страница 1 2 3 4 5

Глава 21

Меня, до этого сидевшего только на Матросской тишине, и почему-то решившего, что именно так, как там было, должно быть везде, по началу все в нашем централе приводило в недоумение. На Матроске, допустим, твой маршрут передвижения был строго ограничен: камера, два этажа, кабинет. Разумеется, в сопровождении инспектора и строго вдвоем. На нашем централе это выглядело так. Как правило, девушка, инспектор следственного корпуса, насобирав заявок от адвокатов и следователей, шла с этими бумажками через весь централ, останавливаясь у нужной камеры, пнув по двери и назвав фамилию, произносила фразу: «без вещей». Дойдя до последней в списке камеры, она дожидалась зека, и отправлялась в обратный путь, собирая всех, кого назвала раньше. Вот так, гуськом, зеки и шарахались по централу, как в известной игре, у нужной камеры, змейка становилась на одного зека больше. Порою приходилось топать минут по двадцать, по всему централу, пока она обойдет всех, кого ждут в следственном корпусе. За то, своего рода дармовая экскурсия, не говоря уже о том, что подельники, которые зачастую встречались во время этих маршей, могли спокойненько обсудить дела насущные, кто-то умудрялся заглянуть в открытую кормушку, одним словом, скучать во время этих вынужденных экскурсий не приходилось. Представляешь, сколько километров я нашагал по централу за все эти годы?
Или вот – баня. Конечно, «бани», в обычном понимании этого слова нет, а есть душ. На Матроске, это был действительно душ, с раздевалкой, с большой душевой, разделенной на кабинки, были даже напольные весы, и было время помыться - по закону - по 15-20 минут на брата, если в камере сидело человек шесть, то мыться давали по часу, или около того. На централе, а точнее на «спецах», это выглядело следующим образом. Раз в неделю, инспектор, обходил все камеры на этаже и молотя ключом по дверям вопил: «баня!» Все тут же просыпались, поскольку как такового режима не было, и начинали судорожно собираться в баню, складывали в пакеты банные принадлежности, смену белья и так далее. Через какое-то время, дверь камеры открывалась и раздетые до трусов зеки, бегом, совершали марш-бросок до зеленой двери в самом начале коридора. Когда-то давно, это то же была камера, просто ее перегородили стеной, провели горячую воду и пробили дырки в полу под слив, баня готова. Видимо тогда же приделали к потолку «лейки», которые то цедили по капле, то вдруг выдавали сумасшедший напор. Как правило, из леек лил либо крутой кипяток, либо ледяная вода, добиваться относительно равномерного смешения было бессмысленно. Все ржавое и прелое, все в каплях, мокрицах и плесени - камера не может быть душем. Еще как может. Зеки, кто посноровистее, начинали намыливаться посуху, еще на продоле, т.е. в коридоре, поскольку я засекал по часам, на все про все, давалось ровно пять, максимум - семь минут, ровно столько курит инспектор свою сигарету на продоле. После этого дверь раскрывалась и хочешь, не хочешь, а галопом бежишь обратно в камеру, где те, кто не успел смыть с себя пену, смывали, кто не успел побриться под горячей водой – добривались, но уже ледяной, не успевшие домыться – домывались и зябко ежились.
На Матросской Тишине, свет в камерах на ночь отключали, включая некое подобие ночников - лампочек ватт этак на 25, закрытых матовыми плафонами. На нашем централе, про такую роскошь и слышать не желали - яркий свет горел в камерах круглосуточно. Если на других корпусах лампочки попросту выкручивали, и камера погружалась во мрак, то на «спецах», свет обязан был гореть не переставая. Другое дело, что со временем, когда я стал своего рода «непременным атрибутом», мне позволялось выкручивать на ночь эту ненавистную лампочку, давая отдых глазам, и позволяя мне насладиться долгожданной темнотой.
Исключительно спецификой «спецов», а точнее, устоявшимися за долгие годы традициями, я объясняю и то, как проходила прогулка. В два часа дня, инспектор, снова молотил ключом по дверям каждой камеры и голосил на весь продол: «гулять собрались!» Все вдругорядь снова просыпались, и начинали одеваться. Прогулка обязательна для всех, сколько ни качали эту тему особо дотошные зеки, что нет в законе слова – «обязательна», но переубедить веские аргументы в виде ПР-1 (палка резиновая), еще никому не удавалось. На прогулку «спецов» сгоняли всех младших инспекторов со всего централа. Гуляли на крыше все того же пятого корпуса. Инспектора стояли вдоль коридора, на каждом лестничном перегоне, и по два человека встречали зеков у входа в прогулочный дворик. Гуляли ровно час, после чего, инспектора снова занимали исходные позиции, и зеков закрывали по камерам. Почему я обращаю на это столь большое внимание. Не раз, за годы, что я провел на централе, я выезжал в другие камеры, на другие корпуса - за чем и почему, расскажу позднее, но на других корпусах, прогулка была организована диаметрально противоположно. Во-первых, гуляли по желанию, во-вторых, желающие прошвырнуться по дворику, как правило, таких в зависимости от размера камеры набиралось человек по двадцать-сорок, выстраивались на продоле, после чего, всей толпой, спокойненько топали себе по этажу, по лестницам, пока не дотопывали до крыши, где их встречал инспектор и показывал, к какой дворик им следует топать дальше. Летом, когда жарко, и инспекторам лень открывать дворики, и шарахаться с зеками по душным коридорам централа, прогулки на других корпусах могли затянуться и на два часа, могли и на четыре, зеки загорали на солнышке и все были довольны. На «спецах», прогулки, как правило, специально затягивались либо в самые трескучие морозы, либо под проливным дождем, жлоба мусоров иногда давила, жуткая. А как ей их не давить, когда на «спецы» закрывали порою людей далеко не бедных, и хаты ломились от всякой снеди, которой иной инспектор в жизни не видывал, и одежду в передачках передавали такую, на которую у него, инспектора, денег сроду не будет, вот и давились слюной, и жаба их душила, потому и жлобили как могли.

Глава 22

Однако вернусь к обвинительному заключению. Следующими после Лямина, если мне не изменяет память, шли эпизоды с участием Ллойда и Дункана. Все они начинались примерно так: « В один из дней января, февраля, марта, июня, августа 2000-2001 года и так далее…. » Объясняется это тем, что коль скоро автором большинства показаний был Дунька, изредка Ллойд, иногда им вторил Серебро, то стройности и выветренности в точном месте и точном времени в их показаниях как-то не наблюдалось. Хотя, порою, место они указывали довольно точно, будь то квартира или уже упомянутая мною база отдыха. Как правило, эпизоды все повторялись, просто сначала мне по ним вменяли 135, а за тем, повторившись, шло вменение 132 ч.3. Мне довольно трудно как-то комментировать эти обвинения, может потому, что было их очень много, по большей части, все они, не смотря на полное отсутствие вменяемой доказательной базы прошли в суде, а может быть и потому, что ей богу, мне очень хорошо было с этими мальчишками, и, перечитывая тогда эпизод за эпизодом, я вспоминал уже начавшие теряться в памяти моменты и вспышки того, что я с полной уверенностью могу назвать – счастьем.
Хочу лишь отметить, что не находись Лариса Михайловна, да и я, в какой-то ну прямо благоговейной, святой уверенности, что уж суд-то разберется, что уж судья-то, он всех рассудит и вынесет справедливое решение, мы прямо таки на блюдечке приносили Дадаеву и Ненашеву все их умопомрачительные по своей дебильности ляпы и ошибки, что допустили они в обвинительном заключении, подписанном и утвержденным заместителем генерального прокурора, недавно, кстати, уволенным за коррупцию, оборотнем, подлец, оказался, вот уж, воистину – блажен, кто верует. Помню, был в обвинительном заключении такой эпизод. Стало быть, как всегда, встретились я, Дунька и Ллойд на квартире у Серебра. Указывается точная дата - пятое июня 2000 года. Дается описание квартиры, как собственно и всего того, что в ней происходило, во всех подробностях расписывается вечер и ночь, полная моментов счастливого бытия. Расписаны доказательства - показания Дуньки и Серебра. И если Дуньке, с его неуемной фантазией, но как участнику еще можно поверить на слово, то показания Серебра, который в момент счастья находился на кухне, и «только слышал, какую-то возню, но сразу понял, что это возня, учитывая мой неугасающий интерес к мальчикам, не просто так», возились, кстати, раздвигая диван, потом все было тихо-смирно, но вот, поди, ж ты, признали как доказательство. Суть не в этом. Лариса Михайловна, как бывший следователь, и как мой адвокат, тогда прямо вскипела от следаковской тупости. Она просит Дадаева открыть глаза пошире и прочитать показания Дуньки, мои показания, показания Ллойда и прочих, особо обратить внимание на дату моего с ним знакомства - конец июля, начало августа 2000 года. И таких «эпизодов» была масса. То я, находясь согласно имеющимся в деле авиабилетам, допустим в Тунисе, умудрялся весело, лет этак по восемь за каждый момент веселья, проводить время все с тем же Дунькой и Ллойдом, при чем расписано со слов того же Дуньки, все поминутно. Или как тебе расписанные все так же в мельчайших подробностях и вмененные эпизоды наших визитов на базу отдыха, согласно им, на базе мы были аж пять раз, хотя установлено и перепроверено и передоказано в этом же обвинительном заключении, что были мы на базе только два раза. Единственное, что вызвало во мне справедливое негодование, дак это то, как Серебро, уже находясь в статусе свидетеля, приписал, а точнее, отписал на меня свои лавры «первооткрывателя Ллойда», в известном смысле. Мне чужой славы не нужно, тем паче, эпизод этот был целиком списан с показаний Серебра, и только они же выступали как доказательство. Сам Ллойд, естественно «ничего такого» не помнил. Мало того, попросив Дадаева еще раз раскрыть глаза во всю возможную ширь оных, Лариса Михайловна, указала ему, что конечно, в фантастических романах о мгновенных перемещения во времени и клонировании она, конечно, читала, и во многом, обвинительное заключение на такой бульварный романчик порою смахивает, иначе как объяснить, что ее подзащитный, оказывается в один день, в одно и то же время в диаметрально удаленных друг от друга точках нашей страны. Не мог я одновременно мыться в ванной с Ллойдом, и заниматься тем, о чем в мельчайших подробностях, знает только Ллойд и Серебро, вечером двадцать четвертого июня 2000 года, находясь, в то же время, согласно билетам авиакомпании «ТрансАэро» в гостях у солнечной, но порю очень негостеприимной Анапы, и мало того, будучи даже не знакомым с Ллойдом, потому как согласно всем показаниям, познакомился я с ним, только лишь в августе 2000 года.
Следующими шли эпизоды, связанные не столько событиями, сколько фигурантами. Илья Скворцов, наконец, открыл мне глаза - кто сдал мою съемную квартиру. Собственно он ее и сдал. Следует сделать маленькое отступление, поскольку мои отношения с Ильей довольно подробно изложены в отдельном рассказе, то позволю себе лишь небольшой экскурс по данной теме. Дак вот, Илью я знал с февраля 2001 года, и до той поры, пока я держал себя в руках и не позволял себе разгуляться на полную, все у нас было в относительном балансе, сиречь, Илья, оставался своего рода мальчиком-витриной, в моем присутствии, всегда ухоженный, намытый и начищенный. Не более того, за исключением, конечно, того, что он время от времени принимал участие в фототсессиях, все остальное время, выполняя роль, господи, как называют этих шлюшек, что составляют компанию бизнесменам? Нет, конечно, Илья не был шлюшкой, он был просто более чем приятным дополнением к окружающей обстановке. У меня на тот момент, как раз образовалась четырехкомнатная квартирка, где я благополучно зависал, пока однажды ко мне в машину не ворвался как маленький торнадо конопатый мальчишка, и со словами, что он все знает, ему все известно и он, как Герасим, на все согласим, плюхнулся на заднее сиденье. Мальчика-торнадо звали Илья Быков. Весь комизм ситуации заключался в том, что он ворвался в мою жизнь как раз в тот момент, когда я ехал забирать Скворцова из школы и выходить, по ходу, никуда не собирался. Так у меня сразу стало два Ильи. Я доселе встречал непосед и неспокоев, но такого ураганного электровеника как Быков, я встретил впервые. Он в этот же вечер замутил свою жуткую болезнь, сославшись на которую, напел маме по телефону, что остался ночевать «у одноклассника», превратив в один вечер тихое гнездышко о четырех комнатах в натуральный вертеп с примесью салуна времен Дикого Запада. Дункан и Ллойд, братья Фалюты, 2М, как я их называл, или два Миши, еще несколько мальчишек, в том числе и Стаська К., - «Балеро», все встали на брови и уши в одночасье.
Кстати, о Балеро. Мальчишку поперли из местного хореографического училища, видимо узрев в нем Нуриева номер два, не столько по хореографическим данным, сколько за его, кстати, абсолютно нормальный в тамошней среде интерес к учащимся своего пола. Балеро, однако, умудрился встрять в парочку историй с китайцами и монголами (и чего его на них потянуло), и во избежание международного скандала, мальчика по тихой отчислили, якобы за проф. непригодность. Бред, конечно, стать, осанка, походка, да он мне такие па выделывал, на такой шпагат садился, что Цискаридзе обревелся бы от зависти. Он с друзьями машины мыл, вот тогда и познакомились. Мальчишка, который утер нос всем - следствию и суду, да так, что те в себя еще долго прийти не могли, а прокурор Алехин, даже начал после этого случая немного заикаться. Придется забежать немного вперед - уж очень случай замечательный. В обвинительном заключении о Балеро практически ничего не значилось. Упоминался он лишь как установленная следствием фотомодель и как свидетель игрищ и «поваляшек» на кровати, размером с маленький аэродром на одной из многочисленных квартир. Однако был признан потерпевшим, и на основании этого был вызван в суд, тем паче, что от следственных мероприятий он всегда уклонялся, показывая всем кукиш. Случилось это, правда уже во время второго суда, в назначенный день, заходит в зал стройный юноша, дабы выступить в качестве свидетеля обвинения, сиречь, уличить и обвинить меня, какой я мерзкий и «пративный». Прокурор Алехин, не долго думая, просит его рассказать, что ему известно. Балеро смотрит на прокурора, на судью, а потом просит уточнить - что конкретно от него требуется рассказать, поскольку того, о ком они просят его рассказать, среди подсудимых нет. Возникает неловкая пауза. Прокурор переспросил, раз пять, Балеро подвели к клетке, где мы сидели, он долго и внимательно смотрел на нас, успев озорно мигнуть, но все тщетно – тот, о ком писали все газеты среди тех, кого он видит, увы, нет. Судья, видимо решил давануть авторитетом, и уже сам переспросил - кто из присутствующих здесь идиот, он, прокурор, или Балеро, который не узнает того, о ком писали все газеты. Но выходило, что идиоты все, кроме Балеро, он, красавчик, так и не узнал меня, заседание было сорвано, у прокурора началась истерика, а судья кинулся смотреть фотографии - он всегда, когда нервничал, начинал смотреть мои фотки, успокаивали он его, не иначе. Жму и твою руку, мой милый друг Балеро!
Коль скоро речь зашла о мальчишках, сумевших преодолеть и выстоять тот жесточайший пресс, что обрушился на них в результате моего ареста, не могу не упомянуть и о 2М, Егоре «Нигере», Паше «Пыхе» и Антоне «Лунате». И дело не в том, что вот, они такие все из себя супер-герои, а другие, супер-суки. Просто у одних хватило порядочности и чувства собственного достоинства, хватило сил сдержать удар, не сломаться, а другие этого удара или ударов не выдержали, хотя супер-суки, конечно присутствовали, не без этого. В обвинительном заключении эпизоды с участием Мишек фигурировали исключительно по показаниям Скворцова и Быкова. Самих Мишек, следователи, конечно, нашли, и даже пытались вроде как допросить, однако вышла одна неувязочка. Папаша одного из Мишек, отсидел в своей жизни столько, сколько получиться, если сложить возраст обоих Мишек - двадцать четыре года, как с куста. Сам он, синий как изолента из-за покрывавшего большую часть его тела татуажа, я не раз коротал вечера в его обществе, и обществе таких же бывших и спившихся уголовников старой закваски. Одним словом, очень мы с ним стали хорошими знакомыми. Я не раз помогал ему с работой, помогал и семье, в меру сил и возможностей. Узнав, в какую историю влип его Мишка, и что стоит за довольно обеспеченным образом жизни, что начала вести вся семья в последнее время, папаша Мишаню хорошенько вздул, но сказал, что сын его, «сукой продажной», никогда не был и не будет, эту же фразу он повторил пришедшему за Мишаней Похлебкину, и повторял всякий раз, когда мусора пытались подтянуть Мишку по моему делу. Второй Мишка, насколько я знаю, от греха подальше уехал к родным в одну из деревень, выковырять его оттель, как ни пытались, так ничего у мусоров не получилось. Эх, Мишки, и вам от меня респект и уважуха, надеюсь, что все у вас в настоящий момент нормально. Пашка «Пых» был другом Тедди, но в отличие от Тедди, причислял себя к «неформалам», серьга в ухе, тяжелый рок и все такое, однако, оставаясь полностью натуральным мальчишкой, был не против разухабистых компаний, одним словом, он особо не комплексовал, хотя и снялся только один раз, и то, воспользовавшись тем, что я был в дугу пьян, от чего фотосет получился так себе. Дело не в этом, у Паши есть старшая сестра, к тому времени, девушка, что называется, на выданье. За каким чертом Паша припер и ее на уже порядком потрепанную четырехкомнатную квартиру - не понятно, вероятнее всего, он видел во мне потенциального жениха. Женя, так звали сестру, по началу слегка смутилась, но быстро освоилась, и по моему мы даже провели одну ночь вместе. Дак вот, уже потом, когда началось расследование, Пашка и Женя стояли насмерть, но доказали мусорам, что все время, что они меня видели, я к мальчишкам близко не подходил, проводя все время с Женей. Почему? Что мешало им просто сдать и наплести с три короба про меня, как поступали многие, ведь, по сути, я им был даже не знакомый, а так, приятель. Но нет же, боролись, доказывали, Женя Похлебкину напела, что она вообще почти что моя невеста (Пых тогда долго ржал). Или вот Егор «Нигер», то же мальчишка из числа знакомых Тедди. Ну вот не удалось мусорам его в оборот взять, как ни бились! Как Похлебкин воду не мутил, как в школу и родителям фотографии не относил - пошел нахм, и весь сказ. Подобная ситуация сложилась у мусоров с «Лунатом», но тот вообще был уже большенький, его похлебкинскими закидонами пронять было трудно, слышал, что и ему пришлось не сладко, но ведь сдюжил, вывез он эти неприятности, посылал неединожды всех, кто пытался добиться от него показаний против меня. Не добились. Быть может именно в таких вот мальчишках, быть может не шибко фотомодельной внешности снаружи, внутри кроется что-то, что стоит много дороже любой синевы глаз и светлости волос, внутри каждого из них, сидит та часть моей жизни, что подарили они мне, в то время как другие, эти, в общей сложности двенадцать лет у меня отняли.

Глава 23

Вернемся, однако, к обвинительному заключению, по эпизодам, связанным с Ильями. Начнем со Скворцова. После появления в моей жизни Ильи Быкова, началось, как в той песне – «покой нам только сниться». В результате небольшого потопа, частичного обрушения мебели, непрекращающегося топота по всем, некогда тихим комнатам этой квартиры, прерываемые только на сон, при чем кто и с кем спит, разобрать не представляется возможным, поскольку кроме мальчишек, нет-нет на такое сборище красавцев в одном месте заглядывают, и, как правило остаются, Девиз, Дракон и Славка-большой. Скворцов, особо нигде не выделялся, бегал нагишом, но не разбрасывал хозяйские презервативы как Быков по всей квартире, умудрялся мыться в ванной со всеми пятью мальчишками и двумя-тремя взрослыми, но не забывал, как Дунька выключать после этого воду в ванной, и если уж ложился спать, то спал на одном месте, один, как приклеенный, а не начинал среди ночи как угорелый носиться по квартире и показывать свой голый зад в окна, как любил это делать Женька Фалюта - соседей он пугал, что ли, или как Ллойд путешествовать от одной кровати к другой, устраивая полуночные стычки на подушках с теми, кто на этих кроватях уже мирно почивал, или почивали. Скворцов все это где-то у себя в белокурой головушке фиксировал, как и многое другое, что при детальном рассмотрении образует состав преступления, предусмотренного ст.135 и ч.3 ст.132 УК РФ. Вскоре «содомиты» всех возрастов эту квартиру покинули, поскольку явились хозяева, попадали в обморок, а очухавшись, настоятельно потребовали покинуть их квартиру, за семь дней превращенную в декорации к съемкам типа «налет мародеров». Все эти семь дней, оба Ильи спокойненько домой не появлялись, а по их словам, «отзванивались», предупреждая родителей, что ночуют у одноклассников. Куда только вот звонил Скворцов, у которого не было телефона? Вот таким макаром, мы и оказались у моих знакомых, у которых я, два Ильи, Дунька и сын оных знакомых, прозависали еще три дня, вплоть до четвертого марта.
Согласно обвинительного заключения, по тому промежутку, что он пробыл на первой квартире, на основе его показаний, мне вменили ндсх совершенные с Дунькой и Ллойдом и ст.135 по фактам совместных помывок с Петькой и Женькой Фалютами и все с теми же Дунькой и Ллойдом, про себя Скворцов скромно умолчал. Доказательствами по данным эпизодам были показания Скворцова, поскольку Дунька, Ллойд и Фалюты, внятно помнили лишь адрес квартиры - остальное слилось в их головах в холидей нон-стоп, и вычленить оттуда что-либо, как следователи не старались, так у них ничего и не получилось. Но эпизоды остались и пошли в суд.
Четвертого марта 2001 года, знакомые, устав от непрерывного мельтешения мальчишек перед их глазами, сказали «баста» и выпроводили всех, кроме Дуньки (он быстрее всех бегал на рынок за продуктами и выпивкой). Ушел наконец-то домой и я. В этот же вечер на квартиру нагрянул Похлебкин, предварительно совершив набег на мою квартиру и вынеся оттуда уже упомянутый комп и все остальное, вот тогда то он и познакомился с Дунькой и моим загранпаспортом, который хозяева прибрали от греха подальше, а отдать забыли. Оказывается, оба Ильи уже неделю как в розыске, при чем в розыске так сказать, понарошку, поскольку их видели в горячо мною любимом фаст-фуде, на рынке, в залах игровых автоматов - одним словом, милиция как то спокойно отнеслась к факту их пропажи, поскольку была уверена, что дети не просто абы как пропали - они пропали, а точнее, пропадали у меня, а значит, особого повода для волнения нет.
За эти три дня, согласно показаниям Скворцова и обвинительному заключению, я умудрился выхватить эпизод 135 в отношении Быкова, парочку 135 он припас для меня, Дуньки и хозяйского сына, и как он утверждал, хоть сам и не видел, эпизод ч.3 ст132 в отношении Дуньки, который спать в одиночестве категорически отказывался, но и в постель никого кроме меня не пускал, и дверь прикрывал. Так, согласно показаниям Скворцова по поводу Быкова, последний, решил на ночь глядя со мной побеседовать по душам, а поскольку я уже к тому моменту впал в прострацию, Илья Быков, раздевшись до трусов, завалился ко мне на живот и подперев голову руками пустился в философские рассуждения, в коих и прибывал, покуда в комнату не зашел Скворцов, и не застал Быкова лежащим на мне с отрешенным видом, поскольку утомленный собственными разглагольствованиями тупо заснул. Держите 135, не стесняйтесь. Про нас с Дунькой, он, как и Серебро, «только слышал», но ничего не видел, но судя по тому «как из комнаты раздавалось равномерное скрипение дивана, я понял, что он совершает насильственные действия сексуального характера в отношении Бахарева» - удивительный слог для мальчика 13 лет с образованием шесть классов, ты не находишь? Все равно, ч.3 ст.132 и эпизод пошел в суд. Дунька, кстати, в своих показаниях, на которых я, видимо все ж таки остановлюсь, но чуть позднее, после того, как ему показали показания Скворцова, очень возмущался, мол не было у него со мной ничего, это он хозяйскому сыну минет делал, вот диван и скрипел. Спасибо Женя. В суде осудили сразу за все, за то, что слышал Скворцов и за то, чего не было, но от чего скрипел диван, поскольку единственным человеком, как решили следователи и судья, которому доставляло это удовольствие, был не Дунька и хозяйский сын, а твой покорный слуга.
Продолжая свой небольшой экскурс в прошлое, замечу, что с момента, как в марте, Скворцова поперли из квартиры, прошло месяца четыре, и снова встретились мы совершенно случайно, на овощном рынке, где его маман торговала с машины картошкой. Естественно он уже был далеко не мальчик-витрина, а ежели и был, то скорее напоминал витрину вино - водочного магазина времен указа о борьбе с алкоголизмом – заляпанную, засиженную и залапанную страждущими алкашами. Не смотря на все это, сошлись мы снова и до августа месяца практически не расставались. Он снова заиграл утерянным было лоском, ты не поверишь, кстати, гель для волос, которым я его время от времени бриолинил, прошел в суде как анальная смазка!! Но, это я забежал вперед, дак вот, оставаясь таким же в меру непреступным, Илья, тем не менее, фиксировал все, что происходило вокруг с его более раскрепощенными товарищами. Конечно, Илья был не чужд слабостей - мытье в ванной без моего участия он вообще считал оскорблением и напрасной тратой моющих средств, спал он, исключительно одетым и исключительно в моем обществе - когда позволяла кровать, естественно. Всех это устраивало. Временами он уезжал домой, но вскоре снова возвращался, на пару дней, на неделю, месяц. Нет нужды говорить, что Скворцов проходил как один из самых важных свидетелей обвинения. По началу, я чуть с Ларисой Михайловной, мы чуть оба дара речи не лишились, когда читали обвинение, касаемо Скворцова и его последних месяцев прибивания в моем обществе. «Насильственно удерживал», «насильственно лишил свободы», «скрывал местонахождение», «препятствовал передвижению» и прочее, прочее. Радует то, что обвинение в похищении и незаконного лишения свободы в суд не пошло, поскольку клиническая стадия шизоидного бреда Скворцова, а точнее следователя, под чью дуду или в чью дуду дул Скворцов была очевидна и не требовала никаких опровержений. Но 135 мне за Скворцова впаяли - нечего мыться с одетым мальчиком, и спать в ванной, или наоборот?
Илья Быков, после марта повел себя несколько странно - он проколол ухо, пару раз мелькнул на горизонте и пропал. Справедливости ради скажу, что нашел я его, однако от встречи он уклонился, подравшись со Скворцовым, который по моей просьбе пришел на его квартиру, дабы окончательно выяснить – кто разоткровенничался с Похлебкиным в марте. Драка свидетельствовала в пользу невиновности Скворцова и продажности Быкова. По этому случаю устроили праздничный ужин. Как выяснилось позднее, с Похлебкиным они беседовали оба, взахлеб рассказывая то, что было и то, чего не могло быть по определению. Объявился Быков только в обвинительном заключении. Оказывается, согласно его показаний, в тот вечер, это не его потянуло пофилософствовать, а я, будучи в нетрезвом состоянии, мешая ему перелазить через меня же, дабы устроится под бочок, стопарнул его на себе, где он и вынужден был заснуть, по причине «ласкательно-поступательных движений», которые я производил, в области его спины и ниже, на сколько хватило рук, Быков уточняет - не снимая трусов, правда не уточняет, чьих. Статья 135, получите, распишитесь - поскольку колыбельные песни, это одно, а «ласкательно-поступательные», это уже развратные действия чистой воды. Прошел эпизод, как по мылу.

Глава 24

Мой тюремный быт, месяц от месяца становился все обыденнее и обыденнее. Мои Родители, хоть прошло уже столько лет, до сих пор не могут прийти в себя от случившегося, и только им, я обязан тем, что выжил и пишу эти строки. Родители предали в камеру телевизор, постоянно носили передачки, одним словом, в бытовом плане, все со временем настолько устаканилось, что уже текло как-то само собой. Время, как ни странно, летит на тюрьме очень быстро, я не успевал считать недели, месяцы, годы. А тогда, постепенно обживаясь и обрастая знакомыми, я постепенно привыкал к централу, а централ привыкал ко мне. По идее, каждая камера должна вести неофициальную «домовую книгу», в которую заносились все те, кто заехал на в камеру. После этого, данные этой книги, раз в неделю рассылались по централу, что бы каждый мог найти подельника, или наоборот, скота, что сдал тебя, а теперь сам заехал. Эти книги обычно велись в больших камерах, на «спецах» такого не было. Тут вообще многие «не писаные законы» переставали действовать, поскольку «законы» эти, это ведь так, понты корявые для малолеток и вислоухих свекловодов, которых заезжало на централ великое множество - для убогих и тупых, одним словом. Конечно, с обиженным никто за руку здороваться не будет, и ест он отдельно и спит и вообще - все у него отдельное, тут уж ничего не попишешь. Но вот то, что никто тебя помимо твоей воли не вправе принудить вообще что-либо по делюге своей рассказывать, это факт. То, что заходишь ты в камеру на «спецах», тебя сначала чайком напоят (предварительно конечно спросив, если видок у тебя подозрительный – «все ли у тебя в порядке по этой жизни»), сигаретку дадут покурить, а там уж, расположившись, хочешь – говори, а нет, смотри телик, или играй в карты, или читай книжки да журналы. Понимали люди, что у каждого своя головная боль, многим срок нешуточный корячится - зачем лезть к человеку? Да и Вася, пока его в зону не отправили, всегда на стреме был, и не нужные вопросы в мой адрес пресекал на корню. В отличие от всего централа, где практиковалась «килишевка», это когда камера рыл на сорок, переводилась вся сразу в другую камеру, или камеры перемешивались или попросту раскидывались - движуха там была постоянная. Правда это не касалось «красных» хат и «спецов». На моей памяти, из камеры я первый раз выехал летом 2002 года, когда на спецах замутили ремонт небольшой ремонт - вмуровывали в пол вокзальные унитазы, устанавливали раковины и спиливали с окон «реснички». Просто однажды, каким то попутным ветром, занесло к нам на централ правозащитника, посмотрел он на то, что твориться, а точнее, он окунулся в атмосферу советского следственного изолятора, поплохело ему, и написал он жалобу, на тему «как в государстве, пытающимся называться демократическим, в камерах нет унитазов, полы залиты смесью битума и цемента, дневного света в камерах нет абсолютно, в еде плавают тараканы, крысы и так далее». О, тараканы на тюрьме, доложу я тебе это не просто тараканы - это какие то тропические монстры, зеки называют их «хозяин». Я таких только по телевизору и видел - здоровенные черные насекомые, здоровенные до такой степени, что порою казалось слышно, как они топают, совершая свои ночные марш броски. Это почти невероятно, но это факт - за все годы, что я провел на централе, ремонт не прекращался ни на один день. Ремонтировалось все, всегда и везде. Потрясающе, и что самое смешное, конца краю этому ремонту не видно и поныне. Выехал я тогда на первый корпус централа, самый большой, с массой разнокалиберных и разномастных камер. На централе, как в известной поговорке, встречают по одежке, только в тюрьме, встречали не столько по одежке, сколько по количеству баулов, что с тобой таскаются. Много баулов - знатный человек, почет ему и уважение, хотя, как в любом правиле есть и исключения. Заходит в хату дядька, одет так себе, в руках сидорок полупустой, какое к нему отношение, иди, тусуйся к своим, ни чаю тебе, ни сигаретки. Дядька идет куда велено, сидит, смотрит, слушает, все на ус мотает. Раскрывается дверь в хату, и шныри начинают закидывать баулы один другого больше. Встает тут дядя и говорит, мол, разрешите представиться - вор в законе такой – то. И начинается раздача! Смотрящего под нары, за то, что неуважение с самого начала проявил, все на размер баулов мерил, всю «блоть» камерную мужикам велено отметелить, что бы ни зажиралсь впредь, одним словом - порядок наводит, и через денек – другой, дальше, в следующую хату, на другой корпус. Правда это или байка, не знаю, поскольку при мне, всех коронованных воров сразу в одиночки в самые глухие подвалы закрывали, и с централа старались побыстрее на этап отправить. Выехал я, стало быть, в общую камеру, человек по моему на сорок. Вот уж действительно - смена обстановки. Из тишины «спецов», я вдруг окунулся в непрекращающийся водоворот людей и событий. Сорок человек на небольшом пространстве камеры, это однозначная духота и вонь, бороться с которыми невозможно. Сорок рыл уже сидевших и только заехавших по первому разу - это постоянные разборки и свары, это карты, и жужжание машинки для татуажа, и, разумеется, круглосуточно работающий телевизор - исключительно МУЗ ТВ или MTV. Именно в таких, больших камерах более чем где, видно деление на кастовость уголовного мира. У дальняка живут петухи и «обижон» (обиженный и петух, это как бы две стороны одной масти, обиженный, это зек по какой то причине либо отсосавший, либо обоссаный, либо дотронувшийся до члена, либо сболтнувший, что по воле лизал «пилотку», кулингулис в среде зеков не в почете), а петух, это уже тот, кого отымели, либо он сам по воле этим занимался. Бывают петухи рабочие, то есть дающие «под хвост», а бывают просто петухи, старенькие или запустившее себя на столько, что на него смотреть то страшно, не говоря уже про все остальное. Дальше идут разного рода бомжи и прочая шерсть, от обижона отличающаяся тем, что к ним отношение чуть более человеческое, а так, те же вши, грязь и полная безнадега. Следом идут мужики – работяги. Строгие ребята, никуда не лезут, а тянут лямку и жрут пайку, готовы подсобить, не за бесплатно конечно. Подсобить, это состирнуть, помыть, подшить, одним словом, похлопотать и за себя, и за тебя. Далее идут «приблатненые», то есть стремящиеся стать со временем блатными, эта публика была помоложе, понахрапестее остальных, пошустрее, вот и примазалась к узкому кругу лиц, что верховодила в каждой хате. Те вообще чувствовали себя вольготно, целый день валялись на шконке, пялились в телик, пили водку или кололись героином, изредка удаляясь «за шторку» в обществе молоденького и симпатишного петушка. Кстати, неиссякаемым источником, исправно поставляющим на взросляк молоденьких петушков, была и остается малолетка централа, на которой, в отличие от зоны, лиц старше 18 лет не задерживали ни на день. Исполнилось пареньку восемнадцать, а следствие еще продолжается - на следующий день его поднимают на взросляк. И тут уж извини, куда попадешь и на кого нарвешься. Малолетка - это вообще зверинец чистой воды. За что платят деньги этим разжиревшим матронам, именуемым «воспитателями» - для меня так и осталось загадкой. Культ беспредела, культ насилия и унижения поставлен на малолетке во главу угла. Все самые чудовищные и необъяснимые с точки зрения взрослых «традиции и порядки», царят именно на малолетке. Недавние события на нашем централе, когда в хате малолетку сначала задушили, потом сокамерники по очереди надругались и выкололи черенком от ложки у трупа глаза – наглядное тому подтверждение. Порою складывалось такое впечатление, что единственной задачей, что стояла в среде тех, кто сидел на малолетке, это не быть изнасилованным, тут уж не до жиру, я уже не говорю про то, что сидели ребята по тяжким и особо - тяжким статьям, о статьях, о суде, и грядущем сроке, думать было некогда, когда жопа, а зачастую и жизнь в опасности. Хотя, встречались и такие, а особенно в последние годы, которые про зад особо и не переживали, еще по воле решив, что один раз - не пидарас, два раза - не система, три - не привычка. Именно пересекаясь порою с малолетками, ввели мы с Бородой такой термин, мальчик-бренд, ибо, оказывается, и в пятнадцать и в восемнадцать попадаются действительно «бренды», стать и образ, гармоничные пропорции во всем, и так далее, не говоря уже о том, что с иными можно было просто общаться, в том числе и по теме, а не тупо заниматься сексом на скорую руку. Или это с «голодухи» нас так поперло, но к этой теме я еще вернусь в конце моего повествования. Бывших малолеток переводили на первый корпус, в общие хаты, и совсем не факт, что заехав в хату мужиком, молоденький парнишка, этим же мужиком из нее и выедет. А уж способов, как «приболтать», «подфаловать» приглянувшегося мальчика, поверь мне - для убалтывания баб, способов и уловок придумано меньше. Это уже под самый занавес моего пребывания, некоторых бывших малолеток переводили на «спецы», куда, я думаю, ты и так понимаешь, разумеется, исключительно во имя их же безопасности. А тогда, примерно в такую «общую» хату я и заехал. Вернее сначала шныри затащили мои майданы, потом инспектор принес телевизор, замыкал шествие я, неся еще один майдан. Как-то так сложилось, что встретили меня очень приветливо, а когда выяснилось, что «смотрящий» за камерой очень хорошо знает моего соседа по дому, очень уважаемого в городе человека, то тут вообще началось братание и полное взаимопонимание. Очень мне обстановка в камере армейскую напоминала, в худшем смысле, смотрящий, которому заглядывают в рот его «шестерки», варят чай и готовят еду, мужики, стирающие белье ему и его шестеркам, петухи, ублажающие его перед сном. Довольно грустное зрелище, заставлявшее меня целыми днями либо читать, либо тупо смотреть в телевизор. К счастью, этот визит вскоре подошел к концу, не прошло и недели, как за мной зашел наш корпусной - собираем майданы, и возвращаемся обратно на «спецы».
Раз уж зашла речь, попробую рассказать о наиболее запомнившихся мне сотрудниках централа, благо, в конце – концов, я узнал их почти всех, но эти как-то особо запали в память. Начну я, пожалуй, с легендарного Паутиныча. Когда я поднялся на централ, Паутиныч ходил в капитанах, занимая должность сродни старшины в армии – корпусного. Вот, доложу я тебе, проныра был – редкостный, вдобавок ко всему, имел пунктик - паутина в углах и на стенах камер, за что и был прозван – Паутинычем. Именно с подачи Паутиныча, как-то раз, всем камерам раздали натурально обломки кирпичей для того, что бы этими обломками зеки натирали медные краны в камерах. Безопасники, когда эти осколки увидали, чуть с ума не посходили - натуральное оружие пролетариата в каждой камере, и не по одному! Власть, если говорить про ментов, делилась на централе следующим образом. Во главе стоял хозяин, царек и божок в этом государстве в государстве, полковник Меньтин, личность очень одиозная и противоречивая. Патологическая и нескрываемая ненависть к зекам, соседствовали с довольно своеобразным чувством юмора, и ненавистью к демократам, американцам и пиковым. Когда хозяин ходил с обходами по централу, трепетали все, начиная от ментов, и заканчивая последним петухом, ибо в какую сторону обрушится вспышка гнева, не мог предугадать никто, но без того, что бы унизить пикового, если тот попадался ему на глаза, как правило, хозяин из камеры не выходил. Далее по значимости шел полковник Нургалиев - правая и левая рука хозяина – зампобор, то есть, заместитель начальника по оперативной работе и безопасности. Полковник Нургалиев запомнился мне спокойным и рассудительным тоном, обязательностью в словах и непредвзятым отношением, по крайней мере, ко мне. Следом шли: начальник оперативного отдела майор Сокол (оказался оборотнем и ноне получив судимость, на пензии), и начальник отдела безопасности - майор Степанов, ныне возглавляет СИЗО №2, где с недавних пор сидят малолетки и женщины. Вот уж самодур был редкостный, визгливый, заносчивый, поднявшийся из грязи в князи и сделавший карьеру исключительно благодаря своей «невменяемости». Между этими двумя, ах, прости, совсем забыл, была еще одна власть, четыре сотрудника ОРБ, сиречь что-то вроде службы внутренних расследований, подчинявшихся непосредственно начальнику ГУФСИН края, вот уж кого остальные мусора, включая самого хозяина бздели пуще любой проверки или комиссии, и бздели, нужно сказать не напрасно, поскольку рыльца в пушку были на централе у многих. Дак вот, между оперотделом и безопасниками постоянно шла грызня и возня, поскольку зачастую интересы оперов, прямо противоречили мерам безопасности. К примеру, заносит простой опер на централ водку, для того, что бы его человек в камере напоил того, к которому у опера интерес имеется и тот, по пьяной лавочке ему все выложил. В результате в хлам напивается пол камеры, поскольку в камере была еще и брага. Безопасников натягивают сам знаешь на что, поскольку прошляпили водку в камере. Или тот же опер, тому же человечку передает мобильник с диктофоном, что бы тот, дав позвонить тому, к кому у опера интерес, оставил как можно больше информации и в телефоне и в диктофоне. В результате, все кто находиться в камере начинают звонить кто куда, кто домой, кто подельникам на волю или в соседнюю камеру, кто начинает стращать терпил, и срывает заседание суда, одним словом, полный бардак и расслабуха. Зек, работающий на безопасность, следующим же утром, всю малину сдает, безопасники устраивают шмон, выкашивают телефон, и в этот раз натягивают опера и весь оперотдел. Ярчайшим представителем отдела безопасности был майор по кличке «Чеченский синдром». Здоровенный мужичище, он всегда ходил в обрезанных перчатках, иногда в лихо заломленном берете, пока разрешены были дубинки, носил дубинку исключительно на плече, из особых примет - имел на руке электронные часы ядовито желтого цвета, нет, даже не китайские, а скорее собранные вьетнамцами, из деталей, что они нашли на ближайшей помойке. Кличку свою майор получил за то, что по слухам, будучи воякой, получил в Чечне контузию, или несколько, в результате которой, его периодически стебала пеллагра, сиречь, падучая, в своем же обычном состоянии, «чеченский синдром» выражался в том, что майор начинал ни с того ни с сего вдруг клацать зубами, корчить рожи и вообще, вести себя не совсем адекватно. Но, в общем и целом, Сергей Леонардович был не плохой мужик, однако именно он меня упек на трое суток в единственный за все годы карцер, но это еще будет очень не скоро, а пока, вернусь к обвинительному заключению.

Глава 25

Настала пора рассказать про эпизоды, связанные со Славой Булдаковым. Я намеренно не упоминаю всех эпизодов, с участием мальчишек, разной степени ссученности, поскольку они связаны и другими фигурантами по моему делу, очень уж все было взаимопереплетено в наших отношениях. Дункан, Ллойд, Эльф, Булдаков, Смайл, Гурьянов - все они ничтоже сумняшися подписывали протоколы своих допросов, притягивая порою за уши, а порою лишь по наущению следователей, несуществующие или сильно преувеличенные эпизоды, затягивая удавки на наших шеях. Пару слов о Смайле, коль уж помянул я его, как о примере чарующей, просто обескураживающей по своей простоте жажде срубить денег со стороны родителей - в большинстве случаев, законченных пропоиц и нищеебов. С ним меня познакомил приятель Лямина - Генка Нечаев, мальчишка, корявенький не только внешне, но и внутренне, при чем, корявость эта, была заметна сразу, но он так просил его сфотографировать, так настаивал, что даже привел своего дружка, мальчишку одного с ним возраста, лет этак одиннадцати - двенадцати, но мелкого и до того смешливого, что я сразу назвал его «Смайл», сиречь, улыбка. А тут, как раз, приехал ко мне Борода, человек-фонтан, в плане всяких придумок, проделок и прочих веселых штук. Вот таким составом, мы и отбыли на одну из баз отдыха, где в августе месяце, вот уже не помню, не то 1998, не то 1999 года, Борода устроил там натуральный Новый Год, с подарками с фейерверками, наряженной живой елью и нырянием в пруд, сразу с мостков у бани, одним словом, все были безумно счастливы. Пока я был еще в состоянии держать камеру, я сделал несколько снимков Смайла. Видимо в пылу веселья, ночью, не то Смайл, не то Генка, пробравшись в комнату, где спал Борода, насадили у него деньги, часы и так, по мелочи. Борода, человек широчайшей души и отходчивости, списал это утром на свою рассеянность, хотя, как потом выяснилось, он видел, кто крал, но был настолько благороден, что не стал прилюдно портить всем праздник. Все, с тех пор, я Смайла не видел, временами встречая лишь Генку, который промышлял воровством, в конце концов, его упеткали в тюрьму, где мы с ним однажды очень мило пересеклись, но вяло поздоровавшись, он благоразумно решил рот свой не открывать, и не открыл, кстати. Каково же было мое удивление, когда в обвинительном заключении я нахожу вменяемые мне два эпизода 135, согласно показаниям Смайла и Генки! Я, оказывается, заманив их на базу отдыха, вместе с Бородой, устроили там сумасшедший дом, а когда Борода лег спать, я начал уже знакомые «ласкательно поступательные» движения в адрес Смайла - это показания Генки. Смайл показывал все точно так же, только «ласкательно-поступательно» я уже действовал в той области кровати, где спал Генка. Где мусора откопали Смайла - ума не приложу, но его маман требовала с меня триста тысяч, при чем, немедленно, якобы за тот непоправимый урон психике Смайла, что я ему нанес. Сам факт того, что она ни разу не явилась в суд, по причине непрекращающегося уже лет десять запоя, наглядно говорил - за чем этой особе нужны были деньги. Денег она, кстати, не получили ни копейки, а я получил два эпизода.
Возвращаюсь к Булдакову, ибо это не эпизод обвинения - это гимн мусорской тупости, профанации, от которого несет как от помойки в пригороде Дели, пропеть который я готов хоть на Красной площади, но коли, не суждено, то пропою его здесь и сейчас. Читаем мы с Ларисой Михайловной обвинение и начинаем даже хохотать на нервной почве - такого клинического бреда всех сивых кобыл сразу, ни она, ни я в своей жизни еще не читали. Начинается оно с общих слов, о том, как Девиз, повстречав Славу у цветочного киоска, привел его ко мне на квартиру. Ни о помывке, ни об ужине нет и не слова - Слава «сразу проснулся, почувствовав, что что-то у него не то сзади твориться». Далее идем примерно по тексту. Почувствовав неладное, Слава попытался сопротивляться, и сопротивлялся минут так пятнадцать, не кричал, не звал на помощь не говорил, не просил «не надо дяденька» и не скулил как обычно показывают по телевизору сцены изнасилования, а стиснув зубы боролся со мной, однако смирился и повернулся на бок, после чего, я взял гель для укладки волос, который специально для этой ночи приготовил, и намазав его отнюдь не на голову Славки, совершил свое черное дело, потом еще раз, и еще раз, и так в течение от получаса, до сорока минут, при этом, закончив все это, «обильным семяизвержением». После чего все удовлетворенные уснули. Доказательством выступали показания Булдакова, данные им через две недели после моего ареста, баночка с гелем для волос, и пятнышко, что нашли на простыни, видимо символизировавшее «обильное семяизвержение». Казалось бы все ясно - отпердолили Славку, за понюшку табаку. Для Ненашева тот день был сродни публичной порки. Лариса Михайловна спрашивает Митю, женат ли он и знает ли предназначение геля для укладки волос. Ненашев женат и про гель знает. Лариса Михайловна, женщина привлекательная, она им тоже нет-нет пользуется, то есть, они говорят об одном и том же. Тогда, Ненашеву должно быть известно, что гель для укладки волос, про своему предназначению и составу, это тот же лак, предназначенный для фиксации, то есть, грубо говоря, склеивания волос и придания им нужной формы. Митя согласно кивает. Как можно использовать лак для волос в качестве анальной смазки? С таким же успехом можно было использовать столь любимый Булдаковым клей «момент» - эффект был бы примерно одинаков, я бы намертво вклеился, зафиксировался в Славке, и прибывал бы в этом состоянии до сих пор. Ненашев кивает. Лариса Михайловна просит показать ей в перечне доказательств ссылку на судебно-медицинскую экспертизу, проведенную через три, максимум пять часов, после того, как я чудом не приклеившись, отстал таки от Булдакова. Ведь согласно этой экспертизе, никаких следов, не то что геля, не говоря уже о сперме, там вообще никаких следов не было, равно как и повреждений, покраснений, ссадин, царапин и всего прочего, что обязательно остается в таких случаях, учитывая что все это происходило насильно, и в общей сложности заняло времени не меньше часа. Ненашев кивает, точнее, отрицательно мотает головой - нету экспертизы. В деле есть, а в перечне доказательства вины – нет, поскольку пришлось бы приводить ее как железобетонный аргумент моей невиновности. Мало того, Лариса Михайловна просит Ненашева показать ей в перечне доказательств моей вины показания Булдакова, которые он давал в то самое утро, сразу после экспертизы. Тот снова как конь мотает головой - нету этих показаний, а ведь именно в них Булдаков говорит, что после того как помылся и поужинал, он лег спать, никто ничего с ним не делал, а проснулся он только тогда, когда в квартиру пришла милиция. Но допустить два армировано - бетонных доказательства в моей невиновности, да они скорее сами себя отымеют, чем допустят такое! Ларису Михайловну успокаивала ее непокобелимая вера в правосудие, которое, как считала она, даже рассматривать этот бред не станет. Но эпизод ч.3 ст. 132 в отношении Булдакова в суд пошел. Коли речь зашла про анальную смазку, не могу не вспомнить один эпизод, нашедший свое отражение в материалах дела. Приехал как-то в гости ко мне Чемпион, и всей гурьбой, поехали мы на базу отдыха, встречать новый год. Чемп, человек аккуратный и педантичный, помимо приличествующих по случаю новогодних прибамбасов, прихватил с собой одноразовые тюбики этой самой смазки, вдруг чего в машине заклинит, или лыжи по снегу не достаточно резво покатятся, сгодятся, одним словом. Приехали, расположились, а Дунька, любопытный стервец, эти тюбики раньше времени вытащил - ничего ж еще не заклинило, а на лыжи только завтра собирались встать. Покрутил он их в руках, посмотрел - а на тюбиках всякие фрукты нарисованы и овощи. Дунька возьми, пакетик с нарисованной малиной и распечатай. Потянуло таким вкусным, но не свойственным для новогодней ночи запахом. Надписи на тюбиках по-русски говорят, что не все то золото, что блестит, и что общего с малиной тут только сам цвет и запах. Дунька, влекомый любопытством, тем не менее, пробует смазку на вкус. Действительно, не малина. А в упаковке этой было тюбиков двадцать, они как патронташ висели, всякие - разные. Дунька, бестолочь, все тюбики с незнакомыми фруктами и овощами пооткрывал, и каждый на вкус отведал. Эпизод этот, конечно знали все присутствующие, но когда Дунька за каким то хреном рассказал о нем на допросе, то именно факт присутствия анальной смазки, позволил следствию сделать вывод, что все из фигурантов, будучи людьми, не глупыми, использовали распечатанные Дунькой тюбики непосредственно по назначению - жарили на них оладьи или жарили, но не оладьи, но не важно - одним доказательством ч.3. ст.132 у следствия стало больше.

Глава 26

Где-то в середине февраля 2002 года, Дадаев принес нам с Ларисой Михайловной увесистую папку - постановления о назначении всевозможных экспертиз, сами экспертизы и заключения экспертов. Нам предлагалось во всех этих бумажках поставить подпись, типа ознакомились. Лариса Михайловна тогда сразу сказала, что вся эта кипа бумаги не стоит и рулона туалетной бумаги «Климакс, мягкой, словно вата», и в суде не прокатит, поскольку согласно закона, нас обязаны были сначала предупредить о назначении экспертиз, дать нам возможность ознакомиться с перечнем вопросов, быть может добавить свои, рассмотреть кандидатуры экспертов, может быть, дать отвод, или добавить своего эксперта, а лишь потом, проводить экспертизу, при чем, после оной, нам обязаны были предоставить результаты, мы должны были ознакомиться с ними, внести, если необходимо дополнительные вопросы, а уж потом, подписывать результаты экспертиз. А тут, почти через год, после назначения и проведения экспертиз, нам предлагают все это подписать оптом, тем самым просто втаптывая в пыль номы закона! Дадаев застенчиво улыбнулся - уж он то знает, что получив от генеральной прокуратуры карт-бланш, они этот закон и эту даму с завязанными глазами отымели столько раз, так вволю над ними поглумились, что наши подписи, как и все попытки Ларисы Михайловны, добиться хотя бы видимости соблюдения законности следствием, увы, ровным счетом ничегошеньки не значат и не меняют.
Начинаем знакомиться с экспертизами. Понятное дело, сначала идут постановления о назначении психолого-психиатрических экспертиз, поскольку следствию необходимо выяснить - осознавали ли потерпевшие характер производимых с ними действий, могли ли адекватно на них реагировать, были ли в силах дать отпор, или в силу каких то обстоятельств, сделать этого не могли. Я пока лишен возможности обратиться непосредственно к самим экспертизам, хотя, все они у меня отксерокопированы и прибраны до поры до времени, равно как и все тридцать два тома уголовного дела, за исключением фотографий - не дали отксерить, ну и не надо, что я, своих фотографий не найду, что ли? Глупо было бы.
По идее, коль скоро мальчишек, что проходили экспертизы, было человек десять, то и содержание экспертиз, должно было как-то отразить индивидуальность каждого, не клоны же они, верно? Однако я хочу подчеркнуть - все экспертизы были одинаково однообразны – копии, в которых лишь менялись даты проведения и фамилии мальчишек. Проводили экспертизы врачи из детского отделения местной областной психушки. Про этих «врачей» я слышал еще, будучи на воле, поскольку, пропадает мой мальчишка – месяц, два от него ни слуху, ни духу. Оказывается, и это было общепринятой практикой – мальчишку, отказывающегося по каким то причинам жить дома, и несколько раз попадавшего в комнату милиции, на несколько месяцев, с подачи мусоров и детской комнаты милиции, помещали в эту психушку, на «перевоспитание» галоперидолом и аминазином. И вот эти эскулапы проводили экспертизы!
Краеугольный вопрос этих экспертиз - осознавали ли мальчишки то, что с ними происходило. Ответ, как ни странно, был во всех случаях одинаков – да, осознавали. Все с лихостью доложили кто такие гомосексуалисты, что такое онанизм и вообще, они сами не гомики, просто им было «прикольно». Мальчишки были здоровы во всех отношения, адекватны, лихо отвечали на вопросы, касаемо межполовых отношений, Лямин, как ты помнишь, сказал, что он ни-ни, ни грамма в рот, ни сантиметра в попу, и вообще, он натурал до мозга костей. Остальные были не так категоричны, но то, что все всё прекрасно понимали и осознавали - этот факт экспертиза установила железно. Но экспертам дано указание - вывести результаты так, что бы те свидетельствовали об обратном, но как это сделать? А очень просто - согласно всем результатам экспертиз, мальчишки, осознавая фактическую сторону происходящего и отдавая себе полный отчет в происходящем, в силу возраста не могли оказать сопротивления, поскольку в моральном плане, были к такому сопротивлению не готовы и не могли спрогнозировать возможных последствий в будущем. На то обстоятельство, что в ч3. ст.132 УК РФ нет ни слова о «моральном осознании», а подчеркивается лишь о фактическом осознании и как следствие, возможности оказать или нет сопротивление, всем было до лампочки. Забегая вперед скажу, что мы вытащили в суд председателя этой экспертной комиссии, Брохина. Дипломированный психиатр, видимо перенервничав, начал говорить правду, да так, что прокуроры за головы схватились, а мы, дак просто лежали со смеху на эту клоунаду глядючи. Оказывается, что осознание «фактической стороны», оно и есть самое главное, осознание этого приходит к ребенку в возрасте от пяти до восьми лет, другое дело, что под угрозой применения насилия ребенок, все осознавая не может в силу возраста оказать этого сопротивления, вот о чем говорит ч.3 ст.132. «Моральное осознание» это такая хрень, которая может наступить в возрасте десяти-шестнадцати лет, а может и не наступить вовсе, как говориться, маленькая собачка, до старости щенок. Я уже сказал, что все без исключения экспертизы были признаны доказательствами, и никаких нарушений на стадии их подготовки и проведения судом усмотрено не было?
Некоторым разнообразием отличались судебно-психолого-психиатрические экспертизы. Собственно, это были судебно-медицинские экспертизы, от психологии там были разве что латексные перчатки судебного медика. Не удивительно, что Булдаков заснул во время такой экспертизы. Читая их, я узнал много нового, так например поза «раком», на научном жаргоне пишется как «зафиксировать в положении коленно-локтевого сгиба», что в попе, как у Сатурна есть какие-то кольца, которые в зависимости от того, как и чем на них воздействовать могут расширяться, а могут и «плотно обхватить палец эксперта», ладо хоть не откусить. Узнал я о том, что все без исключения терпилы, после моего ареста, забили на гигиену и задницы свои, судя по «внешним описаниям», не мыли. Занимательное чтиво, одним словом. Естественно, перед медиками была поставлена строго определенная задача - мальчики должны нести на себе следы моего и нашего пребывания там, где нам пребывать не следовало, это с точки зрения следователей, разумеется. Но судебная медицина, на то она и судебная, что бы как акын - что вижу о том и пою, в данном случае, что видим, о том и пишем. Как я уже не раз говорил, самая первая экспертиза в деле - экспертиза Булдакова, показавшая что мальчик, прости за каламбур, до сих пор мальчик, и нет там ничего, что бы хоть как-то напоминало о моем присутствии, то в остальных случаях эксперты были вынуждены признать, что конечно, следов непосредственно указывающих на меня, или на моих подельников там, где они коленки протерли ползая, увы, нет. Но есть у них смутные подозрения, что кто-то или что-то там уже вероятнее всего успело побывать, но опять же, что конкретно - эксперты сказать не смогли. Так, если бы А.Макаревич прочитал выводы экспертов касаемо Лямина, то свой хит 2004 года про «шрам на любимой попе», он написал бы именно тогда, поскольку именно на попе у Лямина, эксперты нашли даже не шрам, а так, давно зажившее воспоминание, о лихом детстве Вовы «полученное судя по состоянию коллоидного шва на момент исследования не ранее пяти лет назад», ко мне они его конечно никак не притянули, но отметили - шрамик на попе имеется. Это его судья потом хорошо притянул, в качестве доказательства моего эпизода в августе 2001 года. У всех остальных, явных признаков обнаружено не было, но у одного кольца как-то чересчур вяло обхватывали палец эксперта, а у другого схватывали так, что и не достать, у следующего тонус был понижен, у третьего наоборот, повышен выше нормы - все это эксперт отнес к возможным «вмешательствам твердых инородных тел, возможно большого пальца». В тупик экспертов поставил Дункан, а точнее не сам он, а предмет исследования. В том плане, что с одной стороны все там у него было в идеальном порядке, но стоило эксперту, как всегда полезть туда пальцем и пощекотать, прости, проверить тонус, как все приходило в настолько рабочее состояние и открывались такие «широкие дали», что эксперты только диву давались, придя к выводу, что это просто феноменальные анатомические особенности, коими природа щедро наградила Дункана, ибо даже последняя портовая шлюха, на закате своей карьеры, должна как минимум минут двадцать разогревать себя в обществе потных и пьяных докеров, что бы получить хотя бы половину из того, что Дункан предложил удивленным экспертам моментально. Черта с два - судья решил, что это не природа наградила, а я и мои подельники наградили Дуньку столь выдающимися особенностями.
Лариса Михайловна, продолжая свято верить в справедливость суда, тем не менее, написала протест, по поводу этой свистопляски с экспертизами, но выхода у нас все равно не было и мы поставили свои подписи.

Глава 27

Лариса Михайловна была полностью права, заставляя Ненашева вспомнить уроки математики за третий класс. Тридцать пять томов уголовного дела внимательно изучить, да при желании, на это уйдут годы. Не сказать, что бы мы очень торопились поскорее осудиться и получить справедливое решение по своему делу. В то же время, и затягивать особо никто эту процедуру не хотел. В любом случае, согласно законодательству, по времени ознакомления нас никто ограничить не мог. Я уже не помню, кто и сколько знакомился с делом, поскольку одно дело мы, обвиняемые, а другое дело – адвокаты, им за нашу защиту денежки платят, это их работа, сидеть и копать, копать и перерывать дело том за томом. Каша, конечно в следственном управлении творилась в связи с этим просто невероятная. Не говоря уже о том, что Потерянцев, видимо окончательно съехавший на почве оставленных, на память моих фотографий решил разделить уголовное дело на два, совершенно разных дела.
Согласно официальной точке зрения, это было сделано, якобы по причине того, что уж очень много эпизодов, очень много материалов, очень много потерпевших, и они за всем этим не поспевают. В результате, получается так, что разделив одно уголовное дело, мне было предъявлено обвинение по второму, выделенному уголовному делу, которое только еще готовилось быть переданным в суд неизвестно когда, и за ним сохранился номер дела, присвоенный в самом начале, а уголовное дело, материалы которого мы сейчас собирались изучать, для меня и Бороды переименовывалось в совершенно другое. Дело, кстати, было выделено в отношении меня и Бороды. Фактически получалось так, что в первый свой суд я попал без обвинительного заключения, то есть без предъявления обвинения, поскольку для меня и Бороды, это было теперь совсем другое уголовное дело, с другим номером и так далее, и выходит, что получил я обвинительное заключение по второму делу, но до него еще как до Магадана на коленках. Такая вот неразбериха.
По версии, которую мне озвучил Ненашев в приватной беседе, разделить уголовное дело, выделив новое эпизоды, которые были малодоказуемы, даже с их, мусорской, точки зрения, или эпизоды уже набившей всем оскомину ст.135, или уже ставшей традиционной ч.3 ст.132, Потерянцева заставило справедливое опасение, что одно большое дело развалится в суде как подтаявший сугроб, и что Потерянцев на полном серьезе опасался если не оправдательного приговора, то, как максимум - условного срока для всех, и может быть годика три-четыре для меня. Допустить такого краха и позора он не мог, и по этому, для страховки, на случай того, что меня могут отпустить, решил завести еще одно дело, при наличии которого, никто бы меня конечно из зала суда не отпустил. Подстраховал свою задницу, одним словом генерал, в очередной раз демонстративно нарушив все правила и нормы закона, по которым может быть выделено новое уголовное дело. Ненашев вообще любил нет-нет побеседовать «по душам». Упаси бог, нет, не совесть его мучила, на подобного рода откровения его пробивало в те периоды следствия и особенно суда, когда до краха оставалось совсем чуть-чуть. Помню однажды, он пришел ко мне в изолятор с предложением – он, прямо в изоляторе, организует мне приватную встречу с любым из терпил, на выбор, я же в свою очередь, даю в суде показания простив Греса, Чемпиона и Бороды - дело то разваливалось буквально на глазах у всех! Стоит ли говорить что во «втором» деле, терпилы били все одни те же, в него засунули как потерпевших Скворцова и Быкова, Смайла, Хьюго и всех прочих, на разработку и вышибание показаний у которых у мусоров не было уже ни сил, ни желания. Менялись лишь декорации, в окружении которых я наворотил 135 и 132 еще лет этак на сто с хвостиком. Взять, к примеру, Хьюго, он же Дениска Гурьянов. Мотался себе пацан по пляжу, собирал бутылки летом 1998 года, или 1999, сейчас уже не помню, но вот, поди ж ты, познакомились, при чем Хьюго вытаивал исключительно летом - зимой он видимо впадал в спячку. Фоток я наделал с ним – море, мальчишка он был со своими тараканами и уже большеньким братцем в придачу. Снял я фотосет и где они вдвоем - одним словом, нормально ребята к этому относились, не более прохладно, но и не более интенсивно, чем к любому из способов заработка. Хьюго в среде одногодок слыл этаким девичьим сердцеедом, по сему, больше чем на два-три дня оставаться у меня ему репутация не позволяла, переживал он за нее очень. Однако показания дал – почему, а хрен его знает. Может, денег думал в очередной раз заработать, или на репутации крест поставил, я к таким пацанам отношусь с олимпийским спокойствием, поскольку во многом, что произошло со мной, виню только себя.
Что бы как-то ускорить процесс ознакомления, Дадаев решает размножить все тома, хотя бы в количестве двух копий. Хрен, адвокаты сказали, что ознакомление подразумевает под собой ознакомление с делом, а не с его копией. Единственное, на что согласились адвокаты, это отксерить три тома фотографий, но тогда, при первом ознакомлении, все еще любовались цветными фото, выполненными, кстати, на конфискованном у меня же цветном принтере, после этого приказавшем долго жить.
Очень это удобная штука - ознакомление с материалами дела. Удобная в том плане, что все как на ладони. Срыва, что называется – ноль. Слова, что будут сказаны через много лет о том, что «я такого не говорил, не писал, а говорил все он, я только молчал» не катят – вот, все запротоколировано и подшито к делу – красота! Кто чего и когда сказал и подписал. Кто куда кого сводил и кого сдал. Кто и когда с каким следаком, о чем говорил, кто, где живет, номер телефона и паспортные данные всех, начиная от терпил и заканчивая самым последним свидетелем. Успели мы тогда, каждый себе через своих адвокатов по тридцать два тома отксерили, исключительно на память, разумеется. Сейчас, говорят всех терпил секретят и шифруют и вообще, подумывают о том, что бы эту процедуру ознакомления, если и не отменить, то свести ее к минимуму. Но в нашем случае, вспышку они профукали. Я достаточно здрав, в том смысле, что у меня и в мыслях нет устраивать вендетту, жизнь такая штука, что сама устроит все так, как должно быть, как говориться – гребешки к гребешкам, петушки к петушкам, гигабайтные архивы сети, в случае чего, лишь помогут со временем напомнить тем, кто подзабыл - кто тут Сидоров, а кто Пидоров.
Знакомились мы с делом на следственном корпусе, для чего был выделен специальный кабинет, куда приходил кто-либо из следственной группы, приносил очередной том, и целый день пялился на меня, что бы я чего с делом не сделал, пока я его старательно читал, делал выписки, одним словом, знакомился. Я же особо не напрягался, время обедать – все, ведите меня в камеру, захотелось покурить, ведите меня в туалет, иначе сами будете эту вонь нюхать, измывался слегка, чего греха таить, но мне простительно. Первые несколько томов не представляли собой особого интереса, разного рода справки и прочая бюрократическая шерсть, оправдывавшая ту кучу денег, что потратили на это дело. Два или три тома занимали мои показания - и не лень им было перепечатывать все то, что я наговорил на пленку? Лариса Михайловна в очередной раз подчеркнула, что я могу на счет своих показаний особо не заморачиваться, для них уже приготовлена урна в туалете суда. Узнаю пикантную подробность – оказывается, свои первые показания против меня, Лямин начал давать еще в июне 2001 года! С интересом изучаю документы, касающиеся моего пребывания в Москве. Оказывается, мой перевод был обусловлен тем, что следствием руководил Потерянцев, и ему видители, было не с руки вести дело непосредственно по месту, дело обещало быть международного масштаба, от того, расследование должно проводиться только в Москве, с возможным привлечением иностранных фигурантов, хорошо, что хоть инопланетян не приплели, а то, что он и не руководил вовсе, и ничего у них с международным масштабом не вышло, и обделались они все с ног до головы, тут уж извини - генеральная прокуратура, чего хочу, того и ворочу. А то, что перевели меня только потому, что опасались, что через десять суток меня выпустят, потому, как ни хрена кроме Ляминского да Дунькиного лепета у них на меня не было, перевели для того, что бы любыми путями, любыми средствами выбить, выдавить из меня нужные показания, лишив защиты и любой поддержки из вне, об этом, конечно, в деле нет ни слова.
Читаю разные докладные записки, постановления и прочее. Натыкаюсь на протоколы обыска проводимого Похлебкиным, того, самого первого, все честь по чести - но ведь фальшивка же, но катит как по маслу. Слезы умиления наворачиваются на глаза, когда нахожу отказные материалы в возбуждении уголовных дел против меня в 1998 и 1999 годах. Вот заявления родителей о пропаже их детей, описания и фотографии пропавших. Вот заявления родителей о том, что прежние заявления они отзывают, но просят меня привлечь. Снова заявления, в которых просят не привлекать, но деньги взыскать. Ответы из прокуратуры - идите все нахм. Или что-то в духе того, что в ходе проведенных проверок, состава преступления обнаружено не было, по этому - идите все нахм! Материалы из Дорогомиловской районной прокуратуры, по факту моего задержания весной 1999 года. Задержан по подозрению в изготовлении и сбыте порнографической продукции. С извинениями отпущен. Анапа, милый город, и до него добрались. Задержан при попытке совратить с правильного пути шестерых жителей Анапы. Отпущен через девять дней, как искупивший свою вину, путем подметания приморского бульвара и скверов. Далее идут запросы в РЖД и кассы аэропорта, список куда летал и куда ездил за последние пять лет. Список автомобилей, находящихся в моей собственности, составленный Похлебкиным - машин двадцать, не меньше. Список автомобилей, которые когда-либо регистрировались мною в ГАИ – десять, список автомобилей, зарегистрированных лично на меня - а вот нате-ка, выкусите, нет на мне машин. Почему я обращаю твое внимание на эти списки машин. Уже в суде выясниться, что Похлебкин, для того, что бы заставить родителей терпил написать исковые заявления, показывал им свой список, и говорил, вот мол, осудим его с вашей помощью, машины все конфискуем, продадим, и вам, наивным спившимся дурам, вырученные деньги отдадим. Дуры, конечно ему верили, на то они и дуры, и исковых заявлений было понаписано, видимо-невидимо, при чем, каждое, трясущимися руками, с чудовищными грамматическими ошибками, но триста тысяч, ни больше не меньше, а вот вынь да положь - идите на то, на что вас уже однажды посылали.

Глава 28

Повторюсь, но за давностью лет, хоть и знакомился я с делом за эти годы, раза три, многих подробностей я сейчас уже и не упомню, все, в принципе было довольно однообразно.
Поскольку, сам понимаешь, самостоятельно писать то, о чем говорили терпилы, или то, что им велели говорить следователи, сами терпилы писать не могли по определению, по этому, большинства протоколов либо напечатаны на машинке, либо написаны рукой следователя. Хотя, на несколько корявых строчек, образования хватало- «с маих слов запсана верна, мною прачитана». Хотя мне, как непосредственному участнику многих событий было сразу видно, где «говорит» мальчишка, а где за него говорит следователь. Перлы, которые попадались в этих допросах, стоят того, что бы о них помянуть. То, что Дунька дорвался до людей, которые готовы были часам слушать его россказни, видно по трем томам только его допросов. Дунька пер до талого. При чем, Дунька рассказывал самые смешные, с его точки зрения, моменты из его, моих и моих подельников, наших совместных похождений. Его очень смешило, когда его в новогоднюю ночь намазали взбитыми сливками – смешно, не спорю. А что было дальше? Дальше, с Дунькиной точки зрения не так смешно, но следователи просто ухахатывались, когда узнавали, что сливки потом с него слизывали по очереди Дед Мороз, Снегурочек, и так далее. Дуньку выворачивало от смеха, когда он рассказывал, как от него неделю пахло как от фруктового сада. А почему пахло? Ничего смешного, пахло, потому что весь перемазался анальной смазкой - следователи просто лежали в лежку - 132 и 135 сыпались как из рога изобилия. Очень ему смешно было, когда он по телевизору увидел, как бегемоты спариваются - неудобно же! А как удобно? А вот так и так и так и так - следователи просто в судорогах, от душащего их смеха, пишут 132, 132, 132. Дунька и на следствии давал всем простраться. Будучи неосмотрительно оставленным без присмотра, Дунька насадил наручники, что валялись не то в столе, не то на столе у следователя. Далее, я пересказываю со слов Ненашева. Придя на следующий день в школу, Дунька, сняв с себя штаны и трусы и откинув их подальше, приковал себя к батарее в девичьем туалете. Приковав, он сообразил, что ключи, в комплект поставки не входили. Что творилось в туалете - описать невозможно. Так Дунька в туалете и просидел, пока не приехал следователь и не раскоцал наручники. Я уже не говорю, что Дадаев мне рассказывал, что, до чего мы мальчишку развратили, что он, место того, что бы на допросе отвечать на вопросы следователя, видимо с тоски, начинал строить ему глазки, перепутав его с обвиняемыми.
Показания Лямина Дунькиным словоблудием не отличались. Все строго по существу заданных вопросов. Когда, где и с кем. Строго и по существу потянуло тома на два. Настораживало в его показаниях следующее. Допрос – вода, водой, ничего толком не помню, никого толком не знаю, все как в тумане. Следующий допрос - я вспомнил, и идут четкие и ясные «воспоминания». Допрос - снова все в тумане. Через день - я вспомнил, и снова, ясность полная, видимость кристальная. И так, большинство допросов. День помню, день не помню. А помогал ему освежить память Похлебкин, который сказал, поигрывая Вовкиными фотографиями, что ежели Вова, к утру не вспомнит и не подпишет то, что ему велено, утром эти фото будут валяться на каждом углу школы и в каждом почтовом ящике его подъезда. Вот Вова и вспоминал. Начиная с июня он его так шантажировал, как собственно и всех. Первый допрос Лямина, касаемо его последнего пребывания у меня, ничем не выделяется, пришел, поел, поспал, ушел. Ничего не видел, ни чего не знаю, ни кто ко мне ни-ни. Второй допрос, вроде сквозь сон что-то видел, но что, не помню, но меня – ни-ни. Третий допрос - все как по часам, когда пришел, что ели и пили, как лег спать, как я начал его насильственно склонять, как склонил, как и куда просклонял, сколько денег он за это получил, и как утром ушел в школу - прямо чудесное озарение посетило Вовку. Всем, буквально всем было очевидно, что этот бред написан следователем, но катил этот бред и на следствии и на суде, ВСЕ Лямин подтвердил, ВСЕ!! Это как же нужно было запугать здоровенного лба, что бы тот так себя ненавидел! Знаю я, почему Лямин так себя на суде вел, но до суда еще есть время. Ладно, это все лирика, идем дальше.
Ты помнишь, я рассказывал, что когда меня первый раз на следственный эксперимент повезли, на базу, и мы предварительно в следственное управление заехали? Идем мы по этому следственному управлению, двери кабинетов открыты, я головой по сторонам верчу, вспоминаю, как я в былые годы тут хаживал. Вижу, в одном из кабинетов, за компом, в окружении фастфудовской жрачки сидят братья Фалюты - Женька и Петька, играют. Опешили, когда меня увидели, растерялись, зарделись. Это, как потом выяснилось, они на допрос приходили. С братьями у следователей вообще проблем на следствии не было. Ставите жрать и играть, получаете подписи под всем, что душа пожелает. Хотя, по началу, когда Петька пришел на один из первых допросов, он по первости начал упираться. Маму братьев на допросы сначала то же не пускали, пока однажды, Петька не вылетел из кабинета весь в слезах, поскольку не то Похлебкин, не то Ненашев попросту врезали ему пару раз, чтобы не артачился. После этого, как мама сама пригрозила подать на эту кодлу в суд, следаки пошил по другому пути. Семья там была не столько тяжелая, сколько малообеспеченная, вот на этом и сыграли, и сыграли, нужно сказать, в лучших мусорских традициях. Ага, читаем показания, фоткались, пиво пили, много пива пили, снова фоткались, где жрачка, ага, вот она, где подпися ставить, ага, получите. Снова приходят, заметь, маму братьев, вообще к таким допросам не подпускали - зачем ей видеть, как ее сыновья за жрачку людям сроки набалтывают? Приходят, стало быть, дают показания, все как всегда, пили пиво, фоткались, в попу баловались, стоп, про попу уговора не было. Поиграть на компьютере хотите? Хотим. А в попу баловались? Баловались. Играйте. Те играют до посинения. Расскажите поподробнее, как баловались. А как балуются? Следаки рассказывают – как, ладно хоть не показывают. Да не, такого не было, говорят братья. А вот фаст-фуд, кому фаст-фуд? Подписывать где? И картошки побольше. Женька тогда ух как старался - рассказывать ему особо было нечего, а жрать и играть в комп хотелось. Ладно, пора к конкретике, так то братья все по большей части про то, чего не было рассказывали, или про то чего видели или слышали, а тут Гараев Петьке прямо на больное место наступил - предложил его записать в футбольную секцию, и даже пообещал купить настоящую форму футболиста. А в замен - всего ничего, представить, что его Дракон отпердолил, следаки расскажут как это и что это, и подписать - всего и делов! И ведь представил, только он представил, что это Дракон ему пальцем там нашерудил, от чего, судя по его показаниям, по утряни у него ощущался какой-то дискомфорт, только на суде судья все равно решил, что не пальцем там Дракон шерудил, хоть иных доказательств, кроме показаний Петьки в деле и суде не было никаких. Держи, Дракон ч.3 ст.132. Надул, а говоря современным языком, кинул Дадаев Петьку, хрен на постном масле, всерайонную репутацию малолетки-педераста и отчисление из школы получил тогда Петька, а не футбольную форму и футбольную секцию. Про меня братья смогли только вспомнить, что пива очень много они при мне пили, при чем, брали его самостоятельно, из холодильника, но для следствия какая разница - держи спаивание в особо крупных литрах и градусах, сиречь ст.151 ч.3 Про традиционную 135 уже и не говорю, куда ж без нее.
Егорка Суслов на допросах появлялся мало. Он первое время в деревне гасился, но когда Похлебкину удавалось его оттуда вытащить, Егорка выкладывал все как на духу. Однако вскоре у Егорки нашелся папа (тогда его еще никто не видел) и увез Егорку в такую дыру, а точнее, куда-то в глубь Тюменской области, в какой-то поселок, от которого еще на оленях пару суток, прежде чем до этой дыры доберешься. Еще, будучи на воле, я узнал - откуда Похлебкин так хорошо Егорку знает - тесен мир, что и говорить. Значения, правда, я этому особого не придавал. Оказывается, мать Егора, дама, спившаяся еще в перестройку, приходится Похлебкину родной сестрой, ну как? А я то все гадал, откуда он так хорошо про Егоркин нелегкий быт осведомлен? А Егорка, ну не считал он чем-то зазорным для себя устроить «поваляшки» в обществе людей, ему симпатичных, следователи кивают, подбадривают, мол, и мы тоже не считаем, давай, валяй дальше. Как-то на одном из допросов, Егорка в пылу откровений рассказал, что первым, кто дал ему действительно почувствовать в себе то, что он, раньше только видел и иногда путая с карамелькой чупа-чупс облизывал, разумеется, не считая это чем-то зазорным, дак вот, это был Вова Лямин, который к тому времени обладал вполне ничего себе таким огогосиком. Стоп, подумалось мне тогда, а со скольки лет у нас наступает ответственность по ч.3 ст.132? Ага, с четырнадцати, а Вове на момент того, как он давал Егорке прочувствовать, было уже почти что пятнадцать, приберег я этот козырек, так на всякий пожарный случай.
Кстати, о пожаре. В 1999 году, когда я Вовка, Борода, Васька (помнишь сына знакомых) и «неустановленное следствием лицо», мы отправились на мою, только что отстроенную дачу. В первую же ночь дача пыхнула как стог сена, чудом спаслись все, успели только вынести документы и деньги. Этому случаю, у меня посвящен отдельный рассказ, потому как уж больно в память все впечаталось. Уже потом, все долго думали и соображали - отчего загорелась дача? Курили вроде в предбаннике, никто не пил (ну почти не пил - это я про себя), то есть повода вот так вот взять и вспыхнуть по идее никто не давал. Сгорела дача, шок и трепет родителей и непрощение до тех пор, пока не отстроили новую. С тех пор, вопрос этот - что послужило причиной пожара, он как-то угас. Читаю показания Вовы, касаемо 1999 года и глазам не верю. Оказывается Вова, то ли из ревности, то ли хрен его поймешь отчего, но запалил бересту, оставив ее тлеть на поленице в предбаннике, на этой же бересте, оставив непотушенной натуральную гаванскую сигару, что курил по тихой грусти! И теперь, просит следствие, защитить его от меня, поскольку я, узнав правду, могу его невзначай кончить, непонятно только зачем и как - я уже больше полугода как по централу плаваю. Однако Похлебкин и это обстоятельство использовал, говоря, что хоть я и тюрьме, но «всемогущие покровители» и «самые опасные подельники» у меня на свободе, и он найдет способ сообщить им, с кого нужно трясти почти восемьсот тысяч, что встала нам эта дача, если Лямин вдруг раздумает подписывать то, что ему предложено. Ох, тошнехонько мне тогда было, ох тошнехонько…
Читаю показания Скворцова. Да, действительно он дважды ударялся во все тяжкие, да, действительно видел, слышал, участвовал. Да, жил как у Христа за пазухой, да, быть может никогда уж и не придется так пожить, но все это он делал исключительно под принуждением. Под принуждением ел от пуза, под принуждением шлялся целыми днями по игровым автоматам, под принуждением катался со мною по городу, да он все делал под принуждением! Поскольку, видимо под этим же принуждением, он несколько раз приходил среди ночи, скрываясь от побоев вдрабадан пьяной мамаши и не менее пьяных сожителей, и отмывшись от соплей и наевшись укладывался под бочек, под принуждением шепча всякие лестные моему слуху слова, то он просил взыскать с меня традиционные триста тысяч за то, что однажды ночью, перепутал баню с вахтой, а точнее, столь любимые всеми карамельки чупа-чупс, с тем, с чем их обычно путал Егорка. Очень подробно рассказал он и то, что слышал и видел на квартире у моих хороших знакомых, которые под принуждением три дня кормили его, давали денег на игровые автоматы и на всякую дребедень, что обычно под принуждением накупают мальчишки, дорвавшись до халявного бабла. Более всех в показаниях разорялась мамаша Скворцова, особа до того истерического склада характера, что казалось, я слышал ее визг, кода читал то, что с ее слов писали следователи. По причине хронической тряски рук и малограмотности, собственноручно она писать, разумеется, не могла. Оказывается, это целиком ее заслуга, что она вывела меня и всю «мою банду» на чистую воду, это она настояла, что бы Илья пошел в милицию и сдал адрес квартиры, где он под принуждением ни в чем себе не отказывал последние несколько месяцев, она тоже требует свои триста тысяч, за ущерб, что получила она, когда узнала - что сосал ее сын. Более клиническими с точки зрения здравого смысла, выглядели только показания мамаши Ильи Быкова - единственной дамы с оконченным средним образованием, и работавшей на тот момент в городской администрации. Уж не знаю, чем наугрожал Похлебкин Илье - может тем, что вся городская администрация будет спотыкаться о его фотографии, если он не будет отстаивать точку зрения следователей, но Илья категорически настаивал на том, что во время наших совместных посиделок в марте 2001 года, помимо фотографирования, я все время смотрел туда, куда мне, почему-то запрещает смотреть 135 статья УК РФ - я непрерывно смотрел порнуху по телевизору в присутствии несовершеннолетнего. И, разумеется, будучи в гостях у моих знакомых, когда он, не зная иного места для ночлега, кроме как в кровати, где спал невменяемый я, полез через меня, дабы приклонить, наконец, голову к моему плечу, прости, к подушке, то я, естественно встал на полпути к этой подушке, удерживая его на своем животе, заставил таки его заснуть, именно на моем животе, совершая уже знакомые тебе «поступательно-ласкательные» движения в области ягодичных мышц. Триста тысяч за незаживающую психологическую рану в его душе - столько требовала мамаша Быкова за испорченный сон одного и за крепкий сон другого. Мало того, эти деньги она хотела потратить на образование Ильи! Коль скоро, сексуальную грамоту он уже постиг, может речь шла о науке тантрического секса? Естественно следователи приписали и свои требования - два раза по 135.
Про подшитые к делу характеристики из школ особо сказать нечего. Абсолютно типовые отписки - мальчик ленив, склонен к вранью, курит с первого класса, онанирует на уроках и так далее. Не было ни одной характеристики, где бы можно было прочитать положительный отзыв, за то каждая снабжалась припиской – мы, преподаватели выражаем глубокую признательность следователям, за то, что те, наконец-то положили конец этой «банде извращенцев», которые, воспользовавшись тем, что мы, старые дуры ни хрена не смыслящие в педагогике пубертатного периода, допустили такое безобразие, позволив «банде сластолюбцев» на время вытащить наших учеников из говна, обязуемся в кротчайшие сроки их, наших учеников, в это говно обратно засунуть.
То, что маразм просто перехлестывал через край, об этом свидетельствую два тома распечаток логов аськи, которые следователи изъяли у невменяемого Жопика. Конечно, мне было интересно почитать их с исторической точки зрения, ибо многие события тех лет, хроникально в этой переписке отражались. Обмен мнениями и впечатлениями, разные планы и вообще, приятный такой треп по теме. Но, как и каким боком, следователи собирались пустить их в суд в качестве доказательства - это оставалось не ясным. Во всех двух томах распечаток нет ни единого имени, нет ни единой фамилии, не вообще ничего, что бы указывало на то, что Мебиус - это он, а Люк - это он. Кто такие  Си, Мацабок или 100? Да никто - виртуальные химеры, невидимые и неизвестные обитатели сети - как доказать, что это именно эти Дракон, Девиз и Север стоят в клетке для подсудимых, имеют отношение к распечатанным логам? Не было у следователей никаких на тот момент доказательств. Про такие понятия как IP, и прочие премудрости он тогда еще и слыхом не слыхивали, по сему, эти два тома так и остались бесполезным грузом, равно как и три тома фотографий, годных лишь для того, что бы успокаивать нервную систему судьи, погружая его в мир грез.
Не могу не отдать дань памяти и уважения, к сожалению ныне уже покойному Жоре Долгополову, с которым меня свела судьба в поликлинике, где он и я, встретились лежа под капельницами, оба очищая наши организмы после очередных праздников. Обладая, что называется «харизмой», Жорж использовал ее в исключительно мирных целях, приманивал к себе домой юношей лет этак от восемнадцати и выше, и чем длиннее, тем лучше, это я не о росте, как ты понял. Одним словом, стал я у Жорки зависать иногда неделями, при чем, Жора, мою слабость не разделял, справедливо пологая, что садиться в тюрьму из-за вот этой «пи...ды синеглазой», ему нет никакого резона, по сему, лишь изредка появлялся из своей комнаты, в качестве «режиссера - постановщика, недорого». Единственную слабость, которую он во мне поддерживал, это была слабость к выпивке. Жорка был человеком не бедным, имел свой бизнес, который успешно вел, в те промежутки, когда бывал трезв умом и ясен памятью, а поскольку бизнес его был связан с продуктами, то вопрос с едой для всей честной компании, что набивалась к нему домой в его «двушку», конечно не стоял. Это всех радовало, поскольку если я, живя дома, мог питаться нормальной домашней пищей, то большинство мальчишек, ели раз от разу, как правило, приходя к Жорке голодными как сто китайцев. Жорж, как и все тучные люди, был добр и не злоблив в душе, умел сносно готовить, был всегда весел, одним словом, если бы не алкоголь, жить бы ему да жить. Не дождался он меня.
Нужно ли говорить, что Жоркина квартира была сдана мусорам в первую очередь. Те завалились к нему, пообдирали обои, поотбивали кафель из ванной и забрав его комп, и всячески Жорку оскорбив, удалились, выписав повестку к следователю. Жорка, так то по образованию, а точнее, по первому образованию – священник, по второму – военно-полевой хирург, а по третьему - военный прокурор, по сему, отойдя от шока, Жора надавил на все педали, и дал хорошенько просраться всем, кто устроил в его доме погром. Жорж обладал достаточно сильными связями, при чем, практически во всех ведомствах, поскольку нет-нет, практиковал в военно-полевом госпитале, и был там на хорошем счету, да и в гей-тусовке нашего города, Жорж был далеко не последней фигурой, зная многие тайны и секреты, которыми власть предержащие не спешили ни с кем делиться. Был совершенно изумительный случай, когда Жора, узнав, что есть такой неугомонный оперок Похлебкин, немного призадумавшись, спросил, а не гей ли Витя часом, поскольку он знавал одного юношу, который одно время встречался с неким Витьком из городского УВД. Жора обещал навести справки. Однажды, я, стоя на заправке, и уже собираясь отчаливать, наблюдаю такую картину. Из Фольксвагена модели года этак 1982, вылетает Похлебкин, и на всех парах семенит к моему «Бронко». Похлебкин, как известно ни ростом, ни фигурой похвастать никогда не мог, а тут, подбежав к огроменному джипяре, он как-то вообще потерялся. Подбегает он к джипу и начинает натурально на всю заправку орать, что он не гей, что он натурал, что он спит с женщинами, и что вообще, замутили против него подставу, и что сделать из него педика, ни у меня, ни у моих покровителей не получиться. Служащие заправки с интересом за этим монологом наблюдают, поскольку со стороны, Похлебкин выглядел как реальная истеричка, разве что не колотил своими ручонками по двери и боку джипа. Помниться я тогда сказал ему, что спать с женщиной, совсем не означает, не быть геем, а делать из него педика никто не собирается - страшненький он больно, вдобавок еще и мусор.
С Серебром меня тоже познакомил Жорка. Серебро, это был единственный юноша, которого Жорж знавал с раннего детства, опекал, одним словом, он рекомендовал мне его, как юношу, который знает кто он и чего ему нужно от этой жизни. Показания Жоры были выстроены следующим образом. Кстати, их он придерживался и в суде, доводя тем самым, и тем, что в силу прокурорского прошлого, был знаком со всеми приемами прокуроров, которые те используют в суде, он доводил их всех до приступов тупой ярости. Жору на мякине не проведешь. Согласно его показаниям, влекомый исключительно чувством ответственности за подрастающее поколение, он согласился приютить у себя на квартире что-то типа «досугового клуба по интересам», где мальчишки, могли проводить свой досуг, изучая компьютер, и осваивая азы фотомастерства, судя по фотовспышкам, что наблюдал он из-за закрытой двери. Ну а то, что он иногда вваливался в комнату, в самый разгар фотосессии, о чем упоминали в своих показаниях терпилы, то тут уж извините, мальчиков, лишенных одежд, он ни разу не наблюдал, и попробуйте доказать обратное. Разумеется, город у нас большой, многие засиживались допоздна, и разгул преступности, не позволял ему отправлять мальчишек в ночь, он оставлял их под моим присмотром, а то, что согласно показаниям терпил, спали, как правило, все голышом, то тут все претензии к коммунальным службам, топили тогда батареи нещадно, он тоже голым спал - и что с того? Массовые помывки в его роскошной ванной он объяснял исключительно заботой о гигиене, а то, что мылись иногда и по пять и по шесть человек сразу, дак тут уж извините, у него не городская баня, что бы по одному в ванну запускать, тут никаких шампуней не напасешься, а то, что согласно показаниям терпил, вместе с мальчишками временами плескался и я, Жора объяснял элементарной техникой безопасности на водах, плескался я исключительно в роли спасателя. Он бы и сам был бы рад, да только при его габаритах, вместе с ним, в ванну смог бы поместиться разве что его любимая игрушка - фаллоимитатор для гномов, маленькое резиновое изделие голландских умельцев, изъятое, кстати, в качестве вещественного доказательства - что только они собирались им доказывать, существование гномов?
Как уже упоминалось, Серебро, будучи в статусе свидетеля, и боясь этот статус потерять, подписывал все, что ему было велено. Именно он, согласно его показаниям, «обнаружил у меня склонность к педофилии, выразившуюся в постоянном присутствии мальчишек в моем обществе», именно с его показаний выходило, что «как правило, каждая встреча заканчивалась совершением насильственных действий сексуального характера, судя по звукам, которые он слышал», и о том, кто и с кем спал на базе отдыха он то же прекрасно осведомлен, поскольку пребывал в постели у каждого, иногда прогоняя, а иногда становясь третьим. Очень мне понравилась характеристика Серебра, которую дал мне один из моих знакомых. Он, правда, дал ее еще до того, как Серебро, погостив у него в Москве, мягко выражаясь, обобрал его как липку, включая поношенные кроссовки, дак вот, сказал то тогда, что Серебро, это единственный, кого он знавал в своей жизни, кто отдается исключительно потому, что это доставляет удовольствие в первую очередь ему самому, ни капельки этого не скрывая. Остальные, видимо, это от него тщательно скрывали.
Показания Ллойда, мдя, рассматривая их, а точнее, вспоминая, я вынужден признать, что при всем моем сарказме, с которым я отношусь или пишу об этом деле, при всей иронии, которую пытаюсь привнести в события тех лет, Ллойд до сих вызывает у меня, чувство теплоты что ли, чувство да нет, не вины, а скорее сожаления о том, что вот так вот все у нас получилось. Читая тогда показания Дениса, ну вот не испытывал я какой той злости, не было во мне чувства, что, ах ты сученок, и ты продался мусорам, и так далее. Собственно Денис, в первых показаниях вообще молчал, скупо отвечая на вопросы, не помню, не видел, не слышал, и знать не знаю. Потом, видимо когда ему стали показывать показания Дуньки, Серебра, Скворцова и Фалют, он что-то невнятно бормотал, с чем-то соглашался, а что-то продолжал отрицать. Хотя, отрицать можно было до того, как он рассказал про позу 69, известную ему как «валетик», после такой классики жанра, можно было вообще ничего уже и не говорить. Грустно мне тогда было, единственным светлым пятном, были из допроса в допрос повторяющиеся слова Дениса, о том, что он очень любит Греса, очень любит меня и просит поскорее отпустить - наивное дитя, после такой позы , меня отпустят лишь в лучшем случае лет этак через десять-двенадцать. Я тогда попросил отксерить эти его признания в любви, и носил их с собою повсюду, как символ невнятной надежды и столь же эфемерной веры в справедливость.
Светлым пятном на этом фоне выглядели показания моих знакомых и их сына, о которых я уже упоминал. Тамара, Анатолий и Васька. Так уж сложилось, что познакомился я с ними через своего мальчишку, вот черт, его тоже звали Илья! Но к тому моменту, мальчишка уже вырос, но связи я с ним не потерял, и вот, как-то раз, году этак в 1997, он и пригласил меня в гости к Ваське, стало быть, сыну этой Тамары. Райончик, где они все проживали, был что называется - туши свет, сливай воду, пили там все беспробудно и безостановочно. Мишки, кстати, жили в том же районе, мало того, в одном доме с Тамарой - вот как-то так все сложилось, удачно. С тех самых пор, я частенько гостевал у Тамары, при чем, Анатолий, тогдашний муж ее, отсидел в своей жизни тоже лет этак под двадцать, но мужик был компанейский, завсегда готовый поддержать застолье. Признаюсь, я и сам толком не мог понять - что меня связывало с этой разудалой парочкой, а точнее, троицей. Васька был мальчишка довольно своеобразный, темноок и смуглолиц, начавший тянуться ко мне, когда ему уже стукнуло лет этак пятнадцать, не смело пытаясь приткнуться ко мне по ночам, он постоянно натыкался то на Дуньку, то на Ллойда, от этого смущаясь, не солоно хлебавши, возвращался к себе в комнату. Тамара была хоть и молода, но алкоголь состарил ее лет этак на двадцать, хотя, судя по тому, что жил с ней Анатолий уже прилично, Тома еще могла о-го-го, в смысле, пылкая она была дама. Все оказалось очень просто. Эта семья, готова была не задавая лишних вопросов, принимать меня таким, какой я есть, при чем, зачастую, принимать приходилось не только меня одного. Однако, все неудобства, связанные с шумными и неугомонными мальчишками, что порою на недели оставались у них жить, все это компенсировалось отсутствием материальных проблем, как компенсации, за причиненные неудобства. Нужно ли говорить, что Тома, Васька с его переходным возрастом, и уж тем более бывший зек Толян, к милиции дружеских чувств не питали. Милиция отвечала им взаимностью. Похлебкин, однако, увидел в них ценных свидетелей, и попытался подтянуть их за язык. Что из этого получилось - я читал в материалах дела. По началу я, разбираясь в оглавлении тома, как-то даже удивился - сколько допросов было проведено с участием Томы, Васьки и Толяна. Все встало на свои места, когда я начал читать сами допросы, а точнее, протоколы допросов. Их чрезмерное количество объяснялось тем, что следователи, вызвав Тому или Толю на допрос и заполнив протокол, с удивлением обнаруживали, что зачастую, и Тома и Толян приходили на допросы в дугу пьяные. Допрос переносился, но и в следующий раз, степень опьянения, в которой находились Тома и Толик, допрос вести не позволяли, силы и внятность речи улетучивались на второй минуте допроса. Было несколько допросов, которые следакам удалось таки снять с этой семьи. Тома категорически заявляла, что человека, более трепетно относившегося к чужим детям, как относился к ним я, она в жизни не встречала, и после общения со мной, даже подумывала, а не усыновить ли ей когонинаебуть из числа гостей. Разумеется, она готова поклясться, на чем там обычно клянутся, что ни-ни, ни как, и никогда она ничего предосудительного не видела, пораженная такой заботой. Толян, разумеется, полностью вторил свой благоверной, подчеркивая, что ежели б в его детстве был бы такой мужик как я, то он не встал бы на скользкий путь правонарушителя, и вообще, его до глубины души возмущает вся эта бодяга, устроенная вокруг меня. Конечно, они видели детей вместе со мной, но вот на мне, или подо мной, боже упаси! Конечно, они не раз, перед тем как впасть в забытье, задавали друг другу вопрос - что делают дети в обществе их друга семьи, и конечно, выпадая изредка из оного, не раз сами себе и отвечали - а ничего они не делали, целыми днями играя в приставку, носясь как оглашенные по квартире, или до вечера шарахались с Васькой на улице. Васька от родителей в допросах не отставал, из слово в слово повторяя слова Толяна и Томы. Видел, но не в таком виде, как говорит следователь, видел что спали, но не так как говорит следователь, видел что пили, но не то, что говорит следователь. Вот такие у меня были чудесные знакомые, взрослые люди, и от этого понимающие, что ложь во спасение, она порою лучше, чем правда в погибель, а брать грех на душу - дак ведь за грехи ответ держать придется, рано или поздно, факт.

Глава 29

Свидетели и очевидцы тех событий меня поправят, но мне помниться, что судиться мы начали по моему в апреле-мае 2002 года. К тому времени уже стало очевидно, что для меня и Бороды это будет первый, но не последний суд, впереди нас ждал еще один. Позволю себе вновь отвлечься, что бы уделить внимание тому, что происходило со всеми нами перед каждым заседанием суда. Борода как то подсчитал, всего мы выезжали за эти годы где то порядка ста сорока раз. Процедуре отъезда, равно как и возвращения на централ я хочу уделить такое внимание, дабы ты прочувствовал - как нам дались эти сто сорок раз. Попробую восстановить в памяти наш первый день.
После того, как все благополучно ознакомились с делом, было назначено первое слушание, день, когда по идее, должны собраться все участники процесса, начиная от самих обвиняемых, и заканчивая последним свидетелем. Чисто процессуальный день, призванный «подбить бабки» перед наступлением непосредственно судебного следствия. Судя по обвинительному заключению, приглашены были все. Мне, да и моим подельникам, всем нам, конечно, не терпелось поскорее взглянуть в глаза терпилам, я лелеял мечту за одним, заглянуть в глаза их мамашам и свидетелям. Было уже известно, что дело будет рассматриваться в районном суде, и попало оно к судье Хмурову. По этому поводу Лариса Михайловна высказалась в том ключе, что Хмуров, один из не многих судей, кого она знала, который отличается порядочностью, непредвзятостью и самое главное - Хмуров не был кровожаден, как допустим «легенда» одного из районных судов нашего города - судья Крылов, который начинал судить еще во времена «троек НКВД», и судил исключительно по состоянию своего настроения на момент суда, а учитывая, что он был старейшим из судей, маразм крепчал, настроение у него всегда было говно, то и срока он впаивал просто адские. Повезло и в том плане, что не попало дело к судье, у которого кто-то из родственников стал жертвой насилия, поскольку нередки были случаи, когда дело об изнасиловании мало того, что попадало к женщине, дак у нее еще и дочь оказалась изнасилована несколько лет назад - срока тогда получали все максимальные, а про записанную в законе «непредвзятость и объективность» суда, я уже и не заикаюсь. Одним словом, Лариса Михайловна вновь воспаряла духом и была полна оптимизма. Зеки, которых судил Хмуров, отзывались о нем как об исключительно справедливом и порядочном судье, это мнение, в свою очередь, вселяло уже в меня некое чувство возможно, удачного исхода дела.
Итак, день, когда нужно ехать на суд, для зеков начинался в половине пятого утра, когда постовой, обходил камеры, где сидели те, кто должен был ехать на суд и называя фамилию, говорил: «с вещами». Это означало, что зек, побрившись, помывшись и чифирякнув, собрав все свои майданы и скрутив рубероид, в смысле матрас, должен был ждать, пока его не заберут в привраточный корпус централа. Хорошо, если у тебя один майдан, а если у тебя их штуки четыре, каждый килограммчиков этак под двадцать? То, что выезжая на суд, зеков заставляли таскать с собой все барахло, администрация объясняла тем, что камеру могут в его отсутствие раскидать, его могут перевести, одним словом, все свое зек должен носить с собой. Конечно, это было полным бредом, оправдывавшим желание мусоров попить кровушки и создать зеку побольше нервотрепки. Мало того, выезжая на суд, ты выносишь и свой матрас, который сдаешь в матрасную, и не факт, что вернувшись, найдешь его вновь. Про такую роскошь как подушки я уже и не говорю, их на централе сроду не водилось. По моему заезду на централ, матрасы представляли собой кучи сбившейся ваты, в засаленных до блеска мешках, с непонятными разводами. Однако через пару месяцев на централ завезли 500 поролоновых матрасов, часть распределили малолеткам и женщинам, остатки отдали на «спецы». Вот с таким вот матрасиком я и прожил все эти годы. На моей памяти, матрасы, простые, ватные, завозили в тюрьму еще один раз, а поролоновые превратились в настоящий раритет - очень дефицитный и крайне редко встречающийся. Нет нужды говорить, что я нашел общий язык с мусорами, и на суды всегда выезжал налегке, беря с собой лишь бутылку с чаем, несколько бутербродов, и специальный поджопник, что бы было не так жестко часами сидеть в привратке или боксике.
Привраточный корпус, это конечно сильно сказано - это первый этаж обычного корпуса, на котором расположено шестнадцать камер-привраток и семь боксиков, в подвале этого корпуса так же находились камеры, в которых содержались этапники, но камеры подвала, в отличие от привраток, имели тот минимум удобств, которых в привратках не было. Именно в такой камере я провел свою первую ночь на централе. Привратки делятся на мужские, женские и привратку для малолеток. В последнюю, сажали еще и БС - бывших сотрудников, мусоров, или военных, которые то же совершили преступление и теперь сами гоняют на суды. БСные хаты, от греха подальше, тоже находились на корпусе малолеток - ох и давали они прикурить бывшим сотрудникам! Привратка - это помещение, внутри которого не действуют физические законы, согласно которым, количество зеков, помещающихся на одном квадратном метре есть величина изменяемая, но не до бесконечности. Сюда следует еще добавить, что большинство, все-таки выезжало со всем своим скарбом. Дак вот, в две, самые большие привратки, размерами шесть на двенадцать метров, мусора запросто могли набить человек по сто пятьдесят, в оставшиеся, чуть меньше, человек по семьдесят. Конечно, такое бывало не часто, обычно по вторникам и четвергам, когда зеки выезжали не только в районные суды, но и в суды кассационные, или были этапы в другие города области. То, что творилось в привратках, человеку, не прошедшему эти круги ада, понять достаточно сложно. Можно лишь представить, как сто человек курят не переставая, не переставая ссут, варят чифирь и мусолят подробности своих дел. «Спецы» приводили на привратки обычно одними из первых, по сему, всегда успевал занять место на лавочке. Вскоре мне эта байда надоела, и я просил ментов закрывать меня в боксик. По идее, в боксик закрывали тех, у кого в карточке стоит пометка о строгой изоляции, но, как правило, в боксики садили тех, у кого с ментами было все нормально, и кто не хотел потеть и дышать привраточной вонью. Уже позднее, когда к нам привыкли настолько, что казалось что сидели мы тут с самого основания, когда мы стали уже неким обязательным атрибутом, без которого не обходиться ни «судный» день, я просили мента закрыть меня в боксик вместе с Бородой, или еще с кем то из нашей компании, что бы обсудить дела наши скорбные. Когда же на смене стояли шоколадные менты, то суда я вообще дожидался в привратке для малолеток, ух, но об это чуть позже, равно как и о том, что порою ко мне в боксик запирали малолетку, отказывающегося сидеть вместе со всеми – ух, но и тут, наберись терпения, всему свое время.

Глава 30

Конечно, в свой первый день, и еще с месяц, я выезжал из хаты с майданом и матрасом. Все шмотки я с собой никогда не брал, ибо в хате оставался телевизор - как гарант того, что вернусь я именно туда, откуда выехал утром. Несколько позднее, в моей карточке поставили точковку - разрешать выезд на суд без вещей. Естественно, мандраж начал подколачивать еще с вечера - первый суд, первый этап, привратки, опять же, не спал я короче ту первую ночь, не до того было. Боже, а, сколько знакомых с воли я перевидал в этих привратках - и не сосчитать! Некоторых я помнил еще мальчишками, некоторых знавал и в зрелом возрасте, пару раз попадались мне и мои бывшие ученики из последней школы – встали, понимаешь, на скользкий путь, мдя. Очень мы пикантно смотрелись - бывший учитель и бывший ученик, стоят и ждут этапа. В первый день, привратка запомнилась мне именно этим - удушающим смрадом, грязью по колено и разношерстной толпой зеков. Гул и гам. Над привраткой расположены камеры уже упомянутого «кладбища». Поскольку «кладбище» изолировано от остального централа, то дороги ходили только через привратки. Все как обычно - стояк и в трубе дырка, через которую ловили коня сверху и собрав на скорую руку груза, отправляли их обратно наверх. К пожизненникам вообще на тюрьме отношение особое, точнее это даже не отношение, а осознание того, что у тебя, сколько бы тебе не наболтали в суде, срок закончиться рано или поздно, а у тех, или у того, кто сидит на «кладбище», билет выписан в одну сторону, вот и помогали, как могли и чем могли, даже не спрашивая - за что тот выхватил пожизненное лишение свободы.
В привратках происходи и обмен почтой с разных корпусов, малявки и груза, воровские прогоны (патетические обращения ко всем сидельцам, выдержанные в духе и слоге, свойственном людям, пытающимся за красноречием скрыть очевидные вещи – «воровской ход» постепенно умирал, вытесняемый «ходом мусорским»). Прогоны эти обычно привозили этапы с других централов, на которых сидели воры, прогоны аккуратно переписывались, точковались камеры, где они побывали, и не дай бог, прогон уходил «в запал», т.е. попадал в руки к мусорам, спрашивали тогда со всей камеры. Спрашивать, собственно, особо было не за что, поскольку аккуратно переписанная копия прогона, все одно ложилась на стол оперативникам.
На суды начинают называть примерно в половине девятого утра, сначала идет областной суд, потом суды в отдаленных районах, и под конец называют суды, расположенные в центре города. Натуральный дым валит из привраток, когда их открывают, что бы начать называть зеков на этап - за четыре часа в непроветриваемом помещении, никотин, смешавшись с испарениями, буквально капает со стен. Слышу, как называют знакомые фамилии, ага, стало быть, наша очередь. Выхожу, и в толпе выстроившихся зеков быстро нахожу Бороду, Чемпа - всех я их видел больше года назад, Греса, Девиза и Дракона - почти год, однако. Да нет, конечно, не было объятий и всего такого, стояли грустные ребята, до которых уже дошло, что встряли все крепко - не до радостных воплей, хотя глаза у всех светились огоньком надежды, духом никто из них не упал, и не упадет, нужно отметить. У Бороды, помню, на зубах брикеты еще стояли, а точнее, остатки прежней роскоши - растерял он их за эти годы, ну да ничего, успеет еще выправить свой прикус, хотя он мне и с таким дорог. Грес, стоял несколько понурый, оно и понятно, по натуре человек спокойный и флегматичный, ему пришлось полностью ломать себя, что бы преодолеть эти годы, но ничего, выдюжил, Дракон, он по моему единственный улыбался в тот день, Дракон вообще был всегда полон улыбок, может быть это и помогало ему бороться со своей болезнью, учиться жить в условиях тюрьмы, равно как и Девиз, устряпавшийся сразу после окончания университета, но и он всегда оставался, спокоен как удав, ничем не выдавая свое напряжение, молодцы, одним словом.
Начинают называть наши фамилии, подходим к дверям, через которые когда-то заезжали на централ. Процедура та же, имя, фамилия, год рождения, статья, срок. За загородочкой стоит мент и держит в руках твое личное дело – сверяет. На исходе своего пребывания, по началу тоненькая папочка моего личного дела, разрослась до огромного томищи, менты ее даже в руки не брали, кивая головой, пропуская всех сразу - привыкли за эти годы.
При выходе, снова закрывают в обезьянник. Теперь наступает очередь ментов из полка конвойной службы, это уже МВД, другая система и другие «ценности». За каждым судом закреплена машина – автозак и свой наряд караула. Начальник караула подходит к окошку и берет список, в котором указано кто сегодня едет в суд. Постепенно автозаки заполняют весь тюремный двор, начинается погрузка. Начальник караула той машины, которая ближе всех, начинает называть фамилии, и зеки выходят на улицу, выстраиваясь вдоль стены. Начальник караула зачитывает правила поведения, про то, что запрещено курить, разговаривать и так далее, и что в случае чего, они применяют спец. средства, или стреляют на поражение. После чего идет погрузка. В автозаке два больших бокса и один маленький, одноместный, в него обычно садят женщин. Если по делу идут два подельника, их, конечно, рассадят по разным боксам, а если шесть, как у нас, или десять? Так что пересечься подельники могут всегда - было бы желание. Выезжаем за ворота тюрьмы, успеваю одновременно разговаривать с подельниками и смотреть в зарешеченное дверное окно. Видно мало, но до боли знакомые места конечно узнаю. Перекрестки, люди, дома - все как обычно, да я и сам сколько раз видел вереницы автозаков, разъезжающихся от стен централа, не говоря уже о том, что прожил на соседней с судом улице добрых восемнадцать лет, и не раз, возвращаясь из школы или института видел эту картину – родственники, толпящиеся у дверей суда и отъезжающие автозаки. Господи, думалось тогда мне, как же хорошо, что я никогда не окажусь в тюрьме, и что никогда не узнаю, как это – быть зеком.
По идее, ментам глубоко по барабану - кого они везут в суд. В нашем случае наблюдался вполне объяснимый, но от этого ничуть не здоровый интерес к нашим персонам, скабрезные шуточки и намеки - к сожалению, конвойный полк, это даже не вневедомственная охрана, по уровню интеллекта самих мусоров, и по тому, сколько классов им с трудом удалось закончить, это что-то посередине - между ИВС и медицинским вытрезвителем. Оно и понятно - тупо исполнять функции цепного пса - за чем им ум, лишняя нагрузка, а головой они едят. Мы это все понимали и относились ко всему снисходительно, как воспитатели в школе для детей с отставанием в умственном развитии. Дебилушки, какой с них спрос?
Если в тюрьме погрузка происходила на подконтрольной территории, то выгрузка, проходит, считай на воле, по этому, стоит автозаку подъехать к торцу здания суда, как периметр отцепляют менты из состава караула, всего их обычно было человек семь или восемь - трое едут в тюрьму, остальные сидя в суде, дожидаются. Каждому зеку, перед тем как ему выйти из боксика надевают на руки наручники, по сему, прыгать вниз, вперед руками, да еще и умудряться держать одну - две сумки, неудобно до чрезвычайности - но что делать? Сиганувши вниз, успеваешь мельком глянуть по сторонам - отрывки воли, но до чего они греют душу! Спускаемся в подвал, где и расположены клетки и караульное помещение. Точнее, это не совсем клетки, а маленькие камеры, на двух человек, с решеткой вместо двери. Нас распределяют по этим камерам, всего их семь, одна большая, остальные двухместки. Начинается обыск, каждого раздевают и тщательно шмонают. За тем, менты удаляются к себе в комнату, в помещении, помимо нас, остаются двое конвоиров. Они либо играют в нарды, либо читают газеты, либо дремлют. Как правило, каждая караульная бригада закреплена за одним судом, по этому, нет ничего удивительного, что впоследствии, прокатавшись с нами почти три года, менты знали нас ничуть не хуже чем мы их, и через какое-то время, нас уже нет-нет, сажали вместе, где в ожидании пока нас не поднимут в зал суда, мы снова погружались в обсуждение насущного момента, стратегии и тактики, либо просто разговаривали о приятных нам вещах. Наш конвой, в среде зеков считался наиболее лояльным и вменяемым, по сравнению с конвоями других судов - там дело нередко доходило до рукопрекладсва, мусора были невменяемо тупы и злы, одним словом, нам очень повезло. Нам вообще в мелочах везло. Перло б нам такое везение в вещах более крупных!
После шмона в помещение запускают адвокатов. Уже точно не помню про первый день, но Лариса Михайловна всегда спускалась ко мне перед каждым заседанием, дабы приободрить, рассказать последние новости из дома, или подкорректировать нашу позицию, согласно складывающейся обстановке. По моему, спустилась она и в первый день, сказала, что народу набилась уйма, что пришли терпилы, свидетели, в общем шоу обещает быть интересным.

Глава 31

После того, как секретутка позвонит сверху, и скажет, что к такому-то судье «можно поднимать», нас выстраивают вдоль стенки и попарно заковывают в наручники. После чего, если есть желающие, ведут в туалет, где по началу нас не расковывали, по сему приходилась справлять нужду при невольном свидетеле, я как то однажды попробовал шутки ради присесть по нужде более значимой, но Борода, наотрез отказался участвовать в этом мероприятии, поскольку одна рука у меня была прикована к нему, второй я держал документы, так что вытирать мой зад пришлось бы прикованной рукой, чего Борода очень боялся, справедливо опасаясь, что его рука может угодить не туда. Шутку оценили и впредь, перед туалетом расковывали, дверь, правда, так и не закрывали. Опроставшись, нас парами начинают поднимать по лестнице на третий этаж. Признаюсь, это было очень забавно, смотреть по сторонам на реакцию вольных, собравшихся в суде, каждый по своим делам. Кто-то с интересом, кто-то с сожалением, кто-то с безразличием, но что удивительно, на этом пути, я никогда не встречал никого из нашего процесса - прятались они все что - ли? Под наше дело отвели самый большой зал – как-никак шесть подсудимых и по прикидкам прокуроров не менее пятнадцати терпил, плюс их родители, плюс свидетели, плюс адвокаты, действительно, шоу обещает быть захватывающим. Нас вводят в зал и закрывают в большую клетку, после чего снимают через решетку наручники, мы рассаживаемся. Входят адвокаты и то же рассаживаются за своими столами. Появляется прокурор Алехин и мило перешучиваясь с адвокатами, садиться за свой стол. Все прибывают в леком нервозе, поскольку начинают входить в зал терпилы и их родители. Помню, Ллойд тогда пришел в куртке, что я ему покупал, в джинсах, до боли знакомых по многим сетам, не удивился бы, если бы и трусы тогда на нем были тоже из той, прошлой моей жизни. Появились Фалюты, перехихикиваясь, они устремились в дальний конец зала. Лямин тогда мне показался совсем уж здоровенным, вытянулся за год, не иначе, Дунька пришел, тоже, кстати, в куртке, купленной ему Чемпом, не удивлюсь, что и Фалюты пришли в том, что им когда-то покупали Дракон и Девиз – тогда, в 2002 году прошло еще слишком мало времени, мальчишки только входили в рост, нося на себе одежды, купленные теми, кто сейчас смотрел на них сквозь решетки. Пришел Серебро, пришли мамаши, пришли еще какие то люди, одним словом, народу собралось прилично. Ах да, пришел и Булдаков с мамашей - Галиной Гавриловной, я помню, на суде, когда к ней с вопросами обращался, все у меня Гаврила Гавниловна из уст норовило вырваться. Черт, я Булдакова по началу помниться и не узнал вовсе - до того он за это время вырос и пострашнел. Секретутка, и не поправляй меня, именно секретутка, а не секретарша, черт, имени забыл, помню только ее пышные, если не сказать ультра - рубенсовские формы и до того застенчивый взгляд и вид, с которым она все делала, что порою казалось, что она искренне жалеет, что не родилась не просто мальчиком, поскольку родись она мальчиком в тех же формах в коих она родилась девочкой, ловить ей было совсем нечего, а именно мальчиком, таким как один из потерпевших, ну или на худой конец – свидетель. Она прямо краснела как маков цвет, застенчиво улыбалась и вообще, вела себя как валдайская доярка. Когда все собрались, именно она скомандовала: «встать, суд идет», все встали, в зал вошли трое судей. Я не помню, но мне кажется, это было первое и последнее заседание, когда в зале присутствовало трое судей, по моему, все остальные заседания проходили под председательством судьи Хмурова, видимо он сам себе председательствовал. Поскольку я все больше смотрел на терпил, пытаясь запомнить их, правда, не знаю, зачем, слушать то, о чем говорил судья, мне было не досуг. Традиционная для первого заседания проверка явки и сличка личностей подсудимых. Потом вроде как сверились с адвокатами, представили прокурора, да вот, пожалуй, и все. За все время, что проходило заседание, ни один из терпил в нашу сторону так и не посмотрел. Смотрели только особо отъявленные мамаши, пытаясь испепелить нас своими помутневшими и плохо фокусируемыми взглядами. Мама Ллойда, мама Фалют, Дунькина мама, они на нас не смотрели - как потом выяснилось, это они так нам свою поддержку высказывали. Напугав всех, неожиданно брякнув этой баклушкой для отбивания мяса, которую все почему-то считают « судейским молоточком», Хмуров закрыл заседание, сообщив на прощание, что о дне следующего все будут уведомлены особо.
Я не претендую на хронологическую точность и последовательность в своем изложении, быть может, когда мои друзья, прочитав все это, сочтут необходимым внести свои поправки, то я без колебаний это седлаю, поскольку знаю, что Грес, Чемп, Борода вели подробные записи всех судебных заседаний. Мне более важно донести и передать тебе атмосферу, что царила тогда и в зале суда, рассказать о том, что происходило со мной и с нами на централе, а точность в датах, так ли она важна?