rusi

Глава 9

Выбравшись из шатра, Тахират крадучись побежал мимо палаток воинов своей тысячи, стараясь не обращать внимания на шум и вопли, доносящиеся сзади. У коновязи навстречу ему метнулась чья-то тень. Не задерживаясь, Тахират полоснул мечом и, не обращая внимание на булькающее, повалившееся под ноги тело, отвязал лошадь. Взметнулся в седло и, пришпорив, рванул прочь от лагеря...

Второй день тысячник, не останавливаясь, скакал в сторону Заребшана. Гнев полностью затопил его сердце. Этот щенок, этот безмозглый мальчишка, возомнивший себя повелителем страны... Этот сластолюбец, считающий, что сможет удержать в руках великую страну??? Да что он возомнил о себе? Разве его, любителя ночных забав примет Заребшан? Его, в жизни не держащего в руках окровавленного меча и не слышавшего шума битвы? Не видавшего ложа тверже постели на ночной половине дворца! Нет!!! Только Марил может быть достойным продолжателем дела отца. Только он может твердой рукой править воинственным и беспокойным Заребшаном. Его примут древние рода, и только он на троне сможет удержать страну от смуты...
Тахират невольно поежился, вспомнив, как мальчишкой он видел бунт черни, зарево пожаров, слышал вопли насилуемых жен и дочерей белой кости. Как чудом спасся, когда толпа озверевших от крови и насилия издольщиков ворвалась в поместье его отца... Тогда, Тахират, еще десятилетний мальчишка, забился в угол за полусгнившей бочкой в старом погребе и, дрожа от страха, стиснув зубы, не давая вырваться стону страха, сидел, слушая, как убивают и насилуют обитателей его дома. Как постепенно стихают, захлебываясь кровью, вопли наложников и наложниц на ночной половине дома, как трещит, разгораясь, костер на месте поместья...
Много лет он верой и правдой служил повелителю, достигнув того положения, которым по праву гордился сейчас. Тысячник войска, доверенное лицо повелителя, глава мастеров тайных дел... Четырнадцатилетний сын, гордость, краса и надежда отца. Особняк в столице, с двумя десятками рабов и десятью наемными слугами, три поместья в цветущей долине Чингузармаха, обрабатываемые шестью сотнями рабов. Нет, ему есть что терять, и он приложит все силы, чтобы не допустить слабого сластолюбца к власти... В гневе, Тахират как можно глубже загонял мысль о том, кто дал ему возможность спастись. О том, кто, будучи невольником, смог подняться до любви и поднять к ее высотам его, с жестким и отвердевшим сердцем. Так больно было думать о том, что его в тот вечер убили, а еще страшнее, что не убили, а сделали игрушкой телохранителей принца. Нет и нет!!! Только не это... Жадные руки, трогающее любимое тело, его беспомощный стон, изломанное тело... От картины, предстающей пред глазами, Тахират скрипел зубами и загонял как можно глубже все это. Пытаясь цепляться за мысль, что это всего на всего раб, что его удел и судьба - страдать и жить в боли. Но... Тахират помнил, что мальчик так и не стал рабом по сути, только сейчас понимая все это со всей полнотой...

Въехав в небольшое село, спустя третий день скачки, безошибочно определил в доме, стоящем на центральной улице трактир. Бросил поводья измученной лошади подбежавшему мальчишке:
- Расседлай, вытри, напои, задай овса, - бросил мелкую монету, тут же исчезнувшую в грязной ладошке. - Завтра получишь столько же.
Вошел в закопченный зал. Судя по всему не избалованный обилием посетителей.
- Мясо, хлеб, - коротко приказал подошедшему кряжистому мужчине, чей несвежий фартук, прикрывающий старую рубаху и потрепанные брюки, недвусмысленно представлял трактирщика.
- Что господин будет пить? - неприветливо спросил тот.
- Холодное Заресское, если оно есть в этой дыре. И если ты его разбавишь, твои потроха протянутся от этого стола до порога!
Трактирщик коротко, оценивающе взглянул на посетителя и развернувшись, поманил служку, подпиравшего спиной стену у стойки:
- Обслужи господина, лучшее вино и поросячий бок, - сопровождая свои слова подзатыльником.
- Господину угодно будет отдохнуть? У нас есть чистые комнаты, можно нагреть воду для мытья. А если господин пожелает, ему согреют постель умелые девочки или искусные мальчики.
- Господин желает снять комнату. Горячую воду, я хочу помыться. А все остальное, посмотрим...
Повеселевший в предвкушении прибыли и подобревший трактирщик засуетился, сыпля приказами во все стороны.

"Да... Жаркое здесь отвратительно. А вот вино вроде не дурное. Если комната не хуже вина, можно немного и отдохнуть". Тысячник, привыкший каждую ночь обнимать покорное тело, уже несколько ночей проведший один, не смотря на усталость, почувствовал томление плоти. Сыто отрыгнув, Тахират потянулся... Оглядев зал трактира, пристально посмотрел на молоденького служку. Ошейник на тощей шее недвусмысленно показывал статус подростка.
- Эй, трактирщик, купальня для меня готова?
- Да, господин, - просеменил, угодливо кланяющийся хозяин. - В Вашей комнате поставили лохань и сейчас как раз закончили носить воду. Не угодно ли будет Вам проследовать в нее?
- А ты знаешь обращение с гостями, - усмехнулся Тахират.
- Да, господин. Высокого господина всегда ублажат в трактире Умирзала.
- А с чего ты взял, что я высокий господин, - прищурился воин. Хозяин поклонился, хитро улыбнувшись:
- На этой дороге мой отец был трактирщиком, и я, да благоволит Безликий, уже пятнадцатый год держу трактир. Высокого господина сразу видать!
-А кто еще видит во мне высокого?
Тот заговорщически подмигнул, тут же втянув голову в плечи, деланно показывая ужас от допущенной наглости:
- Только я, Господин, только я. Разве эта деревенщина понимает что-то? - Умирзал пренебрежительно махнул рукой в сторону дверей.
- Хорошо, веди меня в комнату. Да, пусть мне прислуживает сейчас и потом, вон тот раб, - Тахират кивнул в сторону служки.
- Все что угодно, ваша доблесть, все что угодно!
Мужчина резко повернулся к трактирщику и, схватив стальной ладонью за ворот рубахи, прошипел в побледневшее лицо:
- Держи язык за зубами, он, судя по всему у тебя длинноват!
- Что вы, что вы, - залебезил перепуганный хозяин. - Я нем как рыба! Поверьте, господин, поверьте!
Медленно разжав пальцы, тысячник пошел к лестнице, ведущей из зала наверх, в гостевые комнаты...

С наслаждением погрузившись в горячую воду, Тахират отдался мягким прикосновениям слуги, моющего тело гостя. Полежав в лохани до ощутимого остывания воды, встал, позволив ополоснуть себя из кувшина и вытереть. Шлепая босыми ногами к постели, сел и, жестом остановив раба, выносящего скомканную грязную одежду, приказал:
- Разденься!
Мальчишка, опустив голову и потупив глаза, залившись легким румянцем, стянул с себя грубую серую рубаху без рукавов, прикрывающую его до голых колен. Другой одежды и белья на его тощем теле не оказалось.
- Помойся! - кивок в сторону лохани.
Тот послушно влез в воду и стал отскребать пот и грязь. Откинувшись на локти, Тахират разглядывал голенастое, тощее, с крупными кистями и ступнями тело раба.
- Сколько тебе лет? - неожиданно для себя спросил он - одиночество дороги не могло сказаться.
- Пятнадцаьь, господин...
- Ты принадлежишь трактирщику?
- Сколько себя помню, господин... Мне рассказывали, что я подкидыш, а он меня подобрал и вскормил...
- Часто ты услаждаешь гостей в комнатах?
Мальчик покраснел:
- Нет, господин, я работаю во дворе и в зале. Для комнат хозяин держит других мальчиков... - отвечая, он закончил мытье и, вытершись, замер, стоя перед кроватью. Потеряв интерес к разговору, Тахират, спустив на пол ноги, сел:
- Подойди ко мне!
Мальчик подошел и, повинуясь жесткому взгляду, опустился на колени между ног тысячника. Взяв за коротко стриженые волосы, и запрокидывая голову назад, Тахират спросил, глядя в глаза:
- Ты познал мужские объятия?
- Да... - проглотив комок в горле, прошептал раб.
От тяжелой похоти, заполнившей тысячника и требующей выхода, глаза потемнели. Наклонив голову раба к паху, он ткнул его губами в головку торчащего колом копья. Мальчик вздрогнул и, приоткрыв губы, лизнул головку, еще раз. Затем принял ее и, повинуясь властной руке, стал надеваться ртом на копье... Тахират удовлетворенно выдохнул и, зажав в ладонях уши мальчишки, задал ему темп, заставляя двигать головой по всей длине, почти выпуская ствол изо рта и насаживаясь обратно, до самого горла. Из глаз раба брызнули слезы, но он покорно, подчиняясь неизбежности, принимал и принимал то, что делал гость.
Тысячнику не понадобилось многого, чтобы прийти к разрядке. Содрогнувшись, он выстрелил первую тягучую струю, заполнив ею горло и рот мальчишки. Не отпуская раба, он выстреливал и выстреливал, заливая семенем щеки и нос, глаза и снова рот. Понимая с разочарованием, что долгожданного оргазма он не получил, только тяжесть, в покрытых жесткими колечками волос ядрах стала немного меньше... Выпустив мальчика, тысячник перевел дух, расслабленно наблюдая как по лицу, силящемуся сдержать слезы и пытающемуся робко улыбнуться, медленно стекают белесые потеки. Перед глазами на пару мгновений возникло совсем другое лицо, то, освещенное озорной улыбкой, то, измененное страстью... То, запрокинутое и искаженное от боли.
Нет!!!
Тахират скрипнул зубами... С трудом совладав с собой и загнав воспоминания как можно глубже, он успокаивающе провел рукой по голове испуганного мальчишки, не смевшего пошевелиться перед ним. Собрав с его лица в ладонь семя, приказал, указав на ложе:
- На четвереньки, голову положить на руки, - повиновавшийся раб занял требуемую позу.
"Не соврал, действительно, шлюшку из него не делали..." - размазав собранное семя между тощими, с выпирающими косточками суставов ягодицами, мужчина, проведя несколько раз пальцами по туго сжатым мышцам тайной "звездочки", надавил сразу двумя пальцами на нее. Мальчик застонал и подался вперед, уходя от проникновения. Чувствительно хлопнув ладонью другой руки по спине, тысячник крепко сжал ею бедро и снова надавил:
- Расслабься!
Растягивая и подготавливая, Тахират несколько отстраненно смотрел на узкую, с выпирающими позвонками и ребрами, с синяками и следами плети спину: "Говорит пятнадцать, а больше тринадцати и не дашь. Хотя, кто будет хорошо кормить раба?" Остановившись на этой риторической мысли, тысячник, зажав узкие бедра в ладонях, одним медленным движением вошел в закричавшего и извивающегося, но, не сопротивляющегося неуклонному вторжению мальчишку. Замерев в нем, мужчина, просунув ладонь под живот раба, нашел совсем еще мальчишеское достоинство и, ласково играя им, заставил отвердеть. Начав первоначально осторожные и медленные, постепенно увеличивающие размах и силу движения в покорно отдающем себя теле, Тахират не останавливаясь, теребил и тер, ласкал и сдавливал мальчишескую игрушку. Раб застонал, но в его стоне уже не слышалось боли... Он начал движения навстречу ударам, самостоятельно насаживаясь на твердое и совсем не маленькое копье, сильнее прогнул спину и, выпятив еще более зад, раскрывая себя, вцепился руками в простыню, комкая и сминая.
Некоторое время в комнате раздавались лишь звуки мерно скрипевшей кровати, прерываемые всхлипывающими стонами и тяжелым дыханием... Тут, раб издал протяжный стон, худое тело забилось в руках тысячника, его ладонь оросилась горячим и липким, копье мужчины сжалось подрагивающими стенками и без того узкого зада, и Тахират не выдержал... С хриплым стоном, теряя голову от наслаждения, он вбивал себя еще, еще, еще глубже, не слыша протестующих стонов боли и вот... Упав на спину распластанного под ним мальчишки, тысячник медленно восстанавливает дыхание. В комнате разливалась терпкая смесь запахов свежего пота и семени. Выскользнув из измученного тела и перевалившись на бок, Тахират в легкой истоме смотрел на такое сейчас беззащитное, окрашенное румянцем лицо, со стыдливо прикрытыми глазами.
"Мальчишка не дурен... И судя по чертам лица, не круглый дурак... Не похоже, что его зачали местные крестьяне... Собственно, почему бы не взять себе слугу и спутника? Ночи в пути такие одинокие... А если его немного подкормить, то он будет выглядеть привлекательнее... Если окажется обузой, я всегда смогу продать его... Уверен, что когда он будет не так истощен, за него дадут хорошую цену... А можно будет и оставить... Потом... Решу..."
Провел рукой по спине, скользнул пальцами по старым и свежим шрамам. Пробежал пальцами по ягодицам... Мальчик вздохнул и немного пошевелился, подставляясь ласке. Толкнул. Раб встрепенулся и с нарастающим ужасом, что что-то сделал не так, слез с кровати. Опустившись рядом с ней на колени, замер, не поднимая глаз.
- Как твое имя, мальчик?
- У меня нет имени, господин... - мальчишка густо покраснел и опустил голову. - Хозяин и слуги зовут ублюдком.
- Тебе не дали имя? - Тахират почувствовал гнев - ведь каждый, даже самый распоследний раб имеет право на имя, а как же иначе Безликий примет его после смерти? И как его будут оценивать там, за облаками? Без имени? Душа без имени, после смерти остается здесь, неприкаянной и озлобленной... А душа раба, тем более озлобленной и не имеющей возможности упокоения... Справившись с гневом, тысячник продолжил расспросы: - Что ты умеешь делать, мальчик?
Раб поднял голову и с внезапной надеждой, осветившей его глаза, быстро заговорил:
- Я умею прислуживать за столом, умею работать на кухне, даже немного умею готовить пищу. Честно! А еще, я умею следить за одеждой: чинить, чистить и стирать. И ухаживать за лошадями... Господин, - он взмолился, сложив перед собой руки, - купите меня! Вы не пожалеете! Я буду послушным, буду делать все-все, что вы прикажете. Я буду выполнять все ваши желания!
- Посмотрим, - Тахират лег на спину и вытянулся, закинув руки за голову. - Сейчас, приведи в порядок мою одежду, проверь, как размещена моя лошадь, скажи трактирщику, что ты нужен мне весь сегодняшний вечер и ночь...
Мальчик, кивая после каждого приказа, услышав последний, покраснел. Вскочив на ноги, он, взглядом спросив разрешение, быстро смыл с лица и ягодиц следы страсти гостя, споро собрал одежду и выскользнул за дверь.
Сумерки постепенно переходили в ночь. В очередной раз, продумывая в деталях свой дальнейший маршрут и слова, с которыми он будет обращаться к властителям гарнизонов по пути в столицу, тысячник не заметил, как провалился в крепкий сон.

Разбудили жизнеутверждающий крик петуха, скрип ворота колодца во дворе трактира, озорной солнечный луч, нахально норовивший забраться под закрытые веки. Тахират потянулся и, следуя многолетней привычке не залеживаться, сел на кровати, спуская ноги на пол. И тут же отдернул, попадая в мягкое и живое. Откатившийся от кровати мальчишка встал на колени:
- Простите, господин. Я не решился вас будить. Вы так крепко спали, - он виновато опустил голову, помня слова гостя о том, что понадобится ночью. А вместо этого, впервые за долгое время проспал ночь спокойно, без пинков и ударов, без насмешек слуг и наказаний хозяина.
Тахират оглядел комнату. Аккуратно сложенная, выстиранная и высушенная одежда, почищенные сапоги, мальчишка, с ожидающими в испуге глазами.
- Ну... Если я так крепко спал, то ты не понадобился... - впервые за последние дни, тысячник выспался и проснулся с хорошим настроением. Отдохнувшее тело тут же напомнило о себе, урчанием в желудке. - Завтракать я буду здесь.
Мальчишка вскочил, просияв лицом:
- Сейчас, господин, - стремглав бросившись из комнаты.
Встав и надев наборный пояс с ножнами, Тахират занялся комплексом упражнений мечника, благо размеры комнаты позволяли делать необходимые движения, без риска зацепить стены. Скрип двери заставил обернуться, описав дугу мечом. Держащий в руках парящий кувшин и чистое полотенце, мальчишка восторженно смотрел на тысячника, переводя взгляд с обнаженного меча на ровно вздымающиеся дыханием мышцы груди. Точным движением отправив меч в ножны, Тахират подошел к чану, сделав знак рабу. Отфыркиваясь, с удовольствием умылся под струей воды из кувшина. Приняв полотенце, вытирался, играя мускулами, растирая докрасна тело, пока служанка, принесшая поднос с едой расставляла на столе посуду. За столом, тысячник со скрытым удовлетворением следил за мальчишкой, подливавшим вино в кубок, подкладывающим в тарелку и довольно успешно справляющимся с ролью личного раба. Убеждаясь, что возникшая вчера мысль правильна, и его стоит купить.
Насытившись, Тахират встал из-за стола и, поймав голодный взгляд мальчика, скользнувший по недоеденному мясу и лепешкам, спросил:
- Ты сегодня ел?
- Нет, господин, хозяин кормит рабов вечером, после работы, - он, стараясь сделать это незаметно, сглотнул слюну. Тут мужчина понял, что и вчера мальчишка остался без еды, выполняя его распоряжения.
- Ешь, - кивнув на стол, тысячник стал одеваться.
Не дожидаясь повторного приказа, мальчик подошел к столу. Бросив быстрый взгляд в сторону воина, не обращавшего на него теперь внимания, запустил пальцы в тарелку и, выудив кусок мяса, отправил в рот, торопливо жуя. Не дожевав, с усилием проглотил и тут же отправил в рот другой. В своей недолгой жизни мальчишка мог по пальцам пересчитать те разы, когда ему доводилось попробовать мяса, и то, хватило бы пальцев одной руки. А тут, еще со свежей, сохранившей тепло лепешкой...
Тахират специально не торопился, давая возможность рабу наесться. От сытого больше пользы, да и все равно, остатки пищи трактирщик, скорее всего, скормит свиньям. Подчистив тарелки, мальчик поклонился:
- Спасибо, господин, - выпрямившись, замер в ожидании.
Осмотрев себя еще раз и поправив ремни, Тахират кивнул на сумку:
- Иди за мной, - спустившись по лестнице в общий зал трактира, пустой с утра, жестом подозвал трактирщика: - Сколько с меня, любезный?
Хитро прищурив глаза, тот, загибая под фартуком пальцы, стал перечислять:
- Комната, горячая ванна, ужин, завтрак, мальчик для удовольствий, всего 6 хараников, мой господин, 6 ханариков за мм-м-м… какого нежного мальчишку и самую лучшую комнату в моем заведении!
- Ты, верно, тронулся умом! Любезнейший... - последнее слово Тахират брезгливо выплюнул. - За то, полное жил пережаренное мясо осла, издохшего от старости на ужин, за клопиную обитель, которую ты верно по ошибке назвал лучшей комнатой, и за ту лохань, почему-то именуемую гордым названием ванны, ты просишь 6 монет??? Да еще этого тощего бездельника, о чьи мослы уставший путник только набивает себе шишки, называешь мальчиком для удовольствий? Да ты не трактирщик, а разбойник с дороги, грабящий беззащитных путников. Нет, я наведу справедливость в этом вертепе! – мужчина положил руку на рукоять меча. – Два и только два ханарика стоит твое гостеприимство!
Трактирщик побагровел:
- Ваша доблесть, неужели вы оставите моих детей голодными? Видит Безликий, я еще не включил в счет ночь на конюшне для вашей прекрасной лошади, и тот отборный овес, который она всю ночь жевала! Но в безмерной своей щедрости и бескорыстии, любви к путникам, я даже снижу сумму счета – всего-навсего, вы должны нашему заведению 5 ханариков и ни полушкой больше!
- Хорошо, я согласен заплатить тебе даже десять ханариков, если ты в придачу, дашь мне этого никчемного мальчишку, который будет нести мою сумку, пока моя лошадь будет отдыхать!
- О Безликий, этот гость все-таки решил лишить моих детей и меня куска хлеба!!! - трактирщик горестно качал головой, силясь выжать слезу из зажмуренных глаз. - Этот чудесный мальчишка, такой умелый и расторопный, такой послушный, великий искусник на ложе, я столько вложил в него. А сколько ханариков я потратил на его обучение? А сколько на его лечение, когда он болел? А сколько еды, пока его вырастил? Нет, высокий господин, я не могу с ним расстаться. Разве что, вы к названной вами сумме добавите еще девяносто ханариков.
Тахирату стал надоедать этот спектакль. Холодно глянув в глаза трактирщика, он произнес:
- Ты смеешь поминать всуе имя Безликого? Когда ты не дал этому рабу имени! А это твоя прямая обязанность как владельца! В вашем селе нет жрецов? Тогда я, властью, данной мне повелителем, сам начну расследование о святотатстве!
Хозяин побледнел. Обвинение в святотатстве могло стать серьезным. И та игра, которую он затеял, приняла неожиданный оборот. Он прекрасно знал о мстительности жрецов Безликого, а еще, более чем был уверен в их жадности. И его процветающий, приносящий хорошую прибыль трактир пострадает из-за какого-то никчемного приемыша-раба? Нет!
- Что вы, что вы, господин, я же пошутил, такой сегодня хороший день, впереди у вас дорога, и я просто хотел развеселить вас! Конечно, забирайте этого мальчишку, десять ханариков - и он ваш! И, конечно, вы не откажетесь все-таки заплатить за ночь в моем заведении?
Тахират рассмеялся:
- Хорошо, шельма, вот пятнадцать монет, - отсчитывая звенящие кружочки. - Пусть приготовят мне в дорогу сушеного мяса, свежих, но охлажденных лепешек, и не посоветуешь ли ты, в вашем селе продаст кто крепкого мулла?
- Конечно, конечно, господин, сейчас все будет готово! - трактирщик облегченно перевел дух. - А мулла вы можете купить у Курлака-возчика, у него сейчас в сарае стоят три мулла, я знаю. И он не дорого возьмет!
- Теперь, передай мне мальчика!
Хозяин, вздохнув, поманил мальчишку:
- Подойди, раб. Встань на колени! – тот повиновался. Трактирщик положил ему на голову ладонь и произнес: - Я, хозяин этого раба, по кличке Ублюдок, найденного мною на пороге трактира четырнадцать лет назад и являющийся его собственником, продаю его… - он вопросительно посмотрел на воина.
- Тахирату.
- Продаю его Тахирату, получив за него полную цену! – продолжил тот, после подсказки тысячника. Закончив говорить, отступил на шаг.
-Я, Тахират, заплатив за этого раба полную цену, купил его в свою собственность. Да будет так! - произнес воин старинную формулу, так же положив ладонь на голову мальчика и отступив, скомандовал: - Пойдем, мальчик.
Выведя его к колодцу, поставил на колени и, плеснув водой на голову мальчишки, положив снова руку, проговорил:
- Я, Тахират, перед Безликим нарекаю этого безымянного раба, принадлежащего мне по праву, именем… - на мгновение задумавшись, тысячник продолжил, - …именем Пилир, что означает найденыш. Встань, Пилир!
Мальчик, сдерживая слезы, встал, широко улыбаясь:
- Спасибо, господин! Вы так добры!!!
- Я не так уж и добр, мальчик, - произнес Тахират. - От тебя я буду требовать много службы. И если ты будешь плохо служить мне, я буду спускать с тебя шкуру, как с барана! А сейчас, вот тебе пятьдесят монет, - он достал из сумки тихо звякнувший мешочек, - купи мулла, с седлом и переметными суммами. Приведешь его сюда, наполнишь бурдюки водой, и жди меня!
Просиявший мальчишка убежал, прижимая мешочек к груди. У него есть Имя. Он теперь тоже может мечтать о лучшей доле, в другой, новой жизни. И у него новый хозяин, хоть он и выглядит строгим, но он накормил, он дал Имя, он, когда пользовался его телом не забыл о мальчике, и Он, увезет его отсюда. Отсюда, где кроме боли, страха и издевательств Пилир не знал ничего.
- Пилир, - повторял мальчишка, - Пилир, меня зовут Пилир...

Глава 10

Заребшан. Ненавистное слово. Все, все, связанное с этим городом, вызывало у Гошии чувство неприятия и отторжения.
Уже три недели, как мальчик жил на ночной половине дворца повелителя. Да, повелителя, ибо десять дней назад бывший принц Эрхакак стал полновластным повелителем... Мечом справедливости, Владетелем страны, Дающим милость. Пять дней длилось празднование. Пять дней из-за стен дворца до его ночной половины доносились ликующие крики горожан. Пять дней слуги и рабы сбивались с ног, прислуживая на пиру, непрерывно длящемся во дворце. Волнение и суета проникли даже на обычно тихую ночную половину... Обитатели гарема обсуждали, оглядываясь, что принесет им новый властитель, какая жизнь и судьба ждет тех, кого лелеяли и растили только для услады взоров и тела. Трое из них исчезли… Те трое, кто были самыми любимыми наложниками прежнего повелителя, кого звали Звездами ночной половины, чьи капризы и пожелания тот час исполнялись целым сонмом рабов-евнухов, чьи чуть нахмуренные бровки могли вызвать холодок на спине у любого обитателя гарема, чье неудовольствие страшился вызвать даже сам Гейтар, всесильный управитель ночной половины и довереннейший слуга-евнух повелителя! Исчезли в ночь перед похоронами повелителя. Одни говорили, что мальчишек-наложников, следуя древнему закону, отправили вслед за их хозяином, на Дальние поля, пролив их кровь над погребальным костром. Чтобы они и там услаждали его и верно служили. Другие шептались, что наложников выкрали, ибо пред их красотой не мог никто устоять, и просто святотатством было лишать мир этой красоты. Шептуны никак не могли сойтись с мнением, у кого сейчас они на ложе, и чей взор услаждают их прекрасные лица. И замолкали шептуны при приближении евнухов и потом, снова обсуждали и обсуждали, не в силах прийти к согласию в спорах и, страшась признать правоту первых. В тот день, когда караван вошел в город, когда фургон с мальчишками, скрипя колесами, проехал ворота городской стены, когда после долгого следования сквозь толпы ликующих людей, теснящихся на улицах, фургон, в окружении особо доверенных телохранителей въехал, наконец, под своды крытого двора ночной половины, Гошаа с каким-то облегчением подумал - вот и все, наконец, что-то изменится в его жизни. Он готов был принять любые перемены. Только не это, скучное и унизительное, однообразное существование, которое влачил в последнее время. Конечно, Гошаа за время дороги сблизился с другими наложниками. Он даже незаметно для себя подружился с Усладой. И игры с Кириником были так приятны. Но... Еженощное присутствие при утехах принца, стоны удовольствия, издаваемые ненавистным человеком, еженощная боль затекшего тела и эта отвратительная цепь на ноге! Ну, наконец-то, все кончилось, и стало казаться, что не так уж важно, что будет дальше с мальчиком. Главное, кончилась эта дорога...

Прибывших наложников отвели в купальню, тщательно отмыли и умастили тела. Рабы удалили каждый обнаруженный волосок, дерзнувший вырасти где-либо, помимо голов мальчиков. Наконец, накормили, отведя в зал, в который выходили коридоры с рядами завешенных циновками дверных проемов небольших комнат. После еды, когда мальчики немного освоились и уже стали стрелять глазами по сторонам, разглядывая находящихся с ними в зале обитателей ночной половины, появился высокий, худой мужчина. Хотя, отсутствие бороды свидетельствовало, что этот, ощутимо посылающий волны властности человек, не совсем мужчина. Сапоги без каблуков, из хорошо выделанной красной кожи, плотные шальвары из дорогой ткани, черный кафтан, расшитый узорчато золотой нитью, подпоясанный широким шелковым поясом, удерживающим заткнутые в него кинжал и плеть – указывали на высокое в этих стенах положение. Окинув вновь прибывших пристальным и строгим взглядом, вошедший заговорил:
- Я Гейтар. Милостью повелителя, да будут вечными его сила и власть, главный распорядитель ночной половины. Отныне, вы будете подчиняться мне и моим слугам. Сейчас, вам покажут комнаты, где вы будете жить. Вам запрещено покидать пределы ночной половины. Неповиновение приказам моих слуг будет наказываться. Меру наказания с позволения повелителя буду определять я.
Повинуясь знаку, евнух, стоящий за его спиной, ступил вперед и, приказав подняться мальчикам, повел их в правый коридор. Останавливаясь у комнат и тыкая пальцем в первого попавшегося, он быстро распределил наложников по комнатам.
Соседом Гошии, к обоюдной радости, оказался Услада. Войдя, наложники остановились у порога, рассматривая свое новое жилище. Узкая, достаточно длинная комната, с небольшим окошком напротив входа, забранным узорной деревянной решеткой. У стен, друг против друга, два нешироких ложа, застеленных покрывалами, прикрывающими тюфяки и подушки. Кошма на полу. Два небольших, украшенных накладками из меди сундука. У каждого ложа в стену вбиты штыри, со свисающими толстыми кольцами. После качающегося и скрипучего фургона, комната, несмотря на всю скудность обстановки, показалась раем. Не сговариваясь, мальчишки выбрали себе места и завалились на них.
- А здесь мягко, - проговорил Услада, лежа на спине и закинув руки за голову.
- Наверное... - Гошаа немного поелозил по тюфяку. - Не думаю, что ты часто будешь здесь спать.
- Ага. Господин редкую ночь поводит без меня, - Услада немного смутившись, пытался скрыть зардевшееся от удовольствия лицо.
- Ты его любишь? - Гошаа с интересом уставился на мальчика, лежа на боку и подперев голову рукой.
- Да, - просто ответил Услада.
- Но ты же его раб? Он надевает на тебя цепи и это, - Гошаа показал пальцем на ошейник.
- Ну и что? По-другому просто не может быть. Ты же знаешь про закон?
- Ну уж нет! Конечно, может быть и по-другому! Разве можно любить того, кто считает тебя вещью? - Гошаа сел, скрестив ноги под собой.
- Он тоже меня любит... - тихо проговорил Услада, - и считает человеком.
- И держит тебя в ошейнике?
- Ну и что? Он не злой... Просто по-другому он не сможет. И ему плохо и трудно, его никогда не любили... До меня... И он меня не обижает! - Услада упрямо взглянул в лицо собеседнику.
- Я тоже думал, что люблю господина, - вздохнул Гошаа.
- А сейчас?
- Сейчас... Не знаю. Он смог меня оставить, зная, что меня ждет смерть, - горько проговорил мальчик. Услада вздохнул:
- Так устроен наш мир.
- Плохо устроен, - зло ответил Гошаа, стиснув зубы.
- А там, где ты жил, разве не так?
- Нет конечно, - горячо заговорил он. - У нас нет рабов и хозяев. Конечно, не все люди добры, но ошейники и цепи никто не носит. И все равны. А здесь... - Гошаа махнул рукой, отвернувшись к стене.
- Ты скучаешь по дому? - тихо спросил Услада.
- Да. А ты?
- Не знаю, нет, наверное. Я не помню, что такое дом. Скорее всего его у меня не было. Сколько я себя помню, я всегда был в гареме, и меня учили быть наложником. А потом, меня купил господин...
Гошаа почувствовал жалость к этому мальчишке, видевшему в своей жизни только крепкие стены и евнухов. Он встал с ложа и пересел к Усладе. Тронул плечо рукой:
- Хочешь, поиграем?
- А во что? В сулифа? Или... Как ты с Кириником? – он лукаво прищурился.
- А ты как хочешь?
Молча улыбнувшись, Услада осторожно прикоснулся к его ноге и провел ладонью в паху, искоса, испытывающее заглянув ему в глаза.
- А нам не попадет? - спросил Гошаа внезапно ставшим хриплым голосом. Его писюн тут же отвердел, внизу живота сладко заныло в предвкушении.
- Не думаю. Если только ты не будешь брать меня сзади.
Гошаа кивнул и потянулся ладонью к лицу товарища. Руки мальчишек, казалось, обрели полную самостоятельность, оглаживая и теребя, лаская и раздевая.
- Господин зовет Усладу! - раздавшийся в комнате голос, ушатом холодной воды отрезвил мальчиков.
Услада высвободился из объятий и, встав, подмигнул Гошее. Повернувшись, послушно вышел из комнаты, сопровождаемый евнухом. Разочарованный, мальчик снова лег на свое место. "Уу-у-у-у, как ломит в яичках...". Ладонь нырнула в шальвары и обхватила деревянно-торчащий ствол. Тяжело задышав, он прикрыл глаза, занялся собой, представляя губы Услады, его руки, тело... Возбуждение помогло быстро разрядиться, намочив тонкую ткань. Усталый мальчик заснул.

На следующий день Услада не вернулся. На вопрос Гошии, снизошедший для ответа евнух ответил, что тот теперь Звезда ночной половины и будет жить в отдельном павильоне, в саду.
День прошел скучно... Мальчик было вышел в зал, но другие наложники, жившие в гареме до него, почему-то чурались общаться. Искоса поглядывали, шептались и хихикали... Решив не навязываться, он вернулся в комнату и занялся тренировкой, до самого обеда. Хорошо проведенное, упорное занятие сыграло свою роль, настроение Гошии немного поднялось. А потом, за ним пришел евнух и, приказав следовать за собой, повел по коридорам и переходам ночной половины. Приведя в мастерскую, освещаемую в большей мере не маленькими окнами, а горном, с пылающими углями, евнух приказал кузнецу снять с мальчика ошейник.
"Неужели все? Отпустят??? Нет, вряд ли. И не надейся! Продадут? Может быть, может быть так даже лучше. Вдруг, я смогу убежать. Или... Казнят??? Да нет, если хотели бы казнить, то зачем снимать ошейник с именем Тахирата", - мысли молнией сверкнули в голове мальчика. Повинуясь рукам кузнеца, Гошаа встал на колени у маленькой наковальни. Подложив под ошейник какую-то тряпку, мастер несколькими ударами расклепал его, сильными руками разогнул и снял с шеи. Гошаа попробовал было встать, но кузнец, придавив его загривок ладонью проворчал:
- Не так быстро, мальчик.
Отошел к верстаку, снова вернулся и склонился над мальчиком. Шею снова охватила полоса метала. Несколько точных ударов, и кузнец звонко хлопнул по отставленной попе:
- Вот теперь готово.
Гошаа поднялся на ноги, повинуясь знаку евнуха, вышел из мастерской, следуя за ним. По дороге, мальчик не в силах сдержать любопытство, пристал с расспросами. Сначала отмалчивающийся, затем сдавшийся слуга, оглянувшись, завел его в какую-то комнату и подвел к зеркалу:
- Вот, не знаю, почему, но господин приказал сменить твой бронзовый ошейник на серебряный.
Гошаа разглядывал полосу серебристого метала, охватывающую его шею, поворачиваясь из стороны в сторону. Никаких надписей! Лишь приваренное к ошейнику кольцо... Вернувшись в свою комнату, мальчик немного постоял у окна. Выходить в общий зал или в сад не хотелось. Снова слышать смешки в спину и пустые, безучастные лица, когда оборачиваешься... Скучно.
Тут, он подумал, что давно, уже с месяц не пробовал пользоваться Даром. Ведь в последний раз, он сделал это сидя в колодках. Решив занять себя, немного предвкушая возможное развлечение и с проснувшимся мальчишеским азартом, так давно не посещающим его, Гошаа лег на спину на кошме, вытянул вдоль тела руки и, прикрыв глаза, представил волну, прошедшую по нему. Следя за ней, стал последовательно напрягать все мышцы, начиная с лицевых, затем перешел на шейные и далее, вниз, по телу, стараясь удерживать их все в напряжении. Спустя две минуты, тело мальчика стало похоже на камень. Выждав так несколько секунд, изо всех сил удерживая, уже ставшее невыносимым, напряжение мышц, Гошаа представил волну расслабления, прошедшую по нему обратно... С пальцев ног, затем стопы, икры, бедра и так, до головы. Переведя дыхание, он почувствовал, как стало ему хорошо... Легко-легко. Казалось, он сейчас взлетит. Постепенно углубляясь в себя, заглушая свои чувства, отрешаясь от звуков, от ощущений колючей кошмы под собой, Гошаа впал в состояние гулкой пустоты. Мысленно потянувшись, он внезапно легко отделился от тела... Слабое чувство страха заставило мальчика попробовать вернуться в него. Тяжелым ударом навалились ощущения - тяжесть мышц, стук сердца, ток крови... Рост волос? Казалось, он видит и понимает все, что происходит в нем. Нет, это потом, это тоже интересно, и даже очень. Но не сейчас. Сейчас туда, вверх. И вокруг. И выше. Усилие, и он снова снаружи. Внизу, под ним, на кошме, лежит он. Странное, но привлекательное ощущение. Двойственное. Сразу чувствовать себя там, внизу и здесь, свободным, сильным, легким, неудержимым! Раньше, когда мальчик делал подобные попытки, он такого не понимал и не принимал. Наверное потому, что тогда был или в гневе, или просто отрешался от боли и обиды... Зато сейчас... Интересно! По его субъективным ощущениям, он находился где-то под потолком, при этом понимая, что потолок, вблизи такой закопченный, с балками, изъеденными древоточцами, впитавший в себя эмоции прежних обитателей комнаты, совсем для него не преграда. Стоит только чуть-чуть захотеть. Но это потом. Мальчик почему-то был уверен, что сейчас может не торопиться, и сил у него хватит на многое. Потом, он, конечно, почитает эти эмоции, попредставляет тех, прежних, кто был до него. А сейчас, уже собираясь выполнить назревающее желание покинуть комнату, он разглядывал себя, лежащего на кошме.
"А ведь я вырос..." - с удовлетворением отметил Гошаа. Действительно, за прошедшее время тело мальчика заметно изменилось. С лица исчезла прежняя детская округлость. Оно стало более привлекательным, с той присущей юности красотой, так быстро проходящей у большинства подростков. Но, правильность черт, широкие прямые брови, красиво очерченные губы и твердый подбородок, большие, сейчас прикрытые веками и длинными, пушистыми ресницами глаза, все твердило о том, что, становясь и старше, мальчик не потеряет всего этого. Чистая, без изъянов кожа, прямые, уже сейчас заметно широкие плечи, узкая талия, плоский, с рельефно видимыми мышцами пресса живот, сильные стройные бедра, крепкие игры, узкие, изящные ступни, по-мальчишески узкие запястья, переходящие в немного угловатые кисти.
"Интересно, понравился бы я такой девчонкам? - с любопытством подумал он. - Хотя какие тут девчонки... Меня э т и и на пушечный выстрел к ним не подпустят..." Вздохнув про себя, мальчик скользнул сквозь стены и очутился невидимый в общем зале.
На разбросанных в беспорядке вдоль стен подушках, полулежали и сидели мальчишки и юноши-наложники. С момента вступления в город Эрхакака их ряды заметно поредели, но оставшихся, по мнению Гошии, было все равно много. Кто-то играл в камешки, кто-то болтал и хихикал, в одном месте ссорились. Несколько невозмутимых евнухов стояли в проходах в коридоры и наблюдали за подопечными.
Гошаа приоткрыл сознание... Шквал эмоций и обрывки мыслей заполнили его. Злость и вожделение, нежность и любовь, искреннее веселье и грусть, страх и боль, и вместе с тем, яркими искрами вспыхивали островки мальчишеского задора, так и не подавленного этими стенами. Почувствовав все это и пропуская через себя, он стал немного понимать этих ухоженных, изнеженных наложников, боявшихся оказаться за стенами гарема, в том огромном и страшном для них мире. Боявшихся конкурентов - таких же, как они наложников, встречающих неприязнью всех новеньких, попадавших сюда. Смертельно ненавидевших тех, к кому больше обращается благосклонное внимание господина. Понимать, не принимая их образа мыслей...
Быстро утратив интерес к происходящему в зале, Гошаа вспомнил об Усладе. Расширив сеть восприятия в пределах окрестностей дворца и почувствовав его, мальчик потянулся в ту сторону. Миновав несколько стен и переходов, он вырвался в сад, куда наложников пускали в определенное время дня. В центре сада, разбитого позади дворца и занимавшего значительную территорию, стоял одноэтажный павильон. Ярко расписанные стены, широкие окна, завешенные развивающимися в легком ветерке шелковыми тканями. Пара стоящих у входа здоровенных, вооруженных немалыми мечами безъязыких, как понял Гошаа, стражников-евнухов - все недвусмысленно свидетельствовало о высоком статусе в гареме обитателя павильона. Без труда пронизав стены, уже не обращая внимания на богатое убранство комнат и зал, он попал в опочивальню. По иному назвать эту прекрасно и со вкусом обставленную комнату просто не поворачивался язык. В центре опочивальни, на широчайшей кровати, чей балдахин крытый узорным шелком, сюжеты рисунков которого в другое время вызвали бы интерес у мальчика, свернувшись клубочком, спал Услада. Во сне, лицо наложника озаряла слабая улыбка. Из тех, про которые, как вспомнил Гошаа, его бабушка говорила - ангел приснился.
Даже не дотягиваясь до мальчика усиком восприятия, Гошаа понял, что тому снится его любовник. Что сегодня ночью Услада был с ним. Что его сон - это сон счастливой усталости и предвкушения еще одной встречи... Гошаа по хорошему позавидовал приятелю, озорно усмехнувшись, все-таки дотянулся до наложника и, добавив в его сон немного, совсем чуть-чуть желания и страсти, покинул павильон. Представляя улыбаясь, как Услада проснется с мокрыми и липкими спереди шальварами.

Выше, выше, еще выше, так, чтобы увидеть весь город, выше... Всю страну... Ища, стараясь почувствовать его, своего первого и все же, не смотря ни на что, все еще любимого Тахирата... Нащупать, потянуться, молнией скользнуть в его сторону и как о барьер удариться о картину, представшую перед ним. Большой, приграничный город-крепость. Огромный гарнизон, дворец властителя города. Роскошные гостевые покои. Два тела на ложе. Тяжелое, до боли в сердце, так знакомое дыхание, и... Слабые, полные страсти стоны и всхлипы лежащего под ним, льнущего к нему. К нему, берущему того, молодого, извивающегося с такой страстью и с таким желанием. Ласкающего того, всхлипывающего с такой знакомой нежностью... Целующего того, внизу с такой ласковой силой...
НЕТ!!! Как больно... Б о л ь н о! Страшное, невыразимо притягательное желание затопило Гошуу - УДАРИТЬ! Собрать всю обиду, всю боль, все унижение и... Ударить! Так, чтобы пронзить их там, внизу, здесь, перед глазами. Пронзить так, чтобы их ложе, пол под ним, стены обрушились... Гошаа з н а л, что так ударить, в его силах. Осознание этого пришло внезапно, и было так приятно...
НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я так не хочу. Не хочу. Убивать... Убивать т а к. Оторвался от увиденного и рванул прочь, выше. Еще выше и прочь... За границы этого, его нового восприятия, за границы этого, такого несправедливого мира. Что-то снова лопнуло в нем, и он снова почувствовал, как изменились краски мира, как под этим, привычным и виденным, проявился другой уровень.
Снова он здесь. Там? Нет, тут, это он уже видел.
- СНОВА, МАЛЬЧИК! - сознание Гошии потряс г о л о с. - ЗАЧЕМ ОН ЗДЕСЬ. БЕСПОКОИТ...
В г о л о с влился мальчишеский дискант:
- ОН МЕНЯ РАЗВЛЕКАЕТ. ПУСТЬ.
Пытаясь справиться с тем шквалом, ударившем его сознание, Гошаа выкрикнул:
- Пожалуйста, помогите мне...
- ТОГДА ГОВОРИ С НИМ ТЫ, - прогремел голос.
И снова тьма. Тьму прорезал огонек свечи, стоящей на простом столе. Снова стены, рубленные из камня. И мальчишка, сидящий на высоком стуле, болтающий ногами.
- Ты снова здесь.
Гошаа, сидящий напротив, справившись с собой, заговорил:
- Пожалуйста, я хочу домой...
- Я-МЫ не помогаю смертным...
- Но ты же Безликий, который забирает на Дальние поля?
- Это ты так сказал.
- Но так верят люди.
- Люди верят в то, во что они хотят верить. И получают то, во что они верят. И воздается им, по их вере, - мальчишка перестал болтать ногами и откинулся на спинку стула.
- Значит, если я поверю в Дальние поля, то попаду на них?
- Нет, ты, нет. Ты не из этого мира.
- А куда я попаду???
Мальчишка пожал плечами:
- Мне это не интересно.
Гошаа разозлился:
- А что тогда тебе интересно? Люди убивают друг друга, делают других людей не людьми, насилуют и пытают...
- Не только... Они строят и любят, они мечтают и верят. Они сами создают свою веру. Они имеют свободу воли. И сами вправе распоряжаться ею.
- Но разве ты не подсказываешь им, как лучше делать?
Мальчишка сверкнул глазами:
- Мне это не интересно.
- А зачем тогда ты??? - обозлился Гошаа.
- Я не зачем, Я есть, - невозмутимо ответил мальчишка и снова, Гошуу поразил равнодушно-холодный, потрясающий мудростью тысячелетий взгляд того, кто предстал перед ним в этом теле ребенка.
- А мне, Ты можешь мне сказать, как я смогу вернуться домой?
- Для чего? Ты меня развлекаешь, - повторил тот, и стены комнаты медленно растаяли.

- Эй, ты что? Ты болен? - заставил прийти в себя голос склонившегося над ним евнуха.
- Нет, я просто лежал и заснул, - Гоша с усилием поднялся и пересел на ложе, принимая как неизбежность тысячи игл, воткнувшихся в затекшее тело.
- Иди ешь, сейчас ужин. И надо готовиться к вечеру, - евнух развернулся и вышел из комнаты.
"Готовиться к вечеру? Пажалста, - про себя хмыкнул мальчик. - Но, как мне кажется, господин вряд ли кого еще позовет сегодня к себе".

Глава 11

Эрхакак, опершись на локоть, ласково перебирал пальцами другой руки волосы, лежащего рядом на спине Услады. Мальчик устало улыбался, наслаждаясь лаской, и чуть ли не мурлыкал под взглядом мужчины, скользящим по его красивому лицу, по груди и дальше... Тело мальчика держала в плену томная нега.
- Красивый, - тихо проговорил мужчина, - красивый и сладкий...
Склонился и поцеловал готово приоткрывшиеся губы. Пропуская юркий язычок в свой рот. Оторвавшись от поцелуя, снова взглянул в глаза мальчишки.
- Разрешаю, проси что хочешь...
- Спасибо, мой господин. Вы мне дали все, о чем я только смел мечтать.
- Разве ты ничего не хочешь? - удивленно приподняв бровь.
- Если, разве что, вы позволите еще побыть с Вами.
Эрхакак издал довольный, тихий смешок:
- Это, само собой разумеющееся. Мой сладкий мальчик.
Мужчина склонился и ласково прихватил зубами ягодку мальчишеского соска, заставив того застонать и выгнуться навстречу.
- Ты такой горячий, моя радость, - отпустив его, прошептал Эрхакак. - Проси!
Мальчик решился:
- Мой повелитель, в том прекрасном павильоне, который вы так великодушно подарили своему преданному рабу, мне скучно. Не с кем разговаривать и играть.
Эрхакак спросил:
- Ты хочешь, чтобы я тебе подарил мальчика?
- Простите, господин, нет. Но по дороге, когда вы везли меня сюда, я подружился с одним наложником, он так интересно может играть и разговаривать. Его зовут Гошаа. Позвольте ему приходить ко мне и играть со мной?
Мужчина, до того расслабленно слушавший мальчишку, при последних словах внимательно взглянул в его лицо и жестко спросил:
- А что он еще умеет делать, этот Гошаа?
Тот испуганно ответил:
- Ничего господин. Мы только разговаривали и играли.
- А о чем разговаривали, мой сладкий? - Эрхакак сжал руку мальчика.
- О разном, господин, об играх, о степи, о евнухах, о богах.
- О богах? - Эрхакак развеселился. - Вы говорили о богах? Интересно было бы послушать ваш разговор. Нет, он приходить к тебе не будет, мой мальчик. Я подарю тебе другого раба.
На языке Услады вертелся вопрос: «А как же Гошаа?» - но мальчик, взращенный в гареме, был от природы умен и не дал неосторожным словам сорваться с губ.
"Гошаа, тот маленький нахальный звереныш. Я почти и забыл о нем. А ведь планировал интересный ход... Надо будет заняться, а то суета последних дней совсем замотала. Хорошо, напомнил моя услада. Все-таки правильно я тогда не пожалел за него золота. Какой мальчик..." Эрхакак снова склонился над наложником.

Гошаа

Накатившая тоска не оставляла мальчика и в последующие дни. Гошаа практически не выходил из своей комнаты, покидая ее, только подчиняясь приказу евнухов идти кушать в зал или совершать ежевечерний ритуал подготовки к возможному вызову повелителем. Однако наложника никогда не звали в опочивальню. Казалось, Эрхакак просто забыл о нем, что не могло не принести тихую радость мальчику. Он просто не вынес бы сейчас прикосновения к себе чужих, похотливых рук. Эти дни Гошаа провел, валяясь на ложе, тускло глядя в завитушки орнамента стены.
Мальчик гнал мысли о Тахирате, но все равно, перед глазами вставала картина переплетенных тел. Снова и снова обида и ревность поднимались и выжигали, иссушали мальчика. Гошаа просто не мог понять - как, как человек, с которым он познал любовь, который говорил, что любит его, которого полюбил он сам, любя которого он принял и согласился на то положение, в котором был, так легко его забыл. Так просто предал его любовь, так быстро нашел другого. Того, с которым упивался наслаждением, того, которого ласкал, дарил свои поцелуи... Почему тогда он здесь? Зачем он терпит это унизительное положение наложника? Мысли о смерти, мысли о том, чтобы разом закончить, прекратить все это, снова и снова навязчиво приходили в голову. Теперь, ему надеяться не о чем. Теперь, ему незачем ждать. Гошаа понял, что он все время, втайне даже от себя, верил в возращение Тахирата. Верил в то, что тот придет и освободит, заберет его отсюда.
А теперь... Обломки рухнувшей надежды в дребезги разнесли все то, что он чувствовал к своему любовнику. Гошаа с горечью думал о том, что вот он и сам, на собственной шкуре убедился в правоте раба, говорившего о пагубности любви к хозяину.
Но мысли о смерти мальчик гнал. Он не хотел вот так, просто сдаться. Он хорошо помнил о том, что сказал ему Безликий, и уходить в никуда, просто так... Нет, этого он не сделает. И развлекать этого Безликого тоже не будет.
В этом мире Гошуу больше ничего не держит, и надо, надо искать путь, возможность возвращения домой!
Мальчик стал упорно проводить опыты со своим Даром. На ощупь, тщательно обдумывая каждый шаг, ведь никто здесь не поможет, и искать подсказку негде. С разочарованием чувствуя, что сейчас, он снова остался практически без силы, значительно потратив ее в свое последнее общение с Безликим. И с радостью сознавая, что на этот раз, какие-то крохи все же остались! Мальчик лелеял те крохотные ростки дара, вводя себя в транс, искал в себе то, на что он смог бы опереться, собрать силу...

Однажды, в комнату мальчика вошел евнух, держа перед собой блюдо со сладостями.
- Это, милостиво посылает тебе Звезда ночной половины, - произнес бесстрастно и поставил поднос на сундук.
Волна теплого чувства к Усладе, заставила впервые за эти дни раздвинуться губы в улыбке. Значит, помнит о нем, значит, не забыл в своей любви и в том высоком положении, которое занял благодаря благосклонности своего хозяина.
- Вы его же еще увидите? - евнух кивнул. - Передайте, пожалуйста, Усладе, что я очень благодарен ему, и тоже помню о нем. Что я скучаю по нашим с ним разговорам.
Слуга снова кивнул и удалился. Лишь задернулась за ним циновка, как Гошаа вскочил с постели и закружил по комнате. Он здесь не один! О нем помнят. Проявленная забота заставила сердце биться чаще. С благодарностью принимая дар, мальчик набил рот засахаренными фруктами... Перекатывая во рту дольку яблока, он снова устроился в постели, откинувшись на спину и заложив руки за голову. Размышляя, как все-таки было бы здорово, если он выбраться отсюда, мечтая о побеге, о том, что он снял бы опостылевший ошейник. Скинул бы эту, так надоевшую ему одежду наложника...

Тахар

Пожилой слуга, склоняясь, протянул следующий кафтан, расправляя складки и показывая серебряное шитье. Полураздетый юноша внимательно рассмотрел протянутое и в очередной раз отрицательно покачал головой.
- Нет, не тот. Теперь принеси то, в чем я был на празднике моего рождения, - слуга поклонился и быстро вышел из комнаты.
"До чего бестолков. Но... Отец ценит его преданность, даже дав вольную, оставил служить в доме... И все-таки, в чем я завтра пойду во дворец? Ведь это мой первый выход к повелителю. А если моя одежда покажется смешной, тогда впору упасть животом на меч!"
Высокий, худощавый подросток, обещающий в ближайшем будущем превратиться в сильного мужчину, облик которого заставлял бы сладко сжиматься девичьи сердца, Тахар лишь две недели назад отпраздновал свое пятнадцатилетие, созвав на пир сверстников – друзей.
Управляя в отсутствие отца, доверенного тысячника прежнего повелителя, немалым хозяйством дома, он жестко держал в руках весь многочисленный штат слуг и рабов. Конечно, в большей степени в этом ему помогал Айгул, вольноотпущенник отца и сводный дядя, служивший в доме управляющим. Отец, став приближенным к повелителю, выкупил Айгула из рабства и взял в дом. Не питая родственных чувств к бывшему рабу, плоду страсти деда к наложнице, он все же отдавал должное уму и крепкому характеру своего сводного брата. Тем более, тот оказался единственным выжившим родственником, после бунта черни, разгромившей родовое имение.
Тахар научился ладить с управляющим, хотя подростку непросто было принимать советы бывшего раба, но... Отец верил Айгулу и, уезжая из города, приказал сыну слушать его. Собственно, конфликтов у них не было, единственным камнем преткновения являлось то, что Айгул категорически воспротивился желанию Тахара купить обитателя для ночной половины дома. Управляющий упрямо твердил, что если отец был бы согласен, то он давно разрешил сделать это. А так, как Тахар еще не достиг возраста зрелости, и пока нет достоверных известий о его отце, Айгул на правах опекуна запрещает покупку. Ни просьбы, ни угрозы не могли поколебать его твердость. Тот лишь отвечал, что он не только управляющий, но и дядя юноши и, как дядя, должен заботиться о его воспитании. Подросток с большим трудом сдерживал гнев, лелея мысль о том, что рано или поздно, он станет полновластным хозяином в доме.

Наконец, костюм для приема во дворце повелителя был подобран. Отдав рабам наказ хорошенько его прогладить, Тахар удалился в опочивальню. Юноша ворочаясь, долго не мог заснуть, предвкушая, как он впервые выйдет в общество знати. Еще недавно, Тахар и мечтать не мог о подобном, но... В кабинете лежит приглашение во дворец, доставленное гонцом. Юноша впервые в жизни держал такой документ в руках. Лист хорошо выделанного пергамента, печать, оттиснутая золотой краской, любезные слова о том, что Тахара, сына Тахирата, приглашает повелитель, на первый выход-прием Эрхакака для знати города. Блестящие мечты долго отгоняли сон, и только после старой как мир игры, в которую играют сами с собой все подростки мира, он смог заснуть...

Проснувшись много раньше урочного часа и совершив утренний туалет, Тахар позавтракал, нетерпеливо отмахнувшись от Айгула, пытавшегося привлечь внимание молодого господина ежедневным докладом о состоянии дел в доме. Юноша долго крутился у серебреного зеркала, расправляя складки одежды, поправляя перевязи легкого придворного меча, положенного ему по рангу. Принял услуги раба - мастера по уходу за волосами, позволил нанести себе на лицо легкие мазки драгоценной краски и мазей, модные в кругу молодой аристократии.
Наконец, сочтя себя готовым к визиту во дворец и дождавшись тройного удара большого гонга, отбившего в храме Безликого наступление первого, предполуденного часа, Тахар спустился по ступеням во двор дома, к ожидающим его конюхам. Удерживаемый под уздцы, высоченный туранайский жеребец горячился, перебирая нетерпеливо копытами. Юноша приблизился, ступил на спину, быстро вставшего на четвереньки раба, оттолкнулся и взлетел в седло. Едва заметно кивнув прислуге, Тахар выехал в город.
Пустив жеребца шагом, зажав в одной руке поводья, в другой украшенную серебром плеть, юноша, высоко держа голову, скользил взглядом по привычной картине утренних улиц...
Спешащие на утренний торг горожане. Носилки, скрывающие за шелковыми занавесями нежное личико. Поливальщики, уже не в первый раз за утро прибивающие уличную пыль. Колонна оборванных рабов, гремя цепями несущих на плечах кетмени и лопаты, бредущая, повинуясь ударам плетей надсмотрщиков к городским воротам. Уличные мальчишки, звонкими голосами дразнившие плешивого нищего, вяло отбивающегося от них скрюченной палкой. Важно сидящий на носилках купец, тыкающий в спину рабов острым прутом, заставляя нести его быстрее. Хорошо одетый хааранец, сопровождаемый семенящей следом за ним женой, укутанной с головой коричневым покрывалом. Вежливо раскланялся со знакомым, сверстником - сыном вельможи, выехавшим из переулка в сопровождении отряда телохранителей. Какое-то время проехал по пути с ним, непринужденно болтая и, конечно же, не удержавшись, хвастая о том, куда направляется. Попрощавшись, выехал на главную улицу, сопровождаемый завистливым взглядом, ожидаемо жгущим спину.
Постепенно улица расширялась, неуклонно росли пред глазами путника стены дворца, украшенные резьбой и сверкавшими в утреннем солнце изразцами. И вот, улица вылилась в площадь, гранитные плиты которой заметно парили, чисто выметенные и политые водой. Широко распахнутые, огромные, обитые ярко начищенными медными пластинами ворота дворца впускали приглашенных, пеший и конный поток которых разбивал и распределял, направляя, строй воинов.
Показав приглашение, Тахар последовал в указанном направлении, по большому двору. Спешился, передав поводья служителю, ревниво отметил, как тот, твердой рукой повел в сторону конюшен послушно ступавшего жеребца. Следуя указаниям богато одетых слуг, Тахар прошел под своды дворца, влившись в поток приглашенных... Вместе с ними, оказался в громаднейшем зале, не удержав восторга пред роскошью которого, оглядываясь, невольно приоткрыл рот. Количества людей, присутствующих в приемном зале, по первому впечатлению юноши с лихвой должно было хватить для комплектования отцовой тысячи.
Гул приглушенных разговоров, напоминая рокот моря, поднимался к высоким сводам, подпираемым лесом колон. Шпалеры драгоценных материй свисали сверху. Потрескивание сотен факелов, горящих в серебряных стойках, прикованных к колонам и помогавшим распахнутым окнам, освещали узоры стен и мозаику пола. А главное, ярко освещали подножие трона, семь ступеней которого сверкали драгоценными камнями семи стран. Сам же трон, вырезанный из кости неведомого животного, живущего по преданиям далеко на юго-востоке, звездой светил в столбе света, падавшего сверху.
Никогда еще юноша не видел так много знатных и блестяще одетых людей, собранных в одном месте. Из всех сил скрывая смущение, Тахар присоединился к группе богато одетых воинов, сочтя, что привычное окружение позволит ему справиться с собой.
Он скромно молчал, даже не пытаясь принять участие в разговорах. Юноша губкой впитывал окружающее, отмечая, как раскланиваются знакомые, какими выражениями обмениваются вельможи, как величаво и гордо несут свои мечи воины, как изящно поздоровался со старшими вон тот юноша, чей наряд и поведение указывали на весьма и весьма немалый статус во дворце. Сновавшие в толпе служители, осмотрев посетителя или заглянув в его приглашение, вежливо и непреклонно выстраивали гостей по одному, известному им порядку. Неожиданно для себя, Тахар оказался в числе вельмож, стоящих неподалеку от трона. Под их изучающими, любопытными, порой неприязненными, а то и насмешливыми взглядами, юноша принял неприступный вид, деланно скучающе пробегая глазами по залу, стараясь несильно-то и вертеть головой. Громогласный звук фанфар заставил вздрогнуть, как успел заметить Тахар, не только его одного.
Тяжелые портьеры, свисающие за троном, разошлись, показался невероятно толстый человек, один костюм которого, казалось, стоил всех поместий Тахара. Главный дворцовый распорядитель, как догадался юноша, помнивший многое из рассказов отца, встал перед троном и сильным, густым, низким голосом, неожиданным для его комплекции, возвестил:
- Держатель Столпа Вселенной, Даритель Справедливости и Меч гнева Безликого, Повелитель семи земель, полновластный Властитель Заребшана и Надежда его жителей, Светлейший и Всемилостивейший Эрхакак приветствует вас, цвет и кровь Заребшана.
С первыми звуками голоса, по залу прошел шелест. Все присутствующие в зале опустились на колени и низко склонили головы, приветствуя повелителя.

Гошаа

Рано утром в комнату зашел евнух, тронул за плечо, разбудив мальчика. Терпеливо дождавшись, пока Гошаа справившись с утренним потягиванием, осмысленно посмотрит на него, скомандовал:
- Вставай, - знаком приказав следовать за собой, вышел из комнаты. Шлепая босыми ногами за евнухом, мальчик сходил в "нужный" чулан в конце коридора, где потужившись по его приказу, совершил омовение, помыв себя сзади и спереди. Затем, проследовал в купальню, где им занялись банщики-рабы, вымыв наложника до скрипа кожи, умаслив ароматным маслом тело, расчесав отросшие до лопаток волосы. Повинуясь приказу, внутренне морщась, Гошаа сел на мраморную скамью перед старым евнухом, который тонкой кисточкой затенил его веки, маленькой щеточкой накрасил и без того длинные и пушистые ресницы, под конец, удовлетворенно оглядев мальчишку, наложил легкие румяна и подкрасил губы карминной помадой из серебряной баночки.
Приведший Гошуу евнух, во время всей процедуры молча стоящий у входа, взял его за руку и повел назад, в комнату. Там, уже ждали другие служители, успевшие разложить на постели ворох одежды. Натянув на мальчика легкие зеленые шальвары и полупрозрачную, из тончайшей розовой парчи рубашку, надели на босые ноги, мягкие, кожаные туфли, так ласково и невесомо обнявшие его стопы, что он практически и не чувствовал их. Гошаа молча повиновался их приказам и движениям, гадая, что же ждет его впереди. Хотя, любое изменение в размеренной и скучной жизни гарема он мог только приветствовать.
Один из евнухов, снял с пояса звенящий мешочек и достал из него два широких серебряных браслета, соединенных между собой легкой цепочкой того же метала. Встав перед мальчиком на одно колено, он ловко надел на тонкие щиколотки браслеты, щелкнув замками. Когда он выпрямился, двое других надели на наложника белое шелковое покрывало, накрыв с головой, расправив складки так, что бы лицо мальчика выглядывало в специально оставленное, расшитое серебряной нитью отверстие. Затем, взяв более плотное, темно-синее покрывало, со всей осторожностью опустили его на мальчика. Теперь, его фигурка была полностью скрыта, густая сетка из конского волоса, вшитая спереди в покрывало, надежно прятала лицо наложника, позволяя видеть все почти так же хорошо, как и в темных очках. Придирчиво осмотрев закутанную фигуру, евнух скомандовал:
- Идем.
Мальчик осторожно сделал первый шаг. Убедившись, что звенящая колокольцами цепь позволяет идти, не очень ограничивая его шаги, если не делать, конечно, их сильно широкими, засеменил следом. Евнух долго вел Гошуу по коридорам гарема, наконец, после одной из дверей к ним присоединился караул из четырех стражников, держащих в руках обнаженные мечи. Проследовав в их сопровождении далее, уже по переходам и галереям дворца, мальчик с любопытством стрелял глазами по сторонам.
Долгий путь закончился в какой-то комнате, где Гошее разрешили присесть на высоком табурете. Одна из стен, оказавшись сделанной из плотной портьеры, время от времени колтыхаясь, пропускала из за себя гул голосов, шум, всегда сопутствующий большому количеству людей. Тут, мальчик забеспокоился - что там? Для чего все это... Не уж-то принц решил все-таки его казнить? А для чего тогда там, за портьерой собралось столько людей, как не на казнь? Нет, не казнить, стал успокаивать себя Гошаа, не для казни его так мыли и наряжали. Да и для казни не стали бы его так расчесывать и умащивать. Немного придя в себя, мальчик стал терпеливо ждать дальнейшего.

Эрхакак

Как всегда, утром разбудило деланное, деликатное покашливание Микера, раздающееся из-за решетчатой дверцы комнатушки, где старший евнух обычно коротал ночь, в ожидании, пока хозяин отпустит наложника. Собственно, Микер обычно там спал, на стопке стеганых одеял, чутко просыпаясь каждый час и следя за временем пробуждения господина. Ведь уже много ночей повелитель не отсылал своего любимца после утех, дозволяя счастливейшему и покорнейшему встречать рассвет в его опочивальне. И сегодня, открыв глаза, Эрхакак снова любовался совершенными чертами своего сокровища. Расслабленный, уютно лежащий в его объятиях наложник даже во сне, казалось, льнул к господину. Изящную шею мальчика, почти рядом с золотым ошейником, украшал свежий засос, поставленный повелителем во время вчерашней нежной игры. Во сне мальчик забыл про ту пропасть, что разделяла его с любовником, точеная, стройная нога по-хозяйски лежала на бедре мужчины, ровное дыхание легонько вздымало грудь, краснеющую исцелованными сосками.
С сожалением, размыкая объятия и осторожно снимая с себя ногу Услады, сберегая его сон, Эрхакак встал с ложа. Повинуясь знаку пальцев, в опочивальне появился Микер.
- Пусть спит... Отведешь назад, когда сам проснется! - приказал повелитель склонившемуся евнуху и вышел, обнаженный, в другую комнату, где уже суетились слуги, готовясь одевать господина.
Подставляя руки и надевая тяжелый от золотого шитья и драгоценных камней кафтан, Эрхакак погрузился в сегодняшние заботы, уже выкинув из головы образ спящего любовника. Сегодня большой прием. Сегодня он покажет себя милостивым и справедливым правителем, таким, о котором давно мечтали, перешептываясь украдкой, подданные.
За завтраком, умеренно легким, следуя новой привычке, запивая ножку печеного фазана разбавленным вином, Эрхакак благосклонно выслушивал доклады главного дворцового распорядителя, начальника стражи, главного казначея. Уже вставая, мимолетно отдал приказ отправить в гарем вот это блюдо с перепелами, к которым он пожелал притронуться.

Повелитель стоял в тайной комнате, расположенной непосредственно над троном и, принимая доклад начальника тайных дел, внимательно рассматривал приемный зал, в котором толпились приглашенные. Отсюда, сверху, было хорошо видать, как, казалось бы, беспорядочное движение толпы на самом деле тонко и твердо управляется нужными людьми. Как исподволь формируются группы, как разбавляются доверенными людьми или стражниками слишком большие скопления гостей.
Удовлетворившись виденным, Эрхакак жестом отправил главного дворцового распорядителя, тихо стоявшего позади, в зал. После чего спустился по витой лестнице сам, на несколько мгновений замерев перед выходом...
Под звуки низкого голоса, сотрясающего казалось даже шпалеры, повелитель вышел из потаенной двери сзади трона. Не торопясь, опустился в него, окинув взглядом зал, заполненный склоненными спинами. Положив руки на подлокотники, произнес ритуальную фразу:
- Встаньте, подданные Заребшана. Встаньте, его цвет и кровь! Приветствую вас я, Эрхакак, повелитель ваш и владыка бессмертного Заребшана!
Одной волной люди поднялись, выпрямляясь, поднимая глаза на сидящего на троне. С непроницаемым лицом, Эрхакак величественно глянул вниз.
- Сегодня, я дарю милость, вам, моим верным подданным, ставшим опорой престолу в нелегкое время для Заребшана!
То тут, то там по залу прошелестели шепотки и смолкли. Почти тысяча глаз не отрывалась от трона в ожидании.
Повелитель продолжил:
- В ознаменование начала нашего царствования, народу Заребшана объявляю об отмене налога пятой части доходов. Повелеваю, отныне исчислять налог седьмой частью доходов каждого подданного Заребшана.
Радостные выклики раздались в зале то тут, то там, сопровождая последние слова Эрхакака.
Тот продолжал:
- Отныне дозволяю вести беспошлинно торговлю с Хаараном, выплачивая сборов десятую часть. Повелеваю выплатить жалование войскам за полгода вперед, дабы и воины могли праздновать наше царствование!
Выклики усилились.
Эрхакак благосклонно улыбаясь, оглядел зал:
- Теперь вам, мои верные слуги!
Шевельнув пальцами правой руки, подозвал распорядителя. Тот, низко поклонившись, достал свиток пергамента и стал читать:
- Милостью Повелителя Заребшана, светлейшего Эрхакака, правителем города Зареба назначен верный Армалак, сын Армалада.
Перед троном выступил дородный мужчина в летах, низко поклонившись, отступил назад.
- Управителем портовой крепости Хармид назначен...
Повинуясь гулкому голосу, перед троном выходили, кланяясь благодарно вельможи. Сменив уже третий свиток, поданый писцом, главный дворцовый управитель успел немного охрипнуть.
Были назначены правители городов, объявлены новые военачальники, водители тысяч и десятитысяч, назначены управители канцелярий Заребшана. Управители сборов налогов в провинциях и городах, назначены новые глядящие за торговлей и за спокойствием городов. Кто-то косился с завистью на другого, кто-то поглядывал с гордостью на соседей. Наконец, длинные списки были зачитаны. В наступившей паузе, выслушав шепот начальника тайных дел, Эрхакак улыбнулся в зал:
- К моему сожалению, я не вижу здесь, в зале, своего верного друга, доверенного слугу моего отца, смелого Тахирата. Его опыт, его доблесть и смелость, его честность очень пригодились бы нам сегодня. Уверен, он с радостью хотел помочь нам, и с честью выполнял бы мои повеления. Но, мы его потеряли во время долгого пути назад, из Хаарана. Я думаю, - Эрхакак повернулся к начальнику тайных дел, - ваши люди разберутся с этим и найдут тех, кто посмел лишить нас такого доблестного меча! Вместе с тем, я рад видеть его сына, Тахара!
Услышав слова повелителя, юноша густо покраснел, не в силах сдержать довольную улыбку, сделал несколько шагов вперед и поклонился. Эрхакак продолжил:
- Этот юноша, еще не успел проявить себя на службе нам... Но я верю, он будет достойной сменой отца и с честью продолжит семейные традиции. Для начала, повелеваю ему поступить в распоряжение Управителя дворцовой канцелярии! Хорошо учись, юноша и кто знает, может быть, ты при мне достигнешь того положения, которого достиг твой отец у моего! В знак нашего же благоволения к тебе, прими этот дар, уверен, ты уже достаточно взрослый, чтобы знать, как им пользоваться!
В то время как повелитель говорил, скользнувший за портьеру слуга вывел невысокую фигурку, укутанную в темно-синее покрывало, каждый шаг которой сопровождался приглушенным звоном.
Появление нового лица вызвало в зале понимающий смех. Откуда-то из толпы раздался веселый голос, чьи слова были встречены громовым хохотом:
- А если он не знает, пусть приводит ко мне, я его научу!
Подведя того, кто под покрывалом к Тахару, слуга поклонился и сунул в руки небольшой ключ, прошептав:
- Он вам пригодится.
Тахар снова поклонился повелителю, благодаря за подарок, и крепко сжав найденную под покрывалом руку, отступил назад...

Гошаа

Повинуясь руке провожатого, Гошаа вышел из комнаты. Открывшийся за портьерой огромный зал подавлял величиной. Ряды колон, теряющихся в перспективе, люди... Десятки, сотни, лиц, обращенных в его сторону. Такого количества людей, собранных под одной крышей, мальчик еще никогда не видел. И все смотрят на него. Как здорово, что сейчас его лицо скрыто за сеткой, никто не видит смущения. Спрятанный под покрывалом, чувствуя себя защищенным от этих взглядов, Гошаа скованно шел за слугой, только краем уха услышав последние слова повелителя. Его отдают? Другому человеку? Еще один, новый хозяин. Кто? Мелькнуло в голове, и вот, мальчика подвели к человеку, стоящему перед троном. Среднего роста мужчина. Нет, юноша, наверное, старше его на два или три года. Его хозяин? Мальчик во все глаза смотрел на человека, от которого теперь зависела его жизнь и смерть. Красивое лицо, гордый нос, волосики на припухлой еще по мальчишески губе, обещающие со временем превратиться в густые усы. Плечи, чья ширина подчеркнута тонкой талией, казалось разрывающие в своем развороте богато украшенный кафтан. Длинные, сильные ноги, обутые в сапоги из мягкой кожи. Кинув взгляд, проникнувший, как показалось Гошее, сквозь покрывало, юноша поклонился в сторону трона и скользнул рукой в прорезь, быстро нашел запястье мальчика, сильной ладонью сжал его, потянув назад.
Гошаа послушно пятился, изо всех сил стараясь не споткнуться и не запутаться в цепи, скользящей по полу между ног.
Достигнув одной из групп людей, стоящих перед троном, они остановились. Мальчик не смотрел по сторонам и совсем не слушал, о чем говорит тот, на троне, который снова поступил с ним как с вещью, который вот так просто, сделав подарок, отдал его другому человеку. Возмущение заставило сжаться грудь, но наученный горьким опытом мальчик старательно его подавил. Удерживаемый рукой нового хозяина, он стоял, выпрямившись ровно, с высоко поднятой головой. Ну и что, что она покрыта тяжелым покрывалом, Гошаа не будет по-рабски ее склонять, не будет радовать этих, вокруг, раздевающих и насилующих глазами, которые, как чувствовал мальчик, старались рассмотреть того, чье тело было милостивым даром.
И вот, сидящий на троне встал и скрылся за портьерой. Толпа заворочалась, потоки людей потянулись к широко распахнутым дверям.
Гошуу дернули за руку и повели. Юноша, ускоряя шаг, вел наложника к выходу. Стараясь не отставать, мальчик мелко семенил рядом... Уже приближаясь к выходу, до которого осталось всего-то с десяток шагов, Гошаа запнулся, наступив ногой на цепь и вырывая руку из захвата, растянулся на мраморном полу. Падение на мгновение оглушило мальчика.

Тахар

Неожиданная милость повелителя, его дар, ошеломили Тахара. Сжимая одной рукой тонкое запястье, сунув в карман ключ и тут же забыв о нем, юноша гадал, чья рука в его ладони. Нежная плоть, приятно ощущаемая под грубой кожей пальцев, привыкших с детства к мечу и поводьям мало что могла подсказать. Девушка? Покрывало укутывало стройную фигурку. Или мальчик? Тахар искоса посматривал на подарок. Он слышал о вкусах повелителя, но в гареме, как рассказывали шепотом, у него много и наложниц, и наложников. Нетерпение охватило юношу. Прием уже утратил свою прелесть, Тахар рвался домой. Не обращая внимания на происходящее вокруг, размышлял: «Надо приказать подготовить комнату на ночной половине. Еще, надо купить евнуха. Нет, наверное, хватит тех трех, что оставлены отцом доживать свой век на ночной половине, после смерти матери. И все-таки, кто там под покрывалом. Вон как стоит, не опуская головы. Наверное, избалованная повелителем любимая игрушка. А я вот не привык баловать рабов и, наверное, придется ставить на место, - тут мысли юноши приняли другой оборот. - А если это была любимая забава повелителя, тогда, наверное, много умеет в любовных...» В чреслах юноши сладко заныло, он вспомнил рассказы своих приятелей, некоторые из которых уже имели собственных наложниц. Хорошо, что полы кафтана опускаются ниже паха. Вот была бы стыдоба, покажи он нетерпение побыстрее оказаться наедине с подарком.
Когда повелитель, наконец, закончил прием, Тахар, в толпе выходивших из зала, потащил своего нового раба к выходу. Уже около дверей фигурка под покрывалом запнулась, рука выскользнула из ладони, и подарок грохнулся о пол. Застыв на несколько мгновений, юноша смотрел на выглядывающие из-под сильно задравшегося покрывала зеленые шальвары, почти не скрывающие под своей тончайшей тканью стройные бедра и голые лодыжки, скованные серебряными кандалами. Опомнившись, он быстро наклонился и первым делом одернул покрывало, скрывая ноги своей собственности. Затем, схватив за плечи, резко дернул вверх, поднимая на ноги раба.
Возникшую злость подогрели смешки проходящих мимо гостей дворца. Сдерживая желание ударить по угадываемой щеке, Тахар зло прошипел:
- Ты что, не умеешь держаться на ногах?
Вот, один из выходящих остановился и еще раз окинув взглядом того, кто под покрывалом, предложил:
- Не желает ли доблестный, - слово доблестный прозвучало с почти незаметной насмешкой, - уступить этого раба? Я готов заплатить за него цену утреннего рынка. Золотом!
Говоривший представился, коротко кивнув:
- Ормузкал, управитель крепости Руни.
Тахар также коротко кивнул в ответ, представился:
- Тахар, сын Тахирата, - затем, отрицательно качнув головой, продолжил. - Я пока не собираюсь расставаться с подарком повелителя. Ведь сказано, береги дары высшего, и золото не заменит их.
Ормузкал, скрывая разочарование, еще раз кивнул и развернулся к дверям.
Снова схватив раба за руку, Тахар рванул его за собой, но, вспомнив о цепи на ногах наложника, немного умерил свои шаги.
У конюшен, получив свою лошадь, он на мгновение задумался. Если гнать подарок домой пешком, то он так и до вечера не доберется. И медленно плестись с тем, кто под покрывалом через весь город, Тахар не хотел. Подхватив фигурку за плечи, он перекинул ее через спину лошади, ощутимо хлопнув по тому месту, где угадывался зад, уже успокоившись, сказал:
- Если попробуешь упасть, я с твоей спины спущу шкуру!
Вскочив в седло и уравновесив лежащего перед ним на лошади, Тахар стал, наконец, выбираться из дворца.
Дорога домой показалась уже не такой длинной, как утром, когда ехал на прием. Предвкушая кислое лицо Айгула при виде подарка, а еще более сегодняшнее развлечение, Тахар пришел в превосходное настроение. Он гордо поглядывал по сторонам, временами, когда опустевшие улицы позволяли это, пуская лошадь в галоп. Изредка кидая медяки в сторону тянущих руки нищих.
Вот и дом. Въехав в распахнутые при его приближении ворота, он, бросив поводья, спешился во дворе, послал крутившегося во дворе мальчишку-раба за Айгулом. Сняв наложника с лошади, скомандовал:
- Иди за мной.
Приведя свое новое обретение в спальную комнату и оставив посреди нее, позволил слуге начать переодевать себя.
С удовольствием глядя в лицо вошедшего Айгула, юноша кивнул в сторону закутанного в покрывало.
- Повелитель и Властитель Заребшана сегодня одарил меня своей милостью. Он передал мне в дар вот это! Позови ко мне Саркита, и пусть приготовят на ночной половине комнату. Объяви, с этого дня, всем, кроме евнухов, запрещается появляться там, - после паузы, любуясь побагровевшим лицом управляющего, добавил: - Тебе тоже!
Айгул, подавив слова, которые хотел произнести, молча поклонился и вышел.
Переодевшись в домашний легкий полукафтан и широкие штаны, не став опоясываться, позволил слуге надеть на босые ноги мягкие тапочки, знаком руки отослал его уносить одежду. Тут, вспомнив о ключе, Тахар приказал старику вернуться и достав его из кармана кафтана подкинул в руках.
В спальню, кланяясь, вошел высокий, худой мужчина средних лет - старший евнух, Саркит, служивший уже шестнадцать лет семье Тахара.
- Мне сегодня подарили вот это, - юноша посмотрел на наложника. - Сними покрывало!
Евнух поднял края тяжелей материи, скинул ее на пол, затем, настала очередь белого шелка.
Перед Тахаром оказался светловолосый, голубоглазый мальчик, чье лицо показалось юноше завораживающе красивым. Серебряный ошейник, указывающий на его положение, свободно лежал на шее. Розовая, парчовая рубашка, завязанная на животе красивым узлом так, чтобы оставлять открытым пупок, ничуть не скрывала хорошо вылепленный торс, бусинки сосков, окруженных темным ореолом, изящно очерченный живот. Стройные ноги, в зеленых шальварах, были обуты в низкие туфли, едва прикрывающие узкие ступни. И одежда и весь облик мальчика обещали грядущее наслаждение для того, кто им обладал.
А мальчик, стоял, опустив руки и сам, с любопытством стрелял глазами по сторонам, быстро осматривая комнату, сидящего перед ним нового господина, евнуха, возящегося с покрывалом.
"Он меня совсем не боится", - с удивлением подумал Тахар, чувствуя, как снова пришло возбуждение. Кинул ключ Саркиту, приказав:
- Сними с него это, - кивнул на кандалы.
Мальчик, наклонив голову, наблюдал, как евнух опустился у его ног на колени, вставил ключ в отверстие замка, отомкнул серебреные браслеты, сковывающие ноги. Дождавшись, когда евнух подымится с колен, Гошаа согнул одну ногу в колене и растер покрасневший след на лодыжке, затем другую.
Тахар подавил смех. Его начинало развлекать, этот вел себя этот мальчишка. Наложник, чей рабский статус казалось ниже некуда, чьим телом его господин может пользоваться как захочет, чья смерть была в его руках, вел себя так непосредственно, так просто, что Тахар оказался просто обезоружен. "Неужели во дворце, в гареме повелителя рабы чувствуют себя так вольно? А рассказывали об ином... Или тут другое? Может быть, считая себя любимцем повелителя, мальчишка еще не понял, что он теперь мое имущество? Вон как, не опуская глаз, смотрит по сторонам", - мелькнули мысли в голове.
- Как тебя зовут? - хлестнул вопрос.
Мальчик, опустив руки вдоль тела, поклонился:
- Гошаа, господин.
- Гошаа, - протянул юноша, пробуя имя на вкус и решая оставить его без изменения. - Ты долго был в гареме повелителя?
Мальчик пожал плечами:
- Наверное, три месяца.
- А до этого?
- У меня был другой господин, - мальчик опустил глаза.
- Разве твои предыдущие хозяева не учили тебя, как должен вести себя раб?
Гошаа вздрогнул:
- Учили, - негромко произнес он, потухнув глазами и опускаясь на колени.
Тахар удовлетворенно посмотрел на мальчика.
- Саркит, проследи чтобы его комната была надлежаще подготовлена, - юноша махнул рукой, отсылая евнуха прочь.
- Покажи, чему тебя учили, - проговорил юноша, ставшим вдруг совсем низким голосом.
Наложник поднялся, подошел к юноше и снова, опустившись на колени, не поднимая головы, положил свои ладони на его бедра. Проведя по ним, одной рукой скользнул по обнаженной груди, виднеющейся в распахнутом кафтане, другой, проведя по выпуклости в паху господина, оттянул его штаны, высвобождая торчащее вверх головкой каменно твердое копье. Тахар вздохнул, шире разведя колени. Мальчик наклонился, лизнул головку, провел по ней языком, облизнул губы и погрузил ствол в рот, скользя по нему губами, принимая в себя почти весь. Потом, держа губы плотным колечком, двинул голову назад, высвобождая ствол из их плена. Снова лизнул головку и тут, Тахар простонав задрожал и, не имея ни малейших сил удержать рвущееся из него, разрядился в лицо мальчишке, поливая его лоб, глаза, нос и губы тягучими струями, вырывающимися из него раз за разом. Наслаждение быстро схлынуло, казалось, у юноши отнялись ноги, откинувшись назад, на локти, он с трудом перевел запаленное дыхание, не отрывая глаз от того, кто только что сделал ему так приятно. Наложник безучастно сидел на пятках, с его опущенного вниз лица стекали густые капли, пачкая шальвары.
"Да... Друзья не врали. Это и вправду гораздо приятнее, чем самому с собой... Но как это быстро кончилось..."
Тахар прислушался к себе и понял, что несмотря на небольшую усталость, пришедшую неизвестно откуда, на какое-то мимолетное отвращение, он совсем не удовлетворен.
- Вытрись, - юноша пошарил рукой и кинул в наложника платком. Мальчик, все так же, не поднимая глаз, стал тщательно вытирать лицо. Закончив, не забыв подтереть и мокрые пятна на шальварах, он бросил взгляд по сторонам, не зная куда девать испачканную ткань, не смея возвращать ее хозяину и тем более положить ее на ложе.
- Сделай так еще раз! - приказал юноша. Наложник, отложив платок на пол, снова приник к полунапряженному мужскому органу. Взяв его полностью в рот, мальчик начал ритмично двигать головой, успевая щекотать языком ствол.
Сейчас ощущения были уже другие. Разрядив первое, сильнейшее напряжение, не покидавшее Тахара последние часы, он наслаждался движениями ловкого язычка, влажной глубиной рта, а больше всего, любовался красивым лицом наложника, так старательно ласкающего ртом его копье.
Очень быстро мужской ствол снова отвердел, почти до той же каменой крепости. Теперь, надо было попробовать то, о чем так много рассказывали приятели.
- Хватит, теперь, разденься.
Мальчик отодвинулся и, развязав узел, стянул рубашку с плеч. Встал, снял шальвары, разулся.
Тахар, полулежа, наблюдал, как обнажается стройное и сейчас такое желанное тело.
"Он не возбужден..." - отметил юноша. - "А собственно, какая разница, хочет он или нет"
- Иди на ложе! - приказал хозяин.
- Господин, позвольте мне немного подготовиться? - тихо спросил наложник.
- Подготовиться? - вскинул удивленно бровь.
Мальчик покраснел:
- Мне надо там смазать, а то вы такой большой и вы порвете меня...
- Ну и что? - холодно поинтересовался юноша. - Что мне до этого? Ведь ты и предназначен, чтобы я тебя брал для своего удовольствия, а что будешь испытывать ты, меня не интересует.
Наложник взмолился:
- Господин, если я себя смажу, вам будет гораздо удобнее делать это, и я останусь целым, чтобы и дальше служить вам, - мальчик покраснел еще больше.
- Хорошо, что тебе для этого нужно?
Гошаа быстро огляделся и не найдя ничего подходящего, поднял с пола платок. Посмотрев вопросительно на Тахара и получив разрешающий кивок, опустив голову и невыносимо стыдясь, выбирая самые мокрые и скользкие места платка, стал проводить ими между ягодицами. Потом, опустившись на колени перед юношей, остатками семени смазал торчащий член. Закончив, наложник забрался на ложе, встал на колени и опустился грудью, на сложенные руки.
Тахар пристроившись сзади, положив ладони на спину, направил себя между ягодицами и уперевшись головкой, толкнул ее вперед, Наложник вскрикнул, вцепившись пальцами в покрывало. Тахар, не прекращая движения, проникал все дальше и глубже, с наслаждением чувствуя, как под его напором, его давлением, раздвигаются узкие горячие стенки. Войдя на половину, он поудобнее ухватил бедра наложника руками, с силой ткнул еще раз, входя полностью. Гошаа закричал...

Откинувшись на спине, наслаждаясь томной негой, пришедшей после наслаждения, Тахар протянул руку, положив ее на мокрую ягодицу еще сотрясаемого сдерживаемыми рыданиями, свернувшегося в клубок мальчишки.
Думать ни о чем не хотелось. Просто лежать, чувствуя рядом это сладкое тело. Даже сейчас Тахар еще не насытился, он снова хотел этого раба...

страница 1 2 3 4 5 6

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT