Под Новый Год заслали Маланю вагончики охранять. Он перед казармой лёд долбил, и не то чтобы действительно долбил, а скорее, так, за лом держался. Думал о куске сала, припрятанном в укромном местечке, и где бы хлебца раздобыть. А тут старлей Бекетов, ротный замполит, значит, подваливает, новыми бурками по снегу скрипит. Фартовый. В кремовом тулупе. И пахнет приятно – водкой, «Примой» и одеколоном «Шипр». Хороший мужик, в общем-то, хотя и татарин. Маланя ему, как положено: «Здравьжелаю!».

Старлей было мимо прошёл, уже и на крылечко поднялся, потом обернулся и говорит:

- Собирайся, Малахов, в Нытву поедешь. На сборы пятнадцать минут, через полчаса машина отходит.

Маланя сначала перепугался: Куда ехать? Зачем? А потом обрадовался, всё от «дедов» подальше. На Новый Год, как пить дать, нажрутся, изгаляться начнут … .

До Нытвы было километров шестьдесят от расположения отдельного дорожно-строительного батальона, в котором Маланя служил. В летний период их вторая рота там дорогу строила, и не то что действительно строила, а … Метров сто асфальта положат на мокрый грунт, на следующий год он трещинами пойдёт, его расковыряют – и по новой. Работа кипит, служба идёт, солдаты заняты. Программа партии и правительства «Дороги Нечерноземья» воплощается в жизнь. Кроме шутки, воплощается! Для этого бригаду армян-шабашников подряжают, технику им, асфальт подвозят, и они вдесятером за сезон спокойно выполняют план за целый батальон. А то что батальон сам наработает – это уже как перевыполнение идёт.

Маланя в Нытве ещё не был, он летом призвался, а в дорбат попал в ноябре, после учебки. Хлебнул тут поначалу, да и до сих пор не нахлебался. Так что перспектива вырваться, пусть на время, на вольные нытвинские хлеба, показалась ему очень заманчивой.

В мёртвый с точки зрения дорожного строительства сезон, то есть с ноября по апрель, технику и солдат угоняли, а на летней «базе» оставались три командированных бойца да один летёха, зампотех роты, который, видно, от скуки, женился скоропостижно в этой самой Нытве и передислоцировался к жене на хату. Так что жизнь у «зимовщиков» была – не жизнь, а малина сладкая! Никакого надзора. Жри, да спи, продукты подвозят раз в полмесяца. Пей бражку или самогон, чего раздобыть сумеешь. Трахай податливых на солдатские ласки сельских малолеток, они сами приходят. Да дни до дембеля считай.

Короче, синекура. Только на все «престольные» и военные праздники - для чего непонятно, но положено, значит надо, - командировочных собирали со всей округи, с «летних вахт», лесопилок и свинарников, и свозили в часть. Заменяя их на это время другими солдатами.

Целую неделю предстояло Малане провести вдали от тягот и лишений армейской службы. В компании незлого «черпака» Чибиса и интеллигентного очкарика Пискунова, старшего лейтенанта из «пиджаков», то бишь призванных на два года после института.

Лафа!

2

Загрузились в «131-ый», Пискунов с Чибисом в кабину, Маланя в тёплый кунг. «ЗИЛ» тронулся, весело задребезжали какие-то станки и стамески – машина была не пассажирской, передвижная ремонтная мастерская или что-то вроде этого. Пахло маслом, металлической пылью. Одиночество радовало. Впервые за долгое время Маланя отогрелся. В казарме у них было зябко, спали не раздеваясь. В столовой и вовсе, как на улице, щи да каша в мисках замерзали. А тут хорошо. Надёжно урчал двигатель, впереди - целая неделя вожделенного спокойствия, сытной еды, а возможно и …

Подстелив чей-то засаленный бушлат, Маланя уселся на пол, привалился спиной к верстаку и предался фантазиям.

Эротическим, разумеется.

Был он в сущности совсем ещё мальчишкой. Во всех смыслах. И выглядел не на свои законные восемнадцать, а года на два-три помладше, весь тонкий и звонкий, с наивной улыбочкой, с ямочками на гладких, не знающий бритвы щеках. И с девственностью до армии не успел расстаться. Девочки нравились, но робел сильно, не знал с какого бока к ним подойти. А тут, говорят, сами приходят. Вот хорошо бы!

Маланю уже достали насмеши над его детски-невинной внешностью, над отсутствием сексуального опыта, в котором он имел глупость сознаться кому-то. Малане не терпелось стать мужчиной, чтобы все поняли, что и он не лыком шит. Да и просто хотелось. Очень. Практически всегда. Порой более грубые ощущения – голод, холод, усталость, страх, притупляли в нём любовное томление, но никогда оно полностью не исчезало. Дома, до армии сильно выручал онанизм, ну а здесь всё было на виду, стыдно, хлопотно, неудобно. Уединиться удавалось редко. Маланя измаялся.

Но сейчас выдался подходящий момент. Маланя торопливо расстегнул пуговки на ватных штанах, потом на «пэ-ша», завозился в двойной паре кальсон, вытащил. Вот уж что было в его организме недетским, так это … сами понимаете что. Маланя втайне гордился своим членом, любил его, оставаясь один, часто трогал, разглядывал. Его радовало и удивляло, что у него, робкого мальчика из интеллигентной семьи, взяла да и выросла вдруг эдакая штуковина. Наглая, сильная, смелая, но тем не менее, послушная воле его пальцев. А сколько удовольствий таила в себе эта «стыдная» плоть!

Маланя привстал, с брезгливой тоской покосился на замусоленный бушлат-подстилку, спустил, однако, все свои штаны-одёжки до самых валенок (их он стащил позапрошлой ночью из под чьей-то кровати, взамен окончательно прохудившихся стылых и постылых «кирзачей»), обнажив безволосые худые ляжки, угловатые жеребячьи коленки. Голой задницей уселся на грязное. Снял ремень. Подтянул до пупа бушлат и всё, что под ним. Уставился с нежностью и восторгом на своё «чудо».

«Привет, приятель, давно не виделись!».

«Чудо» находилось в полной боеготовности. Мощный, ровный, гладкий «ствол», полновесные девятнадцать сантиметров, толстый, но не чрезмерно, с почти оголившейся синевато-розовой головкой, увенчанной маленькой перламутровой капелькой смазки. Торчащий из курчавых зарослей под задиристым острым углом. Отягощённый крупной увесистой мошонкой. Право же, загляденье!

У Малани с четырнадцати лет такой. Он усмехнулся, вспомнив, отчаянную зависть одноклассника Коки. Восьмой класс. Кока был и сильнее, и авторитетней, а вот пиписька у него оказалась совсем детская – маленькая, лысая, пустяшная. Они разглядывали друг друга, переодеваясь к бассейну. Через пару дней Кока зазвал Маланю к себе домой и трогал его член почти благоговейно. Гладил, сжимал, двигал кожу то быстро, то медленно. Взвешивал на ладони яйца. Ерошил волосы. Открывал полностью головку, жарко дышал на неё, размазывал пальцем выделения, ласкал уздечку. Закрывал, сдавливая крайнюю плоть почти до боли. Открывал снова. И всё не мог оторваться. Доигрался. Маланя кончил мощно и обильно, в лицо, на рубашку, и даже на пионерский галстук одноклассника. Ощущения были восхитительными! Ему понравились длинные грубоватые ласки, а также вид собственной спермы, тягучей каплей свисающей у растерянного Коки с подбородка.

Кока убежал в ванную отмываться, а когда вернулся, мокрый и злой, сказал, что если Маланя кому расскажет, он его уроет.

Больше такого не повторялось, а жаль. Только однажды, когда их вдвоём оставили после физкультуры убирать маты, Кока подскочил вдруг сзади, заломил Малане руку, и сунув ладонь в трусы, быстро и грубо довёл до спуска. Потом мазнул Маланю по лицу его же собственной спермой, вытер оставшееся об маланину футболку и, прошипев в ухо: «Теперь в расчёте!», отпустил. Малане, кстати, второй эпизод понравился не меньше первого. Он потом долго думал, почему в сексе, как оказалось, так приятно и унижать, и быть униженным, а в обыденной жизни удовольствия это не доставляет.

3

Приятные воспоминания детства помогли Малане достичь желаемого результата. Он кончил в подвернувшийся под руку пустой целлофановый пакетик. Вышло довольно много. Завязав на узелок, Маланя бросил пакет под верстак. Найдут – фиг поймут, что такое.

Оправившись, он попробовал задремать, но сон не шёл. Лезли в голову знаменитые нытвенские малолетки, тринадцатилетние школьницы не знающие слова «нет». Так, во всяком случае, утверждали те, кто в Нытве побывал и к их прелестям приобщился.

«Всем дают, - размышлял Маланя, - и мне дать должны. Я ведь москвич, для них всё равно, что иностранец. В крайнем случае пообещаю, что женюсь на одной и с собой в Москву заберу. Тогда уж точно, сто процентов кто-нибудь даст».

Потом Малане стало скучно и он начал рыскать по машине. Нашёл упаковку невкусных пайковых сухарей и книжицу. Это была, читанная в далёком детстве, сказка из сериала про Изумрудный город – «Урфин Джус и его деревянные солдаты». Сильно потрёпанная, без обложки, начала и конца. Только серединка. Но и ей Маланя обрадовался, как родной. Соскучился по чтению. За семь месяцев службы он не читал ничего, кроме «Устава караульной службы», да и тот не по своему желанию.

Маланя забрался на верстак поближе к тусклому оконцу и жадно принялся читать.

Время побежало быстро.

«ЗИЛ» остановился. Они доехали.

4

Вагончики стояли колченогой буквой «П» - одна «нога» короче другой. Было их ровно шесть штук, три маленьких, стационарных и три больших, на колёсах. Зимой использовался только один, большой, оснащённый печкой-буржуйкой и газовой плитой с баллоном.

За вагончики располагалась похожая на чумной барак столовая, ещё дальше - туалет, по случаю зимы, занесённый снегом по самую крышу. Зимой в туалет не ходили, вернее ходили, только не в туалет. Следы этого хождения отчётливо прослеживались на близлежащих к жилому вагончику сугробах.

По центру композиции явным фаллическим символом торчал покосившийся флагшток. Где-то ещё были опечатанный до лета склад ГСМ и парк с недовывезенной техникой. Их-то, в сущности, и следовало охранять от набегов местных аборигенов. Встретили их без особого энтузиазма. На лицах отбывающих в часть зимовщиков читалось разочарование. Их чаяния и надежды относительно весёлого Рождества были грубо растоптаны вышестоящим начальством.

«Черпак» Насибуллин, с явно неуставной причёской а-ля Анджела Девис, а кроме того, в синих трениках и чёрной телогрейке, отозвав Маланю в сторону, давал ему вводную:

- Печку ночью подтапливай, иначе околеете. Жратва здесь. Много не жрите, мы вернёмся, нам ещё жить. Если местные придут, пьяные, лучше прячьтесь, изуродуют.

Подошёл Чибис:

- Хватит п… татарская рожа! Скажи лучше, где водку спрятали?

Старлей Пискунов меланхолично курил, делая вид, что ничего не слышит.

- Слышь, Насибуллин, - спросил вдруг Маланя, - а девки к вам сюда часто приходят?

Курчавый татарин окинул его презрительным взглядом:

- Какие те девки? Смотри, как бы самого раком не поставили!

Маланя обиделся и отошёл. Потом огляделся, увидел лес на горизонте, покрытые снегом поля, хотел спросить, где дрова брать, но зимовщики уже уехали.

5

Вечерело. Сходили на родник за водой, вдвоём еле доволокли обратно многолитровый бак. Маланя принялся готовить ужин – жарил на плите картошку с луком, первую за долгое время настоящую домашнюю еду. Чибис кочегарил буржуйку. Пискунов запалил керосиновую лампу и читал в её свете привезённые с собой газеты. Электричества не было.

Малане вагончик понравился каким-то своим почти домашним уютом. В последнее время всё мирное, неуставное вызывало у него умиление. Было там крылечко с лестницей в три ступеньки, с перильцами. Небольшой предбанник, со встроенным шкафом для одежды и обуви. Потом отсек побольше, там плита и даже рукомойник, правда без воды. Далее жилая комната, самая большая, в ней – стол, пара стульев, тумбочки и четыре койки в два яруса. В торце – ещё один встроенный шкаф. Сделано было явно для гражданских строителей, для солдат такого шика наводить не станут.

Сели, поужинали. Пискунов с Чибисом закурили. Маланя грыз сахар и всё ждал, появятся ли девки? Вместо девок пришёл новобрачный зампотех с бутылкой водки и после пары тостов увлёк Пискунова к себе, знакомится с женой и смотреть телевизор. Недопитую водку великодушно оставил.

Маланя с Чибисом остались одни. Жахнули по маленькой, раз, другой. За Новый Год. За быстрый дембель. Допили, закусывали холодной тушёнкой из банки с китайской стеной. И странно им было, что армия советская, а тушёнка китайская.

Препаршивая, кстати, тушёнка!

Непривычный к спиртному Маланя сразу захмелел и начал выспрашивать Чибиса о любовных победах, которые тот одержал (если одерживал, конечно) над местными девчатами. Требовал подробностей: что, где, когда и как. И сколько раз. А что ты? А что она? Ну, ни фига себе!

Чибис сначала отвечал охотно, потом Маланины пьяные восторги ему надоели, и он послал молодого за дровами, которые и вправду заканчивались.

6

Маланя оделся, прихватил в сенцах топорик и вышел на улицу. Было темно. Только отдалённо мерцали нытвенские огни и не менее отдалённо – тусклые зимние звёзды. Призрачно синели сугробы.

Дров Маланя не нашёл, а если бы и нашёл, всё равно рубить их он, жертва центрального отопления, категорически не умел. Зато обнаружил какие-то доски в одном из пустующих вагончиков. Выволок их на утоптанное место, где и чурка специальная стояла, видимо, как раз для рубки. Топору доски уступали неохотно, и Малане пришлось сбегать в вагончик за кувалдой. Чибис разговаривал с кем-то по телефону и Маланя подумал, что неплохо было бы домой позвонить. Если, конечно, телефон не местный.

Когда Маланя вернулся к своим доскам, там уже кто-то стоял. «Неужели ОНИ?!». Нет. Всего лишь мальчишка. Один. Маленький, щуплый, одетый явно не по погоде. На улице мороз под двадцать, а он в демисезонной куртяшке, на ногах – резиновые сапоги. Шмыгнул носом:

- Здрасти.

- Привет. Ты чего здесь?

- Так. А … те солдаты уехали, ага?

- Уехали. Скоро вернутся.

- А … Хочете я вам помогу?

- Валяй.

- Чо?

- Помогай, говорю.

Мальчишка схватился за доску и потащил, Маланя заметил, что руки у него голые. Снял варежки, протянул помощнику.

- Возьми рукавицы, охламон, пальцы отморозишь.

- Ладно.

Вместе работа заспорилась. Под ударами кувалды доска кололась легко и непринуждённо. Маланя лихо ухал при каждом ударе и чувствовал себя матёрым лесорубом. Мелкий собирал наколотое, подтаскивал новые доски. Вскоре, доверху нагруженные охапками «дров», они ввалились в вагончик.

- Здрасти, - вежливо поздоровался мальчик.

- Здорово, Светофор! – Чибис стоял возле стола, держа в каждой руке по бутылке водки. Рожа у него была хитрая и самодовольная. – Живём, Малахов, я нычку нашёл! В потолок суки спрятали, во!

И показал пальцем на полуоторванный фанерный лист.

7

Мальчишка отогревался возле печки. Трогательно хрупкий, скуластый. Чем-то симпатичный.

- А почему он Светофор? – кивнул на мальца Маланя.

- Летом прозвали, - Чибис плеснул в стаканы водки, выпили не чокаясь. – Ух, хорошо пошла! Эй, Светофор!

- Чо?

- Х… в очо! Забыл, как отвечать надо? Светофор!

- Я! - Головка от патефона. – Чибис довольно рассмеялся. – Объясни дяде, почему тебя Светофором прозвали.

Мальчишка доверчиво посмотрел на Маланю. Отблески огня, играя на ангельском личике, делали его дьявольски привлекательным. Улыбнулся слабо:

- Из-за синяка, ага?

- Точно так! Ему батя такой бланш под глазом поставил, что он пол лета всё Нытву нам тут освещал. Ага, Светофор?

- Ага, - послушно согласился мальчик.

- Светофор, ты это, харэ у печки жариться. Иди сюда, водки выпей с нами.

- Не, - мальчик поёжился.

- Сюда иди, говорю! Тебе для сугрева надо. Небось, опять папка на мороз выгнал?

Светофор молча потупился. Тени длинных ресниц легли на его щёчки.

- Слушай, Чибис, а может, не надо? – нерешительно возразил Маланя. - Он же маленький совсем. Ему плохо бедет.

- Да ничего с ним не будет! - Чибис осклабился, - Я в его годы уже во всю к девкам под юбки заглядывал, а он с нами выпить не может?! Иди, иди сюда.

Мальчик встал и послушно подошёл к столу.

- Тебе сколько лет?

- Одиннадцать с половиной.

- Ну раз с половиной, вот тебе полстакана. Пей, не расплескай.

8

Выпили бутылку, открыли вторую. Светофор свои полстакана так и не осилил, зато умял полторы банки тушёнки и дрых теперь, разметавшись на верхней койке. Рука его в застиранной байковой рубашке свесилась вниз, тонкие пальчики во сне подёргивались.

«Симпатичный мальчишка, - подумал Маланя, - жалко его».

Он чувствовал, что уже сильно пьян, и старался всё больше пропускать. Пригубливал и не допивал. От водки он сделался вялым, словно плавающая в мутном желе рыба. Время как будто замедлилось, и мысли были такие медленные-медленные.

Немного тошнило.

А Чибис наоборот с каждым выпитым стаканом становился бодрей. Будто энергией наливался. Сыпал шуточками. Травил байки. Часто поглядывал на спящего малыша.

- Слышь, Чибис, а кому ты звонил?

- Я звонил?! Ах, да. Бабцам знакомым звонил, девочкам-припевочкам. Ни одна сука в гости не позвала!

- У.

- И сюда идти тоже не хотят, проститутки хреновы!

- Жаль, очень жаль, - искренне огорчился Маланя.

- Ебаться хочешь?

- Очень!

Чибис посмотрел на него как-то странно, снова покосился на пацана. Даже сквозь окружившую его муть Маланя это заметил.

- Ты чего?

«Черпак» покопался на столе и кинул Малане ключи.

- Малахов … как тебя там … Игорь. Иди, дверь запри.

- Зачем?

- Иди, я сказал!

Маланя пошёл и долго копался в тёмном предбаннике, не попадая ключом в скважину. Наконец, запер, повернулся назад и тут же столкнулся с Чибисом. Тот сгрёб его за шею притянул к себе и хрипло зашептал в ухо:

- Баб не будет, понял, сегодня точно не будет, облом по полной, прикинь, праздничек, мать его, так что это, Игорёк, давай пацана трахнем, Светофора, короче.

Малане показалось, что он бредит.

- Ты что, охренел что ли?! Такое предлагаешь! – Он оттолкнул Чибиса от себя, и тот гулко стукнулся об стену. Что-то посыпалось.

- Да ладно, не гунди! – Чибис снова был рядом, дышал в лицо Малане тяжёлым сивушным духом. – Никто не узнает, это я тебе говорю. Светофор не расскажет. Нафига ему лишний шум? Он привык к такой фигне. Его родной отец, батянька его, каждый день дома пялит и за щеку даёт. Я точно знаю. Мне пацаны местные рассказали. Клянусь. Ему самому, может, это по кайфу. Иначе сбежал бы давно. У него жопа разработанная. Не больно. А мы ещё комбижиром смажем. Ну, чё ты, Игорь? Давай. Мужик ты или кто? У меня шляпа дымит, я, бля, тебя самого готов выебать!

Маланя хотел возмутиться, но вдруг представил, как это будет: голый Светофор, распластанный на койке, а то и на столе. Тонкие ноги. Узкие точёные ступни. Пальчики. Розовые пятки. Нежная, пахнущая молоком кожа. Пупок-изюминка. Бледные соски. Маленькие упругие ягодицы, заляпанные комбижиром. И его, маланино, змееподобное «чудо» вползает в податливую глубину. Представил и ему захотелось. Очень захотелось. Даже хмель прошёл.

- Ладно, давай. А точно никто не узнает?

- Только, если ты сам проговоришься.

- Бли-ин. А если он орать начнёт?

- Хули ему орать? Он привычный. Ну, пошли, что ли?

- Пошли.

9

Двое вошли в комнату. Деловитые, возбуждённые, почти трезвые. Мальчишка будто почувствовал что-то, завозился во сне,

застонал. Повернулся с одного бока на другой. Маланя подошёл к койке, лицо мальчика, спящего сверху, было обращено к нему и находилось на одном уровне с его Маланиным лицом. Оно притягивало. Влекло. Юное, тревожное, прекрасное. На левой щеке отпечатался красный след от подушки. Как шрам. Как след от удара прутом или розгою. Маланя воровато оглянулся на Чибиса – тот копошился возле стола, - и прикоснулся губами к детской щёчке, прямо к «шраму». Ребёнок вздрогнул, длинные ресницы затрепетали. От него веяло жаром. Пахло сладко и возбуждающе – детством, невинностью, неспособностью дать отпор. Неровный красноватый свет керосиновой лампы делал всё происходящее немного похожим на кино.

Обветренные солдатские губы скользили по нежной коже. Судя по изменившемуся ритму дыхания, мальчишка проснулся, однако лежал смирно, не открывая глаз, и Маланя не мог заставить себя прекратить, оторваться. Это затягивало.

Хотелось большего.

- Игорь, эй! – Громким шёпотом позвал Чибис. – Помоги со стола убрать.

Маланя подошёл, облизывая губы.

- На столе будем? – Спросил Маланя таким же громким возбуждённым шепотком.

На столе! Это было бы чертовски здорово. Обнажить. Распластать. Прижать. Пусть бьётся. Пусть вырывается. Пусть губки кусает. Ух ты! Только бы не заорал, не любил Маланя шума.

- Да, думаю, - «черпак» нервно улыбался, - на кровати неудобно будет. Тесно слишком.

- Куда посуду?

- В шкаф убери. И хавчик заодно. Керосинку на тумбочку. Тащи одеяла штуки три. Подстелем, чтобы ему помягче было.

- Держи. Может, подушку?

- В пизду. Давай стол на середину вытащим. И эта … зачерпни ложкой комбижира, он там на кухне.

- Знаю, я ж жарил на нём. Одной ложки хватит?

- Не хватит, ещё возьмём. Давай быстрей, бляяяя! – Чибис начал споро раздеваться, расстёгивая китель и одновременно стаскивая с ног коротко обрезанные валенки. Под кителем оказалась серая шерстяная водолазка с неровно обкромсанным воротом. Под валенками – красные вязанные носки. – Иди, ты, Игорь, бля, нехуй пялиться на меня! У меня сейчас яйца лопнут!

- Ага. Бегу. – Маланя захихикал. Его обуяло чувство радостного предвкушения, как в детстве накануне праздника. Он сбегал и принёс полную, с горочкой, ложку противно воняющего комбижира. Говорили, что он вообще не переваривается в человеческом желудке. Но для смазки – скользкий, плохо впитывающийся, - должен был сгодиться.

Мальчик лежал не шевелясь, даже дыхания не слышно.

Чибис разделся уже догола, тело у него было мускулистое, но, вроде, слегка оплывшее книзу, отчётливо выделялся животик. Член – короче и толще, чем у Малани, торчал не вверх, а прямо, параллельно полу. Ноги сильно волосатые, толстые, кривые. Но что-то в нём было, какая-то животная притягательность. Обезьянья ловкость? Необузданность самца в период гона? Так думал Маланя. Он тоже разделся и встал рядом. Совсем другой. Непохожий. Юный античный бог, стройный, ладный, прекрасный. Слегка субтильный. Не Аполлон, а друг его Гиацинт. А может, и сам Эрот. Пылкий. Окрылённый. Устремлённый ввысь. Даже член его, знаменитое «чудо», глядел в потолок, едва не лип к поджарому животу.

От обоих смрадно веяло насилием. Ариэль и Калибан стояли плечом к плечу, в глазах тускло светилась похоть. Или отсвет керосиновой лампы, бес его знает.

10

Чибис откинул одеяло, просунув руки под Светофора, быстро и ловко снял того с койки. Аккуратно перенёс на стол. Небольшой мальчуган уместился на столе почти полностью, лишь ноги от колен свисали.

«Как покойника», - почему-то подумалось Малане.

Мальчик только теперь открыл глаза. Сдавленно ойкнул. Взгляд его, испуганной птичкой, заметался по вагончику, по телам обнажённых мужчин. Возбуждённых мужчин. На лице отразились понимание и безысходность. Похоже, он действительно знал, что к чему. Он попытался приподняться на локтях, но Чибис, положив на грудь широкую короткопалую ладонь, заставил его опуститься на лопатки.

Большущие серые глаза ребёнка быстро наполнялись слезами. «Как красиво!», - восхитился про себя Маланя.

Чибис склонился над Светофором и заговорил резко, короткими рубленными фразами, после каждой из которых мальчишка вздрагивал, как от удара:

- Короче, Светофор, слушай сюды. Мы всё про тебя знаем. И про твоего папашку тоже знаем. Всё село знает, что ты – «петух». Короче, думай сам. Или ты лежишь смирно, и тихо кайфуешь. А мы все делаем быстро и не больно. Или сначала тебя отпиздить надо, как твой папашка делает? И в зад бутылок напихать?

- Не, я тихо … тихо буду, - тонким срывающимся голоском прощебетал мальчик, - пожалуйста …

Крупные прозрачные слёзки побежали по его щекам. Малане захотелось слизать одну, но он сдержался.

Чибис заметно повеселел, даже вздохнул облегчённо. Заговорил добрее:

- Молодец, Санёк! Чего ломаться-то зря? А мы, не боись, никому не скажем. Тайна, ага? И вообще, другом нашим станешь. Летом тебе пряников с конфетами навезём. Любишь прянички-то? Небось, отец не покупает? А если кто обижать будет, сразу нам говори. Ещё бате твоему пизды наваляем за всё хорошее, - говоря это Чибис торопливо расстёгивал на Светофоре рубашку. Мальчишка валялся безвольной куклой.

«Значит его Сашей зовут», - подумал Маланя, - «Сашка-симпотяшка».

- Игорёк, помоги его раздеть, - позвал Чибис, он неловко вытягивал Сашкину руку из рукава. Толстый член его болтался возле самого лица ребёнка. Заметив это, солдат шлёпнул пацана головкой по щеке, оставив влажный след. Прислонил к губам.

– Может, в ротик возьмёшь? Не хочешь? Ну, ладно, в попку, так в попку. Любишь, в попку-то?

Мальчик лежал молча и безучастно. Неотрывно смотрел в потолок. Только слегка отворачивался от чибисова хуя.

11

Маланя подошёл. Сердце его билось гулко и радостно. Кровь шумела в ушах. Он принялся раздевать пацана. На том были кургузые школьные брючки с дурацкими тугими пуговками. Они всё не поддавались. Склонившись над мальчиком, Маланя иногда задевал членом о его ноги. Эти прикосновения отзывались сладкой тягучей болью внизу живота. Малане надоело ковыряться, он рванул, пуговицы отлетели. Стащил брюки вместе с поддетыми тренировочными штанами. Всё это запуталось в ступнях ребёнка. Маланя чертыхнулся, дёрнул раз, другой, чуть не стащив пацана на пол. Вместе с одеялами.

- Эй, потише, - Чибис удержал Светофора за подбородок. – Мы ж обещали ему, чтоб не больно!

Штаны вывернулись наизнанку, но снялись. А с ними и розовые девчачьи носочки. Сестрины что ли донашивает?

Малане страсть как захотелось прижать Сашкины узкие ступни к лицу, к губам. А лучше – взять в рот маленькие тонкие пальчики, пососать их. Но он постеснялся Чибиса. Примут за «пидора», хрен отмоешься. Вместо этого положил пацану на ляжки потные от возбуждения ладони, погладил, сильно надавливая.

Мальчишка остался в одних трусиках, да и те сползли до середины паха. Семейные. Красные в белый горошек. Маленькие. У Малани аж сердце защемило, такими они были трогательно-невинными. След от тугой резинки – розовый шрамик на сливочно-белой коже, возбудил его ещё больше.

- Приподнимись-ка, - Чибис оттеснил Маланю в сторону, закинул голые мальчишеские ножки себе на плечи и одним резким движением стащил с него трусы. Отбросил на пол к остальной одежде. Потом прижал пацану ноги коленями к груди. Велел подхватить под коленки. Мальчик исполнил безропотно. Чуть заелозил, устраиваясь поудобней, что ли. Глаза закрыл. Видно было, что это ему привычно.

Привычно неприятно?

Привычно отвратительно?

Привычно безразлично?

Уже не важно.

- Смотри, какой молодец, попку чисто моет! – Чибис с одобрением разглядывал Сашкину задницу.

Малане обнажённый мальчишка казался верхом совершенства. Даже в этой унизительной, срамной позе. Все линии, все изгибы Сашкиного тела были прекрасны. Особенно ноги, стройные, длинные, точёные, резвые, должно быть, сильные. И лицо. Как у ангела. Как на иконе. Он представил свою сперму стекающую по этому лицу, тягучей каплей свисающую с подбородка. Осквернение! Поругание! И … вместе с тем … Любовь? Да! Сейчас он любил этого чужого малознакомого ребёнка, как никого и никогда доселе.

Чибис, зачерпнув с ложки комбижиру, толстым пальцем начал проталкивать его мальчишке в анус. Отверстие выглядело узким, но палец входил легко. Сначала один, потом сразу два. Саня лежал смирно, только губы слегка подёргивались в ответ на слишком резкие проникновения.

- Мажь залупу, - велел Чибис Малане, - первым будешь.

- Почему я? - Маланя испугался и обрадовался.

- У тебя хуй тоньше, для моего ещё растягивать надо. Так пацану легче будет. Ну, всё я смазал. Вперёд, бля!

И отошёл в сторону, вытирая пальцы кем-то позабытой портянкой.

С густо смазанным, подрагивающим, сочащимся вожделением хуем, Маланя ступил к раскоряченному на столе ребёнку. У него был ещё шанс удержаться.

Маленький такой шансик.

А за стенами вагончика бесновался ветер, сыпал сухим и колким уральским снегом. Будто волшебным порошком.

12

Ему часто снился один и тот же сон – толпы деревянных солдат, с тупыми и злобными лицами, маршируют по улицам города. И он один из них. Такой же безмозглый кусок дерева, безропотный исполнитель чьей-то недоброй воли.

Но кто?

Кто его сделал таким?

Где Урфин Джус?

13 - 1

- … мы попросили прокомментировать ситуацию депутата Государственной Думы от фракции «Единая Россия», председателя комитета По Поддержанию Общественной Нравственности и Морали, Малахова Игоря Борисовича. Прошу вас, Игорь Борисыч.

- Ситуация катастрофическая, - Маланя поправил двухсотдолларовый галстук и улыбнулся в камеру обаятельной мальчишеской улыбкой …

13 - 2

- … В общем, взяли мы этого козла! Три года за ним бегали. Семь мальчишеских трупов … изуродованных … И-иэх, бля, да что там говорить! Коля Сидоркин запил, уволили вчистую. Такой опер был, от Бога! Этот очкарик из прокуратуры, забыл, как его. Рябов? В дурку попал. Не вынесла душа поэта. Я сам, веришь, нет, ночами спать перестал. Но теперь всё. Взяли! Короче, пресса, пиши паспортные данные маньяка – Малахов Игорь Борисович …

***

Все события и персонажи вымышлены, совпадения случайны

©Артём Сказкин
Сентябрь 2005 года