«Гомосексуальные ритуалы» — словосочетание, которое, казалось бы, вытащили то ли из влажных фантазий ксенофобов-конспирологов, ищущих у себя в штанах план Даллеса по растлению россиян за авторством коварных рептилоидов из ЦРУ, то ли из книг Владимира Сорокина, живописующих быт «опричников» — сотрудников спецслужб фантасмагорической России будущего.

Но нет, все это наблюдавшаяся, а кое-где и наблюдаемая по сей день антропологами реальность довольно крупного региона планеты — побережий и тропических лесов островов Меланезии, от южной Новой Гвинеи до окраин Австралии и севера Вануату. Этот культурный комплекс стал широко известен после исследования американского антрополога Гилберта Хердта в середине 1970-х. Он описан в его книге «Стражи флейты: языки мужественности».

Хердт рассказывает о культуре новогвинейского горного народа самбия. Это название не является именем ни одной из местных групп. Оно было изобретено антропологом для сокрытия точной информации об исследуемом сообществе, дабы избежать давления со стороны местных властей.

Гомосексуальные ритуалы практиковались среди мальчиков и юношей народа самбия в рамках обрядов инициации.

Сыновей в возрасте от 7 до 10 лет отбирают у их матерей. В течение последующих 10–15 лет они живут отдельно в мужских сообществах и обязаны регулярно заниматься оральным сексом: до полового созревания — в принимающей роли по отношению к старшим подросткам, а после — в активной. Все это время любая коммуникация, включая разговоры, с представительницами противоположного пола мальчикам и юношам запрещена.

Женщины считаются потенциально «загрязняющими» и «отравляющими», а менструальная кровь — смертельно опасной.

Такие требования к поведению сохраняются вплоть до вступления в брак. Согласно описаниям Гилберта Хердта, самбия считают поглощение спермы необходимым для роста и взросления мужчины. По традиционным представлениям народа, кровь передается мальчикам матерями, сперму же они получают в ходе орального секса. Фелляция лишь один из элементов сложных многолетних инициатических ритуалов, состоящих из шести больших стадий и включающих выполнение многочисленных надрезов на коже, провоцирование регулярных носовых кровотечений (смысл этого действа состоит в очищении от «женской крови»), символическое поглощение древесных соков, временные ограничения в еде и питье. Частью одного из таких обрядов является обучение технике орального секса на модели пениса — ритуальной флейте. Цель всей системы — воспитать из мальчиков максимально агрессивных и сильных воинов.

Согласно социальным нормам группы, после вступления в брак мужчины, напротив, ведут полностью гетеросексуальный образ жизни, создавая семью с женой и детьми. Семейная система самбия также связана с серьезным страхом перед женщинами: множество ритуалов, предохраняющих мужчин от «высасывания сил» прекрасным полом, проводится регулярно и когда те уже взрослеют. Глава семейства, как правило, старше своей избранницы на 5–10 лет — такой порядок заведен, чтобы сохранять мужское доминирование. Тем не менее страх перед возможным превосходством женщин постоянно сопутствует мужчинам и мальчикам самбия.

Все это могло бы казаться случайным курьезом, однако после систематизации известных данных и ряда новых открытий были обнаружены десятки обществ, где гомосексуальные ритуалы существуют и сейчас либо были описаны (или косвенно упомянуты) в прошлом.

Подобные обряды в середине XX столетия практиковало, по-видимому, около трети населения равнин южной Новой Гвинеи.

Такую легенду, например, рассказали представители народности кераки австралийскому антропологу начала XX века Фрэнсису Эдгару Уильямсу :
«Гуф, несмотря на хорошее питание и заботу, рос слабым: живот у него был раздут, и он страдал от запоров. Его отец уже не знал, как быть, и однажды решил заняться с ним содомией, думая, что это поможет Гуфу поправиться и начать расти. Ночью отец забрал его у матери, воплотил свой план в жизнь и натер тело ребенка спермой. В результате мальчик чудесным образом вырос. Отец велел ему держать произошедшее в секрете от матери; когда же та увидела Гуфа, радости ее не было предела, но она решила, что изменения с сыном произошли от хорошей еды, которой накормил ребенка ее супруг… Сейчас отцы уже не вступают в интимную связь со своими сыновьями, потому что нормы экзогамии [запрета на сексуальные отношения внутри родственной группы] распространяются как на содомию, так и на брак».

Модели ритуальной гомосексуальности (часть антропологов считает более корректным термин «осеменение мальчиков») различались даже в пределах небольшого региона.

Так, среди трех племен, живших в окрестностях одной и той же горы Босави, у эторо был ритуализован оральный секс, у калули — анальный, а у онобасулу — мастурбация с растиранием спермы по телу.

Иногда ритуальная гомосексуальная инициация носила групповой характер. У кимаамов с острова Фредерика Хенрика (Йос-Сударсо) инициируемый подросток мог иметь анальный контакт с семью-восемью взрослыми партнерами за ночь. Отец из племени якуаи посылал сына к мужчине, с которым тот должен был спать, а глава семейства получал за это компенсацию.

Женская ритуальная гомосексуальность также была описана в некоторых (хотя и гораздо более редких) общностях Меланезии: баруйя горной Новой Гвинеи, отдельные группы на Соломоновых островах, а также большие намбас с острова Малекула в Вануату (Среди трех десятков других этнических групп на Малекуле проживают большие и малые намбас; намба — это традиционная одежда, покрывающая пенис, и различаются народы, в соответствии со своими названиями, ее размером).

Под влиянием вестернизации и христианизации, происходящей также и в Меланезии, практики ритуальной гомосексуальности постепенно исчезают. На их место приходит христианская гомофобия — такие изменения были описаны у народности гебуси. У асматов же теперь распространены равноправные (и нормализованные в их сообществе) гомосексуальные отношения, скрываемые лишь от представителей господствующей церкви.

Перенесемся из Меланезии XX века на средневековый Ближний и Средний Восток, в мир ислама. Известная своими крайне жестокими антигомосексуальными законами, эта мировая религия была такой не всегда, и в действительности все обстояло куда сложнее. Мистическая поэзия «шахид-бази» (что означает одновременно «игра свидетеля» и «любовь к мальчикам») была частью культурного ландшафта Ирана начиная с середины XI столетия. Первыми к ней прикоснулись исламские мистики-суфии Ансари (ум. в 1089) и Ахмад аль-Газали (ум. в 1126), писавший: «Каждую ночь образ моего Турка превращается в свойство моего бытия». В этом тексте он видит Аллаха, воплощенного в образе «прекрасного турецкого мальчика».

Еще одним персидским поэтом, писавшим о любви к мальчикам, был великий Хафиз Ширази (1315–1390). Слабая выраженность гендерных категорий в фарси отчасти маскирует этот факт, проявляющийся при анализе арабских включений, а русские переводчики текстов по национальной стыдливо-гомофобной традиции чаще всего придавали персонажам поэта женское обличье.

Венец растрепанных кудрей, румянец от хмельной услады,

Сорочка нараспашку, бокал вина в руке, уста напев мурлычат —

Взор, навлекающий беду, мурлыканье столь жалобно, столь сладко —

Таким вошел он прошлой полночью и сел у изголовья.

Склонился к уху моему и голосом, печали полным,

Сказал: «О, старая любовь моя, ты спишь?»

Какой влюбленный, среди ночи пьющий сей нектар,

Начнет нести любовный бред, вина не воспевая?

Святоша, не хули за то, что пьем до дна:

Судьба сия предрешена заветом основным от Бога.

И чем бы Он ни наполнял бокал, мы выпьем все:

Будь то нектар из Рая или бокал с отравой.

И кубок веселящего вина, и путаные завитки волос —

Бог с вами, намерения благие, как те, что у Хафиза!

В этой газели Хафиз отождествляет образы носителя чаши и Бога, являющегося в обличье возлюбленного.
Еще одним выдающимся мистиком иранского мира был Нуриддин Джами (ум. в 1492), в мистической космогонии которого Аллах представлялся прекрасным юношей, созерцающим собственную красоту.

Среди современных русскоязычных поэтов эту литературную традицию продолжает — уже в рамках нынешней равноправной гомосексуальности — суфий лезгинского происхождения Фазир Муалим (род. в 1970):

Я подхожу к нему, я подхожу к нему, я подхожу.

Целую взасос его шею,

Окунаю лицо в его щетину,

Прячу лицо в его щетине, блуждаю.

Становлюсь им, становлюсь им, становлюсь —

И,

Отыскав его шейную артерию, —

Он ближе ко мне, Он ближе ко мне, Он ближе ко мне,

Чем шейная артерия, —

И,

Нащупав его шейную артерию,

Перегрызаю ее!

Мой Возлюбленный хлещет эвкалиптовым соком,

Красным, как кровь шахида,

Сладким, как смерть шахида.

Гомосексуальная культура исламского мира отнюдь не исчерпывалась поэзией и мистикой. Принцип «не спрашивай — не говори» преобладал. Отступника признавали виновным только в том случае, если факт его прегрешения подтверждали четверо непосредственных свидетелей-мужчин. Наказания даже за гомосексуальное изнасилование подростка или гей-секс в мечети были порой весьма мягкими — одним из примеров может служить Иран XIX столетия. Пассивным партнером в однополых отношениях той эпохи обыкновенно был мальчик или юноша не старше 15–16 лет, на лице которого еще не росла борода.

В Иране династии Каджаров подросток считался неизбежным объектом желания взрослых мужчин, а если кто-то сбривал бороду, то он тем самым давал понять, что стремится быть таковым.

Одной из наиболее распространенных гомосексуальных практик Центральной Азии была культура бача мальчиков-танцоров, занимавшихся сексом с мужчинами. Исполнительское мастерство могло дать им определенную известность и почет. Повзрослев, юноша обыкновенно становился сотрудником чайной или мелким торговцем. Так же, как и все другие жители исламского мира, добропорядочный бывший бача заводил семью и детей. Продолжение рода считалось главной обязанностью мужчины, а всевозможные иные практики секса и любви — вторичными: мало кого волновало, сколько партнеров «на стороне» было у отца семейства.

На сегодняшний день подобные традиции сохранились в Афганистане, где международные организации пытаются вести борьбу с этим культурным явлением как с формой сексуального насилия и детской проституции. В странах Средней Азии субкультура бача и их взрослых поклонников и партнеров «бачабозлик» была уничтожена в ходе советских кампаний по искоренению буржуазных и религиозных пережитков.

Иную форму патриархальных разновозрастных гей-отношений мы обнаружим, если перенесемся еще на тысячи километров на запад и на два тысячелетия назад — к основам европейской культуры, в Древнюю Грецию.

Систематическое изучение однополых отношений в Античности, как ни странно, началось весьма поздно: немногочисленные работы начала прошлого столетия выходили под псевдонимами или после серьезной редактуры. Всеобщая европейская гомофобия «развитых XIX и XX веков» касалась и классической филологии.

Первым современным исследователем в этой области следует считать Кеннета Довера, специалиста по классическим языкам, опубликовавшего в 1978 году монографию «Греческая гомосексуальность». Она посвящена главным образом анализу обвинительной речи в рамках афинского политического процесса 346 года до н. э., связанного с афино-македонскими отношениями. Эсхин обвиняет представителя противоположной фракции Тимарха в том, что он в юношеские годы занимался проституцией, а потому, в соответствии с афинским законодательством, его следует лишить гражданских прав. Гомосексуальные отношения сами по себе нареканий у оратора не вызывают.

Эсхин утверждал, что и сам является любовником-«эрастом» своих подростков-возлюбленных («эроменов»), а вот что действительно противоречит представлению о достоинстве афинского гражданина — так это занятие проституцией.

Кеннет Довер подчеркивает, что нарушения этого закона фиксировались редко, и процесс против Тимарха был едва ли не единственным в истории афинской демократии.

В реальности же добровольные отношения между взрослым эрастом и 12—18-летним юношей-эроменом были естественной частью пайдейи — системы воспитания идеального гражданина полиса. Греческая модель однополой любви исследуется и воспевается героями диалога Платона «Пир». Эрасты и эромены стояли друг за другом в Священном отряде, обеспечившем Фивам в IV веке до н. э. победу над Спартой и доминирование в Греции. «У фиванцев их Священный отряд был составлен из влюбленных и любимцев в знак величия бога [Эрота], ради которого они предпочитают славную смерть постыдной жизни», — пишет Афиней в 13-й книге «Пира мудрецов».

Любви между юношей и взрослым мужчиной был посвящен и значительный корпус древнегреческой лирики. Самая объемная его часть приписывается аристократическому поэту Феогниду из Мегары , жившему в VI веке до н. э., хотя авторство многих текстов до сих пор вызывает вопросы у исследователей.

Вот пара фрагментов из этого корпуса:

Радостно юных любить. Ганимеда в оное время

Зевс Кронид полюбил, вождь всеблаженных богов.

Он же похитил его и вознес на Олимп и содеял

Мальчика богом, и цвет юности с ним разделил.

Так не дивись, Симонид, что я из-за юноши стражду

Милого, гибну, горю, в рабстве у страсти томлюсь.

Милый, пока подбородок твой гладок и мягок, тебя я

Буду любить и ласкать даже и в смертный мой час.

Страстью дарящий прекрасен, а любящий сраму не знает.

И у твоих же колен так я взываю к тебе:

Милый, со мной поделись любовью. Фиалковенчанной

Кипророжденной дары вскоре уж станут твои!

Нет, не презренно склониться к иному, пускай же такие

Речи молящие в грудь вложит тебе божество!

Где следует искать истоки этой завязанной на гомосексуальности системы аристократического воспитания, продуктом которой стали одни из высших достижений человеческого духа?

Мы снова вынуждены вернуться к инициатическим ритуалам — и на этот раз не далеких «отсталых папуасских племен» Меланезии, но, напротив, аристократов острова Крит. Они похищали юношей также высокого происхождения и проводили с ними до двух месяцев на дикой природе, занимаясь охотой. Если «плененный» оставался удовлетворен происходившим, то их близость с любовником сохранялась и после — по завершении следующих за возвращением празднеств, посвященных Зевсу — верховному богу древнегреческого пантеона.

Не быть похищенным считалось позором для юноши, свидетельством отсутствия мужества или же плохого характера.

Происхождение этого обычая неясно. Некоторые исследователи ищут истоки традиции в глубокой древности. Среди них — французский историк Сержан Бернар . Он считает, что институциональная греческая гомосексуальность (и — в частности — ее наиболее архаическая критская версия) восходит к инициатическим ритуалам индоевропейцев — общих предков почти всех народов Европы, а также персов и большинства индийцев.

По другой версии, которой придерживается, например, Кеннет Довер, эта модель появилась в значительно более поздний период — в конце VII века до н. э., и, хотя первым ее вариантом был именно критский ритуал, другие, менее формализованные разновидности быстро «перекочевали» в близкую критянам Спарту, а затем и в прочие греческие полисы.

Ясно одно: источником греческой гомосексуальной традиции является ритуал. Так, на примере разных (прежде всего с религиозной точки зрения) стран и народов мы смогли пройти немалый путь во времени и пространстве — от обществ максимально далеких от нас к самым основам европейской культуры.

Что же происходит и происходило с гей-педофильскими и гей-эфебофильскими (когда объектом любви становятся юноши) моделями отношений в современности?

Сейчас, в 2017 году, «педофилия» как в России, так и в странах Запада превращена в слово, означающее одно из «абсолютных зол», то, о чем можно говорить либо плохо, либо никак, источник безраздельного неопознаваемого страха и ненависти. Так было не всегда.

«Куриные ястребы: мужчины, которые любят мальчиков» (1994) — документальный фильм Ади Сайдмана о NAMBLA, Североамериканской ассоциации любви мужчин и мальчиков. Один из его героев — поэт Аллен Гинзберг.

В 1970-х годах, в эпоху, когда современное ЛГБТ-движение делало свои первые шаги, ситуация была несколько иной. В 1978 году в ответ на начавшиеся в США гомофобные кампании, участники и идеологи которых, обличая «зло», нередко упоминали и однополую эфебофилию, активисты основали организацию NAMBLA — Североамериканскую ассоциацию любви мужчин и мальчиков. Относились к ней в ЛГБТ-среде крайне противоречиво. Лесбийские феминистки постоянно пытались выдавить ее из состава всех активистских коалиций и оргкомитетов. Единственным заметным исключением среди них стала Бет Келли — впоследствии академический теоретик феминизма. Она написала статью о собственных детских влюбленностях, объектами которых становились пожилые женщины.

С другой стороны, ассоциацию поддержал основатель первой в США гей-организации «Общество Маттачин» Гарри Хэй. Членом NAMBLA был великий американский поэт-битник Аллен Гинзберг, в ее создании поучаствовал один из лидеров нью-йоркского ЛГБТ-движения начала 70-х, троцкист Давид Торстад. В 1994 году NAMBLA вместе с близкой по духу голландской организацией Vereniging MARTIJN (запрещенной в Нидерландах в 2014 году) была исключена из Международной ассоциации геев и лесбиянок.

Значительно больших масштабов достигло аналогичное движение в Германии: вплоть до 1993 года в программе парламентской немецкой партии «зеленых» значилась отмена формального возраста согласия. Однако и здесь феминистки победили — одному из крупнейших «зеленых» политиков Фолькеру Беку в 2013 году пришлось неуклюже оправдываться за подписанные им в 1988-м тексты о реформе, один из пунктов которой касался возраста согласия…

Концепции «универсального зла» изменчивы, «вековые» же традиции меняются в течение одного поколения. Ислам, ныне представляющий собой международный бренд гомофобии, некогда вполне допускал гомоэротический компонент в своей мистике.

Дети участвовавших в инициатических гей-оргиях новогвинейцев становятся ревностными христианскими консерваторами, ничего не знающими о культах их родителей, а диалог о «педофилии» и «возрасте согласия», как выясняется, отнюдь не всегда сводился к истерикам моралистов. Самые «дикие» и «аморальные» ритуалы отдаленных племен подчас оказываются до боли похожи на культурные явления, сформировавшие основы западной цивилизации. Так что диалоги с ревнителями «традиционных ценностей» имеет смысл начинать с вопроса: «А не вчера ли утром вы их, товарищи, изобрели?»