Взяться за эту повесть меня подвигли сочинения Ганимеда. Я не претендую на сравнение с его шедеврами, а просто хочу выразить ему благодарность за прекрасные картины мальчиколюбия.

Посвящается мальчикам, которые нуждаются в любви и заботе. То есть просто мальчикам, всем и каждому.

Можете свободно копировать и распространять эту повесть, прошу только ничего в ней не менять.

Предупреждение
Начиная с главы 4, повествование касается сексуальных контактов между мужчиной и мальчиком. Эта сторона их отношений играет важную роль в истории любви, хотя еще больше я стремился передать духовную составляющую, в которой сосредоточена суть мальчиколюбия.Если вам еще нет 18, или если вы не приемлите отношений между мужчиной и мальчиком, не читайте дальше.

КНИГА I
Глава 1

Расслабляющее благоухание сосен Дугласа обволакивало меня, как теплое одеяло. Я спускался с перевала по горной тропе. Аромат был одуряющий, почти удушающий. Ни малейшего дуновения ветерка не достигало земли, хотя сверху доносилось его шуршание в хвойном пологе.

Тропа шла вдоль отвесного обрыва над ущельем. В просветах мелькали, помогая мне сохранять бодрость, манящие картины долины и журчащего по камням ручья, несущего талую воду горных снегов. Внизу меня ждало что-нибудь хорошее. Я не знал, что именно, но предчувствовал радость.

Хотя бы радость устроить привал. Долгожданный привал после изнурительной гонки со временем. Я мечтал растянуться у берега ручья или в тени осиновой рощи. 48 часов я провел в седле, получив телеграмму:

ТЕГ. НУЖЕН СЛДПТ. ДЖ ПХЩ РЕНЕГ.

Тегом меня называл только один человек: Билл Сэндерс, мой однокашник по колледжу. Так что я сразу понял, что это не розыгрыш, хотя и не знал, что он взял с собой сына на прииски. Я и сам только десять лет, как перебрался на Запад, но все же кое-как научился брать след. Мог высмотреть рыбу в озерной воде. Правда, когда я доберусь до гор Элизабет-тауна, след Джоуи будет уже двухнедельной давности, но я услышал призыв и не колебался. Хорошо бы конная полиция нашла след раньше. Должно быть, это шайка команчей, которая навела шороху на Равнинах Шестов*. К сожалению, армия слишком неповоротлива, когда надо поймать мелкую банду ренегатов*.

Мой гнедой тоже мечтал о передышке: его голова клонилась к самой земле. На перевале он то и дело оступался на качающихся камнях. Да и сам я уже плыл от усталости…

И тут я заметил в долине мальчика. Светловолосого, юного – точнее сверху было не разглядеть, – с золотистыми волосами до плеч, обнаженных плеч. Он был гол по пояс, и его кожа белела на солнце, как алебастр. На нем были темные никербокерсы*, из под которых ярко белели икры. Довольно необычный наряд на Западе. Я не видел мальчиков в никерсах с тех самых пор, как перебрался на Запад и занялся скотоводством. Правда, на плато Моголлон и вообще не часто увидишь мальчика, увы.

У меня тут же начало твердеть, и, как всегда, участились дыхание и пульс. Такая вот непроизвольная реакция. По этой причине я и подался на Запад – скрыться от разрывающих сердце, несбыточных грез о мальчиках. И от позорного разоблачения. Потому что Тег-младший, тот, что у меня между ног, совсем отбился от рук. Одного запаха мальчика, не говоря уже о том милом видении, которое мне сейчас явилось, хватало, чтобы своевольный член моего тела встал по стойке смирно. Вот от чего я бежал – и о чем мечтал больше всего на свете. Просто комедия, если забыть о том, что ходишь по лезвию ножа.

Мои семь дюймов* болезненно вытянулись, пытаясь вырваться из суровой темницы джинсов. Да, она вечно ставит меня под удар, моя экзотическая любовь к маленьким. Но куда ее денешь? Я не могу измениться. Это мое проклятие, и главная радость жизни. Просто быть рядом с таким мальчиком, как тот паренек внизу, любоваться каждым его движением, ловить каждый его вздох или нежный звук его веселого голоса, быть свидетелем, как он отводит упавшие на глаза волосы, или как его упругое тело вытягивается, чтобы бросить в ручей камешек – только мальчики могут одарять такими сокровищами.

Конечно, я не мог мечтать о большем, чем бросить беглый взгляд, замедлить шаг, на мгновение остановиться и постоять рядом. Судьба не много сулит таким, как я. Со времен окончания классической эпохи Рима, насколько мне известно.

Здравый смысл и опасения за собственную свободу подсказывали мне, что одной любви не достаточно, чтобы завязать знакомство с мальчиком, даже если он разделяет вашу любовь. Последнее, разумеется, непреложное условие. Навязываться я бы не стал ни за что никому никогда. Но еще требуется согласие родителей, или обстоятельства, при которых ребенок окажется на вашем попечении. Ничего подобного в моей жизни не намечалось.

Однако никакие рациональные соображения не в силах были удержать мое сердце от попыток безнадежно влюбиться, а мое непослушное орудие – от демонстрации чувств. Лишь предельным усилием воли я подавил восстание до того, как закончить спуск. Не хватало еще отпугнуть маленького человека, демонстрируя палатку посреди джинсов.

Я пока не мог оценить его лет. Хорошо бы он еще не был подростком. Сильнее всего пленяли меня мальчики в возрасте от 8 до 12. Уже независимые личности, но еще не потерявшие своей ангельской гладкости, своего изящного, хрупкого очарования, которое потом навеки скроют развитие мускулатуры и быстрый рост.

На опушке у подножия горы я спешился, отряхнулся и пригладил растрепавшиеся волосы. Да, как юный жених, у которого за ушами еще влажно*, готовящийся появиться в свете под руку с подружкой. Вот так со мной всегда при первой встрече с мальчиком. Так они на меня действуют. Сердце стучит, как тамтам, а в животе все стянуто узлами. Не говоря уже о напряжении в чреслах. А ядра теперь будут ныть, пока я не останусь один и не сцежу их молоко.

Сдвинув шляпу на спину и взяв поводья в руку, я шагнул на лужайку. Мальчик стоял на берегу пенящегося ручья спиной ко мне, изогнувшись, как прекрасная статуэтка. Какое зрелище для моих усталых глаз. Я остановился, впитывая в себя эту сцену.

Ручей вился вдоль долины, но ни ниже, ни выше по течению не было видно никаких признаков жилья. В какой стороне дом мальчика, догадаться было невозможно. Моего лица коснулось мягкое дуновение ветерка, который нежно пошевелил легкие пряди волос мальчика.

Я дал бы ему лет 10-11. Мои глаза прошлись по линии плеч, от тонкой длинной шеи, проглядывавшей за развевающимися локонами, до почти женственных в своем совершенстве рук, чистых и тонких. Его лопатки проступили под гладкой шелковистой кожей, когда он закидывал удочку в прозрачную воду. Худой; ребра симметрично рисовались по обе стороны от пунктира позвоночника, уходившего под отстающие брючки. Веревочный пояс был затянут не туго и позволил им сползти до изгиба бедер, приоткрыв начало соблазнительной ложбинки. Совершенные стройные ноги – ни волоска на выступающих из-под никерсов икрах, – пытались сделать его выше, но все равно росту в нем оказывалось никак не больше 4 футов 10 дюймов*. Мальчик был бос; мой взгляд отметил ботинки и рубашку, небрежно брошенные поверх корзинки для завтрака.

Мне буквально приходилось приказывать себе дышать, так у меня захватило дух при виде этого ангела с близкого расстояния. Он теперь стоял неподвижно, как юный бог, и солнце сияло на его безупречной кремовой плоти. Я мог так стоять и любоваться до бесконечности, но я боялся напугать его, когда он повернется.

– Хэлло, – сказал я как мог негромко, подходя медленным шагом.

Он повернулся, вздрогнул и выронил удочку. Но опомнившись от мгновенного испуга, он подарил мне осторожную приветственную улыбку. Правильный парень! Готов дать мне шанс, но не спешит слепо довериться.

– Хай, мистер, – сказал он негромким, высоким голосом, похожим на пение птиц, голосом, который я не забуду никогда. Нежный, как флейта, добрый, как его улыбка. И я никогда не забуду, каким я впервые увидел его лицо. Настоящий северный юный бог. Искристые зеленые глаза с золотисто-карими проблесками, рядом с которыми меркла свежая зелень лугов матушки-природы.

Над глазами прочерчены тонкие, почти невидимые серебристо-русые брови. Губы красные и сочные – я в тот же миг возжаждал запретного поцелуя; впрочем, хотя бы еще чуток посмотреть, уже счастье! Каждая черточка на свой манер подчеркивала его изысканную утонченность.

Первый испуг моего юного бога сразу прошел, настороженность рассеялась. Да, это мое счастье: я вызываю в детях доверие. Они как-то угадывают во мне ту часть, которая любит их – во всяком случае, мальчиков. Девочкам я просто симпатизирую, без обожания. Я еще не встречал существа женского пола, юного или зрелого, которое могло бы соперничать со всепобеждающей красотой мальчика.

И, наверно, ребята чувствуют, что со мной они в безопасности. Надо полагать, такая у меня располагающая, хотя и суровая внешность! Я вымахал на 6 футов 2 дюйма*, одни кости и мышцы после десяти лет работы на ранчо под Флэгтауном. Я источаю силу и двигаюсь с небрежной грацией. У меня темно-каштановые волосы, которые как раз пора постричь, потому что они свисают до плеч, как у этого мальчика. Только у меня они прямые, а у него волнистые.

Меня невозможно вывести из себя. Кроме таких случаев, как причина нынешней поездки. И еще я способен потерять голову из-за мальчиков. Но им нечего меня бояться. Какая бы буря страстей не поднималась у меня в душе при виде красивого мальчика, в каких бы фантазиях он не участвовал в роли любовника, при всей моей начитанности в области греческой любви, я оставался девственником. Моя мечта – что когда-нибудь, если я буду вести добродетельную жизнь, я встречу мальчика, которому буду желанен также, как он желанен мне, а до тех пор я буду любить и защищать, сохраня дистанцию.

Я заметил, что этот мальчик поглядывает на меня, совсем как я на него – из всех сил стараясь не глазеть. Похоже, результат осмотра ему нравился, его улыбка без смущения делалась шире. Обо мне же и говорить нечего. Мне приходилось делать усилие, чтобы не забыть, на каком я свете. Его обнаженная грудь умоляла мои руки о ласке, если я когда-нибудь посмею посягнуть на эту совершенную кожу своими загрубелыми пальцами. Крошечные красные сосочки, окруженные ореолами не больше подушечки моего мизинца – они рдели передо мной посреди этой бесподобной белой кожи, жемчужной, почти прозрачной. Его брючки свисали спереди ниже маленького нахального пупка. Эта шишечка выступала на поджаром животе, края которого элегантно сближались, как начало невидимой буквы V. Узкая талия мальчика по-девичьи подчеркивала грациозные бедра. Под шелковистой плотью проступали верхние части тазовых костей, увлекая мой взгляд ниже. Застегивающиеся на боку брючки не образовывали складок и обтягивали ожидаемый, но едва заметный бугорок между ног. Очевидно, фамильные драгоценности юного бога были миниатюрны, отвечая изяществу всего его существа. Воображение нарисовало мне маленький пенис длиной дюйм*, мягко лежащий на гладкой перламутровой мошонке.

И я снова попал в неловкое положение. Я, честное слово, не собирался предаваться сладострастным мыслям. Они являются ко мне незванными, когда я вижу мальчика. К тому же это был совершенно исключительный мальчик.

Тед-младший снова меня подвел. Мой побег прополз в штанину и уперся в ткань, как шест палатки. Повернуться вверх ему не удалось, но головка проступила отчетливой шишкой. К тому моменту, когда я спохватился, утаить шило в мешке было уже невозможно.

Глаза мальчика, изучавшие мою высоченную фигуру, скользнули вниз и замерли в изумлении. Отразившийся в них шок поразил меня в самое сердце. Я не хотел пугать ребенка, я не хотел оскорбить полубога, чудо творения. Он заслуживал любви, заботы, защиты, а не того, о чем мог подумать при виде моего непотребного состояния.

На какое-то мгновение его глаза встретились с моими, и я с облегчением увидел в них не страх, а недоумение и вопрос. Его руки непроизвольно развернулись ко мне ладонями, а пальцы согнулись, хватаясь за воздух, как будто мальчик хотел что-то взять или попросить. Я проглотил комок и отвернулся, чтобы скрыть свой позор. Я не очень понимал, что означал этот беспомощный жест. Я был смущен, как никогда ни с каким другим мальчиком. Это при том, что никто и ничто не способно меня смутить, кроме мальчиков.

Он что, испугался и молил о пощаде? Нет, только не это! Может, он смотрел с мольбой, зовя меня на помощь? Или я принимаю желаемое за действительное? Любовь – странное создание, она вечно ищет родственную душу, и мне помнилось, что мальчик чувствовал то же, что я.

И вот еще что странно – в этот самый момент моя страсть к этому безымянному мальчику перешла из телесной плоскости в духовную. От чего у меня, естественно, затвердело еще сильнее: восторг от любви не просто к воплощенной красоте, а к живой душе переполнил меня до боли. Если юный бог молил меня о чем-то своими оленьими глазами, то я ничего не желал, как только исполнить все его желания.

Возясь с седельной упряжью, я украдкой взглянул в его сторону. Он тоже отвернулся и смотрел в землю, качая ногой шатучий камень. Мне показалось, что через вуаль волнистых шелковых прядей его волос я разглядел одинокую грусть, усталость от очередного разочарования, привычное прощание с мечтой.

– Э… – пробормотал я, путаясь в словах еще хуже, чем в лямках, – так ты… Прекрасный день для рыбалки! – Я мечтал, чтобы он ответил, а не бросился наутек от незнакомца, который является невесть откуда, отращивает стояк и даже не может связать двух слов. Черт, в его годы он, наверно, ничего не знает об эрекции – хотя, судя по его реакции, он, пожалуй, все понял. Не прогоняй меня, дай немножко поблаженствовать в лучах своей славы!

– А… ага, – сказал он, тоже запинаясь. Я бросил еще один взгляд: похоже, он уже забыл все сомнения, порожденные моей эрекцией. Он нагнулся, чтобы вытянуть удочку, и брючки натянулись на его тверденьких кругленьких ягодичках.

Я мысленно то ли вздохнул от облегчения, то ли благоговейно ахнул перед его красотой.

– Ты не против, если я тут посижу… за компанию? – спросил я.

Настал момент истины. Его ответ свершит мою судьбу. Осветит или омрачит всю жизнь мальчиколюбца. Одарит драгоценными мгновениями рядом с ним, воспоминаниями об уловленном запахе, пойманном взгляде, быть может, мимолетном касании. Хотя я все равно никогда его не забуду, даже если он не дарует мне свое общество. Мгновения тревожного ожидания хватило, чтобы моя непокорная плоть отступила. Мне бы только посидеть рядом!

– Что вы, сэр… Я… я буду рад компании, – сказал он своим певучим контральто. Мне даже почудилось, что в его голосе прозвучало невысказанное сожаление, что я оказался здесь только проездом. Что он отчаянно нуждался в товарище. Или я не так понял его робкую застенчивость? Я незаметно поглядывал на него из-под полей шляпы, отпуская подругу.

Я видел, что он ждет моей реакции. Он даже взглянул в мою сторону с прежней мольбой в глазах.

И мои эмоциональные подъемы и падения, пока я ждал его приговора, растворились в потоке облегчения и запредельной радости. Вот что со мной делают мальчики. Я и вообще влюбчив, а к этому ангелу я попал в плен со всеми потрохами.

Первым долгом я отозвался на предложение товарищества:

– Зови меня Теглин.

– Так точно, мистер Теглин! – сказал он, и одарил меня благодарной улыбкой, как будто я оказал ему честь! Я – ему! О, если бы он знал, как много значили для меня его слова!

– Просто Теглин, сынок. Я буду благодарен, если ты обойдешься без «мистера».

Конечно, как я уже говорил, я нравлюсь ребятам, но этот мальчик принимал меня в товарищи чуть ли не с большей готовностью, чем я – его. Может, ему нелегко живется на свете? Может, родители с ним плохо обращаются? Я пытался придумать, что сказать, как дать понять, что буду рад помочь, но побоялся показаться навязчивым.

– Знаешь, – сказал я, – еще лучше, если ты будешь называть меня просто Тег. Меня немногие так называют, и мне будет приятно это услышать, как будто у меня есть друг.

– Как скажете, сэр… то есть Тег, – хихикнул он и слегка покраснел. Похоже, мой юный бог страдает от неловкости не меньше моего: он так белокож, что невольно выдает свои чувства.

Его смешок заразил меня, я ухмыльнулся, как мул при виде колючек. Мой отец, почтенный бостонский банкир, поморщился бы, скажи я такое при нем, но проживите сами десять лет Западе, и я посмотрю, много ли останется от вашего восточного элитарного лоска. Я лично давно уже отбросил манеры, усвоенные в клубах Новой Англии.

На радостях я неловко потянул за лямку, мой вороной вдруг шагнул на меня, и не успел я глазом моргнуть, как глупейшим образом оказался на спине, прижимая к груди освобожденное седло и попону.

А дьяволенок хохотал и шлепал себя по коленкам.

Я позволил ему посмеяться надо мной, радуясь, что сломал лед. А потом изобразил комическое отчаяние и призыв о помощи:

– Неужели меня так и оставят погребенным под всей этой сбруей?

Он осторожно приблизился, не переставая хихикать, и хотя мы оба понимали, что я прекрасно обойдусь своими силами, начал стаскивать с меня седло и попону. Он наклонился надо мной, а я жадно и благоговейно впитывал его милые черты. Я не особенно умею скрывать такие вещи, и он, конечно, заметил, как я им любуюсь. Мне уже приходилось вдруг слышать от мальчиков: «Не смотрите на меня так», – и с опозданием отвести взгляд. И что меня выдает: то ли я слишком широко раскрываю глаза, то ли ребенок чувствует мое желание, не знаю.

Так или иначе, юный бог перестал хихикать, но мое внимание ему, похоже польстило, потому что он улыбнулся странной улыбкой, многозначительно подняв брови, показав, что понимает, зачем я разыгрываю беспомощность, но не возражает.

Недавние мольба и отчаяние в его взгляде исчезли бесследно, и их место заняло простое любопытство – наверно, он удивлялся, что я такого интересного в нем нашел. Это его не встревожило, просто в его небесных зеленых очах зажглась мысль.

Я никогда не видел такого прекрасного и светлого мальчика! Даже губы у него были скорее розовые, чем красные. Я пытался запомнить каждую его черточку, пока этот сон длится. Я хотел унести с собой точный образ. Да, я буду фантазировать об этом мальчике и яростно оглаживать свой растянувшийся от нахлынувшей крови орган. Но была и другая причина, заставлявшая меня заучивать каждую драгоценную мелочь – моя преданность, мое поклонение перед ангелом, полубогом.

У него были миниатюрные, изящной формы уши, скрытые за волнами локонов, обрамлявших его деликатные черты. Тонкий нос, бледные щеки, мягкая кожа – светящаяся, почти прозрачная.

Вдруг юный бог протянул мне свою маленькую руку, вознамерившись поднять мою тушу. Тонкие пальчики, гладкая ладошка – эта рука не знала тяжелого труда. Неужели такие растут у фермеров фронтира? Чистая кожа, изящное сложение – все выдавало в нем уроженца Восточного побережья. Может, он тоже изгнанник? Или просто много болеет и редко выходит из дому? Да нет! Решительно нет. Он худенький, и солнце и ветер не задубили его красоту загаром, но он – безупречное воплощение мальчишества, резвый, веселый, здоровый… совершенный.

Ну, раз он так включился в игру, я тоже осмелел и взял его руку. Мягкая и теплая, она почти лишила меня присутствия духа. Под плотью угадывались тонкие косточки и биение его сердца! Осторожно, чтобы не сделать мальчику больно, я шутливо повалил его на себя.

И очутился в раю, лежа на спине, с мальчиком, который вдруг оказался сидящим у меня на животе. Мы оба расхохотались. Я подтянул ноги, чтобы не дать ему наклониться вбок и опереться на мой твердеющий фаллос, но все равно ощутил давление на кончике головки. Он не обратил внимания и просто уселся поудобнее, обняв одной рукой мои колени. Он уютно устроился и сидел с довольным видом, хорошенькое дело!

– Э-эй, – позвал я, похлопав его по ближайшему ко мне колену, – я что тебе, кресло? Слезай!

– Не-а, – заявил надменный победитель. – Это тебе за то, что хотел победить меня грязным трюком! Я, пожалуй, еще посижу.

Я не был расположен спорить. Вот это привал так привал! Только что я ехал по горной тропе, усталый и изнемогающий от жары. А теперь разлегся на луговой траве, у прохладного ручья, а на моем животе по-хозяйски уселся красивый мальчик!

Я замкнул руки под головой и принялся с комфортом рассматривать его лицо. Окруженное настоящим нимбом солнечных бликов в серебристо-русых волосах. Истинный ангел. Я что-то запутался: считать его юным представителем олимпийских богов или вестником благодати. Ладно, пусть будет и тем, и другим.

– Хорошо, сиди сколько хочешь, – со смехом признал я его победу. Он триумфально выпятил подбородок.

Я набрался смелости и спросил:

– А дозволено ли мне будет поинтересоваться, как зовут одержавшего надо мной верх?

Нахальную улыбку как ветром сдуло, его лицо выразило крайнюю степень смущения. Он опустил глаза.

– Не скажу, вы будете смеяться, – ответил он тихим упавшим голосом.

– Не буду, – пообещал я.

Он отвернулся, рассеянно играя моими коленями, сводя их вместе и разводя.

– Будете. Не скажу, пока вы не поклянетесь. – Он украдкой посмотрел на меня, не зная, как я отреагирую на подобное требование.

– Повелевай мной, о победитель. Я буду нем, если ты прикажешь. – В этот момент, впитывая животом тепло его упругой попки, наслаждаясь каждым его прикосновением к моим коленям, ловя ерзанье, чуть задевавшее кончик моего пениса, я был готов на все, лишь бы он оставался со мной.

Представьте себе эту блаженную картину. Наши тела только что не слились в объятии. Он был так близко, что я улавливал его мальчишеский запах, столь отличный от мужского. Хоть мальчик играл на лугу на свежем воздухе, мой нос чуял нежную кисловатую смесь мыла и собственного телесного аромата мальчика. Многими мальчиками я восхищался издали, а с сынишкой Билла Сэндерса общался довольно близко, но все же не так близко, как сейчас.

Я обшарил каждую черточку его профиля, я впитывал каждую деталь его красоты. Уголки его чувственных губ чуть загибались вниз, нижняя губа была пухлая и мягкая, а верхняя лежала на ней симметричной виньеткой, плоская вершинка которой располагалась в точности под двумя складочками, ведшими к носику. Ноздри были крошечные, тонкие. А через ушные раковины просто просвечивало солнце, такие они были прозрачные. Шаловливо постукивающие по моим коленям пальчики облекала бледно-розовая кожа, не измозоленная тяжелым трудом и годами. Маленькие пальчики для волшебных прикосновений.

Длинные тонкие ресницы, теплое розовое свечение век. Ресницы трепетали с бессознательным кокетством. Если бы сейчас настал конец света, я бы умер счастливым, зная, что был свидетелем чистой непорочной мальчишеской красоты, и даже сподобился ее коснуться.

– Пожелания, – сказал он чуть слышно. Я не был уверен, что это был его голос, а не шорох хвойных ветвей*, принесенный ветерком из рощи.

– Пожелания? – переспросил я нерешительно, тоже понижая голос.

– Уишус, – сказал он немного громче. Не поднимая глаз. – Это мое имя. Уменьшительное.

– Уишус… Уишус… – прошептал я задумчиво. Быть может, это имя открывает мне окно в его душу? – Мне нравится. Очень нравится, – сказал я прочувствованно, от всего сердца. – Мелодичное имя, и в нем звучит… надежда… – я испугался, что наговорил лишнего, но мне не пришлось пожалеть, потому что он вдруг расцвел в улыбке и поднял взгляд. Он преобразился на глазах, как будто я отдернул занавеску и впустил живительный свет.

Юный бог радостно соскользнул с моего живота, встал рядом на колени и посмотрел мне прямо в лицо, обхватив мои поднятые колени обеими руками.

– Полное имя Аллоуизиус. Я его терпеть не могу, – зачастил он.

– Ну, почему же, – попробовал я было вступиться, но мои слова утонули в потоке его речи.

– Я хочу, чтобы никто никогда не называл меня Аллоуизиусом, – объявил он непререкаемым тоном. – Мама еще звала меня Алли, но это девчоночье имя, поэтому я выбрал Уишуса.

– Мне нравится. Очень нравится, – попытался я вставить слово еще раз, и был награжден улыбкой, невообразимо нежной улыбкой. Он отреагировал всем телом, он наклонил голову вбок, он послал мне благодарный взгляд и заговорил снова.

– Это моего деда звали Аллоуизиусом, вот откуда весь ужас. Это меня в его честь так назвали. Аллоуизиус Найт. Представляете, мальчиком он был на Войне за независмость, барабанщиком. Можете поверить? – Его голос мелодично звенел от возбуждения.

– Конечно, я тебе верю…

– Во всяком случае, так мне рассказывали. – И он перешел к прочим семейным преданиям. Я ловил каждое слово, не веря своему счастью.

Довелось ли вам когда-нибудь слушать бойкого мальчика, полуголого, в одних никерсах, который опирается на вас всем телом, оживленно ерзая и переминаясь? Поджарый животик Уишуса то морщился, как стиральная доска, когда мальчик оседал, касаясь подбородком моих коленей, то разглаживался, когда Уишус вдруг вытягивался, и скрывавшийся в складках пупок снова показывался, как будто подмигнув мне.

Не знаю, как объяснить, но я был загипнотизирован шеей. Я смотрел на стройную колонну мышц и сухожилий под нежной шелковистой кожей, такой белой, такой чистой. Мне так хотелось взъерошить ему волосы, потереться носом о ямочку над ключицей, покрыть легкими поцелуями.

Да все в нем меня очаровывало. Как он поднимал руки, и было видно впадинки подмышек. Я бы и туда поцеловал. Веки у него были такие тонкие, что просвечивали теплотой крошечных капилляров, несущих кровь его жизни. Маленькие соски торчали, отвердев от его возбуждения. Они так и просили, чтобы их погладили.

Я хотел касаться его всюду, хотел так, что сердце сжималось и в тестикулах болезненно давило и пульсировало. Мой пенис был тверд как скала и подвергался постоянному непрямому массажу, когда Уишус толкал и стискивал мои колени. Я понимал, что могу кончить в любой момент, и, наверно, умру от стыда, хотя, может быть, Уишус не заметит, если мне удастся сдержать проявления чувств.

Эти спутанные соображения проносились в моем изнемогавшем мозгу под аккомпанимент мальчишеской болтовни. Я скоро понял, что он не только прекрасен и чист внешне, но еще сообразителен, невинен, жизнерадостен – и разговорчив!

Исчерпав историю своего деда, из которой я получил отдаленное представление о длинной и благородной семейной родословной, он неожиданно вернулся к теме имен.

– Тег. Теглин, что за имя? – спросил он, поджимая губы, хмуря лоб и задумчиво глядя вдаль. Потом он посмотрел на меня испытующе. Я воспользовался этим первым представившимся мне случаем вставить свое слово.

– Думаю, валлийское, – сказал я.

– А, из Уэльса. Это на западной границе Англии. Мы проходили в школе в прошлом году.

– Здесь есть школа?

– Ну вы даете, – фыркнул он, продемонстрировав новое выражение лица, на этот раз – выражение полного презрения к моим умозаключениям. Но и это выражение было украшено его неповторимой нежностью. Похоже, мальчик был просто неспособен на грубость или жестокость.

– В школу я ходил дома, в Нью-Йорке. А к тете с дядей я переехал только в прошлом месяце. Когда родители перепугались, что я…

И он вдруг остановился в ужасе, что выдал что-то слишком личное. И снова мрачно опустил взгляд. Но мальчик был слишком неугомонен и не мог долго сдерживать рвущуюся наружу энергию. Он отчаянно нуждался в слушателе, а неприятное воспоминание отогнал умело, привычно. Ему здесь одиноко? О какой обиде он так старается не думать? Я оказался целительным бальзамом, которым он поспешил воспользоваться, пока я не исчез.

Мгновение задумчивости промелькнуло, неизвестное печальное воспоминание прошло, и он снова принялся болтать. Он поймал мой сочувственный взгляд, но твердо решил оставить эту тему и сосредоточиться на более веселых материях. Между тем моя эрекция ослабела. Поразительно. Стоило малейшему облачку омрачить моего полубога, и я уже весь переключился на мысли о том, как ему помочь.

Но в данный момент я мог только слушать. Пока что он прежде всего нуждался в слушателе. Наверно, с самого начала своей ссылки на Запад, безжалостно отрезавшей его от всей привычной жизни. Мое изгнание с Востока было, по крайней мере, добровольным.

Я лежал и слушал, и так мы проговорили, то есть, в основном, он проговорил, часа два. Он устроился на моем седле, и мы беседовали со всем возможным комфортом.

Я узнал, как прошло путешествие. Как грустно ему было расставаться с родными. Что они за люди, почему обрекли себя на разлуку с маленьким сыном? Уишус старательно избегал намеков на причину ссылки. Он не ладил с тетей и дядей, которые, по его словам, взяли его только ради денежного пособия от его родителей. Тетя была на последней стадии беременности, а дядя был неудачник. И слишком много пил, по мнению Уишуса. Нет, он его не обижал, просто не обращал на него внимания. Уишус остался без любви и заботы.

Когда я понял это, мое сердце сжалось. Я был бессилен. Еще того хуже, я должен ехать дальше, как только наберусь сил снова забраться в седло. Самое большее я могу дать себе срок до затрашнего утра.

Я решил, что посвящу этому ребенку каждое мгновение бодрствования моего краткого привала. Я стал прикидывать, что увижу его снова на обратном пути. Но потом мало на что можно надеяться, кроме переписки. Что это, я уже размечтался. Еще неизвестно, захочет ли Уишус поддерживать контакт со мной.

Как сейчас. В какой-то момент нашей беседы он поставил ноги мне на живот. Я некоторое время собирался с духом, а потом протянул руку и стал небрежно гладить и массировать его ноги и икры. И в награду получил удивленную улыбку и согласие, выраженное всем телом. Я потер ему пятки, шутливо пощипал носки, погулял вдоль лодыжек. А он без передышки продолжал рассказывать о себе и о семье.

А я лежал и думал, что этого момента я ждал всю жизнь. Я был в ладу с самим собой, я на удивление свободно и естественно вел себя с мальчиком. Уишус открыл мне окно в собственную душу, и я вдруг увидел в себе немало хорошего: нежность, заботу, сочувствие. Правда, и страсть тоже; от себя не скроешь. Я желал этого мальчика, как никакого другого, хотя даже это желание бледнело по сравнению с беспокойством о его благополучии.

Но всему хорошему приходит конец. Неотвратимый ход времени и солнца заставили Уишуса заметить вдруг, что день клонится к вечеру.

– Ой, я же обещал наловить рыбы к ужину! – Он встрепенулся, вскочил и бросился к своей удочке, всем видом являя растерянность и огорчение.

– Надеюсь, тетя и дядя тебя не заругают, если ты вернешься с пустыми руками? – крикнул я вслед, потягиваясь во всю свою немалую длину и тоже поднимаясь на ноги. Насколько я понял из его рассказов, телесные наказания ему не грозили.

– Да нет, просто… просто я хотел сделать наконец что-нибудь полезное… Теперь они решат, что я пустозвон.

Я ощутил его тревогу как свою, я попытался представить себе, каково бы было мне в десять лет остаться без любви, в роли постылого ребенка в чужой навязанной семье, и у меня ком к горлу подкатил, так страстно я пожелал сделать для Уишуса хоть что-нибудь.

– Гм, может, я могу помочь, – сказал я, подойдя и встав рядом. Я понаблюдал, как он неловко пытается извлечь червяка из банки. Конечно, замурзанный червяк не подавал признаков жизни после того, как два часа просидел в замкнутой емкости на солнце.

– Правда? – Он буквально подпрыгнул от радости. Он неуклюже засуетился, зажав удочку локтем и протаскивая леску между пальцами, чтобы добраться до крючка. И, конечно, засадил себе крючок под кожу, но неглубоко и легко освободился.

– Не получается. У меня ничего не получается, я все порчу. – Он шмыгнул носом, и я понял, что так недалеко и до слез.

– Знаешь что? – сказал я, спокойно, но твердо беря его неловкие руки в свои. Он бросил на меня беспомощный взгляд покрасневших глаз, но я ответил ободряющей улыбкой и, подняв ладонью его дрожащий подбородок, сказал:

– Давай сначала обзаведемся хорошей наживкой, а потом я покажу тебе, куда забросить крючок. Не успеешь оглянуться, как у нас будет полная связка форели.

– Правда? – пропищал он тонким от отчаяния голоском, но в глазах мелькнул проблеск надежды, проблеск доверия, которое я обязан был оправдать.

Уишуса было нужно только немного ободрить, дать пару советов, и он снова замечательно преобразился. Скоро мы уже бегали с ним по высокой траве, хохоча и балуясь, гоняясь за кузнечиками. Уишус снова стал свертком сжатой энергии, рвущейся на свободу. Мы бы уже давно поймали этого несчастного кузнечика, но я думал о другом. Я любовался юным богом, как он приседал, прыгал, крался по лугу, проворно и грациозно. Он был из тех одаренных судьбой мальчишек, у которых естественные атлетические навыки и рефлексы были так же безупречны, как физическая красота. Ему просто нужен был наставник. И, наслаждаясь каждым мгновением в его обществе, я чувствовал глубокую грусть от того, что не от кого было ему ждать отеческого руководства в этой глуши, в доме равнодушного дяди.

Поймав жирного сочного кузнечика, я нежно направил пальчики Уишуса своими, чтобы насадить наживку, а потом стоял позади мальчика, положив ладони на его руки, когда он забрасывал крючок за камень посреди ручья, высясь как сторожевая башня, как телохранитель, почти обнимая его светлую фигурку, а потом мы стояли в терпеливом ожидании, а мои ладони легко касались его плечей, легко-легко массируя их.

А один раз он откинулся на меня, и у меня дух захватило от счастья. Он запрокинул голову, посмотрев на меня снизу вверх с прежним дразнящим выражением. Не знаю, понимал ли он, что со мной делает, но я не пытался скрывать свое блаженство. То есть я удержался от того, чтобы прижаться к его спине своим твердеющим отростком, но он все равно должен был почувствовать, я не мог ничего утаить, не отшатнувшись назад, а отшатнуться от мальчика в это мгновение, зная, как я ему нужен, я просто не мог.

Конечно, я оправдываюсь, чего еще ожидать от мальчиколюбца, все так; но разве наше общение не служило укреплению самоуважения Уишуса? Ему понадобится вся внутренняя стойкость, когда меня не будет рядом.

Я не увидел ни следа осуждения, смущения или испуга в его глазах. Лишь то же отраженное блаженство, что я чувствовал внутри.

И когда он так посмотрел на меня, я чуть не наклонился и не поцеловал его в лоб. Но в последний момент остатки здравого смысла взяли верх над моей страстью, и я воздержался от слишком интимного действия. То есть я нагнулся, потерся носом о его волосы и сказал небрежно:

– Ты хорошо пахнешь.

Он фыркнул, пихнул меня локтем, но не перестал облокачиваться на меня.

И в этот момент у нас впервые клюнуло. И весь следующий час мы доставали их одну за другой, пока не набрали полную связку.

Я как раз снимал с крючка шестую, когда подъехал дядя Уишуса.

– Дядя Бен! Посмотрите, какая у нас связка! – Уишус бросился к берегу, где у нас была закреплена веревка с узелками, на которой беспомощно плавали пять форелей. Он гордо вытянул веревку, демонстрируя улов, такой тяжелый, что чуть не утянул в холодную воду своего владельца, радосто улыбавшегося дяде.

Между тем дядя то ли недавно принял на грудь, то просто был бревно бревном, но он не оправдал ожиданий мальчика. А ведь Уишус добыл ужин для всей семьи! Трудно что ли было похвалить! Но дядя только тупо посмотрел на рыбу, на меня, на Уишуса и снова на меня.

– Сдается, тебе помогли, – сказал он наконец равнодушным тоном. Не заплетающимся языком, просто равнодушно. Я мог понять, что он больше внимания обратил на меня – я был нежданным пришельцем на его земле, и стоял рядом с его подопечным. Но он мог без труда оценить ситуацию – рядом паслась моя лошадь, я снимал с крючка очередную форель, Уишус был весел и беспечен. По-моему, дядя Бен вполне мог понять, что мое присутствие не представляет немедленной угрозы, и вполне можно сначала найти время поздравить маленького племянника, а уж потом приступить к выяснению, что я тут делаю.

Уишус, бедняга, помрачнел. Бездумное дядино замечание лишило мальчика ослепительного триумфа. Весь последний час он только и говорил о том, что теперь тетя и дядя увидят, какой он добытчик.

– Так точно, сэр, – ответил Уишус дяде несчастным тоном, махнув связкой форели в мою сторону. – Это мистер Теглин. Он мне много помогал.

– Ну, я показал, куда закинуть, а уж закидывал Уишус сам, мистер Найт, – поспешил добавить я. – И сам вытягивал. – Я перевел взгляд на Уишуса и кивнул ему ободряюще. И это были не пустые слова, я действительно постарался не отнять всю работу себе. Я хотел, чтобы Уишус все попробовал и потом не боялся, когда останется один.

Уишус дернул плечом и улыбнулся деланной улыбкой, которая так и не смогла добраться до глаз. В глазах осталась безнадежность, глаза Уишуса говорили: «Все зря».

– Теглин… Простите, сэр, не припомню, чтобы о вас здесь говорили, мистер Теглин, – сказал Бен осторожно. Наверно, он не понял, почему я знаю его имя, а он меня не знает.

– Вы правы, сэр. Мое ранчо далеко, в Моголлоне. Я здесь проездом. Вот встретил вашего племянника, и он любезно позволил мне устроить привал. Ну, я не мог удержаться от соблазна забросить леску в такой рыбный ручей… Надеюсь, вы не против, сэр, – сказал я, снимая шляпу.

– Нисколько, сэр, – сказал Найт. – Пожалуйста, отдыхайте под нашей крышей. Приглашаю вас к ужину. Вы, небось, племянничку моему больше помогли, чем признаетесь. Вам по праву полагается доля от плодов вашего труда. Миссис Найт меня самого повесит на связке, если я вас не приглашу.

Я вопросительно посмотрел на Уишуса. Он слушал наш обмен приветствиями.

– Вы ведь останетесь на ужин, Тег… мистер Теглин? – сказал он, приходя в себя после жгучего разочарования.

Раз Уишус хотел, чтобы я остался, я и подумать не мог отказаться. Я только пожалел, что наше общение оборвалось так внезапно, и еще был расстроен бестактностью дяди по отношению к мальчику.

Сегодняшний день я не забуду никогда, божественную интерлюдию, в которой я удостоился аудиенции у юного бога. Я знал, что больше мы не останемся наедине, не сможем так вольно выражать свои чувства. Наше неизбежное расставание уже началось. Мне оставалось только скрыть огорчение и постараться извлечь максимум из того, что осталось.

Отныне я начинал исполнять неизбежный для всех мальчиколюбцев обычай – полюбоваться украдкой издали, послать незаметные воздушные поцелуи и позволить мальчику уйти.

Глава 2

Горестные проводы – ловушка, в которой побывал каждый мальчиколюбец. Поддерживаешь пустые разговоры со взрослыми, а на мальчика посматриваешь украдкой, чтобы не дай Бог не попасться на тоскующем взгляде.

Вот вам и Дикий Запад! Я пропал еще хуже, чем на Востоке с его соблазнами цивилизации и мимолетными влюбленностями. В Уишуса я влюбился всерьез, так, что даже похоть прошла, и со мной не приключилось ни одного постыдного восстания при дяде и тете Уишуса. Мое чувство к мальчику вышло из плоскости физического влечения и перевоплотилось в сочувствие, пронзительное сострадание, и я крепился изо всех сил, чтобы не расплакаться по ходу знакомства с тетей, скромного ужина и последовавшей беседы.

Я держался, я опытный мальчиколюбец – в этом отношении. Каждое мгновение нашего первого и последнего вечера было пыткой, я думал только о том, что никогда больше не увижу моего юного бога, но разрешил себе единственно немного поспрашивать об отношениях между Уишусом и опекунами в надежде улучшить его участь деликатным советом. Я бы предложил материальную помощь, если бы был шанс, что присланные деньги пойдут на улучшение его условий.

Они не были злыми людьми, но они мне не нравились. Они давали Уишусу кров, но не дом. За весь вечер, пока Уишус сидел с нами, они не разу не раскрыли перед ним своих объятий, ни в буквальном, ни в переносном смысле. Он жил с ними как жилец, как подопечный, но не как родной.

Какой это был трагический контраст между Уишусом на лугу и Уишусом в четырех стенах. Куда девались озорные улыбки, живость и остроумие, которые при мне лились потоком. Он сидел задумчивый, взгляд его перебегал с одного говорящего на другого, одинокий мальчик с отчаянной надеждой ловил каждое слово. Не раз его взгляд встречался с моим, и в неверном свете мне казалось, что я уловил те же муку и мольбу, какие увидел при нашей первой встрече, когда шокировал его своей эрекцией.

И теперь, как тогда, я терялся в догадках, что этот взгляд означал.

Я не доверял своему пристрастному разуму, но не мог отказаться от надежды, что по неведомым причинам значу для мальчика так же много, как он для меня.

Хижина была устроена на техасский манер, из двух частей с общей верандой между ними – крытой, но без стен. В каждой половине была одна комната и чердак. Спальня Уишуса была над общей комнатой, в которой мы сейчас сидели, а тетя с дядей собирались уйти к себе. Мы расположились в доме, потому что на открытом воздухе по вечерам было еще прохладно – обычное дело в здешних горах ранней весной. Мы сидели в деревянных креслах, отодвинувшись от стола. У хозяйки это было кресло-качалка. Миссис Найт вязала вещи для ожидавшегося младенца. Мистер Найт предложил мне выпить, а потом, сидя рядом со столом, меланхолично подливал себе еще и еще. Я не такой выпивоха, одного стакана мне было более чем достаточно.

Отчасти я даже радовался сумеркам, потому что в полумраке легче было любоваться Уишусом. Мерцающий желтый свет из догарающего очага и от масляной лампы окатывал молчаливую фигурку мальчика волнами золота.

Он причесался перед ужином, когда миссис Найт заставила нас всех умыться. Теперь его локоны свободно рассыпались по плечам. Тут и там посверкивали в свете пламени завитки, подрагивая, как живые, в переменчивой игре света и тени. Жемчужная белизна безупречной кожи притворилась бронзовым величием, но продолжала светиться изнутри энергией молодости. Юный бог сидел с ногами на кресле, откинувшись небрежно спиной на один подлокотник и упираясь ногами в другой, склонив голову набок и подперев ее ладошкой.

Золотые локоны накрывали пол-лица, совершенно скрывая один глаз, и спадали свободными волнами с другой стороны. В этой позе он выглядел загадочно - что он видел сквозь свои золотые пряди, почему не убирал эту вуаль? Да и сам мальчик был такой же интригующей загадкой: свободный и непринужденный, не смущающийся внимания к себе, – но в некоторых вопросах замкнутый, не дающий себя подловить, не выдающий лишнего.

Он надел к ужину свободный тьюник*, накрывающий никерсы, и закатал рукава, оставив стройные руки обнаженными перед моим взором. В мерцающем свете я снова обводил взглядом каждое закругление и каждую угловатость, отмечая отсутствие мускулатуры, из-за чего мальчик казался еще беззащитнее. Широкий ворот открывал симметричные перекладинки ключиц между узкими покатыми плечами – вся дуга, увенчанная худой шелковистой шеей, не составляла в ширину и двух ладоней.

Кто другой сказал бы – дохляк, заморыш, но я знал, что эта внешность обманчива. Я видел сегодня, какой это энергичный мальчишка. Его руки, красивые, без уродующих бугров мускулов, напрягались, когда он прислушивался к каждому нашему слову. Когда он опирался подбородком на ладонь, другая рука беспокойно блуждала, то ложась на бедра, то охватывая лодыжки, теснее прижимая их к телу.

Сжавшись в кресле, этот золотой сгусток энергии с широко раскрытыми глазами слушал нас и чего-то ждал. Вот такого его да написать на холсте кому-нибудь из Старых Мастеров – этюд в темных тонах ночи, контрастирующих с внутренним огнем чистого, изысканно прекрасного мальчишества.

Я посматривал на Уишуса, а он на меня. Я замечал. Каждый его взгляд, каждый серьезный задумчивый взгляд исподлобья волновал меня и мучил. И не только потому, что, как всякий мальчиколюбец, я пытался принимать желаемое за действительное, истолковать по-своему внимание со стороны мальчика. Меня мучила тревога за мальчика.

Мы провели вместе чудесный день, день прошел, и мне скоро в дорогу. И если я уже знаком с болью невысказанной любви, то бедный мальчик, если я ему стал небезразличен, будет невыносимо страдать от разлуки.

Разговор развивался обычным на Западе порядком, когда случайные встречные спешат все вызнать друг о друге. Потом огонь в печи погас окончательно, оставив лишь оранжевые угли, и в комнате сделалось прохладно. Я понял это, когда Уишус, начав мерзнуть, обхватил себя руками.

О, что бы я ни отдал за возможность заключить его в свои объятия! Но я нашел возможность сделать хоть что-то, разбить зловещие чары безнадежности.

Пока тетя с дядей увлеклись пересудами об их знакомом, я сказал негромко, наклонившись в сторону Уишуса:

– Сынок, не принесешь мне мою куртку? – Я оставил ее на крюке на стене.

– Конечно, Те… мистер Теглин, – откликнулся он с готовностью, расплелся из своей эмбриональной позы, сбегал за курткой, простучав пятками по голому полу, и протянул ее мне, вновь светясь дружелюбием и радостью, как днем. И я снова поразился, как у родителей хватило жестокости отослать этого доброго ангела из дому, и как могли оставаться невосприимчивы к его чарам нынешние опекуны. Не нужно было быть мальчиколюбцем, чтобы увидеть, какой это чудесный мальчик.

Когда я взял куртку, Уишус хотел вернуться в свое кресло, но я сказал как можно небрежнее:

– Погодите, юноша. Знаешь, я готов поспорить, что ты замерз больше моего. Постой-ка…

Он удивился, улыбнулся и замер передо мной по стойке смирно, втянув пузико и вытянув руки по швам. Я хотел обнять его и прижать к себе изо всех сил, но сохранил невозмутимый тон, помня о Найтах. Я поднял руку и сделал движение пальцем, показав, чтобы Уишус сделал пируэт. Он сделал четкий поворот кругом, возбужденно хихикая.

Незаправленный тьюник взвился на спине на мгновение, открыв прелестный, но мимолетный вид на две прелестные ямочки слева и справа от основания позвоночника, над самой попкой. Я снова уловил его запах, свежий и сладкий запах мальчика, правда, к концу дня довольно потного. Ну, да у моей куртки тоже был неслабый аромат – и мой, и овчинный, хотя Уишус не возражал. Я подержал ее, пока он просовывал свои худые руки в просторные рукава.

Потом он медленно повернулся в восторженном трансе, довльный-предовольный, прижимая мягкое теплое одеяние к своему замерзшему телу. Он ненадолго закрыл глаза, наслаждаясь ощущением, улыбнулся нежной ангельской улыбкой и вздохнул счастливо. Это я хорошо придумал!

– Спасибо, Те… мистер Теглин, – сказал он секретным шепотом, открыв глаза и наградив меня благодарным взглядом. Разумеется, он хотел назвать меня Тегом, просто стеснялся при родственниках. Я и сам вел себя более чинно в их присутствии. У нас с Уишусом получился негласный договор – оставить в тайне дружбу, зародившуюся между нами днем. Я сохранял дистанцию, чтобы не вызывать подозрений, а вот резоны Уишуса были неясны. Но удовольствие, с каким он принял мою куртку, показало, что мы оставались близкими друзьями.

– Так-так… закутаем в овчинку, сваришься на славу, – сказал я погромче, чтобы услышали тетя с дядей. Чтобы не думали, что я растаял. Конечно, я перестраховывался в отношении этих людей; откуда у них взяться подозрительности, когда нет заботы.

Уишус сел на место и с головой завернулся в слишком большую куртку, наслаждаясь теплом и уютом. Время от времени он выглядывал из своего укрытия, и я ловил его взгляд. И каждый раз этот взгляд говорил: «Спасибо, что подумал обо мне».

Но потом его веки стали тяжелеть; от тепла ребенка клонило в сон. Он устал, набегавшись за день.

Даже миссис Найт наконец обратила внимание на непорядок и разбудила нарушителя слишким резким окриком:

– Аллоуизиус! Ну-ка вставай и марш в постель.

Я чуть не рассмеялся, когда он вытаращил глаза со сна, но Уишус не обиделся.

– Да, мэм, – сказал он, потягиваясь и вставая. – Доброй ночи, тетя, доброй ночи, дядя Бен. – Судя по всему, у них не полагалось целовать тетю на ночь. Я внутренне содрогнулся от этого открытия. В этом возрасте мальчик нуждается в подобных знаках любви.

Повернувшись ко мне и запахнувшись еще плотнее, он произнес:

– Доброй ночи, мистер Теглин. Можно я посплю в куртке? Я верну ее утром, – добавил он поспешно. Его голосок, прозвучавший еще тоньше при вопросительной интонации, прозвенел так трогательно, что даже тетя не очень протестовала.

– Она же ему будет нужна… – начала она, глядя на меня вопросительно, а я прервал:

– Прошу прощения, мэм, все в порядке. Я заберу ее утром.

– Ладно; ты все понял? Марш наверх! – она хлопнула в ладоши, и впервые чуть улыбнулась ему.

Мальчик еще раз сделал мне свой фирменный подарок – благодарную довольную улыбку, которая лишь на мгновение коснулась его губ и едва заметно приоткрыла глаза, повернулся и начал подниматься по крутой лестнице на свой чердак.

Я понимал, что вижу моего мальчика в последний раз в жизни – его укутанную в большую куртку фигурку, голова которой уже скрылась в люке. Вот уже видны только ноги; вот он исчез.

И осталась только острая пустота в сердце. Кончился самый чудесный день в моей жизни. Когда я буду уезжать, Уишус еще будет крепко спать, а куртку мне принесет миссис Найт.

Она вновь заговорила, и я приказал своему сердцу биться, чтобы услышать ее слова. И напрягал слух в отчаянной надежде уловить хоть какой-нибудь шум наверху. И горевал, что это последнее, что мне осталось.

– А вы ему понравились, мистер Теглин, – сказала она.

– Да-да… да, мы сегодня славно порыбачили, – отозвался я, по привычке стараясь преуменьшить значение нашего дня. – Все мальчики любят рыбалку, известное дело.

После этого разговор стал замирать, хотя мистер Найт еще успел дать мне совет касательно моей поездки. Весьма ценный совет, позволяющий сэкономить день, а то и больше – на переходе через Блэк-маунтин* в долину Санта-Фе*.

Но по завершении вечера меня ждал большой сюрприз. Хозяева настояли, чтобы я остался спать у очага, а не в холодном амбаре. И хотя на соломе было бы мягче, чем на полу, я ни в коем случае не протестовал. Я так обрадовался, что мою грудь переполняло желание кричать. Я буду спать прямо под чердаком моего юного бога! Хоть одну ночь я буду знать, что он в безопасности! Я услышу каждый его вздох, каждое движение в ночной тиши!

Представляете, когда Найты ушли, я какое-то время просто стоял, закрыв полные слез глаза и молча посылая благодарности высшим силам, превратившим этот день в совершенство. Наконец я погасил двумя пальцами фитиль и расстелил свои одеяла у еще красных угольков. Полчаса я лежал, затаившись и прислушиваясь к каждому скрипу стен на ветру; если мне удавалось уловить шорох простыней, когда мой мальчик поворачивался во сне, меня пронзала дрожь. И перед тем, как заснуть, мне показалось, что я услышал, что он пробормотал что-то, тихонько, нежно, как ангел, унесенный в свои детские сны.

Я бы хотел так лежать всю ночь, в безмолвном бдении под башней прекрасного принца, но после 48 часов в седле и славного дня, полного бурных переживаний, в котором меня уносило то в плотское возбуждение, то в шутливую игру, и снова в возбуждение плоти, и в духовную экзальтацию, и в грусть, сочувствующую грусти Уишуса – я больше не в силах был противиться изнеможению.

И только перед тем, как провалиться, я еще успел отправить ему свое послание, тихий шепот в тихой ночи, который он мог бы уловить лишь благодаря божественному вмешательству: «Я люблю тебя, маленький. Я люблю тебя, дитя богов, Аллоуизиус Уишус Найт».

* * *

После трех-четырех часов сна, когда было уже далеко за полночь, я вдруг проснулся, почувствовав, что в комнате кто-то есть. Почему-то стало ясно, что это Уишус, еще до того, как я открыл глаза. Мой разум – чудесный механизм, сумел просуммировать различные ощущения в общую картину, опираясь на шуршание одежды, шарканье босой пятки по деревянному полу, мальчишеский запах – ну и аромат овчины, само собой! Это Уишус – мое сердце возликовало!

Затаив дыхание, я открыл глаза, и вот он, тут как тут, стоит надо мной, все еще кутаясь в мою куртку.

Угли уже превратились в золу, и остался только свет из незаделанных щелей в стенах хижины и окошка, закрытого клеенкой. К счастью, снаружи светила полная луна, а то бы не видать мне милого виденья, подарка, который Уишус сам не зная приподнес, просто будучи самим собой.

На нем уже не было никерсов и тьюника, а куртка была надета поверх ночной рубашки, которая свисала фланелевыми складками до узловатых коленок. Рубашка была простая, но добротная, с вертикальными полосками, которые исчезали под курткой. С моей выгодной позиции мне были видны ноги выше колен, правда, не то чтобы сильно выше.

При виде Уишуса с такого близкого расстояния и в таком дезабилье я немедленно начал твердеть снова, отчаянно, до ноющей боли в ядрах. Я спал без верхней одежды, но был завернут в одеяла, так что Уишусу не было видно, какой эффект он во мне произвел. Но он заметил, что я изумлен его внезапным появлением посреди ночи.

– Ой… Прости, Тег, – сказал он полушепотом. – Прости, если я тебя напугал.

– Нет-нет, Уишус, ты меня не напугал, – поспешил я успокоить его сиплым со сна голосом. – Я просто… гм… ладно, признаюсь, немножко испугался. – Я хмыкнул и добавил голосом немногим громче его: – Совсем немножко.

В конце концов, все люди развлекаются, пугая кого-нибудь понарошку, и если это делается беззлобно, что в этом такого. Я решил, пусть Уишус немножко порадуется, какой он грозный. Хотя на самом деле он никак не мог меня напугать – только взволновать!

– Значит, ты не сердишься? – спросил он участливо, но тут же подтвердил мою проницательность касательно человеческой натуры, хихикнув и прижав руку к губам.

– Вот сейчас проснусь, узнаешь, плутишка, – сказал я с притворным гневом. – Ты чего бродишь, хотел меня разыграть? – Я кашлянул и похлопал по его босой ступне.

– Нет, – запротестовал он. – Нет, правда, я просто хотел… правда, я хотел только… я хотел только посмотреть, все ли у тебя хорошо. Вдруг ты мерзнешь, потому что я забрал куртку. Мне стало совестно.

Он был такой милый, я готов был обцеловать его с головы до ног! Он правда за меня переживал, а еще ему стало одиноко… он так запахивал куртку на своей тощей персоне, что было ясно, что его беспокоил не только холод. Каково маленькому мальчику, даже такому юному богу, каждую ночь подвергаться в этой глуши ссылке на темный чердак – мальчику, привыкшему на Востоке к своей спальне, к семейному окружению, к городскому шуму.

В общем, не просто добрый мальчик беспокоился, что забрал у меня душегрейку. Ему, как и мне, было жалко, что ночь кончится, и наутро единственный человек, выказавший ему тепло и участие, уедет и, быть может, навсегда.

– Уишус! – прошептал я в ночной тишине.

– Да? – спросил он и быстро опустился на колени рядом со мной, притянутый моими эмоциями. Я не мог не заглянуть в склонившееся надо мной ангельское лицо и не увидеть по слабым отблескам лунного света в его глазах, как он ошеломлен напряжением в моем голосе. Я поднялся, сел рядом с ним, протянул руки и взял его руки в свои. Они были холодные, и я начал их растирать.

– Уишус, мне ужасно лестно, что ты переживаешь о моем удобстве. Спасибо. Но я хочу, чтобы сегодня ты спал с моей курткой, правда. – Я заметил, что мои интонации сделались просительными.

– Ты помнишь, как я просил тебя называть меня Тегом, тогда, на лугу?

– Да, – ответил он серьезно, негромко, но достаточно, чтобы я расслышал знакомый певучий тембр.

– А ты помнишь, почему я просил тебя называть меня так?

– Ты сказал, что тебя немногие называют Тегом, и что если я буду тебя так называть, тебе будет приятно, что у тебя есть друг.

– Верно, – кивнул я. – Ну и с этой курткой та же история. Пока ты ее носишь, у меня внутри тепло, потому что этим ты признаешь, что мы друзья, что я могу поделиться с тобой. От того, что ты остался в этой куртке, даже когда переоделся в ночную рубашку, у меня щемит вот здесь. – Я прижал руку к сердцу, а потом снова схватил его руки. – Каждый раз, надевая ее, я буду вспоминать тебя. И ты будешь согревать меня горячо-горячо.

– Значит… значит, я могу оставить ее… на всю ночь, до твоего отъезда?

Он произнес это таким тоненьким голосом, так растрогано. Глаза его заблестели сильнее от выступивших слез, и я знал, что не обманываю себя. Он был ужасно одинок, и сейчас ему отчаянно хотелось продлить мое присутствие.

– Да, Уишус, я хочу, чтобы ты оставил ее себе на всю ночь. Пожалуйста. Оставь ее… ради меня. – В моем горле стоял ком, и последние слова я еле сумел выговорить.

– Хорошо, Тег, – улыбнулся он мне сквозь слезы, и неохотно отнял одну руку, чтобы смахнуть их, а потом хлюпнул носом. – Ну, значит, я пошел?… – Но он не двинулся с места и не попытался отнять другую руку. Когда он снова опустил руку, влажную от слез, и начал рассеянно поглаживать кожу на тыльной стороне моей кисти, я понял, чего он хочет, что ему нужно.

– Уишус?

– Да, Тег? – ответил он насморочным, глухим тоном, который бывает у всех нас, когда душат слезы.

– Можно попросить тебя о еще одном одолжении?

– Конечно, Тег. Проси! – Ему так хотелось порадовать меня, он хватался за любой шанс отплатить мне за мою нехитрую доброту.

– Полежи со мной немножко, – попросил я жалобно, потому что хотел этого, наверно, больше, чем он. – А потом я тебя отнесу.

Он не сказал ни слова, но ответом послужил блаженный ангельский вздох. Он тут же закрыл глаза и буквально стек ко мне под бок, когда я откинулся и потянулся к нему. Я устроил его милую маленькую голову у себя на локте, а он придвинулся поближе, положив одну руку мне на живот. Все это время я испытывал неистовую эрекцию, поэтому я сразу взял его локоть свободной рукой и подтянул повыше. Было бы совсем некстати, если бы он случайно потерся о твердую часть моего тела.

Я, конечно, хотел заняться любовью с Уишусом, но об нельзя было и помыслить. Ни сейчас, ни потом. А вот что я действительно мог сделать для него – и для себя, – так это просто полелеять его немножко в оставшиеся нам минуты.

Его затылок потерся о мою щеку, и я наслаждался его шелковыми волосами, гладившими мои губы. Он чувствовал мои легкие поцелуи, но не отодвигался.

Я прошептал:

– Уишус?

– Да… Тег? – он сонно повернулся ко мне и посмотрел сонным взором.

Я вдохнул запах его волос и потерся носом о кожу его головы.

– Ты по-прежнему хорошо пахнешь, Уишус, – прошептал я хрипло.

– Фу, Тег, – мальчик завозился, пытаясь приподняться, а потом пихнул меня легонько в ребра свободной рукой, которая лежала между нами. А потом прижался ко мне еще теснее и перебросил ногу через мою ногу.

А потом я услышал ровное дыхание, и понял, что полубог, воплощение мальчишества, снова мирно уснул. Отныне не один, отныне не одинокий.

Еще час я крепился, чтобы не заснуть, впитывая в себя близость и тепло его тела, не разжимая объятий. А он в своем мирном сне сам прижимался ко мне и не отпускал. Я снова и снова вдыхал неповторимый запах его волос, запоминая его навсегда.

И снова и снова шептал ему, зная, что он меня не слышит, во всяком случае, не осознает. Только поэтому у меня достало смелости наговорить ему то, что я наговорил. Но я надеялся, что подсознательно он воспримет мои слова любви, и, быть может, они послужат источником силы для него в предстоящие дни, месяцы и годы.

Пока, наконец, уже перед рассветом, невозможно стало и дальше жить в фантазиях о любви между мужчиной и мальчиком. Я не мог рисковать, что меня застигнут в объятиях Уишуса. Я медленно, незаметно освободился от его рук, смиряя мечты, прощаясь с надеждами.

Я нежно просунул руки под его невесомую фигурку, отделил от одеял и поднял. Его голову я придерживал правой рукой на моем левом плече, у шеи. Когда я поднял мальчика, ночная рубашка задралась, и на мою другую руку легла обнаженная плоть его спины, а в моей ладони оказался его открывшийся беззащитный мягкий задик. Я сглотнул от неожиданности, и был вынужден постоять с закрытыми глазами, чтобы придти в себя.

Сам не знаю, как я нашел силы не дать себе заглянуть мальчику между ног. Я представлял себе его маленький пенис, укрытый сморщенным капюшончиком крайней плоти, и маленькую мягкую мошонку, на которой он лежал под той буквой "V", от которой я видел лишь начало. Если бы я на самом деле увидел это, я возвращался бы к этому воспоминанию бесконечно. У меня нет слов, чтобы описать, чего мне стоило удержаться и не бросить взгляд. Скажу лишь, что я весь дрожал. Но я знал, что таким взглядом предал бы доверие. И пусть моя мечта несбыточна, если бы каким-то чудом радость увидеть Уишуса во всей его естественной красе была возможна, это должна быть его инициатива, а не моя.

И так, держа мальчика, как младенца, я пошел вверх по лестнице. Мой средний палец оказался во влажной ложбинке, его кончик пришелся почти точно на самое укромное место, но я, разумеется, не позволил себе дерзновенно воспользоваться сном беззащитного ребенка.

Зато, и так получилось само собой, и когда я заметил, то не стал ничего менять – пока я медленно, осторожно поднимался по лестнице, поддерживая мальчика под попку, его бедро терлось вверх-вниз по моему органу. На полпути мое дыхание стало сбиваться, и я чуть не потерял сознание в момент освобождения. В жизни не разряжался с такой силой и столь обильно. Жидкое тепло пропитало ткань, коснувшись Уишуса. Но ведь оно было естественным выражением моей любви, и у меня не было такого чувства, что я осквернил мальчика. И я прижал его еще теснее.

Мне пришлось остановиться, чтобы придти в себя. А потом я пошел дальше, и добрался до его постели, и наклонился и впервые поцеловал Уишуса в лоб, тайно поблагодарив его.

Я так и положил его прямо в постель, завернутого в куртку, с задравшейся рубашкой. А он продолжал спать мирным сном мальчика, который знает, что любим.

Глава 3

Должно быть, мои инстинкты и чувства совсем притупились от невысыпания, если уже во второй раз за ночь позволили подобраться ко мне и не прервали моего сна.

Оставив под утро Уишуса в его постели на чердаке, я вернулся к себе на одеяло, лег с намерением подремать полчасика перед дорогой – и заснул.

– Теглин! – послышался сиплый шепот Бена Найта. – Мистер Теглин!

Первой моей мыслью было: неужели это я с такой радостью просыпался два часа назад, когда меня будил Уишус! И как же трудно было мне теперь переключиться на голос Бена Найта с мыслей о моем мальчике наверху.

– Мистер Теглин, проснитесь, – повторил Найт, еще не желая будить Уишуса, но громче, чем в первый раз.

– Да, мистер Найт. – Я неохотно сел, потерев лоб. – Я не сплю. Что слу… Ах да, мне пора. Спасибо, что разбу…

– Да нет. – Он махнул, чтобы я замолчал. – Миссис Найт плохо спала сегодня, а сейчас я заметил кровь на простыне. Я везу ее к доктору в город, и мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы остались, пока нас не будет…

Я сразу сообразил, как нелеп его план, и сказал:

– Постойте, сэр. Давайте лучше я заеду в город по дороге и пришлю доктора сюда, чтобы вашей жене зря не мотаться. – И чтобы мне не терять времени, хоть это и означало неизбежную разлуку с Уишусом.

– Не, наш док совсем старый, он до нас не доедет. Я запрягаю фургон. – Бен Найт отверг мое предложение с порога, без долгих предисловий. Чего, дескать, я лезу с глупостями в такой момент. Я оказался в тупике. Невозможно бросить женщину в беде. Но ведь и ребенка нельзя бросать в беде, а маленький Джоуи, сын моего лучшего друга, ждет моей помощи.

– А зачем я вам здесь нужен? – спросил я.

– Теглин, я не могу взять с собой мальчишку. Я прошу вас задержаться у нас еще на день. Мы вернемся завтра к полудню. Вы же сами сказали, что я вам сэкономил день, когда узнали про дорогу в Санта-Фе через перевал.

Он так торопился, что я чуть не пропустил мимо ушей первую часть его заявления – что я останусь на день с Уишусом! У меня перехватило дыхание, но сразу явилась и другая мысль: «Я нужен Джоуи!»

Искушение было мучительное, и за ним тянулась вереница оправданий, которые я толком не успел обдумать, потому что понял, что решение может быть только одно: задерживаться нельзя. Каждый потеряный день – лишний день, проведенный Джоуи в плену у ренегатов. Я не могу жертвовать Джоуи, не могу хвататься за всякие поводы оттянуть расставание с Уишусом, и пусть Найты не воображают, что я кстати подвернулся под руку. И как мне ни больно было говорить это, я сказал, качая головой:

– Мистер Найт, мне нельзя задерживаться. И рад бы вам помочь, но я тороплюсь. Вам придется взять Уишуса с собой.

– Еще чего! – бросил он неожиданно резко и громко. Я подумал, что если он не успокоится, то сейчас разбудит Уишуса. – Только этого недоумка нам не хватало. Он не может править парой, он будет только злить миссис Найт, он…

– Что вы, – сказал я вполголоса и показывая жестами руками, чтобы он говорил тише. – Я, конечно, только вчера познакомился с Уишусом, но я не сомневаюсь, что он будет рад помочь и утешить вашу жену.

– Вы ничего о нем не знаете, Теглин, – сказал Найт, по-прежнему слишком громко. – За ним глаз да глаз! Дернула меня нелегкая принять такую обузу. Проклятая семейная честь. По-честному мой брат должен был отдать его на усыновление или куда-нибудь пристроить. Этот щенок из молодых да ранних…

– Мистер Найт! – прошипел я через стиснутые зубы, закатывая глаза, чтобы напомнить, что нас могут услышать. Ради красного словца дядя понес уже полный вздор. При чем тут семейная честь? Чем ей угрожал ребенок? Он что, незаконнорожденный? Чушь, он же прожил с родителями десять лет.

Как бы то ни было, не след было Уишусу слышать такие речи из уст своего попечителя, и я продолжил:

– Вам придется взять Уишуса с собой. Сын моего друга не может ждать. Спасибо, что сэкономили мне пару дней, но я все равно должен ехать как можно быстрее.

– Ладно, езжайте, – бросил он сердито и, громко топая, пошел на другой конец комнаты. – Побудет денек один, ничего с ним не случится.

– Что? – прервал его я, сам начиная говорить слишком громко. – Он же еще маленький, вы не можете оставить его здесь одного!

Найт, не оборачиваясь, начал начал собирать вещи для поездки в город. Он уже отключился от разговора, и я понял, что спорить бесполезно. «Ничего с ним не случится, – бормотал он. – Подумаешь, один день переночует один. Да где же эта…»

Я вскочил на ноги, схватил его за руку и развернул к себе лицом. Упрямо выпяченная челюсть показала мне, что я ничего не добьюсь, если не сбавлю тон.

– Бен, – начал я, стараясь говорить как можно рассудительнее, – ему всего десять. Ему будет страшно, голодно и холодно. Вы не можете так просто оставить…

– Мистер Теглин, мне сейчас не до вас, – сказал он, стряхивая мою руку. – Мальчишка останется здесь. Если вас это беспокоит, можете тоже остаться здесь. Если нет, не мешайте. Меня жена ждет, мне надо запрягать фургон. – Он взял корзину припасов и вышел, направляясь по веранде на другую половину.

От возмущения я потерял дар речи. Да в такой глуши даже днем оставить ребенка одного – преступление. А чтобы он еще и ночевал один – это вообще. Я застыл с комом в горле и с шумом в ушах. Да, я говорил, что меня нелегко вывести равновесия, но на этот раз я буквально онемел от сознания своей беспомощности. Как заставить Найтов взять подопечного с собой? Поехать рядом с ними, посадив Уишуса на еще одну лошадь? Но где гарантия, что Бен Найт позаботиться о нем, когда я оставлю мальчика в городе, а не бросит ребенка на произвол судьбы? Этот тип не слушает доводов разума, он непредсказуем. Проклятье, что я могу – я посторонний, чужак, у меня никаких прав, кто меня будет слушать.

В этот момент я поднял взгляд – Уишус выглядывал с чердака, держась руками за края люка. Он слышал наш спор! Он еще не плакал, но глаза его были широко открыты от удивления и страха. И он смотрел на меня, как будто спрашивал, что я решил.

Меня как молнией поразило. Как же я ошибался, думая, что ничего не могу. Какой же я дурак! Я могу сделать все, что должен. Во-первых, человек все равно не может быть в двух местах одновременно. Во-вторых, какой же я посторонний? Да, вчера я был странником на этой земле, но сегодня это уже не так. Я нужен мальчику, здесь и сейчас.

Я не чужой. Для этого мальчика я – спасательный канат. Всего час назад мы лежали рядом, и его голова была на моем плече. Он заплакал от радости, когда я попросил его остаться со мной, так он истосковался по участию.

А перед тем мы весело играли на лугу, и проговорили не один час. И то, чего я робел, свершилось – Уишус теперь зависел от меня. Он знал, что я к нему неравнодушен. Нет, не так – он точно знал, что я его люблю.

Конечно, сердце у меня болело и за Джоуи. Я закрыл глаза, не опуская головы, и помолился за него, и поклялся перед небесами, что поспешу к нему на помощь. Но сначала – Уишус.

И тогда я почувствовал, что делаю то, что должен, и никого не предаю. Я открыл глаза – Уишус все еще смотрел на меня, надеясь, сомневаясь, ожидая. И я сказал успокаивающим тоном:

– Уишус, ты, конечно, все слышал, но не бойся, тебя не бросят здесь одного. Я останусь с тобой, пока тетя с дядей не вернутся из города. Я ни за что не брошу тебя на произвол судьбы.

На мгновение его руки ослабели, как будто он собрался потерять сознание от облегчения, и убранные назад волосы побежали вниз. Но Уишус снова выпрямился, закрыл глаза и глотнул, как будто избежал смертельной опасности и теперь мог вздохнуть свободно.

Потом мой милый мальчик посмотрел на меня тем пронзительным, умоляющим, раненым взглядом, который я уже видел у него дважды – на лугу, при первой встрече, когда я шокировал его своим стояком, и вечером, когда он тихонько сидел в кресле и следил за каждым моим движением. Он чего-то хотел от меня, хотел отчаянно, но боялся попросить. И я мысленно поклялся, что исполню его желание, любое, лишь бы он решился открыть его мне.

Он не улыбнулся, он слишком переволновался, но он успокоился и сказал сипло:

– Спасибо, Тег. Ты… ты… спасибо, Тег.

Надеясь приободрить его, я постарался поскорее предать забвению неприятную сцену. Чтобы он перестал думать о том, что наговорил дядя.

– Знаете, что я вам скажу, батенька. Не поспать ли вам еще часочек? А я пока провожу тетю с дядей и приготовлю незабываемый завтрак.

– Л-ладно… я попробую, – сказал он с сомнением в голосе.

– Да, а как ты относишься к подливке из трески?

– Фу! – он скорчил гримасу, потом попытался улыбнуться, чтобы прогнать мысленный образ. – Я лучше посплю подольше и пропущу завтрак, можно?

– Да нет, тебе понравится, вот увидишь. Ей-богу. А сейчас постарайся немного поспать. Сегодня нас ждут великие дела. Так, что у нас в программе?… Завтрак; работа по хозяйству; ленч; работа по хозяйству; ужин; работа по хозяйству. Представляешь, как здорово!

– Да уж, здорово, – ответил он язвительно и начал отодвигаться от люка, но передумал и остановился, посмотрев на меня серьезным взглядом, забыв нашу шутливую пикировку.

– Спокойной ночи, Тег. В смысле доброго утра. И спасибо еще раз… Я… я… – И вновь на его лице появилось жалобное выражение, и снова он не решался что-то сказать.

– Ладно, ладно, ложись, – сказал я мягко. – Я буду здесь, когда ты спустишься. Я буду здесь.

Он кивнул и застыл на время, задумавшись о чем-то, сжав губы, глядя на меня, но не видя. Это длилось всего мгновение, но я понимал, что в его голове за это мгновение пронесся вихрь мыслей. А потом он снова отвел назад волосы и отодвинулся от люка. В последний момент перед тем, как скрыться из вида, он остановился, обернулся и сделал жест, которого я не забуду, пока жив. Непроизвольное, неосознанное движение, шедшее из глубины души. С безмолвным отчаянием в глазах, с незаданным вопросом на полуоткрытых губах, он протянул ко мне ладонь с напряженными пальцами, тщившимися дотянуться до чего-то недостижимого. Но только простонал, глухо, сдавленно, отдернул руку и задумчиво поднес ко рту. Все это продолжалось лишь краткий миг, одно мгновение застывшего времени, но я снова понял, что он хотел мне что-то сказать, и не смог. Он медленно отвернулся, так и не высказав, что у него на сердце.

И я проглотил такой же ком в горле, и моя рука так же потянулась к мальчику. И, кажется, он заметил мой жест, прежде чем поспешил в постель.

* * *

Найты уехали до рассвета, а к восходу я уже растопил печь, нарезал бекон, набрал в курятнике яиц и занялся завтраком. Я был преисполнен решимости устроить Уишусу незабываемый день, и потому даже свернул голову одному из найтовских цыплят - я мог позволить себе оставить Найтам доллар в возмещение ущерба. Я собирался устроить Уишусу изысканный ужин - под конец дня, в течение которого я собирался научить его, как быть полезным на ферме, помогая по хозяйству и с готовкой. Что стоило его тете с дядей поступить так же, и перестать относиться к нему, как к обузе? Я нисколько не сомневался, что Уишус будет только рад работе. Не далее как вчера он отправился рыбачить, надеясь наловить на ужин.

– Эй, соня, пора вставать! – позвал я его через час после восхода, и мои напрягшиеся уши были вознаграждены шорохом тороливой возни на чердаке. Мальчик встал и одевался.

– Сам же отправил меня спать! – крикнул он с притворным возмущением своим тонким голоском, в который я влюблялся все больше и больше. Я не такой человек, чтобы долго жалеть о том, чего я не могу поправить, так что, как ни подло поступил со мной Бен Найт, вынудив задержаться, я был предельно, самозабвенно рад провести время с Уишусом. Я хотел провести с ним каждое мгновение бодрствования, пробыть с ним наяву как можно больше.

– Давай спускайся! – позвал я его снова. – Как раз успеешь помочь мне делать песочные печенья.

– Ну, не знаю… – протянул он голосом, на этот раз слышным отчетливее, потому что я уже видел ногу, опускавшуюся на верхнюю перекладину лестницы. – У меня не получится…

– Уишус, – прервал я его, – чтобы сегодня я больше не слышал от тебя таких слов, как «у меня не получится» или «я все порчу», как вчера на рыбалке. Сегодня ты будешь учится тому, что у тебя получится.

– Все, больше не буду! – радостно согласился он. Этот парень не был сачком, и трудности его не пугали.

Пока он ловко спускался по лестнице, я оторвался от готовки и благоговейно любовался, освежая воспоминания – он был сама прелесть, без разговоров! Он снова надел никерсы, и его маленькая попка по мере спуска покачивалась туда-сюда перед моим взором. Так началась первая из моих эрекций за этот день. Я понимал, что Тег-младший будет теперь просыпаться то и дело, и надолго его не угомонишь. Во всяком случае, не в те моменты, когда я буду с Уишусом, играя или просто беседуя с этим ребенком богов. Разве что в те моменты, когда мы будем порознь, хотя я надеялся, что таких будет немного. Да и теми я, скорее всего, воспользуюсь, чтобы получить облегчение, приложив к делу трудолюбивую руку.

Еще Уишус надел длинные, до колен носки, закрывшие икры. Носки в черно-белую вертикальную полоску и черные ботинки. Тьюник он тоже надел, и на этот раз заправил в брюки. Он был ему велик и свисал складками на поясе – и я вдруг понял, что уже видел такое: мальчик выглядел точь-в-точь как рисунки с бейсболистами в «Иллюстрейтед кольерс»! Это была бейсбольная куртка! Да и весь костюм. Бейсбол был тогда новым поветрием в Восточных Штатах.

– Уишус, а ведь ты играешь в бейсбол, верно?

– Да! – заорал он и спрыгнул с последних ступенек. – Вы знаете про бейсбол? У меня не получается, но…

– Ш-ш-ш! – шикнул я на него.

– Ах да, – сказал он смущенно, но опущенные глаза улыбались безо всякого раскаяния. – Я забыл.

– Так что ты хотел сказать?

– Э-э… да, я играю в бейсбол. Я даже был на матче «Никсов». Это чемпионы! Они играли с Хобокеном за кубок лиги…

И он принялся болтать без умолку, услаждая мой слух. Было ясно, что эта игра много значила для его десятилетнего сердца. По крайней мере, его родители расщедрились купить ему костюм.

– Может, поучишь меня, попозже, а? – сказал я, когда он остановился перевести дыхание.

– Конечно! – Он мигом очутился рядом со мной за столом, где я раскладывал ингридиенты для песочного теста. Он подбежал ко мне сзади справа, и у меня пробежали мурашки, когда он схватил меня за руку, поднял ее и начал объяснять:

– Все дело в движении руки. Подавать надо сверху вниз с выносом руки…

– Минуточку, минуточку, – сказал я со смехом, неловко оглядываясь, стараясь не опустить руку, которую он завел мне за голову. – Можно мы сначала позавтракаем?

– А потом будем играть? – он все еще держал мою руку в своих ладошках, но опустил ее вниз и похлопал. – Ты быстро научишься. У тебя сильная рука. – Он пощупал мое плечо – через меня как будто ток пропустили.

Стараясь не показывать, как я упиваюсь его прикосновениями, я сказал:

– Жду не дождусь, Уишус, только сначала дело – подоить корову, покормить цыплят.

– А может, дело подождет? – взмолился он, перебежал, чтобы встать передо мной, а потом взгромоздился на стол. Сам не знаю, как мне удалось устоять перед этим жалобным ангельским взором. Я взъерошил ему волосы и улыбнулся, не в силах скрыть, что любуюсь его красотой. На щеке еще оставался след от лежания на смятых простынях, а непричесанные кудри вились пуще вчерашнего, обрамляя лицо в живописном беспорядке.

Я принял суровый вид.

– А кто хотел научиться полезным вещам? То-то удивятся тетя с дядей!

– Да-да, – сказал он упавшим голосом. – Только я слышал, как дядя Бен сказал перед отъездом…

– Забудь. Научишься кой-чему по хозяйству, сразу зауважают тебя, как миленькие. Твоей тете не помешает помощь, когда родится ребенок.

– А правда! – Он снова загорелся, легко меняя настроение. Потом в его рассеянную голову забрела новая мысль: – Да, Тег, а ты мне не объяснишь одну вещь? А то тетя так ничего и не объяснила. Как ребенок оказался у нее в животе?

Что я смутился от такого вопроса, невесть куда способного завести – это еще мягко сказано. Мое сердце зачастило, а полутвердый орган, зажатый в левой штанине, начал пульсировать. Должно быть, я покраснел, потому что невинный ребенок спросил:

– Что? Тег, прости, я не хотел тебя сердить. Тетя тоже стала сердиться, а ведь я просто хотел понять. Прости, пожа…

– Милый, не извиняйся! – поспешил я на помощь. Я бросил кухонные принадлежности на столе, обхватил мальчика правой рукой за загривок и нежно притянул к себе, прижав лицом к своей груди. Потом взъерошил ему волосы, и озабоченное выражение уступило место надежде и улыбке. – Просто я еще никогда не говорил о таких вещах с мальчиком. Но я не… я все тебе расскажу. Ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Э-э… Знаешь, я все приготовил, и ты можешь помочь мне смешивать тесто, пока мы беседуем.

– Хорошо! – Он спорхнул со стола, схватил ложку и поднял ее, как меч. – Но ты объяснишь? Про младенца?

– Конечно. А ты положи в миску, скажем, четыре большие ложки муки… только полные, с горкой. Да, это с горкой. Продолжай, не останавливайся.

– Ты тоже продолжай, – напомнил он мне.

– Ах да. Ну, в общем, мужчина и женщина должны полюбить друг друга и поже…

– Тег, это я и так знаю, – сказал он недовольно.

– Да-да… – Я глубоко вздохнул, не зная, как много надо ему рассказать. – Поженившись, они начинают делать то, что называется «заниматься любовью».

– А что дальше? – спросил он нетерпеливо, ничуть не смущаясь.

– Дальше они…

– Нет, что дальше класть в тесто? – спросил он, хихикая.

– А я подумал… ну вот, ты меня совсем запутал. – Я тоже уже смеялся. – Положи немножко соли, по вкусу.

– Ага! Так что, ты говорил, они делают?

– Они ложатся в постель, и мужчина должен вложить пенис… Ты знаешь, что это такое?

– Это пи-пи? – уточнил он, поворачивая голову и косясь на меня.

– Да, но по-настоящему это называется пенис. Хотя некоторые называют его «коком» или «диком». А некоторые маленькие десятилетние мальчики называют его «пи-пи»!

Я игриво пихнул его бедром. Он ответил притворно возмущенным взглядом.

– Так что куда там дальше кладут?

– Воду в муку, естественно!

– Да нет! – Теперь он в свою очередь уколол меня в бок ложкой. – Я про пи-пи!

– Ладно-ладно! – хмыкнул я. – Ты добавь немножко воды, а я расскажу, куда надо класть пенис. Понимаешь, мужчина должен очень-очень любить женщину, и тогда его пенис становится длинным и твердым-претвердым, как камень…

Даже не глядя на Уишуса, я почувствовал, что он вдруг застыл, не донеся ложку до миски. Я бросил на него взгляд – он нахмурился, тревожно и задумчиво. И посмотрел на меня с таким замешательством и озабоченностью, таким щенячьим умоляющим взором, что я замолчал.

– Тег, это… – Его голосок снова зазвенел. – Давай потом? – Он нервно облизнул губы. – Да, так что теперь делать с тестом?

Я почувствовал себя подлецом. Конечно, он первый заговорил на эту тему, но я зашел слишком далеко, движимый собственным слепым желанием порассуждать на эту тему с мальчиком. Я действовал как хищник, я был только рад завести сексуальные разговоры с этим ребенком, потому что в глубине души желал коснуться его, желал заниматься с ним любовью, желал больше всего на свете. Я ненавидел себя в эту минуту, но тут же решил, что сделаю все, чтобы искупить вину. Я больше никогда не заведу Уишуса туда, куда он не хочет.

Я обнял его за плечо и снова прижал к себе. И, не глядя вниз, потому что и так знал, что он слушает, заговорил негромко:

– Уишус, я считаю, что человек не должен скрывать свои мысли. И я хочу кое-что сказать. Я знаю, что смутил тебя, прости. Но пусть это не помешает тебе спрашивать у меня о чем угодно и говорить мне все что угодно.

– Ладно, Тег, – сказал он также негромко, и его слова были приглушены от того, что он прижимался щекой к моему боку. А потом он поднял лицо и улыбнулся. – Я не сержусь, ты не думай. Я же сам спросил. Просто был один случай… И тогда… Там… Только давай не сейчас, ладно?

– Ладно-ладно, маленький. – Я снова сжал его, и его рука обвилась вокруг моей спины. Он еле дотягивался до другого моего бока, но он ухватил меня за рубашку и притянул к себе еще теснее.

И я почувствовал себя королем! Я просто постоял, упиваясь ощущением.

– Кхм. Тег!

– Да, Уишус?

– Тесто!

Это вернуло меня к реальности, после того, как я заглянул в рай мальчиколюбия. Мы вернулись к приготовлению завтрака и поставили тесто в «голландскую печь»*. Из Уишуса получится отменный повар. Он опять демонстрировал врожденные способности, эту бессознательную грацию движений, которые я наблюдал вчера. Он с легкостью брался за любую задачу, и у него сразу начинало получаться, стоило мне объяснить что к чему.

То же продолжилось, когда мы взялись за хозяйственные хлопоты. Хотя он всю жизнь жил в большом городе, в это утро он быстро схватывал основы ухода за разной живностью и несложного ремонта, когда мы замечали надобность.

Все утро я при каждом удобном случае останавливался полюбоваться моим мальчиком, восхищаясь его физической красотой, фигурой, проворными движениями, смелым духом. Несколько раз я замечал, как он о чем-то задумывался. В такие моменты он выглядел озабоченно, и я гадал, что так омрачает жизнь моему мальчику.

Потом на открытой площадке перед хижиной Уишус учил меня этой новой игре, бейсболу. Мы перебрасывались туго набитым кожаным мячом, а потом Уишус достал свою гордость – большую гладкую палку, которую он называл битой. Он поднимал ее высоко над плечом, а я должен был «подавать» ему мяч, а он отбивал его в разные стороны. И кто, по-вашему, должен был бегать за мячом всякий раз, когда Уишусу удавалось отбить? Да, и он выложил из камней на траве «базы», и пока я бегал за мечом, он носился между базами как ветер, хохоча всю дорогу, и, наступая на базу, вопил: «Гол!»

После часа такого времяпрепровождения я, сбегав за очередным отбитым мячом, набрался, наконец, дерзости и отказался подавать. Вместо этого я стянул с себя рубашку и бухнулся в тени подходящего дерева. Уишус не стал особо протестовать. Он сам покрылся грязью и потом не меньше моего.

Его волосы свисали потемневшими от влаги прядями на щеки и шею, лицо раскраснелось. По контрасту с обычной молочно-матовой белизной румяная версия Уишуса смотрелась просто маленьким рождественским эльфом. Я видел каждую крошечную жилку на его щеках.

Он растянулся под прямым углом ко мне, использовав мой живот как подушку для головы. И даже изнемогая от перегрева, я вновь ощутил мгновенное восстание плоти, но теперь близость мальчика казалась мне чем-то естественным, так нас сроднило проведенное вместе время, и его голова была там, где положено – на мне. И мое ретивое больше не протестовало против такой интимности, и вместо того, чтобы понестись галопом, начало возвращаться к безмятежности. Не говоря уже о том, что меня наконец оставило стеснение в груди и в чреслах, напряжение, постоянно сопровождавшее меня из-за моей любви к этому мальчику.

Я лениво перебирал спутанные локоны, прилипшие к его лбу, и пробирался пальцами к голове. Моя голова опиралась на выступающий из-под земли корень от нашего дерева, так что я мог видеть каждое движение Уишуса. Я любовно осматривал его с головы до ног, упиваясь его чарами.

Он поглядывал на меня, поворачивая голову и вытягивая шею, и улыбался довольной улыбкой. Наконец мы отдышались, он улыбнулся еще нежнее и сказал:

– Какой у тебя счастливый вид, Тег. – И я видел, что он ужасно доволен, что я счастлив.

Я поразился. Я не ждал такой наблюдательности от десятилетнего мальчика. Я ощутил приток крови в стратегическом пункте, и голова моего петушка чуть не разорвала на мне джинсы. Я едва не поежился, такой она стала чувствительной. И у меня вырвалось:

– Это от того, что ты со мной, Уишус.

Ну вот, я опять вторгся на запретную территорию. Он вдруг бросил на меня неуверенный жалобный взгляд, а потом схватил веточку и принялся очищать ее от коры.

Я не нашелся, что сказать, но произнес мысленную молитву: ради всего святого, пусть я больше никогда не обижу этого мальчика!

Как теперь билось мое сердце! Мальчик сделал очень простое замечание. Он показал, что заметил мои чувства! Но разве это значит, что он готов к моим изъявлениям чувств?

На всякий случай я осторожно убрал руку с его лба. Но он тут же, не глядя, нашарил мою сбежавшую руку у себя за головой и силой вернул на место к себе на лоб.

Он совершенно покорил меня в эту минуту. Я не дышал, сердце колотилось, как бешеное, член напрягся в штанине, и я почувствовал, что судорожно кончаю. Если вы скажете, что так не бывает, что нельзя так возбудиться, чтобы кончить, не прикоснувшись к своему дику, то вы просто не можете вообразить силу моих чувств, когда Уишус схватил мою руку. Я почувствовал, что спускаю, и тепло моего семени потекло по ткани моих джинсов. Я невольно сглотнул, безнадежно пытась сдержать неудержимое.

Мой возлюбленный взглянул на меня своими темно-зелеными глазами, опять с тем самым выражением мольбы, столь явно написанным на лице. Но сказал только:

– Зачем ты остановился? Мне нравится… как ты там гладишь…

Изо всех сил удерживаясь, чтобы снова не глотнуть, я негромко и сипло ответил:

– Н-не буду… останавливаться, Уишус. Пока ты сам… не попросишь.

Он отпустил мою руку, и я снова начал медленно гладить его у корней волос дрожащими кончиками пальцев. Вверх-вниз, мирно, успокоительно. Другой рукой я отлепил слипшуюся прядь от его влажной щеки.

* * *

Наверно, я отключился, потому что следующее, что я помню, – это свою сонную мысль: «Да что нужно этой проклятой мухе от моего подбородка?»

Я прихлопнул ее, но это оказалась не муха, а палочка! Я раскрыл глаза – Уишус по прежнему лежал головой у меня на животе, но повернувшись на бок лицом ко мне. Хихикнув и поморгав глазами, он быстро убрал палочку.

– Ты храпел! – сказал он со смехом, демонстрируя безупречно белые яркие зубы.

– Неправда! Я никогда не храплю! – Я изобразил обиду до глубины души.

– Да ты храпел как не знаю что! – включился он в игру.

– Ладно, вот дождусь, когда ты сегодня уснешь, и если будешь храпеть, я тебя также разбужу! – упорствовал я.

– Попробуй-попробуй, – сказал он неуверенно, сжал губы и замолчал. Но продолжал с довольным видом похлопывать палочкой по моей груди.

Я не переставал поражаться разнообразию его лиц. Его губы, обычно чуть изогнутые книзу в уголках рта, были сжаты и изгибались вверх. Они едва заметно подрагивали при дыхании, или при выпячивании челюсти, или когда его внутренние мысли отражались небольшими изменениями в его улыбке. После всех наших спортивных упражнений его губы стали сочного красного цвета, как накрашенные, по контрасту с бледной кожей.

Я протянул руку, чтобы снова погладить его по волосам. Мне нравилось касаться тонких шелковистых прядей и перебирать их – они были разных оттенков, от серебра с золотой отделкой до желтовато-кремовых. Как только я коснулся его, его лицо расслабилось, как будто он унесся мыслями далеко-далеко. По крайней мере, он больше не выглядел напуганным, неуверенным, умоляющим – как не было и всей прочей широчайшей гаммы эмоций, которые я успел пронаблюдать у него за последние 24 часа; поэтому я не спешил отнимать руку. Я так сочувствовал ему.

– Уишус, о чем ты думаешь? – спросил я негромко, робея вторгаться в его грезы.

Он сел, закинув ногу на ногу, опершись локтями о колени, все еще вертя веточку. Не отрывая от нее опущенных глаз, он ответил тихо-тихо, как будто не был уверен, что хочет это говорить:

– Я… я удивлялся, как это тетя и дядя Бен оставили меня с тобой. Вот и все.

– Ох, Уишус, не расстраивайся из-за этого. Они так волнуются из-за своего ребенка… Уж наверно они бы не бросили тебя одного…

– Да нет, я не о том думал, – прервал он меня, глядя тревожно. Я снова увидел знакомый умоляющий страдальческий взгляд. – Просто… Просто странно, что они оставили меня с тобой… с мужчиной.

– В смысле? Уишус, что ты хочешь сказать? – спросил я с удивлением. Почему это его нельзя было оставить с мужчиной?

Он по-прежнему смотрел на меня, и по краю носа поползла слезинка. Когда он заговорил, его голос был слаб и тонок, он прерывался от горя, а губы дрожали.

– Тег, меня из-за этого родители и отослали, из-за того, чем я занимался… с мужчиной… с моим дядей Томом. Они застукали нас в саду. Я его… п-п-поцеловал… Прямо сюда. – Он коснулся пальцем губ. – Он мне очень нравился, и он захотел меня поцеловать, и мы с ним пошли в сад вечером. Я им сказал, что мне и самому хотелось его поцеловать, но это не помогло. Они только еще больше рассердились, и они прогнали его, а меня… а меня тоже прогнали.

Услышав эту повесть, я преисполнился сочувствия к мальчику. Я сел, оперевшись спиной о ствол, и протянул ему руки.

– Иди сюда, маленький, – сказал я, наклоняясь к нему и разрываясь от жалости – я и сам чуть не плакал. Так вот каково было преступление Уишуса против фамильной чести! Его дядя Том заставил его поцеловть себя, и родители не пережили подозрения, что их сыночек может оказаться извращенцем. И бедный Уишус не мог понять, почему его так жестоко наказали ни за что, за то, что ответил на дядину любовь и честно в том признался!

Уишус забрался ко мне на колени, и я прижал его к себе, и дал ему выплакаться, прижимаясь макушкой к моему подбородку.

– Ну будет, будет, Уишус, – приговаривал я, ощущая маленькую голову под челюстью. Но ни за что на свете я не стал бы отодвигаться от него в этот момент. – Теперь я знаю, что сама Судьба привела меня в эту долину, чтобы я встретил тебя. Чтобы я рассказал тебе, что ты не сделал ничего дурного, Уишус. Если ты любил своего дядю и хотел поцеловать, то имел на это полное право. – Я говорил это с полной убежденностью. И не только потому, что я люблю мальчиков. Просто мальчиков его возраста вообще нельзя винить за выражение невинной привязанности. Я не был уверен насчет его дяди, но Уишус ничего дурного не сделал.

– Но я… но мне кажется, что это моя вина… – проговорил он неуверенно, хлюпая носом. Ему хотелось мне верить, но он не мог забыть недели терзаний, одиночества и отчаяния. – А что… а что если это повториться… Ты перестанешь меня любить… а мой дядя Бен выгонит меня, и разозлится на тебя… Но я ничего не могу с этим поделать… Я не могу приказать своим чувствам…

И через мой толстый череп наконец дошло. Мой мальчик плакал не только из-за воспоминаний. Причиной его терзаний, его умоляющих взглядов было не прошлое, а настоящее – его чувства ко мне. Ко мне!

Я сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться, и сказал:

– Уишус.

– Что, Тег?

– О каких чувствах ты говоришь? Скажи, чего ты боишься?

– Я все испорчу, я подведу нас обоих, Тег. Все повторится… – простонал он, и я почувствовал, как он отчаянно мотает головой.

Меня как молнией ударило. Давно разбитая и забытая надежда вдруг воспряла и собралась поглотить меня, раскрыв бездну между разочарованием и отрицанием. Я сделал еще один вдох.

– Что ты, Уишус. Неужели ты так говоришь только потому, что хочешь… хочешь меня поцеловать? – Я затаил дыхание. У меня мелькнула мысль, что мне посчастливилось найти точные слова, что сказанное не прозвучало как саркастическое обвинение, как попытка замаскировать собственную надежду, оттолкнув с притворным гневом того, кто может оттолкнуть тебя. Тег, тебе удалось! Твой вопрос прозвучал как принятие, одобрение, приглашение. Ты открыл дверь, куда Уишус может войти, если пожелает. Войти и принять тонны твой любви, или не входить, но все равно оставить за собой твою неизменную преданность. Ты все сделал правильно. Ты дал ему выбор!

Я ждал вечность.

А потом прозвучал ответ, такой тихий и нерешительный, что почти неслышный.

– Да, Тег.

Кровь хлынула в мои вены, как безумная! Поистине горная дорога привела меня в долину рая!

Но я все равно был твердо намерен действовать только в интересах Уишуса, и только по его повелению. Я не позволю 25 годам неразделенной любви к мальчикам заставить меня забыть о благе ребенка.

Я сделал еще один вдох и приказал своему сердцу успокоиться.

– Твое… твое желание, Уишус… совпадает с моим, – выговорил я между судорожными вздохами, продолжая прижимать его к себе. – Ты хороший человек, и мысли у тебя хорошие… И все твои желания, настоящие и будущие – благие. И если ты хочешь… если ты хочешь меня поцеловать, то знай, что имеешь на это право. Ты не сделаешь ничего дурного, Уишус, никогда! Ты не такой человек.

– Я… я хороший? – Он наконец высвободил голову из-под моего подбородка и посмотрел на меня своими оленьими глазами. Его слезы остановились, на губах проступила нерешительная улыбка.

– Да. Ты – дитя богов, и ты вершишь только благодеяния, Аллоуизиус Уишус Найт!

– Ты же обещал не называть меня этим именем! – Он рассержено выставил язык, что не помешало ему широко улыбаться. Даже глаза его светились радостью. – Ты мне за это заплатишь, – сказал он, слезая с моих коленей и становясь на собственные. – Будешь подавать мне еще много-много раз!

– Вот как? – ответил я, пытаясь изобразить испуг, но ничего похожего мне изобразить не удалось. Я пребывал в полной экзальтации от нахлынувшего счастья. Уишус любил меня, это правда!

– Да-да! – Он упрямо оттопырил нижнюю губу. И добавил, вставая: – Идем… пожалуйста.

– Ну хорошо, – проворчал я, поднимаясь и отряхиваясь. – Где там этот чертов мяч?

– Вон! – ответил Уишус весело и помчался за ним бегом. Вручив мне мяч, он побежал обратно на поле.

– Шевелись, рохля! – Он махнул рукой, чтобы я шел за ним.

Но не успел я сделать и шагу, как он затормозил и снова развернулся.

– Чуть не забыл! – пропищал он, и вдруг смутился и покраснел. Но потом подбежал ко мне, встал на цыпочки, схватил меня за левую руку и влепил мне звонкий, влажный поцелуй чуть пониже плеча. А потом улыбнулся ослепительной улыбкой, имея самый довольный вид, и побежал на поле.

Я стоял, как вкопанный, не сразу даже почувствовав влажный след его губ, ранивший мою душу. Я обвел пальцем по их контуру и погладил священное место.

«Теперь долго-долго не буду мыть эту руку», – подумал я, потрясенно качая головой.

* * *

Глава 4

– Идем купаться! – крикнул мне Уишус после очередного триумфального прохода через базу. Слова не сразу дошли до меня в моем трансе, в моем опьянении от общения с мальчиком. Совсем недавно, когда Уишус обегал третью базу, я попытался коснуться его мячом, и он меня поцеловал! В третий раз! Он схватил мою занятую мячом руку, наклонился и, бросив на меня озорной взгляд, ткнулся губами в запястье… И побежал дальше, смеясь.

Вообще-то это был только второй поцелуй, если честно; нельзя, положа руку на сердце, засчитать тот раз, когда мой юный друг собирался бросить мне мяч, улыбнулся, посмотрел на меня, потом на мяч в своей руке, снова на меня… а потом поднес мяч к губам, поцеловал и бросил мне.

– Лови! – крикнул он, ошеломив меня, но не застав всрасплох; я поймал мяч, взял его обеими руками, любовно поднес к щеке и подержал там, улыбаясь Уишусу.

– Спасибо! – крикнул я в ответ. Да…

Прибавьте сюда влажный поцелуй, который он запечатлел на моей руке часом раньше, и вы поймете, почему я ходил в любовном тумане, теряясь в догадках, что он еще выкинет. После заявления о желании поцеловать меня он развернул целую кампанию, бурную, хотя и несколько окольную.

Уишус был в восторге от возможности выказывать свои пылкие чувства ко мне. Каждый раз, увидев мою реакцию на очередную авантюру, он торжествовал, и торжество это светилось в его глазах и демонстрировалось всей позой. И все перейти к прямым действиям он не решался.

Но кто мог винить его за нерешительные шаги к двери в мою душу. Ведь он так пострадал за то, что ответил на любовь своего дяди Тома.

Я был согласен на все, что Уишус захочет подарить мне, я был рад просто всегда быть при нем… только, по злой иронии судьбы, завтра меня не будет. Я гнал эту мысль, столь неуместную на сегодняшнем празднике жизни.

– Тег, идем купаться! – крикнул он и пошел ко мне.

– Э-э… я за, но тебе не кажется, что вода в ручье еще холодновата?

– Да не в ручье, то есть в ручье, но не здесь. Выше, за излучиной есть бобровая заводь, там теплее.

Я в этом сомневался, но сжал губы, поднял голову выше, показывая, что нам сам черт не брат, и сказал:

– Веди меня, мой Солнечный Бог.

Он засмеялся:

– Как?! Твой… Солнечный Бог?

– Ну да. Ты весь такой золотой, твои волосы так вспыхивают на солнце, твоя кожа так сияет – ты самый настоящий Солнечный Бог!

Во время моего панегирика он стоял, уперев руки в бока и скептически задрав нос.

– По-твоему, я похож на греческих и римских богов? – Его голос выдавал, что мальчик был поражен и польщен.

Но когда он стоял так, на фоне волнующейся зеленой травы, в потоках падающего сверху яркого солнечного света, похожий в своей величественной грации на златокудрого юного Аполлона, я не сомневался, что Уишус достоин моих эпитетов и поклонения.

– Уишус, ты намного выше рядовых богов. Ты – десятилетний мальчик. Да будет тебе известно, что боги больше всего сил положили на создание десятилетних мальчиков, и когда они кончили, сам Зевс объявил, что они перестарались, ибо эти создания оказались прекраснее и мудрее своих создателей. И ты, Уишус, совершеннейший из всех десятилетних мальчиков, можешь мне поверить.

– Ну, Тег… – Он замахал на меня рукой, но от меня не скрылось, что он горд и счастлив.

– Только… – Я театрально принюхался. – Как бы это сказать… Помнишь, что я сказал ночью, а еще вчера, когда ты щекотал меня под ребрами?

– Что я хорошо пахну? – Он скорчил гримасу, не вполне маскирующую удовольствие.

– Вот именно, только теперь ты пахнешь уже не так хорошо! – крикнул я и бросился бежать в указанном им направлении к месту купания.

– Спорим, что Солнечный Бог первым добежит до заводи! – крикнул он, и, оглянувшись, я увидел, что он уже догоняет. Он подскочил ко мне, как маленький фавн, танцующий вокруг старика в стаде оленей, и снова пихнул в бок.

Я остановился, переводя дыхание, улыбаясь и любовно оглядывая мальчика с золотых волос до маленьких ступней. Я был не в состоянии скрывать любовь и восхищение, даже если бы хотел, и имел, должно быть, преглупый вид. Откровенно, беззащитно, неприлично влюбленный. Соответствующий сути.

Уишус постоял, впитывая мои жадные взгляды, весь сияя, молчаливый, но очевидно счастливый. А потом негромко вздохнул, радостно, удовлетворенно, помотал головой, сбрасывая волосы с глаз, и взял меня за руку.

– Идем, Тег. Поплаваем… и искупаемся! Солнечному Богу положено хорошо пахнуть!

И мы пошли, раскачивая руками – его маленькая ладонь целиком утонула в моей, – и шли так до самой заводи.

* * *

Как ни высоко я вознесся в своем блаженстве, когда мы добрались до берегов бобровой заводи, до меня, наконец, дошло, что у меня проблема. Все утро мое неутихающее воодушевление было надежно заткнуто в левую штанину, но когда мы разденемся, уж оно себя покажет, уж оно развернется! У меня не было ни малейшей надежды навязать ему свою волю, приструнить и уложить спать – решительно невыполнимая задача, когда я буду стоять голым в присутствии Уишуса. Который тоже будет голый!

Уишус с ходу принялся выбираться из тьюника.

– Давай, Тег, нырнем! Через минуту будет уже не так холодно, – чирикал он с энтузиазмом.

А ведь это луч надежды! Я врежусь в холодную воду, и мой дик съежится до жалкого сучка, ни мало не напоминая себя самого в зените славы. Надо только как-то отвлечь Уишуса, пока я не заберусь в воду.

Одумывая сей план, я сел и начал медленно снимать сапоги, бросая нескромные взгляды на раздевающегося Уишуса, что, разумеется, ни в коей мере не облегчало мою проблему. Он был передо мной, как на ладони, в каких-то шести футах*, уже без тьюника; пальцы сошлись на драгоценном пузике, чуть ниже пупка, соредоточенно развязывая веревочку никерсов. В этой позе его голые руки обрамляли голый торс, и мои глаза притягивались к маленьким соскам, в данный момент мягким, крошечным впадинкам, укрытым чувствительной кожей ореолов – единственных пятнышек цвета среди господства атласного белого.

Волосы свободно свисали со склоненной головы, занятой узлом на поясе; они покачивались и переливались золотыми потоками, омывая холмики поднятых плечей. Мне уже довелось обнимать и поглаживать эти плечи, и я мечтал еще раз ощупать их контуры.

Не ведая утеснений стыда, Уишус потянул тесные никерсы с едва намеченной выпуклости бедер. А я уже не поглядывал, а смотрел во все глаза, и уже не на грудь. Затаив дыхание, я ждал явления зрелища, в котором отказал себе ночью, не имея позволения от Уишуса. Ночью, когда Уишус доверчиво спал у меня на руках, я уберег его мальчишеское достоинство от воровских взглядов. Но теперь он сам стоял передо мной, открывая свое сокровище по доброй воле.

Уишус не заметил моей пристальности. В детском восторге и нетерпении он как ни в чем не бывало не переставал болтать про заводь, показывая рукой на домик бобров посередине и объясняя, что это они построили плотину.

Мой Солнечный Бог стоял лицом ко мне, когда пояс его никерсов скользнул вниз, открыв маленьких холмик лобка. Время застыло перед моим взглядом. Я понял, что мои руки замерли недвижно над сапогами, когда его миниатюрный пенис и легкая мошонка нарисовались во всем своем нетронутом розовато-белом изяществе, потому что Уишус вдруг посмотрел на меня и удивился моей неестественной позе.

– А ты чего ждешь, Тег? – спросил он невинно своим певчим как флейта голосом.

В одно мгновение я залился краской, ощутив кожей накативший жар.

– А, – добавил он, проследив мой взгляд, – маленький, да? – Он положил ладони на нижнюю часть живота и помог ими втянуть живот, бросил взгляд на свой дик и снова на меня, искоса, подняв одну бровь и поджав противоположный уголок рта, как бы говоря: «Я же не виноват!»

– Да еще сморщенный! – хихикнул он, нисколько не смущенный, что я так явно его разглядываю.

– Он… он как раз… он точно такой, какой должен быть у тебя, Уишус. Совершенный, как ты сам, – выговорил я хрипло. Тогда поднялись обе его брови, а рот расплылся в благодарной улыбке.

Картина, которую мне рисовало воображение, оказалась правдивой. Скрытая под свисающей, красной на конце крайней плотью, под кожей проступала головка. Один лишь дюйм ствола отделял венечную бороздку от холмика лобка. Нежный мешочек с шариками висел на розовых складках на минимальном расстоянии от инструмента. Тестикулы предельно скромно обозначали непустоту мошонки. Белый цвет лобка и внутренней поверхности бедер был еще белее и девственнее, чем остальное тело. Должно быть, этих мест еще не касалась ничья чужая рука. По крайней мере, с тех пор, как он перестал был младенцем.

Пока Уишус стаскивал никерсы, поднимая одну ногу, потом другую, и его маленькое достояние покачивалось и кивало мне. Препуций продолжался на полдюйма за кончик головки, и я углядел маленькое сморщенное отверстие в кольце с уздечкой, полностью закрытое, абсолютно скрывающее объект моего желания. Я не мог судить, открывается ли этот покров, пропускает ли на белый свет своего обитателя. Плоть вокруг маленького отверстия была слегка покрасневшей, возможно, раздраженная долгим заточением и трением о ткань никерсов. А возможно, нуждалась в мытье. Я представил себе, как вылизываю это место своим языком, нежно зондирую препуций, пытаюсь проникнуть внутрь…

– Ну что же ты, Тег! Раздевайся! – скомандовал он, снимая носки. Я встрепенулся и вернулся к реальности. Уишус зазевался, споткнулся, качнулся, повернулся – и вот оно! Центр моей вселенной, манящий мой сгорающий и рвущийся от страсти пенис! Идеально гладкие кругленькие крошки-ягодички, разошедшиеся, когда он нагнулся, снимая носок, и этот сморщенный розовый анус, на мгновение открывшийся моему вожделеющему взору.

Я непризвольно глотнул, но взял себя в руки и превратил этот звук в кашель. Уишус, занятый носками и не перестававшей болтать, не заметил моего замешательства. Я же дошел до состояния, в котором не мог даже просто дышать; во избежание катастрофы я заставил себя отвести взгляд и исполнить приказ Уишуса. Я встал и начал стягивать рубашку.

– Какой ты… волосатый. – Оказалось, что Уишус все-таки поглядывал в мою сторону. Я поднял взгляд: он стоял и смотрел, приоткрыв рот от удивления. Гм… у меня, действительно, довольно волосатая грудь, но все-таки это прямые и не слишком длинные волосики, которым далеко до буйных зарослей, какие мне доводилось наблюдать у других.

– Да, есть немного, – признал я и отвернулся, откладывая рубашку в сторону. Это удачным образом позволило мне начать стаскивание джинсов, не опасаясь выскакивания непререкаемого кока, твердо вознамерившегося принять стойку смирно, как только удастся вырваться из заточения. С другой стороны, Уишус получал полный обзор моих неприкрытых тылов.

– Ну что, нырнешь? – бросил я через плечо, затягивая сымание штанов со своей задницы.

Он не ответил.

– Уишус, можешь не ждать меня, ныряй…

– Только не это! – простонал он растеряно, жалобно.

Забыв о своей наготе, забыв о своем торчащем дике, забыв обо всем на свете от страха за мальчика, я обернулся к нему… махнув диком, как игрушечной бейсбольной битой.

Уишус, краснея, в смятении уставился на свой пенис. Тот отвердел и распрямился, вытянув спинку почти параллельно животу Уишуса. Наши взгляды встретились – тревожный мой и потерянный Уишуса. Руки его отодвинулись от тела, как будто боялись прикоснуться к плоти владельца.

– Я… я не хотел, Тег, – воскликнул он в отчаянии. – Прости, прости меня, пожалуйста… – Он протянул ко мне руки, умоляя, выпрашивая ответ на какой-то незаданный вопрос. По его щекам заструились слезы.

– Милый, что случилось? – Я подбежал к нему и сел рядом, глядя в глаза. Я осторожно взял его за плечи.

– Тег, я… я не хотел, правда! – Он бросил на меня робкий взгляд. – Я ненарочно! Он сам взял и начал… твердеть… как в тот раз, когда дядя Том меня поцеловал! А потом все вышли в сад, и рассердились на меня… А потом меня отослали… – Слезы душили его, он вздрагивал всем телом, всхлипывая. Я проследил его взгляд, направленный вниз к себе между ног… Я был чуть не в обмороке от такой близости к его маленькому стиффи. Розово-красный кончик опухшей головки со своей крохотной щелочкой высунулся немного из туго натянутого кольца крайней плоти. В выпрямленном состоянии мальчишеский кок был не длиннее моего мизинца, примерно два с половиной дюйма в длину и чуть толще моего пальца. Он был мал, гармонируя с общим миниатюрным сложением Уишуса. Но Уишус был мальчиком на все сто! Его дик пульсировал, и сеть голубоватых вены проступала сквозь прозрачную кожу ствола.

Я поспешил обнять его и встал, держа в своих объятиях. Одна моя рука скользнула ему под попку для поддержки, не мешая ему обхватить меня ногами за талию. Другая обвила его за спину, прижав ко мне моего дорогого мальчика. Я на мгновение закрыл глаза, стараясь не думать о пенисе, так твердо уткунувшемся мне в живот. Но дело усугубляла его немыслимо горячая, бесконечно мягкая шелковистая мошонка, притиснутая ко мне. Мой собственный орган прижался к его ягодицам, ища свое естественное место в ложбинке. Он было смягчился в момент паники, но теперь снова твердел от волшебного контакта с Уишусовым влажным святая святых.

Он вдруг всхлипнул, замотал головой и зажмурился от отчаяния.

– Моя пиписка! – простонал он. Я посмотрел вниз и увидел, что от моего объятия головка его дика буквально пламенела сквозь натянувшуюся крайнюю плоть. Для него это было неведомое, нестерпимое ощущение, заставлявшее его извиваться, от чего, естественно, ощущение только усугублялось. Я обнял Уишуса покрепче и притянул к себе его голову.

– Уишус, все нормально, – начал утешать его я. – Уишус, мой Уишус, все нормально, все правильно, не плачь, малыш, ну будет, будет.

– Хорошо… я постараюсь, Тег, – сказал он, бодрясь, но тут же добавил: – Ненавижу ее! Каждый раз, когда она это делает, я знаю, что случится что-нибудь ужасное!

– Нет, Уишус, что ты! Никто и ничто не угрожает тебе, пока я рядом. Не бойся ничего! А что у тебя так твердеет… так я этому только рад!

– Что? – изумился он, отстраняясь и глядя мне прямо в глаза, с расстояния нескольких дюймов. Его голос все еще звучал испуганно, но, по крайней мере, он не боялся слушать меня. Уишус не отпускал моего взгляда, всматриваясь прямо мне в душу и моля об ответе.

– Милый, вспомни, я рассказывал тебе утром, что когда половой член мужчины твердеет, это значит, что он любит… э… другого человека.

– Но, Тег, ты же не женщина. Неправильно, что у меня так происходит от близости мужчин! Из-за этого отец накричал на меня. Из-за этого он меня отослал! Потом, у меня же не твердеет рядом с мамой или отцом. Я их люблю, но у меня так не было до вчерашнего дня, когда появился ты, а еще один раз с дядей Томом. Я не знаю, отчего это происходит, но я тут не при чем… Только у меня при этом такое чувство… Как будто мне хочется, чтобы ты… Не знаю, как сказать…

Я слушал эти попытки описать свои чувства, и понимал, что все мои мечты сбылись. Но, хотя мне хотелось завопить и запрыгать от радости, я слушал и кивал, и лелеял его в своих объятиях. Он заметил влагу в моих глазах и мои усилия подавить свои эмоции, потому что вдруг остановился и сказал:

– Тег, ты что? Я сказал что-то плохое? Ты сердишься на меня? Ты…

– Ш-ш-ш… – прервал я его, чтобы поскорее ободрить, пока он не расплакался, неправильно истолковав мое волнение. – Уишус, знай… Некоторые мужчины… и некоторое мальчики… как мы с тобой… в общем, они не такие, как все, Уишус. У нас твердеет не тогда, когда у всех. У нас дар влюбляться в… Уишус, сокровище мое, мы у нас дар особой любви. Мы любим мальчиков или мужчин. И когда у нас твердеет, это доказывает эту любовь. Если твой пенис напрягается, когда ты смотришь на меня, для меня это драгоценнейший подарок, который свидетельствует о любви, как ничто другое. Когда у тебя напрягается, это значит, что ты хочешь прижаться к тому, кто для тебя очень-очень дорог, прижаться тесно-тесно, стать одним целым с любимым существом. Физически соединиться с ним, Уишус.

– Тег, – сказал он, широко открыв глаза и еще боясь поверить своему счастью, – Тег, а когда твоя пиписка… твой пенис… он то и дело делался длинным и твердым… И вчера, и сегодня, все время… – Захватив меня врасплох, Уишус быстро опустил руку и, вслепую, но безошибочно, схватил мой твердый ствол под самой головкой. Я так напрягся при этом пожатии, что мой вдох превратился в отрывочное сипение.

Потом Уишус отпустил меня и снова обнял за шею обеими руками.

– Тег, – сказал он тоном разоблачителя, – сколько мы знакомы, с тобой это происходит постоянно, и сейчас у тебя тоже твердым-твердо!

– Так ты все видел?… – Я краснел и стыдливо улыбался.

– А как же! – воскликнул он. – Но я не знал, что это значит. И я боялся, потому что понмил, что случилось с дядей Томом. А еще мне делалось щекотно, и мне ужасно хотелось попросить тебя… – Он замолчал в нерешительности. Я же думал только об одном: вот, оказывается, что означал этот испуганный, умоляющий взгляд! – Тег, ведь это значит, что ты тоже любишь меня? Что ты хочешь… стать одним целым со мной? – Его голос зазвенел, нежный, восторженный.

– Да. Да! Уишус, я люблю тебя, милый! Больше всего на свете, больше жизни, и я хочу стать с тобой одним целым. – Вообще-то я много чего хотел. Для начала я хотел покрыть его лицо лихорадочными поцелуями, но вместо этого только прижал к себе еще крепче. Я был счастлив, как никогда, что мог сказать ему о своей любви, сказать словами и доказать своим подъемом. Впервые в жизни мне не надо было скрывать нежные чувства к мальчику! И к какому мальчику!

Я стискивал его в своих объятиях, а он сам тоже прижимался ко мне, захватив в кленч мою шею и зарывшись головой в изгиб моей шеи. Он уже не всхлипывал, но его мокрые щеки холодили мою кожу. Я стоял, не двигаясь, и только немного качал Уишуса на руках.

Интересное, должно быть, было зрелище – мужчина ростом шесть футов два дюйма*, стоит, откровенно возбужденный, и его длинный шест скрылся между ягодиц столь же возбужденного мальчика, чьи ноги так обхватили мужчину, как будто тот спасает ему жизнь.

Потом он прошептал мне на ухо:

– А папа сказал, что это дурно.

– Уишус, я не хочу ничего говорить против твоего отца. Но я не могу не сказать того, что считаю правдой. Некоторые люди сотворены не такими, как все. Это не значит, что они хуже других, что они ведут себя дурно. Мы – особенные, вот что я думаю.

Он подумал и, видимо, принял мои слова, потому что вдруг переключился на другую тему.

– Слушай, Тег, а как же мы можем стать единым целым? Как мы можем… как ты говорил?… объединиться?

Тут я снова покраснел, и даже впал в панику. Я не хотел опошлить минуту, в которую мы открылись друг другу в своей особенной любви. Я знал, наш союз не может быть доведен до отношений, предусмотренных природой. Как я мог объявить Уишусу, что моему пенису полагалось бы войти в него, чтобы исполнить тот вид соединения, который древние провозглашали*, высшей формой любви?

Я уже говорил, что был девственным мальчиколюбом. На самом деле я был круглым девственником, потому что ни разу возжелал женщины. И для меня было немыслимо подвергнуть Уишуса невообразимым мучениям, вонзив в него свое орудие.

Я отчаянно пытался придумать, что сказать вместо правды о предназначенном способе исполнения нашей любви.

– Я… мы… Уишус, помнишь, как я говорил тебе, что ты не обязан говорить о том, о чем не хочешь говорить?

– Помню, Тег. – Он кивнул, и почувствовал его щеку шеей. Потом он отодвинулся, и в его глазах я увидел благодарность. Он не забыл.

– А сейчас я… Знаешь, я просто хочу быть с тобой, как сейчас. Милый, мы найдем какой-нибудь способ. Что-нибудь придумаем, ладно?

– Конечно, Тег, – согласился он. – Можем отложить этот разговор, если хочешь. – И он прислонился ко мне, прижавшись своей скулой к моей, а потом поцеловал меня в лоб.

Я нагнул его голову и повторил его жест, проведя губами по его лбу у самой кромки волос. Он вырвался, откинул голову назад и с озадаченным видом коснулся влажного места, на котором задержались мои губы.

Одарив меня довольной улыбкой, Уишус затем наморщил лоб и сказал:

– Тег, а я ведь все равно напряжен по полной. Это скорее приятно, но как-то необычно и щекотно. Как будто ждешь, что сейчас будет больно. С этим надо что-то делать? – У него был забавный вид: решительно поджатые губы и дума на челе.

– Надо. Есть несколько способов, чтобы это напряжение прошло, и вот один из них! – крикнул я и прыгнул в воду, с Уишусом на руках, зная, что бобровая заводь будет очень, очень холодная.

Бр-р-р! Наши дики съежились до жалких огрызков в сравнении с временем их прошлой славы. Когда мы вынырнули, фыркая и отдуваясь, и выбрались на берег, маленький дик Уишуса превратился в премилую шишечку, выступающую всего на полдюйма из гусиной кожи лобка. Шарики Уишуса полность скрылись в теплых глубинах тела, а мошонка стала морщинистой, как стиральная доска, корзиночкой, лишь чуть розовее, чем окружающая плоть.

Уишус засмеялся, показывая на мой признак мужественности, который теперь едва выглядывал из коричневой поросли. Мои шарики не могли спрятаться, как у Уишуса, но подтянулись к самому коку. Однако под заинтересованным взглядом мальчика Тег-младший не преминул пойти в рост.

– Ай-ай-ай, Тег, – хихикнул Уишус, – тебе не помогло!

– Это потому что ты со мной, Уишус. Потому что ты такой красавец!

Он удивился.

– Как? Красавец? – Уишус заулыбался до ушей. – Нет такого слова! Бывает "красавица", но так нельзя сказать про мальчика! – Он упер руки в бока, как будто хотел спорить, но его улыбка выдавала истинное настроение. Он был в восторге от того, что был прекрасен в моих глазах.

– Уишус, ты – прекраснейшее из созданий природы, – провозгласил я от всей души. – Ты – чудо красоты, ты самый чистый, добрый, светлый, остроумный…

– Ладно, – сказал он, принимая комплименты с изрядной долей скепсиса. Он задумался на минуту, а потом, видимо, какие-то части головоломки сложились перед его мысленным взором, потому что он пришел в движение, хлопнул себя по бедрам и начал скакать вокруг, крича:

– Тег хочет быть со мной одним целым! И я – красавец! Я – красавец! Я – красавец!

В этот момент он был самым счастливым из виденных мной мальчиков, и я был доволен собой. Я смог вдохнуть в этого мальчика уверенность к себе и веру в жизнь.

Он еще продолжал кричать, так что склоны отзывались эхом, и хлопать в ладоши, и носиться вокруг, демонстрируя всему миру вновь обретенную гордость и свое нагое совершенство. Потом он вдруг остановился, улыбнулся и прокричал во все горло: «Но если Тег хочет стать со мной одним целым, ему придется меня поймать!» И снова прыгнул в ледяной пруд, обрушив на меня холодный брызги. Я прыгнул вслед за ним, и мы резвились до посинения. Нелегко, доложу я вам, ловить скользкого маленького угря, но, по правде сказать, он сам хотел быть пойманным. Мы гонялись по всему пруду, и наши мокрые тела скользили одно о другое, и руки пользовались случаем потрогать везде где можно. Холод не допускал никакого сексуального напряжения, но нам просто хотелось пощупать. Уишус касался волос у меня на груди, шлепал по тылу, игриво перебрасывал из стороны в сторону мой съежившийся дик; я подставлял Уишусу сложенные ладони, подбрасывал высоко в воздух, и он нырял к громким плеском. Не раз мои руки устремлялись к его мальчишеским сокровищам, но не меньше я бывал доволен, когда удавалось потрогать его руки-ноги и все-все-все.

Наконец, когда мы больше не в силах были терпеть холодрыгу, мы помогли друг другу выбраться на берег на травку. Уишуса трясло, и я снова взял его на руки. Он обернулся вокруг меня руками и ногами, как одеяло, и я сел на луговой траве на солнечном месте. Тег-младший стремительно согревался и твердел, и Уишус хихикнул, когда почувствовал, как мой инструмент хочет улечься в свое обычное гнездышко, вдоль ложбинки Уишусовой попки.

Я растирал и обхлопывал его спину, выжимал воду из волос и просто нежил в своих объятиях. Он быстро впитывал тепло моего тела и солнца, и вскоре мы уже могли говорить, а не г-г-г-г-говорить.

– Я тебя поймал, – сказал я, обнимая мальчика покрепче. – Что мне за это полагается?

– Гм, – протянул он, отстраняясь и повисая на руках, сцепленных у меня на загрвике. – Насколько я вижу, то есть осязаю, ты все еще хочешь слиться со мной в одно целое! – Он поерзал попой, размазывая мой ствол о мои скрещенные ноги.

– Я всегда буду хотеть этого, Уишус, – сказал я и прижался щекой к одной из его рук.

– Ну, раз ты не объяснил мне, как нам это сделать, я сам придумал способ, – заявил он гордо к моему удивлению.

– Правда? Расскажи! – потребовал я; мое воображение разыгралось, раздразненное также неугомонной попой Уишуса, которая сжимала мое мужское достоинство и катала его туда-сюда. Уишус ничего не мог знать о греческой любви! Он вообще знать не знал о сексе до нашего утреннего разговора!

– Обещай, что никому не скажешь… Ладно, не обещай, я и так знаю, что ты сохранишь мою тайну.

– Спасибо за доверие! Я его оправдаю. Так в чем твоя тайна? – Уишус заинтриговал меня не на шутку.

Проявив свою неутомимую энергию, Уишус соскочил с меня, как пружинка, схватил за руку и воскликнул:

– Идем! Вставай, Тег, нам надо одеться. – И он так потянул меня за руку, что мне волей-неволей пришлось подняться.

– Я покажу тебе мое тайное место, Тег, – сказал он, понизив голос, как будто нас кто-то мог подслушать. Было очевидно, что речь идет о чем-то важном для мальчика.

Одевающийся Уишус был подобен смерчу.

– Идем! Я покажу тебе мое тайное место, ты мне расскажешь свои тайны, и мы станем одним целым!

– Точно! – согласился я, восхищаясь его интуицией. Десять лет, а до чего додумался. И меньше всего я был склонен испытывать разочарование от того, что Уишус ничего не слышал о телесной форме окончательного соединения мужчины с мальчиком. Его невинность была одной из радостей, которые мне преподносила любовь, и все равно у меня не было никаких конкретный идей, с какого конца браться за подготовку ребенка к физическому союзу. Его идея была намного лучше всего, что мог предложить я.

Мальчишеское воодушевление оказалось заразным, и я оделся быстро. Но Уишус оделся еще до того, как я надел штаны, и теперь нетерпеливо приплясывал, как будто хотел писать. Когда я обулся, он схватил меня за руку и поволок через луг. Я шел, как послушный бык, ведомый за кольцо в носу, без остатка подчинившись этому мальчику, всецело преданный ему и всецело счастливый.

* * *

Уишус отвел меня к одному из многочисленных боковых каньонов, впадавших в долину. Тропинка вилась, прижимаясь к склону, и взбиралась все выше, открывая нам захватывающие виды, только я уже был захвачен главным чудом природы; мои глаза не желали бродить по панорамам камня, деревьев и ручьев; все мое существо тянулось к Уишусу, который взбиралася по тропинке впереди меня.

За время этого походя я сделал одно открытие относительно своей натуры. Оказывается, я не был всецело поглощен фигурой мальчика. То есть мои глаза, конечно, все время возвращались к его ягодицам, ритмично скользящим под тканью никерсов, к этим мягким холмикам, которые мои ладони недавно охватывали с такой любовью. И к грациозному бегу его длинных худых ног – Уишус был весь такой тоненький, что я мог бы сомкнуть большой и средний палец, вокруг его щиколотки. И к развевающимся локонам, поглаживающим его плечи и приоткрывающим на мгновение шелк его шеи и кончики ушей. Но я не упивался всецело этими прелестями, нет, я пожирал глазами все мельчашие детали его облика. Мне мало было, что его фигура являла для меня сексуальный стимул; я жаждал узнать каждый квадратный дюйм его тела, изучить вдоль и поперек, пропитаться его сущностью и сохранить все в себе навсегда.

По дороге к тайному месту Уишуса я открыл для себя суть мальчиколюбия. Я обнаружил, что не являюсь тем секс-хищником, который охотился на ничего не подозревавших мальчиков в моих фантазиях. Я обнаружил, что могу любить мальчика, могу преклоняться перед мальчиком, даже если мне не суждено прикоснуться к нему вновь.

Во время восхождения в гору не очень-то поговоришь, и я больше слушал и смотрел, насыщаясь Уишусом. Я заметил, что самые кончики его золотистых прядей сверкали на солнце, как кончик клинка. Еще я обратил внимание на маленькую ссадину у него на локте – несколько полосочек в том месте, где он ободрался об скалу, и каждая царапинка царапала мне сердце. Когда неровный ритм наших шагов приблизил мой нос к его ягодицам, я глубоко вдохнул пряный чистый мальчишеский запах, и был уверен, что ощущаю тепло, излучаемое сокрытым священным сфинктером. Я следил за складками, возникавшими при каждом шаге между его попкой и бедрами. Я следил за перекатыванием мышц на икрах, принимавших на себя труд восхождения.

К счастью, Уишус не нуждался в репликах для поддержания разговора, и пока я был погружен в любовный транс, Уишус рассказывал своим мелодичным голоском об окружающих достопримечательностях – вот интересное дерево, вот след оленьего копыта, вот причудливая скала. Уишусу доставляло радость делиться со мной своим миром, а я, хоть и не был в состоянии следить за его словами, был счастлив, что ему хорошо, и что он такой хороший.

А потом наше восхождение и мое погружение в мир главного на свете человека завершились. Уишус вдруг остановился, вывев меня из транса, и взял меня за руку. Я поднял взгляд – на лице мальчика были написаны гордость и ничем незамутненное счастье.

– Вот, Тег! – выпалил он голоcом, дрожащим от усталости после подъема и, еще более, от избытка чувств.

Я принял предложенную мне руку, и он помог мне взобраться на карниз. Мне было жаль расставаться с самозабвенным до растворения любованием Уишусом ради возврата к реальности, но я не подал виду, ведь ему так хотелось поделиться со мной каким-то своим сокровищем.

– Ну, показывай свое великое зре…– начал я с напускным энтузиазмом, но в этот момент увиденное сделало объяснения излишними.

У меня отвисла челюсть, и я застыл, как громом пораженный, пока Уишус не вернул меня к реальности.

– Как тебе мое открытие, Тег?

Он схватил меня за левую руку обеими руками и повис на ней, заглядывая мне в глаза.

Я опустил взгляд на самого гордого и счастливого мальчика в мире.

– Уишус, это ве… великолепно! – И это еще было слабо сказано. Перед нами, скрытый от мира нависающими скалами, предстал настоящий город! Древний заброшенный город, ряды прямоугольных строений, громоздящиеся друг над другом террасами. Они хорошо сохранились, как будто их жители однажды просто встали и ушли, оставив материальные свидетельства своего существования.

– Уишус! – Я повернулся к нему, оторвал от земли, обняв за пояс, и закружился, держа его навесу. Мы смеялись и перебивали друг друга:

– Это великолепно! – говорил я.

– Тебе правда нравится? – допытывался он.

– Фантастика! Невероятно!

Я завершил последний пируэт, а потом получше обхватил Уишуса левой рукой и посадил верхом на свое левое бедро, как маленького ребенка. Он обнимал меня за шею правой рукой. Теперь мы могли вместе разглядывать город, показывая другу другу его диковины.

– Кто же его построил, как ты думаешь? – спросил он наконец.

– Кто-то, живший очень-очень давно!

– Тогда отныне он мой! – прокричал он во все горло и обозначил свое владение мановением руки. – То есть наш, – добавил он серьезнее. – Тег, мы будем владеть им вместе! И от этого будем одним целым?

– Уишус, для меня было бы честью разделить с тобой самое скромное обиталище, лишь бы с тобой, с тобой одним. А уж такое тайное место – я плачу от радости!

Уишус вдруг сделал резкое движение рукой, с размаху, и приобретенный вращательный момент позволил ему крутануться вокруг моего бедра, и мне опять пришлось подхватить его обеими руками под маленькую и дорогую моему сердцу попку. Уишус сжал меня ногами за поясницу, обхватил обеими руками мой загривок и поцеловал меня прямо в губы!

– Готово! Я тебя поцеловал! – воскликнул он, отстраняясь с довольным видом. – Я сказал, что хочу тебя поцеловать, и поцеловал! – Он хихикнул.

– Д-действительно… – проговорил я, стараясь сохранить самообладание и смакуя вкус губ Уишуса. – Но ведь это не конец света, правда? Теперь ты убедился, что это не страшно?

Уишус тоже помнил, как мы обсуждали незаслуженный позор, который последовал за целованием с дяди Тома.

– Да, Тег, ты прав. Любить не стыдно. Я люблю тебя, Тег, и хочу поцеловать еще раз!

– М-м-м… я… м-м-м… я тоже люблю тебя! – ответил я как мог скорее между обрушившимися на меня поцелуями в губы.

Тогда он закрыл глаза, наклонил голову, как многоопытный ветеран, и прижался губами к моим губам крепко-крепко. Я положил руку ему на затылок и стал баюкать, прижимая к себе. Не дыша, мы плющили друг о друга губы, и я почувствовал, как его влажность перетекает в мой рот из его. Как же я хотел пробраться языкам в эту святую полость! Как же я хотел как следует распробовать его губы! Я деликатно провел по ним кончиком языка.

Он отстранился, чтобы вздохнуть, и втянул в себя мое дыхание с удивленным, но приятно удивленным видом.

– Тег, это здорово! – прошептал он. – Так мы тоже становимся одним целым?

– Да, Уишус, а еще так. – Я притянул к себе его доверчивую голову, на этот раз заранее открыв рот и держа язык наготове. Он сразу понял, в чем дело, и открыл губы, как только они встретились с моими; мой язык получил доступ в его тело. Моему мальчику не требовались учителя, творение любви давалось ему само собой: он нежно облизал мой язык своим, а когда я отступил, последовал за мной ко мне в рот.

Наша дуэль продолжалась добрую минуту под наши обоюдные постанывания, потому что мы уже наловчились дышать через нос.

У нас у обоих полностью распрямилось. Я чувствовал животом его тверденький ствол сквозь слои одежды. Я инстинктивно начал покачивать мальчика на руках. Он сразу заметил и начал тереться об меня диком, постанывая еще громче.

Мой обрадованный ствол поднялся у меня в штанах, и Уишус, втираясь в меня, невольно массировал мою сверхчувствительную головку. Мы задвигались быстрее, задышали отрывистее, но наши рты не переставали высасывать друг друга. И мы и впрямь превращались в одно целое.

И тогда мальчик начал содрагаться в моих объятиях, и он откинул голову и испустил крик, как дикое животное, и этот отчаянный крик отразился эхом от скал, нависших над древним городом. Моя радость за первый оргазм ребенка заставила меня присоединиться, и я уже в третий раз за последние 24 часа выбросил семя, будучи одетым, и от неукротимых спазмов чуть не свалился с карниза вместе с Уишусом.

– Боже! – Уишус отчаянно задыхался. – Что… это… было, Тег? А-а-а-и-и-и-н-н-н! – Он висел на мне на вытянутых руках, сжимая меня бедрами с такой силой, что чуть не разрезал пополам. Руки его был напряжены, взгляд остекленел. Кажется, он инстинктивно пытался не прикасаться больше ко мне диком.

– А тебе… а тебе понравилось, милый? – Я тоже отчаянно задыхался, но улыбался ему, зная, что он только что достиг высочайшего наслаждения, ставшего возможным лишь благодаря нашей страстной любви.

– Не знаю! – выговорил он трясущимися губами; конвульсии еще не оставили его тело, продолжая мучить трением головку его полового члена.

Я прижал его к себе, чтобы помочь успокоиться после кульминации.

– Мы… целовались, и вдруг моя пиписка… то есть дик… – поправился он, поглядывая на меня нерешительно. Он еще никак не мог отдышаться. – Тег, это было как взрыв! Это было лучше всего на свете! А ты чувствовал тоже самое?

– Да, милый. Мы оба испытали то, к чему стремятся все влюбленные – это называется оргазм, это наслаждение, которое начинается с кока, когда его трогает твой возлюбленный, и наполняет все твое существо, и… и переполняет, потому что такое огромное наслаждение невозможно удержать в себе.

– Тег, ты так задергался! Я думал, что мы скатимся с тропинки, но мне было все равно! И я не мог сдержать крик!

– Уишус, когда я говорил, что любовь – это стремление стать одним целым с любимым, я имел в виду и это, только не знал, как это описать.

– Вау! А с дядей Томом этого не было! – Уишус улыбнулся мне, приподнеся лучший из возможных комплиментов.

– Наверно… – начал я, и чуть не сказал, что дядя Том не любил его так сильно, как я, но вовремя остановился, удержавшись от не самых благородных слов. Ни к чему принижать чувства его дяди, и ни к чему бросать лишнюю тень на и без того непростые воспоминания. – Наверно, вам не дали такой возможности, Уишус. Но я такой эгоист, что только рад, что оказался первым человеком, с которым ты испытал это впервые, что мы оба испытали это впервые друг с другом. Испытали то, что должна дарить любовь! И не верь никому, кто скажет иначе!

– Так ты… так ты тоже в первый раз? – удивился он. – Ты никого так… не целовал?

– Никогда. Только тебя, мой мальчик, – признался я благоговейным шепотом. И в этот момент 25 лет мучений, унижений и сомнений испарились, и я впервые всей душой без остатка возрадовался, что сотворен для любви к мальчику. И я мысленно возблагодарил судьбу за то, что всю жизнь оставался мальчиколюбцем и ни разу не сотворил любовь ни с мужчиной, ни с женщиной.

Уишус улыбнулся, гордо и немного смущенно. Я знал, что он почувствовал себя поистенне особенным.

Глава 5

Когда его пенис слегка потерял супер чувствительность, Уишус ослабил хватку своих крепких ног на моей талии, и вновь уселся у меня на руках. Я мог держать его в такой позе вечно - мой мальчик уцепился за меня, и его лицо находилось всего в нескольких дюймах от моих глаз. Я мог видеть каждую золотистую искорку в его зеленоватых глазах. Наш судорожный оргазм разметал его волосы, и теперь они в беспорядке обрамляли его лицо. Он отцепил одну руку от моей шеи, отбрасывая непослушные пряди назад, за уши.
Мы оба, довольные, улыбались друг другу, деля на двоих этот момент тишины, просто с любовью заглядывая в глаза друг другу.
После чего он словно прилип ко мне, усевшись прямо на моих скрещенных руках, и приложив обе руки к моим щекам, сжал их, расплющив мои губы так, что я, должно быть,  стал похож на рыбу с её вечной выпученной  гримасой.
Удерживаясь таким образом за моё лицо, заставив наши глаза вглядываться в глубины наших душ, он серьезно спросил:
- Тег, мы сможем ещё поцеловаться?

Я только усмехнулся, хотя это было довольно трудно сделать моим челюстям, скованным его сжимающими руками. Сквозь сморщившиеся губы я попытался сказать:
- Всегда, когда пожелаешь.

Казалось, это полностью удовлетворило его, потому что он улыбнулся, быстро качнув головой
из стороны в сторону, затем стремительно клюнул меня в губы, и, вывернувшись из объятий, встал передо мной.
Схватив меня за руку, он стал дёргать.
- Давай, Тег! Я покажу тебе всё!

Мы провели следующий час, осматривая устройство всего в округе. Уишус водил меня из одной комнаты в другую, вверх, через отверстия в потолках, и вниз, в глубокие, круглые ямы. Некоторые из комнат по-прежнему были в очень хорошем состоянии, и не составляло особого труда, чтобы устроиться там как дома. В то время как мы поражались величием этого города в горах, никто из нас не мог забыть только что случившегося между нами. Мои глаза чаще обращали свой взор на Уишуса, чем на руины домов, и большую часть времени он висел на моей руке, часто ухватившись за неё обеими руками, принуждая нас быть вместе, словно он не мог сосуществовать отдельно от меня. Мы обменивались ласками и лёгкими быстрыми поцелуями всякий раз, как только возникало желание, в момент, когда мы помогали друг другу перебираться через препятствия, или, когда останавливались полюбоваться на окружающий вид, или, когда наши глаза случайно встречались. Мы любили друг друга, и нам не нужны были причины, чтобы лишний раз выразить свои чувства.
Уишус вёл меня все выше и выше по террасам города, пока мы не натолкнулись на одно помещение, оказавшееся в превосходном состоянии. Оно находилось на естественном выступе с видом на остальную часть города, и если бы вы встали у его дверей, вы бы почувствовали себя подобно Господину, владеющему всей этой областью.
Уишус произнёс:
- Это моё любимое место, Тег.

- Почему оно тебе так нравится?

Он нахмурил брови и стал размышлять вслух:
- О, я не знаю... Может быть, потому, что здесь всё выглядит так, как будто кто-то важный жил здесь... или...
Он вдруг затих и уставился вниз, после чего лениво начал шаркать ногой по пыли у своих ног. Я подошел поближе и встал у него за спиной, положа руки ему на плечи. Он прижался ко мне, и я смог чувствовать и слышать его глубокое дыхание, вздохи, долгие и красноречивые - что-то его беспокоило.

- Или что, Уишус? - я убеждал его открыться. Мягко, нежно, я начал массировать его плечи, и водить своими ладонями по его рукам.

- О, я часто сидел здесь и думал - может быть... может быть, владелец этого был... таким же изгоем, как и я.

Ощутив комок в горле от того, что он говорил о чём-то, причиняющем ему глубокую боль, я вдруг ощутил злость на себя и всепоглощающее желание что-то сделать, что угодно, чтобы унять боль моего мальчика. Но  я не мог исправить того, что случилось с ним. Мои руки без моего приказа, скользнули вниз к его груди и стали там растирать, словно пытаясь устранить тяжесть, лежащую у него на сердце.
Он обхватил мои запястья руками, и удерживал меня так, касаясь своей щекой моей руки.
- Я чувствую себя здесь под защитой, - произнёс он после короткой паузы.

- Это странно, - сказал я. - Я как раз собирался сказать, что чувствую какую-то... энергию тут, будто бы есть тайна, связанная с этим жилищем. Уишус, что если человек, живший здесь, был знахарем, или, как называют их индейцы, шаманом?

- Шаман? - откликнулся он спокойно. - Ну, кто бы он ни был, я часами сидел на пороге его дома с тех пор, как обнаружил это место. Я прихожу сюда, когда чувствую себя... одиноким.

Я ощутил неприятный холодок в животе, подумав, что мальчик сидит здесь совершенно один, но если он чувствует себя здесь защищённым, то я должен радоваться, что он нашел такое место. Эта мысль вызвала другую, и, неожиданно, я загорелся от возбуждения.

- Уишус!
Я упал на колени и развернул его, удерживая руками за плечи. Я посмотрел ему в глаза, и он увидел мое волнение; на его лице проявилось ошеломлённое любопытствующее выражение.

- Уишус, у меня есть идея! Мы приготовим это место для тебя! Тут будет твоё убежище!
Мои мысли мчались вперёд. Если когда-нибудь снова дядя Бен решит оставить Уишуса в полном одиночестве, после того как я уйду, мне хотелось, чтобы моя любовь могла отступить сюда, в это место, куда он мог бы прийти, и почувствовать себя в безопасности.

- Ну... Ух... Отлично! - произнёс он с придыханием; улыбка начала изменять его лицо. - Но ... как?..
Я могу сказать, что идея уже понравилась ему, потому что он начал ерзать, оглядываясь с удивлением в глазах; ниспадающие волосы метались по его лицу. Можно было заметить картину формирования его мыслей - о, этот мальчик был энергичен! Он осмотрелся вокруг, глянул на меня своей вопросительной улыбкой, подняв в ожидании плечи, и, казалось, хотел взорваться в действии. Я впился взглядом в его лицо - он был маленьким сказочным существом, лесным духом, маленьким эльфом, сгустком энергии, удерживаемым в  моих руках.
Ну, наши энергии наслоились друг на друга, я вскочил, и мы начали ходить и планировать.

- Итак, мы подметём эту комнату, соорудим тебе кровать...

- Но у нас нет ещё одной постели, Тег, -  перебил он. - Тёте не понравится, если я принесу сюда свою.

- Не беспокойся, мой мальчик, - весело усмехнулся я, похлопав его по плечу. - Мы соберём остов, достанем немного чистого сена, и у меня есть ещё пара одеял. После...

- Ты отдашь их мне? Разве они тебе не нужны?

- Ради тебя я бы отдал свою жизнь, Уишус, - сказал я небрежно, все еще оглядываясь вокруг и планируя.

- Юппи! - воскликнул он, заставив меня обернуться к нему. Его крик эхом отразился от стен каньона в тот миг, когда он вскочил ко мне на руки и прильнул своими устами к моим губам. Второй раз за день мы оказались потеряны для мира; наши языки безумно касались друг дружку.
Полагаю, Уишус подумал, что сейчас наступило время, чтобы возобновить наше «единение», потому что он начал толкаться своим маленьким, быстро твердеющим члеником напротив моего желудка.

Я неохотно прекратил яростное лобызание наших уст и попытался удержать его, смеясь:
- Крепись, Уишус! Мы не можем заниматься этим сейчас, мы...

- Ну, пожалуйста, Тег, - просил он, елозя своим пенисом вверх-вниз по мне, обхватив, словно ножницами, своими бёдрами мою талию. Я просто поддерживал его, обнимая руками за спину.

- Нет, Уишус. Ты заставишь сейчас, чтобы у меня тоже встало, но если мы собираемся навести тут порядок, то следует поспешить. И нам потребуется вся наша энергия. Если же ты продолжишь, то я по твоей воле стану бессильным и слабым как тряпка!

- Ну, ладно,  - сказал он безутешно, после чего быстро оправился, и, лукаво глядя на меня, продолжил, - только один поцелуй? Ну, пожалуйста?
Он принял невинный, скромный вид.

- Ох... Окей... - сказал я с подозрением, любопытствуя, какой трюк он задумал. Я предполагал, что он думает, что сможет обвести меня вокруг пальца, как щенок взрослого пса, если ещё раз похлопает ресницами. Я начал подчиняться, затем передумал.
- Я знаю тебя, Уишус. Ты думаешь, я забуду, о чём только что сказал, как только твои губы окажутся там, где были! Думаю, что сначала ты должен спуститься вниз, а потом мы поцелуемся... Только без рук!

- Ой, ну ладно, - он слегка надулся, но потом спрыгнул и приготовился к поцелую, наклонив голову и закрыв глаза.

Увидев его в таком состоянии, так стремящегося к поцелую и готового получить его, я чуть смягчился, потом глубоко вздохнул и сказал:
- О, Уишус, я желаю этого поцелуя! Хочу больше, чем ты думаешь. Но ещё я хочу устроить тут для тебя маленький форт, только для тебя одного.

- Правда?! - воскликнул он, выпучив глаза. - Ты хочешь этого?

- Да, - я громко вздохнул, - о, да!

- Спасибо, Тег, - сказал он нежно, а затем, снова откинув голову назад, потребовал:
- А теперь мой поцелуй.

Мы оба хихикали, когда я опускал своё лицо. Я сложил руки за спиной и встретился с его влажными губами; мы вдвоём брызгали слюной от едва сдерживаемого смеха. По крайней мере, получился влажной, небрежный поцелуй, при котором наши языки блуждали где попало. Спустя полминуты оба наших рта, подбородки и щеки были покрыты общей слюной.
- Ммм ... Твой вкус так... великолепен, - бормотал я между причмокиванием. - Нет... Нет, держи свои руки позади себя!

- Я... нравится это... это как... Тег! - бормотал он посреди шутливых полизываний моих губ, - но... мне нравилось... больше... когда ты держал меня.

Ну, я не мог противиться этому!
- О, милый мальчик! - Воскликнул я, и, подхватив его, закрутил, крепко обнимая. Наши губы сомкнулись, и я остановился, прижав его к себе. Наш поцелуй продолжался дальше - больше не хихикая, мы вдвоём просто пытались поглотить друг друга.

В конце концов, зная, что наше время скоротечно, я попытался отстраниться.
- Мы... мы... должны... остановиться... сейчас... Уишус! - сказал я, чередуя каждое слово лёгкими клевками его губ с нежными, лёгкими поцелуями его носа, щек, подбородка.

- Я... не хочу... останавливаться... Тег, - ответил он сквозь губы, охваченные моими губами. Затем он ещё сильнее прижался ко мне, и переместил свой рот на мою шею. Сквозь множество поцелуев чувствительных мест шеи и мочки уха, он произнёс:
- Я остановлюсь только... Если ты пообещаешь... целовать меня... каждые пять минут. Пока мы будем работать.

Его требование, мольба, и высокий тон голоса подсказали, что он просто не может отпустить меня.
О, этот мальчик привязался ко мне накрепко - я понял это с первого раза. Он так отчаянно хотел утешения, любви, простой обычной привязанности, что, возможно, любой в какой-то мере смог бы удовлетворить его пожелания. Но Судьба пересекла наши пути, и это оказался я, бойлавер, тот, кто должен был помочь ему. Мы оба оказались созданными друг для друга, и я твёрдо решил, что все, что может случиться в будущем, никогда не разлучит нас, кроме его собственного выбора.

- Дорогой Уишус, - я задышал ему в ухо, уткнувшись губами в завиток, достаточно громко, чтобы он услышал:
- Твоё желание всегда будет для меня приказом. Каждые пять минут, пока мы будем создавать форт для тебя.

- Ох... Окей... Тогда, давай, начнем, - сказал он, выскальзывая из моих объятий на землю. - Но как мы поймём, что прошло пять минут? - ему захотелось определённости; в раздумье его лоб покрылся морщинками.

- О, нам не нужно наблюдать за этим, Уишус, - сказал я. - Мы узнаем о времени по нашим чувствам. Вот отсюда.
Я приложил правую ладонь к сердцу.
Он посмотрел на меня серьёзным взглядом, и сказал одну из тех, не по его годам, вещей, что постоянно меня удивляли.
- Тогда ощущения будут практически невыносимы, Тег, потому что мое сердце уже болит.
Он повесил голову и стал робко шаркать по пыли.

Я на мгновение прикрыл глаза и вздохнул:
- Милый, милый Уишус.
После чего я посмотрел на него и потянулся к его руке, говоря:
- Да, Уишус, мы поймём, что надо целоваться, когда чувства станут совершенно невыносимыми.

И так продолжалось до наступления сумерек. За два часа мы трижды сходили к дому и назад, в убежище Уишуса, перетаскивая одеяла, инструменты и материалы. И в течение этого времени кто-нибудь из нас периодически подавал знак, приложив руку к груди, или с мольбой во взгляде, и мы останавливались в глубоком поцелуе, таким образом восстанавливая себя.
Это поддерживало нас двоих в постоянном возбуждении, позволяя сконцентрироваться на нашей работе. Когда мы закончили, то полностью исчерпали себя, но не зря потратили время.
Стоя перед его орлиным гнездом, над городом, которым он владел, я взял его за руку, посмотрел на него и сказал:
- Теперь, Уишус, у тебя есть дом вдали от дома, и я хочу, чтобы ты приходил сюда, когда почувствуешь страх или одиночество. Ты сможешь черпать силу в этом месте. Я ощущаю её. И тебя сможет поддержать воспоминание, когда мы были тут вдвоём.

- Мой дом вдалеке от дома? - переспросил он и покачал головой в отрицании. - Нет, Тег, во всех других местах меня не хотят. Я вернусь и буду жить с тетей и дядей, но думаю, что именно это место я назову своим настоящим домом.

Было ли это место домом шамана, или нет, освящалось ли оно - оно стало по-настоящему священным. Любое место, которое Уишус называл домом, становилось священным.
Он протянул руку, и, схватив меня за воротник, потащил к последнему поцелую. Мы стояли, переплетённые нашими объятиями, в то время как солнце заходило позади нас. Десятилетний мальчик и тридцатисемилетний мужчина больше не существовали каждый сам по себе, не были больше одиноки.

Глава 6

К тому времени как мы спустились из каньона вниз, на тропу в долину, Уишус едва передвигал ногами. Мы были изможденны, но мне не привыкать к этому.
Я чуть не рассмеялся, когда идя рука об руку, глянул и увидел, как его голова начинает болтаться из стороны в сторону, как бывает, когда ноги становятся непослушными, и вы еле-еле удерживаетесь в вертикальном положении. Бедный мальчик едва не засыпал стоя!
Пытаться нести его по местами обрывистой тропе каньона было слишком опасно, тем более что солнце уже село. Полная луна еще не взошла, поэтому я дождался, когда мы вступили на траву лугов, и остановился.
- Иди сюда, малыш, - сказал я, повернувшись к нему.
Легко хлопнул в ладоши, и раскрыл свои объятия.
Он откликнулся ошеломленным, но благодарным взглядом, его глаза широко раскрылись. Легкая умиротворённая улыбка слегка растянула губы, после чего он практически упал в мои объятия. Я поднял его в теперь привычную для нас позу, с руками, закинутыми за мои плечи и ногами, обхватившими мою талию.
Поцелуев не было, кроме моих случайных касаний его беззащитной шеи. Но со священным биением его сердца у моей груди, шли мы по миру.
Оставшаяся часть пути была одной из тех интерлюдий  жизни, когда вы желаете, чтобы ей не было конца. О чём ещё я мог мечтать, держа в объятиях Уишуса, чувствуя его горячее дыхание на своём плече, ухаживая за ним, словно мы были единственными людьми на лике Земли?
Вернувшись в хибару, я не решился разбудить его к ужину, поэтому тщательно уложив его в кресло-качалку, слазил на  чердак, и спустил вниз его покрывало, стеганое одеяло и ночную сорочку, расстелив нашу постель перед камином.
Я разжёг огонь, создавая нам тепло и уют на ночь, разделся, после чего решил не надевать своё ночное бельё. Мне хотелось в эту ночь ощущать его на своей голой коже.
Я был совершенно нагим, но на удивление, у меня не стояло. Мой член висел вяло, совершенно довольный тем, что находится рядом с моим мальчиком.
Любовно и ласково, я раздевал Уишуса, начав с его обуви, после чего пришла очередь туники; поражался его томной красоте, абсолютно мальчишеской во всём, пока ещё тонкой, мягкой, и крошечной. Он не просыпался до того момента, когда я стал снимать его одежду через голову.
Его глаза, наполовину прикрытые, пытались отойти ото сна, и он сонно произнёс:
- Ой, думаю... мне лучше пойти... наверх, да?

- Никогда в жизни, любовь моя, - сказал я приглушённо, удерживая его за плечи в вертикальном положении в кресле. - Сегодня ты будешь спать рядом со мной. Всю ночь.

Он на мгновение широко распахнул глаза, после того, как мои слова пробились сквозь пелену его дрёмы.
- Спасибо, Тег, - всё, что он с жаром произнёс, вытягивая свои уставшие руки вверх. Я наклонил его на себя, а затем вместе с ним опустился на наши одеяла. Он тут же снова закрыл глаза и ритмично задышал, в то время как я располагал его рядом с собой, укладывая его голову на подушку в щель между моей руку и грудью. Я прижался к его волосам и вдохнул, унося его волшебный мальчишеский запах в свои сны.

* * *

- Тег...
Я услышал его шепот, и почувствовал, как его губы коснулись меня.

- Тег... Тег, проснись... просыпайся, Тег.
Он тихо бормотал, перемежая слои слова с покусываниями и поцелуями моих губ и носа. Я
ощутил его левую руку у себя на животе, правой он обнимал моё плечо, нависая надо мной.
Его волосы щекотали мои щеки и шею.

- В чем дело, мой сладкий? - я, наконец, отозвался, пытаясь ласково погладить его спину и отвести свободно ниспадающие волосы от его глаз.
С того момента как мы уснули, минуло не больше часа, потому что небольшое пламя по-прежнему блуждало среди углей. Тело Уишуса подсвечивалось им, придавая тому вид ангела, зависшего надо мной. Непослушные пряди волос касались моей щеки, и я, приоткрыв рот, глубоко вдыхал сладостный мальчишеский аромат Уишуса, эликсир его естественного мускусного запаха тела - слегка солоновато-несвежий запах высохшего мальчишеского пота, и некое неопределимое благоухание - всё это был... просто Уишус - свежий, чистый, теплый, полный жизни, из-за которого мой член в секунду налился кровью.
Он тоже был возбужден, потому что я чувствовал скольжение его жёсткого маленького членика по моему бедру.

- Тег. Я чувствую... что-то вроде щекотки, - он захныкал напряженно-неестественным голоском.

- Как ты себя чувствуешь, Уишус? О, я понял. Ты, наверное, голодный, - сказал я, и стал подниматься, раздумывая, что дать ему поесть.
- Мы же ничего не ели с...

- Нет, Тег! - Он надавил на мое плечо, заставляя снова лечь. Затем убрал руку с моего живота и слегка прижал три пальца к моим губам. - Не то, Тег. Я... не...

- Тогда в чем дело, милый, - пробормотал я, теперь слегка забеспокоившись.

Он вернул руку на мой живот, и рассеянно помесил меня там, захватывая и отпуская кожу.
- Я не... Я не знаю, Тег. Я проснулся, и там торчало, и мой пи-пи... мой пенис, чувство, что он... будто бы пытается вырваться на волю, или что-то подобное. Там никогда так не было, Тег. Чувствуется, словно он собирается выскочить наружу через маленькую дырочку в конце, там так натянуто, и...

- Тсс, Уишус, - я попытался прервать его, но он продолжал свою лихорадочную декламацию.

- И я... моя... моя, ты знаешь, там, где нежная кожа ниже моей пи-пи, где я чувствую у себя два маленьких... словно маленькие...

- Твои тестикулы, Уишус. Твои шарики?

- Да, да, Тег, мой тес... мои шарики болят, они будто бы ноют, но это странная боль, вроде как чувствуешь себя хорошо и плохо одновременно... ой, я не могу это объяснить, но я никогда не чувствовал себя так раньше, Тег. Я проснулся и стал смотреть на тебя, и вспомнил, как мы целовались, а потом это... начало болеть... и Тег? - он вдруг хихикнул, в одно мгновение совершив переход от, своего рода, панической истерики к глупому, перехватывающему дыхание, тихому смеху.

- Что, милый? -  спросил я, не зная, как реагировать. Хотелось ли ему  поддержки, участия, или же я должен был смеяться вместе с ним? Я почувствовал, как его колено заскользило вдоль ствола моего члена.

- Твой пи... пенис тоже твёрдый, Тег. У тебя... твои шарики тоже теперь болят?
Его глаза были всего в нескольких дюймах от моих глаз, когда он, держась за меня, расспрашивал, желая понять, что он чувствует. Я увидел что-то еще в его глазах - там было невысказанное желание, нужда, что-то сродни вожделению. Мой Уишус знал, как будить!

- Да Уишус. Мои шарики болят с тех пор, как я встретил тебя, со вчерашнего дня. Это наша любовь друг к другу, Уишус. Это то, что заставляет у нас напрягаться, и это то, отчего наши шарики заставляют чувствовать себя такими... тугими, такими напряженными, такими полными, на грани взрыва.

-Да, да, Тег! Именно это чувство! Но почему? - потребовал он, прижимаясь как можно ближе ко мне. Я упивался его близостью, его горячим дыханием на своем лице.
Я глубоко вдыхал воздух, который был в его легких. Мягкий материал его ночной рубашки ласкал мою кожу и пропускал тепло его тела ко мне. Я любовно погладил его спину, раздумывая, что же ответить.
На самом деле я был удивлен, что Уишус чувствует боль в своих яичках. Я-то помнил, что его оргазм во второй половине дня в его тайном городе был сухим. Он ничего не говорил о сперме. Может быть, его яички просто начали формироваться, и это было что-то вроде позывов излиться. Я надеялся понять.
- Уишус, у нас это чувство появляется... когда два человека... два влюблённых занимаются любовью, и из-за этого что-то начинает производиться в их шариках - это называется семенем или спермой - и это выстреливает через небольшое отверстие в головке твоего пениса. И когда она выходит... выходит... - я оборвал себя, прежде чем ляпнуть то, о чём отчаянно хотел ему рассказать.

- Выходит куда, Тег? - он теребил меня, умоляя, желая получить ответ прямо сейчас.
Он начал медленно тереться своим маленьким диком о моё бедро, а затем, полностью оседлав меня, отстранил своё тело от моего, глубоко заглядывая ко мне в глаза, и прижимаясь промежностью к моему животу. Я понимал, что он даже не задумывается о том, что делает.
Я не мог рассказать ему всего, потому что боялся. Я знал об окончательном союзе между мальчиком и мужчиной только из классики, что являлось для меня не более чем идеалом. Но она не подсказывала, как не причинить боль моему мальчику, как доставить ему удовольствие, ему, принимающему меня в свое тело, как заставить его чувствовать радость нашего союза даже сквозь волны боли. Я не мог рисковать, боясь причинить боль Уишусу!

- Туда и... Есть много способов заниматься любовью, Уишус, - начал я, решив избежать прямого ответа. - Я мог бы показать тебе некоторые из них, если ты... если ты... захочешь.

- Ты о чём-то другом? Не так, как мы делали сегодня, когда целовались? Я... Я думаю... Мне нужно сделать это снова, Тег.
Он слегка наклонил голову и щенячьими глазами умолял меня.
- Пожалуйста, Тег. Мой пи-пи... Я чувствую ... как... мммнннхх... - он снова опустился промежностью на мой живот и начал ритмичные, круговые, растирающие движения - желая вновь испытать такую же кульминацию, какую получил днём.
Я протянул руки к бедрам, и попытался замедлить его перемещение.
- Остановись, милый, я хочу показать тебе еще один способ, от которого влюблённые могут тоже получить орга...

- Я не могу... ждать... - заныл он, изо всех сил пытаясь вновь задвигать бедрами.

- Я поспешу, дорогой. Сейчас, поверьте мне. Давай, ложись на спину на одеяло, и позволь прикоснуться к тебе... это отличный способ, и обещаю, что у тебя ощущения будут даже сильнее, чем раньше.

Он, без сомнения, разглядел страсть и вожделение, проявившиеся у меня. Должно быть, моё выражение меня разоблачило. Вы не сможете созерцать ваше первое интимное прикосновение к пенису юного мальчика без предвкушения, появляющегося в ваших глазах, слов, срывающихся с ваших уст, учащённого дыхания. Но, несмотря ни на что, Уишус поверил мне, и черты его лица преобразились из умоляющих в ошеломленные и ожидающе-возбуждённые. Он облизнул губы, когда слезал с меня, чувствительно оттолкнувшись от моей груди. Он лег на спину, томно вытянув тельце рядом со мной, в то время как я перевернулся на бок, словно меня притягивало к нему магнитом.
В огненных, оранжево-красных мерцающих бликах, его гладкая кожа казалось источающей  жаркую страсть. Мои глаза были прикованы к святыне в его нижней части туловища, где соединялись его стройные ноги. Его ночная рубашка задралась, прикрывая только его маленький пупок. Гладкий изгиб его живота поднимался и опускался, как будто из-за дыхания, но я-то знал, что это из-за его возрастающей страсти, его вожделения. Его бедра были очень узки, просто с небольшим расширением там, где его ягодицы опирались на одеяло. Наклонная область, спускающаяся к лобку, привела мои глаза к его торчащему маленькому колышку, крайняя плоть которого была очень плотной и гладкой, растянутой до предела шишечкой его головки.

- Ты будешь прикасаться ко мне, Тег? - спросил он с таким невинным видом, удерживая свои маленькие предплечья поверх одеяла, и бессознательно сжимая руки. Его ноги слегка дрожали, под действием внутреннего напряжения - он был полностью открытой картиной, ожидающей и приглашающей меня - нервное, но готовое идти на поводу у меня создание, которое я буду обучать.

- О, да, дорогой мальчик, я буду к тебе прикасаться, - ответил я; мой голос стал скрипучим от  возрастающей страсти. Я собирался показать Уишусу, как можно мастурбировать, а это значило, что я, наконец, смогу дотронуться до его напряжённого пениса, чтобы изучать его, гладить его, ласкать и любить его. Мне хотелось, чтобы мой мальчик кончил дико и самозабвенно, когда я доведу его до оргазма.
Я начал сближаться с ним, мои свисающие яйца опустились прямиком на его маленький торчащий кок. Я почувствовал, как кончик его стволика упёрся в основание моего собственного члена.
В свете горящего камина, мы вдвоём могли ясно видеть происходящее. Во всяком случае, развевающееся пламя усиливало наше предвкушение, взметаясь ввысь языками огня, колеблясь больше теней, живущих на стенах в постоянном движении. Случайный треск стаккато, когда обрывалась жизнь уголька, будто бы озвучивал мою задачу... вперед, вперед, покажи своему мальчику, что он будет чувствовать в руках любимого мужчины. В тот момент, с контуром Уишуса, белеющим подо мной, только наполовину прикрытого ночной сорочкой, просительно заглядывающего мне в глаза, а затем широко раскрывшему их при виде моего тела, и моего большого, покачивающегося инструмента, мне захотелось пройти весь путь, погрузив свой член в его анус. Он не знал, но это было тем, чего он действительно хотел и в чём нуждался! Это было тем, чего мне больше всего хотелось для завершения нашего Единения.
Когда-нибудь, когда-нибудь мы будем заниматься любовью! Когда-нибудь мы оба будем готовы, но сейчас я понимал, что не смогу этого сделать. Я не мог рисковать причинить ему боль или травму из-за своего собственного невежества. Я не знал, как заниматься любовью с мальчиком, что и как делать. Я закалил себя, и выиграл свой молчаливый бой, решив привести Уишуса к высотам любви и страсти, устраивающим нас обоих, которые действительно могли скрепить наш союз.

- Ну же, Тег! - Уишус прохрипел голосом, полным желания. - Потрогай меня, Тег! Заставь меня почувствовать так же, как тогда. Пожалуйста... Тег... Я буду...

- Тссс… сладкий, - успокоил я его, опустив губы к его губам. Он стонал через наши соприкоснувшиеся рты, и, выгнув тело вверх, изо всех сил стал тереться своим маленьким эрегированным колышком о мою мошонку.
Я уступил и прервал наш поцелуй. После чего вслепую провёл рукой между нами и, нащупав его член, обхватил вместе с  яичками, легонько сжав, одновременно опуская своё тело рядом, чтобы видеть его детское достоинство.
Я отпустил руку, и он выскочил на свободу, все его два с половиной дюйма, с натянутой до отказа крайней плотью. Я знал, что там всё сверхчувствительно, поэтому начал очень легко, даже не приближаясь к его головке. Используя большой и средний пальцы, я обхватил его стволик поперёк его налитых кровью боков и легонько стиснул, достаточно, чтобы чувствовать, что тот действительно очень тверд. Затем я очень медленно стал двигать пальцами вдоль валика, до тех пор, пока подушечка моего большого пальца не коснулась выпуклости его уретрального канала, а мой средний палец не упёрся в эластичную, натянутую кожицу верхней части его дика. С бесконечным терпением, скользил я пальцами по его стволу, убедившись, что оба пальца - большой и указательный - одновременно достигают его головки. Уишус задышал быстро-быстро, мелкими вздохами, но когда я сдвигал его крайнюю плоть на головке – он вовсе перестал дышать, закрывал глаза и содрогался, раз за разом выгибая тело.

- Ох... Teг! Это... ТАК... так... ХОРОШО! - он почти что кричал.

 - Ну, погоди, дорогой, - сказал я и осторожно прибавил указательный палец, прислонив его к верхней части его стволика.  – Теперь, я собираюсь двигать вверх-вниз всей рукой. Я люблю тебя, Уишус, и хочу, чтобы ты прочувствовать каждое моё движение.

- Это... это... так... хорошо, Тег, - повторил он, на этот раз слабее, не в состоянии сделать глубокий вдох. Я не сдавался, начав растягивать его крайнюю плоть, облегчая прохождение каждого из пальцев по чувствительной поверхности его шишечки. Затем медленно возвращался, растягивая кожицу, плотно облегающую его налитую кровью головку. При каждом движением вниз, маленькая щель на кончике его пурпурной головки становилась всё больше и больше. Я заставлял её раскрываться с каждым движением, не рискуя нанести травму. Но не смог добиться, чтобы его крайняя плоть полностью высвободила головку. Возможно, он просто был не достаточно зрелым для этого.
Всякий раз, когда кончик его члена высвобождался, он словно подмигивал мне глазком; при каждом прикосновении моих пальцев к головке, Уишус вздыхал. Вскоре он  подстроился под мой ритм и бессознательно отрывал свою попку от одеяла при каждом моём движении вниз, пытаясь увеличить мучительно-приятное давление на головке члена. Слегка меняя скорость, с безграничным терпением понемногу увеличивая темп, я стал одержимым маньяком. Я видел только пенис моего мальчика. Чем больше я гладил головку его члена, тем больше и краснее она становилась, вплоть до мысли, что она вот-вот лопнет.
Уишус сейчас почти плакал, постанывая с каждым моим движением и слепо водя руками. Он больше не контролировал себя. Моя любовная пытка его маленького писюнчика вызвала у него  несознательные конвульсии. Отрывистые, спазматические движения - одна его нога  била по моим ягодицам, после чего он дёргал то одним, то другим бедром. Я испугался за целостность своих яиц, беззащитных перед ним в этом положении. Но это был риск, на который я шёл, упиваясь своим удовольствием. Я понял, что приближается его оргазм, когда он вдруг запрокинул голову, и, выгнув шею, стал что-то нащупывать, слепо размахивая и вытягивая руки.
- Тег! - вскрикнул он.
Я стал двигаться по его инструменту ещё быстрее, моя рука ходила вверх-вниз, словно поршень. Его маленький член, охваченный моими пальцами, был таким хрупким и крошечным, но полным невероятной силы. Я безжалостно молотил, казалось, на грани того, чтобы оторвать кожицу его крайней плоти, в то время как головка его пениса отчаянно рвалась на свободу.

- Да, дорогой! - ответил я ему, почти крича, понимая, что это кровь стучит в ушах.

- Это случилось... снова, Тег! Как... ты... сказал об этом... иэххх! - его голос поднялся еще выше, пока он не прокричал что-то бессвязное.

В этот момент я понял, что он кончил, и очень этому обрадовался. Почувствовав своего рода судороги, предваряющие оргазм, ощущения, бьющие вдоль уретры моего собственного пениса, думаю, я был в полном восторге от этого, понимая, что он чувствует то же самое. К счастью, я ещё не кончил к этому моменту. Этот момент был только для Уишуса!
Пока он метался в приступах своего сухого оргазма, я почувствовал острую боль в запястье, и вдруг сообразил, что он, должно быть, под влиянием импульсов-судорог, словно тисками вцепился в мою руку, когда я откидывался на одеяло, ощущая, как кончики его пальцев впиваются в моё запястье. Я терпел боль с радостью, понимая, что Уишус использовал меня в качестве единственного устойчивого якоря, в тот момент, когда терял контроль над своим телом. Он взбрыкнул попкой на одеяле раз, другой, третий, задевая бедром мои свисающие яйца. Я поддержал этот выброс эмоций своими криками в ночь, присоединив собственную животную страстность к его.
Его оргазм был сухим. Я не ожидал, что он способен на еще один рывок, но не было никаких сомнений в его способности чувствовать мучительную боль-удовольствие от этой кульминации. Я удивлялся тому, как его волосы, словно нимб, расположились на одеялах вокруг его головы, когда Уишус открыл глаза и обнаружил мой жадный взгляд на себе.
- Боже мой... Тег... Я никогда не чувствовал себя так ... ... ой, прости, Тег! - воскликнул он, когда наконец понял, что его пальцы впились в мое запястье. Он немедленно выпустил  руку, и начал осторожно растирать пострадавшее место. Он ласково посмотрел на меня, заботливо морща лоб.
- Не беспокойся, малыш. Я с гордостью буду носить эти шрамы! - рассмеялся я.
- Тег! Ах, да, сделай мне, как только что... не давай мне двигаться... больше... пока я не... отдышусь...

Я перестал поглаживать его членик, и снова обхватив рукой все его гениталии, слегка надавил, ровно настолько, чтобы появилось удовольствие от контакта, но так, чтобы его не обвыкшийся инструмент не начал болеть. Мы оставались в таком положении ещё нескольких минут; я сидел подле него, охраняя его детство, пока он медленно возвращался на Землю, постепенно выравнивая дыхание. После чего я отпустил его полностью, наклонился и поцеловал в нижнюю часть теперь его вялого стволика, затем лег рядом с ним, заключив его в свои объятия. Он перевернулся на бок, при этом его голова оказалась чуть ниже моей, и принялся лениво играть с моими волосами на груди.
- Тег, сейчас было лучше, чем тогда, - произнёс он, а затем поцеловал меня сбоку в грудь. - Твоя рука на моём пи-пи... на моём... пенисе... почти свела меня с ума.

- Это то, что я как раз собирался сделать, дорогой. Я говорил тебе, что существует не один способ делать...

- Я хочу сделать это тебе! Я хочу, чтобы ты почувствовал себя так же, Тег! - сказал он неожиданно, приподнявшись на локте и серьезно глядя на меня. Я видел, что он был настроен решительно, и в очередной раз его мудрость поразила меня.

- Я люблю тебя, Тег, и я хочу, чтобы ты почувствовал то же самое, что и я.

- Я тоже тебя люблю, Уишус, и ты можете делать со мной все что угодно. Но ты не должен. Мое самое большое удовольствие просто быть рядом с тобой, милый, и заботиться о тебе.

- Я знаю, - сказал он, - и вот поэтому люблю тебя, Тег. Но, сперва, мне хочется быть голым, как и ты, - воскликнул он с нетерпением, вскакивая на ноги.

Он в одно мгновение снял через голову своё облачение и встал надо мной с распутной улыбкой.
- Я собираюсь сесть на тебя, как ты делал это со мной, Тег! - он засмеялся - Твой пи-пи указывает прямо на меня! Он выглядит таким... здоровенным!  Аж до сих пор! - произнёс он, глядя на моё поверженное тело.
Мои семь дюймов были по-прежнему тверды как камень и пульсировали с каждым ударом сердца. Он встал над моим животом. Я приподнялся, и это заставило подпрыгнуть член, что вызвало хихиканье Уишуса.

- Ничего себе! Не думаю, что смогу обхватить его рукой, Тег.

- Это не имеет значения, Уишус. Всего лишь одно твоё нажатие заставит меня выстрелить.

- Как это выстрелить? - спросил он.

- Э-э... Ну, помнишь, что я тебе говорил... Когда парни становятся старше, как я, у них выделяется немного... белого вещества... что-то вроде белой тягучей жидкости... когда они кончают. И у меня будет также, если ты помастурбируешь... Если ты будешь гладить его вверх-вниз некоторое время. У тебя будет то же самое, когда станешь чуточку старше.

Я заинтриговал и взволновал его. Не то, чтобы я планировал сделать из этого урок, но, по крайней мере, теперь он будет знать. Он опустился на колени, страстно желающийся и заинтересованный, с широко раскрытыми глазами, и произнёс:
- Ну, как ты называешь ту белую штуку, Тег?

- Я называю это... э-э, спермой.

- Значит, когда ты кончишь, у тебя будет бить струя спермы?

Он склонил голову и вопросительно хихикнул. Он был таким милым, стоя на коленях и удерживая руки вместе, словно маленький мальчик из хора. Но очень голый и непристойный маленький мальчик из хора; со слегка выступающим животиком и маленьким свисающим полутвёрдым члеником, покачивающимся в такт с каждым его движением. Я не мог отвести глаз от этого, но попытался сосредоточиться на его репликах.

- Э-э... да, именно так, я думаю. Когда ты кончаешь, ты кончаешь! Но, Уишус, это может быть немного неряшливо, - я вопросительно поднял брови. - Надеюсь, что ты не будешь возражать.

- Вот это да! Я хочу видеть эту... белую штучку! Зачем она, Тег? Зачем нам бить струей спермы из наших диков?

- Ну, это необходимо для того, чтобы делать детей. Когда мужчина вставляет свой пенис во влагалище женщины, и кончает там -  так делаются дети – вот как в случае с твоей тётей.

- А для чего вагина, Тег?

- Э-э... Ну, женщины и девочки не имеют диков, Уишус. Них есть влагалища, или киски. Они имеют место между ног, с дырками вместо пениса. Когда мужчина и женщина занимаются любовью, мужчина вставляет свой твердый пенис в отверстие женщины, в ее влагалище, и спускает сперму туда.

- Но мы же не можем делать детей, занимаясь этим, да, Тег? - сказал он, как ни в чем не бывало, встряхивая головой в отрицании.

- Верно, Уишус. Но, на мой взгляд, наш способ лучше. Более красивый.

- Почему, Тег?

- Ну, потому что, когда мужчина или мальчик любит кого-то, у него встаёт. У человека, которого он любит, тоже встаёт. Женщины не могут так делать. Природа не дала им способа таким особым образом показать, что они кого-то любят. Я думаю, что когда у двоих парней, типа нас, встаёт одновременно - это высшая форма любви в природе.

- Да, как у нас, да, Тег! - сказал он, придвигаясь поближе ко мне, и выдвигая свой член ещё дальше. - Посмотри на меня, Тег, у меня снова встаёт! Из-за того, что ты сказал. И из-за того, что ты со мной. И теперь я хочу, чтобы ты смотрел, как раскачивается над тобой мой пи-пи, когда я положу руки на твой.

- Я в нетерпении, Уишус! Я не могу оторвать глаза от твоего члена. Я хочу сделать это тебе снова. Может, я сделаю тебе первым?

- Нет! - он засмеялся, и быстро приложив руки к моей груди, толкнул меня вниз. - Я начну... делать тебе первым. Как ты назвал это недавно?

- Мастурбацией. Я мастурбировал тебе, и думаю, если ты начнёшь сейчас же, я повторю это с тобой ещё раз!

Конечно же, будучи намного меньше, чем я, Уишус оседлав меня, не навис надо мной так, как я над ним. Мои массивные формы доминировали, мой большой покачивающийся пенис был словно символом моей власти. Он чувствовал это. Этот вековой фаллический символ меча и магии!
Теперь его небольшие ноги, широко расставленные надо мной, над моими бёдрами, заставили его опуститься на меня. Его миниатюрный мальчишеский хвостик, снова твёрдый и торчащий, откровенно демонстрируя его влечение ко мне, расположился в расщелине между моих ног. Его задок и яйца соприкоснулись со мной. Для меня верхом удовольствия было наблюдать его гибкое тело на себе, ощущать его нежную кожу, понимать его намерения по тому, как он стремительно приближался к моему члену. Но аура власти и доминирования, которой я обладал над ним, будто бы переменилась. Если кто-нибудь стал бы свидетелем этой сцены, они бы поняли, что я с готовностью принялся бы умолять этого мальчика; что я мечтал, чтобы он овладел мной и делал бы всё, что захотел. Он не смог бы привлечь меня только нагой силой своей физической природы, но я с готовностью отдался бы этому мальчику, самому совершенному примеру красоты и характера.
Именно так и должно быть у каждого мужчины и его мальчика - демонстрация мужской силы в качестве защитника и наставника. Мальчик должен иметь возможность свободно выражать свою любовь, наслаждаясь вновь обретенным удовольствием, принимая поклонение мужчины, приносящего свою мужественность на алтарь его детства.
Согласно древним и почтенным свидетельствам, мужчина должен заниматься любовью со своим мальчиком, для создания идеального союза между ними. Я не мог любить  Уишуса, опасаясь своей неопытности и неуклюжести, но я мог предложить своё тело для его удовольствия. Сейчас объектом его желания стал мой пенис, и позвольте сказать вам, я был готов разрешить ему всё, что он пожелает.
Маленький член Уишуса гордо указал на меня, его яички почти касались моих, в то время как он осёдлывал меня. В его глазах горел огонь, и если вы думаете, что десятилетний мальчик не может испытывать похотливого желания, значит, вы никогда не видели такого мальчика, протягивающего пальчики, чтобы взять под контроль эрекцию своего мужчины. Глаза Уишуса были прикованы к моему члену. Я был как на иголках, когда его пальцы коснулись моего инструмента. Я переводил взгляд с его рук на его лихорадочно-восторженное выражение на лице, и обратно, снова и снова, срисовывая огоньки азарта в его глазах - казалось, он пребывал в плену ненасытной похоти. Я видел, как он сглатывает и облизывает губы.
А потом он взял меня, схватив нежными, теплыми, короткими мальчишескими пальчиками мой ствол пониже головки, одной рукой слегка коснувшись чувствительного покрытия крайней плоти. Аккуратно, любовно, его маленькие пальчики обхватывали меня - нажим стал еще сильнее, его сжатие слегка оттянуло крайнюю плоть назад, ещё больше обнажая мою пурпурную головку. Он наклонился поближе, жадно пожирая мою мужественность глазами; казалось, он был очарован ею.

- Он... он огромный, Тег, - пробормотал он благоговейно.

- Он такой... огромный, Уишус, это... потому что ты прикасаешься ко мне...  - успел произнести я между короткими, осторожными вздохами. Его прикосновение наэлектризовало меня! И он, мой мальчик, был первым, кто так властно касался меня там! Каждый мой мускул напрягся, моей рефлекторной реакцией было отдёрнуть тело назад.
Пребывание в его объятиях сделало удовольствие от его прикосновений еще более мучительно-приятным  - я отдавался ему! Я был в тот момент на самом деле полностью в его руках. Все мускулы моего тела натянулись, мои ягодицы сжались, а зад приподнялся от одеяла, когда я напрягся, чтобы выдержать прикосновение его рук. Ожидание его ласк, желание начала мастурбации, заставляло чувствовать какой-то подвох.
Неожиданно он сделал так, что я едва тут же не кончил. Он скользнул рукой к моей головке и, образовав небольшой круг своими растопыренными пальцами, провёл кончиками пальцев вокруг оголившейся части, ощупав щель на кончике, а затем дразняще потащил  мою крайнюю плоть вниз!
По-видимому, не осознавая, что чуть не привёл меня к кульминации, он заметил:
- Твой пи-пи торчит больше, чем мой.
Он был настолько поглощен манипуляциями с моей крайней плотью и ощупыванием нежной кожи моей головки, что не замечал моих метаний и своего ёрзанья на моих подпрыгивающих верх-вниз бёдрах. Говоря сквозь зубы, бесконтрольно дрожа всякий раз, когда его пальцы скользили по моей крайней плоти, я слабо ответил:
- Потяни... вниз... кожу... и моя головка... совсем оголиться... целиком!

Рукой, которая все еще находилась на стволе члена, он медленно потянул вниз, с ликованием наблюдая, как крайняя плоть всё больше растягивается по моей выпуклой головке. Затем она полностью оголилась! Уишус воскликнул:
- Вау! У меня так не было!

- У тебя... когда-нибудь будет... так,  милый, - выдохнул я.

Он продолжил свои невесомые исследования моей теперь полностью обнажившейся головки, и подвигал моей скрутившейся крайней плотью, теперь прочно обосновавшейся ниже короны.

- Тег! - хихикнул Уишус.  - Ты обмочился! - вскрикнул он и коснулся своим указательным пальцем прозрачной капли смазки, выступившей на кончике моего дика.

- Нет, - рассмеялся я. - Это... немного... спермы, о которой я... говорил.
Я сделал глубокий вдох и попытался восстановить контроль над собой.
- Белой она будет позже, но сначала она прозрачна. Это натуральная... смазка, ты знаешь, что это такое? Она позволяет тереть меня верх-вниз, не причиняя боли.

- Ну, ты не делал мне больно,  а ведь у меня нет этой штуковины, этой спермы, - размышляя, произнёс он.

- Я старался быть нежным, мой милый, и твоя крайняя плоть помогала - тот маленький капюшончик скользкой кожицы, который прикрывает кончик твоего члена. Это позволяет особенно легко мастурбировать, не касаясь непосредственно твоей головки.

- Хм ... - только и сказал он, размазывая смазку между пальцами. - Я собираюсь по-мас-тур-би-ро-вать тебе сейчас, Тег. Окей?

- Всё, что захочешь, Уишус. Я полностью в твоей власти.

- В самом деле? - спросил он своим высоким голоском.

- Столько, сколько ты захочешь.

- Тогда ты будешь моим навсегда, - сказал он под конец, плотно сжав губы. Он по-прежнему был сконцентрирован на моём члене. Теперь, перестав играться с моей головкой, он начал медленно, длинными, полными движениями накачивать, заставляя мою свернувшуюся крайнюю плоть скользить вверх-вниз по стволу. Свободной рукой он пощипывал мою мошонку, исследуя ее складки, и дёргал за жёсткие волосы на лобке. Он заулыбался.

- Что тут забавного, Уишус? Ты думаешь, что мои яйца смешно выглядят? - спросил я игриво.

- Нет! - запротестовал он. - Мне просто нравится играться с ними. И мне представилось, словно твои шарики - это мяч на базе!

- Лучше бы ты об этом не думал! - Я приподнял голову с пола в шоке от этой мысли. Затем у меня появилась идея получше, и я сказал с намеком,  - но... ты можешь трогать их, пока мастурбируешь мне, если хочешь. И катать их. Осторожно!

- Хорошо! Так нравиться? - произнёс он с энтузиазмом, широко раскрыв глаза заблестевшие глаза.

Я уже был близок к тому, чтобы кончить, но когда Уишус стал теребить мои тестикулы своими ловкими пальчиками, продолжая мне мастурбацию, я почувствовал приближение своего оргазма.
- Ох... Уишус... - сказал я с напряжением, сквозь небольшие, отрывистые глотки воздуха. – Я собираюсь... кончить. Скоро. Это будет... получиться немного... неопрятно... но...

- Меня это не волнует, Тег, я просто хочу, чтобы ты это сделал. Я хочу увидеть! - сказал он похотливо, снова бессознательно облизывая губы.

Он оставался естественным, все быстрее двигая вверх-вниз, играя на мне, как на инструменте, заставив меня постанывать в ритме с волнами неописуемого удовольствия, задавая темп вздымания моего зада. Он управлял неуправляемым.
Теперь его цепкая рука проходила весь путь от основания моего члена, где он таранил кулачком мой лобок, до самого кончика, где его жесткая хватка заставляла мою крайнюю плоть растягиваться на всю длину моего члена. Он был беспощаден - но я не просил о пощаде. Другой рукой он взвешивал мои тяжелые яйца, пощипывая и перекатывая их.
Я мастурбировал в течение многих лет, бесчисленное количество раз, всегда с видениями мальчика, парящими в голове. Но я ещё никогда не фантазировал ничего подобного удовольствию от того, что мальчик, которого я любил, оседлав мои бедра, производит манипуляции с моей плотью к нашему взаимному удовольствию.

- Да... Уишус!.. Я люблю... тебя... Уишус... за то, что ты делаешь мне... Сперма, Уиш... ус...

Первая струя моего семени выстрелила в мою уретру. Я чувствовал её неудержимое движение под большим пальцем Уишуса, а затем она вырвалась из моего члена с такой силой, что её брызги достигли моей груди.
Уишус что-то выкрикнул. Я не понял, что. Я на мгновение потерял чувствительность к чему-либо, но его руки и наэлектризованная широкая полоса удовольствия вместе накрыли мои чресла. Я уверен, что тоже что-то выкрикнул. Что-то непонятное, животный стон, сочетающий любовь, которую я чувствовал, физическое наслаждение, и выполнение отложенного на двадцать пять лет желания. Наконец-то я излил своё семя с определённой целью. Для моего мальчика. Для его удовольствия, а также и моего.
Струя за струёй стреляли из моего ствола, стекая на движущиеся руки Уишуса. Они оказались целиком в сперме, и она размазывалась под его пальцами по всему моему стволу при каждом движении вверх-вниз, словно шёлком покрывая мой член. Его рука скользила на всём пути до головки моего члена, и он радостно смотрел на меня, поражённый этим чудесным эликсиром. Затем шлёпнул ладонью снизу по моему члену, перестав накачивать, и размазал мою сперму по всему члену и яйцам.
- Уишус!.. Это... так прекрасно...

- Тебе понравилось, Тег? Тебе действительно понравилось?
Он коротко взглянул на меня, затем возобновил свои ласки моим гениталиям. Он даже достал рукой до живота и, зачерпнув разрозненные капли спермы, размазал их по всему члену.

- Я был... это было неописуемо... Уишус... - воскликнул я, медленно спускаясь с высот.

- Она пахнет как... какое-то... мыло, Тег, - заметил Уишус.

 Он добрался до моей волосатой груди и размазал сперму там, массируя грудь вытянутыми руками. Когда он склонился надо мной, его член соприкоснулся с моим, и он стал елозить им по мне; его маленький членик тоже покрылся моей спермой.

- Ты хотел бы этого снова, не так ли, Уишус?- хрипло произнёс я, возбужденный его страстью.

- Да! Пожалуй, Тег, - простонал он, ложась и обнимая меня, по-прежнему толкаясь своим членом. - У меня всё твёрже и твёрже, Тег. Мой пи-пи чувствует еще больше... покалываний, чем раньше!

Ах, эта энергия молодости! В то время, как мой собственный член начал слегка увядать после мастурбации Уишуса, я мог сказать, что его был так же возбуждён, как и раньше.
Я прижал его к себе, а затем спустил руку вниз, чтобы обхватить его ягодицы.
- Погоди, Уишус, не делай так, - сказал я, стараясь замедлить его толчки, бьющие в мою промежность.

- О, пожалуйста, Тег! - захныкал он. - Еще разок.

- Милый, я мечтаю кончить от тебя ещё раз, но мне хочется показать тебе другой способ. Какой мне всегда хотелось опробовать.

- Да? - сказал он, приподняв себя так, чтобы иметь возможность вопросительно посмотреть мне в глаза. В том месте, где он прижимал свою голову к моей груди, на щеке и волосах остались липкие, влажные следы спермы. - Лучше прежнего?

- Ну, я не знаю, лучше ли, но думаю, что он сделает тебя счастливым.

- Ты раньше никогда не делал так?

- Нет, ты можете делать это только с кем-то, кого ты любишь.

- Тогда ты можете сделать это со мной! Тебе это тоже понравится? - спросил он ласково.

- О, да! Я собираюсь насладиться этим больше, чем ты, Уишус. Просто потому, что я с тобой.

Он поцеловал мою грудь, потом сказал:
- Давай сделаем это! Чт... что мне делать?

- Ты просто ложись на спину. Вот и все, - произнёс я ободряюще, почувствовав немного робости в его решительных словах. Я помог ему соскользнуть с меня и осторожно присел возле его головы.
- Знаешь что, я собираюсь слегка подбросить топлива в огонь, так чтобы нам было уютно и тепло.

-  Здесь внизу так хорошо... с тобой, Тег, - сказал он задумчивым тоном, успокоившись. - Не всё... темнота, и... одиночество, как это было на чердаке. Я действительно возненавидел это место, когда впервые попал сюда, но, думаю, я привык к нему. Мне просто хочется...

Я положил пару поленьев в огонь, и разворошил угли. Они вспыхнули снова, и языки пламени стали облизывать дрова со всех сторон, ярко освещая наше маленькое логово. Опустившись на колени рядом с ним, я удивился, почему он не продолжает.
- Тебе хочется... что хочется, милый? - спросил я, начиная ласкать его бёдра. Блеск в его глазах подсказал мне, что он  чем-то обеспокоен - в них скрывалась пара слезинок.

- Что такое, Уишус, - прошептал я, протянув руку, чтобы коснуться его лба, как ему нравилось, отслеживая его линии роста волос, и разглаживая пряди. У него по-прежнему стоял пенис размером с мой мизинец, торчащий над его лобком, пытающийся вырваться на волю из тюрьмы крайней плоти. Я начал круговыми движениями ласкать его лобок и кремовые бедра, одновременно поглаживая лоб. Он был чем-то обеспокоен, но не мог сопротивляться моим ласкам – понемногу, шаг за шагом, он стал выгибать мышцы бедер и живота, добиваясь, чтобы моя дразнящая рука задевала его член.

Я слегка коснулся его губ одним пальцем.
- Расскажи мне, дорогой. Я сделаю все, что смогу, чтобы тебе стало лучше.

- Это просто потому... - Он снова сделал паузу, его голос был хрипл и сдавлен.
Он прикрыл глаза и вздохнул, затем застонал, когда моя рука круговыми движениями стала ласкать его мягкий мешочек с шариками, путешествуя вокруг его двух маленьких, размером с марбл, яичек. Он выгнулся, когда я обвёл его член пальцем, а затем он схватил меня за руку и с усилием подвёл её к своему корешку.

- Потрогай меня... там, Тег. Не заставляй меня уходить! Мне так тоскливо на чердаке по ночам. И когда ты уедешь... - он зарыдал, и его тело затрепетало и задрожало.

Как только он высказал мне это, я взялся одной рукой за его маленький член, ухватив его за стебелёк, и позволил своему указательному пальцу дотронуться до головки, покрытой чувствительной крайней плотью. Другой рукой я нежно и любовью прошёлся по его гладкой груди и плечам, пытаясь успокоить.
- Я уеду, дорогой Уишус, всего лишь на три недели. Не думаешь же ты, что я смогу долго быть вдали от тебя?

- Ты можешь не вернуться назад, Тег.
Он слабо запротестовал, потом отчаянно простонал:
- Да! Продолжай так, Тег!
Я начал все так же легонько поглаживать вверх-вниз по его члену, казавшемуся таким тоненьким, но обладающему такой твёрдостью; пользуясь только большим и средним пальцем, скользил ими вдоль его колышка, от увеличившейся головки до основания, и обратно; постоянно менял направление, желая, чтобы это помогло успокоить его, понимая, что ему понадобиться память о моей любви в последующие три недели разлуки. Я устроился на коленях рядом с ним. Мой собственный член снова встал, устремившись вверх, словно салютуя моему мальчику.

- Я вернусь, Уишус. Видишь ли, ты стал моей полярной звездой, Уишус. С этого момента моя жизнь вращается вокруг тебя. Куда бы ни вёл меня мой путь, к любым целям - как сейчас, ради спасения мальчика моего друга - я всегда буду возвращаться к тебе.

- Правда, Тег? - умоляюще спросил он.

- Конечно. И если ты почувствуешь себя одиноко, пока меня не будет, что тебе надо будет сделать?

- Пойти в мой город? В жилище шамана?

- В твой город. В твоё убежище. И если это ночь, и ты почувствуешь одиноко, или тебе станет страшно на своём чердаке, то что нужно сделать?
Я ощутил, что в данный момент напряженность и страх у него исчезают, должно быть, всё больше и больше заменяясь возбуждением. Тем не менее, вняв его команде не отпускать член, я перехватил его другой рукой, а освободившейся скользнул к его бёдрам и развёл ноги. Продолжая осторожные и лёгкие движения рукой,  я развернул другую руку ладонью вверх и пальцами приступил к более чувственным ласкам, скользя вдоль сверхнежной, сверхчувствительной внутренней поверхности бедер, там, где они соединялись ниже мошонки, массируя его промежность, доставая даже до ануса. Я был настолько поглощен  попыткой успокоить его, что подобное не сразу дошло до моего сознания, пока, спустя время, я не исследовал почти всё вокруг центра моего вожделения. Что удержало меня от того, чтобы вставить палец в ту дырочку, я не знаю. Может быть, подсознательное понимание того, что ни он, ни я, к подобному не готовы.
Уишус стал извиваться под моими ласками, его бедра перекатывались из стороны в сторону. Его тихие рыдания прекратились так же быстро, как и начались. Просто он ещё раз нуждался в заверениях моей любви.
Теперь через своё вновь вернувшееся возбуждение, пытаясь сконцентрироваться, он ответил сквозь стиснутые зубы:
- Я... Я не смогу пойти в... город в ночное время, но я... Я буду думать об этом, и я буду думать... о тебе, Тег. Как ты любишь меня... и как ты обещал... вернуться... назад ... и что ты делаешь... мне сейчас! - вскрикнул он, когда я неожиданно отпустил его член и обхватил его полностью своей движущейся ладонью, от основания до самого кончика, уперев указательный палец в кнопку пупка.

- Значит, ты запомнишь это, да? - Снова пытал я его, проделывая мучительные пассы на его покрасневшем членике.

- Да! Да! Тег!.. Сделай мне сперму... - вскрикнул он вновь, цепко подхватывая другую мою руку и толкая её обратно, к своей промежности. - Подёргай мне, Тег! Пожалуйста! Ещё разок, Тег!

- Нет, Уишус! Но я сделаю вот что!
И опустив голову к его маленькому члену, я всосал его в себя, погружая в тепло и влагу своего рта.

- Ayхххх...
Уишус снова вскрикнул, его зад раз за разом отрывался от пола, тараня меня своим пенисом. Я с силой всасывал его, крепко зажав между языком и стенками рта. Я поступал так, казалось, целую вечность, хотя на самом деле прошло всего лишь секунд пятнадцать-двадцать - его спина выгнулась дугой над полом, его пенис целиком, до лобка, погрузился в мой рот. Словно я удерживал Уишуса в воздухе только силой своего рта. Его тело билось в конвульсиях, и извивалось всякий раз, когда мой беспощадный язык задевал головку его члена. Он выкрикнул что-то непонятное, пока я, под конец, не смягчился, и не разжал губы. Задыхаясь, он упал на пол.
- Что ты делаешь... Тег!

- Я тебя поцеловал... таким вот особым образом, - произнёс я очень гордо, сидя на корточках. Это заставило мой выступающий член встать еще более красноречиво, провозглашая мою любовь, на какую только способен человек. И я гордился собой, что я перетащил Уишуса через трудный момент сомнений, что я продемонстрировал свою верность и преданность его благополучию, что я устроил ему убежище в этих малолюдных горах, и что я вкушал сладкий член мальчика так долго и глубоко!

- Ты... брал мой пи-пи... в свой рот! - воскликнул он, поражённый.

- Да! И я сделаю это снова, если ты позволишь мне, - сказал я с нетерпением и надеждой.

- Ты не должен спрашивать, Тег! Повтори это ещё раз!.. Это было здорово!

Его высокий ангельский голосок был полон крайним рвением. Если бы все ангелы-мальчики были такими похотливыми и прекрасными, как Уишус, то я хотел бы провести всё своё время в небесах!
Я стремглав протолкнул свою правую руку под его бедра, приподнимая его, чтобы обхватить полушария его попки для устойчивости. Я взялся как можно ниже, и теперь сознательно засунул палец в его расщелину, где слегка нажимая на анус, толкнулся в чувствительную часть его промежности, перемещаясь между его дырочкой любви и мошонкой.
Левой рукой я снова любовно взял под свой нежный контроль его стволик, ухватившись за него чуть ниже головки. Без дальнейших колебаний я опустил рот, создав тугое отверстие, через которое пропустил капюшончик его крайней плоть, прижав его языком.
Мне хотелось попробовать тот кусочек Уишуса, что был захвачен в ловушку в пределах щели его уретры – у него оказался восхитительный, просто немного солоноватый привкус.
Это совсем не похоже на то, как если бы вы клали  палец себе в рот, а несравненно чище, бесконечно мягче, и, думаю, как подсказывает мое воображение - бесконечно слаще.
Мастурбируя ему раньше, я ясно видел, что его крайняя плоть не была готова полностью оголить головку, поэтому я не собирался делать этого, нажимая своим языком. Вместо того я стал облизывать крайнюю плоть, прикрывающую головку, и всё вокруг, оглаживая его корону языком и прощупывая его щель. В перерывах между лизанием мне хотелось обхватить его стволик губами, пропустив сквозь них головку, и немного пососать.
Все это время я нежно поддержал его стволик пальцами, тактильно запоминая каждую деталь - то, как его шелковистая кожа скользила вдоль двух, наполненных кровью вен, как я смог нащупать уретру в нижней части его пениса, как глубоко его стебелёк скрывался под мошонкой. Также нежно я начал перебирать его шарики.
Под конец, добившись успеха, я стал просто изучать его миленький маленький членик крупным планом, с похотливой улыбкой удовлетворения на лице. Я любил своего мальчика тем способом, о котором часто мечтал на протяжении многих лет. Но  мог ли я представить тогда, каким лакомством окажется кусочек пениса десятилетнего мальчика?
Членик моего мальчика был таким белым и девственным, кожа такой гладкой и почти полностью прозрачной. Я смог разглядеть немного припухшие вены под ней. Его лобок слегка выступал, нежный и белый, создавая небольшое углубление там, где его корешок исчезал в теле.
Я вновь опустился и облизал всё вокруг этого углубления, а затем, приплюснув язык, нежно обмыл место вокруг его мягкой, опавшей мошонки. После чего снова сложив губы кольцом, медленно-медленно всосал его мешочек с шариками в себя, нежно пропустив его яички. Стараясь использовать минимум давления, в течение следующих нескольких минут всё мое внимание было поглощено крошечными шариками, перекатываемыми взад-вперёд в защищённом тепле моего рта.
Уишус бессвязно стонал и мычал. Я ощутил его руки, нажимающие мне на голову, и решил не отступать до тех пор, пока он не отпустит меня.
Для меня оказалось совсем несложным, посасывая яйца, одновременно втиснуть в свой рот его два с половиной дюйма детства. Под давлением моих пальцев он восхитительно вскользнул через уголок рта, чтобы присоединиться к остальным  сокровищам. Вот тогда я не на шутку начал концентрироваться на его стволике, посасывая и двигаясь ртом вверх и вниз - сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
Я жестко обходился с его яичками при каждом движении вниз. Моя правая рука присоединилась к ритму, перемещаясь большим и указательным пальцами взад-вперёд по краю его сфинктера, слегка надавливая внутрь. Вскоре, смазав палец смесью моей слюны и соками, выделившимися из его ануса,  я стал жать сильнее и сильнее, на всём пути от его мошонки к его отверстию любви.
Запах его выделений оттуда был несвежим, слегка кисловатым. Словно афродизиак, он сводил меня с ума. Я глубоко вдыхал его снова и снова, чувствуя себя опьянённым этим ароматом. Он был как наркотик, которым я не мог насладиться, с каждым вдохом он заставлял меня хотеть большего. Никогда в жизни я не ощущал подобного, полностью порабощённый моим мальчиком.
Промежность Уишуса, его членик, его яички, его анус, его ягодицы, были в тот момент моей Вселенной. Никто и ничто не могли помешать нам, не могли остановить меня любить Уишуса. Вкус его мальчишеского члена, аромат его анального эликсира, его стоны всё возрастающего удовольствия, заставляли меня продолжать. У него уже были два глубоких оргазма за сегодня, и ещё один обещал быть самым глубоким.
Его ритмические стоны становился все громче и громче, я почувствовал, как его туловище начинает судорожно дрожать - дрожь бесконтрольно пробегала от его торса к ногам. Мой рот наполнился слюной, мои руки покрылись нашими выделениями, но я продолжал всасывать, растирать, сосать, всасывать, растирать, сосать. Неожиданно его дрожь не прекратилась, а будто бы врезалась членом в мой рот. Он гортанно вскрикнул - подобного от него я ещё никогда не слышал – нечто пронзительное, из глубины горла, обращением к богам. Он продолжал все дальше и дальше, но скатился на стаккато, так как ему необходимо было вдохнуть воздуха. Все это время его тело было парализовано в напряжении, став твёрже стальной плиты, неподвижно застыв в моих объятиях. Я был счастлив, как никогда в своей жизни, понимая, что я первопричина этого глубочайшего удовольствия моего мальчика. Я прекратил сосать, чувствуя, что дальнейшее может стать совершенно невыносимым для него. Я просто ждал, застыв на месте, придерживая у себя во рту его отрочество, поддерживая рукой его стиснутые ягодицы. Я, без сомнения, затаил, как и он, дыхание, пребывая в ожидании. Наконец его тело дернулось, а затем расслабилось, после чего, рванувшись, вновь напряглось, и полностью расслабилось - он всем своим весом упал на мою руку, полностью излив энергию. Его руки отпустили мои волосы. Я уложил его на одеяла, и тотчас же его опавший членик выскользнул из моих губ.
Он не двигался, а просто смотрел в темноту, часто-часто вдыхая воздух. Спустя время он протянул руку и слепо схватил меня, притягивая к своему лицу. Я охотно последовал, позволив своей намокшей руке выскользнуть из-под его бедер.

- Ты... почти... убил меня, Тег. Я не могу поверить... какое... это замечательное... чувство... - бормотал он, всё ещё не в состоянии повернуть голову в мою сторону.

Я поднёс губы к его уху и прошептал:
- Всё для тебя, любовь моя. Я сделал это для тебя. Я буду любить тебя столько, сколько ты мне позволишь.

Он схватился за мою правую руку, которая теперь лежала у него на груди, и переплёл пальцы с моими.

- Спасибо... Teг... я...

Он был так слаб, что даже не смог закончить свою мысль, а просто закрыл глаза.

Я прошептал ему:
- Ты сейчас заснёшь, Уишус, засыпай, детка. Я буду рядом с тобой, сбоку. Сейчас оботру тебя и заверну в одеяло, и буду держать тебя всю ночь напролет.
Он не внятно что-то ответил, и, сжав мою руку, повернулся лицом ко мне и слабо шевельнул губами. Я прикоснулся к нему ртом, после чего он погрузился в сон... Мой мальчик.

 

Глава 7

Когда я проснулся, было уже светло. Обычно по утрам, я выскакиваю из-под своих одеял, несусь к камину,  и, раздувая пламя, возвращаю к жизни умирающие угли. Но не в это утро. Я проснулся под треск жаркого огня в очаге, энергично распространявшего тепло по комнате, и нагой, восхитительно красивый маленький мальчик-блондин, сидя на скрещенных ногах сбоку от меня, жадно разглядывал мою утреннюю эрекцию.
Жадно - это по- настоящему правильное слово. Уишус даже не знал, что я открыл глаза, хотя я лежал на боку лицом к нему. Он зациклился на моём длинном члене, который вытянулся во все свои полные семь дюймов, натягивая одеяло. Я чувствовал его упругие колебания при каждом ударе моего сердца. Стояла тишина, - только щебетание птиц снаружи, треск огня - и лёгкий вздох из уст моего возлюбленного.
Он сидел, как индеец, скрестив ноги, локтями опираясь на бедра, нагнув спину, так что его голова оказалась не дальше  фута [30.5 cm] от моего стояка. Золотистые ручейки его растрепанных волос сбегали вниз, обрамляя и скрывая большую часть лица, но я мог видеть большее, нежели просто отражение костра в его глазах. Его рот приоткрылся, а губы незаметно шевелились. Я мгновенно понял, без его слов, что он намеревается пососать у меня. Он хотел попробовать меня, как раньше я пробовал его.

- Ты можешь, ты же знаешь, - сказал я почти шепотом.

- Что?
Он мотнул головой в мою сторону, пораженный, но насмешливо улыбающийся; его волосы, подпрыгнув, словно в танце, обнажили гладкую щеку и мочку уха - и на мгновение раскрылся его членик в два с половиной дюйма, стоящий прямо между его скрещенных ног. Но это был всего лишь мимолётный взгляд, потому что, казавшийся зачарованным моим выпирающим инструментом, он отвернулся, чтобы уставиться на него вновь.

- Я не знал, что ты проснулся, Тег. Я... хотел...

- Что хочешь, - предложил я. - Ты можешь делать со мной, что хочешь, Уишус... Хотя...

- Хотя что? - Он облизнул губы, по-прежнему глядя на мой ствол.

- Хотя, мне бы хотелось... пососать у тебя снова.

- Нет... теперь моя очередь... - сказал он, и осторожно протянув руку, подсунул её ладошкой вверх под ствол, неловко подняв его, словно пытаясь взвесить.
Когда его нежные пальчики коснулись меня вновь, я почувствовал точно такой же скачок тока через мои чресла, как это было вчера вечером, когда он мастурбировал мне.

- Он тяжелый, Тег. И большой... Ты думаете, я смогу... взять его в рот?
Он сомневался.
Моя набухшая головка, наполовину выглядывающая из-под крайней плоти в своём пурпурном великолепии, была размером со сливу.

- Думаю, что сможешь, милый, но... не делай, если боишься...

- О, я не боюсь, Тег! Мне просто интересно...

Чувствуя, что он действительно опасается взять мой член в рот, я решил просветить его, и попытаться отвлечь от своего предмета.
Я страстно желал, чтобы мой мальчик пососал мне, желая увидеть его головку, опущенную над моим инструментом, символизирующую моё обладание им, так же, как я демонстрировал свою принадлежность ему. Но это было не так важно, чтобы в тот момент рисковать, вызывая какой-нибудь страх у него. Наша любовь всегда должна быть свободной и по обоюдному согласию.
- Ты знаешь, Уишус, я думаю, что ты сможешь поместить меня себе в рот, но, в конце концов, можешь оказаться с полным ртом мочи! Я вот-вот лопну.

- О нет, Тег. Я лучше тебя знаю об этом, - он покачал головой, все еще поднимая мой член, и склоняясь над ним с восхищением. - Эта белая штука... Сперма, вот что я хочу, - сказал он, как ни в чем не бывало. - Я хочу эту твою штуку внутрь меня. Я хочу твою... ребенка... внутрь себя.

- Э-э, Уишус, ты же знаешь, что у тебя не может быть ребё...

- Тег! - сказал он с отвращением, снова коротко взглянув на меня, и высунув мне язык, - я не идиот. Я знаю, что не могу родить ребенка! Но я хочу, чтобы твоя... как ты её назвал?..

- Мою сперму?

- Да, я хочу твою сперму в меня, как если я был бы твоей... женой. Не смейся, Тег! - он  вызывающе посмотрел на меня, покраснев от смущения.

Я и не собирался смеяться. Я был слишком ошеломлен, чтобы смеяться. Мысль о том, что он, рискуя быть высмеянным, сказал мне о своём желании моей спермы, словно между мужем и женой, вызвала у меня желание заплакать от радости и гордости. Это также заставило вспомнить дилемму - был только один способ правильно заполнить Уишуса моей спермой. Я должен был соединиться с ним, для того, чтобы овладеть им полностью. К счастью, он не знал этого. По его словам, глоток моей спермы должен стать символом, который он выбрал в честь нашего союза. И мне тоже надо было удовлетвориться этим.

- Я не смеюсь, Уишус, милый мой Уишус. Я улыбаюсь, потому что ты только что заставил меня снова стать счастливым. Я люблю тебя, Уишус. Всем моим сердцем.

- Я тоже люблю тебя, Тег, и теперь я собираюсь доказать это…

Он стал задирать мой член все выше и выше, заставив меня откинуться на спину.
Я лежал, забывая дышать, в то время как он медленно опускал широко раскрытый рот на мою головку.
Я почувствовал тепло его дыхания на чувствительном кончике моего члена, и увидел его маленький розовато-алый язык, выскользнувший между губ, чтобы попробовать меня...
А потом мы оба услышали то, о чём боялись даже подумать. Скрип колёс повозки, звучащий в отдалении. Это возвращались Найты, находившиеся, возможно, всего в версте от дома. Уишус сел и в шоке посмотрел на меня, его губы начали дрожать, выступили и потекли по щёкам слёзы. Мой пенис медленно выскользнул из его объятий.
Я немедленно сел и подтянул его к себе. Я попытался заговорить, но не смог начать. Я просто опёрся подбородком на его голову, прижав его к своей груди, и стал лихорадочно растирать руками его спину. Наконец, глубоко вздохнув, я произнёс:
- Это... Я знаю, Уишус. Это... больно, не так ли ... Прямо сейчас. Но... Но я хочу, чтобы ты помнил, о чём я сказал вчера вечером. Сейчас мы вместе, дорогой, и мы собираемся  быть вместе и дальше. Я вернусь, Уишус. Я... Я собираюсь сдать в аренду моё ранчо, а затем я куплю место для фермы где-нибудь поблизости, Уишус. Дай мне три недели. Вот и все. Ты сможешь это сделать? Ради маленького Джоуи? Он тоже нуждается во мне. Мне нужно пойти и разыскать его. И тогда я вернусь к тебе, моя любовь. Ты веришь мне?

Он утвердительно кивнул, его шелковистые волосы скользнули по щетине на подбородке. Я еще раз глубоко вздохнул, пряча нос в его волосах, загоняя внутрь мое собственное желание зарыдать. Ох, как мне уехать? Мой дорогой, любимый мальчик! Мальчик, которого я ждал всю свою жизнь. Смысл моей жизни! Причина, из-за которой я родился бойлавером! Бойлавером! Любовником Уишуса!
Я ещё раз втянул в себя его запах, и тяжело выдохнул, пытаясь обрести контроль над собой. После чего продолжил:
- Теперь мы оба должны набраться мужества. Давай возвращать твою постель обратно на чердак. Я начну готовить завтрак, а ты покажешь им, что сделал по дому. А потом... потом мне нужно будет уйти. Ради Джоуи. И только на три недели.
Он откинул голову назад и посмотрел на меня; слезы все еще текли и капали на мой, теперь сморщившийся, член.

- Хорошо, Тег, - удалось пропищать ему, разрывая своим голосом моё сердце. - Но ты обещал. Помни, что ты только что обещал. Три недели.
- Три недели! - повторил он отчаянно, ищуще осматривая мое лицо и заглядывая мне в глаза.

- Три недели, Уишус, - подтвердил я, не зная, смогу ли сдержать своё обещание. Я имел в виду, что-то около трёх недель. Но теперь это был договор между нами.
Он был мужественнее меня, потому что, приняв мое обещание, растёр двумя руками слёзы по щекам, и, склонившись рядом со мной, начал собирать свою одежду и одеяла. Выражение его лица приняло непоколебимый вид деревянной маски, и я знал, что он изо всех сил пытается преодолеть свои страхи. На мгновение он остановился и сурово взглянул на меня.

- Хорошо, Тег, я смогу это сделать. Я смогу подождать три недели. Когда мне станет одиноко, я пойду к себе в форт в моём городе. Но тебе лучше вернуться ко мне! - Он сжал кулак и потряс им передо мной, а на его лице мелькнула слабая, но мужественная улыбка.

- Давай, - сказал он, окончательно смирившись и приняв ответственное выражение. - Судя по звуку, они будут здесь через десять минут.

- Ох, Уишус, - сказал я, с надеждой полагая, что у меня появилось выражение мольбы, - могу ли я ещё минуту посмотреть на тебя, пока ты будешь подниматься по лестнице? Это последний раз, когда я вижу тебя... ну, ты понимаешь, совсем без одежды? - закончил я застенчиво.
Это вызвало у него улыбку. Уперев руку в бедро, и дерзко встав передо мной, он в притворном возмущении покачал головой.

- Что? - запротестовал я. - Я хочу видеть твой пе... твой пи-пи, и твою попку, и твои ноги, и живот... Ну да ладно.

Он глубоко вздохнул, глядя с гордым видом, и очаровательная, самодовольная улыбка украсила его стиснутые губы. После чего он, вытянув руки со своей постелью, буквально выставил себя мне на показ! Он скакнул в сторону лестницы, покачивая бедрами и заглядывая через плечо, словно кокетка. Затем с притворным удивлением вполоборота взглянул на свой миниатюрный членик в два с половиной дюйма - всё это вновь вызвало у него стоячок. Я посмеялся над его представлением, и он с важным видом стал подниматься вверх по лестнице, выставив свой зад на моё обозрение.
Он был мальчишкой во всём! И он знал об этом! Он гордился собой, гордился тем, как заставил меня полюбить его. Все его четыре фута десять дюймов, тонкие, гладкие, золотистые и сексуальные. Всю дорогу вверх по лестнице он, не говоря ни слова, смотрел на меня, но его глаза посылали мне сообщение. Он не скоро забудет, как мы делили вместе два последних дня! Я видел его взгляд в сторону моего стоящего члена, и он знал, что я не забуду этого. На вершине лестницы, он влез в чердачный люк и присел, искоса глядя на меня сверху вниз, в то время как я смотрел на все его чудесные сокровища – его яички, его жесткий стоячок, его приоткрывшуюся  расщелинку с подмигивающим маленьким анусом. После чего он послал мне быстрый поцелуй и, хихикнув, скакнул в сторону, чтобы одеться.

* * *

Я встретил его всего два дня назад на лугу, маскируя свою мальчикововозбудимую неловкость при помощи манипуляций с упряжью лошади. Пришло время уходить, как я это не раз делал. Уишус стоял, нахмурившись, поглаживая нос моего гнедого и придерживая для меня поводья. Я не мог заставить себя улыбнуться. Каждый ремень, который я затягивал, приближал меня к тому ужасному моменту, когда придётся забрать повод из руки моего мальчика, и распрощаться с ним. Я оттягивал тот момент, как только мог, бросая украдкой поспешные болезненные и отчаянные взгляды на Уишуса, наблюдая за игрой солнечного света в его волосах, запоминая правильные линии его тела, от локтей к запястьям, от выступа его спины к мягкой округлости ягодиц. За последние два дня я нашёл бесчисленное множество способов любования этим  мальчиком, и я не уставал искать их ещё больше. Сейчас, однако, я чувствовал в себе жалобное отчаяние – как долго смогу удерживать облик Уишуса в памяти после того как выпущу его из объятий?
Найты не чувствовали моей озабоченности по отношению к предмету их опеки. Он и сейчас не волновал их больше, чем раньше, хотя сделал по хозяйству всё, что раньше делалось его дядей. Я надеялся, что после моего ухода они хоть немного признают его полезность.
Уишус чувствовал мои взгляды. Наши глаза не раз встречались, и каждый раз я чувствовал его боль. Я принимал его боль. Мы давали друг другу заверения в нашей любви и преданности, но они были слишком малы, чтобы утешиться ими в момент расставания. Позже? Да! Но только не сейчас.
Я тщательно подтянул последний ремешок, и затянул его пряжкой. Пришло время расстаться. Все, о чём я мог думать, так это о том, сумею ли прикоснуться к нему в последний раз.
Смогу ли я подержать его за руку, очень кратко, когда он будет передавать мне уздечку?
Смогу ли отвести волосы от его щеки, не привлекая внимания?
Смогу ли небрежно положить руку ему на плечо, и нежно сжать, зная, что он поймёт?

- Мистер Теглин, - Бен Найт прервал мое отчаяние. - Я пошлю мальчишку с вами, проводить до тропы. Да, Уишус?

Я чуть не рухнул на землю! Все мои шесть футов и два дюйма - чуть не сложились в коленях и не распластались на земле в облегчении. Расставание задерживается! И когда это наконец случится, мы сможем побыть наедине, вне поля зрения Найтов! Мы сможем поцеловаться и подержать друг дружку в объятиях в последний раз!
Я увидел ту же реакцию у Уишуса. Его бледное лицо побелело ещё больше. Должно быть, он неожиданно чересчур крепко сжал поводья, потому что гнедой сердито дёрнулся. Уишус на мгновение закрыл глаза и опустил голову. Я смог заметить, как вздымалась и опадала его грудь, словно у него случился резкий прилив адреналина.
Когда Уишус не ответил, мягко заговорил я, стремясь, чтобы мой голос не дрогнул:
- Это было бы... было бы хорошо, да, Уишус? Ты смог бы ехать рядом со мной. А я бы вёл твою лошадь.

- Мальчишка в состоянии сделать это... - начал говорить Бен Найт, но вернувшийся к жизни Уишус оборвал его.

- Ну, я смогу вернуться, если вы повезёте меня верхом на своей лошади. Тут не далеко, - произнёс он хладнокровно, неумышленно тщательно сдерживая свой тон, и маскируя своё волнение.

- Конечно... сынок, - сказал я как можно небрежнее, прыгнув затем в седло, прежде чем кто-либо успел возразить.

Уишус подошёл поближе к гнедому, и я наклонился к нему. Найт не мог видеть мальчика за высоким крупом лошади, поэтому тот, кротко улыбаясь, подмигнул мне с облегчением во взгляде. Он тоже понимал, что эта отсрочка значит для нас. Это больше, чем просто отсрочка расставания. Теперь мы могли попрощаться, как это должно быть между влюблёнными - последний шанс, утверждающий нашу любовь и преданность. И последний шанс поговорить о нашем совместном будущем.
Я легко поднял все 80 фунтов моего мальчика, и, перехватив его ближайшее бедро другой рукой, помог перебросить ногу через луку седла, усаживая перед собой. Мы вдвоём оказались вместе в углублении седла, и я почувствовал прилив замечательных ощущений - тепла его небольшого тела, вызвавшее немедленный прилив крови к моему члену, и легкость в голове, после того, как я вдохнул его запах. Если бы Найты были внимательны к Уишусу, они смогли бы заметить внезапные изменения во мне - я просто ожил на глазах! А они даже не смогли увидеть, что значил их племянник для меня. Я наклонился вперед, к Уишусу, незаметно уткнувшись носом в его шелковистые волосы, и натянул поводья. Чтобы удержать его от падения, мне пришлось одной рукой крепко обхватить его за талию. Он схватил меня за руку, и я услышал его сдавленный стон.

- Держись, Уишус. Моя лошадь может быть слегка нервной в начале пути, - сказал я. Отличный повод, чтобы продолжать его обнимать!
Он выпустил луку седла, и двумя руками уцепился за мою руку. Вряд ли мы находились бы ближе друг к другу, даже если бы полностью завершили наш союз. Ну, думаю, что ещё ближе! Теперь его волосы щекотали мой подбородок; воздух, которым я дышал, фильтровался его локонами, и я чувствовал, как волшебный эликсир его плоти и крови попадает в мои легкие и кровь!
Он отодвинулся назад, упёршись в мой член своим ёрзающим маленьким задом. Мой кок, пребывавший в покое всё утро, из-за моего отчаяния потерял всю свою энергию, но сейчас, из-за такой близости с Уишусом, я почувствовал волну крови в нём. Он встал в моих штанах, протиснувшись между Уишусом и моим животом.

- Я вижу, ты меня не забыл, - рассмеялся Уишус себе под нос, когда мы отъезжали.

Я толкнул его, прошептав:
- Тише... чертенок! Они услышат!

Проехав, не произнеся ни слова, с полдолины, наши мысли вернулись к неизбежной разлуке. У нас было недолгое время забыть о ней, но теперь её нельзя было оттягивать.
К тому времени мы пересекли рощу, скрывавшую бобровую запруду, и, перебравшись через ручей у опушки леса, вдвоём осознали, что наше время закончилось.
Я почувствовал на своей руке, за которую так крепко держалась моя Любовь, дождевые капли. Я посмотрел вверх, но не увидел облаков. Я взглянул на лицо моего мальчика, и понял, что это вовсе не дождь, а тихо капающие слёзы.

Он указал на разрыв среди деревьев, и всхлипнул:
- Там... там тропа, Тег.

Я не смог ответить. Я едва дышал. Не давал болезненный ком в горле. Остановив лошадь, я приподнял тело Уишуса с седла и опустил его, как перышко, на землю. Он инертно подошёл к деревьям и прислонился спиной к стволу высокой осины, кора которой была белее его кожи, но которая никогда не станет такой же чистой. Её дрожащие зеленые листья были бледным отражением живого зеленого цвета, который я так хорошо знал в дорогих мне глазах.
Я спешился и бросил поводья, зная, что гнедой не будет блуждать за пределы участка травы под своими ногами. Я подошел туда, где стоял Уишус; его глаза не отрывались от моих глаз. Я снял шляпу и швырнул её на землю у наших ног.
Он перестал плакать, поэтому я аккуратно подхватил большим пальцем скатившуюся и застывшую под глазом слезинку,  после чего отправил её в рот.
- Я пью запоем, от души моего возлюбленного... – восторженно продекламировав и потерпев неудачу в цитировании наполовину забытого сонета, я успешно вызвал у моего стойкого мальчика крохотную улыбку. Мы застыли на мгновение, моя высокая фигура напротив его маленькой, но если бы были свидетели, у них не возникло бы никаких сомнений, кто из нас главный в этой сцене. Конечно же, на нём была одежда для игры в бейсбол. В ней он чувствовал себя удобнее всего. Она требовала стирки, но я был рад, что он её надел. Так или иначе, это заставило вновь ожить события предыдущего дня. Сверху, через свободный вырез туники, мне была видна атласная плоть его впалого живота, маленькие складки подмышек, и два крошечных соска, к которым я до сих пор не выказал свою любовь.

- Ты так красив, мой Уишус, - удалось проквакать мне сквозь печаль, понимая, что необходимо нарушить молчание.

- Спасибо, Тег. Я рад, что... тебе... нравится, как я выгляжу,  - он попробовал снова  слабо улыбнуться, и отбросил свои волосы назад, жестом, за которым мне так нравилось наблюдать. Это оголило его шею, и мне пришлось сделать глубокий вдох, чтобы замереть и ещё раз увидеть, как она стройна и тонка.

- Мне нравится не только как ты выглядишь, Уишус, но и твои мысли и поступки. Я люблю в тебе всё, мой милый.

Он удивил меня, сделав шаг навстречу и схватив мягкую выпуклость там, где покоился мой вялый член, беспомощно лежащий под моими джинсами. Фаллосу предначертано быть символом силы и энергии, но мой усох под влиянием печали о предстоящей разлуке. Слабым, нахальным, лёгким движением губ, он поддразнил меня:
- Если ты любишь меня, тогда почему у тебя не встаёт, Тег?

- Мне... думаю... мне слишком грустно, Уишус. Три недели без тебя...

- Я знаю, знаю, - он нахмурился, но продолжал инертно ласкать мой инструмент через джинсы. - Я не знаю, как смогу выдержать это, Тег. Мне будет так одиноко... - и снова по его щекам заструились слёзы.

- Ты просто вспоминай, как мы проводили время вместе, Уишус. Вспоминай, что мы делали вчера, и прошлой ночью. Помни о своём тайнике в твоём городе, помни...

- Я буду помнить всё, что ты сделал для меня, Тег. Ты единственный, кто был постоянно рядом со мной. Только для меня. Мы, как один человек, правда же, Тег?

- Да, Уишус, мы всегда будем вместе... Ух, что ты делаешь, сладкий?

Он неожиданно соскользнул по стволу дерева на колени, и потянулся к пряжке моих джинсов.

Я не часто теряюсь, не зная как справиться с ситуацией, но теперь оказался в растерянности. Уишус, очевидно, хотел пососать у меня. Он намеревался продолжить то, что начинал рано утром, желая показать мне, как сильно он любит.  Инстинктивно я понимал, что он чувствует. Он думал, что приняв мою мужественность в рот, как это делал я, он преподнесёт мне свой последний дар любви. Это обрадовало меня, из-за его крепкой любви ко мне, и все же, мне было так тяжело на сердце из-за нашего расставания и беспокойства за его судьбу, из-за нашей скорой разлуки, что я не мог ответить так, как он имел полное право ожидать. Он стащил с меня штаны, но мой член оставался вялым и безжизненным.
Я не чувствовал в тот момент возбуждения, только глубокую печаль. Почему, о, почему мне нужно покидать этого замечательного мальчика и отправляться за сотни километров от него? Передо мной на коленях стоял самый красивый мальчик, дрожащими руками обхватывающий мой член, а у меня не было эрекции!
Он нежно ласкал меня, предварительно взвесив мой гибкий инструмент в своих руках, и заставив мои шары покачиваться.
- Я... Извини меня... Уишус, - выдавил я слова, перед этим сделав глубокий вдох. Казалось, что это облегчит боль в сузившемся горле. - Я... у меня не получится. Я хочу этого, дорогой... но...

- Я знаю, знаю, Тег, - произнёс он успокаивающе. И следующее, сказанное им, сразило меня наповал. - Ты только что сказал мне, Тег, что вернешься. Мы снова будем вместе. Так что не грусти. Я буду ждать тебя, Тег. Буду думать о тебе каждую минуту. Ты вернешься! Теперь ты соберёшься и подаришь мне одну вещь, прежде чем уйти, Тег. Ты сделаешь это для меня. У тебя должно встать!

Как десятилетний мальчик смог так ясно понять, что у меня на сердце?!  Он, с мудростью, присущей более зрелым, проник в глубины моей души. Он понимал, что обращение к моей любви, к моему желанию угодить ему, заставит меня ответить.
Я вновь почувствовал уловку, и кровь хлынула в мой член, поднимая его к Уишусу. Мне пришлось упереться в ствол дерева ладонями и наклониться, направляя член непосредственно к его губам.
Ничуть не стесняясь, он просто открыл рот и позволил моей выпуклой как луковица головке растянуть его упругие губы. Я почувствовал, как опустилась его челюсть, когда он попытался открыть свой маленький рот настолько, чтобы впустить меня. Почувствовал влажное тепло его языка, скользившего по нижней части моего члена. Влажные внутренние стенки щёк сформировали для меня туннель. Я даже ощутил гладкую, твердую и ребристую поверхность свода его рта, своей формой, словно вылепленного для моей головки.
Он позволял мне проникать всё глубже и глубже, медленно, постепенно приучая себя к моему удушливому присутствию. Я чувствовал, как он напряженно приспосабливается ко мне, туго обволакивая член мягкими тканями слизистой поверхности рта.
Скользкий частокол его зубов вызвал почти невыносимые покалывающие ощущения на члене. Инстинктивно мне хотелось вытащить его, и в то время сознательное желание заставляло проталкивать ещё глубже.
Этот мальчишка не останавливался! В то время как мой ствол дюйм за дюймом исчезал у него во рту, я чувствовал, как его руки оставив мой член, и, переместившись на моё тело, обхватили ягодицы. Он плотно стиснул руками мою плоть, и жадно потянул её на себя.
Я почувствовал, как его язык стал изучать нижнюю часть моего пениса, и услышал его стон, поняв, что ему стало неприятно или больно от переполненности рта.
Ему, полностью насаженному на мой жёсткий штырь, больше не было необходимости тянуть моё тело к себе, поэтому он выпустил мою задницу, и я почувствовал, как его мягкие пальчики эльфа,  лаская, заскользили вниз по бедрам. А затем ощутил, как они обхватывают мой ствол. Четыре дюйма были проглочены им, и моя головка оказалась прижатой к задней стенке его горла.
Он вспомнил, как играл со мной прошлой ночью, потому что его другую руку я снова ощутил на своих яйцах, которая стала ласково перебирать их.
И он вспомнил, как я любил его, посасывая ему член, потому что вскоре он начал осторожно двигать головой, мягко качаясь на острие моего члена. Звук причмокивания с одновременным скольжением моего вала наружу и внутрь сквозь его нежно обхватывающие губы заставил меня трепетать.
До сих пор я стоял, наклонившись и упёршись руками в дерево, но только сейчас глянул вниз и увидел, как мой вал скользит во рту Уишуса. Вид его тонкой фигурки, покорно стоящей на коленях передо мной, принимая меня в своё тело, заставил чувствовать, что я обладаю моим мальчиком, как накануне он обладал мной. В большей степени именно это, а вовсе не медленное скольжение у него во рту, заставило меня приблизиться к кульминации.
Думаю, ни у кого из нас не было опыта в искусстве любви между мужчиной и мальчиком, но наш пыл восполнял недостаток навыков, усиливая наши оргазмы по сравнению с возможными при обычном сексе. Мы стали любовниками!
Я начал невольно поддавать бедрами в одном ритме с Уишусом, с силой толкая головку в глубину его рта, протискивая её всё дальше, до тех пор, пока при каждом втягивании его губы не оказывались запертыми позади выступа моей короны.
Сознательно или случайно, его рука оттянула мою крайнюю плоть полностью назад по моему стволу, и чувствительная, обнаженная головка непосредственно получала мучительные ласки его языка и рта.
К этому времени я неудержимо дрожал. Я чувствовал приближение оргазма, мои руки застыли, словно в параличе, а голова запрокинулась назад. Мои колени стали настолько слабы, что, я клянусь - это Уишус поддерживал меня в вертикальном положении за член!
Я даже не думал вытаскивать, не желая бесполезно изливать своё семя на землю. Уишусу хотелось его, он желал быть моим полностью, и я знал, что, без сомнения, он с удовольствием пропустит мою сперму в свой живот.
Но мне хотелось, чтобы он знал, когда это случится, чтобы он был готов к этому и насладился моим семенем, а не просто принял его.

- Уишус... ты заставляешь меня... Я собираюсь кончить... Уишус! Я собираюсь... кончить, Уишус! Ты... готов... мой мальчик?!

Его единственным ответом стал увеличенный темп всасывания, всё быстрее и жестче. Мне слышались от него слабые скулящие звуки, почти заглушаемые чмоканьем и хлюпаньем, словно он насильно затаскивал меня в свой рот целиком. Горячие капельки его слюны скатывались по моим бедрам, покрывая его руки и мои яйца.

- Я... здесь... любовь моя! - вскрикнул я, почувствовав первые мощные выбросы спермы, и взрывы всех нервных чувствительных окончаний в моей головке.

Уишус рыгнул! Я понял, что попытка проглотить оказалась для него болезненной - голодный, панический глоток воздуха ртом, полностью заполненным моей спермой. Я чувствовал, как он напрягся в попытке не поддаваться импульсу, но ничего не смог с собой поделать - он прикусил ствол моего члена - рефлекторная реакция, я сообразил это, потому, как он сразу сбавил обороты, почувствовав мой шок.
Я тоже запаниковал и попытался вытащить член, но Уишус был молниеносен. Он не собирался поддаваться шоку от первой дегустации моей спермы. Он хотел большего! Крепко сжал мой член одной рукой, не позволяя мне выйти, другую руку он протянул обратно к моей заднице и уцепился за ягодицу так, словно боролся за свою жизнь!
Мальчик победил свою панику почти мгновенно, и я почувствовал, как он глотает мою сперму так быстро, как она выплёскивается - три, четыре, пять огромных порций. Я видел, как она стекает у него изо рта, смешиваясь со слюной, нитями которой уже были покрыты его прекрасные волосы возле щек.
Я восстановил контроль над собой, и, наконец, мог стоять на ногах, не держась за дерево. Встав во весь рост, я опустил руки к его голове и с гордостью поддерживал её. Мой огромный член был поглощён ртом моего маленького мальчика. Охотно подчиняясь моей власти над ним, он жадно пил моё живительное семя, смакуя его, постанывая над ним. Он не позволял мне выйти.
Он властвовал надо мной в течение последних двух дней - и в вечности,- а теперь здесь возникло подтверждение того, что я тоже овладел им. Мы были, как одно целое, наши  души объединились, и не могли быть разделены. Я должен был оставить его плоть, но случившееся здесь должно напоминать нам, что наш дух един.
Наконец, я выплеснул всё до капли. Но в отличие от бесчисленного множества раз, когда я мастурбировал, разорительно растрачивая свою сперму и осушая себя, теперь я чувствовал себя живее, чем когда-либо. Уишус заставил меня ощутить это.
Я нежно ласкал его голову, после чего слегка оттянул её:
- Я люблю тебя, Уишус. Я хочу поцеловать тебя, дорогой мой мальчик. Я хочу поблагодарить тебя, Уишус.

Ему не хотелось выпускать меня. Я чувствовал, как его язык облизывает всю мою головку, и он продолжал сглатывать и посасывать, смывая с меня оставшиеся капли спермы. Наконец, с хлюпом освободив меня из своего рта, с последним причмокиванием головки моего члена, он поднялся на ноги, сияя гордой улыбкой, и облизывая алые губы. Его глаза блестели и светились в ярких всплесках солнечного света, пробивающегося сквозь ветви деревьев.

- Мне очень понравилось, Тег! - пропищал он взволнованно. - Я сделал это!

- Да, ты сделал это, милый, - В ответ я улыбнулся ему, мы вдвоём предпочитали игнорировать предшествующее неизбежное расставание.

Я начал стирать капельки спермы с уголков его рта, но он схватил меня за руку и заставил отправить сперму с моего пальца себе в рот.

- Я хочу её всю, - произнёс он с озорной усмешкой.
Таким способом я помог ему, нежно, любя, очистить его подбородок и щеки, его волосы от спермы. Я обтёр его лицо подолом своей рубашки.
Растягивая ласки, я желал продлить этот момент.
- Это было так замечательно, Уишус. Даже не думал, что ты сможешь принять меня так глубоко! Мне так понравилось.

- Ты по-настоящему заполнил меня, Тег, - он усмехнулся и протянул руку к моему, теперь уже поникшему члену. Он нежно похлопал по нему. - Мне очень понравился вкус, Тег! А тебе понравилось мой, тогда, прошлой ночью?

- Ммм. Ты хочешь, чтобы я пососал тебе снова, прямо сейчас, чтобы доказать это?

- Нет, Тег, - он покачал головой. - Я хочу, чтобы это осталось нашей последней памятью.

Ну, это вернуло комок в моё горло, и я молча наблюдал, как он склонился, чтобы поднять мои штаны, спустившиеся к моим ногам. Он натянул их, затем аккуратно упаковал туда мой член и яйца, после чего закрыл молнию.

- На месте, Тег, - он похлопал меня по промежности и удовлетворённо улыбнулся, чувствуя, что он только что закончил хорошо выполненную работу. - Думаю... думаю, ты уже готов.
Это далось ему намного тяжелее, чем улыбка, но он старался держаться, с дрожащими губами и увлажнившимися глазами.

Я развернул его и обнял, крепко прижав к себе. Я ощутил, как вывернув лицо в сторону, он вжался в мой живот и тихо произнёс:
- Я сделал хорошо, да, Тег? Я все сделал правильно? Я хорошо сосал? Ты в порядке? Я хотел показать тебе, как сильно я тебя люблю. Я...

- Тсс... - стал успокаивать я, чувствуя, как в нём поднимается волна отчаяния. - Ты сделал всё отлично, Уишус.
Отвечая, я наклонился вниз и поцеловал его макушку, зарывшись губами в его золотистые локоны, ощущая, дегустируя, вдыхая аромат моего Уишуса еще раз, прежде чем уйти.

- Я знаю, ты любишь меня, Уишус. Итак, мы будем в разлуке следующие три недели. Я не смогу сейчас отблагодарить тебя за то, что ты так пососал мне, Уишус. Когда ты держался за мой член и проглотил всю мою сперму, я чувствовал как... как ты принял часть меня, словно я буду в тебе и с тобой всё время, пока меня не будет рядом.

- Ммм, - согласился он, и я почувствовал, как он кивнул головой.

Его руки обнимали меня. С глубоким вздохом, нехотя, я взялся руками за его руки, и осторожно их разжал.
Мой мальчик понял, что пришла пора расстаться, и, хотя я поддерживал его руки своими, он не поднимал глаз. Он отвернул лицо в сторону. Я видел, как содрогается его животик, когда он так доблестно пытается сдержать рыдания.

- Все в порядке, дорогой. Это нормально, когда плачешь. Ты видел когда-нибудь, как плачут взрослые мужчины?

Он посмотрел на меня; его лицо было полно страдания, губы дрожали, на щеках, по которым катились слёзы, алели пятна.
Я плакал не часто - один раз, десять лет назад, когда умерла моя мать, один раз на могиле матери маленького Джоуи три года назад, и вот сейчас.
И, говорю вам, сейчас меня одолевала не только грусть! Да, мне не хотелось покидать моего мальчика на три недели. Но я знал, что вернусь. И плакал я не только поэтому. То были ещё и слезы радости, подавляющей, всеохватывающей радости, что после долгих лет одиночества, ненавидя себя, сомневаясь в себя, отказываясь от любви, я, наконец-то, обрёл его.
Уишус заметил мою радость сквозь свои и мои слёзы - должно быть, из-за моего взгляда - я изо всех сил пытался сохранить некоторое самообладание, не желая выглядеть глупо перед мальчиком, но понимал, что мои губы дрожат, пытаясь растянуться в улыбке, мои глаза расширились от смущения, но были полны слез. Это не могло утешить Уишуса, но вызвало у него крохотную ответную улыбку.

- Я люблю тебя, Аллоизиус Уишус Найт, - произнёс я величественно, с вызовом, зная, как он ненавидит это имя, но чувствуя, что мне необходимо официально провозгласить это миру.
Он хмыкнул, запыхтел, фыркнул, и скривил губы, - Тег! Ты... ну...,  - казалось, что он не станет продолжать, из-за того, что не может на меня сердиться.  - Ну, только ты можешь произносить это имя, ладно?
И сжав кулаки, с любовью стукнул ими по моему животу.

- Только я, Уишус. Аллоизиус. Это милое имя, чтобы ты знал.

- Да-а, я знаю, когда ты его произносишь.

 - Я буду часто повторять его, Уишус. Пока я ищу Джоуи, я буду думать о тебе. И если ты окажешься в своей шаманской башне, в твоём городе, и тебе покажется, что ты что-то слышишь сквозь ветер - это буду я, мой шепот - Уишус... Аллоизиус!

- Я услышу, Тег.

Я сделал глубокий вдох, снова заключил его руки в свои, и медленно поднеся к губам, поцеловал их.
- Пока мы не встретимся снова, Уишус.

Я снова видел его слезы, когда опускался за шляпой, пожимал ему руку, и прощался.  После чего  развернулся и зашагал к ожидающей меня лошади.
Я не мог повернуть назад. Я поспешил сесть в седло и направил свою лошадь в лес.

- Жди меня, Уишус! - крикнул я громко и чётко. - Я вернусь!

- Я буду тебя ждать, Тег, - донёсся его тихий голос до меня. Он снова плакал, но сквозь его захлёбывающиеся рыдания я ясно слышал, - я люблю тебя, Тег!

- Я люблю тебя, Аллоизиус Уишус Найт.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

©Teglin, 1998