Предисловие

Я написал двадцать шесть глав этой истории. До третьей главы ничего (в плане секса) не происходит. Тем не менее, чтобы следить за сюжетом, вам нужно прочесть главы 1 и 2.

Эта история в конечном счете будет содержать сцены, включающие сексуальное и физическое злоупотребление взрослыми юных мальчиков. Если Вы не любите таких историй, не читайте это.

Я не знаю досконально римскую историю. Этот роман - фантазия на тему Римской империи. Я не претендую на историческую точность. Я должен сообщить, однако, что факт освобождения из рабства, особенно в поздней Империи, иногда имел условие, по которому освобожденный раб был обязан передать своего самого старшего ребенка своему прежнему господину в качестве раба, когда ребенок достигал определенного возраста - обычно несколько меньшего, чем это фактически указано в данном романе.

Проблема в написании псевдо-исторического романа - язык. Вы используете в речи персонажей разговорный английский, и у вас сын обращается к своему отцу "папа", или вы идете в другую крайность и усыпаете роман словами "paters", "magisters" и "dominus"? Я стремился к середине, имея в виду немного формальный староманерный стиль, кроме случаев, когда господа обращаются к рабам - тогда язык отвратительный и грубый, насколько возможно.

Вы можете найти первые две-три главы тяжелыми для чтения. Они описывают место действия для последующего рассказа.

Глава 1

Юлий Гай Корнелий ощущал скуку и тяжесть. Скуку, поскольку любой цивилизованный человек, которого заставили отправиться и жить в ветхой вилле в сырой холодной колонии на самом дальнем краю Римской империи, должен был скучать. Тяжесть, поскольку все, что он делал, это пьянствовал и высказывал то, что каждый знал как истину, но не осмеливался упоминать: страстную влюбленность императрицы в Гутту - возничего колесницы. Была также проблема его собственных долгов, но он был уверен, что если бы у него не было затруднений с имперским судом, он смог бы держать своих кредиторов в безвыходном положении неопределенно долго. Однако, как только стало известно, что императорская протекция перешла во враждебность, все слащавые финансовые кредиторы, которые несколькими днями ранее раболепствовали и навязывали ему дальнейшие займы, потребовали полной и безотлагательной уплаты долга.

Затем, как раз когда он начал думать, что ему было бы лучше вскрыть свои вены, к нему прибыл посыльный от императора. Если он отправится в ту часть его старых семейных владений, что лежала в Британии, и будет пребывать там, император договорится с его кредиторами о соглашении и забудет его. У него не было никакого выбора, и император сдержал свое слово, но соглашение было жестким и унизительным. Оно сделало его почти что семейным управляющим его кредиторов или, чтобы быть точнее, марионеткой управляющего его кредиторов. Он не представлял себе управления землями, шахтами или предприятиями, и вероятно его кредиторы не вверили бы ему управлять ими в их интересах, если бы он имел такое представление, поэтому они назначили человека направлять его и гарантировали, что различные дела и контракты, определяющие их взаимоотношения, вынудят его следовать советам этого человека.

Почти лучшим было бы, подумал Юлий, если бы от него потребовали держать всю собственность у Циннамуса, кандидата его кредиторов, взамен на небольшое пособие, на которое жили бы он, его жена Оливия и их сын-младенец Тит. Это бы больше соответствовало реальной ситуации и дало бы ему избавиться от скуки участием в текущей шараде. Еще лучше, если бы он смог оставить своего сына и жену в Риме. Он предложил последнюю меру посыльному императора, но тот только улыбнулся холодно и сказал, что император не предполагает, что Юлий должен наслаждаться своей ссылкой.

Теперь он должен пройти через эту церемонию со светловолосым парнем-гигантом, который стоит на коленях на полу у его ног. Нечто, что надо сделать при предоставлении дурню его свободы, так чтобы он мог разрабатывать устричные отмели, которые составляли часть хозяйства, взамен на денежную арендную плату. Циннамус пытался объяснить ему все это: более эффективный способ эксплуатации активов, стимул другим рабам в хозяйстве, которые теперь могли надеяться на свободу, если работали упорно, и так далее. В дальнейшем они больше не освобождали бы рабов хозяйства, поскольку акт освобождения потребует от мужчины отдать своего самого старшего сына по достижении им возраста тринадцати лет в рабы вместо его отца.

Юлий заметил, как думает, что наилучший стимул для раба - это иметь страх перед поркой плетью по его обнаженным плечам. Что касается самого старшего сына, тот еще даже не родился, это был просто комок в животе потаскухи, с которой жил этот мужчина, и мог еще точно так же хорошо родиться девочкой, а если он родится, почему они не могли бы взять его в десять лет. По его мнению, это был наилучший возраст для мальчика, хотя, глядя на отца, парень вероятно должен быть страшным, как смертный грех. Тем не менее он понимал, что его мнения реально не имеют никакого значения, и он должен делать, как ему было сказано. У него не был выбора.

Циннамус настоятельно бормотал ему в ухо. Он послушно взял обе руки стоящего на коленях человека в свои. Какими сильными и грубыми они были наощупь. Он предположил, что это происходит с руками, если они обязаны работать. Он мысленно содрогнулся. Он повторил слова Циннамуса, в которых его натаскали, что с нынешнего утра он свободен, и, не глядя на бывшего раба и не говоря ничего больше, поднялся и вышел из комнаты.

Цоракс подождал, пока не услышал хлопка двери за уходящим мужчиной, и затем вскочил на ноги.

"Это могло быть сделано более любезно," - заметил он с сердитым смешком. Его голос был грубым, но твердым и решительным.

"Это нелегко для него," - ответил Циннамус, удивляясь, почему он спешит защитить высокомерного дурака, который был его предполагаемым работодателем. - "Во всяком случае, теперь Вы имеете, чего хотели."

"И имел бы на пять лет раньше, если бы его отец, который стоил сотню таких, как он, не умер."

"Вы были любовником его отца?"

"Был. Вы теперь не подумаете, но я был прелестным мальчиком, а вы, римляне, легко западаете на невинный взгляд блондинчика. Я составлял ему компанию в кровати, когда он не был со своей женой, пока я не начал бриться, и даже после этого он держал меня при себе. Я тогда увидел много чего в мире. Достаточно, чтобы узреть возможности, которые вы, римляне, создали для делания денег, и как глупы вы все, что не используете их сами. Я много обсуждал это с ним ближе к его концу, и он понимал, когда я это делал. Мы должны были попытаться применить наши идеи на практике - его капитал, моя напористость и энергия. Не то чтобы он тоже не имел напористости."

"Хорошо, теперь это - мой капитал," - произнес Циннамус.

"И Вы собираетесь хорошо на этом заработать. Сорок восемь процентов и половина прибыли. Не то, чтобы я жалуюсь, денег будет достаточно для нас обоих после первого вояжа..."

"Если это достигнет цели..," - вставил Циннамус.

"Есть риск, но снаряженная галера, проведенная мной, принесет деньги, и она будет проводиться снова и снова. Я полагаю, это произойдет."

"Вы уверены, что это окупится?"

"Конечно. Именно это я имел в виду, когда говорил, что вы, римляне, глупы... Вы не видите, какие есть возможности для торговли в пределах империи, которую вы создали. Каждая часть империи имеет что-то в избытке, что редко встречается и требуется где-то еще. Сейчас эти устрицы в Колчестере и по всему здешнему побережью дешевы и обильны. В Риме они редкие и очень дорогие. И что делает мой замечательный господин Юлий Гай Корнелий, когда прибывает сюда: насыщается ими неделю и затем жалуется, что всегда получает на еду устрицы. Он не думает хранить им в бочонках с соленой водой, транспортировать в Рим и продавать там по десять сестерциев за дюжину при цене в одну медную монету здесь."

"Затем в Риме есть вино, есть оливковое масло, есть тонкий фарфор и статуи, которые богатые провинциалы здесь будут расхватывать, если получат шанс показать, какие они утонченные и космополиты."

"Мы сделаем хороший оборот на каждом этапе вояжа. Есть риск на этот раз с одной галерой, но если это достигнет цели, мы будем иметь достаточно капитала, чтобы финансировать шесть галер. Тогда риск почти пропадет. Даже две, проведенные нами, проложат дорогу. На трех мы сделаем хорошую прибыль. При шести мы сделаем наше первое состояние, и именно это мы собираемся делать."

Циннамус посмотрел на мужчину, который так недавно стоял на коленях на полу в ногах у беспутного римского аристократа. Он стоял теперь прямо, его тело было заряжено энергией и решимостью, его лицо светилось энтузиазмом. Какое расстройство, что человек должен, со всеми его амбициями и воображением, годами обнаруживать себя в рабстве.

"Я верю," - произнес он медленно, - "что это принесет успех."

"И я должен приступить, чтобы позаботиться об этом," - сказал Цоракс и без дальнейших слов вышел из комнаты.

Глянув во двор виллы, Циннамус увидeл Цоракса, подходившего туда, где на брусчатке сидела женщина рядом с тощим узелком, завернутым в мешковину. Высокий блондин нагнулся и заговорил с женщиной. Он протянул ей руку и помог встать на ноги. Он повесил узелок себе на плечо и затем еще раз повернулся к ней. Она была, как понял Циннамус, довольно молодой, но изнурительная работа и заботы сделали ее изможденной и морщинистой до времени. Передняя сторона ее короткого обтрепанного платья выпячивалась над будущим ребенком, которого она несла. Лицо Цоракса смягчилось и стало ласковым, когда он говорил с женщиной, которая казалась Циннамусу не более чем работницей на простых тяжелых работах. Управляющий повернулся обратно, чтобы изучить свою отчетность. Он мог понять их.

"Давай уйдем отсюда," - сказал Цоракс, - "ты никогда не придешь сюда снова, кроме как ровней твоей последней госпоже."

"Достаточно, что я могу уехать," - рассудительно ответила женщина. "Все, что беспокоит меня теперь - это мысль, что мы так долго должны быть врозь, и что ребенку, которого я несу, если это мальчик, от рождения суждено быть рабом Юлия."

"Я иду, чтобы создать наше состояние, и при нем наш ребенок никогда не станет ничьим рабом. Я выкуплю права Юлия на него, вытекающие из акта освобождения. Я полностью выкуплю его у Юлия и его грязной ведьмы-жены."

"Если предприятие будет иметь успех," - тихо произнесла женщина.

"Будет. Это была некая жестокая шутка римлян - назвать тебя Фортуной, когда ты родилась рабыней, но теперь мы докажем, насколько хорошо в действительности было выбрано это имя."

И в самом деле Фортуна подтвердила, что была хорошо названа, за исключением того, что когда Цоракс вернулся через много месяцев с зачатками того громадного состояния, благодаря которому он позже должен стать знаменит, он обнаружил, что у него есть сын, но нет жены. Фортуна умерла при родах.

В течение двух дней Цоракс пребывал один в маленькой лачуге, где оставил ее, и где она погибла, никого не видя. На третий день он снова появился, распорядился, что хижина должна быть сровнена с землей, и явился к Циннамусу. Это он, услышав о смерти женщины, послал раба зайти за новорожденным младенцем, который бы в противном случае должен был умереть от голода у материнского трупа.

Цоракс не упомянул об этом, но преподнес ему отчет о вояже и уплатил все деньги, что был ему должен. Затем он сделал предложение о кормилице, от чего Циннамус не мог отказаться. Цоракс никогда не благодарил Циннамуса за то, что тот взял ребенка, но Циннамус обращал внимание, что он никогда не теряет в любой из деловых операций, которые проводил с Цораксом с этого дня.

Когда Цоракс совершал свой второй вояж в Рим, младенец, теперь именуемый Марком, и кормилица плавали с ним. Бизнес Цоракса рос и процветал. Его единственная галера стала флотом. Его суда торговали по Средиземноморью. На востоке они проходили через Босфор, чтобы достигнуть Черного моря. На западе они встречались со штормами Атлантики, плыли вдоль западного побережья Испании и Галлии в Британию и далее. Происхождение грузов было различным, единственным правилом было то, что Цоракс покупал там, где товары были дешевы, и продавал, где они были дороги. Волки для травли из Ирландии, медведи из Шотландии для римских цирков, олово и золото из Британии, зерно, вино, оливковое масло из Галлии и Испании, специи и шелка с Востока, рабы с больших рынков Северной Африки и Малой Азии - всем этим торговали он и капитаны его судов.

Скоро его богатство стало таким большим, что ему не нужно было путешествовать самому. Он купил себе великолепную виллу в Риме. Он приобрел другую жену, дочь всадника Филомелу, так как большое богатство оправдывало в глазах римлян его рабское происхождение. Не то чтобы он старался скрыть это происхождение. На самом деле он скорее проявлял желание навязать его вниманию других. Цоракс, рабское имя, было тем, что он, казалось, нес с гордостью.

В срок Филомела родила ему сына Луция и дочь Талию, но его визиты в Рим были только мимолетными и официальными поездками. Через четыре года кормилица вернулась в свою родную деревню свободной женщиной и богатой по стандартам ее родни. Марк, его сын от девушки-рабыни Фортуны, оставался с ним. Мальчик многое что видeл: нечто замечательно красивое и удивительное, подобно необыкновенному зеленому Северному сиянию и большим китам Западного моря, нечто ужасное, подобно пиратам, прибитым на крестах на побережье Крита, или большому перевалочному пункту человеческих страданий в Смирне, где тысячи рабов продавались ежедневно, как человеческий скот.

Однако, когда Марку исполнилось десять, дела Цоракса были так сложны, что он решил, что не может больше позволить себе путешествовать. Это было также время для мальчика получить некоторое официальное образование. Он мог управлять лодкой, плавать, ездить на лошади и в меру своих сил бороться и метать копье. Он умел читать, писать и делать простые арифметические вычисления, но Цоракс почувствовал, что если ему придется играть роль в большом римском мире, он должен изучить риторику, законы и возможно также хорошие манеры.

Цоракс сообщил Марку это на завтраке в день, когда должен был увидеться с Циннамусом. Циннамус выкупил долги Юлия Гая Корнелия у его кредиторов со значительной скидкой и этой сделкой стал в результате управляющим хозяйства Корнелия. Тот доверял Циннамусу, как не доверял никому, и редко беспокоил его. Цоракс имел тем не менее в Британии и другие дела и подумал, что мог бы оплатить визит в место, где были заложены основы его нынешнего огромного состояния, прежде чем, наконец, обосноваться в Риме.

Отказ от странствующего образа жизни не был тем, от чего он получал удовольствие. Он не надеялся навсегда обосноваться в Риме. Ему было ясно, что Марк чувствует то же самое. Какой нормальный здоровый мальчик захочет отказаться от волнительной и свободной жизни в путешествиях ради скуки римской школы. Не то чтобы мальчик пытался спорить. Он прекрасно все понимал, чтобы делать это. Он только очень притих. Он утешился, тем не менее, когда увидeл пони, которого отец купил ему в подарок, чтобы подсластить новость. Теперь он ехал рядом с Цораксом, старяясь скрыть свое рвение опробовать животное, которое он уже назвал Пегасом. Пони, казалось, был таким же энергичным, как и мальчик. Требовались вся сила и умение парня, чтобы остановить его, оставив отца и его более тяжелую и величавую лошадь далеко позади. Даже тогда Пегас гарцевал и метался взад и вперед, идя по дороге, что должно было бы раздражать более старшего всадника, но что Марку обещало просто возбуждение и веселье, если он только сможет избавиться от компании отца.

Они достигли моста над рекойм Стур. Цоракс царил на своей лошади и осматривался с нее. За его спиной на холме над Колчестером огромный храм Адриана с блестящими белыми колоннами господствовал над сельской местностью - символ римской власти. Впереди вымощенная дорога бежала почти прямо на север к Норвичу. Под мостом мощно текли темно-коричневые воды Стура, усиленные отступлением прилива и поддерживаемые последним ливнем. Он увидeл, что старая дорога вдоль северного берега Стура, бегущего вниз к морю, все еще была открыта.

"Марк," - произнес он, - "у меня впереди есть дела, которые надо сделать. Ступай по дороге у реки. Иди вдоль нее пять миль, пока не увидишь дорогу, отходящую вглубь, следуй по ней, пока не достигнешь виллы. Спроси управляющего Циннамуса, я буду с ним, и мои дела будут сделаны."

Мальчику не нужно было говорить дважды. В секунду они с пони приняли путь вниз по склону насыпи, вдоль которой шла основная дорога, на дорогу около реки. Там Пегас одним прикосновением каблуков Марка был переведен в легкий галоп. Цоракс еще минуту или около того посидел на своей лошади, наблюдая, как мальчик удаляется от него прочь в своей короткой белой тунике, задранной ветром почти до его талии, его крепкие коричневые ноги обхватывали черные бока пони, а белокурые волосы блестели на утреннем солнце. На мгновение, но только на мгновение привычная суровость лица Цоракса смягчилась.

***

Марк скоро забыл свои заботы о Риме и школе, когда легким галопом ехал вдоль прибрежных зеленых лугов слева от себя, коричневые воды реки быстро текли от него справа. Был замечательный день раннего лета. Жаворонки поднимали трели в синем небе, усеянном малюсенькими белыми облачками. Жар от солнца смягчался прохладным бризом с запада. Пегас выдавал все, на что он надеялся, и даже более того. Взглянув через плечо, он проверил, что его отца больше не было в поле зрения. Он понудил пони, хотя того не нужно было сильно понуждать, перейти в полный галоп. Мысли об учебе в римской школе и жизни в одном доме с его мачехой, сукой по мнению его и многих других людей, ушли из его ума.

Он проехал за поворот речного берега и увидeл впереди себя небольшую лодку, несомненно потерявшую управление в середине потока. Он подъехал на уровень ялика и замедлил пони до легкого галопа. Единственным обитателем лодки был темноволосый мальчик, возможно на пару лет младше него, одетый в короткую обтрепанную тунику. Мальчик-раб, подумал Марк, хотя и любовник своего хозяина, решил он, обратив внимание на его длинные волосы. Лодка попала в струю, неконтролируемо вращаясь, мальчик отчаянно тыкал в воду единственным своим веслом.

Марку показалось, что до бедствия было недалеко. В этот момент боковое течение поймало ялик и сильно швырнуло его к речному берегу. Лодка была снесена в сторону на полузатопленное бревно. Мальчик, паникуя, наполовину поднялся со своего сиденья и попытался вытолкнуть маленькое суденышко на свободу. Лодка, казалось, поднялась и затем опрокинулась. На мгновение Марк подумал, что мальчик оказался в ловушке под лодкой. Затем он увидeл темную головку парня несколькими ярдами ниже по течению. Мальчика несло вдоль речного берега. Он явно выпустил весло. На берегу росло дерево, его ветки касались поверхности вздувшейся реки. Мальчик захватил одну из веток и отчаянно вцепился. Он находился в добрых пяти ярдах от берега, и течение страшно отрывало его от дерева.

Марк сидeл на Пегасе, наблюдая. Это действительно возбуждало точно так же, как дикие звери в цирке. Даже более забавно, поскольку мальчик был хорошенький, Марк как раз начал оценивать такие вещи, глядя на страдающих там преступников. У него не было стремления рисковать своей собственной жизнью в попытке спасти этого раба. В чем вопрос? Мальчик, если он будет спасен, мог видеть впереди в жизни только тяжелую работу, которую уже видел, если в самом деле он переживет порку, которую несомненно и по заслугам должен получить за то, что отвязал лодку, которая должна стоить больше, чем он сам, будучи возвращенным.

Бревно, несущееся вдоль по реке, устремилось на мальчика. Он увидeл его и глядел безумными глазами.

"Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне," - крикнул он Марку. Бревно ударило его, он не удержался за ветку и исчез под бурной водой...

Этих пяти слов было достаточно, чтобы сказать Марку, что это был не мальчик-раб, несмотря на его скудную одежду и отчаянное положение, так как говорил он с произношением большинства римских патрициев.

Марк удалил свой застегнутый на серебряную пряжку ремень и нарядную белую тунику. Он торопливо снял свой золотой браслет, который, как он знал, был дорогим, и не было никакого смысла рисковать его потерять, и, сбросив сандалии, нырнул в реку.

Он был сильным пловцом, но как только ощутил мощь потока, то понял, что ему придется стараться изо всех сил. Выбравшись на поверхность, он на мгновение увидeл мальчика примерно тридцатью ярдами ниже от себя по течению. Он энергично поплыл по направлению к нему. Течение несло мальчика под водой, и он едва не проплыл над ним. Только его ступня задела тунику парнишки, что стало для него сигналом. Он нырнул и захватил его рукой. Он поднял голову мальчика над поверхностью воды. Тот потерял сознание. Марк желал знать, не мертв ли он. Если он не сумеет достигнуть берега, они погибнут оба. Оглядевшись по сторонам, он увидeл ниже себя покрытую галькой отмель, выделяющуюся из потока. Течение обтекало вокруг нее, но если он начнет прокладывать путь к ней поперек реки, подумал он, есть шанс, что он сможет обрести опору для ног и вытащить себя и другого мальчика из воды.

Глава 2

"Расскажи мне," - произнес Циннамус, - "как сейчас с юным Марком?"

Цоракс не был легким на разговор человеком, но когда с их делами было закончено, управляющий не намерен был сидеть молча, и Цоракс во всяком случае чувствовал, что у того был интерес к мальчику, поскольку Марк провел первые несколько месяцев своей жизни в его собственном доме. Кроме того, от вопроса Циннамуса была польза.

"Хорошо, я полагаю, хотя он не слишком счастлив жить в Риме," - ответил Цоракс.

"Вы не предпринимали никаких действий касательно этого пункта в вашем акте освобождения. Я думаю, осталось только три года, прежде чем он вступит в силу?"

"Я предпринял все действия, которые мне были нужны. Долги Юлия Корнелия мне значительно превышают размер его имущества. Если он достаточно глуп, чтобы попытаться осуществить это положение акта, а иногда я думаю, что глуп он достаточно, чтобы сделать это, я откажу ему в праве выкупа закладной и получу во владение все его имущество, включая моего собственного сына, и он со своим семейством станут нищими."

"Юлий - глупый ожесточенный человек и также слишком много пьет," - мягко ответил Циннамус. "Я боюсь, что, за исключением пьянства, это относится также к его жене и старшему сыну."

"Есть другой мальчик?" - небрежно спросил Цоракс.

"Да, Гай родился примерно через год после того, как Юлия сослали сюда, ему только девять лет. Я хотел бы поговорить с Вами о нем."

Цоракс ничего не сказал, поэтому Циннамус после паузы продолжил. "Он сам по себе неплохой мальчик, но атмосфера здесь - отравленная. Если он здесь останется, то окажется таким же дурным, как остальные. У него в Риме есть родственники, и я знаю, что они возьмут его к себе, позаботятся о нем и дадут ему счастье в большом мире."

"Я думал, что Юлий и его семейство были приговорены к бессрочной ссылке из Рима?"

"Да, были, но никто слишком не заинтересуется девятилетним мальчиком, когда он окажется в Риме. Они несомненно постараются не дать ему туда добраться, но как только он там окажется, они просто смирятся с этим, я уверен. Сейчас даже не тот император, который высылал его. Главнейшее сопротивление исходит отсюда, из Британии. Юлий, конечно, ухитрился испортить отношения как с легатом, так и с прокуратором."

"Есть," - произнес холодно Цоракс, - "две вещи, которые я не понимаю. Почему я должен впутаться в это дело. Как, предположив, что я сделаю это, - мы вывезем мальчика из Британии без того, чтобы власти нас остановили."

"У Вас есть шанс помочь парню стать кем-то в его жизни, и Вам ничего не стоит дать ему этот шанс."

"А средства?"

"Он будет путешествовать, замаскированный под раба. У вас есть репутация, и ничто не должно более ей соответствовать, чем то, что Вы возвратитесь из поездки по одному из ваших коммерческих дел с красивым юным мальчиком-рабом, пленившим ваше воображение."

"Как Вы говорите, у меня есть репутация, и я не стыжусь ее. Мальчики существуют для наслаждения женщин, как говорится. Но я, тем не менее, не насилую имеющееся в наличии доступное мальчишеское тело. Я не могу понять, что в этом есть для меня."

Циннамус вздохнул, он надеялся избежать этого аргумента...

"Есть," - сказал он осторожно, - "долг между Вами и мной."

"Верно. Марк умер бы, если бы не Вы. Я возьму этого мальчика в Рим, но я делаю это ради Вас, Циннамус, а не по какой другой причине, и, конечно, не чтобы помочь сыну Юлия Корнелия."

"Мальчик знает, что он должен путешествовать, как раб, и согласен ли он на это?"

"Он не знает, но у него не будет выбора."

"Ему следует сказать, прежде чем мы отправимся, и он должен согласиться. Это будет нелегко для него. Если маскировка достигнет цели, он должен пребывать рабом все время, что мы путешествуем вместе, не просто играть в это, когда, по его мнению, люди смотрят. Он будет освобожден только от услуг в моей постели. Где теперь этот мой мальчик?"

***

Марк ощутил гальку под своими пятками. Течение отрывало его ноги, когда он карабкался обратно на берег, вытаскивая себя и другого мальчика из воды. Выбравшись, он опустился в изнеможении на колени. Немного оклемавшись, он взглянул туда, где другой мальчик неподвижно лежал на спине на гальке. Он захотел узнать, не умер ли тот. Он подполз к нему и потянул его тунику вверх на его плечи. Сила течения стянула набедренную повязку мальчика - его скудную одежду - настолько, что она свободно повисла на его ногах, оставив его почти обнаженным.

Марк приставил ухо к ребристому боку парнишки. Он нашел, что может слышать очень слабое биение сердца мальчика. Он перевернул его лицом вверх и, встав на колени рядом с ним, начал надавливать с обеих сторон его грудной клетки, стараясь закачивать воздух в его легкие, как, он видeл, один или два раза делали в прошлом моряки с мужчинами, вытащенными из моря.

Во время работы Марк рассматривал мальчика. Он заметил порезы на голенях и коленях паренька, но не больше, чем активный мальчик получает в грубых дневных приключениях. На его боку и спине были также ушибы, но они несомненно были вызваны борьбой с течением на реке. Его худенькие плечи и гладкие плотные округлости зада были свободны от длинных ярких рубцов, какие оставляют прут или плеть. Он был уверен, что это никакой не раб, а свободный мальчик, бедный, возможно, судя по его одежде, но свободорожденный.

Вода потекла изо рта и ноздрей мальчика, он начал кашлять, перевернулся и постарался сесть. Марк обнял рукой его узкие плечики, чтобы помочь ему, и мальчика стошнило ему на грудь.

"Извини," - слабо вымолвил мальчик и начал дрожать.

"Все хорошо," - ответил Марк. "Теперь, если ты сумеешь минуту побыть одному, я просто очищу эти вещи. Нам следует снять с тебя одежду. Она пропитана водой, и возможно солнце согреет тебя."

Мальчик поднял вверх свои руки и Марк потянул тунику над его головой. Это была, заметил он, неряшливая грубая одежда, которая когда-то была темно-синей, но теперь выцвела. Он слез вниз на берег, к той стороне потока, где течение было менее сильным, и смыл рвотную массу со своей груди, бедер и собственной мокрой набедренной повязки. Он прополоскал ее и взобрался обратно на берег. Мальчик расстелил свою набедренную повязку и уселся голышом, положив голову на колени.

"Я собираюсь сходить за своими вещами," - сказал Марк. "Ты оставайся здесь, я вернусь в минуту."

"Я пойду с тобой," - произнес мальчик. Он, шатаясь, поднялся на ноги и затем снова тяжело уселся на свой голый зад. "Оставайся, где есть," - вымолвил Марк со смехом.

Пегас бродил неподалеку. Марк наклонился, чтобы подобрать свою одежду, и пони рысью подбежал оттуда, где ел траву у края дороги. Надев свой золотой браслет, Марк овладел поводьями, завязанными за головой животного, и, неся свою тунику, повел его вдоль речного берега туда, где оставил другого мальчика.

"Встань," - сказал он, - "и я вытру тебя своей туникой."

"Как твое имя," - спросил он, вытирая спину мальчика. Мое - Марк."

"Гай. Что случилось с лодкой?"

"Последний раз я видeл ее, когда ее несло в море."

"Я попадусь за это, когда вернусь домой. Она принадлежала моему брату, и он говорил мне не брать."

"Хорошо," - рассудительно ответил Марк, перенося свои усилия на зад Гая, - "если тебе было сказано не брать ее, ты заслуживаешь порки. Но не сегодня. Он должен дать тебе возможность оправиться после того, как ты чуть не утонул."

"Ты не знаешь моего брата. Он просто ждет шанса добраться до меня. Обычно моя мать смотрит, чтобы он так не поступал, но на сей раз она не сможет его остановить."

"Ладно, мы позаботимся об этом," - сказал Марк. Он чувствовал себя очень покровительственно по отношению к младшему мальчику. "В любом случае, нам лучше добраться к тебе домой. Подержи одежду, она еще слишком мокрая, чтобы носить, пока я сажусь на пони, и затем ты сможешь ехать передо мной."

"Этот твой пони?" - спросил Гай, когда уселся впереди Марка на спине Пегаса. "Ты должен быть богатым. Мы тоже были когда-то, но теперь потеряли все наши деньги. Все, что мы имели, принадлежит нашему бывшему рабу по имени Цоракс. Он получает массу и массу денег."

"Мой отец," - произнес Марк со смехом.

"Ох, я извиняюсь".

"За что?"

"За называние его бывшим рабом."

"Ладно, он был им, и это не имеет для него значения. Это то, чем он является." Марк плотнее обхватил Гая и обнял его, чтобы показать, что он на него не сердится. "Я рад, что ты спас мою жизнь," - произнес Гай, более плотно притираясь своим маленьким голым задом к члену Марка.

"Ладно, я рад, что ты не утонул," - беспечно ответил Марк. Он понял, что член у него начинает твердеть, нечто, что случалось с ним все чаще и чаще, и надеялся, что младший мальчик не обратит на это внимания, хотя его зад прижимался к нему так тесно, что вряд ли, подумал Марк, тот этого не заметит.

"Нет, я имею в виду, что рад, что это ты, а не кто-то другой спас меня," - настаивал Гай. Если он и осознавал возрастание возбуждения Марка, то не показывал этого.

"Взгляни, это наша вилла там выше. Я спорю с тобой на что-нибудь, что мой брат подбирает для меня хлыст, ему нравится причинять боль. Он всегда бьет мальчиков-рабов."

"Мальчики-рабы - это другое," - серьезно вымолвил Марк. "Они ожидают быть выпоротыми. Это отличается от свободнорожденных мальчиков, как ты и я."

С этой утешительной мыслью он въехал на центральный двор виллы. Черноволосый юноша с крепким телосложением сидeл на низкой кирпичной стенке, построенной у центрального колодца.

"Мой брат, Тит," - нервно произнес Гай, когда молодой человек встал и двинулся по направлению к ним с хлыстом, намотанным на его правую руку.

"Что ты сделал с моей лодкой?" - Голос Тита был наполнен гневом.

"Я... это..."

"Слезай вниз, ты, маленький вороватый хам. Я научу тебя, как красть у меня вещи."

Тит схватил брата за щиколотку и потянул, сбросив мальчика на землю. Гай перевернулся лицом вверх и начал вставать. Тит отступил назад и врезал хлыстом, просвистевшим через плечи мальчика и ударившим по его спине до коленей. Гай вскрикнул, и хлыст врезал второй раз, попав ему поперек зада. Марк закричал и начал слезать, но пони, к счастью для обоих мальчиков, не имевших шанса на успех против значительно более крупного юноши, встревожился из-за свистящего рядом с ним хлыста, повернулся и внезапно лягнул своими задними ногами. Оба копыта ударили Тита в грудь, отбросив его назад. Марк постарался взять пони под контроль, развернув его мордой к месту действия. Когда Тит поднялся обратно на ноги, Пегас встал на дыбы и лягнулся передними ногами. Марк, видя страх на лице юноши, побудил пони двинуться вперед, натягивая поводья и подстрекая его снова встать на дыбы. Нервы Тита не выдержали. Он развернулся и побежал.

"Arma virumque cano (воспеваю оружие и человека)", - раздался мужской голос. "Марк, я - Циннамус, в последний раз я видeл тебя более девяти лет тому назад. Передай своего пони рабу. Твой отец хочет поговорить с тобой, и с тобой тоже, Гай. Идемте со мной." "Можем мы сначала одеться?" - спросил Гай.

"Нет, идем. Это была славная победа, но мудрый генерал знает, когда отступить, также хорошо как когда атаковать. Твой брат достаточно скоро снова обретет свою храбрость, и будет лучше всего, если вы уйдете с его дороги, прежде чем он снова станет вас искать."

Циннамус привел обоих мальчиков в свой рабочий кабинет.

"Это," - сказал он, усаживаясь за свой стол в кабинете, - "мальчик, о котором я Вам рассказывал, Цоракс. Гай - младший сын нашего общего знакомого Луция Корнелия."

Цоракс поднял глаза со стула, на котором сидeл, и установил холодный пристальный взор на мальчике. Он ничего не произносил, и Гай, сознающий свою наготу, беспокойно шевелился под его неумолимым осмотром.

"Гай, ты знаешь, что по моему мнению тебе было бы лучше быть подальше отсюда. Цоракс согласился взять тебя в Рим."

"В Рим," - повторил Гай и в волнении стал чуть пританцовывать своими босыми ногами. "Но... но ведь отец всегда говорил, что мы сосланы сюда и не можем уйти. Он снова и снова говорит об этом. Это надоедает..."

"Не позволяй мне снова услышать, как ты осуждаешь своего отца, мальчик," - произнес Цоракс, сурово стирая улыбку с лица Гая. "Если ты пойдешь со мной, то пойдешь в качестве раба. Это не будет игрой. С момента, когда мы отправимся, и до момента, когда я передам тебя твоим родственникам в Риме, ты будешь рабом. Ты будешь выглядеть похожим на раба, действовать, как раб, разговаривать, как раб, думать, как раб, и," - сказал он, понизив голос, чтобы подчеркнуть это, - "с тобой будут обращаться, как с рабом. Это - единственный способ, который должен сработать. Если ты станешь играть в это, мы будем пойманы. Ты все еще хотешь идти?"

"Да. Да, пожалуйста," - не колеблясь произнес Гай и затем добавил: "пожалуйста, могу я быть рабом Марка?"

Двое мужчин рассмеялись.

"Это неплохая идея, но не думаю, что она сделает твою жизнь легче. Если ты станешь рабом Марка, он будет иметь право назвать тебя. Мы едва ли можем называть маленькое рабское отродье таким хорошим римским именем, как Гай. Как ты назовешь его, Марк?"

Марк поколебался момент, размышляя, и затем произнес: "Писклюс, отец, поскольку он маленький, и я достал его из реки". (Писклюс - это укороченное от Пискикулюс, что означает маленькую рыбку: от "пискис" с добавлением "улюс", но добавление "улюс" также несет оскорбительный смысл, он подразумевает рыбу не только маленькую, но и тощую, неважную и тому подобное. Кроме того, Пискикулюс было словом, применяемым для обозначения маленьких любовников Тиберия на Капри, которых учили плавать между его ногами и целовать его интимные части тела, когда он купался. Взрослым, если не мальчикам, это должно было быть известно.)

"Очень хорошо, Писклюс - это то, на что ты будешь отзываться, Гай. Теперь скажи мне, что случается с рабом, который ленив, или медлителен, или глуп?"

"Он получает порку," - очень тихо произнес Гай.

"Да. Ты был порот, Гай?"

Изредка. Только один или два раза."

"Мне кажется, что тем не менее ты ощущал хлыст недавно?"

"Да, Тит ударил меня им пару раз."

"Ладно, несколько отметок от хлыста на твоем теле для начала заставят тебя выглядеть более похожим на раба. Я совершенно не сомневаюсь, что гораздо больше их будет добавлено, прежде чем мы достигнем Рима. Ты все еще хочешь идти со мной?"

"Да. Да, я хочу пойти, пожалуйста.

"Циннамус, как Вы планируете подготовить наш уход отсюда?"

"Я пришлю сейчас раба подобрать одежду для мальчиков и другого - оседлать мула. Как только это будет сделано, Гай выедет на муле, якобы, чтобы найти лодку Тита. Марк пойдет с ним, очевидно намереваясь сопровождать его к реке, и затем вернется обратно к мосту, чтобы встретиться с Вами, Цоракс, кто отправится вдоль дороги. Вы все трое встретитесь у моста."

"Гай, прежде чем ты уйдешь, напиши записку, что ты решил сбежать прочь, потому что боишься быть выпоротым Титом. Я найду эту записку в твоей комнате значительно позже сегодняшним вечером. К тому времени, Гай, ты давно будешь преображен в маленького раба."

"Это звучит хорошо," - произнес Цоракс. "Мне нужна маленькая дешевая туника для Гая, или, может быть, я должен говорить - Писклюса, рабский ошейник и пара ножниц, чтобы подстричь его волосы."

"Вы бы лучше," - тихо вымолвил Цоракс после того, как два мальчика оставили комнату, - "добавили кожаный ремень к этому моему списку."

Глава 3

Мальчики немного говорили, когда совершали путь вдоль берега реки. Оба они были слишком заняты собственными мыслями.

Марк пытался уловить смысл своих чувств. Мысль, что Гай будет, хоть и на короткий период, его рабом, волновала его. Это несомненно означало, что он может сделать с ним все, что когда-либо захочет. Он вспомнил возбуждение от крепкого крестца маленького мальчика, давящего на его член, гладкую шелковистость его кожи, ощущение плоти мальчика, холодной при прикосновении.

Его воспитывали не в изоляции. В тесных помещениях небольшого торгового судна было мало секретности. Он знал, что мужчины получают большое удовольствие от мальчиков. Он видeл мальчиков, членов команды или входящих в груз рабов, приводимых, часто против желания, в каюту его отца. Что именно затем происходило, он не знал, так как его выгоняли на палубу, но часто он слышал через обшивку каюты умоляющий голос мальчика, резкий вскрик и звуки рыданий. Он видeл мальчиков после того, как они покидали каюту, осторожно передвигаясь, или выносимых членами команды, с окровавленной и запачканной внутренней стороной бедер. После таких случаев его отец на время успокаивался, больше смягчался.

Он знал, что сам мог быть привлекателен для мужчин. Он ощущал на себе мужские глаза, но никакой член команды не отваживался тронуть сына Цоракса. Однажды в Лепцис Магне на северном побережье Африки он услышал, как берберский торговец предлагал его отцу "500 сестерциев за мальчика или 50, если Вы предоставите его мне на ночь." Отец, к облегчению Марка, рассмеялся и сказал, что даже для него определенные вещи не продаются.

Все чаще и чаще в последнее время он чувствовал, как сжимается его грудь, и странное возбуждение, когда он ловил взгляд другого мальчика на улице или на палубе соседнего судна. Тогда позже, лежа в темноте на полу каюты, он воображал мальчика рядом с собой, его член становился твердым, и он испытывал новое сильное наслаждение.

В самом деле, сейчас, думая о Гае, он ощутил, что его член шевелится и начинает увеличиваться. Он был озадачен своими чувствами к мальчику. С одной стороны, он хотел властвовать. Он представлял себе мальчика, раздетого и сжимающего ноги, в ужасе ожидающего удара плетью. Но в то же самое время ему хотелось защищать ребенка, держать его в своих руках, стирать слезы и очень нежно утешать его.

Чувства Гая были менее сложными. Марк спас его от утопления и затем уберег его шкуру от ярости Тита. Он боготворил старшего мальчика. Он был рад находиться со своим героем. Мысль быть рабом Марка возбуждала и пугала его. Он хотел быть его мальчиком, но понимал, что это будет как удовольствием, так и страданием. Годом младше Марка и проведший всю свою жизнь в отцовском имении, он воспитывался в большей изоляции. Он видeл, тем не менее, как его старший брат обращался с мальчиками-рабами. Юноша, казалось, получал удовольствие от применения к ним хлыста и несколько раз он причинял им боль другими способами, хотя что именно он делал, Гай не знал. Он надеялся, что Марк должен быть добрым с ним. Конечно, говорил он себе, даже если Марк окажется таким же жестоким, как и мой брат, я должен все же вынести это, быть храбрым и заслужить уважение другого мальчика.

Когда Цоракс достиг моста над Стуром, он увидeл ниже двух мальчиков, сидящих бок о бок в тени ясеня и молча глазеющих на реку, кружащую в водоворотах коричневые воды. Они сняли свои сандалии и бултыхали ногами в потоке. Он зловеще улыбнулся. Это, подумалось ему, следует прекратить.

"Мальчик," - крикнул он. "Мальчик, ты там." Оба мальчика испуганно взглянули вверх. "Писклюс, ленивое маленькое отродье, поднимайся сюда мигом. Быстро, мальчик. Я научу тебя, как бездельничать, когда твои хозяева зовут тебя."

Гай, забывший на мгновение свое рабское имя и не ожидавший, что с ним будут разговаривать таким языком, оглядывался по сторонам в поисках раба, которому кричал Цоракс. Затем он вспомнил и, вскочив на ноги, вскарабкался босиком вверх по берегу к мужчине.

Цоракс выскользнул из седла и бросил мальчику поводья.

"Не просто стой здесь с открытым ртом, маленький дурень," - рявкнул он. - "Веди лошадь вниз за мной," - и начал спуск к реке.

"С тобой все хорошо, Марк," - произнес он более мягко, приветствуя своего сына.

"Да, благодарю Вас, отец."

"Ты должен держать этого мальчика в лучшем порядке. Не позволяя ему сидеть на земле рядом с тобой, как сейчас. Он возомнит себя выше, чем он есть на самом деле, если ты не будешь внимаиелен. Ему нужен урок, и мы сейчас зададим ему таковой."

"Привяжи где-нибудь эту лошадь, мальчик, и доставь свое маленькое ленивое тело сюда. Поживее, и принеси узел с нее обратно ко мне."

Гай поспешно завязал поводья на кусте и рысью подбежал к Цораксу. Он передал узел мужчине, и тот его взял.

"Раздевайся," - приказал мужчина.

Мальчик колебался. Внезапно в руке мужчины оказался кожаный ремень. Он крепко хлестнул мальчика по передней стороне его бедер, попав ему чуть ниже подола туники. Гай взвизгнул и отскочил назад.

"Вернись обратно сюда," - сказал Цоракс, указывая на место перед собой. Гай неохотно подчинился.

"Раздевайся," - повторил Цоракс и ударил мальчика снова.

Гай был близок к слезам. Это было несправедливо. Ему не сказали, что это будет происходить подобным образом. Его должны были предупредить, прежде чем начать обращаться с ним, как с рабом. Это просто нечестно - начинать вдруг действовать так, и два удара ремнем по передней стороне его бедер ужасно жглись. Он не хотел еще одного. Он потянул свою тунику над головой и бросил ее на землю. Он нащупал узел спереди своей набедренной повязки, и она упала на землю рядом с его щиколотками. Он стоял перед Цораксом, обнаженный и дрожащий.

Он старался сдержать слезы. Он не собирался плакать. Не перед Марком. Он должен показать Марку, что способен принять то, что ему когда-либо устроят.

"Это лучше," - холодно произнес мужчина. "Так мне нравится видеть мальчика-раба. Ты, тем не менее, довольно жалкий экземпляр. Трудно сказать даже, мальчик ли ты."

"Что это здесь за вещи," - он слегка стегнул ремнем по яичкам Гая, - "не шары, скорее, небольшие горошины. Совсем не стоящие того, чтобы их иметь, их можно с таким же успехом отрезать, от них для тебя нет пользы. Как ты думаешь, Марк, ты видeл что-либо меньшее?"

"Они не очень большие, отец," - беспокойно произнес Марк. В действительности он думал, что безволосый член и яички мальчика были скорее трогательными, по крайней мере он нашел, что хочет прикоснуться к ним.

"Не очень большие! Они крошечные. Скорее, яички мыши, чем мальчика," - насмехался Цоракс.

Он наклонился, подняв одежду и сандалии Гая. Он связал их в узел и, прежде чем глаза мальчика пришли в ужас, бросил их в реку.

"Нет..." - неожиданность и шок исторгли протест из уст мальчика.

"Что ты сказал?" - загремел Цоракс, - "ты дерзкий маленький хам. Я научу тебя, как говорить мне "нет", мальчик. Подойди к этому дереву." Он схватил Гая сзади за шею и швырнул его на ствол дерева. Лицо мальчика стукнулось о дерево, голова его дернулась назад, и кровь потекла у него из носа и рта.

Я не заплачу, отчаянно подумал Гай. Я не опозорю себя плачем.

"Руки над головой, мальчик," - распорядился Цоракс. "Захвати эту ветку и держись за нее. Если ты ее выпустишь во время своей порки, все твое наказание начнется сначала."

"Ладно, Марк," - продолжал он, - "он - твой мальчик, тебе и пороть его. Шесть ударов. Должно быть больше, но я хочу, чтобы он впоследствии был способен идти."

Он передал ремень сыну. Марк смотрел на другого мальчика и не решался. Гай выглядел таким беспомощным и уязвимым, его руки вытянулись высоко над головой, его обнаженное тело ожидало удара.

"Живей," - нетерпеливо рявкнул отец. "У нас нет целого дня."

Марк отвел ремень назад над своим плечом и махнул им вниз. Гай, услышав свист опускающегося ремня, напрягся, мускулы его зада и плечей сжались в ожидании боли. Марк инстинктивно сдержал свой удар. Ремень шлепнулся поперек голого зада Гая.

Гай отрывисто втянул воздух. Для него это прозвучало, как пускающий кровь удар ремня, поражающий незащищенную плоть. Этот тоже принес боль. Это принесло уйму боли, но он подумал, что способен будет принять шесть ударов, к счастью, не плача.

Однако, Цоракс, который порол и был порот, распознал, что случилось.

"Ты намереваешься быть старательным в порке мальчика, Марк?" - произнес он раздраженно. "Ты должен предполагать причинять ему боль, а не щекотать его так, чтобы он хихикал. Дай мне этот ремень."

"Теперь смотри. Отступи, и левую, твою левую ногу слегка продвинь вперед. Теперь вращающим движением отведи ремень назад над своим левым плечом и затем со всей своей мощью брось его вперед из-за спины так сильно, как ты можешь, крепко завершив удар. Если ты порешь задницу негодяя, нацеливай его примерно двумя футами ниже. Вот так."

Он взмахнул ремнем назад над своим плечом и затем бросил его вниз со свистом на беззащитный зад Гая. Ремень резко щелкнул по голой плоти. Тело Гая судорожно вздрогнуло, когда по нему пробежала боль. Мальчик задохнулся, и странный приглушенный звук: полувскрик, полустон - вырвался у него.

"Теперь ты можешь отличить, когда удар причиняет боль," - произнес Цоракс. "Ты можешь отличить по звуку, издаваемому мальчиком, ты можешь отличить по манере движения его тела, и прежде всего ты можешь отличить по звуку удара и отметине, который он оставляет на плоти парня. Посмотри, там где приземлился этот последний удар, белое становится красным и теперь местами переходит в темно-пурпурное. Я хочу увидеть, как ремень оставляет подобные следы при каждом ударе, что ты ему наносишь. Теперь попробуй ты."

Марк неохотно взял ремень у отца. Он последовал инструкциям Цоракса и, стиснув зубы, нанес со всей своей силой удар из-за спины.

Гай услышал свист ремня над своей головой и снова напрягся. Ремень врезался поперек его зада. Он завернулся вокруг бедра мальчика, и его кончик попал тому по яичкам. Мучение было таким сильным, что бросило его на колени. Он перевернулся на бок, сжимая руками свой пенис. Мгновение он не мог вздохнуть, затем начал беспомощно хныкать.

"Ладно, это полезный урок для тебя, Марк," - спокойно вымолвил Цоракс. - "Всегда тщательно отмеряй расстояние, прежде чем наносить удар. Если ты этого не сделаешь, вот что может случиться. Конечно, иногда тебе захочется нанести подобный удар, но ты не должен производить его случайно."

"Живей, мальчик," - сказал он, обратив свое внимание на Гая и ткнув его злобно в крестец носком ноги, - "этого достаточно. Вернись обратно в позицию. Ты все еще должен получить шесть ударов. Этот последний не считается. Ты выпустил ветку."

Гай болезненно поднялся на ноги. Он плакал теперь, все мысли о сохранении его гордости прошли.

"Пожалуйста, господин. Пожалуйста," - безнадежно умолял он, когда тянулся вверх, чтобы снова схватить ветку.

"Перестань устраивать подобную суету, мальчик," - раздраженно рявкнул Цоракс.

"Ты можешь получить урок также и за это." Он положил свою руку на маленькую спину мальчика, толкнув его вперед, так что грудь и передняя сторона его бедер были снова прижаты к шершавой коре дерева. "Так правильно. Теперь дерево защитит переднюю часть твоего тела. И опусти свою голову вниз между руками, чтобы защитить лицо. Я ослеплял рабов в свое время, но никогда непредумышленно."

"Теперь, Марк, дозволь увидеть, как ты делаешь работу должным образом. Шесть ударов. Три - по заднице и три - по плечам."

Марк снова поднял ремень. Почему-то сломленная решительность Гая и превращение того в хныкающего испуганного ребенка ожесточили его сердце. Жалость сменилась презрением. Марк взглянул на трепещущее тело мальчика и увидeл не Гая, мальчика, которого он спас от утопления, а Писклюса, маленькое рабское отродье, которое должно получить урок, и он решил дать его.

Шесть раз он опускал ремень, с треском обрушивавшийся на обнаженное тело мальчика, так что парнишка скакал и подпрыгивал, вскрикивая под ударами ремня.

"Хорошо сделано," - сказал Цоракс, когда хлестнул последний удар, и Писклюс, чьи страдания в момент закончились, опустился, рыдая, на колени.

Цоракс шагнул вперед, держа в руках ножницы. Он прошелся ими по голове Писклюса, локоны длинных темных волос падали на землю рядом с коленопреклоненным мальчиком.

Марк стоял, тяжело дыша от своих усилий. К его удивлению, он обнаружил у себя эрекцию.

"Встань и надень это," - приказал Цоракс. Он показал короткую синюю тунику и бросил ее Писклюсу.

Мальчик болезненно встал на ноги. Он стер сопли и слезы со своего лица тыльной стороной руки и, тихо всхлипывая, натянул тунику через голову. Она была такой короткой, что едва прикрывала его член, когда он выпрямился. Если он нагибался вперед или тянулся вверх, она поднималась, обнажая его зад.

"Теперь ступай и приведи мою лошадь. Я не желаю больше тратить времени."

Писклюс на мгновение запнулся, надеясь, что, возможно, Цоракс даст ему набедренную повязку. Затем, вспомнив, как мальчишек-рабов его возраста ставили работать обнаженными на полях у его дома, он поспешил. Он подумал, что должен быть счастлив, что ему предоставили и такую одежду, какая у него есть.

Цоракс наблюдал за мальчиком и улыбался.

"Я думаю, что он обучается", - произнес он.

Цоракс и Марк погнали своих лошадей по берегу, направляя их вверх к мосту и предоставив Писклюсу следовать с мулом. Они ехали бок о бок, беседуя некоторое время, пока Цоракс не оглянулся через плечо. Он рассмеялся.

"Марк," - произнес он, посмеиваясь, - "ты, по-видимому, выискал нахальнейшее маленькое рабское отродье в Британии. Вернись, стряхни его со спины мула и скажи ему, что у него есть собственные ноги, чтобы его нести. Мул должен везти то мое имущество, у которого нет ног."

Секундами позже Писклюс оторвался от жесткой поверхности дороги, его голова звенела от затрещины, что дал ему Марк. Он устало взял в руки поводья мула и побрел за своим господином. Опять поблескивая слезами, он старался игнорировать грубые шутки возниц, двигающихся в противоположном направлении.

Это было тяжко, и уставший девятилетка хромал в Колчестер, в то время как приближались сумерки. Он был разгорячен и томим жаждой, на его голых ногах и руках спеклась пыль, и только боязнь плети заставляла его двигаться. Люди на улицах обращали на него мало внимания, когда он ковылял за пони своего господина. Измученные и покрытые синяками мальчишки-рабы были достаточно распространенным зрелищем. Никто слишком много не приглядывался к босоногому стриженому отродью, которое вело мула Цоракса.

Цоракс с Марком свернули с главной улицы во двор таверны.

Владелец постоялого двора явился, чтобы поприветствовать их.

"Ваши комнаты готовы для Вас, господин," - сказал он Цораксу. - "Ваш обед я пришлю прямо к Вам."

Спешившись, Цоракс передал поводья своей лошади Писклюсу вместе с серебряной монетой.

"Отведи животных в конюшни и передай эту монету конюху. Затем почисть себя и иди на кухню. Ты можешь помочь отнести наш обед наверх в наши комнаты."

"Вы привели обратно с собой мальчика," - произнес хозяин постоялого двора, оценивающе разглядывая Писклюса. Он протянул руку и приподнял спереди тунику мальчика, обнажив безволосый член парнишки.

"Сколько лет тебе, мальчик?" Он нежно перебирал пальцами крошечные яички и член ребенка.

Писклюс, смущенный быть выставленным напоказ в такой манере, на дворе, где ходили люди всех сословий, покраснел и беспокойно задвигался. Удерживая трех животных, он не мог ничего сделать, чтобы уклониться от ощупывания мужчиной.

"Живей, мальчик, отвечай на вопрос," - рявкнул Цоракс.

"Пожалуйста, господин, девять, господин," - пробормотал мальчик.

Мужчина просунул руку между ногами мальчика. Один из его пальцев начал изучать расселину его зада.

"Плотный маленький зад," - заметил мужчина Цораксу, - "все еще юная плоть и молодые кости, гибкие и быстро срастающиеся."

Он убрал руку и открытой ладонью всадил шлепок сбоку по ноге Писклюса.

"Хорошо. Ступай, мальчик. Делай, что сказал твой господин. Человек может помечтать, я полагаю."

Цоракс с мужчиной оба рассмеялись. Писклюс мог ощутить на себе их глаза, когда вел животных через двор в конюшни.

***

В конюшне было темно, пахло лошадьми и сеном. Писклюс встал сразу за двойными дверьми, щурясь и пытаясь приучить глаза к тусклому полусвету. В одной руку он держал поводья Пегаса и мула, а в другой - поводья лошади Цоракса вместе с серебряной монетой.

"Отлично, здесь прелестный маленький мальчик, именно такой, какой мне нужен," - - произнес из полумрака грубый голос. - "Чего ты хочешь, мой милый?"

Большой темноволосый мужчина, одетый в потрепанную тунику, с покрытыми черным жестким волосом голыми ногами неуклюже выступил вперед на свет.

"Мой господин сказал передать Вам этих животных, чтобы присматривать за ними, и также некоторые деньги для Вас," - нервно вымолвил Писклюс.

"И он также послал мне тебя." Мужчина протянул руку к мальчику.

"Ступай, быстро," - произнес женский голос от входа. - "Где этот мальчик. Обед готов и испортится, если его вскоре не подать, и тогда все мы пострадаем."

Толстая мускулистая женщина, с рукавами, закатанными выше локтей, большим деревянным половником, прикрепленным к ремню на ее пояснице, и с лицом, блестящим от пота, вперевалку вошла в поле зрения.

"Немедленно возьми у него этих животных, ленивая грязная свинья, и мальчик пойдет со мной."

С благодарностью, Писклюс передал поводья конюху, который с вожделением смотрел на него и бормотал, что у них будет другая, более длинная беседа, когда он зайдет утром за животными.

Глава 4

Писклюс последовал из конюшни за толстой женщиной.

"Еда еще не готова," - сказала она, - "но я не допущу, чтобы моя хорошая пища была испорчена, будучи поданной на стол неряшливым маленьким отродьем в грязной тунике."

Она пересекла двор с Писклюсом, рысцой бегущим рядом с ней. Она остановилась перед открытой дверью, через которую доносился стук горшков и сковородок вместе с восхитительнейшим запахом готовящейся пищи. Писклюс понял, что очень голоден.

"Когда ты ел последний раз?" - спросила его женщина.

"Сегодня утром, мисс."

"Очень хорошо. Дай мне эту тунику и жди здесь."

Писклюс колебался. Какие-то остатки скромности сохранились у него, и мысль оказаться обнаженным перед женщиной и во дворе гостиницы, где постоянно ходят люди, ужаснула его. Женщина фыркнула и сильно ударила его по колену деревянной ложкой. Писклюс взвыл и, забыв скромность, потянул тунику над головой.

"Я на это и рассчитывала," - фыркнула женщина, забирая ее у него. - "Сама мысль, что маленькое рабское отродье думает получить что-нибудь, чтобы прикрыться."

Она повернулась и прошла в гостиницу. Писклюс заглянул за ней в дверь. Он обнаружил, что рассматривает большую кухню. Он мог ощутить жар с того места, где стоял. Молодые рабы быстро передвигались, пот блестел на их обнаженных телах. В дальнем конце комнаты горело большое пламя. С каждой стороны его стояли печи, а перед ним медленно вращались ряды вертелов, отягощенных большими кусками мяса, включая целых овец. Вертела приводились в движение двумя маленькими мальчиками, которые бесконечно тащились по кругу внутри открытого колеса. Писклюс увидел, как один из мальчиков, едва, по его мнению, восьми лет от роду, споткнулся и упал. Его тело на краткое мгновение шлепнулось на колесо, в то время как оставшийся мальчик трудился. Затем его уволокли, очистив колесо, и другого мальчика вытолкнули занять его место.

Юноша поднял на руки находящегося без сознания мальчика и понес его к двери. Он бесцеремонно бросил его на землю к ногам Писклюса и вернулся к своей работе на кухне.

В дверях показалась девушка-подросток, ее единственной одеждой была узкая полоса ткани между ног. Капельки пота бежали вниз с ее лица на полусформированные груди. В одной руке она несла глиняный кувшин, а в другой чашку с ломтем черного хлеба. Писклюс непроизвольно переместил руки, чтобы прикрыть свой член.

"Вот, возьми это," - сказала она, протягивая чашку, - "и вынь из нее хлеб."

Она наклонила кувшин, наполнив чашку жирным молоком.

"Ты забавный," - продолжила смеяться она, - "всего стесняешься. Это обычно весьма быстро выколачивают из нас, рабов. Во всяком случае, съешь это, а я снова буду через минуту с водой для тебя, чтобы помыться. Шевелись теперь. Еда твоего господина скоро будет готова."

Писклюс уселся на корточки и сделал большой глоток. Кислое молоко утолило его жажду, и он начал жевать черствый хлеб. Маленький мальчик, что упал в обморок от работы, стал шевелиться и стонать. Спустя минуту он болезненно поднялся в позу сидя. Он осмотрелся отсутствующим взглядом, и его голова упала между колен. Писклюс сделал другой большой глоток молока из чашки. Он огляделся по сторонам. Люди торопились заняться своими собственными делами, не обращая никакого внимания на двух обнаженных мальчиков, путающихся у них под ногами. Он подвинулся ближе к мальчику и, обняв рукой его узкие плечи, запрокинул ему голову назад и поднес чашку к его губам.

"Ты хочешь чего-то?" - спросил он тихо, - "давай бери, это - хорошее."

Мальчик жадно глотнул жидкость.

Послышался стук шагов по камню. Писклюс поднял глаза. Девушка возвращалась с ведром парящей воды.

"Это предназначено тебе, а ты еще и хлеб не доел," - заворчала она, но он заметил, что она не казалась очень раздраженной. "Ладно, доканчивайте молоко вдвоем, побыстрее, и затолкни в свой рот столько хлеба, сколько сможешь. Ты можешь жевать его, когда будешь мыться."

Писклюс глотнул из чашки, передал ее заканчивать другому мальчику и поднялся на ноги, впихивая в рот остатки хлеба. Он жевал его, пока тер себя обрывком тряпки, выданным девушкой.

"Мой сейчас свой зад тщательнее," - приказала ему девушка. "Изящный маленький зад, как этот, нужен тебе, чтобы максимально использовать твои шансы. Подойди, я сделаю это для тебя."

Не ожидая согласия Писклюса, девушка выхватила у него мокрую тряпку. Она толкнула его голову вниз, нагнув его вперед.

"Теперь ноги врозь," - скомандовала она. - "Раскрой его для меня. Живей."

Она начала энергично мыть между его ногами. Смущение, что его наиболее интимные части тела трогает руками незнакомая девушка при полном обозрении для прохожих, конфликтовало с незнакомыми ощущениями возрастающего возбуждения.

"Тебе сегодня попало немного от твоего господина," - сказала девушка, пробегая пальцем вдоль одного из рубцов, что остались на крестце мальчика. "Однако пара хороших полос на заду мальчика заводит некоторых мужчин, как и твоя хорошенькая маленькая вещичка."

"Хотя по ее виду это будет в первый раз для тебя. Ах, хорошо запомни, что в следующий раз будет менее больно, и в этом есть также и удовольствие. Во всяком случае, угодить твоему господину - это стоит небольшой боли. В любом случае у тебя не будет при этом никакого выбора. Бедный малыш."

"И взгляни," - хихикнула она, - "этот твой крошечный членик стоит сейчас во внимании. Это - знак удачи." Она прикоснулась к нему кончиками пальцев, похлопав его зад, и вернулась, смеясь, на кухню.

Минутой или двумя позже из кухни вышла толстая женщина. Ее сопровождала другая девушка, одетая в короткую юбку, разрезанную с одного бока до пояса, и больше ни во что. Девушка принесла тяжелый поднос, прикрытый белой салфеткой.

Толстая женщина взглянула на Писклюса и увидeла мальчика, сидящего на земле рядом с ним.

"Что ты делаешь здесь," - спросила она. "Довольно плохо, что ты не можешь отработать полную смену на колесе, ленивая маленькая обезьяна. Тебе не провести целый вечер, сидя на своем заду, это больно легкая вещь. Возвращайся сейчас же на кухню."

Она влепила мальчику затрещину половником по виску. Он взвыл и, хлопая рукой по пострадавшему уху, поспешил обратно внутрь.

"Одень это." Она передала Писклюсу отрез белой ткани с дыркой для его головы. Он послушно проскользнул в нее. Она достала кусок белой веревки, которым обвязала его поясницу, сведя края ткани вместе. Она затратила секунду или две, собирая ткань выше веревки в сборки, так чтобы два конца висели с разрывом чуть ниже места соединения его ног.

Она отступила, чтобы полюбоваться результатом.

"Не слишком плохо," - вымолвила она, - "по крайней мере ты не будешь позорить еду, которую я посылаю. Теперь ты понесешь эту бутылку вина. Это лучший Валериан, и ты сообщишь это своему господину."

"Ты знаешь как подавать вино?"

"Да, мисс." Он видeл, как его отец выпил достаточно бутылок.

"Хорошо. Ступай. И если Цоракс захочет другую бутылку, а я его знаю, он, вероятно, просто сбежит сюда вниз и получит ее."

Цоракс с Марком ели основательно. Креветки, жареная куропатка, начиненная жаворонками, большие куски говядины, плавающие в крови, мед и горячие мучные лепешки - все подавалось с белым пшеничным хлебом, в контраст с молоком и черным хлебом, что послужили в качестве скудного ужина Писклюсу. Заморенный голодом мальчик, который был все еще очень голоден, наблюдал все лучшее, что они поедали, тогда как сам он обеспечивал, чтобы винная кружка Цоракса по крайней мере никогда не была пустой. Еда приближалась к концу, и Писклюс был послан вниз на кухню, чтобы принести вторую бутылку вина.

Марк выпил две небольшие порции вина, смешанного с водой, и после этого последняя была позволена только его отцом. Все-таки он чувствовал себя немного подвыпившим, довольно нездоровым и по правде считал, что это несколько тяжело. Цоракс, со своей стороны, чувствовал, словно пружины энергии в нем полностью сжались. Среди тех, кто имел дело с ним, было общеизвестно, что питье в больших количествах не опьяняло его, в то время как обычные мужчины становились или угрюмыми или слезливыми. Оно делало его даже упорнее, более смелым и более стойким, чем он обычно был.

Уже было сказано, что большая и лучшая часть его мысленных конструкций была задумана после потребления вина в таких количествах, что оставило бы более слабого человека без чувств. Это после трехдневного запоя он начал свою операцию по скупке больших состояний в серебряных слитках и серебряных шахт в Испании и Паннонии. Операция, которая провела к умножению его уже значительного состояния во много раз, когда он создал нехватку серебра простым приемом закрытия шахт. Было сказано даже, что когда он вначале пустился в это предприятие, он смотрел достаточно далеко в будущее, чтобы понять, что доход в будущем должен достаться ему от снабжения легионов, что будет развернуто при неожиданном восстании голодающих рабов, которые прежде работали в шахтах.

Теперь однако не глубокие коммерческие спекуляции занимали его ум, а мысли более интимной и личной природы.

Тридцать пять лет назад он был маленьким мальчиком-рабом со стрижеными волосами, ждущим у стола его хозяина и следящим за его чашей для вина, в заботе, чтобы она никогда не пустовала. Голодный и утомленный, знающий, что мгновение нехватки концентрации, неудача держать чашу заполненной, капля пролитого вина должны привести его к тому, что он будет лежать на скамье для порки, обнаженный и кричащий, когда прут оставляет глубокие алые рубцы на его заду и плечах. Ждущий и интересующийся мальчик-раб, он думал провести большую часть своей жизни в ожидании и желании знать, не потребует ли господин от него этой ночью большего, чем обслуживание его стола.

Его господином был тогда дед Писклюса. Маленький раб, что так голоден и устал, и, подозревал он, так же испуган, как и он тогда, теперь тихо стоял в полумраке, следя за его чашей с вином. Цоракс любил мальчиков. Ему нравилась их чистая кожа, тонкие тела, крепкие маленькие попки, небольшие безволосые яички, крошечные невинные членики и гладкие изящные ноги. Он любил их чистые юные голоса, их природное веселое настроение и оптимизм, что выдерживал наиболее строгие наказания и глубочайшие унижения. Он осознавал, что Писклюс был красавцем с черными волосами, персиковым цветом лица, рубиновыми губами и жемчужно-белыми зубами, тонким телосложением, когда каждая кость ясно обозначена, плотным маленьким задом с наиболее привлекательными выдававшимися, тонкими, но приятно округлыми ногами. Он был настоящим искушением.

Было бы достаточно легко просто удержать его. Его семейство никогда бы не осмелилось потребовать его назад. Это означало бы допустить, что они умышленно сговорились нарушить императорский приговор об изгнании, под которым они томились. Тогда бы ничто не остановило Цоракса от овладения парнем точно тем же способом, каким дед мальчика овладевал им самим. Цоракс даже теперь помнил опаляющую боль, когда мужчина вгонял свой раздувшийся член глубоко в его тело. Боль и, он должен признать, удовольствие тоже. Мгновение он думал заставить Писклюса хныкать, умолять и страдать, как делал он сам. Но он дал обязательство Циннамусу, и это обязательство он не должен нарушить.

Его сын Марк - другое дело. Никаких обязательств не было дано им или за него, и была приятная симметрия в обладании его сыном внука римского патриция, который так давно изнасиловал его самого. Не то чтобы он чувствовал, что Марк не был к этому расположен. Он с радостью заметил возбуждение мальчика, когда тот сек Писклюса. Порка и трахание мальчиков никогда не были далеко друг от друга. Но он подозревал, что Марк был несведущим в таких делах. Он был уверен, тем не менее, что если однажды возможности доставляющей удовольствие эксплуатации тела младшего мальчика были бы разъяснены Марку, тот будет охотно их использовать.

В то же время для Писклюса его чувства тем или иным образом были действительно неуместны. Он был в этот момент рабом, и рабской судьбой было страдать, а не выбирать. Цоракс, однако, на практике наблюдал за ним, даже покорнейшим и совсем не важничающим. Это не имело значения, но он подозревал, что Писклюс захочет угодить Марку. Глаза младшего мальчика редко оставляли того надолго. Даже после того, как Марк высек его и довел до слез, пристальный взгляд мальчика сопровождал его. Это было вполне естественно. Марк спас его жизнь и смело противостоял от его имени его брату, которого сам он боялся. Для меньшего мальчика Марк был сильным, храбрым и уверенным. Личностью, которой следовало поклоняться, если также и не бояться. Цоракс запомнил, как Писклюс, когда он все еще был Гаем, спросил, может ли он стать рабом Марка. Мальчик любил его сына.

Настало время приступить к обучению Марка. Цоракс постучал пальцем по краю своей чаши для вина. Писклюс, усвоивший этот сигнал за много скучных часов, проведенных в компании своего отца, выступил вперед из тени и нагнулся, чтобы наполнить чашу. Пока он наливал, Цоракс пробежался рукой по тыльной стороне его бедер. Он ощутил напряжение мальчика, но продолжал сосредоточенное изучение. Цоракс оставил свою руку лежать на закруглении мальчишеских ягодиц. Его указательный палец начал вдавливаться в разделительный желобок. Чаша с вином была полна. Мальчик прекратил наливать, но остался на месте в ожидании. Цоракс взглянул в лицо парнишки. Он увидeл, как мальчик проводит кончиком языка по губам.

"Марк, ты хорошо выбрал," - тихо заметил он, - "мальчик красивый и, я полагаю, старательный."

"Да, взгляни," - сказал он, поднимая свободной рукой тунику Писклюса спереди. "Его член показывает, что он готов."

"Пожалуйста, господин," - произнесла девушка-служанка из тени, где она стояла. "Он также у него становился твердым, когда я мыла его зад этим вечером." Она тихо хихикнула, вспоминая.

"Да, славный зрелый мальчик. Скажи мне, мальчик, твой член уже выделяет мужское молочко?"

Писклюс, испуганный вниманием мужчины и смущенный, что его маленький твердый член показан служанке и Марку, неловко пробормотал.

"Говори громко, мальчик. Отвечай, когда к тебе сейчас обращаются."

Цоракс взял крошечные яички ребенка, не намного большие, чем пара маслин, между указательным и большим пальцами и резко их сжал. Писклюс взвизгнул.

"Пожалуйста, господин... Нет, господин, я так не думаю, господин," - быстро вымолвил он, запинаясь.

"Ах, я желал бы знать, не можем ли мы изменить это. Подойди сюда, девушка..."

За пределами комнаты произошла суматоха. Дверь рывком открылась, и появилась бедно одетая женщина, тащившая за собой юного мальчика.

"Цоракс," - заплакала женщина, - "Цоракс, помогите бедной женщине."

"Чего ты хочешь?" - раздраженно спросил Цоракс. Он держал свою руку на заду Писклюса, а девушка-рабыня отступила в тень.

"Помогите мне, пожалуйста," - голос женщины стал подвывать. "Мы должны уплатить нашу подушную подать, или вся семья - четверо детей, младше, чем этот здесь, мой муж и я - все будем выброшены на улицу. Мы будем изгнаны с нашей фермы и оставлены голодать."

"И какое мне до этого дело? Почему я должен сохранять тебя и твой жалкий выводок от голода?"

"Цоракс, пожалуйста, Цоракс. Вы известны своим пристрастием к мальчикам и как Вы хорошо платите за красивых ребят. Этот мальчик самый старший у нас. Двенадцати лет... Прекрасный ребенок... Взгляните на него... Посмотрите на его волосы, подобные льну, и его губы, поднимите вашу голову, так чтобы вы, господин, могли увидеть мальчика, нежного и полностью созданного для любви, и его плотный маленькмй зад ...Я не запрашиваю цену, Цоракс... Вы даете мне то, что, по вашему мнению, он стоит... Я уверена, это будет больше, чем мы обязаны отдать в налог."

Мальчик стоял рядом со своей матерью, его голова склонилась, тусклый румянец обиды и гнева залил его лицо.

"У тебя больше нет на продажу никаких вещей, женщина, кроме твоего собственного сына?" - забавляясь, произнес Цоракс.

"Только наша корова, господин, но она дает нам молоко."

"Почему твой муж не слышит это, чтобы сделать дело за тебя?"

"Он слишком сильно любил мальчика, господин, чтобы смочь придти... Он плакал, когда я забирала мальчика из дома..."

"Если он любил его, то весьма вероятно, что мальчик - испорченный товар."

Нет, господин. Нет. Я не позволяла ни ему, ни также дяде мальчика. Оба просили, господин. Но я не позволила ни одному из них. Я сказала, что он - красивный мальчик, и если мы сохраним его, то ежели возникнет необходимость, он фактически будет денежным вкладом для нас."

"Хорошо, он - красивый парень, позволь осмотреть его надлежащим образом."

Цоракс отпустил Писклюса с небольшим шлепком по крестцу и поманил к себе нового мальчика.

"Разденься," - приказал он.

Мальчик колебался. Мать дала ему крепкую затрещину по затылку.

"Делай, как говорит тебе господин, неблагодарный ребенок. Я родила и выкормила тебя, и присматривала за тобой в течение двенадцати лет, и, когда ты можешь мне помочь, ты стараешься отказаться."

Мальчик потянул короткую рубашку, что была его единственной одеждой, над головой. Он бросил ее на землю к своим ногам и встал перед Цораксом, опустив голову и сложив руки перед собой. Марк увидeл, как трясутся его плечи. Он понял, что мальчик плачет.

Цоракс нетерпеливо выругался и наклонился вперед, разведя врозь руки мальчика.

"Ничего не скрывай от твоего господина, мальчик," - рявкнул он раздраженно.

"Вы будете владеть им, господин?" - нетерпеливо спросила женщина. "Я знаю, что будете, господин. Вы убедитесь, что он хороший мальчик, господин... Здоровый мальчик... Он быстро выучится, господин. Я обещаю Вам."

"Я все еще не знаю, женщина," - раздраженно произнес Цоракс. "Позвольте мне бегло с ним ознакомиться. Марк, подойди сюда... Настало время, когда ты начнешь немного узнавать о том, как обращаться с рабами."

Марк стоял рядом со своим отцом, когда Цоракс начал методично осматривать тело всхлипывающего мальчика.

"Угрюмо глядящий маленький зверек," - заметил мужчина, поворачивая лицо мальчика на свет. - "Хотя мы скоро излечим его от этого... несколько ударов хлыстом, и он будет стремиться полностью угодить... Открой рот, мальчик... всегда проверяй зубы, Марк... рабы непригодны, если их рты полны гнилых пеньков... у него - превосходные... Проверяй также кожные заболевания под руками, за локтями и коленями, между пальцев ног и там, где ноги соединяются... Затем проверь, не сломаны ли у него кости, вряд ли он имеет перелом руки или ноги, но я знаю, что рабов достаточно часто продают с надтреснутыми ребрами..."

Все время, пока он говорил, руки Цоракса перемещались по мальчику, а пальцы щупали и изучали его тело.

"Вы побили его сегодня," - заметил Цоракс женщине, когда повернул мальчика кругом, чтобы проверить его спину.

"Да, господин. Он не хотел идти со мной, господин. Он сказал, что не хочет быть рабом. Он умолял меня не продавать его и принялся также и за своего отца. Это когда глупый мужчина начал плакать."

"Это не в счет," - заметил Цоракс Марку, - "синяки слиняют достаточно скоро. Наклонись вперед, мальчик... Теперь всегда тщательно проверяй раба здесь, Марк. Раскрой его полностью и посмотри сперва на предмет глистов... Никаких их признаков... Затем вздутия или шрамы вокруг дыры... Если что-то из них присутствует, это означает, что он был использован... Наконец," - Цоракс облизал свой указательный палец и решительно втолкнул его в мальчика, - "войди прямо внутрь парня... Стой неподвижно, мальчик... Сначала пощупай, есть ли какие-либо препятствия, и затем... Хорошо, ты заметил какую-нибудь вещь, Марк?"

"Его член становится твердым."

"Верно. Это дает тебе некое представление, насколько страстен мальчик. Там ниже есть место, если ты коснешься которого, то возбудишь его. Теперь плюнь на свой палец и попробуй. Смотри... Если ты продолжаешь трогать его, он кончит... Это означает, что у него оргазм... белое вещество выходит из его члена." Цоракс говорил нетерпеливо, видя озадаченное выражение на лице сына.

"Я вижу, отец."

"Это все случалось с тобой, Марк?"

"Иногда, отец. Совсем недавно."

"Хорошо, это вполне естественно... Часть взросления... Теперь твой палец будет немного грязным от пребывания в его заднице, просто вытри его начисто о его ногу, и это - все."

"Хорошо, женщина. Я буду владеть мальчиком." Цоракс вытащил свой кошелек и, выбрав золотую монету, дал ее матери мальчика.

"Благодарю Вас, господин... Благодарю Вас... Вы не пожалеете об этом, я уверена, господин... Ты будешь теперь хорошим мальчиком и постараешься сильно угождать твоему господину, как должно рабу... Благодарю Вас, господин..."

Женщина, пятясь, вышла из комнаты, кланяясь и произнося благодарности.

"Давай посоветуемся," - произнес Цоракс, - "мы должны дать мальчику имя. Бестия, я думаю. (Латинское слово, означающее маленького зверька, и что еще более унизительно для мальчика, которому дано это имя - женского рода.) Я беру его во внутреннюю комнату на ночь. Марк, ты будешь спать здесь на кушетке. Писклюс может спать на полу. Ты, девушка, очисти стол и уходи." ***

Цоракс схватил обнаженного мальчика за руку чуть выше локтя и, толкая его перед собой, прошел во внутреннюю комнату. Он ощущал, как кость руки паренька выворачивается из-под его хватки. Выпустив его, он снял свою собственную одежду. Он увидeл, как расширились глаза мальчика, когда они сфокусировались на его огромном члене. Он холодно улыбнулся, когда заметил, что взгляд мальчика от угрюмого негодования перешел к панике.

"Ты думаешь, что сможешь взять это, мальчик?" - спросил он с жестким смехом.

Губы Бестии шевельнулись, но не произнесли никаких слов.

"В любом случае это не имеет значения... Ты это получишь... Молодые кости и молодые ткани... может быть, с тобой все будет хорошо... Теперь встань на колени и лижи его... добейся, чтобы он был приятным и влажным ради тебя самого... Это единственная смазка, которую мы имеем... Побыстрее теперь."

Мальчик колебался, и Цоракс сильно врезал ему по ребрам. Цоракс заметил с жутким весельем, что эрекция у мальчика полностью исчезла. Мальчик несчастно опустился на колени перед Цораксом. Глядя вниз на светлую голову парнишки, прижатую к его члену, мужчина почувствовал, как мягкий язычок того пробежал по всей длине его члена. Кончик языка мальчика обследовал щель в конце его члена. Или мальчик имел естественный талант к этого рода вещам, или у него был предшествующий опыт. Цоракс подозревал последнее. Он также подумал, что мальчик, вероятно, надеялся, что спасет свой зад, стимулируя ранний оргазм. У него не было намерений так легко отпустить мальчика.

"Бери его прямо в рот," - приказал он. Он схватил мальчика за уши и потянул его голову вперед, так чтобы сам он мог почувствовать, как головка его члена вдавливается в горло парнишки. Мальчик начал задыхаться. Цоракс подержал его так мгновение и затем, схватив за плечи, сам поднял его на кровать. Он обхватил щиколотки мальчика и провел их назад над его головой. Зад паренька открылся перед ним, а его испуганное лицо таращило глаза между его ног.

Цоракс нацелился и засунул. Мальчик взвыл. Цоракс толкнулся снова. Его пенис начал проникать внутрь мальчика. С каждым толчком он проводил его глубже в парня. Сфинктер мальчика минуту сопротивлялся. Используя весь свой вес, Цоракс загнал свой член в паренька. Пронзительные крики мальчика заполнили комнату. Преграда поддалась долбежке мужчины. Цоракс мог ощутить своим членом тесноту и жар мальчика. Теперь мальчик, казалось, почти что тянул его член глубже в себя. Цоракс вогнал свой член в мальчика на полную длину. Он сделал паузу и затем начал двигать членом внутри мальчика, сначала осторожно, а затем с возрастающей настойчивостью. Он мог чувствовать пот, бегущий с его груди и ног. Мальчишеский крик опустился до тихого хныканья. Он начал отвечать на толчки мужчины. Цоракс почувствовал прилив крови и вошел глубоко внутрь всхлипывающего мальчика.

***

В передней комнате на кушетке было два одеяла. Марк разделся и, завернувшись в них, улегся на кушетку и вскоре заснул. Писклюс свернулся на ковре, лежащем на полу. Изнуренный, он тоже спал.

Марк был разбужен криками мальчика, когда того насиловал отец Марка. Он услышал рядом шевеление Писклюса и затем тихий звук его плача. Он понял, что мальчик был в ужасе. Марк почувствовал себя глубоко покровительственно, и у него также возникла эрекция.

"Мальчик," - прошептал он.

"Да, господин?"

"Иди сюда."

Писклюс послушно заполз в кровать рядом с ним. Усевшись, Марк разместил одеяла так, чтобы они прикрывали и его самого и младшего мальчика. Он улегся и обнял руками Писклюса, который притирался поближе к нему.

"С тобой все хорошо, Писклюс?" - спросил Марк.

"Да, господин."

"Тогда почему ты плакал?"

"Я был испуган, господин."

"Нет нужды пугаться. Ты хороший мальчик. Делай, как тебе говорят, и старайся понравиться моему отцу, и нам с тобой будет отлично."

Марк провел рукой вниз по спине Писклюса, пока она не улеглась на закруглении его зада. Он был уверен, что мальчик должен чувствовать его твердый член. Он не был смущен этим. В конце концов, он был только рабом.

"Да, господин. Я... я хочу понравиться Вам, господин."

"Тебе все еще больно от порки, которую я тебе дал?"

"Немного, господин."

"Да, я думаю, что могу нащупать рубцы на твоей заднице. Ладно, пусть эта порка будет для тебя уроком. Ты теперь мой раб. Помни это, и может быть я не должен буду побить тебя снова."

"Я постараюсь, господин... Что делал ваш отец, когда показывал Вам зад другого мальчика, господин?"

Искушение было слишком велико для Марка. На самом деле он не осознавал это как искушение. Тело Писклюса принадлежало ему, чтобы обращаться с ним, как ему нравится. Он сунул свой указательный палец в рот и затем толкнул его в расселину зада Писклюса.

"Это," - сказал он.

Другой мальчик напрягся и затем нарочно толкнулся своей попкой назад, открывая ее любопытному пальцу. Марк медленно ввел свой палец поглубже в другого мальчика. Вдруг Писклюс дернулся вперед, туго сжав свой зад вокруг пальца Марка. Марк ощутил, как затвердел крошечный член Писклюса рядом с его собственным животом. Писклюс стонал и извивался, насаженный на палец Марка, его губы увлажняли грудь соседа. Марк почувствовал, как дрожит его собственный член, и почти в тот же момент Писклюс кончил.

"Хороший мальчик," - произнес Марк и поцеловал Писклюса в губы. В комнате было тихо за исключением звука хныканья Бестии, который слабо доносился из соседней комнаты...

Глава 5

Бестия проснулся. Он лежал лицом вниз на кровати, на которой его изранили. Он чувствовал опаляющую, неистовую боль. Его зад был поврежден, и он также был изранен внутри. Он подумал, что ему никогда прежде не было так больно. Цоракс наполовину лежал поверх него, одна его тяжелая нога покоилась на обнаженном заду мальчика.

Если не считать боли, Бестия ощущал такое абсолютно в первый раз в своей жизни. Его дом не был уютным. Они были слишком бедны для этого. Однако там всегда была компания: его младшие братья и сестры, его отец и дядя, даже, если всего этого еще недостаточно, его мать - люди, к которым он мог бы обратиться за сочувствием и даже любовью. Теперь они все пропали. Он никогда не увидит их снова. Он принадлежит человеку, который в поисках собственного удовольствия разорвал и поранил его тело. Он не может ждать от него никакой помощи или любви.

Мужчина в этот момент спал, но в комнате стало светлее. Вскоре он снова будет бодрствовать. Бестия стал осведомлен о жесткости надавливания на его зад. У мужчины была эрекция, и когда он проснется, он несомненно должен предположить насытить свою страсть, как делал перед этим, внутри измученного тела Бестии. Он содрогнулся от мысли, что раздутый член мужчины снова будет вбиваться в него. Тем не менее, он ничего не мог сделать, кроме как лежать и ожидать, когда еще раз начнется пытка.

Ладно, возможно есть одна вещь, которую он может сделать. По ощущению мужского члена он мог бы сказать, что тот был близок к эякуляции. Если он просто сумеет довести его до оргазма раньше, чем тот полностью проснется, возможно, он будет в состоянии спасти свой зад от дальнейшего изнасилования, по крайней мере в данное время. Он очень осторожно начал надавливить своим задом вверх на мужской член. Он почувствовал, что твердость оного увеличивается, и ускоряется пульсирование крови мужчины.

Цоракс пошевелился и наполовину перевернулся на спину. Мать Бестии защитила его зад от его отца и дяди, но и все. Двое мужчин знали, что любое нападение на него должно оставить следы, которыми он тогда будет опозорен, и они к тому же боялись ее, чтобы рисковать этим. Губы и язык мальчика - другое дело. Во многих случаях, взяв ребенка за коровником, когда женщины загоняли скот под навес, они все заходили в дом и брали его, по очереди наслаждаясь его ртом и наблюдением.

Бестия очень осторожно спускался вниз с кровати, пока его лицо не оказалось на уровне промежности мужчины. Его ноздри заполнились несвежим мужским запахом, смесью пота и спермы. Член мужчины стоял в эрекции, слегка изогнутый, безжалостный и требующий. Он увидел, что тот запачкан мужским семенем и смесью его собственных крови и кала. И все же любая вещь была лучше, чем мучение снова иметь его втиснутым внутрь себя. Мальчик прошелся по нему языком по всей его длине от корня в грубом лесу мужских паховых волос до щели на его кончике. Затем он раскрыл губы и взял его в рот. Он отвел свою голову назад, как обучали его отец и дядя, так чтобы он мог взять его в свое горло. Его нос и губы были прижаты к промежности мужчины.

Цоракс ощутил губы мальчика на своем члене, мальчишкин язык дразнил его. Он знал, что близок к эякуляции, и был рассержен. Мальчик определенно играл с его членом, возбуждая его и заставляя кончить. Это было совсем не то для мальчика - взять его с целью вызвать оргазм, пока он спит. Для раба это было дерзостью. Решения должны приниматься господином, а не рабом. Мальчик должен получить урок. Но, возможно, не тотчас же.

Цоракс оттолкнул мальчика прочь и, установив два пальца за своей мошонкой, крепко надавил вверх, пока не прошла опасность немедленного оргазма.

"Ложись на живот, мальчик, и раскинь свои ноги," - грубо скомандовал он.

"Господин, пожалуйста, господин... не могу ли я пососать Вас, господин... Пожалуйста, господин... Я умелый в этом, господин... Пожалуйста, позвольте мне показать Вам, господин... и мне так больно, господин... Пожалуйста, позвольте мне сосать Вас, господин... Пожалуйста..."

Цоракс сжал кулак и ударил им Бестию в рот, прервав отчаянные просьбы мальчика. Это был хорошо рассчитанный удар, достаточно крепкий, чтобы раздвинуть губы мальчика и заставить кровь потечь струйкой с его подбородка, так не такой сильный, чтобы выбить зубы.

"Ложись на живот," - повторил Цоракс. "Я опять собираюсь трахнуть твой зад. Ты думаешь, что это предмет для обсуждения со мной, или что-нибудь еще, вроде боли ничего не стоящего зада маленького раба. Выполняй сейчас же, или я ударю тебя снова."

Бестия, безнадежно рыдая, перевернулся на живот. Цоракс опустился на колени между ногами мальчика, используя свои колени, чтобы держать ноги того в дальнейшем врозь.

"Подними свой зад, мальчик," - распорядился он.

Всхлипывания Бестии усилились, когда он подчинился. Глядя вниз на поднятый мальчишеский зад, Цоракс увидeл кровь, засохшую между детских ног и спекшуюся вокруг дырочки. Не было никакого сомнения, что он на самом деле разорвал мальчика. Это не было причиной, почему он не должен трахнуть мальчика снова. Мальчик принадлежал ему, чтобы обращаться с ним, как ему нравится. Если он решил доставить ему боль, это было его дело и ничье больше. Он был вполне в пределах своих прав.

С другой стороны, Цоракс, хотя и жесткий человек, был справедлив по крайней мере в пределах своих собственных суровых понятий. Мальчик подчинился ему, покорился его воле. Он должен наказать его в свое время за его более раннюю дерзость, но нет никакой надобности делать свое наслаждение задом мальчика более болезненным для того, чем это необходимо.

Цоракс поплевал на пальцы и начал осторожно смазывать края дырочки мальчика своей слюной. Его лицо даже слегка смягчилось, когда мальчик ответил поднятием своего зада вверх, открывая себя еще больше своему господину.

"Это правильно, мальчик," - почти нежно вымолвил Цоракс. - "Чем больше ты расслабишься, тем менее больно тебе будет."

Он раздвинул сфинктер мальчика пальцами одной руки. Он нацелился своим членом и безжалостно погрузил его в зад Бестии. Мальчик вскрикнул. Цоракс толкнулся снова и ввел свой член в мальчика на всю длину. Цоракс обратил внимание, что хотя мальчик несомненно страдает, вошел он легче, чем прежде.

Цоракс минуту полежал неподвижно, ощущая своим членом жар и тесноту мальчика. Очень медленно и осторожно, он начал трахать паренька. Мальчик стонал и хныкал, но затем начал отвечать. Цоракс увеличил скорость и силу своих толчков. Вскоре он колотился своим членом в мальчике вверх-вниз настолько быстро и сильно, как только мог. Он был уже не так молод, как прежде, и ему требовалось больше времени, чем в прошлом, чтобы достигнуть кульминации. Мальчик завыл, и его тело ослабло. Цоракс по-прежнему входил в него, тяжело дыша, пот сбегал вниз с его обнаженного тела. Затем его ягодицы плотно сжались, и он взорвался эякуляцией глубоко внутри мальчика. Он тяжело опустился на парня, хватая ртом воздух.

После минут отдыха он перевернулся на бок, сойдя с мальчика. Он оттолкнул Бестию прочь от себя, столкнув его с кровати.

"Достань горшок, мальчик," - грубо сказал он, - "мне нужно поссать."

Бестия с усилием поднялся на ноги и болезненно поспешил через комнату. Цоракс увидeл, что свежая кровь бежит вниз по внутренней стороне его бедер.

"Живее, мальчик," - нетерпеливо произнес он, вставая на ноги.

"Хорошо, стань на колени и держи его сверху для меня."

Цоракс помочился в горшок. Он заметил, что на его члене была свежая кровь. Он взглянул вниз на Бестию, пока тот стоял на коленях у его ног, голова мальчика находилась на уровне его члена. Он стряс капли мочи со своего члена и насухо вытер пальцы о светлые волосы мальчика. Затем он откинул назад голову мальчика и посмотрел вниз на его лицо. Оно было мокрым от слез и соплей. В его глазах было пусто. Цоракс знал, что произошло. Он видeл, как это много раз случалось в прошлом. Давно еще это случилось даже с ним. Мальчик сломался. Этот стоящий на коленях перед ним был просто животным, душа мальчика решила уйти куда-нибудь в другое место. Он вспомнил, что мальчиком во время больших унижений или страданий он ощущал, словно пребывает не в своем теле, а вне его, наблюдая подобно зрителю, как его бесчестили и мучили. Он знал, что Бестия был теперь в этом состоянии. Душа и тело должны быстро воссоединиться, достаточно пройти непосредственному кризису.

"Убери этот горшок отсюда. Очисть себя, обеспечь мне какой-нибудь завтрак и не капай кровью на ковер." Цоракс бросился в кровать и, повернувшись лицом к стене, почти немедленно заснул.

Бестия, неся сосуд с его едким содержимым, проковылял из комнаты. Он держал свободную руку под расселиной своего зада. Он чувствовал теплую влагу, капающую на нее.

Одеяла c кушетки в соседней комнате упали на пол. Двое мальчиков лежали близко друг к другу, плотный маленький зад Писклюса крепко прижимался к промежности старшего мальчика. Глаза младшего мальчика были открыты. Бестия кивнул ему, и Писклюс поднялся на ноги, его маленький членик с крошечной розовой головкой стоял в эрекции.

Писклюс последовал за Бестией вниз по лестнице во двор гостиницы. Он увидел кровь, капающую из расселины зада другого мальчика. Его затошнило от страха, когда он вспомнил крики и хныканье, что исходили из комнаты Цоракса предшествующей ночью.

Было все еще раннее утро, и двор гостиницы был пуст за исключением группы обнаженных мальчиков, сидящих на корточках вокруг пары ведер, установленных на камнях за кухонной дверью. Один из мальчиков поднял глаза и временно отвлекся. Писклюс узнал ребенка, с которым он предыдущим вечнром поделился своим молоком.

"Идите сюда," - позвал мальчик. "Есть кое-какая каша. Ее полно."

Писклюс более медленно последовал за Бестией, рысцой пересекающим двор.

"Она не будет возражать, что мы возьмем вашу пищу?" - беспокойно спросил Писклюс. Он был голоден, но живо вспомнил боль, когда толстая дама ударила его половником.

"Нет, она не очень плохая в действительности. Она кормит нас довольно хорошо и становится противной, только когда готовит... Она ждет от нас работы и бьет нас, когда мы не работаем. Но она больше никому не позволяет бить нас..."

"И если кому-то из гостей понравится один из нас, она дает нам что-то дополнительно," - произнес другой мальчик.

"Немного мяса..."

"Или немного белого хлеба и меда..."

Хор юных голосов начал перечислять угощения, которые они могли надеяться заработать, развлекая постояльцев гостиницы.

Писклюс с Бестией уселись на корточки среди мальчиков. Бестия слегка хныкнул, когда сделал это. Друг Писклюса взглянул на него.

"В чем дело?" - спросил он.

"Мне больно."

"Ты - мальчик Цоракса, да? Диана," - Писклюс предположил, что это должно быть именем служанки, - "рассказала нам о нем. Она сказала, что член у него большой, как у быка."

"Она сказала, что если мы не успокоимся, она отдаст нас ему..."

"И он расколет наши зады своим членом, просто как если бы они были зрелыми дынями..."

Мальчики снова болтали друг с другом в возбуждении.

"Твой зад не расколот..."

"Ты все еще ходишь..."

"Ты принял это хорошо..."

"Как ты думаешь, мы могли бы взять это..."

"Ты должно быть выносливый..."

"Мне больно," - сказал Бестия, но было ясно, что ему нравится внимание, которое он получил.

"Мисс," - толстая женщина вышла из кухонной двери со своим половником в руке, и хор юных голосов приветствовал ее. - "Мисс, эти мальчики были трахнуты Цораксом... Он тем не менее ходит, мисс... Хотя его порвали, мисс... Это причиняет ему боль... Диана сказала, мисс..."

"Заткнитесь вы все. Альба, занеси ведра и вынеси два ведра теплой воды. Тибур, достань какие-нибудь чистые тряпки и ту банку порошка, которую я использую. Ты ее знаешь. Церес, возьми этот пустой горшок и вычисти его. Что за причуда иметь его здесь, когда вы есть маленькие грязные жрущие животные. Остальные, идите внутрь и принимайтесь за свою работу. Надо приготовить всем завтраки. Теперь ступайте."

Эти распоряжения сопровождались обильными ударами половником по юным голым задам и пронзительными взвизгами мальчиков-рабов.

"Тогда теперь," - произнесла женщина, отдавая своего рода приказ, - "позволь взглянуть, каково повреждение. Встань на ноги, мальчик, ноги врозь и наклонись. Ум... не слишком хорошо." Она исследовала зад Бестии своим пальцем, и мальчик тяжело вздохнул. "Тем не менее, я думаю, ты выживешь."

"Ты, мальчик," - сказала она, повернувшись к Писклюсу, - "почисти его задницу осторожно, как можешь, и, когда кончишь, я что-нибудь сделаю, чтобы остановить кровотечение. А как насчет тебя? Есть какой-нибудь ущерб от вчерашнего вечера?"

"Никакого, мисс."

"Ладно, дай время. Придет и это. Теперь где этот Масса, я предоставила его на ночь Кассию. Его зад после этого может тоже потребуется залатать."

Писклюс с Бестией вернулись чисто вымытые в комнаты своих господ, неся чаши с горячей водой и полотенца. Бестия двигался полегче. Кровотечение из разорванного ануса было остановлено порошком, в то время как небольшой квадрат ткани, зажатый между его ягодицами, предотвращал выделение крови от любого внутреннего кровотечения, которое он, вероятно, испытывал. Для Цоракса и Марка, когда они были готовы, принесла завтрак девушка-служанка.

Бестия прошел сразу во внутреннюю комнату. Цоракс растянулся в кровати на спине, его дряблый член инертно лежал в лесу темных грубых волос.

Цоракс сделал легкий жест, и Бестия двинулся, чтобы дочиста вымыть член, который проник в его зад. Цоракс наблюдал, как работает мальчик: его голова склонилась над промежностью Цоракса, лицо его было поглощенным работой и почти обожающим. Он протянул руку и мягко похлопал голый зад мальчика. Бестия продолжал работать над членом Цоракса, в то время как рука мужчины поглаживала его зад. Цоракс ощутил пресыщение и испытывал только слабый зуд в своей пояснице. Ему забавно было видеть, что мальчик, со своей стороны, уже опять полностью пребывал в состоянии эрекции, так что розовая головка его члена вышла из крайней плоти.

Цоракс оделся и прошел в соседнюю комнату, сопровождаемый Бестией, которому все еще не было дозволено никакой одежды. Служанка, одетая только в коротенькую юбку, была занята подаванием завтрака при помощи Писклюса, который также был обнажен. Марк, полностью одетый, сидел развалясь на стуле за столом, явно нетерпеливо ожидая еду.

Бестия, завидев девушку, переместил руки, чтобы спрятать свой раздувшийся член. Цоракс увидeл это и повернулся ударить его по рукам, чтобы развести их врозь.

"Не прикрывай себя, мальчик. Ты во всяком случае не имеешь ничего значительного, чтобы это скрывать. Эта потаскушка служанка видeла значительно больше того, что есть у тебя."

Бестия вспыхнул и опустил свои руки по бокам.

"Хорошо выспался, Марк?" - бодро продолжал Цоракс, - "или у тебя была небольшая забава с твоим маленьким мальчиком-проституткой. А?"

"Хорошо, отец..."

"Думаю так, хотя я держу пари, что отродье сумело произвести только сухой оргазм."

"Нет, отец. У него был настоящий," - запротестовал Марк.

"В самом деле, тогда это интересный опыт, чтобы позабавить нас, пока мы едим."

Цоракс захватил Писклюса под руки и поднял мальчика, чтобы усадить его на конец стола. Затем он развел колени испуганного мальчика врозь.

"Теперь, Бестия, ты говорил, что искусен со своим языком и губами, не так ли?"

"Да, господин," - произнес Бестия не слишком весело.

"Специалист по сосанию пенисов?"

Бестия колеблся.

"Да или нет, мальчик, говори громко."

"Да, господин."

"Хорошо, тогда позволь посмотреть, как ты обслуживаешь маленького Писклюса. Подойди, мальчик, опусти вниз свою голову и начинай заниматься."

Бестия послушно наклонился вперед перед Писклюсом и, с поднятой в воздух задницей, начал облизывать языком детские безволосые яички и крошечный членик. Маленький член вскоре затвердел и поднялся под его ласками.

Цоракс уселся за стол и начал есть. Служанка молча подавала еду. Первым блюдом была чашка каши, но весьма различного качества с тем темным грубого помола водянистым соленым месивом, что дали мальчикам-рабам. Эта была сделана из свежего молока и высококачественной пшеницы. В нее не добавили никакой соли, но на столе стояла большая чашка меда, чтобы ее подсластить.

Писклюс был смущен и унижен оказаться превращенным в зрелище для развлечения Цоракса и своего господина, но он получил свой первый полный оргазм примерно 7-ю часами ранее. Он был юным и горячим. Вопреки ему, его член быстро ответил на приикосновение проворного языка Бестии. Его глаза покрылись поволокой, голова откинулась назад, позвоночник изогнулся дугой, руки плотно захватили край стола, а дыхание стало еще чаще и резче.

"Придержись, мальчик," - произнес Цоракс, вскочив на ноги и всадив резкий шлепок в поднятый голый зад Бестии. - "Теперь убирайся, или представление закончится раньше, чем я завершу свою еду."

Он оттолкнул Бестию прочь и, установив одну руку под бедра Писклюса, приподнял его ноги. Он проскользнул свободной рукой под промежность Писклюса и крепко надавил вверх точно позади маленьких яичек мальчика. Он продолжал давить, пока мальчишеский член не начал смягчаться. Он опрокинул мальчика на спину, так чтобы плечи того лежали на столе, а колени были отведены назад по обе стороны головы.

Цоракс окунул кончик своего указательного пальца в банку с медом и прошелся им по анусу маленького мальчика. Он мягко надавил в мальчика. Писклюс поймал дыхание и напрягся. Цоракс увеличил давление, и Писклюс постепенно расслабился. Мужчина вставил только самый кончик своего указательного пальца. Мальчик задохнулся и вытолкнулся вверх, предложив мужчине свой зад... Это был первый раз, когда кто бы то ни было проникал в его зад даже на самое короткое расстояние. Цоракс взял большое количество меда и густо размазал его вдоль расселины мальчишеского зада. Затем он отступил назад.

"Подойди," - сказал он Бестии, - "для тебя, проститутка, есть угощение на завтрак. Очисти это своим языком."

"Нет причины, почему ты также должен остаться в стороне," - продолжал он, обращаясь к Писклюсу. - "Вылижи это дочиста."

Он протянул свои покрытые медом пальцы меньшему мальчику. Писклюс поднял голову вверх, его язык энергично прошелся вокруг пальцев мужчины.

"Соси их," - приказал Цоракс Писклюсу. Он подвинул свою руку ближе к мальчику, который охотно подчинился.

"Эта твоя сучка - пылкая, Марк," - заметил он, когда Писклюс энергично обсасывал его пальцы. "Он будет силен в траханьи, когда у тебя будет время, чтобы раскрыть его. Хотя и не теперь. Недостаточно времени, чтобы обработать его законным образом. Я должен высечь Бестию, и затем мы пойдем в бани."

Голова Бестии дернулась вверх при упоминании его имени, и он повернул к Цораксу свое лицо с запачканными медом носом и подбородком. Цоракс поднял кожаный ремень, что лежал на столе рядом с его тарелкой, и со щелчком опустил его на зад мальчика.

"Опусти свою голову обратно, мальчик. Я говорил тебе остановиться?"

Бестия взвизгнул и вернулся к вылизыванию языком расселины Писклюса.

"Да," - продолжал говорить Цоракс Марку. - "Глупое маленькое отродье сохранит свой зад до моего желания. Он должен быть научен, что суть этого мира - удовольствие господина, а не боль раба."

"Подойди, мальчик, ты должен бы теперь закончить. Встань прямо. Теперь позволь взглянуть. Да, это прекрасно."

"Писклюс, ступай, получи свою тунику на кухне и затем подбери полотенце, масло и скребки для бани."

"Бестия, подойди сюда."

Цоракс взял старшего мальчика за шиворот и толкнул его к стене. Он повернул Бестию лицом к комнате и приказал ему держать руки над головой. Он связал вместе тонкие запястья мальчика длинной веревкой и затем оторвал его целиком от земли за руки, буксируя веревку через крюк, прикрепленный к стене. Двенадцатилетка висел, подвешенный за запястья, его ступни находились примерно в 6-ти дюймах от пола. Веревка врезалась в его кожу, так как руки держали весь вес его тела. Он начал хныкать от страха.

"Обычно," - произнес Цоракс, адресуясь к Марку, - "ты порешь мальчика по его заду, или плечам, или задней стороне его бедер. Однако иногда, если ты спешишь и хочешь доставить мальчику много боли, как я хочу причинить боль этой моей маленькой проститутке, ты бьешь его по груди."

Говоря это, Цоракс прошелся руками по Бестии, ощущая дрожь, бегущую по туго натянутой плоти мальчика.

"Кости тут так близко к поверхности, что каждый удар ранит в четыре или пять раз сильнее, чем нанесенный по более обычным местам его тела. И это - очень чувствительная часть его тела. Слушай."

Он захватил один из сосков Бестии между большим и указательным пальцами и крепко сжал. Всхлипывания мальчика перешли в пронзительный крик. Цоракс грубо рассмеялся.

"Теперь, мальчик, 12 ударов, и держи свои глаза открытыми, показывая, что ты слышишь меня. Если ты закроешь глаза, удар не будет считаться."

Он сделал шаг назад и, тщательно отмерив расстояние, хлестнул мальчика ремнем поперек обнаженной груди. Ремень щелкнул по голой коже. Бестия снова вскрикнул. Цоракс помедлил, пока белая полоса на коричнево-золотой коже мальчика не превратилась в воспаленно красную. Тогда он опустил свистящий ремень еще раз. Комната заполнилась мучительными криками мальчика, перемежаемыми звуками ремня, ударяющего обнаженную плоть. Он начал дразнить мальчика. Он слегка ударял ребенка ремнем, так что это едва было ощутимо. Следующий удар достигал цели и следующий, но потом был другой безвредный хлопок. Крики мальчика приняли истерический тон, когда мужчина мучил его. Крики становились пронзительнее и исступленнее. В уголках рта мальчика показалась пена. Затем он обмочился.

"Я думаю, что он не забудет этот урок," - произнес Цоракс. Он улыбался. Он был удовлетворен своей работой.

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив Бестию висящим на запястьях. Звуки мальчишеских криков сопровождали его, когда он спускался вниз по лестнице во двор гостиницы. Марк, дав сигнал Писклюсу следовать за ним, поспешил за своим отцом.

"С ним все будет хорошо, отец?" - спросил Марк, догнав его.

С кем? Ах, с Бестией. Он выживет, я надеюсь. В любом случае, это не имеет значения, если и нет. Их довольно много там, откуда он взялся.

страница 1 2 3 4 5 6

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT