8. ВАДИМ

    Я сижу, не особенно реагируя на стоны и причитания Игоря. Делов-то, подумаешь! Царапины, реально пустяки…
- Игоряха, да успокойся ты! Уже! Говорю же, царапины это. Пустяки, бля.
- Ты совсем без башки, да, Вадька?!! Как так можно было, вообще!
- Нужно было, вообще! Не ори. Чего щас-то орать-то? - вполне резонно замечаю я, и в самом деле, раньше надо было, да Игоря не было рядом, когда… - От крика у меня башка разболится, хоть ты и считаешь, что я без неё… Сука, второй ушлёпок нормально мне так попал…
- Вадим, это ни в какие ворота не лезет, - всё также сердито, испуганно и растерянно, но убавив громкость говорит Игорь. - Что произошло, можешь объяснить? Ёлки-палки, я не вовремя отошёл, из-за парапета не видно мне было тебя.
- Всё, я в норме. Крови нет совсем, синяки… Будут, да? И хрен с ними. Ты же меня не разлюбишь? С синяками?
- Вадим!
- Я! Так, пошли, хороший мой, а то на нас уже вон тот дед битый час смотрит… Пошли, пошли, по дороге расскажу, - я встав, тяну за рукав слегка упирающегося Игоряху в сторону Балаклавки, мимо эстакады над углублённой трассой. - Там ведь остановка?.. Ага. Ну, что рассказывать? Всё как всегда. Три уёб… ушлёпка, то есть, видят, я из бассейна вышел, тебя рядом нету, поздно… Ну и подвалили.
- И что они хотели?
- Говорю же, всё как всегда. Типа «дай закурить, братан»… А почему нету? А тогда дай нам на курево… Я им и дал. В смысле, сначала выдал, потом они мне давать стали. Люлей, так я выражусь. Я одному сразу в табло зарядил, да удачно так! Навыки не пропьёшь, как и талант.
Игорёшка через силу выдавливает из себя улыбку, - и то ладно.
- А дальше?
- А дальше… дальше больше. Их же трое. Они мешались там друг другу, но один кекс типа тоже с навыками оказался. Бокс, что ли… Ну, он и работал в основном по мне, я уходил, но пространства мало… Короче, чуток перепало мне от него. Да и покрупней он меня. Двое-то других моего веса и роста… Да говорю же, чуток! Сам же видишь, что пустяки совсем, они же меня уронить не успели. Ты их спугнул своими воплями, - хихикаю я.
- Завопишь тут! Эх, жаль, что мне не догнать их было!.. То и сделал бы! Запомнили бы они… А сколько им лет, Вадим, примерно хотя бы?
- Да какая разница, Игорёшка, при чём тут возраст… Мои ровесники, наверно. Плюс-минус. Автобус, зырь! Успеем, а? Или пешком пойдём, через Чертановскую наискосок?
- Успеем, Вадька! Тебе не трудно пробежаться будет?
- Да ты!!! Поглядим, кому ещё трудно будет…
Пока Игорь компостирует два билета, - вот тоже, зачем? - я не понимаю, я и раньше, когда мне впервые 13 было, и сейчас также намерен, по одному билету неделями ездить, пока кондуктор не докопается, а что? Совесть лучший контролёр! - так вот, пока морально-совестливый Игорь компостирует два билета, я привожу в порядок дыхание… И странность одна, - у меня стоит! Колом! Это чего это такое, а?..
- Игоряха, - шепчу я  в ухо вернувшемуся с прокомпостированными билетами моралисту, - а у меня-то стоит! Потрогать хочешь? Нет? Куда отодвинулся? Вслух мне стыдно, вернись, я на ушко… и не красней… Стоит, прикинь, - и я сам чувствую, что мой шёпот становится жарким, и я обжигаю свои губы этим шёпотом и обжигаюсь ими о раскалённое до доменной красности ухо Игорёшки… - Я та-ак хочу-у… Это у меня постоянно так, типа после драки или вообще если чего такого случается… А ещё, может быть, - как думаешь? - это оттого, что я щас без трусов под брюками или нет, всё же? Я, наверное, урод, да?
Последнюю фразу я произношу не шёпотом и не в ухо Игорю, а глядя ему в глаза, но тихонько всё же. Автобус хоть и полупустой, но… Все эти блядские «но»! А глаза у Игоря… столько в них сейчас всего, и всё это ко мне, и это всё Любовь, вот что «это» такое…
- Не надо так про себя говорить, Вадька. К тебе можно многие слова применить… сказать их про тебя, но только не такие! - очень серьёзно, и не потихонечку, а просто в полголоса отвечает Игорь.
- Какие? Какие про меня слова можно, а?
- Сказать? Я ведь скажу, и громко даже сказать могу!
- Нет… - снова шепчу я. - Дома, Игорёш, всё дома… И слова, и дела… А то после слов я ведь сразу захочу дел… я и щас уже хочу. Ха, здоровски это, когда снова тринадцать почти! Я уж и позабыл почти, что можно хотеть всю дорогу…
- Кстати, выходим! Наша остановка…
- Выходим. Вообще, можно было пешком пройтись, две остановки, подумаешь!
Игорь провожает взглядом отъезжающий Икарус и, продолжая смотреть ему вслед, негромко, но очень ясно и чётко, звонко, почти совсем по-мальчишечьи говорит:
- Вадька, дружочек мой дорогой, если с тобой что-то случится, я умру. Понял?
И смотрит тут же на меня… а я краснею!!!
- Понял я… пошли, а? Игорёш, я же ж не спецом, я не нарывался, я же ж не идиот, они сами же…
- Же ж. Пошли, пошли…
- Ага. А я жрать так хочу, прикинь, - съем хоть чо щас! И хоть скоко! Это всегда после плавания так, чтобы ты знал. А ты? Жрать хочешь, а?
- Да, Вадимка, тоже хочу, и именно жрать! - смущённо улыбается Игорь, а я и сам не замечаю, как моя ладошка оказывается в его ладони, она у него не крепкая, не чересчур, в смысле, но она большая, надёжная, тёплая… родная…
Жрать! Да, бассейн, вообще вода, это самый лучший нагнетатель аппетита. Пока Игорёшка возиться в кухне, торопливо пытаясь собрать нам ужин, - помогать я ему и не думаю, несмотря на желание помочь, сам пускай привыкает, - так вот, я в комнате типа как бы смотрю телек… Что за беда такая! Вот в прошлом… в будущем, в смысле, мне на ящик навалить три кучи было! Ну, спорт, само собой, особенно когда моя ЦСКА играет… Ха! Как «кони» в последний раз Сатурн сделали, что там Тяньаньмынь… Мда. Сделают…
Ну, ладно, по всем четырём каналам, - усраться, аж четыре канала! - ни черта нету… По «Москве» чо-то про перестройку гундят, какие-то репрессированные кандалами ржавыми потрясают… Нет, я их уважаю! И понимаю. Особенно настоящих, несломленных, а не тех, кого они себе на знамёна прилепили, - ведь кто кого! Одни стонут по Бухарину, другие сами под стоны Солжа выплёвывают вместе с ненавистью к эпохе и Стране редкие гнилые пеньки от зубов, оставленных на лесоповалах и в урановых забоях… Да только мне всё это как-то… до винта.
Питер. Тэк-с, что тут?.. Ага, «600 секунд». Тоска-а… Бля, а ведь я бежал в прошлые разы, помню, сломя голову, торопился к телеку, чтобы не пропустить ни одного выпуска «600 секунд», «Взгляд» по пятницам, «До 16-ти и старше» по вторникам, - эту особенно! - да я её и щас смотреть буду с удовольствием… ха, даже «Прожектор Перестройки» я смотрел тогда… Нет, сейчас мне всё это…
- Ты чего переключил, Вадька? Невзоров ведь, интересно!
- Нет, не интересно. Вырос я из Невзоровых, «Взглядов» и прочего такого всякого. Мне этот интерес на Минутке в Грозном отстрелили…
- Ва-адь…
- Я уже 33 года, как Вадь… Опа! Да плюс ещё тринадцать! Ох-ху… хренеть, я хочу сказать! Это же ж мне… Скоко, Игоряха? Мда, 46. Тяжко мне под грузом прожитых лет… Жрать будем? Сегодня?
- Же ж! Будем! - смеётся Игорь. - Я же ж затем и зашёл в комнату: тебя к столу звать.
- Зови меня к столу, - милостиво позволяю я. - Руки мыть не надо, наверное, да? Хотя я ведь переключателем у тебя на ящике щёлкал…
- Пошли, Вадька, не надо мыть руки, но это в виде исключения! Случай, ведь какой, исключительный, даже несколько: - во-первых, я сегодня впервые в жизни самостоятельно пять метров проплыл, да ещё три раза…
- Да… Да, проплыл. А вот только если бы не я, то ты потонул бы уже на первом метре… Ладно-ладно, руки, руки прочь от Никарагуа! Дальше, во-вторых?
- Дальше, во-вторых… Сюда опять сядешь? Хорошо. Во-вторых, ты же впервые у меня ночуешь сегодня!
- Да какое там, «впервые»!
- Для меня впервые! Вот, а это праздник. На всю жизнь я ведь это запомню, как самый большой праздник, Вадимчик… Я ничего не понимаю, что ты пытаешься сказать! Нельзя же так, право! Подавишься ведь ты так, не дай бог… Разборчивей кушай, я прошу тебя, - вполне искренне волнуется Игорь.
- Ур-грум, - послушно соглашаюсь я. - Я буду разборчиво. Так, разбираю: это курица, это картошка, это сметана… добавь мне ещё её, вкусно с варёной картошкой!
- Вот, а коли это праздник сегодня у нас, то… - и Игорь, встав, открыв холодильник, достаёт из него бутылку шампанского!!! - Мне кто-то говорил, что во Франции вино детям позволяют понемногу пробовать с пяти лет… Мы хоть и не во Франции, да и шампанское «Советское»… Или не стоит, а, Вадимчик?
- Я т-те дам «не стоит»! Стоит, ещё как! Это «стоит» стояку не помеха… Ой, прости, пожалуйста, меня, Игорь! - я сам понимаю, что сморозил сейчас пошлую и похабную мерзость… - Игорь, я  по-настоящему прошу прощения сейчас! Сморозил я такую хрень ведь сейчас…
- Да нормально всё, Вадька, - Игоряха совсем моим жестом задумчиво дёргает себя за чёлку, и когда только перенять успел? - Но всё же, я не очень уверен.
- Раз не очень уверен, то убери тогда… - я с деланным безразличием шевелю пальцами над блюдом с кусками жареной курицы, выбираю себе крылышко…
Игоряха отчётливо вздыхает, убирает от своей чёлки руку, и начинает открывать шампанское.
- Don’t shoot, please… Нет, всё же немецк…
Бац! Мда, праздничный салют…
- Блин, пролилось немного.
- Не смертельно. Такие выстрелы радостны, хоть я и не люблю резких хлопков. Так вот, немецкий, когда говоришь о военных делах, как-то больше в тему, чем английский. Nicht schieBe! Даже если bitte добавить… Вау!!! Бокальчики у тебя чинные! Тьфу ты… «чинные», - снова эти словечки ко мне привязываются, это тринадцатилетний вариант Шорохова Вадима во мне… В школе седня, прикол, я и не замечал, и не думал, что и когда говорить, там моя младшая половина рулила.
- Трудно, Вадим?
- Ты знаешь, нет. То есть, не очень, если отпустить контроль, и перестать помнить, что мне всё-таки тридцать три года. Мальчишка во мне тогда отлично справляется… А чо полбокала-то всего? Повёлся типа, да?
- Да я же и себе только полбокала, Вадька! Вот же! Понемногу надо, ты же ребёнок, как ни крути! В смысле физиологии.
- Да? А у кого это ты давеча, в смысле физиологии, обнаружил… Нет, ничо. Не за праздничным столом. Тост давай, лучше!
- Тост простой, Вадим. За тебя. Ты, в самом деле, лучшее, что со мной в жизни случилось. Уверен, что ты самое лучшее в моей жизни вообще навсегда. Точка, - да? Да. Поэтому первый тост: - за тебя, мой Вадим!
- Принимается, - говорю я, спокойно говорю, и никаких у меня в горле комков, но чувств в груди полным-полно! - Но принимается с поправкой, Игорь. Если  у нас это самый-самый первый тост, тогда так: - за нас, хороший мой!
Игорь на секунду задумывается, потом согласно кивает головой:
- За нас, родной мой Вадимка!
Я люблю шампанское! И джин я люблю, и коньяк, водку пью, но… Мда, это всё в будущем, а сейчас шампанское! Символ это сейчас, а не просто напиток с небольшим содержанием спирта… Однако, мне сразу вставляет! В голове чуть шумит, и сразу весело…
- Ты чего, Вадимчик? У тебя сейчас такой вид… Как у довольного котёнка, вот какой. Ты не думай, это вот у нас с тобой нормой за столом не станет!
- Это вот у нас с тобой очень даже станет нормой за столом, но позже. Мне щас токо забухать! И так вон на меня отморозки малолетние кидаются… Слушай, Игорёшка, а давай сразу по второй! А потом не буду. Давай?
- Ну-у… - Игорь, снова дернув себя за челку, всё-таки наливает нам по второму бокалу, причем, полнее, чем в первый раз.
- А второй тост… - я церемонно встаю, поднимаю свой бокал на уровень глаз, смотрю на Игоря поверх крохотных брызг от поднимающихся пузырьков. - За будущее! За наше с тобой будущее, хороший мой!
Игорь тоже встаёт, тоже очень серьёзно и церемонно со мной чокается, и мы с ним, не отрывая глаз друг от друга, выпиваем. Ха! А мне-то сто пудов удобнее, я же вверх смотрю, выше же Игорёшка. Пока выше.
Мы усаживаемся, Игорь чего-то без особой охоты ковыряется у себя в тарелке - а говорил, что голодный! - я смотрю на него, и медленно говорю:
- Так вот, насчёт будущего… Тихо, тихо! Ешь, давай, и слушай. Всё в порядке, просто я решил тут кое-что. А дай мне колбасы, а?.. Ого! Ветчина! Всё правильно, праздник ведь… Да, будущее… Игорь, когда я к тебе пришёл, когда предложил тебе то, что предложил… ну, не в постель прыгнуть, такого намерения, если честно, относительно тебя у меня не было…
- А почему прыгнул? Почему ты мне тогда позволил всё это, Вадим?
- Захотелось. Мотив тебе нужен? Ты что же, полагаешь, что я так тебя хотел убедить, или там чего такого? Привязать к себе? Дурак ты тогда. Много тут чего намешано, Игоряха, у меня было вчера… И баловство, - немного, - и желание попробовать со взрослым, - это у меня давно было, желание такое, да только я в прошлой жизни, в первой, не… Вот, что ещё… Да, и желание тебя убедить тоже! Ешь, ешь… И я ем! Во как я ем, зырь… Дальше, - я, когда с тобой решил встретиться и убедить тебя помочь мне и тебе самому стать богатыми… Тьфу ты! Всё меньше и меньше мне нравится это слово! Не в слове дело, разумеется, а в том, что я имел под ним в виду.
- Ну, я полагаю, что ты имел в виду…
- Ну, я полагаю, что ты толком и не знаешь, что я имел в виду. Вот что я, по вечной своей дурости хотел, - деньги! Бабло, капуста, лавэ, - по хую как, но лишь бы много! Не сразу, разумеется. А смысл? Чтобы не зависеть ни от кого? Да. Чтобы получать, что захочу? Да, - но что именно? Мальчишки. Типа чтобы каждый, которого я захочу, легко бы стал… моим, блядь… За деньги… Да не смотри ты на меня так! Самому противно такое говорить, но я должен это всё тебе сейчас сказать.
Игорь отодвигает тарелку, встаёт, нагибается к ящику под разделочным столиком, который рядом с мойкой, достаёт оттуда полбутылки водки… Дела… Щас спросит, можно ли ему…
- Можно, Вадька? Я немного, ладно? Похоже, это мне сейчас не помешает.
- Конечно можно. А помешает или нет, посмотрим. Но думаю, что не помешает, если в меру! Поможет даже, и сейчас, и чуть позже, когда я тебя на диван утащу! А то чую я, что скоро у меня спермотоксикоз начнётся… В стакан! В гранёный стакан налей! Водку надо так пить… Хорош! Да, так на чём я остановился? А, да… Мальчишки. «Зайцы», пропади пропадом… Нет, не мальчишки пусть пропадут, и не моё к ним чувство, - я и привык к этому чувству, да и не нахожу я в нём ничего плохого. Но я ведь, решив скупать их стаями в будущем, - а это легко будет в 90-е, да и позже проблем особых не предвидится, при наличии этого самого бабла… Я тебе про Пушку ещё расскажу, офигеешь… Про сквер за «Россией», - знаешь его? Вот. Но когда я решил… Это я не знаю, Игорь, что на меня накатило, что за хуйня такая беспредельная ко мне привалила… Я ведь не такой! Я… Погоди, не надо мне подсказывать и помогать говорить, я сам скажу. Я не отказываюсь от мысли стать… обеспеченным. Богатым даже. Но я и сам себе не позволю, и тебе не позволю поступать с пацанами, как с… товаром. Как с баранами. Которых на шашлык выбирают. Получил удовольствие за свои бабки и забыл… Нет, так не будет. Мальчишки у нас будут с тобой! От этого нам отказываться нельзя, и помогать им мы будем, раз деньги придут к нам, и… А то, что покупать мы их не станем, вот что! Они это чувствуют… Знаешь, я тебе про Павлушку упоминал… Ладно, он позже будет, он и не родился ещё. Но вот у меня в классе есть один пацан, Антонов Вовка… Я, дурак, не понимал, что он ко мне тянется, а он после этих летних каникул в другой класс перейдёт, переформируют у нас классы, и мы тогда разойдёмся навсегда. Не удастся подружиться. То есть, теперь всё у меня удастся, и у Вовки со мной всё удастся, я сегодня в школе с ним так слегка поговорил… Мы с ним в воскресенье в кино сходим, на «Кинг-Конга», у мамы на работе в «Ударник» билеты распределяли. Пацан отличный. И покрасивей меня, сто пудов. И уверен я, что он не прочь…
- Вадим…
- Погоди, Игорёш, хороший мой! Я понимаю, что сейчас меня в сторону занесло, но и про Вовку Антонова я тоже тебе должен сразу сказать. Вот, сказал. Теперь про деньги. Будем богатыми. Если тебе неймётся, можешь прямо сейчас приниматься за дело. Только учти, это всё вилами на воде писано, как всё повернётся у нас тогда. Ты говорил, хороший мой, что не переживёшь, если со мной что… А я? Почему ты думаешь, что я переживу? Выживу! Я живучий. Но…
- Вадимчик, родной мой! - Игорь срывается со своего места, и в секунду оказывается со мной рядом, присаживается на корточки сбоку от табурета, на котором я сижу, берёт меня за ладонь, прижимает её себе к щеке… - Вадька! Да неужели же всё так плохо может быть? Подумаешь, кооператив там какой-нибудь, можно даже без особенных денег сперва, я имею в виду затраты. У меня же есть какие-никакие связи…
- Мне не нужны копейки, а ты мне нужен живым и здоровым. И всё может быть очень плохо. Точка. Я тебе говорил, что мне нужно закончить школу достойно. Это сейчас задача-максимум у нас. Потом мы вместе, - слышишь, вместе! - займёмся тем, что задумано. А сейчас, если хочешь, можешь двинуть в кооператоры. Один. Без меня. У меня в школе дел полно, и дома не всё «слава богу», папа у меня умирает… Я в последний раз тебе говорю, или ты со мной, или мы поодиночке. И я тогда один. Ну?!! Что? Решай сейчас. Только учти всё, что я сказал только что. И про деньги, и про мальчишек, и про то, какой ты мне нужен, - и я отнимаю у этого человека, ставшего мне не просто близким, а самым-самым… я забираю у него свою ладошку.
- Я водки не хочу, - весело и без паузы говорит Игорь. 
Он возвращается на своё место, придвигает к себе тарелку и, торопясь, чуть не руками себе помогая, начинает есть. И говорит, а говорит хоть и жуя и с полным ртом, но отчётливо:
- Я водки не хочу, я есть хочу! А потом я на диван с тобой хочу. А ты покемон. Во-первых, ты не оставляешь мне выбора, Вадька. Во-вторых, раньше надо было всё объяснить толком! Так вот, как сейчас, чтобы у меня выбора не осталось. В-третьих… а что за мальчик этот Вова?
Я всё так же, как говорил с Игорем, поджав губы, нахмурившись и сведя к переносице брови, смотрю на него… и не выдерживаю первым! Смеюсь, уронив вилку, откинувшись спиной на стену, смеюсь в голос, и ощущаю лишь Любовь, Счастье и, как ещё недавно совсем говорили, уверенность в завтрашнем дне…

9. ИГОРЬ

Мальчик был пьян – явно пьян. И виноват в этом был я.
- Антонов-то? – Вадим опять расплывается в нетрезвой улыбке. – Красавчик, я ж говорю! КрасацЕц! Ох, чую, мы с ним и позажигаем!..
И тут происходит что-то странное. Я сначала даже не понимаю – что? Тупо гляжу на холодильник – в его белом боку образовалась вмятина с темным пятнышком посередине. Там, где свежеотколупнутая эмаль. Перевожу взгляд на пол – вилка валяется.
Так вот откуда этот звук – вилка грохнула о стенку холодильника.
Смотрю на свои пустые ладони – а вилка-то, похоже, моя! Значит, это я ее швырнул  так, что она холодильник поцарапала.
Наклоняюсь, чтоб подобрать вилку, и – вот незадача! – с трудом ее вижу. Потому что всё плывет перед глазами. И не только перед глазами, но и хлюпает в носу.
Э-э, да это же слёзы! Это что – я плачу? Рыдаю тут? С чего вдруг? С того, что мальчик, которого я люблю и за которого готов жизнь отдать, рассказывает мне, как будет «зажигать» с другим мальчиком?
Вот только не хватает, чтоб он увидел мои слезы и мою постыдную слабость! Он ведь и так сейчас, фактически, оставил меня побоку – мои чувства, мою эту дурацкую любовь к нему. А теперь еще увидит и мою дурацкую ревность!
Я сползаю с табуретки под стол, прячусь под ним, имитируя поиски вилки.
Не тут-то было.
Сбоку подныривает под столешницу голова Вадима:
- Ты чего это?
Голос удивленный и даже слегка испуганный.
- Ты чего вилку запулил?
- Я… тут…
Нет, это невыносимо! Кругом одно предательство! Меня выдает дрожащий голос, меня выдают слезы, капающие со щеки и готовящиеся вот-вот хлынуть из носа…
Я подскакиваю, больно ударившись темечком о край стола, хватаю с батареи первую попавшуюся несвежую тряпку – надеюсь, это кухонное полотенце, - зарываюсь в дурно пахнущую ткань лицом, яростно вытираю глаза и одновременно высмаркиваюсь.
Отрывисто выдыхаю:
- Надо выпить! Где водка? А, вот она!
Спиртное жгучей волной наполняет рот, задерживаю дыхание, чтоб не захлебнуться, медленно, небольшими глоточками продавливаю сорокоградусную через спазм горла. Ага, пошла все-таки!..
Сейчас, сейчас мне полегчает. А что такого? Какие причины для беспокойства? Нету никаких причин! Мальчик пришел ко мне. Мальчик захотел секса. Потом мальчик захотел секса с другим – более молодым и более ему подходящим. Всё естественно. И нечего вилками швыряться!
- И что это было? – хмуро спрашивает Вадим. Он даже, кажется, протрезвел малость. – Опять твои номера?
- Какие номера? – невинно хлопаю я глазами, пытаясь убрать с них мутное слезное марево, которое мешает смотреть на мир радостно и открыто.
- Знаю я их, номера твои… - недовольно бурчит мой очаровательный малыш, мечта мой жизни. – Насмотрелся уже в третьем тысячелетии…
- Все-то ты знаешь, везде-то ты побывал, - пытаюсь я пошутить, но ту пружину, которая сломалась во мне, выкинув из рук вилку, назад не вправишь. Шутка получается невеселой.
- Что, опять в хандру свою впадаешь? – не унимается Вадим. – Снова, как всегда?
Мне больно.
Больно слышать его поучающий голос, больно ощущать в этом голосе высокомерные нотки превосходства…
Я набулькиваю почти полный стакан и в три огромных глотка его выпиваю.
Бр-р, отрава! Но теперь хотя бы есть физиологическое оправдание слезам, брызнувшим из глаз.
- Кх-ка-кх-кая хандра, о чем ты? – утираясь всё той же тряпицей, интересуюсь я. – Я весёлый и довольный!
- Блядь, Игорь! – перегнувшись над столом, Вадим смотрит мне прямо в глаза. – Ну, тогда-то понятно было – в будущем. Ты всё искал какой-то неземной любви с неземным мальчиком, но сейчас? Сейчас ведь всё по-другому! У тебя есть я, я тебя люблю, какого рожна тебе еще надо?..
- Ложь! – говорю я. – Враньё.
Водочное лекарство действует. Мир перестаёт быть угловато-ясным, он становится мягким и закругленным по углам. Я это замечаю, когда, дернув рукой, ударяюсь о край стола – сильно, но не больно. А без лекарства – было б больно. Ну и пожалуйста! В этом мягком мире вполне можно жить. Даже не швыряясь вилками.
- Какое еще враньё? – удивляется Вадим.
Смешной. Вот теперь я могу смеяться по-настоящему, а не имитировать улыбку.
И я улыбаюсь – широко, по-дружески:
- Такое враньё. Не любишь ты меня. И нечего прикидываться!
Вадим опускается попой на табуретку – своей маленькой, соблазнительной, бесовской попой. Откинувшись назад, осматривает меня, будто некую диковинку.
- Игорь, ты же сам говорил, что любишь меня. И что между нами любовь. Ведь я люблю тебя!..
- Враньё, враньё! – я радостно хлопаю в ладоши. – То есть – да, я люблю тебя. Сволочь такую. А ты меня – ну ни капельки! – я заливаюсь смехом, и тут же прикусываю себе губу, чтоб смех не перешел в рыдания. – Ну ни-ка-пель-ки! Я для тебя ничего не значу. Может только как твой… удовлетворитель, во! Да! Пока я тебя удовлетворяю – ты готов быть со мной. А когда появится кто-то, кто тебя лучше удовлетворит – ты будешь с ним. С этим, с Вовкой Антоновым!
- Да ты чо несёшь!.. – пытается возмутиться Вадим.
Совсем смешной.
- Чо несу? Да то! Неправда, что ль? Про Вовку он мне хвастается тут мне… На хрен я тебе нужен, когда у тебя Вовка есть? Ах, да! Я ж забыл! Я ж тебе нужен буду для этих твоих чеченских авизо! Ну, конечно! Ясен пень! Ну, тогда и приходи, чего сейчас мне голову морочить? Когда понадоблюсь – тогда и придёшь. Ведь моё мнение тебя вовсе не интересует! Авизо эти гадские... Да хрен с ними, надо будет тебе – я их все обилечу! Или как там – обналичу? Значит, обналичу. Потому что я люблю тебя, поганца. И мне всё равно какая кровь будет литься из-за этих долбанных авизо – всё равно. Если ты этого хочешь – я сделаю. Конечно. Куда я денусь? Ты для этого ко мне пришел? Чтоб влюбить в себя? По уши влюбить? Ну, так радуйся – влюбил. Я теперь готов для тебя на всё! – я со всей дури треснул кулаком по столу, зазвенели тарелки-вилки-стаканы-бокалы. – И ничего я не сделаю, никуда не рыпнусь. Ни в какой кооператив или там куда еще. А почему? Потому что ты так мне сказал: или я – или кооператив! Ну вот я и сел на жопу! А чего мне еще остается? Ведь ты влюбил меня в себя. Всё! Некуда мне от тебя деваться! Можешь радоваться, можешь больше не тратить на меня времени – всё! Я ручной! Я готов ноги тебе лизать, подошвы целовать, я готов на любое преступление, чтоб ты остался. О-ох, я и влип! Жёны, говоришь? Прошлые жены и будущие? Да по сравнению с той кабалой, в которую я с тобой попал – это такие пустяки! Ультиматум он, видите ли, мне ставит! Растоптать меня хочет окончательно этим своим ультиматумом! Да чего уж – топчи… Я больше ни на что не годен – только топтать меня… Ну что смотришь? Что смотришь?
- Дурак ты, - горько выдыхает Вадим.
- Ага, дурак. А ты ведь знал! – смеюсь я. – Знал, что я дурак. Из своего будущего это знал. Потому и пришел ко мне, что знал, как из меня веревки вить! А я-то, дурак, поверил… В твою любовь поверил… В то, что мне наконец-то настоящее счастье привалило… А он – ультиматум! Да хрен с ним, с ультиматумом твоим. Хочешь, чтоб я по струнке ходил у тебя? На коротком поводке? Ладно, буду. Только не надо врать про любовь. Те, которые любят – они ультиматумов не ставят. Они просто любят… и стараются, чтоб те, которых они любят… чтоб тем было хорошо… просто хорошо…
Язык начал заплетаться конкретно. И вообще – мир медленно, но неотвратимо принялся кружиться вокруг моей головы, а тело – руки, жопа – наоборот, норовили упасть, соскользнуть вниз, на пол. Руки – со стола, жопа – с табуретки. Да и мысли путались всё сильнее, бегали, суетились в башке, как тараканы – ничего не разобрать в их суете.
Но при этом был еще какой-то другой «я», на которого опьянение будто бы и не подействовало. Он смотрел на окружающее и на меня (я для него тоже был неким «окружающим») с легким презрением. И перед этим презрением я был безоружен – мне было стыдно.
- Ладно, - сказал я, с трудом выволакивая свое непослушное тело из-за стола. – Ладно уж. Мне проветриться надо. Прогуляться. А ты – ты делай что хочешь. Будь, как дома. Я ведь теперь твой раб. А дом раба – дом хозяина. Хозяйствуй. Хочешь – води сюда кого хочешь, хочешь – что хочешь. А я – пошёл…
- Куда ты – такой?.. – по-моему, это сказал Вадим. Конечно он! Кто же еще? Мне трудно было сфокусировать глаза – мир двоился и расплывался, но кажется, сказал всё-таки Вадим.
- Я… мне проветрить… ик…ся! Ик!
- Ты никуда не пойдешь! – угрюмо буркнул Вадим, вставая у меня на пути.
- Почему? – удивился я. И снова икнул.
- Не пущу! – коротко ответил он.
- Как это? – не понял я и сделал шаг вперед.
- А вот так! – Вадим уперся мне двумя руками в грудь, останавливая в проёме кухонной двери.
Кто-то непонятный внутри меня нехорошо усмехнулся, земное тяготение вдруг поменяло направление, и меня повело вбок. Ударило о косяк двери. Вадим пытался выправить положение, но – куда! – я всей тяжесть расслабленного тела шлепнулся на линолеум в коридорчике перед туалетом. Едва не придавив мальчика.
- Блядь! – охнул он, отскакивая в последний момент.
- Ну, зачем ты так со мной? – проблеял я с пола. – Зачем ты меня мучаешь? Что я тебе плохого сделал? Отпусти ты меня…
Я попытался подняться, но как-то не сложилось.
Тогда я просто пополз в сторону входной двери.
- Ну и уёбывай! – в отчаянии воскликнул мальчик. Прижался к стенке, пропуская меня – я мельком увидел его босые ступни, белеющие в полумраке коридора. – Ползи! Давай! Уёбывай!
Около входной двери мне удалось невероятное – я встал. Повернул ключ. Вышел, забыв прикрыть за собой дверь, нажал кнопку лифта. Когда его дверцы разъехались, приглашая внутрь, пришлось зажмуриться – так светло и ярко было в кабинке.
А на улице, наоборот, было темно и пустынно.
Придерживаясь за стенку, я обогнул угол дома. Поплелся дальше, продолжая опираться о надежные железобетонные плиты. По пути обогнул еще один угол. Потом еще один. И еще.
Потом сообразил, что, обойдя дом вокруг, снова вышел в свой двор.
Рискнул оторваться от стенки, доплелся до детской площадки, рухнул на лавочку недалеко от качелей.
- Мужик, закурить есть? – раздался дружелюбный вопрос.
Я поднял глаза – передо мной стояли двое верзил огромного роста. Или это мне спьяну показалось, что огромного? Прямо бугаи какие-то!
Что ж, почему бы и нет? Очень кстати. Пускай меня отлупят – это мне будет хороший урок. А если убьют – так вообще отличный.
- Пошел на хуй, - пробормотал я.
- Чего-чего? – офигели бугаи.
- Пошел. На. Хуй. – максимально отчетливо повторил я. – Пошли. Оба. На. Хуй.
- Да ты оборзел, козел! – начал закипать ближайший из бугаёв. – В пятак получить захотел?
- Захотел, - согласно кивнул я. – Нож у тебя есть?
- Чего-чего? – опять спросил бугай.
Вот мудило… Других слов не знает, что ли?
- Нож, - стараясь артикулировать звуки как можно понятней, повторил я. – Нож – есть? Пырни меня ножом. Раз – и всё!
- Ну, ты допросишься, козел!.. – начал кипятиться бугай, но другой бугай, который был подальше, тронул его за плечо:
- Ну его к ебеням, козла этого. Ненормальный он какой-то.
- Я нормальный! – счел нужным обидеться я. – Ты только пырни меня ножиком – и всё. Делов-то! И уходи. И никто не найдет. Ни милиция, никто. Только ты в сердце пырни – чтоб сразу!
- Пошли отсюда, - уже настойчивей посоветовал второй.
А первый согласился:
- Ага.
И они свалили в темноту. Вот же мудачьё! Когда не нужно – сами пристают, а когда просишь их по-человечески: ну пырни ты меня! – так они сдрысгивают куда-то…
Надо пойти других хулиганов поискать – может, у них больше духу будет, не испугаются, выполнят мою просьбочку…
Однако насчет «пойти» легче оказалось задумать, чем выполнить.
Первая попытка просто не удалась. Вторая, вроде, оказалась более успешной, но стоило мне оказаться в более-менее вертикальном положении всего лишь на двух ногах, как мир возобновил свое вращательное движение, а меня законы инерции понесли в сторону и вниз – к земле.
Я попытался упасть обратно на лавочку, но куда!.. Подлые законы выронили меня в песочницу. Да прямо лицом...
Я встал на четвереньки, отплёвываясь, потом всё-таки взгромоздился на лавочку. Если меня сегодня ночью убьют – это еще ничего, а если заберут в милицию, в вытрезвитель, то стыда не оберёшься.
Нет – надо что-то делать…
Сунув два пальца в рот, я пощекотал нёбо.

10. ВАДИМ

Бля, да где тут полотенце?.. Бр-р-р… Холодно как! Надо, надо, полезно, - холодный душ, холодный до раскалённости кожи после него, это то, что сейчас мне нужно. И полезно… Блядство! Куда же я трусы-то сунул… Да и хуй с ними, - так, на голое тело штаны надену… Рубашка теперь. А носки где?!! Чего все шмотки от меня разбежались-то? Как в той сказке… как её… про Федору, что ли, хотя там от неё вроде не шмотки, а ложки-тарелки съебались… Один есть. А второй где носок? Нет, если без трусов куда ещё ни шло, - а я пойду! - отсюда пойду ко всем ебеням… - то без носков ходить ко всем ебеням неудобно, мозоли, всё такое… Бля! Какие, на хуй, у меня мозоли? Ни на хую ещё их нет у меня, ни на ногах… Так, всё кажись. Трусы, - хер с ними, пусть на память останутся этому моралисту, блядь… А, да! Ключи… погодь, Шорохов, это же мои ключи. А где его тогда? В смысле, от его квартиры? Он вообще, дал их мне? Собирался… Ладно, раз у меня в карманах нету его ключей, значит, не давал он их мне. Всё.
Я выхожу из квартиры, захлопываю за собой дверь, хлопаю ею даже! Не спецом это у меня получается, просто так выходит. Но это знак! Уходя, - уходи. Точка.
Я не смогу с ним, - думаю я, пока жду лифт, упершись обеими ладонями и лбом в закрытые двери лифтовой шахты… Не смогу с ним. Любить я его смогу, я его могу уже любить, и я его люблю, но я с ним не смогу. Он не понимает… Ждать, пока он поймёт, я не смогу. Я не знаю, - может, я сегодня вот лягу спать, и не проснусь… то есть проснусь не тут… не тут, а у себя на Шухова. Или проснусь на Юшуньской в 2009 году! Или в каком-нибудь 1800-лохматом, вообще… Или на Марсе, например, - запросто! Или не проснусь вообще… Я умер, а что бывает после смерти, что ещё со мной может случиться, когда я усну, например, - этого я не знаю. Но вот, что я знаю: я не могу и не смогу уже никогда ждать, убеждать и просить. Зачем? Даже если любишь, - тем более если любишь! - зачем тогда просить, убеждать и ждать… О, приехал лифт, наконец-то! На конец. В конце концов. Я не собираюсь оттягивать конца и не хочу прятать концов! Я честно ему сказал про Антонова! Честно! Я размахиваюсь, было, кулаком от поясницы, резко бью в стену лифта, задерживаю резкость и скорость удара в сантиметре от пластика этой стенки… Навыки, блядь, хоть у живого меня навыки, хоть после смерти они у меня же! Да, навыки, - и привычки, и то, чем я жил раньше, всю свою прежнюю жизнь, и теперь, в этом сне моём, в этом моём послесмертном бреду жить намерен! Не привычки даже, а… Это суть. Это мой стержень, и этот стержень не из стали даже, он во мне из души моей выкован… нет крепче материала, ведь для души нет даже Смерти, я это знаю. Я не могу меняться, тем более после того, что произошло. Я выхожу из лифта на площадку первого этажа, - лампочка перегорела тут, ясен пень! - и прислоняюсь спиной к прохладе бетонной панели подъездной двери…
Я не смогу с ним? - не смогу. А без него я смогу? Я всю прошлую жизнь проходил испытания, всякие и везде, - но проходил ли я их на самом деле? Выходил из них, - да. Из разных передряг я выходил, не особенно задумываясь и совсем не заботясь о результате. А теперь мне не безразличен результат этого испытания, которое на меня свалилось из какой-то неведомой тьмы, перед которой любая темнота любого московского подъезда кажется мне светлой и яркой даже… Я ведь честным с ним решил быть! Потому и сказал ему про Вовку, - чего же он так-то? Ревнует? Дурак он тогда, - но это я понимаю, хоть сам и не подумал бы ревновать в такой ситуации, - да и не ревновал я в такой, даже в таких, - были они! - ситуациях! Он, - это он. А Вовка Антонов, это Вовка Антонов, всё тут по-другому и по-разному! И если он этого не понимает, то я должен уйти, потому что он этого уже и не поймёт, сколько бы у него ни было мальчишек. Холодно чего-то от бетонной стенки…
Игорь сидит на бортике песочницы,  которая рядышком с теми самыми качелями во дворе, на которых я его ждал в первый день. Сидит, - я сразу его заметил, хоть и не освещено там толком, и…
- И че… чего тебе тут-т? А? Аа-а…
- Да так, шёл вот мимо. Блюёшь, значит.
- Шёл? И иди себе, куда шёл… - отвернувшись, вытирается Игорь. - Или что? Проводить тебя?
Он заметно протрезвел. Ну, да, - так всегда после рвоты и свежего воздуха. Но он всё же ещё пьян, и говорит сейчас в нём вместо него это опьянение и обида на меня. Но я ведь знаю, что на меня не за что обижаться… Так? Не так, Шорохов! Я ведь к нему пришёл, а не он ко мне…
- Проводи, - громко говорю я. - Домой пойдём, а, Игорь?
- Домой…
- Да, к нам домой. Или, нет. Давай поговорим? Тут поговорим, на воздухе, тут свежо и… Хочешь поговорить?
- Всё сказано. Ты был откровенен со мной, - спасибо за это, Вадим. Не могу я. Так вот не могу как ты, я могу любить лишь одного.
Теперь отворачиваюсь я… слёзы… В горле у меня слёзы стоят, им не даёт пролиться вязкий, будто сгусток венозной крови, ком…
- Да, - безуспешно пытаясь сглотнуть этот ком, отзываюсь я. - Да, я был откровенен с тобой. И когда сказал тебе про этого Вовку из моего класса, и когда говорил тебе, что люблю тебя… И благодарности мне твоей не надо, она ни к чему. Если любишь, то можно только откровенно говорить. Всё сказано, да? Хорошо. Провожать меня не надо, спасибо. Уже поздно, никого нет, а дорогу я знаю. Удачи тебе… Игорь. Но вот послушай… так просто, на прощанье, послушай…
Я, не дожидаясь ответа Игоря, да и не ожидая его, нагибаюсь, смахиваю невидимые песчинки с бортика песочницы, и усаживаюсь рядом с… человеком, которого люблю. Люблю! Так люблю, что уйду сейчас от него навсегда! Такой силы моя к нему любовь, такого она свойства и качества, что не смогу я с ним быть, если он меня не понимает… На этот раз я уйду навсегда… Я сижу рядом, но не вплотную… Зябко… Но я не вплотную…
- Послушай… - я говорю совсем негромко, но голос мой ясен и звонок, ведь в нём звенит ясность чувства… - Любовь… я знаю, ЧТО это. Я о своей Любви говорю, - знаю. Есть ведь не только такая Любовь, которой лишь и могу я любить, по-разному каждый любит. А про свою я знаю, что это. Ты тоже про свою всё знаешь, но… Ладно. Вот что, - а ты знаешь, что больше всего нужно в любви? В моей любви, которой только я и могу и умею любить? В Любви к мальчишкам? Молчи, пожалуйста, ты же типа решил, что всё уже сказано, да и мои слова ведь тоже типа напоследок… на прощанье. Так что, молчи! Так вот… Самое главное, самое-самое, что Любовь к мальчишкам требует от меня всю жизнь, - это мужество! И мужественность тоже, конечно, но главное, - это мужество в нашей любви к мальчишкам. Во всех смыслах, блядь, которые имеет это слово в этом сучьем мире… К этому всё прилагается. Вот ещё, что, - как я люблю. Случай из практики Вадима Шорохова, сука… Нет, не про случай и не про практику свою я щас тебе скажу. А про то, КАК я люблю. Всегда одинаково я люблю, всегда и навсегда. И всех, кого я люблю, я люблю навсегда. Тебя повело от моего простого интереса, - нет же ж тут любви! - к этому моему однокласснику? Ты знай вот что: всех, кого я любил, я люблю и сейчас! И всегда буду любить, - не память о любви, нет! - не саму Любовь даже! - я всегда буду любить тех, кого полюбил однажды! - понял? Не по теме ты ревнуешь… прогоняешь меня! А ну, заткнись ты уже! Я говорю, - понял? В последний раз говорю я с тобой наяву… Не плачу я. Зачем? Кровь слезами из сердца не вымыть… Дальше вот, что ты знать должен. Напоследок ведь… хм… «Храните вечно Тайну эту, не доверяйте никому! Приносит ночь и блеск рассвета в прозрачных крылышках…»… в каком же году «Чайник Вина» АукцЫоны записали… запишут, то есть… Тайна проста, - это тайна моей Мечты. Если бы мой мальчишка любил бы мальчишек, да хоть один бы если! - он не только моим любимым был бы, он был бы моим… НАСЛЕДНИК. Не сыном даже мне стал бы тогда, не в крови ведь тут дело и не в генах… Наследником. И не денег, нету у меня ни копья на хрен. И на хрен они мне не нужны уже, никакие бабки, ни чистые, ни с кровью на них. Я бы дал ему… отдал и передал бы ему другое. Право своё на Любовь, всё своё мужество, которого она от меня требует,  и которое у меня есть… Это почти всё, собственно, что я хотел сказать вам, Игорь, напоследок. Почти, - а вот окончание, и после уже мы с вами расстанемся: - вспомните на секунду своё ощущение, когда вы поняли, что у вас появился шанс не сойти с ума, не рехнуться, блядь, в прямом смысле слова оттого, что ваша, Игорь, мечта и желание никогда не воплотятся. Когда вы поняли, что я пришел к вам с предложением, позволяющим вам всегда быть с мальчишками… в самом том смысле, о котором вы лишь мечтали, а с годами уже и перестали даже мечтать, даже когда совсем наедине оставались… Я вас полюбил. Это навсегда. Что же вы, Игорь, думаете, что это «навсегда» рухнуло бы когда-нибудь, если бы я увидел вас… да хоть в постели прямо с мальчишкой?!! Какое же это тогда «навсегда»? Или я врал? Нет. Такие вещи… если в этом врёшь, то Судьба не простит такого вранья. А вот теперь всё.
Всё… Нет, конечно! Потому, что это не всё, а «всего» у нас и не будет никогда с моралистом, всегда ведь между нами будет и недосказанность, и недолюбленность, всегда нам будет друг друга мало… - потому я и продолжаю сидеть рядом с ним на бортике песочницы, - уже вплотную, йес!!! - а не встаю, не отряхиваю с брюк невидимые песчинки и не чешу к метро по ночной прохладе… А вообще, сколько времени? Хм, метро…
- Не плачь, Игорь…
- А я не плачу, Вадька…
- Вот и зря, между прочим! Я главное тебе сказал, мог бы и пустить пару слезинок для соответствия моменту…
- Пакостный ты пацан…
- А ты сам моралист тогда…
- Я спиртного в рот больше не возьму, Вадимчик, обещаю…
- Мне больше достанется, обещаю…
- Тогда лучше уж вдвоём будем…
- Будем, Игоряха, всегда ведь лучше вдвоём…
- А иногда втроём, да?
- Никогда. Втроём, - никогда, всегда можно лишь вдвоём быть. Просто иногда так бывает, что второй не один в сердце…
- У меня, наверное, так не будет…
- Поживём, увидим…
- Вдвоём.
- Вдвоём. Точка.
- Точка, Вадька
- Домой пойдём? Но только спать сразу, завтра утром будем убирать бардак весь.
- А у нас бардак?
- Полный.
- Мда…
- А вообще, знаешь, я читал как-то один рассказ… автора не помню, блин, так там трое любили. Вместе. Там про два вечера рассказ, но это просто они втроём вспоминают за эти два вечера всё, что с ними до этого было… Ничо так, особенно старший там, взрослый, - крутой крендель! И тоже Вадим, кстати…
- А другие двое?
- Пацаны другие двое.
- Хм, надо бы прочесть - как посоветуешь, Вадька?
- А никак не посоветую, Игоряха - этот рассказ ещё и не написан, и нескоро будет.
- А я тут тоже давеча крутого из себя изображал… С какими-то двумя сразу чуть не того…
- «Чуть» не считается. Хотя, если это ты хотел с ними «того», первый, то это считается. Намерение иногда катит за действие…
- И хорошо, Вадим, что намерение иногда остаётся намерением, не продолжаясь действием…
- Умно. Это называется «философия», да?
- Это называется: мой жизненный опыт. Если бы ты своё намерение уйти выполнил, я бы умер. Если бы не сказал мне всего, что сказал, и просто остался, мы бы… стена бы между нами была. Но почему всё так теперь ясно мне? А ещё важнее вот вопрос, - почему я сам не так смотрел на это?
- Потому что ты смотришь на меня сердцем, Игорь, а оно у тебя ещё плохо видит. Любовь ведь ослепляет, и нужно привыкнуть смотреть с ней в сердце.
- Умно. И верно.
- Умею, что уж тут… А когда мы собаку возьмём? Атоса? Ты обещал!
- Я?!! Когда???
- Один дрыхни седня тогда, - понял? Я в ванной спать буду тогда, - понял?
- Вади-имчик… я один умру… вдвоём ведь лучше!
- А с собакой втроём ещё лучше!!!
- Так, Вадим, это не смешно тебе будет, наверно, но такая любовь втроём называется…
- Знаю! Знаю я, как она называется, если с собакой… Надо же, г-н Вакулов блистает юмором… блещет? Один черт. Но ты не прав. Так, как ты подумал, это скоро будет не… как его… не политкорректно! Вот! А политкорректно будет… м-м… ну, например так:  «меж-ВИДОВАЯ эротика» - так как-нибудь, что ли… Во, блин… ржёт моралист…
- Вадька… Ты… Слов нет у меня! Надо же, «межвидовая эротика»! Ладно. Завтра с утра будем узнавать с тобой, где ближайший Клуб собаководства… Обалдел?!!! Задушишь!!! С ходу, на шею… на ходу… коленкой мне в живот, понимаешь… Люблю тебя. Всю жизнь любить буду…
- Приехали!
- Что?
- Подъезд наш, вот что! Супер! Там темно, как у нег… как у афроамериканца в ж-ж… в желудке! Щас мы тута с тобой намерение любви сделаем действием!
- Не хочу! Вадька, я на диване хочу! Нет! Тоже, - нет! У меня есть намерение в ванной! В ванне! А?
- Точ-чна! На лыжах и в ванне! Есть у тебя лыжи?
- Нету… А как это?
- Ёб… забей на лыжи, один черт - не сезон…
- Тэк-с… ключи. А вот, они.
- А мне когда дашь?
- Ключи? Так я ж тебе дал, Вадик! Вечером, за столом когда сидели - помнишь?
- Ни хуя не давал! Ни хуя, ни ключей. Ты чо, Игоряха???
- То! Хватит матюгов. Я сказал.
- Вот же… моралист… бу-бу-зу-бу… Ладно. Не будет матюгов. Слово. Я тебя люблю, Игорёшка, навсегда.
- А я тебя! Съел?
- Съел. Но не наелся. Этим никогда не пресытишься…
- Да… я это уже тоже знаю… Вадик…
- М-м… пошли в ванную. Там и разденемся.
- Ага. И меж-ВОЗРАСТНОЙ эротикой займёмся, - да?
- Ещё как займёмся!
- Слушай, и, правда, бардак тут у нас…
- Ха! Ты в кухню загляни!
- Нет. Не хочу. Чёрт с ним, с бардаком, нам с тобой в ванную пора, намерения воплощать действиями, - а бардак этот весь, что вокруг нас с тобой… Опускаем между ним и нами занавес, Вадимка!
- Занавес, Игорёшка!

***

    Занавес

ЭПИЛОГ

Так вот и спи в самолетах… А когда проснешься, то можешь очутиться между небом и землей среди свистящего ледяного воздуха, который озверело лупит и снизу, и сверху, и сбоку… Впрочем, тут еще надо разобраться, где низ, а где верх: вертишься в воздушных струях волчком, ничего сообразить невозможно…
Где-то в бескрайнем ночном небе взорвалась ярко-желтая звезда, кинув блики на лицо Игоря. Преодолевая вой ветра, донесся отдаленный грохот ее взрыва.
Игорь завертел головой, распластался, пытаясь стабилизировать полет… не полет – беспомощное падение… Выгнул шею, пытаясь разглядеть источник вспышки. Только что в этой темнотище увидишь?
А, смотри-ка! – кое-что все-таки увидишь: например, черную кляксу, еще более темную, чем небо. Даже не кляксу, а некое подобие медузы, копошащееся совсем рядом, справа, среди бурных волн воздушного шторма.
Поскольку медуза находилась примерно на одном уровне с Игорем, он сделал вывод: она тоже падает. И в своем падении пытается приблизиться к нему, к Игорю – размахивая  щупальцами-ногами и щупальцами-руками. Неловко размахивая, неумело, но целеустремленно.
И вот уже можно разглядеть, что это и не медуза вовсе, а человек. И даже не просто человек, а – «сюрпрайз!», как обычно кричат в голливудских комедиях – самый лучший человек на свете: Вадимчик дорогой!
Который барахтался-барахтался рядом – и, наконец, смог дотронуться до Игоря, ухватить его за рукав куртки, притянуть к себе, обнимая, приникая к самому уху.
- Держись за меня! – проорал Вадим, перекрикивая свист облаков, пролетающих мимо и щедро одаривающих небесных путников туманной моросью. – Крепче держись! Как можешь крепче! Я раскрою парашют!
При слове «парашют» Игорь удивился. И это мягко сказано – он бы меньше удивился, если б сейчас мимо них пролетел целый рояль в кустах. Ну, скажите, откуда у Вадимчика парашют, что за новости?
Однако размышлять было некогда. Игорь вцепился в любимого друга, вжался в него – так крепко, будто собирался изнасиловать прямо в полете – и тут же услышал хлопок над головой, почувствовал мощный рывок. Столь мощный и яростный, что если б Вадим не обнимал его ответно, не прижимал к себе изо всех сил, то не удержался бы Игорь, нет! – так и оторвался бы, улетел вниз. Но Вадим не расцепил своих объятий – и их совместное падение явно замедлилось.
«А парашют-то раскрылся!» - сообразил Игорь, что есть мочи цепляясь за своего бывшего мальчика, а теперь уже и не мальчика вовсе, а крепкого взрослого тридцатилетнего мужчину. Цепляясь – и глядя ему в глаза. И любуясь им. Его напряженными скулами, нахмуренными бровями…
«А ведь давненько мы не были в объятиях друг у друга…» - мелькнула мысль. Мысль столь же неуместная, сколь и глупая: разве ж это были между ними сейчас объятия любовные? Что угодно – только не любовные объятия!
Вадим перевел напряженный взгляд на лицо Игоря, складка между его бровями чуть разгладилась – он даже подмигнул, но потом снова озабоченно скосил глаза вниз и прокричал:
- Будем купаться?
- Что? – не понял Игорь.
- В озеро падаем! Плавки захватил?
Игорь склонил голову, попытался рассмотреть: что там у них, под ногами?
Да, блеснуло – будто вода. Причем, уже совсем рядом.
- Вдохни! – прокричал он Вадиму. – Набери побольше воздуха: ныряем!
Грохот водной глади, которую они пробили ногами – и телом, и расцепившимися руками… Бульканье вокруг... Вода, пытающаяся пробиться через нос в легкие… Все это навалилось сразу и одновременно. Оставалось только барахтаться, выплывать, выныривать – туда, вверх, к спасительному воздуху, который еще секунду назад был их смертельным врагом.
«Если нас сейчас вдобавок накроет и мокрым парашютом – точно захлебнемся…» - тоскливо подумал Игорь.
Но обошлось. Когда они с Вадиком вынырнули, пыхтя и отфыркиваясь, то обнаружили белое полотнище парашютного купола чуть в стороне – наполовину затонувшее в озерной воде, наполовину зависшее на сплошной стене прибрежного камыша.
- Х-х-холодно… - сообщил Вадик, стуча зубами, когда они, чавкая по илистому дну, выбрались на травянистый бережок.
- А-а-ат-т-то… - согласился Игорь, сдирая с себя мокрую одежду. – Н-н-надо бы об-богреться!
Ранне-осенняя ночь вокруг была тиха и умиротворенна. Лес шевелил листвой, которая только-только начала подсыхать и приобретать специфический осенний шелест, кусты вокруг тоже были в живом еще убранстве.
- П-подмогу надо вызывать срочно! – Игорь вытащил мобильник. – А, черт! Не работает, накрылся… Ну, да – в воде побывал. Как и мы.
- К-к-костерок бы з-запалить!.. – помечтал вслух Вадик.
- Сейчас сообразим! – бодро провозгласил Игорь, жестом фокусника выцарапывая зажигалку из кармана сброшенной куртки.
- Ты ж не куришь! – поразился Вадим. – Откуда зажигалка?
- Стащил на какой-то презентации да так и забыл в кармане – а сейчас, видишь, пригодилась! Ну-ка, молодежь, ай да за дровишками! Да что б сухие были, а то зажигалку истратим, а зеленые ветки не разожжем.
Вадик захрустел ветками, продираясь через кустарник, и вдруг оттуда раздался его радостный вопль:
- Спасены! Игорь, давай сюда! Тут сторожка какая-то!
Подхватывая с земли мокрую одежду, полуголый Игорь ринулся на зов.
Да, там стоял домик. И даже не развалюха, а вполне себе ничего – хоть и крохотный, но с целыми застекленными окошками и дружелюбно приоткрытой дверью.
- Тут и печка есть! – восторженный голос Вадима доносился теперь из темных глубин хибарки. – Давай скорее зажигалку – будем греться!
Это была просто волшебная сказка: в домике обнаружился еще и топчанчик, прикрытый какой-то дерюжкой. Друзья подтащили топчан вплотную к небольшой печурке, в которой весело потрескивал разведенный огонь, оранжевые отблески пламени лихо заплясали по деревянным стенам, по влажной еще коже парашютистов-утопленников.
- Елки-палки, да чего мы как неродные! – возмутился Игорь. – Чего мы трусы на себе оставили? Мы что, друг друга в натуральном виде не видели, прости за тавтологию?
- Не ругайся неизвестными словами, - упрекнул Вадик, послушно стягивая мокрые трусы. -  «Тавто…» какое-то… Матюк иностранный, что ль?
- Извини, вырвалось, - признал вину Игорь, блаженно греясь у печки. – Иди сюда, спаситель мой дорогой, садись ближе. Дай я тебя обниму. Да не сексу ради, а чтоб согрелись мы побыстрее! Ведь самый лучший и быстрый способ согреться – это прижаться друг к другу голыми телами.
- А почему не ради сексу? – подозрительно поинтересовался Вадик, присаживаясь вплотную к Игорю и погружаясь в его объятия. – Брезгуешь секс со мной иметь?
- Тьфу на тебя! – возмутился Игорь. – А кто мне еще в девяносто восьмом заявил: всё, я уже достаточно взрослый, ищи себе кого помладше? Разве ж это не ты был?
- Мал и глуп был – потому и заявил так.
- Не понял. А теперь вырос, получается? Да так вырос, что тебя этот твой новый красавчик уже не удовлетворяет? Как его там – Денис, что ли?
- Дениска – пацан что надо. И удовлетворяет что надо. Просто я, наверно, перенервничал сегодня. Как увидел, что ты вниз улетел… Да и вообще – не каждый раз в твоем самолете взрывы случаются…
- Это точно – в моем самолете такое в первый раз. Надеюсь, и в последний.
- Ну, для этого самолета – точно в последний! – рассудительно заметил Вадим.
Игорь хмыкнул согласно, и опять вздохнул:
- Да что ж такое делается на белом свете? Стоило закемарить чуток – бац! Ни самолета, ни комфорта самолетного. Один экстрим. Голый! – он потерся щекой об обнаженное Вадимово плечо. Внимательно взглянул в глаза другу. – А что за взрыв? Террористы на нас покушаться решили?
- Хрен его знает! Я толком и не понял что произошло. Только, значит, напялил на себя парашют этот – хуяк! – в хвосте что-то жахнуло, искры, огонь. Поворачиваюсь к тебе – а тебя и нету! Дверка самолетная полукруглая распахнута, на одной петельке болтается – а ты отчалил в неизвестность. И как тебя угораздило выпрыгнуть?
- Откуда ж я знаю. Говорю же – спал. Проснулся – падаю. А ты-то как за бортом очутился?
- За тобой и сиганул. Да и что было делать в горящем самолете? Вот интересно, а пилот наш успел выпрыгнуть до второго взрыва? А если и выпрыгнул, то что потом? Он же, наверно, без парашюта был…
- О, кстати о птичках! А ты-то, Вадимчик, как с парашютом оказался?
- По дури собственной. По любопытству. Чем было заняться? Ты задрых как только мы взлетели – тоже еще, хозяин гостеприимный! Звал-звал на рыбалку, а сам спать завалился... Вот я и решил хоть парашютик примерить. Никогда ведь его не надевал – как-то не было повода – дай, думаю, посмотрю, как и что в нем устроено…
- Вовремя посмотрел. Люблю. Впрочем, я тебя всегда люблю. Даже несмотря на то, что ты мне когда-то отказал в плотских утехах. Ну-ну! Сказал же – люблю! Зачем щекотать-то? Или это не щекотка – это ты меня так возбуждаешь сексуально? Гляди – возбужусь, тебе мало не покажется!
- Оёй, напугал! Ну и отдамся, ну и пожалуйста. Я тебе сейчас по-любому готов отдаться – я… я ведь и правда пересрал, когда увидел, как ты вниз улетаешь…
- Значит, очень удачно получилось, что мы в озере искупались. Смыли все последствия твоего испуга.
- Ах ты, подлец! Я же его спас – и он же надо мной насмехается! Вот тебе за это! М-м-м! И вот! Старый перечник! Где твой перец, ну-ка? А перец-то очень даже ничего! Сразу видно: Васятка твой хорошо его тренирует, куда мне до Васятки…
- Ладно попрекать меня Васяткой. Засос, небось, сделал сейчас мне на шее? Ведь сделал, да? А мне потом от Васятки достанется: «С кем изменял, изменьщик?» - он у меня знаешь какой ревнивый? Куда там!
- И куда? Сюда?
- И сюда тоже. Аааа… и правда, хорошо... не останавливайся… Вадимчик, ты не поверишь – но ведь я тебя по-прежнему люблю. И Васятка прелесть, и Петенька, что был у меня до него – но ты… Ты – это совсем другое дело. Совладелец хренов. Почему мы теперь встречаемся только на заседаниях правления нашего холдинга? Вот сижу я с тобой сейчас – и будто не было этих лет… Ты извини, но можно я тебя все-таки поцелую? По-настоящему, а? Как раньше? Не обидишься?
- С чего бы я обижался! Я же говорю – у меня все внутри перевернулось, как только я увидел черную распахнутую дверцу в самолете и понял, что могу тебя потерять. Навсегда потерять… м-м-м…
Дальше было только неопределенное мычание и постанывание – потому как рот Вадима оказался закрыт губами Игоря, да и руки их не остались без дела.
А когда и ноги сплелись в нерасплетаемый узел, то стоны стали еще громче, продолжительней…
Огонь в печурке прогорел и потух, стало совсем темно, но им все равно было жарко, а темнота не мешала – смотреть и не надо было, они и так всё чувствовали. На ощупь. И узкий, жесткий топчанчик оказался шире и мягче любой перины.
Камасутра скромно курила в сторонке.
- Я-а-а кончаю-у-у… - проскулил Вадим, задыхаясь.
- Я! Не! Дам! Тебе! Кончить! Од! Но! Му! – взрыкивая на каждом слоге прохрипел Игорь. – Только! Вместе!!!
…а потом наступила звенящая тишь. И они опять были мокрые, невысохшие – будто заново искупались в озере. В очень горячем озере. Озере любви.
Или даже в океане любви.
- Вадимчик, а что ты говорил про плохого хозяина? – чуть слышно прошептал Игорь на ушко Вадиму.
- Забудь, - тот повернул голову, подул ему на горячую щеку, остужая. – Ты хороший хозяин. Только что это доказал.
- Спасибо. Я тебя тоже очень люблю. Очень-очень. Но меня что-то тревожит. Ты говоришь, что я звал тебя на эту рыбалку, ну, на которую мы летели. Но ведь я не звал. То есть, я не против был с тобой куда-нибудь вместе удрать из Москвы, мы ж с тобой сто лет никуда вместе не выбирались… Но рыбалка? Ты ж знаешь какой из меня рыбак. Я думал, что это ты рвешься на рыбалку. Такое у меня создалось впечатление.
- Я? С чего бы это? Я был уверен, что это твоя идея.
- Интересная история… - Игорь привстал на локте, задумчиво глядя на угольки, еще тлеющие в печке. – Если это идея не твоя и не моя – то чья?
- Террористов, - хмыкнул Вадим. – Которые взорвали твой самолет.
- С самолетом со временем разберемся. Если это время у нас будет. Что-то мне кажется, что не зря нас с тобой вместе собрали на этом самовзрывающемся самолете.
- Думаешь, покушение?
- А сам как считаешь? Кто-то усиленно создает у нас с тобой впечатление, что каждый из нас жаждет лететь на эту рыбалку, и – опаньки! – самолет взрывается в воздухе. Думаешь – простое совпадение?
- Ну, тогда этот «кто-то» должен быть из самого ближнего нашего окружения.
- А дальним и нет выгоды от нашей смерти.
- Всерьез считаешь, что нас сегодня собирались убить? Это же не лихие девяностые, когда приходилось ждать смерти на каждом шагу.
- И все-таки. Кто получает выгоду от нашей смерти, а? Конкуренты?
- Смеешься? Какие конкуренты? У нас их и нет!
- Тогда – наследники. Кто наследует наш холдинг? После нашей внезапной смерти?
- Ты чо?.. Ты это о ком?.. Игорек, ты что, Пашку подозреваешь?
- Пашку? Нет, Пашку – нет.
- Игорек, ты забудь про это, слышишь! Я Пашке верю как самому себе. Да я за Пашку… Да я тебя изнасилую если только ты…
- С изнасилованием мы попозже разберемся. Обещаю. А вот с Пашкой… где мой мобильник?
- Так он же не работает.
- А, черт – верно. Может, хоть твой работает?
- Да мой-то чем лучше? Он же вместе с твоим купался в озере. Вот, смотри… Ух, ты – заработал! Даже эсэмэска пришла! Смотри-ка – от Томки, секретарши моей. Ну-ка… «Павел Иванович попал в ДТП. Находится в коме…» - Пашка?!
- Что? Дай телефон! – Игорь выхватил аппарат из руки Вадима, но поздно – экран потух, и, похоже, навсегда.
- Пашка?.. В коме?.. - Вадим сел, обхватил себя за плечи руками – ему сразу стало холодно. – Пашуля, Павлушик мой…
- Не паникуй! – строго сказал Игорь. – С Павликом всё будет нормально! Он наверняка в хорошей клинике – о нем заботятся врачи, выводят его сейчас из комы.
- Думаешь? – Вадим с надеждой поднял голову, пытаясь разглядеть в темноте выражение лица Игоря.
- Уверен! – четко прозвучал ответ – и Игорь очень надеялся, что голос его не выдаст. Ведь Пашенька… не дай бог ты не выкарабкаешься… - Выкарабкается наш Пашка! И нюни разводить тут нечего! Тем более, что мы ему сейчас ничем не поможем. Себе бы помочь… Смотри, какая интересная вещь получается: в одни сутки мы с тобой оказываемся во взрывающемся самолете, а Пашка – в аварии. То есть, нас всех троих назавтра вполне могло бы уже и не быть в живых… И кому в этом случае достаются наши миллиарды? Соображаешь?
- Семенову! – Вадим так сжал кулаки, что ногти впились в ладони.
- Именно.
- Гад. Гад-гад-гад! Пашку я ему никогда не прощу! И тебя – ну, что ты мог погибнуть – тоже…
- А кто собирается прощать? Нет, мы, конечно, разберемся сначала – а вдруг это не Семенов?..
- Он, сука, он! Я его давно уже подозревал! И тебе говорил – помнишь?..
- Разберемся, Вадимчик, обязательно разберемся. Но сначала нам самим надо живыми из этой передряги выбраться.
- А мы разве не живы?
- Пока – да. Но телефончик-то твой заработал!
- И что?
- А то. Если это Семенов – то у него голова на плечах есть, хоть он и мерзавец... Вот же пригрели на груди змею, ввели в правление, дали нехилую должность… Ладно, будем живы – во всем разберемся! Даже если это и не Семенов, даже если это кто другой – то он наверняка отслеживает наши звонки. И по твоему заработавшему телефону сразу предположит, что мы вовсе не погибли в авиакатастрофе. Так ведь? А раз мы живы, то это надо исправить. Логично?
- Еще бы… - задумчиво кивнул Вадим.
- Вот и я о том же. Наши убийцы запросто отследят наше местонахождение по твоему заработавшему телефону, и моментально кинут сюда, на эту избушку, зондер-команду для зачистки. Как тебе такой вариант? Сможем мы отбиться голыми руками от специально натренированных киллеров?
Вадим вздохнул в темноте.
- Получается что? - ответно вздохнул Игорь. – Сматываться нам надо отсюда. Причем, самым срочным образом.
- А телефоны раздолбать к едрене фене! – жестко добавил Вадим.
- Абсолютно верно. На всякий случай раздолбать – чтоб они опять не заработали случайно. И – выбираться поскорее. Будем надеяться, что время еще не упущено…
- Выберемся! – теперь уже голос Вадима демонстрировал уверенность, которой у него вовсе не было. – Мы и не из таких передряг выбирались с тобой, Игоряха!
- Надеюсь, да – выберемся, - согласился тот, нашаривая одежду. – И еще надеюсь, что мы потом, после – ну, как разгребемся с этим делом – все-таки слетаем с тобой на рыбалку. Вдвоем. Без охраны и без наших пацанов. Они, конечно, замечательные мальчишки, но хочется совсем вдвоем…
- На ебалку? – ехидно хихикнул Вадим. – Блядь, Игоряха – обязательно слетаем! И  не раз еще!

© Пимыч ©Илья Игнатьев 2009-2010гг.