на землю своё седло и предлагал Купу улечься на него животом. Предварительно избавившись от одежды. И плевать, что комары нынче в лесу величиной с овчарку! И такие же лютые!
После этого рыцарь жёсткими шершавыми пальцами раздвигал мальчику ягодицы, скупо капал из бутылочки вонючего масла. Сэр Томас называл его «два в одном», используя сие чудодейственное средство для смазки двух вещей – Куповой дырки и арбалетного механизма.
Если сэр Томас и разбирался в чём-то помимо глубины кишечника своего оруженосца, так это в арбалетах. В арбалетной стрельбе равных ему было поискать.
Хоть какой-то талант можно найти и в самых бессмысленных людях, к этому выводу Куп пришёл однажды, наблюдая, как сэр Томас пронзает арбалетным болтом несущегося на бешеной скорости зайца. Шагов с пятидесяти не меньше!
А на привалах рыцарь пронзал самого Купа, наваливаясь на мальчика всей своей немалой тушей. Куп терпел стоически – такова уж доля оруженосца – сжимал в горстях траву или палую хвою, стискивал зубы, ощущая макушкой горячее прерывистое дыхание своего благородного господина. Чувствовал, как седло вдавливается в живот, и ждал, когда всё закончится.
По-началу бывало больно и даже очень, и Куповы стоны и крики оглашали безлюдные просторы, пугая птиц и зверей. Со временем Куп притерпелся, а пару раз даже испытал нечто необычное – весьма приятные сладкие содрогания, вроде бы исходящие из тех мест, куда пробивалась мясистая головка сэра Томаса.
Ко всему человек привыкает. К счастью рыцарского запала редко когда хватало более чем на один подход. Да и сами подходы долго не длились.
В финале сэр Томас всегда издавал протяжный стон, похожий на брачный вопль марала. Скатывался с Купа и лежал какое-то время в изнеможении, раскинув руки и шумно дыша. А его немаленький член подрагивал, опадая, в мерцающем свете костра. Освобождённый Куп отбегал в сторонку, где под кустом или деревом, с не менее протяжным пуком освобождал кишечник от обильного рыцарского семени. Подтершись листьями, Купер возвращался к костру, одевался и ложился спать. А его рыцарь, сидя на своём седле у огня, покуривал трубку и смотрел на мальчика по-отечески благожелательно.
Если дорога выдавалась длинная, и привалы следовали один за другим, натруженная задница начинала побаливать, хитрый Куп предлагал сэру Томасу заменить её ладошкой. А если предложение откланялось – ртом. Так было чуть противнее, зато быстрее и совершенно безболезненно.
- Как ты это глотаешь? – однажды, поморщившись, спросил у него сэр Томас.
Куп пожал плечами. Немногим хуже тех отбросов, которыми потчевали его в родительском доме. Тому, кто семь раз в неделю ел суп, сваренный на селёдочных головах, всё уже нипочём!

2.

- У нас есть задание, - объявил утром следующего дня сэр Томас своему оруженосцу. – Отправляемся на поиски людоеда. Награда за голову – 50 золотых!
- Это надолго? – осмелился уточнить Куп.
- Да, поиски могут затянуться. Людоед это тебе не … курица. Да! Людоед мало похож на курицу. Во всяком случае, крыльев у него нет. Так мне говорили. И встречаются они куда реже кур.
- Не надо ли нам пополнить запасы арбалетного масла? – поинтересовался оруженосец, переживая отнюдь не за арбалет.
- Да, ты прав! Оно наверняка нам понадобится. Местный климат … э-э … не способствует … или, наоборот способствует? В общем, оружие нуждается в смазке при любой погоде! Ты согласен?
- Всецело, мой добрый сэр!
- Я ведь действительно добр к тебе?
- Добрее матери, господин!
- Я тоже так считаю. Возьми побольше масла и седлай лошадей!

3.

Сколько помнил Куп, сэр Томас во всех их совместных предприятиях придерживался единой тактики. Сам он называл её «зачищать тылы». Именно зачищать, а не защищать. По мнению Купа, что-то среднее между идиотизмом, трусостью и тягой к мародёрству. Сей славный рыцарь обращал внимание лишь на те задачи, решению которых себя кто-нибудь уже да посвятил. Обычно он выжидал день-другой после того, как основная партия искателей удачи отправится в путь, а после пускался по их следу. Прибывал на место сэр Томас обычно к шапочному разбору, где пытался воспользоваться плодами чужой победы или на худой конец ограбить мертвецов.
Тактика, если позволено так её называть, зачистки тылов плоды приносила скудные и нерегулярные, но всё-таки приносила. «Охотясь», к примеру, на разбойников в дремучих лесах Гельмутланда, и углубившись в дикие чащобы не далее, чем на восемнадцать шагов (Куп считал!), они разжились весьма неплохим кольчужным доспехом барона N., с незначительным повреждением от разбойничьего, надо думать, копья в районе брюха. Куп замучился очищать трофей от кровищи и дерьма предыдущего хозяина. Потерпевшего фиаско в реальной антиразбойничьей экспедиции.
За доспех ушлый сэр Томас выручил пять полновесных золотых и получил бы больше, если бы не досадный дефект на передней части. Пять золотых, что составило ровно пять сотен медных монет. Немалая куча, согласитесь! А если перевести её в трёхмонетные отсосы по расценкам рыжеволосой шлюхи, можно не задумываться о жопе своего оруженосца довольно продолжительное время.
Но славный сэр Томас имел прямо таки маниакальную страсть к зачистке всевозможных тылов. И к его, Купа, филейной части в числе прочих.
Переждав дневной зной, они отправились в путь, намереваясь заночевать в лугах у реки. И воздух свежий, и на постоялом дворе сэкономить можно. Основной отряд новоявленных истребителей людоеда стартовал в том же направлении позавчерашним утром.
Куп о людоедах знал немного, а его благородный хозяин, судя по демонстрируемому им уровню эрудиции, даже и не подозревал о существовании оных до последнего времени. Куп, какой-никакой, но всё же баронский сын, подозревал, что даже слово «людоед» сэр Томас из Круглого Мыса не сможет написать, не совершив в нём, как минимум, шесть ошибок. Не измазавшись чернилами и не уронив на бумагу пару клякс.
Не сложно догадаться, что оруженосец придерживался не самого высокого мнения о многочисленных достоинствах своего господина.
Купер покачивался в седле смирного и медлительного мула по кличке Буйный Ветер – а как ещё 9-летний мальчишка мог назвать первого в своей жизни скакуна? – и размышлял о людоедах. А также о том, что теперь, спустя два года, прозвище мула не кажется ему столь удачным. Но бедняга БВ привык к своему гордому имени, и жестоко было бы заставлять его привыкать к новому, пусть и более отвечающему его природе. В конце концов, кобылу самого сэра Томаса и вовсе кличут Незабудкой. Вы серьёзно?! Как можно столь гордое и стремительное животное оскорблять коровьим прозвищем? Впрочем, это скорее характеризовало хозяина, чем кобылу.
Вернёмся же к людоедам. Людоед вызывал опасения. Разумеется, речь не шла об изголодавшемся до состояния каннибализма селянине. Людоедами в этих краях называли чародеев, или колдунов, или шаманов, поглощавших человеческую плоть сугубо в магических целях. В заросшей паутиной и плесенью библиотеке родового баронского замка, более похожего на руины большого каменного сарая, имелось пара книг по данной тематике. Насколько помнил любознательный Куп, поедание себе подобных вкупе с произнесением необходимых заклинаний и проведением требуемых ритуалов, наделяло людоеда нечеловеческой силой, скоростью и остротой ума.
Всё это казалось сомнительным. Ибо входило в противоречие с расхожей мудростью – мы то, что мы едим. Сожрав сэра Томаса, сверхчеловеческих качеств не обретёшь. Разве что, выдающуюся скупость и пренебрежение чувствами окружающих.
За этими мыслями Куп не заметил, как сгустились вечерние тени. На высоком берегу спокойной величественной реки, с неведомым Куперу именем, путники разбили свой лагерь. Судя по довольно свежему кострищу, их предшественники устроили тут привал.
После ужина сэр Томас выбрал ровную площадку и, установив там своё седло, со значением поглядел на оруженосца. Куп тяжело вздохнул и принялся развязывать верёвку, удерживающую на талии простые домотканые бриджи. В животе сегодня было неспокойно, и мальчик опасался, что при первой же попытке рыцаря совершить проникновение может случиться конфуз.
Раздевшись догола, Куп опустился на колени перед сэром Томасом и принялся распускать завязки на его штанах.
- Поспеши же, мальчик мой! – торопил рыцарь оруженосца, похлопывая того ладонью по макушке. – Сегодня я преисполнен самых необузданных желаний!
Этого ещё не хватало! Наконец, Купер справился с завязками, брюки сэра Томаса упали долу, освобожденный член выскочил, как чертик из табакерки. И закачал лиловой в вечерних сумерках головкой прямо у мальчика перед носом.
- А вам понравится, если я сделаю вот так, - решил попытать удачу Куп, прислушиваясь к подозрительному бурлению в своём животе. И зачем только он стащил ту колбасу в трактире? Она воняла, как сапоги лесоруба!
Одной рукой Куп приподнял член своего господина, в другой ладони уместились его тяжёлые яйца. Самым кончиком языка мальчик легонько, еле ощутимо провёл вдоль уздечки. Ещё и ещё раз. Постепенно увеличивая нажим и амплитуду движений. И вот уже язычок его замелькал с бешеной скоростью, как у обезумевшей в конец гадюки, то исчезая во рту полностью, то появляясь на максимально возможную длину.
- Ох! - хрипло простонал сэр Томас. – Оуухх!!!
Он грубо схватил Купа за подбородок и таранил скользкой головкой губы, пока не пропихнул член тому в рот и дальше, почти в самую глотку. И практически сразу стал изливаться, резко двигая бедрами, тяжёлой рукой на затылке не давая оруженосцу возможности отстраниться. Куп судорожно глотал, боясь захлебнуться. Казалось, это длится вечно.
Наконец, добрый сэр отстранился, позволив Купу отдышаться, похлопал мальчика по мокрому распахнутому рту скользкой головкой и изрёк с лёгкими нотками укоризны в голосе:
- Ну и испорченный же ты мальчишка, Купер!

4.

С рассветом они отправились в путь, и к середине дня дорога привела их в дубовую рощу, душистую и светлую. Цветущие вдоль дороги кусты пьянили медовыми ароматами. Высоко в смыкающихся кронах, пронзённых похожими на колонны столпами солнечного света, пели птицы. Куп насвистывал, пытаясь подладиться под птичье многоголосье. Сэр Томас благодушно молчал, клевал носом, лишь изредка вырывался из сонного плена для того, чтобы почесать в мудях. Внезапно эта идиллия нарушилась пронзительными криками. Сэр Томас осадил коня, поднял руку, давая сигнал Купу быть настороже.
Из специального крепления на седле рыцарь извлёк небольшой арбалет, любовно именуемый Стервой. Привычным движением взвёл тетиву, накинув арбалетное стремя на мысок сапога. Наложил болт и застыл с пальцем на спусковой скобе, готовый биться или убежать.
Любо-дорого было посмотреть, как сэр Томас из Круглого Мыса шустро и сноровисто управляется со своей механической Стервой. В такие минуты хотелось забыть, что во всех остальных своих проявлениях этот доблестный рыцарь никчёмнее дохлого хорька. Хотелось забыть, но лучше этого было не делать. Ибо уже в следующее мгновение он мог дать дёру, оставив своего верного оруженосца на произвол судьбы. Буквально на съедение людоедам!
Крики раздались ближе, и у Купа по коже побежали мурашки. Незабудка, однако, чуткая к любой опасности, пока оставалась спокойной. Стояла на месте, как вкопанная, не шевелясь и не переступая ногами, лишь изредка прядала ушами. Сразу видно лошадь, обученную для арбалетного боя.
Наконец, в поле видимости показался здоровенный битюг, запряжённый в добротную на вид телегу с большими колёсами. На телеге была установлена металлическая клетка, а в ней, судя по всему, и пребывал источник давешних криков. Элегантный юноша в богатом, но сильно измятом и запачканном костюме. Он стоял, вцепившись в толстые ржавые прутья, и всем своим видом демонстрировал ужас и отчаянье. Коня под уздцы вёл некто огромный и жуткий, с вывернутыми ноздрями, пухлыми губищами и густой всколоченной шапкой тёмных с проседью волос. Кожа на лице его, видимо под воздействием адских чар, потемнела, обретя цвет кожуры каштана. Таковы же были и огромные ручищи этого существа.
Людоед! Сердце Купа сбилось с ритма, пропустив пару ударов. Ощущение, что он вот-вот обгадится, вернулось с новой силой. Купер яростно сжал ягодицы и приготовился действовать по обстоятельствам.
- Добрый сэр, людоед поймал меня! – Заорал парень в клетке, обретая надежду при виде рыцаря, вооружённого арбалетом.
- Проклятье! – сказал сэр Томас, а потом икнул достаточно отчётливо.
- Не слушайте его, он вр …, - пророкотал ужасный темнокожий людоед.
- Ссса! – тонко свистнула Стерва. Сэр Томас выстрелил от бедра, не целясь. Арбалетный болт угодил людоеду точно в переносицу и прошил его жуткую голову насквозь, точно гнилую тыкву. Людоед рухнул, как подкошенный. Битюг заржал и ударил копытом.
Сер Томас в растерянности оглянулся на Купа.
- Отличный выстрел, сэр! – ободрил его Куп.
- Святые предки! Как же я вам благодарен! – крикнул заключённый в клетку парень и залился истерическим смехом.
- А знаешь, Купер, эти людоеды не так уж сильно отличаются от кур. В плане их убийства, я имею в виду, - самодовольно заявил рыцарь оруженосцу.
- Как же я вам признателен, дорогие мои друзья!
- А вы, кем собственно будете, любезный?
- Маркиз! Антоний ка Раббас, к вашим услугам! Владелец всех этих мест и прочих угодий. – Юноша в клетке сделал широкий жест рукой. – Размер моей благодарности не будет иметь границ. В разумных пределах, разумеется. Не пора ли мне покинуть клетку?
- Я бы на вашем месте повременил. – Ответил на это сэр Томас, задумчиво разглядывая маркиза.
Сэр Томас подал знак оруженосцу, отзывая его в сторонку. Они отъехали назад по дороге, не теряя, однако, из виду клетку с её содержимым. Битюг, двинулся, было, в их сторону, миновал труп своего прежнего хозяина-людоеда и встал, заинтересовавшись травой на обочине.
- Мы должны ему верить? – спросил рыцарь.
- Затрудняюсь сказать, сэр.
- Иными словами, ты не знаешь?
- Нет. То есть, да. – Одно Куп знал точно, в его ситуации конкретных советов хозяину лучше не давать. Сэр Томас принадлежал к плеяде выдающихся мужей, которые успех неизменно приписывают себе, а вину за неудачу предпочитают свалить на чужие плечи.
- Маркиз он или не маркиз, вот в чём вопрос? - задумчиво произнёс рыцарь.
- Вид у него вполне маркизистый. Если его как следует почистить, конечно.
- Больно он молод. Я слышал, ка Раббас несколько старше. Быть может этот маркиз сын того маркиза?
- Не могу знать.
- Купер, иногда ты забываешь добавить «сэр» в конце предложения. Это не совсем вежливо с твоей стороны.
- Сэр! Виноват, сэр.
- Хватит сэркать! Скажи по существу, как мне поступить с этим мерзавцем?
- Одно из двух, сэр, или выпустить его из клетки, или оставить там, где он есть.
- Проклятье! Тебе говорили, что ты глуп, как пробка?!
- Неоднократно, сэр! Вы, сэр!
- Допустим, он маркиз. Мы выпустим, а он тут же сбежит и оставит нас с носом. Этим маркизам верить можно не больше, чем карточным шулерам. Те ещё пройдохи!
«То же самое можно сказать и о странствующих рыцарях. Тот ещё сброд!», - решил про себя Куп, но озвучивать свою мысль не стал.
- А если не выпустим, вдруг, он осерчает и прикажет нас повесить? – заметил он вместо этого. – Маркизы же вольны вешать, кого им заблагорассудится? Даже рыцарей?
- Чёрт! А может, получится выдать его за ещё одного людоеда? – с надеждой в голосе спросил сэр Томас. – Я бы его тотчас и пристрелил. Пока он в клетке.
Куп ужаснулся такому коварству. Ужаснулся, но не удивился.
- Это едва ли выгорит. Мы оба видели людоеда, а парень в клетке совсем на него не похож. – Мальчик решил предпринять максимум усилий, чтобы отвести угрозу от злосчастного пленника.
- А если подкоптить его рожу на костре? Дадут за него хотя бы половину суммы?
Святые предки! Куп, что есть силы, поджал пальцы в сапогах. Есть ли предел низости и тупости этого человека?!
- Нет, нет, что это я? – вдруг одумался сэр Томас. – Не в наших правилах убивать маркизов, даже таких завалящих. Долг рыцарской чести требует … э-э …
- Требует оставить всё, как есть, - подсказал Куп. – До поры до времени, сэр.
- Вот именно! Ты как всегда прав, мой мальчик.
На этом совещание закончилось, и они вернулись обратно.
- Вы про меня ещё не забыли? – предполагаемый маркиз прильнул красивым, но чумазым лицом к прутьям клетки. На вид ему было не больше шестнадцати.
- Как можно, ваша светлость! – с деланным почтением ответствовал благородный рыцарь. – Позвольте представиться, сэр Томас из Круглого Мыса. И мой верный оруженосец, юный Купер, седьмой сын барона ка Роттина. Счастлив знакомству, если можно так выразится!
- А уж я как счастлив, и всё такое прочее, - маркиз небрежно приветствовал их тонкой рукой, просунутой сквозь прутья клетки. – Вы замечательный стрелок, сэр Томас. А юный Купер просто милашка. Вы позволите мне покинуть сей чертог скорби? Кстати, ключ от клетки у людоеда в левом кармане этой уродливой жилетки.
- Возможно, чуть позже. – Сэр Томас состроил скорбную мину. – В целях вашей же безопасности, милорд, если мне позволено так вас называть. В этом лесу наверняка ещё полно неубитых мною людоедов, а мы не можем рисковать жизнью столь высокопоставленной особы. Людоеды по одному не ходят, чтоб вы знали. Они, как … как …
- Как куры, - подсказал Куп.
- Да, как куры! Что? Купер, ты болван!
Оставив смирившегося со своей участью маркиза в клетке, рыцарь с оруженосцем с превеликими усилиями водрузили на её крышу труп людоеда. Купер забрался наверх и закрепил трофей его же собственным поясом. Кровь из простреленной головы мерно закапала на золотые волосы пленника. Ключь от клетки сэр Томас предусмотрительно убрал в собственный карман. После чего вся компания тронулась в обратный путь. Куп пересел на телегу и правил битюгом. Буйного же Ветра пришлось привязать к Незабудке, против чего тот нисколько не возражал.

5.

Они ехали несколько часов кряду. Пленный маркиз всю дорогу рассказывал скабрезные анекдоты из жизни столичной аристократии или распевал ещё более скабрезные куплеты о нравах простонародья, чем изрядно веселил Купа и раздражал сэра Томаса.
- У этих маркизов рот когда-нибудь закрывается? – ворчал рыцарь себе под нос.
- Лишь в двух случаях, - крикнул ему из клетки маркиз, видимо, обладающий исключительным слухом, - когда маркизы спят либо, когда их рот чем-то заполнен. У вас найдётся что-нибудь пожевать?
Получив от Купа ломоть хлеба, сыр и мех с водой, пленник действительно на какое-то время замолчал. Потом помочился сквозь прутья клетки, сбив при этом шмеля налету. Куп восторженно похлопал в ладоши. Он всегда старался отдать должное талантам окружающих.
Вечерело. Привал устроили у реки на прежнем месте. Клетку с маркизом поставили с подветренной стороны подальше от лагеря, так как труп людоеда наверху напомнил о себе недвусмысленной вонью. Маркиз все передряги выносил стоически и проявлял недюжинный оптимизм. Например, когда ему пришлось испражняться на ходу всё через те же прутья.
- Я снова пылаю страстью, - пожаловался сэр Томас оруженосцу, неприязненно косясь на клетку. – Но из-за этого треклятого маркиза ныне нам придётся воздержаться.
Куп давно заметил, что рыцарь почему-то скрывает истинный характер их сношений от окружающих. Вместе с тем, его самого сэр Томас всегда уверял и весьма пылко, что, удовлетворение рыцарских прихотей – обычная и непременная обязанность любого оруженосца. Мол, обычай этот унаследован из Древней Леонидии, мифической страны воинов, в которой женщин не было вообще, мужчины женились на мальчиках, а новые люди появлялись из драконьих зубов. Для достижения результата, по словам всё того же сэра Томаса, зубами дракона следовало засеять поле, загодя удобренное навозом пегасов и мантикор.
- Печально, сэр, - выдавил из себя Куп.
- Не то слово! Уж я-то знаю, как оно тебе нравится!
Нравится?! С большим удовольствием Куп уселся бы голой задницей на муравейник! Но разве этому бесчувственному кретину можно что-нибудь объяснить? Оруженосец предпочёл промолчать.
- Чёртов маркиз! – Продолжил расстраиваться рыцарь. – Сегодня я бы и его не отказался разложить поперёк седла. Мерзавец обладает достаточно смазливой мордашкой, ты не находишь?
- Вам виднее, сэр. – На самом деле мальчику ещё не доводилось видеть столь прекрасного лика. И будь маркиз девушкой, Куп наверняка бы в него влюбился.
- Виднее? Хе-хе. Ох уж мне эта мальчишеская ревность! Не волнуйся, дитя, я не собираюсь менять тебя на маркиза. И ещё очень долго моя любовь будет радовать тебя на привалах.
Под «любовью» добрый сэр, вне всякого сомнения, подразумевал свой член.
По настоянию хозяина Купу пришлось разложить своё одеяло рядом с лежбищем самого сэра Томаса, а потом на протяжении доброй четверти часа удовлетворять того рукой. Положение было не самым удобным, и рука устала до судорог. Наконец рыцарь шумно засопел, толстый член в руке мальчика задёргался, выплёвывая густое липкое семя. Спустя пару минут хозяин спал сном младенца, а Куп выбрался из-под одеяла, вытирая мокрую ладонь о штаны. И уселся у костра, подложив седло под спину. Своё седло, а не седло сэра Томаса, вызывающее не самые приятные ассоциации.
Было тепло, ленивый ветерок заставлял трепетать языки пламени. Искры уносились к далёким звёздам, будто мечтая занять среди них своё место. Пахло дымом и подвяленным за долгий солнечный день луговым разноцветьем. Постепенно костёр прогорал. Угли казались далёким таинственным городом, на который Куп-завоеватель взирал с высокого холма. А то и с высоты птичьего полёта. Быть может, он погонщик драконов. Или сам летящий дракон. Мальчик почувствовал, что веки его слипаются. Голова клонится на грудь.
- Эй! – донёсся негромкий оклик со стороны клетки. Куп встрепенулся. – Куп, дружочек, подойди скорее сюда!
Давненько к нему так ласково не обращались. А может, и вообще никогда. Мальчик встал, покосился на похрапывающую кучу первостатейного дерьма, бывшую сэром Томасом, и, стараясь ступать неслышно, пошёл на зов. На фоне тёмного горизонта клетка выделялась сгустком чернильной черноты. Куп почувствовал, что вступил в ауру разлагающегося людоеда и остановился. Вонял тот немилосердно. Впрочем, это нельзя было отнести к особенностям исключительно людоедского разложения. Обычные мертвецы пахли ничуть не лучше. Взять хотя бы мёртвого барона, подарившего сэру Томасу почти целый доспех.
- Вы здесь, милорд? – спросил Куп у темноты.
- Нет, ушёл принять ванну с парочкой хорошеньких горничных, - ответил маркиз иронично, но беззлобно. Что в его положении было сродни подвигу.
Куп хихикнул.
- Чем я могу услужить вам, господин? Только не просите выпустить вас, мой хозяин меня убьёт! И вас, кстати, тоже.
- Меня не так-то просто убить, юный Куп, - похвастался пленник. – А что касается тебя, мне показалось, что вы с этим добряком-рыцарем довольно близки.
- Вам показалось, милорд.
- Ну, разве что, в краях, откуда вы родом, принято вверять свой член заботам посторонних. Я видел, как ты шуровал у него под одеялом.
У этого маркиза помимо острого слуха наличествовало и феноменальное ночное зрение! Куп почувствовал, что краснеет. Слава предкам, вокруг было темно. Внезапно мальчику сделалось очень грустно и одиноко. По щекам, оставляя влажные дорожки, скатились две слезинки.
- Эй, малыш, не кисни, - маркиз, казалось, читал его мысли. – Я чувствую запах твоих слёз. Прекрати, всё уладится, я тебе обещаю.
Слышит запах? И это при такой-то вони?! Маркиз, похоже, обладал полным комплектом экстраординарных чувств. Хотя Купа больше поразила теплота и сочувствие в его голосе.
- Скажи мне одно, - продолжал пленник, - тебе нравится твой господин?
- Нет, - еле слышно признался Куп.
- Тебе приятно то, что он с тобой делает?
- Нет, - ответил мальчик ещё тише. Потом подумал и решил уточнить. – Два раза было довольно приятно внутри живота. Но … я бы хотел, чтобы он оставил меня в покое. Он думает, что мне это нравится, что я сам хочу и напрашиваюсь. А я бы лучше на куст чертополоха садился голой жопой! Ой. Простите, милорд.
- Я всё понял. Подойди поближе, мой мальчик. Ещё ближе. Вот. Протяни руки, сюда ко мне. Чувствуешь меня? Это плечи. Голова. Теперь нащупай цепь на моей шее. Нащупал? Расстегни её! Не получается? Если сможешь, порви. Поддаётся? Сильнее! Тяни! Дёргай! Не бойся оторвать мне голову, она держится крепко. Давай! УОООУУУ! Есть. Фух. СВОБОДЕН!!!
Куп попятился от клетки, споткнулся и уселся на землю, всё ещё сжимая в руке обрывок тонкой цепочки.
- Ты будешь вознаграждён, прелестный маленький Купер, поверь мне на слово. – Весёлым голосом сказал маркиз, а потом что-то заскрипело.
Куп напряжённо вслушивался, сидя на земле в почти кромешной темноте, что опускается на землю вскоре после полуночи. Со стороны телеги доносились разные звуки: после длинного протяжного скрипа, похожего на визг, мальчику слышались шорохи, постукивания, клацанье и звон металла. Куп начал потихоньку отползать, опираясь на руки и отталкиваясь от земли пятками. Штаны на заднице промокли от ночной росы. В конечном итоге он таки уселся на небольшой кустик чертополоха, с визгом перекатился на живот, и поклялся больше не давать опрометчивых обещаний, в том числе и самому себе. И воздержаться впредь от неправомерных сравнений. В конце концов, член сэра Томаса не был усеян острыми, как иглы, шипами. В отличие от чертополоха!
Куп по локоть засунул руку в штаны, исследуя промежность на предмет повреждений.
«Всё равно, что сесть на дикобраза», - подумал он и тут же мысленно шлёпнул себя по губам. Предки, они всё слышат, а с чувством юмора у них не так, чтобы очень. Не успеешь оглянуться, подсунут тебе и дикобраза!
В этот миг мимо Купа со стремительностью порыва ветра пронеслось что-то сложное, как ему показалось, составное, обдав мальчика запахом падали и взметнув волосы у него на голове. Так быстро! Это нечто направилось в сторону реки и, не задерживаясь, обрушилось с высокого берега в воду. Мальчик услышал громкий всплеск. Внезапно он почувствовал: обрывок цепочки, сорванной им с шеи маркиза, зудит в кулаке, как пойманная муха. Куп брезгливо отбросил странную вещь подальше в сторону.
- Купер! Эй, Купер! – заорал разбуженный сэр Томас. – Что там у вас происходит?!
- Не знаю, сэр, - срывающимся голосом крикнул в ответ Куп. – Что-то очень странное.
- Ты где, несносный мальчишка?! Тащи свою задницу сюда! Проклятье, почему так темно?!
Тревожно заржала Незабудка. Всхрапнул безымянный битюг.
Куп поднялся на ноги, пошёл, ориентируясь на едва тлеющие останки костра и непрекращающиеся вопли своего господина. Действительно, даже для этого мрачного часа было как-то уж совсем ничего не видно.
Сэру Томасу удалось отыскать в пожитках смоляной факел и поджечь его от последних едва тлеющих углей. Рыцарь воткнул факел в землю и теперь, надев сапоги, заряжал свой арбалет.
- Разведи костёр! – скомандовал он оруженосцу. Слава предкам, Куп с вечера заготовил большую кучу хвороста. Костёр разгорелся, тьма отступила, но за пределами светового круга, казалось, сгустилась сильней.
- Держи факел, Купер. Пойдём, поглядим, что там с нашим маркизом.
Клетка оказалась пуста. Исчез и труп людоеда, привязанный к верхней её части. И никаких следов! Лишь в одном месте толстые, с запястье Купа прутья оказались раздвинуты какой-то немыслимой силой.
- Эти штуки совсем проржавели, - заявил сэр Томас и, прислонив арбалет к колесу телеги, попытался выгнуть прутья в обратную сторону. Ничего у него не получилось. – Не иначе, этот собачий маркиз припрятал где-то ломик! Ещё и людоеда нашего прихватил!
Рыцарь был в бешенстве.
- Говорил же я, не стоит доверять проклятым маркизам, такая это шваль! Обдерут честного человека, как липку, и даже имени не спросят! Теперь оттащит клятого людоеда герцогскому стряпчему и загребёт наши денежки. Пятьдесят монет, Купер. Пятьдесят золотых монет!
Куп попытался представить, как изящный маркиз прёт на себе миля за милей огромную тушу мёртвого людоеда и с сомнением покачал головой. Но кто же раздвинул прутья клетки? Быть может … другой людоед?! В панике Куп крутанулся волчком и прижался спиной к жёсткому боку своего рыцаря.
- Ты чего скачешь? – возмутился тот, отодвигая мальчика от себя. – Чуть усы мне не подпалил!
- Мне страшно!
- Страшно то, что люди утратили малейшие представления о порядочности. Кругом одни проходимцы и жулики! Спасаешь человеку жизнь, а он в благодарность за это обкрадывает тебя спящего! Кстати, Купер, а что ты делал у клетки?
- Когда, сэр?
- В миг, когда я проснулся и решил тебя позвать. Твой голос доносился с этой стороны.
Купа прошиб пот.
- Нет, нет, я не был у клетки! Я … я тоже проснулся, сэр Томас, но чуть раньше, чем вы. Услышал шум и решил выяснить, что происходит, - сочинял мальчик на ходу. – Но … на полпути испугался – было темно, хоть глаз выколи – и не мог уж двинуться с места, пока вы меня не позвали. Буквально остолбенел от страха
- Это ведь не ты его выпустил, Купер?
- Что вы, сэр! – Куп позволил себе расплакаться, нельзя сказать, чтобы совсем притворно. – И как бы я смог разогнуть эти толстенные железяки?
- Ну, ладно, ладно, не реви. Я не в чём тебя не обвиняю. Ты просто мелкий трусливый сопляк, и мы не вправе ждать от тебя многого. – Рыцарь обнял оруженосца за плечи и повёл того в сторону костра. – Пятьдесят золотых мы профукали. Но нет худа без добра, в отсутствие подлого маркиза нам уже не придётся в чём-то себя ограничивать. Снимай с себя эти тряпки, тащи масло и моё седло! Ночью пламенной страсти мы вознаградим себя за все неурядицы!
- Может, не сегодня, сэр? – попробовал уклониться от «вознаграждения» Куп. – Мне что-то нездоровится.
- Не говори глупости, Купер! Добрый трах мальчишкам только на пользу. Почему ты всё ещё в штанах?
Святые предки! Этот озабоченный недоумок не удосужился задаться вопросом: кто или что, наделённое невероятной силой, повредило клетку, похитило маркиза и утащило тяжеленный труп, как пушинку? А ведь Куп что-то видел, вернее, почувствовал, когда отдирал свой бедный зад от куста чертополоха. Что это было? Не вернётся ли оно, на этот раз за ними?
Но тяжёлая рука сэра Томаса уже легла ему на шею, нетерпеливо пригибая тело оруженосца. Голый Куп покорно согнул колени и улёгся животом на седло. Будь, что будет! Запахло маслом. Мальчик почувствовал между ягодиц палец рыцаря, размазывающий скользкую субстанцию. Затем палец оказался в нём, стал крутиться и двигаться, подготовляя вход для куда более толстого гостя. Болезненный момент – налитая кровью головка преодолевает сопротивление плоти. Один укол боли, пауза, следом ещё один. Эта «дверь» предназначена для выхода, а не для входа. Но и с входом справляется. Весь член внутри, теперь нужно расслабиться. Член ритмично движется в кишечнике у Купа, и тело мальчика вдруг отзывается на этот ритм. Закрыв глаза, он представляет прекрасное лицо маркиза, его нежный голос и добрые слова. «Только бы с ним всё было хорошо!» - молит Предков Куп, а в животе тем временем распускает свои лепестки огненный цветок наслаждения. Всего в третий раз за его недолгую жизнь, но никогда ещё столь ярко и мощно. Лепестки опадают, падают, падают, падают вниз, как осенние листья на гладь пруда. Вызывая сладостные волны, расходящиеся от дыры, закупоренной членом сэра Томаса к собственному его Купа члену, маленькому, но твёрдому, как сучок. К самому его кончику. Этим кончиком Куп трётся о старое седло. Движется в едином ритме с трахающим его сэром. Рыцарь кончает и оруженосец кончает тоже. Тонкие крики ребёнка и хриплые стоны взрослого сливаются в единую симфонию страсти.
«Сейчас я лопну!», - думает Купер, но сэр Томас уже извлекает из него свой немаленький скипетр. И облегчение от этого почти такое же острое, как недавний оргазм. Куп непроизвольно пускает ветры, чувствует, как вытекает из него малая толика тёплой жижи. Мальчик встаёт, бежит к кустам, облюбованным накануне, нарывает две полные горсти мягких душистых листьев, тщательно подтирается. Возвращается к костру, собирает одежду, одевается.
Небо на востоке уже светлеет.
Куп ложится на своё место рядом с похрапывающим сэром Томасом и все страхи мира не мешают ему уснуть почти моментально. Он очень устал.

6.

Куп проснулся с больной задницей и разбитым сердцем. Маркиз пообещал, что жизнь наладится, но где он сейчас тот маркиз? Нет, Куп обречён до скончания века таскаться по городам и весям с постылым сэром Томасом, терпеть придирки, выслушивать глупости. Делать вид, что всё так, как и должно быть. Но где взять на это сил? Он же не железный, ему всего одиннадцать! Одна мысль о том, что ещё много-много дней, месяцев и лет Куп вынужден будет подставлять гузно на каждом привале, пока ветер не начнёт свистеть в его дыре, а дерьмо будет валиться из него на каждом шагу, одна эта мысль способна сделать жизнь невыносимой. Куп думал, что смирился, свыкся со своим положением и готов перетерпеть столько, сколько потребуется. Но встреча с маркизом пошатнула его стойкость. Юный, прекрасный, добрый, весёлый – о таком хозяине можно только мечтать. Да, в своих мечтах Купер видел себя оруженосцем маркиза ка Раббаса, а почему нет? Все-таки он баронский сын, воспитывался в замке. Похожем на сарай? Ну и что! Замок, есть замок, как бы он не выглядел. И сам Куп – парень хоть куда. Если его приодеть и причесать, он нового хозяина не опозорит. Хоть бы и при королевском дворе, а что? Маркиз же называл Купа и симпатичным, и милым, и всё такое. А уж он-то, должно быть, насмотрелся на всяких мальчиков, даже принцев. Почему же маркиз погиб так не вовремя? В том, что бывшего их пленника нет в живых, Куп уже не сомневался. Наверняка юного аристократа сожрали людоеды.
Мальчик разжёг костёр и теперь варил в котелке овсянку с вяленым мясом, помешивая варево деревянной ложкой, чтобы каша не пристала ко дну. Купу было очень грустно, он жалел маркиза, но куда больше жалел самого себя. Судьба в очередной раз повернулась к оруженосцу любимой частью тела сэра Томаса. Ну, что ж. Будет он и дальше «зачищать тылы», обирать мёртвых, глотать на привалах невкусное рыцарское семя, да ещё радоваться, что кишкам вышел отдых. Куп не смог удержать слёз. Круглые прозрачные слезинки закапали в котелок с кашей.
- Опять пересолил! – недовольно буркнул сэр Томас, но при этом не отказался от добавки.
Насытившись, рыцарь посмотрел на оруженосца и вовсе благодушно.
- Готов поспорить, перед выездом ты хочешь повторить то, чем мы занимались минувшей ночью? Ты так стонал и извивался, что я начал уже опасаться за твой разум. Говорят, от слишком сильного удовольствия можно свихнуться. Неси же скорей моё масло и снимай уже эти дурацкие штаны.
- Нет, сэр Томас, - Куп решил проявить твёрдость. – У меня там всё огнём горит после вчерашнего. Такое ощущение, будто через мою бедную задницу табун лошадей прогнали.
- Что поделать, в любви и в битве я неудержим, - самодовольно осклабился рыцарь. – Ладно, Купер, намёк я понял. Сегодня в виде исключения можешь воспользоваться своим шаловливым язычком. Раз уж тебе так этого хочется.
Куп тяжело вздохнул и опустился перед сэром Томасом на колени. «Меня сейчас стошнит», - подумал мальчик и потянулся к завязкам на штанах хозяина. Но тот вдруг отпрянул. Куп вскочил на ноги, тревожно озираясь. Восходящее солнце превратило росу на траве в россыпь сверкающих бриллиантов. И по этой росе через луг, по направлению к их стоянке шёл … кто? Не может быть! Хотя солнце светило в глаза, по одному только абрису, по очертанию Куп узнал стройную фигуру маркиза.
- Где вы были, милорд? – сварливо поинтересовался сэр Томас.
- Я? Ел! – просто ответил маркиз, останавливаясь в паре шагов от рыцаря с оруженосцем. При этом он весело подмигнул мальчику. У того аж сердце зашлось от непонятного счастья.
Их пропавший и вновь обретённый друг выглядел ещё более грязным и потрёпанным, чем Куп его запомнил. И пахло от маркиза скверно.
- Ели?! – вскричал Томас распаляясь. – Но куда вы подевали моего людоеда?!
- Людоеда? – юноша нахмурился. – А! Вы, верно, имеете в виду того бедолагу с дырой в голове? Он тут.
И маркиз погладил себя по животу, как это делают малые дети, показывающие, что им было вкусно.
- Послушайте …, - сэр Томас попятился от пришельца.
- Нет, это вы послушайте, сэр рыцарь с какого-то там мыса!
- Сэр Томас из Круглого Мыса. «Из», а не «С».
- Это уж как вам будет угодно, - сказал маркиз, делая шаг к уроженцу Мыса, и протянул руку.
Куп, сам не помнил как, оказался сбоку от этих двоих и всё, что происходило, видел воочию. Аристократически тонкая рука «маркиза», как нож входит в масло, погрузилась в грудь сэра Томаса, пробив толстый кожаный нагрудник, словно лист бумаги, и появилась назад, обагрённая. Сжимающая в кулаке что-то красно-бурое, пульсирующее, сочащееся и брызжущее свежей кровью.
Сердце! У него в руке сердце!
Сэр Томас, скосив глаза, оглядел дыру в своей груди. На его лице застыла мина неподдельного удивления. Рана пузырилась кровью. Рыцарь поднял голову, его губы сложились в почти идеальную букву «О». Он посмотрел на Купа, поморщился, будто хотел что-то сказать оруженосцу, но забыл, что именно. Медленно опустился на колени перед своим убийцей. Открытый рот и поза, словно бы намекали на непристойное предложение.
- Нет-нет, увольте! – рассмеялся «маркиз» и тыльной стороной ладони легонько ударил сэра Томаса по щеке, рыцарь завалился набок и больше не подавал признаков жизни. Вокруг него растеклась кровавая лужа, источая резкий, отдающий металлом дух скотобойни. Запах крови отчасти напомнил Купу запах семени.
Бывший оруженосец сэра Томаса из Круглого Мыса понимал, надо бежать, но не мог стронуться с места. Ноги приросли к земле, как будто оплетённые луговой травой.
Маркиз или то, что выдавало себя за маркиза, поднял свой кровавый трофей и начал слизывать с пальцев сгустки крови. Вымазался при этом, как мальчишка, стащивший с кухни горшок варенья. Улыбнулся Купу окровавленным ртом и опять подмигнул.
- Вы … выходит вы … людоед? – выдавил из себя мальчик, его зубы выбивали мелкую дробь, как бывает, когда перекупаешься в реке.
- Каюсь! – изящно поклонился «маркиз», при этом он широко взмахнул рукой, и тёплая ещё кровь сэра Томаса угодила Купу в лицо.
- А я думал, маркиз, - с лёгким упрёком заметил тот, утираясь рукавом.
- Одно другому не мешает, мой милый. С чего бы людоеду не быть маркизом, а маркизу – людоедом? В смысле, что может помешать кому-то, кто является кем-то, быть при этом кем-то ещё? – Маркиз-людоед снова захохотал. Определённо, он пребывал в хорошем настроении.
Куп же не был настроен веселиться либо философствовать. Его волновало следующее:
- Вы меня … не съедите? Не ешьте меня, милорд! Во мне и мяса-то …
- Святые Предки! Съесть тебя?! Нет, конечно же. Употребить в пищу столь милого и сообразительного мальчугана было бы настоящим преступлением. Напротив! Я собираюсь улучшить твою жизнь, превратить её в праздник, в увлекательное приключение, полное радости, удовольствий и … всякого такого прочего. Ты ел, к примеру, бланманже?
- Нет, милорд, - несколько успокоенный, хотя и сбитый с толку Куп, почувствовал, что к нему возвращается способность двигаться. Правда, пока только по вертикали. Не долго думая мальчик сел на землю. – Простите, милорд.
- Сиди-сиди. И прекрати звать меня лордом. Для тебя я Тони, Куп. Просто Тони. Так вот, бланманже, ты даже не представляешь, насколько это вкусная штука, тебе понравится, клянусь! А ещё есть крем-брюле, мой повар на них собаку съел.
- А их … эти, которые вы сказали, из собак, что ли, делают? – спросил Куп, глядя на собеседника снизу вверх.
- Что? Нет. В основном из яиц, как мне кажется. Впрочем, не уверен.
- Собачьих?
- Что?
- Из собачьих яиц?
- Нет! Ха-ха-ха! А ты остроумный малый! Из обычных куриных, я думаю, - маркиз (Куп решил про себя и дальше называть его маркизом) машинально облизал пальцы на руке, в которой до сих пор находилось сердце сэра Томаса.
- Вы будете это есть?! – спросил мальчик, преодолевая рвотный позыв.
- Возможно. Известно ли тебе, мой мальчик, что если съесть трепещущее сердце врага, к тебе перейдут его доблесть и сила, разум и честь.
- А скупость и похоть тоже перейдут?
- Гм, вполне возможно.
- Тогда выбросьте эту штуку, куда подальше! – горячо посоветовал Куп. – Съедите хоть кусочек, будете до скончания века трястись над всякой медяшкой и насиловать своего оруженосца под каждым кустом!
- Как скажешь, мой милый, - маркиз взмахнул рукой, сердце сэра Томаса полетело по высокой дуге и плюхнулось в реку. Довольно далеко.
- Неплохой бросок, милорд! То есть, Тони.
- Брось свои замашки дворецкого, Купер. Мне не надо льстить. Мы с тобой просто друзья, заруби себе на носу.
- Правда, друзья?
- Несомненно! Кстати, у меня нет оруженосца.
- Это вы к чему?
- К тому, что я не насилую детей по кустам. И вообще не насилую.
- А людоедам положен оруженосец? Или хотя бы маркизам? – с надеждой спросил Куп. Положение «просто друга» казалось ему ненадёжным.
- Людоедам положен ученик, а маркизам не помешает компания симпатичного мальчугана. Мы с тобой славно повеселимся, мой миленький Купер!
- А вы их … едите?
- Кого?
- Ну, детей. Детей едите?
Маркиз помрачнел и ничего на это не ответил.
- Отдохнул? – спросил он, протягивая Купу руку и помогая встать. – Пойдём, я знаю тут недалеко удобный спуск к реке. Нам следует привести себя в порядок, прежде чем возвращаться в замок.
Маркиз оглядел свою испачканную, порванную одежду и печально покачал головой.
- Мы едем в замок? – поинтересовался Куп.
- Конечно, друг мой. Бланманже тебя заждались. Кони не сбегут, пока мы отсутствуем?
- Нет, ми … Тони! Я их лично стреножил. Дождутся, как миленькие. А тот чёрный дядька, темно-коричневый, он тоже был людоедом?
- Нет. Совсем, напротив.
- А кто это был? Почему он тёмный? От магии?
- О, Предки! Я и забыл, что у детей столько вопросов!
- Простите, я больше не буду! – Куп перепугался, что его вопросы могут разозлить людоеда, а этого он хотел в самую последнюю очередь.
- Ничего, спрашивай, если интересно. Но не думай, что у меня есть ответы на все твои вопросы. Тот мужчина был нубанцем. Есть такая страна Нубан, на далёком жарком Юге. За морями, что называется, за горами. Так вот, все люди в этой стране, да и в соседствующих с ней землях, имеют тёмный цвет кожи. Для жителей Нубана белый человек, такой, как ты или я, в диковинку. Удовлетворил я твоё любопытство, Куп?
- Да, почти.
- Ха-ха.
- А что он здесь забыл, так далеко от своей родины?
- Не догадываешься? Охотился на людоеда. Нубанцы известны во всём мире как чародеи и охотники на чародеев.
- Так вы чародей? – спросил Куп и чуть не упал, споткнувшись об притаившуюся в траве кочку.
- Ещё какой! – усмехнулся маркиз. – Смотри под ноги, Купер, а не то нос расквасишь, безо всякого, причём, чародейства.

7.

Они вышли к пологому спуску и спустились к реке. Куп увидел тихую заводь, неширокую полосу песка у воды, в окружении похожих на круглые шатры деревьев. Мальчик припомнил их название – брошенные невесты. Покрытые густой листвой ветви опускались до самой земли, скрывая ствол. Узкие листья, тёмно-зелёные с внешней стороны и серебристые с обратной, трепетали от малейшего ветерка, отчего деревья непрестанно меняли свой облик. Светлея, темнея. Это зрелище завораживало. Брошенные невесты. Почему их так называли? За печальный вид или потому, что росли они у самой воды, клонились с берега, как готовая кинуться в омут девица. Под кронами невест можно было укрыться от дождя и даже заночевать на мягком ковре опавших листьев, приятно благоухающих терпкой горечью. Любой странник знал об этом.
На песчаном пляже маркиз положил Купу на плечо окровавленную руку, притянул к себе. Помолчали, глядя на неспешно бегущую воду. Куп чувствовал теплоту тела маркиза, а вместе с тем и умиротворение. Но расслабляться было опасно! Следует изгнать из себя это чувство. Маркиз – монстр: чародей, убийца, пожиратель человеческой плоти. Мальчик нащупал в кармане обрывок волшебной цепочки, он подобрал её на лугу, когда сделал вид, что запнулся. Повезло, случайно в траве углядел! Цепочка отозвалась на прикосновение привычной уже, но всё равно неприятной вибрацией. Наверняка, штуковина обладает какой-то силой и силу эту можно обратить против маркиза. Если уж придётся.
- Ты ничего не чувствуешь? – настороженно спросил маркиз.
- Нет, а что?
- Да так, - Тони нервно потёр шею. – Нубанская магия, до сих пор от неё отойти не могу.
- Та цепочка, ну, которую я снял с вашей шеи, - Куп попытался заглянуть маркизу в глаза. – Чернокожий пленил вас при помощи этой цепочки, правда? Вроде как, сковал вашу магию и всё такое?
- Ха! – Глаза маркиза полыхнули недобрым огнём. – Опять эти вопросы. Много будешь знать, скоро состаришься. А тебе это не на пользу пойдёт, мой хорошенький маленький Куп!
- Извините, я не хотел вас обидеть.
- Ничего. Я не обиделся. Просто … это не самая приятная тема для разговора. – Людоед взъерошил мальчику волосы, наверняка запачкав их кровью. – Когда-нибудь после я всё тебе объясню. Ведь ты теперь мой ученик.
- А я думал, друг.
- Друг - в первую очередь! А теперь, друг, я покажу тебе один из своих секретов.
Маркиз, раздвинув ветви, исчез в ближайшем дереве-шатре.
«Жених вошёл в невесту», - скаламбурил про себя Куп. На самом деле ему было не весело, сомнения не отпускали мальчика. Да, маркиз – монстр. Но разве не был монстром и покойный сэр Томас? Он изнасиловал его девятилетнего на первом же привале, не беря в расчёт боль и ужас неискушённого в подобных делах мальчишки. Не обращая внимания на его протесты и мольбы. Сминая жалкое сопротивление. Рыцарь бывал груб и неосторожен, пару раз он надрывал его там, и простой поход в кустики на пару недель превращался в настоящую пытку. Однажды сэр Томас привязал Купа к дереву и оставил так на пару часов. Голого, одного, в лесу. За то, что тот попытался отстоять право распоряжаться своим телом по собственному усмотрению. Постепенно Куп смирился и даже привык.
Но теперь сэр Томас мёртв, и Купу совсем не улыбалось попасть в новую кабалу, возможно, ещё более страшную.
Маркиз уже появился, раздвигая спиной завесу ветвей и листьев, обернулся к мальчику, лучезарно улыбаясь. В руках ка Раббас держал большой дорожный сундук из тёмного дерева, обитый по углам позеленевшим металлом.
- Здесь один из моих тайников, - пояснил он Купу, опуская ношу на песок.
- Значит, вы в этих местах уже бывали?
- И не раз. Я же говорил, тут кругом мои угодья. Леса маркиза ка Раббаса, луга маркиза ка Раббаса, где-то дальше поля маркиза ка Раббаса и прочие прелести.
Маркиз рассеяно похлопал себя по карманам.
- Кажется, ключик обронил.
- А что в сундуке? – спросил заинтригованный Куп.
- Сейчас. Вуаля! – маркиз с хрустом рванул крышку, сундук распахнулся, позвякивая вырванным с корнем замком. Куп увидел аккуратно сложенную одежду, пару кожаных кошелей, по виду полных, небольшую деревянную коробочку сверху.
- Как говорил мой покойный отец, нельзя пройти через болото и не запачкать сапог. – Продолжил маркиз, как ни в чём не бывало. – То же относится и к стезе людоедства. Вечно какой-нибудь дрянью измажешься.
Он продемонстрировал Купу заскорузлые, побуревшие до самых локтей рукава.
- Потому приходится тут и там прятать одежду, чтобы было во что переодеться. Что ты так на меня смотришь, мой сладенький Купер?
«Мой сладенький» из уст людоеда прозвучало зловеще.
- Ваш отец …, - Куп запнулся, боясь сказать что-нибудь не то.
- Святые Предки, Куп! Неужели ты думаешь, что я слопал собственного папашу? Да он бы застрял у меня в глотке! Старый сухарь. Нет. Папа умер в своей постели от естественных причин. Если к таковым можно отнести молодую пылкую горничную. А вот её я съел! Ха-ха! Шучу.
Ка Раббас пнул ногой сундук.
- Тут, кстати, и для тебя найдутся обновки.
- Боюсь, ваша одежда будет мне велика.
- Не вся. – Марких потянулся, было, к содержимому сундука, но, увидев свои окровавленные руки, спрятал их за спину. – Как любил повторять всё тот же родитель, старый дохлый маркиз ка Раббас, каждый человек – зодчий своей судьбы. Он был философ, знаешь ли. А скорее, болван, набитый поговорками и дерьмом в равной степени. Однако слова его имеют определённый смысл, если только дело не касается магии. Чародей – не зодчий, а скорее, неопытный пекарь, добавляющий ингредиенты наугад. Никогда не знаешь наверняка, что у тебя выпекается. Однажды я омолодился и стал, как ты, может чуть старше. На вид мне давали лет двенадцать-тринадцать. Это не было моей целью, кстати, так, побочный эффект одной трапезы. Но мне понравилось, такая лёгкость в теле, свежесть восприятия. Член маленький, да, но чувствительный к ласкам. Чертовски чувствительный! Ну, не мне тебе рассказывать о членах, юный Куп. Понравилось всё, за исключением одного, меня не хотели впускать в собственный замок.
- И как же вы вошли? Убили охрану?
- Малыш Купер, нельзя же быть таким кровожадным! Первая заповедь хищника – не охоться вблизи своего логова. Моя недремлющая стража нужна мне живой, какой прок господину от мёртвых слуг? Я не стал никого убивать, просто показал свою задницу.
- Задницу?! – Куп невольно расхохотался. – Знаю, она так страшна, что стража разбежалась, побросав алебарды!
- Напротив! – притворно обиделся маркиз. – Моя помолодевшая задница была верхом совершенства. Не хуже твоей, во всяком случае. Я попросил позвать мою старую кормилицу и предъявил ей родимое пятно на ягодице. Но она меня и без того узнала. Старушка души во мне не чает.
- А когда это было, давно?
- Года четыре назад. С тех пор я с возрастом не экспериментировал, взрослею естественным путём. Не хотелось бы превратиться в младенца или в старика, сам понимаешь.
- А сколько ж вам лет, ну, на самом деле?
- Не так уж и много, хотя для тебя я глубокий старик. – Маркиз улыбнулся и показал Купу язык. – Я родился двадцать шесть зим назад.
- Это ещё нормально. Не совсем ещё старость, - утешил его мальчик.
- Но хватит болтать. Не за этим мы сюда пришли. Купер, возьми вон ту коробочку и открой её.
Мальчик подчинился. В коробке лежали два небольших бруска, похожие на куски тёмного воска. Пахнуло липовым цветом и сиренью, ароматы не смешивались, но звучали как бы в унисон.
- Это … мыло?
Купу доводилось слышать об этом редком и очень дорогом снадобье, что делало кожу мягкой и белой, а волосы шелковистыми. И заставляло твоё тело благоухать, как весенний луг. Гильдии алхимиков держали рецепт изготовления мыла в строжайшем секрете. Берегли, как самые смертоносные свои яды и необоримые приворотные зелья.
- Лучшее, что можно достать за деньги! - ноздри маркиза затрепетали, он с наслаждением втянул воздух. – Чувствуешь, пахнет?
- Да! Сирень и липа?
- Правильно, - маркиз улыбнулся. – Два моих самых любимых аромата. Не считая запаха скотобойни. Ха-ха. Шучу. Пора удостовериться, так ли хорошо это мыло, как мне его расписывали. В воду, малыш Купер!
Ка Раббас принялся стягивать с себя грязную, провонявшую мертвечиной одежду. Не прошло и минуты, как он оказался, в чём мать родила, и только засохшая кровь на руке до странности напоминала перчатку. Куп замер, невольно любуясь точёной фигурой маркиза. Тот являл собой полную противоположность покойному сэру Томасу. Рыцарь в раздетом виде походил на пузатую кривоногую обезьяну, вроде тех, без которых не обходится ни один передвижной зверинец. Говорят, их привозят с дальнего юга, возможно, из загадочной страны Нуб … как её там? А маркиз казался выходцем из миров чистого совершенства. Его жемчужно-белая кожа, в тех местах, где её не пятнали грязь и потёки крови, буквально светилась изнутри. Сэр Томас с ног до головы порос жёстким курчавым волосом, а как раз на голове у него образовалась обширная плешь. Тело же маркиза было гладким, как у девушки, лишь на лобке виднелась поросль волос, чуть более тёмных, чем его чудесные золотые локоны. Но сверх того ничего женственного в облике ка Раббаса не было. Под нежной кожей перекатывались небольшие, но даже на вид жёсткие мышцы. В каждом движении сквозила мощь, смягчённая природной грацией. Мужская оснастка маркиза выглядела не столь массивной и устрашающей, как у рыцаря, но зато и не такой уродливой. В целом маркиз ка Раббас напомнил Купу статую, виденную им однажды в большом городе Харви-на-Озере, куда их с сэром Томасом занесла бродяжья судьба. Строго говоря, это был фонтан. Вода, подаваемая по невидимым глазу трубкам, бурлила и пенилась в круглой мраморной чаше, напоминая крутой кипяток. Хотя на ощупь была холодной! Куп еле решился её потрогать. На берегу бурлящего водоёма скульптор изобразил самого юного из Святых Предков, Бортинженера Оникса. Тот уже скинул свою волшебную кожу, делающую Предков неуязвимыми для воды, огня и зубов хищников и являл себя миру в облике простого смертного. Весьма миловидного. Скинутая кожа, именуемая в священных книгах «секефандер», искусно вырезанная из мрамора, валялась у ног обнажённого юноши, почти мальчишки, а он, раскинув руки для равновесия, пальцами стройной ноги пробовал кипящую воду. Так ли она горяча, как кажется? Обращал на себя внимание большой слегка возбуждённый член Святого Оникса, с наполовину открывшейся головкой. Поговаривали, великий Куртс, автор данной композиции, использовал в качестве модели своего любимого ученика. С которым делился жизненным опытом не только в мастерской, но и в постели.
Живой маркиз был почти полной копией мраморного святого. То же парадоксальное сочетание хрупкости и силы, нежной юности и могущества. Худые сильные ноги, рельеф живота, изгиб шеи – тело маркиза притягивало взгляд, поражая своим совершенством. Казалось немыслимым, что слепая прихоть природы могла сотворить нечто столь удивительное.
Куп замер. Разглядывая ка Раббаса, он потерял счёт времени. А тот подбоченившись стоял напротив и взирал на мальчика с иронической улыбкой. И щурился, как объевшийся сметаной кот. Его пенис увеличился в размерах, делая маркиза ещё более похожим на фигуру у фонтана. Должно быть, пристальное внимание юного друга было ему лестно. Куп чувствовал себя зачарованным, мысли и образы, возникающие в голове, казались ему не своими. Неужели маркиз околдовал его, просто стащив с себя портки? В этот миг жирный слепень приземлился на плечо маркиза, маркиз дёрнулся, прихлопнул насекомое и весело чертыхнулся. Наваждение рассеялось. Перед Купом стоял голый мускулистый парень с болтающимися причиндалами. Далеко не урод, но и не Святой же Предок!
Маркиз схватил из коробки один из брусочков мыла и бросился в воду, взметая фонтаны брызг. Его аристократическая задница и в самом деле была украшена круглым, величиной с золотую монету, родимым пятном.
- Догоняй, копуша! – позвал маркиз из реки.
Положив коробку на песок, Куп быстро скинул одежку, взял оставшийся кусок мыла и присоединился к маркизу в реке. Солнце стояло уже высоко и вовсю припекало, но вода обжигала холодом. Правда, только первое время. Мальчик зашёл поглубже, и пару раз окунулся с головой, стараясь не упустить скользкое мыло. Затем вернулся на мелководье и по примеру ка Раббаса начал натирать себя пахучим бруском. Купу хотелось смыть с себя все следы общения с покойным сэром Томасом. Его запах, его пот, его семя. Таясь от маркиза, мальчик раз за разом проникал в себя намыленными пальцами, пытаясь очиститься изнутри. До боли надраивал промежность твёрдым бруском. Если можно было бы вымыть с мылом память, отстирать запятнанную невинность, отбелить честь, Куп сделал бы это, не задумываясь. Волшебное снадобье этого не умело. Но и очистка тела была неплохим шагом на пути к новой жизни, к жизни без боли, без насилия и унижений. Бывает ли такая жизнь? Купу хотелось надеяться. Мальчик в очередной раз намылил голову и поплыл на глубину, смыть пену. Вокруг маркиза вода порозовела от крови, тот ногтями счищал коросту со своей кожи и явно получал наслаждение от купания.
- А твоя задница не терпит пустоты, как я погляжу! – Крикнул он Купу, скаля зубы. Всё-таки он заметил, как Куп совал в себя пальцы.
- Не понимаю, о чём вы! – мальчик окунулся с головой, дабы скрыть краску стыда, залившую щёки.
- Всё нормально, малыш Купер! У каждого из нас есть свои маленькие слабости. Я люблю набивать человечиной рот, а ты идёшь от обратного! – Маркиз громко захохотал.
- И вовсе я не люблю! Слышите вы! Я никогда по своей воле, никогда …, - мальчик расплакался и понуро двинулся к берегу, толком не смыв мыльную пену.
Ка Раббас перехватил его на полпути, крепко прижал к себе. Куп дёрнулся, пытаясь освободиться, но объятия маркиза напоминали тиски.
- Прости! Прости меня, дружочек мой! – Он ослабил хватку и погладил мальчика по мокрым волосам. – Я не хотел тебя обидеть. Вру! Хотел.
Куп, отстранившись, удивлённо заглянул ему в лицо.
- Всё из-за этого жирного борова! Не могу простить ему то, что он делал с тобой! И тебе, за то, что позволял. Позволял ему совать в тебя, брал в руки, сосал! Стоп! Молчи! Я понимаю, ты ни в чём не виноват, у тебя не было выбора, но всё равно злюсь. Вернее, злился. Этот неумный рыцарь выкопал бриллиант в навозной куче и даже не понимал, какое сокровище ему досталось.
- Это я что ли сокровище? – пробубнил Куп, в очередной раз прижатый щекой к соску маркиза.
Тот выпустил мальчика из объятий.
- Ты хоть понимаешь, насколько ты красив?
- Я?! Да это вы красивый, а я так, обычный. В каждом селе таких, как я, пруд пруди.
- Это тебе рыцарь твой говорил?
- Он мне другое говорил.
- А?
- Снимай штаны, раздвинь булки …
- Хватит! Больше не вспоминаем об этом, договорились?
- Да. Вы, Тони, похожи на святого Оникса, - смущаясь, признался Куп, и уже по своей воле уткнулся носом в мокрую грудь маркиза.
- Почему Оникса? Ха! Фонтан в Харви-на-Озере? – проявил проницательность ка Раббас. – Ты видел его? Ну, конечно же! Тут всё просто объясняется, один из бастардов моего деда, мой кровный дядя, пусть и незаконнорожденный, ходил в учениках у ваятеля Куртса.
- Он выучился? – Купу стало любопытно, стал ли дядя маркиза столь же искусным скульптором.
- Нет. Куртс убил его молотком для колки мрамора, застав с разносчиком сладких булочек.
- В Харви вкусные булочки! - вспомнил Куп, сэр Томас дал ему доесть одну, после того, как сам слопал десяток. – А почему убил? За что?
- Ну, у моего ублюдочного дяди вовсе не булочка была во рту, когда их застукали.
- А что?
Маркиз подвигал кулаком возле открытого рта, подпирая при этом щёку языком. Куп расхохотался, до того это комично выглядело.
- Понял теперь! Ваш дядюшка отсасывал у разносчика, а мастер Куртс застал их и убил дядю молотком. Из ревности! Я угадал?
- Ты догадлив, как никто, мой сладенький Купер! – ка Раббас взял его лицо в ладони и нежно поцеловал в кончик носа. – Только убил он обоих.
- И разносчика?
- Да.
- А булочки?
- Булочки он растоптал
- Вот ведь придурок! – Купу было искренне жаль вкусных булочек. Лучше бы этот Куртс их съел или отдал кому-нибудь.
Теперь уже маркиз не смог удержаться от смеха.
- А ваш дедушка, как он поступил с убийцей сына? – Мальчик ухватил ка Раббаса за руку, привлекая его внимание.
- Не сына, бастарда. У твоего отца есть бастарды?
- Что вы! Мамаша из него все соки выжимает! Нас в семье восемь братьев и две сестры.
- Ого! В общем, дед наложил на Куртса пеню, повелев ему бесплатно изготовить и установить в саду двенадцать фигур из мрамора или бронзы. Они до сих пор украшают сад.
- И это всё?! За убийство сына? – Куп искренне недоумевал.
- Не сына, бастарда. Но ты прав, свинство, конечно. Хотя Куртс сам себя наказал, после того случая он так и не оправился, и что бы не пытался изваять, в скульптуре каждый раз проступали черты убиенного ученика.
- Так у вас двенадцать портретов дядюшки в саду?
- В том-то и дело. Двенадцать голых дядюшек, в возрасте от семи до восемнадцати. В детстве я любил плести из цветов венки и развешивать их по дядюшкиным членам, бронзовым и мраморным. У них стояк, представляешь, у всех двенадцати!
Куп хихикнул.
- Старина Куртс был помешан на членах.
- Как и лучшие из нас, - непонятно почему вздохнул ка Раббас. И снова чмокнул Купа в носик.
- Но хватит болтать! – Всполошился он. – Нос у тебя ледяной. И губы синие. Домываемся и выходим!
Быстро домылись.
- А я, правда, что ли такой красивый? – Куп окунулся, а потом встал и попытался разглядеть своё отражение во взбаламученной воде. – Прям, как вы?
- Как я, как я, только краснозадый! – маркиз звонко шлёпнул Купа по попе и помчался на берег. – Догоняй, прокажённый!
В «прокажённого» Купер играл с братьями и сёстрами в родительском доме. Незамысловатая игра в догонялки. Мальчик ошалело посмотрел на голого бегущего парня, потёр горящую ягодицу и побежал следом.
- Это чтобы согреться! – орал ка Раббас, увертываясь от ответного шлепка. В конечном итоге карающая длань настигла и его задницу. Задыхаясь от бега и хохота, они повалились на нагретый солнцем песок. Куп прижался к маркизу, положил голову тому на плечо.
- Я могу сделать тебе очень приятно, - странным голосом предложил взрослый.
Куп скосил глаза и увидел член маркиза пребывающий в полной боевой готовности. Мальчик резко сел.
- Я думал, меня больше не будут заставлять, - сказал он с плохо скрываемой горечью.
- Никогда в жизни! – ка Раббас погладил его по спине, царапая налипшими на ладонь песчинками. – Только если сам захочешь!
- Я не знаю, - Купу не очень-то хотелось, роль сексуального раба ему опостылела.
Мальчик сидел сгорбившись, обнимая себя за колени, а маркиз щекотал ему спину, что-то рисуя на ней кончиками пальцем. Как ни странно, это был довольно приятно. Чужие прикосновения.
- Клянусь, тебе понравится! – убеждал Тони. – Потом сам будешь просить, а я уж подумаю, делать ли это снова.
- А что делать-то? – Куп не смог побороть любопытство.
- Очень, очень приятные вещи!
- При помощи магии?
- Нет. При помощи одного лишь языка и моего виртуозного им владения! Соглашайся, маленький Купер, сам маркиз ка Раббас горит желанием полизать твою задницу.
- Ну, ладно, - Купу стало неудобно оттого, что взрослый и при том титулованный человек его, пацана, упрашивает. – Что делать-то надо?
- Делать? Предоставь это мне. Твоя задача - испытать наслаждение!
Куп не до конца понимал, чего от него хочет маркиз, но, подчиняясь уверенным движениям сильных и ласковых рук, встал на колени, опустил ладони на песок. Поза недвусмысленная. Жизненный опыт подсказывал мальчику, что всё опять сведётся к банальному изнасилованию, но воли протестовать у него уже не было. Не мытьём, так катаньем мужчины всегда получают своё. Жестокостью или лаской, обманом или подкупом, но в результате, ты каждый раз оказываешься на четвереньках, а он с довольной ухмылкой вставляет в тебя эту свою штуковину. Если бы маркиз предпочитал женщин, они бы остались друзьями, но ка Раббас, судя по всему, как и предыдущий хозяин Купа, истекал слюной по мальчишкам.
«Если б ка Раббас превыше твоих сомнительных прелестей ценил женские стати, ты был бы уже мёртв!», - промелькнула мысль. О, да! С чего бы тогда оставлять его, Купа, в живых? Он – свидетель. Кому ещё известна тайна личности людоеда? И кто из тех, кому она открылась, до сих пор ходит по земле? А цепочка, единственный его шанс обуздать маркиза так и осталась лежать в кармане брошенной одежды!
Куп содрогнулся всем телом. От накатившей слабости ему сделалось не по себе. Мальчик перенёс вес на локти, голову положил на сцепленные ладони.
- Так даже лучше, Куп! - одобрил новую позу маркиз. Куп чувствовал его тёплые руки на своих ягодицах, они нежно поглаживали, сжимали, перемещались на спину и обратно, скользили по внутренней стороне бедра, ласкали живот и грудь. Эти прикосновения успокаивали, прогоняли страх.
«Если он хочет причинить мне вред, к чему все эти нежности? Может, я ему и в самом деле нравлюсь? Но почему? Чем? Странно!».
Маркиз похлопал его по ляжкам, заставляя расставить ноги шире.
- У тебя восхитительно аппетитная попка! - с придыханием проворковал маркиз, склоняясь к уху мальчика, а затем Куп почувствовал на одной из своих «булок» лёгкий мимолётный укус.
Все страхи воскресли в одночасье. Мальчик резко выпрямился, ухватив себя за половинки. Обернулся к людоеду, так же стоящему на коленях чуть позади.
- Не ешьте их, милорд, молю!
Маркиз, казалось, опешил.
- О, предки, Купер! Ты меня напугал! Когда ты уже научишься мне доверять? Я НЕ СОБИРАЮСЬ ТЕБЯ ЕСТЬ! – последнюю фразу он произнёс по слогам.
Довериться людоеду? Едва ли это хорошая идея. Но что ему остаётся?
- И хватит милордов, мальчик, для тебя я – Тони! – продолжил гневаться маркиз.
- Тони, простите … но вы же сказали, мол, попа у тебя вкусная. И укусили потом!
- Проклятье! У меня даже член упал от твоего занудства! – Маркиз кивком указал на свой увядающий пенис. – Я сказал «аппетитная», а не «вкусная». И совсем в другом смысле, если ты понимаешь, о чём я сейчас говорю. Уж ты-то, я думал, опытный юноша и отлично знаешь, в каком смысле могут нравиться попы!
- Простите, я ошибся. Но ведь вы … людоед … и я думал …
- Иди сюда, - ка Раббас переступил коленями по песку и обнял мальчика. Горячо зашептал в ухо. – Ты для меня не пища. И никогда ей не станешь, клянусь всеми Святыми Предками, их волшебными секефандерами, долбанным их ковчегом, с дурацким именем «Ной-12», клянусь луной, солнцем, своей дворянской честью и всем, чем пожелаешь! Ты – друг, и это уже свершилось, ведь ты – мой спаситель. Любимый, если захочешь. И ученик, коли готов ступить на этот тернистый, но увлекательный путь. Выбор за тобой, Купер ка Роттин, я тебя ни к чему не принуждаю.
Такие серьёзные клятвы были произнесены! Куп с детства знал, раз уж поклялся «Ноем-12», будь любезен, исполни. Тут обратного хода нет. Мальчик думал недолго, один он пропадёт, погибнет с голоду или ещё от какой напасти. А маркиз сумеет его защитить. Он важный человек и, судя по всему, к Купу неровно дышит. Чародей, вельможа и, наверняка, богат сказочно! Тут вам и луга, и леса, и полные кошели денег. Собой хорош, не старый ещё, ласковый. От такого можно и потерпеть все эти их мужские приставания. В конечном итоге, попа не отвалится, если он будет подставлять её маркизу пару раз в неделю. Тут главное, что последнее слово остаётся за Купом, когда подставиться, а когда и «нет» сказать. Такой свободы у мальчика ещё не было!
- Я выбираю все три, - выдохнул мальчик.
- Что?
- Ну, то, что вы говорили. Чтобы и дружить, и любиться, и учеником вашим. А лучше слугой или оруженосцем, потому как, боюсь, мне людское мясо в рот не полезет!
- Я тоже так когда-то думал. – Маркиз выглядел довольным. – Хорошо, отныне можешь считать себя моим компаньоном.
Он улыбнулся мальчику и легонько щёлкнул того по носу.
- А что это значит? Вроде слуги или больше как оруженосец? – поинтересовался Куп.
- Это значит, что мы с тобой на равных. Только я чуточку главнее. По праву старшинства, богатства и титула. Всё-таки я маркиз, а ты всего лишь барон.
- Что вы! Я не барон и никогда им не стану. От папы наследует Джон, а если с ним что-нибудь, не дай Предок, случится, тогда кто-то из близнецов. Они всегда спорят, кто раньше из мамкиной утробы вылез.
- А если что-нибудь случится со всеми и сразу?
- Нет! – голый мальчик схватил голого юношу за руку. – Тони, обещайте, что вы ничего им не сделаете! Я люблю своих братьев. Обещайте!
- Да шучу я, шучу! Уж и пошутить нельзя. – Маркиз освободил руку и потрепал Купа по щеке. – У людоедов весьма чёрный юмор, начинай привыкать. А вот насчёт твоего титула я был серьёзен. Куда бы мы ни приехали и кого бы там не встретили, я буду представлять тебя именно так. Мой юный компаньон барон ка Роттин. Не вздумай перечить мне на людях!
- «Барон»! Я выгляжу, как простофиля.
- Ты выглядишь великолепно! Особенно без порток. Более аристократической задницы видеть мне ещё не доводилось.
Куп хихикнул. Гора упала у него с плеч. Кажется, он всё-таки сможет доверять людоеду.
- А теперь, если мы обо всём договорились, я, может быть, продолжу? – Ка Раббас кивнул на его попу.
- Я не знаю, Тони …, - Куп всё-таки немного стеснялся маркиза и своей наготы. Да и побаливало у него после сэра Томаса. Скорей бы уж одеться.
- Я подарю тебе земли! В смысле, пожалую!
- Мне? Земли? За это самое?! – поразился Куп, все эти годы его брали задарма. А он ещё завидовал той шлюхе из таверны.
- За пятнадцать минут тишины! Я уж и забыл, что собирался с тобой сделать!
Куп напомнил ему, заняв довольно удобную, кстати, коленно-локтевую позицию. И никакое седло на живот не давит!
- Можете кусать, но только не сильно, - сказал он, обернувшись через плечо. – Чтобы следов не осталось!
- Ну, спасибо! – ответил маркиз невнятно. Что-то горячее и мокрое скользнуло между «булок». Раз, другой, третий. Мальчик вновь обернулся и с изумлением обнаружил маркиза, прильнувшего лицом к его, Куповой, попе. Действительно лижет! Чудные пристрастия у этих аристократов.
«Хорошо, мылом помыл», - подумал мальчик. – «А то стыда не оберёшься».
Куп предполагал, ка Раббасу быстро надоест эта затея с лизанием, и он закончит традиционно, прозондировав глубину мальчишеских кишок своим членом. Но маркиз лишь набирал обороты, демонстрируя полное отсутствие брезгливости. Кончик его языка чертил таинственные вензеля возле самой дырочки. Потом вдруг всей шириной проходился от мошонки до копчика. Слегка касался тут. Сильно вдавливался там. Сперва Купу было немного щекотно и очень стыдно. Кровь прилила к спрятанным в ладонях щекам. Но постепенно мальчик вошёл во вкус. Чем дольше это продолжалось, тем большее удовольствие Куп получал. Теперь он не хотел, чтобы маркиз останавливался. В какой-то момент язык маркиза скользнул мальчику в анус, вышел, прошёлся, обводя отверстие, в одну сторону, в обратную, погрузился вновь и заработал в бешеном ритме, проникая всё глубже и глубже. Добирался куда-то и добрался. Прорвал своим острым неистовым кончиком оболочку Вселенской Сладости, и она начала растекаться по телу Купа пульсирующими густыми волнами. Эти волны подхватили мальчика, закачали, доставляя ему неимоверное, доселе неиспытанное, почти невыносимое наслаждение. Не отдавая себе отчёта, он закричал в голос, начал двигаться навстречу. Протянув руку назад, ухватил маркиза за волосы и вдавливал его в себя из всех сил. Язык не останавливался, уйдя уже не немыслимую для человеческого языка глубину, он дирижировал экстазом. Освободив маркиза, рука Купа метнулась к собственному, затвердевшему до каменной твёрдости члену, пальцы сомкнулись, задвигали шкурку, стремясь приблизить неизбежное. Что-то взорвалось у него внутри, подкинув мальчика к самым небесам. Раз. Другой. Третий. Всё выше и выше. Для такой степени удовольствия в человеческом языке не находилось слов. Или Куп их не знал. При каждом новом захватывающем сладостном взрыве той частью мозга, которая ещё в состоянии была соображать, Куп думал, что это предел, что лучше уже быть не может. И каждый раз ошибался. Но вот, вспышки наслаждения действительно начали затухать. Язык не останавливался, выжимая из тела мальчика всё удовольствие до последней капли. Маленький член перестал дёргаться, анус Купа в последний раз сжался и расслабился, выпуская язык наружу.
Потный дрожащий мальчик без сил повалился на песок, и зарыдал. Это были слёзы восторга и слёзы откровения.
- Пойду рот помою, - обычным голосом сказал ка Раббас. Подхватил кусок мыла и вошёл в воду. Похоже, он даже не запыхался.
Куп сел, утирая слёзы.
- Не надо мне ваших земель! – крикнул он маркизу.
- Фто? – спросил тот, пуская мыльные пузыри.
- Я люблю вас! – выкрикнул Куп и закрыл лицо руками, чувствуя, что снова краснеет.

8.

Первая стрела вонзилась в середину тела, между грудью и животом. Даже простой удар кулаком в это место валит с ног, заставляя корчиться от боли. Выходящий из реки маркиз пошатнулся, ухватился за оперённое древко, словно пытаясь усилием рук удержать себя в вертикальном положении. Куп не сразу понял, что происходит.
Как эта палка с перьями очутилась в теле маркиза?
Мальчик принял происходящее за глупый розыгрыш. И даже улыбнулся.
Он ведь держит стрелу руками? Это ведь не насквозь? Эй, откуда кровь?!
Тёмная кровь струёй стекала по белому животу маркиза и дальше разбегалась по бёдрам более тонкими ручейками. Ка Раббас сделал шаг вперёд, его развернуло, и тут вторая стрела вошла ему в щёку, прошив лицо насквозь. На этот раз Куп услышал шелест ветра в оперении. Ужас происходящего обрушился на него, как чугунный молот.
- Нет! – прошептал Куп. Хотел крикнуть, но горло сдавило спазмом.
Маркиз устоял, снова шагнул к берегу. Его прекрасное некогда лицо напоминало кусок мяса, насаженный на вертел. Голый Куп сидел на песке и в отчаянии смотрел на маркиза, вонзая зубы в костяшки пальцев, не чувствуя боли и солёного вкуса во рту.
Третья стрела лишь чиркнула по рёбрам, вскрывая кожу. Но этого оказалось достаточно. Маркиз рухнул на мелководье, в очередной раз окрасил воду кровью. Теперь уже своей собственной.
Куп, наконец, обернулся. У одной из брошенных невест буквально в десяти шагах стоял чёрный человек с маленьким луком и накладывал на тетиву очередную стрелу. Не тот мёртвый, другой - ниже ростом, иначе одет. Помимо обычной для местных жителей домотканой рубахи и кожаных бриджей, на пришельце был меховой плащ примитивного покроя из шкуры неведомого Купу зверя, неровные чёрные полосы на ней чередовались с белыми. Чернокожий ходил босиком и ступал неслышно. На бедре у него мальчик заметил большой кривой нож в украшенных бисером ножнах.
- Нет, - пискнул Куп, всё ещё не владея голосом.
Не обращая внимания на мальчика, чёрный человек подошёл к распростёртому в воде маркизу. Прицелился, готовясь выстрелить почти в упор. Добить!
- Стойте! – заорал Куп во всю мощь своих одиннадцатилетних лёгких. Слава Предкам, голос вернулся к нему в нужный момент.
Стрелок бросил на мальчика мимолётный взгляд, снова прицелился в людоеда. Но стрелять не стал. Пока.
- Погодите! Подождите! – мальчик не был уверен, что чернокожий понимает цивилизованный язык, но тот ждал. Ждал!
Голый мальчишка на четвереньках метнулся по песку к своей одежде и начал судорожно шарить по карманам. В штанах? В куртке? Вот она.
- Вот! Вот! – Крикнул Куп, показывая стрелку ладонь. Странная штуковина, как и прежде, неприятно щекотала кожу. – Ваша цепочка! Нуб … нубанская. Колдовство, понимаете?
Говоря это, он подползал по песку поближе.
- На шею, понимаете? Не надо убивать! Стрела не надо! Возьмите его живым, - голос сорвался, Куп не был уверен, что маркиз (Тони, он просил называть его Тони!) выживет после полученных ран. Проглотив комок в горле, Куп продолжил. Он старался быть убедительным. Главное, чтобы стрелок не понял, что у Купа не целая цепочка, а лишь её фрагмент. – На шею, да. Живым! За живого больше заплатят.
- Живым или мёртвым, без разницы, - произнёс вдруг чернокожий без заметного акцента. Куп удивился так, будто дерево с ним заговорило. Хотя тот, первый, он ведь тоже чего-то успел сказать до того, как сэр Томас прострелил ему голову из арбалета. Кажется, хотел предупредить их насчёт людоеда в клетке. Сейчас ситуация перевернулась с ног на голову.
- Жив или мёртв, всё равно, - повторил стрелок, как будто это он сомневался, разумеет ли Куп человеческую речь. Тем не менее, убрал стрелу в колчан, также висящий на бедре. Лук закинул за спину, пропустив руку между дугой и тетивой. Вторую, похожую на обгорелую деревяшку, протянул к мальчику. Как ни странно, внутренняя сторона ладони оказалась почти белой, заметил Куп. – Давай ЭТО сюда. Принеси!
Не поднимаясь с четверенек, мальчик подбежал и сел у ног чернокожего, словно верный пёс. Поглядел на него снизу вверх. Вблизи стали заметны многочисленные борозды и шрамы на лице стрелка, складывающиеся в причудливый узор. Куп протянул кулак с налипшими на него песчинками, раскрыл ладонь.
- Вот возьмите!
Стрелок двумя пальцами взял обрывок магической цепи, поднёс к глазам, сурово нахмурил брови. В этот миг Куп выхватил кривой нож у него из ножен и обеими руками что было сил вонзил клинок в бедро чернокожему. Раненый завизжал, как свинья на скотобойне, и попытался оттолкнуть мальчишку, упершись рукой тому в голову. Но Куп упрямо тянул нож вниз, вспарывая плоть, и одновременно выворачивал рукоятку, расширяя рану. Горячая кровь хлынула ему на колени, как вино из распоротого бурдюка. Всё-таки сэр Томас успел обучить оруженосца кое-каким подлым трюкам.
План Купа сработал на все сто!
Чёрному, наконец, удалось вырваться, оставив нож в руках мальчишки. Бедро его, располосованное до самого колена, выглядело устрашающе. Как взрезанный арбуз! В багровом месиве отчётливо виднелась белая кость. Куп точно знал, эта рана смертельна, сэр Томас объяснил ему про кровяную жилу.
«Бей в бедро, вот сюда! Попасть легко, защититься сложно. Гляди. Ложный выпад в лицо и сразу бей! Перебьёшь бедренную жилу, твой враг истечёт кровью за считанные минуты».
Спасибо, сэр Томас из Круглого Мыса, хоть какая-то от тебя польза!
Ошалевший от боли стрелок прянул в реку, лишь бы убраться подальше от безумного голого рычащего и размахивающего ножом мальчишки. Раненая нога не могла удержать вес тела. Чёрный упал, попытался плыть, загребая руками. Лук за спиной сковывал его движения. Кровь покидала тело стрелка с впечатляющей скоростью, оставляя на поверхности воды жирную плёнку. Каким-то чудом чёрному человеку удалось выплыть на глубину, где он и замер, погрузившись лицом в воду. Мёртвый, как опавший лист. Течение подхватило труп и повлекло прочь.
Куп швырнул липкий от крови кинжал на песок и бросился к маркизу. Тот лежал изуродованной головой на берегу, всем остальным телом в воде. И не подавал признаков жизни. Даже кровь едва сочилась из ран его. Вытащить маркиза из реки оказалось делом непростым. Рыдая, мальчик ухватил ка Раббаса подмышки и поволок. Песок продавился под босыми пятками, Куп упал, уронив раненого на себя. Острие стрелы, торчащее у того из спины, проткнуло Купу кожу возле пупка.
Наконец, Куп справился. Спина у него болела, будто в позвоночник всадили подковный гвоздь. Из раны на животе сочилась кровь. Кое-как повернув юношу на бок, мальчик подобрал нож и начал аккуратно подпиливать древко возле острия. Отломил наконечник, осторожно вытянул стрелу из раны. Крови вышло немного. Всё древко покрывали филигранно вырезанные крошечные символы, абсолютно Купу незнакомые.
Магия!
Так же поступил со второй стрелой. Слёзы полились с новой силой, когда мальчик вблизи увидел, во что превратилось прекрасное лицо юноши-людоеда. Обе щеки разворочены, зубы выбиты, язык почти отсечён от корня. Что же делать теперь? Куп ничегошеньки не понимал в лечении ран. Грудь маркиза едва заметно вздымалась. Значит, он ещё жив!
Куп решил поискать в сундуке, вдруг там найдётся что-нибудь полезное. Вроде волшебного снадобья, возвращающего к жизни покалеченных героев. Но это сказки. В сундуке ничего не было, кроме разнообразной одежды, обуви и денег. Мальчик взял тонкую нательную рубаху и, намочив её в реке, попытался смыть кровь с лица ка Раббаса. Это единственное, что он смог придумать.
Веки маркиза затрепетали, глаза распахнулись. Из-за ужасной раны на лице говорить он был явно не в состоянии. Взглядом юноша указал на свою руку. Куп увидел, как тот силится что-то написать на песке.
Почему вверх ногами? Ах, да!
Куп зашёл с другой стороны и присел на корточки рядом с головой маркиза.
- Е … что? Еда! Вы хотите есть?
Тони моргнул. Взгляд мальчика заметался вокруг в поисках какой-нибудь еды. В их с сэром Томасом лагере оставалась крупа и вяленое мясо. Но как ему есть? У него же стрела во рту побывала!
Маркиз снова что-то писал.
- М … Я …. Мясо? Вы хотите мяса?!
Бледные до синевы веки сомкнулись и разомкнулись.
То есть, да.
Юноша довольно чётко вывел пальцем слово «ЖИТЬ».
- Жить. Съесть мяса, чтобы выжить?
Тони моргнул последний раз и, кажется, вырубился. Куп положил голову ему на грудь, прислушался и услышал слабый, словно бы отдалённый стук сердца.
Где же раздобыть ему мяса? Ведь лошади и мулы явно не подойдут? Был бы он конеедом, тогда конечно …
Куп подобрал нож, поднялся на ноги, до боли сжимая оплетённую кожей рукоятку.
«У тебя аппетитная попка, Куп!».
Взглянул через плечо. Да, довольно мясистая. Но, нет. Не удобно. И верхом, как потом ехать? Осмотрел плоский живот, торчащие рёбра. О, Предки, кожа да кости! Где же мясо? Бедро? Нет. Можно истечь кровью, как тот стрелок. Мальчик прижал лезвие к левой груди над соском и решительно сделал надрез. Полчаса с перерывами он вырезал из себя кусок плоти. Боль обжигала, убивала, сводила с ума. Боль была нестерпима, но он как-то вытерпел. Особенно худо пришлось, когда отделял вырезанный кусок от тела. Его дикие крики вспугнули чаек и ещё какую-то мелкую прибрежную живность. Миль на десять вокруг. Он сорвал горло и в конце мог только сипеть. Раз пять Куп чуть не падал в обморок. Два раза падал, но быстро поднимался. И вот он держит на дрожащей ладони маленький квадратик окровавленной кожи с бледным детским соском на нём. Слёзы солевой коркой подсыхают на щеках. Слёз уже не осталось. Куп весь, с ног до головы покрыт кровью, местами свежей, местами засохшей, осыпающейся. И не понятно, где чья. На нём кровь стрелка, маркиза и очень много собственной. Голова кружится, во рту кисло. Купа мутит. Когда мальчик делает шаг, земля качается под ногами. Мир пульсирует, то сужаясь до маленького окошка, то расширяясь до прежней своей необъятности.
Он сделал это, но как накормить маркиза? У того практически не осталось рта. Сырого мяса ему не разжевать! Куп сипло завыл, убитый тщетностью своих усилий.
«Жуй сам!» - мысль, как чужая. Да!
Куп берёт кусок собственной плоти в рот и начинает жевать. Тошнота почти столь же мучительна, как боль давеча, но и её можно побороть. Он должен помочь Тони. Никто и никогда не был так добр с ним. И он ответит добром на добро. Так велит долг рыцарской чести. Так велит любовь.
«Я люблю тебя, Тони!», - кричит Куп про себя и это помогает преодолеть очередной рвотный позыв.
Потом мальчик опускается на колени перед своим другом. Перед любимым. Перед людоедом маркизом ка Раббасом. Прижимается губами к его рту, холодному и липкому. И зажав ладонями раны у того на щеках, выплёвывает в маркиза хорошо пережёванную жидкую кашицу.
«Я пеликан, кормящий птенца!», - непонятно почему решает мальчик. Он читал о пеликанах. Они выкармливают птенцов собственной кровью. Куп находит в себе силы улыбнуться, а потом всё исчезает.

9.

Сначала появляется запах дыма, пряный и горький. Потом приходит звук, трещат, прогорая, сучья. Куп понимает, это костёр. Он лежит у огня, завёрнутый во что-то тёплое и сухое. Под головой нечто мягкое. Боль тоже здесь, она никуда и не уходила, свернулась на груди и грызёт его помаленьку. Впрочем, терпимо. А ещё там повязка. Куп открывает глаза и видит звёзды, много-много звёзд. К звёздам летят искры. Это зрелище никогда не приедается. Потому что красиво.
Плеск воды едва уловим. Они в старом лагере на высоком берегу. Где-то неподалёку пасутся лошади.
Кто-то склоняется к нему, заслоняя звёзды. Это маркиз, одна половина его лица освещена костром, другая в тени. Куп протягивает руку, сначала приходится высвободить её из-под одеяла, касается тёмной половины лица. Обе они безупречны. От страшной раны не осталось и следа, ни малейшего шрама. Это чудо. Но у Купа нет сил удивляться. Есть совсем чуть-чуть, чтобы порадоваться. У маркиза мокрая щека. Он плакал? Почему?
- О, Предки, Куп, что ты с собой сделал, малыш! – По голосу слышно, Тони готов разрыдаться, но ему удаётся взять себя в руки. – Всего себя исполосовал. Маленький мой славный мальчуган. Такой храбрый! Такой сильный! Такой верный! Сраные Предки на сраном их З’долёте! Но почему, почему же ты не скормил мне долбанного черномазого ублюдка? Этого было бы вполне достаточно!
- Он … уплыл, - Купу тяжело говорить, язык еле ворочается во рту. – Течение.
- Ах, вот оно что! А я гадал, куда делся труп. Я же видел, ты думаешь, я не видел, а я всё видел. Ну, не всё, конечно, но кое-что. Как лихо ты с ним расправился, Куп! Хитро и безжалостно. Его же собственным ножом. А? Я начинаю тебя бояться. Ха-ха. Хотя, с чего мне тебя бояться? Ты же мой спаситель. Уже дважды. Ты – мой герой, Купер ка Роттин, знаешь об этом? Самый настоящий герой! Я много чего повидал, можешь мне поверить. Но ты. Ты! Одиннадцать лет, всего одиннадцать. Феноменально! Я же чуть не умер, Куп! Ещё немного и всё, нет маркиза ка Раббаса! Каково, а? Кто бы мог подумать? Я уже почти забыл, что могу умереть. Купер, сладкий, ты спишь?
- У вас … нет … ран.
- Да, малыш, я полностью восстановился. И всё благодаря тебе! А вот с тобой не так здорово, миленький, - снова огорчается маркиз, он пребывает в сильнейшем возбуждении, мгновенно переключаясь с веселья на грусть и обратно. – Ужасный шрам останется на груди. И у тебя теперь нет соска. Соска! Как только представлю, что это я съел твой прелестный маленький сосочек, мне хочется умереть обратно!
- И фиг … с ним … живите.
- Не теряешь оптимизма? Молодец! Так держать, несокрушимый мой мальчуган! А я, кажется, опять помолодел. Заметно? Камзол мне велик и штаны спадают. И голос. Голос, вроде, тоньше стал. Ты не находишь, Куп?
- Вы … странный.
- Да? Это всё твоя плоть, Куп! Она окрыляет. Во мне столько сил, столько энергии! Не хотел тебе говорить, но в похожем случае мне пришлось взрослого человека сожрать целиком, чтобы восстановиться, со всеми его потрохами. Хотя, я в столь плачевном состоянии и не бывал никогда. Так что, возможно, тут одним съеденным не обошлось бы. Не знаю. Но ты всё сделал по-своему, мой мальчик. Да! В тебе столько витальной энергии, Купер, ты даже себе не представляешь!
- Я … вас …
- Любишь? Знаю. Я тоже тебя люблю, Куп, и даже обожаю! Теперь-то уж точно, после всего этого. Столь верного друга у меня ещё не было. За твою жертву я попытаюсь отблагодарить тебя всем, чем только смогу. Я подарю тебе самую счастливую, довольную, интересную жизнь, какую ты только сумеешь себе пожелать. И даже больше! Верь мне, Куп, ты никогда не пожалеешь, что спас меня. Спас меня дважды! Я… что ты говоришь?
- Просто … любите.
- Люблю, люблю, люблю! И буду любить. – Тони наклоняется и осторожно целует Купа в щёку. Мимолётное касание тёплых губ. – Теперь спи, надо сил набираться. А я пока сварганю микстуру одну из местных травок. Будешь пить, станешь, как огурчик, у меня. Этой микстуре, знаешь ли …
Куп не слушает. Он улыбается. Маркиз жив. Всё теперь хорошо.
Маленький мальчик, вырезавший у себя из груди кусок мяса, чтобы спасти друга, отдаётся на волю сна.

10.

Малый обеденный зал гостиницы «Дуб и жёлудь» редко когда заполнялся хотя бы на треть. Его назначением было оградить высокородных гостей от публики с недостаточно голубой кровью. Последним приходилось утолять голод и жажду во второй столовой гостиницы, именуемой залом Большим.
Малый зал, быть может, и не потрясал великолепием, но был чист, уютен и более-менее соответствовал запросам титулованной аристократии, богатых землевладельцев и вельмож двора его величества. Нередко один и тот же постоялец выступал сразу в трёх вышеперечисленных ипостасях.
Отполированные до блеска столы, удобные кресла, дорогие восковые свечи в изящных канделябрах, вышколенная прислуга и, главное, отменная кухня и богатый выбор изысканных вин – вот что составляло славу «Дуба и жёлудя». И привлекало сюда клиентов с толстыми кошельками и длинными родословными. Хозяин гостиницы держал марку. Это было респектабельное заведение для респектабельных господ, будь ты высокородный граф или недавно разбогатевший торговец шёлком, голодранцам сюда путь был заказан. И пусть граф и купец питались в разных залах, обслуживание всегда оставалось на высоте.
В этот день и час полуденное июльское солнце врывалось в окна гостиницы потоками яркого света, и не было нужды плавить свечной воск. В Малом зале присутствовал один лишь посетитель. Это был довольно тучный мужчина средних лет, одетый броско, но со вкусом. Он развалился в кресле и потягивал золотое кийское вино из хрустального кубка. Перед ним на серебряном блюде горкой высились засахаренные фрукты, но посетитель, кажется, о них забыл. На его губах блуждала мечтательная улыбка, веки были полуопущены. Доброе простоватое лицо толстяка располагало к доверию, но доверять ему стоило в самую последнюю очередь. Его серые, цвета зимнего неба глаза светились недюжинным умом, но этот свет он умел вовремя погасить. Звали толстяка Эмилем, а точнее Эмилем ка Вернаном, сорок седьмым графом Верны. Среди людей его знающих граф слыл прожженным интриганом и торговцем информацией.
Ка Вернан приподнял кубок и флегматично любовался, как солнечный луч играет в янтарном напитке, а хрустальные грани раскидывают повсюду россыпь золотых бликов. Сделав глоток, толстяк щёлкнул пальцами.
- Эй, милейший, - воззвал он в пустоту голосом тихим и мелодичным.
Через пару мгновений у стола материализовался сам хозяин заведения, некто Гарис и застыл в подобострастном полупоклоне, в своём чёрно-белом костюме похожий на человекообразную сороку.
- Чего изволит, ваше сиятельство?
- У вас на конюшне я видел мальчонку, шустрый такой пострелёнок, - начал граф, не глядя на собеседника.
- Да, милорд. Его зовут Томен, милорд.
- Прелестно. Сегодня я арендовал бани на весь день. Пришли-ка мне туда этого Томена, у меня есть для него одно поручение. Он ведь смышлёный малый?
- Думаю, да, мой господин.
- А ты? – граф удостоил хозяина взглядом.
- Стараюсь им быть, милорд.
- В таком случае мне не стоит унижать тебя завуалированными угрозами? Или утомлять набившими оскомину истинами о ценности молчания?
- Не стоит утруждаться. Позвольте полюбопытствовать насчёт бань, милорд?
- Что такое?
- Бани, которые вы арендовали, это те, что у Старого Моста или другие, на Трёх Углях?
- У Моста. Я буду ждать мальчика часа через два. Нет, пожалуй, через три.
- Он будет в срок, милорд. Что-то ещё?
- Всё. Ступай.
Гарис удалился.
Граф вновь откинулся на спинку кресла, отпил вина. Облизал губы. Глаза его маслянисто заблестели
«Малыш Томен с конюшни. Ха! Какая прелесть».
Тут его внимание привлекли звонкие голоса и громкий смех. Толстяк обернулся. В Малый зал, не прерывая оживлённой беседы, вошли два юных аристократа, одетых по последней столичной моде. Одного из них Эмиль ка Вернан знал очень хорошо, хотя тот выглядел иначе, чем во время последней их встречи. Второго – неправдоподобно красивого мальчика лет двенадцати – граф видел впервые, в этом он был абсолютно уверен, но при том лицо мальчишки казалось до странности знакомым.
- Маркиз, вы ли это? – Граф поднялся с кресла и помахал вошедшим рукой. – Маркиз ка Раббас, счастлив лицезреть вас в добром здравии!
- Граф ка Вернан! – При виде графа старший мальчик расплылся в обаятельной улыбке. – Какая приятная и весьма ожидаемая неожиданность!
Толстяк вышел навстречу детям. Они сошлись на полпути между столом и входом. Граф и маркиз коротко обнялись.
- Позвольте представить моего компаньона и ближайшего друга. – Ка Раббас взял своего спутника за плечи и подтолкнул вперёд. - Юный барон Купер ка Роттин, прошу любить и жаловать!
- Счастлив познакомиться с вами, барон! Друг маркиза всегда может рассчитывать и на моё благорасположение. – Толстяк пожал узкую ладошку мальчика, заключив её в свои пухлые ладони. Притянул барона к себе, тот едва не врезался лицом в обширную графскую грудь. Стоило Куперу высвободить руку из хватки толстяка, граф обнял его и бесцеремонно расцеловал в обе щеки.
- Уж простите мне эти нежности, - ка Вернан поклонился оторопевшему от такого напора пареньку. – Всю свою жизнь я мечтал о сыне.
- Обычно это был чей-то чужой сын, - заметил с усмешкой ка Раббас.
Толстяк посмотрел на него с укоризной и шутливо погрозил пальцем. Сверкнуло кольцо с большим жёлтым бриллиантом.
- Прошу к столу, друзья мои, - граф одарил улыбкой каждого и сделал приглашающий жест. – Позвольте угостить вас обедом. Или считайте это поздним завтраком. Есть чудные совершенно котлетки из речного краба, а на гарнир подают пюре из молодого горошка с добавлением мяты и толики горного мёда. Объеденье! Присаживайтесь.
Вернувшись к столу, граф плюхнулся на своё место. Прекрасный, как утренняя заря, ка Роттин придержал маркизу кресло, дожидаясь пока тот не усядется. При этом лицо мальчика приняло столь шкодливое выражение, словно он вознамерился в последний момент выдернуть сидение из-под задницы своего соверена и уронить маркиза на пол. Граф Эмиль напрягся, но всё обошлось. Опустив очи долу, с видом воплощённой невинности мальчик обошёл вокруг стола и занял кресло по левую руку от графа.
- Вы решили насчёт обеда? Я настаиваю! – граф Эмиль пошевелил в воздухе пальцами, подзывая прислугу. Работник, облачённый в белую рубаху и чёрный жилет – традиционную униформу заведения, материализовался рядом и застыл безмолвным истуканом. На этот раз не сам хозяин.
- Вынуждены отказаться, любезный граф. – ка Раббас развёл руками. – Спешим на обед к местному бургомистру. А вы ведь знаете, как городской голова славного Реска закармливает своих гостей. Дай ему волю, старик насильно бы запихивал в глотки всё недоеденное.
- Щедрейшей души человек! – ухмыльнулся толстяк. – В таком случае не стану навязываться. Но может вина?
- Это с удовольствием! Что вы пьёте?
- Золотое кийское позапрошлогоднего урожая.
- Недурной выбор.
- Вино – это то немногое, в чём я разбираюсь.
- А ещё еда, интриги и … э-э … детская анатомия?
- Ох, маркиз, немилосердны вы к старому другу. Скажите лучше, что за нужда привела вас в «Дуб и жёлудь», если вы не собирались здесь трапезничать?
- Как обычно, причин две. Первая сидит напротив и зовётся Купером ка Роттином. Сей достойный юноша весь последний час изводил меня довольно нудным рассказом о том, на какие нечеловеческие муки обрекает его жажда. И даже грозился напиться из лужи.
Мальчишка аж подскочил в своём кресле.
- Враньё! То есть … это … простите за дерзость, милорд, но я просто хочу пить. Что тут такого-то?!
- Имбирный эль вас устроит, милейший барон? – Тут же осведомился толстяк. Под столом на коленку мальчика легла тяжёлая ладонь. Мальчишка дернул бедром, рука графа немедленно убралась.
- Вполне, милорд! – ответил Купер, как ни в чём не бывало.
- Кувшин имбирного эля. – Обратился граф к прислужнику. – И ещё один большой кувшин того же вина, возьмите холодное с ледника. Какие-нибудь закуски, господа? Нет? Тогда всё. И поторопитесь, любезный, юного господина измучила жажда!
Служитель упорхнул, а граф ка Вернан опять обернулся к маркизу.
- С первой причиной мы разобрались, но какова же вторая?
- Вы. До меня дошли слухи, что некий граф разыскивает некоего маркиза. И вот я тут.
Толстяк всплеснул руками, состроил жалобную мину.
- Вы правы, дорогой Антоний! Мне очень, очень, очень нужна ваша помощь!
- С чего бы я стал помогать вам, дорогой Эмиль? – ка Раббас улыбнулся самой надменной из своих улыбок.
- По старой дружбе. По доброму соседству. В дань уважения памяти вашего отца.
- Отца?!
- Да отца, мы были не разлей вода с вашим батюшкой.
- Помнится, старик грозился затравить вас собаками, если вы хотя бы одной ногой ступите в его владения.
На какой-то миг за столом воцарилось молчание. Граф и маркиз мерились взглядами. Вдруг они, как по команде, откинулись на спинки кресел и гомерически захохотали. Маленький барон смотрел на них, как на ненормальных. Когда принесли напитки, они всё ещё тряслись и всхлипывали. Граф жестом отослал прислужника, давая ему понять, что дальше они справятся сами. Воспользовавшись моментом, мальчик щедро плеснул себе в бокал ароматного прохладного вина. И не теряя времени, осушил добрую его половину.
- Купер! У нас приём! – маркиз в отчаянии воздел руки.
- А чего такого-то? – деланно удивился мальчишка и торопливо допил остатки. – Можно ещё стаканчик?
Он протянул кубок графу. Толстяк промокнул кружевным платочком заслезившиеся от смеха глаза и вопрошающе посмотрел на маркиза. Тот нахмурился, но промолчал
- Не могу ему отказать, - виновато улыбнулся ка Вернан, подливая мальчику вина. – Как вам это кийское, барон?
- Вкусно! Сливами отдаёт.
- Тонко подмечено, мой мальчик. Действительно, в букете явно присутствуют сладкие ноты чернослива и освежающая кислинка дикой алычи.
Купер припал к кубку, удерживая его обеими руками. Рука же толстого графа вновь очутилась под столом, снова легла на коленку, продвинулась выше, ласково сжимая и поглаживая ляжку мальчика через тонкие шерстяные бриджи. Не меняясь в лице, юный барон поставил кубок на столешницу и под ней сильно с выворотом ущипнул толстяка за запястье.
- Ой! – вскрикнул граф, отдергивая руку. – То есть я хотел сказать, что страшного, если юноша выпьет перед обедом стаканчик-другой некрепкого вина? Для разгона желудочных соков.
- О, Предки! – ка Раббас устало потёр виски. Отпил из своего бокала. - В минувший раз, дорвавшийся до вина, юный Купер до того разогнал свои соки, что ему вздумалось прокатиться верхом на свинье, мирно почивающей в луже. В итоге свинья вынуждена была ретироваться, а её место в луже занял сей благородный отрок.
Мальчишка возмущенно фыркнул, окропив щёку графа брызгами слюны и вина. Тот, высунув набок кончик языка, попытался их незаметно слизать.
- Вздор, Тони! Графу не интересны эти глупые байки!
С грозным видом маркиз начал вставать.
- Купер ка Роттин! Вы забываетесь!
Мальчик испуганно съёжился. Впрочем, граф Эмиль был почти уверен, эти двое ломают комедию. И в уединении спальни юному Куперу дозволено многое. Вот бы хоть одним глазком заглянуть туда!
- Простите, милорд! Наверное, зря я пил это вино. – С видом искреннего раскаяния мальчишка отставил кубок, впрочем, всё равно уже пустой, и затих, сложив ладошки перед собой. Впрочем, уже через секунду он потянулся к блюду и начал лакомиться засахаренными фруктами, то одной, то другой рукой отправляя в рот сладкие ломтики.
- Мофно, миффофд? – поинтересовался он у графа с набитым ртом.
- Конечно, милый, ни в чём себе не отказывай. Если надоест пачкать пальцы, можешь воспользоваться вот этим прибором. – Ка Вернан протянул мальчику изящную серебряную вилочку. Обернулся к маркизу. – Возвращаясь к моей просьбе.
- Да?
- Со старым маркизом у нас случилось фатальное недопонимание, признаю, но мы-то с вами, мы с вами, Антоний, всегда оставались верны первоначальной симпатии, возникшей с моей стороны с первого, буквально, вашего вздоха, а с вашей несколько позже. Когда вы, белокурое дитя, в состоянии оказались оценить ту пылкую привязанность, которую я к вам питал. И питаю! И буду питать! Невзирая на любое ваше решение. Хотя, если вы откажете мне в моей просьбе, боюсь, моя к вам симпатия канет в небытие вместе с остальными душевными богатствами, кои несёт в себе старый добрый граф Эмиль. Вспомните, как вы называли меня, когда были милым крохой?
- Как же … помню, – губы маркизы растянулись в улыбке, взгляд затуманился воспоминаниями. – Да! Я называл вас «мой плюшевый дядюшка. «А когда приедет мой плюшевый дядюшка?» «А что привезёт мне мой плюшевый дядюшка?». Отца это не могло не раздражать. Помню, на четвёртый день рожденья вы подарили мне деревянного шута-марионетку. Я не хотел расставаться с куклой ни днём, ни ночью.
- Вы помните, мой друг, вы помните! – толстяк всплеснул руками в радостном возбуждении. – Я заказал её лучшему кукольнику королевства, старику Трангольду, специально для моего маленького дружка. А пони, вы помните пони?
- Белый пони. Я назвал его Вихрь.
- Вам было семь. Как вы целовали меня за этот подарок! Как обнимали крепко-крепко своими маленькими ручонками. – Граф промокнул глаза платочком. – Когда я вечерами сиживал у камина в замке вашего батюшки, вас не согнать было с моих колен.
- А вы и не пытались. Кроме того, в ответ на мои невинные детские поцелуи несколько удивительно было обнаружить ваш язык у себя во рту.
- Ах, Антоний! – толстяк с опаской оглянулся по сторонам. Барон сосредоточенно накалывал на вилку цукаты, не прислушиваясь к разговору старших. – Это сильнее нас!
Толстяк кивком головы указал на мальчика.
- Уж вы-то должны меня понимать!
- Я понимаю. И не имею причин на вас гневаться либо обижаться. Но и не чувствую себя обязанным. Я не сентиментален. Что было, то прошло. Так с чего мне вам помогать? За древнюю деревянную куклу?
Напускные эмоции мигом слетели с лица графа Эмиля. Теперь перед ка Раббасом сидел хитрый расчётливый игрок. Абсолютно хладнокровный.
- Ваш «плюшевый дядюшка» и сегодня не оставит вас без подарка, маркиз ка Раббас.
Расстегнув пару пуговиц на камзоле, из потайного кармана граф извлёк небольшой свёрток, - нечто аккуратно завёрнутое в шёлковую тряпицу, - и положил его на стол перед маркизом.
Маркиз нехотя потянулся к таинственному подарку, развернул, откинув в стороны уголки ткани. Внутри оказалась карманного размера книжица в потрёпанном кожаном переплёте. Судя по виду, очень старая. В глазах ка Раббаса зажглись огоньки интереса. Он поднёс книжку к носу, зачем-то понюхал, шумно втягивая воздух и зажмурив глаза. Задумался, постукивая корешком по переносице. Потом, словно вдруг решившись, открыл и начал быстро листать. Заинтересовался чем-то и замер, вперившись взглядом в страницу.
- О! – вот и всё, что он произнёс. Брови маркиза подёргивались, губы кривились в неприятной усмешке, более похожей на оскал. На скулах проступили красные пятна. Граф Эмиль заметил мелкую дрожь белых пальцев на почерневшей от времени коже.
- Что скажете, Антоний? – волнение юноши передалось и ему. Тот не ответил, полностью поглощённый чтением. Толстяк повернулся к мальчишке. – Ещё вина?
Барон покосился на старшего друга и быстро кивнул.
- Можно чутка!
Граф налил полный кубок, юный красавчик, развалился в кресле и пил вино маленькими глотками, всякий раз вытягивая губы трубочкой. Зрелище умопомрачительное! Не в силах противостоять соблазну, граф опять опустил руку на тощее упругое бедро соседа. Мальчишка испустил тяжкий вздох, но предпринимать ничего не стал. Рука толстяка поползла выше, для этого тому пришлось навалиться грудью на стол. Пальцами он нащупал пенис мальчика, пару раз легонько сжал, а затем подушечкой указательного пальца принялся поглаживать кончик. Баронские бриджи были пошиты из столь тонкого сукна, что позволяли графу осязать гениталии мальчика во всех анатомических подробностях. Спустя полминуты член барона существенно увеличился в размерах. Мальчишка посмотрел на графа с укоризной, но тот не остановился, напротив, принялся ласкать его с ещё большим энтузиазмом. Барон возвёл очи горе, но промолчал. Толстяк убедился, что ка Раббас по-прежнему увлечён книгой, и удвоил усилия. Мальчик начал лениво двигать бёдрами из стороны в сторону, подлаживаясь под ритм, который задавала рука графа Эмиля, энергично наглаживающая через штаны его восставшую плоть. И вот дыхание барона сбилось, член задёргался пойманной рыбкой, и граф ощутил, как сквозь ткань проступает тёплая влага.
- Уф! – выдохнул мальчишка, раскрасневшийся, прекрасный, как никогда.
Толстяк поднёс увлажнённые пальцы ко рту и быстро облизал их.
- Божественно! – хрипло прошептал он. Потянулся к мальчику, пытаясь добыть ещё немного пряно пахнувшей солоноватой слизи, но барон отодвинулся вместе с креслом.
- Как вы думаете, милорд, эта штука проколет руку до кости? – спросил мальчик графа, покручивая между пальцами давешнюю десертную вилочку. Глаза его зло сверкнули.
- Э … странный вопрос, мой милый, зачем бы нам это понадобилось? - промямлил толстяк, но больше не пытался дотянуться до баронского паха.
- Граф ка Вернан! – внезапно вскричал забытый на время маркиз. Толстяк дёрнулся в кресле, прижав пухлые ладони к груди. Щёки его побледнели.
- Маркиз, прошу прощения, я …
- Любезный Эмиль, дорогой вы мой плюшевый дядюшка, это даже лучше, чем пони! – ка Раббас потряс в воздухе книгой. – Лучший подарок, что я от вас получал! Теперь я готов выслушать вашу просьбу и даже её исполнить.
- Значит, я угодил вам? – граф платочком промокнул вспотевший лоб. У него словно гора с плеч упала.
- Всецело.
- Признаюсь честно, я пытался найти мудреца, способного разобраться в этих каракулях, но не преуспел.
- Считайте, что вам повезло. Иные знания опасны для неподготовленного разума.
- Вот как? Но что это за книга? На каком проклятом языке она написана? – графа буквально распирало от любопытства. Хотя возможно, виной тому было гороховое пюре.
Маркиз положил книжку на стол и накрыл её ладонью.
- Это список, иначе говоря, копия древнего манускрипта, известного под названием «Пир каннибалов». В других источниках он упоминается как «Трапеза едоков». Я охочусь за манускриптом многие годы. Вот и всё, что я готов вам рассказать.
- А язык? Эти символы не очень-то похожи на нормальные буквы, – толстяк покрутил перед собой пальцем, словно пытаясь что-то изобразить в воздухе.
- Язык предков, только и всего. Это самый древний из известных алфавитов. Немногие им владеют.
- В смысле, Святых Предков?! Ничего себе! И представить не мог, что они писали, как обычные люди, на бумаге или пергаменте. – Граф всплеснул ладонями. – И о чём же повествует нам эта книжица?
- Вам ни о чём. А мне она поможет в моих изысканиях.
- Проклятье, маркиз, из вас клещами слова тянуть приходится, - граф Эмиль досадливо поморщился. – Хотелось бы понимать истинную ценность моего дара.
- Ценность велика. Но лишь для истинного ценителя, а таковых немного. – Ка Раббас холодно посмотрел на графа. Потом взгляд его смягчился. – Не задавайте вопросов, на которые я не могу дать ответа, дядюшка. Уста мои запечатаны. По сути это книга рецептов, если уж вам так интересно. Не больше, но и не меньше.
- Ну что ж, - смирился толстяк.
- А картинки в ней есть? – подал голос маленький барон, а потом громко икнул.
- Купер, ты снова надрался?!
- Это он мне налил, - мальчишка ткнул пальцем в сторону графа.
- Граф?!
Толстяк беспомощно развёл руками.
- А ещё он … ик … а ещё он … ты знаешь, Тони, чего он ещё мне сделал?
Толстый граф снова побледнел, с неприкрытым ужасом наблюдая за развитием диалога.
- Барон!
- Прошу прощения. Ик! А ещё он … пока ты читал и ничего не видел … он … ик … обещал подарить мне вот эту цацку! – выпалил мальчишка и, потянувшись через стол, хлопнул графа по груди.
- Купер ка Роттин, мы в приличном обществе! – глаза маркиза метали молнии.
- Ничего-ничего, – граф Эмиль снял с груди изящную серебряную брошь, исполненную в виде летящего журавля, и протянул её мальчику. – В знак моей дружбы.
Юный барон принял подарок, убрал его за отворот сапога почему-то. Потом попробовал поклониться, не вставая, и чуть не расшиб себе лоб об столешницу.
- Премного … это самое. Я посплю, можно? – не дожидаясь ответа, мальчишка в кресле осел, как весенний сугроб. И почти сразу засвистел носом.
- Дети! – многозначительно произнёс граф Эмиль. – Кстати о детстве, любезный Антоний, вы выглядите несколько моложе, чем я припоминаю. Как вам это удаётся?
- Само время не властно над ка Раббасами, - надменно ответил маркиз. – Это не вашу ли руку я ощущаю на своём бедре? Если подниметесь чуть выше, сможете нащупать яйца. Они как раз чешутся. После целого дня в седле зудят нешуточно.
Толстяк одёрнул руку а потом сплёл ладони под двойным подбородком.
- Вы неисправимы, дядюшка! Так какой помощи вы от меня хотите?
- С минуты на минуту я жду вызова на дуэль, - трагическим тоном начал граф своё объяснение.
- И кому же вы перешли дорогу? - маркиз позволил себе улыбнуться. – На этот раз.
- Не смейтесь, Антоний, дело более чем серьёзное. За вызовом стоит граф Теттский, но формально перчатку готовится бросить его старший сын и наследник виконт ка Гуарр.
- Один из лучших мечей королевства, - заметил юноша. – И он без стеснения пускает в ход свою железяку.
- Вот именно! – толстяк в отчаянии заломил руки. – А я куда лучше владею языком, чем клинком.
- С вашим языком я знаком не понаслышке, дядюшка.
- О, Предки, Антоний! Оставьте ваши колкости до лучших времён. Если я до них доживу.
- К нашей общей радости, - подал голос мальчишка-барон, приоткрыв один глаз, - Маркиз ка Раббас клинком и языком владеет одинаково виртуозно.
Маркиз бросил на него испепеляющий взгляд, и мальчик счёл за лучшее вновь притвориться спящим.
- Барон прав, - граф Эмиль нервно потёр ладони. – Об этом я и собирался вас попросить. Дорогой маркиз, будьте моим поединщиком.
- Но почему я, а не кто-то из ваших вассалов? – удивился ка Раббас. – Неужели нет у вас на примете какого-нибудь бравого рыцаря или отважного барона, готового рискнуть жизнью за своего господина. Или хотя бы за тугой кошелёк?
- Этого добра хватает. Но, боюсь, ка Тетта вкупе с его сыном такая подмена не удовлетворит. Затронуты вопросы чести.
- А я чем лучше? – маркиз картинно изогнул бровь.
- Вы – совершенно другое дело! Ка Раббаса в роли поединщика они не посмеют расценить как мою жалкую уловку. Мы с вами соседи и находимся в родстве, пусть и не близком. И я уже пустил слух, будто маркиз ка Раббас нешуточно разгневан нападками на его старого доброго дядюшку.
- Троюродного кузена.
- Не суть важно. Семена посеяны. Но и это не главное.
- А что же?
- То, что вы - маркиз ка Раббас! Ка Тетты влиятельный род и кичатся своим происхождением, но вы и знатнее их и богаче. В конечном итоге, соглашаясь на поединок с виконтом, вы снисходите до него, а не наоборот.
- В логике вам не откажешь. Осталось лишь разъяснить одну деталь, чем именно вы насолили этой семейке?
- Произошло небольшое недоразумение, - толстяк махнул рукой и попытался улыбнуться. – Не знаю, стоит ли рассказ об этом вашего внимания.
- Не юлите, граф, я не соглашусь на поединок, пока не узнаю всех подробностей.
- Значит, в принципе вы согласны? – граф с надеждой посмотрел на ка Раббаса.
- Возможно. Но сперва я хочу услышать ваш рассказ. Что заставило старину ка Тетта почувствовать себя оскорблённым? Какой такой палкой вы разворошили их осиное гнездо?
- Палка всё та же, если можно так назвать моё любвеобильное сердце. Я гостил у графа Теттского во время праздника молодого вина. Неплохо проводил время, граф принимал меня как дорогого гостя. Вино лилось рекой. Однажды поздним вечером в коридорах замка мне повстречался премилый юноша в изрядном подпитии. Называя вещи своими именами, паренёк едва держался на ногах, проиграв схватку с молодым, но коварным напитком. Я обнаружил его коленопреклонённым у кадки с фикусом, в которую мальчугана рвало. Эти фикусы тошнотворны! Надо вам сказать, они заполонили буквально весь замок, в иных местах протиснуться можно лишь бочком, а листья при этом хлещут вас по лицу.
- Ближе к делу, дядюшка! – прервал графа ка Раббас. - У нас немного времени.
- Да! Движимый состраданием я привёл, а точнее, притащил пьяного ребёнка в отведённые мне покои. Умыл, раздел, уложил в кроватку.
- И сам улёгся рядом?
- Ну, не на полу же мне спать! Там ещё были кушетки, но кровать достаточно широка для двоих. И даже боле. Мне уже приходилось делить её с двумя пажами. Куда бы я не ехал, всегда беру с собою пару-тройку своих пажей. Они отлично согревают постель, гораздо лучше, чем эти новомодные бутыли с горячей водой.
- Короче, молю вас.
- Так вот. В эту злополучную ночь я отпустил пажей поразвлечься на стороне, а это бесчувственное тело я принял за такого же пажа или что-то в этом роде. И когда мальчишка проснулся поутру, часть меня находилась у него внутри. От этого он собственно и проснулся.
- Ваша лучшая часть, я полагаю, - маркиз не смог сдержать улыбки.
- Во всяком случае, наиболее твёрдая. Как бы то ни было, проснувшись, он выразил недовольство моим в нём присутствием, хотя было оно отнюдь не первым за долгую, долгую ночь. Я счел это обычным мальчишеским капризом и попыткой набить себе цену. И ошибся! Фальшивый паж оказался любимым племянником графа Теттского. Можете себе представить?!
- Зная вас, без труда! – юноша рассмеялся столь заразительно, что не удержался и рассказчик.
- Не смешно, Антоний, - проворчал он, справившись с весельем. – Мне пришлось стремительно покинуть замок Тетта, оставив там большую часть гардероба. Потом из достоверных источников я узнал, что граф рвёт и мечет. А его сын грозится проткнуть меня, как куропатку, на дуэли.
- Ох, уж эти мне любимые племянники, - сказал маркиз, - добра от них не жди. Удивляюсь я вам, любезный дядюшка, вы один из умнейших людей, с которыми мне доводилось встречаться, но порой ведёте себя, уж простите, как полный болван.
- Знаю, друг мой, знаю. Но ничего не могу с этим поделать. Мальчишки имеют надо мной власть воистину магическую. Это магия, да, настоящие чары.
- А, по-моему, ваш светлый разум затуманивает «магия» ваших же собственных гениталий. Как говорил мой отец, маленькая головка диктует большой голове.
- Пусть так, я готов претерпеть от вас любые упрёки и оскорбления, только помогите мне, маркиз! – толстяк молитвенно сложил ладони.
Ка Раббас помолчал, терзая собеседника ожиданием. Затем снял с пальца перстень с печаткой и протянул ка Вернану. На печати тот увидел фамильный герб рода ка Раббасов – растянувшийся в прыжке кот, вонзающий когти в крошечную мышку. Присмотревшись, можно было различить на задних лапах кота сапоги с отворотами. Взамен толстяк вручил маркизу кольцо с жёлтым алмазом. Таков был обычай. Кольцо графа оказалось маркизу велико, и юноша убрал его в карман. Потом завернул подаренную графом книгу и тоже припрятал.
- Барон! – рявкнул вдруг ка Раббас. Мальчишка разлепил глаза и уставился растерянно на своего господина, часто при том моргая.
- Да, милорд.
- Слушай и будь готов засвидетельствовать! - велел ему ка Раббас, а сам повернулся к толстяку ка Вернану. – Граф Эмиль ка Вернан, по вашей просьбе и по моему решению в присутствии юного барона ка Роттина официально объявляю себя вашим поединщиком. Сроком, скажем, на один год, начиная с сего числа. Довольны?
Толстяк, не поднимаясь с кресла, схватил маркиза за руку и горячо потряс. Маркиз поморщился, но руки не отнял.
- Спасибо, Антоний! Спасибо, мой дорогой друг! – отпустив руку маркиза, он воздел над головой, полученного от того кольцо. – Готов поклясться, это охладит их пыл!
- Убив виконта, я наживу себе могущественных врагов. Впрочем, я наживу их при любом раскладе, - задумчиво произнёс юноша.
- Убийство? Вздор! Никто в здравом уме не выйдет в дуэльный круг против Антония ка Раббаса. – Толстяк попытался надеть печатку маркиза, кольцо не без труда налезло лишь на мизинец. – Фух, я уж думал, придётся носить его на цепочке. Все помнят, что произошло с Непобедимым Риккардо, наёмным бретёром герцога Ретта.
- Непобедимый Рикардо проиграл, - самодовольно улыбнулся маркиз.
- Проиграл! Вы разделались с ним за полминуты! И надо бы вам остановиться, но вы размотали его кишки по всей площадке. Ведь он ещё дышал при этом.
- Недолго. Этот Неумелый Риккардо был безродным псом, до смерти которого никому нет дела. Чего не скажешь о ка Гуарре и его треклятом папаше.
- До поединка дело не дойдёт, я почти уверен. В любом случае, Антоний, приобретая врагов, вы обретаете и друга. Я никогда не забуду, чем вам обязан.
- Надеюсь на вашу память. Однако, нам пора. Барон?
- Уходим что ли? – мальчишка с силой потёр лицо и поднялся с места.
Граф прилип взглядом к раскрасневшемуся лицу мальчика. И вдруг хлопнул себя по лбу.
- Вспомнил! – вскричал он. – Наконец-то!
- Что именно? – без особого любопытства поинтересовался маркиз, вставая с кресла.
- Вспомнил, кого мне напоминает наш юный прекрасный барон. Помните детский портрет Робина Четвёртого в охотничьем замке государя? Тот, что висит в зеркальном зале по левую сторону от головы лося о четырёх рогах?
- Смутно, если честно.
- Да? А я часто им любовался. Такие сочные краски! – толстяк обернулся к мальчику. – Милый Купер, не сойти мне с этого места, но вы – вылитый король Робин в возрасте двенадцати лет.
- Ничего удивительного, если подумать, - маркиз посмотрел на своего маленького спутника новым взглядом. – Роб Скороход любил выдавать своих внебрачных дочерей за северных баронов, покупая их лояльность тем самым. А было у него таких дочек без малого полторы дюжины.
- В мальчишке течёт королевская кровь? – прошептал толстяк, округляя глаза.
- Вы так говорите, как будто меня здесь нет, - мальчик затравленно поглядел на старших.
- Скорее всего, просто совпадение. Игра природы. И вот что, граф, надеюсь, вы не поделитесь своими догадками ни с одной живой душой. Юному ка Роттину излишнее внимание претит, да и мне тоже. – В голосе маркиза прозвучали стальные нотки.
- Нем, как рыба! – для убедительности толстяк зажал себе рот ладонью.
Маркиз с бароном откланялись и покинули малый зал «Дуба и жёлудя», а следом и саму гостиницу.
«Какие прелестные мальчишки!», - подумал граф Эмиль, провожая их взглядом. – «И так удачно всё для меня обернулось! Разыграно, как по нотам. Пора вознаградить себя походом в бани. И там отдать должное пострелёнку Томену. А то эти сумасшедшие юнцы-людоеды распалили во мне аппетит нешуточный. Ха-ха! Не в этом смысле, конечно. Кушать я никого не буду, но вылижу этого их Томена с головы до пяток!».
Довольный граф расплатился и отправился в бани, те, что у Старого Моста.

11.

Вышли на улицу, встали, дожидаясь, когда им приведут лошадей. Прежний мул Купа остался в прошлом, теперь мальчик ездил на серой изящной кобылке по кличке Вечер. Вороной маркиза звался Нубанцем и был крупным норовистым жеребцом.
Куп увидел у крыльца гостиницы бочку, до краёв полную дождевой водой, подошёл и окунул туда голову. Поднялся, отфыркиваясь и отплёвываясь, вода стекала по волосам на плечи, на грудь и спину, длинные тёмные локоны облепили бледное лицо. Прекрасно сшитый дорожный камзол – два цвета: индиго и бирюзовый – потемнел от влаги.
- Ты как, малыш? – участливо поинтересовался Тони.
- Нормально. Может даже не блевану.
Маркиз укоризненно покачал головой.
- Ты, правда, собираешься биться на дуэли вместо хренова графа Толстяка? – Куп подошёл ближе и серьёзно снизу вверх заглянул в глаза маркизу.
Тони провёл по щеке мальчика костяшками пальцев.
- Если придётся.
- Но зачем нам это надо?! – мальчишка тряхнул волосами, в лицо маркизу полетели мелкие брызги. – Из-за дурацкой книжонки?
- «Дурацкая книжонка», как ты её называешь, сулит нам могущество, о котором мы даже и не мечтали. Это же долбанный «Пир каннибалов»! Ты не понимаешь, Куп, а мой нелепый самозваный дядюшка уж тем более. Никто не понимает, что это такое. Знание – сила, как любил повторять мой отец. Эта книга откроет перед нами новые горизонты Знания, а оно, в свою очередь, дарует нам Силу небывалую. За каждую страницу «Пира» я готов убивать по виконту. Так что книжка эта, считай, достаётся нам даром. Книга …
- Книга – лучший дар? – опередил его Куп. – Очередная бессмысленная присказка твоего папаши!
Маркиз улыбнулся, обнял мальчика за плечи.
- Брр, какой ты мокрый. Открою тебе секрет, я собирался исполнить просьбу графа Эмиля и стать его поединщиком ещё до того, как он даровал нам «Трапезу едоков».
- «Трапеза»? Слишком много названий для такой маленькой книжонки! И я всё равно ничего не понимаю, Тони! – мальчик нахмурился. – Ты заранее знал о дуэли?
- Зря ты отказался от мозгов того чудака, который морочил крестьянам головы предсказаниями погоды.
- Так это всё мозги предсказателя?! Проклятье! Теперь ты прозреваешь будущее, а я не вижу дальше собственного носа. Но они такие противные были. Бе!
На лице мальчика выражение обиды и разочарования моментально сменилось гримасой отвращения. Маркиз расхохотался. За прошедший с их знакомства неполный год ему не надоело любоваться лицом Купера ка Роттина, изменчивым как огонь. Из-за подвижных бровей эмоции Купа обретали особую выразительность. Это прекрасное лицо завораживало наблюдателя, даже будучи неподвижным, например, во сне или в минуты задумчивости, но живая мимика превращала его в настоящий театр эмоций. Уже сейчас из мальчика вышел бы отличный актёр, он мог бы играть невинных принцесс или разбитных служанок в постановках площадных трупп – женские роли там традиционно доставались мальчишкам – и все мужчины, пришедшие поглазеть на представление, от юнцов до глубоких старцев, влюблялись бы по уши в его героинь. Тони в этом не сомневался.
- Не расстраивайся, сладкий, я пошутил. Мозги тут совершенно ни при чём. Как у любого влиятельного лорда, у меня везде свои уши. Без этого в наше время не обойтись.
- Вот тебе! – Куп незаметно и несильно ткнул маркиза в бок кулаком. – Будешь ещё надо мной потешаться?!
- Конечно, буду. Ты самый забавный мокрый маленький пьяница на свете!
- Хватит! – Купер топнул ногой. – И вообще, не заговаривай мне зубы. Зачем тебе нужна дуэль с виконтом? Ведь ты радуешься ей едва ли меньше, чем вожделенной книжке своей. Я прав?
- Вижу, Купер, мозги тебе действительно не нужны. В смысле, чужие. У тебя и своих мозгов в достатке.
- Так я прав? Прав?! – не отставал мальчик.
- Граф Эмиль подарил мне отличный шанс разделаться, если не с самим ка Теттом, так с его отродьем. И при этом избежать последствий. Во всяком случае, не быть осуждённым обществом и короной.
- Но что тебе эти ка Тетты сделали? Давно не видел, чтобы у тебя такие злые глаза были.
- А кто, по-твоему, приволок к нам сюда нубанских магов? Кто натравил их на меня? На МЕНЯ! МАРКИЗА КА РАББАСА!!!
- Тише, Тони! Люди уже оглядываются.
- Ты прав, - маркиз моментально взял себя в руки.
- Выходит, граф Теттский знает о тебе, о том, кто ты есть? Кто мы есть, теперь уже.
- Доказательств у него нет и быть не может. Их попросту не существует. А сам граф Теттский имеет репутацию человека, который не знает с какой стороны из лошади дерьмо вываливается. Даже если оно падает ему на голову! Проницательность и острый ум не входят в скудный перечень его достоинств. Но кто-то нашёптывает ему, настраивает его светлость против меня. Что ж! На удар я отвечу ударом, да таким, что напрочь отобьёт желание испытывать моё терпение.
Подвели лошадей. Вскочив в сёдла, друзья поехали рядом, продолжая беседу.
- А если ка Гуарр откажется от дуэли? – Куп задумчиво почесал нос. – Ведь ему нужен не ты, а жирдяй.
- Граф Эмиль этого не допустит. Думаю, он раззадорит виконта, словно пса перед травлей.
- Но зачем? Кажется, он выступал против смертельного исхода.
- Не знаю, милый. Ка Вернан хитрый старый лис, коварный, как гадюка. Что он задумал, мне пока неведомо, но мы это обязательно выясним, обещаю. Одно не вызывает сомнений, граф Эмиль жаждет крови, я увидел это в его глазах, почувствовал в запахе пота. Если я не убью ка Гуарра, «дядюшка» будет сильно разочарован. Что тебя беспокоит, Куп? Ты ёрзаешь в седле, того и гляди, штаны протрёшь.
Мальчишка что-то пробубнил себе под нос.
- Я не слышу! Говори внятно, пожалуйста.
- А ты точно сможешь? – тихо спросил Куп, не поднимая глаз от луки своего седла.
- Что именно, мальчик?
- Победить виконта. Сам же говорил, он мастак мечом махать.
- Ерунда! – ка Раббас протянул руку и потрепал мальчика по подсохшим на ветру кудрям. – Ты должен верить в меня, и я тебя не разочарую.
- Я верю, Тони, честно! – горячо сказал Купер. – Только я всё равно боюсь. Глупо недооценивать врага, как наверняка говорил тебе твой не в меру болтливый папа.
- Риск минимален. Я могу разорвать виконта на куски, не вынимая клинка из ножен. В дуэльном круге мне придётся сдерживаться и сражаться едва ли в четверть силы. Прошу тебя, отринь свои страхи.
- Ладно. – Куп вздохнул. Его не оставляло ощущение, что толстяк их одурачил.
Покинув город, друзья разъехались шире и пустили лошадей рысью. Солнце прошло зенит и постепенно клонилось к закату. Хорошо утоптанная дорога вела к загородной вилле бургомистра.
- Тони, давай ночью вернёмся и сожрём жирного ублюдка! – вдруг крикнул Куп.
- Ну, что ты, Купер, столько жирного на ночь вредно! – моментально отреагировал Тони.
На секунду повисло молчание, а потом они расхохотались, как дети, коими в сущности и были.

©Артём Сказкин (Ильяс Мидасов), июль 2017