Лешка
1.
Свобода! Я был счастлив в пустом вагоне товарняка, который уносил меня прочь из ада под названием «детский дом», а если уж быть точнее – из детского дома №117/13 «Гнездышко» города Перхотинска Грязевского района нашей области. Может вы слышали что-нибудь про нашу область? Это там где очень холодно и почти все пьют беспробудно, в общем, как и везде, но у нас особенно.
Свобода! Наш детский дом все за глаза называли почему-то «Гнездом кукушки», вот этого я уж точно никак в толк взять не могу! Если кто не знает, то кукушка никаких гнезд не строит! Она использует уже готовые дупла, построенные другими птицами. Как она там договаривается с хозяевами, я точно не знаю. Скорее всего, как и везде, угрозами и побоями. Потом эти несчастные пичуги несут повинность, работая кукушкиными няньками. Это меня Санек просветил, он у нас силен в ботанике, и точно знает, что муравейник растет с северной стороны дерева, или что-то там типа того. Эх, Санек, Санек, где ты, что с тобой, друг?
Свобода! Не хочу наводить тень на плетень, наше «родовое гнездо» не такое уж и плохое, по крайней мере, не хуже остальных детских домов, а в чем-то даже лучше! Некоторым моим товарищам есть с чем сравнивать, понаслушался я от них такое! В сравнении с этим продажа сирот на органы – просто детский лепет. В нашем детдоме хотя бы за ребра на крючья не подвешивали, ну посадят в сырой подвал с крысами и тараканами на недельку, зато потом месяц лежишь в лазарете с воспалением легких, - красота! Лекарств там почти никаких, зеленка и горчичники, поэтому шансы хорошие как можно дольше не возвращаться в безродное гнездышко. Конечно и там жрачка не ахти какая, зато доктор Иван Казимирович очень добрый человек. И обнимет, и потискает, и поцелует. А особенно хорошеньких девочек и мальчиков даже к себе домой брал, чтоб создать им условия получше, для выздоровления. Очень мы завидовали таким, у Казимирыча вольготно жилось, и хавчик нормальный. Ходили даже слухи, что кого-то он в кино снимал, но я этому не верю, потому что не видел таких фильмов с нашими воспитанниками. Меня он даже сгущенкой угостил однажды, м-м-м вкуснотища! Целую банку! Потом попросил помочь ему в кабинете кое-что сделать. Я помог, не вопрос даже, жаль, что Казимирыч был тогда слегка пьян, я бы быстрее управился. Его все любили, а многие сами лезли за очередной порцией ласки и сгущенки. Санек его называл как-то, не то ливералом, не то либераном, короче, я понял, что это означает крутого, но
2.
все-таки хорошего человека. Он даже не возражал, чтобы мальчики спали вместе с девочками в одной палате. Чтобы не подводить Казимирыча мы предохранялись, сразу после секса надо было сразу ударить со всей дури девчонку по животу, тогда зародыш точно выскакивал оттуда, хотя эти дуры все равно иногда беременели. Проще было тем, кто помладше, без менструхи и малофьи зародыши никак не получались. К сексу стремились все дети, даже малолетки, оно и понятно – кайф и ласка! Но у нас с этим было строго, до шести лет никакого секса! За нарушение этого правила те, кто постарше, могли и по шарабану настучать.
Свобода! От нахлынувшего на меня счастья и каких-то особенных светлых чувств. Я начал вспоминать свою житуху до детского дома. Вспомнилось, как, придя после школы, домой семилетним пиздюком, я обнаружил вместо нашего домика дымящееся пепелище. Батя с маманей, как всегда налакались с утра пораньше, кто-то из них вырубился с не потушенной сигаретой. Меня взяла под опеку 65-летняя прабабка, потому что бабушка окочурилась от пьянки еще раньше. А прабабка была довольно крепкая еще, несмотря на возраст, только дралась больно, какая уж там учеба! Слезы невольно хлынули из моих глаз, я начал даже подвывать как-то, но я ж не специально! Я и голову вверх поднимал, чтобы слезы вкатились обратно, и язык прикусывал, чтоб в себя придти. У нас в детдоме считалось западло, когда пацан плачет. Потом я сообразил, что никто меня не видит и не узнает об этом. Выплакался вволю, мне сразу полегчало. Не знаю почему, но мне стало невыносимо жаль моих родных, а особенно прабабушку. У неё я прожил почти целых пять лет, ей бы еще жить и жить, но один раз она по пьяни перепутала бутылек уксусной эссенции с чекушкой водки. Смотреть на нее было страшно после смерти. Я тогда сам себе дал слово никогда не пить. Так я и попал в «Гнездышко».
Свобода! А полгода зимы в детдоме мне показались вечностью и тюрьмой, а то и похуже. Я бы и раньше лыжи навострил оттуда. Но в холода запросто можно было дать дуба на воле. Пришлось ждать тепла, слава богу, весна была ранняя в наших краях, и к июню уже потеплело достаточно для побега. Мы с Саньком все продумали и все подготовили для побега, украли на кухне и заныкали две банки тушенки и целый пакет сухарей. Из «Гнездышка» выбрались той же ночью, надо было двигать, пока не хватились пропавшей тушенки. К утру, продрогшие мы добрались до железнодорожного полотна. В этом месте начинался крутой спуск, и все поезда замедляли свой ход. Через полчаса на наше счастье показался товарняк. Он замедлил движение, а перед самым спуском, дернувшись, встал как вкопанный. Мы бежали вдоль вагонов, пробуя открыть массивные деревянные двери, и очень боялись, что поезд начнет движение до того, как найдем незапертый вагон. Как назло, ни один не хотел открываться. Потеряв уже всякую надежду влезть внутрь вагона, мы запрыгнули на подножку
3.
предпоследнего тамбур-перехода. Поезд тронулся. Ехать так - на пронизывающем сквозняке, у всех на виду нам совершенно не улыбалось. Поэтому я достал перочинный ножик, позаимствованный у одного из старшаков, и начал им отковыривать боковую доску наружной стенки вагона. Вскоре стало понятно, что с таким же успехом можно было рыть яму в мерзлой земле столовой алюминиевой ложкой. Врать не буду, я пришел в отчаяние. Санек сказал, что надо залезть на крышу вагона, пока поезд не разогнался, и поискать незапертый верхний люк, такое иногда бывает, он читал об этом где-то. С огромным трудом мы забрались наверх, помогая друг другу, вначале я подсадил Санька, затем он, уже сверху, подал мне руку и втащил к себе. И все это почти в кромешной тьме, лишь чуть-чуть ее разгоняли сигнальные огни самого поезда. Для начала мы естественно проверили люк крыши, на которой находились. И здесь нас ждало разочарование, если когда-то раньше тут и был люк, то теперь он оказался наглухо заколоченным. С трудом, балансируя в темноте, мы двинулись по раскачивающейся крыше к последнему вагону, чтобы сразу проверить его. И вот тут нам повезло! Люк был обмотан какой-то веревкой, которую мы минут за пять порезали перочинным ножиком. Потом из нее же мы сделали себе удобный спуск вниз. В вагоне пахло конским навозом, но кроме нескольких охапок соломы, оставшейся, по всей видимости, от предыдущих пассажиров, там больше ничего и никого не было. Только сейчас мы поняли, как выдохлись, продрогли, просто валились с ног. Зарывшись в солому и обнявшись, чтобы согреться, мы провалились в глубокий сон.
Свобода! На следующий день у Сани начался страшный жар, он начал бредить и меня не узнавал. А я ничем не мог ему помочь. Литровая бутылка воды, которую мы прихватили с собой, уже заканчивалась, и пополнить ее не было никакой возможности. Надо было срочно что-то делать! Вот тогда мне и стало по настоящему страшно! А что если поезд будет ехать без остановок еще дня три, а то и месяц? Фантазия не на шутку разыгралась, рисуя ужасы и страдания, подстерегавшие нас в этом случае: смерть Санька из-за болезни, а затем и моя из-за жажды и горя. Но не в моих правилах долго предаваться унынию. Я поразмыслил, как следует, и решил, что если к полудню поезд не остановится, то я заберусь на крышу, пройду через весь состав, всего-то вагонов 60-70, переберусь на локомотив и дам знать машинисту поезда. Пусть меня изобьют до смерти и даже вернут в детдом, зато, может быть, Санька спасут. И здесь изменчивое счастье снова нам улыбнулось. Часа через два поезд доехал до какой-то узловой станции, где отцепили несколько последних вагонов, оставив их на запасных путях. Локомотив дал на прощанье два гудка и почухал себе дальше.
Свобода! Я оставил одну банку тушенки возле Саньки, отсыпал ему полпакета сухарей на обрывок картона, и оставил всю воду, какая была. Остальное сложил обратно в старенькую сумку через плечо. Через несколько минут я вылез по веревке наверх и осмотрелся. Ого! Сколько вагонов,
4.
цистерн, открытых платформ на колесах стояло повсюду! Сроду не видел столько! И кругом — ни души! Только по громкоговорителю лаялись два голоса по очереди, сердитый мужской и визгливый женский. Похоже, они никак не могли поделить все вагоны меж собой поровну. От нечего делать, прислушивался я к этой перебранке, а сам лихорадочно соображал, как быть дальше. В итоге, я смотал всю веревку себе на руку, сложил моток в сумку. Он едва поместился, сумка разбухла и стала по форме напоминать пивной бочонок. Я скинул этот бочонок на землю, затем сам свесился на руках, болтая ногами в воздухе, так и не нащупав под ногами опоры, спрыгнул на сцепку вагонов, но не удержался и довольно удачно завалился набок, немного плечо отбил и поцарапал, а так отделался легко. Подхватив драгоценную сумку, я переполз несколько путей снизу, под вагонами. Приныкал сумку в кустах под насыпью. Затем тщательно запомнил номер столба 34, чтоб не потерять это место, и пошел вдоль путей к станции. Не доходя до перрона метров тридцать, я увидел того, кто мне был так нужен! Седой бородатый дедок лет сорока в затертой оранжевой спецодежде путейца курил папиросину беломора, сложенную гармошкой. Он сидел на прогретой солнцем рельсе с довольным прищуром и думал о чем-то приятном, так как дымок бодро взмывал вверх, иногда превращаясь в причудливые колечки.
-Дедушка, - сказал я, подойдя ближе. От неожиданности «дедушка» вздрогнул. Он с удивлением посмотрел на меня, и заговорил скрипучим хрипловатым голосом:
-Какой же я тебе дедушка, шельмец?
-Дяденька, - поправился я. - Я тут проходил мимо одного вагона, здесь недалеко, там кто-то стонет, похоже, там человека закрыли.
«Дяденька» видимо был не очень доволен тем, что прервали его неторопливый ход мыслей.
-Может, тебе показалось, а?
-Нет, не показалось! Там кто-то в беде, я звал, он не отвечает, может, ранен или болен.
Дед крякнул, бросил окурок.
-Давай, шельмец, веди, показывай.
Через пять минут мы уже были возле нашего вагона. С минуту мы напряженно вслушивались в тишину. Ничего, никакого постороннего звука не доносилось до нашего уха. Неужели Санька умер, пока я там возился? Дедок опять крякнул, посмотрел на меня с недоверием и, громко постучав в двери вагона, крикнул:
В ответ раздался слабый-слабый стон. К счастью, дед не страдал глухотой. Обеспокоено глянув на меня, сказал:
5.
-Надо же, точно есть кто-то! Вот что, ты это, постой тут значит, а я пойду за помощью, может, фельдшер наш на месте и ее приведу, еще бы надо... - но тут он заткнулся, быстро зыркнув на меня. Я невинно хлопал ресницами, глядя прямо ему в глаза. Я то понял, что он чуть не сказал, что еще надо вызвать милицию, а как же без нее?
-Хорошо, дяденька, я посторожу, пока вы не придете обратно.
Старикан без особого доверия выслушал меня, хмыкнул, потом кивнул и пошел, временами оглядываясь. Я стоял на месте, пока его худая сгорбленная фигура не скрылась окончательно. Время! Кинувшись с насыпи, я схватил в кустах сумку и бросился бежать к перелеску, что был неподалеку, примерно метрах в трехстах от полотна, Оттуда я прекрасно видел, как через полчаса подошли со стороны станции три человека — мой знакомый дед, мент с дубинкой и женщина с сумкой через плечо. Еще примерно через двадцать минут они вышли из-за вагонов, милиционер нес на плече Саньку, женщина с сумкой то забегала впереди них, то торопливо ковыляла сбоку, а то сзади пыталась пощупать Санькин лоб. Знакомый дед все оглядывался, словно искал кого-то, а потом посмотрел прямо в мою сторону. Меня он видеть точно не мог, но я невольно поежился.
Свобода! Теперь Саньку точно спасут. Сразу они не вычислят, кто он и как там оказался. Глядишь, оклемается, парень он сообразительный, даст деру при первом же удобном случае. Иначе кранты! Шкуру спустят в «Гнездышке». До вечера я просидел на одной пустой даче, находящейся в паре километров от узловой станции. Где сумел обновить свой гардероб на довольно неплохой спортивный костюм и свитер лишь чуть-чуть мне большие. А вот куртку пришлось оставить свою, потому что ничего из верхней одежды, кроме старых военных кителей, я не нашел на даче. Съестных припасов я не обнаружил, кроме нескольких полу увядших клубней картофеля, из которых я приготовил поистине царский обед, отварив их в мундире до полусырого состояния, приспособив вместо отсутствующей плиты найденную в домике паяльную лампу, которая оказалась до отказа заправленной бензином. Тушенку я решил пока приберечь. Еще я нашел небольшую щепотку чайной заварки, с парой сухарей получилось очень даже неплохо. Когда стемнело, я выбрался из своего убежища, проверил еще парочку соседних дач на предмет бесхозного хавчика. В итоге: засохший батон, полстакана затвердевшего сахарного песку и несколько конфет карамелек, намертво влипшие в свои фантики, - стали моей законной добычей. Ведь это я их нашел!
Свобода! Очень осторожно я подобрался в ночной темноте поближе к станции. Несколько часов я потратил на разведку общей обстановки, подслушивание разговоров путейцев, проводников. Наконец мне удалось выбрать товарняк, следующий в южном направлении. То, что надо! А с вагоном на этот раз мне сказочно подфартило. Это был тот самый вагон, в котором мы сюда приехали, его прицепили к новому составу. Похоже на то,
6.
что в нем привозили в наши края лошадей с юга. Всё-таки есть бог на белом свете! Иногда он смотрит на нашу грешную землю сверху и, ужасаясь увиденным, вновь поспешно отворачивается. Вскрытые ворота вагона оставили, по-видимому, в спешке, незапертыми, я без труда забрался внутрь. К моей несказанной радости и сухари, и даже тушенка остались на месте. Ладно, там сухари, но тушенку почему не скоммуниздили? Может из-за того, что она месяц как просроченная? Но это всё глупости, она же нормальная, что я тушенки этой, не ел что ли? Так началась новая одинокая часть моего путешествия к лучшей жизни, в которой я наверняка отыщу свою новую любящую меня семью. А пока – СВОБОДА!!!!!!!!!!
Витёк
Всё! Пьянству – бой! С трудом я разлепил склеенные веки, солнце вовсю било в окно моей спальни, значит время к полудню. Похмелье мощно давило на измученный запоем организм. Пятидневная щетина на подбородке неприятно царапала грудь при всякой попытке приподнять голову и оглядеть комнату. Да-а, зрелище было ещё то! Повсюду пустые бутылки, немытые тарелки с остатками какой-то сомнительной закуски. Весело же я провожу свой отпуск, ничего не скажешь! Первая попытка подняться на ноги не увенчалась успехом. Голова закружилась, тошнотворный комок подкатился к горлу, а сила земного притяжения опрокинула меня обратно в кровать. Пару минут я собирался с силами, затем аккуратно спустил вначале одну потом другую ногу вниз, помогая руками, сел на кровати. Дождался пока пройдет головокружение, и, наконец, осторожно встал на ноги. Пошатываясь, я побрёл в ванную комнату приводить себя в порядок. В зеркале, висящем над умывальником, я увидел незнакомого мне типа с шальными глазами в красных прожилках, заросшего осунувшегося, с глубокими пролежнями на правой щеке. Несколько секунд мы тупо пялились друг на друга, пока я не понял, что вижу собственное отражение. Всё! Пьянству – бой!
Несвежий, мягко говоря, запах футболки навёл меня на мысль о необходимости более радикальных мер, нежели простое умывание и бритьё. Скинув одежду, я полез под душ. И долго стоял под ним, делая воду то горячей, то нестерпимо холодной. Результат не заставил себя ждать, я почувствовал, что жизненные силы возвращаются в измученное запоем тело. Помывшись, побрившись и сменив бельё, я обнаружил, что меня терзает нестерпимый голод. Казалось, ещё пара минут, и мой желудок начнёт переваривать собственные внутренности. Безнадёжно поглазев на бардак в съёмной квартире, я решил пойти вначале перекусить, пройтись, подышать свежим морским воздухом, а потом уж заняться уборкой.
7.
Поблизости находилась неплохая кафешка с приемлемым выбором и ценами. Заказал себе горячих щей с говядиной, вкуснейший плов, салат «морской коктейль» и бутылку холодной минералки с газом. Еду подали буквально минут через пять, но я еле дождался, пуская слюну, изучая от нечего делать меню заведения. Посетителей было немного в этот неурочный час, обед уже прошёл у большинства нормальных людей. Кроме меня здесь находилась солидная дама с белокурой девчушкой лет десяти, волосы которой были забавно собраны во множество мелких косичек. Последующие минут десять всё моё внимание было уделено поглощению моего обеда. Поев и расплатившись, я вышел из кафе и пошёл по дороге в направлении набережной, чтобы немного размяться и поразмышлять о том, как жить дальше.
А подумать было о чём. Моя жена меня бросила, уехав в Германию со вторым своим мужем Шульцем, увезя с собой моего сына. Я поймал себя на мысли, что по прежнему думаю об Илюше, как о своём сыне. А ведь тест на отцовство безапелляционно свидетельствовал, что не я, а именно Шульц был его папой! Одиннадцатилетний мальчуган был моей отрадой и гордостью. Узнав о связи жены и Шульца, я как лев сражался в судах за сына! И этот подлый удар под дых с отцовством! Здесь суд окончательно и бесповоротно встал на сторону Шульца. Я, находясь в шоке, был уже не в состоянии возражать. А ведь должен был! Должен! Ну и что в том, что он не родной по крови? Я его воспитал, растил. Он носил мою фамилию и моё отчество. Мы были нужны друг другу! А я сломался, растёкся как слизняк. Безбожно запил, словно это был выход из положения, в котором я оказался. Шеф, видя моё состояние, срочно отправил меня в отпуск. Спасибо ему, конечно, ценит он меня, как незаменимого специалиста. А мог и запросто указать на дверь. Я в полупьяной прострации собрал кое-какие шмотки, документы с кредитной карточкой и рванул в Сочи. В дороге я много пил, попутно отстёгивая проводницам и транспортной милиции за причинённое неудобство. В конце пути мне стало так плохо, что я вышел на первой же ближайшей станции, как оказалось, это был город Туапсе – портовый и без нормального пляжа. Мне казалось всё неважным. Прямо на вокзале ко мне подошли женщина с мужчиной кавказской наружности и предложили за неплохую цену однокомнатную квартиру со всеми удобствами, неподалёку от вокзала и рынка. В первый же день я основательно затарился и пил, пил, пил. На твёрдой земле меня не укачивало, как в поезде, и я воспользовался этим обстоятельством на полную катушку. Но теперь всё – пьянству бой!
Только сейчас я заметил, что давно уже прогуливаюсь рядом с портом. Никакого пляжа и в помине! В бухте стояло несколько кораблей - грузовые, как я понимаю. Разумеется, никаких отдыхающих или купающихся людей. Пара человек с удочками сидела на пирсе. Я подошёл к одному из них:
- Скажите, а поблизости есть пляж?
8.
Мужчина лет шестидесяти окинул меня взглядом и начал объяснять, как добраться до пляжа. Чёрт знает что, получалось, надо переться минут двадцать-тридцать пешком, вернувшись обратно и пройти по окраине города. Впрочем, времени у меня предостаточно, а я и так собирался основательно прогуляться. Да искупнуться не мешало бы в море, а то за три дня пребывания я так и не удосужился этого сделать. Вскоре я уже понял куда надо идти. Вокруг меня текли два ручейка, один – люди идущие вразвалочку с мокрыми волосами, то есть, явно с пляжа. Второй – в обратном направлении, люди этого ручейка шли быстрее, жара и желание окунуться в прохладное море подгоняли их. Я присоединился к ним. Плавок я не брал, но решил, что мои труселя вполне сгодятся для незамысловатого омовения бренного тела.
Оба людских потока текли вдоль дороги, по которой частенько проезжали машины. Подходя к мосту через какую-то маленькую речку, я снова увидел море. Некоторое время я продолжал идти через крошечный скверик и небольшой рынок, на котором торговали преимущественно всевозможными сувенирами на память о проведенном отдыхе. Наконец я вышел к пляжу и сразу испытал лёгкий шок оттого, что в самом его начале стояли, прямо в море, пара огромных круглых ёмкостей – очевидно для хранения нефти. Пляж мне не понравился совершенно. Сравнительно небольшой он был буквально усеян людьми. Кабинок для переодевания не хватало, и в каждую из них стояла огромная очередь. С обратной от моря стороны над пляжем нависала отвесная протяженная возвышенность, по которой то и дело проезжали поезда и электрички. Милая картина, ничего не скажешь! Чувствуя лёгкое раздражение и досадуя на самого себя, я на автопилоте шёл и шёл через пляж, дальше и дальше. Хотя собственно пляж скоро закончился, прибрежная кромка резко сузилась. Я пробирался по каменистом берегу, выложенному несуразными плитам, служащие основанием для многочисленных волнорезов. В этом месте людей было намного меньше. А я всё шёл и шёл, страстно желая остаться в абсолютном одиночестве. Моё неистовое рвение увенчалось успехом, пройдя пару-тройку километров в этой гонке без преследователей, я увидел, что остался наконец-то один-одинёшенек. Изнывая от жары, я мгновенно разделся и кинулся в прохладные воды. Поплавав и полежав на воде, глядя в чистейшую небесную лазурь, вернулся на берег. Выбирать мне не приходилось, и я растянулся прямо на одной из каменных плит, покрытой довольно мягким, слегка влажноватым, мхом. Очередная водная процедура неплохо взбодрила и сняла стресс. Ход моих мыслей принял вполне мирное течение, я взглянул на сложившееся положение вещей с иной точки зрения. Что собственно мне нужно? Немного забыться и отвлечься. Можно конечно плюнуть на предоплату квартиры и уехать в более цивильное место. До Сочи наверняка ходит электричка. Но первая волна раздражения улеглась, и я чувствовал, что
9.
у меня нет никакого желания что-то менять, куда-то ехать. В конце концов, отпуск у меня продлится ещё восемнадцать дней. Можно поездить на какие-нибудь экскурсии, ещё как-то развеяться, занять себя. Мерный шум прибоя с вкраплениями криков чаек убаюкивал, веки стали тяжёлыми, дремотное оцепенение сковало всё тело, но не мысли, которые вдруг обрели непонятную свободу и весьма причудливо, немного хаотично, кружились в моей голове завораживающим танцем. Глаза мои были прищурены, но не закрыты полностью. Из-под приспущенных век я видел, как показалась в отдалении вихрастая голова моего Илюши, сын шёл ко мне, счастливая улыбка тронула мои обветренные губы. Так, стоп! Всё – пьянству бой! Какой ещё Илюша? Откуда ему взяться здесь? Всю дремоту как рукой сняло. Я сразу сел, протёр глаза и даже потряс головой. Видение никуда не исчезло, сильно исхудавший Илюха в спортивном костюме не по сезону и с видавшей виды спортивной сумкой через плечо продолжал медленно приближаться ко мне. Тут оцепенение охватило меня во второй раз, но уже по другой причине. Допился! Илюха?! Пацан был уже рядом, когда до меня, наконец, дошло, что это не мой сын. Издалека сходство, конечно, было просто поразительное, тот же рост, походка, светлая вихрастая голова. Но вблизи разница черт лица, цвета и разреза глаз была очевидной. Малец остановился в нерешительности, скинув с плеча надоевшую, видимо сумку, продолжая придерживать её за лямку. С минуту мы рассматривали друг друга. Спортивный костюм был явно ему велик, на нём хорошо были видны белые высохшие разводы, судя по всему, пацан стирал свой костюм в морской воде, которая и оставила на нём эти следы. На ногах у него были стоптанные ботинки с разбитыми носами и сточенными косыми каблуками, обут он тоже не по сезону. Бродяжка, наверное. Или из неблагополучной семьи, возможно родители-алкоголики, и им нет никакого дела до своего сына.
- Дяденька! У вас немного мелочи не будет? – спросил малец, шмыгнув при этом носом.
- Будет, наверное! – машинально ответил я. – Тебя как звать-то?
Мальчишка, похоже, слегка насторожился или мне это показалось?
- Алексей, - ответил он, забавно раскачивая нижнюю часть тела вперёд-назад.
- Очень приятно, а меня – Виктор, - и я протянул ему руку для рукопожатия. Его маленькая сухая ладошка оказалась слегка шершавой на ощупь. На пару секунд я задержал её в своей руке, какое-то непонятное незнакомое мне доселе ощущение я почувствовал, прикоснувшись к нему, похожее на лёгкую щекотку, мгновенно распространившееся по всему телу. Лёшка вытащил свою ладонь из затянувшегося немного рукопожатия.
- Так как насчёт мелочи? – его вопрос вернул меня обратно.
- Извини, я вспомнил, что мелочь оставил дома, не люблю, когда она болтается в кармане без надобности. Послушай, а давай сходим куда-нибудь перекусим, а всю сдачу я отдам тебе, ага? – чем-то этот пацан меня цеплял и
10.
мне не хотелось его отпускать, не разобравшись до конца в своих ощущениях. Лёшка застыл, напряжённо размышляя над неожиданно поступившим заманчивым предложением.
- Ну, можно, если вам так хочется, – наконец промолвил он через силу, окидывая меня пытливым взглядом.
- Конечно, хочется! Ты даже не представляешь, как я проголодался. А есть в одиночестве, очень не люблю, - говорил я ему, натягивая бриджи и футболку.
Спустя некоторое время мы уже сидели с ним в небольшой довольно уютной кафешке «У Влада». Я нисколько не преувеличивал, говоря о том, что сильно проголодался. Мальчуган наворачивал пельмени с майонезом и кетчупом, заедая их хлебом и запивая колой. Я себе взял картошку по-деревенски с антрекотом и молочный коктейль. Я сдержал своё слово, отдав ему всю сдачу с пятисотки – более ста рублей. Что делать дальше, я совершенно себе не представлял, хотел, было порасспросить подробнее его о жизни, но Лёша был не на шутку занят двойной порцией пельменей. Отвлекать и не хотелось, и было, пожалуй, даже небезопасно. Вдруг, он замер и напрягся, глядя куда-то мне за спину. Я обернулся и увидел в окне подходящий к нашему кафе милицейский патруль. Та-ак, становится всё интереснее. Пару мгновений мне оказалось достаточно, чтобы сориентироваться в ситуации и принять верное решение.
- Лёша, - полушёпотом я обратился к пацану, он затравленно посмотрел на меня. – Не бойся и не волнуйся. Сиди, как ни в чём не бывало, ешь пельмешки без спешки. Ты – мой сын Илья, тебе 11 лет, Илья Викторович Попов, родился 15 октября 1998 года. Мы с тобой в отпуске, ты на каникулах, мамка – Елизавета, осталась дома в Москве, она работает. Запомнил?
Лёшка отрицательно помотал головой. Чёрт! Патруль уже в кафе – сержант лет тридцати с «дубинатором» за поясом и усатый ефрейтор, совсем молодой пацан, явно отпустивший усы для солидности. По опыту знаю, что к отдыхающим менты в курортных городах не цепляются без оснований. Но мой новый знакомый выделялся из общего фона отдыхающих мешковатым спортивным костюмом, лихорадочным блеском испуганных глаз, болезненной худобой. К тому же я совершенно не представлял себе почему он боится милицию, на малолетнего преступника он не похож, скорее всего удрал из дому. Разумеется, патруль, зайдя в кафе, прямиком направились к нашему столику. Сержант взял под козырёк:
- Добрый день! Сержант Иванников! Ваши документы, пожалуйста!
Доли секунды я колебался, наконец, решился пойти до конца, помочь парнишке. Тем более что, отчасти я был виноват в том, что он оказался в этом кафе так не вовремя. Я вытащил из кармана бридж свой паспорт и свидетельство о рождении своего сына, которое предусмотрительно изъял у
11.
жены перед судебными разбирательствами, надеясь хоть как-то затруднить ей процесс оформления визы на сына, что не принесло особого успеха, так как она быстро оформила дубликат. Зато это свидетельство, так кстати, оказалось здесь и сейчас, сказалась многолетняя привычка хранить все документы в одном месте, а при выходе из дома, тем более выезде, забирать их с собой. Сержант внимательно изучил мой паспорт.
- С женой вы в разводе? – скорее утвердительно, нежели вопросительно уточнил он. Я ответил как можно небрежнее:
- Да, в разводе. Она женщина занятая, работает. Отпустила сына со мной, пока каникулы.
Сержант перевёл взгляд на «сына»:
- Одет он у вас как-то не по сезону, да и не по размеру…
- Верно подмечено! – кивнул я. – Никогда мы ещё не попадали в такую дурацкую ситуацию. Постирал сыну одежду, повесил сушиться во дворе. Утром проснулись – ни белья, ни одежды! И куда только милиция смотрит? Теперь ребёнок парится в моём спортивном костюме, пока мы ему не подберём новую одежду!
Мои слова задели сержанта за живое:
- Что ж вы, товарищ, на ночь свои вещи без присмотра во дворе оставляете? И при чём тут милиция? Мы же не поставим патруль в каждом дворе, чтобы за вашим бельём присматривать! Ладно, пойдём Баранов, - сказал он, обращаясь уже к своему напарнику и возвращая мне документы.
Лёшка перевёл дух, когда они вышли, и с искренней благодарностью посмотрел на меня:
- Спасибо вам, дяденька!
- Не за что, дружище! В такой одежде тебе лучше не ходить больше. Пойдём-ка сходим, подберём тебе кое-что более подходящее. Возражения не принимаются! – пресёк я с его стороны, готовые уже было сорваться с губ слабые протесты. – Ты разве не понял, теперь ты – мой сын! И мы идём выбирать тебе новую одежду, а не то в следующий раз эти милиционеры не поверят мне.
Лёшка замер, когда я назвал его сыном. Губы его шевелились, будто он хотел что-то сказать, потом мелко задрожали. Он отвёл голову в сторону, махнул рукой в знак согласия и покорно пошёл со мной.
Я лишний раз оценил удобство нахождения своей съёмной квартиры рядом с железнодорожным вокзалом, неподалёку от продуктового и вещевого рынка. Где я и купил Лёшке пару комплектов белья, носки, шорты, футболку, открытые шлёпки-босоножки. Там же на месте он и переоделся. Затарились мы и продуктами, так как я точно знал, что на хате – хоть шаром покати – из съестного ничего не осталось. Когда мы пришли домой, я испытал неудобство перед Лёшкой из-за бардака и многочисленных пустых бутылок. Он неодобрительно осмотрел всё и спросил:
- Ты пьёшь? Много?
12.
Я был готов провалиться сквозь землю от стыда!
- Нет. Больше я не пью! Даю слово!
Лёшка недоверчиво пожал плечами. Словно говоря этим, мол, поживём – увидим. Вместе с ним мы навели порядок. Собрали в пакеты весь мусор и бутылки, перемыли тарелки, подмели пол и протёрли пыль, сделали влажную уборку. Лёша сбегал в соседний двор и выбросил в контейнеры все пакеты. Понемногу он разговорился и поведал мне чудовищную историю своей недолгой жизни. Я считал себя человеком несентиментальным и почти бесчувственным, но пару раз слёзы накатывались во время этого рассказа, приходилось отворачиваться в сторону и украдкой их смахивать. Собственные проблемы и горести отступили даже не на второй план, а на какой-то третий. Во втором прочно обосновались несчастные дети, оставшиеся бороться за выживание в гнезде кукушки. Больше ни о чём я и думать не мог. А Лёша расспрашивал меня уже о моей жизни, кто я и что я? Отвечал ему довольно рассеянно, на автомате, но, тем не менее, рассказал почти всё. Разумеется, подобная ерунда не произвела на него особого впечатления.
Фортуна улыбается
Точно повезло! Вначале я не мог понять, что за человек этот Витёк и чего ему собственно от меня надо. До встречи в кафе с ментами, я для себя решил, что сбегу, если что пойдёт не так. Но уже там «У Влада» понял: он – красавчик! Как уверенно Витёк базарил с ментярами, я так, наверное, никогда не смогу! Затем, на рынке, он накупил мне крутых шмоток, тут уж я точно уверился, убивать он меня не собирается, ведь для этого не нужно меня одевать так красиво. На хате, которую он снимал, был, конечно, свинюшник, такого бардака я даже в детдоме не видел, но мы там быстро подмарафетили. Я ему рассказал о себе, но ему видимо было не очень интересно, потому что он почти всё время смотрел куда-то в сторону. Понятное дело, у него есть дела поважнее – щеку почесать, в носу поковыряться. На мои вопросы он отвечал очень подробно, было видно, что настрадался бедолага. Мне было его очень жаль.
Незаметно наступил вечер, мы занялись приготовлением ужина. Витёк начал варить сырный суп с шампиньонами, как он сказал, это его фирменный рецепт. Я раньше думал, что рецепт – это такая бумажка, на которой Казимирыч лечение прописывает. Я помогал чистить картошку, морковку и лук. Это я умею
13.
делать хорошо. Супец получился отменный! Я навернул две тарелки, хотел попросить третью, но передумал, неудобно как-то. С приближением ночи я снова начал испытывать лёгкое беспокойство. Витёк – прикольный парень, но я не из опущенных ведь! Даже Казимирычу тогда в кабинете я только рукою помогал снять стресс, хотя он и просил взять в рот. Мне всё-таки двенадцать лет, и я понимаю, что не всё в жизни так просто, и задарма ничего никому не даётся. Если он пассив, это ещё полбеды, а вдруг ему захочется чего я дать не смогу? Но все мои опасения развеялись. Витёк предложил мне спать на широкой двуспальной кровати, а себе хотел постелить на полу. Это было уже слишком! Я решительно упёрся и сказал, что нам двоим места хватит, или никто из нас на кровати спать не будет. Он немного подумал и согласился. Да и чего тут такого? Но в ванную всё-таки отправил меня, хотя я уже помылся днём в море. Он сказал, что этого недостаточно, да и соль надо обязательно смыть с кожи пресной водой. Чистюля! Точно повезло! Я уснул счастливый.
На следующий день мы поехали в аквапарк! Вот это да! Никогда я ещё так не веселился! Всевозможные горки-спуски, чёрная бездна, путь камикадзе. Прикольно было слетать по желобу в воду, а ещё смотреть, как слетают трусы и лифчики у тёток и девчонок! Ха-ха-ха! Приехали мы с самого утра на автобусе и опомнились только уже вечером. Раза три мы перекусывали прямо в аквапарке, аппетит там разыгрывался просто зверский! На обратном пути я восторженно и взахлёб обсуждал с Витьком наше дневное приключение, самые лучшие смешные моменты. Приехав домой, я сразу вырубился без задних ног.
На третий день мы отправились на экскурсию, джипинг по горам и горным речкам, пасека и проба медов, винокурня, чайная плантация, сплав на плотах по бурлящему горному потоку. Обедали мы на рыбной ферме по разведению форели в неплохом ресторанчике. Вырубился я уже на обратном пути, прямо в автобусе. И даже не помню, как я оказался дома в кровати, не Витёк же меня тащил на руках.
Четвёртый день мы посвятили отдыху от развлечений. Просто сходили покупались на море, побродили по городу. На рынке накупили всевозможных продуктов. Спали, ели, гуляли, шутили. В шутку боролись на кровати, Витёк разумеется победил, но я не сдавался до последнего. Какой он замечательный человек! Мне точно повезло! За эти дни я к нему привязался очень сильно, у меня больше никого роднее и ближе не было. Даже не знаю как описать свои чувства к нему, наверное, и слов-то таких нету. Вот он сидит на кровати рядом со мной и смотрит телек, идёт какой-то футбольный матч. Его глаза блестят азартом болельщика, он то и дело подпрыгивает, хлопает себя по колену и кричит:
14.
Мне смешно — такой большой, а ведёт себя как мальчишка! Началась реклама. Он наконец оторвал свой взгляд от экрана и посмотрел на меня.
-Нет, ты видел это?! Ну кто так играет?! - он смотрит на меня.
Я тоже смотрю прямо в его синие-синие глаза. Вдруг что-то щёлкает в моей голове, я крепко-крепко его обхватываю, вжимаю свою голову ему в грудь. Он замирает на несколько мгновений, затем неловко обнимает меня тоже, и начинает щекой нежно гладить мои вихры. Беззвучные рыдания сотрясают меня. Ну и пусть! Я только сильнее прижимаюсь к нему, я хочу слиться с ним в одно целое, чтобы никогда, слышите? НИКОГДА не расстаться с ним!
- Ну что ты, дурачок? - его голос, такой ласковый, дрожит почему-то. - Что ты? Что ты? Я тебя никогда не брошу! Не бойся, мы всегда теперь будем вместе. Я тебя никому не отдам! Слышишь? НИКОМУ! НИКОГДА! - его голос задрожал ещё сильнее, начал как-то срываться. Я скорее почувствовал, чем увидел, что он тоже плачет, склонив свою голову к моей макушке, он лихорадочно целовал её, орошая своими слезами. И тут мне стало так хорошо и спокойно на душе, как никогда ещё не бывало. Чувство любви и нежности переполняли меня до краёв, мощными волнами выплёскиваясь наружу. Витёк тоже потихоньку успокоился, и мы ещё долго так сидели, обнявшись и прижавшись друг к другу.
- Я люблю тебя, - сказал я очень просто.
- Я люблю тебя, - прошептал он в ответ. Я поднял своё лицо вверх, губы наши встретились, раскрылись навстречу друг другу. Язычки, сначала неуверенно и неловко встретились, потом закружились в завораживающем танце. Меня пронзило, словно током высокого напряжения, от языка и губ пошла по всему телу щекочущая дрожь, которую с восторгом встретили и поддержали остальные части тела. Витёк повалился на спину, увлекая меня за собой, не переставая целоваться. Это было что-то неизъяснимое. Вся шелуха надуманных условностей и предрассудков унеслась прочь под напором урагана наших чувств, казалось, захлестнувших не только нас, но и всё пространство вокруг. Я даже не заметил, как и в какой момент, мы выпорхнули из наших одежд. Ни с чем не сравнимое ощущение свободы и тёплой бархатной кожи самого близкого любимого человека добавило целую гамму новых эмоций в бурлящий поток нашей чувственности. Никогда бы раньше не подумал, что я знаю все эти слова и даже могу ими пользоваться с лёгкостью необыкновенной. Всё, что происходило далее, было естественным продолжением начатого. Ни у меня, ни у него не осталось ни одного не зацелованного и не обласканного кусочка тела. Я первым взял инициативу в свои руки, а точнее, в рот. Удивительно, но никакого отвращения или гадливости, я не испытал. Заглотнул так, что Витёк охнул от неожиданности, его уже била крупная дрожь наслаждения. Тем не менее, он закинул мои ноги себе за голову и очень удачно последовал моему примеру. А-а-а-а! Гром и молния нашего оргазма почти одновременно сотрясли сердцевину нашего чувственного урагана. Затем минут
15.
пять нежнейших восстановительных ласк, под тёплым дуновением комнатного вентилятора, и новый ураганный шквал, гром и молнии, гораздо более продолжительные и глубокие. Вскоре мы сбились со счёта этих атак природных сил, да и не стремились, честно говоря, их считать, мы занимались в это время гораздо более приятными вещами. J Вечер пролетел незаметно, настала глубокая ночь, а мы всё не могли насытиться лаской, любовью и нежностью друг друга. Это был не детдомовский суррогат секса и чего-то, что любовью даже и близко нельзя называть, а само откровение божественной любви и чувственности. Под утро, мы лежали рядом, полу обнявшись, сна не было ни в одном глазу. То он меня поцелует, то я его поглажу. Слов не было, мы понимали друг друга без этой словесной шелухи, предугадывали любое движение, мысль, желание. Мне вообще казалось, что у нас один общий мозг на двоих. Каждый из нас предавался одним и тем же мечтам, в которых неизменно присутствовали мы оба. Это были даже не мечты! Построение планов на будущее, не иначе. Проснулись мы уже к обеду, практически, одновременно. Я только-только открыл глаза, повернул голову посмотреть на Витю, и в этот момент он тоже посмотрел на меня и улыбнулся.
Ванну мы принимали вдвоём, вот мы там попроказничали! J Я всё-таки настоял, чтобы это произошло. Витя боялся причинить мне боль, а я смеялся и про себя, и вслух, да разве это боль? Ради него я готов был, чтобы все мои жилы вытянули из меня щипцами по ниточке! И тогда бы я не заплакал, лишь бы его не расстроить. Мне даже не было страшно, что мои бывшие однокашники по детдому узнают, чем я тут начал заниматься, и как низко я пал в пучины бездонного голубого неба.
После этого, мы с ним не расставались ни на секунду! На людях нам приходилось себя сдерживать и жёстко контролировать свои чувства. Как томительно тянулось время! Зато, оставаясь, один на один, мы компенсировали вынужденное воздержание от взаимных ласк.
Время Витиного отпуска пролетело просто волшебно! К сожалению, и волшебно быстро, почти мгновенно. Мы поехали в Москву. Там у него была приличная двухкомнатная квартира. На следующий день после нашего приезда, Витя обсудил со мной все дальнейшие возможные варианты моего будущего. Невольно напрашивался наиболее удобный – я становлюсь его сыном, живу под чужим именем, и не имею никаких проблем. Ради этого, он готов был даже обменять жилплощадь на более отдаленный район, где нас никто не знал. Но я не хотел жить чужой жизнью, да и Витя предвидел наступление в более отдалённом будущем возможных проблем и осложнений, из-за того, что в двух разных местах одновременно живёт один и тот же человек. В итоге, он остановился на одном-единственном приемлемом варианте – ехать в Перхотинск и всеми правдами-неправдами добиваться опёки надо мною. Я был в шоке, с одной стороны, а с другой, понимал, что это, возможно единственный шанс всё устроить. Мне туда ехать совершенно не хотелось, но Витя убедил
16.
меня, что для оформления документов и соблюдения всех процедур, моё присутствие может оказаться необходимым.
Сказано – сделано. Витя взял двухнедельный отпуск за свой счёт. И на следующий день мы вылетели в наш областной центр. Там мы сняли двухместный номер в гостинице. Я остался в нём, а Витёк уехал на такси в Перхотинск. При расставании, я дал ему последние советы, один, из которых, обратиться за помощью к Казимирычу и как его найти. Он уехал, а я, коротая томительные часы ожидания, всматривался в унылый пейзаж за окном. В областном центре я бывал пару раз, ещё до детдома, здесь можно было неплохо подзаработать, если повезёт. По-моему, ничего не изменилось с тех пор, лишь измученное бледное солнце всеми силами пыталось согреть холодные тона мрачной картины серых зданий и безликих людей, уныло бредущих где-то внизу. В номер меня вернул настойчивый стук в дверь. Открывать я не собирался, Витя меня предупредил на этот счёт, да и я сам не дурак. Однако, минуту спустя, в замке повернули ключ, дверь открылась, и на пороге появился ментяра, за ним маячили ещё какие-то люди, но я видел только его слащаво-приторную улыбку на железнорылой физиономии.
- Алексей Андреевич Алимичев? – почти ласково осведомился он. Я отчаянно помотал головой. – Что ж, для установления вашей личности и вашего попутчика, вынужден препроводить вас в Железноводское районное отделение милиции! – с этими словами, он развёл руками в стороны, дескать, ничего поделать не могу. Тут меня накрыло, я отчаянно выл и рвался из рук, вдруг сомкнувшихся на мне, лягался, кусался, а потом провалился в чёрное небытие.
Эпилог
Прошло три месяца. Я сидел в одиночестве, прижавшись лбом, к прохладному стеклу окна. По ту сторону незримой грани вовсю гуляла златокудрая осень. Снова и снова я прокручивал все события, случившиеся со мной в этом году. Я подышал на стекло и начал пальцем выводить имя Вит... Но места не хватало, пришлось снова подышать. Витёк — закончил я. Подумал и поставил восклицательный знак. Мне его страшно не хватало и я очень скучал. Позади меня, на письменном столе лежали учебники и раскрытые тетради. Шёл уже второй месяц нового учебного года. Чтобы хоть немного отвлечься, я вернулся к урокам и честно пытался вникнуть в задачи, которые мне задали. Но мысли мои были очень далеко. Я снова бросил это безнадёжное дело и вернулся к окну. Как тоскливо! А самое ужасное, что совершенно неизвестно, сколько ещё продлится всё это. Так, незаметно для себя, я задремал, сидя на подоконнике, мне начал сниться какой-то кошмар, я опять убегал, а за мной велась настоящая охота. Мои ноги ни в какую не хотели передвигаться, я делал отчаянные усилия, чтобы сделать хотя бы шаг вперёд. Наконец, я рванулся, что было силы, свалился с подоконника и похоже набил на голове приличную шишку. Я встал, потирая ушибленное место. В это время в прихожей открылась дверь, я по привычке напрягся, вошёл Витёк. Я бросился к нему, обнял, он тоже прижал меня к себе:
- Ну, что? Ты уроки сделал?
Я виновато молчал.
- - Так, понятно! - он грозно нахмурился, потом не выдержал и громко расхохотался. - А что с нашим рассказом? Ты закончил его?
Я обрадовано закивал ему:
-Почти! Если бы я только знал, какая это морока книжку писать, никогда бы не взялся, и ни за какие деньги! Я уже многого и не помню.
Вот так он всегда меня воспитывает. Ах, да! Чуть не забыл вам рассказать, всё тогда закончилось хорошо. Подлюка Казимирыч наслал тогда в номер своих цепных псов в погонах. Витька он встретил, поговорил, обещал помочь, а сам... Эх! Как обманчиво бывает впечатление о человеке! Впрочем, он быстро обломался, Витёк его конкретно прижал. Позвонил своему шефу, тот подключил кого надо, и пришлось администрации детдома отделываться от нас малой кровью. Витёк оформил надо мной опеку, я живу у него, хожу в школу. Одна беда — я прихожу раньше, чем он с работы. И для меня это самые мучительные часы и минуты ожидания, когда он придёт с работы. Видимо, чтоб отвлечь меня от скуки, он и придумал написать этот рассказ. Одну главу я всё-таки заставил его написать самого! А то нечестно. Ну, ладно, Витёк дома уже и мне некогда с вами тут лясы точить. Загадывать не буду, может встретимся ещё когда.
©Stepka
