Тебе
    

Фокусы

    
    
     - Не знаю, как для кого, а для меня эта история началась с того, что я бездельничал и, лежа на диване, щелкал “лентяйкой” телика, переключая каналы. Настроение было тоскливое.
     Во - первых – от этих передач, во - вторых – лето невероятно спешило закончиться.
     С горя, выключил “ящик” и предался печальным раздумьям. Не хотелось этой школы – душной и многолюдной, с ее скучными уроками и упреками матери по вечерам.
     Вот так, размышляя, я и уставился на люстру. Нужно сказать, что она была, до того времени, самой обычной двух рожковой, со стеклянными висюльками – сосульками. Хотя, лампочки на ней перегорали чаще всего и отец, матерясь, их менял.
     Ну, вообщем, валяюсь я, смотрю на нее и соображаю, что висит она как-то не так. И только это до меня дошло, как она (ОБЫЧНАЯ!) стала раскачиваться из стороны в сторону, быстрее и быстрее.
     Я от неожиданности сел. Первое, что пришло мне в голову: - Землетрясение! Мысль эта просто мелькнула, так как в нашей средней полосе их отродясь не бывало. А она (ЛЮСТРА!) угрожающе продолжает болтаться, с явным намерением оторваться и бухнуться на пол.
     И, главное, потом не докажешь, что это она сама!
     Это меня испугало (хотя, другого бояться нужно было, да?). И я, с облегчением, заметил, что движение прекращается.
     Когда она повисла как обычный (??!) добропорядочный осветительный прибор, я, на всякий пожарный, обойдя ее стороной, щелкнул выключателем. Лампочки тускло зажглись в заполненной солнцем комнате.
     Ну, и дела! Не могло же мне показаться?
     Я опять на нее уставился. Чертов светильник понесло по кругу.
     Все! Хватит, не надо! – заорал я, не выдержав.
     Люстра остановилась в каком-то нелепом положении, градусов на пятьдесят от положенного места, и как бы раздумывая – какой же трюк еще выкинуть.
     Я снова закричал.
     Нет, ты нормально повисни!
     Она, с сожалением, послушалась и плавно (это я боялся, что рванется) перешла в обычное положение.
     Я и обрадовался и испугался. Радость была оттого, что не будет нахлобучки, а испугался, ну сам понимаешь.
     Тут на глаза шарик попался, такой попрыгунчик. Я с замиранием подумал: - “Вот бы покатился!”
     Тот метнулся к стенке, отрикошетил к моим ногам. Я его поднял и на стол положил. Он у нас старомодный, круглый. “ Ну, - думаю, - пусть по кругу катается”. Шарик, вертясь вокруг своей оси, пошел наматывать круги. Быстрее и быстрее (как люстра, да?) пока не слетел со стола. Я его схватил, легонький такой, теплый, как цыпленок и к щеке прижал.
     Маленький мой!
     Решил я поделиться всем этим с Васькой. Это мой сосед через два этажа. Мы с ним еще с детсадовских времен знакомы. (Об этом я тебе потом расскажу, ладно?) Короче, прыгнул я в кроссовки и попрыгал к нему.
     Васька – он, вообще, человек такой – какой-то. Ну, хоть он меня на, почти, два года старше, а дружить со мной не стесняется (как ты). Правда, он и сообразительнее меня, но по-своему. Все время что-то придумывает. Он, как раз, тогда радиотехникой занялся. Я тоже попробовал с ним вместе, но потом надоело.
     Вот, когда я ему позвонил в дверь и топтался у нее в нетерпении, он появился из квартиры с таким лицом, что в другой раз я бы перекинулся парой слов и ушел. Видно у него что-то опять сгорело. Но не каждый же день у меня сами собой люстры качаются и мячики катаются!
     Ну вот, смотрит он на меня – мол, чего пришел, не видишь – занят. Я к нему уже за дверь пролез. И, чувствую, не ошибся – горелой изоляцией воняет. Он же целыми днями паяет, неизвестно что, но усердно. Мать и бабка его орут: ”Весь дом пропах!” – а он только отмахивается. Самостоятельный.
     Васька меня и спрашивает:
     - Ты чего?
     Хочешь, фокус покажу, не хуже чем у Копперфильда?
     Васька хмыкнул, но, видно, заинтересовался.
     Ну, - говорит, - давай. Только быстро. А это что?
     Вот, - отвечаю, - шарик. Он катается.
     Он опять хмыкнул.
     Ну, и что! Все шарики имеют свойство кататься.
     Эдак он меня!
     Нет! Он сам умеет. Смотри.
     Пошел я в его комнату. Она вся завалена старыми телевизорами, приемниками (откуда он их столько понатащил?). На столе, конечно, тоже завал. Я на коленки брякнулся.
     Смотри, - опять говорю.
     Положил мячик и смотрю на него.
     Ну? – Васька спрашивает, - Ты, что на него дуть будешь?
     Я отмахнулся и думаю: ”Давай, миленький, двигайся!”
     Мячик и покатился под кровать. Васька ойкнул. А я подумал, что шарику там темно и пыльно, ну и выкатил его обратно ( то есть я захотел, а он выкатился). Дал кружок вокруг ножки стола.
     Тут оказалось, что не только мы с Васькой за ним следим. Глаза на него таращил васькин котяра Кешка. Он молодой, здоровый, даже больше моего Мурзилы, только худее. Вот он и решил, что с ним играют, и кинулся на шарик. Я разозлился и отобрал его из лап этого домашнего хищника и повернулся к другу. Ну и лицо у него было! Васька встретился со мной взглядом и выдавил:
     Ну, ты и телепат!
     Я этого ни как не ожидал. А ведь правильно говорит!
     Вдруг, чувствую – плохо мне становится, трясет всего и пот выступил. Я к кровати подошел (в висках – бум – бум) и прилег, глаза закрыл. Васька, как в какой-то вате, говорит:
     - Ты, че такой бледный?
     И тут темно стало.
    

Пароход

    
     Слово скажешь, в траву ляжешь.
     Черной цепи не развяжешь.
     Снизу - яма, сверху – высь…
     Между них вертись, – вертись…
    
     И. Бунин
    
     Дальше эта история у нас два варианта имеет. Один мой, другой Васьки. Я тебе свой расскажу, ладно?
     Ну, короче, я вроде как проснулся. И жарко от солнца. Просто печет. Я глаза открыл и вскочил сразу. Смотрю – трава кругом. Думаю – куда это меня Васька притащил и, главное, зачем? Понял, что это за домом у нас пустырь такой. Но самого-то дома нет! И улицы нет, и города! Только три сосны у дороги и речка наша, а по ней такой пароходик с колесами шлепает, и из трубы дым (откуда только такой выкопали?). Он за поворот завернул, слышу – останавливается. Я туда бегом, надо же узнать где я. Подбегаю. У трапа бабка стоит с матросом – речником. Я к ним.
     Не скажите, до Шальска далеко? – спрашиваю. Матрос мне:
     Вот, часа через полтора там будем.
     Что делать, пришлось проситься:
     Меня не возьмете? А то мне к обеду дома надо быть.
     Он на меня с любопытством посмотрел.
     Давай, - говорит, - заходи.
     Только у меня денег нет.
     Он странно так отвечает, глаза хитрые:
     Ладно, много вас таких. Первый раз что ли?
     Я кивнул (Конечно, первый! Или это он не про меня?) и пошел на палубу. Там скамеечка стоит, я на нее и присел. Пароходик заорал гудком, я аж съежился, и зашлепал по речке. Медленно так плывем.
     Слышу, вдруг, возня какая-то, шум и вываливает на палубу цирк. Ну, что ты смеешься? Да. Цирк. Только в нем не взрослые артисты, а мальчишки и девчонки. Ну, они и давай прямо на палубе представление давать, и сразу все вместе. Клоуны прыгают, один с обезьянкой дурачится, человек пять пирамиду строят – акробаты. А еще парнишка, в чалме и с дудочкой, перед плетеной корзиной по турецки сидит, играет. Только обычно там змеи всякие в корзине, а тут хвост кошачий пушистый, под музыку кривляется. Ну, да, смешно, а мне не до смеха тогда было. А тут еще дурдом такой! Вот и сижу не знаю, что делать. Глупо как-то. Тут один мальчик, он шариками жонглировал, ко мне подходит.
     Привет! – говорит, - Что случилось?
     Мне хотелось послать его куда подальше. Если честно, то чуть не плачу сижу. Он это заметил, и шарик мне протягивает:
     - Хочешь, подарю?
     Смешной такой.
     У меня есть уже, - говорю и свой показываю.
     Да? – он так удивился и спрашивает, - А, что ты умеешь?
     Не хотелось мне хвастаться, но брякнул:
     Он меня слушается. Куда захочу, туда и покатится.
     Тут он еще сильнее изумился, даже рот открыл.
     Да? – опять говорит, - А я так не могу. И думал, что это сказки одни.
     И смотрит так, мол, покажи. Я ему:
     Я бы попробовал, но не могу. Устал и не до того мне сейчас.
     Он сразу серьезным стал.
     Потерялся я.
     Мальчишка, будто что-то понял, кивнул.
     Тоже? (А, что тоже?)
     Я так опешил, что и не знаю, что и говорить. А он улыбнулся, так забавно, два зуба как клыки. И говорит:
     А тебя как зовут? Меня - Пашкой, - и ладонь протягивает.
     А шариков у него шесть штук, они и посыпались. Собрали мы их. Я себя назвал. Тут от ребят кричат:
     Зубастик!
     Он на меня испугано посмотрел и пошел к ним. То есть к парню, тому лет пятнадцать, наверное. Поговорили. Пашка все оглядывается, и ко мне его потащил.
     Это Лешка, - представляет, - он у нас самый главный.
     Да, ладно, - отмахивается Лешка, - Надо же кому-то этими оболтусами руководить.
     Пашка ко мне притиснулся на скамейку.
     Давай, - шепчет, - сфоткаемся.
     Я согласился. Лешка фотоаппарат достал, маленький как мыльница, щелкнул и ушел обратно. А я начал Пашку расспрашивать, ну кто они такие. Он, почему-то, насупился.
     Видишь, путешествуем. Представления даем. Нужно же как-то жить, - и все, больше из него уже ничего не выжать, молчит и все. А потом, вдруг, встрепенулся: - Давай с нами?! И все узнаешь. С нами здорово!
     Не, - говорю, - Мне домой нужно.
     Это хорошо, когда тебе нужно домой и тебя там ждут.
     И чувствую, правда, здорово. Не со всеми, а с Пашкой, он, наверное, мне бы хорошим другом стал (ой, извини). Если бы его с собой позвать! Глупо же. Но я кое-что придумал:
     Давай, шариками сменяемся.
     Обменялись короче. Он так обрадовался! Потом сидели, болтали про всякое. Я и не заметил как матрос подошел.
     Малыш, сейчас к Шальску подходим.
     Подъехали к пристани. Я по трапу сошел и Пашке рукой помахал. А он мне. Грустно сразу стало и весело. Домой же приехал! Я вверх по тропинке побежал.
     И, чувствую, что-то не так.
    

Другой город

    
     Этот город скользит, и меняет названья.
     Этот адрес давно кто-то тщательно стер.
     Этой улицы нет, а на ней нету зданья…
    
     А. Башлачев
    
    
    
     Да, ну вот, бежал я, бежал, и тревога становилась все больше и больше. Хотя река охватывает город почти кругом, но за десять лет моей жизни я, все-таки, хоть он и не маленький, знаю город. А тут дома одноэтажные, как в деревне, дорога без асфальта, сады, куры всякие с козами лазают. Если я и попал в неизвестный мне район, хочешь - не хочешь, если идти прямо (ну ты же знаешь, наш город), попадешь в центр. Я с надеждой, и желанием сделать что-нибудь ужасное Ваське (И как он меня так далеко завез?), топаю.
     Плутал, плутал по улочкам и не знаю, что меня толкнуло свернуть в один переулок между садами. Там яблоки прямо на улицу свисают через заборы. Смотрю, в тенечке, на травке мой Мурзила спит. Я ли его не узнаю! Я к нему рванул, а он проснулся и от меня по переулку. Потом шмыгнул за какой –то сарай, я за ним. А этот лохматый трется об ноги какому-то парнишке, а он его гладит. Я позвал Мурзилу, а он ноль внимания. Мальчишка на меня посмотрел и спрашивает:
     Это твой? – а сам все гладит. Я даже обиделся.
     Конечно, мой! – буркнул, - Это мой Мурзик.
     А он трется и трется (во, гад!)
     А я смотрю, он уже неделю тут околачивается. Я его кормил.
     Ну, и дела! Мой охламон из дома-то почти не вылезает. Выходит – обознался. Я так мальчику и сказал.
     Вообще-то не очень мне хотелось с ним разговаривать. А у кого узнать еще, где я? У взрослых? Так они еще с вопросами полезут, а с пацанами незнакомыми - сам понимаешь.
     Делать нечего, спросил я свою улицу. Так он даже про кота забыл, глаза на меня вытаращил. Мне опять не по себе стало.
     Нет, - отвечает, - тут такой улицы. Я уж их все знаю. У меня отец в музее работает.
     От этих слов мне совсем тошно стало. Я уже сквозь слезы спрашиваю:
     Это Шальск?
     Да. Так ты потерялся?
     Я даже ответить не смог, сгреб Мурзилу и заплакал. Правда (это мне сейчас стыдно, а тогда…).
     А парнишка, вроде как, и обрадовался.
     Ты бы так сразу и говорил. Пойдем со мной. У меня брат, ну он может, поможет.
     Возражать, вроде бы, и глупо, раз тебе помощь предлагают.
     Поплелся я за ним. Дом оказался высоким и старинным, вот, что только и запомнил. Заходим. Ну, я думал, что брат у него, пусть старшеклассник, а тут такой тип, ему в отцы годится (Интересно, сколько же лет их папаше?), сидит и на компьютере щелкает, ожесточенно так, видно, что-то не получается. Мой знакомый подошел, пошептался с ним (И, что они все обо мне громко не говорят.), брат развернулся, бородатый такой и в очках.
     Ну, добрый день, путешественник!
     Это я-то!
     Здрасте.
     Выходит – заплутал? Ничего, это бывает. И давно бродишь?
     Не.… А вообще не знаю, тогда еще утро было.
     Бородатый помрачнел.
     Так и сейчас утро. Десятый час.
     Это получается я больше суток мотаюсь! Вот дома трепка будет! Да и где сейчас он дом? Пока я это все переваривал, мальчишка (вот даже имени не узнал) чай притащил с бутербродами. Я кое-как пожевал. Ну, вроде бы ничего, полегчало. А то еще час и где бы я поел?
     Ну, а теперь, расскажи, как ты сюда попал, - брат спрашивает.
     Делать нечего, рассказал, не все конечно, но видимо достаточно, потому что он очки снял и протирал их долго – долго и все повторял: « Хорошее дело!” А мне в голове как перевод: «Дело – дрянь!” Я не выдержал и сказал про эту догадку. Тут он очки надел, покраснел и говорит:
     Отдохни чуть-чуть. Я сейчас придумаю что-нибудь.
     И к компьютеру отвернулся. Я в кресле сидел в глубоком, мягком, хотел подремать. Побоялся, вдруг усну, и снова занесет куда-нибудь. Мурзила опять куда-то смотался. Мальчик сел рядом и спрашивает:
     Ты сам ушел или как? (Он то нашего разговора не слышал.)
     Да ни куда не уходил, глаза открыл и не знаю где.
     Это бывает, но редко. Ты хоть представляешь, где ты находишься?
     Не. Я же говорю. Как это Шальск и не Шальск?
     Это ты точно сказал. Это Шальск и не Шальск. Ну, как тебе объяснить? Просто это один и тот же город, на одном и том же месте. Но наш пошел своим путем развития и создался новый мир. Но это не все. Знаешь, сколько их здесь!
     Кого, городов?
     И городов тоже.
     Ну, и как мне в свой вернуться?
     Тут – главное совпадение. Вот братишка сейчас рассчитает. Ведь он давно уже этим занимается, – тут он вздохнул, стрельнул глазами, - А вот я ни разу никуда попасть не мог.
     Это он мне завидует?! Я б тоже кому-нибудь позавидовал, только не себе тогда.
     А время-то, сейчас какое.
     Да, не бойся, время такое же. 20 августа. Здесь разбег всего в несколько часов.
     Ну да, разбег.… Почему же сейчас утро? Но больше я спрашивать ничего не стал, а то еще что-нибудь узнаешь, после чего и жить-то спокойно не будешь. И все же я особо ни чему не удивился, только домой захотелось еще сильнее.
     Тут “братишка” повернулся к нам и мне говорит:
     Пойдем, малыш.
     Куда? – спрашиваю.
     Попробуем тебя домой отправить.
     Ага. Только можно мне Мурзилу с собой взять?
     Бери, конечно. Если он только захочет с тобою идти.
     Поймал я его и пошли. То есть поехали. Веришь, – нет, такой развалюхи поискать надо. Тряслись, – тряслись, наконец, приехали. Вылезли из машины.
     Вижу – мост висячий. И брат меня к нему толкает:
     Иди.
     Ага, иди – страшно. Внизу ручей гремит и мост качается. Я зубы сжал и пошел.
    

Живые шахматы

    
     …Кто на троне, кто в короне?
     Ветер небом листья гонит
     И уронит с высоты.
     Я ли первый или ты?
    
     И. Бунин.
    
    
     Шагал, шагал, а шум внизу вдруг стих. Я взглянул, а ручья-то и нет! Только валуны и трава с кустами между них. Оглянулся, - нет ни машины, ни братьев, только Мурзила сидит (Как я его забыл?). Я к нему. Взял на руки, опять пошел. Вниз посмотрели, представь себе, там уже не камни, а болото! Испугался я, но потопал дальше. Этот мост, оказывается, такой длинный! Я полчаса (или показалось?), наверное, пробирался. Наконец, оказались на той стороне.
     Тут совсем сказка пошла.
     Лежит здо-оровый булыжник и три дороги от него. Только надписи никакой, да и я не богатырь. А Мурзила, гад, тяжелый, я его и выпустил. Он как чесанет по средней! Что делать, я за своим котярой (а то опять пропадет ведь).
     Дальше опять непонятное. Дождь ударил. Вот именно ударил, а не полил. Мурзила в какие-то кусты ломанулся, я туда же. Темно сразу стало и страшно (хотя, кажется, куда дальше?). Забрались под какую-то елку. Я Мурзилу к боку. Дождь все лупит и лупит! Хоть и под ветками, а промок до нитки и продрог. Ну, думаю, опять не туда занесло. И Мурзилу поругаю и себя и города эти, с их развитиями. Да что от этого легче что ли?
     Кое-как дождь закончился. Вылез я из кустов и в обратную сторону пошел. Решил, опять к камню выйду. А вот и нет! Раз уж пошли неприятности…
     Хорошо луна вылезла, как апельсин (Это выходит ночь уже!). Слышу, лошадь шлепает и скрипит что-то. Чем ближе, тем сильнее. На всякий случай свернул с дороги.
     Едет на телеге старуха. Я вышел (ну, не ведьма же). Она приостановилась.
     Ты, что это людей пугаешь? – говорит. (Это кто кого пугает еще.)
     Бабушка, - спрашиваю уже я ее, - где тут развилка с камнем?
     Ой, - отвечает бабка, - не знаю, батюшко. Всю жись тута езжу, а дорога одна, как была, так и есть. Что ж это ты, на ночь, глядя, один ходишь? Замерз, поди, весь промок.
     Да, нет нормально. Бабушка, не знаешь, а где Шальск?
     Город-то? Так, милой, это тебе на самолете лететь с утра.
     (Опять с утра!?) “Стоп! - думаю, - Аэропорт два года назад закрыли, врет бабка”. Ну, и брякнул я это. Она, вроде обиделась:
     Молодой еще, а старшим перечишь. Ведь день как открыли. Седня только внучку отправляла. Садись на телегу. Куда ж ты тепереча пойдешь?
     Залез я в телегу, ну и поскрипели дальше. Скрипели – скрипели, приехали. Деревня на три дома. Старуха лошадь распрягла, повела в избу. Мурзила запротестовал и на улице остался. Захожу, там дед за столом сидит и в шахматы сам с собой играет. Меня увидел – засуетился. Велел снять с себя все, дал какую-то телогрейку. Я разделся, закутался в нее почти весь, а шарик Пашкин в руке держу. Бабка одежду мою развесила, молока с хлебом достала. Поел я, согрелся. И так между делом они меня всё расспрашивают, кто я, да как. Особо врать не стал, но и всего тоже не говорю. Мало ли за кого посчитают. А дед всё – давай, да давай в шахматы поиграем. Ты же знаешь, как я играю. А тут мало ли гроссмейстер какой-нибудь доморощенный. Опозориться боюсь. Тут дед мне предлагает:
     Вижу, милок, заплутал ты. Помогу тебе, – если выиграешь. Может домой тот час и вернёшься, нет - так утра тебе ждать. А оно-то через три ночи будет.
     Меня перетряхнуло, но удивляться я уже не мог, устал. Согласился. Чем чёрт не шутит?
     Сел к доске и вижу, что шахматы не простые – и фигуры и доска. В каждой клетке, как в маленьком телевизоре, города, деревни, дороги. Пригляделся я к фигурам. Ну, так и есть, мой цирк знакомый – у меня. Лешка – король, а Пашка – ферзь. У деда не поймешь кто, но страшноватые. Начали игру, и понял я, что вряд ли выиграю. Дед играл умело. И еще, фигуры его моих действительно ели! Жуть такая! А мои без боя, конечно, тоже не сдаются. Кто из рогатки, кто из лука дедовских чудищ убивают. Дошло дело до того, что остался у меня пацаненок в доспехах и на собаке, Пашка и Леша.
     Тут игра пошла будто и без моего участия. Пашка, против всех правил, врагов шариками закидывает. Мальчишка на псе скачет, и мечем деревянным их колет. А Лешка вспышкой от фотоаппарата слепит.
     А дед, вроде как, и не замечает ни потерь, ни того, что не по правилам играем.
     Как ни бились мои, пропал мальчик – войн. И когда конь трехглавый уже собирался Пашку сожрать, не выдержал я, запустил шариком в доску и заорал. Старик такими злыми глазами на меня смотрит. Чувствую, телогрейка на мне затягивается. Я же маленький, выскользнул из неё. Тут меня как рванёт, будто за шариком вперёд. И тут я полетел…
    
    

Стена

    
    
     Ох, уж эти сказки! Ох, уж эти сказочники!
    
     М/ф. “Падал прошлогодний снег”.
    
    
     Ты можешь представить себе такое? Летишь ты на самолете, причем очень быстро. А внизу не одна земля, а несколько. Это все равно, что несколько слайдов взять и посмотреть их все вместе. Только тут по настоящему. И еще что это не самолет летит, а ты сам? Короче – ужас! Вот мне это и не понравилось, забрыкался я в этом полете (не птица же, тут привычка нужна), и потемнело все вокруг. Чувствую – падаю. Закричал и, наверное, сознание потерял.
     Очнулся оттого, что брякнулся на какой-то песок. Здорово, но не так сильно, чтоб расшибиться. Сел, отдышался. Руками – ногами пошевелил – целы. Огляделся. Кругом степь и дорога. Не знал я до того, что это такое – степь. Земля – песок и, толи трава, толи мох какой-то и больше ничего. Только на горизонте что-то темное и большое. Может город?
     Время, вроде, вечер. Солнце уже зашло, а на востоке – первые звезды. И прохладно. Я же безо всего вообще. Слава богу, ни кто не видит.
     Ну, и пошел я по дороге, к этому темному в дали. Шел ужасно долго. Отдыхал, наверное, раз десять. И чем дальше, тем понятнее, что это стена. Большая – большая! А небо не меняется, как было – так и есть.
     Дотопал я до стены и свалился у подножья. Отлежался и стал её разглядывать. Сложена из серых глыб, и почему-то теплая, а на ней большими буквами написано масляной краской:
     ” Здесь был Федя.” (Ох, уж эти туристы.) А высота – просто кошмар и длина, конца – края не видно. Посидел я еще и побрел направо. Прошел метров пятьдесят. Передо мной, в нише, стол стоит старинный, большой из тяжелых плах. А на нем книга, тоже старинная, в кожаном переплете. Ничего я лучше не придумал, как её открыл и стал читать. ( А то, вдруг, там как мне домой попасть.)
     А там, как я подумал, сказка:
     “Между небом и Землёю, за высокою горою, в царстве – неком государстве, посредине всех миров, да, в одном из городов жил, да был мальчуган. Ни плохой, ни хороший. Никто про него ничего сказать не мог, ни доброго, ни худого. Ну, жил себе и жил. Ни друзей, ни врагов. Родители умерли рано и остался он один – одинёшенек. А легко ли одному? Вот и пошел он по путям – Дорогам. Ходил, ходил. Много стран повидал. Да, только, ни знакомых, ни близких, ни завистников, ни недругов.
     И, вот, попалась раз на пути ему злая колдунья. Видит, малец – ни добром, ни злом не замаран. Приютила она его, стала наукам колдовским учить. Набирался мальчик зла, да все не впрок. Брало, в душе его, добро. Вот и опять – ни то, ни сё. Рассердилась ведьма, не сколько на него, сколько на себя.
     А тут слух до неё дошёл, что едет войн молодой, знатный невесту у Кощея отвоёвывать. А про смерть кощееву в яйце уже весь мир знает. Ну, вот и посоветовала она спрятать погибель в сердце мальчишки. Усыпила ученика своего зельем, да и вставила ему иглу смертельную в грудь, а на утро выгнала из дома. И пошёл опять малыш по свету бродить. Был у колдуньи кот, догнал он паренька, да и рассказал про то, что та с его сердцем сотворила. (Где же мой-то Мурзила лазает?) Да, бог знает, как узнал про это Кощей, убил кота, а вокруг царства своего возвел стену великую, чтоб не добрался до него никто. А мальчик ходил, ходил и нашёл себе приют около неё.
     Прочитал ты эту книгу. Так знай – СМЕРТЬ КОЩЕЯ – У ТЕБЯ В СЕРДЦЕ.
     Посмотри, как вдалеке пылит конь война. Да, не даром здесь вечный вечер! А ты теперь в этой истории – ГЕРОЙ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ.
     Ну, каково в шкуре зайца или утки?”
     Ну, вот и представь себе, когда я это прочитал (Я первый раз пожалел, что у меня есть глаза.) и взглянул в степь. Далеко – далеко клубится точка пыли. И, если верить сказкам, то добро всегда побеждает зло. А чтобы это случилось, значит нужно добраться до смерти Кощея. А что бы добраться до неё нужно.… Ну, колдунья, ну, карга старая!
     Сел я у стены и заплакал. Плакал, плакал – надоело и проголодался. (Это, как ты говоришь: - Война, войной, а обед по распорядку.) Если этот парень здесь жил, значит, что-то должно остаться. Поискал. Точно, домишка – вроде сарая и колодец около него. В нем консервы и сухари нашёл, (Вот тебе и сказка!) только из одежды ничего и вообще из тряпок. Ну, думаю, не замерзну, да и все равно в каком виде умирать. Поел. Правда, консервы замучался открывать.
     Взглянул опять в степь и обомлел.
     Пыль уже не была точкой, видно, что скачет всадник. Ну, каково, сидеть и ждать, когда он припрется, и сердце у тебя вырежет?
     Стал я думать – куда бы смотаться. Вроде и некуда. Сижу, жду. Плюнул на все. Вот вырвет он моё сердце – Кощей подохнет, он свою подругу спасет (Всегда из-за них неприятности.), будут они в своём царстве - государстве жить – поживать. А я?
     НЕ ХОЧУ Я!!
     Через час, наверное, подскакивает этот воин. Лошадь в мыле и меч такой здоровенный!
     Ну, все, - думаю, - кранты!
     И безразлично стало, только трясет всего. Кому-то нужно же и в сказке быть таким. Уж лучше, чем ни то, ни сё. А этот парень кладенец свой и не собирается доставать. Спешился и ко мне идет. И, знаешь, кто у него на руках? Мурзила!
     И говорит этот дурень влюблённый (Сразу видно – Иванушка):
     Привет! Это ты?
     Чего уж тут скрывать?
     Я.
     А вот этот охламон мне рассказал, что с тобой получилось.
     Я аж рот открыл. Это Мурзила-то рассказал? Да, если попал в сказку – живи по её законам.
     Ну, и когда же ты меня убивать будешь? – прямо так и сказал. А что терять-то?
     Тебя? – теперь он удивился, - Да, ты своим шариком всё колдовство нарушил. Я с Кощеем и так справлюсь! Ой, на, держи плащ, а то, как же ты домой голым вернешься. И это держи.
     И вместе с плащом мне мячик протягивает. Пашкин! Я его как живого, опять как тот свой, к щеке прижал. В плащ завернулся. Он такой мягкий, ласковый какой-то.
     Спасибо!
     Мурзилу к себе прихватил.
     А теперь мне куда? Как?
     Да, пустяки! (Хватило мне уже пустяков.) Книгу сожжем, чтоб тебе вернуться и другие на неё не попадались.
     Притащил он книгу, поджег страницы. Так ярко вспыхнули!
     Я стою, руки грею. А Мурзила об ноги трется, на огонь косится. И мне тут спать так захотелось! Прижал я кота к себе и задремал прямо у костра.
    

Возвращение

    
     Вдруг меня по щекам кто-то. Бац – бац! Я от неожиданности подпрыгнул. Мурзилу с меня как ветром сдуло.
     Лежу я у Васьки в комнате, а он на меня орет:
     Ну, ты точно телепат! Отрубился. Я смотрю – бледный совсем. Пока за нашатырем бегал, ты тут с котом и в эту штуку завернутый.
     Смотрю, я в том самом плаще!
     Ладно. Спасибо! – говорю, - Мне домой пора.
     Подожди. А что с тобой было-то? Это тоже фокус? Да?
     Не-е. Не фокус. А что было (или не было?) потом расскажу.
     И пошел домой. Мурзилу с собой позвал.
     Ух, устал я тебе это все выкладывать.
     А Ваське я так ничего и не рассказал, и никому вообще. Ты первый. А он до сих пор думает, что я телепат. Это его версия. Вот.
     Плащ я тебе потом покажу, а мячик я ещё зимой на дерево забросил. Нет, не взглядом, руками. Я больше этим ни когда не буду заниматься.
     Не хочу быть опять ОТРИЦАТЕЛЬНЫМ ГЕРОЕМ…
    
    
     P.S.
    
    
    
     Эх, Андрюшик, Андрюшик. Да и не был ты им никогда.
     Эти летние дни – одни из самых светлых страничек моей жизни. Я так ждал новой встречи. Но взрослая моя жизнь мотала меня по стране.
     Нелепый случай увел тебя туда, откуда уже не дозовешься, и никакое чудо тебя не вернёт. А я этого не знал. И до сих пор не верю!
     Эта ужасная весть дошла до меня слишком поздно.
     Я приехал в твой город, искал твою могилку на зимнем кладбище. Давил в себе слезы. Не нашёл…
     И для меня ты есть. Мой двенадцатилетний ДРУГ, выдумщик и безудержный фантазер.
     Как это не странно, но плащ ты мне действительно показал.
     И ушёл, тогда в темноту вечера, пообещав приехать на каникулы, и тихонько всплакнув.
     Спасибо тебе!

©TimTomka