Написано, чтобы не забыть себя. 1979.
Часть 1. Главная тема
Часть 2. Признаки жизни
Часть 3. Главная тема
Часть 4. Остров
Часть 5. Главная тема
Часть 6. Новая школа
Часть 7. Главная тема
Это не “литературное произведение”.
Просто августовским вечером пятьдесят шестого года я приказал себе навсегда запомнить плеск вечернего моря, чтобы слышать его сейчас.
Я благодарю себя десятилетнего за этот царский подарок и постараюсь передать его тебе, но это нелегко, ибо в плеске воды о водоросли нет слов.
Запас моих слов тоже невелик и только иногда, неожиданно для самого себя, я могу выразить цвет, вкус и запах того далекого мира, из которого пришел.
ЧАСТЬ 1. ГЛАВНАЯ ТЕМА
Сначала были чайки и бабочки.
Чайки кричали; полет каждой из них был логичен, но вместе они творили несуразную пляску над ветренными морщинками моря.
Взгляд искал новизну, непохожесть, но несуразица продолжалась и имела свои монотонные законы: одни падали, другие взмывали, и всегда потом менялись местами. Порывы ветра туго и плавно объединяли направление крыльев, но ветер слабел и чаечная чехарда продолжалась.
Бабочки звали к бегу.
Они приглашали повторить свой танец среди цветов, всегда вовремя летели вверх, и не было никакой чехарды, и никто из них в это время не опускался к верхушкам трав.
Они были молчаливы и наполняли своим молчанием солнечные дни. В этом молчании бабочек плавали все остальные звуки лета, где никто не знал, что глубокое небо просто лежит на молчании бабочек и не может быть дождливым, пока все они не улетят к солнцу.
Потом были стрекозы. Их шуршание пришло из сухого воздуха, раскаленного камнями долин. Их глаза удивляли, а крылья были сказочно музыкальны и прозрачны.
Короткий вздох, улыбка и протянутая ладонь: садись, стрекоза, я тебя не обижу.
Она сидела у меня в ладони, пока я шел от калитки до моря. Мы разговаривали, и я впервые узнал, почему исчезают комары и мошка, когда появляются стрекозы.
Удивительное, глазеющее и стрекочущее слово: стрекоза.
Мы дошли с ней до старого баркаса, лежащего на берегу. Снизу на нем сохранилась обшивка, сверху торчали черные шпангоуты.
Все отжившее свой полезный век выбрасывают или просто оставляют. Я подумал: а что, если снять обшивку?
скелет будет, вот что. Беспомощный, несуразный.
А если распилить шпангоуты? Нет, скелет пилить нельзя (скрежет пилы по костям). А если...
нет, как ни представь человека на старом баркасе, - все муторно, все он что-нибудь не так делает...
А если стащить баркас в море? Но тогда он будет плавать, притопленный, приплывет под причал и кто-нибудь, нырнув, врежется в него головой.
Значит, здесь ему и место?
А что с людьми, которые ходили на нем в море?
Стрекоза улетела с ладони, и я остался один на один с баркасом.
...неизвестно, живы ли они. Холодок по спине. Будто они тут, будто спрашивают: ЧТО ты замышляешь сделать с нашим баркасом?
Ничего.
Слышите, ничего я не буду с ним делать. Я сейчас уйду. Мне не страшно, мне только стыдно перед вами, что я мысленно делал с баркасом такое...
До свидания, по тропинке вверх, чистые камушки на ее краях.
Почему светит Солнце? Оно горит. У всех есть тень, а у него нет.
Вот моя тень, короткая, бесформенная. Вот колено. Вот рука.
Тень мечется по траве, а там - божья коровка. Вот ей - день. Вот ей - ночь.
нет, вот ей солнце, вот ей туча. И снова солнце. Хорошо?
и бегом по тропинке дальше.
Вот у меня г л а з а. И у всех глаза. И все свои глаза не видят. Сами моргают, а ничего не видят, только в зеркале.
И вокруг глаз ничего не видно. Только нос. Если оба глаза открыты - он прозрачный. А если открывать, то правый, то левый, - нос будет бегать вправо-влево и станет непрозрачным.
а правым глазом вправо щеки не видно, а левым влево. Что?
( - Мальчик, ты чего кривляешься?!)
Бегом по тропинке. Глаза - ветровые стекла, мотор совсем новый и весь я хорошо слушаюсь руля...
Вот у меня глаза. И у всех глаза. А стрекозы не моргают, им нечем. Вот летит она над тропинкой, вот так... (ж-ж-ж-ж-ж-ж) и смотрит, и не моргает, ой...
моргнула. Зато у нее мотор новый...
От тех, с баркаса, запросто улететь можно. Пока они там вылезут. Да и не станут они за стрекозами гоняться и за бабочками. Они взрослые, в высоких сапогах.
А если стрекоза за бабочкой погонится?
Чайки кричат в ответ.
эту досточку м о р е выкинуло. Мягкая, ножом резать можно. Вот, все пальцы изрезаны. Те, в высоких сапогах, все делают ловко, пальцы у них короткие и сильные.
им стрекоза на ладонь не сядет. Или сядет?
Я оглянулся и увидел стрекоз, вьющихся над черными ребрами баркаса.
Потом был сон.
Из подпола хаты лезли и лезли бесконечно длинные змеи и переливались в речку.
Утром речка была чистой, но немного чужой. И подпол был чужим. Что-то новое, тревожное связало подпол и речку, а к вечеру начался шторм. В следующую ночь волны покатили вверх по руслу речки, наполнили ее мутной жижей и стали подбираться к огороду.
Досыпали мы на сеновале, а дед еще ночью ушел на берег и там перевязывал с рыбаками лодки под самую скалу, чтоб не унесло.
Потом было солнце, и я спустился по мутной реке к морю. Шторм стихал. Коричневое илистое озерко принимало в себя нашу речку, а со стороны моря над ним высилась набитая волнами широкая стенка из камешков.
Некоторые волны еще залетали в озерко, но их становилось все меньше.
Старый баркас исчез. Больше я никогда его не видел. Поэтому я спокоен за него и за тех, в высоких сапогах...
Река к вечеру вошла в берега, но была еще мутной. Змеи потревожили нас, но не причинили большого вреда. Гладкой стала земля в огороде, из нее торчали красные помидоры с подсыхающим глинистым налетом на боках.
* * *
Ночью цвел табак, кричали сверчки и дышало море. Я сидел на Старом Шоссе и смотрел на Луну. У нее лицо в морщинах, она рано постарела. Совсем маленькая, а лицо как у старушки. Что же будет, когла она вырастет и станет как Земля?
А у Земли тоже есть лицо? Может, они смотрят друг на друга?
Стрекозы на Луне еще маленькие, все баркасы еще новые, а люди дикие и громкие, как Рыжий Логинов.
(ночь так пахнет, как тихий плач на празднике, хочется закрыть глаза руками и легонько раскачиваться).
Раскинувшись, лежу на теплом асфальте, и звезды кружат меня, и не будет машин до утра, потому что они ездят только днем, и ничего не будет никогда взамен этому небу, этой ночи.
а я?
Будет небо, будет ночь, звезды, а я? Где я буду через сто лет? (глаза закрываются) ...скачет веселый старичок с палочкой по шоссе, на носу у него круглые очки. Потом забегает в колючки, скачет по склону, и вся борода у него в ежевике.
(глаза открываются. Вот у меня глаза. И у всех глаза. Я этого старичка вижу, это - я сам через сто лет. А к у д а я смотрел, когда его видел? Что ли себе внутрь?)
Через сто лет все будет так же. И стрекозы, и ночь, и шоссе. Только старого баркаса уже никогда не будет.
Никогда? Не будет?..
(не будет, не будет...)
Монотонная чехарда чаек. Спать.
Спать.
Как начинается сон?
Память показывает на черном экране мелькающие под ногами доски причала, потом незаметно крадет черноту и больше никому не подчиняется, кроме себя самой.
Все сбывается и не сбывается ничего. Сбоку вплывает какая-нибудь спокойная нелепица, и ровное дыхание красит ночь в прозрачные цвета снов. Сквозь светлячковое кружево светится радуга, люди приходят и уходят, и это рождает полет, а в полете забываются все дневные царапины, и нет ему конца, только свежая, прохладная тревога подсказывает близкое пробуждение; но разве это - конец?
Пробуждение - это начало хорошего дня, если ничего не проспал, если все дома и никуда без тебя не ушли.
Как начинается детство? С карусели, которая всегда перед тобой, за мельканием ее не уследить. Ты не видишь свою спину, но там тепло и спокойно; тянешься к черному репродуктору на стене, а он удаляется от тебя. Звон разбитых чашек, уверенность, что этого не могло быть и поэтому не было и никогда не будет. Черепки, слезы. Сладкий чай в блюдце и радужный пузырь на нем. Густой, плотный ветер Побережья, теплая подушка и хрупкий лед в лужицах.
обиды. Самая частая - это когда не угадывают в поступке твоих истинных намерений. И совсем худо, когда твои слезы обиды принимают за раскаяние и начинают утешать.
Лучше бы ударили.
"Мальчик, отдай тете твои ресницы". Возьмите, тетя, только куда Вы их будете приклеивать? У Вас все лицо блестит, к нему не пристанет.
"Дай Леночке Мишку поиграть". Вот еще! Так и меня отдадут поиграть какой-нибудь огромной Ленище, фу! И она будет кидать меня об стенку и хихикать.
Мое детство заполнено флаконами из-под пенициллина.
Полные, они имели магическую силу отнимать у нас всякие продукты и вещи, давая взамен надежду, что мама обязательно поправится.
Пустые, они становились игрушками, подставками, сосудами для булавок.
Никто не говорил "купить пенициллин". Все говорили: "достать". Проезд на машине до города по горной витой дороге стоил килограмм сахару.
А на застекленном крыльце, на старом облезлом столике стоял трескучий приемник. В нем жила Музыка.
Навсегда узнал звук нескольких саксофонов с кларнетом вместе. Такой пружинистый, плывучий, по коже.
вплетающийся в мерцающую прохладу вечера, когда мотылек бьется в стекло керосиновой лампы, со всех сторон пытаясь найти проход в ее свет, обманный свет завтрашнего дня и, наконец, находит...
Я никогда не видел, как гаснут над горой теплые звезды.
Потом я влюбился в дуновение ветра из переулка, где живут незнакомые люди. Переулок спускался к морю, порыв ветра принес отзвук чужого праздника, вечернее томленье водорослей и гулкую, неведомую жизнь, когда все вокруг знакомы, весь вечер еще впереди, а за ним - теплая ночь, которую можно отдать за покладистый и похожий на завтрашний день у кромки причала.
...Вот у меня глаза и у всех глаза.
Вот - я.
ВОТ - все.
Я - это я?
Может, меня давно с кем-то перепутали, а я лечу где-то по холодному свету звезд и не знаю, что там, на Земле кто-то думает, что он - это я...
Где живет моя душа?
В собачьем озорстве, в улыбке дельфина.
У дельфинов вечная улыбка. И душа моя - вечна. И собачье озорство - вечно.
Разве можно представить мир, где никто от души не виляет хвостом?
Нельзя представить.
По берегу, по камушкам, сандальки в руках, до самой бухты за скалою, где никто не живет.
Там стоит в зарослях на высоком берегу разрушенный рыбацкий дом.
Плотная, зеленоватая, чистая глубина моря, солнечные проблески рыб, звенящий зной.
Там жил добрый пират Бадам и еще целый выводок уж-жасно добрых пиратов и пираток. Спрячешься за скалой - они суетятся, живут. Выглянешь - нет никого.
вдруг легкий ветерок трогает макушку, пускает мурашек по спине до самых пяток:
я ведь один в бухте. Один,
забрался за семь километров...
Один.
Солнце, тишина. Цикады кричат...
Это - Вечность?
Вечность - это когда ветер колышет головки цветов в тишине.
Детство - это когда маленькие березы играют в большие пальмы.
Жизнь - это когда "я" входит в "мы". Навсегда.
Счастье?..
все тихо. Цикады кричат. Чуть покачивается парусник в бухте. Кливер поднят - за все уплачено. Скоро в путь. Эй, люди!
Я иду к вам, люди.
...по берегу, по камешкам, сандальки в руках...
...Будущее.
будущее камня, лежащего на ладошке. Будущее зеленого листа. Будущее солнца.
только радужное, только лучше, больше, светлее.
Будущее - это Сказка.
лежал камешек на ладони и вдруг стал человечком.
Зазвучал Зеленый лист.
Солнце подарило круглосуточный фонарик - луч.
У всех глаза и у меня глаза.
Так это у них будущие глаза?
(нельзя вытирать слезы, когда пальцы в чернилах).
будущие глаза? С такой доброй сеткой морщинок? Пусть.
или вот такие, щенячьи. Но это у щенка. А у меня?
У меня в зеркале глаза похожи на мамины.
Никто свои глаза сам не видит, а у Солнца нет тени. Это похоже одно на другое, как мои глаза на мамины.
Значит, это похоже на Солнце. Его будущие глаза - это мои, похожие на прошлые мамины.
А что такое Прошлое?
Троглодиты с дубинками, больше ничего.
У меня? Откуда у меня - Прошлое. Это только у всех бывает...
Ничто не уходит. Как часы. Они просто вертят стрелками, и все равно остаются, не проходят, не умирают...
? не умирают...
правда ведь, что каждый день - это Сначала? Кто доказал, что вчерашний день в Прошлом? Просто одни поднимаются к нам, другие опускаются к нам, меняются местами, все новые и новые, но прежние дни...
Чехарда чаек на берегу.
Вы видели, как умирают бабочки? Не ночные, обманутые, а настоящие? День глазастый, как стрекоза, и у меня, и у всех глаза, а никто не видел, как умирают бабочки. Может те, которые умрут завтра, уже ожили вчера?
и за пять шагов до крыльца вдруг сковало меня молчанием, чужим горем, коротким днем бабочек, который они называют жизнью.
как же, бедненькие, утро - вечер, и все?
я не буду тебя ловить, ты лети. Мне только поймать и посмотреть, а тебе это долго-долго...
Вечность.
вечность бабочки, вечность цветов под ветром, моя вечность.
Мамина вечность.
Это как бы игра такая, что она может умереть. Она не может. "Вот когда ты выздоровеешь, ма, - говорю я, то мы..."
и к кому пойдем, и что купим, и кого возьмем к нам жить.
Это будет Братик.
Братик остановится на дорожке в саду и будет улыбаться, а на щеке у него сидит мотылек. Золотой мотылек. Братику щекотно, и он дрыгает коленкой, но мотылька не прогоняет. Потом все они сидят дома и пьют молоко, и тут прихожу я в больших рыбацких сапогах.
Смотри, Братик, что я поймал. Это - Радуга.
("Вот, когда ты выздоровеешь, мам, то пусть у нас будет Братик, ладно? Я тоже буду его любить")
...как бы игра такая, что она может умереть. И меня жалеют все время. Как будто уже.
Что: ..."уже"?
февраль, ненужные трамваи, маленький цветочный горшок в руке
как бы игра
Такая.
такая игра. Кто-то. Обманул. Пусть бы Братик... Нет!
Он тоже там, в маме. Он не родится никогда.
Почему так сильно гудит счетчик?
уходите все, не надо заклеивать зеркала.
Не надо заклеивать.
Там мамины глаза. Вечность. Утро-вечер, и все?..
Полные флаконы пенициллина.
Она заснула? Это не ее несли? Не ее сожгли? Это их с кем-то пе-ре-пут-а-ли?
Никогда не понять.
Зачем мне ваши конфеты? Опять обманываете. Это не мне конфеты. Это не мое зеркало, не моя жизнь!
Я - там, за белой мраморной доской, в маме. Я - Братик. Ты слышишь меня?
- Да.
Я не успел тебе сказать: тот щенок еще жив.
- Нет.
Я точно знаю. Я слышу, как он лает... Вот, слышишь?
- Да.
- А может, это не он...
Он, он, я теперь вспомнил! Это он гоняет кошку!
- Тот был белый, с коричневым...
А этот весь рыжий, ну и что?!
- Ничего... А с кем ты разговариваешь?
С тобой, конечно. С Братиком. Ты же - Братик?
- Да... И ты тоже... Братик.
Пойдем отсюда, мама, здесь темно, тесно, вставай, пойдем отсюда скорее; вот только я выломаю эту доску
...Нас всех замуровали...
тонкий плеск весла. Чужая тишина, но внутри - уютно.
Внутри меня. Это что, ночь? Я говорю: это ночь??
Это - кораблик.
Он внутри меня. Я внутри его. Он - я.
покачиваемся медленно. Это не ночь. Это вечер, поздний вечер, и цикады стали сверчками, а солнце - звездами.
Млечный Путь светит на тысячу голосов. Волны есть, но их не слышно.
Пушистые медные волны. Случайный плеск. Разве это - темнота?
"Магнетический пожар звезд", - сказал Грин.
а что мы имеем в трюмах? Ведь никакой описи не сохранилось, а грузили много, грузили всегда, грузили все.
"Магнетический пожар звезд".
"...свитки парусов, их сон, крылатое утро"...
(На "Кэтти Сарк" было только семь матросов. Остальная команда - 12-13-летние мальчишки. Это они ставили рекорды быстроты в чайных рейсах.)
...тонкий плеск весла.
- Эй, на клипере!
- Есть на клипере!
- Когда снимаетесь?!
и в доли секунды молчания успеваю прокусить губу и сжаться от радости
- Завтра утром!
- Каков груз?!
действительно, все-таки каков груз?
осенний лист? снежинка? -
Будущее.
Будущее камешка-на-ладони, Солнца, Зеленого листа.
Будущее Корабля. А сейчас - спать. Рано утром, когда еще не поредеет серая мгла, мы снимаемся. Трюмы набиты Будущим.
- Груз как груз! А что?
- Лоцман не нужен?
- Ты, что ли?
- Ну, я!
...Так просто делаются из снежинок капли. А наоборот?
Так быстро падает под фонарями снег, а мне тепло.
Так мне тепло в падающем снегу; мягкий звон обнимает голову. Где-то на крышах зимуют птицы, снег согреет их и усыпит. А под крышей окно, в окне зеленый абажур, а из окна - менуэт.
Менуэт Моцарта.
О том, как рождаются снежинки, очень просто, из капель давнего дождя.
Очень просто, даже чуть сбиваясь, но доигрывая до конца, до нежной кружевной звездочки, упавшей на блестящий след проехавших санок.
Очень просто.
Это ночные бабочки покинули белый сад и летят, и падают на менуэт и, сверкнув, летят дальше, глубже,
Ко мне на щеки.
Ноги давно промокли, но учительница пения говорит, что во время исполнения музыкального произведения нельзя передвигаться по залу.
Нельзя передвигаться.
Ты играй, я отогреюсь после.
Да и не так уж я замерз, раз снежинки тают на лице.
Они соленые на вкус.
наверное, был ветер с моря, это отражение зимних штормов льется у фонаря.
Менуэт Моцарта, зимние шторма, летний зной, менуэт Баха. Сколько их, времен года?
мокрые, свежие, до самого асфальта, черные собачьи следы.
Так просто...
был камешек-на-ладони, а стал - Человечек.
Маленький вечерний карманный городской Человечек. Для внутреннего кармана пальто. Для заснеженных подоконников деревянных домов в переулке.
Все очень просто. Был бы камешек-на-ладони.
Он был.
Он ожил, когда кончился менуэт, и никакая тысяча самых лучших менуэтов не могла уже убить маленького карманного человечка, моего вечернего городского человечка
и даже если ты погасишь окно, чтобы выйти из дома ко мне, все равно он останется жив и будет тихо пружинить на корточках во внутреннем кармане в такт нашим шагам.
Будущее камешка-на-ладони.
дальние отмели останавливают шторма, иначе не родился бы самый маленький и худенький менуэт, а по окну твоему били бы гребни высоких волн, и я оказался бы на дне, где хлестко перекатывается галька...
И совсем нечем дышать.
Безразличная усталость вместо дыхания.
Кто это режет косые волны черным ножом? -
Дельфин, брат мой.
Он слишком подвижен, и потому - обречен. Но в эти полчаса он затеет со мной волшебную игру в светлой воде. Я заиграюсь, и совсем забуду, что меня уже нет, опущусь на склон волны, летящей к берегу, где играет рожок.
рожок заиграл в зелени витых горных дорог, и я остался жив.
Рожок заиграл короткую песенку в зелени. В который раз он не устает повторяться.
На каждом повороте есть ежевика и родник.
Они тоже не устают повторяться. Только в августе некоторые из них устают. Потому, что август светловолос, особенно по ночам, когда созревают звезды, падают с глухим стуком, лопаются и льют нектар на сухую землю нашего сада.
Кто устал повторяться, тот состарился и сможет родиться заново только после холодов.
Он не будет помнить себя, потому что это и есть - усталость; у него не будет выбора между собой и собой-прошлым.
Каждый знает, что у него есть Будущее после холодов, и мало кто думает, что Будущее - он сам.
пока играет рожок. Пока звучит его эхо. Пока хочется повторять его песню.
Будущее - оно все время.
иначе снег состоял бы из одной снежинки и не повторялся никогда. И на берегу один раз появилась бы одна чайка, и навсегда исчезла бы.
Полжизни ночная бабочка бьется в стекло керосиновой лампы. Это - тоже Будущее.
А то, что за ним - н и ч т о?
Для бабочки. Но не для меня. Я еще увижу, что остается в саду от августовских звезд.
утром увижу, как просто делаются снежинки из августовских звезд.
...ночные бабочки живут только ночь, дневные - только день, а я?
А Мы?
можем выбирать сами. Я выбираю день, а ночь нарисую. Как долбит по крыше белая ворона.
Пришел одноглазый котенок, которого днем утопили, и выбросил черную краску, и мы рисовали ночь.
...тогда котят выгребли из подпола и покидали в мешок. Положили туда камень, завязали. Позвали Витьку. Он был любителем таких дел ("Ма! дай, я петуха САМ зарублю!")
И тут я заорал, что отнесу сам. Сам отнесу на речку и утоплю. Я.
Никто опомниться не успел, как я схватил мешок, взвалил его на спину
один котенок в мешке закричал сильнее других.
Я побежал на речку, перепрыгал ее по камешкам и залез в заросли на склоне.
Поставил мешок. Развязал.
У одного котенка вместо глаза была кровь.
И на камне, который в мешке, была кровь.
Значит, это я его. Это я - его...
носил молоко. Они выросли. Их разобрали. Только одноглазого никто брать не хотел.
Потом я нашел его в речке, намокшего, с оскаленными зубами. Мертвого.
нет, не знаю, кто,
знаю только, за что. За то, что Одноглазый.
Значит, это я - его...
тут на небе проступили незнакомые созвездия, и опять стал вечер.
Стемнело, и уже не закрывая глаз я видел, как струи реки обегают неуклюжее, худое его тельце и бегут дальше, к морю, к закатной полосе под горизонтом.
Ночные бабочки живут только ночь. А котята живут, пока их не убьют.
...Утро-вечер, и все. Весна-осень, и все.
Детство - старость.
И все?
но об этом потом, после, если успею, а если не успею - ничего страшного не случится.
...Кто разрисовал бабочек? Я бы так не сумел.
говорят: Природа. А кто это - Природа?
говорят: Это - все. И перечисляют.
они всегда перечисляют и говорят "ну", когда не могут ответить.
Пусть.
Я угадаю сам.
я умею угадывать сам.
Людей, листья, погоду, зверей, птиц, ну...
не знаю, почему. Это я потом угадаю - почему, через девять лет, когда мне будет семнадцать.
...Вот посмотрим, посмотрим... она летит, садится на качающийся стебелек и складывает крылья. Они снизу совсем блеклые. Протягиваю руку и
В тот миг, когда крылья распахнулись, рука чуть отдернулась!
Вот оно что! Выиграть миг, поразив дивными красками, выстрелить радугой и успеть улететь!
... и дальше, бегом по тропинке, сандальки в руках. Вон бабочка полетела совсем белая. Почему ее не раскрасили? Значит - не боится. Их много, белых. Везде много.
а я сегодня стану водой. Растворюсь. Потом стану крабом, потом ершом.
нет, ершом не буду. У него морда.
Ягода ежевики на ладошке. Спелая, солнечная. Она зачем? Чтобы ее съели, и все? Внутри нее маленькие косточки, - будущие колючие кусты. Зачем Ягода?
вот стану ягодой. созрею, наполнюсь соком, и что?
Сорвут и съедят. С косточками.
Что ли у них в животах прорастать я буду? (ходят люди, из ушей колючки растут).
Вон, самые крупные - высоко, ближе к солнцу. Стрекозы над ними. Ладно, с бабочками все понятно: они, взмахнув крыльями, неожиданность устраивают. А зачем ягоде вкус?
...качаюсь на ветке и думаю, думаю...
думаю, что просто ягоды на человека не рассчитаны. Они на птиц рассчитаны. Ягода думает: она маленькая, а человек - огромный. Разве пойдет он ее, такую малявку, есть? Не пойдет. А птица клюнет, унесет в новое место. Глядишь, кто-то из косточек и прорастет.
Значит, вся беда ягод в том, что их много? Поэтому их знают и едят?
а мы, ягоды, не знаем, что нас много. У нас глаз нет. Каждая думает, что она одна, висит и ждет свою птицу. И тут приходят эти с ведром.
А ягоды знают, что их едят? Им больно?..
Больно, когда человек. А когда птица - им хорошо.
Камешек на ладони можно кинуть в камнедробилку. А можно сделать из него человечка. И если посадишь бабочку на булавку, а снежинку в теплую ладонь, они уже не будут удивлять.
нет, я не говорю, что мы никогда не поссорились бы с Братиком, а все чайки летали бы по прямой. Бабочки зовут к бегу, чтобы мы делали открытия, чтобы забывали про сачки, спотыкались и падали, не отрывая глаз от чуда, не теряя ни на миг его отражение в себе. У Одноглазого тоже были старшие братья, но разве ему лучше от того, что он родился?..
Больно - когда человек.
Все время больно, все дни и ночи с обманным завтрашним светом. отблеском внутренней поверхности мраморной доски. У всех глаза, и у меня, и никто не говорит, что слепить снежок страшнее, чем убить дыханием одну снежинку.
Наоборот.
Это Самое Наоборот - понять, что все - Главное.
Сначала были чайки и бабочки. Потом были стрекозы. Потом был сон. Потом я влюбился в дуновение ветра из переулка, в котором живут незнакомые люди.
Потом было будущее.
Было...
Я всегда перечисляю, когда не могу ответить.
И говорю: "ну, понимаешь"...
И вдруг отвечает гулкое эхо в подвале двора.
А вот уже и новый поворот, и новая песня.
Будущая.
Все та же.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...
©Юрий Устинов
