Общие размышления
Не знаю, как у вас, но у меня с прозой, в которой писательницы берутся излагать истории из жизни мальчиков/подростков/юношей и мужчин от первого лица, настолько капризные отношения, что, наверное, не смогу описать их какой-то одной фразой или сложносочинённым предложением. Правильнее, думаю, делить таких писательниц – на «мужских» и собственно «женских». И дело вовсе не оценивании: лучше – хуже, просто историям, изложенным «мужским» стилем, веришь чуть более чем на половину/полностью (исключаю жанр детской литературы, типа серии про «Васька Трубачёва» В. Осеевой или «Братьев Львиное сердце» А. Линдгрен и т.д. - там немного иная история). Ну, например, взять жанр фантастики: по моему мнению, Марина Семёнова (с её циклом «Волкодав» и «Братья») – чисто мужской автор; а вот Урсула Ле Гуин с её «Волшебником Земноморья» – женский. Асия Кашапова (достопамятный Беркем Аль Атоми с его «Мародёром») – мужской; а Энн Райс («Интервью с вампиром») и Джоанн Роулинг («Гарри Поттер») – женский. Можно ещё вспомнить и не фэнтези. Например, у Сигрид Унсет («Улав, сын Аудуна») и Энни Пру(л) («Горбатая гора») – мужской стиль, а у Габриэль Витткоп («Некрофил») – женский; и т.д. Чтобы понять, что имею ввиду под понятием «женский» стиль достаточно сравнить историю про Питера Пэна Кристины Генри («Потерянный мальчишка» - там не совсем про Питера, но не суть) с историей про Питера Пэна Джеральда Брома («Похититель детей» - кстати, с рисунками автора) (ну, а по мне, лучшим Питером Пэном остаётся герой Робби Кея из «Однажды в сказке», одно время я хотел даже написать апологию такого Питера Пэна, но лень, как всегда, убила эту идею – поэтому лишь скажу, что его персонаж не считаю абсолютным злом, а всего лишь недолюбленным и одиноким мальчишкой, который прячем эту недолюбленность и одиночество в своих поступках – то есть бежит от себя, и т.д., и т.п.). Но, конечно, кто-то может сказать, что это всё вкусовщина и, разумеется, будет прав!
Ближе к нашим bl’овцам
Ну, а что из списка bl-прозы?! Вспоминается – опять-таки, говорю лишь об авторах-женщинах, которых читал и которые пишут от лица мужского персонажа! – «Лето в пионерском галстуке» К.Сильвановой и Е.Малисовой, Катя Райт с её «Время быть смелым» (и, кстати, можно сравнить этот рассказ/новеллу с той же «Тетрадью в клеточку» Микиты Франко, чтобы уловить разницу между женской и мужской прозой в описании историй от лица парней/мальчишек), да пара азиатских ранобэ/минтманг (например, У Чжэ «Дерзай!», Прист «Старший брат/Дагэ», Чо Су Ри «Логическая ошибка») – не включаю Цай Цзидань «Ты пристрастился / Героин», ибо на столько повествование после главы, где ребята заканчивают школу, скатилось в треш, настолько она – история – стала токсичной, фантастичной и беспросветно-мерзопакостной, что трудно поверить с чего всё начиналось! Приходит лишь на ум предположение, что писавшая эту мерзость авторка-фемка, ненавидит мужчин дремучей, глубинной ненавистью… Ну, да бог с ней.
И вот, наконец-то, в январе, встречаю здесь на сайте авторов-женщин, произведения которых мне очень понравились, и о которых захотелось поговорить. Это книга Хелен Юстис «Убийца дураков» и рассказ Маши из Кунцева «Поездка в море любви». И этот отзыв должен был появиться тогда – в январе – но мои извечные лень и прокрастинация не дремлют и делают своё чёрное дело!
Дисклеймер
Важно отметить, что данный отзыв на рассказ – это исключительно субъективное мнение автора, которое не предназначено для пропаганды каких-либо идей и ни к чему не призывает.
Автор отзыва делится своим оценочным суждением, не навязывая своей точки зрения другим.
Маленький бриллиант
Так, как книга Хелен только переводится и до конца ещё далеко, то пока напишу отзыв на рассказ Маши (уж, на сколько эта Маша - Маша, и точно ли из Кунцева – пусть останется секретом) «Поездка в море любви». Если коротко – то это настоящий бриллиант! Пусть маленький, пусть с оборванным финалом, но – подлинный, неподдельный бриллиант!
1. Локация
Предысторию нам автор умудряется показать буквально в двух-трёх предложениях: это автобусная остановка и салон автобуса (скорее всего «Икарус»’а – ходили такие между городами на излёте СССР, а СССР потому, что упоминается девчонка, которая после восьмого класса пошла в ПТУ). Фантазия продолжает псевдорепортажную сцену: летний автовокзал; пазики, икарусы; посадка: кресла, пассажиры, белокурый мальчишка у окна – едет один – второй – тёмненький – подсаживается к нему, а семья протискивается дальше по салону. А вот и уже автобус тронулся, а в окне городские окраины, а дальше степь… И это единственная длинная сцена даёт нам понять, как будут выглядеть будущая история и локации, в которых намечается действо – они будут выглядеть романтично и необычно: впереди только мир летней поездки, а значит, и приключений. На глазах читателя происходит маленькое чудо: буквально на одной странице (а это пара-тройка часов локального времени) души встретившихся мальчишек-попутчиков настолько переплетутся корнями взаимной дружбы (а тут и до любви недалеко!), напоятся и расцветут, что поменяют их сущность кардинально, и приедут наши герои к морю уже совсем другими, не прежними как были.
2. Судьбоносная встреча
В межкресельном пространстве автобуса автор умудряется неприхотливо, походя, с кажущейся лёгкостью, двумя-тремя мазками, показать нам таинство зарождающейся дружбы-любви двух мальчишек.
Начало повествования начинается глазами Саши. Он стеснительный домашний мальчик. Как выясняется из разговоров не подтягивается, плохо следит за футболом (будем честны – вообще не следит) и не может вслух назвать половой акт термином демократического плебса (что играючи и легко делает Женя). Но Саша очень добрый и светлый мальчик – легко радуется своему соседу, искренне предлагает свои чувства и этим растапливает ледок недоверия и настороженности. С Сашей легко и его непосредственность, и открытость себя настолько поразили Женю, что тот, будучи ровесником, почувствовал себя если не старшим братом, то наставником, обязанным знакомить Сашу с этим миром (и, тем самым защитить тонкую натуру Саши, от разочарований этой суровой реальности) – так, Женя объясняет и про мотор, и учит пить тархун без стакана. А ещё автор очень удачно, считаю, показывает нам мифологичность сознания Жени и Саши (пассажи про девушку и роботов и про Чёрную дачу). Мы видим, как мальчишки, рисуют особое объяснение мира (читай: зарождение любви (чувства) и её овеществление (половой акт) ) со своеобразными трактовками причинности, пространства и времени – не зная ничего об «особенной» дружбе, не понимая, как мальчишки могут любить мальчишек – причудливо интерпретируя и искажая – пытаются они объяснить событие, которое с ними произошло, с точки зрения мифа – то есть, рассказывает о том, как оно – событие – произошло, как оно было сделано, сотворено в прошлом (и, в принципе, уже неважно сами ли они придумали эти истории или подобрали из услышанных подходящие). То есть, для их 11-12-летнего сознания (интерпретирую возраст по их поступкам и разговорам) миф не вымысел, а инструмент, который даёт ответы на самые первые вопросы человека о самом себе, о своих чувствах и об окружающем мире. Ведь, если подумать, Женя впервые видит себя отделённым от мира (теперь весь мир сосредоточен в Саше), впервые проводит границы между своей личностью и личностями других (Саши). Мир внезапно перестаёт быть исчерпывающе понятным. Это открытие с неизбежностью порождает целое множество новых вопросов: «…и ещё Женя вдруг ощутил внутри себя какое-то далёкое и тонкое волнение <..,>. Он даже не придал значения этому нежному веянию, пока учил Сашу приоткрывать губы при питье, и вблизи видел его смуглую шею под смоляными локонами и смуглые запястья и тонкие пальцы. Но чем больше он занимался тем, чем обычно занимался с друзьями, тем волнение в нём усиливалось, и он даже уже мог определить, где это волнение в нём сосредотачивается всё больше и больше <…> Тогда он испугался, бросил Сашу с бутылкой, сцепил пальцы рук <…> ». И мифология представляет собой единственный доступный Жене способ познания себя в такой ситуации, так как этот способ основывается, главным образом, на ощущениях (а потом уже на вере).
И тут мы переходим от Саши к Жене.
Особенно удачно у автора (пусть так – не люблю слово авторка или авторша), считаю получились диалоги и мысли от лица Жени: они именно «мальчишечьи» – пусть вас не обманывает кажущаяся лёгкость этих диалогов – очень сложно писать так беззаботно и скользя, нужно обладать особенным даром! И у автора он есть. Читаешь этот поток дружеской болтовни и с лица не сходит улыбка – ибо узнаёшь тот аромат детства и мальчишечьей непосредственности который витал в воздухе, когда вот также ехал куда-то с друзьями и болтали о всякой фигне. Первую скрипку в разговорах играет Женя – белокурый и мускулистый, разбирающийся в тонкостях работающего мотора (ну, вот многие ли нас определят по звуку переключение сцепления с третьей на четвёртую передачу?), умеющий больше всех подтянуться в классе; любящий футбол (и фанатеющий, думается, за донецкий «Шахтёр» – ибо настоящий пацан всегда патриот своих пенатов!); да к тому же обладающий такой потрясающей фантазией, что читая пассаж про девушку и роботов я и изумлялся и смеялся (настолько нецензурные словечки в устах этого шпанёнка умело и уместно употреблены, что рассказ они ничуть не портят, а только придают солёности и остроты). Но вместе с тем, несмотря на этот чистый концентрат дворового пацанства Женя обладает и врожденными чуткостью / чувствованием красоты. Именно Женя разглядел и – цитата: «смуглую шею под смоляными локонами и смуглые запястья и тонкие пальцы» Саши – второго героя этого рассказа. Он пристально разглядывает тонкие черты своего попутчика, но пытается делать это незаметно и с душевным волнением. И настолько Женя оказывается тонкокож, что чутко чувствует музыку души Саши; и, самое важное, не побоялся своих новых ощущений, был храбрым до конца – откликнулся – потянулся навстречу! А ведь принятая роль дворового мальчишки предполагала, что он – Женя – должен быть бесчувственным, уверенным в себе и всякие «девчачьи» страсти, типа, волнения в душе, чувства симпатии к такому же пацану (ну, может быть не такому же, но суть вы поняли!), что должен равнодушно перешагнуть через них, и вырвать все эти слабости из себя с корнем!
И если с Сашей особой трансформации не происходит: он остаётся таким же мечтательным и душевным мальчиком – светлым и открытым миру! – то совсем другое дело с Женькой.
Он всю дорогу менялся / метался как фактурный типаж. То он дворовая шпана с его футболом и скабрезными рассказами; то художник, взволнованный красотой соседа-сверстника; то неуверенный и потерянный мальчик в кризисе, осмысливающий первые сомнения и вопросы о себе (о своих чувствах) и об этом мире. То уверенный и равнодушный альфа, который привычным жестом ставит на колени омежку. То – щедрая, свежая, неожиданная заботливая и любящая душа (как он обнял и приласкал Сашу после кульминационной сцены!). Какой же он настоящий?! Наверное, последняя его реплика в рассказе и даст ответ.
При этом как рассказчик Женька бесконечно талантлив и техничен. Какого напряжения и драматургии наполнен байка про девушку и роботов! Вдохновлённый его рассказом эстафету подхватывает и Саша – здесь важны детали, они помогают нам материализовать эту сцену – Саша не просто продолжил рассказ, а «начал шептать ему с травяным терпким запахом». Воображение рисует нам, как автор делает трансфокацию – укрупняет план, мы за долю секунды, видим, как Женька поворачивает лицо и попадает губами в губы Саши (классический штамп в bl-дорамах): стремительность момента компенсируется описанием сладости губ Саши – эх, Женька, Женька, попался ты как кур в ощип! – и здесь данная деталь не просто мелодраматический штамп – она, как соломинка, которая переломила хребет верблюду, а для нас – читателей – фактор повышенного душевного давления! Женин миф стал реальностью, количество перешло в качество – иррациональное волнение, душевные смуты и непонятное ощущения навалились все, всеми своими силами и эмоциями, и выкристаллизовались в рациональный и физиологически-здоровый подход мальчика предпубертатного периода – гордиев узел был разрублен! – «у кого больше, тому и <...>»! – в общем, прикуп!
3. «Отправляемся! Отправляемся!»
В кульминационной сцене было забавно наблюдать, как Женька, безукоризненно владеющий своими эмоциями, бессилен был заставить себя соблюсти «мальчишеский кодекс» – оставаться хладнокровным и отстранённым. Опять-таки, наше читательское воображение выстраивает кадр, свет и плотность павильонного воздуха – мы видим полусумрачную туалетную кабинку; двух мальчишек в тесноте; один на корточках; другой стоит и прижимает голову, сидящего к себе; потом он его ласкового треплет по вихрам…
Этот жест – объяснение нашего главного героя. Но ещё не главное объяснение. Главное объяснение будет, когда мальчишки вновь усядутся на свои места в автобусе: «...молчали. Женя думал про то, что Саша очень красивый, а потом сказал:
- Я теперь буду за тебя отвечать, если кто к тебе полезет»
Объяснение тем более драматично, что ни мы – читатели, – ни они, не знаем, что ждёт их в будущем: останутся ли они вместе; либо расстанутся, доехав до Мариуполя (вроде так трасса от Донецка до моря пролегает). Этим дети, наверное, и отличаются от взрослых – о взрослые живут или будущим, или прошлым; а дети живут настоящим. В данный момент ни Женю, ни Сашу не волновало будущее – они были полны настоящим, и друг другом в настоящем. И пусть вас не вводит в сентиментальность последняя сцена – автор очень всё прекрасно продумал, рассчитал и играет нашими чувствами. У меня, после оборванного финала, возникли такие мысли: а что если через много лет Женя и Саша оказались по обе стороны баррикад и встретились в том же Донецке или Волновахе? Как они смогут пережить этот момент? Но это всего лишь мои мысли и тут они излишни. Поэтому вернёмся к рассказу.
После финальной сцены в автобусе душа моя начала петь ту песню, какую диктует ей сама атмосфера в финале: двое мальчишек – один белокурый («краем глаза он рассматривает <…> мальчика у окна, белокурого…») с карими глазами («Саша мельком посмотрел в тёмные глаза своего соседа…»); другой брюнет («…видел его смуглую шею под смоляными локонами») с голубыми глазами («Женя <…> принимался объяснять для доверчивых голубых глаз…»); Женя смотрит в окно на плывущую бесконечную степь, а Саша прислонил голову к плечу Жени и дремлет – и впереди только счастье и напоенные солнцем и морем дни! И столько умиротворения в этих тихих лицах, что возникает стереоэффект какой-то тотальной правды. Я верю каждой строчке, каждому слову этой истории. И если, как в сцене, в туалете, одна правда (Женька – испорченный мальчишка, ибо совершает предосудительный поступок, а Саша – безвольный и малодушный, поддаётся на давление) находится в очевидном противоречии с другой правдой (Женька – заботливый и надёжный друг, а Саша – душевно тонкий и открытый миру), тем неукоснительнее тянет читать и перечитывать эту историю – а вдруг я что-то упустил, и найду новое?! Это как пляска огня, заданность ритмического рисунка который порождает в глазах смотрящего смутные очертания чего-то необъяснимого, от секунды к секунде разного, но стопроцентно реального и греющего как тело, так и душу.
Заключение
Конечно, рассказ Маши – это всего лишь красивая утопия, мечта о том, какими могут быть мальчишки, если они честны и бескорыстны в своих чувствах и поступках. Рассказ этот очень поэтичен (несмотря на дворовые и площадные словечки), да и бесконечность донецких степей за окном и интимность межкресельного пространства салона автобуса создает поистине волшебную романтическую атмосферу. А спрос на романтику никогда не падает. Романтик живёт в каждом из нас, позволяя видеть в окружающем мире дополнительные краски, пусть даже и рождённые собственным воображением. Автор, – и спасибо ему за это, – всё-таки реалист, и не стал пытаться дарить им как можно больше счастья (чрезмерная ванильность вызывает аллергию!). Он скуп и краток в словах, в описании этой маленькой, но такой чудесной, истории. Но настолько концентрированы образы, настолько они метафоричны и вызывают такие визуальные ассоциации, что ему, а вслед и нам – читателям – вполне хватает этого, чтобы погрузиться в бездонный мир детства и прощания с невинностью!
Конечно хотелось бы опять вернуться к изумительному в своей открытости Александру, к надёжному плечу самостоятельного Евгения – верить в чудеса ведь не возбраняется, дорогие читатели; а вдруг новый сезон подарит нам вторую главу приключений друзей?!
N.B. Да. Ещё момент. Когда читал этот рассказ, то подумал, что Женя похож на героя Криса (Ривер Феникс), а Саша на Горди (Уил Уитон) из «Останься со мной» (конечно не настолько по-голливудски лакировано, но всё же)… А вы что скажите?
Посторонним В.©2025
