В
кафе на автостанции их оставалось только двое – жавшийся
у окна мальчишка лет четырнадцати и молодой мужчина за высоким
неуютным столиком.
Мальчишка всё поглядывал, как дяденька за столом без аппетита ковыряется в тарелке.
Там ещё оставалась кучка остывших макарон, лужица подливы и на самом краю пластмассовой
тарелки – два тонких треугольных ломтика белого хлеба.
Отираться здесь для него – небезопасно. Если увидят местные менты, обязательно
загребут. А у себя там, в лучшем случае, изобьют – не со зла, от нечего делать…
И ещё издеваться могут по-всякому. Риск, конечно, серьёзный.
Но уж очень хотелось есть. И так дразняще выглядело то, что ещё оставалось в
тарелке. Ну не cтанет же этот дядька тут ночевать!...
Мужчина взглянул в сторону окна – пацан как пацан, таких тысячи. Если б было,
на кого ещё посмотреть, он бы не стал задерживаться на мальчишке взглядом.
И в самом деле, ничего примечательного: тёмные встрёпанные волосы, обыкновенное,
ничем не выделяющееся лицо… И волосы, и лицо могли бы быть почище, с неудовольствием
подумал мужчина.
Видимо, эта мысль как-то отразилась у него на лице, потому что в неуловимо изменившемся
выражении глаз мальчишки он усмотрел попытку что-то объяснить, словно пацан только
взглядом пытался выразить мысль – «Я не виноват!»
И в ту же минуту он, встряхнувшись и отгоняя прочь тяжёлые незваные мысли, охватил
разом всё: грязно-белую безрукавку, обрезанные выше колен, такие же, как и весь
пацан, нечистые спортивки… И – выше косточек покрытые плотным слоем присохшей
пыли, резко выделяющиеся на светлой плитке пола босые ноги.
Понятно. Он очень голоден, этот босоногий пацан. Он просто сильно хочет есть.
И даже это немногое, подумал мужчина, я не могу ему дать…
Он поманил мальчишку к высокому столику.
Подвинул к нему тарелку и на самый край опёр одноразовую вилку из белой пластмассы.
Слепившиеся в ком макароны проглотились. Парнишка ещё несколько раз наколол по
кусочку хлеба на вилку и вытер лужицу подливы. Положил вилку и вздохнул, давая
понять, что не против съесть что-нибудь ещё.
Бывший хозяин комка макарон грустно улыбнулся.
- Увы, малыш, я сегодня на полной мели. На глубокой.
«Как это у него получается, интересно? Глубокая, и – мель… «
Он опустил руку в карман, брякнул мелочью, потом, собрав всю её в руку, вывалил
на стол. Мальчишка оценивающе прикинул – нет, не выкраивается там на добавку.
Никак.
Он поднял голову и встретился взглядом с человеком, только что поделившимся с
ним, получается, последним …
Зря он со стороны подумал, что это – молодой дяденька. Сейчас он рассмотрел седину
в чёрных волосах, глубокие тонкие нити морщин…
И всё равно – дяденьке лет тридцать с небольшим, потягала его жизнь, ясное дело,
побила, потёрла, вот и кажется он старше своих лет. Плохо, конечно, что у него
совсем нет денег…
Он начал задавать самые обычные вопросы – как все. Как зовут, сколько лет…
Ответив, что – Федя, и что лет ему будет четырнадцать через два месяца, мальчишка
вежливо спросил, в свой черёд.
И узнал, что его нового знакомого зовут – Иван.
А потом они вышли из кафе на площадь.
- Ты где обитаешь? – спросил Иван.
Федя подумал, что вопрос не без хитрости – не «где живёшь?», а в такой себе,
погранично-догадливой форме – «где обитаешь?». И сказал честно, что не обитает
нигде.
Он рассчитывал, что новый знакомый пригласит его к себе в гости. Пусть у него
совсем нет денег, но не ночует же он, как Федя, на улице…
А ночевать на улице сегодня ему не хотелось. Во-первых, сегодня вечер вторника,
а в ночь со вторника на среду и с субботы на воскресенье, это все знают, у ментов
рейд. Значит, упасть на лавочку где-нибудь во дворике нельзя, если найдут, будет
плохо. Во-вторых, ночь обещает быть не летней. А ещё одной холодной ночи он не
протянет, совсем простудится.
И получается, что этот дяденька Иван – последняя надежда.
А он, как нарочно, стоит молча и о чём-то думает.
Мимо медленно проехал ментовский «уазик».
Иван проводил машину внимательным взглядом, потом оглянулся на Федю. На лице
отразилась догадка – если из машины их и рассматривали, то это – из-за Феди.
И не остановились, скорее всего, потому, что рядом с Иваном Федя выглядел, как
бы это точнее сказать, не совсем ТАК, чтобы сразу забирать его.
- Короче говоря, - сказал Иван, - идти тебе некуда.
И снова замолчал.
Федя сказал сам:
- Если можно… Давайте, я у вас переночую? А утром уйду.
Мужчина долго не отвечал. И не понять, о чём он думает? Чтоб Федя у него ничего
не украл? Да вряд ли там будет – что украсть. Федя за пяток почти лет своей бродяжьей
жизни хорошо разбирался в таких делах, поэтому был уверен – украсть там будет
нечего.
А что тогда? Почему он так долго…?
Неожиданно Иван улыбнулся:
- А в самом деле – пойдём в гости!
Оказалось, можно и доехать, но мелочи могло хватить только на один билет. Федя
заверил, что если в трамвае, и «за так» доедет. Вот в автобусе – там кондукторши
злые-презлые, там – никак. А в трамвае – получится.
Так и вышло. Парень лет двадцати, продававший билеты в трамвае, у Ивана взял
мелочь и вежливо поинтересовался – давать ли ему билетик? Он остался очень доволен,
когда Иван ответил – нет, не надо. А к Феде кондуктор и не подошёл.
Ехали они с полчаса, не меньше. Вышли рядом с большой многоэтажкой.
Иван сказал как-то не к месту, непонятно:
- Вот… Тут я теперь и живу…
По лестнице они поднялись, Федя опасался, что посчитал неправильно, но вроде
бы на шестой этаж. И вошли в маленькую комнату.
Иван включил свет, снял обувь у двери. Хмыкнул, взглянув на мнущегося Федю.
- Не дрейфь, малыш, сейчас пойдём купаться, отмоешься.
Ага, подумал, Федя. Ну да, конечно. И решил, что не станет выделываться, лишь
бы только Иван не оказался каким-нибудь совсем уже вывернутым, садистом там,
или ещё кем-нибудь похуже. Но на это не было похоже с самого начала, и, почувствуй
Федя опасность сразу, не стал бы напрашиваться в гости. Так что уж теперь…
Он огляделся в комнате.
У окна – пластмассовый стол на железных ножках, совсем как в уличных кафешках.
И два таких же стула – общепитовский вариант. Диван – большой и очень старый,
застелен чем-то. Узкий шкафчик, на нём – большая картонная коробка. Рядом со
шкафчиком на полу стоит чемодан, чемодан как будто не такой дряхлый, как всё
остальное, на колёсиках и с выдвижной рукояткой. А в самом углу, кажется, на
табуретке, разместился древний большущий телевизор – без задней крышки. Справа
от двери стоит холодильник, стоит только «для мебели», потому что провод с вилкой
валяется на полу. Не включен, значит, холодильник.
А! Вот что странно: обычно в таких местах всегда очень грязно. А здесь – здесь,
скорее, наоборот. У Ивана в комнате – чистота необыкновенная. Вот и босыми ногами
не ощущается колкости мелкого мусора. И не только на полу чисто. Везде.
Хозяин жилища разделся, натянул только спортивные брюки с узким цветным лампасом,
достал из шкафчика и положил на стол весёлую детскую мыльницу – в форме пузатой
зелёной жабки. Потом перекинул через плечо полотенце и взял мыльницу-жабку в
руку.
… Душевая, как и полагалось в общагах – в самом конце коридора. Пока шли, из-за
всех почти дверей слышался звук работающих телевизоров, кое-где громко ругались.
За одной дверью раздавался детский плач.
В душевой, оглядевшись, Федя подумал, что так и нарочно не спланировать… Вдоль
трёх стен почти квадратной душевой располагались места для купания, только вот
что особенно интересно – они были разгорожены по два душа вместе. И внутри каждой
отгородки получалось для двоих довольно тесно, а для одного – чересчур просторно.
То есть, собственно говоря, в такой ситуации, как они зашли в душевую, когда
никого больше нет, казалось самым правильным занять каждому по отдельной выгородке
с двумя душами.
Ну, подумал Федя, тогда совсем неинтересно будет… И специально замешкался у входа,
пока Иван вешал на крючок спортивки. Иван понял Федю по-своему.
- Малыш, ты бы не раздевался сразу, постирай сперва всё, что на тебе, так легче
будет, а потом вон туда повесь, на трубу с горячей водой. Пока потом плескаться
будешь, может, и высохнет. У меня так почти всё высыхает.
Получилось как нельзя лучше. Само собой вышло, что Федя попросил Ивана намылить
сзади безрукавку. А потом он стянул обрезанные спортивки и полоскал немудрёную
одёжку под упругой струёй горячей воды. Наконец, развесив их на обжигающей трубе,
Федя, как само собой разумеется, вернулся под соседний с Иваном душ.
Он рассматривал сильное мускулистое тело человека рядом собой. Конечно, спортсмен.
Чем он, интересно, каким видом спорта так себя накачал? И ведь видно, что не
культик там какой-нибудь. Сильные, плоские, а при случайном прикосновении – необыкновенно
твёрдые мышцы. Вот только… Слева, из-под руки виден недлинный, но глубокий, и
глубиной своей страшноватый шрам. А ещё – под правой лопаткой одна над другой
два заметных следа, от чего – непонятно. Как две ямки на коже.
Федя попросил Ивана потереть с мылом спину. Уж сейчас-то он должен как-то проявить
себя. Иначе зачем было звать Федю переночевать?
Но Иван себя никак не проявил.
И тогда Федя решил взяться за дело сам. Он вспомнил, что иногда встречался с
такими чудаками. Им нравится, когда вся инициатива – от пацана. И чтоб ещё пацан
сам догадался. Ну, подумалось, это не самое плохое. То есть вообще ничего в этом
плохого нет. Каждый сходит с ума по-своему. Раз ему так хочется, пусть так и
будет. И Федя перехватил у Ивана мыло.
- А давайте я вам?
Иван пожал плечами и повернулся к Феде спиной.
Мальчишка оглядел его сзади – сплошные узлы переплетенных мускулов. И ещё эти
шрамы… Красивый он мужик, не пузан бесформенный с зеркальной болезнью…
Федя намылил Ивану спину, потом начал аккуратно захватывать пальцами и разминать
ему мышцы, вроде лёгкого массажа. Дальше он добавил ещё пены и растёр её Ивану
по ягодицам. Феде показалось, что Иван как-то протестующее шевельнулся.
Ну, теперь уже дороги назад нет. Федя, попышнее намылив руки, встал сбоку от
Ивана и, медленно поведя намыленной рукой сперва по груди, потом – по животу,
опустил её Ивану в пах.
Несколько десятков секунд ничего не происходило. И Федя совсем уже решил, что
он всё угадал правильно. Иван перехватил его руку, отвёл в сторону. И встретился
с Федей взглядом.
Медленно, на ощупь, не отводя взгляда от Феди, Иван закрутил кран. И во внезапно
возникшей тишине спросил:
- Малыш… - долгая пауза. – Ты пидор?
Всё. Это значит – всё. Хоть бы не начал бить. А то – искалечить может. Жаль,
что вещи постирал, наверняка не высохли.
Федя отвернул голову в сторону плиточной стенки. Иван взял его за подбородок
и развернул назад.
- Ты понял, что я спрашиваю?
- Да, - сказал Федя. – Да!
Он ждал, что сразу станет больно. И уже приготовился от первого же удара упасть.
Иногда это выручало. Иногда лежачего не били. А иногда – смеялись и добивали.
Ногами.
И в лицо.
- Вот ведь, - услышал Федя, - что у меня за день сегодня! И тут не по-человечески…
Иван ткнул Федю растопыренной ладонью в лицо. Несильно, беззлобно.
- Купайся, засранец. Потом поговорим.
О чём?! – хотел сразу спросить Федя. Зачем он теперь тут нужен?
А, может, всё же не выгонит ночью в мокрой одёжке? И разрешит на полу переспать
до утра? Ему-то что?
Иван вытерся, бросил полотенце Феде, ловко, не касаясь мокрого пола, натянул
на влажное тело спортивные брюки.
- Твои тряпки наверняка ещё не высохли. Мокрые не одевай. В полотенце замотайся.
Ты хоть помнишь, где моя комната? Сам найдёшь?
- Помню, - буркнул Федя.
- Тогда давай, - и он вышел из душевой в коридор.
Федя ещё недолгое время пытался отмыть ноги, и ему почти удалось, только в ступни
грязь въелась настолько, что не вымылась полностью. Он сгрёб с трубы и в самом
деле ещё очень влажные вещи. Обвернулся полотенцем и пошлёпал по коридору.
Шёл он медленно и готовился к тому, что сейчас Иван попробует его прогнать.
И даже придумывал, что бы такое сказать ему, чтобы уговорить на до утра оставить.
Но дверь распахнулась, когда до неё оставалось ещё с десяток шагов.
Иван отступил с прохода, давая Феде войти.
- Повесь на стул.
Федя понял, это он о вещах. Повесил. Потом снял с себя полотенце и повесил его
на спинку второго стула.
Иван взглянул сперва на аккуратно расправленное полотенце, потом – на Федю.
- В конце концов… - он засмеялся. – Знаешь, я тоже после душа сижу тут – голый.
Обсыхаю.
Федя понял самое важное: Иван не станет его бить, это точно. И не выгонит.
- Знаешь что? Давай спать, а говорить будем – завтра.
Федя посопел.
- А мне, куда, на пол?
Иван посмотрел по сторонам, как бы отыскивая что-то, чего сразу не увидеть.
- Да ну… Зачем же – на пол? Сейчас диван разложим. Он широкий, поместимся.
Федя присел на край уже раздвинутого дивана.
- А хотите, я вам массаж сделаю? Нормальный? Я классно делать умею, всем нравится.
Иван повернулся спиной вверх и придвинулся к Феде.
- Ну, давай…
Федя действительно выучился делать массаж. Он когда-то почти год прожил у одного
человека, далеко не самого плохого из встреченных им мужчин. И тот его научил,
объясняя, что это умение Феде пригодится обязательно.
После массажа они легли спать.
Хозяин уснул почти сразу, Федя совсем скоро услышал его ровное дыхание. А Феде
уснуть не удавалось.
Он всё не мог успокоиться, пытаясь понять – ну ладно, пусть он, пацан, - пидор.
А этот дяденька – значит, нет?
Нормальный мужик, которому нужен на ночь не мальчик, а, как многим – женщина,
девушка?...
Зачем тогда оставлять у себя Федю?...
Сон сморил незаметно.
Утром он увидел Ивана сидящим за столом с большой кружкой. На столе – полуразвёрнутая
золотистая пачка масла и аккуратно нарезанный хлеб, чёрный кирпичик.
Отчётливо слышалось урчание холодильника.
Федя сел на диване, свесив ноги.
- Доброе утро, - сказал Иван. И, как бы отвечая на невысказанный вопрос, объяснил:
- Это мой друг заходил. Иди сюда, присоединяйся.
Федя с удовольствием выпил горячего чая. Потом налил ещё вторую кружку и сделал
пару бутербродов, смазав нижний кусок хлеба маслом и накрыв его сверху ещё одним.
Уже одевшись и стоя возле двери, Федя замялся.
- Дядь Ваня… Можно, я … ещё приду?
Он подумал о том, что ничего страшного не случится, если Иван откажет. Если скажет
– забудь и больше не появляйся. Но одновременно Федя надеялся, что этого не случится.
Хотел бы он его прогнать – сделал бы это ещё вчера. Раз не прогнал, значит…
Иван кивнул головой.
- Приходи.
Федя побродил вокруг общежития, сознательно оттягивая момент, когда придётся
идти по направлению к центру. Всё равно делать нечего. А с центровскими пацанами
лучше не встречаться, злые они. Если б можно было пробраться на вокзал как-нибудь
иначе, не через центральную часть города… Но Федя таких маршрутов не знал, он
здесь гулял всего месяц, оставалось надеяться на авось – что не встретит он никого
из центровских бандюганов.
О том, что наступило время обеда, напомнил пустой живот. А сегодня – среда. А
по средам и субботам есть возможность по-настоящему, по-домашнему пообедать.
В эти дни на площадь перед Центральным рынком привозит благотворительные обеды
для бездомных автобус какой-то христианской миссии.
Федя появился возле автобуса как раз вовремя. Он знал, что обед всегда выглядит
примерно одинаково, первое и второе, да ещё сладкий холодный чай или компот.
Ещё был особенный бонус – для тех , кто может без запинки прочитать наизусть
молитву «Отче наш». Бонусом Федя называл эту часть обеда потому, что выглядела
она, как бонус в компьютерной игре – чуточку необычно и каждый раз по-новому.
Бонусом могла оказаться пригоршня конфет или маленькая шоколадка, могло быть
– пирожное или обсыпанное сахаром колечко из песочного теста. Короче, что-то
обязательно сладкое и создающее ощущение маленького праздника.
В первые разы Федя о бонусе не знал. Но молитву выучил на ходу, прислушавшись
к нескольким чтецам-декламаторам, уже её выучившим.
Сегодня на первое выдали глубокую миску супа, на второе – в эту же миску навалили
перловой каши, а сверху кинули ложку мелко шинкованной капусты и положили ещё
небольшую котлетину. И супа, и перловки можно взять ещё – на добавку.
Хлеба – по три кусочка.
А бонус – Федя с удовольствием скороговоркой протрещал молитву – бонус оказался
двухсоставный, длинный леденец на пластмассовой палочке и большое зелёное яблоко.
Леденец Федя схрупал быстро. И совсем уже нацелился вгрызться в яблоко. Он уже
представлял себе его кисло-сладкий вкус и капельки яблочного сока, их надо успеть
слизнуть, чтоб не стекли по гладкому яблочному бочку.
Но его остановила мысль – а не отнести ли яблоко Ивану?
Феде казалось, что Иван его поймёт и оценит жертву – ведь мог же съесть, а вот
не съел и принёс. Да и потом, как ни крути, а Иван, получается, «за так» дал
Феде переночевать, поделился завтраком, и ничего при этом взамен и не предполагал
получить. Потому что единственное, чем Федя мог его отблагодарить, Ивану оказалось
не нужно.
Нет, надо удержаться и отнести ему яблоко.
Федя вздохнул и всунул яблоко поглубже в левый карман на обрезанных спортивках.
В правый – нельзя, оно бы выпало, там здоровенная дырка.
Можно, наверное, уже идти к Ивану.
По дороге к трамвайной остановке Федя встретил знакомого пацана. Как его зовут,
Федя, честно говоря, не помнил. Пацан сказал, что есть возможность подработать,
надо помочь загрузить ящики и мешки с бутылками на грузовик.
Федя, конечно, согласился.
Когда пришли, ребят возле машины собралось человек десять, и многие были старше
Феди и того пацана, с кем он пришёл. Их, конечно, не подпустили к работе.
Федя не сильно расстроился. И на первом же трамвае поехал к Ивану.
Иван сидел за столом, будто и не прошло полдня. Только перед ним на столе лежала
толстая газета. По верху первой страницы крупными пузатыми буквами шло название
– «Есть работа!».
Понятно. Самое правильное дело – поискать работу, а вдруг?...
Иван, мельком взглянув на Федю, достал из кармана мобильник, впрочем, совсем
не крутой, с маленьким серым экранчиком.
- Там в холодильнике я тебе поесть оставил.
Федя подумал, что правильно он не съел яблоко.
- Спасибо… Я ещё не очень есть хочу. Вот… - и он, вытащив яблоко, положил его
перед Иваном на краешек газеты.
Иван странно посмотрел на Федю.
- Это автобус… такой есть. Два раза в неделю обеды привозит. Я там поел… А это
– вам.
Иван взял яблоко, повертел, понюхал. Улыбнулся.
- Правильно, конечно, с одной стороны… На яблоки мне не хватило… Ну, давай пополам,
яблоко-то одно.
Жуя кисловатое яблоко, Федя предложил:
- Давайте на речку сходим? На пляж?
Иван что-то буркнул, тоже проглатывая кусок яблока.
- Да можно, конечно… Только вот есть захочется… Не тащить же с собой кастрюлю…
Он вдруг хлопнул ладонью по столу.
- Идея! Давай возьмём с собой картошки, а там её спечём в костре, вот и еда будет,
и пляжиться можно до ночи.
Десяток картошин завернули в газетный лист, Иван выдернул его откуда-то из середины
газеты про работу. Федя подумал, что не слишком Иван рассчитывает на эту газету,
а, то не использовал бы её на обёртку. Отдельно он упаковал полхлеба, пару луковиц
и в махонький кулёчек отсыпал крупной соли из начатой пачки.
Пляж тут был неподалёку, в двух трамвайных остановках. Когда подходили уже и
ноги начали вязнуть в песке, Федя попросил пойти подальше.
- А какая разница? – не понял Иван.
- Ну… я же без трусов, - чуть смущённо объяснил Федя.
Иван кивнул головой.
- Надо будет тебе купить. Трусы и обувь какую-то.
- Да не надо, лето же. Просто – я сказал пойти подальше… Ну, знаете, чтоб народу
поменьше было. Мне вообще-то всё равно. Могу и в начале, - и Федя показал рукой
вокруг.
Иван всё же прошёл довольно далеко, туда, где заросли густых высоких кустов подбирались
почти к самой воде. Обойдя это место, они вышли на ещё один участок пляжа, и
тут действительно народу было поменьше.
Федя разделся и с разбега бросился в воду. Иван, оставшись в узких чёрных плавках,
входил в воду медленно. Федя, конечно, воспользовался моментом, чтобы окатить
его фонтаном брызг.
Иван никак не отреагировал, так же неспешно вошёл в воду примерно по грудь и
поплыл – быстро, широкими гребками. Он скоро отплыл далеко от берега, Федя побоялся
плыть за ним, он-то плавать умел обыкновенно.
… Они повалились рядом на горячий песок. Федя всё осматривался. Он углядел, что
компания пацанов собирается играть в футбол, и сказал Ивану, что пойдёт туда
– если примут в игру, тоже попинает мячик.
Иван пожал плечами и кивнул головой.
Федя побежал к ребятам. Кажется, приняли.
М-да… И не комплексует нисколько, что бегает голышом. А пацаны все – кто в трусиках,
кто в плавках.
Иван опустил голову на руки, почти касаясь лицом песка.
«Что я в нём нашёл? Зачем мне, при моих-то бедах, ещё и этот пацан? Может… Может,
потому, что ему ещё хуже? У меня экстрим невезения начался совсем недавно, и…
И нельзя сказать, чтобы я так уж вовсе не был ни в чём виноват… Но ему-то, этому
Федьке – у него каждый день экстремальная ситуация. И – ничего, жив бродяга…
То есть… Получается, смотрю на него и понимаю – я не на дне. У меня … Да, в самом
деле – у меня не всё потеряно, есть шансы на что-то. Может быть, всё получится…
Может, устроюсь, чтобы вышло по-хорошему.
А у него? У него одна надежда – на меня. Что – не выгоню. Что позволю быть рядом.
Обману? Да ни за что!
Он ведь, выходит, верит в меня. Хотя бы в то верит, что я его поддержу…»
Подчинившись внезапному внутреннему толчку, Иван поднял голову.
Пацаны больше не бегали с мячиком. А Федя стоял рядом с двумя парнями заметно
старше. И было очень похоже, что они его заставляют что-то сделать, чего он не
хочет.
Нет, вроде бы уговорили. Федя подбежал к Ивану.
- Это самое… Дядь Вань, тут парни эти… Короче, знают они меня, понимаете? Ну,
про такие дела, как в душе… Чтобы я с ними пошёл…
Иван хмуро взглянул на Федю.
- Ты хочешь пойти? Ты хочешь… ЭТО с ними? Если хочешь – иди. Если – нет…
Ну, вернись к ним и скажи, что я тебя не отпускаю. Понимаешь? Я – не отпускаю.
Федя заулыбался. Но тут же пригасил улыбку.
- Дядь Вань… Они драться полезут, я вам точно говорю. А у того, ну, что повыше,
у него всегда с собой выкидуха. Может, лучше пойду я с ними? Я быстро?
- Малыш, не чуди. Если сам хочешь – иди. Если – нет, делай, как я сказал. И не
ссы,
ссать некого. Понял?
Правду сказать, Федя не понял ничего. Последние слова Ивана ему были ясны, Иван
его как будто успокаивал. Но всё же одно дело – быть спортсменом, как Иван, пускай
даже и очень сильным. И совсем другое – такие отморозки, как знакомые Феде парни.
Федя встретился взглядом с Иваном, и вот теперь испугался по-настоящему. Он понял,
что придётся пойти и сделать так, как сказал Иван. Потому что Иван – он хотел
возникающего конфликта, ему нужна была будущая драка, это читалось во взгляде.
А зачем? На что он рассчитывает? Их же двое, и у одного наверняка в заднем кармане
– то, что сказал Федя, - нож с выкидным лезвием.
Парням надоело ждать, они подошли сами.
Тот, что повыше, зацепил ногой немного песка и сыпанул в сторону Ивана.
- Слышь, дядя, мы с Федотом погуляем. На полчасика, да?
Иван внезапно, даже не вскочил, не приподнялся, он как-то в неуловимо короткий
миг – вот лежал и уже стоит. Но не рядом. А в паре шагов от ближайшего противника.
- Мальчики, не поганьте мне отдых. Если Федот с вами захочет погулять, он к вам
сам подойдёт. Если не подойдёт, то валите отсюда…- Иван недолго помолчал. - Пока
меня не разозлили.
Они переглянулись. И второй из парней, до сих пор молчавший, обронил:
- Дядя, вали отсюда… сам. Понял? А Федота мы, хочет он или не хочет, отделаем,
как сами захотим. Да, и тебя можем, если …
Он не договорил.
Что-то мелькнуло.
Кажется, Иван ударил его ногой. И вроде как по лицу. Потому что, когда парень
отнял от лица руки, всё оказалось в крови.
Следующий удар Иван нанёс очень медленно – уже точно, что ногой. В грудь. Парень
осел на песок.
В руке у второго блеснуло.
Иван отбежал на несколько шагов.
- Дурашка, брось эту бяку. Я твоего друга слегка помял, а тебе – обещаю – никто
не поможет. Лучше сам помоги ему подняться.
Он всё же шагнул вперёд. И отвёл руку с ножом в сторону.
Иван в неуловимо краткий миг оказался у вооружённого противника под ногами.
Крик! Иван стоит над лежащим парнем. Нога поднимается над погружённой в песок
рукой с ножом. И резко, с силой опускается вниз.
Федя различил странный звук – хруст. А следующий услышанный звук – даже не стон.
Вой. Парень взвывал от боли. Нож остался в песке.
Иван сказал, обращаясь к Феде:
- Не поедим мы сегодня печёную картошку. А жаль…
«Для чего?! Зачем я это сделал? Что, захотелось перед пацаном повыделываться?
Нет. Слишком часто меня в последнее время тыкали мордой в … Ну, и что я доказал?
Себе – что ещё в форме. А … не себе?..»
Пока они молча шли по песку, он, кажется, разобрался. Не до конца, конечно. Очень
хотелось, чтобы мальчишка почувствовал себя… Кем? Не кем, а – каким.
Да, вот, пожалуй, самый точный ответ. Чтобы этот малыш избавился от рефлекса
подчинения, от привычки в ответ на «Давай!» вскакивать и идти, куда бы и кто
бы ни звал.
«А почему это я не хочу, чтобы он шёл с кем попало? Какая мне разница?»
Не нужно притворяться перед самим собой. Он – не чужой уже. Ещё не свой, не родной,
конечно, но – уже не чужой. И, раз уж так вышло, пусть остаётся. Или, вернее,
пускай всё идёт… как идёт.
Он не был фаталистом – не верил в предначертание судьбы. А в то же время – если
что-то происходит как бы само собой, природным порядком, то к чему сопротивляться
и пробовать что-то изменить?
Пусть всё будет – как будет.
И всё же, когда они подходили к общаге, Иван приобнял Федю за плечи. Замедлив
шаги, он спросил:
- Может, ты знаешь – зачем ты мне нужен?
Федя пожал плечами. Ему этот вопрос задавали обычно не так. Чуточку по-другому.
Обычно у него спрашивали, зачем он нужен, перед тем, как прогнать. В качестве
даже не вопроса, а вроде как в объяснение и в оправдание ещё не сказанным словам
И потому обычно на такой вопрос отвечать получалось нечего. Да и нужен был спрашивающему
ответ, ответа никто и не ждал.
А здесь и сейчас, Федя это понимал, Иван спрашивает, потому что сам ответа не
знает. И ждёт ответа от Феди. А ему-то – откуда знать? Он пока только успел понять,
что в окружающем мире для своего нового знакомого занял какое-то место, не очень
важное, не сильно значительное, но, самое главное – постоянное.
Иван, видя, что Федя и не думает что-то сказать вслух, остановился.
- Ты мне расскажешь, как дошёл до такой жизни?
Федя охотно кивнул. Это любят спрашивать все. Слушают только по-разному. А он
за много повторений научился уже и рассказывать не всякий раз одинаково, а стараясь
подладить свой немудрёный пересказ под очередного слушателя – конечно, не так
уж точно, а как понимал интересы этого очередного человека.
Вот как рассказывать Ивану – он придумать не мог. Легче всего, конечно, говорить
правду. Всю как есть. Тем более, что ничего проще и страшнее не изобрести.
Когда поднялись на этаж и вошли в комнату, Федя схватил электрочайник. Иван ничего
не возразил, и Федя умчался за водой.
На самом деле ему не хотелось в сто первый раз мучительно переживать свою нескладную
судьбу, и он научился для таких вот случаев, редких, когда не надо врать, выдумывать,
жалобить – втискивать свои четырнадцать лет в полтора десятка слов, по слову
за год жизни.
Глядя на закипающий чайник, Федя выговорил:
- Вы меня за жизнь спрашивали… Короче, мне восемь лет было, отец мамку…
Убил. – Федя замолчал. Он каждый раз, вытолкнув изо рта это слово, пытался понять
– что оно означает.
Даже не «что», а – как…
КАК это – убить человека, вместе с кем живёшь?...
Ешь с ним каждый день за одним столом, спишь с ним…
Иван молчал и не спрашивал дальше, но Феде уже самому хотелось договорить до
конца полтора десятка самых горьких слов своей биографии, чтобы не ощущать во
рту горечи недосказанного.
- А его потом… На пятнадцать лет. А меня – в интернат.
Издевались там – не хочу говорить. Вот я оттуда и сбежал. Всё, - и он облегчённо
выдохнул. Не поднимая головы, попытался искоса взглянуть на Ивана.
Не получилось. Иван сидел на стуле, откинувшись всем своим сильным телом на хилую
спинку. И Феде пришлось, чтобы встретиться с ним глазами, тоже выпрямиться, почувствовать
спиной опору.
Он поначалу испугался, прочитав во взгляде Ивана что-то невыразимо мерзкое, страшное,
как если бы тому предстояло голой рукой сбросить со стола отвратительно пахнущего
слизняка или навозного червя.
Но тут же, почти сразу Федя понял – ЭТО относится не к нему. И даже не к сказанным
только что словам. ЭТО – отношение Ивана к тому, что за Федиными словами стояло.
К событиям и к – людям.
Ведь не сам по себе, не в пустыне безлюдной он обитал все эти годы.
А в первую очередь, прежде всего, Иванова гримаса могла относиться к Фединому
отцу. Иван шевельнулся.
- Твой предок… Что, совсем больной был? – медленно спросил Иван. Он будто перебирал
разные слова, отыскивая подходящие, а потом спросил совсем просто, запоздало
догадавшись, что не найти тут правильных слов, никакие из существующих тут не
подходят.
Что мог ответить Федя? Правду? Или, как он думал, как, скорее, хотелось ему думать,
что-то похожее, что-то, хотя бы отдалённо-примерно объясняющее необъяснимое и
примиряющее его самого с осознанием безумного факта: а ведь когда-то отец выйдет
на свободу, и тогда они могут встретиться…
- Это всё водка… Ненавижу водку… Он тогда сильно пьяный был. А мамка… - Федя
почувствовал, что сейчас слёзы потекут сами.
Иван резко хлопнул ладонью по столу:
- Не реветь!
И уже намного мягче, добрее, почти ласково, тихо добавил:
- Не выношу, когда плачут женщины и … - он остановил речь, подумал. И продолжил,
словно бы стремясь выразиться правильнее, чем по инерции хотел сказать поначалу,
- … и взрослые дети.
Федя сидел, опустив голову и покручивая чашку с налитым остывающим чаем. Он ничего
не мог с собой поделать. И всегда, даже когда рассказывал не так коротко и близко
к правде, всё равно заново переживал ТОТ страшный миг, когда всё случилось… Когда
началась его новая жизнь.
Пока приостановившаяся здесь, рядом с таким странным, пугающе сильным и всё равно
глубоко несчастливым человеком.
Федя подумал, что вопрос, с какого начался этот последний разговор – может, сам
Федя знает, зачем он нужен Ивану? – этот вопрос Иван задавал, ясное дело, не
ему, а – сам себе. Федя ответа на этот вопрос знать не мог, он о таком и не думал
никогда.
А всё было – просто.
Большинству взрослых людей инстинктивно нужен кто-то, о ком надо заботиться,
кого надо охранять, оберегать. Одним словом – дети, слабые, незащищённые, во
всём от них, взрослых, зависимые существа. Но и дети заводят себе – слабейших:
рыбок, птичек, котёнка, щенка… Это свойственно природе человека – заботиться
о слабых.
А у избыточно сильного Ивана – никого нет. Не о ком заботиться, некого охранять.
Между прочим… Федя подумал вдруг, что между ними возникла не стенка, конечно,
ещё не стенка, но кое-какой невыясненный туман… Иван-то на пляже того парня по-особенному
сломал, не всякий так сможет. Спросить? Но что-то внутри останавливало Федю,
подсказывало – Ивану будет неприятно об этом говорить. И ещё – Феде почему-то
казалось, что Иван тогда повёл себя неправильно, он мог сделать то же самое по-другому,
не так кроваво, что ли? Да и потом… Он же сам нарывался на скандал, на драку.
Зачем? Что и кому он хотел доказать? Феде – что умеет драться круче киношных
героев? А Федя ни в одном кино и в самом деле ничего подобного не видел.
Спросить?..
Он спросил, но совсем не так, как хотел. А – смелее. И ещё – чтоб сменить предмет
разговора, заведший их обоих в тоску:
- Дядь Вань, вы меня научите… ну, как сегодня – на пляже?
Иван улыбнулся. И ответил непонятно:
- Дай Бог, чтоб тебе моё умение не понадобилось…
Он снова ближе к ночи размял Ивану мышцы долгим массажем. А в самом конце задал
ещё один давно чесавший ему язык вопрос:
- А вот это – что? – и провёл пальцем вдоль шрама на боку.
Иван не ответил. Он перевернулся лицом вверх, посмотрел на Федю, внимательно,
спокойно, а всё равно – пронзительно.
- Зачем тебе ерунда всякая? Давай спать.
День за днём стекал в небытие расплавленный июль. И никаких внешних событий,
могущих потревожить их с каждым днём всё крепнувшее сожительство, не происходило.
Федя с удивлением, нараставшим всю первую неделю, замечал, что, оказывается,
можно жить по-семейному со взрослым чужим человеком безо всего, к чему он успел
привыкнуть и что принимал, как неизбежное и само собой разумеющееся: без каждодневной
постельной обязанности, без поездок «в гости» к другим людям, без участия в групповухах
со сменой партнёров…
Но как-то… Но как-то раз Федя в нелучшем настроении и уже порядком проголодавшийся,
войдя к Ивану, увидел, что тот сидит за столом с каким-то военным.
На погонах у гостя Федя разглядел по краям две большие звезды. Что это значит,
он, конечно, не знал, никогда не интересовался.
А вот другая деталь ему сразу не понравилась – на заваленном едой столе возвышалась
очень большая бутылка с прозрачным содержимым и яркой красивой картинкой на этикетке
– три молодца на конях. Крупные красно-золотые буквы складывались под наплывающей
цифрой «3» в слово «богатыря».
И бутылка уже где-то на треть опустела.
Всё это Федя охватил взглядом сразу, с порога.
Гость-военный повернулся на шум открываемой двери.
- Это он? – вопрос был обращён, конечно, не к Феде.
Военный сказал:
- Значит, свой. – и опрокинул в рот с полстакана водки. А чем ещё могла быть
наполнена бутылка с богатырями?
Иван позвал Федю за стол. Федя на всякий случай буркнул, что пить не будет.
Иван возмутился:
- А кто тебе ещё даст? Подрасти сперва! – но поесть зато Федя нашёл много вкусностей.
А ни Иван, ни его гость почти не ели, только опрокидывали по очереди или вместе
водку. Федя ещё заметил, что гость пожёвывает зелёный лук, а Иван после очередной
порции водки – жуёт крохотные ломтики лимона.
Всё остальное – хрусткий поджаристый батон, колбаса, твёрдая-претвёрдая, но и
вкусная очень, дырастый ярко-жёлтый сыр, ломтиками нарезанная красная рыба, открытая
консервная банка с чёрно-золотистой надписью «Шпроты», наконец, нежно-розовая
квадратная ветчина – это всё получалось в Федином владении. Кроме тощенького
пучочка зелёных луковых перьев и блюдечка с тонкими лимонными ломтиками.
Они вели какой-то непонятный разговор. Бывает так, слушаешь – вроде язык знаком,
слова все по отдельности понятны, а о чём говорят – не сообразить.
И говорили, судя по всему, долго. Бутылка незаметно, пока Федя наедался за день,
опустела уже больше, чем наполовину. Гость повторил только что уже сказанные
слова:
- Один шанс из тысячи. Понимаешь? Но ты ж меня сам учил – один шанс из тысячи,
это – вероятность, отличная от нуля. Значит, надо суметь. А сам?..
Иван молча рассматривал что-то, видимое только ему. А потом нарушил зависшую
над столом колкую тишину неожиданными словами:
- Сижу, освещаемый сверху,
Я в комнате круглой моей,
Смотрю в штукатурное небо,
На солнце в 16 свечей.
Кругом – освещенные тоже –
И стулья, и стол, и кровать.
Сижу и в смущенье не знаю,
Куда бы мне руки девать.
– представляешь? Он как подслушал – наш разговор и моё настроение. –
Иван выложил перед собой на стол и сжал в кулаки обе ладони. Федя видел, как
напряглись и побелели костяшки пальцев.
- Откуда это? Не ты же сочинил?
Иван улыбнулся гостю какой-то невнятной, отстранённой улыбкой. И с нескрываемым
сочувствием объяснил:
- Был такой поэт… Давно, ещё в двадцатые годы прошлого века. Звали его Владислав,
фамилия – Ходасевич… В общем, жил он в голодном двадцать первом году в таков
вот примерно комнатёнке, - и, говоря это, Иван обвёл широким движением головы
всё пространство комнаты вокруг себя.
Гость Ивана странно смотрел на него. Жалел? Недоумевал? Сочувствовал? И это
всё тоже. Но главным было всё же что-то другое, чего Федя и не сумел бы сказать.
Только понял он вдруг, что не он один мысленно восхищается Иваном, и не только
за физическую силу и умение драться Иван способен вызвать к себе восхищение.
Гость сказал:
- Между прочим… Тут недавно теоретик наш… ну, ты понял, о ком я? – да, так
он перед молодыми, как соловушка, мелодию выводил, - и, явно подражая кому-то,
гость изменившимся голосом выговорил – «Теория разработки спецопераций в настоящее
время поднялась до уровня произведений искусства», представляешь? А его один
молодой подначил. Говорит: а у каждого произведения искусства есть, между прочим,
широко известный автор. И он гордится своим произведением. А у нас – что-то
никто не слышал, чтобы были авторские разработки в нашей теории, именные, так
сказать.
Гость замолчал. Брякнул пустым стаканом.
- Вот… И тут молодого кто-то поправляет, из их курса. Говорит, как это нет
именных разработок? А приёмы, разработанные группой Реута?
Иван вскинулся.
- Что, так и сказал? Прямо так?
- Ну да! Я же тебе говорю, или так даже: тактические приёмы, разработанные
группой Реута… Да, так, кажется.
- Хм… Ну, а он что?
- Он? Заткнулся сперва. Потом выдал: понимаете ли, тактика проведения спецопераций
по методам группы Реута, во-первых, не универсальна, а во вторых… А во вторых,
сами знаете, Реут сейчас не у дел.
- И не буду, - буркнул Иван, опрокидывая очередную порцию водки в рот.
Но, помолчав, добавил:
- Так прямо сам и повторил – «по методам группы Реута»?..
- Брось! Всё получится, вот увидишь, восстановят, куда денутся!
Иван откинулся на неудобную спинку общепитовского стула.
- У меня сейчас… Как раз – один шанс из тысячи. Не больше.
Гость ничего не ответил, он смотрел прямо перед собой, сосредоточившись на
почти уже допитой водочной ёмкости. Федя очень хорошо знал этот взгляд – когда
человек уже сильно пьян, но думает, только чтоб выпить ещё. И ему начал сильно
не нравиться этот военный дяденька. Без него Иван, можно сказать, совсем не
пил, Федя не видел его пьяным.
Федя услышал голос гостя:
- Командир, давай по последней – за… За твой шанс.
Иван наклонил Федю к себе.
- Ложись спать и нас не смотри. Мы ещё долго будем…
Проснулся Федя всё равно позже Ивана. А, может быть, Иван и совсем не ложился.
Позавтракали они остатками вчерашнего роскошного ужина, и Федя сказал, что
пойдёт – добычу искать.
Иван не понял. Переспросил.
Федя смущённо объяснил, что Иван же сегодня будет с больной головой весь день
после вчерашнего. А он погуляет, может, и найдёт что, подзаработает, к примеру.
Иван покивал головой.
- Ты вот что… Будешь гулять – ругай меня. Ругай последними словами.
- Зачем это? – удивился Федя.
- У меня сегодня важный день. Очень. Мой шанс. Может, быть… - Иван помолчал.
– Может быть, последний.
Федя, конечно, ничего не понял. Но пообещал, что ругать будет крепко.
А вышло… Мало того, что он забыл ругать Ивана, его, как маленького, загребли
в облаву менты. Привезли Федю в компании разновозрастных ребят в детприёмник,
а оттуда не убежишь.
Федя с трудом дождался, пока на четвёртый день его распределили в уже знакомый
приют.
А из приюта не сбежит только ленивый. Ну, или совсем слабак, или ещё разве
что, кто туда впервые угодил. А Феде там всё было знакомо. В том числе и место,
где забор был пониже и где перелезть легко. А за забором, если напрямую через
свалку, то за полчаса можно добежать до тупика двух трамвайных маршрутов, и
тут главное –днём, когда трамваи нормально ходят. Если успел на трамвай, то
там уже не догонят. А специально искать никто не будет, и так два раза в неделю
с плановых ментовских рейдов новеньких доставляют десятками.
Феде повезло с трамваем. И скоро он ехал в знакомую общагу.
…Было очень странно увидеть Ивана в военной форме, в форменных выглаженных
брюках и в зелёной рубашке с галстуком и с погонами, такими же, как у того
памятного Феде пьяного гостя, - с двумя большими блестящими звёздами по краям.
Иван сидел у стола, а рядом стоял тот самый чемодан на колёсиках и с выдвижной
ручкой. Он явно обрадовался, увидев Федю.
- Пойдём скорей. Я только тебя жду.
- Куда? – не понял Федя.
- На новое местожительство, - рассмеялся Иван. – Хватит, отбомжевал я своё.
И добавил совсем уже непонятное:
- Восстановили меня. В звании и в должности. Квартиру выделили, служебную.
А я вот со вчера сижу и жду тебя.
Он подтянул воротничок рубашки и застегнул пуговку под узлом галстука.
- Между прочим, я уже и по больницам звонил, думал, мало ли. Да к тому же фамилии
твоей не знаю, - он внезапно остановил речь. – А в самом деле, малыш, бери
мою. У меня теперь, знаешь, какая знаменитая фамилия?
- Какая? – спросил Федя, не понимая.
- Реут, - со вкусом, отчётливо выговорил Иван.
«И кто же я тогда буду? – подумалось Феде. - Усыновить меня хочет, что ли?»
Иначе – зачем предлагать свою фамилию?
… Феде очень понравилось их новое жилище. Большая комната с балконом, две маленькие
спальни, отдельно – кухня, отдельно – ванная… Живи – не хочу!...
И понравились Ивановы друзья, все, как на подбор очень рослые, мускулистые
дядьки, так сдавливавшие Феде руку при знакомстве, что он едва удерживался,
чтоб не охнуть…
Не понравилось только пышное застолье с невероятным количеством водки, от которой
дядьки почти не пьянели, а только громче начинали разговаривать.
А вечером следующего дня…
Вечером Иван усадил Федю рядом на низенький диванчик.
- У нас с тобой важный разговор сейчас будет. Не вздумай мне врать. Потому
что за враньё воспитывать начну, а метод воспитания я знаю только один – ремнём
с пряжкой по голой заднице. Согласен?
Федя согласился бы и не на такое, поэтому спешно закивал головой.
- Значит, так… - Иван явно не мог начать, подыскивал слова.
- Значит… Нет, ничего не отвечай, просто слушай меня. Не хочу тебя принуждать.
Ни к чему. Если хочешь остаться со мной жить, имей ввиду – я часто не буду
ночевать дома. Подожди, не перебивай… Меня может не быть дома неделями. Иногда
– месяцами… Иногда… Ладно, - оборвал он сам себя. – Хватит. Что скажешь?
- Федя сглотнул ком, подступивший, изнутри, снизу к самому горлу.
- Я… Я всегда тебя ждать буду. Как ты меня… тогда. Ты же… - Федя подумал, что
Ивану сейчас будет приятно это услышать: - Ты же мне… Как отец, да?
Иван молчал.
- Малыш… То, что ты хотел… Тогда, в душе…. Ты… Тебе это нужно? Бывает?
Федя вздрогнул. Чтоб Иван захотел? С ним? Не может быть. А что он тогда спрашивает,
зачем?
Иван не стал ждать ответа.
- В общем, запомни себе так: не хочу тебя принуждать, заставлять, ни в чём.
Если есть в тебе такое… Ладно, пусть будет, если сам с кем-то хочешь – пусть.
Если кто-то тебя попробует принудить, скажешь мне. Понял?
Федю затопила тёплая волна. Неужели могут быть на свете люди, чтобы ТАК, настолько
глубоко понимать другого человека? Он молча мотнул головой – дескать, понял,
что уж тут не понять? А кто не поймёт, с тем будет, как тогда, на пляже. Если
не хуже ещё, наверное.
Федя осмелел.
- Можно? Я спросить хочу. Про… про один шанс из тысячи. Получилось? А говорили
– так не бывает…
Иван поерошил Феде волосы на голове.
- Бывает, как видишь. Да что там… Вот ты скажи – тогда, на автовокзале, помнишь?
– много было шансов, что тебе достанутся макароны? И… И что так получится,
как у нас с тобой? Что не останешься ночевать на улице? Тоже ведь – один шанс
из тысячи, а – так и вышло.
Федя повторил вслух:
- Один шанс из тысячи…
©Witold, cентябрь
2007
|
