Глава 21  

Сказать, что я был ошеломлён - это не сказать ничего. Я просто смотрел на него, открыв рот, словно ищейка, так долго, что он рассмеялся. И тогда неловкость, вся напряжённость последнего времени одним махом отпустила меня, и мне показалось, что я вскрикнул, что ошеломило его, и он в какой-то тревоге отступил назад. Но я опустился в душевной поддон, потому что мои ноги больше не держали меня, и просто смотрел на своего маленького братика, на его стройные мальчишеские ноги и бёдра, на его мужской пенис, на его подростковые живот и грудь, на его миловидное лицо, всё ещё напоминающее мне те времена, когда он был ещё ребёнком. И последние следы тревоги, что он может не захотеть моей любви, ускользнули прочь. Ибо, далеко впереди, куда я мог заглянуть, мы были одним целым. Теперь скрывать что-то от него не было необходимости.

Увидев меня усевшимся, к нему вернулось самообладание, и он подошёл ко мне, возложив руки на мои плечи.
- С тобой всё в порядке, Мартин?

Я кивнул, восстановил дыхание и начал:
- Джеймс, если бы ты знал, что я пережил на этой неделе, не желая, чтобы ты думал, что я... был тебе только другом, а ты всё это время чувствовал, что нравишься мне...ну...всё что я могу сказать - это был настоящий ад. Замечательный ад, потому что ты был тут, но всё же ад во всём остальном. Я останавливал себя и не произносил все те вещи, какие мне хотелось сказать, потому что я боялся, что напугаю тебя. В ту первую ночь, когда ты ласкал меня, я не хотел показать, что не сплю, потому что подумал, что, в конце концов, могу сделать то, что тебе не понравится. Потом, когда ты пошёл дрочить в туалет, мне очень хотелось быть с тобой там, но это могло обидеть тебя. И, когда прошлой ночью, у меня была возможность зайти дальше, я остановил себя, потому что это было бы изнасилованием или домогательством, если ты этого не хотел.

- Но сейчас... О, чёрт, Джеймс. Что нам делать? Ты действительно чувствуешь ко мне то же самое?

Последовала длительная пауза.

- Думаю, что да. Я имею в виду, что за последние пять лет с тех пор как видел тебя, ты изменился. И всё это время я хотел связаться с тобой, написать тебе, приехать в гости. Но я не мог. И затем, когда папа нашёл ваш адрес, мне хотелось тут же написать тебе, но когда сел за стол, я понял, что ты уже стал мужчиной и можешь не захотеть общаться со мной. Я сомневался, что у тебя есть подружка, но не был в этом уверен.

Он остановился. Я улыбнулся.

- Потом папа сказал, что он собирается звонить, и я спросил, могу ли я поговорить с тобой после всего, и они сказали, что ты только что переехал, и дали мне твой номер. Папа советовал мне подождать, до той поры, пока ты не скажешь да насчёт каналов. Это были самые тревожные полчаса в моей жизни. Когда я позвонил тебе и услышал твой голос, и это было всё, что я смог почувствовать через телефон - это слышать тебя, и ты был со мной.
- И когда я впервые увидел тебя на парковке... Я оказался прав, что моё желание увидеть тебя снова верное; стало по-настоящему хорошо, как тогда, когда мы познакомились в Эмбердейле, словно с того времени не прошло ни дня. И если бы ты сказал мне, что хочешь принять душ вместе со мной тогда ночью, то я бы сбросил одежду и стоял бы там прежде, чем ты облил меня...

Он снова остановился и сглотнул.
- Я говорю слишком много?

Но у меня выступили слёзы от волнения, и я надеялся, что он подумает, что этот блеск в моих глазах - это всего лишь вода от душа...
Я поднялся, осторожно обнял его, и плотно прижал к себе. И мы оставались так до тех пор, пока сквозняк от окна не заставил нас замёрзнуть. Я смотрел на него.

- Ну? И где ты собираешься спать ночью? Ты можешь выбрать любую кровать.Ты можешь больше не делить одну постель со мной.

Он с удивлением посмотрел на меня. Затем его улыбка медленно раскрылась, как это было раньше, и я засмеялся вместе с ним.

- Думаю, что мог бы начать с комнаты папы и мамы, и ты сможешь посетить меня там. Затем я могу перебраться в комнату твоих родителей. Но ты сможешь прийти туда и найти меня там тоже. Поэтому я могу просто взять и остаться в нашей комнате и ты сможешь делать мне все эти вещи тут. Но будь осторожен, потому что это не может быть односторонним.

Я громко рассмеялся.
- Я расчитываю, что это будет не так. Если это будет, то я думаю, что ты не захочешь всего того, о чём говоришь.

Он снова стал серьёзным.
- Ты знаешь все то, что говорят взрослые, что ты слишком молод для любви? Ну вот, я в этом не уверен, я думаю, что всё это чушь. Я имею в виду, что ты любишь своих родителей и знаешь об этом. Почему это должно означать, что ты не можешь полюбить кого-то ещё? Может родители ревнуют? Или же сами никогда не влюблялись в четырнадцать? Если это так, то это жестоко, потому что в этот момент я так счастлив, как никогда в своей жизни.

Ещё пауза. Я ещё раз поразился ему.
- Джеймс, ты действительно дошёл до всего этого сам, да? Как ты смог понять это в свои четырнадцать, когда в этом возрасте я даже не подозревал, что я го...гомосексуалист?

- Мне казалось, что я должен что-то делать. Я много читал в библиотеках - мне даже пришлось бежать из одной. Библиотекарь сказал, что я мерзкомыслящий маленький кусок дерьма, когда углядел из-за моего плеча, про что я читаю. Но в каждой из всех этих книг было по-разному. Все они страдали хренью. Старые справочники говорили, что мастурбация - это отвратительно, маленькие брошюры, которые посылают родителям, о том, как воспитывать подростков, говорили что это естественно и безвредно. Должен был я верить современным мыслям и своим чувствам или же, должен был верить справочникам, повторяющим одно и тоже в течение последних пятидесяти лет?

Он остановился перевести дыхание. Я ждал.

- Я решил, либо люди, которые пишут об этом - не могут договориться, либо современные мысли о тех вещах отличаются от старых, и поэтому я пойду туда, где больше смысла. И кто-то однажды написал, что гомосексуалистом нельзя стать по своему выбору, это случается с тобой само собой. И я решил, нравится это мне или нет, я должен принять, кто я на самом деле. И знай или верь - ты был одной из тех вещей, которые заставляли меня действовать или не сдаваться из-за этого.

Всё это время я крепко прижимал его к себе и слёзы снова навернулись на глаза. И не столько из-за него, сколько из-за Марка. И известие, что я был единственным, кто поддерживал Джеймса, помогал ему на всём пути между Англией и Канадой, ничего при этом не делая! Я не знал, что сказать. Но я подумал, что поступки красноречивей слов, казалась, поэтому он успокоился. Под конец он немного завозился и я отпустил его.
- Извини. Мне нужно в туалет. Увидимся через несколько минут, хорошо?

- Тебе не нужна помощь?

Он снова заулыбался.
- Не сейчас, спасибо.

Я же направился в нашу каюту. Я ощущал желание ничего не делать, только поразмышлять. И чем больше я раздумывал, тем больше случившееся казалось верным, по всем причинам, о которых мы поведали друг другу. Но кроме этого, я знал, что у меня роман с четырнадцатилетним мальчиком, и мне девятнадцать. И любой секс между нами будет нарушением закона.
Когда он вернулся, я лежал на спине, уставившись в потолок. Он подошёл и опустился на колени на пол сбоку от меня и, словно взрослый, поднёс руку, чтобы погладить мой лоб. Я повернул голову, стараясь посмотреть на него.

- Ты знаешь, что всё это вне закона, да? Тебе ещё нужно семь лет, да и мне два года до совершеннолетия.

- Я никого в комнате не вижу.

- Что?

- Ну, я не собираюсь никому об этом говорить, и думаю, что и ты не будешь.

- Нет, конечно! Но это всё незаконно.

- Разве чувства - это плохо?

- Нет! Эти чувства абсолютно правильны, и ты занешь об этом, поэтому и говоришь так.

- Так что за проблема?

- Да знаю, я, знаю. Знаю, что ты придёшь ко мне в постель, и надеюсь, что мы будем дарить друг дружке любовь и радость, и знаю, что это то, что каждый из нас хочет, то самое взаимное утешение, что мы желали всё это время.
Я снова обратил свой взгляд в потолок. Его лицо приблизилось ко мне, опустилось, и он поцеловал меня в лоб.

Я не видел выхода. Я хотел его, что было плохо, я любил его. Он любил меня, он стремился к этому, он этого желал. И мы оба были младше того возраста согласия в двадцать один год, которое наше идиотское правительство установило для гомосексуальных отношений.

- Это плохо, Джеймс.

-Ох, Мартин, порой ты такой глупыш. Если это не ощущается плохим, то не может им быть. Мы ни перед кем не провинились. Чем мы занимаемся - никому из нас не вредит. Когда наши родители были здесь - ну, разве мы не спали тогда в одной постели, а? И что значит секс по согласию только взрослым? Что это значит? Я имею в виду действия. Мы же не собираемся трахать друг дружку в голые попы, так? Потому что если мы собираемся, то на меня не рассчитывай. И если поцелуи означают секс, то половина женщин в мире нарушают закон, потому что они целуют друг дружку. Если спать вместе незаконно, то это наши родители поощеряли нас. Если ощущать твоё тело незаконно, тогда почему эти чувства хороши и делают меня счастливым, как они могут быть плохими или незаконными? И когда я принимаю твой вилли в свой рот, то чем это отличается от того, если бы я сосал твой палец на руке или ноге?

Я делал всё возможное, чтобы переварить это. Это очень трудно, когда голова единственного человека в мире, которого вы любите, находится всего в нескольких дюймах от твоего уха, когда вы знаете, что в любой момент он может запрыгнуть к тебе в постель и лечь рядом, и вы хотите этого, понимая, что это плохо и от этого страдая. Я ничего не ответил. Казалось, он смотрел на меня целую вечность. Затем он нетерпеливо завозился, медленно поднялся на ноги, давая мне возможность осмотреть каждый дюйм его тела, перебросил через меня ногу, встал на колени и опустился на ягодицы, расположив их на моих бёдрах.

Он посмотрел на меня и улыбка медленно раскрылась во всю ширь, как в первый раз, угрожая разделить его голову на две половины.
Его руки упёрлись в мои плечи. Колени медленно скользнули назад, пока его ноги не распрямились, грудь опустилась на меня, и его лицо нежно опустилось на моё. Ох, и его пенис упёрся в меня. Он полностью лежал на мне. И позволяя ему лежать так, я мог чувствовать изменения своего собственного пениса, и осознание его нарастающей эрекции заставила меня сделать тоже самое, не обычный медленный стоячок, а мгновенный прилив крови туда. На самом деле, это произошло так же, как в Эмбердейле, когда мне было четырнадцать. Для нашего взаимного удобства он чуточку приподнял свою поясницу, до тех пор, пока наши органы не легли параллельно друг другу. Его нос коснулся моего и с расстояния в два дюйма он посмотрел в мои глаза.
Вся моя решимость не нарушить закон и не "иметь секс" с четырнадцатилетним, все мои благие намерения попросту улетучились. Осталась самая мощная, главная мысль или чувство, что моя любовь здесь, моя единственная любовь объединилась с моей душой и телом, и это было верно, это было хорошо, и он нуждался в моей этой уверенности.
Поэтому я, с небольшим стоном, заключил его в свои объятия, отвёл свой нос в сторону и снова поцеловал его.
Когда нам стало неудобно, примерно полчаса спустя, он соскользнул в сторону и я развернулся к нему лицом. Впереди у нас было всего несколько дней, и если его не страшила мысль о нашем расстовании в субботу, то я этого боялся. Я не хотел терять ни мгновения и просто смотреть на него. Он лежал, глядя на меня, и позже я сообразил, что эта же мысль была и у него в голове. И удивительно, не касаясь друг дружки, мы задремали.
Проснулся я поздно, потому очень замёрз. Мы забыли укрыться, и по-прежнему лежали в тех же позах, лицом друг к дружке, за исключением того, что его глаза были закрыты. Я протянул руку и потянул одеяло, затем прижался к нему как можно ближе. Он что-то простонал и положил руку на мою талию. Я проделал тоже самое и теперь, в тепле, снова заснул.

Я проснулся снова, когда небо приобрело сине-серый цвет, предшествующий рассвету. Он глядел на меня. Это был второй раз, когда я увидел на его лице улыбку Моны Лизы: не его обычную широчайшию улыбку, а нежную, ласковую, слегка искривляющую губы под сонными глазами, которые тоже улыбались. Он излучал любовь. И его рука снова обхватила мой пенис. Ничего не делая, просто находилась там.
Я снова смотрел на него, на этот раз с любовью и страстью, снова вернувшимися в моё сердце, и в ту часть, которую он держал, возвращалась кровь. Я возложил руку на его мужское достоинство. Вместе мы исследовали друг дружку там, под животами, ниже, яички, под яичками, и сейчас не существовало никаких препятствий к изучению партнёра, если другому хотелось этого. Мы понимали.
Мы играли и ощупывали, слегка сжимая, ласкали, щекотали, смеясь и замолкая. Волнение выросло между нами, и я начал целовать его грудь, соски, пупок...и ниже, к ещё шелковистым волоскам над его возбуждением, где всё ещё бродила моя рука. И я поцеловал его там, и под ним, так что он застонал и начал извиваться в экстазе от незнакомых ощущений. Я целовал его везде, где побывала моя рука, под аккомпанимент редких стонов, издаваемых им, слегка задыхаясь от неожиданных ощущений. Я впитывал его запахи: мускусный аромат ночного сна, а вместе с ним и запахи юности, запах детства, в котором уже чувствовались оттенки приближающегося взросления. И я упивался ими.
Под конец я расцеловл его член от корня до кончика, потом облизал его языком, но на этом не закончил - когда я добрался до кончика, я провёл языком по его наполовину открывшейся головке, продегустировав жидкость, выступившую там. Он задохнулся: его голова приподнялась, чтобы посмотреть на меня, после чего опять плюхнулась на подушку.
Сдавленный голос произнёс:
- Мартин...что ты будешь делать?

- Всё, что тебе понравится, и ничего, что не понравится. Просто расслабься. Обещаю, что не причиню боль и не сделаю ничего плохого.

- Уверен?

- Абсолютно.

Я подождал, пока не почувствовал, что его мышцы размякли и успокоились, затем, нежно, как только умел, бережно принялся ласкать его яички.

- Мммм, - промычал он.

Я медленно опустил рот на головку его пениса, облизал её, убедился, что мои зубы прикрыты губами, обхватил ими его крайнюю плоть и двинулся обратно.

- Оххх.

И тогда я снова двинулся вперёд, пока его головка не достигла задней части моего горла. И раз за разом я перемещал свою голову назад, и снова
обрушивался на него, назад и вниз, продолжая ласкать его тестикулы. Стоны его пронзительного мужающего голоса мальчика звучали в моих ушах как музыка. Его мягкие волосы, украшающие низ живота над пенисом, щекотали мой нос всякий раз, когда я опускался, и говорили мне, что этот живой мальчик, моя любовь, испытывает такое внимание впервые в жизни. Мне хотелось, чтобы выражения нашей любви стали бы для него так хороши, как я только мог сделать, и чтобы это продолжалось вечно.

Но это невозможно, конечно же.

Я почувствовал, что он снова напрягся под действием волшебства оргазма.

- Мммм...Ммм...Мартин...Я сейчас...Я...Охх...чёрт...Аххх...Ой....Мартин....Извини...Я...Ох...

И он затих. Я продолжал свои движения, проглотив его первый подарок для меня, до тех пор, пока он не стал расслабился снова. Я осторожно выпустил его пенис изо рта, после чего лег на кровать рядом.
Он заплакал.
Ошеломлённый, я поцеловал его. Широко раскрытыми глазами смотрел он на меня.

- Тебе было не противно? - он всхлипнул.

Я посмотрел на него, внизапно понимая. И обнял его.

- Джеймс...Как мне может быть противно из-за твоего великолепного подарка, которого любой мужчина может дать другому? Ты подумал, что я люблю тебя недостаточно для того, чтобы хотеть получать всё, всё от тебя, что ты можешь дать мне? Всё, чем ты занимался в одиночестве, если захочешь поделиться со мной этим, то я приму это. Это словно бы ты сам, часть тебя, и я люблю её.

Он с удивлением смотрел на меня, но слёзы остановились и он снова лёг в постель.
- Я думал...я думал, что тебе будет противно так, что ты уйдёшь и можешь заболеть, - произнёс он.

- Никогда.

Неужели он подумал, что сможет принять у меня таким вот образом? Я надеялся на это. Мы пролежали целую вечность, обнявшись.

- Мартин...- нерешительно. - Ляг на спину, пожалуйста.

Я посмотрел на него. Что он хочет делать? Я молча выполнил пожелание.

Он проследовал руками через мою грудь на живот, останавливаясь, чтобы коротко поиграть - слишком мало! - с моими сосками, пока не достиг густых волос на лобке, проросших вскоре после моих каникул в Эмбердейле. Это привлекло его и он некоторое время копошился в них пальцами. Моё тело к тому времени полностью вытянулось, но я не расслаблялся, потому что мне хотелось понаблюдать, как моя прекрасная любовь перемещается по мне, изучая.
Его руки проследовали к моей мошонке, под неё и закончили это так же бережно, как и я ему. Затем, я наблюдал, как его голова очутилась над моим пенисом, он высунул язык и предварительно лизнул...
Очень медленно, тщательно, как я, он обхватил меня мягким тёплым ртом, этим заставив меня расслабиться и откинуться на подушку, полностью доверяя ему.
Он проделывал мне всё, что я делал ему, за исключением того, что он не знал, как попытаться мой член взять в рот на всю его длину. И, спустя совсем малое время, совсем для меня не долгое, я почувствовал приближение оргазма.
- Джеймс...Я собираюсь...сейчас...Ой, да...

Но он не останавливался. И я кончил так же, как и он. Я почувствовал, как он глотает, когда наступил мой оргазм. И, также как я, он продолжал держать меня в себе до тех пор, пока я не излился, и лёг в кровать, вспотевший, глубоко дыша, но сознавая, что то, что он держал в своём рту, сейчас нежно держит в руках.

- О, Джеймс! - единственное, что я смог произнести. После этого он оставил мой пенис и пополз рядом со мной, глядя серьёзно.

- У меня хорошо получилось?

- У тебя...Иди сюда.

И мы снова погрузились в длительные объятия, во время которого я более или менее восстановился.
Наконец, я смог ответить на его вопрос.
- Это не имеет значения, я не могу определить, сделал ты это хорошо или плохо. Ты показал мне, ты дал мне свою любовь и этого достаточно. И, если бы ты решил этого не делать, то всё равно было бы замечательно. Если всё, что тебе бы хотелость, так это лежать здесь, рядом со мной, и обнимать меня время от времени, то это было бы для меня также замечательно.
- Но что ты сделал, было правильно, да, очень грандиозно. Но, это будет хорошо, только, если тебе нравилось это делать. Обещай, что если тебе не захочется делать мне что-то, или же, чтобы я что-то делал тебе, скажи об этом.

- Я не видел, что происходило. Если ты делаешь что-то мне, то мне надо сделать что-то тебе. Это...

Я прервал его.
- Я ничего не делаю тебе. Если это так, то это словно бы изнасилование. Мы занимаемся этим друг с другом, вместе. Если это не вместе, то тогда это не удовлетворяет нас двоих.

Он усвоил это.
- Единственное, что я по-настоящему не хочу... Я имею в виду, что не думаю, что захочу делать то, что делают гомики друг дружке всё время. Ты знаешь о чём я, ну, это... в попу. Поэтому я остановил тебя тогда, в душе.

- Я никогда не делал этого. Я не знаю, хочу ли я этого. Но это не важно. Я не собираюсь заставлять тебя что-то делать мне, как я уже говорил. Думаю, что и ты не будешь заставлять меня.

- Не буду.

- Тогда стоит ли беспокоиться об этом?

Он снова взглянул на меня и я ещё раз был вознаграждён его любовной полуулыбкой Моны Лизы.

- Ни за что на свете.

Мы снова обнялись, прижавшись друг к дружке, липкие от пота, после чего я накрыл нас одеялом и мы снова задремали.
Помню, что мне хотелось выключить свет. И хотелось подняться, чтобы сходить в туалет, потому что был уверен, что мне нужно туда, потому что мой вилли стал влажным. И почему моему носу жарко, когда спина мёрзнет?

Мои глаза лениво открылись и я глупо заморгал. Две вещи были очевидны. Непосредственно перед моими глазами находился самый идеальный набор молодых мужских органов в мире, и мой собственный пенис в состоянии эрекции ласкал мягкий, настойчивый рот. Я застонал. Ощущения прекратились.
- Не... - пробормотал я.

- Извини, - послышался голос.

- Не останавливайся, - произнёс я.

Он и не стал. Я приподнялся и принял в рот, чтобы сделать ему ту же услугу. Моя рука, по собственной воле, поднялась, чтобы помассировать те низко висящие яички, нежно, нежно, чтобы дать их владельцу, самые полные ощущения моей любви. Он тихо застонал и вибрация в его горле защекотала головку моего члена.

От сна до оргазма через блаженство: Как ещё мне это описать? Блаженство для меня длилось пять минут, а его пик - всего тридцать секунд. Но не меньшее блаженство продолжилось и после того, как я понял, что случившееся прошлой ночью не сон, ни блуждающая мечта, ни обнадёживающее видение. Я был влюблён в своего первого настоящего друга. И если он всё ещё оставался моим братиком, ну, тут не было никакого инцеста.
Ещё раз я ощутил всё по-полной. И всё это происходило в моём мозгу, пока я своим ртом нянчился с его юной мужественностью до тех пор, пока под крещендо стонов и лёгких вскриков из его рта его семя ударяло сильным потоком в глубину моего горла, раз, два, три, четыре раза: и его собственное блаженство заставляло его содрогаться в моём рту, пока я продолжал ласкать его.Наконец он иссяк, и мы легли, уставившись в потолок, некоторое время не говоря ни слова.
Спустя некоторое время я положил руки на его бёдра и зарылся носом в мыгкие волосы на его лобке, вдыхая его запах и целуя прекраснейшую часть его тела, которой научил его заниматься в его детстве. После заминки он проделал тоже самое мне, но вскоре сказалось проза жизни и мы откатились от друг дружки.

- Это была самая лучшая побудка в моей жизни, - сказал я ему. - Сможешь ли так проделывать, когда начну заниматься в университете? Сможешь стать моим будильником?

Тишина. Лёжа ниже, он глядел на меня.
- Я не смогу вернуться с тобой. Я не увижу тебя целую вечность.

Он почти плакал. Я сообразил. Это было была бестактная шутка с моей стороны, я понял сразу же после того, как произнёс эти слова, и почувствовал, словно в моё сердце вонзился кинжал.

- Я знаю, знаю. Но если бы ты остался. Ты сможешь приехать посередине семестра, и я буду приезжать на уикенды, когда смогу, и эта неделя... На этой неделе мы постараемся сделать как можно больше.

Молчание. Затем, более воодушевлённо:
- Непременно. Каждый миг. Здесь. Вместе.

- Мммм. Но сейчас мне нужно пописать.

- И мне тоже. Плохо.

- Давай как тогда.

- Что?

- Я держал его той ночью. Помнишь?

Он тихо рассмеялся.
- И ты подумал, то я напился!

- Разве нет?

- Немножко, - признался он. - Но не так, как ты думал. И я знал, что тот, кто будет держать его, когда я писаю - тот настоящий друг!

Я не знал, что сказать на это и поэтому просто слегка прижал там, а он завизжал.

- Крыса! Сёйчас мне точно нужно.

- Подожди меня.

И потом, словно два девятилетки, мы стояли в туалете, готовясь. Он оттолкнул мою руку, заставив отступить и взялся за мой пенис. Я сделал тоже самое ему.
Было странное ощущение направлять чужой пенис, и это нелегко, потому что он не слушается тебя, а мне нужно убедиться, что он направлен вниз. Несмотря на все трудности, мы игрались, словно смертоносными лучами стремясь пересечь наши струйки, вызывая при этом кучу брызг. И веселья.

Потом по очереди помылись. Пространство в душе не давало возможности находиться там вдвоём.

- Нужно ли нам одеваться? - спросил он после того, как мы закончили.

- Я не буду рулить лодкой голышом, и если ты сделаешь это, то я отрекусь от тебя.

- Разве мы поплывём?

- Мы должны добраться до Бирмингема.

- Ой. Тогда ничего, если сейчас одиннадцать?

- Что? Дай, я гляну на часы...О, Боже, мы опаздываем. Твой будильник был эффектен, но запоздал.

- Что за будильник?

- Вот этот.

И, прежде чем он двинулся, я опустился на колени к его члену, приняв его в рот, пососал и двинулся дальше к его яичкам, чтобы пососать их тоже. Я нехотя отпустил его, но я помнил о времени и о том, что нам нужно плыть дальше.

- Почему нам нельзя задержаться здесь? Просто побыть тут подольше.

- Ты подожди, пока мы выйдем из-за угла!

Мы вытерлись, оделись, а затем отчалили и свернули в короткий рукав, ведущий к Стратфордскому каналу, откуда двинулись к связующему шлюзу. Затем мы повернули к Северному Стратфорду, где находился ещё один шлюз, мост, ещё четыре шлюза, затем два моста, после чего он уже дышал с трудом, когда главная часть Лапвортского каскада шлюзов появилась перед нами. Его мышцы были полностью измотаны, после того как они отработали предыдущие шесть шлюзов, и перспективы пройти ещё семь, после пройденных ранее, были довольно пугающие.

- Паб! - крикнул он, когда мы проходили Бут Инн.

- Нету денег! - крикнул я в ответ.

- Я беру чеки! - крикнул человек, стоящий перед зданием и наблюдающий за нами.

Мы причалили. Он обслужил нас. Он оказался лендлордом [в Великобритании крупный землевладелец]. Мы провели там больше времени, чем планировали, а хозяин был очень болтлив. Он назадавал нам кучу вопросов о лодке, приедут ли наши родители, и вскоре мы говорили, словно знали его целый век и поведали, через что мы пройдём до нашей встречи с родителями в Бирменгеме.

- Жаль, что я занят сегодня вечером, обслуживаю клиентов, - сказал он, - А то бы оставил вас тут ради хорошей еды и вы могли бы выспаться в приличной кровати ради разнообразия.

- О, у нас там совсем неплохая, - высказался Джеймс, не задумываясь, - и она достаточно большая.

- Вы спите в одной?

- Я думаю, что он имел в виду, что на лодке они большие, - быстро ответил я. - Более чем достачно кроватей для всех нас.

- Ах, вот оно как, - произнёс человек, но я понял, что на уме у него было нечто другое.

Разговор продолжился, и он не останавливался даже тогда, когда ему приходилось обслуживать других. В конце концов мы заявили, что нам пора.

- Зайдёте вечерком? - спросил он.

- Не сможем, - ответил я. - Нам надо быть на пути в Брум [сокр.от Бирмингем].

- Ну, если передумаете, я буду рад вас видеть, - сказал он. - И если вы захотите сменить компанию сегодня вечером, молодой человек... - это было для меня - ...то тогда позвони мне по этому номеру и я приду и захвачу тебя. Окей?

- Окей, - сказал я. - Пока.

Когда мы оказались снаружи, я был тих. Но Джеймс нет.
- Забавный человек! Почему он хотел, чтобы ты позвонил ему, если захочешь сменить компанию. Ты же этого не сделаешь, да?

Я не мог поверить, что тот человек даже подумал про это. Но что-то ещё беспокоило меня. Тот человек смог разглядеть меня так хорошо и я не знал почему. Вдруг я выгляжу так, словно рад этому? Я выгляжу как "странный"? Неожиданно я остановился. Алкоголь дал возможность задать вопрос, который бы я нерешился сделать трезвым.
- Джеймс...

Он остановился и развернулся.

- Джеймс, я выгляжу "странно"? [Игра слов, queer - странный, перен. гомик]

Он уставился на меня, поначалу серьёзно, затем всё более и более под влиянием своего игривого настроения.

- Ну...сейчас ты упомянул про это...э...твоё левое ухо ниже твоего правого.

- ЧТО?

- Одно ухо ниже другого.

- Это серьёзный вопрос.

- А это серьёзный ответ. Но я знаю, как вылечить.

Я упал от этого.

- Что за лечение?

- Наклони голову в другую сторону. Или, лучше держи ровнее. Это вылечит.

Я бросился к нему, но он был готов и помчался к лодке. Он скрылся в туалете, когда я подошёл к двери, и я отправился запускать двигатель. Лендлорд наблюдал за нами.
Джеймс удивился, что не подвергся нападению, когда появился передо мной. Он, должно быть, почувствовал моё настроение, поэтому уселся в поле моего зрения на скамью и оттуда смотрел на меня.
- Что такое?

- Я просто хочу узнать, как лендлорд понял, что я "странный".

- Он? Откуда ты знаешь?

- Ты был там. Он хотел, чтобы я вернулся сегодня вечером и "составил ему компанию", вот что это означало. Он это понял.

- Возможно, он одинок.

- Ну, он останется одиноким. Мне он не по душе.

- Хорошо. Значит ли это, что ты можешь спать со мной?

- Если ты захочешь. Джеймс...На твой взгляд, я выгляжу как "странный"?

- Я не понимаю, почему ты так беспокоишься. Нет... Не похож. Ты совсем другой.

- Тогда как он понял?

- Понял ли он? Или просто попытал наудачу?

- Не знаю.

- Ну, перестань говорить об этом или я стану ревновать. Наверное, я удивлю его, когда вернусь, чтобы составить ему компанию.

Ответа на это не было и мы подошли к очередному шлюзу в молчании.
Это было тяжёлой и медленной работой. Одного в лодке и одного, открывающего шлюзы вполне хватает, но это когда вы знаете, что и как делать. К тому времени, когда мы достигли Хокли Хит, мы вдвоём полностью вымотались, несмотря на то, что поочередно менялись у руля.
Паб был закрыт. Джеймсу хотелось выпить, и мы проследовали к следующему, который тоже оказался закрытым. Но выглядел привлекательно.
Я обнаружил, что напутал на карте каналов и в действительности мы прошли меньше, чем я запланировал.
- Мы можем пришвартоваться здесь и отдохнуть, - сказал я

- Какого вида отдых?

- А их много?

- О, много. Один, когда ты просто садишься, другой, когда играешь на бильярде, ещё музыкальный, и я знаю ещё тот-другой, который мы могли бы использовать на лодке.

- Что за тот-другой?

- Я должен показать. Я не могу это описать.

- Я не понимаю, о чём ты толкуешь. Ты же распаковал свои вещи - там нет ничего такого, чтобы я не видел.

- Слушай, ты собираешься причаливать?

- Окей, хорошо, только береги свои уши.

После того, как мы пришвартовались в тенистом месте, я последовал за ним вниз.

- Нет, ты на минутку задержишься здесь. Я достану свой отдых и потом ты сможешь спуститься вниз, чтобы это стало сюрпризом.

Я пожал плечами и осматривался, пока он, предположительно, отправился на поиски неизвестно чего.
Вскоре он позвал меня.

Его не было ни в гостиной, ни на кухне. Дверь в нашу спальню оказалась закрытой, но так бывало и раньше
- Где ты есть? - позвал я, потихоньку раздражаясь.

- Я здесь, - раздался голос из нашей каюты. Я вернулся, открыл дверь и осмотрелся.

Его четырнадцатилетнее тело лежало в форме буквы Х по середине двухспальной кровати лицом вверх. И больше, его ничего не прикрывало.
Всё это выглядело абсолютно безмятежно, за исключением части в его центре, стоявшей по стойке смирно.

- Чёрт побери, Джеймс! - сказал я, но очень осторожно, словно напуганному зверьку.

- Ты займёшься любовью со мной?

- Джеймс...

- Извини, но я хочу, чтобы ты проделал это со мной ещё разок. Прошлой ночью было так хорошо, и я не помню сейчас, как хорошо это было.

- Джеймс...

- Или ты хочешь вернутся к тому лендлорду?

Я закрыл за собой дверь и остановился, разглядывая его наготу. Он не дрогнув, принял мой взгляд, даже когда я опустил свою голову к нему, чтобы первым поцелуем сказать ему, что всё в порядке.

Когда мы расцепились, он поднёс руки к моей ширинке и медленно её расстегнул. Вскоре я оказался обнажён там, как и он, и с эрекцией тоже,
и мы прижали наши пахи друг к дружке. Кончики наших пенисов соприкоснулись и мы двинулись таким образом, что свели их вместе по всей длине, параллельно друг дружке, иногда с некоторой силой. Он перевалил меня на спину и взобрался на меня, его меньшая, четырнадцатилетняя эрекция оказалась напротив моей, стремилась попасть в мои брюки. Комбинация совместного трения, в моей одежде, и, особенно, в моих трусах, возбудило нас обоих и привело к появлению там мокрого пятна. Он просто лежал на мне, и мы вместе медленно извивались - ничего более. И знание, что мы оба счастливым, занимаясь этим вместе, создало такое комфортное, лёгкое, неоценимое чувство, что ты любим, что не нужно притворяться перед ним, стараться что-то продемонстрировать, что-то доказывать. То, чем мы занимались, было естественным и делало нас счастливым друг с другом и с самим собой. Чуть позже я заметил, что он смотрит на меня, и снова, - улыбка Моны Лизы, - и я поцеловал его.

Наконец, он скатился с меня и лёг сбоку. Я развернулся к нему.
- Как ты хочешь, чтобы я сделал тебе это?

- Не знаю. Ощущения необычные, сейчас.

- Тебе не хочется меня?

- Не знаю.

Я сел и снял рубашку, затем поднялся и снял остальное. Он наблюдал за мной. Я снова лёг, рядом с ним, и положил руку так, чтобы можно было обхватить его плечи. Он смотрел на меня.

- Мартин...Извини...Кажется, это не совсем правильно.

- Что? Наша любовь?

- Нет. То, что я просил тебя сделать это. Просто так получилось.

- Это могло случиться и по-другому, верно?

- Возможно, думаю что да, но почему такое чувство, словно я поступил нечестно?

- Ты был возбуждён, я понимаю. И тебе хотелось, чтобы я помог тебе освободиться.

- Освободиться?

- Да. Сделать тебе приход. И теперь мы миновали эту твою точку кипения. Бывает.

- Почему?

- Я не знаю. Тебе хочется, чтобы я довёл тебя до оргазма?

- Не знаю.

Я осторожно протянул руку и начал массировать его яички и возле его помягчевшего органа, лежащего поверх них. Вскоре он снова встал, и, казалось, был готов, к тому, что я собирался проделать. Я не стал делать это ртом. Он не издавал ни звука, словно приглашая продолжать.
Это заняло больше времени, но, в конце концов, у него перехватило дыхание и его семя выстрелило на его живот и мою руку. Я довёл его до конца и не удивился, когда он остался лежать, оставив мою эрекцию в одиночестве.

- Я - тупица? - словно гром среди ясного неба, спросил он, когда пришёл в себя.

- Я так не думаю, это совсем не так. Как? Почему?

- Это же не в последний раз, да?

Я встревожился.
- Почему нет? Ты думаешь, что не сможешь приезжать ко мне?

- Нет. Но тебе надо будет ходить в университет. Я застряну в школе на бог знает какое долгое время. Когда мы сможем видеть друг дружку?

- Ну ты можешь остаться у меня до той поры, пока тебе нужно будет вернуться. Потом есть уикенды, окончания семестров, Рождественские каникулы...

- Но это не тоже самое, как быть вместе всё время, не так ли?

- Нет, не так. Но, как и всем, нужно же с чего-то начинать. И если это лучшее, что мы можем предложить, то всё это нужно принять.

- Но что будет, когда я поступлю в университет, а ты будешь работать?

- Кто знает, смогу ли я завершить учёбу? Кто знает, сможешь ли ты получить A-левлс [программа подготовки к университету]? Кто знает, смогу ли я найти работу там, где ты поступишь в университет?

Он взглянул на меня и в его глазах зажглись искорки.
- Ты сделаешь это? Ты по-настоящему сделаешь это?

- Если это значит, что мы будем жить вместе, тогда да.

- Ты хочешь этого?

- А ты?

- Да! Да! Конечно хочу. Но придётся так долго ждать. А что, если появится кто-то ещё?

- Тогда я буду надеяться, что ты просто откажешь ему, и скажешь, что тебе уже сделали предложение руки и сердца.

Он посмотрел на меня, потом слегка улыбнулся, впервые за несколько минут.
- Нет, не я идиот. Ты.

- А, ну я был холостым последние пять лет, за исключением моей правой руки. Я могу отказаться от предложения тоже, знаешь ли?

- Даже четырнадцатилетнему?

- Ради тех, кого я знаю, и которые относятся ко мне также, и кого я люблю. И всё равно, сколько ему: четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать или сколько угодно. Но тебе не стоит забывать, что с возрастом характер меняется. Я могу стать другим.

- Некоторые вещи не меняются.

Я надеялся, что он прав.

Глава 22

Нам пора было отплывать. Но в первую очередь мы оделись.
Казалось хорошей идеей держать некоторую дистанцию, чтобы игнорировать паб "Голубой колокольчик", так же как и все остальные, которые мы заметили на карте. В Ярдли Вуд мы задумали заправиться водой, поэтому остановились там у крана. Но место оказалось слишком шумным и мы не рискнули причаливать. В миле или около того находилось местечко Хорсе Шу [Лошадиная обувка], расположившееся рядом с каналом, но по которому пролегала шумная главная дорога. Мы посмотрели на него с сожалением. Мы продолжали плыть всё дальше... и дальше... и под конец сообразили, что очутились у короткого Брандвудского туннеля.
Пройти через него оказалось довольно мокрым испытанием, и на другом его конце было также шумно и людно. Мы поплыли дальше. И дальше. Повернув налево у Вустера к Бирмингему. Миновали паб. И на исходе светового дня вошли в Кингс Нортон Туннель. И для тех, кто знает каналы Мидленда и скажет: "он не знает, о чём пишет, Бирмингем слева" - я в курсе. Рассказываю дальше.
Странные это вещи, длинные туннели каналов. Мы можете их любить, или ненавидеть. Но даже если вы любите их - они всё равно скучны, эти груды кирпичей, вечные капли сверху, множество тревожных моментов, когда вы пытаетесь избежать столкновения со встречными лодками. Но никого, кроме нас там не оказалось. Потому что уже было довольно поздно.
Когда ему надоела темнота, в которой он получил слишком много воды за шиворот, он спустился вниз, - я предположил, чтобы поставить чайник. Свет на кухне погас, вероятно, чтобы не ослепить меня, когда он будет выходить. Я услышал, как открылась дверь, и уже предвкушал, как в следующий момент буду держать в руках чашку с чаем.
То, что я почувствовал, оказалось рукой, которая ощупывала ширинку моих джинсов. Я вскочил, радуясь, что я в темноте и поблизости никого нет. Но это не остановило его.
Рука открыла молнию там и следующее, что я почувствовал - это выпуклость в моём нижнем белье. Не удовлетворившись тем, что она находится поверх моих трусов, ласкает и гладит... и я был вынужден вести эту чёртову лодку в узком туннеле с эрекцией, торчащей из моих джинсов.
Ох. И с его ртом на её конце.
А потом появилась вещь, которую я не ожидал увидеть. Это был свет приближающейся лодки, входящей в другой конец туннеля. Как всегда, она погудела, заставив звук в ограниченном пространстве отозваться в моих ушах звоном. Это перепугало нас. Если говорить точнее, то Джеймс вздрогнул, и когда ваш рот заполнен головкой чужого члена, то это очень опасный момент для того, чтобы пугаться. Для владельца головки этого самого члена, то есть.

- Аааааааааааааа!

Нашей лодке не потребовался гудок, потому что его заменил я.

- Прости... Ой, Мартин, прости. У тебя всё нормально?

- Возьми руль. Только не спеши.

Я передал управление в его руки и ринулся в каюту. Я посмотрел вниз, тревожась, что найду там. Кровь? Хуже?
Там была отметина от пяти зубов, примерно посередине ствола, снизу и сверху, а не на головке, слава Богу. Крови не было. Не было и повреждений. А теперь не было и эрекции.
Я дал ему время потомиться в неизвестности, до тех пор, пока нас не миновала лодка. Если он такой беспечный, то почему бы и нет?

Когда я открыл дверь и посмотрел наверх, он глядел на меня сверху вниз. Я не думал, что когда-нибудь увижу его таким по-настоящему испуганным, испуганным по-взрослому. Он был совершенно белым, без его огромаднейшей улыбки, с глазами, которые были... какими? Покрасневшими? От слёз? я снова погасил свет на кухне и поднялся к нему.

- Ты... это... всё в порядке?

Его голос дрожал на высоких нотах.

- Всё прекрасно.

- Ничего не повреждено?

- Только пять отметин от зубов.

- А больше... ничего?

- Нет.

Это выглядело так, словно отпустили пружину. Он протянул руку и притянул меня к себе, его рука обняла меня за талию, и он взглянул в мои глаза.

- Я подумал... Я подумал, что я...

И, не смотря на свои четырнадцать лет, он заплакал. Я взял управление лодки, освободив его от руля, и поправил направление её движения через туннель. Его рука обнимала меня и моя обнимала его, и он уткнулся лицом в моё плечо, и я мог чувствовать, как изливаются из него эмоции. Он снова взглянул на меня.

- Прости.

Я попросту сжал его плечо. "Чайник поставил?"
Он побрёл на кухню, как испуганный кролик. Чайник всё ещё подогревался, когда он вернулся и встал рядом со мной. Я получил неуверенную улыбку, когда посмотрел на него, но вернулся он ободрённым.

Я сообразил, что всё ещё не вижу свет в конце туннеля, хотя мы плыли в нём довольно долго. Разум пытался сыграть шутку со мной. Мы потерялись? Туннель превратился в замкнутый круг? Мы обречены путешествовать по нему вечно? И внезапно, без предупреждения, цвет темноты всего в нескольких ярдах перед носом лодки незначительно изменился, тон работающего двигателя стал совершенно иным, и мы оказались в темноте позднего вечера. Выйти из одной темноты в другую оказалось странным ощущением. Разум, который воспринял вход в туннель на свету, снова осматривается в его поисках, не может его найти и медленно теряет равновесие.

Мы причалили после второго моста, так как карта сказала, что поблизости есть паб. За всё это время между нами было произнесено всего несколько слов, из-за его шока, и все они были сказаны во время швартовки. Когда, наконец, мы уселись за стол перекусить остывшим чаем, он не хотел встречаться с моими глазами и односложно отвечал. Я поднялся, и он взглянул на меня. Но это было для того, чтобы сесть к нему с его стороны стола и вновь обнять его.

- Не беспокойся, - сказал я ему. - Всё нормально, по правде.

- Мне не надо было этого делать.

- Я был не против. Это было здорово, пока не загудела та лодка.

- Я знаю. Но я знал тогда, что мне не надо этого делать.

- Почему?

- Это как-то... глупо.

- Нет, это не так. Чтобы ты чувствовал, если бы я делал это с тобой?

- Это совсем другое дело.

- Нет, не так. Почему другое?

- Я младше.

- Так почему другое дело?

- Ты можешь сделать мне больше, чем я осмелюсь сделать тебе.

- Я думаю, что мы занимались большинством вещей друг с другом. Осталось лишь совсем немногое, что мы можем сделать, не повторяясь, разве что ты захочешь попытаться войти в меня.

- Я знаю.

- Нет, внутрь меня, как мужчина с женщиной.

Он взял паузу.
- Ты хочешь меня тоже?

- Нет. Я не про то подумал. Это то, как я всегда думал, неприятно. Но тогда меня учили, что неприятны многие вещи, которые на самом деле хороши. Во всяком случае, если ты не хочешь, чтобы я делал это тебе, то есть один из нас не захочет этого, то мы вовсе не будем этим заниматься.

Ещё пауза.
- Значит ли это на самом деле, что ты не против?

- Да. Я имею в виду нет. Я имею в виду, что не возражаю. На самом деле я был бы рад, если бы ты по-простому сделал это со мной.

Наконец его рука обвилась вокруг меня, и он поднял глаза и вздохнул.
- Ты прости меня. У тебя, правда, всё в порядке?

- Хочешь посмотреть?

Он кивнул. Я вышел из-за стола и встал перед ним.
- Ну, смотри.

Он взглянул с удивлением, затем опустил глаза и, протянув руку к моей ширинке, потащил молнию вниз. Освободив меня там от одежды, он поднялся. Красные отметины всё ещё были, но уже не такие заметные. Он нежно прикоснулся там и был рад, что боли нет. Он подумал о том же, о чём и я. Очень нежно поцеловав там, сверху и снизу, он осторожно снова заправил его в трусы.

- Прости.

- Если ты скажешь это ещё раз, то я ударю тебя. Более того, я укушу тебя туда же.

- Прости.
Но на этот раз голос зазвенел, глаза смотрели на моё лицо, и его улыбка снова раскрылась во всю ширь.

Мы немного перекусили и, естественно, закончили это дело в пабе. Что меня поражало в этих местах, так это готовность обслуживать меня пивом для Джеймса, даже если он застрял на половине пинты. Однако, мы молчали об этом. Ещё мы поиграли на бильярде, и когда играли в "лучший из девяти", подошёл неприятный тип.

- Вы будете тут весь вечер?

- Извините, - сказал я. - Я не знал, что вы ждёте.

- Жду целую вечность.

- Извините. Там, откуда я родом, кладут монету на стол или пишут заказ.

- Зачем мне трахаться с этим, если я заказал столик в своём собственном пабе.

Мне по-настоящему не понравился его настрой.
- Тогда окей. Мы закончим свою игру и стол ваш.

- Я тоже так думаю.

- Хороший парень, - сказал Джеймс, когда тот оказался вне пределов слышимости. - Надеюсь что они здесь не все такие крутые.

Мы сдержали своё слово, и отошли от бильярда, предоставив его неприятному типу. Когда я в следующий раз направился к бару, хозяин отозвал меня в сторонку.
- У вас не вышло неприятностей с тем парнем, который сейчас у бильярда?

- Ну, он был не совсем вежлив.

- Ты должен присматривать за ним. Неприятный человек. Гомик, представляешь. Сидел раз за нападение.

- Нападение!?

- Да. Встряхнул одного чувака. Немного больше, чем нужно, если ты понимаешь, о чём я.

- Нет, не совсем.

- Ну, он "странный". И этот чувак не собирается играть. Мы знаем его. Он станет натуралом, только когда сдохнет.

- Он, что, изнасиловал его?

Человек неловко посмотрел.
- Что-то вроде того.

- Спасибо за предупреждение.

Я вернулся, чтобы рассказать об этом Джеймсу. Как и я, он оказался поражённым, что такой жуткий тип может быть гомосексуалистом.
- Кто захочет его компании? - спросил он. - Неудивительно, что он должен был кого-то схватить и затем заставить, если он таков, какой есть.

- Это не оправдание!

- О, я знаю. Но ты же сам видишь, что получить что-то он может только таким путём.

Мог ли так поступить я? Психологическая жилка Джеймса мне была незнакома ранее.
Мы пошли и уселись в стороне от бильярдного стола и его нового оккупанта, хотя я чувствовал желание пойти и посмотреть, чтобы понять, как ещё один из "нашего рода" выглядит и ведёт себя. Но возобладало благоразумие. Я сообразил, что у меня есть кто-то несравненно более привлекательный для наблюдения и вместе с этим всплыло в мозгу, что ему в настоящий момент всего четырнадцать. Даже если его мозг работает получше, чем у некоторых двадцатилетних, и его тело крепкое и здоровое, силы его мускулов не хватило бы против тридцатилетнего мужчины, если бы тот замыслил недоброе. Нет, такому не бывать. Хорошо, что мы в стороне.
Но мир длился недолго.
Звук бьющегося стекла и крики, а затем треск и удар, хорошо приправленный криками и воплями, и под конец стон, продемонстрировали, что в пабе не все ладно. Джеймс посмотрел на меня, я посмотрел на него и мы вдвоём взглянули на бармена, который прижимал телефонную трубку к уху. На другом конце паба раздался грохот, после которого хлопнула дверь.
Мы двое снова посмотрели друг на дружку, пока другие спешили к той части паба, где у бара стоял бильярдный стол. Джеймс выглядел взволнованно и привстал.

- Хочешь пойти? - спросил я.

Он покачал головой и посмотрел в сторону места активных действий. После чего, к моему удивлению, он попросту исчез в том направлении, и, прежде чем у меня появилась возможность последовать или что-то сказать ему, я услышал его решительный голос, который я едва узнал.

- Я из Ассоциации скорой помощи Святого Иоанна. Я могу вам помочь? Нет, не становитесь там на колени, там битое стекло. Здесь... подержите его под руки... это здесь.

И подойдя взглянуть на место происшествия, я поразился. Пятеро взрослых бесполезно стояли вокруг, в то время как шестой поддерживал под руки молодого человека, чьё тело ничком лежало на полу. Пока я, разинув рот, стоял, Джеймс указывал своему помощнику, как правильно зажать рану под его рукой. А затем...

- Эй... вы слышите меня?.. Эй?..

Фигура на полу издала хрип. Джеймс, присев у головы человека, очень осторожно взял её в свои руки, ощупал её кругом, а затем и спину. Но другими повреждениями, кроме раненой руки, оказались только красная отметина на виске и другая пониже челюсти, которую в настоящий момент ощупывал пальцами Джеймс. В какой-то момент он остановился и посмотрел на человека.
- Всё в порядке, не беспокойтесь. Но не двигайте сейчас челюстью. Просто скажите да или нет. Больно где-нибудь ещё?

- Нет

- Что вы чувствуете? Как вас зовут?

- Кентон Дрю.

- Хорошо, Кентон. Вам будет получше через минуту, просто поверьте мне. У вас порез на руке и синяк на голове, и ощущение, что ваша челюсть может быть сломана, но это ничего, будет как новая. Я собираюсь вызвать скорую помощь, чтобы отвезти вас в больницу, где о вас позаботятся.

Он стремительно глянул вверх, на бармена, который нависал над ним, открыв рот, также как и все мы.

- Вы можете это сделать?

- Уже. И полицию.

- Спасибо.
Словно он был врачом и распоряжался тут. Ну, я полагаю, что он распоряжался. Никто ничего не делал. Кентон ошеломлённо глядел.

- Где вы живёте, Кентон?

- Здесь.

- Что, в пабе?

- Нет, в деревне.

- На какой улице?

- Ватерлейн.

- Какой номер?

- Пять.

- Можем ли мы позвонить, чтобы за вами пришли?

- Нет. Я живу один.

- Хорошо. Просто полежите спокойно. Вы можете найти что-то подложить ему под голову, пожалуйста? И по-прежнему зажимайте порез. Поменяйте руку, если необходимо. Есть ли аптечка?

Это было к бармену, который по-прежнему бездеятельно нависал над ними. Мужчина кивнул и поплёлся за ней.
Дверь открылась, и вошёл совершеннейший тип старомодного сельского английского полисмена. Большое во всех отношения, его лицо покраснело за годы службы от непогоды, и с него никогда не сходило постоянное выражение удивления. Я ожидал, что он начнёт с "алло", "алло", "алло", но он этого не сделал.

- Что ты собираешься сделать, молодой человек? Оставь все это для тех, кто понимает, что делать.

И он опустился на колени, чтобы взять всё в свои руки.

- Не становитесь здесь на колени, сэр, тут повсюду разбитое стекло на полу. И я из Ассоциации скорой помощи Святого Иоанна.

Служитель закона на момент замер, затем поднялся и серьёзно посмотрел на моего Джеймса. Я хотел что-то сказать грузному офицеру, но Джеймс сделал это по-своему.

- Ох, - это было всё, что офицер сказал, прежде чем повернулся к бармену. - Что тут произошло, Генри?

- Это всё Билл Соломон. Он был здесь и Дрю был с ним. Они играли на бильярде, и следующее, что я понял, это то, что он разбил стекло о голову Дрю, затем треснул того об стол, в то время как он пытался защититься рукой. Потом он удрал, и я позвонил тебе, и это парень представился, как знаток первой помощи и пытается оказать её ему.

Потребовалось некоторое время, чтобы он переварил это.
- Ты позвонишь сам, или лучше мне сделать это?

Вскоре прибыла скорая. К тому времени Джеймс уже наложил аккуратную повязку на руку Кентона и всё возможное, чтобы поддержать подозреваемую в переломе челюсть. Прибывший медик бросил всего один взгляд на это, после чего посмотрел на Джеймса.

- Там есть стёкла?

- Нет, сэр. Я тщательно проверил.

- Челюсть?

- Я нащупал выступ на ней, с правой стороны, чуть повыше рта. Возможен перелом, поэтому я зафиксировал её.

- Голова?

- Ничего не нащупал, но старался сильно не давить.

- Терял ли он сознание?

- Нет, когда я подошёл, но мог сделать это до меня.

- Как быстро это произошло?

- При...

- С полминуты, - сказал я.

Человек взглянул на меня.

- Мы вместе, - сказал я ему.

Он кивнул.

- Ты сделал всё хорошо, - сказал он Джеймсу. - Вот это настоящая больничная перевязка. Красный крест?

- Нет! - Джеймс почти что кричал. - Ассоциация скорой помощи Святого Иоанна.

- Ох. У неё есть название, я полагаю?

Джеймс назвал его. Медик оказался ещё более впечатлён.

- А ты? Где ты живёшь? Ты же не здешний.

- Мы с каналов, - сказал Джеймс.

- О. Ну, вы забудете обо всём этом, за исключением того, что сделали всё очень хорошо, молодой человек. Вам светит карьера в медицине, осмелюсь сказать.

После чего он переключился на Кентона Дрю.
К нам подошёл полисмен.
- Ты не слишком молод, чтобы находиться здесь? Сколько тебе лет?

- Четырнадцать, сэр.

- Слишком молод. Мне придётся попросить вас уйти, как только мы поймаем Соломона. Ты не должен находиться тут без взрослых, пока тебе не исполнится восемнадцать. И ты, Генри, должен об этом знать, с твоим-то большим опытом.

- Но он с другим парнем, Альф. Скажи об этом, сынок.

Это ко мне.

- Да, мы вместе и мне девятнадцать.

- Точно? Когда ты родился?

- Четвёртого июля 1950 года.

- Имя?

- Мартин Финч.

- А ты?

- Джеймс Эванс.

- Хорошо. Но, не пей спиртное в пабах, пока тебе не исполниться восемнадцать. Разве что я тебе куплю разок, раз так. Генри! Отпусти этим ребяткам напитки. Всё что они хотят, на их вкус. Я ухожу, но я вернусь, когда мы поймаем Соломона и они не должны уйти до тех пор. Отличная работа, молодой человек, и я не хочу увидеть, что было в твоём стакане, когда вернусь. И не хочу увидеть, что ты пьян.

Он вышел. Мы оба в недоумении посмотрели на бармена. Он рассмеялся.

- Это его способ сказать, что вы можете выпить и всё за его счёт, пока он на дежурстве, но вы не должны напиться или показать, что выпивали, когда он вернётся.

Мы вернулись к бильярдному столу. И когда констебль вернулся, дали понять, что у нас ни в одном глазу. Но я бы не стал клясться, что каждый из нас был трезв как камень. Хорошо, что нам не дали полицейского эскорта к лодке, потому что когда прохладный ночной воздух ударил в нас, мы зашатались. Только с помощью чрезвычайной осторожности я не выронил ключи от каюты в канал. Одной рукой обнимать и поддерживать Джеймса, а другой открывать дверь, когда сам качаешься, трудновато. Я направился прямиком в каюту и опустил его на кровать.

- Скоро вернусь.

Я запер дверь, после чего посетил туалет. Когда он услышал меня, ему захотелось тоже, так что мне пришлось его снова поднять, привести туда, хихикающего как ребёнка, расстегнуть ширинку и попытаться направить в нужном направлении. К этому времени я тоже хихикал. Это было не самое аккуратное прицеливание, но я сказал ему, что уберу утром. Мы шатались весь наш путь в каюту, и я опять положил его на кровать. Он закрыл глаза.

- Давай. Засыпай.

- Устал.

- Я тоже. Но нам в первую очередь нужно в кровать.

Наступило молчание. Я быстро разделся до трусов, а затем удивился, чего это я такой застенчивый. Они тоже были сняты, и я повернулся к нему.
Он выдохся по-настоящему. Я разул его и пощекотал ноги, безо всякой реакции с его стороны. Так что мне пришлось полностью его раздеть, и на второй секунде я понял, как трудно это делать с изогнувшимся телом, которое не заинтересовано тебе помогать. Наконец он лежал передо мной голый, лицом вверх, без сознания, и, на мой взгляд, он немедленно избавился от всего того, что являлось помехой для моей любви, которую я хотел защищать и с которой связать жизнь. Не без труда я затащил его под одеяло и залез рядом, всё это время наблюдая за ним. Мне так хотелось дотронуться до него, ещё раз полюбить его физически, но между нами было столько уважения, а также и любовь, что это было бы неправильным. Поэтому я просто поцеловал его в губы и рот и, устроившись рядом, заснул.
Было ещё темно, когда я проснулся, и некоторое время лежа, соображал, от чего. Затем рядом со мной зашевелилось, и я знал, что это он.

- Ты в порядке? - пробормотал я.

- Нет. Голова болит. Хочу в туалет, - произнёс он после паузы.

- Помочь?

- Нет. Я в порядке.

Пока я продолжал лежать, он направился в туалет и опустошал себя. Он не вернулся назад и я сильно встревожился. Я как раз собирался пойти и посмотреть, что случилось, когда услышал безошибочные звуки выхода вчерашнего пива назад, наружу. Для меня этого хватило. Я вернулся на кухню и набрал большую кружку воды, затем остановился перед туалетом, где всё ещё продолжались страдальческие звуки. Когда они закончились, я заговорил.

- Джеймс... Это и со мной случалось, знаешь ли.

Стон.

- Могу я войти?

- Ммм.

Он был в классической позе большого белого телефона, с головой над унитазом, бледный и дрожащий.

- Прополоскай рот вот этим.
Я вложил кружку в его дрожащую руку. Ему удалось неуверенно посмотреть на меня и выдать небольшую улыбку.

- Прости.

- Это мне надо извиняться перед тобой. Мне надо было остановить наше пьянство пораньше.

- Я никогда не думал... - сказал он, полоская рот и сплёвывая в неприятный сосуд перед ним. Меня тоже прижало.

- И я, - сказал я ему. - И это второй раз, несмотря на мой опыт раньше. Чувствуешь себя получше?

- Думаю да.

- Тогда ещё раз прополоскай.

Он повторил.

- Писал?

- Ммм.

Таким образом, мы снова стояли вместе, избавляясь оттого, что могло быть излишками вчерашнего времяпрепровождения. Затем я заставил его выпить немного воды, чтобы разбавить алкоголь в его крови и отвёл обратно в постель.
Пока что использование лишь физической стороны любви, произошедшей между нами ночью, вело в тупик. Укрепление других способов доверия и заботы между нами было слегка магическим. Он знал, что я всегда приду на помощь, когда он будет нуждаться в ней, а я знал, по событиям в пабе, что он сделает то же самое для и меня, и даже, наверное, лучше. Я был очень рад, что его родители отсутствовали.

К моему большому облегчению и зависти, он почувствовал себя утром прекрасно. Вероятно, он избавился от многого в туалете и разбавил остальное так, что ничего не вызывало у него обычной головной боли. Он был немного тих и не совсем уверен насчёт завтрака, но это уже было совсем неплохо.

- Прости насчёт прошлой ночи, - произнёс он наконец. - Мне было великолепно до тех пор, пока я не вышел из паба, но за тем меня просто сшибло с ног.

- Так иногда бывает. Но мне надо было предвидеть этого и остановиться.

- И спасибо, за то что, помог мне.

- Но разве это не то, что люди делают, когда любят? Помогать друг дружке?

- Он смущённо улыбнулся.
- Наверное.

- Ну тогда ладно.

- Интересно, что случилось с тем чуваком.

- С которым?

- С обоими, если подумать.

- Один в кутузке, я надеюсь, а другой в больнице.

- Мы никогда не узнаем, - сказал я. И это показало, как все мы можем ошибаться. У второго моста нас поджидал очень нетерпеливый полисмен, делавший рукой нам знаки, словно регулировал движением автомобилей на перекрёстке. Единственное место, где мы могли остановиться и объясниться, которое мы нашли поблизости, оказалось под мостом.

- Разве тут плохо? - крикнул он.

- Что случится, когда пойдёт другая лодка? - спросил я.

Он покачал головой, показывая, что он понимает, но это ему не нравится. Он следовал за нашим движением ещё примерно с полмили, прежде чем мы сумели найти подходящее место у берега, где смогли пришвартоваться.
Он вытер лоб, когда принимал чашку чая в каюте.

- Вы одни, не так ли?

- Мы плывём в Бирмингем, чтобы там встретиться с нашими родителями. Они были вынуждены сойти с лодки и поехать туда на деловую встречу.

- А. Братья?

- Нет, друзья.

- А. Адреса, пожалуйста.

Мы сообщили. Я был горд дать адрес моей новой квартиры.

- Хорошо, мы схватили Соломона после сопротивления. Неприятная сторона работы. Тот парень сказал, что Соломон положил на него глаз, хотя ему пристало ходить ещё в школу. Не в том дело, хотя я и не виню его. Гомик! Ух!

Я гадал, нужно ли мне то-то отвечать. Нет. Только из-за присутствия Джеймса. Слишком много выводов можно сделать. Я надеялся, что Джеймс думает о том же.

- Парень сказал, что он очень благодарен вам, молодой человек. Хочет встретиться с вами. Он в порядке, сломана челюсть, и на рану на руке, вы знаете, пришлось наложить несколько швов. Ты с лёгкостью выполнил работу врачей, сказали они. По-настоящему хорошая работа, и вся информация, которая им нужна, и всё это без суеты. Могу ли я дать ему твой адрес?

- Думаю, да

- Звучит не слишком восторженно, мальчик. На край, он может написать тебе.

- Окей. Но я делал то, чему учился. Хотя приятно получить практику на реальном пострадавшем.

Полисмен взглянул на него.
- Не хочешь взглянуть на него?

- Ну, на этой неделе вряд ли. Я хочу насладиться своими каникулами.

- Я полагаю, он потом напишет.

- Окей.

- Мы не нуждаемся в вас как в свидетелях. Генри говорит, что вы сидели за углом и в любом случае ничего не видели.

- Это так.

- Жаль. Но я рад, что вы оказались там, даже если вы не нуждались в выпивке.

- Я уверен, что вы никогда не видели, как он пьёт алкоголь, - сказал я, рассчитывая на удачу.

- Нет, вы правы, я никогда не видел. Но в следующий раз, когда будете делать это, просто помните, что не все сотрудники полиции так близоруки, как и я. Я ухожу. Приятного пути и наслаждайтесь своими каникулами. Ох, кстати, вы взяли неверное направление на Брум.

- Что? - вскрикнули мы в унисон.

- Вам надо было повернуть у Стратфорда налево, а не направо. Вам нужно будет возвращаться через туннели.

Я посмотрел на него, потом на Джеймса, затем обратно.

- Вы не слишком отклонились от пути, ребята. Есть возможность плыть вперёд, туда и развернуться там, где справа впадает приток. Будьте осторожны и такая короткая лодка, как ваша, позволит продолжать получать удовольствие.

Мы поблагодарили его. Он ушёл, мы собрались и незамедлительно направились к месту, о котором он упомянул. Разворот оказался легче, чем я ожидал и вскоре мы вновь проследовали мимо паба и как кролики, скрылись в туннеле. На этот раз была моя очередь делать чай для него, пока он правил, так что я надумал проделать ему то же, что он делал мне, но, желательно, без отметин от зубов. На нём были шорты, и я нащупал его бедро, в то время как он засмеялся. Пролезть под его нижнее бельё оказалось проблемой, но, в конце концов, его набухший член оказал в моих руках, одежда сбилась в кучу, освобождая его пах, и его мошонка оказалась целиком в холодном воздухе туннеля. Когда мой рот обхватил его, он заёрзал из-за прикосновения моего языка и лодка зарыскала из стороны в сторону по туннелю и чтобы избежать царапин и дальнейших задержек, я подумал, что будет лучше, если я оставлю его, но не так-то легко сделать это со ставшего колом органа.
Он оказался очень разочарованным.
Выход из темноты туннеля на яркий солнечный свет вызвал облегчение, несмотря на то, что мы оказались временно ослепшими. Вскоре мы оказались у Стратфордского рукава, и после того, как мы проследовали туда, то увидели скрывавшийся в зарослях указатель, и я издал небольшой смешок.

- Нам нужен телефон, - неожиданно произнёс он. - Уже почти одиннадцать.

Я потерял счёт времени. Мы договорились позвонить родителям в одиннадцать, чтобы рассказать, где мы встретимся с ними. Это время подошло, и поблизости не было телефонов.

- Я знаю, - сказал Джеймс, - у каждого моста я буду сходить, бежать на дорогу и смотреть, есть ли там телефон. Если есть, то я помогаю тебе швартоваться, и мы звоним.

Это было разумно. У третьего моста, рядом с Борневилльской фабрикой, он вернулся, яростно жестикулируя. Я направился к берегу, и мы позвонили, опоздав всего на полчаса.

- Ты придурок, - сказал мой вежливый родитель, когда я поведал ему, как мы плутали. - Мы увидимся около полудня у Перекрёстка Фермерского Моста [перекрёсток каналов в Бирмингеме.]. Вы уверены, что найдёте его? Там будет много лодок и паб у канала. Вам нужно будет плыть туда по Гэз-стрит-бесин [канал в центре Бирмингема.].

- Окей, пап. Ты же знаешь, что у нас есть карта.

- Ну да, и глядя на неё, ты пропустил Вустер и Бирмингем. Затем, вы бы оказались в Лондоне. Если бы у вас была неделя, то, полагаю, вы смогли бы это заметить. Всё в порядке?

Нужно ли мне рассказывать ему, что Джеймс чуть напрочь не откусил мой вилли, что мы едва избежали драки, что Джеймс оказал невероятную первую помощь, что мы занимались любовью и собираемся провести остаток жизни вместе?

- Да, спасибо, пап.

Плохое настроение прошло. Я положил трубку. Оставшаяся часть пути прошла без приключений, только несколько мрачные старые промышленные здания все чаще зажимали канал и нас. Мы повернули за угол и, наконец, это оказалась Гэз-стрит-бесин, в шестидесятые мрачная и закопчённая, хотя и с признаками появления интереса, который однажды приведёт к её возрождению, как достопримечательности каналов. Плывя дальше, под широкий мост или в короткий туннель, по которому проходила главная улица с её магазинами над каналом, мы добрались до перекрёстка. Он напомнил мне аттракцион с электрическими машинками на автодроме. Мы приняли влево и вскоре обнаружили паб, возле которого и пришвартовались.
Было обеденное время, и я решил, что мы просто перекусим, в то время как родители могли поесть и в отеле, и у нас не так много времени на это. Мы были примерно на середине этого процесса, когда лодка закачалась, и мы посмотрели друг на друга в ожидании.

Это были родители.

Мы оба с воодушевлением встретили их. Я думаю, что если бы у нас не было такого количества приключений - всех видов - мы бы восприняли их возвращение только небольшим восторгом. Но приключения меняют людей, и это были немного другие Джеймс и Мартин, чем те, которые когда-то сели в лодку. И мы могли многое порассказать им.
И, наконец, они смогли услышать всё обо всём. Нет, мы не поведали им об интимной части, ни о том, что будем жить вместе, как только сможем. Ни о нашей любви. Но ведь было и остальное.

- Как объяснить это? - спросила Дорин Эванс, листая газету. А там было:

ТАИНСТВЕННЫЙ МАЛЬЧИК СПАСАЕТ ПОСТРОДАВШЕГО

Мальчик, который пожелал остаться неизвестным, потому что он, будучи несовершеннолетним, распивал спиртные напитки в пабе с взрослым приятелем, спас жизнь жертве жестокого нападения прошлой ночью. Мальчик, примерно шестнадцати лет от роду, оказался свидетелем инцидента, в котором известный криминальный авторитет нанёс серьёзные травмы своему спутнику, 22-х летнему Кентону Дрю. По-видимому, это было немотивированное нападение. После инцидента мальчик невозмутимо оказал первую помощь, остановив сильное кровотечение из раны, на которую позже наложили швы. Отвечая на вопросы приехавшей позже полиции, мальчик сказал, что он обучался в Ассоциации скорой помощи Святого Иоанна. Полиция выследила нападавшего, и теперь он отвечает на их вопросы.

- Чёрт возьми, - проронил Джеймс. - Как много лжи. Я ни с кем не говорил и он бы всё равно выздоровел, перевязал бы я его или нет. И я не таинственный. Но это хорошо, что они подумали, что мне шестнадцать. Имей в виду, они думают, что ты - пожилой человек, Мартин.
И мы погрузились в приступы смеха.

- Надеюсь, что у вас нет неприятностей с полицией, у вас двоих, - сказала мама. - Мне никогда не нравилось, что ты поощряешь Джеймса пить, ты знаешь это.

- Никто его не поощрял, он сам такой, - ответил я.

- Ты знаешь, что я имею в виду.

- По-любому, мы не попали в беду, так что это не проблема. Полисмен говорил с нами и всё в порядке, это он сказал нам, что мы плывём не туда.

Казалась, она примирилась с этим. Прошли те времена, когда всё автоматически признавалась моей виной. Мы ещё проговорили некоторое время, и, в конце концов, решили, что нам лучше трогаться в путь.
Чуть позже случился военный совет, на котором мы узнали, насколько успешны были их переговоры. Перспективы для наших обеих семей оказались очень хорошие.
- Кто знает, - сказал папа, - возможно, что через несколько лет мы будем в состоянии позволить себе подобную лодку, но это только между нами.

- Считайте, что я в команде, - быстро сказал я. - И Джеймс, как член команды и знаток первой помощи.

Они рассмеялись.
- Надеюсь, что в следующий раз вам не придётся делить кровать, - сказала Дорин. - Это не могло быть хорошо для вас двоих.

- О, с Джеймсом было хорошо.

- О, Мартин был окей.

Эти две фразы вышли одновременно.
Они опять рассмеялись.

- Сейчас среда, после обеда, - объявил я вдруг, подумав, что лучше сменить тему. - Если мы хотим вернуться к субботе, нам лучше поторапливаться. Я упустил из виду маленький факт всеобщего возбуждения.

- Как долго возвращаться назад? - спросил папа.

- Немного меньше, чем добирались сюда, потому что мы знаем, что делать. Я подумал, что мы сможем вернуться назад по главной линии Гранд Юниона [часть Британской сети каналов.], чтобы таким образом завершить путешествие.

- Окей. Это значит, что нам нужно спешить?

- У нас есть два с половиной дня на то, что мы сделали за четыре, которые плыли сюда.

- Что?

- Не волнуйтесь сильно. Мы немного слонялись по пути, и не забывайте, что последние два дня были медленными из-за того, что мы были только вдвоём.

- Тогда нам лучше побыстрее отчаливать. И плыть до тех пор, пока не станет слишком темно.

Не теряя времени, мы отправились вниз к шлюзу Эштона, затем к притоку Дигбета и шлюзу Аштид, чтобы попасть в Гранд Юнион у Бордесли.
На этом участке большая часть канала и большинство шлюзов находятся под зданиями с квартирами и офисами, опирающимися на огромные бетонные сваи. Это жутковатое ощущение узнавать, как двигатель резонирует от бетонных стен и потолков, и что есть люди, живущие и работающие над вами. Было очень приятно вновь оказаться на открытом пространстве, даже если это тёмный переулок Бирмингема, приветствующий вас. Мы по очереди сменялись у руля и при шлюзовании и всю второю половину дня и ранний вечер с радостью занимались этой работой.
В Олтон мы приплыли практически неожиданно, в гораздо более приятную местность, состоящую в основном из лесистых рощиц, отсекающих от мирного канала все прежние ужасы, хотя и пропускающих сквозь кроны слишком мало необходимого света вниз. К счастью, мы не повстречали других лодок. У следующего моста, где паб расположился в стороне от шоссе, мы остановились. Не слишком скоро, потому что матери были заняты на кухне и тревожно выглядывали, чтобы пронаблюдать, как мы будем швартоваться.
Потом мы поели и помылись, и наш визит в паб около десяти вечера был только ради выпивки. Я с интересом заметил, что выбор Джеймса пал на безалкогольные напитки, и я оказался не в настроении на большее, чем пинту, впрочем как и остальные.
Ложиться спать вместе с другими людьми на лодке по прошествии последних двух ночей было довольно странно, но как-то успокаивало. Я не знаю, чувствовал ли Джеймс то же самое, но, хотя мы знали, что не сможем больше бродить повсюду и шалить, как мы к этому привыкли, мы могли просто вернуться в нашу комнату и ощущали себе в несколько большей безопасности.
Почему я почувствовал свою сущность только в девятнадцать?..

И мы вернулись в нашу каюту, и он тотчас же развернулся и посмотрел на меня, и я взглянул в ответ, и улыбка появилась на его лице, очень медленно, до тех пор, пока вся его физиономия не ожила и не засветилась удовольствием... от моего вида? Я так ещё и не понял, что он видел во мне, я могу сказать то же самое и сейчас, в момент, когда всё это пишу.
Мы, конечно же, обнялись и медленно помогли раздеться друг дружке, и под конец, встав так, что мы соприкоснулись повсюду, в то время как наши руки исполняли древние грациозные танцы исследования и ощупывания тела своего партнёра. После интенсивного массажа, сопровождаемого поцелуями и интимными прикосновениями, мы рухнули на кровать. И, конечно же, было невероятное, громаднейшее удовольствие, и удовлетворение, и желание, чтобы это никогда не закончилось.
Я понимал, что вскоре мы должны будем неизбежно освободиться, и ему это тоже потребуется, поэтому его лицо исчезло от меня. Его тело в поле моего зрения развернулось ко мне другой своей частью, чтобы наши рты смогли вовлечься в игру там, где в них больше всего нуждались, и там, где они продемонстрировали бы большую любовь, нежели изучая друг дружку. И постепенно его действия в отношении меня достигли ещё более высокого уровня ощущений, и, наконец, как я понял по движениям, звукам, и струям горячей жидкости у себя во рту - это случилось с ним, и я прижал его к себе, заставив проникнуть внутрь себя поглубже, и осознание его взрыва у меня во рту заставило меня сделать то же самое у него.
Невзирая на необходимость отдыха и восстановления, несмотря на наступившую реакцию, каждый из нас смог кончить ещё по разу быстро истощающейся эрекцией. На некоторое время мы отделились друг от друга.
Но вечерняя прохлада дала о себе знать на наших вспотевших и покрытых испариной телах, и, после того, как остальная часть лодки погрузилась в молчание, мы залезли под одеяло, поцеловались ещё раз и заснули.

Утром я проснулся вместе с рассветом, событие настолько редкое для меня, как и яйца в гнезде кобылы. Я лежал лицом к нему, а он - лицом ко мне. Я долгое время просто наблюдал за ним, зная и любя каждый изгиб его невероятно юной внешности, ещё беззащитной, лица, удивляющего силой ума, которые ещё развивался, и тонкий интеллект, который управлял им. Я познал потенциал его реальной любви - не пробной, крутой мужской, которую, вероятно, демонстрируют большинство его одноклассников, а реальной, в которой почти с гордостью, конечно искренней, он признался и продемонстрировал мне, не только сейчас, на этих каникулах, но и раньше, тогда, в Эмбердейле. Если бы он был просто мальчиком с тем же характером, я бы всё равно привязался к нему. Но любовь, которую он дал мне наравне с моей к нему, привязала меня ещё сильнее и заставила меня захотеть продемонстрировать её ему ещё с большей силой. Что в свою очередь усилило его любовь ко мне. И поэтому наша любовь и уважение взаимно наполнялись, как это бывает между двумя любящими людьми.
Мне не хотелось, чтобы он когда-либо покидал меня.
И это привело меня к мысли о том, что его ждёт. И заставило меня понять ещё раз, что мы можем расстаться надолго. На годы. После Марка я знал, что мы не должны ничего показывать, чтобы наши родители забеспокоились по поводу нашей дружбы не раньше, чем он достиг бы возраста, когда закон разрешал, и в этот момент я бы с радостью объявил о нашей любви миру. Но только тогда, когда он будет думать и желать этого.
Но не уйдёт ли он от нашей любви, когда мы будем на расстоянии друг от друга? Я так не думал. Но это был колоссальный риск. При этой мысли я заёрзал в постели, и пара сонных глаз уставилась на меня.
Теперь настала моя очередь медленно улыбнуться ему. Я провёл пальцем по его щеке, и он слабо улыбнулся в ответ. Разве эти ощущения не говорят о глубоких чувствах? Или это было больше похоже на бессловесную торжественную музыку, неслышную никому кроме меня? Было ли это и в его сердце тоже? Была ли там эта музыка?

- Время душа? - спросил он, и это вернуло к моим первым словам по утрам, в те времена, когда мы делили постель в Эмбердейле, и заставило нас двоих рассмеяться одновременно и неожиданно громко.

- Егоза, - сказал я ему. Недоумение сменилось широчайшей фирменной улыбкой, когда он сообразил.

- Мы можем обняться? - спросил он с желанием.

Это было впервые, когда он спросил об этом у меня. До этого так не бывало. Мелочь? Возможно, но не для меня. Для меня это был один из первых знаков, неосознанно выданный им, о том, что он действительно нуждается во мне, так же, как я нуждаюсь в нём, и, будучи неосознанным, выданным просто по необходимости, и от этого ещё более честный. И да, зная о том, о чём только что написал, я был уверен в его любви ко мне. Но любящий человек в этих неосознанных маленьких знаках не нуждается.

И я подвинулся к нему, и мы обхватили друг друга, совершая небольшие телодвижения, чтобы устроиться поудобнее, наслаждаясь ощущениями, нежным запахом дыхания, который пробивающийся сквозь беззащитно выставленную кожу, после чего мы снова заснули.

До поры, когда раздался стук в дверь. Почти одновременно наши глаза распахнулись во всю ширь, словно восклицательные знаки и мы потрясённо уставились друг на дружку. Ни без усилия мы отделились, каждый к своей стороне постели.

- Входите, - разрешил я. Дверь открылась. И затем я почувствовал чудесный аромат поджаренного бекона.

Глава 23

Мы обрадовались, хотя и не привыкли к этому. К завтраку в постели то есть. Хотя должен заметить, что это совсем не то, что мне нравится. Слишком неудобно есть и появляется такое чувство лени, что это слишком даже для меня. Но в качестве благодарности за нечто особенное это один из самых отличных комплиментов, которые вы можете сделать тому, кого любите. Этот замысел предпочтительнее многих иных действий.
Мы поели почти молча, стараясь не пролить чего-нибудь на одеяло - это не легко, когда вы имеете дело с жидким желтком. Когда мы закончили, я заметил, что у него осталось немного на подбородке, и сказал ему об этом.
И очень длинный язык вытягивается изо рта вниз и слизывает. Должно быть, я выглядел очень ошеломлённо.

- Не удивительно, что тебе удаётся делать это мне, с таким-то языком!

- Это разве плохо?

- Нет. Но он длинный.

- Зато это моё преимущество, примерно как большой пенис.

- Я с нетерпением жду его. Но только не слишком большого, я надеюсь. Чтобы я смог поднять его одной рукой.

- Или ртом?

- Особенно ртом, - подтвердил я, и при мысли об этом моё сердце ёкнуло.

Через пять минут или чуть позже они отчалили, но мы были слишком заняты, чтобы обращать на это внимание. Примерно через полчаса мы снова оказались обессиленными и довольно влажными во многих местах, даже не смотря на то, что мы старались обойтись без этого. Он коротко рассмеялся.
- Мне никогда не было так приятно после завтрака. Мммм. Могли бы мы заниматься этим почаще?

- Мне хотелось бы этого.

Мы очутились на палубе почти во время, чтобы избежать неприятных расспросов, несмотря на то, что мы находились на лодке последние два дня только вдвоём. Впереди маячили шлюзы Кловли, и я по опыту знал, как тяжело, медленно и утомительно они проходятся. Их всего пять, но знайте, что они там есть. Шлюзы особого типа, можете вы сказать.
Мы плыли дальше, периодически сменяясь у руля. Мы прошли Кингсвудский перекрёсток, где мы вплыли в Страдфордский канал, туннель Шревли, который показался таким коротким после Кингс-Нортоновского, что мы едва заметили его.
В верхней части Хаттонского каскада шлюзов мы приостановились.

- Паб - радостно заметил Джеймс.

Но мы не высадились, мы продолжили плыть по нашему обратному пути через шлюзы, перехватывая бутерброды и запивая их галлонами чая, потея над первыми пятнадцатью из двадцати одного тяжёлого, широкого шлюза. Мы остановились только после него, хотя осталось ещё "просто" шесть шлюзов до конца каскада, и папа произнёс:
- Проклятье.

Питер посмотрел на него.

- Кровавые английские законы лицензирования. Они закрыты.

Мы все нуждались в пинте пива.
Таким образом, нам пришлось сражаться с оставшимися шестью шлюзами под шумной дорогой А46, из-под которой мы выбрались к мысу Доброй Надежды.

- Чувствуется, что мы обогнули мыс Горн, а не мыс Надежды, - устало произнёс мой отец. - Не может быть, чтобы они все были закрыты, верно?

- Нет, папа, - заявил я, - уже с полчаса. Мы могли бы пополнить запас воды и избавиться от мусора. Можем сделать это и без вас.

- Слава Богу, - сказал он. - Мой сын пожалел своего бедного, старого отца.

Мы заправились водой, а потом просто повалялись на лодке, расслабляясь после жаркого сентябрьского дня. Невдалеке раздались звуки машины, и папа с надеждой посмотрел на меня и Питера.

- Паб? - спросил он.

Я выглянул в окно.
- Дверь открыта.

- Всего одну покупку.

Я вскочил на ноги и непроизвольно взглянул на Джеймса. Но он тоже уже был на ногах. Мы оба столкнулись у выхода из каюты, пытаясь первыми выбраться наружу. Остальные нетерпеливо шумели позади, когда мы застряли у выхода. Его рука спустилась на перед моих штанов, нащупала свою цель и сжала. Я охнул и согнулся, и он первым выскочил наружу.
Я чуть не упал в воду, прыгая с лодки.
Он первым достиг двери в паб, после чего резко притормозил.

- Ха! - сказал я. - Ты не сможешь ничего купить.

- Да знаю я. А ты сможешь?

- Что заставило тебя так думать... ну да ладно.

Слишком много родителей находилось поблизости, чтобы продолжить говорить то, что я собирался сказать.

Те две пинты сохранили жизнь. За исключением того факта, что бак с водой переполнился, и вода медленно побежала в трюм. К счастью, мы не слишком задержались и обнаружили это задолго до того, как появилась реальная опасность. Хотя насос поработал достаточно долго.
Мы приготовили ужин и снова вернулись в паб, чтобы привести приятный вечер за бильярдным столом. Спать мы вернулись довольно рано. Наши родители устали после их умственных упражнений в Бирмингеме и физических упражнений этим днём, а я и Джеймс просто утомились. Если быть честным, то я был не так и плох, но он заявил, что хочет спать, но оказалось, что без меня не получиться.
Нужно ли описывать снова то, что произошло между нами? Всё было почти так, как в прошлую ночь, и повторять это скучно.

Ну, только если вы не присутствовали бы там лично.

В этом случае вам было бы совсем не скучно. Это было успокаивающе и захватывающе. Это расслабляющее и утомительно. Это удовлетворяюще и разочаровывающе. Это всё, чего хотите и недостаточно. Это любовь. И это не грязь, как описывали мне секс взрослые. В частности намекая, как это плохо, когда происходит между людьми одного пола.

Почему?

Как может быть нечто столь чудесное, столь удовлетворяющее, чего хочет каждый из нас, быть грязным? Если мы говорим о физической грязи, то тогда секс между супругами столь же грязен. Это нонсенс, когда вы думаете об этом. И поэтому, скажу я вам, было так чисто, как мы хотели того. И когда, наконец, мы остановились и лежали в объятиях, и наша кожа была липкой от жидкостей любви и усилий, не один из нас не захотел шевелиться, независимо от того, удобно ли было его положение. Но нужно было двигаться, для мужчин мочевой пузырь, словно надзиратель над рабами. Мы естественно встали и вместе сходили туда, где освободились от дискомфорта. Затем мы вернулись в нашу кровать и к нашим объятиям и заснули, пока свет позднего утра не просочился в наши грёзы уединения и восторга.
К утру мы притихли. Нас сразило, что это последний день наших каникул, после которого мы разъедемся. За исключением папы и Питера, которые, как казалось, будут совместно участвовать в их новом предприятии. Как сделать, чтобы Джеймс мог регулярно приходить и навещать меня, я понятия не имел. Вдруг родители начнут задавать неудобные вопросы? Я знал, что Питер и Дорин сейчас достаточно близкие, чтобы называться друзьями. Но знал также и то, что если кто-то из них поймёт, что между их сыном и мной что-то есть, что это больше, чем просто дружба, то они назовут меня растлителем или того хуже, что отбросит меня от Джеймса. Тогда я подумал, что не могу доверять его родителям, памятуя, как родители Марка поступили со своим сыном. Я предполагал, что под словом "терапия" подразумевалось, что он получил так называемое стандартное лечение [Как правило, лечение электротоком и лекарства, подавляющие психику].

Поскольку день клонился к вечеру, я становился всё унылее и подавленнее, пока, наконец, Джеймс не поманил меня кивком головы в сторону нашей каюты.

- Давай, займёмся этим.

Я посмотрел на него.

- Я что-то не так сказал? - спросил он.

Я покачал головой.

- Ничего... Просто... это последний день. Эта неделя была..., - я остановился и сглотнул, пытаясь устранить кусок, перекрывающий моё горло. - ... лучшей неделей моей жизни, - Я уставился вниз, на палубу.

Он подошёл и обнял меня.

- И у меня тоже.

И мы стояли до тех пор, пока я не почувствовал себя получше. И объяснил ему, что происходило в моей голове.

- Не беспокойся обо мне, - сказал он. - Прежде чем они узнают обо мне или о нас и начнут делать что-то подобное, первое, что я сделаю - это сяду на поезд и постучусь в твою дверь. Я уверен, что они так никогда не поступят.

Я посмотрел на него, искры замелькали у меня в глазах при мысли об этом.

- Я знаю, что нам нужно быть осторожнее, - продолжил он, - но мы найдём способ. Тебе придётся найти неподалёку от себя что-то, могущее меня заинтересовать.

- Что?

- Кроме себя, что-то ещё. Ты знаешь, поезда или ещё что-то. Или каналы. Или лагерь натуристов.

От этого я рассмеялся.
- Моя идея пригласить тебя в нудистский лагерь должна обрадовать Питера и Дорин? Особенно в октябре. И если ты хочешь заморозить свои орешки, положись на меня.

- Ага, но, по крайней мере, будет хорошо, если ты сможешь получить их снова в тепле.

Ну, если это не было приглашением для меня к тому, чтобы, сдёрнув его трусы, подержать в руках его деликатные маленькие вещицы, то тогда не знаю, что это было. Я почувствовал, как в его трусах стал реагировать член, и, с нетерпением толкаясь в моей руке, стремился встать вертикально. И у меня в трусах тоже рвалось наружу.

- Мы не можем, - сказал я, поцеловав его и обхватив его рукой.

- Ну, немножко ещё, - прошептал он, пока его рука расстегивала мою молнию и продвигалась к моему возбуждённому стволу.

- Ты мокрый, - произнёс он через пять минут.

- Ты тоже.

И прежде чем я успел остановить его, он опустился передо мной на колени, приспустил мои штаны и его язык стал нежно лизать мою тёплую открывшуюся влажную головку.

- Ну, - сказал он тихо. - Сейчас получше?

Я кивнул, хотя в тот момент мне хотелось больше всего полностью его раздеть - и себя тоже, и чтобы его нетерпеливый рот обхватил меня ещё раз, и чтобы это удовольствие длилось так долго, как только он смог бы протянуть до неизбежного славного заключения.
Как мы смогли выйти из каюты с такими большими выступами в передней части наших шорт - я не знаю. Я пошёл в туалет, и после борьбы сумел кое-как пописать. Струя была такой тугой из-за сузившегося отверстия моего члена и била так высоко из-за моей эрекции, что мне приходилось принудительно направлять вниз, в унитаз, от чего появилась опасность пробуравить дырку в нём до самого Китая. Эта мысль заставила меня улыбнуться, и моё тело несколько успокоилось, и к тому времени, когда я закончил писать, моя одежда так очевидно не топорщилась.
У Джеймса, по-видимому, опустилось очень быстро, как это бывает в подростковом возрасте. Быстро вверх, быстро вниз. И если что-то заставит его встать, то в этом случае он будет стоять, будто стоял целую вечность... Я знаю. По своему опыту, так же из моего опыта с ним. Больше из последнего.
Тем вечером мы остановились пораньше, и, мешаясь друг другу, собирали общий праздничный ужин. Из-за небольшого размера кухни и плиты по-настоящему можно было готовить одно, максимум два блюда одновременно. Поэтому праздник разбивался на фрагменты, продолжаясь довольно долго, что было, в общем-то хорошо, потому что то количество пищи, которое мы собирались слопать - было довольно большим...
Народ то и дело вставал, чтобы проверить готово или нет очередное блюдо, и в зависимости от результата мы его поглощали, и всё больше утомлялись в момент нашего отдыха. К десяти вечера мы почувствовали себя насытившимися и готовыми ослабить наши пояса. В разговоре всё чаще возникали паузы.

- Несмотря на то, что мы все притихли, я собираюсь кое-что сказать, - сказал мой отец этаким тихим тоном "слушайте-ка все меня", так хорошо мне знакомом.

Все мы навострили уши.

- Я не получал такого наслаждения от отпуска в течение многих лет и по разговорам с Питером и Дорин знаю, что они думают также. Что касается Мери и меня, то мы в восторге от того, как нам повезло найти другую семью, с которой мы смогли ужиться так легко и хорошо, и то, что мы все встретились, в первую очередь заслуга наших сыновей, заслуживающих за это аплодисментов. Тот факт, что им так хорошо вместе, примечателен, и я рад, что они всё ещё такие хорошие друзья после стольких лет разлуки.
- Я знаю, что мы будем тесно работать на профессиональном уровне, но это будет, в основном, касаться меня и Пита. Мери, и я так же уверен, что и Мартин, мы все будем желать собираться почаще, как друзья...

- Даааа! - прервал юный мужской голос. Папа улыбнулся Джеймсу.

-... и я надеюсь, что каждый из нас не оставит это так, как часто делают друзья, и не отдалиться, как это часто бывает с друзьями.

- Не бывать этому! - взывал один неудержимый.

- Джеймс! - шикнула его мать.

- Теперь я знаю, что, по крайней мере, один из Эвансов не позволит этому случиться и очень рад. И подозреваю, что он пожелает увидеть нас троих у себя в гостях, или же, наведается в гости к нам, когда мы соберёмся втроём. Таким образом, я предвижу, что наши встречи между севером Англии и Мидлендом будут многократны.

- Мартин и я уже говорили об этом самом, - вставил он, на этот раз более сдержанно. - Он сказал, что я могу приезжать к нему, когда захочу.

- Джеймс, всё это хорошо, за исключением того, что Мартин начинает учиться в университете. Он будет занят учёбой и у него не будет времени на тебя.

Я понимал, что замыслил Джеймс.
- Из того, что я понял, в универе будет чересчур много общения, - сказал я. - И я смог бы принять визитёра, который не станет всё время говорить о своём колледже.

- Но у тебя появятся твои собственные друзья, Мартин, друзья твоего возраста. Я знаю, что вы хорошие друзья, но всему хорошему в мире есть предел.

- Возможно, что так и будет, Дорин. Но один вывод, который я для себя сделал - что мои уже имеющиеся друзья на первом месте и новые друзья должны будут принять это. Иначе они не станут моими друзьями. И, если дело в возрасте, то когда мы вместе, то кажется, что нам обоим примерно по шестнадцать с половиной. И для меня очень приятно бывать так часто рядом с Джеймсом.

- Мне приятно это слышать, - сказал он. - Я буду бывать у него каждые выходные. Особенно если там есть поезда и музей каналов. Это будет хорошим подспорьем для моего образования.

- А мы сможем видеться с тобой иногда, Джеймс? Хотя бы ещё разок? - произнёс его отец с притворной серьёзностью

- О, я буду бывать дома в течение недели, - сказал тот. - То есть до тех пор, пока сам не поступлю в университет.

- Джеймс, я сказал шутя, но от тебя это прозвучало, словно ты был серьёзен. Ты не сможешь бывать там каждый уикенд. Даже Мартин по своей доброте не выдержит этого.

- Я бы не возражал, - сказал я со смехом, чтобы они приняли это всерьёз или как шутку, как им заблагорассудится. - У него будет ключ и он должен уметь ухаживать за собой, вот и всё.

Питер и Дорин взглянули друг на друга.

- Ну, он, безусловно, может приезжать и видеться с тобой иногда, - произнесла Дорин.

Позже, в тиши нашей безопасной каюты, после того как кухня и столовая были приведены в порядок и больше не походили на поле боя, мы встали и уставились друг на друга.

- Я знал, что мы сможем сделать это, - вымолвил он.

- Сделать что?

- Получить их согласие на мои поездки к тебе по выходным.

- Они не согласились на каждый уикенд, - сказал я.

- Ты не хочешь, чтобы я был с тобой каждый выходной?

- Я хочу, чтобы ты был со мной каждый день.

- А как насчёт ночей?

- Особенно по ночам.

- Тогда мне нужна уверенность, что я могу приходить в любое время.

- Они никогда не согласятся.

- А мы посмотрим.

Как обычно, я просто стоял и пялился на него, сканирую каждый дюйм его тела, выгравировывая знакомые черты в своей памяти. Он смотрел, проделывая то же самое у себя. Постепенно я заметил, что его штаны стали демонстрировать заметную выпуклость, и почувствовал, как моё собственное тело начало в нетерпении возбуждаться. Его лицо почти незаметно изменилось. Обычное выражение полуулыбки уступило место тому, которое я определял как особенное, с улыбкой Моны Лизы; его притягивающие глаза уставились прямиком в мои. Рот приоткрылся.

- Раздень меня, - прошептал он.

Мне же просто хотелось обвить его руками и прижать к себе. Или мне так казалось. Но от осознания мысли, что моё тело будет полностью одетым в момент, когда буду снимать с него всё, что есть на нём, до тех пор, пока он не останется полностью голым, беззащитным и свободным от одежды - подстегнуло моё воображение и заставило возбудиться.
Я начал с ворота его рубашки, постепенно расстёгивая пуговицы, пока не смог увидеть маленькие соски, находящихся на его развитых грудных мышцах. Отодвинув ткань рубашки в стороны, я склонил голову и коснулся языком сначала левого, затем правого соска. Он вздохнул и вздрогнул. Я глянул вверх. Он смотрел мне в лицо. Я охватил его правый сосок губами и пососал, дотрагиваясь до него языком. Он выгнулся и ахнул, и когда я всё это повторил и с левым соском, он проделал то же самое.
Расстегнув ещё пуговицы, и рубашка уже могла свободно соскользнуть с плеч. Чтобы проделать это, я прижался своей одетой грудью к его обнажённой груди, обнял его руками и спустил её вниз по спине, после чего она просто повисла, заправленная за пояс его штанов. Я еле остановился, целуя его: даже знаю как.
Далее пришёл черед обуви. Расшнуровав один ботинок, приподнял его ногу и освободил её. Стянул носок. То же самое проделал и с другой его ногой.
И дальше... сначала ремень, затем пуговицы, после чего я остановился и снова посмотрел вверх. Он по-прежнему глядел на меня, но не как ястреб, а как собака, предано следящая за своим хозяином. Но это были не чувства типа "хозяин-слуга", а одна только любовь, волнение и обожание.
Когда я потянулся к его молнии - мои руки дрогнули. Я схватился за теплую металлическую застёжку, нагретую его телом, и медленно потащил её вниз через выпуклость. Пришлось немного подправить её путь там, где мешала эта самая выпуклость и после того как молния распалась на две половинки, этот бугорок вырвался на волю. На его трусах оказалось довольно большое мокрое пятно, и его причиной, несомненно, был я.
Спустив до конца змейку, я продолжал помогать его брюкам на их пути вниз по его тонким обнажённым бёдрам к юным, мускулистым икрам, покрытым мягкими пушистыми волосками, которые я находил очень привлекательными. Под конец, подняв по очереди ноги, он снова встал прямо и продолжил смотреть на меня, одетый только в трусы, купленные им специально, узкие красные плавочки-танга, вызвавшие у меня восклицание, когда я впервые увидел их. Но тогда на них не было мокрого пятна посерёдке, контур источника которого наметился чуть ниже, скрывая то, от чего мы так часто вдвоём получали наслаждение.

А он по-прежнему стоял.

Я поднял руки до его колен, и медленно, нежно, повёл руками вверх, к бёдрам, до пересечения с красной тканью. Он снова вздохнул и там, где ткань была больше всего натянута - появилось мокрое пятно, оставившее на материале свой след. В то время как мои руки продолжали ласкать его бёдра, моё лицо приблизилось к определённой области его тела, и на расстоянии дюйма я почувствовал запах его возбуждения. Я высунул язык, намереваясь лизнуть там, и это моё желание совпало ещё одной выделившейся каплей. Мой язык попал туда именно в тот момент, и солоноватый вкус вызвал трепет моих нервных окончаний, из-за чего я снова вздрогнул.
Я перенёс свои руки с его бёдер на его зад и провёл по его мягким, упругим и всё ещё одетым ягодицам. Прижался лицом к его стояку и мой рот уперся в пульсирующий бугорок под натянутой материей. Он снова застонал, и мой язык снова ощутил вкус солоноватой жидкости. Я медленно потянул за пояс его крошечного одеяния вниз, всё больше и больше обнажая его. Выступ спереди мешал нисходящему движению, и я задался вопросом, как лучше поступить. Край ткани был у моего рта. Почему бы нет? Я, закусив зубами край материи, потянул назад и затем медленно вниз. В искажённом свете из-за близкого расстояния я смог увидеть, как его возбуждённый орган распрямляется, освобождаемый от ограничений. Я тянул ниже и ниже... не спеша, и там было напряжение, и его орган, ставший свободным, и от того ещё более твёрдым, дёрнулся вверх, ударившись об мой нос и щёку, оставляя на них капли жидкости, после чего, наконец, замер почти в вертикальной позиции.
После того, как я спустил его трусы, я поцеловал его мягкие окружности в виде двух нависающих овалов, и под ними, и втолкнул язык между, облизав там и вокруг, всасывая их в свой рот и одновременно касаясь там языком. Надо мной раздались стоны, в момент, когда ощущения переполнили его мозг. Пока я перемещался на коленях вокруг него к его переду, где я продолжил свои действия минуту спустя, звуки надо мной прекратились, но дыхание участилось. А затем пришло время продолжать. Я позволил своему языку проследовать от основания мошонки между яичками до основания покрытого гладкой кожей органа и оттуда вверх, вверх, по не такой уж и маленькой длине до влажной, приоткрывшейся головки. Моя рука тут же заменяет мой рот на его мошонке, и пока она ласкает и гладит там, рот вращается вокруг чувствительного верха, и поверх него, и вдоль ствола, и затрагивает отверстие, после чего всасывает его в себя. Единственная пауза наступает, когда я другой рукой беру пальцем немного его выделившейся смазки, после чего мой рот продолжает своё наступление.
Моя свободная рука движется по его спине к ногам, к его мошонке и оттуда к его расщелинке, и впервые ещё дальше: между его мягких булочек на ранее запретную территорию, туда, где его смазка вступает в игру.
И он вздыхает, после чего небольшие постанывания продолжаются.
И, наконец, ощупывание руками, манипуляции, ласки, ощущение, как его яички в своём защитном мешочке меняются. Они слегка отстраняются от моих пальцев. Двигаюсь повыше... Что это? Рука быстро движется к основанию его головки по стволу, сдвигая крайнюю плоть взад-вперёд, а другая рука обнаруживает, что все мышцы его ног напрягаются со всех сторон, если по ним легонько провести.
Ещё несколько движений по его пенису вызывают надо мной восклицание: настоящее юный мужской возглас, ещё ломающийся на высоких тонах. И его спина выгибается, из-за чего его жёсткий орган входит в мой рот так далеко, заставляя меня сдвинуться назад и чуть не упасть, и первая струя его семени попадает на заднюю стенку моего горла. Второй импульс так же силён, словно желая пробуравить горло, затем сильный третий, четвёртый и ещё не менее пяти с постепенно уменьшающей силой, до тех пор, пока его орган ещё немного подёргивается под воздействием ощущений.
Мой рот сохранял свою позицию, и я продолжил посасывать и облизывать его. Затем он стал опускаться всё ниже... и ниже... и мне приходится действовать мгновенно, чтобы удержать его от падения на пол, когда его колени подгибаются. Я опускаю его до момента, когда могу подсунуть под него руки и поднять его - медленно, потому что он не из лёгких - на кровать.

Его глаза приоткрываются и с трудом фокусируются на мне.

- М... М... Мартин... - его голос нетвёрд. - Я так сильно люблю тебя.

И с этим он засыпает. Поспешно я раздеваюсь и ложусь рядом, укрыв нас обоих, с моей пульсирующей эрекцией и звенящими эмоциями. Я жду, что он вот-вот проснётся, и, улыбнувшись мне, поможет руками избавиться от запросов моего тела, требующих меня удовлетворить их. Но он не просыпается. Я лежу, положив на него одну руку и прижавшись к нему телом и упёршись своим стояком в его бедро, но всё безрезультатно. Я начинаю вспоминать, чем мы занимались вместе, и как он получает от всего этого удовольствие, и надеюсь, что он кое-что сделает мне, когда проснётся... и на этом тоже засыпаю.

Было ещё темно, когда он убирает мою руку со своей груди, от чего я постепенно просыпаюсь. Матрас шевелится, ноги на цыпочках идут к двери, приостанавливаются и выходят наружу. Я слышу, что он в туалете освобождается, и надеюсь, что он не застрянет там, как в ту ночь. Он не задерживается там и на цыпочках возвращается обратно в постель, в тот момент, когда я, лёжа на спине, полностью просыпаюсь.

- Всё в порядке? - шепчу я.

- Я думал, что ты спишь, - шепчет он в ответ, подойдя к кровати и опустившись на колени передо мной. - Да, всё хорошо, спасибо. Я не знаю, как ты это сделал, но я никогда не чувствовал себя так прежде.

- Я не думал об этом. Я даже не надеялся.

- Почему?

- Потому что мне бы не хотелось, чтобы кто-то ещё, кроме меня, доставлял бы тебе столько удовольствия.

- Ты думаешь, что я бы пошёл на это? Нет, никто больше не будет делать этого.

- Отлично, - говорю я, откидывая для него одеяло. - Ты идёшь назад в постель или простоишь там на коленях всю ночь?

Прежде чем я успеваю закончить фразу, он уже ложился рядом со мной. Но его голова оказалась не рядом с моей, а у моего пениса, а его пенис оказался рядом с моей головой. И почти сразу же он очутился у меня во рту, пока ещё совсем не возбуждённый. И я, конечно же, заставляю его набухнуть.
Все ранние эмоции спешно возвращаются, и комбинация его рук и рта поверх моих бёдер, живота, мошонки и пениса даёт уверенность, что моя эрекция появится ещё раз очень быстро, и через короткое время понимаю, что подходит моя очередь кончать. Ранее неудовлетворённое возбуждение заставляет моё тело произвести столько спермы, что когда это происходит, это становится одним из самых глубоких, самых приятных оргазмов, которые я когда-либо испытывал. То, что всё это время его рот был вокруг моего пениса, очень сильно мне помогает, и он наслаждается тем, чего у меня в избытке, и что я могу ему дать в таком же, или даже большем количестве, чем он дал мне раньше.
Он дожидается конца и затем, с полным ртом, развернувшись в постели, ложится рядом со мной и целует меня, дав возможность продегустировать моё собственное семя.

- Теперь мы квиты, - произносит он. - Кроме того, когда я завтра вернусь вместе с тобой, я проделаю то же, что ты проделывал мне, и ты увидишь, как я доведу тебя до полного изнеможения.

- Когда ты вернёшься вместе со мной?.. - Всё-таки я не совсем проснулся. Мне лень проделывать упражнения по ходьбе в туалет, чтобы разогнать свою кровь.

- Я вернусь вместе с тобой завтра, - повторяет, словно всё уже решено. - И вернусь домой поездом в воскресенье вечером.

- Ох... э-э... как?

- Ты хочешь меня?

- Да... да, конечно же, хочу. Но думаю, что твоим родителям будет что сказать по этому поводу.

- Я позабочусь об этом после.

Так я узнал, что он задумал.

Утром мы опоздали, пытаясь проделать кое-что, прижимаясь друг к дружке в течение часа, извиваясь и никак не желая останавливаться. Нас почти разоблачили. Раздался стук в дверь, и мы спешно отпрянули, после чего он пискнул:
- Входите!

Я развернулся лицом к его спине, чтобы увидеть, кто это. Мама.

- Вы будете вставать сегодня? - спросила она жалобно. - Мы почти собрались, и нам нужно добраться до лодочной пристани к десяти.

- Время для душа? - незадумываясь, спрашиваю я. Стоящий передо мной Джеймс фыркает.

- Почти девять. И как вы можете спать в такой атмосфере? Это уже слишком. Побыстрее, пожалуйста.

- 'Кей, Мэри, - произносит он своим медоточивым тоном. Она улыбается и выходит.

Он разворачивается ко мне.
- Как мне избавиться от этого? - спрашивает он, указывая рукой на середину своего живота.

- Ты не сможешь сделать это утром, - сказал я, удаляясь от него.

- Разве у тебя не то же самое, - спрашивает он, щупая меня и хорошо понимая, что у меня тоже стоит.

- Да, но если мы не встанем сей же час, то появится отец и стащит одеяло.

- Даже если мы по-быстрому?

- Да. Мы не сможем так быстро.

- Ой.
Но он приближает свою голову ко мне и целует меня в губы таким затяжным глубоким поцелуем, что я почти задаюсь вопросом, а не делает ли он это ради того, чтобы произвести на меня эффект. Но мне вспоминается всё, что он говорил, что делал, что он находит меня привлекательным настолько, что занимается любовью со мной, и я понимаю, что со мной случилось чудо.

Мы проделали наш путь назад, до Нейптона без инцидентов, и да, мы оба оделись, посетили ванную, и в наших штанах ничего не выступало в тот момент, когда мы вышли во внешний мир. Нет, мы не заставляли, чтобы это случилось, оно произошло само по себе. Это не было внезапным. Добравшись до лодочной пристани, мы спустились вниз, чтобы упаковаться, или, вернее, я проделывал это, а он исчез в каюте родителей, чтобы поговорить. Я уложил его одежду в его сумку и мне оказалось неожиданно приятно подержать её в руках. Словно дотрагиваешься до её владельца. Поверх груды его неупакованных вещей на минуту оказались его трусики танга, купленные им специально для каникул. Мне подумалось, знают ли о них Питер и Дорин. А конкретнее, хотелось бы ему, чтобы его родители увидели их, особенно в том состоянии, в котором он их бросил. Они были сухими, но белесые пятна недвусмысленно указывали на влагу, появившуюся прошлой ночью. В порыве, я бросаю их в свою сумку.
Он вернулся довольно спокойным.
- Они сказали, что школа начинается в среду, и что ты не захочешь, чтобы я находился у тебя, когда тебе надо будет готовиться к университету.

- Это означает, что ты можешь остаться до вечера вторника?

Он уставился на меня. Разочарованный взгляд медленно сменился улыбкой, раскрывшейся во всю ширь.
- Я упрошу их! - заявил он.

Через пару минут он вернулся. С улыбкой.
- До вечера понедельника, если ты сможешь смириться со мной.

- Тебе везёт, ты же видишь. Просишь невозможного и получаешь. Иногда.

С владельцем лодки мы встретились позже, когда, к счастью, закончили довольно значительную уборку и наведение порядка, на которых настояли обе наши мамы. Поначалу у него вытянулось лицо, когда он увидел нас с Джеймсом, повисших на руле. На самом деле мы просто ждали, когда высохнет палуба и стерегли багаж. Когда появился отец, он представился ему, и как говорится, несмотря на первое впечатление, он оказался приятным человеком. Когда ему было позволено пройти - когда высохла палуба - он сделал нам комплимент за наши труды.

- Лучшее, что мы можем предложить - чтобы вы когда-нибудь покинули лодку, - заявил он. Мама и Дорин только взглянули в ответ на его наглость.

Наконец, мы покинули её и неуверенно встали на бетон, слегка покачиваясь, снова оказавшись на твёрдой почве после недели, проведённой на качающейся лодке. Джеймс был непоседлив, стремясь забраться в мою машину и начать свой разведочный вояж. Родители же просто занимались болтовнёй, словно у них не была шанса проделывать это всю прошедшую неделю. Наконец, все договорились созвониться в ближайшее время и устроить ещё одни совместные каникулы в будущем. Обменялись поцелуями.

- Ты по-прежнему уверен, что хочешь взять с собой Джеймса? - спросил Питер. - Ты же знаешь, что всё ещё можешь сказать нет.

- Да. Всё прекрасно. В любое время, как он захочет. Я дам ему ключ, как я говорил.

- В любое время, кроме этого, ты хочешь сказать?

- Нет, и сейчас, и когда захочет. Это поможет мне немного рассеяться.

- Обычно он нас взвинчивает.

- Ну, папа.

- Ладно. Топай. Но ты должен сесть на поезд во вторник утром, и предупреди нас заранее, когда прибывает твой поезд.

- Хорошо, папа.

- И веди себя хорошо.

- Да, мама.

- Увидимся во вторник.

- 'Кей. Пока.

- Приятного время препровождения.

- Е-Даа.

В машине он был притихшим, и я размышлял почему. Когда мы оказались за городом, вдали от всех наших родителей, он испустил глубокий вздох. Я посмотрел на него.

- Что такое?

- О, ничего. Совсем ничего. Просто...

Он замолк. Я взглянул на него ещё раз.
- Ну, выкладывай.

- Я просто... Я имею в виду...

Снова тишина. Я наклонился к нему. Продолжительное молчание. Я глянул ещё раз на него. У него было серьёзное лицо, но счастливый взгляд. Неужели он передумал?

- Я только что сделал самый большой шаг в моей жизни.

Теперь наступила моя очередь молчать.

- Что ты имеешь в виду? - спросил я, почти уверенный, что знаю, о чём он.

Он продолжал колебаться.
- Когда мы были вместе раньше, это было потому, что мы были там только вдвоём. А сейчас я путешествую по единственной причине.

Пауза. Сглатывание.
- Ради секса.

Я остановился на обочине дороги, вытянул ручник и заглушил двигатель. Моя рука потянулась к нему и его глаза встретились с моими. Их выражение было почти испуганным, подумалось мне. Несомненно, больше, чем простая озабоченность.

- Ты ошибаешься, Джеймс. Ты путешествуешь не ради секса. По крайней мере, я надеюсь, что нет. Ты путешествуешь из-за любви, а это подразумевает дружбу и уважение. Если ты решишь, что это означает ещё и секс, я соглашусь с тобой, хотя это нечто другое. Но если ты действительно подумал, что едешь только за сексом, то я могу отвезти тебя назад или на вокзал, как пожелаешь.

Он взглянул с обидой.
- Я думал, ты хочешь, чтобы я был с тобой.

- Мне хочется этого больше всего на свете. Но я хочу, чтобы и тебе хотелось того же.

Он переваривал это.
- Я не говорил, что я не хочу секса или быть с тобой. Я не делал этого. Это просто большой шаг.

Я сжал его руку. Он повернулся и обнял меня.
- Если бы я сказал тебе, что подумал о том, что ты имел в виду, ты поверил бы мне? То есть поездка со мной, как с другом, как тем, кто любит тебя - это хорошо, но поездка только ради физиологического секса - плохо, как-то так?

Он кивнул и улыбнулся.
- Ты не возражаешь?

- Возражать? Я возненавидел бы это, если это был просто секс, вне зависимости от того, насколько хорош ты был. Но любовь, и знание, что ты думаешь обо мне, это по-настоящему важно.

Он откинулся на сиденье, и его настоящая улыбка вернулась на его лицо.
- Поехали! - заявил он.

Спустя время он уставился на трёхэтажный жилой дом широко раскрытыми глазами.
- Это выглядит солидно.

Я усмехнулся.
- Подожди, пока ты не попадёшь внутрь.

Мы поднялись по лестнице на самый верх, я отомкнул дверь, и первое, что он увидел - было изображение одного из моих паровозов. Он издал восклицание и вряд ли хотел смотреть на что-то другое. Но я оттащил его и заставил оглядеться. Прихожая была малопримечательна, за исключением другой картинки на железнодорожную тему; ну а кухня была кухней. Затем я показал ему на закрытую дверь и отступил назад. Он вопросительно взглянул на меня. Я сделал знак, чтобы он открыл дверь.

Почти всегда в своём детстве я жил поблизости от железной дороги, что означало, что стены моей комнаты всегда были покрыты картинками машин и поездов, постерами и различными сувенирами, которые мне удавалось достать. Когда я переехал, я забрал с собой всё и моя новая спальня выглядела по-прежнему. Я не видел резона увешивать стены фотографиями девушек, в отличие от большинства моих сверстников. Единственной уступкой возрасту стала двуспальная кровать. Видение того, как он, оказавшись в комнате, огляделся вокруг и его рот приоткрылся, заставило потеплеть у меня на сердце.
Он прошёлся вдоль стен, глядя на фотографии, засыпая меня вопросами, и впитывая всё это, после чего развернулся и посмотрел на меня как надо, впервые за сегодняшний день. Его улыбка наконец раскрылась правильным образом.
- Мне нравится эта комната.

- Отлично. Половина её - твоя.

Я не знаю, что подтолкнуло меня так сказать. Но его поведение в квартире неожиданно оказалось более юным, нежели на каникулах. Я вдруг осознал, что по-настоящему ему всего лишь четырнадцать.

И когда я произносил это, он смотрел на меня с блеском в глазах.
- Я мечтал об этом. Я хочу здесь жить.

- Я надеюсь, что будешь, когда сможешь.

Он ничего не сказал, но что-то неуловимо изменилось, и он подошёл ко мне и обнял меня, и снова стал такого же возраста как я, и снова стал моим Джеймсом.
Позже мы уселись в компании друг друга и (возможно, немного из-за нескольких банок пива) мы расслабились, и всё было так, словно мы ещё на лодке. Разговор то возникал, то затихал между взглядами в телевизор, и я вскоре заметил, что он зевает.

- Ты устал, да? - спросил я.

Он кивнул.

- В кровать?

- Ммм.

- Где ты хочешь спать?

- Что? - спросил он, неожиданно проснувшись.

- Где ты хочешь спать? Здесь, на полу? Стоя в туалете? Где?

Наконец он слегка улыбнулся.
- Я знаю, у меня есть половина твоей спальни.

- Отлично, - сказал я. - Я надеялся, что ты скажешь это.

Я поднялся, с неохотой он проделал то же самое. Он последовал со мной до двери, затем заколебался.

- Мне нужно пописать.

- Иди сам. Мне нужно подготовить постель, я по-настоящему устал.

- 'Кей.

Я всё ещё не распаковался. Я приподнял свою сумку с пола, но затем передумал. Это можно сделать и утром. На половине раздевания я услышал его шаги за дверью. Он остановился. Затем раздался стук в дверь. Что, чёрт возьми, за игра? Я решил подыграть.
- Войдите!

Он вошёл. Посмотрел на меня, стоящего без рубашки, без брюк и робко улыбнулся.

- Ну?

- Что ну? - спросил он.

- Что это был за стук?

Он сделал паузу.
- Я... Я не... Я всегда стучусь, прежде чем войти в чужую спальню.

Я взглянул на него в ужасе. У него появились какие-то сомнения?

- Но это не чужая спальня. Она твоя. Твоя и моя. Точно так же, как на каналах.

- Просто это кажется не совсем правильным.

- Джеймс... О, Боже... - я расстроился. Я подумал, что теряю его. Я чувствовал панику, глядя на него, стоящего передо мной, словно непослушный школьник. Что пошло не так?

- Я думал, что ты чувствуешь ко мне то же самое, что я к тебе, - сказал я хрипло.

- Я... я... - Это звучало как музыка. - Но это кажется... странным... быть у тебя в квартире и идти спать в твою спальню в твоей постели. Это просто по-другому, чем на каналах.

Неужели это всё? В таком случае...

- Джеймс. Подойди сюда. Пожалуйста.

Он подошёл ко мне, с ещё неопределившимся выражением на лице, с умоляющим взором на нём.
- Ты не будешь делать мне больно, правда?

Мой рот приоткрылся. Я смотрел на этого неожиданно ставшего сомневаться мальчика, стоящего передо мной, и мои глаза наполнились слезами от того факта, что после всего того, что было между нами, он вдруг решил, что я причиню ему вред. Всё, что я смог сделать в тот момент, так это обнять его, и он медленно обнял меня в ответ. Немного успокоившись, я отодвинул его от себя и заглянул в его глаза, которые продемонстрировали менее тревожный, чем раньше, взгляд затравленного щенка.

- Мой друг... мой... больше чем друг, - начал я. - Я всё тот же, каким был в Эмбердейле. Я всё тот же, каким был всю эту неделю. Разве я делал тебе больно? Разве я делал что-то такое, что тебе не нравилось?

Он покачал головой.

- Я не собираюсь начинать делать это и сейчас. Это потому, что тут моя территория и твои родители не смогут сюда приехать?

Я тоже был ребёнком и знал, что чувствуешь, когда остаёшься в чужом доме и в чужой власти. Я знал, что это глупо. Сейчас. Но мне нужно было сообразить, что приезд в чужой дом, да ещё и в первый раз, и знание, что ты там будешь спать в постели вместе с кем-то, и частями твоего тела будут пользоваться в половом смысле - всё это может быть новым, тревожным, чужеродным, незнакомым.
- Пожалуйста, Джеймс, - произнёс я своим наиболее тихим голосом. - Ты доверяешь мне? Как я доверяю тебе?

Он снова приблизился, и, по собственной воле, зарылся головой в моё голое плечо. Когда он выпрямился, он выглядел счастливее. Я продолжил раздеваться, и, к моему облегчению, он стал делать то же самое.

- Думаю, что веду себя глупо, - заявил он, снимая брюки.

- Почему? - Я решил, что худшее возвращается.

- Ну, это всё ничем не отличается оттого, что было на каналах.

Слава богу.

- Отлично, - вымолвил я. - И ты знаешь про что-то ещё?

- Про что?- сказал он, когда спустил вниз трусы.

- Про то, что я всё ещё люблю тебя. По-настоящему.

У него появилась улыбка Моны Лизы, и он прижался ко мне.

Глава 24

На следующее утро мы проснулись поздно, только ради разнообразия. Должно быть, мы оба сильно устали накануне. По-видимому, другой причины не было. Когда я проснулся, то взглянул в его сонные глаза, и нашёл в них отсвет нежной улыбки. Мы снова обнялись, и я подумал, как мне повезло, что я познакомился с ним много лет назад.
Наши лица оказались близко друг от друга, и мы занялись изучением окон в душу партнёра, узнавая и любя то, что обнаруживали там. Его руки чертили узоры на моей спине, и я почувствовал, как что-то тёплое давит на живот. Выражение его лица неуловимо изменилось, во взгляде появилось желание, что-то голодное проявилось в его глазах. Я видел подобное раньше и знал, что это значит. Конечно же, его руки переместились на мою грудь и мои соски, после чего продолжили спускаться ниже, словно расчёской пробежав через вьющиеся волосы ниже живота. Мои естественные заросли волос там он нашёл привлекательными, и к моему временному разочарованию, целую вечность провёл, занимаясь созданием необычной причёски. Наконец его рука направилась дальше, и вскоре к ней присоединилась другая, после того как обнаружилась более интересная для забавы вещь, и я оказался погремушкой в его движущихся руках.
Мои руки от волнения тоже нашли себе занятие, и небольшие стоны восторга, издаваемые каждым из нас время от времени, говорили, что удовольствие было взаимным. Мы одновременно стали изворачиваться в постели, пытаясь достичь таких поз, чтобы можно было видеть и получать ещё большее удовольствие. Я кончил первым и, зная, что мой член будет скользким от жидкости, был удивлён, увидев, как много смог спустить мой юный любовник. Мои руки стали мокрыми, и место вокруг его гениталий оказалось блестящим от влаги.
Почти одновременно наши рты обхватили члены друг друга и вибрации его стонов, когда я начал действовать языком, словно током отдавались во мне. Я старался достать повсюду, куда только мог, к его очевидному наслаждению, через короткое время снова начав сосредоточиваться, так сказать, на главном событии, там, где в районе моей поясницы раздался длительный стон, который, вероятно, должен был означать моё имя, и его горячее семя стало изливаться в мой рот. И я знал, что тоже готов к этому, и даже смог почувствовать, как мой собственный оргазм неописуемо начинает свой путь где-то в глубинах меня. Я тоже издал приглушённый крик ликования и предупреждения и стал закачивать моё подношение в его рот, раз за разом, словно это было обычной рутиной, к которой я привык за прошлую неделю, и перерыв прошлой ночью будто бы заставил мое тело выполнить недовыполненное. Я засомневался, сможет ли он принять всё, не зная, что в нормальном организме на второй раз вырабатывается мало спермы. А создаётся ощущение, что очень много.

Мы остались лежать там же, в тех же позах, восстанавливаясь после происшедшего. Когда сознание практически вернулось в норму, я ещё раз понял, как счастлив. Я так не узнал никого, похожего на себя, за всё время моей учёбы в школе. За исключением Марка. Раньше я представлял себе свою будущую гомосексуальную жизнь без любви, окружённую разочарованием, в то время как привлекательные особи мужского пола будут разобраны представительницами противоположного пола, чьей взаимности они добивались, среди множества других, находящихся в таком же положении, как и я. И сколько подобных мне никогда не найдут своего Джеймса?

Я был выведен из состояния задумчивости лёгким прикосновением к моей мошонке и удивлённо глянул туда. Но он был полностью поглощён своим занятием. Он просто водил кончиками пальцев по каждой из моих тестикул, поверх моей мошонки, по разделяющей её границе, и вокруг каждой выпуклости, которые так чувствительны. Казалось, он не понимает, как это отражается на мне. На самом деле ему было просто любопытна форма, строение, их движение, и он совершенно не подозревал, какой эффект это оказывает на меня, до тех пор, пока мой пенис не привстал и не вытянулся над моим животом. После чего он взглянул на меня и покраснел.

- Извини.

- Почему?

- Это кажется неправильным.

- Почему?

- Не знаю. Мне просто хотелось сделать это, но мы... э-э...

- Довели друг дружку до оргазма. Показали нашу любовь друг к другу. Показали, как много мы доверяем друг другу.

- Да-а. Это звучит хорошо.

- Так и есть. Было хорошо?

- Да-а... Ты же знаешь, что да.

- Тогда зачем беспокоишься, что я подумаю, когда ты исследуешь меня? Когда трогаешь меня?

- Я не думал, что тебе захочется меня так скоро.

- Разве я попросил тебя прекратить?

- Нет, но...

- Если бы я стал делать что-то, что тебе не понравилось, ты остановил бы меня, так?

- Наверное.

- Это две стороны одной вещи. Это взаимоуважение.

- Но ты старше.

- И это даёт мне право делать тебе то, что тебе не понравится?

- Наверно нет.

- Тогда ты ответил на свой вопрос.

- Но если ты старше, как ты можешь уважать меня? Это будет означать, что старший уважает младшего.

- Когда мы вдвоём, я буду игнорировать факт, что мы разного возраста. Если бы то, о чём ты сказал, было бы на самом деле, то родители могли бы сделаться рабами своих детей.

Я погружался в это дальше.
- То уважение и любовь, которые они получают от своих детей, делает невозможным, чтобы подобное случилось.

- Да-а?

- Да-а. И если ты когда-нибудь потеряешь уважение других, то слетишь с рельсов и перестанешь пользоваться чьей-то любовью.

- Ооу.

Судя по выражению его лица, для него разговор становился тяжёлым. И для меня тоже. Поэтому я вытянул руки, схватил его и сжал бока, сильно щекоча его при этом. Он выдохнул и свернулся в клубок, как тогда, когда ему было девять.
И это повторилось снова и снова.
Полтора часа спустя, снова восстановив силы, мы приняли душ. Офигенный. И, конечно же, помыли друг дружку. И я был удивлён, когда почувствовал, как его рука проникает в мою расщелину и тщательно моет между ягодицами - это было то, против чего он так сильно возражал в первый день на каналах. И когда меня помыли там, почему я не мог позволить себе проделать то же самое?
Тем утром я общался не с тем довольно необщительным, застенчивым и сопротивляющимся мальчиком, который приехал вместе со мной прошлой ночью, а с совершенно другим человеком. Он изучал обстановку, и я ощущал, что чувствует он себя неплохо. Наши отношения полностью восстановились до того уровня, какими они были на каналах. Накануне мы были девятнадцатилетним парнем и четырнадцатилетним мальчиком, причём последний беспокоился о том, что его впервые пригласили в постель старика. Сегодня же утром мы стали снова мальчишками, которым было шестнадцать с половиной. И это было замечательно.
Я раздумывал над тем, чем нам занять вторую половину дня, оставшуюся после нашего пробуждения и душа, когда услышал, как он кричит из коридора.

- Это что, Мартин?

- Что именно?

Я не закрыл стенной шкаф в прихожей, и он смотрел в него, уставившись на верхнюю полку. Я подошёл и, проследив за его взглядом, обнаружил в потолке шкафа люк. Почему раньше я его не заметил, сам не знаю.

- Это на чердак? - спросил он.

Я уставился на него. Я жил там две недели до каникул, и мне не приходило в голову, что на последнем этаже может быть выход на крышу. Очевидно, агенты по недвижимости не включили это в свою рекламу. И я был человеком, чей мозг считался достаточно хорошим для университета. Правда, люк был почти незаметен.

- Должно быть так, - произнёс я так небрежно, как только смог. Он откровенно посмотрел на меня. Его улыбка раскрылась до предела.

- Ты не имеешь ни малейшего представления, так?

- Нет, - сказал я, честно говоря, с самоуничижительной улыбкой. - Мне никогда не приходило в голову, что там чердак.

- Ну? Будем исследовать?

- Ну... да. Думаю, что да. Почему бы нет?

Я принёс стул. Он взобрался на него и толкнул люк. Ничего не произошло.

- Не поддаётся, - сказал он, опустив руки. - Толкни т...

Когда его руки опустились, раздался щелчок и люк откинулся на шарнире, треснув его по голове.

- Оу... дерьмо!
Он наполовину упал, наполовину опустился на стул. Минуту или две мы ругались и осматривали повреждения. Затем до нас дошла забавная сторона случившегося, и мы расхохотались.

Я взобрался на стул, и, найдя на чердаке лестницу, спустил её на пол, после чего заколебался.

- Фонарик. Где-то должен быть один.

- Мой в моей сумке.

- Он нам понадобится.

Он бросился за ним. Я подумал, что если фонарик его, то будет справедливо, если он первым полезет туда. Он снова взобрался по лестнице, и его голова исчезла в люке. Луч фонаря вращался, словно маяк.

- Ух, ты...

Затем раздался ещё один щелчок, и электрический свет залил пространство наверху.

- Ух, ты, Мартин. Поднимайся и посмотри на это.
После чего его ноги исчезли в проёме, и я услышал, как он там ходит. Я последовал за ним. И ахнул, как только увидел то, что он увидел раньше.

Чердак простирался над всей квартирой. Для меня он выглядел, словно гигантская комната в громадном доме. Но больше всего нас обоих привело в восторг то, по внешней стороне в месте соединения пола чердака и его крыши тянулась широкая полка. В некоторых местах периметра полка становилась ещё шире и в двух местах пересекалась с двумя такими же полками.
Это место словно было создано для макета железной дороги. В большом масштабе. И это было как раз то, что я не смог привезти из дома, потому что тут не было для этого места, и потому что я считал, что перерос это, или же потому, что не хотел, чтобы кто-то из универа увидел его.
Макет железной дороги.

Джеймс тоже сообразил, как это можно использовать. Он посмотрел на меня своими сияющими глазами.
- Я спущу весь хлам отсюда вниз. Мы сможем устроить тут это.

- Сначала нужно это привезти.

- Твой макет железной дороги?

- Конечно.

- О, вау.

После тщательного обследования и сделав наброски, что и как там расположено, мы спустились в коридор, где обменялись полученными впечатлениями. Его крутились вокруг обычной детской железной дороги, в отличие от моих, но он был весьма возбуждён перспективой создать макет как можно лучше. Я предложил сходить на выставку и почерпнуть идеи там, и он с радостью ухватился за эту затею. Остальная часть дня ушла в радостных рассуждениях о планах устройства станций, путей и сигнализации, и спорах, градус которых довольно быстро повышался. Под конец, когда мы уже не могли больше теоретизировать, мы уже едва различали друг друга в наступивших вечерних сумерках. Мы не занимались физическими упражнениями целый день, и я предложил поплавать в местном бассейне, который, как я знал, был открыт по воскресным вечерам.

- У меня нет принадлежностей для плаванья, - произнёс он разочарованно.

- Плавок? Возьми мои.

- У меня есть мои старые, - сказал он.

Я вспомнил, что они еле-еле прикрывают его интимные места, и что с ними происходит, когда они намокают. Я напомнил об этом.

- Кто-то против?

- А ты сам?

- Ну, я как бы буду прикрыт.

- Да, но если будет просвечивать сквозь ткань?

- О, не беспокойся насчёт этого. Я не стану выходить из воды.

Так мы и поступили. Всё было в порядке до тех пор, пока он об этом помнил, но когда он вылез из воды, погнавшись за мной вокруг бассейна - из-за чего заработал свисток спасателя - всё стало слишком заметным. Хотя он делал равнодушный вид. Когда он пошёл ещё разок окунуться, я заметил, как мужчина средних лет стал пристально его разглядывать. Нормально было до поры, когда он, погрузившись в воду, сразу же вынырнул с встревоженным выражением на лице. Я подплыл к нему.

- Что случилось?

- Плавки слетели. Не могу достать - пробулькал он. Я прикрывал его, пока он поднимал их и восстанавливал вокруг своей талии.

- Они всё закрывают? - спросил он.

- Да, - простодушно сказал я.

- Ой.

Пока мы плавали, тот человек либо держался поближе к нам, либо издали наблюдал за каждым нашим шагом. Джеймс тоже это заметил и сказал мне.
- Стоит ли мне попытаться поиграть с ним?

- Что?

- Смотри.

Он перебрался на другую сторону и стал подниматься из воды рядом с тем человеком. Плавки у него сползли, обнажив верхнюю часть расщелины. Что открылось спереди, я видеть не мог. Но глаза того мужчины неотрывно смотрели туда. Джеймс вылез из воды и медленно, чувственно, как умел, подтянул плавки. После чего подошёл к тому человеку, чьи глаза были прикованы к талии Джеймса, и заговорил с ним. Человек смутился, но что-то ответил. Джеймс прыгнул обратно в воду "бомбочкой", обдав мужчину брызгами, и поплыл в мою сторону.

- Он один из нас, - произнёс он тихо. - Он едва мог говорить и его глаза сверлили дырки в моих плавках.

- Что ты ему сказал?

- Я просто спросил про время. Когда он смог что-то сказать, то это прозвучала довольно приятно.

Человек оставался в бассейне до тех пор, пока мы не ушли оттуда, проследовав за нами в душ, который Джеймс и я приняли сообща. Незнакомца едва не хватил апоплексический удар, когда мы нагло стали мыть спины друг дружке, не решившись на что-то большее. Собрав одежду, и вне поля зрения персонала, но так, чтобы мужчина смог увидеть нас, зашли в одну кабинку. Он прошёлся мимо и хмыкнул, к нашему большому веселью, после чего удалился.

- Ты действительно мог бы провести с ним ночь, - я надеялся, что шучу.

- Не, - произнёс мой друг, - я не люблю старых мужчин.

И мы оба сложились в приступе смеха.

Проблема появилась, когда оказалось, что он нас поджидал и даже последовал за нами в рыбный ресторан, где мы решили перекусить. Но не вошёл туда, поэтому мы так никогда и не узнали, чего он хотел.

Остаток вечера ушёл на планы, что мы хотели сделать для железной дороги, их уточнения, разговоры о завтрашнем дне и местах, которые мы хотели посетить. Постепенно мы сближались, всё это время не прекращая делиться железнодорожными планами. И, наконец, после его подстрекательского комментария, - я не могу вспомнить, о чём он был - я решил в отместку защекотать его. Так и сделал. Безо всякого милосердия мои руки вытянули его рубашку, чтобы можно было добраться до его чувствительных местечек.
Он перевернулся на спину, одновременно пытаясь достать до любой моей области, чувствительной к щекотке, защищая свои бока и мешая мне добраться до них. У него не было шансов. Он свернулся в клубок, словно ёж, хихикая и пытаясь освободиться. Наконец, ему это удалось, и он вытянулся, тяжело дыша и всё ещё хихикая. Я предпринял ещё одну попытку, но он смог увернуться и дотянулся до меня. Я до сего дня подвержен щекотке, так что у меня тот же недостаток, что и у него.
Но я опрокинул его боевые порядки и уселся с почестями над поверженным школьником, прижав руками его грудь к полу. Он предпринимал всевозможные попытки освободиться, пока, в финале, не решился на действие, приемлемое только между нами. Он рванулся на свободу и схватил меня за промежность.
В разгар наших боевых действий я мысленно вернулся к событиям позапрошлой ночи на каналах, когда он, словно беспомощный сирота, попросил раздеть себя, что я тогда и проделал. Я решил посмотреть, что сделает он, получив шанс, поэтому ослабил хватку и перестал сопротивляться, оставив его руки в полузахвате. Это его немного удивило, но я смотрел на его лицо наполовину серьёзно, наполовину, словно бы говоря "а ну-ка, попробуй вырваться", и это сработало. Он вывернулся из-под меня, по-прежнему держа руку, схватившуюся за мои брюки в районе гениталий. Но схватившуюся осторожно.
И пока я оставался на коленях, он вытянул мою рубашку из-за пояса и через голову, после чего взялся за пояс моих брюк, глядя мне в глаза - нормально ли всё то, что он проделывает. Но, вместо того, чтобы отступить, он расстегнул там молнию, и его рука медленно скользнула в мои трусы, где он снова схватился за мои причиндалы, только на этот раз ещё более нежно. Он блуждал там поверх всего, и, медленно, - ну хорошо, не так уж и медленно - моё тело реагировало под одеждой, которая сразу стала тесной. Он отдёрнул руку, вызвав у меня разочарование. Потом оказался сзади и, расшнуровав мои туфли, стянул их, сняв после этого и носки. На мне оставались только брюки и трусы, и они стесняли меня в данный момент как никогда раньше.

- Поднимайся.

Голос был уверенным, но каким-то сиплым. Он звучал так, словно был под воздействием эмоционального состояния, возникшего из-за того, что я оказался почти раздет, в то время как он оставался полностью одетым. Я подчинился, он приблизился ко мне, и я смог заметить по состоянию его брюк, что у него такое же возбуждение, как и у меня. Он расстегнул мои брюки, а затем отступил, глядя на меня. Я оглянулся, не зная чего ожидать, но, сознавая, что у меня не только трусы оттопыривается, но ещё они спереди стали довольно влажными.
Он улыбнулся, и вслед за его быстрым движением мои штаны оказались на моих лодыжках.

- Как тогда на пляже, на острове, - произнёс он торжественно. - Но тогда твой член не мог достать до моего лица.

Я улыбнулся в ответ, чувствуя, что момент любви уходит. Но, постепенно, пока я пребывал в молчании, его широчайшая улыбка превратилась в
в его прекраснейшую полуулыбку, в то время как его глаза продолжали исследовать меня сверху донизу. Затем он приблизился и уставился на меня.

- Ты пойдёшь со мной в кровать?

На следующий день, после того, как мы, в конце концов, смогли вылезти из постели, и наше внимание отвлеклось друг от друга, мы решили, что макет железной дороги будет отличным способом оправдать его частые визиты ко мне. Весь день был потрачен на прогулку и шопинг в городе, и моё сердце упало, когда я сообразил, что вскоре ему придётся садиться на поезд. Это время подошло, и я попытался не показать на платформе своё эмоциональное состояние. Мне хотелось поцеловать его, сказать, что люблю, сказать, чтобы он поскорее возвращался в ближайшие выходные, но вокруг были люди, и сделать это оказалось невозможным.
В конце концов, его поезд тронулся, с ним, машущим и кричащим мне, что он позвонит, как только доедет, и я остался в одиночестве, с чувством, что вокруг меня выключили свет.
На обратном пути в квартиру я часто спотыкался, и поднялся на чердак, пустой чердак, который вскоре должен ожить от звуков его голоса и смеха, когда он вместе со мной станет собирать макет. Мне не хотелось есть. По-настоящему, мне было почти также плохо, как тогда, когда мы расстались с Марком после каникул в Эмбердейле. Я договорился встретиться с ним позже. Также как и с Джеймсом. И чем больше я размышлял об этом, тем хуже мне становилось. И когда внезапный телефонный звонок дал мне понять, кто это может звонить, я чуть не упал, пытаясь дотянуться до телефона.

Это был он. Весёлый, невредимый и уставший. Звонил он, по его словам, со станции.
- Я только что позвонил папе, и он едет за мной, - сказал он. - Так они не смогут подслушать, о чём мы говорим. Я хочу сказать тебе спасибо.

- За что?

- За то, что принял меня.

- А я считал, что должен сказать спасибо тебе, за твой приезд ко мне.

- Оу, мы множество раз занимались этим вдвоём за уикенд.

- Грязные, мерзкие вещи.

- Я знаю. И я каждый раз получал наслаждение. Мне хочется, чтобы ты был здесь.

У меня выступили слёзы.
- И мне тоже, - произнёс я подавленно. - Больше чем тебе.

- Собираешься в постель?

- Нет, всего лишь половина девятого.

- Ох.

- Что?

- Ничего

- Что случилось?

- Нет, не имеет значения. Слушай, я позвоню тебе ещё раз из дома, чтобы они услышали, как я говорю спасибо. У меня кончаются деньги. Пока.

- Пока. И... я люблю тебя, - но он отсоединился раньше, чем я успел произнести эти слова.

Я пошёл в спальню и осмотрелся. Ничего примечательного. Затем я откинул покрывало и там оказалось это.
Те самые коротенькие и узенькие, в пятнах, трусики-танга, непонятные никому, кроме нас. И записка.

"Ты самое лучшее, что когда-либо случалось со мной. Спасибо. Я люблю тебя".

И после большого свободного пространства дописка:

"Так как это оказалось в твоей сумке, то я подумал, что ты хочешь их сохранить. Мама вряд ли поняла бы меня, если бы я попросил её постирать их. Может, ты сможешь? Увидимся на следующей неделе. Я позвоню. Джеймс".

Мои глаза ничего не видели сквозь туман и слёзы. Я прижал кусочек ткани и бумажку к груди.

Десять минут спустя вновь зазвонил телефон. Это оказался Питер.
- Я слышал, что он у тебя хорошо провёл время. Он полон мыслями о макете железной дороги. Ты действительно хочешь этого?

- Да... О, да! И ему весело, и это сможет дать кое-что в жизни.

- Ну, если ты так уверен. Нам бы хотелось видеть его здесь почаще, но если ты действительно хочешь затеять это там у себя, и тут есть несколько подходящих моделей, и, наконец, мы можем себе это позволить, я полагаю. Думаю, тебе не хочется видеть его на следующей неделе?

- Если ему хочется, то я только за.

- Он хочет. Он донимал нас этим, и мы только что освободились от него. Он хочет передать тебе, что с ним всё в порядке и он дома, и хочет поблагодарить тебя за всё.

- Окей, Питер. И спасибо тебе и Дорин за то, что сделали наши каникулы такими особенными для нас.

Джеймс говорил по телефону несколько формально, но под конец разошёлся. Я сказал, что нашёл его послание и надеюсь, что он будет осторожен, отвечая мне, после чего сказал:
- Это много значит для меня, я тоже тебя люблю, потому что ты самое лучшее, что у меня было.

Возникла пауза, и он прошептал так, чтобы его нельзя было подслушать:
- Даже лучше Марка?

Теперь пришёл черёд мне сделать паузу, хотя я твёрдо был уверен в ответе:
- Даже лучше Марка. Ты для меня самый лучший.

- Прекрасно. Спасибо, Мартин. Увидимся на следующей неделе. Ой... - он сделал паузу. - Как мне довезти все мои железнодорожные штучки до тебя? Там слишком много, чтобы везти их на поезде.

- Это войдёт в мою машину? Или в машину Питера?

- Да. Как, ты сможешь приехать за ними?

- Если ты захочешь. Я смог бы приехать через неделю, переночевать у тебя, если мне позволят, и вернуться на следующий день домой.

Короткая пауза, он затаил дыхание, и потом:
- Дааааа! Подожди, я спрошу.

Там в течение некоторого времени шёл фоновый разговор. Я задался вопросом, в чём может возникнуть проблема. После чего он сообщил, затаив дыхание:
- Держись, я передаю трубку папе.

Я ждал.

- Хэлло, Мартин, - произнёс Питер. - Этот негодник мой сын смог убедить тебя совершить путешествие сюда, чтобы забрать несколько предметов для макета дороги? Ты знаешь, он слишком многого требует.

Я засмеялся, счастливый от мысли, что увижу его снова так скоро.
- Не совсем, Питер. Мы друг с дружкой, вероятно, помешались на поездах, даже если это только модели. И ты бы видел размер этого чердака! Мы можем пускать туда зрителей.

Он тоже рассмеялся.
- Ну, я знаю, что должен предупредить тебя о Джеймсе и его предположениях, что любой хочет быть с ним, особенно ты... - Это звучало музыкой в моей душе - ... Но если тебе по-настоящему приятна его компания, будь счастлив частенько принимать его у себя. Всенепременно приезжай сюда и забери все его вещи, и я предлагаю повременить до пятницы, тогда ты сможешь забрать его с собой в субботу. Правда, я боюсь, что это будет означать, что ночевать тебе придется в его комнате, потому что мы пока не нашли себе подходящий дом, который стоило бы купить, а его комнатка - маленькая. Но ты же привык к подобному!

Волшебство. Абсолютное волшебство. Он дал мне адрес и инструкции, как добрался, после чего снова передал трубку Джеймсу.

- Отлично! Я увижу тебя в пятницу. Когда ты сможешь сюда приехать?

- В любое время.

- Я возвращаюсь из школы в половине пятого.

- У тебя кто-нибудь будет дома?

- Да, мама.

- Тогда увижу тебя там.

- Даааа... Великолепно. Я с нетерпением ожидаю этого.

- Также как и я. Больше, чем ты можешь себе представить.

Он усмехнулся.
- О, думаю, что могу. Пока. Мне лучше сейчас закончить разговор.

- Да. Увидимся в пятницу. Оставь для меня половину кровати.

- Придётся сильно ужаться... Ой. Я больше не буду говорить. Увидимся.

- Пока. Береги себя.

И это было всё. Я почувствовал себе несколько разочарованно, после того, как он положил трубку, но счастливо, когда сообразил, что увижу его раньше, чем планировал. Ощущение того, что он, безусловно, хотел меня, было великолепным, приятным.

В пятницу, когда я приехал к нему домой на час раньше его прихода из школы, я чувствовал себя, словно нервный школьник, готовящийся впервые встретиться с родителями своей любви. Мне хотелось сбросить с плеча сумку и удивить его, встретившись с ним у школы. Но я не принял во внимание желание Дорин пообщаться, что и произошло, когда я прибыл. Она была так благодарна за то, что я сделал каникулы такими особенными для Джеймса, что я и мои подвиги были основной темой его разговоров, и прошла целая вечность, прежде чем я смог поведать ей свой план. Когда я, наконец, сумел вставить слово, она согласилась, что это будет приятным сюрпризом, и объяснила, как найти школу.
Когда я туда добрался, мальчишки уже выходили, и некоторые выглядели почти как он в свои девять лет. Озорные. Весёлые. Счастливые. Но не у одного не было такой Улыбки. Наконец прозвенел громкий звонок. После небольшого затишья раздался нарастающий непрерывный гомон и шум. Я стал внимательно всматриваться.
Потоки мальчишек различных возрастов текли мимо. Все они выглядели одинаково. Я не знал, узнаю ли его в школьной кепке. Это мысль не приходила до сих пор мне в голову, потому что я успел подзабыть, что носил в свои школьные годы. Лицо за лицом проплывали мимо, и вглядываться с каждым разом становилось всё труднее. Пока, наконец, из ворот не вышли два мальчика, один младше другого. Младший глядел на старшего, говорившего и смотревшего перед собой. После чего заговорил младший, а на лице старшего раскрылась широчайшая улыбка, и я понял, что это он. И лицо младшего, озарённое этой внезапной улыбкой, тоже засветилось, и мне подумалось, что я переместился на пять лет назад.

Они были недалеко от машины, и я посигналил. Они подпрыгнули от неожиданности и раздражённо глянули в мою сторону. После чего один из них выкинул один из лучших трюков, которые я когда-либо видел - подпрыгнув в воздух, бросился к машине и рванул дверь, напрочь забыв о своём компаньоне.

На секунду мне подумалось, что он собирается поцеловать меня, но он приостановился на время и вместо этого выпалил в меня кучу вопросов. Я прервал его.
- Не забудь о своём друге.

- Что? Ох, да. Ой, Грэм. Это Мартин, друг, о котором я тебе рассказывал.

Я надеялся, что не слишком много.

- Здравствуйте, сэр.

- Сэр... - я поперхнулся. - Меня ещё ни разу так не называли в жизни! Меня зовут Мартин.

- Ой... извините.

- Окей. Приятно познакомиться с другом Джеймса.

Ему нечего было ответить на это.

- Я увижусь с тобой в понедельник, - сказал Джеймс.

- Да-а. Кей. Пока, - его голос прозвучал грустно.

- Мы не подбросим его до дому? - я тихо спросил у Джеймса.

- Ты уверен? Эй, Грэй...

Мальчик испуганно оглянулся на неожиданный окрик.

- Мартин сказал, что мы можем тебя подбросить.

Лицо того просияло, будто Джеймс улыбнулся ему.
- Да, пожалуйста.

Через несколько ярдов дальше по дороге мы миновали группу четырёх старшеклассников, крутящихся на одном из углов. Они заглянули в машину, и парочка из них что-то крикнула и стала делать неприличные жесты. До меня дошло.
- Школьные хулиганы? - спросил я лаконично.

Они вдвоём кивнули.
- Они достают меня каждый день, если только я не с Джеймсом, - объясним Грэм.

Сейчас я ненавижу конфликты, и я не очень храбр, но я не понимаю, почему я, достаточно мощного телосложения девятнадцатилетний мужчина с автомобилем должен терпеть издевательства подобного рода от четырёх пятнадцатилеток. Поэтому я с визгом затормозил машину, развернулся, и на скорости рванул назад к ним.
Покрышки завизжали ещё раз, когда я остановился. Удивлённо глядя, они сделали шаг назад. Я вышел, и они стали отступать.

- Убегаете, трусы? Боитесь того, кто больше и старше вас, и сможет вам накостылять? А ну вернитесь.
Даже я удивился своим интонациям. Они продолжали отступать, а затем развернулись и побежали прочь. Я наблюдал за ними, пока они не скрылись с глаз, после чего вернулся в машину.

- Нам стоит отыскать их, - произнёс я, успокоившись.

- Нет, не стоит, - сказал Грэм. - А то они отыграются на мне в понедельник.

- Мы это сделаем после того, как забросим тебя домой, - заявил я.

Я развернул машину и поехал в ту сторону, в которой они исчезли. Они всё ещё прогуливались несколькими ярдами дальше. Я остановился ещё раз, на этот раз напротив них. Они смотрели, словно их это не касалось, до тех пор, пока я не начал открывать дверь. Достаточно было произнести слово, и они кинулись наутёк.
Мы преследовали их до тех пор, пока они не свернули с дороги на тропинку. Я не стал на этот раз останавливаться, а попросил показать моих спутников, как ехать к дому Джеймса. Там, после объяснения с Дорин, которая напоила напуганного Грэма, я написал четыре записки, абсолютно одинаковые, адресованные каждому из тех четырёх мальчишек. Там было сказано, что я друг Грэма, ненавижу насилие и издевательства, и имею местных друзей, которые старше Грэма и их самих. Что было правдой. Питер и Дорин были старше их и жили в этом районе. Следовательно, в будущем, они должны будут нести передо мной ответственность за свободу Грэма от любых издевательств, как в школе, так и за её пределами, и последствия для них будут в зависимости от того, насколько серьёзно они отнесутся к этому. Еще я написал, что копии писем будут отправлены директору школы и родителям Грэма, чтобы они тоже были в курсе.
Сейчас всё это звучит очень умно. Мне хотелось бы, чтобы идея была полностью моей. Но именно это было проделано в моей школе, когда меня травили. Это сработало для меня, и сработает для Грэма против этих трусов. Когда я всё это проделал и объяснил, он признательно посмотрел на меня.
С видом благодарного щенка. Так же, как когда-то Джеймс. Я почувствовал себя замечательно.
Он жил неподалёку, так что подвозить его не было необходимости. Прощаясь на пороге, он робко протянул руку, и я почувствовал прилив любви к нему. Так, что схватился за его плечо.
- Всегда думай про себя: я - не половая тряпка. Тогда об тебя не станут вытирать ноги.

Когда он ушёл, и мы с Джеймсом остались в коридоре одни, то он обнял меня так крепко, что стало больно.
- Пошли и ты увидишь нашу спальню, - произнёс он.

Они заставили его принести для меня раскладушку, несмотря на его уверения, что мы будем в полном порядке на его односпальной кровати.
"Что было приемлемо на каналах на двуспальной кровати, то неприемлемо тут на односпальной. Вы будете спать, прижавшись друг к другу всю ночь, " - последовал их аргумент. Должен признаться, что почувствовал, как моё тело зашевелилось, когда услышал то, что сказала Дорин, и в последствии он рассказал мне, что у него была такая же реакция. Было бы великолепно ответить ей, что именно этого контакта наших тел мы с нетерпением и ожидаем.
Мы были ограничены в нашем физическом наслаждении друг от друга той ночью, потому что его родители спали в соседней комнате, и из-за того, что стены были довольно тонкими, я смог подслушать, как хорошо рассказала Дорин Питеру о нашем спасении Грэма. Я немного повалялся на раскладушке, а потом поднялся, раздевшись, как обычно, догола, нависая над его телом, лежащим на односпальной кровати. Он улыбался, глядя на меня.

- Что такое? - спросил я его очень тихо. - Ты не хочешь пускать меня?

Не говоря ни слова, он передвинулся, освободив мне край. Я, толкаясь, улёгся на свою половину. Она была права. Спать мы могли, только плотно прижавшись друг к дружке всю ночь. Хотя она ничего не сказала насчёт наших объятий. Мы потёрлись телами, и неизбежный стояк сопровождал каждого из нас ко сну.
- Просто подождём до завтрашней ночи, - прошептал он, когда мы целовались перед тем, как отойти ко сну.

Вернее попробовали уснуть. Казалось, всё должно было быть в порядке, но невозможность изменить положение, независимо от того, насколько хороша и прекрасна причина этого, не давала мне долго заснуть, а когда удалось, то сон легко прерывался. Стоило ему только тяжело задышать или шевельнуться, и я просыпался. К утру я полностью измучился. И одеревенел. Затекли мышцы из-за того, что пришлось провести ночь в одной позе. Он же проспал как убитый. Я сбежал из кровати в половине седьмого и завалился на раскладушку, где крепко заснул и проспал до девяти.

Глава 25

Он разбудил меня, чихнув. Я зашевелился.

- Мартин... ты не спишь? - Он засопел.

- Мммм.

- Ты почему ушёл?

- Не мог заснуть.

- Разве я помешал тебе?

- Нет. Ну, да, немного.

- Прости.

- Всё нормально. Я шевелюсь во сне, а тут не смог. Но было хорошо, когда мы были рядом.

- Мммм. В душ?

Я улыбнулся про себя.

- Не знаю. Посмотрим.

Он развернулся, чтобы взглянуть на часы над кроватью.
- Девять! А где же родители? Они обычно будят меня в это время.

- Я чувствую запах бекона, - сказал я.

- Ух ты. Должно быть, это из-за тебя. Мне никогда не готовят завтрака, только по праздникам.

Потребовалась целая вечность, чтобы съесть громадный завтрак, снести коробку за коробкой с небольшого чердака над вторым этажом вниз, поднимаясь за ними наверх на чердак, погрузить всё это в машину, и ещё целый век, чтобы распрощаться. Наконец, мы тронулись в путь, и он со вздохом откинулся на сиденье.
- Я ждал этого момента, с того времени, как мы разговаривали по телефону.

Я посмотрел в его горящие глаза, которые глядели на меня, словно я был чем то особенным. Это заставило меня вместо чего-то легкомысленного сказать ему правду.
- Так же, как и я, Джеймс, также как и я. Не только с момента звонка, а тогда, когда поезд отошёл со станции в прошлый понедельник.

Он вздохнул, слегка коснувшись моего бедра, после чего снова вздохнул. Кто сказал, что если вам ещё нет восемнадцати, то вы ничего не смыслите в любви?
Это было спокойное путешествие. Мне, невыспавшемуся, потребовалось концентрация всех сил на дороге, так что разговоры были редки. Когда мы остановились перекусить, меня спросили, что хочется моему младшему брату, и, решив сказать грубость в ответ, вспомнил Эмбердейл и времена, когда я смотрел на него только как на брата. Поэтому я попросил детскую порцию. Женщина уже собиралась обслужить нас, когда он разразился хохотом. Это вернуло меня к действительности, прошла целая минута, прежде чем я передал ему меню, чтобы он выбирал сам.
Официантка оказалась не в восторге от происшедшего.
Когда мы продолжили наше путешествие, я почти клевал носом, заставив его волноваться.
Он дважды тормошил меня, прежде чем я решился сделать наконец перерыв и поспать. Боковая второстепенная дорога, на которую я свернул, была узкой и тихой, засаженной по обочинам деревьями. Мы остановились и вылезли из машины. Я отлучился подальше, чтобы пописать и уже возвращался, когда он стал звать меня.
Я нашёл его обозревавшим лощину, окружённую деревьями, густой травой и луговыми цветами, припекаемыми солнцем. Желание спать не утихало, мы спустились туда и улеглись лицом друг к другу.

- Разденемся? - спросил он.

- Мммм?

- Мы будем раздеваться?

- Зачем?

- Замечательно.

- Не знаю, вдруг тут кто-то есть?

- Никого тут нет.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю.

И прежде, чем я успел возразить, он уже снял ботинки и носки, футболку и свои, довольно короткие и широкие шорты. Его повседневные белые трусики напомнили мне тот экзотический вид одежды, оставленный им у меня. Но для меня, он и в них смотрелся великолепно. Я лежал, в то время как он дразнил меня, подтянув их вверх, на живот, а затем медленно, интригующе, скатал ткань вниз, до тех пор, пока это было технически возможно. Он потащил всё это скатанное опять вверх, развернув слегка на поясе, из-за чего его правая нога оказалась почти полностью открытой, за исключением небольшого промежутка.
И я наблюдал за ним, и безо всяких усилий с нашей стороны выпуклость там увеличивалась и увеличивалась, и предмет в виде розовой пули появился наружу и взглянул вниз, на ноги, прежде чем вытянулся дальше, на открытый воздух под мой любопытствующий взгляд.
А потом он развернулся, опустившись на колени по обеим сторонам моего тела, лежащего на спине. Передо мной оказалась расщелина его задницы, полных три её дюйма, прежде чем она скрывалась под скатанными трусами. И его округлые, мускулистые ягодицы оказались разведены, из-за того, что его ноги стояли по разные стороны от меня. Я почувствовал, как расстёгивается мой ремень, затем пояс, потом ширинка. После чего ощутил тепло на своих трусах, потом он взялся непосредственно за меня, помогая нежным массажем левой руки моих яичек. Другая была уже за поясом трусов, пытаясь высвободить неизбежную эрекцию.
Я сделал то, что раньше никогда не проделывал, с того момента в душе, когда он сказал, что это ему не нравится. Я взялся руками за его ягодицы и стал их мягко и осторожно массировать по кругу, продвигаясь всё дальше и дальше в сторону расселины. Не знаю почему. Конечно же, у меня не было намерения проделать те же вещи, о которых "все знают, что педики их делают". Всё это время он продолжал свой массаж, иногда мастурбируя мне. И ещё, он оголил мою головку, и по ветерку, обдувающему нас, я понял, что я там влажный от выступившей смазки. Он переместился немного вперед, и моя чувствительная головка встретилась с его головкой. Он осторожно потёрся. Я вздрогнул - не от ужаса или чего-нибудь подобного, а от восторга существующей интимности с ним, произошедшей теперь совершенно другим способом. Как мог я быть с ним ещё более близок?
Я спустил вниз его скатанные трусы. Несмотря на то, что он стоял ногами по обеим сторонам моего тела, колечко его ануса всё равно было скрыто. Не без некоторого неудобства я приподнял голову. Схватившись за его ягодицы, осторожно раздвинул их в стороны, избегая затрагивать что-либо еще, и сунулся в щель между ними. Когда он почувствовал моё тепло позади себя, он прекратил свои действия из-за неопределённости.
Я коснулся задней части его мошонки, и был вознаграждён, почувствовав его дрожь. Насколько возможно было дотянуться, я коснулся каждого из его яичек, после чего последовал в сторону его чувствительной области. Он тихонечко застонал, когда я повторил свои действия... и ещё раз... и ещё... И в тот момент, когда он сделал паузу по отношению ко мне, пробуя переосмыслить эти новые ощущения, я снова повторил свой путь языком... и на этот раз достиг его расщелины. И вновь я прокладывал языком путь от его мошонки к расщелине... и ещё... и ещё раз... Прикоснувшись, я почувствовал, как из-за моих действий головка его пениса стала влажной, а дыхание участилось.
И тогда, когда я нежно и осторожно раздвинул его булочки, подальше друг от друга - он издал короткий, резкий вздох. Сильные мышцы его задницы напряглись, после чего ещё больше расслабились. Любовь пробудилась во мне. Я знал, что он полностью доверяет мне, что я не причиню ему боли и вреда, но существовал его основополагающий естественный рефлекс прятать эту самую свою сокровенную область.
Собрав как можно больше слюны во рту, чтобы смазать свой мягкий язык, я вернулся назад и двинулся дальше. Его ягодицы задрожали из-за конфликта в его сознании между доверием ко мне и моим желанием доставить ему удовольствие и его четырнадцатилетним врождённым инстинктом скрывать это место. Любовь и доверие победили, и я тихонько, осторожно, еще сильнее толкнулся в его чувствительное кольцо мышц и дальше вверх, в глубины его щелочки. И когда я продолжил, он вздохнул и вновь расслабил свои ягодицы, позволяя зайти ещё дальше. И, словно в качестве награды за мою настойчивость, он передвинулся чуточку назад и своим языком дотронулся до моего пениса - в этот момент влажного, и слизнул с него и вокруг всю выделившуюся жидкость. Воодушевлённый, я повторил свой особенный манёвр. На этот раз это было только дрожащее движение внутрь, в глубину сморщенного колечка. И вновь мы возбудили друг дружку, я, нежно, в его потайном местечке и он, все убыстряющимся движением по моему члену, сначала ртом, а позже, когда я уже подумал, что не смогу больше выплеснуть жидкости - руками, одну держа на моей мошонке, а второй двигая вдоль моей эрекции. Я думаю, что ему пришлось сделать не менее двадцати движений, прежде чем я почувствовал приближение оргазма. Я продолжал делать всё, что мог для него, в то время как моё тело напряглось и сконцентрировалось на тех волшебных, дивных действиях.
Как настоящий солдат - нет... ничего общего с войной и смертью в этом не было. Как мой истинный любовник, каким он и был, он принял всё, что могло ему дать моё тело. Его рот удерживал меня до тех пор, пока у меня не опало. Он очистил меня. Он нежно - очень нежно - натянул на место крайнюю плоть на головку, исключительно чувствительную в этот момент. Моя голова откинулась. Я был неспособен сейчас что-либо сделать ему. Он опустился подле меня, расположив голову рядом, и развернулся ко мне. Мне удалось повернуть голову в его сторону и улыбнуться.
Нам не нужны были слова. Его взгляд, его улыбка Моны Лизы сказали всё, что нужно. Не было укоризненного взгляда, который бы мне сказал, что я нарушил то, что он хотел сохранить в секрете. Не было во взгляде и боли, сказавшей, что я зашёл слишком далеко. А были только любовь, радость, и еще раз любовь.
Ох уж этот мальчик, этот мужчина, юноша, которого я любил, люблю и буду любить всегда. Этот мальчик, чьё тело растянулось рядом со мной, едва одетое в небольшие трусы. Даже в моём состоянии, после оргазма, он был великолепен, и я знал, что хочу предоставить ему то же удовольствие, которое он дал мне. Я так и поступил, лишь силы вернулись в моё тело. Его член оказался в одной моей руке, а мошонка - в другой. Я заставил его развернуться к моему рту. Его ноги расступились. Мой язык в очередной раз исследовал низ его мошонки и территорию вокруг, которую я посещал и раньше. Вкус его жидкости во рту был сладок, и я знал, что он готов и скоро кончит.
После небольших манипуляций и ласки ртом и рукой, его тело напряглось, яички в мошонке поднялись вверх к основанию пениса, он издал стон, и струи его семени с силой ударили в заднюю часть моего горла. Одна, вторая, третья, четвёртая, пятая... шестая уже меньше, а седьмая была просто каплей. Но он всё же вздрогнул в теплой влаге моего рта. Постепенно яички опустились, эрекция смягчилась и дыхание выровнялось. Когда он вышел из меня, я очистил его и поцеловал его увядший пенис, прежде чем поднял голову, чтобы взглянуть на его блестящее от пота тело и покрасневшее красивое лицо. На нем всё еще была слабая улыбка.
Мы лежали там довольно долго, наслаждаясь покоем и теплом, которое лощина сохранила для нас, и глубокой близостью между нами. Мы задремали, затем снова проснулись, и, в конце концов, он снова повернулся ко мне.
- Там муравей ползёт по твоему вилли.

Если вам чего-то хочется, есть очень простой способ добиться этого. Конечно же, я в своём полусонном состоянии среагировал и попытался сбросить несуществующее насекомое. Что вызвало у него приступ веселья.

- Понятно.

Я потянулся к нему в притворном гневе, но он оказался слишком быстр. Это юное атлетичное тело, по-прежнему в одних трусах, чья верхняя граница в данный момент пролегала чуть ниже верхушки его бёдер, а низ был ещё чуть ниже, вскочило и бросилось прочь в один момент, тут же пропав с глаз. Я кинулся за ним, забыв, что мои собственные штаны сильно ограничивают движения, и я не мог начать бег раньше, чем подтянул их, потому что они тоже сползли на бёдра. Я нашёл его совершенно голым за кустами среди деревьев.

- Иди сюда.

- Куда?

- Это как в Эмбердейле. Давай, раздевайся!

Я мгновение тупо глядел на него и какая-то легкомысленная часть моего разума произнесла: "Почему бы и нет?". И, словно мне было всего четырнадцать, я проделал это. Сняв всё, я бросил одежду в компанию к его трусам, и присоединился к нему, и, теперь не стесняясь, взял его за руки, для путешествия назад, к дороге. Мы вдвоём прислушивались ко всем звукам, которые могли бы указать на присутствие людей. И ничего не услышали. Наконец, серая твёрдая поверхность дороги стала заметна среди деревьев. Я остановился. Он оглянулся назад.
- Последний будет должен встать посреди дороги.

Он закончил говорить, когда послышался шум приближающегося автомобиля. Мы пригнулись. Когда машина проехала, мы снова прислушались.

- Давай!

Мы стремглав бросились к полотну дороги, но оказавшись на нём, обнаружили, что она покрыта очень острым гравием, больно коловшим ноги. Задерживая дыхание, ругаясь, большими шагами мы перебрались на другую сторону. Я оказался первым. Я вскарабкался на насыпь на противоположной стороне, нашёл укрытие и уселся там. Он присоединился ко мне.
- Больно.

- Да-а, - ответил он. - Чья была эта глупая идея?

- Тот идиот собирался стоять посреди дороги шестьдесят секунд, которые он проиграл.

- Шестьдесят секунд? Я никогда не говорил ничего подобного.

- Нет. Но сказал я. Давай, разве ты не принял вызов?

- Да, но...

- Никаких но. Минуту.

- Ой, Мартин...

- Твоё предложение, не моё. Я просто добавил интереса.

Он посмотрел на меня, потом поднялся.
- Кто будет считать?

- Я.

- Кей. Начинай.

И он спустился до обочины, остановился и прислушался, затем неторопливо - если вы можете неторопливо прогуливаться, когда ваши ноги колет гравий - добрёл до середины дороги. Я начал считать вслух.
Было бы хорошо написать о приближающейся машине, когда я досчитал до пятидесяти, и ему пришлось карабкаться назад, чтобы скрыться из виду. Но, к сожалению, этого не произошло. Ну нет, к счастью, полагаю я, потому что мне бы не хотелось, чтобы кто-то ещё увидел его голым, и чтобы он не чувствовал себя неловко в такой ситуации. Мы были близки, так что если что-то происходило с одним, другой ощущал это.
На самом деле эти шестьдесят секунд я придумал для того, чтобы рассмотреть его тело на расстоянии. Он действительно был красив. Выделяющиеся мышцы на груди, плоский живот, легкий пушок вокруг его гениталий, хорошего размера половой член, в настоящий момент в спокойном состоянии свисающий вниз, довольно заметные яички, качающиеся в тот момент, когда я смотрел.
О... он был по-настоящему прекрасен. И мне захотелось, чтобы моё собственное тело превратилось в четырнадцатилетнее и стояло там же, на каменистой дороге. Но затем, я сообразил, что заимел двух прекрасных друзей, и один из них, который мог остаться моим навсегда, стоял теперь передо мной посередине просёлочной дороги на пути домой, демонстрируя, чем одарила его природа.
Я досчитал до шестидесяти, спустился к дороге, спокойно пересёк ее (что было довольно болезненным) и сообщил, что его минута истекла. Он стиснул зубы и последовал следом.
Нет смысла рассказывать, как мы отряхивали свои ноги от въевшихся в кожу острых камешков и песчинок, как мы облегчились - это действительно не имеет значения, не так ли? - И как отыскивали свою одежду. Как одетыми вернулись к дороге, нашли машину, и как, после того, как мы уселись в ней, он начал хихикать.
- Что такое?

- Я просто никогда не представлял, что у меня хватит наглости проделать этакое. В Канаде мне частенько вспоминался Эмбердейл и острова.
Поначалу просто думал, что потерял это, и тебя, и всё приятное там, и становясь старше, думал, что никогда больше не смогу повторить всё то, ты знаешь, о чём я, проделать все те вещи. Я имею в виду, что знал что хочу, но не знал, что смогу заставить себя раздеться в присутствии других людей.

- Но ты первый начал тогда.

- Я знаю... Я начал, но там мы были только вдвоём.

- Но если бы мы не стали этого делать, и если бы они не заметили нас на натуристском острове, они никогда бы не приехали туда к нам.

- Наверное. Но, как я сказал, когда становился старше, то казалось, что всё то было в какой-то другой жизни, и я понимал, что мне не хватит смелости раздеться на публике снова. А сегодня... сегодня она появилась.

- Да, но публикой был только я.

- Ты понял, что я имею в виду - раздеться на открытом воздухе. И хотя это было глупостью, мне понравилось.

- Тебе понравилось? - Я подумал о собственной реакции. Он сделал это и оказался настоящим мужиком; и зачем только я беспокоился о своей наготе? И я был вынужден поддержать его за компанию. Но это была не невинная естественная нагота на природе. Это было... что? Эксгибиционизм? Или желание вернуться к той невинности и счастью, испытанному тогда?

- Ты думаешь, мы - натуристы? - спросил я его.

Он взглянул на меня, подняв брови.
- Не знаю. Если ты, то и я тоже. Теперь ты не сможешь проводить каникулы без меня!

- В любом случае я не против. Если ты решишь что-то сделать, что нравится тебе, я буду счастлив присоединиться.

- Ты сказал, что я должен решать?

- Ну, если тебе захочется куда-то идти, то и мне захочется тоже.

Он посмотрел удивлённо.
- Но когда мы будем жить вместе, я думал, что ты будешь принимать решения.

- Почему?

- Ну, потому что ты... старше.

- Пять лет - не так и много.

- Да... но...

- Слушай, когда нам будет двадцать и двадцать пять, между нами вообще не будет различий.

- Я не могу представить себя двадцатилетним.

- Но ты будешь, и будешь считаться со мной.

- Чем ты займёшься?

- Буду щекотать тебя, до тех пор, пока ты не поймёшь этого.

- Ты уже достаточно меня щекотал и мне хочется писать. Я вспомню об этом на своём двадцатом дне рождения.

Я улыбнулся.

Мы приехали домой, распаковали машину, заставив железнодорожными принадлежностями коридор возле стенного шкафа, и отправились перекусить. Вернувшись, он заявил, что слишком устал, чтобы таскать всё это наверх, и будет лучше оставить всё до утра. Так что мы просто уселись в гостиной, ничего не делая, просто слушая музыку, я сел с края дивана, а он вытянулся вдоль, положа голову мне на колени. Я гладил его волосы, и если бы он был котом, то он бы мурлыкал.
Мое сердце пело в так музыке, изливавшейся из динамиков.

И здесь как раз по-настоящему конец истории. Хотя, конечно же, это не так. Я имею в виду, что даю небольшую подсказку, как продвигается наша история в настоящее время. Так что, да, он всё ещё со мной, и я до сих пор с ним, и всё говорит о том, что так будет и дальше. Мы намного старше, ему уже исполнилось двадцать, и я щекотал его на день его двадцатилетия, и он не описался. Наша любовь до сих пор будоражит, и я думаю, что вы поняли её сущность, и так как наше настоящее, в отличие от нашего прошлого ещё довольно личное, чтобы его подробно описывать, то я не стану этого делать. Я вернусь немного назад.

Его родители были великолепны, не обращая внимание на его еженедельные визиты ко мне. Они знали, что он у меня в безопасности и стоит на пути добродетели - ну, поскольку их беспокоили такие тревоги, как наркотики, переход через улицу не глядя, и встречи с посторонними людьми.
Вся прелесть в том, что насчёт происходившего между нами они пребывали в блаженном неведении.
Железная дорога - в полном размере, - была нашей страстью. Они выбрали поезд, который отходил из их города в 9 часов вечера в пятницу и прибывал в мой город в час ночи. Питер и Дорин согласились, после долгих уговоров, что если они будут уверены, что Джеймс сядет в такси на другом конце пути, и если я позволю ему поспать утром подольше, то он мог бы ездить этим поездом. Конечно же, я уже дал ему ключ. Это может показаться для вас странным, но ему в четырнадцать-пятнадцать лет ключ, помогающий добраться до своего возлюбленного, был большой ответственностью и радостью, глубокая ночь являлась большим приключением, так же, как и восторг от ночной поездки на поезде и от поиска свободного такси (и вытянувшееся лицо водителя, когда подошедший усталый мальчик просит отвезти в свою квартиру). В конце концов, ночные водители привыкли к нему. Однажды он получил в поезде некое предложение, но ответил тому человеку в недвусмысленных выражениях, куда тому надлежит направиться. Это заставило меня тогда волноваться.
Но самым большим приключением было моё. Я никогда не знал, когда он может приехать. Существовало множество препон, и чаще всего - школьные домашние задания. Несчётное количество раз, когда я спал, первое, по чему я узнавал о его приезде - был щелчок двери моей спальни, или, скорее всего, ощущение его гладкого, обнажённого тела, скользнувшее в кровать рядом со мной, и прижавшееся ко мне со вздохом удовлетворения.
- Я всегда боюсь, что найду кого-то в постели рядом с тобой, - как-то признался он мне.

- Я всегда опасался, что ты полюбишь своего ровесника, - возражал я. Мы глядели друг на друга, не зная, что сказать дальше, и одновременно открыли рты в ответе:

- Никогда!

Обе наши семьи преуспели в общем совместном предприятии, и я был рад каждый раз помогать всем им. Обе пары наших родителей были и остаются хорошими друзьями, несмотря на то, что живут далеко друг от друга, что является необходимостью для совместного бизнеса. У нас были ещё одни каникулы на следующий год, и снова, когда ему исполнилось шестнадцать, и он ожидал результатов GCE's [аналог ЕГЕ в Соединённом Королевстве]. Большую часть времени он проводил со мной, и иногда слышались жалобы от обоих пар родителей, что их сыновья должны проводить больше времени в семьях. Да, это касалось и меня тоже. Хотя его шансы были хуже, потому что они переехали в более просторный дом, в котором мне полагалась комната, надумай я его посетить. Он стал ещё более привлекательным, чем в свои четырнадцать. Он чуть подрос, но не стал плотнее, можно сказать, являл собой человеческий эквивалент юной газели. Он даже двигался также, с такой же естественной грацией и изменчивостью, что являлось истинным наслаждением для глаз. Я любил его всё больше и больше. И лучшее, что он по-прежнему любил меня, несмотря на то, что я становился шире и волосатее на ногах (что ему нравилось), и груди (что ему не нравилось). Однажды он заставил меня лечь на полу в ванной, голым, намылил мне грудь и очень тщательно сбрил все волосы с груди и живота ниже пупка. Слава богу, остальное не тронул. И я ему позволил? Конечно. Его любовь и счастье были для меня важнее, чем несколько старых волосинок.
Он получил отличные баллы GCE's. Препятствий для поступления в университет, если он выберет это - не существовало. Он решил получить ту же специальность, что и я, и, клянусь, я не имел к этому никакого отношения. Я был уверен, что со своим холодным здравым смыслом он окончит курс лучше, чем я. Проблема в том, что последующие два года оказались для нас сущим адом. Первый год был годом окончания моего учебного курса и началом его учёбы на подготовительных курсах. Но мы знали, что всеми правдами и неправдами добьёмся, что он будет учиться в моём университете.
Для нас обоих этот период стал шоком. Оказалось, что все выходные загружены учёбой, и времени хватало только на сон, учёбу, еду и дорогу. И у меня было то же самое. Особенно, когда пришло время завершать дипломную работу, я весь издёргался, словно свеча, запалённая с двух концов, и оставшиеся воспоминания касались появившейся внутри меня ноющей пустоты, равняющейся моей любви помноженной на количество миль между нами, и ещё его рваных и заношенных носков.
Но среди этого были и две запомнившиеся ночи.

Первая состоялась, когда наша студенческая группа решила отдохнуть от учёбы на одной из тех глупых вечеринок, случившейся в моей квартире. В предыдущие два года я старался оставлять свою общительность за пределами выходных, чтобы быть уверенным в своём одиночестве, когда он приедет. Теперь, когда я упомянул вечеринки, я не имею в виду оргии или нечто подобное, я не знал сексуальных предпочтений присутствующих там, будь то мужчина, или женщина. Как и большинство такого рода сходок, начавшись, довольно быстро близилась к концу, когда к моему ужасу и восторгу, в замке повернулся ключ. Дверь открылась и на пороге, отчаянно моргая, появился юноша с усталым взглядом, подросший, стройный и крайне привлекательный. Он был всё ещё заторможенным после своей дрёмы во время долгого путешествия, и только с большим усилием ему удалось проснуться настолько, чтобы я смог представить его своим друзьям как друга из дома. Конечно же, он не надеялся запомнить имена, и, приняв пива, сел на пол у моих ног, в то время как я уселся на диване.
Разговор не клеился, и я заметил, что один из моих приятелей посматривает на меня, точнее, на мою правую ногу, или, вернее, на Джеймса. Тот же не подозревал, что на него смотрят. Этот парень перестал учавствовать в общем разговоре, и я заметил, что он смотрит только на Джеймса.
Не могу сказать, что стал проклинать того парня. Усталый и немного растрёпанный, Джеймс сидел с почти закрывшимися глазами. Его волосы были взлохмачены - ничего экстраординарного - и он, должно быть, выглядел очень маленьким и уязвимым, сидя на полу и прислонившись спиной к краю дивана. Но он был моим и никто не может находиться рядом с ним! Беда в том, что я не знал, как дать знать тому парню, что Джеймс занят, не привлекая к этому внимания остальных.
В конце концов, они все ушли, загрохотав на лестнице. Парню хотелось задержаться, но мне пришлось сказать, что очень устал.

- Также как и я, - заявил тот, - тоже слишком устал, чтобы куда-то идти. У меня предложение: не мог бы я поспать у тебя на полу? Я имею в виду, что Джеймс будет спать на диване, а я буду счастлив довольствоваться и полом.

Рррр... Теперь нужно из этого выбираться. Но тут заговорил Джеймс.
- Я боюсь, что это будет нехорошо. Я забыл захватить спальный мешок и у него только два одеяла. Так что придётся спать или без всего, или не здесь.

Думаю, что он счёл это настоящей проблемой, потому что не стал настаивать дальше, и, не без оглядки на Джеймса, ушёл.

- Это могло стать твоей счастливой ночью, - сказал я. - Вероятно, он был уверен, что тебе с ним этой ночью будет уютно.

- Его фантазии не сбылись, - ответил он с усталой улыбкой. - Кроме того, это моя счастливая ночь.

- Как так?

- Ты рядом и мы собираемся в кровать. Да?

В тот уикенд никакого реального секса не было, но это было впервые, когда мы были вместе после целой вечности, и - не ночью, но на следующее утро, в следующую ночь, и на следующее утро - все это было очень интенсивным. И мы вдвоём немного беззвучно всплакнули, когда в воскресенье ему пришёл черёд ехать домой.

Второй раз был, когда он внезапно объявился у моей постели одним ранним субботним утром после очередного долгого отсутствия из-за учёбы. На следующей неделе я должен был окончить университет, о чём знали он и его родители, и ему настойчиво не рекомендовали тревожить меня. Поэтому он выскользнул из дома ночью, оставив записку, чтобы не тревожились, и что он, вероятно, вернётся назад ночью в субботу, а не в воскресенье.
И та ночь была очень насыщенной. Намного больше, чем обычные объятия и поцелуи, чем мы занимались в первую ночь его визита, когда были оба сильно уставшими. На этот же раз... Ну. Очень насыщенно.
Следующее утро началось рано. Каждый из нас чувствовал потребность облегчиться, и, в конечном итоге, мы приняли вместе душ. После чего он снова позвал меня обратно в постель. И всё началось сызнова.
Что было в атмосфере в тот день я не знаю, но что-то заставляло нас это делать. Это был первый раз, когда он сделал мне то, что я сделал ему на природе, когда мы возвращались домой с деталями для макета. Ощущение его языка в моём потайном местечке, в то время как я стоял на четвереньках над его возбуждённым членом, было как гром среди ясного неба, так, что я чуть не прикусил зубами его мужественность. Когда он уже отдыхал, также как и я, я чуть не плакал от глубины той любви, которую ощущал к нему, за то, что он заставил меня прийти к оргазму без всякого прикосновения к моему пенису. И той ночью мы повторили это, каждый смог достичь удовольствия и позволил сделать это другому, и это было очень личное и интимное. Мне, в свою очередь, даже удалось проникнуть языком сквозь кольцо его мышц, что заставило меня дополнительно наэлектризоваться. Для меня не имела реального значения та цель, куда я проникал. А было познание, что весь он, во всех своих местах прекрасен.
Когда мы оправились после накала этого волшебства - слишком непродолжительного - он повернулся ко мне и сказал то, что оказалось для меня невероятным.
- Когда ты это сделал, у меня появилось чувство, которое я прежде никогда не испытывал.
Он остановился и сглотнул, казавшись таким же возбуждённым, каким был, когда начал говорить о своих чувствах.
- Я... Мне хочется, чтобы ты оставался внутри меня.

Я был ошеломлён.

Его визит застал меня перед предстоящими экзаменами. Я знал, что после этого он может спокойно остаться у меня - с родительского разрешения - и это знание меня подстёгивало. Я рад сказать, что время говорило о том, что успеваю. Было бы так без него и его поддержки - я не уверен.
У него был перерыв между его двумя годами A-level [Двухгодичная программа подготовки к поступлению в английские вузы]. Меня ждал долговременный перерыв до тех пор, пока я не найду работу. Что я и сделал без особенных сложностей. И это были уже семидесятые. Я начал работать в том же городе, в котором находился мой университет, зная, что он поступит туда в самое ближайшее время.
Ещё раз повторюсь - это был замечательный год, в который он очень часто был рядом. Работа позволила мне взять на себя аренду собственной квартиры, что дало возможность родителям отложить эти деньги на покупку лодки. Кроме того, у меня появился шанс расходовать больше средств на железнодорожный макет, на который мы потратили уйму времени, но не так уж много денег. И всё шло на лад. Обе пары родителей побывали у меня и остались впечатлёнными увиденным. Их визиты означали, что я ставил для него раскладушку в спальне, в то время как они располагались на надувном матрасе в гостиной. Раскладушка была для вида и ей не пользовались.

Когда ему пришлось вернуться к своим курсам, он стал редко навещать меня. Поэтому однажды, перед выходными, я принял решение съездить к нему и провести с ним ночь, с тем, чтобы на следующий день уехать. Я получил согласие Питера и Дорин, заставив их держать это в секрете, и просто объявился перед их дверью в субботний полдень. Взгляд на небритое лицо моего моложавого восемнадцатилетнего младшего братишки заставил сердце восторженно замереть. И на этот раз ничто не мешало ему броситься ко мне и обнять. Хотя, он не стал целоваться. Единственной проблемой было то, я вынужден был ночевать в своей собственной комнате, и визит посреди ночи был не возможен для каждого из нас из страха быть раскрытыми, что очень расстраивало. До утра воскресенья, когда Дорин и Питер отправились в церковь и оставили нас спящими - как думали они. В чужой постели я спал чутко и легко проснулся от звука захлопнувшейся входной двери, выглянул, сложил два и два вместе, и на цыпочках, в одних трусах, ринулся в его комнату. Восемнадцать или нет, во сне он выглядел ангелом, несмотря на мягкую подростковую щетину на лице. Я стащил с себя трусы и забрался в постель - это был подвиг, так как его уже взрослое тело занимало практически всё её пространство. Он проснулся, с минуту испуганно глядел, после чего на его лице появилась улыбка, мы обнялись и поцеловались. И, довольно быстро, проделали ещё множество вещей. Спустя время, услышав приближающиеся шаги его родителей, я поспешил в свою комнату, где надлежащим образом улёгся. Он сделал то же самое у себя.
В этот же год у нас были ещё одни совместные каникулы на каналах, и опять было разочарование, так у каждого из нас было по койке и их было довольно трудно сдвинуть вместе, когда нам кое-чем хотелось заняться. Но нам каким-то образом удавалось это сделать. А затем, конечно же, он вернулся в мою квартиру, и мы вместе провели ещё неделю, занимаясь исследованиями.
Да, и окрестностей тоже. Хотя для этого у нас оставалось маловато времени.
Когда я услышал, что его оценки без особого труда с его стороны достаточно хороши для моего старого университета, я чуть не сошёл с ума от радости и облегчения. Он засмеялся на другом конце телефонной линии, потому что от радости мой разговор сделался довольно бессвязным. Это оттого, что я знал, что это будет началом нашей совместной жизни. Ничего, университет когда-нибудь закончится, ему не нужно будет возвращаться домой и мы справились бы со всем.

Мама и папа, в конце концов, объявили, что в банке уже достаточно для лодки и три славных уикенда мы вшестером посещали верфи, решая, что купить. Это оказалось удивительно утомительным делом, особенно когда все четверо родителей нагрянули к Джеймсу и мне, так как мы оказались в центре не только каналов, но и наших поисков. Именно тогда мы с Джеймсом решили спать наверху, на чердаке с железнодорожным макетом, предоставив гостиную и спальню для старших. По крайней мере, мы были одни, на двойном матрасе, и могли заниматься всем, чем хотели. Что мы делали.
Под конец третьего уикенда визитов мы обсудили все особенности увиденных лодок и сделали выбор в пользу одной единственной. А затем перезвонили владельцу верфи, удостоверились, что она всё ещё продаётся, и сказали, что готовы купить. После чего соорудили праздничный обед, по окончании которого продолжили выпивать, хотя всё это было очень недальновидно, тем более что двое из нас были студентами, а один отставным моряком. Мы отправились спать, Джеймс и я, уже довольно навеселе и легкомысленно не соображая насчёт того, что мы наговорили и наделали.
Утром я заметил, что папа как-то странно посмотрел на меня.

Посреди следующей недели зазвонил телефон.
- Ты можешь на этот уикенд вернуться домой, Мартин? - мой отец задал довольно необычный и официальный вопрос.

- Ну, могу, - удивлённо ответил я. - Если мы выедем в девять утра в субботу, то можем быть у вас в три.

- Нам бы хотелось поговорить с тобой наедине, Мартин. Разве ты не можешь оставить Джеймса там?

- Ну... полагаю, что могу, но почему?

- Нам нужно поговорить с тобой.

- Зачем? Что-то не так? Кто-то заболел?

- Нет... Но нам нужно поговорить о тебе. Хм... и Джеймсе.

Казалось, что мои внутренности съёжились вокруг моего скелета. Вам знакомо такое чувство?

- Что именно насчёт меня и Джеймса? - спросил я, надеясь, что мой голос не изменился.

- Я не могу это сделать по телефону... послушай... если ты действительно хочешь привести с собой Джеймса, то приезжайте вместе.

- Почему? Я имею в виду, что так и сделаю. Если вы будете говорить о нём, то будет справедливо, чтобы он тоже присутствовал там, так?

Закончив разговор, я разъяснил Джеймсу, что думаю, что у моих родителей появилась мысль о том, что между нами что-то есть. К моему удивлению, он занял вызывающую позицию.
- Ну, даже если у них что-то есть, ну и что? Они ничего не смогут сделать нам, так? Я перееду к тебе и мы будем вместе.

- Но я не хочу, чтобы об этом узнали люди! Это... не их дело. И я не хочу, чтобы мои родители ненавидели меня.
Я удивился, что мне честно удалось обобщить все мои страхи, даже перед Джеймсом.

- Я тоже не хочу подобного. И я хочу, чтобы мои родители хотели, чтобы я оставался их сыном. Но до этого дело не дойдёт. Я имею в виду, что не будет так плохо, как ты думаешь.

- Мне бы такую уверенность, как у тебя.

Когда мы добрались до моего старого дома, там оказался только папа. Казалось, что он очень на взводе.
- Где мама? - спросил я с подозрением.

- Она вернётся к обеду, - впервые в моей жизни он говорил так неуверенно. Он что-то бормотал и хмыкал, пытаясь настроиться.

- Папа, налей рому, - заявил я, будучи на взводе не меньше, чем он, если он заметил это. Мой голос дрогнул в предчувствии, и я был почти уверен, что вскоре последует падение почти тонны кирпичей.
- Я знаю, что ты пытаешься нам сказать.

Получив облегчение, от возможности отсрочить этот момент, он завозился со стаканами и бутылкой, налив в три, для каждого. Это немного сняло напряжение. Передав нам наши стаканы, он развернулся к шкафу, чтобы убрать бутылку, затем резко повернулся назад и почти рявкнул:
- Пожалуйста, скажите мне, что ничего кроме дружбы между вами нет.

Возникло молчание, которое, казалось, простояло вечность. Тишина, которую можно было потрогать. Молчание, которое давало ответ на вопрос, лаконично, как иная форма слова. Но ни одному отцу не нравится слышать, что его сын педик, гей, странный... ну вы сами знаете. И что отцу всегда нужно сказать словами, чтобы он уверовал в это.

Я ощущал на себе глаза Джеймса, когда упорно глядел на противоположную стену. Мой отец смотрел в окно, его глаза были холодны и губы вытянулись в линию.

- Мартин? - произнёс наконец Джеймс. Я развернулся, чтобы взглянуть на него. Он смотрел на меня и... улыбался?

- Мартин, ты знаешь ответ, насколько я могу судить. Хочешь, я скажу ему?

Я молча кивнул. Это было всё же лучше, чем молчать. Он прочистил горло. Мышцы на моей спине сжались ещё больше, ожидая сокрушительного удара, ножевого удара, который обязательно будет.

- Джордж... - Джеймс назвал моего отца его христианским именем, что ещё больше ударило меня после всего, или же обстоятельства заставили его поступить так?
- Джордж... Ох, боже мой, это труднее, чем я мог себе представить.
Он снова откашлялся.
- Джордж... То, что есть между Мартином и мной, развивалось много лет, это любовь. Настоящая любовь. Любовь глубокая, как между партнёрами в любой паре. Мы всегда были друзьями, с тех пор, как мы встретились, и так долго, что мне трудно подобрать слова, что влечёт меня к нему. Но это так много, вещи, стороны его характера, что если назову что-то одно, то это будет звучать неубедительно. Я встречался со многими своими ровесниками в Канаде, здесь в школе, в университете, но нет никого, кто бы был так близок мне, как Мартин.

Он сделал паузу. Если это был бы импровизированный спич, то я подумал, что он великолепен, потому что там говорилось обо всём, что я чувствовал к нему помимо физического влечения. Как я узнал впоследствии, он практиковался с той поры, как нас вызвали на ковёр. И, тем не менее, это было впечатляюще.

- Это всё означает, что если мы не то, на что вы надеялись, или что Мартин не такой сын, о каком вы думали, или надеялись, то, пожалуйста, подумайте: он всё тот же мальчик или мужчина, которым был неделю назад, или год назад, или десять лет. Ничего не изменилось. Он всегда был таким, каким вы его видели и знали. Пожалуйста, рассмотрите и это: если бы его влекло к собственному полу, и в его жизни не было никого, кого бы он смог искренне полюбить, то, пожалуйста... пожалуйста... - и он остановился, чтобы перевести дыхание.
- Пожалуйста, подумайте, каким несчастным это бы сделало его. И, пожалуйста, вспомните о Марке, которого лишили жизни, отношением к нему и отсутствием любви, устаревшим, бесполезным так называемым лечением, в конечном итоге, не давшем никакого эффекта, кроме того, что всё это в итоге сломило его разум и дух.
Он остановился, и его глаза всё это время упорно глядели на удивлённое лицо моего отца.
И это действительно говорил мой названный девятилетний брат? Неужели он приобрёл столько опыта в школе и университете, что смог изложить всё так ясно, логично и человечно? Я имею в виду, это касалось и меня, ведь я был его любовником, наперсником и партнёром по жизни.
Целую вечность стояла тишина. Но другая. Глаза моего отца смотрели в глаза Джеймса, словно в каком-то фильме категории B [малобюджетные классические фильмы], из-за чего я боялся моргнуть. Но глаза моего бедного старого отца опустились и уставились в пол. Я был готов подскочить к нему и обнять. Но, то, что произнёс папа, остановило меня посреди моего ликования.
- А мы надеялись увидеть внуков.

Глава 26

Когда, наконец, папа и я освободились от объятий, а наши глаза перестали туманить слёзы, он довольно нерешительно взглянул на Джеймса. Мальчик стоял, уставившись в пол и кусая губы. Явно, он тоже страдал от всего этого. Я был опечален словами отца, невероятно опечален, но рад, что самый страшный разговор в моей жизни на сегодняшний день закончился, и что папа, кажется, на нашей стороне. Но дело было ещё за мамой и родителями Джеймса. Мне подумалось, хватит ли мне мужества и сообразительности сказать им то, что сказал Джеймс моему отцу.
Мы сели, и долгое время никто ничего не говорил. Мы просто пили свой ром и глядели в пол. Наконец, я взглянул на папу и увидел, что он смотрит на меня. Я подумал, что должно быть покраснел, поэтому отвернулся, и он заговорил.
- Всё в порядке, Мартин. Действительно. После смерти Марка я много думал об отношениях и так далее, и я задумался тогда, что буду делать или думать, если ты... - он остановился и, казалось, заставил себя продолжать, - ...если ты ступишь на этот путь. Потребовалось многое, чтобы попытаться убедить твою мать, чтобы она тоже подумала о такой возможности, но я это сделал, и потребовалось много усилий, чтобы мы вдвоём правильно это восприняли, но мы смогли на это взглянуть беспристрастно. Я имею в виду, мы сделали это в основном из-за Марка, потому что смогли увидеть, что у способа лечения д-ра Роджерса нет никакого будущего. Нет будущего и у мальчика, и у его семьи, даже малейшего спокойствия в головах у родителей. И мы постепенно пришли к выводу, что сможем принять это, если подобное случиться.
- Так что я надеюсь, что твоя мать примет это так же, как и я. С сожалением, потому что это касается внуков, но она всё равно примет тебя как своего сына. Так что на этот счёт можешь не беспокоиться.

- А как насчёт Джеймса? Что, вы, вдвоём, думаете о нём?

Возникла длинная пауза.

- Думаю, - произнёс отец медленно, - что если бы это был кто-то, нам незнакомый, то у нас были бы большие проблемы с вежливостью по отношению к нему. Но Джеймс... Я имею в виду, что мы знаем его хорошо, и он тоже наш друг, и он хороший парень... Ну, я просто рад, что это он, вот и всё.

Улыбка попыталась раскрыться, но не смогла. Но он стал выглядеть немного счастливее.

- Я люблю его, папа. По-настоящему. Это произошло не каких-нибудь пять минут назад. Это продолжалось много лет.

- Оглядываясь назад, я уверен, что так и было, - сказал он, а я с горечью подумал: "Разве можно вернуться назад, в Эмбердейл? Нет, невозможно. Тогда ему было всего лишь девять".

Это было впервые, когда он заговорил с Джеймсом после того момента, когда была сброшена бомба. Лицо Джеймса прояснилось, но глаза смотрели по-прежнему серьёзно.
- Я думал о Мартине, как о брате, которого у меня никогда не было, - спокойно сказал он. - И он был по-настоящему хорошим другом. Я никогда не забывал о нём, даже в течение тех лет, когда был в Канаде, и когда мы снова встретились, я знал что меня ни к кому больше не влечет, так как к нему. Но я предполагаю, что то, что случилось в те каникулы на Каналах между нами... я имею в виду...
Он остановился, поняв, что он чуть не сказал то, что говорить было неразумно.

- Ты был тогда слишком юн, - отрезал папа.

- Нет, - вставил я, - Не слишком. Достаточно для того, чтобы понять себя и меня. Достаточно для того, чтобы захотеть быть со мной без всякого нажима с моей стороны.

- Но, по закону, слишком молод.

- Для чего? Для того, чем педики занимаются всё время? Мы же этим не занимались. Слишком молод, чтобы любить? А как насчёт любви между ним и его родителями? А если мальчик в четырнадцать потеряет родителей, то он не юн, чтобы полюбить приёмных родителей или усыновивших его? Если да, то тогда этот закон лжив и лжёт в течение многих лет.

- Это разные вещи.

- Это? Папа, пожалуйста, подумай. Разница со мной, только в том, что он сам выбирал, а не был выбран. Он не нуждался в заботе и любви, у него для этого были родители. Но он, в свои четырнадцать, захотел быть со мной. И я хотел этого, но никогда бы не решился убеждать его.

Затем опять последовало долгое молчание, снова нарушенное папой.

- Я собираюсь приготовить овощи. Хотите ли пойти со мной... вы, оба?

Я думаю, что мама уже знала. Когда она вернулась, вошла на кухню и сказала жизнерадостно "привет" посреди текущей беседы, то в последующем неловком молчании получила подтверждение. Она уже приняла это. Она посмотрела на всех нас, на внезапно изменившиеся выражения, застывшие на наших лицах, и поняла, почему.

- Я так и думала, - произнесла она. - Иди сюда.

Я подошёл к ней.

- Джеймс?

Он выглядел удивлённым и встревоженным, но также подошёл. К нашему удивлению, она обняла нас за плечи и прижала к себе.

- Скажите мне, вы, оба - вы действительно любите друг друга? Или это просто физическое влечение и сексуальные игры?

Джеймс выглядел шокированным, но пришёл в себя раньше, чем я сообразил, что ответить.

- Я на самом деле люблю его. Я любил его, как это бывает между двумя мальчика, когда мы были в Эмбердейле, но когда мы были на каналах, я полюбил его как партнёра по жизни.

- А ты, Мартин?

- Да, мам, я люблю его. Он всегда был моим другом, и за последние годы мы поняли, что хотим друг друга и никого больше.

- После всех разговоров и обсуждений с твоим отцом, что там между вами есть, я должна сказать, что понимаю вас и люблю обоих, и благодарю за вашу честность. Я не могу понять, как могут любить друг друга два человека одного пола, но это ваш выбор.

Мы тут же постарались поправить её. Я успел первым.
- Это не выбор, мама. Ты не можешь сделать выбор быть счастливым в компании своего пола без того, чтобы не полюбить кого-то. Это как часть тебя, как цвет своих глаз. Ты не можешь его изменить. Посмотри, что случилось с Марком, это должно что-то тебе сказать. Подобно тому, как тебя влекут мужчины, папа, я не могу это изменить. И кроме любви к Джеймсу, я не хочу иного.

Она улыбнулась мне, немного мрачновато, как мне показалось.
- Это наша вина.

- Нет! В этом нет ничьей вины. Так бывает. Если бы мы все являлись копиями своих родителей, то все были бы одинаковыми, - я был горд произнесённым.

- Хорошо, - сказала она. - Я постараюсь принять это, и со временем свыкнусь.
И снова обняла нас.

Мало кто говорил за обедом, но постепенно обычный разговор вернулся, и оба моих родителя старались, чтобы Джеймс в нём учувствовал. Он же, не смотря на свою утреннюю речь, думаю, немного стушевался, но, под воздействием беседы, вернувшейся в нормальное русло, его улыбка появлялась всё чаще и чаще.

На прогулке, которую мы предприняли перед сном, был задан ещё один вопрос.

- А как это на публике?

- Пардон?

- Ну, многие знают, что вы оба "вместе"?

Я задумался.
- На самом деле - никто. Был один парень, который когда-то приходил ко мне на квартиру. Но было ли то заигрывание или реальное предложение, не знаю.

- Так чтобы вы хотели, чтобы мы говорили, когда люди спросят о вас - вы встречаетесь, или вы поженились, что именно?

Джеймс посмотрел удивлённо
- Мы с ним можем пожениться?

- Нет, Джеймс. Не можете. Ни в церкви, ни в государстве.

- Ой.

- Ну, как вы будете это преподносить?

Я опять задумался.
- Думаю, что нам стоит подождать и посмотреть, кто это будет. Чтобы впоследствии не пожалеть. Думаю, что для большинства нам лучше быть хорошими друзьями, которые вместе делят квартиру. Если вы хотите кому-то об этом сказать... ну, у меня нет возражений, раз вы считаете, что это их дело. Как насчёт этого, Джеймс?

- Я согласен. Не могу сказать, что не хочу, чтобы люди знали об этом. Ведь я совершенно счастлив, и горжусь тем, что Мартин мой друг и мы вместе. Но если те люди будут для нас нежелательны, то и не нужно им этого знать.

И это было принято.

Когда мы вернулись и собирались примерить ночные колпаки, то поднялись по лестнице на второй этаж. Я был почти уверен, что мама предложит Джеймсу свободную комнату или же поставит раскладушку в моей старой комнате. Но нет: она приготовила только мою старую двуспальную кровать, и больше ничего. Этот факт не ускользнул и от Джеймса.
- Мне нравится твоя мама, - заявил он.

На следующей неделе был телефонный звонок от Питера и Дорин. Ответил я и Питер был краток до предела. Я был потрясён и удивлён. Он спросил Джеймса, поэтому я прикрыл микрофон и:
- Звучит так, словно он не желает со мной говорить, - сказал я тихо. - Всё, что он сказал: "Джеймса, пожалуйста", и я думаю, что это не очень хорошо. Мне остаться или уйти?

- Останься, пожалуйста.

Я передал ему трубку.

- Здравствуй, папа, - тихо произнёс он.

После чего молчал целую вечность, но я слышал из трубки непрерывное кудахтанье. Дважды он попытался вставить словно, но голос продолжал. Я смотрел на его лицо и никогда не видел, чтобы оно так быстро омрачалось. Затем у него выступили слёзы на глазах, пока он, наконец, не оторвал трубку от уха и бросил её с треском на стол. Он выбежал из комнаты, и я услышал, как хлопнула дверь в спальню.

Я опасливо поднял трубку и посмотрел на неё в тот момент, когда она пронзительно закудахтала мне:
- Джеймс? Джеймс? Возьми трубку. Я ещё не закончил.

Я приложил её к уху.
- Джеймс ушёл, - спокойно сказал я. - Он в слезах, потому что подвёл своего отца, и, кажется, я люблю его больше, чем собственный отец.

В наступившей тишине я услышал тяжёлое дыхание, и мог представить себе ярость, существовавшую на другом конце провода. Я был в ужасе от того, как тот, кого я хорошо знал и любил, был вынужден принять такое отношение к себе. И в ужасе от того, как отец мог так относиться к своему собственному сыну.

Затем трубка снова взорвалась.
- Ты, ё...й педик. Ты затащил моего сына в постель, когда он был ещё ребёнком и заразил его гомосексуальностью. Ты будешь читать мне лекцию о любви? Ты ублюдок. Ты ё...й ублюдок. Кто дал тебе право так говорить со мной?

Ну, он не бросил трубку. По-моему, он больше ярился, я же был холоден.
- Дело в том, Питер, что гомосексуализм нельзя подхватить как болезнь, это врождённое, как родиться левшой. И если не веришь мне на слово, спроси у любого врача или посмотри в медицинских справочниках. В современных. И главное, что мне даёт такое право, потому он любит меня, и я люблю его, и мы вместе много лет, и мы оба уже взрослые, и мне жаль, если это сводит тебя с ума, но это факт. Питер, ты мой друг и отец Джеймса. Пожалуйста, пусть это так и останется. В любом случае проверь, что я тебе сказал только что, от и до, и затем позвони мне. Я должен пойти и успокоить твоего сына, который плачет в спальне, словно ему всё ещё девять. Сейчас я кладу трубку. До свиданья.

Когда я это проделывал, то услышал множество звуков, исходящих оттуда, но всё равно не остановился.

Джеймс лежал, уткнувшись головой в подушку и рыдал, словно ему на самом деле было всего девять лет. Мне сесть рядом и подождать? Или лечь и погладить его рукой? Что делать? Меня никто к этому не готовил. Я не предполагал, что Питер, мой друг и его отец, так отреагирует. И если я чувствовал себя потерянным, преданным, то как он это должен был ощущать?

Я растянулся рядом с ним, лицом к нему и положил руку на плечо. Когда я его коснулся, он вздрогнул, затем немного расслабился. Рыдания чуть утихли. Это заняло много времени. Наконец, его лицо в слезах повернулось ко мне. Я знал его десять лет и никогда не видел таким. И я прижал его к себе и стал плести всякий вздор, чтобы успокоить его, а в глубине души стал зарождаться гнев.
Причина всего ясна. Как может родитель, восемнадцать лет воспитывая ребёнка, признать его мусором, когда тот, выказывая ему доверие, поведал самую трудную истину, познанную про себя? Как человек мог так поступить?
Наконец, он снова был в состоянии смотреть на меня и даже слегка улыбнулся. Его голос, когда он отозвался, дрожал.
- Я сейчас для тебя обуза, Мартин. Я не могу вернуться домой. Не бросай меня, пожалуйста. Да?

И слёзы выступили на моих глазах, гася гнев, как вода пламя.
- Я тебе обещаю, что мы никогда не расстанемся, если ты пообещаешь мне то же самое.

- Обещаю.

Через пять минут снова зазвонил телефон. Это был мой отец.
- Слава богу, я подумал, что-то случилось. Вы пропали на целую вечность.

- Вроде как на месте. Я только что положил трубку после звонка. Пап, ты рассказал Питеру и Дорин? О нас? Он звонил, и он совершенно обезумел.

- Да. Почему и звоню. Питер зашёл слишком далеко, когда я упомянул об этом. Вы рассказали ему?

- Нет. Мы планировали в этот уикенд или на следующий, но пока не договаривались об этом.

- Ах... О, дорогой. И как он?

- Он довёл Джеймса до слёз и был груб со мной.

Молчание.
- Может, будет лучше, если я позвоню ему? Он более или менее воспримет меня по телефону. Или лучше повременить?

- Наверное, подожди, я подумаю. Я поговорю с Джеймсом и если мы решим по-другому, я позвоню тебе.

- Хорошо, но поскорее. Предпочтительно, в течение двух следующих дней, не забывай - он мой деловой партнёр.

- Окей, пап.

Мы повернули разговор на здоровье других членов семьи и на этом закончили.

Когда я вешал трубку, вошёл растрёпанный Джеймс, глядевший встревоженно.

- Это был мой отец, - сказал ему я. - Он упомянул о нас Питу, поэтому тот позвонил. Отец думал, что мы ему уже сказали.

- Ох.

- Он не станет звонить туда пару дней, и, надеюсь, Пит к тому времени остынет.

- Кей.

Мы ещё поговорили об этом, и я повёл его в паб, где он изрядно набрался.
Посреди ночи я был разбужен и, потребовалось с полминуты, прежде чем я понял, что это трезвонит телефон. Кроме Джеймса, никого не было, поэтому я голым отправился в гостиную, чтобы ответить.
Дорин. Заговорила шепотом.
- Ох, Мартин. Мне так жаль. Питер заснул, но мне нужно поговорить с Джеймсом. Он же там, да?

- Да, он не в форме. Он так расстроился от того, что сказал ему Питер, что мне пришлось напоить его в пабе, чтобы он уснул. Дорин, что такое с Питом? Он был по-настоящему агрессивен к Джеймсу и ко мне, и я никогда не думал, что он может быть таким. Никогда не подумал бы, что он так поступит с Джеймсом.

- Мартин, я не могу сейчас говорить. Пожалуйста... Я не думаю, что считаю так как он, и я всё ещё люблю своего сына. Я просто должна
сказать это ему. Пожалуйста... позовёшь его? Я не против, что он пьян.

Я положил трубку и отправился в спальню. Мой братик очень крепко спал, но я чувствовал, что если Дорин может что-то сделать, чтобы смягчить удар, то она должна сделать это побыстрее. Добудиться его было весьма трудно и долго, но, в конце концов, ему удалось сфокусировать взгляд на мне.

- Джеймс...
Даже в такие моменты, и, конечно же, во всех других случаях панцирь гомофобии, под которым каждый из нас вырос, не давал нам возможности называть друг друга какими-нибудь прозвищами. И в дальнейшем мы никогда ими не пользовались.
- Джеймс... Дорин позвонила, и она на твоей стороне. Она хочет поговорить с тобой. Питер заснул, поэтому она говорит шёпотом.

До него дошло, и с моей помощью он добрался до телефона.

- Мам?

Я услышал, что он снова на грани плача, но надеялся, что сейчас это слёзы облегчения. Я ничего не слышал из того, что сказала Дорин, но чувствовал, как тело Джеймса затряслось в рыданиях, словно его било током. Когда она произнесла свои первые фразы, он, сквозь плач, сказал таким голосом, которого я никогда не слышал у него ни до, ни после:
- Но он сказал мне такие ужасные вещи!

Опять молчание, потом он произнёс несколько раз "да", и, под конец:
- Спасибо, мама. Я тоже тебя люблю. И да, тут Мартин снова.

Он передал мне трубку.

- Алло?

- Мартин... спасибо. Спроси у него, что я сказала, и я ещё поговорю с вами обоими днём. И Мартин... - пауза. Я подождал. - Поухаживай за ним для меня? Не позволяй ему пасть духом.

- Дорин, я его люблю также сильно, как и он меня. Я буду заботиться о нём ради нас двоих, но, особенно, ради себя, и я его никогда не брошу.

- Спасибо. Спокойной ночи и спите спокойно.

- Спокойной ночи.

Слава богу, утром он выглядел счастливым, хотя, над нами по-прежнему нависала тень. Как обычно, я уже вернулся с работы, когда он вернулся из студенческого городка. Он прижался ко мне в тот момент, когда я стряпал, и я был счастлив увидеть, что его улыбка Моны Лизы вернулась назад - довольно бледная, но, по крайней мере, она вернулась. Я обнимал его некоторое время, после чего он пошёл переодеваться, а я продолжил готовить.

Зазвонил телефон. Я чуть не отрезал себе палец от неожиданности, но, бросив нож, кинулся отвечать.

- Джеймса, пожалуйста.

Питер не использовал резких выражений, как в прошлый раз, но его тон пронзил меня словно иглами. Это прозвучало так, словно он обращался к куску дерьма, прилипшему к его ботинку.

- Нет.

- Что?!

- Нет, ты не будешь говорить с Джеймсом. Нет, если ты собираешься оскорблять его, как это было в прошлый раз. И нет, если ты собрался продолжать оскорблять меня, словно я нечто мерзкое, с чем ты не хочешь связываться.

Последовало долгое молчание. Затем:
- Я действительно не хочу говорить с тобой после всего того, что ты сделал с моим сыном.

- Я ничего не делал с твоим сыном, кроме того, что влюбился в него, как и он в меня. Если я был бы женщиной, то тебя такие отношения не волновали бы, но если бы Джеймс был женщиной, он бы не интересовал меня.

- Всё от того, что ты соблазнил его, когда ему было девять.

- Неужели ты так и не удосужился просмотреть хоть что-то о гомосексуализме, как я предлагал? И твой сын должен быть таким же, не только я, чтобы понять то, что окружает всё это. Если бы ты пожелал хоть что-то узнать, ты бы начал понимать. Понимать, через какое беспокойство надо пройти в своём детстве и юности, чтобы понять, почему к привлекательной девочке тебя не тянет. Удивляться, почему тебе не хочется заниматься тем, что делают другие мальчики. И после всех волнений, когда ты, наконец, понял, что гомосексуален, что кто-то может заметить, что ты чем-то отличаешься от окружающих, тебя причислят к геям, и для тебя начнётся тяжёлое время, потому что твоё имя будет названо.

Ещё молчание.
- Джеймс никогда не переживал такого. Мы бы знали.

- Да ты что? Ты на самом деле так думаешь? Даже сейчас, когда ты узнал об этом, у тебя не хватило ни времени, ни терпения найти научные или медицинские сведения? Ты знаешь, что твой сын, когда ему было тринадцать, ходил по библиотекам и рылся в книгах по медицине и психологии, чтобы найти, что такое гомосексуализм, почему ими становятся и "излечимо" ли это? Ты об этом знал? Нет, ну а он это делал, и рассказал мне, когда мы были на Каналах. А помнишь в Эмбердейле моего друга, сына врача? Его отец обнаружил, что тот гей и приминил к нему терапию отвращения. Ты знаешь, что это? Это когда тебе показывают картинки голых мужиков, и если ты реагируешь, то тебя бьют электротоком. Ты знал об этом?
Я перевёл дыхание. Несмотря на Джеймса, память о Марке была мучительной.

- А знаешь, что дальше случилось с этим счастливым, дружелюбным и общительным мальчиком? Он заболел от того, что не делал ничего плохого, но был наказан, что к нему стали плохо относиться в семье, так заболел, что не захотел жить. И знаешь, что он сделал?

Я чувствовал, что начинаю говорить бессвязно, и мне надо успокоиться перед тем, как продолжу.

- Он свёл счёты жизнью с помощью алкоголя и обезболивающих.

На этот раз я замолчал намеренно.

- Он был моей первой любовью. Настоящей, физиологической, а не братской, которую я чувствовал к Джеймсу тогда. И я был с ним наедине, и знал, кто он. А они заставили его сделать это, а потом было уже поздно, и он убил себя. И сейчас, когда я и Джеймс любим друг друга, я клянусь тебе и ему, что ничего, никакие силы нас не разлучат, не заставят его чувствовать, что его не любят, что он стал менее счастливым, менее любимым, менее привлекательным, менее красивым, чем он был до этого. И даже сверх того, ничто в мире не заставит его убить себя. Я предпочту умереть первым. И если это значит, что мне придется встать пойти против его отца, значит, я сделаю это. Потому что я не собираюсь рисковать потерей своей второй и последней любви в моей жизни.

- Тебе не придётся, - сказал позади меня тихий голос. - Я знаю теперь.

Я обернулся. Я не слышал, как он вошёл в комнату.

- Может мне лучше поговорить с ним? Это папа, да?

Я молча кивнул и попытался вспомнить то, что говорил, и что было бы не совсем тактично ему услышать. Он взял трубку.

- Папа?

Молчание.

- Папа? Ты здесь?

- Пап? Папа? Скажи что-нибудь, пожалуйста.

Молчание. После чего я понял, что он слушает. Что сказал Питер, не заняло слишком много времени, но на этот раз, когда он положил трубку, у него было неопределённое выражение лица.

- Что он сказал? - спросил я нетерпеливо.

Он колебался.
- Я думаю... думаю, что он может измениться. Я не уверен, но он сказал, что никогда не понимал, что между нами может быть любовь. И, думаю, всё, что ты ему сказал - заставило его по-настоящему задуматься.

Он задумчиво смотрел на меня.
- Ты говорил серьёзно? - спросил он довольно резко.

- Джеймс... ты же знаешь меня так хорошо и задаёшь такой вопрос! Да, конечно я серьёзно. Что заставило тебя сомневаться?

- А что было бы, если Марк не умер?

- Я.. я не знаю. Мы были вместе потому, что просто узнали это друг о друге. Я имею в виду, мы наслаждались, и нас влекло друг к другу, но, я думаю... нет, уверен теперь... что я не знал его, как я узнал тебя.

Это было необычно. Случилось то, о чём я никогда не думал об раньше. Марк был единственной моей болью из прошлого, которую я пережил, и которая не пропала даже после появления Джеймса. Это был принципиальный вопрос мне, я думаю.

- Так что, если бы вы познакомились поближе, ты бы игнорировал меня?

О Боже. Что мне сказать? Я сильно задумался, пытаясь избежать паники от того, куда мог завести этот разговор.

- Я не могу сказать. Честно, не знаю. Ты уехал в Канаду, что для меня было краем света; ты же научился географии, и мог не мечтать вернуться сюда, или пытался найти кого-нибудь там. Что, если бы ты нашёл кого-то? Конечно же, ты сейчас здесь, и я, и не один из нас не желает кого-то ещё в своей жизни, так?

А затем его улыбка раскрылась, не вовсю ширь, но это был первый раз за два дня.

- Спасибо тебе, - сказал он. - Я люблю тебя.

Питер, в конце концов, сделал "разворот", и это случилось из-за моего тогдашнего всплеска. Он поговорил и с друзьями, и с врачами, и со многими другими и получил кучу противоречивой информации, которой никогда не знал ранее. Он разобрался в ней, и пришёл к выводу, что я был прав.
Он так и не извинился за свою первоначальную вспышку, и хотя я написал, что он сделал это в запале под влиянием момента, он не остался таким хорошим другом, как был до той поры. Дорин, с другой стороны, вела себя здорово, и действительно была на нашей стороне, так же, как и мои родители.

Мы вместе, только мы двое, посетили могилу Марка. Это было последнее, после чего, я почувствовал, что надо главу заканчивать, прощаться и оставить ремарку для тех, кто это прочтёт. Пока мы стояли в тишине, глядя на простой могильный камень с отчаянно незамысловатой надписью, по моему лицу снова покатились слёзы. На этот раз были слёзы из-за ужасной утраты в моей жизни, и из-за его способа покончить со своей жизнью.
Я на мгновение коснулся слов на камне, словно в жесте общения и сострадания, и обрадовался, когда Джеймс повторил то же самое.

Марк Роджерс
11 июля 1951 - 29 августа 1966
Любимый сын Алисы и Гордона Роджерсов,
брат Ральфа и Роуз.
Чья жизнь была прекрасна, и чья смерть стала трагедией

Мы ещё постояли, затем я наклонился и положил на пластиковое покрытие заметку, которую сочинил после долгих размышлений и обсуждения с Джеймсом.

Для Марка. Ты был для меня больше, чем друг. Я так много узнал от тебя. Я узнал, какой бывает любовь, как она зарождается, какова она, когда искренняя. Я узнал, что такое счастье. Я научился любить дикий ветер и жаркое солнце в компании, где есть любовь и счастье. Я узнал, как быть верным. И, наконец, я нашёл другую любовь, то, что даже сильнее любви, и теперь, когда вся сила твоей любви и дружбы позади, я могу признаться во всём.

Спасибо тебе, за то, что ты был. Спасибо за то, что ты сделал. Твоя жизнь не прошла даром и показала другим, что терпимость, понимание и познание это составные части любви. Ты никогда не будешь забыт.

Покойся с миром. Наша любовь будет с тобой.

Мартин Финч, Джеймс Эванс.

Мы постояли в молчании ещё несколько минут. Что-то внутри меня подсказало, что мой прощальный дар принят, и теперь настала пора уходить.
- Пошли домой. И спасибо, что пришёл сюда. Я ещё глубже полюбил тебя.

Он взглянул на меня, и у него в глазах стояли слёзы, но улыбка уже слегка светилась.
- Ты никогда не говорил прежде этого. Я ощущал это, но ты никогда не говорил. Если бы я сказал тебе то же самое, то это прозвучало бы, словно я повторяю за тобой, но это правда так. Я люблю тебя и не могу думать о том времени, когда это было не так, даже об Эмбердейле. И теперь я не могу представить свою жизнь без тебя, и даже не хочу пытаться.

К удивлению двух рабочих на другой стороне кладбища, он поцеловал меня.
- Примем по пинте за Марка? - предложил он.

Я согласился. Мы так и поступили. И вспомнили Эмбердейл, и наши проделки там, и мы приняли два решения.
1. Мы вернёмся туда, на натуристские острова и пробудем там не меньше времени, как тогда, с Роджерсами.

2. Я попытаюсь написать книгу о Марке, Джеймсе и себе, рассказать правду о любви, какая возможна между двумя мальчиками, юношами, мужчинами, чтобы это могли прочувствовать сердцем другие, и смогли узнать родители.

Наше путешествие к нашему старому прибежищу начинается со следующей недели. Там уже заказан и ожидает нас парусный ялик. Что касается книги...

АВТОРСКАЯ РЕМАРКА

Я надеюсь, что вам понравилось это, заставило задуматься, стать немного увереннее на время.
Если вы думаете, что где-то есть неправдоподобие, то, пожалуйста, скажите где, как вы думаете, я неправ. Если вам понравилось - отлично. Пожалуйста, дайте мне знать. В любом случае мне будет небесполезно знать. На все сообщения, кроме сумасшедших или с неконструктивной критикой отвечу. Адрес? Backwoodsman@operamail.com

И под конец... Выражаю искреннюю благодарность Джонни, который первым разместил историю на своём замечательном сайте, полным красоты и здравого смысла. Он был великолепен, сделав это вслепую, поскольку ни он, ни я не знали, как эта книга закончится, когда я послал ему первые главы. Спасибо за веру в меня, мой друг.