Глава 16

Несчастное состояние Бестии возрастало по ходу дня, к развлечению Цоракса с Марком, происходившему от игры на его страхах. Они подробно обсуждали рисунок, который должен быть вытатуирован, пробегая пальцами вниз по его члену и вокруг яичек, чтобы показать маршрут стебля розы. Писклюс делал все возможное, чтобы успокоить своего товарища, тайком обнимая его и малость ободряюще похлопывая всякий раз, когда они оказывались вне поля зрения его гонителей. Несмотря на это, приставания были жестокими и безжалостными, и мальчик сильно страдал, к большому веселью его мучителей.

Был поздний вечер и судно еле шло, когда Бестия, наконец, сломался под их постоянными насмешками. Стоял тихий вечер. Зажгли лампы, и пламя горело ровно, едва колеблемое бризом. На безоблачном небе висела полная луна и, казалась, высвечивала по темному морю серебряную дорожку. Вода мягко охватывала корпус судна, почти неподвижно лежащего на воде.

Спокойствие и красота природы контрастировали с людской жестокостью. Мальчики прислуживали своим хозяевам за ужином. Сейчас эта работа была завершена. Марк потребовал от Бестии, не в первый раз за этот вечер, нагнуться и раздвинуть его ягодицы, так чтобы он мог увидеть, где должен быть вытатуирован цветок розы.

"Как ты думаешь, отец", - спросил он, лениво тыкая в дырочку мальчика своим несмазанным пальцем, - "Евмолпус действительно будет прокалывать кожу на его анусе, рисуя розу?"

"Я полагаю, если мы попросим его, то будет," - вымолвил Цоракс, забавляясь предложением. - "Несомненно, если это полностью дойдет до самого края его дырочки, то сделает весь рисунок более захватывающим."

Бестия заревел в несчастье и упал на колени. Ползая на них, он повернул лицо к своему хозяину.

"Господин... Пожалуйста, господин," - рыдал он, "...должен... я должен... О, господин... Пожалуйста, господин..." - бессвязно лепетал он в ужасе.

"Что, никчемный кусок собачьего дерьма, ты думаешь, что можешь дискутировать со мной, что мне с тобой делать? Я полагаю, ты думаешь, что только потому, что я собираюсь заиметь красивое изображение, нарисованное на твоем заду, - это освободит тебя от плети." - Доброе настроение покинуло Цоракса. Его голос был холодным от гнева.

"Нет, господин... пожалуйста, господин," - безнадежно умолял мальчик.

"Ладно, зад - не единственная часть твоего тела, которая доступна для порки. У нас будет небольшая проверка дисциплины. На палубной рубке. Повернись лицом ко мне. Подними свои руки над головой так высоко, насколько сможешь."

"Теперь один из вас поднимите маленького хама повыше, так чтобы он мог ухватиться за ее верх."

Рослый моряк, ухмыляясь, шагнул вперед и поднял прекратившего всхлипывать в его руках мальчика вверх.

"Отлично," - сказал Цоракс, поднимаясь на ноги с зажатым в правой руке тонким прутом. Он постоял минуту, зловеще рассматривая муштруемое тело обнаженного ребенка. - "Теперь мальчик, ты должен держаться так, пока я не сообщу тебе, что ты можешь отпустить, или я подниму тебя туда обратно и начну всю порку заново."

Он поднял прут над головой и стремительно опустил его на обнаженную грудь Бестии чуть пониже сосков. Гибкий прут оставил тонкий темно-красный рубец на золотистой коже мальчика и, ударив сбоку по ребрам, взрезал его туго натянутую кожу, вызвав одну капельку красной крови. Бестия громко вскрикнул. Его пятки забарабанили по дощатой стене рубки.

Цоракс сделал паузу, ожидая, чтобы мальчик успокоился. Затем он снова с треском опустил прут. На этот раз удар попал не более чем на четверть дюйма ниже первого. Мальчик опять вскрикнул. Цоракс снова подождал, пока тот не успокоится. Он намеревался гарантировать, чтобы Бестия в полной мере ощутил муки от своего наказания. Еще дважды он стегал прутом по туго натянутой плоти мальчика, прокладывая путь вниз по груди кричащего ребенка. Затем он остановился и тщательно прицелился.

"Держись крепко, свиное дерьмо," - прохрипел он и врезал заключительный удар, поразив грудь мальчика по диагонали поперек уже нанесенных ударов и задев правый сосок ребенка. Еще один пронзительный крик боли разорвал тихий ночной воздух.

"Ты можешь теперь отпустить," - почти мягко произнес Цоракс.

Бестия приземлился на палубу и рухнул на колени, обхватив руками свою подвергшуюся пытке грудь. Цоракс наклонился и, ухватив за шею, поволок его в рубку. Сквозь открытую дверь донеслись звуки яростного и основательного трахания мальчика.

***

На следующее утро подувший с востока легкий теплый бриз устойчиво понес судно вдоль северного берега Испании. Пики испанских гор были чуть видны с корабельной палубы. Немногочисленные теперь облака медленно плыли по голубому небу.

Евмолпус разложил на палубе свои рабочие инструменты, чтобы не тратить на судне время попусту. Так как при слабом попутном ветре для управления судном требовался только один человек, команда собралась вокруг него в ожидании, шутя и разговаривая между собой. Время от времени все они с возрастающим нетерпением бросали взгляды на корму, где Цоракс со своим сыном не спеша завершали завтрак.

Наконец еда закончилась. Цоракс рявкнул приказ Бестии, который, пошатываясь, стал совершать свой путь к ожидающей толпе. Он дрожал и, кажется, с трудом контролировал свои ноги. Цоракс резким словом послал Писклюса бежать за ним. Младший мальчик взял Бестию за руку и повел его вперед. Когда они подошли поближе к собравшейся толпе, он увидел слезы, стекающие вниз по лицу старшего мальчика. Несчастное состояние паренька вызвало взрыв бессердечных издевок от моряков.

"Ну, подходи, мальчик," - нетерпеливо рявкнул Евмолпус, - "опустись на палубу. Я уже достаточно долго тебя ожидаю."

Бестия, тихо плача, подчинился. Евмолпус разделся, встал рядом с ним на колени и начал поглаживать мальчишеский член.

Мужчина взглянул вверх на Цоракса, который подошел, чтобы наблюдать.

"Первое, что я должен сделать, это разметить рисунок," - объяснил он. Я буду работать с передней и задней сторонами его тела по отдельности, но прежде, чем я смогу разметить эскиз, мне надо сделать его член твердым. Но маленькая проститутка не приобретает эрекции."

Он протолкнул свою свободную руку под зад мальчика, чтобы ощупать его дырочку.

"Нет, это бесполезно. Он просто не кончит, и он наглухо сжал свою задницу."

"В панике, я полагаю," - презрительно заметил Цоракс. - "Ладно, мы, несомненно, могли бы его заставить, но это должно занять время. Писклюс, опускайся и пососи член проститутке. Подойди, мальчик, ты любишь члены, я знаю."

Писклюс послушно опустился на колени и, наклонившись вперед, сперва начал облизывать языком маленькие безволосые яички Бестии, а затем его небольшой мягкий член. Он вполне осознавал, что его поза, согнувшимся вперед над пахом другого мальчика, выставляет напоказ и открывает его собственную задницу. Моряки отпускали на эту тему сальные комментарии, и он ощутил влажный кончик пальца, вталкиваемый в его дырочку. Член Бестии стал твердеть, и Евмолпус резко шлепнул Писклюса по виску.

"Этого достаточно," - произнес мужчина, отталкивая его в сторону. - "Я хочу, чтобы у мальчика была эрекция, но не оргазм."

Встав на колени рядом с Бестией, Евмолпус начал вычерчивать зеленым мелом контуры стебля розы.

"Почему Вы разделись?" - спросил Марк.

"Вы вскоре все увидите, юный господин," - ответил мужчина. - "Теперь это сделано, и я могу приступить. Поскольку у меня есть такая аудитория, четверо из вас, мужчины, возьмите его каждый за руку или за ногу."

Он подождал, пока четверо рослых моряков не пригвоздили Бестию к месту, затем взял иглу с деревянной рукояткой. Со зловещей улыбкой он поднял ее вверх, чтобы его жертва могла ее увидеть. Всхлипывания мальчика переросли в пронзительный завывающий крик. Евмолпус громко рассмеялся и вонзил острие иглы в поднятый член парнишки. Поток жидкости янтарного цвета вылился из Бестии, поскольку мальчик описался.

"Вот почему," - громко произнес Евмолпус, вытирая рукой влагу со своего тела, - "я разделся, юный господин."

Он снова склонился над своей работой. Со временем крики Бестии стали хриплыми, а его усилия бороться ослабли. Писклюс ползал у его головы и старался утешить его в муках, баюкая его голову в своих руках. Глаза и щеки Бестии были мокрыми от слез, его глаза невидяще таращились вдаль, водянистая белая пена выступила у него на губах.

Евмолпус поднял глаза и, вытянув руку, дал Писклюсу крепкую затрещину по виску, приказавая ему убраться. Писклюс поспешно удрал, но через минуту-другую подобрался на корточках в тыл к группе мужчин и, видя, что Евмолпус полностью поглощен своей работой, пополз обратно. На этот раз никто не обратил никакого внимания на обнаженного мальчика-раба.

В конце концов, Евмолпус завершил свою работу на этот день. Мужчины разбрелись, и Писклюс с Бестией остались одни. Бестия улегся на палубу, его голова покоилась на голых бедрах Писклюса, а тело сотрясалось в рыданиях. Спустя некоторое время он пополз прочь в угол палубы, где свернулся маленьким клубком: несчастный обнаженный мальчик, тихо хнычущий.

В положенное время двое мальчиков были позваны прислуживать их господам. Руки Бестии так сильно дрожали, что ему вскоре приказали удалиться.

"Я не собираюсь делить свою постель с подобным трясущимся отродьем," - раздраженно высказался Цоракс, - "что лишает меня задницы для наслаждения сегодня вечером."

"Ты мог бы иметь меня, отец," - предложил Марк.

"Поистине любящий сын с римским чувством долга," - заискивающе заметил Евмолпус, которого пригласили разделить с ними еду.

По окончании еды отец с сыном занялись друг другом, и Писклюс смог ускользнуть незамеченным. Он нашел Бестию, который сидел на палубе, положив подбородок на колени и опираясь спиной о борт. Писклюс устроился рядом с ним.

"Я достал это для тебя," - сказал он, предлагая тому ломоть пшеничного хлеба и чашку с неким рыбным рагу, которые он стащил с обеденного стола.

"Я не хочу, спасибо," - сопя, ответил Бестия. - "Завтра надо мной опять будут работать, ты знаешь. Он собирается сделать стебель вокруг моих яичек и между ногами. Это больно. Это очень больно." - Он тихо заплакал.

Писклюс окунул хлеб в рагу и, откусив от него сам, поднес его ко рту Бестии. Он ничего не говорил. Он не мог ничего сказать.

"И затем сама роза, и это будет наихудшим из всего." - Бестия отвернул лицо прочь, отказываясь от еды. - "Я не знаю, как смогу выдержать это."

Писклюс поставил чашку с едой вниз и, скользнув рукой вокруг обнаженных плечей своего друга, крепко его обнял.

На следующее утро Бестия снова был непригоден, чтобы помогать прислуживать. После того, как Цоракс с Марком насладились неторопливым завтраком, они послали Писклюса сходить за ним. Тот обнаружил Бестию в жалком состоянии: подбородок его лежал на коленях, руки сжимали голову, а худенькие плечи тряслись, когда он всхлипывал. Писклюс прикоснулся к его руке, и тот поднял на другого мальчика запачканное слезами лицо.

"Ты должен сейчас идти," - тихо сказал Писклюс. - "Для тебя будет хуже, если ты не придешь."

Бестия устало поднялся на ноги и смиренно позволил младшему мальчику вести себя вперед. Евмолпус вышел на палубу, неся свой ларец с инструментами. Бестия увидал его и остановился.

"Идем, пожалуйста, Бестия," - произнес Писклюс, таща его за руку.

Бестия рванулся прочь, помчался к борту судна и, перебравшись через ограждение, бросился в море. Писклюс побежал к борту. Было ясно, что Бестия не умеет плавать. Руки мальчика отчаянно молотили в воде, и затем его голова скрылась под волнами. Все это время судно неумолимо уходило прочь от утопающего мальчика.

"Маленький содомит," - воскликнул Марк. "Он сделал это намеренно. Ему не будет позволено уйти так легко."

Он сбросил свою тунику и, взобравшись на борт, нырнул в море. Энергичными умелыми гребками он поплыл назад, туда, где Бестия снова всплыл на поверхность, молотя воду. Он схватил мальчика. Была краткая борьба, но она вскоре закончилась. Марк был годом младше другого мальчика, но лучше питался и был сильнее. Судно повернулось. Моряк, умевший плавать, присоединился в воде к Марку. Вместе они обвязали плечи Бестии веревкой, и тот был вытянут на борт. Была спущена веревочная лестница, и Марк с моряком вскарабкались по ней.

"Где этот недомерок," - потребовал Марк, как только оказался опять на палубе.

Он широкими шагами двинулся туда, где лежал Бестия, откашливая из своих легких морскую воду.

"Ты, грязный кусок собачьего дерьма," - крикнул Марк, изо всей силы пиная его босой ногой. - "Я научу тебя, как пробовать это сделать."

"Доставьте отродье куда-нибудь, где я смогу высечь этого негодяя," - приказал он, тяжело дыша. Он обнаружил, что пинать Бестию - больно для его ноги.

Двое моряков схватили все еще давящегося от кашля мальчика и растянули его вниз лицом над крышкой люка. Другой мужчина передал Марку короткую веревку. Марк размахнулся ей назад над своим плечом.

"Не по его заду, пожалуйста, юный господин," - возопил в горе Евмолпус. - "Мне надо работать там, и это будет достаточно трудно, даже если он не окровавлен."

Марк взглянул на него и кивнул. Он немного изменил свою позицию и ударил концом веревки по плечам Бестии, оставив на его обнаженной плоти широкую темно-красную полосу. Мальчик взвыл, и его тело судорожно дернулось под ударом. Рука Марка поднималась и падала снова и снова, толстая веревка щелкала по корчившемуся мальчику, и тогда тот кричал в мучении. В конце концов Марк устал и опустил конец веревки.

"Он теперь ваш," - сказал он Евмолпусу, - "и предполагаю, конечно, что Вы сделаете ему больно."

"Я сделаю, юный господин. Cделаю," - пообещал Евмолпус и сделал.

Бестию перевернули на спину и поволокли с крышки люка, его кровоточащие плечи стукались о палубу. Евмолпус разделся и уселся мальчику на живот, лицом к его ногам. Двое моряков схватили его жертву за щиколотки, удерживая его ноги врозь. Мужчина начал размечать рисунок вокруг основания мошонки мальчика острыми уколами своей татуировочной иглы. По его слову, моряк, держащий правую щиколотку Бестии, выпустил ее, и Евмолпус, перехватив своей правой рукой под бедром мальчика, оттянул ему ногу назад, так чтобы сам он мог продолжить свою работу вокруг яичек мальчика и за ними. Исступленные крики Бестии со временем опять перешли в охрипший плач.

Когда Евмолпус выполнил норму своей работы на день, Бестию приковали за щиколотку к мачте. В течение следующих трех дней мальчика продолжали прикреплять подобным способом, за исключением промежутков времени, когда Евмолпус работал над ним. Бестия в этот период кричал не слишком много. Только когда он видeл Евмолпуса, который приближался, неся инструменты, и примерно первые пятнадцать минут каждого сеанса с этим мастером своего дела. Писклюс проводил все время, когда мог уйти от прислуживания своему господину, со своим товарищем по рабству. Он немного чем мог облегчить страдания Бестии, и они мало разговаривали. Он просто старался дать понять другому мальчику, что тот не был совершенно одинок в своем горе.

На пятое утро после начала тяжелых испытаний Бестии два мальчика сидeли рядом на палубе, когда послышался звук шагов мужчины, приближающегося с другой стороны палубной надстройки. Это было время, когда Евмолпус имел обыкновение приступать к работе, и тело Бестии начало содрогаться в ожидании будущей боли. Писклюс положил руку ему на бедро, чтобы попытаться его успокоить.

"Отлично, мальчики," - произнес ободряющий голос, - "меня послали кое с чем для вас двоих."

Писклюс радостно вскочил. Он узнал голос судового кока. Доброго по сути человека, у которого он выпросил много объедков для себя с Бестией.

Мужчина вошел в поле их зрения, неся большую испускающую пар глиняную чашу и буханку черного хлеба. Бестия подался вперед к нему. Мужчина опустил чашу, чтобы мальчик мог увидеть ее содержимое: большие куски тунца, плавающие в густом рыбном бульоне.

"Возьми," - сказал он. - "Это - для тебя и твоего друга."

Писклюс взял чашу обеими руками, большая счастливая улыбка раздвинула его лицо, широко сверкнули белые зубы. Это было самое огромное количество пищи, что дали ему с тех пор, как он потерял свою свободу. Мужчина добродушно засмеялся, увидeв волнение на лице маленького обнаженного мальчика, и взъерошил волосы ребенка.

"Доставь это к своему другу," - произнес он, - "а я принесу хлеб".

"Взгляни," - возбужденно сказал Писклюс, ставя чашу рядом с Бестией, - "это все для нас. Все это."

Бестия взял пальцами кусок рыбы и сунул его в рот. Он начал есть, но то и дело останавливался и оглядывался вокруг. Он был голоден, но также и крайне испуган.

"Когда он придет?" - нервно прошептал он. - "Теперь это должно быть скоро... Я уверен, он придет."

"Я полагаю, этот парень закончил с тобой," - сказал кок, поудобнее усаживаясь на ляжки лицом к двум мальчикам. - "Ты наслаждайся сейчас этой едой. Продолжай, я отломлю для тебя половину хлеба."

"Его теперь здесь не будет," - продолжал он. - "Он всегда встает задолго до этого, приводя в готовность свои инструменты, а сегодня утром нет признака этого ублюдка."

Ободренные, оба мальчика жадно начали есть. Мужчина наблюдал за ними с доброжелательной улыбкой на лице. Через некоторое время мальчики остановились, чтобы передохнуть.

"Скажу тебе," - промолвил кок, - "что я хотел бы взглянуть на это произведение искусства."

Бестия любезно убрал руки прочь от своего паха. Мужчина наклонился вперед, чтобы рассмотреть маленький член мальчика.

"Это искусно," - сказал он. - "Это действительно искусно. Человек этот - ублюдок, но он хороший мастер. Судя по манере, в которой он сделал это."

Он протянул руку и, взяв член парнишки своими загрубевшими от работы пальцами, повертел его, чтобы осмотреть с изнанки. Евмолпус нарисовал стебель розы идущим не прямо вниз по пенису Бестии, но спускающимся вокруг него по спирали. Темно-зеленый стебель был усажен ужасными желтыми шипами, с некоторых из них падали густо-красные капли крови.

"И это идет по передней стороне и вверх между твоими ногами?" - чтобы взглянуть, мужчина сдвинул в сторону яички Бестии размером с горошины. - "Что он делал потом?"

"Я покажу Вам," - охотно сказал Бестия.

Ему вполне понравилось демонстрировать себя. Он встал на колени и, повернувшись вокруг, наклонился вперед и потянул в стороны свои ягодицы, так чтобы кок мог увидеть темно-красную розу, вытатуированную там с центром на его дырочке. Кончики ее внешних лепестков чуть выглядывали из расселины его зада, когда он стоял прямо, намекая, что можно увидеть большее, и побуждая любопытных исследовать дальше.

"Очень хорошо," - сказал мужчина, шлепая его по заду, - "и мне нравится, как единственный зеленый листок выходит на твою спину из самого верха твоей расселины. Это хорошо смотрится."

Он поднялся и ушел.

"Ты думаешь, это выглядит хорошо?" - спросил Бестия после небольшого молчания.

"Это выглядит очень изящно," - успокаивая его, сказал Писклюс.

Еще одна пауза. Затем Бестия снова заговорил.

"Не мог бы ты достать где-нибудь зеркало, чтобы я мог взглянуть?" - с надеждой спросил он. Ему хотелось, чтобы это хорошо смотрелось. Он был красивым мальчиком и знал это. Цоракс был вполне прав, этот мальчик был шлюшкой.

Глава 17

Марк остановился на полпути вверх на пролете мраморной лестницы, ведущей к римскому особняку его отца. Большое строение за его спиной, отбрасывающее приятную тень, защищало его от жары и ослепительного блеска солнца. Едва они с отцом прибыли, выбежали конюхи, чтобы принять у них лошадей, что ждали их на набережной в Остии.

Они наблюдали за повозкой, которая привезла из порта их багаж. Бестия с Писклюсом, ехавшие на ней сзади, помогали ее разгружать. Впервые с тех пор, как они уплыли из Британии, двое мальчиков не были обнажены. Не то чтобы они с удовольствием приняли новость, что снова должны носить одежду. Они прекрасно все понимали, чтобы открыто выражать свои мнения, но это было явно видно по выражению уныния на их лицах, когда им передали туники. Марк совершенно отчетливо слышал, как Писклюс пробормотал про себя, что не понимает, что есть такое неправильное в его теле, что ему нужно его прятать. Нельзя сказать, чтобы Марк подумал, что одежды так уж много скрывали, когда наблюдал, как мальчик тянется вверх, чтобы взять у разгружающего повозку раба небольшой ящик, и его короткая белая туника поднимается, открывая его обнажающийся при этом зад.

Взглянув опять вниз на улицу, Марк увидел приближающуюся легкую четырехколесную коляску, влекомую парой разгоряченных меринов, чья черная шерсть блестела в солнечном свете. Нарядно выглядящий кучер остановил лошадей в футе от ступеней, и красивый мальчик-раб спрыгнул с сиденья рядом с ним, чтобы держать поводья. Мужчина с ястребиным лицом, одетый в белую тогу с широкой пурпурной полосой, вышел из коляски и стал подниматься по лестнице. Он подошел к отцу Марка и чопорно поклонился.

"Вы, я думаю, торговец Цоракс?" - сказал он. Не было никакого намека на насмешку или уважение, или действительного высокомерия. Он сказал именно так, как один очень могущественный человек должен говорить другому. Он охарактеризрвал Цоракса как "торговца" просто потому, что тот им был, точно так же, как сам он был одним из наиболее влиятельных членов наиболее влиятельного института под властью императора в Риме, или землях, управляемых Римом.

Цоракс поклонился в подтверждение.

"Я Кассий Лонгинус Корнелий. Я полагаю, Вы были достаточно любезны, чтобы дать моему юному родственнику совершить переезд из Британии. Я пришел поблагодарить Вас и забрать его."

Ужаснувшийся Марк увидeл, что Писклюс поднимается к ним по лестнице с широкой усмешкой на лице, балансируя на плече ящик, и его туника задралась так высоко, что его член и яички, соблазнительно выступающие из-за сжатия пенисным кольцом, видны всем.

"Да, в самом деле," - спокойно ответил Цоракс, еще более тревожа своего сына, - "но Вы должны знать, что в Британии были определенные политические трудности, которые, кажется, делали необходимым держать его путешествие в секрете. Он приедет из Остии отдельно и должен быть здесь в пределах получаса. Не желаете ли Вы подождать в моем кабинете. Я приведу его к Вам, как только он прибудет. Я боюсь, что пока не смогу сопровождать Вас, ведь, как Вы можете догатываться, у меня есть определенные неотложные деловые вопросы, которым надо уделить внимание."

"Конечно. Конечно, и факт этих политических трудностей делает больше долг нашей семьи перед Вами. Хотя теперь мальчик здесь, и я не думаю, что будут длительные проблемы. Осложнения возникли больше между этим бедным глупцом, моим братом, и властями в Британии, чем где-либо еще."

Теперь Писклюс оказался на лестнице на одном уровне с двумя мужчинами. Кассий взглянул на мальчика.

"Красивый ребенок," - лениво заметил он.

"Да, действительно," - непринужденно ответил Цоракс. - "Я купил его в Британии в подарок моему сыну."

"Подойди сюда, мальчик," - вдруг крикнул он, и Писклюс рысцой подбежал к нему.

"Марк, мой сын, много забавлялся с ним в путешествии," - он взял Писклюса рукой за подбородок и запрокинул ему лицо вверх, так чтобы сенатор ясно мог это увидеть. - "Как он делал на самом деле и с вашим племянником. Все же эти длинные морские путешествия надоедают, и молодые люди должны до некоторой степени развлекаться сами, как я полагаю."

"И более старшие также, я должен предположить," - сухо заметил Кассий.

"Без сомнения, сенатор. Теперь я должен заняться делами. Я пришлю Вам моего секре, чтобы показать Вам библиотеку. Сообщите ему мое распоряжение, что Вы должны увидеть документ, который я купил на днях - старую поэму о ранней истории Рима - о борьбе между Ларсом Порсеной и старой республикой."

"Марк, теперь идем. Нам надо многое сделать." - Он пошел вверх по лестнице в дом.

"Писклюс," - крикнул он, как только они оказались внутри галереи и на безопасном расстоянии от Кассия Корнелия. - "Поставь вниз этот ящик и идем со мной, мы должны подготовить тебя к твоему новому дому."

Мальчик, стоявший как раз в дверном проеме, ждал инструкций, повернувшись к нему лицом. Затем, бросив ящик на пол, он метнулся вперед. Мгновение Марк думал, что тот бежит к нему, но Писклюс пробежал мимо и обхватил руками талию Бестии, плотно того обняв, его голова прижалась к груди большего альчика. Затем он сделал шаг назад и вдруг достал три маленькие медные монеты, которые сунул своему другу. Марк никогда не был в состоянии понять, как мальчик ухитрился или получить их, или пронести с собой, но они несомненно составляли всю сумму его имущества в этом мире.

"Ты," - крикнул Цоракс Бестии, - "отправляйся сейчас обратно в Остию и доставь сюда оставшуюся часть нашего багажа."

Бестия взял в руку медные монеты и побежал вниз по лестнице. Пока он шел, слезы текли вниз по его лицу. Писклюс был его единственным другом, и теперь они должны быть разлучены.

"Нам надо возвратиться в Остию за остатком багажа," - сообщил Бестия вознице.

"Но весь он здесь у нас," - сказал мужчина.

"Хорошо, но это - то, что мне сказали сделать," - ответил Бестия.

Возница ухмыльнулся и, подав Бестии руку, втащил его наверх рядом с собой. Он крикнул на лошадь, и они медленно двинулись. Возница не возражал потратить несколько часов на бессмысленное путешествие с прелестным юным мальчиком. Он прошелся своей рукой вверх по внутренней стороне бедра Бестии, и паренек пододвинулся ближе к нему. Им даже не нужно ехать в Остию, думал возница. Просто поставить где-нибудь повозку и затратить несколько часов на забавы.

Цоракс, успешно отделавшись от Бестии, поторопил Писклюса пройти через свой кабинет в еще более конфиденциальную комнату за ним.

"Ты собираешься позволить ему уйти?" - спросил его Марк, выражая голосом недовольство.

"Да. Я дал свое слово."

"Но почему ты сказал, что я смогу держать его, если ты все время намеревался разрешить ему уйти?" - Марк только частично смягчился.

"Поскольку это было единственным способом, чтобы вы двое дали убедительное представление. Осведомленный об ином, ты, уверен, проговорился бы. Особенно, когда Фальцо это выслеживает. Теперь идем, мы получили только полчаса. Ты спустишься в домик привратника и принесешь напильник и резак для проволоки. Я пойду и достану башмаки и одежду из комнаты Люциуса. Они должны быть примерно должного размера. Гай, ты останешься здесь вне поля зрения."

Марк отметил, что его отец уже перестал использовать рабское имя Гая.

Рабский ошейник был свободным, и лезвие проволочного резака легко должно было проскользнуть между ним и мальчишечьей шеей. Ошейник разломился, оставив белый след на загорелой коже мальчика.

"Ты должен будешь дать Гаю одну из своих старых серебряных цепочек, чтобы объяснить это," - заметил Цоракс.

"Но, отец, не узнает ли его как-нибудь его дядя?" - спросил Марк. - "Тот хорошо его рассмотрел снаружи на лестнице. Ты даже держал его лицом вверх, чтобы тот поглядел."

"Это просто то же самое, как с Фальцо. Он подумает, что есть какое-то сходство, но затем прогонит мысль, поскольку будет уверен, что я не пригласил бы его хорошо рассмотреть мальчика, если бы это действительно был его племянник."

Цоракс говорил невнятно, поскольку стоял на коленах, стараясь снять пенисное кольцо. Это представляло проблему. Он сначала попытался заставить пройти обратно сквозь кольцо одно из яичек мальчика, но оно, кажется, отчасти распухло, и он остановился после пронзительного крика ребенка. Не было бы вопроса, заметил он, если бы тот был просто мальчиком-рабом, но он не хочет быть ответственным за кастрацию племянника сенатора. Теперь он работал с кольцом при помощи напильника, но это было нелегко. В конце концов он смог разорвать кольцо и отогнуть металл назад. Воспаленный красный след обегал вокруг мошонки мальчика и основания его члена.

"Это, должно быть, больно," - сказал Марк, удивляясь, как мальчик переносил боль.

"Немного, господин," - ответил ребенок.

"Ты теперь не должен называть Марка "господином"," - твердо произнес Цоракс. - "Ты больше не его раб, ты - племянник Кассия Лонгинуса Корнелия, одного из наиболее могущественных людей в Риме после императора. И ты не должен этого забывать."

"Я не хочу быть Гаем," - вспыхнул мальчик. - "Я не хочу быть ничьим племянником. Вы сделали меня мальчиком Марка, и затем Вы говорите, что я им больше не буду. Никто не думает, нравится ли мне это. Я хочу остаться с Марком... пожалуйста... Я хочу быть Писклюсом и быть его мальчиком."

"Но я был жесток к тебе, и бил тебя, и часто заставлял тебя плакать," - запротестовал Марк. Это было выше его понимания, как кто-то мог предпочесть быть рабом.

"Я знаю," - завопил Гай, - "но я хочу остаться с Вами..." - и он с надеждой добавил, - "может быть, если Вы мне разрешите, Вы стали бы добрее, господин?"

"Ты - Гай," - твердо произнес Цоракс, - "и хватит этого вздора. Я не хочу больше об этом слышать. Возможно, Марк сможет приходить и посещать тебя в твоем новом доме, и тогда, когда вы окажитесь наедине друг с другом, вы снова сможете поиграть в господина и мальчика-раба."

"Это будет не игра," - бунтующе сказал Гай. - "Это будет реальностью."

"Живи своей собственной жизнью," - спокойно промолвил Цоракс. - "Теперь я только собираюсь наложить немного мази на это болезненное место, и затем мы тебя оденем. И не позволяй, чтобы твой новый дядя начинал играть с тобой примерно в течение недели, или пока также не пройдет боль."

Примерно минутой позже Гай был готов к встрече со своим дядей: широкая серебряная цепь блестела у него на шее, почти новая хлопковая туника, окрашенная в яркий синий цвет, свешивалась ему до колен.

"Его походка выдаст его, отец," - запротестовал Марк. - "Взгляни, он всякий раз встает на цыпочки."

"Сандалии излечат его от этого," - сказал Цоракс, предъявляя пару обуви. - "Сейчас наденем их на Гая. Теперь ты типичный юный мальчик из сословия патрициев. Как это ощущается?"

"Странно," - неуверенно вымолвил Гай. - "Поскольку это первый раз с тех пор, как Вы взяли меня из дому, когда у меня что-то есть на ногах и на моем заду тоже. Это чувствуется непривычно." - Он потянул вверх свою тунику, чтобы посмотреть на набедренную повязку, которая изумительно прикрывала его пах.

"Идем," - сказал Цоракс, смеясь в хорошем настроении. - "Ты к этому привыкнешь. Настало время мне представить тебя твоему дяде."

"Марк, ты скоро придешь и увидишься со мной, да?" - озабоченно спросил Гай.

"Конечно, я приду."

"И... и ты не будешь слишком жесток ко мне?"

"Ладно, это зависит от того, насколько хорошим маленьким рабом ты будешь," - с усмешкой ответил Марк и отнюдь не мягко обхватил затылок другого мальчика.

Марк пришел в обеденную комнату и осторожно поставил на стол модель лодки. Помимо него присутствовали только его отец со своим секретарем-греком. Цоракс ел завтрак, пока секретарь читал его корреспонденцию.

Раб принес Марку чашу с кашей, и тот уселся есть. Время от времени он поглядывал на лодку. Это была модель триремы, точная во всех деталях, почти двух футов длиной со свирепым, защищенным бронзой носом, с гребцами, склонившимися над веслами, барабанщиком, выбивающим ритм гребков, лучниками, выстроившимися на палубе и готовыми спустить с тетивы свои стрелы. Она была точна в каждой детали, но из-за износа и тары пара весел были поломаны, а три-четыре лучника - без голов. Она была подарком от отца, и Марк все еще очень любил ее, но чувствовал, что теперь, когда он приближается к своему тринадцатому дню рождения, она пожалуй действительно стала слишком детской для него, чтобы с ней играть. У него было намерение подарить ее Гаю. Он заботился о прекрасных отношениях с мальчиком с тех пор, как тот ушел жить со своим дядей.

Едва ли два дня проходило без встречи двух мальчиков. Когда вокруг находились другие люди, они двое были довольно робки и стеснительны друг с другом, но как только они оказывались в безопасности наедине, их сдержанность исчезала. Гай быстро сбрасывал свои сандалии, скидывал одежду и снова становился маленьким мальчиком-рабом Писклюсом, и Марк, как в прошлом, наслаждался его услугами и его телом. Теперь существовали пределы тому, как жестко он мог обращаться с мальчиком. Марк не мог оставлять ему следы на лице или на ногах ниже того места, до которого спускалась его туника, но он крепко хлестал зад ребенка и часто за реальные или притворные проступки оставлял болезненные алые рубцы на его гладкой поверхности, и из глаз мальчика выступали настоящие слезы боли.

Марк относился к Гаю со своего рода высокомерной любовью. Как бы жестоко он ни бил мальчика, как бы зверски он его ни насиловал, паренек принимал это и возвращался для большего. Мальчик, казалось, когда они были наедине, был лишен гордости и скромности, и все же Марк ощущал любовь к мальчику. Марку хотелось удержать его, как-то сообщить ему, что несмотря на свою грубость с ним, он в нем заинтересован. Именно поэтому он собирался подарить тому свою модель триремы.

Вдруг голос Цоракса усилился в гневе.

"Прочитай это снова," - потребовал он от своего секретаря.

"Это - часть сообщения от вашего лондонского агента, господин," - нервно произнес мужчина. - "Он запрашивает инструкции в отношении претензии, сделанной владелицей постоялого двора в Колчестере, женщиной по имени Васса. Очевидно, она добивается компенсации за конюха, который, как она утверждает, был убит вашим рабом или рабами, и за некое сено, что испортилось в результате использования его для спрятывания трупа. Ваш агент сообщает, что сомневается, может ли эта последняя претензия быть подтверждена в сколько-нибудь значительной степени. Как бы ни сгнил труп, полагает он, только сено, находившееся непосредственно в контакте с ним, должно быть непоправимо испорчено. Он сделал запросы о конюхе, тот был рабом, но к несчастью, хотя он был скабрезным и с дурным характером, он очень умело обращался с лошадями и мулами и имел хорошую репутацию на этот счет, но только на этот, локально. Женщина требует компенсацию в 500 денариев. Ваш агент считает это чрезмерным и думает, что cможет легко урегулировать дело за половину этой суммы. Он не стал бы вовлекать Вас в это незначительное дело, но женщина настаивает на получении вашей персональной гарантии, что виновники будут установлены и наказаны."

"Сообщи ему, чтобы уплатил суке все, что она требует, и дал ей гарантию, которую э она просит. Теперь иди и пришли ко мне мальчишку-раба Бестию," - рявкнул Цоракс.

"Но, господин, Вы собираетесь заплатить 500 денариев, когда легко могли бы расплатиться половиной этой суммы."

"Делай в точности, как я говорю. Ступай."

Мужчина поспешил выйти, и Цоракс уселся, глубоко дыша. Марк, который прежде, хотя и не часто, видeл его в подобном настроении, сидел очень тихо.

Послышался быстрый стук бегущих босых ног. Бестия ворвался в комнату и бросился в ноги Цораксу. Он согнулся, чтобы поцеловать ступни хозяина, его короткая туника поехала вверх, обнажая его задницу. Он не знал, что было не так, но секретарь объяснил, что он находится в отчаянной беде. Цоракс нарочно давал молчанию тянуться. Бестия уселся обратно на корточки, опираясь на пятки, и, дрожа, поднял глаза на суровое лицо мужчины.

"Почему ты убил конюха в Колчестере," - в конце концов задал Цоракс вопрос ледяным голосом, давая мальчику мало надежды, что отрицание, если у того и была мысль попытаться это сделать, его спасет.

"Он хотел изнасиловать меня, господин," - нервно пробормотал Бестия.

"И ты знаешь, сколько эта твоя маленькая проделка собирается мне стоить?"

"Н-н-нет, господин."

"500 денариев, 500 денариев. Ты думаешь, что твой зад стоит 500 денариев?"

Бестия ничего не произнес, только стоял на коленях, тихо всхлипывая. Цоракс на минуту сделал паузу, ожидая ответа, но когда его не последовало, продолжил.

"Никак он того не стоит. Все твое тело того не стоит, не говоря уже о заднице. Я мог бы купить за это десять таких как ты, никчемный кусок дерьма. Я покажу тебе, чего ты стоишь, и это именно ничто."

Нагнувшись, Цоракс захватил несчастного мальчика за его рабский ошейник и, задыхаясь от гнева, поволок его из комнаты.

"Идем со мной, Марк," - позвал он через плечо. - "Ты можешь мне в этом помочь. Ты получишь от этого удовольствие... И врежь этому отродью ботинком по заду, который я не буду иметь весь день."

Они направились на заднюю сторону виллы. Коридоры постепенно становились уже и темнее, когда они покинули парадные и семейные комнаты и вошли в помещения для рабов. В конечном итоге они вышли в небольшой дворик. Здесь не было никаких колоннад, фонтанов с чистой звенящей водой, зеленых газонов и огромных ваз, наполненных цветами, только голые стены и песчаная поверхность, пекущаяся на горячем солнце. В центре стояли два столба примерно семи футов высотой с перекладиной между ними.

Бестия увидал их и стал кричать. Он попытался сопротивляться, зарываясь пятками в мягкий песок, но Цоракс силой потащил его вперед и затем швырнул на землю под перекладиной.

Марк почувствовал, как его грудь сжимается в волнении. В качестве удовольствия, его в прошлом приводили сюда один или два раза, когда секли раба, и он знал, что должно произойти.

Цоракс крикнул, и большой, грубо выглядящий мужчина поспешно вышел во двор, неся длинную веревку. Быстро действуя, он связал руки Бестии перед ним, перебросил свободный конец веревки через перекладину и потянул ребенка вверх, так чтобы тот висел, подвешенный за запястья, едва не задевая землю пальцами ног. Протянув руку, он одним резким движением сорвал со спины Бестии легкую тунику. Три небольшие медные монеты выпали из нее и приземлились в рыхлый песок. Ожидая момента, когда бич должен начать сдирать кожу с юного тела проучаемого мальчика, Марк чувствовал, как растет его возбуждение. Он знал, что один хорошо поставленной удар тяжелым кнутом должен разорвать кожу паренька и заставить потечь вниз кровь с его тонких плечей.

Тем временем подготовка к порке продолжалась со всей должной неторопливостью, не было ничего, что могло или должно было делаться в спешке. Мужчина прошел обратно в виллу и возвратился с двумя кожаными ведрами, наполненными водой. Затем он вынес два кнута, которые предложил Цораксу.

Марк наблюдал, как его отец делает свой выбор, взвешивая кнуты в руке, сплетая кожаные бичи, темные и извилистые подобно извивающимся в песке ядовитым змеям, готовые ударять и раздирать. Все это время обнаженный Бестия висел на своих запястьях, ожидая момента, когда кнут обрушится на его нежную плоть.

Марк был немного разочарован, увидев, что Цоракс выбрал более легкий из двух кнутов. Однако, утешал он себя, это может означать, что наказание будет скорее более длительным, чем менее суровым. Он не был разочарован.

Глава 18

Цоракс минуту постоял, оценивая расстояние между собой и хнычущим мальчиком, что висел, подвешенный за запястья, раздетый и готовый к порке. Он поднял кнут над плечом и, свистнув им в воздухе, обрушил его на худенькие плечи мальчика. Конец кнута обвился вокруг детского тела, попав ему чуть пониже левого соска. Одна капелька крови выступила и потекла вниз по его изящно очерченной грудной клетке. После щелчка заплетенной кожи по обнаженной плоти долю секунды стояла тишина, так как Бестия боролся за дыхание, затем он пронзительно вскрикнул. Пока он ревел, след от хлыста на его золотисто-коричневых плечах изменялся от белого в самый момент удара до густо красного. Цоракс опять поднял кнут, тот еще раз просвистел в воздухе, снова резанул по голым плечам Бестии и обвил его тело.

Оглядевшись вокруг, Марк увидел, что мучительный рев мальчика начал привлекать аудиторию из рабов и свободных людей. По выражению страстного желания на их лицах он мог бы сказать, что некоторые, подобно ему, были возбуждены зрелищем безжалостной порки мужчиной мощного телосложения его хрупкой жертвы. Другие с ужасным увлечением наблюдали, как поднимался и опускался бич, и как худенькое тело мальчика дергалось и вертелось под его ударами в гротескном танце боли. Бестия охрип от воплей, его крики сначала ослабли до тихих жалостных стонов, затем он просто открывал рот всякий раз, когда бич поражал цель, пока, наконец, он не замолчал.

Наконец Цоракс остановился. Он выкрикнул распоряжение, и один из наблюдателей выплеснул ведро воды на вялое тело Бестии. Цоракс шагнул вперед и повернул мальчика лицом к себе, запрокинув назад его голову, что свисала над его покрытой кровавыми полосами грудью. Бестия невидяще смотрел на него потускневшими от боли глазами.

"Он все еще может воспринимать," - прохрипел Цоракс и сунул кнут Марку для продолжения. - "Возьми это и выдай ему порцию по его заднице. Я мог видеть, как ты наслаждался зрелищем."

Марк взял у отца кнут. Рукоятка кнута была липкой наощупь, и Марк понял, что на том было немного крови Бестии. Он взвесил кнут в руке, ощущая, как тот движется и вздрагивает, словно живой, затем сильно хлестнул им по голому заду мальчика.

"Встань чуть подальше назад," - крикнул ему Цоракс. - "Я не хочу, чтобы ты срезал им его яички."

"Этого достаточно," - наконец вымолвил Цоракс.

Мужчины поспешили вперед, чтобы освободить запястья Бестии. Мальчик упал на землю без сознания.

"Что ты теперь собираешься с ним сделать, отец?" - спросил Марк.

"Если он выживет, то может отправиться со следующим набором рабов на поля в Сицилии. Он там долго не протянет. Ни один из них когда-либо не протянул. Теперь идем с тобой. Твой юный друг Гай должно быть удивляется, где ты есть."

Когда Марк покидал двор, он оглянулся назад. Бестия все еще лежал на земле, и мужчина как раз выливал на него другое ведро воды.

***

Гай охотно взял у Марка модель триремы. Он несомненно был очень взволнован подарком. Марк, глядящий на разрумянившееся лицо мальчика, был рад, что додумался подарить ему это. Гай был очень красивым мальчиком, и хотя Марк знал, что в действительности тот был просто шлюшкой, было приятно видеть его счастливым и признательным. С другой стороны, Марку хотелось, чтобы мальчик умерил сейчас свой восторг. Они находились одни в спальне Гая, и в обычных обстоятельствах мальчик теперь должен был быть раздет и прислуживать ему. Марк был все еще насыщен возбуждением, сопровождавшим порку Бестии, и горел желанием насладиться задом другого мальчика.

"Я рад, что тебе это нравится, Гай," - произнес он, - "но..."

Гай ухмыльнулся ему.

"Я сожалею, господин," - ухмыльнулся ему Гай, теряя в этот момент вместе с одеждой свою идентичность как юного патриция и снова становясь мальчиком-рабом Писклюсом.

Марк протянул руку, чтобы ухватить обнаженного мальчика, что так соблазнительно стоял перед ним.

"Что это, господин," - спросил Писклюс, уловив взглядом темное пятно на правой ладони своего хозяина.

"А, это," - Марк взглянул вниз и слегка рассмеялся. - "А, кровь... В сущности, твоего дружка Бестии. Маленький негодяй убил конюха в Британии. Мы с отцом его высекли."

"Высекли его?" - воскликнул Писклюс. Марк, который получал удовольствие от воспоминаний о кровоточащем теле Бестии, не уловил оттенка возмущения в голосе другого мальчика.

"Трахнутая маленькая проститутка убила мужчину, чтобы уберечь свою задницу от члена парня, как будто зад мальчишки-раба чего-нибудь стоит. Ладно, он теперь основательно кровоточит, и его плечи также. Он будет отправлен на одну из наших сицилийских ферм, и там, во-первых, его будут насиловать надсмотрщики, а во-вторых, он будет работать до смерти. Думается, отец немного с ним промахнулся. Он сказал, что тот действительно был силен в умении трахаться."

К его удивлению, Писклюс вдруг увернулся от него прочь.

"Это - кровь Бестии," - задыхался он.

"Да," - вымолвил Марк, по-прежнему не понимая, что что-то серьезно было не так. - "Теперь подойди сюда, мальчик, если не хочешь, чтобы твоя задница была нагрета моим ремнем. Я хочу иметь в тебе свой член."

"Это все, о чем думаете ты и твой отец," - выкрикнул Писклюс во внезапной ярости. - "Все, чем мы с Бестией для вас являемся, это только хорошими объектами для трахания, и ничего более."

"Тебе то какое дело," - крикнул Марк в ответ близкому к истерике мальчику. - "Зачем волноваться о рабском отродье вроде Бестии. Он - никто. Мы можем купить дюжину таких как он за несколько динариев. Что тебя задевает?"

"Бестия для меня не никто," - выкрикнул в ответ Писклюс. - "Он был моим другом, когда у меня никого больше не было. Он старался помочь мне и защищать меня, когда ты со своим отцом были ко мне жестоки. Когда нас клеймили, он принимал на свое тело удары, что были предназначены для меня."

"Ладно, но он убил конюха," - Марк обнаружил, что почему-то спорит с мальчиком, хотя чувствовал, что в действительности должен ударом заставить его заткнуться и затем побить за его дерзость.

"Он не убивал конюха. Я убил," - пронзительно крикнул Писклюс.

"Тогда почему он не сказал этого."

"Чтобы защитить меня. Он все еще думает, что я являюсь рабом подобно ему. Он не собирался доносить на меня и устраивать, чтобы меня выпороли, поэтому взял это на себя."

Писклюс слетел со своей кушетки и, схоронив голову в руках, исступленно зарыдал.

Марк еще раз пододвинулся к нему и тронул его за плечо. Писклюс вскочил обратно на ноги и, схватив модель триремы, швырнул ее на пол, разбив вдребезги.

"Убирайся," - взвизгнул он, лицо его покраснело от гнева.

Марк шагнул к нему. Писклюс наклонился, схватил окованный бронзой нос корабельной модели и прыгнул на Марка, порезав ему лицо этим заменителем ножа.

Марк поднял руки, чтобы защититься. Он услышал звук голосов где-то внутри дома и бегущие шаги. Марк понял, что звуки их ссоры расслышали, и люди шли узнать, в чем дело. Он метнулся в дверь и быстро выбежал из дома.

Сперва он ощущал только гнев. Гнев на Гая/Писклюса за нападение на себя, за то, что тот оказался так глуп, чтобы придавать какое-либо значение, хорошо ли обыкновенному рабскому отродью вроде Бестии, гнев на Бестию, что тот был причиной восстания того, кого он рассматривал в качестве своего мальчика. Затем он вспомнил, как бич рвал тело Бестии. Тогда он не чувствовал никакой жалости к мальчику, тот просто получал, что заслуживал. Если он что-то и ощущал, так это небольшое презрение к пареньку, что тот так сильно кричал и выл при наказании. Марк был уверен, что если бы секли его, он показал бы себя лучше. Но теперь, зная, что мальчик принял порку, чтобы защитить другого, он воспринимал это иначе.

Марк был жестоким мальчиком и пребывал в жестоком возрасте. Рабство базировалось на жестокости, а общество, в котором он жил, было основано на рабстве. Он часто видел, как рабов бьют и оскорбляют. Он видeл мужчин с пробитыми руками и ногами, пригвожденных к крестам и оставленных умирать медленной мучительной смертью. Он бывал в цирках и видел, как преступников скармливали диким зверям, и бои гладиаторов друг с другом до кровавой смерти ради увеселения толпы. Он был жесток, но также храбр и способен признать храбрость в других. Бестия был просто рабским отродьем, и как таковой немногим лучше любого другого домашнего скота. Он выказал мало смелости при перенесении порки, крича и вопя без какого-либо чувства гордости или стыда. Но принимая порку, вися там, когда бич сдирал кожу с его плечей и зада, и сохраняя молчание, чтобы защитить другого мальчика, он был, как признал Марк, очень храбрым.

Вероятно в самый первый раз в своей жизни, Марк думал о рабе, как о личности, а не просто как об объекте, приведенном в мир, чтобы обслуживать и развлекать его.

В этот момент размышлений его мысли повернулись к Писклюсу или Гаю, как когда-то его следовало называть. Марк относился к мальчику в очень значительной степени как к своей собственности. Тот имел возможность для полной свободы, но выбрал рабство. По энергичной манере, в которой мальчик предлагал ему свою задницу, становилось ясно, что тот был прирожденной проституткой. И все же, хотя мальчик несомненно в нем нуждался и хотел его, он отверг Марка. Это была не храбрость, но преданность. Мальчик поставил свой долг перед Бестией, простым рабом, выше потребности в своем господине и любовнике.

Теперь, в этот самый момент, когда он потерял мальчика, Марк начинал понимать, насколько он в нем нуждается. Писклюс был его мальчиком, и со всеми своими слабостями он стал частью его жизни. Были другие мальчики, и много, но они не были Писклюсом.

Размышляя, Марк продолжал быстро идти по улицам, не обращая внимания на теснящуюся толпу. Вздрогнув, он увидeл, что дошел до дома. Он взбежал вверх по лестнице в виллу и направился в свою спальню.

Бросившись на кушетку, он улегся, глядя в потолок, сцепив руки за головой и думая. Спустя некоторое время он улыбнулся. Дело было рискованным, но у него существовал план. Он мог не сработать. Возможно, Бестия не выживет после порки, возможно, он не сможет привести план в исполнение, и даже если он в нем преуспеет, Писклюс, может быть, не станет его слушать. Но даже если так, он был уверен, что эту цену следует уплатить.

Он слез с кровати и направился во двор, где секли Бестию. Марк пересек его и распахнул дверь, ведущую в низкую, темную, вымощенную каменными плитами комнату. Мужчина, который подвешивал Бестию для порки бичом, развалился на кровати из мешковины, поднеся к губам фляжку с вином. Он опустошал ее, когда увидeл Марка и стал вскарабкиваться на ноги.

"Где мальчик, которого мы только что высекли," - бесцеремонно спросил Марк.

"Вы не должны о нем беспокоиться, юный господин," - высокий голос мужчины противоречил его зверскому внешнему виду. - "Он никуда не уйдет, господин, ни сейчас, ни когда-либо еще."

- Он умер?" - пораэженно спросил Марк. Он знал, что Бестия был сильно изранен, но едва ли настолько сильно, что уже должен был умереть.

"Я все же так бы не думал, господин. Я не видел его час или около того, но он все еще был жив, когда я уложил его внизу, господин." - Мужчина кивнул на прочную дверь в дальнем конце комнаты, запертую на два тяжелых болта.

"Я хочу на него взглянуть," - Марк двинулся через комнату.

"Не ходите туда вниз, господин," - поспешно произнес мужчина. - "Там не место для молодого человека, подобного Вам, господин. Он там в достаточной безопасности, господин, Вы можете быть в этом уверены. Вам нет нужды идти смотреть."

Игнорируя увещевания мужчины, Марк отодвинул болты на двери и открыл ее. Лестничный пролет вел круто вниз в темноту. Оттуда подымался сырой холодный воздух с густым смрадом гнили. Марк для устойчивости положил руку на стену, ощутив холод камня и сырость при прикосновении, и крадучись стал спускаться в темноту. Достигнув низа лестницы, он сперва ничего не мог разглядеть. Затем его глаза медленно привыкли к мраку. Он стоял в низкой безоконной келье с разбитым земляным полом, что блестел от влаги. Свет приходил только с лестницы. Из угла низкой комнаты он услыхал звуки хныканья. Напрягая глаза, он едва смог различить Бестию, лежащего на боку на голом полу, с коленями, подтянутыми к подбородку. Мальчик несомненно был только в полубессознательном состоянии. Подойдя ближе к пареньку, он смог увидеть, что плечи и зад того были испещрены рубцами и спекшейся кровью. Было ясно, что мужчина просто приволок Бестию со двора и сбросил его в келью, не прилагая никаких усилий, чтобы поухаживать за его ранами.

Марк поднялся обратно по лестнице.

"Этот мальчик," - холодно произнес он, - "был любимцем моего отца. Он был очень разгневан на него и правильно, но не хотел бы я оказаться на твоем месте, если он умрет."

"Доставь мальчика в сторожку привратника. Скажи, что мой отец приказал, чтобы его положили там в одну из клетушек, а его спину почистили и одели. Ты понял меня?"

"Да, господин... Непременно, господин. Я сделаю это прямо сейчас, господин."

Марк едва покинул двор, чтобы вернуться в основное здание виллы, когда остановился. Он прошел обратно в середину двора и начал искать в песке. Он нашел три небольшие медные монеты и, держа их в руке, продолжил свой путь.

Вскоре после этого он постучал в дверь комнаты рядом с библиотекой, где работал секретарь отца.

"Привет, молодой человек, Вы получили удовольствие от вашей поездки в Британию?" - спросил его секретарь, когда он вошел в комнату.

"Это было интересно," - с улыбкой ответил Марк.

Секретарь был рабом, но он обучил Марка читать и писать. C одной стороны, невозможно относиться с неуважением к человеку, который держал тебя над своим коленом и порол ремнем твой голый зад за недостаточное внимание, а с другой стороны - с благоговением к мальчику, которого ты этим способом дисциплинировал.

"Прошло долгое время с тех пор, как Вы были здесь, чтобы навестить меня," - продолжал мужчина. - "Вы пришли, чтобы попрактиковаться в своем письме?"

Манера, в который он задал вопрос, давала понять, что это была шутка.

"Нет, но я хотел бы, чтобы Вы мне кое в чем помогли, пожалуйста," - сказал Марк, готовый врать насколько мог гладко. - "Я пообещал другу, которого приобрел в Британии, послать ему серебряную пряжку, подобную той, что есть на моем ремне, как только я вернусь назад в Рим и смогу раздобыть такую."

"Хорошо, но я о покупке серебряных пряжек знаю не больше, чем Вы. А в действительности, вероятно, намного меньше," - дружелюбно сказал секретарь.

"Нет, не в этом дело," - поспешно произнес Марк. Ему не хотелось, чтобы мужчина подумал, будто он предлагает, чтобы тот был у него на побегушках. - "Нет, я хотел бы узнать, когда наше следующее судно будет готово отплыть в Британию, и как я могу отправить на нем вещь."

"Это легко," - мужчина справился с какими-то бумагами на своем столе. - "Судно отплывает из Остии послезавтра. Если Вы хотите что-нибудь на нем отправить, Вам просто следует положить это в сторожку привратника вместе с описью, подтвержденной печатью вашего отца, и это будет загружено на борт и с таким же успехом доставлено на другой конец, предусматривая, что ваш друг не живет в самой глуши."

"Нет, в Лондоне, и все."

"Ладно, тогда совсем никаких проблем. Вот опись, печать уже на ней, все, что Вы должны сделать, это ее закончить. Или я сделаю это за Вас, если Вы позаботитесь предоставить мне детали."

"Нет, очень Вас благодарю," - поспешно сказал Марк, так как это совсем ему не подходило. - "Я еще не достал пряжки. Я сделаю это, как только ее куплю."

"Звучит очень просто," - невинно вымолвил он. - "И та же самая система с большими вещами, если говорить о животных или о чем-то подобном?"

"Точно та же. Если это не животное вроде льва, Вы должны были бы идентифицировать его в описи и сказать, где оно содержится перед отправкой. Вы едва ли смогли бы держать льва в сторожке, ведь так?"

Секретарь засмеялся над картиной, которую вообразил, и Марк поспешил уйти.

Вернувшись в свою спальню, он развернул опись на столе и старательно написал: "Мальчик-раб Бестия, в настоящее время находящийся в комнате привратника, должен быть отправлен в Лондон." Он остановился, размышляя. Ему пришло на ум, что этого недостаточно, Вы не могли послать мальчика-раба или что-нибудь еще просто в пустоту. Это должно было вызвать подозрения и привести к вопросам. Там должно быть конечное место назначения для мальчика. После минуты раздумий он написал: "и занят на службе в лондонской конторе". Потом его лицо раздвинула усмешка, когда к нему пришла еще одна мысль, и он добавил: "Примечание, этот мальчик должен быть обучен читать и писать." Он оказывал Бестии милость. Как только того научат читать и писать, он станет чересчур ценной собственностью, чтобы проводить время, трудясь на полях под плетями надсмотрщиков. Он должен быть обеспечен удобным помещением в какой-нибудь конторе, составляющей документы, и писать письма. Марк сомневался, однако, будет ли Бестия благодарен за все это, пока будет учиться. Его собственное путешествие к грамотности было болезненным, а он был господским сыном. Он не сомневался, что образование Бестии должно быть трудным.

Сторожка привратника находилась сбоку от главных дверей в виллу. Марк передал опись старшему привратнику и потребовал увидеть Бестию. Его провели в каморку за сторожкой. Она была небольшой, но светлой и чистой. Лежащий лицом вниз на низенькой кровати и был Бестией. Он был обнажен, и вся его спина была испещрена синевато-багровыми рубцами. Он был тем не менее вымыт, и засохшая кровь больше не спекалась на его коже. Он услыхал, как Марк входит в комнату, и повернул лицо, чтобы взглянуть на него. В глазах Бестии вспыхнул страх, и он вскинул руку, чтобы защититься.

Марк опустился на колени рядом с кроватью.

"Все хорошо, Бестия," - сказал он. - "Я не собираюсь делать тебе больно. Я знаю, что ты не убивал конюха."

"Взгляни," - он показал три медные монеты и всунул их в руку мальчика. - "Я их нашел. Я подумал, что тебе хотелось бы получить их обратно. Не беспокойся о Писклюсе, с ним тоже все хорошо."

Он поднялся и тут вдруг обнаружил, как произносит нечто, что никогда и не думал о том, что будет говорить это рабу.

"Я сожалею."

Он развернулся на пятках и поспешил из комнаты. Он говорил себе, что ему следует беспокоиться только об одном обстоятельстве. Как будет реагировать его отец, когда узнает, что он отменил его распоряжения. Это было единственное обстоятельство, но очень важное.

Глава 19

Дни и даже недели проходили без того, чтобы у Цоракса возникло какое-то явное подозрение, что его распоряжения были отменены его сыном. Марк, однако, не был счастлив.

Гай решительно отказывался иметь с ним какое-либо дело. Марка звали в дом к тому, только чтобы отправить восвояси от дверей сообщением, что мальчик нездоров. Теперь ему отправили послание, что вновь его звать не будут, поскольку парень собирается жить в имении своего дяди в Южном Гауле.

Знание, что он обманул своего отца, также делало его несчастным. Он боялся Цоракса, как и почти все, кто имел с этим человеком какие-нибудь дела, но также любил и уважал его. Цоракс был строгим отцом, но и заботливым, постоянным своим присутствием ободряющим, успокаивающим и, когда надо, поправляющим. Марк боялся своего отца, но был уверен в его любви и знал, что предал эту любовь, обманув его. Это знание делалось более тягостным, из-за того что со времени прибытия в Рим он видел своего отца значительно реже, чем в прошлом. Они словно бы отдалялись, возможно, из-за его собственного ощущения вины или, возможно, просто потому, что Цоракс должен был уделять внимание делам, но Марк, казалось, виделся с ним гораздо реже, и, встречаясь, они мало говорили друг с другом.

Вдобавок к этим двум источникам несчастья: враждебности его единственного друга и холодности отца, - было и отвращение Марка к школе, которую он должен был посещать. Риторику он находил скучной и бесплодной. Насколько это касалось его, если Вы хотели что-то сказать, Вы это и говорили. Единственной причиной украшать это высокими фразами и сложными грамматическими структурами было скрыть истину. Если Вы говорили правду, тогда, проще говоря, Вы говорили бы более убедительно. Преуспев в этом, его товарищи по учебе, сыновья лучших семейств Рима, были, по его мнению, самодовольными невежественными педантами. Некоторые могли во-время затеять приторную полемику о власти и влиянии, но их мир был узким, недалеко простирающимся за границы патрицианских семейств, из которых они происходили. Ни один из них не мог понять его удивление необъятностью мира и увлечение его неизученными окраинами.

Короче говоря, Марк был несчастен, потому что одинок и угнетен чувством вины.

Наконец, он не смог больше этого выносить. Он ничего не мог поделать с отсутствием Гая или с общим неуважением к своей школе и товарищам по учебе, но он мог утолить придирки своей совести в отношении обмана им отца.

Путь из его спальни в отцовский кабинет никогда не казался более долгим. Марк постучал в дверь и вошел внутрь. Поняв, что у него дрожат руки, он спрятал их за спиной, но ничего не мог поделать со слабостью в своих коленях и с болезненным ощущением в животе. Цоракс с его секретарем сидeли в комнате.

"Мне надо кое-что сообщить тебе, отец," - вымолвил Марк, стараясь говорить уверенно, но терпя в этом жалкую неудачу.

"Возможно, мне лучше уйти?" - предложил секретарь.

"Нет, пожалуйста, не надо. Это касается и Вас также, или по крайней мере я Вас в это впутал."

Его отец ничего не произнес. Он просто поднял на Марка глаза, холодно и вопрошающе.

"Это... это - о Бестии." - Марк закрыл глаза и выпалил всю историю. Как он узнал, что убийцей конюха был Гай, а не Бестия. Как Бестия хранил молчание, чтобы защитить своего друга. Как он, Марк, подумал, что Бестия повел себя очень храбро, хотя и был только рабом. Как он устроил, в прямое противоречие с распоряжениями Цоракса, чтобы Бестия был послан в Британию и обучен в качестве клерка, а не в Сицилию, чтобы до смерти работать на полях. Рассказывать было нелегко, особенно в этой аудитории, но он упрямо выполнял свою задачу.

Цоракс дослушал его до конца и затем заговорил.

"Я хотел знать, когда ты мне это сообщишь," - спокойно сказал он.

"Ты знал, отец?"

"Торговец из Лондона писал мне о делах и в конце своего письма упомянул о новом клерке в моей конторе, рассказав, насколько полезным тот для него оказался, и отметив в приятной манере мои способности определять талант и уделять внимание даже самым малым деталям."

"Ты теперь не пошлешь Бестию в Сицилию, да?" - ошеломленно спросил Марк.

"Нет. У меня нет времени, чтобы беспокоиться дальше об отродье. Во всяком случае, по всем сообщениям он доказывает, что вполне полезен в Лондоне. Не это меня беспокоит."

"Нет, отец."

"Почему, Марк, ты не сообщил мне, что ты разузнал об убийстве конюха, и не предоставил мне решать, что делать с Бестией?"

Марк заставил себя взглянуть прямо в лицо отцу. Тот может очень сердиться на него, но не должен подумать, что он струсил.

"Поскольку я думал, что ты мог бы все же послать его в Сицилию."

"Итак, ты умышленно решил обмануть меня."

"Да, отец."

"Ты знаешь, что я должен буду тебя побить," - это было утверждение, а не вопрос.

"Да, отец."

"Ступай в свою комнату."

"Это был великодушный поступок, и он откровенно признался," - отважился сказать секретарь после ухода Марка.

"Я не уверен, что великодушие является чертой характера, которую следует поощрять," - сухо ответил Цоракс.

"По крайней мере не держите его слишком долго в ожидании. Ожидание - часто самое худшее."

"У нас много дел, и они должны быть завершены. Я сомневаюсь, будет ли ожидание в данном случае хуже порки," - добавил Цоракс с холодной улыбкой.

Секретарь прекрасно все понимал, чтобы дальше вмешиваться в это дело, и замолчал.

***

На короткое время после того, как достиг своей комнаты, Марк почувствовал если не счастье, то по крайней мере облегчение, что очистил в этом деле совесть перед своим отцом. Однако, не много прошло времени, прежде чем страх заменил все другие эмоции. Он помнил об ужасной порке Бестии, как бич вспарывал спину мальчика, вопли от боли, щелчки кожи по обнаженной плоти, как тело паренька прыгало и вертелось под ударами кнута. С течением времени его страдание возросло. Сидя сгорбившись на краешке кровати, дрожа и чуствуя себя дурно от страха, он ждал, боясь момента, когда услышит приближающиеся шаги своего отца.

Он боялся плети и страшился опозориться под ее ударами. Время текло очень медленно. Наступил и прошел срок обеда, но он не осмелился покинуть комнату на случай, если в тот самый момент, когда он это сделает, явится его отец. Наконец, к концу дня, он услышал решительную поступь Цоракса в коридоре за его комнатой. Марк поднялся с кровати, чтобы встретить его. Дверь медленно отворилась, и отец вошел внутрь. Марк задержал дыхание, увидeв, что в правой руке его отца крутится тяжелый кнут. Цоракс проследил за его взглядом и зловеще кивнул.

Не ожидая, чтобы ему сказали, Марк стянул свою тунику через голову и встал, обнаженный, перед отцом, готовый к порке. Цоракс взглянул на напряженное юное тело своего сына и понял как гордость мальчика, так и его страх.

"Ты понимаешь, что я не делал бы этого, если бы не любил тебя, Марк?" - произнес он.

"Да, отец." - Ответ мальчика прозвучал наполовину шепотом.

Цоракс взял сына свободной рукой и провел его к стене комнаты, где был высоко установлен крюк, чтобы закреплять на нем веревку от висящей лампы. Он снял длинный шнур со своего пояса, повернул мальчика лицом к стене и, перебросив шнур через крюк, связал вместе его запястья. Цоракс ужасно хотел помочь мальчику сохранить его гордость. Он прошелся рукой вниз по спине проучаемого сына и затем дал ей полежать на закруглении его зада.

"Ты считал, что Бестия был храбрым?" - спросил он.

"Да, отец."

"Хорошо, теперь у тебя есть шанс показать мне, насколько храбр ты."

Он отступил назад и, тщательно оценив расстояние, размахнулся кнутом назад, затем со всей силой опустил его на узкие плечи своего сына. Марк услыхал ужасный свист бича, когда тот снижался, и укрепил себя для удара. Пришедшая боль была значительно хуже чего-либо, что он ожидал. Словно раскаленное докрасна железо было положено на его обнаженную плоть. На мгновение его тело перестало дышать.

"Я не должен кричать," - отчаянно говорил он про себя. - "Я не должен кричать."

Второй удар вырвал у него тихий стон. Последовали третий, четвертый, пятый, шестой, но он все еще не кричал, хотя дыхание его перешло в хриплые вздохи, и его тело судорожно дергалось всякий раз, когда бич поражал цель.

Цоракс остановился и подошел к мальчику. Он увидел, что бич уже рассек тому кожу, и кровь каплями потекла по спине.

Цоракс обвел мальчика рукой и, взяв его за подбородок, повернул его испачканное слезами и соплями лицо, так чтобы можно было взглянуть на него.

"Ты показал мне, Марк, что ты - храбрый мальчик," - нежно вымолвил Цоракс. - "Ты можешь теперь кричать, если думаешь, что это поможет."

Он поцеловал своего сына в рот, ощутив на вкус кровь, там где мальчик закусил себе нижнюю губу, подавляя крики. Затем он отступил и продолжил порку. Очень скоро Марк полностью воспользовался его разрешением кричать. Марк потерял счет ударам. На самом деле, он в конце концов перестал ощущать отдельные удары кнута. Все, что он чувствовал, все, что он осознавал, была опаляющая, все поглощающая боль. Наконец через красный туман, что окутывал его сознание, он услышал голос отца.

"Это закончилось, Марк. Я надеюсь, это не оставит на тебе следы надолго."

Марк попытался сказать: "Благодарю тебя, отец," - но не был уверен, сумеет ли выговорить слова.

Цоракс освободил мальчика от пут, перенес его в кровать и уложил лицом вниз на тюфяк.

"Я прошлю кого-нибудь, чтобы одеть тебе спину," - сказал он, взъерошив светлые волосы мальчика.

***

Марк начал пробуждаться. Было все еще темно, но кто-то находился в его комнате с лампой. Он повернулся, чтобы сесть, и застонал, когда его рванула боль от ободранных плечей и зада.

"Марк, Марк." - Это был секретарь его отца, настойчиво шепчущий с явно написанным на его лице опасением. - "Быстро просыпайся, мальчик, быстро."

"В чем дело?" - вопросил Марк.

"Я извиняюсь, что бужу тебя. Я знаю, что тебе должно быть больно," - спешно зашептал мужчина, - "но тебе надо удирать. Кто-то донес императору на твоего отца, как на изменника, и здесь Преторианская гвардия. Твой отец покинул дом после того, как побил..., то есть раньше, поэтому они его упустили, но они убьют сына изменника точно так же легко, как и самого изменника."

"Мой отец не изменник," - преданно заявил Марк.

"Конечно нет, мальчик, и я уверен, мы сможем также со временем заставить понять это императора, но в данный момент он думает, что тот - изменник, и ты должен убраться прочь, прежде чем солдаты найдут тебя, или ты умрешь."

"А как насчет моей мачехи и сводного брата?"

"Ты не должен о них беспокоиться. Я думаю, это их семейство донесло на него. Я полагаю, они считают, что должны предпочесть богатство без человека. Они достаточно скоро обнаружат, что без Цоракса это не богатство."

"Но у нас нет времени разговаривать. Встань, пожалуйста... Ты в состоянии идти?"

"Да, почти," - произнес Марк, поднимаясь болезненно на ноги. - "Но я не одет, и куда мы идем?"

"Я отправлю тебя на ферму, что есть у нас в высоких Апеннинах. К удаче, повозка, что доставила оттуда продукцию, собирается обратно сегодня утром. Ты - мальчик-раб в немилости, отсылаемый туда пасти коз. Я сожалею, Марк, это лучшее, что я могу сделать. Весьма важно, чтобы никто не знал, кто ты. Надсмотрщик на ферме - ветеран и преданный человек, поэтому, когда ты туда доберешься, можешь сообщить ему, кто ты есть - и он спрячет тебя, пока твой отец не разберется с этим делом. Я должен к тому времени доставить ему все разъясняющее донесение."

"Но..."

"Нет времени для "но". Состояние твоей спины подтвердит рассказ о немилости. Ты был пойман за кражей еды и должен будешь носить это." - Мужчина внезапно достал рабский ошейник и, прежде чем Марк смог запротестовать, защелкнул его тому на шее. - "Теперь идем."

Секретарь быстро вывел Марка из комнаты и торопливо повел по ряду темных коридоров в направлении к задам виллы. Вдалеке они слышали крики и грохот, так как преторианские гвардейцы пришли выполнять свою работу. Спина Марка все еще кровоточила от порки, и все, что он мог делать, это не отставать от мужчины, когда тот тащил его, сжав его руку выше локтя своей.

Они огибали угол, и тут внезапно перед ними оказались два гвардейца, один с обнаженным мечом в руке, другой нес пылающий факел.

"Куда ты идешь, старик, и кто этот мальчик с тобой?" - потребовал ответа обладатель меча.

"Он - просто мальчик-раб, господин," - заискивающе сказал секретарь. - "Я отвожу его во двор."

"Мальчик-раб... Он выглядит больше похожим на щенка изменника, которого мы ищем, Марка, сына Цоракса. У него соответствующий возраст и цвет волос, и он слишком хорошо откормлен для рабского отродья." - Мужчина поднял острие своего меча, так чтобы то оказалось на уровне горла Марка.

"Нет, господин, нет, это точно мальчик-раб. Он был пойман на краже еды, господин. Возможно поэтому он немного лучше откормлен, чем некоторые другие его сорта. Он был также высечен за это кнутом. Взгляните на его спину. Разве это спина хозяйского сына, господин?" - Секретарь повернул Марка вокруг, чтобы тот оказался лицом прочь от гвардейца.

"Ладно, должен сказать, ему хорошенько спустили шкуру. И он также милое превосходное маленькое животное, при всех рубцах на своей шкуре. Этот зад вопит о трахании даже в синяках, как он есть. Подойди, мальчик, обопрись об эту стену и оттопырь свою задницу. У меня привычка, чтобы мой член был первым, который ты будешь иметь в себе, хотя он, может быть, и здоровеннейший."

Под ужаснувшимся взором секретаря солдат сбросил свою набедренную повязку и оттянул назад переднюю часть туники, открыв огромный член.

"Господин, не надо. Парня посылают на горную ферму, где у него будет достаточно мало еды для кражи. Повозка собирается отбыть на рассвете. Я должен сейчас доставить его во двор."

"До рассвета есть еще полчаса, старик." - Гвардеец поплевал на руку и растер слюну по своему вставшему члену. - "Этого времени хватит для меня и моего товарища, чтобы трахнуть мальчика."

"Ты можешь один использовать проститутку," - произнес второй гвардеец. - "Я предпочитаю таковых без яичек и членов. Дай мне свой меч и занимайся с ним. Я не хочу, чтобы центурион застал тебя хорошо проводящим время."

"Ладно, не будем спорить о вкусах, хотя я думаю, ты волнуешься из-за пустяков, эти предметы между его ног так малы, что ты едва ли сможешь сказать, кем он является. Теперь предоставь свою задницу, мальчик, и обопрись, как я тебе уже однажды сказал."

Мужчина подкрепил этот приказ шлепком ладони по чувствительному заду Марка, заставив мальчика взвизгнуть от боли. Марк понимал, что нет никакого спасения. Он должен покориться, чтобы уцелеть. Он послушно наклонился вперед, оперевшись ладонями о стену коридора, и, оттопырив свой зад, предложил его солдату. Мужчина облизал свой указательный палец, прошелся им вниз по расселине мальчишеского зада и затем жестко воткнул его в мальчика. Марк задохнулся от пронзившей его боли.

Палец был извлечен, и он ощутил головку мужского члена, вдавливающуюся в его анус. Мужчина вонзил свои большие пальцы в чувствительную плоть мальчишеского зада, приподнимая паренька. Он вгонял свой член в мальчика, силой проходя сквозь его сфинктер. Он все еще не был удовлетворен и схватил мальчика за бедра, натягивая Марка назад, в то время как сам толкался вперед, до основания погружая свой пульсирующий член в задницу парня. Пронзительные крики Марка отдавались эхом в коридоре. Его трахали и раньше, но нежно и с любовью, мужчины, которые действительно питали к нему интерес. На сей раз не было никакой любви и никакого вниманияз, только похоть и жестокость. Марк понял, когда его разрывала боль, что так трахают рабов. Мужчина снова двинулся вперед. Марк чувствовал, как грубые лобковые волосы мужчины трутся о его задницу. Насаженному на солдатский пульсирующий член Марку казалось, словно бы все его тело разрывается вверх от его зада. Мужчина снова толкнулся вперед с такой силой, что оторвал ступни Марка от пола, как бы тараня его головой стену коридора. Марк почувствовал, что мужчина проник глубоко внутрь него. Мужчина удерживал его на месте, пока завершал свой оргазм, затем выпустил. Марк упал на пол к его ногам.

Минуту он оставался в покое, но только минуту. На его ребра обрушились пинки.

"Вставай, проститутка," - кричал солдат. - "Твоя работа сделана только наполовину. Живей слизывай с меня свою грязь, кусок собачьего дерьма."

Он ухватил мальчика за его рабский ошейник и потянул того вверх, чтобы поставить на колени. Марк увидел мужской член, безвольно свисающий в нескольких дюймах от его лица, покрытый калом, кровью и спермой. Он непроизвольно отстранился назад. Прежде он никогда не должен был делать что-либо подобное.

"О, ты слишком привередлив, мальчик, чтобы выполнить свой долг перед мужчиной из Преторианской гвардии? Тогда есть основания, маленький господин, дать тебе почувствовать острие моего меча."

Секретарь заметил, что несмотря на грубое с ним обращение, Марк имел эрекцию. Паренек получал некоторое удовольствие от того, что с ним делали, подумал он, пытаясь по крайней мере найти в этих размышлениях некое утешение.

Марк ощутил холодный металл, прижатый к задней стороне его шеи. Он поспешно нагнулся вперед, слизывая и всасывая грязь с мягкого мужского члена.

Минуту или две спустя солдат схватил его за волосы и оттянул его голову назад.

"Так достаточно чисто," - произнес он и ударил коленом в лицо мальчика. Марк упал на спину, прикрывая лицо ладонями. Кровь струей текла между его пальцами.

"Для чего Вы это сделали," - спросил секретарь, падая на колени рядом с хнычущим мальчиком.

"Ты должен поблагодарить меня, старик, за дисциплинирование маленького хама." - Солдат неприятно засмеялся. - "Ты, кажется, нежен с проституткой, может быть, я должен так или иначе прикончить вас двоих. Дай мне теперь обратно мой меч."

"Идем, ты уже позабавился," - сказал его товарищ. "Твой меч здесь, но давай оставим это. Я хочу найти какую-нибудь приятную юную девственницу."

"По всему, что я слышал о Цораксе, ты с большей вероятностью найдешь здесь девственных девушек, чем девственных мальчиков," - отвечал его друг, когда они вместе удалялись.

"Марк, Марк, я сожалею," - стонал секретарь, присев над хнычущим мальчиком.

Марк охнул и медленно поднялся на колени, держа руку на своем кровоточащем носу.

"По крайней мере мы остались в живых," - невнятно пробормотал он. Он оперся свободной рукой о стену и поднялся болезненно на ноги. - "Нам лучше пойти, пока не появился кто-то еще."

Они обнаружили возницу на заднем дворе виллы, запрягающего своих коней при холодном сером свете ранней утренней зари.

"Это мальчик, которого ты должен забрать с собой обратно на ферму," - произнес секретарь, наполовину неся, наполовину волоча к нему Марка.

"Это выглядит, как если бы с бедным маленьким содомитом немного разобрались," - заметил возчик, пристально глядя на разбитое лицо мальчика. Нос Марка перестал кровоточить, но кровь все еще стекала вниз с его подбородка, где колено солдата расквасило ему губы.

"Ладно, забирайся на повозку."

Марк болезненно поставил одну ногу на подножку повозки и попытался подняться вверх. Возчик выругался, когда увидeл состояние его спины и темное пятно, идущее вниз по внутренней стороне его ног. Не говоря ни слова, он поднял Марка на повозку и затем запрыгнул к нему. Он отнес Марка на передок и, разостлав на дне несколько мешков, чтобы устроить постель, уложил его на них.

"Мальчики обычно не получают мешков для лежания," - заметил он, - "но у тебя было на взгляд тяжелое время, поэтому я сделаю для тебя исключение. Но не устраивай на них беспорядка. Ты слышишь меня?"

Марк покорно кивнул.

"Правильно, теперь, просто чтобы иметь уверенность, что ты не сбежишь." - Мужчина подтянул к Марку металлические кандалы, прикрепленные длинной цепью к днищу повозки, и закрепил их на его щиколотках.

Возчик прошел обратно к заду повозки и соскочил на землю.

"Вот," - сказал секретарь, протягивая ему дюжину медных монет, - "это чтобы кормить мальчика и давать ему любой медицинский уход, который может ему понадобиться."

"Благодарю Вас, господин," - ответил мужчина, кладя монеты в карман. - "С парнем все будет хорошо, Вы не беспокойтесь. Мальчики выносливы, как гвозди. Чем больше вы их бьете, тем крепче они становятся."

Он прошел к передку повозки, взобрался на свое сиденье, щелкнул кнутом, и две лошади двинулись вперед. Повозка тяжело выкатилась со двора. Возчик счастливо ухмылялся. Он подсчитал, что может прокормить Марка менее чем за шестую часть того, что ему дали. Поездка займет три дня. Он тем или иным способом должен сделать хорошую прибыль на мальчике.

Глава 20

Повозка медленно катила по улицам Рима, почти пустынным в раннее утро. Она покинула город у Порта Коллина и начала свое долгое путешествие на север. Усиливающееся сияние солнца, проникающее сквозь плотно натянутую парусину дугообразной крыши фургона, распространяло мягкий свет внутри него. За исключением Марка, груз составлял только два бочонка вина и полдюжины больших мешков муки - припасы для фермы, которая лежала так высоко в горах, что там не росли ни лоза, ни зерно.

Марк лежал на своей кровати из мешков, все его тело болело, особенно сильная боль была у него между ногами. Но хуже боли для него было унижение... Достаточно скверно было оказаться взятым против своей воли и изнасилованным, но гораздо более позорным было то, что его предало его собственное тело. Хотя это и было болезненно, солдатский член у него в заду возбудил его, и он это показал. Он, Марк, сын Цоракса, наследник величайшего состояния во всей Римской империи, прореагировал, словно он был вульгарным маленьким мальчиком-рабом, животным без достоинства и скромности. Эти мысли мучили его больше, чем кровоточивость его плечей и зада. Все это со временем должно пройти, боль постепенно исчезнет, как и синяки с рубцами, что обезображивали его гибкое юное тело. Это беспокоило его больше, чем опасения за свое ближайшее будущее, что он прикован, обнаженный, к повозке, а на его шее - рабский ошейник. Его теперешние страдания должны закончиться, как только его доставят на ферму, и представитель его отца там выяснит его истинную личность. Но ничто никогда не изгонит его знания, что он реагировал подобно публичной проститутке, трепещущей от солдатского члена, исследующего ее зад. Может быть еще никто не заметил его эрекции, хотя он сильно подозревал, что секретарь его отца заметил, но сам он знал, и этого было достаточно.

Погруженный в несчастье и полный отвращения к себе, он невидяще взирал в пространство. Со временем в действие вступило изнеможение. Большой палец руки незаметно попал ему в рот, и он впал в тревожный сон.

Возница развалился на сиденье позади двух лошадей-тяжеловозов, которые брели своей дорогой вперед по Лацио. Время от времени их скорость замедлялась, пока они почти не вставали. Тогда мужчина пробуждался и стегал их кнутом по вороным бедрам, снова переводя их в устойчивую ходьбу. Они пересекли пойму Тибра и начали подниматься на низкие холмы, которые должны были со временем повыситься, образуя Апеннины. Солнце стояло почти прямо над головой. Жар от солнца и отраженный жар от земли начали мешать и вознице, и лошадям. Он свел фургон с дороги в сосновую рощу, где по трубе, выступающей из скалы, в поилку для лошадей текла кристально чистая вода. Горячий неподвижный воздух был обильно напоен ароматом сосновых игл. Там уже стояла другая повозка, ее возница сидел на валуне, поедая обед из хлеба и козьего сыра и запивая его глотками вина из глиняной фляги.

Возница подогнал свой фургон на стоянку на некотором расстоянии от другого мужчины. Он поднял руку в приветствии и затем, встав, стал рыться в ящике, на котором сидeл, управляя повозкой. Выбрав короткий тяжелый ремень, он соскочил на землю, пряжка на конце ремня свободно свешивалась из его руки.

Он медленно обошел вокруг к задней стороне повозки. Опершись рукой о днище, он запрыгнул в грузовой отсек. Марк, проснувшийся при приближении мужчины, открыл глаза. Минуту он был не в состоянии вспомнить, где находится и как он сюда попал. Затем все это нахлынуло обратно: жестокая порка от отца, внезапное пробуждение ранним утром, паническое бегство по темным коридорам виллы, грубое изнасилование его солдатами и, наконец, его избавление, если это избавление.

Возница постоял минуту, глядя вниз на обнаженного мальчика, свернувшегося у его ног на постели из мешков. Он заметил синевато-багровые рубцы и синяки, что обезображивали плечи и ягодицы мальчика, и темное пятно, идущее вниз по внутренней стороне его бедер. Парень, подумал он, несомненно испытал страдания, и это должно сделать его задачу легче.

Возница нагнулся и открыл кандалы, запирающие щиколотки мальчика, затем отступил и зло хлестнул его по голеням пряжкой ремня. Марк взвыл, когда металлическая пряжка треснула ему по ногам. Между кожей и костью голени у него было мало мяса, чтобы смягчить удар. Боль была чувствительной.

"Вставай. Поднимайся," - крикнул мужчина, снова хлестанув ремнем. Марк вскрикнул еще раз и вскарабкался на ноги. Кровь выступила на местах, где пряжка рассекла ему кожу, и потекла спереди по голеням. Возница схватил мальчика за волосы и швырнул его по направлению к задней стороне повозки. Марк, шатаясь, пошел по фургону, его босые ноги царапались о доски, он отчаянно боролся, чтобы сохранить равновесие. Мгновение он покачивался на краю днища фургона и затем свалился вниз на груду голой земли.

"Поднимайся," - кричал мужчина, снова и снова хлеща его по ногам пряжкой ремня. Марк взвыл и, пошатываясьm поднялся на ноги. Мужчина хлестнул снова, на этот раз попав ему по груди. Мальчик вскрикнул и отчаянно прыгнул назад, чтобы избежать другого мучительного удара летящей пряжкой. Крепкие грубые руки схватили его сзади.

"Ты хочешь какой-нибудь помощи, Менас?" - резанул ему уши мужской голос.

"Да, подержи маленького негодяя в неподвижности, Гаврос, пока я его порю."

Мужчина, удерживая его, провел свои руки под руками Марка и сцепил их у него за шеей, выталкивая его голову вперед. Босые ноги мальчика шаркали по грязи, когда он боролся, чтобы вывернуться. Марк почувствовал, что его явно оторвали от земли. Его, беспомощного, держали подвешенным в воздухе. Он лягался назад, но мужчина держал его, игнорируя удары. В ужасе он наблюдал, как Менас размахивается ремнем назад для еще одного удара. Марк завопил даже раньше, чем пряжка треснула ему по ребрам. Нарочито медленно, Менас усердно работал ремнем с его жалящей металлической пряжкой. Тишина сосновой рощи была нарушена звуками порки Марка: отвратительными глухими ударами пряжки по грудной клетке проучаемого мальчика, завываниями от боли и слабеющими мольбами пытаемого паренька о милосердии, тяжелым дыханием двух мужчин, когда они делали свое жуткое дело.

Наконец, Менас остановился. Он отступил назад и осмотрел работу своих рук. Марк висел, хныкая, в руках у другого возницы, кровь стекала вниз с его груди из разодранной кожи. Менас кивнул своему другу, который отпустил Марка. Мальчик зашатался, но Менас поймал его за руку.

"Ох, господин. Пожалуйста, господин. Не надо больше, господин...," - скулил Марк.

"Ты получишь больше, отродье, и много больше, если будешь плохо себя вести. Ты понял меня, мальчик?" - угрожающе прохрипел Менас.

"Да, господин... Я буду вести себя хорошо, господин... Действительно, господин." - Глаза Марка были зафиксированы на ремне, что все еще свешивался из свободной руки мужчины. Последние остатки его гордости ушли, уничтоженые свирепой поркой, которую он вынес.

Менас отвел мальчика немного подальше от повозки и тогда выпустил его руку.

"Присядь на корточки и опорожняйся, отродье," - приказал он.

"Господин, я не..." - начал Марк. Менас поднял ремень, и Марк быстро опустился на корточки у его ног.

"Неплохо выглядящая маленькая проститутка при всей этой грязи," - заметил Гарвос, накручивая на руку светлые волосы мальчика и отводя ему голову назад, чтобы лучше его рассмотреть.

"Нет, совсем неплохо," - ответил Менас удовлетворенным тоном. - "Я более или менее получил его в использование на четыря дня, пока отвожу его на ферму, и я намереваюсь сделать на проститутке немного денег."

"Как ты его раздобыл?"

"Ладно, по словам людей на задах виллы, он немного своровал и отправляется в наказание, чтобы просто узнать, какой мерзкой может быть жизнь для подобной ему грязи. Я придерживаюсь того взгляда, что может быть в этом есть что-то большее. Мальчик-любовник с маленькой задницей был, возможно, пойман не с тем членом в своем заду и, как следствие этого, выгоняется."

"Да, довольно вероятно с этими блондинистыми волосами и всем прочим. Мне хотелось бы знать, откуда он взялся?"

"Я не буду удивлен, если это внебрачный сын хозяина. Я даже не думаю, знает ли это собственная мать отродья. Слишком много членов в нее проникало, чтобы уверенно знать, кто породил ее щенка."

Менас ткнул мальчика, сидящего на корточках прижав ступни к заду, пальцем ноги.

"Ты знаешь, кто был твой отец, свинее дерьмо?" - грубо спросил он. Марк несчастно помотал головой, смаргивая слезы, одновременно отказываясь от своего отца и позоря свою мать.

"Там они," - продолжал тот, - "мужчины или женщины, - просто грязь, животные. Предоставленные сами себе, они едят, трахаются и спят. Рабов следует хорошенько отхлестать, чтобы добиться от них какой-либо работы."

"Теперь, я думаю, отродье закончило. Мы приведем его в порядок и немного с ним позабавимся."

Марка подняли на ноги и повели к поилке для скота. Слезы и сопли были смыты с его лица, а тело было небрежно обтерто.

"Не совсем плохо," - прокомментировал Гарвос, оценивающе посмотрев на мальчика. "Изрядно плохо, что он покрыт рубцами, но я полагаю, его кожа достаточно быстро заживет. Юная плоть обычно заживает быстро."

"Хорошо, старый друг, раз он тебе нравится, ты можешь теперь им насладиться," - ответил Менас.

"Ты уверен?"

"Да, у меня есть четыре полных дня с проституткой, и я могу иметь его всякий раз, когда захочу. Ииспользуй свой шанс, и если в будущем ты достигнешь чего-то приятного, вспомни меня."

"Возвращайся в повозку, мальчик," - продолжал Менас, подкрепляя свой приказ шлепком открытой ладони по голому заду Марка. Марк послушно взобрался к заднему входу, Гаврос и Менас втиснулись за ним и заставили его пройти в переднюю часть повозки, где лежали мешки, служившие ему в качестве постели.

Менас пнул его снизу по щиколоткам, свалив на колени. Широко ухмыляясь, Гаврос потянул над головой его тунику и развязал свою набедренную повязку. Все его тело было покрыто толстым слоем грубых темных волос. Марк с ужасом взирал на его член, что стоял в эрекции, твердый и безжалостно требовательный, лишь в нескольких футах от лица мальчика.

Гаврос поплевал на руку, смазав свой член собственной слюной. Опустившись на колени за спиной Марка, он схватил мальчика за его рабский ошейник, притянув его голову вниз к полу, затем скользнул свободной рукой между ног Марка, подтягивая его зад кверху. Марк содрогнулся, почувствовав, как мужчина проводит ногтем своего большого пальца вдоль его промежности. Он ощутил, как затвердел его собственный член. Большой палец Гавроса остановился на анусе мальчика. Мужчина крепко надавил вниз, и вопреки желанию самого Марка, его анус раскрылся. Мужчина продолжал давить, исследуя более глубоко в мальчике. Мускулы задницы Марка начали пульсировать, так как он попытался затянуть палец поглубже в свой зад.

Гаврос извлек свой палец, вызвав слабый стон у основательно возбужденного мальчика.

"Маленькая проститутка действительно темпераментна в этом," - презрительно рассмеялся мужчина.

Марк почувствовал вдавливающуюся в него головку мужского члена. Он, неестественно робкий, заставлял свой зад подняться еще выше, молча умоляя мужчину упрятать свой пульсирующий член на всю длину в его тело. Гавросу не требовалось второго приглашения. Тремя резкими толчками он вогнал свою палку глубоко в мальчика. Марк ощутил у своей задницы грубые паховые волосы мужчины. Гаврос остановился на мгновение, смакуя ощущение мальчишеского тела, горячо и плотно сомкнувшегося вокруг его члена, затем с усилившейся настойчивостью он стал колотиться в зад мальчика. Марк стонал и задыхался, отвечая на проникновение мужчины в его зад.

Он ощутил руку на своей шевелюре. Его голову дернули назад, и покрывшимися от вожделения поволокой глазами он увидал прямо перед своим лицом раздувшийся член Менаса. Марк без приказа открыл рот. Мужской член заполнил его рот, растягивая ему челюсти, пока те не заболели, и проникая глубоко вниз по его горлу. Он давился и отчаянно старался вздохнуть. Менас извлек свой член, ровно настолько, чтобы дать ему возможность вздохнуть, и затем снова толкнулся вперед. Ноздри Марка наполнились кислым запахом мочи и пота. Волосы в паху мужчины прижались к его лицу. Затем он почувствовал толчок мужчины у себя внутри, и как его горло и рот заполнились теплой, со странным металлическим привкусом жидкостью.

Марк лег на бок, сперма стекала из уголка его рта вниз по подбородку. Его зад болел, между ног у него было ощущение теплой липкой сырости. Он слышал, как беседовали друг с другом мужчины за пределами фургона, и плеск воды, когда они мылись.

"Выходи, мальчик, и приведи себя в порядок," - позвал Менас.

Марк болезненно пополз в конец повозки и спустился на землю. Двое мужчин сидeли бок о бок на скале, ели и прикладывались к фляге вина. Менас показал жестом на ведро с водой и какие-то мокрые тряпки, что лежали на земле сбоку от фургона. Марк послушно стал мыть себя, в то время как мужчины наблюдали за ним холодными невыразительными взорами. Он был слишком испуган и несчастен, чтобы стесняться или возмущаться их присутствием, когда, раздвинув ноги и выпятив задницу, он осторожно подмывал больные места на своем заду. Завершив эту работу, он запнулся в ожидании, когда скажут, что делать дальше.

Менас поманил его пальцем и показал на землю. Полный страха, Марк поспешил к нему и уселся на корточки у него в ногах. Менас взял в руку подбородок мальчика и запрокинул ему голову назад. Нервничающий Марк попытался смотреть в сторону, но мужчина крепко держал его за подбородок и сверлил глазами. Мужчина ничего не смог разглядеть в глазах мальчика, кроме беспомощности и ужаса. Удовлетворенный, он выпустил подбородок паренька и поднес флягу к губам Марка. Мальчик почти подавился, когда глотнул терпкого красного вина. Менас отломил кусок от буханки, которую ел, и передал его Марку. Мальчик взял у него это и, держа двумя руками, охотно стал грызть грубый черный хлеб, сидя у ног Менаса.

Марк почувствовал, как рука мужчины поглаживает его волосы. Против своей воли и несмотря на все дурное обращение, что он претерпел от Менаса, он не смог удержаться от ответной реакции. В конце концов, ему было только двенадцать. Ему нужно было немногое, чтобы измениться, словно и не было ничего другого. Менас был жесток, очень жесток, но сейчас он обращается с ним лучше. Возможно, если он покажет, что признал власть мужчины, так и будет продолжаться. Он повернул лицо к Менасу и потерся носом о его ладонь. Менас в течение нескольких секунд позволял ему делать это, затем мягко отвел руку прочь, взлохматив мальчишеские волосы.

"Идем обратно в повозку," - скомандовал он. - "Впереди у нас долгая поездка."

"Постарайся теперь немного отдохнуть, мальчик," - сказал Менас, еще раз быстро закрепив железную цепь на щиколотке Марка. - "Сегодня вечером у тебя будет работа."

Менас влез на место кучера фургона и щелчком кнута привел лошадей в движение. Когда они выкатывали с поляны обратно на Виа Латина, он помахал Гавросу.

"Помни," - весело прокричал он, - "ты мне обязан." Он был в хорошем настроении. Мальчики подобно лошадям нуждаются в дрессировке, думал он, и он был умелым в обеих работах.

Марк лежал на своей постели из мешков в задней части повозки. Он был испуган и полон отвращения к себе. Однако в одном отношении Менас прочел его неверно. Марк по-прежнему надеялся. Если он сможет пережить следующие четыре дня и добраться до фермы, то сможет назвать себя управляющему отцовским имением и снова стать свободным мальчиком. Он знал, тем не менее, что никогда не сможет освободиться от воспоминаний о своем позоре... и были еще те четыре долгих дня, через которые надо пройти.

***

Были сумерки, когда Менас снова привел повозка на стоянку. Марк, разбуженный внезапным прекращением движения, уселся. Внутренность повозки лишь смутно освещалась слабеющим светом. Менас показался в заднем входном проеме и взобрался в фургон. Марк увидeл, что тот держит ремень с этой ужасной пряжкой, которая свободно раскачивалась. Мальчик пополз от него подальше, насколько позволяла короткая цепь на его щиколотке.

"Теперь не надо пугаться, мальчик," - произнес Менас, нагибаясь, чтобы снять кандалы, - "при условии, что ты - хороший парнишка и делаешь, как тебе сказано. Ты будешь хорошим мальчиком, не так ли?"

"О, да, господин, да," - охотно пообещал Марк.

"Хорошо, выходи тогда, и я скажу, что ты должен делать, чтобы избежать второй раз попробовать на вкус ремень и заработать свой ужин. Поторапливайся, проститутка," - голос мужчины сделался тверже, так как Марк проявил колебание.

Марк быстро выкарабкался из повозки. Он увидeл, что повозка припаркована на обочине дороги вместе со многими другими транспортными средствами. В сгущающейся темноте светилось несколько костров, вокруг которых толпились группы мужчин. Чуть впереди за ними была окраина небольшого городка, несколько отдельных огоньков тускло мерцали из незакрытых ставнями окон. По дороге двигалась пестрая толпа мужчин и женщин, наслаждаясь прохладой вечернего воздуха. Единственными звуками были гул человеческих голосов и где-то на среднем расстоянии журчание бегущей воды.

Менас крепко держал его за руку и говорил, наклонившись близко к его уху, чтобы придать своим словам дополнительную силу. Марк отстранился, уловив смрад зловонного дыхания мужчины, но Менас резко дернул его назад.

"Ты собираешься зарабатывать мне деньги этой своей прелестной маленькой задницей," - прохрипел мужчина. - "Для тебя в этом не будет никакой трудности, грязная маленькая проститутка, так что не пытайся быть требовательным. Все, что ты получишь, - это еще раз отведаешь пряжки на конце моего ремня. Ты этого хочешь, грязь?"

"Нет, господин," - захныкал Марк, чувствуя отвращение к тому, что от него требовалось, но слишком боясь мужчины и его зверской силы, чтобы осмелиться отказаться... - "Я сделаю все возможное, господин... Я действительно сделаю."

"Конечно, сделаешь, собачье дерьмо. Ты будешь получать от этого удовольствие," - презрительно прорычал мужчина. - "И чтобы cделать это легче для тебя, я поспешу дать тебе первую пару уловок. Все, что ты должен будешь делать - это извиваться этим своим плотным маленьким задом и улыбаться мужчинам. Говорить буду я. Теперь идем, проститутка."

Крепко удерживая за руку, Менас повел его к ближайшему костру на стоянке. Вокруг него сидели трое мужчин, тихо разговаривая, пока в тлеющих углях грелся котелок.

"Дорогие друзья," - бодро произнес Менас, - "ночь приятная, но холодная. У меня для вас есть кое-что горячее, чтобы насладиться им, если вы пожелаете. Подойди, мальчик, улыбнись господам, теперь повернись кругом, чтобы они могли увидеть, что ты предлагаешь. Правильно, повиляй им для них. Это вам, господа, красивый мальчик, страстно желающий заиметь в своем заду мужской член, и вы можете насладиться им менее чем за фляжку вина."

"Сколько?" - спросил, смеясь, один из мужчин.

"Четверть сестерция, господин. Меньше, чем фляжка вина." (Раскопки борделя в Риме недавно принесли прейскурант, который показывает, что это в самом деле было так: плата за услуги мальчика или девочки была меньше, чем стоимость кувшина вина. Есть проблема с римскими деньгами: в сестерции, который являлся небольшой серебряной монетой, было 16 ассов (ass по-анлийски - "осел" - пер.). Написать, как Менас требует 4 осла за использование задницы Марка, звучало бы, однако, несколько нелепо.)

"Сам я предпочел бы фляжку вина," - сказал мужчина и засмеялся.

"Фляжка вина оставит Вас утром с головной болью, но Вы можете насладиться этим маленьким красавчиком и встать бодрым, как жаворонок. Я скажу вам, господа, что окажу услугу всем вам троим за половину сестерция. Сейчас я не могу сказать лучшего. Как это вас впечатляет?"

"Не интересуемся... Теперь убирайтесь и заберите с собой эту маленькую проститутку," - произнес мужчина, теряя терпение.

"Очень хорошо, господа. Хотя я думаю, что вы сделали ошибку. И вы измените свои мнения. Вы сможете найти меня в фургоне повыше у дороги," - и Менас ушел, таща с собой Марка.

У следующего костра Менасу повезло больше. Восемь мужчин, сидевших вокруг, повернулись к нему лицом, чтобы взглянуть, когда расслышали его приближение. Узрев Марка, они хором стали испускать свист и кошачьи вопли.

"Этот для тебя, Глаукус," - крикнул один из мужчин, вызвав бурю смеха у своих товарищей, даже раньше, чем Менас начал продавать свой товар.

"Подойди сюда, мальчик. Дай мне взглянуть на тебя," - сказал толстый лысый мужчина, поднимаясь на ноги, пока его спутники улюлюкали и хихикали.

"Ступай и продавай свой зад, мальчик. Если ты не угодишь этому, я спущу с тебя шкуру, когда доставлю тебя обратно в фургон," - прошипел Менас, выпуская руку Марка из своей хватки.

Мальчик робко вышел в круг света, отбрасываемого костром.

"Повернись кругом, мальчик, дай мне посмотреть на твою задницу, которой я займусь после," - приказал Глаукус, вызвав еще один взрыв смеха среди своих товарищей. Марк повернулся вокруг и, помня об угрозах Менаса, придал своим бедрам соблазнительное подергивание, как он надеялся, когда делал это.

"Хорошо," - сказал Глаукус, шлепая его по заднице, - "это очень мило, и сколько ты будешь мне стоить, моя прелесть?"

"Четверть сестерция, господин, и получайте удовольствие, господин," - отчаянно выпалил Марк, поворачиваясь лицом к нему. - "Пожалуйста, возьмите меня, или меня снова высекут, господин, и я не смогу это вынести. Я обещаю, что дам Вам хорошо провести время, господин. Действительно, господин, я умелый в этом, господин. Я обещаю, господин. Я... я... умелый в трахании, господин."

В уме он смутно слышал голос Писклюса, произносящий: "Хороши для трахания, это все, чем мы являемся." Марк чувствовал стыд, но вымучивал на своих губах улыбку, когда пристально глядел в лицо своего первого в качестве проститутки клиента. Все, чего он хотел, это продать свою задницу и избежать другой порции ремня от Менаса.

Глаукус поколебался и затем кивнул. Марк потянулся, взял его за руку и повел к фургону, сопровождаемый непристойными возгласами и хриплым смехом спутников мужчины.

Позади повозки в темноте прозвенели монеты, когда Глаукус уплачивал деньги Менасу.

Глаукус был первым из многих мужчин, которых обслужил Марк за следующие три ночи. Менас знал, что может использовать мальчика только короткое время, и использовал его по максимуму.

"Живей, ленивая маленькая проститутка," - скомандовал Менас, как только ушел Глаукус. - "Приведи себя в порядок и найди другого клиента."

Марк выполз из фургона туда, где стоял Менас рядом с небольшим костром из дров. Там было ведро воды и несколько тряпок. Марк дочиста вымыл свой зад, чувствуя, что мужчина пристально на него смотрит, и беспокойно осознал угрозу ремня, что тот держал в правой руке.

Марк никогда впоследствии не мог вппомнить, сколько в точности мужчин он обслужил. Он ходил от костра к костру, торгуя своей задницей. Иногда его прогоняли с побоями, иногда мужчины просто смеялись над ним, и очень редко он обнаруживал покупателя на то, чем торговал. Сделав свой круг к припаркованному фургону, он возвращался туда, где сидел Менас, и наблюдал прогуливающуюся толпу, время от времени выскакивая, чтобы потянуть за рукав мужчину.

"Дайте себе хорошо провести время, господин, только четверть сестерция, господин. Я возьму это в зад, господин. Я буду хорошим, господин. Лучше, чем Вы когда-либо имели прежде, господин. Искусный живой мальчик, господин. Только четверть сестерция, господин."

Менас держал его при этом деле, пока последний из гуляющих граждан не вернулся домой. Только тогда ему дали на ужин чашку с хлебом, погруженным в теплое козье молоко. Он уснул на своей постели из мешков, теперь липких от пота и спермы, раньше чем железное кольцо было закреплено на его щиколотке.

Каждая из двух последующих ночей была почти такой же, только толпа в каждом случае постепенно становилась меньше, а вечерний воздух холоднее, так как они передвигались все дальше от Рима и все выше в предгорья Апеннин.

Марк старался не думать о том, что делает. Он вилял бедрами и показывал зад в своего рода вызываемом им самим трансе. Хотя время от времени грубая шутка одного из его клиентов или острый спазм боли, вызванный каким-то жестоким актом трахания его мужчиной, вынуждали его считаться с реальностью. Тогда он сопротивлялся овладевающему им стыду и все еще заново утешал себя мыслью, что вскоре он должен оказаться на ферме и снова станет свободным.

Наконец, наступил четвертый день. Марк, лежащий на дне повозки, почувствовал, что дорога поднимается, и лошади прилагают усилия, с трудом идя вверх.

Фургон остановился. Полы парусины сзади раздвинулись, и влез Менас.

"Мы сейчас почти у усадьбы твоего нового хозяина, мальчик," - сказал он, наклоняясь, чтобы освободить скованную щиколотку Марка. - "Ты можешь теперь пройтись и облегчить ношу лошадям."

"Пожалуйста, господин... Могу я получить немного хлеба, господин," - попросил Марк, так как не имел ничего целый день.

"Нет, не можешь, избалованная маленькая шлюшка. Я не собираюсь тратить деньги, чтобы кормить тебя теперь. Ты больше мной не используешься. Позволь своему новому хозяину кормить тебя, если он этого хочет."

Держа Марка за запястье, он выволок того из повозки, связал вместе запястья мальчика длинной веревкой и привязал один конец ее к фургону.

"Ладно, один последний раз для удачи, полагаю," - вымолвил он и, заставив Марка опуститься вниз позади повозки, жестоко трахнул того в зад. Затем он привел повозку в движение, предоставив Марку, привязанному за запястья, тащиться за ней в пыли, сперме и другой грязи, стекающей вниз по внутренней стороне его бедер.

Двумя часами позже повозка вкатилась во двор небольшой отмытой добела фермы, за которой поднимались разрушенная скала и поросшие кустарником пастбища высоких Апеннин. Настал момент бурной деятельности, когда зерно с вином разгружались и заменялись козьими сырами. В это время никто не обращал никакого внимания на Марка, который оставался привязанным к повозке.

Затем фермер, невысокий широкоплечий мужчина с глубоким шрамом на одной стороне лица, заметил его.

"Кто это?" - спросил он.

"А, это. Новый козопас для Вас, присланный из виллы хозяина в Риме. Впал в немилость за кражу пищи. Горячая маленькая задница. Я немного справился с ним по пути вверх, могу Вам сказать."

"Ладно, мальчишеские зады меня не интересуют," - произнес мужчина, отвязывая Марка от повозки. - "Но я могу, конечно, иметь дело с новым пастухом коз. Мы потеряли за последную зиму на горе двоих, прежде чем спустили стада вниз."

"Ладно, это - убыток, все, что я могу сказать. В любом случае, мне лучше доставить на дорогу этот новый груз."

Марк подождал, пока возница не отбыл благополучно со двора, и затем заговорил с фермером.

"Я, мой добрый малый," - произнес он, - "Марк, сын вашего хозяина Цоракса. Я должен остаться здесь на время. Пожалуйста, приготовьте для меня прямо сейчас еду, ванну и какую-нибудь одежду."

Фермер повернулся и в удивлении взглянул на него. Затем на его лицо пришла понимающая улыбка.

"В самом деле, мой господин," - сказал он, очень низко кланяясь. - "Позвольте мне приветствовать Вас, мой господин, в нашем скромном доме. Не окажет ли мне честь ваша светлость просто пройти этот путь."

Он еще раз поклонился и встал в стороне, позволяя Марку пройти. Марк, чувствуя, что его проблемы закончились, и обрадованный уважением, выказываемым простым парнем, двинулся вперед. Внезапно он был схвачен за его рабский ошейник и согнут вдвое.

"Ты, грязная..."

ТРАХ. Фермерский ремень обрушился на его голую задницу.

"...маленькая проститутка."

ТРАХ

"Ты пришел сюда..."

ТРАХ

"...со своей задницей, склеенной мужской спермой,"

ТРАХ

"...с задом и плечами,"

ТРАХ

"...исполосованными бичом,"

ТРАХ

"...и ты ожидаешь, что я проглочу этот груз собачьего дерьма."

ТРАХ

Марк ревел и подпрыгивал, когда ремень мужчины дубасил его зад.

Вдруг раздался пронзительный женский голос.

"Что все это за шум, Крастинус? Чем ты занимаешься?"

"Я порю маленького мальчика-проститутку, которого прислали из Рима в пастухи коз, и который имел наглость утверждать, что он сын нашего господина Цоракса."

"Хорошо, не убивай его. Нам не хватает мальчиков-пастухов."

"Я не знаю, нуждаемся ли мы в подобном ловком маленьком негодяе. Ладно, ты можешь провести ночь привязанным во дворе, холод научит тебя почтению, даже если не научит мой ремень."

Крастинус поволок Марка в центр двора, где в земле был установлен столб. Он прикрепил его за щиколотку длинной цепью и ушел, оставив Марка лежать в грязи на дворе фермы. Когда солнце зашло, температура упала. Тело Марка сотрясали рыдания. Ему был голодно, холодно и одиноко. Ушла единственная надежда, что поддерживала его до сего времени. Что-то помешало сообщить о его прибытии управляющему имением, и в результате он был осужден на пожизненное рабство.

страница 1 2 3 4 5 6

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT