Андрей Нуйкин

ПЕРВЫЙ РАЗГОВОР С КАРЛИКОМ ВЕЛИКИМ

о столицы Серляндии мы добрались пора-Дзительно скоро. Похоже, что дороги «великой» державы были несравненно короче титулов ее владыки. Да и сама столица отличалась от уже виденного нами поселка разве что только размерами. Однако дворец Карлика Великого не был лишен мрачного величия. Высокие гранитные башни, глубокие рвы, тяжелые зубцы стен, бесчислен¬ные бойницы. И лозунги на каждом видном месте: «Да здравствую я!», «Слава Мне Великому!», «Мудрость Моя переживет века!..»
Встреча с Ним Великим (Карла повел во дворец почему-то меня одного) состоялась в огромном, великолепно изукрашенном зале. Пол зала в несколько слоев был устлан пестрыми коврами. Потолок разрисован сказочными цветами, небывалыми птицами и пейзажами. Стены буквально залеплены зеркалами, картинами в золоченых рамах, расписными тарелочками, какими-то елочными гирляндами и даже конфетными фантиками.
■ В самой середине на высоченном сияющем перламутром троне с усыпанной самоцветами короной на голове восседал обык¬новенный карлик, как две капли воды похожий на моего Карлу. Правда, одет он был не в коричневый мундирчик, а вшубу из горностая, тяжесть которой усугублялась толстой золотой цепью, немилосердно оттягивавшей тоненькую шею Солнцеликого Не-сравненства.
. Теперь-то я уже понимал, что в уродстве моего Карлуши повинны были не бракоделы с фабрики игрушек. Тут такие же в точности горбунки (и тоже «со сменными лицами»!) составляли обширный привилегированный клан господ—вымруков. Дворец буквально кишел ими, суетливо бегавшими по бесконечным коридорам и с молниенос¬ной быстротой менявших хамское лицо на холуйское, и наоборот — в зависимости от ранга идущего навстречу.
— Достаточно ли уважительным был при¬ем, оказанный Моему юному гостю в Моей стране? — высоким, почти птичьим голосом поинтересовался Карлик.
— О, Ваше Несравненство,— ответил я
дипломатично,— я и мои . спутники подавлены тем радушием, которое окружает нас
с момента вступления на земли Вашего Солнцеподобия.
— Чудесно, я рад... Ну, а ты можешь идти. Я тобой доволен,— милостиво кивнул
нашему Карле,— Старайся и впредь, Мы это любим, Мы этого не забываем.
Согнувшись в три погибели и шипя что-то сверхпочтительное, Карла упятился из зала,
— Подходи, дружок, сюда поближе. Садись. Можешь оставить все эти придворные
экивоки и реверансы: мы тут одни. Я ведь для того и приказал привести ко Мне какого-нибудь приличного человека с Того Берега, чтобы было с кем отвести душу.
— Ну, а теперь скажи откровенно, понравились тебе Моя страна, Мои люди? .
— Я еще не успел оглядеться, Ваше... :
— Да брось! Надоели эти величания. Зоиви меня просто, по-семейному, дядя Карлик Великий. Так хочется хоть немного: чего-то натурального, человеческого. Видел ведь, что за рожи Меня окружают? Сплошные холуи, канцелярские таракашки, убожества, слова искреннего не от кого услышать, честное императорское!
В делах — ни бельмеса никто. Доска в заборе оторвется — будут два года заседания по этому поводу проводить, бумажки из комнаты в комнату по почте пересылать, хоть Сам молоток в руки бери, право слово. Чернил не напасешься, пьют они их, что ли, не пойму? Только и умеют, что доносы друг на друга сочинять.
Для руководства это, конечно, ха-ха, создает свои удобства. Возникает, скажем, потребность припугнуть того или иного бездельника— берешь его досье: а ну-ка, голубок, давай вместе почитаем, что нам про тебя народ пишет? Ну, тут уж его хоть - с кашей ешь, хоть на хлеб намазывай — за все спасибо скажет.
А иерархию развели такую — в цирк ходить не надо. Тот, кто отвечает за Мой камзол, ни за что не подаст руки ответственному за Мои штаны, поскольку, видите ли, камзол носят выше...
В молодости подобное забавляет, но с годами душа начинает тосковать по высокому. Недавно повесил нескольких подхалимов, но ведь умнее они от этого не стали, ха-ха...
-Порой, дорогой Мой, так хочется плюнуть на все это стадо, уйти от государственных кормил и пожить духовной жизнью — телевизор смотреть, в преферанс играть, но... нельзя. История не простила бы. Представляешь, сколько дров наломают Мои олухи, оставь их хоть на день без присмотра?..
— Но дядя Карлик Великий,— говорю,— если Вам настолько надоели дураки и подхалимы, почему не заменить их на умных, честных и смелых?
— Пробовал. Интереснее, конечно, с честными да смелыми. Но текучесть кадров сильно угнетает. Только к нему, честному да смелому, привыкнешь, полюбишь его,
как родного, а он уже тебя где-то ослушался, сосвоевольничал, уважения недостаточно проявил.
И другое возьми. У умных по любому вопросу своя точка зрения. Вот и получается, один в одну сторону тянет, другой — в другую, третий — еще куда-нибудь. От дураков мало проку, это верно, зато когда вместе соберутся — ого-ro, монолит! Душа радуется.
Когда тебе, детка, доведется управлять государством, не о сытости и не об удовольствиях подданных пекись, а об их единстве. Видел у Меня как? Дома, деревья, лошади, штаны — все серое. Это сближает людей. И не думай, что чисто внешне.
И еще Мой тебе совет: не пренебрегай наукой! Ученые вообще-то довольно тупой народ, но штуки всякие полезные придумывают неплохо. Мы, например, у себя рост людей полностью стабилизировали. Все, как гвардейцы,— чуть пониже меня. И на строевых занятиях — какой поворот ни скомандуй, а правый фланг не ниже левого. Это тоже, между прочим, неплохо служит благородной задаче полного единства мыслей, чувств, настроений.
— Да скучно же таким народом управлять! Сами ведь жалуетесь.
— Для нас, императоров, малыш, интересы государства выше личных интересов.
И потом опять же не забывай важности контраста. Все одинаковые, а Я не одинаковый! Я как гигант среди подданных!
Карлик Седьмой, но Первый по мудрости и благородству вскочил на ноги, расправил плечи, и, гордо задрав подбородок, вытянул тонкую цыплячью шейку, докрасна натертую тяжелой цепью. Потом сел, успокоился, загрустил даже.
— А вообще-то говоря, конечно, тоска зеленая, но... Что поделаешь! Мы, короли, не для своего удовольствия живем. Главное — чтобы им, Нашим подданным, хорошо было... Однако не буду тебя задерживать.
Так завершилась аудиенция.

ЗАДИРА ГОТОВИТ РЕВОЛЮЦИЮ

— Я тут без тебя произвел небольшую разведку,— встретил меня Задира.— Дело —
мрак! Все тут, в их стране, переделывать
надо к чертям собачьим. Профессор вот,
правда, со мной не соглашается...
— Это авантюризм и мальчишество — больше ничего. Нужна длительная научно-техническая ■ и культурная революция, чтобы...
— Брось! — жизнерадостно . блестя глазами, перебил Задира.-—Просто онитут спят
на ходу. Если этих сереньких пощекотать как следует, дать в руки по пистолету
и показать, куда стрелять — горы свернут!
У меня уже хорошая компания начала подбираться: Кук, Люк, Тук, Фау... Тьфу, язык
с такими именами сломаешь! Но ребята —
будь здоров, я их . уже убедил,, что пора
брать власть в свои руки. Все просили считать их моими друзьями. Ты посчитай,
сколько в стране ушастиков и сколько
этих свинячих господ-вымруков. А профессор нам бомбочек наконструирует. Правда,
профессор?
— Не хотелось бы объяснять азы, но ход
истории определяют не бомбы, а объективные законы развития.
— Ладно. Объективных законов тоже
нам подбрось пару ящиков. В хорошем деле все пригодится, но упор все-таки сделай
на бомбы. Эх, пулеметик бы хоть один!
— Вы что, тронулись тут без меня? —
спрашиваю.— Они нас как почетных гостей
теплом окружают, а мы...
— Что-то быстро ты из защитника слабых и униженных в гостя превратился.
Сладким пирогом тебя во дворце накормили? Забыл, что тебя в гости-то, как собачку
на веревочке, громилы эти привели? А ну-ка, пошли, гостенек, я тебе кое-что покажу.
Задира схватил меня за руку и почти силой потащил за собой. Следом вдоль стенок засеменили два горбатеньких вымрука. Впрочем, слишком коротенькие у них все-таки были ножки. Через пять минут карлики пропали из вида.
— Вот сюда... Теперь сюда...
Мы вошли в какие-то ворота и оказались на большом хорошо утоптанном плацу, над которым стоял сплошной гул. По всей пло¬щадке туда-сюда маршировали небольшие группы сереньких. За каждой группой на¬блюдал свой карлик. В одной руке у него был свисток, в другой — длинный гибкий хлыстик. Отряды то обозначали шаг на месте, то устремлялись вперед, совершая четко очень сложные повороты и перестроения, кололи чучела деревянными ружьями, кричали «ура» и снова маршировали, не то распевая, не то декламируя какие-то речев-ки на ходу.
— Строевая -подготовка! — догадался я.
— И школа. Мяукалка правду сказала.
Они все науки вот так, на ходу, хором
разучивают. Подойди, послушай.
Я подошел. Прямо на нас двигалось с десяток вспотевших пропыленных ушастиков. С остервенением они ревели в такт: «Пятью пять — двадцать пять, как учил Великий».
Вот эта шеренга сделала дружно поворот направо, а на их место выплыла другая, повторявшая хором:
«Сила наша в нашей серости! Сила наша в нашей серости!..»
А вот проходят совсем малыши. Ого, эти поют. Марш какой-то. Чтобы лучше расслышать, мы пошли рядом. Дети не столько пели, сколько скандировали:
«Всегда по ветру нос держать... Подозревать отца и мать-Другому глубже яму рой... Кто предал друга, тот герой... Не верь судьбе, не верь себе... Но верь проклятью и мольбе... Всяк за себя, все против всех... Чужое горе — твой успех! Любовь, друзья — пустой гипноз, Прекрасен только лишь донос. Честь — трудно есть, мечта — пуста, Реальна только клевета... Взвевайся знамя, тверже шаг... Кто не горбатый, тот наш враг... Коли его штыком в живот... Чтоб стал счастливым твой народ...»
— Сто-ой! — закричал командовавший группой карлик. И,: подскочив к одному из
ушастиков, начал хлестать его по ногам,
приговаривая:
— Опять рот впустую разеваешь?.. Опять слова не выучил?..
. — Ах ты, каракатица кривобокая! — взорвался Задира, и не успел я опомниться, как вырванная из рук вымрука плеть гуляла по его собственным спине и бокам.
Карлик настолько оторопел, что даже не защищался, только таращил на Задиру полные недоумения глаза. .
— Бунт? — шепотом спросил он.— Непослушание при исполнении?
. Наконец-то, видимо, до него дошел смысл происходящего. Он бешено завертел глазами и, сунув в рот свисток, залился полицейской трелью.
— Оставь его, мы же тут чужие люди! — тянул я Задиру. Но с разных сторон к нам
уже . мчались со слоновьим топотом громилы-стражники. В руке оруженосца сверкнул
топорик. Вряд ли он помог бы нам, но, к
счастью, в эту минуту появились запыхавшиеся карлики-шпики, отставшие от нас
возле дворца. Они что-то закричали стражникам, и свирепые лица тех сразу приняли
обычное бессмысленно равнодушное выражение. Отхлестанный карлик, однако, выпучив глаза, продолжал свистеть. Похоже, что непослушание в Серляндии было настолько сверхъестественным событием, что фельдфебельский разум этого не вынес. Один из шпиков вынул изо рта рехнувшегося вымрука свисток, прихлопнул его несколько
отвисшую челюсть и повернулся к нам.
— Мы будем вынуждены доложить КУДА ПОЛОЖЕНО о случившемся. А пока извольте пройти в свои комнаты.
Бедным ушастикам, оказавшимся свидетелями данной сцены, захлопнуть рты никто не догадался. Так и остались они наплацу, окаменевшие. от испуга и удивления...
Комнаты нам отвели во дворце небольшие, но чистенькие, со светло-серыми стенами и несколько более темной мебелью. Металлические украшения на окнах, правда, очень напоминали решетки,' но, возможно, это было случайное совпадение.
— Эх, балда я, балда! И уши холодные!—
переживал Задира.— Чего я вылез? Все теперь сорвется! План восстания не разработан, оружия еще нет, методам баррикадных боев ушастики не обучены!..

Но уже на следующее утро наш домаш¬ний арест был кем-то отменен, и Задира сразу ожил.
. — Чудесненько! —потирал ,он руки.— Значит, про революцию они пока не догадываются. Что ж, через два дня мы будем в • силах устроить очень миленький, очень веселенький государственный переворотик! Давай-ка, Алеха, двинем прямо в массы и провернем среди них агитационно-просветительную работу.
— Эй вы, пролетарии! Жми сюда к нам,— обратился он к трем сереньким, с
которыми мы столкнулись в укромном уголке сада.— Я вам накоротке текущий момент обрисую.
«Пролетарии» послушно приблизились.
— Как вам живется тут под гнетом императора и его сатрапов? — спросил Задира,
явно не для того, чтобы получить ответ, а только для разбега красноречия.
— Нам живется лучше всех! — хором ответили ушастики.
Но Задиру смутить было не так-то просто.
— Нет! Вам живется невыразимо тяжело,—убежденно заверил он.—И дальше
терпеть такую жизнь вы не имеете морального права, иначе превратитесь в зануд и
так вам будет и надо. Короче говоря, кто не работает, тот не ест, мир хижинам, война дворцам! Понятно?
— Понятно,— ответили ушастики.— Можно нам, господин, пойти дальше?
— Какой я вам к чертям господин? — возмутился Задира.—Я такой же, как вы,
трудящийся школьник, я вам товарищ, друг
и брат...
— Друг? — оживились серенькие. Как все-таки у них тут неблагополучно с этим
вопросом.— Вы нам друг?!
— Что за вопрос? До гробовой доски!
Ушастики как-то странно переглянулись и теснее подступили к Задире.
— Теперь-то вы мне поверили? То-то же.
Будете вторым отделением первого взвода
ударной роты первого революционного полка! Поздравляю вас и прошу назвать свои
героические имена. Чук, Тюк и Тяу? (Вот
черт! Одним из солдат революции оказалась девчонка, до чего же они тут все оди¬
наковые, с ума сойти!) Прекрасно! Теперь давайте обрисовывать подлинную картину
вашей невыносимой жизни. Итак, как вам
живется?
— Плохо живется,— неуверенно начала
Тяу.— Нас все время быот, не дают смеяться, петь про веселое или про грустное,
шить себе кукол. Нас растят без мам и пап, чтобы любовь к ним не мешала любить величайшего из Великих, а также сво¬их непосредственных начальников, и мы
очень боимся укола...
— Ну и дурашки, чего уколов бояться?
У нас даже песня такая есть: «Ну, подумаешь укол! Что укол, ах укол! Укололся и
пошел!..» К тому же докторшу всегда обмануть можно. Хотите, научу? Я последний
раз когда было дело, намазал себе под лопаткой йодом и точку даже посередке попросил Вовку карандашом обозначить. Ой- ой,—говорю,—вы же мне уже сделали
укол. Ой, как больно!.. «Извини, дружок,— отвечает,— я просто забыла тебя отметить...» Хотя чего это я? Уколы нужно делать, они же от тифа спасают, от свинки, от разных там ангин...
— Нет, господин, укол — это очень страшно,— возразила Тяу.— Нам ведь вырасти хочется. Да и больно же — иголка такая толстая и не всегда сразу ею в позвоночник попадают...
— В позвоночник? Разве вам их не под кожу ставят? Как так?
— А чтобы мы не росли. Нельзя же, чтобы мы вырастали выше господ вымруков
и. даже Его Несравненства. Это каждому понятно... Там, возле дворца, есть такая
метка. Раз в год все мимо проходят и меряются. Кто дорос — увозят в больницу и
укол делают. Тогда он уже больше не растет, сразу начинает стариться.
Стариться хорошо. Стареньких по площади маршировать не заставляют и крапивой стегают редко. Плеткой же почти никогда. Но так хочется взрослыми побыть. Хотя бы немножко!
— А раньше, давно-давно, у нас плохо
было. Кто выше мерки вырастал, тому ноги
простым топором обрубали, Сначала вот
так, потом так. А кто не слушался — костыли отбирали. Дикость, правда? Сейчас хорошо, спасибо науке! — с воодушевлением дополнил рассказ Чук.
— Простите, но подобные уколы эти —
тоже варварство,— побледнел от обиды за науку Научный Мальчик.— С настоящей наукой такие изобретения ничего общего не
имеют.
— А ненастоящая наука чем отличается? — неодобрительно посмотрел на него
: Задира.-—У нее шприцы ненастоящие или как?
— Некоторым укол делают в затылок,
вот сюда. Это когда стражники нужны,— продолжал Чук.— Тогда, наоборот, растут
очень быстро. Целыми днями жуют и жуют. И такие становятся сильные, никто с
ними не справится, только вымруки. Их
они всегда слушаются, что велят — все делают. Раз была одна такая девочка Бяу.
Что-то она там про брод на реке узнала.
Так один стражник как схватил ее (ему
велели) да как стал скручивать — так у нее
позвоночник прямо сломался, и она, как
тряпка, вся стала. Вот какие они сильные!
— Видите, что они с вами делают? — гневно спросил Задира.— Хватит такое тер¬ петь! Надо брать власть в свои руки. Так сказать, устроить им хорошенькую диктатуру пролетариата. Правильно я говорю?
— Правильно, господин, надо такое устроить,— закивали головой послушные ушастики.
— Ну, а ты возьмешься за бомбы, наконец? — недружелюбно поинтересовался Задира у Научного Мальчика.— Или ты, как представитель НАСТОЯЩЕЙ науки, будешь
сидеть в стороне, пить кофий и придумы¬
вать формулу про Пифагоровы штаны?
— Это не формула, а теорема, и придумывать ее незачем, она уже придумана.
Только образованные люди ее так вульгар-
но не называют. Бомбы же я вам сделаю. Может быть, тогда до вас, наконец, дойдет, чем настоящая наука отличается от ненастоящей.
— Вот и умница! Давно бы так. А в отличиях чего там не понимать. Которая за
нас, та настоящая, которая не за нас — ненастоящая. Жаль только, что бомбы и у ненастоящей науки настоящие получаются.
Итак, мои малютки, сейчас быстро топайте
ножками в свой детский садики подберите
надежных ребят. Разъясните им насчет текущего момента, как вот я вам сейчас толковал, и начинайте кумекать про оружие.
К утру чтоб все было готово. Одного при¬
шлете на инструктаж. Ферштеен?
— Верштеен, верштеен! — закивали серенькие.
— Тогда чао. Шпарьте то есть!..
— Ну,—сказал Задира, довольно потирая
руки, когда мы остались одни,— все идет
как по нотам. Мы им...
— Именем Его Несравненства и Беспо-
добства Солнцеликого Короля Серляндии,
Отца Вымрукиндии вы арестованы,— парадно чеканя слова, произнес хорошо знакомый нам голос. Увы, перед нами стоял Карла. Из-за всех кустов бесшумно, ^ словно в
кошмарном сне, выплыли громилы-стражники и застыли в ожидании следующей команды. Стоило раз взглянуть в их пустые
глаза, чтобы больше не сомневаться — для этих перекрутить позвоночник, оторвать руку, ногу, голову — что чаю попить.
— Кажется, доигрались! — вздохнул Научный Мальчик.— Ну что же, веди, Карла,
нас в Вашу Бастилию.

ВТОРОЙ РАЗГОВОР С КАРЛИКОМ ВЕЛИКИМ

Привели нас не в Бастилию, а в императорский дворец. Карлик Седьмой, но, разумеется, Первый по мудрости и благородству, долго молча смотрел на нас. В глазах его была грусть и ирония. Мы стояли растерянные, почти убитые.
— Ну-с, Мои юные друзья, хорошо ли вы подготовили Мое низвержение с престола
или есть еще некоторые недоделки?.. Достаточно ли высок боевой дух вашего войска? Впрочем, может быть, у вас недобор?
Не стесняйтесь, Я вам могу одолжить на время пару полков. А то что за революция
с дюжиной мальчишек и девчонок? Такую
революцию и «заливать в крови» неинтересно.
Задира насмешек не выносил. Он сделал шаг вперед и твердо посмотрел в глаза Карлика.
— Зря стараетесь, Ваше Непотребство.
От нас вы ни одного имени не узнаете.
Мучайте, убивайте — пожалуйста. Все равно дни ваши сочтены! Но иасаран! Рот-фронт! Ход истории необратим... Правда, профессор? •
Научный Мальчик грустно, но торжественно кивнул.
— Что вы, что вы! — запротестовал Карлик.— Разве Я против законов истории. Я
же сам финансирую историческую науку,
как же Я могу ей не верить. Очень серьез-
ная наука. Как только Я вас увидел, Я сразу понял, что дни Мои сочтены. Ничего не поделаешь, уйду на пенсию тотчас, как только вы сформируете парламент. А имена заговорщиков где уж Мне узнать? Не придумано еще таких пыток, которые помогли бы распутать все нити вашего до невозможности тайного заговора! Введите, пожалуйста, сюда эту милую крошку Мяу! Мы вздрогнули: неужели один из самых надежных наших друзей раскрыт сыщиками вымруков? В зал втолкнули девочку. Да, это была она, бедная Мяукалка, так мечтавшая о розовой ленточке. Мяу бросилась на колени перед троном и застыла с опущенной головой.
— О Величайший из Великих...— тоненьким дрожащим голосом начала она.
— Ладно, ладно,— нетерпеливо перебил
Карлик.— Ближе к делу. Что ты сообщаешь
Нам про этих молодцов?
— Они все мои друзья.
— Да, да, знаю.
— Они очень хорошие друзья, Такие заботливые, добрые...
— Я уже сказал: Мы учтем это. Говори,
что именно ты сообщаешь про них. Ну?
— У них у всех карманы не зашитые.
Целых шесть, я хорошо сосчитала—вот
тут два, тут, тут и еще изнутри и там, сзади, тоже.
— Понятно. Дальше.
— На них все не серое.
— Ну, их одежду Я и сам могу разглядеть. Еще что?
— А еще вот этот Вадимом Михайловичем дал мне неприличного цвета орден, значок называется. Чтобы тлетворно повлиять на меня.
— Угу, это уже серьезнее. Подрывная пропаганда, так сказать. Дальше.
— Они все, и вот Вадимом Михайловичем
тоже, расспрашивали, как перебраться ТУДА, за реку. Наверное, хотели ввести
через разведанные места зарубежную интервенцию.
— Та-ак. Это уже интересно! И серьезно,
тут военным шпионажем попахивает. Что еще?
— Ах ты кошачья дочь!.. А я-то... Врет
она все! — взорвался Задира.— Какая там
«интервенция»? Нам самим брод нужен.
Нас же обманом в вашу паршивую странишку заманили. Горбатый этот ваш. Ну
погоди, он у меня еще потанцует!
— Вы, Вадимом Михайловичем, не отказываетесь от своих слов про дружбу? —
спросила Мяу у Задиры. Честно так в глаза ему смотрит, жалобно.
— Я-то от своих слов никогда не отказываюсь. И тебе не мешало бы. Эх ты, «Вадимом Михайловичем»! Сколько раз тебе втолковывал — Вадимом — это когда кем-чем. фашистам продалась, нашла кому. Да
ну тебя совсем!
Расстроился Задира. И было отчего. Мы ведь Мяу действительно другом считали, и нате вам — «чтобы тлетворно повлиять»... «ввести интервенцию».
— В рядах революционной армии неболь-
шое замешательство? — • улыбнулся Император Серляндии.— Не надо падать духом — это бывает. Уберите девчонку, выдайте ей, что полагается, и введите остальных.
На смену Мяу ввалилась целая толпа ушастиков и замерла, в немом восторге обожания уставившись на свое горбатое божество.
— Итак, Мои драгоценные, что вы сообщаете? Только не все враз. Коротко и называйте для протокола свое имя.
— Этот вот,— выступил вперед один
ушастик и указал на Задиру,— сказал, что
он мне друг.
— И мне... И мне... Мне тоже!—загалдели остальные.
— Хорошо, хорошо. Все вы сообщаете об этом. Мы не забудем. Имя?
— Сюк. Я доношу на их карманы. Вот,
взгляните, у каждого по нескольку — и руки туда суют и прячут, что хотят...
— Дальше.
— Мой друг уговаривал меня свергнуть...свергнуть...
— Не бойся, говори прямо, кого ты должен был свергнуть?
— Вас, Ваше Несравненство.
— Чудесно, Мой милый Сюк. Кто из вас
еще должен был Меня свергать?
— Я, я, я, я, я...
— И как вы должны были это сделать?
— Вооруженно!!! Наш ДРУГ велел каждому взять кому нож, кому палку, топор...
Я Ляу.
— А я Тюк. Он говорил, чтобы всех Господ Вымруков опровергнуть, нет, низвергнуть и посадить за решетку...
— • Я Тяу. У него топор есть. Очень опасный. Им убить даже можно. Вот.
— Я Кук. Завтра мы должны были перестать бояться Господ Стражников и всех
поубивать. Мы должны были надеть цветное— белое, синее и даже красное...
— И про реку все спрашивал. Хотел всех
священных спиралей отравить. Говорил:
купаться в реке будем и на ту сторону
плавать — там демо... демо... забыл как
дальше демокакия какая-то, а императоров всех перерасстреляли. Я Люк.
— Оскорблял Господ Вымруков и Господ Стражников, будто пахнут плохо и
балбесы. Чук я.
— А тебе, крошка, нечего сказать? Что-
то ты молчишь все время?
— • Я... я... Они нас вербовали в шпионы,
чтобы мы все им сообщали, где мосты, где
качели, и чтобы начальства не слушались...
Обещали дать по розовой ленте, И по голубой. Я Фау.
— Хорошо. Мне все ясно. Идите. Там
подпишете ваши сообщения и получите, что полагается.
— Этот вот всем нам ДРУГ!
— Да, да, это Мы учтем. Идите.
— Так на чем Мы остановились. Мои
дорогие... ДРУЗЬЯ? Ах да, на том, что дни
Мои сочтены, а история неумолимо движется вперед. Ну, что ж, продолжайте, продолжайте, Я вас слушаю с большим интересом.
Мы подавленно молчали.
— Фу, как нехорошо со стороны этих
Мяу и Ляу. Ворвались, наболтали тут всякого, настроение Моим гостям испортили...
Да вы плюньте, главное ведь не отдельные Люки и Мяу, главное — стать выразителем
дум и чаяний всего угнетенного народа, не
так ли?.. Кстати, что за шум слышим мы на
дворцовой площади? Уж не восстал ли
угнетенный Наш народ, чтобы спасти своих
заступников от безвременной смерти? Ах,
нам, тиранам, не позавидуешь — всегда будто на бочке с порохом сидим!
Кряхтя, Карлик сполз с высоченного сво¬его трона и, подобрав полы пышной ман¬тии, заковылял к балкону:
— Пойти разве взглянуть, что там за
шум такой непонятный..,
Двери балкона распахнулись, и на нас обрушился рев толпы. Но стоило нашему мучителю поднять руку, как над площадью повисла мертвая тишина. Тишина эта длилась бесконечно, она густела, расширялась, давила на голову обручами и вдруг взорва¬лась тонким пронзительным криком:
— Дети Мои!..'
Карлика Седьмого нельзя было узнать. Мантия распахнута, корона небрежно сдвинута назад, в глазах — огонь безумия, руки сжаты в кулачки.
— Дети Мои!.. Спасибо вам!.. Вы всегда
со мной... Возле меня... когда надо мной
смертельная опасность... Они, ТАМ, надеются нас разобщить, расколоть, купить за розовый бантик... Но мы — одно целое... у нас
одно сердце... один разум, одна воля... Дети Мои1 Пока мы, как одна семья, нам не
страшны ни пушки, ни бомбы, ни наемные убийцы, вроде вот этих!..
Площадь взорвалась гневным гулом: «Смерть им! Казнить!.. В костер их!.. В реку...»
— Спасибо! Спасибо, дети Мои! — властным жестом восстановив тишину, продолжал Карлик.— Они, эти вот, лишь жалкие
наемники... Главные враги —там, за рекой.
Смертельные враги! Это апологеты индивидуализма — коммунисты... это кровожадные
демократы... это человеконенавистники-гуманисты... Мы сорвем их зловещие планы...
Я сам возьму топор в руки... Я буду питаться сухим хлебом, спать полчаса в сутки, носить рубище (Карлик потряс полой
своей горностаевой мантии), но гордое знамя Вымрукинии взовьется над столицами
врагов наших и на всей земле, которую завещали нам наши предки, воцарится окончательная справедливость... Вы будете питаться одними пирожными!.. Купаться в
бассейнах с лимонадом!!! Целыми днями
смотреть цветные телевизоры!.. А ЭТИ,
ТАМ будут покорно подставлять спины под
ваши плетки, когда вам захочется размять
руку. На нашей улице будет вечный праздник. Я обещаю вам это, дети Мои. Я, ваш
верный слуга, сильный только вашей силою,
умный только вашим умом, движимый
только вашей железной волею!..
Площадь вновь взорвалась ревом: «Смерть... Гуманистов на виселицу!.. Веди!.. Умрем!» •

Дождавшись тишины, Карлик Седьмой деловито закончил:
— А теперь все истинные патриоты добровольно пойдут на уколы и вольются в
ряды непобедимой армии стражников. Все в амбулаторию! Да здравствую Я!.. ,•
Полюбовавшись немного толпой, дружно строящейся в колонны под руководством коричневых вымруков, Карлик помахал ручкой и с лукавой улыбкой прошествовал обратно, к трону. Двери захлопнулись, стало тихо. Мы молчали, склонив головы.
— Какое неблагодарное это человечество,
убиться можно! Ты их спасаешь, хочешь
подарить свободу и счастье.,. Жизни, можно сказать не щадишь, а они «смерть!», «на
виселицу!»... Фу, как нехорошо!
Что ж, у Карлика были основания насмехаться над нами и нашими планами «всена¬родного восстания»!
— А признайтесь, вы не ожидали, что
мои подданные окажутся столь преданными?
— Ваше Несравненство,— перебил высочайшую болтовню Научный Мальчик,— не
логичнее ли было бы с точки зрения семантики и общепринятой грамматики называть
преданными тех, КОГО предали. А тех,
КТО предает, предающими или предавшими. Действительные причастия означают,
как известно...
— Спасибо, милый,— остановил Научного
Мальчика Карлик.— До чего же Я люблю
ученых! Все-то они знают, все-то объяснят.
Куда бы мы без них!.. Но и в Мое положение войди.' Если бы Я начал жить по
твоей грамматике, пришлось бы Мне казнить за преданность. Широкая тиранская
общественность восстала бы против меня.
К тому же Вас, как преданных людей,
пришлось бы награждать, в то время как
народ — вы сами слышали — требует казни.
Высшая же цель каждого справедливого
монарха — верно служить народу, выполнять его волю... Впрочем, может быть,
вам уже расхотелось, чтобы воля народа исполнялась? Не то пойдемте на балкон еще раз. Как народ решит, так и
будет.
Что? Не хочется? То-то вот. Эх, молодость, молодость!.. А относительно грамматики Я как-нибудь с вами еще побеседую. Дело в том, что Я как раз обдумываю сейчас книгу по языкознанию. Всем, знаете ли, приходится заниматься самому, никому ничего нельзя доверить. Ну ладно, Мои юные друзья, выше носы! Так и быть, проявлю неуважение к народу, не стану вас казнить. Люди вы здесь недавние, местных условий не знаете, книжек опять же романтических начитались. Ладно, ха-ха, возьму вас, так и быть, на поруки.
•— Но, Ваше Величество,—не выдержал я, —ведь половина из того, что на нас донесли, вранье, клевета!
— Может быть, может быть. Но это несущественно. Главное, чтобы на вас был
нужный материал. У Меня есть. А дальше
уже Мое дело, захочу — признаю клеветой,
захочу — признаю правдой. Так сказать, в
зависимости от политической ситуации. и Моего настроения. Я доходчиво объясняю?
—.Очень, Ваше Несравненство. Но еще два вопроса, если позволите.
— Позволю.
— Почему они все без конца твердят
вам про нашу дружбу. Это же полный кошмар — на друзей доносить.
-*- Так и быть, поделюсь еще несколькими секретами управления. На одном страхе, запомните это, прочность государства основывать нельзя. Слишком запуганный народ, учтите, ничего уже не боится. Во многих случаях продуктивнее энтузиазм. Разумеется, не стихийный.
В свое время по рекомендации Совета Мудрейших (есть такая группа особо отяго¬щенных годами и мудростью специалистов) Мы отменили семью, ибо любовь к родите¬лям, всяким там братьям, теткам сильно отвлекает от любви ко Мне. . Любовь ко Мне начала быстро крепнуть, но возникли трудности в путях ее выражения. Я люб¬лю, ты любишь, он, она любят... А КТО ЛЮБИТ СИЛЬНЕЕ? Вот в чем закавыка. Тогда ученые предложили поставить во главу угда не любовь, а дружбу. Друга предать трудно, почти невозможно. Тем большей похвалы достоин тот, кто совершает это ради, своего государя. Тот, кто доносит на друга, награждается у нас красивым коричневым бантиком. Но... возникли новые трудности. Доносить рвутся многие, а дружить никто не хочет. Вы же, ха-ха, как дошли до Меня слухи, весьма легко предлагали свою дружбу направо и налево.
— Последний вопрос, Ваше Несравненство. Чего это они на наши карманы ополчились?.. Ничего такого у нас там нет. Вот смотрите: платок, ножичек, но тупой совсем, гвоздик, веревочка, карандаш... Ну и
дальше такое же.
— Тут не в веревочках и гвоздиках сек¬рет. Тут... ну да ладно, раскрою еще одну
государственную тайну. По неофициальным,
так сказать, каналам дошло до нас, что некоторые из подданных встали на скользкий
путь двойной жизни. На виду они вроде
бы, как и все, полны энтузиазма, все, что
надо, поддерживают, за всех, за кого велено, голосуют, а, сунув руки в карманы,
складывают там пальцы в фигу. Мелочь казалось бы. Но в искусстве государственного управления, запомните это, мелочей не бывает.
Пришлось особым декретом запретить карманы. Жаловались вначале, дескать, платки носовые положить некуда. Ничего, чистота помыслов важнее чистоты носа, ха-ха...
Но к делу. Все у Меня тут в стране хорошо, сами видите. Однако... ощущаю в по¬следнее время: свежести не хватает! Свежих людей, свежих идей... Короче — предлагаю вам государственную службу. Условиями не обижу. Есть, к примеру, вакансия заместителя управляющего . левой императорской чернильницей. Писать Я не любитель, левая чернильница вообще всегда пустая стоит, но... порядок есть порядок! С девяти пятнадцати до восемнадцати двадцати, пяти придется состоять каждый день при чернильнице. Главное в этой службе —
почитать управляющего . всем чернильным прибором . В служебные часы — в обязательном порядке, в неслужебные — на добровольных началах. Учтите, должность очень престижная, дает льготы, надбавки, привилегии. Ну, и другие вакансии ничуть не хуже. Пока Я не тороплю вас с ответом. Даю три дня — поразмышляйте, посоветуйтесь...
С тем и отпустил нас Карлик Великий... чуть не сказал «на волю». Какая уж «воля», когда в окна круглые сутки смотрят тупые хари стражников.

КАК СПАСТИ УШАСТИКОВ?

Измена сереньких настолько ошеломила нас, что все вдруг стало противным и неинтересным. Я ушел в свою комнату и сидел там в злой тоске. К черту рыцарство, если даже на друзей нельзя положиться! Пусть эти Идиоты получают свои уколы в хребет, пусть с детства превращаются в старичков и угодничают перед жалкими карликами! Мне до них нет больше никакого дела — займу «престижную» доходную должность, заведу в соответствии со здешней модой два лица. и буду спокойно состоять с девяти пятнадцати до восемнадцати двадцати пяти при левой императорской чернильнице, в которой ничего, кроме дохлых мух, не наблюдается.
Задира бродил из комнаты в комнату такой мрачный, что к нему лучше было не приближаться. Даже Научный Мальчик, кажется, наконец растерял свою непробиваемую невозмутимость. Не обращая на нас внимания, он шагал по комнате взад-вперед, и в голове его вместо обычного мелодичного позвякивания раздавались напряженное гудение и потрескивание.
— Гады, ну что за гады! — не выдержал
молчания Задира.— А такая революция намечалась! Не революция, а конфетка!.. Ну,
погодите, я еще вырвусь. Наберу за рекой
ватагу надежных ребят — мы от этого зме-
ятника камня на камне не оставим! ЭТИХ
будем за каждый донос на площади пороть.
А кто своего друга предаст — за ухо и в реку — к спиралям. Все музеи мира скелетами обеспечим, но людей из них сделаем!
— Из скелетов?
— Смейся, смейся!
Я разделял раздражение Задиры, но, как командир, не имел права позволить, чтобы наш гнев завел нас слишком далеко. Поэтому я начал возражать.
— Не знаю, есть ли смысл нам сердиться? Такими уж этих ушастиков растят.
И потом... Вымруки их порют, мы начнем
пороть, что они от этого поумнеют или
более смелыми станут?
— Ах, ах, я уже рыдаю от жалости! Ка¬
кие они бедные, у них даже друзей нет —
доносить не на кого! «Такими их растят»...
А у самих у них в головах мозги или макароны по-флотски?
Интересное дело — спор. Попробуй кто-то при мне заступаться за сереньких, я, на¬верное, стал бы обличать их злее Задиры. Но вот он излагает вроде бы мои же мысли, и я невольно начинаю подбирать воз-
ра;кения и готов отстаивать их столь же горячо. И не просто наперекор кому-то, а . потому, что начинаю . видеть резонность этих возражений. А ведь не будь спора, ничего такого мне бы и в голову не пришло!
Я вдруг отчетливо понял: не ребятишек Серляндии надо ненавидеть. Они просто ничего не понимают. Научить их отличать плохое от хорошего, благородное от подлого — важнее, чем свергнуть Карлика. Пока они такие темные, и вымруки и карлики великие всегда найдутся, чтобы куражиться над ними.
Сделав это открытие, я почувствовал огромную ответственность за судьбу ушастиков. Ведь никто еще не знает, что надо делать—только я! И если я не помогу этой смешной девочке Мяу, то никто ей не поможет. НИКТО! Хоть бы мои друзья тоже поняли это, хоть бы поняли!
— Нам нельзя уходить отсюда,— говорю.— Иначе мы тоже предадим друзей. Недавно мы рисковали жизнью ради одной Дуняшки, а тут убивают сразу сотни ребятишек, глупых, неспособных защищаться.
Эти вымруки, они же в тысячу раз страшнее любого дракона!
— Не вижу смысла,— пожал плечами
Научный Мальчик.— Что мы тут можем
сделать? Не одолеть же нам троим всех вымруков и стражников.
— Не с ними надо бороться! Надо хоть
немного открыть глаза ушастикам: научить
их мечтать, дружить, не трусить, отвечать
за себя и за других... С уколами надо что-
то придумать... Пока все эти Мяу и Куки
не станут взрослыми — вымруков не победить.
— Ты случайно белены за завтраком не
накушался? — Задира даже фыркнул от
презрения.—Твоим Мяу и Кукам засаленный бантик дороже любой революции!
Вот он, ■ наш Задира. Вчера собирался с десятью ушастиками, вооруженными перочинными ножами и рогатками, устроить государственный переворот, а сегодня он о них уже и слышать не хочет. Ну, нет, Вадик, я и за сереньких поборюсь, но и за тебя тоже. Драка предстоит отчаянная, а какая же может получиться драка без моего храброго оруженосца!
— Ты сердишься на ушастиков, что они не захотели устраивать, восстание, а ты вот
о чем подумай. ВО ИМЯ ЧЕГО, собственно
говоря, они могли восстать? Они ведь даже
не подозревают, что жить, можно как-то
иначе. И второе. Почему ты считаешь, что
ушастики ДОЛЖНЫ тебе верить, идти за
тобой? Чем именно, каким ДЕЛОМ ты доказал им, что тебе можно верить? А вдруг
ты уже служишь у Карлика управляющим чернильницей или кем-нибудь похуже? Ты
вот только что призывал топить ушастиков
в реке... Раз ты в ПРИНЦИПЕ на такое способен, то стоит ли им ДОВЕРЯТЬ тебе
свою жизнь? Вдруг они тебе еще когда-нибудь чем-то не угодят, вдруг тебе тоже
захочется бантик от Карлика получить?
Я применял «запрещенный прием», но выбора-у меня не было.
— Ах, вот как? Я, значит, ради бантика
с тобой пошел?.. Все!.. Давай мою пращу"...
. Я сам отсюда найду выход... без вас и без ушастых.
— Не злись, Вадим,— попросил я очень
серьезно.— Не надо нам ссориться. Я ведь
не про себя говорю, я-то мог бы тебе не
только свою жизнь, но даже жизнь папы с мамой доверить. Но серенькие-то ведь
тебя не знают. У них-то нам надо еще заслужить доверие!..
— Дело ваше,— вмешался в разговор
Научный Мальчик,— но я для роли миссионера не гожусь.
— Что значит «не гожусь»?
— Это значит: выбраться из Серляндии
шансов почти нет, а устраивать здесь революцию мне расхотелось. Нужно быть
реалистами.
— И что, интересно, люди делают, став
реалистами?
— Мне предложили место в лаборатории... на приличных условиях... назвали несколько тем на выбор... Чтобы изменить
тут жизнь, прежде всего надо развивать
науку и экономику. Вымруки не подозревают, что, субсидируя нас, ученых, они
роют себе могилу. На определенном уровне развития...
— Та-ак! — протянул Задира.— Теперь все
наконец стало ясным — и что такое объективные законы и когда надо яблоню есть...
Переметнулся, гад?!. Фашистам идешь прислуживать?!
Хорошо все-таки, . что томагавк носил я, а не Задира. Я ведь во всяких лампочках и проводах разбираюсь слабо, так что вряд ли сумел бы починить Научного Мальчика. От оплеухи, которую залепил Задира Профессору, количество свободно катающихся винтиков и гаечек в голове последнего значительно возросло. Еле-еле оттащил я Задиру, а Профессор, испуганно оглядываясь на него, ползал по полу в поисках очков.
Да, трех мушкетеров из нас уже не получалось, но расставаться надо достойно. Вопрос жизни и смерти каждый должен решать самостоятельно. Нехорошо поступил Задира. Сам только что хотел нас покинуть во имя мести сереньким — мы же не бросались на него с кулаками.
— И что за тему ты себе выбрал? — попробовал я для замирения начать «светский
разговор».
— Культурные люди, между прочим, ТАК научные дискуссии не завершают,—
с вызовом произнес Научный Мальчик,
водрузив дрожащими пальцами на нос очки.— Истина... выше грубой силы, и никогда...
— Про истину вспомнил, гад! — рванулся из моих рук Задира.— Знаем, какую тебе надо истину — которая помягче да пожирнее!! Пусти, я этому арифмометру еще
раз врежу!.. '
— Так что же за тему ты выбрал? — отчаянно пытался я перевести разговор в мирное русло.
— Тема... тема чисто академическая,—
испуганно отодвинулся Профессор в самый
дальний угол комнаты.— Абсолютно вне политики. Никакой пользы из нее здесь не смогут извлечь... А для науки чрезвычайно актуальная, чрезвычайно...
— Что же все-таки за тема? Или секретная?
— Нет, что вы! Вполне открытая: «Биофизические и биохимические механизмы
феномена двуликости». Правда ведь, интересно в этом разобраться на клеточном
уровне?..
Научный Мальчик замолчал, но, видя, что Задира по-прежнему с мрачным видом за¬гораживает путь к дверям, продолжил торопливо.
— Само по себе явление полиликости известно людям с доисторических времен. Об
этом говорит хотя бы легенда о двуликом
Янусе, но серьезному научному исследованию данный феномен до сих пор еще не
подвергался. Как ученый, я просто не могу
упустить те возможности, которые открывает в этом плане пребывание в Серляндии... Поверьте, тема эта имеет не только теоретическое значение. Вспомните хотя бы
актеров, дипломатов, разведчиков... В семейной жизни и то, знаете ли, это могло бы
найти практическое применение... И вообще... Вы только представьте — в каждом
универмаге полный набор лиц! Понадобилось умное — пожалуйста. Волевое — извольте. Влюбленное? Есть и такое! Подобострастные? С любым оттенком!.. Широкий
потребитель был бы очень доволен...
— Себе не забудь изготовить еще одно —
честное и порядочное,—презрительно посоветовал Задира.— Вдруг понадобится кому-нибудь очки втереть.
Повернуть историю вспять с помощью кулака Задире действительно не удалось. Уже на следующее утро наш ученый муж почистил ботинки, прилизал волосенки и пошагал к девяти часам пятнадцати. минутам, выявлять биохимические механизмы двуликости. Задира исчез куда-то еще затемно. Наверное, ползает по кустам вдоль пограничной полосы в поисках нужной тропинки. А я сижу в своей комнате и терзаюсь сомнениями. Как, собственно, я могу раскрыть сереньким глаза на них самих, если каждая моя фраза тотчас же стано¬вится известной вымрукам? Как я смогу в одиночку защитить ушастиков от уколов? Может, прав Задира — лишь оттуда, из-за реки, может прийти в эту страну свобода и справедливость? Конечно, слишком уж удобен такой вывод — сиди, ничем не рискуя, и жди торжества прогресса. Не по мне такое.
Первым вернулся Задира, грязный, ободранный, злой.
— Ну что? — спрашиваю нетерпеливо.
— В реку даже палец сунуть нельзя!
Я с тревогой посмотрел на Задирины руки.
— Да нет, я и не совал. В одном месте к
реке можно довольно близко подойти. Собачонка на моих глазах туда влетела с разбега... Только раз и успела взвизгнуть.
Мелко там было. Действительно, через минуту один скелет в воде остался. Бр-р.
— А лодка или плот?..

— Полена приличного нигде не валяется.
Завтра еще разок погуляю, если от пшиков
улизнуть удастся.
— А как сегодня удалось? -
— Дважды тут один прием, похоже, не
проходит... А этот тип еще не притрюхал со службы?
— Нет вроде бы.
«Тип» был легок на помине. Быстро шмыгнул (это степенный-то доктор всех арифметических наук) в дверь и сразу же высунулся наружу, напряженно вглядываясь в коридор. Потом решительно прошел к столу, сел и оглядел нас каким-то непривычным, изучающим взглядом.
— Что, уже раскрыл эффект Януса, переходишь на эффект примуса?
Странное дело, Научный Мальчик не только не обиделся в ответ, но вроде бы даже свысока посмотрел на Задиру.
— Вы вот тут вчера подвергли меня остракизму за мою приверженность науке и
даже едва не лишили очков. А я... а я...
а я...
— Ну вот, свихнулся,— вздохнул Задира.—Недаром в народе говорят, что наука
до добра не доводит.
— Погоди, Задира! Что «а ты», дорогой
Профессор?
— Тс-с... Подойдите ближе!..
Научный Мальчик опасливо оглянулся на дверь и окно. Заинтригованные, мы почти уткнулись в него головами.
— Кое-что про эффект Януса я уже узнал. Представляете, лицо Хама и лицо Холуя — вовсе не два разных лица. Это просто две модификации одного и того же пралица. Очень любопытно, правда? Всеобщий
закон парности или симметричности мира
вылился здесь в такой вот оригинальной форме. Интересно бы проследить развитие
этого явления на историческом материале
и вычленить инвариант таких внешне непохожих феноменов, как хамство и холуйство...
— Опять ты про законы? — начал закипать Задира.—Про яблоню еще не забудь!
— В таком тоне я продолжать разговор
не намерен.— Научный Мальчик обиженно
поджал губы. Судя по всему, ему было что
рассказать. Наконец Профессор прошептал: — Я узнал секрет вакцины! —И, видя,
что мы ничего не поняли, раздраженно пояснил: — Вакцины, которую вводят ушастикам в спинной мозг, а стражникам в мозжечок...
Научный Мальчик строго оглядел нас.
— Это страшная тайна, понимаете? Я рискую не только своей жизнью, это тоже
понятно? Откуда и как я получил информацию—вам знать не обязательно. Одно
скажу: всеобщая солидарность подлинных
ученых не пустой звук! И еще одно: если
уж вы попадетесь, то хотелось бы рассчитывать, что я останусь э-э... так сказать, инкогнито. Я интересуюсь чистой академической наукой и в политике принимать участие не собираюсь.
Мы торопливо пробормотали по несколь¬ку самых страшных клятв.
— Хорошо, я вам верю. Так вот, вакцина эта вырабатывается очень- редким видом
плесени, которая была обнаружена местными учеными в глубинах одной подземной
пещеры. Вся, подчеркиваю, . ВСЯ плесень
собрана в круглой каменной башне, которую вы видели в стороне от королевского
дворца и которая охраняется тщательнее,
чем сам дворец. В башне всегда абсолютная
темнота, потому что плесень эта КРАЙНЕ
хлипкая и капризная. НА СВЕТУ, особенно
на солнечном свету, она тотчас погибает.
Выводы делайте сами. Я пошел. Лучше,
если отныне нас не будут видеть вместе.
Научная работа здесь считается государственной службой, мне пришлось подписать
такие бумаги, что... Желаю удачи!
Научный Мальчик, не дожидаясь, пока мы опомнимся, приоткрыл дверь, покрутил головой в разные стороны и быстро шмыгнул вдоль коридора.
Мы с Задирой молча уставились друг на друга.
— Когда ты собираешься на ту сторону? — как можно равнодушнее поинтересо¬вался я.
— "Ладно, не хитри. Ради настоящего дела можно и задержаться.

В ОЖИДАНИИ КАЗНИ

И вот я в тюрьме и ожидаю решения Карлика. Сколько ждать и сколько мне еще остается жить? Кто знает. Может, месяц, может — больше. Стены у моей камеры сложены из огромных гранитных глыб, мокрых, грязных, равнодушных. Как ни колоти по ним — даже сам своего стука не услышишь.
Окошко высоко, но днем несколько лучиков все же освещают охапку слежавшейся соломы — мое последнее ложе. В эти минуты я тороплюсь писать. Не пойму, кто и зачем подсунул мне под дверь бумагу и огрызок карандаша? Может быть, Карлик надеется из предсмертной исповеди выудить секреты поведения таких «самоубийц», как я? А может быть... Во всяком случае, терять мне нечего.
Как я оказался в тюрьме? Изложу главное.
Нам с Задирой удалось разворотить крышу башни и подставить страшную вакцину под солнечные лучи. А пока солнце делало свое дело, мы отражали атаки стражников. Вакцина погибла, мы, увы, тоже. Задира, не желая сдаваться в плен, прыгнул в ров, кишащий спиралями, а я, оглушенный ударом в затылок, угодил в руки врагов.
Но прежде, чем бросить в тюрьму, меня снова привели во дворец Карлика Великого. И состоялся наш

ТРЕТИЙ РАЗГОВОР

— Итак, дорогой Мой гость,— сказал
Карлик Великий после долгого холодного
молчания.— Глупость твоя оказалась силь¬нее Моей снисходительности. Ты рвешься
погибнуть, «как герой»? Что ж, я вынужден пойти тебе навстречу.

Я молчал. Что еще мне оставалось? На жалость рассчитывать больше не приходилось. Как бы только выведать у Карлика похитрее, всю ли плесень мы извели и что с Задирой.
— Ваше Несравненство,—говорю,—наш
поступок... Он ведь от отчаяния. В нем и
смысла-то нет совсем! Ну, повредили мы
крышу у одной башни, а сколько их у вас и где остальные — даже не знаем.
— Тебя интересует, есть ли у нас еще
плесень? Могу тебе доставить перед смертью маленькую радость. Столетия полного
послушания слишком притупили нашу бдительность. Мы всю плесень держали в одной башне. Нет у нас ее больше. Хотя
Мои академики там все еще ползают, ищут
что-то, но, по-моему, только вид делают.
Что тебе еще хотелось бы узнать?
— Где Задира? Что с ним?
— Это тот одичавший парень, с которым вы, как коты, бродили ночами по крышам? Говорят, он нырнул к рыбам. Жаль, коллективные казни поучительнее. Но рыбам тоже нужна подкормка, иначе они,
совсем как люди, начинают пожирать друг друга. Что еще?
— А тот, который пошел к вам работать?
— За этого спасибо. Таких приводите побольше. Старателен, дело свое знает, в чужое не лезет.
— И еще...— Зачем вы уколы людям в
спины делали? Ведь вы же могли всем сюда вот... Сколько бы у вас солдат было!
Сильных, послушных, а вы...
— Что ж, вопрос интересный. Но боюсь,
тебе тут меня не понять... Солдаты Мои
послушны, это удобно, но они же совершенно бесчувственны. Хоть на кусочки их
режь — им все равно. Понимаешь, они не
боятся, не восхищаются, не мучаются, не
страдают... Не интересно быть властелином
таких. Абсолютно... Но Мне тоже хочется
задать тебе несколько вопросов. Не празд-
ных, поверь. Управляя людьми, мне надо
понимать причины их поступков. Ты ведь
шел на верную смерть. Зачем? Почему?
Или ты веришь в загробную жизнь?
— Папа говорит, что того света нет.
— Вот видишь. А если так, какая тебе после смерти разница, в какое место Моим
лодырям будут уколы делать? Надеялся, что
про тебя будут петь песни, слагать баллады?
Я вспомнил толпу под балконом и с го¬речью покачал головой. Нет, на признатель¬ность сереньких я не рассчитывал.
— Так раскрой же, наконец, эту непонятную для меня логику — логику самоубийц. Иначе я снова что-нибудь упущу,
столь же важное.
— Просто было жаль этих мальчиков и
девочек... И злость брала, что все тут у вас над ними издеваются...
— А вдруг им хочется, чтобы над ними
издевались? Такая мысль тебе в голову не
закрадывалась?.. В коммунизм ты, конечно, веришь?
— Верю.

— И о всеобщем счастье, стало быть, заботишься?
— Забочусь.
— А вот я, чтобы быть счастливым, должен тиранить других. Значит, при вашем
коммунизме я был бы несчастным. Уже не
получается ВСЕОБЩЕЕ счастье!
— Ну, какое же это счастье — издеваться
над слабыми? Это же просто бессовестность.
Глаза Карлика блестели холодно и. зло, но он вполне владел собой. Даже улыбался:
— Педагоги и детские писатели уверяют
в один голос, что детство — самая счастливая пора. Вот я и продлеваю счастье людям. Чем ты не доволен?
Гнев помутил мой разум.
— Ты... ты не Карлик Великий,—крикнул
я ему.—Ты обычный горбун, маленький,
злой и протухший... Ха-ха-ха...
— Вот как? — невозмутимо переспросил
Карлик, но глаза его налились свинцом.—
Похоже, что беседы Платона с Сократом
у нас с тобой не получилось. Ну, что же,
беседу продолжит кто-нибудь из Моих, так
сказать, узких специалистов, из тех, у кого
ум не столько любознателен, сколько пытлив, ха-ха-ха. Во время разговора с ними,
как показывает практика, смеются редко.
— Можете меня не запугивать,— храбрился я со страху.— Мне все равно умирать... Чего мне бояться?..
Карлик смотрел на меня с иронией и по¬ниманием.
— Где уж нам напугать такого витязя!
Что ж, отвагу я ценю, могу за нее тебя
даже помиловать. На самом деле — ты
убил нескольких стражников, справедливо
будет, если ты заменишь хотя бы одного
из них.
— Чтобы я пошел служить в вашу армию?!. Ха-ха.
— Ну, пока-то ты жидковат слишком для
армии и недостаточно дисциплинирован, но
если тебе сделать небольшой укольчик сю¬
да вот, в затылочек, то аппетит у тебя
станет вдруг просто замечательным. Ты
будешь есть целыми днями. У моих солдат,
можно сказать, не жизнь, а санаторий.
Станешь сильный, смелый, послушный. Все
эти глупости про всеобщее счастье мигом
забудешь... На маневрах Мои солдаты,
я слышал, иногда даже сено начинают жевать—такой у них аппетит здоровый,
ха-ха...
— У вас же нет больше плесени,—холодея, возразил я Карлику.—Чем же вы сделаете мне укол?
— Плесени нет. Но некоторый запас вакцины имеется. Теперь его весь придется
использовать для набора рекрутов, так, кажется, это называется в других странах.
Солдаты теперь для нас на вес золота.
— Ваше Несравненство! —взмолился я.—
Казните меня, пожалуйста!.. Я вас очень
прошу!.. Вы же сами говорили — это нужно для назидательности... А то вас слушаться перестанут... Ваше Несравненство!!!
— Ну вот, а говоришь: чего бояться? Торопитесь вы все, молодежь. Жизни не знаете, вот и храбрые. Хорошо, Я подумаю... Уведите его.
Это были последние слова, которые я слышал.
Если эти заметки вырвутся на волю, за реку, очень прошу передать их папе. Маме, наверное, не надо — будет только сильнее плакать. Ей скажите, что я старался выполнить ее просьбу — когда чего не понимал, не стеснялся советоваться и зря не рисковал. Но, наверное, это просто невозможно — быть рыцарем, мужчиной и не рисковать. Пусть она на меня не сердится. А ес¬ли записи мои попадут в руки того, кто считает себя рыцарем, то прошу его отыскать тот зоопарк. Вдруг Карла не соврал? Вдруг Маленький принц до сих пор сидит в ящике для барашка?
На этом заканчиваю. Вчера в щель под дверью просовывалась чья-то маленькая рука. Наверное, это знак. Если, и сегодня рука появится, суну записки под дверь. Будь . что будет! Прощайте.

ЭПИЛОГ

На этом записки юного рыцаря обрывались. Но был еще один лист, исцарапанный неуклюжими печатными буквами. Вот что там было:
БУМАГИ ЭТЕ МЫ АТПРАВЕМ ПА РИКЕ. ТУТ ИМ АПАСНА. НАС ТИПЕР БОЛЬШЕ ДИСЯТИ. МЫ ДРУЖЕМ И НИДОНОСИМ. МЫ УЧЕМСЯ ПЕСАТ И ЧЕТАТ. МЫ ХО-ЧИМ БЫТ КАК МАЛЧЕК КАТОРЫЙ СПАС НАС AT УКОЛАФ. МЫ ТИПЕР СТАНИМ БАЛШЫИ. МЫ УБЕМ ВСЕХ ВЫМРУКАФ ВСЕХ СТРАШНИКАФ. ДА ЗДРАВСТВУИТ КАРЛИК ВИЛИКИЙ! МЯУ.
Катя тихонько положила на стол последний лист записок и сквозь слезы посмотрела на Димку. Он дочитал раньше ее и теперь сидел серьезный, задумчивый.
— Что же нам делать? — растерянно
спросила Катя.— Может быть, в милицию
позвонить? Или в «Пионерскую правду» написать?
— Напиши, конечно,— ответил Димка и,
открыв шкаф, начал вынимать из него разные вещи: рюкзак, джинсы, непромокаемую
куртку, кеды... Из стола вытащил старенькую, видавшую виды, рогатку, подергал резину...
— Где-то у нас топорик был. Туристский.
Не помнишь, куда мы его задевали?
— На кухне. А зачем тебе? Мы же звонить хотели?
— Звонить, писать — не мужское это дело. И не рыцарское. Эх, мне бы товарища
такого, как Задира!
— Не ходи, Димка! Ты же видел, как
это опасно! Я маме скажу, она тебя не пустит!..
— Эх, ты!.. «Маме»... «Не пустит» ...Слушать противно. Если каждый из нас будет
всегда держаться за мамину юбку, то кто, скажи на милость, отстоит в этом мире справедливость?!
Димка стал собираться в дорогу.

страница 1 2 3

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT