Глава 25
"Идеальное решение, отец," - восторженно воскликнула Филомела. - "Ты избавляешься от этой ужасной грязной скотины Марка, уберегаешь моего собственного сына от рабства и освобождаешь нас от всей ответственности."
"Да, спасибо, моя дорогая, все, что остается Кассию, это немедленно доставить отродье в Британию и добиться от Тита Корнелия расписки о его получении."
"Ехать в Британию, отец," - возопил в смятении Кассий. - "Оставить Рим в январе и путешествовать в Британию. Это будет отвратительная поездка, даже при использовании имперской почты. (Рим имел систему имперских почтовых постов, установленных с интервалами вдоль всех основных дорог. Здесь путешествующие могли сменить лошадей и получить и стол с ночлегом. Постами могли пользоваться только путешественники, уполномоченные или персонально императором или управляющими провинций). Нельзя ли подождать до весны. Или, во всяком случае, не мог бы ты послать с грязным зверенышем какого-нибудь раба или кого другого."
"Ответ на все эти вопросы, Кассий, - нет, и ты обманываешь себя, если думаешь, что я собираюсь рисковать теми маленькими остатками моего влияния в имперских кругах, выпрашивая использование имперской почты в твоих интересах. Ты отправишься сегодня вечером. Ты поплывешь от Остии на Марсель и затем поднимешься по долине Роны через Галлию к Северному морю, где обеспечишь переправу в Лондон. Оттуда ты поедешь в Колчестер и сдашь мальчика его новому владельцу. Добившись ясной расписки в получении отродья, ты возьмешь ее в Лондон и передашь там моему представителю. Что ты будешь делать потом - это меня не касается. Я должен, однако, посоветовать тебе не возвращаться в Рим."
"Не возвращаться в Рим!" - Было ясно, что Кассий глубоко потрясен.
"Нет, если ты не пожелаешь объяснять себе и этому государственному деятелю, что ты привез его возлюбленного сына на эту виллу к Цораксу, мой дорогой мальчик," - отец Кассия зверски ухмыльнулся. - "Ты устроил нам эту неприятность и теперь будешь расплачиваться."
"Но куда мне податься?"
"Я не знаю, и, если откровенно, мне все равно. Виндонесса на границе Верхней Германии может быть безопасной. С другой стороны, может, и нет. Тот же совет в данном случае подходит для этого твоего никчемного друга."
"Меня?" - открыл рот Антоний. Он стоял в стороне, благоразумно стараясь не вмешиваться в то, что явно было жаркой семейной ссорой.
"Да. Если ты не ощущаешь уверенности, что твоя дружба с императором, которой ты так гордишься, - достаточно крепкая и определенная, чтобы защитить тебя. Я лично не сильно бы на это полагался."
"Но я не могу покинуть Рим. Что мне делать. Это не честно, я поехал, только чтобы составить компанию Кассию. Это Кассий положил кочергу на ступни маленькой шлюшки."
"А кто трахал проститутку, когда я это сделал, и кто просил меня сделать это снова? Ты так же сильно в этом завязан, как и я, Антоний."
"Выйдите и возьмите с собой мальчика. Вы двое мне надоели, а от отродья смердит. Между прочим, в твоих же собственных интересах убедись, Кассий, что мальчик доберется до Колчестера живым и невредимым. Титу не следует давать повода отвергнуть его."
Кассий повернулся, схватил Марка за плечо и вытолкал его из комнаты, сопровождаемый Антонием. Не говоря друг другу ни слова, двое молодых мужчин поспешили из дому. Антоний сбежал по лестнице, взял у Виндекса поводья своей лошади, запрыгнул в седло и поскакал прочь. Виндекс с Аргиусом, видящие, что Кассий спускается к ним по лестнице с мальчиком, которого он так гордо намеревался преподнести своей сестре, обменялись тревожными взглядами. Что-то в его планах определенно пошло неправильно, а они знали по болезненному опыту, что когда такое случается, то он расположен срывать расстройство на спинах и плечах своих рабов.
"Виндекс, возьми это отродье перед собой," - приказал Кассий. - "Мы едем домой."
Это была только короткая поездка до дома родителей Кассия, и проходила она в полной тишине. Кассий был взбешен обращением с ним отца, тогда как Виндекс с Аргиусом, хотя и не знающие о причине его гнева, чувствовали его и опасались сделать что-то, что могло заставить молодого человека сорвать его на них. Марк, со своей стороны, ощутил слабую искру надежды. Он слышал, как отец Кассия предупреждал своего сына не вредить ему. Это, несомненно, означало, что больше не будет применения горячего железа, а только не более чем умеренные порки. Правда, он был, по-видимому, обречен на арену, но в Британии. Путешествие было долгим, и там для него вполне мог представиться удобный случай сбежать. Во всяком случае, сравнительно быстрая смерть на арене была лучше, чем оказаться пытаемым для развлечения Кассия и его друзей.
"Аргиус, скажи моим людям упаковать для меня суму и встречать меня здесь через два часа. Мы собираемся в Британию," - приказал Кассий, спешившись у ворот несколько меньшей, чем у Цоракса, виллы. - "Виндекс, идем со мной и веди с собой эту маленькую проститутку."
Он шагал впереди по темным коридорам и вниз по узким лестницам в подвал в задней части здания. Подойдя к тяжелой деревянной двери, он распахнул ее. Его поднялся поприветствовать громадный мужчина с коричневой кожей, одетый только в обернутую вокруг его талии ткань. Складки жира частично закрывали ремень, удерживающий ее на месте. Голова и тело мужчины были полностью лишены волос. Глаза Марка расширились от ужаса, когда он воспринял содержимое комнаты. Внезапно ему пришло на ум, что Кассий, возможно, не намерен подчиняться предписаниям своего отца не вредить ему. Прочный стол с вытертым верхом и кожаными ремнями на каждом углу занимал центр комнаты, с одной стороны в железной жаровне тускло светились горячие угли. У стен были расставлены огромные ящики, а над ними висели железные бруски и клещи вместе со множеством тяжелых кнутов.
"Господин," - произнес толстяк, его голос был неожиданно высоким и женственным, - "я надеюсь, вы привели мне объект для тренировки моего мастерства. Я так рад. Приятно делать работу для того, кто искренне наслаждается видом боли. Помните, когда Вы в первый раз пришли сюда. Вам едва исполнилось десять, я думаю, и Вы ошибочно оказались в этом месте, играя в прятки с вашей сестрой. Я был занят и захотел Вас прогнать, но Вы попросили меня разрешить Вам остаться и понаблюдать, и с тех пор Вы были частым визитером, много раз приводя мне мальчиков, чтобы на них практиковаться."
"Это отродье - здесь," - сказал Кассий, указывая на Марка не поднимая руки, - "но я боюсь, есть ограничения."
"Ограничения," - разочарованно сказал мужчина, - "красивого мальчика было бы удовольствие растянуть и поломать на дыбе. В этом маленьком теле есть способность переносить боль. Он не должен разочаровать Вас, как некоторые. Он быстро не умрет. Вы просто хотите его кастрировать? Я лишу его этого в секунду. Держите его крепко." Он взял со стола небольшой нож и двинулся к Марку, зловеще ухмыляясь.
"Нет, Азиатикус," - поспешно произнес Кассий с ноткой сожаления в голосе. - "Мой отец говорит, что я должен доставить его к его новому хозяину в Британию, и он должен быть передан целым и невредимым. Но я хочу немного позабавиться с ним по пути, и что лучшее ты в состоянии сделать из мальчика, если не можешь ранить его?"
"Верно, боль - прекрасный воспитатель, насколько это касается мальчиков," - согласился Азиатикус. - "Но кнут и раскаленное железо - только некоторые из доступных инструментов. На нем не должно быть видимых отметин или повреждений. Я полагаю, маленькая скотина чувствует облегчение, когда слышит это. Ладно, мы подвергнем его пытке прямо сейчас."
Евнух поднял крышку на одном из ящиков и, пошарив внутри, вынул небольшой прямоугольный деревянный сундучок. Он открыл его, показав шесть тонких стальных игл с маленькими деревянными головками, взял одну и поднял на лампочный свет, засверкавший на тонком гладком металле. Марк, увидев это, захныкал и стал биться в руках у Виндекса.
"Теперь держи ребенка крепче," - скомандовал мужчина.
"На нем не много лишней плоти," - сказал он, пробежавшись рукой по грудной клетке Марка.
Он схватил правый сосок Марка, оттянул его от тела парнишки и приставил к нему острие иглы.
"Пожалуйста, господин... Нет, господин, пожалуйста..." - отчаянно умолял Марк, и затем вскрикнул, когда мужчина пронзил его иглой.
Евнух извлек иглу и стоял, наблюдая, как в точках, где металл проколол мальчишескую плоть, проступают две небольших капельки крови. Он наклонился и поцеловал маленькие проколы.
"Предусмотренно," - сказал он, выпрямляясь, - "иглы сохраняют чистоту, Вы можете использовать их и оставить тело мальчика без отметин. Теперь, я думаю, другой сосок, просто чтобы сохранить их в равновесии, как были."
"Это к тому же не только для сосков," - продолжал он, когда вопли Марка отчасти ослабли. - "Вы можете применить их к губам мальчика, его мошонке, предусмотрительно избегая яичек, его члену, это довольно хорошо в любом месте, где Вам может понравиться."
"Отлично, оставим место для проявления нашего воображения," - смеясь, вымолвил Кассий. - "Ладно, мне лучше пойти и посмотреть, идут ли другие приготовления к нашему путешествию."
"Возможно, господин," - предложил евнух, - "Вы пожелаете оставить мальчика со мной, пока не будете готовы к отправлению. Дайте немного времени, и с помощью Виндекса я задам здесь ребенку такой урок, которого он никогда не забудет."
"Хорошо. Виндекс, приведи отродье в мою комнату через полчаса." - Когда Кассий покидал комнату, Марк рыдал и молил о милосердии. Кассий захлопнул дверь подвала. За спиной он слышал, как хныканье мальчика усилилось до раздирающих уши криков.
***
Когда полчаса спустя Марка доставили к Кассию, мальчик, хотя и не имевший отметин, неистово рыдал и нетвердо стоял на ногах.
"Ты принес иглы, Виндекс?" - спросил Кассий раба, который полуподдерживал, полуудерживал дрожащего мальчика за руку. Кассий заметил, что запястья ребенка ранее были развязаны, вероятно, чтобы сделать возможной некую дополнительную пытку.
"Да, господин, они здесь у Вас," - ответил мужчина, протягивая небольшой сундучок с его ужасным содержимым.
"Не знаю," - сказал Кассий, откидывая назад крышку и вытаскивая наружу одну из тонких игл, - "не испытать ли мне просто одну из них своей рукой."
"Господин... Пожалуйста, нет, господин... Я что угодно сделаю, господин..." - Марк выкрутился из рук Виндекса и бросился на колени в ноги к своему мучителю.
"Хорошо, я не знаю, Маркулюс," - улыбнулся Кассий сверху вниз мальчику, ползающему у его ног. - "Ты не был хорошим мальчиком. Ударил меня в лицо, дважды бежал и теперь вверг меня во все неприятности путешествия в Британию. Возможно, ты просто нуждаешься в немного большем образовании."
"Я извиняюсь, господин... Я извиняюсь... Я обещаю, что в будущем буду лучше, господин..." - Менее чем за час евнух уничтожил всю гордость мальчика. У него была теперь только одна мысль - избежать палящей боли от стальных игл, исследующих его тело.
"Он применял иглу на губах Маркулюса, Виндекс?"
"Да, господин," - засмеялся мужчина. - "Но тот кричал больше всего, когда был наклонен над столом, и человек работал на его сфинктере."
"Какая восхитительная идея. Поставь для меня отродье обратно на ноги."
Виндекс двинулся вперед. Марк, обхватив руками ноги Кассия, плакал и умолял.
"Ладно," - произнес Кассий, выставив руку, чтобы остановить Виндекса, - "возможно, пока ты получил достаточно. Но запомни, малейшее неподчинение..."
"Благодари своего господина, неблагодарный звереныш," - крикнул Виндекс, крепко пиная Марка по заднице.
"Теперь, Маркулюс," - сказал Кассий, резко обрывая благодарности хнычущего мальчика, - "ты - проститутка, и в этом ты хорош. В конце, несомненно, тебе перережут горло на арене, но до того ты - моя проститутка и должен выглядеть соответственно."
Он хлопнул в ладоши, и показалась служанка. Она осторожно подняла Марка на ноги и провела его в угол комнаты. Достав шкатулку с косметикой, она приступила к работе. Она была быстра, и не прошло много времени, прежде чем Марка привели назад пред лицо его господина, с нарумяненными щеками, накрашенными в красный цвет губами, подведенными краской глазами и позолоченными сосками.
"Очень хорошо," - вымолвил Кассий, с насмешкой глядя вниз в лицо раскрашенному как кукла мальчику. - "Я хочу, чтобы ты выглядел так в дальнейшем, и тебе также надо носить соответствующую одежду."
Служанка снова выступила вперед. Она укрепила на талии Марка сплетенную из золотой ткани ленту, скрепив ее застежкой в виде мужского пениса. С ленты свешивались бесчисленные короткие золотые кисточки, чьей длины едва хватало, чтобы прикрыть пах мальчика. Когда он стоял, одежда все же скрывала его наготу, но малейшее движение раскачивало кисточки, давая надежду мельком увидеть более интимные местечки мальчишеского тела Марка.
Кассий протянул руки, чтобы поласкать мальчика. Марк отшатнулся.
"Ох, дорогой Маркулюс," - произнес Кассий нежно, но с оттенком возбуждения в голосе, - "тебе все еще надо так много учиться. Ребенок, ты - мой раб сейчас. Я делаю с тобой, что хочу и когда хочу. У тебя нет выбора."
"Просто схвати его за шею и твердо держи для меня его голову, Виндекс."
Марка крепко держали со стороны спины, предплечье мужчины стиснуло ему шею, вынудив его поднять лицо. Другая рука раба обхватила его за талию, прижав ему руки к бокам. Глаза мальчика расширились в ужасе, увидeв длинную иглу, зажатую между большим и указательным пальцами правой руки Кассия. Мужчина просунул большой палец левой руки в рот Марку за его нижнюю губу. Улыбаясь, он дал ребенку почувствовать острие иглы. Глядя вниз на лицо мальчика, он увидeл, что глаза того закатились от страха. Он засмеялся и усилил давление на иглу, загоняя ее в мальчишескую плоть, пока не ощутил, что ее острие колет его большой палец за губой мальчика.
Он подержал там иглу секунду или две, наслаждаясь зрелищем детского страдания, прежде чем извлечь ее.
"Только чтобы убедиться, что ты не забыл, Маркулюс."
Он улыбнулся и второй раз проколол иглой мальчишескую губу.
Кассий отступил назад и стал разглядывать всхлипывающего мальчика, которого Виндекс по-прежнему удерживал подобной тискам хваткой. Он понял, что страдание Марка возбудило его. Было бы забавно, подумал он, овладеть им сразу после пытки. Но времени оставалось мало, и в предстоящие дни будет множество других возможностей. Это до некоторой степени давало ему смотреть в будущее. Показав Виндексу следовать за ним, Кассий вышел из комнаты.
***
Торговое судно "Аугуста" осторожно спускало свои якоря. Кассий, сразу за которым следовал Марк, спускался вниз по круто наклоненному трапу на деревянную пристань, вдодь штабелей которой медленно текла мутная река. Мужчина был тепло одет и шел с высокомерно откинутой головой. Мальчик был закутан в плащ, но его ноги внизу были голыми. Его голова склонилась, и он чуть спотыкался при ходьбе. Он дрожал не то от холодного тумана, что тяжело лежал на воде, не то от страха. К металлическому браслету на правом запястье ребенка была прикреплена короткая цепь, и мужчина нетерпеливо дергал за нее, понуждая мальчика идти вперед. Виндекс с Аргиусом следовали за ними, неся тяжелые узлы. Из пакгауза в ближнем к берегу конце пристани показался светловолосый юноша и двинулся навстречу им.
"Добро пожаловать, господин," - сказал он, кланяясь Кассию и улыбаясь, - "как дом Цоракса может помочь Вам."
"Мне немедленно требуются три хорошие лошади."
"Лошади, господин. Я сожалею, господин," - произнес юноша, звуча отнюдь не полным сожаления, - "это очень трудно. Северная кампания, Вы знаете, господин."
"Я не знаю. Что за Северная кампания?" - раздраженно рявкнул Кассий.
"Северная кампания, господин, это та, что проводят на севере десятый и четырнадцатый легионы, господин." - Тон юноши был едва ли не дерзким. - "Все лошади в этой части Британии реквизированы для нее, господин. Вы можете найти нескольких в Лондоне, господин, но по дорогой цене."
"Хорошо, пошлите кого-нибудь в Лондон и достаньте для нас трех лошадей, причем сделайте это сейчас."
"Я один отвечаю за склад, господин. Я сожалею, но нет никого, кого бы я мог послать, и я не могу оставить свой пост здесь, иначе я охотно бы Вас обслужил." Давая это заверение, парень не делал никакой попытки скрыть неискренность в своем голосе.
"Хорошо, я тогда пошлю одного из моих рабов."
"Да, господин, я полагаю, Вы могли бы это сделать. Лондон в трех милях выше по течению, господин, а через час стемнеет, но Вы несомненно можете это сделать."
"Ладно, какова тогда альтернатива?"
"Вы можете переспать ночь на складе, господин. У меня наверху есть кровать, которую Вы можете получить, господин, если захотите, и чуть выше по дороге есть пивная, куда Вы могли бы послать своих рабов принести еды. Она не такая, к какой Вы привыкли, но это лучше, чем ничего."
Едва оказавшись внутри склада, Кассий вынул из своего кошелька небольшой ключ и разомкнул на запястье Марка браслет, к которому была прикреплена цепь. Одновременно он грубо стащил плащ с плеч мальчика. Марк стоял, несчастно глядя в пол, одетый только в непристойную бахрому из золотых кисточек, свободно раскачивающуюся у него на бедрах.
"Где эта кровать, что предназначена мне," - потребовал Кассий.
"Вверх по этой лестнице на чердак, господин."
"На чердак! Ох, хорошо, я думаю, что мне придется подняться за ней."
"Маркулюс, ленивая маленькая проститутка, возмись там наверху за мою сумку, распакуй ее и принеси сюда вниз шкатулку с иглами. Я вижу, что вечер собирается быть скучным, и мне придется самому устраивать себе развлечение." - Кассий рассмеялся, когда его юная жертва начала неудержимо плакать.
"Может быть, я должен показать вашему мальчику, где там наверху вещи, господин?"
"Да, хорошо, и, Виндекс, ты идешь наверх с ними, просто чтобы посмотреть, что мой маленький Маркулюс не попытается убежать и снова не оставить нас без наслаждения его компанией."
Чердак был единственной комнатой без окон, что простиралась на всю длину склада.
"Он не в состоянии выйти отсюда, господин," - крикнул Виндекс вниз Кассию, быстро осмотревшись вокруг на верху лестницы. - "Должен ли я вернуться вниз?"
"Хорошо, вы можете идти в пивную и посмотреть, что они могут предоставить нам в плане еды. Помните, что идете туда, чтобы раздобыть еду, а не напиваться."
Как только они оказались достаточно далеко от входа на чердак, Бестия повернулся лицом к Марку и, взяв руки мальчика в свои, опустился на колени к его ногам.
"Что они сделали с Вами, господин?" - настойчиво прошептал он.
Марк, который на протяжении недель знал только оскорбления и дурное обращение, разразился слезами. Он узнал Бестию сразу, как только увидeл его на пристани, но полагал, что мальчик забудет одно доброе дело, что он ему сделал, и воспользуется случаем отомстить за все многочисленные дурные вещи, что он ему причинил. Доброта Бестии полностью вывела его из душевного равновесия.
Бестия поднялся на ноги, обхватил всхлипывающего мальчика руками и крепко его обнял.
"Они ранили меня, Бестия, они так сильно меня ранили," - это все, что смог сказать Марк сквозь слезы.
"Я знаю, что ваш отец дал Вам порку за помощь мне. Я знаю, что ваш отец сбежал, чтобы избежать ответственности за измену. Мы, рабы, слышим довольно много, Вы же знаете. Но существует ли кто-нибудь, кто может помочь Вам теперь? Есть ли что-то, что я могу для Вас сделать?"
"Они собираются передать меня в качестве раба человеку по имени Тит Корнелий, и он убьет меня. Его брат Гай должен помочь, если ты его попросишь, но он живет со своим дядей Лонгинусом в Южной Галлии около Нарбонны."
"Я найду его."
"Но, Бестия, как ты можешь уехать отсюда, ты же - раб. Ты не можешь сбежать. Что случится с тобой, если тебя поймают?"
"Я в любом случае уйду до завтрашнего утра," - с усмешкой произнес Бестия, отметая тревоги Марка, - "прежде чем компания внизу обнаружит, что нет нехватки лошадей, никакой Северной кампании, ничего."
"Ты все это выдумал?" - сказал Марк, усмехаясь сквозь слезы.
"Да. Мы намерены затруднять жизнь для компании вашей мачехи, пока ваш отец не сможет вернуться, и они говорят, что до этого осталось не слишком долго."
Теперь я собираюсь сначала сойти вниз по лестнице. Я скажу, что мне нужно обойти двор, и это последний раз, когда Вы меня видите, пока я не приведу вашего друга Гая спасти Вас. Я проскользну на борт "Аугусты". Она должна отправиться торговать в Галлию со следующим отливом."
Когда Бестия полз вдоль пристани, он ясно слышал мальчишеский крик от боли. На "Аугусте" не вели должного наблюдения, и у него не было проблем пробраться на борт. Позднее этой ночью, когда она скользила с отливом вниз по течению на пути обратно через канал, Бестия спрятался в ее трюме за тюками шерсти. Встав на свой путь, чтобы найти Гая Корнелия, он не знал, что, когда обнаружит Гая, то узнает мальчика-раба Писклюса, с кем делил невзгоды путешествия из Британии в Рим, ни того, что уверенность Марка в помощи ему Гая была основана не на дружбе Гая с ним, но на этой благодарности юного мальчика к самому Бестии, ни того, что Марк был обречен на бойню в цирке. Всех тех фактов, которые Марк в страхе перед своими гонителями не нашел времени ему сообщить.
Глава 26
Четыре мальчика быстро ехали верхом по грунтовой дороге, копыта их пони поднимали небольшое облачко пыли у них за спиной. Трое мальчиков счастливо болтали друг с другом. Четвертый, хотя несомненно и принадлежащий к этой группе, был в основном молчалив. Время от времени один из мальчиков выкрикивал ему вопрос, и тогда он достаточно охотно отвечал.
В начале, когда Гай прибыл к ним вместе со своим дядей и приемным отцом Лонгинусом Корнелием, парни, все сыновья местных землевладельцев или высоких чиновников, из-за его замкнутой манеры подумали, что он слабак. Они изменили это мнение, когда он подрался до крови с самым большим из них, юношей полутора годами старше себя, защищая котенка, которого старший мальчик намеревался бросить фермерским собакам. Они не могли понять, как кто-то мог так расстроиться из-за маленького невинного развлечения, но признали, что хотя Гай может быть и странный, но также решительный и стойкий. Как младший и новичок в этом краю, он не был автоматически участником группы. Тем более, что искусство верховой езды высоко ставилось среди ценимых ими умений, а Гай, когда прибыл в начале, не был никаким наездником. Первые его несколько падений вызывали огромное веселье, но когда вместо того, чтобы захромать в слезах домой, он поднимался и делал попытки снова, и снова, и снова, веселье, так же как когда он отказался уступить в борьбе за котенка, скорее стало приобретать оттенок уважения. Теперь, несмотря на то, что он не присоединялся к болтовне и шумному баловству, они полностью его признавали.
Дорога заворачивала вокруг строений фермы на задах виллы дяди Гая. Со двора донеслись глухие звуки ударов кожаного ремня по обнаженной плоти, перемежаемые криками от боли. Явно звук получения порки рабом. Лицо Гая побледнело, и он поехал, крепко сжав поводья. Трое других, однако, повернули своих лошадей во двор, возбужденно восклицая, чтобы посмотреть забаву. Это была другая странность их друга, которую они приняли теперь без комментариев, что он, кажется, не получает никакого удовольствия от наблюдения порки.
Слишком скоро, по крайней мере с точки зрения мальчиков, развлечение закончилось, и они поскакали за Гаем, весело обсуждая зрелище, которому только что были свидетелями.
"Жалко, что надсмотрщик так быстро закончил."
"Ладно, его плечи были основательно окровавлены. Он, по-видимому, получил несколько ударов до нашего прибытия."
"Какой-то нищий, как сказал надсмотрщик. Вероятно, беглый раб."
"Мой отец говорит, что мы должны держать их в повиновении, или они попытаются взять верх над нами."
"Ты знаешь, Гай, скотина была поймана, когда спрашивала тебя. Он говорил, что у него есть для тебя сообщение, но когда его попросили описать тебя, он не смог. Он просто это выдумал. Он просто вор и лгун, как все рабы."
"Я скажу тебе, что ему, по-видимому, причиняли даже большую боль, чем порка кнутом. Эту вещь надсмотрщик показал нам, когда они его отпороли. Забавно иметь это сделанным на твоем члене."
"А прямо между его ногами и наверху его задницы роза... Гай... Ты куда?"
Гай развернул своего пони вокруг, и, хлопая тому пятками по бокам, пустил галопом обратно ко двору, не обращая внимания, хорошо ли его ногам. Он завернул в облаке пыли через ворота, едва не сбив надсмотрщика на землю.
"Ты только что порол мальчика?" - спросил Гай, спрыгнув с седла.
"Да, юный господин. Но теперь это уже закончилось. Хотя нет вопроса, я помучу его для Вас снова, если Вы пожелаете, господин... Он легко мог бы взять еще полдюжины ударов." - Мужчина говорил удивленно, так как Гай до сего времени имел среди рабов и свободных людей в поместье репутацию добросердечного юноши.
"Нет. Нет, я должен увидеть его. Где он?"
"Я просто положил его там в сарае, господин. Некоторое время он никуда отсюда не уйдет. Не после той порки, что я ему задал, и хозяин завтра может решить, что с ним делать. Я считаю, что он беглец, поэтому если бы сделали по моему, он был бы передан властям. Мясо для виселицы - вот что он такое." (Римляне часто использовали слово "виселица" как синоним распятия.)
Гай сунул поводья своего пони в руки надсмотрщику, подбежал к сараю и распахнул дверь. Там в темноте на постели из грязной соломы лежал вниз лицом юноша с порванными плетью и окровавленными плечами. Гай увидел кончик бутона розы, показывающийся на верху мальчишеского зада. Чтобы стать совершенно уверенным, он опустился в солому на колени и осторожно перевернул парня. Гай обнаружил, что смотрит в тусклые от боли глаза Бестии.
"Он выживет?" - с тревогой вопросил он надсмотрщика.
"Чтобы убить одного из таких, господин, потребовалось бы больше, чем порка."
"Я хочу, чтобы его положили на переносную загородку, осторожно отнесли в мою комнату, и потом я хочу, чтобы служанка Крусис очистила ему спину и ухаживала за ним."
"Вы не можете сделать этого, господин. Он - раб, он грязен и истекает кровью. Что скажет хозяин."
"Я не знаю, что скажет мой дядя. Но собираюсь теперь выяснить, потому что собираюсь увидеться с ним и сообщить, что я сделал." - Гай сделал паузу и затем убедительно продолжил. - "Он - раб, но я многим ему обязан. Пожалуйста, присмотрите за ним."
"Хорошо... Хорошо, юный господин," - надсмотрщик глянул вниз на серьезное лицо юного мальчика и затем стал выкрикивать распоряжения. Появились двое конюхов, нашли загородку и осторожно подняли Бестию на нее. Гай вскочил обратно на пони и медленно поехал к дому, стараясь в уме решить, что именно сказать своему дяде.
***
Лонгинус Корнелий сидел за своим столом, с озадаченным выражением подняв глаза на племянника и приемного сына. Мальчик был явно взволнован, бледен, и ему, кажется, было трудно говорить и даже сдерживать дрожь в своих руках и коленях. Врываться в его комнату в таком виде и таком нервном состоянии и требовать беседы было не похоже на Гая.
Если он о чем и беспокоился, так о том, что мальчик был очень тихим. Для него было облегчением, что другие парни в этой местности приняли того в свою компанию, хотя он замечал, что мальчик держится в стороне от многих их диких выходок. Затем еще не было слишком большого доверия между ним и парнишкой, на что он надеялся. Мальчик был очень замкнут и ненавидeл, когда к нему прикасались. Не то чтобы ему хотелось ласкать ребенка. Он был не из этого сорта. Причина, по которой у него не было детей, не имела ничего общего с его сексуальными пристрастиями, хотя неравнодушие к мальчикам не мешало многим его сверстникам быть также отцами больших семейств. И все же есть время, когда естественно захотеть положить вашу руку на плечи мальчику и обнять его, чтобы ободрить или утешить. Но одно движение любой частью его тела, и мальчик отшатывался прочь подобно юному необъезженному жеребенку. Почему даже после этой эпической и едва ли не нелепой драки с юным Цериалисом за котенка, когда Гай вернулся на виллу с окровавленным лицом и едва способный передвигаться, он протащился в свою комнату и отказался от всех предложений помочь.
"Хорошо, Гай, если у тебя есть что-то сказать, может быть, будет легче, если ты присядешь," - произнес Лонгинус, стараясь успокоить мальчика.
Гай не обратил никакого внимания на это приглашение. Глядя прямо перед собой и говоря иногда запинаясь, а иногда резко вспыхивая, он рассказал свою историю. Лонгинус слушал сказание не реагируя, с лишенным выражения лицом, только изредка прерывая, когда Гай в своих эмоциях терял нить повествования и путался. Он выслушал весь рассказ. Как Гай был взят Цораксом из отцовской виллы и замаскирован под раба, чтобы избежать имперских агентов, о избиениях его и плохом с ним обращении в руках Цоракса и Марка, его клеймении, убийстве конюха, и как почти с самого начала Бестия обязался его защищать и помогать ему, взяв, наконец, на собственные плечи вину за смерть конюха, которая по праву принадлежала Гаю. Был только один факт, который Гай умышленно опустил...
"Я сожалею, дядя," - сказал мальчик, закончив рассказ, - "я знаю, что должен был рассказать Вам все это раньше, но мне было стыдно, и я подумал, что Вы могли рассердиться на меня за то, что позволил им делать со мной эти вещи." - Он заплакал. Это был первый раз, когда Лонгинус видeл его в слезах.
"Я не сержусь на тебя, Гай. Мне хотелось бы, чтобы эти вещи, о которых ты только что мне рассказал, с тобой не случились, поскольку это неприятные вещи, чтобы их испытывать. Нет никакой причины, почему ты должен стыдиться. Ты был поставлен в положение, где у тебя не было выбора. Имеет значение лишь то, чем ты являешься сейчас."
Лонгинус сделал паузу и затем продолжил.
"Но одна вещь меня озадачивает. Почему ты рассказал мне сейчас. Ты хочешь, чтобы я выкупил этого мальчика-раба Бестию, который был так добр к тебе. Несомненно, я это могу, и я мог бы найти ему хорошую спокойную работу где-нибудь в моем имении, если ты хочешь. Но сначала мы должны будем его найти."
"Он - в моей кровати, дядя, вымытый Крусис," - выпалил Гай. - "Он пришел сюда с сообщением для меня, я не знаю, что в нем было, и мужчина предположил, что он беглец, ищущий, что своровать, поэтому они высекли его, а я узнал только сегодня утром по пути обратно с верховой прогулки."
Лонгинус сидел, с открытым ртом взирая на Гая, затем отвалился на cпинку своего стул и рассмеялся.
"Тебе лучше пойти сейчас в свою комнату," - произнес он сквозь смех, - "и успокоить этого твоего юного друга. Как только он достаточно оправится, чтобы замечать, что творится вокруг, то очень смутится, обнаружив себя в приличной кровати с ухаживающей за ним красивой девушкой-блондинкой, пока там не появится кто-то, кто объяснит, как это все случилось."
Гай все еще слышал смех своего дяди, когда тот закрыл за ним дверь кабинета. Он совсем не мог понять, что тут смешного, но был рад, что дядя не сердится на него или на Бестию.
***
Зимнее солнце сияло в окна спальни Гая и отражалось на длинных светлых волосах девушки-рабыни, пока она, склонившись над кушеткой, нежно смазывала израненные плечи Бестии. Когда Гай вошел в комнату, она подняла глаза и улыбнулась. Мальчик был ее любимцем с тех пор, как натолкнулся на нее, сидящую в углу маслодельни и плачущую. Его не затруднило присесть рядом с ней и выяснить, в чем ее проблемы. Затем он так эффективно вступился перед своим дядей, что ее любовнику, которому надлежало быть высеченным и затем отправленным работать на поля в кандалах, было позволено сохранить свою работу конюха. Он не избежал порки, но тогда он вполне ее заслуживал. Конный экипаж, что был поврежден из-за его неосторожности, стоил много дороже его самого. Лонгинус Корнелий даже сказал о разрешении брака между рабами. Это не было полным альтруизмом с его стороны, как расчетливый рабовладелец, он вряд ли прошел бы мимо шанса развести новую породу от такой миловидной девушки. Тем не менее, это давало Крусис необычную привилегию выбрать свою пару, и за это она была глубоко и всецело благодарна.
Бестия повернул голову, чтобы взглянуть на вновь прибывшего.
"Писклюс," - слабо промолвил он, - "я не знал, что увижу тебя. Ты, должно быть, был куплен Гаем Корнелием. У меня есть сообщение для твоего хозяина."
"Он думает, что Вы раб, подобный ему, господин," - хихикая, сказала Крусис. - "Они делаются немного странными после того, как их высекут. Мой Карио думал, что я его мать, когда я очищала ему спину."
Писклюс встал на колени рядом с кроватью.
"Я и Писклюс, и Гай Корнелий," - сказал он.
Бестия болезненно протянул руку и прикоснулся к шее другого мальчика.
"Ошейника нет," - удивленно произнес он и затем, - "у меня сообщение к тебе от Марка." Мальчики долго продолжали говорить друг с другом после того, как Крусис дочиста протерла окровавленную спину Бестии. Гай сидел на полу, его голова опиралась на кушетку, рука Бестии лежала у него на груди. В этот момент не было никакой разницы между двумя мальчиками, хотя один был приемным сыном римского сенатора, а другой - рабом. Затем Гай почувствовал, как вздрогнул Бестия. Подняв глаза, он увидeл, что в комнату вошел его дядя. Он поспешно вскарабкался на ноги.
"Я пришел посмотреть, что сделали с твоим гостем, Гай, и поблагодарить его за помощь, которую он оказал тебе в прошлом," - тихо промолвил мужчина.
Гай взглянул на своего друга и увидeл, что должен сказать за него. Бестия, который храбро снес так много, чтобы защитить его, впал в ужас перед этим человеком, который тихо говорил, но был одет в тогу с широкой пурпурной полосой, что обозначало его как одного из правителей римского мира непосредственно под самим императором.
"Бестия пришел сюда с сообщением от Марка, дядя," - произнес Гай. - "Его отправили в качестве раба к моему брату, который убьет его, и он просит моей помощи."
"Я не вижу никакой причины, почему ты должен предоставить ему эту помощь," - холодно заметил Лонгинус. - "Мне кажется, что ты ничем не обязан ему и его отцу. Они оба тобой помыкали и дурно с тобой обращались. Немного его собственного лекарства, даже если оно смертоносное, это то, чего заслуживает этот молодой человек."
"Да, дядя, но хотя это и правда, Марк повлиял, чтобы избавить Бестию быть посланным на смерть в качестве раба на полях в Сицилии, а я многим обязан Бестии."
"Твой долг перед Бестией я признаю и выполню. Я не вижу, однако, что это ставит тебя в долг перед Марком," - твердо сказал Лонгинус, очевидно желая закрыть дискуссию.
"Я все же хочу помочь Марку, если могу," - выпалил Гай. Он знал, что действует рискованно, ведь Лонгинус был его приемным отцом, а в римской семье слова отца было законом.
"Я не могу понять, почему... Если," - Лонгинус остановился, внимательно всматриваясь в Гая, который беспокойно задвигался под его пристальным взглядом, - "ты не любишь мальчика."
Гай ничего не произнес, но вспыхнул. Это была та вещь, которую он не рассказал своему дяде. На самом деле он не знал, любит ли он Марка. Он знал только, что несмотря на всю жестокость и оскорбления, которые причинял ему старший мальчик, он отчаянно скучал по нему с того момента, когда прогнал его прочь. Он отчаянно хотел снова оказаться с Марком, быть его мальчиком, ощущать на вкус его сперму и иметь глубоко в себе его член. Возможно, на этот раз Марк был бы с ним более мягким. Он на это надеялся, но независимо от того, он хотел возвратиться к нему.
Лонгинус прочитал своего племянника как книгу. Он его не одобрил, но сказал себе, что мальчики прошли через этот период, и потом в деле был политический аспект. Цоракс был, как понял он от своего осведомителя в Риме, обратно на пути к императорской благосклонности. Человек этот был невероятно богат. Марк должен, несомненно, наследовать это богатство. По общему признанию, он был просто сыном вольноотпущенника и социально стоял гораздо ниже отпрыска патрицианского семейства Корнелиев. С другой стороны, сыновья вольноотпущенников поднимались до самых высоких почестей в государстве, не добираясь только до имперской короны. Было бы полезно заиметь вскорости признательность Цоракса, а дружба между его племянником и Марком, вероятно, имеет долгосрочную ценность для обоих мальчиков.
"Очень хорошо," - произнес он, и Гай, ждавший его решения, явно расслабился. - "Я приму меры, чтобы ты путешествовал в Британию. Ты отправишься в течение трех дней. Мне надо сделать много приготовлений."
"А Бестия не будет тогда тоже готов к путешествию, дядя?"
"Тебя должен будет сопровождать твой преподаватель," - продолжал Лонгинус, проигнорировав вставленный вопрос.
"Плаутус," - ошеломленно вымолвил Гай.
"Да. Я не могу отправиться с тобой из-за дел здесь, но не собираюсь, чтобы ты вот так предпринимал путешествие без отвечающего за тебя взрослого, который держал бы тебя в поле зрения. Он будет действовать на основе моих полномочий и осуществлять эти полномочия над тобой."
Лонгинус повернулся и покинул комнату.
Двумя днями позже два мальчика сидeли в спальне Гая, ожидая, когда Крусис принесет их ужин. Обычно Гай ел со своим дядей, но с тех пор, как прибыл Бестия, он питался в своей комнате. Вначале составляя компанию другому мальчику, пока тот оправлялся от порки. Позже, потому что Бестия так боялся его дядю, что было бы недобрым по отношению к нему предлагать есть с ними, и также поскольку он знал, что дяде его будет трудно допустить, чтобы раб ел за его столом. Лонгинус вошел в комнату и двое мальчиков поднялись на ноги, чтобы приветствовать его.
"Я только что вернулся со встречи с прокуратором," - сказал он, обращаясь к Гаю. - "Я добился для тебя полномочий использовать имперские почтовые посты в твоем путешествии. Я также получил рекомендательные письма для различных должностных лиц в Британии, которые, надеюсь, окажутся полезными. Я вверяю беречь их Плаутусу."
"Благодарю Вас, дядя."
"Моя задача получить их была облегчена тем, что уже ясно - Цораксу будет возвращена благосклонность императора. Это печально, как люди всегда стремятся помогать восходящуму солнцу," - напыщенно добавил Лонгинус, вполне выражая свои собственные расчеты материальной выгоды, когда соглашался на путешествие своего племянника на помощь Марку.
"Есть, однако, одна вещь, размышляя о которой, я провел немало времени," - продолжал он. - "Это, Гай, твоя дружба с Бестией. Боюсь, что должен сказать, я пришел к заключению, что она довольно неподобающая. Не может быть правильным для моего племянника пребывать в дружеских отношениях с простым мальчиком-рабом."
Он увидeл, как Гай потянулся и схватил Бестию за руку. Сам Бестия выглядел так, словно его ударили по лицу.
"Я решил, что такое положение не может продолжаться," - Лонгинус сделал паузу и улыбнулся. - "Поэтому я также добился от прокуратора распоряжения, что Бестии должна быть предоставлена свобода, а о вопросе пошлины за освобождение я позабочусь сам."
Он был почти свален на землю Гаем, который бросился к нему и обхватил руками за талию, крепко обняв. Кажется, подумал он, я наконец нашел способ прорвать сдержанность мальчика.
"Я надеюсь," - произнес Лонгинус, хлопая по темноволосой голове, что прижалась к его груди, - "что вы оба будете ужинать со мной. Это будет последний ужин перед тем, как вы оба отправитесь в путешествие в Британию."
***
Тит Корнелий сделал из своего бокала глубокий глоток вина и взглянул сквозь него на гостя.
"Это приятно," - произнес он, говоря с преувеличенной осторожностью для человека, который, пожалуй, слишком много пьет, - "иметь возможность встретиться с кем-то отличающимся от скучных провинциалов, которых мне приходится терпеть здесь вокруг. Вы должны остаться на игры, до которых теперь только неделя."
"Я бы насладился ими, но должен возвратиться в Лондон, чтобы передать вашу расписку о получении здесь щенка Цоракса," - Кассий скользнул рукой под золотые кисточки, которые Марк по-прежнему носил на талии, и ущипнул яички мальчика большим и указательным пальцами, Марк хныкнул, но не осмелился сдвинуться, - "представителю моего отца в Лондоне."
"Неделя не сделает никакой разницы, а ваш отец никогда не узнает. Давайте оставайтесь здесь. Вы получите удовольствие как от пребывания, так и от игр. Я по всей Британии приобрел для зрелища мальчишек по дешевке, и Вы можете выбирать из них для вашего развлечения, пока находитесь здесь."
"Неделя - это недолго, чтобы подготовить их как гладиаторов," - заметил Кассий.
"Я не трачу деньги на их подготовку. Вы знаете, сколько стоит настоящий гладиатор? Нет, прокуратор назначил меня в жрецы, чтобы досадить мне, я это знаю, но он не заставит меня разориться на затраты, как он планирует." (Тит был вполне прав в своем мнении о мотивах прокуратора сделать его жрецом культа Божественного Клавдия. Сделать личного или политического противника жрецом культа, где тот должен был предполагать дать большие и дорогие общественные игры, чтобы отпраздновать свое назначение, было в некоторые периоды времени в империи довольно распространенной тактикой.)
"Я знаю, что это дорого," - ответил Кассий.
"И вдобавок к стоимости гладиаторов и диких зверей здесь нет постоянного амфитеатра. Я должен заплатить за некоего рода временное сооружение для проводимых игр."
"Это скверная судьба."
"Я не трачу больше, чем должен," - мрачно возразил Тит. - "Для того я и купил этих мальчиков. Я собираюсь иметь только небольшое количество профессиональных гладиаторов и проводить их бои друг с другом в конце представления. В первой части мы просто выставим мальчишек против гладиаторов, и у мальчишек не будет шанса. Это сбережет деньги и одновременно удовлетворит жажду крови у толпы."
"Это не будет немного скучным? Никакого реального состязания?"
"Гладиаторам скажут потянуть время, рубя мальчиков. Вы оставайтесь и посмотрите. Это будет великолепная забава. Мальчики будут раздеты, и им дадут короткие мечи. Они будут драться, даже хотя у них нет шансов, это - в их природе. Убиты они будут артистически."
"И Маркулюс будет тут участником представления."
"Да, после того, как я его оттрахаю. Мне хотелось сделать это с отродьем с тех пор, как он прекратил мою порку этого маленького негодяя Гая за то, что тот украл мою лодку и утопил ее. Подойди сюда, проститутка, тебе придется сейчас доставлять мне удовольствие."
Кассий в последний раз больно сжал Марку яички и шлепком по заду отправил его через комнату обслуживать его нового хозяина.
***
Крепкий черный юноша пересекал двор, неся два ведра с водой. Он остановился, наблюдая за небольшой кавалькадой, заворачивающей во двор с общей дороги. Двое мальчиков на горячих маленьких пони и среднего возраста мужчина на надежного вида лошади возглавляли группу. За ними ехало пять крепких хорошо снаряженных рабов. Лонгинус Корнелий, посылая своего приемного сына путешествовать по миру, обеспечил ему должное сопровождение (Юлий Цезарь, будучи молодым человеком и почти что нестостоятельным должником, все же путешествовал, сопровождаемый большим количеством рабов - вы потеряли бы свой статус, если бы так не делали).
Церес поймал взгляд одного из мальчиков, живого темноволосого паренька. Мальчик спрыгнул со своего пони и подбежал к нему.
"Церес, ты не узнал меня? Конечно, ты давай взгляни," - и он повернулся вокруг и потянул вверх свою тунику, чтобы показать врезанный в его бедро чуть ниже талии знак имперского орла.
Мысли Цереса вернулись в то утро, когда двор был полон испуганных обнаженных мальчиков-рабов, он снова ощутил едкий запах дыма от жаровни и услыхал вопли, когда горячее железо прижималось к нежным юным задам, а также издевки и смех зрителей. Теперь светловолосый, немного более старший юноша присоединился к темноволосому мальчику. Улыбка узнавания прошла по темному лицу Цереса.
"Гай, - голос мужчины был напряжен от раздражения, - "пожалуйста, имейте некоторое представление, кто Вы. Вы должны иметь некое чувство гордости и собственного достоинства. Не ходите повсюду, выставляя себя напоказ рабским отродьям в общественных местах... Или еще где бы то ни было, что касается этого дела," - быстро добавил он.
"О, Плаутус," - произнес Гай, нахально ухмыляясь своему наставнику, - "Церес видeл у меня много больше этого."
"Что здесь происходит? Церес, берись за свою работу. Молодой человек, добро пожаловать в мою гостиницу, но у вас есть собственные рабы, чтобы Вам прислуживать, пожалуйста, перестаньте мешать моим служить мне." - Васса вышла из кухни во двор, привлеченная шумом.
"Госпожа, Вы тоже не узнали меня," - сказал Гай. - "Если бы я показал Вам всю мою задницу, Вы бы узнали. Вы признали бы там работу ваших рук после Цоракса..."
"Это, госпожа," - поспешно произнес Плаутус, прерывая слишком развеселившегося Гая, как он с некоторым оправданием подумал, для его же собственного блага, - "сын Лонгинуса Корнелия, он был здесь некоторое время назад при довольно неудачных обстоятельствах, о которых было бы лучше, я думаю, если бы ничего более не говорилось. Мы нуждаемся в жилье, и, возможно, Вы могли бы приглядеть, чтобы эти два мальчика получили еду, пока я пойду посетить местного префекта с нашими рекомендательными письмами."
"Хорошо, хорошо," - медленно вымолвила Васса, переводя взгляд с Гая на Бестию и обратно, - "да, теперь я узнаю вас двоих. Вы оба можете получить наши лучшие комнаты, с которыми вы должны быть знакомы, и, возможно, когда-нибудь кто-то объяснит мне, что происходит."
"А теперь, Церес," - продолжала она, повернувшись к негритенку, -"встреча друзей закончилась, и ты можешь продолжить свою работу, никчемная маленькая скотина."
"Госпожа, не мог бы Церес прислуживать нам, госпожа?" - попросил Гай. - "Плаутус возьмет наших рабов с собой, когда будет посещать префекта, Вы знаете, он всегда так делает, чтобы произвести впечатление. Нам нужен кто-то. Не мог ли это быть Церес?"
"Я полагаю, это также возможно," - примирительно сказала Васса, - "маленький негодяй тогда сможет даже сделать что-то полезное без того, чтобы я нагрела его зад ремнем."
"Очень хорошо, госпожа, спасибо," - произнес Плаутус и, повернувшись к двум мальчикам, продолжал. - "Теперь, пока я в отсутствии, не покидайте гостиницы, вы это поняли?"
"Да, Плаутус," - хором сказали оба мальчика. Плаутус пронзительно посмотрел на них, он был не глуп, и их предельная готовность согласиться с ним наполнила его с подозрением. С другой стороны, сказал он себе, письмо должно быть вручено. Все, что он мог сделать, это приказывать и грозить.
"В частности," - вымолвил он, говоря строго и веско, чтобы произвести впечатление на двух пареньков серьезностью того, что он произносит, - "у вас нет оснований находиться где-либо рядом с теми общественными играми, которые, как я видeл, рекламировались, когда мы следовали по дороге в Колчестер. Они - неподходящее место для частого посещения хорошо воспитанными юными мальчиками."
Гай с Бестией смотрели на него с абсолютно бесхитростными и невинными лицами.
"Если я обнаружу, что вы не подчинились моим указаниям, я побью вас обоих. Вы знаете, что Лонгинус дал мне полномочия над Вами."
"Я ничего не видeл об общественных играх," - произнес Бестия, как только Плаутус отправился на свой визит, - "о чем это все, Церес?"
"Они проводятся, чтобы отпраздновать назначение нового жреца Божественного Клавдия. Человека этого зовут Тит Корнелий. Я собирался попытаться уйти тайком и посмотреть их. Я достаточно накопил с чаевых, чтобы уплатить за место."
"Тит - мой брат," - заметил Гай.
"И мы помешаем Цересу увидеть игры," - добавил Бестия. - "Это несправедливо."
"Я уверен, если бы Плаутус знал, что игры устраивает мой брат, он не запретил бы нам пойти на них."
"Однако сказать ему завтра будет слишком поздно."
"Да, к тому времени они закончатся, Бестия. Я думаю, не пойти - это не очень вежливо по отношению к моему брату."
"В самом деле, оказаться отдельно от нас причинит разочарование нашему другу Цересу."
"Если мы пойдем теперь, то вернемся раньше, чем Плаутус закончит свой визит. Вы знаете, как долго это проходит. Он никогда не узнает, что мы там были."
"Не то чтобы он станет возражать, Гай, если узнает, если бы он все знал о твоем брате, проводящем игры, и все такое..."
"И у нас масса денег, чтобы заплатить за вход."
***
Гай сидел, схватившись руками за голову. Его стошнило первым примерно двадцатью минутами раньше. Это произошло с ним не из-за качания трещащего сооружения, на котором они сидeли, от порывов чрезвычайно сильного ветра с востока, а от сцен продолжающихся зверств, что разыгрывались ниже на посыпанном песком настиле цирка. Двух более старших мальчиков не тошнило, но оба они были потрясены и напряжены. Шла кратковременная пауза в процессе, когда безжизненное тело последнего убитого мальчика было без церемоний выволочено с арены, и по настилу, где происходили убийства, был разбросан свежий песок. Восемь гладиаторов, опершись на свое запачканное кровью оружие, ухмылялись и беседовали. День для них пока был легким. Обнаженных мальчиков, вооруженных только жалкими короткими мечами, одного за другим выгоняли в амфитеатр. Гладиаторы брали их в оборот, чтобы поиграться с ними, наступали на них, позволяя им по крайней мере минуту или две думать, что у них есть какой-то шанс, прежде чем начать пускать кровь.
Три мальчика втиснулись на места непосредственно над туннелем, через который гнали жертв по пути к месту убийства. Они давно бы ушли, если бы не были сдавлены мужчинами, женщинами и детьми на соседних местах. Напротив них, в ложе, специально зарезервированной для попечителей игр, развалясь, сидели Тит с молодым человеком, которого мальчики не знали, и которого хорошо знал только Марк, Кассием. Оба были слегка пьяны. Гладиаторы, после того как первые два или три мальчика были убиты согласно небрежно опущенному вниз большому пальцу Кассия, теперь больше не беспокоились взглянуть на ложу попечителя, прежде чем в момент отправить жертву на тот свет. Тит не заметил своего младшего брата, затертого напротив него в толпе.
Послышался звук трубы. Гай простонал про себя, и под ними показался другой мальчик. Стражник на входе на арену ткнул вперед факелом, что держал в правой руке, намереваясь подпалить зад мальчику и заставить его поспешить вперед встречать свою судьбу. Это был трюк, что уже заработал для него много смеха и некоторые аплодисменты от толпы.
На сей раз что-то пошло не так. Марк, в отличие от его предшественников, не задержал глаза на ухмыляющихся гладиаторах, против которых его так бесчестно выставили. Тит по совету Кассия приказал, в качестве акта утонченной жестокости, чтобы он был последним мальчиком, посланным на арену. Марк знал, что ему предназначено быть убитым, и что его шансы избежать смерти минимальны, но он не был барашком, которого без сопротивления гонят на убой. Он не сидeл, плача, как многие, которых должны были взять перед ним, в ожидании, когда их выволокут из клетки сразу за пределами арены, где держали мальчиков. Он стоял, прижавшись к решетке, и пристально смотрел в направлении места убийства, стараясь разглядеть, что там происходит, и пытаясь придумать некий способ по крайней мере показать себя в борьбе. Он видeл, как мужчина с факелом много раз исполнял свой маленький трюк.
Марк держал взгляд на охраннике, и когда тот ткнул факел вперед, мальчик развернулся кругом и сильно рубанул своим мечом по запястью парня. Мужчина завопил, из его полуотрубленной руки хлынула кровь. Факел упал на землю. Марк завладел им и, рванувшись вперед на арену прямо на ближайшего гладиатора, метнул факел в лицо мужчине. Гладиатор поднял свою руку вверх, чтобы отразить пылающий факел, и в это мгновение Марк, снова переложив свой меч в правую руку, подскочил к нему и нанес удар в горло.
Началось столпотворение. Толпа, становившаяся беспокойной и заскучавшая от одностороннего избиения, что пока предлагали ей для развлечения, взревела. Зрители стучали ногами и хлопали. Деревянное сооружение, на котором они размещались, качалось, и его балки скрипели и стонали, словно из сочувствия к их волнению.
Бестия узнал Марка почти сразу, как только тот показался в туннеле, ведущем на настил арены. Стражник с факелом, тяжело шатаясь, шел назад, прижимая свою раненую руку, когда Бестия бросился ему на спину с высоты в 5 метров. Мужчина упал, и Бестия выхватил меч из его ножен и побежал вперед присоединиться к Марку. Мужчина - товарищ стражника - бросился перехватить Бестию, только для того, чтобы пятки Цереса врезались ему в спину, когда негритенок спрыгнул вниз на помощь другу. Сбитый мужчина растянулся на спине, и Церес, схватив его меч, также выбежал на арену.
Марк подхватил меч убитого им гладиатора. Семеро оставшихся мужчин начали окружать его. Он подался назад. Он знал, что это только вопрос времени, вероятно, очень небольшого времени. Церес с Бестией присоединились к нему, и, создав полкруг, они медленно перемещались назад, тогда как мужчины угрожающе наступали.
Гаю, которому снова становилось плохо, потребовалась секунда или две, чтобы понять, что происходит. Его тошнота исчезла от перспективы действий, он тоже спрыгнул вниз. Меча для него не было, поэтому он метнулся вперед подобрать тлеющий факел, который оставил Марк.
В этом момент раздался ужасный грохот. Расположенные перед ним ярусы мест амфитеатра пропали из поля зрения, и показалось открытое небо. Мгновение была тишина, затем раздались крики.
Гай остановился в своем движении, но затем увидeл одного гладиатора, воспользовавшегося внезапным потрясением от катастрофы и незаметно обходящего вокруг за спины к трем мальчикам. Он побежал вперед и из-за спины сунул ярко горящий теперь факел между ног гладиатору. Мужчина завопил, и Церес, предупрежденный этим об опасности, повернулся кругом и заколол его. Теперь у Гая был меч, и их сейчас стало четверо против шести. Но четверо были простыми мальчиками, едва способными владеть захваченными ими тяжелыми мечами, тогда как шестеро были опытными и закаленными бойцами. Этот бой быстро бы закончился, если бы стадион вокруг них не обрушивался серией душераздирающих катастроф, все большее число зрителей спрыгивало на арену, чтобы избежать оказаться раздавленными падающими балками и другими обломками. Эта охваченная паникой толпа замедлила наступление гладиаторов, но они все же двигались вперед, неуклонно проталкиваясь на своем пути сквозь кружащую вокруг толпу и неумолимо загоняя четырех мальчиков назад. Марк своей спиной ощутил стену, ограждающую место убийства. Они не могли дальше отступать. Гладиаторы были на расстоянии выпада мечом, затем они внезапно остановились, повернувшись лицами к входу на стадион.
Марк последовал взглядом за ними и увидал колонну солдат с обнаженными мечами во главе с центурионом, двигающихся по направлению к ним. Он понял, что смотрит на свою смерть, будет ли она быстрой сейчас или значительно более медленной позднее, но все равно смерть. Он завопил и, собрав все свои силы, поднял над головой тяжелый мужской меч и бросился на центуриона. Мужчина практически непринужденно отвел его удар вниз на свой щит, и Марк, утратив равновесие, увлекаемый вперед весом своего оружия, упал, растянувшись на песке. Центурион придавил своим ботинком правую руку мальчика, заставив его выпустить меч.
"Глаукус Крастинус Десятый," - произнес центурион, убирая свой меч обратно в ножны, - "я слышал, что ты был бойцом." - Он наклонился вперед и, протянув руку, потянул Марка встать на ноги.
Высокий суровый мужчина в поношенной тоге прошел между рядами легионеров.
"Я говорил тебе, Марк, что мы снова должны встретиться," - произнес Фальцо, - "но я думаю, что нам было бы благоразумней уйти отсюда, прежде чем остатки этого сооружения рухнут нам на головы."
Два ряда солдат расступились, чтобы пропустить четырех мальчиков. Взглянув через плечо назад, Марк увидел, как разъяренная толпа трясла деревянные колонны, поддерживающие ложу попечителей, что пока пережила общее разрушение строения. Тит с Кассием стояли, кричали и бурно жестикулировали легионерам, требуя помощи. Жестокая улыбка пересекла лицо Крастинуса, и он выкрикнул приказ. Солдаты повернулись кругом и строем вышли из амфитеатра. За спиной Марк услыхал еще один сильный грохот от падения балок.
(Временные амфитеатры, что обрушивались, были риском скорее провинциальной римской жизни. Тацит упоминает такой инцидент в своих "Историях". В том случае попечитель отделался легче, чем это вышло с Титом, будучи просто оштрафован и выслан).
***
Фальцо, лежащий в полусне на своей кушетке, взглянул через комнату, где Марк, навалившись на подоконник, смотрел вниз на двор гостиницы. Он восхитился способности мальчика восстанавливать силы. Ему хотелось бы знать, надо ли позвать мальчика обратно на кушетку, чтобы еще раз насладиться его задом, так соблазнительно выставленным в его нынешней позе. Если у него были силы сделать это с Марком, который, будучи доставлен в гостиницу, не рухнул в изнеможении после своего тяжелого испытания, как ожидал Фальцо. Скорее он, казалось, был наполнен неистовой энергией страсти, что в конце концов привело Фальцо к серии мощных оргазмов глубоко в пареньке. Затем Марк повернулся обратно к комнате.
"Сюда сейчас придет Гай," - взволнованно произнес он.
Послышался звук легких шагов, бегущих вверх по лестнице, и Марк поспешил открыть дверь. Он обхватил руками шею Гая и горячо поцеловал мальчика в губы.
"Конечно," - устало подумал Фальцо, - "он не собирается начать по новой после вчерашнего вечера," - и затем противоречиво, - "думаю, я, должно быть, старею."
Гай вывернулся из объятий Марка и смущенно взглянул на Фальцо.
"Есть какие-либо новости, молодой человек?" - спросил Фальцо, стараясь приободрить мальчика.
"Крастинус только что заглянул, чтобы увидеться с моим наставником. Толпа вчера вечером убила Тита и Кассия. Они посчитали Тита виновным в разрушении амфитеатра и напали на них обоих."
"Ты не слишком печально говоришь о смерти своего брата," - заметил Фальцо.
"Он был жестоким человеком. Он всегда старался обидеть меня, и я думаю, рабы в имении будут праздновать, когда услышат о его смерти."
"Марк, я знаю, что мы были должны твоему отцу," - быстро продолжал Гай. - "Тебе известно, сколько это было? Ты видишь, что я не нуждаюсь теперь в этом имении, дядя Лонгинус усыновил меня. Я подумал, может быть, я мог бы отдать его Бестии и так о нем позаботиться, но я должен убедить дядю сначала уплатить долг."
"Этого не надо будет делать," - поспешно произнес Фальцо. - "Цоракс дал мне почти неограниченные полномочия, Марк, чтобы добиться твоего освобождения, и я могу осуществить это прощением долга, невыплаченного за это имущество. Ты, Гай, должен будешь, однако, предоставить Марку свободу, поскольку ты теперь наследник своего брата, и он - твой раб."
"Хорошо," - произнес Гай со счастливой усмешкой, - "я сейчас начинал сочувствовать Бестии, чтобы о нем позаботились так же хорошо, как о Цересе. Бестия освобожден, но у него не было никакой собственности, чтобы жить на нее."
"Что случилось с Цересом?" - спросил Марк.
"Ну, Васса сказала, что она не может иметь рабом мальчика, который сохранил жизнь ее племяннику, и она сделана его наследником своего бизнеса в таверне. Она сказала, что ничего не потеряла, поскольку он был самым бесполезным и ленивым рабом, каким она когда-либо имела несчастье владеть, и, может быть, он работал бы энергичнее, если бы у него был интерес в деле."
"Племяннику," - озадаченно произнес Марк.
"Да," - сказал Фальцо, - "твой отец объяснил мне это в последний раз, когда я с ним видeлся. Твоя мать и Васса были сестрами. Вот почему эта пара всегда спорит - сестра и брат по закону. Их владелец имел одну сестру по имени Васса (корова), а другую - Фортуната. Он находил это забавным. Цоракс выкупил их обеих на свободу и дал Вассе стартовый капитал для бизнеса в таверне."
"Ты знаешь, Марк, твой отец пришел бы сам, но он все еще не уладил дело с императором, когда Хелена Крастинус увидала, как ты был доставлен Кассием на виллу твоего отца. Она пошла прямо ко мне, и тогда я должен был сперва отправиться к твоему отцу, который в этот период не мог покинуть Парфию, и получить все послания по некого рода разрешению конфликта между ним и императором. После этого я должен был найти тебя и слишком бы опоздал, если бы не твои друзья."
"Так или иначе, сейчас он должен быть обратно в Риме, и ты отправишься туда к нему. А я должен теперь предпринять другие дела. Так что, если вы, мальчики, меня извините..."
"Вы хотите, чтобы мы ушли?" - удивленно спросил Марк и добавил: - "Но у меня нет одежды."
"Ох, идем," - сказал Гай, - "придем в наши комнаты, у нас там для тебя есть кое-что одеть."
***
"Почему ты не садишься, Гай," - спросил Марк, роясь в одежде других мальчиков и ища что-нибудь себе впору.
"Я... я предпочел бы постоять."
Марк повернулся и пристально посмотрел на него. По его лицу прошла широкая усмешка.
"Тебя выпороли."
"Да, Плаутус сегодня утром первым делом выпорол нас обоих, Бестию и меня, за неподчинение ему и поход в цирк. Я сказал ему, что если бы мы не пошли, ты был бы убит, но он ответил, что суть не в этом, и я должен получить шесть дополнительных ударов за спор. Я не думаю, что это справедливо."
"Ты должен делать, как тебе сказали, Гай. Дай тогда взглянуть."
Гай послушно повернулся кругом и потянул вверх свою тунику, показывая зад, на котором прут оставил добрую дюжину полос, теперь переходящих из алого цвета в пурпурный с более глубокими ушибами, принимающими желтоватый оттенок. Марк, усмехаясь, слегка пробежался пальцем вдоль одного синевато-багрового рубца.
"Ты не сделаешь мне слишком больно?" - беспокойно осведомился Гай.
"Так - слишком?" - спросил Марк, и, наклонившись, поцеловал рубец.
Немного времени спустя Марк вернулся к решению задачи найти себе подходящую тунику.
***
Муска сидел у валуна, укрываясь от холодного ветра, островки зимнего снега все еще лежали среди скал, контрастируя со свежей зеленью весенней травы. Он сказал себе, что он очень счастливый мальчик. Многие хозяева просто дали бы ему умереть после тех полученных им ран. Крастинус хотел удержать его внизу на ферме, но он сам попросил послать его в горы. Здесь, хотя и было одиноко, никто не пялил на него глаза и не смеялся. Ему хотелось знать, как там Марк. Уцелел ли он или даже сбежал. Что бы ни случилось с его другом, Муска был уверен, что не увидит его снова. У Марка не найдется времени для мальчишки-раба.
Он увидал две фигуры на лошадях, появившиеся на вершине хребта и осторожно выбирающие путь вниз по крутому склону. Странно, подумал он, что они не на тропинке. Они, по-видимому, направились в гору с дороги раньше, чем та достигла фермы. Вероятно, охотники после охоты на зайцев или какой другой. Они, кажется, едут прямо туда, где пасется стадо коз, и если разгонят тех, то потребуется весь день, чтобы снова собрать стадо вместе. Если он поспешит, то, возможно, сумеет добраться вниз к стаду раньше, чем прибудут они и сгонят коз со своего пути. Он вскочил на ноги и побежал.
Затем произошла удивительная вещь. Один из всадников спрыгнул со своей лошади. Послышался пронзительный свист, который Муска мог расслышать с места, где находился. Таурус, вожак стада, поднял голову. Свист раздался опять, и Таурус рысью побежал ко всаднику, который наклонился и похлопал его. Был только один человек кроме него самого, кто мог бы это сделать. Муска рванулся вперед.
Затем он заколебался и, вспомнив, повернул прочь. Приложив руку к левой стороне лица, он ощутил шрам. Но теперь для него было слишком поздно отступать. Его обнимали руки Марка. Муска подался назад.
"Что это, Муска? В чем дело?" - спросил Марк. Дотянувшись, он убрал руку Муски с его лица.
"Это они тебе сделали, Муска?" - задал вопрос он, пристально глядя на пустую глазницу.
"Да, господин," - пробормотал Муска, стараясь отвернуть лицо прочь.
"Не господин, Марк. Я твой друг, ты не забыл?" - Марк подался вперед и поцеловал шрам. Минуту Марк молчал. В первый раз в своей юной жизни он молился за кого-то другого, а не за себя.
"Ты никогда снова не должен никого называть "господином", если не хочешь, Муска. Ты свободный теперь. Мой отец дал тебе свободу."
Муска улыбнулся, но затем его лицо омрачилось.
"Что случится со мной и Таурусом... И кто пойдет сообщить Крастинусу?"
"Вы придешь и будешь жить со мной в Риме, и Таурус придет тоже. Он вместе с нами дрался с этим горным львом, и мы его не оставим," - бодро сказал Марк. - "Мы теперь пойдем вниз на ферму, и я скажу Крастинусу."
Это последнее заявление было сделано с несколько меньшей самоуверенностью. Фактически Марк почувствовал беспокойство от перспективы снова встретиться с Крастинусом. Тот был единственным человеком из тех, с кем столкнулся Марк, пока пребывал в рабстве, который обращался с ним вполне прилично. Он знал это, но почему-то не мог выпустить из памяти ощущение ремня Крастинуса на своем голом заду или избавиться от затянувшегося опасения, что мужчина может, если Марк скажет нечто, что выведет того из равновесия, натянуть ему тунику на плечи и выпороть его снова. Чтобы избежать встречи с Крастинусом, он направился перед ней в горы, а до фермы чтобы добрался Гай, но он понимал, что не может дольше это откладывать.
"Идем," - сказал он, - "влезай передо мной, и мы с ним теперь увидимся."
"Я должен взять свой плащ," - произнес Муска, - "он рассердится, если я оставлю его здесь наверху."
"Гай принесет его," - сказал Марк.
Он глазами потребовал от Гая не сметь смеяться, когда Муска умчался к своему укрытию, чтобы взять плащ. Гай, будучи добросердечным пареньком, даже не улыбнулся, когда тот важно доставил груз изношенного одеяния, пахнущего в равной степени мальчиком и козлом. Муска крепко держал в своем довольно грязном кулаке небольшой осколок стекла, который был самым ценным его имуществом.
***
Беспокойство Марка не уменьшилось, когда они приблизились к ферме. Было бы лучше, подумал он, если бы они смогли появиться на месте несколько более осмотрительно. Блеяние коз и звон колокольчика Тауруса делали тихое появление невозможным.
Действительно, Оливия показалась в дверях фермерского дома раньше, чем они фактически оказались во дворе.
"Марк," - спросила она, улыбнувшись ему, - "что ты замышляешь?"
"Я прибыл забрать Муску в Рим, госпожа," - Марк не намеревался называть ее "госпожой", но слово выскользнуло помимо его воли. - "Мой отец дал ему свободу."
"В Рим," - улыбка исчезла с лица Оливии, и голос ее изменился.
"Ладно, это произойдет, когда станет возможным," - рявкнула она, - "он не покинет этой фермы, пока не избавится от вшей и глистов. Я не собираюсь, чтобы люди говорили, что я рассылаю отсюда мальчиков распространять паразитов и болезни. И ты тоже, Марк, слезай с этого пони и раздевайся. Ты был наверху с ним близко, и зная вас двоих, я полагаю, что вы целовались друг с другом."
"Но...," - начал Марк. Он оказался для Оливии не далеко, чтобы ухватить его за щиколотку и стянуть с пони. Она потянула ему тунику над головой и мгновением позже погнала двух обнаженных мальчиков в дом резкими шлепками по их голым задам.
Смеющийся Гай привязал двух пони и расположился ждать на террасе. Он все еще смеялся, когда несколькими минутами позже во двор въехал коренастый мужчина.
"Ну, юный господин," - потребовал мужчина, - "кто Вы и что Вы нашли таким забавным на моем дворе?"
"Я извиняюсь, господин," - произнес Гай, вскарабкиваясь на ноги и справедливо подозревая, что это и есть Крастинус, - "я друг Марка и смеюсь, поскольку ваша жена обрабатывает его от вшей и глистов."
Пока он говорил, послышался звук юного голоса, поднятого в энергичном протесте, сопровождаемый резким шлепком руки по обнаженной плоти и визгом от боли.
"Мне лучше разобраться с этим прямо сейчас," - сказал Крастинус, торопливо спешиваясь.
"Ох, господин, момент подождите, пожалуйста, господин," - настойчиво промолвил Гай, - "у Марка есть для Вас некоторые вещи, и я знаю, что он захочет, чтобы я их Вам передал."
Пока Крастинус колебался, Гай помчался к пони Марка и вытащил из седельной сумки два очень официально выглядящих свитка. Он передал их Крастинусу, который взял их с озадаченным хмурым выражением, развернув сперва один, затем другой. Пока мужчина читал, Гай наблюдал за его лицом. Мальчик знал, что было в свитках, ведь Марк обсуждал с ним их содержание и упоминал о своей неохоте самому вручать их Крастинусу.
"Видишь ли, если бы ты сумел передать их ему, когда меня не будет поблизости, Гай," - попросил он. - "Я знаю, что он им обрадуется, но это просто кажется неправильным, чтобы передавал их ему я."
Крастинус, медленно прочитав первый свиток, скрутил его, затем встал, взирая через долину на склон горы напротив, прежде чем читать второй. На его лице не проявилось даже короткого проблеска эмоций. Потом он развернулся на каблуках и побежал к дому.
Оливия удивленно подняла глаза, когда Крастинус ворвался в комнату. Она сидeла, поливая дурно пахнущей жидкостью стриженные головы двух обнаженных мальчиков, которые сидели бок о бок в ее ногах, cклонив головы над бадьей на полу.
"Ферма," - почти бессвязно прокричал Крастинус в возбуждении, - "и полмиллиона сестерциев."
Он передал свитки своей изумленной жене.
"О чем ты говоришь?"- пораженно спросила Оливия. Она не видала своего мужа в таком возбужденном состоянии с тех пор, как они получили новости о производстве их сына в центурионы.
"Ферма и полмиллиона," - снова крикнул он. - "Это то, что есть в этих свитках, ...или что они дают нам. Цоракс подарил нам эту ферму и полмиллиона."
"Ты знаешь, что мы сделаем, женщина. Мы усыновим Муску."
Муска вскочил, сбив бадью и затопив пол вредной жидкостью, и метнулся к Крастинусу, обхватив мужчину руками и пропитав водой его тунику, когда прижался головой к его груди. Осколок стекла, который он вплоть до этого момента крепко держал, стукнул о пол. Смеясь, Крастинус в ответ крепко обнял обнаженного мальчика. Марк отказался от мысли указать, что Муска теперь свободен и должен иметь голос в решении своего собственного будущего. Ему показалось, что мальчик выразил свои желания совершенно ясно. Вместо этого, топая босыми ногами на кухню найти швабру, чтобы подтереть грязь, он сказал через плечо. - "Вы позволите ему приехать посетить меня на праздники, господин? Я обещал, что покажу ему Рим."
Это - конец истории. Впоследствии случилось так, что добрые и умеренно добрые выжили и процветают. Злые встретили судьбу, соответствующую их злым деяниям.
