А.В.Сватковский, составление, предисловие и примечания, 2007 страница 1 2 3

  (№ 776). «Сократ. Мой Гиппотал, мне нет нужды слушать стихи и песни, даже если ты сочинил их в честь юноши, но меня интересует твой образ мыслей: я хочу знать, как обращаешься ты к своему любимцу.

  Гиппотал. А вот Ктесипп тебе скажет…

  Ктесипп. Да, клянусь богами, и даже слишком: славословия-то эти достойны смеха. И как не быть им смехотворными, если влюбленный, уделяющий особое внимание мальчику, не умеет сказать ничего своего, но повторяет лишь то, что доступно любому ребенку? Ведь все его сочинения и речи о том, что весь город твердит о Демократе и Лисиде, деде этого мальчика, а также обо всех его предках – их богатстве, конюшнях, о победах на Пифийских, Истмийских и Немейских играх на четырехконных колесницах и верхом – и вдобавок о еще более древних вещах.

  Вчера в одной из таких поэм он подробно поведал о гостеприимстве, оказанном Гераклу: мол, ввиду своего родства с Гераклом один из предков Лисида (родившийся якобы от Зевса и дочери основателя его дема) принимал у себя героя; это же россказни старух, и все прочее в том же духе, Сократ; вот какие речи и песни принуждает он нас выслушивать.

  …

  Сократ - Гиппоталу. Да все эти песнопения прежде всего относятся к тебе самому. Ведь если ты покоришь такого любимца, то все сказанное и спетое тобою послужит к вящей твоей славе и воистину станет хвалебным гимном в твою честь как победителя, коль скоро ты добился расположения этого мальчика. Если же он от тебя ускользнет, то, чем более возвышенными были славословия, пропетые тобой в честь твоего любимца, тем в более смешном виде предстанешь ты, [стр.206] утратив для себя все его прелести. Ведь тот, мой друг, кто искушен в любовных делах, не восхваляет любимого до того, как одержит над ним победу, страшась неожиданностей в будущем. Вместе с тем и красавцы, когда кто-либо восхваляет их и превозносит, преисполняются высокомерием и самомнением…» (Платон. Лисид 205а-206а, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.316-317])

 

  (№ 777). «Их окружала толпа зрителей; среди последних был и Лисид: он стоял в кругу мальчиков и юношей с венком на голове, выделяясь всем своим видом – не только заслуживающей хвалы красотою, но и явными внутренними достоинствами [καλός τε άγαθός]» (Платон. Лисид 207а, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.318]).

 

  (№ 778). «Сократ. … Случилось так, что с детства у меня было страстное стремление к некоему приобретению, как это бывает и с другими людьми, желающими одни – одного, другие – другого. Один стремится приобрести лошадей, другой – собак, третий – золото, четвертый – почет. Я же к подобным вещам равнодушен, но зато весьма алчен в приобретении друзей и желал бы иметь хорошего друга гораздо больше, чем самого лучшего в мире перепела или же петуха либо, клянусь Зевсом, коня или собаку; и полагаю, клянусь собакой, я гораздо скорее, чем сокровище Дария, взял бы себе товарища (предпочтя его самому Дарию) – так страстно жажду я дружбы. [стр.212] И вот, видя вас вместе с Лисидом, я поражен волнением и почитаю вас счастливыми: несмотря на свою молодость, вы оба сумели легко и быстро сделать это приобретение; и ты, таким образом, быстро и верно приобрел в качестве друга Лисида и он – тебя; я же столь далек от подобного приобретения, что даже не знаю, как один человек становится другом другому, и хочу спросить об этом тебя: ведь у тебя есть опыт.

Так скажи мне: когда один человек любит другого, кто из них кому становится другом: тот, кто любит, - любимому или любимый – тому, кто любит? Или же тут нет никакой разницы?

  Менексен. Мне кажется, разницы здесь нет никакой.

  Сократ. Что ты говоришь? Значит, если один любит другого, они оба становятся друзьями друг другу?

  Менексен. Да, по крайней мере таково мое мнение.

  Сократ. Как, разве не бывает, что любящий не встречает ответной любви со стороны того, кого он любит?

  Менексен. Бывает.

  Сократ. Но, значит, бывает даже и ненависть к любящему? Иногда ведь, думается, влюбленные испытывают это со стороны своих любимцев: любя очень сильно, они чувствуют, что не встречают ответной любви, другим же их любимцы попросту отвечают ненавистью. Разве тебе не кажется, что так бывает?

  Менексен. Да, и даже очень.

  Сократ. Разве в подобном случае дело обстоит не так, что один любит, другой же – любим?

  Менексен. Да, так.

  Сократ. Но кто же из них кому друг? Любящий – любимому, даже если он не пользуется взаимностью или ему платят ненавистью, или любимый – любящему? Или при таких обстоятельствах ни один из них не бывает другому другом, когда нет взаимной любви между обоими?

  Менексен. Видимо, дело обстоит именно так.

  Сократ. Значит, мы пришли к иному мнению, чем раньше. Тогда мы считали, что если один из двух любит, то они оба – друзья. Теперь же нам кажется, что если нет взаимной любви, то ни один из двоих не может считаться другом.

  Менексен. Это похоже на правду.

  Сократ. Значит, любящему ничто не мило, если он не встречает взаимности?

  Менексен. По-видимому, да.

  Сократ. Значит, нельзя назвать любителями лошадей тех, кому лошади не отвечают любовью, или любителями перепелов, а также собак, вина, телесных упражнений или мудрости, если (в последнем случае) мудрость не платит им взаимностью? Или каждый из них любит эти вещи, хотя они им не дружественны, и солгал поэт [Солон], сказавший:

            Счастлив, кто любит детей и коней однокопытных,

            Гончих псов и странника – чужеземного гостя.

  Менексен. Нет, мне думается, он не лжет.

  Сократ. Значит, ты считаешь, что он говорит правду?

  Менексен. Да.

  Сократ. Похоже, следовательно, что любимое мило любящему, если оно и не отвечает ему взаимностью или даже его ненавидит? Это видно и в случае с новорожденными детьми: [стр.213] одно они еще не любят, другое даже ненавидят – когда, к примеру, их наказывает отец или мать, - но, и питая ненависть, они в эту пору милее всего на свете своим родителям.

  Менексен. Да, мне кажется, это так.

  Сократ. Следовательно, по этому слову, другом оказывается не любящий, но любимый.

  Менексен. По-видимому.

  Сократ. И врагом оказывается ненавидимый, а не тот, кто ненавидит.

  Менексен. Это ясно.

  Сократ. А следовательно, многие бывают любимы своими врагами и ненавидимы друзьями и, таким образом, бывают друзьями своих врагов и врагами своих друзей, коль скоро друг – любимый, а не любящий. Однако это в высшей степени нелепо, мой милый товарищ, более того, думаю я, невозможно быть врагом своему другу и другом своему врагу.

  Менексен. Похоже, что ты говоришь правду, Сократ.

  Сократ. Значит, если это невозможно, любящее должно быть мило любимому.

  Менексен. Очевидно.

  Сократ. И с другой стороны, ненавидящее должно быть враждебно ненавидимому.

  Менексен. Это неизбежно.

  Сократ. И все-таки мы вынуждены будем признать то, с чем согласились раньше, а именно будто часто мы бываем друзьями тому, кто нам не друг, а нередко и враг, - тогда, когда кто-либо любит не любящего или даже ненавидящего, - и будто нередко мы бываем врагами тем, кто нам не враждебен или даже нас любит, - тогда, когда кто-либо ненавидит того, кто к нему не питает ненависти или любит его.

  Менексен. Видимо, ты прав.

  Сократ. Но какой же у нас будет выход, если ни любящие не окажутся друзьями, ни любимые, ни любящие и любимые? Можем ли мы помимо них всех назвать еще и других, кому дано стать друзьями друг другу?

  Менексен. Клянусь Зевсом, Сократ, мне очень трудно тебе на это ответить.

  Сократ. Быть может, мой Менексен, мы вообще шли неверным путем в нашем исследовании?

  Лисид. Да, мне кажется, что неверным, Сократ.

  Сократ-повествователь. При этих словах он покраснел, и мне показалось, что сказанное вырвалось у него невольно из-за того, что он очень внимательно вслушивался в нашу беседу: по нему было видно, что он весь обратился в слух» (Платон. Лисид 211d-213d, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.325-327])

 

  (№ 779). «Сократ. Итак, Менексен и Лисид, похоже, что любовь, дружба и вожделение оказываются чем-то внутренне нам присущим.

  Они с этим согласились.

  Сократ. Значит, коль скоро вы между собою друзья, вы по своей природе друг другу родственны.

  Да, несомненно! – воскликнули оба в один голос.

  Сократ. И если, мальчики, кто-либо из двух вожделеет к другому или любит его, [стр.222] то, следовательно, он не вожделел, не любил бы его и не испытывал бы к нему дружеского чувства, если бы не был каким-то образом родствен любимому – душою ли или неким свойством, привычкой либо особенностью души.

  Несомненно, – отозвался Менексен; Лисид же промолчал.

  Сократ. Далее, мы, естественно, должны любить родственное нам по своей природе.

  Да, это естественно, - сказал Менексен.

  Сократ. А посему подлинно любящему, а не делающему вид, что он любит, любимец должен отвечать любовью.

  На это Лисид и Менексен едва кивнули, Гиппотал же от радости то бледнел, то краснел.

  …

  Сократ. Не предположим ли мы также, что благо родственно всему, зло же, наоборот, чуждо? Или что зло родственно злу, благо – благу, а то, что не есть ни благо ни зло, - тому, что не есть ни благо ни зло?

  Они согласились со всеми членами этого положения.

  Сократ. Итак, мальчики, мы снова впали в то недоразумение относительно дружбы, которое отбросили раньше: получается, что несправедливый человек несправедливому и дурной дурному будет таким же другом, как хороший человек хорошему. 

  … [стр.223]

  Сократ. Вот видите, Лисид и Менексен, я, старик, вместе с вами оказался в смешном положении. Ведь все, кто уйдет отсюда, скажут, что мы, считая себя друзьями – я и себя отношу к вашим друзьям, - оказались не в состоянии выяснить, что же это такое – друг» (Платон. Лисид 221e-223b, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.339-340])

 

«Хармид»

  (№ 780). «Вот сейчас ты увидишь, - сказал Критий, - и насколько он вырос и каков он собою.

  И при этих его словах вошел сам Хармид.

  Я-то, мой друг, здесь совсем не судья: в вопросах красоты я совершенный неуч, почти все юноши в поре возмужалости кажутся мне красивыми.

  (с) И всё же он мне представился тогда на диво прекрасным и статным, и показалось, что все остальные в него влюблены – так они были поражены и взволнованы в момент его появления; многие же другие поклонники [έρασται] следовали за ним. Со стороны нас, мужчин, это было менее удивительно, но я наблюдал и за мальчиками, и никто из них, даже из самых младших, не смотрел более никуда, но все созерцали его, словно некое изваяние.

  (d) Тогда Херефонт, обратившись ко мне, сказал:

  - Как нравится тебе юноша, мой Сократ? Разве лицо его не прекрасно? [букв. «разве он не ευπρόσωπος»]

  - Необыкновенно прекрасно, - отвечал я. [букв. «ύπερ-φΰώς»]

  - А захоти он снять с себя одежды, ты и не заметил бы его лица [букв. «стал безлицым (άπρόσωπος)»] – настолько весь облик его совершенен [ειδος πανκαλος]» (Платон. Хармид 154b-d, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.342])

  (№ 781). «Хармид подошел и вызвал громкий смех, ибо каждый из нас, сидящих, освобождая для него место, хорошенько потеснил своего соседа, чтобы оказаться сидящим рядом с ним, пока мы не заставили встать одного из сидевших с края и не сбросили на землю другого. Хармид же, подойдя, сел между мной и Критием. И уже с этого мгновения, милый друг, мною овладело смущение и разом исчезла та отвага, с которой я намеревался столь легко провести с ним беседу. Когда же после слов Крития, что я знаток необходимого ему средства, он бросил на меня невыразимый взгляд и сделал движение, как бы намереваясь обратиться ко мне с вопросом, а все собравшиеся в палестре обступили нас тесным кругом, тогда, благородный мой друг, я узрел то, что скрывалось у него под верхней одеждой, и меня охватил пламень: я был вне себя и подумал, что в любовных делах мудрейший – поэт Кидий, советовавший кому-то по поводу встречи с прекрасным мальчиком «остерегаться, выйдя, олененку подобно, навстречу льву, разделить удел жертвенного мяса»: ведь мне показалось, что я и сам раздираем на части таким чудовищем» (Платон. Хармид 155b-e, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.343-344])

  (№ 782). «Сократ. А можешь ли ты назвать любовь, которая не была бы любовью к чему-то прекрасному, но была бы направлена лишь на себя и на другие любовные страсти?

  Хармид. Нет, не могу» (Платон. Хармид 167е, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.360])

 

«Гиппий больший»

  (№ 783). «Сократ. … Если бы спросил нас тот, о ком я говорю, или кто другой: «Почему же, Гиппий и Сократ, вы выделили из приятного приятное, получаемое тем путем, который вы называете прекрасным, между тем как приятное, связанное со всеми прочими ощущениями – от пищи, питья, любовных утех и так далее, - вы не называете прекрасным? Или это все неприятно, и вы утверждаете, что в этом вообще нет удовольствия? Ни в чем ином, кроме зрения и слуха?» Что мы на это скажем, Гиппий?

  Гиппий. Разумеется, мы скажем, Сократ, что и во всем другом есть величайшее удовольствие.

  Сократ. «Почему же, - скажет он, - раз все это удовольствия нисколько не меньшие, чем те, вы отнимаете у них это имя и лишаете свойства быть прекрасными?»

  «Потому, - ответим мы, - что решительно всякий осмеет нас, если мы станем утверждать, что есть – не приятно, а прекрасно и обонять приятное – не приятно, а прекрасно; что же касается любовных утех, то все стали бы нам возражать, что хотя они и очень приятны, но, если кто им предается, делать это надо так, чтобы никто не видел, ведь видеть это очень стыдно».

  На эти наши слова, Гиппий, он, пожалуй, скажет: «Понимаю и я, что вы давно уже стыдитесь назвать эти удовольствия прекрасными, потому что это неугодно людям; но я-то ведь не о том спрашивал, что кажется прекрасным большинству, а о том, что прекрасно на самом деле».

  Тогда, я думаю, мы ответим в соответствии с нашим предположением: «Мы говорим, что именно эта часть приятного – приятное для зрения и слуха - прекрасна». Годятся тебе эти соображения, Гиппий, или надо привести еще что-нибудь?

  Гиппий. На то, что было сказано, Сократ, надо ответить именно так». (Платон. Гиппий больший 298d-299b, пер. А.В.Болдырева [Платон 1990-94, т.1, с.408-409])

 

«Протагор»

  (№ 784). «Друг. Откуда ты, Сократ? Впрочем, и так ясно: с охоты за красотою Алкивиада! А мне, когда я видел его недавно, он показался уже мужчиной – хоть и прекрасным, но все же мужчиной: ведь, между нами говоря, Сократ, у него уже и борода пробивается.

 

  Сократ. Так что же из этого? Разве ты не согласен с Гомером, который сказал, что самая приятная пора юности – это когда показывается первый пушок над губой [Илиада XXIV 348] – то самое, что теперь у Алкивиада?

  Друг. Как же теперь твои дела? От него ты идешь? И как расположен к тебе юноша?

  Сократ. Хорошо, по-моему, особенно сегодня; он немало говорил нынче в мою пользу и очень мне помог. От него я сейчас и иду. Но хочу сказать тебе невероятную вещь: в его присутствии я не обращал на него внимания, а частенько и просто забывал про него.

  Друг. Какая же это такая огромная преграда могла стать между вами? Неужто ты нашел в нашем городу кого-нибудь красивее, чем он?

  Сократ. И намного красивее.

  Друг. Что ты говоришь? Здешнего или чужого?

  Сократ. Чужого.

  Друг. Откуда он?

  Сократ. Абдерит.

  Друг. И до того красив, по-твоему, этот чужеземец, что он тебе показался даже прекраснее сына Клиния?

  Сократ. А почему бы, дорогой друг, тому, кто мудрее, не казаться и более прекрасным?

  Друг. Так, значит, ты пришел к нам сюда, Сократ, после встречи с каким-то мудрецом?

  Сократ. С самым что ни на есть мудрейшим из нынешних, если и ты полагаешь, что всех мудрее теперь Протагор». (Платон. Протагор 309a-d, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.418])

  (№ 785). «Продик был еще в постели, укрытый какими-то овчинами и покрывалами, а на одной из соседних с ним кроватей расположился керамеец Павсаний, а с Павсанием – совсем еще мальчик, безупречный, как я полагаю, по своим природным задаткам, а на вид очень красивый. Кажется, я расслышал, что имя ему Агафон, и я бы не удивился, если бы оказалось, что он любимец Павсания. … Чуть только мы вошли, как вслед за нами – красавец Алкивиад, как ты его называешь (да и я вслед за тобою), и Критий, сын Каллесхра». (Платон. Протагор 315d-316а, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.425])

  (№ 786). «А я [Сократ] подметил, что он [Протагор] хотел показать себя и Продику, и Гиппию и порисоваться перед ними, - дескать, мы пришли к нему как поклонники…» (Платон. Протагор 317с, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.427])

  (№ 787). «Сократ. … Несмотря на то что человеку нередко присуще знание, они полагают, что не знание им управляет, а что-либо другое: иногда страсть, иногда удовольствие, иногда скорбь, иной раз любовь, а чаще – страх. О знании они думают прямо как о невольнике: каждый тащит его в свою сторону» (Платон. Протагор 352b-c, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.465])

  (№ 788). «Сократ. Итак, если бы они снова спросили нас: «Что же, по-вашему, есть то, о чем мы говорили, будто это – уступка удовольствиям», - я бы отвечал им: «Слушайте же, вот мы с Протагором попробуем вам это растолковать. Ведь вы, люди, разумеете под этим только одно: нередко бывает, что пища, питье и любовные утехи, будучи приятными, заставляют и тех, кто знает, что это дурно, все-таки им предаваться». Они сказали бы, что это так». (Платон. Протагор 353c, пер. Вл.С.Соловьева [Платон 1990-94, т.1, с.466])

 

«Горгий»

  (№ 789). «Сократ. … Так вот, прежде всего скажи мне, если кто страдает чесоткой и испытывает зуд, а чесаться может сколько угодно и на самом деле только и делает, что чешется, он живет счастливо?

  …

  Калликл. Хорошо. Я утверждаю, что и тот, кто чешется, ведет приятную жизнь.

  Сократ. А раз приятную, значит, и счастливую?

  Калликл. Совершенно верно.

  Сократ. Тогда ли только, если зудит в голове или… или можно дальше не спрашивать? Подумай, Калликл, что бы ты отвечал, если бы тебя стали спрашивать и про остальное, про все подряд? И в конце концов про жизнь распутников, не чудовищна ли она, не постыдна ли, не жалка? Или ты отважишься утверждать, что и распутники счастливы, раз у них вдосталь того, что им нужно?» (Платон. Горгий 494с-е, пер. С.П.Маркиша [Платон 1990-94, т.1, с.535])

 

«Менон»

  (№ 790). «Сократ. Ну, Менон, стоит поговорить с тобой, и с завязанными глазами можно узнать, что ты красив и уже имеешь поклонников.

  Менон. Почему?

  Сократ. Да ты в разговоре только и делаешь, что приказываешь, как все баловни, которые всегда распоряжаются, словно тираны, пока цветут юностью. Да и про меня ты, наверное, прознал, что красавец легко возьмет надо мной верх». (Платон. Менон 76b-c, пер. С.А.Ошерова [Платон 1990-94, т.1, с.582])

  (№ 791). «Сократ. Я знаю, зачем ты сравнил меня со скатом.

  Менон. Зачем же, по-твоему?

  Сократ. Чтобы и я тебя с чем-нибудь сравнил. Я ведь знаю, что все красавцы рады, когда их с чем-нибудь сравнивают. Это им выгодно: ведь и то, с чем сравнивают красивых, должно быть, я думаю, красивым. Но я тебе не отплачу тем же и ни с чем тебя [с.588] сравнивать не стану». (Платон. Менон 80с, пер. С.А.Ошерова [Платон 1990-94, т.1, с.587-588])

 

«Кратил»

  (№ 792). «Сократ. … Тому, кто его [имя Зевса] слышит, сначала может показаться кощунственным, что Зевс – сын Кроноса: более последовательно [с.629] было бы, если бы Зевс назывался «порождением великой мысли». Ведь слово «корос», [слышащееся в имени «Кронос»], означает не «отрок», но нетронутую [ακηρατον] чистоту [καθαρον] ума. Сам же Кронос – сын Урана, как говорит предание». (Платон. Кратил 396b, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.628-629])

  (№ 793). «Гермоген. … А вот «герой» - что это будет такое?

  Сократ. Понять это нетрудно. Ведь имя это изменилось не сильно и ясно обнаруживает происхождение от «Эрота».

  Гермоген. Как это?

  Сократ. А разве ты не знаешь, что герои – полубоги?

  Гермоген. Ну так что же?

  Сократ. Да ведь все они произошли либо от бога, влюбленного в смертную, либо от смертного и богини. Так что если и на это имя ты посмотришь с точки зрения древнего аттического наречия, то скорее сможешь его понять. Ты обнаружишь, что прелесть этого слова в небольшом отклонении от имени Эрота, благодаря которому и родились герои. И либо поэтому герои так называются, либо потому что они были мудрецами и искусными риторами, а к тому же еще и диалектиками, умевшими ловко ставить вопросы, а это выражается глаголом «говорить» [είρειν]. Таким [с.632] образом, как мы только что сказали, те, кого на аттическом наречии называют героями, были своего рода риторы, искусные в спорах, так что род риторов и софистов оказывается героическим племенем». (Платон. Кратил 398с-е, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.631-632])

  (№ 794). «Сократ. … А вот Гера – [называется так] как прелестная и одержимая эросом [эрате]: ведь говорят же, что Зевс был в нее влюблен. …» (Платон. Кратил 404b-c, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.638])

  (№ 795). «Сократ. … «Любовь» [эрос], поскольку она словно вливается извне [с.657] (а не есть внутренний поток для того, кто ею пылает), причем вливается через очи, в древности, верно, называлась «льюбовь» [эсрос], ведь мы тогда пользовались омикроном вместо омеги. Теперь же она называется «любовь»…» (Платон. Кратил 420b, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.1, с.656-657])

 

О Федоне

  (№ 796). «Федон Элидский, ученик Сократа, был близким другом Сократа и Платона. Его именем Платон назвал чудесную книгу о бессмертии души. Этот Федон был раб с красивой внешностью и богатым природным дарованием и, по сведению некоторых, он в отрочестве отдавался своим господином на разврат. Говорят, что его выкупил, по внушению самого Сократа, сократик Кебет и обучил философии» (Геллий II 18, пер. Т.И.Кузнецовой [Памятники 1964, т.3, с.260])

  То же: Ориген. Против Кельса I 64, III 67 (см. ниже)

 

«Федон»

  (№ 797). «Сократ … Как не испытывать радости, отходя туда, где надеешься найти то, что любил всю жизнь, - любил же ты разумение, - и избавиться от общества давнего своего врага! Немало людей жаждали сойти в Аид после смерти любимого, супруги или же сына: их вела надежда встретиться там со своими желанными и больше с ними не разлучаться. А человек, который на самом деле любит разумение и проникся уверенностью, что нигде не приобщится к нему полностью, кроме как в Аиде, - этот человек будет досадовать, когда наступит смерть, и отойдет, полный печали?!» (Платон. Федон 68a-b, пер. С.П.Маркиша [Платон 1990-94, т.2, с.19])

  (№ 798). «Сократ. … Знать человека и знать лиру – это ведь разные знания?

  Симмий. Само собой.

  Сократ. Но тебе, конечно, известно, что испытывают влюбленные, когда увидят лиру, или плащ, или иное что из вещей своего любимца: они узнают лиру, и тут же в уме у них возникает образ юноши, которому эта лира принадлежит. Это и есть припоминание». (Платон. Федон 73d, пер. С.П.Маркиша [Платон 1990-94, т.2, с.27])

  (№ 799). «Федон-рассказчик. … Случилось так, что я сидел справа от Сократа, подле самого ложа – на скамеечке – и потому гораздо ниже его. И вот, проведя рукой по моей голове и пригладив волосы на шее – он часто играл моими волосами, - Сократ промолвил:

  Сократ. Завтра, Федон, ты, верно, острижешь эти прекрасные кудри?

  Федон. Боюсь, что так, Сократ.

  Сократ. Не станешь ты этого делать, если послушаешься меня.

  Федон. Отчего же?

  Сократ. Да оттого, что еще сегодня и я остригусь вместе с тобою, если наше доказательство скончается и мы не сумеем его оживить. Будь я на твоем месте и ускользни доказательство у меня из рук, я бы дал клятву, по примеру аргосцев, не отращивать волосы до тех пор, пока не одержу победы в новом бою против доводов Симмия и Кебета.

  Федон. Но ведь, как говорится, против двоих даже Гераклу не выстоять.

  Сократ. Тогда кликни на помощь меня – я буду твоим Иолаем, пока день еще не погас.

  Федон. Конечно, кликну, только давай наоборот: я буду Иолаем, а ты Гераклом». (Платон. Федон 89b-c, пер. С.П.Маркиша [Платон 1990-94, т.2, с.46])

 

(№ 800). «Пир» см. Приложение № 1

 

(№ 801). «Федр» см. Приложение № 1

 

Сочинения Теэтета

  (№ 802). «Прямоугольник, заключенный между рациональными соизмеримыми только в степени прямыми, будет иррациональным и его квадрирующая будет иррациональной: пусть же она называется медиалью [μέση]». (Начала Евклида X 21 [Евклид 1948-50, т.2, с.124]

  В X 36-41 [Евклид 1948-50, т.2, с.144-149] вводится шестерка понятий: биномиаль, первая бимедиаль, вторая бимедиаль, «большая» иррациональная, «рационально и медиально квадрирующая» и «бимедиально квадрирующая». В X 42-47 доказывается, что все они разделяются на рационали только в одной точке.

  Первый отдел кн. X начал Евклида восходит к сочинению Теэтета.

  Помня, что «негеометр да не войдет!» (в Академию), я рискну выдвинуть гипотезу, что именно понятие медиали соответствует Эросу у Платона, а шестерке теэтетовых понятий – шесть речей в «Пире». Гипотеза безумная, но не обязательно верная J

 

«Теэтет»

  (№ 803). «Феодор. Да, Сократ, мне не стыдно сказать, а тебе, я думаю, услышать, какого подростка встретил я среди ваших граждан. И если бы он был хорош собой, то я, пожалуй, побоялся бы говорить слишком пылко, чтобы не показалось, будто я неравнодушен к нему: нет, в самом деле, не укоряй меня – он не то чтобы прекрасной наружности и скорее даже похож на тебя своим вздернутым носом и глазами навыкате, разве что черты эти у него не так выражены. Поэтому я говорю без страха». (Платон. Теэтет 143е, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.2, с.194])

  (№ 804). «Сократ. В моем повивальном искусстве почти все так же, как и у них [повитух], - отличие, пожалуй, лишь в том, что я принимаю у мужей, а не у жен и принимаю роды души, а не плоти. Самое же великое в нашем искусстве [с.202] – то, что мы можем разными способами допытываться, рождает ли мысль юноши ложный призрак или же истинный и полноценный плод. К тому же и со мной получается то же, что с повитухами: сам я в мудрости уже неплоден, и за что меня многие порицали, - что-де я все выспрашиваю у других, а сам никаких ответов никогда не даю, потому что сам никакой мудрости не ведаю, - это правда. А причина вот в чем: бог понуждает меня принимать, роды же мне воспрещает. Так что сам я не такой уж особенный мудрец, и самому мне не выпадала удача произвести на свет настоящий плод – плод моей души. Те же, что приходят ко мне, поначалу кажутся мне иной раз крайне невежественными, а все же по мере дальнейших посещений и они с помощью бога удивительно преуспевают и на собственный и на сторонний взгляд. И ясно, что от меня они ничему не могут научиться, просто сами в себе они открывают много прекрасного, если, конечно, имели, и производят его на свет. Повития же этого виновники – бог и я.

  И вот откуда это видно: уже многие юноши по неведению сочли виновниками всего этого самих себя и, исполнившись презрения ко мне, то ли сами по себе, то ли по наущению других людей ушли от меня раньше времени. И что же? Ушедши от меня, они и то, что еще у них оставалось, выкинули, вступивши в дурные связи, и то, что я успел принять и повить, погубили плохим воспитанием. Ложные призраки стали они ценить выше истины, так что в конце концов оказались невеждами и в собственных и в чужих глазах. Одним из них оказался Аристид, сын Лисимаха, было и много других. Когда же они возвращались обратно и вновь просили принять их, стараясь изо всех сил, то некоторым мой гений запрещал приходить, иным же позволял, и те опять делали успехи.

  Еще нечто общее с роженицами испытывают они в моем присутствии: днями и ночами они страдают от родов и не могут разрешиться даже в большей мере, чем те, - а мое искусство имеет силу возбуждать или останавливать эти муки. Так я с ними и поступаю. Но иногда, Теэтет, если я не нахожу в них каких-либо признаков беременности, то, зная, что во мне они ничуть не нуждаются, я из лучших побуждений стараюсь сосватать их с кем-то и, с помощью бога, довольно точно угадываю, от кого бы они могли понести. Многих таких юношей я отдал Продику, многих – другим мужам, мудрым и боговдохновенным». (Платон. Теэтет 150b-151b, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.2, с.201-202])

  (№ 805). «Сократ. И мы все еще беременны знанием и мучимся им, милый друг, или уже все родили на свет?

  Теэтет. Клянусь Зевсом, с твоей легкой руки я сказал больше, чем в себе носил.

  Сократ. И всё это наше повивальное искусство признаёт мертворожденным и недостойным воспитания?

  Теэтет. Решительно всё.

  Сократ. Итак, если ты собираешься родить что-то другое, Теэтет, и это случится, то после сегодняшнего упражнения плоды твои будут лучше; если же ты окажешься пуст, то меньше будешь в тягость окружающим, будешь кротким и рассудительным и не станешь считать, что знаешь то, чего ты не знаешь. Ведь мое искусство умеет добиваться только этого, а больше ничего, да я и не знаю ничего из того, что знают прочие великие и удивительные мужи, сколько их есть и сколько их было. А повивальное это искусство я и моя мать получили в удел от бога, она – для женщин, я – для благородных юношей, для тех, кто прекрасен». (Платон. Теэтет 210b-c, пер. Т.В.Васильевой [Платон 1990-94, т.2, с.274])

 

Параллели

  «(169) Согласно наставлению священного откровения для дваждырожденного первое рождения – от матери, второе – при повязывании поясом из травы мунджа, третье – при посвящении на совершение жертвоприношения.

  (170) При этом для него рождение от Веды [то], которое отмечено повязыванием пояса из травы мунджа; при этом его мать – «Савитри», отцом же считается учитель». (Дхармашастра Ману II 169-170 [Ману 1992, с.46])

  «Учитель, берущий его в учение, делает ученика зародышем в себе, он носит его в своем чреве три ночи. Боги собираются к нему, чтобы увидеть его рождение». (Атхарваведа XI 5, 3, цит. по: [Пандей 1982, с.110])

 

  (№ 806). «…все мироздание стонет и мучится до сих пор, как при родах». (Апостол Павел. Христианам Рима 8, 22 [Новый Завет 2003, с.353])

 

Из романа Дэна Симмонса «Гиперион»

  «Поэт Джон Китс однажды писал своему другу Бейли: «… То, что воображению предстает как Красота, должно быть истиной – неважно, существовала она до этого или нет».

  Китайский поэт Джордж Ву, погибший во время Последней японо-китайской войны, примерно за три века до Хиджры, понимал это, когда диктовал на свой комлог:

  «Поэты – бездумные акушеры реальности. Они видят не то, что есть, не то, что может быть, но то, что должно наступить».

  Позже, за неделю до смерти, в последнем послании к своей возлюбленной Ву написал:

  «Слова – это пули в патронташе истины, и других ей не надо. А поэты – снайперы».

(пер. с англ. А.А.Короткова, Н.А.Науменко [Симмонс 1998, с.257-258])

 

«Софист»

  (№ 807). «Чужеземец. Видно, ты еще не обратил внимания на охоту влюбленных.

  Теэтет. В каком отношении?

  Чужеземец. В том, что за кем влюбленные охотятся, тем они делают подарки.

  Теэтет. Ты говоришь сущую правду.

  Чужеземец. Ну, так пусть этот вид будет называться любовным искусством.

  Теэтет. Уж конечно». (Платон. Софист 222d-e, пер. С.А.Ананьина [Платон 1990-94, т.2, с.283])

 

«Парменид»

  (№ 808). «Итак, Антифонт сказал, что, по словам Пифодора, однажды приехали на Великие Панафинеи Зенон и Парменид. Парменид был уже очень стар, совершенно сед, но красив и представителен; лет ему было примерно за шестьдесят пять. Зенону же тогда было около сорока, он был высокого роста и приятной наружности; поговаривали, что он был любимцем Парменида». (Платон. Парменид 127а-b, пер. Н.Н.Томасова [Платон 1990-94, т.2, с.347])

  (№ 809). «Тогда Парменид сказал:

  - Приходится согласиться, хотя я и чувствую себя в положении Ивикова коня: постаревший боец должен состязаться в беге колесниц, и он дрожит, зная по опыту, что его ждет, а поэт, сравнивая себя с ним, говорит, что и сам он на старости лет вынужден против воли выступить на поприще любви. Памятуя об этом, я с великим страхом подумываю, как мне в такие годы переплыть эту ширь и глубь рассуждений». (Платон. Парменид 136е-137а, пер. Н.Н.Томасова [Платон 1990-94, т.2, с.359])

 

«Филеб»

  (№ 810). «Протарх. И действительно, Сократ, мне теперь кажется, что удовольствие падает, как бы пораженное твоими рассуждениями; в самом деле, в борьбе за победные трофеи оно оказывается поверженным. Да и об уме следует, по-видимому, сказать, что он поступил благоразумно, не предъявив притязаний на победную награду, ибо и с ним случилось бы то же самое. Что же [с.21] касается удовольствия, то, лишенное даже второй награды, оно окажется совсем обесчещенным в глазах своих поклонников, потому что даже им оно перестает казаться прекрасным». (Платон. Филеб 22е-23а, пер. Н.В.Самсонова [Платон 1990-94, т.3, с.20-21])

  (№ 811). «Сократ. Гнев, страх, тоску, горесть, любовь, ревность, зависть и тому подобные чувства разве ты не считаешь своего рода страданиями души?

  Протарх. Считаю» (Платон. Филеб 47е, пер. Н.В.Самсонова [Платон 1990-94, т.3, с.54])

  (№ 812). «Сократ. В качестве примеров состояний, в которых можно обнаружить разбираемую нами теперь смесь, мы называли гнев, тоску, гордость, страх, любовь, ревность, зависть и тому подобные чувства. Не правда ли? … Но, как ты думаешь, почему я показал тебе эту смесь главным образом на примере комедии? Не для того ли, чтобы удостовериться в том, что смешение в страхе, любви и в других [чувствах] показать легко?» (Платон. Филеб 50b-d, пер. Н.В.Самсонова [Платон 1990-94, т.3, с.57-58])

  (№ 813). «Сократ. … Под красотой очертаний я пытаюсь теперь понимать не то, что хочет понимать под ней большинство, то есть красоту живых существ или картин; нет, я имею в виду прямое и круглое, в том числе, значит, поверхности и тела, рождающиеся под токарным резцом и построяемые с помощью линеек и угломеров, если ты меня понимаешь. В самом [с.59] деле, я называю это прекрасным не по отношению к чему-либо, как это можно сказать о других вещах, но вечно прекрасным самим по себе, по своей природе и возбуждающим некие особые, свойственные только ему удовольствия, не имеющие ничего общего с удовольствием от щекотания». (Платон. Филеб 51с-d, пер. Н.В.Самсонова [Платон 1990-94, т.3, с.58-59])

 

Вариации

            «Ладья воздушная и мачта-недотрога,

            Служа линейкою преемникам Петра,

            Он учит: красота – не прихоть полубога,

            А хищный глазомер простого столяра».

  (Осип Мандельштам. Адмиралтейство, ст.5-8 [Мандельштам 1990, с.70])

 

  (№ 814). «Сократ. Допустим, что существует два [начала]: одно – само по себе, другое же – вечно стремящееся к иному.

  Протарх. Что же это за начала, о которых ты говоришь?

  Сократ. Одно начало по природе своей всегда почтенно, другое же уступает ему в достоинстве.

  Протарх. Скажи еще яснее.

  Сократ. Мы нередко видим благородных юношей в сопровождении их мужественных поклонников.

  Протарх. Весьма часто.

  Сократ. Подыщи же к этим двум другие две вещи, подобные им, среди всех вещей, которые мы считаем существующими.

  Протарх. Третий раз повторяю, Сократ, говори яснее, что ты имеешь в виду.

  Сократ. Ничего мудреного, Протарх. Я лишь подшучиваю над нами, говоря, что одно всегда существует ради другого существующего, другое же – это то, ради чего всегда возникает возникающее ради чего-либо». (Платон. Филеб 53d-e, пер. Н.В.Самсонова [Платон 1990-94, т.3, с.61])

  (№ 815). «Сократ. … Так вот, основательно взвесив и достаточно обсудив всё это, мы смотрим теперь не на пользу и громкую славу знаний, а на то, присуща ли нашей душе способность любить истину и все делать ради нее. Об этой-то способности нам и [с.68] предстоит сказать, расследуя чистоту ума и разумения, действительно ли мы должны приобретать ее или же нам надо искать другую, более сильную» (Платон. Филеб 58d-e, пер. Н.В.Самсонова [Платон 1990-94, т.3, с.67-68])

 

«Государство»

  (№ 816). «Сократ – Адиманту и Главкону. Вы и впрямь сыновья своего славного родителя, и неплохо начало элегии, с которой обратился к вам поклонник Главкона, когда вы отличились в сражении под Мегарой:

            Славного Аристона божественный род – его дети.

Это, друзья, по-моему, хорошо. Испытываемое вами состояние вполне божественно, раз вы не держитесь взгляда, будто несправедливость лучше справедливости, хотя в речах и отстаиваете это». (Платон. Государство II 368а, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.128])

 

  (№ 817). «Сократ. Значит, многое одобряя у Гомера, мы, однако, не одобрим того [ложного] сновидения, которое Зевс послал Агамемнону; не одобрим мы и того места Эсхила [Суд об оружии, фр.168 (350)], где Фетида говорит, что Аполлон пел на ее свадьбе, суля ей счастье в детях». (Платон. Государство II 383a-b, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.148])

 

  (№ 818). «Сократ. Значит, если случится, что прекрасные нравственные свойства, таящиеся в душе какого-нибудь человека, будут согласовываться и с его внешностью, поскольку они будут принадлежать к одному роду, это будет прекраснейшее зрелище для того, кто способен видеть.

  Главкон. Конечно.

  Сократ. А ведь высшая красота в высшей степени привлекательна.

  Главкон. Еще бы!

  Сократ. Таких-то вот людей и любил бы всего больше тот, кто предан мусическому искусству. А в ком нет этой гармоничности, тех бы он не любил.

  Главкон. Да, не любил бы, если это недостаток душевный; если же физический, можно еще выдержать и находить встречи приятными.

  Сократ. Понимаю, у тебя есть или был такой любимец, поэтому я не возражаю. Но скажи мне вот что: имеется ли что-нибудь общее между рассудительностью и излишествами в удовольствиях?

  Главкон. Как можно! От них становишься безумным не меньше, чем от страдания.

  Сократ. А есть ли у них общее с какой-нибудь другой добродетелью? [стр.403]

  Главкон. Ни в коем случае.

  Сократ. А, например, с наглостью и разнузданностью?

  Главкон. С ними-то более всего.

  Сократ. Можешь ли ты назвать удовольствие более сильное и острое, чем любовные утехи?

  Главкон. Не могу, да и нет ничего более безумного.

  Сократ. Между тем правильной любви свойственно любить скромное и прекрасное, притом рассудительно и гармонично. [с.170]

  Главкон. Конечно.

  Сократ. Значит, в правильную любовь нельзя привносить неистовство и все то, что сродни разнузданности?

  Главкон. Нельзя.

  Сократ. Стало быть, нельзя привносить и наслаждение: с ним не должно быть ничего общего у правильно любящих или любимых, то есть ни у влюбленного, ни у его любимца.

  Главкон. Да, Сократ, клянусь Зевсом, наслаждение сюда не следует привносить.

  Сократ. В создаваемом нами государстве ты установишь, чтобы влюбленный был другом своему любимцу, вместе с ним проводил время и относился к нему как к сыну во имя прекрасного, если тот согласится. А в остальном пусть он так общается с тем, за кем ухаживает, чтобы никогда не могло возникнуть даже предположения, что между ними есть нечто большее. В противном случае он навлечет на себя упрек в грубости и непонимании прекрасного.

  Главкон. Да, это так.

  Сократ. Не кажется ли и тебе, что наше рассуждение о мусическом искусстве пришло к концу? Оно завершилось тем, чем должно было завершиться, - ведь все, что относится к мусическому искусству, должно завершаться любовью к прекрасному» (Платон. Государство III 402d-403c, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.169-170])

 

  (№ 819). «Сократ. Мы не без основания признаем двойственными и отличными друг от друга эти начала: одно из них, с помощью которого человек способен рассуждать, мы назовем разумным началом души, а второе, из-за которого человек влюбляется, испытывает голод и жажду и бывает охвачен другими вожделениями, мы назовем началом неразумным и вожделеющим, близким другом всякого рода удовлетворения и наслаждений». (Платон. Государство IV 439d, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.213])

 

  (№ 820). «Сократ. …не так уж далеки от нас те времена, когда у эллинов, как и посейчас у большинства варваров, считалось постыдным и смешным для мужчин показываться голыми и что, когда критяне первыми завели у себя гимнасии, а затем уж и лакедемоняне, у тогдашних остряков тоже была возможность посмеяться над этим. …

  Но когда на опыте стало ясно, что удобнее упражняться без одежды, чем прикрывать ею все части тела, тогда это перестало быть смешным для глаз, ведь разумные доводы убеждали, что так гораздо лучше». (Платон. Государство V 452c-d, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.226])

 

  (№ 821). «Сократ. Того же, кто отличился и прославился, не должны ли, по-твоему, юноши и подростки, участвующие с ним вместе в походе, увенчать каждый поочередно прямо во время похода? Или не так?

  Главкон. По-моему, так.

  Сократ. Что же? Разве не будут его приветствовать пожатием правой руки?

  Главкон. И это тоже.

  Сократ. Но вот с чем, думаю я, ты уж не согласишься…

  Главкон. С чем?

  Сократ. Чтобы он всех целовал и чтобы его все целовали.

  Главкон. С этим я соглашусь всего охотнее и к этому закону добавлю еще, что в продолжение всего этого похода никому не разрешается отвечать отказом, если такой воин захочет кого-нибудь целовать, - ведь если ему доведется влюбиться в юношу или в женщину, это придаст ему еще больше бодрости для совершения подвигов» (Платон. Государство V 468b-c, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.245-246])

 

  (№ 822). «Сократ. Нужно ли напоминать тебе, или ты помнишь сам, что, коль скоро, на наш взгляд, человек что-нибудь любит, он должен, если только верно о нем говорят, выказывать любовь не к одной какой-нибудь стороне того, что он любит, оставаясь безучастным к другой, но, напротив, ему должно быть дорого все.

  Главкон. По-видимому, надо мне это напомнить: мне это не слишком понятно.

  Сократ. Уж кому бы другому так говорить, а не тебе, Главкон! Знатоку любовных дел не годится забывать, что человека, неравнодушного к юношам и влюбчивого, в какой-то мере поражают и возбуждают все, кто находятся в цветущем возрасте и кажутся ему достойными внимания и любви. Разве не так относитесь вы к красавцам? Одного вы называете приятным за то, что он курносый, и захваливаете его, у другого нос с горбинкой – значит, по-вашему, в нем есть что-то царственное, а у кого нос средней величины, тот, считаете вы, отличается соразмерностью. У чернявых – мужественная внешность, белокурые – дети богов. Что касается «медвяно-желтых» - думаешь ли ты, что это сочинил кто-нибудь иной, кроме нежного влюбленного, которого не отталкивает даже бледность, лишь бы юноша был в цветущем возрасте? [стр.475] Одним словом, под любым предлогом и под любым именем вы не отвергаете никого из тех, кто в расцвете лет.

  Главкон. Если тебе хочется на моем примере говорить о том, как ведут себя влюбленные, я, так и быть, уступаю, но лишь во имя нашей беседы» (Платон. Государство V 474с-475а, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.253-254])

 

  (№ 823). «Сократ. Не только, друг мой, естественно, но и во всех отношениях неизбежно любой человек, если он в силу своей природы охвачен страстным стремлением, ценит всё, что сродни и близко предмету его любви.

  Главкон. Верно.

  Сократ. А найдешь ли ты что-либо более близкое мудрости, чем истина?» (Платон. Государство VI 485с, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.263])

 

  (№ 824). «Сократ. Так вот, учитывая все это, припомни то, о чем говорили мы раньше: возможно ли, чтобы толпа допускала и признавала существование красоты самой по себе, а не многих красивых вещей или самой сущности каждой вещи, а не множества отдельных вещей?

  Адимант. Это совсем невозможно.

  Сократ. Следовательно, толпе не присуще быть философом.

  Адимант. Нет, не присуще.

  Сократ. И значит, те, кто занимается философией, неизбежно будут вызывать ее порицание». (Платон. Государство VI 493е-494а , пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.273])

 

  (№ 825). «Сократ. Опорожнив и очистив душу юноши, уже захваченную ими и посвященную в великие таинства, они затем низведут туда, с большим блеском, в сопровождении многочисленного хора, наглость, разнузданность, распутство и бесстыдство, увенчивая их венками и прославляя в смягченных выражениях: наглость они будут называть просвещенностью, разнузданность – свободою, распутство – великолепием, бесстыдство – мужеством. Разве не именно так человек, воспитанный в границах необходимых вожделений, уже в юные годы переходит к развязному потаканию вожделениям, лишенным необходимости и бесполезным?» (Платон. Государство VIII 560d-561а , пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.348])

 

  (№ 826). [Описание сына тирана] «Сократ. Предположи еще, что и с ним произойдет то же самое, что с его отцом: его станет тянуть ко всяческому беззаконию, которое его совратители называют полнейшей свободой. Отец и все остальные его близкие поддерживают в нем склонность соблюдать середину, но его совратители этому противодействуют. Когда же эти искусные чародеи и творцы тиранов не надеются как-либо иначе завладеть юношей, они ухитряются внушить ему какую-нибудь страсть, руководящую вожделениями к праздности и к растрате накопленного; [стр.573] такая страсть – прямо-таки огромный крылатый трутень. Или, по-твоему, это нечто иное?

  Адимант. По-моему, именно это.

  Сократ. Вокруг этой страсти ходят ходуном прочие вожделения, за которыми тянется поток благовонных курений и мазей, венков, вин, безудержных наслаждений, обычных при такого рода общениях. Эти вожделения растут и крепнут, они вооружают трутня жалом похоти, и тогда этот защитник души, охваченный неистовством, жалит. И если он захватит в юноше какое-нибудь мнение или желание, притязающее на порядочность и не лишенное еще стыдливости, он убивает их, выталкивает вон, пока тот совсем не очистится от рассудительности и не преисполнится нахлынувшим на него неистовством.

  Адимант. Ты описываешь появление вылитого тирана.

  Сократ. А разве не из-за всего этого и тому подобного Эрот искони зовется тираном?

  Адимант. Пожалуй.

  …

  Сократ. Человек, мой друг, становится полным тираном тогда, когда он пьян, или слишком влюбчив, или же сошел с ума от разлития черной желчи, а все это из-за того, что либо такова его натура, либо привычки, либо и то и другое.

  …

  Сократ. … По-моему, после этого пойдут у них празднества, шествия всей ватагой, пирушки, заведутся подружки, ну и так далее, ведь тиран-Эрот, обитающий в их душе, будет править всем, что в ней есть.

  …

  Сократ. Когда все истощится, тогда рой раздувшихся вожделений, угнездившихся в этих людях, начнет жужжать и эти люди, словно гонимые стрекалом различных желаний, а особенно Эротом (ведь он ведет за собой все желания, словно телохранителей), впадут в безумие и будут высматривать, у кого что есть и что можно отнять с помощью обмана и насилия. [стр.574]

  …

  Сократ. Но, ради Зевса, Адимант, неужели из-за какой-то новой своей подружки, без которой он мог бы и обойтись, он станет бить родную мать? Или ради цветущего юноши, с которым он только что подружился, хотя и без этого можно бы обойтись, он подымет руку на своего родного отца, пусть престарелого и отцветшего, но самого давнишнего из своих друзей? …

  …

  Сократ. Во всех этих поступках прежние его мнения о том, что прекрасно, а что гадко, усвоенные им с детских лет и считавшиеся правильными, покорятся власти недавно выпущенных на волю желаний, сопровождающих Эрота и им возглавляемых. Раньше, когда человек подчинялся обычаям, законам и своему отцу и внутренне ощущал себя демократом, эти желания высвобождались у него лишь в сновидениях; теперь же, когда его тиранит Эрот, человек навсегда становится таким, каким изредка бывал во сне, ему не удержаться ни от убийства, ни от обжорства, ни от проступка, как бы ужасно все это ни было: посреди всяческого безначалия и беззакония [стр.575] в нем тиранически живет Эрот. Как единоличный властитель, он доведет объятого им человека, словно подвластное ему государство, до всевозможной дерзости, чтобы любой ценой удовлетворить и себя, и сопровождающую его буйную ватагу, составившуюся из всех тех вожделений, что нахлынули на человека отчасти извне, из его дурного окружения, отчасти же изнутри, от бывших в нем самом такого же рода вожделений, которые он теперь распустил, дав им волю. Разве не такова жизнь подобного человека?» (Платон. Государство IX 572d-575a, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.362-365])

 

  (№ 827). «Сократ. Уже было выяснено, что всего дальше отстоят от разума любовные и тиранические вожделения.

  Главкон. Да, всего дальше.

  Сократ. А всего ближе к нему вожделения царственные и упорядоченные.

  Главкон. Да.

  Сократ. Всего дальше, я думаю, отойдет от подлинного и собственного своего удовольствия тиран, а всего ближе к нему будет царь». (Платон. Государство IX 587a-b, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.382])

 

  (№ 828). «Сократ. Будь то любовные утехи, гнев или всевозможные другие влечения нашей души – ее печали и наслаждения, которыми, как мы говорим, сопровождается любое наше действие, - все это возбуждается в нас поэтическим воображением. Оно питает все это, орошает то, чему надлежало бы засохнуть, и устанавливает его власть над нами; а между тем следовало бы держать эти чувства в повиновении, чтобы мы стали лучше и счастливее, вместо того чтобы быть хуже и несчастнее». (Платон. Государство X 606d, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.404])

 

  (№ 829). «Сократ. Если же не удастся ее [поэзию] защитить, тогда, дорогой мой друг, нам остается поступить так, как поступают, когда сначала в кого-то влюбились, но потом рассудили, что любовь бесполезна, и потому хоть через силу, но все-таки от нее воздерживаются. Вот и мы: из-за воспитания, полученного нами в нынешних прекрасно устроенных государствах, в нас развилась любовь к подобного рода поэзии, и мы желаем ей добра, то есть чтобы она оказалась и превосходной, и вполне правдивой» (Платон. Государство X 607е-608а, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.405])

 

  (№ 830). «[Видение Эра] Эр видел, как душа бывшего Орфея выбрала жизнь лебедя из-за ненависти к женскому полу: так как от них он претерпел смерть, его душа не пожелала родиться от женщины. Он видел и душу Фамирида – она выбрала жизнь соловья». (Платон. Государство X 620а, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.3, с.419])

 

«Тимей»

  (№ 831). «[Действия демиурга] Когда же души будут по необходимости укоренены в телах, а каждое тело станет что-то принимать в себя, а что-то извергать, необходимо, во-первых, чтобы в душах зародилось ощущение, общее им всем и соответствующее вынужденным впечатлениям; во-вторых, чтобы зародился эрос, смешанный с удовольствием и страданием, а кроме того, страх, гнев и все прочие [чувства], либо связанные с названными, либо противоположные им; если души будут над этими страстями властвовать, их жизнь будет справедлива, если же окажутся в их власти, то несправедлива». (Платон. Тимей 42a-b, пер. С.С.Аверинцева [Платон 1990-94, т.3, с.444])

  (№ 832). «Между тем, если у кого-нибудь, словно у особо плодоносного дерева, мозг рождает в избытке струящееся семя, такой человек по различным поводам испытывает много терзаний, но и много удовольствий, то вожделея, то насыщая вожделение; обуреваемый сильнейшими удовольствиями и неудовольствиями, он живет в состоянии безумия большую часть жизни. Итак, душа его больна и безумна по вине тела, однако все видят в нем не больного, но добровольно порочного человека. На деле же любовная необузданность есть недуг души, чаще всего рождающийся по вине одного-единственного вещества, которое сочится сквозь поры костей и разливается по всему телу». (Платон. Тимей 86c-d, пер. С.С.Аверинцева [Платон 1990-94, т.3, с.493])

  (№ 833). «Вот что скажем мы об этом: среди произошедших на свет мужей были и такие, которые оказывались трусами или проводили свою жизнь в неправде, и мы не отступим от правдоподобия, если предположим, что они при следующем рождении сменили свою природу на женскую, между тем как боги, воспользовавшись этим, как раз тогда создали влекущий к соитию эрос и образовали по одному одушевленному существу внутри наших и женских [тел], построив каждое из них следующим образом. В том месте, где проток для выпитой влаги, миновав легкие, подходит пониже почек к мочевому пузырю, чтобы извергнуть оттуда под напором воздушного давления воспринятое, они открыли вывод для спинного мозга, который непрерывно тянется от головы через шею вдоль позвоночного столба и который мы ранее нарекли семенем. Поскольку же мозг этот одушевлен, [с.499] он, получив себе выход, не преминул возжечь в области своего выхода животворную жажду излияний, породив таким образом детородный эрос. Вот почему природа срамных частей мужа строптива и своевольна, словно зверь, неподвластный рассудку, и под стрекалом непереносимого вожделения способна на все. Подобным же образом и у женщин та их часть, что именуется маткой, или утробой, есть не что иное, как поселившийся внутри них зверь, исполненный детородного вожделения…» (Платон. Тимей 90е-91с, пер. С.С.Аверинцева [Платон 1990-94, т.3, с.498-499])

 

«Законы»

  (№ 834). «Афинянин. По-видимому, чужеземцы, трудно в вопросах государственного устроения установить и на деле, и на словах что-либо бесспорное. Кажется, это подобно тому, как для одного человеческого тела невозможно установить один какой-либо образ жизни, который не оказался бы отчасти для него вредным, отчасти полезным, хотя он один и тот же. Точно так же гимнасии и сисситии во многом приносят пользу государствам еще и поныне; однако в смысле междоусобий они вредны. Это явствует из поступков милетской, беотийской и фурийской молодежи.

  К тому же, вероятно, эти учреждения извратили существующий не только у людей, но даже и у животных древний и сообразный с природой закон, касающийся любовных наслаждений. И в этом можно винить прежде всего ваши государства [Спарту и Крит], а также и те из остальных государств, где более всего привились гимнасии. Как бы ни смотреть на подобные вещи, шутливо ли или серьезно, приходится заметить, что наслаждение от соединения мужской природы с женской, влекущего за собой рождение, уделено нам от природы, соединение же мужчины с мужчиной и женщины с женщиной – противоестественно и возникло как дерзкая попытка людей, разнузданных в удовольствиях. Мы все порицаем критян за то, что они выдумали миф о Ганимеде. Так как они были убеждены, что их законы происходят от Зевса, они и сочинили о нем этот миф, чтобы вслед за богом срывать цветы и этого наслаждения. Однако распростимся с мифом…» (Платон. Законы I 636a-d, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.4, с.83-84])

 

  (№ 835). «Афинянин. … Обсудим же, как лучше испытать сварливую и вялую душу, из которой рождаются тысячи несправедливостей: путем ли личных с ней общений, причем нам будет грозить опасность, или же путем наблюдений на празднестве Дионисий? Чтобы испытать душу человека, побеждаемого любовными наслаждениями, вверим ли мы ему собственных дочерей, сыновей и жен, подвергая опасности самые дорогие для нас существа, только для рассмотрения склада его души?» (Платон. Законы I 649е-650а, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.4, с.99])

 

  (№ 836). «Афинянин. … Должно иметь в виду всю совокупность добродетелей, в особенности же первую, руководящую добродетель, а именно разумность, ум и [верное] мнение вместе с любовью и желанием, следующими за ними» (Платон. Законы III 688b, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.4, с.139])

 

  (№ 837). «Афинянин. … В душах большинства людей есть врожденное зло, величайшее из всех зол; каждый извиняет его в себе и вовсе не думает его избегать. Зло это заключается вот в чем: говорят, что всякий человек по природе любит самого себя и что таким он и должен быть. Но поистине в каждом отдельном случае виновником всех проступков человека выступает как раз его чрезмерное себялюбие. Ибо любящий слеп по отношению к любимому, так что плохо может судить, что справедливо, хорошо и прекрасно, [стр.732] и всегда склонен отдавать предпочтение перед истиной тому, что ему присуще. Кто намерен стать выдающимся человеком, тот должен любить не себя и свои качества, а справедливость, осуществляемую им самим либо кем-то другим.

  Из этого же заблуждения проистекает и то, что всем свое собственное невежество кажется мудростью. Поэтому-то мы и считаем, что знаем все, тогда как мы не знаем, можно сказать, ничего. Мы не поручаем другим делать то, чего не умеем, пытаемся все делать сами и неизбежно ошибаемся. Вот почему каждый человек должен избегать чрезмерного себялюбия, всегда искать тех, кто лучше его, и не стыдиться ставить их выше себя» (Платон. Законы V 731d-732b, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.4, с.183-184])

 

  (№ 838). «Афинянин. … В самом деле: во многих других вещах весь целиком Крит и Лакедемон оказали нам довольно большую помощь, дав нам законы, отличные от большинства обычаев. А вот что касается любовных влечений – ведь мы тут одни и это можно сказать, - Крит и Лакедемон полностью с нами расходятся. Поэтому верным, пожалуй, было бы слово того человека, который одобрил бы, следуя в этом природе, закон, бывший до Лая. Человек этот рек бы: мужчины не должны сходиться с юношами, как с женщинами, для любовных утех, это правильно; и он подтвердил бы свои слова указанием на животных, у которых самцы не касаются самцов, так как это противоречит природе. Но это совсем не подходит вашим двум государствам.

  В то же время ваши обычаи не согласуются с тем, что, по нашим словам, обязательно должен соблюдать законодатель. В самом деле, мы постоянно смотрим, какие из установленных нами законов ведут к добродетели, а какие – нет. Допустим, мы установили бы сейчас все эти вещи законом как прекрасные и совсем не позорные; чем бы способствовало, однако, все это добродетели? Уж не тем ли, что осуществление всего этого вселит в душу человека, покорно давшего склонить себя на подобное дело, дух мужества, а в душу того, кто склонит на это другого, некий род рассудительности? Нет, этому никто никогда не поверит. Скорее совсем наоборот: всякий станет осуждать мягкотелость человека, который уступает удовольствиям и не в состоянии им сопротивляться. И разве любой не подвергнет порицанию того человека, который решается на подражание образу женщины? Кто же из людей решится все это возвести в закон? Решительно никто, по крайней мере из тех, кто помышляет об истинном [с.290] законе. Но как нам убедиться в истинности нашего взгляда? Кто хочет здесь правильно мыслить, тому необходимо рассмотреть природу дружбы, [стр.837] вожделения и вместе с тем того, что называют любовным влечением. В самом деле, трудность и неясность здесь создает то, что одним общим названием охвачены все эти [виды], хотя на самом деле их два, и уж из этих двух возникает особый вид, третий.

  Клиний. Как это?

  Афинянин. Иногда мы говорим так: подобное дружественно подобному по своим качествам, равное дружественно равному. С другой стороны, и недостаточное мы называем дружественным избыточному, хотя по своей природе оно ему противоположно; когда же то и другое становится очень сильным, мы называем это любовью.

  Клиний. Верно.

  Афинянин. Итак, дружба, основанная на противоположностях, страшна, дика и редко приводит к общности нас, людей. Дружба же, основанная на сходстве, кротка и едина всю жизнь. В дружбе, возникшей из смешения этих двух видов, прежде всего нелегко распознать, к чему стремится человек, испытывающий этот третий вид влечения. Далее, положение такого человека затруднительно, так как два вида [чувства] влекут его в противоположные стороны: одно побуждает его коснуться цветущей юности, другое ему это запрещает. Ведь кто вожделеет тела и алчет цветущей юности, словно созревшего плода, тот стремится ею насытиться; он вовсе не ценит душевных свойств своего возлюбленного. А у кого вожделение к телу является чем-то побочным, тот скорее созерцает, чем вожделеет, так как душой страстно стремится к душе другого и считает бесспорной дерзостью удовлетворять свое тело телом любимого. Он стыдливо чтит рассудительность, мужество, великодушие и разумность, и единственное его желание – это всегда хранить чистоту вместе с таким же чистым своим возлюбленным. Таков этот третий вид влечения, смешанный из тех двух; в качестве третьего вида мы его и разобрали. Но раз есть столько видов влечения, неужто надо их все запретить законом и от них отказаться? Нет, ясно, что мы желали бы, чтобы в государстве нашем бытовал тот вид влечения, который сопряжен с добродетелью и заставляет юношу стремиться к достижению высшего совершенства. А остальные два [с.291] вида влечения мы запретили бы, если только это возможно. Каково твое мнение, дорогой Мегилл?

  Мегилл. Ты, чужеземец, прекрасно все это выразил.

  Афинянин. Очевидно, мой друг, я достиг своей цели – добиться с тобой согласия. Мне не стоит доискиваться, в каком смысле установлен у вас закон относительно всего этого; мне только нужно было добиться твоего согласия с моим рассуждением. А потом я попытаюсь убедить в этом и Клиния, зачаровывая его словами. Пусть же так и будет с вашей легкой руки. Обратимся снова к общему разбору законов.

  Мегилл. Ты совершенно прав.

  Афинянин. Что касается установления этого закона при нынешних обстоятельствах, [стр.838] то у меня есть один прием, отчасти легкий, хотя, с другой стороны, он и очень труден.

  Мегилл. Что ты имеешь в виду?

  Афинянин. Мы знаем, что и в наше время большинство людей, пусть даже незаконопослушных, с большой тщательностью воздерживаются от общения с красивыми, причем вовсе не против воли, но добровольно.

  Мегилл. Что ты говоришь?!

  Афинянин. Да вот если у кого окажутся красивые брат или сестра, а также сын или дочь. Здесь, собственно, неписанный закон отлично удерживает от тайных и явных связей, а также от всяких иных поползновений. У большинства людей в этих случаях нет даже вожделения к подобного рода связям.

  Мегилл. Это правда.

  Афинянин. Значит, простое слово гасит подобные удовольствия?

  Мегилл. Какое такое слово?

  Афинянин. Слово, гласящее, что подобные отношения нечестивы, богопротивны и что они позорнее всего позорного. А причина здесь та, что никто не высказывает иного мнения; каждый из нас с самого дня рождения всегда и повсюду слышит подобное мнение как в комедиях, так и в трагедиях, где это повторяется со всей серьезностью, когда перед нами выводят Фиестов, Эдипов или же Макареев: Макарей тайно вступил в связь со своей сестрой, а потом, когда это обнаружили, наложил на себя руки, чтобы искупить свое преступление.

  Мегилл. Ты прав, указывая на какую-то странную [с.292] силу молвы, раз никто никогда не пробует даже вздохнуть вопреки обычаю.

  Афинянин. Значит, мы правильно сказали сейчас, что законодателю легко распознать тот способ, с помощью которого можно подавить какую-то страсть из числа тех, что особенно порабощают людей, надо только сделать всеобщую молву священной для всех – для рабов, для свободных, для женщин, детей и вообще для всего государства; так законодатель сделает свой закон неколебимым.

  …

  Афинянин. … От мужского пола надо воздерживаться и не губить умышленно человеческий род; не надо также ронять семя на скалы и камни, где оно никогда не пустит корней и не получит естественного развития. [стр.839] Надо воздерживаться и от всех тех женщин, на чьей пашне ты не хотел бы, чтобы произрастал твой посев. …

  … [с.293]

  Афинянин. Не правда ли, мы знаем понаслышке, что тарентинец Икк [стр.840] ради Олимпийских игр и других состязаний ни разу не касался ни женщин, ни мальчиков в то время, когда усердно готовился к состязаниям? Причиной здесь было его честолюбие, преданность своему искусству, а также и то, что наряду с рассудительностью он обладал и душевным мужеством. То же самое рассказывают о Крисоне, Астиле, Диопомпе и об очень многих других, хотя души их были воспитаны куда хуже, чем у наших с тобой, Клиний, граждан, а тело их гораздо больше было преисполнено жизненных сил.

  Клиний. Да, это правда: то, что древние рассказывают об этих атлетах, действительно было ими совершено.

  Афинянин. Что же? Они отважились воздерживаться от того, что большинство называет блаженством, ради победы в борьбе, беге и других таких состязаниях; [с.294] так неужели же наши дети не совладают с собой ради гораздо лучшей победы? Чарующую красоту этой победы мы, естественно, станем изображать им с самого детства в мифах, изречениях и песнях

  Клиний. Какая же это победа?

  Афинянин. Победа над удовольствиями, которая сделает блаженной их жизнь; уступка же удовольствиям повлечет за собой жизнь совершенно иную. …

  … (с.841) … [с.295] …

  Афинянин. … Если будет на то воля бога, мы, весьма возможно, принудим соблюдать в любви одно из двух: либо пусть гражданин не смеет касаться никого из благородных и свободнорожденных людей, кроме своей законной жены; пусть он не расточает своего семени в незаконных, не освященных религией связях с наложницами, а также в противоестественных и бесплодных связях с мужчинами. … [стр.842] Закон этот определяет, какие поступки при взаимоотношениях, возникающих под влиянием таких вожделений, правильны, а какие неправильны» (Платон. Законы VIII 836b-842a, пер. А.Н.Егунова. [Платон 1990-94, т.4, с.289-295])

 

  (№ 839). «Афинянин. … Что же касается того, при каких условиях убийство какого-нибудь человека не ставится в вину убившему, то здесь пусть будет постановлено следующее: … если кто-то пытается изнасиловать свободнорожденную женщину или отрока, того может невозбранно убить лицо, подвергнувшееся насилию, а также отец, братья или сыновья». (Платон. Законы IX 874b-c, пер. А.Н.Егунова [Платон 1990-94, т.4, с.331])

 

Вариации

  «Неестественным следует называть наслаждение, которое вызывается не действительным предметом, а лишь создаваемым в себе воображением об этом предмете, стало быть вопреки цели. В самом деле, такое наслаждение порождает вожделение вопреки цели природы, а именно цели более важной, чем даже цель любви к жизни, так как последняя стремится лишь к сохранению индивида, а та – к сохранению всего рода.

  Что такое противоестественное употребление своих половых свойств (стало быть, злоупотребление ими) есть нарушение долга перед самим собой, и притом в высшей степени противоречащим нравственности, тотчас приходит на ум каждому, задумавшемуся над этим, причем мысль эта вызывает отвращение до такой степени, что считается безнравственным даже называть подобный порок его именем – чего не бывает, когда речь идет о пороке самоубийства … как если бы человек вообще стыдился быть способным на поведение, низводящее его до степени скота, так что даже допустимое (разумеется, само по себе чисто животное) общение между мужчиной и женщиной в браке обычно требует в цивилизованном обществе много тонкости для того, чтобы завуалировать его, когда приходится все же говорить о нем.

  Однако логическое доказательство недопустимости упомянутого неестественного и даже просто нецелесообразного употребления своих половых свойств как нарушения (и притом, если речь идет о первом, то в высшей степени) долга перед самим собой не так легко дается. – Основание доказательства заключается, конечно, в том, что человек отказывается от своей личности (унижая ее), когда употребляет себя лишь как средство для удовлетворения своих животных инстинктов. Но при этом не объясняется высокая степень нарушения человеческого в его собственном лице из-за неестественности такого порока, так как этот порок по своей форме (по образу мыслей) превосходит, кажется, даже порок самоубийства. …распутство же, когда человек целиком отдается животным побуждениям, делает его употребляемой, но тем не менее и противоестественной вещью, т.е. отвратительным предметом, и тем самым лишает его всякого уважения к самому себе».

(Иммануил Кант. Метафизика нравов. Ч.2, § 7 [Кант 1995, с.449-450])

 

Пифагорейцы

  (№ 840). «Ему [Евдоксу] было около двадцати трех лет, и жилось ему трудно, когда, привлеченный славою сократиков, пустился он в Афины вместе с врачом Феомедонтом, который его содержал (а по мнению некоторых, был его любовником)» (Диоген Лаэртский VIII 86 [Диоген 1979, с.357])

 

Антисфен

  (№ 841). «Мерзко и похабно переименовав Платона в Сатона, он издал под таким названием диалог, направленный против Платона» (Афиней V 220d = Антисфен, фр.41 Нахов [Антология кинизма 1996, с.90]) см. [Афиней 2003-, т.1, с.278]

  (№ 842). «…Антисфен написал против Платона диалог под названием «Сафон», и с этих пор они держались друг с другом как чужие» (Диоген Лаэртский III 35 [Диоген 1979, с.169])

  (№ 843). «Известны десять томов его сочинений: … «О Феогниде» … «Сафон» (или «О противоречии») в трех книгах … «Кир» (или «Возлюбленный») … «Алкивиад» …» (Диоген Лаэртский VI 15-18 [Диоген 1979, с.238-239])

  (№ 844). «В общественной жизни мудрец руководится не общепринятыми законами, а законами добродетели. Он женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин; он не будет избегать и любовных связей – ибо только мудрец знает, кого стоит любить» (Диоген Лаэртский VI 11 [Диоген 1979, с.237])

  (№ 845). «К юноше, который с гордым видом позировал ваятелю, он обратился так: «Скажи, если бы бронза умела говорить, чем бы, по-твоему, стала она похваляться?» - «Красотою», - сказал тот. «И тебе не стыдно гордиться тем же, что и бездушный истукан?» (Диоген Лаэртский VI 9 [Диоген 1979, с.236])

  (№ 846). «Пёс называл харчевни аттическими фидитиями» (Аристотель. Риторика III 10, 1411а; Антисфен, фр.69 Нахов [Антология кинизма 1996, с.94])

  (№ 847). «Рассказывают, что и Антисфен любил одного юношу. Какие-то люди, желая завлечь молодого человека на пир, поставили на стол блюда с вкусной рыбой. Потом кто-то сказал Антисфену: «Даже у счастливчиков есть соперники в любви». – «Конечно, - ответил философ. – Я ведь не владыка морской. Если кто-нибудь чего-то домогается, я от этого отказываюсь» (Собрание папирусов II 113 = Антисфен, фр. Дополнения 192 [Антология кинизма 1996, с.113])

 

  (№ 848). «Поэтому и Антисфеновский Геракл говорит о каком-то юноше, воспитывавшемся у Хирона: он высок, красив и в расцвете сил. Кого полюбит, тот будет счастлив» (Антисфен, фр.7 Нахов [Антология кинизма 1996, с.83-84]) Также см. Антисфен, фр. Дополнения 24с [с.105].

  (№ 849). «Его [Антисфена] диалог «Политик» содержит нападки на всех афинских демагогов, … «Аспасия» - на Ксантиппа и Парала, сыновей Перикла: один-де из них был сожителем Архестрата, который вел себя как низкопробная шлюха…» (Афиней V 220c-d, пер. Н.Т.Голинкевича [Афиней 2003-, т.1, с.278])

  Другой вариант перевода:

  «Аспасия питала неприязнь к сыновьям Перикла Ксантиппу и Паралу. Она говорила, что один из них был сожителем Архестрата, который вел себя наподобие обитательниц домов терпимости…» (Афиней V 220 = Антисфен, фр.15 Нахов [Антология кинизма 1996, с.84])

 

Диоген Синопский

  Изречения Диогена (пер. М.Л.Гаспарова [Диоген 1979, с.246-256], в скобках указаны отсылки к пер. И.М.Нахова).

  (№ 850). «(39) … Когда один развратный евнух написал у себя на дверях: «Да не внидет сюда ничто дурное», Диоген спросил: «А как же войти в дом самому хозяину?» … (фр.118 Нахов [Антология кинизма 1996, с.57, 125])

  (№ 851). (45) … Мальчишкам, обступившим его и кричавшим: «Берегись, он кусается!», Диоген сказал: «Не трусьте, ребята: такой белой свеклы ни одна собака в рот не возьмёт». … (фр.145 Нахов [Там же, с.59, 127])

  (№ 852). (46) … Увидев мальчика, который шел на пир к сатрапам, он оттащил его в сторону и отдал домашним под надзор. [Там же, с.59-60]

  (№ 853). А когда мальчик в пышном наряде обратился к нему с вопросом, он сказал, что не ответит, пока тот не скинет наряд и не покажет, мужчина он или женщина. [Там же, с.60]

  (№ 854). Мальчику, забавлявшемуся в бане игрой в коттаб, он сказал: «Чем лучше играешь, тем хуже тебе!» … (фр.148 Нахов [Там же, с.60, 128])

  (№ 855). (47) … Увидев дом одного распутника с надписью: «Продается», он сказал: «Я так и знал, что после стольких попоек ему нетрудно изрыгнуть своего владельца». (фр.152 Нахов [Там же, с.60, 128])

  (№ 856). Мальчику, жаловавшемуся, что все к нему пристают, он сказал: «А ты не выставляй напоказ все признаки своей похотливости» … [Там же, с.60]

  (№ 857). (52) … Увидев хорошенького мальчика, беззащитно раскинувшегося, он толкнул его и сказал: «Проснись –

            Пику тебе, берегися, вонзят лежащему, сзади! … [Там же, с.62]

  (№ 858). (54) … Увидев прихорашивающегося мальчика, он сказал ему: «Если это для мужчин – тем хуже для тебя; если для женщин – тем хуже для них». … (фр.19 Нахов [Там же, с.62, 116])

  (№ 859). (58) … Увидев мальчика, занимающегося философией, он воскликнул: «Славно, философия! любителей тела ты возводишь к красоте души» … (фр.202 Нахов [Там же, с.63, 132])

  (№ 860). (59) … Хорошенькому мальчику, отправлявшемуся на пирушку, он сказал: «Сейчас ты хорош, а вернешься поплоше». Вернувшись, мальчик сказал ему на следующий день: «Вот я и вернулся, а не стал поплоше». – «Не стал лошадь, так стал кентавр» (в оригинале – не стал Хироном [худшим], так как стал Евритионом [раздвинутым] [примечание на с.518]), - ответил ему Диоген. … (фр.204 Нахов [Там же, с.63-64, 132])

  (№ 861). … однажды он возвращался из Лакедемона в Афины; на вопрос «откуда и куда?» - он сказал: «Из мужской половины дома в женскую». … (Диоген, фр.206 Нахов [Там же, с.64, 132]; то же: Антисфен, фр.127 Нахов [Антология кинизма 1996, с.100])

  (№ 862). (61) … Двое мягкозадых прятались от него. «Не бойтесь, - сказал он им, - собака свеклы не ест». [Там же, с.64]

  (№ 863). На вопрос, откуда родом был один мальчик, он сказал: «Из тегейского блудилища» [Тегеат от тегос (публичный дом) – примеч. Нахова: Антология кинизма 1996, с.311] … (фр.215 Нахов [Там же, с.64, 133])

  (№ 864). (62) … Мальчик показал ему собаку, подаренную ему любовником. «Собака-то хороша, - сказал Диоген, - да повод нехорош». …

  То же: («Когда мальчик показал ему кинжал, подаренный любовником, он сказал: «Кинжал действительно хорош, да рукоятка у него паршивая» («лабе» - рукоятка и повод). Пер. И.М.Нахова. Диоген, фр.218 Нахов [Антология кинизма 1996, с.64, 133])

  (№ 865). (65) Увидев однажды женственного юношу, он спросил: «И тебе не стыдно вести себя хуже, чем это задумано природой? Ведь она тебя сделала мужчиной, а ты заставляешь себя быть женщиной». … (фр.229 Нахов [Там же, с.65, 134])

  (№ 866). Увидев прекрасного мальчика, болтающего вздор, он спросил: «И тебе не стыдно извлекать из драгоценных ножен свинцовый кинжал?» … (фр.233 Нахов [Там же, с.66, 135])

  (№ 867). (66) … Человеку, надушенному ароматами, он сказал: «Голова у тебя благовонная, только как бы из-за этого твоя жизнь не стала зловонной». … (фр.237 Нахов [Там же, с.66, 135])

  (№ 868). (67) … О влюбленных говорил он, что они мыкают горе себе на радость. …» (фр.242 Нахов [Там же, с.66, 135])

  (Диоген Лаэртский VI 39-67, пер. М.Л.Гаспарова [Диоген 1979, с.246-256])

 

  (№ 869). «(69а) … А увидев пригожего мальчика, который беззаботно прыгал то взад, то вперед, он сказал:

            Скоро б тебя, Мерион, несмотря, что плясатель ты быстрый,

            Скоро б мой дрот укротил совершенно, когда б я уметил! [Илиада XVI 617-618]»

(вставка в отдельных рукописях [Диоген 1979, с.519])

  (№ 870). «(80) Ему приписываются следующие сочинения: … «О любви» … «Ганимед» …» (Диоген Лаэртский VI 80 [Диоген 1979, с.260])

 

  (№ 871). «Диоген увидел мальчика, которого любили за красоту, и сказал: «Отрок, старайсь, чтобы те, кто любил красоту твоего тела, полюбили красоту твоей души» (Антоний и Максим. Рассуждения о красоте, с.566 = Диоген, фр.53 Нахов [Антология кинизма 1996, с.118])

  (№ 872). «Увидев человека с бритым лицом, Диоген обратился к нему: «Не собираешься ли ты привлекать к ответу природу за то, что она сотворила тебя мужчиной, а не женщиной?»

  Когда же он увидел подобного субъекта верхом на лошади, надушенного и в соответствующем платье, то сказал: «Раньше я всё спрашивал себя, что это такое: «б*** на лошади», гиппопор, а теперь, наконец, увидел» (Афиней XIII 656с = Диоген, фр.251 Нахов [Антология кинизма 1996, с.136])

  (№ 873). «Диоген указал на какого-то софиста средним пальцем. Тот вышел из себя. Тогда Диоген сказал: «Это и есть он. Таким я его вам и представил» (Эпиктет. Беседы III 2, 11 = Диоген, фр.257 Нахов [Антология кинизма 1996, с.137])

  (№ 874). «Диоген, получив в подарок от Диотима из Кариста небольшую сумму денег, сказал:

            Пусть тебе боги дадут, чего сама ты желаешь, -

            Мужа и собственный дом. [Гомер. Одиссея VI 180]

Вкусы Диотима были известны» (Элиан. Пёстрые рассказы IV 27 [Элиан 1963, с.50]) (то же фр.264 Нахов [с.138])

  (№ 875). «[Раба Диогена продавали] Рассказывают, например, что, заметив одного покупателя, страдавшего женской болезнью, да и с лицом, не похожим на мужское, он подошел к нему и сказал: «Купи меня. Кажется, тебе нужен мужчина?» Тот пришел в страшное смущение, так как хорошо знал свой недостаток, и поспешил скрыться, а остальные испугались его разящей дерзости» (Филон Александрийский. О том, что каждый мудрец свободен = Диоген, фр.268 Нахов [Антология кинизма 1996, с.139])

  (№ 876). «Те, кто многим нравится, скорее могут быть названы евнухами, чем философами» (Письма киников. Диоген 11 = Диоген, фр.277 Нахов [Антология кинизма 1996, с.140])

  (№ 877). «Обратимся еще к примеру из Диогена – его словам, сказанным красавцу. Однажды Диоген боролся с этим красивым юношей и в ходе борьбы принял неприличную позу. Когда же юноша в испуге отшатнулся, Диоген сказал ему: «Не бойся, юноша! В этом я тебе не товарищ». Ведь смешными эти слова делает находчивость, а сильными – скрытый смысл. И вполне можно сказать, что всякий вид речи киника напоминает собаку, которая, виляя хвостиком, может укусить» (Деметрий. О стиле 261, пер. Н.А.Старостиной и О.В.Смыки [Риторики 1978, с.278])

 

Подложные письма Диогена

  (№ 878). «Диоген – Александру

  Если хочешь стать во всех отношениях совершенным человеком, сорви с головы своей тряпку и приезжай ко мне. Но поступить так ты не в силах: тебя держат ляжки Гефестиона» (Псевдо-Диоген. Письма 24 [Антология кинизма 1996, с.193])

  (№ 879). «Диоген – Сополиду

  (1) Я пришел в Милет, что в Ионии…

  (2) Потом, сняв с себя плащ и взяв скребок, я вышел на середину и намазался маслом. Вскоре прямо ко мне по местному обычаю подошел юноша с очень красивым лицом и еще без бороды. Он протянул мне руку, пробуя, насколько я опытен в борьбе. А я, вроде бы застеснявшись, стал притворяться, будто совсем ничего не умею. Но как только мне стало угрожать поражение, я схватился с ним по всем правилам искусства. Вдруг у меня совсем неожиданно «встал конь» (других слов я не рискую употребить, опасаясь оскорбить почтенное общество), мой партнер смутился и убежал, а я, стоя, довел дело до конца, обойдясь своими средствами.

  (3) Это заметил надсмотрщик, подбежал и стал бранить меня. «Послушай, - обратился я к нему, - после того, как ты разрешил мне бороться по всем правилам, теперь ты нападаешь на меня? Если бы существовал обычай после умащения нюхать чихательный порошок, ты бы возмущался, когда кто-нибудь из умастившихся чихнул в гимнасии? А теперь ты негодуешь, когда у человека, обнявшегося при борьбе с красивым мальчиком, невольно поднялся член.

  (4) Не полагаешь ли ты, что наш нос целиком зависит от природы, а вот он всецело находится в нашей власти? Перестань бросаться на входящих! Если хочешь, чтобы ничего подобного не случалось в гимнасии, убирай отсюда мальчиков. Ты уверен, что твои инструкции в состоянии надеть колодки и оковы на то, что от природы рвётся в бой, когда сплетаются в борьбе мужчины с юношами?» Я всё это высказал надсмотрщику, и он удалился, а я, подняв свой плащ и котомку, направился к морю» (Псевдо-Диоген. Письма 35, пер. И.М.Нахова [Антология кинизма 1996, с.203-204])

  См. также Псевдо-Диоген. Письма 2, 11, 24, 28, 35 [Антология кинизма 1996, с.186, 190]

 

Лисий

(№ 880). Речь III. В защиту против обвинения Симона

  «(1) Члены Совета! Много дурного знаю я за Симоном, но я никогда не думал, что он может дойти до такой наглости, что подаст жалобу, якобы потерпевший, в деле, за которое он сам должен был бы подвергнуться наказанию, и выступит перед вами, давши такую великую, святую клятву. … (4) Если я не прав, члены Совета, я не прошу к себе никакого снисхождения; а если я докажу свою невиновность в том преступлении, на которое указывал Симон в своей клятве, но, с другой стороны, вы найдете, что моя любовь к этому мальчику есть глупость, неприличная в мои годы, то прошу вас из-за этого не думать обо мне дурно: вы знаете, что страсть свойственна всем людям, но что самый лучший в нравственном отношении человек, пожалуй, тот, кто может переносить несчастия от любви, не нарушая общественного спокойствия.

  (5) Мы оба влюбились в одного мальчика из Платей, Феодота. Я хотел приобрести его расположение подарками, а Симон думал заставить его исполнять свои желания насилием, противозаконным путем. Сколько неприятностей вынес от него мальчик, об этом трудно было бы рассказать, а сколько зла он мне наделал, об этом, я думаю, надо вам сообщить. (6) Один раз, узнавши, что мальчик у меня, он пришел к моему дому ночью пьяный, выбил двери и вошел в женскую комнату, несмотря на то, что там была моя сестра со своими дочерьми. … (8) Он велел вызвать меня из дома и, как только я вышел, принялся меня бить; а когда я дал ему отпор, он отошел в сторону и начал бросать в меня каменьями. … (9) Я понимал, конечно, члены Совета, что мне нанесено тяжкое оскорбление; но, как я уже и раньше сказал, я стыдился своей несчастной страсти и потому сносил это молчаливо. Я предпочитал оставить без наказания эти преступные действия, чем прослыть за дурака у сограждан: я знал, что подобный поступок будет для этого негодяя вполне естественным; а надо мною, по случаю такого приключения, посмеются многие из тех, которые относятся недоброжелательно к гражданам, желающим быть порядочными людьми. (10) … Поэтому, взяв с собою мальчика (надо уж говорить всю правду), я уехал из города. Когда я нашел, что прошло уже достаточно времени для того, чтобы Симон позабыл мальчика и раскаялся в прежних проступках, я вернулся обратно.

  (11) Раз я пошел в Пирей; а Симон, сейчас же узнав о том, что Феодот вернулся и находится у Лисимаха, жившего недалеко от дома, который нанимал Симон, пригласил к себе некоторых своих приятелей. … (12) В это время я возвращался из Пирея и мимоходом зашел к Лисимаху; немного времени спустя мы вышли. Тут они, уже пьяные, выскочили и бросились на нас. Некоторые из его компаньонов не захотели принимать участия в его преступном деле, а другие, вот этот Симон, Феофил, Протарх и Автокл, потащили было мальчика; но он бросил гиматий и пустился бежать. … (15) … После этого мальчик вбежал в сукновальню, а они, ворвавшись туда вместе с ним, повели его силой, несмотря на его крики, вопли и взывания к свидетелям. … (17) Они уже поравнялись с домом Лампона, когда я повстречался с ними, идя один. Я нашел, что с моей стороны недостойно и позорно равнодушно отнестись к такому беззаконному и насильственному акту над мальчиком, и я стал отнимать его. … (18) Произошла драка, члены Совета; мальчик бросал в них каменьями, я защищался, они в нас бросали, да сверх того еще били его, потому что были пьяны, он тоже защищался, все бывшие тут помогали нам как обиженной стороне; в этой суматохе мы все получили раны в головы. …

  (22) Он имел наглость утверждать, будто бы он заключил условие с Феодотом и дал ему триста драхм, а я будто бы злонамеренно отвлек от него мальчика. … (24) Посмотрите, как невероятны его показания. Состояние свое он оценил все в двести пятьдесят драхм. Странно, что он нанял мальчика для удовлетворения своей страсти за сумму, большую той, которую он сам имеет. (25) Но ему мало того, что он солгал только об этом, - о том, что он дал деньги: он дошел в своей наглости до того, что уверяет, будто он получил их обратно. Но можно ли поверить тому, что тогда мы решились на такое преступление, в каком он нас обвиняет, с целью не возвращать ему тех трехсот драхм; а когда мы побили его в драке, тогда отдали ему эти деньги, не обеспечив себя от привлечения к суду и безо всякой необходимости для нас? (26) Нет, члены Совета, все это – его выдумки и обман. Уверение, что он дал деньги, имеет ту цель, чтобы не сочли преступлением с его стороны, что он, не заключив никакого договора, решился произвести такое насилие над мальчиком; а притворное заявление о получении их он делает потому, что, как всем известно, он не предъявлял никогда претензий о деньгах и даже не делал о них никакого упоминания. …

  (31) Если бы мальчик был у него, то его ложь имела бы хоть какое-нибудь правдоподобие, именно, что я, под влиянием страсти, вынужден был сделать какую-то невероятную глупость. Но мальчик с ним даже не разговаривал, а ненавидел его больше всего на свете и жил у меня. …

  (39) Но самое важное, самое ясное доказательство – это то, что человек, которого, по его словам, я обидел, против которого я злоумышлял, в течение четырех лет не решался принести вам жалобу на меня. Все люди, когда у них отнимают предмет их страсти, да еще побьют, в раздражении сейчас же стараются отомстить, а он – лишь много времени спустя. …» (Лисий III [Лисий 1994, с.70-76]) Речь произнесена около 390 г. до н.э.

 

Другие речи

  (№ 881). «(25) Алкивиад еще в детстве пьянствовал у Архедема Гнойноглазого, который немало наворовал у вас и, на виду у многих, лежал под одним с ним покрывалом; а бывши подростком, бражничал днем с гетерой, подражая своим предкам и думая, что в зрелом возрасте он не может стать знаменитостью, если в молодости не будет иметь репутацию отъявленного негодяя. (26) Когда он открыто стал предаваться разгулу, Алкивиад [отец] вызвал его к себе. Какого же мнения вы должны быть о нем, когда его поведение показалось зазорным даже тому, кто учил других таким вещам? Составивши заговор с Феотимом против отца, он выдал Орны. Феотим, получив в свои руки это место, сперва жил с ним в преступной связи, хотя он был уже взрослым, а наконец посадил его в тюрьму и стал требовать выкупа. (27) Но отец так сильно его ненавидел, что говорил, что даже если он умрет, то не перенесет к себе его кости. По смерти отца в него влюбился Архебиад и выкупил его. Немного времени спустя он проиграл в кости все, что у него было, и, избрав себе опорным пунктом Белый берег, топил в море своих друзей. …

  (41) Подумайте, господа судьи, за что можно пощадить таких людей. Не за то ли, что хотя и случилось с ними несчастие по отношению к отечеству, но в общем они – граждане благонамеренные и вели жизнь нравственную? Но разве большая часть их не отдавала своего тела на позорный разврат, разве некоторые из них не были в преступной связи с сестрами, у других разве не было детей от дочерей, (42) иные не совершали ли кощунственно мистерии, разбивали гермы, выказывали нечестие по отношению ко всем богам, были виновны пред всем государством, нарушали справедливость и закон, как в своих гражданских отношениях ко всем прочим, так и во взаимных отношениях друг к другу, не воздерживались ни от какого дерзкого поступка, не оставляли не испробованным ни одного зазорного дела. Нет, и над ними все было проделано, и они проделали все, что над ними было проделано. Их нравственный облик таков, что хорошего они стыдятся, а дурным гордятся» (Лисий. Речь XIV. Против Алкивиада Младшего по поводу его дезертирства, 395 г. [Лисий 1994, с.174-177])

 

  (№ 882). «Архипп, здесь присутствующий, афиняне, разделся и вошел в ту же самую палестру, в которую и подсудимый Тисид. Между ними случилась ссора, и они дошли до насмешек друг над другом, пререканий, вражды и брани. Пифей влюблен в мальчика [Тисида] (надо уже сказать вам всю правду); его оставил отец ему опекуном. Когда Тисид рассказал Пифею о перебранке в палестре, он, желая ему сделать приятное и иметь репутацию хитрого и коварного человека, велел ему, как мы поняли на основании последовавших действий и узнали от хорошо осведомленных лиц, пока помириться с ним и искать случая, как бы где захватить его одного» (Лисий XLI. Речь против Тисида [Лисий 1994, с.301])

 

  (№ 883). «Вы слышите, господа, закон повелевает, чтобы тот, кто опозорит свободного или раба, употребив насилие, повинен был возместить убыток в двойном размере, и, значит, если опозорит женщину из числа тех, при которых дозволяется убийство, он подлежит тому же самому наказанию» (Лисий I 32 [Лисий 1994, с.52])

  (№ 884). «Но он признает, что я пришел к нему на пир, где были мальчики, флейтистки и вино» (Лисий IV 7 [Лисий 1994, с.78])

  (№ 885). Цитата из законов Солона: «платить за повреждение слуги и рабыни» (Лисий X 19 [Лисий 1994, с.113])

  (№ 886). «А при суждении о гражданах честолюбивых и исполняющих свой долг надо принимать в соображение такие факты [о воинской доблести], а не относиться с ненавистью к человеку за то лишь, что он носит длинные волосы: такие особенности не вредят ни отдельным лицам, ни всему государству, а от людей, храбро идущих в бой с врагом, вы все получаете пользу» (Лисий. Речь XVI. В защиту Мантифея [Лисий 1994, с.185])

 

Андокид

  (№ 887). «[Андокид – своему обвинителю Хариклу] … Ты, кто не с одним находился в связи – это для тебя было бы слишком хорошо! – а продавался за небольшую сумму всякому желающему – каждый, кто присутствует здесь, знает об этом, - и жил за счёт этого позорнейшего ремесла, несмотря на столь отвратную внешность!» (Андокид I 100 [Андокид 1996, с.65])

 

Про Афины

  (№ 888). «Прославленными игроками в мяч были … некий Хэрефан [имя значит «радующей внешности» - прим.пер. [с.492]]. Последний принялся однажды ходить по пятам за распутным мальчишкой и, ни разу не заговорив, мешал тому вести свои делишки. В конце концов юнец взмолился: «Хэрефан! Я позволю тебе всё, чего только попросишь; только отвяжись». «Стану я с тобой разговаривать!» - ответил тот. «Зачем же ты преследуешь меня?». И Хэрефан:

            «Внешность мне радует глаз, но натуру твою презираю»

(Афиней I 14e-f [Афиней 2003-, т.1, с.22])

 

Дионисий Старший

  (№ 889). «(20. 57) Тридцать восемь лет [405-367] Дионисий был тираном Сиракуз, придя к власти в двадцать пять лет. … (58) Хоть был он из хорошего знатного рода (об этом, впрочем, историки пишут по-разному), обладал в изобилии дружескими и родственными связями, а с некоторыми юношами находился, по греческому обычаю, в любовной связи, - но не доверял он из них никому, а доверял только рабам из богатых домов, им самим отпущенным на волю, а также некоторым пришельцам и диким варварам, которых только и допускал себя охранять. … (60) Он любил играть в мяч и часто этим развлекался; однажды, раздевшись перед игрой, говорят, он отдал вместе с мечом одежду любимому мальчику; один из друзей в шутку сказал: «Вот кому все-таки доверяешь ты свою жизнь!» И мальчик улыбнулся. Дионисий за это приказал казнить обоих – одного за то, что тот подал мысль об убийстве, другого за то, что он своей улыбкой ее одобрил. При этом он горевал, как никогда в жизни, - ведь он убил мальчика, которого очень любил» (Цицерон. Тускуланские беседы V 20 (57-60), пер. М.Л.Гаспарова [Цицерон 1975, с.340-341])

 

Дионисий Младший

  (№ 890). «Время и постоянное общение приучило Дионисия терпеть беседы и речи Платона, как привыкает дикий зверь к прикосновению человеческой руки. Мало того, он проникся к своему учителю любовью тиранна и, требуя, чтобы и Платон любил одного лишь его и восхищался им больше всех на свете, был готов отдать философу всю свою власть – лишь бы только дружбе Диона он предпочел его дружбу. Для Платона, однако, эта бешеная страсть была настоящим бедствием, ибо Дионисий, подобно всем, без ума влюбленным, мучился ревностью и то ссорился с Платоном, то мирился с ним и умолял о прощении, горел желанием слушать его и изучать философию – и не был глух к уговорам тех, кто старался отвратить его от этих занятий, твердя, что они действуют на него пагубно» (Плутарх. Дион 16, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.453])

 

Архелай

  (№ 891). «Сократ – Алкивиаду. … Полагаю, ты весьма наслышан о некоторых совсем недавних событиях, например о том, как Архелай, тиран македонян, был убит своим любимцем: этот последний оказался влюбленным в тираническую власть не меньше, чем сам тиран был влюблен в него, и он убил своего любовника, чтобы самому стать счастливым человеком – тираном. Но по прошествии трех или четырех дней, в течение которых он обладал властью, он сам был убит другим заговорщиком» (Платон (?). Алкивиад II 141d-e, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.1, с.129-130])

  (№ 892). «Кратев, возлюбленный македонского тирана Архелая (Платон тоже называет Архелая тираном, а не царем), жаждавший власти не меньше, чем Архелай его, убил своего покровителя, чтобы самому стать тираном и достичь счастья. Однако его правление продлилось всего три или четыре дня; юноша тоже пал от руки заговорщиков. К этой македонской трагедии как нельзя более подходит следующий стих:

            Зло замышляя другому, ты сам от него и страдаешь. [автор неизв. – комм.]

Рассказывают, что Архелай, пообещав отдать за Кратева одну из своих дочерей, не сдержал слова и выдал ее за другого. Юноша, разгневанный этим, лишил Архелая жизни» (Элиан. Пёстрые рассказы VIII 9 [Элиан 1963, с.64])

 

Спарта

  (№ 893). «Увидев человека мягкого и кроткого, которого все хвалили за его характер, Педарет сказал: «Не следует хвалить ни мужей, похожих на женщин, ни женщин, принимающих обличье мужчин, если только необходимость не принудит женщину к этому» (Плутарх. Изречения спартанцев 60, 2, пер. М.Н.Ботвинника [Плутарх 1990, с.321])

 

  (№ 894). [388 г.] Афиняне Ификрата нападают на абидосцев и небольшой отряд спартанцев во главе с Анаксибием. «Тогда он [Анаксибий] обратился к воинам со следующими словами: «Мне, о мужи, подобает погибнуть на этом месте; вам же советую искать спасения, не вступая в бой с врагом». С этими словами он взял щит у оруженосцев и, сражаясь, пал, не сходя со своего места. Кроме него, врага встретили лицом к лицу лишь юноша – его возлюбленный – и около двенадцати лаконских гармостов, прибывших из своих городов; все они пали, сражаясь» (Ксенофонт. Греческая история IV 8, 39 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.148])

 

  (№ 895). [377 г.] «Алкет [начальник спартанского гарнизона в Орее (Евбея)] заключил пленных [фиванцев] в темницу в городской крепости, где находился и его штаб. С Алкетом был в близких отношениях сын одного из орейских граждан, пользовавшегося безупречнейшей репутацией; поэтому, разместив узников, он спустился из крепости в город и занялся ухаживанием за этим мальчиком. Узнав о его беззаботном легкомыслии, пленники овладели крепостью и склонили город к отложению» (Ксенофонт. Греческая история V 4, 57 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.185])

 

  См. также: рассказ про Исада, сына Фебида (Плутарх. Агесилай 34 [Плутарх 1994, т.2, с.58] То же: Элиан. Пёстрые рассказы VI 3 [Элиан 1963, с.55]). Другая версия: Исид (Полиэн II 9 [Полиэн 2002, с.106])

 

Агесилай

  (№ 896). «Когда он [Агесилай] находился в так называемых агелах вместе с другими мальчиками, его возлюбленным был Лисандр, пленившийся прежде всего его природной сдержанностью и скромностью, ибо, блистая среди юношей пылким усердием, желанием быть первым во всем, обладая крепостью тела и живостью нрава, которую ничем нельзя было сдержать, Агесилай отличался в то же время таким послушанием и кротостью, что все приказания выполнял не за страх, а за совесть: его более огорчали упреки, чем трудная работа. Красота его в юные годы делала незаметным телесный порок – хромоту» (Плутарх. Агесилай 2, пер. К.П.Лампсакова [Плутарх 1994, т.2, с.36])

  (№ 897). «Калликратида, Гилиппа и Лисандра звали в Лакедемоне мотаками: так назывались там рабы из богатых домов, которых вместе с сыновьями хозяев посылали в гимнасий, для совместных упражнений; Ликург не только допустил это, но даже даровал права гражданства тем, кто содействовал обучению мальчиков…» (Элиан. Пёстрые рассказы XII 43 [Элиан 1963, с.95]) 

  (№ 898). «Царь Агид умер, оставив после себя Леотихида, считавшегося его сыном, и брата Агесилая. Лисандр, любивший Агесилая, убедил его завладеть царской властью по праву законнорожденного Гераклида» (Плутарх. Лисандр 22, пер. М.Е.Сергеенко [Плутарх 1994, т.1, с.498])

 

  (№ 899). «…когда того требовало общее дело, он более считался с обстоятельствами. Так, например, он доказал это однажды, когда, снимаясь поспешно с лагеря, покинул своего возлюбленного, находившегося в болезненном состоянии. Тот звал его и молил остаться, но Агесилай повернулся и сказал: «Трудно быть и сострадательным и рассудительным одновременно». Об этом случае рассказывает философ Иероним» (Плутарх. Агесилай 13, пер. К.П.Лампсакова [Плутарх 1994, т.2, с.44]), то же: Плутарх. Изречения спартанцев 2, 17 [Плутарх 1990, с.289]; Плутарх. Изречения царей и полководцев 60, 4 [Плутарх 1990, с.365])

 

  (№ 900). «…Спифрадат был по происхождению персом и прежде находился при дворе Фарнабаза… Впоследствии Спифрадат стал его врагом и … сначала бежал в Кизик, а оттуда пришел к Агесилаю вместе с сыном Мегабатом, юным и прекрасным. Агесилай принял их к себе, главным образом, из-за юноши, так как он, по слухам, был страстно влюблен в Мегабата, а кроме того, [он дорожил] и самим Спифрадатом[, считая],  что он будет хорошим советником в военных делах и вообще полезным человеком» (Аноним (Оксиринхский историк). Греческая история 16, 4 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.275])

  (№ 901). «(11) … Спифридат же, с тех пор как отделился от Фарнабаза и перешел к Агесилаю, постоянно сопровождал его во всех походах. У него был сын – прекрасный юноша по имени Мегабат, которого Агесилай горячо любил. … [Агесилая] не менее мучила и любовь к Мегабату, хотя, когда юноша бывал с ним, он упорно, всеми силами старался побороть эту страсть. Однажды, когда Мегабат подошел к нему с приветствием и хотел обнять и поцеловать его, Агесилай уклонился от поцелуя. Юноша был сконфужен, перестал подходить к нему и приветствовал его лишь издали. Тогда Агесилай, жалея, что лишился его ласки, с притворным удивлением спросил, что случилось с Мегабатом, отчего тот перестал приветствовать его поцелуями. «Ты сам виноват, - ответили его друзья, - так как не принимаешь поцелуев красивого мальчика, но в страхе бежишь от них. Его же и сейчас можно убедить прийти к тебе с поцелуями, если ты только снова не проявишь робости». После некоторого молчания и раздумья Агесилай ответил: «Вам не нужно уговаривать его, так как я нахожу больше удовольствия в том, чтобы снова начать с самим собою эту борьбу за его поцелуи, чем в том, чтобы иметь все сокровища, которые я когда-либо видел». Так держал себя Агесилай, когда Мегабат был поблизости; когда же тот удалился, он почувствовал такую страсть к нему, что трудно сказать, удержался ли бы он от поцелуев, если бы тот снова появился перед ним» (Плутарх. Агесилай 11, пер. К.П.Лампсакова [Плутарх 1994, т.2, с.42-43])

  (№ 902). Другой вариант ответа Агесилая: «Не стоит убеждать его. Я считаю, что быть выше подобных вещей мне даже важнее, чем завоевать густонаселенный и хорошо укрепленный город. Ибо лучше сохранить собственную свободу, чем лишить ее других» (Плутарх. Изречения спартанцев 2, 15, пер. М.Н.Ботвинника [Плутарх 1990, с.289])

  (№ 903). «Перед отправлением Отий пришел прощаться с Агесилаем. Сказав Спифридату удалиться, Агесилай в присутствии коллегии тридцати обратился к Отию с такими словами: «Скажи мне, Отий, какого происхождения Спифридат?» Тот ответил, что он не уступает никому из персов. «А видел ли ты его сына и заметил ли, как он красив?» - «А как же иначе. Ведь я вчера вечером ужинал вместе с ним». – «А говорят, что его дочь еще красивее сына»… [далее описан брачный сговор]  (Ксенофонт. Греческая история IV 1, 5-6 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.111])

 

  (№ 904). «После этих слов собрание было распущено. Фарнабаз сел на коня и уехал, а сын его от Парапиты, еще блиставший красотой юности, остался и, подбежав к Агесилаю, сказал: «Я тебя нарекаю своим гостеприимцем». – «Я принимаю эту честь». – «Так помни же», - сказал тот и тотчас же подал ему своё копьё дивной красоты. Агесилай принял дар и дал ему взамен две роскошные бляхи, сняв их со сбруи коня своего архиграмматика Идея. Тогда юноша, вскочив на коня, пустился за отцом.

  Впоследствии, когда, в отсутствии Фарнабаза, сына Парапиты лишил власти его брат и отправил в изгнание, Агесилай принял в нем живейшее участие. Так, узнав, что он влюблен в сына афинянина Евалка, он ради гостеприимца приложил все старания, чтобы тот был допущен к участию в олимпийском беге; этот Евалк был крупнее всех прочих детей» (Ксенофонт. Греческая история IV 1, 39-40 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.116])

  (№ 905). «(13) Фарнабаз со своими людьми удалился, а сын его, задержавшись, подбежал к Агесилаю и сказал ему, улыбаясь: «Агесилай, я делаю тебя моим гостеприимцем». И с этими словами он отдал ему дротик, который держал в руке. Агесилай охотно принял подарок и, очарованный красотой и дружелюбием юноши, оглядел присутствующих, чтобы найти у них что-нибудь достойное для ответного дара прекрасному и благородному персу. Заметив лошадь писца Идея с дорогими бляхами на сбруе, он тотчас снял это украшение и подарил юноше.

  И в дальнейшем он постоянно о нем вспоминал, и когда впоследствии тот был изгнан из отеческого дома своими братьями и искал убежища в Пелопоннесе, Агесилай проявил к нему величайшее внимание и помогал ему даже в его любовных делах. Тот влюбился в афинского мальчика-борца, а так как тот был для ребенка слишком высок и крепок, его могли не допустить к участию в Олимпийских состязаниях. Перс обратился с просьбами за него к Агесилаю, который, желая угодить своему гостеприимцу, горячо взялся за дело и довел его до конца, хотя и с большим трудом» (Плутарх. Агесилай 13, пер. К.П.Лампсакова [Плутарх 1994, т.2, с.43])

 

  (№ 906). «Оба царя, когда находились в городе, ходили к одной и той же фидитии и питались за одним столом. Зная, что Агесиполид, так же как и сам он, очень расположен к любовным делам, Агесилай всегда заводил с ним разговор о прекрасных мальчиках. Он склонял юношу к любовным утехам и сам помогал ему в его увлечениях. Дело в том, что в лаконских любовных связях нет ничего грязного, наоборот, они сочетаются с большой стыдливостью, честолюбием и стремлением к добродетели, как сказано в жизнеописании Ликурга» (Плутарх. Агесилай 20, пер. К.П.Лампсакова [Плутарх 1994, т.2, с.48])

  (№ 907). «…Агесиполид был постоянным собеседником Агесилая в воспоминаниях о молодости, разговорах об охоте, верховой езде и любовных увлечениях, причем в этих беседах он чтил Агесилая, как старшего» (Ксенофонт. Греческая история V 3, 20 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.171-172])

 

  Набег Сфодрия (Ксенофонт. Греческая история V 4, 20-21 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.178])

  (№ 908). «[Спартанский гармост Сфодрий был привлечен к суду за неудачную попытку захвата Пирея] (25) У Сфодрия был сын Клеоним, еще совсем юный и красивой наружности, к которому пылал страстью сын царя Агесилая Архидам. Последний, разумеется, разделял беспокойство Клеонима по поводу опасности, угрожающей его отцу, однако не мог открыто ничего для него сделать и вообще как-либо ему помочь, ибо Сфодрий принадлежал к числу противников Агесилая. Тем не менее Клеоним пришел к Архидаму и со слезами умолял его, чтобы он умилостивил Агесилая, которого друзья Сфодрия опасались больше всего. В течение трех или четырех дней Архидам повсюду ходил за Агесилаем, не решаясь, однако, из страха и стыда заговорить с ним о деле. Наконец, когда день суда был уже близок, он решился сказать Агесилаю, что Клеоним обратился к нему, прося за своего отца. Агесилай знал о страсти Архидама, но не препятствовал ей, так как Клеоним еще с детства больше, чем кто-либо другой, подавал надежды на то, что станет выдающимся человеком. Тем не менее, когда сын обратился к нему с этой просьбой, Агесилай никак его не обнадежил, ответив только, что он подумает, что можно сделать, не нарушая приличия и благопристойности. С этими словами он удалился. Архидам был так пристыжен, что прекратил свои свидания с Клеонимом, хотя до этого привык видеть его по нескольку раз в день. Друзья Сфодрия считали его дело окончательно проигранным, пока один из приятелей Агесилая, Этимокл, не открыл им истинное мнение Агесилая: по его словам, тот очень порицал поступок Сфодрия, но во всем прочем считал его доблестным мужем и полагал, что государство нуждается в подобных воинах. Из расположения к сыну Агесилай при всяком удобном случае высказывал это суждение о деле Сфодрия, так что и Клеоним вскоре узнал о хлопотах Архидама, и друзья Сфодрия с большей смелостью стали помогать обвиняемому. …

  (26) Сфодрий был оправдан, и афиняне, узнав об этом, решились на войну. Агесилая резко порицали, считая, что из-за нелепой ребяческой страсти своего сына он воспрепятствовал справедливому решению суда и таким образом сделал свое отечество повинным в величайшем беззаконии по отношению ко всем грекам» (Плутарх. Агесилай 25-26, пер. К.П.Лампсакова [Плутарх 1994, т.2, с.51-52])

  То же излагается несколько более подробно и с речами в: Ксенофонт. Греческая история V 4, 25-33 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.178-180]

  (№ 909). «…пятого гекатомбеона [371 г.] спартанцы были побеждены в битве при Левктрах. В этой битве погибла тысяча лакедемонян, царь Клеомброт и окружавшие его храбрейшие спартанцы. Среди них, как говорят, был и красавец Клеоним, сын Сфодрия, который три раза падал под ударами врагов около царя и столько же раз поднимался, пока не был убит, сражаясь с фиванцами» (Плутарх. Агесилай 28, пер. К.П.Лампсакова [Плутарх 1994, т.2, с.54])

  Также см. о битве при Левктрах: Ксенофонт. Греческая история VI 4, 9-14 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.206-207]

 

Фивы

  (№ 910). «(18) Священный отряд, как рассказывают, впервые был создан Горгидом; в него входили триста отборных мужей, получавших от города всё необходимое для их обучения и содержания и стоявших лагерем в Кадмее; по этой причине они носили имя «городского отряда», так как в ту пору крепость обычно называли «городом». Некоторые утверждают, что отряд был составлен из любовников и возлюбленных. Сохранилось шутливое изречение Паммена, который говорил, что гомеровский Нестор оказал себя неискусным полководцем, требуя, чтобы греки соединялись для боя по коленам и племенам:

            Пусть помогает колену колено и племени племя, - [Илиада II 363]

вместо того, чтобы поставить любовника вместе с возлюбленным. Ведь родичи и единоплеменники мало тревожатся друг о друге в беде, тогда как строй, сплоченный взаимной любовью, нерасторжим и несокрушим, поскольку любящие, стыдясь обнаружить свою трусость, в случае опасности неизменно остаются друг подле друга. И это не удивительно, если вспомнить, что такие люди даже перед отсутствующим любимым страшатся опозориться в большей мере, нежели перед чужим человеком, находящимся рядом, - как, например, тот раненый воин, который, видя, что враг готов его добить, молил: «Рази в грудь, чтобы моему возлюбленному не пришлось краснеть, видя меня убитым ударом в спину». Говорят, что Иолай, возлюбленный Геракла, помогал ему в трудах и битвах. Аристотель сообщает, что даже в его время влюбленные перед могилой Иолая приносили друг другу клятву в верности. Вполне возможно, что отряд получил наименование «священного» по той же причине, по какой Платон зовёт любовника «боговдохновенным другом».

  Существует рассказ, что вплоть до битвы при Херонее он оставался непобедимым; …

  (19) Впрочем, поэты неправы, утверждая, будто начало этим любовным связям среди фиванцев положила страсть Лая; на самом деле волею законодателей, желавших с детства ослабить и смягчить их природную горячность и необузданность, все игры и занятия мальчиков постоянно сопровождались звуками флейты, которой было отведено почетное первое место, а в палестрах воспитывалось ясное и светлое чувство любви, умиротворявшее нравы молодёжи и вносившее в них умеренность. И совершенно правильно фиванцы считают жительницей своего города богиню [Гармонию], родившуюся, как говорят, от Ареса и Афродиты, ибо где боевой и воинственный дух теснее всего связан с искусством убеждения, прелестью и красотой, там, благодаря гармонии, из всех многообразных частей возникает самое стройное и самое благовидное государство.

  Бойцов священного отряда Горгид распределял по всему строю гоплитов, ставя их в первых рядах… Лишь Пелопид, после того как они столь блистательно отличились при Тегирах [375 г.], сражаясь у него на глазах, больше не разделял и не расчленял их, но использовал как единое целое, посылая вперед в самые опасные и решительные минуты боя» (Плутарх. Пелопид 18-19, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.1, с.328-329])

  Изречение Паммена см. также Плутарх. Застольные беседы I 2, 6 [Плутарх 1990, с.13]

  Также см. про Горгида (Полиэн II 5 [Полиэн 2002, с.105])

  См. Ксенофонт. Пир VIII 23, 35, Лаконская полития II 13. Греч.ист. IV 8, 39.

  Феокрит 12. Плутарх. Об Эроте 17. Лаконская полития 7. Пир 618.

  См. Плутарх. Пелопид 4 [Плутарх 1994, т.1, с.320]

 

  Во время битвы при Делии [424 г.] воины этого отряда носили названия «возничих» (эниохи) и «колесничих» (парабаты) (Диодор XII 70, 1, цит. по: [Комм. // Полиэн 2002, с.363-364])

 

Вариации

  «Самый выдающийся лирик греков, Пиндар, - фиванец. Точно так же и возникший у фиванцев союз дружбы юношей, связывавший их теснейшими узами на жизнь и смерть, служит доказательством господствующего у этого народа стремления к самоуглублению в сокровенную сферу чувствований».

(Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук § 394 [Гегель 1974-77, т.3, с.68])

 

Эпаминонд

  (№ 911). «Бескорыстие его подверг испытанию Диомедонт из Кизика. Этот человек по просьбе царя Артаксеркса пытался подкупить Эпаминонда деньгами. Явившись в Фивы с огромной суммой золота, он за 5 талантов склонил на свою сторону Микита – юношу, которого Эпаминонд в то время горячо любил. Микит встретился с Эпаминондом и открыл ему цель диомедонтова приезда. А тот в глаза Диомедонту ответил: "Не нужно мне никаких денег; если царь замыслил доброе для фиванцев дело, я готов содействовать ему даром, а если злое – то не хватит у него ни золота, ни серебра: любовь к родине дороже мне всех сокровищ вселенной. Ты соблазнял меня, не будучи со мною знакомым, судя обо мне на свой лад – это не удивительно, за это я тебя прощаю; но немедленно удались отсюда прочь – а то, споткнувшись на мне, как бы не совратил ты других. Ты же, Микит, верни этому человеку деньги, а если ты этого не сделаешь сей же час, то я выдам тебя властям". Когда же Диомедонт стал просить у него безопасного выхода и разрешения забрать свое привезенное добро, тот сказал: "Об этом я позабочусь, не твое это дело, а мое: ведь если у тебя отнимут деньги, то кто-нибудь скажет, что с помощью разбоя я получил то, что не пожелал принять в качестве подношения". А затем, осведомившись, куда он желает быть доставленным, и услышав в ответ, что в Афины, он дал ему охрану для безопасного препровождения на место. И, не успокоившись на этом позаботился с помощью афинянина Хабрия, о котором мы упоминали выше, чтобы гость невредимым сел на корабль. Случай этот надежно удостоверяет бескорыстие Эпаминонда. (Непот. Эпаминонд 4 [Непот 1992, с.60])

  Дружба Пелопида и Эпаминонда. (Плутарх. Пелопид 4)

  (№ 912). «…возлюбленными последнего [Эпаминонда] были Асопих и Кафисодор, который вместе с ним пал в битве при Мантинее и был рядом с ним погребен. Асопих же остался наиболее опасным и грозным для врагов, и первый, кто решился поразить его, Евкнам из Амфиссы, удостоился почестей героя в Фокиде» (Плутарх. Об Эроте 17, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1983, с.566])

 

Фессалия

Александр Ферский

  (№ 913). «…он [Александр, тиран Фессалии] также погиб насильственной смертью от козней своей жены, причем исполнителями убийства были ее братья. …

  Некоторые утверждают, что причиной ее вражды к мужу было то, что Александр заключил в темницу своего любовника, красивого мальчика, а когда она попросила выпустить юношу, Александр вывел его из темницы и предал казни…» (Ксенофонт. Греческая история VI 4, 35-37 [Ксенофонт, ГИ 1993, с.212])

  (№ 914). «[Беседа Фивы, жены Александра Ферского, с Пелопидом] Фиву удручала жестокость и распущенность тиранна, который, не говоря уже о всех прочих его бесчинствах, сделал своим возлюбленным ее младшего брата» (Плутарх. Пелопид 28, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.1, с.334])

  Фива и ее три брата убивают тиранна Александра. (Плутарх. Пелопид 35 [Плутарх 1994, т.1, с.339-340])

  (№ 915). «[Про Александра Ферского и его жену Фиву] …именно она и убила его, заподозрив его в том, что у него есть наложница». (Цицерон. Об обязанностях II 7 (25) [Цицерон 1974, с.106])

 

2.4. ПОЗДНЯЯ КЛАССИКА(362-323)

Аристотель

  (№ 916). «Красоту он [Аристотель] называл лучшим из верительных писем. Впрочем, другие утверждают, что это сказал Диоген,

  Аристотель же о красоте сказал: «Это дар божий»;

  Сократ: «Недолговечное царство»;

  Платон: «Природное преимущество»;

  Феофраст: «Молчаливый обман»;

  Феокрит: «Пагуба под слоновой костью»;

  Карнеад: «Владычество без охраны» (Диоген Лаэртский V 18-19 [Диоген 1979, с.211]) 

  (№ 917). «На вопрос, почему нам приятно водиться с красивыми людьми, он сказал: «Кто спрашивает такое, тот слеп» (Диоген Лаэртский V 20 [Диоген 1979, с.211])

  (№ 918). «Он написал очень много книг: … «О любви», «Пир», … «О прекрасном» … «Положения о любви» - 4 книги, «Положения о дружбе» - 2 книги» (Диоген Лаэртский V 22-24 [Диоген 1979, с.212])

  (№ 919). «Любовь служит не только совокуплению, но и философии; мудрец будет и предаваться любви, и заниматься государственными делами, и вступать в брак, и жить с царями» (Диоген Лаэртский V 31 [Диоген 1979, с.214])

  (№ 920). «Тем не менее отсюда он [Аристотель из Афин] уехал к евнуху Гермию, тиранну Атарнея; говорят даже, что тот был его любовником, а другие говорят, будто Гермий породнился с ним, выдав за него дочь или племянницу. Так пишет Деметрий Магнесийский в книге «Об одноименных писателях и поэтах» (Диоген Лаэртский V 3 [Диоген 1979, с.206])

  Гимн Аристотеля в честь Гермия см. Диоген Лаэртский V 6-8 [Диоген 1979, с.207]

 

Ранние сочинения

  (№ 921). «Действительно, по общему признанию, тщательное изучение истины является новейшим из занятий. Ведь после гибели и потопа люди были вынуждены сперва исследовать то, что касается пищи и существования, а став более состоятельными, они для наслаждения создали себе искусства, такие как мусическое и ему подобное, а получив необходимое в достаточном количестве, они наконец принялись за философию» (Аристотель. Протрептик, фр.8 = Ямвлих. О науке общей математики 26, пер. Е.В.Алымовой [Аристотель 2004, с.36])

  (№ 922). «Что если бы люди, как говорит Аристотель, имели зрение Линкея, чтобы их взгляд проникал сквозь встречающиеся им вещи, неужели бы, после того как они рассмотрели внутренности, внешне прекрасное тело Алкивиада не показалось бы им безобразным?» (Аристотель. Протрептик, фр.10а, пер. Е.В.Алымовой (см. Боэций. Утешение философией 3.8) [Аристотель 2004, с.39])

 

Сочинения по первой философии и логике

  (№ 923). «А высшие предметы желания и мысли тождественны друг другу, ибо предмет желания – это то, что кажется прекрасным, а высший предмет воли – то, что на деле прекрасно. … А что целевая причина находится среди неподвижного – это видно из различения: цель бывает для кого-то и состоит в чем-то, и в последнем случае она имеется [среди неподвижного], а в первом нет. Так вот, движет она, как предмет любви [любящего], а приведенное ею в движение движет остальное». (Аристотель. Метафизика XII 7 (1072а27-28, b1-4), пер. А.В.Кубицкого под ред. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.1, с.309])

  (№ 924). «А важнейшие виды прекрасного – это слаженность, соразмерность и определенность, математика больше всего и выявляет именно их. И так как именно они (я имею в виду, например, слаженность и определенность) оказываются причиной многого, то ясно, что математика может некоторым образом говорить и о такого рода причине – о причине в смысле прекрасного)» (Аристотель. Метафизика XIII 3 (1078а36-b6) , пер. А.В.Кубицкого под ред. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.1, с.327])

 

  (№ 925). «Если же из двух противоположностей [А и Б] А предпочтительнее Б и точно так же Д предпочтительнее В и если А и В предпочтительнее Б и Д, то … [с.247] … Следовательно, А предпочтительнее Д, и В поэтому менее избегаемо, чем Б. Если поэтому для каждого любящего проявлять благосклонность (А), хотя и не пользоваться благосклонностью (В), в любви предпочтительнее, чем пользоваться благосклонностью (Д), но не проявлять благосклонность (Б), то ясно, что А предпочтительнее, чем пользоваться благосклонностью. Таким образом, дружба в любви предпочтительнее чувственного влечения. Любовь, таким образом, исходит скорее от дружбы, чем от чувственного влечения. Но если больше всего от дружбы, то дружба и есть цель любви. Следовательно, чувственное влечение или вообще не есть цель, или оно есть ради дружбы». (Аристотель. Первая аналитика II 22 (68а25-27, а37-b7), пер. Б.А.Фохта [Аристотель 1975-83, т.2, с.246-247])

 

Этические сочинения

  (№ 926). «…есть еще пять видов смелости … смелость по безрассудной страсти, например, из-за любви или в ярости. Дело в том, что влюбленный скорее отважен, чем труслив, и сносит многие опасности, как, например, тот, кто убил тиранна в Метапонтии, и тот, о ком повествуют критские сказания» (Аристотель. Евдемова этика III 1 (1229а 12, 21-24), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.79-81])

  (№ 927). «Ведь никто не целомудрен в удовольствии от созерцания красивого (если сюда не примешивается вожделение или любовная страсть) …

  Ведь ежели кто-то, созерцая прекрасную статую или прекрасного коня, или человека, либо слушая поющего, проникнется желанием не есть, пить, тешиться любовью, а лишь созерцать прекрасное или слушать поющих, он никогда не прослывет необузданным…» (Аристотель. Евдемова этика III 2 (1230b 27-36), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.87])

  (№ 928). «Например, если кто-нибудь, будучи богат, на пир в честь любимца [агапета] считает приличным для себя потратить столько, сколько нужно, чтобы накормить и напоить людей самой благовоспитанной умеренности, тот просто крохобор; тот же, кто принимает тех же людей и с тем же угощением, но не из тщеславия и не от избытка средств, тот подобен пустозвону; кто же тратится сообразно достоинству и рассудку, тот щедр. … Благоприличное следует определять … принимая во внимание, что делается (например, свадебный пир устраивается или пирушка любовников [эроменов]), на какие средства и для кого…» (Аристотель. Евдемова этика III 6 (1233b 1-10), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.101])

 

  (№ 929). «…сторонники равенства высказывают недовольство, когда люди, взаимно друг для друга полезные, не в равной мере отвечают благодеяниями на благодеяние, перенося это требование на дружбу ради удовольствия. Яснее всего это видно в отношениях любовников: частенько именно из-за этого они ссорятся друг с другом. Ибо любящий не понимает, что у любовников в их расположении друг к другу совсем разный счёт. Вот почему сказал Евник:

            …то речь возлюбленного, не влюбленного.

Те же считают, что мера здесь должна быть одна и та же» (Аристотель. Евдемова этика VII 3 (1238b 34-39), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.253])

  (№ 930). «Дело в том, что трудно мерить одной какой-то мерой то, что есть на самом деле, и то, за что это выдается, как, например, бывает в эротической дружбе. Ведь один преследует другого ради удовольствия совместной жизни, тогда как другой зачастую ищет в этой дружбе пользы; а кончилась любовь, переменился один, с ним и другой меняется, вот и начинают считаться, кто кому что и за что…» (Аристотель. Евдемова этика VII 10 (1243b 16-21), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.279])

  (№ 931). «Например, если кто-то дает хлеб и все необходимое, вовсе не обязательно и жить с ним вместе; впрочем, с кем жить вместе, не обязательно давать ему то, что дает друг полезный, а не то, что дает друг добродетельный. Однако кто так поступает и своему любимцу [эромену] делает решительно всё, что и не полагается, те люди ничего не стоят» (Аристотель. Евдемова этика VII 11 (1244а 16-19, пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.281])

  (№ 932). «…друзьям следует быть вместе …

  Оттого-то и любовь кажется похожей на дружбу; ведь и влюбленный старается не отходить от любимого, да только не потому, что это действительно нужно, но повинуясь чувству» (Аристотель. Евдемова этика VII 12 (1245а 23-27), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.287])

  (№ 933). «Как считается, любящему свойственно оберегать любимца от сопричастности своим бедам, тогда как любимцу, напротив, требовать участия, и, по всей вероятности, и то, и другое может совпадать» (Аристотель. Евдемова этика VII 12 (1245b 34-37), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.291])

  (№ 934). «Вот почему иногда любовники уходят из жизни вместе, убивая друг друга. Дело в том, что у них сильнее ощущение собственной беды; как, например, тот, кто некогда благоденствовал и помнит об этом, тяжелее переносит несчастье, нежели тот, кто полагал, что всегда будет бедствовать» (Аристотель. Евдемова этика VII 12 (1246а 23-26), пер. Т.В.Васильевой [Аристотель 2005, с.291-293])

Любовные утехи (афродисиа) – см. Никомахова этика 1118а31 [Аристотель 1975-83, т.4, с.116-117], 1147а15 [Там же, с.196], b27 [Там же, с.198], 1148b29, 1152b17 [Там же, с.212], 1154а18 [Там же, с.216-217]

  (№ 935). «(Кн. VII, гл.5 (6)) Если некоторые вещи доставляют удовольствие по природе в разных смыслах: одни – в безусловном, другие – в зависимости от рода животных и людей, а [некоторые доставляют его не по природе], но одно – в силу уродств, другое – в силу привычек, третье – по испорченности естества[, или природы], то и для каждого из названных случаев тоже можно обнаружить наиболее близкие им склады [души]. Последние же я называю звероподобными складами… [склонность к людоедству и др., также о Фалариде]

  …другие возникают вследствие болезней (причем у некоторых от помешательства… [опять примеры людоедства, но однократного]),

  и, наконец, бывают [состояния] как бы болезненные или от [дурных] привычек, как, например, привычка выдергивать волосы и грызть ногти, а также уголь и землю, добавим к этому любовные наслаждения с мужчинами. Ведь у одних это бывает от природы, у других – от привычки, как, например, у тех, кто с детства терпел насилие. Тех, у кого причиной [известного склада] является природа, никто, пожалуй, не назовет невоздержным, как, например, женщин за то, что в половом соединении не они обладают, а ими, [как и невоздержным владеет влечение]; соответственно обстоит дело и с теми, кто находится в болезненном состоянии из-за привычки. …

  Ведь всякая чрезмерность … либо звероподобная, либо болезненная. …

  Можно обладать одним и этих [складов] только временно, но не быть им одержимым [всегда]; я имею в виду возможность того, что некий Фаларид сдержится, испытывая влечение пожрать ребенка или насладиться нелепой любовью» (Аристотель. Никомахова этика VII 5 (6) (1148b 15-35, 1149а 12-15), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.200-202]) Ср. также 1202а20 [Там же, т.4, с.346].

  (№ 936). «А между юношами дружба, как принято считать, существует ради удовольствия, ибо юноши живут, повинуясь страсти [ката патос], и прежде всего ищут удовольствий для себя и в настоящий миг. С изменением возраста и удовольствия делаются иными. Вот почему юноши вдруг и становятся друзьями, и перестают ими быть, ведь дружбы изменяются вместе с тем, что доставляет удовольствие, а у такого удовольствия перемена не заставит себя ждать. Кроме того, юноши влюбчивы [эротикой], а ведь любовная дружба в основном подвластна страсти и [движима] удовольствием. Недаром [юноши легко начинают] питать дружбу и скоро прекращают, переменяясь часто за один день. Но они желают проводить дни вместе и жить сообща, ибо так они получают то, что для них и соответствует дружбе» (Аристотель. Никомахова этика VIII 3 (3) (1156а31 – b7), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.223])

  (№ 937). «И даже между такими [друзьями ради пользы или удовольствия] дружеские привязанности особенно постоянны, когда они получают друг от друга одинаковое, например удовольствие, и не просто [удовольствие], а еще и от того же самого так, как бывает у остроумных, а не как у влюбленного и возлюбленного. Действительно, эти последние получают удовольствие не от одного и того же, но один, видя другого, а другой от ухаживаний влюбленного. Когда же подходит к концу пора [юности], иногда к концу подходит и [такая] дружба, ведь первый не получает удовольствия от созерцания второго, а второй не получает ухаживаний от первого. Многие, однако, постоянны в дружбе, если благодаря близкому знакомству, как люди сходных нравов, они полюбили нравы [друг друга]» (Аристотель. Никомахова этика VIII 5 (4) (1157а2-12), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.224-225]) 

  (№ 938). «Быть другом для многих при совершенной дружбе невозможно, так же как быть влюбленным во многих одновременно, ([влюбленность] похожа на чрезмерную [дружбу] и является чем-то таким, что по [своей] природе обращено на одного)» (Аристотель. Никомахова этика VIII 7 (6) (1158а12-14), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.227])

  (№ 939). «И влюбленные недаром иногда кажутся смешными, требуя такой же дружбы, какую сами питают к другому. Конечно, если они равно способны вызывать дружескую приязнь, им, вероятно, следует этого требовать, но, если ничего подобного они не вызывают, это смехотворно» (Аристотель. Никомахова этика VIII 10 (8) (1159b16-19), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.232])

  (№ 940). «Что же до любовной [дружбы], то влюбленный иногда жалуется, что при избытке дружбы с его стороны он не получает ответной дружбы, при этом он, может статься, не обладает ничем, что служит предметом дружеской приязни; возлюбленный же часто жалуется, что влюбленный прежде сулил всё, а теперь ничего не исполняет. Такое случается всякий раз, когда влюбленный дружит с возлюбленным из-за удовольствия, а возлюбленный с влюбленным – из-за пользы, но у обоих нет того, [чего они ждут друг от друга]» (Аристотель. Никомахова этика IX 1 (1) (1164а2-9), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.244])

  (№ 941). «Таким образом, расположение напоминает начало дружбы, так же как удовольствие от лицезрения другого походит на начало влюбленности, потому что никто не влюбляется, не испытав прежде удовольствия от облика другого человека; но кто наслаждается видом человека, еще отнюдь не влюблен; [влюблен] он тогда, когда в отсутствие [другого] тоскует и жаждет [эпитимей] его присутствия. А значит, нельзя быть друзьями, не став расположенными друг к другу, но те, кто расположены, еще отнюдь не «дружат» (Аристотель. Никомахова этика IX 5 (5) (1167а3-8), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.252])

  (№ 942). «…ведь при товарищеской дружбе не бывает большого числа друзей, да и в гимнах говорится о парах» (Аристотель. Никомахова этика IX 10 (10) (1171а15), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.263])

  (№ 943). «Не правда ли, подобно тому как созерцание любимого – для влюбленных самая большая радость и они предпочитают это чувство всему остальному, потому что существование и возникновение влюбленности обусловлено в первую очередь этим [удовольствием от созерцания], так и друзья всему предпочитают жизнь сообща?» (Аристотель. Никомахова этика IX 12 (12) (1171b 29-33), пер. Н.В.Брагинской [Аристотель 1975-83, т.4, с.265])

  (№ 944). «Там, где друзья неравны, те, у кого много богатства или еще чего-то в этом роде, думают, что сами они не должны любить, но что их должны любить люди более бедные. Однако самому любить лучше, чем быть любимым: любить – это некое действие, доставляющее наслаждение, и благо, а быть любимым не вызывает в предмете любви никакой деятельности. И еще: лучше познавать, чем быть познаваемым… И еще: быть благотворителем лучше, чем не быть им. Любящий благотворит постольку, поскольку он любит, а любимец в качестве любимца не благотворит. Тем не менее люди из честолюбия предпочитают быть любимцами, а не сами любить, поскольку быть любимцем связано с каким-то превосходством: любимец всегда пользуется превосходством и в наслаждении, и в обилии средств, и в добродетели, а честолюбец стремится к такому превосходству. И пользующиеся превосходством не думают, что они обязаны любить, полагая, что вознаграждают любящих тем, в чем они их превосходят. И еще: если любящие ниже своим положением, любимые думают, что должны не сами любить, а принимать любовь. Тот же, кому недостает денег, удовольствий, добродетели, восхищается тем, у кого всё в изобилии, и любит его, полагая, что получает или получит от него это» (Аристотель. Большая этика II 10 (1210b 3-23), пер. Т.А.Миллер [Аристотель 1975-83, т.4, с.366-367])

 

Риторика

  (№ 945). «И точно так же разумной любви противоположна ненависть, чувственной же любви ничего не противоположно. Ясно, таким образом, что «любовь» одноименна». (Аристотель. Топика I 15 (106b2-3), пер. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.2, с.365-366])

  (№ 946). «Например, если бы сказали, что из [наличия] гнева следует [наличие] ненависти, то ненависть должна была бы находиться в страстной части души, ибо в ней находится гнев. Таким образом, надо выяснить, не находится ли в страстной части души и то, что противоположно [ненависти]. Ибо если любовь находится не [в страстной], а в вожделеющей части души, то из [наличия] гнева не может следовать [наличие] ненависти». (Аристотель. Топика II 7 (113а35-b3), пер. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.2, с.386])

  (№ 947). «И точно так же лучше то, что содержится в лучшем, или в том, что первее, или в более достойном; например, здоровье лучше, чем сила и красота, ибо первое содержится во влажном и сухом, в теплом и холодном, словом, в первоосновах, из которых состоит живое существо, а вторые – в последующем, ибо сила – в жилах и костях, а красотой считается определенная соразмерность членов». (Аристотель. Топика III 1 (116b17-21), пер. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.2, с.396])

  (№ 948). «…страх и огорчение не роды, потому что они по природе своей не находятся там же, где находятся виды. Равным образом любовь, если она находится в вожделеющей части души, не есть никакая воля, ибо всякая воля находится в разумной части души». (Аристотель. Топика IV 5 (126а10-13), пер. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.2, с.423])

  (№ 949). «Ведь или и то и другое должно допускать большую степень, или ни одно из них не допускает, если только данное в определении и предмет действительно одно и то же; кроме того – если и то и другое допускает большую степень, но возрастает не одновременно, например если любовь определяют как желание совокупляться: ведь тот, кто больше любит, не стремится к большему совокуплению, так что и то и другое допускает большую степень, но не одновременно, что, конечно, должно было бы быть, если бы они были одним и тем же». (Аристотель. Топика VI 7 (146а5-12), пер. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.2, с.479])

  (№ 950). «Далее, следует исходить из большего – не обстоит ли дело так, что одно допускает большую степень, а другое нет или оба, правда, допускают, но не в одно и то же время, как, например, кто больше любит, не желает большего совокупления, а потому любовь и желание совокупления не одно и то же». (Аристотель. Топика VII 1 (152b6-9), пер. М.И.Иткина [Аристотель 1975-83, т.2, с.497])

 

  (№ 951). «Точно так же и влюбленные испытывают наслаждение, беседуя устно или письменно с предметом своей любви, или каким бы то ни было другим образом занимаясь им, потому что, живя воспоминанием во всех подобных состояниях, они как бы на самом деле ощущают присутствие любимого человека. И для всех людей любовь начинается тем, что они не только получают удовольствие от присутствия любимого человека, но и в его отсутствие испытывают наслаждение, вспоминая его, и у них является досада на его отсутствие. И в горестях и в слезах есть также известного рода наслаждение: горечь является вследствие отсутствия любимого человека, но в припоминании и некоторого рода лицезрения его – что он делал и каков он был – заключается наслаждение, поэтому справедливо говорит поэт:

            Так он сказал, у всех появилось желание плакать [Ил. XXIII 108]» (Аристотель. Риторика I 11 (1370b 19-29), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.53])

  (№ 952). «Кого люди любят и кого ненавидят и почему, об этом мы скажем, определив понятие дружбы [филиа] и любви [филейн]. Пусть любить значит желать кому-нибудь того, что считаешь благом, ради него, а не ради самого себя, и стараться по мере сил доставлять ему эти блага. Друг – тот, кто любит и взаимно любим. Люди, которым кажется, что они так относятся друг к другу, считают себя друзьями. Раз эти положения установлены, другом необходимо будет тот, кто вместе с нами радуется нашим радостям и горюет о наших горестях, не ради чего-нибудь другого, а ради нас самих» (Аристотель. Риторика II 4 (1380b34-1381а6), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.78-79])

  (№ 953). «Во-вторых, стыд вызывается и тем, что люди претерпевают со стороны других, именно когда они переносят, перенесли или должны перенести что-либо такое, что ведет к бесчестию и позору; когда, например, оказывают услуги своим телом или являются объектом позорящих деяний, которыми наносится оскорбление. Если эти поступки проистекают от распущенности, [они постыдны], произвольны они или непроизвольны; если они являются следствием насилия, [то они постыдны], если непроизвольны, потому что терпеть и не защищаться значит выказать отсутствие мужества и трусость» (Аристотель. Риторика II 6 (1384а17-22), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.85-86])

  (№ 954). «Так как люди соперничают со своими противниками в бою, соперниками в любви и вообще с теми, кто домогается того же, [чего они], то необходимо они завидуют всего больше этим лицам, почему и говорится «и гончар [завидует] гончару». (Аристотель. Риторика II 10 (1388а13-16), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.94])

  (№ 955). «Юноши по своему нраву склонны к желаниям, а также склонны исполнять то, чего пожелают, и из желаний плотских они всего более склонны следовать желанию любовных наслаждений и не воздержаны относительно его. По отношению к страстям они переменчивы и легко пресыщаются ими, они сильно желают и скоро перестают [желать]; их желания пылки, но не сильны, как жажда и голод у больных. Они страстны, вспыльчивы и склонны следовать гневу» (Аристотель. Риторика II 12 (1389а3-10), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.96])

  (№ 956). «А со стороны нравственного смысла [представляется] лучшим изречение, что не следует, как принято говорить, любить, как бы намереваясь возненавидеть, но скорее [следует] ненавидеть, как бы намереваясь полюбить. При этом следует словами вполне ясно выражать свою мысль, если же она не [выражена ясно], следует присоединить объяснения в виде эпилога, например, выразившись так: следует любить не так, как принято это говорить, но как бы намереваясь любить вечно, ибо [любить] иначе свойственно человеку коварному. Или можно выразиться так: не нравится мне это распространенное [изречение], ибо истинный друг должен любить так, как будто бы он намеревался любить вечно» (Аристотель. Риторика II 21 (1395а26-33), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.108])

  (№ 957). «И как [рассуждает] Ификрат, что лучший из людей есть и благороднейший, ибо в Гармодии и Аристогитоне не было ничего благородного, прежде чем они совершили нечто благородное. [И в доказательство того], что сам он более сроден [Гармодию и Аристогитону], чем его противник, [прибавляется]: «Мои дела более сродны делам Гармодия и Аристогитона, чем твои».

  И как [говорится] в «Александре» [некая речь], все согласятся, что люди невоздержанные любят пользоваться телом не одного лица» (Аристотель. Риторика II 23 (1398а17-24), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.114])

  (№ 958). «Еще один [топ получается] из признака, так как и здесь нет силлогизма, например, если кто-нибудь говорит, что влюбленные полезны для государства на том основании, что любовь Гармодия и Аристогитона ниспровергла тирана Гиппарха» (Аристотель. Риторика II 24 (1401b9-12), пер. Н.Платоновой [Риторики 1978, с.121])

 

Политика

  (№ 959). «[Разбор диалога Платона «Государство»] Нелепо также и то, что в задуманной общности сыновей исключается лишь плотское сожительство между любящими, самой же любви преград не ставится, равно как допускаются между отцом и сыном или между братьями такие отношения, которые являются наиболее неподобающими, хотя бы они основывались исключительно на любовном чувстве. Нелепо было бы исключать плотское общение по той только причине, что при нем наслаждение достигает наивысшей степени, и не придавать значения тому, что речь идет об отце и сыне или о братьях. … (16) …Мы же полагаем, что дружелюбные отношения – величайшее благо для государств…, да и Сократ всего более восхваляет единение государства, а это единение, как он сам, по-видимому, утверждает, является результатом дружелюбных отношений (об этом, как известно, говорит в своей речи о любви Аристофан…)»  (Аристотель. Политика II 1, 15 (1262а33-b13), пер. С.А.Жебелева под ред. А.И.Доватура [Аристотель 1975-83, т.4, с.407-408])

  (№ 960). «При таком государственном строе [лакедемонском] богатство должно иметь большое значение, в особенности если мужчинами управляют женщины, что и наблюдается большей частью среди живущих по-военному воинственных племен, исключая кельтов и, может быть, некоторых других, у которых явным преимуществом пользуется сожительство с мужчинами. Кажется, небезосновательно поступил первый мифолог, сочетав Ареса с Афродитой: все упомянутые выше племена испытывают, по-видимому, большое влечение к любовному общению либо с мужчинами, либо с женщинами» (Аристотель. Политика II 6, 6 (1269b23-30), пер. С.А.Жебелева под ред. А.И.Доватура [Аристотель 1975-83, т.4, с.429])

  (№ 961). «Законодатель [критян] придумал много мер к тому, чтобы критяне для своей же пользы ели мало; также в целях отделения женщин от мужчин, чтобы не рожали много детей, он ввел сожительство мужчин с мужчинами; дурное ли это дело или не дурное – обсудить это представится другой подходящий случай» (Аристотель. Политика II 7, 5 (1272а22-26), пер. С.А.Жебелева под ред. А.И.Доватура [Аристотель 1975-83, т.4, с.435])

  Политика III 6, 5 (о красоте) [Там же, т.4, с.464]

 

  (№ 962). «Так, покушение на Писистратидов произошло вследствие того, что сестра Гармодия была оскорблена, а сам Гармодий обижен (Гармодий мстил за сестру, а Аристогитон – за Гармодия).

  Против Периандра, тирана в Амбракии, составлен был заговор из-за того, что он во время пирушки со своим любовником спросил его, забеременел ли он уже от него.

  (10) Филипп Македонский был убит Павсанием за то, что не защитил его от надругательства со стороны Аттала и его окружения.

  Аминта Малый [царь в 392-390] был убит Дердою за то, что хвастался своей любовной связью с ним, когда тот был молодым человеком. …

  (11) Часто покушения совершаются из-за того, что некоторые из монархов опозорили человека плотской связью. Таково покушение Кратея на Архелая. Кратей всегда тяготился этой связью, так что оказалось достаточно ничтожного предлога, а именно: тот обещал выдать за него одну из своих дочерей, но обещания своего не сдержал; … однако главной причиной неприязненного отношения Кратея к Архелаю все-таки послужило то, что он тяготился любовной связью с ним.

  (12) К этому же заговору по той же причине примкнул и Гелленократ из Ларисы. Архелай пользовался его молодостью, но не сдержал своего обещания и не вернул его на родину; тогда тот решил, что Архелай состоял с ним в связи не по любовному увлечению, а просто проявляя свою наглость. …

  (13) … Руководил покушением на Архелая Декамних; он первый настраивал против него заговорщиков; причиной его гнева было то, что Архелай выдал его для бичевания поэту Еврипиду; Еврипид же сердился на Декамниха за то, что тот сказал нечто вроде того, будто у Еврипида дурно пахнет изо рта» (Аристотель. Политика V 8, 9-13 (1311а37 – 1311b34), пер. С.А.Жебелева под ред. А.И.Доватура [Аристотель 1975-83, т.4, с.554-555])

  (№ 963). «Не только сам тиранн, но и никто из его приближенных не должен позволять себе наглых поступков в отношении кого-либо из подданных, не посягать ни на юношей, ни на девушек. И близкие к нему женщины должны таким же образом вести себя по отношению к остальным женщинам, так как из-за женской наглости многие тираннии пришли к погибели» (Аристотель. Политика V 9, 13 (1314b23-27), пер. С.А.Жебелева под ред. А.И.Доватура [Аристотель 1975-83, т.4, с.563])

  (№ 964). «[Тиранн должен] воздерживаться от всякого рода насильственных действий, в особенности избегать насилий физических и насилий по отношению к молодёжи. …в своих отношениях к молодым людям [тирану следует] делать вид, будто он действует под влиянием любовных побуждений, а не средствами власти» (Аристотель. Политика V 9, 17 (1315а 14-23), пер. С.А.Жебелева под ред. А.И.Доватура [Аристотель 1975-83, т.4, с.564])

  (№ 965). «[Описание идеального государства по Аристотелю] Что же касается посторонних связей мужа или жены, то такие связи нигде и никоим образом вообще не должны считаться благопристойными, пока люди являются и называются законными супругами. И если кто-нибудь будет изобличен в том, что он так поступает в течение периода деторождения, то он должен подвергнуться бесчестью в качестве кары, соответствующей его проступку» (Аристотель. Политика VII 14, 12 (1335b39-1336а2), пер. С.А.Жебелева под ред. А.И.Доватура [Аристотель 1975-83, т.4, с.624])

  Политика VIII 5, 6 (о красоте) [т.4, с.637]

 

Аристотель о физике Эмпедокла

  (№ 966). «Природные [процессы] происходят или безусловно, а не иногда так, иногда этак … или, будучи непростыми, согласно определенному отношению. Поэтому лучше говорить, как Эмпедокл или кто другой, сказавший, что все попеременно покоится и движется, ибо в этом уже имеется какой-то порядок. Но и такое утверждение следует не только высказывать, но и указывать для него определенную причину; надо не просто полагать что-нибудь и устанавливать необоснованную аксиому, но давать обоснование – либо путем рассмотрения частных случаев, либо же путем доказательства, это же предположение не содержит причины; ее нет также в [самом существовании] Любви и Вражды, а в том, что одна соединяет, другая же разъединяет. Если же сюда присоединяется попеременность [действия той и другой], то следует указать, в соответствии с чем так происходит, например что существует нечто соединяющее людей, именно любовь, и что враги избегают друг друга; предполагается, что это происходит во всем мире, так как это очевидно в отдельных случаях». (Аристотель. Физика VIII 1 (252а17-31), пер. В.П.Карпова под ред. И.Д.Рожанского [Аристотель 1975-83, т.3, с.224-225])

  (№ 967). «И намного труднее ему [Эмпедоклу] объяснить естественное возникновение. … В чем причина этого? Это, конечно, не огонь или земля. Но и не Любовь, и не Вражда, потому что Любовь – причина только соединения, а Вражда – разъединения. Причина этого – сущность каждой [вещи], а не только смешение и разделение смешанного, как говорит Эмпедокл. … Он же превозносит одно лишь смешение. Между тем не Вражда, а Любовь разъединяет элементы, которые по природе своей первичнее богов, да и сами они боги.

  Также и о движении говорит он упрощенно. Ведь недостаточно сказать, что Любовь и Вражда приводят в движение, если не указать, что Любви [свойственно] двигать таким-то образом, а Вражде – таким-то. …

  Далее, так как очевидно, что тела движутся, с одной стороны, насильно и вопреки природе, а с другой – согласно природе (так, например, огонь движется вверх ненасильно, а вниз насильно), а то, что согласно природе, противоположно насильственному и насильственное движение бывает, то бывает также и естественное движение. Итак, Любовь производит этот последний вид движения или нет? Нет, ведь она движет землю вверх и насильственно. И скорее Вражда, чем Любовь, есть причина естественного движения. Поэтому, вообще говоря, скорее Любовь противна природе. И у [простых] тел вообще не будет движения, ни покоя, если их не приведет в движение Любовь и Вражда. Но это нелепо.

  К тому же очевидно, что эти тела движутся, и, хотя их разъединила Вражда, эфир поднялся кверху не под действием Вражды, и Эмпедокл приписывает это случайности:

            Двигался именно так он в то время, но часто иначе.

И когда он говорит, что огню естественно нестись вверх.

            Длинными в землю корнями внедрившись, эфир проникает.

Вместе с тем он утверждает, что миропорядок теперь, при господстве Вражды, такой же, каким он был раньше, при [господстве] Любви. В таком случае, что же есть первое движущее и причина движения? Конечно, это не Любовь и не Вражда; ведь они причины [лишь] определенного движения. Если же существует [первое движущее], то оно начало [всякого движения]». (Аристотель. О возникновении и уничтожении II 6 (333b4-334а9), пер. Т.А.Миллер [Аристотель 1975-83, т.3, с.428-429])

 

Биологические сочинения

  (№ 968). «[О куропатках] В то время как самка, убежав, насиживает яйца, самцы кричат и, сойдясь вместе, сражаются; таких самцов называют вдовыми. Побежденный в битве следует за победителем и покрывается только им одним. Если же кто-нибудь будет побежден вторым или каким-нибудь иным, то покрывается им тайно. Происходит это не всегда, но в известное время года, так же и с перепелами.

  (63) Иногда происходит это и с петухами: именно, в храмах, где они содержатся без самок, пожертвованного петуха все остальные по порядку покрывают. И ручные куропатки покрывают диких, бьют их и обижают» (Аристотель. История животных IX 8 (62-63) [Аристотель 1996, с.355])

  (№ 969). «(243) Куры, которые победили своих самцов, поют, подражая петухам, пытаются покрывать кур, у них поднимаются гребень и хвост, так что не легко узнать, что это самки; у некоторых появляются даже небольшие шпоры. (244) … Бывают также петухи женоподобные от рождения, так что допускают самцов, пытающихся покрыть их» (Аристотель. История животных IX 49 (243-244) [Аристотель 1996, с.392-393])

  (№ 970). «…если нет самца, курица падает сама по себе, зачинает и родит ветреные яйца, как бы желая в то же время испустить, и испуская, наподобие того, как мужчина сходится с мужчиной» (Аристотель. История животных X 6 (24) [Аристотель 1996, с.409])

  (№ 971). «[у голубей] самки вскакивают друг на друга, когда нет самца, целуясь как самцы, и, ничего не испуская друг в друга, несут яйца в большем числе, чем от семени. Из этих яиц никогда не выходит птенцов: все они оказываются жировыми» (Аристотель. История животных VI 2 (17) [Аристотель 1996, с.239])

  (№ 972). «[Аристотель] добавляет, что самки [голубки] топчут друг друга, если почему-либо нет самца. Они не оплодотворяют друг друга и сносят яйца, из которых не вылупляются птенцы» (Элиан. Пёстрые рассказы I 15 [Элиан 1963, с.9-10])

 

  См. (о куропатках) История животных [1996, с.246], [с.284]; VIII 1, 18 [с.304]; IX 239 (о дельфинах); IX 247 (о евнухах).

  (№ 973). «Человек начинает иметь семя в дважды семь лет, а произрождать в трижды семь лет» (Аристотель. История животных V 14 (45) [Аристотель 1996, с.205])

  (№ 974). «Мальчик и своим видом похож на женщину, и женщина есть как бы бесплодный мужчина». (Аристотель. О возникновении животных I 20 (728а) [Аристотель 1940, с.81])

  (№ 975). «И поскольку первая движущая причина, содержащая разумное основание и форму, лучше и божественнее материи по своей природе, постольку лучше, если от низшего будет отделено высшее. Вследствие этого, где только можно и поскольку возможно, от женского начала отделяется мужское, ибо лучшее и божественное есть начало движения, являющееся в существах возникающих мужским; материя же – начало женское. Сходится же и смешивается для дела порождения с женским началом мужское, потому что это дело – общее обоим». (Аристотель. О возникновении животных II 1 (732а) [Аристотель 1940, с.90-91])

  (№ 976). «Бывают ведь и женщины мужеподобные и женоподобные мужчины, и у одних – не появляются месячные, а у других – семя бывает тонким и холодным». (Аристотель. О возникновении животных II 7 (747а) [Аристотель 1940, с.124])

 

Спевсипп

  (№ 977). «Говорят, одному человеку, влюбленному в кого-то богатого и безобразного, он сказал: «На что он тебе? Я тебе за десять талантов найду и похуже!» (Диоген Лаэртский IV 4 [Диоген 1979, с.183])

  (№ 978). «Калокагатия – способность избирать наилучшее». (Спевсипп (?). Определения 412е, пер. С.Я.Шейнман-Топштейн [Платон 1990-94, т.4, с.617])

 

Евклид из Мегар

  (№ 979). «Диалогов он написал шесть: … «Алкивиад», «О любви» (Диоген Лаэртский II 108 [Диоген 1979, с.138])

 

Кратет Фиванский

  (№ 980). «(85) От него сохранились такие шутливые стихи:

            Некий есть город Сума посреди виноцветного моря,

            Город прекрасный, прегрязный, цветущий, гроша не имущий.

            Нет в тот город дороги тому, кто глуп, или жаден,

            Или блудлив, похотлив и охоч до ляжек продажных…

  (86) … Известны и такие его стихи:

            Чем излечиться от любви? Лишь голодом

            И временем, а если нет – удавкою. …

  (89) … Забавную шутку его приводит Фаворин (во II книге «Записок»): Кратет, заступаясь за кого-то перед начальником гимнасия, ухватил его за ляжки, тот возмутился, а Кратет сказал: «Как? Разве это у тебя не все равно, что колени?» …

  (90) … В Фивах его однажды выпорол начальник гимнасия (а иные говорят, что это в Коринфе его выпорол Евтикрат), и, когда его уже тащили за ноги, он сказал как ни в чем не бывало:

            Ринул, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага. [Илиада I 591]

  (91) Впрочем, Диокл говорит, что за ноги тащил его Менедем Эретрийский: дело в том, что Менедем был хорош собою и слыл любовником Асклепиада Флиунтского, и вот однажды, ухватив Менедема за ляжку, Кратет провозгласил: «Вот где Асклепиад!» Менедем рассвирепел и поволок его прочь, а он на это произнес вышеприведенные слова» (Диоген Лаэртский VI 85-91 [Диоген 1979, с.262-264]) То же в пер. И.М.Нахова см. [Антология кинизма 1996, с.72-74]

  Псевдо-Кратет. Письма 23 [Антология кинизма 1996, с.222]

 

Менедем Эретрийский

  (№ 981). «Важности в нем [Менедеме] было столько, что, когда Антигон позвал к себе Еврилоха Кассандрийского с Клеиппидом, мальчиком из Кизика, Еврилох отказался от страха, что об этом узнает Менедем, ибо Менедем был резок и остер на язык.

  Один юнец стал с ним вольничать; Менедем ничего не сказал, но взял прут и у всех на глазах начертил на песке изображение мальчика под мужчиной; юнец понял этот урок и скрылся.

  Гиерокл, начальник Пирея, прогуливаясь с ним в храме Амфиарая, долго говорил ему о взятии Эретрии; Менедем ничего не ответил, а только спросил его: зачем было Антигону с ним спать?

  Одному слишком наглому развратнику он сказал: «Ты забыл, что не только капуста вкусна, но и редька?»

  А какому-то крикливому юноше заметил: «Примечай-ка лучше, что у тебя сзади?» (Диоген Лаэртский II 127-128 [Диоген 1979, с.144])

  (№ 982). «Другом он был настоящим – это видно из того, как жил он душа в душу с Асклепиадом, которого любил не меньше, чем Пилад – своего друга. … Впоследствии мальчик, которого любил Асклепиад, пришел однажды на пирушку, и молодые люди его не хотели принимать, а Менедем велел впустить: Асклепиад, сказал он, даже из могилы открывает ему эти двери» (Диоген Лаэртский II 137-138 [Диоген 1979, с.147-148])  

 

Исократ

  (№ 983). «[Речь написана от имени тирана Никокла] Кроме того, я видел, что многие люди могут быть воздержными в различных отношениях, однако даже самые лучшие не могут противостоять влечению к мальчикам и женщинам. Поэтому я решил показать себя способным к воздержанию в такой области, где я мог, по-видимому, превзойти не только обычных людей, но и таких, которые гордятся своей добродетелью» (Начало 360-х гг. Исократ. Никокл (Речь III 39), пер. Э.Д.Фролова [Исократ 1965-69 (1965. № 3), с.233])

  См. X 57-58. См. XV 245, 251.

  XI 5 [Исократ 1965-69 (1967. № 1), с.228] (Алкивиад не был учеником Сократа)

  (№ 984). «Народ понял это и не забыл и при перемене политического строя; но обращал свое внимание прежде всего на то, чтобы доверить правление людям, преданным демократии и обладающим теми же свойствами, что и прежние их правители, с тем, чтобы к полновластному правлению общественными делами не пробрались люди, которым никто не доверил бы никакого частного дела; (140) остерегались допускать к государственным делам людей, признанных всеми за бесчестных; не терпели даже голоса тех, кто постыдно торгует своим собственным телом и все же считает себя достойным подавать советы другим о том, как следует управлять государством, чтобы стать мудрее и добиться большего процветания…» (339 г. Исократ. Панафинейская речь (Речь XII 139-140), пер. И.А.Шишовой [Исократ 1965-69 (1967. № 4), с.212])

  Речь XVI «Об упряжке» (в защиту Алкивиада Младшего) [Исократ 1965-69 (1968. № 4)].

 

Эсхин

I. Против Тимарха (345 г.)

(пер. Э.Д.Фролова [Эсхин 1962 (№ 3), с.217-252])

Содержание (№ 985).

  «Афиняне, воевавшие с Филиппом из-за Олинфа, решили, наконец, заключить с Филиппом мир. Они постановили быть в союзе с ним и его потомками и отправили к нему десять послов с тем, чтобы они приняли от него клятвы. В числе этих послов были Демосфен и Эсхин. По возвращении посольства Эсхину предъявляется обвинение в недобросовестном выполнении посольских обязанностей. Обвинителями выступают оратор Демосфен и Тимарх, сын Аризела, из дема Сфетт, выдающийся государственный деятель, выступавший с речами перед народом и предложивший более сотни постановлений. Как раз недавно, будучи членом Совета, он предложил постановление, по которому всякий, кто вывозил оружие к Филиппу, подлежал наказанию смертью. Итак, когда жалоба была подана, Эсхин, прежде чем предстать перед судом, обвинил Тимарха в том, что он вопреки законам выступает с речами перед народом: на самом деле ему нельзя выступать с речами перед народом, поскольку он предавался распутству. Некоторые утверждают, что Тимарх удавился, не дожидаясь решения суда, другие же – что он был осужден и лишен гражданских прав. Так именно говорит Демосфен в речи «О преступном посольстве». Дело получило такую скандальную известность, что впредь, после этого суда, мужчин, занимающихся проституцией, стали называть «Тимархами».

 

  Выступление носит несколько театральный характер. В нем Эсхин выставляет себя человеком умеренным, чтобы привлечь к себе сочувствие слушателей; он поносит Тимарха и говорит о формах государственного устройства. Затем Эсхин переходит к главной части своего выступления, причем его рассуждения не относятся только к данному случаю, но вообще направлены против всех, кого судят за распутство. Суть этих рассуждений состоит в следующем: справедливым ли и точным ли образом установили древние те законы, которые касаются благопристойного поведения мальчиков, юношей и людей другого возраста? Правильно ли они поступили, запретив тем, кто предавался распутству, выступать с речами перед народом? И затем: поступает ли Тимарх вопреки законам, выступая с речами перед народом, несмотря на то, что он предавался распутству? С этим вопросом связан и другой: подлежит ли он обвинению в распутстве? Состоял ли он за плату в любовниках у Мисгола, искусного в такого рода делах? Состоял ли он в любовниках у Антикла? Был ли он во время своих посещений игорного дома взят на содержание Питталаком, общественным рабом города, и жил ли он у него в любовниках? Наконец, проводил ли он время в распутстве с Гегесандром, казначеем Тимомаха?»

 

  Защитительная речь Демосфена не сохранилась, но о ней можно составить некоторое представление по репликам Эсхина. См. также новейший подробный комментарий к речи: [Fisher 2001].

  См. Геллий XVIII 3 (о речи Эсхина против Тимарха)

 

Речь (№ 986).

  … (3) Впрочем, что касается всего этого процесса, то ни город наш, ни законы, ни вы, ни я не виновны в том, что Тимарх оказался вовлеченным в него; нет, во всем виноват он сам. Ведь законы предупреждали его, чтобы он ввиду своего постыдного образа жизни не выступал с речами перед народом. …

  (9) Итак, рассмотрим прежде всего отношение законодателя к учителям, которым мы по необходимости доверяем наших детей. … Тем не менее законодатель проявляет недоверие к ним и потому указывает в ясных и точных выражениях, во-первых, час, когда мальчику – сыну свободных родителей следует идти в школу, затем, с каким количеством товарищей приходить туда и когда именно уходить. (10) Он запрещает открывать учителям школы, а преподавателям гимнастики – палестры ранее, чем взойдет солнце, и предписывает закрывать их до захода солнца, относясь, таким образом, с величайшим подозрением ко всему, что связано с уединением и темнотой. …

  (12) Закон: [текст подложен]

  (13) … Так вот, закон ясно говорит: если кого-нибудь отдаст за плату в любовники его отец, или брат, или дядя, или опекун, или вообще кто-нибудь из тех, кто имеет над ним власть, то против самого мальчика не разрешается вчинять иск, а против отдавшего и взявшего разрешается: против первого потому, что отдал, а против второго потому, что взял. … Кроме того, он указывает, что мальчику, которого отдадут за плату в любовники, не обязательно по достижении совершеннолетия содержать своего отца или предоставлять ему жилище. Однако, когда отец умрет, сын должен похоронить его и совершить другие положенные обряды. …

  Закон о сводничестве, который назначает страшное наказание, если кто-нибудь станет совращать свободного мальчика или женщину. (15) А еще какой? Закон о насилии, который одним понятием охватывает все преступления такого рода. В нем ясно написано: если кто-нибудь станет чинить насилие над мальчиком, - а так именно и поступает тот, кто за плату берет его к себе в любовники, - или над мужчиной, или над женщиной, над кем-либо из свободных или из рабов и станет творить беззаконие над кем-либо из них, то он подлежит суду по обвинению в насилии. …

  (16) Закон: [текст подложен]

  (19) … Если кто-нибудь из афинян, заявляет он [законодатель], станет предаваться распутству, то не дозволено ему будет избираться в коллегию девяти архонтов … и исполнять жреческие обязанности, поскольку его тело осквернено. Он не может, продолжает законодатель, ни быть общественным защитником, ни исполнять когда-либо какую-нибудь должность, ни в нашей стране, ни за ее пределами, ни ту, на которую назначают по жребию, ни ту, на которую избирают голосованием. (20) Он не может также ни исполнять обязанности глашатая, ни участвовать в посольствах, ни выступать в качестве обвинителя или платного доносчика против тех, кто участвовал в посольствах, ни высказывать когда-либо свое мнение ни в Совете, ни в народном собрании, даже если он очень искусен в красноречии. Если же кто-нибудь станет поступать вопреки этому, то он подлежит суду по обвинению в распутстве, причем законодатель установил в этом случае самые тяжкие наказания для виновных. …

  (21) Закон: [текст подложен]

  (22) Этот закон установлен для юношей, которые с легкостью погрешают против собственного тела; те, которые я огласил вам немного ранее, касались мальчиков, а те, о которых я намерен говорить теперь, относятся ко всем остальным афинянам. …

  …

  (29) … Ну, а в-третьих, о ком говорит законодатель? О тех, кто, по его выражению, занимался проституцией или предавался распутству. Ибо тот, кто тело свое продал на поругание, тот, по мнению законодателя, легко продаст и общее благо государства. …

  …

  (39) Обратите также внимание, афиняне, сколь сдержанно я намерен вести себя по отношению к этому Тимарху. Я опускаю все безобразия, которые он учинил над своим телом еще мальчиком: пусть все это будет лишено силы, как не имеют силы поступки, совершенные при Тридцати, или до Евклида, или если какой другой когда-либо устанавливался срок давности. Напротив, все, что он совершил уже сознательно, юношей, когда он доподлинно был знаком с законами нашего города, - это я включу в свою обвинительную речь, к этому я прошу вас отнестись со всею серьезностью.

  (40) По выходе из детского возраста этот человек начал с того, что обосновался в Пирее в лечебнице Евтидика под предлогом обучения этому ремеслу, а на самом деле, решив торговать собою, как это показали в дальнейшем его поступки. Впрочем, о всех купцах, или других чужеземцах, или о наших гражданах, кто в ту пору воспользовался услугами Тимарха, я охотно умолчу, чтобы не говорили, что я слишком уж копаюсь во всем. Я расскажу лишь о тех, в чьих домах он жил на позор себе и нашему городу, предаваясь за плату таким делам, которыми закон запрещает заниматься под страхом недопущения впоследствии к ораторской трибуне.

  (41) Есть тут, граждане афиняне, некий Мисгол, сын Навкрата, из дема Коллит, человек в прочих отношениях вполне порядочный; так что никто не смог бы его ни в чем упрекнуть, однако весьма приверженный к подобного рода делам и потому привыкший держать всегда при себе разных кифаредов и кифаристов. Все это я говорю не ради грязных подробностей, но чтобы вы знали, что это за человек. Так вот, этот Мисгол, узнав, с какой целью Тимарх проводит время в лечебнице, за определенную сумму сманил его оттуда и принял к себе. А был Тимарх тогда упитанным юнцом, охочим до мерзостей и вполне подходящим для того дела, которое решили: Мисгол – делать, а сам он – терпеть.

  (42) На все это Тимарх решился без колебаний: он сразу изъявил готовность, хотя и не нуждался ни в чем необходимом. Ведь отец оставил ему весьма значительное состояние, которое он промотал, как я покажу в ходе своего выступления. Он решился на такой шаг только потому, что был рабом самых постыдных удовольствий: лакомых блюд, роскошных обедов, флейтисток, гетер, игры в кости и прочих таких же страстей, которым благородный и свободный человек не должен позволять брать над собою верх. Этот же мерзавец не постыдился бросить отчий дом и жить, в расцвете своей юности, у Мисгола, который не был другом их семьи и не приходился ему ни сверстником, ни опекуном, но, напротив, был совершенно чужим человеком, старше его по возрасту, необузданным в такого рода страстях.

  …

  (49) … Есть люди, которые от природы сильно отличаются по внешнему виду от других людей того же возраста. Некоторые, будучи молодыми, выглядят старше и солиднее своих лет, другие же, наоборот, будучи весьма пожилого возраста, кажутся совсем молодыми. К этим последним относится Мисгол. Ведь он мой сверстник и вместе со мной был в эфебах. В этом году нам исполнится по сорок пять лет. И вот, как вы видите, у меня уже столько седых волос, а у него их нет! Для чего я вам говорю об этом? Да для того, чтобы вы, увидев его, не удивлялись и не спрашивали про себя: «О Геракл! Но ведь он немногим старше Тимарха!» Однако такова уж природная особенность этого человека. Кроме того, он сблизился с Тимархом, когда тот уже был юношей.

  …

  (51) Впрочем, афиняне, если бы этот Тимарх остался у Мисгола и более не переходил ни к кому другому, то его поведение было бы еще в пределах нормы, если, конечно, понятие нормы вообще приложимо к поступкам такого рода. Тогда я решился бы обвинять его только в одном: в том, что законодатель прямо называет своим именем – в распутстве. Ибо тот, кто занимается такими делами с кем-то одним и получает за свои услуги плату, тот, мне кажется, и подлежит такому обвинению.

  (52) Но если я, обходя молчанием таких необузданных развратников, как Кедонид, Автоклид и Терсандр, в чьих домах он жил на содержании, докажу вам также, что он отдавался за плату не только Мисголу, но и другим людям, переходя от одного к другому, то он, конечно, окажется тогда человеком, который не только предавался распутству, но и – клянусь Дионисом, не знаю, как я смогу целый день говорить обиняками! – занимался проституцией. Ибо тот, кто занимается такими делами без разбору, со многими и за плату, тот, мне кажется, и подлежит такому обвинению.

  (53) Как бы то ни было, наступило время, когда Мисголу надоело тратиться на Тимарха и он выставил его из своего дома. Тогда его взял к себе на содержание Антикл, сын Каллия, из дема Евонимия. Этот последний сейчас отсутствует: он находится на Самосе вместе с клерухами [то есть не может быть вызван как свидетель]. Поэтому я перейду к последующим событиям. Когда Тимарх расстался с Антиклом и Мисголом, он не образумился и не обратился к более подобающим занятиям. Нет, он дни напролет стал проводить в игорном доме, где устанавливают помосты для бойцовых птиц, стравливают петухов и играют в кости. Впрочем, я думаю, что некоторые из вас и сами видели всё то, о чем я говорю, или, во всяком случае, слышали об этом от других.

  (54) Среди завсегдатаев этого притона есть некий Питталак, общественный раб нашего города. Он был тогда при деньгах и потому, увидев Тимарха в этом заведении, взял его к себе на содержание. Причем этот мерзавец даже не поморщился, хотя ему предстояло выставить себя на позор вместе с общественным рабом нашего города! Его заботило только одно: заполучить человека, согласного оплачивать его мерзости. …

  (55) И такие выходки, такие глумления, как я слышал, позволил себе над личностью Тимарха этот человек, что я, клянусь Зевсом Олимпийским, не рискну даже назвать их перед вами. …

  Примерно в то же самое время, когда Тимарх находился у Питталака, прибывает сюда из Геллеспонта Гегесандр. …

  (57) Располагая такими средствами, Гегесандр стал частенько захаживать к Питталаку, своему партнеру по игре в кости. Там он впервые увидел Тимарха, и тот ему очень понравился. Он воспылал к Тимарху сильной страстью и пожелал взять его к себе на содержание: по каким-то признакам он заключил, что природа того близка к его собственной. Итак, сначала он переговорил с Питталаком, прося его уступить Тимарха. Поскольку, однако, Питталак не соглашался, он обратился к самому Тимарху, и тут уж ему не пришлось тратить много времени: тот сразу же согласился. …

  (58) Когда Тимарх оставил Питталака и перешел на содержание к Гегесандру, Питталак, несомненно, огорчился. …

  …

  [Гегесандр отказывается давать свидетельские показания] …

  (70) Неужто все-таки мне придется прибегнуть к выражениям, более ясным, чем мне хотелось бы? Скажите мне, ради Зевса и других богов, афиняне, не кажется ли вам, что тот, кто позорил себя сношениями с Гегесандром, тем самым позволял проституировать себя человеку, который сам занимался проституцией? До каких, по-вашему, мерзостей не могут дойти эти люди, когда они напиваются и остаются одни? Не кажется ли вам, что Гегесандр стремился оправдать собственную скандальную связь с Леодамантом, о которой всем вам хорошо известно, и потому толкал Тимарха на самые невероятные мерзости с тем, чтобы по сравнению с выходками Тимарха его собственные поступки показались скромными?

  …

  (74) … Вы знаете этих людей, которые сидят в публичных домах, людей, которые, по общему признанию, предаются этому грязному пороку. Каждый раз, когда им приходится заниматься своим ремеслом, они стараются хоть как-нибудь прикрыть свой позор и потому запирают двери на засовы. Тем не менее, если кто-нибудь спросит вас, когда вы проходите по улице: «Чем сейчас занят этот человек?» - то вы сразу же назовете его занятие, хотя вы и не видели, кто к нему зашел. …

  (75) Конечно, точно таким же способом вам следует судить и о Тимархе. Вы должны спрашивать не о том, видел ли кто его при совершении таких дел, а просто – занимался он ими или нет. … Что можно сказать, когда молодой человек, отличающийся от других своею красотою, оставив отчий дом, проводит ночи в чужих домах, участвует в роскошных пиршествах, не внеся на них ни гроша, держит флейтисток и самых дорогих гетер, играет в кости и ничего при этом не платит, но, наоборот, другой платит за него? (76) Неужто обо всем этом требуется еще вопрошать богов? Не ясно ли, что тот, кто делает такие дорогие заказы другим, и сам по необходимости должен за все это доставлять известное «удовольствие» тем, кто потратил на него деньги? …

  …

  (80) … Всякий раз, когда Тимарх поднимался на трибуну в народном собрании, год назад, когда он был членом Совета, всякий раз, когда он упоминал о починке стен или башни или предлагал отвести кого-нибудь на суд, - вы сразу же начинали кричать и смеяться и сами называли своим именем дела, которые вы знали за ним.

  …

  (94) Тем не менее какой-нибудь логограф, составляющий для Тимарха защитительную речь [подразумевается Демосфен], утверждает, наверное, что я противоречу самому себе. Ведь, по его мнению, невозможно, чтобы один и тот же человек и занимался проституцией, и промотал отцовское состояние. Ибо совершать грех по отношению к собственному телу, полагает он, свойственно мальчику, тогда как промотать отцовское достояние может только взрослый человек. …

  (95) … Ведь до тех пор, пока хватало имущества эпиклеры, на которой женился Гегесандр, содержатель нашего Тимарха, и денег, которые он вывез из своего путешествия вместе с Тимомахом, друзья предавались всевозможным беспутствам и роскошествам. Когда же все это было растрачено, проиграно в кости и промотано, когда сам Тимарх стал постарше и никто, естественно, не хотел уже тратить на него деньги, тогда как мерзкая и нечестивая натура его продолжала требовать все тех же удовольствий и вследствие исключительной разнузданности своей толкала его от одного излишества к другому, беспрестанно возвращая к привычному образу жизни, тогда уже он начал проедать и отцовское достояние. (96) Собственно, он даже не проел, но, если можно так выразиться, разом проглотил это состояние. …

  …

  (106) … Ведь, будучи еще таким молодым человеком, каким вы его видите, он побывал уже чуть ли не на всех должностях. При этом ни одной должности он не получал по жребию или в результате голосования, но все их покупал вопреки законам. Большую часть его служебной карьеры я опускаю и упомяну лишь о двух или трех должностях, которые он исполнял.

  …

  (110) …когда Тимарх был членом Совета, Гегесандр, брат Кробила, был казначеем священной казны богини Афины. Общими усилиями, на чисто товарищеских началах, они пытались украсть у государства тысячу драхм. …

  И вот во время народного собрание Памфил встал и заявил: «Афиняне! Муж и жена пытаются украсть у вас тысячу драхм» (111) Вы удивились: «Как это – муж и жена? И что все это значит?» Тогда Памфил, помолчав немного, сказал: «Вы не понимаете, что я имею в виду? Муж – это в настоящий момент вон тот Гегесандр, который прежде сам был женой Леодаманта, а жена – вот этот Тимарх. А каким образом они пытаются украсть деньги, я вам сейчас расскажу».

  … (117) [Начало раздела опровержения].

  (119) Не в меру речистый Демосфен, несомненно, утверждает, что вы должны либо отменить существующие законы, либо не обращать никакого внимания на мои речи. С наигранным удивлением он спрашивает у вас, неужто вы все забыли, что каждый год Совет сдает на откуп налог на проституцию. Люди, берущие на откуп этот налог, не предположительно, а точно знают тех, кто занимается этим ремеслом. …

  (120) … Мне стыдно будет за наш город, если Тимарх, этот советник народа, человек, осмеливающийся разъезжать с посольствами по Элладе, не попытается сразу же отвести от себя такое страшное обвинение, но станет требовать, чтобы ему указали места, где он предавался своему пороку, и откупщиков, которые когда-либо получали с него налог за проституцию. …

  (123) Напротив, речи, которые внушает тебе Демосфен, достойны не свободного человека, а проститутки, спорящей лишь о местах, где она предавалась распутству. …

  (124) … Вот и выходит, что своим проворством по части разврата ты [Тимарх] многие помещения превратил в притоны. Поэтому не требуй, чтобы тебе указали места, где ты предавался пороку, а лучше докажи, что ты вообще этим не занимался.

  (125) Будет использован, по-видимому, и другой аргумент, сочиненный тем же самым софистом [Демосфеном]. Этот последний утверждает, что нет ничего несправедливее молвы. …

  (126) … Точно так же, полагает он, если Тимарх был красавцем и подвергается сейчас насмешкам вследствие клеветы, а не из-за своих поступков, то, конечно, по этой причине он еще не должен подвергаться страшной опасности. …

  (130) Итак, вспомните, граждане, какая молва ходит между вами о Тимархе. Разве не спрашиваете вы сразу же, как только произносится это имя: «Какой Тимарх? Проститутка?» …

  (131) Ведь и с прозвищем Демосфена молва не ошиблась. Ибо это она, а не кормилица прозвала его Баталом, дав ему такое имя за изнеженность и противоестественный разврат. В самом деле, если бы кто-нибудь сорвал с тебя эти нарядные плащики и мягкие хитончики, в которых ты пописываешь свои речи против друзей, и пустил их без предупреждения по рукам судей, то они, я думаю, были бы в затруднении установить, чья одежда попала к ним в руки: мужчины или женщины.

  (132) На стороне защиты выступит, как я слышу, и кто-то из стратегов. Гордо закидывая голову и постоянно прихорашиваясь, как человек, привыкший посещать палестры и школы философов, он попытается высмеять весь этот процесс в целом, утверждая, что моим стремлением было открыть не судебное разбирательство, а эру страшного невежества.

  Он укажет в качестве примера прежде всего на ваших благодетелей – Гармодия и Аристогитона, - и будет подробно рассказывать об их верности друг другу и о том, сколь полезным оказалось это обстоятельство для нашего города. (133) Как утверждают, он не удержится, чтобы не процитировать стихи Гомера и имена героев. Он будет петь гимны пылкой дружбе, которая, по преданию, связывала Патрокла и Ахилла. Он будет прославлять перед вами красоту, как будто и без него ее не считали с давних пор благом, когда она сочетается со скромностью. Действительно, заявляет он, если кое-кто захочет опорочить телесную красоту и представить ее несчастьем для тех, кто ею обладает, то ваше общее решение окажется тогда в противоречии с вашими личными желаниями.

  (134) Ведь это будет нелепо, полагает он, если сначала, когда вам предстоит стать отцами, вы все будете желать своим еще не родившимся сыновьям обладать от природы благородной внешностью и быть достойными нашего города, а затем, когда они действительно родятся такими, что ими может гордиться город, вы, послушавшись, как видно, Эсхина, будете клеймить их позором, если своей исключительной красотой и прелестью они поразят кого-либо и вызовут соперничество из-за своей любви.

  (135) И тут, как я слышу, он набросится на меня со всевозможными упреками и будет спрашивать, не стыдно ли мне, кто сам постоянно болтается в гимнасиях и влюбляется в молодых людей, делать из этой любви к юношам тему для грязных нападок и обвинений. Напоследок же, как мне сообщают некоторые, он попытается вызвать среди вас смех и разного рода шуточки, обещая показать вам, сколько любовных стихов я посвятил разным лицам, и представить свидетельства о всевозможных оскорблениях и побоях, которым я подвергся из-за своих любовных дел.

  (136) Однако, я вовсе не порицаю хорошую любовь и не утверждаю, что все, кто отличается красотой, занимаются проституцией. Я не отрицаю также, что сам был склонен к любви: я остаюсь таким еще и теперь. …

  (137) Вообще я считаю, что любить красивых и скромных юношей свойственно мягкой и возвышенной душе, тогда как бесчинствовать в компании с субъектом, нанятым для этого за деньги, характерно для наглого и грубого человека. Равным образом я утверждаю, что бескорыстно делить с кем-нибудь его любовь – это прекрасно, а соглашаться за плату заниматься проституцией – это позор. …

  (139) И снова тот же самый законодатель [Солон] говорит: «Раб не должен ни любить, ни преследовать свободного мальчика под страхом публичного наказания пятидесятью ударами кнута». Однако он не запрещает гражданину любить, навещать и сопровождать свободного мальчика. По его мнению, от этого мальчику не будет никакого вреда; напротив, люди будут видеть в этом свидетельство его скромности. Впрочем, поскольку сам мальчик еще не волен в своих поступках и не способен отличить действительно преданного человека от притворяющегося таким, законодатель обращается с наставлениями к влюбленному. Он советует отложить речи о любви до тех пор, пока мальчик не достигнет разумного возраста. Сопровождать и присматривать за ним повсюду – вот в чем он видел лучшую охрану и защиту скромности мальчика.

  (140) Именно поэтому чистое и благородное чувство, - назовем ли мы его любовью или склонностью, - сделало благодетелей нашего города, всех превзошедших своею доблестью, Гармодия и Аристогитона, такими героями, что похвалы людей, прославляющих их подвиги, кажутся всегда недостаточными.

  (141-150) [Об Ахилле и Патрокле]

  (155) Чтобы не затягивать своего выступления, излагая мнения поэтов, я назову вам теперь ряд имен людей пожилых и вам хорошо известных, а также юношей и мальчиков. Одни из них благодаря своей красоте имели раньше много поклонников, другие, кто в настоящее время молод, имеют их еще и сейчас. Однако никто из них никогда не навлекал на себя таких обвинений, каким подвергается Тимарх. С другой стороны, я перечислю вам имена людей, которые самым постыдным образом открыто занимались проституцией. Припомнив поведение тех и других, вы сможете тогда отнести Тимарха к той категории, которая ему подходит.

  (156) Сначала я назову имена тех, кто прожил свою жизнь честно и благородно, так, как подобает свободному человеку. Вы знаете, афиняне, Критона, сына Астиоха, Периклида из дема Перитеды, Полемагена, Панталеонта, сына Клеагора, Тимесифея – скорохода. Эти люди обладали редкой красотой не только среди наших граждан, но и во всей Элладе. Они имели больше всего поклонников, отличавшихся исключительным благоразумием. Однако, как бы то ни было, никто никогда не порицал их.

  (157) Далее, из юношей и тех, кто еще и сейчас находится в детском возрасте, я укажу прежде всего на племянника Ификрата, сына Тисия из дема Рамнунт, тезку нашего Тимарха, которого сейчас судят. Обладая красивой внешностью, этот юноша совершенно непричастен ни к каким позорным делам. Когда недавно, на Сельских дионисиях, во время комедийных представлений в Коллите, комический актер Парменонт, произнес, обращаясь к хору, какой-то сатирический стишок, где говорилось, что есть страшные развратники – «типа Тимарха» - никто даже не подумал отнести это на счет юноши. Напротив, все подумали о тебе: до такой степени это занятие стало твоим уделом. Далее, я укажу на Антикла, участника состязаний в беге, и на Фидия, брата Мелесия. Я могу назвать еще многих, но не буду, чтобы не показалось, чтобы я расхваливаю их из какой-то лести.

  (158) Что же касается людей, ведущих такой же образ жизни, как и Тимарх, то я постараюсь избежать ненужной вражды и упомяну лишь о тех, чье мнение меня заботит меньше всего. Кто из вас не знает Диофанта, прозванного Сиротою? Это он привел одного чужеземца на суд к архонту, парэдром которого был Аристофонт из дема Азения, и пожаловался, что тот не заплатил ему четыре драхмы за известные услуги. При этом он ссылался на законы, требующие, чтобы архонт заботился о сиротах, - он, кто сам нарушил законы, касающиеся чистоты нравов!

  А кто из граждан не возмущался поведением Кефисодора, прозванного Сыном Молона, который самым бесславным образом погубил свою цветущую красоту? Или поведением Мнесифея, прозванного Сыном Повара, и многих других, о которых я сознательно умалчиваю? (159) …

  Как бы то ни было, поскольку мы охарактеризовали на отдельных примерах, с одной стороны, тех, кто благодаря своей скромности внушает любовь, а с другой, тех, кто погрешает против самого себя, вы можете теперь ответить мне на вопрос, который я вам поставил: к какой категории вы отнесете Тимарха? К тем, кто внушает любовь, или к тем, кто занимается проституцией? …

  …

  (165) Откуда взялась и как могла укорениться эта привычка говорить, что некоторые предавались распутству «по договору»? Я вам сейчас объясню. Рассказывают, что один из наших граждан – имени его я не буду называть, чтобы не вызывать к себе ненужной вражды, - … предавался распутству в соответствии с соглашением, положенным на хранение у Антикла. Поскольку он не был простым человеком, но принимал участие в общественных делах, он подвергся поношению, так что из-за него весь город привык пользоваться этим выражением. Вот почему иногда спрашивают, по договору ли происходило дело. …

  (166) Хотя все эти вопросы столь ясны и определенны, Демосфен, несомненно, найдет тысячу отговорок и уверток. … Так, много места будет уделено Филиппу, примешано будет также и имя его сына Александра. … (167) Допускать несправедливые выпады против Филиппа – поступок невежественный и неуместный; однако это прегрешение еще не так значительно, как то, о котором я собираюсь сказать. Ведь тут по крайней мере он будет возводить хулу на настоящего мужчину, он, кто сам мужчиною никогда и не был! Иное дело, когда он пытается, пользуясь всякого рода двусмысленностями и иносказаниями, набросить гнусное подозрение на сына Филиппа: в этом случае он выставляет на посмешище весь наш город.

  (168) Думая, что он может повредить мне при сдаче отчета, с которым я должен выступить по поводу посольства, он всячески стремится опорочить меня. По его словам, когда он недавно рассказывал Совету о юном Александре, о его игре на кифаре на одной из наших пирушек, о его словечках и репликах, которыми он обменивался с другим мальчиком, и, таким образом, докладывал Совету обо всем, что ему удалось узнать, я возмущался теми шутками, которые он отпускал по поводу юноши, как будто сам я был не простым членом посольства, а родственником Александра.

  …

  (170) … Когда Демосфен растратил отцовское достояние, он начал бегать по всему городу, охотясь за мальчиками – сиротами из богатых домов, чьи отцы умерли, а имуществом управляли матери. Оставив в стороне многих других, я упомяну лишь об одной из его несчастных жертв. (171) Как-то он заприметил богатый дом, порядок в котором оставлял желать много лучшего: главой дома была спесивая и глупая женщина, а имуществом распоряжался молоденький и полубезумный сиротка – Аристарх, сын Мосха. Демосфен прикинулся влюбленным в Аристарха и склонил юношу к такой, позволительно сказать, дружбе. Показав Аристарху список своих учеников, он преисполнил его пустых надежд, пообещав тотчас же сделать первым из ораторов. (172) Он дал Аристарху такие советы и научил его таким делам, за которые ученику пришлось отправиться в изгнание из отечества. При этом Демосфен присвоил себе три таланта, которые Аристарх отложил на жизнь в изгнании и передал ему на хранение. … [с.248]

  …

  (185) Неужели в то время, как ваши отцы проводили столь строгое различие между постыдным и прекрасным, вы отпустите безнаказанным этого Тимарха, который повинен в самых грязных занятиях? Будучи сам мужчиною и обладая телом мужчины, он предавался порокам, свойственным только женщине! Кто из вас отныне сможет наказать женщину, застигнутую на месте преступления? Разве не сочтут такого человека последним невежей, если он на женщину, грешащую естественным путем, сердится, а мужчиною, который творит над собою бесчинства вопреки природе, пользуется в качестве советника? [с.250]

  …

  (189) Кому из вас неизвестно мерзкое поведение Тимарха? Ведь даже если мы не бываем в гимнасиях, мы все равно узнаем занимающихся гимнастикой, глядя на их прекрасную выправку. Точно так же, даже если мы не присутствуем при делах развратников, мы все равно узнаем этих людей по их бесстыдству, наглости и образу жизни. …

 

  (№ 987). «Тимарх, уйдя из суда, повесился» (Псевдо-Плутарх. Жизнеописания десяти ораторов. VI Эсхин 17 [Эсхин 1962 (№ 4), с.245]

  Следует помнить, что в трагедиях вешались исключительно женщины, мужчинам полагалось бросаться на меч.

 

II. «О предательском посольстве» (речь 343 г.)

  (№ 988). «(88) … Так неужели вы, афиняне, не отнесетесь со снисхождением к тому, что я обозвал его [Демосфена] блудодеем, у которого нет на теле чистого места вплоть до уст, откуда исходит голос, если я со всей очевидностью докажу, что и все остальные его обвинения по поводу Керсоблепта – тоже ложь?» (Эсхин. О предательском посольстве 88, пер. С.А.Ошерова [Ораторы Греции 1985, с.142])

  (№ 989). «(99) … Демосфена сопровождали двое и несли два мешка. В одном из них, как он сам говорил, был талант серебра. Поэтому сотоварищи стали вспоминать его постыдные клички: ведь мальчишкой он за бесстыдное поведение и разврат был прозван «Бабень», потом, когда вышел из детского возраста и вчинил каждому из своих опекунов иск на десять талантов, его прозвали Гадюкой, а став взрослым, он получил кличку, обычную для подлецов: ябедник» (Эсхин. О предательском посольстве 99, пер. С.А.Ошерова [Ораторы Греции 1985, с.144]

  (№ 990). «(144) … Демосфен имел дерзость сказать, будто я обвиняю себя своими же словами. Я, дескать, сказал на суде над Тимархом, что молва об его развратной жизни дошла до всех, а Гесиод, превосходный поэт, говорил:

            И никогда не исчезнет бесследно молва, что в народе

            Ходит о ком-нибудь: как там никак, и Молва ведь богиня.

И это самое божество явилось теперь обвинять меня, ибо все говорят, что я получил от Филиппа деньги. (145) Но вам отлично известно, афиняне, что есть большая разница между молвой и наветом. Молва ничего общего не имеет с клеветой, а клевета и навет – родные брат и сестра. Я определю вполне ясно и то и другое. Когда большинство граждан само по себе, без ложного повода, говорит о чем-то как о происшедшем событии – это молва, а когда один человек наговаривает толпе на другого, виня его в чем-то и клевеща во всех народных собраниях и советах, - это навет. Молве мы как богине приносим жертвы от лица народа, а занимающихся наветами как злодеев привлекаем к суду. Так что нельзя путать самое прекрасное с самым позорным» (Эсхин. О предательском посольстве 144-145, пер. С.А.Ошерова [Ораторы Греции 1985, с.152])

  (№ 991). «(166) … Ты [Демосфен] вошел в благоденствующий дом Аристарха, сына Мосха – и погубил его. У изгнанного Аристарха ты взял три таланта, лишив его средств на дорогу в ссылку, и не устыдился молвы, которую сам же и пустил: будто ты был поклонником его юности и красоты. Но это неправда: истинная любовь с подлостью несовместима» (Эсхин. О предательском посольстве 166, пер. С.А.Ошерова [Ораторы Греции 1985, с.156-157])

 

III. «О венке» (речь 330 г.)

  (№ 992). «(162) А рассказывают моряки с «Парала» и послы, ходившие к Александру, вот какую историю, очень похожую на правду. Есть такой Аристион из платейского рода, сын Аристобула, торговца зельями, которого, может быть, и из вас кто-нибудь знает. В юности своей он отличался красотою и долго жил в Демосфеновом доме; что он там делал или что с ним делали – это дело темное, и мне о том непристойно говорить. Вот о нем и говорят, будто он вкрался в доверие к Александру и стал с ним близок (благо там не знали, кто он есть и какого поведения) и будто через него-то Демосфен отправил Александру письмо, полное всяческой лести и снискавшее ему прощенье и мир» (Эсхин. Против Ктесифонта о венке 162, пер. М.Л.Гаспарова [Ораторы Греции 1985, с.192])

 

Демосфен

  (№ 993). «С самого детства он [Демосфен] был чахлый и болезненный; в насмешку над его бессилием товарищи прозвали его Баталом. Этот Батал, как говорят некоторые, был флейтист, чья порочная изнеженность послужила Антифану темою для злой комедии. Другие упоминают о поэте Батале, сочинявшем пиршественные песни слишком вольного содержания. Кроме того, сколько можно судить, словом «батал» обозначалась тогда у афинян одна не совсем удобопроизносимая часть тела» (Плутарх. Демосфен 4, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.323])

 

  (№ 994). «(Закон) Если кто применит насилие в отношении другого человека, ребенка, или женщины, или мужчины, свободного или раба, или же совершит противозаконное действие в отношении кого-либо из указанных выше, по этому поводу любой афинский гражданин, полностью сохранивший гражданские права, может обратиться с иском к фесмофетам» (Демосфен XXI 47, пер. В.Г.Боруховича [Демосфен 1994-96, т.1, с.79])

 

  (№ 995). «(30) Полезно теперь, граждане афинские, коснуться деятельности Солона, установившего этот закон, и внимательно рассмотреть, какое внимание Солон уделил государству, осуществляя свою законодательную деятельность, насколько больше он заботился о нем, нежели о явлении, против которого был направлен его закон. Это же можно заметить по многим сторонам его деятельности и особенно по этому закону, запрещающему лицам, уличенным в развратном поведении, выступать с речами или вносить предложения на народном собрании. Ведь он видел, что большинство граждан не стремится использовать свое право на выступление, так что запрещение выступать он сам не рассматривал как серьезное ограничение в правах. Он мог назначить гораздо более тяжкие наказания, если бы цель его состояла лишь в преследовании подобных преступлений. (31) Но не к этому он стремился, истинная цель его запрета заключалась в заботе о вас и обо всем государстве. Ведь он знал, знал он, что лицам, ведущим столь постыдный образ жизни, наиболее враждебен тот государственный строй, при котором всем желающим предоставлена свобода слова и вытекающая отсюда возможность свободно разоблачать их пороки. Какой же это государственный строй? Разумеется, демократический! Солон считал весьма опасным такое положение, когда собирается вместе большое количество людей, красноречивых и дерзких, ведущих постыдный образ жизни и глубоко порочных. (32) Руководя народом, они смогут заставить его совершать множество ошибок. Помимо того, они могут попытаться и вовсе упразднить демократию (ведь в государствах с олигархическим строем людям, ведущим еще более постыдный образ жизни, чем Андротион, не разрешается даже дурно говорить о правительстве!). Или же они до такого состояния доведут народ, когда он станет совершенно порочным, состоящим из людей, полностью подобных им самим. Поэтому Солон прежде всего запретил подобным людям принимать участие в совещательных органах государства, чтобы обманутый ими народ не принимал ошибочных решений. А вот этот «прекрасный и благородный» [калос к’агатос] человек, проявив полнейшее пренебрежение ко всем указанным постановлениям, счел себя вправе не только выступать и вносить предложения (в то время как закон запрещал ему все это делать!), но и предлагать такие, которые противоречат законам» (Демосфен XXII. Против Андротиона о нарушении законов. Речь 355 г. Пер. В.Г.Боруховича [Демосфен 1994-96, т.1, с.145-146])

  (№ 996). «(72) Обратите внимание, граждане афинские, также и на то, как он [Андротион] в течение всего этого времени уничтожал прекрасные и достойные завистливого подражания надписи – посвящения государству, приказав вырезать вместо них нечестивые и странные. … (73) И вот эти надписи, служившие причиной величайшего восхищения и побуждавшие к честолюбивому соревнованию, исчезли вследствие уничтожения самих венков. На фиалах же, которые вот этот человек, погрязший в разврате, изготовил для вас взамен этих венков, вырезана следующая надпись: «Изготовлены попечением Андротиона». Так имя человека, торговавшего своим телом и по этой причине в соответствии с законами лишенного права даже входить в храм, оказалось запечатленным на фиалах, помещенных в священном месте! Очень похоже на прежние надписи, не правда ли? И также побуждает к честолюбивому соревнованию?» (Демосфен XXII 72-73, пер. В.Г.Боруховича [Демосфен 1994-96, т.1, с.158-159] (Параграф 73 совпадает с речью Демосфена XXIV 181 [Демосфен 1994-96, т.1, с.292])

 

(№ 997). «(123) … Ораторы же стремятся провести такие законы, которые помогают избежать ответственности лицам, совершающим самые гнусные и опасные преступления.

(124) В частном общении они обращаются с вами пренебрежительно, как будто они являются «прекрасными и благородными» людьми, хотя в действительности они ведут себя как самые скверные и неблагородные рабы. …

  (125) … Разве пребывание в тюрьме не является для Андротиона семейной традицией? Вы сами знаете, что его отец не одно пятилетие провел в ней и сбежал оттуда, не дождавшись освобождения. (126) Или, может быть, Андротион должен быть освобожден от тюрьмы ради его честной юности? Однако и она должна служить причиной заключения его в тюрьму, и в не меньшей степени, чем украденные ныне деньги» (Демосфен XXIV. Против Тимократа 123-126. Речь 353 г. Пер. В.Г.Боруховича [Демосфен 1994-96, т.1, с.276])

 

  (№ 998). «(61) Теперь, может ли вам прийти в голову, чтобы каждый из этих людей ненавидел бы Андротиона и выступал бы против его из-за этой эйсфоры? Разве дело не обстоит таким образом, что один из них питает к нему ненависть за оскорбление … третий – за оскорбление, будто отец этого человека занимался проституцией… да и все остальные, оклеветанные подобным же образом, также ненавидят Андротиона…» (Демосфен XXII 61, пер. В.Г.Боруховича [Демосфен 1994-96, т.1, с.154-155])

 

  (№ 999). «Этот Филиск, проделавший такую же карьеру, что и упомянутый выше Харидем, захватывал с помошью войск Ариобарзана эллинские города. Врываясь в них, он совершил множество преступлений, уродовал свободнорожденных юношей, насиловал женщин, творил все то, что стал бы делать человек, захвативший власть, но воспитанный в беззаконии, при отсутствии всех благ, которые дает людям свободное демократическое государственное устройство» (Демосфен XXIII 141, речь 352 г. Пер. В.Г.Боруховича [Демосфен 1994-96, т.1, с.207-208])

 

  (№ 1000). «(14) Он [Конон] скажет, что в городе есть много сыновей почтенных людей, которые, развлекаясь как то свойственно молодым людям, дают самим себе прозвища: один – «итифаллы», другие – «автолекифы»; что некоторые из них пылают любовью к гетерам и в том числе один из его сыновей, который из-за гетер часто дрался и бывал бит, и что это также свойственно молодым людям. …

  (16) … Мы согласны, пусть сыновья этого человека будут «итифаллами» и «автолекифами»; я только молю богов, чтобы эта мерзость и все остальное в том же роде обратилось против Конона и его сыновей. (17) Ведь они как раз те люди, которые приобщают друг друга к таинствам Итифалла и позволяют себе такие поступки, какие приличным людям стыдно не то что делать, но даже говорить о них» (Демосфен LIV. Против Конона за нанесение побоев, пер. И.А.Шишовой [Демосфен 1994-96, т.2, с.199-200] Датировка речи не установлена, 356/55 или между 348 и 343 гг.

 

  (№ 1001). «(10) … Всякий, кто только захотел бы проверить образ жизни Ферамена, может это узнать. Ведь он по собственной склонности делает то, за что каждый призвал бы на него проклятия. (11) Он враг своих родителей, но друг развратника Павсания; держит себя вызывающе, подобно мужчине, но терпит, как женщина…» (Демосфен. Письмо IV. О злословии Ферамена, пер. В.В.Вальченко [Демосфен 1994-96, т.2, с.400]) Письмо датируется 324/23 г.

 

  (№ 1002). «[О приближенных Филиппа] (19) Таким образом остаются вокруг него грабители, льстецы да люди, готовые в пьяном виде плясать такие вещи, которые я сейчас не решаюсь перед вами назвать. Но очевидно, что это – правда, так как именно тех, кого отсюда все выгоняли, как людей гораздо более распутных, чем всякие гаеры, - например, известного государственного раба Каллия и подобных ему людей, мимов, потешающих смешными шутками, и сочинителей срамных песен с насмешками над своими же приятелями – вот таких людей он любит и держит около себя» (Демосфен II. Олинфская вторая речь, пер. С.И.Радцига [Демосфен 1994-96, т.3, с.30])

 

  (№ 1003). «Свидетель всех этих дел вам, само собой, не нужен, только насчет того, что Фринон отправил сына, позови мне свидетелей. Его-то Эсхин не судил за то, что он собственное дитя послал к Филиппу для постыдных дел, но если кто-нибудь в молодости был красивей других и, не предвидя возникающих из-за этого подозрений, жил более вольно, тех Эсхин притягивал к суду за блуд» (Демосфен. Речь о предательском посольстве (XIX) 233, пер. С.А.Ошерова [Ораторы Греции 1985, с.105])

  (№ 1004). «(285) … Знайте же, не потому он погубил Тимарха, что заботился о ваших детях, как бы сберечь их скромность (они и так скромны у вас, афиняне, и да не постигнет наш город столь злая беда, чтобы он нуждался в таких опекунах юношества, как Афобет и Эсхин), (286) а потому, что Тимарх как член совета внес предложение карать смертью всякого, кто будет пойман на поставках Филиппу оружия и корабельного снаряжения. И вот доказательство: долго ли выступал Тимарх с речами? Долго. И все это время Эсхин жил в городе и нимало этим не возмущался, не считал пагубным, чтобы такой человек говорил к народу, пока сам не побывал в Македонии и не нанялся на службу. Возьми теперь постановление Тимарха и прочти его. (Читается постановление). (287) Значит, человек, ради вас предложивший во время войны не возить Филиппу оружия, а нет – так платиться за это жизнью, погиб, подвергшись всем оскорблениям, а тот, кто выдал врагу оружие ваших союзников, обвиняет его, говорит о его разврате, между тем как бок о бок с ним – о Земля и все боги! – стоят двое свояков, при одном виде которых вы бы подняли крик: гнусный Никий, сам нанявшийся в Египет к Хабрию, и проклятый Кирибион, идущий в шествиях без маски! Да в этом ли дело? Ведь перед его глазами был Афобет, родной брат. Да, вспять потекли в тот день реки всех речей о  разврате!» (Демосфен XIX 285-287, пер. С.А.Ошерова [Ораторы Греции 1985, с.116-117])

  О Питталаке (Демосфен XIX 245 [Прим. // Ораторы Греции 1985, с.441])

 

(№ 1005). Псевдо-Демосфен. Любовная речь (№ 61)

(Пер. В.В.Вальченко [Демосфен 1994-96, т.2, с.323-336])

  «(1) Ну что же, коль скоро ты хочешь послушать речь, то я познакомлю тебя с ней и прочту. Однако прежде всего тебе нужно узнать о цели ее написания. В своей речи автор желает восхвалить Эпикрата; он, по его мнению, является самым привлекательным среди многих благородных юношей города и еще более превосходит своих сверстников разумом, чем красотой. Но так как автор видел, коротко говоря, что большинство сочинений о любви принесло тем, в честь кого они написаны, больше позора, чем славы, то поостерегся совершить такой промах, и, как утверждает, написал о том, в чем твердо был убежден в душе, а именно, что истинно любящий не может ни совершить, ни потребовать чего-нибудь постыдного.

  (2) Так вот, если ты ждешь от меня речь главным образом о любви, то она об этом и написана; в остальном же частью посвящена восхвалению самого юноши, а частью – увещаниям относительно образования и направления жизни. Все это изложено в том виде, как это обычно делается в записках. Ведь речи, предназначенные для устного произнесения, должны быть составлены просто и естественно, как если бы кто говорил без подготовки, те же, которые рассчитаны на больший срок жизни, требуют искусной и тщательной разработки; первым подобает быть убеждающими, последним – показными. Но для того, чтобы мне не [с.324] пришлось сказать ничего неожиданного для тебя и чтобы не выражать только личное мнение о предмете, удели внимание самой речи; ее сейчас ты услышишь, ведь пришел и сам Эпикрат, которого я хотел видеть в качестве слушателя.

  (3) Я замечал, что некоторые из тех, кого любят и кто обладает красотой, не находят правильного применения ни одному из этих счастливых качеств, но, с одной стороны, превозносятся красивой наружностью, с другой же, избегают общения с влюбленными. И они настолько неверно судят о собственном благе, что из-за тех, кто губит дело, также дурно расположены к желающим сблизиться на основе целомудренной воздержанности. Поэтому, казалось мне, такие люди не только не понимают своей пользы, но и приучают остальных к порочному общению,

  (4) и те, кто мыслит возвышенно, не должны следовать безрассудству этих последних; поскольку поступки сами по себе строго не делятся на прекрасные и постыдные, но имеют это различие по большей части в зависимости от свойств совершающих их, то неразумно было бы одинаково судить об одних и других. Кроме того, нет ничего более нелепого, чем то, когда восхищаются теми, у кого очень много искренних друзей, но при этом отвергают влюбленных, хотя только им и свойственно сближаться не со всеми, но с добродетельными и благоразумными.

  (5) Ну, а кто вообще никогда не видел прекрасной вершины такой любви или решительно приговорил себя к неспособности целомудренно наслаждаться общением с другими, то и неудивительно, что он имеет такой образ мыслей. У тех, кто настроен так, как ты, и хорошо осведомленных, как заметно благодаря чистой любви увеличилось число дружеских связей, какие все это время поддерживались с тщательнейшей осмотрительностью, не возникает даже мысли о том, что их можно подозревать в каких-нибудь неблаговидных делах.

  (6) Поэтому меня особенно побуждала к написанию речи возможность достичь двух прекрасных целей. Во-первых, рассказав о присущих тебе добродетелях, я одновременно рассчитываю показать, что ты достоин восхищения и что я, влюбленный в тебя, обладающего такими достоинствами, отнюдь не безумец; и, во-вторых, подавая тебе советы, - а это в высшей степени необходимо, [с.325] - я надеюсь, с одной стороны, выразить свидетельства моей любви, с другой же, - указать на основания нашей взаимной дружбы.

  (7) Однако мне хорошо известно, как нелегко, рассказывая о тебе, передать твои выдающиеся природные качества, и как еще опаснее – дать совет, ибо советчик должен нести ответственность за того, кого он убедил. Но те, я считаю, кто по праву удостоился похвального слова, должны на деле далеко превосходить силу красноречия своих хвалителей; давая же совет, я постараюсь не ошибиться, ибо знаю, что безрассудные и окончательно испорченные невоздержанностью люди совершенно ничего не могут взять даже из самых удачных советов, и напротив, те, кто ведет скромную и добродетельную жизнь, умеют успешно воспользоваться и посредственным советом.

  (8) С этой надеждой я и приступлю к речи. Но, я думаю, все вы, пожалуй, согласитесь со мной: в этом возрасте особенно подобает отличаться красотой тела, воздержанностью в желаниях, мужественностью того и другого, способностью вести приятные речи. Но всем этим, что является даром природы, судьба наградила тебя столь щедро, что ты неизменно вызываешь всеобщее удивление, прочее же ты сам собственными стараниями довел до такого совершенства, что в этом отношении тебя не мог бы упрекнуть ни один разумный человек.

  (9) И все же, за что кто-то удостаивается величайших похвал? Разве не за то, что его любят боги, а люди восхищаются как им самим, так и его счастливой судьбой? В целом о твоих добродетелях уместно, пожалуй, подробнее рассказать потом; теперь же я попытаюсь правдиво показать то, что должен сказать в похвалу твоим достоинствам особо.

  (10) Я начну прежде всего с похвального слова тем твоим свойствам, по которым с первого взгляда все узнают тебя, - с наружной красоты и цвета кожи, отчего блестят и отдельные части и все твое тело. Мысленно я не нахожу ничего подходящего, с чем можно было бы это сравнить, однако мне приходит на ум просить читающих эту речь поглядеть на тебя и рассмотреть, чтобы я, который не в состоянии описать тебя похоже, мог удостоиться снисхождения.

  (11) Но с чем можно было бы сравнить то, что, будучи смертным, вызывает у созерцающих непреходящее желание, [с.326] воспринимается зрением, но не приносит насыщения, исчезает из вида, но хранится в памяти, обладает достоинством богов, но имеет человеческую природу, цветет красотой, но не дает повода для обвинений в изъяне? Однако же твою наружность нельзя упрекнуть и в том, что уже случалось с красотой многих юношей.

  (12) Всю привлекательность их внешности портила либо нескладность фигуры, либо какое-то несчастье решительно отрицало прекрасно созданное природой. Едва ли мы найдем в тебе подобный недостаток: какой-то из богов, заботившийся о твоей наружности, хранил тебя столь бережно от недугов такого рода, что, наделив безупречным внешним видом, он расположил в тебе все замечательным образом.

  (13) Так, особенно подчеркнув красоту твоего лица и глаз, божество тем самым еще более подтвердило свою благосклонность к тебе. Оно достаточно позаботилось о тебе не только для того, чтобы можно было увидеть очевидное, но так как добродетель некоторых людей не познается по их поступкам, то оно при помощи самого внешнего облика обнаружило прекраснейшие свойства твоего характера: для тех, кто тебя видел впервые, ты выглядел скромным, для всех – мужественным и рассудительным.

  (14) И самое удивительное вот что: если скромные люди чаще всего воспринимаются слабыми, величественные – высокомерными, мужественные – дерзкими, а спокойные – тупоумными, то благосклонная судьба все это противоположное уравняла в тебе и в должной мере объединила, как если бы она пожелала исполнить обет или подать всем пример в создании существа, но не обычного, а с бессмертными чертами.

  (15) Если бы только можно было описать словами твою красоту, или если бы она была единственным твоим преимуществом, заслуживающим похвалы, то мы, по нашему убеждению, прославляя достоинства твоей внешности, не должны были бы умолчать ни об одном из них. Теперь же я опасаюсь, как бы нам не отбить у присутствующих охоту слушать остальное и не наговорить понапрасну красивых слов.

  (16) Но кто бы мог выразить словами совершенство твоей красоты, какую не могут превзойти произведения искусства самых лучших мастеров? И в этом нет ничего удивительного: ведь они имеют [с.327] вид застывших фигур, так что остается неясным, какое выражение души придал им художник, напротив, необычайную красоту твоего тела во всем, что бы ты ни делал, подчеркивают движения самой сущности твоей души. Итак, о многом умолчав, я должен был в этих словах воздать хвалу твоей наружной красоте.

  (17) Относительно порядочности я, очевидно, имею прекрасный повод сказать, что хотя на твоих ровесников возводят клевету, тебе выпало заслужить лишь похвалу. Ты не только ни в чем не поступился своей честью, но и избрал более мудрый образ жизни, чем можно было бы ожидать от человека твоего возраста. И самое большое тому доказательство – твое обхождение. Когда тебе приходилось сталкиваться с множеством людей, имевших самые разнообразные обычаи, и когда затем все они склоняли тебя к общению на привычный им лад, ты столь прекрасно держал себя в этих обстоятельствах, что все они, восхищенные, чувствовали дружеское расположение к тебе.

  (18) Это – признак людей, живущих по правилам чести и человеколюбия. Впрочем, кое-кто при всеобщем одобрении уже получил совет и последовал ему: не должно вступать в близкие отношения с первым встречным, ведь если кто в любви угождает низким людям, то его неизбежно порицает людская молва, а если он всячески бережется слухов подобного рода, то всегда вызывает неудовольствие своих друзей.

  (19) Я же полагаю, ты заслуживаешь от меня похвалы главным образом за то, что если остальные не считают возможным угодить нравам всех поклонников, то ты настолько отличаешься от них, что завоевал сердца всех самых суровых и разборчивых людей, и, с одной стороны, никому не дал повода для подозрений в нечистых делах, с другой же, благодаря своему обхождению ни у кого не вызвал досады, происходящей от различия умонастроений.

  (20) Потому-то с влюбленными, если и об этом нужно сказать, ты, мне кажется, ведешь себя столь благородно и разумно, что, в то время как большинство вообще не может пристойно общаться с теми, кто оказал им предпочтение, тебе в высшей степени удалось снискать всеобщую любовь. Это – самое очевидное доказательство твоей добродетели. Ведь все, что ни есть справедливого и прекрасного, [с.328] ты никого ничем не обошел, но при этом никто даже и не помышляет о вещах, причиняющих чувство стыда: столь большую возможность для тех, кто стремится к прекрасному, предоставляет твоя непорочность, и такую нерешительность она рождает в тех, кто склонен к наглости.

  (21) В самом деле, ведь если очень многие, когда были молодыми, пытались утвердить за собой имя порядочных людей молчанием, то ты настолько выдаешься врожденной добродетелью, что уже своими речами и приветливостью приобрел о себе ничуть не меньшую славу, чем при помощи всего остального: такая убедительность и такое изящество свойственны тебе, когда ты рассуждаешь серьезно и когда говоришь в шутку. Ибо ты добродушен, но не наивен, красноречив, но не коварен, благожелателен, но не без достоинства, вообще говоря, такой, какой мог быть сын Аретэ и Эрота.

  (22) Теперь о твоей мужественности – ведь и об этом здесь нельзя умолчать, и не потому, что твои природные свойства не допускают более полного развития или последующее время не предоставит еще больше возможностей для написания хвалебных речей в твою честь, но потому, что прекрасно – удостоиться хвалы в этом возрасте, в каком и остальным надлежит быть безупречными. О твоей мужественности с приведением многочисленных примеров мог бы рассказать и кто-нибудь другой, а особенно имея в виду твои упражнения, очевидцами которых были очень многие люди.

  (23) Однако нужно прежде всего сказать о том, как прекрасно ты поступил, отдавшись этому роду состязаний. Правильный выбор в юношеском возрасте того, чем следует заниматься, есть главный признак добродетельного характера и здравого рассудка. Поэтому решительно нельзя обойти похвалой твоего образа действий. Хорошо зная о том, что в прочих соревнованиях имеют право участвовать и рабы, и чужеземцы, а состязания на колесницах являются преимуществом только полноправных граждан, к тому же, лучших из них, ты посвятил себя этому виду состязаний.

  (24) Кроме того, рассудив, что упражнения в беге нисколько не способствуют приобретению мужества и крепости духа, а кулачные бои и подобное этому наносят ущерб внешнему виду и умственным [с.329] способностям, ты избрал самое возвышенное и прекрасное поприще, к тому же более всего соответствующее твоим наклонностям, ибо эти состязания из-за обращения к оружию и напряженного бега сравнимы с действиями на войне, а по своему великолепию и красоте снаряжения подобны отблеску могущества богов.

  (25) Вдобавок к этому, они представляют собой восхитительное зрелище, состоящее из множества меняющихся картин, и потому оцениваются самыми высокими наградами; ведь помимо победного венка, уже сами состязания и подготовка к ним являются немалой наградой для тех, кто в надлежащей мере стремится к доблести. Величайшее тому доказательство – произведение Гомера, где у него таким способом воюют друг против друга эллины и варвары. Ведь еще и теперь во время игр этот обычай сохраняется не только в самых незначительных эллинских городах, но и в самых могущественных.

  (26) Итак, твой выбор в высшей степени прекрасен и вызывает восхищение у всех людей. Но так как ты считал, что никакой пользы не приносят ни жажда доблести, ни тело, совершенное от природы, если душа не подготовлена для достижения честолюбивых целей, то с самого начала обнаружил это усердие не только своими упражнениями, но и не вызвал разочарования на деле, прочие же свои способности и мужество характера ты с блеском показал на публичных состязаниях».

  (27) Хотя я и медлю с началом рассказа о событиях тогда происшедших, опасаясь за слабость передачи, однако я о них не умолчу; ведь достойно порицаний нежелание сообщить о том, что доставляет нам удовольствие видеть. Вместе с тем, если бы я захотел подробно рассказать о всех состязаниях, то, пожалуй, речь у нас оказалась бы слишком длинной. Но если я упомяну только об одних, где ты отличился больше всего, то я одновременно коснусь и всех прочих и не злоупотреблю терпением слушателей.

  (28) Когда были запущены упряжки и одна шла впереди твоей, а другая позади, ты, опередив ту и другую, над обеими одержал убедительную победу и в награду получил венок, по сравнению с которым, хотя победа сама по себе была прекрасна, твое спасение оказалось более прекрасным и неожиданным. В то время как упряжка твоего противника в борьбе, [с.330] не имевшей перевеса, столкнулась с твоей, и когда все решили, что несущихся коней невозможно сдержать, ты, хотя и видел, что некоторые из присутствующих – несмотря на то, что еще ничего страшного не произошло – находятся в сильной тревоге, не растерялся и не оробел, но благодаря своему мужеству показал себя лучшим в управлении упряжкой, а благодаря быстроте опередил своих соперников, дела которых до этого шли успешно.

  (29) Ты также оказал столь большое влияние на изменение нравов, что, хотя большинство поговаривало и было убеждено во мнении, на конных ристалищах-де самое приятное зрелище, это – крушение колесниц, все зрители, напротив, испытывали страх, как бы с тобой не случилось чего-нибудь подобного: такую благожелательность и дружественность вызывало у них твое благородство.

  (30) И это естественно: ведь замечательно – прославиться в каком-нибудь одном отношении, но еще замечательнее – объединить в себе всё, что могло бы служить к славе всякого честолюбивого человека. Это можно видеть вот откуда: мы найдем, что Эака и Радаманта боги любили за справедливость, Геракла, Кастора и Полидевка – за мужество, Ганимеда, Адониса и подобных им – за красоту. Поэтому меня удивляют не те, кто ищет твоей дружбы, а те, кто не выказывает такого желания. Ведь если некоторые удостоились близости богов, обладая лишь одним из упомянутых преимуществ, то, пожалуй, большим оказалось стремление всякого смертного добиться дружбы того, кто предстает обладателем всех достоинств.

  (31) По праву можно восхвалить твоих отца, мать и всех родственников, - так далеко превосходишь ты своих сверстников в доблести, но еще большей похвалы заслуживают те, кого ты, одаренный такими качествами, избрал из всех и признал достойными своей дружбы;

  (32) не знаю лишь, должно ли их называть влюбленными или же истинными знатоками. Мне также представляется, что судьба, презирающая низких людей и благосклонная к порядочным, желая взволновать сердца последних, с самого начала наградила тебя красотой не для того, чтобы разочаровать их в надежде на удовольствие, а чтобы побудить к добродетели, ведущей к блаженству. [с.331]

  (33) Хотя еще немало я мог бы сказать о тебе, но, по-видимому, на этом мне следует закончить свое похвальное слово, ибо я опасаюсь, как бы обо мне не решили, что я, изображая тебя, выхожу за пределы человеческой природы. Как кажется, впечатление от описания словом столь значительно уступает непосредственному наблюдению, что никому не приходит в голову не верить воспринимаемому зрением, а похвалу тому же предмету, пусть она страдает недостатками, не находят правдивой.

  (34) Итак, сказав об этом, я попытаюсь дать тебе советы, вняв им, ты сможешь сделать свой образ жизни еще более достойным. Однако я не хотел бы, чтобы ты дальнейшую мою речь рассматривал как нечто внешнее и понимал бы ее так, как если бы я говорил из желания блеснуть красноречием, а не ради твоей пользы; я хочу, чтобы ты не ошибся в том, что является истинным, и, распоряжаясь собой, нечаянно не принял порок за благо.

  (35) Не порицаем же мы тех, кто безвестен и незаметен, если даже они совершают неблагородные поступки, а напротив, пренебрежение хотя бы чем-нибудь одним из того, что доставляет почесть, приносит таким известным людям, как ты, позор. К тому же, кто допустил ошибку в своем суждении относительно прочих вещей, тот не избрал наилучшее только в одном случае. Но кто неправильно понял или оставил без внимания совет относительно принципов поведения, тот за свое неведение расплачивается в течение всей своей жизни.

  (36) Всего этого тебе нужно избежать; ты должен обратить внимание на то, что в человеческих делах имеет самое большое значение и при счастливом исходе приносит нам наибольший успех, а при неудаче на всю жизнь причиняет непоправимый ущерб. Вне всякого сомнения, следует проявить особую заботу о том, что дает решительный перевес в том и другом случае.

  (37) И, конечно, мы найдем, что это – дух, который стоит во главе всех человеческих дел; его же может правильно воспитать и развить лишь одна философия. Поэтому, считаю я, ты должен приобщиться к ней, не колеблясь и не страшась труда, которого она требует; ведь праздность и беспечность не способствуют постижению даже того, что лежит на самой поверхности, тогда как терпение и трудолюбие [с.332] приводят к достижению всех благ;

  (38) и поэтому самой большой глупостью является, когда люди все свои честолюбивые помыслы обращают на приобретение богатства, физической силы и на подобное и при этом терпят большие лишения, - ведь все это преходяще и обычно находится в подчинении духа, - а о совершенствовании самого духа, пребывающего в них, стоящего над всем остальным и целиком определяющего жизненный путь, они не заботятся.

  (39) Прекрасно – прославиться высочайшими достоинствами, полученными от судьбы, но намного прекраснее – быть причастным ко всякому славному делу благодаря собственному усердию. Первого иногда удавалось достигать и людям незначительным, но последнее доступно лишь человеку, отличающемуся добродетелью.

  (40) Однако для основательного и подробного изложения содержания философии нам представится в будущем, как я полагаю, более благоприятная возможность. Но коснуться ее вкратце нам сейчас ничто не мешает. В первую очередь тебе следует хорошенько уяснить главное, а именно, что в основе всякого образования лежат знание и некое упражнение и что к философии это относится более всего. Чем серьезнее окажутся те, кто посвятил себя ей, тем лучше они смогут познать ее сущность.

  … [с.333-334] …

  (51) Не могу и я судить иначе и призываю тебя обратиться к философии, если ты еще помнишь о своем врожденном даре. Потому-то я и распространялся об этом в начале своей речи и совсем не для того, чтобы похвалой твоим природным свойствам приобрести твое расположение, но чтобы тем больше побудить тебя к занятиям философией, если только ты придаешь ей какое-нибудь значение и в непомерной гордости своими настоящими достоинствами не пренебрегаешь будущими.

  (52) Коль скоро ты выделяешься среди своего окружения, то приложи все старание, чтобы [с.335] превзойти остальных; более того, прими за лучшее первенствовать среди всех и считай, что гораздо полезнее показать такое стремление, нежели выдаваться среди посредственных людей. Не посрами своих способностей и не обмани надежды тех, кто ждет от тебя великих свершений, но пытайся собственным усердием превзойти ожидания любящих от всего сердца тебя людей.

  (53) Имей в виду, что прочие речи, если они заслуживают внимания, приносят славу своим авторам, но советы доставляют пользу и честь тем, кто дал себя убедить; суждения относительно прочих вещей раскрывают наши чувства, но избрание способа действий обнаруживает всю сущность нашего характера. Как ты решишь об этом деле, так все решат и о тебе; помни, что тот же суд испытанием ждет и меня, воздавшего тебе такую хвалу.

  (54) Поэтому будь достоин ее и охрани меня от упреков за дружбу с тобой. Я не стал бы с таким пылом призывать тебя к занятиям философией, если бы не помышлял об этом прекрасном залоге моей благосклонности к тебе и если бы не видел, что государство, испытывая недостаток в благородных мужах, часто прибегает к услугам случайных людей и вследствие их ошибок терпит величайшие беды.

  (55) В своих предписаниях тебе я руководился горячим желанием, чтобы твоя добродетель послужила на пользу государства, а ты сам удостоился от него почестей. Я не верю, что тебе предстоит жизнь заурядного человека, но уповаю на то, что государство поручит тебе управлять каким-нибудь делом, к тому же настолько значительным, насколько оно будет соответствовать твоим выдающимся способностям, и тем скорее пожелает подвергнуть тебя испытанию. Итак, полезно заранее иметь такой образ мыслей, чтобы потом не поступить дурно.

  (56) Моей целью было сказать, что, по моему убеждению, ты должен делать для собственной пользы, твой же долг – поразмыслить над этим. Необходимо также, чтобы остальные, ищущие твоей дружбы, не довольствовались приятным времяпровождением и беседами с тобой и не склоняли тебя к ним, но прилагали все усилия к тому, чтобы придать твоей жизни как можно больший блеск. За это они могут и сами удостоиться большой похвалы, и стать источником величайших благ для тебя.

  (57) Я не порицаю [с.336] теперь никого из твоих близких друзей. Ведь мне представляется немаловажным в твоем счастье и то, что судьба не столкнула тебя ни с одним бесчестным поклонником, но ты отдавал предпочтение таким, каких выбирают в друзья из своих сверстников. Все же я прошу тебя принимать всех их ласково и дружелюбно, но уступать тем из них, кто обладает наибольшей мудростью, с тем чтобы и они, и остальные сограждане держались о тебе еще более высокого мнения. Будь счастлив»

 

Гиперид

  См. Гиперид V 26 (об Академии) [Гиперид 1962, с.232]; VI 39 (о Гармодии и Аристогитоне) [Там же, с.239].

 

(№ 1006). Речь III. Против Афиногена

(пер. Л.М.Глускиной [Гиперид 1962, с.213-219])

  Содержание речи в изложении Л.М.Глускиной [Там же, с.213]: «Афинский метек Афиноген, египтянин по происхождению, владел тремя парфюмерными предприятиями, одним из которых ведал его раб Мидас, отец двух сыновей. Молодой афинянин Эпикрат влюбился в мальчика – сына раба Мидаса и хотел выкупить его на свободу. Афиноген подучил мальчика требовать одновременного выкупа его отца и брата». После того, как Эпикрат выкупил всех троих, выяснилось, что парфюмерное предприятие Мидаса обременено долгами на сумму в пять талантов. В речи, написанной для Эпикрата Гиперидом, тот требует признать должником по этим обязательствам Афиногена.

 

  «(5) … Ты ведь, продолжил он [Афиноген], вносишь деньги для освобождения Мидаса и его детей, а я их тебе продам в собственность, для того прежде всего, чтобы никто не беспокоил и не развращал мальчика, а затем, чтобы и сами они (рабы) боялись предпринять что-либо дурное» [с.213-214]

  «(24) Он посылал ко мне мальчика, о котором я уже упоминал выше, с заявлением, что тот не сойдется со мной, если я не выкуплю его отца и брата. Когда я уже согласился внести деньги за всех троих, Афиноген обратился к некоторым из моих друзей, говоря: «Зачем Эпикрату хочется иметь хлопоты, когда он может, взяв мальчика, пользоваться…

  (25) … Никто из вас бы не поверил, что я … не захотел взять мальчика, когда он мне его давал… а стремился истратить сорок мин и сверх того еще погубить пять талантов…» [с.217]

  «(27) … все [беды] достаются мне, а выгоды от обмана – ему. И Мидаса, которого, по его словам, он отпускает нехотя, этого … взять, а мальчика, о котором он говорит, что давал мне его впридачу, я получил теперь за гораздо большую сумму, чем тот стоит. И это не для того, чтобы он принадлежал мне, а чтобы вы его своим голосованием отпустили на свободу» [с.218]

 

Средняя комедия

Эфипп

 Перв.пол. 4 в. до н.э.

  (№ 1007). «[Комедия Эфиппа «Купец»] …об одной гетере там говорится следующее:

                                   Потом, входящего, -

            Когда случится огорченным кто из нас, -

            Приветливо похвалит, поцелуется

            Не сжатыми губами, как целуются

            Враги, но распахнув, как пьют воробушки,

            Усадит и утешит, побеседует,

            Развеселит, разгонит прочь немедленно

            Его тоску и явит жизнерадостным»

(Афиней VIII 363с [Афиней 2003-, т.1, с.452])

 

  (№ 1008). «Эти же стихи Эфипп повторил и в пьесе «Пельтаст», добавив к ним следующие:

            И вот, меля подобный вздор,

            Он припеваючи живет,

            Повсюду мальчики любят его,

            Хотя даже камешки вряд ли бы смог

            Он пересчитать, и гордо свою

            Хланиду плут по земле волочит»

(Афиней VIII 347b-c [Афиней 2003-, т.1, с.434])

 

Анаксандрид

  Первая победа в 376 г.

  (№ 1009). «Поэтому неудивительно, что рыбаки гордятся своим ремеслом больше, чем лучшие полководцы. У Анаксандрида в «Одиссее» один из них разглагольствует о своем искусстве следующим образом:

            …

            Какое же еще искусство, милый мой,

            Заставит сохнуть губки свежих юношей,

            Заставит в миску лезть, толкаясь пальцами,

            Давиться второпях куском проглоченным?

            …

            Скажи-ка мне, какими заклинаньями

            Смазливые мальчишки соблазнялись бы,

            Когда бы упразднили рыболовное

            Искусство наше? Всё ему покорствует

            При виде рыбьих рыл, в похлебке варенных,

            И рыбьих тел перед вратами завтрака:

            Всё мирозданье перед ним склоняется.

(Афиней VI 227b-d [Афиней 2003-, т.1, с.287])

 

  (№ 1010). «О подобных издевательских прозвищах, которыми афиняне награждали параситов, пишет в «Одиссее» Анаксандрид:

            Я знаю, вечно прозвища даете вы друг другу:

            Божественно красивого зовут Священной свадьбой…»

(Афиней VI 242d [Афиней 2003-, т.1, с.306])

 

Эвбул

  Победа ок.370 до н.э.

  (№ 1011). «Эвбул, правда, говорит об этом [о рыбе] не без комикования:

            Кто из ахейцев у Гомера рыбу ест?

            У них и мясо было только жареным:

            И ни один не пробовал варить его.

            Никто из них не тешился с подругами:

            Друг дружку мяли десять лет без устали

            В такой войне, что хуже не придумаешь.

            Один лишь город взяли и ушли с дырой

            В заду пошире тех проломов в крепости.

  … Спят с женщинами у Гомера не только молодые, но и старики Феникс и Нестор. Нет наложницы только у Менелая…» (Афиней I 25b-c, f [Афиней 2003-, т.1, с.36-37])

  Комедия Эвбула «Ганимед» (Афиней III 110а [Афиней 2003-, т.1, с.150]); (Афиней VI 248b [Афиней 2003-, т.1, с.314]).

  Комедия Эвбула «Привязанность», или «Лебедь» (Афиней VII 301а [Афиней 2003-, т.1, с.374])

 

Антифан

  Комедия Антифана «Педераст» (Афиней VII 303f [Афиней 2003-, т.1, с.378])

  Пьеса Антифана «Сапфо». Сапфо задает загадки. (Афиней X 73)

  (№ 1012). [Комедия Антифана «Рыбачка»]:

            ………..наш Мисгол

            Не очень любит их [угрей]. Но вот кифар лежит:

            Мисгол, его увидев, не удержится –

            Замечено, что очень уж он льнет тайком

            К пригожим кифаредам. …

Здесь Антифан отлично выставляет на смех также и Мисгола за приставания к пригожим кифаредам. Оратор Эсхин тоже говорит о нем в речи «Против Тимарха»: «Сын Навкрата Мисгол, коллитиец, - человек во всем прекрасный и безупречный, только вот страшно любит, чтобы вокруг толпились кифареды и кифаристы. Я говорю это не затем, чтобы позлословить, а только чтобы вы знали, что это за человек». (Афиней VIII 339а-с [Афиней 2003-, т.1, с.424])

  (№ 1013). «Этот Батал, как говорят некоторые, был флейтист, чья порочная изнеженность послужила Антифану темою для злой комедии» (Плутарх. Демосфен 4, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.323])

 

  (№ 1014). «Гораздо вероятнее и удобоприемлемее о происхождении всех вещей сказал один из древних комиков Антифан в своей теогонии. Он производит из Ночи и Молчания Хаос, потом из Ночи и Хаоса Любовь, из нее Свет, а из него остальное первое поколение своих богов. Затем он говорит о втором роде богов и о сотворении мира; эти вторые боги, по его словам, создали человека. Валентиниане усвоили себе эту басню … изменив только в ней имена…» (Ириней. Против ересей II 14, 1 [Ириней 1996, с.144])

 

Анаксилай

  Сер.4 в. до н.э.

  Комедия Анаксила[я] «Красавец-мужчина» (Афиней VI 224а [Афиней 2003-, т.1, с.283])

 

Аристофонт

  4 в. до н.э.

  (№ 1015). «И Аристофонт говорит во «Враче»:

            Но сперва хочу сказать, каков я по характеру.

            …

            Надо выдержать удары – наковальня; Теламон,

            Чтобы бить кулачным боем; соблазнить красавцев – дым»

(Афиней VI 238b-c [Афиней 2003-, т.1, с.301])

 

Офелион

  4 в. до н.э.

  Комедия Офелиона «Уродливый красавец» (Афиней III 106а [Афиней 2003-, т.1, с.144]).

 

Алексид

  Победа в 347 г.

  Комедия Алексида «Наставник в распутстве» (Афиней VIII 336d [Афиней 2003-, т.1, с.421])

  (№ 1016). Алексид. В комедии «Федр» заставляет героя произносить речь, характеризующую Эрота как существо

  «ни женского, ни мужского рода, ни бога, ни человека, ни глупого, ни умного, но отовсюду всего набравшего, в одном лике объединяющего многие виды. Он дерзание мужчины, слабость женщины, неразумие безумца, разум мыслящего, сила зверя, неукротимая мука, стремление к божеству [даймону]» (прозаич.пер. А.А.Тахо-Годи, цит. по: Комм. // [Платон 1990-94, т.2, с.444])

  (№ 1017). «Алексид говорит в «Тарентийцах», что жители Аттики на пирах пускались в пляс с одного глотка вина:

            Афинский знаешь ты обычай давешний:

            Почуяв запах винный, все немедленно

            Пускаются плясать; коли врасплох войдешь,

            Покажется, что здесь случилось бедствие.

            Кто молод, тот кружится не без прелести,

            Но если Феодота я, мошенника,

            Завижу или встречу вдруг негодного

            Льстеца, что глазками играя, вертится, -

            С каким бы наслажденьем я б схватил его

            И засадил в колодки»

(Афиней IV 134а [Афиней 2003-, т.1, с.181])

(№ 1018). Алексид в «Состязательнице, или Шарфике»:

            О мать, молю, Мисголом не стращай меня,

            Ведь я не кифаред!»

 (Афиней VIII 339с [Афиней 2003-, т.1, с.424])

 

Тимокл

  Вт.пол. 4 в. до н.э.

  (№ 1019). «Тимокл в «Демосатирах»:

            Сын Хабрия Ктесипп и то не бреется

            Три раза в день, а уж на что сияет он –

            Не средь мужчин, хотя бы между дамами»

(Афиней IV 165f [Афиней 2003-, т.1, с.218])

  (№ 1020). «Также Тимокл пишет в «Сапфо»:

            Не видно что-то, чтобы подходил к тебе

            Мисгол, хотя уж он к цветущим юношам

            Неравнодушен».

(Афиней VIII 339с [Афиней 2003-, т.1, с.424])

 

Искусство IV века

  (№ 1021). «[Живописец] Неарх – Венеру [Афродиту] среди граций [харит] и купидонов [эротов]» (Плиний Старший. Естествознание XXXV 141 [Плиний 1994, с.107]) Неарх – видимо IV в. до н.э. [Комм. // Плиний 1994, с.595]

 

  (№ 1022). «Леохар [создал] – Орла, который понимает, что он похищает в Ганимеде и кому доставляет его, и бережно оберегает от своих когтей мальчика, даже через одежду, Автолика, победителя в панкратии, по поводу которого Ксенофонт написал Пир…» (Плиний Старший. Естествознание XXXIV 79 [Плиний 1994, с.69])

  (№ 1023). «[О статуях] Почему вы не стыдитесь Гефестионова блуда, даже если Филон запечатлел его весьма искусно? И чего ради, благодаря Леохару имея этого полумужа [гермафродита] Ганимеда, вы цените его как некое важное достояние, так же как и некую женщину в браслетах работы Праксителя?» (Татиан 34 [Татиан 1993 (№ 1), с.263]) То же: [Апологеты 1999, с.40]

 

  (№ 1024). «Он [Лисипп из Сикиона] создал и Гефестиона, друга Александра Великого … а также Охоту Александра, которая посвящена в Дельфах … Конный отряд Александра, в котором с величайшим сходством изобразил портреты друзей Александра, - это произведение Метелл, после покорения Македонии, перевез в Рим» (Плиний Старший. Естествознание XXXIV 64 [Плиний 1994, с.67])

 

  (№ 1025). «Произведения Никия [живописца]: … Гиацинт, которого цезарь Август, восхищенный им, увез с собой после взятия Александрии, и поэтому цезарь Тиберий посвятил эту картину в храме Августа…» (Плиний Старший. Естествознание XXXV 131 [Плиний 1994, с.104])

  Никий, сын Никодема, из Афин – живописец вт.пол. IV в. до н.э. [Комм. // Плиний 1994, с.575-576]

 

  (№ 1026). «Есть у них и храм Мессены, дочери Триопа… На задней стене храма находятся картины, изображающие царей Мессении… Эти картины нарисовал Омфалион, ученик Никия, сына Никомеда, другие же говорят, что он был рабом у Никия и был его любимцем» (Павсаний IV 31, 11-12 [Павсаний 2002, т.1, с.319]).

  Омфалион известен только по этому месту. Кон.4-нач.3 вв.

 

Пракситель

  (№ 1027). «Рассказывают, что как-то Фрина просила у него [Праксителя] самое лучшее из его произведений; он согласился, будучи её любовником, подарить ей, но не захотел сказать, какое произведение он считает самым прекрасным. И вот раб Фрины, вбежав, говорит Праксителю, что большая часть его произведений погибает, так как огонь охватил его жилище, но не все еще уничтожены. Пракситель тотчас же бросился к дверям, выходящим наружу, говоря, что от его трудов не останется ничего, если пламя действительно охватило его Сатира и его Эрота. Тогда Фрина велела ему успокоиться и остаться у неё; с ним не случилось ничего ужасного, но она устроила хитрость, чтобы он сознался, какое из его творений самое прекрасное. Таким образом Фрина выбрала себе Эрота» (Павсаний I 20, 2 [Павсаний 2002, т.1, с.55-56])

 

  (№ 1028). «(20) …самое выдающееся не только из произведений Праксителя, а во всем мире, это Венера, чтобы увидеть ее, многие отправлялись в Книд. … (21)… Этой статуей Пракситель прославил Книд. Эдикула ее вся открыта, чтобы отовсюду видно было изображение богини, созданное, как считают, под покровительством ее самой. И с какой бы стороны ни смотреть – восхищение не уменьшается. Рассказывают, что кто-то, охваченный любовью к ней, спрятавшись однажды ночью, прильнул к изображению, и о его страсти свидетельствует пятно. (22) …

  Ему же принадлежит и Купидон, о котором говорил Цицерон, обвиняя Верреса, тот знаменитый Купидон, ради которого посещали Теспии, сейчас находящийся в Школах Октавии.

  Ему же принадлежит и другой Купидон, обнаженный, в колонии Парии у Пропонтиды, равный Венере Книдской по знаменитости и осквернению [nobilitate et iniuria]: в него влюбился родосец Алкет и тоже оставил на нем такой же след любви» (Плиний Старший. Естествознание XXXVI 20-22 [Плиний 1994, с.118-119])

  (см. примечания: Эрот Парийский (Плиний XXXVI 22) [Павсаний, т.2, с.385]

  (№ 1029). «Феспии в прежние времена получили известность благодаря Эроту Праксителя; эту статую – произведение Праксителя – посвятила феспийцам гетера Гликера, потому что сама она была родом из Феспий (она получила ее в подарок от художника). Поэтому в прежние времени путешественники приезжали в Феспии, чтобы посмотреть на этого Эрота, так как в других отношениях город не представлял ничего достопримечательного» (Страбон IX 2, 25 (стр.410) [Страбон 1994, с.389])

  (№ 1030). «[О статуях, похищенных Верресом из Мессаны] Из них одна, мраморное изображение Купидона, изваяна Праксителем; как видите, я, производя следствие по делу Верреса, заучил даже имена художников. Если не ошибаюсь, тот же художник изваял Купидона в таком же роде, находящегося в Феспиях, ради которого в Феспии приезжают путешественники; ведь приезжать туда больше не за чем. … Та статуя Купидона, о которой я говорю, была из мрамора…» (70 г. Цицерон. Речь против Гая Верреса («О предметах искусства») 2-3 (4-5) [Цицерон 1993, т.1, с.60])

  Посидипп в книге о Книде и статуе Афродиты. (Арнобий. Против язычников VI 22 [Арнобий 1917, с.284])

  Насчитывают по крайней мере пять Эротов Праксителя (Комм. Г.А.Тароняна [Плиний 1994, с.654])

  См. Цицерон. Против Верреса IV 4, 135

 

  Статуя Эрота (обнаженного, крылатого) изображена на монетах Пария II в. н.э. (Комм. Г.А.Тароняна [Плиний 1994, с.655])

  (№ 1031). «Парий – приморский город с гаванью большего размера, чем у Приапа… Здесь передают мифический рассказ о том, что офиогены находятся в каком-то родстве со змеями… Согласно мифу, родоначальником племени был какой-то герой, превратившийся из змеи в человека. … Парий был основан милетцами, эрифрейцами и парийцами» (Страбон XIII 1, 14 (стр.588) [Страбон 1994, с.551])

 

Эпиграммы на Эрота Праксителя.

            «Силу изведав мою, представил Пракситель Эрота,

                        Образ любви отыскав в собственном сердце своём.

            Отдан я Фрине – Любовь за любовь. Без стрел и без лука

                        Я проникаю в сердца тех, кто глядит на меня»

(№ 1032). (Псевдо-Симонид № 56 (АП XVI 204),

пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1993, с.24-25],

пер. Л.В.Блуменау см. [Лирика 1968, с.337])

 

            «В Феспиях чтут одного лишь Эрота, дитя Афродиты,

                        И признают только тот образ Эрота, в каком

            Бога познал сам Пракситель, в каком его видел у Фрины,

                        И, изваяв, ей как дань собственной страсти принёс»

(№ 1033). (Леонид № 89 (АП XVI 206),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.149])

 

            «Видя на Книде скалистом вот эту Киприду, ты скажешь:

                        «Камень способна зажечь, хоть и из камня сама».

            В Феспиях, видя Эрота, невольно промолвишь: «Не камень,

                        Но и холодную сталь этот способен зажечь».

            Создал такими Пракситель богов. Но чтоб всё не сгорело

                        От двойного огня, порознь он их поместил»

(№ 1034). (Антипатр Сидонский № 44 (АП XVI 167),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.205])

 

«Статую создал Пракситель Эрота паросскую, облик

                        Сына Киприды самой в это творенье вдохнув.

            Ныне Эрот оживил прекраснейший статую эту

                        И, представляя себя, нам он Праксителя дал,

            Пусть этот смертных чарует, а бог обольщает на небе!

                        Страсти пусть правят равно на небе и на земле!

            О счастливейший город меропов, который Эрота

                        Богорожденного вновь, юных вождя, воспитал!»

(№ 1035). (Мелеагр № 110 (АП XII 56),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.253])

 

«Древний ваятель Пракситель прекрасную статую создал,

                        Но без души, лишь придав внешние камню черты,

            Облик глухой и немой. А теперь им волшебно изваян

                        Одушевленный в моем сердце коварный Эрот.

            Общее имя у них, а в жизни он лучше гораздо,

                        Он и не камень, – души преобразующий дух.

            Пусть изваяет теперь ваятель во мне мою душу,

                        А после этого пусть храм возведет в ней Эрот»

(№ 1036). (Мелеагр № 111 (АП XII 57),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.253])

 

Македония

Филипп

  (№ 1037). «Мальчиком он [Филипп] жил в Фивах у Паммена и на этом основании считался ревностным последователем Эпаминонда» (Плутарх. Пелопид 26, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.1, с.333])

  (№ 1038). «…Александра, пасынка Аррибы, брата жены своей Олимпиады, красивого и чистого нравами юношу, Филипп вызвал в Македонию якобы по просьбе сестры. Всеми способами, то обещая юноше царскую корону, то притворяясь влюбленным, Филипп склонил юношу к преступной связи с ним. Филипп рассчитывал, что впоследствии Александр будет ему вполне покорным либо из чувства стыда, либо из чувства благодарности за [обещанное] благодеяние, царскую власть. Поэтому, когда Александру исполнилось двадцать лет, Филипп, несмотря на его юный возраст, передал ему отнятое у Аррибы царство, совершив, таким образом, преступление по отношению и к тому и к другому. Ибо в отношении того, у которого отнял царство, он нарушил право родства, а того, которому он отдал царство, развратил, прежде чем сделать его царем» (Юстин. Эпитома Помпея Трога VIII 6, 5-8 [Юстин 2005, с.73])

  (№ 1039). «В сорок девятой книге он [Феопомп] так говорит о Филиппе: «Людей благопристойных и бережливых Филипп отвергал, а любил и хвалил тех, кто жил привольно и тешился пьянством и игрою. Он не только давал им в этом полную волю, но и позволил состязаться во всем дурном и мерзком. Каких гнусностей в них не было? И что хорошего в них было? Взрослые, они брили и выщипывали себе волосы; бородатые, влезали друг на друга, каждый из них таскал с собой двух-трех распутников и сам был готов служить другим. Поэтому верно было бы сказать, что они – не гетайры, но гетеры, не воины, но подонки, по натуре злодеи, по привычкам блудодеи» (Афиней VI 260d-f [Афиней 2003-, т.1, с.326])

  (№ 1040). «Филипп брал сыновей знатных македонян в свою свиту не для того, чтобы, как говорят некоторые, бесчестить или унижать их, а с целью закалить юношей в трудах и приучить к несению необходимых обязанностей. К тем же, кто был склонен к изнеженности и лености, он, как передают, относился беспощадно» (Элиан. Пёстрые рассказы XIV 48 [Элиан 1963, с.121])

  (№ 1041). «…когда же после битвы [при Херонее] Филипп, осматривая трупы, оказался на том месте, где в полном вооружении, грудью встретив удары македонских копий, лежали все триста мужей, и на его вопрос ему ответили, что это отряд любовников и возлюбленных, он заплакал и промолвил: «Да погибнут злою смертью подозревающие их в том, что они были виновниками или соучастниками чего бы то ни было позорного». (Плутарх. Пелопид 18, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.1, с.329])

 

Павсаний

  (№ 1042). [336 г.] «…Филипп справил свадьбу дочери своей Клеопатры и Александра, которого он сделал царем Эпира. Свадьба была отпразднована с невероятной пышностью… Не было недостатка и в великолепных зрелищах; Филипп отправился посмотреть на них без телохранителей, между двумя Александрами, сыном и зятем. Воспользовавшись этим, молодой человек из македонской знати, по имени Павсаний, ни в ком не возбуждавший подозрений, стал в узком проходе и заколол Филиппа, когда тот шел мимо него; так день веселья превратился в день погребальных рыданий.

  Павсаний этот еще в ранней юности подвергся насилию со стороны Аттала, причем этот и без того позорный поступок тот сделал еще более гнусным: приведя Павсания на пир и напоив его допьяна неразбавленным вином, Аттал сделал его жертвой не только своей похоти, но предоставил его и остальным своим сотрапезникам, словно Павсаний был продажным распутником, так что Павсаний стал посмешищем в глазах своих сверстников.

  Тяжко оскорбленный, Павсаний несколько раз обращался с жалобами к Филиппу. Павсанию отводили глаза ложными обещаниями, да еще и подшучивали над ним, а врагу его – он видел – дали почетную должность военачальника; поэтому он обратил свой гнев против Филиппа и, не будучи в состоянии отомстить обидчику, отомстил несправедливому судье. (7) Думали также, что Павсаний был подослан Олимпиадой, матерью Александра, да и сам Александр не был, по-видимому, не осведомлен о том, что замышляется убийство его отца, ибо Олимпиада не менее страдала от того, что ее отвергли и предпочли ей Клеопатру, чем Павсаний от своего позора. … Полагали, что и тот и другая [Александр и Олимпиада] в своем озлоблении толкнули Павсания, негодовавшего на безнаказанность своего оскорбителя, на такое страшное злодеяние. Олимпиада, по-видимому, держала наготове коней для убийцы на случай его бегства. Когда же она, услыхав об убийстве царя, поспешила на похороны под предлогом исполнения последнего долга, то она в ту же ночь возложила на голову висевшего на кресте Павсания золотой венец. … Спустя немного дней она сожгла снятый с креста труп убийцы над остатками своего мужа и приказала насыпать холм на том же месте; она позаботилась и о том, чтобы ежегодно приносились умершему жертвы, согласно с верованиями народа. … Наконец, она посвятила Аполлону меч, которым был заколот царь, от имени Мирталы; это имя Олимпиада носила в младенчестве» (Юстин. Эпитома Помпея Трога IX 6-7 [Юстин 2005, с.78-79])

  (№ 1043). «Когда Павсаний, потерпевший жестокую обиду из-за Аттала и Клеопатры, не нашел справедливости у Филиппа и убил его, то в этом преступлении больше всего обвиняли Олимпиаду, утверждая, будто она подговорила и побудила к действию разъяренного молодого человека. Обвинение коснулось и Александра: шли толки, что, когда после нанесенного ему оскорбления Павсаний встретил Александра и пожаловался ему на свою судьбу, тот ответил стихом из «Медеи»:

            Всем отмстить – отцу, невесте, жениху.

Тем не менее, разыскав участников заговора, Александр наказал их и очень возмущался тем, что Олимпиада в его отсутствие жестоко расправилась с Клеопатрой» (Плутарх. Александр 10, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.122])

  (№ 1044). «Граждане [Афин] немедленно постановили устроить благодарственное жертвоприношение и наградить Павсания венком» (Плутарх. Демосфен 22, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.332])

  См. также Элиан. Пёстрые рассказы III 45 [Элиан 1963, с.42]

  (№ 1045). «У македонян два царя далеко превосходили всех остальных славой воинских подвигов: Филипп, сын Аминты, и Александр Великий. Последний скончался в Вавилоне от недуга, а Филипп был убит Павсанием в Эгах по дороге на игры, возле театра» (Непот. О царях 2 [Непот 1992, с.85])

  (№ 1046). Об убийстве Филиппа: «…умер от руки коварного сына Кераста Павсания, происходившего из рода Ореста…» (Иосиф Флавий. Иудейские древности XI 8, 1 [Иосиф 1994, т.2, с.85])

  О дне убийства Филиппа. (Иосиф Флавий. Иудейские древности XIX 1, 13 [Иосиф 1994, т.2, с.493])

 

Феопомп

  (№ 1047). «…Феопомп видит и говорит не только то, что очевидно многим, но изучает неявные причины поступков, побуждения и движения души тех, кто их совершает, которые большинству увидеть нелегко; он всегда разоблачает все тайны мнимой добродетели и нераскрытых пороков. Мне кажется, что мифический суд, который при разлучении души с телом вершат в Аиде тамошние судьи, так же строг, как и тот, что вершит Феопомп в своих сочинениях. Из-за того и прославили его клеветником, что он добавляет к необходимым упрекам по отношению к видным лицам еще и не необходимые обстоятельства так же, как это делают врачи, которые отсекают и выжигают больные части тела, стремясь достать и вырвать их поглубже, не нанося при этом никакого вреда здоровым и нормальным органам» (Дионисий Галикарнасский. Письмо к Помпею (785), пер. О.В.Смыки [Риторики 1978, с.232])

  (№ 1048). «Употребление таких колонов довольно рискованно. … Это становится нам ясным на примере из Феопомпа. В обвинительной речи против друзей Филиппа он говорит: «Мужеубийцами были они по натуре, мужеблудниками стали по образу жизни. Они назывались сообщниками, а были соложниками». Созвучие колонов и противопоставление в них уменьшают силу речи, так как в них много искусственности. Гнев не нуждается в искусной отделке…» (Деметрий. О стиле 27, пер. Н.А.Старостиной и О.В.Смыки [Риторики 1978, с.242])

  (№ 1049). «В периодах надо избегать антитез и созвучий: они придают речи пышность, а не силу и часто вместо мощи получается выспренность. Так, например, Феопомп в речи, направленной против товарищей Филиппа, антитезой разрушил силу… Ведь слушатель, поглощенный таким сверхискусством, а вернее лжеискусством, уже далек от всякого гнева» (Деметрий. О стиле 247, пер. Н.А.Старостиной и О.В.Смыки [Риторики 1978, с.276])

 

  (№ 1050). «(11, 1) В этом отношении наибольшего порицания достоин Феопомп. … (5) Если кто прочитает начало сорок девятой книги Феопомпа, безрассудство историка приведет его в изумление, ибо, не говоря уже о прочем, мы находим у него даже такие выражения:

  (6) «Если обретался где-либо среди эллинов или варваров какой развратник или наглец, все они собирались в Македонию к Филиппу и там получали звание друзей царя. (7) Да и вообще Филипп знать не хотел людей благонравных и бережливых, напротив ценил и отличал расточительных или проводящих жизнь в пьянстве и игре. (8) Он не только давал им средства для порочной жизни, но возбуждал их к соревнованию во всевозможных мерзостях и беспутствах. (9) Каких только пороков или преступлений не было на этих людях? Зато они были далеки от всего честного и благородного. Одни из них, в возмужалом возрасте, ходили всегда бритыми, с выглаженной кожей, другие, хотя и носили бороду, предавались разврату друг с другом. (10) Они водили за собою двух-трех любодеев, а другим предлагали те же услуги, что и любодеи. (11) Поэтому правильнее было бы считать этих друзей не товарищами, а товарками, называть их не воинами, но потаскухами. (12) По натуре человекоубийцы, по образу жизни они были любодеи. Во избежание многословия, (13) тем паче, что передо мною столько важных дел, скажу вообще: мне думается, что люди, именовавшиеся друзьями и товарищами Филиппа, были на самом деле такими скотами и развратниками, что с ними не могли бы сравниться ни Кентавры, обитавшие на Пелии, ни Лестригоны, жившие на Леонтинской равнине, ни вообще какая бы то ни было тварь».

  (12, 1) Разве можно не возмущаться такою грубостью и непристойностью в речи историка? (2) В самом деле, Феопомп заслуживает осуждения не за то только, что высказывает мнения, противоречащие задаче его собственного повествования, но и за то также, что он оболгал царя и друзей его, а наибольше за то, что эти лживые известия облекает в срамную и непристойную форму. … (5) Что касается Филиппа и его друзей, то нечего бояться, как бы не приписать им изнеженности, малодушия или непотребства; следует остерегаться того только, чтобы не впасть в превознесение этих людей… (6) Несомненно ведь, что они собственными трудами и подвигами создали из ничтожного царства славнейшую и обширнейшую македонскую державу. … (12) Таким образом, если язвительность, с какою историк Тимей говорит о сицилийском владыке Агафокле, имеет еще некоторое оправдание при всей своей неумеренности, ибо он изобличает врага своего, негодяя и тирана, то в ожесточении Феопомпа нет никакого смысла.

  (13, 1) И в самом деле, поставив себе задачею написать историю Филиппа, как царя от природы весьма расположенного к добру, он затем взваливает на него все пороки и преступления, какие только можно вообразить себе» (Полибий VIII 11-13 [Полибий 1994-95, т.2, с.69-71])

 

Александр Великий

«Нет вообще человека, о котором писали бы

больше и противоречивее»

(№ 1051). (Арриан. Поход Александра I Пред., 2 [Арриан 1993, с.49])

 

  Все тексты об Александре приводить здесь нет ни возможности, ни смысла. Зато мне показалось целесообразным подробно изложить то, что известно из биографии Гефестиона.

 

  (№ 1052). «[Лисимах] себя называл Фениксом, Александра – Ахиллом, а Филиппа – Пелеем» (Плутарх. Александр 5, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.118-119])

  (№ 1053). «Еще в детские годы обнаружилась его воздержность: будучи во всем остальном неистовым и безудержным, он был равнодушен к телесным радостям и предавался им весьма умеренно; честолюбие же Александра приводило к тому, что его образ мыслей был не по возрасту серьезным и возвышенным» (Плутарх. Александр 4, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.118])

 

  (№ 1054). [333 г.] «Однажды Филоксен, командовавший войском, стоявшим на берегу моря, написал Александру, что у него находится некий тарентинец Феодор, желающий продать двух мальчиков замечательной красоты, и осведомлялся у царя, не хочет ли он их купить. Александр был крайне возмущен письмом и не раз жаловался друзьям, спрашивая, неужели Филоксен так плохо думает о нем, что предлагает ему эту мерзость. Самого Филоксена он жестоко изругал в письме и велел ему прогнать прочь Феодора вместе с его товаром. Не менее резко выбранил он и Гагнона, который написал, что собирается купить и привезти ему знаменитого в Коринфе мальчика Кробила» (Плутарх. Александр 22, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.129-130])

  (№ 1055). «А теперь сравним его поведение с тем, как вели себя признанные философы. Сократ не стеснялся разделять ложе с Алкивиадом. Александр же, когда Филоксен, бывший наместником прибрежных областей, написал ему, что в Ионии имеется мальчик, которому нет равных ни по свежести, ни по красоте, и спросил, не прислать ли его, резко ответил: «Ты, верно, совсем не знаешь меня, сквернейший человек, раз пытаешься угодить мне такого рода приманкой». (Плутарх. Об удаче и доблести Александра I 12, пер. Г.П.Чистякова и Э.Г.Юнца [Курций 1993, с.437])

 

  (№ 1056). «…когда Кассандр насильно ласкал Пифона, любимца флейтиста Эвия, а Эвий смотрел и мучился, то Александр гневно набросился на Кассандра, крикнув: «Так, по-твоему, никому и любимым быть нельзя?» (Плутарх. Изречения царей и полководцев 26, 20, пер. М.Л.Гаспарова [Плутарх 1990, с.351])

 

  (№ 1057). «…вообще до своей женитьбы он не знал, кроме Барсины, ни одной женщины. Барсина, вдова Мемнона, была взята в плен под Дамаском» (Плутарх. Александр 21, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.129])

  Это утверждение Плутарха весьма сомнительно, так как в нескольких источниках упоминаются наложницы Александра

 

  (№ 1058). «Итак, милостиво приняв сакских послов, он дал им в спутники Эксципина, еще совсем молодого человека, которого он приблизил к себе из-за цветущей его юности; напоминая Гефестиона телосложением, он, конечно, уступал ему в прелести почти не мужской». (Курций Руф VII 9, 19, пер. Д.А.Дрбоглава [Курций 1993, с.162])

 

Заговор Димна

  (№ 1059). «В это время один македонянин по имени Димн, родом из Халастры, злоумышлявший против Александра, попытался вовлечь в свой заговор юношу Никомаха, своего возлюбленного, но тот отказался участвовать в заговоре и рассказал обо всем своему брату Кебалину. Кебалин пошел к Филоту и просил его отвести их с братом к Александру, так как они должны сообщить царю о деле важном и неотложном. Филот, неизвестно по какой причине, не повел их к Александру, ссылаясь на то, что царь занят более значительными делами. И так он поступил дважды. Поведение Филота вызвало у братьев подозрение, и они обратились к другому человеку. Приведенные этим человеком к Александру, они сначала рассказали о Димне, а потом мимоходом упомянули и о Филоте, сообщив, что он дважды отверг их просьбу. Это чрезвычайно ожесточило Александра. Воин, посланный арестовать Димна, вынужден был убить его, так как Димн оказал сопротивление…» (Плутарх. Александр 49, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.147-148])

  (№ 1060). «(79, 1) … Лимн, один из друзей царя, за что-то упрекал его и, увлеченный гневом, решил составить против него заговор. (2) Был у него любимец Никомах; он убедил и его участвовать в этом заговоре. Тот, совершенный юнец, рассказал об этом деле своему брату Кебалину. Брат испугался, как бы кто-нибудь из участников заговора не раскрыл его царю раньше, чем он сам успеет это сделать, и решил рассказать обо всем Александру. … Филота …. придя к Александру … и словом не упомянул о сообщении Кебалина.

  (5) … Царь в испуге велел тотчас же схватить Лимна и, узнав все, послал за Кебалином и Филотой. (6) Их обо всем распросили, дело было расследовано; Лимн покончил с собой…» (Диодор XVII 79, пер. М.Е.Сергеенко [Курций 1993, с.322])

  (№ 1061). «Димн, человек среднего положения и веса среди приближенных царю, пылал любовью к распутному юноше Никомаху, состоявшему с ним в связи. (3) И вот он, судя по выражению лица, сильно потрясенный, удалив свидетелей, заходит с юношей в храм; (4) и, начав с того, что сообщит нечто весьма секретное и заинтересовав этим, требует во имя взаимной их любви принести клятву, что доверенное ему он покроет молчанием. (5) Никомах, полагая, что тот не скажет ничего такого, молчание о чем было бы преступно, клянется всеми богами. (6) Тогда Димн открывает ему, что составлен заговор убить на третий день царя и что он сам участвует в этом заговоре вместе со смелыми и выдающимися мужами. (7) Юноша, услышав это, стал упорно отрицать, что дал клятву участвовать в таком преступлении, и сказал, что никакая клятва не заставит его умолчать о таком преступлении. (8) Димн, обезумев от любви и страха, схватил юношу за руку и, рыдая, стал умолять его принять участие в заговоре; (9) а если он не может, то по крайней мере не выдавать его: ведь он доказал свою любовь к нему, кроме всего другого, тем, что, не испытав его верности, доверил ему свою жизнь. (10) Наконец Димн стал воздействовать на юношу, продолжавшего с негодованием отказываться, страхом, говоря, что заговорщики начнут свое славное дело с его убийства. (11) Затем он старался повлиять на юношу, отвращающегося от такого преступления, то называя Никомаха трусливой женщиной, то предателем своего любовника, то давая ему большие обещания. … (15) Димн, помраченный любовью и преступлением, стал благодарить юношу и поздравлять с тем, что, проявив мужество, он решил присоединиться к Деметрию, одному из телохранителей, Певколаю и Никанору; к ним он прибавил имена Афобета, Иолая, Диоксена, Археполиса и Аминты.

  (16) Когда Димн отпустил его, Никомах сообщил все, что узнал, своему брату по имени Кебалин.

  (18) Случилось так, что, когда все разошлись, один Филот, сын Пармениона, по какой-то причине задержался у царя. Ему-то Кебалин, путаясь в словах от сильного волнения, сообщает о том, что узнал от брата, и просит немедленно доложить царю. …

  …

  [Александр спрашивает Филота о причинах задержки]

  (33) На это Филот, совершенно не смутившись, если судить по его лицу, ответил, что Кебалин действительно сообщил ему слова развратника, но он не придал им значения, опасаясь, что вызовет у других смех, если будет рассказывать о ссорах между влюбленными; (34) но раз Димн покончил с собой, конечно, не следует молчать, что бы это ни было». (Курций Руф VI 7, 2, пер. И.А.Мироновой [Курций 1993, с.126-128])

 

  (№ 1062). «…Филот был схвачен и приведен на допрос. Его подвергли пыткам в присутствии ближайших друзей царя, а сам Александр слышал всё, спрятавшись за занавесом. Рассказывают, что, когда Филот жалобно застонал и стал униженно молить Гефестиона о пощаде, Александр произнес: «Как же это ты, Филот, такой слабый и трусливый, решился на такое дело?» После смерти Филота Александр сразу же послал в Мидию людей, чтобы убить Пармениона…» (Плутарх. Александр 49, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.148])

  Суд над Филотом. (Курций Руф VI 8-11 [Курций 1993, с.130-139])

 

Заговор Гермолая

  (№ 1063). «(13, 1) Еще Филиппом было заведено, чтобы сыновья знатных македонцев, вошедшие в юношеский возраст, набирались для услуг царю; им поручали прислуживать царю и стоять на страже, когда он спит. … (2) В числе этих юношей находился и Гермолай, сын Сополида; он, по-видимому, занимался философией и поэтому с уважением относился к Каллисфену. Рассказывают, что когда на охоте кабан несся прямо на Александра, Гермолай метнул в него копье раньше Александра. Кабан упал; Александр упустил момент, но рассердился на Гермолая; в гневе приказал он высечь его на глазах остальных юношей и отнял у него лошадь.

  (3) Этот Гермолай, страдая от полученного оскорбления, сказал Сострату, сыну Аминты, своему сверстнику и другу, что он не сможет жить, если не отомстит Александру за оскорбление. Сострата он легко убедил помочь ему; тот любил его. (4) Они привлекли на свою сторону … Сговорились в ту ночь, когда очередь держать ночную стражу дойдет до Антипатра, убить Александра, напав на сонного.

  (5) По рассказу одних, само собой случилось так, что Александр пьянствовал до утра … (6) … таким образом, дело юношей провалилось.

  (7) На следующий день Эпимен, сын Арсея, один из участников заговора, рассказал обо всем Хариклу, сыну Менандра, своему другу. Харикл рассказал Эврилоху, брату Эпимена. Эврилох пошел в палатку Александра и изложил все Птолемею, сыну Лага, телохранителю. Тот рассказал Александру. Александр велел схватить всех, чьи имена были названы Эврилохом. Их пытали, и они раскрыли весь свой заговор и назвали еще несколько человек. …

  (14, 2) Некоторые же пишут следующее: Гермолай, когда его поставили перед собранием македонцев, заявил, что он действительно составил заговор – свободному человеку невозможно терпеть дерзостное самомнение Александра … (3) Присутствующие побили камнями его и всех, кто был с ним захвачен». (Арриан. Поход Александра IV 13, 1-14, 3 [Арриан 1993, с.152-153])

  Плутарх. Александр 54-55 (эпизод с Каллисфеном) [Плутарх 1994, т.2, с.151-152]

  У Диодора нет.

 

  (№ 1064). «И вот знатный юноша из этой когорты, Гермолай, поразил однажды стрелой вепря, которого хотел убить сам царь; по его приказу юноша был наказан розгами. Тяжело снося эту обиду, он стал жаловаться Сострату, который был из той же когорты и пылал к нему любовью. (8) Сострат увидел избитое тело своего любимца, возможно, с какого-то времени он был враждебен царю по другой причине. И вот он стал распалять и без того раздраженного юношу; обменявшись взаимными клятвами верности, он убедил его заключить с ним союз, чтобы убить царя. (9) Они повели дело без детской горячности и очень осмотрительно подобрали тех, кого можно было привлечь в союзники в таком преступном деле. Они сочли нужным завербовать Никострата, Антипатра, Асклепиодора и Филота; через них удалось подговорить Антикла, Элаптония и Эпимена. …

  (20) Но Эпимен, либо внезапно переменив свое намерение из-за царской милости, выделившей его среди прочих, либо убедившись, что сами боги препятствуют задуманному, открывает все, что подготовлялось, своему брату Эврилоху, хотя раньше не хотел посвящать его в свои планы. (21) … Эврилох берет брата за руку и приходит с ним к царскому двору. … (24) …Эпимен рассказал все по порядку и назвал имена заговорщиков. … (25) Некоторые добавляют, что, когда Гермолай жаловался на понесенное от царя наказание, Каллисфен советовал юношам помнить, что они уже взрослые. Трудно было понять, сказано ли это, чтобы утешить наказанного розгами, или, напротив, чтобы еще больше распалить его гнев». (Курций Руф VIII 6, 7-25, пер. А.Ч.Козаржевского [Курций 1993, с.180-181])

  Речь Гермолая. (Курций Руф VIII 7 [Курций 1993, с.182-183])

 

Гефестион

  (№ 1065). «[334 г.] (11, 7) Придя в Илион, он [Александр] свершил жертву Афине Илионской, поднес ей и повесил в храме полное вооружение, а взамен его взял кое-что из священного оружия, сохранившегося еще от Троянской войны. (12, 1) Когда он шел в Илион, Менетий, кормчий, увенчал его золотым венцом; то же сделал Харет, афинянин, прибывший из Сигея, и другие эллины и местные жители; сам он возложил венки на могилу Ахилла, а Гефестион, говорят, возложил венки на могилу Патрокла. Рассказывают, что Александр провозгласил Ахилла счастливцем, потому что о славе его возвестил на будущие времена такой поэт, как Гомер». (Арриан. Поход Александра I 11, 7; 12, 1 [Арриан 1993, с.64])

  (№ 1066). «Когда Александр украсил венком могилу Ахилла, Гефестион также украсил Патроклову могилу, желая дать понять, что любим Александром, подобно тому, как Патрокл был любим Ахиллом» (Элиан. Пёстрые рассказы XII 7 [Элиан 1963, с.87])

  Александр в Илионе: см. Элиан. Пёстрые рассказы IX 38 [Элиан 1963, с.75], Юстин. Эпитома Помпея Трога XI 5, 12 [Юстин 2005, с.86]. У Курция Руфа это место не сохранилось.

 

  (№ 1067). [Победа при Иссе, 333 г.] Мать и жена Дария попали в плен. «…Александр послал известить пленниц, что сам идёт к ним, и, отпустив сопровождавших его, вошел в палатку с Гефестионом. (16) Это был самый любимый из друзей царя, выросший вместе с ним, поверенный всех его тайн, имевший больше других право подавать советы царю. Но этим правом он пользовался так, что казалось, будто он делает это по желанию царя, а не в силу своих притязаний. Будучи ровесником царя, он превосходил его ростом. (17) Поэтому царицы, приняв его за царя, выразили ему покорность по своему обычаю. Когда некоторые из пленных евнухов указали им, кто Александр, Сисигамбис обняла его ноги, прося прощения за то, что она не узнала царя, которого никогда прежде не видела. Царь, взяв ее за руку, помог ей подняться и сказал: «Ты не ошиблась, мать; и этот человек – Александр» (Курций Руф III 12, 15-17, пер. К.А.Морозовой и И.А.Мироновой [Курций 1993, с.43])

  (№ 1068). «Александр на следующий день сам пришел к женщинам [матери и жене Дария] в сопровождении только Гефестиона, одного из «друзей». Мать Дария, не зная, кто из них царь (оба были одеты одинаково), подошла к Гефестиону и простерлась перед ним, так как он показался ей более важным. (7) Гефестион попятился, а какая-то из бывших при ней женщин указала ей на Александра и сказала, что вот это Александр. Мать Дария, смущенная своей ошибкой, попятилась, но Александр сказал, что она не ошиблась: и его спутник зовется Александром». (Арриан. Поход Александра II 12, 6-7 [Арриан 1993, с.97])

  То же: Диодор XVII 37, 5-6 [Курций 1993, с.297].

  Реплика о сыне Дария. (Диодор XVII 38, 2 [Курций 1993, с.297]; Курций Руф III 12, 26 [Курций 1993, с.43-44])

 

  Гефестион в Сидоне. (Курций Руф IV 1, 16-18 [Курций 1993, с.47])

  (№ 1069). «Царь, приказав Гефестиону объехать на кораблях берег Финикии, прибыл со всеми войсками в город Газу». (Курций Руф IV 5, 10, пер. В.С.Соколова и А.Ч.Козаржевского [Курций 1993, с.58])

 

  (№ 1070). [Битва при Гавгамелах, 331 г.]  «И вожди отрядов не опозорили своей славы: раны, полученные каждым из них, свидетельствуют о их храбрости. (32) У Гефестиона рука была пробита копьём, Пердикка, Кен и Менид чуть не были убиты стрелами. (33) И если мы хотим справедливо оценить македонцев, участвовавших в том походе, то должны сказать, что как царь был достоин своих помощников, так и они были достойны своего царя» (Курций Руф IV 16, 31-33, пер. В.С.Соколова и А.Ч.Козаржевского [Курций 1993, с.86-87])

  (№ 1071). «[Битва при Гавгамелах, последний этап] Около 60 «друзей» пало здесь; ранены были сам Гефестион, Кен и Менид; но и тут одолел Александр» (Арриан. Поход Александра III 15, 2 [Арриан 1993, с.123])

  То же: Диодор XVII 61, 3 [Курций 1993, с.311]. 

 

  (№ 1072). «Такие письма Александр получал от Олимпиады часто, но хранил их в тайне. Только однажды, когда Гефестион хотел по обыкновению вместе с ним прочесть распечатанное письмо, Александр не воспрепятствовал ему, но, сняв с пальца кольцо, приложил печать к губам Гефестиона» (Плутарх. Александр 39, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.142])

  То же: Плутарх. Об удаче и доблести Александра I 11 [Курций 1993, с.437]; II 7 [Курций 1993, с.446].

 

  (№ 1073). «Когда Александр увидел, что один из его ближайших друзей, Гефестион, одобряет его сближение с варварами и сам подражает ему в этом, а другой, Кратер, остается верен отеческим нравам, он стал вести дела с варварами через Гефестиона, а с греками и с македонянами – через Кратера. Горячо любя первого и глубоко уважая второго, Александр часто говорил, что Гефестион – друг Александра, а Кратер – друг царя. …» (Плутарх. Александр 47, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.147])

  (№ 1074). «Александр … сказав с укоризной Гефестиону, когда тот поссорился с Кратером: «Да чем бы ты был, если б отняли у тебя Александра?» (Плутарх. Об удаче и доблести Александра II 4, пер. Г.П.Чистякова и Э.Г.Юнца [Курций 1993, с.442])

  Слова Анаксарха о рыбах, присланные царю Гефестионом. (Плутарх. Александр 28 [Плутарх 1994, т.2, с.134-135])

  Отрывок из письма Гефестиону. (Плутарх. Александр 41 [Плутарх 1994, т.2, с.143])

 

  (№ 1075). «На следующий же день он поручил Гефестиону собрать всех пленных во дворце». (Курций Руф VI 2, 9, пер. И.А.Мироновой [Курций 1993, с.116])

  (№ 1076). «[После смерти Филоты] Александр поставил над «друзьями» двух гиппархов: Гефестиона, сына Аминтора, и Клита, сына Дропида, и разделил полк «друзей» на две части: он не хотел вручить командование такой большой конницей … одному человеку, хотя бы и самому близкому» (Арриан. Поход Александра III 27, 4 [Арриан 1993, с.135])

 

  О Гефестионе – Арриан. Поход Александра IV 12, 4 [Арриан 1993, с.151]

  (№ 1077). «Когда все войско, пройдя значительную часть согдийской земли, прибыло к Маракандам, он [Александр] отправил Гефестиона с приказом вновь заселить города Согдианы…» (Арриан. Поход Александра IV 16, 3 [Арриан 1993, с.154])

  Гефестион в Средней Азии: Курций Руф VII 7, 9 [Курций 1993, с.156]; VIII 1, 1.10 [с.167]; VIII 2, 13 [с.171].

 

  (№ 1078). «Тут он разделил свое войско: Гефестиона и Пердикку он послал в землю певкелаотов, к реке Инду … Он велел им все земли, лежащие на их пути, или покорять силой, или присоединять на договорных началах, а придя к Инду, подготовить все для переправы через реку. С ними отправились Таксил и прочие князья. (8) Придя к Инду они сделали, как приказал им Александр. Астис, князь Певкелаотиды, затеял восстание, погиб сам и погубил город, в который бежал. Воины Гефестиона взяли его после тридцатидневной осады». (Арриан. Поход Александра IV 22, 7-8 [Арриан 1993, с.161])

  То же: Курций Руф VIII 10, 2 [Курций 1993, с.187]

  (№ 1079). «Гефестион и Пердикка построили ему другой город (он был назван Оробатидой), оставили там гарнизон и пошли к реке Инду. Придя туда, они сделали все, что было приказано Александром относительно переброски моста через Инд». (Арриан. Поход Александра IV 28, 5 [Арриан 1993, с.166]) 

  (№ 1080). «Когда Александр подошел к реке Инду, он увидел мост, уже наведенный Гефестионом, два тридцативесельных корабля и множество судов поменьше. … Александр совершил жертвоприношение богам, которым совершал обычно, и устроил у реки состязания конные и гимнастические». (Арриан. Поход Александра V 3, 5-6 [Арриан 1993, с.172])

  То же: Курций Руф VIII 12, 4.6.15 ([Курций 1993, с.193-194])

 

  Сражение с Пором. (Арриан. Поход Александра V 12, 2 [Арриан 1993, с.179]; Курций Руф VIII 14, 15 [Курций 1993, с.197]).

  (№ 1081). «Отсюда он [Александр] отправил Гефестиона с частью войска … в землю отпавшего Пора с приказанием передать ее другому Пору, а если на берегах Гидраота живут какие-либо независимые индийские племена, то и их подчинить и отдать под руку Пора». (Арриан. Поход Александра V 21, 5 [Арриан 1993, с.187])

  То же: Диодор XVII 91, 2 [Курций 1993, с.329]; 93, 1 [Курций 1993, с.330].

 

  (№ 1082). «Перейдя через Гидраот, стал он [Александр] отступать дальше к Акесину. (3) Там застал он уже выстроенный город, выстроить который поручил Гефестиону. Он поселил тут окрестных жителей, пожелавших обосноваться здесь, и небоеспособных наемников, а сам стал готовиться к плаванию по Великому морю» (Арриан. Поход Александра V 29, 2-3 [Арриан 1993, с.194])

  Поход по Гидаспу. Об участии Гефестиона см. (Арриан. Поход Александра VI 2, 2 [Арриан 1993, с.196]; 4, 1 [Там же, с.197]; 5, 5-6 [Там же, с.198]); 13, 1 [Там же, с.204]; 17, 4 [с.208]; Арриан. Индика 18, 3 [Индия и античный мир 2002, с.271]; 19, 1 [Там же, с.273]; 19, 3 [Там же, с.273]).

  Курций Руф IX 1, 35 [Курций 1993, с.203], Диодор XVII 96, 1 [Курций 1993, с.332].

  (№ 1083). «Поручив Гефестиону выстроить в Паталах крепость, он послал в близлежащую пустыню людей…» (Арриан. Поход Александра VI 18, 1 [Арриан 1993, с.208]).

  (№ 1084). «Вернувшись обратно в Паталы, он застал сооруженную крепость и Пифона, прибывшего с войском и выполнившего все данные ему поручения. Александр велел Гефестиону приготовить все для укрепления гавани и построить верфь» (Арриан. Поход Александра VI 20, 1 [Арриан 1993, с.210])

  Поход на запад. (Арриан. Поход Александра VI 21, 3 [Арриан 1993, с.211]; 28, 4 [Там же, с.217]; 28, 7 [Там же, с.218]; Курций Руф IX 10, 6 [Курций 1993, с.223])

  (№ 1085). «Александр расположился лагерем у небольшого ручья; когда подошел Гефестион с войском, он двинулся дальше и пришел в самую большую деревню оритов (деревня эта называлась Рамбакией). Место это ему понравилось; он подумал, что город, основанный здесь, станет большим и богатым. Гефестиона он и оставил строить город» (Арриан. Поход Александра VI 21, 5 [Арриан 1993, с.211])

 

  (№ 1086). «В Сузах отпраздновали свадьбы и он сам [Александр], и его «друзья». … Гефестиона он женил на Дрипетиде, дочери Дария, сестре своей жены: он хотел, чтобы дети Гефестиона и его были двоюродными». (Арриан. Поход Александра VII 4, 4-5 [Арриан 1993, с.222-223]) То же: Диодор XVII 107, 6 [Курций 1993, с.339].

  О вдове Гефестиона: Курций Руф X 5, 20 [Курций 1993, с.234]).

  Арриан. Поход Александра VII 5, 6 [с.224]; Поход по Тигру - см. Арриан. Поход Александра VII 7, 1 [с.224]; 7, 6 [с.225].

 

  (№ 1087). «Однажды Гефестион отдал флейтисту Эвию дом, уже нанятый рабами для Эвмена. Эвмен вне себя от раздражения явился в сопровождении Ментора к Александру и кричал, что куда выгоднее бросить оружие и сделаться трагическим актером или играть на флейте, так что Александр сначала принял его сторону и выбранил Гефестиона. Однако вскоре царь переменил мнение…» (Плутарх. Эвмен 2, пер. Л.А.Фрейберг [Плутарх 1994, т.2, с.22])

  (№ 1088). «<лакуна> Гефестион испугался этих слов и против воли помирился с Эвменом, который охотно пошел на мир». (Арриан. Поход Александра VII 13, 1 [Арриан 1993, с.230])

 

  (№ 1089). «[324 г.] (1) В Экбатанах Александр принес жертву, которую обычно приносил при обстоятельствах благоприятных, учредил состязания гимнастические и мусические. Бывали у него и попойки в дружеском кругу. В это время Гефестион почувствовал себя плохо. Шел седьмой день его болезни; рассказывают, что стадион как раз в этот день был полон, так как происходили гимнастические состязания между детьми. Когда Александру сказали, что Гефестиону плохо, он поспешил к нему, но уже не застал его в живых.

  (2) О горе Александра писали по-разному. Что горе это было велико, в этом согласны все. О поведении же Александра рассказывают по-разному, в зависимости от того, относился писавший к Гефестиону и самому Александру благожелательно или же злобствовал и завидовал. (3) Написаны были всякие нелепости, но одни, думается мне, считали, что слова и поступки Александра, продиктованные ему великой скорбью о самом дорогом для него человеке, послужат к его чести, а другие, что они его позорят, потому что они не к лицу ни царю вообще, ни Александру в особенности. Одни рассказывают, что он упал на труп друга и так пролежал, рыдая, большую часть дня. Он не хотел оторваться от умершего, и друзья увели его только силой. (4) Другие говорят, что он провел таким образом целый день и целую ночь. Некоторые добавляют, что он повесил врача Главкию будто бы за плохое лечение, по словам же других, за то, что он спокойно смотрел, как Гефестион напивается допьяна.

  Что Александр обрезал над трупом свои волосы, это я считаю вполне вероятным, как и некоторые другие поступки, в которых он подражал Ахиллу, бывшему для него образцом с детских лет. Некоторые рассказывают, что он сам правил колесницей, везшей тело; это, по-моему, совершенно невероятно. (5) По словам других, он велел сравнять с землей храм Асклепия в Экбатанах: поступок варварский и совершенно не соответствующий обычаям Александра … (6) Довольно вероятным кажется мне другой рассказ: отправившись в Вавилон, Александр встретил по дороге много посольств из Эллады, в том числе и послов из Эпидавра. Александр удовлетворил их просьбы, послал с ними приношения Асклепию, но при этом сказал: «Немилостиво обошелся со мной Асклепий; не сохранил мне друга, который был мне дороже глаза». (7) Он велел вечно чтить Гефестиона как героя; об этом пишет большинство. Некоторые же рассказывают, что он отправил к Аммону спросить, разрешает ли он приносить Гефестиону жертвы как богу. Аммон не разрешил.

  (8) Все единогласно утверждают, что в течение трех дней после смерти Гефестиона Александр ничего не ел, не приводил себя в порядок, а лежал, рыдая, или скорбно молчал. Он велел приготовить Гефестиону в Вавилоне костер, стоимостью 10000 талантов, а по словам некоторых, и дороже, и приказал облечься в траур всей варварской земле. (9) Многие из друзей Александра в угоду ему посвятили себя и свое оружие умершему Гефестиону. Это была выдумка Эвмена, о недавней ссоре которого с Гефестионом мы говорили. Он сделал это, чтобы Александр не подумал, будто бы он радуется смерти Гефестиона». (Арриан. Поход Александра VII 14, 1-9 [Арриан 1993, с.232-234])

  (№ 1090). «Для Александра смерть Гефестиона была великим несчастьем; думается мне, что Александр предпочел бы скорее умереть, чем пережить его, так же как, думаю, и Ахилл пожелал бы скорее умереть раньше Патрокла, чем стать мстителем за его смерть». (Арриан. Поход Александра VII 16, 8 [Арриан 1993, с.236])

  (№ 1091). «В эти дни тяжело заболел Гефестион. Человек молодой и воин, он не мог подчиниться строгим предписаниям врача и однажды, воспользовавшись тем, что врач его Главк ушел в театр, съел за завтраком вареного петуха и выпил большую кружку вина. После этого он почувствовал себя очень плохо и вскоре умер.

  Горе Александра не знало границ, он приказал в знак траура остричь гривы у коней и мулов, снял зубцы с крепостных стен близлежащих городов, распял на кресте несчастного врача, на долгое время запретил в лагере играть на флейте и вообще не мог слышать звуков музыки, пока от Аммона не пришло повеление оказывать Гефестиону почести и приносить ему жертвы как герою. Утешением в скорби для Александра была война, которую он превратил в охоту на людей: покорив племя коссеев, он перебил всех способных носить оружие. И это называли заупокойною жертвой в честь Гефестиона» (Плутарх. Александр 72, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.161])

  (№ 1092). «После смерти Гефестиона Александр Великий приказал не только обрезать гривы лошадям и мулам, но и снести зубцы крепостных стен, дабы казалось, что города скорбят, являя вместо прежнего своего вида облик остриженный и жалкий» (Плутарх. Пелопид 34, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.1, с.338])

  (№ 1093). «…умер один из друзей Александра – Гефестион. Сначала он был дорог царю юношеской своей красотой, а потом своими заслугами. Александр оплакивал его так долго, как не подобало царю, поставив ему памятник в двенадцать тысяч талантов, и приказал почитать его после смерти как бога» (Юстин. Эпитома Помпея Трога XII 12, 11-12 [Юстин 2005, с.106])

  (№ 1094). «Когда Гефестион умер, Александр бросил в погребальный костёр оружие, золото, серебро и драгоценную персидскую одежду. Он также на гомеровский лад отрезал прядь своих волос, подражая Ахиллу. Но царь горевал необузданнее и сильнее этого героя: он занес руку на экбатанский акрополь. Все, включая срезанные волосы, по моему мнению, было вполне в греческом духе. Покушение же на стены Экбатан положило начало варварским поступкам царя. Александр отказался от своей обычной одежды и весь отдался печали, любви и слезам. Гефестион умер под Экбатанами.

  Некоторые считают, что всем, что было учреждено для похорон Гефестиона, воспользовались на похоронных торжествах в честь самого Александра, ибо смерть постигла царя, когда траурные обряды по Гефестиону еще не были исполнены» (Элиан. Пёстрые рассказы VII 8 [Элиан 1963, с.59])

  О смерти Гефестиона. (Диодор XVII 110, 8 [Курций 1993, с.341])

  О похоронах Гефестиона. (Диодор XVII 114-115 [Курций 1993, с 344-45])

 

  (№ 1095). «Со всем тем, получив от Аммона прорицание, касавшееся Гефестиона, Александр отменил траур…»  (Плутарх. Александр 75, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.163])

  (№ 1096). «Пришли к нему от Аммона феоры, которых он послал спросить, как полагается ему чтить Гефестиона. По их словам, Аммон ответил, что полагается приносить ему жертвы как герою. Александр обрадовался этому ответу и с этого времени возвеличил Гефестиона как героя. Клеомену … он послал письменный приказ. Я не упрекаю его за этот приказ, отданный из любви к Гефестиону (смерть этой любви не уничтожила) и в память о друге, а упрекаю за многое другое. (7) В письме говорилось: выстроить Гефестиону храм в Александрии египетской, в самом городе и на острове Фарос, там, где на острове стоит башня, сделать его огромнейшим по величине и изумительнейшим по роскоши, назвать именем только Гефестиона и вырезать это имя на тех печатях, которыми купцы скрепляют свои договоры».  (Арриан. Поход Александра VII 23, 6 [Арриан 1993, с.242])

  (№ 1097). «(10) Хилиархом конницы «друзей» вместо Гефестиона Александр никого не назначил: имя Гефестиона не должно было исчезнуть в войске; хилиархия именовалась Гефестионовой и перед ней несли знамя, выбранное Гефестионом. Александр задумал устроить гимнастические и мусические состязания, которые были бы гораздо славнее прежних и по количеству участников, и по расходам на устройство: подготовлено было 3000 состязающихся. Говорят, что короткое время спустя они состязались на похоронах Александра». (Арриан. Поход Александра VII 14, 10 [Арриан 1993, с.234])

 

Багой

  (№ 1098). [330 г.] «Вскоре подошли к городу Гиркании, где был дворец Дария. Здесь Набарзан, получив обещание безопасности, встретил его с обильными дарами. (23) Среди них был Багой, юноша-евнух в расцвете юности и красоты, которого любил Дарий, вскоре полюбил его и Александр, он пощадил и Набарзана главным образом по просьбе этого юноши» (Курций Руф VI 5, 23, пер. И.А.Мироновой [Курций 1993, с.122])

  (№ 1099). [324 г.] «Прибыв в столицу Гедрозии, Александр вновь предоставил войску отдых и устроил празднества. Рассказывают, что однажды, хмельной, он присутствовал на состязании хоров, один из которых возглавлял его любимец Багой. Одержав победу, Багой в полном наряде прошел через театр и сел рядом с царем. Увидев это, македоняне принялись рукоплескать и закричали, чтобы царь поцеловал Багоя; они не успокоились до тех пор, пока Александр не обнял и не поцеловал его» (Плутарх. Александр 67, пер. М.Н.Ботвинника и И.А.Перельмутера [Плутарх 1994, т.2, с.159])

  (№ 1100). «(X 1, 22) Затем он [Александр] прибыл в Персагаду. Это персидская область, сатрапом которой был Орсин… (24) Он вышел навстречу царю со всякого рода дарами… (25) Однако такое радушие варвара послужило причиной его смерти. Дело в том, что, одарив всех друзей царя превыше их собственных желаний, он не оказал никакой почести евнуху Багою, который своей развратностью привязал к себе Александра. (26) Осведомленный некоторыми, насколько Багой любезен Александру, Орсин ответил, что угождает друзьям Александра, а не его любовникам и что не в обычае персов почитать мужчин, пороком уподобившихся женщинам. (27) Услыхав это, евнух обратил свое влияние, добытое лестью и позором, против человека знатнейшего и невинного. … (29) Еще не было подозрений против Орсина, но тот уже потерял своё влияние. Обвинение против него подготовлялось тайно, и он не знал о скрытой опасности, а презренный любовник, не забывая о клевете даже в момент страстных и постыдных переживаний, всякий раз, как возбуждал в царе страсть к себе, возводил на Орсина обвинение то в жадности, то даже в измене.

  (30) …Александр приказал открыть гробницу Кира… (31) Он думал, что гробница наполнена золотом и серебром; такая ходила среди персов молва; но кроме полуистлевшего щита Кира, двух скифских луков и акинака он ничего не нашёл. … (33) Рядом с царем стоял евнух; обратившись к царю, он сказал: «Что же удивительного в том, что царская гробница пуста, когда дома сатрапов не могут вместить в себе вынесенные оттуда богатства? (34) Что касается меня, то сам я этой гробницы раньше не видел, но от Дария слыхал, что здесь с телом Кира было положено 3 тысячи талантов. (35) Отсюда и расположение Орсина к тебе: чем он не мог владеть безнаказанно, то обеспечил себе при помощи подарков». (36) Этими словами евнух возбудил гнев царя… (37) Прежде чем у Орсина возникло подозрение, что его в чем-то обвиняют, он был взят в оковы. Не довольствуясь казнью невинного, евнух убил его собственной рукой. При этом Орсин воскликнул: «Слыхал я, что когда-то Азией управляли женщины, но что ею управляет кастрат – это неслыханное дело». …

  (42) А под конец он [Александр] настолько изменил самому себе, что, вопреки влечению души, по усмотрению любовника одним давал царства, у других отнимал жизнь» (Курций Руф X 1, 22-37, пер. В.С.Соколова и А.Ч.Козаржевского [Курций 1993, с.227-228])

  См. Элиан. Пестрые рассказы III 23 [Элиан 1963, с.37]

 

3. ПЕРИОД ЭЛЛИНИЗМА

3.1. РАННИЙ ЭЛЛИНИЗМ (323-272)

Правители

Птолемей I Лаг

  (№ 1101). «У царя Птолемея был красавец возлюбленный по имени Галет. Сердце этого отрока было, однако, еще лучше, чем его красота. Птолемей часто повторял ему об этом, говоря: «Милый мальчик, ты никому не причинил зла, но всем делаешь одно добро». Однажды Галет ехал верхом рядом с царем. Издали заметив, что каких-то людей ведут на казнь, он в тревоге сказал Птолемею: «Счастье этих людей, что мы на конях, и, если ты не против, царь, давай поторопимся и догоним их, чтобы появиться перед несчастными как Диоскуры, -

            Предстали им достойные спасители, [цитата неизв. автора – примеч.]

как говорят о Касторе и Полидевке». Царь не мог нарадоваться на доброту мальчика и восхищался его сострадательностью; он освободил приговоренных к смерти, и с той поры еще больше подпал под обаяние любви к нему» (Элиан. Пёстрые рассказы I 30 [Элиан 1963, с.13])

 

Антиох I

  (№ 1102). «Случилось так, что Антиох влюбился в Стратонику, которая, несмотря на юные годы, уже родила от Селевка… Лекарь Эрасистрат без труда догадался, что царский сын влюблен, и решивши разузнать, в кого именно, - а это было задачею далеко не простою, - постоянно оставался в его спальне, и всякий раз, как входил красивый юноша или красивая женщина, внимательно всматривался в лицо Антиоха и наблюдал за теми членами тела, которые, по природе своей, особенно живо разделяют волнения души. На любое из прочих посещений больной отвечал одинаковым безразличием, но стоило показаться Стратонике, одной или же вместе с Селевком, как тут же являлись все признаки, описанные Сапфо…» (Плутарх. Деметрий 38, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.389])

  Рассказ об Антиохе и Стратонике (Аппиан XI 59 [Аппиан 2002, с.293])

 

Деметрий Полиоркет

  (№ 1103). «Услышав, что сын снова занемог, Антигон отправился его навестить и в дверях столкнулся с каким-то красивым мальчиком. Он сел подле постели больного и взял его руку, чтобы сосчитать пульс, а когда Деметрий сказал, что лихорадка теперь уже ушла, ответил: «Конечно, ушла, сынок, и даже только что встретилась мне в дверях». Так снисходителен был Антигон к подобным проступкам Деметрия ради иных его деяний» (Плутарх. Деметрий 19, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.378])

  Деметрий в Афинах (304 г.):

  (№ 1104). «Пол в своих покоях он велел кропить благовониями и усыпать всевозможными цветами в зависимости от времени года для того, чтобы ступать по ним. С женщинами Деметрий обращался как распутник и не был чужд любви к мальчикам. Он следил за своей наружностью; заботился о причёске, в золотистый цвет красил волосы, румянил щёки и натирался благовониями, щеголяя своим легкомысленным образом жизни» (Элиан. Пёстрые рассказы IX 9 [Элиан 1963, с.69])

  (№ 1105). «А Деметрий … день за днем осквернял акрополь столь гнусными насилиями над горожанками и свободнорожденными мальчиками, что чище всего это место казалось, когда он распутничал с … всесветно знаменитыми потаскухами. Вообще излагать подробности я не стану - из уважения к Афинам, - но было бы неправильно и несправедливо обойти молчанием доблесть и чистоту Дамокла. Этот Дамокл, еще совсем юный, не избегнул, однако, внимания Деметрия, ибо само прозвище мальчика выдавало редкую его прелесть: его прозвали Дамоклом Прекрасным. Ни на какие обольщения, подарки или же угрозы он не поддавался и в конце концов перестал посещать палестры и гимнасий и только ходил мыться в частную баню. Туда и проскользнул Деметрий следом за ним, улучив время, когда Дамокл остался один, а мальчик, убедившись, что помощи ждать не от кого, сбросил крышку с медного котла и прыгнул в кипящую воду. Так он погиб незаслуженною и жалкою смертью, но выказал благородство, достойное его отечества и его красоты, - не то что Клеэнет, сын Клеомедонта, который «исхлопотал» помилование своему отцу, присужденному к штрафу в пятьдесят талантов, и, предъявив народу письмо Деметрия, не только опозорил самого себя, но и в городе посеял смуту и беспорядки» (Плутарх. Деметрий 24, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.381])

 Гермокл. «На возвращение Деметрия Полиоркета» (см. [Поэты 1999, с.395-396])

 

Антигон Македонский

  (№ 1106). «А возлюбленным царя Антигона был кифаред Аристокл, о котором Антигон Каристский так говорит в жизнеописании Зенона. Царь Антигон имел обыкновение заходить к Зенону после пиров. Как-то, возвращаясь вечером с попойки, он вломился к нему и стал убеждать его присоединиться к гуляками в доме кифареда Аристокла, которого царь любил без памяти» (Афиней XIII 603д = Зенон, фр.23 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.11])

 

Эпир

  (№ 1107). «Гелон, которому Неоптолем особенно доверял, дружелюбно приветствовал Пирра и подарил ему две упряжки подъяремных быков. Их попросил у Пирра Миртил, один из виночерпиев, а когда царь отказал ему и отдал быков другому, Миртил был жестоко оскорблен. Его обида не укрылась от Гелона, который, как говорят, пригласил этого цветущего юношу на пир и, за вином овладев им, принялся уговаривать перейти на сторону Неоптолема и извести Пирра ядом. Миртил сделал вид, будто одобряет замыслы Гелона и поддается на уговоры, а сам сообщил обо всем Пирру» (Плутарх. Пирр 5, пер. С.А.Ошерова [Плутарх 1994, т.1, с.436])

 

Агафокл

  (№ 1108). «Сицилийский тиран Агафокл … достиг царской власти, будучи сам низкого и презренного происхождения; он родился в Сицилии, а отцом его был горшечник. Детство и юность его были не благороднее, чем его происхождение. Он был замечательно красив лицом и телом и добывал средства к жизни, служа орудием разврата. Когда он достиг более зрелого возраста, он перешел от разврата с мужчинами к разврату с женщинами, затем, приобретя недобрую славу у обоих полов, стал наниматься грабежами» (Юстин. Эпитома Помпея Трога XXII 1, 1-5 [Юстин 2005, с.160])

  См. Полибий XII 5.

  (№ 1109). «Агафокл, узнав, что киренец Офела отправился в поход с большими силами, услышав, что он был чадолюбивым, послал заложником к нему своего сына Гераклида, находящегося во цвете лет, дав мальчику поручение выдержать испытание в течение немногих дней. Мальчик пошел; киренец, уступив возрасту, призвал его и был занят только попечением о нем. Агафокл, неожиданно приведя сиракузян, Офелу убил и овладел всем его войском, и сына возвратил необесчещенным» (Полиэн V 3, 4, пер. И.В.Косинцевой [Полиэн 2002, с.187])

  Агафокл и Офелла. (Юстин. Эпитома Помпея Трога XXII 7, 5 [Юстин 2005, с.165])

  (№ 1110). «(15, 1) … Не одобряю я также и брани Тимея против Агафокла, хотя бы он и был подлейший из людей. (2) Я разумею то место в самом конце истории, где Тимей утверждает, что Агафокл в ранней юности был общедоступным любодеем, готовым к услугам гнуснейших развратников, галкой, зимолетом, предоставлявшим себя во всех видах любому негодяю. (3) К этому Тимей прибавляет, что, когда Агафокл умер, жена его в жалобных причитаниях говорила: «Чего только я не делала с тобою? Чего ты не делал со мною?» … (5) Дело в том, что Агафокл наделен был от природы выдающимися достоинствами, (6) как можно легко видеть из слов самого Тимея. … (8) Не следует ли из этого со всей очевидностью, что Агафокл был человек замечательный, редкий, одаренный сильною волею и большим умом, потребными для государственной деятельности?» (Полибий XII 15 [Полибий 1994-95, т.2, с.192-193])

 

Разное

Италия

  (№ 1111). «Некий тарентинец, человек бесстыдный [в рукописи собств.имя «Энесий»] и невоздержанный в отношении всех удовольствий, назывался Таидой за свою красоту, распутную и в дурном смысле общедоступную среди мальчиков». (Дионисий Галикарнасский. Римские древности XIX 4 (17), 2 (6), пер. А.М.Сморчкова [Дионисий 2005, т.3, с.217])

 

Афины

  (№ 1112). «(13, 1) По уверению Тимея, Демохар чинил блуд верхними частями тела, не достоин был возжигать священный огонь, своим поведением превзошел описания Ботриса, Филениды и прочих непристойных писателей. (2) Таких ругательных выражений не должен бы позволять себе не то что человек просвещенный, но даже тот, что в непотребном доме торгует собственным телом. (3) Тимей же, дабы придать больше веры своему срамословию и бесстыдным измышлениям, (4) взводит на человека новую клевету, привлекая в свидетели какого-то безвестного комика.

  На чем основываются мои возражения? На том прежде всего, что Демохар, племянник Демосфена, (5) был человек благородного происхождения и хорошего воспитания; во-вторых, на том, что афиняне почтили его избранием в военачальники и на другие должности; (6) все это было бы невозможно, если бы Демохар одержим был такими пороками. … (7) … Однако в словах Тимея нет ни слова правды. (8) В противном случае не один комик Архедик говорил бы о Демохаре то, что передает Тимей, но многие друзья Антипатра, так как Демохар открыто высказывал немало оскорбительного не только о самом Антипатре, но и об его преемниках и друзьях… (14, 1) … Вследствие этого, полагаясь больше на свидетельство родного города, нежели на уверение язвительного Тимея, я смело заявляю, что жизнь (2) Демохара свободна была от всех приписываемых ему недостатков» (Полибий XII 13, 1-14, 2 [Полибий 1994-95, т.2, с.191-192])

 

Прочее

  (№ 1113). «Знаменитыми людьми из Магнесии были … кулачный боец Клитомах, который, влюбившись в какого-то кинеда и в молодую девушку, бывшую у того на содержании, стал подражать разговорной речи и стилю кинедов. Сотад был первым, кто написал разговор кинедов; затем последовал этолиец Александр. Эти двое подражали таким разговорам в прозе, а Лисий сопровождал их музыкой, а еще раньше него – Сим» (Страбон XIV 1, 41 (стр.648) [Страбон, с.606])

  (№ 1114). «Но и тот, кто сначала принял на себя труд жителя Теринфа [Геракла], а после, в Олимпии, перестал быть мужчиной, - кулачный боец Клеомах, битый внутри своей кожи и, более того, достойный венка среди новианских «Фуллонов», - он по заслугам упомянутый мимографом Лентулом в «Жителях Катины» как поместил на место следов, оставленных кестами, кольца и браслеты, так и грубую шерсть эндромиды сбросил с себя с помощью одежды из тонкой ткани». (Тертуллиан. О плаще IV 4 [Тертуллиан 2000, с.76])

 

  (№ 1115). «[Изречения кифариста Стратоника]. …Гераклею [он называл] – «мужским Коринфом» [Андрокоринф]. … Покидая Гераклею, он вышел за ворота и стал озираться по сторонам; на вопрос, зачем он это делает, он сказал, что ему стыдно попасться кому-нибудь на глаза, выходя из такого блудилища» (Афиней VIII 351d [Афиней 2003-, т.1, с.439])

  См. комм. [Афиней 2003-, т.1, с.594]: как славились распущенностью женщины Коринфа, так и мужчины Гераклеи.

 

Причерноморье

  (№ 1116). Птолемей Хенн (сын Гефестиона) в извлечениях Фотия. «Новая история».

  Книга VII … «[говорят], что и фанагориец Булагор, полюбив флейтиста Диодора, бросился [со скалы] и убился, будучи уже стариком» [Латышев 1947-52, с.337 (1947, № 4, с.278)]

  Датировка события не установлена.

 

Философы

Эпикур

  (№ 1117). «Ибо не бесконечные попойки и праздники, не наслаждение мальчиками и женщинами или рыбным столом и прочими радостями роскошного пира делают нашу жизнь сладкою, а только трезвое рассуждение, исследующее причины всякого нашего предпочтения и избегания и изгоняющее мнения, поселяющие великую тревогу в душе» (Эпикур. Из Письма к Менекею (Диоген Лаэртский X 132 [Диоген 1979, с.435]))

  (№ 1118). «Он писал в письмах … к Пифоклу, цветущему мальчику: «Что ж, буду сидеть и ждать прихода твоего, желанного и богоравного!». … И в письме к Пифоклу: «От всякого воспитания, радость моя, спасайся на всех парусах!» (Диоген Лаэртский X 5-6 [Диоген 1979, с.398])

  Письмо Эпикура к Пифоклу о небесных явлениях: Диоген Лаэртский X 84-116 [Диоген 1979, с.421-430]

 

  (№ 1119). «Когда отнимается возможность видеться, разговаривать, общаться, кончается любовная страсть». (Эпикур. Ватиканское собрание изречений 18, пер. С.И.Соболевского [Лукреций 1946-47, т.2, с.615]

  (№ 1120). «Я узнал от тебя, что у тебя довольно сильно вожделение плоти к любовным наслаждениям. Когда ты не нарушаешь законов, не колеблешь добрых обычаев, не огорчаешь никого из близких людей, не вредишь плоти, не расточаешь необходимого, удовлетворяй свои желания, как хочешь. Однако невозможно не вступить в столкновение с каким-нибудь из выше указанных явлений: ведь любовные наслаждения никогда не приносят пользы; довольно того, если они не повредят». (Эпикур. Фр.51, пер. С.И.Соболевского [Лукреций 1946-47, т.2, с.619-621]

  (№ 1121). «Половое сношение никогда не приносит пользы; довольно того, если оно не повредит». (Эпикур. Пир, фр.8 (ДЛ X 18 = Узенер, фр.62), пер. С.И.Соболевского [Лукреций 1946-47, т.2, с.629])

  (№ 1122). «Я, со своей стороны, не знаю, что разуметь мне под благом, если исключить удовольствия, получаемые посредством вкуса, посредством любовных наслаждений, посредством слуха и посредством принятых эмоций зрения от красивой формы». (Эпикур. О цели жизни, фр.10 (Афиней XII 546е, ДЛ X 6 = Узенер, фр.67), пер. С.И.Соболевского [Лукреций 1946-47, т.2, с.629]) То же: «И в сочинении «О конечной цели» он [Эпикур] говорит примерно так: «Я уж и не знаю, что считать благом, если не удовольствие от вкуса, от любовных наслаждений, от слуха и от зрения, приятно возбуждаемого формами» (Афиней VII 280a-b [Афиней 2003-, т.1, с.348])

  (№ 1123). «Красоту, добродетель и тому подобное следует ценить, если они доставляют удовольствие; если же не доставляют, то надо с ними распрощаться». (Эпикур. Фр.12 (Афиней XII 546f = Узенер, фр.70), пер. С.И.Соболевского [Лукреций 1946-47, т.2, с.629])

  См. также фр. 34 (ДЛ X 5 = Узенер, фр.165).

  (№ 1124). «Я плюю на красоту и на тех, кто попусту [зря] восхищается ею, когда она не доставляет никакого удовольствия». (Эпикур. Фр.79 (Афиней XII 547а = Узенер, фр.512), пер. С.И.Соболевского [Лукреций 1946-47, т.2, с.649]

 

Феодор Безбожник

  (№ 1125). «[Мнения Феодора] Кража, блуд, святотатство – все это при случае допустимо, ибо по природе в этом ничего мерзкого нет, нужно только не считаться с обычным мнением об этих поступках, которое установлено только ради обуздания неразумных. И  любить мальчиков мудрец будет открыто и без всякой оглядки.

  Об этом предмете рассуждал он так. «Разве грамотная женщина не полезна постольку, поскольку она грамотна?» - «Конечно». – «А грамотный мальчик или юноша полезен, поскольку он грамотен». – «Так». - «Тогда и красивая женщина полезна, поскольку она красива, и мальчик или юноша полезен, поскольку он красив». – «Так». – «Но красивый мальчик или юноша полезен для того самого, для чего он красив?». – «Так». – «Значит, он полезен для любви». И когда с этим соглашались, он делал вывод: «Стало быть, кто пользуется любовью, поскольку она полезна, тот поступает правильно и, кто пользуется красотою, поскольку она полезна, тот поступает правильно». Рассуждениями такого рода он и одолевал в споре» (Диоген Лаэртский II 99-100 [Диоген 1979, с.135])

  (№ 1126). «[Фок, сын Фокиона] Но вообще, как сообщают, из этого сына так и не вышло ничего путного. Он влюбился в девчонку из какого-то притона и, оказавшись однажды по чистой случайности в Ликее, где держал тогда речь Феодор Безбожник, рассуждая примерно так: «Если выкупить друга не позорно, то не более позорно выкупить и подругу, если не стыдно выкупить любимца, не стыдно – и возлюбленную, - применил это рассуждение, сочтя его вполне обоснованным, к себе и своей страсти и выкупил возлюбленную» (Плутарх. Фокион 38, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.223])

 

Диагор

  (№ 1127). «Кулачный боец Никодор принадлежал к числу самых прославленных мантинейцев; оставив свое прежнее ремесло, он уже в зрелом возрасте стал законодателем и так послужил отчизне гораздо лучше, чем победами на состязаниях. Считают, однако, что влюбленный в него Диагор с Мелоса составил для Никодора законы. Я бы мог подробнее рассказать о Никодоре, но, чтобы не показалось, будто моя хвала распространяется и на Диагора, достаточно сказанного. Ведь этот Диагор был против богов, и мне неприятно говорить о нём» (Элиан. Пёстрые рассказы II 23 [Элиан 1963, с.23])

  См. «Письмо к Диагору» Линкея.

 

Академики

Полемон

  (№ 1128). «Антигон Каристский в «Жизнеописаниях» говорит, что … Полемон был привлечен к суду своей женой за дурное обращение, потому что он жил с мальчиками. Но с тех пор как он взялся за философию, нрав его обрел такую твердость, что он никогда не изменялся в лице и голос его всегда был ровен…» (Диоген Лаэртский IV 17 [Диоген 1979, с.187])

  (№ 1129). «Во всем, казалось, Полемон был ревнителем Ксенократа – и даже его любовником, как пишет Аристипп в IV книге «О роскоши древних» (Диоген Лаэртский IV 19 [Диоген 1979, с.188]) 

 

  «(№ 1130). Кратет был сын Антигена, из дема Фрии, слушатель и любовник Полемона, которому он и стал преемником во главе школы. Они так любили друг друга, что и при жизни жили одним и тем же, и чуть ли не до последнего дыхания оставались подобны друг другу, и по смерти разделили общую гробницу. Потому и Антагор писал о них вот каким образом [АП VII 103]:

            Путник, поведай о том, что в этой гробнице сокрыты

                        Рядом мудрец Полемон и богоравный Кратет,

            Великодушием схожие двое мужей, у которых

                        Сонмы божественных слов жили на вещих устах.

            Чистою жизнь их была, посвященная вечным заветам,

                        К мудрости вышней стремясь, в коей бессмертие их.

  … Общий стол у них был (по словам Антигона) в доме Крантора, где они жили душа в душу с Аркесилаем – Аркесилай, как известно, делил жилище с Крантором, между тем как Полемон и Кратет обитали у одного из горожан по имени Лисикл. Кратет, как сказано, был любовником Полемона, Аркесилай же – Крантора» (Диоген Лаэртский IV 21-22 [Диоген 1979, с.188-189])

 

Крантор

  (№ 1131). «Говорят, у поэта Антагора есть такие слова Крантора о любви:

            Дух мой сомненьем объят: Любовь, из какого ты рода?

            То ли назвать тебя богом из тех, кто первыми в мире

            Были Эребом седым рождены и царственной Ночью

            В давние веки в бескрайной пучине глубин Океана?

            Или Киприда тебя родила многоумная? Или

            Гея-Земля, или Ветры над ней? Такое ты людям

            Благо приносишь и зло, что видишься нам ты двуликой»

(Диоген Лаэртский IV 26-27 [Диоген 1979, с.190])

 

  Рассуждения Крантора о Мужестве, Здоровье, Наслаждении и Богатстве. (Секст Эмпирик. Против ученых XI (Против этиков) 52-58 [Секст 1976, т.2, с.16-17])

 

Аркесилай

  (№ 1132). «Крантор в него [Аркесилая] влюбился и спросил его словами из «Андромеды» Еврипида:

            - О дева, наградишь ли за спасенье? [не сохранилась]

а он ответил:

            - Бери меня – рабой или женой!

  С этих пор они жили вместе; а Феофраст, огорченный, сказал будто бы так: «Что за пригожий и ретивый мальчик сбежал от моих разговоров!» (Диоген Лаэртский IV 29-30 [Диоген 1979, с.191])

  (№ 1133). «Известна такая его эпиграмма … о Менодоре, любимце Евгама, Аркесилаева товарища по занятиям:

            Как далеко он фригийской земли, от твоей Фиатиры

                        Как далеко ты лежишь, о Каданид Менодор!

            Но к Ахеронту для нас одинаково меряны тропы,

                        Древнее слово гласит: путь несказанный един.

            Здесь тебе ставит Евгам сей памятник, издали видный,

                        Ибо любил он тебя более прочих рабов» [АП II 382]

(Диоген Лаэртский IV 30-31 [Диоген 1979, с.192])

  (№ 1134). «Например, он воскликнул, когда очень молодой человек стал рассуждать слишком задорно: «Неужели никто не обставит его в бабки?»

  Когда человек, слывший женоподобным, утверждал перед ним, что не видит разницы между большим и меньшим, он спросил: «И нутром ты не чувствуешь разницы между штукой в десять пальцев и в шесть пальцев?»

  Некий Гемон Хиосский, безобразный лицом, но мнивший себя красавцем и щеголявший в тонких тканях, заявил было, что истинный мудрец никогда не влюбится. «Даже в такого красавца и щеголя, как ты?» - спросил Аркесилай.

  А когда развратник, намекая на Аркесилаеву величавость, сказал ему:

            - Спросить тебя, царица, иль смолчать? – [несохранившаяся трагедия – комм.]

то Аркесилай откликнулся:

            - О женщина, зачем так непристойно

            Ты говоришь?..»

(Диоген Лаэртский IV 34-35 [Диоген 1979, с.193])

  (№ 1135). «Роскоши он был предан безмерно – чем не второй Аристипп? … Любил мальчиков и совсем терял из-за них голову; за это Аристон Хиосский со своими стоиками поносил его, обзывая растлителем отроков, мужеложцем и наглецом. Особенно, говорят, был он влюблен в Деметрия [сына Антигона Гоната], с которым плавал в Кирену, а еще в Клеохара Мирлейского; это о Клеохаре он крикнул из-за двери пьяным гулякам, что он и отворил бы им, да мальчик не хочет. Этого же мальчика любили и Демохар, сын Лахета, и Пифокл, сын Бугела; и Аркесилай застал его с ними, но по кротости своей сказал, что уступает им место» (Диоген Лаэртский IV 40-41 [Диоген 1979, с.195])

  (№ 1136). «…Аркесилай, когда в школе кто-то из преданных Эроту предложил для обсуждения такую тему: «Полагаю, что ни одна вещь не касается чего бы то ни было», - спросил его, указывая на одного из сидевших тут прекрасных молодых людей: «Неужели и он тебя нисколько не касается?» (Плутарх. Застольные беседы II 1, 10, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.32])

  (№ 1137). «(1) Плутарх сообщает, что философ Аркесилай произнес беспощадные слова о некоем чрезмерно изнеженном богаче, хотя тот имел безупречную репутацию и считался [весьма] далеким от разврата. (2) А именно, когда Аркесилай услышал его слабенький голос, увидел искусно уложенные волосы и игривые, обольстительные, полные сладострастия глаза, то сказал: «Ничуть не важно, по каким частям тела вы можете принадлежать к кинедам, по задним или по передним» (Геллий III 5 (Плутарх. Моралии 126а, также 705е) [Геллий 1993, с.20])

 

Перипатетики

Феофраст

  (№ 1138). «Он был влюблен в сына Аристотеля, Никомаха, хоть и был его учителем (так утверждает Аристипп в IV книге «О роскоши древних»)» (Диоген Лаэртский V 39 [Диоген 1979, с.217])

  (№ 1139). Из завещания Феофраста: «…Воля моя, чтобы Никомаху была сделана статуя в рост; за ваяние уже уплачено Праксителю, а доплату производить из вышеназванных средств» (Диоген Лаэртский V 52 [Диоген 1979, с.221])

  (№ 1140). «Он тоже оставил великое множество книг: … «О любви», «Еще о любви» …» (Диоген Лаэртский V 43 [Диоген 1979, с.218])

  Цитата из Феофраста о Левкокоме и Евксинфете: см. выше.

 

  (№ 1141). «Феофраст утверждает, что состязание в красоте есть и у элидян: судьи на нем выполняют свое дело со всей серьезностью, а победитель получает в награду оружие – его посвящают Афине (по словам Дионисия Левктрийского) и победитель, украшенный лентами своих друзей, возглавляет процессию, направляющуюся в ее храм. А венок они получают миртовый, как рассказывает Мирсил в «Исторических достопримечательностях» (Афиней XIII 609е, пер. Т.А.Миллер и М.Л.Гаспарова [Памятники 1964, т.3, с.196-197])

 

Гераклид Понтийский

  (№ 1142). «Сочинения: …. «О любви, или Клиний»…» (Диоген Лаэртский V 87 [Диоген 1979, с.231])

 

Деметрий Фалерский

  (№ 1143). «Среди этих сочинений: … «О любви» …» (Диоген Лаэртский V 81 [Диоген 1979, с.229])

  (№ 1144). «Увидев однажды распутного юношу, он сказал ему: «Вот тебе Гермес с перекрестка – у него и плащ, и брюхо, и борода, и уд» (Диоген Лаэртский V 82 [Диоген 1979, с.229])

 

  Деметрию Фалерскому приписывалось редактирование басен Эзопа [Античная басня 1991, с.7].

  (№ 1145). «Зевс и стыд

  Зевс, сотворив людей, тотчас вложил в них все чувства и забыл только одно – стыд. Поэтому, не зная, каким путем его ввести, он велел ему войти через зад. Сначала стыд противился и возмущался таким унижением, но так как Зевс был непреклонен, то он сказал: «Хорошо, я войду, но на таком условии: если еще что войдет туда после меня, я тотчас удалюсь». Оттого-то все развратные мальчики и не знают стыда.

  Эту басню можно применить к развратнику». (Басни Эзопа 109 [Античная басня 1991, с.116])

 

Клеарх

  Нач. 3 в. до н.э.

  (№ 1146). Клеарх Солейский пишет в первой книге «Любовных рассказов»: «Ни один льстец не может долго быть другом, ибо время разоблачает их лживое притворство. Однако всякий влюбленный – льстец, юностью и красотой домогающийся любви» (Афиней VI 255b-c [Афиней 2003-, т.1, с.321])

 

Линкей

  Линкей Самосский – ученик Теофраста.

  (№ 1147). «Архестрат же, рассказывая о родосских колючих акулах, дает своим друзьям как бы отеческий совет:

            Славится Родос акулой колючею или «лисицей»;

            Если ее продавать не станут, то с риском для жизни

            Выкради или же силой похить эту «жирную псину»

            (Так называют ее в Сиракузах), а после достойно

            И терпеливо сноси любую сужденную кару.

Линкей Самосский приводит эти стихи в «Письме к Диагору» и пишет, что поэт совершенно прав: кто не в состоянии уплатить [за эту рыбу], пусть идет ради нее хоть на преступление. Он пишет также, что Тесей, когда стал красавцем, уступил Тлеполему только потому, что тот угостил его этой рыбой» (Афиней VII 294f-295d [Афиней 2003-, т.1, с.366]) См. комм. [с.582]

 

Стоики

Зенон из Китиона

  334/3-262/1 годы до н.э.

  (№ 1148). «С мальчиками он проводил время редко, а с женщинами – всего раз или два, и то лишь затем, чтобы не показаться женоненавистником» (Диоген Лаэртский VII 13 = фр.3 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.4])

  (№ 1149). «Будучи влюблён в Хремонида, он сидел рядом с ним и с Клеанфом, но неожиданно встал. Когда Клеанф выразил удивление, Зенон сказал: «Я слышал от хороших врачей, что покой – лучшее средство против возбуждения» (Диоген Лаэртский VII 17 = фр.286 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.108])

  (№ 1150). «А любителю мальчиков он сказал: «Как учителя теряют разум от постоянного общения с детьми, так и тебе подобные» (Диоген Лаэртский VII 18 = фр.295 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.110])

  (№ 1151). «На слова одного красавчика, утверждавшего, что мудрец не будет влюбляться, Зенон ответил: «Для вас, красавчиков, это будет самое трудное» (Диоген Лаэртский VII 21 = фр.316 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.113])

  (№ 1152). «Красоту он называл цветом целомудрия (а иные говорят, что, напротив, целомудрие – цветок красоты)» (Диоген Лаэртский VII 23 [Диоген 1979, с.276])

  (№ 1153). «Когда кто-то натёрся благовонным маслом, Зенон спросил: «От кого это так пахнет женщиной?» (Диоген Лаэртский VII 23 = фр.318 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.113])

  (№ 1154). «Писал он и о любви – в начале книги под названием «Учебник любви», а также довольно много и в «Беседах» (Диоген Лаэртский VII 34 [Диоген 1979, с.279])

 

  (№ 1155). «И Зенон говорит, что Хаос у Гесиода – это вода, и что когда она оседает, образуется ил, который, отвердевая, превращается в землю. Третьим элементом, по Гесиоду, был Эрот, который должен представлять собой огонь, - ибо Эрот и есть огненная страсть» (Схолии к Аполлонию Родосскому I 498 = Зенон, фр.104 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.53])

 

  (№ 1156). «Зенон Китийский, похоже, намерен был набросать портрет образцового юноши, и так рисует его облик: «Лицо пусть будет чистое, брови не опущенные, взор не заносчивый, но и не робкий, голова не запрокинутая, движения тела ладные, в своих колебаниях исполненные равного напряжения; пусть будет внимателен к тому, что сам говорит, понятлив и восприимчив к тому верному, что слышит, а манеры и походка пусть не дают надежды людям распущенным. Всего более пусть будут заметны стыдливость и мужественность. Пусть не шатается праздно по лавкам благовоний, золотых дел, шерстяным и прочим мастерским, где многие, разукрашенные подобно распутным женщинам, проводят целые дни словно у себя дома» (Климент Александрийский. Педагог III 11, 74 = Зенон, фр.246 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.99-100]

 

  См. Элиан. Пёстрые рассказы IX 26 [Элиан 1963, с.73].

 

Фрагменты из сочинения «Государство».

  Пер. А.А.Столярова [ФРС 1998-, т.1, с.100-101]

  (№ 1157). «Итак, некоторое время Зенон слушал Кратета; тогда же он написал своё «Государство», и многие в шутку говорили, что оно написано на собачьем хвосте» (Диоген Лаэртский VII 4 = фр.2 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.2])

 (№ 1158). «(247) «Мы подражаем вождю нашей мудрости Зенону-финикийцу, который ни разу не сходился с женщиной, а всегда с мальчиками (как передает Антигон Каристский в книге о его жизни). «Нужно любить не тело, а душу» - это пусть лопочут те, кто утверждают, что влюбленные должны сходиться только до 28 лет». (Афиней XIII 563е)

  (№ 1159). (248) «Мудрец пусть любит и юношей, в облике которых проявляется природная расположенность к добродетели, - как говорит Зенон в книге «О государстве». (Диоген Лаэртский VII 129) То же: [Диоген 1979, с.308]

  (№ 1160). (249) «И что удивительного, если и последователи кинической философии, и сторонники Зенона Китийского, и Клеанфа, и Хрисиппа считают это [однополую любовь] безразличным?» (Секст Эмпирик. Пирроновы положения III 200) (то же – Клеанф, фр.585 [ФРС 1998-, т.1, с.202], Хрисипп, фр. III 745) То же: [Секст 1976, т.2, с.363].

  (№ 1161). (250) «Зенон, глава их учения, в своих «Беседах» говорит о воспитании детей много похожего и, в частности, так: «Сходиться с мальчиками следует не больше и не меньше, чем с немальчиками, а с женщинами – так же, как с мужчинами. Ведь то же самое приличествует и подобает и мальчикам, и немальчикам, женщинам и мужчинам» (Секст Эмпирик. Пирроновы положения III 245) То же: [Секст 1976, т.2, с.371-372]; [Секст 1976, т.2, с.38].

  (№ 1162). (251) И далее: «Сошелся ли ты с любимцем? – Нет. – Но разве ты не испытывал желания сойтись с ним? – И даже большое. – Но пожелав, чтобы он отдался тебе, ты побоялся просить его об этом? – Да нет, клянусь Зевсом. – Значит, ты попросил? – И даже очень. – А он не уступил тебе? – Нет» (Секст Эмпирик. Против ученых XI 190) То же: [Секст 1976, т.2, с.38]

  (№ 1163). (252) «Да и я, клянусь собакой, предпочел бы, чтобы эти Зеноновы рассуждения о любви обсуждались на каком-нибудь пиру и в шутку, а не в «Государстве» - сочинении, исполненном такой серьезности». (Плутарх. Застольные беседы III 6, 1)

  (№ 1164). (253) «Зенон Китийский … говорил, что сходиться с мальчиками можно беспрепятственно» (Епифаний. Против ересей III 36)

  «Зенон Китиейский, стоик, утверждал, что … любимцами пользоваться беспрепятственно». (Епифаний Кипрский. Панарий (Против ересей). Краткое истинное слово, гл.9 [Епифаний 1863-82, ч.5, с.329])

  (№ 1165). (257) «Зенон повелевает и мужчинам, и женщинам носить одну и ту же одежду, причем ни одна часть тела не должна быть закрыта» (Диоген Лаэртский VII 133) ?

  (№ 1166). (263) «Понтиан же сказал, что, по мнению Зенона Китийского, бог Эрот – это приуготовитель дружбы, свободы и даже единомыслия, но не чего-то иного. Поэтому и в «Государстве» Зенон сказал: «Бог Эрот – тот, кто споспешествует нам ради благополучия государства». (Афиней XIII 561с)

 

Поэты

Эринна

            «…Мы хороводом ходили вокруг, покуда внезапно

            Ты прыжком не бросаешься в море, как с лошади белой»

(№ 1167). (Эринна. Прялка. Ст.14-15, пер. О.Смыки [Поэты 1999, с.206])

Эринна. Эпитафии Бавкиде 1-2. Пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.48-49]

 

Про Эринну. Асклепиад. № 28 [Эпиграмма 1993, с.76]

  Леонид № 98 [Эпиграмма 1993, с.152]

  Антипатр Сидонский № 58 [Эпиграмма 1993, с.209]

  Аноним № 67-68 [Эпиграмма 1993, с.321]

 

Ликофронид

  Автор кон.4 в.

            «Будь то юноша,

            Будь то девушки, златом увешанные,

            Будь то жены полногрудые, -

            Красота – не в лике, а в скромности,

            Если дана от рождения.

            Лишь стыдливости цвет чело украшает»

(№ 1168). (Ликофронид, фр.1, пер. В.Н.Ярхо [Поэты 1999, с.390-391])

 

Новая комедия

Менандр

  (№ 1169). «Сами любовные сюжеты комедий Менандра подходят для людей, которые, проведя вечер за вином, отправляются после этого к своим женам: ведь в этих драмах полностью отсутствует любовь к мальчикам, а совращение девушек благопристойно завершается свадьбой» (Плутарх. Застольные беседы VII 8, 3, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.130])

  Комедия Менандра «Женоподобный, или Критянин» (Афиней VI 243b [Афиней 2003-, т.1, с.307])

 

Дамоксен

  3 в. до н.э.

  (№ 1170). «Игра же в мяч, называемая грабежом [харпастон], прежде называлась фенинда. Мне она нравится больше всего. … Игроки в фенинду уделяли внимание и тому, чтобы двигаться красиво. Дамоксен, например, пишет:

            Парнишка там играл; сейчас мне кажется,

            Он был годков шестнадцати-семнадцати,

            Кеосец, без сомненья; боги создали

            Тот остров. Он разок взглянул на зрителей

            И начал: получал ли мяч он, отдавал –

            Все хором мы кричали: «Браво! Молодец!

            Краса движений! Что за скромность! Мастерски!»

            Что б он ни делал, что ни говорил, - друзья, -

            Казался чудом красоты! Не слышал я

            И не видал еще подобной прелести.

            Меня б удар хватил, когда б чуть дольше там

            Остался. Я и так немного сам не свой»

(Афиней I 14f, 15b-c [Афиней 2003-, т.1, с.23])

 

Примечание

  (№ 1171). «Был, говорят, древний обычай так развлекаться и было распространенным среди лакедемонян состязание – игра в мяч…» (Критий, фр. В36 = Евстафий, к Одиссее VIII 376 [Софисты 1940-41, вып.2, с.73])

  Именно эта игра в российском фильме «Гарпастум» объявлена предшественницей футбола, что не вполне точно, но любопытно.

 

Герод

            «Смеешься? Я – кинед, - таиться б стал тщетно!

            Зовусь я Баттаром, а дед носил имя

            Сисимбры, Сисимбриском – мой отец звался,

            И все мы – сводники…»

(№ 1172). (Герод. Сводник (II) 76-79  [Герод 1938, с.35])

 

3.2. ЗРЕЛЫЙ ЭЛЛЕНИЗМ (272-146)

Философы

Академики

  (№ 1173). Рассуждения (сориты) Карнеада: «Если мы называем богиней Афродиту, то и Эрот, сын Афродиты, будет богом. Но если Эрот, [т.е. Любовь], - бог, то и Сострадание будет богом, потому что оба они суть душевные чувства и наравне с Эротом, [Любовью], почитается и Сострадание. … Если же Сострадание есть бог, то и Страх… Если же Страх будет богом, то и – прочие чувства души. Но это не так. Следовательно, и Афродита не богиня. Но если бы боги существовали, то и Афродита была бы богиней. Следовательно, богов нет». (Секст Эмпирик. Против ученых (Против физиков I) IX 187-188, пер. А.Ф.Лосева [Секст 1976, т.1, с.275-276])

 

Киники

Бион

  (№ 1174). «Бион был родом борисфенит; кто были его родители и чем он занимался, пока не обратился к философии, - об этом он сам рассказал Антигону: «…Отец мой однажды проворовался и был продан в рабство вместе с нами. Меня, молодого и пригожего, купил один ритор, потом он умер и оставил мне все свое имущество. Прежде всего я сжег все его сочинения, а потом наскреб денег, приехал в Афины и занялся философией» (Диоген Лаэртский IV 46-47 [Диоген 1979, с.197])

  (№ 1175). «(47)… Так, однажды его попрекнули, что он не ухаживает за одним мальчиком: «Такой мягкий сыр не поддеть на крючок», - ответил Бион. …

  (49) Он не раз говорил, что лучше отдавать цвет своей юности другим, чем срывать его с других, ибо это последнее пагубно как телу, так и душе; злословил он даже о Сократе, говоря так: «…если он желал Алкивиада и воздерживался, то это глупость, а если не желал его и воздерживался, то в этом нет ничего особенного». … Алкивиада он порицал за то, что, когда он был мальчиком, ради него мужья бросали жен, когда стал юношей – жены бросали мужей.

  (53)…У него был обычай усыновлять молодых людей, чтобы наслаждаться их любовью и пользоваться их помощью. … (54) Так, говорят, что один из его спутников, Бетион, сказал однажды Менедему: «А я вот, Менедем, провожу с Бионом целые ночи и не вижу в этом ничего плохого!» (Диоген Лаэртский IV 47-54 [Диоген 1979, с.198, 200])

  См. также пер. И.М.Нахова [Антология кинизма 1996, с.79-82]

  (№ 1176). «Более грубо выразился софист Бион, сказав, что каждый волос на теле красавцев – это Гармодий или Аристогитон, избавляющий влюбленных от той распрекрасной тирании, которой они себя подвергли». (Плутарх. Об Эроте 23, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1983, с.580])

 

Стоики

Аристон Хиосский

  (№ 1177). «Книги его известны такие: … «Беседы о любви»…» (Диоген Лаэртский VII 163 [Диоген 1979, с.318]) (То же: фр.333, 6 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.116])

 

Герилл Карфагенский

  (№ 1178). «Говорят, что когда Герилл был мальчиком, многие были влюблены в него, и Зенон, стремясь отвадить их, заставил Герилла обриться, после чего поклонники оставили его» (Диоген Лаэртский VII 165 = фр.409 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.141])

 

Дионисий Гераклейский

  (№ 1179). «…Дионисий-перебежчик (или Искра, по другому прозвищу), сочинив трагедию «Парфенопей», приписал ее Софоклу; Гераклид же, поверив этому, сослался на нее в одном из своих сочинений как на Софоклову. Дионисий, узнав об этом, признался в подделке, но тот не стал его слушать и не поверил; тогда Дионисий указал ему на акростих, а там было имя Панкала, в которого Дионисий был влюблен. Но и тут Гераклид не верил и говорил, что это могло получиться случайно». (Диоген Лаэртский V 92-93 [Диоген 1979, с.232]) То же в пер. А.А.Столярова см. фр.425 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.147]

 

Персей Китийский

  (№ 1180). «Книги Персея известны такие: … «О различной любви» …» (Диоген Лаэртский VII 36 [Диоген 1979, с.280]) (То же – фр.435, 6 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.151])

 

  (№ 1181). «Но и Персей в «Застольных записках» решительно заявляет, что за вином удобнее всего вести беседы о любовных делах: вино – если попивать его понемногу – располагает нас к этому. «А кто, - говорит он, - при этом ведет себя кротко и умеренно, - тот достоин похвалы; тот же, кто ненасытен и упивается до зверского состояния – порицания…» (Афиней XIII 607а = фр.451 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.156])

  (№ 1182). «[Критика мудрецов] И Архестрат из Гелы в своей «Гастрологии»… Это, кстати, единственный эпос, который вы, мудрецы, признаете… кроме того, вы обожаете «Искусство любви» киника Сфодрия, декламации «Любовных рассказов», которые устраивает Протагорид, а также «Застольные беседы» приятного философа Персея, составленные из воспоминаний Стильпона и Зенона. В них он разбирает, как нужно делать возлияния, чтобы застольники случайно не заснули, когда можно вводить мальчиков и девиц на застолье, когда допускать их до заигрывания и когда отправлять обратно с презрением; говорит он также об изысканных кушаньях, о разных видах хлеба и обо всем прочем. С такой же обстоятельностью рассуждает и о том, что сын Софрониска [по чтению Арнима «усердный философ»] говорил о поцелуях …

  …Уместно было бы напомнить написанную в вашу честь эпиграмму, которую цитирует в шестой книге «Записок» Гегесандр Дельфийский:

            Брове-высоко-заломы и в-бороды-носо-запряты,

                        Мешко-бородо-хлыщи, миско-воришко-плуты,

            Коротко-плаще-задиры и дико-босо-в-землю-гляды,

                        Ночью-съедалы-тайком, шур-шур-в-потемках-с-грехом,

            Отроко-за-нос-водилы и вычурно-слог-бормоталы,

                        Мудрые-вздорным-умом выродки-благо-ловцов»

(Афиней IV 162a-c [Афиней 2003-, т.1, с.213])

То же: фр.452 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.157]

 

Клеанф из Асса

  (№ 1183). «Он оставил такие прекрасные книги: … «О любви» … «Наука любви» …» (Диоген Лаэртский VII 175 [Диоген 1979, с.322]) То же: фр.481, 23.25 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.164].

  (№ 1184). «Гекатон в «Полезных изречениях» рассказывает, что когда красивый мальчик стал говорить: «Если слово «желудок» происходит от слова «жевать», а слово «ляжка» - от слова «лягаться», - Клеанф сказал: «Погоди с этими штуками, мальчик. Похожие слова отнюдь не всегда обозначают похожие вещи» (Диоген Лаэртский VII 172 = фр.613 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.207])

  (№ 1185). «Вслед за Зеноном, говорят, он утверждал однажды, что по виду можно постичь нрав; тогда несколько молодых насмешников привели к нему одного женоподобного развратника, загрубевшего в деревне, и стали допрашивать, какого нрава этот человек; Клеанф был в затруднении и уже велел было мужику уходить, как вдруг тот, уходя, чихнул. «Понял! – воскликнул Клеанф, - это бабень!» (Диоген Лаэртский VII 173 [Диоген 1979, с.321-322]) То же: фр. 618 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.208]

 

Сфер Боспорский

  (№ 1186). «Книги он написал такие: …  «Разговоры о любви» …» (Диоген Лаэртский VII 178 [Диоген 1979, с.323]) То же: фр.620, 19 Арним [ФРС 1998-, т.1, с.209].

 

Хрисипп из Сол

Логика

  (№ 1187). «[Позиция стоиков]. Именно, как говорящий, что любовь есть предпринятый поиск дружбы, одновременно имеет в виду «прекрасных юношей», даже если бы он на словах этого не высказывал (никто ведь не любит того, кто стар или не первой молодости), точно так же, говорят они, и мы, когда утверждаем, что предложение есть изменение ведущего, одновременно выражаем, что изменение происходит в чувствительности, и не в деятельности». (Секст Эмпирик. Против ученых (Против логиков I) VII 239, пер. А.Ф.Лосева [Секст 1976, т.1, с.109])

 

Физика

  (№ 1188). «Сказав о трех элементах, он [Гесиод] говорит о четвертом, то есть об огне, который он прекрасно называет «эросом»: действительно, огню свойственно связывать и соединять» (Схолии к «Теогонии» Гесиода 120 = Хрисипп, фр. II 445 [ФРС 1998-, т.2, ч.1, с.240])

  (№ 1189). «Прежде всего возникли трое: Хаос, Гея и небесный Эрос (он же и бог), - ибо Эрос, рожденный Афродитой, моложе. А элементы возникли из воды…» (Схолии к «Теогонии» Гесиода 115 = Хрисипп фр. II 565 [ФРС 1998-, т.2, ч.2, с.18])

 

  (№ 1190). «После того, как [в мире] остается только ум [нус], занимающий невероятно большое место, - поскольку он расширяется во всех направлениях равномерно, - в нем уже нельзя найти ничего плотного, ибо везде господствует разреженность; от этого он становится прекрасным, приобретая чистейшую природу несмешанного сияния, - но тут же начинает желать восстановления первоначальной жизни. Обретя такое желание [эрос] … он стремится породить и распределить все вещи, а также создать очередной мир еще лучшим и более прекрасным, - поскольку он самый новый. (56) Ведь сверкнув не случайной и тусклой… но чистой и свободной от всякой тьмы молнией, он изменяется с быстротою мысли. Вспомнив об Афродите и о порождении, он усмиряет себя и возвращается к самому себе и, истратив большинство своего света, превращается в огненный воздух ласковой теплоты. Тут он соединяется с Герой и, взойдя на самое совершенное брачное ложе и предаваясь отдыху, испускает семя мироздания. Это и есть священный брак Зевса и Геры, который сыновья мудрецов воспевают в своих невыразимых таинствах» (Дион Хрисостом. Речи XXXVI 55-56 = Хрисипп, фр. II 622 [ФРС 1998-, т.2, ч.2, с.38])

 

  (№ 1191). «[Учение Зенона-стоика] Ибо злых получится гораздо больше, чем добрых, и Бог оказывается у него творцом зла, проявляясь в червях и канавах, и в тех, кто предается неудобосказуемому разврату». (Татиан 3 [Татиан 1993 (№ 1), с.242])

  «Нечистые уста» Геры и Зевс. (Феофил. К Автолику III 3 [Апологеты 1999, с.172])

  (№ 1192). «Хрисипп, много наговоривший вздору, не ясно ли указывает на беззаконное совокупление Геры с Зевсом?» (Феофил. К Автолику III 8, пер. П.Преображенского [Апологеты 1999, с.176])

 

Этика

  (№ 1193). Книги Хрисиппа: «… «О прекрасном и о наслаждении», к Аристокреонту, 10 книг…» (Диоген Лаэртский VII 202 [Диоген 1979, с.331])

  К сожалению, от списка этических сочинений Хрисиппа сохранилось только начало.

 

  (№ 1194). «Обо всем этом говорит Хризипп в своем трактате «О добре и зле». Здесь можно прочесть также и о том, что некогда были особые индивидуумы, так называемые двуполые, которые играли и пассивную, и активную роли при удовлетворении страстей у всех, обращавшихся к их услугам; впоследствии блюстителями общественной нравственности они были уничтожены» (Ориген. Против Кельса IV 63 [Ориген 1996]) .

  (№ 1195). «Мудрец будет любить и молодых людей, которые обликом своим обнаруживают врожденное расположение к добродетели (так говорят Зенон в «Государстве», Хрисипп в I книге «О жизни» и Аполлодор в «Этике»)». (Диоген Лаэртский VII 129 [Диоген 1979, с.308])

  (№ 1196). «Любовь – это желание, несвойственное взыскующим: это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты». (Диоген Лаэртский VII 113 [Диоген 1979, с.303])

  (№ 1197). «Любовь – это стремление к сближению, вызванное видимостью красоты, и направлена она не к соитию, а к дружбе. … Именно частью дружбы является любовь (так пишет Хрисипп в книге «О любви»), а отнюдь не посланным богами даром. А красота – это цвет добродетели» (Диоген Лаэртский VII 130 [Диоген 1979, с.308])

  (№ 1198). «А в сочинении «О государстве» он дозволяет сожительствовать и с матерями, и с дочерьми, и с сыновьями; то же самое пишет он и в книге: «О вещах, которые сами по себе не предпочтительны», в самом начале» (Диоген Лаэртский VII 188 [Диоген 1979, с.326-327])

 

История

Полибий

  (№ 1199). «[Характеристика форм правления] И опять, когда такую власть по наследству от отцов получили сыновья, не испытавшие несчастий, совершенно незнакомые с требованиями общественного равенства и свободы, с самого начала воспитанные под сенью власти и почестей родителей, тогда одни из таких правителей отдавались корыстолюбию и беззаконному стяжанию, другие предавались пьянству и сопутствующему ему ненасытному обжорству, третьи насиловали женщин и похищали мальчиков, и таким-то образом извратили аристократию в олигархию» (Полибий VI 8, 4-5 [Полибий 1994-95, т.2, с.11])

 

  Апелла – опекун царя Македонии Филиппа V.

  (№ 1200). «[217 г.] (28, 5) По прочтении писем [Мегалея] Филипп не сомневался, что виновник всех зол есть Апелла, а потому немедленно отправил его под стражей в Коринф, вместе с ним сына его, а также любовника. (6) К Мегалею в Фивы он послал Александра с поручением доставить его властям по делу о поручительстве. (7) Александр исполнил приказание, но Мегалей не стал дожидаться исхода дела и сам наложил на себя руки. (8) Случилось так, что в те же дни кончили жизнь Апелла, сын его и любовник. (9) Таков был конец этих людей, заслуженный больше всего бесчестным поведением их относительно Арата» (Полибий V 28 [Полибий 1994-95, т.1, с.432])

  Распутство Филиппа в Аргосе (208 г.) (Полибий X 26 [Полибий 1994-95, т.2, с.137])

 

  (№ 1201). «[205 г., Гераклид, шпион Филиппа, на Родосе] (4, 4) Гераклид в далеком колене происходил из Тарента, принадлежал к семье бедных ремесленников и обладал всеми свойствами развратника и злодея. (5) Так, в ранней юности он открыто торговал своим телом; отличался острым умом и сильною памятью, в отношениях с низшими был дерзок и нагл и пресмыкался перед высшими. (6) Сначала Гераклид вынужден был покинуть родной город, так как ходила молва, что он предал Тарент римлянам» (Полибий XIII 4 [Полибий 1994-95, т.2, с.217])

 

  (№ 1202). «[146 г.] (7, 1) Пифей [фивский беотарх] был брат Акатида, борца на ристалище, сын Клеомена, человек порочной жизни и, как гласила молва, в ранней молодости предавался мужеложству. (2) Равным образом в государственном управлении он проявил наглость и любостяжание и по причинам, нами упомянутым, усилился благодаря Эвмену и Филитеру» (Полибий XXXIX 7 [Полибий 1994-95, т.3, с.179])

 

Хиос

  (№ 1203). «[Рассказ Нимфодора Сиракузского о Дримаке, царе рабов на Хиосе] Когда Дримак стал уже стар, он позвал своего любимца в тайное место и сказал ему так: «Я любил тебя больше всех, ты был для меня всё: и слуга, и сын. Я пожил достаточно, а ты молод, твоя жизнь в самом расцвете. Что ж! пора тебе стать свободным и благородным. Кто меня убьет, тому город Хиос дает много денег и обещает свободу – так отруби мне голову, отнеси ее в Хиос, получи от города деньги и живи счастливо!» Юноша отказывался, но Дримак его уговорил. Тот, отсекши ему голову, взял с хиосцев объявленную награду и, похоронив тело беглого раба, уехал на родину» (Афиней VI 266b-c [Афиней 2003-, т.1, с.332])

  Нимфодор – историк 3 в. ?

 

Спарта

  Царь Клеомен.

  (№ 1204). «Прежде всего, он стал испытывать своего друга Ксенара (в прошлом царь был любимцем этого человека – такую связь сами лакедемоняне называют «вдохновенной любовью»); он расспрашивал Ксенара об Агиде – что это был за правитель, и каким образом и с чьею помощью вступил он на свой путь» (Плутарх. Агид и Клеомен 24, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.277])

  (№ 1205). События в Александрии. «В конце концов, отчаявшись, он [Клеомен] … призвал всех умереть, не посрамивши своего царя и былых подвигов. Первым упал Гиппит, попросивший кого-нибудь из младших убить его, а потом каждый спокойно и бесстрашно покончил с собою сам. В живых оставался только Панфей, тот, что первым вошел в Мегалополь. Самый красивый из молодых и лучше всех усвоивший начала и правила спартанского воспитания, он был когда-то возлюбленным царя и теперь получил от него приказ умереть последним, когда убедится, что и Клеомен и все прочие мертвы. Панфей обходил лежавшие на земле тела, испытывая острием кинжала, не теплятся ли в ком остатки жизни. Уколов Клеомена в лодыжку и заметив, что лицо его исказилось, он поцеловал царя и сел подле него. Когда же Клеомен испустил дух, Панфей обнял труп и, не разжимая объятий, заколол себя» (Плутарх. Агид и Клеомен 58, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.295])

  О захвате Мегалополя см. Плутарх. Агид и Клеомен 44 [Плутарх 1994, т.2, с.288].

 

Птолемей IV

  (№ 1206). «(37, 9) При виде Никагора Клеомен подошел к нему, ласково приветствовал и расспрашивал, что привело его в Александрию. Тот отвечал, что привез лошадей. (10) Тогда Клеомен сказал: «Как бы хорошо было, если бы вместо лошадей ты привез с собою любовников и арфисток: теперешний царь занят этим всецело». (11) В то время Никагор рассмеялся и замолчал; несколько дней спустя, ближе познакомившись с Сосибием по делу о лошадях, он передал ему только что приведенные слова Клеомена; а когда заметил, что Сосибий слушает его с удовольствием, Никагор рассказал все о давней неприязни своей к Клеомену» (Полибий V 37 [Полибий 1994-95, т.1, с.437])

  (№ 1207). «Клеомен засмеялся и промолвил: «Лучше бы ты привез ему арфисток и распутных мальчишек – царю сейчас всего нужнее именно этот товар» (Плутарх. Агид и Клеомен 56, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.294])

 

  (№ 1208). «Птолемей Трифон (он получил это прозвище из-за свойственного ему образа жизни) сказал как-то одной красавице, пожелавшей встретиться с ним: «Моя сестра запретила мне принимать приглашения от красивых женщин». На это посетительница смело и остроумно возразила ему: «А от красавца ты бы, вероятно, принял?». Птолемей остался доволен ее ответом» (Элиан. Пёстрые рассказы XIV 31 [Элиан 1963, с.118])

  (№ 1209). «Утопая в наслаждениях и роскоши, он убил свою жену, приходившуюся ему сестрой, Эвридику, и пленился прелестями гетеры Агафоклеи. … (2) Но с течением времени распущенность все росла, и дерзость гетеры уже не могла оставаться в пределах дворцовых стен. Ежедневные развратные сношения царя с братом ее Агафоклом, распутным и угодливым красавцем, сделали ее еще более наглой. К Агафоклее и Агафоклу присоединилась их мать Энанфа, забравшая в свои руки царя, совершенно обольщенного прелестями обоих ее детей. … Агафокл, постоянно находившийся при царе, правил государством, а обе женщины распоряжались раздачей должностей трибунов, префектов и военных командиров. …

  [205 г.] Но вот Птолемей умер, оставив после себя пятилетнего сына от сестры своей Эвридики; его смерть долго скрывали, а тем временем женщины расхищали царскую казну и, стакнувшись с подонками общества, пытались захватить власть. Когда же весть [о смерти царя] разнеслась, Агафокл был убит сбежавшейся толпой, а женщины в отмщение за Эвридику были распяты» (Юстин. Эпитома Помпея Трога XXX 1, 7-2, 7 [Юстин 2005, с.197-198])

  (№ 1210). «[202 г.] (25, 32) Тлеполем, например, предлагал пить за маляра, за музыкантшу, за бритву, также за мальчугана, который в детстве был кравчим царя, сам (33) «делал все и другим позволял все делать с собою». Так как соучастники пирушек смеялись всякой такой шутке и еще от себя прибавляли что-либо к издевательствам, то вскоре слухи дошли и до Агафокла, (34) и вражда теперь была открытая». (Полибий XV 25 [Полибий 1994-95, т.2, с.250])

 

Сирия

  (№ 1211). «Подобно этому и Фемисон с Кипра, любовник царя Антиоха [IV Эпифана] (как говорит Питерм Эфесский в восьмой книге «Истории», не только провозглашался на праздниках как «Фемисон, македонянин, Геракл царя Антиоха», но и принимал жертвы, приносимые всеми жителями «Гераклу Фемисону», а если жертвователь был знатный, то присутствовал и сам, возлегая на ложе в львиной шкуре, со скифским луком и палицей» (Афиней VII 290а [Афиней 2003-, т.1, с.360])

  (№ 1212). «Так Антиох, сын Антиоха Великого, получил власть над Сирией, у сирийцев он получил прозвище «Эпифан» [«С славой явленный»], потому что в глазах подданных он был законный государь той власти, которая была отнята у него чужими. Установив дружбу и союз с Эвменом, он твердо правил Сирией и племенами, лежащими около нее, имея своим наместником в Вавилоне Тимарха, а наблюдающим за своими доходами Гераклида; это были два брата, и оба были его любимцами». (Аппиан XI 45, пер. С.П.Кондратьева [Аппиан 2002, с.284])

 

Разное

  (№ 1213). «…царь [Филипп V Македонский] старался еще сильнее ожесточить мессенцев друг против друга, прибыл Арат, который и сам не скрывал своего возмущения, и не остановил сына, когда тот набросился на Филиппа с резкими и грубыми упреками. Сколько можно судить, юноша был влюблен в Филиппа и потому, среди прочих злых слов, сказал ему так: «После того, что ты сделал, я больше не вижу твоей красоты, нет, теперь ты самый безобразный из людей!» Младшему Арату Филипп ничего не ответил, хотя и кипел от гнева и несколько раз прерывал юношу яростными воплями…» (Плутарх. Арат 50, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.548])

 

  (№ 1214). «И вот они решили устранить царского споспешника [беотарха] Брахилла… (2) Было выбрано время, когда он пьяный возвращался домой после торжественного обеда в сопровождении женоподобных мужей, которые для забавы гостей участвовали в этом людном пиршестве». (Тит Ливий XXXIII 28, 1-2, пер. С.А.Иванова [Ливий 1989-93, т.3, с.94])

  (№ 1215). «(4, 2) Еще за много лет до того Филипп [V Македонский] казнил Геродика, знатного фессалийца, а впоследствии умертвил и его зятьев. Остались вдовствующие дочери, у которых было по малолетнему сыну. (3) Звали этих женщин Феоксена и Архо … (6) Узнавши о царском приказе взять под стражу детей казненных, она [Феоксена], сочтя, что они станут жертвой надругательств не только царя, но и стражей, решилась на страшное дело и осмелилась даже сказать, (7) что лучше она своей рукою лишит их жизни, чем допустит, чтобы они попали во власть Филиппа. … (13) Между тем безжалостная женщина, вернувшись к задуманному, разводит в чаше яд и вынимает мечи… (15) И дети предали себя смерти». (Тит Ливий XL 4, 2-15, пер. И.И.Маханькова [Ливий 1989-93, т.3, с.360-361])

  То же: (Эпитома кн.40 Тита Ливия [Ливий 1989-93, т.3, с.569])

 

Карфаген

  (№ 1216). «Удачно завершив эти дела, питая в душе отвагу и ненависть к римлянам, Гамилькар в поисках удобного предлога для войны добился, чтобы его послали во главе войска в Испанию; туда же он взял с собой сына своего Ганнибала девяти лет. Кроме того, при нем был Гасдрубал – знатный и красивый юноша, о котором некоторые говорили, будто Гамилькар любил его более грешно, чем подобает. Конечно, разве может великий человек избежать хулы сплетников! Из-за этих разговоров блюститель нравов запретил Гасдрубалу находиться при Гамилькаре, но тот выдал за юношу свою дочь, и тогда по карфагенскому обычаю нельзя уже было запретить тестю общаться с зятем. Я упомянул об этом случае потому, что после гибели Гамилькара этот зять его возглавил войско, совершил великие дела и стал первым полководцем, чья щедрость развратила старинные нравы карфагенян. После его смерти армия вручила командование Ганнибалу» (Непот. Гамилькар 3 [Непот 1992, с.89])

  (№ 1217). «Промежуток между отцом и сыном занял Газдрубал, в течение приблизительно восьми лет пользовавшийся верховной властью. Сначала, говорят, он понравился Гамилькару своей красотой, (4) но позже сделался его зятем, конечно, уже за другие, душевные свои свойства…» (Тит Ливий XXI 2, 3-4, пер. Ф.Ф.Зелинского [Ливий 1989-93, т.2, с.6])

  (№ 1218). «(3, 2) Газдрубал пригласил Ганнибала к себе в Испанию письмом, когда он едва достиг зрелого возраста, и об этом был возбужден вопрос даже в сенате. …

  (3) …Ганнон … сказал: (4) «…Газдрубал, который некогда сам предоставил отцу Ганнибала наслаждаться цветом его нежного возраста, считает себя вправе требовать той же услуги от его сына. Но нам нисколько не подобает посылать нашу молодежь, чтобы она, под видом приготовления к военному делу, служила похоти военачальников». (Тит Ливий XXI 3, 3-4, пер. Ф.Ф.Зелинского [Ливий 1989-93, т.2, с.6-7])

 

Поэзия

Арат из Сол

            «В Аргосе слава красы Филокла гремела; известна

                        Слава мегарских гробниц, слава коринфских колонн;

            Всё о той красоте до источников Амфиарая

                        Вписано – только к чему? Что остается в письме?

            Ибо твою красу не камень расскажет – расскажет

                        Видевший это Арат – знает он лучше других»

(№ 1219). (Арат № 1 (АП XII 129), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.68]

На Арата. Леонид (?). № 101. [Эпиграмма 1993, с.152]

 

«Явления»

            «Ибо еще не текли с Геликона струи ключевые,

            но от удара Коня, где копыто его опустилось,

            литься вода начала. Пастухи о живительной влаге

            первые подали весть и прославили Конский источник.

            Камни горы та вода окропляет и ныне, всегда ты

            сможешь увидеть ее у феспийцев, а Конь же священный

            кружит в Зевесовой выси, от глаз твоих там не сокрытый».

(№ 1220). (Арат. Явления 218-224, пер. К.А.Богданова [Арат 2000, с.69-70])

            «Возле Коня же, в прыжке вознесенного, кружатся Рыбы

            две, он почти между ними. Вблизи головы его держит

            правую руку свою Водолей…»

(№ 1221). (Арат. Явления 282-284, пер. К.А.Богданова [Арат 2000, с.74])

            «Несколько дальше еще есть Стрела, что в полете несется

            как бы сама по себе. Рядом с ней простирается Птица,

            к Северу ближе, и здесь же другая средь веяний ветра,

            меньшая величиной, но восход ее грозен над морем

            ночью, идущей на убыль, - Орлом ее люди прозвали».

(№ 1222). (Арат. Явления 311-315, пер. К.А.Богданова [Арат 2000, с.77])

Водолей – см. Арат 284, 389-399, 502, 548, 693.

Орел – см. Арат 315, 522, 523, 591, 691.

 

Аполлоний Родосский

Аргонавтика (пер. Н.А.Чистяковой)

Из книги I

            «Ведомо, сам Геракл, могучий силой и духом,

            Не пожелал пренебречь Эсонида страстным призывом:

            Только дошла до него молва о сборе героев, -

            Сразу, пройдя из Аркадии далее в Аргос Лиркейский,

            С вепрем живым на плечах, кто пасся в долине Лампейской

            Возле горы Эриманфа, вблизи большого болота, -

            Он у первых Микенских столбов, веревками спутав,

            С мощной спины его сбросил, а сам по собственной воле

            В путь устремился. С ним Гил пошел, его преданный спутник

            Отрок прекрасный, стрелы несущий и лука хранитель».

(№ 1223). (Аполлоний I 121-131 [Аполлоний 2001, с.7-8])

 

            «Зевсов сын, друзьям наказав пир наладить на славу,

            Сам отправился в лес, надеясь весло себе выбрать

            Новое и по руке взамен того, что сломалось.  (1180)

            …

            Гил между тем, оставив всех прочих, с медным кувшином

            Стал источник священный искать, чтоб к приходу Геракла

            Ужин успеть приготовить, воду и все остальное,   (1200)

            Что положено в быстром порядке идущему делать.

            Так его воспитал сам Геракл по правилам строгим,

            Малым ребенком его забрав из отчего дома,

            Где беспощадно убил достойного Феодаманта,

            Мужа дриопского, из-за вола вступившего в ссору.

            Феодамант, целину поднимая тогда своим плугом,

            Очень устал от труда. Геракл побуждать его начал,

            Чтобы тот против воли вола ему пахаря отдал –

            Так он предлога искал, желая с дриопами битвы,

            Ибо жили они, не думая вовсе о правде.   (1210)

            Впрочем, этот рассказ далеко нас увел бы от песни.

 

            Быстро Гил к роднику подошел. Называют «Ключами»

            Этот родник окрестные люди. А в Гилову пору

            Нимфы здесь в пляске резвились. Всегда им было в отраду,

            Сколько их ни помнили там на вершине чудесной,

            Песней ночной до утра воспевать Артемиду богиню.

            Вышли нимфы, живущие в горных пещерах и в гротах,

            Вышли и нимфы лесные, что скрывались от взоров,

            Из родника же прекрасного тоже выплыла нимфа,

            В нем обитавшая, и сейчас же заметила Гила, -   (1220)

            Он вблизи оказался, сияя юной красою.

            Ибо с неба блестящий свет на него проливала

            В час полнолунья луна. К ней в душу вспорхнула Киприда.

            Долго нимфа в смущенье пыталась справиться с сердцем,

            Но как только Гил опустил кувшин свой в источник,

            Набок склоня, и стала вода обильно и с шумом

            В медный кувшин, звеня, наливаться, нимфа немедля

            Левой своею рукой обвила его нежную шею,

            С уст стремясь сорвать поцелуй, а правой за локоть

            Вдруг к себе потянула его. И упал он в пучину.   (1230)

 

            Крик его услыхал лишь один из славных героев –

            Элатид Полифем, по дороге пошедший затем, чтоб

            Встретить Геракла огромного здесь по дороге обратной.

            …

                        …У Геракла с висков заструился обильный

            Пот. Сразу черная кровь у него закипела под сердцем.

            В гневе бросил он наземь сосну и в путь устремился,

            Сам не зная, куда несут его быстрые ноги.

            Как подгоняемый оводом бык без устали мчится,

            Луг заливной и поля покидая, не думая вовсе

            О пастухах и о стаде, то мчится без остановки,

            То внезапно встает, подняв широкую выю,

            Громко мыча, измученный жалом овода злого, -   (1260)

            Так в исступлении мчался Геракл, то перебирая

            Быстро ногами, то в тягостном беге на миг застывая.

            Голосом зычным он громко кричал, - отвечало лишь Эхо».

(№ 1224). (Аполлоний I 1178-1180, 1198-1233, 1252-1263 [Аполлоний 2001, с.31-33])

 

            А за тех двоих по Зевесовой воле был должен   (1335)

            Град возвести, соименный реке, в стране у мисийцев

            Полифем Элатид, а Геракл на царя Еврисфея

            Снова был должен трудиться. Но прежде того пригрозил он

            Всю Мисийскую землю совсем обезлюдить, коль участь

            Гила не будет раскрыта, в живых он или же умер.   (1340)

            И за Гила в залог Гераклу отобраны были

            Лучших мужей сыновья, и клятвой они подтвердили,

            Что никогда не бросят искать пропавшего Гила.

            Вот почему вопрошают киосцы доныне про Гила

            Феодамантова сына, и дальний Трахин опекают,

            Дивно созданный город, в котором Геракл оставил

            Юношей тех, что ему из Мисии отданы были».

(№ 1225). (Аполлоний I 1335-1347 [Аполлоний 2001, с.34-35])

 

Из книги III

            Обе из дома неспешно пошли обратно. Киприда    (112)

            Тоже пошла в закоулки Олимпа на поиски сына.

            Вскоре нашла его далеко в винограднике Зевса,

            Не одного, он был с Ганимедом, которого в небе

            Некогда Зевс поселил у себя с бессмертными рядом.

            Чары красы его Зевса пленили. Дети играли,

            Как подобает их возрасту, в бабки свои золотые.

            Встав во весь рост, Эрот пригоршню полную с верхом

            Алчно левой рукой к груди прижимал, его щеки    (120)

            Рдели жарким румянцем. А тот вблизи на коленях,

            Очи потупив, стоял: у него лишь две бабки осталось.

            В гневе на хохот соперника вновь он мечет их на кон,

            Но немного спустя и их потерял с остальными.

            Жалкий, с пустыми руками он прочь пошел, не заметив,

            Как Киприда пришла. А та перед сыном явилась

            И, по щеке потрепав, ему смеясь говорила:

            «Что ты смеешься, горе мое несказанное? Или

            Снова его обманул и провел неученого гнусно?

            Ну, а теперь с удовольствием сделай мне то, что скажу я…  (130)

            …

            Молвила. Он же старательно бабки собрал, сосчитав их.   (152)

            Спрятал за пазухой матери в яркие складки одежды.

            Тотчас колчан, прислоненный к пню, подхватил, перекинув

            На золотом кушаке, воружился изогнутым луком,

            Быстро пошел через сад плодоносный великого Зевса,

            Скоро потом за ворота Олимпа небесного вышел.

            Там наклонный путь с небес уходит на землю.

            Гор высоких две оси, исходы земли, охраняют

            Место, где первое солнце всю землю красит багрянцем.   (160)

            Видны Эроту, летящему в беспредельном Эфире,

            То внизу земля живоносная, грады людские,

            То потоки священные рек и окружное море.

(№ 1226). (Аполлоний Родосский III 112-130, 152-163 [Аполлоний 2001, с.67-68])

 

  NB. В переводе Г.Ф.Церетели [Александрийская поэзия 1972, с.146-147, 175-177, 179-180, 217-219] нумерация строк поэмы несколько отличается. Цитируемые строки - I 122-132, 1187-1189, 1207-1242, 1261-1272, 1345-1357, III 112-131, 154-166.

 

Феокрит

  Ок.300-ок.240. Поэт с Хиоса.

  Тексты Феокрита цитируются в переводах М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.7-146]

 

(№ 1227). Идиллия V. Комат и Лакон. Ст.80-140. [Феокрит 1998, с.32-36]

                        Комат

            Больше, чем к Дафнису, Музы сегодня ко мне благосклонны.    (80)

            Двух годовалых козлят я зарезал им давеча в жертву.

                        Лакон

            Так же ко мне Аполлон расположен – и славный барашек

            Будет ему припасён: ведь Карнейские дни недалёко.

                        Комат

            Доятся все, кроме двух, мои козы, по двойне родивши.

            Глянув, красотка сказала: «Один ты их доишь, бедняжка?»

                        Лакон

            Эй, поглядите! Лакон, наполнивши двадцать корзинок

            Сыром, теперь меж цветами балуется с юным мальчишкой.

                        Комат

            Только лишь выгоню коз, в козопаса сейчас Клеариста

            Яблоки метко бросает и сладкую песню мурлычет.

                        Лакон

            Что ж до меня, безбородый Кратид пастуха, повстречавшись,     (90)

            Сводит с ума. Как вдоль шеи струятся блестящие кудри!

                        Комат

            Дикий шиповник из леса иль простенький цвет анемона

            Могут ли с розой сравниться, растущей в садах вдоль ограды?

                        Лакон

            Также не может вступать в состязание желудь с каштаном:

            Первый дубовой корою покрыт, а этот – как сладок!

                        Комат

            Скоро красотке моей принесу я голубку в подарок;

            Я в можжевельник залезу: там голуби часто гнездятся.

                        Лакон

            Я же на новенький плащ настригу скоро мягкую шёрстку

            С этой вот бурой овцы, и отдам её сам я Кратиду.

                        Комат

            Козочки, прочь от маслин отойдите вы! Смирно паситесь    (100)

            Там, где на склоне холма наклоняются вниз тамариски.

                        Лакон

            Прочь от дубов убирайтесь живее, Конар и Кинайта!

            Там, где пасётся Фалар, на лужайке восточной бродите.

                        Комат

            Славный подойничек мой кипарисный и кубок не хуже,

            Сделал Пракситель его: берегу их для девушки милой.

                        Лакон

            Псом я владею, на волка похожим, приятелем стада;

            Дам его другу в подарок затравливать дикого зверя.

                        Комат

            Слушай-ка ты, саранча, перепрыгнуть ты хочешь ограду?

            Лоз виноградных не порти; и так они вовсе засохли.

                        Лакон

            Как разозлил козопаса я здорово, гляньте, стрекозы!      (110)

            Так же, пожалуй, жнецов раздражаете вы своим треском.

                        Комат

            Я ненавижу лисиц длиннохвостых, что к лозам Микона

            Под вечер тихо крадутся обгладывать спелые гроздья.

                        Лакон

            Мне же противны жуки, что кружатся вкруг сада Филонда;

            Гложут созревшие смоквы, и носит их ветер повсюду.

                        Комат

            Помнишь, как вздул я тебя? Ты же, зубы со злобой оскалив,

            Весь извивался червем и за дуб всею силой хватался.

                        Лакон

            Этого – что-то не помню; но то, как тебя, привязавши,

            Твой Эвмарид обработал, - вот это я помню отлично.

                        Комат

            Кто-то уж больно сердит; неужели, Морсон, ты не видишь?     (120)

            Ты на могилах старух набери ему сциллы цветочков.

                        Лакон

            Да, я кого-то задел! Это, верно, Морсон, - ты заметил?

            Живо, сорви цикламен, что у вод расцветает Галентских.

                        Комат

            Пусть Гимерийский поток обратится в молочную реку,

            Кратиса струи – в вино, а камыш станет садом плодовым.

                        Лакон

            Пусть Сибарис обратится в медовую реку, чтоб утром

            Девушка вместо воды принесла себе меда ведерко.

                        Комат

            Клевером кормятся козы и козьею травкой душистой.

            Лазят в фисташковых чащах, лежат меж кустов земляники.

                        Лакон

            Сладкий цветок медуницы в обилии щиплют барашки,       (130)

            Вкусен и цвет полевой, распустившейся розы пышнее.

                        Комат

            Я на Алкиппу сердит; не хотела мне дать поцелуя,

            За уши взявши покрепче, когда я ей отдал голубку.

                        Лакон

            Как Эвмедея люблю я! Свирель ему дал я недавно;

            Он же меня наградил поцелуем и крепким, и сладким.

                        Комат

            Нет, неповадно, Лакон, с соловьями сражаться сорокам,

            Ни с лебедями удодам. Напрасно ты ссоры заводишь!

                        Морсон

            Больше, пастух, ты не пой, так велю я. Комат от Лакона

            В дар пусть получит овцу; ну а после, когда ты зарежешь

            Нимфам овечку, пришли-ка Морсону кусочек получше.     (140)

            …

 

(№ 1228). Идиллия VI. Дафнис и Дамойт. [Феокрит 1998, с.37-38]

            «Раз так случилось, Арат, что стада свои Дафнис с Дамойтом

            Вместе пустили пастись. Был один из них мужем цветущим.

            Юным подростком другой. У ручья они, вместе усевшись,

            Песни пропели такие в полдневную летнюю пору.

            Дафнису – первый черед: состязаться он первый затеял:

            [Песня о Полифеме и Галатее. Ст.6-19]

            Тотчас Дамойт подхватил и в ответ спел он песню такую:     (20)

            [Песня на ту же тему. Ст.20-40]

            С Дафнисом, песню допев, обменялся Дамойт поцелуем;

            Давши в подарок свирель, награжден был он флейтой чудесной.

            Дафнис-пастух на свирели, на флейте Дамойт начинает.

            Тотчас же все их коровы на мягкой траве заплясали.

            Кто ж победитель? Никто. Не остался никто побежденным»

 

(№ 1229). Идиллия VII. Праздник жатвы. [Феокрит 1998, с.39-44]

            «Помню, однажды направил из города путь я к Галенту,

            Вместе с Эвкритом я шел, был Аминт нашим спутником третьим.

            Там, в благодарность Део, созывали на жатвенный праздник

            Всех Фрасидам с Антигеном; их двое – сынов Ликопея,

            Отпрысков славной семьи; от Клитии род их ведется

            И от Халкона – того, кто вызвал источник Бурину,

            Крепко ударив о скалы коленом; теперь близ потока

            Вязы промеж тополей разрослися тенистою рощей,

            Зеленью пышных вершин соткав густолистые своды.

            Мы полпути не прошли, и могильная насыпь Брасила     (10)

            Даже вдали не виднелась, как добрые Музы послали

            Спутника славного нам – одного кидонийского мужа.

            Имя Ликида носил он и был козопасом; навряд ли

            Кто усомнился бы в этом: глядел он и впрямь козопасом.

            Шкурой косматой с козла густошерстого, белого с желтым

            Плечи свои он покрыл, сычугом еще пахнущей крепко.

            В плащ был потертый одет, пояском подпоясан плетеным;

            Крепкий изогнутый посох из дерева дикой маслины

            В правой держал он руке. И спокойно, ко мне обратившись,

            Молвил с улыбкой в глазах – усмешка чуть морщила губы:    (20)

 

            «Ах, Симихид, ну, куда же ты тащишься в знойную пору?

            Даже и ящерки спят в этот час, забираясь в терновник.

            Жавронки – гости могил – и те в этот час не порхают.

            Может, идешь ты к обеду незваный? И к чьей же ты бочке

            С прытью такою бежишь? Шагаешь ты поступью бойкой,

            Даже и камешки все под твоим сапожком распевают».

 

            Я же ответил: «Ликид мой любезнейший, все говорили

            Мне пастухи и жнецы, что чудесной игрой на свирели

            Славишься ты между ними; и это мне радует сердце.

            Все же надеюсь, что мог бы, пожалуй, померяться силой   (30)

            В пенье с тобою. Дорога лежит нам на жатвенный праздник.

            Пышно одетой Деметре друзья мои в жертву приносят

            Первых плодов урожай; богатою, щедрою мерой

            Им в это лето богиня наполнила хлебом амбары.

            Знаешь ли, путь наш один, и одна нас заря провожала;

            Песни, давай, мы споем – это будет на пользу обоим.

            Музам глашатай я звонкий, и часто меня называют

            Все наилучшим певцом; но, клянусь, я не так легковерен!

            Думаю я, что навряд удалось победить в состязаньи

            Славного мне б Сикелида Самосского, также – Филета.    (40)

            Пел как лягушка бы я, состязаясь с кузнечиком в пенье».

 

            Так я нарочно сказал. Козопас, улыбнувшись мне с лаской:

            «Посох тебе подарю, - промолвил, - за то, что, как вижу

            Выкован весь ты из правды, как следует отпрыску Зевса.

            Мне тот строитель противен, что лезет из кожи с натугой,

            Думая выстроить дом вышиною с огромную гору.

            Жалки мне птенчики Муз, что, за старцем Хиосским гоняясь,

            Тщетно стараются петь, а выходит одно кукованье.

            Но запоем, Симихид, поскорее мы песни пастушьи,

            Я начинаю – послушай, придется ль, мой милый, по сердцу      (50)

            Песенка эта; в горах я сложил ее вовсе недавно:

            «Агеанакт пусть закончит удачно свой путь в Митилену,

            Даже коль южная буря к Козлятам на запад погонит

            Влажные волны и к ним Орион прикоснется ногою.

            Если к Ликиду, чье сердце сжигает огонь Афродиты,

            Будет он добр, - к нему пламенею я жаркою страстью, -

            Чайки пригладят прибой для него, успокоят и море,

            Южную бурю и ветер восточный, что тину вздымает.

            Чайки, любимые птицы морских Нереид синеоких,

            Всех вы пернатых милее, из волн добывающих пищу.    (60)

            Агеанакта желанье – скорее доплыть в Митилену;

            Пусть же он будет удачлив и пристани мирной достигнет.

            Я же в тот день соберу цветущие розы, аниса

            Или левкоев нарву и венок этот пышный надену.

            Я зачерпну из кратера вина птелеатского, лягу

            Ближе к огню, и бобы кто-нибудь на огне мне поджарит.

            Ложе мое из травы, вышиною до целого локтя;

            Есть асфодел, сухостебель и вьющийся цвет сельдерея.

            Агеанакта припомнив, вином услаждаться я буду,

            Кубки до дна осушая, губами касаясь осадка.        (70)

            Будут на флейте мне двое играть пастухов: из Ахарны

            Родом один, а другой – ликопеец; и Титир споет нам

            Песню о том, как когда-то о Ксении Дафнис томился;

            Горы с ним вместе страдали, вздыхали с ним вместе дубравы

            Те, что растут на обрывах крутых над потоком Гимерским;

            Дафнис же таял как снег, лежащий на Гема вершинах

            Иль на Афоне крутом, на Родопе, на дальнем Кавказе.

            Также споет и о том, как однажды в сундук преогромный

            Был козопас замурован велением злого владыки;

            Пчелы, с лугов возвращаясь и сладостный запах кедровый   (80)

            Чуя, к нему проникали и соком питали цветочным,

            Так как в уста его Музы сладчайший свой нектар излили.

            О всеблаженный Комат! Ты сам пережил это чудо,

            Ты был в ларец замурован, питался ты медом пчелиным;

            Так ты дожил до поры, когда все плоды созревают.

            Ах, если был бы теперь ты в живых и жил бы со мною!

            Коз твоих мог бы прекрасных гонять я на пастбище в горы,

            Голос твой слушал бы я; под сосной иль под дубом прилегши,

            Ты б, о божественный, пел мне, Комат, свои сладкие песни».

 

            Так он, окончивши песню, умолк; на это сейчас же    (90)

            «Милый Ликид, - я ответил, - напевам и многим, и славным

            Нимфы меня обучили в горах, где быков стерегу я,

            Песням таким, что их слава домчалась до Зевсова трона.

            Та, что спою – лучше всех; начну я, тебе в уваженье

            Тотчас ее; ты ж послушай, ты с Музами издавна дружен.

            «Да, Симихиду на счастье шепнули Эроты; ах, бедный!

            Так же влюблен он в Мирто, как влюбляются козы весною.

            Что ж до Арата, который из всех – его друг наилучший,

            Сердце свое раздирает он к мальчику страстью; Аристис

            Знает про это, почтеннейший муж; ему Феб разрешенье      (100)

            Дал бы, чтоб спел под формингу он возле треножника песню

            И рассказал, как Арат пламенеет, охваченный страстью:

            «Пан, получивший на долю прелестной Гомолы долину,

            Мальчика этого ты в его милые ввергни объятья

            Раньше, чем сам позовет, будь Филин это или другой кто.

            Если услышишь нас, Пан дорогой, то аркадцы-мальчишки

            Пусть по бокам и плечам тебя сциллы стеблем не посмеют

            Больно хлестать, рассердившись на то, что еды не хватает.

            Если ж иначе решишь, то будешь всю ночь ты чесаться,

            Ногтем укусы скребя, уснув на крапивной постели,      (110)

            Будешь зимою ты жить на холодных эдонских вершинах,

            Возле Геброна реки обитая, к Медведице близко;

            В летний же зной тебе жить на границах страны эфиопов,

            Возле Блемийской скалы, где и Нила истоков не видно!

            Вы же, Эроты, покиньте Библида любимого волны,

            Свой Гиетид и Ойкунт, где алтарь белокурой Дионы

            Ввысь вознесен; вы, Эроты, чьи щечки румянее яблок,

            Нынче в красавца Филина метните вы острые стрелы,

            Крепче метните! Зачем беспощаден он к милому гостю?

            Сам же – как плод перезрелый; недаром красотки смеются:    (120)

            «Горе, ах горе, Филин! тебе красоваться недолго!».

            Больше не станем, Арат, у дверей до утра мы томиться,

            Ноги себе обивать. Петухов предрассветные крики

            Пусть повергают других, а не нас, в огорчения злые.

            Пусть-ка отныне Молон отличается в этой палестре.

            С нами ж да будет покой, и пусть знахарка-старуха,

            Плюнувши, впредь заклянет навсегда нас от бедствий подобных».

 

            Вот что я спел, а пастух, улыбнувшись приветливо снова,

            Мне, как подарок от Муз, подарил свой изогнутый посох.

            После, налево свернув, пошел он дорогой на Пиксу.      (130)

            Я же пошел к Фрасидаму; туда же Эвкрит направлялся,

            Также красавец Аминт. Ожидало нас мягкое ложе;

            Был нам постелен камыш и засыпан листвой виноградной,

            Только что срезанной с веток. И весело мы отдыхали.

            Много вверху колыхалось, над нашей склонясь головою,

            Вязов густых, тополей. Под ними священный источник,

            Звонко журча, выбегал из пещеры, где Нимфы скрывались.

            В тень забираясь ветвей, опаленные солнца лучами,

            Звонко болтали цикады, древесный кричал лягушонок,

            Криком своим оглашая терновник густой и колючий.    (140)

            Жавронки пели, щеглы щебетали, стонала голубка,

            Желтые пчелы летали, кружась над водной струею –

            Все это летом богатым дышало и осенью пышной.

            Падали груши к ногам, и сыпались яблоки щедро

            Прямо нам в руки, и гнулся сливняк, отягченный плодами,

            Тяжесть не в силах нести и к земле приклоняясь верхушкой.

            Сняли мы с винных кувшинов печать от четвертого года.

            Нимфы кастальских ключей, живущие в скалах Парнаса,

            Был ли таким тот напиток, который из погреба Фола

            Старец Хирон для Геракла поставил на стол в угощенье?    (150)

            Нектар такой, может быть, опьянив пастуха на Анапе

            Встарь, силача Полифема, швырявшего скалами в лодки,

            В буйную пляску заставил пуститься в темной пещере?

            Правда ль, подобным напитком нас Нимфы тогда угостили

            Там, где Деметры алтарь? Если б мог я ей снова на кучу

            Полной лопатою ссыпать зерно! И смеясь благосклонно,

            Той и другою рукой обняла б она мак и колосья»

 

(№ 1230). Идиллия XII. Влюбленный. [Феокрит 1998, с.59-60]

            «Юноша милый, пришел ты, пришел ты с третьей зарею.

            Кто ожиданьем томится, состариться может и за день.

            Так, как с зимою весна не сравнима, как яблоко слаще

            Сливы лесной, как овечки руно гуще шерсти ягненка,

            Так же, как девушка чище жены после третьего мужа,

            Так, как легче олень, чем теленок, и так, как прекрасней

            Птиц всех крылатых поет соловей своим голосом звонким, -

            Так же мне счастье дает твой приход; я к тебе порываюсь,

            Словно как странник, жарой истомленный, к тенистому дубу.

            Если б дыханьем одним нас обоих коснулись Эроты!     (10)

            Так что об нас у потомков такая бы песня сложилась:

            «Двое мужей несравненных родились в старинное время;

            Первый «поклонником» был – так его бы назвали в Амиклах;

            А фессалиец другого «любимцем» прозвал бы, наверно.

            Равною мерой друг друга любили, как будто бы снова

            Жили в тот век золотой, где любовь на любовь отвечала».

            Если б, отец наш Кронид и бессмертные боги, случиться

            Это могло! И принес бы после двухсот поколений

            Кто-нибудь эту мне весть на безвыходный брег Ахеронта:

            «Нежная ваша любовь меж тобой и прелестным любимцем     (20)

            Нынче у всех на устах, особливо в устах молодежи».

            Впрочем, пусть жители неба об этом решат как угодно.

            Я же, красавец, тебя восхваляю без всякой опаски,

            Что на носу у меня сядет прыщ, уличая в обмане.

            Если подчас и обидишь, сейчас же загладишь обиду,

            Вдвое меня наградив, и уйду я, наш счет уравнявши.

            О вы, мегарцы из Нисы, искусные в весельной гребле»

            Счастливы будьте за то, что из всех вы народов воздали

            Честь чужестранцу Диоклу из Аттики, нежному другу.

            Возле могилы его собираются ранней весною     (30)

            Юноши шумной гурьбой и выходят на бой поцелуев.

            Тот, кто устами умеет с устами всех слаще сливаться,

            Тот, отягченный венками, идет к материнскому дому.

            Счастлив же тот, кто бывает меж юношей избран судьею.

            Верно, на помощь зовет Ганимеда с сияющим взором,

            Чтобы уста его стали лидийскому камню подобны,

            Камню, которым менялы поддельный металл различают»

 

(№ 1231). Идиллия XIII. Гилас. [Феокрит 1998, с.61-63]

            «Был не для нас лишь одних, как мы думали, Никий, с тобою,

            Эрос рожден – кто б ни был тот бог, что родил это чадо.

            Вовсе впервые не нам красивое мнится красивым.

            Отпрыск Амфитриона, чье сердце из кованой меди,

            Дикого льва одолевший, к прелестному Гиласу тоже,

            К мальчику в длинных кудрях, был жаркою страстью охвачен.

            Сам он его обучал, как родитель любимого сына,

            Чтоб, научившись, он мог за доблесть прославиться в песнях.

            Вместе всегда они были: в часы, когда полдень был близок,

            В час, когда к Зевсову дому летит белоконная Эос,      (10)

            В час, когда с писком птенцы на покой к своим гнездам стремятся,

            К матери, бьющей крылом в закопченных стропилах под крышей.

            Делал он все для того, чтобы по сердцу был ему мальчик,

            Силы к трудам набирал и сделался истинным мужем.

 

            Плыть за руном золотым Язон в ту пору решился,

            Отпрыск Эзона; к нему собралось мужей наилучших

            Много из всех городов; были выбраны все, кто пригодны.

            В битвах герой неустанный направился в Иолк изобильный,

            Отпрыск Алкмены царицы, которой гордится Мидея.

            Вместе с ним Гилас спустился к скамьям крепкозданного Арго –   (20)

            Славного судна, что мимо сходящихся скал Кианийских

            Быстро промчалось (они же стоят с этих пор недвижимы),

            Словно орел, на простор и к глубокого Фасиса устью.

            Стали Плеяды всходить, и паслись от маток отдельно

            Юных ягняток отары, и к лету весна повернула.

            Этой порою к отплытью божественных мужей собрались

            Цвет и краса и, поднявшись на Арго, корабль крутобокий,

            Плывши три дня, Геллеспонта достигли при ветре попутном

            И к берегам Пропонтиды причалили, где кианийцев

            Плуг натирают быки о широкие борозды пашен.    (30)

 

            Начали, выйдя на берег, по парам, как были гребцами,

            К вечеру ужин варить, совместное ложе готовить

            И на лужайке, манившей их пышной и мягкой травою,

            Резать камыш остролистый и заросли чабра густые.

            Гилас хотел белокурый, чтоб вечером ужин сготовить,

            Воду себе и Гераклу добыть, и бойцу Теламону,

            Вместе с которым всегда они трапезу оба делили.

            Медный кувшин захватил и увидел он скоро источник,

            В русле глубоком текущий; вокруг него разные травы:

            «Ласточкин цвет» темнолистый, зеленые «женские кудри»,     (40)

            С пышной листвой сельдерей, ломоноса ползучего стебли.

            В глуби ручья хоровод недреманные нимфы водили,

            Нимфы – богини ручьев, устрашение сельского люда.

            Нимфы Эвника, Малида, Нихея со взором весенним.

            Только лишь мальчик успел опустить свой кувшин многоемкий,

            Только воды зачерпнул – они его руку схватили:

            Всех их внезапно сердца распалились любовною страстью

            К мальчику, Аргоса сыну. И падает в темную воду

            Прямо стремглав он. Так ночью звезда вдруг с небес, запылавши,

            Прямо в пучину летит, и моряк своим спутникам молвит:    (50)

            «Легче канаты, ребята! Задует нам ветер попутный».

            Голову мальчика Нимфы к себе положив на колени,

            Слезы его отирали, шептали слова утешенья.

 

            Амфитриона был сын той порою за друга испуган.

            Взял он изогнутый лук, меотийской прекрасной работы,

            Также и палицу взял, что имел всегда под рукою.

            Трижды он Гиласа кликнул всей силой могучего горла,

            Трижды и мальчик ответил, но голос из водной пучины

            Замер, слабея, и близкий, казался он очень далеким.

            Словно как лев благородный, почуявший свежее мясо,     (60)

            Голос заслышав оленя, бродящего в чащах нагорных,

            С логова мягкого вскочит и к пище несется готовой,

            Так же носился Геракл, раздвигая упрямый терновник,

            В страстной о мальчике муке бежал, поглощая пространство.

            О как несчастен, кто любит! Как много он вынес, блуждая

            Там между гор и лесов, про Язоново дело забывши!

            Все на корабль остальные взошли уже, снасти приладив;

            Но когда полночь пришла, полубоги вновь парус спустили:

            Все поджидали Геракла. А он, сколько ноги терпели,

            Мчался в безумии вдаль. Поразил его бог беспощадный.    (70)

            Вот как был Гилас прекрасный блаженным богам сопричислен.

            В шутку герои Геракла с тех пор беглецом называли,

            Помня, как, бросивши Арго, корабль в тридцать парных уключин,

            К колхам пешком он пришел на неласковый Фасиса берег»

 

(№ 1232). Идиллия XIX. Воришка мёда. [Феокрит 1998, с.88]

            «Эрос однажды, воришка, сердитой был пчелкой ужален.

            Соты из улья таскал, а она ему кончики пальцев

            Больно ужалила вдруг. Дул себе он на ручку от боли,

            Топал ногами об землю и прыгал; потом Афродите

            Ранки свои показал и, жалуясь, - «вот, мол, какая

            Крошка-пчелка, - говорил, - нанесла мне ужасные раны!»

            Мать же его засмеялась: «А разве ты сам-то не пчелка?

            Тоже ведь крошка совсем, а какие ты раны наносишь!»

 

(№ 1233). Идиллия XXIII. Страстно влюбленный. [Феокрит 1998, с.103-105]

            «Мужу, что сердцем был нежен, однажды жестокий подросток,

            Очень красивый лицом, но с душою иной, полюбился.

            Мальчиком был нелюбим он, не слышал ни слова привета.

            Эроса тот не познал, что за бог он и стрелы какие

            Держит в руках и каким поражает жестоким оружьем.

            Был он суровым всегда как в речах своих, так и в поступках.

            Не было пылу услады, хотя б одного лишь движенья

            Губ, или искры блестящей в глазах, или вспышки румянца,

            Ласки в речах, поцелуя, что страстные муки смягчает.

            Словно как дикий бежит от охотника зверь с недоверьем,    (10)

            Так он и этого мужа всегда избегал. И сурово

            Губы сжимались, и очи светилися грозно при встречах.

            Злоба меняла черты, и с лица его краска сбегала,

            Изгнана гневною вспышкой. Но даже и в эти минуты

            Был он прекрасен. Сердясь, распалял он влюбленного сердце.

            Тот, наконец, не стерпев такого огня Кифереи,

            В горьких слезах утопая, к жестокому дому отправясь,

            Пал на порог с поцелуем и слово промолвил такое:

 

            «Мальчик жестокий и злобный, воспитанный дикою львицей,

            Юноша с каменным сердцем, любви недостойный! Сегодня     (20)

            Дар приношу я последний – петлю для себя; не хочу я

            Больше тебя огорчать и гневить и туда отправляюсь

            Я, куда ты обрекаешь меня, где целебные средства

            Все обретут от страданий любви, где дается забвенье.

            Но даже если, губами приникнув, я выпью до капли

            Это лекарство, то страсть не угаснет. Теперь я проститься

            С дверью твоей прихожу. Я предвижу, что будет с тобою.

            Роза бывает прекрасна, но время красу ее портит;

            Также весною красива фиалка, но старится скоро;

            Лилий цветок снежно-бел, но гибнет и он, осыпаясь;     (30)

            Снег белизною блестит, но падая, тотчас же тает.

            Дивно прекрасна краса молодая, но срок ей недолог.

            Время придет и тебе познакомиться тоже с любовью,

            Лить будешь горькие слезы в ту пору ты, сердцем сгорая.

            Все-таки, юноша, мне окажи ты последнюю милость:

            В час, как увидишь меня, злополучного, в петле висящим

            Прямо у двери твоей, не пройди с равнодушием мимо.

            Возле меня задержись и заплачь хоть на миг; и проливши

            Слезы, петлю распусти и, в свои завернувши одежды,

            После меня схорони. Поцелуй ты меня напоследок,     (40)

            Мертвому губы свои подари. И меня ты не бойся:

            Вновь я ожить не могу, даже если меня поцелуешь.

            Холм мне могильный насыпь, чтоб любовь мою мог в нем сокрыть я.

            После трижды скажи на прощанье: «Покойся же, милый».

            Если захочешь, прибавь: «Потерял я доброго друга».

            Надпись, что здесь на стене написал я, спиши ты на камень.

            «Страсть погубила его. Не пройди равнодушно, прохожий.

            Шаг задержи и прочти: имел он жестокого друга».

 

            Это промолвив, камень он взял, и, к стене подкативши,

            Он посредине порога его прислонил и, веревку     (50)

            Тонкую свесивши сверху, набросил петлю он на шею.

            После упор оттолкнул он ногой и повис, умирая.

            Мальчик же двери открыл, но, в свой двор заглянув и увидев

            Мертвое тело, остался, как прежде, душой непреклонен.

            Он не заплакал о смерти недавней; пройдя мимо трупа,

            Он прикоснулся к нему, тем себя осквернив, но спокойно

            Дальше в гимнасий прошел и, направясь к любимой купальне,

            Стал возле статуи бога, того, чью силу презрел. И с подножья

            Мраморной статуи сделал прыжок. Но за ним, покачнувшись,

            Рухнула статуя вниз и злого подростка убила.     (60)

            Алою стала вода, и послышался мальчика голос:

            «Счастливы будьте, кто любит. Убит, кто хотел ненавидеть.

            Те ж, кто любимы, любите. Карает судом своим Эрос»

 

(№ 1234). Идиллия XXIX. Любовная песня. [Феокрит 1998, с.131-132]

            «Мальчик милый, правдив, говорят, у вина язык.

            Значит, будем правдивы и мы, опьянившись им.

            Все тебе я скажу, что храню в глубине души.

            Знаю я, что всем сердцем своим полюбить меня

            Ты не хочешь, а я лишь в полжизни живу теперь:

            Мне твоя красота половину сгубила сил.

            Только ты пожелал – провожу я в блаженстве день,

            Ты не хочешь – тогда погружаюсь я вновь во мрак.

            Разве можно того, кто влюблен, так терзать тоской?

            Если б верил, юнец, ты тому, кто тебя старей,    (10)

            Лучше б было тебе, да и мной ты б доволен был.

            Вей одно лишь гнездо на одной лишь вершине ты,

            Там не может к тебе заползти ядовитый змей.

            Ныне ж ты, что ни день, то на новом сидишь суку,

            Будешь завтра ты вновь с одного на другой порхать.

            Только кто похвалил, увидав, красоту твою,

            Вмиг сдружился ты так, будто друг твой три года он;

            Тот, кто раньше любил, для тебя стал трехдневный друг

            Дышишь дерзостью ты, словно выше ты всех людей.

            Нет, меж равных себе для себя ты друзей ищи.    (20)

            Будешь так поступать, будут все уважать тебя,

            И не будет тогда даже Эрос суров к тебе,

            Он, кто смертных сердца без труда побеждает вмиг,

            Кто меня размягчил, хоть всегда я железным был.

            Ради милых молю я тебя твоих нежных уст,

            Вспомни – год лишь назад ты ведь много моложе был,

            Только плюнешь – и глянь, вот уже ты совсем старик,

            Все в морщинах лицо; и вернуть нашу юность вновь

            Мы не можем: она улетит на крылах от нас;

            Наш медлителен шаг, и ее не догоним мы.    (30)

            Вот подумай теперь, не пора ль тебе мягче стать?

            Мне, кто любит тебя, без затей подарить любовь?

            И когда обрастешь ты бородкой, как юный муж,

            Сможем дружбой своей поравняться с Ахиллом мы.

            Если ж снова пошлешь ты на ветер слова мои,

            Молвишь в мыслях: «Чего, дорогой, ты пристал ко мне?» -

            Я, который готов для тебя б золотых плодов

            Был принесть, мне б не страшен был Кербер, умерших страж, -

            Нет, тогда, даже коль позовешь, на порог дверей

            Я ногой не ступлю, излечившись от страсти злой.    (40)

 

(№ 1235). Идиллия XXX. Любовная песня. [Феокрит 1998, с.133-134]

            «Горе, горе, увы! Злая болезнь тяжко гнетет меня.

            Вот уж месяц второй к юноше страсть жжет, лихорадки злей.

            Нет в лице у него строгой красы, но с головы до пят

            Полон прелести он, а на щеках сладко играет смех.

            Мой недуг от меня то отойдет, то возвратится вдруг.

            Знаю, скоро уже я не смогу сна ни на миг найти.

            Вот вчера на меня он, проходя, глянул, нахмуря бровь.

            Стыдно, верно, ему прямо взглянуть: вспыхнул румянцем весь.

            Страсти мощной порыв сердце мое вдруг охватил сильней.

            В дом пошел я к себе, острую вновь в печени чуя боль.     (10)

            Начал я упрекать сердце мое; я говорил ему:

            «Что же делаешь ты? Долго ль еще будешь сходить с ума?

            Ты не видишь ужель? – Белых волос много в висках твоих.

            Да, пора поумнеть: право, лицом с юношей ты не схож;

            Ты поступков своих с тем не равняй, жизнь кто вкусил едва.

            Вспомнить надо еще: лучший удел – чуждым нам быть всегда

            Тем тяжелым скорбям, что за собой к юноше страсть влечет.

            Мчится юноши жизнь, быстро скользя, словно оленя бег,

            Завтра к новым морям, парус подняв, он поплывет опять;

            Но навек потерял он меж друзей юности сладкий цвет.      (20)

            Ты же чуть вспомнишь о нем, высушит страсть даже весь мозг в костях.

            Будешь видеть всегда в ночи часы рой сновидений злых.

            Минет срок годовой, но не смягчит этих жестоких мук».

            Много, много еще сердцу тогда я говорил в укор.

            Сердце ж молвило мне: «Кто возмечтал, будто бы так легко

            Будет им побежден Эрос-хитрец, верно, мечтает тот,

            Сколько звезд в небесах ночью прошло, счесть по девяткам вмиг.

            Доброй волей иль нет, шею согнув, иго влачить теперь,

            Знаю, мне суждено. Друг дорогой, этого хочет бог,

            Тот, кто волей своей часто смущал даже Киприды дух,     (30)

            Зевса ум колебал; как устою я, однодневный цвет?

            Легкий ветер дохнет и далеко мигом умчит меня»

 

  См. также № 6 (АП VI 117), 19, 20, 21, 22 (АП IX 338, 437, 433, 432) (Дафнис) [Эпиграмма 1993, с.113, 117-118]

 

Каллимах

  Здесь и далее №№ указаны по изданию Пейджа, переведенному в [Эпиграмма 1993].

 

            «Ищет везде, Эпикид, по горам с увлеченьем охотник

                        Зайца иль серны следов. Инею, снегу он рад…

            Если б, однако, сказали ему: «Видишь, раненный насмерть

                        Зверь здесь лежит», - он такой легкой добычи б не взял.

            Так и любовь моя: рада гоняться она за бегущим,

                        Что же доступно, того вовсе не хочет она»

(№ 1236). (Каллимах, № 1 (АП XII 102),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.78])

 

            «Кикликов стих ненавижу; дорогой идти проторённой

                        Где то туда, то сюда толпы бредут, не хочу.

            То, что нравится многим, не мило мне; мутную воду

                        Пить не хочу из ручья, где её черпают все.

            «Ах, как Лисаний красив, ах дружок!» - не успеешь промолвить,

                        Ахнет и Эхо: «Ах, друг!» Это другой уж сказал»

(№ 1237). (Каллимах, № 2 (АП XII 43),

пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Эпиграмма 1993, с.79])

 

            «Что за чудесное средство нашел Полифем для влюбленных!

                        Геей клянусь я, Киклоп вовсе не так уже прост.

            Делают Музы бессильным Эрота, Филипп, и наука

                        Лучшим лекарством, поверь, служит от всех его зол.

            Думаю я, что и голод, при всей его тяжести, тоже

                        Пользу приносит одну: он отбивает любовь

            К юношам. Вот, что даёт нам возможность бороться с Эротом,

                        Вот что способно тебе крылья подрезать, шалун.

            Мне не страшен ничуть, потому что и то и другое

                        Средство чудесное есть против тебя у меня»

(№ 1238). (№ 3 (АП XII 150), пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.79])

 

            «Лишь половина души живёт… Аид ли похитил

                        Или Эрот, не дано ведать мне, знаю, что нет!

            Снова к мальчишкам она устремилась. О, как же стенал я

                        Часто: «Беглянки моей, юноши, не принимать!»

            У Феотима ищи. Как будто побита камнями,

                        Вся изойдя от любви, бродит, несчастная, там!

(№ 1239). (№ 4 (АП XII 73), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.79])

 

            «Снова налей и воскликни: «Мы пьем за Диокла!» Заздравных

                        Чаш в застолье моем знать не хотел Ахелой.

            «Юноша мил и красив, Ахелой, а кто не согласен –

                        Что же, пускай я один буду знаток красоты!»

(№ 1240). (№ 5 (АП XII 51), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.80])

 

            «Смуглый меня Феокрит ненавидит… Четырежды, Отче

                        Зевс, ненавидь ты его… Если полюбит – люби!

            Ведь с Ганимедом кудрявым и ты был, всевышний властитель,

                        Некогда… О, никогда слова о том не скажу!»

(№ 1241). (№ 6 (АП XII 230), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.80])

 

            «Пусто в моем кошельке, я знаю… Да только, Менипп мой,

                        Ради Харит, не болтай мне про мои же мечты!

            Ранит меня даже слово об этом – и больно и горько…

                        Вот и замучаешь ты до смерти нашу любовь!»

(№ 1242). (№ 7 (АП XII 148), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.80])

 

            «Если по собственной воле пришел я, Архин, к твоей двери,

                        Сколько захочешь, брани, но коль позвал, то впусти!

            Путь указал мне Эрот и чистого Вакха бокалы.

                        Первый меня потащил, ум мой похитил второй.

            Имя ничье не назвал я, придя, но коснулся губами

                        Двери твоей. Виноват, ежели в этом вина»

(№ 1243). (№ 8 (АП XII 118), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1993, с.80])

 

            «Паном клянусь, лишь пепел остался во мне, только пепел!

                        Но Дионисом клянусь: тлеет под пеплом огонь.

            Где же решимость моя? Обнимать меня больше не надо:

                        Часто спокойный поток стены смывает плотин.

            Вот и теперь, Менексен, я боюсь, как бы страсть не решилась,

                        Путь обиходный найдя, в душу проникнуть мою»

(№ 1244). (№ 9 (АП XII 139), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1993, с.81])

 

            «Ведь не уйдешь, беги, Менекрат!» - сказал я в двадцатый

                        День Панема, и в день Лоя десятый сказал

            То же… Но шел бычок под ярмо послушно… Гермес мой!

                        Боже! Двадцать ведь дней я наслаждался, Гермес!

(№ 1245). (№ 10 (АП XII 149), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.81])

 

            «Клялся не раз Каллигнот Иониде, что в жизни ни друга

                        Он, ни подруги иной больше не будет любить.

            Клялся – но, видно, правдиво то слово о клятвах любовных,

                        Что не доходят они вовсе до слуха богов.

            Нынче он к юноше страстью пылает: о ней же, несчастной,

                        Как о мегарцах, совсем нет и помину с тех пор»

(№ 1246). (№ 11 (АП V 6), пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.81])

 

            «О Клеоник фессалиец! Увы тебе – солнцем клянуся,

                        Не узнаю я тебя, жалкий, что сталось с тобою?

            Кожа да кости остались одни. Неужто мой демон

                        Мучит? Иль жребий такой выпал тебе от богов?

            А… понял я: тебя Евксифей похитил! Красавца

                        Как только ты увидал, сразу, несчастный, пропал»

(№ 1247). (№ 12 (АП XII 71), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.82])

 

            «Рану глубокую гость скрывает… Смотри, как он дышит

                        Тяжко, как больно ему… Третью подносит к устам

            Чашу. Как алчно он пьет – и вплетенной в зеленые стебли

                        Розы летят лепестки. Так он поник головой.

            О, как иссох он… Клянусь, я теперь проник в его тайну.

                        Всем ведь известно, что вор вора найдёт по следам»

(№ 1248). (№ 13 (АП XII 134), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.82])

 

            «Феба зовем и Пастушеским мы, то время припомнив,

            Как у Амфриссова брега он блюл кобылиц быстроногих,

            Жаркой любовью пылая к Адмету, подобному богу…»

 (№ 1249). (Каллимах. Гимны II 47-49, пер. С.С.Аверинцева [Гимны 1988, с.147])

 

            «Первыми эти удары от русых тебе аримаспов

            Упис, и дева Локсо доставили, и Гекаерга,

            Дщери Борея, и отроков с ними толпа непорочных,

            Юности избранный цвет; но в отчизну они не вернулись,

            Лучший удел получив и стяжав вековечную славу.

            Даже доныне невесты на Делосе, клич Гименея

            Ухом трепетным вняв, несут в приношение девам

            Кудри девичьи свои, меж тем как юноши, срезав

            Первой начатки брады, их жертвуют отрокам чистым»

(№ 1250). (Каллимах. Гимны IV 291-299,

пер. С.С.Аверинцева [Гимны 1988, с.162-163])

 

Из поэмы «Аконтий и Кидиппа»

            «Все воздыхатели тщились увидеть, как отрок прекрасный

                        В школу иль в баню идет…

            …Много влюбленных Аконтию в честь возлиянье творили

                        Каплей последней вина, на сицилийский манер…

            …Сам же стрелок наконец поражен был стрелою другого»

(№ 1251). (Каллимах, фр.12-14, пер. О.Смыки [Поэты 1999, с.296])

 

Эпиникий Сосибию – фр.20 [Поэты 1999, с.299-300]

См. также № 59 [Эпиграмма 1993, с.93]

 

Симий Родосский

  «Крылья Эрота». Стихотворение изображает два раскинутых крыла, и, видимо, предназначалось для нанесения на статуэтку Эрота.

            «Глянь на меня! Некогда был силой моей свергнут Уран; царь я Земли широкой.

            Ты не дивись, видя мой лик; он еще юн, но опушен бородкой;

            Был я рожден в мраке веков, в царстве Ананкэ древней.

            Было тогда гнету ее подвластно

            Все на Земле живое,

            Даже эфир.

            Хаоса сын

            Я, не Киприды чадо

            И не дитя с крыльями, сын Ареса;

            Я, не гневясь, власти достиг, я завлекаю лаской;

            Недра земли, глуби морей, купол небес – воле моей покорны.

            Я у богов отнял их жезл, древнюю мощь их захватил, стал я судьей над ними»

(№ 1252). (Симий (АП XV 24), пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.186])

 

Александр Этолийский

«Аполлон» (об Анфее и Клеобее)

            … Будет он юностью вешней цвести – прекраснее не был  (7)

                        Даже Мелиссов сын, из плодоносной струи

            Свежей Пирены рожденный на вящее благо Коринфа

                        И на великую скорбь для Бакхиадов-вельмож»

(№ 1253). (цит. по: Парфений XIV [Парфений 1992 (№ 2), с.237])

 (см. об Актеоне выше: Диодор VIII 10. Плутарх. Любовные рассказы 2)

 

Керкид

            «Говорят, Дамоном, с разных сторон

            Лазоревокрылый сын Афродиты

            Дует… Об этом, конечно, ты знаешь!

            На кого из смертных

            Нежно подует и благосклонно

            С правой ланиты –

            Тот бестревожно в ладье любви

            Мудрым кормилом увещеванья правит!

            На кого он с левой дохнет, бурный, -

                        Среди смерчей и алчных похоти вихрей

            По валам зыбучим они устремятся…

            Хорошо говорил Еврипид об этом…

            И лучше нам будет выбрать попутный ветер

            И средь умеренных влечений править

            Веслом, ведь в гавань ведет нас Киприда…

            …

            …а это дикое стремление к соитью

            Разрушенье приносит и сожалений горечь…

            Ведь есть Афродита-девка, и никаких забот

            С ней; пожелай – и все – спокойно и безопасно!

                        Дай ей обол, уложи, да и строй из себя

            Тиндареева зятя»

(№ 1254). (Керкид, фр.3, пер. Ю.А.Голубца [Поэты 1999, с.399])

 

Фанокл

  Составил сборник элегий о любви к прекрасным мальчикам. Каждый эпизод начинал словами «или же так, как», подражая в этом «Эоям» псевдо-Гесиода (В.Н.Ярхо). Сохранился 1 крупный отрывок.

 

Любовные страсти, или Прекрасные

            «…Или же так, как фракийцем Орфеем, Эагровым сыном,

                        Всею душою любим был Бореад Калаид.

            Часто под сенью тенистой он в рощах сидел, воспевая

                        Страстную эту любовь, духа утратив покой.

            Нет, всякий раз, как цветущего зрели глаза Калаида,

                        Дух сокрушался его неусыпимой тоской.

            Жены-бистонки злодейски, напав отовсюду, Орфея

                        Предали смерти, мечи острые в тело вонзив,

            В казнь, что фракийскому племени чувство любви меж мужами

                        Оный впервые явил, женскую страсть не воспев,

            Медью главу отсекли и с цевницей фракийскою вместе,

                        Из черепашьей кости, бросили в зыбкую соль,

            Сбив их гвоздями, дабы по просторами морским, омываясь

                        Бурной лазурной волной, вместе носились они.

            Вынесло их ко священному Лесбосу море седое.

                        Лиры стенающей звук волны тогда оглашал,

            Твердь островов и соленые бреги, на коих певучей

                        Мужи Орфея главе дали могильный приют.

            Водружена на кургане и звонкая лира, - безмолвный

                        Камень покорствует ей, темного Форка вода.

            Пением славен оттоль и искусством прекрасным кифары

                        Лесбос: из всех островов он наиболе певуч.

            Браннолюбивы фракийцы, проведав деяние женщин

                        Дикое, их обрекли тяжкую муку терпеть:

            Раны наносят супружницам, чтобы, на теле имея

                        Темные знаки, забыть страшную смерть не могли.

            Женщины так пред убитым Орфеем вину искупают

                        С давних времен до сих пор за преступленье свое»

(№ 1255). (Фанокл. Фр.1, пер. О.П.Цыбенко [Поэты 1999, с.304]

То же в пер. В.В.Зельченко см. [Элегия 1996, с.266-267])

 

            …Или о том, как Адониса Вакх, обходящий вершины,

                        С Кипра священной земли за красоту умыкнул…

 (№ 1256). (Фанокл. Фр.3, пер. В.В.Зельченко [Элегия 1996, с.267])

 

Асклепиад

            «Дождь и ночь и вино – вот и три мучения страсти;

                        Хладный повеял Борей. Я пребываю один.

            Только мой милый Мосх сильней непогоды. Ужели

                        Он перед дверью меня станет держать и держать

            Под проливным дождём? Да сколько же, Зевс милосердный,

                        Времени? Зевс, помоги! Ты ведь и сам был влюблен!»

(№ 1257). (Асклепиад № 14 (АП V 167),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.72])

 

            «Бич пурпурный и сбрую, блистающую украшеньем,

                        Конная дева Планго к двери слагает как дар

            К нам благосклонной богине. Моих скакунов Филенида

                        Нынче вечерней порой опередила в езде.

            Сделай, Киприда, молю, прославленной силу победы

                        Деве, которой дала вечную милость свою!»

(№ 1258). (Асклепиад или Посидипп (АП V 202),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1999, с.72])

 

            «О Киприда, тебе Лисидика приносит златую

                        Шпору со статной ступни – часто грозила она

            Ею язвить скакуна, но все же не обагрила

                        Струйкою крови боков конских стрекалом своим,

            Ибо не надо коня и пришпоривать было. Вещицу

                        Эту златую кладу прямо у врат алтаря».

(№ 1259). (Асклепиад (АП V 203),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1999, с.72])

 

            «Наннион и Битто, обе с Самоса, храм Афродиты

                        Уже не хотят посещать больше законным путем,

            А перешли на другое, что гадко. Царица Киприда!

                        Взор отврати свой от них, кинувших ложе твое».

(№ 1260). (Асклепиад (АП V 207),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1999, с.73])

 

            «Двадцать два года прожить не успев, уж устал я от жизни.

                        Что вы томите, за что жжете, Эроты, меня?

            Если несчастье случится со мною, что вы станете делать?

                        В кости беспечно играть будете вы, как всегда»

(№ 1261). (Асклепиад № 15 (АП XII 46),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.72])

 

            «Пей же, Асклепиад. Что с тобою? К чему эти слёзы?

                        Не одного ведь тебя Пафия в сеть завлекла;

            И не в тебя одного посылались жестоким Эротом

                        Стрелы из лука. Зачем в землю ложиться живым?

            Чистого выпьем вина Дионисова! Утро коротко!

                        Станем ли лампы мы ждать, вестницы скорого сна?

            Выпьем же, весело выпьем! Несчастный, спустя уж немного

                        Будем покоиться мы долгую-долгую ночь»

(№ 1262). (Асклепиад № 16 (АП XII 50),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.73])

 

            «То, что осталось от жизни моей, оставьте, Эроты,

                        Мне, ради бога, чтоб мог я на покое пожить!

            Если же нет, то стрел не мечите в меня, но мечите

                        Пламенем, дабы я стал горсткою пепла тотчас!

            Молньи мечите, Эроты! Ведь я зачерствел от страданий,

                        Самый острый из всех бросьте в меня вы клинок!»

(№ 1263). (Асклепиад № 17 (АП XII 166),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.73])

 

            «Страсти улика – вино. Никагора, скрывавшего долго

                        Чувства свои, за столом выдали чаши вина:

            Он прослезился, потупил глаза и поник головою,

                        И на висках у него не удержался венок»

(№ 1264). (Асклепиад № 18 (АП XII 135),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.73])

 

            «Прежде, бывало, в объятьях душил Археад меня; нынче

                        К бедной, ко мне и шутя не обращается он.

            Но не всегда и медовый Эрот нам бывает приятен, -

                        Часто, лишь боль причинив, сладок становится бог»

(№ 1265). (Асклепиад № 19 (АП XII 153),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.73-74])

 

            «Доркион юношей любит – как мальчик милый способна

                        Общей Киприды стрелу острую в сердце метнуть…

            Сладостно взоры манят. Широкая шапка эфеба,

                        Плечи прикрыты, но плащ не прикрывает бедра!»

(№ 1266). (Асклепиад № 20 (АП XII 161),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.74])

 

            «Если бы крылья тебе, если лук тебе в руки и стрелы, -

                        Был бы совсем не Эрот сыном Киприды, а ты»

(№ 1267). (Асклепиад № 21 (АП XII 75),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.74])

 

            «Я – малютка Эрот, улетевший от матери… Падок

                        Я на любовь, и вот тут, в доме Дамада живу!

            Ревность не знает сей дом – я люблю и любим невозбранно,

                        Счастье не многим дарю – только ему одному!»

(№ 1268). (Асклепиад № 22 (АП XII 105),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.74])

 

            «Лука ещё не носящий, не зрелый, а новорожденный

                        К Пафии взоры свои мой подымает Эрот

            И с золотою дощечкой в руке ей лепечет о чарах

                        Как Филократа души, так и твоей, Антиген»

(№ 1269). (Асклепиад № 23 (АП XII 162),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.74])

 

            «Только с прекрасным Эрот прекрасное соединяет:

                        Не совпадут никогда золото иль изумруд,

            Также эбен и слоновая кость. Прекрасная пара

                        Вы, Евбиот и Клеандр! Страсти и веры цветы!»

(№ 1270). (Асклепиад № 24 (АП XII 163),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.75])

 

            «Молишь о том, чтоб на скулах пушок повыступил первый,

                        Чтобы и бёдра твои колким пошли волосьём.

            Думаешь, это приятно? Да есть ли тот, кто полюбит

                        Более зерен литых стебель соломы сухой?»

(№ 1271). (Асклепиад № 36 (АП XII 36),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.78])

 

Посидипп

            «Брызни, Кекропов сосуд, многопенной влагою Вакха,

                        Брызни! Пускай оросит трапезу нашу она.

            Смолкни, Зенон, вещий лебедь! Замолкни и муза Клеанфа!

                        Пусть нами правит один сладостно-горький Эрот!»

(№ 1272). (Посидипп № 1 (АП V 134),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.102])

 

            «Стрелы мечите, Эроты! Для вас единственной целью

                        Стал я, безумцы! Смелей, о, не щадите меня.

            Почесть победную вам воздадут наибольшую боги –

                        Как повелителям всех в мире и луков и стрел»

(№ 1273). (Посидипп № 5 (АП XII 45),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.103])

 

            «Душу, цикаду певучую Муз, привязавши к аканфу,

                        Думала страсть усыпить, пламя кидая в неё.

            Но, умудренная знаньем, душа презирает другое,

                        Только упрек божеству немилосердному шлет»

(№ 1274). (Посидипп № 6 (АП XII 98),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.103])

 

            «Я защищен и сражусь за себя, не паду пред тобою,

                        Будучи смертным. Эрот, лучше ты прочь отойди!

            Ты победишь, коли буду я пьян, но если я трезвый,

                        Благоразумье моё будет союзником мне»

(№ 1275). (Посидипп № 7 (АП XII 120),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.103])

 

            «Чтимая Кипром, Киферой, Милетом, а также прекрасной,

                        Вечно от стука копыт шумной Сирийской землей,

            Будь благосклонна, богиня, к Каллистион! – ею ни разу

                        Не был любивший её прогнан с порога дверей»

(№ 1276). (Посидипп № 8 (АП XII 131),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.103])

 

            «Пару первых чаш за Нанно нальем и за Лиду;

                        Пары достойны еще мудрый Антимах, Мимнерм:

            Пятая станет моей, за того шестую мы выпьем,

                        Кто, мой Гелиодор, страсти себя посвятил!

            В честь Гесиода – седьмая, восьмую решили – Гомеру,

                        Чаша девятая – Муз. Память десятой почтём.

            Буду пить за Киприду без меры. Остаток – Эротам.

                        Пьян или трезв, все равно чту с благодарностью их»

(№ 1277). (Посидипп № 9 (АП XII 168),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.104])

 

            «Что мне изнеженно томный девический пыл? Да зажжется

                        Неугасимый огонь подлинной страсти мужской!

            Этот жар благородней. Насколько мужчины мощнее

                        Женщин, настолько же в них страсти бушуют сильней»

(№ 1278). (Посидипп № 26 (АП XII 17),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.109])

 

            «Если бы, крылья себе золотые достав и повесив

                        На белоснежном плече полный стрелами колчан,

            Рядом с Эротом ты встал, то, Гермесом клянусь, не узнала б

                        И Афродита сама, кто из двоих её сын»

(№ 1279). (Посидипп № 27 (АП XII 77),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.110])

 

Евфорион

            «Дивные кудри когда наш Евдокс впервые обрезал, -

                        Детской поры красоту, Фебу он их посвятил.

            Пусть, Дальновержец, взамен красота у него не увянет,

                        Словно тот плющ, что всегда свежим в Ахарнах растёт»

(№ 1280). (Евфорион № 1 (АП VI 279),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1993, с.119])

 

  На Евфориона. Кратет № 1 (АП XI 218), пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.158];

  Феодорид № 14 [Эпиграмма 1993, с.181]

 

Леонид Тарентский

            «Памятник здесь Праталида, ликастского мужа, который

                        В битвах, в любовных делах, в ловле зверей превзошел

            Всех остальных. Поселите его, о подземные боги,

                        С Миносом рядом: и бог – критянин родом, и он»

(№ 1281). (Леонид № 12 (АП VII 448),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.125])

 

            «К пению – Муза, к сражению – Арес, Артемида – к охоте,

                        К юношам страстью – Эрот, - все одарили его.

            Как не назвать Праталида, ликастского мужа, счастливым,

                        Бывшего первым в любви, в песнях, в охоте, в бою»

(№ 1282). (Леонид № 13 (АП VII 449),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.125])

 

            «Молвил однажды Киприде Еврот: «Одевайся в доспехи

                        Или из Спарты уйди! – бредит наш город войной».

            Но, усмехнувшись, сказала она: «Как была безоружной,

                        Так и останусь, а жить все-таки в Спарте хочу».

            Нет у Киприды доспехов, бесстыдники лишь утверждают,

                        Не знатоки, будто здесь ходит богиня в броне»

(№ 1283). (Леонид № 24 (АП IX 320),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.129])

 

            «Кто на твердой скале Эрота вырезал, бога

                        Зевса сразившего встарь острой своею стрелой?

            Вот он к Гефесту попал, наконец, но смотреть подобало

                        Только тогда на него, как угодит он в огонь»

(№ 1284). (Леонид № 28 (АП IX 337),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.130])

 

            «Посох и пара сандалий, получены все от Сохара,

                        Старого киника, здесь, о Афродита, лежат

            С грязною фляжкой для масла и с полною мудрости древней

                        Очень дырявой сумой – или остатком сумы.

            А положил их в обильном венками преддверии храма

                        Родон – красавец за то, что полонил мудреца»

(№ 1285). (Леонид № 54 (АП VI 293),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.138])

 

            «Я не обижу Эрота: он сладостен; даже Кипридой

                        Клясться готов я, но сам луком его уязвлен.

            Испепелен я вконец, а он вслед за жгучей, другую

                        Жгучую мечет стрелу без передышки в меня.

            Все же виновника я укротил, - значит, он не бессмертен.

                        Можно ль меня обвинить? Я ведь себя защищал»

(№ 1286). (Леонид № 92 (АП V 188),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.150])

 

Мнасалк

            «Что поспешаешь, лоза, распластать по земле свои листья,

                        Уж не страшит ли Плеяд поздний вечерний заход?

            Утром Антилеонт под тобой забудется сладким

                        Сном, как и древле во всем благостным тем, что красив»

 (№ 1287). (Мнасалк № 1 (АП XII 138),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.153];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.78])

 

            «Что тебе надо, свирель, что к Пеннорожденной примчалась?

                        Что от пастушеских губ ты обратилась сюда?

            Нет здесь ни горных вершин, ни долин, но любовь повсеместно,

                        Также и страсть; и груба, Муза пускается впляс»

(№ 1288). (Мнасалк № 16 (АП IX 324),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.157])

 

Эпитафия. Феодорид № 15 [Там же, с.181-182]

 

Диоскорид

            «Александрийцам такое не к чести; вот сын Птолемея

                        Мосх, - он уж факел несет средь благородных юнцов;

            Мосх Птолемеев; о город злосчастный! Позор материнский,

                        Где ты теперь, и разврат общедоступный, увы?

            Где же притоны? Свинарники где? Рожайте же, шлюхи,

                        Ныне рожайте, венком Мосха подвигнуты в том».

(№ 1289). (Диоскорид (АП XI 363),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1999, с.452])

 

            «Я избежал, Феодор, обузы твоей. И сказал лишь:

                        «Демона я моего тяжкую власть избежал», -

            Как деспотичней еще полонен. И у Аристократа

                        В рабстве теперь без конца, - третий он мой господин»

(№ 1290). (Диоскорид № 8 (АП XII 169),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.163])

 

            «Если, достигши расцвета, такие дарит поцелуи

                        Любящим всем Демофил, о Киферея, своим,

            Коими ныне меня одаряет плутишка, - уж ночью

                        В доме мамаши его дверям покоя не знать»

(№ 1291). (Диоскорид № 9 (АП XII 14),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.164])

 

            «Ты, в паломничий путь Евфагора-красавца унесший,

                        Вновь вороти его мне, сладостный ветер Зефир,

            Долго его не держи; ведь даже короткое время

                        Тысячелетьем сочтет любящий в сердце своем»

(№ 1292). (Диоскорид № 11 (АП XII 171),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.164];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.40])

 

            «И фимиам, и богам возлиянья, и смешанной чаши

                        Вы, божества, у кого жребии дружбы моей,

            Вас, досточтимые, я призываю в свидетели: вами

                        Клялся тогда Афиней, отрок медвяный, при мне»

(№ 1293). (Диоскорид № 12 (АП XII 170),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.164])

№№ 5, 7, 10, 13 в рус.пер. исключены.

 

            «Эрос, губитель нещадный народов! Настроил Сосарха

                        Амфиполит нежный зад, весь в предвкушеньи услад.

            Зевса желая развлечь: ведь подобной смуглости кожи

                        Бедер Сосарха, увы, даже лишен Ганимед!»

(№ 1294). (Диоскорид (АП XII 37),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.40])

 

            «Взором своим соблазнив Гермогена, а также и златом, -

                        Страсть испытаешь тогда, что и не снилась тебе! –

            В случае том ты улыбку узришь на лице его хмуром.

                        Вытащить сможешь одну воду из глуби морской,

            Если же станешь удить ты, забросив крючок без приманки:

                        Этот повеса-наглец жалость отринет и стыд»

(№ 1295). (Диоскорид (АП XII 42),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.40])

 

Федим

            «Свой лук, низвергший мощь гиганта буйного,

            Сдержи, о бог наш, далеко разящий

            Не открывай колчан, волков пугающий,

            Стрелу нацель Эрота в юных всех,

            Отчизне чтоб пришли на помощь поскорей

            Любовью юною, чуждой страха.

            Ведь пламень этот даже всех богов сильней;

            Всегда идущим в бой приносит силу.

            А ты, наш бог от давних Схена отчих дней,

            Прими от Мелистиона дар сей!»

(№ 1296). (Федим № 3 (АП XIII 22), пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.175])

 

Риан

            «Сладкий елей на тебя, зад, пролили Хариты и Оры!

                        Видя тебя, ни один спать не способен старик.

            Кто тот счастливец, скажи, тот мальчишка, кого ты украсил?

                        Зад мне ответил тогда: «Имя – Менекрат ему»

(№ 1297). (Риан № 1 (АП XII 38),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.89])

 

            «Юношей славный питомник Трезена; последнего даже

                        Меж сыновьями его было б не грех похвалить.

            А красота Эмпедокла блестит между всеми, как роза,

                        Что затмевает весной все остальные цветы»

(№ 1298). (Риан № 2 (АП XII 58),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.176])

 

            «Сбившись с пути, на кого вы, мальчишки, глаза устремили?

                        Могут в ловушку попасть взгляды, несущие пыл.

            Вот Теодор завлекает юнца, его тело – свидетель

                        Лучшей для жизни поры и непорочно ещё!

            Вот дорогого Филорекса уд… хоть и мал он, однако

                        Пышно когда расцветет, даром Харит нарекут.

            Если Лептина увидишь – ни с кем не захочется больше.

                        И не отступит юнец, крепким как сталь… увлечен, -

            Вмиг за желанным умчится, глазами сверкая, безумный,

                        Страстью объятый, горя неумолимым огнем!

            Юной я поросли счастья желаю, прекрасной. Забавы

                        Пусть не прервутся, когда старость седая придёт!»

(№ 1299). (Риан № 3 (АП XII 93),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.89])

 

            «Право, Клеоник, тебе, идущему узкой тропинкой,

                        Милые встретились там как-то Хариты, и вот

            Руки, подобные розам, тебя заключили в объятья,

                        Отрок, и сделался ты прелести полным Харит.

            Радуйся, но вдалеке от меня. Ведь, милый, опасно

                        Близко сухой асфодел к пламени так приближать»

(№ 1300). (Риан № 4 (АП XII 121),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.176])

 

            «Я потерял олененка, охотясь, хотя и усердно

                        Сети расставив свои, кольями их подперев;

            А ухожу я ни с чем. Другие без всяких усилий

                        Взяли моё. О Эрот, будь ты и с ними суров!»

(№ 1301). (Риан № 5 (АП XII 146),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.177])

 

            «Дексионик, ловивший в тени под зеленым платаном

                        Черного клеем дрозда, птицу за крылья схватил;

            И со стенанием громким кричала священная птица…

                        Я же, о милый Эрот, юное племя Харит,

            Я бы на месте дроздов, - лишь бы в этих руках оказаться,

                        Рад бы не только кричать, - слезы сладчайшие лить»

(№ 1302). (Риан № 10 (АП XII 142),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.178])

 

Феодорид

            «Вместе с прекрасной цикадой вот этот младенческий локон

                        Харисфена лежит, - девам Амаринфа в дар,

            К ним освященный пирог. А отрок звездою сверкает

                        Словно конь молодой, сбросивший первый пушок»

(№ 1303). (Феодорид № 2 (АП VI 156),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.179])

 

Алкей Мессенский

            «Я ненавижу Эрота. Людей ненавистник, зачем он

                        Зверя не трогая, мне в сердце пускает стрелу?

            Дальше-то что? Если бог уничтожит вконец человека,

                        Разве награда ему будет за это дана?»

(№ 1304). (Алкей № 6 (АП V 10),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.184])

 

            «Сущий красавец Протарх, но не хочет; однако захочет

                        После, а юность бежит, факел держа пред собой»

(№ 1305). (Алкей № 7 (АП XII 29),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.184])

 

            «Нежный пушок на ногах появился, Никандр. Спасайся,

                        Время покроет когда волосом грубым твой зад!

            Знай же: пусть скромная поросль будет всегда у влюбленных.

                        Молодость так коротка! – вдумайся в эти слова»

(№ 1306). (Алкей № 8 (АП XII 30),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.16])

 

            «Писы хранитель, о Зевс, Пифенора, Киприды второго

                        Сына, венком увенчай ты под Кронийским холмом!

            Ставши орлом, у меня не похити, однако, владыка,

                        Отрока кравчим себе, как Дарданида давно.

            Если ж угодный тебе я от Муз приготовил подарок,

                        То о согласье скажи дивного отрока мне»

(№ 1307). (Алкей № 9 (АП XII 64),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.185])

 

            «Кто тебя, подло схватив и опутав веревками ноги,

                        Здесь поместил? Кто твои руки связал, заломив?

            Кто перепачкал лицо так искусно? Где быстрые стрелы?

                        Горестный где же, малыш, твой пламеносный колчан?

            Тщетно ваятель таким тебя сделал, опутав, - ведь жег ты

                        Страстью даже богов – путы не для тебя!»

(№ 1308). (Алкей № 19 (АП XVI 196),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.188])

 

Дионисий

            «Юным совсем, но любимым в Иалиса городе всеми

                        Нами, ты ныне вошел в горестный Леты поток.

            Мудрости жатву недолго срезал ты. И вот над могилой

                        Совы, не знавшие слезы, плачут теперь по тебе.

            О Фенокрит! Из поэтов никто не споет так потомкам,

                        Люди покуда еще будут ходить по земле»

(№ 1309). (Дионисий № 2 (АП VII 716),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.215])

 

            «Если полюбишь меня, о Акрат, ты станешь подобен

                        Винам хиосским, а мне слаще хиосского ты!

            Если ж другое милее меня, то пусть будут мошки

                        Из прокисших амфор виться тогда вкруг тебя»

(№ 1310). (Дионисий № 3 (АП XII 108),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.215])

 

Фаний

            «Памфил, Фемидой клянусь, этой чашей с вином, от которой

                        Пьян я, немного дано времени нам для любви.

            Нежный пушок твои щеки и бёдра уже покрывает,

                        К новым неистовствам страсть необратимо ведёт.

            Если в тебе сохранилась хоть искорка чувства, иди же

                        И не скупись на него: случай – любови залог!»

(№ 1311). (Фаний № 1 (АП XII 31),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.111])

 

Тимокл

            «Помнишь, ты помнишь, когда я сказал тебе слово святое:

                        «Юность прекрасней всего, юность быстрее всего».

            Юность быстрее летит, чем птица летящая в небе.

                        Ныне взгляни, все твои наземь упали цветы».

(№ 1312). (Тимокл (АП XII 32), пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.302])

 

Мосх

  Грамматик из Сиракуз, ученик Аристарха. Автор буколик.

«Эрос-беглец»

            «Эроса-сына однажды звала и искала Киприда:

            «Эроса кто б ни увидел, что он по дорогам блуждает, -

            Мой это, знайте, беглец. Кто мне скажет, получит в награду

            Он поцелуй от Киприды; а коль самого мне доставит,

            То не один поцелуй, а быть может, и что-нибудь больше.

            Мальчик особенный он. Будь их двадцать, узнаешь сейчас же.

            Кожа его не бела, а сверкает огнем. Его взоры

            Огненны, остры. И зол его ум, хоть и сладостны речи.

            Мыслит одно, говорит же другое. Как мед его голос,

            В сердце же горькая желчь у него. Он обманщик: ни слова     (10)

            Правды не скажет; хитер и на злостные шутки охотник.

            В пышных кудрях голова, а лицо его полно задора.

            Крошечны ручки его, но метать ими может далеко.

            Может метнуть в Ахеронт и до дома Аида-владыки.

            Телом он весь обнажен, но глубоко припрятаны мысли.

            Словно как птица крылат; то к тому, то к другому порхает,

            К женщинам он и к мужам, и садится им прямо на сердце.

            Маленький держит он лук, а на луке натянутом – стрелку:

            Стрелка же, как ни мала, достигает до глуби эфира.

            Носит колчан золотой за спиною, а в этом колчане      (20)

            Злые тростинки – он даже не раз и меня ими ранил.

            Все это страшно. Всего же страшней тот факел, который

            Носит всегда при себе. Он бы мог им спалить даже солнце.

            Если его кто поймает, пусть свяжет его, не жалея.

            Если увидишь, что плачет, смотри, как бы вновь не удрал он;

            Если смеется, тащи. А захочет с тобой целоваться,

            Тотчас беги. Поцелуй его – яд, и в устах его – чары.

            Если же скажет: «Возьми, я прошу тебя, это оружье», -

            Не прикасайся к подарку: все вещи окунуты в пламя»

(№ 1313). (Пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.149-150])

 

Бион

            «Эроса, страшного бога, ничуть не пугаются Музы,

            Любят всем сердцем его, за ним они следуют всюду.

            Если задумает петь тот, кто хладную душу имеет,

            Он им чужой; не хотят с ним искусством своим поделиться.

            Если ж кто Эросу сердце подарит и сладкие песни

            Станет слагать, то поспешно к нему они все соберутся.

            Сам я свидетель тому, что поверие это правдиво:

            Если кого из бессмертных воспеть захочу иль из смертных,

            Только бормочет язык мой, и петь не хочет, как прежде;

            Стоит же только запеть мне для Эроса иль для Ликида,

            Тотчас из уст у меня моя песня, ликуя, польется»

(№ 1314). (Бион № 6, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.178])

 

            «Раз предо мною во сне появилась царица Киприда,

            Эроса-крошку держала своею рукою прекрасной,

            В землю вперившего очи. И вот что она мне сказала:

            «Милый пастух, обучи мне, пожалуйста, Эроса пенью!»

            Это сказав, удалилась. А я своим песням пастушьим

            Стал обучать его, глупый, - как будто хотел он учиться!

            «Пан свирель изобрел, а флейту открыла Афина,

            Лирой известен Гермес, Аполлон же кифарой прославлен».

            Все рассказал я, но он моих слов закреплять не старался.

            Песенки сам про любовь мне запел, рассказал мне о страсти

            Он меж людьми и богами, о матери тоже поведал.

            Все позабыл я, чем мною был Эрос обучен в ту пору;

            Те же любовные песни, что он мне преподал, я помню»

(№ 1315). (Бион № 7, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.178-179])

 

            «Счастливы те, кто любит, коль равною мерой любимы.

            Счастлив Тесей был всегда, если вместе он был с Пейрифоем,

            Даже когда он сошёл к угрюмым Аида пределам.

            Счастлив был даже Орест, хоть и был на суровой чужбине,

            Так как с ним вместе, как спутник, Пилад по дорогам скитался.

            Счастлив Ахилл Эакид был при жизни любимого друга.

            Счастлив он был, умирая, отмстивши за страшное горе»

(№ 1316). (Бион № 9, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.179])

 

            «Мальчик один, птицелов, меж деревьев по роще блуждая,

            Ловлею птичек занялся и видит, что Эрос крылатый

            Сел на ветвистом суку. Когда его мальчик завидел,

            Очень был рад, принявши его за огромную птицу.

            Мигом раскинув силки, его караулить он начал

            С этого бока, с другого; но стал перепархивать Эрос.

            Горько обиделся мальчик на то, что не встретил удачи.

            Бросив тенета свои, побежал к старику-землепашцу,

            Кто его ловли искусству учил; про свою неудачу

            Все рассказал, показавши, где Эрос сидит. Улыбнулся     (10)

            Старец тогда, головой покачал и ответил ребенку:

            «Эту охоту ты брось, не гоняйся за птицею этой,

            Лучше ее избегай. Это страшная птица. Ты будешь

            Счастлив, пока не поймал ты ее. Но как станешь мужчиной,

            Он, кто тебя избегая, порхает, тогда своей волей

            Сам же к тебе прилетит и на голову сядет внезапно»

(№ 1317). (Бион № 10, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.179-180])

 

            «Кипра прелестная дочь, ты, рожденная Зевсом иль Морем,

            Молви, за что ты на смертных, за что на богов рассердилась?

            Больше того: вероятно, сама ты себя прогневила

            И родила в наказанье ты Эроса всем на мученье:

            Дик, необуздан, жесток, и душа его с телом не схожа.

            И для чего ты дала ему быть стрелоносцем крылатым,

            Так что ударов жестоких его мы не в силах избегнуть?»

(№ 1318). (Бион № 11, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит 1998, с.180])

 

            «Эрос пусть Муз призовет, и ведут с собой Эроса Музы.

            Мне же, влюбленному, Музы всегда пусть напевы даруют,

            Сладкие дарят напевы, сладчайшее в мире лекарство»

(№ 1319). (Бион № 16, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Феокрит, с.182])

Также см. Мосх. Плач о Бионе [Феокрит 1998, с.157-161].

 

3.3. ПОЗДНИЙ ЭЛЛИНИЗМ (146-30)

История

  (№ 1320). «[74 г.] [В Херонее] …был мальчик, круглый сирота, по имени Дамон и по прозвищу Перипольт, намного превосходивший своих сверстников красотой тела и гордостью духа, но дурно воспитанный, со строптивым характером. В этого юношу, только что вышедшего из отроческого возраста, влюбился начальник одной когорты, стоявшей в Херонее на зимних квартирах, и когда римлянин ни просьбами, ни подарками ничего не добился, стало ясно, что он не остановится перед насилием, тем более что дела нашего города находились тогда в плачевном состоянии и из-за своей незначительности и бедности он был у всех в пренебрежении. И вот Дамон, страшась насилия и взбешенный уже самими домогательствами, замыслил убить этого человека и вовлек в заговор нескольких сверстников – немногих, чтобы сохранить дело в тайне: всего их набралось шестнадцать человек. Ночью они вымазали себе лица сажей, напились несмешанным вином и на рассвете напали на римлянина, когда тот совершал на площади жертвоприношение. Умертвив его и нескольких человек из числа стоявших вокруг, они скрылись из города. Среди общего замешательства собрался городской совет Херонеи и осудил заговорщиков на смерть, что должно было искупить вину города перед римлянами. Когда после этого городские власти по обычаю собрались вечером за общим ужином, товарищи Дамона ворвались в здание Совета и перебили их, а затем снова бежали.

  Как раз в эти дни через Херонею проходил с воинами Луций Лукулл. Прервав свой поход, он по свежим следам расследовал дело и выяснил, что граждане не только ни в чем не повинны, но, скорее, сами оказались в числе потерпевших. Затем он выступил в путь и увел с собой размещавшихся в городе солдат. Тем временем Дамон разорял разбойничьими набегами окрестности и тревожил самый город, пока граждане через послов не уговорили его вернуться, приняв благоприятные для него постановления. Когда он явился, его поставили начальником гимнасия, но затем убили в парильне, когда он натирался маслом» (Плутарх. Кимон 1, пер. С.С.Аверинцева [Плутарх 1994, т.1, с.534])

 

  (№ 1321). «[Сицилия] Был некто Дамофил из Энны, весьма богатый и надменный человек. … Кроме этого у него было большое количество красивых мальчиков, и он гордился окружающей его толпой грубых льстецов». (Диодор XXXIV-XXXV, 2, 34, пер. С.И.Ковалева и Н.Д.Салганика [Античный способ 1933, с.390-391])

 

  (№ 1322). «[Провинция Азия] Откупщики налогов и ростовщики грабили и закабаляли страну: частных лиц они принуждали продавать своих красивых сыновей и девушек-дочерей, а города – храмовые приношения, картины и кумиры» (Плутарх. Лукулл 20, пер. С.С.Аверинцева [Плутарх 1994, т.1, с.563])

 

  (№ 1323). «…Фарнак захватил всеми своими войсками Понт. …он взял с бою много городов и разграбил достояние римских и понтийских граждан; тех, кто были привлекательны своей красотой и юностью, он подверг таким наказаниям, которые бедственнее самой смерти». (Аноним. Александрийская война 41 [Цезарь 1991, т.2, с.117])

 

  (№ 1324). «…в Иудею прибыл по своим делам друг его [М.Антония], Деллий. Увидев Аристобула, он был в восторге от его красоты и статного сложения, равно как преклонился перед красотою царицы Мариаммы, и сказал, что Александра является матерью редко красивых детей. Когда же Александра стала говорить с ним, он убедил ее велеть срисовать обоих детей и послать портреты Антонию, который-де при виде их не откажет ей ни в чем. Александра из тщеславия поддалась этим убеждениям и послала портреты Антонию. При этом Деллий не прекращал своих восхвалений и дошел до того, что сказал, что эти дети не человеческие, но от какого-нибудь бога. Этим он хотел возбудить в Антонии чувство похотливости. Антоний, впрочем, побоялся послать за царицею, женою Ирода, но отправил послов за юношею с оговоркою, впрочем: «если это не представит затруднений». Когда это было сообщено Ироду, он решил, что не безопасно послать такого красавца, каким тогда был шестнадцатилетний Аристобул, да вдобавок еще знатного рода, к Антонию, самому могущественному тогда римлянину, который охотно предавался всевозможным эротическим увлечениям и имел возможность беспрепятственно доставлять себе какие угодно удовольствия. Поэтому он отписал ему, что, если только этот юноша выедет из страны, это подаст немедленно повод к войне и всяким смутам…» (Иосиф Флавий. Иудейские древности XV 2, 6 [Иосиф 1994, т.2, с.275-276])

 

  (№ 1325). «Царица покоилась под расшитою золотом сенью в уборе Афродиты, какою изображают ее живописцы, а по обе стороны ложа стояли мальчики с опахалами – будто эроты на картинах» (Плутарх. Антоний 26, пер. С.П.Маркиша [Плутарх 1994, т.2, с.411])

 

Философия

  (№ 1326). «Всего было восемь Эсхинов: … шестой – из Неаполя, философ-академик, ученик и любовник Меланфия Родосского» (Диоген Лаэртский II 64 [Диоген 1979, с.123])

 

О поэзии

  (№ 1327). «Аполлодор Афинский в третьей книге «О Софроне» (где речь идет о мужских мимах) приводит выражение «и еще развратнее губанствовать» и пишет: «Это некие рыбки губаны [алфестай], чешуя у них желтоватая с пурпурными пятнами. Говорят, что ловятся они парами и появляются одна за другой, вторая за хвостом первой. Именно оттого, что одна следует за задом другой, некоторые древние авторы называют губанами сладострастных распутников» (Афиней VII 281е [Афиней 2003-, т.1, с.350]) См. комм. [с.580]

 

Поэзия

Антипатр Сидонский

            «Стела вот эта, узнать бы, чье тело в могиле скрывает.

                        Вижу, однако, на ней надписи выбитой нет –

            Десять в броске лишь игральных костей, из коих четыре

                        Первые нам говорят, то «Александра» бросок;

            А вот другие являют «эфеба» в цветущую пору.

                        Эта одна о броске слабом «хиосца» гласит.

            Не означает ли это, что гордость, носящая скипетр,

                        Юность, цветущая власть, - это дорога в ничто?

            Или же нет: полагаю, стрелу прямо в цель суждено мне

                        Точно направить, как то делает критский стрелок.

            Был этот мертвый хиосцем, досталось в удел Александра

                        Имя ему, он ушел юным эфебом в Аид.

            Как хорошо жизнь юнца, игрока заядлого в кости,

                        Некто поведал немым изображеньем костей»

(№ 1328). (Антипатр № 32 (АП VII 427),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.201-202])

 

Эпитафия. Мелеагр № 122 [Эпиграмма 1993, с.256]

 

Полистрат

            «Эрос двойной непрестанно сжигает одно мое сердце!

                        Вы, о глаза, что вокруг видите лучшее всё,

            Вы разглядели того, кто златыми Харитами мечен,

                        Антиоха – цветок между прелестных юнцов.

            Может быть, хватит? Зачем вы взираете на Стасикрата?

                        Пафией словно рожден, так он и нежен и мил…

            Жгите, вконец изнуряйте, испепеляйте! И всё же

                        Разве от вас, от двоих, сердце спасётся одно?»

(№ 1329). (Полистрат № 1 (АП XII 91),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.219])

 

Зенодот

            «Тот, кто поставил Эрота здесь возле источника, думал,

                        Верно, что пламень его можно водой погасить»

(№ 1330). (Зенодот № 2 (АП XVI 14),

пер. Н.Кострова [Эпиграмма 1993, с.220])

 

Стратон

  (№ 1331). «Предисловие к кн. XII Антологии «Стратон из Сард. Мальчишеская Муза». «Куда бы я годился, если бы, познакомивши тебя со всем прочим, скрыл от тебя «Мальчишескую Музу» Стратона Сардского, которую сам он для забавы читал своим близким, и каждый по-своему радовался слогу и выразительности, а совсем не смыслу. Прими же предлагаемое – порядочную женщину и пляска не испортит, как сказано у трагика». (Комментарий [Эпиграмма 1999, с.683])

 

            «Пей же теперь, Дамократ, и люби! Не всегда удаётся

                        Бражничать им, не всегда в обществе мальчиков быть!

            Головы наши украсим венками, елеем натершись,

                        Прежде чем этот обряд нам на могиле свершат.

            Кости теперь пусть вино поглощает, коль жив, а по смерти

                        Моет их пусть хоть второй Девкалионов потоп!»

(№ 1332). (Стратон (АП XI 19), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.101])

 

            «Зевс – начало всего!» - так однажды Арат нам поведал.

                        Музы, сегодня с меня снят груз гнетущих забот!..

            Если же юноши нравятся мне и любовная нега,

                        То с геликонскими что Музами делать тогда?»

(№ 1333). (Стратон (АП XII 1), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.101])

 

            «Песен не ждите моих о страданьях Ниобы, Медеи,

                        Будет забыт и Приам с жертвою у алтаря,

            Итиса не воспою я в чертогах и пташку на ветвях:

                        Много ведь раз в старину песен слагалось в их честь.

            Сладкого Эроса, Бромия вспомню, Харит беззаботных:

                        Грусть никогда на челе вы не увидите их!»

(№ 1334). (Стратон (АП XII 2), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.102])

 

            «Три, Диодор, вида членов у мальчиков есть, из них каждый

                        Носит названье своё. Знай же об этом и ты:

            Если не тронут ещё, называется словом он «лалу»,

                        При становлении он словом «коко» наречён,

            «Ящерицей» называется тот, что тревожим руками, -

                        Этим же словом и твой следует, мальчик, назвать»

(№ 1335). (Стратон (АП XII 3), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.102])

 

            «Я наслаждался с двенадцатилетним мальчонкой. Тринадцать

                        Лет наступило ему – он вожделеннее стал.

            Годом позднее пришёл ещё более сладостный возраст,

                        И привлекательней всех был он пятнадцати лет.

            Шестнадцать лет – это возраст богов, а семнадцатилетний

                        Юноша не для меня: создан для Зевса лишь он.

            Если тебе и постарше милей – то уже не забава:

                        Время настало, и долг твой – за него отвечать»

(№ 1336). (Стратон (АП XII 4), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.102])

 

            «Нравятся мне белокожие, смуглые также приятны,

                        Золото-желтый любим, к темным питаю я страсть.

            Мне светлоокий не чужд, и теряю рассудок мгновенно,

                        Если меня ослепит черных сияние глаз»

(№ 1337). (Стратон (АП XII 5), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.103])

 

            «Девушек скверны объятья, затейливы их поцелуи,

                        Сладостнейший аромат не источают тела,

            Речи нескромны, бесстыдны и грубы у них, а во взгляде

                        Ложь прочитаешь всегда, неучи, глупые все!

            Холодны задом они, и – что самое худшее – места

                        Ты не найдешь, где рука нежно могла бы блуждать»

(№ 1338). (Стратон (АП XII 7), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.103])

 

            «Лавку цветочную, я, проходя, увидал, как мальчишка

                        Ловко сплетает венки из ароматных цветов.

            Я обомлел, шаг замедлил, сказал, успокоившись: «Мальчик,

                        Цену назначь мне свою: твой бы веночек… купил».

            Он покраснел, словно роза, потупясь смущенно, ответил:

                        «Прочь убирайся скорей, чтоб не увидел отец!»

            Всё же венки я купил просто так, для предлога, а дома

                        Ими богов увенчал я, о мальчонке молясь»

(№ 1339). (Стратон (АП XII 8), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.103])

 

            «Ты, Диодор, так красив, так созрел для любовной услады!..

                        Если и женишься ты, я не покину тебя!»

(№ 1340). (Стратон (АП XII 9), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.104])

 

            «Только появится первый пушок над губой, еле зримый,

                        И на твой лоб упадут пряди златистых волос –

            Я не покину тебя, мой любимый. Красу составляют

                        Волосы и борода – это богатство моё!»

(№ 1341). (Стратон (АП XII 10), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.104])

 

            «Ночью Филострат меня навестил, но не смог с ним развлечься:

                        Он так старался и зря – можно ль такое сказать?

            Больше, наверно, ко мне не придёт, мой желанный… Пусть сбросит

                        С башни меня: стану я Астианактом теперь!»

(№ 1342). (Стратон (АП XII 11), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.104])

 

            «Первый пушок покрывает красавца, но Ладон влюбленным

                        Не уступает ничуть – как Немесида спешит!»

(№ 1343). (Стратон (АП XII 12), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.104])

 

            «Если в купальне ужалила жаром скамья зад Графика,

                        Что ж я тогда претерпел? – Крепче мой дерева стал!»

(№ 1344). (Стратон (АП XII 15), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.105])

 

            «Не убегай от любви, о Филократ! Сам Эрос способен

                        Сердце моё растопить неугасимым огнём –

            Лучше отверзни уста для моих поцелуев! С годами

                        Милость подобную ты будешь просить у других»

(№ 1345). (Стратон (АП XII 16), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.105])

 

            «Сколь ещё долго украдкой мы будем с тобой целоваться,

                        Тайные знаки любви взором друг другу дарить?

            Сколь ещё тешиться долго одними словами придется,

                        Изо дня в день промедлять в том, что уже решено?

            Только напрасно мы время прекрасное тратим с тобою:

                        Речи пустые должна в дело любовь превратить»

(№ 1346). (Стратон (АП XII 21), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.105])

 

            «К сверстникам зависти нет, увлеченным младыми рабами,

                        Женоподобный к тому ж кравчий тебе ни к чему.

            Кто устоит перед страстью и кто от вина не пьянеет?

                        Юношей кто красоту взглядом своим обойдёт?

            Нравятся людям такие забавы. Тебе коль противны,

                        То отправляйся туда, где нет вина и любви, -

            В край, где Тиресий и Тантал терзаются в страшных мученьях:

                        Первый не видит ни зги, видит одно лишь другой»

(№ 1347). (Стратон (АП XII 175),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.105-106])

 

            «Так почему же, Менипп, облачен ты до самых лодыжек?

                        Раньше одежда твоя не покрывала колен.

            Голову ты почему опустил и меня избегаешь?

                        Знаю, что хочешь прикрыть! «Здесь я!» - таков уговор»

(№ 1348). (Стратон (АП XII 176), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.106])

 

            «Вечер настал. Пожелали друг другу мы ночи спокойной.

                        Ласки его были сном?.. Явью?.. Не помню теперь.

            В памяти ведь всё ясней и яснее всплывает другое…

                        Вспомнил, о чём он просил, что говорил я в ответ!

            Нет, не уверен… Меня полюбил ли он? Коль это правда,

                        Богом я стал. Почему ж я на земле остаюсь?»

(№ 1349). (Стратон (АП XII 177), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.106])

 

            «Воспламенял меня Тевдис, блистая средь юношей милых.

                        Он словно солнце: встаёт, чтоб на закате упасть.

            Я и теперь весь в огне, когда мгла на него опустилась.

                        Солнце не станет другим, если и пало оно!»

(№ 1350). (Стратон (АП XII 178), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.106])

 

            «Зевс, я поклялся тебе: никому никогда не признаюсь,

                        Даже себе самому, чем меня Тевдис привлёк.

            Но в ликованьи своём мое сердце, парившее в небе,

                        Больше не может уже радость пришедшую скрыть.

            Зевс-отец, о прости же меня, признаюсь: был моим он,

                        В первый раз в жизни своей высшее счастье познал!»

(№ 1351). (Стратон (АП XII 179), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.107])

 

            «Жарко мне, юноша, и без того. Перестань опахалом

                        Тонким своим развевать возле одежды моей!

            Жар остается во мне: от вина он теперь не проходит,

                        И опахало твоё страсть разжигает сильней»

(№ 1352). (Стратон (АП XII 180), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.107])

 

            «Ты понапрасну целуешь меня! Любовное пламя

                        Вовсе угасло во мне – ты мне уже и не мил.

            Слишком был ты суров, мой Дафнис, и был неприступен –

                        Что ж, когда-нибудь сам ты пожалеешь о том».

(№ 1353). (Стратон (АП XII 182),

пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.497])

 

            «Радость какая мне, Гелиодор, от твоих поцелуев,

                        Если бесстрастье твоё чувствую я на устах,

            Если холодный твой рот не спешит разомкнуться? Из воска

                        Так изваянье твоё в доме целует меня»

(№ 1354). (Стратон (АП XII 183), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.107])

 

            «В хитростях нет и нужды, чтоб увлечь за собой Менедема.

                        Только мигни – он и сам скажет: «Веди же меня!»

            Не церемонясь, обгонит того, кто вперед оторвался.

                        В том и отличье стремнин от неподвижных канав!»

(№ 1355). (Стратон (АП XII 184), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.107])

 

            «Этих юнцов-гордецов, облаченных в тончайшие ткани

                        С пурпуром, нам не дано ни приманить, ни увлечь.

            Фигам созревшим подобны, растущим на горных отрогах:

                        Корм неизменный ворон, Дифил, и коршунов снедь!»

(№ 1356). (Стратон (АП XII 185), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.108])

 

            «Ментор, как долго, мой друг, на меня ты ещё так надменно

                        Будешь смотреть, свысока, даже «привет» не сказав.

            Словно ты думаешь вечность прожить, молодым оставаясь,

                        Или всю жизнь проводить в играх военных досуг.

            Смерть и тебя навестит, и щетина, и муки болезней!

                        Знай: очень мало друзей, верных, осталось тебе»

(№ 1357). (Стратон (АП XII 186), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.108])

 

            «Если мои поцелуи приносят тебе огорченье,

                        Ты отомсти мне за них – крепко меня поцелуй!»

(№ 1358). (Стратон (АП XII 188), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.108])

 

            «Из одних роз кто украсил венком тебя, милый? Счастливец!

                        Если отец твой, то он вкуса тогда не лишен»

(№ 1359). (Стратон (АП XII 189), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.108])

 

            «Счастлив был живописец, тебя рисовавший на воске!

                        Счастлив воск, сохранив милые эти черты!

            Счастлив был бы и я, окажись я жуком-древоточцем,

                        Чтоб изглодать насквозь доску с портретом твоим!»

(№ 1360). (Стратон (АП XII 190), пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.497])

 

            «Мальчиком был ты вчера. Мне даже во сне не казалось,

                        Что у тебя борода. Что приключилось с тобой?

            Был ты гладок и мил, а стал волосатым. Вот чудо!

                        Был ты вчера Троил, стал ты сегодня Приам».

(№ 1361). (Стратон (АП XII 191), пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.498])

 

            «Мальчиков милых Зевес похищает, на небо возносит,

                        Чтобы сладчайший нектар преподносили ему.

            Вот и Агриппа, красавец, на крыльях орлиных Зевесом

                        Был унесен от меня в царство блаженных богов.

            Зевс, о владыка вселенной, воззри, я прошу, на красавца:

                        Может сравниться лишь с ним Фракии сын – Дарданид!»

(№ 1362). (Стратон (АП XII 194), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.110])

 

            «Кто-то сказал из семи мудрецов: «Всему свое время»,

                        Только в самом цвету все здесь достойно любви.

            Вкусен нам огурец, когда зеленеет на грядке,

                        А переспеет – и гож только на корм для свиней».

(№ 1363). (Стратон (АП XII 197), пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.498])

 

            «Хватит, довольно вина! Мы выпили больше, чем в меру:

                        Мысли мутятся мои и заплетается речь.

            В каждом светильнике по два огня, и на каждом на ложе

                        Где было трое гостей, шестеро видятся мне.

            Мне уж теперь одного виночерпия кажется мало:

                        Как посмотрю я, при нем и водочерпий стоит».

(№ 1364). (Стратон (АП XII 199), пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.498])

 

            «Долго ли, мой Пасифил, ты будешь молчать да смеяться?

                        Ну хоть словечко одно проговори, Пасифил!

            Я попрошу – ты смеешься; опять попрошу – ты безмолвен;

                        Я разрыдаюсь – ты в смех… Все тебе, варвар, смешно!»

(№ 1365). (Стратон (АП XII 218), пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.498])

 

            «К небу, жилищу богов, вознесись, о орел, захвативши

                        Мальчика, сам распластав оба широких крыла,

            Мчись, унося Ганимеда прекрасного; Зевсу для пира

                        В нем виночерпия дать ты постарайся скорей.

            Острые когти на лапах твоих: не порань ты ребенка.

                        Пусть не печалится Зевс, гневно страдая о нем».

(№ 1366). (Стратон (АП XII 221),

пер. С.П.Кондратьева [Эпиграмма 1999, с.498])

 

            «Ежели вянет твоя красота – поспеши поделиться!

                        Если не вянет – зачем так дорожишься ты ей?»

(№ 1367). (Стратон (АП XII 235),

пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.499])

 

            «Знаю тебя! Просишь пять: дам десять – потребуешь двадцать.

                        Вот тебе золотой – Зевсу Данаи цена».

(№ 1368). (Стратон (АП XII 239),

пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.500])

 

            «Русого вижу – и таю; чернявого вижу – сгораю;

                        Рыжего вижу – совсем больше ни жив я, ни мертв».

(№ 1369). (Стратон (АП XII 244),

пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.500])

 

            «Кто перечтет все эти стихи, подумает, верно:

                        Все его силы ушли в эту любовную страсть.

            Это не так: я писал за других и даже за многих

                        Мальчиколюбцев: таков дар мне от бога любви».

(№ 1370). (Стратон (АП XII 258),

пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.500])

 

Мелеагр

  См. (Мелеагр № 1 (АП IV 1), пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1993, с.221-222])

 

            «Лютый, о лютый Эрот…!» Почему тебе нравится, если

                        Снова и снова кричу в горести: «Лютый Эрот»?

            Этот мальчишка смеется и часто и многажды даже

                        Рад он проклятьям моим: ими питается он…

            Дивно мне, как это ты, в волнах синего моря родившись,

                        Прямо из вод родила этот, Киприда, огонь»

(№ 1371). (Мелеагр № 6 (АП V 176),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.224];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.70])

 

            «Право, Кипридой клянусь, Эрот, сжечь твое снаряженье:

                        Стрелы и скифский колчан, их содержащий в себе.

            Всё сожгу я, клянусь! Что же ты, безрассудный, смеешься,

                        Морщишь курносый свой нос? Смех этот будет к слезам!

            Я ведь крылья твои, приносящие людям желанья,

                        Скоро подрезав, тебя медью скую по ногам.

            Впрочем, Кадмову здесь мы одержим победу, коль станешь

                        Жить ты в доме моём, - рысь среди стада козлят.

            Ну, так иди, непреклонный! И взяв свои чудо-сандальи,

                        Быстрые крылья свои ты устреми-ка к другим»

(№ 1372). (Мелеагр № 7 (АП V 179),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.224-225];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.70])

 

            «Что удивляться, коль Эрос, губитель людей, огневые

                        Стрелы пускает, смеясь, хитро глазами манит?

            Мать его разве не любит Ареса, супругой Гефеста

                        Будучи, так и живет, между огнем и мечом?

            Разве же Море, матери мать, под ветров бичами

                        Хрипло не ропщет? Отец – сын Никого, сам Никто?

            И потому обладает Гефеста огнем он и буйством

                        Моря, и также при нем стрелы Ареса в крови»

(№ 1373). (Мелеагр № 8 (АП V 180),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.225];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.70-71])

 

            «Нет, не схожу я с ума по мальчишкам! Зачем мне, Эроты,

                        Это? Ведь все заберут, не воздавая ничем!

            Лишь во взаимности страсть. Мне милы красавицы только!

                        Прочь, негодники, все с дерзкою хваткой своей»

(№ 1374). (Мелеагр № 9 (АП V 421),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.225])

 

            «Все раздается в ушах моих голос Эрота, и слезы

                        Сладкие, жертва любви, падают тихо из глаз.

            Сердце не знает покоя ни ночью, ни днем – постоянно

                        Чар пережитых следы власть сохраняют над ним.

            Скоро умеете вы налетать, крылатые боги!

                        Сразу же прочь отлетать, видно, не можете вы»

(№ 1375). (Мелеагр № 10 (АП V 212),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.225-226])

 

            «Лампу свою, соучастницу игр всенощных, посвященный

                        В тайны, Киприда, твои дарит тебе Мелеагр»

(№ 1376). (Мелеагр № 11 (АП VI 162),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.226];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.71])

 

            «Ты, моей ночи утеха, обманщица сердца, цикада,

                        Муза – певица полей, лиры живой образец!

            Милыми лапками в такт ударяя по крылышкам звонким,

                        Что-нибудь мне по душе нынче, цикада, сыграй,

            Чтобы избавить меня от ярма неусыпной заботы,

                        Сладостным звуком во мне жажду любви обмануть;

            И, в благодарность за это, я дам тебе утром, цикада,

                        Свежей чесночной травы с каплями свежей росы»

(№ 1377). (Мелеагр № 12 (АП VII 195),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.226])

 

            «Милая крошка, цикада, росы опьяненная каплей,

                        Сельскую песенку ты не умолкая поешь,

            Сидя высоко в листве и ножками в зубчиках движа,

                        Солнышком обожжена, лирные звуки творишь.

            Милая, чем-нибудь новым ты нимф позабавь, обиталиц,

                        Песню весёлую спой, Пану в ответ позвени,

            Чтоб, убежав от Эрота, полуденным сном я забылся,

                        Голову здесь преклонив возле платана в тени»

(№ 1378). (Мелеагр № 13 (АП VII 196),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.226];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.72])

 

            «Душу, и так огневую, коль станешь ты жечь непрестанно,

                        Лютый Эрот, убежит; крылья ведь есть у неё»

(№ 1379). (Мелеагр № 14 (АП V 57),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.227])

 

            «Сыздетства, в матернем чреве, Эрот, забавляясь игрою,

                        Жизнь мою проиграл в кости, не зная забот»

(№ 1380). (Мелеагр № 15 (АП XII 47),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.227])

 

            «Здесь лежу, распростерт; бей же в шею пятой, беспощадный!

                        Бог мой, теперь я постиг, как твое бремя нести.

            Понял, что жгут твои стрелы. Мне факелы в сердце швыряя,

                        Ты его не зажжешь. Сердце уж пепел сплошной»

(№ 1381). (Мелеагр № 16 (АП XII 48),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.227])

 

            «В муках слезных душа, зачем эта рана Эрота,

                        Только зажившая, вновь жжет, распаляя нутро?

            Нет, ради Зевса, нет, нет, ради Зевса, о сумасбродный,

                        Тлеющий не вороши снова под пеплом огонь.

            Ибо тебя, позабывшую муки, Эрот одолеет;

                        Снова беглянку схватив, мукам подвергнет тебя»

(№ 1382). (Мелеагр № 17 (АП XII 80),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.227];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.72-73])

 

            «Женственная Киприда сжигает любовию к женам,

                        Этот мальчишка Эрот правит любовью мужской.

            Мне-то за кем? За сыном? За матерью? Мнится, Киприда

                        Как-то сказала сама: «Верх берет дерзкий юнец»

(№ 1383). (Мелеагр № 18 (АП XII 86),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.228])

 

            «Жребий брошен! Зажги! В путь иду! – «Куда ты, безумный?

                        Ты ведь нетрезв. И о чем думаешь?» - Буду кутить. –

            «Будешь кутить? Но куда ж ты стремишься, бездумное сердце?»

                        - Не размышляет любовь. Факел зажги! – «Где ж ум?»

            - Прочь бремя мудрости лишней! Ведь только одно мне известно:

                        Это лишь то, что Эрот Зевса смирил самого»

(№ 1384). (Мелеагр № 19 (АП XII 117),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.228];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.74])

 

            «Вынесу, Вакх, я, тобою клянусь, твою дерзость; веди же,

                        Будем кутить: ведь сам бог смертною правит душой.

            Ты, рожденный в огне, любишь пламя, что есть у Эрота,

                        Сетью опутав, ведешь жалко молящего ты.

            Ты и предателем явно рожден и коварным: твои ведь

                        Таинства прятать велишь, но открываешь мои»

(№ 1385). (Мелеагр № 20 (АП XII 119),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.228];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.74])

 

            «Не для тебя ли, душа, я кричал: «Кипридой клянуся,

                        Ловишься, бедная, ты, часто к ловушке летя».

            Я ль не кричал? Ты попала в силок. Что бьешься напрасно?

                        В этих тенетах? Эрот крылья связал у тебя.

            И над огнем поместил, умастив ароматною мазью,

                        Жаждущей дал он тебе слезы горячие пить»

(№ 1386). (Мелеагр № 21 (АП XII 132а),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.229])

 

            «О бедняжка душа! То в огне истощаешь ты силы,

                        То освежаешься в нем, новую жизнь обретя…

            Что же ты плачешь? Когда на груди ты Эрота пригрела,

                        Разве не поняла, что ты пригрела врага?

            Не поняла? Так возьми же награду за эту заботу,

                        Пламя приемли, а с ним снег, леденящий тебя.

            Этого ты не хотела; страдай же. За дело страдаешь.

                        Ты совершила его, в мед закипевший попав»

(№ 1387). (Мелеагр № 22 (АП XII 132б),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.229])

№№ 23-74 посвящены большей частью женщинам.

 

            «Вы, корабли, скороходы морские, в объятьях Борея

                        Смело держащие путь на Геллеспонтский пролив,

            Если, идя мимо Коса, увидите там на прибрежье

                        Милую Фанион, вдаль взор устремившую свой,

            Весть от меня, корабли, передайте, что, страстью гонимый,

                        К ней я спешу… не в ладье, нет! Я бегу по волнам!

            Только скажите ей это – и тотчас же Зевс милосердный

                        Ветром попутным начнет вам раздувать паруса»

(перевод неточный, стихотворение, как и два следующих, обращено к юноше Фанию)

(№ 1388). (Мелеагр № 66 (АП XII 53),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.241])

 

            «Думал я, что убегу от Эрота, - меня всё ж настиг он,

                        Воспламенить из золы маленький факел сумел.

            Нет, не натягивал лук, но, рукой прикоснувшись чуть, искру

                        Отъединил от огня, бросил тайком он в меня –

            Жаром своим охватил моё тело всё! Маленький факел…

                        В целый разросся пожар, Фаний, в моей он душе!»

(№ 1389). (Мелеагр № 67 (АП XII 82),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.73];

пер. Ю.Ф.Шульца см. [Эпиграмма 1993, с.241])

 

            «Стрелами я не поранен Эрота, - светильник горящий,

                        Как это было, поднёс к сердцу Эрот моему;

            Ведь со Страстями неся в буйном шествии факел Киприды

                        Благоухающий, он пламя мне бросил в глаза;

            И растопил меня жар. Стал заметен маленький факел,

                        Пламя зажегший во мне, - сердце пылает теперь»

(№ 1390). (Мелеагр № 68 (АП XII 83),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.241];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.73])

 

            «Ночь, священная ночь, и ты, лампада, не вас ли

                        Часто в свидетели клятв мы призывали своих!

            Вам принесли мы обет: он – друга любить, а я – с другом

                        Жить неразлучно, никто нас не услышал иной.

            Где ж вероломного клятвы, о ночь!.. Их волны умчали.

                        Ты, лампада, его в чуждых объятиях зришь»

(№ 1391). (Мелеагр № 69 (АП V 8),

пер. Д.Дашкова [Эпиграмма 1993, с.242])

 

            «Нежный наш Диодор, бросающий юношам пламя,

                        Взорами Тимарион смелыми ныне пленен,

            Сладостно-горькой стрелою Эрота пронзен. Вижу чудо

                        Внове: пылает огонь, тоже огнем подожжен».

(№ 1392). (Мелеагр (АП XII 109),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1999, с.484])

 

            «Вестник дня светоносный! Прощай! Пусть тайно вернется

                        Снова та ночи звезда, что ты поспешно прогнал!»

(№ 1393). (Мелеагр № 75 (АП XII 114),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.243])

 

            «Мил для всех Диодор, Гераклита все видят охотно,

                        Сладкоречив Дион, нежен и чист Улиад –

            Ну, мой Филокл, взгляни на того, коснись-ка другого,

                        С третьим поговори, делай что хочешь вон с тем!

            Видишь, спокоен совсем я. Но коль на Мииска ты взглянешь,

                        Больше не стоит кидать взоры на ту красоту!»

(№ 1394). (Мелеагр № 76 (АП XII 94),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.244])

 

            «Страсти лелеют, Филоклес, тебя и Хариты, что любят

                        В поле цветы собирать, вся в благовоньях Пейто!

            Ты Диодора объятья прими, Калликрат на колени

                        Сядет к тебе, Доротей сладко пускай запоёт,

            Меткий твой «лук» пусть возьмет в свои руки пламенный Дион,

                        А Улиад же с него кожу по-скифски сдерёт.

            Филон пусть сладко целует, а Терон пускай поболтает

                        И под хламидой сожмет Евдема груди сильней.

            Если же бог утолит вожделенье своё, - о счастливец! –

                        Римское блюдо юнцов сможешь отведать сполна»

(№ 1395). (Мелеагр № 77 (АП XII 95).

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.73-74])

 

            «Юношей цвет изобильный собрав, богиня Киприда,

                        Сплел сам Эрот для тебя сердце манящий венок:

             Вот, посмотри-ка, сюда он вплел Диодора лилию,

                        Асклепиада левкой дивнопрекрасный вложил,

            Розы тут Гераклита, они без шипов и колючек,

                        Там сверкает Дион, цвет виноградной лозы,

            Вот златокудрого крокус Терона средь листьев проглянул,

                        И благовонный тимьян дал для венка Улиад,

            Нежный Мииск подарил зеленую ветку маслины,

                        Лавра цветущая ветвь – это наш милый Арет!

            Тир священный, из всех островов блаженнейший! Миррой

                        Дышит лесок, где цветы в дар Афродите даны!»

(№ 1396). (Мелеагр № 78 (АП XII 256),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.244])

 

            «В полдень я на пути повстречал Алексиса, недавно

                        Волосы снявшего лишь летом при сборе плодов.

            Двое лучей тут меня обожгли: одни – от Эрота, -

                        Впрямь у мальчишки из глаз, солнца – вторые лучи.

            Эти – ночь усыпила, а первые – те в сновиденьях

                        Образ его красоты всё разжигают сильней.

            Сон, облегчающий многих, принёс мне одни лишь мученья,

                        Эту являя красу, льющую в душу огонь»

(№ 1397). (Мелеагр № 79 (АП XII 127),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.244-245])

 

            «Терпким медом сладимы, становятся сладостны вина;

                        О, как приятен союз сладостнопылких сердец!

            Сладостный Алексид Клеобула пылкого любит –

                        Разве Киприда и тут мёд не смешала с вином»

(№ 1398). (Мелеагр № 80 (АП XII 164),

 пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.245])

 

            «Нот, мореходам попутный, страдальцы влюбленные, схитил

                        Полдуши у меня, - он Андрогета унёс.

            Трижды блаженны суда и трижды благостны волны.

                        Счастлив четырежды ветр, отрока морем неся.

            Если б дельфином мне стать! На плечах перенёс бы по морю,

                        Чтобы он смог увидать Родос, где отроков сонм»

(№ 1399). (Мелеагр № 81 (АП XII 52),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.245])

 

            «Громко сказала Киприда, увидев юнца Антиоха:

                        «Нет, Эрот мне не сын! Вот настоящий Эрот!»

            Юноши, чтите отныне Эрота нового. Этот

                        Явленный ныне Эрот прежнего много сильней»

(№ 1400). (Мелеагр № 82 (АП XII 54),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.245])

 

            «Если в накидке Эрот и без крыльев и даже не носит

                        Лука с колчаном, - одна шляпа с полями на нём,

            Я его милым эфебом сочту. Антиох же Эротом

                        Мог быть, и наоборот, - быть Антиохом Эрот»

(№ 1401). (Мелеагр № 83 (АП XII 78),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.245])

 

            «Жаждущий, я целовал дитя нежнейшее летом,

                        Жажду свою утолив, так напоследок сказал:

            «Зевс, наш отец, ты пьешь нектар на устах Ганимеда,

                        Видно, напиток такой стал для тебя как вино?»

            Так и я, Антиоха лаская, - милей он всех прочих, -

                        Пью сей сладостный мед из Антиоха души»

(№ 1402). (Мелеагр № 84 (АП XII 133),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.246])

 

            «О Хариты, увидев красавца Аристагора,

                        В нежных объятия рук вы заключили его.

            Ведь красотою своей излучает он пламя, так сладко

                        Он говорит, а молчит – нежно глаза говорят.

            Пусть он вдали от меня! Ну, и что же? Как Зевс Олимпиец,

                        Мальчик умеет метать молнии стрел далеко»

(№ 1403). (Мелеагр № 85 (АП XII 122),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.246])

 

            «Пьющие чаши со льдом, потерявшие разум от страсти,

                        Эротолюбцы, вы все горький вкушаете мёд;

            Воду холодную, я заклинаю, холодную, живо,

                        Бывшую только что льдом, лейте на сердце моё!

            Ах, Дионисия я увидал! Вы, собратья по рабству,

                        Прежде, чем в душу войдет, жар остудите во мне»

(№ 1404). (Мелеагр № 86 (АП XII 81),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.246])

 

            «Боль мне сердце терзает – самым кончиком ногтя

                        Резвый, беспечный Эрот больно царапнул его.

            Молвил с улыбкой он: «Вот и снова сладостна рана,

                        Бедный влюбленный, и мед жарко горит от любви»!

            Если в толпе молодой вдруг вижу я Диофанта,

                        С места не сдвинуться мне, сил не осталось моих»

(№ 1405). (Мелеагр № 87 (АП XII 126),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.247])

 

            «Вы, свирели пастушьи, в горах уж не Дафниса пойте,

                        Пану стремясь угождать, юных пасущему коз.

            Также ты, лира, пророчица Феба, венчанного лавром

                        Ты Гиацинта теперь больше не пой. Ведь тебе

            Дорог был Гиацинт, а нимфам мил Дафнис когда-то,

                        Ныне же скипетр любви пусть обретает Дион»

(№ 1406). (Мелеагр № 88 (АП XII 128),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.247])

 

            «Если б ни лука Эрот ни имел, ни колчана, ни крыльев,

                        Ни зажигающих стрел он не носил при себе,

            То, - я крылатым клянусь, - ты вовек не узнал бы по виду,

                        Кто из обоих Зоил, кто из обоих Эрот»

(№ 1406а). (Мелеагр № 89 (АП XII 76),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.247])

 

            «Как Гераклит был когда-то красив! Был! Но минула юность.

                        Ныне колючий пушок облик его изменил.

            Сын Поликсена, увидя такое, не слишком уж хвастай,

                        Ведь Немесида к тебе может явиться сама»

(№ 1407). (Мелеагр № 90 (АП XII 33),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.247])

 

            «Если молчит Гераклит, говорит он глазами такое:

                        «Я даже Зевса огонь в пепел могу обратить».

            А Диодор без сомненья в груди изрекает вот это:

                        «Я же и камень могу грудью своей растопить».

            Горе тому, кто примет из глаз у первого пламя,

                        А у другого – страстей сладостно пышущий жар»

(№ 1408). (Мелеагр № 91 (АП XII 63),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.248])

 

            «Вот уже близок рассвет; перед дверью, глаз не сомкнувший,

                        Дамис несчастный лежит, и бездыханный почти.

            Бедный, узрев Гераклита, теперь он под взглядом лучистым –

                        Словно податливый воск, брошенный в жерло углей…

            Дамис, бедняга, несчастный, приди в себя! Сам я Эротом

                        Ранен; к слезам я твоим слезы добавлю свои»

(№ 1409). (Мелеагр № 92 (АП XII 72),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.248])

 

            «Отдан тебе я любви госпожей, Феокл, безраздельно,

                        Дал меня также Эрот, тихо подкравшись во сне,

            И на чужбине, чужого, смирил удилами тугими.

                        Жажду теперь я вкусить друга приветливый взгляд.

            Ты же молящего гонишь, тебя не прельщает ни время,

                        Ни, - достояние всех, - благоразумья залог.

            Сжалься, владыка, о сжалься! Судьба тебя сделала богом,

                        Жизнь моя ныне и смерть стали во власти твоей»

(№ 1410). (Мелеагр № 93 (АП XII 158),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.248])

 

            «Мне и Ферон уж не мил, не нравится мне Аполлодот;

                        Там, где пламень пылал, ныне пыхтит головня.

            Женщин теперь я люблю. Нет дела мне до козопасов,

                        Игры дурацкие их мне теперь не по нутру»

(№ 1411). (Мелеагр № 94 (АП XII 41),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.249])

 

            «Если взгляну на Ферона, в нем вижу я всё; если вижу

                        Всё, но не вижу его, - мне не видать ничего»

(№ 1412). (Мелеагр № 95 (АП XII 60),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.249])

 

            «Сердце моё, ты посмело, Кипридой клянусь, вдруг промолвить

                        То, что и бог не посмел: нам не по нраву Ферон!

            Он не красив, Ферон! Да ты не дерзишь ли, о сердце?

                        Ты не боишься теперь Зевса разящих огней?

            Ну-ка смотри, моё дерзкое сердце, тебя готов уж

                        За злословье твое гнев Немесиды настичь»

(№ 1413). (Мелеагр № 96 (АП XII 141),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.249])

 

            «Если беда, Клеобул, приключится со мною (почти весь

                        В отроков ввергнут огонь, в пепле повержен лежу),

            Я умоляю, наполни вином до того, как зароешь

                        Урну мою, надписав: «Дарит Аиду Эрот».

(№ 1414). (Мелеагр № 97 (АП XII 74),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.249])

 

            «Бел, как цветок, Клеобул и меду подобен Сополис,

                        Оба – Киприды цветы, оба достойны её.

            Сердце пылает мое. Ведь, как утверждают, Эроты,

                        Светлое с темным смешав, выплели имя моё»

(№ 1415). (Мелеагр № 98 (АП XII 165),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.250])

 

            «Пойман теперь я, не раз смеявшийся прежде над теми,

                        Кто среди буйных пиров к отрокам страстью болел.

            Вот, Мииск, и меня Эрот перед дверью твоею

                        Здесь поместил, надписав: «Благоразумья трофей»

(№ 1416). (Мелеагр № 99 (АП XII 23),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.250])

 

            «Тир, я Эротом клянусь, питает красавцев; Мииск же

                        Всех их затмил, воссияв, словно как солнце меж звезд»

(№ 1417). (Мелеагр № 100 (АП XII 59),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.250])

 

            «Если Зевсом был тот, кто себе Ганимеда похитил,

                        Чтоб виночерпием он нектар ему подавал,

            То мне красавца Мииска скрыть следует в сердце глубоко,

                        Чтоб орёл не настиг, крыльями скрыв от меня»

(№ 1418). (Мелеагр № 101 (АП XII 65),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.250])

 

            «Я и на Зевса восстану, коль он пожелает похитить

                        Ныне тебя, мой Мииск, нектар ему подносить.

            Часто, однако, сам Зевс говорил мне: «Чего ты боишься?

                        Ревности нет ведь во мне: сам я готов сострадать».

            Так говорит и сейчас; но коль близко и муха летает,

                        Я трепещу, чтобы Зевс в этом меня не надул»

(№ 1419). (Мелеагр № 102 (АП XII 70),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.251])

 

            «Был я еще не настигнут страстями, как стрелы очами

                        Выпустил в грудь мне Мииск, слово такое сказав:

            «Вот, я поймал наглеца и гордо его попираю.

                        Хоть у него на лице царственной мудрости знак».

            Я же ему чуть дыша отвечал: «Не диво! И Зевса

                        Также с Олимпа Эрот вниз совлекал, и не раз»

(№ 1420). (Мелеагр № 103 (АП XII 101),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.251])

 

            «Знаю всего я одну красоту. Глаз мой – лакомка хочет

                        Лишь на Мииска смотреть; слеп я во всем остальном.

            Всё для меня он являет собой. Но очи ужели,

                        Вечные эти льстецы, лишь угождают душе?»

(№ 1421). (Мелеагр № 104 (АП XII 106),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.251])

 

            «Дивная прелесть сверкнула; он пламя очами швыряет.

                        Или Эрот подарил мальчику громы в борьбе?

            Здравствуй, Мииск! Страстей огонь ты людям приносишь –

                        Мне же сверкай на земле благостным только огнём»

(№ 1422). (Мелеагр № 105 (АП XII 110),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.251])

 

            «Душ похититель, что плачешь? Что страшные луки и стрелы

                        Выбросил ты, опустив лопасти крыльев двойных?

            Разве тебя уж Мииск жжет взором неодолимым?

                        Как тебе трудно познать то, что творил ты другим!»

(№ 1423). (Мелеагр № 106 (АП XII 144),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.252])

 

            «Мальчик прелестный, своим ты мне именем сладостен тоже,

                        Очарователь – Мииск; как же тебя не любить?!

            Ты и красив, я Кипридой клянусь, красив совершенно.

                        Если ж суров, - то Эрот горечь мешает и мёд»

(№ 1424). (Мелеагр № 107 (АП XII 154),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.252])

 

            «О Мииск! В тебе пристань обрёл корабль моей жизни.

                        И последний души вздох посвящаю тебе.

            Юноша милый, поверь мне, клянуся твоими очами, -

                        Светлые очи твои даже глухим говорят:

            Если ты взгляд отуманенный бросишь, - зима предо мною,

                        Весело взглянешь – кругом сладкая блещет весна!»

(№ 1425). (Мелеагр № 108 (АП XII 159),

пер. В.Печерина [Эпиграмма 1993, с.252])

 

            «Ветер и стужа. Меня же к тебе устремляет, Мииск мой,

                        Взятого бурей пиров, сладостно-горький Эрот.

            Ветер свирепый бушует вокруг, ветер страсти. Прими же

                        В гавань меня, моряка, в море Киприды пловца!»

(№ 1426). (Мелеагр № 109 (АП XII 167),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.252])

 

№ 110-111 см. выше (в разделе о Праксителе)

 

            «Нет, не люблю Харидема; красавец ведь смотрит на Зевса,

                        Словно готовится он нектар ему поднести.

            Нет, не люблю. И зачем царю небожителей в страсти

                        Мне соперником быть, если победой – любовь.

            Пусть возьмет на Олимп мои слезы мальчик с собою,

                        Ноги омоет слезой, вспомнит тогда обо мне!

            Мне и довольно. Притом хорошо бы и взгляд его нежный

                        Мне уловить, с его губ беглый сорвать поцелуй!

            Пусть остальное Зевс довершит, но если захочет,

                        Может, перепадут крохи амвросии мне!»

(№ 1427). (Мелеагр № 112 (АП XII 68),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.254])

 

            «Чистое пей ты, страдалец в любви, и к отрокам пламя

                        Бромий, забвенье даря, пусть успокоит в тебе;

            Чистое пей! Осушив до краев наполненный кубок,

                        Горечь страдания прочь ты из души изгони»

(№ 1428). (Мелеагр № 113 (АП XII 49),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.254])

 

            «Люди, придите на помощь! Меня, кто впервые недавно

                        Морем проплыл и едва только на землю ступил,

            Тащит насильно Эрот и, словно пламя являя,

                        Ввергнув в огонь, мне велит отрока видеть красу.

            Вслед за ним я бреду и в воздухе сладостный образ

                        Вообразивши, ловлю для поцелуев моих.

            Значит, избегнув жестокого моря, я ныне на суше

                        В бурю Киприды попал, что полютее морской»

(№ 1429). (Мелеагр № 114 (АП XII 84),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.254])

 

            «О винопийцы, примите того, кто, спасенный в пучине,

                        Кто от пиратов уйдя, гибнет теперь на земле.

            Ведь лишь недавно, едва с корабля ступил я на сушу,

                        Тут же, схвативши, Эрот тащит насильно меня:

            Отрока я увидал, когда он шел прогуляться,

                        Ноги, меня не спросясь, сами к нему понесли!

            В сборище буйном иду, не вином, но огнем переполнен.

                        Другу сейчас хоть чуть-чуть вы помогите, друзья!

            О, на помощь, друзья! Дружелюбца ради Эрота,

                        В круг ваш примите меня: гибну, о страсти моля»

(№ 1430). (Мелеагр № 115 (АП XII 85),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.254])

 

            «Отроков псы, предатели душ, вы вечно сочитесь

                        Клеем Киприды и вновь пристальным взором любовь

            Ищете новую вы, словно волк ягненка, и как скорпиона –

                        Ворон; о, вы, словно пепел, вспыхнувший вдруг от огня,

            Все в вашей воле теперь! Зачем же вы льете потоки

                        Слез и столь быстро зачем вслед за Гикетом лететь?

            От красоты ваш огонь! Загорелись – теперь потомитесь!

                        Ибо для нашей души повар отличный – Эрот»

(№ 1431). (Мелеагр № 116 (АП XII 92),

пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.255])

 

            «Сам даже Эрос крылатый, плененный твоими глазами,

                        В горнем пареньи попал, Тимарион, всё ж в силки»

(№ 1432). (Мелеагр (АП XII 113),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.74])

 

            «Сладкий увидел я сон: восемнадцатилетний, в хламиде,

                        Юноша ночью ко мне Эросом был приведен,

            Нежного мальчика груди ласкал я, покоясь на ложе,

                        И невзошедший цветок словно срывал на лугу.

            Страсть и теперь еще память мою воспаляет, в глазах же

                        Сон тот стоит. И когда призрак никчемный уйдёт?

            О полюбившее сердце, забудь о страданьях: зачем же

                        Будут напрасно сжигать грёзы пустые его?»

 (№ 1433). (Мелеагр (АП XII 125),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.75])

 

            «Ранний певец, трижды проклятый вестник несчастий, ты машешь

                        Ночью крылами и шум распространяешь вокруг.

            Каркаешь, наглый, над ложем моим: бесполезно мол ночью

                        Ласок мне мальчика ждать. Муки мои – тебе смех.

            Это ли плата за то, что кормлю тебя? Карканье как бы

                        Не оказалось сейчас пеньем последним твоим!»

(№ 1434). (Мелеагр (АП XII 137),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.75])

 

            «Судовладелец – Киприда, при ней рукоятку кормила,

                        Правя душою моей, держит надёжно Эрот.

            Ветер свирепый бушует кругом, ветер страсти. Вот так-то

                        Ныне барахтаюсь я в море столь многих юнцов»

(№ 1435). (Мелеагр № 119 (АП XII 157),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.255])

 

            «С козами жить не хочу я, Пан козлоногий, не стану

                        Я средь горных вершин больше селиться теперь.

            Что мне за радость в горах! Что за счастье! Ведь Дафнис скончался,

                        Дафнис, кто в сердце моём пламя когда-то зажёг.

            Здесь буду в городе жить, пусть спешит другой на охоту.

                        Ведь, что нравилось мне, то не по сердцу теперь»

(№ 1436). (Мелеагр № 126 (АП VII 535),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.258])

 

            «Я завиток, концовка, предела книжного вестник,

                        Страж вернейший строкам свитка начертанных букв,

            Я говорю, что сей труд составлен из всех песнопевцев;

                        Свернуто вместе в одной все это книге теперь;

            Кончил ее Мелеагр. На вечную память Диоклу

                        Сплел из цветов он венок, Музам его подарив.

            Я ж ведь изогнут в извивах, и кольцам змеиным подобен;

                        С мудростью рядом теперь место отныне моё»

(№ 1437). (Мелеагр № 129 (АП XII 257),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.259])

 

            «Крылья когда б у тебя за спиною быстрые были,

                        Скифские стрелы еще, бьющие издалека,

            Я убежал бы, Эрот, от тебя и под землю. Бесцельно!

                        Ведь всемогущий Аид не убежал от тебя»

(№ 1438). (Мелеагр № 131 (АП XVI 213),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.259];

пер. Е.В.Свиясова см. [Эпиграмма 1997, с.76])

 

Кринагор

            «От названий своих острова отрекались иные,

                        Славы не знавшие, взяв общее имя с людьми;

            Пусть назовут Эротидами вас. Нисколько не стыдно

                        Вам, Оксейям, иметь имя такое теперь.

            Мальчику ведь, кто сокрыт был Дием в этой могиле,

                        Имя свое и красу бог сам Эрот подарил.

            Ты, гробовая земля, и море вблизи побережья,

                        Легкой ребенку пребудь, ты же спокойным всегда!»

(№ 1439). (Кринагор № 17 (АП VII 628),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.274])

 

            «Стенай и плачь, сжимая жилы рук своих,

            О кознодей! Такое поделом тебе.

            Никто спасти не сможет! Не гляди, косясь.

            Ведь сам ты слезы выжал у других из глаз,

            Вонзая в грудь им копья горечи сплошной,

            Ты влил страстей отраву, - не спастись от ней.

            Эрот, ведь муки смертных для тебя смешны.

            Ты претерпел, что сделал. Справедливость есть!»

(№ 1440). (Кринагор № 50 (АП XVI 199),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.284])

 

Артемон

            «У косяка у дверного Евдема, смотрящего скрытно,

                        Поцеловал я тайком, полного юной красы,

            Весь трепеща. Ведь во сне мне являлся он, лук натянувши

                        Против меня, и принес в жертву еще петухов,

            То дружелюбно смеясь, то враждебно. Увы, мне! В пчелиный

                        Рой попал я рукой, словно в крапиву, в огонь»

(№ 1441). (Артемон № 1 (АП XII 124),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.288])

 

            «Ты, Летоид, - владыка Делоса, омытого морем,

                        Зевса великого сын, голос пророчеств его!

            Но Афин властелин Эхедем – Феб Аттики новый;

                        Дал ему чудо красы прекраснокудрый Эрот.

            Прежде Афины родные землею и морем владели,

                        Ныне своей красотой он всю Элладу пленил»

(№ 1442). (Артемон № 2 (АП XII 55),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.288])

 

Архий Митиленский

            «Маленький Эрос, терзай, согласен, пускай в меня стрелы,

                        Все без остатка истрать, чтоб опустел твой колчан!

            Пусть окажусь я один под ударами – если захочешь

                        Жертвы другие найти, стрел не достанется им.

            Не удивляйся сему: Мэонид ведь, царь гимнов и песен,

                        Смерть свою тоже нашел, в сеть к рыболовам попав»

(№ 1443). (Архий (АП V 58), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.31])

 

            «Надо бежать от Эрота? Пустое! За мною на крыльях

                        Он по пятам, и пешком мне от него не уйти».

(№ 1444). (Архий (АП V 59), пер. Ю.Ф.Шульца [Лирика 1968, с.283])

 

Главк

            «Некогда было, юнцов привлекали любимых подарки:

                        Перепел, тряпочный мяч, кости азартной игры;

            Ныне же – платья и деньги. Игрушки же эти не нужны.

                        Отроколюбцы, пора что-то другое искать!»

(№ 1445). (Главк № 1 (АП XII 44),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.293])

 

            «- Нимфы, скажите мне правду: не здесь ли сейчас мимоходом

                        Юный Дафнис отдыхал с белой отарой козлят?

            - Да, Пан-свирельник, здесь, точно, сидел он под тополем черным

                        И на коре для тебя вырезал несколько слов:

            «Пан, свой путь на Малею держи, на Псофидскую гору, -

                        Там ты найдешь меня, Пан». – Нимфы, прощайте, иду!»

(№ 1446). (Главк № 3 (АП IX 341),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1993, с.294])

 

Феодор

            «Шляпу из шерсти ягненка, что чесана славно и сбита,

                        Шляпу с полями, Гермес, здесь Каллитель посвятил,

            Шпильку двуострую, банный скребок и расслабленный также

                        Лук, и одежду в поту, да и потертую всю,

            Стрелы и мячик, кидаемый вечно. Прими же всё это,

                        Отроков друг, - это дар юности скромной тебе»

(№ 1447). (Феодор № 1 (АП VI 282),

пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.301])

 

Неизвестные эпиграмматисты (из «Венка» Мелеагра).

            «Не полюблю никого. Три любви меня одолели –

                        К деве, мальчишке, еще страстью к гетере горю.

            Мучаюсь всеми. Гетера не примет меня. Ведь враждебны

                        Двери гетеры для тех, кто не имеет платить!

            Ночью, бессонный, томлюсь у порога девы невинной,

                        Смея только одно – робко ее целовать!

            Что же сказать мне о третьей любви? От мальчишки всего лишь

                        Взоры и тщетность надежд вновь я и вновь узнаю!»

(№ 1448). (№ 1 (АП XII 90), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.304])

 

            «Три метнула в меня стрелы богиня Киприда,

                        Сразу три острия душу пронзили одну!

            Весь я пылаю, огнем охваченный, и, сомневаясь,

                        Мучаясь, я пропаду в бурном огне до конца!»

(№ 1449). (№ 2 (АП XII 89), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.304])

 

            «Жаром и снегом круши, поражай меня стрелами молний,

                        В пропасть низвергни меня или в пучину морей!

            Ведь изнемогшего в горе, сраженного силой Эрота,

                        Даже и Зевса огонь не в состоянье сразить»

(№ 1450). (№ 3 (АП V 168), пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1993, с.304])

 

            «Эта любовь для меня одного! А если, Киприда,

                        Слюбишься с кем-то, то я возненавижу любовь»

(№ 1451). (№ 4 (АП XII 104), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.305])

 

            «Дай мне укрыться, Киприда, в гавани гостеприимной,

                        Сжалься, молю, надо мной – ради хоть собственных мук!

            Или ты жаждешь, чтоб я в страданиях, столь нестерпимых,

                        Молвил: «Видно, за Муз ранит Киприда меня?»

(№ 1452). (№ 5 (АП XII 100), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.305])

 

            «Я до безумья упился: я пьян до безумья речами!

                        Глупость вместо меча взял я в дорогу с собой!

            Вот и спою! А кто меня молнией здесь поразил бы?

                        Пусть поразит, ведь любовь неуязвима моя!»

(№ 1453). (№ 6 (АП XII 115), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.305])

 

            «Не говори мне о том!» - «Почему? Самолично послал он».

                        «Точно так говоришь?» - «Точно сказал он: «Иди!»

            Ну же, иди, да не трусь! Тебя ждут». – «Разузнать я хотел бы

                        Прежде, а после идти – знаю, что будет потом!»

(№ 1454). (№ 7 (АП XII 155), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.305])

 

            «Труд оставьте пустой, мужелюбцы! Злосчастные, мукам

                        Обречены вы, надежд тщетных безумья полны!

            Сушу морскою водою полить да в ливийской пустыне

                        Все песчинки в песке счесть до конца по одной –

            Вот что значит юнцов почитать тщеславных, смазливых,

                        Милых земным мужам, милых бессмертным богам!

            Все смотрите скорей! Мои муки были напрасны –

                        Так утекли, как волна моря в песок утекла»

(№ 1455). (№ 8 (АП XII 145), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.306])

 

            «О, уязвлен я Эротом, а прежде не знал я закона

                        Страсти любовной, и вот сердце пылает огнём!

            О, уязвлен я – к дурному не влекся, но этот невинный

                        Радостноласковый взор в пепел меня обратил!

            И да сгорит весь мой труд мусикийский и благоразумье

                        В сладостногорьком огне страсти и муки моей»

(№ 1456). (№ 9 (АП XII 99), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.306])

 

            «Птицы, не щебечите, не мучьте меня понапрасну,

                        Милый мальчик уснул утром в постели моей!

            Вы ведь, болтушки, в ветвях притаились – молю, замолчите,

                        Сплетниц племя! Скорей дайте и мне отдохнуть!»

(№ 1457). (№ 10 (АП XII 136), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.306])

 

            «Страсть угасла моя к Антипатру, да новое пламя

                        Он поцелуем своим в пепле холодном раздул.

            Дважды горел я одним огнем. О безумцы, бегите

                        Прочь от меня, я сожгу всех, кто был рядом со мной!»

(№ 1458). (№ 11 (АП XII 79), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.307])

 

            «Плащ не снимай с меня, любуйся как изваяньем,

                        Руки и ноги мои – камень, а дерево – плоть.

            Хочешь найти в Антифиле очарованье и прелесть;

                        Роза прекрасна – увы, спрятаны в листьях шипы!»

(№ 1459). (№ 12 (АП XII 40), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.307])

 

            «Если кого ты и видел прекраснее всех в целом мире,

                        О, чужеземец, узнай: это ведь Аполлодот!

            Если, увидев его, ты тут же страстной любовью

                        Не возгоришься, то ты бог или камень тогда!»

(№ 1460). (№ 13 (АП XII 151), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.307])

 

            «Юноша некий, Гермес, поразил меня в сердце стрелою!»

                        - «О чужеземец! И я мучаюсь так же, как ты!»

            «К Аполлодоту влекусь!» - «Желал я о том, состязатель,

                        Молвить, ибо одно пламя сжигает двоих!»

(№ 1461). (№ 14 (АП XII 143), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.307])

 

            «Радуйтесь, юноши! Ибо пурпурною нитью Киприды

                        Крепко Аркесилай бога Эрота связал!»

(№ 1462). (№ 15 (АП XII 112), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.307])

 

            «Как только я увидал Архестрата-красавца, сказал я:

                        «Зря говорят, что красив мальчик, Гермесом клянусь!»

            Тут покарала меня Немесида и ввергла в ужасный

                        Пламень, и мальчик, как Зевс, молнию взором метнул!

            Юношу мне умолять иль богиню? Ведь этот красавец

                        Кажется мне посильней… Что ж, Немесида, прощай!»

(№ 1463). (№ 16 (АП XII 140), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.308])

 

            «Будь, Арибаз, осторожней, способен расплавить ты целый

                        Книд – и камни твоим пламенем, рушась, горят!»

(№ 1464). (№ 17 (АП XII 61), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.308])

 

            «Отроков много прекрасных персидские жены рождали,

                        Но Арибаз для меня самый прекрасный из всех!»

(№ 1465). (№ 18 (АП XII 62), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.308])

 

            «Мучат меня и терзают подобные смерчу Эроты,

                        Ныне я стражду, Евмах, скован безумьем двойным:

            Манит сложенье меня, благородство осанки Асандра,

                        Только Телефа сильней взор привлекает меня!

            О, разрубите меня поскорей пополам и раздайте

                        По справедливости им, так это сладостно мне!»

(№ 1466). (№ 19 (АП XII 88), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.308])

 

            «Бог ужасный, Эрот, никогда ты меня не направишь

                        К женщине – страстью к одним юношам пылко горю!

            То я Демоном пылаю, то должен завтра Исмена

                        Видеть – так вот всегда длятся мученья мои!

            Если б я только двоих и видел! Как будто из сети

                        Страстно рвется ко всем зренье безумное вновь!»

(№ 1467). (№ 20 (АП XII 87), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.309])

 

            «Радуйся, Зевс, Ганимеду, на моего же Дександра

                        Издали, Отче, смотри – я не ревную, поверь!

            Ты же его похищаешь силой, неправо ты правишь,

                        Зевс: ведь вся моя жизнь быстро угаснет тогда!»

(№ 1468). (Аноним (АП XII 69), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1999, с.475])

Или Аноним № 21 (АП XII 156). [Эпиграмма 1993, с.309]

 

            «Ветрам весенним во всём, Диодор, совершенно подобна

                        Страсть моя, ибо во мгле темного моря летит.

            То ты покажешься мне ненастным, а то вдруг светлеешь

                        Милой улыбкою уст, взглядом лучишься своим.

            Словно крушенье терплю – несет меня бурное море!

                        Словно я сбился с пути – бьет меня водоворот!»

(№ 1469). (№ 22 (АП V 142), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.309])

 

            «Тот ли венок из роз Дионисия красит, то ль сам он

                        Красит венок из роз? Да, проиграл ты, венок!»

(№ 1470). (№ 23 (АП XII 107), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.309])

 

            «Если, Хариты, меня изберет Дионисий прекрасный –

                        Дайте ему красоту ранней цветущей весны!

            Если другого полюбит вместо меня – то увядший

                        Мирт, что свеж был вчера, в мусор бросайте скорей!»

(№ 1471). (№ 24 (АП XII 67), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.310])

 

            «Я Дионисия боле не вижу прекрасного; разве,

                        Отчий Зевс, у тебя он разливает вино?

            Дерзким крылом помавая, орёл, куда же уносишь

                        Ты красавца, и ран не нанесешь ли ему?»

(№ 1472). (№ 25 (АП XII 66), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.310])

 

            «Дайте, Эроты, мне знать, кого он достоин! – бессмертных

                        Только? О, я не боюсь Зевса в таком вот бою!

            Если ж для смертных юнец, то скажите теперь мне, Эроты,

                        Кто Дорофеем владел, кто Дорофея возьмет?

            Ясно мне говорится, что будет моим он, но вскоре

                        Он уйдёт… Никому не удержать красоты!»

(№ 1473). (№ 26 (АП XII 130), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.310])

 

            «Я говорил много раз: «Прекрасен, прекрасен!» - и снова

                        Это скажу: «Досифей взором прекрасен своим!»

            Я не пишу о любви ни на стенах, ни на деревьях,

                        В сердце властвует страсть – это я только пишу.

            Если кто скажет, что он некрасив, - клянусь, о Эрот мой,

                        Лжет он тебе, только я правду один говорю!»

(№ 1474). (№ 27 (АП XII 111), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.310])

 

            «Ты быстрокрыл, о Эрот! А ты быстроног! Красотою

                        Оба равны. Только стрел, Евбий, ведь нет у тебя!»

(№ 1475). (№ 28 (АП XII 152), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.311])

 

            «Тянет меня Гераклит магнесиец не медным доспехом –

                        Твердостью и красотой манит меня он к себе!»

(№ 1476). (№ 29 (АП XII 123), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.311])

 

            «Стал победителем в бое кулачном отпрыск Антикла

                        Менехарм, и ему десять повязок я дал,

            После поцеловал, окровавленного в состязанье, -

                        Сладостней тот поцелуй мёда и смирны мне был!»

(№ 1477). (№ 30 (АП XII 160), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.311])

 

            «Муку и горечь одну в несчастном и горестном сердце

                        Знаю, и страшную власть неодолимых оков!

            Не укротить мне, Никандр, Эрота в неистовой страсти, -

                        Только всё чаще меня жалит желание в грудь!

            О Адрастея! Его накажи! О ты, Немесида,

                        Ты неприступнее всех – кару придумай ему»

(№ 1478). (№ 31 (АП XII 39), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.311])

 

            «Наш подурнел Никандр, увяла недолгая прелесть

                        Тела, от красоты – только названье одно!

            Раньше мы знали его средь бессмертных, а ныне смотрите

                        Все как наказана спесь: щеткой густою волос!»

(№ 1479). (№ 32 (АП XII 96), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.311])

 

            «Смертные вовсе не зря повторяют одну поговорку:

                        «Боги не всем дают то, что им нужно бы дать!»

            Безукоризнен твой лик, и в глазах твоих скрыта невинность

                        Славная, и красотой грудь неустанной цветет –

            Всех превосходишь ты юношей этим, да только вот ноги

                        Так не красивы, как всё прочее, милый, в тебе!

            Пусть сандалии скроют ступни твои, Пирр мой прекрасный,

                        Модным фасоном, и ног формой понравишься всем!»

(№ 1480). (№ 33 (АП XII 116), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.312])

 

            «Пьяный пойду и спою очень громко… Прими же, мой милый,

                        Этот венок, ведь он весь страсти слезою омыт!

            Долог мой путь пребудет, ведь час уже поздний – спустился

                        Мрак… А мне Фемисон светит, как светоч в ночи!»

(№ 1481). (№ 34 (АП V 200), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.312])

 

            «Некогда я на камнях, омываемых влагой, лежала,

                        Лакомясь на глубине пышной травою морской.

            Ныне сладостный вестник Киприды благовенчанной

                        Спит у меня на груди – нежный малютка Эрот!»

(№ 1482). (№ 55 (АП XVI 6), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1993, с.317])

 

            «Образ орла принял Зевс, представ пред красой Ганимеда,

                        Мать же Елены увлёк, в лебедя, он, превратясь.

            Но совместимы ль утехи? Другим – и другое послаще.

                        Одновременно люблю то и другое и я!»

(№ 1483). (Аноним (АП V 65), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.125])

 

            «Тех, кто полюбит меня, полюблю, и возненавижу

                        Тех, кто меня оттолкнет: опытен в том и другом!»

(№ 1484). (Аноним (АП XII 103), пер. Ю.А.Голубца [Эпиграмма 1999, с.483])

 

            «Что сказал бы, полюбив, Эрот

            Пламенем кто загасил мое пламя, лампадой – лампаду?

            Кто натянул тетиву и моей тетиве угрожает?

            Новый с Эротом Эрот всей силой моею сравнялся».

(№ 1485). (Аноним (АП IX 449), пер. В.Н.Ярхо [ВДИ. 2001. № 2. С.34])

 

Вариации.

Из стихотворений Константиноса Кавафиса

«Один из их богов

            Когда один из них появлялся под вечер

            на рыночной площади Селевкии

            под видом статного, безупречно красивого юноши,

            с блеском счастливого бессмертия во взгляде,

            расточая ароматы иссиня-черных волос,

            прохожие замирали в удивлении

            и спрашивали друг друга, кто он,

            сирийский грек или чужестранец.

            И лишь немногие, приглядевшись, понимали

            и уступали дорогу.

            А он исчезал за колоннадой,

            в предвечерней тени, невидимый за желтыми огнями,

            углубляясь в кварталы, что живут только ночью

            средь хмельного разгула, распутства и оргий,

            а прохожие все смотрели, недоумевая,

            кто из Них явился им сегодня

            и ради каких запретных наслаждений

            спустился он на улицы Селевкии

            из Высочайших Благословенных чертогов»

(пер. Р.Дубровкина [Кавафис 2000, с.86])

 

«Могила Лания

            Ланий, которого, Марк, ты любил, вовсе не здесь,

            в могиле, к которой ты ходишь и часами льешь слезы.

            Ланий, которого ты любил, - дома, рядом с тобой,

            когда, запершись, ты глаз не сводишь с его портрета,

            он все сохранил, что стоило сохранить,

            он все сохранил, что было любимо тобой.

 

            Помнишь ли, Марк, как ты пришел из дворца, от наместника,

            с живописцем, прославленным киренейцем, и тот,

            увидев твоего друга, тотчас задумал

            уловку искусную и старался вас убедить,

            что на картине твой друг должен предстать Гиацинтом

            (эдак картина имела бы больше шансов прославиться).

 

            Однако твой Ланий свою красоту в наем не сдавал

            и, наотрез отказавшись, потребовал изобразить на картине

            не Гиацинта и не кого бы то ни было,

            а Лания, рожденного Раметихом, александрийца»

(Пер. С.Ильинской [Кавафис 2000, с.87])

 

«Иудей (50 год)

            Художник и поэт, бегун и дискобол,

            красивый, как Эндимион, Ианфий, сын Антония,

            был из семьи, где чтили синагогу.

 

            Он часто говорил: «Благословенно время,

            когда оставив поиски прекрасного

            и вместе с ними строгий эллинизм

            с его неудержимым поклоненьем

            молочно-белым рукотворным формам,

            я становлюсь таким, каким всегда

            мечтал остаться – сыном иудеев,

            святых и мудрых иудеев верным сыном».

 

            Звучала страстно речь его: «Навек

            остаться верным сыном иудеев».

 

            Но это были только лишь слова –

            Искусству и Неодолимой Неге

            он поклонялся, сын Александрии»

 (пер. Е.Смагиной [Кавафис 2000, с.108])

 

  (№ 1486). «И добравшись до Дикеархии, которую италийцы зовут Путеолы, я, подружившись с Алитиром (это был мимический актер, родом иудей, который чрезвычайно нравился Нерону), а через него познакомившись с женой Цезаря Поппеей, упросил ее и устроил так, чтобы священники были как можно скорее освобождены». (Иосиф Флавий. Жизнь 16, пер. Д.Е.Афиногенова [Иосиф 2006- (2006. № 4), с.222])

 

«Театр в Сидоне (400 год)

            Я сын отца почтенного, а главное – артист,

            театра украшенье и публики любимец.

            Порой я сочиняю по-гречески стихи,

            стихи безумно смелые. Распространяю их,

            конечно же, тайком; молю богов о том,

            чтоб в руки не попали к блюстителям морали

            стихи, где воспевается изысканность и нега

            запретной, извращенной, отверженной любви»

(пер. Е.Смагиной [Кавафис 2000, с.134])

 

«По тавернам

            По тавернам бейрутским, по борделям шатаюсь,

            боль глуша, - докатился. Я бежал без оглядки

            прочь из Александрии. Я не ждал от Тамида,

            что меня променяет он на сына эпарха

            ради виллы на Ниле и дворца городского.

            Я бежал без оглядки прочь из Александрии.

            По тавернам бейрутским, по борделям шатаюсь,

            боль глуша, - докатился. В этой жизни беспутной

            мне одно помогает, как соприкосновенье

            с красотой долговечной, как держащийся запах

            на губах и на теле, - то, что целых два года

            мой Тамид несравненный, мальчик мой, был со мною –

            и не ради чертогов или виллы на Ниле»

(пер. Е.Солоновича [Кавафис 2000, с.149])

 

«Софист, покидающий Сирию

            Ты покидаешь Сирию, ученейший софист,

            и сочинить задумал описанье Антиохии;

            так не забудь упомянуть в том сочиненье Мевия.

            Достоен славы Мевий – красивейший, бесспорно,

            известнейший и самый любимый в Антиохии.

            Ни одному из юношей подобного же рода

            так дорого не платят. Короткие два-три

            дня, проведенных с Мевием, обходятся нередко

            чуть ли не в сотню золотых. – Да что там Антиохия –

            в самой Александрии и, верно, даже в Риме

            найдется вряд ли юноша пленительней, чем Мевий»

(пер. Е.Смагиной [Кавафис 2000, с.151])

 

«Кимон, сын Леарха, 22-х лет,

изучающий греческую словесность (в Кирене)

            И жизнь моя, и кончина равно счастливыми были.

            Рядом был Гермотел, мой неразлучный друг.

            В последние дни моей жизни пытался он скрыть тревогу,

            но часто я видел его с заплаканными глазами.

            Когда ему казалось, что я ненадолго заснул,

            в отчаянии безумном припадал он к одру болезни.

            Были мы с ним ровесниками, было нам двадцать три.

            Судьба так вероломна. Быть может, когда-нибудь

            меня Гермотел покинул бы во имя страсти другой.

            Конец мой был счастливым – в неомраченной любви».

 

            Эту надпись с надгробья Марила, Аристодемова сына,

            умершего в Александрии месяц тому назад,

            со скорбью читал я – Кимон, его двоюродный брат.

            Надпись прислал мне автор, мой знакомый поэт,

            потому что знал: я сродни Марилу. Только лишь потому.

            Душа моя полна печали о Мариле.

            Вместе мы с ним росли, были мы с ним как братья.

            Печаль моя глубока. Безвременная смерть

            навсегда погасила злопамятную ревность…

            Утихла моя к Марилу злопамятная ревность,

            хотя он когда-то увел любовь мою – Гермотела;

            хотя и теперь, когда Гермотел хочет ко мне вернуться,

            к прошлому нет возврата. Я слишком близко к сердцу

            все принимаю. Вечно незримая тень Марила

            будет стоять между нами; и вечно мне будет мниться,

            будто она говорит: «Ну вот, теперь ты доволен.

            Ну вот, ты его вернул – по-твоему вышло, Кимон.

            Ну вот, теперь тебе незачем меня бранить и порочить»

(пер. Е.Смагиной [Кавафис 2000, с.164])

 

            «Ксанф, сын Лагорина, прощай.

            Я, стела, скрываю Ксанфа, прохожий,

            некогда почтительного к отцу, всеобщую гордость юных в отечестве,

            искусного в Музах, безукоризненного для всех граждан,

            безупречного среди неженатых, звезду красоты,

            которого убил завистливый Арес, сражавшегося за отечество,

            оставившего [в качестве] почетного дара родителям

            погребальные плачи [вместо] этих [достоинств].

            Если же Плутон имеет больше наслаждения, чем родители,

            то зачем в родовых муках страдаете вы, нежные?»

(№ 1487). (Надпись из Херсонеса Таврического.

Мраморная плита с высеченным изображением двух роз.

Кон. I в. н.э. IOSPE. I.2. 482 [Антология 2000, с.481-82])

 

4. РИМСКИЙ ПЕРИОД

4.1. РАННЕРИМСКИЙ ПЕРИОД (30 до н.э.-68 н.э.)

Парфений

  Другие цитаты см. выше

  Парфений XXIX. О Дафнисе (по Тимею)

 

Дионисий Галикарнасский

  (№ 1488). «В качестве примера простого и возвышенного стиля я сошлюсь на книгу, которая решительно всем известна, в ней Сократ произносит речь о любви, обращенную к его приятелю Федру, по имени которого и назван диалог...

  В этом отрывке мои упреки относятся не к области содержания, а к области стиля, которому свойственна образность и дифирамбичность без всякой меры. Я сужу о Платоне не как о каком-то заурядном человеке, а как о великом муже, который возвысился до природы божественного, и я осуждаю его за то, что он внес в философские сочинения выспренность поэтических украшательств в подражание Горгию, так что философские труды стали напоминать дифирамбы, и притом Платон не скрывает этот недостаток, а признает его» (Дионисий Галикарнасский. Письмо к Помпею (763-764), пер. О.В.Смыки [Риторики 1978, с.226])

  Пиндар Нем. VII 52

 

Разное

  (№ 1489). «Угнетающее свойство – коим душа принижается и приводится в состояние ослабления. Такое свойство мелодии будет соответствовать эротическим ощущениям, песням плача и жалобы и тому подобным». (Псевдо-Эвклид. Гармоническое введение, стр.21, пер. Г.А.Иванова [Музыкальная эстетика 1960, с.235])

 

Деметрий (?)

  (№ 1490). «Создавать новые имена нужно или для вещей, еще не названных, так, [некий автор] называет тимпаны и другие музыкальные инструменты женоподобных «орудием кинедии» [п.101]…» (Деметрий. О стиле 97, пер. Н.А.Старостиной и О.В.Смыки [Риторики 1978, с.254])

 

Псевдо-Кебет

  (№ 1491). «Много лет назад приехал сюда иностранец, человек рассудительный, ума недюжинного, и словом, и делом обличавший в себе ярого последователя Пифагора и Парменида …

  - Смолоду я даже долго был его поклонником, - немало серьезных бесед вели мы с ним. Не раз слыхал я от него и объяснение этой картины». (Псевдо-Кебет. Картина [Кебет 1888, с.7])

 

Корнут

  (№ 1492). «Нет ничего несуразного в том, что если Афродита такова, то вместе с ней почитается и соприсутствует Эрот, причем большинство сообщает, что он – сын Афродиты, будучи: мальчиком, ввиду того, что любящие [с.691] обладают несовершенной и легко впадающей в обман мыслью; крылатым, с другой стороны, потому, что он делает людей легкомысленными, или потому, что он влетает в ум сразу, как птица; стрелком же потому, что те, кто взят им в плен, страдают от него, как от удара, и только от одного его вида, без приближения к красивым предметам и без прикасания к ним, но путем созерцания их издали. Ему дается и светильник, потому что он, как всем известно, воспламеняет души. Достоверно, что Эротом он называется от разыскивания влюбленных [eromenon], потому что «искательству» [zetein] соответствует erein [разыскивать], как сказано [Од. XXI 22]. Отсюда же, думаю, получило свое название и eregna [разыскивание]. Кроме того, сообщают, что Эротов много – ввиду хитроумности влюбленных и ввиду того, что Афродита является начальником хора для множества подобных спутников. Еще называют Гимера, получившего имя или от стремления [hiesthai] и склонности вкушать зрелые плоды, или по сходству с потерей ума в минуты поглупения [memorosthai], Потоса же – имея в виду поцелуи … Некоторые же полагают, что и весь мир есть Эрот, будучи прекрасным, прелестным, юным и вместе самым старым изо всего, пользующимся множеством огня и совершающим быстрое движение, как будто в силу стрельбы из лука или благодаря крыльям». (Корнут 25 [Лосев 2005, с.690-691])

 

Николай Дамасский

  Николай Дамасский, фр.37 (об Амиклах) Фр.53, пар.11 (Ардис и Даскил).

  Фр. 68 (Периандр и керкирцы: см. Геродот).

 

  (№ 1493). «Магнет был родом из Смирны, красивее всех с виду, искусный в поэзии и музыке. Красоту своего тела он подчеркивал великолепными украшениями; он одевался в пурпур и отпускал волосы, делая при помощи золотой повязки высокую прическу. Он ходил по городам, показывая свое поэтическое искусство. В него влюблены были многие, а особенно пылко Гигес, у которого с ним была любовная связь. Где бы ни был Магнет, он сводил с ума всех женщин, особенно магнетских, и делал их своими любовницами. Их родные тяжело переносили позор; воспользовавшись тем, что Магнет в своих песнях воспел храбрость лидийцев в конном сражении с амазонками, а о них, магнетах, совсем не упомянул, они напали на него, разорвали одежду, остригли волосы и нанесли всяческие увечья. Сильно вознегодовав на это, Гигес стал часто нападать на землю магнетов и в конце концов взял город. Возвратясь в Сарды, он устроил пышное всенародное празднество» (Николай Дамасский. История, фр.71 (Exc. De virt., I, p. 343, 6), пер. А.Ч.Козаржевского [Николай 1960 (№ 3), с.268])

  (№ 1494). «Николай Дамасский, философ-перипатетик, в сто десятой книге своих «Историй» упоминает, что и у римлян на пирах устраивались гладиаторские бои: «Зрелищем гладиаторских боев римляне наслаждались не только в театре, но и, как этруски, на своих пирах. … У одного даже в завещании было написано, что он устраивал поединки между самыми красивыми из принадлежавших ему женщин, у другого – то же самое о мальчиках, его любимцах. Впрочем, народ не вынес такого беззакония и завещание было признано недействительным» (Афиней IV 153f-154a [Афиней 2003-, т.1, с.202-203])

 

Страбон

  Большая часть цитат разбита по рубрикам.

 

  (№ 1495). «На острове [Левкада] находится святилище Аполлона и то место – «Прыжок», которое, согласно поверью, подавляет любовные вожделения. …

  Итак, хотя, по словам Менандра, Сапфо первой прыгнула со скалы, но писатели, более него сведущие в древности, утверждают, что первым был Кефал, влюбленный в Птерела, сына Деионея» (Страбон X 2, 9 (стр.452) [Страбон 1994, с.428-429]) О Кефале: [Там же, с.438]

 

Псевдо-Лонгин

  О возвышенном 12, 3; 13, 1.3.4;  (о Платоне)

  (№ 1496). «(12, 3) С чрезвычайной щедростью, подобно морской пучине, разливается Платон во все стороны с неизменно нарастающим величием. Это происходит потому, что Демосфену, как более патетическому писателю, свойствен сильный и яркий огонь, а Платон же, спокойный в своей важности и величественной гордости, не холоден, но и не воспламеняется, подобно Демосфену» (Аноним. О возвышенном 12, 3, пер. Н.А.Чистяковой [О возвышенном 1966, с.27])

 

  (№ 1497). «(13, 1) Итак, возвращаясь к прерванным рассуждениям, вновь займемся Платоном. То, что Платон, растекаясь в бесшумном потоке, ничего не теряет в возвышенном, ты знаешь, конечно, прекрасно хотя бы из прославленного места "Государства" [IX 586а]: "Те, кто не знают мудрости и добродетели, но проводят жизнь в непрерывных пирах и развлечениях, обычно уносятся вниз и вслепую блуждают по жизни. Такие люди ни разу не подняли очи к истине, не вознеслись до нее, не вкусили постоянной и чистой радости. Подобные скотам, вечно потупив взоры, склонясь к земле и припав к столбам, они пасутся, насыщаясь и совокупляясь. Ненасытность же побуждает их лягать друг друга, бодать железными рогами и затаптывать копытами".

  (2) Если мы проявим достаточно внимания, то заметим, что Платон указывает нам, кроме уже названного, еще один путь к возвышенному. Что же это за путь и где найти его? Это подражание великим писателям и поэтам прошлого и следование за ними. Вот об этом-то, друг мой, нельзя никогда забывать.

  Многие авторы, подобно Пифии, заражаются чужим вдохновением. Пифия же, как говорят, приближалась к треножнику, поставленному над расщелиной, вдыхала божественное испарение, сидя там, преисполнялась божественной силой и немедленно начинала свое вдохновенное прорицание. Точно так же от величия древних писателей какие-то дуновения проникают в души их подражателей, будто возносясь из священных дельфийских расщелин. Люди, даже не очень одаренные природой, вдыхая их, приобщаются к величественному.

  (3) А разве один только Геродот подражал Гомеру? Еще до него этим же занимались Стесихор и Архилох, но самым великим подражателем был Платон, принявший в себя бесчисленные ручейки живого гомеровского источника. Может быть, следовало бы привести доказательства этому, но ученики Аммония уже опередили меня, установив и описав все по отдельности.

  (4) Подражание – не кража. Его можно сравнить со слепком, сделанным с прекрасного творения человеческих рук или разума. И Платон в своих философских построениях не достиг бы такого расцвета и не стал бы то и дело вдаваться в область поэзии, если бы не оспаривал, клянусь Зевсом, изо всех сил первенства у Гомера, как новичок у прославленного уже мастера; и хотя, быть может, Платон и был слишком честолюбив, словно дело шло всего лишь о метании копья, все же он состязается с Гомером не без пользы для себя. Ведь, как говорит Гесиод: "Вот эта Эрида для смертных полезна". Поистине прекрасны и достойны великой славы и подобное соревнование и тот венок, который обещан в награду победителю; и в состязании за него ничуть не позорно потерпеть поражение от более сильных и опытных борцов» (Аноним. О возвышенном 13, пер. Н.А.Чистяковой [О возвышенном 1966, с.28-30])

 

Аполлоний Тианский

  (№ 1498). «Аполлоний к эфорам и народу спартанскому

  Поглядел я на ваших мужей: безбородых с безволосыми икрами, с белыми ляжками, разряженных в тонкорунные и мягкотканные одежды, обутых на ионийский лад, да притом унизанных перстнями и увешанных ожерельями, - что-то не сумел я признать в них так называемых послов! А вы-то мне писали о спартанцах» (Аполлоний Тианский. Письмо 63 [Филострат 1985, с.210])

  (№ 1499). «Аполлоний к стоикам

  В юности Басс жил впроголодь, хотя у отца его имелись изрядные средства. И вот сначала он удрал в Мегару с одним из своих так называемых обожателей, который кстати и сводничал – им обоим надобны были деньги на дорогу и на прокормление, - а уж оттуда направился в Сирию. Там-то мальчишка и достался Евфрату, да и всем прочим, кои в ту пору были не менее Евфрата охочи до нашего красавчика, так что успели от приязни к нему понаделать кой-каких глупостей» (Аполлоний Тианский. Письмо 74 [Филострат 1985, с.212]

 

Филон из Александрии

  (№ 1500). «Тут вседозволенность, безделье и праздность, тут переливы звуков и красок, обилие яств и вин, тончайшие оттенки ароматов, тут бесконечные любовные игры, запретные забавы, противоестественные соития, тут распущенные речи и безответственные поступки, тут жизнь беззаботна, сон бестревожен, насыщение недостижимо». (Филон. О рождении Авеля… 23 [Филон 2000])

  (№ 1501). «Так, мужчины не стали бы состязаться с женщинами в том, что соприродно лишь женщинам, и так же наоборот, а тем мужеподобным, которых влечет мужская жизнь, и тем женоподобным, которые хотели бы жить жизнью женской, — позор». (Филон. О рождении Авеля… 100 [Филон 2000])

  (№ 1502). «И уж, конечно, вред для ума может находиться в каждом из чувств: то его, увидевшего красоту, ранят стрелы Эрота, ужасной страсти, то он гнется от скорби, услышав о смерти родственника; часто ему наносит удары ощущение вкуса, причиняя расстройство неприятными соками или отягощая обилием приятных. Нужно ли вспоминать еще об оводах вожделения? Это они были причиной гибели целых городов, земель и обширных стран, о чем свидетельствует чуть ли не все множество поэтов и писателей» (Филон. О том, что худшее склонно нападать на лучшее 99 [Филон 2000])

  (№ 1503). «Разве ты не видишь: неплодные мудростью и слепые разумом, коему полагается все видеть насквозь, — "содомлянами" они зовутся на тайном языке — всем племенем, от мала до велика, держат в сплошном кольце обитель души, чтобы уродовать и растлевать бдительную стражу ее — священные и благочестивые мысли, кои приняла она у себя гостеприимно, и никто не решится выступить против преступников и сам не уклонится от преступной деятельности» (Филон. О смешении языков 27 [Филон 2000])

  (№ 1504). «Те души, которые носят плод мудро, рождают без труда, различая и разделяя то, что смешано в них, как Ревекка — ибо она, зачав во чреве знание добродетели и порока, двух племен мысли, в благополучных родах различает и разделяет их природу; те же, кто лишен мудрости, либо выкидывают, либо производят на свет спорщиков и софистов, бросающих и стреляющих из лука, или же таких, в кого бросают и стреляют». (Филон. О соитии ради предварительного обучения 129 [Филон 2000])

  (№ 1505). «[Втор. 32, 32-33] Содом же в переводе «бесплодие» или «ослепление», а виноградной лозе и ее плодам он уподобляет одержимых пьянством, обжорством и постыднейшим наслаждениям». (Филон. О пьянстве [Филон 2003 (№ 2. С.266)])

 

Павел из Тарса

  (№ 1506). «…они поклоняются и служат творению вместо Творца… (26) За это и отдал их Бог во власть позорных страстей: их женщины заменили естественные сношения на противоестественные, (27) равно как и мужчины, отвергнув естественные сношения с женщинами, пылают похотью друг к другу: мужчины с мужчинами творят постыдные дела, готовя тем себе возмездие, которое они заслужили, сбившись с пути». (Апостол Павел. Христианам Рима 1, 25-27 [Новый Завет 2003, с.340])

  (№ 1507). «Неужели вы не знаете, что люди порочные не получат наследия в Царстве Бога? Не обманывайте себя! Развратники, идолопоклонники, неверные мужья и жены, извращенцы, педерасты [в синод.пер. точнее - «мужеложники»], (10) воры, стяжатели, пьяницы, клеветники, мошенники – никому из них не получить наследия в Царстве Бога! (11) А такие среди вас были! Но вы омыты, вы освящены, вы оправданы именем Господа Иисуса Христа и Духом Бога нашего!» (Апостол Павел. Христианам Коринфа. Письмо первое 6, 9-11 [Новый Завет 2003, с.377])

  (№ 1508). «Разве не учит вас сама природа, что длинные волосы для мужчины – позор, (15) а для женщины длинные волосы – украшение. Они ей даны как покрывало». (Апостол Павел. Христианам Коринфа. Письмо первое 11, 14 [Новый Завет 2003, с.387])

 

Христианские тексты

  (№ 1509). «Как и эти ангелы, Содом, Гоморра и окрестные города, такие же распутники и извращенцы, тоже являют собой пример тех, кто получил в возмездие вечный огонь. (8) Однако и эти люди подобным образом, на основании своих сновидений, оскверняют свои тела, а власть Господа отвергают и бранят небесные силы». (Письмо апостола Иуды 1, 7-8 [Новый Завет 2003, с.546])

 

Поэты римского периода

Автомедонт

I в. н.э.

            «К ужину в гости вчера меня пригласил друг, Деметрий,

                        Школьный учитель-гимнаст, милый к тому ж человек.

            Вижу: один подает, другой разливает в сосуды,

                        Третий прижался к груди, кто-то лежит выше плеч.

            Вот так четверка была! Я с усмешкой к нему обратился:

                        «Ты для мальчишек гимнаст даже ночами, дружок?!»

(№ 1510). (Автомедонт (АП XII 34),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.9])

 

Алфей Митиленский

I в. до н.э. – I в. н.э.

            «Люди несчастны, когда их покинут любви испытанья.

                        Как они только живут, не откликаясь на страсть?!

            Сам на подъём стал теперь я тяжел, но увидеть случится

                        Только Ксенофила мне – молнией брошусь к нему.

            Не избегать надо муки любви, а за нею гоняться, -

                        Всем говорю! – ведь Эрот – первооснова души»

(№ 1511). (Алфей (АП XII 18), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.17])

 

Антипатр Фессалоникский

I в. до н.э. – I в. н.э.

            «Феб пастухом был когда-то, в коня Посейдон превратился,

                        В лебедя – Зевс, змием стал бог – знаменитый Аммон.

            Девушек любят они, а ты отроков. Все – убирайтесь!

                        Вместо того, чтоб прельщать, любите силою брать!

            А Эвагор – молодец: прибегать не желает к уловкам,

                        Любит и тех и других, не изменяя свой лик»

(№ 1512). (Антипатр (АП IX 241), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.23])

 

Аполлонид

            «Славились древле пафосский Кинир и двое фригийцев –

                        Ныне же все мы поем славу прекрасному Льву.

            Лучший потомок Керкафа! Блажен средь Эгейского моря

                        Родос, ежели он солнцем таким осиян».

(№ 1513). (Аполлонид (АП XVI 49),

пер. М.Л.Гаспарова [Эпиграмма 1999, с.526])

 

Диокл

I в. н.э.

            «Здравствуй!» - ему говорят, а вместо ответа молчанье.

                        Так же прекрасный Дамон «здравствуй» забыл мне сказать.

            Время возмездья настанет! Когда обрастешь ты щетиной:

                        «Здравствуй!», - ты скажешь тогда, но не ответят тебе»

(№ 1514). (Диокл (АП XII 35), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.38])

 

Квинт Мекий

I в. н.э.

            «Милый Корнелий меня согревает, тепла же боюсь я.

                        Стать в одночасие он может нетленным огнём»

(№ 1515). (Мекий (АП V 117), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.46])

 

Никарх

I в. н.э.

            «Неба касаешься ты. Когда Зевс Ганимеда похитил,

                        Мальчика, кажется мне, к этой вершине вознес!»

 (№ 1516). (Никарх (АП XI 330), ст.5-6,

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.80])

 

Платон Младший

            «Камень в кольце – Гиацинт; на нем Аполлон, а с ним рядом

                        Дафна; так Феба из них кто ж к себе больше влечет?»

(№ 1517). (Платон Младший (АП IX 751),

пер. С.П.Кондратьева [Поэты об искусстве 1996, с.84])

 

Руфин

I в. н.э.

            «Юношелюбом был, стану теперь женолюбом – придется

                        Возле трещоток, зеркал время теперь коротать.

            Кожу мальчишек, подарок природы, увы! променял я

                        На многослойность белил и на сиянье румян.

            На Эриманфе лесистом пускай же резвятся дельфины,

                        А быстроногий олень в волнах пасётся седых!»

(№ 1518). (Руфин (АП V 19), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.92])

 

            «Если в обоих, Эрот, одинаково стрелы пускаешь,

                        Бог ты; когда ж в одного ими ты сыплешь – не бог».

(№ 1519). (Руфин (АП V 88), пер. Л.В.Блуменау [Лирика 1968, с.295])

 

            «Против Эрота мне служит оружием верным рассудок,

                        Выйдя один на один, не победит он меня;

            Смертный, с бессмертным готов я бороться. Но если Эроту

                        Вакх помогает, один что я могу против двух?»

(№ 1520). (Руфин (АП V 93), пер. Л.В.Блуменау [Лирика 1968, с.295])

 

Секунд

            «Видишь, Эроты, забравши добычу, как дети, балуясь,

                        Гордо на сильных плечах носят оружье богов:

            Вакха тимпаны и тирс, даже молнию Зевса, Ареса

                        Щит огромный, его с гривой косматою шлем,

            Стрелы Феба, колчан, Посейдона ужасный трезубец,

                        И из Геракловых рук мощных – дубину его.

            В чем же надежда людей, Эрот если властвует в мире,

                        Если оружье богов взято Кипридой себе?»

(№ 1521). (Секунд (АП XVI 214),

пер. С.П.Кондратьева [Поэты об искусстве 1996, с.59])

 

Скифин

I в. до н.э.

            «Что претерпеть мне пришлось в страстной схватке, когда вдруг однажды

                        Созданный весь для любви, дом навестил мой – Илис.

            Лет он шестнадцати – время теперь для услад всевозможных,

                        Место в которых всегда светлая радость займёт.

            Нежно он так говорил, как желанны сладчайшие губы!

                        Он образец красоты и безупречен во всём.

            Что пережил я в ту ночь – не поведать! Увидеть то надо!

                        Часто бессонный лежу, страсть услаждая рукой»

(№ 1522). (Скифин (АП XII 22), пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.99])

 

Филипп

            «Видишь: ограбив Олимп, как оружьем гордятся Эроты,

                        Как украшают себя снятым доспехом богов!

            Феба несут они стрелы и лук, дубину Геракла,

                        Молнии Зевса и щит с шлемом Ареса, стальным,

            Бога морского копье трезубое, Вакховы тирсы,

                        Факелов Фебы огни, крылья Гермеса с ног.

            Смертным стыда никакого – стрелам подчиняться Эротов,

                        Если и боги дают им свой наряд уносить».

(№ 1523). (Филипп (АП XVI 215),

пер. С.П.Кондратьева [Поэты об искусстве 1996, с.60])

 

Эвен Аскалонский

            «Если и ненависть нам и любовь причиняют страданья,

                        Лучше пусть буду страдать от уязвлений любви».

(№ 1524). (Евен Аскалонский (АП XII 172),

пер. Л.В.Блуменау [Эпиграмма 1999, с.496])

 

Эномай

            «Ради чего здесь на чаше Эрот? И вино зажигает

                        Пламенем душу – к огню не приближай ты огня».

(№ 1525). (Эномай (АП IX 749), пер. Ю.Ф.Шульца [Эпиграмма 1999, с.377])

 

Юлий Леонид

I-II вв. (?)

            «Снова Зевес на пиру веселится среди эфиопов,

                        Снова дождём золотым в спальню к Данае спешит.

            Странно другое: узрев Периандра, красавца на небо

                        Он не унес. Может, бог стал равнодушен к юнцам?»

(№ 1526). (Юлий Леонид (АП XII 20),

пер. Е.В.Свиясова [Эпиграмма 1997, с.120])

 

4.2. ЗРЕЛЫЙ РИМСКИЙ ПЕРИОД (68-235)

Иосиф Флавий

О Пятикнижии

  (№ 1527). «Содомитяне, увидев, что к Лоту зашли чрезвычайной красоты юноши, тотчас попытались совершить над ними гнусное насилие». (Иосиф Флавий. Иудейские древности I 11, 3 [Иосиф 1994, т.1, с.39])

  Об области Содома. (Иосиф Флавий. Иудейская война IV 8, 4 [Иосиф 1991, с.303])

  (№ 1528). «Моисей также запретил общение с женщиною менструирующею, скотоложство и мужеложство, указав на весь позор таких преступлений. За нарушение всех этих постановлений Моисей определил в наказание – смерть». (Иосиф Флавий. Иудейские древности III 12, 1 [Иосиф 1994, т.1, с.150])

  (№ 1529). «[Закон Моисея:] Смотрите всегда, особливо же во время войны, за тем, чтобы женщина не надевала мужского платья, а мужчина женского». (Иосиф Флавий. Иудейские древности IV 8, 43 [Иосиф 1994, т.1, с.204])

 

  (№ 1530). «Совокупление же мужчин между собой он [закон Моисея] полагает мерзостью, и смерть полагается тому, кто это совершит. … Наказание для большинства преступников – смерть, будь то прелюбодей, насильник, мужеложец или тот, кто на это согласился» (Иосиф Флавий. О древности еврейского народа II 24, 30 [Филон, Иосиф 1994, с.177, 179]).

  (№ 1531). «Ведь почему бы лакедемонянам не отказаться от полностью закрытого устройства своего государства и от презрительного отношения к браку, а элейцам и фиванцам – от своего противоестественного и уж слишком откровенного мужеложства? Так, всего того, что ранее признавалось у них полезным и прекрасным, пусть даже на деле им и не удалось избавиться от этого совершенно, они теперь не признают, но дополнительно вводят об этом законы, которые некогда обладали у эллинов такой силой, что даже богам приписывали мужеложство, а уж потом, естественно, допускали кровосмесительные браки с родными сестрами, тем самым оправдывая свой разврат в самых противоестественных и непристойных удовольствиях» (Иосиф Флавий. О древности еврейского народа II 37 [Филон, Иосиф 1994, с.186])

 

Прочее

  О строительстве гимнасия в Иерусалиме. (Иосиф Флавий. Иудейские древности XII 5, 1 [Иосиф 1994, т.2, с.121])

  О строительстве гимнасия в Иерусалиме см. 1-я кн. Маккавеев I 14; 2-я кн. Маккавеев IV 10 [Антология 2000, с.415].

 

  (№ 1532). «У царя [Ирода] были евнухи, которых он крайне любил за их красоту. Из них один исполнял обязанности виночерпия, другой служил за столом, а третий, как наиболее преданный, должен был заботиться о ложе царя. Влияние их на государственные дела было огромно». (Иосиф Флавий. Иудейские древности XVI 8, 1 [Иосиф 1994, т.2, с.358])

 

  (№ 1533). О галилейском войске Иоанна Гисхальского. «Обагренные еще кровью, они пожирали награбленное и из одного пресыщения бесстыдно предавались женским страстям, завивая себе волосы, одевая женское платье, натирая себя пахучим маслом и для красоты расписывая себе глаза. Но не только в наряде и уборе подражали они женщинам, но и в своих страстях и в избытке сладострастия измышляли противоестественные похоти». (Иосиф Флавий. Иудейская война IV 9, 10 [Иосиф 1991, с.309])

 

Христианская литература конца I-начала II века

Учение двенадцати апостолов (Дидахэ)

  (№ 1534). «(2, 1) Вторая же заповедь учения: (2) не убивай, не прелюбодействуй, не совершай деторастления, не блудодействуй…» (Учение двенадцати апостолов (Дидахэ) 2, 1-2, пер. А.Г.Дунаева [Мужи апостольские 2003, с.44])

 

Послание Варнавы

  (№ 1535). ««И зайца», сказано, «не ешь». В каком смысле? Не будь срамником и не уподобляйся таковым. Ибо в теле зайца каждогодно бывает перемена, противная естеству всех прочих животных.

  «И гиены не ешь», сказано; это значит «не будь прелюбодеем, ни растлителем и не уподобляйся таковым». не будь прелюбодеем, ни растлителем и не уподобляйся таковым». Почему? Потому что это животное ежегодно изменяет свою природу и бывает то мужеского, то женского [пола].

  По справедливости отверг Моисей и хоря. Не уподобляйся, говорит он, тем нечистым мужам и не прилепляйся к тем нечистым женам, которые, как слышно, совершают беззаконие своими устами. Ибо это животное отступает от общих законов в зачатии плода». (Варнава 10, пер. П.Преображенского [Мужи апостольские 2003, с.101-102])

  (№ 1536). «Не будь любодеем, ни прелюбодеем, ни деторастлителем». (Варнава 19, пер. П.Преображенского [Мужи апостольские 2003, с.112-113])

 

Откровение Петра

  Текст полностью сохранился лишь в эфиопском переводе, но интересующая нас часть [Апокрифические апокалипсисы 2003, с.191-194] – по-гречески.

  (№ 1537). «[Описание ада] Другие мужи и женщины, которых сбрасывали с высокого обрыва, падали вниз, после чего, мучители их вновь заставляли их подниматься наверх, а затем вновь сбрасывали их вниз, и не было им отдохновения от этой муки. Это были те, которые осквернили тела свои, отдаваясь как женщины. А женщины среди них были те, которые вступали друг с другом в связь как мужи с женщинами». (Откровение Петра 32, пер. В.Витковского [Апокрифические апокалипсисы 2003, с.194])

 

Дион Хрисостом

  (№ 1538). «[о проституции и распущенности замужних женщин] …позорный, открытый разврат, распространяющийся на наших глазах бесстыдно и беспрепятственно, открывает путь к скрытым и тайным покушениям на честь женщин и мальчиков из хороших семей; эти покушения совершаются все более дерзко и безнаказанно – ведь стыдливость пользуется всеобщим презрением…» (Дион. Эвбейская речь, или Охотник (VII) 139, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Греческая проза 1961, с.83-84])

  (№ 1539). «(149) … Разве распутники удержатся от совращения и развращения юношей и станут соблюдать ту границу, которую ясно поставила сама природа? Разве, испытав все возможные способы удовлетворения своей похоти с женщинами, они, пресыщенные наслаждениями, не станут искать иных форм разврата, более острых и беззаконных? (150) … (151) А что произойдет дальше, ясно всякому, - ведь мы видим так много подобных случаев. Человек, ненасытный в своих страстях, не встречая отпора и сопротивления на этом поприще, начинает презирать легкий успех и любовь женщин, слишком просто достающуюся ему и по-женски нежную, и переходит к погоне за юношами; (152) ему хочется опозорить тех, из кого впоследствии выйдут судьи и военачальники, и он надеется испытать с ними какой-то новый вид наслаждения, более трудно достижимый, он уподобляется любителям вина и пьяницам, которые долго и непрерывно пили несмешанное вино, уже не хотят пить его и искусственно возбуждают жажду потогонными средствами, солеными и острыми кушаньями» (Дион. Эвбейская речь, или Охотник (VII) 149-152, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Греческая проза 1961, с.85])

  См. Дион VII 59

 

  (№ 1540). «Кажется, какой-то хитроумный житель Тарса, - так рассказывают, - однажды приехал в некий город для занятий своим делом. А занимался он тем, что тут же распознавал нрав любого человека и мог описать все его свойства, - причем не ошибался никогда. … Этот, говорил он, храбрец, этот – трус, этот – хвастун, этот – наглец, этот – развратник [кинед], а этот – прелюбодей. Поскольку он славился этой своей способностью и ни разу не ошибся, однажды к нему привели человека грубого сложения с нахмуренными бровями, неопрятного и жалкого, с мозолистыми руками, одетого в темный невзрачный гиматий, волосатого до пят и скверно остриженного, - и спросили, кто он таков. Знаток долго рассматривал его и наконец с явной неохотой признался, что пока не понял, в чем дело, и велел приведенному удалиться. Уходя, тот чихнул; знаток тут же воскликнул, что это – развратник [кинед]» (Хрисипп, фр. II 10а = Дион Хрисостом XXXIII 53-54 [ФРС 1998-, т.2, ч.1, с.5])

 

Борисфенитская речь

  (№ 1541). «(8) … Каллистрату было около восемнадцати лет, он был очень красив, высокого роста и имел в себе много черт ионийского типа. О нем говорили, что он храбр в бою и что он победил уже многих сарматов, одних убил, других взял в плен. Он живо интересовался и ораторским искусством, и философией, так что даже хотел пуститься в плавание вместе со мной. За всё это он пользовался большим уважением среди своих сограждан, - впрочем, отчасти и за свою красоту: поклонников у него было много. Этот обычай – любовь к юношам – борисфениты унаследовали от коренных уроженцев своей греческой метрополии [Милета]; по-видимому, они и некоторых варваров приучили к тому же, - конечно, не к их благу, - тем более что варвары переняли это на свой варварский лад, в грубоватой форме.

  (9) Зная, что Каллистрат очень любит Гомера, я завел с ним беседу об этом поэте. Правда, все борисфениты питают к нему особое пристрастие, вероятно, потому, что они сами и в наше время воинственны, а может быть, и вследствие их преклонения перед Ахиллом; они почитают его чрезвычайно и воздвигли ему храмы – один на острове, названном его именем, другой в городе. Поэтому они ни о ком другом, кроме Гомера, ничего и слышать не хотят. И хотя сами они говорят по-гречески не совсем правильно, поскольку они живут среди варваров, но «Илиаду» почти все знают наизусть» (Дион. Борисфенитская речь (XXXVI) 8-9, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Греческая проза 1961, с.94])

  (№ 1542). «Будь здесь философ, это зрелище доставило бы ему огромное удовольствие: все они выглядели точь-в-точь как те древние греки, которых описывает Гомер, длинноволосые и бородатые; среди них был только один бритый, и за это все его порицали и ненавидели; говорили, что он придерживается этого обычая неспроста, и чтобы подольститься к римлянам и показать, что он им друг: таким образом, всякий мог видеть, насколько такое обличие позорно и ни в коем случае не подобает мужчинам» (Дион. Борисфенитская речь (XXXVI) 17, пер. М.Е.Грабарь-Пассек [Греческая проза 1961, с.96])

  (26) о Платоне и Гомере.

 

Максим Тирский

  (№ 1543). «(10) … Стремясь познать божество, мы по своему несовершенству воплощаем его в то обличие, какое признаем самым прекрасным. Этим мы сходствуем с влюбленными: слаще всего на свете глядеть на изображение любимого, но милым напоминанием о нем бывает и лира, и игральная кость, и место, на котором он сидел, и ристалище, где он состязался, иными словами – все, что вызывает о нем воспоминание» (Максим Тирский. Следует ли почитать кумиры? 10, пер. С.В.Поляковой [Греческая проза 1961, с.309])

 

Средняя академия

Алкиной

  (№ 1544). «(4) Видов анализа три: восхождение от ощущаемого к первично умопостигаемому …

  (5) Пример первого вида: от телесной красоты мы переходим к красоте души, от нее – к красоте обычаев, от нее – к красоте законов, затем к великому морю красоты, затем – путем такого перехода – получаем остаток: само прекрасное». (Алкиной. Учебник платоновской философии V 4-5, пер. Ю.А.Шичалина [Платон 1990-94, т.4, с.630])

  (№ 1545). «На примере Медеи видно, как пыл страстей приходит в столкновение с рассудком; она говорит так:

            Я знаю, что злодейство мной задумано,

            Но пыл страстей сильнее понимания.

И в Лаие, похищающем Хрисиппа, страсть также приходит в столкновение с рассудком; он говорит так:

            В том для людей несчастье величайшее,

            Что дурно поступают, благо ведая».

(Алкиной. Учебник платоновской философии XXIV 3, пер. Ю.А.Шичалина [Платон 1990-94, т.4, с.649])

  (№ 1546). «(XXXIII, 3) Вид дружбы представляет собой и любовное чувство. Любовь бывает благородная – в душах взыскательных, низкая – в душах порочных и средняя – в душах людей посредственных. Поскольку душа разумного человека бывает трех разрядов – добрая, негодная и средняя, поэтому и видов любовного влечения – три. Более всего о различии этих трех видов любви можно судить на основании различия их предметов. Низкая любовь направлена только на тело и подчинена чувству удовольствия, поэтому в ней есть нечто скотское; предмет благородной любви – чистая душа, в которой ценится ее расположенность к добродетели; средняя любовь направлена и на тело, и на душу, поскольку ее влечет как тело, так и красота души.

  (4) Достойный любви также представляет собой нечто среднее между негодным и благородным, в силу чего воплощением Эроса следует представлять не бога, а скорее некоего демона, который, никогда не облекаясь в земное тело, служит как бы перевозчиком от богов к людям и обратно. Поскольку три наиболее общих вида любви были названы выше, любовь к благу следует определить как некое искусство, не связанное с аффектами, относящееся к разумной части души и занятое рассмотрением, которое дает знание того, как обрести предмет, достойный любви, и обладать им. О предмете любви это искусство судит по его устремлениям и порывам – насколько они благородны, направлены на прекрасное, сильны и искренни. Стремящийся к такой любви обретет ее не путем ублажения и превознесения любимца, но, скорее, удерживая его и доказывая, что не следует и дальше вести такую жизнь, какую он ведет теперь. Когда он завоюет предмет любви, он будет общаться с ним, склоняя его к тому, в чем, упражняясь, станет он совершенным; а цель их общения – из влюбленного и любимца стать друзьями» (Алкиной. Учебник платоновской философии XXXIII 3-4, пер. Ю.А.Шичалина [Платон 1990-94, т.4, с.660-661])

 

Гермоген

  (№ 1547). «Итак, прекраснейшая панегирическая речь, или, как мы говорили, платоновская, получается из всех видов значительного слога, исключая грубость и резкость. Так или иначе во все эти виды должна проникать простота, доля которой во всей речи может сокращаться лишь тогда, когда следует самым чистым образом возвысить слог до величавости. Как нигде больше, здесь особенно уместны все черты сладостного слога и отделка, придающая речи прелесть и обаяние, что же касается мастерства, то панегирической речи всецело подобает наименее явное мастерство, состоящее в методе. Другого же [с.151] рода мастерство здесь недопустимо, за исключением тех случаев, когда какое-то лицо, произнося панегирическую речь, хочет показать именно свое мастерство, как у Платона Сократ намеренно выставляет напоказ свое ораторское мастерство перед Федром, чтобы свою речь противопоставить речи Лисия». (Гермоген. Об идеях II 10 (139) [Гермоген 1987, с.150-151])

 

«Герметический свод»

  (№ 1548). «… (18) … И сказал тогда бог: «… И да познает мыслящий человек самого себя – что он является бессмертным, а причинствует для смерти любовь» … (19) … Тот, кто познал самого себя, пришел к сверхсущностному благу; тот же, кто возлюбил вследствие случайной любви, пребывает во тьме, блуждая так, как это положено чувственно воспринимаемому, и претерпевая страдания смерти». (Герметический свод: I. Поймандр 18-19 [Гермес 2001, с.40-41]).

  (№ 1549). «Всех же остальных людей, как в душах, так и в телах ведут и направляют демоны, поскольку люди любят и принимают их энергии; и существует <демоническая> любовь, не имеющая смысла, которая ошибочна и приводит к ошибкам». (Герметический свод: XVI. Определения Асклепия 16 [Гермес 2001, с.171-172]).

  (№ 1550). «(14b) И нет здесь различия людей между собой, [и нет здесь противостояния], напротив, у всех одна и та же мысль, [и единое у всех предвосхищение], и единый у них ум [отец], и единое ощущение [действующее через них]; ибо любовный напиток для них – та же самая любовь, созидающая единую гармонию всех их». (Герметический свод: XVIII. Восхваление царей 14b [Гермес 2001, с.183]).

  (№ 1551). «(14) В самом деле, взяв достаточное количество духа из своего собственного и смешав его с мыслящим огнем, он [демиург] слил его с какими-то иными, непознаваемыми материями; и, объединив их [каждое с каждым] с некими тайными возгласами, он тем самым разбавил всю смесь в достаточной мере, пока не зажурчала в этой смеси некая материя, более тонкая, чистая и прозрачная, нежели то, из чего она образовалась … (15) … назвал бог [этот состав] душевностью. И именно из пены, поднимающейся над ней, он произвел на свет достаточное число мириад душ, преобразуя по своей воле в том направлении, в котором он желает, цветение этой смеси – упорядоченно, соразмерно, с опытом и подобающим смыслом, так что никакой <…> (16) Этим душам было необходимо отличаться друг от друга, коль скоро цветение, выступившее на поверхности смеси, не было подобно самому себе…» (Зеница космоса. Фр.23, 14-16 [Гермес 2001, с.333-334]).

  (№ 1552). «[Астрологический раздел. Соответствие частей Земли и неба] … те, кто живет … населяя страну, которая соответствует нынешним Италии и Элладе, имеют прекрасные бедра и ягодицы, так что вследствие превосходства этих частей тела по своей красоте здешние люди предпочитают любовное общение между мужчинами». (Зеница космоса. Фр.24, 12 [Гермес 2001, с.364]).

 

Плутарх

«Застольные беседы»

  (№ 1553). «Свожу вместе также имеющих склонность к вину и к любовным связям, и не только тех, кто, по выражению Софокла, «уязвлен любовью к мальчикам», [фр.757] но и тех, кого уязвляют женщины и девушки: одинаково воспламененные, они, как раскаленные бруски железа, легче приходят к единению, если, конечно, не окажется, что предмет влюбленности у них один и тот же» (Плутарх. Застольные беседы I 2, 6, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.13])

 

  (№ 1554). «Плутарх. Застольные беседы. Вопрос I 5 «Какой смысл имеют слова «Эрот поэтом делает»?»

(1) Вопрос о том, какой смысл имеют слова

                                   Эрот поэтом делает

            И человека, раньше Музам чуждого», [Еврипид, фр.663] –

возник среди собравшихся у Сосия после исполнения нескольких сапфических песен Филоксена, который говорит, что Киклоп «благозвучными музами лечит любовный недуг».

  Один из гостей сказал, что Эрот способен сообщить человеку отвагу и решимость во всяком деле, недаром Платон назвал его «прямоидущим» и «предприимчивым»; ведь он и молчаливого делает речистым, и застенчивого обходительным, а беспечного и легкомысленного старательным и трудолюбивым; но самое удивительное – это, что человек бережливый до мелочности, влюбившись, размягчается, как железо в огне, и становится нежным, уступчивым и ласковым; так что оказывается не столь уж смешной известная поговорка: кошелек влюбленного завязан побегом порея.

  Другой добавил, что влюбленность подобна опьянению: она разгорячает, веселит и радует, а это сообщает людям склонность к пению и стихотворству; говорят, что сам Эсхил писал трагедии, подогревая себя вином. Да и наш дед Ламприй остроумнее и находчивее всего бывал за вином; он говорил, что теплота вина действует на него как благовонное воскурение. И вот, испытывая великую радость от созерцания своих возлюбленных, они не меньше того радуются, принося им хвалу: красноречивый вообще, Эрот красноречивее всего в хвалебных речах; влюбленные, будучи сами убеждены в том, что предмет их любви прекрасен и добр, хотят убедить в этом и всех: это желание побудило и лидийца Кандавла привести в свою спальню Гига, чтобы показать ему свою жену. Все они ищут подкрепления своей оценки свидетельством других: вот почему они пишут хвалы своим прекрасным, украшая их напевами и стихами, как изваяние золотом, чтобы они привлекали более многочисленных слушателей и сохранялись в памяти. Ведь если кто дарит возлюбленному коня, или петуха, или что бы то ни было, то хочет, чтобы приносимое в дар было чем-то красивым и изысканным, особенно же это относится к хвалебному слову, которое должно быть красивым и возвышенным, а таково именно поэтическое слово.

  (2) Сосий же, одобрив высказавшихся, выразил мнение, что в рассматриваемом вопросе не менее уместно было бы исходить из рассуждений Феофраста о музыке. «Я недавно прочитал его книгу, - сказал Сосий. – Он говорит, что у музыки три начала – горе, радость, божественное вдохновение: каждое из этих переживаний уводит человека от обыденности и сообщает голосу особый уклон. Горестные чувства выражаются плачевностью голоса, переходящего в пение; поэтому и наблюдается, что ораторы в заключениях речей и актёры в жалобах постепенно видоизменяют голос в направлении напевности. А сильное радостное возбуждение вызывает у людей более непосредственного душевного склада ритмические телодвижения; если они не умеют танцевать, то прыгают и рукоплещут, наподобие того, как говорится у Пиндара:
…и безумные «алала!» с запрокинутыми головами… [Пиндар, фр.208]

Если же это люди воспитанные в большей сдержанности, то они только голосу позволяют обратиться к пению и в их речи возникает стихотворный ритм и музыкальная мелодия. Но особенно далеко уходит от обыденного состояния и тело и голос под воздействием божественного вдохновения. Поэтому и вакхическое ликование облекается в ритмы, и внушаемые божеством вещания звучат в стихах, и даже бред одержимых безумием редко бывает лишен песенной размеренности. Приняв все это во внимание, попытаемся раскрыть любовь и явить дневному свету ее подлинное содержание: мы увидим, что нет другой страсти, которая порождала бы и более горькие страдания, и более бурную радость, и более властительное исступление, и отчуждение от разума. Подобно городу, о котором говорит Софокл, в душе человека, охваченного Эротом,

            слились в одно молитвы и стенания. [Софокл. Царь Эдип, ст.4]

Неудивительно, что Эрот, в котором объединены и сосредоточены все начала музыки – горе, радость и боговдохновение, не только богат речами, но и к созданию песнопений и стихов имеет склонность и силу, как ни одна другая страсть» (I 5, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.17-18])

  (№ 1555). «Любезностью будет заговорить с охотником о собаках, с болельщиком о гимнастических состязаниях, с влюбленным о красавцах» (Плутарх. Застольные беседы II 1, 3, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.28])

  (№ 1556). «Любовь весьма многообразна как во многих других отношениях, так и в том, что затрагивающие ее шутки одних тяготят и вызывают у них негодование, а другим приятны. Тут надо сообразоваться и с обстоятельствами момента. Подобно тому как дуновение может погасить возникающий огонь вследствие его слабости, а когда он разгорится, придает ему питание и силу, так и любовь, пока она еще тайно возрастает, возмущается и негодует против раскрытия, а разгоревшись ярким пламенем, находит в подшучиваньях пищу и отвечает на него улыбкой. Особенно же приятны любящим шутки, касающиеся их любви, - но и только такие – в присутствии самого предмета любви. Если же предметом их любви являются их собственные жены, или же это благородная любовь к прекраснолюбивым юношам, то глубоко воодушевляются и гордятся перед ними, слыша такие насмешки.

  Поэтому Аркесилай, когда в школе кто-то из преданных Эроту предложил для обсуждения такую тему: «Полагаю, что ни одна вещь не касается чего бы то ни было», - спросил его, указывая на одного из сидевших тут прекрасных молодых людей: «Неужели и он тебя нисколько не касается?» (Плутарх. Застольные беседы II 1, 10, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.31-32])

  (№ 1557). «Ведь в соответствии с тем, что человек видит, он испытывает и наслаждения и огорчения; так, зрение полагает начало и эротических переживаний, сильнее и глубже всего волнующих душу: когда влюбленный взирает на красоту предмета его любви, он как бы тает, изливаясь в своем чувстве, обращенном к ней. Было бы, полагаю я, удивительно, если бы кто, допуская, что человек может через посредство зрения подвергаться внешнему воздействию и претерпевать вред, отрицал бы возможность таким же путем воздействовать и вредить. Встречающиеся друг с другом взоры любящих своим то ли светом, то ли истечением заставляют их таять и замирать, вызывая у них смешанное с болью наслаждение, которое они сами называют «сладкогорьким»: ни осязание, ни слух не могут так ранить, как эти сливающиеся взоры. Такова эта взаимная передача через зрение, что надо считать вовсе далеким от любовных переживаний тех, кто удивляется, что мидийская нефть воспринимает пламя от находящегося на расстоянии огня. Ведь взоры любимого, хотя бы и направляемые издали, зажигают огонь в душе влюбленного» (Плутарх. Застольные беседы V 7, 2, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.91])

  (№ 1558). «Посмотри, как трусливые боятся и того, что несет им спасение, гневливые ожесточаются против самых любимых, подверженные эротической распущенности доходят до того, что не могут воздержаться от посягательства на самые священные для них тела» (Плутарх. Застольные беседы V 7, 5, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.92])

  (№ 1559). «После Тиндара выступил его товарищ Флор, в шутку притворявшийся и объявлявший себя влюбленным в него» (Плутарх. Застольные беседы VIII 2, 2, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1990, с.139])

  Также см. про Евтелида [Плутарх 1990, с.92]

Также см. про Беполитана [Плутарх 1990, с.281]

 

(№ 1560). «Об Эроте»

(пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1983, с.544-582])

  «[с.544] (1) Флавиан. Ты говоришь, Автобул, что речи об Эроте, которые ты, по нашей просьбе, намерен теперь передать нам – то ли по записи, то ли запомнив их по частым рассказам твоего отца, были произнесены на Геликоне?

  Автобул. На Геликоне, Флавиан, у самых Муз, на празднестве Эрота в Феспиях: феспийцы каждый пятый год с большой торжественностью и блеском празднества в честь как Муз, так и Эрота.

  …

  [с.545] Автобул. … (2) Это было давно, еще до моего рождения. Мой отец и мать вскоре после женитьбы, вследствие неладов между их родителями, приехали в Феспии для жертвоприношения Эроту. … Из Херонеи его сопровождали близкие друзья, а в Феспиях он встретил Дафнея, сын Архидама, - этот Дафней был влюблен в Лисандру, дочь Симона, и имел наибольший успех среди всех сватавшихся к ней – и приехавшего из Титоры Соклара, сына Аристиона. Были там и тарсиец Протоген, и македонянин Зевксипп, связанные с отцом гостеприимством…

  На следующее утро к ним присоединились Антемион и Писий, люди весьма достойные, но несколько настроенные друг против друга, так как соперничали в соискании благосклонности Вакхона по прозванию «Красавец».

  Тут надо пояснить, что в Феспиях проживала Исменодора, женщина богатая и знатная и притом, клянусь Зевсом, примерного образа жизни: вдовствуя уже немалое время, она не навлекла на себя ни единого упрека, хотя была молода и красива. Вакхон был сыном ее близкой приятельницы, и она задумала женить его на одной девушке, состоявшей с ней в родстве. Но частые встречи и разговоры с юношей пробудили в ней чувство к нему. Слыша и говоря о нем много хорошего и видя, что многие почтенные люди добиваются его дружбы, она влюбилась и, не имея каких-либо дурных помыслов, вознамерилась открыто вступить в брак и начать совместную жизнь с Вакхоном. …

  [с.546] … [Вакхон] просил Писия и Антемиона высказаться, что они сочтут более правильным. Антемион был двоюродный брат Вакхона, старший по возрасту, а Писий – самый серьезный из поклонников, и по этой причине он заявил, что, высказываясь за брак, Антемион приносит юношу в жертву Исменодоре. Антемион же отвечал, что Писий, заслуживая одобрения во всем прочем, в этом вопросе уподобляется недоброжелательным любовникам, лишая своего друга домашнего очага, брачного союза и благосостояния, чтобы только тот как можно дольше обнажался в палестре, блистая своей нетронутой молодостью.

  (3) И вот, чтобы, постепенно разгорячаясь, не дойти до взаимного раздражения, они явились к моему отцу и его друзьям с просьбой быть у них как бы третейскими судьями; и, как будто по заранее подготовленному решению, на стороне одного из спорящих оказался Дафней, а на стороне другого Протоген.

  Итак, Протоген стал безо всякой сдержанности поносить Исменодору.

  «Клянусь Гераклом, - воскликнул Дафней, - чему после этого можно удивляться, если среди нас находится, чтобы воевать с Эротом, Протоген, у которого всякая шутка и всякое серьезное дело имеет началом и целью Эрота, который ради Эрота

            и отчизну и разум забыл?   [неизв.трагедия]

  Ведь если Лайя его медлительный Эрот увел только на пять дней пешего пути от его родины, то твой,

            трепеща быстрыми крылами,   [Архилох]

летит за море из Киликии в Афины, чтобы выслеживать красавцев». И действительно, такова, в сущности, была у Протогена причина путешествия.

  (4) Окружающие засмеялись, Протоген же ответил: «Так ты полагаешь, что я воюю с Эротом, а не сражаюсь за Эрота против распущенности и нечестия, которые насильственно прикрывают самыми красивыми и торжественными именами постыднейшие действия и страсти?»

  На это Дафней возразил: «Ты, значит, называешь постыднейшим действием сочетание мужчины и женщины, [с.547] священнее которого нет и не может быть никакого другого соединения?»

 

  «Действительно, - сказал Протоген, - законодатели справедливо превозносят это соединение как необходимое для продолжения человеческого рода и прославляют его перед толпой. Но у истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем, и я утверждаю, что отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился, так же далеко от Эрота, то есть любви, как отношение мух к молоку или пчел к сотам или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам, к которым они не испытывают никаких дружественных чувств.

  Но подобно тому, как влагаемое в нас природой влечение к хлебу и другой пище ограничено мерой достаточности, а излишество в этом получает название обжорства или чревоугодия, так женщина и мужчина от природы нуждаются в даваемом ими друг другу удовлетворении, но если ведущее к этому влечение достигает такой силы, что становится яростным и неудержимым, то не подобает давать ему имя Эрота. Эрот, соприкоснувшись с молодой и одаренной душой, приводит ее к добродетели по пути дружбы; а желания, устремленные на женщину, в лучшем случае завершаются преходящим телесным наслаждением. … Ведь цель желания – наслаждение и удовлетворение. А Эрот, утратив ожидание дружбы, не желает оставаться прежним и ублажать цветущую молодость, раз она не воздает ему душевным расположением, основанием для дружбы и добродетели.

  … Нисколько не более причастен Эроту тот, кто не из корысти, а ради полового удовлетворения терпит дурную и бессердечную жену. Так комик Филиппид, высмеивая ритора Стратокла, сказал:

            поцеловать в затылок не дотянешься.

Если и такое душевное состояние приходится назвать Эротом, то это Эрот поддельный и незаконный, как бы низводящий гинекей [с.548] до Киносарга. Или точнее: подобно тому как только горный орёл – настоящий, тот, которого Гомер называет «чёрным» и «ловчим» [Илиада XX 252; XXIV 315], а другие – низкопородные, питающиеся по болотным местам рыбой и непроворными птицами и в поисках пропитания часто издающие какие-то жалобные крики, - так и Эрот подлинный только один, обращенный к мальчикам, не «блистающий огнем желания», как сказал о любви к девушкам Анакреон, не «надушенный и наряженный», а простой и неиспорченный, каким ты увидишь его в философских собеседованиях в гимнасиях и палестрах, в поисках молодых людей, достойных того, чтобы обратиться к ним с настойчивым благородным призывом к добродетели.

  Но другого Эрота, расслабляющего и домоседствующего, близкого к женским уборам и ложам, ищущего изнеженности, развращенности и недостойных мужа наслаждений, чуждого дружбы и божественного огня, необходимо отвергнуть, как и отверг его Солон: он запретил рабам любить мальчиков и заниматься гимнастикой, но не препятствовал их общению с женщинами, исходя из того, что дружба есть нечто прекрасное и гражданственное, а наслаждение – нечто пошлое и неблагородное. Поэтому и любовь рабов к мальчикам не может быть благородной: это только телесное сочетание, как и любовь женщин».

 

  (5) Протоген хотел бы и продолжать свою речь, но его прервал Дафней. «Клянусь Зевсом, - сказал он, - хорошо, что ты упомянул о Солоне: его надо привлечь как образцового носителя Эрота,

            пока он среди любезных цветов юности знает любовь мальчика,

            желая его бедер и сладостных уст.

Присоединим к Солону и Эсхила, который говорит:

            забыт тобою нежных чресл почет твоих

            и крепкое забыто лобызание.

Иные, вероятно, насмехаются над этими поэтами, которые заставляют влюбленных, как жрецов и гадателей, рассуждать о бедрах и чреслах. Но я усматриваю здесь важнейшее свидетельство по вопросу о любви к женщинам. Ведь если противное природе общение с мужчинами не устраняет дружеского расположения и не вредит ему, то согласное с природой общение с женщинами должно в еще большей мере через благосклонность вести к дружескому [с.549] расположению. Ведь словом «благосклонность», Протоген, древние обозначали согласие женщины на общение с мужчиной…

  Но когда мальчики, либо подвергаясь разбойному насилию, либо добровольно, в силу собственной развращенности, позволяют, как выражается Платон, «покрывать и засевать себя наподобие четвероногих» [Федр 250е], то такая «благосклонность» не только не содержит ничего благого, но безобразна и чужда Афродиты.

  Думаю поэтому, что Солон написал те стихи еще в молодости, «отягченный обилием семени», по выражению Платона, состарившись же, он говорит иначе:

            Дороги мне Киприды дары, дары Диониса,

            Дороги Музы, что нам отдых и радость несут;

он как бы нашел в браке и философии успокоение после волнений и бурь любви к мальчикам.

  Итак, Протоген, если рассудить по правде, то надо признать, что любовь к мальчикам и любовь к женщинам происходит от одного и того же Эрота. Если же ты, не желая уступить в споре, настаиваешь на их различении, то окажется, что этот обращенный на мальчиков Эрот заслуживает порицания: появившись на свет поздно, как бы у престарелых родителей, незаконный и темного происхождения, он воздвигает гонение на законного и старшего Эрота. Совсем недавно он проник в гимнасии вслед за обычаем обнажаться при телесных упражнениях, проталкиваясь среди мальчиков и мимоходом обнимая их за плечи, понемногу отрастил крылья, и вот его уже не сдержать, и он бранит и поносит брачного Эрота, хранителя бессмертия человеческого рода, передающего светоч жизни от поколения к поколению.

  Этот незаконный Эрот отрекается от наслаждения: стыд и страх заставляют его искать благопристойное объяснение для своего пристрастия к молодым и красивым. И вот таким предлогом становится для него дружба и добродетель. Он покрывается [с.550] пылью палестры, омывается холодной водой, нахмуривает брови и громогласно объявляет, что занимается философией и соблюдает целомудрие в соответствии с законом; но вот ночью, без помех –

            сладка добыча, если страж глаза сомкнул.   [неизв.трагедия]

  Если же, как говорит Протоген, с мальчиками не происходит плотское общение, то как возможен Эрот там, где нет Афродиты, которую он волею богов призван почитать и которая уделяет ему от своего достоинства и силы? А если и есть какой-то Эрот без Афродиты, подобно тому как существует опьянение без вина, вызываемое напитком из фиг или ячменя, то он будет способен только возбуждать, не принося плода и завершения, а только пресыщение и отвращение».

 

  (6) Слушая это, Писий явно раздражался против Дафнея и, когда тот приостановился, воскликнул: «Клянусь Гераклом, какое легкомыслие и какая дерзость! Люди, уподобляясь собакам, которых их пол привязывает к самке, переселяют бога из гимнасиев, портиков и освещенных солнцем мест философских собеседований в притоны, с их бритвами и притираниями общедоступных женщин: ведь честным женщинам, конечно, не подобает ни влюбляться, ни быть предметом влюбленности».

  …

  [с.553] … «Ведь она [Исменодора] моложе любого из ее соперников, и у нее нет седины, как у некоторых поклонников Вакхона». …

  (10) Похищение Вакхона.

  (11) … [с.555] …возразил Соклар: «Так ты думаешь, что тут действительно похищение и насилие, а не хитрая уловка разумного юноши, решившего вырваться из объятий своих поклонников и перебежать на сторону красивой и богатой женщины?» - «Не говори так, Соклар, - отвечал Антемион, - и отбрось эти подозрения против Вакхона». …

  (12) … Слова Пемптида [с.556] «В Египте я как-то присутствовал при споре двух соседей, которым пересекла дорогу проползшая между ними змея: оба признали ее за доброго демона, но каждый хотел считать его своим; так и из вас одни ведут Эрота в места мужских собраний, а другие – в гинекей, но те и другие признают его за великое и божественное благо»….

  (13) «…отец [Автобула] вновь обратился к Пемптиду. «Ты, Пемптид, - сказал он, - коснулся очень большого и трудного вопроса, можно даже сказать, что ты колеблешь непоколебимые основания наших понятий о богах, требуя для них отчета и доказательства. …

  Какая же разница, относится ли к вере в Зевса, или в Афину, или в Эрота то, что мы станем подвергать сомнению или отрицанию? [с.557] Ведь не впервые ныне Эрот требует алтаря и жертвоприношения, он не пришелец, воспринятый нами от варварского суеверия, как какие-нибудь Аттисы и Адонисы, тайком пробравшиеся к нам под покровительством полумужей и женщин и присвоившие себе не подобающие им почести, за что они должны были бы подвергнуться судебному преследованию.

  Когда Эмпедокл говорит о Дружбе:

            Разумом видима только она, а глазам недоступна, -

то это же надо отнести и к Эроту: он имеет не зримый, а только умопостигаемый образ, наравне с наиболее древними богами.

  Если ты для каждого из них будешь добиваться доказательств существования, если будешь исследовать всё священное и к каждому алтарю подходить с философской проверкой, то ни один из этих богов не останется за пределами твоих придирчивых подозрений. Не буду уклоняться далеко.

            Величье Афродиты кто постигнуть мог?        [Еврипид. Утрач.трагедия]

 

            Она всему на свете процветание,    [Еврипид. Ипполит 449-450]

            Ее творенье всё, что на земле живет.

  Совершенно справедливо назвал ее Эмпедокл «дарящей жизнь», а Софокл – «благоплодной». И однако же, великое и удивительное дело Афродиты является и делом сопутствующего ей Эрота, без соучастия которого оно теряет всякую привлекательность, оставаясь

            далеким от любви и почитания.   [Эсхил. Хоэфоры 295]

  Действительно, чуждое Эроту телесное общение, имея своим пределом удовлетворение потребности, подобное удовлетворению голода и жажды, не приводит ни к чему прекрасному; но благодаря Эроту богиня, устраняя пресыщение, приносит дружескую любовь и душевное единение.

  Поэтому Парменид в «Происхождении мира» говорит об Эроте как о старшем среди всех порождений Афродиты:

            Первым Эрота она породила, древнейшего бога.

Гесиод же с большей, по-моему, философской глубиной называет Эрота старейшим из всех вообще богов, причастным к рождению всего существующего.

  [с.558] Итак, если мы лишим Эрота приносимых ему почестей, то не останутся незатронутыми и почести Афродиты. И тут нельзя ссылаться на то, что некоторые бранят Эрота, но воздерживаются от нападок на Афродиту; так с одной и той же трагической сцены мы слышим:

            Эрот бездельник – божество бездельников, -   [Еврипид. Утрач.трагедия]

а вместе с тем:

            Киприда, дети, - это не только Киприда,       [Софокл. Утрач.трагедия]

            она может быть носительницей и многих других имен:

            она и Аид, она и неистребимая жизнь,

            она и исступленная Лисса.

  Так и среди прочих богов нет, пожалуй, ни одного, который избегнул бы злословия со стороны злословящего невежества. …

  …

  [с.559] … А человека, добивающегося самой прекрасной добычи – любви, не направляет и не поддерживает ни один бог, ни один демон? … (15)

  [с.560] …а можно ли назвать дело более священное и состязание более заслуживающее иметь бога своим распорядителем и судьей, чем эти заботы, связанные с соисканием благосклонности прекрасных молодых людей под руководством Эрота: в этом нет ничего постыдного или вызванного низменной необходимостью. Здесь только убеждение и обаяние, приносящее поистине «сладостный труд» и «благотомительное утомление» [Еврипид. Вакханки 66] и ведущее к добродетели и дружбе не «мимо от богов» [Одиссея II 372] завершаемым, а имеющим своим руководителем и владыкой самого бога Эрота, товарища Муз, Харит и Афродиты. Он сочетает самое отрадное с самым прекрасным,

            в сердце посеяв желанье, дающее сладкую жатву,

согласно Меланиппиду…»

  [с.561] (16) …но любовное безумие, [с.562] раз оно охватило и воспламенило человека, не прекратит никакая Муза, никакой чарующий напев, никакая перемена места: влюбленные и в присутствии прекрасного предмета их любви находят в нем отраду, и в отсутствии тоскуют по нем, и днем преследуют, и ночью поют у его дверей, и трезвые призывают, и в застолье приветствуют.

  Сказанное кем-то о созданиях поэтического воображения, что они могут быть названы снами бодрствующих людей, с большим основанием можно отнести к воображению влюбленных, которые, находясь вдали от своих возлюбленных, разговаривают с ними как с присутствующими, приветствуют их, обращаются к ним с упреками. Ведь наше зрение все остальные образы вписывает в память как бы водяными красками, и они скоро бледнеют и исчезают, и только образы любимых, как вписанные восковой краской, сохраняются навсегда живыми, движущимися, говорящими.

  Римлянин Катон говорил, что душа влюбленного живет в душе любимого. Я же сказал бы, что в душе влюбленного присутствует вся душа любимого, вся его жизнь, характер и действия и благодаря этому влюбленный легко сокращает долгий путь, подобно киникам, которые говорят, что нашли «верный и скорый путь к добродетели». Ведь душа быстро приходит к дружбе и добродетели, как бы несомая на волне страсти вместе с богом.

  Подводя итог, я скажу, что не без участия божества преисполняет восторг души влюбленных и не иной является их покровителем и направителем, как тот, которому мы посвящаем нынешнее празднование и приносим жертву. …

  [с.563] … Многие сводили с другими не только гетер, но и своих жен. …

  В противоположность этому можешь ли ты среди всех влюбленных настоящего и прошлого указать такого, который хотя бы ради почестей Зевса стал сводником своего возлюбленного? Думаю, что нет. Это и невероятно, раз никто из тиранов не встречал врагов среди своих политических противников, а только среди своих соперников в любовных делах. Ведь вы слышали, что и афинянин Аристогитон, и метапонтинец Антилеон, и акрагантинец Меланипп не выступали против тиранов, когда те бесчинствовали [с.564] в своей политической деятельности и пьянствовали, но когда те посягали на их возлюбленных, то, как бы защищая нечто священное и неприкосновенное, не щадили самих себя.

  …

  (17) Посмотрим теперь, насколько превосходен Эрот в Аресовых делах, будучи не бездеятельным, каким назвал его Еврипид, и не чуждым воинству и не «ночуя на нежных щеках девушки» [Софокл. Антигона 783].

  Муж, исполненный Эротом, сражаясь, нисколько не нуждается в Аресе, но, чувствуя присутствие покровительствующего ему бога,

            Огонь, и хлябь морскую, и эфирный ток      [неизв.трагедия]

            Пройти готовый,

сражается за своего друга там, где тот этого ожидает. Когда у Софокла Ниобиды гибнут, поражаемые стрелами, один из них призывает на помощь не кого-то другого, а своего поклонника:

            О, защити меня своей рукой…

  А о том, при каких обстоятельствах пал в сражении Клеомах фарсалиец, вы, вероятно, слыхали. … [См. выше, в разделе Ранняя архаика] [с.565]

  А у вас, Пемптид, в Фивах не было ли в обычае, что влюбленный дарил своему возлюбленному в день его внесения в воинские списки полное вооружение? А муж по имени Паммен, хорошо знающий силу Эрота, изменил воинский строй гоплитов, упрекнув Гомера как далекого от Эрота за то, что он построил ахеян по филам и фратриям, вместо того чтобы поставить рядом влюбленного и возлюбленного

            щит со щитом, шишак с шишаком –       [Илиада XIII 131; XVI 215]

единственное непобедимое среди воинских построений. Ведь бывает, что покидают в строю близких по филе, родственников и даже, Зевс свидетель, родителей и детей, но между двумя воодушевленными Эротом никогда еще не прошел, разлучив их, ни один неприятель. Более того, влюбленные иногда и помимо случаев крайней необходимости высказывают презрение к опасности и страданиям: так, Терон фессалиец, опершись левой рукой на стену, обнажил меч и отсек себе большой палец, предлагая сопернику сделать то же самое. А другой, упав в сражении лицом вниз, в ожидании смертельного удара умолил врага обождать краткое время, чтобы возлюбленный не увидел его раненным в спину.

  [с.566] Не только наиболее воинственные племена более других преданы Эроту – беотийцы, лакедемоняне, критяне, но то же было и среди героев древности – Мелеагр, Ахилл, Аристомен, Кимон, Эпаминонд; возлюбленными последнего были Асопих и Кафисодор, который вместе с ним пал в битве при Мантинее и был рядом с ним погребен. Асопих же остался наиболее опасным и грозным для врагов, и первый, кто решился поразить его, Евкнам из Амфиссы, удостоился почестей героя в Фокиде.

  Перечислить все встречи Геракла с Эротом дело трудное, так они многочисленны. Но Иолая доныне почитают как его возлюбленного все влюбленные и на его могиле принимают заверения и клятвы от своих любимых. Говорят также, что Геракл, будучи искусным врачевателем, спас от смертельной болезни жену Адмета Алкестиду, угождая Адмету, который был в нее влюблен, а сам был возлюбленным Геракла. Ведь и об Аполлоне миф говорит, что он, будучи влюблен в Адмета,

            рабскую службу нес у него в течение года.      [неизв.автор]

  Очень кстати нам здесь вспомнилась Алкестида. Ведь хотя с Аресом у женщин нет ничего общего, она, одержимая Эротом, отваживается на смерть, вопреки своей женской природе. И если можно извлечь что-либо поучительное из мифов, то предание об Алкестиде, о Протесилае и об Орфеевой Евридике показывает, что Эрот единственный из богов, ради которого Аид оказывает уступку, тогда как вообще он, как говорит Софокл,

            ни милости, ни снисхождения       [Софокл. Утрач.трагедия]

            не знает, свят ему один лишь свой закон.

  Влюбленных же он совестится, и только по отношению к ним он не столь неумолим и непреклонен. Поэтому, мой друг, хотя и хорошо быть посвященным в элевсинские таинства, я вижу, что и служителям, и посвященным в таинства Эрота уготована лучшая доля в Аиде; я не доверяюсь полностью мифам, но и не отказываю им вовсе в доверии; они каким-то образом соприкасаются с божественной правдой, когда говорят, что есть для влюбленных какой-то путь восхождения из Аида к свету. Как именно это происходит, они не знают, как бы сбившись с тропы философского рассуждения, который был впервые показан Платоном. Только слабые и неясные проблески истины рассеяны в египетской мифологии, [с.567] но извлечь их и прийти от этих малых начал к великим выводам – дело очень трудное.

  Итак, оставим это в стороне и после того, как мы показали силу Эрота, рассмотрим его благосклонность к людям и оказываемые им благодеяния – не в том смысле, что он доставляет тем, на кого он обращен, много добра, ибо это очевидно для каждого, но еще больше в том смысле, что делает лучшими самих влюбленных. Еврипид, хотя и искушенный в делах Эрота, восхищается лишь наименее значительным из этих благ, когда говорит:

                                   Поэтом делает

            Эрот того, кто от природы Музам чужд.    [Еврипид. Утрач.трагедия]

  Он делает также рассудительным легкомысленного и мужественным, как мы видели, робкого – подобно тому как под воздействием жара гибкие древесные ветви становятся жесткими.

  Каждый влюбленный, хотя бы он был от природы мелочен, становится щедрым, предупредительным и великодушным, всякие следы скаредности и сребролюбия в нем расплавляются, словно железо в огне, и он радуется, одаривая любимого, больше, чем радовался бы, сам получая подарки от других.

  Вам, вероятно, известен такой случай. Анит, сын Антемиона, влюбленный в Алкивиада, однажды давал праздничный обед приезжим гостям. Внезапно в пиршественный зал ворвался с веселой компанией Алкивиад и, забрав со стола половину кубков, удалился. Когда гости стали возмущаться, говоря: «Этот юноша поступил с тобой дерзко и оскорбительно», Анит ответил: «Нет, очень любезно, ведь мог бы и все забрать, а он и мне оставил столько же».

  (18) Зевксиппу этот рассказ очень понравился. «Клянусь Гераклом, - сказал он, - я почти готов отказаться от унаследованной нами вражды к Аниту как гонителю философии и Сократа, если он был так кроток и обходителен со своим возлюбленным».

  «Более того, - сказал отец, - не превращает ли Эрот вообще людей угрюмых и мрачных в приветливых и общительных?

            Там, где горит огонёк, приветливый облик у дома, -

не так ли светлеет от эротического огня и облик человека? Но большинство людей проявляют в последнем случае странное [с.568] равнодушие: увидав ночью свет в доме, воспринимают это как нечто чудесное и восхитительное; а видя, как мелкая и низменная душа внезапно наполняется разумением, свободолюбием, благородством, привлекательностью, щедростью, они не испытывают потребности воскликнуть вслед за Телемахом:

            Здесь ясно присутствие бога.   [Одиссея XIX 40]

А не удивительно ли, скажи, Дафней, ради Харит, также и следующее. Влюбленный, пренебрегая почти всем, кроме предмета своей любви, - не только товарищами и домашними, но и законами, и начальниками, и царями, - ничего не боясь и ни перед чем не преклоняясь, готовый противостать самому «копью перуна» [Пиндар. Пифийская ода I 5], при первом взгляде на своего возлюбленного

            Поник, как кочет, рабское склонив крыло,    [Фриних]

и его отвага сломлена, и подкошена гордость его души.

      Уместно вспомнить и Сапфо, находясь по соседству с Музами. Римляне говорят, что сын Гефеста Как выдыхал струи пламени; а из уст Сапфо исходят речи поистине смешанные с огнём, и она в песнях воспроизводит жар своего сердца,

            Благозвучными Музами врачуя Эрота,

как говорит Филоксен. Если Лисандра еще не изгладила у тебя, Дафней, память о твоих прежних любовных переживаниях, напомни нам те стихи, в которых прекрасная Сапфо говорит, как при виде возлюбленной ее голос замирает, по телу пробегает огонь, она бледнеет и ее охватывает головокружение». Когда Дафней прочитал эти известные всем стихи, отец подхватил: «Ради Зевса, что же это, не явная одержимость богом? Не демоническое волнение души? Достигает ли такой силы потрясение, которое испытывает Пифия на своем треножнике? Кого из жрецов приводит в такое исступление звучание флейты, гимны в честь Великой Матери и тимпан?

  И ведь многие видят то же самое тело, ту же самую красоту, но охвачен Эротом только один. По какой причине? Но разве непонятно, что имеет в виду Менандр, когда говорит, что любовь – это

                                   души болезнь,

            удар, источник раны внутренней.

  [с.569] Виновник этой болезни бог, который одного поразит, а других оставит незатронутыми.

  …

  …три теологические партии, расходясь во мнениях и нелегко воспринимая отдельные взгляды одна от другой, в одном непоколебимо единодушны и Эрота одинаково включают в число богов наиболее выдающиеся из поэтов, законодателей и философов,

            единым гласом громко восхваляя,

как выразился Алкей об избрании Питтака тираном у митиленян.

  Так Эрот, царь, архонт и гармост, провозглашенный Гесиодом, Платоном и Солоном, нисходит с Геликона в Академию, в [с.570] царском убранстве, с венком на голове, сопровождаемый свитой дружбы и товарищества. Объединены же они не «узами оков» [утрач.трагедия], о которых говорит Еврипид, вводя образ холодной, тягостной и постыдной необходимости, налагаемой на угнетенных, а окрыленным стремлением к прекраснейшему и божественному бытию, о котором лучше, чем я, сказали другие».

  …

  Отец сказал, что «египтяне, как и эллины, признают двух Эротов, общенародного и небесного, но за третьего Эрота принимают солнце и высоко почитают Афродиту, отождествляя ее либо с луной, либо с землей.

  Мы также усматриваем большое сходство между Эротом и солнцем. Ни то, ни другое не огонь, хотя это и утверждают некоторые, а сладостное и живительное сияние и тепло, которое, несясь от солнца к телу, доставляет ему питание и рост, а от Эрота – доставляет те же блага душам. И как солнце теплее, показавшись из туч после дождя или после тумана, так Эрот, восстановленный примирением с любимым после размолвки, вызванной гневом или ревностью, становится сладостнее и сильнее. Далее, как о солнце некоторые думают, что оно гаснет и возгорается, так же и Эрота они считают смертным и непостоянным. И наконец, как тело, не подвергшись предварительным упражнениям, не может без вреда для себя переносить сияние солнца, так и душа, не получив надлежащего воспитания, не способна безболезненно перенести Эрота: и тело и душа выходят из своего обычного состояния и впадают в болезнь, в которой должны винить не силу бога, но собственную слабость.

  Только в том приходится установить различие, что солнце показывает [с.571] зрению одинаково прекрасное и безобразное, а Эрот направляет свой свет только на прекрасное, побуждая влюбленных только на него обращать взоры, а всем остальным пренебрегать.

  … И если такое утверждение не покажется слишком резким, то можно было бы сказать, что солнце даже противодействует Эроту: оно отвлекает ум от умозрительного к ощутимому, чаруя прелестью зримого и соблазняя только в этом зримом искать и истину, и все блага, а более нигде.

            Ко всему, что цветет, что блестит на земле,   [Еврипид. Ипполит 193]

            Нас влечет необорная страсть, -

говорит Еврипид.

                                   И не знаем мы мира иного,

а вернее, не помним, и только Эрот может напомнить забытое.

  Действительно, подобно тому как у проснувшегося при сильном и ярком свете расходятся и разбегаются все образы, явившиеся его душе во сне, так при том изменении бытия, какое составляет рождение в этот свет, солнце, очевидно, поражает наше сознание как бы неким зелием, и от радостного удивления забывается всё то прежнее. А между тем подлинной явью для души было именно то бытие, и, придя сюда, она видит сон, в котором с восхищением приветствует солнце как прекраснейший и божественнейший образ.

            Радостно-ложным она обольщается тотчас виденьем,   [неизв.автор]

уверенная, что всё окружающее ее здесь прекрасно и ценно, пока не встретится ей в лице божественного Эрота здравый врачеватель и спаситель: ведя ее от тел к истине, из Аида в «поле истины», где утверждена великая и чистая и неложная красота, которой она жаждет приобщиться, он направляет ее, как руководитель таинств – их участника.

  [с.572] Но раз душа возвращена в этот мир, Эрот не может общаться с ней самой по себе, а только при посредстве тела. Подобно тому как геометры, обращаясь к ученикам, еще не способным представить себе умопостигаемые предметы, показывают им осязаемые и зримые воспроизведенные подобия шаров, кубов, додекаэдров, так небесный Эрот, изощряясь в очертаниях, красках и формах, показывает нам в блистающих молодостью образах отражения прекрасного – прекрасные, но божественного – смертные, не подверженного изменениям – подверженные, умопостигаемого – чувственные и так постепенно пробуждает нашу разгорающуюся память.

  И вот некоторые, ложно наставляемые друзьями и близкими, пытаясь насильно и безрассудно погасить страсть, не пришли ни к чему хорошему, но или наполнились чадом смятения, или, обратившись к темным и недостойным наслаждениям, бесславно увяли. Те же, кто, руководствуясь здравыми рассуждениями и совестью, как бы отняли у огня его безудержность, но оставили душе сияние, свет и теплоту, которая вызывает не сотрясение, как сказал кто-то, теснящее атомы семени под воздействием возбуждения и благодаря их гладкости, а удивительный животворный разлив, подобный движению соков в растении и раскрывающий поры взаимопонимания и благорасположения. Не проходит много времени, и они, минуя тело любимых, проникают до глубины их существа, разверзшимися очами созерцают их нравственный облик и вступают в общение с ними в речах и делах, если те хранят в душе очертания и образ прекрасного; если же нет, то оставляют их без внимания и обращаются к другим, подобно тому как пчелы оставляют пышно расцветшие, но не содержащие меда растения. Там же, где они встречают след, намек, радостный признак присутствия бога, они исполняются божественного восторга и загораются радостным воспоминанием того, что поистине всем несет радость, блаженство и любовь.

  (20) То, что пишут и поют об Эроте поэты, - по большей части шутки, свойственные разгульному веселью, но кое-что сказано ими серьезно, либо по собственному разумному рассуждению, либо потому, что с помощью бога пришли они к истине: одно из таких высказываний относится к его происхождению:

            это могучий бог,                      [Алкей]

            рожденный быстрой Иридой

            и златокудрым Зефиром,

[с.573] если только вас не переубедили грамматики, говоря, что это образ, относящийся к переливчатой изменчивости цветов радуги. … Ирида, то есть радуга, - это преломление солнечных лучей, встретивших облако умеренной влажности и прозрачности и средней толщины; вследствие преломления нам кажется, что явление происходит в самом облаке. Таково же и эротическое переживание, производимое благородными и прекраснолюбивыми душами: они вызывают преломление памяти от того, что мы наблюдаем здесь как прекрасное и называем таковым, к тому, что, находясь за нашими пределами, божественно, и прелестно, и блаженно, и, единственное, поистине прекрасно.

  Но большинство влюбленных, преследуя и нащупывая в мальчиках и женщинах угадываемый образ той красоты, не могут найти ничего более прочного, чем наслаждение, смешанное с горечью; таково заблуждение Иксиона, пытающегося в облаке уловить призрачный образ предмета своей страсти; так и дети, прельщенные радугой, пытаются схватить ее руками.

  Иное отношение к возлюбленному у здравого и мыслящего влюбленного: его взгляд преломляется в сторону божественной и умопостигаемой красоты: встретившись с красотой зримого тела, он пользуется ею как опорой для памяти, любуется ею и, радуясь этому общению, еще более воспламеняется мыслью. Но, оставаясь в этом телесном мире, он не сидит в бездеятельном восхищении, пораженный божественным светом, а оказавшись после смерти там, не ищет бегства и возвращения в земной мир, чтобы витать у дверей новобрачных, уподобляясь злым призракам преданных телесным наслаждениям мужчин и женщин, не заслуживающих названия влюбленных.

  Истинный же причастник Эрота, оказавшись в том мире и вступив по заслугам в общение с красотой, окрыляется и сопровождает своего бога в вышнем хороводе до тех пор, пока не вернется на луга Луны и Афродиты, где уснет, ожидая нового рождения.

  Но все это уже выходит за пределы нашего теперешнего разговора. Эроту же, как и прочим богам, по слову Еврипида,

            любезны должные от смертных почести    [Еврипид. Ипполит 7]

и неугодно пренебрежение ими; он благосклонен к приемлющим его достойным образом, но суров к своевольным. Не так преследует [с.574] и наказывает за обиды гостей и просителей Ксений и за неуважение к родителям Генетлий, как выслушивает жалобы оскорбленных любовников Эрот, строгий каратель грубости и высокомерия.

  Надо ли напоминать об Евксинтете и Левкокоме? …

  (далее часть диалога утеряна. Речь Зевксиппа против супружеской любви)

  Продолжение речи отца Автобула:

  «(21) Кроме того, источники зарождения любви принадлежат не одному какому-либо полу, а одинаково обоим. Разве не могут происходить как от мальчиков, так и от женщин те образы, которые проникают в тело подверженных Эроту, приводят в движение и возбуждение его состав и стекаются в семя вместе с другими атомами?

  То же относится к прекрасным и священным воспоминаниям, возвращающим нас к божественной и истинной олимпийской красоте и окрыляющим душу – что препятствует им происходить от девушек и женщин, равно как от мальчиков и юношей, если сквозь свежесть и привлекательность внешнего образа просвечивает чистая и благородная душа – как хорошо сшитая обувь, по слову Аристона, показывает красоту ноги, - когда тот, кто способен это воспринять, распознает в прекрасных и чистых телесных очертаниях прямые и нерушимые следы светлой души?

  Один драматический персонаж, преданный удовольствиям, на вопрос:

            Склоняешься ль к мужским иль женским прелестям? –       [автор неизв.]

  отвечает:

           Где красота, туда лишь и склоняюсь я.

  Но этот ответ говорит лишь о его низменных вожделениях: что же, человек, преклоняющийся перед истинно прекрасным, в своем любовном выборе будет исходить не из красоты и благородства души, а из половых различий?

  [с.575] Далее, любитель лошадей не меньше восхищается природными качествами Подарга, чем «Агамемноновой Эты», и охотник высоко ценит не только кобелей, но воспитывает также критских и лаконских сук; что же, ценитель прекрасного в людях не будет беспристрастен по отношению к обоим полам, но станет проводить различие между любовью к мужчинам и любовью к женщинам, словно между мужской и женской одеждой?

  Говорят, что цветущая внешность – это «цвет добродетелей». Нелепо же думать, что женщина не может иметь и признаков природной добродетели. …

  [Далее излагаются примеры женской добродетели]

  [с.577] (23) … Что же касается общения, или, вернее, гнусного сочетания мужского с мужским, то каждый разумный скажет:

            Гибрида, не Киприда здесь зачинщица.   [неизв.трагедия]

Поэтому тех, кто добровольно подвергается этому извращению, мы относим к самому низкому роду порочности, не видя в них ничего достойного доверия, уважения и дружбы, а скажем вслед за Софоклом:

            Счастлив такого друга не имеющий,        [Софокл. Утрач.трагедия]

            а кто имеет, стоит сожаления.

  Те же, кто непорочен от природы, но обманом или насилием был вынужден предать свое тело, ни к кому на свете не питают такой ненависти, как к тем, кто ими так злоупотребил, и жестоко [с.578] мстят им, если представится случай: так, Архелая убил ставший его возлюбленным Кратей, а ферейского Александра – Пифолай; амбракийский тиран Периандр спросил у своего возлюбленного, не забеременел ли он уже, и тот, озлобившись, убил его. Но для женщины это сближение – источник дружбы, как приобщение к великим таинствам. …

  Скажут: «Много зла и безумств происходит от любви к женщинам». Но не больше ли от любви к мальчикам?

            Его увидев, позабыл я сам себя.            [неизв.комедия]

            Прекрасный безбородый нежный юноша.

            С ним умереть, чтоб эпиграммой сделаться.

  Все это проявления необузданной страсти к мальчикам; наряду с этим возможна и такая же страсть к женщинам, но как то, так и другое – не Эрот.

  …

  [с.580] … Ты знаешь, сколько насмешек вызывает непрочность любви к мальчикам: говорят, что этого рода связь, как яйцо, легко рассекается волосом, а сами влюбленные, подобно кочевникам, проведя весну в цветущей области, затем ретируются оттуда, словно из неприятельской земли. Более грубо выразился софист Бион, сказав, что каждый волос на теле красавцев – это Гармодий или Аристогитон, избавляющий влюбленных от той распрекрасной тирании, которой они себя подвергли. Было бы, однако, несправедливо относить это к случаям истинной любви, и тут надо согласиться с метким словом Еврипида: обнимая и целуя прекрасного Агатона, когда тот был уже бородатым, он сказал, что прекрасное прекрасно и в своей осени. …

  [Рассказ о Эппоне, жене Сабина]

  [с.582] … (26) На этом, говорил отец, закончилась их беседа об Эроте, когда они уже подходили к Феспиям…»

 

Моралии

  (№ 1561). «Если Сапфо изяществом песен своих гордилась настолько, что некой богачке писала:

            После смерти ждет тебя мрак забвенья:

            не причастна ты к Пиерийским розам, -

то разве не больше у тебя будет оснований гордиться, если не к розам будешь причастна, но к плодам, коими Музы со всею щедростию награждают почитателей наук и философии?» (Плутарх. Наставление супругам 48, пер. Э.Г.Юнца [Плутарх 1983, с.359])

 

  (№ 1562). «Гермолай прислуживал Александру, Павсаний охранял жизнь Филиппа, Херей – жизнь Гая [Калигулы], но каждый из них, сопровождая всюду своего повелителя, повторял про себя:

            Ты мне заплатишь за все, едва лишь возможность предстанет! [Ил. XXII 20] » (Плутарх. О суеверии 11, пер. Э.Г.Юнца [Плутарх 1983, с.398])

 

  (№ 1563). «Вот поведение влюбленного – устроить шествие к дому предмета любви, пропеть серенаду, украсить дверь венком – все это приносит ему некоторое удовлетворение и не лишено изящества:

            Кто и откуда ты, я не спросил, и только на двери

            Запечатлел поцелуй; грешен я, если то грех [Каллимах, эп. 42, ст.5-6]» (Плутарх. О подавлении гнева 5, пер. Я.М.Боровского [Плутарх 1983, с.445])

 

  (№ 1564). «Может показаться, что подобным же образом и Гесиод, делая первичными Хаос, Землю, Тартар и Любовь, имеет в виду не другие начала, но эти самые; если же говорить об именах, то, изменив их, мы так или иначе назовем Землю Исидой, Любовь – Осирисом, а Тартар – Тифоном; Хаос же, как представляется, поэт помещает внизу в качестве почвы и пространства Всеобщности.

  Эти обстоятельства, так или иначе, вызывают в памяти платоновский миф, который в «Пире» Сократ рассказывает о рождении Эрота [203b]. Он повествует, как Пения, желая ребенка, прилегла к спящему Пору и, зачав от него, родила Эрота, имеющего смешанную и неоднородную природу, потому что он родился от отца благородного, мудрого и во всем независимого, от матери же – беспомощной, бедной, льнущей из-за нужды к другим и клянчащей у них. А Пор – не кто иной, как первый возлюбленный, желанный, совершенный и независимый. Пенией же он назвал материю, не имеющую в самой себе блага, однако наполняющуюся им и всегда стремящуюся к нему, и берущую его долю. Родившийся от них космос, или Гор, не является ни вечным, ни неизменным, ни бессмертным, но, беспрестанно перерождаясь, он движется и остается юным и неуничтожимым благодаря периодам и смене явлений» (Плутарх. Об Исиде и Осирисе 57, пер. Н.Н.Трухиной [Плутарх 1996, с.52])

 

  (№ 1565). «…и от опьянения, и от сильного чувства, и от прилива печали, и от порыва радости люди обретали «сладкозвучную речь», и застолья наполнялись любовными стихами и песнями, а книги – писаниями. Эврипид, сказав

            Создаст поэта Эрос хоть из неуча,      [Еврипид. Сфенебея]

подразумевал, что Эрос не вкладывает в нас, а пробуждает присущие, разогревает скрытые и дремлющие способности к музыке и поэзии. А то не сказать ли нам, гость, видя, что никто ни в стихах, ни в песнях, по Пиндарову слову,

            не рассылает, как стрелы, медвяные гимны свои, - [Истм. II 3]

не сказать ли, будто нынче никто не умеет любить, и Эрос покинул нас? Ясно, что это нелепость: ведь много любовных страстей и в наши дни обуревает людей, возбуждая души, не способные и не готовые к мусическому искусству, чуждые флейты и лиры, но от этого не менее пылкие и речистые, чем в старину.

  Грешно и стыдно было бы сказать, будто не ведает Эроса Академия и весь хор Сократа и Платона, - каждому открыты их беседы о любви, хотя стихов они и не оставили. И не все ли равно: сказать «не было влюбленных женщин, кроме Сапфо» или «не было пророчиц, кроме Сивиллы, Аристоники и прочих, которые вещали стихами»; как Херемон говорил, что «вино смешивается с характерами пьющих», так и любовное и пророческое вдохновение пользуется теми способностями, какие есть у одержимых, и каждого из них волнует сообразно с его природою» (Плутарх. О том, что Пифия более не прорицает стихами 23, пер. Л.А.Фрейберг [Плутарх 1996, с.120-121])

 

  (№ 1566). «Плутарх. Впрочем, вспомни-ка недавно отпразднованные Феоксении и то, как глашатай призывал потомков Пиндара принять подобающую им долю приношений. Не показалось ли тебе это установление прекрасным и приятным?