Ты всегда раскрывался во сне. А спишь ты голышом, в полезности этого я сумел тебя убедить. Да... Ну, а я бессовестно пользуюсь тем, что ближе к утру ты сбрасываешь с себя одеяло. Впрочем, сейчас лето, и ты накрываешься совсем тонкой простынкой нежного, светло-салатного цвета.
Я бессовестно и бесстыдно разглядываю тебя, начиная от тёмно-русых, заметно вьющихся волос. У тебя правильный, гладкий и ровный лоб, белёсые, выгоревшие сейчас брови. Глаз не видно, но я знаю, что они у тебя светло-серые, большущие и блестящие.
Есть в них одна особенность: они искрятся, если тебе хорошо. И по ним легче всего понять, когда тебе плохо. Тогда в них нет искорчатых точечек. Они раскрыты, но ты как будто спишь.
Отвлекаюсь. Нос твой тебе почему-то не нравится. Ну и что, если "картошкой"?
По мне, так очень симпатичный такой пацанячий носик. Веснушчатый. Это тебя тоже беспокоит - ну нигде веснушек нет, а на носу, вот, нате вам, драсьте!
Губы у тебя во сне слегка приоткрыты, видны два частокола - верхний и нижний - хороших, ровных, правильных, красивых зубов. Каких трудов мне стоило тебя уговорить в прошлом году заняться зубами....... Как я объяснял - пока не поздно, надо обязательно их подправить.... И тебе пришлось ходить с такими тонкими проволочными каркасиками во рту. Это в нашей небогатой стране процедура не всем доступная. И, раз уж встречаются мальчики с такими каркасиками нечасто, основная масса "кривозубой" пацанвы высмеивает представителей лечащегося меньшинства.....
Вот ведь, и здесь - меньшинство.
Ну, что там дальше? Подбородок. Обыкновенный, с едва намеченной ямочкой посреди. Она обозначается чётче почти одновременно с искрением глаз.
В общем, когда у тебя в настроении глубокий минус, это внешне проявляется в тусклых глазах и гладком, чуть ли не выпуклом подбородке.
Когда всё хорошо, мышцы складываются иначе и, расслабляясь, делают заметной ту самую вмятинку. Ну,и, конечно, ты расстреливаешь из глаз прямо-таки электрические разряды.
Вообще, когда ты весел, то, как и многие мальчишки, необыкновенно симпатичен, можно даже сказать - красив.
Нет, что там! Ты выглядишь лучше очень и очень многих. В тебе провляется одно неочевидное качество, один характерный признак - даже при беглом, вскользь брошенном на тебя взгляде.
Ты отличаешься от многих мальчишек заметной ухоженностью.
Масса мелочей, неброских, случайных в отдельности. Но, встретившись у одного человека, они сразу выделяют его из толпы.
Чаще всего на тебе свежая рубашка с обязательно светлым воротником.
Ты помнишь, как я замучивал тебя первые месяцы каждодневной обязательной сменой носочков и трусов? И каждосубботними стирками?
Да, а потом мои требования стали нарастать. Тебе надо было следить самому за чистотой уже и собственных рубашек. И я убеждал тебя, что твои любимые рубашки и футболки (понятное дело, чёрного цвета!) совершенно "на каждый день" не подходят. А вот в аккуратной рубашке со светлым воротником ты, наоборот, всегда будешь выглядеть ... как?
Как самый замечательный пацан на свете!
Тебе нравится летом расстёгивать рубашку. И так ходить всё время, чтобы она держалась только на периферии плеч. Чтобы все могли видеть, как ты великолепно, легко и красиво загораешь. И какие у тебя не по возрасту тренированные мышцы, складывающиеся в чётко разграниченные кубики на груди и на животе. Вот за что тебя никогда не надо было ругать, что ты всегда с удовольствием делал - едва не каждый день долгие тренировки.
Помню, как тебя скептически рассматривал тренер лучшего в нашем городе динамовского бассейна. Это было так давно, года, кажется, два назад.
Тренер тебе не понравился. Сразу и бесповоротно. Как с первого взгляда и ты - тренеру. Однако выхода у него не было, и он решил дать тебе шанс. Или убедить меня - что незачем терять время на бесполезные тренировки.
Он спросил, почему ты выбрал именно плавание. Ну, сказал ты, тебе нравится плавать, нырять и вообще... Ты замолчал, а он сознательно не приходил тебе на помощь.
И ты закончил своё объяснение неожиданно не только для него, но и для меня.
Ты сказал, что ты хочешь научиться правильно плавать, лучше всех и быстрее всех. А разговаривать ни о чём ты и сам умеешь. Короче, сказал ты, пошли в другой бассейн.
Тренер заставил тебя переодеться и предложил показать, как ты умеешь держаться на воде. Ты совсем распоясался и ляпнул, что и г..но на воде удержится. И пошёл в сторону раздевалки, прочь от воды. Тренер оглянулся на мою обалдевшую физиономию и внезапно скомандовал: "На время! на время проплыть вдоль бассейна!" Как угодно, объяснил он, вольным стилем, как тебе удобнее, но чтобы обязательно так быстро, как только ты можешь. И добавил, видя, что ты остановился, повернулся к нам, смотришь, как он перебегает вдоль бассейна к дальней его стороне, и сейчас точно его услышишь: посмотрим сейчас, чего ты стоишь.
Тренер свистнул в свою свистульку, ты бросился в воду, что удивило меня - почти без брызг, а летом на пляже тебе нравилось вздымать фонтаны водяных искр вокруг себя, и... Уж не знаю, что там показал его секундомер. Только ты едва коснулся вытянутой рукой в воде стенки, у которой стоял тренер, как он резко выпрямился (а он склонялся к самой воде, чтобы не ошибиться, нажимая кнопку, точно в момент твоего касания), и сказал мне: завтра он ждёт тебя на тренировку.
Я уточнил - в какое время? А он странно взглянул на меня, помолчал, потом объяснил: завтра ты начнёшь тренироваться. С утра и ... до победы.
Это он, спорт, это оно, плавание сделали твои ноги такими длинными, сильными и стройными, такими гладкими и пропорциональными.
Совсем забыл! Подавляю в себе смех, чтобы не разбудить тебя. Внизу твоего плоского и твёрдого животика торчит такая себе палочка-не-палочка, сучок-не-сучок. Видно, снится тебе что-то совсем уж приятное.
Да, что характерно, несмотря на свой высокий рост и широковатые плечи, что позволяет тебе выглядеть заметно старше твоих двенадцати с половиной, вот сейчас, когда ты голый, трудно назвать тебя взрослым. Потому что такого важного признака взрослости, как волоски на теле, у тебя нет нигде.
Ну, во-первых, рано ещё. Во-вторых, у многих ребят они вырастают мало где и совсем уже поздно.
Кстати, об этих твоих "двенадцати с половиной". Ни один взрослый человек никогда не скажет: "мне двадцать пять с половиной лет". Или там "сорок с половиной". А вот вы, мальчишки, почему-то всячески подчёркиваете эти половинки, ты меня ещё месяца два назад начал поправлять, что тебе уже не двенадцать лет! А двенадцать ... с половиной, нет, ну почти уже! Да?
А я смеялся и говорил, что мне бы хотелось, оставалось бы тебе подольше как раз без половины.
Так что, как пела Черепаха Тортилла, "ты взрослеть не торопись".
Я потерплю.
Мы давным-давно поговорили с тобой об этом, о самом главном.
Ты сам начал этот разговор. Ты спросил тогда, почему я тебя не зову?
Я же тебя оставил у себя насовсем, я же сказал тебе, что жить ты будешь теперь тут. А зачем ты мне нужен, если я тебя не зову ?
Ты мне напомнил, как я тебе говорил, что мне понятно, как ты жил до встречи со мной. Но это не так уж важно. Это было - ДО.
Ну, продолжал ты, это всё понятно, важно там или не важно. Ты же всё умеешь, всё можешь, и... Да в конце концов, ты ХОЧЕШЬ! Ты хочешь быть со мной, чтобы я звал тебя каждый вечер к себе в постель.
Ты это почти выкрикнул, да... По-моему, ты тогда и сам испугался своего крика. А я ... я тогда долго молчал.
Потом я сказал тебе несколько слов таким странным голосом, какой и мне показался незнакомым.
Я сказал тебе, что сейчас всё объясню. И чтобы никогда больше ты не заговаривал на эту тему со мной.
В эту минуту ты испугался по-настоящему. В твоих глазах, враз потухших, отразился поток, смятение мыслей: ты не знал, что думать, то ли сказал ты что-то совсем "не то", то ли... То ли сейчас окончится добрая сказка, в которой ты каждый день был сытый, отмытый, до рези в глазах наигравшийся на компе.
Я сказал: малыш, ты нужен мне. Вернее, будешь нужен, так, как ты говоришь, но это будет позже, после, понимаешь? И не раньше, чем я сам увижу, что ты стал в этом смысле взрослым. Тебе надо потерпеть, год или два ...
Но всё это время ты будешь жить здесь, со мной. Ты будешь взрослеть рядом, на моих глазах, и только от тебя зависит, останешься ли ты тут.
Что-то ты услышал, какой-то треск в моём голосе, потому что внезапно и резко поднял голову, всмотрелся в меня. Ты бросился ко мне и оглушил меня прорвавшимся мне в ухо плачем.
Я так хотел, чтоб ты сразу перестал плакать, что ... я не заметил, когда ты утих.
Я только понял вдруг, что ты, сидя у меня на коленях, обнимаешь меня, гладишь меня по щеке, и... и, кажется, она была мокрой не только от твоих слёз.
Что-то ты мне ещё говорил, про папу и про маму, что ты нашёл сразу всех.
Что ты мне будешь хорошим ....
Ты замолчал, шмыгнул картошкой-носом.
Ты тоже понял, что иногда самые-самые хорошие и правильные слова всё равно оказываются совсем лишними.
Сколько всего могу я вспомнить потом............
Нет, всё правильно. Мне действительно не нужны были дети в качестве партнёров, и тех, других "странных" взрослых я в этом смысле не понимал.
Как не понимал и тех, кому всё равно, с кем, как, где. Кому без разницы,
по желанию, за деньги или вовсе не добровольно идут с ними в укромное место мальчишки.
Мне нравилось растить "моего" мальчика. Подросшие, да, они сами, бывало, говорили - ну, наконец-то... Но сперва я растил.
Найти партнёра на сегодня никогда не было трудной задачей. Чаще всего, уже выросший был тут, рядом, был всегда готов....
Но с тобой, мальчик мой, вернее, с нами, да, с нами, тут сейчас никто не жил.
Так уж вышло. Нас частенько навещали старые и не очень старые знакомые, но тот, кто жил тут до тебя, его не было, не было того, кто мог быть тут, рядом.
И кто бы был всегда готов..............
Мне часто вспоминается наш с тобой самый первый день. Кто его знает, как вышло, что я с испорченным настроением в тот майский вечер загнал свою колесницу на ближайшую стоянку ( у меня тогда была новая "Ауди"), а сам решил по дороге домой выпить, придти и рухнуть спать. Чтобы до завтра в пьяной дрёме перебыть все сегодняшние огорчения.
Хотелось всё сделать совсем по-простому, как когда-то в незабываемые, а, впрочем, уже порядком подзабытые студенческие годы. Я подошёл к питейно-жратвенному ларьку, терпеливо отстоял очередь из трёх или четырёх человек. Купил порцию пельменей с горчицей и с майонезом вместе, и стакан водки. Что мне как раз понравилось, стакан дали настоящий, стеклянный, хотя и из тонкого стекла, не гранчак, который мыслился мне вообще идеальным вариантом для такой вспоминательной пьянки.
Ну, хорошо, хоть не налили в гигиеничный пластиковый одноразовый. Из этих казённых стакашек и вкус у любого напитка другой. Хуже.
С тарелкой (вилка всё же оказалась из белой пластмассы) и стаканом я отошёл к столику. Следом за мной стоявший дядька, низенький, неухоженный (вот оно, опять очень "важное" слово!) проводил неясным взглядом моё перемещение к столику от ларька. Он отчётливо, даже, кажется, глядя на меня, достаточно громко, чтобы слышали вокруг, сказал:
--- Вообще, нормальные люди ужинают дома.
Я никак не отреагировал. Во-первых, и в-главных, я не хотел скандала, никакого и ни с кем. Во-вторых, подсознательно я понимал, что он и сам не знает, что он хотел этим сказать.
Скорее всего, он видел на мне мобильник, на запястьях - дорогие часы и явно золотой браслет. Он видел, что я одет в дорогую, светлую и явно чистую, свежую одежду. Я был человеком, который не должен был здесь останавливаться и никак не мог купить пельмени и стакан водки.
Но, если мой вид резко контрастировал с его неухоженностью, то вот как раз моя покупка, то, что я собирался выпить и съесть, была странно знакомой для его сознания деталью. Он сам бы охотно выпил сейчас стакан водки, а вот заедать его пошёл бы домой. И в этом смысле я мог бы быть таким же, как он.
Но я таким явно не был.
Поэтому в его глазах я стал ненормальным. НЕ. Который ужинает НЕ дома.
Но все эти мои глубокомысленные построения прервал тогда ты.
Худенький большеглазый мальчишечка, в грязнющих коротеньких шортиках.
Потерявшая свой цвет рубашка, в твоём фирменном стиле распахнутая на груди, как ты ходишь теперь. Ты тогда ещё был пониже меня ростом. И смотрел на меня снизу вверх, тусклым взглядом больших потухших глаз.
Ты попросил у меня "денежку". И добавил - сколько не жалко.
Я поначалу буркнул, что, знаю, мол, опять на клей собираешь.
А ты ступнул с ноги на ногу и предложил:а вы мне купите поесть, и я тут с вами...
Это мне показалось разумным. Я дал тебе деньги, и ты встал в очередь к ларьку.
Только теперь, честное слово, малый, не раньше, только в эту минуту я подумал,
что ты ещё не такой уже безобразно отвратительный чмошник, как большинство
клеем дышащих твоих сотоварищей.
И только сейчас я заметил, что ты стоял на грязном, растрескавшемся асфальте
босой. Пока ты был напротив меня, а я опирался на столик, мне никак было не увидеть, что ты босиком.
Но сейчас....
Ты подошёл со своими покупками назад, к моему столику. Пельмени со сметаной, кажется, большая сладкая плитка, шоколадная подделка. И бутылка пива. Мне это не понравилось, я подумал, что маленький ты для пива. И я тебе об этом сказал. Ты понял меня по-другому.
Искрянул в мою сторону ожившими глазёнками и ... припечатал:
--- Я на пиво не просил, это правда. И сдачу могу отдать.
И ты положил бумажку и несколько монет на столик.
Я придвинул деньги к пивной бутылке. И отпил с полстакана водки.
Мне не хотелось допивать её сразу, потому что это значило бы, что надо идти домой, где меня никто не ждал в тот вечер, кроме компьютера.
Всё же сперва я допил водку, потом всмотрелся в тебя. Эх, подумал я, будь ты постарше... А ты под моим пристальным (после стакана-то) взглядом старательно елозил по тарелке пельменной шкуркой, пытаясь собрать остатки сметаны. Я хотел тебе сказать, что у тебя есть же ещё деньги, во всяком случае, рядом с пивной бутылкой, куда я отодвинул выложенную тобой сдачу, уже ничего не лежало, и ты можешь купить себе ещё одну порцию, или даже две.
Но я понял, что ты от меня чего-то ждёшь. И подумал, что предстоящий вечер можно несколько видоизменить и поправить. Во всяком случае, вдвоём будет лучше, чем одному.
И я предложил тебе поехать ко мне в гости.
Нет, ну, ты, конечно, обрадовался. Особенно, когда оказалось, что про "поехать" - громко сказано. Тут и пешком минут пятнадцать, если не торопиться.
Залитый светом дом тебя напугал. Ты смущённо спросил, а не скажут ли что соседи, что я к себе вожу всяких......
Пришлось тебе объяснить, что в таких домах не принято пристально подглядывать за соседями.
Мы вошли. Ты слегка растерялся посреди квадрата прихожей, устланной к тому же белым пушистым ковром.
Что-то я нарезал тебе поесть. Ты сказал, что колбаса вкусная, только твёрдая до жутиков, её не откусывать, а отгрызать надо.
Потом... Потом я завёл тебя в ванную. Ты, когда скинул рубашку и начал стаскивать шортики, хитро так снизу поглядывал на меня.
Я с удовольствием поокунал тебя в горячую воду, потом шампунем одного запаха вспенил тебе волосы, долго отмывал их, напенивал опять, потом я растёр тебе докрасна спину, руки, грудь и живот, шампунем другого запаха предложил помыться тебе дальше самому.
Ты посверкал на меня глазищами, но ничего не сказал вслух. А я заметил немой вопрос в твоих огромных блестящих глазах, даже не вопрос, а, скорее, недоумение. С таким выражением лица дети спрашивают - как можно не любить мороженое? Как это так, я отказываюсь от сладкого?
В квартире ты с непривычки заблудился, когда уже выбрался из ванны.
Но зато, когда ты меня нашёл по бормотанию телевизора, ты по-настоящему обрадовался. Ты ко мне подбежал, как был, голышом, с непросохшими и нерасчёсанными волосами. Я причесал тебя, и... Только в эту минуту я увидел твоё то самое, настоящее лицо, такое, какое у тебя, в общем-то и сейчас.
Такое, с какого я начал рассказывать о тебе.
О тебе? И о себе. О нас.
О нас с тобой.
Я сжал тогда твоё личико ладонями. А ты сразу присел ко мне на колено.
Ты обнял меня, и... И не по-детски, в губы, взасос поцеловал.
И тогда я обжёг своё сознание пониманием. Я понял всё.
ВСЁ. По одному поцелую.
Я мягко, осторожно, но вполне определённо отстранил тебя.
Уложил спать, вот сюда, где ты спишь сейчас.
Я уже выходил в другую комнату, когда ты спросил:
--- Вы меня ... позовёте?
Я не мог понять, что в твоём вопросе смятение. Отчаянная попытка понять, что ты сделал не так. Не так, как надо мне.
Но что-то я уловил, а, может, просто хотел поскорее лечь спать сам, но я успокоил тебя, сказав, что - да, позову, конечно.
Ты ещё просительным таким тоном добавил - если будешь спать, чтоб я тебя посильнее толкнул, спишь ты крепко.
Да, этого не отнять. Спишь ты действительно крепко. Как и сейчас.
Утром ты с неподдельной обидой набросился на меня с претензиями - почему я тебя не позвал?! Я отговорился тем, что самому сильно хотелось спать, разве он не помнит, что я выпил?
Ты, конечно, возмутился - подумаешь, стакан водки! Наоборот, после водки
так классно ... Ты осёкся. Замолчал. Я ободрительно улыбнулся тебе.
Что - классно?
Ну, это... сказал ты. Только если не очень много выпить. А то потом долго....
Долго - что? Это уже спросил я.
И ты тогда выдал мне..... Что ты всё-всё умеешь, всё-всё можешь. И чтоб я ничего такого не думал, ты это всё хочешь. Во как.
Хорошо, согласился я. Давай отложим на потом.
Без всякой связи ты спросил - а кто у меня убирает всю квартиру?
Я объяснил, что по субботам приходит женщина из фирмы.
И тогда ты предложил мне - я же ей всё равно плачу за это много денег? А ты готов тоже приходить по субботам, и будешь всю уборку делать бесплатно, только чтобы я дал поесть, искупаться и оставил переночевать.
Ну, сказал я, для этого не обязательно делать уборку. Ты можешь приходить и просто так, и я каждый раз буду тебя досыта кормить, купать и оставлять переночевать.
Помню, как ты сдавился в кресле, где сидел. Что, сказал ты, уже уходить?
В твоей скомканной позе, в том, как ты скукоживался в кресле и как смотрел на меня, было столько всего, чего нет ни в одном словаре, что ......
Я отвернулся. Я понял вдруг, сколько раз в твоей короткой жизнишке наступали вот ЭТИ, вот такие минуты необходимого расставания. И как тебе каждый раз до боли не хочется возвращаться из сказки назад. В клоаку наших буден.
Ты неожиданно окрепшим голосом повторил:
--- Так что, уже уходить?
Молчал я долго, как редко когда молчу в разговоре. Но сказал я нечто, прямо определю, и для себя самого неожиданное. И уж совсем точно не то, что собирался сказать сразу.
Я сказал, что оставляю тебя с испытательным сроком. И начал объяснять.
И ты во всём со мной соглашался.
Когда я сказал, что сейчас мне надо уехать по делам, а приеду я только вечером, ты вежливо удивился: как это я не боюсь тебя оставлять здесь самого? Пришлось объяснить - ни через двери, ни через окно отсюда без меня не выйти. Так всё устроено.
Ну, еда в холодильнике. Как включать телевизор, он разберётся. Пароль на компьютере.... Минутное колебание. А, ладно! Пароль - шесть букв первого ряда клавиатуры, левая сторона, только набирать подряд от шестой до первой. Да, и на верхнем регистре.
Ты тогда похлопал глазищами и сказал, что ни фига не понял, лучше я сам приду, включу и покажу.
На этом мы с тобой тогда расстались....................
Нашим с тобой любимым и фирменным блюдом, догадаться несложно, стали пельмешки, только, конечно, не магазинные. Мы сами освоили их производство, ты при этом, правду сказать, конечно, больше мешал и баловался, поскольку дома ты почти всё время ходил совсем раздетым, а тут ещё возможность вымазаться с головы до пяток в муке и в тесте. Нет, зрелище, для меня приятное и где-то даже будоражащее, но столько муки, как я с тебя потом смывал, запросто хватило бы ещё на порцию пельмешек, а так была опасность засорить трубы. Что тебя, дело ясное, никак не беспокоило. Сейчас вот представляю тебя всего перемазанного белой мучной пылью, со слипающимися волосами, и ....
Смешно, тепло и радостно. Что ты есть у меня.
А ещё с самых первых дней, когда они стали нашими с тобой общими днями, тебе нравится бывать в таких местах, где тебя как-нибудь знали раньше. Сколько торжества, сколько здорового детского бахвальства было в твоих объяснениях, когда ты как бы знакомил со мной издали тех, кого ты знал в своей прежней жизни!................ Что-то ты объяснял им такое несусветное, что отыскал вот своего папу, а он у тебя оказался таким крутым!!.......... И ты теперь живёшь у него, и во-он стоит ваш автомобиль, правда, классная тачка? А ещё у тебя свой компьютер, и ты каждый день.....
......Было бы похолоднее, я бы не сидел тут и не любовался бы тобой, а накрыл бы одеялом. В другое время года я всегда так делаю, когда обнаруживаю тебя раскрывшимся. Но сейчас лето. И ты точно не простудишься.
Ты, кажется, чувствуешь, что я рядом. Медленно подрагивают ресницы, ты раскрываешь глаза, смущённо взглядываешь на свой торчащий сучок-стручок, потом на меня. Потребности одеваться из-за моего присутствия у тебя , понятное дело, нет. Но у тебя есть уже правильный детский стыд, осознание того, что твоё тело принадлежит только тебе, поэтому ты хочешь как-то скрыть это торчание.
Ты садишься, поджимая одну ногу под себя и поставив ладошку домиком.
И только одними глазами, я же воспретил говорить об этом вслух, только одним просверком таких уже знакомых глазищ ты задаёшь мне ежедневный вопрос:
пора? Сегодня - пора? А я, пока всё ещё как всегда, но это только пока и только всё ещё, отвечаю едва заметным шевелением головы - из стороны в сторону.
Это уже привычная игра. И ты снова улыбаешься мне с нескрываемым сожалением, но и с радостью, ставшей теперь у тебя простым и привычным чувством: что будет сегодня такой же день, как вчера, как уже давно и много их было, по-настоящему счастливых дней твоей жизни.

©Witold