- Батюшка! Спасибо,что пришли. Примите мою исповедь. Хочу облегчить свою душу. Никому и никогда про это не рассказывал, выслушайте, может быть тогда я и уйду в мир иной. Мне осталось совсем ничего, я это знаю: день или два. Советская власть отучила меня от церкви, никогда я туда не ходил, а исповедь моя будет первой и последней.

Моя жена умерла лет 15 назад. Дети выросли и давно уже жили в городе. Приезжали раза два в год на праздники, да пока внуки были малые, на пару деньков летом в отпуск. Случилась это история годков, почитай, десять тому. Только-только началась перестройка да гласность. Работал я охранником на заводском складе. Служба-не бей лежачего: сутки через трое.
За три дня до Нового года, 29 декабря, уже темнело на дворе, слышу крик мальчонки: «Помогите!». Выбежал я из сторожки, вижу, несутся санки с крутой горки, а на них пацаненок. Да эка невидаль, санки! Да вот только горб тот кончается крутым обрывом, метров пять, не меньше, а под ним вода глубиной метра четыре. Летом мальчишки прыгают с того горба, кто щучкой, кто солдатиком. Только визг стоит вокруг! Веселье! Да то летом. Местные пацанята никогда к той горке даже близко зимой не подходили. Знали, что вода тут никогда не замерзала. А тут мороз под вечер взялся, пар изо рта валит. Мальчонка тот, вместо того, чтобы скатиться кубарем вбок, вцепился в санки и орет, как полоумный. Да кто ж тебя услышит, милый мой, до ближайшей хаты метров пятьсот. Только я один и услыхал, на его счастье. Санки доехали до обрыва, да и ухнули разом с мальцом вниз. Тут уж не до шуток. Подбежал я к обрыву. А никого и не видно, нырнул мальчишка вместе с санками на глубину. Скинул я тулупчик, валенки, да так в одежде и сиганул за потопельником вниз. Нырнул, шарю руками под водой. Зацепился за воротник его пальтишка, тяну из воды. Выплыл, тащу его за собой. А этот ошалелый вцепился в свои санки, еле выдрал веревку из его рук. Кинул санки на сушу. Берег с другого берега пологий, песчаный, вылез я быстро. Смотрю, а мальчишка уже и не смотрит на меня, висит на руках, как тряпичная кукла, только вода с него и течет вниз. Положил я его на берегу, сделал искусственное дыхание рот в рот, как в армии учили. Стал его трясти, тут он воду-то из себя и выплюнул, задышал, закашлял, только весь трясется. Обхватил я его на радостях, положил на санки, и бегом в сторожку свою. Прибежал, расстелил на полу кожух мехом вниз, чтобы не намок, положил на него мальчонку и стал с него скидывать мокрую одежонку. А он, бедненький, худенький, как цыплёночек, все косточки можно пересчитать. И только тут заметил, что и на мне все мокрое. Скинул все с себя, растелешился догола, да уж не до жиру, быть бы живу. Хорошо, что в сторожке тепло, буржуйка натоплена. Ничего сухого и не осталось - валенки да кожух. Сунул я ноги босые в валенки, а мальчонку перенес на кровать. Побоялся тереть его водкой, а она в запасе всегда у меня была. Мало ли кто в гости забредет к сторожу ночному! Нашел бутылку одеколона «Шипр»» и стал руками растирать его: грудка, спинка, ручки, ножки. А потом поскорее сунул его под одеяло, да еще кожухом сверху прикрыл, пусть греется, бедолага. Тут и собой занялся, принял внутрь стакан водки, вытерся насухо полотенцем, растерся весь. Нагрел чайник и выпил чай с малиной. Одежонку мокрую и его и мою раскидал на бельевую веревку, что всегда выручала меня, подкинул дров в буржуйку, да и полез под одеяло к моему новому знакомому. Кровать-то в сторожке была одна, правда, старинная, широкая, на панцирной сетке, такую теперь только на металлоломе и сыскать можно. Лежу, потихоньку прихожу в себя. И вспомнил я, как однажды, видел какой-то фильм, где чтобы отогреть замерзшего альпиниста, голым телом прижимались к раздетому пострадавшему, залезши в один спальник. Чтобы, значит, согреть. Кликнул я свою собачку, что всегда несла службу со мной, запихнул ее с одного боку мальчонки, а с другого улегся сам. Обхватил его руками, прижимаю к себе. Худо-бедно, заснули. В тесноте, да не в обиде. Просыпаюсь я рано, спать давно отвык, да и на службе, как ни как! Прислушался к ребятенку, а он согрелся, раскраснелся, даже и не кашлянул ночью ни разочка - видимо, не успел нахлебаться ледяной воды. Ну и слава Богу! Чувствую, стал оживать мой гость, упирается мне в ногу его петушок. Настоящий мужик вырастет, главное, чтобы петушок стоял, а курочка найдется сама! Ой, извините, батюшка, забылся совсем.

Смотрю на него - красавчик писанный: мордашка пухленькая, темные волосы, аккуратные ушки, густые бровки и длиннющие ресницы. А он уже и глазки открыл. Смотрит на меня, изучает. Ручками провел по лицу моему, прижался бочком, ну, прям тебе котенок! А глазенки темно-карие.
- Тебя как зовут, смельчак?
- Антошка.
- А чего полез поперед батьки, не спросив разрешения? Другого места не нашел для катания? Ты хоть помнишь, что было вчера, дурья твоя башка?
- Да я ж не знал, что так все закончится. Спасибо вам. - и чмокнул меня в щеку колючую. Тут меня и переклинило. Жена моя померла лет за пять до этого. Вот и жил я отшельником с тех пор, даже, простите, батюшка, как мальчишка сопливый, не дрочил ни разу.
- Слушай, ты, наверное, хочешь до ветру, так вон в углу стоит ведро для этого. Ты не стесняйся, делай свои дела.
- А вы откуда знаете, что я хочу писать?
- Да уж знаю, поверь мне, знаю, - потрепал я его по голове.
Выскочил мой котенок из-под одеяла, такой от него живой дух по всей комнате пошел. Ладненький. Фигурка точеная, ни грамма детского жирка. Просто ангелочек! Подошел к ведру, выпятил свой животик, да и справил малую нужду. И опять меня, словно обухом по голове! Думаю про себя, эй, старый хрыч, ты что, голых пацанов никогда не видал? Остынь! А где уж тут остынуть, когда перед тобой стоит живой писающий мальчик из Брюсселя, видел я по телевизору этот фонтан!
- А где у вас можно, ну, -замялся он, - сходить по большому?
- Так в это же ведро и сходи, милок. На улице холод собачий, а ватерклозета тут нету, не положено мне по сроку службы!
Антошка присел на корточки, попукал немного, да и вывалил все вчерашнее из себя.
- А бумажку где взять, чтобы попку вытереть?
- Эх, горе ты мое, луковое! - вылез я из-под одеяла, забыл, что тоже голышом, а тут новая напасть - стоит у меня мой петух, как мачта корабля! Я уж давно и позабыл, как это бывает у мужиков. Как в таком виде мальчику показаться? А делать нечего, стоит ребятенок голый посреди сторожки, ждет бумажку. Нашел я газетку, тогда туалетной бумагой в селе нашем и не пахло. Нет, думаю, эту красоту и вонючей газетой7 Взял я салфетки мягонькие, да возьми и брякни:
- Наклонись, дай мне подтереть тебя хорошенечко.
А мальчишка и не смутился, оперся на коленки, выставил на мое обозрение свой тыл. Подтер я его попку, накрыл ведро фанеркой, чтобы не смердело, а он, святая невинность и спрашивает:
- А вы тоже хотите писать? Вон как и у вас встал! У меня утром всегда так, когда в туалет хочу! А вы вчера здорово промокли, когда меня вытаскивали?
- Вон видишь, вся одежда на веревке, даже подштанники мои. Да ты, хороший мой, ложись под одеяло, расскажи, чей ты, а мне пора вставать, я же сторож и должен сторожить свой склад.
Встал я, стал одеваться, высохло все за ночь. Только ботиночки Антона стояли в луже натекшей из них воды, и не хотели сохнуть.
- А я в гости приехал к тетке своей, Надежде Ивановне.
- Это кто ж такая? Не знаю я таких у нас в селе.
- Ну, ее на улице зовут Надька Бздыря.
- А, так и говорил бы, эту красавицу знает все село, пьет не просыхая, да хахалей водит толпами! - тут только и дошло до меня, что все это я про его родную тетку несу. Извинился перед дитем, ляпнул с дуру!
- А тетушка тебя поди уже сбилась с ног искать?
- Да нет, она вчера утром стала пить с дружками, так и забыла, наверное, про мое существование. Когда они стали раздеваться да лапать друг друга, я и сбежал на улицу. Хорошо что в сарае валялись старые санки, вот я и отправился искать приключений на свою голову.
- Вот я старый осел! Ты же ничего не ел!
- Да нет, у них там была закуска: колбаса, хлеб, яблоки. Я поел.
- Но ведь это было вчера, а сейчас ты вылазь -ка из-под одеяла, натягивай свой трусики, высохло все, кроме башмаков, а я пока чаек закипячу. Хлеб у нас есть, сало тоже, малинового варенья целая банка, пряники «Северные» тоже еще остались. А еще консервы «Килька в томате». С голоду не помрем!
- А если кто-то придет сейчас и увидит нас голыми, что подумает?
- Да кто же придет, если дежурить мне сутки, до пяти часов вечера.

И так он весело засмеялся, что стало мне тепло и радостно, как давно уже не бывало. Поели мы с ним. Он болтал про все на свете без перерыва. Оказалось, что от роду ему десять годочков. Его мама и папа погибли летом в автомобильной катастрофе, а его спасло только то, что он сидел на заднем сиденье и был пристегнут ремнем безопасности. А потом его забрали в интернат, а из всей родни и осталась папина сестра Надька. Тетка никогда не приезжала к нему. Все эти четыре месяца он провел в интернате. А тут, вдруг, перед Новым годом, тетка заявилась и забрала его к себе. Вот так он и оказался в нашем селе.

- Так, милок, посиди тут с часик, порисуй, почитай книжку, вон они стоят на полке, а я схожу к твоей тетке и разведаю обстановку. Но тебя я ей не отдам, будем все праздники вместе встречать. А чтобы никто тебя не беспокоил, будет охранять тебя моя собака. А захочешь в туалет, так вон оно, ведро в углу стоит. Только к печке не подходи. Согласен? - кинулся он ко мне, прижался, в щеку целует, ластится.
- Согласен! Да я буду вас ждать хоть до вечера!

Погладил я его по голове, да отправился к себе домой. Во-первых, взять одежонку мальцу, курточку теплую найти, старые ботиночки внучка, что валялись где-то на чердаке. А во-вторых, позаботиться про угощение тетушке-алкашке. Нашел я курточку, рубашку, штанишки, сапожки, все невестка аккуратно разложил по коробкам на чердаке лет десять тому назад. Прихватил полторашку самогонки, да и отправился к Бздырихе.

Жила эта лахудра недалеко от меня. Знало ее все село. Был у нее когда-то муженек, была и семья. Однажды Надька пошла в магазин, а деток своих закрыла. Те нашли спички, что-то подожгли. После пожара от ребятни остались только три обгорелых тельца. Хоронило их все село. Надьке дали три года за то, что не уследила за детками. Муж ее испарился в неизвестном направлении. Года два назад Надька вышла из тюрьмы, но умишком тронулась. Стала заливать за воротник, да водить ухажеров. Собачья свадьба!

Через полчаса был я возле хаты Бздырихи. Домом это трудно назвать: выбитые стекла, заколоченные целлофаном и фанерками окна, двери на одной петле. В хате вонь, перегар, дым от сигарет коромыслом, печь коптит - Содом и Гоморра! На кровати лежит полуголая расхристанная Надька, весь срам наружу. На полу спят два бомжа. Обоссанные и обрыганные. Видно, весело провели ночь, оторвались по полной!
- Слушай, хозяюшка, прикрылась бы ты что ли! Тьфу, смотреть противно!
- А кто тебя сюда звал, старый хрыч! Или ты уже позабыл, как выглядит мохнатка у бабы между ног? Посмотри, с меня не убудет, а если хочешь, я побуду твоей женкой на часик. Только угости даму сигареткой! - и еще шире развела свои грязные ноги.
- А не позабыла ли ты, красавица, что привезла племянничка на каникулы? Иль где пришили его твои дружки по-тихому, чтобы не мешало вашему разврату дите малое?
Надька изменилась в лице, прикрылась рванным грязным одеялом.
- Ох, дура я, совсем про него забыла. Я ж расписку давала, что буду заботиться о нем. Как же его звать-то?
- Антошка.
- Да, точно, Антошка. Сын моего брата покойного. Да видала его всего несколько раз, а тут перед праздниками тверезая была, и захотелось мне сиротку приласкать. А как приехала домой, тут эти уже ждут, ну и понеслась душа в рай. А ты, старый, знаешь где он, ведь не зря приперся в мои хоромы.
- Знаю и хочу договориться с тобой по-доброму, без участкового.
- Ну и говори, только мусоров не приплетай к этому.
- Так вот, я поставлю на ваш праздничный новогодний стол полторашку самогонки, а взамен мальчонка побудет у меня. Я его и в интернат свезу после каникул.
- Вот уж не знала, что ты педик голубой. А с виду такой порядочный мужчинка! Потянуло на малолетних мальчиков?
- Ты закрой свое поддувало, шалава подзаборная. Вчера этот мальчик свалился в прорубь, чуть не утонул. Если бы не я, сидела бы ты уже в обезьяннике и давала показания как довела дите до смерти, а может и сама пьяная подтолкнула его в воду? Как знать, с тебя станется.
Надька стала белее мела, взяла пластиковую бутылку и сказала: - Спасибо тебе, что спас мальчишку. Беру я свои слова поганые назад. Пусть побудет с тобой, у меня тут, сам видишь, какие условия.
На том и сошлись.

- А вещички у него какие-нибудь были с собой, когда ты его привезла?
- Вещи? Да нет, вон на шифоньере лежит его портфельчик, я даже не открывала его, позабыла совсем.
- А от родителей его ничего не осталось?
- От родителей? Да жили-то они в малосемейке, все брат собирался в нормальную квартиру переехать. Да не успел. Вещички, какие были, продала, а деньги пропила. Сам знаешь, как это бывает. Мальчишку забрали в интернат. А осталось от них, дай подумать, а, альбом с фотографиями их семейный. Тоже где-то там, на шкафу лежит. Хорошо, что не успела спалить его в печке, рука не поднялась. Все-таки память про брата!
- Так я и его заберу, альбом этот. Не твоя это память. Кончала бы ты, Надежда, пить и гулять. Что было, то прошло. Найди себе мужика путевого, авось Бог и дитятко пошлет тебе в радость. Завязывай со всем этим, ты же неплохая баба была раньше.
- Была да вся вышла. Не переживай, не долго мне осталось портить воздух на этой земле. Спасибо за угощение. Мальчонку не обижай, ладно?
- Не обижу. С Новым годом, с новым счастьем.
- С Новым годом и тебя. А счастье свое ты уже нашел в старом году. Береги его, не упусти.
Сунул я альбом в портфельчик зеленый, да и поспешил в свою сторожку.

Антошка, как увидал меня, кинулся обнимать и целовать, ну прямо картина «Дедушка Ленин и дети». Увидал свой портфель, обрадовался пуще прежнего. Прибрался я в сторожке, вылил ведро за угол, заправил постель. Поели мы еще разочек, а в часика четыре я отправил его поиграть на улицу. Придет сменщик, не хотелось мне ничего ему объяснять. Недалеко катались на санках местные детишки. Вот я и свое дитятко укутал потеплее, да и наказал к обрыву близко не подходить и никому ничего про вчерашнее не рассказывать. В пять часов сдал я смену и теперь два дня был свободен.

А потом мы пошли ко мне домой. По дороге зашли в магазин, купили всякой всячины на ужин. Прикупил я и кой-какую одежонку мальчишке, ну там маечку, трусики, носочки новенькие. Старое казенное бельишко его уж очень было неказистым: черные сатиновые застиранные трусики, да линялая майка неизвестного цвета. А на носочках дырка дырку догоняет. Посмеялась с меня продавщица, что маловато на подарок внуку, им теперь всякие дорогущие игрушки подавай, а не трусики-маечки. Отшутился и я: дареному коню в зубы не смотрят! Пока малец изучал мою берлогу да смотрел по телевизору мультик, я истопил баньку. Оказалось, в бане он первый раз: все привык по ванным да душевым мыться. Разделись мы в предбаннике. Взял я его за руку и пошли мы в парилку. А банька у меня на славу, венички дубовые, пар пахучий, лечебный: всю дурь и хворь, как рукой снимает. Антошка сидит на лавочке, хорошо ему – нежится в тепле, кутенок. Стал я его мыть, и снова столбняк у меня начался! И знаю, что мальчишка это увидал, да сделать ничего не могу, только сижу на лавочке, зажимаю незаметно свой шланг между ног, чтобы не торчал! А потом думаю, хрен с ним, с этим стояком. Положил мальчонку на лавочку, похлестал я его легонько веничком, растер руками. Вот это, наверное, и есть счастье, о котором Надька мне говорила.
- Хорошо тебе, -спрашиваю, – Не жарко? Поддать парку?
Кивает радостно головой, поддать! А потом и говорит:
- А теперь вы ложитесь на лавку, буду я вас веничком хлестать.
Легко сказать, ложись. Между ног такое безобразие делается. Кажется, взорвусь сейчас! Ладно, лег я на живот, спину ему подставляю. Стал он меня веничком обхаживать, как в раю я оказался.
- А теперь переворачивайтесь на спинку.
- Зачем это, хватит, ты и так меня до смерти захлестал веничком!
- Ну пожалуйста, так надо, перевернитесь!
- Ладно, раз так просишь, перевернусь, только ты уж не обессудь за некоторый беспорядок во мне.
- Да не стесняйтесь, я же вас видел голым в сторожке утром. Тогда тоже писюн стоял, помните?
Еще бы мне не помнить! Тут не писюн, а оглобля целая! Перевернулся я, лежу на спине. А он меня своими ручонками гладит, массаж делает.
- А теперь закройте глаза, пожалуйста, так надо!
Закрыл я свои глазенки бесстыжие, вспоминаю, что вытворяли с женкой в этой бане по молодости. И чувствую, что взял он своими ручонками меня за моего петуха, открыл головку и…
Вот тут я глаза и открыл, пытаюсь встать с лавки, а он своими ручонками прижимает меня, не пускает. А сам ротиком обхватил мою мужскую гордость и сосет, почмокивает, да ручонками мягонькими теребит мои волосатые яйца. Тут я и кончил мощной струей. Сколько старику надо после пяти лет воздержания! Сердце бьется, вот-вот выпрыгнет из груди. Вскочил я, а он смотрит на меня лукавыми глазенками, весь перемазанный в кончине моей, облизывается, как кот на сметану.
- Спасибо вам за все!
- Ты что, творишь, ребятенок! Так нельзя! - обмыл я его из шайки водой.
- Но ведь вам было хорошо, или нет? Лучше скажите, вы, правда, меня любите?
- Да люблю, мальчик ты мой хороший, только…
А он обвил меня своими ручонками, целует в губы, не дает слова сказать, шепчет на ухо:
- Тогда сделайте и мне хорошо, поиграйте с моим петушком. Опешил я, сижу на лавке, слова сказать не могу. А он встал передо мной, выпятил свой животик, как утром, когда нужду справлял на ведро, и сует свой карандашик тверденький мне прямо в руки. А ручонками гладит по голове.
- Пожалуйста!
Эх, думаю, он же мне сделал хорошо. Долг платежом красен. Вот так, старый пень, проживу весь век и не узнаю, почему мужикам так нравятся мальчики. Да и один раз, не пидорас. Была не была! Разложил его на лавке, стал гладить всюду, потрогал его там, шкурка еле-еле открывалась, но стоячок был знатный. А потом и себе в рот запихнул его сокровище. Язычком и губами работаю, яички его крохотные перебираю, и где только это все взялось у меня? Сколько все это безобразие продолжалось, не знаю. Время остановилось для нас. Чувствую, стал он мне помогать, толкает свой петушок глубже, выгибается весь, а потом как вскрикнет, дернулся всем телом и затих. Лежит с закрытыми глазами, на губах улыбка блаженная. Видно и он кончил, только еще не было ему чем кончать, мальчику моему. Обцеловал я его всего, напоследок лизнул петушка, чмокнул в губки его алые. Обмылись мы еще раз и пошли в дом. Не стал я его расспрашивать, кто и когда его всему этому научил, вечером и поговорим.

Поужинали мы, значит, а потом пришла пора нам спать. Легли мы опять в одну кровать. Прижался мой котенок ко мне, опять ластится и целоваться лезет.
- Давай с тобой договоримся, Антон, то, что произошло в бане, между нами, грех. В Библии есть рассказ о том, как ангелы пришли в город Содом, а местные жители с ними захотели сделать то, чем мы сегодня занимались. Так вот, Господь уничтожил этот город вместе со всеми его жителями, даже детьми малыми, которые не принимали участия в безобразиях. Просто обрушил на город серу и огонь, сжег все и всех. Так не должно быть между мужиками. Вот скажи мне, а понравилось ли то, чем мы занимались твоему отцу или маме? Они сейчас на небе и смотрят на тебя. Смотрят за тем, с кем ты дружишь, что делаешь. Помни об этом всегда. Они смотрят на тебя с небес. И ты должен всегда вести себя так, чтобы они оставались тобою довольны. Вот когда ты подрастёшь, женишься, тогда только и можно этим заниматься.
- Сексом?
- Сексом, мой мальчик, занимаются мужчины и женщины.
- Как тетя Надя с теми дядями?
- Нет, не так. А по любви и согласию. Пообещай мне, что никому не расскажешь о том, что сегодня было. Пообещай мне, что никогда и ни одному мужику ты не сделаешь то, что сделал со мной. И никто не сделает это с тобой, - обнял я его, прижал к себе, смотрю в его глазенки. - Пообещай самой страшной клятвой.
- Обещаю. Памятью моих погибших родителей, клянусь. И жить мне в интернате до конца своих дней, если я нарушу эту клятву. А мои мама и папа будут гордиться мной, - из глаз слезы так и катятся. Заплакал, как дите малое. Плачу и я, да обнимаю и целую своего котенка.
- А теперь рассказывай, кто тебя обучил этому непотребству. Без утайки, как все было.

Прижался он ко мне бочком. Обнял своими теплыми ручонками. Долго он мне рассказывал. С подробностями разными. Не перебивал я его. Видимо, накипело и у мальчонки в душе, да некому было пожаловаться. Так и заснул у меня под боком. Пока малец спал, я заглянул в его портфель. Там ничего интересного -ручки, тетрадки, книжка детская потрепанная. Наверное, еще из той жизни, когда были живы его родители. Заглянул я в нее, а там листочек лежит. Письмо Деду Морозу, где Антошка просит подарить ему новых родителей, которые бы его любили и не обижали. Положил я все на место. А письмо то забрал. Стал разглядывать альбом с фотографиями. Счастливая семья: мама, папа, маленький Антошка. Господи, зачем ты разрушил все это? Для чего оставил ребятенка сиротой? А на одной фотографии радостный Антошка-первоклассник. Белая рубашечка, букет цветов в одной руке, портфель в другой. Решил я эту фотографию себе на память оставить. Задумал я той же ночью, все равно сон сбежал от услышанного, вырвать Антошку из интерната. Сначала решил оставить его у себя, да вспомнил, что стар я уже для усыновления, не дадут мне разрешения на это. Да и после того, что произошло в бане, побоялся, что не выдержу, и все может повториться снова, а мальчик же дал мне самую страшную клятву! Нет, сделаем по-другому. Продумал все, как и что буду делать. Разработал, значит, план действий.

А по утру начал действовать. Для начала я позвонил по телефону, (а у меня, как ночного сторожа, даже был проведен свой телефон!) другу своего сына в областной центр. Семью эту я знал много лет, часто они приезжали с моим сыном ко мне, хорошие молодые люди, да вот только Бог не дал им своих детей. Поздравил с Новым годом и сказал, что привезу сегодня в часиков двенадцать дня одного мальчонку из интерната, чтобы провел он, если им понравится, с ними все зимние каникулы. Пусть готовят развлекательную предновогоднюю программу для ребенка десяти лет, да не забудут про подарки от Деда Мороза. Обрадовался он несказанно. Стал я готовить завтрак, а тут стук в двери. Вышел на крыльцо, не хотелось мне , чтобы кто-то узнал о том, что со мной ночевал мальчишка. Люди в селе разные, всем замок на роток не наденешь. Там соседка прибежала, да тараторит :
- Ужасть-то, перед Новым годом в селе три покойника! Надька Бздыриха со своими бомжами напилась до чертиков. Вечером пили, гуляли, а поутру позамерзали все к чертовой матери, насмерть. Или угорели, а может самогонка паленая была! Двери настежь. В хате полно дыма. Надька валяется на крыльце голая, тьфу, бесстыдница, а ее собутыльники и не дышат. Уже и милиция, и «Скорая помощь» приезжали. Ужас какой! Побежала я дальше. Бывай здоров. Счастливого Нового года!
- И тебе не хворать! С Новым годом!

А сам думаю, вот, значит, Надька, о чем говорила, что ей недолго осталось мучиться на этом свете. Эх, я старый осел, ведь это и моя в том вина. Да с другой стороны, и без меня нашли бы они выпивку. Или сама все придумала, или действительно, угорела и замерзла сдуру. Бог ей судья. Не стал я Антошке ничего про тетку рассказывать. Все, что не происходит, к лучшему. Антошка теперь не имеет родственников. Ни хороших, ни плохих. Никаких! Один он остался на свете – сиротинушка круглая. Развязаны и у меня теперь руки.

Разбудил я ребятенка, умыл, накормил, да и предложил съездить на электричке в город, на елку посмотреть, развлечься всяко-разно. Сразу же он и согласился, аж подпрыгивает, как козлик. Сели мы на электричку, езды-то часик до города. Люди поют, веселятся, ряженные ходят по вагону, поздравляют с праздником. Купил я ему мороженое да конфет. Приехали в город. Зашел я в кассы, купил обратный билет домой на вечер. А Антошка тихонько стоит, смотрит и молчит. Вижу, что хочет о чем-то спросить, да не решается. Посадил я его в зале ожидания на лавочку и говорю:
- Антошка, ты очень хороший мальчик, я хотел бы, чтобы ты всегда жил со мной. Но ты же понимаешь, что это не так-то просто. Что я, старик, могу дать тебе, кроме своей любви? Тебе надо учиться в хорошей школе, общаться с детишками. А у меня в глуши, что тебе светит? Туалет на улице и банька раз в неделю. Вот и все развлечения. Да и два-три раза в неделю я должен идти на свою службу ночью. С кем я тебя оставлю? С собачкой? Такая жизнь тебе очень скоро надоест и ты, как та птичка в клетке, перестанешь петь свои песенки и захиреешь. Только не вздумай разводить тут слезы, ты же сильный мальчик, раз выдержал все то, о чем ты мне рассказывал ночью. Я не дед Мороз, но я очень хочу сделать тебе настоящий подарок - маму и папу, которых ты бы назвал своими родителями, а они тебя назвали бы любимым сыночком.
- А вы?
- А я буду тебе дедушкой. Хорошо, мой внучек Антошка?
Мальчик прижался ко мне, ткнулся в плечо лицом, молча обнял и поцеловал в щеку.
- Хорошо.
- Сейчас за тобой придут мои очень хорошие знакомые. Так получилось, что у них нет своих детей и они готовы, если ты, конечно, захочешь, стать твоей новой семьей.
- А если мне не понравится с ними, или я им не подойду?
- Запомни, Антон, ты - не вещь и не щенок, чтобы с тобой поиграли и выбросили. Ты - человек. И, поверь мне, очень хороший человек. Если не понравится, вечером ты уедешь со мной. В ином случае, ты останешься навсегда у них и никогда не вернешься в свой интернат. А, впрочем, если и не останешься, все равно не вернешься туда, это я тебе обещаю твердо. Вон они идут к нам. Решай сам, у тебя всего несколько секунд на выбор. Ты побудешь с ними до вечера. Если тебе у них не понравится, мы уедем вечером ко мне в село. Ты только скажи, как найти твой интернат.

- Добрый день, папочка! (они всегда так меня называли) Здравствуй, Антошенька. Как добрались? Да что же мы сидим, сегодня же Новый год, надо веселиться и загадывать желание, чтобы оно обязательно сбылось! - и мои милые знакомые стали нас целовать и поздравлять с наступающим Новым годом. Мы вышли на улицу, мальчонке дали в руки огромную хлопушку. Из нее полетели в воздух разноцветные хлопья конфетти и серпантин. Визг, шум, горящие глаза. Вижу, поладят мои голубки, все у них сложится, не дадут они ребятенка в обиду. Договорились, что вечером забегу к ним домой, узнаю, как обстоят дела. Проводил я взглядом дорогих для меня людей. Пусть они были мне чужими, не кровными, но настоящими родственниками, ближе которых и не бывает. Моей семьей! Теперь моя очередь действовать.

Интернат я нашел быстро, несколько остановок на троллейбусе. Как и рассказывал Антошка, заведующий оказался на месте. Он и жил-то при интернате, в отдельной комнатке. Пустили меня к нему без всяких вопросов и проблем, рассказали, как пройти к нему в кабинет. Постучался я в двери, открыл мне мужичок за сорок, сухощавый, узкое лицо с залысинами, круглые очочки, усики. Думаю, кого он мне напоминает? Вспомнил! Одно время во всех газетах мелькал портрет незабвенного борца с детской беспризорностью Антона Макаренко. Вот кого! Светоч советской педагогики, сраный. Тоже, надо полагать, еще тот любитель маленьких мальчиков-сироток! Ладно, на его вопрос кто я и что тут позабыл, прошел мимо этой мрази в кабинет, сел без приглашения на стул и положил Антошкину фотографию на стол.
- Узнаете? - вижу, переменился он в лице. Узнал, вспомнил все.
- Это наш воспитанник, ученик четвертого класса Антон.
- Очень хорошо, что узнал. А теперь сядь в свое кресло и очень внимательно меня выслушай. Позавчера у этого мальчика от пьяного угара сдохла тетка, единственная родня мальчишки. Ладно, спилась бы сама, так она чуть дом не спалила, где мальчик вынужден был созерцать брачные игры бомжей, что гостили у тетки. Мальчишка чуть не погиб. Я не знаю, кто дал тебе право на две недели отпускать его к такой родне, да и не в этом дело. Так вот, мальчик после этого провел два дня у меня дома. Как ты уже догадался, я сосед его любимой тетушки и вытянул ребенка из угарной хаты. Когда я мыл мальчишку в бане, то увидал, что над его попкой кто-то очень хорошо поработал. Я такие вещи хорошо знаю, носил когда-то красные погоны с буковками ВВ. И это, поверь, был не я. Мальчишка расплакался, да и поведал мне о том, что каждую пятницу, субботу и ночь на воскресение на протяжении четырех месяцев, с тех самых пор, как он попал в твой интернат, он проводил в кровати некого директора этого учебного заведения. Началось все с того, что за сироткой никто не приехал, чтобы забрать на выходные. А мальчику после катастрофы, в которой погибли его родители, снились кошмары по ночам. Вот он, ребятенок несмышлёный, взял подушку свою и пошел искать утешения к дежурному по интернату, в твою комнатку, где ты живешь, словно крыса, падлюка. Портишь там воздух и портишь маленьких мальчиков. - Директор захотел встать, но я так посмотрел на него, что он забился в уголочек своего кресла и стал думать, как же избавиться от надоедливого и такого опасного посетителя.
- Сядь и не рыпайся, я еще не все рассказал тебе, педераст гребаный. В ту ночь ты только поиграл с мальчишкой, как кот с мышом. А утром вы пошли в душевую, помыться на выходные. И там ты заставил его в первый раз отсосать тебе. А потом и ты ему сделал хорошо. Так и повелось с тех пор, каждые выходные вы оставались вдвоем и предавались утехам. Ты забивал мальчишке голову про греческую любовь и то, что мальчикам надо пить молочко у старших мужчин. Ты добрался и до его попочки. Сначала там побывал пальчик, а потом и твой вонючий член. И ты только утирал его слезы и говорил, что он должен терпеть и отблагодарить за все хорошее, что ты для него сделал. Но тебе он очень скоро надоел, безропотный и послушный воспитанник-сирота. Вон их сколько бегают вокруг тебя. И тогда ты стал приглашать на выходные разных дядечек. И оставлять мальчишку с ними на ночь. А иногда ребятенка вывозили на квартиру заказчика и оставляли там на часок-другой. И только мальчик знает, что там с ним вытворяли. Я так понимаю, что делал ты это не по доброте душевной, а за очень неплохую оплату, что стала пополнением твоего скудного бюджета. Да и Антошка, надо полагать, был не единственной твоей забавой. Наверняка появилась новая не распечатанная аппетитная попочка, раз ты согласился отправить мальчика к его тетке-алкоголичке? А теперь самое главное. Слушай внимательно, я повторять не собираюсь. Ты сейчас отдаешь мне документы Антона со всеми печатями, справками и выписками, чтобы его могли взять в простую школу. Больше он в этот притон не вернется никогда. Дальше. Пятнадцатого числа к тебе придет молодая пара, у которых нет детей и принесет заявление на усыновление Антона. Мальчишка сейчас у них, так что не переживай за него. Как можно быстрее ты оформляешь все бумаги на усыновление мальчика, даю тебе месяц на все про все. А если через месяц ты этого не сделаешь, то в первую же ночь в обезьяннике ближайшего отделения милиции с тобой сделают тоже, что и ты с мальчишкой. Поверь мне на слово, на твою задницу найдется много желающих! И последнее, после этого ты по-тихому увольняешься по собственному желанию и исчезаешь из этого города. Запомни, если я узнаю, что с сегодняшнего дня ты продолжаешь свои «задние» игры и хоть пальцем коснешься кого-нибудь из своих воспитанников, то в тот же день найдут твой молодой красивый труп с твоими отрезанными гениталиями во рту. Ты понял меня? А если понял, гони личное дело Антона, небось оно в этом сейфе? Я жду.
Директор встал, трясущимися руками открыл сейф, порылся там и достал тоненькую папочку, снова сел за стол, что-то там подписал и поставил где надо печати.
- Вот, все готово. Теперь мальчик может учиться в нормальной школе. А за остальное не беспокойтесь, все будет сделано. Вот только надо где надо подмазать, чтобы все оформили побыстрее.
- Ты, сволочь, еще и денег требуешь? Я тебе просто удивляюсь, мой друг! Тебе светит пятнадцать лет строгого режима за изнасилование малолеток, да еще и мальчиков, а ты спрашиваешь, где тебе найти смазку? Смотри, чтобы мой истомившейся без женской любви половой орган не нашел дорогу к твоей заднице совсем без всякой смазки. И не пытайся через своих покровителей выйти на меня, а тем более как то избавиться от проблемы. Я не головная боль, аспирин не поможет.
- Я все понял. Мне надо всего две недели.
- У тебя месяц, до тридцатого января, а дальше, кошка не ходи. Время пошло, запомни!

Вечером я прощался с Антошкой. Навсегда. И он это прекрасно понимал.
Нас оставили деликатно вдвоем в комнате для решающего разговора.
- Ну что ты решил, мой внучек Антошка? Ты принял решение? - Он опять прильнул ко мне, держал за руки. Я почувствовал, что он решился и без слов. Он не плакал и не ластился ко мне, как котенок.
- Давайте, я поживу у них. Они очень хорошие люди. Мы сегодня ходили и в зоопарк. И в кафе ели мороженное, и покупали друг другу подарки. Вот. - Он протянул мне коробочку, перемотанную красной лентой.
- Что это?
- Твой подарок на Новый год. Только откроешь его завтра, ведь это сюрприз. Обещаешь? – он впервые назвал меня на ты.
- Обещаю. Но и ты пообещай мне, что будешь всегда помнить про наш разговор и твою клятву. Твои новые родители ничего об этом не знают и никогда не узнают, поверь мне. После окончания каникул ты будешь ходить в другую школу, я уже договорился. А через месяц или сколько там надо для усыновления, ты станешь их сыночком. Навсегда. И возьмешь фамилию своего нового папы, чтобы никто не мог попрекнуть тебя тем, что было в интернате. И ты только не думай, это не предательство, нет. Спроси у своих родителей на небесах, согласны ли они? Ты всегда будешь помнить про них. Но они ушли на небеса, а жизнь продолжается. Вот только я не успел тебе сделать подарок на Новый год. Прости меня, старого дурака.
- Да ты что, ты сделал мне самый лучший подарок - нашел мне новых родителей, забрал меня из интерната и вообще, - тут он уж не выдержал и заплакал по-настоящему. Но не от горя, нет, а просто потому, что нам пришла пора расстаться.
- Не плачь, не надо. Я хочу запомнить тебя веселым и любознательным мальчиком, каким знал тебя эти три дня. Хотя знаешь, у меня есть для тебя подарок, - и я протянул ему семейный альбом, все что у него осталось от прошлой жизни. Пока он листал альбом, вспоминая все и размазывая слезы, я поцеловал его в темечко и ушел. Навсегда из его жизни.

Нет, я следил за его жизнью, у него появилась настоящая семья и любящие родители. Мой умничка хорошо учился в школе, а сейчас он учится в институте. Директор интерната уволился еще до окончания месячного срока, что я ему дал. Через два месяца сначала оформили опекунство над Антоном, а потом и усыновили. Иногда я приезжал в город и издали наблюдал за моим новогодним подарочком Судьбы. Любовался этим прекрасным творением и жил только воспоминаниями. Потом он вырос, но в моей душе навсегда остался тем десятилетним мальчиком, которого я вытянул из омута той далекой зимой. Да что я говорю, вон, батюшка, на стене его портрет. А рядом на столе стоит та самая коробочка, что он мне подарил, но я так и не отважился за все эти годы открыть ее. А зачем? Ведь дорог не подарок, а внимание. А теперь, батюшка, ты и решай, простит мне Господь этот сладкий грех или нет.

Батюшка в рясе и с крестом на шее, подошел к стене, долго смотрел на портрет счастливого Антона. Потом подошел к старику, что лежал в постели и доживал свои последние дни.
- Мы все в этой жизни грешны. И никто, кроме Господа Бога нашего, не может решить, грешен ли наш поступок, а затем простить или нет этот грех. Это как палка о двух сторонах. С одной стороны грех мужеложства - смертельный грех. Но, с другой стороны, ты, сын божий, многократно спас его от смерти. Вытащил из воды. Забрал от пьяной тетки. Избавил не только Антона, но и других детей интерната от директора-педофила. Спас мальчишку из рук мерзких похотливых любителей детишек. И, самое главное, нашел ему новую семью. Разве может пересилить все это один единственный грех, который совершил ты с ребенком в бане. Ведь он хотел так поблагодарить тебя за ласку, любовь и внимание, которые ты ему подарил. У него ничего другого не было, кроме как сделать то, что он сделал. Ты же поддался сиюминутному искушению и отблагодарил его. Я думаю, клятва, которую ты потребовал у мальчишки, давно искупила все твои грехи вместе взятые.

- Батюшка. Дайте мне фотографию, прошу Вас. Когда меня не станет, положите мне в гроб портрет моего мальчика и его подарок. Только так, чтобы этого никто не знал. Сделаете?
- Обещаю, сделаю… Давай вместе помолимся:
«Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.»

Из глаз старика, который впервые в жизни молился, прижимая к груди старенькую фотографию, текли слезы.

КОММЕНТАРИИ

Аполлон Кипарисов - Два к одному критическая статья

©ЮРСЕМ, 2019