6. ВАДИК

    До метро. Только до метро, - в самом деле, чего ему тащиться ко мне на Шаболовку, потом обратно к себе… Не маленький я, Игоряха, - и если ты помнишь, некоторый опыт имею, сам до дому дотыкаю… Да причём тут возраст? Мой возраст, как и вес, объём и размер, это всё категории условные, чтобы ты знал… Жаль, что телефона у тебя пока нет… Поставят, конечно! Я точно не знаю когда, - думаю, в начале 90-ых… Да знаю я, что у тебя дом новый, - ты же в прошлом году в него вселился, так? Опа на! Адрес-то мне твой нахрена записывать?!! Меня ночью подыми, я как «Отче наш»: Варшавка, дом 114, корпус… А у меня есть телефон, представь себе! Папа у меня «чернобылец», вот нам и поставили… Да, болеет. Он умрёт у меня в девяносто втором, лейкоз, рак горла… печень… Не, я нормально… Да нормально всё, говорю! Я не плакса. Давно уже я не плачу… Так. Игорь. У тебя другая рубашка есть? У меня в связи с этой твоей «шведкой» нестандартные… эти, как их… ассоциации, - да! - они у меня возникают… Например? «Шведская семья», например! Рассказать, что это? Ах, ты сам знаешь… Ну, не буду рассказывать тогда… Да, эта покатит, хоть и голубая…
- Ну, что, Вадимчик, пойдём? - грустно спрашивает одевшийся Игорь.
Понимаю я, отчего у него в серо-голубых глазах грусть сейчас… Наверное, понимает и он сам, - это не только грусть расставания с человеком, которого любишь, пусть и ненадолго расставание это… А ещё это грусть Любви, ведь Любовь, Нежность и грусть, они всегда рядом. Эх, Игорёк, Игорёк, как же тебя угораздило… Это наша беда, мой хороший. Любовь наша, она и наша беда, и наше счастье, мы, - такие как мы, - все мы обречены влюбляться не с грустью даже иногда, а с тоской! Знаем мы, как скоро всё кончится, несколько лет в лучшем случае даёт нам Судьба, - тебе ещё это предстоит узнать, но любить меня ты не перестанешь никогда! Ты же однолюб. Что ж, люби. Люби меня, я лучше многих, а ещё я помню и знаю, мой навсегда однолюб и моралист, что будет и чего не будет… Потому-то я Пашку с тобой и не стану знакомить, помню я, как ты после него…
- Вадимчик…
- Нет, только у тебя дома я «Вадимчик». Я серьёзно сейчас, Игорь, - на улице, вообще на людях не зови меня так. Точка.
- Да-да, Вадик, конечно! - тут же отвечает Игорь, часто кивая головой, и очень серьёзный он, типа как я, когда это ему сказал, а мне по приколу… - М-м, я вот, что спросить хочу… Ты куда? Зачем же пешком? Лифт ведь… Да? Ну, пошли пешком, ты прав, сердце мне надо тренировать, на работе ведь я чугунные болванки не таскаю, как довольно метко подметил мой отец…
- Так что ты спросить хотел, Игоряха?
- Ну, во-первых, тебе тоже не следует так ко мне обращаться, когда мы не наедине… Умничка, Вадька, раз согласен! Вот, а спросить я хотел именно про своего отца. Ты там, в 2009-ом, был с ним знаком?
- В 2009-ом я с ним, можно сказать, был дружен. А знакомы мы с ним, - тоже, кстати, неожиданно познакомились, хоть и не столь драматично как сегодня… познакомились мы с Аркадием Степанычем в… 2002-ом, что ли…
- Надо же, друзья! Интересно, на чём это вы сошлись? Уму не постижимо, Вадимч… Вадька!
- Да уж не на общих сексуальных пристрастиях, ты не ревнуй! У меня с Аркадием Степанычем, что бы ты знал, близкие политические убеждения. Ну, не так, что бы уж совс…
И тут этот будущий «демократ во власти» начинает реально ржать! Ну, я и раньше, в будущем, с ним о политике не разговаривал, - ну, после одного того случая, - а щас тем более не намерен! Тогда, в будущем, я вполне мог ему по рогам заехать, а щас у нас разные весовые категории… Но какого хуя ржёт-то он так?!!
- Да ты!!! Бля, думаешь, если я меньше, то по рогам тебе не смогу? У-у, чтоб тебя…
- Ох, прости, Вадим! - утирает слезинки с ресниц мой демократический моралист. - Не могу сказать, что в наше время перестроечное так уж необычно слышать от тринадцатилетнего паренька такие слова, о политических убеждениях, но…
- Что «но»-то опять? Достали меня уже все эти твои «но»!
- Да ведь отец у меня коммунист! Заядлый, можно сказать. Глубоко-идейный.
- Да, я знаю. И восхищаюсь этим. Он партбилетом швыряться не станет, когда прямо перед телекамерой некоторые, поимевшие от советской власти всё, что могли, станут сжигать свои партбилеты… Отвяжись! Не помню… Вот, а ещё я сам хоть и не коммунист, но уважаю их, - таких, как  Аркадий Степаныч! Таких, которые не скулят, мол, жизнь насмарку коту под хвост пропала, кто, наоборот, гордится тем, что сделал за эту свою жизнь для Страны! Борцы, которые. Не смей смеяться больше! Поссоримся…
- Не буду, Вадька, слово даю. Ни смеяться над этим не буду, ни ссориться с тобой! Слово коммуниста. Я же в партии…
- Кончай, а, - морщусь я, - в партии он… Настоящие, которые… для которых слово «партия»… они, знаешь какие?
- Какие? – внимательно смотрит на меня Игорь.
- Такие! М-м-м… В общем, вот, - я набираю в грудь воздуху, и негромко, но с напором и чувством, отчётливо и резко проговаривая в припеве каждое «Р-Р-Р», напеваю:

“Und weil der Mensch ein Mensch ist,
Drum braucht er was zum Essen, bitte sehr.
Es macht ihn kein Geschwдtz nicht satt,
Das schafft ihm kein Essen her.

Dr-rum links zwei, dr-rei,
Dr-rum links zwei, dr-rei,
Wo dein Platz, Genosse, ist!
R-reih' dich ein in die Ar-rbeitereinheitsfront,
Weil du auch ein Ar-rbeiter bist.”

    Ну, мне, ясен пень, до моего любимого Эрнста Буша как не то, что до площади Тяньаньмынь, а как до марсианской Тяньаньмынь, - но, оказывается, что я могу петь не фальшивя, и довольно звонко и ясно, хоть и негромко я пою щас…
- Понял? Нет, конечно, ты же французский учил… С этой песней настоящие борцы в газовые камеры шли, что бы ты знал! Так что не смейся никогда над этим…
- Красиво… А перевод дать, - слабо? Ты, конечно, очень сильно и красиво это сейчас спел, Вадим. Даже и без перевода, так что… Ладно, не буду никогда смеяться над убеждениями твоими, слово Вакулова.
- Вот! Это я понимаю, такое слово не нарушишь.
- Погоди, Вадька, это же по-немецки? Ты какой язык учишь-то вообще? Давеча вон по-английски мне выдал, да ещё матом, как сам потом перевёл…
- Немецкий я учу, Игорёш, а английский более-менее знаю, после армии уже осваивать стал… Ладно, фигня это всё… Ты куда это?
- На метро, на Чертановскую, вон там она, восточный вход.
- Да знаю я, где она, но пошли вот так вот, не через квартал, а по Балаклавке, я пруд посмотреть хочу, мне всегда тут нравилось у тебя.
- Так ведь крюк это будет, и немаленький… Да лаааннаа, рожицу он скривил, хочешь – идем. Только какой же это «пруд» - лужа вонючая.
- Да? Ну, не знаю, потом его очень даже благоустроят…
А то я сам не знаю, что этот пруд на углу Варшавки и Балаклавки не пруд ещё вовсе, а лужа, - знаю, Игоряха. Да только и мне неохота расставаться… Пройдёмся мы сейчас - да, крюк, - погода замечательная, поговорим о том, о сём, потом я в метро нырну, и домой. А Игорь домой к себе. В пустую квартиру… Но его диван и его простынь, и одеяло ещё не остыли от моего тепла, и не остынут уже теперь! И запаха моего не потеряют, сколько их ни стирай и сколько их ни проветривай! Я ж такой, - ведь я, если уж пришёл в твою жизнь, Игорь мой, если я тебя прикарманил навсегда, - то это уже навсегда, хороший мой…
С Игорем всё ясно. Кристально ясно, - но что со мной? Нет, то, что я в него влюбляюсь, - реально, по натуре! - это я понимаю, да и принимаю, хоть и странно мне очень это, - но что со мной вообще? Я чувствую себя мальчишкой. То есть, я не стараюсь вести себя как мальчишка или говорить как мальчишка, - это всё для меня… органично? Да, вроде, то слово, органично… Наоборот, мне требуются усилия, чтобы вести себя и говорить как взрослый, а я ведь взрослый! И не просто взрослый, а с… опытом! И ещё с каким. Тогда  что это со мной? Неужели я будущий попал под себя сегодняшнего? Наверное. Наверняка, даже! Да по-другому я бы точняк рехнулся, я не принял бы, - тогдашний будущий, - ничего со мной происшедшего иначе, чем сумасше… А может, я реально рехнулся? И это вот всё сейчас бред? Ага, как же, не надейся, Шорохов! Бред, куда там! Хорошо бы, ясен пень. Проснуться бы завтра на Канатчиковой, в ясной чистой палате, на стерильной простыне… в смирительной рубашке, блядь!!!
- Вадька!!! Больно же! С ума сошёл ты что ли?
- А то! Именно такая версия всего происходящего мне в голову и пришла! Просто всё, оказывается: я рехнулся, а ты мой бред. Вот я от восторга тебя и того. Ущипнул. А вот щас… погладил. Фи! Бе-е-е! А это точно вот реальный бред! Воняет-то как! Мда, это не пруд, сто пудов, это этот, как его… Как правильно называются… на «ф»… Фекалии! Слова забываю… Тута чо это, весь район ссыт у вас? И серет? Или срёт - Игорёк, как правильно?
- Может быть, мне как-то с тобой по-другому надо, Вадим? - задумчиво глядя на меня, спрашивает Игорь мой, и вроде как не меня он спрашивает, а себя… - Строго, как-нибудь. А, Вадька?
- Ну, попробовать-то ты можешь, конечно, - рассудительно говорю я, почёсывая указательным пальцем правую бровь. - Но вот честно тебе скажу, Игорёк: я не знаю, что из этой твоей пробы может получиться. Я ведь, как ни крути, взрослый. Но я же и пацан! Сам не знаю, как это уживается во мне… Вот, так что я не знаю, что из твоей строгости может выйти. И как я среагирую на неё, ладно бы как взрослый, это мне тогда похую будет, а вот если как пацан… Давай не будем рисковать! Так я думаю.
- Не знаю, не знаю… В смысле, я не знаю, потому что у меня опыта общения с мальчишками нет. Практически совсем.
- Опыт, как известно, дело наживное. Вау! Доберман!
- Да, я его тут часто вижу, его сюда выгуливать водят… Красавец, правда, Вадим?
- Красавец, правда, Игорь! А давай такого же заведём, а? Ну, в смысле ты заведёшь… М-м-м, а что, это идея! Продуктивная! Прикинь: я с ним гулять буду! Это и мне в кайф, и повод, чтобы к тебе приезжать. Ну, в смысле, регулярно! А ещё… Да что там, собака, - это же… Ясно, в общем! Что скажешь? Только вот так сразу «нет, нельзя, я не могу, я не умею с собаками», - так сразу этого мне не говори щас! Ты подумай. Один когда будешь, когда вот сейчас проводишь меня до метро, - кстати, уже недалеко… - вот, проводишь меня, домой придёшь к себе в пустую квартиру, вот тогда и подумай. Ты подумай, главное дело, какой это суперный кайф, когда ты приходишь не в пустую квартиру, а тебя там кто-то ждёт! Очень! И я тоже там, жду тебя, чтобы вместе нам с собакой пойти гулять! Подумаешь, ладно? А ответ мне скажешь…
- Когда, Вадька? - мечтательно улыбается Игоряха, и я по этой его улыбке понимаю, что всё, готов, спёкся мой Игорёшечка, будет у нас доберман! - Когда ответ мне тебе сказать? Когда ты ко мне собираешься в следующий раз? И вообще, как ты всё планируешь? Твои приезды ко мне, моё знакомство с твоими родителями… Так, тут вот давай с Балаклавского свернём налево, между домами, и к метро выйдем наискосок… А вообще, я думаю, что мне надо было тебе дать ключ запасной, есть ведь у меня! Забыл я, не подумал как-то… поке…
- Мон, - соглашаюсь я. - Весь в меня. Завтра я к тебе припрыгаю вприпрыжку! Я ж сумку забыл, блин, ладно хоть, что… вроде другие у меня уроки, так что учебники, которые в сумке мне завтра не нужны… наверное…
- Ёлки зелёные! Да как же ты так, Вадим? Что за разгильдяйство-то такое… Погоди! А ты точно забыл, а не специально оставил сумку у меня? Честно отвечай, ребёнок!
- Да ты сам!.. Забыл. Честно. Но вспомнил не сейчас вот, а раньше, когда из подъезда выходили, да в ломы мне было возвращаться… примета хуинная… Тьфу ты! Извини, Игорь, - не хотел я материться, случайно вырвалось…
- Ну, хорошо, суеверный ты мой, но что ты скажешь дома? Мама спросит тебя наверняка про сумку!
- Не-а. Она спать ещё будет, когда я в школу учешу. А когда приду, её не будет уже, она с утра к папе в больницу, а оттуда сразу на работу. Я большой и самостоятельный… покемон. Вот так вот.
- Вот так вот! А знаешь, я как бы рад даже, что ты сумку забыл, это как гарантия, что ты завтра у меня будешь… Да! Я с работы домой прихожу часам к семи вечера, самое позднее. Это только сегодня у меня такой праздник был. Так что…
- И всё. В семь я у тебя. А ты готовь свой запасной ключ от квартиры, где… Бля! Деньги! Это мы с тобой обсудим завтра! Я же ребёнок, как ты говоришь, и это правда! Ты не забыл этого? А деньги нужны, какие-никакие… на то, на сё…
- А что нам это обсуждать? Всё, что есть у меня, это всё твоё, Вадька. Точка, как ты говоришь, и это правда! Я же тебя люблю, - ты не забыл этого?
- Ты… Ух! Вот кто ты! Самый-самый… - и я счастливо улыбаюсь, и дело сейчас ни в каких не в деньгах, а дело сейчас в словах, которые иногда мешают, и такие они иногда лишние, а иногда так нужны и так к месту, вот как сейчас, и сейчас я, - да, я счастлив! Но… вот ведь всегда, блядь, эти «но»! И я тут же упавшим голосом говорю: - Пришли, Игорёш… Чертановская, блин…
- Угу… Но ведь завтра-то ты у меня!
- Сто пудов…
- Ну и всё тогда отлично! Нос только вот не вешай, Вадька, у меня сердце обрывается на тебя на такого смотреть…
- Да не буду я никакого носа вешать… Так. Давай ещё немного тут постоим, у входа, - ладно? Эх, жаль, ты не куришь! В смысле, и не вздумай! Но…
Игорёк усмехается, нормально, по-доброму, и говорит:
- Ну, а что «но»? Одну можно… Сейчас я у кого-нибудь стрельну…
- Ну, если одну… Эх, чую я, что это ритуалом у нас станет, сигарета перед метро… Вон у того кекса стрельни, по харе видно: кооператор. Хм, но русский. В смысле, славянин…
Пока Игоряха идёт к «кексу» спросить у того закурить, я ни к селу, ни к городу вдруг вспоминаю, что в 2009-ом, живя на Юшуньской, - кстати, не так уж далеко отсюда, - и каждое утро, идя в метро на Каховку, проходя мимо школы сбоку от «Берлина», я непроизвольно подсчитывал соотношение учеников славянской внешности и… неславянской, так скажем. Мда уж, поменяется демографическая ситуация в Столице моей, очень… и увы, не в пользу славян, - да нет!!! Я не расист! И даже не… этот, как его... кто чужаков не терпит… «фоб» какой-то там. Нет. Просто я предпочитаю мальчишек со славянской внешностью…
- «Арктика». Как ты считаешь, хорошие сигареты? Фильтр чёрный, надо же…
- Не знаю, Игорь. Я курить после ранения бросил, да и до того пол-года всего курил, как в армию пошёл… А в армии нас «Примстоном» морили… Чем, чем, - «Примой».  Игорь, я, знаешь, я решил!
Игорёшечка настороженно замирает, даже забыв поперхнуться очередной затяжкой…
- Чт-то ты решил… кхе-кхе…
- То я решил, что познакомлю тебя со своими родаками. Нужна легальность! Но. Да-да, но! Ты меня тянешь реально по алгебре и геометрии. С гуманитарными я сам разберусь, они мне влёгкую даются… А я за это - ну, предкам моим мы с тобой так скажем, - буду выгуливать твою собаку. Добермана… А назовём мы с тобой нашего пса… если, конечно, ты решишь его завести! - назовём мы его…
- Атосом! Вадька, Атос очень подходящее для такого пса имя! Как считаешь?
- Ну-у… Катит. Атос… Да, катит! Эх, народ кругом, а то бы я тебя та-ак поцеловал бы! В засос, с засосом… хи-хи… с проглотом…
- Вадим! - тут же, да-да, краснеет до корней волос мой моралист-кинолог! Кайф… - Ох, Вадька… Ладно, ты мне скажи, как мы с тобой познакомились? Нет, не в будущем, а сейчас? Что ты придумал для своих сказать? Надо же эту, как её, легенду…
- А я не придумал ещё. Что в башку стукнет, то и выдам. Так у меня лучше всего всегда с родителями прокатывало… прокатывает, то есть. Не грузись, Игоряха, прорвёмся! Они у меня хорошие, я и щас это знаю, и всегда знал. Папа вот только болеет очень… Ладно.
- Вадим, а где именно ты живёшь? На самой Шаболовке?
- Не, на Шухова, а школа на Хавской. От метро пять минут. Хм, потом в этой моей школе лицей откроют… Она сразу за Вторым Подшипниковым, - знаешь? Ха! Там потом самого завода и не будет, но чище и лучше станет! Банки всякие там поместятся, конторы, всё отремонтируют… Вообще, Шаболовка мне по теме, нравится типа, хотя мы там года три живём, а до этого в Олимпийской жили.
- Ого! Почти у чёрта на куличках… Ой, извини, Вадька!
- Да всё тип-топ, чего уж там, хотя мне нравилось. Мы с пацанами в Тропарёво купаться летом там ездили, недалеко… А ты плавать не умеешь, ха-ха! А вот знаю! И потом уже не научишься… Хотя, это почему? Ты потом старый стал для этого - ну, ты так мне заявлял - а щас-то… Точка! Я этим летом тебя плавать научу! Вау… это я оторвусь тогда по полной… я ж тебя… если ты не потонешь у меня… - я увлечённо дёргаю себя за чёлку, и замечаю вдруг, что у меняя снова немного подрагивает нога… мда, хорош, а то, чего доброго, возбужусь я тут… Хотя, похрену! Незаметно пока ещё будет моё возбуждение для окружающих, ещё с год не очень будет заметно, а потом-то…
- Это что, обещание, Вадим? - посмеивается Игорёшка. - Ну, что ж, я только «за», научи меня плавать. Хоть я и несколько опасаюсь этого процесса, уж больно твоё обещание смахивает на угрозу… Ты чего?
- Я того, хороший мой, пора. Давай расставаться. Не прощаясь. До завтра расстаемся, ура! А завтра… м-м… я тебя, а ты меня…
- Да тише ты…
- Не ш-шипи! Обними, лучш-ше. Типа по-родственному… во-от… Игорь, - жарко шепчу я в шею склонившемуся надо мной моралисту, - Игорь мой… до завтра, мой хороший…
- Да, Вадимчик, - горячо шепчет Игорёшка, щекоча губами мне волосы за ухом… - до завтра, мой навсегда Вадька… любовь моя…

7. ИГОРЬ

Не разрешил. Надо же! Не разрешил его провожать. Что это? Мальчишеское стремление к самоутверждению, типа: я мэн крутой, я круче всех мужчин (так ведь поёт БГ)? Или он не захотел, чтоб я довел его до дому и узнал где и как он живет? На Шухова… Шухова большая. Как я найду его если что? Если вдруг он завтра не заявится? (Тьфу-тьфу-тьфу – через левое плечо.)
Да и завтра – оно, вроде недолго ждать, Вадимчик придет – обещал! – к семи, но мне же предстоит прожить до этих семи. Одному прожить, без него. И как это сделать? Вот бы часы без Вадима, моего дорогого и единственного мальчишки, проскакивали-пролетали будто минуты! Или даже секунды!
А пока что получается наоборот: в последний раз мелькнул в дверях станции метро белобрысый Вадимчиков хохолок всего-то минуты три назад, а мне кажется, что я стою-торчу тут, без него, уже столько времени… – ну, просто немыслимое количество времени…
При этом на что я надеюсь? Что он вернется сейчас? Типа: а вдруг? Так ведь не вернется, я ж его знаю…
Ага, знаю. Без году неделя, как познакомились, и уже – «знаю»! Ни черта я его не знаю. Он же взрослый. И, одновременно, маленький. При этом наверняка думает о себе, как о большом и сильном. Да только если к нему пристанут пацаны хоть чуточку старше его, он же не сможет от них отбиться. Это как в старости – только наоборот: всё еще думаешь, что тело твоё способно на многое – а оно уже ни на что не способно. Вернее, у Вадика – всё ЕЩЁ не способно. Вадик-то будет на него рассчитывать – по инерции, по-взрослому, а тело - «еще»… И что с беззащитным моим мальчуганом станет тогда, при встрече с люберами какими-нибудь?
Эта мысль обварила меня, как кипятком.
Я рванул в метро, на знакомую до боли Чертановскую – успею ли за ним, за чертенком маленьким?
Вбежал в залитый светом вестибюль – и остановился, будто вкопанный. Что-то меня заставило посмотреть направо, туда, где автоматы для размена мелочи. И встретиться взглядом с ним, с Вадькой. Он как раз из-за одного автомата и выглядывал.
- Что ты там делаешь? – подскакиваю к нему.
- Тебя жду.
- В смысле? Мы ж распрощались!
- Ага, а я загадал, в шутку загадал: если ты за мной сейчас побежишь, то всё у нас будет хорошо. Ну и вот. И разгадал. Ты сразу и прибежал, разгадка моя.
- Ну-у!.. – я в бессилии сжал кулак, поднес к его носу. – По фейсу тебе, что ль, настучать за такие шутки-загадки? Загадал он! А если б я не прибежал, что б ты делал?
- Стоял бы и ждал.
- Всю ночь, что ли?
- Так ведь ты бы все равно утром пришел сюда, на станцию – на работу ехать. Вот мы бы и встретились.
- Дурилка картонная… - простонал я в отчаянии. – Какое метро? Я на автобусе на работу езжу!
- Да чего ты расстраиваешься, Игорёшка, ведь всё нормально получилось! Нормальнее некуда. Пойдем! – потянул он меня за рукав к выходу на улицу.
- Куда?
- Куда-куда, на Кудыкину гору! Куда-нибудь в темноту. Ты же не хочешь, чтоб я тебя сейчас поцеловал прямо тут, при всех? По-настоящему поцеловал! Как надо!
- Надо? – с замиранием переспросил я.
- Еще как надо! - серьезно произнес он, глядя прямо в глаза. - Соскучился я по тебе, Игорёшка.
- Когда же ты успел, Вадимчик, мальчик мой дорогой?
- Сейчас. Пока стоял и ждал.
И мы вышли в ночь.
Безумие целоваться с мальчиком посреди города. Даже если делать это ночью, спрятавшись за какими-то деревьями. Безумие. В многолюдном мегаполисе, который не спит ни днем, ни ночью, который озабочен охотой на «извращенцев», сам будучи извращенцем, каких мир не видывал... Нет, определенно, нужно быть сумасшедшим, чтобы согласиться с Вадькой на этот «поцелуй украдкой». Но я и есть безумец – ведь сразу, с готовностью пошел на эту авантюру, ни на секунду не задумываясь!
Спрятавшись в какую-то символическую рощицу, мы притянулись друг к другу, нашли губы друг друга, впились в них  – будто хотели слиться навсегда. И тьма вокруг исчезла. Вместе со временем и пространством. Остался один только свет, счастливый ослепительный свет, в котором я растворился, как кусочек сахара в молоке – сразу и без остатка.
И выплывать из этого сияющего света не хотел. Совсем.
Только когда Вадим с усилием отстранился от меня, отнял губы, отодвинул лицо, то и я вздохнул, выныривая обратно, в ночную темень. И только тогда услышал некий посторонний шум метрах в полутора.
Некий неотчетливый мужской силуэт, пошатываясь, пьяно бормотал:
- И тут цалуютси… От жи шь… Нихде от них нету проходу… Поссать по-человечески не дают – тока цалуютси… Ладно хоть не ибуцца!..
Мы с Вадиком синхронно прыснули от смеха и, не переставая хихикать, поскакали к ярко освещенному входу в метро.
- …«хоть не ибуцца»! – Вадик показал язык темной рощице. – Не Москва, а город моралистов! «Ибуцца»! Еще как «ибуцца»!
- Ты хочешь опровергнуть его слова прямо сейчас и «поибацца» непосредственно тут, перед входом в метро? – весело поинтересовался я.
- Это мысль! – кивнул Вадька. Задорно глянул на меня, взгляд его задержался, остановился на моих глазах.
А мой взгляд ответно утонул в его глазах. Мальчишечка мой, роднулечка… Я ведь тоже – твой. Полностью и насовсем. Так бы и смотрел на тебя, родного, не отрываясь.
Да только Вадимчик сник. Первый отвел глаза. Помотал головой, будто отгоняя наваждение. После украдкой снова глянул на меня, сказал со вздохом:
- Ну, я пошел…
- Опять? И затаишься там, на станции, поджидая?
- Нет, - грустно, но твердо сказал мой малыш. – Пора мне.
- Правда, что ль, пора? – голос предателски подпустил заискивающие нотки. – Может всё-таки?..
- Правда, совсем пора… - Вадимчик торопливо отвернулся. Да только я всё равно успел заметить подозрительный блеск в его глазах. Неужто слезы?..
- Вадичка, ну что ты…
- Я ничего, я нормально! – натужно-весело отрапортовал он, молниеносно промокнув глаза рукавом фланелевой рубашки.
Я всполошился  - вот тебе и супермен из будущего:
- Подожди, я не могу тебя отпустить в таком состоянии!
- Да брось – нормально! Всё по мазе! Ну, до завтра! Дай пять!
- До завтра, - упавшим голосом согласился я, пожимая горячую мальчишескую ладошку. – Но…
- Без всяких «но»! – строго приказал Вадим. – Мы же договорились!
- Договорились, - эхом откликнулся я, глядя в его фланелевую спинку, расчерченную нелепыми зелеными клетками – как она исчезла за дверями метро.
А потом я все-таки не выдержал, бросился следом в вестибюль станции – но Вадимчик уже прошел турникет и спускался по лестнице…
Мой мальчик уходил вниз – медленно, неспешно. Будто уплывал. Не оглядываясь, безвозвратно. Неужели так и не повернется?
Нет, все-таки не стерпел – оглянулся, нашел меня глазами, торопливо махнул рукой – мол: «Всё путём, не дрейфь»! И скрылся внизу.
Неимоверным усилием воли я подавил в себе желание броситься за ним.
Помассировал  пальцами висок, пытаясь привести себя в порядок. Какой там порядок! Мысли в голове скакали вразнобой, перепрыгивая с отчаяния на надежду, от нее к радости – ведь это радость, что есть, существует на свете такой Вадька. И само его существование – уже счастье. А то, что Вадька, Вадимчик, Вадимушка оказался со мной – это счастье в квадрате, в кубе, не знаю в кой степени, но это такое счастье, рядом с которым меркнут все невзгоды и все препятствия. Несколько часов разлуки? Что нам несколько часов! Вадимчик – во мне, в моем сердце, поэтому…
А что «поэтому» я додумать не успеваю, потому что вновь попадаю в приливную волну грусти. Она затапливает всё, выдавливая на поверхность лишь одну мысль: как там мой мальчик, где он? И когда же он, наконец, снова будет со мной?..
Не видя ничего вокруг и ничем не интересуясь, я повернулся и побрел домой. К себе. В пустоту.
Хотя, в общем, всё не так уж и плохо. Ведь меня ждет богатство!..

Ввиду грядущего богатства я встретил Вадима на следующий день уже, практически, другим человеком.
Едва тренькнул звонок над входной дверью, я торопливо распахнул её (ну да, ждал моего пацаненка под дверью – верной собачонкой, маялся, боясь пропустить дверной звонок – хотя как его можно пропустить?). Заволок Вадика в квартиру со словами:
- Быстро бросай учебники, и идём!
- Куда это? – подозрительно спросил он.
- В бассейн «Москва»! Я решил жить по-новому! Раз мне выпала такая честь – соприкоснуться с будущим (в твоём лице, Вадимчик), то и мне надо соответствовать высокой роли. Даже, скажем так, высокой миссии! И вторым шагом в этом направлении будет то, что сегодня ты меня научишь плавать.
- Прямо-таки сегодня? А сексом со мной ты заниматься уже не хочешь?
- Сексом? – я слегка поперхнулся на этом чужеродном слове. Но взял себя в руки, прокашлялся и торжественно заявил. – Сексом – нет. А вот любовью – очень хочу. Но… постой, а тебя на сколько сегодня ко мне отпустили? Если ненадолго, то, может, и вправду – ну его, этот бассейн? Ты не представляешь, как я хочу прикоснуться к тебе, обнять, поцеловать - в разных местах. В совсем-совсем разных. Но одинаково приятных.
- Ладно, - покровительственно качнул головой Вадим. – Будет тебе сегодня урок плавания. И любовь будет. Я у тебя сегодня на всю ночь.
- Вадимчик! – я аж задохнулся от радости. – Роднулька моя!
- Halt! Habacht! Только не обниматься! – строго приказал он, вырываясь из рук. – А то знаю вас, кобелей – оглянуться не успеешь, как уже лежишь в кровати и занимаешься самой разнузданной этой, как её – любовью! И что за слово такое, - «роднулька»! Козюлька… Ладно, ладно, не дуйся. Ruht… Вольно, говорю. А если бассейн сейчас будет, значит, без нежностей обойдемся. Пока. И ненадолго. Только у меня плавок нету. И справки для плавания – тоже.
- Ничего страшного! – я беззаботно махнул рукой, показывая, что нам, мальчишам-плохишам любое море по колено. – Вчера я видел на тебе такие ма-аленькие, аккура-атненькие трусики – в них и будешь плавать.
- Так они ж мокрые станут. А на смену?
- Хочешь – мои одолжу.
- Одолжи! Давно я хотел парашютным спортом заняться… Или ты хочешь, чтоб я в них замотался, как  в мешок?
- Или вообще без трусиков пройдешься обратно, в одних штанах. Представляешь, пописать захотел, ширинку расстегнул, а трусы снимать уже не надо – удобно!
- А еще будет удобно, когда полезеь ко мне в штаны: руку засунул, и вот он я, к твоим услугам!
- Вадимчик, ну зачем ты так?
- Как – «я так»?
- Ну, грубо, что ли… «кобель», «лезть в штаны»…
- А что тут грубого? А, понял! Ты ко мне в штаны собираешься залезать грубо, да? Ну-у, нет, я так не играюсь! Я – за традиционный секс! Не путать с так называемым «натуральным». Наручники, плётки и прочие прибамбасы, я такого не понимаю…
- Вадимчик…
- А-а, покраснел, покраснел! А здесь у нас что? Здесь, между ног у нас тоже всё в полной боевой готовности – по стойке смирно. По стойке “Habacht!”. А чего тогда краснеешь? Хочешь ведь? Меня, а?
- Хочу, - вынужден был согласиться я. – Очень хочу. Но, Вадимчик, всё-таки… Давай не будем примешивать в наши отношения вульгарность? Ну вот не знаю – сальные шуточки эти…
- Да как же это: сексом заниматься можно, а слова про него – не скажи? Игоряха, а через двадцать лет ты ведь уже не будешь таким… таким…
- Закомплексованным? Ну, извини – сейчас я такой, как есть.
- Да не будешь ты таким в две тысячи девятом году, вот что!
- Пооботрусь, пообомнусь – может быть. Но сейчас я просто не могу. Понимаешь, глядя на твоё ангельское личико, на твоё… ну, да, на твое тело неземной красоты – и вдруг опускаться до каких-то пошлостей? Извини – как ножом по сковородке. Или по стеклу. Аж всю душу переворачивает.
- Глядя? А когда – не «гладя»? Когда мы в постели – это тебя не переворачивает?
- Вадимчик, ну что ты, как маленький? Ты же был взрослым, ты же наверняка знаешь, что в телесной любви нет ничего ни пошлого, ни грязного. Если это любовь. А я тебя люблю. Как это ни странно говорить мальчику, но – люблю! Вадимчик, когда мы в постели – это не переворачивает и не унижает. Наоборот – я на седьмом небе от счастья. Когда с тобой, мой ангел, моё неземное видение, я и сам становлюсь как бы немножко ангелом. С крылышками за спиной!
Во время этой пламенной речи, как оказалось, я успел взять Вадиковы ладошки в свои руки и теперь мягко их поглаживая, уткнулся носом в тонкие пальчики, нежно прикоснулся к ним губами, щекой.
- Ага, побрился! – торжествующе провозгласил Вадим.
- Побрился, - кивнул я, признавая бритьё, как поражение. – Ведь мне так хотелось, чтоб тебе было приятно…
- Да, мне приятно. Вот же ж ты покемон! Конечно, приятно мне! Ты меня извини, если я сболтну чего лишнего, что тебе не нравится. Пока не нравится. Потом-то ты привыкнешь. Но, Игоряха, ведь я тебя тоже – того… люблю, кажись. Поэтому знаешь, как мне приятно, что ты вот заботишься обо мне, побрился, в бассейн ведешь…
- Правда, приятно? – я не смог сдержать широкую улыбку.
Обнял Вадимку, приподнял над полом, восторженно покрутил, сбивая его ногами с табуретки сумку, приготовленную для бассейна.
- Приятно, приятно, - промурчал мне на ухо мальчишечка мой и носом потёрся о шею.
- Нет, надо срочно на плавание! – с сожалением признал я, ставя Вадимчика на место. – А то ведь еще пара минут – и не выдержу. Изнасилую тебя прямо в коридоре, даже до дивана донести не успею.
- Не надо меня насиловать, говорю же, я за традиционный секс… Хотя, черт с тобой, черт со мной, насилуй, - покладисто согласился мой мальчуган. – Но бассейн ведь… Это важно для тебя, да? Тогда пошли скорей. Ты ж решил перемениться и начать с плавания. А я тебе должен помочь в этом.
- Да, и с плаванья тоже, - счастливо улыбаясь, подтвердил я.
- Оба на! – шлепнул себя Вадим ладонью по лбу. – А ведь точно! Ты же говорил, что бассейн – второй пункт. А первый какой?
- Это я тебе позже расскажу, после плавания, - напуская на себя загадочный вид, пояснил я. – Сюрприз будет.
- Ну уж нет! Знаю я твои сюрпризы! Сколько раз в третьем тысячелетии было такое: молчишь-молчишь, а потом ка-ак отчебучишь что-то – хоть стой, хоть падай! Мне эти твои сюрпризы – во! – он провел ладонью по шее, демонстрируя пределы своего терпения. – И во! – постучал себя ребром ладони сзади по шее. – Так что – не выйдет!
- Что не выйдет? – невинно поинтересовался я.
- Не «что», а «кто»! Я не выйду отсюда. Пока не расскажешь – не выйду.
- Ну и оставайся. Я тогда сам пойду в бассейн.
- Ага, вали! Утонешь там, как Барбаросса, на самом интересном месте в жизни, нам как раз сёдня на истории про него втирали… Нет уж, Игорёшечка, я и тебя не пущу. Мне ты в качестве утопленника совсем не подходишь. Я не как эти, которые жмуров любят… Как их?..
- Некрофилы.
- Ага, я не некрофил. Так что – рассказывай. Пока живой.
Я пожал плечами: а почему б и не рассказать? Всё равно ведь собирался.
- Ну, слушай. Я решил переменить своё будущее кардинально. Ты говорил, что я чиновником стану? Так вот – не стану. Оно мне надо – в бумажках ковыряться? Если б еще в долларовых – а так?..
- И кем же ты станешь? – мрачнея на глазах, поинтересовался Вадимка. – И где, в чём, то есть, ты намерен «ковыряться»?
- В деньгах! Как ты и хотел – станем миллионерами. Ты вот вчера рассказывал про миллионера, который владел рынком в Черкизово…
- Та-ак… Началось… - скривился мой мальчишечка. – Язык мой – враг мой! Мы ж договорились, а, Игорёшечка? Пройдет пару лет, я подрасту - тогда мы и наварим бабки на чеченских авизо.
- Может, и наварим – там посмотрим. Но почему б не начать использовать твои возможности прямо сейчас? Ты ж кладезь бесценной информации! И она не должна лежать мертвым капиталом. Ты вот сказал про этот рынок, и я сделал выводы. Отпросился сегодня с работы, поехал на то место… Слушай, там ничего нет! Пустырь громадный. И я еще знаешь, что узнал? Что он принадлежит институту физкультуры. И я даже успел побывать там, встретился с одним проректором, закинул предварительно удочку. Ну, разве я не деловой человек?
- Деловой, деловой, - Вадима аж перекосило – будто кислое яблоко надкусил. – Ты еще скажи, что сегодня с Батуриной успел задружиться. А что – я ж про нее вчера тоже наболтал, а вам, деловым людям, только дай порвать!..
- Не успел я с Батуриной! – расплылся я в довольной улыбке. – Но кое-что про нее  поузнавал. У меня знакомый есть в Мосгорисполкоме, так он мне знаешь что рассказал? Что Батурина уходит от них. И знаешь куда? Во всероссийский союз кооператоров! И кем? Ответсекретарем! То, что нам нужно! Завтра я намерен прорваться к ней и плотно поговорить. Может даже долю ей предложить в нашем совместном с тобой предприятии. И, главное – поговорить о кредитах. Вот что нам сейчас еще нужно, так это кредиты! Ты говорил, что деньги вскоре обесценятся – а значит, их сейчас нужно набрать побольше – в виде кредитов. И вложить во что-то ценное. А когда придет срок отдавать – это будут копейки, а ценное всё останется у нас. Эриха Марию Ремарка читал? Про послевоенное обесценивание денег в Германии? Впрочем, тебе еще рано Ремарка читать…
- Это тебе рано, а мне не рано! Не беспокойся, читал.
- Ну! Тогда ты сам должен понимать!.. Да что там – ты ж и без Ремарка всё знаешь, сам ведь видел – своими собственными глазами. Понимаешь, я полночи не спал, обдумывал, прокручивал в голове – и так и этак – Вадимчик, ты же прав, золотой мой мальчишечка! Мы, действительно, миллионы на этом получим!
- Пулю в лоб ты на этом получишь! - отчеканил Вадим. – И знаешь от кого первого? От своего проректора физкультурного.
- Что за ерунда!
- А во и не ерунда! Знаешь, кто в бандюганы, в мафию ново-русскую первым рванет? Не знаешь! Именно как раз спортсмены и рванут! А знаешь, сколько крови в девяностые будет пролито в мафиозных войнах? Крови таких вот как ты, наивных придурков, горе-предпринимателей! Ты если что сейчас и придумаешь, если даже и сделаешь – так через пару лет у тебя это просто отберут, а тебя еще и пристрелят. За милую душу. И чего тебя так в могилу тянет? Я уж и не рад, что с тобой связался – при таких раскладах ты до две тысячи девятого года не доживёшь, нет. Потому что девяностые не переживешь, вот что!
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – храбро возразил я. А у самого на душе кошки скребли. – Я ж потому и планирую всё это, что на тебя надеюсь, на то, что ты, как опытный лоцман, знающий будущее не понаслышке, проведешь наш коммерческий корабль сквозь все бури и туманы – прямо в светлое будущее!
- Далось тебе это светлое будущее… Темнеет на дворе уже.
- Не темнеет.
- Ну, значит, скоро будет темнеть. Пошли, лучше, в бассейн. Что-то расстроил ты меня. Даже секса никакого не хочется. Особенно с тобой. Какой может быть секс с будущим покойником? Я же не этот, как его…
- Не некрофил, - подсказал я задумчиво.