Часть 1

Когда это было? Кто-то скажет «недавно», а кто-то «давно».

Я думаю, что не очень давно, но тогда было все по-другому, потому что мы жили в совсем другой стране. Как она называлась? Я уже не помню, потому что так хотел, чтобы она развалилась.

Она развалилась и я ее забыл. Зато я не забыл своих друзей…

В 1990 году у меня их было трое, все чуть помладше меня.

Мы ничем не отличались от остальных таких же «компашек», а если сказать поточнее – то не были ни «паиньками», ни «шпаной».

Меня вы уже знаете, второго героя я назову «зубастик» (на самом деле, у него, конечно же, была другая кличка, но поверьте, эта ему подходит как нельзя лучше из-за его характера, - как «зубастики» из известного фильма никогда не упускали случая что-нибудь съесть, так и он не упускал случая лишний раз поскандалить), а третий….а третий появится в свое время – не будем опережать события.

Нет смысла описывать тогдашние «пацанские» занятия, - те, что как-то связаны с рассказом, вы найдете ниже, а те, что нет, – будут лишними.

Опишу лишь одно, которое никак нельзя обойти стороной.

Вы слышали понятие «ребячья возня»?

У нас это явление тоже имело место быть, причем эволюционировало с зачаточного состояния. «Культивировал» сей запретный плод именно я, как лидер компании, и уже к тому времени «просвещенный» старшими ребятами год назад во время излечения в больнице о том, что существует нечто большее (в самом ближайшем будущем выяснилось, что была еще одна причина – тяга к своему полу. Вернее, она существовала и раньше, но тогда я еще не задумывался об этом, потому что 12 лет – не возраст для философских рассуждений.) но привнести это сразу в круг друзей «без присмотра взрослых» у меня не хватало духу, да я и не так часто вспоминал о больнице в такие моменты.

Обычно мы устраивали «свалку» на диване, но не могу сказать, что когда пять человек на одном диване – это очень круто, потому что последствия обычно были разрушительными, к тому же, все это безобразие в 80% случаев происходило у меня, в остальных – у «зубастика».

Хуже всего приходилось дивану – у него внутри все пружины через год полопались, настенному ковру тоже «доставалось» не меньше – не знаю, как сейчас, но в «совке» к ним обычно пришивали кольца и вешали на забитые в стену дюбели. Естественно, из десяти пар рук и ног какая-нибудь в пылу эротической борьбы так за него дернет невзначай, что на стене только кольца и остаются висеть. (Мне столько раз приходилось потом пришивать эти чертовы кольца, и я всегда просил ребят быть поаккуратнее, – но куда там…).

Сначала мы лишь иногда стаскивали друг с друга какой-нибудь предмет одежды – так, для шутки. Потом это приобрело постоянный характер (естественно, такой «дурной пример» подавал именно я, когда у меня всплывали в памяти «больничные сцены», и я старался воплотить некоторые из них в реальность), и, наконец, я предложил узаконить «допустимый минимум» «зубастику» потому что он был «вторым лицом после короля» или даже – его «близким родственником», постоянно оспаривающим «трон». Он коротко ответил «Давай!», а еще внес «поправку» (она, правда, не всегда работала) – вообще никаких минимумов, и такие «игры» стали гораздо интереснее (если бы я только знал тогда, что мой «законопроект» вскоре против меня же и обернется).

Дальше обычных хватаний, тисканий и тычков дело не заходило, потому что в такой куче-мале просто невозможно было разделиться на пары, т. к. все друг другу мешали и постоянно менялись местами. Хотя несколько раз действительно расходились на пары, когда было темно на улице и гасили свет, но получалось вот что: стоило нам разойтись, как обе пары начинали думать «А что они там делают?». Затем следовало предложение незаметно подобраться к ним и ущипнуть одного или сразу обоих, ну скажем, за попку. В темноте мы натыкались на вторую пару, крадущуюся к нам с таким же коварным замыслом, и все заканчивалось смехом, визгом, и новой кучей-малой.

В случаях, когда действовала «поправка», старт всегда брал «зубастик». Почему? Ну, спровоцировать «эротическую возню» мог кто угодно, а вот «сексуальную»… нужен был «передовик производства», способный показать пример другим. Догадываетесь, в чем? Верно – в снятии покровов. И тут «зубастик» всем нам давал «фору», - я вообще не помню, чтобы он хоть раз в жизни чего-то такого стеснялся. То есть, он не выходил, конечно, на улицу в одних ботинках, но если мы были у меня в квартире или в каком-то месте, где он был уверен в безопасности, то ему ничего не стоило снять с себя все, когда остальные стоят и смотрят на него. Если он завершал это увлекательное действо, а мы все еще так и стояли столбами, то он громко заявлял укоризненным тоном: «Ну че вы стоите? Слабо, что ли? ЗапИсали?». Естественно, после такого «пинка» все быстро показывали, что «не слабо», и никто не хотел оказаться в роли «конька». По степени храбрости «зубастик» гордо шел в авангарде, за ним его двоюродный брат (но он был таким только в присутствии брата, а так – как все), потом, наверное, я. У меня тоже была особенность – «зеркальный эффект», т. е. я отражал состояние самого смелого, если нас было несколько. А если мы были вдвоем, - то второго. К примеру, если это был «бесстрашный» (или бесстыдный?) «зубастик», то я тоже вел себя также раскованно, свободно делал такие вещи, не обращая внимание ни на что, которые с другими ребятами под их любопытными взглядами и на свету делать уже мог, потому что они этого стеснялись, их состояние передавалось мне, и я сам начинал смущаться. Другие ребята всегда были относительно постоянными.

«Зубастик» разделял степени «возни» и еще перед стартом определял сегодняшнюю категорию (для удобства обозначим их, как №1 – обычная «бесиловка», №2 – с «поправкой»). Он так и говорил: «Либо совсем раздеваемся, либо вообще не раздеваемся». В крайнем случае, он иногда соглашался оставить трусы, но практически моментально их снимал, как только мы забирались на постель, и требовал этого от других. Если кто-то упрямился, то он подговаривал уже обнаженных «монахов» помочь обрести «заблудшему брату» «истинную веру». Мне, безусловно, нравилась такое четкое разграничение, потому что без «зубастика» в куче-мале (даже в паре) двое из наших ребят часто любили валять дурака – дома никого нет, время есть, желание – тоже, а они пытались воплотить в реальность 2 категорию, ничего с себя не снимая. Или, скажем, снимут один носок и все – получался такой идиотизм, что меня всегда это безумно раздражало, как будто ты умирающий от жажды в пустыне странник, перед тобой летает графин с водой, а поймать нельзя. Но была и обратная сторона медали – «зубастик» любил выбирать себе жертву и сначала «морально ее уничтожал».

Происходило это так: все рассаживались на постели, а он, выбрав себе кого-нибудь, вдруг говорил – «Ой, а что это у тебя двадцать первый палец без ногтя?» Начинался дикий ржач, а «зубастик» продолжал: «А скорлупки ту куда дел? На известь сдал?» - и все в таком духе. Естественно, что когда над тобой смеются трое, то нелегко им противостоять, учитывая еще и свой «природный костюм». Довольно быстро подвергавшийся такому прессингу мальчик начинал отводить взгляд, затем краснеть, опускать голову, - а «зубастик» еще больше расходился, распаляя остальных. Заканчивалось тем, что вконец сконфуженный пацан инстинктивно пытался закрыть ладонями свое «чудо», и тогда «зубастик» с криком «Что ты там прячешь??!!» набрасывался на него, а остальные ему помогали и начинались разные мучения. Остановить его можно было, только если попросить умоляющим тоном «Ну хватит, хватит я сдаюсь». Он требовал признать его победу, а потом с довольной улыбочкой говорил «Ну лааадно, лааадно. Пожалею я тебя». Можно было еще сначала сказать эту фразу, но все почему-то были уверены, что на этот раз они устоят.

«Жертву» он выбирал не просто так, а того, кто мог дольше сопротивляться. Самая плохая кандидатура – его братец, он против него никогда и слова поперек не говорил. Еще был тот самый третий главный герой, о котором я обещал рассказать попозже (расскажу еще попозже), которого после некоторых событий нельзя было выбирать. Оставалось двое – я и еще один пацан, который борзо так начинал «откатывать телеги», но потом быстро сдавал. Понятное дело, кто постоянно оказывался в роли его «избранника». Почему я? Потому что у меня был самый «острый» из всех нас язык, и поэтому я мог вести долгую оборону, достойно отражая его атаки и подшучивая над ним ничуть не хуже, отчего смеялись остальные, и это придавало мне сил. Если бы мы решили «померяться языками» в обычной ситуации, то он, несомненно, проиграл бы мне. Он это знал, и поэтому намеренно выбирал такие моменты, когда у него было преимущество. Какое? Правильно, казалось бы, – все уравновешенно, он более раскован, а у меня язык «лучше заточен». Кто кого, как говорится. Но вот беда, – даже если я «лепил» такую «горбушу» в его адрес, от которой все просто пополам сгибались – он мог искренне посмеяться над самим собой, а затем как ни в чем не бывало снова «приколоться» надо мной. А я, если проходила его «атака» начинал медленно, но верно краснеть. Потом я закусывал губу, стараясь не выдавать своего волнения, но чувствовал, что у меня к тому времени уже здорово «пылают» щеки, - а значит это видно со стороны, и от всего этого я еще быстрее терял остатки самообладания, а он, злодей, становился сильнее, напряжение нарастало и все уже знали, кто выиграет, но я стоял до последнего. Под самый конец он даже замолкал и просто смотрел на меня с остальными ребятами с кровожадной ухмылкой и взглядом, в котором читалось: «Ну за что ты цепляешься? Уже все ветки пообломались, а ты все цепляешься. Все равно ведь упадешь, лучше сразу прыгай, а то еще стволом придавит». Потом он издевательски-шутовским тоном говорил какую-нибудь глупость, и после такой тяжелой паузы это срабатывало безотказно – гогот пацанов был просто громовым, а я с непроизвольным смехом опускал голову и старался отползти к концу кровати – подальше от них, или как все, инстинктивно закрывался, сжимаясь в комок. «Зубастик» тут же налетал на меня с возгласом: «Агаааааа!!!! Повелся, повелся, ПОВЕЛСЯЯЯЯЯЯ!!!!!!!!». Остальные, конечно же, только этого и ждали…

Могу сказать, что мучили меня дольше всех, даже несмотря на мой скорый в таких случаях словесный «белый флаг». Понятное дело, - победа над сильным соперником в сотни раз приятнее, чем над слабым, и «зубастик» хотел ею вдоволь насладиться, инквизитор эдакий. (Я, как, наверное, и все мальчишки, очень боялся щекотки. Но самое страшное было даже не щекотка – у каждого есть места, в которых он ее просто не переносит. Мы, конечно же, уже прекрасно знали, у кого и где они находятся. Так вот, это был «первый акт» в таких случаях – трое надежно держат, а «зубастик» (он почти всегда был в этой роли) кладет руку на какое-нибудь из этих мест и говорит: «Ну, что начнем?» Ему отвечают возбужденные голоса «Да, да!!! Давай-давай!!!» кроме отчаянного возгласа жертвы: «Ну не нааааааадо!!!!!!!!!». «Зубастик» мог долго откладывать начало, вещая о том, что он сейчас сделает, а вы, наверное, знаешь изречение – «ожидание смерти хуже самой смерти». Я в такие моменты просто в ужас приходил от мысли, что меня сейчас будут щекотить в самых уязвимых местах, а я даже пошевелиться не могу. Естественно, приходилось говорить ему все что он хотел и на все соглашаться, лишь бы только он этого не делал. Кстати, все это не давало никакой гарантии – он всегда поступал на свое усмотрение.

После этого следовали «эротические» мучения, среди которых одно только «укорочение фитилька» или «яичница» чего стоят.

Да, наверное нужно отметить немаловажную деталь – ни к садизму, ни к мазохизму, слава Хозяину, никто из нас не питал ни малейшей симпатии, поэтому физических страданий «жертва» не испытывала (хотя страшно бывало, я уже привел пример), если только случайно.

Почему никто не пробовал «сломить» «зубастика»?

Пробовал! И не раз. Но все это было бесполезно, – даже если удавалось настроить против него всех и осыпать шутками, он простенько так на все отвечал: «На свой посмотри», «А у тебя какие?», «Ага, а у тебя и такого-то нет». Он не то что не краснел, а даже не розовел, и как говорится – ни один мускул не дрожал. Потом он постепенно переходил в наступление, устанавливался временный нейтралитет, а затем все возвращалось на круги своя – «агрессор» начинал сдавать, ребята переходили на сторону будущего «победителя» и «ку-ку». Практически всегда таким человеком оказывался я – хотелось отстоять свое привычное для меня место лидера. «Зубастик» подобные попытки оценивал «по достоинству» – ведь такая его победа просто блестящая, потому что она берет начало из обороны. Долгожданная победа после длительной «осады», которую я описал выше, не шла ни в какое сравнение с этой «битвой при Айзенкуре», когда англичане абсолютно точно должны были проиграть, т. к. не имели ни единого шанса. Проигравшему после такой «дерзкой выскочки» доставалась двойная порция мучений, и тут уж никакие уговоры не спасали.

Так, ну а теперь о том мальчике, про которого я обещал уже два раза позже рассказать.
Назову сначала его кличку, а то можно совсем запутаться. До выхода игры ”Mortal Kombat”(он вышел уже позже произошедших событий, но мне кажется, что эта кличка лучше всех прежних и будущих ему подходила) у него была какая-то другая, но потом его все стали звать Лью, потому что он очень любил фильмы с восточными единоборствами, а игра стала его самой-самой. Больше всего он симпатизировал, понятное дело, персонажу по имени Лью Канг (помните этого китаёзу?). Ну, с тех пор и пошло. (А мне нравился Кунг Лао, - такой статный, высокий, обаятельный мужчина в сомбреро, которого послали на турнир из какого-то монастыря «Шаолинь», где он был признан лучшим и кажись, в награду получил бессмертие. Не дурственный приз, правда?).

Нужно наверное, получше описать Лью. Хотя это довольно быстро, уже по одной фразе «классический славянин» можно его себе представить. Да, да, - то самое: пшеничные волосы, приятные мягкие черты лица, ровные зубы, чуть смугловатая кожа (казалось, что он все время немного загорелый), синие, правда, а не голубые глаза, стройное тело (но не спортивное, он был довольно худенький, или, точнее – нормальный).

Среди тогдашних моих друзей он был самым симпатичным, внешность остальных ничем примечательным не выделялась. Если уж он не относился к «высшему сорту», то к первому - несомненно. (Это потом я ввел «сортировку» («легендарные», «высший», «первый», «второй», «третий» сорта, «ноль», «брак», «дети Джейсона и Крюгера», «прыщи, уродующие лицо Вселенной»), а в детстве было только две категории – те, «с кем хотелось» побеситься, и те, «с кем не хотелось») Однако, даже тогда больше всех мне нравился именно Лью, и в любой куче-мале я старался повозиться именно с ним, пусть даже это было в январе на горке, где пощупать можно только толстую ткань зимней куртки или грубые плотные джинсы. «Зубастик» тоже косил свои глазки в его сторону в таких ситуациях, а остальные ребята, по-моему, вообще не делали никаких различий, для них все это было просто игрой, хотя и с ними границы игры время от времени более или менее нарушались.

Вы, наверное, подумали, что он так просто вошел в нашу компанию – и дело с концом. Но не все так просто в датском королевстве. У него тоже был «феномен», причем очень странный, если такое и встречается, то не часто – это уж точно. Назвать это словом «стеснительность» – показать только верхушку айсберга.

Он с большим удовольствием принимал участие в возне категории №1, очень хотел перейти во вторую категорию со всеми (судя по его действиям и глазам), но тут была загвоздка: раздеться до трусов – без проблем, а дальше – ни в какую. Ничего не помогало, пусть все уже во всю бесились и никто не стеснялся даже того, что стрелки часов, которые находятся пониже пояса, показывают не «полшестого», а от «десяти» до почти «двенадцати»… Но такое было позже, а сначала был один инцидент, плохой и хороший одновременно.

… Я давно был знаком с Лью, но только «визуально». В апреле 1990 нас представил друг другу мой одноклассник. С тех пор мы здоровались при встрече, а с наступлением лета я стал звать его гулять с нами.

Узнав его получше, я решил, что можно и еще одного мальчика включить в нашу веселую «компашку». Нас тогда уже было четверо – я, «зубастик» с двоюродным братцем и еще один пацан, мой сосед по подъезду. Никто не был против, так что я быстро его со всеми перезнакомил и примерно дня через три мы решили, что можно его «принимать». Проведя небольшую «разъяснительную работу» (Лью, в целом, так ничего и не понял, или это я не смог толком объяснить. Он стал задавать умные вопросы, но я отмахнулся – «Сам увидишь».) я позвал, наконец, его принять участие в нашем безобразии. «Зубастик» тогда сыграл ключевую роль – все очень стеснялись новичка, и если бы не он, то ничего бы и не было еще неизвестно сколько (мы как-то собирались вчетвером без «зубастика» и решили «поиграть», я спросил, кто первый раздевается, и Лью сразу отошел в угол со словами «Только не я». Тут сразу началось «И не я»... Так ничего и не получилось. Глупо, не правда ли?).

«Зубастик», как обычно, показал, что он «впереди планеты всей» и (а я понял, что мне далеко до его храбрости в этом отношении) стал подгонять всех, заметив их нерешительность.

Лью просто остолбенел от происходящего вокруг, но очень хорошо было заметно, с каким любопытством он рассматривает четыре обнаженных тела.

Потом мы стали «подначивать» его не «отставать от коллектива». Он засмущался, а затем все же стал медленно снимать с себя одежду (которой было совсем немного – лето). Оставшись в одном нижнем белье, он спросил, можно ли ему пока это оставить. 
Мы согласились и потянули его на кровать. «Жертву» мы в тот день не выбирали – все взоры были обращены только на новичка (я еще тогда отметил, что в одеяниях он просто симпатичен, а практически без них – по-настоящему красив). Потом мы показали ему примеры нашей «возни», от чего он вроде бы оживился, хотя сам никаких поползновений не предпринимал и тихо-мирно сидел в сторонке.

Тут «зубастик» сказал, что пора ему расстаться с его последней деталью одежды – это противоречит правилам.

Лью ответил, что не хочет этого делать, по крайней мере сегодня и просто посмотрит на нас, если мы не против.

«Зубастик» сделал жест своему брату и моему соседу, а потом они повалили его на грудь и стали стаскивать трусы, с хохотом и словами: «Ты не в цирке!».

Я сначала хотел им помочь, но потом увидел, что Лью занервничал и стал слишком сильно брыкаться, а в его криках «Отстаньте!», «Я не хочу!», «Пустите меня!» ничего веселого не было.

Я велел им остановиться, но меня никто не слушал – трусы они с него уже сняли и теперь пытались перевернуть на спину. Лью громко закричал «Хватит!!!» и тогда я схватил «зубастика» за шею, резко повалил на себя, а потом потребовал отвязаться от него остальным.

Все замолчали, а Лью не поднимался – он лежал и вздрагивал.

- Эй, ты чего это? - удивленно спросил «зубастик», тронув его за бедро.

Лью вдруг вскочил и стал быстро собирать свою одежду, и тогда мы увидели, что он плачет.

Никто не успел сказать ни слова, как он, прижав к себе вещи, выскочил за дверь моей комнаты. Я первый отошел от увиденного – (уж чего-чего, но такого никто из нас не ожидал) – натянул брюки, назвал всех идиотами и побежал вслед за ним, понимая, что если он сейчас уйдет, то больше уже не вернется.

Лью уже завязывал шнурки на ботинках, и я буквально поймал его за руку – он хотел открыть входную дверь. Я сразу попросил у него прощения за всех нас и попытался уговорить его остаться, но он не отвечал мне и только в конце сухо проговорил: «Мне нужно домой».

Я понял, что он сильно обиделся и все мои слова сейчас бесполезны. Тогда я спросил, не может ли он простить хотя бы меня. Лью после паузы мельком взглянул на меня и сказал, что может.

Я пожал ему руку, и сказал, что обязательно зайду за ним вечером. Лью ушел, а я вернулся в комнату и набросился на своих друзей, в первую очередь, на «зубастика».

Но он за время моего отсутствия уже расставил все точки над «i», так что не успел я и первое предложение закончить, как он рявкнул:

- А че ты на меня орешь?! Че я сделал? Привел, бл*, какого-то хлюпика, и еще меня в чем-то обвиняет.

Я сказал ему, что нужно следить за своими действиями, и сразу остановиться, ведь было же видно, что ему не нравиться.

«Зубастик» еще больше разошелся, высказывая что-то типа: «Он ржал сначала вместе с нами. Подумаешь, трусы с него сняли, тоже мне - недотрога. И какого х** ты его вообще притащил, он только испортил нам все, правда, ребят?». Я не отступался, потому что в данном случае его ошибка могла стоить слишком дорого и у нас начался скандал.

Остальные, благо, молчали – они давно усвоили: два лича дерутся, – зомбя не мешай.

Позже в этот же день мне пришлось помириться с «зубастиком» и убедить его не трогать больше Лью, если он все же примет еще когда-нибудь участие в нашем «увеселительном мероприятии». Но это далось мне не просто так – пришлось угостить его жвачкой (вспомните тогдашние времена) и пообещать, что я дам ему еще, если он будет себя вести по-человечески, и не терроризировать Лью.

Потом я прибежал к Лью (Тогда мне всегда было больше всех надо. Но может быть, настоящий лидер таким и должен быть?) и долго вытаскивал его на улицу, где разговорил и понял, что он мне верит и не держит на меня зла. Скорее всего, потому что он помнил, что я стал всех останавливать, когда они навалились на него, или потому что я потом извинился перед ним.

Когда мы расходились, я так же угостил его жвачкой. Он взял, поблагодарил меня, но было заметно, что мои слова играют гораздо большую роль – меня это обрадовало, я убедился, что передо мной не «зубастик»-сотоварищи, падкие на любые «взятки» (особенно брат «зубастика» – этот даже за бутерброд с повидлом прощал любую обиду. Однако я с ранних лет заметил, что чем выше человек ценит всякие подачки, тем меньше его интересуют сами люди, и он с легкостью может их предать. Наверное, что-то похожее на премудрость «послушный ребенок любит не папу с мамой, а сладкие батончики, кино, игрушки и т. п., а их он при случае променяет на ящик трубочек с заварным кремом»).

Через некоторое время он стал ходить уже со всеми нами, но «играться» отказывался. Решился только когда я дал ему слово, что никто не сделает с ним чего-то такого, что он не хочет. Я боялся, что не смогу его сдержать в отношении «зубастика» – он был совершенно неуправляемая личность, и мог выкинуть любой «финт». Но если я хотел, чтобы он тоже к нам «присоединился» уже без всяких оговорок, то нужно рисковать (а хотеть-то я хотел, потому что до сих пор помнил его загорелое симпатичное тело, которое пока так и не довелось даже пощупать).

Вы скажете: «Не проще ли было его привести домой одного, и там уже». Ваша правда, но: мы каждый день ходили всей компанией, редко когда кого-то не хватало, и это шел не 1992, а только 1990 – я сам был еще не слишком помешан на «этом», мне тогда было не менее интересно съездить поиграть на автоматах, погонять на велике, или просто погулять с пацанами. А «это» тогда начиналось еще спонтанно, заранее не планировалось. Точнее, этому способствовали некоторые негативные обстоятельства, к примеру, затяжной ливень на улице, «предки» на работе, а мы собрались в моей пустой квартире. Мы могли немного поболтать, поиграть на вкладыши от жвачек, послушать «металл» (к неудовольствию большинству пацанов), но потом, как это говорится-то: за ловцом и зверь бежит? (или не так несколько…. но суть понятна). Не мог же я тогда сказать: «Лью, ты останься, а вы идите пока погуляйте». (Хотя потом, уже позже, такие мысли появлялись, потому что я знал – в куче ничего серьезного не будет).

Вот так я полюбил летние дожди – все их ненавидели, а я любил. Потому что если мы в этот день собирались у меня, а предков не было, то это не менее чем 90% гарантия.

В отношение Лью так и получилось – дожди шли почти неделю, и у нас было три дня подряд.

В первый день он вообще ничего с себя не снимал, а сидел на стуле и смотрел, потом остался только в штанах, и наконец – как и в тот день, я снова увидел его стройную фигурку в одних белых трусиках. Тогда я, как это часто случалось, был «жертвой», и «зубастик» собирался приступить к экзекуции.

Я попросил Лью помочь мне, и он – неслыханное дело – сразу же бросился на выручку, спихнул братца «зубастика» (он был самым маленьким) с меня, а потом стал толкать его самого. Вот так я заполучил союзника, - мы никогда не «воевали» друг против друга, и «зубастику» стало ой как непросто одолеть нас – силы теперь сравнялись, а его слабенький двоюродный братец был не в счет. Он тогда нашел другой способ: стал придираться к Лью со словами «А че ты один в трусах? Ты че, особенный что ли?» или «Хочешь играть – снимай трусы, как все. Или не вмешивайся». Лью в таких случаях опускал голову, «вспыхивал» и тихо говорил: «Если я кому-нибудь мешаю, то я могу уйти». «Зубастик» недовольно «тявкал»: «Во-во, иди. Тебя тут никто не держит».

Лью сразу же вставал с кровати и мне приходилось его удерживать, одновременно пытаясь по-хорошему «задвинуть ящик» «зубастику», иначе, если бы он завелся, то это вылилось бы в очередной скандал, а Лью ощутил бы себя камнем преткновения.

Я прекрасно понимал, что «зубастика» раздражают два обстоятельства: то, что Лью был в трусах, и это выделяло его на фоне остальных, а «зубастик» терпеть не мог, когда кто-то в чем-то превосходил его – на этом фоне мы постоянно с ним «бодались» (та самая ситуация, когда два тигра в одной клетке), но гораздо чаще выходило по-моему, даже если я давал ему на некоторое время «покрутить штурвал». Второе обстоятельство являлось ключевым – «зубастик» знал, что единственное, в чем он может одержать верх надо мной – так это в «моральной давилке», но только в той ситуации, когда дело происходило на постели и при поддержке «тяжелой артиллерии» - всех остальных ребят. А тут появляется какой-то «перехватчик», который не дает ему «совершать методичные вылеты на своем высотном бомбардировщике», да еще и обладает статусом неприкосновенности. Естественно, он пытался либо «вывести его из строя», либо лишить «турбореактивного движка».

Могу сказать, что сохранить между ними равновесие было крайне сложной задачей, приходилось и «снабжать врага продовольствием», и даже идти на жертвы – поддаваться «зубастику» и его «гвардии», но так, чтобы это выглядело как поражение. Если же «зубастик» усматривал подвох, то это тоже вызывало недовольство – он не хотел «подставы» и опять начинал нападать на Лью, а тот мгновенно готов был «дезертировать».

Ох и замучился я с ними…

Я, кстати, так и не смог понять причину такого странного стеснения – «совковые» детские трусы, конечно, не современные «ниточки», но и не «семейные шаровары», в которых разгуливало тогда наверное почти все взрослое население, и поэтому сквозь них все очертания хорошо просматривались, а уж в разгар возни категории № 2 его «колышку» было явно тесно в них, и иногда он даже немного выскакивал аттудава. А еще, они часто несколько сползали с него или как-нибудь заворачивались из-за “кучевания”. И самое странное – щупать все свои “сокровища” Лью позволял, краснел правда и зажимался, но ничего не имел против. Больше всего разрешалось мне, на остальных он смотрел с некоторой опаской, особенно на “зубастика” – помнил ту неприятную ситуацию. Если кто-то из них начинал его хватать там, то он сразу прижимал руки к поясу, словно боялся, что с него могут стянуть трусы, а потом отстранялся от ребят. Меня Лью никогда не избегал, где и как бы я его не щупал, даже если я уж слишком заострял на нем внимание и долго не убирал руки с его интимных мест – только здорово смущался.

“Зубастик” узрел и эту возмутительную деталь, и снова начинал требовать от Лью невозможного, причем с каждым разом все настойчивее.

В конце концов Лью сказал мне, что наверное, ему лучше больше не играть с нами в “это”, потому что он все время кому-то мешает.

Я тогда, наверное, был на грани того, чтобы “выдвинуть ультиматум” “зубастику”, прекрасно понимая, что это означает – он уйдет со скандалом, уведя за собой братца. Наверное, очень многие бы так и поступили на моем месте, в том числе и я.

Если бы не одно обстоятельство: Лью не всегда был с нами, и мог исчезнуть на некоторое время, а потом появиться так же внезапно. Поэтому он так и не стал настоящим полноправным членом нашей компании. А ее костяк составляли именно я и “зубастик”. Во-первых, потому что мы с ним тогда дружили около 1,5 года (в детстве это совсем не малый срок) – дольше, чем с другими ребятами, а во-вторых, потому что мы вдвоем могли болтаться на улице почти до самого утра, ездить одни в Москву играть на автоматах и в парки аттракционов, короче – делать что угодно (это было причиной постоянных скандалов в семьях других ребят, которые знали, что мы едем отдыхать, а их оставляли дома, мы шли смотреть западные фильмы в видеосалон, которые начинались в начале двенадцатого ночи, а их заставляли спать и т. п. Я был готов взять с собой всех, даже если у них не было денег, но родители пытались сделать из них “послушных, приличных деток, слушающихся маму и папу”, за что ребята старались максимально им досаждать. Особенно, когда шел фильм, потому что видеосалон находился менее чем в десяти минутах ходьбы от наших домов).

Меня совсем не радовала перспектива остаться одному в моих всевозможных “путешествиях”. Потому что, посмотреть кино или поиграть на автоматах приятно и одному, а вот носиться ночью на велике или кататься на аттракционах в одиночнку – удовольствие весьма сомнительное, я уже успел это проверить. А иногда даже и неприятное – в одном из парков отдыха тогда был самый страшный аттракцион, на котором мы катались только вдвоем с «зубастиком». Выглядел он так – что-то похожее на карусель, но с закрывающимися кабинками. По-моему, там был ограничитель возраста с 16 лет, но там сидел постоянно пьяный контролер, который не пропускал только тех, кто, как он говорил, «еще ходить не умеет». Сиденье там было хитрое – длинное и узкое, один человек садился к стене, а второй прижимался, если не сказать ложился на него. Кабину закрывали, и колесо набирало обороты. Разогнавшись, оно начинало подниматься, а потом, встав вертикально, раскручивалось еще сильнее. Кабины, кроме этого, крутились вокруг своей оси, а пассажиры видели только мелькающие клочки неба и земли. На такой скорости и в таком положении невозможно было приподнять ни ногу, ни руку, лишь чуть-чуть пошевелиться, сделав огромное усилие, и нам с «зубастиком» это очень нравилось (сейчас бы я в такую душегубку не полез бы даже под дулом пулемета). Мы всегда садились в обнимку (хотя делать это было и не обязательно – второго пассажира все сильнее прижимало к телу первого, по мере возрастания оборотов колеса) и начинали смеяться, кричать и визжать (как и все дети и женщины, которые отважились сесть на эту адскую машину). Однажды я поехал туда один и решил прокатиться на этой штуке. Забравшись в кабину, я захлопнул крышку – мне совсем не нужен был компаньон. Но перед самым стартом ко мне залез какой-то здоровенный детина, и нет, чтобы поменяться с мальчиком местами, бесцеремонно плюхнулся на сиденье, придавив меня к стенке. Я хотел было попросить его выпустить меня – подожду другого раза, но колесо тронулось.

Могу сказать, что я пережил массу «приятных ощущений», думал, что после финиша я буду похож на блин. Когда колесо достигло своей максимальной скорости и самой высокой отметки, я начал пищать, но этот монстр все равно ничего не мог сделать, даже если бы и захотел. Не думаю, что он вообще меня слышал, среди всеобщего визга и мощного рева двигателей колеса.

Помню, что после остановки колеса я не вышел, а скорее вывалился из кабины, чуть не скатился по ступенькам и едва успел добраться до ближайших кустов – незадолго до этого я на свою беду выпил две бутылки лимонада, которые теперь собирались меня покинуть тем же путем, каким и попали внутрь…

После этого случая я вообще боялся садиться на какие бы то ни было аттракционы, хотя бы отдаленно напоминающие это колесо в одиночку. Постоянным моим спутником всегда был именно «зубастик» (братец его почти всегда ездил с нами, но был весьма трусливым существом и отказывался садиться на любой аттракцион, кроме «электрических машинок». (Помните такие? На них всегда была длиннющая очередь, а сеанс – 2,5 минуты. Интересно, какой же это мальчик успеет насладиться ездой и особенно столкновениями за такой смешной срок? Цена, кстати, на это была почти самая высокая, по сравнению с другими аттракционами, а человек, который заведовал тумблером подачи энергии, был настоящим «исполнителем желаний» – включил, и раздавался восторженный крик десятка полтора мальчишек, а выключил, и над этой площадкой слышался даже не стон разочарования, а какой-то протяжный вой неупокоенных детских душ.)). 

…Мне не удалось убедить Лью передумать, и он перестал посещать наши «игры», даже приходить стал реже. «Зубастик» остался очень доволен, потому что все вернулось на «круги своя». Но я постоянно вспоминал Лью в такие моменты, этого нельзя было не заметить, и «зубастик» даже стал меня подбадривать (глупцом он не был) несколько раз поддавался или выбирал «жертвой» не меня. Я потом отошел – нельзя же превращать такое приятное занятие в трагедию.

Но Лью, конечно, не забыл. Я дождался удобного случая, и поговорил с ним, сказал, что считаю его своим другом, и если он не хочет видеть «зубастика», то пусть приходит только ко мне – я всегда рад его видеть. Он обрадовался, и сказал, что подумал было, что вскоре я перестану за ним заходить, а если приходит он, то ему намекнут, что он лишний.

Я искренне удивился, и спросил, с чего это он такое взял. Он ответил:

- Ну, я ведь не гуляю с вами. Или гуляю редко. А еще не могу выполнять все правила, которые у вас есть. «Зубастик» и его брат не хотят, чтобы я был с вами (брат «зубастика» всегда «хотел» того же, что и он. Особенно если это выражалось в каком-либо недовольстве). Я подумал, что мне не нужно мешаться.

- А кто сказал, что также думают все? Кто сказал, что «зубастик» вообще что-то решает? – я в который раз начинал злиться на моего первого друга с таким не простым характером, потому что он был мастер что-либо испортить, когда это не нравилось ему.

Мы поговорили еще некоторое время, и Лью рассказал мне все свои мысли и предположения, а я привел их в порядок, расписав ему истинное положение вещей.

Лью сказал мне, что прекрасно понимает, почему его не принимают по-настоящему - из-за его исчезновений. Не успел я спросить, в чем же дело, как он уже ответил, что от него это не зависит. Он жил на некотором расстоянии от наших домов, а здесь была квартира его тетки с бабулей. Его брала с собой мать, когда хотела навестить родственников. Они были совсем не против, чтобы он гостил подольше, но мать придерживалась иного мнения. Одного его пока что не отпускали к ним, несмотря на то, что он был не единственным ребенком в семье, и предки «нянчились» с малышней, не слишком интересуясь, чем он занимается.

Я согласился с ним, что это действительно не очень хорошо, но если это веская причина для «зубастика», чтобы исключить Лью из нашей команды, то отнюдь не для меня, особенно, если он ничего не может с этим поделать. Потом я сказал ему серьезным тоном:

- Лью, приходи, когда сможешь. И не обращай внимание на остальных – я хочу тебя видеть, я хочу с тобой гулять, я хочу с тобой дружить. Понятно?

Лью улыбнулся, кивнул головой, мы перевели разговор на другую тему, но я заметил, что его голос стал выше, а сам он словно глотнул «живой воды» после столетнего сна в саркофаге – значит, Лью тоже хотел со мной дружить, и теперь, даже если у него и возникнут какие-то разногласия с «зубастиком», он всегда будет знать – я на его стороне.

«Второй дубль», к сожалению, тоже получился «комом» - когда Лью приходил к нам, то я общался только с ним, потому что успевал соскучиться. Это не нравилось «зубастику» и он либо старался встревать между нами, давая ему понять, что он тут «крайний», либо отгораживался от нас с братцем и пытался объединить всех остальных пацанов вокруг себя (у нас в компании было еще двое постоянных ребят, но они не были «посвященными». Первый, - потому что, мягко говоря, был тучноват, и никто не хотел с ним возиться. А второй… внешность – средне, но он был «маменькиным сынком» - рассказывал ей абсолютно все.

Однажды он стал свидетелем нашей «древнеримской забавы», и потом доложил ей все весьма подробно.

Благо, тогда у нас мало что было, хотя раздевались все, потому что «зубастик» другого варианта не приемлил (кроме этого «сынка»).

На следующий день его мать вызвала меня на беседу, как самого старшего, я жутко перепугался, когда узнал причину – она ведь могла и моим предкам все разболтать. Но она не отличалась особым умом и сообразительностью, решила, что это у нас в первый раз, и что мы не понимаем, что делаем. Говорила со мной, как с пятилетним малышом, а я удачно «закосил под дурачка». Суть ее мысли сводилась к одному, - чтобы я дал ей честное пионерское, что мы больше не будем такое делать, потому что это не хорошо.

Естественно, я ее «успокоил», сказал даже, что буду следить за остальными, и если увижу подобное, то обязательно все расскажу ей. Она очень обрадовалась, угостила меня вкусным пирожком с черникой, погладила по головке и сказала, что я милый мальчик (Ну разве не дура?).

Я был очень разозлен на ее сыночка-идиота, у которого в голове видимо, даже одной извилины не было. Реакция «зубастика» была еще круче – он просто ринулся к нему со словами «Сейчас я ему с ноги в е**ло дам, козлу». Я еле-еле смог его остановить – ведь об этом узнает мамочка, побежит к родителям «зубастика», а там может вскрыться первоначальная причина того, с чего все начиналось. «Зубастик» все же внял голосу разума, и предложил тогда просто послать его куда подальше. Я хотел согласиться, но мой гнев уже отошел (не совсем конечно), и я нашел способ получше - просто использовать «сыночка» в качестве «лоха» - «разводить» на вкладыши от жвачек, крышки от западных пивных бутылок (они были с разными изображениями в отличие от бледных «совковых» и считались тогда ценным артефактом среди мальчишек) и т. п. за то что он нас подставил. «Зубастик» согласился, но потом спросил с досадой:

- А за базар, этому уроду все просто так чтоль, с рук сойдет?

Я тоже считал, что его нужно как-то наказать, и сказал:

- Можно над ним поприкалываться.

«Зубастик» заулыбался, а когда я добавил, что у него это «клево» получится, то он побежал за братцем, потому что уже придумал «сценарий».

Вечером «маменькин сынок» вышел погулять, и мы отвели его на лужайку в парке, где сразу приступили к «исполнению приговора». Судьей и прокурором в одном лице был «зубастик»:

- Зачем ты матери растрепал, м***ло?!

- А что мама-то сделает? - наивно так ответил вопросом на вопрос «сыночек».

- А ты че, не понимаешь?

- Нет.

- Значит ты – тормоз от «БелАЗа».

Последовал первый взрыв смеха со стороны остальных ребят.

- Сам такой.

- Да? Я-то вообще-то язык за зубами умею держать, в отличие от некоторых.

- И я умею.

- Что-то не заметно.

- Я никому, кроме мамы, не сказал.

- А папе ты почему не сказал?

- Я хотел, но он еще с работы не вернулся.

«Зубастик» на секунду замолчал, а потом, не мигая, посмотрел на меня. Я и сам чуть на землю не сел, когда услышал такое откровение. Надо же, с каким идиотом мы ходили.

- Меня мама любит, - выразительно добавил «сыночек», - она все для меня сделает, поэтому я ее никогда не обманываю.

- Все сделает? – передразнил его «зубастик», - может, она тебе еще и сосет по утрам?

Все громко «закатились» и встали вокруг них – шоу начиналось.

- Че ты несешь-то, е-мое? - противно загундосил «сыночек».

- Мамаааняяяя! Иди, у меня уже встал! – пропел в ответ «зубастик», подражая писклявому голосочку «сыночка».

Не успел тот хоть что-то возразить, как братец «зубастика» стал «мамочкой» и у них завязался диалог, который кончился имитацией звуков этого самого действия с наглядной демонстрацией – «зубастик» с братом хорошо потренировались и у них классно получилось. Мы под конец просто попадали на траву и разве что не катались по ней от смеха, кроме психующего «сыночка», а «шоумэны» все подливали масла в огонь.

Никто не испытывал к «сыночку» никакой жалости – он даже представить себе не мог, какой опасности он нас подвергал, рассказав матери «интересную историю». (К примеру, моему соседу по подъезду влетело бы по первое число, и не только ему. Не могу предположить реакцию моих предков, все-таки 12 лет – возраст, когда многое можно списать на детскую глупость, но мой отец хорошо знал, что глупцом-то я как раз не был. По крайней мере, «денежные премии» мне бы снизили конкретно, а то и вовсе отменили, потому что мои родители абсолютно точно сочли бы это очень плохим поступком, гораздо хуже непослушания, низких оценок в школе, или даже воровства (хотя последнее ко мне не относилось). Я на своих друзей зла никогда не держал, но это был особый случай – нужно думать, кому и что ты говоришь.

С тех пор к «сыночку» прочно привязалась кличка «тормоз», и мы ему больше ни одну нашу тайну не раскрывали. Даже сигарет не давали, говорили: «Иди у мамочки стрельни, она же для тебя все сделает." Он, кстати, так и не понял, в чем заключалась причина такого недоверия к нему.).

Так долго не могло продолжаться, и Лью вновь стал ощущать дискомфорт, но тут я придумал, как провести «зубастика»: посоветовал Лью самому обращаться к нему с разными вопросами.

Сперва «зубастик» не особо на это реагировал, Лью постоянно твердил, что нужно оставить эту затею, – ему казалось, что он выглядит дураком. Но я не отступался, и наконец «зубастик» «клюнул» – видать решил, что Лью посчитал его авторитетом.

Он перестал «катить бочки» на Лью, и теперь принимал его за своего, даже если он пропадал на какое-то время. (Помню, как после одного из первых таких дней «зубастик» уже ночью, когда мы расходились, спросил Лью, пойдет ли он с нами гулять завтра. Лью утвердительно кивнул головой, а когда «зубастик» ушел домой, мы с хохотом бросились друг другу на шею, и он, смеясь, проговорил: «Обдурили!!!»)

Теперь, мы могли забалтываться с Лью часами, а «зубастик» лишь иногда задавал вопросы – и мы тут же реагировали на него – он через некоторое время отходил к остальным ребятам, убедившись, что его «помнят».

Одно обстоятельство, правда, меня огорчало – после того, как «зубастик» угомонился, я спросил Лью, будет ли он при случае с нами «играться». Он помрачнел и быстро сказал «Нет».

Я не стал расспрашивать его о причинах – уж слишком странная была реакция, а сам Лью больше к этому не возвращался.

… А потом пришла осень, и мы все стали видеться реже, - дети все же сильнее зависят от «времен года», потому что взрослый может решиться на любую авантюру, и никто его не сможет остановить, он сам себе хозяин, чего нельзя сказать о детях, которым всегда нужно пробивать еще стену родительского «доброжелательства».

Нас с «зубастиком» это касалось в меньшей степени – мы по-прежнему болтались допоздна, и часто ходили на ночные сеансы в видеосалон, где в это время обычно крутили ужасы – мой любимый жанр (остальные ребята не пошли бы, даже если их отпускали – смотреть ужасы на ночь – испытание не для слабонервных, особенно в этом возрасте. «Зубастик» переносил все это нормально, до тех пор, пока мы не посмотрели один из самых кровавых итальянских фильмов (итальянцы могут показать что угодно, это не «ограниченный» Голливуд). Там практически с самого начала мертвецы стали грызть всех подряд, и это показывали в мельчайших подробностях, плюс к тому, действие картины разворачивалось в замкнутом пространстве, мертвые неожиданно набрасывались целым стадом из-за угла и т. п. – сценарист и режиссер использовали все известные уловки, чтобы напугать зрителя. Я просто прилип к экрану, и как писали наши «совковые» критики-маразматики, - «…особенно некоторые неопытные пионеры и комсомольцы, получающие извращенное удовольствие от омерзительных кровавых сцен, рожденных воспаленным сознанием западных киношников» а потому не сразу обратил внимание, что кто-то меня трясет за плечо. Это был «зубастик», который выдавил:

- Я пойду домой.

- Почему?!

- Меня тошнит, - он выскочил из зала, который уже успел изрядно опустеть. Я искренне удивился – ведь фильм был просто отличный!

После этого «зубастик» старался по названию определить, страшный фильм или не очень. (Что, кстати, ему не особенно-то и удавалось).

Во времена учебного сезона мы с «зубастиком» составляли самый настоящий дуэт – это еще один аргумент в его сторону, почему мне приходилось ему многое прощать. (Это не значит, что остальные ребята не выходили, но мы с «зубастиком» уже гуляли на улице, когда их заставляли делать задание на завтра, обедать, выполнять что-то по дому и т. п., и расходились тогда, когда они уже давно были дома или даже спали. Естественно, учеба от этого страдала – я всегда делал только то, что хотел. Я любил гуманитарные предметы, и по ним хорошо успевал, а на технические я «забивал» и мне ставили «параши». Но в конце четверти я сидел какое-то время за учебниками, выполнял несколько контрольных и у меня получались вполне заслуженные (а не натянутые) «трояки», изредка даже повыше. Для «зубастика» школы не существовало. Точнее, уроков. Приходить-то он туда приходил, но делал все что угодно, только не учился. Однако он не входил ни в одну из «банд», и хоть и имел совсем не ангельский характер, хулиганом не был (не говоря уж обо мне).

… В сентябре Лью еще приходил иногда, а потом пропал почти на полтора месяца.

Мы встретили его уже в середине ноября, когда совершали вечерний моцион с «зубастиком» - ноябрь тогда у нас считался самым плохим месяцем, потому что все летние развлечения «замирали» до апреля, даже видеосалон закрывался, а зимние еще не появились.

Не успели мы поздороваться, как я сказал:

- Лью, мы уж подумали, что ты забыл нас совсем…

Лью ответил, что у него был какой-то ремонт во второй квартире, и поэтому он все это время прожил там (да, а учился он в другой школе, не с нами).

Сейчас же он как раз искал нас, потому что сам жутко соскучился.

После таких слов мы все трое обрадовались встрече, и проходили очень долго, хоть и сильно замерзли, пока не наткнулись на одну старуху, сказавшую, что Лью уже ищут, и чтобы он быстро дул домой, добавив: «И вы двое тоже по домам».

Нас она не знала, а сказала это так, «в нагрузку» но таким тоном, будто бы генералиссимус отдавал приказ сержанту.

«Зубастик» выдал ей такую тираду, что не то что в сказке – в словаре русского мата не описать.

Бабка завизжала, словно резаная, и даже продемонстрировала внушительную скорость, не смотря на больше чем солидные габариты. «Зубастик» еще долго смеялся, но Лью было не до смеха – он сказал, что она знает его мать, и ему может влететь. Мы остаток пути потратили на то, чтобы придумать, как ему «отмазаться». Остановились на моей версии – я порекомендовал Лью сказать, что он просто спрашивал у нас, где найти какого-нибудь здешнего приятеля, которого он давно не видел, а нас он не знает.

- Может быть, эта кляча все забудет, – выразил надежду «зубастик».

Не забыла… Лью снова пропал, и я понял – наверняка связано с этим дурацким недоразумением в парке.

Точно – она на следующий же день пришла к ним в гости и уже с порога набросилась на Лью, как бешеная собака, несколько раз заставила извиниться, хотя он-то даже слова ей не сказал. Но самое плохое заключалось в том, что она стала советовать (скорее настаивать) матери Лью не приводить его сюда, чтобы он не попал под «дурное влияние». Его мать, хоть и поверила той сказке, что мы придумали, приняла сторону старухи.

… Лью появился только в начале декабря, и совсем не веселый – эта «кляча» уже давно «прописалась» у них в квартире в качестве первой подруги его бабушки (читай – главной советчицы и указчицы), а после того случая, завидев здесь Лью, начинала петь старую песню, «капая на мозги» его матери.

Я сказал тогда Лью, что если он появляется здесь, то пусть заходит в любое время, даже с утра в будний день, - я в силу различных причин могу оказаться дома, если уж наши встречи стали теперь такими редкими. Лью сказал, что будет иметь ввиду. Я пригласил его к себе на день рождения, до которого оставалось около двух недель, и спросил, придет ли он. Лью ответил, что постарается и тяжело вздохнул.

… Он не пришел, и я знал, кого в этом винить. Да-да – «кляча» отменно поработала, прознав, куда он собирается идти. Не сказать он не мог – его бы не отпустили без веской причины. Но это был последний раз, когда «кляча» подложила нам «свинью» – в январе она скатилась по ступенькам и сломала «копыто», после чего шесть месяцев вообще не выползала из своей «конуры», а потом приходила к ним очень редко и говорила только о своем здоровье, потому что до конца она так и не оправилась (может быть, подействовали наши проклятья, а может чужие). Все остальное ее больше не волновало.

… Спустя три дня после празднования моего тринадцатилетия, в последних числах декабря я вечером решил послушать подаренную мне кассету «Оззи» с альбомом «Поговорим о Дьяволе» («подарена» она мне была на неделю, а потом я должен был ее вернуть, предварительно переписав. Это мои друзья «вымутили» альбом через десятые руки у кого-то из старших ребят. У нас при «совке» это считалось вполне приличным подарком.) – раньше не получилось.

Часов в одиннадцать предок очень прозрачно намекнул, что желает тишины. Но альбом меня «зацепил», и я по третьему разу запустил его через наушники на полную громкость. Вслед за Осборном последовал “Manowar”, “Metallica” и так далее. Уснул я уже глубокой ночью, по-моему, под «Вой на луну».

В семь часов утра я услышал какой-то звон. С трудом подняв голову с подушки, я понял, что это звенит будильник. Я нажал кнопку, но звон в ушах не прекращался, а еще со всех сторон доносился пронзительный вокал Джона Осборна.

Я плюхнулся назад – с таким «концертом» в голове ни в какую школу мне идти не хотелось (и не моглось).

Через какое-то время мне показалось, что я снова услышал звон. На этот раз звонил дверной звонок. Я совсем не хотел вставать, – да и кто мог прийти в такую рань?

Посмотрев на часы, я увидел, что прошло не несколько минут, а несколько часов – был почти полдень.

Звонок прозвенел еще раз, я нехотя поднялся, - отголоски «ночного концерта» еще звучали в моей голове, но уже практически неслышно. Посмотрев в «глазок» я никого не увидел, открыв дверь – тоже. Я хотел пойти обратно спать, но все же решил подойти к окну в комнате предков – посмотреть, кто ко мне приходил, если только это не ошиблись дверью.

На улице никого не было, кроме Лью, который медленным шагом направлялся в сторону своего подъезда.

Я несколько раз ударил по стеклу, но он не обратил внимания, тогда я залез на подоконник, больно уколовшись о старый кактус с огромными колючками (позже я ему отомстил, проткнув ножницами насквозь), распахнул форточку и закричал на всю улицу:

- ЛЬЮЮЮЮЮЮЮЮ!!!!

Он вздрогнул от неожиданности, покрутил головой, и заметил меня. Я неистово замахал руками, приглашая зайти. Он чуть ли не бегом взлетел по лестнице – Лью и не надеялся меня застать дома, просто решил зайти, памятуя о моих словах заходить когда угодно.

Мы быстро выяснили причину нашего «праздного отдыха» сегодня – мою вы уже знаете, а его сегодня оставили сидеть с малолетним братом, но мать вернулась гораздо раньше срока, и пыталась заставить его бежать в школу, но он твердо заявил: «Сама туда беги».

Я спросил, почему же Лью не пришел ко мне на празднество, и он мне рассказал, чьих это было рук дело. Мы вместе «просклоняли «клячу» по всем падежам», но толку от этого было мало – праздник-то уже прошел. Мне хотелось хоть как-нибудь развеселить Лью, потому что было заметно, как он разочарован. Для начала я решил угостить его чем-нибудь, что осталось с праздничного стола, но нашел только кусок торта – остальное пользовалось гораздо большей популярностью и стремительно исчезало обычно на следующей же день. А вот сладкое я не особенно любил, и отец тоже, поэтому оно «существовало» дольше всех.

Я подумал, что это будет слабым утешением для моего гостя, но серьезно просчитался – Лью слямзил торт со скоростью света, и сказал, что это для него лучше всякого салата. Ну правильно! Я же по себе «примерил», а вообще-то большинство мальчишек сладкое обожают (все пацаны из моей команды этим отличались, но я в тот момент об этом не вспомнил, потому что еще не до конца проснулся).

Я дал ему еще несколько конфет и повел в комнату – послушать «Оззика» (Лью был единственным среди моих тогдашних друзей, кто разделял мое увлечение «металлом». Вернее, он не «фанател», как я, - не носил хаир почти до плеч, не ходил в кожанке или жилете с цепями и т. п., но слушал все мои записи, а некоторые песни просил поставить еще раз. Другие ребята либо вообще к любой музыке относились «пофигительно», либо, что еще хуже, слушали Богдамира Титомира, «Ласковый лай» (кажись так), «Канализация» (или «Комбинация»?), «Трахология» (а может, «Технология»), а так же «Оргазмическую леди» (или «Органическую»? Давно энто было, уже и не вспомню, как же все они точно называлися…) – т. е., были «позорной гопотой». На этом фоне у нас могли случаться серьезные конфликты, и меня часто пытались прижать к стенке таким козырным тузом, как: «Вся страна ласково лает, а ты слушаешь какую-то дребедень». Но я всегда отвечал что-нибудь типа: «А если завтра вся страна намажет морды гуталином и побежит ловить сачком слонов, вы тоже побежите?» Они отвечали «Да. И ты побежишь, если все побегут» Я высокомерно и гордо бросал: «Бараны!», но они начинали злиться и не понимали, почему я отрицаю «очевидные вещи».

Благо, что «зубастик» относился к касте – «музыкальных пофигистов», и в таких ситуациях смеялся над всеми нами со словами: «Нашли из-за чего спорить. Еще подеритесь теперь». Если бы он тоже был «гопником», то мы бы вряд ли смогли гулять вместе, учитывая его характер.).

Я поставил кассету, и мы с Лью сели на диван ее слушать.

Через некоторое время я заметил нечто странное: он не слушал ее. Точнее, постоянно отвлекался. За время нашего общения я научился определять, когда он сосредоточен на музыке – тогда он смотрел в одну точку, но не видел того, на что смотрит – это называется «отсутствующий взгляд». Я всегда следил за теми, кому я ставил свои любимые группы, чтобы сразу попытаться определить, нравится ли человеку это или нет.

Поэтому-то я и заметил, что Лью не слышит песен. Проследив за его взглядом, я понял, что он посматриваете на меня. Но не так, как это бывало во время разговора – в глаза. Он смотрел чуть ниже – в область шеи и груди, а потом совсем низко – на ступни. Затем он прислушивался к музыке на несколько секунд, снова смотрел –и так «по кругу». Тогда до меня наконец дошло, что он бросает взгляд на те участки тела, на которых нет одежды – я одел только брюки, а потом мне не терпелось поставить Лью «Оззика», и я уже ни о чем больше не думал, к тому же, в квартире было совсем не холодно, и я не испытывал дискомфорта.

Насколько я понимаю, Лью начал «изучение», как только вошел, но я не обратил внимание. Если бы я не стал всматриваться ему в лицо, когда мы сели слушать музыку, то я так ничего бы и не заметил – несмотря на уже годовой опыт «возни» с ребятами, я все же еще был слишком мал и неискушен в «энтих вопросах».

Лью тоже ничего так бы и не сказал – он был больше чем на год младше меня и совсем «малоопытен». Но, благодаря «Оззи» (а еще некоторые говорят, что от «металла» один вред. Глупцы!) теперь уже у меня заработала голова в «этом» направлении. Я решил проверить, прав ли я в своих предположениях. Я сказал, что пойду умыться и почистить зубы, потому что до сих пор этого не сделал. Вернувшись, я одел все остальное и присел рядом с Лью.

Все верно – теперь он именно слушал музыку, лишь иногда встречаясь со мной взглядом.

Уже сейчас я могу сказать, что он тоже не преследовал никаких целей – просто инстинктивно смотрел на то, что казалось ему интересным. Вот ведь как получилось – я неосознанно предоставил Лью «духовную пищу», он так же неосознанно ее «съел», но это благодаря случаю заметил я, и во мне проснулась сознательность в тот момент, когда он уже начал забывать свой «обед», потому что я ушел в ванную, затем оделся, а он успел за это время окунуться в «хэви-металл»…

Мы прослушали одну сторону кассеты, и я выключил магнитофон – мне все же нужно было немного отдохнуть после вчерашней ночи, а Лью я сказал, что дам переписать, когда перепишу сам, если он «заценил».

Я вспомнил все наши «летние забавы», такой незабываемый «дебют» Лью, самые запоминающиеся мгновения с его участием, а потом его уход и совсем необъяснимый отказ в продолжение дальнейшего «сотрудничества».

Я хотел поднять эту тему, но тут же понял – не знаю как и с чего вообще начать. Конечно, мы ведь и с остальными ребятами начали (первым был «зубастик», но тогда у меня еще был заряд от «просвещения») с чего-то. К тому же – там все «стартовало» с самой простой «возни», когда мы были с «зубастиком», а другие ребята выступали в качестве «зрителей», и обычно сами практически сразу бросались в кучу, а если же нет, то «зубастик» быстро «наводил порядок» - он не терпел «уклонистов».

Сейчас «зубастика» не было, но самое главное – Лью в августе уже довольно категорично высказался по этому поводу, и смелости мне не хватало.

Тогда я решился на единственный известный мне способ – полез через полулежащего на диване Лью якобы за каким-то предметом на серванте и намеренно упал на него.

Мы оба засмеялись, уже начали «возиться», но потом вдруг Лью замолчал и перестал отвечать на мои щипки, тычки и т. п.

Я сел на диване и посмотрел ему в лицо – Лью опустил глаза и отвернулся.

- Лью… ты не хочешь «поиграть»? – все же спросил его я.

Он никак не отреагировал.

- Извини, если ты не хотел. Ты же еще летом мне сказал… – я почувствовал себя неловко, и уже сожалел о своем поступке.

- Я… хотел. Но не с ними… – вдруг ответил Лью.

- С кем с «ними»? – я непонимающе смотрел на него.

- Ну, с твоими друзьями… особенно с «зубастиком».

- А с кем же тогда ты хотел?

- Только с тобой… – после некоторого молчания добавил Лью.

Вот так признаньице! Но дело тут совсем не в личностных симпатиях (точнее, такой приятный элемент тоже присутствовал, но не он был определяющим) – в таком возрасте это редкость, все гораздо проще.

Я удивился его словам и стал расспрашивать Лью:

- Это из-за того, что «зубастик» приставал к тебе тогда?

Лью сказал что «да», но как-то странно мялся. Я понял – здесь что-то большее, и попросил Лью раскрыть мне, наконец, эту мрачную тайну.

Он окончательно разволновался и велел мне пообещать, что я не буду над ним смеяться. Я дал слово.

… Ключевой фигурой здесь как обычно, в мое отсутствие, оказался «зубастик»: как-то в конце лета Лью пришел на нашу улицу, нашел свою новую компанию, она была в полном составе, кроме меня – я уже не вспомнил, куда я тогда ездил. Лью хотел уйти – ведь в первую очередь, он пришел ко мне. Но ребята позвали его с собой – они шли на поле, которое засеяли подсолнухами, и часть почему-то еще не убрали. Сперва пацаны наелись семечек, потом начали играть в «салки», а когда устали – решили там же отдохнуть. «Зубастику» пришло в голову устроить «измерялки» известной части тела, в обоих положениях – «отбой» и «бой». Все согласились, кроме Лью. (Я не сомневался, что «зубастик» устроил все это нарочно).

Лью сначала не трогали, а потом «зубастик» стал доставать его: «Ну покажи, что у тебя там?» «Ты че, боишься что ли?» Лью отказывался, до тех пор, пока у «зубастика» не «лопнуло» терпение, и он с диким хохотом объявил: «Я знаю, - у него там п***а!!!» Все остальные так же принялись «угорать» над Лью, он встал и быстро пошел к дому, а вслед доносилось: «Иди отсюда, баба!»

Лью сказал, что после этого он вообще хотел не приходить, но вспомнил, что я его постоянно защищал, и поэтому-то он решил заходить только за мной, пока я не скажу ему, чтобы он больше не появлялся.

На протяжении его рассказа я сначала испытывал гнев на «зубастика», - он нашел-таки способ здорово задеть Лью, пользуясь моим отсутствием, нарушив данное мне обещание не издеваться над ним, а потом удивленно спросил, почему я должен был сказать ему «больше не появляться».

Лью совсем смутился и чуть ли не прошептал:

- Ну… я думал, что «зубастик» расскажет тебе… об этом… вы посмеетесь надо мной… и «пошлете»...

Я подошел к нему почти впритык, и сказал, - то, что сделал «зубастик» – ужасный поступок, над этим никак нельзя смеяться, почему он думает, что я бы поддержал его?

- Все же смеялись, – Лью наконец, посмотрел на меня.

- Лью, я – не все. Или ты еще этого не понял?

- Понял…

Я спросил, почему же тогда он не рассказал мне все это раньше. Лью сказал, что не знает, почему.

Тогда я посадил его на диван рядом с собой и попросил не скрывать больше от меня подобные вещи, если они вдруг произойдут, и не гадать, как бы я поступил.

Лью помолчал некоторое время, а потом проговорил:

- Я не сказал тебе, потому что не ябеда. А еще я знал, что вы поссоритесь из-за этого с «зубастиком», и виноватым буду я (вот здесь он не ошибся – «зубастик» нашел бы тысячу причин, как обелить себя и очернить Лью, и уж точно записал бы его в категорию врагов №1 за то, что он пожаловался мне. А я тогда сгоряча скорее всего «спустил бы на «зубастика» собак», потому что он нарушил слово. В данной ситуации Лью выбрал единственный верный вариант из многих, продемонстрировав необыкновенную дальновидность).

Я сказал – умные слова, но все-таки в будущем лучше говорить мне, я не хочу, чтобы «зубастик» как-то влиял на наши отношения. Это не его дело.

Потом я спросил, сердится ли еще Лью на «зубастика» сейчас?

Он ответил, что нет, и уже давно простил его, особенно после того, как он сам стал звать его гулять вместе с нами, хоть это и было результатом нашей с Лью верно рассчитанной стратегии.

Лью стал просить меня не говорить ничего такого «зубастику», иначе последствия вряд ли будут радостными, однако мой гнев на «зубастика» уже схлынул, и я быстро успокоил его.

Я рассказал Лью, что «зубастик» не такой уж плохой пацан, но если что-то ему не нравится, то он становится невыносимым. Лью сказал, что он все давно понял, и решил просто не участвовать больше ни в одной «такой» игре с нами, чтобы не раздражать «зубастика» (вот она настоящая причина, по которой он тогда в августе так резко отказался «поиграть»), потому что ему хотелось проводить время в нашей кампании, а особенно – со мной.

Наконец-то все проблемы были разрешены, остался лишь один вопрос, который я долго не решался задать, но потом…:

- Лью…а ты…говорил, что мог бы «играть» только со мной, помнишь?

Он улыбнулся, и вопросительно вскинул брови:

- Ну да…

- А че ж ты тогда не сказал?

- Я не знал, как (знакомая проблемка).

Мы оба стали смеяться, а потом переключились на другую тему – кажется, о том, где и как мы будем отмечать Новый год.

Обсудив кроме этого все интересующие нас новости, Лью хотел подняться с дивана – наверное, устал сидеть. Как только он отвернулся, я схватил его за плечо и повалил назад, таким образом вторично спровоцировав «возню».

Моментально последовала интенсивная реакция Лью – похоже, что он тоже не забыл о нашем разговоре.

Мы стали кататься по дивану, стараясь прижать друг друга спиной к матрацу, с попеременным успехом.

Через какое-то время я почувствовал жар и предложил Лью избавиться от некоторых деталей одежды, если мы не хотели взмокнуть.

Он дернул меня за пуговицу на рубашке – это означало согласие.

Лью начал раздеваться сверху, стащив свой тонкий фиолетовый свитер, а я снизу.

Я подумал было, что может быть теперь, когда мы вдвоем, Лью не будет больше стесняться и снимет все, но он, оставшись в одних трусиках (с разноцветными крапинками) наоборот получше подтянул их.

Я отстал от него, потому что наблюдал за этим увлекательным процессом. По старой привычке я уже хотел снять нижнее белье, но под пристальным взглядом Лью сам застеснялся – «зубастика»-то, способного быстренько «внести завершающий штрих», не было рядом. Я в нерешительности держался за резинку трусов, а потом стал смотреть по сторонам, переминаясь с ноги на ногу.

- Не надо, – махнул рукой Лью.

Уж ему-то такое состояние было очень знакомо.

Я благодарно кивнул головой, и мы с любопытством стали смотреть друг на друга.

Он стоял примерно в двух метрах от меня.

Я с лета не видел Лью в таком виде, и здесь явно было, на что посмотреть. В который раз я отметил, какой он стройный и изящный. Сейчас я начал замечать детали – пупок у него был ямочкой (мне такое очень нравилось уже тогда), «загар» не исчезал даже зимой, а ярко-синие глаза и очень светлые, не слишком короткие (но и не такие длинные, как у меня) прямые волосы замечательно «комбились» со всем остальным. А еще я заметил, что Лью стал немножко выше с тех пор, и сообщил ему об этом.

Лью ответил, что я тоже стал выше.

Я осмотрел себя и сказал:

- Нет. Тебе показалось, я таким и был.

Лью в свою очередь уверенно опроверг мои слова насчет его роста, а потом мы неожиданно сошлись на том, что со стороны виднее (это нам понравилось, потому что мы хотели стать большими) и продолжили изучение друг друга. Очень скоро от такой «живописной картины» я почувствовал, что кое-кому, скрытому сейчас тонкой тканью, становится тесно в отведенном ему пространстве, и что еще несколько секунд, и это заметит Лью, у которого подобного пока не наблюдалось.

Я стал лихорадочно размышлять, как бы побыстрее продолжить наше «интересное занятие», чтобы моя реакция выглядела по крайней мере естественно, но ничего не придумывалось.

На мое счастье Лью сам сделал первый шаг – подошел ко мне и применил один старый способ – сделал испуганное выражение лица и ткнул меня в грудь со словами:

- Ой, что это у тебя здесь?!
- 
Я опустил голову, а Лью дернул меня за нос и прыгнул на диван, засмеявшись.

Я не мог не ответить!

Когда я «вернул должок» и наш смех утих, то «игра» приобрела совсем другие очертания – мы больше не «бесились», и не применяли силу, а просто лежали рядом, и щупали друг друга за все подряд (то есть, почти все), используя не только руки, но и ноги. Точнее, щупал только я, а Лью трогал и почти сразу отпускал. Иногда мы останавливались, смотрели друг другу в глаза, улыбались – и игра продолжалась.

«Табу» было только на тех местах, которые скрывали трусы. Я понял, что Лью никогда его не нарушит, и тогда нарушил я, причем грубовато – схватил его за ставший твердым «петушок» да еще обеими руками (ну, мне же было «не впервой»). Лью вздрогнул, прижал ладони к бедрам, и начал краснеть (происходило это не так, как у всех – постепенно, а как-то странно – сначала у него выступали на щеках маленькие красные пятнышки, которые соединялись в узор и потом сливались в сплошную «краснуху». Для всего процесса требовалось раза в два меньше времени, чем это обычно занимало у других).

Я так и не убрал руки. Лью залился краской еще гуще, опустил голову, закусил губу, но не отстранился, и не сказал мне ни слова.

Затем я продолжил ощупывание как обычно, но только теперь после, к примеру, плеч, груди и живота Лью я заглядывал в гости к его «чуду», которое, «потеряв в твердости» после такого «вторжения», стало вновь ее обретать. Сам Лью тоже по крупицам восстанавливал утраченное присутствие духа – постепенно приподнимал голову с груди, а руки – с пояса. Потом краска стала сходить с его лица, правда, ооочччччччееееенннььь медленно. Когда ладони Лью переместились с его пояса на мое плечо и бедро, я тихонько сказал ему:

- Лью, можно делать еще кое-что. Хочешь, покажу?

Он кивнул, а я притянул его к себе и проговорил:

- Но только для этого нужно, чтобы ничего не было на тебе, - и тут же добавил «И на мне», чтобы он не особенно пугался.

Однако Лью сразу занервничал, опять «загорелся» пуще прежнего, и отрывисто выговорил:

- А нельзя… чтобы оставить… их?

Я положил ладонь ему на лицо и ответил:

- Можно, конечно, но если ты хочешь, как по-настоящему, то лучше, наверное, все-таки снять.

Лью молчал, а я встал и пошел к двери комнаты.

- Ты куда?

- Хочу попить чего-нибудь. А ты пока подумай.

Пить я не особенно-то и хотел, но такому приему меня научил «зубастик» – он лет с 10 всегда требовал время подумать, когда нужно было принять важное решение. И если дать ему его, а не требовать ответа сейчас же, то он гораздо чаще принимал мой вариант. На самом деле «зубастик» не думал – он просто любил «поломаться».

Лью не «ломался», я был уверен в этом, но торопить его тоже не стоило, поэтому я задержался на кухне гораздо дольше необходимого срока.

Вернувшись, я просто остановился у дивана и вопросительно посмотрел на него.

Лью не тянул с ответом, а почти сразу сказал такую фразу (привожу дословно, я до сих пор ее помню):

- Ну ладно………давай уж так….

Как это «так» я понял сразу, судя по тому, что он стал ерзать на диване и опять закусил нижнюю губу.

Однако, не успел я открыть рот, как Лью тут же выпалил:

- Но у меня два условия.

- Какие?

- Я, наверное, смогу так… но только в темноте.

Я подошел к окну и задернул шторы. Несмотря на зиму, день был солнечный и в комнате просто стало сумрачно.

- Пойдет? – неуверенно спросил я.

- Нет. Все видно. - сразу же замотал головой Лью.

- Больше ничего не сделаешь…

- Нужно еще что-нибудь повесить на окно.

- Но что? – я осматривал комнату, но ничего на эту роль не годилось.

- Не знаю. Что-нибудь. – Лью тоже слез на пол.

- Ищи тогда. Можешь в той комнате тоже посмотреть. Неси все, что найдешь.

Лью сразу пошел к предкам, а я полез в тумбочку. Никакие пододеяльники и простыни не подходили – они были белыми и не могли поглотить солнечный свет. Я уже отчаялся, когда в комнату вошел Лью, волоча за собой толстое старое черное покрывало.

- Вот, – довольно сказал он.

Покрывало было очень пыльным – его подкладывали под балконную дверь, когда было слишком морозно на улице, чтобы не дуло.

Я сначала хотел отказаться, - от него уже вздымались тучи пыли, но чего не сделаешь ради такого важного занятия. Я убрал все с подоконника, и мы с Лью стали пытаться прицепить его к оконной раме. Оно сорвалось, и мы вынуждены были отойти от окна на несколько минут, пока не уляжется пыль, чихая и кашляя.

- Лью, может так обойдемся? – спросил я, смотря на клубящуюся в воздухе пыль.

- Нет, – был короткий ответ.

Я знал, что это не «зубастик», и Лью не станет меня понапрасну изводить.

Мы подняли покрывало снова, но как ни старались, - закрепить его не удавалось. Тогда Лью осторожно спросил:

- Может, прибьем его?

Это было уже опасно – на раме останутся следы, и мне придется объясняться с предками. Я вновь собирался отказаться, но посмотрел на его находящееся в нескольких сантиметрах от меня лицо, с взъерошенными от нашей недавней «возни» волосами, и согласился.

Найдя самые мелкие гвозди, мы вместе с Лью аккуратно прибили покрывало к оконной раме по периметру. Я вбивал их как бы сбоку, чтобы рассмотреть отверстия было практически невозможно, и очень боялся разбить стекло, потому что оно громко позвякивало.

Потом я закрыл шторы, чтобы по комнате не разлеталась пыль и позвал Лью в ванную – нам нужно было вымыть руки и ополоснуть лица после контакта с этой столетней тряпкой.

Он задержался подольше, а я пока щелкнул выключателем в комнате для проверки – наступила абсолютная темнота. Я продемонстрировал это Лью:

- Ну, а теперь как?

- Теперь нормально, - он закрыл дверь и повернулся ко мне. По его виску стекала капелька, а кончики волос на лбу также намокли. Из-за этого он стал еще симпатичнее. Я уже хотел в третий раз выключить свет, но он остановил меня:

- Подожди. Второе условие.

- Ну?

- А ты не мог бы все это снять? - Лью показал на цепи, пару печаток и цепочки, которые я носил на шее, руках и ноге.

- Разве они мешают? – я даже не обращал на них внимание.

- Не особенно…

- Тогда, может оставить?

Лью улыбнулся, а потом почти дословно процитировал меня, даже голосом подражая:

- Можно конечно, но если хочешь по-настоящему, то лучше снять.

Я засмеялся громче Лью.

Потом стал снимать три цепочки с шеи.

- Лью, а чем они тебе на самом деле помешали?

- Они жесткие и холодные.

- Да ладно! Тогда я почему этого не чувствую?

- Ты к ним привык.

Я решил, что он прав и уже тряс рукой, чтобы слезла последняя печатка.

С цепями было сложнее – от двух я избавился, при помощи Лью – расстегнуть их было невозможно, и я снял их так, максимально сжав костяшки пальцев другой рукой, а он тянул их на себя.

Оставалось еще две – на руке, и на ноге. Они были меньше по диаметру, и поэтому никак не хотели со мной расставаться.

Я принес плоскогубцы с клещами и цепь с руки мы хоть и не без труда, но сняли, а вот та, что болталась у меня над самой лодыжкой не поддалась ни на йоту – она была самая толстая.

Лью спросил как я умудрился так себя в них заковать, и я ответил, что их застегивал батяня, после долгих уговоров с моей стороны (это была мера предосторожности против всякого рода «отморозков», которые приставали к младшим по возрасту ребятам. Сейчас, в наши «крутые» времена я думаю, такие личности оторвали бы понравившуюся безделушку у мальчика вместе с пальцем, рукой или ногой. Тогда все же было полегче – пару раз я лишился нескольких «железок», а потом попросил отца заклепать некоторые на мне покрепче. Когда шел в школу, то все легкоснимаемое оставлял дома, а «неснимаемые» были всегда со мной. Как ни странно – помогло. «Отморозки» часто подходили со словами: «Слышь, пацан, дай поносить на время». Я говорил – «Расстегни – возьмешь». Многие пытались это сделать, но руками разогнуть прочные, да еще и мелкие металлические звенья – такое было явно не под силу этим кретинам, которые могли только языком лепетать или побеждать, когда соотношение 10:1. Я участливо пожимал плечами и говорил: «Заело». Большая часть оставила меня в покое после нескольких неудачных попыток, и лишь единицы подходили «потренироваться», но всегда безуспешно).

- Ладно, пусть одна висит, это не важно, - сказал вскоре Лью.

Тогда я стал один ковырять цепь плоскогубцами, – но батяня постарался на славу.

- Оставь ты ее, не надо.

- Ты же хотел, чтобы я все снял, - возразил я.

- А теперь не хочу. Брось, Рыцарь, ты все равно ее один не снимешь.

После последнего слова Лью плоскогубцы сорвались с цепи и оцарапали мне щиколотку. Я чуть не свалился с дивана.

Лью выхватил у меня плоскогубцы:

- Ведь говорил же – не надо.

Я не ответил, потрогав красную полосу, появившуюся на коже.

- Больно?

- Да нет вроде…

- Хватит тогда уже мудрить. - Он положил плоскогубцы на сервант, подальше от меня.

Когда я поднял глаза, Лью уже стоял напротив.

- Ну, что дальше? – он чуть склонил голову набок.

- Гасим свет?

- Ага, - ответил я и мы оба заулыбались.

Я щелкнул выключателем и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Но это мало помогало – ровным счетом ничего не было видно. Я с вытянутыми руками пробрался на середину комнаты, вспоминая, где у меня стоят стулья. Потом я сделал то, к чему мы так долго готовились и спросил:

- Лью, ты все?

- Сейчас, – голос раздался совсем рядом. - А ты?

- Я уже.

Послышался шорох, а потом Лью не отвечал еще около минуты.

- Все… – похоже, он снова начинал стесняться.

- А куда… можно их положить?

- Бросай на пол.

Опять прошло столько же временим и снова:

- Все…, - но теперь гораздо тише.

- Кладись на диван или на кровать – куда хочешь.

Лью выбрал кровать, наверное, потому что она была больше.

Раздалось шуршание, которое долго не прекращалось.

Я тоже залез на постель и обнаружил, почему он предпочел ее дивану – Лью успел забраться под одеяло и закутался в нем, как мумия.

- Лью… ты что, спать собрался?

- Нет…а нельзя так? - голос был приглушенным, он даже голову накрыл.

- Зачем тогда вообще что-то снимать?

Он откинул его ко мне, я хотел скомкать одеяло, но ощутил сопротивление – Лью отдал только половину, а остальное держал.

- Лью, ну может, хватит?

Он нервно засмеялся.

- Ты что, боишься чего-то?

- Нет.

- Тогда отпусти его.

Лью повиновался, я свернул одеяло в комок и отодвинул ногами в самый конец кровати.

- Можешь положить руки рядом с собой? - я уже знал, чего хочу.

- Да. А зачем?

- Так нужно.

- И что потом будет? - Лью был явно не спокоен.

- Увидишь. Это не страшно. Только надо, чтобы у тебя руки лежали «по швам». Положил?

- Да.

Я встал на четвереньки, а потом перебрался через Лью, надеясь, что он меня не обманул и стараясь его не касаться.

Постояв некоторое время «на руках» я просто упал на него.

Лью лежал, как я и попросил его – прижав руки к бедрам (я боялся, что он держит их над собой или, допустим, сжал кулаки на груди – тогда бы я на них наткнулся).

В момент, когда наши тела соприкоснулись, он резко вдохнул и вздрогнул, а еще мы оба испытали целую гамму потрясающих чувств – он впервые, а я практически тоже, потому что такого, как сейчас, у меня еще не было (точнее именно такого). Я сразу прижал его к себе, приобняв за плечи, а он обхватил меня за спину.

Я почувствовал, как Лью задрожал от удовольствия (вот где-то лет с 15 такого уже не бывает – простое «лежание» ничего не дает), и у меня вскоре появилась такая же реакция.

Не знаю, сколько мы так лежали, но потом я решил «увеличить ощущения» и стал даже не щупать его, а просто шевелиться – Лью на каждое прикосновение реагировал, как на удар током.

Потом я нашел его самое чувствительное место (после выяснилось, что есть еще одно и такое, что я ни за что бы не угадал) – стал двигать пальцами ног, задевая его собственные. Лью от этого просто стискивал объятия, потом смеялся, а если я не останавливался на секундочку, то он начинал выгибаться «мостиком» и словно бился в конвульсиях.

- Лью, ты чего?

- Клаааааассссснооооо!!!!! – выдохнул он таким голосом, который я никогда прежде не слышал (сказать, что это был голос очень довольного мальчика – почти ничего не сказать) - и щекотно!!! А еще так мож…

Он не успел закончить фразу, потому что я уже понял, что ему нравится это (НРАВИТСЯ – так точнее будет) и продолжил сие незамысловатое действие, а он снова захихикал.

Скоро мне пришла в голову отличная идея – я развернулся и сжал руками его ступню. Лью засмеялся громче, вздрагивая и мне стало ясно, что так ему еще приятнее (я сам не очень понимал, почему он так бурно реагирует – ну, схватили за ногу, ну и что тут такого?).

Когда я догадался чуточку пощекотить, Лью с визгами убрал ступни, приговаривая «Хватит! Хватит!».

Но буквально через мгновение он клал их назад и говорил «Еще! Еще!», а потом опять просил меня перестать, и все начиналось заново.

Тогда я сел ему на коленки, зажал одну ногу и принялся щекотить стопу обеими руками. Лью бешено задергался, пытаясь сбросить меня, колотил кулаками по кровати и хотел что-то сказать, но получилось:

- ХВА……..РЫЦ……..НУ……………ААААААА……,– остальное тонуло в заливистом смехе.

Столкнуть меня Лью не удалось, потому что он от смеха растерял все силы.

Тогда он решил закричать, но у него кончился почти весь воздух, и вместо крика раздался слабый писк.

Я остановился, чтобы дать ему отдышаться, и Лью, звучно вдохнув, громко крикнул:

- СТООООООПППППППП!!!!!!!

- Тише, соседи услышат.

- Никогда больше так не делай, - Лью присел и схватил меня за предплечья, вероятно, чтобы предотвратить подобное.

- Ты же сам меня просил. Или уже не нравится?

- Еще как нравится. Но только, когда я говорю «хватит», ты подожди, а потом – опять, - Лью дышал мне в самое ухо.

- Ну ты прям как тот султан в мультике про «Золотую антилопу» – то ему золота слишком мало, то слишком много.

- Это в твоих же интересах.

- В моих? Это почему? – я обернулся к нему, и задел носом о его нос.

- Скажу почему, но обещай не ржать.

- Обещаю.

Лью немного помолчал, отпустил меня и проговорил:

- Ты ведь не хочешь, чтобы я на твоей постели сделал… еще лужу?

- А что…. Еще?! Ты что, одну уже сделал?!! – испугался я.

- Нет. – Прыснул Лью.

- А чего ты сказал «еще»?

- Оговорился.

- Ну-ка подожди-ка, - я развернулся, и стал водить по простыне руками, там, где лежал Лью. Везде было сухо.

Я перебрался на тело Лью, особенно на тот орган, который был бы за это в ответе. Но как только я задел за его «полуживой колокольчик», он немного отодвинулся и сжал мои ладони в своих, весело сказав:

- Да не наделал я ничего.

Я удостоверился, что он прав, но сам едва сдерживал смех:

- Ну извини, Лью. Я не знал же, что у тебя «дневное недержание».

- Блин, да нет у меня никакого недержания! – с ироническим вызовом ответил он.

- А почему тогда ты об этом говоришь?

- Ну, ты бы на моем месте тоже самое сказал.

- Неправда, - уверенно заявил я. - Это ты такой слабенький.

- Да?! – критически спросил Лью. - А давай тебя так же проверим, вот и узнаем, кто из нас слабенький, и у кого недержание?

- Давай! – не раздумывая согласился я.

- Ложись, тогда, как я.

Я лег «по струнке», а Лью стал усаживаться мне на ноги, причем так, чтобы я не вырвался.

Тогда я вдруг испугался и заерзал:

- Не, Лью, не надо, я тебе верю, давай…

- Поздно! – хищно перебил меня Лью и пустил вход пальцы.

Я сначала пытался прижать ступни к матрацу, но ничего не получалось, а силы стремительно таяли, и тогда я стал извиваться, чтобы сбросить его.

Очень быстро я понял, что это такое, но никакие слова на Лью не действовали, и тогда я в отчаяние стал шлепать его по спине.

Здесь мне повезло – Лью, устраиваясь на мне, совершил фатальную ошибку – он не вытянул ноги вперед, как я, а поджал их под себя.

- Сдаешься? – спрашивал он, а у меня уже не было силы хотя бы выдавить «Да». Но зато, когда я наткнулся на одну из его ступней, я все же нашел их, чтобы ткнуть большим пальцем в место, которое расположено по центру между пяткой и мыском.

Лью вскрикнул от неожиданности и подпрыгнул, разжав собственные руки. Потом он хотел быстро убрать ноги с «линии огня», но не успел, потому что его поза была крайне неудобной. Я почти мгновенно нашел и вторую его ступню, после чего Лью завизжал и задергался, как на «электрическом стуле», а сделать ничего не мог (все же, щекотание в этих местах действовало на него сильнее, чем на меня почему-то).

Закончилось все, правда, не очень весело – он, обессиленный, упал вперед и раздался громкий стук.

- АААААААЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙЙ!!!!!!!! – застонал Лью.

Я тут же перестал его щекотить и пополз к нему.

Лью начал имитировать звуки плача, вперемешку со смехом.

- Ты чего?

- Обо что-то стукнулся головой…

Лью приподнялся, а я вытянул руку и наткнулся на деревянную спинку кровати.

Лью, хоть и постанывал, но больше посмеивался.

- Да ты притворяешься небось. – Недоверчиво сказал я.

- Нет, я правда ушибся, – уже серьезнее сказал он. - Кажется, шишку набил.

- Где?

- На лбу.

- Дай, посмотрю.

- Только не дави. – Предупредил Лью.

Я потрогал его немножко влажный лоб, и нашел место над бровью, которое едва заметно припухло.

- Есть слегка. Но это не шишка.

- Не сразу же…

- Да, но я думаю, что будет только синяк.

Мы договорились больше не беситься, и некоторое время просто лежали рядом.

- А что ты еще мне хотел показать? - спросил Лью.

- Так тебе одного синяка мало?! – пошутил я.

- Нет… а все остальное тоже такое… «возительное»? - Лью уже успокоился.

- Не обязательно.

Он замолчал, и я придвинулся к нему поближе. Мы лежали на боках, лицом друг к другу. Я стал щупать его шею, потом опустился пониже (Это были не «профессиональные» ласки, а «детские» - положил руку на какое-то место, отпустил, иногда чуть погладил и снова. Хотя продолжительность «держания руки на чужом теле» постоянно увеличивалась, особенно, с моей стороны), и сказал ему, что он может делать то же самое.

Лью долго не мог решиться, а потому я почувствовал его ладони у себя на груди, и я специально прижал их к себе, чтобы он не комплексовал.

Вскоре я подумал, что пора перейти к тому, что Лью так долго охранял. На первом месте у меня был даже не «эротический интерес» – мне хотелось установить, что же там такое было непонятное, что Лью никак не хотел показать другим.

Хоть мне и доволилось раньше потрогать это, но в такой обстановке и совсем “ без ничего” – еще нет.

Я не стал тянуть резину, и пододвинувшись пониже, чтобы удобнее было этим заниматься, нашел “часики” Лью.

От наших откровенных ласк они уже “пробили полночь”. Я стал изучать весь сложный “механизм”, потрогал “стрелочку” по всей длине и “гирьки”. Лью сначала отодвигался назад, но практически сразу уткнулся в стену. Тогда он непроизвольно опускал ладони вниз, стараясь закрыть “циферблат”. Я несколько раз убирал их, но они возвращались.

- Лью, положи руки мне подмышки.

- Зачем?…

- Так нужно. Или ты не хочешь больше “играть”?

Он ничего не ответил, но вскоре я ощутил его ладони у моих плечей. Я освободил немного места, а потом зажал его прохладные ладошки у себя подмышками.

Теперь Лью не мешал мне, хотя иногда дергал кисти, но не сильно – значит, он хотел продолжения, просто сильно смущался.

Постепенно Лью наоборот стал выгибаться уже мне навстречу, и чаще задышал. Остановил он меня только один раз – когдая я хотел сдвинуть его крайнюю плоть - со словами:

- Не надо так…

Так вот – все у него там было нормально (по крайней мере, на ощупь), не маленькое, и не большое, работало, как положено.

Больше он ничему не противился, позволял щупать как угодно и где угодно (хотя я не отступал далеко от его “чуда”) а наоборот, еще заметнее возбуждался – я выпустил его ладони, и он прижал их к животу.

Затем с ним стало происходить что-то странное – он начал дрожать, сперва мелкой дрожью, а потом так, словно только что вылез из проруби. У меня появились те же самые симптомы – мой “зеркальный эффект” часто отражал сильные эмоции других, особенно в интимные моменты.

- Лью, ты чего? Что-то случилось?

- Да…. нет… я не знаю… со мной такого никогда не было еще.

Я вынужден был остановиться, но где-то даже обрадовался этому, потому что вряд ли смог бы пойти дальше так сразу. Я привык к «массовой возне», где никто не вел себя серьезно, по большому счету это действительно была лишь игра.

А то, что сейчас происходило между нами, если и можно назвать игрой, то совсем другой, - не такой, как раньше. Хотя бы потому, что мы совершенно не смеялись, после того как Лью ударился о спинку.

Я просто положил руки ему на пояс и больше не двигался, сказав, чтобы он тоже не шевелился.

Где-то минут через пять дрожь Лью стала сходить на нет.

- Рыцарь, а сколько сейчас время? – спросил он вдруг.

На меня словно вылили ушат холодной воды – я начисто забыл о времени.

Вскочив с кровати, я хотел зажечь люстру, но Лью чуть ли не истерически закричал:

- НЕ ВКЛЮЧАЙ!!!

Я пообещал не смотреть на него, но он наотрез отказался.

Лью тоже слез с постели и стал шарить по полу, пока не свалил табурет, на котором стояла стопка книг. Они рассыпались по полу.

Я нашел Лью и подняв его с пола, усадил обратно на постель, практически насильно – он думал, что я сейчас включу свет.

Я сказал ему, что у меня в столе есть маленький фонарик, и я с его помощью посмотрю на часы.

Лью сначала сомневался, а потом дал согласие, но велел подождать, пока он не накроется одеялом и просил ни в коем случае не светить в его сторону.

Я долго копался в столе, пока не понял, что это не тот ящик. Во втором ящике фонарь мне сразу попался под руку.

Батарейки почти сели, да еще глаза совершенно отвыкли от света, поэтому я долго не мог рассмотреть, сколько же было времени – а когда увидел, то понял – опоздай Лью еще минут на двадцать, то мы бы не успели убрать все, и я даже не знаю, какую легенду пришлось сочинять, а если прошло бы полчаса, то тогда мы могли бы вляпаться по самые уши.

Будильник показывал 16:30, а мой предок приходил во время от 17:00 до 18:00. Чаще всего – сразу после пяти.

- Лью, ты просто гений, – сказал я после того, как выключил фонарь и объяснил ему, в чем дело.

Лью также забеспокоился и хотел встать с постели, но я повалил его на спину.

- Ты чего делаешь?! - изумленно спросил он. - Нужно же вставать…

- Давай еще чуточку, ладно?

Лью хотел оттолкнуться от меня, но вдруг поддался.

Я лег на него и замер.

Лью тоже.

С каждой секундой я тревожился все больше – ведь мы играли с огнем, (вернее – с пожаром) но вставать так не хотелось…

Я чувствовал его теплое обнаженное тело под собой, и знал, что следующий раз такой «игры» будет неизвестно когда. Время шло, я словно слышал, как трещит палка, которую мы с ним перегибаем, и тем не менее, не вставал.

Лью, как ни странно, тоже…

Силы воли оказалось больше все же у него, или он просто был не у себя дома, поэтому он первым сказал негромко:

- Рыцарь… все, нужно вставать. А то не успеем ведь…

Я никак не отреагировал, и тогда он потряс меня за плечо:

- Ты что, уснул что ли?

Я очень медленно поднялся, испытывая такое чувство, будто бы на следующий день после Нового года у меня отобрали все подарки.

Когда мы одели трусы, найденные при помощи того же фонаря (Лью искал сам, заставив меня в это время отвернуться и зажмурить глаза), я включил люстру, и мы оба застонали от боли в глазах, а потом долго привыкали к свету.

Не знаю, как выглядел я, но Лью был похож на мальчишку, только что открывшего глаза с утра – на голове «дешевый шухер», на теле какие-то полосы, словно отпечатки от скомканной простыни, плюс к тому, он постоянно моргал. Только ясный, живой (а не заспанный) взгляд выдавал, что Лью уже давным-давно проснулся.

Лью поднял с ковролина свою футболку - он одевал ее под свитер.

Я попросил его сначала помочь мне с цепью, которую мы сняли с помощью инструментов – одному мне бы вряд ли удалось закрепить ее – а потом уже одеваться.

Лью взял клещи с пассатижами и подошел ко мне.

Сначала я сидел спокойно, держа руку «на весу». Лью соединил звенья вместе и стал сдавливать их пассатижами. От напряжения он зачем-то немножко высунул язычок – и у меня опять началось.

Свободной рукой я шлепнул его по попе, затем по плечу, животу и т. д., пока не добрался до самого интересного места.

Все это происходило, когда он собирался с силами и хотел нажать на пассатижи. В результате он со смехом отступал на шаг, и говорил:

- Ну подожди, дай застегнуть-то…

Я говорил, что больше не буду, он подходил, а я опять «баловался».

Тогда он сказал, что если я его буду хватать «там» или еще где-нибудь, то он не сможет застегнуть мою цепь.

Я хотел было перестать, но вдруг выпалил:

- Лью, а можно не хватать, а просто подержать, пока ты будешь застегивать?

- Что подержать?

- Ну………… «там» подержать…

Он несколько ошарашено посмотрел на меня, а потом медленно кивнул головой.

Вот так у меня появилось несколько «сверхурочных» десятков секунд, чтобы еще раз пощупать его «дружка», который отреагировал на мое прикосновение.

Лью сделал вид, что ничего не замечает, но щеки быстро выдали хозяина.

- Готово. – Сказал он и бросил инструменты на диван.

Я встал на против Лью и стал обнимать его за спину. Лью положил подбородок мне на плечо, а потом тихо произнес:

- Без десяти, Рыцарь.

- Чего? – я не сразу понял, что он имеет ввиду, потому что думал совсем не об этом.

- Пять. Почти без десяти пять.

Я оглянулся – так и было. Тянуть время больше было нельзя, и дальше мы действовали «в темпе».

Как оказалось – очень не зря. Когда мы все прибрали и только зашли в мою комнату, как я услышал звук открывающийся входной двери – с работы вернулся отец.

Он первым делом прошел ко мне – увидел в прихожей чужие зимние ботинки, и хотел знать, кто именно у меня в гостях. Лью вежливо поздоровался с ним, а он, окинув нас своим взглядом а-ля «ничего тут не натворили, пока одни были?» (ой натворили, папа, ой натворили!) ответил на приветствие и сказал, чтобы я собирался обедать.

Когда он закрыл дверь, мы с Лью многозначительно переглянулись, причем я немного испугался, а он смотрел укоризненно – ведь из-за меня мы прошлись по самому краю обрыва. Но уже через мгновение в его взгляде засветилась радость, и мы заулыбались, как нашкодившие мальчишки, уверенные, что никто об этом не узнает.

Потом мы еще немного поговорили ни о чем, и Лью сказал, что ему тоже нужно идти домой.

Я пошел его провожать, а в подъезде забежал вперед и спросил:

- Лью, а ты еще будешь со мной «играть»?

- Да, – без колебаний ответил он.

- Честно?

- Зуб даю. – Лью снял перчатку и щелкнул себя по одному из зубов ногтем (такой жест означал, что он обязан выполнить что-либо, иначе тот, кому он обещал, имел право выбить ему этот зуб).

- Точнее нет, - Лью принялся щелкать ногтем по остальным зубам, - все зубы даю.

- Не надо, я и так тебе верю, – засмеялся я.

Когда мы прощались, то держали ладони друг друга гораздо дольше, чем требовало обычное рукопожатие.

Часть 2.   Рыцарь и Лью

… Вечером, когда я уже лег спать и поставил по обыкновению свои «железные колыбельные», я долго вспоминал то, что произошло сегодня между нами.

Помню, что когда доиграла одна сторона, я даже не перевернул кассету, так и слушал шипение в наушниках.

Думаю, Лью то же вряд ли так спокойненько тогда заснул.

Меня немного огорчало, правда, что мы не можем встречаться когда захотим, и особенно, - что серьезной помехой является какая-то старая квашня, которая должна лежать на печи и молиться своему господу вместо того, чтобы совать свой длинный нос в дела мальчишек.

Я надеялся увидеть его на зимних каникулах, чтобы покататься целый день с горки или на лыжах, но Лью не приходил.

… Пока мы случайно не встретились в переполненном автобусе и стали пробираться друг к другу, наступая пассажирам на ноги и вызывая всеобщее возмущение.

Проехали мы всего лишь две остановки – мне нужно было выходить, но Лью успел меня обрадовать, - сказал, что «кляча» вчера «пропахала носом» лестницу в подъезде, и попала в больницу, так что теперь он должен приходить чаще. А сейчас он не может прийти, потому что его бабуля уехала к какой-то родственнице, и ее квартира пустует – одного-то его не пустят, но она должна вернуться очень скоро, и он постарается зайти до конца каникул.

Я вышел из автобуса, а Лью протиснулся к заднему стеклу и махал мне, пока автобус не завернул.

… Отдыхать оставалось дня три, когда к нам приехали какие-то родственники – седьмая вода на киселе, пожилая мадам с 30-летней дочерью.

Дочка «слиняла», буквально, как только они вошли, сказав, что «надо прикупить пару шмоток в Москве».

Я не обратил сначала на это внимания, и как оказалось, очень зря…:

есть вредные старушенции, есть глупые или упрямые. А есть «прилипалы».

Сперва она довела до белого каления моих предков, своей нудной болтовней, а потом решила «повоспитывать мальчика».

Нет, она не читала морали и не ворчала, - она постоянно давала мне различные непрошеные и абсолютно бесполезные советы по любому поводу, а также беспрерывно высказывала свое мнение в отношение всего.

Естественно, большая часть ее «гона» относилась к моему внешнему виду.

В первый день я быстро от нее отделался, потому что за мной зашли ребята, а во второй слишком похолодало, и «лекции» начались еще с утра – я, как обычно, пошел в ванную в одних трусах и эта жаба увидела, что цепей на мне гораздо больше, чем она насчитала вчера.

С этого момента началось – и яд-то они, оказывается, выделяют, и вены-то пережимают, и кожу-то по ночам протирают аж до костей…

Потом она решила убедить меня сделать стрижку «под горшочек», слушать Иосифа Кобздона (а не «ужасть какой-то») и ложиться спать в 9 вечера.

Через два часа у меня голова пошла кругом от ее советов, и что самое страшное, - она не слышала никого, кроме себя.

Ее дочь вечером ядовито поинтересовалась: «Ну че, познакомился с заморочками моей мамашки, мелкий?»

Я не растерялся и ответил: «Да, спасибо. А теперь вам пора бы и честь знать, крупная».

Больше мы с ней не разговаривали, но мое «пожелание» она учла, и через день незваная парочка собрались «отчаливать».

… Но только именно через день, а назавтра старушенция уже дошла до крайности – объясняла мне, как нужно правильно лежать на диване, и в какой руке надо держать расческу. Предки предусмотрительно смотались еще с утра – были сыты по горло.

Дочка, ясное дело, тоже, - поэтому бабка ходила за мной след в след и трещала, как заводная.

На улице стало еще холоднее, я знал, что никто из ребят в такую погоду даже носа не покажет, и мне приходилось терпеть это безумие, пока часа в два дня не пришел Лью.

Наверное, я еще никогда раньше не был так рад и разочарован одновременно – Лью пришел в предпоследний день каникул, мы могли остаться с ним до позднего вечера, предков дома не было, можно было бы заниматься чем угодно, если бы не эта сдвинутая перечница.

Лью сначала не понял, почему у меня такой замученный вид, но вскоре и на него «снизошло откровение», - старуха на некоторое время переключилась на моего гостя…

Единственный веселый момент получился, когда она поставила мне Лью в пример: «… он же не носит на себе железяки, и волосы у него, не как у девочки. Видишь, какой он симпатичный мальчик?»

Я стал смеяться, сначала негромко, а потом во весь голос, смотря на Лью, - уж чего-чего, а это-то я уже давно заметил.

Но вообще старуха стала меня здорово раздражать – Лью был рядом со мной, но мы даже поговорить не могли по-человечески.

Вскоре Лью тоже устал от «трескотни», тронул меня за плечо, а потом кивнул на магнитофон.

Я понял его намек, но сомневался в эффективности данного метода, однако попробовать все же решил.

Поставив самое «тяжелое», что у меня было, я крутанул ручку громкости на полную – мощность «совкового» магнитофона оставляла желать лучшего, однако ее хватило, чтобы заглушить кудахтанье старой кикиморы.

Мы с Лью подсели поближе к динамику и сделали вид, что «балдеем» от музыки.

Сколько бабка ни пыталась, но так и не смогла составить достойную конкуренцию black-metal, - оно и понятно, - как можно перекричать ревущего демона?

Потом случилось настоящее чудо, – она вышла из комнаты. Мы дали друг другу «пять», но оказалось, что рано радовались – как только я нажимал «стоп» или хотя бы убавлял звук, она тут же влетала в комнату, как метеор, и мне приходилось снова «открывать окно в преисподнюю».

Разговаривать нам в комнате тоже было невозможно, а кричать поочередно в уши быстро надоело.

Тогда мы вынуждены были уйти все же на улицу, где температура не поднималась выше -23.

Где-то через полчаса я уже не чувствовал ни рук, ни ног, а у Лью, судя по всему, даже язык стал примерзать к зубам, потому что он был одет еще легче – ведь он же не собирался гулять.

Вскоре мы разошлись, - домой возвращаться не было смысла, а на улице оставаться мы больше не могли.

Я был просто подавлен – только мы избавились от одной старухи, как появилась другая.

По возвращению домой меня поджидал сюрприз – все полки, на которых стояла моя коллекция «металла», были теперь пустыми.

Когда я это увидел, меня чуть не хватил Кондратий, и я выскочил из своей комнаты с криками:

- Куда дели??? КУДА ДЕЛИИИИИИИ????????!!!!!!!!!!!!!

Предки, которые сами совсем недавно вернулись, никак не могли разобраться, что случилось, а я стал бегать по квартире и раскрывать все возможные двери и дверцы, выбрасывая оттуда все подряд, не переставая кричать.

В конце концов, батяня сгреб меня в охапку и сам на грани крика потребовал вернуть мне все, обращаясь к старухе – кроме нее никто больше не мог провернуть такое гнусное дельце.

Почуяв «запах пороха», она показала место, где спрятала «награбленное», - выдвижной ящик под кухонной плитой.

Я вытащил свои кассеты, и стал проверять, все ли на месте, уже вытирая слезы.

За спиной я услышал, как отец довольно грубо сказал бабке: «Не трожь его больше. И в комнату к нему не ходи».

Старуха замолчала и не произнесла больше ни слова – надулась, слава Хозяину.

На ночь я придвинул два стула к двери, чтобы услышать, если кто-то захочет войти.

Но никто не входил, а рано утром незванные гости собрались и уехали, даже не попрощавшись – я надеялся, - это признак того, что они уже никогда не появятся вновь.

Я тогда был абсолютно убежден в том, что самые плохие и вредные люди на земле – это старухи…

… Довольно скоро я уже не вспоминал ни первую, ни вторую «кикимору», потому что Лью, как и сказал, действительно стал приходить гораздо чаще – почти каждые выходные, лишь иногда пропуская неделю.

Мы с ребятами любили играть в «царя горы» (царя «возни»), и раньше часто побеждали «зубастик» с братцем, потому что они всегда объединялись, а остальные воевали каждый за себя.

Теперь же ситуация в корне изменилась, - «бал правили» я и Лью, причем по молчаливому согласию, изредка поддаваясь «зубастику», чтобы он не углядел «преступный сговор».

Он кстати, пытался «войти в долю» ко мне или к Лью, но как только получалось так, что на горе оставался «зубастик» с кем-то из нас, то он незамедлительно получал толчок от того, кто в данный момент стоял с ним на вершине, либо, мы вместе с Лью сталкивали его вниз к остальным.

А еще я обнаружил, что Лью классно катается на лыжах. Он мог съехать с очень крутых гор, даже без палок, а я там почти всегда «нырял» в сугроб в конце спуска или катился кубарем еще вначале.

Плюс ко всему я не умел ездить «коньком».

Лью, заметив такую отсталость, постепенно научил меня «коньку» и показал много приемов, как нужно съезжать с гор.

Через месяц я стал чувствовать себя гораздо увереннее, и по его совету, убедил предков купить мне «пластмассу», а ««дрова» пустить на растопку» (на самом деле, я их сломал, когда мы съезжали по не слишком крутому, но зато скоростному спуску, держась с Лью за ручки).

А вот «поиграть» у нас, к сожалению, получалось редко – в выходные предки были дома оба, или хотя бы один.

За два зимних месяца и почти весь март это случалось раза два-три, когда Лью заходил ко мне в будний день после школы. Но до такого, как в декабре, у нас не доходило, потому что он приходил уже в четвертом часу вечера, - ему ведь нужно было сначала пообедать дома, а потом еще доехать до бабушки.

Наша «игра» начиналась не сразу, и до прихода «шнурков» оставалось чуть больше часа, а иногда и меньше, да еще необходимо учесть, что Лью требовались особенные условия…

Я пробовал его уговорить обойтись без «баррикадирования окон», а просто плотно закрывать шторы, и один раз он согласился, но получилось просто нечто: когда мы улеглись (я предварительно ждал за дверью наверное, минут семь – не знаю, что он там делал, а потом еще столько же просил его пустить меня под одеяло – смущался он так, словно я выгонял его на улицу в таком виде), Лью стал жутко нервничать и задавать мне глупые вопросы, типа: «А вдруг сейчас кто-нибудь придет?»; «А как мы успеем одеться?»; «А что мы тогда скажем?» - я убеждал его, что раньше пяти точно никто не придет, но он продолжал: «А что, если твоих родичей раньше отпустили?»; «А вдруг у них на работе какая-нибудь авария, у моей матери такое было…» - в результате я сам заволновался, и мы все закончили, так и не начав.

Тогда я понял, что лучше не искать сомнительных компромиссов.

Я принял верное решение – Лью, как и раньше, ничему не противился, и разрешал трогать и хватать где угодно, а снимать все было совсем не обязательно – можно же забраться под одежду и просто расстегнуть то, что расстегивалось.

Он теперь стал позволять щупать свое «чудо» уже не через нижнее белье, а непосредственно под ним, причем когда брюки с него сняты до самых лодыжек, а рубашка, если не валялась на полу, то точно была расстегнута до конца и скомкана где-то за спиной, - и в такой ситуации Лью, хоть и краснел, но не пугался неизвестно чего и совершенно не задумывался о том, что кто-то из моих может неожиданно прийти, - вот уж феномен, так феномен.

Ему, как и прежде, больше всего нравилось, когда я хватал его за ноги (вернее, за ступни) и щекотил, поэтому носки я с него снимал всегда, а вскоре он сам стал это делать, даже если мы больше ничего не снимали и времени было в обрез.

Но если в доме у нас получалось «играться» не часто, то на улице мы брали реванш – стоило нам только появиться на горке. Даже когда мы выходили на лыжах, то случалось, что, съехав несколько раз с горы, мы отстегивали лыжи и начинали беситься.

Жаль только, что уже через несколько минут мы начинали медленно, но уверенно промокать, и если мы не шли домой переодеться, (а мы, конечно же, не шли) то потом я (и Лью иногда тоже) оставался дома дня на четыре (аккурат до следующих выходных) обычно с небольшой температурой, в течении которых я успевал наслушаться более чем достаточно «глубоко интеллектуальных речей» в свой адрес.

Но такие мелочи никак не могли повлиять на наши отношения, и наша дружба крепла день ото дня.

… В конце марта Лью исполнилось 12 лет, но его родители не согласились перенести празднество на квартиру к бабуле (тогда бы он смог позвать всех нас, или хотя бы меня), несмотря на то, что она была совсем не против.

Лью долго с ними скандалил, но они так и не уступили, мотивируя все это тем, что «нечего устраивать балаган у бабушки и действовать ей на нервы».

Но зато Лью в качестве компенсации уехал назавтра из дома уже в девять утра и объявил, что вернется только к началу последней учебной четверти.

Он не без сожаления пересказал мне о неудачных дебатах со своими предками, но я уже приготовил ему подарок: где-то год назад один мой родственник переслал мне толстый учебник по изучению техники каких-то восточных единоборств.

В «совке» подобную литературу найти было крайне тяжело, и стоила она не мало, так что это, наверное, была ценная книга.

Но не для меня – я лишь картинки посмотрел и положил ее в «долгий ящик», потому что различные «ногомахания», как я все это называл, меня нисколько не интересовали, в отличие от других мальчишек.

Лью же не просто этим увлекался, а был «замешан» на таком тесте, и понятное дело, собирал всю информацию, которую только мог найти.

Он увидел у меня эту книгу еще летом, и не мог оторвать от нее взгляда.

Я бы ничего не имел против, если бы Лью не «отключался» от окружающего мира на 100%, когда листал ее. Он и сам испытывал неловкость – все-таки, в гости пришел, а не в библиотеку, но интерес был сильнее, и мне пришлось ее спрятать.

Лью сильно расстроился и готов был чуть ли не заплакать, когда увидел, что книги нет на месте, но я заверил его в том, что она обязательно вернется, только не сейчас.

Он поверил мне и стал расспрашивать, куда же она исчезла. Мне не приятно было обманывать Лью, но другого варианта я не видел, к тому же, я уже тогда решил подарить ему ее и знал, как он будет рад, тем более, если это произойдет неожиданно.

… Мы стояли в прихожей, и Лью еще не закончил рассказ про упрямство своих «шнурков», как вдруг я протянул ему книгу, - все это время я держал ее за спиной:

- Это тебе.

- Что это?

- А ты разве сам не видишь?

- Я имею ввиду, как она назы…, - Лью открыл первую страницу (на обложке не было даже названия) и грусть моментально исчезла с его лица, - та самая?!

- Да.

Лью сел на тумбочку для обуви:

- А можно мне ее сегодня посмотреть немного? – похоже, он не понял, что это подарок.

- Лью, она теперь твоя.

Лью открыл рот, но так ничего и не сказал, только смотрел на меня с изумлением.

- ………Че, правда? – полушепотом произнес он наконец.

- Да. Но только обещай мне, - быстро добавил я, - что не убежишь сейчас ее читать и если у тебя появится возможность сюда приехать, то ты приедешь, а не останешься дома с ней.

- Нет, зачем сейчас уходить…., - Лью, похоже, все никак не мог поверить, что он стал обладателем книги. Мне было понятно его состояние, - я наверное, чувствовал бы себя так же, если бы мне тогда подарили цветную энциклопедию «тяжелой» музыки. – Я ведь смогу теперь ее читать вечером, у себя в квартире.

- Во, правильно, я и сам книги только по вечерам читаю, или по ночам.

Наш разговор пошел дальше, но я заметил, что Лью все время поглядывает на учебник – искушение было слишком велико. Тогда я предложил ему положить его пока к бабушке.

Лью побежал относить книгу и задержался. Я подумал – ну все, он пришел туда и подумал: «Дай-ка я пролистаю пару страничек» – и теперь он не поднимется с дивана, пока глаза не заслезятся.

Я уже собирался идти к нему, когда он пришел с каким-то пакетом.

- Ты чего так долго?

- Раньше не мог, иначе бы бабушка заметила.

- Заметила что?

- То, что я принес тебе, - Лью запустил руку в пакет. – Я же должен тебя хоть чем-то угостить.

Я подумал – это скорее всего пирог или какие-нибудь конфеты, но никак не ожидал, что он достанет бутылку «Шампанского», в которой было чуть больше половины.

- Ого…. ты что, прямо из-за стола что ли, ее унес?

- Нет. У меня предки его не особенно любят - так, для начала, а потом они стали хлебать свою «бормотуху», а я ее спрятал в холодильнике – они даже и не заметили.

- Как же ты ее в холодильнике спрятал?!

- В самом низу завалил консервными банками, а сегодня с утра забрал и привез ее к бабушке. Чуть не забыл принести – хорошо, что ты мне сказал отнести книжку домой, - я случайно вспомнил, что она у меня под кроватью стоит.

Вот так мы оба друг друга удивили.

Затем мы прошли на кухню и открыли «Шампанское» по второму разу – Лью постарался на славу, опасаясь, что оно выдохнется.

По его словам, хлопок был даже громче, чем в первый раз.

Я поздравил Лью и он стал разливать вино по бокалам.

Правда, пить «Шампанское» пришлось фактически мне одному, - он плеснул себе чуть-чуть, и больше не стал, потому что Лью не пил ничего крепче газировки.

Честно говоря, Лью просто идеально выбрал напиток – от любого другого я бы и сам отказался.

(В моей компании никто не питал склонности к этому делу, хотя «зубастик» и остальные с удовольствием пили пиво, если кто-то его приносил. Я тоже мог выпить, но для вида – только несколько глотков, т. к. мне не нравился его вкус.

Я вообще не признавал спиртное, потому что меня раздражал появлявшийся после пива «туман» в голове – я привык, чтобы голова всегда и везде была ясной, поэтому еще более горячительные напитки я даже пробовать не хотел.

Единственное, что я себе позволял – так это именно «Шампанское» на некоторых праздниках – в первую очередь потому, что считал себя аристократом.

В этом, как и во многом другом, мы здорово отличались от других кампаний – там детки пили все, что попадалось под руку. Я помню, как четверо или пятеро таких юных выпивох возраста 8-12 лет раздобыли где-то около двух литров самогона и вылакали все до последней капли в подвале, где они спрятались от более старших «синяков», которые могли отнять «бухло», и от родителей, а потом валялись прямо в затхлой позеленевшей луже, набежавшей из-под труб.

Ну что тут скажешь, – смерды есть смерды.)

Вскоре я почувствовал «виноградную свежесть» и встряхнул несколько раз головой.

- Ага, напился! – поддел меня Лью, улыбаясь.

- Чего ты лыбишься, сам ведь меня напоил!

Лью встал из-за стола и стал изображать походку человека в сильном подпитии, при этом смеясь и недвусмысленно посматривая в мою сторону.

Улучшив момент, я бросился к Лью вытянув руки, уверенный, что поймаю его.

Но Лью ожидал этого и успел увернуться, а потом побежал в мою комнату.

Я догнал его и мы стали толкаться и пихаться, причем каждый хотел что-то сказать, но из-за смеха другого не мог даже нормально вдохнуть.

В процессе этого действа я схватил Лью за предплечья, и сначала просто держал, а затем стал по всякому махать его руками. Все это почему-то жутко нас развеселило, меня наверное, потому что я хлебнул благородного вина.

Весь этот балаган продолжался еще какое-то время, пока Лью вдруг не сказал уже серьезным тоном:

- О! Давай я тебе покажу, как нужно танцевать.

(Лью посещал года полтора назад специальные занятия, но потом почему-то бросил. Однако кое-чему он успел научиться и пока еще не забыл.

Да, это не были различные «дергания» под смесь Маяковского со светофором, входившие тогда в моду – все вполне «цивильно».)

- Может потом? – мне не особенно хотелось запоминать что-либо в таком «приподнятом» состоянии.

- Не, давай сейчас, чего тянуть-то?

- Ну… это ведь под музыку делается, да? – я стал искать причины, чтобы отложить мероприятие.

- Не обязательно, но лучше – да.

- А у меня такой нет, а если бы и была, то я бы не поставил.

- Почему?

- Потому что меня от «попсы» тошнит.

- Да не обязательно «попсу», любую можно, - Лью кивнул на мою фонотеку.

- Ты что?! Под такую музыку только с топором за кем-нибудь ночью гоняться. Или с вилами.

Лью хотел мне что-то возразить, но передумал.

Вместо этого он подошел к стопкам кассет и стал просматривать названия.

- Что ты там увидел?

- Может, у тебя есть что-нибудь «полегче»?

- Нет. Но поищи, если хочешь, - я был уверен, что он ничего подходящего не найдет.

Лью перевернул все кассеты, залез внутрь отсека серванта, где лежали «редко слушаемые» и победно воскликнул:

- Вот! – Он показал мне запыленную «МК-60-5», на которой было написано “Scorpions: Ballads”.

- Если только она еще работает…

Вследствие того, что я эту кассету практически не слушал, звучание на ней было даже лучше, чем на многих остальных «заезженных».

Лью сразу принялся мне объяснять, что к чему и зачем. Он мог разъяснить вполне понятно и доступно – ведь он уже научил меня кататься на лыжах, но сейчас у меня не было желания что-то заучивать.

Поэтому, когда Лью показал мне, как нужно держать руки у него на поясе я стал прижимать его к себе.

Лью очень мягко отстранялся, со словами «Ну подожди, так ведь ничего не получится».

Вскоре он решил, что лучше перейти к ногам, если уж с руками возникла такая неразрешимая проблема.

Я снова попытался вернуть его к верхним конечностям, но Лью несколько обиженно произнес:

- Рыцарь, ты что, совсем меня не слушаешь?

- Слушаю, почему же, - весело ответил я.

- Оно и заметно…

- Ну ладно, я теперь повнимательнее буду.

Лью недоверчиво посмотрел на меня, но все-таки продолжил.

Мне пришлось сосредоточиться на словах Лью и следовать его указаниям – я совсем не хотел его обижать, он ведь старался для меня.

Я повторял действия Лью после его примера, а он смотрел и говорил «Почти так, но слишком медленно».

Лью показал еще несколько раз, а затем проговорил:

- Теперь можно вдвоем.

Мы взялись за руки, но я по-прежнему смотрел вниз.

- Не смотри туда, двигайся по памяти.

- А куда смотреть?

- На меня.

Я последовал совету, вспомнив еще про его слова «слишком медленно» и довольно резво начал с левой ноги. Лью не успел убрать свою правую и я наступил ему на самый мысок.

Если бы мы оба были без обуви, то ничего страшного не произошло бы, но я так и не снял тапочки, когда мы вбежали в мою комнату с кухни.

Лью всегда от них отказывался, потому что мы обычно сидели у меня в комнате, а там был ковролин.

Мою обувь с большой натяжкой можно назвать «тапочками», - подошва у них не уступала по толщине зимним сапогам, и была сделана из какого-то «пластмассообразного» материала – в «совке» любили такие эксперименты, наверное, искали подходящий вариант универсальной обуви на случай ядерной войны с Западом, в которой можно будет добежать до ближайшего подземного бункера прямо по радиоактивным обломкам ракет.

Я даже не почувствовал ничего, а лицо Лью в момент исказилось гримасой боли:

- УУУУУУУЯЯЯЯЯЯЯАААААААА!!!!!!!!!!

Он запрыгал на одной ноге, зажав вторую в ладонях:

- …ууууу…йййййй…..все пальцы отдавил….

Я посадил его на постель, чтобы он не упал еще чего доброго, а сам сбросил килограммовые тапки за дверью комнаты.

- Извини, Лью, я нечаянно. Сильно больно?

Он кивнул головой, а потом сказал:

- Но уже проходит… кажется…

- Блин, надо было сразу мне их снять…

- Да ничего… такое часто случается, я и сам все время сначала на ноги другим наступал.

- Ты один?

- Нет. Все, кто только пришли в танцевальную студию.

Мы посидели некоторое время, а затем Лью поднялся, осторожно прошелся по полу туда-обратно и объявил:

- Ну что, давай дальше?

- Ты что?! Я же еще раз могу наступить тебе на ту же ногу.

- Ну и что, ты же снял тапки, - сказал Лью, но несколько неуверенно.

Я больше ничего не ответил, но придумал, как остановить наше занятие – мне на сегодня хватило, а уж Лью – тем более.

На первый взгляд Лью был готов продолжать, но теперь он сам постоянно смотрел на пол и пострадавшую ногу отодвигал подальше назад, хотя все эти меры безопасности ему не понадобились – когда мы должны были начинать танец, я просто «вешался» ему на шею.

Лью говорил, что я «делаю неправильно», но уже не просил меня перестать валять дурака.

После где-то четвертого раза я кроме «вешания» стал еще дуть ему в лицо и Лью наконец сдался, тоже обнял меня, проговорив сквозь смех:

- Рыцарь… ты не хочешь… не хочешь учиться…..

Мы постояли в таком положении несколько секунд, а затем я медленно отпустил Лью и плюхнулся на постель, сказав, что немного устал – это было правдой.

Лью лег рядом и мы стали болтать обо всем подряд, повернувшись друг к другу лицом.

«Скорпы» в процессе разговора замолчали, - доиграла сторона (мы специально сделали негромко, чтобы можно было говорить) и нужно было идти нажать на «стоп» – у «совковых» магнитофонов автостоп отсутствовал.

Мне не хотелось подниматься с кровати, потому что «Шампанское» теперь действовало усыпляюще, и я попросил Лью пойти нажать на кнопочку.

Пока он это делал, я растянулся на постели и устроил «потянушечки».

- Рыцарь, подвинься, - сказал Лью, вернувшись.

Я отрицательно «мяукнул» и стал выкручиваться, как котенок.

- Ну ладно, - беззаботно ответил Лью и сел прямо на меня.

Это вызвало сначала мой смех, а затем и Лью, когда я его сбросил и мы устроили нашу обычную «возню».

Как ни странно, она очень быстро прекратилась, причем с обеих сторон – я не убирал ладони с тела Лью, но не делал попыток как-нибудь его помучить, и он держал руки у меня на боку и поясе, но тоже не двигался.

Мы посмотрели друг другу в глаза, а затем я сжал зубами уголок его воротничка и потянул на себя, после чего вопросительно взглянул на него.

Лью в свою очередь взялся за мой воротник и тоже потянул, но только вниз (на мне была рубашка без пуговиц, на «молнии», которая расстегивалась до середины груди, а затем снималась через голову), - «молния» поехала.

Я кивнул на окно, - знал, что «пленку можно проявлять только в темноте».

Когда я практически уже встал, Лью остановил меня:

- Подожди… давай пока не будем завешивать.

- В смысле? А как же тогда…

- Ну… так…

- ?! …ты что, теперь уже так можешь?

- Нет…

- А почему тогда не хочешь завешивать окно?

Лью некоторое время помялся, а затем высказал:

- Ну давай я как обычно при свете, а ты снимешь?

- Ничего себе, какой ты хитренький! – выпалил я.

- А ты же снимал тогда летом, помнишь? – быстро ответил Лью, - похоже он успел подготовиться к своей просьбе.

- Да… но тогда я не один был…

- Ладно, если не хочешь, то не надо.

- …. Я вообще-то могу это сделать, но только если ты мне скажешь, зачем тебе это нужно.

- Скажу.

- Я слушаю.

Лью опустил голову и заулыбался:

- Ну просто…

- Что «просто»?

- …Просто так, - улыбка Лью стала шире.

- Что «просто так»?

Он отвернулся, негромко хихикнув.

- Лью, если ты обещал сказать, так говори, а то интересно получается – от меня-то больше потребуется, а я даже не узнаю зачем.

Я думал, что он так и не ответит, или скажет «ладно, забудь».

Но Лью вдруг поднял голову и громко так отчеканил:

- Ну хорошо… мне просто захотелось посмотреть…

Мы дружно засмеялись, а на щеках Лью уже зацвели красные цветочки.

- Так ты мне для этого, что ли, принес вина?

- Не только, но…

- Здоооорово…, - протянул я.

- А что?

- С каких таких пор мне для этого понадобилась бутылка?

- Ну не именно для этого…

- А для чего тогда?

- Для храбрости.

Да…. Ничего не скажешь – все учтено и просчитано.

- А просто попросить нельзя было?

- Я подумал, что ты не согласишься.

- Лью, - устало сказал я, - опять ты думаешь «за меня». Я же говорил тебе – спрашивай, что захочешь. Ты забыл, что ли?

- Нет, - с уверенностью отозвался он. – Я все помню.

- Ну и в чем тогда дело?

Лью пожал плечами.

- Понятно. Ты подумал за меня и решил меня напоить – клево!

Лью стал оправдываться, почти извиняться, но я его успокоил, напомнил, что нужно наверное все же иногда прислушиваться к моим словам, а затем сказал, (но очень осторожно, подчеркивая, что это шутка):

- Мне-то вообще-то не «слабо» это сделать, - я посмотрел вверх и стал кривляться, после чего скользнул взглядом по Лью и добавил, - в отличии от кое-кого.

- Щас мы это проверим, - Лью свалил меня на постель и стал стаскивать с меня все подряд. Я не ожидал такой резкой атаки и не слишком успешно ему противостоял, - он показал небывалую доселе прыть.

Когда я все же упросил его остановиться, на мне почти ничего не осталось.

- Ну ты нахал… кто же так делает?

- А не надо меня подначивать.

- Да кто тебя подначивал? Я просто сказал, что ты…

- Что я? – Лью приблизился ко мне, хищно сжимая и разжимая кисти, - ну что я?

Я вовремя одумался и отодвинулся, но Лью пополз за мной.

- Да ничего, ничего, - я засмеялся, но потом сел к стене и надул губы, изображая обиду.

Лью смотрел на меня, но я так и не изменил выражение лица, и тогда он принялся подлизываться ко мне, как это делают кошки.

Пока он проделывал всякие «нюхательные процедуры» я еще держался, но когда Лью стал тереться головой о мою грудь я снова засмеялся:

- Ладно, давай снимай быстро все до трусов, а то я правда обижусь.

Лью без единого слова разделся и аккуратно сложил свою одежду на диване, а я увидел, что у нас с ним абсолютно одинаковое нижнее белье.

Я сначала подумал, - показалось, но Лью тоже обратил на это внимание, и мне стало ясно – так оно и есть.

(Для сегодняшних дней – событие удивительное, но для «совка» – вполне обыденное, тогда дизайн разнообразием отнюдь не блистал).

Подозвав Лью к себе, я решил получше рассмотреть его полоску белой ткани, так похожую на мою.

Он подошел, а я положил ладони ему на пояс, сразу почувствовав тепло.

Лью едва заметно вздрогнул.

Я сидел на постели, а Лью стоял, - его самое интересное место находилось прямо у меня перед носом и поэтому я все же обнаружил различие – на его белье нитки шли горизонтально, а на моем - вертикально.

Но все же это разница, которая видна только через микроскоп, а еще меня уже не столько интересовала сама ткань, сколько то, что под ней скрывалось.

«Петушок» Лью очень хорошо проступал через нее, и даже немного просматривался, - пока еще совсем маленький и розоватый из-за белого цвета ткани.

Я зацепил краешки его трусиков с обеих сторон, и чуть потянул вниз, посматривая в лицо Лью. Пока он вел себя спокойно, хоть и избегал взгляда в глаза.

Красная полоска у него на животе от резинки уже осталась вверху, - я подумал, что он преодолел наконец этот странный барьер, но когда показалось начало «кончика», Лью внезапно как-то оцепенел, а в его взгляде, который он теперь не прятал, словно поднимался крик: «Не надо! НЕ НАДО!!!»

Мне пришлось быстро вернуть трусы в исходную позицию, после чего я еще прижимал их ладонями к его телу, давая понять, что не стану их снимать.

Лью не сразу отошел, хотя он доверял мне и точно знал, что при первых признаках его беспокойства я всегда останавливался, если только не замечал, что он сам хочет продолжения, но просто не может справиться со смущением.

То, что с ним происходило в таких ситуациях смущением назвать никак нельзя было, это походило на самый настоящий испуг, молниеносно переходящий чуть ли не в панику. Я понятия не имел, почему такое случается с ним, но был уверен, что он не притворяется и шутить с этим не стоит, потому что по жизни Лью был отнюдь не робкого десятка.

Наверное, не стоило мне пытаться довести число предметов его одежды до нуля на свету, понимая, чем это может обернуться, но иногда мне казалось – «Все, вот сегодня получится, он уже привык», - и главное, сам-то Лью поначалу не противился, хоть и видел, что я собираюсь сделать.

Я так и держал руки у него на талии, пока он полностью не успокоился.

Затем я пощупал его за различные места, выше и ниже пояса, чтобы возвратить должную реакцию, не особенно заставившую себя ждать – практически обтягивающая тонкая ткань не могла скрыть первые признаки «шевеления» за ней.

Заметив это, я осторожно пробрался «в гости» к его «чуду», которое стало увеличиваться еще быстрее от моего прикосновения.

Лью даже не пытался как-то мне помешать, наоборот немножко пошире расставил ноги, чтобы мне было удобнее разместить там и вторую руку.

Я не переставал удивляться – сейчас его «стерженек» натянул трусы и кое-что даже было видно, но он этого лишь слегка стеснялся и все, а вот если их попробовать снять, когда у него там «пол шестого», - он был близок к истерике…

Лью положил мне руку на плечо, чтобы привлечь внимание. Я посмотрел наверх и встретил его какой-то лукаво-выжидательный взгляд.

Не нужно быть Сократом или Анаксимандром, чтобы понять, чего он ждал.

Я встал рядом с ним, посмотрел в окно и на стену, а потом быстро снял свою «полоску», - знал, что если буду тянуть, то вряд ли приобрету от этого дополнительную смелость, но если уж я выскочил с заявлением «Мне не слабо», то надо было выполнять, ничего не поделаешь.

Лью даже и не думал скрывать своего интереса – тут же опустил голову и стал рассматривать все с улыбкой.

Я, естественно, не мог стоять, как в зоопарке на всеобщем обозрении (ну, пусть и не на всеобщем, но один «обозреватель» точно был, и чрезмерно любопытный), - схватил Лью за шею и повалил на себя.

Мы плюхнулись на постель, я прижался к нему, надеясь заслонить ему «обзор» и перейти к обычному щупанью.

Лью делал вид, что вроде как насмотрелся и готов к ласкам, но сам лишь проводил ладонью мне по спине, а затем немного отодвигался и снова начинал «созерцание северного сияния».

Дальше – больше: он стал гладить меня в различных местах и проверять, как это сказывается на реакции… причем выражение лица у него было, как у юного алхимика, который почти открыл секрет превращения железа в золото.

- Лью…., - я ощущал, что на моих щеках уже давно тлеет не «таежный огонек», а полыхает самый настоящий «пионерский костер», - что ты там такого особенного увидел?

- Ничего, - он не поднял головы, - но смотреть интересно.

- У тебя свой точно такой же есть.

- Ну не точно такой…

- Да, разница, наверное, как между муравьем и китом, - я хотел перевернуться на грудь, но Лью мне не дал, только посмеялся над моей шуткой.

- Ну долго ты еще будешь…

- А что?

- Что? – я вскинул брови, - давай поменяемся местами?

- Нееееееееееее!!!

- Тогда не спрашивай, «что». Так долго?

- Еще немного.

Я залез головой под подушку. Конечно, я мог просто встать и одеть трусы, - Лью ничего бы мне не сказал, но так как я фактически обещал ему «представление», то мне не хотелось выглядеть обманщиком, к тому же я думал, что моя храбрость (если от нее что-то в тот момент оставалось) возможно, повлияет и на него самого.

Под подушкой было темно, и поэтому мне стало гораздо легче быть «картиной».

Он сначала ничего не делал, а затем я почувствовал его мягкие прикосновения по всему телу, не исключая места, которое привлекало все внимание Лью.

- Выбирайся, - услышал я наконец его приглушенный голос.

- Нащупался?

- Почти.

- Скажешь, когда все будет совсем, а не почти, - я положил на подушку руку.

- Ты вылезь оттуда.

- Не.

- Тогда не говори, что я тебя не предупреждал.

Я быстро догадался, что сейчас произойдет что-то нехорошее, и хотел откинуть подушку, но Лью успел «пересчитать мне ребрышки» и я вылетел из-под нее со смехом и визгом одновременно.

Мы немного повозились, и я спросил:

- Ну, все теперь или еще «почти»?

Лью хитро скривил губы и стал мотать головой.

Я снова полез под подушку.

- Да все, все, - раздалось у меня за спиной.

- Точно? – я ожидал какого-нибудь подвоха.

- Ага.

Соскочив с постели, я подобрал с пола трусы и натянул их еще быстрее, чем снял.

Лью стал хихикать.

- Че ты ржешь, вот я тебя тоже на слове поймаю, и тогда посмотрю, как ты будешь ржать! – громко сказал я.

- А я че…я и не говорил, что так смогу.

- Вот тогда и не смейся, - я запрыгнул на постель и толкнул Лью, который сидел по-турецки.

Он не оказал мне сопротивления и сразу растянулся на одеяле.

Я не слишком нежно похватал его за пузо, грудь и щеки, но Лью не пытался мне ответить, только сжимался и хихикал – словно знал, что должен как-нибудь заплатить мне за «представление».

- Ну все? – в свою очередь спросил Лью, когда я прекратил «экзекуцию».

- Нет.

- А что еще будет?

Я слез с него и присел рядом с его головой.

- Открывай рот.

Лью помедлил лишь секунду, а затем послушно раскрыл свой ротик с тонкими губами.

Наклонившись к нему, я стал рассматривать два ровных ряда его зубов, чувствуя равномерное дыхание Лью.

- Шире.

Лью повиновался, выставив мне напоказ всю ротовую полость.

- Теперь язык высуни.

Не успел я договорить, как изо рта Лью выехал его розовый сверху и красный снизу язычок, который постоянно дрожал и шевелился.

Изучив подробно всю его «поедательно-целовательную» систему я вдохнул поглубже и резко дунул внутрь рта Лью, вызвав у него приступ смеха.

Отсмеявшись, Лью снова открыл рот и высунул язычок.

- Все уже, или ты еще хочешь «ветра»?

- Не, хватит, - ротик Лью захлопнулся.

- Ну так мы сегодня окно-то закрывать будем, или нет? – я надеялся, что Лью не собирается завершать сегодняшнюю «игру» на этом.

К моей великой радости, все опасения были напрасны…

- А как же, - Лью слез на пол, - пойдем.

Покрывалом мы уже не пользовались, - глотать пыль в огромных количествах перед началом «игры» мне совершенно не хотелось, и не только мне – Лью тоже спрашивал, нельзя ли чем его заменить.

Я обыскал весь дом, но ничего путного не обнаружил, пока не вспомнил, как года два назад отцу привезли большой кусок… не знаю даже чего, (похоже на ДСП, но слишком легкий для него) но знаю, что это предназначалось для каких-то ремонтных целей. Я уверен только, что это была не фанера.

Батяня отпилил от него совсем немного, а остальное хранил на балконе.

Этот щит вообще-то там мешался, потому что из-за своих размеров не мог поместиться у стены и отец нередко выслушивал претензии от матери, суть которых сводилась к требованию «Отвези эту фиговину в деревню».

Но он не горел желанием «отправлять в ссылку» столь ценный артефакт, и исход этой проблемы все еще был неясен, но постепенно верх брала женская половина… до тех пор, пока я не оценил всю его «магическую силу» и «древнее величие», - тогдя я очень рьяно встал на защиту отцовской позиции, и с нами двоими мать никак не могла сладить.

Батя был очень рад такой неожиданной и серьезной “огневой поддержке”, но так и не смог понять, по какой же причине я вдруг решил вмешаться, - мне-то какой толк с того, что стройматериал останется на балконе?

А такой, что этот щиток хорошо подходил к оконной раме – его даже не нужно было прибивать, - он втискивался туда впритирку, и мы вдвоем могли установить его за полминуты.

(Однажды, правда, мы переусердствовали, точнее Лью – он получше придавил его к окну, и когда мы «поиграли», то выяснилось, что щит застрял. Никакие инструменты под него не пролезали, и мы основательно поломали голову, прежде чем вытащили его – пришлось долго бить молотком в один угол, рискуя разбить стекло, чтобы противоположный ему угол чуть отошел, - только тогда мы смогли вытащить щит с помощью гвоздодера, причем Лью занозил себе руку.

После этого я стал протягивать под щитом веревку, чтобы можно было выдернуть его, если он снова застрянет.

Лью так старался, потому как боялся, что щит упадет во время «игры» и у него «все увидят»).

Мое окно медленно, но верно приходило в плачевное состояние – к отверстиям от гвоздей добавлялась протиравшаяся от углов щита краска и царапины на стеклах.

Я лишь надеялся, что Лью «оттает» раньше, чем окно станет похожим на видавшую виды бойницу, и мне придется объяснять предкам, кто это тут постоянно пытается «взять замок штурмом».

… Мы приволокли щиток с балкона, успев моментально замерзнуть, потому что были в одних трусах и не зашнурованных ботинках, а ходить там пришлось, согнувшись в три погибели, чтобы не «засветится» перед пасущимися в любую погоду на улице старухами-сплетницами.

Когда все было готово, Лью уже в темноте запрыгнул на постель со звуком: «Бррррррррррр!!!»

Я последовал за ним, а прикоснувшись, почувствовал, что он весь дрожит.

На меня, как на человека «северного» охлаждение подействовало менее ощутимо, но я тоже вздрагивал.

(«Северного» не в том смысле, что я был какой-нибудь экзотической национальности, например - чукча (упаси Хозяин!), а в том, что я терпеть не мог жару и обожал холод, в разумных пределах, конечно, - сильный мороз я не особенно приветствовал, но для меня он был в любом случае предпочтительнее, чем убийственная жара.)

- Лью, я знаю, как быстро согреться.

- К-к-к-ааакк? – он стучал зубами.

Я не понимал, то ли он притворяется, то ли на самом деле успел так закоченеть.

- Иди сюда.

- К-к-к-уудддаа?

- Ко мне.

Лью лежал, сжавшись в комок. После моих слов он, похоже, выпрямился и немного пододвинулся.

Я тоже продвигался вперед, а когда встретился с телом Лью, то обнял его одной рукой и хотел прижать к себе, но он вдруг сильно вздрогнул и закричал:

- ААААААААА!!!!!!!!! РУУУУУКИИИИИ!!! У тебя руки ХОЛОДНЫЕ!!!

Он хотел отодвинуться, но я засмеялся и крепче прижал его к себе, водя по нему ладонями, - его спина казалась мне горячей.

- ААЙЙЙЙЙ!!! САДЮЮЮГА!!!!!!!!!!!

Он еще немного побрыкался, потом попытался взять меня тем же оружием, но это явно была не та ситуация, когда «против лома нет приема, если нет другого лома», - холод холоду брат, к тому же Лью свои ладони отогрел в первую очередь, и я даже не вздрогнул.

- Тааак! Спинку тебе похолодили, сейчас брюшко похолодим.

- Ой! Не надо!!! – Лью схватил меня за руки, но я выкрутился и уже почти добрался до его наверняка еще более теплого животика ?.

Тогда Лью применил единственный оставшийся способ, - перестал сопротивляться и беспомощным голосочком пропищал:

- Рыцарь, ну не надо, пожалуйста…

Я вытянул руку и нащупал ладони Лью, которые он положил на животе.

Лью без помех позволил мне убрать их оттуда, только издал стон умирающего, в котором словно звучали слова: «Ну ты ведь не обидишь такого слабого, как я, ведь не обидишь, правда же …?».

Вот хитрец! Похоже, он решил пойди до конца, взывая к моей порядочности.

- Да не буду я больше, не бойся. Только ответь мне на один вопрос.

- Хоть на десять! - С надеждой отозвался Лью.

- Пока у меня всего один.

- Какой?

- Что чувствуешь, когда превращаешься в снеговика? – со смехом спросил я.

Но Лью ответил мне вполне серьезным тоном:

- Ну… как будто тебя касаются пальцы… Ледяной Смерти.

- Я знаю, ты жаждешь их «рукопожатия» еще раз.

- НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТТТТТТ!!!!! – Лью меня чуть не оглушил.

- Тише! Пошутил я, да у меня и руки-то уже давно нагрелись.

- Ну-ка, дай проверю, - Лью потрогал мои ладони. – Ага нагрелись! Все такие же…

Потом он велел мне греть их о себя минут пять, прежде чем разрешил заняться им.

За время наших «игр» мы уже успели разработать «трехступенчатую программу» - начиналось все с «возни», затем обоюдное «щупанье» уже в спокойной обстановке, и наконец – «лежание» друг на друге.

Все эти «ступени» очень нравились нам обоим, но у меня самая любимая была последняя, а вот за Лью не могу точно сказать, знаю только, что не первая – она была придумана так, для разогрева.

Здесь, правда, существовал один подводный камень – Лью никогда не говорил, чего именно он хочет, хотя я постоянно напоминал ему об этом. Сообщить, что он чувствует, если я спрашивал, или попросить «добавки» – это без проблем, но вот первому сказать, что ему хочется – ни за что.

Так получилось и в этот раз, - когда мы уже начали «щупанье», я «обошел вниманием» его ступни, он стал изворачивался так, чтобы я все время натыкался на них.

Я намеренно «не замечал» этого, думал, что вот сейчас он должен сказать – видно было, как ему хочется, чтобы его там пощупали. Но он молчал. Тогда я чуть-чуть потрогал его ступни, а затем перебрался повыше. Тот час Лью проговорил:

- Ой, а еще…

Я вернулся к этому месту, а потом спросил:

- Лью, тебе давно этого хотелось?

- Да…

- А чего ты тогда молчишь?

- Ну… я думал… ты помнишь, что мне там нравится…

- А если я забуду случайно, ты тоже будешь молчать?

- Не знаю…

- Лью, у тебя что, язык, что ли иногда заклинивает? – с некоторым упреком спросил я. Мне эта ситуация казалась очень странной, - если уж Лью с удовольствием со мной «играет» и он всегда говорит «еще», когда ему что-то очень нравится, то почему нельзя этого попросить сразу?

Для меня подобное труда не составляло, хотя я не говорил «хочу этого или того», я предлагал: «Давай так?» - и показывал пример. Мне было не понятно, почему Лью не может действовать так же.

Лью не ответил на мой вопрос, вообще не сказал ни слова, и тогда я решил не переспрашивать, - вспомнил о его «феномене» и подумал, что это еще одна его особенность.

Я продолжил массаж его ступней, но быстро понял, - происходит что-то не то, потому что Лью практически никак не реагировал на самое его любимое тогда действие с моей стороны, - раньше такого никогда не случалось. Я решил проверить свое предположение и потрогал его «чудо».

Все верно – из Останкинской башни оно превратилось в Пизанскую.

- Лью, ты чего? – я пробрался к его голове. – Обиделся, что ли…?

Лью притих настолько, что я даже дыхания его не слышал.

«Ну вот, точно обиделся…» – подумал я, после чего попробовал его разговорить, извинился, но Лью по-прежнему молчал.

Попытавшись снова, но так же впустую, я уже испугался, как бы эта глупость не повлекла за собой что-нибудь более серьезное – тогда бы я ощутил себя круглым дураком.

Вроде бы, Лью не вставал с кровати, значит, не все так плохо, но с другой стороны – он совершенно не реагировал на мои слова, а я даже лица его не видел – кто знает, о чем он думает?

В конце концов, я пошел на рискованный шаг, который мог ухудшить положение – стал его щекотить, сначала осторожно, а затем все интенсивнее.

Лью сдерживался и даже не смеялся, но постепенно он немного развеселился.

Я тогда хотел забраться на него, но не решился, - чувствовал, что он еще не совсем отошел, и вместо этого я просто положил на него руку. Лью почти сразу сделал тоже самое.

- Лью, я не хотел тебя обидеть…

- А я и не обижался, - проговорил он спокойным голосом.

- Что же тогда… с тобой было?

Он долго не отвечал и я уже придумал несколько вариантов, как «замять» эту тему, но потом Лью вдруг сказал:

- Рыцарь, есть некоторые… вещи, которые я не могу сделать. Я не знаю, почему. Только не нужно из-за этого надо мной смеяться.

- Лью, разве я над тобой смеялся?!

- Ну или… злиться.

- Я не злился, и не смеялся…, я просто… хлебнул, наверное, лишнего, - намеренно заплетающимся языком сказал я.

Моя шутка удалась, я отпустил еще одну и еще, пока настроение Лью вновь не поднялось, и тогда я постепенно от слов перешел к прерванным действиям, - в особенности к тому, чего ему так хотелось.

Я был готов целый час щупать его ступни, но Лью довольно быстро начинал заметно дрожать и закручиваться в совершенно немыслимые позы от переизбытка удовольствия, если сосредоточить все ласки на этом его особенно чувственном месте.

Поэтому вскоре я перешел к его поясу, немного «побаловался» с «петушком» и хотел подниматься дальше, но остановился и подумал, не сделать ли мне сейчас одной важной вещи, про которую я иногда вспоминал, но все никак не мог решиться.

Сегодня я бы тоже вряд ли решился, но «Шампанское» и в самом деле придало мне храбрости, как и рассчитывал Лью, - я лишь секунду помедлил, а затем быстро захватил губами его «стерженек», подержал немного во рту, и так же быстро выпустил.

Реакция, «как обычно» была крайне странной, - Лью вдруг вскочил с кровати и с хихиканьем отбежал к противоположной стене, как я понял по звуку шагов.

- Лью?…. Ты что? – Я тоже встал с постели, и хотел идти за ним, но он вернулся сам.

- Чего ты? – повторил я, когда он сел рядом.

- Да ничего… просто…, – голос Лью был несколько удивленным, но отнюдь не настороженным или напуганным, - а такое разве можно делать?

- А почему нельзя?

- Ну… не знаю…

- Я думаю, что можно, или ты считаешь…, - мне совсем не хотелось развивать подобную тему, потому что на такие вопросы у меня не было тогда ответов, но по его тону я понимал – Лью не обнаружил в моем действие ничего «ненормального», он просто растерялся, наверное, от неожиданности, - … что нужно спросить у «родичей»?

- Нет, - Лью засмеялся, - зачем у них спрашивать…

Больше я ничего не сказал, а лег на постель, вернее, подпрыгнул на ней, чтобы Лью это услышал.

Почти сразу рядом со мной плюхнулся и Лью, да так, что застонали пружины под ним, - а это означало, что все в порядке и можно продолжать «игру».

Я для вида пощупал Лью в области живота и решил продолжить начатое занятие, ведь если оно «произведет впечатление» на него и на меня, то наша игра будет состоять уже из «четырехступенчатой программы».

Мне понравился его тепленький «леденец», и я был уверен, что «четвертая стадия» уже практически «принята», но реакция Лью почему-то быстро изменялась – сначала он хихикал, потом лежал спокойно, но затем вдруг стал словно вжиматься в матрас и несколько раз непроизвольно вздрогнул, как будто от боли.

- Давай теперь я…, - сказал Лью и рукой забрал у меня свое «чудо».

Я не стал возражать, но не понял, зачем Лью остановил меня так скоро.

Мы поменялись местами, и когда я почувствовал прикосновение его язычка и губ в таком месте, то мое непонимание только увеличилось, - неужели ему не понравилось?!

Объяснение пришло спустя несколько секунд, когда Лью стал копировать мои действия – он иногда задевал зубами головку, и ощущение было, словно по ней проводили лезвием.

Я точно так же вздрогнул, подумав, что Лью случайно, но когда это повторилось снова и снова, то я тоже остановил его – все приятные чувства пропадали, возникало только ожидание очередного «чиркаша», который становился все больнее и больнее от раза к разу.

- Хватит? – спросил Лью.

- Да… наверное…

- Тебе тоже не понравилось? - Он сел на постели.

- Нормально, если бы только не зубы…

- Вот-вот.

- И я тебе задевал?! – Мне-то показалось, что я не касался верхушки его «петушка».

- Еще как.

- Блин… я и не думал, что зубы такие острые…

- Да это не зубы острые, - серьезным голосом проговорил Лью, - просто «там» очень-очень мягкое, а они – очень-очень твердые.

- Похоже…, - согласился с ним я.

Вскоре ни я, ни Лью уже не вспоминали о не слишком удачном дебюте «четвертой стадии», потому что мы перешли к хорошо знакомой «третьей».

У меня в «репертуаре» было еще кое-что в запасе, но я так же не спешил «проводить эксперимент», т. к. не каждому могло понравиться подобное.

Однако если уж Лью свободно принял «поцелуйчик» ниже пояса, то я не видел смысла тянуть дальше.

Полежав немного (или много?) на Лью, я хотел сперва сказать ему, что придумал или вспомнил кое-что, но потом решил рискнуть – обхватил его за плечи и сделал несколько «пробных» движений, имитирующих половой акт, после чего спросил:

- Можно так?

Лью вместо ответа обнял меня за спину – это было уж точно не выражением протеста.

Тогда я поправил оба наших «стерженька», положив их «один к одному» и разместился получше, после чего вернулся к имитации, но уже гораздо увереннее, вспоминая мой «больничный опыт».

- Тока потом я так буду, ладно? – шепнул мне вскоре Лью.

- Конечно…

Лью то сжимал, то расслаблял объятия и непроизвольно вздрагивал, как и я, - похоже, ему «такое» тоже было приятно ?.

Я-то еще в больнице установил, что даже просто лежание на чужом теле меня радует больше всего другого, (наверное, потому что я ощущал очень приятное тепло, на которое реагировал гораздо чувственнее других, как «северянин» (но только именно «живое» тепло, а не природное). Лью мне потом не однажды говорил, что я всегда был холоднее его и остальных. В прохладную погоду он в этом факте ничего хорошего не видел, но зато в жару любил о меня «похолодиться») а особенно – вот такое «прыганье».

Уронив свою голову рядом с его, я прижался к его щеке, а Лью переместил одну руку мне на шею со спины.

Я знал, к какому результату должно привести это «прыганье», и был уверен, что первым буду я.

Но получилось наоборот – Лью вдруг стал прижимать меня к себе руками чересчур крепко, а затем «обнял» еще и ногами.

Когда он задрожал, я понял, что с ним происходит, и тоже прижался к нему, как мог, не прекращая двигаться.

Лью резко выдохнул, а потом так брыканулся, что я чуть не слетел с него на пол.

- Лью! - Я инстинктивно схватился за подушку, хотя это мне бы мало чем помогло, если бы я потерял равновесие, - потише ты, а то спихнешь меня с кровати…

Он стремительно обхватил меня за спину и талию, чтобы предотвратить возможное падение.

Снова забравшись на Лью я почувствовал, как расслабилось его тело.

Я не двигался, слушая равномерное дыхание Лью и думал, случилось ли с ним то, что я предполагал, или это было что-то другое, пока он не убрал руку с моей спины и стал просовывать ее между нами, пробираясь к самому интимному месту, судя по направлению.

Я приподнялся, гадая, что же ему там понадобилось….

Он там что-то пощупал, насколько я определил – все-таки у себя, а не у меня, и вдруг сказал:

- Ой… Рыцарь, ты не можешь сейчас выйти?

- Чего…? Куда выйти…?

- Ну… из комнаты, - голос Лью стал каким-то напуганным.

- Зачем?

- Потом объясню.

- Лью, в смысле, ты уже хочешь одеваться что ли? – я не понимал, что его могло испугать.

- Нет, ты на минуту выйди, а потом зайдешь опять.

- Но зачем? Лью, что такое слу…

- Рыцарь, ну я потом объясню, - он зашевелился, - только выйди сейчас, ладно?

- Что прям так? Даже одеться нельзя?

- Я не буду на тебя смотреть и это ненадолго, - Лью нетерпеливо ерзал.

Больше я не стал задавать вопросов, и медленно пошел к двери по «мысленной карте» в полной темноте.

Дверь я нашел быстро, а вот ручку – далеко не сразу, мне показалось, что она «переехала» вверх сантиметров на пятьдесят.

Как только я раскрыл дверь, мне в глаза ударил свет, который шел с кухни, и я привыкал к нему многим больше минуты, которую попросил Лью.

Но я не звал его и не торопил, - такие шутки были совсем не в духе Лью.

Под дверью появилась желтая полоска – Лью зажег свет. Так вот зачем он попросил меня выйти.

Пока я передумывал все возможные и невозможные причины и варианты того, что могло произойти с Лью, свет погас и раздался его уже спокойный голос:

- Заходи…

- Лью, что случилось? – начал я, едва закрыв дверь. Когда я входил, то увидел сидящую на кровати фигуру Лью, который набросил на себя одеяло, скрывшее его тело от пояса до почти самых ступней.

Он подождал, пока я не забрался к нему, после чего ответил:

- Я не знаю…

- Как это не знаешь? – Я беспрепятственно стащил с него одеяло. – А зачем ты тогда меня за дверь выслал?

Лью стал сбивчиво пересказывать, что с ним произошло и как он почувствовал «что-то обалденно-здоровское».

Он не успел договорить, как я перебил его, кое-что дополнил и закончил вместо него.

- Так ты знал, что такое бывает?! – обескуражено произнес Лью.

- Ну да… это называется «словить кайф» или «дать фонтан».

- Откуда ты узнал?!

- Мне рассказали старшие пацаны, когда я лежал в больнице (несколько вернее было бы сказать «рассказали и показали», но я постеснялся говорить об этом Лью), а еще в книге написано…

- В книге??? В какой это книге?

- Есть такая специальная, она для взрослых написана.

- У тебя есть?

- Не у меня, у родителей. Они ее спрятали, а я нашел.

- А теперь она где? – в его голосе смешались удивление, любопытство, и какое-то смятение одновременно.

- Там же, где и всегда – в шкафу, за старым чемоданом.

- Покажи!!!!!!

- Что, прямо сейчас? – мне не очень-то хотелось идти за книгой, а главное – я понимал, что это надолго, и наше увлекательное занятие придется прервать на время, а может и на сегодня.

- А что?

- Ну… искать нужно, и…

- Давай я поищу!

- Да не надо, я сам найду, просто тогда нужно свет зажигать и одевать…

- Ну и что, ну и что!!!

Мне наверное стоило попросить «продолжения» – ведь Лью сам сказал, что «потом я так буду», а просмотр отложить, но похоже Лью просто «загорелся» идеей увидеть эту книгу, и не мог думать сейчас ни о чем другом.

Книга никуда не делась, я принес ее в комнату, где меня с нетерпением дожидался Лью.

Наверное, нужно отметить, что в «совке» абсолютно все подобные темы являлись практически полным информационным «табу» - не было никаких газет, журналов, а уж тем более – фильмов даже легко-эротического содержания (я имею ввиду только стандартный вариант взаимоотношений, про нестандартные я вообще молчу). Единственным возможным способом узнать про что-то «такое» для тогдашних мальчишек (практически всех) было услышать от кого-то из старших ребят на улице, поэтому неудивительно, что Лью проявил такой интерес к подобной книге.
Эта книга была не та самая «совково-идиотическо-медицинская-дурдом-циклопедия», (в которой «доктора» писали, что самоудовлетворение есть причина слабоумия, пьянства, моральной деградации личности, а «предпочтение партнеров одной национальности или с определенным цветом кожи» – серьезным расстройством сексуального характера и еще много других «премудростей», способных стать причиной невроза или комплекса для прочитавших ее) - она описывала нормы и порядки интимной жизни состоящих в браке людей, причем крайне скупо и малопонятно.

С точки зрения сегодняшней (или тогдашней западной) сексологии и психологии брошюра сия являлась точно таким же отборнейшим бредом, как и вышеупомянутая энциклопедия, я бы ее назвал «бред сивой кобылы», потому что ее написала представительница слабого пола, особенно раздел, касающийся воспитания детей, где настойчиво рекомендуются телесные наказания для малышей 3-5 лет, которые убирают руки под одеяло перед сном, а не оставляют на нем, или засовывают их в штаны, даже если все это происходит неосознанно.

Но среди львиной доли словесного мусора там все же был чисто анатомический раздел, где описывалось строение мужских и женских половых органов, а также очень кратко – сам «детопроизводственный» процесс и способы применения разного рода контрацептивов.

Лью стал читать с первой страницы, подумав, наверное, что все в этой книге «в тему», несмотря на мои критические отзывы и предложения найти ему нужные страницы.

Я не стал его отговаривать – пусть сам убедиться в бесполезности данного занятия.

Улыбка быстро сменилась на лице Лью выражением безразличия, а затем разочарования – брошюра начиналась с огромного вступления, посвященного самому важному и необходимому «совковому» событию, без которого никакой брак и вообще жизнь были просто невозможны – конечно же, это был октябрьский переворот начала двадцатого века.

- Фу блин…., - недовольно фыркнул Лью, - везде одно и тоже…

- Так найти тебе нужное место?

- Она что, вся такая? – Лью поднял глаза.

- Почти.

Он перевернул несколько страниц, выборочно читая некоторые предложения, и наконец, протянул книгу мне, сгримасничав.

Я по оглавлению нашел то, что должно было быть ему интересно, и положив брошюру ему на колени, показал пальцем на начало параграфа:

- Вот, читай отсюда.

Лью очень скоро оживился, стал быстро читать с появившейся озорной улыбочкой на устах.

Бросив взгляд на будильник, я был неприятно удивлен тем, что время шло ненормально быстро.

Я уже давно заметил, что когда смотришь западные мультики, фильмы, или играешь на автоматах, оно просто пролетает, как комета, а когда сидишь на уроках ненавистной мне математики или ждешь чего-то, то оно плетется, как старая хромая корова.

Теперь к «полету времени» можно было смело добавлять и наши «игры» с Лью.

Шел уже четвертый час, и если учесть, что Лью еще какое-то время будет читать брошюру, плюс еще нужно «разбирать баррикаду» и желательно, не в суматохе, то можно твердо сказать – на сегодня «концерт окончен», или точнее - «game over».

Лью стал теперь уже посмеиваться, а не просто улыбаться – похоже, многое из напечатанного было для него в новинку.

Для меня эта книженция уже давно не представляла никакого интереса, - я не даром напечатал, что практически для всех мальчишек единственным способом добычи подобной информации был разговор со старшими пацанами или более «продвинутыми» сверстниками.

Из любого правила бывает исключение. Ну, ясное дело, что я конечно же, был этим исключением, как и из многих других правил.

«Теорией» меня щедро снабдили старшеклассники еще, когда я был в третьем классе, - здесь все было «как положено».

Еще немного информации я получил, просматривая западные фильмы в видеосалоне, но так как я предпочитал «кровавые» жанры, там ничего «такого» практически не было… пока я не узнал от знакомого, что существуют специфические фильмы, которые ушлые мужики-видеосалонщики крутят по ночам в выходные дни.

Он также сказал, что если тебе нет 16 лет, то на них не пустят, однако если наберется 10 человек, можно по-тихому подойти к одному из этих мужиков, и они пропустят к себе в подсобку, где стоял сам «видак» и небольшой телевизор, показывающий тоже самое, что транслировалось на основной зал.

Вообще-то недостатка в клиентах троица видеосалонщиков не испытывала, потому что в субботу с окрестных домов сбегались все «совковые» мужики, которые, как сказал один мудрый человек, «за всю свою жизнь не видели ничего, кроме волосатых титек своей жены» на коллективный просмотр порнографии.

Но зал все равно редко бывал полным до отказа, потому что он мог свободно вместить человек сто – раньше это был какой-то клуб, а в такое время (начиналась «клубничка» в час ночи) не все мужики могли сбежать из дома.

Определяющим фактором пропуска детей и подростков была жадность хозяев видеосалона, учитывая, что цена на такие фильмы была в два раза выше, чем на все остальные.

В начале прошлого лета мы с «зубастиком» решили проверить, так ли это на самом деле и пришли в выходной день туда к часу ночи.

Когда табун возбужденных мужиков проскакал внутрь, из-за углов показались «начинающие ценители зарубежного кинематографа», к которым примкнули и мы.

Нас оказалось не 10, а только 6 человек, но дядя, собиравший деньги, даже не обратил на это внимания, провел нас через черный ход в подсобку, велел рассаживаться на старые стулья и строго предупредил, что если мы сболтнем родителям о том, что тут смотрели, то нас поймают и оторвут «погремушки».

Несколько пацанов из шестерки сначала просто остолбенели от происходящего на экране, я же ничего нового в фильме не увидел, -обо всем этом я был хорошо наслышан, но слушать одно, а смотреть – совсем другое.

Меня сильно удивили только гигантские размеры «гордости» актеров, (думаю, не только меня) – мне это показалось просто ужасным.

На беду видеосалонщиков, это была какая-то порнографическая комедия, и мы все так ржали, что билетер несколько раз прибегал и делал нам замечание, шипя, как змея – боялся, как бы мужики в зале не услышали детский смех из подсобки (из основного зала доносился чудовищный гогот, аж стены дрожали и я уверен, что опасения билетера были совершенно напрасны, - эти мужики до самого конца фильма не обратили бы внимание даже на крики, потому что они увидели то, что всю жизнь жаждали увидеть, но не имели раньше такой возможности). Может быть, он опасался того, что наш смех часто не совпадал со смехом в зале.

В конце концов, он сказал, что еще один громкий звук, и нас выгонят, - пришлось зажимать рот ладонями, и смеяться только когда гоготал зал.

Потом мы ходили на такие фильмы еще два раза, взяв с собой братца «зубастика» и в третий раз моего соседа по подъезду, который вылез ночью в окно и спустился по газовой трубе ради такого случая. Его кличка, кстати, была Крот.

Мой интерес быстро иссяк – мне надоело смотреть почти два часа на одно и то же, к тому же я никак не мог понять, как можно хотеть пихать что-либо в страшные, волосатые дырки.

«Зубастика» тоже это утомило, и он сказал, что над такими фильмами можно лишь «приколоться».

Кроту напротив, такое очень понравилось, он просмотрел весь фильм с открытым ртом и вытаращив глаза, ни разу не засмеявшись объявив затем, что готов пойти на порнографию в любое время, но я это быстро «обрубил» – мне совсем не улыбалось платить за четверых 8 рублей, а самому сидеть и зевать большую часть фильма.

«Зубастик» меня поддержал, а Крот надулся, но меня это мало колыхало, - он хоть и был нашим компаньоном, но никаким особым статусом и правом голоса не обладал, как и братец «зубастика», но у того даже мнения своего никогда не было.

… Желая помочь Лью побыстрее разобраться во всем этом сложном деле, я установил степень его «эротической подготовки», чтобы «восполнить пробелы».

Общее представление он имел, но только именно общее – многие мелочи и почти вся «специфика процесса» были ему неведомы.

А еще он долго удивлялся, что выражения «половой член» и т. п. оказывается, печатают в книгах – он искренне считал их нецензурными и все никак не мог поверить, что перед ним настоящая книга, а не стена подъезда.

Затем Лью дошел до раздела о контрацептивах и гигиенических прокладках, - это был для него вообще темный лес.

Он попросил меня переводить некоторые слова «с научного на русский», потому что абсолютно не понимал их значений.

Пришлось быть переводчиком и просветителем в одном лице, - Лью зачитывал непонятное предложение целиком, а я повторял, заменяя или выбрасывая ненужные и непонятные ему слова.

Почти всегда он начитал громко смеяться, но быстро успокаивался, пока не прочитал мне длительное описание некоего предмета и способ его применения, а затем многозначительно посмотрел на меня, наверняка ожидая целого мини-рассказа.

Я сквозь смех выдавил, что это просто «затычка», отчего мы с Лью закатились на пару, и никак не могли остановиться, - он даже уронил брошюру на пол.

Лью не сразу разобрался с понятием женского цикла и сопутствующих ему малоприятных процессов, много раз переспрашивал одно и тоже, пока наконец, не спросил:

- Так у баб что… эта параша, все время что ли,… оттуда вытекает?

- Не все время, но часто, если только она не беременна.

- А если нет, то они всегда м***у затыкают?

- Да.

Лью посидел молча, с огорошенным видом, похоже, представляя себе все это, а затем протянул с неприязнью:

- Фууууу!!! Я бы от этого чокнулся…, - он посмотрел на меня, ища поддержки, - кошмар, правда?

Я с ним целиком и полностью согласился, - сам не сразу поверил в такое, когда узнал.

Еще я не мог не заметить одну деталь – Лью гораздо больше интересовался мужской анатомией, а на женскую он обращал внимание лишь «постольку поскольку», потому что почти не имел о ней никакого представления.

… Когда выяснилось, что Лью знал, какая жидкость появляется у мальчиков в процессе взросления и для чего она нужна, я вспомнил его недавнее странное поведение и спросил, что же его тогда могло напугать.

Знать-то он знал, но вот как это происходит и когда – уже другой вопрос. Лью сказал, что ничего подобного он нигде не видел (правильно, а где он мог это видеть в те времена?), с ним такого тоже ни разу до сегодняшнего дня не случалось, поэтому, почувствовал ни с того, ни с сего «что-то мокрое», он вдруг решил, что каким-то невообразимым образом порезал свой «кончик» и здорово испугался.

- Обо что?! – Лью не переставал меня постоянно удивлять.

- Не знаю… может быть, что-то туда могло попасть…

- Куда???

- Ну… между нами…

- И ты порезался, а я нет, и даже не почувствовал ничего?

- Ага…, - по интонации Лью я уловил, что он понимает, какую нелепицу несет.

Лью стал улыбаться с таким видом, будто бы говорил: «Ну дурачок я, что теперь поделаешь?».

Я не собирался над ним подшучивать и уж тем более «прикалываться», - каждый собирает информацию, как может, и не его вина, что ему так мало удалось разузнать.

- Ладно, - махнул я рукой, - теперь ты все знаешь. В этой книге больше ничего нет.

- Подожди, дай я еще немного гляну.

Пока Лью занимался повторением, я уже начал вытаскивать щит из окна.

- Рыцарь… так это и был что ли… этот, - Лью склонился над книгой и проговорил по слогам, - «ор-назм»?

Я понял, что он имеет ввиду и применительно к чему. Хорошо, что он не упустил из виду такую важную деталь.

- Да. Но только ты не правильно прочел.

Лью удалось верно прочесть только с четвертой попытки, после чего он критически заметил:

- Блин, ну и слова напридумывали, - язык сломаешь. Зачем им это надо?

- Чтобы от нас «шифровать». Или, чтобы казаться самыми умными.

- Разве это ум, когда пишут так, что невозможно прочесть? – с юмором спросил Лью.

- Некоторые считают, что да. Но мне тоже так не кажется – в нормальных книгах так не пишут (я имел ввиду прежде всего западную фантастику, таких авторов, как Шекли, Берроуз и Гаррисон) – там все понятно.

- Во-во. Рыцарь, а почему ты сказал, что это называют «дать фонтан»? Разве может быть фонтан?

- Может.

- А у меня… только чуть-чуть было…, - сказал Лью тихим голосом.

- Так это потому что такие названия взрослые придумывают, а у них может быть, - я вспомнил три пикантных фильма.

Снова последовал град вопросов Лью и я вынужден был раскрыть свой «источник знания».

Конечно же Лью не спрашивал напрямую, нельзя ли как-нибудь попасть на «образовательный сеанс», в первую очередь потому, что понимал – это не бесплатно, а он не отличался любовью к «халявке», но всем своим видом он выражал дикое любопытство.

Я пообещал, что мы с ним сходим обязательно на такой фильм, но только мне понадобится подушка – я скорее всего буду спать все время.

Узнав причину моего равнодушия, Лью спросил:

- Ну… значит, один раз все-таки пойдем?

- Один – да. Но только с подушкой для меня.

Здесь вдруг Лью сказанул:

- Хочешь, я твоей подушкой буду?

Не знаю, шутил ли он как я или не совсем, но мне такая фраза понравилась, и я закивал головой.

«Скрыв следы преступления», мы пошли на улицу, - скоро все равно должны были явиться предки, и Лью весь вечер меня доставал с вопросами по «пройденному материалу» – похоже, он был просто перегружен информацией, но хотел все запомнить.

Не подумав, я рассказал еще ему вдобавок, как можно самоудовлетворяться, - и Лью тут же потребовал подробную устную инструкцию, к которой у него моментально возникло миллион (или десять миллионов?) вопросов… но зато я понял, что иногда лучше знать поменьше, если не хочешь, чтобы тебя целый день «листали», как энциклопедию…

Я полагал, что после такого обширного «просветительного курса» моя «священная миссия» будет завершена, но, как говорится, - не тут-то было…

… В следующий раз мы встретились только в ближайшие выходные, - ему не удалось остаться у бабушки до конца каникул, потому что к ней еще кто-то приехал вместе с матерью Лью, которая забрала его домой под предлогом «нечего пока здесь мешаться».

Лью примкнул к нам, когда мы гуляли с «зубастиком», и я вскоре заметил, что он чем-то недоволен – он не так бурно реагировал на всякие «горбуши», отвечал на вопросы более-менее односложно, и вообще не слишком охотно поддерживал разговор.

Мне подумалось, что у Лью, возможно, появилась какая-нибудь проблема в школе или дома, но понаблюдав за ним повнимательнее, увидел, что он ведет себя со мной более отстранено, чем обычно.

Этот факт меня сильно обеспокоил, но хуже всего было то, что я не мог спросить Лью ни о чем таком при «зубастике» – его вмешательство при любом раскладе принесет мало пользы.

Отойти поговорить мы тоже не могли – «зубастик» мягко говоря, не поймет наличие тайн между мной и Лью.

Пришлось тянуть почти до самого вечера, пока «зубастик» не захотел есть, и мы договорились встретиться спустя полчаса.

Я позвал Лью к себе, когда «зубастик» скрылся из виду и едва мы прошли ко мне в комнату, сказал:

- Лью, ты чего сегодня такой странный?

Он не ответил, но отвел глаза.

- Это из-за меня? – я не стал ходить вокруг да около, мне хотелось сразу осветить проблему, а то что она была, я теперь не сомневался.

Лью продолжал молчать.

- Ну ты хоть что-нибудь скажешь? – я подошел ближе к нему.

Он смотрел себе под ноги, а затем вдруг произнес негромко, но с укором:

- Рыцарь, зачем ты меня обманул?

- Я?!… В чем? – я понятия не имел, о чем говорит Лью.

Он оценивающе посмотрел на меня, словно пытался определить, действительно ли я не понимаю его, или просто делаю вид.

Решив, что я не притворяюсь, Лью объяснил мне причину его печали.

Кто-то на моем месте наверняка стал бы смеяться, но если бы я так поступил, то Лью вряд ли бы вообще стал потом со мной разговаривать о чем-то подобном.

А проблема заключалась в том, что после моих «лекций» Лью вернулся домой и при первой возможности захотел осуществить полученный им накануне план по самоудовлетворению.

По его словам, сначала все шло «согласно инструкции», но вот никакого результата Лью добиться почему-то не мог.

Он подумал – делает что-то неверно, но все последующие варианты также оканчивались ничем, а чем сильнее Лью возбуждался, тем острее становилось его разочарование от неудачи, и наверное, вследствие этого он пришел к выводу, что я утаил от него какую-то очень важную деталь, из-за которой все его старания уходили в песок.

Мне не понадобилось много времени, чтобы убедить Лью – у меня и в мыслях не было подшучивать над ним таким образом: наоборот, я всегда хотел, чтобы у него оставались только положительные эмоции от всего «этого». (Я к тому времени уже ясно осознавал, что «играть» с ним мне нравилось больше, чем с кем-то из других моих друзей, и не только из-за гораздо более разнообразной «игры» , а любые неприятности «такого» характера могут как-нибудь негативно отразиться на ней.)

Лью не стремился обвинять меня в злой шутке до посинения, он сразу мне поверил и задал только один вопрос – «Если это не шутка, и все так просто, то почему же у меня ничего не получается?»

Мне и самому захотелось разобраться, какое же препятствие могло возникнуть на как мне казалось, совершенно ровной дороге.

Я начал с самого начала – спросил на всякий случай, была ли у Лью вообще какая-нибудь реакция, - и он мне сообщил, что «стрелка» его «компаса» указывала точно в потолок, «аж зашкаливала» - здесь без сомнения, было все в порядке.

Тогда я предположил, что он неправильно держал «инструмент» или «нескоординировал свои действия», отчего «двигатель работал вразнос» или, выражаясь современном языком, «зависала вся система».

Вот здесь прийти к взаимопониманию нам оказалось совсем не просто – я не мог толком объяснить, а Лью не мог понять и в свою очередь рассказать мне, так ли он делал дома.

- Лью, может покажешь, как у тебя дома было? – я знал, что он вряд ли согласится, но другого выхода я не видел сейчас.

Он естественно, закачал головой в протесте.

- Тогда как мы узнаем, в чем дело?

Лью, после непродолжительного молчания, негромко проговорил:

- А может… ты лучше?

- А я-то тут при чем?

- Ну…, - он взглянул на меня, - ты можешь показать, как надо правильно…

Мне тоже захотелось отказаться, но потом я подумал, что так мы ни к чему не придем.

- Ладно… смотри.

Я быстро показал Лью пример, а он почти сразу же выпалил:

- Да я так и делал!

- Точно?

- Да, я же говорю…

У меня больше не было никаких соображений по этому поводу, я стал говорить какую-то чепуху.

Когда Лью понял, что у меня нет больше вариантов, то он внезапно перестал отвечать на вопросы и словно замкнулся.

Мне никак не удавалось его «расшевелить», скорее всего потому, что я сам не знал, что теперь нужно делать – таких проблем я еще не встречал.

Лью о чем-то думал, совершенно не слушая меня, пока не сказал:

- А я знаю, почему у меня так…

- Почему?

Он опустил голову и отошел к окну.

Я последовал за ним, но не переспрашивал.

Лью положил руки на радиатор и проговорил с волнением:

- Потому что… у меня там… что-нибудь ненормально…

- С чего ты взял?!

- Ну, ты же сказал, что должно это быть… а у меня нет…

- Как нет, если у тебя один раз было?

- Когда?

- Ну здрасьте, - я взмахнул руками, хотя Лью этого не мог видеть – он стоял спиной ко мне, - а когда ты в прошлый раз подумал, что порезался, это из-за чего было?

Лью обернулся, отпустив радиатор:

- Ну… это же случайно, наверное…

- Ничего не случайно.

- Тогда почему у меня дома не получается?

Судя по голосу, Лью был в замешательстве – он уже похоже всерьез уверовал в свою ущербность, и от страха позабыл обо всем на свете, что вполне объяснимо – ему ведь было только 12 лет, он столкнулся с чем-то неизведанным, и не успел «познать непознанное», как обнаружил, что у него есть какое-то отклонение.

Но мои последние слова его уверенность поколебали, и теперь он с растерянностью смотрел на меня.

Я не мог ответить Лью на его последний вопрос, но зато нашел наконец, спасительную для него соломинку – сказал, что если он сомневается в своей «нормальности», то в следующий раз можно повторить то, что мы делали в прошлый, и все его сомнения исчезнут.

Готов поспорить на что угодно, - Лью страстно желал проверить это сразу, (понятное дело, кому охота ходить еще целую неделю-другую «ненормальным»?) но тогда это было невозможно – «шнурки» были «в ботинках», да к тому же скоро мы должны были выходить к «зубастику».

Хоть сей грустный факт и огорчил серьезно Лью (меня тоже не меньше), у него появилась надежда и вера, - а это, как известно, самое главное.

Мы с Лью попили кофе и пошли к «зубастику», который обещал скоро выйти – он редко выходил вовремя, если только мы куда-либо не спешили.

Сидеть на лестнице мы не стали, а вышли на площадку перед домом, и разместились на пустой скамейке, где наш разговор почти сразу вернулся «на круги своя» – Лью эта тема не давала покоя.

Пока не было «зубастика», я попросил Лью еще раз поподробнее пересказать мне его неудачный опыт.

Второй пересказ Лью абсолютно ничем не отличался от первого, я слушал вполуха – осматривался по сторонам, т. к. мы находились на территории старых сплетниц, которые постоянно шныряли туда- обратно мимо нас.

Тем не менее, мне показалась странной его последняя фраза:

- … и потом ждал, а ничего не было.

- Чего ты ждал?

- Ну, этого… кайфа…

- Как?

- Ну так… ждал и все.

Вот здесь-то я и потянул невольно за ниточку, развязавшую Гордиев узел, - оказалось, что Лью, добившись «полуночи» на своих «часиках», просто прекращал все действия по «переводу стрелок» и ожидал «боя курантов», которого не происходило.

Тогда он пробовал через некоторое время снова, но безуспешно, - «часики» упорно «молчали».

Лью сказал, что ждал как-то даже больше десяти минут.

Я понял, почему никак не мог докопаться до корня этой проблемы – я же расспрашивал Лью только о его «подготовительных» и «стартовых» действиях, а такое развитие событий я предвидеть не мог.

В этой ситуации меня можно было сравнить с механиком, которому раздраженный клиент показал новый автомобиль и пожаловался на то, что он самопроизвольно останавливается в пути.

Механик перебрал всю машину до винтика, но ничего нашел – ему же не могло прийти в голову, что клиент после старта снимает ногу с педали акселератора, считая, что раз уж машина разогналась, то дальше она должна ехать без посторонней помощи, а затем удивляется, отчего это машина теряет скорость.

Как только я объяснил Лью, почему с такой «методикой» можно ждать «финиша» до скончания времен, он совсем утратил покой – вставал и садился на скамейку, а затем принялся ходить около нее кругами.

Потом он стал искать предлоги, чтобы отлучиться домой, то есть – к бабуле.

Я попытался его уговорить потерпеть до вечера, когда мы разойдемся, но Лью был непреклонен – ему нужно было именно сейчас.

Удерживать Лью дальше не имело смысла, и тогда я сам отправил его домой, но велел особенно не увлекаться – скоро явится «зубастик» и будет третировать меня на предмет его отсутствия.

Лью торопливым шагом пошел к подъезду, а метров через десять перешел на полубег.

Раньше мне не приходилось задумываться над тем, насколько трудна и ответственна учительская доля, но теперь я воочию в этом убедился – одна маленькая ошибка или недочет могут привести к труднопоправимым последствиям.

Очень хорошо, что мы случайно наткнулись на иголку в стоге сена, и выяснилось, насколько банальна была проблема Лью, а то ведь еще не известно, как бы он пережил энное количество времени до следующей нашей «игры» и с какими мыслями.

Я, естественно, понимал – Лью побежал домой не от пламенной страсти, а от нестерпимого желания удостоверится в «нормальности» функционирования своего «механизма».

Размышляя о таких жизненно важных и необходимых вещах я даже не заметил, как пришел «зубастик».

Мне весьма успешно удавалось полоскать ему мозги до тех пор, пока мимо нас не прошел один знакомый пацан с полной бутылкой березового сока.

«Зубастик» тут же полетел за подходящей емкостью и ручным сверлом, а мне рекомендовал сделать тоже самое.

Я остался на улице нарочно, чтобы еще немного потянуть резину, надеясь, что Лью должен выйти.

Но он не появился даже после того, как я со всей возможной медлительностью сходил за пустой банкой и вернулся.

«Зубастик» стал заводиться – «Ну блин, какого черта он там торчит?»; «Давай за ним пошли, а то уже темнеть начинает, мы че, в лес ночью чтоль попремся?»

Как я ни старался втолковать «зубастику», что Лью нельзя сейчас беспокоить, он только еще больше распалялся и в итоге собрался идти за соком один, буркнув: «Сами меня найдете».

Я направился к подъезду Лью, а «зубастик» в сторону леса, всем свои видом демонстрируя недовольство и раздражение.

В этот момент входная дверь открылась, и показался Лью.

Мне не нужно было спрашивать его о результате «эксперимента» – улыбался он во весь рот, до ушей (хоть завязочки пришей ?), даже в глазах у него блестела радость.

Мы свистнули «зубастику», и пока шли к нему, я ради приличия все же поинтересовался:

- Ну как?

- Во! - Лью причмокнул язычком, и показал мне два кулака с поднятыми вверх большими пальцами.

Я тоже обрадовался его долгожданному успеху, и мы еще долго переглядывались с улыбками, чем разозлили еще больше и так недовольного «зубастика», который подумал, что это он является объектом нашего веселья.

Лью не взял с собой никакой емкости – он все равно не смог бы завтра прийти за соком, поэтому он только помогал нам в установки банок и сверлении берез.

Когда пришло время расходиться по домам, «зубастик» ушел сразу, оставив нас с Лью вдвоем – и я ему был втайне очень благодарен за это.

Времени у нас было не так много – бабуля Лью с наступлением темноты начинала волноваться за внука, и он не хотел играть у нее на нервах, плюс ко всему, ему завтра нужно было вставать где-то на час раньше меня, чтобы доехать до дома и только оттуда идти в школу.

Наверное, поэтому он перешел сразу к делу, - обсудил со мной последние возникшие по ходу его сегодняшнего «дебюта» вопросы, и затем спросил:

- Рыцарь… а ты тоже можешь фонтан дать?

- А я что, особенный?

- Нет, я подумал… может ты об этом только слышал, и все…

- Ага, - перебил я Лью, - и поэтому я все так подробно тебе сто раз рассказал и даже показал немного!

- Ааааа, - протянул он с виноватой улыбкой и махнул рукой, - да… я чуть и не забыл уже…

- Память у тебя, как у старого деда.

- Наверное… а можно…, - он хотел что-то сказать, но почему-то не закончил фразу.

- Чего можно?

Лью то ли замялся, то ли не мог подобрать нужные слова.

- Ну чего, чего можно? – мягко переспросил я, смотря на его частично скрытое шапкой-петушком лицо.

- А давай… чтобы всегда фонтан был, когда мы «играем»?

- У кого?

- У нас… у обоих…, - Лью куснул свою нижнюю губу.

- Ну давай…, - проговорил я суховато, а затем, когда постиг глубинный смысл этого предложения, тут же добавил уже с выражением:

- Конечно давай!

Как нам не хотелось еще немного погулять, но нужно было «закругляться», и я вызвался проводить Лью до подъезда.

Он с радостью согласился, но едва мы дошли до точки назначения, как Лью сказал, что тоже хочет меня проводить.

Я не возражал, но когда мы вторично подошли к моему подъезду, я сообщил Лью, что окончательно провожать следует все же мне, потому что ему завтра раньше вставать.

Хотя наши подъезды и находились на очень коротком расстоянии друг от друга, мы с Лью пришли к выводу, что так мы с ним вообще не расстанемся, и порешили разойтись на середине дистанции.

Когда мы попрощались и пошли в разные стороны, я, пройдя несколько шагов, обернулся – хотел еще раз посмотреть на Лью.

Не знаю, о чем думал Лью, но он сделал тоже самое.

Мы стали смеяться, и снова сблизились, после чего договорились не оборачиваться больше – но опять «обернулись и вернулись».

Наверное, этот концерт продолжался бы до самого утра, если бы бабушка Лью не заметила нас с балкона и не позвала его домой.

Теперь стало очевидно, за кем оставалось последнее слово.

Я проводил Лью, но не до подъезда, а до самой квартиры.

Часть 3.   Вместе – навсегда…

… В начале апреля выяснилось, что Лью еще ни разу не смотрел фильмов ужаса, и я не мог смириться с таким упущением.

Видеосалон открывался только когда снег окончательно сходил, потому что отопление в этом огромном зале хоть и было, но оно не работало. Видеосалонщики при желании могли наладить это дело, но наверное, не хотели.

Поэтому западные фильмы и мультики можно было смотреть, пока на улице держалась температура не менее +5.

Я-то был готов даже зимой там сидеть, и думаю, не только я. Но основная аудитория – взрослые – заметно сокращалась уже при первых признаках похолодания осенью и не слишком охотно собиралась там, если наступали майские заморозки.

(Да, слишком «горячих» фильмов это не касалось – видать, внутренний жар, сжигающий изнутри зрителей, не дал бы им замерзнуть даже в январе).

Лью сначала особого энтузиазма к ужасам не испытывал – но благодаря моему рекламному «промоушену» к тому времени, как появились первые афиши на старом клубе-видеосалоне, он если и не загорелся, то питал заметный живой интерес.

К сожалению, не все получилось так быстро, как хотелось бы – во-первых, ужасы крутили только ночью, потому что они не считались особо рентабельным жанром.

Постоянная аудитория состояла в большинстве своем из работяг, предпочитавших хороший мордобой или ураганную стрельбу.

Так что «хоррору» всегда доставался второй сеанс, начинавшийся ровно в полночь.

Мне-то было все равно, только интереснее, но Лью не мог смотреть ночью фильмы, если нужно было идти в школу наутро, даже если ему удавалось оставаться на ночь у бабули, - она всегда просила его ложиться не позже полуночи.

Пару раз мне пришлось идти на них одному, жалея о том, что Лью нет рядом.

На майские праздники мы все наконец-то уладили, бабуля Лью становилась гораздо спокойнее, если знала, что внуку не вставать завтра рано утром, к тому же она сама любила смотреть разные фильмы и понимала наш интерес.

(Благо, что она ничего не знала о жанре «хоррор», а то я что-то сильно сомневаюсь в ее позитивном отношении к такому роду кино.)

… Услышав имена актеров, снимавшихся в главных ролях перед началом картины, я с удовлетворением отметил – это итальянцы, а значит, Лью сможет оценить «страшилки» во всей красе.

Мы с Лью сели в третий ряд – самый удобный из всех. Если сесть ближе, то нужно было слишком высоко поднимать голову к экрану телевизора, а если дальше – то до него уже было далековато.

Весь зал бы пуст, только на самом последнем ряду сидело человек пять или шесть – я при входе даже не обратил на них внимание.

Как оказалось, зря.

Прошло буквально несколько минут, и оттуда донеслись первые довольно громкие смешки. Обернувшись, я рассмотрел, кто это такие и понял, что спокойно посмотреть фильм нам, похоже, не удастся. Словно в подтверждение раздался вскрик и хихиканье.

Лью тоже обернулся.

На ужасы кроме очень малочисленных любителей иногда ходили те же работяги от нечего делать, а еще подростки лет 15-17. Они приводили вместе с собой девиц.

Никакого интереса к такому жанру они не испытывали, а занимались тем, что изображали различных монстров, запугивая девиц и хватая их за дойки. Те поднимали визг, подростки – смех и так продолжалось на протяжении всего фильма.

Если они не встречали никакого сопротивления со стороны окружающих, то очень скоро распоясывались так, что не слышно было даже переводчика.

Сейчас была именно такая ситуация.

Концерт начинался…

Вскоре Лью оглянулся во второй раз, задержав взгляд на темных фигурах.

- Ну че вылупился, баран? – тот час с вызовом донеслось оттуда.

Я убедил его больше не оборачиваться – мы все равно ничего сделать не сможем. На лице Лью отразилась обреченность, смешанная с раздражением.

Однако я еще кое на что надеялся…

Как я уже отметил – любители «кровавого» жанра у нас были редкостью.

Но зато те, кто были… вернее – тот…

Если вы смотрели потрясающую трилогию дона Каскарелли «Фантазм», то наверняка помните главного антигероя – Верзилу. Его сыграл Энгус Скрим.

Вот и у нас тоже был человек, который сильно походил на него. Тот же огромный рост, мрачная, но статная фигура в обрамлении через чур длинной для «совка» короны стальных волос.

Он появлялся только за полночь, посещал только ужасы и затем исчезал. Я никогда его не видел днем ни на других фильмах, ни на улице.

Никто не знал, где он живет, как его имя и откуда он вообще. Он всегда растворялся в ночи так же внезапно, как и появлялся.

Несколько раз случалось так, что все зрители разбегались от страха и в зале оставались только я и он.

С «Фантазмом» именно так и вышло. Я бы не сказал, что «Фантазм» - это ужас в чистом виде, но атмосфера этого фильма настолько гнетущая, что я и этот человек остались вдвоем в пустынном зале наверное, минут через десять после того, как погас свет.

Кроме того, понять смысл творения Каскарелли крайне сложно даже взрослому человеку (кто сомневается – готов поспорить), не говоря уж про мой тогдашний возраст, но то, что я смотрел «Фантазм» и рядом со мной кажется, сидел сам Верзила из «Фантазма», я понял.

Именно тогда он признал во мне «своего» - отметил, что я тоже не пропускаю ни одного подобного фильма и не убегаю, как остальные.

«Признал» - сильно сказано, просто он стал едва заметно кивать мне при встрече. Больше ни на кого он не обращал абсолютно никакого внимания.

За все это время он сказал лишь одну фразу, после того, как мы (естественно, оставшись вдвоем) просмотрели наверное самую удачную экранизацию по Стивену Кингу «Кладбище домашних животных».

- Превосходно…, - услышал я глухой голос, когда закончился фильм и не сразу понял, кто это сказал.

Повернув голову, я увидел, что «Верзила» смотрит на меня и возможно, ждет ответа.

Мне давно хотелось с ним поговорить, но как только он появлялся, я моментально забывал все свои заранее подготовленные речи и даже рта не мог раскрыть. Вот и тогда я только закивал головой, улыбаясь, и подумал, что может он сам начнет разговор.

Однако «Верзила» поднялся со стула и скрылся в дверях.

Я так и не определил, сколько ему лет. Поначалу казалось – лет тридцать, но как-то я рассмотрел его чуть поближе и увидел, что лицо его покрыто морщинами (или это были ритуальные шрамы?) а волосы, похоже, седые.

Но как тогда он мог так четко и быстро двигаться, если он был стариком? А еще, годы наверняка сделали бы его сутулым, но он был прямее солдата на присяге.

Он всегда чуть запаздывал и первым уходил, даже если было много народу.

… Я смотрел на часы, пытаясь вспомнить, сколько точно показывали стрелки, когда мы только сели на стулья.

Если в течение максимум 10 минут от начала фильма «Верзила» не появится, то его можно не ждать и значит, нам с Лью тоже можно уходить – посмотреть фильм нам все равно не дадут.

Гогот подростков нарастал, а меня уже охватило отчаяние, когда я услышал редкий стук каблуков от гигантских шагов.

Стук замер где-то в середине коридора – это билетер вышел взять плату с весьма желанного клиента.

Затем шаги возобновились, царственно приближаясь ко входу в зал.

Да, это был он – «Верзила», в своем неизменном темном костюме.

На плохие фильмы он не ходил, словно знал, что они плохие и появлялся не так уж часто.

Едва он вошел, как я сразу поздоровался, Лью «по инерции» тоже.

«Верзила» величественно кивнул нам и сел на тот же ряд, чуть поодаль.

- Кто это? – прошептал Лью.

- Не знаю.

- А чего тогда здороваешься? – с непониманием спросил он.

- Я не знаю, как его зовут. Это один дядя, он всегда приходит на ужасы.

Считанные секунды все шло спокойно, затем подростки решили, что одного взрослого человека можно не опасаться – и снова продолжили играть в «невесту Франкенштейна».

Я посмотрел в сторону «Верзилы». Он уже ждал мой взгляд.

В моих глазах он прочел все, что необходимо и я почувствовал, как воздух стал наполняться волнами гнева.

Подростки все еще хихикали, не подозревая, какую яму они себе копают.

Развязка наступила быстро – когда одна из девиц в который раз взвизгнула, «Верзила» вдруг вскочил, и, развернувшись, направился к ним, перешагивая через стулья и размахивая руками.

Подойдя вплотную, он стиснул спинку стула предыдущего ряда и наклонившись к самой крупной девице проговорил ледяным, замогильным тоном:

- ТАК Б***Ь, КОМУ ТУТ ПЕРВОМУ П***Ы ДАТЬ?!

Последовала немая сцена. Спинка стула, на который облокотился «Верзила», жалобно скрипела. Подростки попрятались друг за друга, а девица, на которую смотрел «Верзила», застыла на месте, разинув рот и склонив голову на бок – как кролик на удава.

(Мне почему-то показалось, что она впоследствии так и осталась слегка «тронутой», но впрочем, это вполне объяснимо – еще бы: посмотреть в глаза Самому Верзиле, да еще когда он в гневе…)

Больше за все час с четвертью с последнего ряда не донеслось ни звука, - никто из хохмачей не желал узнать, что «Верзила» сделает в следующий раз.

Он навел порядок в зале как раз вовремя – если упустить начало, то затем будет не ясно, с чего развернулся сюжет.

Я ожидал хорошей картины по всем признакам, но даже я не предполагал, что она будет настолько интересной.

Как обычно, все гениальное очень просто. Так и тут – можно было лить кровь цистернами и показывать горы трупов, но многие лишь посмеются – это же лишь кино. Все «мертвецы» после съемок смоют грим и пойдут домой ужинать.

Если сценарий получался увлекательным и впечатлительный зритель невольно оказывался по ту сторону экрана, то он мог успокоить себя мыслью: «Да, может в Трансильвании или заброшенных пирамидах такое и есть. Но я-то живу здесь, и ни в какие гробницы не полезу, не пойду ночью на всякие там проклятые болота и т. п.»

Как же достать зрителя, когда он сидит в зале? Правильно! Если он не хочет идти к мертвым, то мертвые придут к нему.

Скорее всего, не единственный режиссер о подобном размышлял, но вот один из них решил-таки воплотить это в реальность.

Корнем зла в фильме был старенький черно-белый телевизор, который различными способами попадал в дома к малообеспечным семьям.

Днем он, как обычно, транслировал то, что вещали с телевизионных каналов, а ночью вдруг появлялось изображение какого-то леса и фигур, приближающихся издалека.

Когда они подходили достаточно близко, становилось ясно, что это зомби. Затем пропадало изображение, человек думал, что сломалась антенна или сам «ящик».

На самом деле это происходило для того, чтобы человек подошел к телевизору вплотную, пока зомби с той стороны тоже не достигнут «изнанки» экрана и не схватят жертву.

После убийства «ящик» продавался в очередную семью, а убитые присоединялись к мертвецам.

Однообразия в фильме нет, каждая сцена по-разному поставлена, а режиссер играет на нервах зрителя – если сначала мертвые выскакивали из телевизора, как только жертва приближалась, то потом было неизвестно, когда это произойдет.

К примеру, один алкаш долго обследовал «ящик», нажимал все кнопки, долго бранился и стучал по корпусу. Ничего не происходило. Тогда он повернулся спиной к нему, размышляя, что дальше делать. Каждый зритель наверняка подумал – «вот сейчас…»

Но алкаш выключил «ящик» и куда-то ушел – у зрителя появляется слабая надежда, что может быть, все прекратилось.

Алкаш наливает себе выпить, ищет закуску, а потом идет взять старую газету, лежащую рядом с телевизором. Камера показывает темный экран, под углом, как бы невзначай, намекая, что сейчас главное действующее лицо – алкаш, и ничего произойти не может.

Алкоголик тянется к газете и в этот момент из выключенного телевизора вылетает гниющая голова зомби, которая вгрызается в запястье жертвы.

По ходу сюжета появляется группа людей, догадавшихся о причине непонятных исчезновений, которые в конце концов уничтожили телевизор и сами при этом погибли.

Последние кадры – ночь. Старые телевизоры, лежащие на чердаках, в подвалах, на помойках. Все они включаются сами по себе и показывают лес, из которого выходит толпа качающихся фигур.

Они двигаются навстречу камере, все быстрее и быстрее.

Уже с высоты третьего тысячелетия, компьютерных спецэффектов и отнюдь не тринадцати лет я скажу, что идея просто гениальная – никакие спецэффекты тут уже и не нужны, в этом фильме пугает тот факт, что они там, в телевизоре. А он есть у каждого…

Естественно, мне фильм очень понравился, хотя и как обычно, я совершенно не боялся, меня он просто захватил.

Осмотревшись по сторонам, я обнаружил, что «Верзила» уже исчез. Подростки зашевелились в конце зала. Лью сидел неподвижно.

Я хотел ему что-то сказать и тронул за плечо:

- Лью…

Он не просто вздрогнул, а подпрыгнул, ударившись о стул.

- Ты чего?! Испугался что ли?

Лью не ответил, он секунду смотрел на меня и словно не узнавал. Даже в мерцании экрана я рассмотрел, что он был бледен, как свеча.

- Да я это, я… что с тобой?

Узнав меня, Лью осторожно сел назад, так ничего и не сказав.

Подростки уже встали и теперь пробирались к выходу по краю рядов стульев.

Лью снова вскочил и хотел тоже пойти к дверям.

- Подожди, пусть эти выйдут, - я теперь предусмотрительно не трогал его.

Он остановился.

Внезапно титры, идущие после фильма, прервались и на экране появилась орда агрессивно настроенных зомби, ломившаяся в экран с той стороны. Один из них швырнул в экран молоток, раздался звон стекла и снова пошли титры – это был последний «финт» режиссера.

Девицы завизжали, а ребята стали их толкать, и вся эта шумная компания с криками побежала на улицу, топоча и громыхая. Вслед им раздался заспанный голос билетера:

- Орать-то зачем, е* твою мать!

Лью, когда зомби внезапно появились на экране, резко отшатнулся назад и почти упал на стул, заслонившись руками.

Сейчас он сидел и смотрел на бегущие строчки, все такой же бледный.

Я снова хотел что-то сказать, но опять не успел – видесалонщик у себя в подсобке нажал на «стоп», и вместо титров телевизор громко зашипел, - точно как в фильме, перед тем как мертвецы выбирались из него.

Лью вздрогнул и прижался к стулу.

- Лью, это же просто кино, - я понял, что он не притворяется, и здорово перепугался. – Пойдем.

Он услышал меня, но с места не сдвинулся.

Тогда я сам поднял его, избегая резких движений, и подтолкнул вперед – к стене, вдоль которой нужно выходить.

Лью шел медленно, с головой, повернутой к «ящику».

У стены он снова замер.

Чтобы пройти к дверям, надо было продвинуться сначала по прямой, то есть, приближаясь к телевизору.

Я миновал три первых ряда, выйдя на свободное пространство и сказал как можно мягче:

- Лью, все это просто фильм. Смотри, - я пошел к телевизору, вытянув кисть.

Когда я уже собирался прикоснуться к мерцающему экрану, кто-то резко дернул меня за руку назад, и тут же у меня над ухом раздался крик Лью:

- НЕ ТРОГАЙ!!!!!!!

Я сам немного испугался, потому что не ожидал, что Лью так быстро и бесшумно меня догонит.

Теперь он тащил меня к дверям, спотыкаясь и до боли сдавливая мою ладонь.

- Лью…, - я попытался высвободиться.

- Давай уйдем, - перебил он меня.

- Ты мне…

- Ну давай уйдем…, - в голосе Лью послышалась мольба. Я не собирался останавливаться, просто хотел попросить его не сжимать мне так сильно ладонь, но, услышав его голос, решил потерпеть до улицы.

В коридоре мы чуть не налетели на билетера, шедшего в зал с какими-то бумагами.

- Что вы там делали? – билетер хотел задержать нас, но Лью промчался мимо него, как скорый поезд, крепко держа меня за руку.

Меня немного «занесло» и я «бортанул» билетера, который уронил несколько бумаг и сам чуть не потерял равновесие – он был выше нас от силы сантиметров на десять.

Я думаю, тогда Лью не остановил бы даже «Верзила».

Каким-то чудом мы не скатились кубарем по ступенькам, - такую Лью развил скорость.

- Все, стой-стой-стой!!! – я схватил его за шею и стал «тормозить». Лью еще несколько метров тащил меня вперед, словно трактор.

- Ну все, стой же, Лью!

Он так и не остановился, а пошел быстрым шагом, но мою руку, наконец, выпустил.

Я замахал ею в воздухе, а затем нагнал Лью и старался не отставать.

Никогда раньше я не видел его таким испуганным. И позже, насколько помню – тоже.

Когда мы отошли от клуба метров на сто, Лью выпалил:

- Больше никогда не пойду на такие фильмы…

- И не нужно, - я уже сожалел о своем желании приобщить Лью к столь любимым мной фильмам, ведь все мои друзья реагировали на них совсем не так, как я.

Но кто мог знать, что сегодняшний фильм будет с таким кошмарным для многих сюжетом?

Если бы мы смотрели его днем, то результат вряд ли получился таким ошеломительным для Лью.

Плюс к тому, это ведь его первый фильм ужасов, а значит, можно смело умножать «побочный эффект» вдвое.

Чтобы развеять страх Лью, я начал рассказывать ему о том, как снимались фильмы, о всяких гримах и накладках.

(У меня был журнал, в котором подробно расписали о съемках «Кошмара на улице Вязов» с картинками разных бутафорий для фильма и интервью с неподражаемым Робертом Энглундом. До того, как я все это прочел, я и сам сомневался, вымысел ли все эти фильмы или реальность.

Сейчас, наверное, это покажется вершиной глупости, но в «совке» наверное, все дети верили в «правдивость» диковинных иностранных картин, потому что опять же, никакой информации о них не существовало, а наш кинематограф («совковоматограф») таких фильмов никогда не показывал).

Лью молча меня выслушал, и сказал, что он и сам уже нашел один противоречивый момент – если зомби реально там находились, то почему они не тронули съемочную группу?

Надо признать, это вполне серьезный аргумент, но долго за него Лью цепляться не мог – фильм становился с каждой секундой все страшнее и он уже не думал ни о какой группе, а был уверен, что следующей жертвой станут те, кто сидели в видеосалоне, и первой «закуской» для мертвых будет именно он.

Я сказал Лью, что ему нужно будет обязательно посмотреть на мой журнал, чтобы воочию увидеть снимки студии и чучела, с которыми обнимались смеющиеся актеры.

По мере нашего приближения к дому, Лью успокаивался – он потихоньку сбавлял шаг и уже не пугался каждого подозрительного шороха в кустах.

Когда я сообщил ему, что обязательно отведу его домой, он облегченно выдохнул «Спасибо!»

«Неужели он думал, что я оставлю его в темноте идти до квартиры после такого?!» - подумал я.

Мы разговаривали уже про что-то другое, но вдруг Лью проговорил:

- Блин, как бы мне не приснились… эти…а то можно и с катушек съехать…

- Да не приснятся. Ты не думай о них.

- После такого фильма это не слишком-то легко.

Лью был несомненно прав, но я не сдавался:

- Да такой сон на самом деле не очень страшный.

- Чегоооо?! – протянул Лью. – А какой же тогда страшнее?

- Ну… - я призадумался, - например, если тебе снится, что ты в поле и за тобой гонится злая собака.

- Фу, - Лью небрежно отмахнулся. – Разве это страшно? У меня так один раз было.

- И чего?

- Да ничего. Я шел сбоку кукурузного поля, и за мной какая-то шавка прицепилась. Все время лаяла и за спину заходила.

- Большая?

- Ну… вот такая, - Лью показал размер собаки, и получилась не такая-то уж и маленькая «шавка».

- А дальше что?

- Я сначала кидал в нее глиной, но она не отставала. Тогда я притворился, что не вижу ее. Она подошла слишком близко, и я как дал ей сапогом по морде с разворота. Она заскулила и смоталась.

- Круто…, - я бы не решился кидаться чем-либо в собаку крупнее таксы, а уж тем более бить ее.

- Ладно, если такое для тебя не страшно, то вот допустим……..если тебе снится, что ты на борту тонущего корабля… или даже лодки.

- Где, в океане?

- Да где угодно, хоть в озере.

- Если в озере, то прыгнул за борт и поплыл к берегу, что тут страшного?

- Хорошо говорить тому, кто плавать умеет, - сказал я негромко.

Лью остановился как вкопанный и проговорил по слогам с потрясением:

- Ты не умеешь плавать???!!!!

- Да не совсем…ну…в общем – да..., - я растерялся.

Он некоторое время смотрел на меня, то ли потеряв дар речи, то ли отказываясь верить в услышанное.

- Че…правда не умеешь?

Я кивнул.

Лью медленно покачал головой, а потом сказал:

- Все, вот придет лето и я обязательно тебя научу.

Похоже, настала теперь моя очередь бояться – как я не отнекивался, Лью даже слышать ничего не хотел – он уже рассчитывал, когда можно будет провести первый «урок».

Для него мои слова звучали примерно так же, как если бы я сказал, что в свои тринадцать лет не умею читать.

В момент расставания Лью уже забыл про фильм и находился в приподнятом настроении – у него появилась очень важная цель, а вот я совсем не радовался…

И надо же мне было проболтаться о такой мрачной тайне, думал я, когда уже сам пришел домой.

Хотя летом он все равно бы об этом узнал, - мы везде ходили вместе, и если он любил купаться, то естественно, звал бы меня с собой.

Я не смог бы дурачить Лью все лето, - может пару раз получится, а потом он меня «расколет».

Следующим утром произошло плохое событие, но с предпосылкой на хорошее.

Плохое заключалось в том, что Лью снова выглядел каким-то забитым и напуганным. Конечно же я подумал, что ему приснился кошмар.

Я почти угадал, но только дело было еще хуже.

Лью хорошо запомнил, какой в том фильме был телевизор – небольшой, старый, черно-белый.

Для европейских и североамериканских стран в конце восьмидесятых-начале девяностых это был старый хлам. Но у нас-то такие «ящики» встречались в каждой второй семье. У бабушки Лью стоял дома именно такой.

Лью сказал, что он полночи не мог заснуть – все посматривал на телевизор. Как только он закрывал глаза, ему казалось, что он издает какие-то звуки.

Хоть у соседней стены и спала бабуля (у нее была однокомнатная квартира), он все равно боялся заснуть.

Потом Лью все же заснул, как он думал – ненадолго.

Открыв глаза среди ночи, Лью увидел жуткую картину – телевизор работал, бабушка исчезла, а рядом с экраном стоял стакан с какой-то темной жидкостью.

Телевизор не совсем работал – он показывал помехи…

Звук отсутствовал.

Лью сразу догадался: зомби совсем недавно вылезли оттуда, съели его бабушку и скоро придут за ним. Жидкость в стакане – это кровь. Наверное, они оставили немного про запас.

И тут он услышал шаркающий звук с кухни. Это они идут за ним.

Лью хотел вскочить с кровати и вдруг понял, что не может шевельнуться – в таком ужасе он был.

Лью несколько раз мне это повторил – что именно не мог двигаться, даже моргнуть, - думал, что я не поверю. Но я знал – такое бывает.

Шаги почти достигли комнаты, когда испуг, или точнее – шок прошел, и Лью закричал так громко, что его бабуля, входящая в комнату, чуть не упала в обморок.

Она подбежала к внуку, стала что-то причитать, но Лью ничего не слышал – его стала бить сильная дрожь, и он за одно мгновение так взмок, словно только что вылез из речки.

Дальнейшее он не очень хорошо помнил, но его бабушка страшно всполошилась, подумала, что он заболел какой-то опасной болезнью и уже побежала вызывать «скорую» к соседке.

Благо, той не было дома и перед тем как бежать к другой, она вернулась проверить, не умер ли еще Лью.

Теперь он услышал «сейчас доктор приедет, сейчас доктор приедет, сейчас…» - и пришел в себя, а затем битый час удерживал ее от звонка по 03, по пятьсот раз отвечая на одни и те же вопросы.

Ему удалось убедить ее, что он здоров и это был обычный, хоть и очень страшный сон, никак не связанный ни с болезнями, ни со вчерашним поздним возвращением…

Что случилось с телевизором? Ничего необычного.

В те годы были популярны передачи «лекарей-гипнотезеров». Сначала всех и вся излечал на расстоянии «магистр девяти круговертей магической энергии в туалете, заслуженный артист и аферист всея Руси, впитавший в себя весь смрад свято-гнилых земель Мещеры и Перми» г-н Кашпировский, затем появились еще несколько «христосиков».

Понятное дело, что смотрели эти передачи большей частью инвалиды, бабы и особенно пенсионерки.

В случае с Лью «шаманил» по «ящику» кажется, Алан Чумак. Для «исцеления» нужно было поставить перед экраном что-то съедобное, он «заряжал» продукт исцеляющей силой за сорок пять минут, и колдовской эликсир был готов излечить от любой болезни, разве что голову к плечам бы не приставил.

Бабушка Лью, как и очень многие пенсионерки, всегда ставила стакан с чаем на сеанс этого Чумака, убежденная, что сие снадобье помогает от давления, - его-то Лью и принял за кровь.

Чумак читал свои заклятья призывания, оживления, воскрешения, пробуждения, осушения или что он там делал, около семи утра.

Пожилые люди встают рано, - бабуля включила телевизор, поставила рядом чай и выключила звук, чтобы не разбудить любимого внука.

Посмотрев немного на великого знахаря-волхва-колдуна, она за чем-то отправилась на кухню, а у телевизора в ее отсутствие отошла антенна – и изображение пропало.

Как рассказывал Лью, антенна там часто отходила, и бабушка всегда просила ее поправить – самой-то ей было тяжело все время вставать.

В этот момент Лью и проснулся, увидев сцену из вчерашнего фильма ужасов.

Я полагаю – будь на месте Лью взрослый человек, у него скорее всего случился бы инфаркт, потому что дети вопреки всеобще распространенному мнению переносят многие вещи гораздо легче, и нервы у них в десятки раз крепче, наверное, потому что они еще не придавлены тяжким грузом реализма-материализма.

Целый день мне пришлось посвятить подробным рассказам о съемках, листанию журнала и т. п.

Лью еще до прихода ко мне осознал, что все это – просто невероятное стечение обстоятельств и только. Но потрясение было слишком велико, он никак не мог забыть пустой стул и беззвучно мерцающий экран старого телевизора.

Еще недели две Лью так и не оправился окончательно – он рассказывал мне, что постоянно не мог заснуть, различая в своей комнате очертания экрана, гораздо более крупного, чем у бабули.

Сначала он даже закрывал его на ночь скатертью и натягивал нитки поперек комнаты, с подвешенными на них ключами, которые должны были упасть в случае чего.

Мать уже стала задавать вопросы о его странных ночных играх с нитками и скатертью, а младший брат нарочно сбрасывал ключи на пол утром. Но больше ничего не происходило, и самое важное – Лью не снились кошмары, поэтому его страх померк и пусть медленно, но отступал прочь.

Я считал, что в этой ситуации кроме меня, никто не виноват – надо было вести Лью на хорошо знакомый мне фильм, а не гнаться за ощущениями, которых оказалось слишком много.

В дальнейшем я строго «курировал» все названия, и даже если на афишах писали «триллер», я все равно говорил Лью, что на такой фильм мы не пойдем – мало ли что.

Где-то в середине лета Лью сообщил мне, что готов пойти на что-нибудь «не слишком страшное», но я его не пустил. Он смеялся, но не спорил – ведь если я решал, что этот фильм не для Лью, то и сам на него не шел, оставаясь с ним, как бы мне не хотелось посмотреть что-то новенькое, особенно если это про мертвецов.

Но это все произошло позже, а в то кошмарное для Лью утро я про себя подумал, - как хорошо было бы, если Лью забудет о «телезомби» вместе с его желанием научить меня плавать.

Это и являлось бы хорошим событием…

… Никогда ранее последний учебный месяц последней четверти перед летними каникулами так не тяготил меня – мне так хотелось погулять с Лью, который тоже приходил не позже чем через два дня и так же очень не желал со мной расставаться.

Но мне нужно было, как обычно, заниматься этой проклятой алгеброй, чтобы не схватить итоговую «пару» и похожими на нее дисциплинами, а Лью не отпускали в будни к бабушке, говоря – «вот летом хоть весь день там сиди, а сейчас готовься к контрольным».

Он сказал, что его матери в принципе все равно до его успехов в школе, она просто почему-то думала, что он мешает бабуле.

Это было совершенно не так – я сам не однократно наблюдал, как его бабушка радуется оттого, что приезжает Лью, и чем чаще, тем лучше. А когда он спросил, нельзя ли ему пожить летом у нее, так она чуть не расплакалась от счастья.

Оно и понятно – она жила совсем одна, и даже если видела Лью только по утрам и вечерам, потому что он все остальное время проводил со мной, то была очень рада – днем она могла готовить для Лью, стирать его вещи и т. п. – получалось, что все равно она о нем заботилась, чего ей очень хотелось.

Мать Лью не могла этого не заметить, поэтому я считаю, что все ее попытки помешать ему жить у бабули строились на каких-то внутренних проблемах с родственницей, что далеко не редкость.

Но Лью не сдавался – чем старше он становился, тем настойчивее он требовал свободу действий.

Я с ним не говорил о его семье, но уже заметил, что домой он не летит стрелой и друзей у него там либо нет, либо они все ненастоящие.

Вдобавок ко всему, у «зубастика» наступило «весеннее брожение», и он не мог сидеть в квартире ни минуты, когда мы возвращались из школы.

Ранее я такое только приветствовал, но в этом году все изменилось.

В выходные Лью приезжал с утра, и всегда заходил за мной первым, но вот в будни он мог появиться в промежутке от трех до четырех часов дня.

Я еще с зимы привык стараться находиться в это время дома или около него, чтобы не пропустить Лью.

Где-то с осени и по середину апреля «зубастик», когда возвращался после школы сидел дома до шести-семи вечера, раньше он выходил без особого желания. Это было просто замечательно для нас с Лью – если он появлялся до прихода моих предков и до выхода «зубастика», то мы могли спокойно побыть вдвоем, или даже, если позволяло время – «поиграть».

Кстати, «зубастик» совсем не обижался, если я приходил и говорил, что сегодня гулять не охота – я это несколько раз «прокручивал», когда совсем не хотелось, чтобы он составлял нам компанию с Лью.

Приходилось сидеть дома, иначе он мог нас «застукать» на улице вдвоем, но мы с Лью ни грамма не сожалели о своем добровольном «заключении».

Но с апреля по июнь «зубастик» прибегал, едва я успевал вернуться домой, если мы с ним вообще не возвращались вместе.

Я пытался сначала как-нибудь потянуть время или продержать его у себя в квартире до вечера, но он уже спустя минуту рвался на улицу.

Тогда я применил другую тактику – ходил с ним по той дороге, по которой шел Лью с автобусной остановки, или как будто ненамеренно возвращался к своему дому, едва мы с «зубастиком» отходили от него.

С другими ребятами проблем не было – они почти всегда шли, куда вел я или оставались со мной в квартире, если я не выходил на улицу.

«Зубастик» «просек» и эту «фишку» - как-то выдал мне: «Какого хрена мы крутимся вокруг твоего дома, мы что, овцы на выгуле?» - и стал специально уходить подальше от него. Я сделал вид, что так случайно получалось, а сам подумал – дня два-три так погуляем, а затем можно снова превратится в «круговых».

Может быть, так бы все и получилось, но в эти дни приезжал Лью, не застал меня, посидел у бабули, затем поискал меня, зашел повторно, но встретил только моих предков, сообщивших ему «гуляет» - и уехал.

Я все ему рассказал, и тогда он предложил расстаться на две недели, до конца мая.

Мы так убьем двух зайцев – «зубастик» перестанет злиться, а Лью уже придумал, как ему поймать на слове мать – он скажет, что не поедет к бабуле до июня, как она и хотела. Но взамен он потребует, чтобы летом он смог оставаться там неделями и без всяких претензий. Он знал, что она не слишком задумывается о будущем и с легкостью пойдет на такую сделку.

По словам Лью, она вряд ли сдержит слово, и летом снова запоет старую песню, однако тогда он будет припоминать ей «обязательства юридического лица», и если нужно – довольно жестко.

Как ни тяжело мне было пойти на такие мучительные условия, но устами Лью сейчас говорил сам старец Фура – это был во всех отношениях блестящий вариант.

А зайцев-то существовало даже не два, а три – из-за всех этих проблем я не прикасался к алгебрам-физикам, и ничего хорошего это не предвещало.

Но здесь было одно большое, огромное, толстое «НО» - я не хотел расставаться с Лью на целых две недели… и он не хотел – я быстро это понял.

Однако мы все равно знали, что именно так и поступим…

В тот день мы не расходились до последнего, хоть Лью и должен был уехать к себе домой еще к шести.

«Зубастик» оставил нас, жутко раздраженный – мы молчали, как рыбы.

Но и вдвоем мы не разговаривали – сидели в парке на скамейке.

Я смотрел на светлые ботинки Лью, а он – либо в сторону, либо тоже на мои ботинки. Потом мы встали, хотели погулять, но снова вернулись на ту же скамейку – и так не один раз.

В конце концов Лью сказал, что нужно ехать.

Я чуть ли не крикнул, что поведу его до остановки, словно знал, что он собирается отказать.

Но он так и не смог.

Когда показался самый нежданный в моей жизни автобус, я спросил Лью:

- А может, приедешь завтра? Или послезавтра?

- И тогда неизвестно, что будет летом…

Я больше ничего не сказал, лишь хотел посмотреть в глаза Лью.

Он их спрятал.

Автобус «причалил» к остановке и с громыханием открыл двери. Из них быстро выпрыгнули молодые люди, и медленно стали заползать старухи.

Лью протянул мне ладонь. Я в нее вцепился.

- Хватит, Рыцарь, перестань.

Лью пошел к автобусу, и я отпустил его, но хотел взобраться вместе с ним на ступеньки.

Лью развернулся и увидев, что я собираюсь сделать, выставил вперед обе руки:

- Куда ты?!

Все пассажиры уже зашли внутрь и кто-то гаркнул из салона, чтобы мы не баловались.

Мне пришлось отступить.

Перед тем, как водитель закрыл двери, Лью успел сказать:

- Да встретимся мы скоро, не навсегда же прощаемся, - и заулыбался.

Мне сразу стало легче, я тоже улыбнулся, и двери с лязгом сомкнулись – автобус с дребезжанием покатил по кочкам.

Однако он еще даже не проехал мимо меня, как Лью уже прильнул к заднему стеклу. Он все так же улыбался, как и я.

Когда я шел домой, то настроение у меня поднялось – ведь в самом деле, что могло случиться? Лью же тоже будет ждать конца этого надоевшего учебного года, а потом обязательно приедет…

… Запоминать бестолковые формулы и решать задачи, когда я только и делал, что считал часы и дни, которые оставались до приезда Лью, оказалось для меня крайне сложной проблемой.

Я ничего не понимал и чувствовал себя первоклассником, открывшим учебник за десятый класс.

«Зубастик», как всегда, не упустил случая хорошенько поиздеваться - узнав, почему я не выхожу по вечерам, он дразнил меня заунывным голосом, как только встречал: «Аааа! Ученичек идет! Самым умным хочешь стать? В профессоры собрался? Ты там что, диссертацию пишешь?»

Это была его обычная «шарманка», которую он крутил в конце каждой четверти для меня.

Но дня через три я все же нашел в себе силы собраться.

Приезд Лью я определил для себя, как цель, к которой нужно стремиться.

А чтобы мне легче было «грызть гранит науки», я иногда вспоминал наши «игры»…

… Мы с Лью все время придумывали новые способы «олимпийских игр», и после его дня рождения изобрели еще кое-что.

Если времени на «баррикаду» окна не хватало – а это случалось практически всегда, то кроме обычной «возни» мы превратили на первый взгляд самые безобидные детские игры в нечто гораздо более интересное.

Первой такой игрой стали «салки». Если в «дворовом» варианте ведущий должен просто коснуться другого игрока, то у нас с Лью надо было похватать за различные места.

Буквально в первый же день введения «модернизированных салок» в «программу» правила их менялись на глазах: обычное хватание моментально устарело, и обязательным условием победы являлось действо, которое можно определить как «позвонить в колокольчик» (т. е. хорошенько похватать за него). Дергать было запрещено.

Сначала разрешалось делать это через штаны. Затем только через трусы. А потом – уже без всяких преград, иначе победа не считалась.

Лью «супер-салки» понравились, а вот мне – не совсем, потому что я не мог его догнать, и если бы мы играли не в квартире – то никогда бы и не догнал.

Мы стартовали из моей комнаты, ведущий отступал на пять шагов от другого игрока.

Если я был им, то ловил Лью только у окна комнаты предков, потому что бежать дальше ему было некуда, а вот если водил Лью, то он хватал меня почти сразу, я и прихожую пробегать не успевал.

Вскоре я предложил отступать уже на десять шагов.

Лью согласился, но только теперь он успевал развернуться, и чуть ли не проскальзывал мимо меня, чтобы бежать обратно, а мне иногда удавалось достичь порога родительской комнаты.

Я искал предлоги, чтобы перейти на другую игру, но Лью все отказывался…

Пока однажды, когда водил он, мне не удалось установить рекорд – почти середина комнаты – где Лью прыгнул мне на спину и свалил на ковер. Я старался закрыться, чтобы не дать себя «осалить», но ладони Лью настойчиво пробивались по необходимому адресу.

Достигнув цели, Лью стал щекотить меня в таком месте. Я с визгом согнулся пополам, и нечаянно ударил коленкой о ножку столика для «наведения шмона», под который мы с Лью закатились.

С него посыпались пудреницы, помады, расчески и все другие женские штучки.

Но это не самое страшное – любимый мамин светильник с цветным абажуром раскачивался на столе, как крохотный кораблик в адский шторм.

Спустя секунду «стихия» взяла верх, и он соскользнул с края столика.

Мы с Лью на пару закричали, но сделать ничего не могли – не успели подняться.

За несколько сантиметров до пола он резко остановился и звякнул – повис на проводах.

Лью оказался проворнее меня и быстро подхватив его.

Абажур светильника был сделан из материи, поэтому-то он и не разбился, ударившись о стену. Материя также предохранила лампу от раскола.

Но этого происшествия нам было достаточно, - теперь Лью сам предложил сменить игру.

- Повезло…, - Лью бережно поставил светильник на место.

- Да уж, - я успел уже «похоронить» светильник, - давай-ка лучше во что-нибудь другое теперь играть…

- Во что?

Я уже успел подобрать замену, и хитро высказал:

- Прятки!

Лью отреагировал довольно кисло, но по мере того, как я рассказывал о придуманных мной всевозможных способах «корректировки» правил, на его лице просыпалось любопытство… которое сменила озорная улыбка и он сказал:

- Давай!

«Сырой» вариант после непродолжительного «тестирования» сразу обрел свою форму: теперь у нас существовало две игры, каждая для определенных обстоятельств.

Первый – «упрощенный» вариант, когда времени было в обрез.

Один из нас прятался в легкодоступных местах, а когда его находили, то ведущий получал право на одно простое действие, - например обнять, похлопать по спине или что-то в этом роде.

Все это носило чисто символический характер – чтобы не возникало никакой «ответной» реакции и ничего бы не выдавало что-то необычное, если придет кто-то из предков.

Игра всегда и завершалась с их приходом, потому что была во всех отношениях безопасна.

Второй вариант – «целостный» - это когда нельзя «строить баррикаду», но, по крайней мере, 30 минут нам нечего было опасаться.

Правила здесь посложнее утвердились, но и ценность «приза» возрастала.

Прятаться можно было куда угодно, только, как я сказал Лью: «Не выбрасывать посуду из серванта в окно, чтобы там притаиться, и не прогрызать ходы к соседям – они не поймут».

Игрок должен был успеть спрятаться за пять минут – ведущий же смотрел на будильник за закрытой дверью моей комнаты и по их истечению громко объявлял «Иду искать!».

Первоначально давалось десять минут на поиски, но оказалось, что за это время можно десять раз обыскать весь дом – ведь мы прятались не в тридцатикомнатном замке, и не фломастер искали.

Я предложил другое правило – игрок брал с собой песочные часы на две и одну минуту, переворачивая двухминутные после того, как слышал «Иду искать».

Если игрока находили на этих двух минутах, то он должен был идти в мою комнату, останавливаться по центру и закрывать глаза.

Ведущий имел право везде его пощупать. Снимать что-либо воспрещалось, но выпускать рубашку из брюк или расстегивать на них «молнию» и пробираться в любых доступных местах под одежду разрешалось. (Я при такой редкой удаче спускался сверху вниз – от шеи Лью, и когда миновал пояс, то там меня всегда поджидало уже твердое «копье».

Лью же почти сразу стремился стать «копьеносцем», если получалась остановить время до начала последней минуты.)

В случае, когда пошла третья минута, ведущий должен был сказать, какую часть тела он выбирает – верхнюю или нижнюю. Либо можно также выбрать обе, но тогда нельзя ничего расстегивать и щупать только через одежду. (Я обычно чередовал части тела, немногим больше склоняясь к нижней, а Лью только ее и выбирал. Альтернативный вариант с обеими, но в «доспехах», насколько мне помнится, никто ни разу так и не выбрал.)

Если же все время истекало, а игрока так и не нашли, то он считался победителем, ведущий ничего не получал и по выбору игрока либо водил второй кон, либо сам становился игроком.

В «продвинутых» прятках явного лидера не наблюдалось, везло как мне, так и Лью приблизительно одинаково.

Никто долго не проигрывал, хотя я однажды был близок к этому – все осмотрел, но Лью не нашел. Я пошел по второму кругу, и тут в ванной комнате обратил внимание на оранжевую тряпку, выглядывающую из бака стиральной машины.

Ни у меня, ни у предков вроде бы не было шмоток такого цвета, а вот Лью пришел ко мне в оранжевой футболке.

Но бак настолько мал, что поместиться там было невозможно – я подумал – Лью снял футболку и положил ее туда с целью отвлечь мое внимание. Я уже собирался закричать, что это против правил, но сдвинув крышку, обнаружил там свернутого в комочек Лью. Он с легкостью выбрался из бака, извиваясь, как ящерица и объявил – мне оставалось секунд десять-семь.

Лью не мог закрыть крышку целиком, тогда бы он не увидел, когда песок перестанет сыпаться, - из-за этого-то я и заметил его яркую футболку.

(Я как-то решил тоже забраться в этот бак, - уже не для игры, а просто так, мне все не верилось, что там можно уместится.

Поместиться там мне стоило огромных усилий, но голова и шея все равно остались снаружи. Я не стал больше играть в «самоделкина» и хотел выбираться, но обнаружил, что правую руку я придавил самим собой ко дну бака, а левая зацепилась за барабан, крутивший воду, цепью, которая на ней висела.

Сколько я не бился, освободиться мне так и не удалось.

Пришлось звать предка, который как назло, прилег вздремнуть, а потому пришел далеко не сразу.

Увидев, в какую историю я влип, он с иронией сказал, что мне на день рождения нужно подарить пупсика и куклу, а не мопед, про который я часто говорил.

Я ответил, что готов получить в подарок хоть погремушку, только бы меня вытащили отсюда…

Вскоре его улыбка погасла, а лицо приобрело озабоченное выражение – несмотря на то, что он довольно быстро освободил мою руку с цепью, выбраться я по-прежнему не мог.

У меня стало сильно ломить все тело от жуткой тесноты и неудобной позы.

Отец принес какие-то инструменты и стал что-то откручивать под днищем бака.

Меня это насторожило – я вспомнил одну «Непридуманную историю» Р. Дейла.

Там рассказывалось о состоятельном графе, коллекционирующим дорогие скульптуры из дерева.

У него была молодая жена, любившая повеселится, которая однажды просунула голову в скульптуру в виде щита с отверстием у вершины. Все посмеялись, но затем оказалось, что она там застряла.

Граф и его слуги перепробовали все способы, вплоть до смазки салом, но ничего не получалось. Тогда граф приказал принести пилу.

Садовник принес ему два инструмента: пилу и огромный топор. Граф взял пилу и уже примерял, откуда начинать пилить дерево, когда садовник остановил его возгласом: «Неужели Вы хотите испортить шедевр?!»

Жена быстро догадалась, что к чему, но это не помогло – поразмыслив, граф богатырски взмахивает топором под ее истошный вопль.

Я очень надеялся, что мой отец выберет ножовку по металлу, если до этого дойдет, а не тесак мясника…

Не дошло… он просто открутил бак от рамы стиральной машины и положил его на бок, - тогда я смог из него выползти, потому что поменялся центр тяжести.)

Один проигрыш потом все же случился – я сумел перехитрить Лью.

Спрятался я в той же ванной, точнее, и не прятался вовсе: я просто залез на изогнутую трубу для просушки одежды.

По моим расчетам, Лью не станет осматривать ванную особенно детально – укрыться там было негде, кроме как в этом проклятом баке, или в самой ванной. Мне нужно лишь прижаться поплотнее к стене, когда он заглянет, и надеяться, что он обернется через правое плечо при выходе.

Шанс моего необнаружения был не слишком велик, но я решил рискнуть.

О чем моментально пожалел – сушильник оказался слишком горячий и не такой прочный, каким выглядел со стороны.

Я едва дождался появления Лью – он даже не заходил в ванную, просто бросил туда взгляд, привстав на цыпочки – если бы я сидел в баке (крышку которого я предусмотрительно открыл) или лежал на дне ванной, он бы меня заметил.

Затем макушка Лью исчезла, и я как можно тише спрыгнул с трубы на пол, едва удержав в руках песочные часы.

Я слышал, как Лью бегает по квартире в поисках меня, и под конец едва удержался от смеха.

Последняя песчинка покинула опустевшую часть колбы, и я, заливаясь вовсю, вышел из ванной, объявив, что выиграл.

Когда я показал ему свое «убежище» и рассказал о его «специфике», Лью ощутил себя круглым дурачком и я перестал смеяться, чтобы не заставлять его чувствовать себя еще глупее.
Воспоминания эти хоть и отвлекали от занятий, но всегда радовали меня и прибавляли сил.

… За свои старания я был достойно вознагражден – уложился в последние дни, чтобы не загреметь на лето с «парашами».

Но главную награду я еще ожидал – летние каникулы наступили, а Лью не приходил.

Первый день июня я еще пережил, а к закату второго твердо решил, что поеду завтра искать Лью в его район. Но тут я поймал себя на том, что ни номера квартиры или дома, ни даже фамилии его я не знаю.

Однако мою решимость это не поколебало, и где-то часов в десять вечера, когда мы стояли у моего дома с «зубастиком», я уже обдумывал, во сколько завтра выезжать и как лучше организовать «розыск».

«Зубастик» о чем-то болтал со мной, я односложно отвечал, когда требовалось, создавая иллюзию беседы.

Он вдруг замолчал, но я даже не придал этому значения, пока он не проговорил:

- Лью что ли, там тащится…

Я резко вскинул голову, отчего у меня хрустнули позвонки.

Действительно – по дороге шел какой-то мальчик, похожий на Лью. Но уже стояли сумерки и хорошо его рассмотреть было невозможно, видно только, что он светловолосый и примерно нашего возраста.

Я пошел навстречу, и чем ближе приближался, тем больше противоречий у меня появлялось: вроде бы, это точно Лью, но он никогда не ходил с опущенной головой и такой медленной походкой.

Лью почти всегда ходил быстро, весело, и с приподнятой головой.

Мальчик нес какой-то огромный пакет и чуть ли не задевал ногами за асфальт.

Услышав, что кто-то идет ему навстречу, он поднял голову и тут я не смог идти в прежнем темпе, а почти побежал к нему.

Лью заулыбался во весь рот и раскрыл объятия, готовясь меня поймать.

- ПРИВЕТ!!! – Я прыгнул на него, но не почувствовал обычной упругости, - Лью едва не упал.

- Тихо, Рыцарь…привет, - его голос тоже прозвучал гораздо тише, чем всегда и еще до того, как мы начали разговор, взглянув ему в лицо я понял, в чем дело – Лью ужасно устал и почти с ног валился.

«Зубастик» тоже подошел, поздоровался с ним гораздо сдержаннее меня и мы повели Лью к скамейке.

Он сказал – собирался приехать еще числа тридцатого, но мать заставила его сидеть дома, мотивируя предстоящим визитом к какой-то тетушке, где именно Лью должен был ей чем-то помочь.

Ему не удалось избежать этой «запарки».

Помощь заключалась в окучивании яблонь. Занимался этим только Лью, а его мать с тетей беспрерывно болтали и гоняли чаи. Возможно, она просто хотела показать этой тете, какой у нее хороший сын.

Лью проработал там все два дня – вчера и сегодня, тетушка просто засыпала его комплиментами, а мать не замечала.

Они не догадывались, что Лью работает не для них а просто, чтобы убить время.

Сегодня вечером мать «обрадовала» Лью – вздумала остаться там еще на денечек. Этого Лью уже не выдержал, и с лихвой расплатился с ней – внезапно начал твердить, как заведенный: «Поехали домой, поехали домой, поехали домой…»

Тетушка обомлела – с чего бы это Лью вдруг стал такое говорить? Она-то считала, что все хорошо «отдыхают»…

Тогда она попыталась исправить ситуацию подкупом, но Лью отказывался от сладостей, не брал никакие подарки и с каждой секундой становился все назойливее.

В итоге тетушка «сломалась» - сама уговорила его мать выехать сегодня, раз уж Лью невмоготу больше у нее гостить. Может быть, она почувствовала себя в чем-то виноватым перед ним – ведь он окучил ей целый огород.

Едва они вышли за калитку, как мать набросилась на него со словами «Ты испортил мне отдых». Но Лью не спасовал – все эти дни в нем росло недовольство, и он огрызался с еще большей злобой, чем мать на него «наезжала».

Основательно обменявшись любезностями, они доехали до дома, где Лью собрал некоторые летние вещи, не стал ни мыться, ни есть, ни отдыхать, а хотел выйти из квартиры.

Мать заметила его приготовления и отказалась выпускать на улицу, пока он не объяснит причину. Лью напомнил ей о «договоре», про который она благополучно забыла, чем вызвал ее раздражение и слова «не смей тыкать и припоминать всякую чушь старшим».

Но до нее так же дошло, что удержать его не удастся – он все равно уйдет. Тогда она сказала: «Завтра поедешь, а сейчас уже поздно».

Лью не стал спорить, а сделал вид, что собирается спать. Мать ушла на кухню, а Лью одел ботинки, и даже не зашнуровав их, схватил пакет и выскочил за дверь. С улицы он услышал крик «Вернись немедленно!», на что ответил коротко и ясно: «Отвали!»

Лью по ходу разговора прислонился головой к спинке скамейки, и лежал на ней, как выброшенное на берег тело – настолько он вымотался от двухдневной работы мотыгой.

Он сказал, что у него никогда прежде не возникало таких серьезных противоречий с матерью, но на этот раз она его допекла своим маразмом.

По голосу Лью я уловил, что он ищет у нас поддержки, потому что не уверен, правильно ли поступил.

Мы с «зубастиком» безоговорочно встали на его сторону.

- А она не приедет за тобой завтра, - я уже думал о последствиях.

- Может… но это ничего не даст. Если она заберет меня домой, то я все равно ночью сбегу. Заберет опять – и я опять сбегу. Не будет же она меня по ночам к постели веревками привязывать.

- Ночью же не ходят автобусы…

- Ну и что, - Лью посмотрел на меня, - пешком пойду.

- Да не приедет она, ей че, делать чтоль больше не х**? – это уже вступил в разговор «зубастик».

Лью, немного призадумавшись, согласился, что у его матери полно дел, и гоняться за ним ей, вообще-то некогда.

Я не сводил с него глаз и подумал, - если Лью будет убегать из дома ночью, то я готов встречать его на полдороги и вести сюда.

Подобрав пакет, Лью сказал, что надо бы идти все-таки домой, потому что у него глаза слипаются, но пока мы шли к его квартире, я успел уговорить Лью еще немного с нами посидеть.

Он быстро согласился, сказав, что попросит пока бабулю налить ему ванную.

Мы просидели перед его подъездом еще минут двадцать, пока бабушка Лью не выглянула в окно объявить о том, что ванна ждет его.

Я по одной короткой фразе определил, как она была довольна. Лью уже сообщил ей, что останется у нее на недели, а лучше на все лето.

Мы помогли ему подняться с бордюра, и попрощались до завтра, на что он ответил:

- Если только я сегодня не усну и не захлебнусь в ванной…

… Лью пришел уже в половине одиннадцатого, - и я открыв дверь, стал смеяться.

- Ты чего?! – он пожал мне руку.

- Пушистик! – я погладил его по голове. У него прямо над лбом был смешной хохолок, похоже, из-за того, что он вчера лег спать с сырыми волосами.

- Блин…, - Лью стал ворошить себе волосы, - я же уложил его с водой…

- Пушииистик! – я уже двумя руками обхватил его голову, и, наверное, мы бы устроили «возню» прямо в дверях, если бы наверху не открылась дверь и не послышались голоса самых сварливых и отпетых сплетниц.

Я позвал Лью внутрь, захлопнув дверь.

Первые минуты мы разговаривали мало, посматривая друг на друга – ни я ни он не скрывали, что соскучились.

Изучив уже хорошо знакомое симпатичное и довольное лицо Лью, я перешел на его белую футболку, сквозь которую просматривалась его грудь и живот.

А еще я заметил два чуть темноватых кружочка под футболкой на его груди, - настолько тонкой была футболка, и мне захотелось потискать Лью, или хотя бы просто прижаться к нему.

Мы не успели наговориться и насмотреться, потому что пришел «зубастик», который был чернее тучи.

Во-первых, его отец вместе с соседом еще с апреля строили совместный не то сарай, не то гараж, и теперь дошли до крыши, где им нужны были помощники, для подачи досок, гвоздей и инструментов. Отец «зубастика» вышел в отпуск и сказал ему – каждый день он теперь по утрам должен помогать ему строить сарай-гараж.

А во-вторых, он «допрыгался» - его оставили на второй год в школе.

Школьные проблемы «зубастика» мало колыхали, а вот добровольно-обязательное строительство его здорово опечалило.

Я не желал «зубастику» ни того, ни другого, но честно говоря, обрадовался тому, что теперь он будет выходить позже, и мы с Лью будем предоставлены самим себе.

А насчет школы – я удивлялся, каким путем он вообще доучился до шестого класса. Я думал, что он «застрянет» гораздо раньше.

Пока мы ходили по улице, слушая, как он изрыгает гром и молнии, я легонько подтолкнул Лью и хитро улыбнулся. Он вернул мне улыбку – наверное, тоже догадался, что занятость «зубастика» нам только на руку.

Вечером я поинтересовался у Лью, как у него самого со школой, и он ответил – «как обычно».

Лью всегда получал «отлично» за четверть только по физкультуре, а по остальным предметам у него были только «хорошо» и «удовлетворительно». Больше «удовлетворительно».

Но и до «неудов» Лью не опускался, поэтому он не сидел под завершение четвертей с разными дисциплинами – и без того получалась положительная оценка.

Последнюю страницу моего дневника Лью рассматривал с неподдельным интересом – практически чередование «отл» и «удв».

Я сказал, что если бы не мои «напряги», то там бы стояло «пять-пять-пять» и «два-два-два». Затем я забрал дневник у Лью и забросил подальше – до сентября мне и прикасаться к нему не хотелось.

Лью неожиданно вспомнил, что забыл дома две необходимые вещи: куртку и велосипед.

Без куртки холодными вечерами обойтись крайне сложно, а без велосипеда в солнечные дни – как без ног.

Мать Лью не приехала, и он решил не откладывать поход за ними, а приехать рано утром и пользуясь ее сонным состоянием, забрать все и сразу назад.

Я хотел составить ему компанию, но Лью сказал, что вернется назад на велосипеде, для которого примерно 3 км вообще не проблема, если уж он и пешком был готов идти.

Мать не пыталась его остановить, даже дала еще какие-то летние шмотки, но обязала приезжать домой не реже раза в две недели.

… С наступлением летних каникул вернулись и наши «групповые игры», с участием старых «звезд» - меня, Лью, Крота и «зубастика» с двоюродным братцем.

Я с согласия Лью предложил «зубастику» поиграть в те самые «прятки». Естественно, я не рассказывал ему о том, что мы с Лью уже много раз в них играли, а сделал вид, словно только сейчас это придумал.

«Зубастик» высоко оценил мое «изобретение» и тут же внес свое веское слово: прячущийся должен быть обнаженным, а «охотники» – только в трусах.

«Песочное» время «упразднили» за ненадобностью, спрятавшегося искали, пока не находили.

Азарт несколько приуменьшился, т. к. никакие ухищрения тому, кто прятался, не помогали – его бы все равно нашли.

Но - теперь никто не знал, какое «тело» шло прятаться, потому что мы скидывались на «уефа», что повышало интерес.

После «тестов» мы ввели еще два правила: если человек трижды проигрывал при определении «добычи», то на четвертый раз он автоматически становился «охотником» в течении двух конов.

(Это придумали специально из-за братца «зубастика», часто «тормозившего» и постоянно показывавшего одну «бумагу».)

Второе правило взвинтило «рейтинг» игры до небес, - теперь мы искали «дичь» не кучей, а поодиночке, и доставалась она только тому, кто ее находил.

Удачливый «охотник» имел право пощупать и похватать ее, где ему захочется, а остальные могли лишь смотреть. Если он желал, то мог поделиться «добычей» с кем-то еще, но только с одним человеком.

Меня такие правила устраивали просто на все «сто» - ловить никого не нужно, а уж свой дом я знал лучше всех.

В сорока процентах случаев «дичь» доставалась мне, затем шли Лью и «зубастик», чуть поодаль – Крот, а братец «зубастика» в самом хвосте.

Я делился с Лью и иногда с «зубастиком», Лью поступал точно так же, чтобы он не обвинял нас в «монополизации».

«Зубастик» ценил это, и распределял свои «дивиденды» так же между мной и Лью.

Крота такое положение вещей не особенно радовало, и он пытался отомстить, не делясь ни с кем, или только с братцем «зубастика». Но он побеждал редко, а братец – практически никогда, поэтому «фирмы» едва сводившие концы с концами, нас мало волновали.

(Какое дело концерну Мицуя Мицубиси до загнивающего, крохотного московского автомобильного завода «Москвич», выпускающего никудышные, безобразные колымаги, способные составить конкуренцию разве что «Запорожцу», если бы он еще сходил с конвейера?)

Исключение из правил существовало лишь одно – Лью разрешалось оставлять трусы, если он был «дичью».

Наверное зря я говорю, что если прятался Лью, то я страстно желал его найти, а если я – то хотел, чтобы меня нашел именно он, (по поведению и действиям Лью я видел, что он желает того же в отношении меня) – все это и так ясно.

Вскоре я заметил, как «зубастик» поглядывает на Лью и как он старается щупать его дольше всех.

Похоже, что стройное тело Лью и его синие лучистые глаза в обрамлении пушистой пшеничной челки наконец-то покорили его. Да вот только поздно…

Какие бы знаки внимания ему ни оказывал «зубастик», Лью даже и не думал отвечать – он всегда внутренне напрягался, когда «зубастик» его находил, и с нетерпением ждал, когда он нащупается, стараясь по всякому закрываться и сжиматься.

«Зубастик» это заметил и поинтересовался у меня, почему это Лью себя так ведет.

Я очень мягко намекнул о ему том, что он сделал прошлым летом, когда Лью с плачем выбежал из моей комнаты. Похоже, «зубастик» попросту забыл об этом, и мои слова для него были как надпись на стекле – «я все еще знаю» из великолепного триллера про «прошлое лето».

«Зубастик» стал оправдываться, но я оборвал его словами «Чего ты мне-то доказываешь? Ты Лью докажи».

Не потеряв присутствия духа, «зубастик» развернул свой «оправдательный процесс» еще шире, но вдруг замолчал, словно ему в рот вставили кляп. Он помрачнел на глазах и о чем-то задумался.

Я ждал этого момента: он вспомнил о поле с подсолнухами и о том, как он обижал Лью своими жестокими шуточками.

Я знал, что он не скажет мне ни слова, - я-то якобы не ведаю о случившемся, и ему придется все рассказать, но тогда я воспылаю праведным гневом и еще «вспомню», что он нарушает обещания.

После своей паузы «зубастик» перевел разговор на другую тему – он осознал причину недоверия Лью и наверное, решил, что прошлое ворошить не стоит – он наделал там слишком много ошибок.

Я был совсем не против «трио», но только тогда, год назад. Сейчас уже слишком много воды утекло, слишком много сил я потратил на то, чтобы «зубастик» перестал доканывать Лью по разным поводам, слишком отрицательный образ сложился в глазах Лью о «зубастике» благодаря его же собственным стараниям. Нам не нужна была теперь его близость, даже если он и готов был ее дать.

Но самая главная причина: Лью ни за что бы не принял «зубастика» и не поверил ему так, как мне.

А если бы я сказал, что «зубастику» надо рассказать все секреты и приобщить к нашим «играм», то я не сомневался – Лью напрочь бы отказался.

Он был готов только к «дуэту», который мы так долго создавали.

Точнее – я создавал. И я не собирался теперь его ни расширять, ни видоизменять, ни даже говорить о нем кому-либо.

… «Зубастик» теперь редко заходил раньше двух – он часа три строил сарай-гараж, а затем еще пару часов у него было плохое настроение и он сидел дома, портя его всем остальным, кто подворачивался под руку. С собой на стройку он всегда уводил и своего двоюродного братца, потому что жили они очень близко друг к другу и «зубастик» перед началом «рабочего дня» шел к нему.

Тот, естественно, мог отказаться, но «зубастик» быстренько растолковал, чем это ему обернется.

Лью методом научного тыка установил, что раньше десяти меня поднять с кровати практически невозможно, а лучше – около двенадцати.

Сам же он не мог спать дольше половины десятого, но гулял допоздна, мы не раз расходились во втором часу ночи, а Лью не выказывал никаких признаков усталости.

(Я не знаю, где он черпал столько энергии.)

Тогда Лью придумал специальный распорядок – он, когда позавтракал, шел на одно из многих маленьких озер, плавал там целый час или просто прогуливался, если вода была слишком холодна, потом он тренировался (я еще не расспрашивал его, как и на чем) и уже в двенадцатом часу шел будить соню.

(Мне на протяжении всего июня удавалось избежать занятий по плаванию, вешая Лью на уши даже не лапшу, а итальянское спагетти.)

Теперь-то у нас наконец появилось время для «баррикады».

Но с ней нужно было закругляться в самые ближайшие сроки – слой краски на оконной коробке протерся почти до штукатурки там, где его касались углы щита, и царапины уже четко проступали на белом фоне.

Сам щит по краям побелел от краски – если провести расследование, то легко можно докопаться до истины. А при совсем не тщательном досмотре окна обнаружатся еще и дырки от гвоздей.

Я понимал, - мои предки все равно никогда не догадаются, зачем мне понадобилось проделывать такое с окном, но «разборок» не миновать, а еще они будут постоянно приставать ко мне с расспросами.

Вывод очевиден: «баррикада» себя изжила, и я поставил цель приучить Лью к полумраку в комнате, пока еще не слишком поздно.

Он все прекрасно понимал не хуже меня, и тоже хорошо видел «деградацию» окна.

Как только мы приносили щит и он бросал взгляд на окно, у него начиналась внутренняя борьба – Лью давно знал, что меня свет совсем не пугает. Мне казалось, что он вот-вот решится отказаться от услуг щита, но всегда этот «феномен», его необъяснимый страх, брали верх. Похоже, что в одиночку справиться с ним Лью было не под силу.

Но я готов был ему помочь…

Я не закрывал шторы, когда щит уже был вставлен, прижимал его не так плотно к окну, престал класть старую кофту в дверную щель, - словом старался постепенно впускать свет в комнату.

Лью все это видел, но реагировал нормально. Прогресс, хоть и незначительный, но был – если раньше темнота стояла, как в кхемрийской гробнице, то теперь я различал очертания фигуры Лью и контуры мебели.

Иногда мы играли в те же «прятки», но уже скорее по сценарию «зубастика», чем по нашему - песочные часы отменены, а игрок прячется в одних трусах. Если им был я, то Лью мог их снять, когда находил меня, а ему все еще оставалась «привилегия».

Хотя наверное, «привилегией» это выглядело лишь со стороны: я отметил, что Лью теперь скорее страдает от этого.

Ведь «зубастик» и компания не завидовали ему, когда мы играли всей кучей, а скорее почти что в открытую посмеивались и считали неполноценным – как же, никому «не слабо», даже мелкому братцу «зубастика», а ему – «слабо».

… Как-то раз Лью еще с порога предложил поиграть в «прятки». Мне выпало водить, и я не спеша обошел почти всю квартиру, пока не обнаружил его в шкафу. Спрятался он хорошо, из-под всяких пальто и плащей выступала только часть его стопы.

Я ничего не сказал, а просто дернул его за большой палец.

Из недр шкафа послышался смешок, и он поджал ногу.

- Ну вылазь, или тебя вытаскивать нужно? – весело спросил я.

Ворох одежды зашевелился, и высунулась взлохмаченная голова Лью:

- А может, это и не я был…

- А кто?!

- Ну…, - Лью спустился на пол, - кукла там какая-нибудь.

- Хорошая кукла, если она смеется, когда к ней прикасаются.

- Так ведь есть такие…

- Ага. Твоим голосом, - я взял Лью за руку, - пошли-пошли.

Лью сделал вид, будто бы его ведут в камеру пыток, хотя на самом деле, я вел его «на щупанье».

Войдя в свою комнату, я встал за спиной Лью и начал с его боков, предварительно погрев руки, как он всегда хотел.

Плавно поднявшись к его шее, я вдруг подумал, что никогда не занимался его головой. Наверное, потому что были места поинтереснее, а голова-то всегда на виду.

Но сейчас время нас не торопило, и его хватало на все.

Я потрогал его волосы и щеки, а затем пощупал уши. Не знаю, что меня подтолкнуло, но мне захотелось пробраться чуть-чуть внутрь. Так я и сделал при помощи указательных пальцев.

Лью несколько раз вздрогнул и изогнулся, переступив с ноги на ногу.

Я подумал, - ему не понравилось и уже перешел на его грудь.

- Рыцарь, - проговорил он вдруг, повертев головой.

- Чего?

- А… там… можешь еще потрогать?

Я не сообразил, где именно, но зато понял, что нашел что-то необыкновенное – если уж Лью сам попросил.

- Где?

- Ну… где уши…

Я снова погладил оба его уха.

- Здесь?

- Да… еще попробуй…, - Лью сам еще не определил, что он испытывает, и я предоставил ему такую возможность, перещупав его небольшие ушки вдоль и поперек.

Он запрокинул голову назад, то есть ко мне – я так и стоял у него за спиной, постоянно вздрагивал и зачем-то привстал на одной ноге.

(Это и оказалось то самое второе место Лью, массаж которого превозносил его на вершину удовольствия, которое только возможно получить от ласки.

Вскоре я спросил, что ему больше нравится – щупанье ушей или ступней. Лью долго думал, но так и не смог ответить.

Уже гораздо позже он сказал как-то, что выбирает все же уши.

Мне это показалось еще более загадочным – если насчет ступней я был с ним практически солидарен, то его реакция на ласкание ушей в корне расходилась с моей. Это не значит конечно, что я ничего не чувствовал – любое прикосновение Лью было мне более чем приятно, но действия с ушами для меня ничем не отличались от длительного рукопожатия.

Лью же просто замирал, когда я такое с ним проделывал, прикрывал глаза и раскрывал не широко рот, а на лице у него словно отражались все положительные чувства, которые доступны человеку.

Я подозревал сначала, что может быть, он притворяется – не может же быть такой разницы в восприятиях – мы же вроде как одного вида, одной расы и даже одной и той же нации.

Но очень скоро все мои сомнения развеялись – в подобном притворстве я не видел никакого смысла, а еще, такое «многообразие» чувств не только на лице, но и в глазах не сможет изобразить даже опытный актер – я просил Лью специально «стать таким, когда тебе гладят уши» - и у него не получалось – взгляд его был веселый и живой, а не застывший и ничего не видящий, когда все происходило по-настоящему.

Естественно, он таким становился не мгновенно, а через некоторое время, если продолжать ласки с его ушами.)

Я взялся и за второе ухо Лью, и вскоре понял, что приводящие его в такое «отключение» места – это не ушные раковины, как мне подумалось, а слуховой проход.

Конечно, в тот первый раз, когда я нашел это его второе особенное место, Лью не испытал никаких сверхъестественных ощущений, потому что до самых важных точек я еще не добрался. Лью тогда только почувствовал, что эту часть тела можно использовать с большой пользой.

Я не сильно сжал его уши с боков ладонями, а затем резко отпустил. Раздался глухой щелчок от сжатого воздуха внутри головы Лью.

Он издал какой-то то ли вздох, то ли мурлыкание и придвинулся ко мне вплотную, повертев головой, стараясь задевать мои кисти ушами – явно хотел еще.

Я несколько раз повторил «давление», после чего спросил:

- Тебе это нравится?

- Уууууууууу…..

Мне не нужно было дополнительных комментариев, чтобы понять смысл этого звука.

Я продолжал различные незамысловатые действия с прохладными ушками Лью, а он становился все более податливым: его голова болталась, как у манекена, а сам он закачался.

Пора было положить его на кровать, чтобы он не тратил силы на стояние и мог спокойно сосредоточиться только на своих чувствах.

Но мне пришла в голову одна мысль, и я решил немного с этим подождать.

Я провел ладонью от затылка Лью к самому поясу и остановился у самых его трусиков. Взявшись за резинку я немножко помедлил – Лью должен понять, что я сейчас буду делать.

Он никак мне не мешал.

Хотя, впрочем, всегда так начиналось – но и заканчивалось одинаково. Однако, если я хотел все же приучить Лью к свету, нужно было пробовать постоянно, несмотря на неудачи.

Уже в который раз я потянул его трусики вниз, ожидая испуга Лью.

Но ничего не происходило…

Лью все так же стоял, хоть и его две округлые половинки уже ничего не скрывало.

Дальше снимать я не стал, а потрогал поочередно мягкие ягодицы Лью. Никакой паники, даже испуга не было.

«Значит, со спины он не стесняется…» - подумал я.

Тогда я решил продолжить эксперимент, еще не веря в успех.

- Лью, я сейчас кое-что сделаю, но ты не двигайся, хорошо?

Он кивнул.

Поводив ладонями по его поясу и паху, я быстро сдернул с него трусы.

Лью стоял, сдвинув ноги вместе, поэтому они проехали по его бедрам, на миг задержались у коленей, и упали к самым лодыжкам.

Словно с каким-то запозданием, Лью вдруг резко дернулся, прижав руки к бедрам, а затем хотел сесть.

Я ожидал этого и схватил его подмышками:

- Я не вижу тебя, Лью, постой!!!

Он задергался, но я не отступал:

- Слышишь?! Я не вижу тебя! Постой так немного.

- Ну…ну…ну...нуууууу, - Лью как будто заикался.

- Не бойся! Я не буду тебя поворачивать к себе лицом – просто постой так, а потом оденешь их… хорошо?

Он не ответил, я все так же держал его, но постепенно усилия Лью стали ослабевать – смысл сказанного мной дошел до него, и он понял, что я вижу только его спину.

Тем не менее, Лью вздрагивал, шумно дышал и сделался слегка влажный – я видел, как сильно он нервничает.

Я хотел отпустить Лью, но он, ощутив, что я убираю руки, сразу резко нагнулся и почти достал до своего нижнего белья.

- Лью!!! – Я снова схватил его и дернул на себя. Мы оба чуть не упали.

- Ну подожди ты, я не сдвинусь с места, обещаю тебе, - ты просто постоишь так и все, чего ты боишься?

Он словно не слышал меня, и не дать ему добраться до этого кусочка ткани, с которым Лью ну никак не желал расстаться на свету мне стоило большого труда.

Хотя, если бы Лью действительно запаниковал, как это случалось обычно, он бы давно до них достал и я вряд ли смог ему помешать.

Все выглядело так, словно он повинуется какому-то старому инстинкту, давно уже бесполезному, но до сих пор еще имевшему контроль над разумом Лью, хоть этот разум и пришел к выводу, что от подобного «атавистического пережитка» один только вред.

Приподняв Лью с корточек, и разогнув его спину (прямо он все равно стоять не мог – постоянно норовил сесть на корточки) я стал повторять одни и те же фразы, уже сказанные мной ранее, чтобы он успокоился. Затем я стал гладить его по спине, голове и груди, далее перешел на уши и другие места, задействовав левую руку. Правой я продолжал держать его подмышкой для страховки.

Эффекта практически никакого не было, - Лью все еще сильно волновался.

Похоже, Лью нужно время, чтобы привыкнуть к такому состоянию. Я перестал тогда его ласкать и просто ждал, придерживая Лью на всякий случай.

Очень медленно, но его страх или что это было, отпускал Лью – он перестал вздрагивать, словно от удара хлыста, потом его дыхание стало размеренным и бесшумным.

- Лью, я сейчас отпущу тебя, но только ты не трогай пока трусы, ясно?

Затылок Лью два раза едва заметно качнулся.

Я отпустил его. Лью почти моментально стал нагибаться, вытягивая руки.

- Не бери их!!! - Окликнул я Лью, - не бери! Стой так. Я ничего тебе не сделаю и не увижу тебя спереди.

Лью словно в нерешительности застыл в полусогнутой позе.

- Не бери их, Лью, не надо, - уже мягко попросил я, - еще чуть-чуть так постоишь – и все.

Какое-то время Лью боролся с самим собой, но в итоге (о чудо!) выпрямился, неловко прижав руки к телу.

Больше он не делал попыток подобрать трусы, и даже позы не менял, только голову опустил.

Как только я убедился, что он одержал эту маленькую победу, то сам одел на него то, что уже почти год пытался снять.

- Вот видишь, - я зашел вперед Лью и развернулся, - ничего страшного в этом нету. Правда ведь?

Лью кивнул, смущенно улыбаясь.

Щеки Лью ярко «горели», а реакция на мои прикосновения, которая несомненно была до того, как я реализовал план «блицкрига» исчезла без следа – пониже пояса у него был «полный штиль».

Может быть и стоило поставить пока на этом точку – Лью сегодня существенно продвинулся вперед, но я посчитал, что надо продвигаться вперед настолько, насколько возможно.

- Лью, давай еще кое-что сделаем, - обратился я к нему.

Он, уже полностью успокоившись, вопросительно посмотрел на меня.

- Я сейчас отвернусь, а ты забирайся под одеяло, но сначала сними трусы и положи их на пол.

Беспокойные огоньки снова заплясали в глазах Лью, он хотел что-то сказать, но я опередил его:

- Я потом сделаю тоже самое, а ты можешь на меня смотреть, – закрыв дверь в комнату, я встал на расстояние от Лью.

- Даю слово, что не обернусь, пока ты не скажешь, что можно.

С этой фразой я развернулся к нему спиной.

Судя по тишине, он ничего не делал.

- Лью, это даже проще, чем то, что только сейчас было – ведь я совсем не увижу тебя – ни со спины, ни с лица.

Лью еще немного помолчал, а затем проговорил несколько не своим от волнения голосом:

- Рыцарь… но только честно не оборачивайся… ладно?

- Я же слово дал…

Раздался еле слышный шелест и затем – скрип пружин, сопровождаемый шуршанием одеяла.

- Можешь обернуться…, - голос Лью был совсем тихий.

Я думал, что он будет смотреть на меня, но Лью лежал на боку и спиной ко мне. Рядом с кроватью на ковролине белели его скомканные трусики.

Сделав несколько шагов, я бросил к ним и свои, а затем лег на кровать и стал поднимать одеяло.

Лью перевернулся на живот и сжался. Мне все это напоминало наш с ним первый раз в декабре, он точно так же стеснялся, но тогда был полный мрак, и я мог воспринимать Лью только «наощупь», а сейчас я отчетливо видел его светлые волосы и уже покрытую свежим загаром шею.

Я погладил Лью по спине, а затем осторожно попробовал перевернуть его.

Он не сопротивлялся, но двигался так, словно долго пробыл на улице в сильный мороз, а щеки его, не успев отойти от красного цвета, приобрели бледный.

«Лью, ну чего ты так боишься…?» - подумал я, но спрашивать не стал – он бы все равно не ответил.

Добиваться от Лью сегодня чего-то большего было уже чересчур, но я поставил конечную цель: нужно, чтобы у него появились хоть какие-нибудь признаки «оживления петушка», что означало бы его если не полную, то частичную победу над страхом.

(Я уже знал тогда, что если человек чего-то боится – то ничего «такого» от него дождаться нельзя, пока он не успокоится.)

Так я и поступил: щупал и гладил Лью, периодически проверяя, «сколько времени на часах».

Волноваться-то он перестал через относительно короткое время, по крайней мере, внешне, но на этом дело и застопорилось.

Я пробовал еще словами подбадривать его, говоря вполне очевидные вещи (никто не придет, никто нас не видит и т. п.), но быстро понял, что это бессмысленное занятие – борьба сейчас происходила внутри Лью, и я сделал все от меня зависящее, нужно было только продолжать ласки, а справиться со своим «феноменом» окончательно сможет только сам Лью.

Не знаю, сколько времени длилась это его невидимое сражение, но в конце концов взгляд Лью стал более живым, он тоже зашевелился и «часики» его «пошли вперед».

До «полуночи» там было далековато, но вот часов «восемь-полдевятого» я думаю, они наверняка показали.

Я протяжно выдохнул, словно выполнил тяжелую работу, а Лью улыбнулся, как будто понял меня.

Больше я ничего не делал, и Лью вскоре проговорил:

- Давай оденемся…

Похоже, ему необходимо было переварить сегодняшнее событие.

Без лишних слов я слез с постели, натянул трусы и отошел к окну, давая понять, что Лью может вылезать из-под одеяла.

Я ожидал, что он целиком оденется, но Лью тоже надел только трусы и сказал мне:

- Все.

Приблизившись к кровати, на которую Лью снова лег, сцепив ладони на затылке, я присел рядышком и посмотрел ему в глаза.

Взгляд его был несколько рассеянным и даже чуточку ошеломленным, но в тоже время это был взгляд человека, освободившегося от тяжкого бремени, которое тяготило его длительное время.

Я знал, что страх его пока что не полностью побежден – мне и Лью еще предстоит «битва при эль Аламэйне», но вот «Тобрук» мы сегодня явно захватили.

Лью молчал, и я тоже не пробовал заговорить с ним – мы так и сидели, касаясь местами друг друга, пока он не предложил пойти погулять.

… Где-то в середине июня или даже в конце Лью прибежал с утра гораздо раньше обычного, и, как заведенный принялся пересказывать мне содержание сегодняшней афиши, что висела на клубе-видеосалоне, и обновлялась каждый день.

Пока я еще спал, Лью бегал не только на пруды-озера, но и ходил посмотреть, что за фильм сегодня покажут.

Из его сбивчивой, возбужденной речи я уяснил – вечером будет фильм про восточные единоборства, или, как писали на афишах видеосалонщики – «китайский боевик».

Увидеть подобный фильм было самой настоящей мечтой Лью, потому что, как не желал он посмотреть такой фильм, возможности у него не было.

Он стал рекламировать то, что там можно было увидеть с необычайным мастерством и увлечением, но я быстро прервал его. Я за два с лишним года пересмотрел уже, наверное, все существующие жанры картин, и этот не был исключением.

Лью увидел, что его слова во мне энтузиазма не вызвали.

Он замер, и смотря на меня с нескрываемой мольбой, прошептал с дрожью в голосе:

- …. Ну……мы… пойдем?

Я не стал мучить его расспросами и сомнениями, а сразу же ответил с подчеркнутой уверенностью:

- Конечно, пойдем, если ты так жаждешь увидеть эти свои ногомахания.

Радости Лью не было предела – его выжидательно-напуганный взгляд и каменная маска на лице в долю секунды сменились ослепительной улыбкой, а в глазах засияло истинное счастье.

Причину этого я уже понял – «китайские боевики» собирали столько же зрителей, как и американские, но показывали почему-то их крайне редко, за весь рабочий сезон видеосалона может быть, раза три.

То есть, другой шанс выпал бы Лью нескоро, но кроме этого имелась еще одна проблема: ему, как и остальным моим друзьям, денег практически не давали, и цена билета в 1 рубль оказывалась для всех них заоблачной.

У Лью сейчас вообще отношения с предками теплотой не отличались, судя по его рассказам и практически побегу к бабушке.

Попросить у самой бабушки на билет он стеснялся – она ведь старая, и живет на одну пенсию, да к тому же сейчас ухаживает за ним и еще всегда старается любыми путями раздобыть для внука сладостей.

… Не знаю, как можно охарактеризовать состояние Лью, когда он смотрел этот фильм – он не сдвинулся на протяжении полутора часов ни на миллиметр, и как мне показалось, даже ни разу не моргнул. Все его внимание было приковано к экрану намертво.

Я посматривал одним глазом на экран, а одним – на него, размышляя о том, отзовется ли Лью, если его позвать.

Но я так и не стал отвлекать его попусту – видел, как он поглощен картиной.

Когда кино кончилось и мы вышли из клуба, Лью, казалось, так и остался там, перед экраном, - он стал с жаром обсуждать со мной сюжет картины.

Я сказал, что мне понятен такой вид спорта (или жизненный путь), но не понятно только одно – зачем так жутко орать перед началом поединков и в процессе их.

Лью объяснил, что это помогает сконцентрироваться, но мне это показалось нелепым – по моему мнению, крик наоборот мог только помешать.

Лью решил, что я смеюсь над ним и бросил фразу с недовольством:

- А вот зачем тогда эти твои зомби в фильмах тоже воют, как собаки?

- Так они же мертвые, им положено.

- На что положено? – не унимался Лью.

- Не смешно, - отрезал я, - может, они таким способом запугивают жертвы.

- Ну вот и каратисты тоже запугивают…

- Кого? Друг друга что ли? – я засмеялся.

- А что?!

- Ничего, - я прикрыл рот рукой. – Посмотрел бы я, как они зомби запугали, если бы они вдруг сошлись.

Лью стал доказывать, что, случись такое, победу несомненно одержал бы «ногомахатель», потому что мертвец слишком медлителен и он ни разу не попадет по противнику.

Сначала – да, отвечал я, но зомби, сколько бы ударов ему не нанесли – все равно ничего не почувствует и не отступит, а вот каким бы непревзойденным мастером не являлся монах шаолиня, кунг-фу или всего вместе взятого, он рано или поздно устанет – и тогда зомби примется за «ужин».

Никто из нас не хотел соглашаться с аргументами другого, и в результате мы, встав лицом к лицу, стали наперебой сыпать все, что приходило в голову, отдаляясь от темы спора и переходя на личностные претензии, постепенно повышая голос.

Никогда ранее мы не были так близки к ссоре, как тогда – не знаю, чем бы все это закончилось, но моя злость только нарастала, мне казалось, что Лью нарочно меня изводит, отрицая очевидное, как вдруг он перестал отвечать на мои реплики.

Я добавил еще несколько уничтожительных словосочетаний, слишком ослепленный гневом, чтобы задуматься о причине молчания Лью.

Он по-прежнему не отвечал, и тогда я взглянул ему в глаза, готовый в любой момент продолжить перепалку.

Лью смотрел на меня с каким-то снисхождением, словно на капризничающего малыша.

Убедившись, что я тоже замолчал, он проговорил негромко:

- Рыцарь… ну может хватит?

Я еще не до конца «остыл», но сумел удержаться, чтобы не провоцировать Лью на продолжение скандала и стоял, полуоткрыв рот, едва не выпалив что-нибудь типа «Ты первый начал».

Лью продолжал меня изучать взглядом, наблюдая, как я прихожу в себя.

Когда гнев, наконец, оставил меня, я сразу понял, как же все это было глупо – поссориться неизвестно из-за чего.

- Ну что, мир? – спросил Лью с теплотой, и протянул мне широко раскрытую ладонь.

- Мир! – я моментально зажал ее в своих руках.

Лью тоже задействовал вторую руку, и мы долго не отпускали друг друга, а затем я высвободился и обнял Лью за шею, положив подбородок ему на плечо.

- Мир, мир, мир, мир…, - повторял я, цепляясь за Лью.

Он обхватил меня за пояс и приподнял, отчего мы оба засмеялись.

Огонь ссоры был вовремя потушен, причем благодаря Лью.

Мы порешили больше никогда не спорить на эту тему, и сошлись на том, что кто бы не победил в подобном поединке, оба противника были достойны друг друга.

Лью спросил, не буду ли я возражать, если мы пока никуда не пойдем, а он попытается повторить некоторые приемы, увиденные им в фильме за клубом, пока он их не забыл.

Я ничего против не имел, наоборот старался показать ему, что не осмеиваю его увлечение и хочу понаблюдать за ним.

То, что я увидел, меня поразило – когда Лью стал имитировать удар ногой в прыжке, то получалось почти как в фильме – он мог выпрямить ногу в полете, а вторую поджать, и у самой земли успеть их разогнуть, чтобы не упасть. Ему не хватало высоты, а то я думаю, у него все вышло бы еще лучше.

Я стал расспрашивать Лью, как он смог этого добиться и кто его учил.

- Никто, - Лью в очередной раз приземлился. – Я сам.

- Но сразу такое не сделаешь ведь…

- Да. – Он готовился к очередному прыжку. – Я уже больше двух лет тренируюсь.

- Чем?

- Ну, всякие упражнения…, - Лью подпрыгнул еще выше прежнего, успел в полете сымитировать удар, но слишком поздно выпрямил ноги, и не удержавшись на траве, упал на руки. – Блин!

- Какие? – я подошел к нему поближе.

- Ну разные, самые обычные, - он отряхнулся, поднимаясь с земли.

- Все, пойдем, я теперь не забуду, как это делается..., - Лью мысленно прокручивал действия, которые хотел запомнить.

- А ты еще что-нибудь умеешь?

- Да так…, - он вскинул голову, - а я ту книжку, которую ты мне подарил, прочитал уже три раза и еще прочту.

- Интересная?

- Просто класс, там все так здорово расписано.

- Ну так что ты еще умеешь? – мне показалось, что Лью уходит от этого вопроса.

- А что ты хочешь увидеть?

- Все, что ты можешь.

Лью, помолчав, сказал, что очень не любит делать все это перед кем-либо, а затем добавил:

- Но тебе покажу, если хочешь…

- Давай.

- Не здесь только, - он осмотрелся по сторонам.

- А где?

- Пойдем на турники, сейчас там никого, наверное, нет.

По дороге Лью рассказал мне, как он узнал об этом «восточном спорте» от старших пацанов, когда ему было около 10 лет. Но почти сразу столкнулся с проблемой – они знали совсем мало, а умели и того меньше – только языком были мастаки болтать. Тогда-то он и решил тренироваться самостоятельно, начав с обыкновенных упражнений типа присел-отжался, постепенно увеличивая время занятий и расширяя программу.

- С чего начнем? - спросил Лью, осматривая заброшенную, но еще вполне работоспособную спортплощадку.

- Да с чего хочешь. Вот, давай с этого, - ближе всего к нам располагались турникеты с железными перекладинами. – Ты сколько раз подтянуться можешь?

- На одной руке или на двух?

- На двух…, - я был слегка обескуражен, - а разве и на одной можно?

Лью подпрыгнув, схватил перекладину одной рукой и без особого труда стал подтягиваться.

- На одной я десять могу…, - выдохнул он, - а на двух – около сорока.

- Ого!!!

Я не сомневался в его словах, потому что Лью уже подтянулся на одной руке четыре раза и только после этого стало заметно его напряжение.

- Все, хватит, а то у тебя на другое сил не останется.

Он спрыгнул на землю, махая рукой.

- Рыцарь, а ты сколько раз можешь?

- Я…нисколько. Лью, я хочу тебя кое о чем попросить: я с удовольствием посмотрю за тобой, но только не спрашивай, что я могу. Сразу говорю – я ничего из этого не умею.

- Так я поэтому и спросил: если хочешь, я тебя тоже научу, но только это долго.

Я без раздумий отрицательно замотал головой.

- Но почему? – Лью удивленно вскинул брови.

- Потому что это просто… не мое. Понимаешь?

По выражению лица Лью я увидел, что не понимает.

Я стал думать, как бы ему объяснить подоходчивее, как вдруг кое-что вспомнил:

- Вот ты, почему ушел из танцевальной студии?

Лью опустил голову.

- Да ну ее…

- А поточнее?

- Она мне надоела, - он вздохнул. – И не интересно было. Ты крутишь задницей, а на тебя все смотрят. Что в этом хорошего?

- Но у тебя же получалось танцевать, да? – догадался я, подумав, что если Лью так долго тренируется, то наверняка у него там были успехи – ведь мало кто так серьезно подходит к увлечениям, требующим постоянной физической нагрузки.

- Ага, - он отвел глаза. – Именно из-за этого я и ушел.

- Из-за чего? Из-за того, что у тебя получалось?!!

Он кивнул головой.

- Зачем же ты тогда ушел?!

- Я был самым лучшим из своей группы, и тренер больше всех меня грузила. Говорила, что танцы – это моя дорога. Если какое-нибудь мероприятие, или мы куда-нибудь выезжали, она всегда самую главную роль давала мне. Чуть что – все время я, я, я…, - Лью смотрел себе под ноги, словно в чем-то был передо мной виноват. – А я не хотел этим заниматься, это мать меня туда приволокла. А еще… еще там баб было раза в два больше, чем ребят, им постоянно не хватало партнеров, и каждая баба в нашей группе хотела танцевать именно со мной. Когда мы с ребятами переодевались, бабы постоянно раскрывали дверь и визжали. Мы на них даже матом ругались и бросались ботинками, а им по барабану - только ржали, как лошади...

- Так вы что, совсем раздевались и бабы это видели?!

- Нет, мы только штаны одевали спортивные, но все равно…

- Идиотки озабоченные, - поддержал я Лью. – И ты решил уйти?

- Да. Но это не так просто было сделать…

- Почему?

- Сперва мне мать стала нотации читать, но я от нее быстро отделался, а потом, когда узнали в студии, что я не заболел, а сам ушел, ко мне приперлась сама училка и уговаривала вернуться. Мать к ней примкнула, и они вдвоем меня долго доставали, особенно мать, когда училка уходила. Потом эта дурдыла совсем тронулась – привела ко мне целый табун баб из студии, и давай долдонить «Вернись, Лью, видишь, как девочки тебя любят». Мать моя пригласила все это стадо в дом и они весь вечер обсуждали, какой я плохой, - лицо Лью скривилось от отвращения, - а бабы таращились на меня и расспрашивали ее обо всем про меня – чуть ли не какого цвета я трусы ношу, и сколько раз в день пописать хожу. А она на все отвечала. Я был как мартышка в клетке, - каждый мог потрогать, а что я думал – не важно.

- Тебе надо было заорать на них на всех, чтобы убирались.

- Я пробовал.

- И чего, не ушли?

- Училка с матерью даже внимания не обратили, а бабы стали передразнивать «Уууу-тю-тю-тю, какой сердитый!», - Лью резко поднял голову, - понимаешь, Рыцарь, это так только кажется, что из своего дома всех можно выгнать, но когда твоя мать против тебя, и на тебя пялится куча баб, словно ты… клоун, что ли, и все, что ты не скажешь – вызывает у них смех… их ведь много, да еще двое взрослых на их стороне, причем все – бабы. А ты один…

Я хотел было сказать, что из своей комнаты выгнал любого, но представив ситуацию Лью, моя уверенность как-то пошатнулась - представить-то легко, а вот как бы это на самом деле вышло – кто его знает. В итоге я промолчал.

- Я блин тогда вообще… чуть не разревелся...

- Почему?!

- Они меня довели… я же говорю – когда столько бабья над тобой смеется и еще расспрашивает про тебя все-все у твоей же матери…

- А больше они не приходили?

- Нет. Я тогда, после их ухода впервые по-настоящему поругался с матерью, и сказал – если она устроит еще один такой «прием», то я вообще из дома уйду.

- А она чего?

- Ничего. Сказала, что я лентяй, и ушел из студии, потому что не хочу ничего делать, а еще веду себя невежливо со взрослыми и не умею ухаживать за девочками.

- Она тебе часто нервы мотает? – я говорил как можно мягче, чтобы Лью чувствовал мою поддержку – теперь я не сомневался, что он в чем-то себя винил.

- Постоянно…

- Ты больше не видел эту училку?

- Как же, - невесело проговорил Лью, - еще как видел. Она сразу начинала ко мне приставать, говорить, что я трачу время попусту.

- И ты слушал?

- Нет, я старался побыстрее от нее отвязаться. А бабы эти… несколько жили не так далеко от меня, и если видели на улице, то махали руками, хихикали и всегда спрашивали: «Ты когда вернешься? Ты нас не любишь? А мы тебя любим!»

- Лью, ты очень правильно сделал, что оттуда свалил, - я хлопнул его по спине.

- Ты думаешь? – с надеждой спросил он.

- Не думаю, а знаю. Если ты не хотел танцевать с самого начала, то вполне мог уйти. А уж после такого – тем более.

- Рыцарь, ты первый, кто меня…ну, сказал, что это правильно…

- Еще бы неправильно!

- Но ведь эта тренер говорила, что…

- А ты что, обязан слушать ее и повиноваться? – перебил я Лью.

- Нет…

- Тогда пошла она на хер со своим говорением.

Лью смотрел на меня с нескрываемым облегчением. Не уверен, что я тогда полностью разобрался в ситуации, но сейчас это яснее ясного – все осуждали поступок Лью, и только во мне он нашел поддержку, так необходимую ему, потому что Лью был уверен – идет против всех.

- Покажи лучше еще что-нибудь, - кивнул я на турники. – Ну этих баб в п***у.

- Да что хочешь! - Лью вприпрыжку подбежал к тому же турникету, - мои слова заметно подняли ему настроение.

- Ой, другое что-нибудь, ты же уже подтягивался.

- А я и собирался другое.

Лью, повисев секунду, раскачался и прокрутил «солнышко» два раза подряд.

Затем он забрался на перекладину, повиснув вниз головой, словно к чему-то готовился. Покрепче взявшись за нее, Лью резко оттолкнулся и встал на руках, а вытянутые ноги сложил вместе, - сделал «березку» на перекладине.

- Вау, здорово! – я хлопнул в ладоши.

Футболка Лью выбилась у него из брюк и сползла к самой шее, отчего этот гимнастический номер в исполнении Лью стал еще красивее.

Спрыгнув, Лью заправил футболку понадежнее и пошел к тому, что, кажется, называется «змейка» - две длинные извилистые дуги, соединенные между собой полукольцами.

Он запрыгнул на них и снова «вырастил «березку»», после чего осторожно двинулся на руках к противоположному концу «змейки».

Лью покачивался, но равновесия так и не потерял.

Дойдя до конца, он умудрился поменять местами руки и отправился обратно.

- Хватит, Лью, слезай, - я боялся, что он упадет и ударится о железные полукольца, потому что раскачиваться он стал сильнее.

- Сейчас… дойду назад.

- Эй, а ты чего в стороне стоишь? – раздался вдруг надтреснутый старческий голос прямо у меня за спиной.

Я резко обернулся, а Лью от неожиданности вздрогнул и его тут же бросило влево.

За мной стоял крупный старик лет 60, державший на поводке сонную крохотную собачонку.

- Давай тоже забирайся, вон, смотри, как друг твой умеет.

Лью уже соскочил на песок и раздраженно бросил мне:

- Рыцарь, идем отсюда.

Я пошел вслед за Лью, который намеренно свернул в перелесок, заросший густым кустарником. Старик некоторое время шел за нами, бормоча какие-то не то советы, не то вопросы – по-моему, он здорово «принял на грудь».

- Вот по этому-то я и не делаю никогда ничего такого на людях, - пробурчал Лью, раздвигая кусты.

- Часто подходят?

- Всегда. Особенно старики. Как только увидят – прямо бегом бегут, и давай бубнить, да еще стараются подойти впритык.

- А зачем, ты же их не зовешь?

- Черт его знает. Делать, наверное, нечего, вот и лезут. Причем знаешь, что самое смешное? – Лью невесело хихикнул.

- Что?

- Те, кто меньше всего знают – больше всего тарахтят. Сами – ничего не умеют, но вот болтаюююют, - он закатил глаза. – А те, кто что-то могут – молчат. Со мной как-то раз мужик один занимался, он такое вытворял – я даже засмотрелся и он ни слова не сказал, только подмигнул мне, когда увидел, что я стал делать.

- А так все болтуны, по-моему, - я вспомнил «умные» разговоры любителей освежиться разбавленным спиртом, которые всегда заканчивались ничем.

- Во-во…

- Им кажется… слушай, а ты можешь сделать этот… «шмакат», что ли? - я уже забыл про помешавшего нам старика.

- Шпагат, наверное, - поправил меня Лью. – А какой именно?

- Так он только один бывает… или нет?

- Два.

- А какой ты можешь?

- Оба. – Он, не дожидаясь моей просьбы показать, выбрал место почище и в одно мгновение оказался на земле в этой непростой гимнастической позе.

Потом Лью встал и показал уже второй вариант «шпагата» - он говорил мне, как они называются, но я давно забыл. Различие между ними в том, что в первом случае ноги расходятся направо и налево, пока не соприкоснуться с землей по всей длине, а во втором – мне это тогда показалось просто невероятным – одна вперед, а другая – назад.

Именно после этого я понял, что Лью уже далеко продвинулся в своих занятиях, и обладает железной силой воли в паре со снайперским терпением. У нас в школе учился один мальчик, который занимался балетом – так вот он любил хвастаться, что может продемонстрировать первый вариант этого «шпагата» (мои познания в этих сферах крайне скудны, но как мне кажется – выполнить его явно проще, чем второй вариант). Когда собиралась толпа, то этот «балетер» соглашался показать чудо сие, но он минут пять разминался, и все действие делал очень медленно, причем до земли он не доставал сантиметров пятнадцать.

Лью на голову превосходил его, но он-то не занимался никаким балетом, его вообще никто не обучал – он достиг всего, что умел только путем упорных длительных тренировок.

- Здорово, я и не думал, что ты так умеешь. Прямо, как в кино, или в цирке.

Лью улыбнулся, но в целом виду не показал, что ему очень приятно слышать комплименты.

- Все наверное, больше ничего здесь нельзя сделать?

- Да…, - Лью осматривал деревья. – А вообще погоди-ка…

Он подошел к старому дубу, всматриваясь в крону, но затем опустил голову и пнул лежащие на заваленной опавшей хвоей и листвой земле полусгнившие ветки.

Найдя совсем короткую сухую палку, он очистил ее от остатков коры.

- Это зачем?

- Смотри. – Лью сжал ее по центру, а затем принялся вертеть между пальцев и вокруг ладони. Ветка словно летала сама по себе, как на невидимой нити. Лью изменял ее направления и то увеличивал, то уменьшал скорость.

Я думал, что он должен ее уронить – нельзя же так долго и ловко ей управлять. Но Лью ее так и не уронил.

- Лью, как в цирке, честное слово! – не переставал я удивляться. – Ты не собираешься там работать, когда взрослым станешь?

- Нет, спасибо.

- Чего так?

- Мне совсем не хочется смешить кого-либо, - он перестал крутить ветку. – Я хочу выйти на ринг.

- Там могут что-нибудь сломать.

- Ну и что. – Лью пожал плечами. – Надо хорошо готовиться, тогда не сломают.

- Все равно, там по-моему вообще как в мясорубке.

- Почему?

- А ты видел, на что похожи оба боксера после боя? А в твоем этом каратэ ведь все еще хуже, разве нет?

- Да. Но победитель есть всегда, потому что он – лучший. Рыцарь, - он протянул мне ветку, - а ты хочешь попробовать?

- У меня не получится.

- Ты не думай о том, что получится, а что – нет, - Лью подошел ко мне. – Просто попробуй и все.

Я хотел было отказаться, но он так настойчиво совал ее мне в руки, что я сдался.

- Следи за ней внимательно, и хватайся за нее – просто крути, сначала помедленнее.

Я приготовился, но несмотря на это, не успел даже один раз поймать ее – ветка, кувыркаясь в воздухе, исчезла в кустарнике, через который мы с Лью недавно пробирались.

- Сейчас другую дам, а ты сними пока свои цепи с этой руки – они тебе мешают, - Лью уже искал глазами подходящую ветку.

- Лью! – я остановил его. – Не надо.

Он обернулся.

- Помнишь, я у тебя про студию спрашивал, и почему ты оттуда ушел?

Он кивнул.

- И как ты мне сказал, что вообще не хотел этим заниматься, еще до того, как там на тебя взвалили все номера?

- Да…

- Мне понравилось, как здорово все у тебя получается, но я говорю – меня учить не нужно, - я помолчал и добавил:

- Я знаю, что на это надо потратить уйму времени, сразу ведь ничего не выйдет, так?

- Да, конечно сразу ничего не получится.

- Ну вот. А главное – я не хочу, у меня нет такого желания, как у тебя. Точнее – вообще никакого нет. Понимаешь?

Лью снова кивнул, только медленнее, и теперь я видел, что он понял меня.

- Но вот тебя-то я буду иногда просить что-нибудь мне показать, особенно, если ты выучишь что-то новенькое, - с наигранной хитростью сказал я. – Или ты уже все, больше ничего никогда мне не покажешь?

- Да нет, ты что, - засмеялся Лью. – Хоть каждый день, если ты попросишь.

- Ну не каждый, но будь готов, - я махнул рукой. – Пошли.

- Рыцарь! – голос Лью внезапно стал серьезным. – Только не говори больше никому, что я умею, ладно?

- Ладно. А кого ты имел ввиду?

- Ну… «зубастика» там, Крота, и вообще всех. Особенно Тормоза.

- А ему почему такая честь, - спросил я и тут же ответил вместо Лью:

- А, ясно, он тебя замучает - «научи», «научи», - да?

- Точно, - Лью восторженно посмотрел на меня, - ты мысли чтоль, читаешь?

- Нет, просто я давно его знаю.

Мы двинулись через перелесок.

- Лью, а мне-то ты почему решил все показать?

- Ну…, - Лью задержал на мне взгляд, - ты же мой настоящий друг, а не то что…эти…

Услышав такое, я даже остановился и стал смотреть на Лью, как будто у него внезапно выросли красивые, ветвистые рога.

Потом до меня дошло, что надо бы тоже сказать что-то Лью, даже если он и не ждет.

- Ты тоже…, - с большим запозданием выговорил я, но Лью этого даже не заметил – я рассмотрел его тихую, но глубокую радость.

Мы словно инстинктивно сдвинулись вместе, и шли дальше не просто касаясь иногда плечами, а задевая за все подряд – плечи, бока, ладони, ноги, даже уши, и почти спотыкались друг о друга.

Разговор наш перешел на пространственные темы и был не слишком-то оживленным, но мы оба были внутренне очень довольны – похоже, что Лью, как и я, услышал все-таки то, что так давно хотел услышать…

Мне вдруг подумалось, что если бы «зубастик» умел делать хоть малую часть из того, чем успел овладеть Лью, то он все свободное время проводил бы на турниках, постоянно хвастаясь – еще один плюс в сторону Лью – ведь мы целый год уже провели вместе, и никогда он не форсил перед другими, а ведь так поступили бы почти все. По крайней мере, из моей компании – точно все, хотя самым большим хвастуном был Тормоз, но мы его здорово «понизили в должности» после его доноса, поэтому лидерство перешло к «зубастику».

(Но даже когда мы его считали еще другом, вряд ли он обошел бы «зубастика» по выпендрежу. Да, попыток он делал несомненно больше – наверное, каждую минуту, но беда Тормоза заключалась в том, что все они были настолько жалкие, непродуманные, а чаще всего – просто комичные, в результате чего его вместо зависти, на которую он рассчитывал, одаривали длительным громким смехом. Даже братец «зубастика» смеялся не «за компанию», - даже он всегда понимал, как глупо выглядит Тормоз.

Он этим своим непроходимым твердолобием заслужил дополнение к своей кличке, теперь его сокращенно называли Т.О.Б., часто в лицо – он все равно не знал расшифровки – «Тормоз от БелАЗа».)

«Зубастик», правда, меня сейчас не волновал совершенно – в моей голове все крутилась фраза: «ты ведь мой настоящий друг, а не то что эти…»

На первый взгляд, это был точно такой же день, как и все другие, но вот только мы с Лью больше улыбались и чаще смотрели в глаза друг дружке, а еще постоянно сталкивались, будто бы нас притягивал какой-то невидимый магнит.
Даже когда я лег спать, мне все чудился голос Лью: «…настоящий друг… настоящий друг… настоящий…»

Часть 4.  Кинжал

… В скором времени Лью рассказал мне, что больше он ничего особенного не умеет, кроме некоторых приемов, но на них смотреть не интересно, однако вскоре как-то вечером мы поехали кататься на велосипедах впятером, и меня ожидал еще один «номер».

Погоняв немного по округе, мы выехали на пустынную дорогу, где нас не отвлекали машины, и «зубастик» предложил покататься без управления, то есть, отпустив руль. Победителем будет тот, кто дольше всех сможет проехать.

Как ни странно, но в этом соревновании всегда побеждал я. Дело тут не в сверхъестественной ловкости – просто я отлично знал поведение своего велосипеда и его настройки, - мой руль, если его идеально выровнять и крутить педали неспеша, никуда не вело.

У всех остальных он метров через 50-70 обязательно выворачивался.

«Зубастик» прекрасно знал, что ему не выиграть, но похоже, он захотел продержаться дольше Лью и продемонстрировать ему свое превосходство.

Я не ошибся – когда мы все по сигналу отпустили рули, «зубастик» только и делал, что смотрел на Лью.

Братец «зубастика», как обычно, сошел с дистанции почти сразу, за ним вскоре последовал Крот.

Лью было гораздо сложнее управлять своим велосипедом, - его руль постоянно норовил повернуться то в одну, то в другую сторону. Но он точно улавливал его движения и наклонял велосипед в противоположную сторону.

Лицо «зубастика» помрачнело – он почти израсходовал свой «запас прочности».

Он, кстати, мог ехать гораздо дольше, если бы смотрел всегда только за дорогой и аккуратно вращал педали, а не вертел головой по сторонам, предвкушая сход соперников.

Так получилось и на этот раз – он слишком резко нажал на одну из педалей и его руль задрожал, а потом ушел влево. «Зубастик» схватил его руками – что означало проигрыш – и отстал от нас с искаженным гримасой недовольства лицом, на котором вдруг появилась плотоядная ухмылка – похоже он подумал, что Лью поставил цель победить «непобедимого» и теперь жаждал увидеть его неминуемое поражение.

Мы отъехали немного подальше, и я вполголоса объяснил Лью, что побеждаю из-за настроек техники, а не из-за мастерства пилотажа.

(Я, как и «зубастик», тоже вертел головой, но мой руль никак не отзывался на мелкие ошибки.)

Лью едва заметно кивнул головой, не отрывая взгляда от его колеблющегося руля, который он все еще контролировал и сказал:

- Я для себя хочу узнать, сколько смогу проехать…

Мы преодолели еще метров сто или сто двадцать, - «зубастик» остался далеко позади, пока руль Лью окончательно не вывернулся.

Когда нас догнал «зубастик» и со всеми остальными, никакую радость он не источал – видел, насколько его обскакал Лью, и наверняка заметил, как нервно вел себя его велосипед.

При таком «мандраже» ни я, ни «зубастик», ни Крот не смогли бы проехать и четверти дистанции Лью, окажись мы на его месте.

Потом мы увеличили скорость и Лью объявил:

- Дай-ка кое-что попробую…

Он разогнался еще быстрее, и вдруг положил ноги на руль. Подождав, пока скорость немного упадет, он стал наклоняться назад.

- Лью, осторожнее, - с опаской сказал я. – Так можно упасть…

- Я не упаду, - он продолжал нагибаться. – Рыцарь, ты только мне скажи, если будет кочка, а то я не вижу дороги.

- Ага, - я осмотрел всю дорогу впереди.

Лью уже достиг головой багажника, и прилег на него, а руки держал над самым асфальтом. Его велосипед слегка покачивался, но ехал ровно.

Между брюками и футболкой Лью появилась светлая полоска его тела, которая неуклонно разрасталась. Вот уже открылась маленькая ямочка на животе, и я захотел пошутить, ткнув пальцем ему в брюшко, но вовремя одумался – Лью этого не ожидал, и мог потерять равновесие.

Вместо этого я протянул руку и только слегка коснулся его живота, чтобы не испугать Лью и чтобы этого не видели другие.

Он вопросительно повернул лежащую на багажнике голову.

- Давай поднимайся, а то там дорога дальше в гору, а ты почти остановился.

Я думал, что он как-нибудь спрыгнет и подхватит велосипед, но Лью смог сесть на сиденье и взяться за руль на ходу.

Краем глаза я заметил, как все это раздражает «зубастика» - ведь он рассчитывал на победу, а сам с треском провалился, но мало этого, Лью еще показал, что может использовать велосипед в качестве гамака, на что «зубастик» уж точно не решится.

Меня все это только веселило, хоть я и не подал виду – за время нашей дружбы с «зубастиком» я здорово устал от его неутолимой жажды соперничества, - вот пусть теперь вкусит в полной мере горечь поражения, если ему так необходимо постоянно кому-то что-то доказывать.

«Зубастик» сдаваться не собирался – придумал очередное испытание: кто выше всех поднимет свой «велик» на дыбы, - и снова просчитался, - он, я и Крот достигли примерно одинаковой высоты, а Лью опередил нас настолько, насколько отстал от нас двоюродный братец «зубастика».

Убедившись, что тягаться с Лью бессмысленно, «зубастик» сделал вид, что его теперь все это не интересует, и попытался завести какой-то разговор, однако никто его не поддержал – все смотрели на Лью.

Он ставил свой велосипед почти вертикально, рискуя упасть на спину, но я видел, что он не хвастает, а как обычно, хочет найти предел.

Последнюю грань Лью нашел, но ему не повезло: постояв на заднем колесе, он толкнул велосипед вперед, однако тот пошел косо вправо и завалился прямо на меня.

Я врезался в «зубастика», он – в Крота, а Крот в братца «зубастика».

Через мгновение все мы полетели на асфальт, с лязгом и грохотом.

- Ну ты, *б твою мать, куда рулишь-то, бл*?! – проорал «зубастик». Кому было адресовано это послание, догадаться несложно.

Лью вместо ответа издал сдавленный стон. Я выбрался из-под велосипедов и пробрался к нему. Лью скорчился на асфальте.

«Зубастик» продолжал поливать его грязью, пока тоже не заметил, что Лью не поднимается.

- Ты чего? – я взялся за его плечо. – Ударился сильно?

Лью резко вдохнул с болезненным стоном, и сел на асфальт, держась за живот.

Все окружили нас.

- Нормально…все…, - с трудом выдавил он.

Отдышавшись, Лью извинился, а затем сказал, что когда падал, налетел с размаху на торчащую педаль моего велосипеда животом, и у него перехватило дыхание.

Никто из нас не пострадал, даже не поцарапался, потому что скорость была низкой.

Я уже высказал «зубастику» пару ласковых за его «наезд» на Лью, - ведь на его месте мог быть кто угодно, и сначала надо разобраться, в чем дело, а затем уже орать.

«Зубастик» тут же перешел в атаку, но Лью перекричал нас обоих, повторяя фразу «Это я виноват! Это я виноват, не ругайтесь!»

Чтобы окончательно разрядить между нами атмосферу, Лью предложил погоняться наперегонки. Я с братцем «зубастика» сразу отказались – мне в данном случае ничего не светило, я мгновенно уставал, едва мы брали старт.

«Зубастик», поразмыслив, тоже «снял шлем», но на это с большой охотой согласился Крот.

Если мы катались на перегонки, то ездили не на время и не на определенный отрезок дистанции, а на «всю силу» - побеждает тот, кто еще сможет относительно быстро ехать, когда другие выдохнуться.

Крот всегда брал измором – он сначала ехал позади, а под конец выстреливал, и уезжал далеко вперед, когда все, растратив силы, уже ползли еле-еле.

Я рассказал Лью правила – он раньше с нами не гонялся, и он согласился на раздумывая.

Если никто не победит до определенного места дороги, дальше которого оставшиеся «судьи» не видели, то «гонщикам» нужно было разворачиваться и ехать назад.

Лью с Кротом сравняли передние колеса и рванулись вперед, после того как мы с «зубастиком» свистнули.

Я болел за Лью, а «зубастик» - ни за кого, но интереса он не скрывал, зная, как долго Крот умеет выжидать.

Крот повел себя как всегда – полдороги держался позади Лью, а затем поднажал, думая, что он устал.

Но тут вышла промашка – Лью тоже поехал быстрее, не подпуская к себе Крота. Они отъехали слишком далеко, и отсюда нам казалось, что они едут вровень, но когда они развернулись, то мы увидели, что ситуация не изменилась – как ни старался Крот приблизиться к Лью, у него ничего не выходило.

Лью пронесся мимо нас и затормозил, я уже стал поздравлять его, но Крот вдруг заартачился, - он считал, что дистанция была слишком короткой, а так бы он победил.

- Ладно, давайте еще раз, - сказал «зубастик».

- Нет… опять тоже самое будет, - покачал головой Лью, - давай-ка проедем кругом, до наших домов, и назад.

Крот молча выкатил велосипед на середину дороги.

Круг этот составлял больше километра. Мы снова дали им старт, предупредив, что слишком медленно ехать нельзя.

Лью с Кротом скрылись из виду, а я спросил у «зубастика», кто на его взгляд выиграет.

- Не знаю, не знаааааююю, - протянул он ехидно, видимо догадавшись, за кого я болею.

Я не стал больше с ним говорить, а присел на седло, всматриваясь в другой конец дороги.

Они появились спустя минут восемь – и Лью был впереди.

Лью свободно крутил педали, иногда оглядываясь на своего преследователя, а Крот, хоть и не так далеко отстал, здорово запыхался, но ситуация повторилась: как только они достигли нас, Крот заявил, что сил у него еще вполне достаточно.

Я хотел сказать ему, чтобы он перестал ломать комедию, но Лью снова согласился продолжить, а мы изменили условие победы – на этот раз нужно было гнать как можно быстрее, и победит тот, кто первым достигнет «судей».

Мы отвели три минуты на отдых и Лью с Кротом умчались, причем Крот стал отставать уже с первых метров.

«Зубастик» снова попытался «внести смуту», но я-то знал: победы Кроту не видать.

Лью долго себя ждать не заставил, и, несмотря на пройденные километра два с половиной за последние пятнадцать минут, летел как ветер.

Он совсем не выглядел уставшим, - только лицо порозовело и волосы здорово растрепались.

Лью уже добрался до нас и присел на асфальт отдохнуть, а Крот только-только появился вдалеке – мизерная точка на горизонте.

Его никто не ждал, и мы к нему даже не обернулись, когда он подъехал, похожий на загнанную (если не агонизирующую) лошадь – и зачем только нужно было уходить на второй круг, если уже после первого стало все ясно – думалось мне.

Но это был отнюдь не конец, - Крот, едва переведя дыхание, опять взялся за свое – стал бубнить, что все равно в итоге победа досталась бы ему.

Это заявление вызвало раздражение не только у меня, - даже «зубастик» набросился на него, потому что если он проигрывал, причем вчистую, он, конечно, оставался страшно недоволен, но не отрицал этого, а старался побыстрее переключить внимание на что- либо другое.

Крот же просто рогом уперся, чего раньше никогда не делал, и в конце концов вызвал на себя шквал гнева, особенно со стороны «зубастика» и меня.

Отчитав его по первое число, мы настойчиво порекомендовали ему пойти отдохнуть у себя дома и не строить из себя идиота, если он, конечно, не является им на самом деле.

Крот ушел, с лицом оскорбленного героя, давая понять, что он так и не признал свое поражение, однако я забыл о нем очень быстро – с меня «зубастика» было вполне достаточно, не хватало еще с Кротом нянчиться.

… Спустя дней, наверное, пять или около того, Лью пришел ко мне утром уже за полдень – отстав примерно на час от своего «расписания» и был просто ошарашен тем, что я все еще спал.

Пустив Лью, я пробежал к себе и юркнул под одеяло – так не хотелось выбираться из теплой постельки, к тому же сон меня еще не покинул.

Лью открыл дверь в мою комнату, и увидев меня, завернутого в одеяло, вскрикнул:

- Опять спать?!

Я даже не шевельнулся.

- Ну-ка вставай, подъем!

Он схватил меня и стал трясти:

- ПОДЪЕМ!

- Отстань, дай полежать, - простонал я. Глаза мои не хотели открываться.

- Ты хоть знаешь, сколько время?!

- Нет.

- Уже почти половина первого, - Лью особенно выделил последние два слова.

- Ну и что. Хоть два часа дня, - я поуютнее закутался в одеяло.

- Рыцарь, ты как медведь в берлоге. А если бы я не зашел, ты вообще бы что ли, не встал?

Я не счел нужным ответить.

- Ну ты встанешь, или мне домой идти?

- Сейчас, Лью. Пять минуточек еще, ладно?

- Ладно, - в голосе Лью я не обнаружил подвоха, потому что снова почти заснул.

Внезапно одеяло слетело с меня, я даже и схватить его не успел.

- Лью! – я раскрыл один глаз и увидел его, беззвучно смеющегося и сжимающего в руках мое любимое летнее одеяло. – Дай сюда!

- И не подумаю.

- Отдааааааай!

- Фигушки.

- Ну и черт с тобой, - я отвернулся к стенке.

Лью положил одеяло на стул, стоявший далеко от кровати.

- Вставай!

Я в ответ прижался к подушке.

- Вставай говорю, а то сейчас и трусы с тебя сниму – совсем без ничего останешься.

- Ну и снимай, мне наплевать.

- Наплевать, говоришь!!! – на бегу выкрикнул Лью и запрыгнул на постель.

- Да встаю, встаю, не надо, - я поджал ноги к груди, чтобы не дать Лью выполнить задуманное, ведь спать мне в любом случае уже не дадут.

Он завис надо мной, растопырив пальцы и оскалив зубы – больше нельзя было тянуть время, иначе сейчас начнутся страшные мучения.

С протяжным стоном я поднялся и сел на постели, поставив ноги на пол.

- Издеваются надо мной, как хотят…, - я посмотрел на него, свесив голову набок.

- И как можно столько дрыхнуть, да еще в таких кандалах? – Лью потрогал ворох моих цепочек, имея ввиду еще и те, что охватывали все конечности, кроме одной ноги.

- А как можно вскакивать в девять или восемь утра, три часа махать ногами и руками, незнамо сколько раз переплывать все пруды-озера, а потом еще целый день гулять? Если у меня железо только сверху, то у тебя оно – внутри, - мой сон быстро растворялся.

- Вот попробуй тоже самое делать, и спать не будешь хотеть, - взгляд Лью бегал по мне.

- Нет уж, спасибо – я лучше посплю.

- Всю жизнь проспишь.

- Зато умру во сне, и ничего не почувствую, - я поднялся на ноги и хотел идти в ванную, но вдруг на меня снизошла одна умная мысль:

- Лью, а давай сейчас сразу поиграем?

- Во что…ааа, - он улыбнулся. – В прятки?

- Нет, - мне не хотелось откладывать самую желанную часть «игры» (зачем чего-то искать, когда все уже найдено), - давай сразу так. Я пока умываться пойду, а ты снимай все, кроме трусов.

- Ну…, - Лью поерзал на постели, - ладно…

Я кивнул ему и вышел из комнаты.

Лью ожидал меня, рассматривая сам себя. Одежда его была сложена на двух стульях.

Он взглянул на меня, чуть прикусив нижнюю губу.

Я забрался на так и не убранную постель, сел и вытянул ноги навстречу Лью, пока они не достигли его ступней.

Мы оба вздрогнули, от первого соприкосновения, как это всегда случалось – оно было самым приятным.

Новый загар уже равномерно покрывал тело Лью, и оно заметно контрастировало с моим – как будто подчеркнуто белым.

Но загорел он не везде – из-под нижнего белья проступали белесые полосы.

- Лью, тебе надо без всего загорать. А то станешь полосатым.

- Да я бы хотел…, - он тоже посмотрел на это место, - но там ведь люди.

- Это днем, а утром там, небось, никого нет.

- Агаааа! – Лью усмехнулся. – Ты знаешь, сколько там утром народу?

- Че, уже все забито?!

- Не все, но полно. И купаются уже, и загорают, и старики со старухами бегают вокруг озера со своими собаками.

- Блин, и чего им не спится с утра.

- Потому что только сони спят до обеда, - Лью искоса посмотрел на меня, но в его взгляде читался смех, а не издевка.

Я не ответил, продолжив изучать Лью. Загар был ему к лицу, - светлые волосы и приобретающая оливковый цвет кожа – мне так и хотелось его пощупать, когда Лью снимал с себя одежду.

Если бы Лью не показал мне свои непростые номера на турниках, то я бы с трудом поверил в его способности – выглядел он, как обыкновенный мальчик, почти такой же худенький, как я.

Я тогда думал – чтобы так кувыркаться, нужно иметь ярко выраженную развитую мускулатуру, а у Лью ничего подобного не было.

Разве только четче очерчены границы мышц, словно их обвели прозрачным карандашом, в то время как у меня они были расплывчаты.

Я представил, как мышцы Лью будут увеличиваться, пока он не станет похожим на дядю Шварца из фильма «Терминатор» и зрелище это мне мягко говоря, не понравилось.

- Лью…. а ты хочешь, чтобы у тебя потом все стало вот таким, - я обхватил воображаемый огромный бицепс.

- Зачем?

- Ну, чтобы стать тем, кем ты хочешь быть.

- Не, это качки такими становятся. А кикбоксеры – нет.

- А зачем это качкам? – я подвинулся поближе к нему.

- Чтобы поднимать штанги и всех распугивать.

- То есть, ты так и будешь нормальным, без этих стоячих сисек?

- Да, - Лью прыснул. – Ну, может немного покрепче.

- Тогда ладно…, - медленно выговорил я, также мысленно представляя повзрослевшего Лью.

- Значит, ты разрешаешь мне дальше тренироваться, мастер? – как можно серьезнее спросил Лью.

- Разрешаю! – я распростер руки у него над головой, а затем толкнул в плечо, намекая, что тема исчерпана, и я не прочь теперь повозиться.

Лью подумал, что это часть моего ответа и не отреагировал.

Тогда мне пришлось повторить тычок, и Лью понял, что от него требуется – в глазах у него заплясал озорной огонек, и он повалил меня на спину.

Мы уже набесились и теперь отдыхали, лежа рядышком, прежде чем перейти к чему-нибудь более интимному, как вдруг кто-то позвонил.

- Ой…, - Лью встрепенулся, - зубастик что-ли, со своей стройки уже вернулся?

- Нет, это не он, - я собрался идти открывать дверь.

- Откуда ты знаешь?

- Он так не звонит, - сказал я и взял брюки.

«Зубастик» всегда звонил раза три-четыре, чтобы все его услышали, даже те, кто не хотели. Если дверь не открывалась спустя две секунды, он снова начинал трезвонить, так что «зубастика» было невозможно спутать с кем-то другим.

Сейчас звонок был коротким и одиноким.

Лью быстро подошел к стулу со своими шмотками и снял футболку со спинки стула.

- Подожди, - мне очень не хотелось прерывать нашу «игру». – Не одевайся пока.

- Там же кто-то пришел.

- Я его не пущу.

- А если взрослый кто? – Лью уже приготовился надеть футболку.

- Тогда тем более, я сначала тебе скажу.

- Ты-то штаны одел…

- Ну одень тоже, а больше ничего не надо, хорошо?

- Хорошо…, - Лью снова повесил свою футболку на стул.

Я пошел открывать дверь, думая, что гость, наверное, уже ушел.

Случись подобное, я бы не слишком огорчился.

За дверью стоял Крот.

Я уже совсем забыл о нем и том инциденте с велосипедами, - он не появлялся все эти дни, может быть, ожидая, что к нему придут. Но никто за ним не заходил, и теперь он сам пришел мириться.

Поразмыслив немного, я все же открыл дверь – зла на него никто особо не держал, а вот терять одного из приятелей я не собирался.

Хотя сегодняшним летом необходимость в них сильно сократилась – Лью мне заменял всех до одного и большой компании я без сомнения предпочитал только его.

Но если Крот сам пришел, и хочет помириться – я ничего против не имел, а вот присутствие Лью будет хорошей проверкой его поведения.

Крот вел себя, как ни в чем не бывало, как будто уезжал куда-либо на неделю, а не расстался с нами практически в ссоре.

Пока он снимал ботинки, я прибежал к себе в комнату, и сообщил Лью, что пришел Крот и сейчас он войдет к нам.

Лью кинулся за одеждой, но я его поймал:

- Тише ты, зачем?

- Ну ведь он сейчас придет…

- А он что, никогда с нами не играл?

Лью успокоился, словно только что вспомнил о наших коллективных «играх».

Крот не знал, что Лью у меня, и застыл в дверях от неожиданности. Я внимательно наблюдал за ним и увидел, что по его лицу пробежала тень недовольства.

Лью молча смотрел на него – я уже успел подговорить его не здороваться с Кротом первым, нужно выяснить, так ли он доброжелательно настроен, как стремился показать мне у порога.

Выражение лица Крота мне очень не понравилось, но он быстро смахнул с себя «черную маску» (или надел белую?) и подошел к Лью, протянув ладонь.

- Привет, - голос Крота звучал вроде бы вполне миролюбиво.

Лью пожал его руку без особого энтузиазма, не сказав ни слова – тоже моя работа.

- Играете? – Крот осмотрел нас, расплываясь в улыбке.

Нельзя было не заметить излишнюю холодность и немногословность Лью, однако Крот либо принимал ее как должное после его выходки, либо слишком хорошо прикидывался.

Он задавал нам вопросы, рассказывал что-то сам, словно все было в порядке – и я решил, что он прошел проверку.

Лью словно бы внезапно «оттаял», и уже все мы болтали как всегда.

Но когда Крот отошел к окну, мы с Лью переглянулись.

Постепенно Крот перестал нас интересовать – он был прощен, но сейчас попал явно не к месту – в данный момент мы меньше всего нуждались в его обществе. На моей кровати сидел Лью в одних брюках, а я не мог продолжить прерванный процесс из-за какого-то Крота!

Однако я не собирался так сразу все бросать, и вскоре прыгнул на Лью, думая о том, что можно хотя бы еще повозиться, если пойти дальше нам мешает присутствие Крота.

Звонкий смех и стремительные ответные действия Лью скорее всего означали, что думал он о том же самом.

Крот заулыбался, стоя у окна, но не подходил, поступая очень правильно – третий лишний нам был не нужен.

Спустя несколько минут он понял, что его присутствие нам если не в тягость, то, по крайней мере, безразлично и уже не пытался заговорить с нами, дожидаясь, когда мы «наиграемся».

А мы с Лью и не думали прекращать – только еще больше увлекались. Я давно рассмотрел «пригорочек» у него на брюках, а Лью, заметив у меня то же самое, протянул «Аааааа!!!» и направил туда руку.

Свернувшись в клубок, я не давал Лью добраться до «красной кнопки». Он не смог заставить меня развернуться, хотя самый легкий способ был – пощекотить где-нибудь, и Лью это прекрасно знал, а вместо этого осторожно поставил свою босую ногу мне на шею и частично на лицо.

Я ощутил свежий запах пресной воды – Лью не так давно выбрался из озера.

Лью «постоял» так на моей шее и щеке, а затем стал пробираться вторым после большого пальцем этой ноги прямо мне в ухо.

Мне стало смешно и весело от его действий, даже щекотно, особенно когда он шевелил пальцем – от смеха я стал стучать по кровати руками.

- Че вы делаете?! – раздался вдруг возглас Крота.

Я повернул к нему голову, а Лью убрал ногу.

Лицо Крота выражало недоумение.

- Играем мы, ты, что не видишь? – просто ответил Лью.

- Вот именно, - прибавил я, но уже с металлическим оттенком в голосе.

Крот смотрел на нас еще мгновение, а затем снова принялся изучать пейзаж за окном.

Мы с Лью попытались вернуться к нашей забаве, но не получилось – Крот своим глупым восклицанием испортил мне настроение, и как я видел – не только мне: Лью тоже потерял «запал» и то и дело посматривал на Крота.

Осознав, что сегодняшняя «игра» проиграна, мы стали одеваться.

Я уже успел пожалеть о том, что открыл дверь Кроту – ничего хорошего из этого не вышло.

Он был сейчас как чернильная клякса на нежно-розовой внутренней обивке дорогого гроба – ни стереть, ни смыть – только размажется.

Несмотря на то, что мы уже оделись, мое раздражение никуда не делось, и Кроту достаточно было только искорку выпустить, как взорвался бы целый склад с боеприпасами, - ведь во второй раз он стал корнем проблемы.

Наверное, в воздухе уже запахло грозой, но Лью успел предотвратить бурю – он тоже за год хорошо меня узнал, и вовремя разглядел «буревестников», хотя с ним мы никогда не ссорились (за исключением уже описанного мною случая у клуба-видеосалона).

Лью как можно быстрее вывел нас на улицу, стараясь развлекать меня и не давать разговаривать с Кротом, пока «тучи ветер не разогнал», что случилось довольно скоро – я же не «зубастик». Это он мог часами, днями, а то и неделями держать выбранную жертву «на прицеле», все это время «затачивая пулю», пока в итоге не «спускал курок».

… На следующий день меня как обычно разбудил звонок, но, еще не глядя на часы, я понял – слишком рано.

Шел всего лишь десятый час, и я поднялся с жутким скрипом, словно только что лег спать.

«И зачем Лью вздумал прийти в такую рань?» – Подумал я, но без малейшего раздражения, - его я был готов принять хоть в шесть часов утра.

Звонок не умолкал, сигнализируя о том, что это не Лью, а тот, кого я видеть в столь ранний час не желал.

«Зубастик» был одет в старую, запачканную одежду и держал в руках рабочие рукавицы, - он только собирался на свои «инженерно-исправительные» работы.

- Привет, че ты так рано? – безрадостно сказал я.

- Привет. Побазарить хотел.

Я вопросительно вскинул брови.

- Лучше в квартире.

Пропустив «зубастика» в прихожую, я прислонился к тумбочке – мне ужасно хотелось спать.

Он захлопнул дверь и уставился на меня.

Время шло, а он молчал, и я уже собирался сказать ему – спрашивай что хотел, и иди строить свой гараж, а у меня глаза закрываются, но «зубастик» меня опередил:

- А зачем тебе Лью х*й в ухо совал?

Услышав такое, я просто остолбенел, раскрыв рот.

«Зубастик» пристально смотрел на меня.

- Чииивоооо???!!!

- Че слышал. Ну так зачем?

- Кто тебе такое сказал? – мой сон словно рукой сняло.

- Не важно.

Повисла звенящая тишина, - я пытался отойти от услышанного и понять, что это за глупая шутка, а «зубастик» изучал выражение моего лица, вероятно ища в нем подтверждение своим словам.

- Кто тебе насочинял такое? – нужно сразу выяснить, откуда ветер дует.

- Это правда?

- Нет.

- Откуда ты тогда знаешь, что мне сказали?

- Так тебе сказали?

Это была игра в кошки-мышки. Я хотел узнать, кто и когда ляпнул ему такое, тогда бы я смог загнать джина в бутылку.

«Зубастик» стремился вытянуть из меня признание, - в таком случае он бы правил бал.

- Скажи мне, кто тебе наговорил и что, а я скажу – правда это или нет, - предложил я «зубастику» сделку, понимая, что мы так будем до бесконечности толочь болотную жижу в горшке.

- Ну ладно…, - «зубастик» облизнулся, - это Крот мне вчера сказал.

В меня словно молния ударила: ну кто еще кроме Крота видел нас вдвоем?! И как можно было сразу не догадаться!!!

(Вероятно, это из-за того, что «зубастик» поднял меня с постели и такой «фразкой» словно кувалдой по черепу вдарил.)

- А теперь говори, что было? – затараторил «зубастик», - зачем Лью это делал? Ты сам…

Я махнул рукой, призывая «зубастика» к тишине. Хоть во мне и закипала злость на существо, которое жило на три этажа выше меня и долго входило в нашу компанию, я постарался сдерживаться, а то «зубастик» еще сочтет это за доказательство того, чего не было.

Мой рассказ был коротким, но я ответил на все вопросы «зубастика», описав нашу вчерашнюю «возню» с Лью.

Я не обманывал «зубастика», а только сгладил некоторые углы – сказал, что Лью поставил ногу мне на голову случайно, в процессе борьбы, а палец запихнул в ухо в качестве наказания, потому что я применил некий запрещенный прием, и удовольствия я никакого от этого не испытывал.

(Еще не хватало мне рассказывать «зубастику» о чувствах и эмоциях, которые мы с Лью питали друг к другу – об этом ему знать не положено, это было только для двоих, и рассказать такое для меня было равносильно предательству.)

- А теперь ты скажи: что именно тебе Крот сказал?

- Почти тоже, что и ты, он только говорил – Лью хотел еще х*й тебе в ухо засунуть, а ты сказал «Давай», и Крот ушел после этого.

- Вранье.

- А зачем он такое сочинил? – язвительно поинтересовался «зубастик».

- Он же с нами поссорился, помнишь?

- Ну и что?

- Вчера, когда он Лью увидел, то у него сразу морда стала вот такая, - я изобразил гримасу матерого уголовника. – Он так и считает, что победил тогда в гонке.

- Дурак, чтоль? – «Зубастику» мой вывод, похоже, показался вполне логичным.

- Хуже. Иначе бы не врал тебе про нас.

- Это он так отомстить что ли, решил? – уловил «зубастик» мою мысль.

- Вот видишь, ты его тоже расколол как пустой орех, – уважительным тоном проговорил я.

«Зубастик» засиял и заулыбался – он просто обожал, когда его хвалят за дело, а я давным-давно взял это на заметку.

- Ну ладно, я пойду тогда, - самодовольно проговорил он, - днем увидимся. Или вечером, если я устану.

Я вылетел из квартиры, не успел «зубастик» скрыться за углом дома.

Прежде чем идти к Кроту я побежал за Лью – нужно предупредить его обо всем.

Лью был одет в тренировочные штаны и старую футболку, его щеки раскраснелись, а волосы повлажнели от пота – было понятно, чем он занимается.

- Ой, Рыцарь, - растерялся Лью, - а я еще не закончил…

- Лью, можешь выйти?

- Прямо сейчас?

- Да.

- Но зачем?

- Потом объясню… так можешь?

- Ну а… мне хоть в душ надо сходить…, - Лью уже понял, что раз уж я появился в это время, то произошло что-то нехорошее (или наоборот, слишком хорошее – этого он не знал).

- Через сколько ты сможешь выйти?

- Ну…, - он взглянул на потолок, - через двадцать минут.

- Жду у себя, - я сбежал по лестнице, чтобы не тратить время на пустые разговоры.

- Рыцарь, а что случилось-то? – Лью даже выскочил на лестничную клетку, но я только махнул ему рукой, призывая поторопиться.

Он пришел даже пораньше, с еще совсем мокрыми волосами, сгорая от любопытства.

А я раздумывал, что же мне сказать Лью – мне вдруг расхотелось пересказывать ему разговор с «зубастиком», - неизвестно, как Лью на все это отзовется. Я старался оградить эту самую близкую во всех смыслах слова сторону нашей дружбы от любого негативного влияния, даже самого слабого.

Теперь я считал свой визит к Лью ошибкой – нужно было не бежать к Лью сгоряча, а разобраться с Кротом в одиночку.

Как не кипела во мне ярость, но ради того чтобы Лью остался в блаженном неведении, я был готов просто послать Крота по хорошо всем известному адресу, и объяснить, чтобы больше он никогда не подходил ни к нам с Лью, ни к «зубастику».

Но теперь слишком поздно – придется выяснять отношения с Кротом на пару с Лью, а прежде ввести его в курс дела.

Выход я все же нашел – передав в общих чертах разговор с «зубастиком», я не произносил той самой фразы, которой меня огорошил «зубастик» и сделал основной упор на то, что Крот пытался выставить нас дурачками, потому что все еще дулся на Лью из-за велосипедов.

Затем я сказал, что собираюсь отправить Крота в «свободное плавание», а Лью, не зная всей подоплеки, отговаривал меня от столь радикальной меры, убеждая, что он готов простить Крота. Я закачал головой, даже не дослушав Лью и сказал, что это невозможно, а дело тут не только в Лью: если бы Крот являлся просто «шапочным» знакомым, то это одно, а вот когда он гуляет с нами уже не первый год, и все это время я платил за него на видеофильмах, угощал мороженым и жвачками, а он в результате так меня «отблагодарил», то что я теперь должен подумать и что от него можно ожидать в будущем?

(Кроту не так часто удавалось полакомиться «манной небесной», по сравнению с «зубастиком», т. к. он редко ходил с нами по ночам и куда-либо ездил, но, тем не менее – я не помню, чтобы у него были свои деньги.

Может быть, у него имелись какие-то сбережения, а он просто говорил нам неправду, но, зная его родителей я не думаю, что они щедро снабжали его финансами.)

Я просто не смог бы дружить с таким человеком дальше, и мне даже его присутствие доставляло бы дискомфорт – говорил я Лью.

Услышав все это, Лью понял меня и больше не пробовал изменить мое мнение.

Мне хотелось побыстрее покончить с этой дурной пьесой в трех актах, и я надеялся, что четвертого не будет – в течение недели Крот умудрился напакостить уже три раза.

Не откладывая, я повел Лью вверх по лестнице, к двери, которую после всего произошедшего мне больше никогда не хотелось лицезреть.

Но никто нам не открыл – в квартире Крота было тихо.

- Может, он там, но не открывает? – предположил Лью.

- Может… но вряд ли.

Мы обошли дом кругом – все форточки в квартире Крота были закрыты, даже занавески кое-где задвинуты – все говорило о том, что квартира абсолютно пуста.

- Ничего, потом поговорим, куда он денется, - обнадежил меня Лью.

Я согласился с ним, но про себя чертыхнулся от досады – отвратительная пьеса не хотела заканчиваться.

Нам пришлось ждать. Лью хотел отвести меня на озеро и начать учить плавать – я сегодня так рано встал, и Лью уже давно жаждал окунуть меня в воду. Но мне было не до учений, я бесцельно ходил туда-обратно, стараясь не упускать из виду дорогу к подъезду.

- Да что с тобой, Рыцарь? – Лью быстро обратил внимание на мое состояние.

- Ничего. Я просто все о Кроте думаю…

- Зачем? Ну его к черту, что о нем думать? Пойдем лучше на озеро, я тебе…

- Не сегодня, Лью, - перебил я его, - понимаешь, это как заноза, которая болит, пока не вытащишь.

- Да плюнь ты, зачем думать про таких, как он?

Лью был тысячекратно прав, да только… я словно предчувствовал, что если сразу все не развязалось, то сделать это без проблем будет крайне сложно.

Мы заходили за Кротом каждый новый час, а в промежутках ходили около дома.

Лью старался отвлечь меня разговорами, и в целом у него получалось, но как только оставалось минут десять-пятнадцать до конца очередного срока, мои мысли снова возвращались к этой проблеме.

Одиннадцать и двенадцать часов ничего нам не принесли, а в час дверь квартиры Крота открыл его отец в расстегнутой рубашке, со щеткой в руках – они только что откуда-то вернулись.

(Мы все же проследили их возвращение.)

Где они были меня не волновало, но отец Крота сказал все, что нужно:

- Только что ушел на улицу. Разве вы не встретили его?

- Нет, - мы с Лью уже бежали вниз.

- Идем к зубастику!

Еще слишком рано для его возвращения, но нужно знать, появлялся ли Крот там.

«Зубастик» действительно еще вкалывал вместе с братцем и папашей, но его мать сообщила, что только что приходил один мальчик, имени она не знала, но по описанию я догадался, кто это.

«Вздумал нас поссорить с «зубастиком», - подумал я, - вот сволочь, но ничего – не на того напал.»

Нужно найти Крота до того, как он встретится с «зубастиком», хотя ему вряд ли удастся подпортить еще что-то – он ведь не знает, что утром я уже переговорил с ним, но все равно – лучше, чтобы Крот больше не пересекался с ним.

Если Крот заходил к «зубастику», то он пойдет к нему снова, а сейчас вероятнее всего, блудит где-то рядом.

Проверив все близлежащие к нашим домам места, в которых мы когда-либо бывали, я предложил пойти в парк, а Лью – на озеро.

Сначала мы выбрали парк – он располагался гораздо ближе к дому, чем озеро.

Бегло осмотрев все подходящие для обитания Крота достопримечательности, я уже собрался бежать на озеро, как вдруг Лью произнес, куда-то всматриваясь:

- Да вон он…

Я проследил за его взглядом.

За турниками, на которые мы вчера ходили с Лью, располагалась запущенная детская площадка со сломанными качелями и покосившимися каруселями.

Среди этих ржавых остовов бродил Крот, иногда толкая издающий пронзительный скрип металлолом.

- Идем! – позвал я Лью и почти бегом бросился на площадку.

Крот не заметил пока нас, он явно чего-то ждал (уж явно не вечерний сказки для малышей, а скорее всего того, кто разбудил меня сегодня утром).

До Крота оставалось уже не так далеко, когда он развернулся, и повернув голову, застыл на миг: увидел нас.

Затем он медленно отвернулся, словно бы не узнал нас, но поза его из беззаботно-непринужденной сменилась на выжидательно-настороженную.

Он так и не повернулся к нам, даже когда услышал, что мы остановились почти у него за спиной.

- Тебе не кажется, что у кого-то слишком длинный язык? – начал я без лишних церемоний ледяным тоном.

- Не кажется, - вызывающе пробурчал Крот.

- А мне вот кажется.

- Креститься надо, когда кажется.

- Ты решил, что можешь говорить что угодно и кому угодно? – я не обратил внимания на его колкость.

- А что ты мне сделаешь? – Крот обернулся, и я увидел его насмешливый оскал.

- За слова свои ответишь?

- Может, и отвечу, - Крот явно не хотел разойтись по-хорошему.

- Не подходи к нам больше, и к зубастику тоже можешь не заходить, ясно тебе?

- К вам я и не собирался подходить, а с зубастиком мы еще поболтаем.

- Не рекомендую.

- Ты чтоль, мне помешаешь? – хихикнул Крот.

Лью все это время стоял рядом и молчал – я попросил его пока не вмешиваться, надеясь, что конфликт завершится как можно скорее, что было бы идеально для обеих сторон. Но как только Крот стал откровенно «точить клыки», Лью сделал шаг вперед.

Я вытянул руку, придержав его и сказал Кроту:

- Тебя предупредили.

Крот противно загоготал, а затем высказал:

- Посмотрим, кто кого будет предупреждать, когда зубастик узнает, о чем я думаю.

- Ты можешь думать? И о чем?

- Хочешь знать?

Я не ответил, но одарил его вопросительно-надменным взглядом.

Крот выставил ногу вперед, поставил руки на пояс (у нас среди пацанов это означало вызов) и процедил сквозь зубы:

- Я думаю, что вы – два гомика.

Во второй раз за день слова пригвоздили меня к месту, лишив дара речи.

Злорадная ухмылка расцвела на губах Крота, а во взгляде читалась нескрываемая неприязнь.

Вдруг справа от меня прошелся ветерок, и что-то сшибло Крота с ног.

Это был Лью, который бросился на него со всего маху.

Он прижал его к песку и стал тыкать в лицо Кроту раскрытую ладонь со словами: «Повтори! Кому ты это сказал?!»

Крот затрепыхался, пытаясь сбросить Лью, и заорал:

- СЛЕЗЬ С МЕНЯ, Б*Я!!!

Но Лью почти не шевелился, усиливая тычки, пока вдруг Крот не перестал барахтаться, и сказал:

- Слезь, и я тебе повторю. Или ты боишься?

Лью усмехнулся, и начал подниматься. Внезапно Крот, лежащий между ногами еще не вставшего Лью сильно толкнул его, навалившись на одну ногу.

Лью полетел на песок, а Крот уселся на нем, пытаясь заблокировать его руки.

Одну бесконечно долгую секунду мне казалось, что теперь ему не выбраться…

А что делать, если Крот сейчас одержит верх? Я никогда в жизни не махал кулаками, и понятия не имел, как это делается.

Я уже хотел осматриваться по кустам в поисках какой-нибудь дубины или просто палки на худой конец, - единственное оружие, с которым я мог противостоять Кроту, если до этого дойдет.

Но я напрасно опасался за Лью – он, убедившись, что Крот хотел одолеть его подлостью, сам схватил его за руки, а затем поднял ноги и обведя ими Крота, словно они вращались на шарнирах в какую угодно сторону, прижал их к его груди, разжал кисти и резко выпрямил ноги.

Лью распрямился как пружина, а Крот завалился на спину, словно мешок с чем-то дурно пахнущим.

- Б***Ь!!! – Крот согнул ноги, чтобы ударить Лью, если он подойдет.

Сделав обманное движение, Лью поймал Крота за ботинок и резко дернул на себя изо всех сил.

Крот вскрикнул, проехав немного по песку от рывка Лью.

Вероятно из-за сильной боли Крот замешкался, и тут же Лью прыгнул на него, приземлившись коленями на его грудную клетку.

Крот громко хрюкнул.

- Слезь с меня! – взвыл Крот.

- Не рыпайся, - голос Лью был невероятно спокойным, словно он играл с Кротом в карты, а не дрался.

- Слезь говорю, е* твою мать!!! – Крот снова задергался в бессильной злобе.

- Заткнись, или сейчас огребешь, - хоть Лью и не повышал голоса, угроза в нем прозвучала ясно.

Он уже вывернул одну руку Крота, и теперь приступал ко второй.

Неожиданно раздался треск, и у Крота оторвалась пуговица на рукаве – тогда Лью выпустил его руку.

Крот быстро зачерпнул горсть песка и бросил ее в лицо Лью.

Но Лью был начеку – он не только успел зажмуриться, но и отвернулся. Песок попал ему в затылок.

Это была последняя капля – Лью размахнулся, и его кулак, мелькнув в воздухе, впечатался в лицо Крота с громким шлепком.

Дернувшись, Крот словно осел под весом Лью и послышались его полувсхипы-полушипение.

- Все скажу…про вас…скажу…, - мямлил Крот.

- Добавки хочешь? – Лью вновь занес кулак над ним.

Крот перестал бубнить, но продолжал шипеть.

Лью обернулся ко мне, и в глазах его я прочел вопрос «Что с ним делать?», - он тоже понял, что силой Крота не сломить.

Точнее – сломить-то можно, Лью уже его сломал, но вот запугать – нельзя.

Я заметил это гораздо раньше, ведь я смотрел на происходящее со стороны, и сейчас мысленно перелистывал страницы виртуальной папки под названием «Крот: личное дело».

Нужный «файлик» я нашел быстро – Крот был не слишком-то порядочной особой и вообще еще в первые дни нашего знакомства едва не потерял членство в компании из-за одного «подвига». Но в данном случае подходил другой эпизод из жизни Крота, мгновенно ставшего моим первым врагом.

- Ключ…, - проговорил я вслух еще не сформировавшуюся мысль, - сарай…ты вор.

Лью встряхнул Крота, чтобы он обратил внимание на мои слова.

- Сарай в лесу, - я подошел к ним, - это ты его ограбил. Помнишь это дело? Я все про тебя знаю.

На перекошенной от злобы физиономии Крота отразилось что-то вроде воспоминания, а затем зародились первые, еще слабо различимые оттенки страха.

Вот оно! Я нащупал больное место, и теперь нужно бить по нему нещадно.

- У тебя на стене, в твоей комнате висит картина – она ворованная. На балконе стоят весы – они тоже ворованные, а еще ты украл радио, чемодан с инструментами и мотокультиватор. Твои родители знают об этом? А хозяин сарая? Может, сходим к нему?

Лью непонимающе переводил взгляд с меня на Крота и наоборот.

- Я…не брал…, - голос Крота задрожал.

- У меня есть свидетель, он говорил, что это ты воровал.

- Не все…я не все…взял…

- Ты думаешь, меня е**т, что ты брал, а что нет? – с сарказмом сказал я. – Я расскажу хозяину, свидетель подтвердит, хозяин пойдет в милицию и тебя посадят в тюрьму.

Теперь у Крота затряслись губы. Он больше не делал попыток освободиться.

Лью смотрел на него расширенными глазами, особенно после того, как он сказал «я не все взял».

Я знал, что далеко не все из того, что я говорил Кроту является правдой и может случиться (никакая тюрьма ему не грозила, мне это было известно), но после такой выходки я готов был обвинить его в разжигании Третьей мировой войны. А главное – я видел, что он испугался, и я знал, чего именно.

- Если ты хоть слово сп*****шь про нас, то я отнесу ключ хозяину сарая и за тобой приедут, - Крот просто съежился от страха, а глаза его кричали «Откуда ты все это знаешь?!!».

- Вот тогда и будешь п*****ь в милиции – ты так любишь это делать.

Я не требовал от Крота никаких обещаний – по его виду уже можно было сказать, что напуган он до смерти.

Взяв Лью за плечо, я потянул его вверх. Он поднялся, брезгливо отряхнув те места, которыми он касался Крота.

- А теперь вали отсюда, козел. – Я с особенной интонацией подчеркнул последнее слово (Оно у нас считалось «запрещенным» и было во много раз обиднее любого ругательства. Обозвать таким словом другого пацана означало замарать его честь самой черной грязью, и самым крутым «наездом» одновременно. Тот, кого назвали «козлом» мог ответить только двумя способами – либо сказать тоже самое, либо сразу ударить в лицо. Если он молчал или делал что-то другое – то считался трусом до конца жизни. С позволения читателей, я не стану печатать длинную расшифровку этого слова – оно состоит сплошь из «общеупотребительных» слов и различных постыдных действий.).

Крот гневно сверкнул глазами, но ничего не сделал.

- Вали-вали, или ты что-то забыл? - это уже был Лью.

Крот медленно поднялся, - он весь выпачкался в песке, рукав с оторвавшейся пуговицей завернулся почти до локтя, на груди проступали отпечатки подошв от ботинок Лью, а под глазом наливался кровью «свежеиспеченный» фингал.

Ни одной из этих «наград» могло не быть, если бы Крот не трепал своим длинным и лживым языком.

Прихрамывая, Крот пошел прочь. Метров через сорок он украдкой оглянулся.

- Помни: если что, то ключ в надежном месте, - крикнул я напоследок.

- А вот про это тоже не забывай, - Лью погрозил ему кулаком.

- Рыцарь, а что это за сарай-то? – спросил Лью, когда Крот скрылся из виду. – Он и вправду что-то украл?

Я кивнул на сохранившиеся сиденья карусели – больше присесть здесь было не на что.

Лью послушно сел на одно их них, а я отряхнув его спину, примостился напротив него – рассказать мне было что.

… В мае прошлого года Крот вместе с Тормозом рыскали по окраине леса, где многие жители окрестных домов построили свои сараи вместе с огородами.

Когда они почти миновали череду заборов и строений, Крот увидел, что в замке одного из крайних сараев, скрытого в березняке, что-то торчало. Крот подошел поближе и рассмотрел ключ, - замок был открыт.

Крот подумал, что владелец где-то поблизости, и решил понаблюдать за дверью издалека.

Они просидели в лесу достаточно долго, но никто не появлялся, - Крот уже объявил Тормозу о своем замысле. Все это время Тормоз пытался избежать своей «невольничьей» роли сообщника, но Крот его принудил остаться – ему нужен был кто-то, кого можно поставить «на шухере».

(Если бы Крот обладал хоть каким-то разумом, то он первым делом отправил Тормоза домой и даже не намекал бы о том, что задумал, если уж ему так приспичило забраться в этот сарай.)

Сначала Крот хотел дождаться темноты, но алчность взяла верх и он полез в сарай, поставив у двери дрожащего Тормоза.

Надеждам Крота на легкую и богатую наживу не суждено было сбыться – едва открыв дверь, он обнаружил, что «все уже украдено до них». А ключ в замке, похоже, забыли воры, или просто бросили его там за ненадобностью.

Крот переворошил разбросанный в беспорядке хлам на полу сарая и смог найти только очень древнюю картину и сломанные хозяйственные весы – остальное совершенно никуда не годилось даже по «совковым» меркам.

Тормозу за услугу он отдал ржавый навесной замок с тем самым ключом, который привлек его внимание.

Родителям Крот наверняка сказал, что нашел эти вещи, картину он почистил и повесил у себя в комнате, а весы его отец смог починить и теперь они служили у них в хозяйстве.

Если бы не Тормоз, то никто бы ничего и не узнал, а так все вскрылось уже на следующий день.

Хозяином сарая оказался сварливый старый дед из моего дома, отличавшийся редким занудством и большой любовью «постучать» на кого-либо.

Он уже с утра принялся носиться по улице и кричать, что его обокрали, рассказывая свою историю каждому встречному-поперечному во всеуслышанье, кого он не считал виновником (Это были либо пенсионеры, либо близкие знакомые. Я думаю, что вором-то и являлся один из знакомых деда – иначе откуда бы он достал ключ, да еще и забыл его в замке?).

Дед через каждую минуту орал, что изловит жуликов, вот только милиция приедет.

Ехала она долго, а когда приехала – то уже вся улица знала, кого обокрали, и что именно унесли, - дед особенно сожалел о своем расхлябанном мотокультиваторе, который он собирался продать лет десять-пятнадцать кряду.

Менты быстро усекли, что из себя представляет дедуля, и с огромным трудом от него отвязались, проведя осмотр и пообещав вернуться.

Я в этот день пошел к «зубастику» и наткнулся на белого, как мел Тормоза, - он выходил из своего подъезда, держа что-то завернутое в газету.

Тормоз попросил меня выслушать его – и разболтал о вчерашнем своем приключении в деталях. Он тоже слышал деда, и даже увидел милицейский «уазик», отчего чуть в штаны не наложил.

Сейчас Тормоз шел признаваться во всем тому дедушке. Он хотел посоветоваться со своей мамочкой, но она уехала за продуктами – Тормоз ожидал ее возращения, пока не увидел милицию.

В газете он нес замок – я не мог поверить, что он догадался скрыть его от посторонних глаз, но оказалось, что Тормоз просто предохранял руки от ржавчины…

Я быстро уговорил Тормоза отдать мне замок и пойти пока домой, что он и сделал с превеликой радостью – от страха у него тряслись не только руки-ноги, но и голова.

Не знаю, что Тормозу сказала мать, но, видать, она все же смекнула, что лучше ей не высовываться, ведь ее сыночек фактически ничего не сделал, а вот свалить на него могут что угодно.

Много позже Тормоз сказал мне «по секрету», что его мама велела ему больше не водиться с Кротом.

Замок с ключом я спрятал в лесу под большой кучей бревен, не зная, что с ним делать.

Поступок Крота мне не понравился – и уже не в первый раз. Я решил рассказать об этом «зубастику» и вместе с ним подумать, как нам дальше быть с Кротом - выгнать ли его из компании или нет.

Но то ли Крот вел себя слишком хорошо, то ли мне было не до этого, а разговор с «зубастиком» у нас так и не состоялся.

Вот так Тормоз оказал мне неоценимую услугу, сам того не ведая.

Впрочем, я и сам не мог предположить, что этот ржавый кусок железа через год станет важнейшим компрометирующим материалом, с помощью которого можно шантажировать предателя-Крота.

Конечно, без дополнительных знаний о его семье у меня ничего бы не получилось, но я знал, чего боится Крот.

Его пугал даже не возможный приход того деда (а он бы пришел даже спустя годы, если бы ему представили доказательства и «наклепали» на вора, - в этом я ни грамма не сомневался) а то, что о его проделках узнают родители.

Оба родителя Крота были жесткие, молчаливые личности, а у него в доме всегда стояла мертвая тишина, как в усыпальнице. Нагловатый и развязанный Крот превращался в забитое, жалкое существо, как только переступал порог своей квартиры. Мы гостили у него не часто, но я меньше всего желал попасть к нему домой – даже выходки «зубастика» в родных пенатах вытерпеть гораздо легче, чем это постядерное безмолвие (говорить разрешалось только вполголоса, а лучше шепотом) и тяжелый, неподвижный, как у змеи взгляд его отца.

Крот говорил, что они его не трогали, но если он делал что-то не так, то отец заставлял его целый день работать (к примеру, убирать всю квартиру) и часто повторял – если Крот их опозорит, то он будет жить по «специальному» распорядку, познав сперва ремень.

(Он никогда бы не сказал ничего подобного, если бы не мое умение разговорить собеседника.)

Еще я понял то, чего Крот не договорил – он не опасался, а именно боялся отца.

(Но, каким бы сильным не был его страх, это не помешало ему принести в дом ворованные вещи – глупость в нем явно преобладала.)

«Позором семьи» его отец считал пьянство, курение и особенно – неуважение к старшим, а самые тяжкие проступки – хулиганство и воровство.

Так вот – если бы к Кроту пришел дед, и его отец узнал, что висящая в комнате сына уже долгое время картина (и не только она) украдена им лично и об этом все знают (уж дед бы постарался), то сдается мне, Крот очень сильно пожалел о содеянном, но с его сожаления все бы только началось …

Пока я раскрывал Лью «культ личности» Крота, мы как-то незаметно снялись с места и пошли, куда дорога приведет.

Привела она нас к моему подъезду и я повел Лью к себе, - гулять мне не хотелось, а сидеть около дома тем более, потому что с минуты на минуту может появиться «зубастик», и нам пришлось бы прервать разговор.

Мы присели на кровать и уже заговорили о чем то еще, оставив тему о Кроте, хотя, несомненно, Лью думал сейчас только об этом происшествии, как и я.

Внешне все выглядело вполне спокойно – ведь Крот получил по заслугам, ушел побежденным, да еще и под тяжеленным дамокловым мечом.

Но это только внешне… я предполагал, что не может Лью реагировать на все, что произошло в течение последнего часа совсем безэмоционально. Он был не таким человеком, и всегда отзывался на любые слова, особенно на очень теплые, или, наоборот, ярко экспрессивные.

(Лью говорил мне, что он недолюбливает «зубастика» как раз из-за его неудержимого языка, похожего на газонокосилку, которой управляет сумасшедший.)

Я подумал, что после ухода Крота все прояснится, но Лью с таким же увлечением и отвлечением слушал про его похождения, как на старой площадке, так и у меня дома.

Но в какой-то момент времени «внутренний кредит» Лью закончился, и его состояние изменилось прямо на глазах – лицо помрачнело, взгляд сначала «потух», а затем в нем появилась отстраненность, смешанная с обидой.

Лью сжимал и разжимал ладони, стал бесцельно поворачивать голову туда-сюда.

- Рыцарь…, - сказал он наконец, - зачем Крот нас обозвал так…?

Он встретился со мной взглядом, в котором теплилась надежда.

Я начал быстро говорить, но ничего путного сказать не мог, - сам вдруг растерялся – как же так, ведь только что все было в порядке, а теперь ситуация усложнялась с каждой секундой, словно разлетался пепел неосторожного вампира, сгоревшего на солнечном свете.

Лью не потребовалось много времени, чтобы понять – я сам запутался в собственных словах и пытаюсь просто уйти от ответа, уведя его за собой.

Он отвернулся, прошептав еще раз:

- Зачем он это сказал…

От волнения я не мог теперь выговорить ни слова – и понимал, что тишина сейчас губительнее любых слов, даже самых пустых и бестолковых.

Лью как будто падал со скалы, а я стоял и смотрел, не в силах ему помочь – ведь я не умел летать.

Поджав ноги, Лью лег лицом к стене, прижав ладонь к щеке – он был на грани плача.

Но что еще хуже, на этой грани оказался и я, утратив контроль не только над ситуацией в целом, но и над самим собой.

Я почувствовал, что если мы оба сейчас здесь расплачемся, то неизвестно чем это все кончится – может быть, Лью просто встанет и уйдет, а если и останется, то я уже не смогу возобновить разговор после такого – то есть, я просто обязан сдержать слезы и не дать Лью заплакать тоже, иначе в наших отношениях может произойти необратимая перемена.

В отчаянии я сжал голень Лью, и тут же раздался его тихий голос:

- Не надо…

- Я ничего не делаю…, - с трудом ответил я, сглотнув.

Время шло, а я все никак не мог взять себя в руки, только цеплялся за ногу Лью, как за спасительный амулет. Слезы уже наполнили мои глаза, но еще не хлынули, и я постарался незаметно вытереть их о рукав, кусая губы.

«Только бы не всхлипнуть…» - думал я, иначе это услышит Лью, и это подтолкнет его к плачу.

Рукав мне помог мало – слезы все прибывали и вот уже снова я ничего не видел из-за них.

Мои мысли вернулись к Кроту – источнику этой беды. Одной только фразой он чуть не разрушил (или уже разрушил?) нашу дружбу с Лью, разбил то, что мне было очень дорого.

Тогда моими врагами была местная шпана, но никто из них не мог серьезно мне повредить – все, что они могли сделать, так это отобрать что-то вроде сигарет, вкладышей от жвачек или мелочи – и только, причем я часто находил способ отомстить – ведь каждый из них уже в том возрасте имел приличный «криминальный хвост», и стоило лишь сказать пару слов в нужном месте, чтобы им на этот хвост наступили.

Кроту же удалось пробраться в мой мир, и оставить там отвратительный, мерзкий след от своих грязных лап…

(Вспоминаю эпизод из исторического фильма, когда старый мудрый герцог обучает молодого рыцаря, рассказывая ему о войнах, которые ведутся не только на полях:

- Не так страшен враг, как бывший друг.

- Почему?

- А что видит враг? Лезвие твоего меча, готовое пронзить его, и отразить атаку. Если ты пропустишь удар, то твой щит закроет тебя. Если же ты настолько глуп и неуклюж, что и щитом не успеешь заслониться, то тебя спасет твой латный доспех.

А бывший друг – ты ему веришь, ты кажешь ему спину, ибо нет у него ни щита, ни меча.

- Так чем он повредит мне, если нет у него меча?

- Меч ему и не нужен. Он бьет кинжалом в щель между доспехов, когда ты меньше всего этого ожидаешь…

Со времен раннего, классического и даже позднего средневековья прошла уже не одна сотня лет, но люди не изменились, и очень жаль, что у меня в свое время не было такого герцога.)

Может быть, впервые я почувствовал настоящую, лютую ненависть к другому человеку, и чем сильнее она разгоралась, тем дальше отступали слезы.

Благодаря ей я все же не «слетел с дороги» на обширном масляном пятне, которое разлил для нас Крот. Но теперь нужно как-то срочно помочь «вырулить» Лью, если я хотел, чтобы мы и дальше ехали вместе.

Ничего путного мне в голову не приходило, но надо обязательно прервать уже затянувшееся молчание, или станет поздно.

Я решил попробовать старый способ – максимально занизить репутацию Крота и растоптать его имидж, пока он не превратится в законченного «отморозка» в глазах Лью.

Такой ход практически ничего не гарантировал – ведь Лью итак был потрясен, узнав о Кроте и сарае, но больше я ничего не смог придумать, а это тягостное молчание будет все-таки прервано.

- Лью…, - позвал я негромко.

Он не отвечал, но чуть приподнял голову.

- Ты считаешь, что Крот сильнее нас?

Голова Лью тут же дернулась в протесте.

- Тогда может, что умнее?

Снова Лью мотнул головой.

- Хитрее?

- Нет…, - заговорил и он.

Я присел на кровати, не отпуская его ногу и спросил:

- Почему же ты тогда слушаешь, что говорит этот тупорылый урод?

Наконец Лью убрал руку с лица и повернулся ко мне, а я увидел, что его ресницы чуть влажные – значит, он тоже не сдержался, но благодаря его стальной выдержке я ничего не заметил.

- Он же…, - Лью не договорил, и я снова вмешался:

- А хочешь, я тебе еще что-то про него расскажу?

Он радостно закивал, наверное, потому что я избавил его от необходимости заканчивать фразу.

… Когда мы еще только познакомились с Кротом, он уже успел продемонстрировать нам свой характер – однажды мы вчетвером с Кротом, «зубастиком» и его братцем возвращались довольно поздно из столицы и проходили мимо закрывающегося магазина.

У черного входа стояли двое мальчишек, они были младше нас примерно года на два-три, то есть, лет по 8-9.

Они что-то перекладывали в руках, - мы спросили, что они делают, слово за слово – разговорились.

Ребята рассказали, что помогают иногда складывать куда-то пустые или сломанные ящики грузчикам, а за это получают мелочь.

Пока мы разговаривали, я хорошо их рассмотрел, и хоть они были слегка чумазые, один из них, светленький мне приглянулся – он обладал приятным голосом, большими зелеными глазами и пушистым белесым «хаиром», развевающимся на ветру.

Мальчишки поначалу осторожничали – мало ли что, нас же четверо и мы постарше, но затем осмелели, стали болтать обо всем, сказали, что сегодня заработали почти два рубля.

Светленький, улыбаясь и стесняясь одновременно, попросил у нас сигаретку, если есть. Я дал им каждому по штучке.

Мы еще немного поговорили с повеселевшими мальчишками и разошлись в разных направлениях. Светленький то и дело оборачивался и махал мне рукой, а я – ему.

Но тут ко мне подошел Крот и заговорщицким тоном проговорил:

- Давай их обуем?

До меня не сразу дошло, что он имеет ввиду, а Крот продолжил:

- Можно еще и по ельничку им пару раз дать.

- Зачем?!

- А так, чтобы оттянуться.

- Щаз я тебе так оттянусь, м****о!!! - я высказал Кроту все, что думал о его предложении, а так же о нем самом. В выражениях я не стеснялся – Крот уже знал, что я лидер компании, хоть «зубастик» тоже не прочь занять мое место. А еще он знал, что силу я не люблю, и особенно тех, кто ей злоупотребляет.

(Я не причислял себя к Светоносному Ордену Палладинов Святого Грааля ни тогда, ни сейчас, которые противостоят злу в любых его личинах и сеют добро всюду и вся, однако к разного рода хулиганским выходкам я относился нетерпимо, и «зубастик», хоть и являлся круглым двоечником, доводящим учителей до зеленого пузырения своими шуточками, как ни странно, тоже.

Драки, воровство, пьянство – все чем занимались многие наши ровесники мы с «зубастиком» осуждали, но самым низким поступком я считал именно то, что сейчас хотел провернуть Крот – когда куча недоумков измывалась над младшими, пользуясь их беззащитностью.

В данном случае Кроту вообще не повезло, - мало того, что он уготовил для меня такую гадкую роль, он ведь не знал, что светлый мальчик мне понравился, а Крот хотел его ударить.)

Крот что-то недовольно пробухтел и отошел от меня к «зубастику» с братцем – они чуть отстали.

Я шел молча впереди, пока не услышал, как «зубастик» стал поносить Крота на чем тьма стоит.

Отпор, который Крот получил от меня, ничему его не научил, и он посетовал на меня «зубастику», сказав, что я «свафлил» и «не секу фишку», а затем предложил осуществить задуманное уже ему – тех мальчишек еще можно было догнать.

«Зубастик» вылил на него ведро помоев, позвал меня, и мы сошлись на мнении, что Кроту среди нас не место.

Так бы, наверное, история Крота и завершилась, едва начавшись, но спустя месяц он попался нам на снежной горке, и разными способами выражал благосклонность и чуть ли не раскаяние.

Мы не стали играть в прятки в замке Дракулы, а сразу выдвинули условие – если еще хоть что-то подобное повторится, то исключений больше не будет.

Крот затаился, и с тех пор плясал под мой костяной бубен, или, по крайней мере, создавал видимость.

Но я уже понял – он «шобла», психологически готовая бить стекла по ночам, поджигать трубы в подвалах, пить краденый спирт в подворотне и «обувать» малышню, а мешают его блестящей карьере два препятствия – отсутствие подходящей компании и боязнь строгого отца.

Первое при желание он мог преодолеть за день, а вот второе пока Кроту не по зубам.

Лью слушал меня с вниманием, и я усмотрел, какое негодование отразилось на его лице, когда я дошел до момента, где Крот проявил свою сущность.

- Так он действительно настоящий подонок …

- Как видишь.

- Зачем же вы его простили?

Я вздохнул, потому что вспомнил – это ведь моя ошибка, я сказал последнее слово и позволил гюрзе поселиться в моем доме, уже после того, как она обнажила ядовитые зубы.

Мне пришлось пересказать Лью всю историю нашей дружбы с Кротом, вплоть до сегодняшнего дня.

Мы с «зубастиком» приняли Крота назад все по той же самой причине, по которой я не мог разойтись с «зубастиком» в прошлом году, когда он был помехой в моем общении с Лью – нам нужен был постоянный компаньон, а Крот как нельзя лучше подходил для много.

К примеру, если мы шли зимой на горку, то ему можно было отдать везти здоровенный снегокат, и он не жаловался, а если мы звали его с собой летом в парк отдыха то он всегда соглашался, потому что для него это была единственная возможность поесть мороженого и поиграть на автоматах.

Пока я говорил, я медленно продвигался к голове Лью, а теперь уже лежал рядом с ним, смотря ему в глаза. Все это время я не снимал с него своей ладони, словно боялся, что разомкнется какая-то невидимая электрическая цепь.

Только теперь я держал его не за голень, а за предплечье.

Вдруг у меня мелькнула мысль, что нужно все это противостояние с Кротом закончить чем-нибудь «таким».

Не успела мысль сия оформиться, как я ее испугался – разве можно сейчас делать что-то «такое», если именно от этого я и старался отвлечь Лью? Да и как он отреагирует? Нет, это глупая мысль, она только навредит.

Я все еще что-то говорил Лью, но мысль не отступала, пока я не осознал – это не мысль, это интуиция. Разум-то как раз твердил обратное: сейчас самая неподходящая ситуация.

Но шестое чувство непростое – если уж появилось, от него так просто не избавишься, а если ты думаешь, что оно заблуждается, то оно только усиливается.

Еще несколько фраз, моих и Лью, еще пара минут моего поединка разум-чувство, и все же у меня хватило смелости… или это страх за наше будущее придал мне сил?

Я просто дернул Лью за футболку, как будто бы в шутку, со смешком.

Футболка Лью подалась и выскочила из брюк на несколько сантиметров.

Лью прервался на полуслове.

Смешок мой получился не искренним и беззаботным, как обычно бывало в таких ситуациях, а сдавленным и глухим, выдавая мою тревогу.

Перехватив остановившийся взгляд Лью я понял – вот он, момент истины. Все решалось ни во время этой спровоцированной Кротом драки, ни когда я подавил в себе слезы нечеловеческим усилием воли, а именно сейчас.

В его синих глазах отражалось пламя битвы, которая разыгралась в душе и сердце Лью.

Может, надо просто подождать – ведь я сделал все что мог, и больше ничем помочь Лью нельзя.

Но ждать, гадая чем закончится битва и, зная, что поставлено на кон, - это выше моих сил, тут понадобится либо хладнокровие архимага, либо безразличие каменного голема.

Ни тем ни другим я не обладал, и я стал хвататься за Лью в отчаяние, а потом полулег ему на грудь.

Такие действия были очень опасны, и могли наоборот все испортить, но что сейчас вообще можно назвать безопасным?

С того момента, как Лью сбил Крота на землю, мы с ним шли по минному полю, и то, что мы прошли больше половины (я надеялся, что это так…), не имело никакого значения – последняя мина ничем не отличается от первой.

Кусая от волнения губы и язык, я цеплялся за его бок.

Лью лежал, как неживой и даже внимания не обратил, что я положил ему голову на грудь.

Не знаю, сколько прошло времени, наверное, не более полутора минут, может меньше, но для меня они тянулись, как полтора часа в камере смертника… пока Лью не положил руки мне на шею. Не обнял, а просто положил.

Я подумал, что принял желаемое за действительное, но потом ощутил теплоту и влажность его ладоней – Лью переживал не меньше меня.

Так и не поверив до конца в это чудо, я медленно забрался на Лью и выпрямился, придерживая его ладони на себе.

- Лью…, - позвал я его, когда успокоился и придумал, что можно еще сделать. Для «игры» я, как и он, слишком переволновался.

Вместо ответа Лью вопросительно вскинул брови. В его глазах больше не отражалось никакого пожара, в них был только я сам.

- Давай полежим также, но без всего…?

- У…, - Лью хотел что-то проговорить, но больше не издал ни звука.

- А то так душно скоро станет… и не удобно…, - сказал я первое, что пришло в голову и слабо улыбнулся.

С некоторым запозданием Лью коротко кивнул, куснув нижнюю губу.

Я уже хотел раздеваться, но тут из открытого настежь окна подул ветерок и я понял, что душно нам точно не будет – день выдался прохладный.

Мне-то все равно, а вот Лью быстро замерзнет, как только на нем ничего (или почти ничего) не останется. Желательно закрыть окно и форточку, или хотя бы окно, но тогда придется отпустить Лью...

Я завис над ним, не зная что делать, пока он не нахмурился, пытаясь понять, почему я не могу сдвинуться с места. Тогда я подумал, что мы просто накроемся одеялом, если ему будет холодно.

Перебравшись к ногам Лью, я стянул с него носки и бросил их на стоящий неподалеку стул. Мои полетели следом.

Лью тем временем снял футболку и скомкав ее, тоже запустил на этот стул. Она приземлилась прямо на спинку, куда он и метил.

Пока я мучился со своей рубашкой, Лью выскользнул из разноцветных, легких спортивных штанов и сложив их вдвое, ловко подбросил навесом. В полете они раскрылись и аккуратно «сели» на его футболку.

- Здорово ты кидаешь!

- Это не сложно.

Я попробовал повторить бросок Лью, но моя рубашка полетела слишком высоко и чересчур быстро, да к тому же еще и косо. Чиркнув спинку стула, она шлепнулась на сиденье, едва не упав на пол и не свалив висевшую одежду Лью.

- Эээээх ты…, - протянул он с сочувствием, - брюки не кидай, лучше мне дай, а то ты совсем все собьешь со стула.

Вручив Лью «последний снаряд», я отодвинулся к стене, наблюдая за ним.

Он взвесил мои брюки в руках и прицелившись, подбросил их в воздух.

Пряжка от ремня громко стукнула по дереву, сам стул скрипнул, но ничего на пол не упало.

- Тютелька в тютельку, - я хлопнул в ладоши, - клево, Лью, ты самый меткий лучник в Шервуде!

Он заулыбался, откинувшись на спину.

- Лью, а почему ты не в плавках? – на нем были светло-желтые трусики, вместо зеленых или красных плавок, к которым я уже привык.

- Они не сохнут до конца…

- Так ты теперь в них больше не купаешься? – я осматривал резную, словно сделанную «на заказ» фигурку Лью.

- Купаюсь, но как только приду домой, сразу переодеваю их.

Вновь налетел порыв ветра, и Лью съежился:

- Холодновато...

- Давай под одеяло ляжем, - я угадал, температура для Лью была неблагоприятной. Пару минут лежания «под открытым небом» и он задрожит.

- Как же ты купаешься, если так не любишь холод? – я поднял одеяло.

- В такую погоду я не купаюсь. А вообще, в воде нормально. Я не люблю холодный воздух, а вода – это другое.

- Странно…, - я набросил на себя одеяло и уже хотел лечь.

- Эээ, Рыцарь, стой! – Лью придержал меня, жестом указывая на три моих цепочки, висевшие на шее.

Зажав сразу все в кулаке, я снял их через голову и положил на столик.

(С наступлением теплых дней Лью разрешал мне оставлять заклепанные цепи на руках и ноге, когда мы «играли» чему я был несказанно рад – ведь процесс «расклепки» и «заклепки» требовал много времени, а еще я боялся, что частые перегибы металла приведут к поломке цепи.

Он только просил меня удалять цепочки с шеи, так как по его словам они «впиякивались» ему в грудь, когда мы лежали друг на дружке.)

Уладив все формальности я лег на Лью.

- Аааауууууу! – он вздрогнул, - опять ты ледяной, как айсберг в окияяяянеее!!!

- Зато ты горяченький, как пирожок из печки! – я с удовольствием прижался к теплому (теплююююющему!!!) Лью.

- Бррр, - он обхватил мою спину под одеялом, подрагивая, - снег чтоль у тебя вместо крови….

- Хуже. Жидкий азот.

- Во, точно, - Лью поправил одеяло, чтобы нигде не было щелей, - я скоро грелку буду приносить. Или лучше две.

- Думаешь, она тебя спасет?

- Да мне-то она зачем? Я тебя ей буду греть.

- Неее, спасибо, - я засмеялся, - мне не надо. Я о тебя погреюсь, ты покруче любой грелки, и никогда не остываешь.

- Ага!!! А мне каково?! Словно в прорубь окунают голышом…

- Что, так все плохо?

- Да нет….по сравнению с тем, какой ты был зимой…бр-бр-бр, - его передернуло, - но это все только сначала, потом ты разогреваешься…хотя все равно, тебя не Рыцарь нужно звать, а Ледяной Человек.

- Зови Рыцарь Льда, если хочешь. А тебя я буду звать негритосом, - добавил я с напускной серьезностью.

- Чтооооо???!!! – Лью ущипнул меня за бок.

- Уййййяяяааа!!! – я тоже хотел его щипнуть, но он поймал мои руки.

- Я пошутил. Тебе другая кличка больше подойдет.

- Какая?

Еще не сказав, я громко расхохотался, и выдавил, наконец:

- Человек-банан…

Конечно я понимал, что подписываю тем самым себе смертный приговор: тычки и щипки посыпались как кости из раскрытого семейного саркофага, мой смех перешел в визг, а Лью радостно кричал мне на ухо «Кто банан?! Ну так кто банан?!!!»

- Да никто, никтооооОООООООООО!!!!!!!!!!!! – Лью ткнул меня одновременно с двух боков. – Сдаюсь я… не надо больше…

- А что мне в качестве трофея достанется?

- А что ты хотел?

- Ну…. - Лью призадумался, а затем его лицо просияло хитрой улыбочкой, и он сказал:

- Трусы снимай.

- Под одеялом?

- Неее, ты выбирайся, а я под ним буду, - Лью уже подталкивал меня.

- Вот значит, как, меня на холод выгоняешь…

- Не притворяйся, никакой холод тебя не берет! – тот час выпалил он.

Да, его не обманешь… но сейчас я был готов сделать все, что он попросит – похоже, что мы пересекли-таки минное поле вслепую, - Лью возвратился в свое обычное состояние – любопытный жизнерадостный мальчик, уже позабывший о всех неприятностях, свалившихся на наши головы сегодня.

О Кроте забыл и я. Если нам было хотя бы лет по 15, то, наверное, все не могло так молниеносно пролететь, мы возможно целый день провели в беседах.

А тогда – мы выдержали испытание, и пошли дальше одной дорогой - выбор был сделан.

Несомненно, и я, и Лью еще не раз вспомним о Кроте, но он теперь лишь призрак, тень мертвеца, когда-то бывшего нашим приятелем.

Завернувшись в одеяло, Лью с интересом наблюдал за моими действиями.

- Повернись ко мне спиной, а то я тебя еще там не видел, а ты – видел, - сказал он, когда я закончил.

Я отвернулся к стене.

Он сначала ничего не предпринимал – рассматривал «веселые картинки», а затем шлепнул меня по мягкому месту.

Я вздрогнул, а Лью хихикнул.

За первым шлепком последовал второй и третий.

- Лью! Ну хватит меня по заднице шлепать!

- Лежи-лежи! – он уже вовсю смеялся.

- Зачем ты это делаешь?

- Тебе что, больно?

- Нет, - я обернулся к нему, - просто спрашиваю.

- А мне звук нравится…

- Давай тебя пошлепаем?

- Так ты же мне сдался, а не я.

- Ну смотри, - равнодушно сказал я, - вот на холоде я сейчас остыну, а ты потом бу…

- ОЙ!!! – Лью перебил меня и набросил одеяло, - иди сюда тогда.

Он с опаской потрогал мою грудь и руки.

- Вовремя ты поспел, надо было тебя не отвлекать, тогда бы я снова устроил царство Снежной Королевы.

- Нетушки, мне и так хватило – спасибо. - Лью расслабился, удостоверившись, что «снега» я с собой не принес.

- Теперь ты снимай трусы.

- А я не хочу.

- Так не честно!

- Честно-честно, - Лью прищурился, показав мне язык.

- Ты правда не хочешь? – я подумал, что он не шутит.

Лью не ответил, но что-то сделал под одеялом.

Так быстро нельзя было ничего снять, и я собрался приподнять часть одеяла, которая скрывала его пояс.

- Не надо!!! – он схватил мою кисть обеими руками.

- Лью, ты что, успел их стянуть?!

- Нет.

- А чего тогда боишься?

- Я их снял, еще когда ты ко мне спиной лежал, - сказал Лью.

- Ну-ка, дай проверю, - я провел ладонью по животу Лью и спустился ниже. Вместо ткани я наткнулся на его «петушок».

Чуть задержавшись там, я обследовал оба его бедра. Дальше моя рука не доставала, и я воспользовался ногой, завершив исследование на его ступнях. Везде была только нежная кожа Лью, никакого белья я так и не встретил.

- Проверил?

- Ага, - я опустился на Лью, разом прибавив нам обоим очень приятных ощущений.

- Лью…

- Чего?

- Льььюююююююююю!!! – я прижался к нему.

- Рыыыыыыыыыыыцарь!!! – он обхватил меня за спину и шею.

Я шумно выдохнул, а затем понюхал его лицо.

Он с улыбкой смотрел на меня, и вдруг спросил:

- На что похож мой запах?

- Кофе, - не задумываясь, ответил я, потому что определил его еще в прошлом году.

(Но только не те ядовитые миазмы, которые образуются после того, как вы развели кипятком суррогатный порошок, состоящий из опилок мангровых кустов, а насыщенный душистый аромат, наполняющий комнату, когда вы варите зерна кофе.)

- А мой?

Лью тоже меня обнюхал, раскрыл рот, затем повторил нюхание.

- Ну?

- Не знаю…не могу сказать точно…

- Примерно хоть на что похоже?

- По-моему, - он вдохнул поглубже, - ……….мята, вроде…..

- Да ладно…, - я не поверил, думал, Лью скажет что-то вроде «машинное масло».

- Ну или другая какая-то трава…у моей бабушки есть сухие травы – вот одна из них с таким запахом…кажется, это все-таки мята была.

- Понятно. Значит – сено, - констатировал я.

- Да никакое не сено, - он прыснул.

- Как это? Сорванная трава, значит сено, да еще и сушеное.

- Ну что ты выдумываешь?! – он уже смеялся. – Я не говорил ни «сено», ни тем более «сушеное»…

- А еще, на сене противно лежать, оно жесткое, колючее и пыльное, не то что ты, - прибавил Лью.

- А я какой?

- Мягкий.

- И ледяной.

- Ну... иногда да.

Я качнул головой и намеренно задел моими длинными волосами его нос, зная, что это ему как жутко не нравится, так и здорово щекотит.

- Аааа!!! – Лью завертелся, а потом руками собрал мои волосы в пучок и постарался закрепить их у меня за спиной. - Тебе надо хвостик завязать.

- Да ну его.

- Почему?

- Быстро растрепывается, да и коротковаты они для него.

- Ну отрасти тогда еще подлиньше и завяжешь.

Я чуть подумал, а затем скорчил гримасу.

- А че так?

- Как же я тогда буду тебя щекотить? – я снова встряхнул головой, и мои волосы рассыпались, упав ему на лицо.

- Ну ёёё!!! – Лью притянул меня к подушке.

Мы немного повозились, но без щипаний и тыканий, что было похоже не на классическую «возню», а на грубую ласку или нежное хватание.

Все это привело к вполне ожидаемым «оживлениям» в самом важном месте и я, приподнявшись, стал трогать и щупать «стебелек» Лью.

Он тоже перестал хихикать и шутить.

Вскоре я прилег на него отдохнуть, потому что в такой «полувисячей» позе не мог долго находиться.

Когда я снова привстал, то Лью меня опередил – теперь он сам занялся «изучением».

У меня свело мышцы от стояния на локтях и коленях, а Лью и не думал заканчивать, но в конце концов моя левая рука сама согнулась, и я повалился на него.

- Ну Рыцарь, подожди…, - он попытался снова меня поднять.

- Лью, я не могу так долго стоять.

- А почему?

- Руки и ноги болеть начинают, - я помассировал затекшие плечи.

- Так быстро?!

- Не забывай, что я не из пластилина сделан, как ты.

- Какой там пластилин, просто тренировка.

- Ага, целых два года ведь?

- Три почти. – Поправил меня Лью.

- Во, даже три. За такой срок можно научиться по стенке ходить. Уууууффф! – мои мышцы все еще не отошли.

Лью подождал, пока я перестану их разминать, а затем я ощутил шевеление его зажатой между нами кисти.

Хихикнув, я хотел приподняться, но передумал – во второй раз я выдержу еще меньше такого «висения», а Лью что-то замыслил и стремился это завершить. Тогда я скатился на бок и притянул Лью за одно плечо, чтобы он тоже оказался лицом ко мне.

Он повернулся, не убирая руку «оттуда», и продолжил начатое.

Но вдруг он смутился, стал хаотично бросать взгляд по сторонам, рука его замерла, а затем и вовсе куда-то исчезла.

Розовые пятнышки-бутончики усеяли его щеки – через несколько секунд они расцветут пышными ярко-красными цветами.

Я опустил голову и чуть подвинулся к концу кровати, чтобы Лью не видел моего лица, а я не мог видеть его.

Потом я помогал ему бороться со смущением, щупая его живот.

Постепенно Лью либо «собрал урожай», либо даже не дал «красной пшенице» заколоситься, - его ладони встретились с моими, а одна из них вернулась в прежнее место.

Я догадался, что он хочет сделать, и отодвинувшись немного, положил на Лью согнутую в колене ногу, чтобы под одеялом образовалось свободное пространство.

Он получше обхватил мой «петушок» и стал быстрее двигать кистью, второй рукой придерживая меня за пояс.

Я предполагал, что Лью только немного «поиграется» и все, потому что затеянное им действо вряд ли увенчается успехом, но почти сразу почувствовал – его ладошка может и уступает в «профессионализме» моей собственной, но ее прикосновение абсолютно не сравнимо с моей, а значит – у меня все получится (точнее, получится у Лью, я-то ничего не делал, просто лежал).

Лью «обучался на ходу», - ход его ладони становился более плавным и равномерным, а еще он время от времени «переключал скорости», замедляя или учащая ритм.

Я старался не двигаться, чтобы не мешать ему, только иногда непроизвольно вздрагивал.

Просунув под Лью одну руку, я сцепил ладони за его спинкой, сжимая их крепче по мере приближения «заветной цели».

Мне казалось, что ничего сверхъестественного от такого способа получения удовольствия ожидать не стоит, но когда мой разум на несколько мгновений затмила сплошная пелена, заставив меня прижаться к Лью всем телом, то я понял, что ошибался – этот вариант ничем не уступал другим, которые мы с Лью испробовали.

Я лежал с закрытыми глазами, пока Лью не тронул меня за плечо.

Подняв голову, я посмотрел ему в лицо.

- А я давно хотел тебя…….подоить…., - он откинул одеяло с моей шеи.

- Почему не говорил тогда?

- Как такое скажешь…

- Понятно…, – я снова поднялся наверх, чтобы наши лица располагались напротив.

Положив руку ему на бок я провел ее до бедер и свернул прямо в гости к его «стебельку», который все так же «держал форму».

Я сразу перешел к «окучиванию», зная, что Лью давным-давно разогрелся и «прелюдия» сейчас не нужна.

Его взгляд точно остекленел, а губы замерли, но затем он встрепенулся и остановил меня руками:

- Рыцарь, мне не нужно…

Похоже ощущение, которое только что подарил мне Лью, лишило меня памяти – я забыл, как он застеснялся, когда смотрел мне в глаза. Сейчас происходило то же самое.

Но прежде чем он залился краской, я успел заметить, как он хочет того, что уже проделал со мной.

- Ладно, - просто сказал я, и потянул его, чтобы он лег на меня.

Лью поддался, покорно закатившись на меня.

Тем временем, я уже успел разработать план - положив ладони на лопатки Лью и едва касаясь его кожи, я повел их вниз. Тело Лью отозвалось прерывистым вздрагиванием.

Очертив его «половинки», я увел их к другому «полюсу», якобы для ощупывания. Лью мне не препятствовал, и я, потрогав «петушок», а заодно и оба его одинаковых «шариков-подшипников», которые мгновенно прижались к телу, перешел к животу и выше.

- Лью, а ты можешь как-нибудь присесть, чтобы я до всего мог достать?

- И до ног, что ли?

- Нет…а вообще, до них тоже желательно.

Он стал вертеться, меняя различные позы, пока не подтянул колени почти на уровень моей груди, «обняв» меня ими с боков, и я сказал, что такое подойдет.

- Ты так сколько сможешь продержаться?

- Сколько угодно, - уверенно отозвался он.

- А тебе удобно?

- Вполне.

Я приступил к щупанью снова, отметив, что супер-гибкость Лью пришлась очень кстати – я тоже мог принять такую позу, но вскоре испытал бы дискомфорт, нарастающий с каждой секундой.

От моих ласк Лью только расслаблялся, как будто он свободно лежал на спине.

«Намотав» несколько кругов от его шейки до стоп, которые располагались теперь на расстоянии моих вытянутых рук, я решил – пора, и зажал «петушок» Лью в кулаке.

Он быстро понял, что я делаю.

- Рыцарь…

Я схватил его второй рукой, не давая подняться.

Лью пытался отодвинуться и помешать мне руками.

Если бы он хотел меня остановить, то остановил без особых проблем, но его сопротивление было крайне слабым.

(Это даже «сопротивлением» нельзя назвать – так, действия, которые надиктованы его стеснительным «феноменом», соперничающие с побеждающим желанием вкусить плод удовольствий целиком и полностью, без ограничений.)

Уступив мне, Лью довольно скоро разделался и с самим собой – его смущение выдавало лишь то, что щека, которой он прижимался ко мне, нагрелась – это значит, что лицо у него приобрело цвет пожарной машины.

Еще, правда, «стебелек» Лью стал заметно мягче.

Но я делал свое дело, и он должен скоро «вытянуться».

К сожалению, я рано обрадовался – хоть реакция Лью и возрастала, он все равно был каким-то скованным, - может быть ему не хватало ощущений.

Тогда я сменил тактику – зажал «стебелек» Лью всеми пятью пальцами, и стал на «полный запас хода» оттягивать ему крайнюю плоть к основанию «шурупчика», а затем также высоко поднимать вверх.

Я потерял в скорости, но надеялся, что прибавил ему в чувствительности.

Не думал я, что такая не слишком-то значительная «перемена слагаемых» так отразится на «сумме» - Лью, наверное, хотел именно того, что я стал делать.

Сначала результат не спешил проявляться – он просто стал чаще вздрагивать, и скованность-связанность пропала, но потом Лью задвигался вслед за моей ладонью, его «петушок» теперь напоминал не податливую восковую свечку, а твердый и упругий стальной стержень.

Я постарался помаленьку «набирать скорость», не теряя в качестве.

Мне это удалось, и Лью мгновенно отреагировал – он уже не вздрагивал, а дрожал всем телом, крепко сжимал и разжимал ладони, которыми он держал меня за плечи, «петушок» его через каждую секунду словно каменел от напряжения, а еще я услышал, как Лью засопел от удовольствия.

Очень жаль, но потом мне пришлось сделать передышку – Лью запрыгал, как на электрическом стуле.

Если бы я плохо знал Лью, то подумал бы, что он уже «дал фонтанчик», но мы «играли» с ним далеко не в первый раз, и для финала было еще рано.

Причина скрывалась совсем в другом: как только ощущения Лью превышали некую «ватерлинию», то срабатывала «сигнализация», и его как будто сильно било током, отчего он непроизвольно подпрыгивал и брыкался.

(Чувственность его похоже, границ не имела, и я стал догадываться, что внутри Лью спит такой ДЕМОН в заколдованной клетке…

От наших «игр» он лишь приоткрывает один глаз, иногда оба – как сейчас, но продолжает дремать.

Я уже подумывал - что будет, если его разбудить, раздразнить и открыть клетку?

Допустим, если как-нибудь закрепить конечности Лью, чтобы ограничить его движения, и долго делать ему массаж ступней, от которого в обычных условиях он заводился на полную катушку максимум минуты за четыре, и надо было делать перерыв…. а я бы перерыв отменил, и занялся его ушами а затем чем-то вроде того, что я сейчас делал с Лью… но вдруг демона уже нельзя будет потом загнать обратно? И что он выкинет, очутившись на свободе…???

Сколько процентов на успех можно дать, если начинающий вор вздумает обчистить могильник, в котором почивает Гранд-Лич-Мастер с верной свитой из гхастов и гулей?

В залах могильника кажись тихо, а лич вроде как спит…

Но только глупец или лишенный страха безумец будет рассчитывать на слова «кажись» и «вроде как».

Признаюсь, искушение вызволить демона из заточения появлялось у меня регулярно – ведь тогда наверняка Лью напридумывает такие «игры», до которых мне никогда не додуматься, потому что его поведет сам демон по малоизученной нами территории, а всякие помехи типа его стеснительности канут в лету.

Но посох-то о двух концах (если не о десяти) – раз махнешь, - по небу соколом полетишь, а два – под землю навеки провалишься.

Хоть я и мог рискнуть иногда, но здесь всегда воздерживался – зачем играть с силами, которых не понимаешь, если Лью и без того прогрессирует по восходящей, а вот мое желание бежать впереди несущейся с горы телеги может превратить ее в катафалк…)

… Когда Лью отошел от последнего «разряда», то сам изогнулся вперед, словно ища мою ладонь.

«Петушок» у него ничуть не «ослабел», был таким же горячим и резко вздрогнул, как только я сжал его.

Но теперь я не стремился доводить Лью до крайности, - если его вздрагивания сливались в сплошную дрожь, то я ждал недолго, просто щупая ему «петушок».

Ощущения Лью не поблекли – ему и так хватало с излишком, его тело становилось все влажнее, а сладкие сопения иногда переходили в стоны, особенно когда я вел «шкурку» Лью вниз, и она натягивалась.

Примерно после трех «остановок» «поезд» достиг «конечной станции» - по Лью пробежала почти что видимая рябь, он выгнулся, как будто его поднимали на веревках, а потом резко выпрямил ноги, приподнявшись на мысках надо мной.

Его «петушок» дернулся и я ощутил крошечные теплые капельки, упавшие мне на живот.

Вслед за ними упал и Лью.

Я хорошо помнил, что в момент «выстрела» Лью все чаще теряет над собой контроль, и может нечаянно причинить боль - поэтому я старался как-нибудь обезопасить себя.

Как только упала первая капелька (их всего-то было две или три, а может быть и одна, просто она разделилась в своем непродолжительном полете), я выпустил «водяной пистолетик» Лью и схватил его за руки, чтобы он не нажал мне куда-нибудь очень больно.

Я уже понадеялся, что все хорошо закончится, но последняя волна чистого наслаждения пронизала и сократила мышцы Лью, отчего он так вдавил подбородок мне в плечо, что застонал в итоге я, а не он, но отнюдь не от приятного ощущения.

Благо, что Лью вскоре расслабился и я отодвинул его безвольно повисшую голову. Я помассировал саднящее место – скорее всего, будет небольшой синяк.

Но на Лью я не обижался – наоборот, немного завидовал: если он не способен контролировать себя, то каким же глубоким должно быть чувство, охватывающее его?

Через минуту или около того Лью стал медленно выпускать из легких воздух, которого в нем было очень много – он задержал дыхание еще перед «фонтанчиком».

Пока он сдувался, как воздушный шарик я подвигал плечом, определяя реальную степень «травмы».

Вроде бы ничего особенного… тем лучше, - я не хотел, чтобы Лью что-то заметил, а то он долго будет себя в этом винить.

«Блондинистый» затылок Лью зашевелился и вместо него ко мне повернулось его лицо, еще сохранившее отпечаток какого-то очень (НУ ОЧЕНЬ!!!) мощного чувства, от которого Лью выглядел растерянно-забалдевшим.

- А говорил мне не надо, не надо…, - сказал я.

Он ничего не ответил, только беспомощно улыбнулся и снова уткнулся в подушку, прижав ухо к моей щеке.

Я ощутил, что кофейного запаха стало еще больше – как будто рядом с кроватью стояла чашка с только что сваренным кофе, - о чем я и сообщил Лью.

Он сказал - если здесь что и стоит, так это стакан с мятным чаем.

(Иногда говорят – каждый видит и слышит то, что желает услышать и увидеть. Справедливо, но, по-моему, тоже самое можно сказать как про запахи, так и про ощущения.)

- Давай я теперь снизу буду…, - Лью стал слезать на бок. Лью знал, что мне нравится, когда он на мне лежит, но если это продолжалось слишком долго, то мне становилось тяжеловато.

Сам он словно не чувствовал моего веса, и мог так, наверное, целый день пролежать, не испытывая сколь-нибудь значительного неудобства. Сие обстоятельство меня очень радовало, потому что я получал те же самые трепетные ощущения, которые никак не зависели от позиций «с ним (ой, под ним, конечно же…) или на нем», но моя-то выносливость была строго ограничена…

Мы поменялись местами.

- А тут даже лучше, - оповестил меня Лью.

- Почему?

- Потому что здесь тепло со всех сторон. Снизу ты постель нагрел, а сверху – сам ты…ой…

- Что такое?

Лью еще не совсем устроился и водил повсюду руками.

- Кажется…чуть-чуть одеяло испачкалось…

- Чем?

- Ну чем-чем…, - он смущенно прищурился, - кефирчиком…

- Аааааа…, - догадался я. – Ну и черт с ним.

- А если…у тебя предки догадаются?

- Как они увидят?

- Не сейчас…когда стирать будут, ведь засохнет же все…

- Ну и что. Они все равно не знают, что это такое.

Лью собирался что-то сказать и вдруг рассмеялся.

- Чего ты?

От обычного смеха Лью перешел к заливистому, а потом закатился так, что даже глазки зажмурил.

- Ну чего ты? – мне тоже стало смешно от одного вида Лью.

- Они… они… не знают!!! – с трудом пробормотал он и захохотал вновь, но теперь уже не один – до меня тоже дошло, какую глупость я «сморозил».

От смеха Лью согнулся почти пополам, сжав меня в объятиях.

- Ну, может и знают, - поправился я, однако Лью разошелся еще пуще прежнего.

- Может знают!!! – удалось выдавить ему.

- А что такого? – сказал я, когда отсмеялся.

- Как… что?! – смех все еще не отпускал Лью. – Откуда ж ты… тогда взялся?

- Может, я и не человек.

- А кто?

- Сам не знаю.

- Похож вроде на человека… - он снова закатился, - но только издалека.

- Что?!! – я схватил его за шею.

- Ладно-ладно, и вблизи тоже похож…

- Только похож?!

- Нет, ты и есть человек, - Лью высвободился. – Сам же сказал, что не знаешь, кто ты.

- Может, я проверить хотел, что ты скажешь.

- Вот я и говорю – человек. Рыцарь… а если правда у тебя предки увидят пятна потом на кровати, что ты им скажешь?

- Да не увидят они ничего, Лью. – Махнул я рукой.

- А если бы увидели, что бы ты все-таки сказал? – почему-то он очень хотел получить ответ на такой нелепый вопрос.

- Что это какой-нибудь клей.

- На простыне?!

- Случайно пролил.

- Ну а вот если б они точно догадались, что это не клей?

- Лью…, - я скривил губы, намекая, что он несет какую-то чепуху.

- Рыцарь…скажи, что бы ты придумал, и я больше не буду про это спрашивать, а?

Я вздохнул, подумав, что он как-то специфически шутит, но в глазах Лью было лишь ожидание ответа.

- Что ко мне заходила… – я назвал фамилию первой вспомнившейся девчонки нашего возраста.

- И тебе ничего бы не сделали?! – ошарашено спросил он.

- А что могли сделать?

- Ну…хотя бы отругали…

- За что?!

- Как за что…за это…

- Тут не за что ругать.

Я не обманывал Лью – не так давно мой отец стал поговаривать «хорошо бы у него баба появилась». Естественно, он в этом видел лишь глубоко эгоистическую подоплеку – надеялся, что я перестану пропадать по ночам со своими дружками и еще она объяснит мне, что я должен носить «мужицкую стрижку» (для меня это даже звучало отвратительно, не говоря уже о том, что под этой стрижкой подразумевалось) иначе она не будет со мной гулять. Я, испугавшись тогда потерять первую пассию, сразу же отрезал бы «лошадиную гриву», как он называл мой хаир, хотя до «грив», которые носили звезды металла, мне было далеко, но по «совковым» стереотипам мой внешний вид бросал вызов обществу, особенно в таком возрасте.

(Какая-то логика в словах отца была – если бы все случилось именно так, как он нарисовал… но случиться так не могло, и он даже не представлял себе, по какой причине. Я не променял бы Лью не то что на одну, а даже на тысячу, сотни тысяч и миллионы девиц – они мне были просто не нужны, а слова их колыхали меня не больше, чем экономическое положение в Зимбабве или на острове Триндади.

Так что не знал мой батя (к счастью для меня и для него), что мальчик-то у меня уже появился, и он вполне нормально, даже положительно относится к моей прическе, - считает, что мне она к лицу. Иногда он заходил со спины и подбрасывал мои волосы вверх, смотря затем, как они рассыпаются.

Этому мальчику нравилось делать со мной еще много чего такого, что не завещал засушенный труп картавого карлика, гниющий у стен кремля уже более семидесяти лет в своем склепе-проходном-дворе, но рассказывать об этом мне явно не следовало, иначе я сам мог превратиться в труп… или тот, кому бы я это сказал – от сердечного приступа…)

Лью удивился отношению моих предков к «этому» - он был уверен, что случись воображаемая нами ситуация у него дома, его бы ждало длительное «судебное разбирательство», а затем – строгое наказание.

Когда мы завершили сравнение различий в подходе к половому воспитанию детей у наших предков, Лью вспомнил нечто такое, что заставило его хитро улыбнуться, и он проговорил:

- Рыцарь…а ты стал бы с – он назвал фамилию той девчонки, которую я привел в пример – … того?

- С этой мымрой?! Ни за что! – не раздумывая, ответил я.

- А с какой-нибудь другой?

- С какой именно?

- Ну…какую вспомнишь…

Я призадумался и поймал себя на мысли, что никогда не фантазировал на эту тему и не понимал, в чем состоит «феня» разговора, когда старшие ребята подолгу болтают о прелестях разных девиц, особенно о «буферах» - мне это казалось жутко скучным, а все девчонки, как наши ровесницы, так и те, кто помладше или постарше - были для меня на одно лицо.

- Лью, ни с какой бы я не стал. А ты?

- А я их вообще…боюсь.

- Боишься?!

- Ну не боюсь, а…стараюсь к ним не подходить и не разговаривать, - он уже не улыбался.

- Почему? Разве они могут что-то сделать?

Лью замялся, словно пожалел, что вывел меня на эту тему.

- Это из-за тех дур, что с тобой в танцевальной студии занимались?

- Не совсем…но из-за них тоже, они мне надоели, как собаки, особенно на улице когда приставали…

- Еще что-то там было?

- Не там…

Я приподнялся на локтях, чтобы можно было смотреть ему в глаза – всегда так делал, когда разговор касался серьезных вещей. Но в такой приятной обстановке нам еще не приходилось ничего обсуждать. Однако сегодняшний день ведь был не просто необычным, а исключительным – так что удивляться нечему.

(Хотя я и не удивлялся, я был готов все разговоры с Лью проводить в таких специальных «деловых костюмах» и таких теплых в буквальном смысле слова «беседовательных» позах.)

Лью сомневался недолго, и все-таки решил рассказать, как он не так давно чуть не влип в одну историю.

… На моей улице проживала некая мадам, которая совершала такие «подвиги», что ее «аура» притягивала к ней «фаворитов» со всех концов света.

Тогда, в 1991 ей было около 16 лет, и это были годы ее наивысшего расцвета.

Что она делала? Да в общем-то, ничего особенного, другое дело – как она это делала.

Она просто ничего не скрывала, а наоборот, демонстрировала, - например, очень любила торговаться с клиентами на всю улицу, какие услуги она предоставит и за какую плату. Затем она могла «уединится» в подъезде под лестничной клеткой для «работы» часов в шесть вечера.

Сейчас таким никого не удивишь, но для образцовых граждан мизерного городка страны «победившего идиотизма» это было равносильно открытому призыву к националистическому перевороту скажем, числа так девятого мая, - старухи плевали ей в след, старики отворачивались, бабы щедро поливали грязью при встрече, а мужики угрожали расправой (не все, некоторые бросали на нее недвусмысленные взгляды, особенно из-за углов и с балконов, причем таких было больше половины), но никто не трогал ее – все знали, что она таскается не только со шпаной, но и с матерыми уголовниками и еще неизвестно с кем.

Ей же было наплевать на всех и на каждого в частности, - все придирки и нападки ее только развлекали.

Она ходила не одна, а со своими четырьмя «ученицами», но тем до нее было как ручейку до Амазонки.

Кто-то назвал ее «Передовой Швеей-Многостаночницой», кличка к ней прилипла, но из-за длительного и неудобного произношения ее стали звать просто «швея».

Жила она на последнем этаже близлежащих домов с матерью, которая в свое время тоже была «Передовой Многоукладчицой», но вышла на заслуженный отдых и передала «семейный бизнес» в руки талантливой дочки.

Днем «швея» расхаживала по улицам, набирая «рабочих» и рекламируя «товар», вечером прыгала с ними по квартире под «Ласковый Лай» или Газманова, а ночью они прыгали на ней. При желании можно было забраться на крышу соседнего дома и все это увидеть – «швея» никогда не закрывала окон и редко гасила свет.

Страшна она была, как мертвец полуторамесячной давности, говорить спокойно не могла – только орать, в независимости от настроения. На ее лице зияли два бездонных черных глаза, а в них пылал вечный похотливый огонь, который она ничем не могла затушить.

По слухам, она была не способна прожить ни дня без «работы», и брала деньги далеко не с каждого клиента.

Я не слишком-то верил во все эти россказни, пока мы с «зубастиком» как-то не повстречались со «швеей» на узкой дорожке………да-мммм……………………….статуя бы покраснела оттого, что она говорила и как себя вела.

Проблема тут заключалась отнюдь не в элементарной распущенности и хамстве, это уже смело можно называть клиническим случаем – «сдвиг по фазе»+«бешенство матки»+целый букет различных патологий, - я видел, как она за неимением лучшего домогалась к пятилетним малышам, оставленным без присмотра, и почти преуспела.

Как только Лью сказал слово «швея», мне уже стало не по себе и я боялся слушать его рассказ дальше.

… Прошлым летом он пошел прогуляться по парку и сам не заметил, как очутился в лесу, который граничил с парком.

На одной из полян он наткнулся на «швею» со «стажерками» - они сидели у костра и пили водку.

Как только они заметили его, то стали звать к себе, но Лью не подходил.

«Швея» тогда встала и задрала юбку, под которой ничего не было, приговаривая: «Иди сюда, иди, мальчик. Мы тебя сделаем мужиком». «Стажерки» последовали ее примеру.

Если бы Лью знал, кто это такие, то ушел бы, едва завидев их, но он не знал, и встал как вкопанный.

(Он мне сказал, что увиденное ничуть его не привлекло – наоборот, ему стало противно.)

Вдруг «швея» заорала «Держи его! Держи!!!» и ломанулась к Лью. В этот момент он почувствовал, как кто-то грубо схватил его за шиворот, - четвертая «стажерка» собирала хворост, и подобралась к нему незаметно, воспользовавшись его замешательством.

Вся эта группа «жриц полоумной любви» была примерно в одном возрасте, то есть старше Лью минимум на четыре года. Вырваться от такой кобылы 11 летнему мальчишке совсем не просто, но Лью вырвался – даже сломал ей ноготь.

«Швея» опоздала на полсекунды – она уже вытянула свою «граблю», но не успела как следует ее сжать, и только оцарапала ему шею.

Лью припустил до самого дома, а «швея» долго преследовала его, завывая, как гиена.

(Ему повезло по-крупному, - если бы Лью поймала эта пятерка буйных сумасшедших, то тяжелая психическая травма (и физическая с вероятностью 99%) ему была обеспечена без сомнения, а если вспомнить, как он болезненно реагировал на все подобные вещи, и даже меня, человека, которому полностью доверял и хорошо знал, до сих пор еще стеснялся, то последствия не исправил бы ни доктор, ни профессор, ни даже бог медицины.)

- Лью, как хорошо, что ты смотался от этих чокнутых, - я не скрывал своей радости от такого удачного исхода его истории.

- Да?..., - голос Лью был отчего-то взволнованным. – А мне тут один чувак сказал, что я неправильно сделал…

- Кто?

- Ты его не знаешь, он в моем классе учиться.

- И что он сказал?

- Ну…, - Лью понизил голос, - что я лоханулся. Что надо было всех их там трахнуть. Что он бы так и сделал, потому что не лох.

- Даааа?!!! Вот если он еще хоть раз что-то такое скажет, то лови его на слове, Лью, а потом веди сюда. Мы отправим его к «швее» прямо на дом и скажем: «Он хочет тебя трахнуть», а сами посмотрим, как он это сделает. А он не сделает, будь уверен.

(Я уже много раз слышал подобные броские заявления, но все «Казановы», «дон Жуаны» и «Джеймс Бонды» на практике даже пройти мимо «швеи» боялись, не говоря уже о том, чтобы рот раскрыть.)

- Так он врал все?

- Сто пудов. Да, а чтобы он не отмазался, скажи, что будет червонец должен, если не пойдет к ней.

- Ладно.

- Только не забудь. Как только он вякнет что-то – сразу спорь с ним на чирик.

- Ага. Он, кстати, часто врет.

- Во, тем более. А залетит на бабки, то потом уже так врать не будет.

Помолчав немного, Лью проговорил:

- Рыцарь……а ты правда…..ни с какой бабой не стал бы?

Я подчеркнуто-отрицательно покачал головой.

Его синие глаза следили за мной с озорством, не мигая.

Я ждал, когда Лью снова заговорит или задаст вопрос, но он больше ничего не спрашивал.

Тогда я тоже молча приобнял его за плечи и быстро сделал несколько пошлых движений тазом.

Наш громкий, раскатистый смех наполнил комнату.

Лью тоже показал, что мышцы у него хорошо работают во всех местах, и пошло-поехало – мы стали соревноваться, кто «дольше» и «глубже», мешая друг другу.

Затем я изобразил стоны, нередко сопровождающие таинственный процесс, Лью подхватил «мою идею» и теперь все это напоминало что-то дикое, первобытное и комичное, отчего мы смеялись без остановки.

- Ну все…хватит, - Лью прижал меня к себе, пытаясь унять смех, - а то…я уже дышать…не могу…

- А кто начал?

- Ты…

- Правда?! И спрашивать про все-такое тоже я стал?

- А…, - Лью переводил дыхание, - ну если это считать…

- Конечно считать.

- Тогда я.

Мне тоже нужно было отдышаться, и я положил голову на подушку. Валять дурачка мне больше не хотелось, а вот что-нибудь поспокойнее…нельзя же, находясь в такой «располагающей» обстановке, терять время зря, хоть мы с Лью уже и «выстрелили» по разу.

(Лью тоже, даже во время разговора нет-нет, да и вздрагивал всем телом.)

Я опустил руку вниз и повел ладонью по боку Лью. Он сжался, подумал, что я буду его щекотить или ущипну, чтобы продолжить шутить, но я довел ее почти до конца бедра Лью и вернул обратно, а он лег посвободнее, поняв, что шутка закончилась.

Обследовав и второй бок Лью, я ступней помял его ступню, стараясь загнуть на ней пальцы, зная, что все нижние части-конечности Лью на порядок чувствительнее верхних, и раньше вообще были «монополистами», до появления (или открытия) ушей.

Дрожь Лью стала вспыхивать чаще, а еще он то расслаблял, то резко сжимал пальцы на ногах.

Я поднял голову и хотел переложить ее на другое плечо Лью, но он поймал меня:

- О! Рыцарь, а можно мне посмотреть тебе в лицо, когда у тебя будет «все»?

- Чего?

- Ну…когда фонтанчик будет, можно в лицо тебе смотреть?

- Да, а я вообще-то не собирался сейчас…

- Не собирался? – его ладони пробежали по моей спине. – Точно?

- Ааа… не знаю, - я с улыбкой уронил голову на плечо Лью, и подумал, что не прочь повторить «танец маленьких лебедей».

- Ты не надо ее сюда класть, а то я не увижу твоего лица.

- Зачем оно тебе?

- Просто, хочу посмотреть, - Лью уже тянул меня за волосы кверху.

- Так до этого еще долго. У меня шея отвалится так держать голову.

- А как же тогда…?

- Ну…я могу поднять ее, когда уже почти все будет…

- Во, давай, - обрадовался Лью.

От одних только разговоров мы оба достигли «точки кипения» - поторопился я, сказав Лью, что «не собирался»…

Лью даже не хихикал, как обычно поступал в первые минуты – сам хотел «поиграть» не меньше моего, и может быть, постеснявшись напрямую объявить «второй раунд», придумал какое-то смотрение в лицо, якобы само действо его и не интересовало – хитрецом он был отменным, когда нужно замаскировать смущение.

Спокойно он не лежал, хватая меня за спину или за что пониже, шевелил ножками и тыкался носиком мне в висок. Но все это не препятствовало моим размеренным движениям, если даже не помогало.

Я лишь однажды остановился – просунуть руки под Лью, чтобы можно было прижимать его к себе покрепче.

Он проводил все новые «эксперименты» по «щупаниям» и «глажениям», пока я не почувствовал, что его «петушку» стало совсем тесно между нами, и он ведет себя активнее моего, - тогда Лью уже сам цеплялся за меня и обнимал. Я подумал, что первым «финиширует» он, как уже случалось.

Так бы оно и произошло, но Лью вдруг отпустил меня и положил руки по сторонам. Он даже дрожь пытался сдерживать – зачем-то вздумал «пропустить меня вперед».

Причину я выяснять не стал, а в свою очередь ускорил ритм, чтобы не заставлять его долго ждать.

Времени, правда, потребовалось еще не мало, я уже дважды поднимал голову, потому что видел вдалеке «клетчатый флаг», но вблизи он оказывался миражом.

Лью многих усилий стоило удерживать себя в состоянии «бревна» - наверное, его демону это не нравилось, и он требовал свое.

На третий раз я увидел в его глазах надежду, смешанную с беспомощностью – если и сейчас моя дистанция не завершится, то с демоном ему уже не совладать.

(Значит, это был не надуманный предлог – Лью действительно чего-то желал узреть. Но не проще ли было уступить самому себе, а затем уже смотреть за мной, чем неизвестно зачем так мучиться?)

«Финишную черту» я пересек внезапно, - она долго маячила впереди, а затем стремглав пронеслась мимо, ослепив меня своим блеском.

Я непроизвольно устремил взгляд вверх и словно через подушку услышал голос Лью:

- Нуууу, смотри, смотрииии на меня!!!

Хоть и с опозданием, но я выполнил просьбу Лью, и даже сквозь «туман славы победителя», который еще не развеялся у меня в голове, увидел какое на его лице горит любопытство.

- Что ты увидел? - спросил я вскоре.

- Так не объяснишь...

- Тогда покажи.

Лью высунул язык, изобразив умалишенного.

- Че ты делаешь?! – я щипнул его. – У меня такого не было, языка я не показывал!

- Да шутка это! – он дернулся от моего щипка.

- А что ты видел по-настоящему?

- Не могу сказать, Рыцарь. Честно – я не знаю, как такое можно показать.

- Ну тогда давай ты теперь, а я посмотрю…

Лью обхватил меня.

- Мне не нужно разве переворачиваться?

- Нет, снизу лучше.

- Чем?!

- Если лежишь сверху, то нельзя сделать вот так, - Лью обнял меня еще и ногами, сразу же начав двигаться.

По его «стремлению к скоростному рекорду» и желанию «объять необъятное» (точнее, обнять…) я понял, что он возбужден до предела и вряд ли долго «пропрыгает», хоть это и был уже «второй заезд» («запрыг») для Лью и он обычно спешить не любил - вот к чему приводят игры с демоном.

Практически так и получилось – Лью через каждые пятнадцать секунд прибавлял в темпе, а ручки-ножки разве что в узел не завязал у меня на спине.

(Да и завязал наверняка, если бы его ладони не скользили по мне.)

Я беспокоился сейчас о двух вещах – как бы Лью снова не нажал мне куда-нибудь с силой огра-великана (хотя я все равно не обиделся бы нисколечко – за те ощущения, что я получал от «игр» с ним я стерпел бы и не такое), а еще мне тоже очень хотелось не пропустить момент, когда можно будет заглянуть в синеву его глаз и увидеть там…что?

Слишком рано этого делать нельзя – Лью засмущается и может их вообще закрыть, а слишком поздно – уже все пропадет.

Но зря я волновался – гадать мне не пришлось, потому что тело Лью четко отражало его состояние.

Он не однажды замирал, выгибаясь вниз или вверх, прижимая меня к себе, но это были только вестники приближающегося «смерча».

А вот когда его руки превратились в стальной обруч, не позволяющий мне вдохнуть, каждая мышца Лью задрожала сама по себе, а в воздухе почти что послышался треск электрических разрядов – тогда я понял: пора!

Вместо лица Лью я увидел только часть его щеки и зажмуренный глаз.

Я повернул его голову (она подалась еле-еле, как будто позвоночник Лью заржавел), но второй глаз тоже был скрыт под веком.

Миновав высшую отметку, дрожь Лью пошла на убыль, - жаль, но ничего увидеть мне кажется, не удастся.

Лью откинулся на подушку, его хватка ослабла, а затем он и вовсе разомкнул ладони (и ступни тоже), - и тут глаза Лью раскрылись.

Я успел заметить только краешек, кусочек этого, но мне хватило: описать это нельзя, можно лишь сказать, что оно, чувство это, неземное.

Мне показалось даже, что цвет глаз Лью был другим, а вместо черных зрачков сияло серебро.

Когда это покинуло Лью, то в его глазах появилась радость и полное, абсолютное расслабление.

Я не стал задавать ему вопросы, а осторожно пристроил свою голову рядом с его – наверняка Лью сейчас не хочет ни разговаривать, ни двигаться.

Он был влажный и горячий, а кофейный запах теперь витал повсюду – им пропитались и подушка, и одеяло, и простыни наверное, и воздух, и я сам…. что меня очень радовало.

Еще я почувствовал, что Лью подлил «молочка» в наш общий «коктейль» и теперь у нас там именно лужица, а не просто мокрое пятно.

Вскоре я решил несколько изменить позу и поправить одеяло, но Лью подумал, что я собираюсь вставать:

- Рыцарь…давай полежим еще так…а? – раздался его полусонный голос.

- Да я одеяло хочу повыше поднять, а то ты замерзнешь скоро, - я резко опустил его на себя, создав воздушный поток.

- Бррр! – вздрогнул Лью. – Ну не надо им махать…

- Все, все. – Я натянул его по самый затылок.

Спать я не собирался, да и нельзя было, я думал, что мы только полежим некоторое время, но теплое, мягкое и очень приятное тело Лью подействовало на меня не хуже снотворного.

Приподняв ставшую тяжелой голову я увидел, что глазки Лью тоже закрыты.

Я хотел позвать его, но он сам раскрыл глаза, в которых стелился сонный туман.

Лью улыбнулся и заморгал, словно его только что разбудили.

- Спишь?

- Ну…так…

- Ясно – балдеешь.

- А сам-то? – взгляд Лью чуть прояснился.

- Так ты не спишь?

- Нет, но могу заснуть.

- Вот и я тоже…

Обоим нам спать нельзя, - можно «продуть», когда придет с работы мой предок.

Значит, надо кого-то назначить «сторожем». Я уже хотел было взять на себя эту ответственную роль, но передумал – в таких условиях древние, но отнюдь не одряхлевшие божества Морфий и Гипноз могут запросто одолеть меня.

Перекладывать на Лью столь тяжкое бремя мне тоже не хотелось, но тут я обратил внимание на единственный звук, который слышался в комнате кроме нашего с Лью дыхания. Это было тиканье часов.

- Надо завести будильник на всякий случай.

- Точно!

Я постарался не подниматься с Лью, а вытянуть руку и достать до будильника.

Мне не хватило сантиметров семь, и тогда Лью подвинулся вместе со мной вверх.

Шел уже четвертый час – а мне казалось, что сейчас должно быть максимум около половины третьего…

Установив стрелку у самой пятерки, я крутанул завод несколько раз и вернул будильник на место. Десяти минут нам будет вполне достаточно – ведь никакие баррикады разбирать не надо, только одеться и все.

Каким бы приятным не было мое состояние, я все равно не верил, что засну, - и тогда я решил подумать о таком богатом на события сегодняшнем дне.

Но почему-то ни о чем не думалось, особенно о плохом. Все мысли не хотели уходить в абстракцию или даже в совсем недалекое прошлое, они упорно бегали между нашими телами и сосредотачивались на ощущениях, которые возникали от соприкосновений.

Вот значит оно какое, лекарство от всех болезней – надо лишь полежать на Лью, когда он без трусиков – и весь мир предстанет в голубом цвете (к розовому я совершенно равнодушен).

Затем я как будто попал в параллельный мир: только что у меня перед глазами была моя полосатая подушка и загорелое плечо Лью, я вдыхал его запах и слышал его тихое дыхание, как вдруг все пропало, провалилось в черную яму…….и мне приснился невероятный по своей абсурдности сон.

Я стоял на какой-то платформе очень высоко над землей…даже не над землей, а над бескрайней заснеженной равниной.

Мороз стоял такой, что даже воздух казалось, замерз и превратился в прозрачные кристаллы.

На этом пространстве не было ни построек, ни людей, ни животных, вообще ничего – только иногда встречались огромные глыбы синеватого льда.

Возможно, так выглядит самое сердце Антарктиды – моего любимого материка.

Платформа, на которой я стоял, летела высоко над землей, и мне в лицо дул ветер, но он был не ледяной, а почему-то теплый и ласковый.

Я обнаружил, что могу мысленно управлять платформой и заставлять ее лететь быстрее. Чем выше была ее скорость, тем глубже проникал в меня этот ветер и тем больше удовольствия я получал.

Естественно, я сразу же разогнал платформу на полную мощность – пейзаж внизу слился в бледно-синее марево, но я уже потерял к нему интерес, потому что этот «ветер перемен» пронизал меня насквозь.

Я очень боялся, что он вдруг прекратится, но время шло, а это неописуемое дыхание севера все продолжалось.

Поворачивать платформу я мог в любом направлении, но ветер всегда дул мне в лицо.

Может быть уже во сне, а может спустя не один месяц я понял, что это был вовсе никакой и не ветер, а тепло, которое излучало тело Лью. Потому-то я и не сумел повернуться к ветру спиной.

Покрутив платформу вокруг своей оси я пошел на снижение, но не рассчитал и врезался в снег, но ничего не изменилось – только теперь я летел сквозь снега, вздымая искрящиеся тучи.

Я только-только освоил управление и привык к моей роли пилота НЛО, как раздался пронзительный звон, картина у меня перед глазами смешалась, ощущение скорости пропало, и все покрыла непроницаемая мгла.

Пытаясь понять, куда делся мой «летающий плот» и почему так темно (а также что это за теплый предмет, на котором я лежу), я поднял руку к голове. Она ударилась о стену.

Открыв глаза, я увидел спящего Лью. Во сне я немного съехал с него.

Я уже собирался лечь обратно, но вспомнил, что меня разбудило.

«О, нет….» - подумал я, взглянув на будильник. Если быть точным, то он показывал без одиннадцати-двенадцати пять.

Значит, меня разбудил звонок…

Многим бы я тогда пожертвовал, чтобы остановить эти проклятые стрелки, - и как это они только успели отсчитать почти два часа?!

Будильник – как же я тебя ненавижу, ты издеваешься надо мной с первого класса, тревожишь меня в самые драгоценные мгновения… когда-нибудь я тебя разобью на мелкие кусочки.

(Теперь я не сомневался – будильники изобрели злые, подлые люди, чтобы всем вредить – ведь даже летом от него не нет покоя…)

- Лью? – позвал я негромко.

Он даже не пошевелился.

- Лью! – я потянул его за ушко.

Лью издал недовольный стон, сглотнул. Потом его веки задрожали, и он посмотрел на меня бессмысленным, пустым взглядом.

Я с интересом наблюдал, как он просыпается – вот заработал его мозг, и он осмотрелся по сторонам, вспоминая, где находится (и с кем).

- Рыцарь…чего…уже надо вставать? – глухо прозвучал его голос.

- Не, еще нет, - я сказал то, что хотел сказать, а не то, что нужно.

Но вообще-то можно еще немного полежать – одеться мы и за пять минут успеем.

- А че ты тогда меня будишь?

- Надо лечь получше, а то я с тебя почти скатился. – Придумал я причину.

Лью подвинулся на центр кровати вместе со мной, а я хотел приподняться, чтобы лечь поудобнее.

Но привстать я смог не сразу – во сне мы прилипли друг к другу, особенно в самом потайном месте.

- Уй, блин…, - Лью тоже почувствовал, что у нас теперь «один на двоих».

- Тихо, погоди, я сейчас рукой попробую…

- Только не дергай! – испугался Лью.

- Да не буду, ты что.

Я не сразу разъединил два «побратавшихся петушка» - слиплись мы конкретно.

- Как клей…, - сказал Лью, когда я закончил, - может не надо больше лежать сейчас также, а то вдруг все опять прилипнет?

- Да нет, это за два часа так получилось, а нам уже вставать скоро.

- Думаешь?

Вместо ответа я «лег на место». Лью меня не переспрашивал – ему тоже было слишком хорошо и уютно.

Он потянулся и обвил меня под одеялом руками, словно мы собирались спать.

Тогда у меня впервые появилась мысль – а, наверное, классно будет вместе с ним проспать всю ночь, а не каких-то там два часа…

Мне любопытно было узнать, что по этому поводу думает Лью, но я не хотел сейчас разговаривать – вот на улицу выйдем, там и обсудим. А пока нам и так было здорово.

Я не смотрел на часы, потому что надеялся дотянуть до последнего, и сократить пять минут до трех или двух.

Да и вообще – кто сказал, что мой предок заявится ровно в пять? Такое редко случалось, а значит, первые пятнадцать минут после пяти можно смело отнести к «пограничной зоне».

Лью лежал без малейшего движения, словно бы и не просыпался.

Как же мне самому хотелось сейчас заснуть и снова попасть на мой «ледяной катер»… но какая-то часть меня кричала во всю глотку и била в колокола – какая разница, с какого этажа прыгать, с десятого или с восемьдесят четвертого – исход будет один.

Но почему-то, когда стоишь на восемьдесят четвертом, то обретаешь веру, что в полете у тебя, конечно же, успеют вырасти крылья…

Заснуть я не заснул, но задремать мне эти тревожные мысли не помешали.

… Когда послышался звук открываемой входной двери, я не поверил в то, что слышал.

Резко вскинув голову, я бросил взгляд на будильник и не смог его оторвать: пять двадцать пять.

Дверь закрылась. Звон ключей. Шуршание. Несколько шагов. Звук чего-то, покатившегося по полу и крепкое выражение – предок обо что-то споткнулся. Торопливые шаги по направлению к моей комнате…

Обычно люди, пришедшие с работы, идут переодеваться, но у моего предка была привычка сначала побродить по дому, раскрывая двери. Какие? Разные. Никто не мог предсказать, какую именно дверь он откроет сегодня, прежде чем уйдет надевать домашнее одеяние.

Значит, надежда у нас была….но я сам ее убил. В детстве у меня была привычка бросать свои ботинки в прихожей как попало. Всякие куртки-кофты я вешал как положено, но обувь – никогда.

Никакие слова не помогали, и все постоянно на них налетали в темной прихожей, включая меня.

Отец, когда возвращался с работы и спотыкался о них, сразу бежал ко мне в комнату, чтобы в три тысячи семьсот девятый раз высказать свое мнение по этому поводу, но, увы – все было бесполезно.

Я сжал плечо Лью и он открыл глаза. Он тоже услышал топот в коридоре и его лицо побелело, а дыхание от страха остановилось.

Мне было даже хуже – мало того, что я сам загнал нас в ловушку, так еще и вложил осиновые колья с молотком в руки «охотника за нежитью». Если бы не мои ботинки…

Шаги приблизились почти вплотную – сейчас меня распнут вместе с Лью на ближайшей стене, и только я в этом виноват.

Ужас заставил нас прижаться друг к дружке, Лью даже издал тихий, полный отчаяния стон, едва различимый из-за пулеметной дроби его сердца.

Открылась дверь, заставив нас обоих сильно вздрогнуть…но не наша…это другая…это дверь в ванную. Послышался шум воды.

Еще не веря в то, что сам Хозяин дарит нам шанс, я прошептал Лью на ухо:

- Встаем! Быстрей!!!

Отбросив одеяло, я спрыгнул на пол, не обращая внимание на скрип. Лью вскочил вслед за мной.

Движения наши были неуклюжими, особенно мои – ведь мы уже приготовились к смерти и никак не ожидали, что вместо этого придется бежать с ней наперегонки, а не класть голову под косу.

Лью полез под одеяло, чтобы достать трусы, но я подтолкнул его к стулу с нашей одеждой, шепнув:

- Потом!

Сейчас дорога именно каждая секунда, а на трусы только время уйдет – их ведь все равно не видно.

Он быстро понял мой замысел и в миг оказался рядом со спинкой стула. Я наспех кое-как поправил одеяло и тоже подбежал к нему.

Вода в ванной все еще лилась – отец, кажется, мыл руки.

Подав мне рубашку с брюками, Лью стал одеваться и вот здесь я оценил уровень его подготовки.

На каждый предмет Лью тратил менее двух секунд – сначала сел на стуле и натянул штаны сразу на обе ноги, затем последовало мелькание его рук – и вот он уже в футболке.

Далее пара одинаковых движений – Лью одел носки – и теперь он стоял напротив меня, полностью одетый, если не считать отсутствия на нем нижнего белья.

Я за это время успел только надеть брюки, застегнуть «молнию» ширинки и верхнюю пуговицу над ней, а теперь взялся за ремень… пока не сообразил – сначала нужно надеть рубашку, иначе она не пролезет под затянутым ремнем.

Лью было легче одеться еще и потому, что спортивные штаны не имеют ни ремня, ни ширинки, а у футболки нет пуговиц.

Он увидел, в каком плачевном положении я нахожусь, и подал мне рубашку.

Пока я заправлял ее в брюки, он застегивал мне пуговицы сверху вниз.

Лицо Лью выражало паническое беспокойство, он посматривал на дверь и беззвучно повторял одно и тоже выражение. Я прочитал по губам: «Ну, давай же, Рыцарь, скорее, скорееееееее!!!!!!».

Ремень я так и не застегнул – просто просунул в пряжку и петли, а Лью уже совал мне носки.

Помощь Лью была неоценима, потому что отец вышел из ванной как только я одел второй носок.

Предок пошел куда-то вглубь квартиры, но затем развернулся и затопал обратно. Я указал Лью на полку с книгами, он мигом очутился около нее и успел достать первую попавшуюся книжку, прежде чем дверь распахнулась.

Если бы Лью не помог мне, то я бы точно не успел что-то надеть, а даже одной вещи вполне могло хватить для целой массы ненужных вопросов, на которые мне отвечать было крайне сложно – мы с Лью только что пережили внезапный и глубокий страх, от которого еще не отошли и совсем растерялись.

Когда на пороге появился предок, я все равно вздрогнул, а Лью чуть не уронил книгу.

- Здравствуйте…., - я не узнал голоса Лью.

Предок коротко кивнул ему и сказал, обращаясь ко мне:

- Опять постель как следует не заправил…и ботинки твои валяются почти на кухне. Сколько раз можно повторять?

- Уберу сейчас…, - я взял одеяло за краешки и встряхнул его, но очень осторожно, чтобы из-под него не вылетели трусы Лью.

Предок еще раз осмотрел нас, (Лью мельком, больше меня) и ретировался. Будь я дома один, то он поговорил бы еще со мной о ботинках, но про это я даже не думал.

Услышав, что он пошел в прихожую, а потом, сняв обувь закрыл дверь в свою комнату, я звучно выдохнул, смотря на Лью и присел на кровать – ноги меня не держали.

Лью прижал ладони с книгой к груди, и закатил глаза, показывая, что он чуть не покинул этот мир.

Мы долго смотрели друг на друга, и я подумал – хорошо, что мой предок не имеет свойства подробно рассматривать моих друзей.

Волосы Лью были взлохмачены, взгляд перепугано-заспанный, а на щеке четко проступал рубец от моей печатки с черепом, которую я не снял с пальца и когда мы спали я наверное прижался ею к лицу Лью, или это он положил голову мне на руку.

Книжку Лью держал вверх ногами…

Но даже если бы мой отец был подотошнее, я бы сказал, что мы просто «бесились» - допустим, дрались подушками. Он к этому относился неважно, но знал, что мальчишки такое иногда устраивают.

Подозревать что-то «неладное» он не мог, т. к. у него такой «инфы» даже в «файлах» не записано, а главное – он всегда меня недооценивал и считал, что видит насквозь. Я уже научился использовать это его «прозрение слепца» в своих интересах, и временами подкреплял тот образ, который батяня создал и навязал мне – игра в разных персонажей и смена масок меня забавляла, а если я видел, как кто-то принимает их за чистую монету, особенно взрослые – то я воспринимал это как положительный «бонус» в сторону моей хитрости. Но чаще всего меня вынуждали «разыгрывать спектакли» и большая часть из них носила оборонительный, а не развлекательный характер.

(С друзьями я не устраивал «маскарадов», исключение составлял только «зубастик».)

Мы подождали, когда испуг и его последствия окончательно исчезнут, а пока я помассировал Лью щеку, чтобы разгладить отпечаток черепа. Он превратился в размытое красное пятно, которое могло образоваться от чего угодно.

Потом я нашел трусы Лью и он положил белье в карман – одевать их здесь у него не хватило смелости.

Я сказал, что неплохо бы выйти на улицу – сидеть в комнате, которая едва не стала нашей могилой, мне не хотелось. Лью с радостью согласился, но попросил еще немного времени – у него дрожали руки.

Дойдя до зеркала в ванной я увидел, что моей прически вообще не существовало – как после ночного концерта “Napalm Death” или ранних “Therion”. Странно, вроде бы мы и не возились особо…

Я более-менее привел себя в порядок при помощи расчески, а Лью – при помощи «лапок» - он не хотел, чтобы мой отец вдруг заметил нас в ванной комнате, наводивших шарм.

Перед тем как выйти, я глянул в комнату предка – мне все еще не верилось, что все прошло так гладко.

Он лежал на диване и почитывал газетку, поджидая прихода матери.

Мы с Лью не сговариваясь отправились в лес – никого сейчас видеть не хотели, даже не разговаривали некоторое время. Ни «зубастик», ни Тормоз, а также никто из наших знакомых второго круга нас не заметили из окон, если они сидели дома – чего мы оба и желали.

- И как только мы будильник оба проспали…, - сказал Лью, когда мы уже углубились в лес.

Так вот почему Лью не услышал, как хлопнула входная дверь – он снова заснул.

- А я слышал звон…, - я не стал обманывать его.

- Слыыыышал?!

- Ну да…

- Почему же тогда не поднял меня и не встал сам?!! – Лью сбавил шаг от изумления.

- Я все думал – еще чуть-чуть полежим…

- Ты честно слышал? – Лью остановился, а голос его стал жестким.

- Да…

Я не поднимал головы, но чувствовал, как его взгляд жжет мне макушку.

- Лью, я нечаянно…ты же не думаешь, что я специально хотел, чтобы нас застукали?

Он промолчал.

- Ведь не думаешь…? – я подошел к нему, коснувшись мыском ботинка его мыска. Взглянуть в глаза Лью я так и не отважился.

- Не думаю…, - раздалось у меня над головой.

- Рыцарь, ответь мне на один вопрос.

- На какой?

- Ты дурак?

- Лью, ну я же говорю – я хотел…

- Ты не понимал, что может случиться? – перебил он меня.

- Понимал…

- А если бы мы не успели одеться, чтобы тогда сейчас было?

Настала моя очередь молчать.

- Лью, ну давай если что-то подобное еще будет, то ты теперь сам будильник заведешь и на полный завод?

- Такого больше не будет.

- Что…ты «играть» не станешь теперь?

- Я имею ввиду, что дотягивать до последней минуты не стоит. «Играть» надо только утром или днем.

Как же меня обрадовали такие слова Лью! Я заулыбался и, наконец, посмотрел на него. Он все еще взирал на меня с упреком, но никакой злобы я в его взгляде не обнаружил.

Приложив руки к носу, я подразнил Лью и он напрыгнул на меня со словами:

- Блин, я из-за тебя чуть со стрема коньки не отбросил, а ты еще прикалываешься! – он стал меня мучить, свалил на елово-сосновую хвою и листья, но я даже и не думал сопротивляться – видел, что Лью хочет меня наказать за такое безалаберное отношение к нашей безопасности.

Мои крики-визги распугали всех птиц и туристов, если они ходили в округе, а Лью все не прекращал. Тогда я стал просить пощады, но он повторил «мучиловку» заново, и только потом перестал.

Я так и не вставал с земли, пока Лью сам меня не поднял.

- Пойдем дальше в лес? – спросил он.

- Не могу…

- Почему?

- Потому что я теперь инвалид – мне все оторвали, - жалобным голосом ответил я, отряхиваясь от хвои.

- Чего оторвали, если у тебя все на месте?

- Может и на месте, да только я не чувствую…

- Счас почувввввстттвуишшшшььь!!! – Лью изобразил кровожадную ухмылку старины Крюгера, которой тот одаривал своих жертв.

- Не надо, не надо, я уже… нормально все стало, - я отпрыгнул от него.

- Вот и не притворяйся тогда.

Больше мы не говорили о нашем чудесном избавлении от такой горькой чаши – да, мы выскользнули в последнюю долю секунды из-под стотонного пресса, но ведь выскользнули же!

Хождение по лесу вывело нас к болотцу, окруженному чахлыми березками, и мы, сев на берегу, стали кидать в него шишки и палки.

Продолжалось это немалое количество времени, а затем мы просто стали разговаривать, подняв совсем уж детские темы – в основном о диснеевских мультиках, которые начали показывать только в прошлом году, и Лью впервые познал разницу между захватывающими, увлекательными американскими мультфильмами и той дрянью, которую он смотрел с детсада (за редким исключением).

Я-то имел возможность провести параллели гораздо раньше, потому что в видеосалоне не только фильмы показывали, о чем и рассказал Лью, пожалев, что самые лучшие мультики по ящику пока не крутят – типа «Корабль-призрак» или «Приключение капитана Фьючера» - они мне нравились не меньше качественных ужасов, разве что были покороче.

Лью попросил меня пересказать какой-нибудь из них, что я и сделал – это я хорошо умел.

Он слушал внимательно и ни разу не перебил.

Мы не случайно выбрали такую легкую и непринужденную тему – от количества сегодняшних проблем моя голова, как и Лью, отказались работать и воспринимать что-то еще, они решительно требовали передышки.

До конца сегодняшнего дня мы и словом не обмолвились о Кроте, нашем разговоре, ловушке, из которой мы выбрались при помощи потусторонних сил, или о чем-то «игровом».

Конечно, мы могли себе позволить такой «отдых», потому что все прошло хорошо, проблемы эти, как мы оба надеялись, остались позади, а мы ушли вперед – по-прежнему вдвоем.

Хотя, еще один интимный момент имел место быть: вскоре после моего пересказа мультика я вдруг кое-что вспомнил и спросил Лью, не хочет ли он надеть трусы, которые лежат у него в кармане.

- Желательно… - сказал он, а я уже с улыбочкой смотрел на него.

Он развязал шнурки на ботинках, снял их, но затем все-таки попросил меня отвернуться.

Я не стал торговаться, но когда он был уже в своих трусиках (я определил по звуку), я изобразил испуг, подошел к нему и сказал:

- А что это у тебя здесь?

- Да где? - Лью осмотрел ноги, держа штаны в руках.

- Вот тут, - я щупал его за бедра, - а, нет, тут. – Теперь за икры.

- Ой, а еще здесь, - за голень.

Когда он догадался, что это мои происки, то спешно натянул штаны, смущаясь и краснея, но улыбаясь, как счастливое дитя.

 

… К моему великому сожалению Крот не ушел из нашей с Лью жизни, а через несколько дней вновь стал ржавым гвоздем в крышке гроба. Точнее, не сам он, но ржавчина эта появилась именно из-за него…

Потеряв членство в нашей компании (вечером того памятного дня, когда у нас с ним состоялся памятный «банкет», я пошел к «зубастику» и припомнив все прошлые грехи Крота (прибавив еще кое-что «для солидности») убедил «зубастика» исключить его навсегда. «Зубастик» не пытался его защищать, легко согласился с моим «вердиктом», но остался недовольным – он понял, что я многое либо скрыл, либо исказил.

После слов Крота он стал присматриваться к нам с Лью, в надежде что-то разузнать, задавал слишком много вопросов. Но в отличие от Крота он не считал «игры» признаком чего-то ненормального, ему просто хотелось знать, как все было на самом деле – «зубастик» любил раскрывать секреты и тайны, даже если кто-то очень не желал его вмешательства.) Крот примкнул к тем, с кем он всегда хотел быть – к шобле.

Это была троица, которой руководил тупоголовый и толстозадый представитель не то украинских, не то мордовских кровей по кличке «батва».

Совсем уж отпетыми отморозками или их приближенными они не являлись, но взять то, что плохо или не очень хорошо лежит, поломать яблони в огородах ради шутки, а также привязаться к тем, кто помладше либо послабже – всегда пожалуйста.

«Батву» и двух его лакеев я знал, но мы никогда не пересекались – они шлялись по своей вотчине, а если мы и встречались, то я был не один – «батва» не решался «наезжать» на нас, хотя взгляды кидал голодные.

Как только Крот стусовался с этими шалопаями, они повадились приходить в наш общий с ним подъезд, заседая на первом этаже под лестницей.

Конечно, сначала было все тихо-мирно, новоявленная четверка принюхивалась к новому месту, словно выводок шакалов.

Обнаружив, что в этом подъезде из мальчишек кроме Крота живу только я и никто на такой лакомый кусок больше не претендует, они ощутили себя полноправными хозяевами и стали устраивать там вечерние посиделки.

Мешали им только старухи, которые просили не шуметь, не курить, и не галдеть, а иногда выгоняли, но такое неудобство было в каждом подъезде, а потому не учитывалось.

Если проходил кто-либо из жильцов, Крот делал вид, что он якобы и не с ними, а просто остановился поболтать. Он не курил в подъезде – боялся, что увидит кто-то из соседей и донесет его отцу.

Окончательно они облюбовали свое логово примерно через неделю, и когда я проходил, за моей спиной началось шушуканье, перешедшее в смешки.

Несколько раз они видели нас вместе с Лью, но тогда под лестницей все затихало, особенно если их было только трое.

Стадия смешков быстро миновала, и когда я повстречался с ними как-то вечером, «батва» издевательски проговорил нараспев:

- Эй, девочка, где твой мальчик?

Последовал взрыв хохота. Я прошел мимо них не задерживаясь, только взглянул на Крота.

Он хихикал, как и все, но на меня не смотрел.

«Батва» изобразил мою походку, отчего гогот стал еще громче, но я уже поднимался на следующий этаж.

Что ж, заключить вооруженный нейтралитет на наших с Лью условиях не удалось… хотя как только я увидел этот сброд, уже сразу стало ясно – вряд ли они будут спокойно сидеть в подъезде и рассуждать о гипотезах возникновения жизни на земле.

Тем не менее, Крот молчал обо мне и Лью – «девочкой» меня назвали из-за моего хаира, но это происходило столь часто, что я давно перестал обращать внимание на такие выходки, независимо оттого, происходило ли это умышленно или случайно.

Если Крот хотя бы намекнул «батве» о чем-то «таком» про нас с Лью, то меня обозвали бы другим, гораздо более обидным словом, и вряд ли просто так пропустили.

Наверное, Крот слишком опасался своего отца и знал, что я любым способом добьюсь того, что он узнает о его воровских проделках, сболтни Крот про нас подобное.

Но отомстить за свой «фонарик» под глазом он тоже хотел, и нашел прекрасный способ – все сделают за него.

А может, он вообще ни о чем таком не думал, просто «батва» сам притащился со своими псами в мой подъезд, и сам же решил привязаться ко мне – Кроту лишь оставалось довольно потирать руки.

Я пока ничего не говорил Лью, думал, что сам смогу как-нибудь разобраться с этим делом.

Однако время шло, ничего путного мне в голову не приходило, я все так же быстро проходил мимо «батвы» и его своры, до тех пор, пока он не встал на лестнице и не заслонил ее собой.

«Батва» не произнес ни слова, только сделал ехидную ухмылку и не давал мне пройти. Я хотел обойти его со стороны, но он тот час прижался к перилам.

Эта глупая игра продолжалась какое-то время – я влево – и он влево, я вправо – и он вправо.

Выбрав удобный момент, я все же проскочил мимо него, но он успел толкнуть меня своей тушей, отчего я ударился о стену.

Из подъезда я выходил под завывающий хохот в четыре глотки.

Я шел к Лью – мы разошлись пообедать, и ему не составило труда заметить, что я чем-то опечален. Больше я не стал ничего скрывать от Лью – «батва» борзел, как на дрожжах, и закрывать глаза на это дальше уже нельзя.

Услышав всю историю, Лью не расспрашивал меня, почему я так долго «хранил «батву» в чулане», а просто повернулся и быстрым шагом направился к моему подъезду.

- Лью! Ты что?! Стой!!! – я сообразил, зачем он туда пошел и ужаснулся.

Он даже не ответил мне, а только шагу прибавил.

- Да стой говорю, ты сбрендил что-ли?! Их же там четверо…

- А чего ждать? Сейчас сразу и разберемся.

- Но их же четверо!!! – я схватил его за руку.

- А нас двое.

- Не двое нас…ну подожди же!!! – я обхватил его поперек груди, едва удерживая.

- Почему не двое?

- Потому что я… могу только грушей побыть некоторое время и все, - Лью остановился наконец. – Я тебе не затем все рассказал, чтобы ты сейчас туда шел.

- А зачем тогда?

- Затем, чтобы мы вместе что-то придумали…

- Вот я и придумал: идем к ним.

- Нет!

Лью молча посмотрел на меня и сказал затем:

- Тогда вот что: когда мы войдем в подъезд, ты сразу иди домой, а я сам с ними поговорю.

- Нет!!!

- Почему?

- Вдруг там не только разговоры будут?

- И что такого? Я думаю, что с батвой справлюсь, а другие не полезут. – В глазах Лью застыла упрямая решимость.

- А если полезут, как ты сладишь с такой кучей?

- Да не полезут они, ты же сам говорил, что наезжает только батва, а эти так – только ржать могут, если батва получит, то они сами разбегутся – вот увидишь.

- Но Лью, а если они все-таки нападут на тебя все сразу – я не говорю, что так будет, но просто представь – тебе же не справится?

- Нет.

- Тогда не ходи туда.

- В таком случае их потом можно будет всех поодиночке поймать. – Лью не собирался отступать, наоборот, от нетерпения он переступал с ноги на ногу.

- Как? Ты даже не знаешь…

- Рыцарь, - он перебил меня, - я все равно иду туда. А ты давай домой, как только мы войдем. Или, если хочешь – подожди у моего подъезда.

- Нет…я с тобой пойду…

- Точно?

Я обреченно кивнул головой.

- Ладно…но если драка начнется, ты тогда не подходи близко, хорошо?

- Лью, если ты проиграешь, то уже неважно будет, где я стою…

- Рыцарь, если ты там будешь, то я не проиграю. Умру, но не проиграю – еще не хватало, чтобы из-за меня тебе перепало.

- Лью, это не из-за тебя. Мы батву не трогали – он либо сам пришел, либо его Крот привел. Может, передумаешь все-таки сейчас идти? – я с надеждой посмотрел на него.

- Нет. Пошли. – Лью повернулся и быстро зашагал дальше.

Около подъезда я в последний раз попробовал его остановить – но Лью и слушать ничего не стал, только рукой махнул.

У меня перед глазами уже стояла сцена, когда вся эта четверка накидывается на Лью – ведь в таком узком пространстве ему даже и развернуться-то негде… и зачем только я все ему рассказал…но кто же мог знать, что он сразу пойдет в наступление?

Я вошел следом за Лью, ожидая услышать голоса, но ничего не услышал, кроме его шагов.

- Где они? – Лью заглянул под лестницу, а вслед за ним и я.

Пусто. Только шелуха от семечек и окурки.

- Ушли, наверное…, - я и сам удивился, ведь обычно «квартет «батвы»» просиживали здесь почти до полуночи.

Лью поднялся на второй этаж, затем на третий. Никого.

- Может, они у Крота? – предположил я.

- Ты думаешь, он уже пускает их домой?

- Сомневаюсь, но пока нет его родителей – может и пускает, Кроту ведь надо с ними подружиться.

- Подожди-ка, - Лью направился к его квартире.

- Ты что, не звони туда!

- Я и не собираюсь, просто послушаю.

Лью осторожно подошел к двери кротовской квартиры и приложил к ней ухо.

- Нет, там все глухо. Они на улице. Идем.

- Куда?

- Искать их, куда же еще.

Обойдя весь район, мы так и не нашли никого из «шакалят» - чему я втайне обрадовался.

Лью, однако, на этом не остановился – он залез на крышу моего дома и с высоты нескольких этажей долго осматривал всю округу, как сокол, выслеживающий добычу.

Мы так и сидели на крыше, но никто из наших врагов не появлялся – словно они в могилу сошли все разом.

- Рыцарь, ты думаешь, это хорошо, что мы их не нашли? – Лью видел, что я совсем не разочарован в отличие от него. - Ведь завтра же они могут к тебе пристать в подъезде, а меня не будет рядом.

- Я знаю. Лью, я не говорил, что ничего не нужно с ними делать – я только считаю, что тебе не стоит идти сразу против четырех…

- Рыцарь, я же тебе объяснил – лучше с батвой «поговорить» на виду у его шестерок, чтобы уже больше никогда никаких вопросов не возникало.

Наш «ученый диспут» затянулся – я доказывал Лью, что даже если ты тяжело бронированный кавалерист, то не стоит нестись сломя голову на кучку копейщиков – пусть они и наемники со слабой моралью, и воюют они также как танцуют, но их больше и у них бонус атаки против кавалерии.

Его же позиция сводилась к чему-то вроде – не жди, пока зло окрепнет и наберет силу, искорени его, как только обнаружишь, иначе станет поздно.

«Охота» на опасных зверей завершилась с наступлением темноты, и в тот день Лью ушел домой с пустыми руками, но поставил перед собой цель раздобыть «шакалью шкуру».

Я полночи раздумывал, как бы предотвратить схватку Лью с вражьей стаей, но придуманные мной варианты никуда не годились. Если бы «батва» был один, я не волновался – хоть он и толстый, но шансов победить Лью у него все же маловато. А вот четверо…

Лью почему-то был уверен, что они согласятся драться с ним один на один, если «базар» плодов не принесет. Но кто сказал, что они будут соблюдать такое правило? Разве у отбросов вообще есть правила? Я боялся, что они свалят его на землю – вчетвером-то этого не сложно добиться, а потом просто запинают ногами.

Назавтра Лью еще до того как меня разбудить уже обошел все «охотничьи угодья», а затем со мной вместе повторно.

Снова мы даже «на след» стаи не вышли – нету, и все.

Мне подумалось – может, они теперь больше не придут сюда по какой-то причине, а Лью вскоре «повесит ружье на гвоздь» - не вечно же за ними гоняться.

Вторую половину дня мы провели уже в своей компании, но «зубастика» в «охотники» не посвящали – для него мы просто послали Крота куда подальше, и точка.

Вечером я повел всех на фильм, но я, как и Лью, практически не смотрели его. Лью мысленно разрабатывал новую «стратегию охоты», а я не оставлял попыток отговорить его от всего этого.

Мы рано разошлись по домам – около одиннадцати, каждый в своих раздумьях.

Спустя полчаса я услышал в подъезде уже знакомые голоса. Быстро подбежав к двери, я удостоверился, что это те, кого так хочет найти Лью. Значит, они не сменили место своего обитания, просто где-то шлялись…

Настроение мое упало до нуля, даже в минус – столкновение Лью с «батвой» неизбежно.

Я так и стоял у двери, слушая их болтовню и смех, не зная, чем же мне вырезать эту раковую опухоль в моем подъезде….пока не стал свидетелем любопытной сцены – четверо весельчаков так шумно развлекались, что вызвали недовольство одной старухи с первого этажа.

Вместо того чтобы уйти, «батва» вступил с ней в полемику, бабка «набирала обороты», показав, что старость не коснулась ее голосовых связок.

Открылись еще несколько дверей, бабуля получила серьезное подкрепление и вытеснила «оккупантов» из подъезда.

Я слышал, как она кричала «А тебя я знаю, вот матери расскажу, что ты сюда шантрапу водишь!» - без сомнения, эта реплика адресована Кроту.

Несмотря на тусклый свет фонарей, я смог разглядеть, что Крот не смеялся и настороженно оглядывался через плечо, когда они выходили из подъезда. Остальные беззаботно смеялись и кривлялись – правильно, им-то что волноваться, они же здесь не жили.

Я хотел отойти от окна, но заметил что «батва» свернул с дороги и спустился к входу в подвал нашего дома. Трое его приспешников уверенно последовали за ним.

Так вон оно что – у зверей теперь две берлоги, и одна из них под землей, поэтому-то мы с Лью и не нашли их ни вчера, ни сегодня.

Эта бабка с первого этажа домой к Кроту не пойдет, но при встрече расскажет его родителям о ночных бдениях их сыночка – так что Крот сам постарается отвадить своих дорогих друзей от подъезда, иначе ему же это здорово аукнется. Но подвал-то в двух шагах от подъезда, и я все равно могу с ними столкнуться, правда, улицу-то мне не перекроешь – это не лестница шириной в полтора метра.

Но «батва» уже заложил фундамент замка на моей территории – я не думаю, что он прекратит свои «наезды» только из-за того, что будет теперь заседать не в подъезде, а рядом с ним, и главное, - как только Лью узнает, где они заседают, он пойдет туда немедленно.

Так что рано я обрадовался… но все же хорошо, что они либо сами уберутся с лестницы, либо их выживут.

Часа в два ночи я выбегал покурить, продолжая размышлять, какую выгоду можно извлечь из увиденного мной сегодня вечером.

Возвратившись, я тихо снимал ботинки, чтобы не разбудить родителей, как вдруг снова услышал разговоры в подъезде.

Неужели этой банде не хватило сегодняшнего конфликта со старухами, и они вздумали вернуться?!

Нет…эти голоса слишком грубые – это не они…это какие-то незнакомцы, минимум по 16-18 лет, как мне показалось. Голоса звучали невнятно и сбивчиво – пришельцы были пьяны.

Я не стал за ними шпионить и пошел спать – ночные любители выпить меня нисколько не интересовали.

Пока я спал, весь этот запутанный клубок с Кротом и его дружками развязался.

Естественно, я еще не знал об этом, но узнал очень скоро.

Я проснулся около одиннадцати, совсем не отдохнувший, от постоянных раздумий и плохого сна у меня разболелась голова.

Лью еще тренируется или ушел на озеро, так что к нему идти рановато, но я хотел пойти прогуляться, надеясь, что голова перестанет болеть.

Как только я распахнул дверь квартиры, на меня пахнуло едким, удушливым запахом горелой краски.

По лестнице туда-сюда бегали старухи, и трещали, как заводные.

Ко мне сразу подошла одна женщина с верхних этажей – тоже сплетница, но относительно порядочная, я с ней иногда разговаривал. Она рассказала, что ночью кто-то напихал бумаги в распределительный щит на первом этаже и поджег. Обгорела вся стена, в двух квартирах отключилось электричество, а на последнем этаже не продохнуть из-за гари. Еще она добавила – вчера вечером несколько человек видели Крота с какими-то хулиганистыми ребятами, и все думают, что это они устроили пожар.

- А ты не видел вчера их тут? - спросила она меня, когда закончила свой пересказ.

Ну разве мог я ответить «нет»?! Случай мне представился просто идеальный!

Закивав головой, я сказал – да, видел их всех и согласился с ней, что они вели себя очень нагло.

Женщина сказала – заявление уже написали, после обеда понесут в милицию, главный свидетель – та старуха, с которой вчера сцепился «батва», она Крота сразу «опознала». Ее квартира была одной из «потемневших».

Я задал только один вопрос – когда обнаружили следы пожара. Она ответила – огня никто не видел, но примерно в половине шестого утра кто-то из выходивших на работу людей увидел сгоревший щит (или учуял).

Сбежав по лестнице, я самолично осмотрел «руины» - дверцы щита обуглились до самого железа, внутри сгорели все счетчики и проводка, потолок на первом этаже почернел. В недрах распределительного щита копошились электрики, разложившие на полу мотки с проволокой и свои инструменты.

Так…. в два часа, когда я выходил курить, щит был еще цел. В полшестого утра уже все было кончено. Во сколько же его подожгли? Наверное, в промежуток от 2:30 до 4:00. Если позже, то заметили бы огонь.

Кто это сделал? Я был уверен, что не «батва» - они не ходили до такого позднего времени, а еще Крот бы на все пошел, но удержал «батву» от такой выходки.

Даже если я и не слышал бы тех пьяных ребят в подъезде, то все равно бы не сомневался, что «батва» и Крот здесь ни при чем. Но так вышло, что я оказался единственным, кто видел поджигателей.

То, что они совершили иначе как преступлением не назовешь, и вряд ли они лучше, чем «батва», но мне надо сказать им «спасибо» - их выходка здорово помогла нам с Лью (хотя он-то отказался бы от такой помощи, если мог что-то изменить, потому что сам жаждал разобраться с врагами).

Всю цепь событий, последовавших в ближайшее время, я восстановил не сразу, собирая сведения по частям от разных знакомых.

Произошло следующее: инспектор по делам несовершеннолетних приехал в день пожара – бабуля оказалась на редкость пробивной.

Личности других «пироманьяков» установили быстро – многие видели, как они лазили в подвал и знали, кто это, ведь «батва» жил совсем недалеко.

Делегация «пострадавших» вместе с инспектором пожаловала к «батве», бабка считала его заводилой, потому что именно он вчера на нее «бычился».

Привели и двух его «помощничков», как считали «прокуроры», то есть – всю шайку «накрыли». Конечно же, они долго отпирались, но, убедившись, что этот камень им с шеи не сбросить, «батва» нашел козла отпущения.

Кто лучше всех подходил на эту роль, как не новичок, которым можно легко пожертвовать? «Батва» стал все валить на Крота, а его «слуги» поддакивали.

Не знаю, поверили им или нет, но когда отец Крота вернулся с работы, то горячие новости его уже ожидали в лице всех подъездных сплетниц.

Братец «зубастика» видел, как он с бардовым от гнева лицом вышел из подъезда, подошел к Кроту, который сидел на песочнице (он кажется даже не знал, что на него наклепали его же дружки) и, схватив за шиворот, поволок в квартиру.

Крот начал выть на всю улицу и попытался вырваться, но его отец не замечал этого, - он походкой киборга «возвращался на базу».

До самого конца лета Крот не выходил гулять, а потом проходил только в школу и обратно.

Лишь зимой он появился на улице, но от дома не отходил и где-то через час возвращался домой.

Когда именно истек срок его домашнего ареста, я уже не вспомню, потому что не следил за ним, но после этого он больше ни с кем не подружился. К «шобле» он не подходил, а кампании вроде моей его не принимали – там уже не нашлось «вакансий», да и выбор был небогат.

Я с Лью и «зубастиком» постоянно видели его одного, гуляющего или играющего с самим собой.

Так он и бродил по улицам, как дух самоубийцы, прикованный к месту своей смерти, пока не женился спустя лет десять и не уехал.

… В тот самый день, когда здорово повезло мне и чудовищно не повезло Кроту, я пошел рассказать обо всем Лью, - и мне пришлось до самой ночи уговаривать его отказаться от дальнейшего «загона зверей».

Согласился он с огромной неохотой, наверное, потому что устал слушать одно и тоже столько времени, но все равно сказал мне – если мы встретимся с «батвой» и тот хоть слово протявкает, или просто молча ухмыльнется – Лью за себя не отвечает, тем более теперь-то их трое.

Такой расклад не особенно меня обрадовал, но кризис явно миновал – в наш подъезд, и даже на нашу улицу «батва» теперь не сунется, если только он не совсем дурак, а я пока займу чем-нибудь Лью, чтобы он поспокойнее относился ко всему этому, а затем и вовсе позабыл.

Мой план прошел гладко - уже дня через три Лью «остыл» и вспоминал о «батве» только изредка, а через неделю совсем перестал.

Шло лето, мы с Лью очень весело и интересно проводили время, и естественно, ни я, ни он не думали о разных «отморозках» - ведь «батва» больше не маячил перед глазами, он просто исчез, как и Крот, словно его и не было вовсе.

…. Когда я хотел «поиграть» с Лью в следующий раз, то он долго пытался что-то у меня спросить, но то ли не мог правильно построить фразу, то ли сам не знал, чего хочет узнать…пока до меня не дошло, что Лью вероятно под влиянием всей этой недавней кутерьмы задался вопросом о нормальности наших «игр».

Я испугался – неужели мы вернулись туда, откуда все начиналось?

Но присмотревшись к Лью и поговорив с ним я понял – он спокоен, просто у него нет вообще никакого объяснения этим «играм».

Раньше он обходился без названий и определений, но теперь – благодаря Кроту – Лью так больше не может.

Я не знаю, слышал ли он раньше что-либо про геев или нет, но все его вопросы сводились к одному: являются ли такие «игры» признаком этого самого или нет.

Еще перед тем, как ответить, я увидел ясно – Лью уже пришел к выводу про себя – не являются, иначе бы на нем лица не было.

Хоть однажды «совковая» мораль мне чем-то помогла – из-за глухой блокады на эротические темы и полного отсутствия информации про однополые отношения я верил слухам и домыслам, ходившим среди пацанов, потому что больше нигде даже намека на что-то такое встретить мне не доводилось, даже в тех порнографических фильмах, что мы с «зубастиком» смотрели в видеосалоне.

Если перевести образ человека, которого тогда называли «геем» с дворового на научно-литературный язык, то получится что-то вроде полоумного транссексуала-трансвестита-эксгибициониста-садиста-мазохиста-фетишиста.

Список далеко не полный – но всего того, что приписывали этим «геям» я не вспомню.

Рассказав Лью о кошмарных проделках «геев» я спросил, не хочет ли он чего-то из этого попробовать.

- НЕТ! – Лью аж подпрыгнул.

- Вот и я не хочу. Кстати, ты знаешь, они еще себе часто иголки в письку втыкают.

- Зачем?!!

- Не знаю, говорят, им это нравится.

- Совсем больные…, - Лью сморщился, и схватился за пах обеими руками.

Больше Лью не задавал вопросов – услышанного ему хватило с излишком чтобы понять – ни он, ни я уж точно не такие.

Я не обманывал Лью и даже самообманом моя речь не являлась, потому как ничего из этих крайне непонятных и малоприятных особенностей нельзя было соотнести ни со мной, ни с Лью.

Даже самое безобидное из всего того, что я слышал про «геев» – переодевание в женские одежды казалось мне смешным, нелепым и противоречивым – зачем они подражают тем, к кому совершенно равнодушны?

Так как я всегда был индивидуалистом, вряд ли кто-либо смог убедить меня в том, что мои «игры» с Лью – ненормальное занятие.

Если бы предок нас застукал, когда мы с Лью заснули и произошла вселенская катастрофа квартирного масштаба, я все равно посчитал, что он лезет не в свое дело и его мнение для меня значило столько же, сколько бормотание свихнувшийся старухи (но я прекрасно знал, что от проблем меня такая уверенность не избавила бы).

Хотя один быстрый способ все же был – это если тогда вдруг прямо из воздуха материализовались Йохан Эндлунд, Брюс Диккенсон, Блэки Лоулес, Кинг Даймонд, старина Оззи ну и еще в придачу Джэймс Хэдфилд, которые как-то узнали бы все про меня и Лью, а потом сказали с укором: «Даааа, Рыцарь. То, чем вы занимались – полный отстой. Настоящие металлисты так не делают. На первый раз мы тебя прощаем – по молодости, по глупости, но смотри – чтобы больше такого НИКОГДА не было, или все – можешь наши песни не слушать. Так что выбирай – либо ты stay true, либо для нас ты станешь таким же, как те, кто в коротких штанишках колбасится под рэп.»

Вот в такой ситуации у меня бы образовалось чувство вины и устойчивый внутренний комплекс.

Но никто из моих кумиров таким образом не появился, и появиться не мог, окружавшие же меня люди не могли даже тени бросить на наши с Лью отношения, так как авторитет их в моих глазах обычно уходил далеко за ноль, а если многим выше – то они сами любили «поиграть», потому что это были мои друзья.

О том что «игра» с Лью постепенно преобразилась во что-то другое, уже не похожее на игру я, правда, задумывался как-то, но факт того, что нас связывает необыкновенное действо, которое мы держали втайне ото всех меня только радовал – я уже привык, что всегда чем-то отличался от других.

Но на размышления у меня оставалось не слишком много времени, потому что Лью чаще всего был рядом со мной, а тогда я знал лишь одно: мне нравится с ним «играть».

Я всегда хотел с ним «поиграть», мешали нам только обстоятельства, а как это все называлось – мне наплевать.

Теперь, после всех испытаний я уже не сомневался – Лью пойдет дальше.

Но что будет дальше – я и сам не знал, ведь Лью был моим первым любовником.

©Undead Knight 2003