Если вы уже когда-то имелидело с продуктами японской масс медиа, вам наверняка знакомо и понятие "бисёнен" - это неземной красоты молодые люди с глазами с поволокой, лучезарно улыбающиеся нам с обложек манги, аниме, дисков J-pop исполнителей и постеров фильмов. Как правило, популяризацию этого образа ставят в вину (или же в достижение?) эстетике сёдзё-манги, на которой выросло уже несколько поколений женщин, поставивших себе в идеал безупречных и прекрасных героев со всеми этими блестками-цветочками и глазами в пол-лица. Но не все так просто - даже при таком поверхностном подходе нельзя забывать о том, кто идеал прекрасного, желанного, андрогинного юноши уже тысячу лет находится в расположении японской эстетики.
Harunobu Suzuki - Вакасю любуется на картинку горы Фудзи. ок.1650
гравюра прекрасного мальчика в стиле Бидзинга, «картинки красавиц»
“Ichi chigo ni sanno”: Первым делом послушники, потом уже - горное божество
Древнейшее стереотипное образное представление о прекрасном отроке - это понятие "чиго
" (дословно - дитя, хотя в европейской традиции чаще переводится как послушник); чиго - это мальчик-служка в синтоистском или буддийском монастыре, на чьи плечи возлагались мелкие поручения, в том числе помощь при проведении обрядов и церемоний, участие в религиозных процессиях, чтение и пение сутр, исполнение сакральных танцев. Но кроме этого чиго еще и прислуживали монахам. Мальчики считались подходящими на статус чиго с семи лет и до самого обряда гэнпуку - то есть лет до пятнадцати. Некоторые из них были из аристократических самурайских семей, и их посылали в монастыри на обучение, другие - низкородные, иногда просто покупались у родителей или нанимались за мелкую плату - из них предполагалось сделать простых слуг. В отличие от старших мальчиков и молодых людей, которые уже допускались до более серьезных поручений, чиго позволялось (и это даже поощрялось) отращивать длинные волосы, носить мирскую одежду и даже белить лицо и чернить зубы. Конечно же, первоначально это было исключительно для того, чтобы религиозные церемонии выглядели красиво, да и унылая жизнь в монастыре была скрашена красотой чиго. Не удивительно, что чиго часто становились объектом вожделения старших монахов. Ведь кроме внешней привлекательности, некоторые чиго были прекрасно воспитаны, умели слагать стихи, играть на музыкальных инструментах и держались как настоящие аристократы, - многие дошедшие до нас романтические истории о чиго повествуют о мальчике из благородной семьи в качестве младшего партнера в однополых отношениях - так что происхождение чиго заранее делало его желанным.
Традиционно, истоком японского понятия "нансёку" (если переводить художественно, то - мужские краски) являются заимствования из китайской культуры. К четырнадцатому веку бытовало множество легенд о Кобо Дайси ("великий наставник, распространяющий учение Дхармы", он же - монах Кукаи), основателе эзотерической буддийской секты Сингон, который принес с собой и понятие нансёку вместе с религиозными воззрениями по своему возвращению из Китая в 806 году. Самого Кобо Дайси часто изображали в образе прелестного чиго.
Чиго Дайси или монах Кукаи в образе прекрасного отрока. Начало XIV века
неизвестный автор, японский стеновой свиток, Чикагский институт искусств
В книге с громким названием "Книга Кобо Дайси", написанной в шестнадцатом веке, оставшийся неизвестным автор высказывает предположение о том, что своеобразный этикет обращения с чиго был получен в религиозном видении и пересказан устами самого Кобо Дайси:
После того, как чиго заговорил, осмотри его со всей внимательностью. Чиго, который говорит тихо, легко поддается любви. С таким мальчиком следует выказывать свои искренность и смущение. Покажи, что заинтересован им, прильнув к нему. Когда ты снимешь его одежду, успокой его и объясни четко, что собираешься с ним сделать. […] Чиго может быть красивым, но невосприимчивым к любви. С таким мальчиком следует обращаться жестче. Ласкай его член, касайся его груди, а потом постепенно перемести руку к его ягодицам. К тому времени он уже будет готов к тому, чтобы ты обнажился и взял его без лишних слов.
Jose Ignacio Cabezon - Buddhism, Sexuality, and Gender
Другие советы по соблазнению чиго включают в себя лесть, притворную заинтересованность в том, что нравится мальчику, например, увлечение его всякими гунки. Завершается книга сборником поз и советов по техникам анальной пенетрации нехило так во сне монах дзен постиг. пособие для древнего пикапера прям прим. oni-fukucho, а так же личный совет автора в добавок к мудрости Кукая: если у мальчика маленький рот, то и задница у него узкая (это по сути параллель со схожим трактатом, касающимся соблазнения женщин).
Книга Кобо Дайси может быть рассмотрена либо как фактическое подтверждение одержимости монахов чиго - первая часть книги посвящена жестам рук, мимике, медитативным техникам, либо как честный совет по теме, дорогой сердцу священнослужителей. Более приличные рассуждения по теме можно найти в книге двенадцатого века за авторством принца Сюкаку (1150–1202), настоятеля храма Ниннадзи. Сюкаку считает, что чиго должны старательно исполнять свои религиозные обязанности, держать себя прилично, одеваться со вкусом и посвящать все свое свободное время занятиям музыкой, поэзией и литературой. Он отмечает, что статус чиго - временный, всего на четыре-пять лет, так что мальчикам следует извлечь за это время как можно более полезный опыт.
Упоминания о любовных связях между монахами и чиго появляются только лишь в тринадцатом веке как минимум - в антологиях Дзиккинсё (1252 год) и Коконотёмодзю (1254) можно найти анектоды о том, как священнослужители влюбляются в прелестных чиго, танцующих в храме во время ханами. Более пикантные истории назывались чиго-моногатари (истории о чиго), - их с четырнадцатого по шестнадцатый век наберется всего с два десятка. Древнейшим из этих текстов является свиток неизвестного автора, датированный 1321 годом, который для обозначения современные ученые назвали "чиго-но соши" (инструкция для чиго). Следует отметить, что этот свиток можно считать старейшим образцом японской порнографии. Оригинал вроде как все еще хранится в храме Даигодзи. Чиго-но соши состоит из пяти историй, сопровождаемых эротическими иллюстрациями, и все они на тему того, как чиго испытывает жалость к мужчине, но не тому, которому он служит, и отдается своему воздыхателю до полного изнеможения. Первый рассказ - самый длинный - сохранился в двух вариантах. В первом дается красочное описание того, как преданный чиго старательно готовит престарелого монаха к соитию, чтобы удостовериться, что тот с этим справится. Во втором - подкрепленном иллюстрациями с подписанными на них диалогами - мальчика к соитию с его господином готовит уже старший слуга.
Один из мальчиков из Чиго-но соши, делает вид, что понятия не имеет, что с ним собираются делать.
Автор неизвестен, репродукция с оригинала 1321 года
Остальные чиго-моногатари не настолько пошлого содержания. Типичный сюжет для такого рассказа - это история о том, как монах влюбляется в прекрасного чиго, но мальчик или трагически погибает (причинами может быть болезнь, убийство или самоубийство), вследствие чего монах понимает быстротечности и хрупкость всех вещей в мире, справляется со своими мирскими страстями и постигает просветление. Многие из этих историй являются типичными религиозными притчами, в которых вся романтика сводится до минимума, другие же возводят любовную историю на первый план. Самая длинная из них - "Аки-но ё-но нагамоногатари" (Длинная история одной осенней ночи, датируется примерно 1377 годом или ранее). Эта история записана на нескольких свитках и сопровождена красивыми иллюстрациями. Аки-но ё-но нагамоногатари - это рассказ о том, как монах Кэикай с горы Хиэй во сне увидео прекрасного мальчика, и на следующий день он увидел этого чиго в храме Миидэра, соперника монастыря на горе Хиэй:
Он увидел отрока примерно шестнадцати лет. Одет он был в тонкие шелка , затканные узором из волн и рыб, нижние же одежды были бледно-алые, а длинный шлейф изящно стелился по земле, подчеркивая узость его бедер. Естественно, даже не полагая, что за ним наблюдают, мальчик вышел из-за бамбуковой ширмы в сад и отломил усыпанную цветами ветку с дерева, столь обильно цветущего, что со стороны оно казалось покрытым тяжелым сугробом. […] Когда он мягко ступал по площадке для игр с веткой с цветами в своей руке, его длинные волосы, трепещущие на ветру, точно морские водоросли, спутались в ветвях ивы, и ему пришлось наклониться. Он рассеянно обернулся, и Кэйкаи увидел его лицо, такое же точно, каким видел его в своем сне, что так зачаровало его, не смотря на то, что он не знал, кого видит.
Margaret H. Childs - Chigo Monogatari. Love Stories or Buddhist Sermons?
Монах и чиго (который оказался Умэвакой, сыном Левого Министра Ханазоно) обменялись поэтическими любовными посланиями и вступили в связь, но когда чиго вдруг пропал (его похитили тенгу), монахи храма Миидэра обвинили монахов с горы Хиэй, и началась война, во время которой храм Миидэра разрушили. Когда Умэвака вернулся и увидел свидетельства ужасной резни, он покончил с собой из чувства вины. Кэйкаи был сломлен и убит потерей, поэтому стал отшельником, чтобы найти утешение своей тоске. В конце истории открывается, что Умэвака был воплощением ботхисаттвы Каннон, посланным Кэйкаю для того, чтобы он обрел просветление.
Жестокость, с которой обращались с чиго в чиго-моногатари скорее всего была деталью чисто для драматического напряжения и поучительного эффекта. Авторы дошедших до нас текстов утверждают, что имели место многочисленные случаи соперничества между монахами, положившими глаз на одного и того же чиго, временами доходившие до смертоубийства. Эти случаи, вместе с решением многих сект о том, что по-хорошему бы стоило вообще запретить само явление чиго в монастырях, привели к многочисленным запретам, в том числе и к приказу 1324 года, изданному императором Го-Уда для храма Дайкакудзи. Но многие храмы все равно не отказывались от чиго - например, в 1355 году в храме Гакуэндзи в Идзумо был издан указ, согласно которому чиго должны были не только исполнять мелкие религиозные поручения, но и "облегчать холод одиноких ночей".
По завершению службы мальчика в качестве чиго, он, как правило, или становился монахом, или отправлялся обратно в свою семью, чтобы занять соответствующее положение в обществе. Но для низкородных мальчиков, которым уготована была участь слуг, впереди были иные перспективы. До наших дней дошел дневник некоего настоятеля храма Дайдзёин, в котором содержатся некоторые детали, касающиеся жизни вверенных ему чиго. В 1461 году он взял в услужение низкородного пятнадцатилетнего юношу по имени Аимицу и сделал его чиго. Шесть лет спустья он купил другого мальчика прямо у его отца. В 26 лет Аимицу стал монахом, в 1742 году он все еще прислуживал настоятелю и все еще формально не считался взрослым. После затяжной и мучительной болезни он покончил с собой в возрасте 28 лет. Некоторые ученые предполагают, что утрата статуса чиго, пусть и такая поздняя, вынудила Аимицу покончить с собой - будучи низкородным человеком он не мог занять приличное положение в обществе, а будучи фактически собственностью настоятеля, он не имел другого смысла жить, кроме как служить ему.
Ни высшая знать, ни буши не могли не поддаваться чарам привлекательных мальчиков: так что эквивалентно системе чиго сложилось и понятие "вакасю" - мальчик, как и чиго, уже не малолетнее дитя, но еще не подросток, достигший возраста гэнпуку. Отличительной особенностью вакасю была особая прическа - волосы у них на голове были чуть выбриты на макушке, но при этом у них все еще была длинная челка-маэгани - не самые две передние прядки. Кроме того, им позволено было носить длинные рукава, как у девушек на фурисодэ, яркие цвета, цветочные узоры на их одежде, - словом, им были дозволены все атрибуты, присущие детям и женщинам, но не взрослым мужчинам. Мальчиков из самурайских семей часто брали в знатные дома на должность косё, - как и чиго, они выполняли обязанности пажей или адъютантов, да ко всему еще и были украшением доме - они развлекали гостей своего господина, а иногда и сопровождали его в постели, если то было затребовано. Но в отличие от чиго, вакасю обучались и военным дисциплинам, их даже брали с собой на поле боя, не смотря на их возраст. Вакасю носили по два меча, не теряя своих статусных атрибутов.
Kitagawa Utamaro - Масиба Хисаёши и косё, 1804 Британский музей
намек на Тоётоми Хидэёши и Ишиду Мицунари.
Одна из серии гравюр, вызвавших у автора проблемы
из-за насмешки над любовными отношениями властителей
Как и чиго в монастырях, вакасю временами становились предметом распрей, так что отношения между косё и их нанимателями стали регулироваться - как формально, так и неформально. Одним из способов регулировки было принятие понятия "вакасюдо" (путь вакасю), укороченного, как правило, до "сюдо". Последний термин возник в 15 веке. В таких популяризированных в наше время текстах, как "Хагакуре" есть свидетельства о том, что в некоторых областях были даже негласные правила, согласно которым регламентировались отношения с вакасю. Если мальчик заводил себе любовника - дурным тоном считалось, если таковых было больше одного. Консумировать связь советовали только после нескольких лет проверенных отношений. Как только мальчик выбрал кого-то одного - ему следовало прекратить заигрывать с другими и достаточно жестко отказывать.
Есть и другие тексты, в которых приводятся негласные правила отношений с вакасю. Так, в "Синъюки" (1643) было сказано, что самым важным качеством вакасю было "насакэ" - то есть, "сочувствие, сострадание", - это схоже с тем, о чем говорилось в трактатах о чиго. По сути дела имеется в виду чувствительность к страданиям воздыхателя и готовность избавить его от этих самых страданий посредством физической или духовной связи. Вакасю, кроме всего прочего, должен был отринуть всякие мысли о статусе, богатстве и внешнем виде своего избранника, и даже не особенно беспокоиться о том, насколько он ему интересен. Мальчик должен был ценить только искренность чувств своего поклонника,прежде чем тот стал бы его "нендзя" - первым мужчиной, который бы любил его искренне и глубоко. Дошедшие до нас тексты кроме Синъюки так же намекают на то, что привлекательность мальчика была, как правило, самым важным для мужчин, желавших вступить с ним в связь. Идеальными качествами были бледная кожа, длинные, блестящие черные волосы, алые губы, тронутые румянцем щеки и грациозные движения. Кроме того, ценились и навыки игры на флейте и бива и способность слагать стихи.
В более поздних изданиях Синъюки указан и возраст, в котором мальчик может вступать в связь: в 12-14 лет (по-нынешнему это 10-13) они все еще сохраняют детские черты, но красивее всего они в 15-17 лет (13-16 по-нынешнему). Зрелость наступает в 18-20 лет (16-19 лет по-нашему). После 20 лет они уже не пригодны для однополой связи. В тексте 17 века "Вакасю-но хара" приводятся примерно те же стадии зрелости: мальчик - "распускающийся цветок" с 11 до 14 лет, "бурно цветущий цветок" с 15 до 16 лет, и "облетающий цветок" с 19 до 22 лет. Преследование молодых людей, которые уже прошли обряд гэнпуку, считалось чем-то из ряда вон, преследование мальчиков, еще не вошедших в благоприятный возраст - дурным вкусом, но не всегда чем-то нелегальным или аморальным. Интересно, что золотой порой для женской красоты считался возраст 16 лет, а в веселых кварталах Эдо проституток 20-22 лет часто выставляли из заведения, потому что они не были привлекательны для клиентов.
Из вышесказанного становится ясно, что статус вакасю как объекта вожделения был так же краток, как их срок пребывания в статусе вакасю. В сборнике рассказов Ихары Сайкаку "Нансёку о:кагами" (Великое зерцало мужской любви, 1687 год) первые 20 историй рассказывают об амурных делах мальчиков из самурайских семей. В двух из двадцати косё, который спит не со своим господином, спасался от наказания только немедленным обриванием головы и заявлением, что он уже взрослый. Так добродетельный господин отказывался от своих прав на мальчика, а тот, в свою очередь, прерывал связь с любовником.
Пока продолжались отношения между вакасю и его партнером, последний должен был обучать мальчика чести, долгу и воинским искусствам, а так же быть положительной ролевой моделью и примером поведения - таким образом, сюдо было двусторонне прибыльным явлением. Пусть вакасю мог краситься и носить одежду, делавшую его похожим на девушку, но он все равно воспринимался как будущий воин - разве что на ранней стадии развития. В Нансёку о:кагами не зря по сюжету в одном и том же рассказе может сочетаться эпизод, где юноша занят своей одеждой или прической, а следом - тот же юноша будет вовлечен в поединок, кровавую месть, убийство или даже самоубийство. Поскольку процесс взросления и наступление зрелости были так же неотвратимы, как безрадостная кончина - красота вакасю сравнивалась с облетающими лепестками сакуры - приевшимся образом, несущим в себе оттенок и быстротечности, и эротики. Не зря даже такие исторические персонажи, как Минамото-но Ёшицунэ, во многих произведениях изображаются сначала как бисенены, а потом - как бесстрашные герои, готовые встретить трагическую смерть.
Представления, проституция и коммерциализация
В 1374 году молодой сёгун Асикага Ёсимицу посещал синтоистское святилище в Имагумано, где любовался на "обезьяньи пляски" храмовых мальчиков...домой он вернулся в 11летним (9-10 по современным меркам) танцором Зэами и его отцом Канъами в придачу. Не без поддержки Асикаги Зэами стал любимцем императора, и он исполнял танцы и короткие сценические произведения, которые писал для него отец - такие же он будет сам писать, когда станет основателем театра Но. Интрижка сёгуна с Зэами, конечно же, подвергалась строгой критике, не только из-за юного возраста последнего, но и потому, что Асикаге не пристало бы заводить связь с низкородным храмовым мальчиком. Однако придворный Нидзё Ёситомо защищал выбор сёгуна, отмечая неземную красоту Зэами.
"Когда он танцует, он прекраснее, чем все цветы этого мира и чем все семь осенних трав, увлажненных вечерней росой. […] Мне следовало бы сравнить его с изобильными соцветиями вишни или груши в тумане весеннего рассвета; вот чем он очаровывает, своей цветущей наружностью. "
Thomas Blenman Hare - Zeamis's Style
И Но, и традиционные танцы иногда ассоциировались с мужской проституцией, но театр Кабуки был еще ближе к ней. Появившийся в начале 17 века и развившийся из представлений, которые ставились в борделях в качестве демонстрации имеющегося товара, театр кабуки изначально подвергся гонениям. Первые труппы кабуки показывали короткие пьесы с танцами и пением, - кроме того, роли исполняли и женщины, так что те нередко заводили себе покровителей из публики. С 1629 по 1646 был издан ряд запрещающих законодательных актов, изгнавших актрис со сцены - не только из Кабуки, но даже из кукольного театра дзёрури! Кроме того, было введено некое подобие цензуры - для пьес следовало выбирать более достойные сюжеты, не несущие в себе никаких пошлых и аморальных посылов. Примерно с 1612 года стали множиться чисто мужские труппы Кабуки, и, естественно, в такие труппы часто попадали хорошенькие вакасю, которые для исполнения женских ролей облачались в дамскую одежду, отчего становились еще привлекательнее. Тогда правительство решило, что снова возникнет проблема с неискоренимой связью театра и проституции, и был издан запрет на исполнение мужчинами женских ролей. В 1654 году и вовсе был издан закон, согласно которому все актеры должны были выбривать лбы, подчеркивая свой статус взрослого мужчины. В Нансёку о:кагами это явление описано как "словно нераспустившиеся цветы были сорваны с ветвей". К счастью многих, вакасю и оннагата ввели моду носить сложенный лоскут лиловой ткани, покрывая им выбритые волосы.
Кроме того, многие ученики, которых брали в труппы часто подрабатывали в чайных домиках в театральных кварталах. Слишком юные или слишком неопытные, чтобы играть на сцене, они становились "ироко" (пестрые дети, или более метафорично - дети любви), и хотя они были зарегистрированы в театре, многие из них в итоге даже не выходили на сцену.
Hishikawa Moronobu - фрагмент вручную раскрашенного свитка, 1685 Британский музей
Актеры театра Кабуки развлекают своих покровителей в чайном домике; спальня находится слева
Актеры-вакасю (вакасю-гата, которые по сути и не были вакасю, а просто играли такую роль в пьесах) считались подходящими исполнителями не только для женских ролей, но и для ролей романтических героев и утонченных молодых аристократов. Вакасю были предметом вожделения и мужчин, и женщин, - так что и мужчины-проститутки обслуживали клиентов любого пола - что видно по сюнгам - разве что дамы предпочитали мальчиков постарше.
Кроме театральных кварталов, мужская проституция процветала и недалеко от храмов. От чиго требовались определенные обязательства, кроме всего от них требовалось приличное поведение или вероятность дать какие-либо обеты. Если монаху не хотелось брать на себя эту ответственность, или если в его храме было запрещено заводить чиго, он мог просто пойти в бордель - такие всегда были возле крупных храмов, где и монахи, и паломники могли заинтересоваться подобными услугами. В литературе и сюнгах 17-18 века видно, что амурные приключения монахов были частым сюжетом, вызывавшим насмешки.
В романе Ихары Сайкаку "Мужчина, предавшийся любви", увидевшем свет в 1682 году, главный герой с неизмеримыми сексуальными аппетитами, пройдя обряд гэнпуку в нежном возрасте 14 лет, совершил паломничество в храм Хасэ, по пути откуда он снял себе мужчину старше его на десять лет - чему он очень огорчился. Забавна эта ситуация тем, что как нельзя лучше раскрывает понятие нансёку: протагонист ожидал, что снимает мальчика, а не мужчину. Так что в итоге мы получаем смену ролей - сверху мальчик, едва остригший челку, снизу - взрослый мужчина, что было, естественно, полным переворотом привычной системы.
В то время, в середине 17 века, сюдо распространилось среди городского населения, частично благодаря процветающему издательскому делу, с помощью которого распространялись книги вроде Нансёку о:кагами, советы, касающиеся любой мелочи - от начала ухаживаний до письма с разрывом, когда страсть неминуемо угаснет, сборники поэзии, сальных шуточек, и безмерное количество укиё-э и сюнга в том числе. В 1676 году ученый Китамура Кигин составил труд "Ивацуцудзи" (Горные азалии, первое издание - 1713 год), антологию поэзии на тему сюдо. Целью его труда было создание благородного и чистого эстетичного образа мужской любви для современного читателя. Кигин избегал грубого материала, но его примеру последовали издатели порнографичной литературы и сатирической поэзии, начавшие собирать истории о похотливых монахах, мальчиках-проститутках и тому подобных. Однако уже в это время сюдо представлялось каким-то пережитком прошлого, на который лучше было бы любоваться издалека или которому можно было посвящать стихи.
Если сюдо и считалось чем-то вполне приемлемое, то в этом явлении были и отрицательные стороны. Наиболее очевидной отрицательной стороной было то, что многие пытались добиться молодых людей, вышедших из дозволенного возраста. В одной хронике 17 век говорилось о том, что мало кого привлекали юноши, у которых были волосы на ногах, или же пробивалась щетина на лице - доходило до того, что молодые люди избавлялись от нежелательной растительности на своем теле. На некоторых сюнгах 17-18 века можно увидеть троих взрослых, развлекающихся вместе - хотя такая гравюра, скорее всего носит сатирический характер: все трое омерзительны внешне - по их виду ясно, что они низкородная шваль. В углу гравюры проститутка в ужасе прикрывается, чтобы не видеть такую гадость.
Tokugawa, неподписанная полихромная гравюра позднего периода
Совсем не симпотичные мальчики (бисёнены)
Слива или ива, вакасю или девица?
Противоположностью нансёку было понятие "дзёсёку" - "женские краски, женская любовь". Оба термина предполагают, что один их партнеров - мужчина. Связь между двумя женщинами вообще не заслужила того, чтобы заиметь отдельное название. И литературные, и художественные памятники 17-18 века часто указывают на одновременную заинтересованность в партнерах обоих полов: на сюнгах нередко можно увидеть menage a trois с двумя мужчинами и одной женщиной, а то и с тремя мужчинами, как на сюнге Сузуки Харунобу примерно 1770го года , из серии "Фурю энсёку Манээмон", по сюжету которой главный герой совершает путешествие, в котором изучает все возможные виды разврата. На интересующей нас гравюре он наблюдает, как актер "развлекает" своего покровителя. На порнографических гравюрах и в фривольных рассказах, мужчины ищут связи и с вакасю, и с женщинами, женщины ищут связи с вакасю, а вакасю - с женщинами или более молодыми мальчиками. В пьесе кабуки "Наруками и Фудо-мё" (1742 год) есть сцена, в которой главный герой, Дандзё, которого оставили ни с чем , когда тот жаждал получить аудиенцию у аристократа, пытается овладеть 13летним сыном этого аристократа, который отбивается от него с криком "извращенец!". Отвергнутый, он пытается утешиться с прислужницей, но и она спасается от него. Тогда Дандзё сокрушается: "Две чашки чая испросил - и оба раза мне отказали!".
Okumura Masanobu - Встреча на Новый Год в борделе, ок.1739
Мужчина расслабляется в борделе с мальчиком (сочиняющим стихотворение) и женщиной-проституткой
Harunobu Suzuki - гравюра без названия, ок.1740
Найдите различия с гравюрой выше: художники часто заимствовали композиции друг друга
Образ вакасю закрепился в эстетике как стандартная визуализация образа привлекательного юного любовника, знакомого читателю как по сюнгам, так и по книгам. Актеры кабуки же всегда стояли особняком: и те, кто исполнял только мужские роли, и те, кто исполнял роли женские - часто подвергались яростным преследованиям 17-18вечных фанаток. В одном из рассказов в Нансёку о:кагами рассказывается омолодой аристократке, которая заводит роман с актером-оннагатой, который легко проникает в ее комнату, одетый женщиной, так что если он проходит мимо стражи - те тольео бледнеют от желания и пропускают красавца. Увы, ничего у них не получается кроме традиционное прекоитальной сакадзуки, - в комнату вламывается разъяренный брат девушки и забирает актера к себе, оставляя бедняжку неудовлетворенной.
Отсюда напрашивался вопрос, который не мог не терзать гулящих мужчин эпохи Эдо: как же не потерять своего любовника, если вы имеете еще и любовницу? В книгах того времени давался такой совет: не позволяйте им встретиться. Есть множество эротических гравюр, на которых мужчина обнаруживает свою любимую наложницу в постели с мальчиком (или наоборот), берет ситуацию в свои руки и в итоге имеет обоих. На других можно увидеть настоящие оргии - где все довольны, не смотря на неудобные позы.
Harunobu Suzuki - вероятно, из альбома эротических гравюр, 1765-1770 Британский музей
Пожилая женщина соблазняет молодую
. . .
