... Лагерь располагался в очень живописном месте - в Карпатах, у подножия горы Говерла, на берегу бурного Черемоша. Со всех сторон его окружали буйные карпатские леса - стройные сосны, вековые дубы и могучие крепкие буки, от которых и пошло название этого дивного края - Буковина... В то лето я работал вожатым пятого отряда - 11-12 летние девчонки и мальчишки.

Это была уже не первая моя смена в пионерских лагерях, и в этом лагере в частности тоже. Всё было там знакомо, привычно и я мог, не тратя время на "акклиматизацию", сразу, с первого дня, включаться в отрядную жизнь. Этого мальчишку я заприметил сразу, в первый же день заезда. Ему было тогда лет девять, девять с половиной. Белокурый, тоненький, с большими серо-зелёными глазами, он явно выделяляся из общей массы детей. Тихий, застенчивый, домашний мальчик - таково было моё первое впечатление. По возрасту он попал туда, куда и должен был попасть - то ли в восьмой, то ли в девятый отряд, на котором вожатствовал тихий алкоголик и псих (память даже не сохранила его имя). Его и близко нельзя было подпускать к детям - он орал, крыл матом, а иногда и бил - такой вот доморощенный Песталоцци...

Мальчишку, который так поразил меня, он возненавидел с первого же дня, просто так, безо всякой видимой на то причины. Я наблюдал за их отношениями несколько дней и сердце моё сжималось от боли. Мальчик боялся его, прятался, стараясь не попадаться без нужды на глаза, ходил с мокрыми от слёз глазами . И тогда я решился - после ужина подошёл к этому "выдающемуся деятелю педагогической науки" и, заведя какой-то ничего не значащий разговор, спросил : "Слушай, что у тебя с этим пацаном, как его?... Ну, белобрысый такой - что ты на него орёшь всё время?"

В ответ слюнявый пьяный оскал и поток мата: "Славка, что ли? Богачёв? Да ну его на х... Зае...л меня! Ни х... не хочет делать, ноет тут мне, плачет, бегает от меня, но ничего, далеко не убежит, я его, сучонка, вые...у и высушу!.."

Сердце моё сжалось от пронзительной боли за этого маленького человека. Решение пришло мгновенно:

- Слушай, а ведь Люся (начальник лагеря) уже интересовалась - кто-то ей накапал, что ты бьёшь детей, смотри, чтоб неприятностей не было! Знаешь что? Давай его ко мне, а я тебе одного своего отдам - он по возрасту тебе подходит, а за этого... Славку, или как его там, и пацаны мои просили - кто-то из его школы у меня в отряде, друзья, что ли...
И снова пьяная харя перед глазами:
- Да забирай, ради бога, глаза б мои его не видели! Вот завтра прямо с утра и забирай!
Как, ещё одна ночь во власти этого ублюдка ? Ну уж нет !!!
- Нет, завтра я не смогу - куча дел, мне просто не до этого будет - смотр "на носу", чего тянуть - сейчас и заберу. Иди скажи ему, чтоб собирался!
- Да не пойду я - на х... он мне нужен, сам иди! Да не забудь мне вместо него прислать кого обещал!
И я пошёл в его отряд...

Длинный ряд одинаковых кроватей, тумбочки, разбросанные полотенца и носки, стены, измазанные зубной пастой, шум, крики детей, истеричные вопли вожатой : "Андреев ! Я кому сказала! Немедленно прекрати! Всё, я иду к начальнику!.." И посреди всего этого бедлама - он... Маленький, хрупкий, и такой беззащитный мальчик... Тонкие руки, нежная кожа, взгляд огромных серо-зелёных глаз исподлобья..

- Ну, здравствуй!
- Здравствуйте!
- Ты Славик Богачёв?
- Да.. А что?
- Пойдёшь ко мне в отряд? Я с ... договорился, он разрешает .
Внезапная вспышка радости в глазах...
- Честно? А когда?
- Да прямо сейчас .
- Честно?
- Да что ты заладил - честно, честно... Тебе долго собираться? Может, помочь?
- Нет!.. Не надо!.. Я сам!.. Вот...

Через несколько минут мы уже шагали вместе по тропинке, ведущей в пятый отряд . Я шёл быстро, размашисто, а он семенил рядом со мной, постоянно заглядывая мне в лицо - не передумал ли я?

О, чёрт! Где же я его положу? Свободных кроватей у меня не было, и никого из отряда я к этому ублюдку переводить не собирался, да и знал, что он через пять минут после нашего разговора уже нажрался и просто уже не помнит ни о Славке, ни о самом разговоре в принципе... А что, если ...? Хм ...

- Послушай, малыш, я вот о чём вспомнил - у меня ведь пока нет свободного места. Завтра мы, конечно, притащим кровать со склада, а вот как быть сегодня?

Молчаливый вопрос в глазах - ты ведь взрослый, хороший, ты что-нибудь придумаешь... И молчаливая мольба: только не обратно!.. пожалуйста...

- Ладно, давай сделаем так: ты поспишь сегодня в моей комнате один, а я постараюсь где-то перекантоваться до завтра. Идёт? Спать один не боишься?

Стыдливо опущенный взгляд и едва слышный шёпот:

- Боюсь...
- Ну, тогда придётся нам потесниться и устраиваться вдвоём - не против?

Улыбка на пол-лица, за которую можно отдать всё на свете.

- Не-а...

Я остановился, обнял его за худенькие плечи и притянул к себе. Он прижался доверчиво, как котёнок...

Я оставил его в комнате, сказав, чтоб располагался, раскладывался, привыкал, никому не открывал и, вообще, ложился спать, а я - на планёрку. Буду поздно - часов в одиннадцать. Дверь закрываю на ключ (не хватало ещё, чтобы кто-то зашёл и обнаружил в постели у вожатого полураздетого мальчика).

Я ждал этой ночи и одновременно боялся её - ему ведь только девять лет!.. Он ещё не может ничего понимать и чувствовать. Конечно, я не питал никаких надежд на "развитие событий", знал, что максимум того, что может быть - это прикосновение к этому чистому, нежному телу, сводящему с ума запахом первозданной свежести и покоя; это - тёплое дыхание спящего мальчика и его шелковистые волосы; это - несколько часов неземного счастья от простого соприкосновения тел, и боязнь разрушить неосторожным движением то хрупкое, эфемерное блаженство, о котором ты несколько часов назад не смел и мечтать; это - мучительное осознание того, что ты в очередной раз не можешь позволить себе любить того, кого хочется, потому, что тебе никогда не познать взаимности, и снова будет очень больно, и снова будут душить слёзы долгими ночами, и снова не захочется жить. Сколько же их было, этих "неоконченных романов", в котором один главный герой даже не подозревал о существовании другого - того, кто был на седьмом небе от счастья, когда ему улыбались в ответ ; того, кто мог целый день простоять на балконе в томительном ожидании - может, колыхнётся занавеска в соседнем доме, и в проёме окна появится тот, кто является его божеством.

Я не мог дождаться, когда же закончится эта проклятая планёрка и я смогу увидеть его, провести целую ночь вместе с ним, в одной комнате, а, может быть, даже... Нет, это невозможно, - говорил мне какой-то внутренний голос, - мальчишка видит тебя третий раз в жизни. Кто ты для него? Вожатый соседнего отряда? Ну и что? Да, ты в какой -то мере "спаситель-избавитель" от ублюдка и садиста, ну и что из этого? Он тебе, конечно, благодарен за это, но ты для него всего лишь хоть и добрый, но чужой дядя. Но ведь он такой славный, такой ранимый, может быть, он не оттолкнёт тебя? Рой мыслей, противоречащих одна другой, сменялся в голове и я даже не заметил, как подошёл к своему корпусу ...

Пятый отряд спал - тридцать семь детских глоток издавали разные звуки - кто-то тихонько храпел, кто-то сладко причмокивал, а чей-то тонкий голосок что-то неразборчиво бормотал во сне... На цыпочках я подошёл к своей двери.

Из комнаты не доносилось ни звука. Я простоял у закрытой двери с ключом в руке целую вечность ( на самом деле прошло не больше минуты), не решаясь открыть её. Сердце выскакивало из груди...

- Стоп, успокойся! Ну что там может быть? Мальчик, спящий так сладко, что даже не проснётся, когда ты осторожно, задыхаясь от счастья, уляжешься рядом с ним... Не строй иллюзий, довольствуйся тем, что есть - завтра ты его переселишь в общую палату, и не будет и этого... Открывай... Ну, смелее...!

Первое, что я даже не увидел, а почувствовал подсознательно, когда потянул на себя дверь - это был приглушённый свет настольной лампы. Я вошёл в комнату боком, боясь взглянуть на кровать, а когда закрыл дверь и повернулся... Будто горячая волна ударила мне в лицо - на моей кровати, поверх одеяла, лежал, опершись на локоть, 9-летний хрупкий мальчик в синих трикотажных трусиках, и на губах его играла улыбка...

- Ты почему не спишь, Славик? Ты знаешь, который час?
- Мне было страшно одному...

Сердце моё сжалось от нежности к тому, кого я уже любил больше всех... Я, стараясь быть сдержанным, разделся, аккуратно развесил одежду и повернулся к кровати: мальчик лежал уже под одеялом, держа один край его в руке на весу, как бы желая накрыть меня, когда я лягу... Я потушил свет и улёгся на спину рядом с ним. То, что произошло в следующую секунду, будет стоять у меня перед глазами всю жизнь: он тут же придвинулся ко мне, положил мне голову на плечо, рукой обнял за грудь и, закинув на мою ногу свою, тесно прижался ко мне...

"Малыш.., - только и смог потрясённо прошептать я, - о, господи..." Вместо ответа он ещё теснее прижался ко мне, и его тонкая рука с хрупкими детскими пальцами стала водить по моей груди... Ошеломленный, потрясённый этой неожиданной нежностью, я ласкал правой рукой его спину, а левой гладил худенькое бедро, спускаясь ниже, к голени и маленьким пальцам ног... Переполненный нежностью, я поцеловал его в шелковистые волосы, запах которых просто сводил меня с ума, а он тут же, приподняв голову, чмокнул меня в грудь. И тут меня озарило : "Господи, он естественен в своём поведении ! Он со своей детской непосредственностью просто делает то, что подсказывает ему природа!!!". И я впервые в жизни почувствовал необыкновенную лёгкость - ведь и мне природа подсказывала то же самое! Зачем противиться ей, зачем насиловать себя, ведь это может больше не повториться никогда в жизни! И почувствовав необычайную нежность, затопившую всего меня, к этому маленькому божеству и какую-то ирреальное ощущение того, что мы с ним - одно целое, я осторожно убрал его руку со своей груди и, повернув его на спину, нежно спросил : "Тебе хорошо, малыш?" Он прошептал с закрытыми глазами : "Да, очень...". Тая от нежности к этому маленькому существу, я стал покрывать поцелуями его тело, повторяя как сумасшедший (а я, наверно, таковым в ту минуту и являлся): "Зяблик мой милый, сладкий мой Зяблик, боже, какой же ты сладкий! Добравшись до трусиков, под которым топоршился небольшой бугорок, я ни секунды не раздумывая, потянул их вниз. Мой милый мальчик (о, святая непосредственность!) тут же приподнял таз, а затем и ноги, помогая мне снять их с него. Его маленький твёрдый член стоял, как карандашик, и я тут же припал к нему губами...

Я целовал его маленькие яички и самый сладкий в мире член, нежную впадинку пупка, крохотные сосочки, превратившиеся в две горошинки, и зарывался с головой между двух маленьких, мягких полушарий... Потом я лёг на спину, а он просто с какой-то неистовостью стал делать мне всё то, чему сам только что научился... Господи, что это была за ночь... !

Излишне говорить, что ни на следующий день, ни через день, ни через два, я так и не перевёл его в общую палату. Наша любовь продолжалась шесть лет! Он два - три раза в неделю приходил ко мне домой. Через два года я, поехав работать в очередной пионерлагерь в Ялту, взял его с собой, представив начальству как племянника, что давало возможность жить в одной комнате. Потом я работал в его школе, и любой, кто проник бы на большой перемене в закрытый класс, получил бы психологическую травму, увидев, чем занимаются ученик шестого класса и учитель пения. Больше всего я любил, когда Зяблик приходил ко мне, прогуливая школу, ранним зимним утром. За окном была темень, я вылезал из тёплой постели, включал изразцовый камин-печь, который наполнял тёмную комнату успокаивающим гулом и неровными отблесками огня, и в одних трусах подходил к моему милому Зяблику. Мы обнимались, он гладил мою спину своими длинными нежными пальцами, а я его медленно начинал раздевать...

... Я уехал из СССР, когда моему малышу исполнилось пятнадцать. Приехав через четыре года по делам в свой город, я никого не нашёл . В его квартире жили другие люди, которые ничего о нём и его семье не знали. Где он, что с ним, выжил ли в сумасшедшем круговороте новой жизни новых суверенных государств, я не знаю... Я верю, что он не пропал, живёт сейчас где-то, может быть, женат, имеет дом и детей. Но твёрдо знаю одно - он не забыл, он не мог забыть те волшебные шесть лет, которые начались тёплой июльской ночью, у подножия Карпатских гор, на берегу бурного Черемоша ...

©Vit714. Октябрь 1998 г.