Анна АРБОР перевод

Глава 5

Утро начали небрежный стук в дверь, топоток и срывание одеяла.

– Фто флуфилофь?

– Пора вставать.

– Отфтань.

– Вставай, а то защекочу.

– Отстань!

В следующее мгновение я согнулся попалам, ловя ртом воздух, потому что две на удивление сильных руки вонзились в мои бока. Он щекотал меня, как сидорову козу, и мой полукоматозный мозг не мог оказать сопротивления. Наконец мне удалось ухватить мародерствующие руки и удерживать их на расстоянии, пока я не пришел в себя. Уже много лет мне не случалось просыпаться так резко. Я отдышался и отпустил пленников на свободу.

Как я был не прав! Он бросился на меня, как коршун, и прижал к кровати, навалившись сверху. Но, если не считать нервов, сообщавших о новой безжалостной атаке на мои чувствительные бока, я не воспринимал лежащего на мне как врага. Никогда еще мы не были так близки. Его одетое в трусики тело прижималось к моему, его лицо находилось в считанных дюймах от моего, его смех звенел в моих ушах, вызывая головокружение. Или моя голова шла кругом от щекотки?

Я ощутил последствия, не успев ничего предпринять. К счастью, мы оба были достаточно потными после теплой ночи, и небольшая дополнительная сырость в районе низа осталась незамеченной. С его стороны. Я-то понял, что случилось, и начал действовать. Я собрался с силами и снова схватил его за руки. Потом перехватил в одну руку, соединив запястья Джеймса перед его животом. Если моя рука коснется его сырых трусиков, я не виноват… Моя свободная рука замерла в нерешительности. Но скоро она выяснила, что Джеймс боится щекотки еще больше, чем я. Легчайшее прикосновение к груди или к животу вызывало взрывы хохота.

Я проявил не меньшую беспощадность. Под мышками, живот, бока… до ног я не дотянулся, не желая перехватывать руки Джеймса.

Наконец я сделал перерыв.

– Сдаешься? А то пощекочу «вилли»!

Не отдышавшийся и не отсмеявшийся после моего последнего нападения, Джеймс еще не капитулировал:

– Ты не посмеешь…

Ах, не посмею?

Получилось не слишком романтично, потому что он тоже немножко описился. Но зато он извивался, дергался и вырывался, когда я нащупал его через мокрую ткань, прошел по всей длине, а потом еще легонько потрогал пальцем «шарики». Джеймс
раскрыл глаза и набрал воздуха. Я поспешно убрал руку, пока он не закричал. Но он лежал тихо (по-прежнему на мне), и только вздохнул, как и я.

– Ну как, проснулся?

Я бросил на него красноречивый взгляд и… Бывает, что на человека находит и он не может остановиться. Вот так и на меня нашло. Я отпустил его запястья, но обхватил его двумя руками и аккуратно прижал к себе. Да, я его обнял, но не поцеловал же. Я знаю, что поцелуи – это для девчонок. Но я подержал его в нежных объятиях, и он лежал лицом на моем левом плече, щекоча меня своим все еще бурным дыханием, и его тело по всей длине лежало на моем.

Я бы пролежал так хоть весь день. Но я знал, что он скоро начнет шевелиться.

– Не пора ли нам в душ?

– Так это выйдет, что мы по два раза в день будем мыться?

– А ты хочешь весь день ходить и пахнуть?

Он встал. Я, конечно, был голый. Я взялся двумя руками за резинку и стащил с него трусики. Он вышел из них и швырнул непривлекательный предмет к двери.

– Надеюсь, не свеженадеванные?

– Нет. Вчерашние.

– Хорошо.

Мы неспеша помылись, безо всякого стеснения помогая друг другу. Я даже спустился ниже пояса и впервые помыл Джеймсу маленький «вилли» и крохотные «шарики».

Он и глазом не моргнул, как будто я был его родителем. Я и сам так понимал свою роль: как временного родителя или старшего брата. Я действительно любил его, как брата, хотя и не знал в точности, каково это, будучи единственным ребенком в семье. Но так я трактовал свои чувства. А как же еще – в конце концов, Джеймс же не девчонка.

***

День выдался еще теплее, чем предыдущие.

Мы поплыли к другому острову, чтобы нас не нашли, если родителям придет в голову за нами следить. Новый остров оказался меньше, но лучше. Кроме главного залива имелась еще одна бухточка, которая как укрытие была даже укромнее. Она, правда, располагалась прямо напротив деревни, но на таком расстоянии мы не чувствовали себя на виду. И она поворачивала несколько вбок от своего устья, получалось прямо тайное убежище.

Но сначала во избежание сюрпризов мы все осмотрели в одетом виде. Я наполовину ожидал, что он сразу разденется, чтобы подразнить меня, но он не стал. На южной стороне мы нашли недавно высохший ручей. Его илистое дно уже пошло трещинами. На всякий случай мы расстелили полотенца подальше в стороне – вдруг от него будет вонять, как от болота.

Разделись мы уже без споров, автоматически. Я даже не следил за тем, чтобы не оказаться голым раньше Джеймса.

Мы купались целую вечность. Потом съели ленч и повалялись на солнышке, потея. Потом я понял, что больше не выдержу, и решил сходить посмотреть на русло высохшего ручья.

Оказалось, что от него не так уж и пахнет. То есть пахнет илом, но не противно. Я осторожно поставил ногу на почти черную потрескавшуюся поверхность и надавил. Нормально. Я решил пройти так до другого берега, сделал пару шагов и провалился по колени в мягкое и липкое.

Подавив первый приступ паники, я решился на следующий шаг и тут же рухнул в это лицом. Влажное, клейкое, оно прилипло, как говно
к одеялу (так выражался мой дядя). А еще оно было холодное. Я побарахтался, и в голом виде ощущение было бесподобное.

Матери ненавидят все антисанитарное, негигиеничное и пачкающееся. А сыновья из духа противоречия все это ужасно любят. Чтобы довершить дело, я намазал волосы, и вокруг рта, и между ягодицами (только слегка) и, более основательно, – хозяйство между ног.

Я выглядел как заправский пигмей. По крайней мере, я надеялся. Я вылез на берег и подкрался к спавшему в сотне ярдов* и сгоравшему на солнце Джеймсу.

– Хр-р-рау-у-у.

Он открыл глаза и увидел меня. Глаза открылись так, чуть что не выкатились, он издал странный вопль и вскочил на ноги, как будто увидел свирепого тигра. Он начал отступать, а увидев, что свирепый тигр его не преследует, повернулся и пустился наутек. И стал звать меня (что мне было особенно приятно).

Пожалуй, эффект получился даже чересчур. Я крикнул ему вслед:

– Это же я, глупый! Вернись!

Он притормозил, остановился, оглянулся, посмотрел с сомнением. Я помахал рукой. Точнее я хотел помахать рукой, но от моего тепла и от жаркого дня грязь так схватилась, что я еле поднял руку, да и то оказалось довольно больно.

– Джеймс, это я. Я намазался грязью. Иди сюда. Смотри, как здорово.

Он медленно пошел назад, глядя недоверчиво. Подошел, пригляделся и нерешительно улыбнулся.

– Ну ты меня напугал. – Голос у него дрожал.

– Вижу. Правда, здорово?

– Офигеть. А что это за фигня? Где ты ее взял?

– Идем. Это грязь из высохшего ручья.

Он опасливо пошел за мной, и я показал, где я извалялся. Как и я, он нерешительно поставил одну ногу на твердый участок и попробовал пройти по поверхности. Корочка проломилась, и он утонул по бедра.

– Фу! Гадость!

– Да прямо! Пойдем, побарахтаемся.

– Не хочу. Какая гадость!

– Ну Джеймс, это же просто грязь. Смотри.

Я зачерпнул кусок и приклеил к своей и без того черной груди.

– Я хочу вылезти.

– Но это же прикольно. Попробуй сам.

Он попытался подойти ко мне, но для него было слишком глубоко, и он не продвинулся. Вид у него был озабоченный. Я решил, что нужна помощь. Я подошел, и таки оказалось, что в его месте грязь была гуще. Я обхватил его за поясницу двумя черными руками и потянул вверх, отклонился слишком далеко назад и повалился в грязь, увлекая Джеймса за собой. Он, к счастью, сразу скатился, а то я бы, пожалуй, погрузился с головой. А так у меня нос еще торчал. Мы оба поднялись на ноги. Оказалось, что он может стоять и даже улыбаться дрожащей улыбкой.

– На тебя страшно смотреть.

– Ага. Это хорошо. Ты тоже извазякался.

Он здорово перемазался. Не сплошным слоем, как я, но изрядно.

– Давай, размажь по всему телу.

Не знаю, почему мне хотелось, чтобы он покрылся слоем грязи. Просто мне показалось, что это хорошая идея. Надо отдать ему должное, он решился и начал мазаться. Но я хотел, чтобы он обвалялся, как я. Я подозвал его к своему старому месту и показал на собственном примере.

– Делай, как я. Видишь?

Он подошел, уселся в грязь и принялся мазать ноги. Я набрал побольше грязи и натер ему спину и шею. После долгих уговоров он испачкал себе лицо, и по моим указаниям подлатал непокрытые места. После чего мы оба стали похожи на пигмеев и побежали обратно на берег под моим предводительством. Я больше не чувствовал себя голым. Я был одет в грязь. Мы отправились в лесок и поиграли в следопытов. Правда, не нашли ничего, кроме своей лодки. Тогда я придумал играть во что-то вроде Робинзона Крузо, и мы продолжили вылазки…

Когда мы вернулись к полотенцам, нам уже стало довольно неудобно, потому что грязь совсем затвердела и начала отслаиваться чешуйками, и края этих чешуек больно резались. И мы посмотрели друг на друга и хором сказали:

– Искупаемся?

В конце концов она растворилась, хотя с волосами пришлось повозиться, и у Джеймса, ей-богу, волосы в результате оказались темнее, чем были. Приятно было вернуться в прохладную воду. Дневная жара все усиливалась, и даже и без грязи на суше было плохо. Я вылез из воды посмотреть на часы, которые на этот раз взял. Было еще не пора, но я решил, что мы сгорим.

Мы вернулись к лодке, голыми, чтобы сохнуть по дороге. Спуск на воду оказался делом жарким и липким. Она не была расчитатна на то, чтобы ее волокли два мальчика 14 и 9 лет. Мы так устали, что я снова зашел в воду, чтобы охладиться. Он, конечно, последовал моему примеру.

***

По дороге домой мы оставались в одних шортах.

Было слишком жарко, чтобы напяливать на себя лишнюю одежду, и потом мы не успели высохнуть после последнего купания. Я уже мечтал о холодном напитке и душе. Мы причалили и потащились к отелю, еле передвигая ноги.

– Не удивительно, что вы так рано, – сказал один из наших друзей-официантов, кормивших нас завтраком прошлым утром. – Жарища, в заливе хоть чай заваривай. И собирается гроза. По прогнозу, сегодня ночью.

Я скорее почувствовал, чем увидел, что Джеймс как-то напрягся. Я посмотрел на него. Вид у него был скованный. Он не улыбался. Мы оставили официанта, взяли свои напитки и отправились в башню ко мне в номер.

– Не люблю грозу.

– А, вот ты чего скуксился? А за что, собственно?

– Так, вообще.

– А я люблю. Они такие грозные.

Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.

– Что в этом хорошего?

В номере было слишком жарко для игр, несмотря на открытое окно. Я улегся на кровать, поставив стакан рядом. Он, конечно, сделал то же самое. И мы полежали так, потея, разговаривая и время от времени делая глоток, пока я не подумал, что пора готовиться к обеду.

Я осторожно встал, стараясь двигаться как можно медленнее и не делать движений, требующих напряжения мышц.

– Я иду в душ.

Он посмотрел на меня.

– Я не могу.

– Идем. Тебе понравится.

– Отстань.

Я решил припомнить ему его утрешнюю победу. Я, правда, напугал его в грязном виде, но еще не чувствовал себя отомщенным. Я забрался на кровать, схватил его за лодыжки и поднял повыше, устроив ему стойку на голове. Возгласы типа «перестань…» и «хватит…» я пропустил мимо ушей и зажал локтем его икры, чтобы он не мог сползти. Другая рука спустилась к его шортам. Как бы это провернуть? Идея была несколько смелой, но я стал легче относиться к интимным делам. И вообще он первый начал разгуливать по строву без всего. Я осторожно отогнул штанину и пробрался рукой подниз, стараясь ничего не коснуться. Ухватившись как следует, я отпустил другую руку. Он понял, что я затеял, и засуетился, пытаясь устоять на голове и одновременно удержать шорты.

Я победил. Я получил сатисфакцию, глядя как его неприличные места и
ноги ускользают от меня, и он рухнул на кровать. Я остался с трофеем в виде шортов, в которые мне бы влезть было не легче, чем полететь. Я бросил их на пол и встал, глядя сверху вниз на его голое тело. Он слегка улыбался – значит, не пострадал.

Он мог двигаться быстро, когда хотел, даже в жару. Не успел я опомниться, как его руки схватили мои шорты спереди. Он не проявил такой щепетильности, как я, и схватил больше, чем следовало. Я согнулся, пытаясь освободить нежные места из его хватки,
и в конце концов добился свободы, хоть он и вцепился на совесть.

– Ой!

– Ты первый начал.

– Я тебя ни за что не хватал.

– Я тоже.

– Ни фига себе не хватал. Ты пытался выдернуть с корнем!

– А вот и нет. Я схватился за материю.

– Мне лучше знать.

– Ладно, мы идем в душ?

– Да, и мне надо проверить, что ты ничего не порвал.

Я без смущения снял шорты, сел на кровать и все осмотрел. Видимых повреждений не было, и было уже не больно, но я не собирался об этом сообщать.

– Все на месте.

– А почему он у тебя такой большой?

– Так я больше тебя.

– Все равно, он у тебя очень толстый, и «шарики» тоже большие.
И почему он делается тверденький?

– Он вырастает у больших мальчиков. И делается твердым, когда захочет. Я этим не управляю. – Я не стал уточнять, что это когда как.

– А почему так?

– Чтобы можно было засунуть.

– Что?!

– Ну, когда охмуришь девчонку, надо ей засунуть в «киску»,
понимаешь?

– Куда?

– В дырочку, которая у девчонок между ног. Где у тебя «шарики».

– Почему?

– Потому что они девчонки.

– Я хочу сказать, зачем засовывать туда «вилли»?

– Если любишь ее и хочешь сделать ребенка.

Биология, социология и этика в исполнении Мартина. Я просто гордился собой, что так ловко отвечаю на все вопросы. Сам-то я всего три месяца как узнал. Во какой я молодец. И дал ему пищу для размышления. Он после этого надолго умолк.

– Так мы идем в душ, или пойдем на обед в таком виде? – спросил я, поняв, что этот разговор окончен.

– Сегодня так жарко, что я бы с удовольствием.

– Слабо! – сказал я, зная, что он ни за что не посмеет. И радуясь, что он не вернул мне это «слабо», потому что сам тоже не посмел бы.

Мы помылись, как раньше, и почувствовали себя лучше. Я осмелел и помыл его во всех местах, даже велел ему раздвинуть ноги, чтобы помыть там. Разве что между ягодиц я постеснялся. Он стал мыть меня и проделал то же самое. Я отреагировал, когда он мыл мне вилли, и Джеймс захихикал, когда вилли в его руке вырос и поднялся.
Он мыл осторожно, понимая, что он такой же нежный, как и у него,
но без особого внимания или почтения.

Было очень приятно знать, что мы доверяем друг другу, не смущаемся своей наготы друг перед другом и не боимся прикасаться к телу друг друга. В любых местах. Вот настоящая дружба.

***

Хотя под душем мы остыли, пока шли в столовую, опять запарились.

Я позволил себе вместо положенных серых брюк одеть самые приличные из своих шортов. Родители были недовольны, но поскольку мое появление совпало со звуком обеденного гонга, было некогда отсылать меня переодеваться.

Мы все взяли себе салатов, и, кажется, никто из постояльцев больше ничего не взял, кроме мороженного. Мы, по крайней мере, ограничились этим. Жара по-прежнему стояла несусветная, хотя уже сгустился вечер.

Ни моим, ни его родителям не пришло в голову сидеть в вестибюле. Мы устроились в саду; взрослые вели бессвязные разговоры, а мы с Джеймсом растянулись на траве, стараясь охладиться. На небе собиралась какая-то мгла, от которой делалось еще душнее.

Сначал он заснул, потом его разбудили и велели идти спать. По-моему, это глупо. Если ты уже заснул, спи себе, тем более когда тебе не грозит замерзнуть. А в такой духовке…

Я продержался еще с час, потом меня тоже разбудили. Мне 14 лет! Если мне хочется спать на траве, имею право! Но их не проймешь. И потом, если я останусь один, можно будет проверить признаки физического прогресса.

И я проверил. Ровном счетом никаких признаков не наблюдалось. Но проверка никогда не помешает.

Я лежал на кровати под открытым окном в бесполезном ожидании хоть какого-нибудь ветерка. Постельное белье я не использовал, а в нательном и в обычные дни не спал.

Я проснулся в самую темень. Фонари погасли, потому что было уже за полночь. Луны не было. В своем дезориентированном состоянии я не мог сообразить, что меня разбудило. Животу было холодно, и я потрогал его. Мокро. Мои мозги зашевелились. Я слышал о «мокром сне», хотя у меня его еще не было. Может, это мой первый? Может, мои неустанные упражнения убедили наконец мое тело, что пора подготовиться к созданию семьи?

Тут в окно влетела и приземлилась на мне очередная холодная капля.

Бр-р-р. Я заставил себя встать и прикрыть окно, хотя этим уменьшалась вероятность уловить ветерок. Я повернулся к окну спиной.

Комнату осветила синяя бегущая вспышка, от которой казалось, что все предметы движутся. От неожиданности я поперхнулся; в глазах потемнело, сердце заколотилось. Рычание грома, последовавшее через десять секунд, я встретил спокойнее. Я люблю грозу. Я снова повернулся к окну посмотреть. Но продолжения долго не было, и я вернулся в кровать, хотя дождь не перестал, и капли по стеклу уже не стучали, а плюхались, такие они были большие. Я лежал и думал, будет ли такая же роскошная гроза, какая была знойная жара.

Когда полыхнуло во второй раз, я почти не вздрогнул, а в третий раз и того меньше. Раскаты грома грохотали на весь залив. Природа подтягивала войска, канонада нарастала. Гул не умолкал, и на его фоне било все громче и громче. Расштормилось на славу.

А потом произошло почти точное попадание. Было такое впечатление, что молния влетела в комнату. Бухнуло немедленно и оглушительно. Даже я испугался, хотя обожаю грозы.

Сверху послышался какой-то невнятный писк, и тут еще раз сверкнуло, и башню тряхнуло. На этот раз звук был узнаваемый – крик и даже вопль ужаса. Джеймс!

***

Плюнув на одежду, я опрометью бросился вон из комнаты и вверх по лестнице.

Из-за двери слышался детский плач. Я знал, что нужна моя помощь, и не думал о скромности. Я распахнул дверь и зажег свет. Джеймс зарылся под одеяло, трясясь от ужаса и рыданий.

– Джеймс… – позвал я. – Джеймс… – Ответом послужил очередной гром и новый стон из-под простыни. Я подошел к кровати и положил руки ему на плечи. Он напрягся, потом расслабился.

– Джеймс!

– Мне страшно!

– Все хорошо, я здесь. С нами ничего не случится.

– Можно я пойду к тебе?

А, чего там. Он уже ночевал у меня, когда замерз, а сейчас причина была важнее.

– Твои родители не будут возражать?

– Они пускают меня во время грозы.

Я представил себе четырехлетнего ребенка в постели с родителями, а потом девятилетнего там же. Ну, если к ним можно, значит, можно и ко мне.

– Ладно, идем.

Мы спустились на полэтажа, и тут внизу открылась дверь из отеля. Джеймс шел впереди и застыл на месте. Еще бы, мы оба были голые. Послышались шаги. Мы дружно развернулись и почесали обратно наверх.

Не успели наши босые пятки застучать по ступенькам, как нас окликнули.

– Кто там? Джеймс, ты? – Это был его отец. Слава Богу. Или я попал? Он застукает меня с сыном, ночью, голых. Отель опять тряхнуло. Джеймс опять пискнул.

– Джеймс, не бойся, это я. Можешь пойти к нам. – Шаги возобновились. Джеймс повернулся. Физиономия его отца, когда он увидел сына нагишом на лестнице, была еще та, но Джеймс заговорил первым.

– Со мной все хорошо, папа, – затараторил он испуганным голоском. – Мартин пришел ко мне, и мы спускаемся к нему в номер.

– А… э-э… так он здесь?

– Да, прямо у меня за спиной.

– Спасибо, Мартин… гм… Я так понимаю, на тебе тоже ничего нет?

Я сглотнул. Ему достаточно подняться чуть повыше – имеет же он право проводить сына в номер – и он убедится в этом собственными глазами.

– Да, сэр.

– А. Понятно. Тогда мне лучше не подниматься, чтобы не смущать тебя. Спасибо тебе за заботу, но я не могу повесить Джеймса на тебя на всю ночь. А нам не привыкать, пусть спит у нас.

– Но папа, я хочу с Мартином… А-а-а! – Это по башне прокатился очередной грохот.

– Джеймс, не навязывайся. Идем.

– Но, мистер Эванс, я нисколько не возражаю. И потом… он не может сейчас пройти по отелю и вернуться утром без одежды.

– Мартин, ты замечательный парень… – («Сейчас начнется», – подумал я.) – – …но мы не можем тебя эксплуатировать. Тебе тоже надо выспаться.

– Да я не засну в таком шуме. Мы поспим, когда уляжется. С ним никаких хлопот, честно. И потом… мне тоже лучше в компании. – Я не врал, хотя и не стремился быть понятым правильно.

– Ну… Если ты сам хочешь.

– Хочу, хочу.

– Ну, хорошо, спасибо еще раз. Джеймс, веди себя хорошо, и если проснешься рано, не буди Мартина. Можешь опоздать на завтрак, а твоим родителям, Мартин, я тоже скажу, чтобы не будили. Спокойной ночи вам обоим.

– Спокойной ночи, спасибо, – сказали мы.

--------------------------------------------------------------------------------

Я дождался, когда он уйдет, и потом спустился к Джеймсу, который уже начал нервно оглядываться.

Я быстренько впихнул его в свой номер, где нас приветствовала очередная роскошная вспышка и внушительное рычание. Бедный малый развернулся, обнял меня за шею и спрятал лицо на моей груди, всхлипывая. Что мне оставалось, как не обнять его?

– Спокойствие. Ничего с нами не случится. Ты со мной, и твои родители знают, что ты в безопасности.

Последним я успокаивал скорее себя. Для меня было огромным облегчением, что Эвансы спокойно отнеслись к нашему хождению в голом виде и сну в одной постели. Под аккомпанемент раскатов я подвел его к кровати и положил у стеночки. Потом забрался на кровать и встал над ним, чтобы закрыть окно совсем от дождя и грохота.

– Сейчас станет потише, – начал я, и тут прямо за окном сверкнуло так, как я в жизни не видал. Осветился весь сад, а как потом рассказывал Джеймс, в комнате стало светло как днем, только все было голубое. Но что действительно врезалось мне в память – зрелище могучего дерева на границе парка, которое буквально взорвалось. По-другому не скажешь. Оно разлетелось в щепки. Запахло горелым и еще чем-то незнакомым.

Я издал изумленный возглас и сполз на подоконник. Свирепость молнии напугала меня до чертиков, и мне даже захотелось зарыться под одеяло, но необыкновенное зрелище уничтоженного дерева не отпускало меня от окна.

Только Джеймс подо мной уже ревел в голос.

– Джеймс, иди сюда, ты такого не видел, это просто невероятно.

Но, похоже, мой дрожащий и некстати высокий голос не слишком его убедил, потому что он продолжал реветь, и я решил, что его нужды важнее моего любопытства. Последний взгляд в окно показал, что никакого пожара не возникло, остался только дымящийся расщепленный пень, который вполне эффективно заливало проливным дождем. Я повалился на кровать, забрался к Джеймсу под простыню и покровительственно положил на него руку. Он тут же повернулся ко мне и опять спрятал лицо у меня на груди, обняв меня свободной рукой за талию. На улице снова прогрохотало, уже не так громко. Джеймс напрягся и заныл чуть громче.

Я устроился поудобнее, так, чтобы обнимать его рукой чуть ниже его руки, так что мы заключили друг друга в медвежьи объятия. В обычную ночь я бы умер от стыда, а он был бы озадачен, потому что я так был взволнован его близостью и беспомощностью, что… это… вырос.
Но так как он был напуган, да и я не сказать чтобы не дрогнул от недавнего зрелища, мы обнимались, забыв о стыде.

При каждом ворчании грозы наше объятие делалось крепче. Он старался прижаться ко мне как можно теснее. Но минут через пять послышался стук в дверь.

– Проклятие, – сказал я, заставив себя ослабить объятия, хотя только что опять сильно ударило. Дверь открылась, зажегся свет. Я посмотрел через плечо. Папа.

– Мартин. Слава Богу, ты… А, и Джеймс здесь. Хорошо. Вы целы? Молния чуть не попала в отель, и мы с мамой беспокоились. Не хотите переселиться в наш номер? Я серьезно. Ты, конечно, уже большой, но в такую грозу, если тебе не по себе… Эй, что за?…

Из-за его плеча выглянула вторая фигура. Мистер Эванс. Здорово.

Значит, я обнимаю девятилетнего мальчика, мы оба голые и прижаты друг к другу, а наши отцы стоят в дверях и смотрят. Нас, правда, прикрывала простынка, и еще не все постояльцы и служащие отеля сбежались посмотреть, но я и так готов был провалиться.

– Я вернулся, потому что места себе не находил. Такой гром, я думал, что попало в отель. Они не пострадали?

– Все нормально, Пит. Они тут подбадривают друг друга.

Я увидел, как лицо моего отца расплылось в улыбке. Я такого не видел много лет. Он так улыбался, когда сажал меня на колени, когда я был совсем маленький, и мы разговаривали: он говорил, а я иногда вставлял слово или звукоподражание, как будто мы беседовали. Потом я вырос, он стал много работать, и мы перестали так общаться. Но я не забыл той улыбки. Я ее обожаю.

Теперь я поверил, что все в порядке.

– По-моему, им хорошо вдвоем, как вы находите?

Отец Джеймса подошел к нам, и тут как раз ночь разорвала очередная вспышка и почти немедленный гром. Он посмотрел на сына, который по-прежнему прятал лицо на моем плече.

– Джеймс? Хочешь пойти в наш номер?

Голова помоталась, вытирая нос о мою грудь. По-моему, он даже не посмотрел.

– Ну, если ты уверен. Вообще-то, по-моему, худшее уже позади, хотя еще штормит будь здоров. Но если захочешь, приходи. Может, Мартин тебя проводит, хотя мне не хочется опять его просить. Но если понадобится… ну, сами решайте.

Они погасили свет и оставили нас. Я вздохнул с облегчением.

Как он и говорил, гроза понемногу стихала, и со временем наши руки расслабились, мы устроились поудобнее и стали засыпать.

Хотя и не разомкнули утешительного объятия. Я хочу сказать, утешительного для Джеймса. Меня-то не надо было утешать, конечно.

***

Я проснулся первым и обнаружил, что солнце уже вовсю светит в номер.

Передо мной лежал Джеймс, прижимаясь спиной к моему переду. Мы пребывали в довольно тесном контакте, и по пробуждении я обнаружил, что мое тело желает прижаться еще тверже.
Я не мог пошевелиться, чтобы не разбудить Джеймса – я был прижат к нему по всей длине, – и беспомощно следил, как росло давление в одном месте на его бедре.

Никогда я еще не просыпался с таким ощущением счастья, теплоты, устроенности, близости родной души. Так, подумал я, чувствуешь себя, просыпаясь с женой. Но пока, в четырнадцать лет, моим самым близким другом был Джеймс, а не девчонка, и я улыбнулся про себя счастливой улыбкой. Мне хотелось поцеловать его сонную голову. Но это должны делать мужчина с женщиной. Мальчикам нельзя. Правда, он был намного моложе, и я относился к нему как к младшему брату.

Я осторожно склонился к его голове и легко поцеловал в шевелюру. Получилось как-то недостаточно душевно, поэтому я нагнул голову и поцеловал его еще в шею. Потом я откинул голову и, довольный, снова закрыл глаза.

Следующим проснулся он и, пошевелившись, разбудил меня. К моему разочарованию он отодвинулся, но потом, похоже, пришел немного в себя и повернулся ко мне. Он посмотрел на меня без эмоций.

– Привет, – сказал я нежно.

Он улыбнулся сонной улыбкой. Глаза снова закрылись. Я вспомнил, как ночью он нуждался, чтобы его приголубили, когда для него не существовало ничего, кроме физического утешения. Мне захотелось повторить. Я застенчиво охватил его рукой за плечи и подвинулся поближе. Он посмотрел на меня удивленно.

– Ты чего?

– Ничего, – сказал я, подумывая уже убрать руку. – Замерз немного.

– А.

Я оставил руку на месте.

– Тебе хорошо?

– Угу. Тепло. Уютно. Приятно.

Точнее не скажешь. Но мне хотелось быть еще ближе.

– Ты не выспался?

– Угу.

– Поспишь еще?

– Угу.

– Можешь положить на меня голову.

Он опять посмотрел на меня удивленно. Я подумал, не зашел ли я слишком далеко.

– Не хочешь как хочешь.

Улыбка вернулась. Он еще раз пошевелился, подвинувшись ко мне, и мы убрали руки с дороги, обняв ими друг друга. Его дыхание пощекотало мне грудь. Мое проклятое тело тут же отреагировало.

– Твой тверденький уткнулся мне в ногу.

– Извини.

– Ничего.

И мы подремали. Впервые я чувствовал такую… умиротворенность. Мы были знакомы лишь несколько дней, но он принял меня безоговорочно. Как и я принял его. Если в этом суть отцовства, то я просто жду не дождусь, когда же мое тело превзойдет отметку в 3 1/4 дюйма*, когда начнутся мокрые сны, чтобы это ни значило, когда же я начну что-то выделять при упражнениях,
– то есть когда же я буду знать, что готов зачать собственного сына. Наверно, тогда и девчонки начнут меня замечать и привлекать.

--------------------------------------------------------------------------------

Ш аги на лестнице. Два стука в дверь.

– Можно войти? – Мой отец.

Я откатился, раздавив Джеймсу руку, отчего он пискнул.

– Подожди!

Я вскочил, накинул халат на голое тело и понадеялся, что пояс не развяжется и не даст моему протуберанцу высунуться.

– Можно!

– Привет обоим. Так вы проснулись? Не думал, что вы проспите все утро. Я уже поднимался к вам, но никто не ответил, а когда я заглянул, вы оба дрыхли без задних ног.

Выходит, он видел, как мы спали в обнимку? Где же тогда громы и молнии? Правда, он сам тогда, в моем детстве… но ведь он был моим настоящим отцом, а я для Джеймса был только почетным, временным. А все-таки, может, и он чувствовал ко мне девятилетнему ту же нежность, какую во мне вызывает Джеймс? Правда, когда мне было девять, ему было не четырнадцать, но, может быть, он все равно?… От этой мысли мое сердце потеплело, и, сам от себя такого не ожидая, я подошел к папе и обнял. Он поцеловал меня в макушку.

– Ну, ты пришел в себя после ночного? – Голос его звучал немного хрипло, как мой, если я собираюсь заплакать. Я бросил на него пытливый взгляд, но он смотрел на что-то в окно. Гм. Если мое объятие так на него влияет, не мешает повторять его почаще, особенно когда мне что-нибудь нужно.

Мы опоздали на завтрак больше чем на час, но в вестибюле был кофе с бисквитами, и мы обошлись этим.

– Дерево! – воскликнул я, вспомнив.

– Что?

– Дерево в саду. Оно взорвалось ночью.

Джеймс вытаращил на меня глаза, как на психа. Потом вспомнил про грозу, и как он испугался. Это было видно по лицу. Он передернул плечами.

– Идем!

Я первым вышел на улицу. Было свежо, промытый воздух пах чистотой. Это повлияло даже на Джеймса. Останки дерева являли собой жалобное зрелище. Осталось шесть футов* ствола, которые раскололись, как стеклянная безделушка, которуя я смел с каминной полки. Только осколки обуглились и пахли потушенным костром на лагерной стоянке. Повсюду были разбросаны поломанные и растерзанные ветки и щепки. Волнующее зрелище.

– А если бы в башню? – Он был прав. Я притих. Что бы я делал, если бы Джеймса убило молнией? Если бы он не спустился ко мне, или я не пустил его в свой номер, и его убило бы молнией? Я затряс головой, отгоняя непрошенные мысли.

Хорошо, что нам приготовили упакованные ленчи, и мы, хоть и с большим опозданием, отправились на пристань.

***

Джеймс здорово наловчился рулить яликом за последние три дня.

Я даже подумал, что, может, у него хватит сил держать грота-шкот и вести лодку самостоятельно. Я посмотрел на него, сидящего на центральной банке и смотрящего вперед, стараясь, как я учил, уловить ветер щекой, чтобы точно определить его направление.

– Джеймс. – Он сразу повернулся, ожидая, что я дам ему еще порулить.

– Твоя очередь.

Он с готовностью перешел на корму, и я поменялся с ним местами. Мы уже приноровились делать это, не сбиваясь с курса. Он взялся за румпель как заправский моряк.

– Держи. – Я протянул шкот. Он раскрыл глаза.

– Ты хочешь… хочешь, чтобы я управлял всем сам?

– Да. Если не упустишь. Держи ее этим курсом. Если что, я на подхвате.

С первого дня он как ястреб следил за каждым моим движением и, понятно, знал, что делать. Всего делов – замечать сигналы, подаваемые ветром, реагировать на них должным вытравливанием шкота и не забывать держать курс. Он быстро освоился. Один раз при небольшом шквальчике мне пришлось перехватить, но остальное время он правил как морской волк. Я даже позволил ему сделать четыре поворота оверштаг при лавировке на пути к острову. Не могу назвать их лучшими сменами галса в биографии этой лодки, но мы благополучно добрались. По моему указанию он развернулся носом к ветру, я спустил грот, а Джеймс пошел снимать кливер.

Я подгреб к берегу. Пока Джеймс шкиперствовал, у него был очень серьезный вид. Теперь он снова улыбался, и улыбка расширилась до физического предела. Мы бросили якорь. Он тут же махнул за борт, закопал якорь поглубже, скинул одежду и принялся носиться по берегу как молодой барашек.

– Получилось, получилось! Я вел сам! – вопил он без умолку. Я тоже был счастлив, как дурак, глядя на него и смеясь его восторгам, хотя ему еще многому надо было научиться. Если подумать, к триумфу добавлялась реакция после воображаемых ужасов ночи. Я стоял и смотрел, пока завод пружины не ослаб, и тогда он подбежал ко мне остановился в двух ярдах*.

– Я нигде не напортачил? – Он вдруг снова посерьезнел.

Эх, ну что я мог ответить?

– Ты все сделал замечательно.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

– Спасибо, что разрешил мне.

Меня вдруг проняло. На меня подействовали не сами слова, а контраст между его недавними прыжками по берегу в голом виде наподобие бледнолицего дикаря, а теперь вдруг остановившегося передо мной, полностью одетым; а еще меня тронул его торжественный тон.

Мир как-то сразу расплылся, а в горле что-то запершило. Я отвернулся в сторону деревни. Проклятие, деревня тоже не желала выходить из тумана. Он подошел, стиснул меня в коротком объятии и отступил, разочарованный.

– Мы будем купаться? – спросил он необычно тихим голосом.

Я кивнул и начал раздеваться. Мы подобрали одежду и пакеты с ленчем и пошли через лес. Скоро мое зрение восстановилось. И горло вылечилось.

Мы шагали в дружеском молчании, как пишут в книгах. Но приблизившись к густым деревьям и кустарнику перед другим берегом мы остановились. Джеймс посмотрел на меня потрясенно. Мы не ослышались – там чьи-то голоса? На нашем острове?

***

Глава 6

Мы отреагировали одновременно.

Мы были голы. На берегу, судя по звукам, нас поджидала целая толпа народу. Были слышны детские и взрослые голоса. Мы дружно бросили свои свертки и принялись искать свои шорты, майки и туфли – минимум, необходимый для соблюдения приличий.

– Оставим ленчи здесь, у пня, – прошептал я. – Потом найдем. Идем.

Он ничего не сказал, но сделал, как я велел, и пошел за мной с раскрытыми от возбуждения глазами. Хорошо, что мы умели передвигаться без большого шума в кустах. Мы подползли к берегу и выглянули из-за удобных наносов, отмечавших верхнюю границу приливов во время бури. Открывшееся нам зрелище заставило его сглотнуть, а у меня ком так и застрял в горле.

На берегу лежали четыре лодки, две как наша и две с моторами. Неподалеку на подстилках расположились две взрослые пары, спиной к нам, лицом к морю. Оттуда к ним бежали наперегонки шестеро детей, две девочки и четыре мальчика, лет примерно от восьми до шестнадцати. И все бы ничего, за исключением одного.

На них на всех не было ни единой нитки.

Я смотрел с бьющимся сердцем, как старший добежал до взрослых, свободно болтая причиндалами, насколько мне было видно через темную поросль, покрывавшую треугольником места над ними и вокруг.
Следом подбежали еще два мальчика и девочка – как я успел отметить, один был моего телосложения, а другой постарше, с редкими волосиками вокруг пиписьки (числом поболее, чем у меня, но не идущими ни в какое сравнение с зарослями на лидере).
Девочка была хорошо развита и красива, и у нее все очень интересно подпрыгивало.

С небольшим отставанием подбежали крохи, мальчик и девочка, смеясь и толкая друг дружку на бегу. Ему было лет восемь, а она была ростом с Джеймса.

Они все попадали на песок, к моему разочарованию – лицом у морю. Сидеть и подсматривать дальше теряло смысл. Были видны одни попы.

Я начал отползать, Джеймс последовал моему примеру. Вдруг он вскрикнул от боли.

– Ш-ш-ш!

– А-а-а… Я порезал ногу.

– Проклятие. Можешь отползти подальше?

– Нет. Больно. – Он перекатился на спину и сел. – Посмотри!

По ноге текла кровь. Осколок стекла процарапал ему бедро чуть ниже штанины, прямо под границей менее загорелой кожи. Осколок выпал, в царапине ничего не осталось. Пока я осматривал ее и думал, что теперь делать, позади нас послышался шум. Мы с тревогой подняли головы.

– Привет, – сказал любезный голос, низкий, но молодой. – Вот вы где.

– Э-э… гм… а… – Я растерялся не от того, что нас нашли, а от того, что на нашедшем ничего не было. Я очень старался смотреть ему в лицо. Это был шестнадцалетний парень, который лидировал в забеге из воды. Он, видимо, понял мое смущение.

– Простите, я бы не подошел знакомиться в таком виде, но я услышал крик твоего друга, и подумал, что у вас несчастный случай. Я старший скаут, а мой папа – доктор. Помощь нужна?

– Я порезался стеклом.

– Ясно. Серьезно?

– Да.

– Да нет, не очень, – сказал я. – Стекло выпало, а порез неглубокий. Только мне нечем заклеить. – Благодаря его деловому тону ко мне вернулся дар речи. Несмотря на эффект, который на меня оказывала близость его обнаженного тела.

Скаут, да еще сын доктора – вряд ли он совсем уж псих. Хоть и ходит без всего перед девочками и матерью.

Он осмотрел ногу Джеймса. Я только радовался, что не меня взяли за ногу, не с моей ноги стряхивали грязь. А то как пить дать он бы заметил.

– Хорошо бы показать папе, – сказал он. – Кажется, там ничего нет, но для очистки совести лучше провериться.

– Я подожду здесь, – сказал я поспешно. Мне было любопытно поближе рассмотреть эту публику, но я боялся, как бы и нам не предложили раздеться за компанию.

– Ты чего, – сказал он. – Мы просто натуристы, мы не маньяки какие-нибудь. Лишь бы мы вас не смущали, а нас вы не смутите.

– Мартин, пожалуйста, пойди со мной, ну пожалуйста. – Джеймс не хотел остаться один среди чужих. Ему-то что, он привык видеть голых взрослых. Не то что я. Я, например, и не подозревал, что эта штуковина бывает такая длинная. Какая же тогда у его отца?

***

Я нехотя встал и пошел за театрально прихрамывающим Джеймсом и его спасителем.

Я чувствовал себя довольно глупо, что не смог помочь сам, но у нас не было аптечки. Мой взгляд нечаянно опустился на задницу парня, мускулисто шагавшую через кусты.

Мы вышли на берег и девять пар глаз повернулись в нашу сторону. Моей голове стало жарко. Я чувствовал, что краснею, и не знаю, куда девать глаза. Если бы там был только один человек, желательного мужского пола, еще туда-сюда. Но обрушившееся на меня обилие анатомических новостей вызвало у меня информационный шок. И, похоже, во мне что-то замкнулось и перегорело, потому что мое тело снова стало вести себя прилично. Очень кстати, когда под шортами ничего не надето!

Парень коротко объяснил отцу, что случилось. Тот улыбнулся нам, немного смущенно, как мне показалось. Дети отошли вдоль берега подальше; я подумал, что нас нашли неинтересными. Мне не привыкать. Мне-то хотелось на них посмотреть, особенно на старших, обоего пола, потому что я никогда не видел вблизи полностью обнаженных людей. Во всяком случае, не столько, чтобы мне успело надоесть. И не таких больших.

– Ну-с, где у нас болит? Надеюсь, мальчики, вы не противники обнаженного тела? Мы – натуристы, наш лагерь вон на том острове… – Он показал. – …а здесь мы, так сказать, в набеге. Это ближайший к нам остров, и потом здесь недавно видели детей, тоже натуристов, и мы надеялись их застать. Не хочу навязываться, но хорошо бы мне взглянуть на это бедро, пока его не очень расходили.

Он сделал паузу. Должен пояснить, что взрослые лежали на животах, и были видны только со спины.

Джимми посмотрел на меня, потом на доктора.

– Полечите ее, сэр, пожалуйста.

Тот улыбнулся Джеймсу и сел. К моему удивлению, у него было не длиннее, чем у его сына…
только больше волос на теле, в смысле на всем теле – на груди, на животе, на ногах (немного на бедрах, побольше ниже колен). Хотя у сына тоже были волосы на ногах снизу. Я ощутил неполноценность.

Бедро Джеймса было осмотрено в одну минуту, пока я стоял и смотрел поверх голых тылов
передо мной на более завлекательную сцену в отдалении, где две девчонки – старшая развитая, младшая худенькая, – беззаботно играли с двумя мальчиками моих лет и малышом. Я бы так не смог. А им хоть бы хны.

– Все чисто, – объявил доктор, – но не мешает промыть. И чем заклеивать пластырем, лучше искупаться. Сначала пощиплет, но я уверен, что если ты постараешься, ты вытерпишь, и тогда болеть перестанет и заживет быстрее.

– Вы очень добры, сэр, – вставил я. – Но у нас нет плавок. – Не успел я договорить, как почувствовал, какую глупость выдал.

Он расхохотался.

– Вот уж о чем вы можете не беспокоиться! Тут уже бегают два парня твоего возраста, с девочками вместе, в том же виде, что и мы! Двумя больше, двумя меньше погоды не изменят. Можете не обращать на нас внимания.
Мы две обычные семьи, давно дружим и наслаждаемся свободой от обязанности одеваться. Мы полагаем, что человеческие тела не менее красивы, чем тела животных. Возьмем что-нибудь элегантное – ну, скажем, пантеру. Можете вы представить себе столь же элегантное животное в костюме?
Пока человеческое тело содержат должным образом, оно так же красиво, и несправедливо считать его чем-то постыдным и греховным. Только общество… – Он оборвал себя.

– Простите. Опять я изображаю оратора в Гайд-парке. Конечно, большинству людей лучше оставаться одетыми: они так запустили свои тела, что моя речь к ним не относится! Ну, неважно. В ваших телах нет ничего неожиданного ни для кого из нас. Никто вам ничего не скажет. Даже если ваше, молодой человек, – это он мне, – отреагирует, как у большинства мальчиков вашего возраста, то есть эрекцией.
Это абсолютно нормально, естественно и ничуть не стыдно. Случается у всех представителей мужского пола, и вон те двое не исключение. Тем более, что вы пока не привыкли ходить среди голых. Но вас никто не неволит, можете посидеть на бережке одетым, пока ваш друг искупается.

– Мы здесь уже купались голыми, – не выдержал Джеймс. – Мы сюда ездим каждый день. – Я бросил ему сердитый взгляд. Я еще ни на что не решился.

– А, значит это все-таки вас мы видели на днях. Мы видели в подзорную трубу мальчиков, игравших в грязи, и они были без всего.

– И не вас мы видели на соседнем острове в понедельник? – пробасил его сын. – Мы с Тимом видели там двоих мальчиков.

Я признался.

– Тогда это вы нас сюда заманили. Мы видели, как вы тут играете и купаетесь каждый день, как натуристы, и решили, что здесь развлекается кто-то с нашего острова.

– Да, это были мы, – не выдержал я. – Но мы не натуристы! В первый день я просто забыл плавки, а дальше все пошло по инерции.

– Значит, – заметил доктор, – вдвоем вы можете купаться без всего?

– Ну… э-э… да. Я сначала стеснялся, но привык. А этому с самого начала как с гуся вода!

Джеймс хихикнул.

– Вот видите? Вы не стесняетесь вдвоем, а мы не стесняемся в нашей компании. Никакой разницы.

– Да, но… э-э… у вас девчонки… э-э…

– И что? Послушайте, мы с Элис давно женаты, завели детей, которых любим и уважаем. Мы хорошо знаем друг друга, как супруги, и наши тела друг для друга давно не тайна. Мы привыкли ходить по дому раздетыми, а когда у нас родились дочь и два сына, мы сказали: «В конце концов, они ведь тоже голые! Чего мы, в самом деле, будем прятаться?» И дети нас видели, и росли, привыкнув, что мы все знаем тела друг друга. А потом мы сказали – если мы ходим так дома, и не только на стесняемся, и напротив чувствуем себя естественно, почему нам не делать того же во время отпуска.
И оказалось хорошо. Сначала пришлось привыкнуть, потому что мы раньше не разгуливали так под открытым небом и при посторонних. Но все были в том же положении, и мы познакомились с множеством нормальных, счастливых людей. С некоторыми даже подружились. Да… и вот мы здесь.

Звучало логично. Он все так складно объяснил. Но раздеваться перед ними?… Правда, получалось, что они все голые, а я перед ними одетый, так что каким-то уголком разума я начинал думать, что неприлично выгляжу сам.

– Я иду купаться, – объявил Джеймс. – Мне надо промыть порез.

***

Я посмотрел на него умоляюще. Но он взял инициативу в свои руки и лихо выпрыгнул из своих немногочисленных одежек.

Не мог же я отпустить его купаться одного. Он еще только учился. Я проглотил слюну и сделал то же, стараясь прикрывать стратегические места. Пока что, слава Богу, ни о чем другом беспокоиться не приходилось.

– Вот и хорошо, – сказал доктор. – Поможешь своему другу промыть порез, а потом, глядишь, наберетесь смелости и подойдете поприветствовать остальную компанию. Мы постережем вашу одежду.

Я сделал массу сложных движений, но в результате мне пришлось повернуться к ним спиной и максимально непринужденной походкой проследовать за Джеймсом к морю. Он заходил осторожно, а когда холодная соленая волна лизнула царапину, он вскрикнул и выскочил из воды, как ошпаренный.

– Будет тебе изображать. Доктор сказал, что немного обожжет, и все.

– Да, немного! Знаешь, как больно!

– Да ведь скоро пройдет. И зато заживет быстрее.

– Утешил! Больно же.

– Так, давай быстро в воду. Сюда идут девчонки.

Он испуганно оглянулся. Пока он оглядывался, я уже ринулся на глубину на максимальной скорости. Он поспешил за мной и остановился с воплем «А-а-а!» Но сзади послышался плеск – девчонки тоже входили в воду, – и это перевесило. Джеймс поспешил ко мне, стискивая зубы и морщась. И пока он шел, стало ясно, что фокус с холодной соленой водой удался, потому что у него сделался удивленный вид.

– Перестало.

– А я что говорил.

– Да, но…

– …и доктор.

– Привет.

Это была младшая. Русалочка. С мокрой короткой стрижкой и неразвитым бюстом, похожая скорее на мальчика, чем на пай-девочку. А вот ее подружка была полновесная русалка, и я почувствовал смущение, оказавшись так близко от того, на что так долго хотел взглянуть. Может, это мой шанс? Она была хорошенькая, и смотрела на меня приветливо. Но мне нечего было ей предложить. Прямо скажем, 3 1/4 дюйма* – не Бог весть что. А в холодной воде и того меньше.

– Привет, – ответили мы.

– Как твоя нога? – спросила старшая.

– Уже не болит, спасибо. Все как сказал твой папа.

Она хмыкнула:

– Это не мой папа, это ее папа. Меня зовут Ханна, а это Роуз.

– Я Джеймс, а это Мартин, – ответил Джеймс.

– Привет.

– Привет.

Я решил, что для разнообразия надо завести какой-нибудь светский разговор, но Ханна меня опередила.

– Вы правда не натуристы?

– Правда, – начал я. – В первый раз я забыл плавки. Джеймс проявил солидарность, и мы искупались без. А потом мы привыкли, и было жарко, и мы все равно собирались купаться, так оно дальше и пошло.

– Мне пришлось самому его раздеть в первый раз. – Джеймс самодовольно ухмыльнулся. – Он стеснялся.

– Заткнись,– огрызнулся я, краснея.

Роуз хихикнула.

– А мне нравится так. Приятно, свободно. Так странно надевать купальник в школьном бассейне.

– Так странно одеваться, когда мы возвращаемся, – сказал Джеймс.

– Вы хорошо плаваете? – спросил я, чтобы сменить тему. Пока он не начал рассказывать, что спал в моей постели.

– Я – хорошо, – ответила Ханна. – А Роуз научилась только прошлым летом.

– И я, – сказал Джеймс. – У меня было только два занятия, а потом Мартин научил меня остальному на этой неделе.

– Правда? Покажи.

Ханна оказалась настоящим провокатором, и мой застенчивый друг вдруг забыл о стеснении, забыл, что если он поплывет, его попка замелькает меж волнами. Он опустился на четвереньки и, поднимая кучу брызг, поплыл вдаль. Бедняга не посмотрел, куда плывет, и поплыл прочь от берега.

***

Поняв, что происходит, я кинулся за ним вплавь.

Поровнявшись, я окликнул его.

– Начинай поворачивать.

– Зачем? – спросил он между вдохами.

– Ты плывешь в море.

Он пискнул и мгновенно потерял плавательную технику. Ноги опустились и не достали до дна, и он начал бултыхаться. Я не мог приблизиться, чтобы не попасть под удар.

– Ляг на спину, – крикнул я через брызги, – и лежи, как плот!

От отчаяния у него получилось. Как он не паниковал, но перевернувшись на спину и разлегшись на воде, он быстро успокоился.

Правда, при этом у него опять изобразилась субмарина. От холода его перископ съежился, но все равно был заметен. Я подплыл (на животе) и остановился, гребя по-собачьи.

– Если ты успокоился, поплыли к берегу. Что вдоль берега, что не вдоль берега, разницы никакой. – Я знал, что мы на глубине, где ему с головой, но избегал таких терминов.

– Мне страшно.

– Ничего не страшно. Ты же приплыл сюда. Не заставляй брать тебя на буксир на виду у всех.

– Мартин, ну пожалуйста… Я боюсь. Я не хочу переворачиваться. Пожа-а-алуйста.

Он опять начинал впадать в панику. Можете меня презирать, но я пошел у него на поводу. Со вздохом покорности я ухватил его ладонью под подбородком и изо всех сил погреб к берегу ногами. Его тело боком прижималось к моему боку. Это было приятно. Он продолжал изображать подлодку, и тут я понял, что то же происходит со мной…
я поспешно опустился глубже в воду, и в этом момент прямо над моим левым ухом раздался голос Ханны, от которого я так и подпрыгнул:

– Ой как здорово! А меня так покатаешь?

Что?! Девчонка просит меня побуксировать ее? Вот повезло!

– Можно, – ответил я любезно, бросая Джеймса. Здесь, к счастью, он уже мог стоять. Мы с ней заплыли на глубину, где она легла, как Джимми, на спину. Волны перекатывались через ее груди, не давая мне оторвать глаз от них и от таинственного темного треугольника волос…

Я подплыл к ней сбоку, как к Джеймсу, но потом засомневался. Если я поплыву на спине… Это будет субмарина рядом с кораблем-маткой.
Но она была голая и не тушевалась, чего же мне робеть? Я мысленно вздохнул поглубже, подплыл сбоку и осторожно взял ее под подбородок по всем правилам спасения утопающих. Мое тело всплыло, коснулось ее бока и выставило перископ.
Я начал буксировку к берегу. Перископ выдвинулся не на полную длину, что я отнес на счет температуры воды.

– Здорово, – сказала она со смехом, когда я выволок ее на мелкое место.

– Что здорово? – спросил веселый тенор позади меня. Я свернул шею назад. Это был старший из двоих мальчиков моего возраста. Наши глаза встретились. У него они были такие темные, что казались черными, сколько не вглядывайся. Симпатичное лицо. Вот бы с кем подружиться.

– Когда тебя буксируют, – ответила Ханна.

– Буксируют?

– Да. Ну, как при спасении утопающих. У него здорово получается.

– А ты учился спасать утопающих?

– Да, – ответил я честно. – У нас были занятия в школе. Я получил бронзу.

– И как это делается?

– Да вот так, как я сейчас буксировал Ханну. Заводишь ладонь под подородок и плывешь, гребя одной рукой и ногами. Только сначала надо объяснить утопающему, что ты собираешься делать, что не собираешься окунать его с головой.

– Покажешь мне?

– Давай.

***

И я второй раз поплыл в море с незнакомым человеком.

Он держался рядом, ладная фигура с изящной спиной… и элегантной выпуклостью пониже…
Да, я на него поглядывал. Еще одно видение в мою коллекцию, начатую в школе.

– Значит, я должен лежать на спине, как плот?

– Да. Если нет, я должен тебя уговорить.

Он лег на спину и всплыл… перископом вверх!

Вау. Дело было не столько в размере, сколько в форме. Больше похоже на торпеду, чем на перископ, без заметного утолщения на конце. Но зато на самом конце, где кожа собирается в трубочку, эта трубочка добавляла еще 1/4 дюйма*… ну, примерно, я не измерял.

Все у него было такое стройное. Я сразу почувствовал, что такое все и должно быть… А ниже, в воде, но на виду солидно свисал – то есть плавал – достойной длины мешочек с двумя пусть небольшими, зато безупречно овальными формами. Выше присутствовали волосики – правда, только передовой отряд, который лишь обозначил свое присутствие. А еще имелся
аккуратный пупок, плоский живот и начатки хорошей мускулатуры.

Эх.

Я взял его дрожащей рукой за подбородок, всплыл на поверхность и понесся, рассекая воду.

И в этот раз мой перископ оказался готов засечь все корабли отсюда до Франции.

А что я мог сделать? Я должен был доставить утопающего на берег.
Наши тела касались, мое создавало больше волн, чем его, и так продолжалось всю дорогу, пока мы не приплыли к Ханне и Джеймсу. Я поспешно встал в воде, которой едва хватило, чтобы скрыть мой стыд. Мой новый знакомый тоже встал.

– Здорово. Я тоже хочу так научиться. Надо будет узнать, может в моей школе тоже этому учат.

– Если хочешь, я тебя научу. – Ой, зачем я это сказал?

– Правда? Кстати, меня зовут Марк.

– Мартин. А это Джеймс.

– И меня научишь?

– А что, можно.

– Брат?

– Нет, друг.

– Привет, Джеймс.

– Привет, Марк.

После обмена приветствиями мне пришлось отплыть с малышкой Роуз подальше и «спасти» ее тоже. К этому времени капитан прекратил поиск и дал команду убрать перископ.

Потом, конечно, мне пришлось проделать тот же номер с Ральфом, вторым мальчиком моих лет, и с маленьким Билли… Никто из них не произвел на меня такого действия, как Марк, хотя
с Ральфом я тоже был не прочь подружиться. Просто его тело было не такое… не такое интересное, как у Марка.

***

Наконец мы решили, что проголодались.

Я подумал, что надо бы спросить, сколько времени. Пока мы шли к берегу, я отстал от Марка, наблюдая, как трудятся его мышцы. Я так засмотрелся, что
вышел на песок и только тут вспомнил, что на мне ничего нет, а вокруг чужие люди. Ну, не совсем чужие. Я их всех буксировал из моря. Мы разговаривали. Мы обменивались опытом.

Джеймс пристроился к Роуз и Билли. Они играли на мелком месте, как старые знакомые.

И никто не обращал ни малейшего внимания на тот факт, что все голые, включая нас, двух новых мальчиков.

Во мне что-то переключилось. И с некоторым вызовом я сказал себе, что мне очень нравится разгуливать в голом виде на виду у всех, включая взрослых. В конце концов, мы все были в одинаковом положении. И так я оказался между Марком и Джеймсом, перед пакетами с нашим ленчем, и остальные тоже начинали пикник. Мне пришла в голову одна мысль, не считая того, что я был голоден как волк.

– Простите, – сказал я, не обращаясь ни к кому в отдельности, – а сколько времени, не скажете?

Справа завозились.

– Десять минут третьего, – сказал доктор.

– Что?! Ой, простите, я хотел сказать, спасибо… – с опозданием вспомнил я о вежливости. Он рассмеялся.

– Вы просидели в воде два часа. А сюда вы добрались только в полдень.

– То-то мне показалось, что я проголодался.

– Я бы съел лошадь,– заявил Джеймс. – Нет, носорога.

Все засмеялись. Он улыбнулся. Мы начали есть.

Потом мы позагорали. Я устал от стольких буксировок, Джимми недоспал ночью. Я все время сравнивал свои симпатии к Джимми и к мальчику, лежавшему с другой стороны. Физически он был красивее, более мускулистый… более зрелый. В общем, он был старше. А Джеймс… Джеймс был моим маленьким Джимми, с которым я делил душ и постель, который жался ко мне, когда ему было холодно или страшно. С Марком этот номер не пройдет. А интересно было бы попробовать помочь друг другу вызвать главное ощущение… Вот чем я не мог заняться с маленьким Джеймсом. А
Марк даже старше меня. Может, у него уже получается белое?… Мой взгляд скользнул на соответствующий инструмент…

Чтобы не сгореть совсем спереди, я перевернулся на живот и устроился поудобнее.

Когда я проснулся, было очень жарко. Я решил, что день опять выдался душный. Потом в районе ног я услышал хихиканье, и осознал, что на спину и на ноги мне что-то давит. Я немного понедоумевал, а потом до меня дошло.

Они засыпали мою спину и ноги песком. На совесть. И только пониже спины было прохладно. Я чуть не свернул себе шею, пытаясь углядеть злоумышленников. Марк лежал ко мне лицом и весело улыбался. Джеймс ушел на другую сторону, но я был уверен, что это его смех я слышал только что. Не будучи цирковым человеком-змеей, я не мог вывернуть шею, чтобы взглянуть на него или других злоумышленников.

Я забился, пытаясь освободиться и не то, чтобы прикрыть задницу, а привести ее к тому же уровню видимости, что прочее. Выбираясь из песка, я подумал, как это странно. У меня была голая только задница. А ведь голая задница – это не так стыдно, как голый перёд. Но я рвусь выставить напоказ все сразу. Чудно.

Я встал и увидел заговорщиков. Джеймс, Роуз и Билли. Я мог бы догадаться. Я оглянулся на Марка – остальные уже снова были в море. Он поднял брови и качнул головой в сторону детей. Я кивнул в знак согласия. И в ту же минуту мы бросились ловить три детские попки, которые получили фору в жалкие пятьдесят футов*. Они сделали обманное движение и бросились к деревьям. Мы притормозили. Быстрый старт после лежания привел нас к потере дыхания, и мы не решились продолжать преследование во мраке леса.

– Идея, – сказал я. – Давай их напугаем. Джеймс, правда, уже видел, но остальные еще нет.

***

И мы подошли к ручью с илистым берегом, и зашли поглубже…

По окончании процедуры получилось два черных негра. Меня вдруг осенило.

– У тебя просвечивает на спине, – заявил я, набрал грязи и потер его в районе поясницы, прямо над ложбинкой.

– Подмазать тебе лицо? – спросил он. – Закрой глаза.

Даже сквозь грязь я ощущал его близость. И организм отреагировал.
Я был пленником Марка, я не мог отодвинуться, потому что мне подкрашивали лицо. Что там доктор говорил про естественное и нестыдное? М-да… Можно ли было верить его словам? Но оставался ли у меня выбор?

– Вот, порядок. Тебе как, нормально?

Грязь уже начала твердеть. Я разлепил веки не без труда. Рот тоже не хотел двигаться, особенно когда я рассмеялся.

– Дай тебе так намажу, – сказал я, зачерпывая грязь. И почему стоять рядом с ним и легонько намазывать ему грязью лицо оказалось таким волнующим делом? Я мазал и трепетал, но с этой дрожью мое тело стало возвращаться к норме. Я посмотрел вниз.

Реакция началась у него. Вау.

Она меня побила. Дюйма на два*. Так нечестно!

– Хорош, – сказал я. – Можешь открыть глаза?

Ему это тоже далось не без труда. Мы выбрались на берег. Он помазал себя внизу, поэтому я сделал то же. А вот бы… нет, даже не думай.

Молодежь еще не вернулась на берег, поэтому мы вошли в лес в том же месте и постояли, прислушиваясь. Ничего, кроме пения птиц.

– Куда они делись?

– Кто их знает, – ответил он шепотом. – Может, он повел их к вашей лодке?

– Это мысль. Проверим.

В основном он шел за мной. Было странно идти и знать, что человек, которого я сам бы хотел рассмотреть получше,
идет за моим голым, хотя и залепленным грязью задом. Я изо всех сил держался, как ни в чем не бывало, и только надеялся, что там у меня не костляво и не студенисто.

Когда мы приблизились к северному берегу, стали слышны голоса. Слой быстро засыхающей грязи работал теплоизолятором, да и день уже стал жарким. Полоски нашего покрытия стали отваливаться, а лоб у меня по самоощущению уже смыл с себя все сам, так я здоров вспотел. Марк тоже услышал крики и смех и поровнялся со мной. Его маскировка плыла не меньше моей, пот тек ручейками по лицу, розовое на черном. С темными глазами вид получался решительно демонический.

Мы подкрались как индейцы поближе к крикам, держась опушки. Теперь он шел впереди, а я иногда ловил проблеск розового когда его ягодицы разделялись сверху или снизу. Было слишком жарко, чтобы мое тело отреагировало. Я испытал странный соблазн потрогать, но устоял.

Наконец он остановился, когда грязь уже чуть не протерла нам кожу, и мы выглянули. Опять салочки! Зрелище было очень милое: два маленьких мальчика и девочка гоняют голышом, веселые и с полным бесстыдством. Я чуть не предложил уйти, оставив их в покое, или просто посмотреть, но он оглянулся, улыбнулся, качнул головой в сторону берега и одним прыжком выскочил из засады. Я побежал следом, хотя и с меньшим энтузиазмом.

***

Вообще-то вид двух черных как смоль фигур, бегущих на вас, если вы еще маленький и ничего такого не ждете, действует довольно устрашающее.

Один из участников салочек завопил, другой вздрогнул, но потом стоял спокойно, узнав грим. А вот третий, юный Билли, меня поразил.

Он быстро заслонил сестру спиной и встал, сжав кулаки, как телохранитель. Мы затормозили, подняв фонтан песка, футах в шести* от него.

– Чего вам надо? Вы напугали мою сестру. – Голос немного дрожал, но взгляд был, как пишут в старых книгах, неустрашим. Я был потрясен. Марк, по-моему, тоже. Роуз шмыгала носом где-то сзади.

Телохранитель посмотрел на нас внимательнее, и в его взгляде появилось подозрение.

– Марк? Это ты? Я вижу по глазам, что это ты.

– Да, я.

– Я так и знал! – закричал Джеймс. – Мартин меня уже так пугал. Сначало страшно, но когда узнаешь, начинаешь узнавать.

Я с некоторым трудом уловил его мысль.

Марк подошел к Роуз, которая продолжала всхлипывать.

– Не глупи, Роуз. Это же я. Мы просто пошутили.

– Вы меня напугали.

– Мы просто дурачились. Не глупи. Посмотри, это грязь. Она смоется. Вообще-то она уже колется, и я хочу смыть все прямо сейчас. Мартин, ты как?

– Я точно иду. Края скоро начнут резаться, довольно больно.

– Так вам и надо.

– Роуз, прости. А правда Билли тебя хорошо защищал?

– Не зна-аю.

Марк сжал плечо своего брата. Мальчик улыбнулся.

Отмывание грязи оказалось таким же трудоемким делом, как в прошлый раз. Было весело помогать другу другу, хотя отрывание прилипших кусков требовало усилий и вместо интересных реакций
вызывало возгласы: «Ой, больно же!» (Это когда один из нас начинал соскребать с другого особо прочно приклеившуюся нашлепку. Мировой, скажу вам, способ получше узнать друг друга.)

***

Мы вернулись одной компанией на другой берег, где остальные уже снова купались.

На этот раз вместе со всеми родителями. Мы присоединились. Я уже и думать забыл, что должен стесняться наготы.

Когда мы наконец опять расположились посохнуть на солнышке, опять уже слишком жарком, со мной заговорил Ральф, практически в первый раз.

– Ты помнишь, что говорил про спасение утопающих?

– Э-э… да.

– Поучишь нас?

Я подумал.

– Вообще-то мне бы хотелось еще походить под парусом, и я обещал Джеймсу брать его с собой…

– Я тоже хочу.

– Сначала научись плавать! Тебе пока нельзя заплывать на глубину.

Он расстроился. Потом его осенило:

– А я буду утопающим.

– Ну, утопающим у тебя получится. Это довольно утомительно, и мы сможем тренироваться не больше двух часов в день. Я могу показать вам, а потом вы потренируетесь друг на друге.

– Ага… потом научим Ханну, а потом маму с папой.

Те засмеялись.

– Боюсь, нас вам будет буксировать нелегко, – сказала его мать. – Мы будем потяжелее.

– Отчего ж, – сказал я серьезно. – Нас учили спасать кого угодно. Когда человек в воде, вес уже не так важен. Главное уговорить его лежать спокойно и суметь сдвинуть с места. А дальше все то же самое.

Доктор посмотрел на меня задумчиво.

– А ты, похоже, знаешь, о чем говоришь?

– Нас хорошо учили… сэр.

Он рассмеялся:

– Тогда мы согласны, если вы захотите. Если вы приедете сюда завтра, скажем, в десять часов, мы привезем Ральфа и Марка, вы пару часов потренируете их, и Джеймса привлечете как жертву утопления, если он захочет.

Жертва с готовностью закивала.

– А потом можете поплыть к нам на большой остров. У нас там есть всякая всячина: настольный теннис, волейбол, спортивные луки, подводные маски с дыхательными трубками. Мы запишем вас как наших гостей, и вам все выдадут. Вы ведь освоились ходить рядом с нами без всего, значит лишние несколько человек в том же виде ничего не изменят, так? Соглашайтесь!

У меня вызывала сомнения та часть, которая относилась к нескольким лишним людям. Но звучало заманчиво. Мне нравился настольный теннис, а нырять с маской и трубкой – тоже, наверно, весело.

– Нам надо спросить у родителей. Но сюда-то мы обязательно приплывем, к десяти, завтра.

– Договорились. Я, конечно, не знаю, каковы взгляды ваших родителей на натуристов. Но если они хотят с нами познакомиться – в одетом виде! – вы нам завтра скажете, и мы устроим встречу в субботу. В субботу удобнее, потому что это пересменка, и мало народу. А новички обычно немного стесняются ходить без всего, так что если вы будете смущаться, то будете не одни.

Я еще не решил для себя. Но кивнул.

***

День стал еще жарче, хотя казалось, что жарче уже некуда.

Мы сновали в воду и из воды, как локти скрипачей.

Наконец я вымотался и спросил, сколько времени.

– Пять часов.

– Простите, но нам, кажется, пора. У меня такое чувство, как будто я весь сгорел.

– Очень может быть, – сказал доктор. – Я бы на твоем месте прикрыл хотя бы плечи по дороге обратно. Приятно было с вами познакомиться, обязательно приезжайте завтра, если не будет дождя.

– Спасибо, что вылечили мой порез, – пропищал Джеймс.

– И за гостеприимство, – добавил я.

Они рассмеялись и произнесли положенные вежливости. Мы собрались.

– До завтра!

– Я провожу вас до того берега, – сказал Марк. У меня скакнуло сердце. Мне хотелось пообщаться с ним подольше.

– И я, – сказала Роуз, посмотрела на Джеймса, и Джеймс покраснел.

Мы болтали ни о чем всю дорогу через лес. Выйдя на берег, я остановился и развернул одежду.

– Извините, но нам надо одеться сейчас, а то под парусом как-то не этого.

– Ничего. Мы не против.

Они с интересом следили за нашими сборами, потом помогли спихнуть лодку на воду. Я оттолкнулся веслом, мы медленно отплыли и поставили парус. Они стояли на краю воды и махали нам: голый дикарь мужского пола и его маленькая подружка, – и ушли, только когда мы отплыли за пределы слышимости их криков.

Глава 7

И как же мы объясним родителям, что весь день играли с нудистами?

– А че? Они хорошие.

– Да, прикольные ребята.

– Ты был очень смешной, когда тебя засыпали песком.

– А ты был очень смешной, когда заплыл на глубину. Как будто там не то же самое.

– Скажешь, тоже! Никакого сравнения.

На открытой воде, к счастью, стало чуть прохладнее. А то в одежде было жарко и чесалось. Мы от нее уже как-то отвыкли. Вот бы все люди проявили здравый смысл и стали ходить без всего. Кроме моей тети: она ужасно толстая, и что будет без одежды, подумать страшно – того гляди разольется, как желе, которое слишком резко плюхнули на тарелку. Мысль была такая жуткая, что я расхохотался.

– Ты чего?

Я объяснил.

– Ты серьезно, так бывает? – спросил он, раскрыв глаза.

– Вряд ли. Что бы тогда творилось в бассейнах!

Тут он захихикал, а потом мы оба уже не могли больше удержаться. Ну, и, конечно, мы отклонились от курса – рулил Джеймс, и когда я пришел в себя, уже поздно было приводить нос к ветру. Я просек ситуацию в последний момент.

– НАГНИСЬ!!!

Чуть помешкав, он пригнулся. Гик просвистел у него над головой, мы сменили галс и угрожающе накренились. Я выхватил у Джеймса румпель и шкот и кое-как умудрился со своего неудобного места поправить курс и поставить лодку килем вниз.

– Что это было? – спросил он испуганно.

– Поворот фордевинд. Когда лодкой не управляют, она уваливает носом от ветра, парус становится ребром к ветру, и его перебрасывает на другую сторону. На сильном ветру так можно снести мачту.

– Ой. Прости.

– Да ладно. Мне надо было смотреть, а не хохотать над желе.

И тут мы опять расхохотались, но все же не до потери управления.

Я уселся, как полагается, и рулил до пристани без приключений. На пристани обнаружились мои родители. Они все видели и переполошились.

– Мартин, что там случилось? – выпалил отец вместо приветствия. – Когда у вас перебросило парус?

– Да ничего не случилось. Джеймс правил, нам смешинка в рот попала, и пока мы смеялись, сбились с курса.

– Этого-то мы и боимся. Ты чуть зазеваешся, ветер чуть усилится, так и до беды недалеко.

– Я знаю, пап, но при сильном ветре я бы рулил сам, а не учил Джеймса.

– Еще не хватало, чтобы ты учил Джеймса на сильном ветру. На это Эвансы не давали согласия. Не уверен, что они вообще разрешили бы ему рулить. Кстати, надеюсь, ты не даешь ему ходить одному?

– Ну что ты, папа, конечно, нет. Ему пока и не хочется одному.

– Что значит «пока»? Девятилетним детям вообще не полагается самим плавать на лодке! Извини, Джеймс, таковы правила.

– Конечно, миссис Финч.

– Я просто поражаюсь, Мартин, как тебе вообще такое пришло в голову. Совсем совесть потерял!

– Мама, но я…

– Никаких «но»! Не разрешай Джеймсу ходить под парусом одному. Ясно?

– Да. Я и не собирался.

– Это ты сейчас так говоришь…

– Мам, да он все равно не справится с двухпарусной лодкой, и я не хочу, чтобы он утонул. Я же не идиот.

Она молча посмотрела на меня. Папа молча посмотрел на меня. Я посмотрел на них, припомнив недавнюю обиду. Кажется, мама первая дрогнула. Джеймс смотрел испуганно.

– Между прочим, у Джеймса есть успехи. Он учится делать поворот оверштаг, и у него получается. И даже неплохо для первого дня.

– Только смотри, чтоб он не уплыл без тебя.

– Мама! Я же сказал…

– Ладно, ладно. Я не намерена спорить в такую жару. Но знай, что мы волнуемся.

Тут я почувствовал, какая жара стояла здесь под холмом. Я стал липким от жары и соли и мечтал о холодном душе. Открывать в такой момент дискуссию о натуристах было выше моих сил.

– Ладно, – сказал я и отвернулся, чтобы убрать в ялике.

– Хорошо хоть вы не опоздали, – сказала мать.

Я вдруг разозлился.

– Я только раз опоздал, – сказал я, поворачиваясь, – и даже не опоздал, а пришел впритык. У тебя что, плохое настрение?

– Что?

– Ты на меня взъелась. Я ни в чем не виноват, если не считать ошибки в управлении лодкой.

Она замолчала.

– Да, ты прав, жара нас допекла. Мы хотели поплавать, но на этом берегу это запрещено, а лодки все расхватали.

– А. Ну, в отеле можно принять холодный душ. Идем, Джеймс?

Он кивнул, не решаясь открыть рот.

Мы потащились в отель. Жара и правда допекала. Еще хуже, чем перед вчерашней грозой, которая обещала положить конец духоте и влажности.

***

Оказавшись в номере наедине с Джеймсом, я принялся извиняться за раздраженных родителей.

– А, ерунда. Мои тоже любят поворчать. А ты спросишь у них про завтра?

– Сейчас не подходящий момент. Пусть станет попрохладнее.

– А что, опять будет гроза?

– Похоже на то. Хочешь спать здесь?

– Да-а-а.

– Ладно.

Мы пошли под душ, и я поразился, как он загорел за один день. У меня плечи здорово покраснели, похоже, собирались облезть. Они горели. Под тугими струями было больно.

Обед прошел вяло. Все были голодны, но жевать было лень. Потом сделалось прохладнее, ко всеобщему облегчению ветерок слегка проветрил окружающий воздух. Мало-помалу начались разговоры.

Но мне не хотелось обсуждать натуристов за обедом, при всех. И за кофе. А потом Джеймс шепотом объявил родителям, что будет спать у меня. Мистер Эванс посмотрел на меня и поднял брови. Я подошел.

– Ты слышал? Этот ребенок боится грома. Дома он начинает трястись, как только услышит прогноз.

– Да я что, я не возражаю. Я к нему уже привык, он мне не мешает.

– Ну конечно, не мешает! Ладно бы он был твой ровесник, а то ты столько возишься с маленьким…

– Зато он меньше места занимает в кровати.

Они рассмеялись.

– Ладно, только не считай себя обязанным. Нам не привыкать пускать его к себе.

– Да нет, пусть спит у меня.

– Спокойной ночи, Джеймс.

– Пока.

Я пошел сказал родителям. Хорошо хоть они меня знали и понимали, что я правда готов помогать, если что. Довольно скоро я тоже пошел наверх. Я устал, но было и еще полтора ярда* причин.

Он уже спал.

Я разделся и забрался в постель рядышком. Он не пошевелился. Дыхание осталось ровным. Я лежал к нему лицом. Я был защитником и покровителем, но хотелось чего-нибудь еще, сам не знаю чего. Хотя мы уже успели поделиться друг с другом всем чем можно. Я вдруг заметил, что делаю вдох, когда он выдыхает, чтобы дышать его дыханием. Мне хотелось его обнять. Заодно перестать жаться на краю и устроиться поудобнее, но не только из-за этого. Что на меня нашло? Можно ли это считать отцовскими порывами?

А потом он перевернулся и разбудил меня. Его попка упиралась в меня, совсем уже спихивая с кровати. От этого мое тело напряглось и уперлось в него. Ой-ой, как бы он не проснулся и не подумал чего про меня.
Я попробовал немножко отодвинуться и чуть не свалился. Тогда я попробовал деликатно отпихнуть Джеймса к середине кровати. Он не сдвинулся… Я надавил посильнее…

В отдалении заворчал первый гром. Джеймс проснулся далеко не сразу; к этому времени мы с грозой уже были на пороге. Джеймс обнаружил, что я пытаюсь подвинуть его, чтобы отвоевать место для сна.

Он застонал, сказал загадочно:

– Нет… нет… – и тут очередная вспышка разбудила его окончательно.

– Мам?

– Это не мама, это я, Мартин.

– А… Да. – К моему удовольствию он не отпрянул, а наоборот снова прильнул ко мне.

– Джеймс, ты не мог бы подвинуться?

– М-м-м?

– Подвинься. Ты меня совсем спихнул.

Секунд десять до него никак не доходило, но тут в очередной раз пророкотало, он снова проснулся и отполз. Я сдвинулся следом, устроившись, наконец, поудобнее. Гроза разыгралась в полную силу; Джеймс снова повернулся и уткнулся лицом мне в плечо. Наконец-то мне удалось обнять его, как прошлой ночью.

– Все хорошо… не бойся… ничего с нами не случится…

Гроза против вчерашней оказалась далеко не такая грозная и скоро утихла. Воздух посвежел, и Джеймс уснул в моих объятиях. Я же опять лежал, наслаждаясь полнотой жизни, ощущая себя неуязвимым защитником беззащитной уязвимости.

***

Утро застало нас лежащими лицом к лицу.

Я открыл глаза и обнаружил, что он смотрит на меня с расстояния в 3 дюйма*. Моя рука обвилась вокруг его талии, а его вокруг моей.

– Привет, – сказал он. Я подмигнул и почувствовал, что улыбаюсь блаженной улыбкой. Я для него не просто сосед снизу. Конечно, мы уже много вместе пережили, но это не объясняет, почему он смотрит на меня, как щенок на хозяина, ловя каждое слово. Я не жалуюсь, о нет, я радуюсь и горжусь.

– Как хорошо, что ты мой друг… мой лучший друг.

Ну, что бы вы сделали на моем месте? Я был способен только либо разрыдаться от невыносимого счастья, либо обнять его крепко-крепко, прижавшись всем телом к его телу. Ну и, куда деваться, вилли к вилли.

Наконец мы расплелись. Он улыбнулся мне своей ослепительной, широчайшей улыбкой. Я улыбнулся в ответ, с бьющимся сердцем и с бесстыдно развернувшейся
эрекцией.

– А у тебя сново тверденько. Я чувствую.

– Знаешь, не каждый день я так обнимаюсь.

– А, так это бывает из-за обнимания?

– Ну, бывают и другие причины.

– Какие?

– Ну, если его потрогать, или думать о всяких таких вещах, а иногда бывает просто так, без причины.

– Почему?

– Не знаю. А у тебя нет?

– Нет.

– Спорим? Пощекочи его.

Обнимавшая меня рука убралась и исчезла под одеялом. Он немного повозился и захихикал: – Ну и ничего.

– Ты наверно не так делашь.
Покажи.

Одеяло было отброшено, мы оказались на воздухе. Он был прав, у меня просто мачта стояла. А
его висюлька безвольно лежала на подушечке будущих шариков. Он опустил руку и осторожно провел вдоль, дернувшись при этом от щекотки.

– Так дело не делается. Надо брать, а не шарахаться в сторону. И еще надо щекотать шарики.
Смотри… – Я собирался сделать все ему, но не хватило духу, и моя рука направилась к моему хозяйству. Я провел по всей длине, потом опустил другую руку и обвел пальцем вокруг тестикул. Мы уже и душ принимали, и голышом плавали, и два раза спали вместе, так что я сумел не застесняться и продемонстрировать эти вещи.

– Ну и что, у тебя-то и так был тверденький.

– А ты попробуй.

– Лучше ты.

Я бросил на него недоверчивый взгляд. Он просит меня его полапать?

– Ты серьезно?

– Да. – Я протянул дрожащую руку. Его вилли был так мал наощупь, так мягок, что даже не воспринимался как вилли. И мешочек под ним был такой же мягкий. Я обвел пальцем вокруг него, потом вверх и вниз по его малышу… Малышу? Э, да он подрос! Я продолжил.

Минуты три он привыкал не уворачиваться от моих
прикосновений, борясь со щекоткой. Он старался из всех сил. Наконец он расслабился и лежал спокойно, и на лице у него появилось характерное выражение… а внизу – маленькая вертикальная эрекция. Не первая, конечно, в его жизни, но, наверно, первая, на которую он обратил внимание.

Он посмотрел на меня с триумфом.

– Теперь я совсем как ты.

Ну не то чтобы совсем, подумал я. И задумался, что теперь делать. У меня была острая потребность, но я не мог заставить себя зайти дальше с Джеймсом, он был слишком мал и раним.
Вот бы забрать его к себе домой и приглядывать за ним, пока он подрастет… Но тут я до боли ясно осознал, что после каникул мы разъедемся в разные стороны. А я даже не узнал еще, где он живет. От этой мысли мое тело немного съежилось. Я убрал руку.

– Не убирай, это так приятно.

– Хорошенького понемножку. Я встаю. Ты как печка, я рядом с тобой уже вспотел. Мне надо принять душ.

– И мне.

– Ну так идем.

И под душем он в первый раз осторожно коснулся меня рукой, следя за моим взглядом. В моем взгляде он увидел только изумление. Джеймс всего-навсего провел вдоль, от основания до кончика, но для меня это было как электричество. Пришлось и мне сделать то же ему, хихикающему и уворачивающемуся. Но я проявил настойчивость, несмотря на собственный продолжающейся плен, и Джеймс в конце концов заметил, что я-то не убегаю, и последовал примеру. Скоро он снова целился в потолок, совсем как я, и я почувствовал, что с него хватит. Мне хотелось разрядиться, и хотелось научить его, но как я мог? Ведь он еще ребенок.

– Ну все, хватит. Моемся!

Я намылил руки и помыл его. Везде. Даже там, а еще между ягодиц. После взгляда, которым он встретил меня нынче утром, когда я проснулся, между нами исчезли последние барьеры, и я знал, что он не обидится. Когда настал его черед мыть меня, я не удивился, что маленькая ладошка несколько раз забиралась ко мне в ложбинку, чтобы намылить меня везде, а потом еще раз
осторожно обхватила мой пенис, то ли моя, то ли щекоча. Я к этому времени уже трепетал.

– Хорошо, – сказал я максимально твердым тоном, когда мы оба были вымыты. – Теперь иди вытираться, встретимся за завтраком.

– А давай ты меня вытрешь? А я тебя.

– Нет. Я еще постою под душем. Увидимся внизу.

– А можно я тоже еще постою?

– Не сейчас. Пожалуйста.

– Ты на меня обиделся?

Я так удивился, что у меня отвисла челюсть.

– С чего ты взял?

– Ты хочешь от меня избавиться.

В мой открытый рот натекла вода, и я закашлялся.

– Я… Иди сюда. – Мысль, что он так думает, была просто невыносима, особенно в сочетании со взглядом побитого щенка. Я заключил его в объятия, неизбежные как приход ночи, и он прижался ко мне.

И, конечно, послышался стук в дверь, и мы отстранились друг от друга, смущенно улыбаясь.

– Входите, – сказал он, как будто у себя в номере. Я торопливо отступил вглубь душевой, надеясь, что явится не больше одного из двух комплектов родителей, и не очень смутят Джеймса.

– Привет, дорогой. Я решила сначала заглянуть сюда, потому что ночью была гроза. Ты хорошо спал?

– Да, мама… Я спал с Мартином.

Ну, если после этого она не обвинит меня, что я увиваюсь вокруг ее сына, то не знаю.

– Вот добрая душа… Надеюсь, ты его не очень достал. Он такой милый мальчик, правда? Не знаю, как ты будешь обходиться без него, когда мы вернемся домой.

Молчание. Она не знала, что я здесь, а я не собирался выходить.

– Может, он приедет в гости? – прозвучал тихий задумчивый голос. Джеймс явно еще не задумывался о конце недели. Я, правда, и сам только недавно вспомнил.

– Может быть, милый. А теперь скорее одевайся и идем завтракать. Мы уже почти готовы, и ты же не хочешь отстать? Мартин, наверно, уже внизу. Ты, конечно, сегодня опять хочешь кататься под парусом?

– Да!!! Мы поедем на наш остров, и там будут Билли, и Роуз, и остальные.

– Ах да, у вас же новые друзья… Надеюсь, их родители не против. Как-то вас там много получается. Ты будешь хорошо себя вести?

– Мама…

– Ладно, ладно, дорогой. Поспеши, а то Мартин уедет без тебя.

Она ушла. Он прыгнул обратно под душ, ухмыляясь до ушей.

– Она подумала, что ты внизу!

Мое тело устало стоять по стойке смирно, и потребность в разрядке тоже почему-то прошла.
Я мысленно записал себе при случае взять линейку и провериться.

– Ага. Все хорошо, что хорошо кончается. Я боялся, что она зайдет и увидит меня тут голого.

– Она бы не смутилась.

– Зато я бы смутился.

– Почему?

– А тебе бы понравилось, если бы мои родители увидели тебя голого в душе?

– Подумаешь. Это же твои родители.

Я не сразу понял логику, но потом был очень польщен.

Мы все-таки вытерли друг друга. Наскоро. И он наконец отправился наверх одеваться. Я вытащил линейку, хоть и опаздывал. Никаких изменений. Ни на что другое времени не оставалось. Хотя искушение было велико.

***

Мы отплыли на остров со всей возможной поспешностью, какая только допускалась приличиями.

На воде оказалось довольно свежо, так что хорошо, что мы согласились надеть дополнительный слой одежды. Хотя ни один из нас ни за что бы в этом не признался. Я хозяйничал только на старте и на финише, а так все плавание Джеймс управлялся сам и начал демонстрировать некоторую чуткость к изменениям ветра.

Мы закинули якорь и по традиции втащили лодку на берег, хотя по возвращении она все равно будет болтаться наплаву на натянутой цепи: мы высадились в самый отлив, а когда вернемся, будет прилив.

На прохладную погоду мы не посмотрели и разделись, как обычно. Я остался в футболке. Джеймс, глядя на меня, тоже. С шортами, туфлями и полотенцем в руке мы тихо пересекли невысокой хребет острова. К нашему удивлению, на южном берегу никого не оказалось. Мы ожидали, что они успеют первыми. Потом до нас дошло, что сегодня мы явились гораздо раньше, чем вчера. Я вспомнил кое-что.

– Как твой порез?

– Нормально. Не болит.

– Дай посмотреть.

Я совсем недавно мыл Джеймса, но не посмотрел. Наверно, отвлекся на другие предметы. Царапина была еще красненькая, но затянулась и не воспалилась. Будет жить.

Для согрева, для понта и, возможно, просто уступая страсти валяться в грязи, я предложил пойти намазаться. После дождя дно размякло, и мы с первых шагов провалились по колено. Но ил был такой жидкий, что завязнуть нам не грозило. И мы в свое удовольствие покатались-повалялись. Мы кидались друг в друга огромными комками и хохотали, как помешанные. Наконец мы устали, осмотрели друг друга и снова принялись хохотать. На нас не только что голого места не осталось, но мы совершенно залепили себе шевелюры, попка у Джеймса выглядела, как будто он съел чего-нибудь не то, а наши лица утратили человеческие черты.

Заодно мы согрелись. Даже жарко стало. Мы и не заметили, как солнце начало припекать. А еще мы не заметили появления моторки, которая решила пристать к нашему берегу.

– Ложись! – прошептал я. Я мог и крикнуть, они были вне слышимости. Мы упали обратно в грязь.

– Что такое? – спросил он.

– Там лодка пристала.

– Так это они? – Он начал вставать, но я не пустил.

– Это какие-то чужие взрослые.

Он вытаращил глаза.

– А… Но… Там же все наши вещи!

– Вот именно. Быстро в укрытие, за мной.

И мы снова, как два дикаря, рванули под сень деревьев. Я чувствовал себя, как беглый каторжник, которому всюду мерещится опасность. Как представлю, что попадусь в голом виде на глаза чужим взрослым, прямо оторопь берет. А если учесть, что попадусь голый с маленьким мальчиком – подумать страшно, что они подумают.

Надо было добыть одежду!

– Сделаем вылазку за одеждой, – прошептал я. – Сможешь тихо ползти за мной?

Он кивнул, и я начал красться к опушке. Через некоторое время стали слышны голоса, и я перешел на ходьбу на полусогнутых, готовый броситься ничком в любой момент. Джеймс все понимал и делал, как я.

Судя по всему, мы передвигались достаточно скрытно, потому что скоро увидели – не очень близко, правда, – одного из визитеров, как ни в чем не бывало поливавшего дерево. Я тут же упал, Джеймс тоже. Визитер повернулся и пошел прочь. Я мысленно отметил, где стоит дерево, чтобы проползти подальше от него.

Я полз, как опытный индеец; Джеймс, молодец, тоже полз бесшумно. Наконец я осторожно высунул голову над невысоким валом из опавшей листвы и веток, скопившихся у края леса, и осмотрел берег. К счастью, оккупанты устроились на приличном расстоянии от нашей одежды и полотенец, которые лежали там, где мы их бросили. Но все же не так далеко, чтобы не заметить спасательную операцию.

Положение было отчаянное. Я оглянулся на Джеймса… а он улыбается, глаза блестят! Ребенок наслаждается приключением.

– Это не смешно! Ты, что ли, пойдешь за одеждой?

Ухмылка поблекла.

– Я их не знаю.

– Ну и нечего улыбаться.

– Ты что, не знаешь, что делать?

– А ты?

Ухмылка исчезла.

– Я думал, у тебя есть план.

– Индюк думал, – выпалил я. И почувствовал, что кроме тошнотворного ужаса перед разоблачением меня наполняет душащий гнев. Мерзавцы испохабили наш остров, а я беспомощно смотрю на это и даже не могу забрать наши вещи, чтобы избежать позора.

– А мы можем их отвлечь?

Я посмотрел на него и задумался. В его словах был смысл. Только как?

– Знаешь, как в кино, когда агент хочет, чтобы враг посмотрел в другую сторону, и бросает камень в кусты.

– Я отсюда не докину.

– Подкрадись поближе.

– А если меня поймают? Спасибо.

– Не хочешь, я сам пойду.

– Ты? А если тебя поймают?

– Я брошусь в море.

В 14 лет редко думаешь о последствиях. Но в этот раз я подумал.

– И что будет, когда ты заплывешь на глубину?

– Я… Знаешь, лучше ты иди.

Я надолго замолчал, стараясь придумать что-нибудь получше.

– Ладно, сдаюсь. Когда они погонятся за мной, сбегай за манатками и возвращайся сюда. Надеюсь, меня не поймают.

– Удачи.

***

Один-одинешенек, я крался, то пригнувшись, то на четвереньках, то ползком.

Таким голым, таким беззащитным я не чувствовал себя с нашего первого дня, когда мы еще не знали о нудистах. Как же я прятался! Провал грозил не только провалом миссии, провал означал, что меня засекут, в чем мама родила, и я максимально использовал каждое укрытие. Один раз я бросил взгляд на свое тело. Грязь подсохла, и на всех суставах появились трещины телесного цвета. Остальную поверхность усеивали прилипшие листья и прочий мусор. Бог знает что обо мне подумают, если поймают.

К счастью недалеко от того места, откуда уже были слышны разговоры, обнаружился густой кустарник. Я сжал зубы и полез в заросли. Я превозмог боль и забрался в самую глубину. И не нашел ничего тяжелого, чем кинуть для отвлечения внимания. Проклиная свою тупость, я начал пятиться, шипя под колющимися ветками. Выбравшись из кустов, я снова прислушался, но голоса стихли.

Я оглянулся. У кустов сидела женщина, задрав юбку до пояса, и смотрела прямо на меня. Одной рукой она зажимала себе рот, как персонаж мультфильма, изображающий крайний ужас. Казалось, сейчас выбежит Микки-Маус, и раздастся вопль.

Наполовину мои ожидания оправдались. Через незабываемые полсекунды со стороны берега послышался шум, а я развернулся и бросился наутек. Я больше не крался, я думал только о том, как убраться куда подальше от места моего позора. И остановился, только когда выдохся.

«Где я?» У меня было смутное ощущение, что берег был от меня где-то справа, поэтому я вернулся в бесшумный режим и двинулся прочь, хотя, возможно, дышал при этом так шумно, что маскировка теряла всякий смысл. Отдышавшись, я услышал голоса и резко остановился, прижавшись брюхом к земле.

– Говорю вам, это была обезьяна! Она была вся покрыта листьями.

– У обезьян нет листьев, у них мех. Тебе показалось от избытка воображения.

– Ничего не показалось. Она была черная, покрыта листьями и ростом шесть футов*. Листья были поверх меха.

– Будет тебе, Мэри, расскажи кому другому. Ты просто вчера перепила.

– Кто бы говорил! Я выпила меньше твоего. И я видела ее своими глазами. Она за мной… подглядывала…

– Ага, а я – король. Если она было ростом шесть футов и покрыта листьями, это было дерево.

– По-твоему, я вру?

– Я этого не говорил. Тебе просто показалось.

– Как хочешь, но я здесь не останусь. Увези меня, пожалуйста. Я хочу в паб.

– Ну Мэри…

– Я серьезно. Я в жизни так не пугалась. Увези меня отсюда. Немедленно.

– Мэри…

– НЕТ!

Молчание.

– Ладно. Идем. Мне и самому хотелось прочесать городок.

Я умудрился в панике сделать круг. Если бы не их голоса, я бы не остановился и выбежал на берег прямо к ним. Черт. От этой мысли у меня кровь в жилах стыла. А потом, как бывает, когда осознаешь, какая участь тебя миновала, на меня напал неудержимый смех. Я уткнулся ртом в локоть, чтобы заглушить звуки, и затрясся в истерическом припадке, вспоминая свой побег по кругу, и как меня назвали покрытой листьями шестифутовой обезьяной.

Придя в себя, я услышал звук отъезжающей моторки, спасающейся бегством с острова лиственных обезьян, и выполз на берег, чтобы убедиться, что они правда уехали. Когда моторка была на середине пролива, в нем показалась еще одна лодка, порядком набитая.

Я чертыхнулся – что их вдруг всех потянуло в наше заброшенное святилище? Успеваю ли я сбегать за одеждой и Джеймсом, пока лодка далеко, и с нее не видно, что я не одет? Я решил, что успеваю. Я выбрался на песок и чесанул в сторону Джеймса и одежды. Но ни того, ни другого на месте не оказалось.

***

В растерянности я оглянулся на море.

Катер заметно приблизился. Я чертыхнулся и рванул под сень леса. Сердце колотилось от беготни и угрозы разоблачения.

Где же Джеймс?

Я позвал его и здорово перепугался, когда он ответил, оказавшись где-то рядом.

– Ш-ш-ш! Тебя услышат.

– Что за… ты где?

– Здесь.

– Где?

– Здесь. Смотри. – Я пригляделся и увидел, как темное бревно в десяти футах* от меня помахало рукой. Приглядевшись, я узнал его, но когда он лежал неподвижно на тропинке, его голое измазанное грязью тело было абсолютно замаскированно.

– Офигеть, Джеймс, я не увидел тебя, пока ты не пошевелился. Это ты забрал наши вещи?

– Да, – ответил он гордо. – Они так увлеклись погоней, что у меня было много времени. Тебя не догнали?

– Нет. Одна женщина меня увидела, но подумала, что я – покрытая листьями обезьяна.

– Как?

Я рассказал. Бревно согнулась от смеха.

С берега послышались голоса.

– Где же они?

– Опаздывают.

– Мы тоже опоздали.

– Мы ждали, когда уедет та лодка.

– Может, они тоже ее увидели и уехали.

На всякий случай мы подползли к берегу, не вставая. Да, это были наши. Только одетые. Джеймса это не остановило. С дикими воплями он выскочил из кустов и бросился, как в атаку. После первого шока все засмеялись при виде декорированного грязью голого воина, плясавшего вокруг них, потрясая воображаемым копьем.

Я появился следом не столь бравурно, стесняясь, что они все были одеты – ну, во всяком случае, в шортах, – а на мне не было ни единой нитки, кроме грязи. Мне было почти также стыдно, как на первом школьном медосмотре, когда пришлось раздеться перед доктором в присутствии медсестры. Но я зря стеснялся. Они быстренько скинули шорты, девочки сбросили также лифчики, и мы вместе повалились на песок.

Наше грязевое покрытие успело высохнуть на солнце, пока мы наперебой рассказывали о сегодняшних событиях. И, наверно, преуспели в этом, потому что к концу истории они все катались от хохота. Мы же с Джеймсом поспешили в воду отмываться.

Следующие три часа все, от 16-летнего Джо до 8-летнего Билли с увлечением спасали утопающих и были спасаемы как утопающие. Джеймсу пришлось немало потрудиться, и он начал привыкать плавать там, где не доставал до дна. Потом, обессиленные, мы снова поплюхались на песок.

– Так вы поедете к нам сегодня? – спросил Марк. – Нам обещали занятие по сноркеллингу, будет весело.

Я вдруг засомневался. То есть я не сомневался, что будет весело нырять с трубкой, но я сомневался, что будет весело присутствовать на занятии голыми. Вдруг мы застесняемся? Но Джеймс решительно кивнул.

– Поедем, поедем! Мартин, ведь поедем?

– Да, если это удобно.

– Все организовано. Вы можете поесть с нами. Поедем вместе – вы можете ехать за нами на ялике.

– Хорошо! Но у нас с собой ленч.

– Присоединяйтесь вместе с ленчем. Все равно мы едим на воздухе.

И мы поспешили к нашему ялику. Несмотря на недавние испытания, мы теперь так беззаботно разгуливали без всего, что вспомнили об одежде, только выбежав на берег, откуда нас в принципе можно было увидеть из деревни – правда, в прошлом нас это не останавливало. Мы быстренько поставили паруса и запрыгнули на борт, чтобы укрыться за планширом от нескромных глаз. Я взял румпель, и мы поплыли к остальным. Они завели мотор и подплыли к нам, и тут к нашему ужасу оказалось, что они снова в шортах.

– Почему вы оделись?

– Мы всегда одеваемся в море – вдруг с кем встретимся.

– А мы не оделись.

– Вижу. Но мы взяли вашу одежду. Передать?

– Пожалуйста.

– Подъезжаем.

Они передали нам ценный груз. Хотя их шорты можно было назвать одеждой весьма условно: все равно все было как на ладони, особенно у Марка. Белые, широкие и тонкие, эти шорты были едва длиннее его вилли. Не успел я об этом подумать, как он сменил позу, и я ясно увидел его через штанину.

Как это получается, что такая вещь нарушила мое равновесие, хотя я столько времени видел Марка совсем голого? Я скорее натянул свои шорты.

 

Глава 8

Когда мы подходили к острову, я снова впал в панику перед предстоящим раздеванием.

Хотя повсюду беззаботно разгуливали голые.

Но берег уже нависал, как фатум (это слово я тоже недавно узнал), и мы убрали паруса. Подрулили к причалу.

Сошли на берег. Разделись. Присоединились к общему ленчу. Это было очень странно: сидеть за нормальным столом, есть и вести светскую беседу – и все это в голом виде.

После ленча нас ждали радости сноркеллинга. Ни я, ни Джеймс никогда не ныряли с трубкой, и нам ужасно понравилось.

Если вы никогда не плавали под водой с маской, вы не поймете. Ну, а если плавали, то что рассказывать… Такое странное щемящее чувство при виде бодрой подтянутой попки Марка, скользнувший по поверхности, в то время как сам он проплыл маской вниз, не подняв головы. Как будто кит показал плавник – точнее, два плавника, – и снова нырнул.
А берег под тобой постепенно тонет во мраке, и ты чувствуешь, что тебя допустили к важной тайне, и что вот-вот откроются новые, еще более важные. Представьте себе все эти водоросли, скалы, крабов, рыб и прочую морскую живность, и перед вами возникнет рай для всех, кто молод и не пресытился. Мы с Джеймсом точно не скучали, да и остальные, хотя уже не в первый раз ныряли с маской, проторчали в воде весь оставшийся день.

– Приплывете завтра? – спросил Марк, когда мы с неохотой вспомнили о времени и объявили, что нам пора.

– А то! – согласился я горячо. Он теперь смотрел на меня как на своего, после того как я вчера буксировал его, как утопающего, а потом он под моим руководством так же спасал меня. Он уже строил на мой счет планы.

Я был молчалив по дороге домой. Мне не хотелось уезжать. Джеймс посматривал на меня, и я был рад, что он относится ко мне как к старшему брату или отцу, милый малыш. А Марк… Марк – другое дело. С ним я чувствовал трепет другого рода, глубокое щемящее чувство. Я все время искал его глазами, все время хотел занять место поближе. Отплывая от их острова, я утешал себя только тем, что мы вернемся.

Хорошо, что Джеймс мог править более или менее самостоятельно. Мои мысли были далеко.

Мы опоздали.

Они увидели, что мы плывем с другой стороны, и им не терпелось узнать, где мы были.

– Так, осматривали острова, – сказал я.

– Только не подходите к большому острову, – сказала моя мать. – Там колония нудистов.

Я промолчал. Джеймс, молодец, тоже.

***

В этот вечер мы оба были крайне рассеяны.

Мы поели в молчании, и Джеймс уснул в кресле, не допив кофе. Я клевал носом. Мистеру Эвансу пришлось унести Джеймса. Я вскоре попрощался, немало удивив родителей.

Отец Джеймса вернулся в вестибюль, а я поднялся в номер Джеймса и обнаружил, что он отрубился. Я с нежностью улыбнулся и вернулся в свои владения, растянувшись свободно на своей кровати – впервые за два дня. Я вспомнил прошедние дни, и передо мной с неизбежностью возникло лицо Марка. И не только лицо.
Потом я все-таки разделся, потому что лежать стало неудобно.
На трусах я заметил подозрительное влажное пятнышко. Странно. Писить мне не хотелось. На всякий случай я сходил в туалет, и оказалось, что даже ту жалкую струйку, на которую я все-таки оказался способен, направить вниз стоит больших усилий и мук. Для душа я слишком устал, но линейку все-таки достал.

Никаких изменений… Но надо же было как-то избавиться от твердости, и мне давно хотелось сделать это, держа перед мысленным взором Марка. Мой разум постарался нарисовать живую картину,
и тут я заметил, что кончик подозрительно блестит. Я остановился для внимательной инспекции.
Прозрачная жидкость? Это еще что такое? Может, я не здоров? Может, это венерическое заболевание? С другой стороны, откуда бы? Я же не занимался сексом вообще и с проститутками в частности – ведь это от них, как я слышал, можно заразиться.

Я пожал плечами. Все равно в данный момент ничего не поделаешь, и будь что будет, я уже был на полпути, фантазируя… только почему о мальчике? Наверно, я еще не дорос до влечения к девчонкам. Ничего, это не опасно.

Я продолжил, представляя себя рядом с ним, вспоминая, что он тоже старался занять место поближе ко мне, как он всегда улыбался, если улыбался я, и какое у него стройные тело, какие ладные… но тут я вдруг резко финишировал; сильнее, чем всегда. Я позволил руке еще немножко подвигаться туда-сюда, пока желание не прошло, и затих.
И почти уснул. И только легкий сквозняк от окна привел меня в чувство. В одном месте ощущался необычный холод. На мгновение я подумал, что в мой номер прокрался Джеймс и брызгает на меня водой.

Только никакого Джеймса видно не было.

Я сел и недоуменно уставился на свое тело. Это самое, естественно,
уже сделалось вялым. Оно касалось моего бедра с внутренней стороны.

И там была влажная полоска. Вытекло, судя по всему, из моего вилли.

Тут уж я проснулся по-настоящему. Дрожащей рукой я поднял кончик своего поникшего органа и немного оттянул с него кожу.

Сыро.

Неужели началось? Неужели природа наконец-то открыла кран?

По долгому опыту я знал, что без перерыва повторить не удастся. Но мне не терпелось удостовериться, убедиться собственными глазами. Я решил, что посплю до полуночи, а потом проснусь и попробую еще раз.
Я накрылся одеялом.

--------------------------------------------------------------------------------

Послышался стук в дверь. Я открыл глаза.

Мать, и снова день. Черт.

– Милый, ты опять опоздал. Ты здоров?

Здоровее, чем ты думаешь…, только вот как бы мне это опробовать.

– Да, спасибо, я просто устал вчера.

– Больше обычного?

– Да, учил его спасать утопающих. – Черт. Я же не собирался начинать разговор.

– А. Джеймса?

– Да, Джеймса… и всех.

– Как мило. Им понравилось?

– Да, а они меня научили нырять с трубкой.

– Это не опасно? Обещай, что будешь осторожен.

– Это не опасно. Мы ныряем только на мелком месте, и только с напарником. И куча народа поблизости.

– А где вы были? – Что ж, это неизбежный вопрос.

– Мы встретили людей на нашем острове, а потом отправились на их остров.

– Ага. Главное, держитесь подальше от колонии нудистов. Они ненормальные.

– С чего ты взяла? Мам, им, наверно, просто нравится купаться без плавок.

– Как твоему отцу, когда он служил на флоте? Но ведь там были одни мужчины, да и это мне не очень нравится. Некоторые части тела нельзя демонстрировать окружающим.

– Почему?

– Ну, к вам с Джеймсом это пока не относится, но когда подрастешь, ты поймешь. В общем, приходи скорее завтракать. Мы тебя подождем.

– Мам, ты не объяснила.

– Нам приятнее, чтобы ты ел с нами.

– Да нет, почему нельзя демонстрировать эти самые некоторые части тела?

– Поймешь, когда подрастешь.

– Я уже.

– Нет, когда совсем подрастешь.

– Когда?

– Когда подрастешь, сам поймешь.

– По-моему, я уже подрос. – Я не собирался сдаваться.

– Нет, еще не подрос. Все ничего, пока не начнется… пока не появятся волосы на теле.

– У меня появились.

– Не говори глупости. Вставай скорее, завтракать пора.

Она вышла, довольно поспешно, по-моему, и я не успел придумать следующую реплику.

Часы показывали, что у меня осталось пятнадцать минут, чтобы принять душ, вытереться и одеться. На жизненно важную проверку времени не оставалось.
А Джеймс-то проснулся? Надо бы сбегать посмотреть. Я бросился к двери и, голый, взлетел по лестнице. Стукнув разок – хотя зачем? Он-то входил без стука, – я распахнул дверь.

И напоролся взглядом на миссис Эванс, сидевшую на постели рядом с Джеймсом. Моя реакция была мгновенной.

– Ой… – Ее голова повернулась. Я уже выглядывал из-за двери.

– Простите, миссис Эванс. Я хотел убедиться, что он проснулся.

– Извини, Мартин, я не хотела тебя пугать. Да не стесняйся так, у меня же у самой есть сын.

Да, конечно, только не такой практически уже взрослый.

– Да… просто… Ну, он не спит, я пошел. Надо принять душ.

– Увидимся за завтраком. А можно Джеймсу опять воспользоваться твоим душем?

– Да, да… конечно.

И я сбежал. Быстро. Я скатился по лестнице, чтобы не дать заметить свою голую задницу, если миссис Эванс решит выйти следом.

Джеймс появился через пару минут, улыбаясь до ушей, и влез ко мне под душ без лишних формальностей.

– Здорово ты напугался!

Я посмотрел на него.

– Больше не приду тебя будить.

– Да ладно. Я же хожу перед ней голый. И ты ходишь голый перед Ханной.

– Это другое дело.

--------------------------------------------------------------------------------

За завтраком ко мне обратился отец.

– Мартин, сегодня прокатишь меня? Ты и я, вдвоем?

Я быстро подумал. Я договорился опять быть на острове в 10 часов, с Джеймсом, а вторую половину дня опять провести у натуристов. Видя мою нерешительность, папа сник.

– Ну, если ты хочешь…

– Да нет, пап, – сказал я горячо. – Просто я учу этих людей спасать утопающих, и договорился, что встречусь с ними в 10. На острове. Ты же не хочешь, чтобы я их подвел. – Он мне часто читал нотации насчет надежности. Так что я его этим немножко развеселил.

– А может, мы все поместимся? Ты проведешь занятия, а потом оставишь Джеймса с ними поиграть и забросишь меня домой. Как тебе такой план?

Так, они говорили, что в лодке они всегда одеты. С этим проблем не будет. А что, я же обещал, что покатаю его.

– Хорошо, – сказал я. Я умею быть благодарным. – Пойду скажу Джеймсу.

Джеймс обрадовался.

– Может, – сказал он с восторгом, – он тоже разденется?

У меня эта идея почему-то не вызвала энтузиазма.

– Еще чего. Он не такой.

– А что? Он же купался дикарем во флоте.

– Это другое дело. Так тебе ничего, что я тебя оставлю с ними?

– Ничего.

На этот раз мы снаряжали ялик втроем. По-моему, папа здорово удивился, какую работу проделал Джеймс, и без всяких просьб с моей стороны. Очень скоро мы уже шли под парусами. Я дал папе порулить, поставив Джеймса на кливер для справедливости.

– Куда плывем? – спросил шкипер, держа курс на остров в целом.

– Пристанем с этого берега и пройдем пешком. Здесь более защищенная стоянка.

– Разумно.

Как только мы пристали и сделали все необходимое, Джеймс потянул с себя футболку. Я было подумал, что за ней последуют шорты, но Джеймс не пошел дальше. Я последовал его примеру, и мой отец, после короткой заминки, тоже. Рядом с нами он был совсем белый. Сегодня был первый день, когда я увидел его в шортах, и его худые ноги по цвету были ближе к свечкам, чем к телесному цвету.

К счастью, когда мы вышли на противоположный берег, никого не было. Я вдруг представил себе, как бы я объяснил кучу голого народа. И что бы они стали делать. И чем дольше я об этом думал, тем больше начинал нервничать. Мы посидели на песке, ничего не делая. Я видел, что Джеймсу не терпится залезть в воду. Наконец он не выдержал.

– Я пошел купаться, – объявил он. – Кто со мной?

Я посмотрел на него молча.

– Я не взял плавок, – сказал папа.

– Да мы купаемся без них. Вы же тогда говорили, что можно.

Папа посмотрел на Джеймса с интересом.

– Говорил. Я так и знал, что вам захочется. Это здорово, правда?

– Угу, – согласился я, не подумав.

– А можно… – начал он. – Нет, это нечестно по отношению к вам.

– Что? – спросил я.

– Вообще-то ты – мой сын, а Джеймс – твой товарищ по купанию дикарями, так что, может, и ничего. Что скажешь?

– Ты о чем? – спросил я тупо.

– Можно я разденусь и поплаваю с вами.

Я посмотрел на него. А что, он ведь мой отец. Его я не буду стесняться. – Джеймс? – спросил я.

– А че? Все так делают.

– Кто это все? – прицепился папа.

– Ну, все, кого я учу спасать утопающих, – пришлось объяснить мне. – Мы купаемся без плавок.

– Ты об этом не рассказывал.

– Ну… мы… а что такого? Я не хотел расстраивать маму.

– Гм. Впрочем, ты прав. Зачем ее расстраивать. Она ведь не служила на флоте. Если вас это не смущает, все хорошо. Только, Джеймс, не говори своим родителям, и ты, Мартин, не говори матери. Чтобы их не расстраивать. Договорились?

***

Мы кивнули. Он начал раздеваться.

Джеймс посмотрел, потом одним движением стянул с себя шорты, уселся на песок и беспечно занялся туфлями. Сняв все, он встал.

– Я готов! – объявил он. Папа посмотрел на него и улыбнулся.

– Молодец. Мы что, идем вдвоем, или ты с нами, Мартин?

Я тоже улыбнулся, вдруг развеселившись. Забавно, но у меня с души исчез тот пусть крошечный, но все-таки груз, который, оказывается, лежал там с первого дня, как мы начали разгуливать нагишом. Если уж мой собственный отец одобрил, тогда точно моя совесть чиста. А мать… он же женщина, она не понимает мужчин вроде меня. Взять хотя бы тот случай на днях… Эта обида еще не зажила.

Я разделся синхронно с папой. Было странно впервые видеть у него открыто, не подглядывая через перегородку между писсуарами. У него был примерно такой же размер, как у доктора, насколько я запомнил. Вот и хорошо. Это, наверно, близко к норме. У меня тоже будет такой когда-нибудь.

Мы здорово повеселились. Отец, став одним из нас, превзошел себя. Он гонялся за нами и убегал от нас. Он щекотался и делался жертвой щекоталок. Он топил и давал топить себя. И был очень доволен. Он даже утопил Джеймса и ужасно смеялся, когда жертва всплыла, отплевываясь, как розовый тюлень. Испуганное выражение на его мордочке тут же исчезло, потому что папа поспешно подхватил его и подержал над водой, чтобы он отдышался.

Он даже попросил папу утопить его еще раз.

Нас прервал крик.

– Привет!… А мы тут ждем-ждем. Думали, опять чужие, а вы опять спрятались. А это были вы! – Это был доктор.

Я помахал ему из воды. – Это мой папа. Причаливайте!

Он помотал головой:

– Здравствуйте, мистер… э… папа Мартина. К сожалению, мы с женой сегодня едем в город с девочками. Там сегодня мероприятие, которое они не хотят пропустить. Можно подбросить вам Марка, Джо, Билли и Ральфа? Чтобы вы их потом перевезли на наш остров в своей лодке? Там вас будет ждать ленч. Вас мы тоже приглашаем. – Это он моему отцу.

– Джордж Финч, – сказал папа. – Рад познакомиться.

– Малком Роджерс. Очень приятно.

– Можно, пап? – спросил я.

– Сегодня ты распоряжаешься, сын. Я не возражаю.

– Спасибо, доктор… Роджерс. Я все сделаю.

Он высадил пассажиров на берег, где они разделись, явно не предполагая, что мой отец – да и все мы – могли оказаться одетыми, и побежали в воду.

– Фух! – сказал Марк, подгребая прямиком ко мне. – Все утро мечтаю нырнуть. Прости, что опоздали. Девчонки узнали про выставку одежды и им загорелось. Пришлось отцу их везти. Здравствуйте, сэр.

– Рад познакомиться. Я вижу, мой сын не собирается нас представить, но я – Джордж Финч.

Марк рассмеялся и назвал остальных. Потом ему пришла в голову мысль.

– Э-э… Надеюсь, мы вас не смутили, сэр. Мы разделись, как всегда, и я не подумал, что вы не… э-э…

– Не волнуйся, я тоже голый. Мы всегда так купались во флоте, поэтому я с разрешения сына и его друга присоединился к ним. Надеюсь, я вас не смущаю?

– Что вы, сэр. Когда я сказал «как всегда», я имел в виду, что мы так ходим все каникулы. Поэтому мы обосновались вон на том острове.

Возникла неловкая пауза. Папа бросил на меня испытующий взгляд. Я почувствовал его, хотя смотрел на Марка. Я боялся посмотреть папе в глаза.

– Значит, – заговорил папа довольно сухо, – вы – нудисты.

– Вообще-то мы – натуристы, хотя в данный момент, как я понимаю, мы все – нудисты, правда?

– Э-э… да. Просто Мартин мне не сказал.

– Вы ведь ничего не имеете против нас, сэр?

Еще одна пауза.

– Да нет… нет. Есть, конечно, известные предрассудки насчет нудис… натуристов. Всякое приходится слышать. Что же ты не сказал? – Это он мне.

– Пап, если бы я сказал, ты бы нас сюда не пустил, и на их остров не пустил. И зря. Они совершенно нормальные. Им просто нравится ходить без одежды. Как и нам.

– Гм. Легко сказать… ну, раз уж мы здесь… Вообще-то вы и ваш отец не выглядите ненормальными. Так он доктор?… М-да… – Еще одна пауза. На лицах моих новых друзей читалась тревога. Которую я разделял. Только Джеймс, Ральф и Билли самозабвенно плескались на мелком месте, ничего не замечая. Папа посмотрел на них, и его лицо смягчилось.

– А, какого черта. Что это я? Я ничего не имел против вас, пока ты не упомянул про натуризм. Неужели из-за одного слова что-то должно измениться? Не уверен, что у меня хватит духу посетить ваш остров сегодня, но если вы двое хотите, валяйте. А сейчас я хочу поплавать, а мой непутевый сын может учить вас спасению утопающих. Вот возьму и попрошу его спасти меня, не все мне с ним мучиться!

Я наконец осмелился посмотреть на папу. Он улыбался, и когда я посмотрел пристальнее, он прыгнул ко мне и сбил с ног подсечкой. Обстановка разрядилась, и мы все включились в игру. Ну да, вместе с ним.

Потом я возобновил занятия, но ненадолго. Мне не терпелось отчалить с папой, чтобы поговорить. И мы удалились вдвоем, оставив Джеймса под ответственность Джо, как старшего.

***

Мы отплыли на ялике и имели долгий разговор. Он был рад выговориться, и я тоже. Он почти договорился до того, что у мамы устаревшие взгляды. Я был полностью согласен. Я дал слово, что в будущем обязательно буду рассказывать ему, если со мной опять случится что-нибудь в этом роде, хотя ничего такого больше не ожидал. И вообще, оказалось, что они все ему понравились.

– Я уже много лет так не веселился, – сказал он о нашей утренней возне.

– Тогда поехали с нами на их остров?

– Ну, нет. К такому я не готов…

Мы хорошо покатались. Он заставил меня продемонстрировать все галсы и курсы, и взять больше ветра, чем я осмеливался в одиночку. Было здорово погонять на полном ходу. Пару раз мы черпанули воды на шквалах, и было не просто восстановить потом вертикальное положение.

– Только не делай этого с Джемсом на борту и вне видимости с берега, – предупредил он. – А то вдруг правда перевернешься.

Наконец он взял курс на город, но на расстоянии нескольких лавировок вдруг сделал поворот фордевинд и развернулся в море. Я посмотрел на него в недоумении.

– Я решил ехать с вами, – сказал он, – ты разрешаешь?

– Ты не боишься? – Я так удивился, что он решился походить голым, что засомневался, а вдруг он просто забыл.

– Не знаю. Если струшу, уплыву на ялике и вернусь за вами попозже.

Мы заехали за первой порцией пассажиров, и все удивились при виде папы не меньше моего. Услышав, что он решился присоединиться, они заулыбались и прокричали «ура». Он оставил Джеймса, Марка и меня на берегу, и повез остальных троих.

Мы пока позагорали. Я лежал посередине, с приятным теплым чувством, что по бокам у меня лежат близкие мне люди, а еще один близкий человек скоро приедет и заберет нас, чтобы отвезти к новым развлечениям. Марк лежал на животе, повернув ко мне голову, и каждый раз, когда я бросал на него взгляд, оказывалось, что он смотрит на меня. И я каждый раз улыбался, потому что приятно, когда тебе уделяют столько внимания, и потому что он нравился мне все больше и больше.

Приехал папа.

– Да, – начал он. – В жизни ничего подобного не видел. Толпы народу, и все голые, и всем хоть бы хны, хотя я был одет. Поразительно.

– Ты сможешь?

– Посмотрим. Поехали.

Он был прав. Когда мы причалили, уже на самой пристани было полно народу, больше, чем вчера. Всех возрастов. Обоего пола. И все без всего. Папа долго возился, устраивая ялик на стоянке, а я тоже не хотел раздеваться первым. Лучше последним. Наконец он повернулся, и я понял, что он не может придумать, чтобы еще сделать в лодке. Марк и Джеймс просто стояли и смотрели на текущую мимо жизнь, Марк с улыбкой, Джеймс с открытым ртом. Но они ждали нас. Наконец папа решился, разогнулся и сошел на берег. Лицо его было отчаянно красным.

– Идемте, – сказал Марк. – Я покажу, где можно оставить одежду.

– Мы должны сейчас раздеться? – спросил я.

– Нет, нет. Это было бы жестоко. Все новенькие сначала идут в свой домик или фургон, а уж оттуда выходят в нормальном виде. Мы не устраиваем стриптиз! Идемте.

И мы пошли за ним, не глядя по сторонам. Было ново видеть Марка одетым, пусть даже в одних шортах. Мы постучались в окошко столовой и Марк забрал заказанные ленчи, а потом подошли к домику неподалеку. Но войдя в раздевалку, Марк немедля избавился от шортов, сказав, что ему всегда ужасно неловко ходить одетым, когда все голые, и Джеймс тут же присоединился. И эти двое посмотрели на нас, ухмыляясь. Мне было не так трудно, и я последовал их примеру, но папа что-то мешкал.

– Пап, давай. Надо поесть до занятий по сноркеллингу.

Он бросил на меня мрачный взгляд. – Давай, – повторил я. – Мы тебя уже видели. Все уже голые. Ну?… Пожалуйста!

Он еще посверлил меня взглядом, а потом сбросил одежду, подобрал и повесил, как все мы, и угрюмо пошел за Марком, который направился к выходу, как только увидел, что мы готовы. Хождение за голой задницей моего отца было чуть не самым странным впечатлением за все каникулы.

***

На пляже, где должны были начаться занятия по сноркеллингу, еще никого не было, кроме наших, которые приветствовали нас радостными возгласами.

Я с облегчением увидел, что папа начинает улыбаться. Он с облегчением плюхнулся на песок.

– В жизни не испытывал такого смущения, – сказал он. – С парнями-то оно ничего, но когда кругом женщины… в общем, я к такому не привык. А вы не стесняетесь?

– Нет, сэр, – ответил Джо. – Мы привыкли. Мы дома тоже ходим голые. У нас только одно правило: либо ты голый, либо одетый. Мы не ходим в одних трусах. Кроме маленьких. Для взрослых это как-то неловко. Я иногда видел девчонок в трусиках… так это было… ну… в общем, гораздо неприличнее, чем если бы они были голыми, – закончил он смущенно.

Мы поели. Ленч был легкий, но ведь мы потом собирались плавать, а позже все все равно могут наесться.

Пляж постепенно заполнялся. Скоро появился инструктор (одетый) и созвал всех к себе.

Папа решил, что сноркеллинг ему понравился. Нас опять разбили на пары по возрасту и по росту, причем Марк опять оказался рядом со мной и сказал, чтобы я поднял руку одновременно с ним. Папе достался Джо, Джеймсу достался Билли. Всем было весело, а Марк положительно разыгрался.

Мы много раз погружались в прохладный сумрак и совершали мучительно краткое путешествие вдвоем в инопланетный мир, чтобы успеть породниться с ним как можно ближе, что не так уж трудно для голого мальчишки, прежде чем нас унесет вновь на поверхность жгучая потребность отдышаться. А потом пришлось остановиться. Мы здорово вымотались, а Джеймс уже давно сдался, так устали его мышцы и легкие. Мы все лежали и сохли, когда к нам присоединились папа и Джо.

– Я и забыл, как это здорово, – сказал мой отец. – А без плавок еще того лучше. Чувствуешь себя частью стихии.

У нас не было сил комментировать, но Джо с ним побеседовал.

Папа разбудил меня криком:

– Ты знаешь, который час? Полшестого. Обед в семь тридцать, а я даже не сказал твоей матери, что уезжаю надолго. Она вся изведется. Прошу у всех прощения, но нам пора. Уверен, что он увидится с вами завтра. А если случится чудо и я смогу уговорить его мать, я тоже еще с вами увижусь.

– На нашем острове? – спросил я быстро.

– Да. – Марк ни секунды не сомневался.

Мы так спешили, что не вспомнили про одежду, даже папа. Он уже привык быть без всего, и так торопился попасть домой до того, как мама вызовет береговую охрану, что мы чуть не отчалили голыми. Когда я указал на это, он ответил что-то сугубо флотское.

Мы оделись и переправились с рекордной скоростью, и опоздали к обеду всего на двадцать минут. Мать посмотрела на нас косо. Как и родители Джеймса, несмотря на папины извинения. Но по ходу обеда, аппетитного и с аппетитом съеденного, наступила оттепель и начались разговоры.

– Чем это вы там так увлеклись?

– Мы были в гостях, и там было занятие по сноркеллингу.

– Но разве это не детские игры, ныряние с трубкой?

– Не, это были настоящие, как у профессиональных ныряльщиков. С которыми можно уходить на глубину и рассматривать дно. Это просто фантастика… – Я слушал вполуха, усталый и довольный, что допрашивают не меня. – …и так здорово окунаться в этот мир и ощущать его всем телом…

Я поперхнулся и закашлялся. Это довольно больно, когда на самом деле не хочется кашлять. Но я должен был остановить папу, пока он не проговорился. Я выпил воды, и мой «приступ» прошел.

За кофе разговор переключился на их рассказы. Оказалось, что мама познакомилась с очень приятными людьми; женой доктора, ее маленькой дочкой, ее подругой и дочкой подруги, девочкой постарше. Я навострил уши и совсем проснулся.

– Маленькую девочку зовут Роуз, она очень хорошенькая и воспитанная. Мы познакомились на выставке – кстати, довольно там довольно мило, есть очень красивые платья – и разговорились. Знаете, они здесь тоже в отпуске, только в другом месте. Жаль, что мы не сможем съездить к ним в гости, потому что это остров нудистов.

Теперь закашлялся папа. Непритворно. И пролил кофе на блюдечко. Я пошел спать; если бы я остался, со мной случился бы приступ. На достаточном расстоянии от вестибюля я рухнул на пол под изумленными взглядами официантов, и там меня нашел Джеймс. Я ни слова не говоря взял его за руку, отвел в свой номер и там рухнул на кровать. Я рассказал ему, что случилось, и он заулыбался, хотя на него это не так подействовало, как на меня.

Мы оба очень устали. Не удивительно, что наша болтовня затихла, глаза позакрывались, и мы заснули в полном параде – точнее в том, что одевали на море, – на неразобранной кровати. Я смутно припоминаю, как дверь открылась и над нами кто-то нагнулся. Я посмотрел. Мама. У нее был очень добрый взгляд, и внезапно обида, которую я лелеял последние дни, испарилась.

– А ну вставай. Ляг как следует. К Джеймсу это тоже относится. Помыться можете утром.

И я даже позволил ей помочь мне раздеться, до трусов.

– Что будем делать с твоим другом? Пожалуй, схожу за миссис Эванс, пусть отнесет его наверх.

– Да пусть спит здесь.

– Ты не против?

– Угу.

Я сколько мог помог снять с него вещи, оставив в одних трусиках, как я. Потом мы совместными усилиями запихнули его под одеяло, и не успел я забраться с другого боку, как сон снова смежил мне веки. Я что-то ответил на пожелание спокойной ночи и отключился.

Как мне потом рассказали, Эвансы заглянули к нам попозже, но мы уже не реагировали на окружающее.

***

Утром он проснулся раньше меня.

Когда мои глаза открылись, он ерзал, пытаясь выбраться из-под моей руки, не разбудив меня, и достиг обратного результата, то есть разбудил меня, не выбравшись. Почему моя рука оказалась на нем, не знаю. Я торопливо убрал ее. Он перестал ерзать и посмотрел на меня.

– Привет.

– Угу. Шкоко врем?

– Ты всегда так говоришь.

– Угу.

– На часах семь.

– Тк эт ран.

– Ничего не рано. Мы можем поехать на остров пораньше.

– А завтрак?

– Ой.

Я снова открыл глаза, и оказалось, что уже намного светлее, а у меня в ногах сидит папа и смотрит на меня. Джеймс дрых рядышком.

– Доброе утро, Мартин. Решил зайти разбудить тебя. Служба в девять, зачем опаздывать.

До меня дошло с некоторым опозданием. Церковь. Ну да, воскресенье. Ой.

– Шкоко врем? – спросил я, испытывая дежа-вю.

– Десять минут восьмого.

– Понял. Встретимся внизу.

Когда он ушел, я сбросил с нас тонкое одеяло. Джеймс лежал на спине. Я получил возможность рассмотреть его тело… Может быть, я мог даже потрогать, но не решился. Потом я вспомнил, что должен провести важный эксперимент над собой…
но не в воскресенье же! Это как-то неприлично… Потом, вдруг он проснется и увидит меня… Короче, об этом не могло быть и речи. Так что
я просто пощекотал Джеймса, чтобы он проснулся, и он к моей досаде в мгновение ока был как огурчик. Ничего похожего на мои мучительные восхождения из подземного царства. Этот ребенок буквально катапультировался в мир яви!

– Кто первый стащит с другого трусы… – сказал он.

И мы поборолись на кровати, пока он не остался голым и беспомощно хихикающим, а я с трусиками в руке. Затем последовал долгожданный душ, и Джеймс снова помыл меня везде, а я его. И у обоих наступила реакция, и он хихикнул, когда моя нацелилась в потолок. Я чуть было не продемонстрировал особое упражнение для нее, но опять удержался.

Мы успели к завтраку вовремя, безупречно вымытые и одетые. Хорошо, что я настоял, а то Джеймса родители не предупредили насчет церкви.

Служба была скучная.

Потом мы переоделись и отправились на остров, вдвоем, как обычно. Остальные уже были на месте, так что мы разделись и еще раз потренировались в спасении утопающих, правда, уже только для развлечения.

***

Сегодня снова был обещан сноркеллинг.

Когда мы уже сидели на отведенном для него берегу и ели ленч, лениво переговариваясь, Ханна вспомнила:

– Мы вчера познакомились с вашими матерями. Они назвали свой отель, и я вспомнила, что это ваш; мы расспросили, и оказалось, что вы – их сыновья.

– Вы не сказали, что мы поехали к натуристам? – встревожился я. Исходя из того, что мама не обрушила на нас громы и молнии, я надеялся, что она не знает.

– А как же. Она удивилась, но мы успели познакомиться, потому что когда мы одеты, то выглядим как нормальные люди. Так что она сказала, что ей бы туда не хотелось, но если вам это нравится, отчего ж.

Я проглотил комок. И она еще произносит речи о том, как нехорошо показывать определенные места, если ты достиг определенного возраста!

– Ох, – сказал я слабым голосом. Что меня ожидало по возвращении? Потом я вспомнил, что у нее было достаточно времени и возможностей сказать все, что она хотела сказать, еще вчера вечером, но она ничего такого не сказала. Ничего не понимаю.

Мы как-то не заметили, а солнце начало терять силу. Мы так привыкли к его свету, к хождению без одежды, и его исчезновение нас обеспокоило. Диск затуманился, а температура вернулась к обычной английской норме, то есть лишь чуть выше комфортной.

Пока мы болтали, переваривая ленч, бриз крепчал и вскоре превратился в ветер. Мне все время приходилось глотать, чтобы не закладывало уши. Я сказал об этом Марку, который опять каким-то образом сидел рядом со мной.

– А я думал, это только у меня, – сказал он. – Думал, может я заболел.

Минут через двадцать сидеть на ветру сделалось неуютно. Солнце тоже решило показать характер и укоризненно сверкало на нас оранжевым глазом. И потом вдруг как-то сразу перестало быть солнцем и превратилось в светлый диск в сгустившейся серости облаков.

После мирной недели начинались ненастья. Мы дружно похватали пожитки, а инструктор объявил, что при таком ветре нырять опасно, и все ретировались в основной лагерь.

Теперь мне это очевидно, но в то время я был так увлечен друзьями, особенно Марком, что поднимающийся ветер не поднял во мне тревоги. Мы зашли в главный зал, где обнаружилась куча народу в очереди за чаем и кофе. Мы получили свои чаи-кофе – откуда-то пришли дополнительные раздатчики – и уселись за столиком.

На улице ветер все крепчал. Каждый раз, как кто-то открывал дверь, на наш столик обрушивался небольшой шквал. Но до меня все не доходило.

– Может, сходим к нам? – просил Марк.

– Давай.

– Со мной? – Джеймс не хотел остаться в стороне.

Мне показалось, что Марк поморщился, но вслух он согласился, и мы пошли к выходу.

Дверь не открывалась.

Пришлось надавить посильнее, чтобы одолеть прижимавший ее ветер. По дороге к их домику мы вышли на берег.

– Тысяча чертей! – Колокола тревоги наконец прозвенили в моей голове. Как же мы поплывем на ялике через такое? Серые волны сердито плюхались в берег, небо было свинцовым, куда ни посмотри, а когда я открыл рот, ветер вырвал слова у меня изо рта и унес в море, как шелуху.

Поднимать паруса было бы самоубийством.

– Как же мы попадем домой?

– Только не под парусом.

– Я вижу.

– Мы можем отвести вас в моторке.

– В такие волны и моторка не доедет.

– Значит, вам придется переночевать у нас. – Я посмотрел на него сердито. Мне показалось, что ему весело.

– Ага. А наши родители?

– Мы можем позвонить.

– Здесь есть телефон? На острове?

– Да. Как, по-твоему, народ бронирует места?

– И где он? Нам понадобятся монетки?

– Я думаю, в конторе. Вообще-то лучше пойти узнать у папы. Идем.

Мы отправились во владения доктора, и он сначала проявил обычную бестолковость взрослого, которому пытаешься объяснить что-то важное. Потратив массу слов, произнесенных на максимальной громкости, с максимальной скоростью и одновременно нами тремя, мы наконец сумели донести до него суть.

– Да, конечно, вы должны позвонить. Идемте. И надо устроить вас на ночь. Эти волны не уляжутся к вечеру, даже если стихнет ветер.

Он все организовал, и в конторе нашелся номер отеля.

– Пожалуйста, Эмбердейл 427.

Послышались щелчки, звонки, тишина, потом гудки, подаваемые оператором. Дома у нас, сколько я себя помню, всюду были АТС, кроме междугородных разговоров, а здесь все делалось вручную. Наконец отель ответил, и нам пришлось ждать, пока там найдут родителей, моих или Джеймса. Наконец трубку взяла миссис Эванс.

– Алло.

– Здравствуйте, миссис Эванс. Это мы. У нас все хорошо, но нам придется остаться здесь на ночь.

– Простите, кто это говорит? А, Мартин… Понятно… А Джеймс с тобой?

Я начал впадать в отчаяние.

– Это мы, Мартин и Джеймс. Мы на острове. На море волнение, и мы не можем вернуться. Да, он здесь… Джеймс, возьми трубку, это твоя мама. – Я вручил ему телефон, который он взял с опаской.

В конце концов ему удалось убедить ее, что мы правда находимся на острове, что на этом острове есть телефон, что с нами все в порядке, но мы не можем вернуться. Доктор подавал знаки, чтобы он не клал трубку, а дал ему сказать слово.

Общими усилиями они, кажется, успокоили ее, и добились обещания предупредить моих родителей. Трубка была положена, и мы посмотрели друг на друга.

– Так, – сказал доктор. – Пора собрать семейный совет и решить, кто где будет спать.

– Пап, Мартин может спать со мной. У меня двуспальная кровать. – Марк отреагировал быстро. Я посмотрел на него с благодарностью.

– Мартин, ты не возражаешь? Понимаешь, на этой неделе наплыв и свободных номеров нет.

– Спасибо, сэр, я буду очень рад.

– А Джеймса подселим к Билли, если оба согласятся. Больше ни у кого нет двуспальных кроватей, и свободных односпальных тоже нет.

Мы вернулись к остальным и рассказали о своих планах. Билли обрадовался, что у него будет компания, а насчет Джеймса я и не сомневался. Потом Марк снова повел нас показывать, где мы будем ночевать; на этот раз с нами пошел и Билли. Когда мы пересекали открытое ветрам место между центральными корпусами и домиками, упали первые капли…

Наша мокрая компания вбежала в домик Билли, где в одной комнате стояли кровати Роуз и Билли, а соседняя комната была спальней родителей. Последний отрезок нашего пути лило, как из крана, и мы были мокры, как утопленники.

– Вы двое, снять все мокрое. Примите душ и как следует вытритесь. Сидите и играйте в карты, пока не перестанет. А мы пойдем ко мне. Встретимся в столовой за обедом.

– А вы не останетесь поиграть с нами? – спросила Роуз.

– Нет. Мне еще надо устроить Мартина и кое-что ему показать. Пока, до обеда.

– Пока.

страница 1 2 3 4 5 6

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT