Анна АРБОР перевод

Глава 9  

Интересно, что он такое хочет мне показать?

Что так не терпится? Кстати, я посмотрел и увидел, что у Марка удлиннился вилли. Ну, со мной тоже бывает, только не в замерзшем мокром виде – тогда все наоборот, я делаюсь как пятилетка.

Мы выскользнули обратно под дождь. Хлестало просто невозможно. Бывает, видишь дождь в кино и понимаешь, что поливают из шланга, потому что в жизни так не бывает. Вот это самое сейчас было – бр-р-р – взаправду. Но что странно…

В эти каникулы я прямо делаю одно открытие за другим. На очередное открытие я набрел по дороге от домика Роуз до домика Марка. Мы были одни в целом мире. Штормовом, холодном, негостеприимном. А на меня накатил восторг. Я был заодно со стихией! Никого лишнего рядом, ничего лишнего на мне. Только мы с Марком, два диких человеческих детеныша, и полновластное, ничем не стесненное ненастье. Я остановился на открытом месте. Марк сразу почувствовал и тоже остановился.

– Что случилось? – прокричал он сквозь ветер.

– Ничего. Смотри, какая буря! И никого, кроме нас… в целом мире… – закончил я сконфуженно, почувствовав себя полным идиотом.

Марк выслушал меня подозрительно, но потом расцвел, подошел и посмотрел мне прямо в глаза.

– Никого, кроме нас, в целом мире… И никто нам ничего не скажет. Брошены на милость стихий. Можем только согревать друг друга своим теплом.

От таких речей я совсем разыгрался. Я исполнил бы магический танец в честь богов дождя, если бы умел. Потому что в тот момент мне море было по колено! Нам обоим море было по колено; Марк был со мной на все сто.

– А как звери согревают друг друга? – спросил он вдруг.

– Не знаю. Забиваются под кусток и жмутся друг к дружке.

– А мы?

– Чем мы хуже? Мы такие же дикие.

– Ну что, под кусток?

– Давай.

Он стиснул мое плечо, потом обнял за плечи. Я сделал то же. И двое диких зверенышей отправились к кустам на краю пустыря. Кусты оказались густые, но мы протиснулись. В самой гуще дождя не было – только туманная морось и отдельные сбросы. Посреди кустов нашелся свободный участок, усыпанный сухими ветками и прошлогодней листвой.

***

– Так, под кусток забились, – сказал Марк, и я улыбнулся ему, принимая игру.

Он опустился на колени и увлек меня за собой. Я уже не удивился, что у него полная эрекция, потому что у меня было то же самое.
Мы дружно отпустили друг друга и принялись разгребать ветки и листья на маленьком – размером с мальчика – свободном участке, окружая его невысокой плотиной. Под этим слоем обнаружилась сухая земля.

Когда все было готово, Марк лег спиной на кочку, и я лег рядом. Он опять смотрел мне прямо в глаза, и я опять не мог оторваться от его взгляда. Не знаю, сколько мы так пролежали, время для нас застыло. А потом Марк осторожно положил руку мне на плечо, но не стиснул, как в прошлый раз, а просто оставил лежать там. Я сделал то же самое. Мне показалось, что он слишком далеко, и я придвинулся поближе.

Наши колени соприкоснулись. Наши руки оказались согнуты в локтях. Мое лицо оказалось в одном футе* от его лица, и я ощутил дыхание Марка, такое же учащенное, как у меня.

– Будем жаться друг к дружке? – прошептал я тихо, чтобы не разбить чары.

Он невнятно простонал, и не успел я глазом моргнуть, как он пододвинулся, обнял меня за плечи, как я обнимал Джеймса в постели, а другой рукой попросился ко мне под шею. Я пустил ее и сделал все то же самое. В общем, не успел я опомниться, как наши тела соприкоснулись всем чем можно: ступнями, икрами, бедрами; грудью, животом… ну, и, само собой, его твердый-претвердый вилли прижался к моему. Марк стал незаметно шевелить бедрами, вовлекая в это движение и меня.
Его лицо… точнее, его нос был не дальше дюйма* от моего, и мы все еще смотрели друг другу в глаза.

Только-только я успел пережить новое ощущение – необычную свободу и единство со стихиями. И вот, пожалуйста, меня уже захватило еще одно, такое же неизведанное – тесное-претесное единство с другим человеком. У меня было такое чувство, что наш обмен неуловимыми движениями кончится полным слиянием тел, после которого мы все поймем друг о друге и станем одним человеком. Это было дико и нежно, невероятно и естественно, прекрасно и страшно.

И когда исчез последнию дюйм между нашими лицами, наши носы обогнули друг друга, и наши губы соприкоснулись. Мне как-то не пришло в голову, что тем самым я целуюсь с мальчиком. Марк провел губами по моим губам, а его руки побежали по моей спине. Я позволил своим рукам сделать то же, частью поражаясь собственной наглости, но другой частью чувствуя, что я абсолютно прав.

И так мы терлись, терлись телом о тело, и не отпускали друг друга, пока он вдруг не издал недовольный возглас. Мои глаза распахнулись от обиды, что Марк остановился, и снова заглянули в его. А Марк пошарил рукой под задницей и вытащил ветку, которая забралась под него и впилась в позвоночник.

Я глубоко вздохнул и послал Марку умоляющий взгляд – чтобы продолжать и не останавливаться. И мы снова оперлись о локти, глядя друг другу глаза в глаза, лишь иногда отрываясь на другую часть лица или тела, чтобы проверить, как там.

Но разъединившись, мы сразу начали мерзнуть, и Марк заметил, что у меня стучат зубы. Он быстро наклонился, поцеловал меня в рот, а потом встал и помог мне подняться.

– Идем в тепло, – бросил он и полез через заросли обратно под дождь, который немного стих.

***

Мы оба перепачкались.

От нашей мокрой кожи и дружной возни земля размокла, и слякоть налипла у Марка на левом бедре, ягодице и плече, а у меня на всем на том же на правом. Еще я измазал волосы. Я шел за Марком, и передо мной вышагивал его зад, поджарый такой, только чумазый. И мои мысли снова побежали сразу по двум дорожкам. Нормальный Мартин поражался, во что я влип, зачем позволил себе путаться с мальчиком, и что обо мне могут подумать. Недавно прорезавшийся Мартин пребывал в блаженном трансе, не желал знать, что это было, ждал какого-то продолжения и не собирался уклоняться.

Мы нашли домик Марка, вошли и встали, капая и радуясь комнатному теплу.

– В душ, – объявил Марк, не спрашивая, а констатируя факт.

Мы оба прошли к крошечной душевой, и я не задумываясь втиснулся вслед за Марком – так меня Джеймс перевоспитал, – но Марк удивился и обрадовался:

– Как хорошо, что ты присоединился.

Я только улыбнулся. Мы снова уставились друг на друга. Как будто старались запомнить мельчайшие черточки физиономий друг друга. Наконец он оторвался и занялся вентилями.

Ну и, конечно, первая струя оказалась ледяной, и чары разрушились. Мы с криком отпрянули в разные стороны, потом дружно расхохотались. Марк отрегулировал температуру и вдруг спросил:

– Не знаешь, во сколько мы пришли?

– Нет. Не посмотрел.

– И я. Подожди, я мигом.

Он выскочил, как был, мокрый, и через секунду вернулся с озабоченным видом.

– Полшестого.

– ЧТО?

– Мы гуляли часа два.

– Что о нас подумают.

Он помолчал, потом ответил:

– Знаешь, пока ты здесь, мне плевать. – И снова замолчал. На этот раз заговорил я:

– Давай все-таки вернемся к остальным. В конце концов, у нас целая ночь впереди.

Сказав это, я сообразил, что понятия не имею, что нам делать целую ночь, но на Марка мои слова произвели просто ошеломляющее впечатление.

– Так ты… Ты, значит… Ну, в смысле… Ты уже делал это?

– Нет. А ты о чем?

– Да так. Просто, я смотрю, тебе не терпится.

Я только поднял брови. Я действительно не знал, о чем он говорит. В уголке моего сознания собрались тучи. Что от меня ожидалось? Он что, подумал, что я… Я что-то не то сказал?

– Я только хотел сказать, что у нас еще будет время наедине, больше ничего, – сказал я, безнадежно запутавшись.

Его лицо смягчилось.

– Согласен. И мы можем пораньше уйти спать.
– При этих словах мой вилли, утративший перпендикулярность под холодным дождем и душем, ни с того ни с сего решил снова вытянуть шею. Он непредсказуем.
Марк вернулся в душ.

Из-за того, что он фактически обвинил меня в нетерпеливости (не став уточнять, чем, по его мнению, мне не терпится заняться), я не предложил помыть друг друга, как мылись мы с Джеймсом. Хотя мне и хотелось помылить Марку спину, до попы, и бока, до бедер, да и, чем черт не шутит, его изящный вилли. Мой в этот момент уже уставился в потолок. Его, впрочем, тоже.

Но я начал намыливаться сам, чтобы Марк не думал про меня, что мне так уж не терпится, и он, помешкав, начал делать то же. В таком тесном душе неизбежны были контакты, по большей части на хорошей скорости и весьма болезненные. Когда мы стали чище, Марк замялся.

– Проверишь мне спину? – попросил он.

– Повернись. У тебя грязь на заду сбоку.

– Где?

– Показать? – Я не хотел показаться «настырным», как выразилась бы моя мать, хотя она имела в виду другой пол.

– Да, пожалуйста.

Я осторожно коснулся рукой его левой ягодицы, на почтительном расстоянии от ложбинки.

– Можешь отмыть?

Отчего ж. Но не более того. Я помыл в объявленной точке и остановился. Он помолчал.

– Все?

– М-м. Да. Посмотришь мою спину?

– Давай, – сказал Марк нарочито небрежным тоном. И тоже усмотрел у меня грязный участок, только прямо посреди задницы, между самыми мягкими местами. Меня покоробили пальцы, забравшиеся в такие интимные глубины; мне не было противно, просто неловко. Марк закончил, осмотрел меня критическим взором и вышел из кабинки. Он нашел для меня полотенце, и мы молча вытерлись и вышли на улицу.

***

Дождь перестал, однако ветер не улегся, и наши голые тела мерзли.

Я по-прежнему не понимал, что я такого сказал, из-за чего мы притормозили. Но теперь между нами был барьер, и раз Марк молчал, я не мог спросить.

Остальные уже беспокоились, куда мы пропали. Доктор Роджерс собирался идти на поиски.

– Мы просто заболтались, – сказал Марк небрежно. – А еще мылись в душе, а еще немножко прогулялись. Так здорово – постоять посреди бури. Но пришлось снова идти в душ, чтобы согреться.

Я кивнул, поддакивая. Мне показалось, или правда доктор посмотрел на сына подозрительно?

Мы поиграли в настольные игры, поели, а потом был турнир по настольному теннису. Это единственная игра с мячом, которая мне дается, и я жаждал победы, забыв, что я здесь в гостях. Джеймс раньше не играл, и его повели учиться, к огромной его радости.

Мои противники, если честно, оказались так себе. Я быстро расправился с ними и остался в своей возрастной группе с Марком и еще несколькими, которые все-таки знали, с какого конца держат ракетку.

Я выиграл у Марка, удивив сам себя и обрадовав моих новых друзей, кроме самого Марка. А потом обрадовал Марка, когда обыграл всех остальных в своей лиге.

Не сказать, чтобы я победил с разгромным счетом, но мне все-таки предложили встретиться с победителем следующей возрастной группы.

Я сделал, что мог.

В общем, это была увлекательная игра.

Честно говоря, мне правильнее было бы сыграть не с победителем, а с кем-нибудь, кто выбыл раньше.

Я не то что не успевал, я не дотягивался.

Наконец я заметил, как Марк зевает в мою сторону, и довольно быстро догадалася, что надо сделать то же самое. Я пробормотал, что устал после напряженного дня, и попросил разрешения лечь пораньше. Джеймс удивился, но я был не в настроении отвлекаться на него. Мы простились с почти неприличной краткостью.

Сегодня был день важных открытий, и я предчувствовал, что они еще не кончились. Правда, я крайне смутно представлял себе, чего жду. Ну, я понимал, что мне нравится быть с ровесником, нравится, что его можно потрогать, нравится до боли острое телесное ощущение. Я знал, что все как-то связано с моим вилли, который был напряжен, как никогда – от одной мысли, что, оставшись вдвоем, мы возобновим занятия, я начал реагировать еще по пути к выходу.

И я дрожал на промозглом воздухе после дождя. Никто не брал с собой курток, потому что до сегодняшнего дня царило теплое лето.

Не став повторять недавнее безумство, мы с Марком быстренько пересекли заросший травой пустырь, за которым стояли маленькие домики, включая домик Марка.

***

Он пропустил меня вперед, закрыл дверь и повернулся ко мне.

Мы оба дрожали всем телом, и это дрожание было заметнее обычного. Он прыснул, я невольно отозвался. От холода и нетерпения на нас напало легкомыслие, и скоро мы с Марком угорали, как маленькие.

Мы никак не могли остановиться. Мы насилу доковыляли до кровати, чтобы дать отдых перетруженным мышцам живота. Я оказался головой у Марка на талии, и, пока он приходил в себя, улучил момент для близкого осмотра драгоценных жемчужин этой устрицы. И для изучения запаха: Марк пах дождем, природной телесной смазкой и еще чем-то неуловимым… в общем, он пах Марком. Я лежал и думал, что это прекраснейшее мгновение в моей жизни. Всхлипы смеха прекратились, и Марк затих, не мешая мне смотреть. В такт моему дыханию, которое было несколько чаще и глубже обычного, чуть подрагивали вьющиеся волосики в пушистой полоске над тем местом, на которое я уставился, где мальчишеский и мужской орган начал вытягиваться вдоль влажного бедра, а потом принялся медленно, отзываясь на биение сердца Марка, подниматься ко мне, пока в конце концов не сориентировался почти параллельно телу.

Целую вечность Марк не мешал мне впитывать его зрением и обонянием. И все это время эта чудесная его часть пульсировала перед самым моим носом.
А потом тишину нарушил робкий, нежный, умоляющий голос.

– А ты не хочешь… ну, это… потрогать там, куда ты смотришь?

От неожиданности я подскочил и развернулся. Я думал, Марк уснул или еще не пришел в себя после приступа смеха. Мне в голову не приходило, что он наблюдает за наблюдателем.

А потом я застенчиво протянул руку… но не знал, что ей делать!

Очень осторожно я вытянул палец и погладил сбоку. При первом моем прикосновении Марк дернулся, и я сразу испугался, что сделал что-то не то.

Мое сердце тоже дернулось. Передо мной был мой ровесник, друг, товарищ, наперсник по тайной прогулке под ливнем и тайному убежищу в кустах. И я впервые притронулся к самой интимной его части. Вдруг я оттолкнул его – мальчика, который сделал меня своим другом, хотя ко мне никто никогда не набивался в друзья, мальчика, который стал моим любимым другом… Стоп, что это я! В каком смысле «любимым»? Я же не гей! У нас просто такая дружба, искренняя близкая дружба, а девчонки и любовь – это когда я подрасту.

Марк встревожился:

– Ты не хочешь?

– Кто не хочет, я? – И я начал. Зайдя так далеко и убедившись, что Марк сам этого хочет, я никак не собирался упускать шанс приобщиться к максимальной искренности и близости. Кто тут не хочет? Я хочу, и еще как!

Я начал медленно гладить – одним пальцем; двумя; вверх-вниз; с обхватом. Марк начал тихонько скулить от моих нежностей, а я изучил каждый бугорок, каждый закоулочек этого красивого мальчишеского мужского достоинства. Интересно, можно мне пощупать ниже – где этот кожаный кошелечек с таким то-оненьким рубчиком посередине оттягивают два милых овала. Скажем, если одна рука будет продолжать, как сейчас, можно мне другой рукой осторожно погладить, легонько-легонько…

Когда я прикоснулся к одному из овалов,
Марк всхлипнул и задышал чаще. А меня так очаровала гладкость этих шариков, их ощутимый объем в моей ладони, их нежность меж моих благоговейных пальцев, что
у меня слезы на глазах выступили, в душе поднялось совершенно невообразимое смятение, и я понимал только одно: все мои чувства проистекают из нашей тесной дружбы, абсолютного доверия между нами и – раз уж нет другого слова – любви.

***

А потом до меня донесся его прерывающийся голос.

Я понял, что увлекся, и с виноватым видом обернулся к лицу Марка, оторвавшись от ласок.

У него было такое лицо… не знаю, какое! Как у безмятежного ангела? Как у утешенного младенца? А можно так сказать: на его лице было написано наслаждение? Спутанные волосы, еще влажные, гладкий лоб, полузакрытые глаза, чуть заметная улыбка, как у Моны Лизы, и ни морщинки, ни тени, одна умиротворенность в каждой черточке.

Я не мог оторвать глаз от этого лица, а он снова заговорил, так нежно, так ласково, с таким блаженством в голосе, что мое сердце запылало.

– А можно мне тоже дадут посмотреть – и поиграть?

Целую секунду я соображал, о чем это он. В следующую секунду меня разодрали сомнения. Как могу я – я! – позволить ему – ЕМУ! – посмотреть на меня вблизи? На мой ничтожный вилли! И как смогу я вынести прикосновения пальцев, если они позволят себе то, что мои делали с Марком?

Но как я мог отказать?

Я растянулся на кровати параллельно Марку и испытал приступ паники, когда самые скромные части моего тела впервые оказались у него перед глазами. Я смотрел, как Марк смотрит на меня вплотную, как недавно сам смотрел на Марка. А когда его рука потянулась ко мне – у меня, конечно, была эрекция, –
я буквально затрепетал. И точно также, как тогда Марк, дернулся в момент касания.

От щекотки. Хотя не совсем… Как называется ощущение, когда щекотка превращается в пронзительное, острое наслаждение, хотя при этом все равно щекотно?

Но я еще плохо объяснил, что со мной творилось. Потому что щекотку я и сам себе устраивал каждую ночь, при проверке и измерении. Но сейчас меня коснулся другой человек, и важно, этот человек хотел меня коснуться, и что я очень хотел, чтобы он коснулся.

А дальше Марк сделал нечто потрясающее и до слез трогательное.

Он прикоснулся ко мне ртом, к той территории, куда я до этих каникул не допускал не то что чужих прикосновений, но даже взглядов. А Марк коснулся и поцеловал.

***

Ну я обалдел!

Голова Марка повернулась в сторону моего лица и только улыбнулась. Я был так ошеломлен, что ничего не сказал, ничего не изобразил на лице и вообще ничего не сделал.

– Да ладно, – прошептал он. – Не верь, что он гадкий. Он милый; потом, ты мне нравишься. Очень.

Я промолчал. Но мой взгляд упал на его. На аналог моего у Марка. Куда более внушительный аналог, над которым вились куда более существенные волосики, и под которым выступали куда более выпуклые шарики.

Смогу ли я? Каков он на вкус?
Хочется ли мне этого? Я услышал, как мое дыхание свистит в горле, перехваченном от страха и волнения. Но мне так хотелось любым способом слиться с Марком, доказать, что мы настоящие взрослые друзья, у которых все общее.

Я коснулся губами. Оно отдернулось. Мои губы догнали и поцеловали, и не раз, а покрыли жадными поцелуями, не столько интересуясь ощущением, сколько доказывая свою способность на взрослые поступки. А что если я обхвачу губами кончик? А вдруг Марк потеряет контроль и написает мне в рот? Нет, он этого не сделает, ведь я ему доверяю.

Я склонил голову поближе. Мне показалось, что кончик влажный.

– Почему у тебя влажный?

– Так бывает, когда он твердеет, и когда думаешь… о любви. Это просто такая смазка.

– Не то, что ты обоссался?

– Нет. Все нормально.

– А вдруг я ее проглочу?

Он помолчал и спросил мечтательно:

– А ты хочешь?

– Не знаю.

– Она не ядовитая.

– Точно?

– Клянусь.

Как-то само собой мой язык прошелся туда-сюда, как недавно мои пальцы. Марк опять всхлипнул и откинул голову; мой был отпущен на свободу, хотя продолжал вздрагивать. Я наконец решился. Я снова нагнулся, открыл рот и обнял кончик. Я почувствовал, как мой язык коснулся чувствительного места, которое раньше было под защитной кожей, но обнажилось, когда мои губы потянули ее вниз. На язык попало немного жидкости: солоноватой и скользкой, как смазка – впрочем, Марк так и сказал. Он задышал чаще, и его короткие стоны почти слились.

Моя другая рука вернулась к его шарикам.
Я ужасно смущался. Но никакое смущение не могло удержать меня от умопомрачительно тесного контакта с другим человеком, с таким необыкновенным человеком. Я позволил своему языку бродить, где хочется, а мои губы все оттягивали и отпускали кожу, оттягивали и отпускали…
И тут я вдруг сообразил, что, грубо говоря, дрочу Марка ртом.
Эта мысль была столь нова для меня, что я остановился.

***

Со стороны изголовья раздался разочарованный стон.

А потом я почувствовал, как мою собственную эрекцию схватили, проглотили и облизали…
и если я недавно думал, что прекраснейший момент в моей жизни – это наслаждение видом, запахом и вкусом
Марка, то я ошибался. Физическое удовольствие от влажной мягкости, заточившей мою маленькую эрекцию,
оказалось почти невыносимым. Я всхлипывал и стонал одновременно, а Марк тихонько скулил. Теперь я понял, что я с ним делал, почему он издавал эти звуки.

Окрыленный этим знанием, мой язык пустился лизать и щекотать, как не знаю что, а губы вернулись к беспардонному стаскиванию и натягиванию безответной кожи, вверх и вниз, вверх и вниз. Где-то в моей нижней части Марк занимался тем же самым, жадно, нетерпеливо, и я вдруг почувствовал, что уже подступило. Только я и не думал проверять белое, в вихре восторгов это стало не главным делом. Десятым или сотым. У меня вырвался стон, тело напряглось, и по нему пробежала волна жестоких судорог, потом вторая, третья… Их было семь-восемь, а за ними пошли еще, но уже послабее – а мое тело все переживало свой первый оргазм в другом человеке. Наконец я затих – запыхавшийся, разгоряченный, потный, обессиленный, все еще с этим членом во рту. Поспешно выплюнув его,
я сосредоточился на задаче отдышаться и восстановить равновесие – не душевное, а просто равновесие, потому что я начал падать в обморок.

Так вот он какой, секс! И почему родители, учителя, священники и даже мои школьные друзья считают его постыдным? Это же чудеснейшая вещь на свете! Это лучшее событие моей жизни. И я должен стыдиться? Дудки!

– Мартин… Мартин… – Меня звали. Я потряс головой, чтобы вернуть мозги в рабочее состояние.

***

– Господи, я боялся, что ты отрубился.

Я увидел лицо Марка, взволнованное и восхищенное. Он уже выпустил меня из рта.
Он облизнул губы. И мне до боли захотелось, чтобы он был со мной, чтобы был частью меня. Мне удалось перевернуться и лечь рядом, и я обнял его, и наши губы слились в одно. Мне даже хотелось ощупать весь его рот, а не только губы, но пока я собирался с духом, язык Марка попросился ко мне, и я понял, что зря боялся. Мы целую вечность изучали друг друга, и я думал о том, что Марк только что сделал для меня.

Я почувствовал себя лучше и понял, что должен отдать Марку долг. И пока мы продолжали взаимное стоматологическое обследование, моя рука спустилась по телу Марка и вновь начала лапать запретную до недавнего времени зону. Справлюсь ли я, смогу ли сделать Марку, как умею делать себе? Ведь мне еще не приходилось делать это другому. Я начал медленно, осторожно, мягко. И Марк откинул голову. Моя другая рука спустилась вниз и стала лапать гладкие шарики, которые теперь подтянулись ближе к телу – эти две сливы в шелковом мешочке, уже знакомые моим пальцам. Я был не в силах сейчас, на привале после оргазма, работать языком и ртом. Но Марк задышал глубже, и когда я продолжил бодрее, опять начал постанывать.

А потом умолк, вздохнул еще глубже, и протяжный стон возвестил, что настал черед Марка. Белая струя, которую я столько времени мечтал увидеть у себя, выстрелила из тела Марка и приземлилась у него под подбородком, вторая попала в грудь, а остальные зачастили вниз по животу. Но моя рука не останавливалась, хотя на нее тоже попало, и она стала скользкой.

И только когда Марк поймал меня за запястье, я наконец замер.

Потом его дыхание вернулось к норме, и я посмотрел на дело рук своих. Оно было теплое, липкое и белое. И его было много. И оно было так сродни Марку, что я подумал, что вполне мог бы его проглотить – ведь он сказал, что оно не ядовитое. Но только не сейчас. Может, в следующий раз…

Мы целую вечность провалялись на кровати в объятиях друг у друга. В конце концов я осознал, что хотя моему переду тепло, задница у меня решительно мерзнет. Да и высыхающее дело рук моих, размазавшееся между нами, тоже создавало дискомфорт.

– Может, примем душ? – прошептал я.

– Замерз?

– Закоченел.

– Я не хотел… прерываться. Так хорошо было. Так чудесно. С тобой.

– Мне тоже понравилось. Очень. И ты. Очень.

Марк улыбнулся мне, и я опять не мог оторваться от его глаз. Какой же он славный! Такой друг, такой товарищ, такой замечательный, и не только по части физических игр…

Мы разлепились, не без труда и не без боли, и пошли в душ. К удивлению Марка, я не дал ему намылиться, а вместо этого начал намыливать его сам. На половине работы у него снова стало твердо, и я помыл это место с особым тщанием. В заключение я помыл Марку ноги и вновь поднялся до верхней части бедер. Для этого я встал на колени, и снова у меня перед глазами красовался гордый эрегированный необрезанный пенис и полновесные тестикулы. И снова мне захотелось поиграть с ним, как с леденцом, и снова Марк всхлипнул, когда сладкое утолщение на кончике исчезло у меня во рту и было обласкано языком.
И мы могли продолжать это занятие долго, пока у меня хватало сил, но тут раздался стук в дверь.

– Оставайся здесь, – шепнул Марк, когда я поперхнулся и с кашлем вытолкнул его эрекцию.

Выходя из душевой кабинки, он схватил полотенце и попытался обернуть его вокруг себя, но решил, что маскировки не получится (оно отказывалось висеть ровно), и в итоге, подойдя к двери, просто стал вытираться, держа его перед собой. Я развернулся к двери попой, потому что мое тело выдавало меня с головой ничуть не меньше. Я притворился, что моюсь.

– Еще не спите? – Это был его отец. – А кто жаловался, что устал?

– Сейчас, пап. Помоемся и ляжем.

– Все нормально? Мартин, ты как?

– Да, сэр, спасибо, все хорошо.

– Спокойной ночи вам обоим.

– Спокойной ночи, – ответили мы хором. Он ушел.

– Чуть не попались, – сказал я, когда Марк вернулся в душ. Когда полотенце было отброшено, я не удивился, что его напряг сильно убавился. Как и мой.

Мы молча вытерлись, также молча подошли к кровати и молча легли. Вместе. Нагие. Не ведая стыда. Рядом. Под одеялом в долгожданном тепле.

– Марк…

– М-м?

– Ты часто это делал? С другими?

– Нет. Только раз, с парнем из школы. Он показал мне, как начать, а потом как сделать еще лучше. Но с тех пор ни разу.

– И хорошо.

Пауза.

– Марк…

– М-м?

– Давай еще?

– Давай не сегодня. Я жутко устал. А ты?

– Да, только… вдруг другого случая не будет?

– Почему?

– Не знаю.

– Не будет, так сами устроим.

– Завтра?

– Например.

– Утром?

– Например.

– А можно я тебя обниму?

Сам не знаю, как решился сказать такое. Он тоже поразился, и это было слышно в его «Да».

Мы оба лежали на боку, лицом друг к другу. Я осторожно обнял Марка за плечо, и он сделал то же самое. Я помню, как посмотрел ему в глаза и почувствовал на лице его дыхание, как вздохнул счастливо, не слишком понимая, отчего. Я решил, что притворюсь спящим, а попозже проверю, вдруг он согласиться поддержать игру.

Следующее, что я помню, – дневной свет. Кто-то молотил в дверь. Мы с Марком все еще лежали лицом друг к другу, обнявшись, и за мгновение до испуга я заметил, что он начал мне улыбаться.

Глава 10

Мы, конечно, отстранились, прежде чем вошли Билли и Джеймс. Но мы зря волновались. Они бросились к нам и навалились, сорвав одеяло. В следующую секунду их голые тела покрыли наши, и нас с Марком немилосердно защекотали.

Мы дали бой, и в итоге все так употели, что вместе отправились под общий славный душ. Никого не смущала разница в возрасте, и никого не смущала чья бы то ни было эрекция; кто где обнаруживал рядом участок кожи, тот там и мыл. Марк задал тон, помыв вилли своему брату; тогда я помыл Джеймсу, потом Марку, а потом для справедливости и Билли, а в итоге, если не ошибаюсь, каждый помыл каждому.

Наконец мы утихомирились, вытерлись и начали разговаривать членораздельно.

– Я сказал Билли, что мы мылись вместе в душе, – сказал Джеймс, – и он сказал, что Марк мылся с ним. Тогда мы решили разбудить вас и помыться все со всеми. Правда, здорово!

Здорово-то оно здорово. Но нам с Марком вдвоем было бы еще лучше.

Мы пришли на завтрак рано и посидели в ожидании остальных.

– Надо сегодня же вернуть вас обратно, – сказал доктор. – Ваши родители, наверно, волнуются. А нам все равно сегодня надо на материк, нанести визит родственникам. И Камероны тоже, по-моему, собирались в деревню.

Ну вот, ведь это ж надо! У Марка тоже вытянулось лицо.

– А. Понятно, – насилу выговорил я.

Случилось так, что мы с Марком больше ни на минуту не оставались одни. Вдруг оказалось, что мы с Джеймсом уже облачены в одежду, а две семьи машут нам с пристани. Я весь дрожал. Не знаю, почему. Но я думал только о том, когда снова попаду к ним. И к Марку. Я сделал столько ошибок, что Джеймс попросил у меня руль. Я отдал. Джеймс правил всю дорогу до деревни, а я как автомат выполнял его команды: «Пово-рот!»

– Теперь ты, – сказал он, когда мы вошли в сутолку лодок у деревни, и я молча подчинился.

В отеле выяснилось, что мои родители ушли, но оставили для меня записку у родителей Джеймса, которые не ушли. Он получил поцелуй, я получил записку, выражавшую те же чувства, и был осыпан благодарностями от его родителей за проявленную ответственность и заботу. Я отреагировал как обычно.

Они взяли с собой Джеймса в деревню за покупками, и я остался неприкаянным. Я пошел в свой номер и просто полежал, жалея, что я не с ними… Я был не в настроении устраивать себе тест. Я чувствовал пустоту – не в смысле пустоты в животе, а просто ничего не хотелось, и на душе было как-то так… Пусто. И меня немного мутило.

***

Я проснулся, когда дверь открылась и вошел папа.

– Привет. – Он присел на кровать и посмотрел на меня. – Грустишь?

Я кивнул.

– Бывает, особенно после походов. Неплохо провели время, а?

– Да. С ними весело. Особенно с Марком.

– Я заметил, что вы подружились. Хороший парень, да и все они милые.

– Угу.

– Вы еще встретитесь?

– Да. То есть я надеюсь. Но не сегодня. Оба семейства в отъезде.

– А. Может, для разнообразия прогуляешься с нами? Мы идем в крепость.

– Пап, я там уже был.

– Да, но тогда не было сражающихся рыцарей, прекрасных дев и увеселительного парка.

– Да, действительно.

– Эвансы идут с нами.

– Ладно, согласен.

– Вот и хорошо. Кстати, сейчас время ленча.

Я только теперь понял, что проголодался.

День прошел весело. Я развеялся, Джеймс был неотразим, как всегда. Мне удалось забыть обо всем, кроме Марка, и даже Марк занял более логичное место. Мы ведь еще встретимся, так?

Мы с Джеймсом, как всегда, принимали вечерний душ вместе.

– Билли сказал, что Марк больше тебя.

– Он же старше.

– Ага. Вот здесь больше. – Он похлопал мой вилли – хорошо хоть осторожно. Я отшатнулся.

– Я же сказал, Марк старше.

– И он стреляет спанком.

– КАК?

– Он делает спанк при онанизме. А твой нет?

Я только молча посмотрел на него, и вода набежала мне в открытый рот.

– Это тебе тоже Билли сказал? – спросил я, отплевываясь.

– Ну да. Он тоже онанирует. Он говорит, что это приятно. Он и меня уговорил, только ничего не получилось.

Я снова онемел. Беда в том, что мой вилли решил возместить нехватку красноречия.

– Может, мне надо еще раз попробовать?

– А откуда Билли знает про Марка?

– Да он его каждый вечер видит. В душе, в ванне.

– И Марк все продемонстрировал Билли?

– Да. А Билли мне. Он здорово прибалдел. Но у него не получилось спанка. Он сказал, что надо подрасти.

– Ну и ну.

– А продемонстрировать тебе?

– Не надо.

– Тебе не интересно?

– Я и так знаю.

– А почему мне не рассказал?

– Я… э… Я не знал, что тебе интересно.

– Мы с Билли делали на пару. Давай с тобой на пару?

– Я… э…

– Это очень просто. Смотри.

Ни мало не смущаясь, он взял себя за пипиську и начал качать, как насос – сначала осторожно, пока не расцвела его маленькая эрекция, а потом вошел во вкус. Я только смотрел, не веря своим глазам.

– А ты чего? – заметил мою пассивность Джеймс. – Ждешь, что я тебе сделаю?

– Только не говори, что ты делал Билли.

– Ну да, на пробу. И он мне. Только оказалось неудобно, и мы поменялись обратно.

Джеймс опасливо протянул ко мне руку, сграбастал и попробовал потихоньку…

И что, скажите на милость, мне было делать? Позволить себя выдоить девятилетке? Самому подоить этого девятилетку – и не исключено, дать ему испытать ощущение впервые в жизни? Или сделать то, что полагается, то есть все прекратить?

– Нет, – сказал я слабым голосом. – Давай ты себе, а я себе.

– Ладно, – согласился он весело.

Я не стал спешить, потому что мне очень хотелось посмотреть, что будет, когда Джеймс доберется до пункта назначения. Я то и дело останавливался и сбивал ритм, чтобы оттянуть момент. Так продолжалось долго. Два раза я чувствовал, что у меня начинается, и приходилось совсем остановиться и заняться чем-нибудь другим, например, почесать задницу.

На второй остановке я заметил, что с Джеймсом что-то происходит. У него закрылись глаза, дыхание стало частым и глубоким, голова запрокинулась, спина выгнулась, на лице появилось сосредоточенное выражение. А потом он вдруг сказал: «Ой… А… А-а…», – колени у него подломились, спина выгнулась еще больше, и он бы упал вперед, если бы я не подхватил его под мышки и не опустил на пол душа. Судорог были немного, и они быстро прошли, но подействовали на Джеймса просто невероятно. Потом Джеймса стало отпускать – спина выпрямилась, подбородок вернулся на место. Еще минуту он полежал то ли без сознания, то ли в трансе, потом глаза открылись и медленно поднялись.

– Ой… Мартин. У меня получилось?

Если бы в этот момент кто-нибудь заговорил о Марке, я бы спросил: «А кто это?» Я снова почувствовал, что этот мальчик – моя ответственность, моя забота, моя радость, мой ученик. Мой ученик так хорошо справился с задачей, что не нуждался в поздравлениях. Мой мальчик, которого я люблю как отец. Хотя нет, такому отцы детей не учат. Тогда как кто? Брат? Старший брат? Что же это я раньше не додумался.

– Да, – сказал я. – Как нельзя лучше.

– Вау.

Его дыхание успокоилось, и он встал на нетвердых ногах.

– Хочу еще.

– Не получится до релаксации.

– Как это?

– Надо подождать не меньше часа, а до того не получится.

– Почему?

– Не знаю. Но не получится.

– А если попробовать?

– Ничего не выйдет.

– А. Ну теперь ты решишься?

– Я уже участвовал, когда ты упал.

– Ах да.

И я начал снова. Поскольку я только недавно остановился, чтобы пропустить Джеймса вперед и посмотреть, и поскольку я только что стал свидетелем братишкиного первого раза, я уложился в пару минут. И мне стало хорошо, как обычно, а еще меня ждал сюрприз, потому что мне на живот попало что-то теплое, не похожее на воду в душе. Как только меня немного отпустило, я посмотрел.

Вот оно, тут как тут.

Мое первое белое. «Спанк», как научили Джеймса.

Прямо у меня на глазах вытекло еще немного, образовало озеро на кончике моего вилли, а потом стекло вбок.

Я остановился, все стихло, и мое первое семя смыл душ.

– Вау, – сказал Джеймс во второй раз. – Это спанк?

– Да, – выговорил я.

– Ты не говорил, что у тебя тоже получается.

Джеймс только что поделился со мной своим важным этапом. Я не мог не отплатить тем же.

– Это в первый раз.

– Ты в первый раз онанировал?

– Нет, у меня в первый раз получился спанк.

– Вау. – Пауза. – Значит, у нас два первых раза. Один у тебя, и один у меня.

– Да. – Я улыбнулся ему, любя братика всем сердцем. – Да.

Мы вытерлись. Он оделся. Ушел спать. Я лег. Переполненный событиями последних двух ночей… включая два последних, которые произошли только что. Я так умилялся первому разу Джеймса, я получил такое удовольствие от моего первого раза с семенем. А еще был Марк…

Я спал крепко.

***

Само собой, Джеймс разбудил меня утром.

Дверь открылась тихо, но я проснулся, и не успел я опомниться, как он залез ко мне в постель, как обычно, абсолютно голый, и прижался своим замерзшим на лестнице телом к моему теплому, исторгнув из меня протест.

– Я думал, ты мне обрадуешься.

– Ты замерз.

– Сейчас согреюсь.

– Ты меня заморозил.

– Ты тоже сейчас согреешься.

Само собой, утренняя твердость была при мне, и тут уж я ничего не мог поделать. То есть мог, но момент был неподходящий.

Джеймс лежал, греясь. Я подумал о нас с ним прошлой ночью, и о нас с Марком позавчера, и задумался, что я себе думаю. Когда же я найду девчонку, которая привлечет меня, или которую привлеку я?

Само собой, мы снова отправились на острова. Я попробовал отпроситься у родителей с ночевкой, но они заартачились.

Я спец по работе с родителями. Сначала надо попросить и не настаивать. На следующий день надо попросить еще раз, и канючить до последнего. И если результат не изменится, так тому и быть. Ничего не попишешь, придется делать без спроса.

Мы высадились на нашем острове, послонялись – в голом виде, конечно, – а их все не было.

– Может, мы сами к ним поплывем? – спросил Джеймс с надеждой.

– А вдруг они нас не ждут.

– Почему?

– Не знаю. Может, они вообще в отъезде.

Мы следили за морем, и не только поджидая их лодку, но и чтобы нас не застали врасплох чужие. Мы успели съесть ленч, когда наконец от их острова отделилась моторка, и хотя мы на всякий случай спрятались, мы точно знали, что это свои. Оказалось, что это Джо и Ханна.

– А мы думали, вы нас бросили! – прокричала Ханна, когда они подошли ближе. – Мы вас с утра ждем. Хорошо, Марк достал бинокль, и мы засекли вас на пляже. Вы не хотите к нам?

– Мы не знали, что вы нас ждете, – сказал я. – Но мы очень хотим.

– Ну конечно ждем. В любое время, пока мы здесь. Давайте, спускайте свою лодку и плавите за нами. У нас сегодня особый день.

– Какой? – спросил Джимми.

– Увидите. Ты сможешь поучаствовать. И ты, Мартин.

– В чем?

– Не скажу. Давайте скорее!

И они отъехали.

Нам все были рады. Я почувствовал себя дураком, что мы все утро проторчали не на том острове.

Всех созвали вместе, всех примерно до 18 лет, и объяснили правила конкурса. Всего-навсего надо было предъявить самую остроумную, красивую, детальную, эффектную и тщательную раскраску тела. Было четыре возрастных группы: до 7, 8-11, 12-15, 16-18.

Чтобы долго не объяснять, как это меня в мои четырнадцать лет угораздило согласиться на участие в таком конкурсе, скажу, что мне дали Марка, Билли дали Джеймса, и остальных тоже разбили на подходящие пары. Ральфу, по-моему, повезло больше всех: ему досталась очень симпатичная пятнадцатилетняя девчонка, которая так и липла к нему. Поскольку он был моим ровесником, я отчаянно завидовал. Правда, она была просто симпатичная, а не такая, чтобы сказать «Вау!».

Художником в нашей паре, к счастью, вызвался быть Марк, а то мой опыт равнялся нулю. Мне предстояло стать тигром. Морду Марк сделал очень подробно, и было ужасно щекотно, когда он проводил тонкие линии. Торс я перенес легко, если не считать подмышек. Узоры на ногах тоже были парой пустяков, но потом Марк дошел до верхней части бедер и начал задумчиво разглядывать мой вилли… Сами посудите, легко ли рисовать, когда холст не может стоять спокойно и сохранять постоянный размер. Нам обоим стало ужасно смешно, а когда Марк попытался его покрасить, стало так щекотно, что я вообще чуть не упал. А еще он покрасил мне задницу, причем разводил рукой и щекотал там кисточкой. Я извивался, как дерганный, но Марк не отпускал. Он добрался до дна ложбинки и даже залез в дырочку, как мне показалось. И от этого мой вилли напрягся как не знаю что.

Наконец Марк сказал: «Готово!», – прекратил казнь через защекотание и отступил на шаг назад.

– А знаешь, нормально, – объявил он. – Ты сегодня победишь.

– Ты хочешь сказать, мы. Ты же все делал, я тут вообще не при чем.

– До тебя у меня ни с кем не получалось.

– Так ты уже красил кого-нибудь?

– И не одного. Но никто не хотел стоять спокойно, как ты. И никто не дался покрасить вилли и задницу. Они все были старше меня, и начинали нервничать еще на бедрах.

– Так я зря тебя не остановил?

– Наоборот, очень хорошо. А то бы было как всегда. Я не рассчитывал, что ты дашься покрасить вилли, но ты ничего не сказал, и все получилось.

– Ты его и раньше трогал.

– Ш-ш!

– Тут никого нет.

– Знаю. Но никому не рассказывай. Это тайна.

Я задумался. Мои мысли переключились на другое.

– А с этим что прикажешь делать? – Я показал на свою все еще напряженную эрекцию, которую Марк покрасил сплошным черным.

– Не трогай, а то краска слезет.

– Но я же не могу выйти на смотр с тверденьким!

– Перед смотром пройдет.

– Ты почем знаешь?

– Знаю. Пройдет.

– И мне надо быть дома к семи!

– Как к семи? Я думал, вы останетесь на весь вечер.

– Нет. Я просил, но мама велела вернуться.

– Смотр начнется в шесть.

– Я опоздаю.

– Может, позвонишь, как в прошлый раз?

– Сегодня погода идеальная.

– Но если ты объяснишь…

– Нет. Если я буду давить, они потом не разрешат мне вернуться с ночевкой.

– А ты бы хотел?

Я прикусил язык.

– Хочешь еще поиграть, как в прошлый раз?

Это был очень прямой вопрос. Я бы предпочел, чтобы Марк сам догадался. Но пришлось кивнуть.

– Ух.

Мы молча пошли назад к главному зданию. Представьте себе, по пути у меня основательно сдулось.

***

Когда мы вошли, все головы повернулись в мою сторону, и даже послышались восклицания.

Я не привык к общему восхищению, и в первый раз на этом острове я почувствовал себя голым – как раз тогда, когда меня покрывала краска. Никакой логики.

Я с облегчением присоединился к нашим, хотя они тоже могли бы приветствовать меня не так громко.

– А мы удивлялись, чего вы там копаетесь, – сказала миссис Роджерс. – Теперь понятно.

Марк посмотрел на мать подозрительно, но она, вроде, не сердилась.

– Мам, есть проблема. Конкурс начнется только в шесть, а Мартину с Джеймсом надо вернуться и переодеться к обеду в семь тридцать.

– Ой! – Она искренне расстроилась. – А вы так старались. Может, мы попросим пустить вашу группу первой?

– А что, – сказал доктор. – Я попробую. А то можем опять позвонить вашим родителям.

– По-моему, не стоит, сэр, – сказал я. – Я сегодня утром уже пытался отпроситься на подольше. Но они не разрешили.

– Что ж, тут не поспоришь, – сказал он. – Значит, постараюсь ускорить смотр.

Ему удалось. Точно в шесть вызвали нашу с Марком группу.

Раскрашенные участники должны были поочереди подняться на сцену, неспеша пройти до другого конца, повернуться, дойти до середины, сделать полный оборот, вернуться к ступенькам и встать там в строй вместе с остальными.

Меня вызвали вторым, и к этому времени у меня дрожали коленки. Как мог я, обычный мальчик, взойти на сцену и показать свое голое тело публике, пусть даже они все тоже были голые? Но я недооценил Марка. Он подтянул меня до вертикального положения и отконвоировал до ступенек.

– Ни пуха, – шепнул он мне на ухо. Мне показалось, что он меня поцелует.

Нетвердо ступая, я поднялся на сцену и, изо всех сил уговаривая себя не торопиться, прошелся до другого конца. Поворачиваясь, я почувствовал, что со мной кое-что происходит – одна из тех историй, что случались со мной уже не первый месяц, с тех пор, как мне исполнилось тринадцать с половиной.

У меня твердело.

Я чуть не споткнулся на ровном месте. Что делать? Плюнуть на все, сигануть со сцены и бежать к лодке?

Со всеми возможными мерами предосторожности я добрался до середины сцены, твердея с каждым шагом. Как полагалось, я повернулся, сначала спиной, потом, на очень короткое время, передом, а потом поскорее повернулся боком и пошел к исходной точке. Но и там мне некуда было деться. Я не мог повернуться лицом к публике, но у ступенек уже ждала девчонка, которая шла следующей, а мне надо было встать рядом с первым мальчиком, который смотрел на меня и ухмылялся.

Положение было безвыходное. Какого хрена, подумал я вдруг, если кто хочет полюбоваться на меня в полной боевой готовности, пожалуйста. У меня уже вытянулось во всю длину. И я прошел, покачивая, на место и встал рядом с первым мальчиком, злорадно заметив, что его вилли тоже начал реагировать.

Один за другим в наш строй вставали остальные участники. Ни у кого больше не твердело, да и у меня улеглось так же быстро, как поднялось.

Я победил. Мы с Марком вышли на середину принять аплодисменты, а потом вернулись на свои места, где нас ждали поздравления от своих.

Следующим на смотр вышел Джеймс. Он не победил.

– Может, дождетесь парада? – спросил доктор. На часах было 6:50. Если бы неприятности грозили мне одному, я бы согласился, но речь шла и о бедном недокрашенном Джеймсе. Его, кстати, даже не хотели допускать – Джеймс так боялся щекотной кисточки, что все линии на нем шли вкривь и вкось. У него сегодня вообще было смешливое настроение. Один раз он даже немножко описился от хохота, оставив у себя на ноге мокрую дорожку. Но это только подлило масла в огонь…

Надо было ехать. Мы нашли общественный душ и при участии Марка и Билли смыли краску. От трения, правда, вернулась старая проблема, так что влезание в старые шорты далось мне с трудом и мучением.

***

К тому времени, когда мы добрались, извинились, переоделись и еще раз извинились, мы опаздывали всего на двадцать минут.

Но все равно на нас смотрели косо. Я и не заикался о ночевке на острове. Момент был явно не подходящий…

– Я устал, – заявил Джеймс после часа в вестибюле за картами и разговорами. Его родители удивились.

– Милый, еще не поздно, – сказала его мать. – Ты не заболел?

– Не, просто устал. На острове здорово, только устаешь очень. Хорошо бы туда с ночевкой.

– Не думаю, что это возможно. Одно дело при чрезвычайной необходимости, другое дело навязываться просто так.

– А они сказали, что можно, если мы хотим.

– Это очень любезно с их стороны. Но все равно это зависит от Мартина и его родителей.

– А они его отпустят, если вы отпустите меня. Он присматривает за мной, как старший.

– Конечно, – улыбнулась она. – Я ему очень благодарна и рада, что вы хорошо проводите время. Но все-таки решать за него должны его родители, а не твои папа с мамой.

Мама все слышала.

– Я не боюсь его отпускать, Дорин, но мы заплатили за комнату и все такое, и жалко теперь этим не пользоваться.

– Действительно, Мэри. Я об этом не подумала. Но, по крайней мере, нам не надо ничего доплачивать за их ночевку на острове.

– Гм. Да. Об этом не подумала я.

Я видел, что она готова передумать, без малейших усилий с моей стороны.

– И можно будет не беспокоиться, что они опять опоздают. – Ой. Я надеялся, что она уже забыла. Папа рассмеялся.

– Может, нам встретиться с этим доктором как-бишь его…

– Роджерсом, – вставил я.

– Доктором Роджерсом и его женой, чтобы все согласовать.

Я поспешно встал, пробормотал: «Простите», – и вышел. За пределами зоны слышимости я затрясся от хохота, плача и обнимая себя за плечи. Перед моим мысленным взором моя мать подъезжала к острову на моторке, а навстречу ей выходил голый доктор Роджерс с голой женой и голыми детьми. И это еще ничего, но я представил себе, какой у нее будет вид, когда она попытается смотреть куда угодно, только не на них.

Когда мне полегчало, я вернулся и увидел, как оживший Джеймс разговаривает с моими родителями. Он объяснял, что постарается уговорить одного из родителей Роджерсов или Камеронов приехать поговорить с нашими.

– А то можем отвезти папу на остров, – сказал я с надеждой.

– Нет, пусть лучше они к нам, – быстро сказал мой отец.

– Ладно. Спрошу завтра.

И на этом мы оба пошли наверх. Да, было еще рано. Да, мне разрешалось оставаться дольше, чем Джеймсу. Но я теперь считал его за равного. Во всяком случае, я хотел принять душ вместе с ним, как обычно. Я как-то уже привык.

– Вот и хорошо, – сказал он, когда мы уселись на моей кровати.

– Что нам разрешат поехать с ночевкой?

– Да.

– У тебя это здорово получилось.

– Все вышло случайно.

– Удачная случайность.

– А чего ты вдруг выбежал?

Я задумался, вспомнил и поделился.

– Интересно, что бы делали мои родители, – подумал Джеймс вслух.

– Хлопнулись в обморок?

Он хихикнул.

– А ты снова будешь спать с Марком?

– Надеюсь, – ответил я, не подумав.

– Тебе плохо со мной?

Я мысленно споткнулся.

– Ой, да нет… нет. Просто с тобой я могу спать в любое время.

– Пока мы не уедем домой.

Черт. Я и забыл, что он не настоящий мой брат, и что впереди у нас жизнь порознь.

– Конечно, но ты сможешь спать с Билли.

– Он храпит.

– А ты ущипни его за нос.

– Я щипаю. Он затыкается, а потом опять начинает.

– М-да.

– И мне нравится с тобой.

На это мне нечего было возразить. Мне нравилось с Джеймсом. Но это не шло в сравнение с наэлектризованной атмосферой у Марка.

– Слушай, – сказал я с отчаянием. – На острове я буду ночевать у Марка, а здесь могу с тобой, если хочешь.

– Каждую ночь?

Я вздохнул. Прощай, спокойное утро с возможностью понежиться в постели.

– Если хочешь, каждую.

– И сегодня?

– Хорошо.

Он запрыгал на кровати. И я опять заразился его радостью, несмотря на сожаление о спокойных утрах.

***

Мы уже раздевались перед душем, когда в дверь постучали.

Я торопливо натянул шорты обратно. Джеймс был уже в трусиках.

– Входите, – крикнул я. Это была мама.

– Привет. Простите за вторжение, мне надо поговорить с Мартином. Я хотела зайти, но вижу, что это будет некстати. Джеймс, можно я заберу его ненадолго?

Он послал ей широкую улыбку.

Она рассмеялась и взъерошила ему волосы, когда мы шли мимо. Мы спустились по винтовой лестнице в коридор отеля и нашли два кресла.

– Я говорила с твоим отцом.

– Да?

– Он рассказал мне, как ты возил его на остров к нудистам.

– Ой.

– Удивительно, что ты смог раздеться на публике. И что он смог. Я хочу сказать, что нас ты стесняешься, а ведь мы твои родители.

Я смутился.

– Это не одно и то же. – Мне пришла в голову идея. – А потом, вы с папой не голые, когда я ложусь.

– Еще бы.

– Ну, а на острове все голые.

– Ну, знаешь, предлагать нам с отцом раздеваться при тебе…

– Я не предлагаю. Просто ты предложила, чтобы я не стеснялся вас.

– Но мы же твои родители.

– И что?

Пауза.

– Мартин, это обидно. Мы – семья. Я родила тебя на свет. Я видела твое тело, пока ты рос. И очень плохо, что теперь, когда ты подрос, ты начал прятаться, а ведь нам важно знать, все ли у тебя нормально, чтобы мы могли помочь, если что.

– У меня все нормально. И я действительно подрос, и мне не хочется, чтобы на мое тело смотрели одетые зрители.

Она задумалась.

– Ладно, я пришла рассказать, о чем мы говорили с твоим отцом. – Пауза. – Понимаешь, когда вы все были на острове, он, естественно, увидел тебя голым. И он сказал, что у тебя все нормально, что твое тело растет, как положено. И…

Еще одна пауза.

– Он говорит, что я тогда точно была не права.

Я задумался. О чем это она? Она что-то очень уж смутилась.

– Когда высказалась на счет тебя и пубертата.

– А… насчет этого. – Я вспомнил болезненное унижение.

– Да. Милый, мне не следовало этого говорить. Теперь я понимаю, какую бестактность допустила. Да еще перед другими людьми. И, главное, я ошибалась, как обнаружил твой отец.

– В смысле?

– У тебя он начался, и не только начался, а идет вовсю.

– Мама!

– Да, я понимаю, я опять тебя смущаю. Но, по крайней мере, мы сейчас с тобой одни, и я прошу прощения. Правда, прости. Я должна была понять сама, не дожидаясь, пока мне скажет твой отец. Но я обещаю, что это останется между нами тремя. Мы никому не будем рассказывать. Хорошо?

Я кивнул. Мне все еще было неловко, но по-семейному, и это совсем не то, что публичное унижение. Это я мог снести. Правда, с трудом.

Мы поцеловались, и я вернулся в спальню. Джеймс был в душе, нежился под горячей водой. Я вдруг почувствовал единство со всем светом. Я тихонько разделся, вошел в душ, встал у Джеймса за спиной и попытался взять за грудки, которых у него не было. Он быстро оглянулся, убедился, что это я, и доверчиво прислонился ко мне спиной. Все мои чувства к нему вернулись.

Мы оба поупражнялись под душем, к обоюдному удовольствию. Мое тело порадовало меня, доказав, что вчерашний вечер не был случайным одноразовым успехом, что моя сексуальная карьера началась всерьез. И я снова полюбовался, как тело Джеймса корчится в буре ощущений, к которым он еще совершенно не привык, и как потрясенный Джеймс опять говорит, что хочет еще. Я пожалел, что не могу в этом как-нибудь поучаствовать.

И Джеймс даже не зашел в свой номер.

Глава 11  

Когда я проснулся, передо мной было пусто, но плечо было обвито рукой, а спину щекотало дыхание.

Это было приятно. Я посмотрел, сколько времени. Шесть тридцать. Можно еще поспать. Я осторожно повернулся на другой бок, но моей осторожности не хватило. Глаза моргнули, и испуганный взгляд быстро сменился сонной улыбкой.

Ни с того ни с сего мое тело решило отреагировать на это приветствие. То есть будь это Марк, тогда понятно. Улыбка обещала бы разные физические контакты, а там и переход к взаимным физическим угождениям. Но ведь это Джеймс. Девятилетний Джеймс. С ним так нельзя. Правда, он недавно кое-чему научился, и ему понравилось, так что… Да нет. Он слишком юн. Так будет нечестно.

Поэтому я просто тоже положил на него руку, а он улыбнулся шире и пододвинулся поближе, чтобы мы смогли обняться. Мой вилли, тверденький, оказался как в сэндвиче между нашими животами. Джеймс удивился, а потом хихикнул, когда понял, что это за предмет.

– А у Мартина тверденький!

– Да, да, подумаешь. Будто у Джеймса нет.

– А вот и нет.

– Нет, так будет.

Он захихикал и отодвинулся талией. Я решил, что он хочет избежать предсказанной участи, и не стал наступать.

– Ты что, передумал?

– А что? Устроить тебе тверденький?

– Ты же грозился.

Что мне оставалось? Рука, обнимавшая его за плечи, переползла на грудь, потом на живот, и двигалась все дальше, пока не нашла свою маленькую цель. Потом я очень нежно прошелся кончиками пальцев вокруг, до шариков, и обратно, а Джеймс мяукал от щекотки и вертелся у меня под боком, как пойманный зверек. Он повернулся ко мне спиной, но моя рука отправилась следом и продолжала свое, пока мяуканье от щекотки не перешло в потерю голоса от ласки. Он быстро стал тверденьким, только я не отставал. Я взял кончик большим и указательным пальцем и начал гладить.

– Ой… – сказал он удивленно.

– Не надо?

– М-м-м.

Мы лежали так, что его попка приходилась мне ниже пояса. Он была совсем рядом с кончиком моего тверденького, и когда он ерзал, мы соприкасались, и я чувствовал, что между нами скользко. Но он ничего не замечал, и через каких-то две минуты задергался в моих объятиях, еще раз коснулся меня попкой и остановился, глубоко дыша.

Он принадлежал мне душой и телом, и я был готов защитить его от всех опасностей на свете.

Мы полежали спокойно, пока он приходил в себя, соприкасаясь всем телом. Наконец он оглянулся и спросил озабоченно:

– Слушай, а он не сотрется?

– В смысле?

– Ну, если тереть, тереть…

– Мой не стерся.

– А ты что, уже давно так делаешь?

– Вечность. Не меньше года.

– Ух ты. – Он помолчал. – А сделать тебе?

– А ты хочешь?

– Хочу. Хочу посмотреть, как это будет.

– Посмотреть?… – Но он уже стащил одеяло и развернулся ко мне, выставив мое тело на холодный утренний воздух. Раз так, я откинулся на спину – пусть хозяйничает. В результате он остался под одеялом, не считая рук, а я оказался открыт выше бедер. Разве это честно?

Он только два раза пробовал на себе, и еще я сейчас попробовал на нем, но он уже ухватил суть. И был деликатен. По большей части. И у него получалось все лучше, и я увлекался все больше, и отдельные неловкие рывки, от которых при других обстоятельствах я бы завопил, уже не причиняли такой боли.

И вообще, после того, что я делал с ним, после всех телесных контактов, я очень скоро, как и он, всхлипнул и начал дергаться. Он сразу остановился, и мне пришлось крикнуть ему, чтобы продолжал, а то бы самые порывы так и наступили.

Не могу сказать, что это был лучший раз в моей жизни, но это был только второй раз, когда мне это сделал другой человек, и я был благодарен. В следующий раз он будет знать, что не надо останавливаться, когда начинается.

Я успел остановить его до того, как он вытер руку о простыни, и погнал мыть ее в туалет. Надеюсь, остальное не будет заметно на постели.

Мы решили еще поспать.

Но утром не опоздали на завтрак, хотя нам пришлось еще раз принять душ.

***

Мы сразу поехали к натуристам и застали их тепленькими со сна.

Я поговорил с доктором Роджерсом; он обещал поехать с нами сегодня вечером, и тогда выяснится, можно ли нам будет остаться с ночевкой в четверг.

– В субботу у нас отъезд, – сказал он со вздохом, – так что о пятнице, увы, не может быть и речи.

Это был удар. Я задохнулся, как будто и впрямь пропустил удар в солнечное сплетение. Я больше не увижу Марка, разве что сумею организовать визит. А ведь я еще не узнал, где они живут. Надо будет записать адрес.

На этот день были запланированы стрельбы из лука, настольный теннис, нормальный теннис, волейбол, плавание и свободный сноркеллинг во второй половине дня. Мы много успели. Было здорово.

Под вечер доктор Роджерс начал нас торопить, чтобы после его переговоров с нашими родителями нам еще успеть на ночевку. Со смешанным чувством сожаления и надежды мы оделись, погрузились в шлюпку и подождали его. Когда он появился, мы его еле узнали: они с женой явились одетые и при полном параде. Роджерсы сели в моторку, и поехали за нами.

И, конечно, ветер дул так, что прямой курс на материк был невозможен. Некоторое время доктор Роджерс пытался маневрировать вместе с нами, но в конце концов не выдержал, подплыл поближе, крикнул, что они с женой еще пройдутся по магазинам, и что мы встретимся на суше, и бросил нас лавировать одних.

В отель мы пришли вчетвером. По закону подлости ни моих, ни Джеймсовых родителей на месте не оказалось, но я решил, что могу купить всем по стаканчику сока. Мы уже пошли по второму кругу, когда родители ввалились всей компанией и здорово удивились, обнаружив сыновей в роли гостеприимных хозяев.

Правда, все равно все записывалось на счет моих родителей.

Мой отец единственный был знаком с доктором Роджерсом, но не с миссис Роджерс. Так что представить всех другу другу и не ошибиться было не так просто. Но в конце концов все утряслось. Начались скучные взрослые разговоры, и я уже начал волноваться, не забыли ли они, зачем я привез мистера Роджерса. Я пытался вставить слово, но мне упорно не давали. Наконец папа подтянул меня к себе и предложил пойти принять душ, добавив, что они все обсудят и нам потом сообщат.

Что делать, все равно я мог только бессильно наблюдать, и мы с Джеймсом уже начали киснуть, и мне хотелось пописить.

Мы побрели к себе. В мой номер, естественно. Я рухнул на постель, злясь, что взрослые так копаются. И что я буду делать, если мои не разрешат? Я не могу переубедить их в свое отсутствие. Придется поехать без спроса. Но что делать с Джеймсом? Он же проснется здесь (в моем номере) в одиночестве. Придется вернуться рано-рано утром.

Мы приняли душ. Обычный душ. Ну, он начался, как обычный душ. Но когда тебя моют всего и при этом балуются разными частями тела, с тобой кое-что происходит. В результате мы снова ублажили друг друга.

И все-таки это было не то, что с Марком. Мне не давало покоя, что нас скоро разлучат. А я еще не узнал, где он живет.

Когда мы спустились, выяснилось, что Роджерсы останутся на обед, что нам разрешено остаться с ночевкой на острове в четверг, и что сегодня нас не отпустят, потому что уже поздно. Я чуть не взвыл от досады и сдержался только потому, что надеялся наверстать упущенное завтра. Я был как натянутая струна. Весь. От мыслей о завтрашенй ночи.

Забыв о разочаровании, мы с аппетитом пообедали. Шестеро взрослых уже были друг с другом на короткой ноге и начали травить байки одна другой смелее. То-то, наверно, остальные постояльцы удивлялись, что за гогот раздается за большим столом, где разместились наша разыгравшаяся восьмерка, и в вестиюле, куда мы потом перешли с кофе и напитками. Они хорошо проводили время.

Я кивнул Джеймсу и отпросился у папы. Мы вышли в сад и постояли, вдыхая свежий воздух после дымной атмосферы вестибюля.

– Завтра, – сказал я мечтательно.

– Что?

– Да это я так, о своем.

– О чем?

– Ну… вообще. Что завтра наш день.

– Ты, конечно, будешь с Марком.

– Я буду со всеми.

– Но больше всего с Марком.

– Он же мой друг.

– А я?

Я посмотрел на него укоризненно, но от джеймсовской фирменной улыбки мало что осталось, и мне стало совестно.

– Ты тоже… Ты… Ты лучше всех моих школьных друзей.

– Тогда ладно. – Он снова улыбался. – Потому что ты – мой лучший друг.

И мне пришлось обнять его за плечи. И мы постояли так, глядя на море в свете луны и на острова, на одном из которых был Марк.

Но я был не с ним, а со своим братишкой.

Когда мы надышались, взрослые все еще продолжали хохотать, но папа нас заметил, поманил к себе и умудрился прервать поток. Я так и не понял, как он это сделал. Мне никогда не удается вставить слово.

– Простите. Хочу поговорить с этими партизанами, пока они не ушли наверх. У меня есть просьба. Завтра, с утра, можно мне еще раз походить с тобой, Мартин? И с тобой, Джеймс, за компанию? Вы успеете увидеться с друзьями, дайте немножко поплавать и бедному старому папочке. Маму я не зову, потому что она не жалует лодки, особенно парусные. А потом мы еще раз поныряем с маской и трубкой, можно?

– Разумеется, – сказал доктор Роджерс.

Я не мог отказать. Я растаял, убедившись теперь точно, что папа – свой парень.

– Хорошо, пап. Джеймс, ты за?

– Ага!

– Тогда после завтрака, чем раньше, тем лучше. Мама пройдеться по городу с миссис Роджерс, так они скучать не будут. А меня можешь отвезти обратно во второй половине дня, ладно, Мартин? И вернешься на остров с ночевкой и пробудешь там следующий день, как договорились. Но к обеду в пятницу будь дома.

– Буду, буду. Спасибо.

И мы сразу отправились спать, хотя время было где-то между нормальным для Джеймса и нормальным для меня. И легли в обнимку, сначала так, а потом раздевшись.

И он снова разбудил меня ни свет ни заря. Я всего лишь перевернулся на спину, но почувствовал, что он на меня смотрит. Я решил не обращать внимание, но чувство не проходило. Наконец я почувствовал на лице тепло от его лица, открыл глаза и увидел, как он склоняется надо мной, глядя тревожно, но с улыбкой на губах…

И тут его губы прикоснулись к моим, и он поцеловал меня.

– А?…

Он отшатнулся. Лицо его сразу сморщилось, предвещая слезы. Я был поражен не столько поцелуем, сколько этой внезапной паникой.

– Прости, – всхлипнул он. – Я виноват. Прости. Не прогоняй меня.

Я тупо смотрел, не понимая, что случилось. В то же время я не мог спокойно лежать и смотреть на такую трагедию у меня под носом.

– Иди сюда, – приказал я, разворачивая руку, чтобы он на нее лег и был обнят. Он нерешительно опустился, глядя мне в лицо неотрывно, как змея, пытаясь понять, как я отнесся к его выходке. Только я и сам не знал, как я отнесся; мне главное было его скорее утешить. И только когда он положил голову рядом с моей, и моя рука обняла его за плечи, я разобрался в своих чувствах.

– Джеймс… глупышка… не бойся… Я не сержусь. И спасибо.

– За что?

– За поцелуй.

– Я подумал… когда ты так на меня посмотрел… что ты теперь…

– Ты думал, я рассердился? Это я просто удивился от неожиданности. Это было очень приятно. И очень лестно.

– Что лестно?

– Что ты меня… что ты ко мне хорошо относишься.

Он ничего не сказал, только пододвинулся поближе, и мы еще поспали.

***

Но встали вовремя и первыми пришли на завтрак.

Скоро подошел и папа, бодрый, как никогда. То есть он и вообще не брюзга; я только хочу сказать, что этим утром он был в ударе. Мы дружно все слопали и уже уходили, когда мама только пришла, а родители Джеймса и того позже. Портье удивился, как мы рано, но пакеты с ленчем, к счастью, уже были готовы.

Утренний заезд выдался на славу, как выразился отец; я бы так не выразился, но он был прав. Сначала мы показали, как мы умеем, а потом он сам взялся за руль. И опять в его руках шлюп протяжно запел на скорости, на которую я бы с Джеймсом на борту не решился, и папа нас загонял: мы подбирали кливер, поднимали шверт, опускали шверт, вывешивались за борт для равновесия…

До «нашего» острова мы добрались мокрые от брызг, усталые, с мозолями от мокрых шкотов, но веселые, как черти. Папа вывел шлюпку чуть не прямо на берег, и по его команде оба паруса одновременно были спущены и свернуты с максимально доступной нам аккуратностью ровно к тому моменту, когда шлюпка въехала носом в пологое дно. Джеймс выпрыгнул с якорем, мы спрыгнули следом, дружно вытащили ее на берег и закрепили.

По-моему, у нас получилось ловко.

– Так, – сказал мой скромный застенчивый отец. – Кто последний разденется, покупает пиво.

На папе были трусы, а на нас нет. Он проиграл.

Мы втроем пересекли остров и искупались на южном берегу, как обычно. Папа так раскрепостился, что начал обращаться с нами, как с флотскими товарищами. Он утопил Джеймса, и тот не протестовал. Потом напал на меня и выдал несколько флотских словечек, когда я один раз его одолел. А когда мы выбрались на мелкое место отдохнуть, он во всеуслышание объявил, что «охота, факинг, жрать». Тут он опомнился, что загнул это при детях, покраснел и, кажется, стал извиняться, но мы столько сил потратили, чтобы не кататься от хохота, что больше ничего не слышали.

После этого он снова стал отцом, хотя и в приподнятом настроении. Он посмеялся над своей флотской проговоркой, и атаковал пакет с ленчем. Мы с Джеймсом улеглись по разные стороны от него и набросились на еду, как волки.

Потом мы отдыхали. Это было незабываемо – поваляться голышом рядом с отцом, который только что доказал, что тоже человек. Никогда еще я не был так душевно близок к нему.

Вдруг послышалась моторка, и мы все даже вздрогнули. Это было семейство Роджерсов, уже без моей матери, к счастью.

– Черт… в смысле Господи! Сколько времени? – сказал папа.

– Понятия не имею, мои часы в отеле.

– Я, наверно, опаздываю, – сказал он. – Твоя мать решит, что мы все утонули.

Его беспокойство передалось и мне, но мне было жаль его отпускать.

– Может, ты позвонишь с острова?

– Старик, с моей стороны это было бы непорядочно. Мне бы очень хотелось еще немножко повалять с вами дурака, как будто мне четырнадцать. Но долг зовет. Я женат, и глупо на это жаловаться.

– Почему?

– Потому что если бы я не женился, тебя бы не было на свете. И мне бы тебя не хватало. – Он вскочил, помахал Роджерсам и побежал обратно через лес. – Извинишься за меня, ладно? – крикнул он, исчезая за деревьями.

– Он не хочет, чтобы они видели его голого! – заявил Джеймс, и мы улеглись обратно.

Я промолчал. Мне вдруг стало грустно. Такое замечательное утро было! Почему все должно кончаться?

Но Роджерсы были нам ужасно рады и не дали нам грустить. Я объяснил, что папа забыл о времени, и теперь опаздывает.

– Ничего страшного, – сказал доктор. – Мэри так и сказала, что он увлекся парусами и опоздает. Она не волновалась. Она знает, что он заправский моряк. А как вы завтра вернетесь? Он же забрал шлюпку?

– Ой… действительно. Я не сообразил. – Интересно, нас, выходит, бросили на острове? Я представил себе, что мы останемся здесь до зимы. Скучать не будем, каждый день будем изобретать что-нибудь новое… Да, но ведь это будем мы вдвоем с Джеймсом. Нет, так не пойдет. Хотя по сравнению со школой я бы лучше пожил с братиком.

– Привет, – сказал Марк.

Я заглянул в эти темные глаза, и мой мозг переключился на другие мысли.

***

Пока мы готовились отплыть на остров, где собирались провести ночь,
я успел подумать о нескольких вещах.

Мы с Джимми остались голыми; наша одежда и прочие вещи для ночевки лежали в лодке, которая плыла в деревню с моим отцом.

Я уже был готов чертыхнуться, когда шлюпка показалась из-за острова, снова несясь на полной скорости. Это было здорово. По-моему, все остальные тоже смотрели с восхищением, как он промчался прямо к нам, в последний момент привелся носом к ветру и застыл в считанных ярдах* от моторки.

– Что, забыли? – крикнул он, бросая наши пакеты доктору. – Я туда запихнул одежду, в которой вы были, чтобы вам не пришлось возвращаться дикарями. Я приеду за вами завтра во второй половине дня.

– Спасибо, пап! Все понял, – крикнул я в ответ, и Джеймс добавил что-то в том же роде.

Остров натуристов снова был гостеприимен и весел. Джеймс самозабвенно тусовался с Билли и Роуз, и было очень забавно смотреть, как они вместе учиняют всевозможные шалости, абсолютно довольные, в абсолютной безопасности и в абсолютно натуральном виде. И как у людей язык поворачивается сказать, что натуризм – занятие для извращенцев, что нудизм есть грех? Не понимаю, и никогда не пойму.

А чем занимались мы с Марком? Ну, мы тоже равлекались. Нет, не в доме. Мы опять ныряли с трубками, и здорово наловчились. Мы плавали друг за другом между подводных скал и зарослей, и заплывали подальше ото всех. Меня охватывало возбуждение от мысли, что мы остаемся одни, одни под водой. Иногда мы находили подводную заводь, где не было никого, кроме мелких рыб, крабов и покачивающихся водорослей. Обменявшись молчаливыми взглядами, мы ныряли и прижимались друг к другу всем телом посреди природного грота.

Потом, чтобы смыть осевшую за день соль, мы пошли к Марку принять душ. Он начал регулировать воду, а я просто смотрел на него с тем ощущением в вилли, когда я в любую секунду готов вырасти. Он оглянулся на меня, улыбнулся и поманил к себе. Чтобы попасть под струи, мне пришлось встать очень близко, и наши тела снова соприкоснулись по всей длине. Мои носки упирались в его, выше соприкасались наши коленки, а еще выше контачили друг с другом наши бедра, наши стиснутые вместе вилли, наши тазовые кости, животы, грудные клетки и плечи. Я посмотрел ему в глаза, которые были в двух дюймах* от моих…

И мы просто стояли и смотрели, а вода текла.

Где-то я читал, что глаза – зеркало души.

Наши души в это мгновение заглянули друг в друга. Моя смотрела в его, а его смотрела в мою. С самого детства ни на кого я так не смотрел, если не считать матери, но это другое дело. Сейчас я смотрел так на человека, которого сам нашел. Которого сам выбрал, и который сам выбрал меня. В это долгое мгновение я понимал, что все про него понимаю.

И мгновение все тянулось, а мы все стояли и смотрели друг другу в глаза. Я обычно ужасно не люблю такие гляделки. Наверно, потому что боюсь, что мальчики заметят, что они мне нравятся. А Марк и так знал, что он мне нравится, и я ему тоже нравился. Поэтому это откровенное заглядывание в глубокие темные озера пляшущего света было… законным.

И снова после этого магического вступления наши руки начали ощупывать друг друга. Повсюду. Медленно. И никто нас не прерывал. И мы, конечно, возбудились; и стали тереться возбужденными телами. И стали влажными и скользкими, несмотря на струи душа. И я подумал, что могу устроить ему то, что в прошлый раз он устроил мне.

Я опустился на колени и бережно взял его ртом. Я перекатывал его, я стягивал кожу, я касался языком беззащитного обнаженного кончика и проводил по нему. Я пробовал заглотнуть как можно глубже. И всю дорогу сладостной музыкой в моих ушах звучали доносившиеся сверху предельно томные звуки. Потом я сообразил, что могу подключить руку, и ей достался участок основания рядом с вьющимися волосиками. И музыка стала громче и требовательней, а потом у него напряглось еще сильнее, наверху послышался негромкий вскрик, и я почувствовал, как самый интимный подарок от Марка толкнулся в мой подставленный язык.

Я торопливо проглотил, не давая себе опомниться, хотя на вкус он был кисловатый и маслянистый. Но что мне вкус, ведь это было от Марка. И поэтому мне не только удалось удержать это в себе, но даже было приятно.

Теперь мы стали братьями – даже больше, чем братьями. Братом я стал и Джеймсу, хотя о нем я в тот момент в общем-то не думал. Так кем же стал для меня Марк? Ближайшим другом? Я не придумал, как это назвать, но знал, что хочу быть рядом с ним, весь день, каждый день.

Пока он пытался придти в себя, я выглянул в комнату, чтобы посмотреть на часы.

– Марк!

– Мартин… ты меня так… я никогда…

– Марк, уже пол-восьмого!

– М-м-м… э-э… что?!

– Мы должны были быть к обеду в семь!

– Вот скотство… Мартин… как мне тебя благодарить… – У него в глазах бестело, то ли вода попала, то ли слезы.

Я улыбнулся, но на всякий случай промолчал.

– Ты можешь отложить? – спросил он.

– Что отложить? А… Да, конечно.

Хотя не был уверен, что мое тело уймется, когда мы выйдем из домика. Я представил себе, как шагаю в таком виде всю дорогу до главного здания, и пребываю так за обедом и красуюсь так весь остаток вечера. Доктор, конечно, говорил, что у мальчиков иногда бывает, все понимают. А если не иногда, а постоянно?

Мы торопливо вытерлись. Для взаимных любезностей времени не было, мы просто постарались выскочить более-менее сухими.

***

И все равно опоздали.

Никто нам ничего не сказал, не считая подозрительного взгляда, который доктор бросил на сына.

На Роджерсов были заказаны две дорожки в недавно построенном кегельбане. Он был нарасхват; сами Роджерсы попали туда только в третий раз. Когда мне объяснили, как подсчитываются очки, дела у меня пошли на лад. Особо выдающихся успехов я не достиг, но справился. Джеймс выбрал самый легкий шар и удивил нас всех, сшибив кеглю с первой же попытки.

– Да, это легко, – сказал он, принимая, по-моему, желаемое за действительное.

Это был интересный вечер, и было очень приятно видеть столько мальчиков моего возраста или чуть постарше и помоложе, отдыхающих в естественном виде, без одежды и запретов – как у них во время катания шаров раскачивались причиндалы и переминались зады. Не так, как на неприличных фотокарточках, но тоже здорово. Впрочем, для этого дела у меня теперь был друг.

Наконец мы закончили, и всей семьей вернулись выпить по стаканчику. Джеймс, Роуз и Билли уже зевали, и их отослали спать; как ни странно, без единого протеста с их стороны. Я не хотел выскакивать с предложением уйти и нам с Марком, хотя не мог дождаться продолжения нашей игры.

Наконец он зевнул, посмотрел на часы и заявил, что уходит спать. Все, по-видимому, решили, что это относится и ко мне, хотя я не раскрывал рта.

– Я загляну к вам попозже, хорошо? – сказала его мать.

– У нас все нормально, мам. Нам ничего не нужно. Мы уже большие.

– Да-да… Ну, как скажешь.

– Ничего не надо, мам. Спокойной ночи.

Последовал хоровой обмен пожеланиями доброй ночи, в котором я вежливо поучаствовал.

Выйдя за дверь, мы остановились и окинули взглядом окружающий мир. Стоял мертвый штиль, на небе ни облачка и полная луна, в свете которой от нас легли косые тени. Было тепло.

Он помотрел на меня своими темными, нежно улыбающимися глазами.

– Прогуляемся перед сном?

Я кивнул. Я просто хотел быть рядом. Если он хочет пройтись… почему нет?

Он провел меня через остров к бухтам, где мы занимались сноркеллингом. Лес был выстлан сосновыми иголками, и наши босые ноги шагали бесшумно, и боковым зрением мы улавливали какое-то движение, которое озадачивало и пугало. Мы вышли в бухту, безлюдную и тихую, сказочно прекрасную в лунном свете, остановились в проходе между скал и просто смотрели. Как во сне, я почувствовал, что его рука обнимает меня за талию. И последовал примеру. И мы еще постояли, упиваясь волшебством лунного пейзажа и обществом друг друга. Наслаждаясь и физическим контактом, и другими совершенствами природы.

– Может, поплаваем? – прошептал я.

Он кивнул, мы медленно спустились к воде, одновременно попробовали температуру носком ноги, удивились совпадению, посмотрели друг на друга и улыбнулись. И я его поцеловал. Мне показалось, что можно.

Мы вошли в удивительно теплую после вечерней прогулки воду. Без маски было видно хуже, но мы различали скалы, водоросли и песчаное дно, залитое холодным мерцающим лунным светом.

И если у меня захватывало дух от красоты на поверхности, то здесь, рядом с подводными чудесами, наедине с близким и желанным человеком, накануне новых, еще неведомых наслаждений, мое сердце разрывалось от переполнявших чувств.

Мы медленно проплыли по бухточке, снова открывая закутки, в которых побывали днем, иногда ныряя. Но все хорошее кончается. Мы все-таки начали мерзнуть и поплыли к берегу.

– Идем ложиться? – прошептал он.

– Вместе, – ответил я.

И мы побежали через лес.

***

Под душем мы снова ощупали друг друга, а потом Марк покачивал мои шарики на ладони, нежно поглаживая мой напряг.

А вода становилась все холоднее… и холоднее… И это подействовало на меня. И на Марка. И когда стало совсем неуютно, мы с недовольными возгласами выскочили из душа и остановились, смеясь друг над другом и дрожа.

– Я тебя вытру, – сказал он.

– Давай вытрем друг друга.

– Давай.

Мы взяли полотенца и приступили к работе. Никаких шалостей, мы слишком замерзли. Чтобы согреться, нужно было растереть друг друга от души.

Но от возвратно-поступательной работы полотенцами наши вилли снова стали тверденькими. Хватило простой периодичности движения, безо всяких ласок и игривых мыслей.

И вот так, сухие, с торчащей впереди каждого из нас мачтой, мы ринулись в постель, зарылись под одеяло и застучали зубами от холодных простыней.

– Иди сюда, – прошептал он.

Ну, меня не надо было уговаривать.

Я пододвинулся поближе, и перво-наперво снова ощутил руку под шариками, а когда пододвинулся еще ближе, другая рука обняла меня и прижала к Марку тесно-тесно. Прикасаясь всем телом, я счастливо вздохнул – не в первый раз за этот вечер, – и Марк поежился от щекотки, почувствовав мое дыхание у себя на груди.

Я засмеялся. Он нежно сжал мои тестикулы. Моя рука опустилась ему между ног и отправилась в собственную научную экспедицию.

Я хотел, чтобы это никогда не кончалось. Ощущение от его рук, которые снова ощупывали меня повсюду, каждый уголок, было электрическое. Я чувствовал себя опекаемым и любимым.

Любимым? Он же мальчик?…

Но это мысль как прилетела, так улетела, и остались только путешествовавшие по мне руки Марка.

А скоро я почувствовал, как он подвинулся, и как рядом с моим левым соском появился рот, и как язык принялся массировать меня там, и при том весьма агрессивно. Потом он уделил внимание и правому, улегшись на меня. Я ждал, что мне будет тяжело, ведь Марк был тяжелее меня, но оказалось, что я чувствую только близость родного человека. Его вилли, упиравшийся мне в ногу, был влажным и скользким; у меня мелькнула мысль, что он описился, но я вспомнил, как из него выделялось прозрачное вещество, и понял, что аварии не было. И, если ощущения меня не обманывали, мое собственное тщедушное тельце начинало реагировать в том же ключе.

Наконец он слез с моей груди, оставив оба соска мокрыми и предельно торчащими, и приник ртом к моему пупку. С пупком обошлись также, а еще его иногда всасывали. А потом рот Марка спустился дальше, и я почувствовал, как его язык играет с жиденькой метелкой, имевшейся у меня в качестве пубертатной растительности.

Но ему она нравилась. И кто я такой, чтобы спорить? Мой вилли гладил Марку шею, пока Марк ухаживал за волосиками, а потом… а потом настал его час. Марк коснулся ртом и втянул меня в себя. Всего сразу. Так спикировал, что кончик коснулся задней стенки горла.

– А-х-х… – Как глупо выглядит это слово написанным. Но ощущения, завладевшие мной в этот момент, лишали меня дара нормальной речи.

Руки Марка забрались под меня, одна под шарики, которые тут же принялась массировать, а другая протиснулась под мое тело и постаралась охватить как можно большую территорию на моих ягодицах.

Я был весь в его власти. Я снова стал беспомощным младенцем на руках у матери, меня снова можно было брать за такие интимные места, хотя в ту пору это делалось не так нежно и не так настойчиво. А главное, тогда это было простой биологической необходимостью, а сейчас… чем? Я все находил подходящих слов. Это была не просто игра. И не просто исследование. Что заставляло Марка делать все это, и что заставляло меня наслаждаться этим? Причем «наслаждаться» – это еще слабо сказано!

А Марк не унимался. Каждый раз, когда его язык оглаживал верхушку моего вилли, мне казалось, что вот сейчас произойдет, и каждый раз я обманывался, пока губы Марка не решили переместиться туда, и немножко потянуть, перестать, потом надавить, потянуть, надавить… и еще Марк сосал, как будто втягивал спагетти, и все время сглатывал. И его дыхание овевало мои волоски.

И тогда я почувствовал, что началось, началось где-то в середине меня и захватило каждый уголок тела, и я подарил Марку посильную частичку себя, вернув отчасти его подарок, приподнесенный мне днем. А оно все не кончалось, и Марк тоже продолжал, глотая и глотая.

А потом я все-таки потерял сознание.

Потом до меня дошел голос, который звал меня все настойчивее. Но я еще не понимал, почему. Мне было хорошо, спокойно, я просто очень устал, но я был близок к раю, как никогда. Наконец я пришел в себя, и обнаружил, что Марк собирается трясти меня за плечи.

– Господи, – сказал он. – Я боялся, что придется звать папу.

– Зачем?

– Я думал, ты вырубился.

– Не, я просто отдыхал.

– Псих!

Я улыбнулся.

– Спасибо, – сказал я.

И тогда улыбнулся он.

Мы погасили свет, и я уснул практически мгновенно.

***

Мне снился Марк и то, что мы с ним делали вместе.

И в какой-то момент мне приснилось, что мы снова занялись ЭТИМ. Не знаю, долго ли продолжался этот сон, но когда я проснулся, у меня было странное ощущение в вилли, который был влажен. Я перевернулся на живот, чтобы вытереть его о простыни, и снова закрыл глаза.

Но не успел я заснуть, как почувствовал руку у себя на заднице. Рука просто водила там, осторожно, нежно; она следовала закруглениям рельефа, едва касаясь местности. Я понимал, что это Марк, и мне было приятно. Через некоторое время одеяло приподнялось, и я почувствовал, что он двигается. Он тоже спал на животе – это я приоткрыл глаза и подсмотрел, – а сейчас встал на колени, и его вилли снова был тверденький. Он пересел, опершись руками по разные стороны от меня, и еще перекинул через меня одну ногу.

– Марк?… – сказал я.

Он вздрогнул и молча отпрянул на свою сторону кровати.

– Что ты делаешь?

Молчание.

– Ма-арк.

– Прости.

– За что?

– Я виноват.

– В чем?

– Не надо было так.

– Как так?

– Ну… Неважно.

– Ты же ничего не сделал. Ты просто стоял на коленях надо мной.

– А ты… Так ты на меня не сердишься?

– Да пожалуйста, стой себе.

– Значит, ты спал?

– Ты меня разбудил, когда начал двигаться.

Молчание.

– Так ты не понял, что я собирался сделать? – Вопрос прозвучал так жалобно, что я забеспокоился.

– Нет. Ты что, хотел поспать, лежа на мне?

– Мартин, ну ты даешь… Неужели ты ничего не знаешь?

– Чего я не знаю?

Пауза.

– Можно я покажу?

– Покажи. – Мы и так много чего с ним делали. Будь что будет.

И он сел верхом на мою задницу, сначала так, что мы столкнулись ягодицами. Это было очень приятно. Не больно, такой мягкий дружеский шлепок, очень интимный. Волнующий, как прикосновение наших вилли, хотя и не обещающий никакого перехода к ЭТОМУ.

Но потом он медленно наклонился и лег на меня, и его тверденький улегся на моей заднице, как в родном футляре, горячий, подрагивающий в такт сердцебиению, которое я ощущал повсюду в его теле. Марк начал медленно двигаться по мне вверх-вниз, и при этом терся о ложбинку, из конца в конец. Это опять получилось очень по-дружески, очень интимно. Правда, мою непривычную кожу в этом месте скоро стало саднить, но Марк был так увлечен, что я не стал ничего говорить. И скоро наступило облегчение; меня уже не терли ластиком, по мне скользили, как по маслу.

И пусть я не совсем проснулся, я понял, что это начала выделяться его жидкость. Мне так было только удобнее, так что я не протестовал. Но через некоторое время мне стало скучно. Мне, конечно, хотелось с ним потереться, но я не видел никакого будущего у этого способа. Я побарахтался и, после некоторой борьбы, перевернулся на спину.

Вот так нам будет гораздо лучше – я увидел его всего, в свете луны, лившемся через незанавешенное окно. Мой обрадованный вилли присоединился к его, и тоже стал липким. Не знаю, почему, но в этот раз я что-то никак не мог раскочегариться, а когда в конце концов все-таки испытал ЭТО, почему-то вышло слабее обычного.

Мы встали и вытерлись полотенцами, чтобы не измазать всю постель. А потом уснули и больше не просыпались.

 

Глава 12

Когда мы проснулись, между нами спал Джеймс.

Не знаю, когда он пришел, почему, как сумел растащить нас в стороны и втиснуться посередине. Но он был тут как тут. Мы с Марком переглянулись и театрально пожали плечами. Мы были рады его компании, но она лишала нас возможности еще раз интимно подружить.

В последний раз.

Эта мысль поразила меня, как удар грома. Сегодня пятница. Завтра мы пакуем вещи и уезжаем домой. Сегодня я должен ночевать в отеле. Кончилась моя последняя ночь с Марком.

У меня, наверно, изменилось лицо, потому что Марк спросил: «Что такое?»

– Мы больше не увидимся.

– Почему? Что я сделал?

– Да нет… Просто я завтра уезжаю.

– Ах да… Но ты можешь приехать в гости. Мы можем пойти в поход. Я – скаут. У нас рядом есть места, где можно разбить палатку.

Я ухватился за эту идею, как за спасательный канат.

– Ты приглашаешь?

– Конечно.

– Когда?

– Мне надо спросить у папы, но скоро, надеюсь.

– В эти каникулы?

– Да… да, наверно. Я еду в скаутский лагерь, но после него можно. Слушай, дай мне свой адрес, я тебе напишу.

– А можно мне тоже? – Мы посмотрели вниз на горку между нами. Джеймс проснулся.

– Нет, – сказал Марк.

– Ты живешь слишком далеко, – сказал я. – А то бы мы с радостью, – поспешил я добавить, увидев лицо Джеймса.

– Ничего не слишком, – запротестовал он.

– Джеймс, ты живешь на севере, а я на юге, и Марк под Лондоном.

– И что?

– В такую даль ты можешь поехать на две недели, но не в двухневный поход, в который пойдем мы с Марком.

Но я его не убедил.

Мы бы еще немножко подремали, но рядом с ерзающим девятилеткой не больно подремлешь.

– А когда ты сюда забрался? – спросил я вдруг, когда он, ворочаясь, чуть не спихнул меня с кровати.

– В полночь. Билли так храпел, не заснешь.

– Не может быть. В полночь мы еще…

Марк закашлялся. Джеймс оглянулся на него.

– …разговаривали, – закончил я, и Марку стало легче.

– Ну, значит позже. Да, уже светало.

Значит, он ничего не видел. Это хорошо.

– Я иду в душ, – объявил я.

– И я, – сказал хор из одного сопрано и одного тенора.

И мы приняли душ втроем. И снова помыли друг друга, что вызвало обычную реакцию.

– Хочешь уонка? – спросил Марка бестактный Джимми.

– ЧТО?

– Билли мне рассказывал, как ты ему показал, и мы попробовали, а еще мы пробовали с Мартином. Ну так как?

Марк посмотрел на меня. Я только пожал плечами.

– Почему нет, – сказал он.

И мы подчинились. И это было нечто, в присутствии сразу двух товарищей, у которых от меня не было секретов. Вообще-то вдвоем с Марком и вдвоем с Джеймсом было еще сильнее, но и так мы неплохо оттягивались. Приятно было находиться среди своих, которые тебя всегда поймут и все тебе позволят.

Мы испытали один за другим. Я сумел протянуть дольше всех, потому что очень хотел посмотреть на их моменты блаженства. У Марка получилось очень сексуально, он выстреливал струйку за струйкой, и вода не успевала их смывать. У Джеймса опять получилось потрясающе мило, когда он попал во власть непривычно глубокого физического удовольствия, и у него ослабели коленки. У меня же получилось приятно для меня, но смотреть было не на что. Хорошо хоть результат вообще был и имел правильный цвет. Я подумал, что надо еще потренироваться, чтобы получалось побольше.

И мы пошли на завтрак.

***

Одно из преимуществ уонка по несколько раз в день – уменьшается вероятность неловких случаев.

Что особенно актуально, когда ты голый. Утро было прекрасное. У нас не было лодки, но было множество развлечений. Я первый раз попробовал пострелять из лука.

Получилось не особенно.

Перед ленчем мы еще поныряли с трубками-масками, на этот раз вместе с Джеймсом, Билли, Джо и Ральфом. Нас отпустили без инструктора.

Когда после ленча мы проходили по пристани, со стороны моря донеслось «Ахой*!». Это был папа. Я запаниковал. Я не ждал его так рано и не успел ни с кем попрощаться. Я немедленно почувствовал, что с Марком хочу попрощаться наедине.

Мы посмотрели, как он завершает эффектный маневр причаливания: он аккуратно подвел шлюпку к пристани, оттолкнул нос, чтобы не ударить о доски, и небрежно сошел на берег с фалинем.

– Как отдохнули? Всем привет. Простите, что я одет, но в деревне публика так и ждала, не сниму ли я все до нитки по ходу отплытия. Да, я должен всем передать подарки и спасибо от всех Финчей и Эвансов за заботу о сыновьях. Родители далеко?

Мы все шумно поприветствовали его, и я отвел папу в главное здание, где он оставил одежду, немного смущенно, потому что еще не совсем привык. И мы пошли к доктору Роджерсу, который был очень рад, но сказал папе, что он не должен был им ничего покупать.

– Это вам спасибо за приятную компанию, и что дети могли лишний раз убедиться, что натуристы – нормальные люди. Да еще Мартин обучил нас спасению утопающих, а это может оказаться важнее всего на свете.

Папа в ответ пожал доктору руку.

И я подумал, что пора двигаться.

– Пап, мы еще успеваем поплавать с маской и трубкой?

– Да. Я надеялся привезти и твою мать, но она сказала, что ее никто не уговорит раздеться догола перед другими людьми, даже если это добрые знакомые.

– Не то, что ты, да? Тебе-то ничего?

– Да… почти. Но я буду рад нырнуть под воду.

И мы отконвоировали их обоих к бухточкам и заводям, которые исследовали последнее время, и еще раз окунулись в чудеса подводного мира.

Пока под вечер не случилось неизбежное – папа сказал, что нам пора. Я вдруг лишился голоса, и Марк тоже застыл неподалеку, притихший. Я отчаянно пытался найти выход.

– Пап, а если мы поедем прямо сейчас, можно я попозже вернусь и переночую здесь? Пожалуйста.

– Прости, Мартин, завтра нам рано вставать, а ты еще не упаковался.

– Я вернусь рано-рано утром и все успею.

– Сын, так вопрос не стоит. Я понимаю, ты хочешь со всеми попрощаться, но нельзя объять необъятное. Нам выезжать в девять утра.

– Если я отплыву отсюда в шесть, я буду в отеле в четверть восьмого, и все успею.

– Ты же знаешь, что по утрам ты ни на что не способен. Ты просто проспишь.

Мы еще немножко поспорили, но мои аргументы его не тронули. Наверно, он уже начал переключаться с отпускного настроя на рабочий.

– Ладно, – сказал я обиженно. – Но я должен кое-что забрать из домика Марка.

– Хорошо, только не задерживайся.

Я увидел, что Марк молча стоит и смотрит, и позвал его кивком. Он пошел за мной, и как только мы скрылись из виду, я остановился. Джеймс, к счастью, за нами не увязался, потому что прощался с остальной компанией.

– Ты правда приглашаешь меня в поход через месяц?

– Ага. Только позвони сначала.

– Позвоню. Хочешь, я вернусь сегодня ночью?

– Так твой папа не разрешил же?

– Я тайком.

– Да? А как ты поплывешь в темноте?

– Подумаешь.

– А Джеймс? Вы ведь спите вместе?

– Поспит для разнообразия в своем номере.

– Все равно ничего у тебя не выйдет.

Ах, так? Значит, мне слабо?

– Ты, главное, оставь для меня место в кровати. А если ты будешь спать, я разбужу тебя уонком.

Он улыбнулся, но вдруг помрачнел. Что-то я не то сказал. Марк помолчал, а потом признался:

– Так ты заметил, что я тебя тогда дрочил? Ночью, пока ты спал?

На этот раз онемел я.

– Так вот почему мне снился секс. Нет, я не проснулся. Но, Мартин… зачем?

Наступила очередная пауза. Он не улыбался, он был смущен.

– Прости. Я виноват. Просто ты был рядом, и мне хотелось тебя потрогать, и я думал, что ты проснешься, но ты все не просыпался, а потом… а потом взял и приехал. Вдруг.

– Приехал?

– Ну да. Выстрелил спанком. Прямо на меня. Это так называется, «приезд».

– А. Гм. Слушай, в следующий раз сначала разбуди меня, чтобы я ничего не пропустил, ладно?

Он посмотрел на меня и улыбнулся коварнейшей улыбкой.

– Будь спок.

И мы пошли вперед.

– Только ты все равно не приедешь.

– Когда ты меня разбудишь?

Он рассмеялся, а потом вдруг положил руку мне на вилли и шарики.

– Нет, я тебя замучу, пока ты не попросишь пощады. Я имел в виду, не приедешь сегодня ночью.

– Вот увидишь.

Тогда он огляделся, и, убедившись, что никто не подсматривает, шагнул ко мне и поцеловал в губы.

– Тогда смотри, не подведи меня.

И пошел в сторону домика. А я стоял, глядя ему вслед и не веря, что позволил ему такое, и что он такое сделал.

***

Попрощавшись, и наполовину обещав еще встретиться, мы отчалили и взяли курс на материк.

Папа и мы с Джемсом уже оделись, конечно. В этот раз я рулил, потому что официально это считалось моим последним плаванием, после которого мы возвращали шлюпку в доки. Настал мой черед показать папе, что я тоже кое-чему научился по части парусных гонок, и я задал жару бедной шлюпке, не меньше, чем папа. А он только улыбался. Я постарался выйти как можно точнее к причалу, а двое моих матросов, опустив по моей команде паруса, приготовились отталкиваться, и мы не очень ударились.

– Дружище, в следующий раз поверни чуть раньше, – сказал отец.

– О'кей, пап.

– Вообще-то я думал, что мы причалим к докам. Хотя, наверно, можно договориться, чтобы они сами забрали ее отсюда.

– Не надо, – сказал я быстро. – Я сам ее переведу, утром.

– Ты уверен? Тебе придется встать пораньше.

– Можно мне тоже? – спросил Джеймс.

– Посмотрим, – уклонился я.

У меня будет реальная причина отсутствовать с утра, и они не догадаются, что я шлялся всю ночь.

Обед прошел тихо. Все устали, и были задумчивы из-за того, что отпуск кончился. Когда Джеймса отправили спать, глаза у него подозрительно блестели.

Я скоро пошел следом под предлогом сбора вещей.

Он был у меня в номере, сидел на кровати и не двигался. Когда я вошел, он поднял голову.

– Я больше тебя не увижу после этой ночи.

И он так это сказал, что я перепугался.

– Увидишь, увидишь. Ты ведь приедешь на следующий год?

– Так то в следующем году. А сейчас больше не увижу.

Я подумал, уж не подслушал ли он нас с Марком.

– Завтра еще увидишь. А еще можешь написать и позвонить.

– Да, только… я не хочу, чтобы это кончилось.

Я вздохнул. Понятно, куда он клонит.

Он так устал, что был не в силах идти под душ. Я велел ему идти спать к себе, чтобы выспаться как следует. Я сказал, чувствуя себя гадом, что мы увидимся утром. Но он, наверно, так устал, что ушел без малейшего бурчания.

Я запихал большую часть пожитков в чемодан, наскоро помылся в душе, не отвлекаясь на измерение и прочее – у меня теперь завелись занятия поинтереснее. Я поставил будильник на полночь. Я решил взять его с собой, чтобы вовремя отплыть с острова.

***

Только я уснул, как он зазвонил мне в ухо из-под подушки.

Я поспешно выключил сигнал и, спотыкаясь в темноте, принялся искать по всему номеру шорты, футболку и обувь. Одевшись, я бесшумно вышел из номера, бережно манипулируя дверной ручкой и дверью. На цыпочках я спустился по винтовой лестнице и вышел через дверь в сад. С ней я был особо осторожен. Она была тяжелая, и хотела хлопнуть так, чтобы перебудить весь дом.

На улице меня охватило ликование. Не часто мне доводилось в жизни оказаться на улице среди ночи, Ощущение было восхитительное. Порочное, но восхитительное. А еще было прохладно, а я так легко оделся. Я прокрался по территории отеля, и, ежась от мысли, что кто-нибудь меня увидит, и что он скажет четырнадцатилетнему подростку, разгуливающему поздней ночью, я бесшумно припустил к пристани.

Шлюпки не было.

Я постоял, тупо глядя перед собой. Но ее действительно не было. И что… и кто… и зачем… И что мне делать? Обратиться в полицию? «А что ты там делал ночью, сынок? А где твои родители? А куда ты собирался плыть?» «Сэр, помогите, мне, пожалуйста. Я хотел провести ночь в постели со своим другом, который ждет меня на острове натуристов. Мои родители ничего не знают.» Да уж, поможет мне полиция.

Потом мне пришла мысль, что шлюпку могли забрать на стоянку, хоть мы и не просили. Я отправился к докам, подобрался как можно ближе и стал рассматривать шлюпки, пришвартованные в сотне ярдов* от берега. Одна из них могла быть моей. Что же делать? Вернуться в отель, не выполнив обещания перед Марком? А если я подберусь поближе вплавь, найду я свою?

Торопясь, чтобы не передумать, я снял обувь и оглянулся в поисках подходящего тайника. Неподалеку были сложены старые и довольно ветхие верши для омаров. Всю неделю они лежали тут, и никто их не трогал. Идеальное укрытие. Я сдвинул две верхние, положил обувь в третью и задумался. Что делать с остальной одеждой? На острове она мне ни к чему, а если я в ней искупаюсь, она будет мокрой. Но не рискую ли я, если разденусь здесь и нырну в море голым?

Зубы у меня уже начали стучать, но больше от приключения, чем от холода. Я послал осторожность к черту, снял шорты и футболку, засунул их в вершу, и нервничая, как никогда не нервничал, раздеваясь на острове, повернулся и совершил пробежку нагишом до воды.

И опять вода показалась на удивление теплой после ночного воздуха. Я быстро подплыл к скоплению шлюпок. Где же моя? Я поплыл вокруг и наконец увидел ее. Ее, наверно, поставили на якорь совсем недавно, и паруса остались неубранными. Вот и хорошо, сэкономлю время.

Я по-быстрому и по-тихому установил кливер, потом взялся за грот. Управившись с парусами, я отцепил чалку от буя. Ветра почти не было, так что двигался я медленно, но это было даже кстати в неверном и временами пропадающем свете луны. Поблизости от города еще ничего, но на большой воде я начал терять ориентацию. Целую вечность я плыл в мучительных сомнениях, пока не услышал шум прибоя и не разглядел темную массу острова. Судя по очертаниям леса, это был остров, на котором мы купались. Я обогнул его, радуясь хорошо различимым барашкам на прибрежных отмелях. И стоило мне выплыть из-за оконечности, я увидел сигнальный огонь на краю острова натуристов.

Ух. Я практически на месте.

Дальше все было легкотня, если не считать того, что теперь зубы у меня стучали уже от холода, а не от возбуждения, хотя я совершил целую кучу подвигов. Сбежал из отеля. Разделся в общественном месте. Добрался вплавь до своей лодки. Провел ее по темному морю. Нашел нужный остров. Осталось только встать на якорь, добраться до берега и прошмыгнуть туда, куда пригласил меня друг. Вау!

Так и дрожа от холода, возбуждения и нетерпения, я опустил паруса, подгреб на веслах к пристани и встал на якорь, стараясь действовать как можно тише. Я пошел, стараясь держаться в тени, мимо главного здания, но только поравнялся с дверью, как она распахнулась и меня залило светом с головы до пят. Я застыл, как испуганный кролик в лучах фар. Хуже не придумаешь. Голый. В неположенном месте. Разоблаченный. Весь мой энтузиазм испарился, я был в ужасе от неотвратимых бед.

– Привет, Мартин, – произнес голос. – Я и не знал, что ты ночуешь здесь. Приятных снов.

– С-спасибо, – пробормотал я, насилу двигаясь с места. Выбравшись с освещенного участка, я остановился, и мое настроение понемногу поднялось. Я начал смеяться над собой. Идиот! Чего ты испугался, что голый? Это же нудистский остров! И тебя здесь все знают – ты же ходил перед ними всеми по сцене в раскрашенном виде!

Улыбаясь на радостях, что все обошлось, и постепенно возбуждаясь, я нашел домик Марка. В окнах было темно. Я осторожно открыл дверь, вошел, закрыл дверь и постоял, прислушиваясь. Когда я начал различать звуки кроме биения собственного сердца, я услышал, что в домике кто-то есть, и что это дыхание мне знакомо – это Марк! Он спал.

***

Дрожа, я встал на колени у изголовья и посмотрел на него.

Как раньше смотрел на спящего Джеймса.

Как и мой маленький братик, Марк выглядел умиротворенным, ангельским, только постарше. И после всех волнений и приключений я ощутил полное торжество. Триумф и невероятной силы притяжение к этому мальчику, который спал передо мной.

Немного согревшись под крышей и от тока крови, которую гнало мое колотившееся сердце, я склонился еще ниже и коснулся губами его губ.

Он не пошевелился. Так, что дальше?

Я отвел его волосы со лба. Я погладил его щеку, подбородок, приложил ладонь к его губам, потом еще раз поцеловал его.

Не помогло.

Тогда я вспомнил предыдущую ночь, когда он заставил меня – как он выразился? приехать? – во сне. Может, мне сделать то же самое? Нет. Я хочу, чтобы мы были вместе в… это… не знаю, в чем, но вместе.

Я медленно откинул одеяло, чтобы забраться в постель, и при этом открыл его вилли.

Он был тверденький.

Я удивленно оглянулся на лицо Марка, но Марк не подавал признаков пробуждения. Вилли выглядел так мило, что мне захотелось поцеловать его и даже подержать во рту, как мы делали друг с другом в первый раз.

Я осторожно лег рядом, что было довольно сложно, потому что мои бедра оказались на подушке, мой вилли лег ему на лицо, а ноги мне пришлось согнуть, потому что от коленок до стены оставалось слишком мало места. С предельной осторожностью я высунул язык и лизнул кончик этой прекрасной вещи, оказавшейся у меня под носом.

И сразу понял, едва ощутив ее соленый вкус, что не смогу остановиться. Нежно-нежно я охватил ее губами, смочил слюной, чтобы лучше скользило, и начал массаж.

Сам не знаю, сколько это продолжалось, когда откуда-то между моих ног послышался стон, и возглас «А?…»

Я не ответил, потому что мне показалось, что если я остановлюсь, Марк заплачет. И после недолгого молчания я услышал вздох облегчения, а потом…

А потом мой собственнный вилли увлажнили, согрели и заключили в объятия.

Целую вечность мы заполняли рты друг другу вот так, и постепенно наши руки подключились к игре с шариками, и вокруг основания наших вилли, и среди пубертатных волосиков. Соленый вкус у меня в рту все усиливался, и я не переставал глотать слюну. Я надеялся, что Марк не описился, да нет, я точно знал, что он не описился. Я ему доверял, до и вкус этот не ассоциировался с запахом мочи.

Я начал свою работу раньше, и Марк уже был тверденьким, а я сначала был замерзшим, так что не удивительно, что Марк первым вдруг простонал, а в следующий момент мой рот наполнился его спанком. Когда Марк делал это со мной, он все проглотил; к тому же я все равно задвинулся слишком далеко, так что я пошел по тому же пути. И потом еще долго продолжал глотать и глотать, потому что никак не мог избавиться от вкуса. А потом расслабился, а Марк ускорил темп, заработал энергичнее и я, продержавшись лишь немногим дольше его, сам выдал в его рот свое скромное подношение.

Потом мы отдыхали. Мы просто были не в силах шевелиться.

– Я думал, ты никогда не приедешь, – сказал он наконец.

– Так я замерз. Мне же надо было сначала согреться.

Судя по паузе, до него дошло не сразу.

– Фу, какой идиотизм. Я имел в виду, что не верил, что ты решишься… ради меня… – добавил он неуверенно.

– Я хотел… попрощаться как следует. И потом, я же обещал.

– Иди сюда.

Я решил, что он хочет поговорить лицом к лицу, а не к моему мягкому в данный момент вилли. Я развернулся, чуть не свалившись с кровати, лег рядышком и с облегчением натянул на нас одеяло. И заглянул Марку в глаза, прямо в эти завораживающие глаза.

– Ой! Чуть не забыл. Я должен поставить будильник… Ой!

– Что?

– Я оставил его вместе с одеждой на материке.

– ЧТО? Где ты оставил одежду?

Мне пришлось рассказать всю историю, но к концу мои мысли стали путаться, и паузы делались все дольше. Да и у него глаза уже слипались.

– Марк. Марк!

Он открыл их с усилием.

– Марк, мне надо поставить будильник. На пол-шестого. Если я опоздаю, они узнают, где я был.

Он насилу управился с будильником, ворча, что пусть узнают, ему все равно. Я решил принять это как комплимент. Наконец мы снова легли спокойно.

– Мартин.

– Да?

– Знаешь, я… я люблю тебя, понимаешь?

Будь это кто другой, я бы бросился бежать куда подальше. Но я не нашел ничего умнее, как сказать:

– Мальчики не любят мальчиков.

– А я люблю.

Я промолчал. Я так и уснул, оздаченный его словами.

***

Будильник, как мне показалось, зазвонил в тот же момент.

Но по светлеющему небу я понял, что мы все-таки спали. Мои мозги умоляли дать им поспать еще, что сон важнее всего на свете, что я заболею, если не посплю, что у меня не хватит сил справиться с парусами. Марк выключил будильник и посмотрел на меня затуманенным взором. Я повернулся к нему:

– Мне надо идти.

– М-м-м.

– Я напишу.

– И позвонишь?

– Да.

– Правда, позвони. И приезжай, чтобы сходить в поход. Жаль, что я не могу взять тебя с собой сегодня.

– Да, насчет того, что ты сказал вчера.

– М-м?

– Что ты меня любишь. Ты что, забыл?

– М-м.

– Разве бывает, чтобы два мальчика любили друг друга?

– Наверно. Я тебя люблю.

– Тогда, наверно, я тоже тебя люблю.

И мне пришлось побороться, чтобы вырваться из неожиданного крепкого объятия. Я понимал, что мне надо идти. И скорее, пока не проснулась деревня, не говоря уже о родителях. В конце концов я просто поцеловал его в губы, выскочил из постели и выбежал из дома, не попрощавшись.

На улице было еще холодно, и я побежал к лодке во весь дух, чтобы согреться и чтобы меня больше никто не задерживал по дороге. Пока я добрался до места, глаза у меня затуманились. Я так громко топал, что не слышал, как он бежал за мной, пока не забрался в лодку. Я отвязал канат, скорее наощупь, чем на глаз, и отгреб на веслах, не отрывая глаз от совершенной фигуры Марка. Мой друг… мой любимый… мой товарищ… как я выживу целый месяц без него? Что он во мне нашел?

Паруса я поднял кое-как. Не глядя. Но в конце концов сел за руль и поплыл прочь, все дальше, маша рукой, беззвучно крича, что напишу, позвоню и приеду…

Я плохо помню, как добрался назад, помню только пустоту и дрожь. И только завидев стоянку, я подтянулся. И потом мне уже некогда было отвлекаться. Но когда я решил, что привел лодку в тот вид, в котором ее нашел, я заметил движение на берегу.

Двое рыбаков. Спускаются к воде, фак.

Я попытался бесшумно скользнуть в воду с дальнего от берега борта. Но получился громкий всплеск, а шлюпка закачалась. Я нырнул поглубже, чтобы меня не было видно. И в результате сам не видел их.

Главная проблема была, что я должен был плыть. Я не мог неподвижно лежать на воде из-за эффекта субмарины. Ни страх, ни холодная вода не убрали мой перископ, все еще не успокоившийся после переживаний этой ночи. А все Марк!

Но если грести, то туда, где я оставил одежду. Я поплыл к причалу. Рыбаки стояли и с интересом наблюдали за моим приближением. Когда я оказался в пределах слышимости, один из них что-то мне крикнул. Я остановился, развернувшись в воде вертикально.

– Простите?

– Я говорю, держись подальше от этой лодки.

– А. Я ее брал на прокат на неделю. Я в ней забыл одну вещь.

– Все равно, она больше не твоя. Держись от нее подальше.

– А ее надо было вернуть только сегодня утром. Так мне папа сказал.

– Ах папа сказал. Много он знает, твой папа.

Не сразу, но я нашелся, что ответить:

– Много не много, но он платил за прокат.

Рыбак молча посмотрел злобным взглядом. Я снова начал плыть. Он сплюнул в воду. Я посмотрел, куда он попал, чтобы оплыть это место стороной. Рыбаки ушли.

Я преодолел последние тридцать ярдов* с такой скоростью, что поставил бы рекорд, будь это чемпионат по плаванию. В последнюю секунду, перед тем как мой живот покинул защищавшую мою скромность воду, я огляделся. Слава Богу, никого. Я совершил спринтерский забег к сложенным вершам для омаров, чуть не споткнувшись на неровных плитках, нашел свой штабель, лихорадочно откопал нужную вершу и вытащил одежду. Даже не попытавшись вытереться, я натянул шорты и остановился, переводя дух.

Потом надел футболку, обулся, не забыл забрать будильник и, попытавшись принять невозмутимый вид, зашагал к отелю.

Проникнуть внутрь оказалось легче, чем сбежать; я с облегчением добрался до своего номера и чуть не рухнул в изнеможении на пол, едва закрыв дверь и почувствовав себя в безопасности. Я уже стаскивал с себя мокрую одежду, когда из кровати вдруг послышался голос.

***

– Ты где был?

О нет.

– Ходил купаться.

– Утром? Ты?

– Да. Захотелось искупаться.

– Почему меня не позвал?

– Ты, наверно, спал.

– Нет, не спал. Ты мог меня разбудить.

– Мог, мог. Мне надо было кое-что сделать одному.

– Г-м.

– Сколько времени?

– Не знаю. Твой будильник пропал.

Ах да, он был у меня в кармане шортов. Которые я только что бросил на пол.

– А почему у тебя одежда мокрая?

– Я не взял полотенце.

– Почему?

– Не подумал. Слушай, я иду греться в душ.

– Ладно.

Он то ли обиделся, то ли устал. А то бы выскочил из постели пулей.

Я забрался под теплые струи и расслабился по-настоящему. Усталость накатила на меня волной, и я почувствовал, что должен поспать хоть часок или сколько там осталось до завтрака. Я чуть-чуть понежился в душе, вытерся досуха впервые за много часов и забрался в постель рядом с настырно вторгшимся на мою территорию Джеймсом.

– Ты плавал на остров к Марку.

Он не спросил, он объявил, как о факте. Мне оставалось опровергнуть или согласиться.

– Да.

– Ох. – Он помолчал. – На лодке?

– Да.

– Когда ты уплыл?

– В полночь.

– В темноте?!

– Да. Я хотел попрощаться.

– Ты же попрощался вчера.

– Я хотел попрощаться как следует.

Пауза. А потом тихим-тихим голосом:

– Он тебе очень дорог?

Теперь я не сразу решился.

– Да. Да, он мне очень дорог.

– Дороже меня?

Господи, что мне ответить?

– Нет. Просто он старше, он мне почти ровесник.

– Я не виноват, что я маленький! – Он чуть не ревел.

– Не виноват, не виноват. Да это не важно. Мы просто… просто мы знаем одни и те же вещи.

– Какие?

– Ну, мы проходили одно и то же в школе, и другие вещи.

– Я тоже знаю.

– Но не столько. Слушай, ты мне очень дорог, и я хочу, чтобы мы остались друзьями. Настоящими друзьями. Можно же назвать близким другом человека, если ты спал с ним в одной постели?

– Наверно.

– Ну вот, мы же спали вместе. И много раз, правда?

– Да.

– И потом… ты же меня поцеловал. Помнишь?

Он замолчал, бросив на меня смущенный взгляд.

– Иди сюда.

Он заерзал, подобрался поближе и вопросительно заглянул мне в глаза. Я взял его и обнял обеими руками. И вернул ему поцелуй.

И я не чувствовал себя – и не был – предателем по отношению к Марку. Ведь это был мой братик. Совсем другое ощущение. И он порывисто вздохнул, и мы полежали так, пока будильник в моих мокрых шортах не объявил, что пора вставать.

***

Силы встать мне дало только понимание, что сейчас никак нельзя навлекать на себя подозрения.

И перспектива поспать в поезде.

Первое, что сделал папа, заглянув в номер, когда мы мылись в душе, – спросил меня, вернул ли я шлюпку. Я не предупредил Джеймса, чтобы он не распространялся о моем ночном плавании, и мне осталось положиться на его здравый смысл.

– Да, – сказал я. – То есть нет. Ее кто-то уже отвел на стоянку.

– А, ну тогда все в порядке. Надеюсь, тебя никто не засек в доках?

– Нет, я туда не лазил.

– Хорошо. Увидимся внизу, мальчики.

– Хорошо, – сказали мы хором.

Чему я научился за эти каникулы: я теперь нисколько не стеснялся, что папа увидит меня голым. И еще я теперь не смущался мыться в душе вместе с другими.

Мы быстро позавтракали и быстро упаковались, потому что наши родители хотели выехать пораньше.

Прощание вышло сложное. Мистер и миссис Эванс поочередно обняли меня и поблагодарили за то, что хорошо заботился о Джеймсе и устроил ему незабываемые каникулы. А он стоял и смотрел в пол. Не знаю, о чем он думал. Когда его родители наконец ушли, он бросил на меня быстрый взгляд и отвел глаза. Они по краям покраснели.

– Пока, – сказал он.

– Пока, Джеймс, надеюсь увидеть тебя через год.

– Ага.

И он пошел за взрослыми Эвансами к такси. Мне стало очень грустно. Я не ждал, что он меня поцелует при всех, но на надеялся на что-нибудь более теплое. Он был моим братом. Мы с ним… у нас ним все было общее эти две недели. Я здорово рисковал ради него. Я нагнулся, чтобы поднять чемодан и нести к нашему такси, которое как раз подъехало и встало за такси Эвансов.

Послышался топот, я распрямился и едва не был сбит с ног, когда он прижался головой к моей груди. Руки обхватили меня за туловище.

– Не хочу через год, – провыл он. – Хочу раньше.

Мой братик все-таки подошел проститься.

страница 1 2 3 4 5 6

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT