страница 1 2

"В сей книге важности и нравоучения                                         
очень мало или совсем нет. Она
неудобна, как мне кажется, исправ-   
лять грубые нравы; опять же в нет
в ней и того, чем оные умножить;
итак, оставив сие обое, будет она
полезным препровождением скучного
времени, ежели примут труд ее прочитать".
М.Чулков "Пересмешник или
Славенские сказки"

           Поначалу, решил я написать книжку для детей. Дай, думаю, напишу веселую историю. Очень я разные веселые истории люблю. Я, по правде сказать, большей частью в них сам попадаю, а вот что бы написать – это впервые, нашло что то на меня, не иначе. А как писать – понятия не имею, в смысле писать то я умею, а вот что бы читалась она, без сучка, без задоринки, тут братцы мои, оказывается, ох как попотеть требуется. Ладно думаю, чем черт не шутит, там чуть привру, тут слегка приукрашу, история моя от этого только веселее получится. Есть такие писатели, что пишут вроде бы для детей, а получается – неизвестно что и сбоку бантик. Читают дети такую книжку и потихоньку скисают как молоко. Есть такие, что пишут и для детей и про детей, но загоняют своих героев в такие фантастические переделки, что приходиться писать продолжения, поскольку  осилившие первый том читатели, только начали вникать в суть сюжета, ждут, семенят от нетерпения ногами и требуют продолжения. Читать бывает интересно, не спорю – но лично меня уже мутит от всяких притянутых за все места фантазийных чудес, разрастающихся по ходу чтения, до размеров, просто неприличных. Опять же, в разумных пределах, разбавить историю всякой нечестью порою бывает полезно. Особенно если это не плод разошедшейся авторской фантазии, впитавшей все его страхи и комплексы, а какое нибудь безобидное и милое непоймичто. Детей тоже понять можно – где им в реальной жизни из бластера пульнуть дадут, или на метле полетать, а тут – пожалуйста, читают они, и вроде как себя представляют. На метле и с бластером наперевес. Волшебные слова сказал, бластер перезарядил – и враг убегает, улетает, проваливается черт знает куда, или уже мирно тлеет. Всего и делов. Забравшись под одеяло, читают, погрузились, стало быть, и переживают за судьбу героев, примеряя на себя понравившееся одежды. А можно без врагов и разных типов негодяйской наружности? Можно без того, с чем обязательно нужно бороться и конечно же победить? В смысле - заняться что ли больше нечем, как обязательно  мерзавчика какого нибудь найти, пока он сам тебя не нашел, отлупить, и отлупив, с чувством исполненного долга закрыть книжку. Можно. Но не нужно. Дети должны с младых ногтей (те кто их не грызет), дак вот, дети должны четко знать – есть злодейские бяки, а есть те, кто этим бякам всегда накостыляет. В любой форме. Ага. Вышел во двор, получил от соседа – хулигана по сусалам, пошел дальше читать. Обманули. Не сказали где бластер брать и как мгновенно силу получить, заклинания, опять же ни рожна не работают, и супер – герой, спаситель от всех супостатов, собака, опять где то шляется. Книжек, где не нужно ни с кем бороться и добро вроде как само по себе и злыдни сами по себе, можно пересчитать по пальцам. Замечательные и добрые книжки. Есть детские книжки с познавательным уклоном, в том плане, что авторы своих героев запуливают в прошлое. Шатаются они по этому прошлому, ищут на свои головы приключения и рассказывают читателям то, что те проморгали в свое время на уроках истории. Или математики, биологии и физики – это смотря какой  писатель и что из наук ему ближе. В будущее их нет-нет запендюривают, вдругорядь с познавательными целями и  непременно чтоб негодяям тамошним  дали прикурить по первое число. Обязательно два мальчика и девочка, обязательно взаимные проверки на вшивость по ходу приключений, раскрытия тайн и совместного преодоления трудностей. Интересно, но врут же все. Почему они, к примеру, в туалет не ходят? Потому что ненастоящие они – зачем им туалет. Не принято об этом писать, особенно в детских книжках. Вот герои не писают и, пардон, не какают, на протяжении всех приключений, а приключений этих порою на несколько томов понаписано. Бедолаги. Описывать, конечно, не обязательно, но упомянуть, то можно? Для пущей правдивости и достоверности. Хотя, в таких книжках, вряд ли стоит, а то представляете, ему в решающую схватку вступать, он уже и меч выхватил, а у него, у самого в животе так схватило, так скрутило, не знает куда бежать. Проиграна схватка, зато какое облечение! А если они всей компашкой дряни средневековой наелись, или, наоборот, в целях изучения, чего-то не то в рот сложили, чего в будущем в рот не складывают – вражины наседают, а они по кустикам все разбежались, или по биотуалетам. Весь сюжет псу под хвост. Или вот – ну не ругаются они плохими словами. Дожили до десяти – двенадцати лет, а иные и до седых волос, а слов, простых, настоящих – не знают. Да нет, материться конечно не обязательно, но согласитесь – "екарный бабай", хоть раз сказать можно?  Врут конечно писатели. Настоящие, пусть не матом, но в трудную минуту могут ругнуться так, что у проходимца челюсть отвисает, а эти – нет, заклинания всякие лопочут, или из бластера по ним, или на метле, или в дыру пространственную прыг – и нету. А попади они в школьный туалет, да на большой перемене, а там – очередной охламон – старшеклассник, а ты не куришь и денег нет, вернее есть, но мало и жалко, и в какую дырку прыгать прикажете? Зато дома, под одеялом, фонарем под глазом себе подсвечивает (привет от охламона), читает, и вместе со всеми направо и налево крушит супостатов и вершит справедливость. Ненастоящую, а от того – бесполезную. Забыл еще про нравоучительную мораль написать, куда ж без нее, что-то вроде того, без чего любая книжка, вроде как зря прочитана, без морали этой. Мол, учтите и зарубите себе на носу – жить нужно так то, делать все так то, все так делают и вам велят. В моей книжке ее нет, ну да и фиг с ней – порою, и не нужна она вовсе, такая всепролазящая во все места мораль. Взрослых я книжек то же сроду не писывал. Скучно. Пишу значит, эту, вроде бы как детскую, веселюсь. На второй главе понимаю, что книжка, хоть и детская, но живут то дети в мире взрослых, и от взрослых этих никуда не деться. Объективная такая вот, блин, реальность. Ладно, думаю, пускай и взрослые читают, что мне, жалко что ли? Все мои дети и мои взрослые, что живут в этой книжке – это абсолютно нормальные люди, с абсолютно нормальным отношением к жизни. Настоящие и здоровые. От того и живут весело, по настоящему и здорово.

 

"Если у вас нет чувства юмора,
вы счастливый человек, вам
нечего больше бояться - самое
страшное в вашей жизни уже случилось"
И.Саввина

1

- Я скорее съем свои носки,- заявил за завтраком Глеб, стоило маме в оче-редной раз начать разговор о том, что было бы не плохо, если бы Глеб, при-хватив Борисика, на недельку – другую отправились в летний оздоровитель-ный лагерь. Или в то место, что в семье не без гордости именуют "дачей". Или хоть в гости к тетке, что живет в маленьком зеленом городке на берегу Черномырного моря и с нетерпением ожидает родственников исключительно зимой, поскольку летом сдает весь дом по частям приезжим туристам – но нельзя, же все время просиживать за компьютером, когда на дворе лето, лишь время от времени, сходясь в рукопашной на подушках с Борисиком.
- Начинай с малого,- вступил в разговор папа, как паруса на бригантине, рас-правив утреннюю газету - попробуй для начала носовой платок Борисика под майонезом. Борисик – это вероятно младший брат Глеба, а "вероятно млад-ший" потому, что, во-первых, акушерки, помогавшие маме и братьям поя-виться на свет, видимо в суматохе, сначала перепутали, а перепутав, напрочь забыли, кто из малышей появился первым, от чего папа, стоявший в коридо-ре родильного отделения, пришел в легкое замешательство, после чего оче-редность появления близнецов решил жребий. Окончательную сумятицу привнесла уже упомянутая южная тетка, стоявшая рядом, и перепутавшая имена, ведь известно, что по сложившейся традиции старшего из братьев на-зывали Борисом, ну а младшего, соответственно – Глебом. С чего она реши-ла, что старшим должен быть Глеб – так и осталось невыясненным, но факт остается фактом – папа бросил жребий, жребием, за неимением монетки очень кстати послужил ультратонкий мобильник - гордость тетки. Если папа ловит его экраном к верху - старшим Глебом быть младенцу слева от мамы, ну а коль скоро папа поймает телефон экраном к низу, старшим Глебом наре-кался младенец справа. Переволновавшись окончательно, папа телефон во-обще не поймал.
- Теперь мне понятна суть выражения "жребий раскололся", сказала мама, глядя на распавшийся и ставший от этого совсем ультратонким телефон, и посмотрев, на укутанных по самые носы братьев решила, что старшим будет тот, кто первый подаст голос. К удивлению всех присутствовавших, братья в один голос молчали.
- Ну, кого куда называем? – спросила зашедшая в палату санитарка. – Отцом кого записываем? – опять же, глядя на папу, спросила она. - Спокойные они у вас, молчат как рыба в пироге, ну, кого как записываем то? Словно выждав подходящий момент, первым не выдержал и написал в пеленки младенец справа.
- Однако, не совсем то, что мы ожидали, - сказал папа.
- Пишите, это Глеб, а этот – Борис, сказала мама.
Во-вторых, вероятно младшим, Борисика решили называть на утреннем совете. Однажды, в студеную зимнюю пору, нет, не из лесу вышел, а в гости прикатила южная тетка, решившая, что коль скоро родственников к ней зи-мой никакими коврижками не заманишь, надыть ехать самой. Все бы ничего, но тетушка страсть до чего была охотча до разговоров. Разумеется, стоило ей увидеть подросших племянников, как она немедленно принялась умиляться, а умилившись, вспомнила эту историю, точнее она сначала припомнила рас-павшийся на две половинки телефон, а уже потом спросила, не вспомнила ли мама, кто из братьев появился первым, потому как она, вот хоть топите ее в сметане, не помнит, кто первым наделал в пеленки. Мама с папой, до этого в подробности первых дней жизни братьев не посвящавшие, слегка опешили. Нет, конечно, они говорили, что первым появился на свет Глеб, а затем, вы-держав паузу, тот же свет увидел и Борисик. Навострил ушки и Глеб. Сооб-разив, что в пылу умиления, она сморозила лишнего, тетушка принялась се-товать на непогоду, ломоту в суставах и отсутствие льгот на проезд в обще-ственном транспорте, но было поздно. Разумеется, почувствовав, что пальма старшинства уплывает у него прямо из под носа, Глеб взял инициативу в свои руки.
- Нука, нука Марго,- сказал он тоном инквизитора, от которого Марго (ниче-го общего с известной королевой, кроме того, что она однажды прочла книж-ку "Королева Марго", тетка не имела, просто ее звали Маргарита), тетушка почувствовала себя как минимум Жанной д'Арк за минуту до того, как под-няться на костер, а как максимум, тут же позабыла про боль в суставах и от-сутствие льгот.
- Дак кто там первым куда наделал, а? Кто первым родился, а? – насмотрев-шись детективов и за неимением слепящей настольной лампы, Глеб сунул ей под нос конфетницу.
- Кто там твой телефон оземь шваркнул, а? - на свою беду в тон Глебу решил подыграть сыну папа. Марго, женщина по натуре не злопамятная, но такого, не могла простить даже своему брату, по совместительству – папе Глеба и Борисика.
- Тааак, - сказала она, после чего мама и папа одновременно пожалели, что папа так неудачно напомнил ей про телефон.
- Я что-то пропустил? – спросил Борисик, на одной ноге запрыгивая на кух-ню.
- Марго колем,- со знанием дела сказал Глеб.
- Мой знакомый, английский лорд Дефузор, то же имел обыкновение являть-ся к завтраку в одном исподнем, но он, по крайней мере, не скакал по кухне на одной ноге и не сбивал тем самым домочадцев с привычного ритма поеда-ния овсянки, – видя, что Борисик продолжает скакать как заведенный, сказал папа.
- Лучше бы спросил, что случилось, - сказала мама.
- В моем безоблачном детстве, мы так скакали, когда нам в уши вода попада-ла, – заметила Марго.
- Действительно, - сказал папа, и в моем безоблачном, до тех пор, пока не появилась Марго, детстве, таким способом мы вытряхивали воду из ушей.
- Остановите ребенка, а то вместе с водой он рискует вытряхнуть мозги, – сказала Марго, у которой уже начало мельтешить в глазах, от не прекра-щающего скакать вокруг стола Борисика.
- Цоб цебе! – крикнул папа.
- Ты наверное хотел сказать – тпррууу, – тактично поправила его мама. Папе не пришлось больше ничего говорить, потому что он поймал проскакавшего мимо него Борисика.
- Он проход искал, – сказал Глеб.
- Как Суворов через Альпы? – не понял папа, о каком проходе идет речь.
- Нет, через нос к уху, Глеб сказал, что если через нос набрать воды, а рот за-крыть, то вода польется через ухо, – внес ясность Борисик.
- Отоларинголог растет, – с потаенной гордостью сказал папа и посмотрел на Глеба.
- Что у меня растет? – не понял Глеб.
- Лучше бы он рос психиатром, – сказала мама, я чувствую, что в нашей се-мье это будет самая востребованная профессия.
- Отоларинголог, это врач, ухо-горло-нос по – русски,- поспешила объяснить Марго, внутренне радуясь появлению Борисика и смене темы разговора. В свое время, Маргарита закончила ветеринарные курсы, и потому считала се-бя как минимум сведущей в большинстве медицинских вопросах человеком.
- Строение черепа крупного рогатого скота, дети, в смысле я хотела сказать, внутреннее строение черепа человека, исключает возможность прохода, на-прямую, соединяющего нос и уши животного, в смысле, человека, – снова поправилась Марго.
- А как быть с веревочкой, что натянута у всех женщин между ушей? – спро-сил Глеб, и посмотрел на папу.
- Да, как? – спросил Борисик и то же посмотрел на папу.
- Таааак, – сказали мама и Марго хором и то же посмотрели на папу.
- По моему, Глеб что то хотел узнать у Марго, – сказал папа, с опаской вы-глянув из-за газеты.
- Ах ты, точно ж! – и Глеб снова направил конфетницу в лицо, уже было ус-покоившейся Маргарите.
- А что она должна сказать? – спросил Борисик.
- Кто первый родился, я или ты, – ответил Глеб.
- А она-то откуда знает? – резонно возразил Борисик.
- Знает, знает, – поддакнул из-за газеты папа.
- Послушайте, – сказала Марго – произошло досадное недоразумение.
- Я так и знал! воскликнул Глеб.- Сейчас она скажет что у нас есть сестра, и что мы вообще продукты генной инженерии.
- Мне кажется, что мальчик слишком много смотрит телевизор, - обращаясь к маме с папой, сказала Марго.- Понимаешь ли, дитя мое, – начала было тет-ка…
- Ну, вот, пожалуйста, оказывается Марго моя мама, - снова воскликнул Глеб.
- Неужели? – папа вновь, как из засады выглянул из-за газеты.
- Нет, с вашими детьми, положительно невозможно ни о чем разговаривать! Одним словом, в тот день, когда вы появились на свет, акушерка, что помо-гала маме, перепутала вас, и пока папа не расколотил об пол мой телефон, и пока Глеб не написал в пеленки, кто из вас первым родился, решить было не-возможно.
- Я так понимаю, – вступил в разговор Борисик, что очередность нашего по-явления определялась случайным выбором, при относительно равновеликих и неменяющихся исходных данных?
- Молодец, хорошо сказал, – подал голос папа.
- Это я так решила, - сказала мама, только я ждала кто из вас первый подаст голос, а получилось, что первым о себе заявил Глеб, только он не голосом заявил, а в пеленки.
- Понятно, де-юре – очередность нам не известна, а де-факто – успевший первым описаться Глеб, признан старшим братом – так? – Борисик, как су-дейским молоточком брякнул по столу, подвернувшейся под руку мухобой-кой.
- Ну вылитый Астахов – вновь умилилась Маргарита.
- Ага, только в одних трусах, – хихикнул Глеб.
- В таком случае – продолжил Борисик – куда девалась вода, которую я втя-нул через нос?

2

Конечно, в то утро, Глеб не стал бы есть носовой платок Борисика, пусть бы он был приправлен хоть сметанным соусом с грибами. Про носки он упо-мянул, лишь для того, что бы лишний раз подчеркнуть – ехать куда бы то ни было, он категорически не желает.
- В городе открылся новый приют для потерявшихся детей, "Снова в путь", называется – взмахнув как крыльями альбатроса страницами газеты, сказал папа.
- Лучше бы открыли приют для родителей – разливая какао по кружкам, ска-зала мама.
- А что, неплохая идея, я бы с тобой там с удовольствием на недельку - дру-гую приютился – продолжил развивать идею папа.
- Да ну тебя, у нас двое детей на две недели остаются неизвестно с кем и не-известно как.
- Почему неизвестно? Вот, пожалуйста, объявление: "Присмотрю за домаш-ними любимцам в ваше отсутствие, уход, выгул и кормежка", или вот "Не с кем оставить тех, кто вам дорог? Агентство "Заботливые руки", сбалансиро-ванное питание и выгул. Холодный нос и здоровый стул гарантируем".
- Теперь я понимаю, откуда у наших детей это своеобразное чувство юмора, – сказала мама, - а носы у них и так холодные, не говоря уже о всем осталь-ном, не к столу будет помянуто. С намотанным на голову как тюрбан поло-тенцем, в кухню вошел Борисик.
- Некогда во Франции, жил такой месье Сержерак, – увидев конструкцию на голове Борисика, начал папа – и вот однажды, он попал на прием к турецко-му султану. А любой уважающий себя султан, обязательно показывал гостям танец живота.
- Сам показывал? – спросил Глеб.
- Нет конечно, животы показывали танцовщицы. Они призывно вращали бедрами, строили глазки гостям…
- Кхм, – кашлянула мама – чувствуя, что папу начинает уводить от темы.
- Ах да, ну дак вот, а я сказал, что дело происходило в турецкой бане?
- Нее, – хором ответили братья.
- Ну разумеется, дело происходило именно там.
- Может, все-таки, прием проходил где нибудь в более подходящем месте? – попыталась вернуть папин рассказ в более приличное русло мама.
- Не волнуйся дорогая, все под контролем.
- Я надеюсь, – сказала мама и отвернулась к плите, что бы выложить на ско-вородку гренки.
- И вот, на устланном персидским ковром полу, появляется самая прекрасная, стройная как лань и обворожительно красивая танцовщица из всего султа-новского гарема. Удар сковородкой о плиту давал понять, что мама все слы-шит.
- Она окинула взглядом собравшихся, и начала танцевать. Ах, как она танце-вала! – продолжал папа. Все, включая евнухов, раскрыв рты, следили за ее танцем.
- Включая кого? – не понял Глеб.
- Служащих султана, – сказала мама тоном, не допускающим уточнений.
- На голове у Борисика намотано жалкое подобие того, что называется тюр-бан, специальным образом уложенная на голове ткань, – продолжал папа – и у каждого, кто в ту ночь оказался в бане, на голове был тюрбан.
- Они что, в бане по ночам танцевали? – удивился Борисик, поправляя спол-зающее на глаза, жалкое подобие тюрбана.
- Они засиделись, – вновь не дала развить тему мама.
- И вот, когда она, под ритмичный бой барабанов приблизилась к месье Сер-жераку, тот, не в силах усидеть, вдруг выскочил из воды…
- Дак они еще и в воде сидели? – снова перебил папу Борисик.
- Тьфу ты, господи, твоя воля! Заканчивай строить из себя Шахирезаду, грен-ки стынут! – мама поставила на стол сковородку с дымящимися гренками.
- Да не перебивай ты! – осадил брата Глеб.
- И лишь только тогда, когда он выскочил – продолжил папа, месье Сержерак с ужасом обнаружил, что из одежды на нем был только тюрбан, да и тот на голове. Сгорая от смущения, он снял его и прикрыл то, что посчитал нужным прикрыть. Видя, в каком положении оказался француз, остальные танцовщи-цы приблизилась к нему, и видимо желая смягчить конфуз, схватили его за руки, и начали кружить в танце. Как тут, все присутствующие увидели, что тюрбан, вопреки законам гравитации, не упал к ногам месье Сержерака, а ос-тался ровнехонько на том месте, которое прикрывал. Грохот выпавшего из маминых рук чайника прозвучал как гром среди ясного неба. От неожидан-ности Глеб поперхнулся какао, а Борисик выронил гренку, которую уже поч-ти положил в рот.
- И это ты называешь "все под контролем?!" – ненавидящим шепотом спро-сила мама.
- Разумеется, дорогая, – сказал папа, как ни в чем не бывало, отпивая уже подстывшее за время рассказа какао.- Месье Сержерак, как истинный фран-цуз, прикрыл своим тюрбаном обнаженную грудь танцовщицы, и с тех пор, не знаю, правда это или нет, но прежде чем девушку начинали учить танцу живота, ей на грудь обязательно кладут тюрбан.
- Позволь мне задать тебе один вопрос, – сказала мама, присаживаясь рядом с папой и поигрывая мухобойкой – зачем ты рассказал эту историю детям?
- Я что - то не вижу ни одной мухи, дорогая, – сказал папа, косясь на мухо-бойку.
- За то я вижу, одну, но очень, очень большую и вредную муху, – сказала ма-ма.
- На Марго, тюрбан, как влитой бы лежал, – ни с того ни с сего сказал Глеб.
- Достукался? Мама хлопнула папу по коленке.
- Вот дети, ваша мама, в очередной раз подтвердила мою мысль о том, что просвещение и женщины – это вещи несовместимые, – говоря это, папа свер-нул из газеты подобие меча и сел в позу готового отразить атаку мухобойки мушкетера.
- Дуэль? – спросила мама.
- Дуэль! – воскликнул папа.
- Секунданты! – обратился он к братьям, оп случаю намечающейся дуэли.
- Чур, я за маму! – сказал Борисик.
- Ну что ж, остались мы с тобой, мой верный Санчо Панса! – папа обнял Гле-ба.
- Корень квадратный из ста тридцати двух, – воспользовавшись тем, что папа попытался напоследок глотнуть какао, мама хлопнула его мухобойкой по другой коленке.
- Одиннадцать целых, четыре десятых с копейками, – пришел на выручку Глеб.
- Благодарю тебя, мой Санчо Панса, ты спас меня! – оседлав табуретку, папа попытался сделать ответный выпад.
- Иль сдайся иль скажи мне годы правления Петра Первого, Алексеевича – папа как шашкой махнул газетным мечом.
- Тысяча шестьсот семьдесят второй по тысяча семьсот двадцать третий, – парировала мама.
- Тысяча семьсот двадцать пятый, мамуль, – Борисик показал Глебу язык.
- Мой рыцарь! – мама чмокнула Борисика в макушку.
Звонок в прихожей неожиданно прервал только начавшую разгораться ду-эль. Со словами: "Я открою", Борисик опрометью бросился открывать вход-ную дверь.
- Не забудь спросить "Кто там?" – напутствовала мама.
- И не забудь сказать кто тут, – уклоняясь от мухобойки сказал папа.
- Иди лучше посмотри кто к нам ни свет, ни заря пришел, – сказала мама.
- Я посмотрю, – сказал Глеб и уже было собрался пойти и посмотреть, как на кухню вернулся Борисик.
- Нам телеграмма, – сказал он.
- И где она? – спросила мама.
- Не знаю, видимо в коридоре у почтальонши, – сказал Борисик, разведя ру-ками.
- Горе луковое, чё ж ты ее не взял то? – спросила мама.
- А кто учил незнакомым не открывать? – резонно возразил Борисик.
- Речь шла о незнакомых мужчинах, подозрительной наружности, а не о без-обидных старушках – почтальонах, – сказала мама.
- Я до глазка не достаю, откуда мне знать, какая у нее наружность, обидная или безобидная?
- Верно сынок, сейчас полным полно подозрительных старушек, выдающих себя за слесарей, водопроводчиков, а одна, особо подозрительная старушка, даже выдавала себя за отряд МЧС и бригаду скорой помощи одновременно. В прихожей снова раздался звонок.
- Я открою! – и Глеб кинулся в прихожую.
- Сделай милость, – сказал папа.
- А ты, дорогой, сделай милость сходи и посмотри что там за телеграмма и что там за почтальонша, – сказала мама, спихивая папу с табуретки.
- Минуту терпения, дорогая. Сейчас Глеб принесет телеграмму и ты вспом-нишь как она выглядят, а на почтальоншу я посмотрю из окна, когда она от нас выйдет, – папе чертовски не хотелось отрываться от новой газеты, кото-рую он успел развернуть. Хлопнула входная дверь, и на кухню вприпрыжку вбежал Глеб.
- Телеграмма!- с порога крикнул он.
- Не может быть! - встряхнув газетой, сказал папа – ну в таком случае, про-читай нам ее, будь любезен.
- С выражением читать? – спросил Глеб.
- Да хоть с чем, – не выдержала мама, - только читай уже!
- Особо обрати внимание на знаки препинания, – посоветовал папа.
Глеб принял позу глашатая.
- Телеграмма тчк Срочная тчк Скоро буду тчк Афиноген тчк – он посмотрел на обороте телеграммы, – все, больше ничего нет. Глеб посмотрел на папу, который, спрятавшись за газету, трясся от душившего его приступа смеха. Непонимающе на папу посмотрел и Борисик.
- Что смешного то? – спросил Глеб.
- Действительно, – сказала мама – плакать надо, а не гыгыкать – и она от че-го-то, тоже улыбнулась. Окончательно сбитые с толку поведением родите-лей, братья переглянулись.
- Афиноген, друзья мои, – сказал папа, когда приступ смеха наконец-то от-пустил его – это сводный брат вашей мамы. Он, знаете ли, как в стишке про рассеянного с улицы Бассейной – чемпион мира по рассеянности. У тебя до-рогая сохранилась телеграмма, где он поздравляет тебя с рождением двойни и предлагает назвать девочек в честь Российских императриц, Елизаветой и Катериной?
- А что, были еще и девочки? – спросил Борисик.
- Нет, конечно, успокоила его мама, – просто Афиноген как всегда все пере-путал.
- Вы, друзья мои, были слишком малы, что бы помнить два бедствия, обру-шившихся одновременно на нас с мамой в тот год. Визит Марго и пожар, что учинил Афиноген, умудрившийся спалить стиральную машину, да так, что от взрыва разнесло не только ванну, но и пол кухни в придачу, ты дорогая не помнишь, что он там ускорял в центрифуге?
- Что он там ускорял, я уже не помню, но вот белье, которое светилось еще год – я отлично помню, – сказала мама.
- Крутотень, – в один голос сказали братья.
- Вот этого я и опасаюсь, – сказала мама.
- Дорогая, Афиноген прекрасно поладит, а за одно, и проконтролирует детей в наше отсутствие, – сказал папа.
- А вот этого я опасаюсь больше всего, у нас страховка на имущество не про-длена.
- А мы детей и не страховали, – как можно серьезнее сказал папа.
- Тебе все хихоньки, – хаханьки сказала мама – жители Нью Орлеана, то же поди так думали, мол, а Катрин, очередной ураган – а что получилось? Город стал непригоден для жилья!
- Ты преувеличиваешь, дорогая, крокодилы то там живут и не жалуются, – сказал папа, заранее отодвигаясь подальше.
- Если бы там побывал Афиноген, поверь мне, чудом выжившие крокодилы, в лучшем случае, прихрамывали на все четыре лапы и светились в темноте как светлячки. Ешьте лучше рогалики, пока теплые, – мама достала из мик-роволновки блюдо со сдобой.
- А вы знаете, что рогалик, это бывший колобок? – спросил папа.
- Как это? – спросил Глеб, макая рогалик в варенье.
- У колобка, была подружка – булочка, и вот, как-то раз, колобок укатился в командировку, и к булочке пришел в гости коржик. И прикатился колобок из командировки уже не колобком, а рогаликом.
- Ты можешь хоть раз рассказать детям, что нибудь полезное? – спросила мама, снова берясь за мухобойку.
- Полезное, дети узнают и так, а вот правду жизни – это еще с какой стороны посмотреть, – сказал папа.
- У тебя, с какой стороны не посмотри, или французы с тюрбанами или ко-лобки рогоносцы, – сказала мама.
- А что, Глеб, дату приезда Афиноген не указал? – спросил папа.
- В телеграмме больше ничего нет, – Глеб протянул ему телеграмму.
- Действительно, нет больше ничего, – сказал папа.
- Наверное, от рассеянности забыл написать, – сказал Борисик.
- Надеюсь, адрес то он хоть помнит? – спросил Глеб.
- Может, выбьем все стекла на кухне и разбросаем по двору мамино нижнее белье, как в последний раз, – предложил папа – тогда точно, посмотрит и вспомнит.
- И не забудь пригласить пожарных, – сказала мама, - а белье, кстати, было не мое, а Маргаритино, это она потом в этом белье в темноте как ночник отсве-чивала, у нас только наволочки светились, и носки твои.
- Очень удобно, кстати, – сказал папа. – По утрам искать ничего не нужно было. Вон носки светятся, а вон Марго, под простыней мерцает.
- Крутотень, – снова сказали в один голос братья.
- Эх, погода сегодня на дворе, не погода – загляденье! – сказал папа, распа-хивая окно.
- Действительно, шли бы лучше на улицу, на свежий воздух, - сказала мама.
- Ну, я пошел, – сказал папа.
- Ага, щаз, – мама усадила папу обратно на табурет.
- Пошли, Борисик, нечего булки мять, – сказал Глеб.
- За хлебом заходить не нужно, – сказала мама.
- А кто сказал, что мы за ним пойдем? – спросил Глеб.
- Ты только что помянул булки, – сказала мама.
- Это он не те булки помянул, – сказал папа – это молодежный сленг такой, из серии про то, на кого батон крошить, типа, шевели помидорами, чувак, кефир киснет! – и папа изобразил козу.
- Продуктовый магазин какой то, а не сленг, – сказала мама.
- Потерпи дорогая, через пару лет они перейдут на старый - добрый и всем понятный мат.
- А можно я сейчас перейду? – спросил Борисик, выходя из-за стола, и на-правляясь вслед за Глебом.
- Я те перейду! – сказала мама, погрозив ему мухобойкой.
- Парадокс заключается в том, что вы, – Борисик указал на родителей – знае-те, что мы знаем матюги. Мы знаем, что вы об этом знаете – то есть все всё знают, а матюгаться не дают – парадокс!
- Так, – сказала мама - и Глеб знает?
- Знаю, – сказал Глеб, слегка смутившись.
- А какие? – спросил папа.
- Еще чего! – мама посмотрела на папу испепеляющим взглядом.
- Нет, ну просто может, мы говорим о разных вещах, – папа на всякий случай отсел от мамы еще подальше.
- Я прямо как чувствовала – вздохнула мама – мои дети ругаются матом!
- Мамулечка, мы им не ругаемся – мы его просто знаем, – успокоил Глеб ма-му.
- Влияние улицы, я так думаю, – сказал папа - и школы.
- Влияние Марго – вот что это! Боже, да за ее последний визит, они узнали больше, чем за год, проведи они его на улице в подростковой банде, живя на трубах теплотрассы – сказала мама.
- Ты преувеличиваешь, дорогая, – сказал папа – Марго лишь однажды позво-лила себе крепкое словцо. Помниться мне, это случилось, когда на нее упала новогодняя елка.
- Словцо? Этот мат, размером с Эмпайр Стайт Билдинг от которого завял да-же мой, в кои веки, собравшийся наконец зацвести кактус, ты называешь "крепким словцом"?
- Ну, по крайней мере, она же объяснила детям, что все, что она думает про Деда Мороза и про его родню она сказала сгоряча, и что засунуть ему елку туда, куда она предложила, в принципе невозможно, даже распилив ее по частям, я думаю, дети все поняли правильно. Да, дети? – папа посмотрел на Глеба с Борисиком.
- Конечно, папуля, – ответил за всех Борисик.
- Конечно, они поняли все правильно, но к учительнице рисования ходила я, и на Деда Мороза, с торчащей не пойми откуда маленькой елочкой, что нари-совал Глеб, смотрела то же я.
- Хорошо что никто не видел, что нарисовал Борисик, – сказал Глеб.
- Действительно, - сказала мама – хорошо, иначе нас с отцом посадили бы на пятнадцать суток за мелкое хулиганство.
- Подумаешь, – сказал Борисик – может это мое видение окружающего мира.
- Распростертую под новогодней елкой Марго, в обнимку с в дым пьяным Дедом Морозом и Снегурочкой, танцующей канкан на новогоднем столе – это ты называешь "видением?" Не рановато ли для десятилетнего?
- И вовсе это никакой не канкан, – сказал Борисик.
- Это новогодний хоровод такой, – сказал папа.
- Это стриптиз называется, если кто не в курсе, – сказал Глеб.
- Убедился? – сказала мама. Снегурочка, танцующая стриптиз!
- Борисик, как настоящий художник, действительно, несколько приукрасил окружающую его действительность, – сказал папа – стриптиз, как я помню, тогда танцевала Марго. Отвратительное зрелище. Я уверен, что наши маль-чики, спасибо Маргарите, на стриптизы ходить уже никогда не будут.
- Ну мы пошли? – спросил Борисик.
- Куда? – испуганно спросила мама.
- А куда еще могут отправиться десятилетние мальчики в десять утра – на стриптиз, конечно, – сказал папа, за что тут же получил увесистую плюху.

3

Щурясь от яркого солнца братья вышли на улицу. У подъезда их встреча-ли старушки – сестры Карамазовы. Те видимо вышли еще до восхода, хотя у жителей, порою складывалось впечатление, что сестры, как сели однажды на лавочку, так и сидят на ней как приклеенные. Конечно это было не так, но непременным атрибутом окружающего подъезд пейзажа, сестры несомненно стали. Братья, как и подобает, поздоровались.
- Телеграмма вам была, – сказала баба Лупа. Полное ее имя было Лумперия Карловна, но все звали ее просто – баба Лупа.
- Почтальонка до вас с утра домогалась, – подтвердила ее сестра, баба Изя. В полном варианте ее звали Изольда Карловна, но полностью выговаривать имена сестер, решался только участковый Клим Прокопьевич Кошолкин, очередь появиться которому, еще не наступила.
- К нам родственник приезжает, – сказал Глеб.
- Афиноген, брат мамы, – уточнил Борисик.
- Ты подумай! – всплеснула руками баба Лупа – и чего он резать собрался, что у нас своих слесарей не хватает?
- Кто? – не поняли братья.
- Ну, родственник этот ваш, с автогеном.
- Лупа, глухая ты калоша, – сказала баба Изя – тебе ж сказали, брат ихней матери, приезжает из Афин, грек он, понимаешь?
- Ах вон оно что, а ну тогда другое дело. У богатых, вишь, свои привычки, раньше-то помню из-за границы все учителей, да гувернеров выписывали, а теперича – вишь, водопроводчиков из Греции выписывают.
Заняться во дворе в столь ранний час было нечем, и подставив солнцу ла-дошки, братья уселись на корточки напротив старушек. Те, тем временем, продолжали развивать тему.
- Вот ведь наказание, – сказала баба Изя – читай по губам, труперда ты старая – и она повернулась к бабе Лупе.
- А как это – труперда? – спросил Борисик, не то у Глеба, не то у бабы Изи.
- Ех, внучок, - вздохнула баба Изя – с лошадью то, что больше не может се-дока носить, знаешь что раньше делали?
- Неа, – сказал Борисик.
- Я только знаю, что коней на переправе не меняют, – сказал Глеб.
- Стреляли её, лошадь то, что б не мучилась. А ту, на которую рука не подня-лася, трупердой звали. Дак Лупа – труперда и есть, глухая, старая и окромя очков на себе уже носить ничего не может. Всю жись, как-никак вместе про-жили, я можно сказать, в мадмуазелях, исключительно по ее вине осталась.
- В ком остались? – не понял Глеб.
- В девичестве она подзадержалась, – тихонько сказал Борисик, лет этак на восемьдесят. - С лошадьми понятно, – сказал он уже громче – а как называли коней, на которых рука не понимается? Трупердун?
- Конь, прости господи, у которого на кобылу даже глаз не подымается, – вступила в разговор баба Лупа, этот завсегда мерином назывался.
- Ты-то откудова это знаешь, тачанка первой конной армии? - удивленно по-смотрела на сестру баба Изя.
- Ну, на тачанке не ездила, врать не буду, но за пулеметом лежала, было дело, – сказала баба Лупа.
- Знаю я, за каким ты пулеметом лежала, – сказала баба Изя. Пулемет систе-мы Ванька - фельдшер.
- А что, есть и такой? – спросил Глеб – я только Максим знаю.
- А она и за Максимом, и за Ванькой и за какими только марками пулеметов не перебывала, она по части лежания с оружием – прямо ружейная энцикло-педия.
- А как же, – продолжала баба Лупа - вот ежели лежим в дозоре – оружие не-пременно в руках держишь, чуть что – затвор передернула и бабах! Баба Лу-па с завидной для ее лет сноровкой изобразила как она "бабах".
- Ага, ну прям звезда дозоров, вот ты всю войну в дозорах то и пробабахала, - сказала баба Изя.
- А грек то этот, по обмену, или как к вам едет? – спросила баба Лупа.
- Брат он ихний, сказали же тебе, – ответила ей баба Изя.
- А так и не скажешь – глядя на братьев, сказала баба Лупа - вы то, вон, как одуванчики, белесые, а брат – грек, они ж прости господи, чернявые, как цы-гане!
- А ты себя вспомни, – сказала баба Изя – твой то, первенец, на тебя только по фамилии в паспорте и похож, а так – ну ни уму ни сердцу.
- Да не грек он никакой, – как можно громче сказал Глеб.
- А кто ж он тогда? – спросила баба Изя.
- Не знаю, это зовут его так А-ф-и-н-о-г-е-н, – Глеб по слогам произнес имя.
- Красивое имя, моего жениха, дай бог памяти, так же звучно звали – Даздра-перм, – мечтательно вздохнула баба Изя.
- Как? – хором спросили братья. От их вскрика сестры даже подскочили на лавочке.
- Это раньше, мода такая была, из лозунгов имена составлять. Вот Даздра-перм – это, стало быть ДА ЗДРАвствует ПЕРвое Мая, – сказала баба Изя.
- Окстись, на дворе июль, а ты про первое мая вспомнила, - посмотрела на сестру баба Лупа.
- Это я про жениха своего им толкую, про Даздараперма Никонорыча, пом-нишь?
- Помню, помню, как не помнить. Лежим мы как то с ним в дозоре…
- Ну вот, пожалуйста, – всплеснула руками баба Изя – и так всю жисть – же-нихи мои, а в дозоре с ними лежит Лупа!

4

Солнышко тем временем разошлось не на шутку. Устав сидеть на корточ-ках, братья перебрались на паребрик, благо после вчерашнего дождика, он был еще чист и почти свеж.
- Может, скупаемся? – спросил Глеб.
- В фонтане? – поддержал идею Борисик.
- А участковый? – вяло возразил Глеб.
- А все лучшее – детям? – парировал Борисик.
- Авоськину не докажешь, – вздохнул Глеб.
- Кошолкину. Где написано, что купаться в фонтане запрещено? Вон, в Евро-пе, как жара, дак в фонтаны только что приглашения не раздают – плескайся не хочу! – сказал Борисик.
- Они, как минимум, в трусах плескаются, и конкурсы аморальные не уст-раивают, – уточнил Глеб.
- А это вообще нонсенс – купаться в одежде! Они что, и ванну в трусах зала-зят? – продолжал Борисик.
- Нет, наверное. Но фонтан – это общественное место, нормы поведения и общественная мораль обязывают, – неуверенно ответил Глеб.
- Ты уголовный кодекс на ночь читаешь, что ли? "Нормы, мораль обязывает" – передразнил его Борисик. Получается, что когда никто не видит – то мож-но, а когда видят – то нельзя, так?
- Как? – не понял Глеб, уже начавший жалеть, что ввязался в дискуссию.
- Ну вот ты, в ванне в воду пукаешь? Можешь не отвечать, я и так знаю. И что, кто-то тебе хоть слово сказал?
- Дак ведь, кроме тебя и нет в ней никого, кто ж говорить то будет? – возра-зил Глеб.
- А вспомни, что случилось в последний раз в фонтане? – наседал Борисик.
- Ну ты сравнил! В ванне ты пукнул себе разок – другой и моешься дальше, а организовывать в фонтане конкурс на самый большой пук - пузырь, на самый вонючий пук – конечно, там такая вонь поднялась, а "танец маленьких лебе-дей" участковому на спор - кто пропукал? – Глеб встал с паребрика и хруст-нув суставами, сладко потянулся.
- Да ему, с его слухом, хоть "Лунную сонату", хоть "Shoy must go on" пропу-кать можно, а как понял, что проиграл – сразу же: "аморально в фонтан пу-кать, чему друзей учишь, ты бы еще гимн пропукал" у, сатрап несчастный, – Борисик то же встал, но потягиваться не стал, а посмотрев на солнышко, за-жмурился и громко чихнул.
- Твое здоровье – сказал Глеб
- И тебе не хворать – ответил Борисик, - я имя придумал, Объебел, ОБЪЕди-нение с БЕЛоруссией. Еще немножко постояв, братья решили на фонтан се-годня не ходить, а навестить Стаську.
Тем временем, тот, кто проспорил Борисику и кого он назвал сатрапом, иными словами – участковый Клим Прокопьевич Кошолкин, потихоньку из-нывая от жары, совершал ежедневный обход территории. К вящей радости участкового, в аккурат, на вверенной ему территории там и сям, как грибы после дождя, повырастали пивные палатки, не менее пивные павильоны и столь же пивные закусочные. Одним словом, не успев обойти и половины территории, Клим Прокопьевич уже изрядно подустал, в смысле, устал пить пиво, не имея возможности, время от времени, от излишков пива избавлять-ся. Участковый, понятное дело, был в форме. Обычные граждане, не обреме-ненные формой и вопросом общественной нравственности, от излишков из-бавлялись за ближайшим углом, или в крайнем случае – успевали добегать до некогда чахлых кустиков дворовой акации, от избытка мочевины разросшей-ся до размеров среднестатистических джунглей. Приложившись к очередной кружке "Старого мельника", заботливо и совершенно бескорыстно постав-ленной перед ним продавщицей, участковый с тоской подумал, что произой-ди сейчас на вверенной ему территории какое нибудь правонарушение, а он толком не то что прицелиться, он и шагу ступить не сможет, что бы ненаро-ком не расплескать то, что накопилось в нем, пока он, следуя инструкции, обходил вверенную ему территорию. К счастью, погода не располагала к правонарушениям и граждане, если не пили пиво, то мирно спешили по сво-им делам, не помышляя устроить участковому проверку на выносливость. Клим Прокопьевич с трогательной нежностью погладил прилаженную к пор-тупее кобуру. Кобура, разопревшая на солнцепеке, отозвалась не менее тро-гательной мягкостью и податливостью, иными словами – отозвалась чарую-щей пустотой. То, что обнаружив эту пустоту в кобуре, участковый не опро-стался прямо у ларька, он впоследствии, объяснял исключительно силой во-ли. Другой бы, менее волевой участковый, после четырех литров пива обна-ружив, что посеял табельное оружие, непременно бы наделал в штаны, впал в панику, начал метаться в поисках пистолета системы Макаров и боекомплек-та патронов на случай, если придется отстреливаться – но не таков был Клим Прокопьевич Кошолкин. Ничем не выдавая случившееся, он прикончил по-чатую кружку, доведя объем выпитого до четырех с половиной литров и внутренне переживая и одновременно успокаивая себя чрезвычайностью си-туации, как бы невзначай направился к зарослям акации. С видом, словно в зарослях он вкусил манны небесной, участковый покинул кусты акации и немедленно приступил к поискам посеянного пистолета.

5

Удивительное дело, но от чего то, стоит начаться каникулам, как боль-шинство родителей стараются сбагрить своих детей из отчего дома. Может им просто завидно и они тоже хотят отдохнуть хоть недельку от непоседли-вого сына или доставшей всех своими гаммами и первыми прыщами дочери? Если на коротенькие весенние или осенние каникулы спровадить своего от-прыска получается не всегда, то уж в летние, самые продолжительные кани-кулы, шансы родителей резко возрастают. Родители Стаськи с сыном особо не церемонились, а без лишних разговоров отправили его на весь июль к дядьке. С дядькой тоже, особо не шушукались, тактично поставив его перед фактом неизбежного приезда племянника. Так Стаська оказался один на один с незнакомым городом и не очень знакомым дядькой, вдобавок оказавшимся местным участковым. Родители слегка лукавили, отправляя Стаську в гости к дядьке. Свежий воздух, отсутствие чадящих заводских труб и даже речка, в которой можно купаться и ловить рыбу – все это конечно хорошо, и местами даже полезно. Но между строк, угадывалось потаенное желание родителей, что родственник - милиционер окажет на Стаську по-настоящему мужское влияние, если не сказать больше – в столь сжатые сроки, попытается сделать из Стаськи настоящего мужчину, в хорошем смысле этого слова. За неимени-ем под рукой бабушек и дедушек, что обычно с успехом справляются с этой задачей, Стаську решено было отправить к Климу Прокопьевичу. Образ му-жественного участкового внушал родителям Стаськи, он внушал им если не уверенность, то слабую надежду – Стаська вернется если не мужчиной, то на худой конец – возмужавшим.
Сам Клим Прокопьевич воспринял известие о приезде племянника как оче-редное испытание на его пути к офицерскому званию, справедливо рассудив, что лишний педагогический опыт ему, как почти офицеру, не повредит и в оставшееся до приезда Стаськи время, срочно засел за специальную литера-туру. Через неделю, за день до приезда Стаськи, Клим Прокопьевич к нема-лому удивлению обнаружил, что все это время, за место сборника работ Ан-тона Макаренко, он читал книжку Ивана Мичурина, посвященную селекции и выведению новых сортов плодоовощных культур.
- Вротердам дэпари! – в сердцах воскликнул Клим Прокопьевич. – А я-то ду-маю, когда ж про воспитание то начнется, все кустики да веточки всякие, а он, шельма, оказывается главный по ягодам с яблоками! Нет ничего удиви-тельного, что невольно вооружившись огородными знаниями, Клим Про-копьевич сразу же пустил их в ход, стоило Стаське ступить на землю из ва-гона скорого поезда.
- Ну, здорова, садовый вар мне в печенку! – сказал Клим Прокопьевич, глядя на Стаську.- Чё замер то, как груша после заморозка?
- Вот что дружба народов с людьми делает, – про себя подумал Клим Про-копьевич, поскольку Стаська был черен как ночь, и стоял, разинув рот, явно ни бельмеса не поняв из того, что сказал ему Клим Прокопьевич.
- Вы мужчина чего до ребенка докапались? – спросила его какая-то дама, на-груженная баулами и спортивными сумками.- Провинция, господи, нигре-тёнка увидали! – Ахламба, чуча! Барбалыга ндэмудрила птык-птык, - сказала она негритёнку и схватив его за руку, потащила к выходу с перрона.
- Мать моя, селекция, слава богу, ошибочка вышла, – пробормотал Клим Прокопьевич, оглядывая уже начавший пустеть перрон. Кроме носильщика, двух карманников, вокзальной прости-те, девки, и невыспавшейся проводни-цы на перроне никого больше не было. Клим Прокопьевич подошел к по-следней.
- Это поезд Нсква – Захудаловск? – спросил он.
- Ну, – ответила проводница.
- Вагон, стало быть, восьмой?
- Ну, – не меняя тональности и чуть не подавившись зевотой ответила про-водница. Клим Прокопьевич, будь он в форме, живо бы показал ей откуда у яблони почки растут, но без формы, он тушевался и вообще, чувствовал себя не в своей тарелке.
- У вас тут мальчик должен быть, из Нсквы, не видели?
- Придавило ему, еще как подъезжать стали, – ответила проводница.
- Не понял, что ему придавило? – начал волноваться Клим Прокопьевич.
- Хрухтов, говорю обпоролся, поносом его придавило, в тамбуре сидит, ваш что ли?
- Мальчик мой, а понос себе оставить можете, – нашелся Клим Прокопьевич.
- Живой? – спросил он, робко постучав в дверь тамбура. Ответ заглушил звук сливаемой воды. Дверь открылась и Клим Прокопьевич, наконец-то узрел родственника.
- Экий ты зеленый весь, прямо как тля смородиновая, – глядя на действи-тельно позеленевшего от прохватившего его поносу племянника, сказал Клим Прокопьевич.
- Здравствуйте, вы дядя Клим? – спросил мальчишка.
- Верно подметил, а ты, стало быть – Стасик, да?
- Неа, – только и успел сказать мальчишка, как ойкнув, снова закрылся в там-буре.
- Хорошо, хоть станция последняя, – подумалось Климу Прокопьевичу – а то поди как до Лопоухинска поезд шел, пришлось бы до вечера эту амброзию нюхать. Дверь тамбура снова открылась.
- Меня не Стасик, меня Стаська зовут, – сказал мальчишка, одновременно, словно прислушиваясь сам к себе.
- Понимаете, дядя Клим, я перед станцией фруктов не мытых поел, поленил-ся их сполоснуть, а тут уже подъезжаем, а она меня ни на шаг от унитаза не отпускает.
- Кто? – не понял Клим Прокопьевич.
- Диарея, – пояснил Стаська.
- А, противная баба, я с ней тоже уже пообщался, ишь, стоит, зевает, у, лож-ноножка садовая! То, что диарея и понос это суть одно и тоже, Клим Про-копьевич, похоже, не знал. Он подхватил спортивный баул Стаськи и спус-тился на перрон.
- Счастливого пути Диарея, уж простите, не знаю как вас по батюшке, – ска-зал Клим Прокопьевич проводнице.
- Хам! – не успев дозевнуть ответила проводница.
- Акуна матата, – сказал ей Стаська, помахав рукой.
- Господи, ну и семейки пошли, не оскорбят, дак матом обкладут! – и зевнув напоследок вслед удаляющимся пассажирам, отправилась досыпать.

6

Воспитание, или говоря научным языком – педагогика, штука чрезвы-чайно сложная. А воспитание мальчишек – это вам не уж точно не фунт изюма. Клим Прокопьевич смог убедиться в этом, так сказать, на личном опыте. Как то сразу выяснилось, что в педагогике, Клим Прокопьевич разби-рается, простите, как свинья в апельсинах. Попутно выяснилось так же, что на время, а точнее на месяц, придется поставить крест на личной жизни, по-скольку личная жизнь, Клима Прокопьевича, протекала у него большей ча-стью по ночам, и как правило, в его же однокомнатной квартире. Предметом воздыханий Клим Прокопьевича на данном отрезке его жизни, была продав-щица из аптеки, Валькирия Петровна. Присутствие несовершеннолетнего Стаськи не то что бы мешало уже не молодой парочке - скорее несколько конфузило их обоих. Не стоит забывать, что обязанностей участкового с него никто не снимал, по сему, набегавшись за день – до воспитательного ли про-цесса ему было? Стаську, впрочем, это ни капельки не напрягало. Уже на следующий день, проводив дядю на службу, он вышел во двор, потом вышел на городские улицы, дошел до фонтана, где и познакомился с братьями – Глебом и Борисиком. А получилось это вот как.
Утра того дня братья ждали с особым нетерпением. Они даже пораньше от-правились спать, поскольку, как известно – раньше ляжешь, раньше наступит утро. Всю предыдущую неделю они клеили огроменного по своим размерам воздушного змея. Своими удалыми размерами змей обязан Глебу, решивше-му внести кое какие поправки в чертежи, от чего змей получился просто ко-ролевских размеров.
- На коробке вроде как змей нарисован, – сказал папа, перешагивая через распластавшуюся по всей комнате конструкцию – а у вас уже дельтаплан ка-кой-то получается.
- А что это за игривые ситцевые вставочки с васильками? – спросила мама, показывая на змея. – Они мне очень знакомы, по моему, наши наволочки, сшиты из точно такой же ткани.
- Глобализация, мамуль, – нашелся Борисик – змея делали в Китае, ткань де-лали в Китае, нет ничего удивительного, что сделанная в Китае ткань попала и в наволочки и в коробку со змеем.
- Мне кажется, что полку антиглобалистов прибыло, – сказал папа, когда в комнату вернулась мама, держа в руках то, что осталось от продукта глоба-лизации – наволочек, усыпанных васильками.
Запускать змея решили в сквере у фонтана. Как назло, в то утро не было ни то что ветра, маломальского сквозняка, и того не наблюдалось, сколько ни слюнявил, подражая морякам, палец Борисик. Даже после того, как в поисках ветра, палец послюнявил Глеб, этого самого ветра больше не стало. Братья попробовали побегать по скверу, но змей, лишь вяло подпрыгивал и камнем падал на асфальт.
– Безветрие – главный враг змеев и парусников, – сказал щупленький, усы-панный веснушками мальчишка, вот уже битый час, наблюдавший за безус-пешными попытками братьев запустить змея. С высунутыми на бок языками, запыхавшиеся братья остановились рядом с умником.
- История полна примеров, когда могучий парусный флот, по причине отсут-ствия ветра, оказывался полностью разбитым более мелкими судами на ве-сельном ходу – продолжил мальчишка.
- Предлагаешь приделать змею весла? – язвительно спросил Борисик.
- Предлагаю поставить ему сливу, что б не умничал, – сказал Глеб.
- Предлагаю для начала познакомиться и поискать восходящие потоки возду-ха, которые поднимут змея. Меня Стаська зовут, – сказал мальчик. Знакомст-во состоялось.
- Ну и где прикажешь их искать, эти потоки? – спросил Борисик.
- Обычно, восходящие потоки набирают силу в метрах двухстах от поверхно-сти земли, – сказал Стаська.
- Мы его на два то метра поднять не можем, а ты о двухстах заикаешься, – сказал Глеб.
- Тогда его нужно принудительно поднять, пока его не подхватят восходящие потоки, – Стаська в задумчивости почесал переносицу.
- Смотри, веснушки не отскреби, – хихикнул Борисик.
- Может опробуем воздушные шарики с гелием? – сказал Стаська.
- А может сначала посчитаем сколько у нас денег? – хмыкнул Глеб.
- Да, шарики нынче дорогое удовольствие, – вздохнул Борисик.
- А сколько у нас денег? – спросил Стаська.
- У нас, рулей пятьдесят – максимум, – сказал Глеб – а у тебя?
- У меня есть идеи, а денег нет, вернее есть, но они дома, – сказал Стаська.
- Ну, давай, выкладывай свои идеи, где нам раздобыть шарики с гелием на наши пятьдесят рублей, – сказал Глеб.
- Про гелий точно сказать не могу, но на шарики вполне хватит. Показывай-те, где у вас тут аптека, – сказал Стаська.
- Аптека? – хором удивились братья.
- А в аптеке что, уже начали воздушные шарики продавать? – спросил Бори-сик. Стаська посмотрел на Борисика как доктор Павлов на свою первую под-опытную дворняжку.
- О каких, собственно, шариках идет речь, о грелках что ли? – то же не со-всем понял о чем идет речь Глеб.
- О-о-о как все запущено, – сказал Стаська. – В аптеке продают такие резино-вые штучки, разноцветные, с разными запахами, которые свернуты в колеч-ки, которые мужчины используют, когда не хотят, что бы у них были дети, понятно излагаю? – спросил Стаська.
- Ой что-то ты темнишь, брат, - сказал Борисик.
- Какие штучки – колечки разноцветные, какие разные вкусы, и причем тут дети - ни чё не понял, - сказал Глеб.
- Средневековье какое то, честное слово - развел руками Стаська.
- Во-первых, не вкусы, а запахи, во-вторых – вы что, никогда их водой не на-бирали и с балкона не скидывали? – Стаська посмотрел на братьев.
- Мы с балкона только презики с водой скидывали – как ни в чем не бывало, сказал Борисик.
- Ну а я-то битый час, о чем вам толкую?! – воскликнул Стаська
- О колечках каких-то с запахами, - сказал Глеб.
- Короче, вы их где брали? – спросил Стаська.
- Презики то? В спальне родительской, только их там нет больше, на днях кончились, - констатировал Борисик.
- А что, презики разве в аптеках продают? – спросил Глеб.
- Естественно, а ты думал где, не в канцтоварах же! – ответил Стаська.
- Папа сказал, что это какие-то предохранители, вот я и думал, что это что-то типа запчастей каких-то, - пожал плечами Глеб.
- Погодите, дак вы не знаете предназначение презика? - воскликнул Стаська.
- Тебе ж сказали – запчасти, - встал на защиту брата Борисик.
- А вы не задавали себе вопрос - что запчасти делают в родительской спаль-не? – как можно спокойней спросил Стаська, искренне удивляясь дремучести братьев.
- Неа, – дружно сказали братья, привыкшие верить родителям на слово.
- Понятно, все гораздо хуже, чем я предполагал, до аптеки далеко? – Стаська посмотрел на братьев, словно собрался объявить неутешительный диагноз.
- Да нет, пара кварталов, - сказал Борисик.
- Пошли, мне есть что вам рассказать об это мире, - сказал Стаська.

7

Родителям нужно верить. Ведь даже если они пока не говорят всей правды, то со временем, конечно же ее скажут. Или ее скажут за них другие.
- Если то, что ты рассказал о презиках – правда, я за ними в аптеку не пойду, - сказал Борисик, когда троица подошла к аптеке.
- И я не пойду, идеи ваши, деньги наши, вот ты Стаська и иди - сказал Глеб, критически осматривая Стаську. Дело в том, что если братья, в свои десять, выглядели на все одиннадцать с хвостиком, то Стаська, в свои не полные двенадцать, выглядел на все десять. Хотя всем было понятно, что ни в десять, ни в двенадцать за тем, зачем они пришли в аптеку, в аптеку не ходят, и уж тем паче – не просят продать им то, зачем они пришли.
- Может, попросим кого-нибудь? – предложил Борисик.
- "Дядя, купите пять презиков на троих", так что ли? - съязвил Глеб.
- Давайте деньги, - решительно сказал Стаська. Братья повиновались, видимо подавленные героическим настроем Стаськи. Расплющив носы о витрину, они с интересом наблюдали за происходящим в аптеке. Стаська, как ни в чем не бывало, отбил чек, подошел к прилавку и привстав на цыпочки показал пальцем на витрину. К великому удивлению, продавщица протянула ему горсть разноцветных пакетиков. Стаська, сияя как новый пятак, и помахав продавщице ручкой, направился к выходу из аптеки.
- Как? – только и спросили братья.
- Пришлось включить дурочка, - протягивая братьям упаковки с презервати-вами, сказал Стаська. – Я ей сказал, что мне нужны вот эти резиновые штуч-ки, поскольку нужно поставить эксперимент, который нам задали на лето по физике на тягучесть разных резиновых предметов.
- Включал дурочка ты, но дура выходит она, – глядя на продавщицу, сказал Борисик.
- Осталось только надуть их гелием, - сказал Стаська.
- С этим проще, у нас свой человек в этом бизнесе, - сказал Глеб. Все трое, по очереди неся змея, направились в парк. К счастью, баллоны с гелием, укра-шенные разноцветными шарами и надутыми фигурками мультяшных героев, оказался на своем месте. На месте оказался и продавец, которого почему то все звали Фифти-фифти.
- Здорова Фифти-фифти, - поздоровались в один голос братья.
- Здорова, коль не шутите, что, корешком обзавелись? - Фифти-фифти пока-зал на Стаську.
- Это не корешок, это Стаська, - сказал Борисик.
- Дак я про чё и говорю, приятеля, говорю, надыбали – нужное дело, базара нет!
- Мы его не дыбали, он нам змея помогает запускать, - сказал Глеб, - дело у нас к тебе, поможешь?
- Об чем разговор! – Фифти-фифти присел на корточки.
- У тебя гелия много? – тоном заговорщика спросил Борисик.
- А что, много надо? – тоже перешел на шепот Фифти-фифти.
- Вот, надо надуть, - Глеб протянул ему пять разноцветных упаковок.
- Понимаешь, ветра нет, мы их к змею привяжем, они его до восходящих по-токов поднимут, а там он уже сам полетит, ну как - надуешь? – объяснил за-дачу Борисик.
- Вам и трех за глаза хватит, - сказал Фифти-фифти, по сему – три в расход, два мне – идет?
- Идет! Сделка состоялась.
Народ по парку гулял, куда ж без него, но шарики пока никто покупать не торопился. Фифти-фифти спрятал в карман две упаковки, распечатал первую и нацепив на баллон, открыл газ. Нестерпимо – приторно запахло бананом, за тем, наполняясь газом, взору предстал малиновый шар, украшенный рожка-ми. Следом по ноздрям вдарило малиной, шар оказался ядовито - зеленого цвета, украшенный игривой загогулиной. Земляничное амбре смешалось с малиной и бананом и вскоре третий шар, то же с рожками рвался из рук, го-товый взмыть в небо. Столь необычные шарики, да еще приправленные фруктовыми запахами, подействовали на прохожих как цветочки на пчелок, - прохожие стали на них слетаться, в смысле, собираться.
- Купи чертика, - сказала девочка, дернув маму за руку.
- Купи малиновый банан, - не отставал от нее какой-то карапуз, наседая на своего деда, прогуливавшегося рядом с ним.
- Валить вам надо, - сказал Фифти-фифти, протягивая троице воняющие на весь парк шары, непонятной конфигурации.
- Валим, - дружно ответили все трое.
Запускать змея решили неподалеку, на площади у дворца бракосочетаний. Место там открытое, на дворе выходной, народу практически нет – лучшей стартовой площадки и придумать было трудно. Пока братья привязывали разноцветные баллоны к змею, Стаська его еле удерживал – гелий, собака, оказался скорым на подъем, и все норовил утащить Стаську в небеса вместе со змеем. Как назло, словно специально выждав, откуда не возьмись, налетел ветер, и Стаська, не дожидаясь команды, выпустил змея. Гелий, плюс ветер сделали свое дело и змей, украшенный разнофигуристыми шарами бодро взмыл ввысь. Неожиданный порыв ветра, заставил змея выполнить невидан-ный пируэт, в результате чего, уже было набравший крейсерскую скорость и заданную высоту змей, вдруг ринулся к земле, снова взмыл вверх и зацепил-ся за руку одной из статуй, украшавших площадь перед дворцом бракосоче-таний.
С этой скульптурой вообще, и с ее автором, в частности, связано много чего интересного. Звали, да и сейчас, нет-нет зовут, дак вот, звали скульптора Мифодий. Поцелованный неизвестно каким богом, Фима постоянно прибы-вал в поисках. Он искал новые формы и способы передачи того, что просили его передать заказчики тех или иных скульптур или скульптурных компози-ций. Первой работой, выполненной Фимой, стала скульптура, установленная во дворе детского сада №1, и выполненная по мотивам восточных сказок. "Алладин трет Маленького Мука, перепутав его с лампой". Столь своеобраз-ное прочтение хорошо известных сказок, да еще и установленное в детсадов-ском дворике, привело к тому, что скульптуру от греха подальше, перестави-ли во двор дома престарелых. Работать же с мрамором Фима отказывается категорически, так как его работа, выполненная по заказу все того же дома престарелых "С детьми и старость – в радость", стоила ему 5 лет условно, по-скольку он, выполнив ее в античном духе, уделил, по мнению искусствове-дов из Захудаловской городской прокуратуры, излишнее внимание тому, че-му уделять его не стоило.
Дерево Фима тоже отвергает, так как считает его материалом ненадежным, которому свойственно разбухать, рассыхаться и растрескиваться, приводя в пример свою скульптурную композицию "Ныряльщик", которую Фима уста-новил в единственном городском бассейне. Видимо от высокой влажности и подходящего микроклимата дерево, из которого был вырезан ныряльщик, пошло в рост, и вскоре ныряльщик, ничем ранее не выделявшийся, обзавелся торчащей веточкой, торчащей, как на грех, там, где ей торчать категорически не следовало. Подпиливание и подстругивание ныряльщика, результатов не дали, поскольку веточки поперли у ныряльщика из таких мест, что пришлось отменять соревнования по прыжкам из воды, поскольку все внимание судей-ской комиссии было обращено на скульптуру, с торчащими отовсюду веточ-ками, подернутыми молодой листвой. Та же участь постигла и Фимину скульптурную группу "Веселые старты", изображавшую застывших в пред-стартовой позе веселых спортсменов, которую он саморучно выстругал и ус-тановил перед зданием Детской Юношеской Спортивной Школы города За-худаловска. Ветер и дождь сделали свое дело, и композиция со временем растрескалась, да в таких местах, что доказывать отсутствие злого умысла, Мифодию приходиться по сей день.
С железобетоном у него тоже отношения, мягко говоря, не сложились, по-сле того, как по заказу горздравотдела, сварив и залив бетоном свою скульп-туру о способах передачи СПИДа, приемная комиссия, к своему удивлению обнаружила, что согласно скульптурной группе, способ передачи только один, причем попадающий сразу под несколько статей Уголовного Кодекса. Как ни доказывал Фима, что на остальные способы элементарно не хватило бетонной смеси и арматуры, и что удовлетворение, читаемое на лицах скульптур, вовсе не отражают радость от заражения таким способом, и это, не более чем игра света и тени - все напрасно. Еще свежи воспоминания о скульптурной композиции, выполненной Мифодием в технике воскового ли-тья, по заказу городского отдела народного образования, задумывавшийся, видимо как наш ответ их музею мадам Тюссо.
По замыслу чиновников, скульптурная композиция должна была олицетво-рять путь, пройденный народным образованием, и призывать к дисциплине учащихся, простояла в холле городской гимназии имени Малыша и Карлсона ровно 15 минут. Композиция состояла из трех частей и шести фигур. "Учи-тель, порющий розгами нерадивого гимназиста" – как олицетворение темно-го непедагогичного прошлого, "Учитель и ученик за совместным чтением научно-популярного журнала" – наше настоящее, и "Ученик, порющий нера-дивого учителя" – вот, что, по мнению Фимы, ждало наше народное образо-вание в будущем. Отлитые из воска, скульптуры выглядели настолько живы-ми, что многие заслуженные учительницы, присутствовавшие на открытии, чуть не лишились чувств, признав в учителе из прошлого, тогдашнего мэра города, порющего гимназиста, до боли похожего на Гарри Поттера. Слова Фимы о том, что журнал "Jeune et Naturelle", это своего рода "Техника – мо-лодежи", или на худой конец – "Юный художник", успеха не возымели, по-скольку Мифодий, как истинный мастер, до последнего штриха скопировал не только обложку журнала № 4 за 1986г., им были воспроизведены даже страницы, которые с увлечением читают учитель и ученик.
Вернувшись через два года из "творческой", по словам Фимы командиров-ки, он с головой ушел в освоение новых техник, материалов и способов пере-дачи. Венцом его поисков, стало исполнение заказа, поступившего из город-ского ДОСАФ. Используя сверхлегкие материалы, Фимой была изготовлена скульптурная композиция "Спасатель, делающий искусственное дыхание". Установленная на высоком постаменте при входе в городскую школу ДО-САФ, она ничем не привлекала внимание, покуда не подул сильный ветер. Спасатель, изготовленный из сверхлегкого материала, и закрепленный над спасаемым на штыре, под напором ветра резко развернулся на 180 градусов, явив окружающим позу не столько неизвестную, сколько чарующе откровен-ную в столь необычном месте. А поскольку композиция была закреплена на недосягаемой обычными способами высоте, то стоило подуть южному ветру, как спасатель, к вящей радости учащихся ДОСАФ, принимал позу, вернуть из которой, его мог лишь северный ветер. В народе даже появилось выраже-ние "искусственное дыхание по южному", поэтому на вопрос, – какой сего-дня ветер, многие отвечали, что с утра спасатель делал искусственное дыха-ние по южному, что означало, что ветер сегодня дует с юга. Использование сверхлегких материалов в этой скульптуре, в конце концов, привело к тому, что вертеться на штыре, начал не только спасатель, но и спасаемый, в резуль-тате чего позы, принимаемые ими под напорами разных ветров, начали при-нимать откровенно вызывающий характер, смущая учащихся и отвлекая их от добровольного содействия армии и флоту. Августовской ночью, под по-кровом темноты, вызванная пожарная команда намертво закрепила спасателя над спасаемым.
Еще одну злую шутку ветер сыграл со скульптурой, которую Мифодий, па-мятуя о спасателе, изготовил методом теплой ковки из стальных сверхтонких пластин. Выполненная по заказу городского дворца бракосочетаний, она чем-то напоминала известных "рабочего и колхозницу", стоящих в Нскве. С той разницей, что молодой человек, олицетворявший вновь испеченного супруга, трогательно обнимал рукой строгую талию вновь испеченной и уже бере-менной, судя по приличному животику, супруги. Изготовленные отдельно и соединенные уже на постаменте они сверкали на солнце и призывали всех, еще не скованных узами брака, поскорее исправить это упущение. Однако, налетевший вскоре ветер, привел всех собравшихся на открытие скульптуры в легкое замешательство, поскольку попадая в щели между пластинами и гу-ляя внутри полых фигур, он начал издавать звуки настолько пугающего, ие-рихонского тембра, что присутствующих озноб прошибал прямо на месте. Частично устранить акустическую аномалию, Фиме удалось лишь после то-го, как рука молодого супруга была переварена им, и вынужденно спустилась несколько ниже строгой талии супруги, от чего терялась пафосность, появля-лась игривость и некий намек, на предстоящую брачную ночь. Однако ут-робные звуки хоть и стали менее зловещи, но утробности своей не потеряли, продолжая пугать молодоженов и снижать общегородские показатели по бракам. Полностью избавится от звуков, удалось лишь тогда, когда рука мо-лодой супруги, до этого, призывно вздернутая ввысь, стараниями Фимы, пе-реместилась на уровень чуть ниже пояса супруга. Попытки приподнять ее до приличного уровня, хотя бы в район широкой груди, успехов не имели. Скульптура не выла исключительно при такой комбинации рук молодых. Очередная приемная комиссия, чуть разом дара речи не лишилась, увидев, где находятся руки молодых. И если руку жениха скрывала спина невесты, то руку невесты, призывно указующую на ширинку жениха, ничего уже скрыть не могло. Выручил всех сам Мифодий, предложив поставить перед супруга-ми фигуру некого ребенка, допустим, сына, тем самым, прикрыв фривольный жест невесты. Поскольку добавить фигуру ребенка оказалось дешевле, чем сносить весь памятник, вопрос о том – откуда у только что поженившихся молодых появился ребенок, с точки зрения общественной морали, ни у кого не возник. Фима подошел к вопросу о ребенке со свойственной ему мону-ментальностью, от чего ребенок выглядел ненамного младше родителей, и не смотря на полное отсутствие одежды, производил скорее впечатление любо-пытного родственника, заставшего молодых в пикантной ситуации. Памятуя о предыдущих случаях, не стал Фима заострять внимание и на половой при-надлежности новой фигуры. Что бы избежать кривотолков, он сваял, а точнее сковал ее в этаком игривом полуобороте, явив зрителям часть спины, не от-вечающую за пол. Решив, что эта часть спины все же лучше, чем рука невес-ты на ширинке жениха, комиссия, наконец, утвердила скульптуру. Теперь вам понятно, что змей, украшенный разноцветными презервативами, заце-пился не просто не вовремя, он зацепился, прямо скажем – крайне неудачно, и отцепляться, судя по всему в ближайшее время не собирался.