скачать в или

Обрыв — это метафора Смерти. Дорога жизни, по которой мы идем, обрывается в ничто, и человек уходит в небытие́. Автор пишет о вопросах не очень распространенных и фактически табуированных в современной литературе – любовь к брату, однополые отношения, СПИД, от которого умирает брат писателя, которые он раскрывает на фоне повседневной жизни разрушающейся семьи и дома автора, погрязшего в наркомании и преступности родного города Медельина и Колумбии, страны, превратившейся, по мысли автора, во второй половине ХХ века в «скотобойню».

Предисловие от переводчика:

Писатель и общественный деятель Фернандо Вальехо, полное имя: Луис Фернандо Вальехо Рендон, родился 24 октября 1942 года в городе Медельин, департамента Антьокия, республики Колумбия. Признан одним из великих писателей и мыслителей Колумбии ХХ века. В своем творчестве раскрывает такие злободневные для его родной страны темы, как политическая борьба в стране, экологическое положение, незаконная торговля наркотиками, заказные убийства, проблема перенаселения, отношение к животным, табуированную в обществе тему гомосексуализма и т.д.

Фернандо родился и вырос в большой семье , был старшим из девяти детей . Его отец Ани́баль Вальехо Альварес из вестный политический деятель Антьокии и Колумбии, адвокат, сенатор, министр, преподаватель университета, землевладелец. Мать, Лия Рендон Писано, училась на пианистку, но после замужества посвятила себя целиком воспитанию детей и ведению домашнего хозяйства.

Благодаря матери все дети в семье занимались и небезуспешно музыкой. Фернандо с детства полюбил классическую музыку, учился игре на фортепиано и прекрасно играл на пианино, отдавал предпочтение произведениям Моцарта, Шопена, Глюка, Ричарда Штрауса. Среднее образование получил в местной салезианской школе, от которой у него осталось негативное впечатление, как к самим монахам салезианцам, так и, в общем, к католической религии, что привело его в конечном итоге к атеизму. Проучившись год на факультете философии и литературы Национального университета Боготы, он переводится затем на биологический факультет Папского Ксаверианского университета Ордена Иезуитов, где преимущественно учились дети колумбийской элиты. Закончив учебу, получил степень бакалавра по биологии.

Еще в студенческие годы будущий писатель увлекается кинематографией и решает продолжить свое образование теперь уже в области кино. Он поступает в Экспериментальную Школу киноискусства при киностудии Чинечитта́ в Италии. Получив диплом режиссера и сценариста, едет в США и живет некоторое время в Нью-Йорке, затем возвращается на родину. Однако в начале 1971 года Вальехо принимает судьбоносное решение покинуть Колумбию и переезжает на постоянное место жительство в Мексику, в 2007 году получил мексиканское гражданство и публично объявил себя мексиканцем, заявив при этом об отказе от своей колумбийской национальной принадлежности.

Вальехо примыкает к сообществу веганов, отказывается от всего, что связано в еде и одежде с животными. Писатель принимает активное участие в движении защиты прав животных. В 2003 году прямо на церемонии вручения ему премии Ромула Гальегоса он передал полученные сто тысяч долларов Фиорелле Дуббини, основательнице движения в защиту животных Каракаса «Тысяча лапок». То же самое он делает в 2011 году, когда пожертвовал сто пятьдесят тысяч долларов премии Международной книжной ярмарки Гвадалахары двум мексиканским ассоциациям: «Бездомные животные» и «Друзья животных».

Характерной чертой творчества писателя является критика католической церкви и высказывание атеистических взглядов, осуждение методов борьбы за власть между двумя основными политическими силами Колумбии - консерваторами и либералами, разоблачение фальшивой лицемерной и ханжеской морали в обществе, состояние медицины и т.п.

Как открытый гомосексуалист, он более сорока пяти лет жил семьей с известным мексиканским театральным художником Давидом Антоном, который был на двадцать лет старше него. Поэтому вполне естественно, что он не обходит эту тему стороной в своих произведениях, и надо отметить, делает это не навязчиво и грубо, а в контексте повествования о своих прожитых годах.

Одной из тем, поднимаемых писателем, является проблема перенаселения страны с вытекающими отсюда проблемами: нехватка рабочих мест, доступ к получению среднего и высшего образования, питание, качество жизни и т.д. В связи с этим Вальехо активно выступает за снижение уровня рождаемости в Колумбии. Сам писатель в силу своей нетрадиционной ориентации детей не имеет и, как видно из его произведений, никогда не задумывался об этом.

Практически в каждом из своих романов писатель, часто даже гиперболизируя те или иные стороны колумбийской действительности, дает самые нелицеприятные характеристики своей стране, называя ее страной кокаина, страной воров, страной алкоголиков, страной малолетних наемных убийц и т.д. По словам писателя, «еще в детстве я открыл для себя, что Колумбия это страна убийц, здесь убивают больше, чем где бы то ни было. Потом я обнаружил, что это страна несправедливости и подлости, а теперь, когда Альваро Урибе был переизбран, я узнал, что это еще и страна идиотов».

Многие критики и читатели резко реагируют на подобные высказывания Вальехо о своей родине, называют его предателем, ренегатом, неблагодарным и т.д. Однако, на мой взгляд, писатель очень любит свою страну и, вскрывая опухоль, метастазы которой разъедают его родину, он искренне желает, чтобы она выздоровела, преодолев свою болезнь. Сегодняшнему читателю надо понимать, что Вальехо описывает в своих романах происходящее в Колумбии во второй половине ХХ столетия, и страна за последние десятилетия смогла преодолеть многое из того, что критиковал писатель. Сегодня Колумбия другая страна, уверенно двигающаяся к своему будущему.

Вальехо известен во всем мире своими романами. Наибольшую, и к тому же скандальную известность ему принесли романы «Богоматерь убийц» («La virgen de los sicarios», 1994), экранизирован в 2000 году, и «Обрыв» («El desbarrancadero», 2001), за который он получил премию Ромула Гальегоса в 2003 году. В 1999 году из печати выходит пенталогия под названием «Река времени» («El río del tiempo», 1999). Книгу составили вышедшие в разные годы автобиографические романы: «Голубые дни» («Los días azules», 1985), «Тайный огонь» («El fuego secreto», 1987), «Дороги в Рим» («Los caminos a Roma», 1988), «Годы индульгенции» («Años de indulgencia», 1989), «Среди призраков» («Entre fantasmas», 1993).

Кроме этого Вальехо автор книг-биографий известных колумбийских поэтов Хосе Асунсьон Сильвы и Порфирио Барбы Хакоба.Он автор книг-эссе, в которых выступает с критикой дарвинизма и католической церкви «Тавтология дарвинизма» («La tautología darwinista», 1998), «Справочник по физической импостурологии» («Manualito de imposturología física», 2005) и «Вавилонская блудница» («La puta de Babilonia», 2007).

Его литературной деятельности предшествовала работа в качестве режиссера и кинематографиста. Он снял три полнометражных и два короткометражных фильма, которые имели успех, о них много писали в прессе. В 1979 году Мексиканская киноакадемия удостоила его фильм «Красная хроника» («Red Chronicle») премии Ариэль как лучшую дебютную работу и за лучшую адаптацию, а в 1981 году он второй раз получает эту премию за свой полнометражный фильм «В шторм» («En la tormenta»).

Предлагаемый вниманию читателя роман «El Desbarrancadero», в русском переводе «Обрыв», вышел в свет в 2001 году.

Роман, по сути, не имеет композиционного строения, и представляет собою сумбурные воспоминания писателя в ходе разговора с психиатром, скорее напоминающего исповедь в которой раскрывает свою личную историю. Основная сюжетная линия разворачивается вокруг отношения автора к своему брату Дарио. По ходу повествования автор затрагивает не только атмосферу своей семьи, но и многие злободневные проблемы Колумбии, рисует их в ироничном ключе иногда переходящем в открытый гротеск, гиперболизирует отдельные моменты. В конечном итоге перед читателем возникает цельная картина Колумбии второй половины ХХ века.

Вальехо широко применяет метод аллюзии и парадоксальных высказываний, что позволяет назвать это произведение сюрреалистическим. Не случайно книга, едва выйдя из печати, произвела в среде критиков и читателей шок. Казалось бы, широкая публика уже привыкла к ужасам и миазмам общества, которые на нее сваливаются с экранов телевизора и интернета, но такое натуралистическое описание СПИДа, которым болел главный герой романа Дарио, и язв колумбийского общества, какое было дано Фернандо Вальехо, потрясло всех.

Роман затрагивает многие темы, включая СПИД, гомосексуализм и наркоманию. Главная тема произведения ‒ возвышение братской любви, которую автор испытывает к своему родному брату Дарио, ставшему жертвой СПИДа. Автор пытается найти причины заболевания и находит их в аморальном образе жизни Дарио: наркомана, алкоголика и гомосексуалиста. Другой вопрос ‒ возможность лечения болезни. Писатель показывает деградацию медицины Колумбии того времени, сравнивает врачей с шарлатанами, неспособными поставить правильный диагноз. При этом главная их цель не излечение больного, а заработать на нем как можно больше денег, для этого они обязывают пациентов ложиться в больницу без особой необходимости и назначают множество ненужных анализов.

Болезни Дарио предшествовала болезнь и смерть любимого отца Фернандо, пожалуй, единственного человека, кроме брата и бабушки Ракелиты, которого он искренне любил и уважал. Смерть отца стала отправной точкой окончательного разрушения семейных уз и распада семьи. Автор, от лица которого идет повествование, всей душой ненавидит свою мать за то, что она низвела своего мужа и отца своих детей до уровня слуги, угождающего ее малейшим желаниям, делала все возможное, чтобы разобщить членов семьи, посеять между ними вражду и ненависть. Эта женщина ни к чему не способна, кроме как беременеть и рожать детей, она даже не ухаживает за ними, а пере кладывает все заботы на старшего сына. Автор дал ей прозвище Лока (Loca) ‒ сумасшедшая, женщина, которая не в себе, и с головой у которой не все в порядке. На протяжении всего романа Вальехо ни разу не называет ее своим именем. А так как в Латинской Америке царит культ матери, это вызвало среди читателей недоумение и возмущение. Да и сама мать писателя Лия Рендон в своих интервью прессе говорила, что не понимает, чем вызвано подобное отношение Фернандо к ней. Однако, на взгляд ряда литературоведов, в образе Локи писатель дает собирательный образ женщины-матери Колумбии, которые, по словам автора, «рожают, рожают и рожают», усугубляя тем самым проблему перенаселения страны, «порождая новых бедняков вынужденных, чтобы выжить, воровать и убивать».

В своем романе писатель выступает как философ-экзистенциалист, поднимая тему философских категорий жизни и смерти, выходит далеко за рамки жизнеописания отдельной семьи и страны. Для автора смерть не столько биологический феномен, процесс прекращения жизнедеятельности биологической системы, сколько социальный. Еще Эпикур говорил, что «смерть – ничто для нас: есть мы – нет смерти; есть смерть – нас нет». Писатель назвал свой роман «El Desbarrancadero», буквально обрыв, место, откуда кто-либо низвергается вниз в пропасть, бездну. Но если у И. А. Гончарова «обрыв» ‒ это место нравственного выбора, где героиня романа может выбирать, совершить грехопадение или нет, то у Фернандо Вальехо «обрыв» ‒ это метафора смерти.

Обрыв ‒ это граница, за которой небытие или ничто, то есть смерть. Здесь уже нет выбора. Как атеист, писатель отрицает традиционное религиозное содержание смерти и ее атрибуты, такие как грех, страшный суд, рай, ад, чистилище и т.п. Он относится к смерти с иронией, описывает ее, как некое существо, которое может разговаривать, смеяться, называет ее почтительно с заглавной буквы «Смерть», обращается к ней «моя госпожа», «моя сеньора». Дает ей подкупающие эпитеты: «мстительница», «уравнительница», «гасительница ненависти и любви», «страховочка от жизни» или обзывает: «коварная мерзавка», «сучка», и т.д.

Жизнь, по мысли писателя, есть путь, который каждый человек проходит до «обрыва» и низвергается в небытие, в смерть. Разумеется, от каждого из нас зависит, насколько длинным будет этот путь. Но «Колумбия ‒ страна мертвецов, здесь повсюду мертвые, мертвые, мертвые» и «дети здесь редко доживают до взрослых лет», другими словами, путь или дорога жизни у людей короткая, так как социальные условия таковы, что не позволяют им жить дольше.

Автор не противопоставляет категорию смерти жизни, он противопоставляет смерть рождению. Как и Шопенгауэр, Вальехо считает, что «наша жизнь заключает в себе все ужасы, трагедии…». Не случайно автор так бурно выступает за сокращение рождаемости, ведь по его мысли, каждое появление на свет нового человека приносит новые страдания и трагедии, а в бедной стране еще и увеличение количества бедных, которые, чтобы выжить, вынуждены будут воровать или убивать, и так без конца. Поэтому людей должно быть ровно столько, сколько страна может накормить, обеспечить работой, местами в учебных заведениях и жильем.

Именно в этом, по мнению ряда исследователей творчества писателя заключается основная ошибка автора и за эти мысли его ругают и подвергают бесконечным нападкам. Пример развитых стран показывает, что обеспечить нормальные условия жизни можно и нужно не борьбой с перенаселением, а путем социальных и экономических реформ. Но писатель категорически против социальных потрясений и не дает нам рецепты, каким образом достичь общества всеобщего благоденствия, кроме как сократить рождаемость.

Разумеется, читатель должен понимать, что страна в своем социально-экономическом и политическом развитии не стояла на месте и активно решала проблемы, в том числе и те о которых пишет автор. И сегодня Колумбия стоит в первом ряду развитых стран Латинской Америки.

Роман «Обрыв» принес Фернандо Вальехо всемирную известность. Он получил за него многочисленные награды, в том числе упомянутую выше премию Ромула Гальегоса и премию Международной книжной ярмарки в Гвадалахаре за литературу на романских языках. В 2007 году по опросу ряда писателей и критиков Латинской Америки и Испании романы «Обрыв» и «Богоматерь убийц» вошли в топ-15лучших 100 книг на кастильском языке второй половины ХХ и начала ХХI веков. В 2009 году Национальный университет Колумбии присудил Вальехо степень почетного доктора Факультета гуманитарных наук. В 2012 году читатели журнала ForeignPolicyпризнали Фернандо Вальехо одним из «десяти наиболее влиятельных деятелей культуры Иберо-Америки», части мира, объединяющей испано- и португалоязычные государства Европы и Латинской Америки.

 

Когда ему открыли дверь, он [Брат писателя Дарио, главный герой романа.] вошел и, не здороваясь, поднялся по лестнице на второй этаж, еле доплелся до комнаты в самом конце коридора и, рухнув на кровать, впал в кому. Вот так, освободившись от себя самого, находясь на краю обрыва смерти, в которую вскоре ему  придется низвергнуться, он прожил, как я думаю, то немногое время в безмятежности, которую не испытывал со своего далекого детства. Шла рождественская неделя,  самая радостная для детей  Антьокии [Антьокия  (Antioquia)  –  департамент  (административный  округ)  Колумбии  центром  которого  является
город Медельин.]. Как давно мы были детьми!

Наши дни, годы, жизнь пробежали так быстро, как вода в реке Медельи́н, которую превратили  в  коллектор  нечистот,  чтобы  она  вместо  сверкающих,  как  в  былые  времена, мальков саболы [Сабола (sábalo) – атлантическая морская рыба, в период нереста поднимается в прибрежные реки, откуда затем косяки мальков спускаются в море.],  уносила в море среди яростных водоворотов своих грязных вод дерьмо, и еще дерьмо и еще больше дерьма.

К  новому  году  он  вернулся  в  реальность:  к  неотвратимости  своей  болезни,  к умопомрачающей запыленности дома. Его дом, мой дом превращался в руины. Я что, сказал «мой дом»? Дурак! Он давно не мой, с тех пор как умер папа. А пыль, потому что после его смерти уже некому было убираться. С его смертью Лока [Автор прозвал свою мать La Loca, буквально сумасшедшая или  безумная. Но как видно, она обычная женщина-мать всего лишь с некоторыми странностями.] потеряла больше чем мужа, она лишилась своей домработницы, которая была единственной, прослужившей ей долго. Точнее сказать, целых полвека, о которых обычно говорят: «они пробежали скоротечно».

Это  был  прекрасный  брак,  настоящее  зеркало  любви,  в  котором  отражалось сияющее солнце счастья. Девять отпрысков произвели они за первые двадцать лет, пока машина была в состоянии выполнять свои функции во славу Бога и родины. Какого Бога, какой родины? Глупцы!

Бог не существует, а если и есть, то он свинья, а Колумбия ‒ скотобойня. А я тот, кто поклялся не возвращаться туда! Однако никогда не говори, что больше не будешь пить воду из этой реки, потому что в том темпе, каким мы идем и в таком большом количестве, в один день, о котором меньше всего думаем, мы все будем пить из этой реки не воду, а нечистоты. Пусть будет так, к вящей славе того, о котором я сказал, и той, о ком я сказал. Аминь.
Я вернулся, когда мне сообщили, что Дарио, мой брат, второй после меня из того множества, что были, умирает, и неизвестно, от чего. Чувак, эта та болезнь, что сегодня распространена и стала привычной среди гомиков и  хастлеров ‒ молодых проститутов,  от  которой  они ходят  по  улицам  как  трупы,  как  полупрозрачные  призраки, движущиеся к свету, так же, как летят к нему бабочки. А как она называется? Ох, не знаю. Всегда испытывал слабость к женщинам, поэтому о гомиках ничего не знаю, как бы там ни было, их более чем достаточно в этом мире, включая президентов и пап. За примерами в этой стране наемных малолетних убийц далеко ходить не надо, разве недавно не была у нас Главой государства Первая леди [5 Автор имеет в виду экс-президента Колумбии Сесара Гавириа Трухильо (César Augusto Gaviria Trujillo) (1947) -колумбийский экономист и политик, президент Колумбии с 1990 по 1994 годы. Открыто объявил о своей гомосексуальности.]? Говорили же злые языки (которые об этом знают больше, чем языки огня Святого Духа) об апостольской слабости, одолевшей папу римского Павла к симпатичным парням Рима. Подобная слабость охватила и меня, когда, будучи там, на площади Святого Павла одним воскресным утром увидел его издалека, дававшего благословление со своего окна. Мне ли забыть это! Он, благословлявший сверху, а мы внизу блеявшие, как стадо баранов во тьме площади. На мой взгляд, по моему скромному мнению, он слишком много осенял толпу рестным
знамением, делал это очень нетипично и развязно так, как будто его рука была сломана и свободно  болталась,  делая  в  воздухе  движения,  в  которых  мы  с  трудом  угадывали крест. Так бывает у нотариуса, который так часто ставит свою подпись, что она со временем коверкается, вот и у Его Святейшества от столь многих благословений крест ис-
кажается. Осенял он нескладно, из рук вон плохо то туда ‒ то сюда, на Север или на Юг, на Запад или на Восток, на кого захочет или на кого попадет, направо и налево.

Какой  град  благословений  обрушился  на  нас!  Этим утром ручки  Его  Святейшества действовали сами по себе, как у врача, выписывающего рецепт на антибиотики.

Постучал, дверь мне открыл Большой Олух, выродок, которого Лока родила последним из своих детей. Если подумать, почему он получился таким уродом, то, на мой взгляд,  потому  что  родители  зачали  его  в  неподходящем  возрасте  и  в  неподходящее время, когда яйцеклетки и гены уже испорчены мутациями. Открыв и не поздоровавшись, развернулся и ушел к своим компьютерам и Интернету. Он завладел домом, который наш папа, когда покинул этот мир, оставил всем нам. Сначала он присвоил гостиную, затем сад, столовую, внутренний дворик, комнату для фортепиано, библиотеку, кухню, потом и весь второй этаж, включая комнаты, крышу и телевизионную антенну
на ней. Вскоре заявил, что все это уже принадлежит ему, вплоть до лианы, покрывавшей снаружи большое окно фасада, а робкие мыши, которые по ночам приходили в мой дом поесть что-нибудь, окончательно избавились от этой привычки, когда папа умер.
– И почему этот выродок не здоровается со мной, или я что, переспал с ним?

Он не говорит со мной с незапамятных времен, с тех пор, как начал цвести наш каштан. Еще в утробе матери в нем забродила ненависть ко мне, к той любви, что я испытываю и это мой собственный брат, тот, кто теперь говорит, что он хозяин этой лачуги. Одним словом, ничего с ним не поделаешь, пока Дарио не умер, мы были обречены видеть друг друга под одной крышей, в одном аду. Наш дом превратился в небольшую преисподнюю, которую Лока с любовью выстраивала шаг за шагом, день за днем в течение пятидесяти лет. И, как любое солидное предприятие, которое не занимается сиюминутными нововведениями, это был хоть и небольшой, но классический ад.

Вошел. Поставил чемодан на пол и только тогда увидел на лестнице Смерть, эта чертова  мегера стояла  с непередаваемой  улыбочкой на первой ступеньке. Она вернулась. Если бы, по крайней мере, за мной…. Куда там! Она уважает вашего слугу (вашего, а не ее), очень его ценит. Посмотрев на меня, она удаляется, как гаитянин, столкнувшийся на улице с Дювалье 6.

– Не буду подниматься, сеньора, я приехал не к вам. Как и Лока, постараюсь не подниматься и спускаться по лестницам, а всегда находиться на верхнем этаже. Пока не вернусь, присмотри за чемоданом, в этой стране воров при малейшей неосторожности своруют у тебя не то что трусы, но даже косу у Смерти.

Оставив  беззубую  охранять,  я  направился  в  патио7.  Он  был  там,  в  гамаке,  висевшем между манго и сливой под простыней, натянутой на проволоке для сушки белья и защищавшей его от солнца.
– Дарио, малыш, ты прямо как в палатке шейха!
Он приподнялся, улыбаясь, словно увидел во мне надежду на жизнь, и лишь радость от того, что видит меня, светящаяся в его глазах, оживила его лицо. От остально-

6 Франсуа Дювалье (Franswa Divalye), известный также как «Папа Док (1907 —1971) — гаитянский врач, государственный деятель; диктатор, бессменный президент Гаити с 1957 года до своей смерти.
7 Патио (исп. patio) — открытый внутренний двор(ик) жилого помещения, с разных сторон окруженный стенами, галереями, воротами, решёткой и т. д.

го осталась лишь сморщенная кожа на костях, покрытая пятнами саркомы.
–  Что с тобой, малыш?  Почему не сообщил мне, что тебе  так  плохо?  Я  звонил
тебе каждый день в Боготу из Мехико, но никто мне не отвечал. Думал, что у тебя снова сломался телефон.

Но нет, сломался тот, кто  уже несколько месяцев  умирал от безудержной диа-
реи, которую даже Бог Отец со всем своим всесилием и признанной добротой к людям
не мог остановить. Телефон же не работал, потому что Дарио был равнодушен к звон-
кам из этого мира, и вилка с двумя проводами, выпавшая по неосторожности  из розет-
ки, просто лежали на полу, в то время как темное облако дыма марихуаны, которым он
кормил  себя,  стремилось  уплыть  в  небо,  но  потолок  сдерживал  этот  порыв.  Телефон
можно было исправить, но брата нет. Со СПИДом или без него, дело его было безна-
дежно.
Боже, что у него творилось в доме!
–  Открой  окна,  Дарио,  пусть  это  дымище  выйдет  наружу,  оно  не  дает  мне  ду-
мать.
Но нет, он их не открывает. Боится, если откроет окна, то снаружи войдет хо-
лодный ветер. И продолжает спокойно лежать в гамаке, протянутом от стены до стены.
Какая ужасная квартира у него в Боготе! Хуже, чем этот дом в Медельине, где он уми-
рал.  Всего  лишь  опишу  вам  туалетную  комнату.  Чтобы  воспользоваться  ею,  сначала
необходимо  подняться  на  небольшое  возвышение,  приступок.  А  для  чего  здесь  этот
приступок? Ну и мастера, неумехи!
Кому пришло в голову сделать вход в туалет выше, чем остальная каморка? Я
спотыкаюсь о приступок при входе, и падаю ничком вниз, шагая в пустоту при выходе.
– Дважды сукин сын, кто это соорудил! Один раз за мать и другой за бабушку.
В туалете нет лампочки, вернее, лампочка есть, но перегоревшая и неизвестно, когда закончилась туалетная бумага, видимо, со времен царя Гороха и педика Гавириа8.
И будьте осторожны, если кто надумает сесть на этот унитаз: я ударился коленками о
стенку. Хотел бы я видеть Его Святейшество Войтылу сидящим там. Или под душем, со струйкой холодной воды, очень холодной, падающей каплей за каплей в трех санти-
метрах от угла, образованного другими двумя холодными стенами. А при попытке на-
мылиться вы ударитесь уже не только коленями, но и  локтями. Кстати, мыло?
– Дарио, черт побери, где мыло?

8 Экс-президент Колумбии Сесар Гавириа Трухильо.

Мыла не было. Наверное, все вышло. Тоже закончилось. Все в этой жизни имеет
конец. А сейчас тот, кто подходит к своему концу – это он, и ни Бог, и никто другой не
может этого предотвратить.
Он с трудом приподнялся с садового гамака, чтобы поздороваться со мной. Об-
няв его, я почувствовал, будто прижимаю к сердцу мешок с костями. Какая-то птица
пронзила сухой воздух режущим ухо металлическим криком: «Груак! Груак! Груак!».
Этот звук напоминал скрежет расплющиваемой жестяной банки.
– Уже несколько дней пытаюсь увидеть ее, ‒ заметил Дарио, ‒ но не могу, птица
прячется от меня. Пронзительно крича, она  перелетает с манго на сливу, со сливы на
лиану, с лианы на крышу, не позволяя таким образом увидеть себя.
– Знаю всех птиц, прилетающих сюда, кроме этой.
В этот момент я вспомнил, как год назад мы с папой поднялись на только что
построенный рядом жилой дом, чтобы посмотреть квартиры, недавно выставленные на
продажу. Тогда я впервые увидел небольшой сад нашего дома сверху: такой яркий зе-
леный квадратик, оживленный слетающимися к нему птицами. Этот дом был один из
последних, остававшихся в квартале Лаурель9, мафия покупала здесь дома, сносила их, и они падали один за другим под ударами отбойных молотков, чтобы на их месте под-
нялись мафиозные здания.
– Кому они думают продать столько квартир? – спросил я папу.
– Продавать некому, – ответил он. – В наше время люди здесь или очень богатые
или очень бедные. Богатые не могут продать, потому что бедные не могут купить.
–  Бедные  никогда  не  покупают,  –  заметил  я,  –  они  воруют.  Воруют  и  рожают, чтобы появлялось еще больше бедных, которые будут продолжать воровать и рожать.
Хорошо еще, папа, что ты уже умрешь и не увидишь, как сносят твой дом.
– Ну да! Если уж кто умрет, так это наш ХХ век, ведь он очень старый. А я нет.
Рассчитываю похоронить миллениум10 и прожить сто пятнадцать лет. А может и больше.
– Сто пятнадцать лет пить алкоголь? Нет такой печени, что выдержит это.
– Конечно, есть! Печень добротный орган, способный обновляться.

Три месяца спустя он уже лежал мертвый на своей кровати именно потому, что

9 КварталЛаурелес (Лавров) (исп.barriodeLaureles) – Медельин разделен на 14 коммун, каждая состоит из
кварталов. Дом расположен в 14 коммуне, квартале Laureles-Estadio (Лаурелес-Стадион).
10 Событие происходило накануне Миллениума - 2000 год (лат. millenium – тысячелетие). Второе значение - граница между тысячелетиями.

печень его не обновилась. Да и с чего ей было обновляться! У нас обновляются лишь
подлецы  в президентском  дворце.  Бедный  отец,  я  очень  его  любил. Он  прожил,  еже-
дневно молясь, восемьдесят два года. Это много, если смотреть с одной стороны, а по-
смотреть с другой – немного. Восемьдесят два года недостаточно даже, чтобы человек
выучил одну энциклопедию.
– Как думаешь, Дарио? Мы должны выдержать, чтобы увидеть, сможем ли пре-
одолеть крутой подъем этого века, каким бы тяжелым он не оказался. После двухты-
сячного года все станет намного легче, ведь мы возьмем курс на спуск в вечность. Надо
во что-то верить, хотя бы даже в силу гравитации. Без веры жить нельзя.
Пока я наблюдал, как брат скручивает сигарету из марихуаны, он рассказывал
мне,  как  неожиданно  ухудшилось  его  здоровье.  За  несколько  дней  приема  лекарства, что я прислал из Мехико, он начал прибавлять в весе, и у него округлилось лицо, это
было как чудо. Какое чудо, никакого чуда здесь не было! Все дело в том, что он пре-
кратил мочиться, и в организме стала накапливаться жидкость, от этого у него распух-
ло лицо, а затем ноги, и с этого момента дело окончательно пошло к черту. Он даже не
мог уже сделать шаг, чтобы подняться в свою квартиру в Боготе, расположенную на-
верху склона, поднимающегося в гору, на такой высоте, что облака на небе смешива-
лись с клубами дыма марихуаны. Я сразу понял, что произошло. Флуоксиместерон, га-
дость,  что  я  послал  ему,  был  анаболическим  андрогеном,  который  испытывался  при
СПИДе, говорили, что он снимает истощение у больных и увеличивает мышечную мас-
су.  Вместо  этого  лекарство  спровоцировало  у  Дарио  гипертрофию  простаты,  которая
заблокировала  мочевыводящие  пути.  Отсюда  накопление  жидкости  и  чудо  с  похоро-
шевшим лицом.
–  Слушай,  Дарио,  простата  это  бестолковый  орган.  От  нее  берет  начало  почти
вся онкология у мужчины, и если она не участвует в размножении, то ни на что уже не
нужна. Надо ее удалять. И чем раньше, тем лучше, как только мальчик родится, не надо
ждать, когда сучонок возмужает и начнет размножаться. А заодно удалить у него ап-
пендикс  и  миндалины.  Таким  образом,  без  стольких  помех  ангелочек  сможет  бегать
проворнее, и не будет иметь возможность творить зло.
После того, как он скрутил сигарету с марихуаной и начал курить с непринуж-
денностью монашки, принимающей ежедневное причастие, я приступил к изложению
своего плана, состоящего из следующих пяти великолепных пунктов. Первый: остано-
вить диарею соответствующим средством для коров – сульфагуанидином, который ни-
когда  не  применялся  к  человеку,  но,  по  моему  разумению,  разница  между  людьми  и
крупным рогатым скотом не так уж велика, разве что женщины с двумя сиськами про-
изводят молока меньше, чем коровы с пятью или шестью. Второй: удалить ему проста-
ту.  Третий:  снова  давать  ему  флуоксиместерон.  Четвертый:  опубликовать  в  местной
газете Медельина «Эль Коломбиано» дежурное уведомление: «Благодарим Святой Дух
за полученные милости». И пятый: отправляемся на Лазурный Берег.
– Что скажешь?
Ему  понравилось.  Говоря  мне  об  этом,  он  поперхнулся  дымом  от  сигареты  с
благословенной проклятой травой.
– Слушай Дарио, марихуану благословляют или нет?
Ясное дело, что да благословляют, ведь благодаря травке он еще живой! СПИД
лишал его аппетита, а марихуана возвращала его.
– Кури больше, братан.

Какие  глупые  слова.  Не  надо  было  ему  это  говорить.  Мой  брат  был  завзятым
наркоманом с тех пор, как около тридцати лет назад я познакомил его с неописуемыми
эмоциями, возникающими при курении. С моим непостоянством во всем и характерной
для меня переменчивостью, я вскоре бросил потреблять травку. Он нет, но добавил еще
к ней алкоголь. И его замкнуло. Взаимодействие этих двух демонов выбило его из ко-
леи, сделало мешковатым и неловким, отчего он, то стекло разобьет, то столкнется с
машиной или сломает телевизор. А однажды сцепился с полицейским, а во время суда
бросился с балкона на судью. Из-за чего провел какое-то время в тюрьме Эль Модело.
Не  пойму,  как  он  вышел  живым  из  этой  тюрьмы,  действительно  являющейся  образ-
цом11, но только скотобойни. Об этом он не говорил, позабыл. Все, что было связано с
его ужасными проделками, он забывал. А на упреки, что стал проблемой для семьи, от-
махивался, говоря, что мы сошли с ума от сплетен.
– Это у тебя с головой не в порядке, брат. Ау меня пока все в норме и я стучу по
дереву! Тук, тук.

Он ходил по джунглям реки Амазонки, в зоне, контролируемой партизанами, с
рюкзачком на плече, полным алкоголя и марихуаны и без пропуска. Вы представляете?
Никто из людей, живущих в Колумбии, не ходит без  удостоверения личности.
Даже мертвые в Колумбии его имеют и голосуют. Забыть дома удостоверение это как

11 Тюрьма El Modelo (el modelo ‒ образец) – была открыта в столице Колумбии Богота в 1959 году. В ней неоднократно в 90-е и 2000-е годы происходили восстания и бойни между заключенными с массовыми жертвами.

забыть  пописать.  Так  что  никто,  имеющий  хотя  бы  капельку  мозгов,  не  забудет  его
взять с собой!
– Дарио, какого черта не носишь с собой удостоверение, тебе что, трудно?
– У меня его нет, украли.
– Глупец!
Позволить кому-либо  в Колумбии  украсть  удостоверение, это хуже, чем  убить
свою мать.
– А что, если с твоим документом прикончат какого-нибудь христианина?
Ну да, вот так возьмут и убьют кого-нибудь, брось ты этот фатализм. Фатализм!
Это неиспользуемое сегодня слово мы узнали от бабушки. Происходит от латинского
слова «fatum» – судьба, всегда означающее  только одно – нечто плохое. Ракелита, на-
ша бабушка по маме, как хорошо, что ты уже ушла и не видишь, как угасает твой внук!
Стало быть, по сельве12 Амазонки он ходил без удостоверения личности. Но как
он  проходил  через  армейские  контрольно-пропускные  пункты  без  документа,  чтобы
идти курить марихуану в самом сердце джунглей? Бог его знает, об этом он также ни-
когда не говорил. Ни о чем не говорит. Разбил ли он стекло, разрушил ли дом, свое это
было или чужое, все тотчас стиралось из его памяти. А те гадости, которые он сделал
мне, не поддаются описанию. Например, когда именитый доктор Барракер пересадил
мне роговицу глаза, то Дарио, не посчитавшись с этим, ударил меня по голове гитарой, в результате отслоилась сетчатка. А сколько гитар в своей жизни он разбил! Песня спе-
та – гитара расколочена. Смешение марихуаны с алкоголем вызывало у Дарио неисто-
вое желание разрушать. Как его терпели друзья? Не знаю. Как семья его терпела? Не
знаю. Как я его терпел? Не знаю. Не знаю, как я выдерживал его пятьдесят лет. А сосе-
ди, Боже мой, соседи! Оставляя водопроводный кран открытым, он запирал квартиру
на три замка, чтобы ничего у него не украли, и отправлялся на пятнадцать дней меди-
тировать в Амазонию. Он затапливал все квартиры, начиная от соседа под собой, затем
других,  что  пониже, и заканчивая  первым  этажом.  Вода  стекала  хрустально  чистыми
струйками  по  лестнице,  со  ступеньки  на  ступеньку,  приговаривая:  «Динь  дон,  динь
дон». А его квартиру не затапливали? Еще как! Но его заливало небо во время дождя
через дыры на крыше, превратившейся, по сути, в сточную трубу.
– Дарио, пошли кого-нибудь заняться этими дырами.
– Пусть никто ничего не трогает! – отвечал он. – Говорят, что если кто-нибудь
поднимется туда устранять течь, то сломает черепицу.

12 Сельва (исп.la selva) – тропический лес, экваториальный дождевой лес, джунгли.

– Черепица съехала не на крыше, а в твоей голове невменяемый козел.
Все, начиная от крыши над квартирой Дарио, капители здания, где он живет, и
до божественного венца Боготы рядом с облаками горы Монсеррат 13, откуда правит
Христос Царь14 ‒ это сточная труба. Чудовищная, засоренная сточная труба, в которую
вслед за дождем испражняются голуби.
А эта дверь, Боже, дверь с тремя замками! После полудня в нее било солнце, а
так как она была из металла, то от нагрева солнечными лучами расширялась настолько, что не было способа открыть ее. Тогда надо было ждать снаружи один, два или три ча-
са, пока металл не охладится и дверь не сядет на место. Или же ему приходилось идти в
лавку в двух кварталах внизу (на соседей он не мог рассчитывать, потому что они с ним
даже  не  разговаривали),  чтобы  одолжить  ведро  воды.  Возвращаясь,  он  поднимался  с
ведром два квартала и пять этажей, а затем охлаждал дверь, выливая на нее воду, пока
она не приходила в нормальное положение. Тогда уже можно было открыть дверь. От-
крыть? Каким ключом? Он потерял ключи, пока спускался за водой.
Если иногда он не мог войти в дом из-за перегрева двери, и приходилось оста-
ваться на улице, то из-за того же перегрева этой же двери иногда он не мог выйти на-
ружу и оставался внутри. А когда у него терялись ключи уже в квартире, он впадал в
чувство безысходности.
–  Где эти чертовы ключи! – кричал он в отчаянии. – Может, их  унес тот юный
бандит, что спал здесь с тобой этой ночью.
– Он был не со мной, а с тобой и они вон там, – отвечал я, указывая ему на бре-
лок с ключами на груде бумаг и мусора.
– Ах! – восклицал он, смутившись, со вздохом облегчения.

Когда я приезжал к нему в Боготу, чтобы своими глазами убедиться о состоянии
его  здоровья  или  успехах,  то  предпочитал  спать  под  мостом  или  в  канализационной
трубе, потому что со всех сторон меня начинали донимать жалобами на его подвиги, погромы, и наконец, образа жизни. Твой брат сделал это или сделал то. И подшучивали
надо мною, стараясь не обидеть. Уже с давних пор, замечая, что Дарио начинает тво-
рить несуразности, я попросту терялся, не зная, что делать.  Я понимал, что скоро гря-
дет чудовище, торнадо. О, не дай Бог увидеть моим глазам это снова! А если оставить
его без помощи в таком состоянии, и его убьют грабители на улице,  военные, партиза-

13 Гора Монсеррат (исп. El cerro de Monserrate) высота более чем 3000 метров к востоку от Боготы.
14 Христос Царь (исп.Cristo Rey).Имеется в виду почти 40-метровый монумент на горе Кристалл у города Кали, что расположен на западе Колумбии.

ны или полицейские?
– Пусть убивают, я оплачу похороны.
К  такому  выводу  пришел  не  только  я, но и все  мы,  а  раньше  нас  мой  бедный
отец, который был и его тоже. В конце концов, у отца лопнуло терпение, и он перестал
с ним разговаривать.
Дарио то и дело стал «съезжать с орбиты», отчего дела его пошли, совсем плохо, и тогда по motuproprio15 он поставил перед собой вопрос: с каким пороком покончить, алкоголем или марихуаной? Решение было коротким – ни с одним из них. Чтобы за-
крепить свое твердое решение, он взялся за модный среди юнцов порок и начал курить
басуко16,  сигарету  с  примесью  остатков  обработки  кокаина,  от  чего  «окончательно
свихнулся». Это выражение употребляла моя бабушка, ставя глагол во множественном
числе, так как слова эти относились к ее ста пятидесяти внукам.
Вместе  с басуко он открыл для себя юных любителей этого зелья, из которых
организовал нечто вроде развратного детского сада. В один из моих приездов он пред-
ложил мне кого-то из них, но я отказался, сославшись на то, что не сплю с мертвецами.
Вру!  Я  ничего  не  имею  против  мертвых  покойников,  пока  они  еще  свеженькие.  Они
поднимают  во  мне  даже  больше  иллюзий,  чем  бойкие  живые,  которые  такие  каприз-
ные. Но в этом случае я отказался только затем, чтобы показать ему пример силы духа, силы воли.
–  Дарио,  брат,  –  просил  я  его,  –  человек  должен  выбрать  в  жизни  что-то  одно, быть  ли  наркоманом  или  пьяницей,  кокаинистом  или  гомиком,  или  кем-то  еще.  Но
быть всеми сразу нельзя. Не выдержит тело и не потерпит многострадальное общество.
Так что выбирай что-либо одно, и хватит.
Он никогда не мог остановиться на чем-то одном. Если уж ловил какой-либо по-
рок, то сохранял его вместе с другими. Все, что у него было, он тратил, ничего не ос-
тавляя  могильным  червям.  Все,  все,  все,  все  и  ничего,  ничего,  ничего,  ничего.  Когда
Дарио умер, то Смерти и ее червям досталось лишь выкушать фигу, потому что един-
ственное, что он им оставил – это кости, обернутые пятнистым пергаментом.

– Как приятно мне видеть вместе двух братишек, да еще любящих друг друга! –
бросила Лока сверху, высунувшись из окна.

15 Motuproprio‒  букв.  по  собственной  инициативе.  Эта  формула  употреблялась  в  практике  папских  сношений с иностранными державами, когда папа римский не отвечал  на сделанное ему  предложение, но решал вопрос, делая вид, что это была его инициатива.
16 Басуко (basuco) производится из остатков обработки кокаина - пасты коки, бензина и аммиака,  вызывает привыкание, как крэк, но дешевле.

Это было приветствие с намеком на меня, ее первенцу, только что приехавшему, для которого она, с тех пор как умер папа, перестала существовать, будто ее похорони-
ли вместе с ним, как это делают с верной женой индуса. Братишки! Любят друг друга!
Как будто в течение пятидесяти лет дух разобщения этой праведницы не делал все воз-
можное,  чтобы  отделить  нас  друг  от  друга.  Дарио  от  меня,  меня  от  Дарио,  одних  от
других, всех от всех, устраивая в доме раскардаш, теряя бумаги, рожая детей, перево-
рачивая  в  комнатах  все  верх  дном,  разваливая  семью,  командуя,  оскорбляя  согласно
закону своей преисподней, где она господствовала, как королева-мать, трутень, плодо-
витая матка пчелиного улья, питаемая маточным молочком.
Братишки! Собираешься говорить прежние гадости, скотина. Я смотрю наверх, на верхний этаж, где находилась эта тварь. Она выглядывала из окна библиотеки, вы-
ходящего в сад, откуда наблюдала за миром. Уже пятнадцать или двадцать лет она не
спускалась вниз по лестнице, чтобы не было необходимости подниматься опять наверх.
Несколько месяцев назад со своего высокого наблюдательного поста она смотрела, как
могильщики  несли  труп  ее  мужа,  ее  прислуги,  который  уходил  от  нее  считать  песок
вечности.  Сколько  же  она  еще  проживет,  задумался  я,  и  отвел  свой  взгляд.  Сеньоре
Смерти наверху пока еще нечего было делать, она была здесь, внизу, рядом с гамаком
моего брата.
Поставим точку, сделаем пробел и продолжим. Или точнее сказать, возвратимся
назад к порокам. И сразу начну с основного – порок пороков, самый большой порок, которым мы грешим всю жизнь – это быть живым. От этого порока однажды мы изле-
чимся все, и даже сам Папа Римский. Посмотрим, Ваше Святейшество, сколько людей
примут участие на ваших  похоронах, сколько будет священников, епископов, кардина-
лов, швейцарских гвардейцев и людей из простого народа? На мои хочу, чтобы верну-
лась  та  стая  попугаев,  что  когда-то  летала,  раздирая  своей  зеленью  синеву  неба  над
фермой  моих  дедушки  и  бабушки  с  красивым  названием  Санта  Анита,  где  я  провел
детство, и кричала хором в один насмешливый голос:  «Да здравствует великая либе-
ральная партия, долой гóтов–ублюдков!». Гóты это мы, то есть консерваторы, полити-
каны,  богомольцы,  а  либералы  для  нас:  мятежники  и  проститутки.  Ах,  сколько  лет
прошло с тех пор, как закончилось все это, как выгорел порох!

Из двух партий, разделивших с одного удара мачете Колумбию на синих и красных,  не  останется  никого,  кроме  мертвых,  некоторые  из  них  без  голов,  а  других  не
счесть. Обезглавленные тела консерваторов и либералов будут плыть вниз по рекам родины,  где  обитают  стервятники,  которые  от  нечего  делать,  чтобы  убить  время  и  по
причине отсутствия другой пищи будут нападать на трупы, направляющиеся в преис-
поднюю, и потрошить их, не обращая внимания на идеологические или партийные раз-
личия. И не будет людей, способных померяться силой с теми реками, и броситься в
поток, чтобы вытащить мертвых. Да, в пору моего детства это были реки! Каука! Ма-
гдалена! Яростные, бурные реки, от которых исходила свежесть. Видя такой их нрав, люди проявляли к ним уважение. Не то, что эти хлипкие ручейки с духом сточной ка-
навы.  Каука  и  Магдалена  давно  уже  иссякли,  погибли,  их  убили  вырубкой  лесов  и
стерли с карт, как думают стереть и меня, но они ошибаются, потому что реки исчеза-
ют, а слово остается!

Стало быть, двое братишек вместе беседовали в гамаке, висящем в саду между
деревьями манго и сливы под белым саваном, который защищал их от солнца на небе, а
рядом  была  Смерть,  от  которой  защиты  нет.  Или  есть?  Может  гондон?  Причащаясь, натяни сей предмет на язык, чтобы благочестивый священник не заразил тебя СПИДом
своими пальцами, когда он вкладывает их, то в один, то в другой рот при раздаче Тела
Христова. Помню, что мы открывали рот и высовывали язык перед балюстрадой алтаря
в церквушке Девы Марии Заступницы, так же просто, как открывают ширинки и вы-
таскивают  гениталии  в  писсуаре  борделя.  Затем  удовлетворенные  языки  и  гениталии
возвращались на свое место, а рты и ширинки закрывались. Наш сосед Артуро Мора-
лес, агент Страховой Компании «Патрия», выходя из церквушки, где он спокойно при-
частился (в те идиллические времена моего далекого детства народу в этом городе и
этом мире было немного), был отправлен автомобилем с пьяным водителем на тот свет.
– Ты же помнишь это, Дарио?
Конечно, помнил. Дарио делился со мною всем и мальчиками и воспоминания-
ми. Ни с кем у него не было столько общих воспоминаний, как со мной.
– Страхование жизни! В жизни есть лишь одна гарантированная страховка, Да-
рио, это смерть. Что хочешь покушать?
– Хочу икру.
Икру в тропиках!
– А не желаешь ли икру с небольшим кусочком копченого лосося? Ну да, конеч-
но желает.
– Однако на кухне пусто. В этом доме нет даже фасолинки.
В конце жизни у Дарио возникали прихоти, как у беременной женщины. То он хотел одно, то другое, а то и совсем немыслимое. Думаю, это потому, что он уже знал, что скоро умрет. Придется идти в центр Медельина, в надежде достать ему пирожки с
мясом или пончики, однако и то и другое вызывало у него диарею. Ничего уже ему не
нравилось,  мой  брат  Дарио  умирал.  Тогда,  не  откладывая  больше  задуманного  ранее
дела, я решил дать ему со святой водой  сульфагуанидин для коров. Считал, что этим я
или убью его или спасу. Но это средство и не спасло и не убило его. Сульфагуанидин
подействовал всего на одну неделю, а затем прежняя диарея, посланная ему по своей
вечной доброте Богом, вернулась.
Дозу сульфагуанидина я рассчитал, исходя из веса. Если одной корове весом в
пятьсот килограмм дают столько, то сколько надо дать одному трупу весом в тридцать
килограмм? Получилось столько. И это я ему давал два или три раза в день. Первый
результат  был  фантастическим,  диарея  прекратилась.  И  это  после  месяцев  борьбы,  в
течение которых никто не мог ее остановить!
– Я же говорил вам, говорил же я вам! – торжествующе обратился я к ним, грубо
нарушая язык (не «вам», а «ему», ведь это сказано было одному, а произнесено во мно-
жественном  числе,  здесь  надо  проявлять  осторожность,  ведь  Колумбия  ‒  страна  спе-
циалистов по грамматике).
Никто в это не мог поверить. Была ли это достижение основано на науке или исходило  от  дьявола?  Находясь  в  благодарном  изумлении,  мой  брат Карлос  вызвал  ко-
миссию врачей, которые пришли ко мне домой, чтобы проверить чудо.
–  Авторитетнейшие  доктора,  как  вы  знаете  (что  могут  знать  эти  тупицы,  назы-
вающие утробный плод «продуктом», как будто матери – это фабрики по производству
игрушек), диарею при СПИДе вызывает вирус самой болезни, от которой нет лекарст-
ва, так же, как нет и от криптоспоридиоза, другого последствия этой болезни. Сколько
антибиотиков и противопаразитарных средств было опробовано для борьбы с криптос-
поридией  у  человека,  и  безуспешно.  Сульфагуанидин  еще  не  был  протестирован  на
нем,  потому  что  является  средством  для  крупного  рогатого  скота,  но  ведь  человек  –
высшее  животное. Здесь мы видим доказательство того, что это средство также может
служить человеческому виду: три месяца неудержимой диареи и посмотрите, что сей-
час.
– Так, Дарио, подними руку, – осматривает его один. Другой, словно брат стра-
дал болезнью Паркинсона. – Высунь язык. Верни на место.
Пять ошеломленных врачей исследовали Дарио и изучали меня. Привыкшие не
лечить и видеть, как умирают, они в полном смущении переглядывались недоверчивыми взглядами между собой, вопрошая, а врач ли я.
– Ну да, доктор, я вроде бы каким являюсь. Выношу персидский коврик на ули-
цу, сажусь и выписываю рецепты тем, кто обращается за помощью.
Как хорошо, что никто не может знать, что в конечном итоге получится. Что ле-
чение пациента не окажется «делом случая» и что науки здесь нет. Чтобы это была нау-
ка, для начала необходима, по крайней мере, тысяча пациентов с диареей и СПИДом, включенных в протокол «doubleblind17», или слепого метода.
– А вместо слепого метода, у меня, доктор, две пересаженные от наемных убийц
роговицы,  отчего  повсюду  мне  мерещатся  полицейские,  и  я  воображаю,  что  убиваю
врачей!

По моему глубокому  убеждению, сульфагуанидин пригоден для лечения крип-
тоспоридиоза вызываемого СПИДом, но стремительный успех в случае с моим братом
столкнулся с непробиваемой стеной скептицизма и подлости.
Свора  докторов-шарлатанов  отказывалась  признавать,  что  на их  место  пришел
ученый без диплома – то есть я.
–  Так  значит,  вы  один из  тех,  кто  лечит,  сидя  на  персидском  коврике! –  сказал
мне с большой долей иронии один из пяти козлов.
–  Это  так,  доктор,  вы  правильно  сказали.  И,  если  вашей  жене  потребуется  по-
мощь, когда ее заразят сифилисом или гонореей, найдите меня, и я выпишу ей рецепт.
Врачи ненавидят меня, и я понятия не имею почему. Возможно, потому что я как
бы экзаменую их, желая, чтобы они подтвердили свой диплом.
–  Криптоспоридия,  доктор,  –  спрашиваю  я,  как ни в чем не бывало, как любой
вдвойне слепой христианин, привыкший доверять, ‒ это бактерия?
– Конечно!
– А вот и нет: она относится к простейшим18. Стоит сказать, что она в сто тысяч
раз больше бактерии. И она такая здоровая, что человек может проткнуть ей брюхо но-
жом.
Дон Роберто Пинеда Дуке, мой учитель игры на фисгармонии, был глухим, как
Бетховен, но очень милым. Его я тоже, будучи ребенком, проверял:
– Ну-ка,  Дон Роберто, закройте глаза и скажите, какая это нота, – и играл ноту Ре.

17 Клиническое испытание с двойной анонимной выборкой (анг. doubleblind).
18 Простейшие – (лат. protozoa) тип микроскопических одноклеточных животных из группы эукариотов, такие как амеба, радиолярия и др.

– Это До.
– Нет, Дон Роберто, это Ре.
– Должно быть, фисгармония расстроена.
Однако расстроенным был он сам и его душа. Дон Роберто был автором ошело-
мительных  музыкальных произведений в их числе: десять симфоний, пять симфониче-
ских поэм, торжественные мессы, каприччио, концерты для скрипки и фортепиано, со-
наты, токкаты.  Его высшим достижением была кантата «Edipus Rex» («Царь Эдип»), венец его творчества, summa cum laude 19, ничего подобного до сих пор не виданного.
Ее исполняет  берлиозовский оркестр 20 и хор в сто пятьдесят человек. Кантата, в кото-
рой Эдип соперничает своей слепотой с глухотой Дона Роберто, раскрывала свою тему
полифоническими средствами. Когда композитор умер, то в его родном городке Сан-
туарио устроили мероприятие его памяти. И знаешь, что  там  исполнили в его память?
Ему исполнили «Реквием» Моцарта! Это как у мексиканского Энгра 21 художника Хо-
се Луиса Куэваса.22 В его дом влезли воры и вместо того, чтобы своровать его произве-
дения они унесли картину Ботеро23.
Проводив ученых мужей, мы оба вернулись в уединение гамака.
– По-моему, Дарио, – говорю я ему, – этим СПИДом тебя заразили священники.
Вспомни,  может  быть,  ты  от  нечего  делать  заходил  в  какую-нибудь  церковь,  чтобы
причаститься.
Да нет же, уже целую вечность, он не останавливается у этих святых мест.
– Откушай тогда этот горячий бульончик с кусочками мяса цыпленка.
И я пододвинул к нему стул, куда поставил дымящийся аппетитный бульон, что
мог вернуть к жизни этот живой скелет. Он принял две или три ложки, которые я под-
носил к его рту, как младенцу, каким собственно и был, не имея сил держать в руке да-
же чашку из-за истощения. Принял всего три ложки, и это было все, он больше не хо-
тел. Пришлось давать ему витамины, гормоны, арнику, а еще аспирин, но все было бес-
полезно. Тогда, вверив его Богу, в качестве последнего средства я взялся свернуть ему

19 Summa cum laude с латинского букв.  «оценка с отличием». Принятая в Средние века и дошедшая до наших дней в ряде стран оценка академической успеваемости в вузах. В данном случае можно перевести, как «заслуживающая высшую оценку».
20 Композитор Гектор Берлиоз тяготел к оркестрам и хорам, имеющим большое количество исполнителей, отсюда термин берлиозовский оркестр, то есть большой по составу - 110 человек и больше.
21 Писатель иронично сравнивает Куэваса с Жан Огюст Домиником Энгром (фр. Jean Auguste Dominique Ingres; 1780—1867) - французским  художником,  живописцем  и  графиком.  Один из  самых  известных художников-академистов Франции 19 века, в то время, как Куэвас был художником экспрессионистом.
22  Хосе  Луис  Куэвас  (José  LuisCuevas; 1934—2017)  —  известный  мексиканский  художник,  гравёр  и скульптор.
23  Фернандо  Ботеро  Ангуло  (Fernando  Botero  Angulo;  1932  в  Медельине,  Колумбия)  —  колумбийский художник, скульптор, работающий в технике фигуративизма.

сигарету с марихуаной, может, дымящаяся травка вернет ему аппетит.
– Не так, чайник, – сказал он мне, забрав ее.
Развернул  сигарету,  которую  я  так  неловко  скрутил,  и  снова  с  удиви-тельной
ловкостью  и  быстротой,  как  считающий  миллионы  кассир  в  банке,  свернул  уже  по-
своему.
– Вот так, учись, – сказал он мне.
Откуда внезапно он получил столько жизненной силы, если мгновение назад не
мог держать в руках чашку? Сделал несколько неподобающе больших затяжек сигаре-
ты и предложил ее мне.
– Нет, мне совесть не позволяет, она с утра у меня чистая.

Да, чистая, как небо над Боготой, когда идет дождь, ты помнишь, Дарио? Он ни-
когда больше не возвратится в Боготу. Спустя немного времени он умрет в Медельине
в одной из комнат наверху над этим патио. Он так был накачан морфием, что я так и не
пойму, от какой из своих напастей он умер. К тому времени меня там уже не было, я
ушел из этого дома, из этого города, и из этого мира, и готов был уйти хоть в соседнюю
галактику, чтобы больше не возвратиться сюда.

Как я  уже говорил, марихуана возвращала ему  аппетит, но с каждым разом ее
действие помогало все меньше и меньше. И однажды, когда казалось, что худшее уже
позади, вернулась диарея, сульфагуанидин уже не справлялся. Да и как ему справиться, если врачи нас сглазили! И вместе с этим потерпели неудачу мои намерения заставить
его бросить и никогда больше не курить марихуану.
– Ради Бога, Дарио ― говорю, наседая на него, – я умолял тебя всю жизнь бро-
сить это глупое пристрастие, но ты никогда не слушал меня, а теперь, когда мне надо, чтобы ты выкурил свой косяк, ты не с того ни  сего предлагаешь его мне. Пойми, нет
больше ничего, что могло бы пробудить твой аппетит! Ничего, абсолютно ничего!
И от отчаяния, я с криком отправил сильным ударом куриный бульон или что
там было, к черту. Он засмеялся. Улыбка осветила его лицо, точнее то, что осталось от
лица. Никогда не думал, что Смерть может смеяться. Смерть была там, смеющаяся на
гамаке, она  сливалась с ним в одно целое.
Принцип противоречия глубоко сидел в моем брате. Этот принцип широко рас-
пространен  среди  людей,  но  особенно  среди  представителей  семейства  Рендонов,  из
которых происходит Лока, а в нем он воплотился в самой полной мере. Примите еще в
расчет кое-что изумрудненько зеленое-зеленое, чистое-чистое, не в саду выращенное, из тех, что производят в стране коки.
– Никто не может мною управлять! – кричал он, сорвавшись, раскидывая стулья, столы, вещи, как одержимый духом торнадо, которого в Колумбии нет и в помине.
– Никто не хочет тобою управлять, Дарио, – мягонько говорили мы ему, стара-
ясь успокоить.
– Ты же не трактор и не автомобиль? – неосторожно добавил я.
–  Я  не  трактор  и  не  автомобиль!    –  закричал  он  обезумев.  –  Я  куча  дерьма!  И, подначивая сам себя, торнадо стал набирать обороты.
Без марихуаны или алкоголя он был кротким и очаровательным, как пальмовая
веточка на Вербное воскресенье. Но без них это уже был не Дарио, а некто другой ‒ его
Ангел-хранитель:  эфемерный,  легкий,  преходящий.  Он  ходил  по  сельве  Амазонки  и
равнинам саванны, распухший от дыма, обдуваемый ветрами, с бутылочкой агуардиен-
те, заполненной наполовину в заднем кармане, в то время как в рюкзаке он нес еще на
запас, на случай если та, что сзади, испарится.
Он покупал полбутылки из уверенности, что от этого количества не приобретет
зависимость в отличие  полной. От полбутылки к полбутылки он постепенно выпивал
все свое ангельское, и там, где мы начинали с доктора  Джекила, заканчиваем мистером
Хайдом24.
– Глоточек? – предлагает он мне.
–  Нет,  Дарио,  из-за  вкуса  аниса  агуардиенте  вызывает  у  меня  рвоту.  Она  ассо-
циируется у меня с пьяницами, убийцами и Колумбией.
И я отказывался от нее. Сопричастность, бывшая между нами, когда нам было
по двадцать лет, уже давно прошла. Я и не знаю, как она исчезла. Такова жизнь, все в
ней имеет конец.
Боже, как эти Рендоны заставили нас страдать в первом и втором классах! Рен-
доны  –  сумасшедшие.  Сумасшедшие  и  дураки.  Дураки  и  вспыльчивые.  Несмотря  на
это, они свободно находятся в стране законов, где, однако, не существует закон, запре-
щающий  воспроизводиться.  Потому  что  в  области  генетики  у  нас  царит  полной  раз-
врат, так как законодательство в этой сфере находится еще в зачаточном состоянии. Я
считаю, что из ста тысяч генов человека у Рендонов, по крайней мере, тысяча пятьсот
не соответствуют норме, и это те, что имеют отношение к мозгу. Например, мой двою-
родный брат Гонсалито Рендон Рендон был само воплощение ярости. Уменьшительное

24 Персонажи романа Роберта Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», в которой описывается превращение уважаемого обществом доктора Джекила во внушающего отвращение мистера Хайда.

окончание к своему имени25 он потерял давным-давно, но я по-прежнему помню, как в
детстве его обуревало вселенское безумие, когда его называли «Маи́йа26».
– Маи́йа! – кричали мы ему. – Маи́йа, молодец!
И  мальчик  пускался  стремительно  бежать  по  коридору  дома  на  ферме  Санта
Анита, чтобы затем упасть рядом с изумительными азалиями и биться головой о пол.
Тук! Тук! Тук! Глухо отзывались холодные и твердые каменные плиты.
Отчего  подобная  истерика,  такое  чрезмерное  буйство  из-за  такой  мелочи.  Что
раздражало  его  в  ласковом  прозвище?  Окончание  женского  рода  «а»?  Но  в  русском
языке есть имя «Саша», которое оканчивается на «а», и когда русскому мальчику гово-
рят «Саша», он не начинает биться головой о каменный пол. Интересно, а как он отреа-
гирует на уменьшительное имя? Проведем эксперимент:
– Маийи́та! Маийи́та, злюка!
Эффект  от  уменьшительного  имени  был  ощутимый,  его  вспыльчивость  увеличивалась  в  сто  раз.  Тук!  Тук!  Тук!  Тук!  Тук!  Тук!  Тук!    И  эта  четырехлетняя  фурия
вновь начинала бетховенское крещендо грохота литавр своей головой.
Его бессильная детская ярость не в состоянии была что-либо с нами сделать, на-
пример, он мог убить нас ножом мясника, но был слаб для этого. Поэтому, как скорпи-
он, окруженный кольцом огня, вонзает жало в свое тело и, вопреки Закону Божьему, запускает яд в себя, так и Гонсалито Рендон Рендон колотил голову о твердый и холод-
ный каменный пол в Санта Аните. Свою маленькую глупую, тупую, чокнутую, ненор-
мальную головку. Тогда мы кричали ему:
– Маи́йа, скорпион!
И  он  вновь,  как  в  торжественном  финале,  начинает  бетховенскую  усиленную
дробь литавр! На его лбу выскакивали огромные шишки, как рога у обманутого мужа.
– Маи́йа, рогатый!
И тогда из его рта начинала идти зеленая пена. Вот и полный портрет предста-
вителя семейства Рендонов.
Что касается меня, то, насколько помню, я никогда, никогда в жизни не бился
головой о пол. Это потому что кровь Рендонов у меня не основная и разбавленная.
Другой  пример  Рендонов,  мой  дядя  по  матери  Аргемиро,  который  породил  от

25 Уменьшительно-ласкательные  формы  существительных  в  испанском  языке  образуются  при  помощи следующих суффиксов: для м. рода: -ito, -cito, -ecito, -ececito и т.д.; для ж. рода: те же суффиксы, но вместо конечного -o ставится –a: -ita, -cita; -illa, -ecilla и т.д.
26 Очевидно, малыш Гонсалито не мог еще произносить звук «р» в имени Мария, и поэтому дети дали ему прозвище Маийа.

одной благочестивой женщины тридцать девять отпрысков ‒  будущих производителей
себе подобных. Рожала она двойняшек, тройняшек, четверняшек и т.д. в этом ключе.
На каждые роды он выигрывал, как в лотерею, исключительно сыновей. Конечно, это
то, что надо для безлюдной планеты, где не хватает людей!
– Один, два, три, четыре, пять – считал Аргемиро, по мере того как выходили из
его жены пятеро близнецов или пятерняшек, это как вы предпочитаете, ведь здесь мо-
гут быть расхождения в языке.
С одной стороны, Бог наградил его простотой и добротой, а с другой вложил в
него буйный нрав. В середине ночи, когда все спали, изверг, который находился в нем, восставал  и  принимался  бить  ногой  во  все  двери.  Бух,  бух,  бух:  разносились  кругом
громоподобные удары. А когда бедные тридцать девять детей и его жена в ужасе с тре-
вогой в сердце просыпались, тогда Аргемиро кричал им:
– Это чтобы вы знали, что я здесь!
Поэтому все двери в доме Аргемиро были сломаны и расщеплены под напором
его ярости.
Сестра этого злодея, Лока, о которой здесь идет речь, непредсказуемая, власт-
ная, вспыльчивая женщина, обзывала нас ублюдками.
– Ублюдки! – говорила она нам на пределе неистовства своей ярости.
Называть ублюдками своих собственных детей! Разве любая мать не должна вы-
полнять свое трудное дело хорошо и правильно? Любая, даже в половину необходимого  уравновешенная  женщина  знает,  что  бумеранг  обернется  против  нее.  Эх,  если  бы
хоть в уме у нас было это «в половину» или что-то другое подобное, столь же обнаде-
живающее, но увы.

Позвольте мне немножечко вернуться назад, как говорится, в нашу родную га-
вань, в ту неделю, когда сульфагуанидин успешно действовал, и я уже облизывал губы
в предвкушении триумфа. Мой день начинался с того, что я помогал Дарио спуститься
по черной лестнице в сад. Шли медленно, со ступеньки на ступеньку, я удерживал его, стараясь не оступиться и не упасть. Затем мы спокойно размещались в гамаке. Точнее, он в гамаке, а я в кресле с боковым столиком, на котором была развернута марихуана.
Он очищал ее от семян, бросая их в сад.
– Если полиция придет за нами, то они найдут здесь джунгли, – сказал я Дарио, пока он продолжал сосредоточено очищать травку.
–  Да, заросли из этих порочных зеленых растений с ланцетовидными зазубренными листиками. Но зачем полиция должна прийти за нами?
– Хорошо, скажем так. Из-за комплекса вины, который  лежит на мне с тех пор, как я совершил посадку на этот земной шар. Потому что невиновных нет, Дарио, мы все виновны.

Вот в этом основное отличие между ним и мною. У меня были хоть и расплыв-
чатые, но  угрызения совести, а  у него их не было. Конечно же, совесть  у него была!
Просто если нет сознания, то и угрызения совести не будет. Здесь требуется действен-
ный повод.
Дарио  был  до  безобразия  несознательным.  Он  уже  давно  выбросил  сознатель-
ность, как помеху, на обочину дороги, по которой летал на своем ветхом Студебекке-
ре27, перепрыгивая с ухаба на ухаб, в облаках пыли, в то время как по бокам крутой до-
роги, извилистой, как его намерения, куры и беременные женщины, спасаясь от его ко-
лес, прыгали в лужу.
– Мы не выпустили кишки той старухе?
– Может – да, а может – нет. Пыль не дает увидеть. Едем дальше. И продолжаем
мчаться. Летим, летим, летим.
– Ты же помнишь, Дарио?
Ну конечно, он помнил! Поэтому могу сказать, что если бы вместо него умер я, он  бы  ничего  не  потерял,  потому  что  половина  моих  воспоминаний,  притом  самых
лучших и прекрасных, были его. Странная причуда в отношении беременных женщин у
дороги принадлежала мне, да и как она могла быть его, если это я, завидев одну из них, говорил ему: «Нажми на газ, Дарио, посмотрим, заденешь ли ее», он ускорял машину, чтобы увидеть, заденет или нет.
Бессознательное или отсутствие сознания есть условие sine qua non 28 для сча-
стья.  Невозможно  быть  счастливым,  сострадая  к  ближнему.  Пусть  сострадает  Папа
Римский, ведь для этого у него есть все: он вполне сыт, хорошо обслуживается, пьет
приличную выпивку, его окружают великолепные швейцарцы и произведения искусст-
ва, включая Микеланджело на потолке над балдахином его кровати. Со всем этим лю-
бой будет сострадать! Почему вместо этой мании президентства не дано нам всем в Ко-
лумбии желание стать Папой?
– Кури больше, Дарио, больше. Насыщайся дымом, а если хочешь делать глупо-

27 Студебеккер  (Studebaker):  популярный  в  20-50  годы  легковой  автомобиль,  производился  Studebaker Brothers Manufacturing Company вплоть до 1966 года в разных модификациях. В СССР были больше известны поставлявшиеся по Ленд-лизу грузовые автомобили этой компании, их называли Студебекер.
28 лат. sine qua non - непременное (обязательное) условие.

сти, то делай, я всегда буду с тобой, где бы то ни было и сколько смогу, вплоть до дна
пропасти, где начинаются круги ада.
А ведь я говорил ему правду, до дна оврага я уже сопровождал его, когда однажды ночью за рулем Студебеккера его уставшая рука не смогла сделать поворот и мы
сорвались с обрыва. Но до врат ада я пока еще не дошел, а он уже находится там, я же
здесь над этими строчками в порыве отчаяния пытаюсь спасти жалкую фабулу воспоминаний.

Ведя столь ненормальный образ жизни, мы решили сделать тест, чтобы узнать
носим ли мы в своей кровеносной системе скрытый паразитик СПИДа. Мы сделали это
накануне моей поездки в Мексику, одной из многих, совершенных мною, между стра-
ной коки и страной лжи, в которых уже давно обсуждается моя жизнь и новости о ней
переносятся отсюда туда, а оттуда сюда, как теннисный мяч, уходящий и приходящий, играющий  сам  с  собой  моею  судьбой.  Сдали тест,  и  я  уехал,  забыв  об  этом.  Помню, что, как и много раз до этого, он проводил меня в аэропорт.
– Будем ждать приговор, да? – прощаясь, обронил то ли он мне, то ли я ему. Не
все ли равно, если мы в любом случае не придадим этому значение! Лишиться жизни
можно по-всякому. Ведь здесь у нас уже было, когда один взбесившийся красавчик пы-
тался зарезать меня ножом, в то время как другой обезумевший красавчик пытался за-
резать его ножом там.
Что  касается  моего  случая,  то  дело  было  так.  Мой  ангелок  голый  и  с  полной
эрекцией поднялся с кровати, достал из рюкзака, в котором, по его словам, он носил
спортивную  форму,  неказистый,  но  острый  и  страшный  нож  мясника.  Я  бросился  к
своей одежде и, схватив ее, выбежал из комнаты, пытаясь одеться на ходу (за всю мою
карьеру  мне не приходилось еще  удивлять читателя подобным внешним видом), ска-
тился  вниз  по  лестнице.  А  он,  ужасно  возбужденный,  быстро  сбежал  вслед  за  мной, размахивая своим непристойным ножом. Так мы пересекли холл отеля, я полураздетый
выскочил на улицу, а он, ослепленный светом дня, внезапно остановился у внутренней
двери. Вот бы мне сфотографировать его там в этой позе с двумя орудиями, обнажен-
ными  и  вынутыми  из  ножен,  и  послать  фотографию  Сесару  Гавириа  в  Организацию
американских государств29.
С Дарио случай был более тяжелый. Удар ножом, который нанес ему его парень,

29 Бывший  президент  Колумбии  стал  генеральным  секретарем  Организации  американских  государств (ОАГ) в 1994 году.

едва не дошел до его сердца, но был остановлен грудиной или ребром. Как мне стало
об этом известно? Сейчас вы узнаете.
В один из моих последних приездов, о котором упомянул выше, мы гуляли по
Седьмому проспекту 30 Боготы и дошли до Террасы Пастера31, где на плешке всегда
толклись предлагавшие себя солдаты и всякая шпана. Совершая наш ежедневный  кре-
стный  ход,  мы  обязательно  делали  в  этом  месте  остановку.  Здесь  столкнулись  с  его
парнем. А Дарио ему и говорит:
– Ты хотел убить меня, мудак?
Юноша  опустил  глаза  и  выдал  брату  такое  наивное  объяснение:  мол,  от  ма-
рихуаны, которую Дарио предложил ему, у него съехала крыша, потому что целый год
в армии он не курил травку. Чтобы там не говорили, а я скажу, что это было последст-
вие синдрома абстиненции32.
– Ага…– всего лишь ответил ему Дарио, отчего я остался с открытым ртом.
Мы пошли дальше. Дарио мне рассказал, что парень имел привычку иногда воз-
носиться с ним на небо в его квартире в облаке дыма марихуаны. И все всегда шло хо-
рошо вплоть до этого случая. Бедняга не виделся с ним год, и за это время не попробо-
вал ни одной затяжки, а когда он снова выкурил косяк, то обезумел и взял нож из кухни
– кухни своей собственной жертвы. Убийца хотел отправить его на тот свет в том виде, в котором они были оба – обнаженные телом и душой. Вслед за неудавшимся ударом
ножа Дарио, который в то время ходил в спортзал и был в наилучшей форме, отнял у
него нож и вытащил нагишом на лестницу. Затем в окно, выходящее на улицу, бросил
ему одежду. Ангелок с короткими  почти наголо подстриженными, как обычно у сол-
дат,  волосами,  стал  одеваться  прямо  на  улице  на  глазах  у  всех  посреди  квартала  Ла
Персеверансия. Мне нравится такая стрижка или, лучше сказать, нравилась, а точнее, нам нравилась in illo tempore33.
– Видишь вот здесь, рядом с сердцем?
И, открыв рубашку, Дарио показал мне шрам от удара ножом.
– Не обращай внимания, Дарио – сказал я ему, – это все преходящие глупые ве-
щи, и забудь об этом. Такова жизнь, она ничего нам не оставляет, кроме шрамов. Сей-
час бы я добавил, что для этого и существует грудная клетка!

30 У автора La Carrera Séptima, (букв. Седьмая дорога) также называется Седьмой проспект (исп. Avenida Séptima).Одна из главных дорожных артерий, проходит через весь город с севера на юг.
31 Торговый центр Терраса Пастера (TerrazaPasteur), открыт в 1987 году.
32 Абстиненция (абстинентный синдром, ломка) – болезненное состояние, которое возникает в результате прекращения приема определенных веществ (лекарственные препараты, алкоголь, наркотики и т.д.).
33 Лат. in illo tempore – в то время.

На следующий день после этого покушения ему дали результат анализа: СПИД.
Было около пяти часов утра, когда зазвонил телефон, я ответил. Из той далекой, теперь
уже мне чужой страны звонил он, чтобы сообщить мне, что ему дали результат анализа.
– Какого анализа? – спросил я его.
– На СПИД, который мы сдали, мудак.
– А…– произнес я и вспомнил, что десять дней назад в Боготе мы пошли в лабораторию и сдали анализ. – И какой результат?
– Твой отрицательный, а мой положительный.
В этот момент я молил Бога, чтобы лаборант ошибся, что он перепутал склянки, и что наоборот, мой результат был положительным, а его отрицательным. Но нет, Бог
не существует, а доказательством служит то, что Дарио уже мертвый, а я здесь продолжаю вспоминать его. Впрочем, если бы больным СПИДом был я, а он был бы здоров, то, клянусь Богом, пусть Всевышний услышит меня, он дал бы мне под зад ногой и выбросил на улицу. Таким был мой брат: в высшей степени безответственным.

Четыре года прошло с того анализа, и сейчас мы находимся здесь в саду этого
дома и, спокойно покачиваясь в этом гамаке, ломаем голову над тем, кто бы мог его
заразить.  Он  считал,  что  это  вполне  естественное  желание  знать,  иметь  понятие,  кто
убил его. Мы исключили из возможных источников заражения обряд причастия в церк-
ви, остались наркоманы с Террасы Паскаля на Седьмом проспекте Боготы34, страна Ко-
лумбия и планета Марс. Но кто? Кто среди десяти или тысячи, или десяти тысяч?
– Так, кто Дарио, а? Признавайся.
– Мммм, – промычал он мне в ответ одной «м», так же, как я это написал, желая
таким образом сказать: «не знаю».
Да, что мог знать этот безответственный человек! Он умер, так и не зная, кто его
убил. Меня же СПИД не берет, он не может заразить меня, потому что СПИД не про-
никает в человека через глаза. Если бы не так, то с человечеством давно уже было по-
кончено.

Ах, Дарио, что ты делаешь со мной, умираешь в то время, когда я в таком за-
труднительном положении! Разве не мог подождать немного?

34 Торгово-развлекательный центр Боготы в районе Санта Фе, на Седьмом проспекте между улицами №23–24.

Нет, Дарио, если в какой-то момент я желал тебе чего-то плохого, так это было
ipso facto35.
Я начал писать в непонятной форме, вырезая ударами мачете абзацы, разделяя
фразы, и это все по вине Варгаса Вильа36. Из-за проклятого влияния этого колумбийского писателя с планеты Марс, который пишет, словно поет псалмы, монотонно и без
перегибов. Но, что любопытно, он воскуривает фимиам не для Бога, а чтобы возбуждать  ближнего.  Варгас  Вильа,  несмотря  на  то,  что  он  писал  в  своих  книгах  только  о
сексе с женщинами, был стыдливым педиком. Лицемер. Извращенный лицемер. Однако вернемся в сад.

В саду моего бывшего дома есть вьющееся растение, покрывшее стены густы-
ми зарослями. Узнав, что Дарио при смерти, я вернулся в Колумбию и привез ему из
Мексики одно лечебное средство, чудодейственное растение родом из Бразилии, ко-
торое здесь продается, но достать его трудно и оно очень дорогое, однако лечит все и
называется  «кошачий  коготь».  Это  бразильское  чудо  лечит  рак,  СПИД,  системную
красную волчанку и даже официальную коррупцию, которая на самом деле пошла на
убыль.  Средство  продают  измельченным  в  маленьких  капсулах  и  в  таком  виде  оно
дороже, чем кокаин или шафран.
–  А  это  что  такое?  –  спросил  меня  Дарио,  когда  я  хотел  заставить  его  принять
первую капсулу.
– Кошачий коготь,– ответил я ему и объяснил, сколько это стоит и какую лечебную силу имеет.
– Кошачий коготь, это вон то,– показал он мне на густые заросли покрывающие
стены. – Его даже мыши, умирающие в этом доме от истощения, не едят.
– Боже, Дарио, о чем ты думаешь, тебе надо спасать себя, а ты сетуешь о них!
И тогда он снова услышал крик птицы: «груак груак». Поглядев на меня, спросил, слышал ли я.
– Нет. Я лишь слышу гудение машин на улице.
– Послушай внимательней.
Но, даже прислушавшись к невидимой птице, я не слышал ее. Похоже, для меня
она была еще и немая.
– Не может быть, чтобы ты не слышал ее. Это очень сильный звук. Она произно-

35 ipso facto (лат) – самим фактом, в силу самого факта; в силу одного этого, по одной этой причине или само по себе; на деле, в действительности.
36 Варгас Вильа Хосе Мария (Jose Maria Vargas Vila, 1860—1933) колумбийский писатель,  представитель анархически настроенной интеллигенции.

сит: «груак, груак, груак, груак…».
– Но я действительно не слышу.
И тут, не предупредив нас, что сейчас «пойдет вода», хлынул ливень. Один из
тех марсианских ливней Медельина, когда вокруг все превращается в кромешный ад.
Капли дождя в виде градин, как запущенные небом камни, разрушают крыши и бьют
головы  христиан.  Чтобы  избежать  этого,  в  былые  времена  существовали  у  крыш  козырьки. Теперь этого нет, потому что человечество прогрессирует, а когда человечество движется вперед, то на самом деле оно регрессирует. Я помог Дарио подняться с гамака и спешно пройти в укрытие. Сделав несколько шагов, чтобы скрыться под крышей, Дарио упал и не смог подняться. Бросив на землю тарелки, что были у меня в ру-
ках, я побежал ему на помощь. Он ничего не весил, мой Дарио умирал. От моего брата
Дарио, который был рядом со мною столько лет, который помогал мне жить, осталась
лишь душа, извращенная душа. И кости.
Четыре года прошло между полученным результатом анализа и теперешним его
состоянием.  По  моим  подсчетам  заразился  он  намного  раньше,  ведь  еще  до  этого  он
начал терять вес, и поэтому я заставил его сдать анализ. Один докторишко, его друг, поставил  диагноз  –  гипогликемия.  Слово  звучит  красиво,  мудрено,  но  такой  болезни
нет,  это  всего  лишь  преходящее  состояние,  при  котором  в  организме  снижается  уровень сахара. То, что было у моего брата, это СПИД, и Бог его знает, когда он заразился.
– Полагаю, Дарио, у тебя СПИД с тех пор, как тебя заразили сифилисом.
– Каким сифилисом?
– От которого я тебя лечил.
– Не помню.
– А я помню. Вот здесь в моем КоКосе37 хранятся в архиве файлы твоего досье.
Я собираю его, чтобы выяснить, как и где ты подцепил свою болезнь. Вместе с сифилисом ты подхватил СПИД, у тебя было двойное заражение по причине беспорядочных
половых связей из-за твоей необузданной распущенности. Ну да ладно, я не упрекаю
тебя, всего лишь объясняю. Скажем, ради научного интереса.
Все  это  чистая  туфта.  Плевать  я  хотел на  науку.  По  мне  так  с  наукой или  без
науки мы все равно умрем.… Ну, что с того, что проживешь на два или три года больше…

37 Сленговое название компьютера производства компании Tandy Corporation. С 1980 года компания начинает выпускать цветные компьютеры серии TRS-80 Color Computer (цветной компьютер), сокращенно СоСо, что на испанском языке означает кокос.

Как  хорошо,  что  Дарио  умер  и  тем  самым  сбежал  от  глобального потепления.
Ранее  я  уже  отмечал,  что  Дарио  был  в  превосходной  форме,  когда  солдат  хотел  его
убить, это не слова, а констатация факта. Уже в то время он начал терять вес, и поэтому
ходил в спортзал. А вес он начал терять не из-за какой-то там гипогликемии, а из-за
СПИДа. Потеря веса –  это было первое проявление болезни. После этого те, кто не видели его несколько месяцев, а потом встречались с ним, отмечали некоторое изменение
в его лице. Цвет лица приобрел пепельный или охристый оттенок. Оттенок смерти?
Однажды мы столкнулись при выходе из лифта, с входившей туда одной тол-
стой и малознакомой нам старухой, которая поздоровалась с ним, произнеся точнейшие и без экивоков слова, которые, похоже, будут сопровождать меня до самой могилы:
– Дарио, что с тобой случилось?
Дура, случилось с ним то, что он умирает от СПИДа, подумал я про себя. И то
же самое с приблизительно теми же словами спрашивали в нашем доме.
– Что происходит с Дарио, отчего он такой худой?– спрашивала меня Лока.
– Марихуана, не дает ему набрать вес,– ответил я.
– А почему он не бросит ее курить?
– Намного легче папуле бросить тебя. У него это второй брак в жизни и второй
ад.
И правильно сказал. Брак между моим отцом и Локой хотя  и маскировался под
рай, но был адом. И здесь я говорю, утверждаю и повторяю то, что всегда говорил, утверждал и повторял: худший ад это тот, который человек не в состоянии увидеть, потому что у него завязаны глаза, как у животного, монотонно ходящего по кругу и вращающего тяжелое колесо. У папы на глазах были тяжелые, черные, плотные шоры, которые он никогда не мог снять.
– Оставь ты эту старуху и  уходи с какой-нибудь девушкой двадцати лет. Или с
двумя – советовал я ему. Я женю тебя на обеих, даю тебе благословение. Вот, я благословляю тебя, отец, и будь счастлив, а если эта пара шлюх тебе не подойдет, то поменяй их на любую женщину, что есть в этом мире, ведь хуже своей все равно не найдешь.
Но нет, потому что он был связан с ней хомутом ослепляющего счастья. Люди
называют этот хомут «любовь». Что касается Локи, то хоть и безмолвно, не словами, как нас, но знаю, и Бог это знает, ведь Бог все видит, а если даже Бог не слышит, он зрит и он видел, как и я, что в глубине своего ядовитого сердца, в глубине своей души
она его тоже обзывала ублюдком. Простите за это слово, но замечу, что народное ис-
панское  выражение  «сукин  сын»  охотно  употребляемое  еще  Дон  Кихотом,  превратилось у нас в ругательство ‒ «ублюдок», и обозвать этим словом есть самое большое из
того, чем располагает Колумбия, чтобы оскорбить или выразить свою ненависть. Ведь
Колумбия хоть и бедная страна, но ненавистью она богата.
Как ребенок я ничей. И не признаю отцовство и материнство ни от кого. Я сын
самого себя, своего духа, а поскольку дух ‒ это выдумка философов, желающих сбить
нас с толку, то, чтобы понять сущность этой вещи, надо представить себе бурю на равнине, что движется пыльным облаком хаотично и без определенного направления, воз-
нося к небу землю и пыль, пугая цыплят. Практически я описал вам свой психологический портрет. Ну чем не анархист Варгас Вильа! Эх, Варгас Вильа, уродливый, непокорный, похотливый индеец, прекрасный сын своей матери, но лишенный гражданства, чего  тебе,  подзабытому,  надо  от    забывчивой  Колумбии!  Однако  если  не  она,  то  кто
вспомнит тебя?
Едва  унялся  ливень  и  порывистый  ветер  с  равнины,  как  мы  снова  установили
гамак,  натянули  над  ним  простыню  от  солнца  и  возобновили прерванную  беседу.  На
чем  мы  остановились?  На  сифилисе,  библейском  сифилисе,  благородной  болезни  на-
ших дедов. От которого страдали Мопассан, Пий Пятый, Бодлер и многие другие свет-
лые головы и о котором с такой благопристойностью говорит падре Акоста38 в своей
документированной монографии «Опустошение от Галльской болезни».39 Пий Пятый, это  Пий  Пятый  Ренгифо 40, экс-губернатор  Антьокии,  а  назвал  я  болезнь  «благород-
ной» не столько из-за социального положения пострадавших (ведь многие были него-
дяи, каковых в этом мире большинство), сколько из-за поведения ее возбудителя – спи-
рохеты. Мы, врачи, уже более полувека даем при лечении сифилиса пенициллин, и эта
изящная бактерия продолжает реагировать на это лекарство и на бесчисленное количе-
ство антибиотиков первого, второго и третьего поколений. Не то, что другие вредные
бактерии, которые вырабатывают устойчивость к антибиотикам. Сегодня сифилис, Да-
рио, лечится любым антибиотиком от гриппа. Поэтому бесчисленное количество доб-

38 Хосе де Акоста (исп. José de Acosta; 1539 — 1600) — великий испанский историк, географ и натуралист,  католический  миссионер.  Автор  фундаментального  исследования  «Естественная  и  нравственная история Индии».
39 Галльская болезнь, так в Италии с ХVI века называли сифилис.
40 Генерал майор Пиокинто Ренгифо (Píoquinto Rengifo) (1904-1966) – губернатор провинции Антокия в 1953-1956  и 1957-1958  годах.  Много  внимания  уделял  развитию  системы  образования  провинции,  ликвидации безграмотности среди взрослого населения, открывал новые школы и факультеты. В народе был назван  «Губернатор  просвещения».  Автор, иронизируя,  разделил  имя  Píoquinto  на  два  Pío  и  Quinto,  то есть Пий Пятый.

рых христиан, лечившихся от гриппа, подхваченного на мессе и, не зная, что были си-
филитиками,  избавились  от него.  Тебе  повезло,  брат,  что твоему  докторишке,  гению, который поставил тебе диагноз гипогликемия, пришло в голову послать тебя сдать ана-
лиз на сифилис в Лабораторию исследований венерических заболеваний, и был полу-
чен положительный результат, иначе ты никогда бы не имел такой больной простаты.

Блестящая танцовщица на темном поле41, стройная, похотливая бледная спиро-
хета в своем облегающем серебристом платье и женской фигуркой, ты прекрасно смот-
ришься, танцуя для меня танец семи вуалей, что равнозначно семи смертным грехам, извиваясь, как завитой локон под моим микроскопом! Увы, все в этом мире проходит, заканчивается, меняется! Сегодня сифилис – это безобидная болезнь, которая не имеет
ничего  серьезного  кроме  смысловой  нагрузки.  Как  слово  «ублюдок»,  которым,  как  я
сказал выше, обзывала нас Лока. У злобной собаки выпали зубы.
–  А  теперь,  Дарио,  откушай  горячий  бульончик,  что  я  тебе  принес,  ты  сегодня
еще ничего не ел.
Отхлебнул один глоток и все, больше он не хотел, все для него имело странный
запах – запах коровы. Возможно, из-за того лекарства, что я ему давал.
– Где запах коровы?
– Здесь в саду.
– Если это не та, что устроилась наверху и которая никогда не спускается, то в
этом доме, Дарио, нет других коров.

На  фоне  болезни  у  него  появились  вкусовые  и  обонятельные  галлюцинации.
СПИД оказал воздействие на его мозг. И птица, что кричала «груак, груак», была слу-
ховой галлюцинацией. По крайней мере, он не видел ее!
– Что ты здесь видишь, Дарио?
– Палец.
– А здесь?
– Два.
Прекрасно. Со зрением у него все в порядке, токсоплазма пока еще не разрушила его.

41 Для визуализации бледной спирохеты применяют, в том числе метод темнопольной микроскопии, т.е. объект, рассматривается на темном фоне, при этом препарат освещается полым световым конусом.

Исключая похудение и случайные ночные лихорадки, о которых говорят «неиз-
вестного происхождения», в первый год (считая с получения положительного результа-
та анализа) болезнь протекала без симптомов и, в общем, проходила спокойно. В том
числе, замечу, что motuproprio, наконец-то Дарио бросил потреблять алкоголь и по мо-
им письменным наставлениям перестал ходить в сельву и саванну. «Окружающая среда
заполнена опасными микробами – писал я ему, – от которых рано или поздно у тебя не
будет защиты. Оставайся в Боготе у себя в квартире в полном спокойствии. Чем мень-
ше влажности, тем меньше риска». Я поздравил его с тем, что он нашел в себе силы и
бросил пить, и послал ему свое благословение. Вот какая воля у моего брата, я начал
верить в него! Конечно, этому было объяснение, его сила воли хранилась нетронутой.
Он никогда не использовал ее!
Нетронутой силы воли из-за отсутствия навыков ее использования хватило ров-
но на год, после чего она была израсходована с регулярной точностью движения поез-
дов в Европе. Чтобы отметить годовщину этого чуда, Дарио взял полубутылку агуарди-
енте, и пошло-поехало! За одной полубутылкой пошла другая, а за  полной бутылкой
другая полная и это было началом его конца. Я считаю, что воля, как и право, исполня-
ется силой: поэтому она называется «сила воли», однако необходимо научиться поль-
зоваться ею с детства. Иначе, если человек будет спускаться по склону горы, не имея
сил, чтобы притормаживать, то вскоре он окажется на дне пропасти.
Агуардиенте, видя безволие моего брата, попросту использовала его. Не смотря
на это, он не был слаб телом, наоборот, был крепышом. Этот здоровяк легко поднимал-
ся пешком без остановок четыре куадры 42, проходил по ступенькам Планетария, затем
по подъему проспекта Двадцати Семи и еще пяти этажам своего дома.  И, даже не за-
пыхавшись, придя домой, как ни в чем не бывало, закуривал варето ‒ сигарету с ма-
рихуаной.  Что  до  названия  косяка  то  непонятно,  так  как  Академия  еще  не  пришла  к
единому мнению, с какой буквы правильно писать это слово, с «в» или с «б».
– Какой  у меня может  быть СПИД! – говорил этот козел, затягиваясь варето. –
Это всего лишь жажда.
И принимался за агуардиенте.
Такую же жажду, как у  Дарио, имел поэт, в память которого папуля дал сыну
имя, не представляя, насколько он будет подражать ему  – Рубену Дари́о 43. Когда поэт,

42 Куадра (cuadra) меры длины в Колумбии равна 463 метра.
43 Рубен Дари́о  (исп. Ruben Darío) Феликс Рубен Гарсиa Сармьенто, (1867‒1916) — всемирно известный латиноамериканский поэт, один из представителей модернизма в испаноязычной литературе.

будучи молодым, отправился в Никарагуа с колумбийской делегацией агрономов, кем
он и был по профессии, то не знаю каким образом, но он имел ошеломляющий алко-
гольный успех. Какое совпадение: в такой же стране, с такой же жаждой и с таким же
именем… Никарагуа ‒ страна пьяниц и волов, изнывающая по Рубену Дарио – поэту.
Дарио в Никарагуа – Бог, как Папа в Ватикане. Идут волы, вспахивая хлопковые поля, или везут по дорогам колымаги, нагруженные тюками хлопка, оставляя на дороге под-
нимающиеся к небу маленькие беленькие клочки, и это все, что я знаю об этой его лю-
бимой стране благодаря рассказам моего брата Дарио. Однажды я поеду в Никарагуа, пройду по тем местам, где бывал поэт, чтобы умереть спокойно.
Когда он снова взялся за стакан, я тоже сдался. Зачем, подумал я, запрещать ему
идти в Амазонию! Если его трезвого не убили букашки в сельве, то все равно пьяного
убьют злодеи в Боготе. Пусть курит, пусть пьет, пусть блудит, пусть живет, ведь для
этого он существует. Или что, человек перестает жить ради лечения СПИДа? Жизнь ‒
это сплошной СПИД. Вот посмотрите на стариков: немощные, хилые, с подавленным
иммунитетом, с пятнами по всему телу, в ушах растут и растут волосы, в то время как
хрен становится все меньше и меньше. Если это не СПИД, то я не знаю, что это такое.
–  Живи,  Дарио.  Кури,  пей,  трахайся,  ведь  жизнь  коротка.  Жизнь  нам  дана  для
того, чтобы прожигать ее здесь и сейчас, так сказал Гораций, так сказал Овидий и так
говорю я.

Так, сообразно моим советам и не сообразно их невыполнением  моим братом
прошел второй год. Какое разочарование! Замечу вам, что мне самому стало страшно, и
я сказал ему:
– Братишка, хватит, ты уже стал большим папистом, чем сам Папа Римский.
Хватит? Сказать «хватит» урагану? Ураган прекратится, когда иссякнут его силы.
За вторым годом  точно также прошел третий, а за третьим четвертый, все они
шли  чередой  под  неимоверным  блеском  нарастающего  крещендо.  Можно  было  бы
сказать «последним отблеском пламени»? Да, но это могли бы сказать вы, а я не вы-
ражаюсь общепринятыми глупыми фразами. Ну, а если и так, то Дарио не был пламенем, он был пожаром.
На третьем году два его ближайших друга, единоверные члены братства травки, узнали о его болезни. Он сам им рассказал о том, что раньше знали только он и я.

С того времени мы трое, как Симон Киринеянин44, помогали Дарио нести крест его
тайны. Однако это удалось скрывать недолго, день ото дня ухудшавшийся и бросав-
шийся в глаза облик выдавал его. Последними, кто узнали об этом, были близкие из
нашего дома. Это произошло за  месяц до того, как Дарио вернулся, чтобы умереть
здесь. Папа не узнал о болезни Дарио, так как умер годом раньше. Мой брат больше
всего  боялся,  что  о  его  болезни  узнает  папа,  это  был  самый  большой  страх  из  всех
страхов и наваждений, атаковавших его. Не узнал. Смерть дошла до него раньше, чем
эта новость. Папа так и не узнал. И это наш папа, который начинал день, читая Эль
Коломбиано  местную  газету  Медельина,  чтобы  быть  в  курсе  всех  новостей.  Так
обычно и происходит.

Смерть, что была в доме, куда-то пропала. Ищу ее, спрашивая, кого ни попадя:
– Изумруды Капля масла45, рубины Кошачий Глаз46, сапфиры, бриллианты, ска-
жите мне: вы не видели проходящую здесь вечно живущую бессмертную Смерть, в во-
дах молчания которой должны налакаться эти президентишки Латинской Америки, та-
кие желтенькие попугайчики, которые лишь болтают, болтают и болтают. Нет? Тогда
давайте продолжим.
И продолжил искать Смерть по всем углам, пока не нашел ее позади дома внизу
на лестнице:
– Сука, ты ходишь за всеми, а когда придешь за Папой Римским?
– Уф! Из той братии я унесла уже больше двухсот тридцати, счет потеряла.
– А к этому, нынешнему, Войтыле, что под вымышленным именем Иоанн Павел
II, в белой шапочке и с задницей черной, как его душа.
– Над ним мы работаем – ответила она мне с экуменической улыбкой.
– Ну, тогда поторопись, я больше не могу его терпеть. Ходит, приходит, подни-
мается, опускается, выходит, входит, считает себя  сумасшедшим Христофором47.
Шлепнув покровительницу по ягодице, я последовал за тонкой струйкой дыма, которая привела меня прямиком к гамаку в саду. На нем, растянувшись, лежал Дарио, 44 Симон Киринеянин — персонаж Нового Завета, который часть крестного пути нёс на Голгофу Крест
для распятия Иисуса Христа.

45 Изумруд вида Gota de Aceite (буквально Капля масла) очень редкий вид,  добываемый в основном в Колумбии обладает эффектом мерцания. Эффект масляной капли - это оптическое явление, возникающее из-за структурных дефектов в кристалле, что дает мутный вид, напоминающий масло, отсюда и название.
46 Кошачий  глаз —  природный минерал, по центру которого проходит вертикальная полоса, из-за чего внешне схож со зрачком кошки. Глазковых камней, множество: Кошачий глаз, Львиный глаз, Тигровый глаз, Рыбий глаз, Совиный  глаз, Соколиный и т.д. Обычно это рубины, топазы,  турмалины, бериллий, сапфиры и т.д.
47 Христофора Колумба за его идею открыть западный путь в Индию считали сумасшедшим.

он курил, выпуская в горячий воздух бледные голубоватые колечки марихуаны. Ко-
лечки разрывались и удлинялись в коварные ниточки, которые, влезая в нос, притуп-
ляли голову и мешали Смерти вынесению правильного приговора.
– Ты ее так обкурил, что не даешь ей работать. Она не ведает, что делает. Бьет
сюда, бьет туда, нанося удары вслепую. Обезглавливает христиан, атеистов, мусульман
и даже Главного Визиря.
– О ком ты говоришь, локо48?
– Ни о ком.
Мне нравилось, что мой брат называл меня «локо», перенося на меня свое. Од-
нако в Боготе любители басуко обращаются друг к другу этим же словом «локо». Неу-
жели Дарио курит басуко? И мерзкое сомнение охватило меня.
– Ты куришь басуко или нет?
–  Еще чего! – ответил он мне тоном завзятого наркомана, что развеяло мои со-
мнения.
А  когда  несколько  дней  спустя,  сульфагуанидин  потерпел  поражение,  к  нему
вернулась диарея, и моя жизнь вновь превратилась в ад, он признался мне, что курил
его весь последний год.
– Ты все испортил, брат, все испортил, кока является иммунодепрессантом, она
подавляет иммунитет. Ты подбросил тем самым дрова в огонь.
Только  тогда  я  узнал  об  этом  басуко,  и  что  он  курил  кокаин.  Но  уже  ничего
нельзя было сделать, Смерть подстерегала снаружи под порогом его двери, ожидая лю-
бое изменение в направлении движения ветерка, чтобы войти.
В конце, как рассказывали мне его друзья, он стал эгоистом, кем никогда не был.
Стал прятать все, вплоть до марихуаны, которая ничего не стоит. Тогда в связи с этим
примером я вспомнил ту ярость, которая обуяла его однажды в последние годы (когда
СПИД еще не угнетал его), от всего лишь простого упоминания имени одного его зна-
комого, который отбил у него юнца.
– Дарио, – отчитал я его, – парни являются общественным благом, а не частной
собственностью. Пусть снимает их любой, кто желает, если может заплатить. Или что?
С возрастом у тебя появилось желание обзавестись собственностью?
Те двое, парень и твой бывший друг – ублюдки.
– Пусть эти сучары, Дарио, уходят, кто с кем хочет.

48 Локо (исп. loco) – 1. Сумасшедший, псих и т.д. 2. Жаргонное обращение среди наркоманов друг к другу, буквально обкуренный.

С годами  у него испортился характер. С каждым днем все больше  и больше в
нем проявлялась натура Рендонов, как будто это была его первая фамилия49. А вслед за
изменением  характера  появилась  нелюдимость.  Он  стал  угрюмым  и  мрачным.  В  нем
объединились два СПИДа, один от вируса и другой от немощи. Но вернемся в сад, в те
счастливые дни, когда сульфагуанидин действовал, и я даже не мог предположить, что
Дарио может умереть.
Мы разговаривали об  одном, о другом, о множестве проделок, которые совер-
шали вместе, вспомнить о которых нам не хватило бы вечности, когда с улицы вернул-
ся Большой Олух и врубил свою стереосистему на полную мощность.
Не обращая внимания на его первую фамилию (и третью, и четвертую, и пя-
тую, и шестую, и в сотый раз энную, и самую последнюю) Большой Олух был Рен-
дон, Рендон, Рендон, и еще раз Рендон. Все гены, ответственные за чрезмерный деби-
лизм, проявились в нем без всякого смягчения, при этом ни один аллельный ген, ко-
торый не от Рендонов, не смог нейтрализовать хотя бы одного из них. Нет. Аллельные гены не от Рендонов были в нем подавлены. Большой Олух был тупым занудой, самым чистым экземпляром рода Рендонов, настоящий феномен генетики. А теперь, не обращая внимания на то, что мы с Дарио умираем, включил своего мерзкого попу-
гая и заставил его играть самбу. Первое, что он присвоил, была зала, где находилось
пианино и кабинет с фисгармонией, окна которого выходили в сад. Когда умер папа, он присвоил уже весь дом. В кабинете он установил попугая и еще одну вещь, кото рую называют «Интернет».

– Скажи, Дарио, этому недоноску, ведь ты все еще с ним разговариваешь, пусть
поставит хотя бы «Реквием» Моцарта.
Какой  там  Реквием  или  Моцарт!  Едва  мы  сказали  ему  это,  как  он  подключил
еще два оглушающих динамика. Стекла в столовой, отражая звук, дребезжали, готовые
разлететься на кусочки, как у Карузо, когда он пел в Ла Скала.
Ненавижу самбу. Самба ‒ это самое постыдное из того, что породила земля по-
сле Войтылы, Папы-священника, этого паразита, белого, липкого, неискреннего, лжи-
вого червяка! О, башмачки у нас белые, носочки белые, сутаночка белая, церковное об-
лачьеньице  белое,  шапочка  белая!  Не  стыдно  тебе,  старый  пидор,  ходить  все  время
трансвеститом,  как  на  гей-параде?  С  таким  внешним  видом  тебя  однажды  поймает

49 В испано-  и  португалоязычных странах существует правило  построения имени,  по которому оно состоит из составного личного имени и хотя бы двух фамилий. Две части своей фамилии ребёнок получает при  рождении,  как  правило,  по  фамилиям  своих  родителей.  Поэтому  первая  фамилия  называется отцовской (apellidopaterno), а вторая — материнской (apellidomaterno).

Смерть. Самбы Большого Олуха отравляют воздух и мутят мне душу.
– Я пошел. Возвращусь позднее, – сказал я Дарио.
Оставив его парившим в дыме марихуаны в своем воздушном гамаке,  я вышел
на улицу.
Вышел, как сказал кто-то, из ада внутреннего в ад внешний: в Медельин, сви-
нарник, пересаженный из Эстремадуры50 на планету Марс.
Так, так, так, что это мы видим? Снесены дома, а вон там еще больше, а на обра-
зовавшихся пустотах пасутся козы, гигантомания захватила мой город, превратив его в
собрание монстров. Ничего не оставили, все снесли: улицы, площади, здания, а на их
месте построили Метро. Надземный поезд ходит по эстакаде с одного конца долины в
другой, приходит и уходит такой же пустой и бесцельный, как судьба тех, кто его по-
строил. Colombian people, Ilove you!51 О народ, если бы вы не размножались, как животные, то жили бы все в центре города. Порода олухов, в вас живет дух окраины!

Под станциями Метро, находящихся сверху и между руинами, как островки веч-
ного молчания, стояли церкви. Они были закрыты. Их заперли, чтобы не украли даро-
носицу и дарохранительницу, и находятся они под неусыпными присмотром Его Свя-
тейшества, что само по себе рискованно. Так как опасность грабежа остается. Не оста-
вили мне даже эти оазисы спокойствия, прохлады и безмолвия, в одном из которых в
детстве я обычно укрывался от шума и уличной жары и с полным благоговением, на-
божной сосредоточенностью слушал молчание Бога. Теперь у меня не было ни города, ни дома, они стали для меня чужими. Всему виной плохая погода и плодовитость поро-
ды. Погоду я прощаю, здесь мы бессильны что-либо сделать, но не этот маточник для
отёла, в котором ни с того ни с сего вытаскивают человека из сучьего закутка, а после
не оставляют христианину местечко, куда он мог бы забраться, чтобы умереть.

За те дни, что Дарио умирал, закончили строительство Метро. К счастью, неза-
долго до моего возвращения и после десяти лет беременности в животе бюджета, в не-
давно открытом метро похожие на гусеницы быстрые поезда уже летали в вышине над
руинами моих воспоминаний. Последней и большой надеждой Дарио было проехаться
в метро. Но как я мог позволить ему выйти из дома и выставить под сочувствие толпы
этот труп, с ликом Христа упавшего под тяжестью креста по пути на Голгофу52, с этим

50 Намек автора на то, что главные завоеватели американских земель Ф. Писсаро, Э. Кортес и Н. Бальбоа были выходцы из испанской провинции Эстремадуры, края развитого скотоводства.
51 (анг.) Colombian people, Ilove you! – Народ Колумбии, я люблю вас!
52 В оригинале Señor Caido – буквально «Упавший Иисус», название скульптуры, созданной Дон Педро Луго де Альбаррасином в 1656 году, установленной в часовне на горе Монтсеррат близ города Богота. Воспроизводит один из эпизодов Страстей Христовых, когда измученный Иисус нес крест на Голгофу и упал, обессилев.  Здесь слово «caído» применяется в значении «упавший».

Божественным Ликом страдающего Господа?
– Не стоит, Дарио, уверяю тебя, это обычное метро, быстрое, невзрачное, – ска-
зал я, пытаясь отговорить его. – А в том состоянии, в котором ты находишься, не смо-
жешь подняться по бесчисленным ступеням.
– Вы поднимете меня на себе.
– Брат, если хочешь, я могу описать тебе его. Как будто ты сидишь в поезде вме-
сто меня.
– Нет. Я на себе хочу испытать, что значит ехать в Метро в Медельине.
– Оно такое же, как в Нью-Йорке, никакого отличия, напоминает надземный по-
езд в Квинсе. Помнишь те вечеринки, которые мы устраивали с Сальвадором в Квинсе
в его мужском борделе?
– Рядом со станцией Авеню Элмхерста.
– Точно, это было рядом со станцией Авеню Элмхерста. Мы уходили с этих ве-
черинок ночью, и все вокруг было покрыто снегом.
– А пассажиры метро, услышав наш колумбийский говор, и боясь, что мы их ог-
рабим, отходили в сторону.
Конечно, он помнил, помнили мы оба, прекрасно перемещаясь по уголкам памя-
ти  с  помощью  локомотива  внутри  нас,  который  на  полном  пару,  пуская  дым,  тащил
наш поезд времени. И мы вспоминали того, другого, третьего, о Птахе, Коте, Верблю-
де, обо всем колумбийском зоопарке, обитавшем в Квинсе.
– Что стало с Птахой?
– Птаха умер, Дарио, его могила обросла уже мхом.
– Как он умер? Кто тебе рассказал об этом?
– Мне говорил о нем Сальвадор, который тоже уже умер.
– Не могу поверить тебе, что Сальвадор умер!
– Как! Ты не знал? В каком мире живешь, брат? Ты живешь здесь, а я на чужби-
не и должен тебе сообщать о том, кто умер из твоих друзей.

Дарио  жил  в  мире  собственных  интересов,  и  ему  было  наплевать  на  живых  и
мертвых. А сейчас, когда он умирал, то начал понимать, что живые, какими бы мы не
были, в конце концов, все умрем.
– Да ты не переживай, брат, сегодня прекрасное утро, ярко светит солнце и поют птицы. А птица Груак. Ты не слышишь ее на той ветке?
Теперь он не слышал ее.
–  Вспомни, на последней станции метро, за Квинсом, был Аквариум53 обитате-
лей реки Амазонка, где мы продавали рыбок.
– Пираньи.
– Колумбийские пираньи самые хищные, мы импортировали их в Соединенные
Штаты  из  Амазонии.  Колумбия  производит  наиболее  свирепых  пираний  в  мире:  они
встречаются и убивают друг друга, как жители нашего города. По пираньям, Дарио, нет
никого, кто бы нас опередил, даже Бразилия. Да скажи ты этой пиранье, чтобы выклю-
чил свою самбу.
– Дело в том, что он учит португальский язык, после того, как выучил греческий.
–  Выходит,  теперь  у  нас  свой  Святой  Павел-полиглот54!  И  здесь  надо  сказать, что полиглотом был ныне уже покойный попугай Фауст, который на этой лиане в этом
же саду этого же дома много лет веков назад болтал, как широко образованный ребе-
нок. Он научился болтать у Мануэлито, который научился читать у меня. Я его научил.
А меня Лока, по одной книжке с глупыми фразами: «Малыш пьет», «Я люблю маму».
Мануэлито, мой пятнадцатый брат (последний, потому что Большого Олуха я не счи-
таю), когда учился читать, был умилительным ребенком, а я в то время был красивым
мальчиком. Несомненно, я был красивым мальчуганом, об этом свидетельствуют фото-
графии. Скажем так, если бы сегодня я встретил его на улице, то предложил бы согре-
шить. Но пошел бы он со мной? Эти встречи с самим собою через промежуток времени
меня  пугали.  Одним  словом,  до  меня  доносится  снова  ангельский  голос  Мануэлито, складывающего рукописные фразы, те, что я написал на белом чистом листе, он читает
с таким прилежанием, что даже сегодня, когда вспоминаю это, у меня разрывается ду-
ша:
– «Бо‒ог не су‒ще‒ст‒вует, ту‒пи‒ца», «д‒ра‒ко‒н вы‒си‒ра‒ет о‒го‒нь».
К вышесказанному добавлю, что, если немного приглядеться, то можно открыть
главный секрет матерей Антьокии. Он заключается в следующем. Матери рожают пер-
вого ребенка, подтирают ему попу и обучают его этому делу, чтобы он подтирал попу
второму, третьему, четвертому, пятому, шестнадцатому, а они, взяв на себя исключи-
тельно  ответственность  за  размножение,  лишь  рожают.  Так  произошло  с  Локой  и

53 Нью-Йорский морской аквариум (океанариум) в Бруклине у пляжной зоны Кони-Айленда. Речь идет об отделе аквариума с обитателями реки Амазонка.
54 По преданию, Апостол Павел знал много языков, что помогало ему проповедовать учение Христа среди разных народов Малой Азии, Балканского полуострова и Европы.

мною,  ее  первенцем.  Будучи  не  женщиной,  а  мужчиной,  человеком  мужского  пола  с
пенисом, я стал в конечном итоге нянькой для своих двадцати братьев и сестер. А бла-
гочестивая в это время отдавала тело и душу с упорством фуникулера на горе Монсер-
рат размножению своей сакральной матрицы по галактике, дабы не потерять сто пять-
десят генов смиренного здравомыслия фамилии Рендонов. Сто пятьдесят согласно мо-
им подсчетам. Ну не может же их быть меньше? Это неопровержимая истина вечной
ценности.

Я стирал, гладил, подметал, протирал, приводил в порядок, как если бы имел ва-
гину, а не пенис. А то, что я стирал, гладил, подметал, протирал, приводил в порядок, Лока загрязняла, сминала, покрывала пылью, загаживала, приводила в беспорядок. На-
пример, стенной шкаф или шифоньер, в который я только что сложил простыни, брю-
ки, рубашки, наволочки, которые только постирал и выгладил. Приходила Лока, и с хо-
ду принималась искать свои трусы, для чего вытаскивала наволочки, рубашки, брюки, простыни, швыряя их куда попало.
– Ты не видишь, черт побери, что я только что погладил и разложил их?
– Грррр! – остервенело рычала тигр-матрица.
– Это в последний раз, старая ублюдка – крикнул я ей это сладкое и нежное, ус-
военное от нее слово.
Тот  поступок  мой  объясняется  тем,  что  если  я  сказал,  хватит,  то  это  означает
только одно – хватит, баста. Однако позже я пожалел, что опустился так низко, почти
до ее низости. К тому же мать этой фурии Ракелита ‒ моя бабушка. Ракелита была свя-
той,  и  я  любил  ее  всей  широтой  души  от  Медельина  до  Энвигадо55  и  от  Энвигадо
вплоть до последнего края галактики. В Энвигадо находилась ее ферма Санта Анита, и
здесь я должен взять небольшую паузу в своих оценках.
Как  ангел  может  произвести  на  свет  демона?  Ну-ка,  скажите  вы  мне,  Шерлок
Холмс. Очень просто, мой дорогой Ватсон, это сфера генетики. Это гены Рендонов! Ге-
ны Рендонов иногда дают о себе знать, а иногда бывают скрытыми. Так, например, мой
дедушка по материнской линии Леонидас Рендон, непосредственная причина явления
на свет этого демона, был хорошим человеком. Ну да, он был своенравным и крикливым,  но,  проявив  некоторую  степень  снисхождения  и  сделав  небольшое  усилие,  его
даже можно было полюбить. Отсюда можно сделать вывод, что часть от ста пятидесяти
генов Рендонов у него тоже скрыта. Вот у Локи они почти все включены, а у Большого

55 Энвигадo (исп. Envigado) — город в Колумбии, расположен в департаменте Антьокия.

Олуха работают все без исключения. Небеса не имели к нам ни малейшего сострадания
и поэтому наслали на нас эти две чумы.
Мне было четырнадцать лет, когда случился тот инцидент, о котором я только
что говорил. С четырнадцати лет не могу забыть момент, когда сказал ‒ баста. Собст-
венно, какой раб может забыть день своего освобождения? Папа, наоборот, не мог ос-
вободиться и в семьдесят лет. Сейчас он в раю и я больше не встречусь с ним, потому
что свободные люди пулей попадают в ад. А куда попадет Лока, когда умрет? В рай? В
таком случае для папы рай превратится в ад. А если в ад? Тогда, сеньор Сатана, сделай-
те  мне  одолжение,  выпишите  меня  оттуда,  чтобы  я  мог  отправиться  в  рай,  ибо  ад  в
квадрате я не выдержу.
Папочка стал сообщником этой невменяемой преступницы, потому что она была
бисексуалка.  И не будь у неё мужа, Лока могла бы стать фабрикой по воспроизводству
потомства через партеногенез56.
Так  как  с  возрастом  ее  репродукционная  машина  уже  не  работала,  то,  чтобы
привлечь к себе внимание, Лока целиком отдалась болезням и врачам. И, давай делать
операции! Оперирует то один голеностопный сустав, то другой, затем колено, и другое, аппендикс, миндалины, матку, шейку матки, простату, не важно, было это у нее или не
было,  все  что  угодно,  лишь  бы  оперировали.  Например,  заявляет,  что  миндалины  не
работают, а то, что не работает и бесполезно, следует удалять. И удаляет. С аппендик-
сом то же самое. Аналогично и с другими.
–  Кстати,  доктор,  вы  можете  вырезать  мне  часть  толстой  кишки,  а  еще  лучше
тонкой, чтобы снизить вероятность рака.
Я насчитал у нее двадцать пять операций, прежде чем потерял счет. По операци-
ям она побила свой рекорд по количеству рожаемых ею детей. Своего дантиста она вы-
нудила  задуматься  о  его  дальнейшей  судьбе,  психиатр  вынужден  был  обратиться  к
психиатру,  кардиолог  заболел  от  нее  сердцебиением.  Я  ненавижу  врачей,  но  не  на-
столько, чтобы награждать их такими подарками.
– Сделайте мне, доктор, еще одну электрокардиограмму для подтверждения диагноза.
– А что означает этот зубчик57?
– Это зубец Q.

56 Партеногенез  - «однополое размножение» или «девственное размножение» — одна из форм полового размножения организмов, когда женские половые клетки (яйцеклетки) развиваются во взрослом организме без оплодотворения.
57 Циклу сердечного сокращения соответствует пять зубцов, названных P, Q, R, S, T и U. Зубец Q – показывает импульсы в межжелудочковой перегородке.

– Ох… кажется, выглядит не очень хорошо.
Она  принимала  Артенсол58,  чтобы  понизить  давление,  но,  так  как  Артенсол
снижает количество калия в организме, для его восполнения пила апельсиновый сок с
бананом.
– Раз  уж ты идешь вниз, то сделай мне на кухне немного апельсинового сока с
размятым бананом, – приказывала она тому, кто был под рукой.
А когда он поднимался с соком:
– Положи сахара поменьше, у меня диабет.
И тот снова спускается и возвращается с новым соком, где меньше сахара для
больного диабетом.
–  Это  же  так  просто.  Вы  не  умеете  приготовить  даже  апельсиновый  сок!  Не
знаю, что  вы будете делать, когда я умру.
Это была  угроза, бывшая всего лишь пустым словом, которое она не собира-
лась выполнять. Чтобы она, да умерла! Однажды она, вглядываясь нам в глаза, изрек-
ла:
– Я выброшусь с балкона.
– Пусть бросится, – сказал я папе, который переживал и мучился, не зная, что
делать.– И не пытайся помешать ей. – Он остановился, как вкопанный.
Пусть бросится, глядя нам в лица!
– Ну и как тебе наши лица? – спросил я у нее, ее возлюбленный сын.
– Ужасные, жуткие.
Она отвечала так, как если бы напротив нее было зеркало.
– Так не смотри на них.
Она видит их, даже закрывая глаза.
– Тогда не закрывай их.
Ей были вредны свет и блики.
–  Тогда  держи  глаза  полуоткрытыми,  так  будешь  видеть  меньше  света,  кото-
рый беспокоит тебя, и не так видны будут лица, что пугают тебя. Будешь видеть по-
ловину лица. А половина лица, это уже не лицо, а картина Пикассо, который умер и
не причинит тебе вреда.
– Выключи эту лампу, она сильно греет.
– Протяни руку и выключи сама, ты же не безрукая.

58  Пропранолол  (анаприлин)  —  лекарственное  средство,  используется  для  лечения  высокого  кровяного давления, и т.д. В Колумбии выпускается под названием Артенсол (Artensol).

Тут она разражалась вспышкой злобы и делала то единственное, что умела ‒ послать, и послала меня к чертовой матери. Но она лишь открыла рот, чтобы послать меня, а изо рта ничего не раздавалось. Бедные голосовые связки, как они у нее переутомились!  Вот  лишь  из-за  одного  этого  примера  с  этим  ее  переутомлением  голосовых связок мы уже заслуживали направления в рай. Со временем она лишит меня наследства.

–  Колумбийский  закон  запрещает  тебе  это.  Здесь  родители  в  обязательном  по-
рядке передают в наследство своим детям все, хотят они этого или не хотят, например, гены и прочий старый хлам: пианино, фисгармонию и телевизор. Все это я разобью на
кусочки, какие бы препоны ты не ставила, и брошу их тебе с горстью земли на твой
гроб, чтобы заполнить доверху твою могилу этим дерьмом.
Барахтаясь  в  своих  кольцах  ненависти,  змея  изрыгала  из  глаз  огонь,  который, однако, не оказывал на меня никакого воздействия, и Лока разрывалась в бессильной
ярости между матерщиной и проклятиями, что напомнило мне об ее бешеном племян-
нике Гонсалито, Майийа. А что если попробовать сказать ей это волшебное слово?
– Майийита? – рискнул я шепнуть тихо.
И что вдруг с ней произошло! Ее грудь начала вздыматься и опускаться в ритме
с биением сердца, как разъяренное море в судорожном волнении. А сердце, как неис-
правный  мотор,  готовый  вот-вот  остановиться  и  эякулировать.  Я  же  в  свою  очередь
бился в конвульсиях от смеха. Вот, что можно сделать словом, одним только словом
«Майийа»!  Кто бы мог подумать! Лингвисты, возьмите себе на заметку.

Лока заставила страдать папу в его последние грёбаные годы, прежде чем убила
его! Это она его убила, а не рак желудка, как диагностировали врачи. Рак убил его тело, а она его душу. Теперь понятно, почему один пьяный мужик, спускаясь однажды но-
чью  по  улице  Эль  Камельон  в  Сан  Хуане,  кричал,  размахивая  полупустой  бутылкой
агуардиенте:
– Долой мою жену-стерву и моих детей! Да здравствуют гомосеки!
Никто из шести миллиардов зловредного вида Homo sapiens, что обитают сего-
дня на Земле, не обязан был мне столько, сколько она. Но она думала иначе, это я был
ей обязан, ее прислуга. Что за sui generis59 образ мышления! Огромная ошибка, сеньо-
ра! Серьезная ошибка, которую мы скоро исправим, когда примем решительные меры, например, возьмем небольшой стакан апельсинового сока с размятым бананом и раз-

59 лат. suigeneris –  своего рода; единственный в своем роде.

мешаем в нем с любовью, обожанием, душой сахар и щепотку эффективного цианида.
Между тем, пока на подходе День чествования праведников, я предлагаю исключить из
календаря День матери и установить День сына. Иначе мы будем продолжать попирать
жертвы для восхваления мучителей.
–  Умираю!  Вызовите  скорую  помощь,  я  поеду  в  больницу!  –  говорит  она,  на-
стаивая.
Ну да, в больницу! Проведет там немного времени на простой пище, без соли, за
которую с нас будут драть, как за балтийскую икру.
Один  козел,  врач  из  Клиники  Общества  Врачей  Антьокии60,  чтобы  увеличить
нескончаемые счета за лечение, вещал нам:
– Ваша мама собирается броситься с балкона. Она должна быть госпитализирована и находиться под наблюдением врачей.
– Доктор, она бросится с балкона, если будет здесь, так как этот дом имеет бал-
кон. Но, если она будет в больнице, то бросится с десятого этажа. Вы что предпочитае-
те?
Он предпочел больницу и я тоже. Пусть бросается с десятого этажа!
– Но, если она не выбросится, доктор, то предупреждаю, счет будете оплачивать
вы. Мы не собираемся потратить наследство двадцати пяти детей и двухсот пятидесяти
внуков и еще большего числа правнуков  на еще одну бесполезную недельку в больнице.

Эта женщина казалась не в себе, как будто была оглушена упавшим кокосовым
орехом, от чего ее мозг сместился больше, чем голеностопный сустав, но на самом деле
она была одержима злым демоном, существующем только в Колумбии, так как только в
Колумбии мы можем дать ему название: стервозность. Но, дав этому феномену назва-
ние,  мы  окажемся  в  положении  мышей,  догадавшихся  для  решения  своей  проблемы
надеть  на  кошку  погремушку61.  А  кто  осмелится  надеть  погремушку  на  кошку?  Это
сможет сделать лишь один из тридцати, и не знаю скольких еще миллионов колумбий-
цев-марсиан, тот единственный, кто молится в глубине своего сердца, чтобы Колумбия

60 В оригинале – Clinica Soma. Клиника Общества врачей Антьокии (Sociedad Médica Antioqueña SOMA), основана в 1947 году, центральная многопрофильная больница города Медельин.
61 В оригинале: «poner un cascabel a un gato» – надеть на кошку погремушку. Фраза, приписываемая испанскому драматургу Лопе де Вега, однако, автором ее является древнегреческий баснописец Эзоп. Суть поговорки следующая: мыши думали, как обезопасить себя от кота, и придумали надеть на него погремушку. Но теперь новая проблема, а кто осмелиться сделать это? Отсюда мораль: никогда не принимай невыполнимых решений.

никогда не выиграла чемпионат мира по футболу и исчезла с лица земли. И это я.  Я
надену на нее погремушку, но прежде смажу ее цианистым калием на случай, если эта
тварь ее оближет.
Старинная андалусская поговорка гласит: «Кувшин столько раз ходил за водой, что, в конце концов, разбился». Другими словами, можно много раз делать что-то одно, ставшее уже привычным, но однажды дело повернется совсем по-другому. Так было и
с  Локой.  Родив  девятнадцать  здоровых  детей,  в  конце  концов,  она произвела  на  свет
выродка –  Большого Олуха. Сейчас он уже вырос, находится в возрасте Христа и с та-
кой же бородой. Рендон, в полной своей красе, крутит самбу, которая оглушает сад и
отпугивает птиц, а мне мешает слышать приход Смерти.
– Или эта сволочь выключит свои самбы, или я его убью, или он убьет меня, или
я убью себя.
– Не обращай на него внимания – ответил мне Дарио, обкуренный, как никогда.
– Это не я, а мои уши обращают на него внимание.

Отдавшись с неистовством размножению, Лока никогда не понимала, что про-
странство не бесконечно, оно ограничено и поэтому, как невозможно до бесконечности
запихивать рухлядь на чердак или сардины в банку, так же нельзя запихивать детей в
дом. Единственное, чем смогла нам помочь администрация квартала Лаурелия, это тем, что разрешила пристроить к задней части дома две комнаты и разделявшую их посере-
дине студию за счет уменьшения площади сада. Заодно опишу вам новые помещения.
Комната  в  глубине,  где  умер  Дарио,  была  с  узкой  ванной,  приподнятой  на  одну  сту-
пень, как ванная в его квартире в Боготе. Вторая комната, где умирал я, с такой же уз-
кой ванной, но уже вровень с полом. Почему этот безрукий мастер-строитель, зять па-
пы Альфонсо по фамилии Гарсия, но такой же идиот, как Рендоны, сделал обе ванные
такими узкими при наличии достаточного места, и одну на уровне пола, а другую при-
поднятую? Чтобы спросить его об этом, придется спуститься в преисподнюю. Как он
их сделал, так они и остались, ибо некому было вмешаться в его замыслы, так как папа
(кому принадлежала идея расширить дом) был очень занят в Боготе, держа в руках тон-
кие нити липкой паутины экономики своей марсианской страны.
В комнате Дарио из мебели были кровать, встроенный шкаф и письменный стол.
Шкаф заполнен одеждой Карлоса, пятого ребенка и моего четвертого брата, который
жил, заблудший, в горах с возлюбленным сильного пола. Письменный стол был запол-
нен лекарствами, дорогими лекарствами от СПИДа, которые если и могли в чем-то помочь, так разве что спасти от голода врачей ‒ специалистов по СПИДу. В моей комнате
стояла лишь одна кровать и все, ничего больше. Принес из библиотеки кресло моей ба-
бушки (кресло, в котором бабушка сидела в последние годы своей жизни) и один стул, чтобы было, куда сложить свои вещи. Что касается студии между комнатами, она была
пуста, как моя душа.
Что? Вы были такие бедные, что даже мебели не имели? Нет, дело в том, что мы
аскеты. Скажу больше, уже много лет как мы не едим, а одежду, что стирает стираль-
ная машина, гладит, высушивая, ветер. Посуда оставалась днями немытая, потому что
Лока накапливала ее, чтобы экономить воду и электричество, пока не заполнялась ог-
ромная автоматическая посудомойка, которую только тогда включала. А почему было
столько грязной посуды, если вы не ели? Здесь явное несоответствие, дело в том, что
Лока была специалистом по загрязнению посуды даже без еды. А когда я однажды за-
метил ей это, то она лишь огрызнулась в ответ:
– Тебя съедят черви Бога62.
– Что? Это когда мы умрем? – тогда я еще разговаривал с ней, и поэтому спро-
сил ее, а был исхудавшим, как факир или энтелехия 63, пораженная СПИДом.
Мы предшественники тех, кто будут жить в Медельине и Колумбии в неглаже-
ной одежде и во вселенском голоде. Однажды нам вручат об этом свидетельства в рамках.
Сегодня  не  звучат  самбы,  бородатый  недоносок  занимается  другими  делами.
Подумать только, ведь это я выбрал ему имя, когда он родился. Подобрал самое испан-
ское, самое звучное, самое красивое имя, покоряющее, как драма «Сила судьбы» герцога Риваса 64. И почему только я не назвал его Кристолоко (Полоумный Христос)?  В
память о безумце, который силой изгнал торговцев из храма, того желчного человека, который платил одинаково, и тем, кто приходил на работу рано и  тем, кто приходил
поздно. Более того, это тот придурок, который, когда его ударили по одной щеке, по-
вернулся еще и другой, заменив тем самым одной пощечиной закон талиона65 и уста-
новил безнаказанность на всей земле. Кристолоко  Рендон Рендон – вот каким должно

62 Намек на библейское предание об Ионе, когда Бог наслал на растение, защищавшее его от солнца, червя уничтожившего это растение.
63 Энтелехия  —  в  философии  Аристотеля    внутренняя  сила,  потенциально  заключающая  в  себе  цель  и окончательный результат; например, сила, благодаря которой из зернышка вырастает растение.
64 Анхель Сааведра и Рамирес де Бакедано, герцог Ривас (исп. Angel de Saavedra y Ramírez de Baquedano, Duque de Rivas; 1791—1865) — испанский писатель и политический деятель, герцог. Автор драмы «Дон Альваро, или Сила судьбы» (1833) по которой Дж. Верди написал оперу «Сила судьбы» (1861).
65 Закон  или  принцип  талиона  (лат.  talis  —  такой  же)  —  господствующий  в  древнем  обществе  обычай назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением («око за око, зуб за зуб»).

быть его полное имя. Сейчас он как раз в том же возрасте, что и Назарянин, когда начал
вещать и делать глупости, и у него точно такая же черная, густая, тупая борода, как у
хиппи. Он объявил самбам перемирие и в эту паузу подключил свою задницу к Интер-
нету, о котором, кстати,  Дарио начал мне рассказывал чудеса. О том, что друзья, узнав, что он так сильно болен в Медельине, прислали ему из Боготы компакт-диск по Интер-
нету или  по Глобальной сети. Компакт-диск? Или я не осведомлен о последних дости-
жениях науки, или СПИД повредил разум Дарио.
–  Не  знал,  что  по  Интернету  можно  пересылать  компактные  вещи,  –ответил  я
ему.  –  Если  это  так,  то  скажи  Большому  Олуху,  чтобы  послал  нам  через  это  замеча-
тельное изобретение двух парней нагишом, глядишь, и повеселимся вечером.
Но он послал нам не это, а обильный ливень. Внезапный и наглый проливной
дождь  заставил  меня  бегать  из  одной  стороны  в  другую,  собирая  простыни,  стулья, столы, гамаки, тарелки и прежде всего марихуану, которая в сыром виде не годится, и
надо ее просушить, ведь несколько дней воздержания от нее мой брат не выдержит. Как
только по окончании дождя я поднял навес от солнца, так Дарио снова стал слышать
птицу.
–  Она там, она там! – заявил он мне, пока я  устанавливал гамак, а затем его на
нем.
По его словам,  среди  листвы манго он видел нечто размахивающее крыльями, бледное и свирепое, это была птица Груак, сражавшаяся с червем из Глобальной сети.
Этот уже погнал, подумал я, СПИД поразил его голову и ему уже мерещатся видения.
Неожиданно, когда я расставлял тарелки на столе, услышал позади себя: «Груак, Гру-
ак». Это был Дарио, он приподнялся в гамаке и на турецко-киприотском языке отвечал
птице.

Последние дни, что мы были вместе, Дарио, одержимый этой неуловимой и не-
благозвучной птицей, которая не позволяла себя видеть и обращалась к нему на языке, похожем на что-то вроде одного из урало-алтайских языков, прожил почти спокойно.
Потом сульфагуанидин перестал действовать, и диарея снова заявила о себе. На этом
перестала действовать передышка, которую предоставила нам Смерть. В адском сума-
сшедшем доме, где царствовала Лока, начался бедлам.
Думаю, я способен преодолеть непогоду, сделать инъекцию цианистого калия и
бороться со СПИДом, но со СПИДом и Локой вместе – нет. Подобная комбинация не-
управляема, как говорят у нас в Колумбии, «никоим образом». Жесткий и уверенный в себе человек справился бы, но я не такой. Такие люди вообще не существуют, а если
они есть, то пусть придут в этот дом испытать себя.
Я спускался и поднимался, спускался и поднимался по этой крутой лестнице по-
зади дома, той, о которой я уже упоминал, на ней иногда внизу, а иногда вверху распо-
лагалась Смерть. Чертовка опи́салась со смеху, видя, как я спускаю грязные простыни, чтобы постирать их в стиральной машине, затем развешиваю на солнце для просушки, а потом поднимаю наверх, чтобы неудержимая диарея больного снова их испачкала. И
вопрошала: а Папа Римский, такой добрый, такой благотворный, такой святой, где же
он, почему не приходит помочь? И предавала проклятиям трутня-лицемера и его мать.
Хохот Смерти, несмотря на прошедшее время, все еще грохочет в трех слуховых кос-
точках моего среднего уха: молоточке, наковальне и стремени.
– Тебе не хочется рыбки? – спросил я Дарио, который из-за диареи три дня и три
ночи провел без сна и еды.
Слабым кивком головы он ответил мне, что хочется, и я, не теряя ни секунды, перепрыгивая через ступеньки, сбежал вниз приготовить ему рыбу, что купил ему на-
кануне, и которую с утра положил размораживаться в кухонную мойку в ожидании, когда он захочет кушать. Но рыбы не было, она исчезла.
– Где рыба, что я оставил здесь? – кричал я снизу как безумный в отчаянии.
– Я убрала ее, – ответила мне сверху Лока. – Она в холодильнике.
И  действительно  рыба  лежала  в  холодильнике,  превратившаяся  в  камень,  как
мамонт  ледникового  периода.  Лока  спустилась  на  кухню  и,  не  спросив  меня,  убрала
рыбу в морозильник.
– Кто просил тебя положить ее туда? – рявкнул я на чертовку снизу в ярости.
– Я положила ее туда, чтобы не испортилась, – наивно ответила мне она сверху
и продолжила. – Не знаю, что будет с этим домом, когда я умру!
Лока была вреднее, чем СПИД. Ее безмерные сеющие хаос руки доставали до
самых дальних уголков дома, как спрут у Виктора Гюго в «Тружениках моря». Она бы-
ла  живым  воплощением  Законов  Мерфи66:  все  в  нашем  доме  в  любой  момент  могло
пойти не так, потому что для этого она всегда была там, повсюду ощущалось ее некон-
тролируемое присутствие. Вот так рука, неспособная дотянуться до выключателя лам-

66 Законы  Мерфи  –  шутливые  философские  принципы  или  законы  подлости,  начало  которым  положил Закон Мерфи: «Любой идиотизм, который может случиться, обязательно произойдет». Впервые озвучен в 1949 капитаном ВВС США Эдвардом А. Мерфи. В 1977 году писатель Артур Блох, пародируя с комической серьезностью формулировки технических и управленческих поговорок, сгруппировал их в разделы и издал знаменитый сборник «Законы Мерфи».

пы, заботливо кладет рыбу в морозильник. Рука ее была лапой. Как только я закончу
подсчет  наших  бед  и несчастий,  то,  с  позволения  теологов  Фомы Аквинского,  Дунса
Скотта и философа Канта, напишу вдохновленный ею богословский трактат: «Критика
непорочного зла». Лока была лезвием ножа, черным злом, глазом урагана, воплощени-
ем Бога Дьявола, и она сговорилась со своим выродком Большим Олухом, убить моего
брата.
Однако,  если  бы  она  не  положила  философскую  рыбу  в  морозильник,  то  ее
съел бы Олух, который так много занимается гантелями, что был вечно голодный. А
для чего Кристолоко поднимал гантели? Чтобы побить меня? Пусть бы посмел! Од-
нако этот ее кроткий прихвостень всегда держал наготове железный стержень, чтобы
силой вразумить того, кто имел коварные намерения в отношении него.
Любую попытку с нашей стороны установить порядок в еде или чистоте циви-
лизованными средствами в этом доме, который принадлежал не ей, а всем нам, Лока
бойкотировала своими сеющими хаос руками, своим анархическим духом и демониче-
ским нравом. Мы наводим порядок – она устраивает беспорядок. Мы чистим – она за-
грязняет.  Мы  готовим  еду  –  она  кушает.  А  если  мы  находили  ей  прислугу,  то  она
увольняла ее, потому что зачем ей служанка, если в доме есть муж и дети! Она сама
ничего не делала и не позволяла делать другим, как говорится, сама дров не рубила и не
одалживала топор другим.
Еще раз о ее дурной наивности. Если бы она оценивала свою деятельность по
пятибалльной шкале, применяемой в Колумбии, то с восхищением поставила бы себе
пять баллов. Вот что бывает, когда эксперт оценивает сам себя, а судья разбирает дело
о себе! Вы видели когда-либо большую нескромность? Я поставил бы ей минус пять
ниже нуля, чтобы отморозила себе задницу.
Время от времени она шла в церковь причащаться. Но, так как она была занята
наведением  порядка  в  своем  доме  и  воспитывала  стольких  детей,  то  желала  причас-
титься первой, разумеется, без исповедования. Разве было из-за чего? И поэтому требо-
вала от священника во время молитвы перед мессой или в ее начале, когда до причас-
тия оставалось еще не менее получаса, чтобы ее быстрее причастили, ибо она не может
терять время на литургию. Священники, конечно, отказывали ей, и эта безголовая, ухо-
дя, орала им с паперти: «священники-гомики!».
Это  большая  честь  для  тех  гомиков,  которых  она  имела  в  доме.  Не  желает  ли
благочестивая, чтобы священники размножались, как и она? Если священники-гомики
в этом деле не подходят, то, как со священниками-осеменителями?

Когда она родила пятерых детей мужского пола, то неизвестно откуда ей в голо-
ву пришла идея довести их число до количества двенадцати апостолов. Однако шестой
ребенок, которого она родила, оказался девочкой. Ей дали имя Глорита и она останови-
ла конвейер, из-за которого папе в старой Испании могли дать прозвище «идальго из
ширинки»67. А если бы вместо пяти детей мужского пола она родила пять девочек, то
взялась бы довести их число до одиннадцати тысяч девственниц68? Пусть имеет детей, сколько хочет, говорил я, ее первенец, лишь бы эта необузданная банда подчинялась
мне.
О,  если  бы  мир  жил  так,  как  диктует  закон!  Но  нет,  при  матриархате  правит
мать-королева,  пчела-корова  и  передает  законы  через  ширинку.  Лока,  как  инициатор
беспорядка, по собственной воле через кавардак бойкотировала все мои попытки вос-
препятствовать  моим  братьям  и  ее  детям  попирать  мое  право  первородного  на  стар-
шинство. Это самое святое право, существовавшее с тех пор, как мир стал миром, ос-
вященное такой древней, мудрой и кровосмесительной книгой, как Библия. А мои бес-
численные братья и сестры, мальчики и девочки с ее согласия хотели перейти через ме-
ня.  Через  меня,  никогда!  Как  сказал  в  своей  песне  Хулио  Харамильо:  «Только  через
мой труп». И в моем доме разразились бесчисленные междоусобные войны для описа-
ния  которых  потребовался  бы  Тит  Ливий,  от  них  у  меня  на  всю  жизнь  остались  три
сколотых зуба. Но и она,  все дозволяющая, одобряющая распущенность, безумная ко-
ролева, анархистка стала жертвой этих войн, потому что в результате я отказал Локе в
своем  уважении и послушании. Повелительница хочет молока? Пусть подоит корову.
Если дети по ее вине не подчиняются мне, то я не буду подчиняться ей, а если они по
той же причине не уважают меня, то я не уважаю ее. Жизнь – это суматоха, беспорядок, и лишь покой небытия совершенен. Горе тому, кто сеет хаос, ибо в нем его погибель69.
Это сказал не я, несчастный горемыка, это прошлой ночью сказал мне Пророк.
Сколотым зубам я обязан стакану, из которого пил сок и удару ноги Дарио по
нему: от удара стакан разбился, но прежде сколол мои бедные зубы. Да черт с ними!
Где бы ты ни был, брат, в круге гневливых70 или другом месте ада, куда тебе было

67 В Средневековой Испании звание идальго (дворянин) передавалось по наследству. Однако существовал закон, по которому идальго мог стать любой человек, если у него было семеро детей мужского пола. Таких «идальго» потомственные дворяне презрительно называли «идальго из ширинки».
68 Урсула – христианская святая, дала обет безбрачия и в этом решении ее поддержали 11 тысяч девственниц, принявшие вместе с нею мученическую смерть от гуннов.
69 В русском варианте: «Посеявший хаос, пожнет бурю». Перифраз из книги пророка Осии гл.8, ст.7, где сказано: «Так как они сеяли ветер, то и пожнут бурю...».
70 Данте в своей Божественной комедии описал девять кругов ада. В пятом он поместил тех, кто грешил гневом и ленью.

предназначено, я отсюда прощаю тебя.
Каждый день три раза я вспоминаю тебя, даже не смотря на то, что когда кушаю, трудности с разжевыванием на капельку уменьшают мою любовь к тебе. Для преодо-
ления  подобных  трудностей  существует  блендер!  Кроме  того,  в  своем  важном  бого-
словском трактате я не буду поднимать скандал из-за трех зубов. Даже если бы это бы-
ли два глаза!

Чтобы эффектно завершить свою репродуктивную работу «Дева Мария» произ-
вела на свет Кристолоко, и  у нее получился  выродок: много раз, здесь  упоминаемый
Большой  Олух,  гений  Глобальной  сети.  Глупая,  почему,  увидев  это,  не  отдала  его  в
цирк, вот недотепа! Туда же и тебе надо незамедлительно отправиться выступать. Да
уж куда там! Лока не отличалась умом, а тот небольшой разум, что она имела, если, ко-
нечно, имела, то растеряла, поэтому за одно дело она совершила два греха, один тем, что сотворила, а другой тем, что недоделала. Кроме того, женщины склонны сберечь
то, что выходит у них из вагины. А дальше пропади все пропадом! Здесь впору вспом-
нить  Испанию,  страну  бумагомарателей,  твердолобых,  коленопреклоненных  людей, лишь однажды нашедших в себе силы выступить против действующей власти, но лишь
для того, чтобы вновь установить в стране вместо либеральной абсолютную монархию, для чего во все горло кричали: «Да здравствуют оковы!71». Как тут не крикнуть: «До-
лой Испанию!»
Смерть – гасительница ненависти и любви, за год до прихода к Дарио, ты при-
шла за папой и в течение месяца унесла его. Месяц ты обхаживала его в своем петуши-
ном шлейфе со свитой священников, врачей и грифов-падальщиков, которых я отогнал.
– Что? – бранил я ее. – Не можешь жить одна и всегда должна ходить в сопро-
вождении этой свиты паразитов? Ты, как мой друг Маноло Дуэньас, который, куда бы
ни шел, идет со свитой, как Папа Римский. Бестолочь, учись у меня, мне вполне доста-
точно быть одному.
И вот также один, без личных секретарей, компьютера и Интернета, как только
завершу  эту  богословскую  работенку,  займусь  грандиозным  трудом:  «Подробная  ин-
вентаризация Мертвых». Естественно это будут ушедшие в мир иной мои близкие, род-

71 Да  здравствуют  цепи!  Это  девиз,  который  защитники  абсолютизма  в  Испании  провозгласили  в  1814 году. Фраза возникла спонтанно, когда по возвращении короля Фердинанда VII после изгнания, он был встречен народом. Люди отпрягли лошадей от его кареты и сами повезли ее в город. Знаменитая фраза была призвана оправдать решение короля игнорировать Конституцию 1812 года и законодательную работу кортесов, чтобы снова править как абсолютный монарх.

ственники и знакомые, которыми, разумеется, управляешь ты, бессмертная, отзывчивая
и коварная мерзавка, моя сеньора Смерть. Добро пожаловать в этот дом, мой дом, твой
дом в квартале Лаурель, города Медельин, департамента Антьокия, страны Колумбия, это рай, но сейчас здесь ад. Однажды дверь сюда тебе открыл настежь мой брат Силь-
вио, когда в одну из ночей выстрелом в голову вышиб себе мозги. Потом мы последо-
вали за ним все, один за другим, как говорят, попадали, как овцы с обрыва, но, по прав-
де, я столько прошел, прожил и насмотрелся, и пока еще не видел, как эти бедные жи-
вотные падают.

Моему третьему брату Сильвио было двадцать пять лет, когда он покончил с со-
бой. Почему он убил себя? Не знаю, в тот момент меня не было здесь, и я, как Золя, не
читал книгу у его изголовья. Как романист, я веду рассказ от первого лица, кроме того, в то время я старался быть на возможно большем расстоянии от Колумбии и от этого
неба, и на тот момент прошло уже много времени с тех пор, как я покинул этот рай. Он
убил  себя  просто  так,  а  почему  бы  нет,  без  причины,  потому  что  был  вспыльчивым.
Доктор, мы после этого никогда больше не упоминали о нем в семье, и если я сейчас
назвал его, так это лишь потому, что пришлось к слову. Я рассказываю лежа здесь на
его диване, а вы слушаете меня и своим таксометром подсчитываете, сколько я вам за-
плачу. Я тот, кто говорит, а вы тот, кто берет плату: вы берете с меня деньги, слушая, как я сам лечусь. Ну, так слушайте тогда то, что я вам сейчас расскажу, и берите с меня
за это плату. Пока наш папа мучился в своей комнате, Лока, развалившись в расклад-
ном кресле в библиотеке, смотрела телесериал. Считая пять лет, что они женихались, вместе они прожили шестьдесят, из которых, по крайней мере, последние двадцать лет
папа был ее прислугой. Так вот, за этот нескончаемый месяц, когда папа умирал на мо-
их глазах, госпожа Лока не принесла ему ни одного стакана воды.
Доктор,  легко  жить,  будучи  сумасшедшим,  потому  что  тогда  остальные  могут
идти куда подальше. Иначе вы не видели бы меня сейчас говорящего и высказывающе-
го глупости, не щадящего никого, а вы бы, не слушали меня. Дело в том, что я верю в
избавительную  силу  слова.  Но  также  верю  в  его  разрушительную  силу,  так  что  есть
слова избавляющие, а есть разрушающие. Я называю подобные слова непоправимыми, потому  что  однажды  произнеся,  уже  невозможно  их  вернуть,  кажется,  что  теперь  их
несет сам ветер, они бьют человека в сердце, попадая в средоточие души, и полученные
раны никаким лекарством не вылечить. Что значит «например какие»? Ну, например, такое, доктор, как «ублюдок», которым нас одаривала Лока, слово такое материнское, сладкое, нежное, что вам даже не понять, потому что слова хотя и всесильные, но иногда вязнут в семантике, как грязь в луже, и не могут ни выразить многочисленные от-
тенки пейзажа, ни задержать начало и конец ветра. Доктор, я не отсылаю вас из сострадания бумерангом к Локе, потому что она сведет вас с ума, как свела с ума доктора Ботеро. Нет психиатра, способного выстоять против нее. Они становятся раздражительными, теряют душевное равновесие, падают на пол, чтобы что-то сказать, взбираются
на диван, а листы бумаги у них путаются. Я видел, видел вот этими глазами, как по вине Локи доктор Педро Хусто Ботеро Рестрепо Рестрепо Ботеро, типичный антокьиец, здоровенный, как стройный дуб, ученик одного из последователей Фрейда и жены Юнга, вырывал пучки волос с головы и сорвал рамку с дипломом со стены. А он специалист по психическим травмам Второй Мировой войны и Первой Колумбийской Войны
Наркобизнеса, как кто-то сказал, человек закаленный в тысячах сражениях против ты-
сяч пациентов. Психическое здоровье против Локи? Позвольте доктор мне рассмеяться.
Ха-ха! Даже железо, казалось бы, такое твердое, а тоже имеет точку плавления, а континенты, на вид громадные и неподвижные, на самом деле движутся.

Со временем в Медельине не осталось врача, кому бы она ни позвонила по телефону. Она звонила к ним домой в двенадцать часов ночи, чтобы спросить:
–  Доктор,  вы  сказали  мне,  что  Модюретик72  нужно  принимать  с  водой,  перед
едой. Не могу ли я принимать его после с небольшим стаканом апельсинового сока?
Она стала одержима апельсинами с тех пор, как папа купил в Ла Каскаде ферму, на которой выращивали лишь эти ненавистные плоды, и ей прямиком в голову пришла
идея,  что  мы  должны  быть  самодостаточными  и    «сэкономить»,  завтракая,  обедая  и
ужиная апельсинами.
– В апельсинах нет холестерина.
Сказала и точка, как Слово Божье.
Ящик  за  ящиком  везли  апельсины  с  Ла  Каскады  в  Медельин  гнить  на  заднем
дворе моего дома.
– А почему вы не продавали их?
– Ах, доктор, не будьте наивными, кому? В этой стране никто не покупает, все
воруют. Чтобы какой-нибудь бедняк согласился принять их в подарок, ты должен от-
вести их к нему домой. А там, пока ты несешь их с грузовика к нему в дом, другой бед-
няк из трущоб ворует  у  тебя грузовик. Оставим лучше это так как оно есть. И пусть

72 Правильно говорить модуретик, но Лока произносила Модюретик. Диуретик умеренной силы, тиазидной группы, применяемый в лечении артериальной гипертензии.

гниют эти проклятые апельсины!

Теперь я представляю ад, как однозвучную диету из этих скверных цитрусовых, без мелодии, гармонии, оркестровых красок, безвкусной, как гобой, вещающий в пус-
тыне овечьим блеянием. А рай представляю, как шкварки свиного сала, поджаренные в
собственном жиру, потрескивающие от злости и наполненные холестерином, который
формирует тромб, который забивает мои артерии и парализует мое сердце.
– Но, если она была такой больной, а отец такой здоровый, то почему здоровый
умер, а больная выжила?
– Дело в том, доктор, что всем этим проклятым старухам Антьокии предписано
похоронить своих мужей. Папу его благоверная похоронила еще при жизни. Из береж-
ливости  экономила  на  его  здоровье  и  подтачивала  его,  пока,  наконец,  не  умертвила
труп. Вы знаете, за счет чего жил в конце своей жизни факир? Дымом сигарет Пиель-
рохо73, которых она также хотела его лишить. Говорила, что сигареты провоцируют рак
легких. Ложь! Папа умер с чистыми легкими, я сам видел рентгеновский снимок. Они
были такими же чистыми, как и его душа.

Любимым глаголом Локи был «экономить», потому что, будучи расточительной
в плане производства детей, во всем остальном она была скупой. Скупость была отли-
чительной чертой Рендонов. Поэтому кто, если не ее муж, будет прислуживать ей в ка-
честве служанки.
–  Погаси  огонь  в  топке,  дочка,  –  кричала  она  сверху,  –  а  пока  плита  горячая, приготовь мне на ней кофе. Она владела всеми тонкостями лицемерия, помыкая домо-
чадцами. Например, она говорила не: «приготовь мне кофе», а «ты не приготовишь мне
кофе?»,  так  звучит  менее  категорично.  Или выказывала  доброту,  обращаясь  «дочень-
ка». Ах, какая добрая! Лгунья! Ты же испытываешь к ним ненависть! Ты их ненави-
дишь  так,  как  они  ненавидят  тебя.  Это  коварное  помыкание  вызывало  гадливость  у
прислуги, а у меня злобу.
– Кто-нибудь! – кричала она. – Надо вынести мусор, уже прозвонил колокол.
«Колоколом»  был  колокольчик  повозки,  собирающей  мусор,  «мусор»  ‒  это
мешки  гнилых  апельсинов,  которые  необходимо  было  вынести  на  улицу,  и  «кто-
нибудь» ‒ это тот, кто окажется в зоне ее слышимости или видимости. Разумеется, если

73 Пиельроха (исп. Pielroja) в переводе букв. краснокожий, по рисунку индейца на пачке – колумбийская марка сигарет, которые начали производить в городе Медельин с 1924 года.

тот, кто оказывался в этом радиусе, был я, то «кто-нибудь» превращалось в моих ушах
в «никого» или «никто».

Дочь была в своего папу, моего деда. Тот экономил бензин так: подъехав к спус-
ку  с  Эль  Побладо,  он  глушил  мотор  своего  «Гудзона»  1946  года,  и  с  помощью  той
энергии, которую машина набрала на проспекте Энвигадо и плюс сила тяжести, стре-
мился доехать до центра Медельина, а это в тринадцати кварталах оттуда и при интен-
сивном движении пешеходов и автомобилей.  Что, если дорогу ему пересекал пешеход?
Хуже для него. Он не затормозил бы даже перед тем Педиком, я уже говорил вам, кто
это. Однажды он наехал на двух строительных рабочих и монашку. У монашки было
сломано  бедро,  а  у  рабочих не  знаю  что.  Остаточная  энергия  автомобиля  моего  деда
превратилось в остаточное тепло кухонной плиты Локи.
– А почему эта семья была такая скупая?
– Из-за честности, доктор. Если бы мы воровали у правительства, как Сампер, то
у нас не было бы необходимости столько экономить. Ах да, вором был не Сампер, а
Лопес, Лопес Михельсен 74, который прошел подготовку в Мексике: либерал якобин-
ского  толка,  полный  урод,  полагавший,  что  право  не  имеет  божественных  корней,  а
взошло из общества, как источник возникает из земли и что нет необходимости верить
в существование Бога.
–  Но,  если  Бог  не  существует,  то,  в  таком  случае,  кем  создан  он  сам?  – задава-
лась вопросом Лока, пытаясь опровергнуть его.
– Он получился из случайной мешанины спермы и слизи – ответил я ей со злостью.
– Тебе вообще ничего нельзя сказать.
– Да! – подтвердил я ей, ее бывший сын, исключивший из наших разговоров бо-
гословскую  тематику,  что  закончилось  исключением  и  всех  других  тем,  пока  мы  не
достигли полного взаимного молчания.
Когда я говорил своей бабушке, что Бог не существует, она начинала молиться
за меня. А Лока начинала со мной спорить. Боже, что я только не делал, чтобы просве-
тить эту тупую голову и донести до ее упрямых мозгов несколько огоньков разума!
Если ее излюбленным глаголом был «экономить», то самой замечательной фра-
зой была: «Человечество злое». А она тогда из каких была? Может крольчиха? По спо-

74 Имеются ввиду: Эрнесто Сампер Писано — президент Колумбии с 7 августа 1994г. по 7 августа 1998г. и  Альфонсо Лопес Михельсен — президент Колумбии с 7 августа 1974г. по 7 августа 1978 г.

собу размножения можно сказать – да, а по четырем конечностям – нет. Следуя своей
любимой фразе, она не имела друзей. Друзей у нее не было, врачи от нее убегали, при-
слуга ненавидела, священники проклинали, то есть вне дома никто ее не любил, а в до-
ме – Бог ее знает.
Все те пятнадцать дней, пока папа умирал, она сидела перед включенным теле-
визором. Я не мог поверить своим глазам.
– Что ты смотришь?
– Очень хороший телесериал, про одну очень нехорошую женщину.
– Нехорошая, это ты, – ответил я ей, и это было последнее, что я ей сказал, по-
тому что больше с ней не разговаривал.
Затем я выключил этот мерзкий аппарат. На этот раз она не обозвала меня вы-
шеупомянутым словом  «ублюдок» и никому  не приказала включить телевизор снова.
Думаю, наконец, ее пустая головка уловила, что ее муж, ее прислужник, уходит от нее.
Я не пишу от третьего лица и поэтому не знаю, что думают мои герои, но на этот раз в
виде исключения, скажу вам, что думала нехорошая из телесериала: «А кто же теперь
из  оставшихся  в  доме  будет  мне  прислуживать?»  Именно  об  этом  думала  в  глубине
своей черной душонки Лока, а если и нет, то пусть Бог опровергнет меня.

Пятнадцать последующих дней прошли в тишине, лишь прерываемой прибыти-
ем опечаленных сыновей, невесток, зятьев и внуков. Одни приезжали, другие уезжали: Ани́баль, Мануэль и Глория были со своими семьями; Дарио приехал из Боготы, Марта
из Кали. Карлос прибыл с гор, предоставив своему любовнику передышку. А я приехал
из страны, в которой живу, с непонятным образом мышления и неясными перспекти-
вами.  Ох,  однако,  в  спешке  забыл,  перечисляя  членов  нашей  большой  семьи,  о  двух
столпах, без которых дом бы обрушился: о Локе и ее выродке Большом Олухе. Этот
недоносок при ее поддержке, в то время когда папа умирал, захватывал день за днем
комнату за комнатой, этаж, крышу, пианино, телевизор, оскверняя своими огромными
ножищами и тупой волосатой головой все, вплоть до священной воли усопших.
Когда я вернулся из страны, о которой уже говорил, чтобы провести с папой его
последние  дни,  с  ним  уже  невозможно  было  разговаривать.  Папу  охватила  какая-то
бесконечная  тоска,  печаль  величиною  со  смерть,  которая  заставляла  его  молчать.  Он
был еще жив, однако выглядел мертвым, так как в нем погас тот огонек, который он
всегда держал зажженным – надежду. Но надежда на что? Что он ожидал? Этого я не
знаю, потому что у него никогда не было амбиций ни в политике, ни в богатстве, ни в

чем. Может быть, надежда вернуться в свою ферму Ла Каскада, куда он уже много лет
не ездил из опасения не подвергать себя риску, что его похитят и в качестве выкупа по-
просят его джип в обмен на его труп? Возможно. А может быть, просто маленькая на-
дежда на то, что еще один день сможет почитать в Эль Колумбиано некрологи о тех, кто умер вчера? Возможно. Есть период в жизненном цикле homo sapiens, когда «венец
творения» начинает рано вставать, едва засветится утро, чтобы, взяв газету, только что
подброшенную ему под дверь, с жадностью открыть ее и посмотреть, кто уже умер. Но, если человек доживет до такого, значит, он уже умер.

Последний раз я разговаривал с папой за несколько месяцев до его смерти, нака-
нуне одного из этих бесполезных моих отъездов, потому что с кончиной то одного, то
другого мне все равно приходилось возвращаться. Как это бывало и в другие разы, мы
сели  на  балконе  поговорить.  Этот  балкон  (который  Лока  называла  «летящий»)  папа
обустроил под вторую библиотеку, закрыв ее застекленной рамой. Там он читал (если
повелительница, то есть Лока, позволяла ему), а пока читал, как дозорный со стороже-
вой башни краем глаза присматривал за движением на улице и растениями в палисад-
нике. Впрочем, последнее  было излишне, так как их корни гарантированно удержива-
лись подпочвенной сеткой с пропущенным током. Это была система нашего изобрете-
ния на случай, чтобы их не утащил какой-нибудь праздный гуляка, ведь мы живем в
стране  Воров,  где  похищают  целый  дом  с  полами,  крышей,  сантехникой  и  способны
своровать лодку у Харона, крест у Христа и грязные носки у Багдадского вора. Устро-
ившись как в сторожевой башне, возвышаясь над Колумбией и ее невзгодами, мы часами беседовали о нашей бедной родине. Говорили об обескровленной отчизне, находя-
щейся  между  кровопролитием  и  нефтью,  разграбленной  чиновниками,  подкупленной
наркоторговцами,  взорванной  партизанской  войной  и  вдобавок, как  если  бы  вышена-
званных  бед  было  недостаточно,  опустошенной  тьмой  поэтов  ниспосланных  сверху
миллионами и триллионами, как в библейском Египте казнь саранчой. Но в последнюю
нашу беседу он сменил тему.
– Что будет после смерти, сынок? – спросил он меня.
– Ничего, папа – ответил я ему. Человек есть всего лишь некоторое количество
воспоминаний,  которые  съедают  черви.  Когда  умрешь,  то,  так  как  я  люблю  тебя,  ты
продолжишь  жить  во  мне,  в  моих  печальных  воспоминаниях,  а  потом,  когда  в  свою
очередь умру я, ты исчезнешь навсегда.
– А Бог?

–  Он  не  существует.  Если  это  не  так, то  посмотри  вокруг,  повсюду  боль,  ужас, люди и звери убивают друг друга. Если бы он был, то существовала бы эта мерзость?!

Кроме сигарет «Пиельроха» и бульона с яйцом, который он сам же готовил, папа
в свои последние годы практически жил новостями: первые он вычитывал, лишь едва
рассветало, из Эль Колумбиано, а затем слушал информационные выпуски по радио и
телевизору, остававшиеся включенными днем и ночью. Два проклятых динамика гро-
мыхали во всю мощь, от чего стекла ходили ходуном и лопались барабанные перепон-
ки, потому что папа, подсевший на трагедии, был глухим, однако отказывался пользо-
ваться наушниками.
– Шшшшш, дайте послушать, – всего лишь произносил папа.
Огромный  вал  новостей,  в  которых  невозможно  разобраться.  Кого  назначили?
Не знаю кого и на какой срок. Тот-то и тот-то вступил в сговор с имярек вместе с тем-
то и тем-то. Президент пригрозил... Высокопоставленный чиновник заявил… Министр
труда работает... О! И даже то, что Фабито Пуйо, сын Гилмиллера75, закадычный друг
президента и любимой дочери одного экс-президента, присвоил миллиард ряда компа-
ний, чем разорил их, а заодно оставил Колумбию без электричества и воды, потому что
продал их Венесуэле, положил деньги себе в карман и был таков. Говорят, видели его в
Германии тратящим деньги на шлюх и на подкуп Интерпола. О, и что этот, известно
кто, стремится занять кресло алькальда Манисалеса, а тот, сами знаете кто, метит в гу-
бернаторы департамента Валье-дель-Каука, и опросы говорят, что их изберут. Вам, не-
осведомленным, надо знать, что после семи казней египетских в Колумбию налетели, чтобы вступить в сражение на избирательном поле, женщины. Им мало того, что они
заполнили мир детьми, а море обкаканными подгузниками, так эти суки принялись от-
бирать у нас гребанные должности, которые с такими невероятными усилиями двести
лет назад с мачете и кровью, пóтом и слезами мы отняли у испанцев. Получается, если
мы  писаем  стоя,  а  они  писают  сидя,  то  поэтому  тоже  имеют  право  претендовать  на
должности. Смыла унитаз, натянула трусы, вышла из туалета и вперед, тащи все, что
осталось от государственной собственности. Как любой писающий чиновник, они, не-
компетентные  невежественные  подлизы,  карабкались,  пресмыкаясь,  по  бюрократиче-

75 Коррупционный скандал, связанный с сыновьями Председателя палаты представителей сената Колумбии Гилмиллера Пуйо Харамильо, близкого друга президента Белисарио Бетанкура (1982-1986) Иваном Пуйо и Фабио Пуйо, которые благодаря протекции президента получили подряды на строительство метро в Медельине и гидроэлектростанции в Гуайяве. О результатах их деятельности свидетельствует такой факт, что недостроенное метро задолжало кредиторам семь миллиардов долларов. Детали этого скандала долгое время не сходили со страниц колумбийской прессы.

ской иерархии, как тараканы поднимаются по стене. Уже, будучи наверху, некая Эм-
ма76, министр, очень высокомерная, не знающая удержу, возжелала быть президентом.
Вагина идет во власть? Я не мог этому поверить.
– Черт! Колумбии пришел конец, – посетовал папа.
Прости, но конец Колумбии еще не близок! Сегодня мы видим, что она объедена
паршой  адвокатишек-сутяжников,  разъедена  раком  протекционизма,  поглощена  голо-
дающими  консерватизмом,  либерализмом,  католицизмом,  умирающая,  лежащая  нич-
ком, завтра она восстанет со своего предсмертного одра, глотнет агуардиенте и как ни в
чем не бывало снова примется за распутство, убийства, шабаш ведьм! Колумбия, Ко-
ломбина, Колумбочка, голубушка: правда, что когда я умру, ты не забудешь меня?
– Шшшш, – заткнул меня радиослушатель.
Он слушал итоговый отчет  негодяев из Конгресса за прошедший год.
– Начиная с этого нового года, все иски теряют силу за давностью, – сообщил он
мне. – Они приняли закон «Об исковой давности» и открыли для мошенников пещеру
Али Бабы.

Папа  продолжает  жить  в  моей  памяти,  благообразным,  сидящим  на  балконе  в
кресле напротив радио, слушая мелких воришек из Конгресса.
–  Перестань  слушать  столько  новостей,  столько  гнусностей,  ты  отравишь  этим
свою душу, – посоветовал я ему.
Куда там! Он их слушал с таким спортивным азартом, как другой слушает фут-
больные матчи. До последнего конца он сохранил оптимизм, веру в жизнь, свой добрый
юмор. Он был святым. Беспечно, не очень раздумывая, он породил с одной единствен-
ной женщиной двадцать три ребенка и умер, оставив нам дом в квартале Лаурелес, трех
коровок в маленькой усадьбе, а в душе безутешную память.
Ах да, еще он нам оставил гордость, от которой пользы столько же, сколько от
сисек мужчины. Гордость не дает молоко. Молоко дает хорошо доимая государствен-
ная должность.
Папа: мы прожили и умерли по ошибке, мы были незапятнанными, открытыми и
честными. В награду нам положен рай. Мы будет сидеть, и слушать игру херувимов на

76 Речь, по видимому, о Марии Эмме Мехиа Велес (1953), которая в 90-х годах была министром образования и министром иностранных дел Колумбии, а в 1998 году принимала участие в президентских выборах от Либеральной партии Колумбии в паре с кандидатом в президенты Горацио Серпа Урибе на должность вице-президента.

своих арфах. Тебе пусть сыграют пасилью77 «Пахотная земля». А мне «Великую канта-
ту сатаны».

Сын, назначь себя на должность и установи цену. Пусть никто не получит твою
подпись без взятки,  мир принадлежит сообразительным, а рай глупым. Не давай ниче-
го, если тебе не дают, а не дадут, так пусть ожидают, тебе торопиться некуда. У них
плавится металл в доменной печи и им некогда ждать, а ты можешь, ведь сидишь на
окладе.  Промышленные  предприятия?  Сельское  хозяйство?  Работа  для  безработных?
Пусть они имеют предприятия, пусть выращивают сельскохозяйственную продукцию, пусть дают работу безработным, на то они и эксплуататоры, а ты нет – ты святой. И
помни, что должностное лицо, покинувшее свой пост, уже не является таковым – те-
перь он бывший. Поэтому их называют «экс-министр», «экс-президент», добавляя это
жалкое  «экс».  Вот  в  этом  «экс»  и  заключается  радикальное  отличие  между  «быть»  и
«не  быть».  Так  что  не  освобождай  место,  пока  не  приготовишь  лучшее.  Своих  ниже-
стоящих – унижай, а вышестоящим – угождай, почисть щеткой пиджак, а если выше-
стоящего снимут с должности, то той же щеткой стукни его по голове, потому что вер-
ность ‒ это порок предателей. Нельзя отказаться от своих дивидендов ради  «экс» начальника!

Человек с приставкой «экс» уже не существует. А ты поднимайся выше, выше и
выше, чем выше ты поднимешься, тем ниже будет твоя страна. Никто не может быть
наверху, если внизу никого нет. Не давай интервью, ведь ты не влюбленная женщина, и
не забывай, что сегодня все записывают и звук и изображение. Говори и «да» и «нет», чтобы не было ясного ответа, мути воду, чтобы тебя не поймали на крючок, ибо рыбка
ловится только в прозрачной воде. Народ ублажай, к могущественным подлизывайся, плачь вместе с пострадавшими и всем обещай, обещай и обещай. А однажды, когда те-
бя изберут, объявляй на все четыре стороны о своей любви к стране, но если у тебя ее
будут покупать, то незамедлительно продавай, если не получиться продать, то отдай в
залог, пусть платит грядущее поколение, ведь будущее принадлежит молодым. Все что
ты обещал: ‒ дома, улицы, школы, больницы, университеты, дороги ‒ оставь висящими
в воздухе, как мосты между двух берегов без опор. Нелепо тратить бюджетные средст-
ва на общественные блага, лучше их тратить на свои особняки, самолеты, дворцы, вил-
лы, острова, пляжи, яхты, своих путан и деликатесы. А когда ты уходишь, ну если при-

77 Пасильо  (исп.pasillo)  –  колумбийская  народная  песня  или  танец.  У  автора  «Tierra  Labrantia» –  букв. пахотная земля – популярная колумбийская народная песня.

дется, то помни, все, что ты оставишь, унесет будущий ветер, деньги в государственной
шкатулке так же легко испаряются, как скипидар. Все это я бы посоветовал своему сы-
ну, если бы он был у меня. Но, увы, я не практикую совокуплений с дочерями Евы, а
жизнь, как это видно, не дается без посредника. Вы будете меня почитать? Почитайте
Папу, Его Святейшество! И труженика, махающего мотыгой от зари до зари, тоже.

Подражая  этим  неутомимым  труженикам,  Лока  устроилась  на  верхнем  этаже
своего дома, чтобы работать своими жалкими голосовыми связками:
– Спустись и скажи своему отцу, чтобы положил в стиральную машину, он знает
что, – это она мне приказывала, чтобы я пошел.
– Нет, Повелительница. Спустись и скажи ему сама,– отвечал я ей, уходя.
Ее властные изощрения дошли до такого уровня, что она уже отдавала приказы
через посредника, чтобы не напрягать свой голос. Вы спросите, а что папа? Мой папа
экс-сенатор и экс-министр, и ее благочестивый муж. Рабочий вол, впряженный в повоз-
ку своею судьбой. Она поглотила его. Высосала его душу, а от постоянного недоедания
его тело стало прозрачным. Поэтому, когда одна социолог из Университета Антокьии
говорила мне, что счастливыми в Колумбии являются исключительно семьи политиков, то я ей ответил лишь:
– Ага…

Однажды я и Лока, молча, сидели в библиотеке. Она смотрела телевизор. А я на-
блюдал, как она теряет человеческий облик, прежде чем нашла слова, чтобы ответить
мне, когда я приказал ей:
– Спустись и сделай мне апельсиновый сок.
Она широко раскрыла глаза, выражая метафизическое недоумение! Повелителю
дали приказ! И у нее начался приступ тахикардии. Вот такое поведение, включающее
непоколебимую  волю  и  решительные  действия,  я  рекомендую  гражданам  Кубы  в  от-
ношении к своему тирану.
Размышляя над дилеммой «быть или казаться», считая перекладины огромных
строительных лесов обмана и фальши, на которых воздвигнута человеческая жизнь, я
заснул  и  увидел  чудесный  сон.  Мне  снилось,  что нахожусь  в  Колумбии и  мне  дали
небольшую должность в Министерстве иностранных дел. И что я пробил им в стене
проход размером с грузовик, по которому доставлял в Соединенные Штаты коку. Кока (апокопа78, или сокращенное от кокаина), порошочек белого цвета, легкий, входит
в нас через нос, чтобы поласкать мозг и, несмотря на свою легкость, оказывает боль-
шее воздействие, чем кофе. Кофе ‒ это сорняк, покрытый ржой и огромным количе-
ством насекомых-вредителей, другими словами это могила в которой ты похоронишь
свои надежды на какое-либо материальное благополучие. Если не верите, то попро-
буйте  сами  выращивать кофе.  При  содействии  бюрократии  эта  парша  обгадила  всю
Колумбию. Будь проклят тот, кто ее завез. И его мать тоже. А заодно Испания и като-
лическая религия. Вокруг все поросло бурьяном, а от непоседливого порошка, что убе-
гал через щели грузовика, у меня из носа потекла вода, но тут зазвонил телефон, и я
проснулся.  Это  была  моя  невестка  Нора,  она  звонила  из  Колумбии,  чтобы  сообщить
мне, что папуле, моему папе,  моему отцу, единственному, кого я имел и которого мог
иметь (потому что мать ни черта не стоит), стало плохо, и врачи опасаются худшего. Я
должен был решить, возвращаться или нет.
–  Разумеется,  я  возвращаюсь  и  немедленно,  лишь  задержусь,  чтобы  одеться  и
сесть в самолет, и пока я не приеду, не позволяй ни одному из этих мерзких костопра-
вов подходить к нему близко.
Положив трубку, я оделся, вышел, взял такси в аэропорт,  там сел в самолет и
полетел в страну белого порошка и бывшего кофе, а пока летел по необъятному небу
Бога, проклинал докторов-Потрошителей, чревовещателей, прорицателей, еще больших
притворщиков  и  шарлатанов,  чем  Папа  Римский  и  больших  воров,  чем  мой  нью-
йоркский  друг  Како.  И  чем  больше  я  проклинал,  тем  больше  мою  душу  охватывало
смутное беспокойство о том, что мой заполненный памятью об ушедших чердак уже не
вместит столько умерших. Неужели мой папа умрет раньше, чем я,  грубо поправ тем
самым новую конституцию Колумбии, которая предусматривает, что, чем старше гра-
жданин, тем больше шансов  у него выжить? И действительно, в образованных путем
самозахвата коммунах и кварталах трущобах Медельина, с коими мы собираемся войти
в авангард человечества, что поднимаются по склону его гор, словно наблюдая и под-
стерегая город, мальчики не доживают до подросткового возраста, потому что расправ-
ляются друг с другом  почти с пеленок. В этих местах, где выпускают кишки, видеть
мужчину так же необычно, как корову с выменем прогуливающейся по Нью-Йорку. Но, если увидишь старика, то он из тех, кто выжили. Старики из медельинских коммун так
ослаблены злостью и ненавистью, настолько истощены, что у них даже нет сил, чтобы

78 Апо́копа (от др.-греч. ἀποκοπή «усечение») — фонетическое явление, обозначающее выпадение одного или нескольких звуков в конце слова, как правило, конечного безударного гласного, приводящее к сокращению слова.

лишить себя жизни. Как-то видел старика, поднимающегося вслед за другим стариком
по склону горы, с него стекали потоки горького пота, а он, сожалея идущему впереди
него,  произнес  про  себя:  «Несчастный  сукин  сын!».  И  то  же  самое,  в  глубине  души, сказал о нем другой. В коммунах Медельина, если человек живет достаточно долго, то
его ненависть превращается в сочувствие. Но почему я вспомнил о том, что они гово-
рили? Совсем запутался. Ах да, я заметил, что не могу смириться с тем, что мой папа
умрет раньше меня, потому что не знаю, как мне взять на себя ответственность за па-
мять о нем. В каком месте моей черепушки, набитой старой рухлядью, я мог бы ее рас-
положить?  Чтобы  поместить  ее  там,  первым  делом  мне  понадобится  тихонько  выта-
щить оттуда четверых умерших. Кроме того, если отец умирает раньше сына, то умира-
ет  безнаказанным.  Сын  должен  умереть  раньше  отца,  чтобы  тот  перенес  страдание  и
похоронил его, тем самым искупив хотя бы частично вину за те безымянные проступки, которые совершил.
Приехав  домой,  я  застал  возмутительную  картину,  как  доктора  разных  специ-
альностей:  гематологи, гепатологи, кардиологи, неврологи, гастроэнтерологи, рентге-
нологи перебрасывали папу, словно мяч, от одного к другому. Им не хватало разве что
их сообщника ‒ могильщика, чтобы забить гол. А теперь Нора показала мне рентгенов-
ский снимок, томограмму, эхограмму, эзофагограмму, результат колоноскопии, други-
ми  словами,  все  свидетельства  мошенничества  с  выманиванием  денег  и  позор  нашей
медицины.
– Ну, как, по-твоему? – спросила она меня, пока я рассматривал на свет один из
этих бессмысленных снимков.
– Пятнышки, – ответил я ей. – Пятнышки и еще пятнышки, это могут быть рако-
вые новообразования, а также могут быть простой рубцовой тканью. Нет способа  уз-
нать это. Для чего они заставили его сделать все эти исследования? Ему восемьдесят
два года, которые он хорошо прожил, прекрасно прокурил и отлично пропил, чего они
еще хотели от него? Или они думают, что могут его вылечить? Если у него больная пе-
чень, то что, они будут ему делать пересадку печени? А если у него варикозное расши-
рение вен пищевода, то они  удалят  ему часть пищевода? Это невозможно. Тогда для
чего столько исследований и анализов? Если у папы нет серьезного заболевания, то он
вылечится сам, а если есть, то делать ничего не надо.
Мы вошли в комнату, где умирал папа. В глубине его остекленевших глаз виде-
лась  смерть.  Подошел  к  кровати,  поцеловал  его  в  лоб и  вслушался  в  его  сердце:  оно
продолжало упрямо биться, отсчитывая время. Затем пальпировал его живот и обнаружил  огромное  плотное  образование,  твердое  на  ощупь.  Выйдя  из  комнаты,  негромко
произнес:
– Молитесь, чтобы это был цирроз79, а не гепатома80.
Тем не менее, мой сомнительный оптимизм незамедлительно принял решение –
это был цирроз, и он проживет еще десять лет, и что я умру раньше его, о чем составил
извещение в телеграфном стиле в Эль Колумбиано: «Спасибо Святому Духу, это цир-
роз, а не рак печени». Расписался, семья такая-то. И вернулся в комнату, охваченную
неистовой радостью.
–  У  тебя,  папуля,  все  не  так  уж  плохо:  всего  лишь  простой  цирроз,  который
встречается у любого человека. Он даже поразил Долорес дель Рио, актрису, которая за
всю свою мафусаилову жизнь попробовала всего каплю алкоголя, не то, что ты, быв-
ший всегда ревностным приверженцем Департамента Доходов Антьокии и нашей лю-
бимой фабрики агуардиенте! Но, чтобы не бросить пить этот пьянящий напиток навсе-
гда, лучше воздержаться от него на предстоящие пятнадцать – двадцать лет, а тем вре-
менем наука придумает, как восстановить печень. Что касается сигарет, то кури, если
захочешь, и желательно марихуану, глядишь, и вернется к тебе аппетит. Хотя на самом
деле даже не знаю, почему я тебе советую это, если учесть давний аскетизм этого дома.
Мое мнение заключалось в том, что его надо было вырвать из алчных рук голода
и Локи, и заставить кушать.
– Речную рыбку, например, как ту, что мы ели жареной на берегу реки Кауки по
дороге в Ла Каскаду. Не желаешь?
Не в силах произнести даже слова, он покачал мне головой.

Этим вечером на балконе, смотря в пустоту, я наблюдал, как глупое солнце за-
ходит между гор, и как там же взошла глупая луна. Неожиданно во тьме вслед за луной
в  унисон  зажглись  бесчисленные  фонари  необозримых  кварталов81  города.  Их  свет, усиленный сиянием луны, высветил мне в необъятном черном склепе неба Смерть с ее
развевающимися непрочными крыльями из пепла, которая опускалась на Медельин и
на мой дом, как громадная слепая птица. Квартал Манрике, квартал Аранхес, квартал

79 Цирроз печени – хроническое заболевание, сопровождающееся структурными изменениями печени с образованием рубцовых тканей, сморщиванием органа и уменьшением ее функциональности.
80 Гепатома — первичная злокачественная опухоль печени.
81 В Медельине насчитывается 275 кварталов, или barrios на  испанском языке. Для латиноамериканцев это слово означает тот район города, где он проживает. Административно баррио - квартал может быть городским районом, округом, микрорайоном. Все это называют одним словом  «баррио». Эти баррио в Медельине входят в состав более крупных городских образований – коммун, их в городе 16. Автор перечисляет часть барриос, среди них этим словом называет и некоторые коммуны.

Бостон, квартал Энсисо, квартал Прадо, квартал Лаурелес, квартал Буэнос-Айрес, квар-
тал  Ла  Америка,  кварталы  Сан  Хавиер,  Сан  Хоакин,  Санта  Крус,  Сан  Бенито,  Санто
Доминго Савио, Эль Сальвадор, Эль Популар, Эль Гранизаль, Ла Эсперанса, Ла Фран-
сиа, кварталы старые и новые, кварталы мои и чужие, кварталы, кварталы, кварталы, распространяясь, размножают с неистовством гены, язвы человечества, убежденные в
том, что тот, кто их воспроизводит, не умирает, потому что остается в живых в своем
потомстве. Глупцы! Если ты умер, то умер, исчез, а твои потомки ‒ это черви, которые
едят то, что ты им оставил. Оставь им долги. Потрать все, что у тебя есть на все, что
захочешь: на шлюх, на яхты, на компакт-диски, чтобы время – последний могильщик ‒
пожирало день за днем память о тебе. От потомства ничего не жди, разве что бросят
несколько цветов на твой гроб, когда его начнут засыпать землей во время погребения, а после пыль забвения. Пусть получат в наследство дерьмо. Черт побери, сколько алкоголиков будет несогласно со мною! Все, все они заблуждаются. О Смерть – мстительница, о Смерть – уравнительница,  моя приятельница, мамочка, смети подчистую эту
свору ублюдков, ни одного не оставляй, сметай их всех взмахом своего крыла.
Как мне теперь сообщить папе, что он умрет? Как сказать, что я его люблю, если
никогда в жизни он не давал мне возможность высказать ему это? В конце концов, я
рассказал ему все, но он меня не слышал; его окутала пелена печали, и мои слова не
доходили до него. Неумолимая клепсидра82 сочилась его последними струйками жизни.
Затем мы подключили его к капельнице, и время теперь начало отсчитываться каплями
раствора глюкозы. Одна, вторая, третья они падали нерешительно, сомневаясь, как его
уставшее сердце. Тогда я понял, то, чего не было, и уже не будет.
Однажды у моей невестки Норы возникла идея привести знакомую ей чету вра-
чей,  специализирующихся  на  оказании  помощи  больным,  находящимся  при  смерти, утешая их и облегчая страдания, чтобы те умерли достойно.
– Достойно или недостойно, тебе Норита, не кажется, это излишеством? Для того всегда и были врачи, чтобы низвергнуть нас с благословения священника в пропасть
вечности.
– Да нет же, – ответила она мне, – эти помогут нам смириться с неприемлемым, тем, что Смерть разрушит наш дом.
– Хорошо, предупреди меня, когда они придут, чтобы я ушел, не хочу видеть их
лица.

82 Клепсидра (греч. водяные часы) — прибор для измерения промежутков времени в виде цилиндрического сосуда с капающей или вытекающей струей воды, известный со времён ассиро-вавилонян и древнего Египта.

Не выношу ни врачей, ни священников. А так же политиков, бюрократов, поли-
цейских и так далее, и тому подобное.

Но  она  все-таки  привела  врачей  без  предупреждения,  их  приход  застал  меня
врасплох,  когда  я  читал  на  странице  объявлений  в  Эль  Колумбиано  уведомления  о
благодарении  Святого  Духа.  Осмотрев  больного  и  множество  его  анализов,  они  со-
гласились с моим мнением, что это мог быть цирроз. А тому, чье мнение совпадает с
моим, я немедленно открываю в своем сердце местечко и присваиваю категорию об-
ладателя непреложной истины, что и было сделано в отношении врачующих супру-
гов. Через два дня они вернулись и, отказавшись от своего прежнего диагноза, объя-
вили, что у папы была гепатома. А это еще бабушка надвое сказала. И как они вошли
в мое сердце, так и вышли, через широкие ворота. После чего я принялся ругать эту
парочку каркающих дураков.
–  Гепатома?  Рак  печени?  Вы  можете  представить  себе  большую  глупость?  По-
скольку у него варикозное расширение вен пищевода, то это цирроз.
И хватит, точка, я так решил.

Лока,  о  чудо,  нарядившись  в  презентабельное  платьице,  в  кои-то  веки  спусти-
лась  по  лестнице  в  гостиную,  где  находилась  эта  парочка  тварей,  присвоивших  себе
звание врачей. Несмотря на то, что ее муж умирал, она кривлялась перед гостями, пы-
таясь произвести на них впечатление, другими словами, продолжала быть стоеросовой
дубиной и запоминающейся личностью. И все болтала, и болтала, и болтала, и болтала.
– Что! – заметил я Глорите, которая была со мной наверху. – Этой сороке дали
освященное вино, чего это у нее развязался язык?
Одолеваемая тем, что сегодня называют  «жаждой быть главным действующим
лицом», Лока совсем распустила свой хвост. Тот же бес щиплет день и ночь задницу
Папы Римского. И выходит этот павлин на балкон, чтобы раскрыть urbi et orbi83 свой
ощипанный хвост и окропить многочисленное стадо благословениями. После чего про-
питанная благословениями паства отправляется по домам, чтобы, сидя на своих благоверных ляжках, смотреть по телевизору чемпионат мира по футболу.
– Ты ничего не потеряешь, папа, если умрешь сейчас,– сказал я ему. – Она всего
лишь подтверждает свою низость.

83 Urbi et orbi (лат) – городу (Риму) и миру – означает обращение ко всем или широковещательное заявление. Слова из церемониала возведениянового Папы в звание Наместника Бога на земле.

Спустившись  по  лестнице,  открыл  входную  дверь  и,  выйдя  на  улицу,  хлопнул
ею  что  есть  силы,  от  чего  затрясся  весь  дом,  тем  самым  поубавив  спеси  у  чертовой
Смерти. Главных персонажей моих книг, склонных всегда быть в центре внимания, я
считаю мерзавцами!
Еду в автобусе, заполненном всяким сбродом, продуктом, что произвело это по-
рочное  рожающее  племя.  Вот  скажите!  Сколько  нужно  пересмотреть  уродов  в  Лавке
Монстров84, чтобы найти хотя бы одну красавицу? Тысячу? Десять тысяч? Сто тысяч
пугал? Сволочи, всмотритесь в зеркало, прежде чем совокупляться, плодить, зачинать, рожать,  или  вы  так  стараетесь  из  боязни  утерять  образец?  Тут  я  увидел  маленькую
брюнетку с зелеными глазами, сидящую с открытыми ножками на одном из сидений, и
утро для меня стало более приятным. О, Святой Дух, она же чистый секс, Бог ты мой!
Определенно, Бог существует, сказал я себе. И, вверив себя Ему, Всевышнему, попро-
сил, потребовал от него в  темных глубинах своей души ради его святой матери, чтобы
помог мне обрести эту красоту. Он услышал меня, как каменная ограда слышит дождь: брюнетка сошла в самом центре на улице Карабобо, и, войдя в толчею мошенников и
карманников, потерялась из виду. Отсюда мораль: если Бог и существует, то ни к черту
не годится. Не стоит тратить время на Него.

Уже вечерело, когда я вернулся в этот дурдом, ставший вдобавок еще и хоспи-
сом. В гостиной мне открылась следующая картина: недоумевающие, потерявшие спо-
собность  соображать,  обалдевшие  королева-матка  и  ее  огромный  улей  слушали  безу-
держную  ахинею  четы  танатофилов85;  их  речь  как  липкая  нить  обвивала,  укутывала
всех в плотную медовую ткань. За короткое время моего отсутствия они смирились с
тем, что папа умрет, а наш дом рухнет.
Обезумевший,  я  взбежал  по  лестнице  и  вошел  в  комнату  отца:  сквозь  штору, яростно вздымавшуюся под сквозняком, через полуоткрытое окно проникали послед-
ние лучики солнца, и в постепенно надвигающемся полумраке умирал дневной свет.
– Папа, – обратился я к нему, – я не позволю тебе больше страдать. Если хочешь
умереть, то рассчитывай на меня, я помогу тебе.
Какой я идиот, ну кто просил меня говорить! Уж чего папа не хотел, и никогда
не  хотел,  так  это  умереть.  Он  предпочитал  тащить  на  себе  груз  этого  сумасшедшего

84 Речь об игре Лавка Монстров (Monster Shop в испанском варианте  La Monstruoteca) в The Legend of Zelda: Breath of the Wild, видеоигра, разработанная японской компанией Nintendo для консолей Nintendo Switch и Wii U.
85  Танатофилия  (греч. thanatos  смерть + филия)  любовь  к  смерти  –  разновидность мазохизма,  когда половое возбуждение неразрывно связано с тематикой смерти.

дома и своей чокнутой жены, чем умереть и пойти считать песок вечности. Папа отве-
тил мне тяжелым вздохом, давая понять, что не слышал меня. В тот момент внезапно, как если бы сверкнула молния, в слепоте ночи передо мною высветилась полная карти-
на  моего  предназначения.  Я  понял,  что  должен  был  незаметно  для  него  лишить  его
жизни. Вот для чего много лет назад он простодушно наполнил меня жизнью: для того
чтобы  в  день,  который  настанет,  я  исполнил  роль  безмолвной  и  заботливой  Смерти.
Стало быть, так оно и есть! Для этого я родился и жил. Столько ходил и дышал, даже
не подозревая об этом!
Мой брат Сильвио, рано понявший свое предназначение, пошел дальше. В двадцать пять лет, однажды ночью, охваченный просветлением, не желая обременять себя
чужими смертями, снес себе голову выстрелом.
К черту родных мертвецов, они не дают жить! Беспрерывно взывают ко мне из
могилы.
– Иди, иди,– зовут они и тянут меня за указательный палец к себе, таща в свою
черную ночь за невидимую ниточку вечности.
–  Не  надоедайте  мне  больше,  не  настаивайте!  Разве  не  видите,  что  я  исповеду-
юсь психиатру?
Сегодня, доктор,  думаю похоронить их всех, закидаю полными лопатами забве-
ния. Как если бы был стервятником, который потрошит мертвых, а затем уходит, уле-
тая, стирая взмахами крыльев следы на небе за собой! Как только выйду из вашей кон-
сультации, начну применять к ним стирающую головку от магнитофона. Не оставлю в
живых ни одного из этих проклятых мертвецов.
Безмолвие охватило мой дом и стало давить на нас, как крышка гроба.

В  один  из  последних  папиных  вечеров  мы,  Лока,  Дарио  и  я,  и  не  помню,  кто
еще, были в кабинете папы рядом с ним, а лучше сказать, смотрели, как он умирает.
Вечер тянулся в молчании, словно застыл на месте и никто не разговаривал. Даже сама
Лока не открыла рот, чтобы повелеть что-либо. Я снова вернулся к своей внутренней
лекции,  к  этой  бесконечной  напыщенной  речи,  которую  произносил  с  незапамятных
времен, и которая не заканчивалась, так как возникали новые вопросы: то один, то дру-
гой, то почему да, то почему нет, то кто я есть. Ответ напрашивается сам собою: ничто
и никто. Утлая лодочка, потерявшая управление в бездонном море. И вот тут, из этого
колодца застывшего безмолвия, в котором время как бы приостановило свой ход, я на-
чинаю слышать, помимо мурлыкания своих мыслей, и чужие: «Эх, какое несчастье, теперь не кому будет приказывать, черт побери!», – слышу, что говорит про себя Лока. И
слышу, как говорит Дарио, что скоро он тоже умрет.
– Перестаньте думать, черт возьми, не могу сосредоточиться! – воскликнул я. –
Совсем запутался.
Они странно посмотрели на меня и перестали думать. Затем время снова начало
свой ход, и я  услышал снаружи то, что фантазеры называют  «реальность»: движение
машин на улице, поющих в саду птиц… Еще один миг этой «реальности», и прибудет
Смерть. Это я тоже ощущал. Она приехала уставшая поздним, вновь ожившим вечером, верхом на мерзкой погоде.
– Какой  сегодня день? – спросил я, чтобы предупредить ее.
– Вторник,– ответила Лока.
– Не тебя я спрашиваю, молчи.
–  А  почему  она  должна  молчать?  –  возразил  папа,  находящийся  в  состоянии
алиментарной дистрофии 86, защищая ее из своих последних сил.
– Потому что она мертва. Поэтому. Для меня она уже умерла. И молитвы по со-
бытиям жизни Христа, которые мы сегодня будем читать, скорбные. В первом, Христос
упадет в первый раз.
–  Нет,– поправил меня Дарио. – Первое скорбное событие‒ это страдания Хри-
ста в саду87.
– Ну и память у тебя, брат. И это притом, что ты безбожник.
– Уже нет.
– А я продолжаю им быть. Я не верю даже в пыль, которой дышу в этом доме.
Посмотри на эти книжные шкафы, какие они чистые.
И мы снова вернулись в колодец безмолвия, чтобы задохнуться в нем. Я же вро-
де хорошо знал порядок чтения молитв Розария88: понедельник ‒ молитвы по радост-
ным событиям, значит мы радостные, вторник ‒ читаем скорбные молитвы ‒ мы скорб-
ные, а в среду прославляем Христа, и получается, что мы прославленные. Воспомина-
ние – это неразумная обуза, доктор, глупое бремя. А прошлое – это труп, который не-
обходимо похоронить как можно быстрее, иначе с ним человек начнет разлагаться еще
при жизни. Это вам говорю я, тот, кто изобрел стиратель воспоминаний, эта штука ока-

86 Алиментарная дистрофия ‒ болезнь длительного недостаточного питания, проявляющаяся общим истощением.
87 Речь о молитве Иисуса Христа в Гефсиманском саду, куда он пришел помолиться перед арестом и где он испытал страдания, насланные на него темными силами.
88 Роза́рий (лат. rosarium «венок из роз») ‒ традиционные католические чётки, а также молитва, читаемая по этим чёткам. Первый «розарий» включает в себя радостные события (понедельник и суббота), второй- светлые (четверг), третий-скорбные (вторник и пятница) и четвертый-славные (среда и воскресенье).

залась для меня очень полезной, и я продемонстрирую вам его прямо сейчас. Взгляни-
те, посмотрите, обратите внимание: он стирает весь мусор в вашей черепушке.
Пытаясь не думать, не слышать и не видеть, я был на грани освобождения от са-
мого себя, но тут земля начала дрожать и трястись, словно хотела освободиться от всех
нас, зашвырнув в вечность.
Когда землю трясет, то естественным стремлением двуполого и мерзкого суще-
ства, называющего самого себя «человек», является стремление выбраться бегом на от-
крытое  место,  чтобы  упавшая  крыша  не  придавила  его  и  не  стерла  одним  махом  его
жалкие воспоминания. Однако никто из нас не сдвинулся с места. В том состоянии, что
находился  папа,  не  было  способа  спустить  его  в  сад,  так  что  мы  сидели  спокойно  и
ждали, когда дом обрушится и похоронит всех нас вместе с ним в одной пыльной могиле.

–  Только  этого  нам  не  хватало!  –  воскликнул  я  в  разгар  подземных  толчков.  –
Чтобы этот старый педик наверху начал трясти наш дом. Ну, попробуй, свали, посмот-
рим, действительно ли ты такой баран! Или тебе передалась ярость Кристолоко, кото-
рый силой изгнал торговцев из храма? Уж не ты ли зачинатель подобной ярости!
Куда ему к чертям свалить этот дом! Приступы ярости в стиле Аргемиро. Отец
Вечный  –  это  истеричный  Аргемиро  Рендон,  а  с  таким  человеком  обращаются  сле-
дующим образом:  ему твердо говорят, что от него хотят, и если он не прислушается, то  получает  пинок  по  жопе.  Однако  последнее  на  этот  раз  не  понадобилось.  Тот,  к
кому мы Возносим сердца89, Божественный Творец, Всевышний и Чудовище больше
не ругался, он взял себя в руки, из него вышел гнев Дона Говноеда Рендона. Как го-
ворится,  отступил,  а  по-нашему  земному,  отказался  от  своих  намерений.  Лишь  не-
сколько выпавших из книжного шкафа книг напоминали о случившемся.
– Спорим, вы не знаете, что делала бабушка, когда начиналось землетрясение, –
произнес я, чтобы нарушить молчание.
– Читала в Библии Магнификат90, – ответил Дарио.
Как хорошо ты запомнил, брат! Помню тебя в детстве рядом с ней и со мной на
веранде  Санта  Аниты,  заполненной  цветущей  азалией  и  геранью,  и  как  итальянский
клевер и яркая цимбалярия в свисающих корзинках раскачивались взад и вперед под

89 У автора лат. Sursum corda. В католицизме – «Вознесём сердца́»; в православии  «Горе́ сердца́» –  начальная часть литургии, формула обращения к пастве присутствует во всех древних христианских литургиях, как западных, так и восточных.
90 Magnificat (Магни́фикат) – (первое слово первого стиха «Magnificat anima mea Dominum» ‒ «Величит душа Моя Господа…») ‒ в православии Величание Богородицы из Евангелия от Луки (Лк. 1:46-55) 75

яростью земли, бывшей ни чем иным, как проявлением несправедливости небес.
– Ах, дети, перестаньте толкать кресло-качалку, не то у меня закружится голова,
– ругала нас бабушка.
– Но мы не толкаем тебя, бабушка! Это землетрясение.
– Трясет землю? Ой, наверно ее ужалил скорпион.
И  будто  подталкиваемая  пружиной  от  сидения,  она  в  один  миг  вскочила  со
своего  кресла,  и  в  разгар  тряски  запела  Магнификат:  «Величит  душа  Моя  Господа, и дух мой блаженствует от созерцания Моего Бога и Спасителя, потому что обратил
он  взор  на  смиренного  раба  своего…».  Покачиваясь  на  космических  качелях,  мы
умирали со смеху. Стая попугаев пролетела над пальмами, а затем по дороге прошла
вереница мулов.
– Пошел, пошел! – торопил их погонщик. – Двигайтесь, мулы!
Да. Пошевеливайтесь, мулы! Везите в тысяче пятистах вьюках весь мусор мо-
их воспоминаний!

Приют  Общества  защиты  животных  Медельина,  столицы  скотобоен,  как  чер-
ная дыра во вселенной, потому что боль, которую он концентрирует, настолько вели-
ка, что свет, достигающий его, умирает и оттуда не выходит. Здесь находятся полто-
ры тысячи собак из тех, которых давят автомобили, а мой брат Анѝбаль собирает по
улицам, вырывая их от человеческой жестокости и нерадивости Бога и, которых он со
своей женой кормит, опекает и любит.
–  Анѝбаль  и  Норма?–  объясняю  я  обоим,–  любовь,  разделенная  между  столь-
кими, становится  очень  малой: каждой собаке  в приюте  достается очень немного, и
этого немного ей не достаточно. Жизнь собаки без хозяина не имеет смысла.
– А как с человеком? – парирует Анѝбаль.
– Эх, брат, – отвечаю я, – это уже другое дело. Мы находимся тут внизу, чтобы
выполнить творческий план Бога, или за его неимением пятилетку Коммунистической
Партии.
Мое мнение такое, пятьсот собак из приюта и двести кошек (вы, читатель, долж-
ны знать, что вдобавок к беспокойству и неприятностям с собаками, Ани́баль и Норма
подбирают также кошек), из милосердия, для освобождения этих животных от сиротст-
ва и страданий их надо умертвить. Но это еще не все, если я, как всегда, прав, то возни-
кает вопрос, кто будет умерщвлять? Анѝбаль? Нора? Я? Об этом даже не заикайтесь! Я
с  удовольствием посажу  на кол Папу Римского, но прикоснуться к зверьку, Божьему
созданию? Даже злую собаку (разумеется, они тоже есть, так же, как в виде исключе-
ния есть хорошие люди). Для меня собаки ― свет жизни, а тем, кто с издевкой спросит
моего брата и Норочку, не лучше ли им подбирать брошенных детей, я отвечу следую-
щими словами, тактично и в прямом смысле:
–  А  скольких подобрали  вы,  добрые  христиане,  милосердные  душонки,  ублюд-
ки? Это же вы, кто их зачинает, рожает, а затем выкидывает на улицу!
А затем, в соответствии со своим мнением и полемической строгостью, распре-
делю между вышеназванными людьми отравленные презервативы,  а брошенным ими
детям раздам отравленные шоколадки, чтобы эти сукины дети не повзрослели и потом
не поубивали нас. Любой мальчик потенциальный мужчина и преступник. Человек ро-
ждается плохим, а общество делает его еще хуже. Ради любви к природе, ради экологи-
ческого равновесия, чтобы спасти необъятные океаны надо покончить с этим вредителем.

Ой, забыл сказать, в то время, как Анѝбаль и Нора чистят денно и нощно дерьмо
от пятисот собак и двухсот кошек и сами несут огромный груз душевных мук, который
никто  им  не помогает  нести,  трансвестит  Иоанн  Павел  Второй  хорошо  спит, хорошо
кушает, хорошо трахается и вот так, со спокойной совестью, хорошо поспавший, хоро-
шо покушавший, хорошо потрахавшийся влезет в облако ангелочков с двумя крыльями
и  отправится  от  нас,  безнаказанная  тварь,  на  небо  Всемогущего.  Али  Агджа91,  сукин
сын, почему ты не прицелился точно?

Ладно,  ладно,  хватит  вступлений,  перейдем  к  делу  и  пойдем  дальше  с  того
места, где мы остановились: пришел я в приют за эвтаналом 92, это эликсир для лег-
кой смерти, чтобы избавить моего папу от страданий. Я хорошо знал, где он находит-
ся,  так  как  несколько  лет  назад  был  там,  помогая  умертвить  тяжело  раненного  пса.
Препарат хранился в шкафу с лекарствами в приемной амбулатории. Тогда я поклял-
ся никогда больше не возвращаться в это место боли, которое разрывало мне душу.
Однако никогда не говори, что не выпьешь воды из этого болота, если ты, как и мы
все, живешь в этом болоте, и где тебя заставляют терпеть невыносимое. Собаку  мы
подобрали в канализационном коллекторе, куда она, сбитая какой-то машиной, упала

91 Мехмет Али Агджа ‒ член турецкой террористической группировки «Серые волки», 13 мая 1981 года совершил покушение на папу римского Иоанна Павла II, в результате чего папа получил небольшое ранение.
92 Исп. El Eutanal‒ эвтанал. Писатель выдумал препарат, взяв название от термина «эвтаназия». Опасаясь врачей, считая их бесполезными и неработоспособными, Вальехо иронично предлагает заменить их эвтаназией.

со сломанным позвоночником. Как нам сообщили местные ребята, псина провела там, умирая, несколько дней, не имея сил выбраться оттуда под проливными ливнями на-
ступившего сезона дождей, от которого небо над Антьокией было постоянно изборождено тучами.
– Почему вы ее не вытащили? – спросил я их.
Им не пришло это в голову. Сбитая собака, чтобы вернуться домой (хотя был ли
у нее дом?) хотела бы выбраться из коллектора, но у того были очень крутые края, и у
нее ничего не получилось. Дни и ночи провела она, умирая в дерьме, в человеческом
дерьме, самом дерьмовом из дерьма.
Кое-как вытащив собаку, погрузили со всей осторожностью, стараясь не усилить
ее боль, в полуразвалившийся грузовичок Ани́баля и отвезли в приют. Едва ей ввели в
вену эвтанал, как собака тут же умерла. В тот момент я начал проклинать Христа, того
сумасшедшего, и его святую мать, и его чертову церковь, и подлость Бога.

Ох, бабушка, если бы ты слышала меня, если бы ты жила, если бы узнала, во что
превратилась моя жизнь, и эта страна, и мой дом, ты бы нас не узнала. В своей неболь-
шой комнате, в которой ночь застряла и не продвигается вперед, смотрю в черную тем-
ноту,  вижу  пустое  кресло  моей  бабушки,  кресло,  в  которое  бабушка  садилась  послу-
шать, как течет время, когда дедушка уже умер, и она не имела больше стимула про-
должать жить,  сидела, уставившись в потолок. Стимул! Это ее слово, от нее я узнал
его, и оно тоже уже умерло. Слово умерло, а мы даже не заметили как.
– Я тоже не имею стимула, бабушка. Не знаю, что я делаю здесь.
– У тебя никогда не было желания жениться, сынок? – спрашивала она меня.
–  Жениться,  как  говорят,  ради  женитьбы,  нет.  Однако  у  меня  уже  есть  четыре
или пять женщин с четырьмя или пятью детьми от каждой, от которых нет покоя.
– Врунишка, не верю тебе.
–  Ты,  бабушка,  также  не  поверишь  мне,  что  я  люблю  тебя  больше,  чем  кого-
либо, больше чем Бога?
– Не богохульствуй, мальчик.
– Ладно, в таком случае я ухожу.
И  богохульник  попрощался  с  ней,  поцеловал  бабушку  в  лоб  и  направился  в
центр на улицу Хунин93 проверить пульс скотобойни.

93 Улица Хунин (исп. La Calle Junín) –улица в Медельине, торгово-развлекательный и прогулочный центр города.

– Какие есть новости, сынок? – спросила она меня с нетерпением, когда я под-
нялся к ней после возвращения.
–Ничего  нового,  бабушка,  все  как  прежде,  как  в  любой  другой  день,  повсюду
мертвые, мертвые, мертвые.
– Только что в автобусе, на котором я ехал из Лаурелеса, одного сеньора удари-
ли ножом четыре раза.
– Нет!
–  Да,  почему  нет?  Он  испустил  дух.  Здесь  любой  живой  человек  подвержен
опасности от всего, особенно если его дела идут успешно или если он смеется. В этой
стране тот, кто дышит, уже является помехой.
– А почему его убили, сынок?
– Потому что он был живой, а нас так много, что мы не помещаемся. Надо убивать,  чтобы  дать  место,  где  бы  можно  было  разместить  тех,  кто  родятся  после,  ведь пространство ограничено. Кроме того, поди узнай, какие неоплаченные счета и долги будут у долго живущего человека. Кроме тебя, бабушка, в этом мире пока что нет безгрешных людей. Ты последняя, кто осталась, но и ты уже скоро покинешь нас.
– Не верю тебе, ты выдумал про сеньора, трещотка.
– Послушай, бабушка. Я больше всего хочу, чтобы повсюду были молочные реки  и  кисельные  берега!  Однако,  на  самом  деле,  повсюду  юдоль  скорби,  заполненная
страданиями.

Когда  я  был  ребенком,  то придумывал  для  бабушки  сказки  о  ведьмах,  а когда
стал  подростком,  уже  должен  был  придумывать  для  нее  новости.  Мне  это  было  не
очень трудно, так как реальность вне дома служила мне образцом. Приходя в ужас от
услышанного, она всегда прерывала меня. Иногда, чтобы дать ей передохнуть от несча-
стий и вселить в нее надежду, я выдумывал, что отец одного моего друга, очень бед-
ный, выиграл в лотерею:
–  Сто пятьдесят  тысяч восемьсот  миллионов миллиардов!  Ты  можешь  предста-
вить?
– Я рада за него. Пусть он проявит больше милосердия.
– Нет, если он не дурак, то не будет этого делать!
–  Благотворительностью  пусть  занимаются  бедняки,  не  имея,  что  подать,  они
раздают  в  своих  грязных  умишках  добро  пригоршнями.  Но  богатые?  Они  скоро  обещают, да не скоро дело делают. Ладно, пойду, почитаю Хайдеггера94. Позже расскажу тебе, что произошло этим утром на улице Хунин.

Что может произойти на улице Хунин кроме ставших уже обычными убийств!
Обворожительные парни, толпы красавцев ходили по этой благословенной улице в те
благословенные времена моей ветреной юности. Теперь все не так. Симпатяги испа-
рились, а пар от них отправился прямиком на небеса воспоминаний. По-другому и не
могло быть, если руководствоваться в жизни законами Мерфи и термодинамики, со-
гласно  которым  всё,  что  исправно  –  испортится,  а  испорченное  станет  еще  хуже.
Мальчишки  и  парни,  вы  ушли  с  улицы  Хунин.  И  я  стираю  вас  из  памяти  взмахом
крыла Хроноса, обезглавливателя эфебов. Сегодня по моей бедной улице ходят лишь
зомби и троглодиты. Вот во что превратилось это племя убийц, с каждым днем, ста-
новящееся  все  более  нездоровым,  все  более  уродливым,  все  более  жестоким,  более
ублюдочным,  которое  ходит  на  двух  ногах,  всунутых  в  затасканные  вонючие  кеды.
Зачем Китаю попусту тратить дорогостоящие атомные бомбы на подземные испыта-
ния, если можно их сбросить здесь при свете дня под ярким солнцем. Ох, бабушка, если бы ты знала, если бы ты была жива, но нет! К счастью, нет.
Однако  оставим  это  все  как  есть,  пусть  живые  продолжают  убивать  живых,  а
мертвые хоронить своих мертвецов, ибо теперь тьма царствует в ночи. Кроме кровати и
одного стула из столовой, на который я кладу свои вещи, в моей комнате больше нет
мебели, разве что еще пустующее кресло моей бабушки, к воспоминаниям о которой не
хочу возвращаться. А вот что я хочу, так это спать, но так, чтобы не слышать, не раз-
мышлять, не разговаривать, не говорить снова об одном и том же, не считать овец или
что-либо другое, например, мальчиков в бассейне или солдат в казарме. Каким жизне-
радостным  был  Медельин  во  времена  моего  детства!  В  нашем  районе  над  деревьями
каллиандров95 дул игривый ветерок, он раскачивал ветви и тормошил листья, наигры-
вал на уличной мостовой в интервалах от большой септимы до секунды и ноны на до-
минанте  рапсодию  теней  в  соль  мажоре.  Но,  увы,  этого  уже  никогда  не  будет!  Мой
район  умер,  деревья  срубили,  тени  исчезли,  ветерок  устал  дуть,  и  рапсодия  закончи-
лась, а город превратился в ад, все более и более раскаляясь, распаляясь и возбуждаясь
из-за одного, другого, третьего: из-за стольких улиц, стольких автомобилей, стольких

94  Мартин  Хайдеггер  (нем.  Martin  Heidegger)  1889–1976  —  немецкий  философ-идеалист,  крупнейший философ XX века.
95 Каллиандр (Calliandra), исп. carbonero ‒ род растений, включающий в себя травянистые многолетники, кустарники и деревья, принадлежащие к семейству Бобовые.

людей, и такой неистовой злобы. Поднимаясь с одного уровня на другой, по тем или
другим  оценкам,  мы  в  конечном  итоге  ступень  за  ступенью  опустились  в  преиспод-
нюю. Увы, друг Хорхе Манрике96, прошедшее время было намного круче!
Достав эвтанал, мы с моим братом Карлосом пошли к последнему из оставшихся
друзей папы Виктору Карвахалю, чтобы известить его, что папа находится при смерти.
Лока со своим скаредным эгоизмом не хотела, чтобы кто-нибудь был в курсе этого, по-
тому  что  только  одна  хотела  обладать  его  смертью.  Но  одно  дело,  что  хотела  она,  а
другое совсем противоположное, что хочу я. Несколько месяцев назад, даже не успев
принять на прощание стопку агуардиенте, по проторенной дороге смерти от нас ушел
близкий друг папы Леонель Эскобар. Поэтому  мы, печально размышляя, шли к дому
Виктора, и помню, какое неожиданное веселье охватило нас, когда мы начали вспоми-
нать роскошные похороны устроенные сыновьями Леонеля. Во время тех похорон они
пили друг с другом и с родственниками, пили между молитвами и молебном священни-
ка, песнопением и пением исполнителей серенад, и выпили сто сорок бутылок агуарди-
енте, короче говоря, двенадцать дюжин. Двенадцать дюжин бутылок агуардиенте вы-
пили эти мерзавцы за здоровье покойника, или точнее сказать, за память о нем. И по-
думать только, бедный Леонель в конце жизни не смог даже попробовать святого для
него напитка!
–  Понюхать могу, да,–  объяснил он мне, когда мы разговаривали с  ним   у него
дома, прохаживаясь по балкону в его последний вечер.
У  него  уже  было  три  инфаркта,  он  болел  диабетом,  а  нарушение  циркуляции
крови  в  конечностях  при  диабете  привело  к  беде,  своего  рода  «засорению  канализа-
ции»97.
–  А  почему  бы  тебе  не  прочистить  канализацию  с  помощью  агуардиенте,  ведь
она благословенна для разжижения крови.
– Этого бы я хотел больше всего, да врач не позволяет.
Да,  душа  у  Леонеля  оставалась  невредимой,  всегда  он  был  веселый  и  излучал
радостный оптимизм в до-мажоре.
– Послушай, Леонель, – говорю я ему, – не обращай внимания на врачей, ведь у
тебя нет другого выбора. Твой случай намного тяжелее, чем у сына Линдберга 98. Зав-

96 Хорхе Манрике (исп. Jorge Manrique) 1440–1479 ‒ испанский  воин и  поэт. Бессмертную славу  поэту принесли его стансы на смерть отца.
97 По-видимому, речь идет о диабетическом тромбофлебите.
98 Чарльз Огастус Линдберг (1902–1974) – американский лётчик, первым перелетел Атлантический океан в одиночку (20–21 мая 1927 года по маршруту Нью-Йорк – Париж). Здесь намек на дело о похищении и убийстве 1 марта 1932 его сына Чарльза Линдберга.

тра я приду с полосками для измерения сахара, бутылкой агуардиенте и ампулами с ин-
сулином, и увидишь, можешь ты пить, или нет.
– А если агуардиенте повысит сахар?
– Тогда я вколю тебе инсулин и понижу его.
– А если инсулин понизит сахар?
– Так я дам тебе выпить агуардиенте и повышу его. И вот так, падая и поднима-
ясь, как Христос, ты увидишь, как дойдешь до Голгофы.
Однако я больше не встретился с ним, не удалось. Той ночью его ударил четвер-
тый инфаркт, и моя госпожа Смерть забрала его, оставив мне запечатленную в самом
дальнем углу моей головы память о нем, которую я сохраню навсегда, пока мое сердце
будет качать кровь.
Как-то в декабре, когда мы были еще маленькими, Лионель пришел к нам в Сан-
та Аниту и принес неимоверного размера воздушный шар, склеенный из ста двадцати
кусков  бумаги.  Он  был  огромный,  огромный,  огромный,  самый  большой,  когда-либо
виденный моими глазами и небом Антокьии. Это был великолепный подарок. Мы наполняли  его  горячим  воздухом  на  веранде  со  стороны  улицы.  Шестьдесят  невинных
рук было нужно, чтобы удержать его, и двадцать дымовух, чтобы заполнить шар ды-
мом. Когда последняя дымовуха закончила наполнять его ненасытное брюхо дымом, и
шар начал дергаться, пытаясь вырваться из держащих его рук, мы зажгли укрепленный
в  нем  светильник  и  отпустили  на  волю.  Оставив  внизу  род  человеческий,  высокую
пальму и курятники, шар пошел, пошел, пошел, поднимаясь, поднимаясь и поднимаясь, пока не достиг неба моего господина Боженьки, где отныне находится Леонель и смот-
рит на меня.
– Леонель, мы здесь внизу задыхаемся от жары! – прокричу я ему.
И  тогда,  Леонель,  пошлет  мне  со  своим  благословением  дождь:  такой  малень-
кий,  озорной,  беспечный,  пропитанный  энергией  дождик  с  неопределенным  вкусом, что-то между агуардиенте из Антокьии или агуардиенте из Кальдаса99.
– Спасибо, Леонель, merci beaucoup100.

Мы дошли до дома Виктора, постучали, он открыл нам сам. Считая, что я по-
прежнему нахожусь в Мехико, был удивлен, увидев меня здесь в Медельине, и, прежде
чем он пришел в себя, я сообщил ему новость:

99 Кальдас  (исп. Caldas) – один из 32 департаментов Колумбии, центр город Манисалес. Славится своими ликерами, анисовой и агуардиенте.
100 Фр. Merci beaucoup – большое спасибо.

– Папа практически  умер. Врачи нашли  у него рак печени и  уже ничего нельзя
сделать. Говорят, ему осталось жить разве что несколько часов или дней. Мы пришли
сообщить тебе, чтобы ты знал.
Вот так внезапно, с решительностью удара молнии, что бьет без слов в воду, а
она продолжает бежать, так и мы извещали людей, потому что воспитывались в сума-
сшедшем доме сумасшедшей женщиной. Что мы можем поделать, мы были, есть и ос-
танемся такими: как говорится, кривое дерево никому не выправить. Конечно, если со-
общать новость таким образом, то иногда ею можно убить того, кому ее сообщают, но
это нормально, ведь нам уже тесно на земле, и мы должны контролировать любым спо-
собом распутную жизнь населения.
Услышав новость, Виктор оперся о ближний к нему косяк двери, и я увидел ду-
шевную боль и потрясение, отразившиеся на его лице. Он был другом отца еще с тех
пор, когда я не родился, и на протяжении всей их жизни, долгой жизни даже тень раз-
ногласий не омрачила их крепкую дружбу. Они сообща владели фермой Ла Солита и
газетой Эль Подер101. Оба предприятия потерпели неудачу, и это объяснимо в отноше-
нии  джентльменов,  поскольку  успех  ‒  это  привилегия  мошенников.  Не  знаю,  почему
они  назвали  газету  подобным  именем,  означающим  самый  большой  обман,  которым
столько забивают тупую и легко одурачиваемую голову человека. Ведь они были доб-
ропорядочными людьми, а это позорное искушение ‒ самая далекая из их надежд, за
которыми они скакали по загонам Ла Солиты между телятами и коровами под палящи-
ми  лучами  солнца  и  ветром,  бьющим  в  лицо  с  бутылочкой  агуардиенте  в  седельной
сумке. Разве вы, простофили, не знаете, что власть в Колумбии находится не на скот-
ном дворе, она на троне Боливара ставшей скамьей позора, на которой в этой стране, где отсутствует правовая защита человека, восседают ее либеральные или консерватив-
ные ослы-президенты, парша на теле нашей страны.
Газета Эль Подер продержалась два года и закрылась сама, тихо, без стенаний и
ни одного жалкого извещения о ее смерти не было в двух других газетах Медельина: Эль Коррео и Эль Коломбиано102, двух конкурирующих листочка учрежденных для на-
рода.  В  коморке,  над  одной  из  ванных комнат,  которую  мы  называли  «чердак»,  папа
хранил по одному экземпляру каждого номера своей газеты, переплетенных в несколь-
ко фолиантов. Так, на всякий случай, чтобы было чем защитить себя, если кто-нибудь
однажды предъявит иск к написанному там материалу.

101 Ла Солита (исп. La Solita ‒ букв. одинокая, одинешенькая). Эль Подер (исп. El Poder ‒ власть).
102 El Correo ‒ Курьер и El Colombiano ‒ Колумбиец.

Мы  с  братьями  проводили  жизнь  в  постоянных  и  изрядно  надоевших нам  мо-
литвах к Деве Марии, и не умели занять себя чем-нибудь интересным в свободное вре-
мя. Однажды, когда выдался свободный день, и делать было совсем нечего, мы спусти-
ли с чердака огромные фолианты Эль Подера и подожгли их в патио, сотворив огром-
ный  костер.  Языки  пламени  почти  охватили  стену  дома.  Несколькими  ведрами  воды
нам удалось потушить горение, однако еще немного, и Эль Подер заставил бы нас но-
чевать под открытым небом. Это был старый саманный дом, который бы мог сгореть
довольно быстро.
Еще у отца было несколько фермерских хозяйств, в которых дела шли из рук вон
плохо. С тех пор как помню себя, он мечтал о ферме, строил в своем воображении  то
карточный домик, то замок на песке или воздушный замок. Одна ферма называлась Ла
Эсперанса, другая Ла Каскада103, третья Ла Солита, о ней я упоминал ранее, и еще мно-
го других, названия которых я уже позабыл. Он провел к ним воду, электрический свет, поставил ряды кормушек для скота,  сахарный заводик, если там выращивали тростник, или  машины  по  обжарке  («обогащению»)  кофе,  если  выращивали  кофейные  деревья.
Одержимый маниакальным неистовством созидания, папа закладывал плантации бана-
нов, апельсиновые и лимонные сады, выпалывал сорняки, опрыскивал от вредителей, вносил удобрения. А закончив их засевать, пропалывать, опрыскивать, удобрять, мон-
тировать, и видя, что они готовы уже давать продукцию, продавал их за ту же цену, во
что они обошлись ему или ниже. Невыгодное дело? Пусть они были невыгодным де-
лом! Но эти фермы ‒ дело его жизни, они наполняли и поддерживали в нем горение, вселяли Надежду, благодаря коим он горел как лампадка у Божественного Лика, день и
ночь без перерыва. Слово надежда я написал с заглавной буквы, как и имя его фермы, в
которой он воплотился в свою вторую теологическую добродетель104.
– Папа, ты никогда не хотел умереть?
Он не ответил мне, так как не мог позволить себе потерять даже секунду време-
ни, чтобы отвечать на идиотские вопросы. У него была куча дел, он собирался огоро-
дить загон, отремонтировать оросительную канаву, провести обработку коров от пара-
зитов. Я шел за ним.
– Что ты намазываешь, папочка, этим куриным пером на коровок?

103 La Esperanza ‒ Надежда и La Cascada ‒ Водопад.
104 Теологические добродетели ‒ главные положительные черты человеческого характера – вера, надежда, любовь. Вместе с кардинальными добродетелями (мужество, умеренность, справедливость, благоразумие) составляют семь добродетелей противостоящие семи смертным грехам.

– Ветеринарный препарат.
– Да…
Это было средство от паразитов у коров. И божественное средство от экзистен-
циальных тревог христианина105. Где человеку взять время, чтобы умереть, если у него
такое количество дел.
Папа, как называлась небольшая ферма, по дороге на Кальдас,  которой ты вла-
дел совместно с доктором Эспиноса. Ты еще засадил ее гортензиями, такими цветами с
шарообразным соцветием и голубым венчиком. Они были на вид такие ужасные, что не
годились даже для кладбища, и никто их у тебя не покупал, ты не помнишь? Разумеет-
ся, он помнил! Это я не помню этого сейчас, но у меня нет способа заставить его снова
мне ответить.
Фермой Ла Эсперанса он также вначале владел совместно с доктором Эспиноса.
Вскоре выкупил у него его долю, чтобы затем вслепую обменять ферму на дом, кото-
рый сыграл с нами большую шутку. Умирая от любопытства, мы собирались войти в
него, чтобы осмотреть, но не смогли открыть дверь. Дверь, разбухшая от сырости, не
хотела впускать нас в дом. После полуторачасовой попытки открыть ее (ты тупая, ста-
рая, чертова дверь), дом взял и рухнул. Сделал «бух»! И исчез в фантастическом облаке
пыли. Он рухнул полностью на наших изумленных глазах, обрамляя пылью оставший-
ся стоять косяк двери.

По земле фермы Ла Эсперанса протекала река Сан-Карлос, самая злобная и сер-
дитая из тех, что я знал, по характеру точная копия Маийа. Когда вода прибывала, то
река неслась, брызгая пеной от злости на все, что встречалось ей по пути: на коров, ба-
нановые плантации, дома.   А однажды она унесла анаконду Марту, змею длиною в по-
ловину  сарая,  окрашенную  в  темные  пятна,  которая  отзывалась  моей  сестре  на  свое
имя. Очень самодовольная, она выходила гулять по заливному лугу фермы.
Течет время, а с ним и воды реки, в наше время для того чтобы обуздать столь
заблудшую силу, в узкую часть Сан-Карлоса вставили и запустили гидроэлектростан-
цию. На ней удалось достичь выработки стольких мегаватт электроэнергии, что только
одним производимым ею светом хватило бы осветить Колумбию, которая вдвое больше
Испании и Франции. Эх, Сан-Карлос, как я тебя любил! Красивая, лучистая река была к

105 Экзистенциальные тревоги (переживания, страдания) человека (исп. angustias existenciales). Согласно экзистенциальной  теории,  всеобщий  (глубинный)  страх  конечности  жизни  и  ответственности,  налагаемой ею. Попросту говоря – страх смерти.

тому же го́том, как и мы, то есть сторонником консервативной партии.
В  одно  душное  утро,  когда  царственная  звезда  начала  припекать,  вздумалось
доктору Эспиноса освежиться в прохладной воде реки. Купаясь, он добрался до сере-
дины реки, где и был захвачен водоворотом. Ухватив его за ноги, река начала вращать
доктора как волчок. И вращая, вращая, вращая доктора Эспиноса по кругу, река за не-
почтительное отношение к себе потянула на дно, пока он не ткнулся в него ногами. Ну, кому может прийти в голову купаться на середине Сан-Карлоса! Через несколько се-
кунд, скажем, пять или шесть, доктор Эспиноса всплыл на поверхность и закричал:
– Помогите!
И опять ушел вниз, чтобы еще раз удариться ногами в каменистое ложе реки.
– Папа, папочка, быстрее, этот скряга, доктор Эспиноса, тонет! – кричали мы. Из
осторожности мы, в свою очередь, купались у бережка, сохраняя, таким образом, ува-
жение к реке.
Захваченный  в  удушающие  объятия  реки,  танцуя  «pasdedeux»106  со  Смертью, доктор Эспиноса вдруг снова показался на поверхности, крича то же, что и ранее, но
уже ослабевшим голосом:
– Помогите!
Ах, спасите! Мне кажется очень уморительным, когда просят помощь. Наверное, потому что Сокорро звали нашу служанку 107, она была грязной и беззубой от посто-
янного курения и дыма, от чего ее рот стал черным от копоти, как дымоход.
Папа,  работавший  на  банановой  плантации,  пока  его  алчный  и  ленивый  ком-
паньон  наслаждался  жизнью  и  ее  прелестями,  другими  словами  эпикуреец  купался  в
гераклитовой реке 108, прибежал на наш  зов с бамбуковой палкой, которой подпирал
банановый куст. Что было дальше? Что было дальше, я уже рассказывал в своей книге
«Голубые дни»109.
Однако я же начал с фермы Ла Солита и закончил  Ла Эсперансой, но напомню
вам, что мы оставили Виктора, опершегося на косяк двери. Сядь, Виктор, отдохни, ведь
все закончилось, папа уже умер, и, хотя ты считаешь, что я живой, потому что читаешь
меня, то ведь я тоже давно умер! Сегодня я – это всего лишь несколько жалких слов на
бумаге.  Всемогущее  Время  займется  уничтожением  бумаги  и  запутает  эти  слова  так, 106 Па-де-де (фр. pasdedeux) –танец двух исполнителей в балете, классический дуэт, обычно танцовщика
и танцовщицы.

107 Служанку звали Сокорро  – исп. Socorro – помощь, а возглас: Socorro – Помогите! На помощь!
108 Намек на известную фразу Гераклита Эфесского «Всё течёт, всё меняется» или «В одну и ту же реку нельзя войти дважды».
109  Голубые  дни  (Los  dias  azules) (1985) ‒  первая  книга  из  автобиографической  пенталогии  (пяти  книг) Фернандо Вальехо под названием Река времени (El rio del tiempo).

что они ничего не будут означать. Все должно умереть. И даже наш язык. Или что? Ты
думаешь, этот язык вечен, глупый? О дурацкий язык неотесанного народа ‒ почитателя
священников  и  канцелярских  крыс,  я  здесь  письменно  заявляю  о  твоей  предстоящей
смерти. Requiescat in pace Hispanica lingua110.

Пока умирает тот, кто должен умереть, я утру свою задницу новой Конституци-
ей Колумбии с ее ста восьмьюдесятью поправками, которую обнародовали господа из
Учредительного  собрания,  все  вы  сукины  дети,  к  великой  гордости  своих  матерей-
шлюх. Nox tenebrarum, ite missa est111.
Став на колени перед Господом моим Богом Всемогущим, который трясет зем-
лю и гремит громом, я прошу его:
Пусть мой лотерейный билет выиграет.
Пусть робкая любовь не уйдет от меня, как скользкая рыба меж пальцев. И да
погибну я, упорствуя в своих грехах до конца, проклиная Тебя, и благословляю Демо-
на, моего Господа Сатану, царствующего ночью.
Рассвело. Из банка пришел клерк подтвердить, что папа переводит нам деньги со
своего  банковского  счета,    но  так  как  не  имеет  возможности  поставить  подпись,  это
сделает за него мой брат Карлос. Покончив с формальностями, клерк ушел, а вслед за
ним пришел Виктор. Я провел его в дом, и мы некоторое время стояли в молчании в
холле у лестницы, не зная, что делать. В этот короткий миг безутешности я смог прочи-
тать его мысли: он думал о папе и о том, сколь много им пришлось пережить вместе.
– Поднимись увидеться с ним, – предложил я ему.
Однако он не ответил мне. Мне показалось, что он растерян. Чтобы не подни-
маться наверх, он робко прошел в гостиную. В гостиную этого чужого дома, который, тем  не  менее,  был  домом  его  закадычного  друга.  А  почему  чужой?  За  многие  годы
дружбы с папой, что прошли при моей жизни, я не припомню, чтобы видел его в доме
едва ли больше, чем раз или два, и только в гостиной. Присутствие Локи удаляло его от
нашего дома. Для тех, кто не был ее мужем или детьми, она выстроила вокруг моего
дома непреодолимую пыльную стену неприкосновенности частной жизни. Я что, ска-
зал «моего дома»? Дурак, ее сумасшедшего дома! Дурдом, где царствовала эта женщи-
на, слетевшая с катушек, родив вслед за нами выродка. Что касается его, то куда бы он

110 Лат. Requiescat in pace Hispanica lingua – Да упокоится с миром испанский язык.
111 Лат. Nox tenebrarum, ite missa est – букв. Ночь темна, собрание распущено. Фразой «ite missa est – месса закончилась, идите» заканчивается католическая обедня.

ни шел, всегда посвистывал, как если бы был птичкой, видимо, таким способом он ды-
шал. Или может, обхаживал кого-либо? Курицу, что ли?
Виктор прошел в гостиную и  уселся в кресло. В тот момент я  увидел Смерть, смотревшую на нас. Она стояла,  лукавая, с тысячей насмешливых, вездесущих и всевидящих злобных глаз, обмотанная грязными пеленами и в своей изодранной мантии из пепла. Когда  я  направился  на  кухню,  чтобы  приготовить Виктору кофе,  ее пелена́ от
моих шагов разлетелись: Смерть отошла в сторону и рассыпалась.

На кухне я столкнулся с Мартой и рассмеялся. Вспомнил, какое заключение о
ней сделал только что мой брат Мануэль, говоря, что бедняжка настолько худая,  что
для рентгеновского снимка ее достаточно было просветить свечой. И она действитель-
но была такой, дурные предчувствия убивали ее. Если папа не умрет ранее предписан-
ного ему срока, то она умрет от горя раньше его. Это укрепило меня в моем решении.
– Марточка, – сказал я ей тогда на кухне, – папа безнадежен и нет смысла про-
должать его страдания. Я помогу ему умереть.
Начал искать кофе, а чтобы разбить мучительную тишину, стал с шумом пере-
двигать  кастрюли,  стаканы,  чашки,  тарелки,  проклиная  Локу  и  ее  невменяемость,  но
кофе не было.  И это в доме, что находился в стране, поставившей свою судьбу на этот
сорняк,  и производила его миллионами тонн. В этом доме не оказалось ни одной ми-
зерной упаковки кофе. Ну конечно, если Лока не пила кофе.… Почему тогда в таком
случае мы должны были его пить? А так как она заодно не кушала, потому что ей вте-
мяшилось соблюдать диету…. То и нам придется голодать!
–  Тот,  кто  меньше  кушает,  живет  дольше,  –  выносила  она  приговор  и  точка.
Слово БОГА.
Эгоизм  этой  безрассудной  женщины,  считающей  себя  непогрешимой  единст-
венной носительницей правды, как Папа Римский, распространялся с таким безумием, что очень сомнительно было, как бы она не вспылила и не подорвала наш дом во взры-
ве гнева.
– И что теперь мы подадим Виктору? – спросил я в ярости Марту.
–  Здесь  мы  можем  питаться  лишь  воздухом,  –  ответила  она  мне  и  мы  рассмея-
лись.
– Над чем вы смеетесь? – спросила меня Смерть, которая чуть позже последова-
ла за мной на кухню и ничего не слышала.
–  Над тобою, дура, всюду  суешь свой нос – ответил я ей. – Над кем же еще! И где тебя носит, бездельница? Отдыхаешь? Убирайся прочь, не мешайся под ногами и не
попадайся мне больше. Дай мне пройти.
Она уступила мне дорогу, и, обиженная, вышла из кухни в сад, а оттуда по вер-
хушкам деревьев отправилась восвояси.
–  Куда  ты  идешь,  сука?  –  кричу  я  ей,  пока  она  шла,  оставляя  зацепившиеся  за
ветки сливового дерева клочки своих накидок из пепла. – Ты пойдешь за Папой Рим-
ским или нет? Тогда иди бегом за этим старым педиком, но смотри, не опаздывай на-
зад, ты здесь тоже нужна. В этой дерьмовой стране около сорока миллионов лишних
людей.  Забери  их  всех,  а  если  захочешь,  то  и  парней-симпатяг,  все  равно  через  не-
сколько лет здесь никого не останется. Люди здесь впали в чрезмерную слабость, и со-
вокупляются  только  лишь,  чтобы  плодить  детей.  Это  говорю  тебе  я,  так  как  очень
близко знаю всех этих ублюдков.
–  С  кем  это  ты  разговариваешь?  –  удивленно  спросила  меня  Марта.  –  У  тебя, крыша съехала?
Крыша? Моя? У меня? Съехала у меня крыша на этой опустошенной планете и в
такое время, а мы не желаем нести за это искупление? Да, умирать не так трудно, де-
вочка! Труднее продолжать жить здесь. Что за презренное стремление у этих смертных
цепляться клещами за жизнь, идущее вразрез нашей глубинной сущности.

Не знаю, почему я рассказал Марте, а затем Карлосу и Глории, что хочу уско-
рить смерть папы. Возможно, потому что слишком тяжела была эта ноша для меня од-
ного. В этом жутком деле мне нужны были соучастники. Анѝбаля я исключил, потому
что со своими пятьюстами собаками и двумя сотнями кошек у него переживаний и так
более чем достаточно. Мануэль и Дарио не подходят из-за их легкомысленности. Пусть
эти двое беспечных продолжают в том же духе: один производить детей от своих жен, а
другой  устраивать оргии со своими парнями. Ко второму добавлю,  и со своим СПИ-
Дом, своим агуардиенте и своей марихуаной. В этот список я не включил басуко, пото-
му что узнал о нем позже, когда мой бедный брат Дарио начал потреблять его, уже бу-
дучи неизлечимо больным, и его нельзя было спасти.
Однако вернемся туда, где мы были, и пройдем дальше в направлении  означен-
ного места, где нас ожидает Смерть, безмерная пустота небытия, пропасть вечности.
–  Виктор,  нам  нечего  тебе  предложить,  ты  же  знаешь,  как с этим в  этом доме.
Мы живем в постоянном воздержании от еды, как закоренелые факиры. Ты уже завтра-
кал? Тогда довольствуйся этим, счастливый человек, везунчик, мы же давно стерли из обиходного словаря банальный глагол «кушать». И в этом, если отбросить скромность, мы  можем  считать  себя  первопроходцами  рода  человечества.  Голод  ‒  это  то,  что  мы
испытываем в этом доме с тех пор, как негодяй Сампер112 усадил свою постыдную зад-
ницу на трон Боливара, и это то, что ожидает весь мир. В ближайшее время, кого в этом
гребанном дурдоме не убьет рак или СПИД, того убьет голод.
И чтобы нарушить молчание, грозившее обосноваться между нами, я попросил, чтобы он  рассказал мне о своих дочерях, сыновьях, или о ком угодно. Пусть вспомнит, когда их было трое, и нас столько же, и мы по воскресеньям выезжали на прогулку в
двух полуразвалившихся повозках,  устраивали лагерь на берегу ручья, и дети купались
в его заводи. Потом в их доме народились другие дети, и в моем тоже, нас стало много, и ручьи были заменены рекой Каука. Река шумливая, а в ее имени посередине есть бук-
ва «у» и она несет свои воды до самого моря.
Снова наступил вечер, точно в тоже время, что и каждый день, в шесть вечера в
Медельине начинает смеркаться. Небо вспыхнуло звездами и светлячками, а горы зар-
делись от огоньков.
– Сколько ублюдков зародятся в этот самый момент? – подумал я.
– Миллионы, – ответил себе. – Смерть не управится с подобной рождаемостью.
Сказав это, я задумался, ведь слово «управится» не было в моем лексиконе, так говори-
ла моя бабушка. Ах, бабушка, Ракелита, девочка моя, ты не умерла, ты продолжаешь
жить во мне, блуждая в моих мыслях.
Зайдя в комнату папы, я увидел, что Карлос подключает к капельнице новую бу-
тылку сыворотки:
– Остались эта и еще одна на эту ночь, – сообщил он мне. – Завтра надо будет
купить еще.
Однако он хорошо знал, что больше не понадобится, так как  папы уже не будет
завтра. Он сказал это, чтобы слышал папа и верил, что будет жить дальше. И правильно
делал. Пока человек не осознает, что умирает, да благословенна будет Смерть.

Карлос  отрегулировал  поступление  лекарства  из  нового  флакона,  и  капельки, что вначале падали быстро, вдруг обессилели и теперь стекали с паузой, спокойно, в
непрерывном и уверенном ритме четок.

112 Эрнесто Сампер Писано (исп. Ernesto Samper Pizano) ‒ президент Колумбии с 1994 по 1998. Был уличен в связях с колумбийскими наркокартелями.

–  Бабушка,  а  эти  таинства 113,  которым  посвящен  сегодняшний Розарий  скорб-
ные?
– Да, сынок, – ответила она мне.
–  Какому  событию  мы  будем  молиться  первым?  Тому,  в  котором  Христу  дали
миллион пятьдесят тысяч пятьсот ударов плетью по спине и он останется, как и был, простым Назарянином?
– Не глумись над верой, мальчик, не то отправишься прямиком в ад.
– Лучше так. Мне надоел этот скучный дом, где ничего не происходит. Единст-
венное, чем может заняться здесь человек – это молиться. Понедельник молитва, втор-
ник молитва, среда молитва, четверг молитва, пятница молитва, суббота молитва, вос-
кресенье молитва. Ты не устаешь от этого навязчивого повторения одного и того же?
– Но если бы это было кино, то вам бы понравилось…
– Ясное дело! Каждый кинофильм разный, а молитвы одни и те же: авемария и
авемария114. Бабулечка, а тебе никогда не хотелось пойти в кино?
‒  А  зачем,  вот  если  бы  это  были  романы.  Например,  «Красный  корсар»  или
«Черный корсар»115?
‒ Ради Бога, бабушка, ты с ума сошла, не знаешь, что говоришь. Почему рассу-
ждаешь о том, в чем не разбираешься? Единственное, что ты знаешь, так это как сти-
рать, гладить, подметать, мыть полы, готовить, разводить кур и свиней, ухаживать за
собаками и обрезать кусты кофе. Ах, да, и слушать радиопостановки. Сколько ты их
слушаешь в день? Пять? Или десять? Какая скукотища!

– Эй! А чего это я должна их считать? За свет же вы платите?
– Нет, бабулечка, это не из-за света, да и платит за него дед. Дело в том, что эти
постановки могут довести тебя до отупения.
Как я уже говорил, в доме всегда была толпа детей, пять или десять человек, и
она путала их, тех, что приходили в одиннадцать утра с теми, что появлялись в шесть
вечера,  и  если  ее  кто-нибудь  спрашивал  о  ком-то  из  них,  то  она  путала  его  с  кем-то
другим.  Ее  жизнь  проходила  среди  непрестанной  борьбы  хороших  детей  с  плохими
детьми. А я, бабулечка, где находился? Среди хороших? Или среди плохих?
Она никогда не любила телевидение, потому что оно не давало место творческой

113 В данном контексте события из жизни Христа или Богоматери.
114 Католическая молитва, начинающаяся с латинского Ave Maria – Радуйся, Мария. Вечерняя молитва.
115 «Красный  корсар»  –  роман  Фенимора  Купера  (1827),  «Чёрный  корсар»  –  роман    Эмилио  Сальгари (1898).

фантазии. Изображение на экране было ясным и не оставляющим сомнений, поэтому
не разжигало воображение, как это происходило с ней в радиопостановках, когда ра-
диоволны доносили звуки галопа лошади, на которой гонец скакал по замерзшей степи
России с царской почтой или лязг множества оружия при штурме средневековой кре-
пости.
А  телевидение  ‒  это  совсем  не  то!  Из-за  скудости  бюджета,  бедности  страны, умственной нищеты действие в колумбийских телесериалах происходит в одном и том
же помещении. А актеры такие уродливые, такѝе уродливые, безвкусные и унылые, что
вы  можете  принять  их  за  обычных  людей  из  окружающей  вас  жизни,  массу  которых
человек видит день ото дня на улице то писающих на столб, то просто идущих на двух
ногах. Какая глупая штуковина телевизор! То ли дело чудесное радио и его радиопо-
становки, в которых сеньора могла, если бы захотела, представить, что лежит на ложе, усыпанном розами, потягивая шампанское с красивым принцем. Но если хорошо поду-
мать,  то  зачем  моей  бабушке  пить  шампанское,  когда  есть  вкусное  горячее  какао?  И
для чего ей красивый принц, если с ней всегда рядом мой дедушка?
– Бабуля, ты любишь деда?
– Что за глупый вопрос, малыш? Конечно, да.
– Тогда скажи мне, кого ты любишь больше, его или меня?
– Вас обоих.
И уже ни одного слова из нее нельзя было вытянуть. Но я хорошо знал, кого она
любила сильнее, это был он – дедушка. После него, это да, она сказала правду, из сотен
детей и внуков она любила меня. В свою очередь, я любил ее больше, чем кого бы то
ни было, и это была безграничная любовь. Даже если бы она не отвечала мне взаимно-
стью в той же степени, мне все равно, черт побери, такова любовь: неуравновешенная, бестолковая, взбалмошная, шаткая.
И вот тащусь за неторопливой ночью, томясь без сна в своей расшатанной кро-
вати из досок, скрипящих даже от колебания моей совести, в которой я не вмещался, так  как  она  была  сделана  под  размер  лилипута  моим  дядей  Аргемиро.  Гений,  возом-
нивший себя столяром,  стал производить миниатюрную мебель для взрослых. Его кро-
вать была до того короткой, что мои ноги болтались в воздухе. В  комнате слышался
писк  комаров.  Эти  сволочи,  рассекая  бесформенное  время  своим  настырным  писком, резали  как  лезвием  бритвы  темноту,  разрывая  мне  душу.  Если  бы  только  кровать  не
была такой короткой, а ночь такой длинной, а «музыканты», не звенели, а молчали….
Но нет, по законам Мэрфи, что управляют Вселенной, все плохое должно становиться
еще хуже. Проклинаю президента-собаку Мексики Хосе Лопеса Портильо116, который
принес  на  эту  несчастную  планету  массовое  распространение  комаров.  Зазнавшийся
жулик, пустой, раздутый от самодовольства и газов, испускаемых своей Институцио-
нально-Революционной  Партией117  такой  же  коррумпированной,  как  и  сам,  и  ее  же
Крестный отец, избранный на шестилетний срок. Неужели твоя избалованная страна не
собирается наказать тебя, и ты покинешь этот мир безнаказанным?
Вернувшись  сюда  в  страну  наемных  убийц  из  страны  финансовых  хищений, слышу снаружи звуки пулеметных очередей, и душу, что мне изрезали комары своими
бритвенными лезвиями, теперь разят пули автоматной очереди: тра-тра-тра-тра-тра-та-
та. Колумбия ‒ страна убийц, плохая родина, страна-ублюдок, выродок Испании, кого
ты убиваешь сейчас, сумасшедшая? Как сильно мы продвинулись за эти годы! Раньше
мы  беспрекословно  подчинялись  мачете,  а  сегодня  отправляемся  на  тот  свет  с  помо-
щью  мини-узи118.  Преодолевая  реку  времени,  идя  против  течения  ее  убыстряющихся
вод, настойчиво желающих утащить меня к смерти, возвращаюсь взглядом в свое дет-
ство  к  ночным  казням  того  времени,  когда  мачете  вступило  во  владение  Колумбией.
Мачете – консерватор или либерал, соотечественник, земляк, брат, выпрыгивающий из
кустов с риском для себя, чтобы  резать в холодных лучах луны своим лезвием, крас-
ным от крови, теперь тебя заменили, теперь тебя забыли. Но не я! Вот я, здесь, тот, кто
никогда не забывает молиться о тебе, вызывать в памяти и помнить тебя и напоминать
твоей Колумбии забывчивой, неблагодарной, что ты существовал в ней когда-то и был
властелином ночи.

Город  Медельин,  департамент  Антьокия,  республика  Колумбия,  гербовая  бу-
мага, подписи, печати и штампы, бюрократия, и плывущие вниз по реке обезглавлен-
ные  трупы.  Головы  их  отрубило  мачете,  животы  вспороты  стервятниками,  они  рас-
пухли от воды, и все, все, все, консерваторы и либералы, в одинаковой мере уравнены
Смертью, моей крестной матерью, этой свиньей, которая всегда заверяет внизу любое
резюме. И пусть прилетят зеленые попугаи, владеющие всеми языками, и скажут мне
да-да или да-нет. Попугайчики консерваторы и либералы, братья мои по Колумбии,

116 Хосе Гильермо Абель Лопес Портильо и Пачеко (1920–2004) мексиканский юрист и политик, член с Институционально-революционной  партией  (PRI),  президент  Мексики  с  1976  по  1982  год.  Его  президентство было отмечено широко распространенной государственной коррупцией и кумовством.
117 Институционально-Революционная Партия (ИРП) (El Partido Revolucionario Institucional) (PRI) – правоцентристкая партия, основана в 1929 году как Национальная Революционная Партия, в 1938 году сменила название на Революционную Партию Мексики, а с 1946 года носит свое нынешнее название.
118 Мини-УЗИ (Mini-UZI) ‒ разработанная в 1982 году малогабаритная модель семейства У́зи ‒  пистолетов-пулемётов  (ПП),  выпускаемых  израильским  концерном  Israel  Military  Industries  (IMI).Название «Узи» было дано в честь конструктора оружия Узиэля Галя.

где царит ненависть, не прельщайте нас грубыми, неопределенными, пустыми слова-
ми, от которых мало проку, потому что неспособны схватить меняющуюся действи-
тельность, ускользающую от нас, как река, которую мы намереваемся схватить рукой.
«Да здравствует великая либеральная партия, долой консерваторов-ублюдков!» кри-
чала стая попугаев, пролетая над фермой Санта-Анита во времена моего детства. Мы
выбегали  с  дробовиком,  чтобы  сбить  их.  Сбить?  Хорошо  сказано.  Они  уходили  от
нас, как зеленая пыльная буря, оставляя в синеве неба след хохота: «ха, ха, ха, ха, ха-
аааа!». Чуть позже пролетала другая стая, теперь уже попугаев консерваторов, одно-
партийцев моего отца, и кричала: «Да здравствует великая партия консерваторов, до-
лой либералов!». То есть то же самое, но наоборот. А почему так?
Почему у одних так, а у других по-другому? Потому что одни получали идео-
логическое образование в Либеральной партии Антьокии, в которой председательст-
вует доктор Альберто Харамильо Санчес119, а другие в Консервативной партии, в ко-
торой  председательствует  доктор  Луис  Наварро  Оспина120,  благочестивый  человек, каждый день встает рано утром на мессу, и волосы у него коротко подстрижены. Но, черт возьми, какое значение это имеет сегодня? Консерваторы и либералы, одинаково
жалкие притворщики, бумагомараки, сутяги, клянчащие государственные должности, которые за полтора века сожительства с церковью полностью дискредитировали себя
в Колумбии. Разумеется, костоправ вернул бы все на место, я не говорю, что это невозможно, однако легче собрать разбитое яйцо. Моя Колумбия, Колумбия, где рассве-
ты с пересмешниками, закаты с попугаями, ты голубка моя уходишь от меня.
Между  Пуэрто-Вальдивия  на  реке  Каука  и  Пуэрто-Беррио  на  реке  Магдале-
на121 летают стаи счастливых и насмешливых попугаев, срывая резким и сухим хло-
паньем своих зеленых крыльев печальную скорбь с моего сердца. А моя собственная
река  подобострастно пошла за  Каукой,  что  идет к  Магдалене, которая,  в  свою,  оче-
редь устремилась к морю. В реке Магдалена водились кайманы, а на Кауке их не бы-
ло, потому что ее воды были слишком бурные и необузданные, одним словом, трупо-
несущая  и  каймановпобеждающая  повелительница  рек.  Увы,  бабушка,  теперь  реки
Колумбии  пересохли,  попугаи  вымерли,  а  кайманы  ушли.  А  тот,  кто  намеревается
вспомнить, что было, у того ни черта не получится, потому что прошлое ‒ это дым,

119 Альберто  Харамильо  Санчес  (AlbertoJaramilloSánchez)  (1901–1985) –  государственный  и  общественный деятель Колумбии, основатель и руководитель отделения Либеральной партии Колумбии в департаменте Атьокия.
120 Луис Наварро Оспина (LuisNavarroOspina) (1897–1975) – видный общественный деятель, один из основателей Консервативной Партии Колумбии, возглавлял ее отделение в Атьокии.
121 Реки Каука и Магдалена (исп. El Cauca y el Magdalena) – главные водные артерии Колумбии.

ветер, ничто, несбывшиеся чаяния, загадочная ностальгия.
Как неприкаянная душа начинает блуждать по белу свету, так и я возвратился
однажды  вечером  в  заполненную  цветущими  азалиями  и  геранями  веранду  Санта-
Аниты.  И заставил бабушку против ее воли читать мне Хайдеггера. А пока она покор-
но читала, я, умиротворенно покачиваясь в кресле-качалке, пытался проследить за ни-
тью  высоких  мыслей  писателя,  но  колибри,  что  трепетал  над  цветочными  горшками, запутывал эту нить своим полетом и не давал мне сосредоточиться. Внезапно колибри
сел на одну из гераней, и время перестало течь, а вечер в одно мгновение стал беско-
нечным. Во мраке ночи, в неумении замечать происходящее вокруг себя, заточив сам
себя в тесноту этой комнаты, в короткой не по размеру кровати, между звоном комаров
и пуль, я смог восстановить это мгновение и рассмотреть цвета того колибри: синий, красный и зеленый.
Поскольку  бог  не  существует,  то  этот  Папа  Римский  –  свинья,  а  Колумбия  –
скотобойня, а я вращаюсь в потемках верхом на глупой Земле. Эх, бабушка, если бы
ты была жива, если бы твои выцветшие зеленые глаза снова осветили мою душу….
Пытаюсь заснуть, считая покойников. Бабушка? Умерла. Дедушка? Умер. Моя двою-
родная бабушка Эленита? Умерла. Мой дядя Иван? Умер. Мой двоюродный брат Ма-
рио? Умер. Мой брат Сильвио? Умер. А я? Умер? Мертвецы, и еще мертвецы, и еще
больше мертвецов, а Колумбия освобождает улицы, убивая еще и еще. Как хорошо!
Смелее,  страна  баранов,  ведь  тогда  здесь  не  нужны  будут  школы,  университеты, больницы, дороги, мосты! Здесь более чем достаточно выродков. Пора провести де-
зинфекцию.  Как  на  языке  музыки  можно  назвать  автоматную  очередь?  Трель?  Или
тремоло?  Братья  свиньи,  поросята,  мокрицы,  простите,  что  сравниваю  вас  с  живот-
ным из Ватикана, но дело в том, что земной шар вращает меня очень быстро и у меня
все выдуло из головы. Вращаясь вслепую пять миллиардов лет, наша сука Земля не
смогла родить большего урода, чем того, что в Риме.
Рассвело и сквозь пыльные шторы в комнату вошло глупое солнце. Я встал, на-
дел  брюки  и  рубашку  и  направился  в  уборную  по  малой  нужде.  Войдя  в  туалетную
комнату, случайно посмотрел на себя в зеркало, что никогда не делал, так как считаю, что зеркало ‒ это входная дверь в преисподнюю. Это было простое тусклое зеркало без
рамы, с надтреснутым правым верхним углом, прикрепленное над раковиной, как в де-
шевых отелях для шлюх. Погрузившись взглядом в его блеклое убожество и иллюзор-
ность, увидел в его глубине старика с морщинистой кожей, густыми бровями и  угасшим взглядом.

– Кто ты, сучара? – гаркнул я на него. Откуда я его знаю? Я узнал его по бровям.
– Ой… – произнес я, делая шаг назад, чтобы отойти от зеркала.
– Ой… – произнес старик, делая шаг назад, чтобы отойти от зеркала.
Затем я повернулся к унитазу, поднял крышку, открыл ширинку,  вынул глупый
член и начал мочится.
– Жить ‒ это грустное предприятие – думал я, пока мочился. – Мгновения сча-
стья не компенсируют несчастье.
Посмотрел на полку с лекарствами, прикрепленную к стене над унитазом и по-
искал глазами эвтанал. Склянка была там, эликсир от хорошей смерти, и рядом с ней
шприц.
– Раньше, – подумал я, ‒ Колумбия разделялась на консерваторов и  либералов.
Сегодня делится на убийц и трупы.
И  вновь  возвращаюсь  к  своему  предмету,    своей  обычной  теме  –  ругать  эту
бедную страну набитых дураков и тупиц.
– Страна набитых дураков и тупиц! – крикнул я ей. – В такое время ты не смогла
выиграть чемпионат мира по футболу, и это притом, что весь твой ум находится в но-
гах.
Снаружи, с улицы слышится истерический концерт автомобильных гудков. Это
была непременная пробка, образовывающаяся каждый день в шесть часов утра на пере-
сечении проспекта Нутибара с улицей Хардин двух основных магистралей, имевшихся
в квартале Лаурелес. Эти две улицы были старые, старые, старые, старее, чем сам квар-
тал. Пусть тот, кто устроил эту какофонию, услышит это сам и пусть отзовется ему это
выстрелом:
– Ты, Колумбия, единственное, что заслуживаешь, это педика Гавириа, который, закрыв твои свалки и отстроив тебе новые улицы, открыл дорогу импорту автомобилей
и создал заторы в твоей судьбе. Зачем избрала его, дура, кто тебя заставил? Или тебе
приставили к голове револьвер? Теперь ты уже никуда не можешь поехать (если вооб-
ще собиралась куда-нибудь), дерьмовоя страна.
Вскоре над шумом клаксонов прозвучало несколько выстрелов, и лицо старика в
зеркале смягчилось:
– Выстрелы? Прекрасно! Освободится место для детей, которых они рожают!
Выстрелы для него были праздником: они напоминали ему декабрьский порох
его  детства.  Старик  закончил  мочиться,  спустил  воду  в  унитаз,  спрятал  свой  глупый
член и закрыл молнию на ширинке. Выйдя из уборной, он увидел, как яркие лучи солнца отражаются в пылинках воздуха.
– Черт побери! – воскликнул он. – Бессовестные вагины, и почему их не наказы-
вает закон! Так и будут продолжать рожать маленьких Гавириа, Самперов, Пастрана122, сенаторов,  губернаторов,  министров,  велосипедистов,  футболистов,  епископов,  свя-
щенников, наркобаронов, проституток, римских пап?
Таким старик был всегда: ругательство  у него следовало за ругательством, как
молитвы Деве Марии во время утренней мессы.
Он вышел из уборной и спустился по крутой лестнице вниз на кухню пригото-
вить кофе.
– Кофе? Дурак! Какой кофе! Ведь в стране, производящей кофе, нет кофе!
За неимением кофе взялся кипятить воду, а когда вода вскипела, добавил в нее
что было: уксус и соль.
– Рак? – подумал я. ‒ Рак, это та женщина, которая прилипла к нему как пиявка и
шестьдесят лет высасывает его душу.
Я пил восхитительную воду из уксуса и соли, смакуя ее, а заодно  возобновляя
свою ругань на «эту жалкую страну, где некая проклятая порода людей рожает и уби-
вает». Слова того старика из зеркала я взял в кавычки.
–  Скверные  дети  нехорошей  страны!  –  крикнул  я  им.  –  Продолжайте  убивать
друг  друга  во  исполнение  предначертанного  вам  судьбой,  быть  убитыми  убийцами!
Аминь. Ite missa est.

Закончив  свою  мессу,  старый  ублюдок  вновь  поднялся  по  лестнице,  вошел  в
комнату, прошел в ванную и взял там с полки эвтанал. И знаете, что он сделал? Кусоч-
ком ваты, смоченной в спирте, протер для дезинфекции каучуковую пробку флакона.
Как будто эвтанал был лекарственным средством! А мертвые могут чем-нибудь зара-
зиться!
– Придурок! – произнес он. – Что ты делаешь?
Старый глупец уже сам не знал, что делал. В этот момент он случайно опять
взглянул в зеркало, и я увидел свои утомленные глаза, смотрящие на меня с безмер-
ной усталостью.
Взяв с полки шприц, я снял пластиковую крышку с иглы и, удерживая флакон
левой рукой, а шприц правой, через резиновую пробку вставил иглу, потянул поршень

122  Фамилий  президентов  Колумбии  90-2000-х  годов  Гавириа,  Сампер  и  Пастрана  во  множественном числе.

и  заполнил  его  эвтаналом.  Затем  снова  закрыл  иглу  пластиковой  крышкой,  чтобы  не
уколоться и, спрятав полный шприц в карман рубашки, вышел из ванной в комнату, а
из комнаты в коридор и прошел дальше через библиотеку. На пороге папиной комнаты, прежде чем войти, я остановился и попытался что-нибудь разглядеть в полутьме. Кар-
лос, который провел ночь рядом с ним в кресле, поднялся, увидев меня.
– Привет, брат! – поздоровался я с ним.
– Привет, брат! – поздоровался он со мной.
Жестом я спросил его о папе, он тоже ответил мне жестом, что уже ничего де-
лать не надо.
– Иди, поспи,– сказал я ему, – я побуду с ним.
Когда Карлос вышел из комнаты, я подошел к кровати, сел рядом и наклонился
над ним: его просящий взгляд в последний раз встретился с моими глазами. Что он хо-
тел мне сказать? Что бы я помог ему выжить? Или чтобы помог ему умереть? Разуме-
ется, выжить, ведь он никогда не хотел умирать. Я перевел взгляд с его глаз на бутылку
с  сывороткой:  через  прозрачную  пластиковую  трубку  одна  за  другой  нерешительно, молча, медленно, падали капельки. Одна, другая, третья, подсчитывая окончание отпу-
щенного ему времени жизни.
– Если бы ты мог узнать, как я люблю тебя. Я не говорил тебе об этом раньше, потому что не было случая. А, кроме того, зачем, для чего говорить очевидное…. Вот
увидишь, ты преодолеешь это, тебе станет легче, и ты доживешь до 2000 года и отме-
тишь с нами миллениум в Ла Каскаде. И знаешь как? С графином агуардиенте, и с дож-
дем падающих звездочек в огромном ночном небе! Это говорю тебе я, ведь я колдун и
знаю больше, чем врачи. Не стоит слушать этих шарлатанов.
Поднявшись с кровати, я направился в угол комнаты, где он не мог меня видеть.
Там вытащил шприц из кармана, снял предохраняющую крышку с иглы. Затем вернул-
ся назад и подошел к капельнице с сывороткой: его глаза, остекленевшие и ничего не
видящие, смотрели в потолок. Тогда я погрузил иглу в пластиковую трубку и нажал на
поршень, с последней падающей каплей сыворотки начал поступать эвтанал.
– Ох! – воскликнул он.
Не прошло и секунды, в его кровь не поступил даже один миллилитр эвтанала.
Все произошло молниеносно. То же было и с собакой. Когда я посмотрел на него, его
глаза неподвижно смотрели в пустоту. Время, прислужница Смерти, остановилось: па-
па покинул кошмар жизни и вступил в жуть смерти. Он вернулся в небытие, из которо-
го никогда не должен был выходить. В этот момент я понял, для чего он, не зная этого,
заставил меня жить, для чего я родился и жил: чтобы помочь ему умереть. В этом был
смысл всей моей жизни.
Своей рыхлой, мягкой, молчаливой поступью, не поднимая пыли, собравшейся
по небрежности Локи, снова вошла в мой дом наводящая ужас Смерть, моя любимая
Смерть, моя ожидаемая Смерть, моя госпожа.
– Ну вот, папа, с этим делом покончено. Теперь ты не будешь больше страдать, уходи с миром и не волнуйся за этот дом, теперь я знаю, кто будет впредь здесь подметать. Это будет делать грёбаный ветер!
Возвращая  почти  еще  полный  эвтаналом  шприц  в  карман,  я  услышал  в  небе
тарахтение  мотора  авиетки.  Эти  легкие  небольшие  самолеты  продолжали  призем-
ляться на старом аэродроме, где однажды еще до моего рождения убили Гарделя123.
– Сколько самолетов в эти мгновения перестанут бороздить небо в этом мире! –
подумал я. ‒ А сколько людей и животных не родятся. Или умрут. И все это для чего?
Ради чего такая суета, сказала бы моя бабушка. Во исполнение замысла Божьего? Да, бабушка, для того, чтобы исполнить замысел этого Чудовища.
Когда я выходил из комнаты, вошел Большой Олух. Он даже не взглянул на ме-
ня.
– Папа, – обратился я к тому, кто уже ничего не слышал, – самое большое дерь-
мо, которые ты сделал в жизни, это то, что породил этого ублюдка.
За Большим Олухом в комнату вошла Лока, та, что родила его. А вслед за ней в
течение последующего часа приходили остальные: дети, зятья, невестки, внуки, что-
бы  осознать непоправимое,  что  дом  окончательно  рухнул и  спасти его  уже нет  воз-
можности.
Вернувшись в свою комнату, зашел в ванную и вылил содержимое шприца  в
раковину.  Какое  расточительство!  В  канализацию  ушло  такое  количество  эвтанала, что  им  можно  было  отправить  на  тот  свет  всю  Колумбию.  И  почему  я  раньше  не
впрыснул себе немного, этого было бы достаточно?
–  Зачем!  –  ответил  я  себе,  спускаясь  по  крутой  задней  лестнице  к  мусорному
баку. Если я однажды не убью себя, спускаясь по этой лестнице, то выходя из этого
дома, буду убит наемным убийцей.

123  Карлос  Гардель  (исп.  Carlos  Gardel;  1887—1935)  —  аргентинский  певец,  композитор  и  актёр,  величайший исполнитель танго. 24 июня 1935 года во время турне по Латинской Америке, на аэродроме в Медельине, самолет, на котором летел Гардель, при взлете столкнулся с другим самолетом и потерпел катастрофу, все летевшие на его борту погибли. Официальная версия гласила, что авария произошла из-за сильного порыва ветра, от которого самолет понесло на другой аппарат. Вальеха, как видно из текста, утверждает, что артист был застрелен.

А почему наемный убийца? Наемный убийца ‒ это тот, кто убивает по найму, по
заказу. Дело в том, что меня не может убить какой-либо христианин по motu proprio, то
есть по своей доброй и собственной воле. Ясное дело! В этой очаровательной стране
произошло  огромное  смешение  понятий,  мы  дошли  до  того,  что  называем  наемным
любого убийцу. Вопрос семантики124. Мы уже не отличаем того, кто был нанят, оттого, кто нет. Как нам всем это сошло с рук! Хаос производит еще больший хаос. И вы, гос-
пода физики, устанавливаете мне этот закон как высший, стоящий над законами сотво-
рения мира и термодинамики, потому что все они покорно исходят из него. Порядок ‒
это мираж, оптический обман, хаоса. И нет никакого способа не родиться, предотвра-
тить жизнь, потому что с тех пор как она была дана, она также неизбежна, как смерть.
Точка и все. Dixit125.
Ошибается тот, кто думает, что продолжает жить в своих детях и воплощается
в них. Ой, не смешите меня – «воплощается»! До чего остроумная манера выражать-
ся! Что вы собираетесь воплощать, простофили! Никто ни в кого не воплощается, и
нет более жизни или смерти, кроме как вашей собственной. Ребенком человек думает, что мир принадлежит ему одному, а прожив годы, понимает, что нет. Молодые люди
пытаются занять место стариков, а старики борются, чтобы их не сместили. Вот в чем
заключается все дело.
Бросил  пустой  флакон  эвтанала  и  шприц  в  мусорный  бак.  Когда  я  открыл
крышку бака, оттуда поднялся запах благополучно перебродивших гнилых апельси-
нов. Так что жизнь продолжала идти своим чередом, и солнце, вращаясь вокруг зем-
ли, поднимаясь и опускаясь, поднимаясь и опускаясь, рисовало на небе день за днем
одну и ту же невидимую дугу, как если бы двигалось строго по компасу. Ой, как ори-
гинально!

Возвращаясь в библиотеку, столкнулся с выходящими из комнаты папы плачу-
щими девочками Мануэля и мальчиками Глории.
– Что! Посмотрели?– упрекнул я их. – Не надо плакать! Разве не видите, что де-
душка теперь отдыхает? От вас!
И направил их играть во двор. Как наивно думать, что папа будет продолжать

124 Сема́нтика (от  др.-греч.  —  обозначающий)  —  раздел  лингвистики,  изучающий  смысловое  значение единиц языка.
125 Правильнее  Ipse  dixit  (с  лат. — «сам  сказал»)  —  латинское  крылатое  выражение,  характеризующее позицию  бездумного преклонения  перед чьим-либо авторитетом, приписывается  Цицерону. В Средние века выражение стало обозначать нечто, сказанное Богом.

жить во мне. Это как погрузить сокровища для их спасения на тонущий корабль.
По  главной  лестнице,  словно  не  от  мира  сего,  полупрозрачный,  как  призрак, плывущий в облаке марихуаны, поднимался Дарио. Я видел его, он меня, но мы не ска-
зали друг другу, ни слова. С тех пор, как он вновь стал пить, у этого беспечного чело-
века пропали слова. Если Он там наверху хочет убить его, пусть убивает. Людей и так
на земле более чем достаточно. Он робко вошел в комнату папы, как будто был чужим, которого не пригласили. Я остался в библиотеке напротив той комнаты, наблюдая, как
входят и выходят люди: братья и сестры, племянники и племянницы, зятья и невестки.
Карлос в это время звонил в похоронное бюро. Чуть позже прибыл врач, чтобы подпи-
сать свидетельство о смерти. Причина смерти: гепатома – злокачественная опухоль пе-
чени.  Да,  гепатома,  или  говоря  простыми  словами  –  рак  печени,  а  по-христиански  –
смерть.
Колумбия, по крайней мере, не так сильно донимала формальностями с вопро-
сом  погребения.  Для  этого  Закон  там  был  достаточно  сочувствующим  и  гуманным.
Если уж страна не давала жить, то хотя бы позволяла умереть. Впрочем, как только
этим  крысам  из  колумбийского  Конгресса  позволят  также    регулировать  и  погребе-
ния, с того момента мы будем иметь не менее пяти миллионов не погребенных тру-
пов, сложенных штабелями по степени разложения в домах: более разложившиеся в
одном месте, менее в другом. Какой соблазн для стервятников-падальщиков! Бедня-
ги! Это как если бы меня пустили в мужскую школу, и выстроили против меня пар-
ней нагишом, не позволяя при этом прикоснуться к ним.

Вот  в  Мексике  с  погребением  напрягают  сильно.  Там  ты  должен  дать  взятку
(подкупить, дать на лапу), чтобы тебе позволили похоронить отца. И даже если хочешь
кремировать  тело,  то  все  равно  должен  приобрести  гроб.  Кладут  умершего  в  гроб,  а
чуть позже вынимают, чтобы кремировать в чем мать родила. А гроб? Что происходит
с гробом? Чувак, если не хочешь забрать его себе домой, чтобы использовать как кровать, то тебе предложат пожертвовать его для бедных и оставить для них в похоронном
бюро. И, как только ты в замешательстве выйдешь оттуда, гроб тут же  продают как
новый  для  следующего  прибывшего  мертвеца.  А  как  же  бедняки?  Бедные  пусть  едят
дерьмо, и пусть хоронит их мать родная. Что же правительство? Разве правительство не
вмешивается  в  подобные  злоупотребления?  Конечно,  вмешивается!  Посылает  чиновника надзирать над похоронным бюро и чиновник берет с них взятку. Чтобы родиться и
умереть, кушать и какать, рядом с гражданином Мексики будет всегда стоять чиновник с протянутой рукой. Или полицейский. Зато государство хорошо выполняет свои функ-
ции.  С  подмазкой  все  идет  как  по  маслу:  движение  автомобилей,  продажа  бытовой
электротехники,  циркуляция  крови,  шлюхи  для  президентов,  паспорта  для  путешест-
вующих, погребение тех, кто уходит… Взятка – гениальное изобретение. Такое же как
колесо.
А вот где людям светит удача умереть, так это на Кубе, здесь погребение га-
рантировано государством. Тот, кто останется на Кубе, может быть уверен в том, что
его  похоронит  Фидель:  за  деньги  гусанос  из  Майами126.  А  меня?  Меня  кто  похоронит? Может быть, Папа Римский? Впредь этот титул буду писать с прописной буквы, ибо заглавная слишком несоразмерна для такого подлеца.
Только врач вышел, как вошли из похоронного бюро и проследовали в комнату
папы. Глаза его были открыты? Не знаю. Он уже окоченел? Не знаю. Он все еще в пи-
жаме? Не знаю. Знаю лишь, что люди из похоронного бюро спросили Карлоса, есть ли
на папе что-нибудь ценного, на что он им ответил:
– Единственная ценность это он сам.
Они  положили  труп  на  санитарные  носилки,  накрыли  простыней,  вынесли  в
библиотеку и, пройдя между нами, понесли к лестнице.
Опустив голову, словно прося прощение за то, что существует, Дарио, уступая
им дорогу, отошел в сторону. Никогда в этой жизни я не видел его таким расстроен-
ным, даже в дни моих неудач он так не переживал. Если расстраивался он, то я рас-
страивался  вдвойне,  если  он  терпел  неудачу,  то  она  становилась  моей.  По  крайней
мере, папа умер, не зная, что его сын заразился СПИДом.
– Ну и что, если бы знал? – ответил я, читая его мысль. – Он и так заразил тебя
СПИДом этой жизни.
Смерть, окутала своей мантией высокие стены библиотеки, и насмехалась с потолка.

Чтобы не видеть ее наглую рожу, я удалил ее вместе с потолком, затем удалил
стены, пол и оказался висящим в бесконечном и мрачном небытии, со всех сторон на
меня смотрели звездочки Бога. Юг был внизу у моих ног, север наверху над моей го-
ловой, запад слева со стороны моего сердца, а восток напротив запада справа от меня.

126 В  Майами  (США)  находится  самая  большая  колония  кубинских  эмигрантов-контрреволюционеров (антикастристов),  которых  на  Кубе  презрительно  называют  гусанос  из  Майами  (исп.  gusanos –  червяк, ничтожество, дрянь).

Вращаясь в пустоте, я встал на голову, и бесконечность Всевышнего тоже переверну-
лась с ног на голову. В пространстве остался лишь один ориентир – это я. Комната ‒
это куб заполненный воздухом, а несколько кубов ‒ это дом.
Спускаюсь с Карлосом вслед за носильщиками. Лока замерла наверху лестни-
цы, по которой никогда не спускалась, чтобы потом не подниматься, и смотрела, как
ее слуга уходит от нее навсегда.
Когда мы вышли на улицу, то услышали, как радио в катафалке похоронного
бюро хвастливо передает последние новости о том, что Гавирита заявил, что Сампе-
рита постановил, что Пастранита127 пригрозил. Папу они провожали мерзопакостно.
Что мы можем поделать, в дерьме рождаемся, в дерьме живем и умираем.

Через два часа вернулись люди из похоронного бюро с прахом в небольшой урне. В том беспорядке, в котором находился дом, мы не могли найти место, где установить урну. Что касается праха, то с того дня я ношу его на левой стороне своей груди, в
кладбищенском склепе, в который превратилось мое сердце. Это естественно, живущий
долго несет в себе груз многих умерших. Сие установлено открытым мною первым за-
коном живущих или законом пропорциональности мертвых. Он устанавливает прямую
связь  между  годами  жизни  христианина  и  мертвыми,  которых  он  несет  в  себе,  чем
больше живет человек, тем больше несет он их: V=M2d (V равно М в квадрате умно-
женное на d), где V – это живущие, M– это мертвые, а d – универсальная константа тра-
гических  событий,  которая,  будучи  «константой»,  изменяется  «постоянно»,  как  про-
странство Эйнштейна: изгибается, сжимается, растягивается, расширяется, удлиняется.
Посмотрите мой трактат по танатологии «Среди призраков»128, где все это очень хоро-
шо  объяснено  простыми  словами  и  многочисленными  примерами  из  повседневной
жизни. Кажется, книга уже вышла в пятнадцатом издании.

Как  только  папа  умер,  я  убрался  оттуда  ко  всем  чертям,  поклявшись  никогда
больше не возвращаться туда. Однако не говори, что никогда не будешь пить эту воду, потому что именно эту воду ты будешь пить вскоре, если имел отношение к колумбий-
скому проклятию. Не прошло и года после этой смерти, как я возвращаюсь домой по
поводу другой.

127 Гавирита, Самперита, Пастранита – уменьшительное от Гавириа, Самперо, Пастрано. Суффиксы -ito, -ita в испанском языке применяются как уменьшительные, а также для выражения любви, нежности, симпатии или пренебрежения и иронии.
128 Автор  ссылается  на  пятую  книгу  своей  пенталогии  «Река  времени.  Среди  призраков» («El  rio  del tiempo. Entre fantasmas»).

Такси везет меня по старому шоссе из Рионегро, где власти, наплевав на окру-
жающий пейзаж, вздумали построить новый аэропорт, спускаемся по дороге, ведущей
вниз и, минуя  один поворот за другим, едем в Медельин. Поворот. Еще один, и другой, направо, налево, с прохладной стороны на жаркую, машину раскачивает, и, чтобы ус-
покоить  себя,  погружаюсь  в  воспоминания.  На  своем  Студобеккере  битком  набитом
смазливыми парнями, мы с Дарио поднимались вверх и спускались вниз по этому шос-
се бесчисленное количество раз. Когда это было? Годы и годы назад. Сегодня такой ав-
томобиль является музейным экспонатом и стоит целое состояние. Что касается симпа-
тяг, то если они еще и живут, то не годятся даже на корм для львов в зоопарке или на
колбасу. Так бывает. В конечном итоге автомобилям везет больше, чем христианам. В
любом случае, давайте оставим это.
Поле,  недавно  омытое  дождем,  шествовало  светлой  зеленью  за  окнами  такси.
Здесь и там на обочине дороги или возвышаясь на холме, стояли обветшалые крестьян-
ские домики с побеленными стенами и верандами, перила которых украшали цветоч-
ные горшки, и, видя, что я еду мимо, прощались со мной.
– Прощай! Прощай! Фернандо!
– Как! Вы все еще там, вас еще не снесли?
– Пока нет. Мы все еще здесь и, как всегда, очень красивые.
Я с горечью отметил, что подлое время все еще не сравняло их с землей только
ради того, чтобы посмеяться надо мною и напомнить, кем я был когда-то, а со мною и
вся Колумбия. Мы были безрассудными детьми, но больше не являемся таковыми, так
как постарели и навсегда потеряли наивность, а вместе с наивностью надежду.  Мы ос-
тавили наши иллюзии брошенными на дороге, а те последние, что еще оставались, мы
сожгли вчера на огромном костре, который разожгли на заднем дворе нашего дома.
Такси продолжало ехать вниз, и я уже чувствовал пульс Медельина. Крестьян-
ские домики, сверкающие и блестящие до глубины моего глазного дна своими веран-
дами  с  перилами,  цветами  в  горшках,  выбеленными  стенами,  остались  позади.  Они
прощались со мной, потому что уже знали, до того, как я разобрался в написанном в
Книге судеб, что мы никогда больше не увидимся.
– Сеньор, не будете ли вы так любезны, выключить это радио? Этим Пастраньо
я уже сыт по горло. Чтобы не слышать этого педика я заплачу вам вдвое больше, чем
покажет таксометр.
Таксист-убийца, видя, что я такой старый, такой хилый и беспомощный, вместо того, чтобы убить меня, выключил радио. Для тех, кто желает покончить с собой, даю совет: на любой улице Колумбии остановите первое попавшееся вам такси, садитесь в машину и, едва она тронется с места, попросите шофера сделать то, что я просил выше. И волшебное средство от всего плохого в этой жизни с ускоренной отправкой на тот свет вам будет обеспечено. Хотя вам, может, не все равно, чем это будет сделано. Это может быть нож, мачете, железный прут или ледоруб. Вы не знаете, что такое ледоруб129? Не важно! Вам не надо будет искать это в словаре, вы его увидите воочию.

– Спасибо. С выключенным радио я шевелю мозгами лучше.
Помнишь ли ты, Дарио, о Студебеккере, что был завистью всего Медельина?
Его называли «передвижная кровать», и у этого нищего города, в котором лишь бога-
тые имели машину, при его виде изливалась желчь от раздражения.
– Педики! – кричали они нам, видя, как мы проезжаем в нашей восхитительной
машине, битком набитой красавцами.
Педики? Это было похоже на то, как голодающая Куба обзывает Соединенные
Штаты империалистами. Мы бросали им в окошко бульонные кубики Магги, даже не
выясняя, кто они.
– Продолжайте рожать, ублюдки, а мы тут разберемся, что из этого получится.
Въезжаем в Медельин, дорога, все еще спускаясь, ведет нас по кварталу Буэнос-
Айрес.  Вспоминается,  сколько  раз  в  далеком  прошлом  мы  поднимались  по  этой  наклонной  дороге  у  выезда  из  города  на  своем  Студебеккере,  заполненном  парнями! С
первыми глотками агуардиенте они освобождались от города и его прирожденного зло-
словия, и тут же на остановке у обочины дороги под светом луны и мутным взглядом
Сатурна скидывали с себя одежду. Недалеко пел журчащий ручеек, и мычали коровы.
Мууу,  мууу,  мууууу….  Запомни,  брат  Дарио,  когда  пройдет  сто  лет,  а  это  не  так  уж
много и они пройдут быстро, в этом жалком городе нам воздвигнут памятник.
Останавливаю такси  у моего дома, плачу  убийце за проезд, и с чемоданом на-
правляюсь к дому.  Постучал в дверь, мне открыл Большой Олух. Даже не поздоровав-
шись со мной, он повернулся и ушел, оставив меня у открытой двери с готовым при-
ветствием на губах и чемоданом в руке. Поставил чемодан на пол, и в этот момент уви-
дел на лестнице Смерть.
– Как! Ты опять здесь? – упрекнул я ее. – Я считал, что ты, как и Долорес дель

129 Намек на орудие убийства Льва Троцкого в Мексике, он был смертельно ранен ударом альпинистского ледоруба испанским революционером Рамоном Меркадером 20 августа 1940 г.

Рио130, уже умерла. Ладно, окажи мне услугу, постереги этот чемодан, пока я не вер-
нусь и не подниму его в комнату, а я пойду, навещу брата.
С презрением и насмешкой она указала мне коротким жестом на сад.
–  Смотри,  чтобы  никто  не  вошел,–  приказал  я  ей.  –  Не  вздумай  открыть  эту
дверь никому из тех, кто может убить нас.
Закрыв дверь, я направился с бьющимся сердцем в сад. Он лежал в гамаке под
импровизированным  тентом,  устроенным  из  простыней,  висящих  на  бельевых  верев-
ках.
– Дарио, малыш, ты прямо как в палатке шейха!
Я крепко прижал его к своему сердцу и почувствовал, что мы снова дети, и что
мы разбили лагерь во внутреннем дворике в скаутской палатке, сооруженной из метлы, одеял, покрывал и простыней, представив, что мы в Африке, и наступает ночь.
– Груак! Груак! – произнесла быстрая тень, перелетая от манго на сливу.
– Эта птица летает здесь уже несколько дней,– объяснил он мне, – однако, как не
стараюсь, не могу ее увидеть. Она прячется от меня, прячется.
Не без труда он снова устраивается в гамаке и продолжает свое занятие – очи-
щает от семян и мусора марихуану. Пакет с травкой он раскрыл на одном из этих ду-
рацких  столиков, якобы  норвежский,  с остроконечными  шатающимися ножками, но
сделан был гениальным Аргемиро inillotempore131. Доставая одно семечко за другим, он выкидывает их на все четыре стороны в садовую траву.
–  Это  принес  мне  малыш  Анѝбаль  в  подарок,  –  сказал  он  мне.  –  Очень  хоро-
шая. Ее продают в полиции.
– Завернутую в газету Эль Колумбиано?
– Ага.
– По крайней мере, этот пасквильный листок годится хотя бы для этого.
В то время как его бесплотные, как у привидения руки продолжали кропотливо
без спешки очищать священную травку хасидов, которую он вынимал из пакета, свер-
нутого из городского пасквиля, мы начали беседовать. Говорили о том, о сем, о прогес-
тероне, что вызвал у него задержку жидкости в организме, о симпатичных парнях тех
времен, когда не существовала напасть вроде СПИДа и Интернета, когда старость нам
казалась еще такой чуждой и далекой, как тот день, когда, по слухам, погаснет солнце.

130 Долорес дель Рио (исп. Dolores del Río) (1905–1983) – популярная мексиканская актриса эпохи немого кино, добилась также большого успеха в звуковом кино.
131 Лат. inillotempore – буквально: в далекие времена. Фраза взята из традиционной католической мессы на латинском языке, означает «в благословенные времена» и произносится перед чтением Евангелия.

Пусть  гаснет,  ведь  для  этого  Бог  поддерживает  руками  Дьявола  огонь  под  кипящим
котлом в аду. Или что? Этот старый козел собирается отключить нам и отопление снизу?

– Болезни делятся на две категории, – сказал я ему, – те, что лечатся, и те, что
не лечатся. От тех, что лечатся, исцеляются сами по себе или с помощью антибиоти-
ков. А от другой категории лечит Наша Святейшая Матерь Смерть, лучшее средство
из всех.
– Верно, – согласился он с безразличием, словно дело было не в нем.
Затем,  взяв  обертку  от  сигарет  Пиельрохо,  скрутил  цигарку  из  марихуаны, склеил ее края слюной и начал курить с глубокими затяжками. А пока сокровенный
дым проникал в его душу, он пустился в воспоминания об одном потрясающем чер-
ном симпатяге, которого мы заполучили в Центральном парке Нью-Йорка одной лет-
ней ночью.
– Ну, Дарио, ты уже как старичок, живешь воспоминаниями.
–  Мы отвезли его в нашу квартиру в  Центре  реабилитации  наркоманов  с  пре-
тенциозным названием «Admiral Jet», где я был управляющим, и уложили его между
собою посредине кровати…
– А затем передавали его от одного другому, как теннисный мяч. Это была са-
мая горяченькая ночь, брат!
И я стал воздавать хвалу Богу, незаслуженно подарившего нам такого красавчи-
ка и еще многих других, и жаловаться на этого ханжу Папу Римского, пусть он распро-
странит это на весь мир. Посмотрим тогда, как этот белесый туберкулезник будет спать
с негром!
Как раз тогда Лока произнесла из своего окна на втором этаже:
– Как мне приятно видеть двух любящих друг друга братишек вместе!
Она сказала «приятно»? Вам приходилось видеть большую наглость? Только в
расстроенной и циничной голове могла  уместиться подобная ложь. Чего только она
не делала всю жизнь, чтобы разлучить нас, накапливая в исступленном бешенстве все
больше и больше детей в своем доме, как будто его пространство могло растягивать-
ся.  Пусть  сукин  сын  Эйнштейн,  выдумавший  эту  теорию  в  приступе  наркотических
галлюцинаций от марихуаны, сам растягивается. Но, как говорится, капля камень то-
чит, и, в конце концов, он рассыпается! Так и она рожала одного ребенка за другим, пока однажды не добилась своего, родив Большого Олуха, порождение от Полоумного Христа, в котором он воплотился сам, без какой-либо  примеси, с абсолютной чис-
тотой и генетической поддержкой всех самых ярких генов тупоумия Рендонов.
– Дарио, каждый день я открываю для себя что-то новое: вот в этом случае По-
лоумный Христос, как овечка Долли, клонировал себя.
Я  встал,  и,  оставив  его  в  саду  в  эфемерном  гамаке  из  марихуаны,  вернулся  в
прихожую, чтобы поднять свой чемодан наверх и посмотреть, в какой из комнат могу
устроиться на предстоящее время.

Et Madame la Mort? Estcequ’ elle etalt partie?132 Бедняжка попросту уже не справ-
ляется, сами представьте, каково ей, если ежегодно в этой психически больной стране
тридцать  тысяч  одними  убитыми,  и  это  помимо  тех,  кто  отправляется  на  тот  свет  от
инфаркта, туберкулеза, малярии, Пабло Эскобара, полиции, автобусов и автомобилей (с
кровопролитием и без него). Она работает, работает и работает. А этот Папа Римский
со страстным желанием играть главную роль, которое день и ночь возбуждает его зад-
ницу, не оставляет ее в покое… Он же должен принимать участие в каждом погребе-
нии.
Однако, как говорят, помяни черта, и он появится, так и она! Когда я поднимался по лестнице со своим чемоданом, эта сволочь начала смеяться надо мною.
– Dovesei, stronza?133
Невидимая,  она,  как  Всемогущий,  находится  в  каждом  месте,  вертясь,  как  со-
шедший с ума электрон вокруг атома.
–  Хуа,  хуа,  хуа!  –  насмехалась  она,  издавая  отвратительные  звуки,  каких  я  не
слышал даже в кантате  «Царь Эдип» моего покойного  учителя гармонии глухого Ро-
берто Пеньеды.
– Над чем смеешься, дура? – рявкнул я на нее. – Прислужница, Бога!
Услышав это, она замолчала. Никто еще с тех пор, как мир стал миром, не гово-
рил ей такую горькую правду.
– Как видишь, рано или поздно, это должно было произойти, женщина.
В последовавшей затем тишине я начал осматривать комнату папы и библиоте-
ку, быстро прошелся взглядом, все было так же, как он оставил. Повсюду лежала пыль, как будто с тех пор прошла вечность, видно было, что никто ни к чему не прикасался.
Его книги по-прежнему лежали в библиотеке, бумаги были разбросаны по письменно-

132 (Фр.) Et Madame la Mort? Estcequ’elle etalt partie? – (пер.) А что Мадам Смерть? Она уже ушла?
133 (ит.) Dovesei, stronza? – (пер.) Где ты, сучка?

му столу, а в шкафу висели его костюмы. Эти скромные костюмы марки Everfit в преж-
ние времена носили в Колумбии уважаемые люди. Но прошло уже много времени с тех
пор, как эта порода глупцов исчезла из страны. Поэтому сегодня в стране Воров никто
из жуликов не носит костюмы марки Everfit, ни в Конгрессе, ни за его стенами. Думаю, что швейную фабрику этой марки уже закрыли.

Если мне не изменяет память (что вполне возможно), то я уже рассказывал, как
наш  родственник,  безрукий  Альфонсо  Гарсия,  чтобы  расширить  жилое  пространство
пристроил две комнаты в той части дома, что выходит в сад. Это были небольшие ком-
натки, даже очень маленькие, как в кукольном домике, что делал Аргемиро, и с такими
же игрушечными ванными. Я устроился в одной из тех комнат, чтобы быть поближе к
Дарио,  другую,  судя  по  множеству  лекарств,  горой  возвышающихся  на  письменном
столе,  занимал  Дарио.  Внимательно  осматриваю  медикаменты,  здесь  были  антациды, антибиотики, антипиретики, антипаразитарные, антивоспалительные, антигрибковые, и
еще бог знает какой античертовойматери куча лекарств.
– Мусор! Мусор! Мусор!
Я тут же принял решение, и, не медля, приступил к его исполнению, выкинув в
мусорное ведро половину фармакопеи ХХ века. На тумбочке, на комоде, на полу, тут и
там валялись у всех на виду непристойные окурки марихуаны, как недавно использо-
ванные  обвисшие  презервативы  с  миллионами  умерших  потенциальных  выродков
внутри.
– Это хорошо. Марихуана возбуждает аппетит и успокаивает душу.
В последующие ночи на меня напала бессонница, и ничто не помогало мне ус-
нуть: ни снотворное, ни благословение, ни проклятия, ни рендоновское битье головой
об стену. Сон просто взял и ушел навсегда.  Пустыню бессонницы оживляла бешеная
сарабанда комаров, дополняемая еженощно концертом пса Лопеса. Пытаясь укрыться
от этого ужаса, я уходил тогда в воспоминания о нашем с Дарио прошлом. Например, возвращался в сопровождении брата на улицу 80-ю в Вест Сайде Нью-Йорка, где мы
жили в Центре реабилитации наркоманов, пристанище отверженных, называющих свой
дом «Admiral Jet», он находился в двух кварталах от Центрального парка, под деревья-
ми которого мы устраивали одним летом непрерывные голубые оргии. Ну и времечко
было, Ваше Святейшество, такое бедное, но чудесное! Быть может, все прошлое время
было лучшим.
Попытаюсь  дать  вам  словесный  портрет  этого  дома-монстра.  Семь  этажей,
разделенных картонными перегородками на тридцать апартаментов, отчего их посто-
яльцы находятся в постоянном риске сгореть и с пеплом взойти на небеса. Здесь жи-
вут соответствующее количество негров и пуэрториканцев с выделительными систе-
мами  обоих  полов.  Какое-то  демагогическое  подразделение  муниципалитета  пыта-
лось излечить эти отбросы вида двуногих от героиновой зависимости, проводя экспе-
римент по слухам называемый «пилотный». Видимо отсюда и название «Admiral Jet».
Они наняли Дарио, иммигранта без документов, на должность управляющего с мини-
мальной  зарплатой.  В  его  обязанности  входили:  работа  консьержа,  мойщика  полов, уборщика мусора, устранителя засорения унитазов и мирового судьи. Я, как незаня-
тый брат этой жертвы эксперимента, не имея крыши над головой, помогал ему нести
это бремя. И вот, Ваше Святейшество, я здесь с ведром уборщика и сантехническим
тросом для пробивки засоренных неграми унитазов.

Вы хотя бы знаете, какие они? Точно такие же, как у белых, от цвета кожи суть
человека не меняется. По простым выделительным функциям белые не отличаются от
негров,  собаки  от  крыс,  верующие  от  вас.  В  этом  плане  Бог  всех  смертных  сделал
одинаковыми.  Просовывает  священник  трос  для  прочистки  канализации  и  вращает, вращает его по направлению вперед и если ему повезет (при условии, что туда не вы-
кинули плод ребенка), то он пробьет засор. После этого он тянет трос и все неудобо-
произносимое стекает вниз в утробу города, неся с пением воды в самые глубокие по-
ры земных недр свет Евангелия. Я искренне считаю, что каждый Папа должен узнать
об этих вещах, прежде чем начнет говорить что-либо или произнесет свое: Magister dixi turbi e torbi134?
Однажды вечером, когда я устранял засор в вонючем унитазе негритянки Эве-
лин, ее каморка начала сотрясаться от бешеных ударов непонятного происхождения, неподдающихся моему разуму. Это было похоже на землетрясение.
– lt’s Dick,– сообщила мне Эвелин с той простотой, которой говорят о жаре.
Это действительно был Дик, нечистоплотный и жирный негр, евангелист, ко-
торому ни героин, ни святая Библия не умерили похоть. Он долбил с другой стороны
уборной  стену  из  непрочного  картона,  отделявшую  нас  от  его  жилища  или  пещеры
инструментом,  который  наш  отец  Адам  –  Australopithecus  начал  применять  в  своем
саду,  когда спустился с дерева четыре миллиона лет назад, и благодаря которому мы
сегодня находимся здесь. Первым, что появилось в открывшейся бреши, была черная, блестящая головка, вслед за которой с яростным напором последовал затвердевший,

134 Лат. буквально: Благословляю город и весь мир!

как  железо, огромный  шпур.  Он  был  огромный, непомерно большой, потрясающий, необыкновенной толщины и длиною от кудрявого основания, где он присоединяется
к телу, не менее двадцати пяти сантиметров (или десять дюймов, если вы, Святейший
Отец, измеряете в английской метрической системе).
– What? – воскликнул я.
– Yes! – ответила грешница, нелепо выделяя звук «si».
Как  рычаг,  напряженный  и  поднятый  под  прямым  углом,  напоминающий
мáтицу, удерживающую крышу дома, с раздутыми артериями и венами, готовый взо-
рваться от рывков и толчков, пульсируя и вибрируя, задиристо подрагивая, необык-
новенный  инструмент  эякулирует,  заливая  молочной  вязкой  жидкостью  нас  и  гряз-
ный пол туалета.
Черт побери! Ну почему Бог делает все так плохо? Такое изумительное богатст-
во  досталось  такому  отвратительному…  Всемогущий,  непостижимый  в  своих  замыс-
лах, иногда ведет себя, как какой-нибудь халтурщик типа Альфонсо Гарсия.
– What sign are you, super?135 – Спросила меня Эвелин.
– Scorpio. And you?
– Virgo.
– Virgo? Ха, ха, ха, ха.
Ох, и рассмешила же меня эта чертовка! Негры, Ваше Святейшество, не имеют
душу, поэтому не загоняйте их в свою паству. Ленивые по своей природе, они пригодны (и то не всегда) лишь для секса. Спереди они накачивают себя закисью азота (веселящий газ), и поэтому они дышат сзади.
Однако главным персонажем в Admiral Jet был не Дик, а Сэм, другой ублюдок, необузданный и страдающий манией величия дезинтегратор мусора, который священ-
нодействовал в подвальном помещении. Всё, что бросали ему через мусоропровод со
всех семи этажей: шприцы без героина, порнографические журналы, вагинальные там-
поны, обкаканные  трусы, вонючие тенниски, пищевые отходы, молочные пакеты, кар-
тонные коробки, бутылки, тару, жестяные и стеклянные банки, тряпки, недоношенные
человеческие эмбрионы; все это он разбирал, измельчал со скоростью урагана, прессо-
вал и отправлял в мешочки. Но какой был вес  у этих грёбанных небольших мешков!
Сто килограммов, двести, полтонны, одна, две тонны. А ведь в окружности едва в них

135 анг. – Какой у тебя знак, шеф
– Скорпион. А у тебя?
– Дева.
– Дева?

будет сантиметров сорок…. И тогда я понял, что эти мешочки были черными дырами
вселенной: материя сжималась в них до дьявольской плотности. Точно так же, когда вы
покупаете у риелтора большую квартиру, а получаете, дорогой друг, ‒ некое уплотнен-
ное пространство ограниченное четырьмя стенами. Да и тот же атом ‒ это всего лишь
шелест электронов, вращающихся вокруг крошечного ядра и отделенных от него тем , что философы называют  ‒ ничто́. Огромное, чудовищное, гигантское ничто́, такое же, как между звездами, ничто́ Бога.

Со  ступеньки  на  ступеньку  Дарио  и  я  с  большим  трудом  и  общими  усилиями
пытаемся поднять эти мешочки по лестнице подвала на улицу, чтобы их забрал мусо-
ровоз с краном. Заработав грыжу, измотанные, хромающие, с натертыми хребтами воз-
вратились мы затем в  нашу квартиру  «управляющего» на первом этаже, чтобы поку-
рить  марихуану  и  ждать,  размышляя,  какого  симпатягу  нам  удастся  снять  вечером  в
Центральном Парке, будет он белый, черный, желтый или охристый.
– Шеф, шеф! – позвали нас со двора.
– Что случилось? Что такое? Пришел парень? Или хастлер?
–  Какой  парень!  Какой  хастлер!  Это  негр  Дик,  черный  Дик:  у  него  снова  засо-
рился унитаз.
– Oh no, not again!136 – вскрикнул Дарио по-английски в отчаянии и гневе.
И  он  применил  по-английски  к  голове  закоренелого  грешника  железный  прут
adhoc137,  который всегда у него был под рукой для подобных целей. Столь радикальная
мера оказалась отличным средством от эрекции у негра. И этот ублюдок больше нико-
гда не пробивал отверстие в какой-либо стене, и его штука навсегда прекратил стоять.

Я говорил прежде и скажу снова, что у негра секс в голове как опухоль. И не-
обходимо удалить ее оттуда ударом железного прута. Или что? Позволим им  и даль-
ше  нарушать  закон  и  безнаказанно  портить  здания?  Ах  да,  они  демократы!  Однако
разве  мы  кандидаты  от  демократов?  Долой  Христа!  Да  здравствует  расизм!  Смерть
сутенерской демократии!
– Дарио, – советую я ему. – В следующий раз, когда захочешь дать ему по го-
лове прутом, подумай хорошо, не давай воли рукам, а то попадешь на электрический
стул.

136 Oh no, not again! – рус. О нет, только не это!
137 Adhoc – рус. специальный.

– Еще чего! Ведь в Штате Нью-Йорк нет электрического стула…. Сколько лет
уже прошло, как его отменили!
Успокоенный этим сообщением, я пошел в подвал, чтобы выяснить, чем занят
Сэм, а заодно покормить моих меленьких сестричек и братишек крыс.
–  Мальчишечки,  девочки,  я  уже  здесь!  –  объявляю,  входя  с  большой  тарелкой
риса, держа ее обеими руками. – Идите сюда, идите сюда!
Отзываясь на мой зов, они идут, возникая из темных углов помещения. Выходят
из своей убогой обители, скромной подземной канализации, куда стекает человеческое
дерьмо, но не доходит милость Бога. Зачем они пришли? Увидеться со мной, попривет-
ствовать меня, проявить свою любовь ко мне.
Благоговейно, по справедливости, не позволяя им устраивать сумятицу, соблю-
дая порядок, стоя на коленях, я раздавал им рис зернышко за зернышком, вкладывая
его им прямо во рты (слышите, я говорю «рот», а не в «пасть»), из которых высовыва-
лись языки: мокрые язычки моих причастников, чтобы принять Тело Христово. Однаж-
ды точно в такую же ночь, как эта, одна особенно ласковая из них, Марукита, подня-
лась  по  железобетонному  блоку,  на  котором  отдыхал  Сэм,  на  уровень  моего  роста  и
принялась лизать мою щеку.
– Ах, Марукита, ты с ума сошла? Ты не боишься, что люди могут заразить тебя?
Послав  беспристрастность  к  черту,  я  дал  ей  двойную  порцию.  Не  требуйте  от
любви равенства, ибо любовь слепа.
– Девчушечки, я ухожу, до свидания. В десять вечера к нам в гости придет кра-
савчик из Центрального Парка. И бросьте эти штучки, это лишнее, рис уже закончился!
Я говорил с ними на колумбийском диалекте испанского языка.
Когда я уходил, то что-то упало сверху на Сэма, и этот бешенный вновь принял-
ся за работу. Сумасшедший, с размеренными движениями, одержимый, вспыльчивый, наводящий  уныние.  И,  как  злая  собака  принимается  лаять,  так  он  начал  размельчать
мусор. Еще мешочки, Боже мой, какой кошмар!

Как умерший, собственно, такой я и есть, взлетаю бесплотной тенью к потолку
и, паря над комнатой и всей своей жизнью, покидаю по своей суверенной воле и коро-
левскому желанию Admiral Jet, чтобы однажды темной ночью вернуться со своим бра-
том Дарио в эту скотобойню – Колумбию. Мы едем по одной из тех небольших фан-
тасмагорических дорог страны Танатоса, по которой ночью не проедет ни один живой, так как иначе его убьют, избавив от страданий. Огибая один поворот за другим, мчимся на Студебеккере, заполненном симпатягами по направлению к Альто-де-Минас, одной
из  небольших  вершин Анд  затерявшейся  на  просторах  моей  памяти.  Передние  фары, освещая туман, раскрывают две световые полости на животе призрака, из боковых окон
ничего не видно, но мы знаем, что, то с одной, то с другой стороны дороги нас ожидает
бездна. Даже полвека спустя эта сволочь продолжает нас ждать, но, сколько бы Дарио
не выпил агуардиенте, его руки никогда не подводили. Он правил машиной под наблю-
дением Святого духа уверенно и с прирожденным мастерством. Правый поворот, левый
поворот,  снова  поворот  направо,  снова  налево  и  вот  так  от  поворота  к  повороту  мы
едем по восходящей крутой спирали. Уф, наконец, мы добрались до вершины и нахо-
димся  на  обрывистой  площадке  Альто-де-Минас,  останавливаемся  и  выходим  из  ма-
шины, чтобы выпить глоток агуардиенте. Бутылка переходит от одного рта к другому, от парня к парню, и благословенная выпивка еще не  успевает закончиться, как наши
тела уже распаляются.
–  Одежду  долой!  Или  вы,  чуваки,  думаете,  что  мы  поднялись  на  эту  вершину
разглядывать пейзаж?
Вокруг был густой туман, ничего не было видно. Он был такой плотный, что его
можно было отодвинуть рукой. А холод? Как холодно! От него было средство – агуар-
диенте, им мы могли подогревать свой внутренний мотор. Не важно, день это или ночь, есть видимость или нет, все равно, чтобы пить агуардиенте, нет лучшего места на пла-
нете  Земля,  чем  Альто-де-Минас,  куда  поднимаешься  из  района  Санта-Барбара  Ме-
дельина, а затем спускаешься в сторону Ла Пинтада. Это я вам говорю, ходивший этой
дорогой не раз. Там происходит полное слияние места с алкоголем и алкоголя с душой.
Недаром же этот благодатный напиток неоспоримо и безраздельно двести лет царство-
вал в Колумбии, причем никто не мог положить ему конец, и ничто не могло его уничтожить. Его потребляют все: консервативная и либеральная партии, католическая цер-
ковь,  наркобизнес,  организованная  преступность,  преступность  обычная  и  уголовная, партизанские отряды, иллюзии, амбиции и мечты. В этой романтической стране одура-
чивание именем Христа когда-нибудь закончится, но агуардиенте никогда. Без агуар-
диенте Колумбия ‒ это не Колумбия. Их союз есть долговременный симбиоз, являю-
щийся характерным признаком страны.
Голые, но окутанные туманом и одурманенные, что мы делали на вершине этой
пустой автотрассы, если ночью, ни одна душа не осмеливалась на ней появиться? Мы
жили!  Это  то,  что  мы  все  делаем  каждый  день,  и  самое  лучшее,  что  в  наших  силах, пусть с трудом, но продолжать это занятие.

Возвращаемся в Студебеккер и начинаем спуск по другой стороне горы. И вот
мы едем на нашей передвижной кровати, как сумасшедшие, вниз по ущелью, делая зиг-
заги, виляя, извиваясь.
На  любом  повороте,  скажем,  десять  тысяч  двадцать  первом,  христианин  в  Ко-
лумбии если идет вниз, то без предупреждения внезапно попадает из холодного клима-
та в жаркий, и наоборот, если он идет вверх. Так что, мой европейский друг, обитатели
вышеназванного  поворота  (молоденькие  супруги  с  пятнадцатью  детьми,  скученные  в
беспорядке в домишке из одной комнаты) переходят из зимы в лето, если спустятся по
шоссе на один метр, или из лета в зиму, поднимаясь назад. Вы не верите мне? Это все
выкрутасы тропической зоны. А если вы едете на грузовике или автомобиле, и обвал из
каменных глыб посреди дороги заставит вас остановиться, то прощай Панчита138, по-
тому что это ловушка бандитов, и те, кто проходят через нее, уже переходят не просто
от одного климата к другому, а от одних небес к другим. Мы рождаемся, чтобы уме-
реть,  а  все  другие  объяснения  ‒  это  сказки.  Не  забудь  об  этом,  дружище.  Memento mori139.
Моя память, как и машина, на полной скорости визжа шинами, спускается вниз, и на энном повороте я начинаю вдыхать легкие запахи разогретой земли, и среди духа
свинарников и конюшен, как вспышка молнии, освещающая темную ночь, один аромат
возвращает мне в память Санта-Аниту и запах ее  цветущих апельсиновых деревьев. В
Санта-Аните  была  апельсиновая  роща,  а  в  ней  одно  дерево,  дававшее  изумительные
плоды,  их  называли  «пупочный  апельсин»  из-за  сморщенной  шишечки  на  вершине
плода140. Сладкие, сладкие, сладкие. Мой дед, будучи невеждой в этих делах, говорил, что их можно срезать лишь  «полумесяцем»141 (острый изогнутый ножичек, вставлен-
ный в палку, который он хранил в своей комнате), а не обрывать рукой, и только на за-
кате, а не на солнцепеке, в противном случае дерево засохнет. Чтобы доказать ему, что
это не так и дерево не высохнет, а заодно чтобы не навязывал нам свою волю, мы той
самой рукою обрывали эти плоды на указанном им солнцепеке. Ох, дедушка, сколько

138 Крылатое  выражение,  связанное  с  песней  «Скажи  мне  прощай  без  слез»  популярной  мексиканской певицы Ла Панчита (Мария де лос Анхелес Муньос Родригес).
139 (лат.) Memento mori –  Помни о смерти или Помни, что смертен: крылатое выражение, напоминающее о скоротечности жизни, призыв задуматься о вечном.
140 Пупочные апельсины, они же навель (англ. navel —  «пупок»). Плод крупный, красивый и имеет характерный пупок (второй зачаточный плодик) на вершине плода.
141 (исп.)  medialuna-  полумесяц:  небольшой острый  изогнутый  полумесяцем  стальной  ножичек,  вставленный в длинную палку и служащий, как описывается в Библии, для подрезания поджилок лошадей у неприятеля,  что  делает  их  небоеспособными.  В  наше  время  применяется  на  арене  или  празднике  для обездвиживания вышедшего из под контроля быка.

зла мы причинили тебе за твою любовь! Ты задыхался, приходил в ярость, кипел, у те-
бя повышался адреналин и понижался билирубин. А с высоким адреналином и низким
билирубином, багровым лицом, выступающим потом на лбу, потерянной головой, вы-
летающими  искрами  из  глаз  и  брызжущей  слюной  изо  рта,  из  тебя  выходило  все  от
Рендонов. В один из таких ужасных приступов гнева тебя хватил удар, и парализовало
твою левую сторону.

‒ Дедуля, ну чего ты так бесишься, в кого ты такой? Не сердись так, ведь из-за
подобной мелочи ты можешь навредить себе. Зачем тебе эти апельсины? Ты сможешь
их съесть все? Или ты думаешь взять их с собой в могилу? Если из-за нового приступа
бешенства тебе парализует и вторую половину, то не сможешь ходить в туалет. Не схо-
ди с ума, лучше медитируй, думай, рассуждай.
Я  всегда  буду,  с  большим  удовольствием,  есть  пупочные  апельсины  Санта-
Аниты из-за их легко снимающейся толстой кожуры и мякотью заполненной сладкими
пузырьками, и даже в судный день, на котором мой господин Сатана призовет меня в
свое царство, я буду их помнить.
В Ла Пинтада есть две остроконечные скалы, похожие на две сиськи, которые, искушая Бога, поднимаются, нацелившись прямо в небо. Между ними всплывает луна: неистовая, багровая, красная от крови. Облака расступаются с ее пути, и невменяемое
светило поднимается и освещает мир. В этот час во владение ночью вступают мачете и
факелы: начинают слетать головы, отменяются прежние законы и устанавливаются но-
вые.  Колумбия,  как  главный  пособник,  смотрит  на  эти  преступления  сквозь  пальцы.
Пусть покончат и с теми, кто еще остались, или, как говорила моя бабушка, «уничтожат
всех без исключения».
Река Каука, обычно бурная, но сегодня притворно спокойная, несет свои воды
темно-серого цвета по земле фермы Ла Пинтада. Мы переходим через нее по висячему
мосту.  Мост  раскачивается  от  наших  пьяных,  как  у  меня,  неуверенных  шагов.  Если
упасть, то уже не спастись. В этом река похожа на нашего пса Лопеса, такая же нена-
сытная, прожорливая, жадная, если что схватит, то не отпустит. В дополнение к харак-
теристике вышеназванного пса добавлю: он отъявленный хулиган, лукавый плут, скры-
тый проказник, типичный вор, похотливый красавец, яростный гидрофоб, алчный под-
лец, источник постоянных расходов, колючая мимоза, президент Мексики, зеркало уб-
людков, образец жулика, пример мерзавца. Концерт москитов, зудящих в уши с часто-
той  шестьсот  герц,  возвращает  меня  в  комнату.    Да,  если  уж  кому-то  суждено  будет
упасть  в  Кауку,  то  он  уже  не  выберется  из  нее,  эта  река  очень  коварная.  В  ее  водах
столько водоворотов, сколько дурных намерений в душе человека. Мне приснилось то-
гда, что мост, раскачиваясь, сбросил нас в воду. Погружаясь в бурливую и мутную во-
ду, потеряв надежду, мы с братом пытались выбраться из машины. Задыхаясь, я про-
снулся от солнца, бившего мне в глаза.
– Дарио? – позвал я с тревогой, но он не ответил мне.
Побежал в его комнату, но его там не было. Нашел его внизу, в саду под лучами
утреннего солнца он листал старый альбом с фотографиями. Блеклые выцветшие фото-
графии папы, Сильвио, Марио, Ивана, Элениты, дедушки, бабушки. Эти фото запечат-
лели нас такими, какими мы были когда-то на заре жизни.  И никогда больше не будем.
– Осматриваешь кладбище?
– Смотри.
Среди фотографий он показал мне одну с двумя детьми четырех и пяти лет.
– Это мы.
Он в золотистых кудряшках и пальто, а я позади в рубашке в полоску обнимаю его.
– Неужели это были мы? Сколько же воды с тех пор унесла река!
–  Каука,  –  пояснил  он.  –  Сегодня  видел  во сне, как мы переезжали на Студебеккере старый мост в Ла  Пинтаде, и он сбросил нас в реку.
Ты  не  представляешь,  мой  дорогой читатель, как я был поражен: мы с ним видели один и тот же сон. Тут я должен сказать вам одну вещь: в конечном счете, наши души
с Дарио были синхронизированы, мы видели одинаковые сны, его память хранила то
же, что и моя. Но вам не надо сильно удивляться этому, ведь он был моим братом: мы
пришли с ним в этот мир из одного места, из одной и той же дырки, из одной и той же
темной утробы, полной слизи и скверны.

Наша мать, вместо того чтобы опираться на непреложную аксиому, что одно тело не может одновременно со своим местом занимать другое, которое уже занято, руководствовалась обкуренным марихуаной умом Эйнштейна. Отсюда шла одержимость репродуктивной яростью, побуждающая  ее  беременеть  и  рожать,  подряд,  накапливая
все больше и больше детей в доме с ограниченным пространством. Она стремилась по-
догнать их количество под число апостолов ‒ двенадцать, но безуспешно, потому что у
нее рождались и дети женского пола, поэтому родив двенадцать детей, Лока не остано-
вилась на этой цифре, а взяла курс на двадцать.
С двенадцатью детьми мой дом превратился в сумасшедший дом, а с двадцатью
этот дурдом стал адом. Копия Колумбии в уменьшенном масштабе. В конечном итоге
мы  стали  питать  отвращение  друг  к  другу,  ненавидеть  один  другого,  как  это  могут
лишь родственники, пока жизнь не раскидала нас по разным весям.
Прошло несколько лет с тех пор как мы разбежались, когда я вновь встретил Дарио в Боготе, уже вдалеке от нашей матери, и лишь тогда мы смогли стать братьями. В
знак доказательства своей любви я подарил ему его первого парня, юношу шестнадцати
лет, с прядью волос, закрывавших, его лоб, с глазами цвета изумруда. Закрываю свои
серые глаза, чтобы вызвать в памяти его образ:
– Скинь свою одежду, красавчик! – говорю я ему.
Черты его лица были настолько совершенны, и он был так красив, что я уже на-
чал верить в существование Бога. Его звали Андрес.
– Ты же помнишь Дарио, Андресито, которого я подарил тебе в Боготе, когда мы
помирились, и заразил тебя пристрастием к мальчикам?
– Какого?
– Что значит какого? Самого красивого, не придуривайся.
Однако он не притворялся, просто цитомегаловирус142 стер кассету его памяти.

После  родов  великая  матрона  устраивалась  среди  белых  простыней  на  сорок
дней  отдыхать и повелевать.  Принесите  мне это,  то  или  другое.  Отнесите  это кофе с
молоком, оно уже остыло, и подогрейте его.
–  Черт  побери,  вы  даже  не  способны  подогреть  мне  кофе!  Принесли  кипящий.
Что вы будете делать без меня, когда я умру?
Она не умирала. Проходила сорокадневная пауза, и вот она живехонькая и це-
ленькая вновь возвращалась на землю, чтобы вносить раздор, наваливать грязное, раз-
валивать сложенное, приводить в беспорядок, разбрасывать, дезорганизовывать, пере-
ворачивать вверх дном, расстраивать то немногое, что нам удавалось наладить между

142 Род  вирусов  из  подсемейства  бетагерпесвирусов  семейства  герпесвирусов.  Один  из  видов  рода, Humanbetaherpesvirus 5, способен инфицировать людей, вызывая у них цитомегалию.

собой во время передышки, которую предоставила нам она – смертельный и беспощад-
ный  ураган.  Любая  попытка  наведения  порядка  перед  такой  устремленной  к  хаосу
женщиной была обречена на провал.
Не  успев отойти от одних родов, как она ipso facto143 нацеливалась на другие.
Желая продемонстрировать на все четыре стороны и всем окрестным жителям свой не-
скромный  живот,  она взяла  за  правило  идти беременной  на  мессу.  И  шла  пешком  от
нашего дома на улице Перу, где родились мы, первые двадцать отпрысков, до салези-
анской церкви Девы Марии Заступницы в четырех кварталах от дома, где нас когда-то
крестили. Какой стыд я испытывал! Беременная женщина всегда является центром об-
щественного  внимания  и  семейным  конфузом.  Люди  видят  это  и  думают:  «Они  ей
вставили». Иначе откуда взялся этот самодовольный шар на двух ногах, изображающий
из себя Джоконду? Не уйти бы мне из этого мира, не свернув прежде шею некой особы.
Вопреки всему и независимо ни от чего она вечно ходила с вздутым животом, беззастенчивость ее неистового живота можно было сравнить лишь с одной вещью – ее
грубым языком, которым она поносила мужа, детей, соседей, полицейских, священни-
ков, всех, кто пересекал ей дорогу:
– Если не дашь мне причастие прямо сейчас, то я уйду, – угрожала священнику
многодетная мать. – У меня пятнадцать детей и я не могу выстаивать всю мессу, или вы
думаете, что у меня времени больше, чем у вас? Первым делом выполни свою обязан-
ность, как священник, а затем проявляй благочестие, сукин сын.
Похоже, что вместе с новым ребенком, который был уже на выходе, у нее в жи-
воте шевелились змеи, лягушки, жабы. Чтобы там не говорили о ней, но меньше всего
она была шлюхой. И этим она очень гордилась. Шлюхи, мой дорогой сеньор, пока не
родят,  являются  для  меня  дамами  очень  высокого  уважения.  Отсюда  я  шлю  им  свое
почтение.
Профессиональная роженица, плодовитое животное, невозмутимая Мона Лиза с
интеллектом птицы и плацентой млекопитающего беспечно рожала детей, так же про-
сто, как Святой Петр льет дождь и гремит громом, когда небо уже не в силах их сдер-
жать. Клянусь, если я выживу, то напишу монографию об этом образце человеческой
фауны для Zoological Journal144. Или если сверху на меня падет озарение и осветит мне

143 (лат) ipso facto – в силу очевидного факта или самим фактом.
144 The Zoological Journal of the Linnean Society (Зоологический журнал Линнеевского общества) издается с 1856 по настоящее время издательством Оксфордского университета.

путь,  то  напишу  «Трактат  о  Непорочном  Зле»  посвященный  памяти  теологов  Фомы
Аквинского и Дунса Скота.
Фотография этих детей и сон о падении машины с моста суммируют с глубокой
правдой то, что произошло в моих отношениях с Дарио. Когда мы были маленькими, а
других  детей  еще  не  было,  нас  объединяло  чувство  привязанности  друг  к  другу.  Со
временем дух разобщения, которым была проникнута Лока, разъединил нас. Потом на-
ше  общее  увлечение  парнями  снова  свело  нас  вместе.  И  уже  неразлучно  мы  шли  по
жизни до конечного пункта, где нашли утешение для пожилых, название которого на-
чинается на букву «с».
Его,  накачанного  морфином,  смерть  настигла  в  Медельине,  в  нашем  доме  в
квартале  Лаурелес.  А  меня  несколько  часов  спустя  в  моей  квартире  в  Мехико,  в  тот
момент, когда мне сообщили эту новость по телефону. Меня обнаружили с трубкой в
руке посиневшего, полупрозрачного и отвердевшего, словно расписанный золотом вы-
резанный из дерева Святой Иосиф. Так как я не успел положить трубку, то звонок из
Медельина обошелся звонившему мне Карлосу по стоимости в целый дом. Не знаю, так
говорят, мне это все равно. Нам, мертвым, безразлично, сколько стоят или не стоят дома.

Приехали люди из похоронного бюро, повесили трубку, завернули в саван, по-
грузили на носилки, и вот чудилы, вынесли меня ногами вперед. В продажной мекси-
канской  прокуратуре  необходимо  было  дать  взятку,  чтобы  меня  позволили  кремиро-
вать. А на вопрос, почему нельзя, прокурорский заявлял, что если это было его жела-
ние,  то  почему  он  не  представил  его  в  письменной  форме,  заверенной  нотариусом?
Ведь для этого нотариат и существует.
Несколько песо  устранили все сомнения попрошайки. И в Гражданском Пан-
теоне Скорби во втором секторе Национального Парка Чапультепек этого неописуе-
мого Города Дворцов145 меня кремировали в клубах густого дыма и копоти. Продви-
гаясь  обнаженным  на  механической  ленте,  я  въехал  в  печь.  Едва  пересек  огненную
пасть чудовища, как порог вечности вспыхнул фейерверком. Это был самый восхити-
тельный взрыв зеленых, красных, фиолетовых, желтых искр. Пах, пах, пах, да здрав-
ствует  праздник,  чертовски  здорово!  Я  чувствовал  себя  бенгальским  огнем,  из  тех, что мы зажигали на Рождество в Антьокии.
Никогда не подозревал, что в моих кишках таится столь светозарная красота.

145 В 1834 году английский путешественник Чарльз Ла Троб прошелся по улицам города Мехико, и был настолько  впечатлен  красотой  и  величием  его  архитектуры,  что  назвал  Мехико  «Город  Дворцов»,  это новое имя сохранилось до нашего времени.

И, хотя я желал воплотиться в ястреба, чтобы пуститься с ними в полет, но этого мне
не было дано. Здесь нет ястребов. Здесь только приисты146: стервятники-падальщики, драпирующиеся в трехцветный флаг и питающиеся за счет грабежа Мексики.
Господи, раскаиваюсь обо всем что говорил и сделал. Об иллюзиях, коими пи-
тался, о мечтах, которыми бредил и о парнях, с которыми спал. Но не напоминайте
мне о тех, с кем я не спал, поскольку не успел, ведь самый большой грех христианина
‒ это тот, что он не совершал.

Последующие страницы этого бессвязного пересказа реальных фактов я посвя-
щаю Луцию Домицию Агенобарбу, более известному как Нерон, покровителю Сенеки
и Петрония, как и я, любителю грамматики и риторики, инициатору очень мудрой на-
логовой реформы, оклеветанному христианством, которое в течение двух тысяч лет по-
рочит все и вся.
После недельной передышки, которую нам предоставила Смерть, сульфагуани-
дин перестал действовать, и диарея вернулась к Дарио, на этот раз навсегда, непреодо-
лимо и неудержимо. Или врачи подсыпали нам слабительное, или что-то было в моем
брате, что отличало его от коров.
В довершение всего, он внезапно решил больше не курить марихуану. А что ес-
ли он не ел из-за того, что не курил, и умирал из-за того, что не ел? Нет, он просто хо-
тел умереть. Но желал умереть в здравом уме, трезвым, с ясной головой.
– Ради Бога, брат, почему именно сейчас? Хочешь доказать, что закон гравита-
ции неправильно сформулирован? Даже если так, то все равно скатимся в свободном
падении в ад, но задом наперед.  Кури. Кури свои косячки, тебе этополезно.
И я с неловкостью новичка принялся сворачивать ему косячок.
За этим занятием меня застали, когда пришли сообщить, что только что убили
мою невестку Марту. Марта Гарсон, сеявшая добро и милосердие, отстаивавшая права
бедноты в Энвигадо, в том городке нищих и ублюдков. Великодушная Колумбия, кото-
рая, хоть и с опозданием, но, в конце концов, всегда демонстрирует свою положитель-
ную сторону, наградила ее – пулей. Награду в нее выстрелил юный наемный убийца.
– Как? Когда? Где?

146 Приисты  (исп.  priistas)  –  сторонники  Революционной  Институциональной  партии  (El  Partido Revolucionario Institucional (PRI), правоцентристской партии Мексики.

Одним выстрелом в семь утра, когда она выходила из дома со своей дочуркой, чтобы отвести ее в школу. Всего один выстрел, вот сюда, в правый висок, без права на апелляцию.
Затем приехал Мануэль со своими двумя девчушками от первого брака с другой
новостью: его младшая дочь, Ракелита, шести лет, грубая, неистовая и своевольная, как
и  все  Рендоны, подвижная,  словно  в  заднице  у  нее  был  пропеллер,  только  что  убила
щенка.
– Но каким образом? – воскликнул я с возмущением.

Оказывается, она обняла ее с такой силой, что задушила. Щенок задохнулся от любви!

–  Если  у  этой  девочки  не  снесет  чердак,  то  есть  башку,  –  сделал  я  заключение
Мануэлю, – то, похоже, она станет пожарником или лесбиянкой. Но ты не волнуйся, брат, если она станет пожарником, то будет тушить у тебя пожары, а если лесбиянкой, то это уже будет лучше для страны, где и так избыток плодовитых самок. Их двадцать
пять миллионов. Плюс еще твои три жены.
В глубине своей души, опечаленной смертью щенка, я успокаивал себя тем, что
больше уже ему не придется страдать, что он уже освободился от бремени жизни.
–  Ах! Пожалуйста, не  говори об этом  Ани́балю и Норе, им будет больно  услы-
шать об этом, – попросил я его. – Скажешь им, что щенок здоров, очень красивый и на-
бирает вес. Не надо заставлять страдать других без нужды.
– Дядя, я никогда не вру, – тут же отозвалась Ракелита. – Да, щенок умер. Да, он
страдал. Но он попал в рай.

И каким только образом эта маленькая чертовка, убийца и циник поняла, что я
сворачиваю косяк:
– Опять будете курить марихуану? – спросила она таким тоном, что было не яс-
но, то ли это был вопрос или крик души, попытка шантажа или  упрек, любопытство
или насмешка.
– Да, Ракелита,– с любовью ответил ей папа, тот, кто породил ее. – Дело в том, что это нужно Дарио, чтобы у него возникло желание поесть.
– А почему дядя не хочет кушать? И почему он такой некрасивый, худой и с та-
кими ужасными пятнами? Он что, умрет?
Ее вопросы остались без ответа, так как, на мое счастье полил, дождь, обычный для этих мест нежданный ливень, который обрушивается на нас внезапно сверху, как
наемный убийца. И мы спешно бросились снимать гамак и разбирать навес из просты-
ней. От удара молнии взорвался трансформатор на углу, и мы на два дня остались без
электричества и не имели возможность сварить кофе. Полный завал, если учесть, что в
этом доме не было даже кофе… Тараканы, истощенные от недоедания, падали со стен, как если бы их опрыскали  FLITом147, но нет, это был всего лишь обыкновенный голод.
Бедняжки падали вверх ногами, а их вискозные душеньки покидали эту юдоль скорби.

Пятна, о которых говорила ангелочек, были саркомой Капоши, которая, захватив
тело Дарио, теперь вторглась в его лицо.
Через несколько минут дождь прекратился, и солнце, принюхавшись к лужам в
саду,  принялось  пить  грязную  воду.  Последние  дождевые  капли,  как  всего  боящаяся
курица делает один, другой, третий шаги, входя в незнакомый дом, нерешительно со-
чились с веток манго и сливы. Будто вопрошая: «Падать или не падать? Падать или не
падать?»
Когда  я  собирал  навес  из  простыней  и  устраивал  своего  брата  в  гамак,  то
вспомнились  мне  позабытые  друзья  моей  далекой  юности  из  забытого  Факультета
Философии  и  Слова:  Фалес,  Анаксимандр,  Зенон,  Гераклит,  Демокрит,  и  задался  я
вопросом: реальна ли реальность, не может ли быть так, что мы с Дарио всего лишь
миражи от какой-нибудь лужи. От дыхания камней, которыми был замощен сад, под-
нимался  густой  пар.  Тут  я,  заставив  внутренний  мираж  перекликнуться  с  миражом
внешним,  поверил, будто понял то, что другие еще раньше меня тысячи лет назад в
Милете, в Элеях, в Эфесе, в Абдеретоже уверовали, что поняли. Ничто не имеет своей
собственной реальности: ни ветер, что дует, ни падающий дождь, ни человек, кото-
рый думает, все является бредом, химерой. Этим утром в высыхающем под солнцем
мокром саду я ощутил с абсолютной ясностью, что большая часть моей прожитой ре-
альности  была  заблуждением.  В  то  время  как  Дарио  умирал,  от  камней  поднимался
бессмысленный, фальшивый, обманчивый пар, и в своем подъеме к лживому солнцу он
шел, отрицая сам себя, как любая мысль.
Но вдруг, бум! С манго на мою голову  упал  созревший плод, и меня озарило: Ньютон был неправ! Мы не должны умножать массы, каждая выступает обособленно и
они должны делиться не на квадрат расстояния, а на простое расстояние. Иначе что?
Получается, гравитация бегает туда-сюда, как шарик для пинг-понга? Ох, уж эти анг-

147 FLIT – коммерческое название популярного в Америке инсектицида компании ESSO.

личане!
И я принялся, кушая манго, решительно отрицать Ньютона. Но не в добрый час, потому что на Дарио напал очередной каприз.
– Нет, не ешь! – закричал он испугано.
–  А  почему  нет?  –  возразила  проходившая  мимо  Глория.  –  Почему  голодному
нельзя есть простое манго, ведь оно не причиняет вреда даже Божьим птичкам?
– Потому что Божьи птички не болеют СПИДом, ‒ ответил Дарио. ‒ Кроме того, если Божья птичка умрет от расстройства пищеварения, отведав манго, то об этом ни-
кто не узнает. Ты когда-нибудь читала в Эль Коломбиано извещение о смерти птички?
Вот  почему  сульфагуанидин,  столь  эффективный  для  коров,  не  помог  моему
брату – коровы, как и Божьи птички, не болеют СПИДом. У этих жен быка неповреж-
денная иммунная система контролирует криптоспоридиоз, а сульфагуанидин оказывает
лишь  небольшую  помощь.  Лучшее  лекарство  ‒  это  то,  что  назначается  здоровому,  а
лучший врач ‒ это тот, кто может убедить здорового в том, что он болен. Чтобы оста-
новить  диарею  от  криптоспоридиоза  у  Дарио,  сначала  нужно  было  восстановить  его
иммунную систему, но чтобы восстановить иммунную систему, первым делом необхо-
димо нейтрализовать СПИД, но для противодействия СПИДу не было ничего, и даже
девятидневная  молитва  Святой  Рите  Кашийской148  не  оказывала  воздействие  на  болезнь.

На этой стадии своей болезни и состоянии медицины того времени у моего брата
не было спасения. Он был мертвее, чем уходящее тысячелетие.
Мануэль звонит домой в двенадцать ночи своей жене Лале (пятнадцатой по сче-
ту, от которой у него двое детей), чтобы сообщить ей, что он умер. А Лала до того без-
мозглая, что приняла это за чистую монету, и звонит, плача, Глории:
– Ой, ой, ой! – рыдает скорбящая вдова. – Умер Мануэль.
Глория,  здравомыслящая  женщина  (как  и  я)  вместо  того,  чтобы  бросится  пла-
кать, начинает размышлять, задавая себе один вопрос за другим, а затем спрашивает у
нее, как она об этом узнала, и кто ей сообщил это.
– Он! – истерично отвечает она сквозь рыдания. Он позвонил мне с 80-ой улицы
возле «Колумбии».
На другом конце телефонной линии слышны вопли и топот ногами.

148 Святая Рита Кашийская (Santa Rita de Casia) (1381–1457) – христианская святая римско-католической церкви эпохи средневековья. Считается заступницей в безнадёжных ситуациях.

– Ага! – спокойно отвечает Глория. – Если он звонил тебе, значит он жив, а если
он жив, то опять напился в стельку с какой-нибудь шлюхой.
– Это с которой? – спрашивает истеричка.
– Ах, я не знаю! Может с Ирмой.
– Куда же мне идти искать его?
– Ну, на 80-ую улицу возле «Колумбии».
И повесила трубку.
Моя  сестра  Глория  изумительная  женщина  и  очень  смелый  человек.  Своего
первого мужа ‒ отпетого негодяя, пьяницу, коротышку и грубияна, она как-то ночью, схватив  за  шкирку,  выволокла  на  балкон  пентхауса  своего  многоквартирного  семи-
этажного дома, хозяйкой коего является (каких в стране бездомных производят мил-
лионами в месяц) и спустила его в пустоту, как грязные трусы.
Бах! Упала, пьянь толстозадая, дрыгая ногами. Остался в живых. С тех пор жи-
вет с новой женой, пьяный, с искалеченными ногами, производя еще больше детей и
пьющий еще больше агуардиенте. Другими словами, делает все то, что обычно дела-
ют там люди. Говорят, это и есть счастье.

После случая с манго кошмар усилился. Кандидоз вследствие подавления им-
мунитета изъязвил рот Дарио и не позволил ему проглотить даже сыворотку, которую
я приготовил  с  разведенными  противогрибковыми  препаратами.  Измученный,  утом-
ленный, в состоянии безумного оцепенения, с запавшими глазами и дряблой кожей, он весь день проводил в саду, часами листая старый фотоальбом и неся всякий бред: говорил, говорил и говорил, перемешивая истории из более счастливых времен. Внезапно он замолкал и с отсутствующим, блуждающим где-то в пустоте взглядом замыкался в молчании, длящемся минуты и часы.
–  Но  действительно  ли  эти изъязвления  вызывал  у  него  кандидоз?  Разве  это  не
лейкоплакия?  Или  саркома  Капоши,  которая,  без  сомнения,  была,  судя  по  пятнам  на
теле и лице? И могу ли я поклясться, что диарея вызвана криптоспоридиозом? Ведь ее
может вызвать и  бактерия... Или грибок.… А чем вызваны эпизоды внезапной невме-
няемости? Ну конечно энцефалитом, но чем вызван он? Может, такой простейшей одноклеточной,  как  токсоплазма?  Или  вирусом,  подобным  цитомегаловирусу?  Один
только цитомегаловирус может вызвать энцефалит наряду с изъязвлениями и диареей.
Но три зла вполне могут быть вызваны тремя различными патогенами149. Чтобы опре-

149 Патоге́н — любой микроорганизм (включая грибы, вирусы, бактерии, и проч.), способный вызывать болезнь.

делить, что и чем было вызвано у моего брата, мне нужно было бы сначала сделать ему
анализ  кала;  далее,  взять  жидкость из двенадцатиперстной  кишки  для  микроскопиче-
ского  исследования,  произвести  эндоскопическую  биопсию  и  люмбальную  пункцию
спинномозговой жидкости... И еще, и еще и еще, а за всё этим ублюдкам надо платить, платить и платить. А что в итоге? Даже если они обнаружили бы криптоспоридии, что это могло нам дать?  Сульфагуанидин был моей козырной картой, с которой я уже проиграл.

Кроме того эти шарлатаны из лабораторий ловкие плуты. Чтобы не тратить уси-
лий  и  средств  на  свои  лабораторные  исследования,  они  начинают  прощупывать  род-
ных, задавая им вопросы, чтобы выяснить, какой у того диагноз и подгоняют свои ре-
зультаты под него.
– Диарея? Ночная лихорадка? Потливость?
– Доктор, у него все это есть, – отвечаю я, умирая от злости.
–  Пот,  истощение,  бред,  диарея,  жар.  Ставьте  ему,  какой  хотите  диагноз  и  по-
кончим с этим.
– Он в большой опасности? – спрашивает тогда мудрец, незаметно посматривая
на меня.
– Очень большой, доктор. Он ложится спать с ножами.
– Да… – произносит он.
И все, теперь наш Шерлок Холмс знает, чем болеет мой брат. Заставив прождать
нас целую неделю (выращивание посевов микроорганизмов заняло много времени) он, ничего не выращивая, не видевший в своей грёбанной жизни ни одной живой клетки
криптоспоридии,  предоставил  нам  итог  своей  работы:«Cryptosporidium  parvum150».  И
кто будет спорить с ним, что это не так, если это может быть?

Как-то раз у одного из таких «мудрецов», я потребовал: – Ну-ка, покажите мне
выращенную культуру.
Боже, как это мне пришло в голову просить такое, разве он будет хранить в ла-
боратории подобное свидетельство своего невежества. Как бы ни так. По его словам, он
сжег культуру!
Удрученный и отчаявшийся, не зная, что делать, пытаясь прояснить голову и ос-

150 Криптоспоридии парвум (лат. Cryptosporidium parvum) ‒ вид простейших одноклеточных представителей рода криптоспоридии, вызывающих криптоспоридиоз ‒ заболевание желудочно-кишечного тракта человека.

таваться спокойным, пока Дарио блуждал в пустоте, я стал вновь перебирать в памяти
список его возможных болезней: гистоплазмоз, токсоплазмоз, криптоспоридиоз, крип-
тококкоз,  кокцидиомикоз,  бластомикоз,  аспергиллез,  энцефалит,  кандидоз,  изоспори-
диоз,  лейкоплакия.  Могла  быть  любая  болезнь  или  несколько,  или  все  вместе,  плюс
бактерии, вирус и саркома Капоши. Единственное, что я мог с уверенностью сказать, это то, что в фундаменте внушительного медикопатогеникоклинического здания, в ко-
торое превратился мой брат, был СПИД. Им можно было объяснить все его болячки так
же, как Богом объясняют все загадки вселенной. А не послать ли Бога к дьяволу и чер-
товой матери и дать умирающему противопаразитарные и противогрибковые средства
в пересчете на его вес! Но это в свою очередь будет похоже на то, как если в темную
ночь стрелять из ружья по птице.

Теперь вот слушаю тишину и наблюдаю за поднимающимися к потолку спира-
лями дыма от ароматических палочек, которые я одержимо зажигаю в течение несколь-
ких месяцев, что мне были отпущены, чтобы вызывать в памяти Дарио. Часами наблю-
даю за тем, как они исчезают и бреду за этими кольцами дыма в поисках своих воспо-
минаний. Сначала я не понимал причину своей странной привычки. Однажды я узнал
об  этом  по  ассоциации  с  дымом.  Дело  в  том,  что  эти  ароматные  палочки  напомнили
мне те палочки из благовонного дерева, которые он привозил из Амазонии и возжигал в
своей квартире. Это дерево называлось… Как?
– Как оно называлось, брат?
– Бакаут.
– Ах, да, бакаутовое дерево! Я уже позабыл.
Разбросанные по полу окурки косяков, пыльные коробки с книгами, громоздя-
щиеся в углах, рваный парусиновый гамак, пустые бутылки от агуардиенте, расшатан-
ные стулья, разбитые лампочки…. Это его квартира в Боготе. Из  дыма от сгорающих
палочек из бакаутового дерева, среди окурков косяков, пыльных коробок, пустых бу-
тылок, расшатанных стульев, драного гамака и разбитых лампочек через какое-то вре-
мя возникает  невменяемая, мечтающая фигура моего брата.
– Зачем ты их жжешь?
– Чтобы ароматизировать воздух.
А вот и нет, совсем не для «ароматизации»! Это для того, чтобы палочки разде-
ляли его одиночество и молчаливо сгорали по мере того как истощалась его жизнь. Не-
что тонкое, как струйка дыма, стремилось объединить нас, отрицая время. В темноте светит красный кончик ароматической палочки, и мой брат оживает под чарами лампы Аладдина.

Медсестра продезинфицировала ему руку спиртом, наполнила шприц анфотери-
цином, и уже приготовилась ввести иглу в вену, когда я предупредил ее:
– Сеньорита, не уколитесь этой иглой, мой брат болен СПИДом.
Лицо ее стало белым, белым, белым, как Смерть Горация, «pallida mors»151.
– Спасибо, что предупредили меня – ответила она.
– Не за что.

Не понимаю, почему люди так стыдятся своих болезней и никогда этого не де-
лают в отношении своих матерей. Человеческий род странный. Говорят, мать бывает
только одна, но их же более трех миллиардов! Все матери одинаковы, и спорить на эту
тему нет смысла. Как не разглядывай дерьмо, сверху или снизу, спереди или сзади, все
равно это будет мерзость.
На случай криптококкоза я давал ему флуконазол; на случай гистоплазмоза ит-
раконазол;  на  случай,  пневмонии  триметоприм  сульфаметоксазол.  А  вдруг  у  него  не
было криптококкоза, гистоплазмоза или пневмонии, да плевать, коли это не убьет его, так хотя бы он наберет вес. Врачи или этот чертов СПИДвсе равно убьют Дарио, так
что я здесь не причем! В конце концов, я был единственным, кому было больно за него.
Приведу вам один факт. За неделю до того, как я приехал из Мексики, чтобы по-
заботиться о нем, все они отправились отдыхать на побережье, оставив его на попече-
ние Локи. Если умирает, то пусть умрет, ведь он им сделал в жизни много чего дурно-
го. Пропустить отдых на побережье из-за умирающего от СПИДа! Поймите! Мы, ко-
нечно,  гуманисты,  но  не  придурки.  Обращаясь  с  этой  высокой  трибуны  к  Колумбии, уверяю, мы всегда были сплоченной семьей. Мы образцовая семья.
Он с трудом поднимался с гамака и шаг за шагом, пошатываясь, направлялся к
лестнице, по которой медленно поднимался, нащупывая ступеньки.
– Дай помогу тебе,– говорил я ему, беря за руку.
– Нет,– отвечал он мне.– Я в порядке.
– Чертов зануда – подумал я. – Непослушный сукин сын.

151 Выражение «бледная смерть» (лат.  «pallidamors») взято из сборника стихотворений Горация  «Оды»:
«Pallida mors aequo pulsat pede pauperum tabernas regumque turres.» –  «Бледная смерть стучится и в хижины бедняков и в царские дворцы одной и той же ногой». Квинт Гораций Флакк – древнеримский поэт «золотого века» римской литературы.

Пройдя мимо моей двери, бедняга входил в свою комнату и шел в ванную, где, скинув одежду, голым взвешивался на весах.
–  Сколько  там?  –  спрашивал  он  меня.  Токсоплазмоз  вызвал  у  него  воспаление
сетчатки, и он плохо видел.
– Пятьдесят килограммов.
Потом будет сорок девять, сорок восемь, сорок семь и он записывал эти цифры
шариковой ручкой на стене.
Сравнивая то, что осталось от моего брата, с бесстрастными показаниями весов, я пришел к очень интересному медицинскому выводу: Смерть с каждым днем весит все
меньше, меньше и меньше. И так до существующего порогового значения для всего, а
также до определенной температуры, от которой, если просто повысить ее на крошеч-
ную долю градуса, твердые вещества превращаются в жидкости, жидкости – в газы, а
на десятой миллионной доле секунды плохая жизнь, являющаяся нашим жизнеутвер-
ждающим способом вызвать Смерть, становится ничем. Так что жить, мой друг, значит
постепенно умирать, будет это с агуардиенте или без него, значения не имеет.
Анфотерицин оказался бесполезным. Не оправдали себя флуконазол, итракона-
зол,  триметоприм,  сульфаметоксазол.  Ничего  не  помогало  моему  брату.  И  уж  совсем
бесполезным  оказался  молоденький  священник,  пришедший  укрепить  его  душу,  сва-
лившийся нам на голову одним дождливым утром, как испражнение голубя. Я говорю
то, что вы сами можете увидеть. Муниципальные эпидемиологи рассказали моему зятю
Луису  Альфонсо, а тот мне, что во множестве домов, таких как наш, масса больных, таких как мой брат, умирают от одной и той же, как они ее называют, постыдной бо-
лезни, о которой никто не осмеливается упоминать. И еще он говорил, что в одном из
кварталов Бостона (район  Медельина, где я родился под сомнительной звездой) один
молоденький священник, зараженный очень опасной инфекцией, заперся с целью по-
кончить с собою, когда ему объявили о его болезни. Он каялся, стыдился, скрывался от
близких, а ведь причина воспаления легких, которое он схватил, крылась в экскремен-
тах голубей, прилетевших, чтобы поворковать на ограде внутреннего дворика, священ-
ник надышался миазмов этого дерьма, и это его прикончило.
–  Падре,  –  спросил  я  тогда  у  священника,  пришедшего  укрепить  дух  Дарио, рассказав  ему  эту  историю,  –  разве  среди  всего,  чем  дышал  ваш  коллега,  не  было
дерьма Святого Духа152?
Не  успел  молоденький  утешитель (весь  такой кроткий,  добрый,  с  типичными

152 Голубь в христианстве символизирует Святой Дух.

иезуитскими замашками) выйти за порог, как между мной и братом произошел жест-
кий спор. Потому что я посчитал оскорбительным для его интеллекта позволять при-
ходить в такой момент и беспокоить нас подобным шарлатанам с лицом осла или Па-
пы Павла VI.
–  К черту этих предсказывающих несчастия лицемеров. Что бы ни один из них
больше не вошел в этот дом.
И тогда он сообщил мне, что год назад, когда папа умирал, Лока, воспользовав-
шись моим недосмотром,  пригласила одного из этих возведенных в сан падальщиков
совершить елеосвящение.
– И на кой черт ему нужно было это соборование? Если за пятьдесят лет супру-
жества или ада эта бедная жертва не оплатила такой жизнью искупление своих грехов, то не знаю, чем еще можно это сделать.
В тот момент все то антирелигиозное, что было во мне: грозный убийца священ-
ников, яростный последователь радикальных колумбийцев ХIХ века Варгаса  Вильа и
Диогена Арриета, Великой Французской революции, маркиза де Сада, Ренана, Вольте-
ра, сектант, еретик, нечестивец, атеист, отступник, якобинец, вызвало  у него приступ
праведного гнева, который чуть не убил его. Он выжил, потому что в Книге Судеб бы-
ло записано, что мне предстояло об этом написать. И вот я здесь, и вы можете наблю-
дать, как я точно угадываю сочетания волшебных слов, которые произведут финальное
короткое  замыкание,  конец  света.  Точка  и  абзац,  сеньорита.  И  ничего  не  выделяйте
курсивом, я это ненавижу. А кстати, как вы написали «очень опасная инфекция» у мо-
лоденького священника из Бостона? Взяли в кавычки или без них?
– В кавычки.
– Идиотка! Убери их! Будет ли человек в большой опасности или нет, это ничего
не значит, и довольно об этом говорить.
Затем я внезапно вернулся в свою комнату в том далеком для меня доме, а точ-
нее сумасшедшем доме в квартале Лаурелес, и опять увидел свою госпожу Смерть, она
со сладострастием разглядывала меня с потолка, покрытого мокрыми пятнами от про-
сачивающегося дождя.
– I love you – сказала она мне.
– В самом деле, мамуля?
Она кивнула головой и больше ничего не сказала. Как ни странно, несмотря на
прошедшие годы, я все еще слышу в своих ушах ее могильный и гулкий, невозмути-
мый  и  глуховатый  голос,  с  мягкими  бархатными  и  шероховатыми  тонами  одновременно.  Невыразимый  голос,  напоминающий  мне  кого-то,  но  кого?  Так,  давайте  по-
смотрим, болезнь  Альцгеймера,  но  чья? Гитлера?  Нет.  Черчилля? Нет.  Того педика, Папы? Нет. Это Сочитль153! Королева Сочитль, королева королев, самый необыкно-
венный из известных трансвеститов – Густаво. Не знаю, чем он занимался раньше до
отдела Записи Актов Гражданского Состояния и при свете белого дня, известно лишь, что  он  официальный  сутенер  на  службе  самых  высокопоставленных  функционеров
Революционной Партии Колумбии, которым он добывал самых лучших проституток.
Грузный, пухлый, жирный, вылитый продавец кукурузных лепешек, довольно отвра-
тительный и мерзкий тип, как говорится, работа делает человека. Но как он преобра-
жается после захода солнца! Густаво по ночам превращается в королеву Сочитль, ко-
ролеву королев. Громадина размером со статую Свободы, одетая, как и та, в обшир-
ные до пят одежды (иногда зеленого цвета – цвет надежды или белого – свадебный
цвет, а иногда в черные – цвет траура). Двор королевы составляют трансвеститы, ко-
торые, выражая ей свою преданность, прибывали со всех четырех сторон обширной
Мексики, из Бахио, из долины Анауак, полуострова Юкатан, из области Лагунеро. Я
не знал другой подобной королевы. Сочитль была самая привлекательная, потому что
была самая отвратительная. Она  умерла от эмболии, пресыщенная властью и сексом.
Стоило ей щелкнуть пальцем, как пятеро восхитительных молодых здоровяков, от ко-
торых бы не отказался и я, бежали к ней, чтобы услужить. Короче говоря, покойная го-
ворила так же, как разговаривала со мной Смерть, немногословно и лаконично, чтобы
не сморозить глупость.
Однако  позвольте  мне  перевернуть  несколько  страниц  назад,  чтобы  следовать
дальше к туманной вершине Альто-де-Минас, окутывающей меня своей мантией. Мне
надлежит продолжать свой рассказ, опираясь на уже написанное и прожитое. Человек
есть  всего  лишь  жалкое  переплетение  воспоминаний,  которые  управляют  его  дейст-
виями.  И  прошу  прощение  за  то,  что  ошибочно  говорю  от  вашего  имени,  поскольку
там, где я самонадеянно говорю «человек», должен скромно произносить «я». Мое бу-
дущее находится в руках моего прошлого, которое предопределяет его, и игры случая, который слеп. Играть на клавесине, по словам Баха, очень легко, надо всего лишь на-
жать именно ту ноту, в нужное время и с нужной длительностью.

Фары Студебеккера погруженные в море густого тумана, скрывающего горы,

153 Сочитль (Xochitl) – женское имя, на языке науатль (официальный язык ацтеков) означает – Королева цветов. Используется в Перу, Мексике и др.

буравят ночь, отгоняя призраки. Внизу, в темноте раскрывается необъятная Колумбия
и, хотя мы не видим, но ощущаем, как бьется ее сердце: тепло, радушно,  уверенно.
Также уверенно она применит к нам однажды смерть, я вам это предсказываю.
Мы остановились на самой высокой точке пустынного шоссе, сошли с машины
и пустили бутылку агуардиенте по кругу, от красавчика к красавчику, от одного рта к
другому. Когда мы ее прикончили, Дарио швырнул пустую бутылку на скалу, и она
рассыпалась  на  кусочки,  так  же  как  много  лет  назад  рассыпалась  для  нас  эта  лице-
мерная мораль.
–  Женщины,  брат,  это  яйценосные  курицы.  Красивые  они  или  нет  (это  не  так
важно, ибо в случае необходимости любая сгодится), но для прогулки восхитительнее
симпатичного парня ничего нет. Больше, чем Моцарт, больше, чем Глюк. Открой гла-
за и не закрывай, потому что с закрытыми глазами никого не увидишь.

Мое мнение такое, между папами римскими и президентами нет разницы, и те и
другие отъявленные негодяи, независимо от того, избраны они конклавом или нет, они
ведут людей, как мулов, с повязкой на глазах в пропасть.
– Пошел, тупой мул, слепой мул! Еще один шажок, и ты свалишься с обрыва.
На самом деле люди ‒ слепые мулы уже падают в бездну и очень давно, но про-
блема в том, что они не завершают падение. Ведь мы, даже находясь при смерти, про-
должаем упорствовать в своем нежелании умирать.
Так вот, среди этих ребят, чьи позабытые лица время уже стерло из памяти, на
вершине той горы среди темной ночи, Дарио был мне еще ближе, чем когда-либо. То, что Лока разобщила, жизнь снова воссоединила. Наше детство со всеми ссорами и раз-
ногласиями навсегда осталось в прошлом. Впереди перед нами открывалась широкая, необъятная, огромная панорама сверкающих невзгод.
Крысы из Admiral Jet, где мой брат был управляющим, время от времени наве-
щают меня. И это не другие, это не дочери дочерей тех дочерей, с которыми я познако-
мился в подвале, это те же самые крысы, убереженные мною от Смерти и забвения бла-
годаря моей памяти.
‒ Девочки мои, опровергая время и пространство, я здесь с вами, хотя нахожусь
в другой стране и в другом времени. Чувствую себя хуже, чем обычно, постарел, но все
равно люблю вас. Я никогда в жизни не предавал любовь.
Лежа на холодном цементном полу, я позволяю темноте захватить себя. И тут
же, стекаясь в этот темный подвал, ставший сердцем Земли, они возникают из малозаметных подземных ходов, подходят, чтобы обнюхать и облизать меня своими влажны-
ми  язычками,  а  в  дуновении  их  прерывистого  дыхания  я  чувствую  обаяние  их  душ.
Нравится это Папе или не нравится, но мы любим друг друга. Этого польского трансве-
стита и его приспешников из Opus Dei154 и ордена иезуитов наш Господь Сатана без
промедления радушно примет в своем кипящем котле. Или что! Неужели этот идиот ‒
Дьявол позволит подобной интернациональной мафиозной банде уйти от нас безнака-
занно в рай? Если есть Бог, то должен быть и Дьявол, который соберет нечистоплотные
банковские  счета  со  всего  мира,  а  заодно  выяснит,  насколько,  по  его  мнению,  счета
банков Ватикана являются католическими. Да, Бог есть, но он вступает в тайный сговор
со всеми, сколько есть, преступниками в белых воротничках на планете. Этот старик, как и колумбийские президенты, пособник злодеяний, бесстыдный и подлый. А его Ва-
тикан, как Люксембург, Лихтенштейн, Каймановы острова, Швейцария является раем
для отмывания долларов. Пока Он есть, здесь внизу, в этой несчастной юдоли слез все-
гда  будут  экуменизм,  глобализация,  коррупция,  безнаказанность,  подкуп.  Единствен-
ный, кто может покончить с четырьмя всадниками Апокалипсиса, это Дьявол.
Снаружи идет снег, белые хлопья с молчаливой кротостью падают на угрюмую
улицу в Вест-Сайде, где мы живем с Дарио. Обитатели Admiral Jet негры и пуэртори-
канцы, которых Социальная Защита покрывает, а Демократическая  партия агитирует, устраиваются по вечерам на крыльце, чтобы курить и пить пиво (позже в своих грязных
каморках они колют себе героин). Пока я поднимаюсь из подвала, снег на улице уже
прогнал их, заставив войти внутрь.
– Эй, шеф! – приветствуют меня негры, возводя меня в должность моего брата.
–  Сколько  унитазов вы засорили сегодня,  ублюдки? – откликнулся я, на испан-
ском языке широко улыбаясь, а они подумали, что я говорю им, что они очень красивые.
И, в свою очередь, смеются от всей своей негритянской души и входят в здание, помогая мне очистить подъезд от человеческого мусора. Самым моим горячим желани-
ем в этот вечер было, чтобы эта паршивая картонная коробка сгорела со всей этой дря-
нью внутри, но только как перестанет идти снег, чтобы он не погасил огонь. Пусть сго-
рят это здание и его развратные стены. Ненавижу ли я их существование? Нет. Любовь
стирает во мне ненависть. Я люблю животных: собак, лошадей, коров, крыс, а холод-

154 Лат. Opus Dei – Дело Божие, католическая организация, основанная в Мадриде (1928) католическим священником Хосемарией Эскрива де Балагер. В 1982 году Папа Иоанн Павел II утвердил организацию частью структуры Церкви.

ный блеск змеи, когда я ее трогаю, согревает мне душу. Что касается тех, кто называют
себя  «разумными»,  –  белые,  черные,  зеленые  или  желтые,  то  это  уже  другая  песня  и
лучше оставим все как есть.
Дарио никогда не понимал мою любовь к животным. У него не было на это вре-
мя.  Он  увлекался  многими  другими  вещами,  не  оставлявшими  ему  сил  и  времени  на
что-либо  другое:  парни,  агуардиенте,  басуко,  марихуана….  Хотя  даже  одной  из  них
вполне достаточно на всю жизнь, это говорю вам я, ибо прошел через все эти «прелес-
ти» жизни и бросил их ради любви, о которой говорю. И для ясности, чтобы положить
конец этому болезненному вопросу, который ослепленные демагоги осуждают за «ра-
сизм», заявляю, что ненавижу потребляющих героин негров Нью-Йорка не за то, что
они черные, не за наркоманию, не за то, что они из Нью-Йорка, а за их условия челове-
ческого существования. Человеческое существо не имеет право на такую жизнь. Или, по крайней мере, они не должны быть на содержании органов Социальной Защиты, в то
время как мы, колумбийцы, согласно щедрости Колумбии, которая бросила нас на про-
извол судьбы, должны в вышеназванном говенном городе мыть уборные. Точка и аб-
зац, сеньорита, и смотрите, чтобы ни одно слово не исчезло из текста, и не исказилась
его суть, ведь Христос умер за правду.

С такой несовместимостью наших характеров, не знаю, как я не спровоцировал у
Локи анафилактический шок, когда пытался выбраться из вязкого мрака закупоренной
матки,  того  единственного  места  во  вселенной,  где  вынашиваются  все  человеческие
невзгоды. Наконец я выбрался на солнце, на воздух, в этот мир, в этот дом на улице
Перу, будущий дурдом, где меня приняли как короля. Король без королевства. Я был
первым из двадцати с чем-то детей, которых имела эта упертая. Невинные жертвы раз-
нузданной плодовитости без всякого смысла, без причины и конца, согласно которой
они должны были занимать по строгой очередности ту же грязную темную слизистую
илистую  полость,  полую  кишку  в  форме  колбы,  гнездо  скверны.  Дарио,  мой  первый
брат,  родился  вторым.  Осталась  фотография,  снятая  моим  дядей  Аргемиро,  где  мы  с
ним в детстве. Он в светлых кудряшках и в пальто, на мне рубашка в полоску, и я об-
нимаю его. В то время Аргемиро выдавал себя за фотографа. Затем он стал производи-
телем игрушечных домиков, и, как следовало ожидать из его принадлежности к этому
тупоголовому  племени  неистовых  производителей,  у  его  жены  дети  получались  по
двое, трое, четверо, пятеро… то есть он в течение многих лет играл в лотерею и выиг-
рывал, но только детей.

С тех пор, как была снята эта фотография, прошло много лет. Эти годы пробе-
жали скоротечно, и вот мой брат умирает. Он мне брат не по безрассудным генам некой
сумасшедшей, а по тем страданиям, которые мы перенесли с ним вместе в жизни. Луч-
шее, что могло с ним произойти – это смерть. Лучшим для меня было бы, если бы он
продолжил жить. Я не представляю себе возможным жить без него.
Когда  сульфагуанидин  перестал  действовать  и  вернулась  диарея,  я  пошел  со
своей невесткой Норой в ветеринарную аптеку за ампролиумом, средством для лечения
птичьей холеры, которое раньше я уже давал ему по чайной ложке, размешанной в воде.
– Кипяченая?
– Да, доктор, к тому же неосвященная. Ведь та, что из церковной кропильницы, да еще и освященная, кишит всеми известными и неизвестными болезнетворными мик-
робами. Боже спаси и сохрани нас. Освящение воды епископом не может уничтожить
ни одного микроба.

Но одна лишь только доза ампролиума сыграла роль бензина, которым опрыска-
ли костер, его диарея обострилась, а истощение достигло такого уровня, что он не мог
даже встать с постели, чтобы сходить в туалет. Ничего  уже не помогало. Мой Дарио
был безнадежно неизлечим и умирал.
К  моей  беспомощности  перед  кошмаром  внутри  матки  прибавилось  бессилие
перед ужасом, ожидавшим меня снаружи, в мире, находившемся в руках этих преступ-
ных вагин, обязанных рожать, рожать и рожать, возмущая спокойствие материи и пере-
полняя наши прихожие, вестибюли, комнаты, гостиные, кухни, столовые, внутренние
дворики миллионами, миллиардами, триллионами детей. Видимо, если у них нет детей, то они не могут реализоваться как женщины! Так не лучше ли сочинять оперы и реали-
зоваться как композиторы? Начиненные слепой звериной похотью, они раздуваются в
течение девяти месяцев, как деформированные шары, которым не удается оторваться
от земли и полететь. И вот так, удерживаемые силой тяжести, беременные, отяжелев-
шие, они выходят на улицу при  свете дня и ходят как бочки на двух ногах. Перед цве-
тущим палисадником они останавливаются. Поет черный дрозд, летает пересмешник, гудит шмель. Однако для них счастье и радость жизни заключается не в этом, а в том, чтобы  птичка  съела  червяка.  После  этого,  как  будто  высшая  добродетель  есть  самое
большое  преступление,  они  надевают на  себя  обреченное  лицо  Джоконды и  глядят  в
пустоту с загадочной улыбкой. Циничные коровы, нечистоплотные коровы, безумные коровы! Толстухи! Дегенератки! Сволочи! Вытаскиваю револьвер из головы и выстре-
лами опустошаю им живот.

День и ночь я выходил и заходил, спускался и поднимался из комнаты Дарио на
кухню, из кухни в прачечную, из прачечной к бельевой веревке. Готовил ему чай с ли-
моном, который он не пил, или раствор пероральной сыворотки от обезвоживания при
диарее, которую он также не принимал, закидывал в стиральную машину грязные про-
стыни с его постели, а затем развешивал их для просушки под яркие лучи солнца или
невменяемый свет луны. Ровно то, что папа делал многие годы с бенедиктинским тер-
пением и францисканским смирением, стирая грязные тряпки со всего дома. И это в то
время, когда этот мотоватый Папа Римский широко отмечал свое папство, безрассудно
канонизируя всех подряд, чем обесценил святость до уровня колумбийского песо, ко-
торый  стал  равноценен  пыли  или  дерьму.  Кстати,  он  еще  не  освятил  его?  Так  чего
ждет? Разве только что он одним росчерком пера, или, как говорится, одним махом не
причислил к лику святых около трех сотен мексиканцев? Ясно, почему! Например, од-
на только базилика Марии Гваделупской в городе Мехико производит шерсти больше, чем  вся  Колумбия.  Поэтому  с  таким  количеством  новых  святых  мы  остались  такими
же, какими были: бедными, нищими, оборванными. Колумбийцы, или у нас причислят
к лику святых столько же, сколько у других, или ни одного сентаво мы больше не отда-
дим этой церкви! Мы оборвем источник подаяний для этих нищих!
И снова на лестницу, чтобы больному принести из кухни другой чай с лимоном, который он не может глотать из-за изъязвлений в горле, и обнаружить, что простыни, которые только что сменили, уже грязные. Пришлось идти в гардероб большой комна-
ты, где спал Кристолоко, искать чистые простыни. И вот так, приходя и уходя, подни-
маясь и спускаясь, я поймал себя на том, что от всей души проклинаю эту окаянную
лестницу.

В мой последний день пребывания в этом доме Лока встала утром хмурая и рас-
сеянная, как если бы видела себя во сне. Выйдя из своей комнаты в библиотеку, гово-
рит в пустоту, стенам, чтобы кто-нибудь выполнил ее приказание:
– Ах, черт побери, здесь даже никого нет, кто принес бы мне кофе!
Будто она древнейшая рептилия без рук и ног и не в состоянии сходить и принести, а ведь имела две ноги и по пять пальцев на каждой, и еще столько же было на
двух руках. Да, пальцы у нее были в количестве, определенном нашей мудрой матушкой природой еще в Палеозойскую эру. А вот чего ей не хватало, так это винтиков в
голове.  Непременный  винтик  Рендонов!  Я  сказал  «непременный  винтик»,  как  кто-то
говорит «темное солнце», это оксюморон155, то есть дело не в том, что этот винтик у
них есть, а в том, что им его не хватает. По этой причине Рендоны не могут спускаться
и подниматься по лестнице. Вместо этого они пьют кофе.
– Так принесет мне кто-нибудь кофе, черт побери! С молоком! – добавляет она с
раздражением.
Разумеется, я этого делать не буду, я как стена, которая не слышит и никогда
не слышала. Торопливо юркнул в большую ванную комнату нашего дома, в которой
был электрический водонагреватель, чтобы помыться. Стою под струей и вдруг, пум!
Подача электричества прекратилась и нагреватель отключился. Закончил мыться хо-
лодной водой, и только вышел из ванны, как свет включился. В тот момент я заметил, что Кристолоко вышел из гаража, где находились электрические рубильники от дома, и  я  понял,  что  произошло:  он  вырубил  их,  чтобы  я  мылся  в  холодной  воде.  Дарио
умирал, а этому отпрыску своей матери из Рендонов единственное, что пришло на ум, это помешать мне, принять душ, и он выключил для этого электронагреватель. Мне
стало так смешно от убожества его души, этого инфантилизма Рендонов, что я решил
отправить его в мир иной ударом маленького ломика по башке. Этот ломик я видел в
комнате  со  старой  рухлядью.  Ударить надо расчетливо,  душевно,  не  очень  сильно, чтобы он не испачкал пол извилинами мозгов, в коих гнездилась его безумная злоба.
Но и не очень мягко, чтобы тот, о ком мы говорим, не превратился в овощ, которого мы
будем обязаны всю жизнь кормить через трубочку и непрестанно омывать ему задницу
теплой водой. Как говорят в этой стране, любящей выражаться экспрессивно: «ему на-
до вломить». Но не очень сильно и не очень слабо: точная нота в нужный момент с не-
обходимой силой, так же, как я всегда играл на клавесине. Вернувшись в ванную, я по-
брился, причесался, а затем с непреклонной решимостью направился в комнату со ста-
рым хламом поискать ломик. Он был там, в углу, ожидающий меня со своей несгибае-
мой железной твердостью. Я взял его и помахал им, как мачете.
– Что ты собираешься делать? – спросила меня Смерть испугано.
– Ничего, мамочка, потом увидишь.
И  одержимый  умопомешательством  от  сумасшедшей  Колумбии  и  безумства
Рендонов,  начало  которому  положил  блистательный  Каин,  убивший  в  экстазе  от  гу-

155 Оксюморон, оксиморон – стилистическая фигура или стилистическая ошибка – сочетание слов с противоположным значением (то есть сочетание не сочетаемого).

маннейшего  человечества  глупого  Авеля,  я  побежал  искать  брата.  Nulla!  Niente!
Sparito156! Его не было ни на верхнем, ни на нижнем этаже. Проклятый, испарился, как
скипидар.
– Где Кристолоко? – вопрошал я, прикинувшись демоном.
–  Он  вышел,  –  ответила  мне  сверху  Лока,  как  если  бы  между  нами  ничего  не
произошло.
Ошеломленный, я остановился как вкопанный. А как она узнала, кого я имел в
виду?  Что  я  искал  ее  последнего  ребенка,  выродка,  который  от  столь  частой  работы
машины  получился  недоноском?  Случаем,  эта  невменяемая  не  приобрела  ли  способ-
ность читать мысли других людей, как Бальзак? Как сумасшедший Бальзак?
Вот почему, пока я брился и ходил в комнату со старой рухлядью за ломиком, это отродье ушло. Так что на моей совести пока лишь два мертвеца, что придает отте-
нок  христианского  милосердия  моей  книге  «Дороги  в  Рим»157,  в  коей  я  признаюсь  в
убийстве одного очень красивого молодого гринго, с которым пересекся в Испании, и
второго‒ консьержа в Париже.

Прошло много лет, и, переосмысливая на холодную голову сегодняшнего видения ту кипящую ненависть к матери, которую в то время она у меня вызывала, я понял, что если папа превратился в прислугу Локи, то в тех же условиях я мог стать прислугой
Смерти.  Ведь  я  уже  выполнил  для  бездельницы  две  работы,  а  она  хотела  больше….
Еще чего не хватало!

Этой ночью вернулись из преисподней комары, «les musiciens»158, чтобы звенеть
у  моей  игрушечной  кровати,  сделанной  руками  сумасшедшего  Аргемиро.  В  то  время
как  в  соседней  комнате  Дарио  спорил  в  бреду  с  молодыми  любителями  басуко  из
Седьмой  Дороги,  я,  чтобы  не  слышать  его,  подводил  итог  банкротства  своей  жизни.
Суммируя прошлое, прихожу к выводу, что моя жизнь была всего лишь зловещим ми-
ражом, грубой мистификацией погашенных надежд, и, по крайней мере, в этом доме, что рушится на части среди мертвых теней, она уже подходит к финалу. Я поднялся и, распрямившись, проник своим совиным взглядом в темноту, с высоты крыши увидел
внизу того беднягу в убогой постели, блуждающего в океане времени. Человек встал и

156 Итальянские выражения: никого, ничего, исчез.
157 «Дороги в Рим» («Los caminos a Roma»)  –  третья книга автобиографии Фернандо Вальеха «Река времени», в ней он описывает свою поездку в Рим, где учился на итальянской киностудии Чинечитта́  (ит.Cinecittà – Город кино).
158 Фр.les musiciens – музыканты.

сделал несколько шагов к пустому креслу, на котором сидела в свои последние годы
бабушка в ожидании Смерти. Ночь распалась на отдельные моменты, каждый из кото-
рых тянулся вечность.

Грифы – небесные стервятники, спускаясь штопором с голубой крыши Бога су-
жающимися  кругами,  опускаются  на  пляж  модного  курортного  городка  Плайя-дель-
Кармен159. Чью смерть они предвидели? Смерть моего друга П.М., имя его я умалчи-
ваю по той деликатности, что характеризует нас, умерших, когда мы говорим о других
отошедших в мир иной. Это был очень уважаемый человек, рыцарь Гроба Господня и, будучи дипломатом, перед Святым Престолом за пару месяцев вследствие непроизно-
симой вслух болезни он превратился в ходячий труп и вернулся умирать из Рима в Ме-
хико. Но прежде решил насладиться оставшимся временем на упомянутом выше пляже, где его сверху обнаружили стервятники, а точнее, мексиканские грифы, его единовер-
цы  из  правительства  Институциональной  Революционной  Партии.  Они  начали  опус-
каться вышеназванными сужающимися кругами, и наконец, спустившись, наблюдают
за ним, и, заранее предвкушая банкет, который их ожидал, они прыгали от радости на
прибрежных скалах и песке пляжа. Грифы ‒ они такие, заранее чуют, кто умрет. Они
так же, как священники и доктора унюхивают мертвецов в живых. Когда наиболее сме-
лые стервятники подошли слишком близко к П.М. и стали шнырять у его лица, он ото-
гнал их шляпой из пальмовой соломки.

Эта ночь была для меня последней в этом доме, на рассвете я навсегда покинул
его. А вместе с ним Медельин, Антьокию, Колумбию и эту жизнь. Но эту жизнь пока
еще нет, это случится через несколько дней, когда Карлос позвонил мне по телефону в
Мехико сообщить, что они только что ускорили смерть Дарио, потому что он задыхал-
ся и не мог больше терпеть, и просил умертвить его. Вот в этот момент я умер с теле-
фонной трубкой в руке. Колумбия счастливая страна. У нее есть уникальный писатель.
Единственный, кто пишет, будучи мертвым.
Я умер, так и не успев повесить трубку, и теперь из этого черного небытия, где я
проведу остаток вечности, наблюдая за земными страстями и насмехаясь над тем, как
одурачивают людей, задаюсь от нечего делать одним вопросом: на какую сумму полу-
чит Карлос счет за международный звонок, если я не повесил трубку? Или линия от
159 Плайя-дель-Кармен  (PlayadelCarmen)  –  город  с  многочисленными  пляжами  в  мексиканском  штате Кинтана-Роо, расположенный в центре курортной зоны Ривьера-Майя на полуострове Юкатан.

ключается сама по себе, автоматически? Но разве возможно в мире живых, чтобы ли-
ния отключилась сама по себе? Я не знаю. Да собственно мне это без разницы.

Встав, в пять утра, я оделся, запихнул одежду в чемодан и вызвал по телефону
такси в аэропорт. Уезжал, не простившись с Дарио, не сказав ему прощай, и, не пору-
чив его Богу. Да, собственно, какому Богу, глупец я, Бога нет! Как может существовать
этот старый ублюдок! Открывая входную дверь в дом, заметил, что она была без клю-
ча. Как! Входная дверь осталась без ключа на всю ночь в распоряжении всей Колум-
бии? Они с ума сошли, что ли? Ясное дело, ведь папы уже не было с ними! Как ушел от
них бдительный смотритель, который им готовил,  мыл грязную посуду, стирал одежду
и который перед тем как идти спать, неукоснительно проверял, погасили ли конфорки
на плите, и закрывал на два оборота замок на входной двери. Глупыш! Наивный! Как
будто в твоей стране является большой проблемой открыть дверь, даже если ты закрыл
ее на два или три оборота ключа! Если они захотят открыть твою дверь, а она не подда-
ется, то они просто взорвут ее бомбой. А если они хотят убить тебя, а ты не выходишь, то они поджигают твой дом. При пожаре даже самый неторопливый человек выскочит
как пробка. А выйдет он, да еще с опаленной задницей, не куда-нибудь, а на чистый
здоровый воздух Колумбии.
Под угрозой превратиться в соляный столб я оглянулся назад и увидел наверху
лестницы Локу, она  наблюдала за мной и видела, как я уезжаю.  Вышел на улицу, за-
крыл за собою дверь, и в этот момент унылое солнце появилось из-за гор, а перед моим
бывшим домом остановилось такси, там работало радио.
–  Сеньор,  –  попросил  я  водителя,  –  выключите  радио,  и  я  заплачу  вам  вдвое
больше стоимости поездки.
Убийца выключил его.
Когда  мы  начали  подниматься  по  дороге  на  Рионегро,  пошел  дождь:  плотный
непроницаемый дождь, который скрыл окружающий пейзаж. Так что в последний раз я
видел Антьокию несколько недель назад, когда прилетел в Медельин и ехал из аэро-
порта. Кто бы мог подумать или сказать, что все так сложится!
Последнее, о чем попросил меня Дарио, это помириться с Кристолоко и Локой, простить им все то, что могу простить. Это что же получается, ошеломленный, спросил
я себя. Мертвые решают за живых? Разве во Всеобщей Декларации Прав Человека за-
писано такое право? Те, кто должны умереть, пусть умрут, а не выделываются. Или ко-
гда-либо тот, кто умирал, посчитался с моим мнением? Насколько я помню, ни разу.

– Нет! – ответил я ему так громогласно, как если бы хотел, чтобы услышала вся
планета Земля.
И пока такси двигалось по дороге на Рионегро, отдаляя его от меня, я снова уви-
дел Дарио таким, каким видел по моему возвращению под тентом из простыней, ожи-
дающего, что ужас Смерти избавит его от ужаса жизни. Но в моей промокшей от дождя
памяти теперь он виделся мне смутно.

На мраморном пьедестале у входа на кладбище Сан-Педро в Медельине возвы-
шается  Ангел  Печали  с  указательным  перстом  у  рта,  давая  этим  нам  понять,  что  мы
должны соблюдать тишину.
– Молчать, подданные Смерти, вы только что вошли в ее темное царство!
Смерть? Какая Смерть, глупый ангел! Смерть, если сказать тебе по правде, всю
жизнь  мною  командовала.  Что  касается  моего  захоронения  на  таком  прославленном
кладбище, где сгнило так много моих любимых земляков, то это невозможно, потому
что меня уже кремировали в Мексике, что стоило целого состояния, отданного взятка-
ми в государственную прокуратуру за разрешение на мою кремацию.
Колеса такси, переезжая лужи, распахивали водяные веера. Я понимал, что никогда больше не возвращусь сюда, что это был мой последний приезд домой.
Как собака, помечающая мочой места, где она прошла, так и Лока помечала свой
жизненный путь рождением детей. Они выходили из ее нутра, из ее темных глубин, на-
поминающих преисподнюю, с неуничтожимыми генами Рендонов. Говорю «неуничто-
жимые», потому что, насколько мне известно, несмотря на прогресс, достигнутый че-
ловечеством, уничтожитель генов пока еще не изобрели. А для начала вырежу ее нож-
ницами из дагерротипов своего альбома, из тех, на которых она есть. Вот она на кре-
стинах, первом причастии, свадьбах, похоронах, вездесущая, как Бог-Отец или Бальзак.
На  крестинах  она  хотела  быть  крещенной,  на  первом  причастии  причащающейся,  на
свадьбах невестой, а на похоронах покойницей! У меня остался альбом изуродованных
фотографий, настоящая массовая бойня воспоминаний, осуществленная ножницами.
Обезумевшие потоки стекали с гор, разбиваясь о дорогу, ревущий ветер поминал
нашу мать, а дождь метал в нас бисер очередями водяных капель.
– Так, так, так, так, так, так, так,– в спешке сообщали переполненные водой щетки стеклоочистителя лобового стекла.
Что произошло в последнее время с боссом Ватикана, с лицемером Войтылой, тартюфом, святошей, польским трансвеститом, если я в последнее время не вижу его поющим  на  лазоревых  вершинах  среди  ангелочков  Бога?  Наконец-то  он  умер?  Если
умер, то должен находиться во мраке глубокого ада.
Вокруг ничего не было видно. Поднимаясь от поворота к повороту, мы сталки-
ваемся с встречным потоком дождевой воды. Дождь лил на капот такси, словно испол-
нял скорбное Мизерере160. «Капот»? В детстве мы называли так не крышку моторного
отсека, а верх автомобиля папы. Все меняется, все проходит, все заканчивается, язык и
слова тоже. Из стольких умерших в семье лишь ему удалось умереть праведником.
– Как хорошо, теперь он отдохнет! – откликалась Лока, когда слышала о смерти кого-нибудь.

А  для  чего  тогда  она  приносила  таким  потоком  детей  на  этот  свет  из  другого
мира вневременного спокойствия, называемого также вечностью? Для того чтобы они
вертелись вместе с глупой планетой триста шестьдесят пять дней в году в течение мно-
гих и многих лет, пока изношенная машина не откажет, и они, уставшие и пресыщен-
ные, смиренно не вернутся в пункт отправления на съедение червям или языкам пламе-
ни? Лучше бы она оставила их там, где они были. Здесь и так людей в избытке.
Мы въехали на какую-то площадь. Это Льано Гранде161? Колеса такси продол-
жали  бороздить  лужи,  а  скорбящий  дождь  петь  свои  псалмы.  Позвонил  телефон,  и  я
поднял трубку: это был Карлос, он сообщил мне, что только что  умер Дарио.  В этот
момент я понял, что оборвались последние нити,  связывающие меня с миром живых.
Такси продолжало свой путь, удаляясь все дальше, дальше и дальше, оставляя позади
все: утраченное прошлое, растраченную впустую жизнь, разодранную в клочья страну, сошедший с ума мир. Ничего не было видно ни впереди, ни по сторонам, ни позади; и
ехал  я  к  небытию,  без  всяких  чувств;  а  над  невидимой землей  и тем,  что  называется
душа и сердце, льются слезы. Дождь плачет тяжелыми слезами.

160 Miserere ‒ (мизерере) церковное католическое песнопение, название происходит от 51 псалма католической литургии «Miserere mie Deus» («Помилуй меня, боже»).
161 Букв. Великая  или  большая    равнина  (Llano Grande)  ‒  один  их  пригородов  Рионегро,  по  названию одноименной долины в которой расположен Медельин и основная территория Антокъии.

©2001