Руфи Кинг и Элвене Страуб посвящается

    Ну так вот, когда мы с Томом подошли к обрыву и поглядели вниз, на
городок, там светилось  всего три или  четыре огонька –  верно, в  тех
домах, где лежали больные;  вверху над нами так  ярко сияли звезды,  а
ниже города  текла река  в целую  милю шириной,  этак величественно  и
плавно.

Марк Твен. «Приключения Гекльберри Финна»

    Мое новое платье было все закапано  свечкой и вымазано в глине,  и
сам я устал как собака.

Марк Твен. «Приключения Гекльберри Финна»

    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЖЕК НАЧИНАЕТ ПОНИМАТЬ

    1. ГОСТИНИЦА И САДЫ АЛЬГАМБРЫ

    15 сентября 1981 года  мальчик по имени Джек  Сойер стоял у  самой
кромки воды, засунув  руки в  карманы джинсов, и  глядел на  спокойную
поверхность  Атлантического  океана.  Он   был  высоковат  для   своих
двенадцати лет. Морской ветерок  отбрасывал с высокого лба  каштановые
волосы. Джек стоял, обуреваемый тяжелым чувством, которое не  покидало
его все последние три месяца –  с того самого момента, когда его  мать
заперла двери  в Лос-Анджелесе  и, завертевшись  в водовороте  мебели,
чеков и  агентов по  найму жилья,  сняла квартиру  в районе  Западного
Центрального парка. Оттуда они перебрались в тихое курортное  местечко
на пустынном побережье Нью-Хэмпшира. Порядок и размеренность полностью
исчезли из  жизни  Джека,  сделав ее  такой  же  непредсказуемой,  как
простиравшаяся перед мальчиком поверхность  океана. Мать тащила  Джека
за собой по жизни, перебрасывая с места на место; что же влекло ее?

    Она все время куда-то спешила.

    Джек оглянулся, окинув взглядом пустынный пляж. Слева простиралась
Аркадия –  Страна Чудес,  восхитительный парк,  который шумел  от  Дня
Памяти до Дня Труда. Сейчас он стоял безлюдный и тихий, как бы отдыхая
перед сражением. Грязный берег странно гармонировал с невыразительным,
нависающим небом, металлические опоры  напоминали угольные шахты.  Там
внизу жил Смотритель  Территорий, но  мальчик не думал  сейчас о  нем.
Справа виднелась гостиница и сады Альгамбры, и именно туда в настоящий
момент переносился  наш  герой.  В день  приезда  Джеку  на  мгновение
почудилось,  что  он  видит  радугу  над  унылыми  крышами  –   доброе
предзнаменование, обещание перемен к лучшему. Но радуги на самом деле,
увы, не  было.  Только  флюгер  крутился  вправо-влево,  влево-вправо,
повинуясь переменчивому ветру…

    Он выскочил  из взятой  напрокат машины,  не обращая  внимания  на
невысказанную  просьбу  матери   сделать  что-нибудь   с  багажом,   и
огляделся. Над  облезлым петухом,  украшавшем флюгер,  нависло  пустое
небо.

    – Открой багажник и  достань сумки, сынок, –  позвала его мать.  –
Одна опустившаяся старая актриса хочет передохнуть и немного выпить.

    – Неразбавленного мартини, – буркнул Джек.

    – Ты должен был ответить: «Ты  совсем не так стара», –  отозвалась
она, откинувшись на сиденье машины.

    – Ты совсем не так стара.

    Она взглянула  на него  – взглядом  старой, «иди-ты-к-черту»  Лили
Кэвэней (Сойер), королевы сцены двух сезонов – и выпрямилась.

    – Здесь должно  быть хорошо,  Джеки, –  сказала она.  – Здесь  все
должно быть хорошо. Это хорошее место.

    Ветер заметался над крышей гостиницы, и на секунду Джеком овладело
тревожное чувство, что флюгер сейчас улетит.

    – Мы избавимся на время от телефонных звонков, ладно?

    – Конечно, – согласился Джек. Она хотела скрыться от дяди Моргана,
она больше не хотела  иметь ничего общего  с деловым партнером  своего
покойного мужа, она  хотела завалиться  в кровать с  рюмкой мартини  и
укрыться с головой под одеялом…

    – Мам, с тобой что-то не в порядке?

    Слишком много  смертей. Мир  наполовину  состоит из  смертей.  Над
головами тревожно посвистывал ветер.

    – Ничего,  милый, ничего,  –  сказала мать.  Давай поедем  в  одно
райское местечко.

    Джек подумал:  «В  конце концов,  всегда  есть дядя  Томми,  чтобы
помочь, если все будет ужасно плохо».  Он не знал, что дядя Томми  уже
мертв. Эта новость пока таилась на другом конце телефонного провода.

    Альгамбра нависала над водой. Грандиозное викторианское сооружение
из гигантских блоков простиралось  на несколько миль  Нью-Хэмпширского
побережья: казалось, что  оно хочет  поглотить весь  берег. Сами  сады
были едва видны Джеку с его места – темно-зеленые кроны деревьев,  вот
и все. Медный  петушок на фоне  неба показывал северо-западный  ветер.
Памятная табличка  в  холле гласила,  что  именно здесь  в  1838  году
Северная методическая  конференция поддержала  первый в  Новой  Англии
билль о  правах.  На ней  были  написаны пылкие,  зажигательные  слова
Дэниэла Уэбстера: «С этого дня и навсегда – знайте, что эпоха  рабства
в Америке заканчивается, и  скоро оно отомрет во  всех наших штатах  и
территориях».

    Итак, день их  прибытия на прошлой  неделе положил конец  суматохе
последних месяцев  в  Нью-Йорке.  В  Аркадия-Бич  не  было  адвокатов,
нанятых Морганом Слоутом, гудков автомобилей и деловых бумаг,  которые
необходимо подписать и  подшить, не было  миссис Сойер. В  Аркадия-Бич
телефоны не звонили с полудня до трех часов утра (кажется, дядя Морган
забыл,   что   время   в   Западном   Центральном   парке   вовсе   не
калифорнийское). Честно  говоря,  телефоны в  Аркадия-Бич  не  звонили
совсем.

    В то время как его мать, сосредоточившись, вела машину в маленький
курортный городок, Джек  заметил на  улицах только  одного человека  –
сумасшедшего старика,  разбрасывающего  на  тротуар  чистые  кредитные
карточки. Над ними молчало пустое,  серое, неуютное небо. Для  полного
контраста с  Нью-Йорком, единственным  звуком здесь  был свист  ветра,
продувающего пустые  улицы, которые  казались гораздо  более  широкими
из-за отсутствия на них транспорта. Вывески на окнах пустых  магазинов
гласили: «Открыты только в уик-энд», или даже хуже – «Увидимся в июне!
». Перед Альгамброй пустовала сотня мест для парковки, за столиками  в
кафе и барах также никого не было.

    И старик-сумасшедший  разбрасывал  кредитные карточки  по  улицам,
забывшим о людях.

    Лили объехала старика, который, как заметил Джек, смотрел им вслед
с испуганным удивлением – он шептал что-то, но Джек не мог определить,
что именно. Направляя  машину к  входу в гостиницу,  мать сказала:  «Я
провела  счастливейшие  три  недели  своей  жизни  в  этом  прелестном
местечке».

    Вот почему они упаковали все, без чего не могли обойтись, в сумки,
пластиковые пакеты и чемоданы, заперли на ключ свое прежнее жилище, не
обращая внимания на пронзительные звонки телефона, слышные,  казалось,
даже в  холле на  первом  этаже; вот  почему  они со  всеми  пожитками
втиснулись на  сидения взятого  в аренду  автомобиля и  провели в  нем
долгие часы по  пути на север,  и еще более  долгие часы,  преодолевая
шоссе 95,  – потому  лишь,  что Лили  Кэвэней однажды  была  счастлива
здесь.

    В 1968 году, за год до рождения Джека, Лили выдвинули на соискание
международной премии за роль в кинофильме «Пламя».

    В этом фильме талант Лили раскрылся более полно, чем в ее  обычных
ролях «плохих девочек». Никто не ожидал, что Лили способна победить, и
меньше всех сама Лили; но для нее гораздо более важной и приятной была
пришедшая одновременно  с выдвижением  на  премию известность  –  Лили
ужасно гордилась собой и Фил Сойер увез ее на три недели в  Альгамбру,
чтобы  достойно  отпраздновать  этот  успех.  Там,  на  другом   конце
континента, они  смотрели  вручение  Оскаров  по  телевизору,  попивая
шампанское в постели.  Если бы Джек  был старше и  проявлял интерес  к
подобным вопросам, то  мог бы  узнать, что Альгамбра  была местом  его
зачатия.

    Когда зачитали  список  актрис, выдвинутых  на  соискание  премии,
Лили, в соответствии  с семейной  легендой, прошептала  Филу: «Если  я
выиграю, то станцую танец папуасов у тебя на животе».

    Но победила Руфь Гордон, и Лили сказала: «Уверена, она заслуживает
этого. Она –  великая актриса».  И тут  же, прижавшись  к груди  мужа,
прошептала: «Лучше  предложи  мне следующую  роль,  глупышка».  Больше
таких работ не  было. Последняя  роль Лили, сыгранная  через два  года
после смерти Фила,  была роль  циничной экс-проститутки  в фильме  под
названием «Маньяки на мотоциклах».

    Пока Лили вспоминала, Джек думал,  как он будет выгружать весь  их
багаж.  Одна  из  сумок  раскрылась,   и  из  нее  высыпались   старые
фотографии, носки, шахматы, детские книжки и другое барахло.

    Джек начал  все это  заталкивать обратно  в сумку.  Лили  медленно
поднималась вверх по ступенькам походкой усталой старой леди. «Я нашла
свое убежище», – сказала она, не оборачиваясь.

    Джек упаковал сумку,  разогнулся и вновь  посмотрел на небо,  где,
как он был уверен, мелькнула радуга. Радуги не было. Только  неуютное,
переменчивое небо.

    – Иди ко мне  [1 - Акценты в  тексте расставлены в соответствии  с
русским изданием 1993-го  года (более  или менее точно).  ], –  сказал
кто-то позади него тихим ласковым голосом.

    – Что? – спросил он, оглянувшись.

    Перед ним тянулись пустынные сады и шоссе.

    – Да? – сказала его мать. Она удивленно смотрела на него,  держась
за ручку дубовой двери.

    – Мне показалось, – ответил он. Не было ни голоса, ни радуги. Джек
выбросил все это из головы и посмотрел на мать, сражающуюся с  тяжелой
дверью. –  Подожди, я  помогу,  – сказал  он  и начал  подниматься  по
ступенькам, осторожно неся большой  чемодан и бумажный пакет,  набитый
свитерами.

    До встречи  со Смотрителем  Территорий Джек  влачил унылые  дни  в
гостинице, сам  себе напоминая  спящую собаку.  Его жизнь  в то  время
казалась расплывчатым  сном.  Даже  ужасное  известие  о  дяде  Томми,
пришедшее по телефону прошлой ночью,  потрясло его не так, как  должно
было. Если  бы Джек  увлекся  мистикой, он  мог бы  предположить,  что
какие-то необъяснимые силы управляют жизнями его и матери. Джек Сойер,
двенадцати лет  от  роду,  был  деятельной  личностью,  и  вынужденное
бездействие этих дней после бегства из Манхэттена смущало и раздражало
его.

    Джек смутно увидел себя как бы со стороны – стоящего на берегу без
определенной цели, не понимающего, зачем вообще он здесь. Конечно,  он
горевал о  дяде Томми,  но сознание  было затуманено,  и он  не  сумел
сосредоточиться, как и  вчера, когда  они с Лили  смотрели на  звезды,
сидя на веранде.

    –  Ты  устал  от  бесконечной  суеты,  –  сказала  мать,   глубоко
затянувшись сигаретой и глядя на него сквозь облачко дыма. – Все,  что
ты  должен  сделать,  Джеки,  –  немного  расслабиться.  Это  чудесное
местечко. Давай же подольше насладимся им.

    Боб Ньюхарт, залитый  красным светом,  пел по  телевизору о  своем
башмаке, который он держал в правой руке.

    – Именно  этим я  и  занимаюсь, Джеки,  –  она улыбнулась  ему.  –
Расслабляюсь и наслаждаюсь.

    Он взглянул  на часы.  Прошло два  часа с  того момента,  как  они
включили телевизор, и он не смог припомнить ничего из просмотренного.

    Джек как  раз встал,  чтобы идти  спать, когда  зазвонил  телефон.
Старый добрый дядя Морган Слоут нашел их. Новости дяди Моргана никогда
не были слишком веселыми, но  последняя была еще более трагичной,  чем
обычно. Джек стоял посреди комнаты, глядя, как лицо матери  постепенно
приобретает землистый оттенок. Руками она сдавила себе горло, оставляя
на нем белые  следы. Мать молча  выслушала новость, сказала  «Спасибо,
Морган»  и  повесила  трубку.  Потом  повернулась  к  Джеку,  внезапно
подурневшая и постаревшая.

    – Держись, Джеки, ладно?

    Пол поплыл у него под ногами.

    Она взяла его за руку и сказала:

    – Дядя Томми был убит сегодня днем, когда переходил улицу, Джек.

    Джек покачнулся, как от порыва ветра.

    – Он переходил бульвар Ла Синега, и его сбил фургон. Там  оказался
свидетель, который видел, что фургон был черного цвета, и сбоку на нем
были написаны слова «ДИКОЕ ДИТЯ», но это… это все.

    Лили начала плакать.  Минутой позже, удивляясь  самому себе,  Джек
также принялся плакать. Все это случилось  три дня назад, и Джеку  они
показались вечностью.

    15 сентября 1981 года  мальчик по имени Джек  Сойер стоял у  самой
кромки воды на пустынном пляже возле гостиницы, напоминающей старинный
замок из романов Вальтера Скотта. Ему  хотелось плакать, но он не  мог
выжать из  себя  ни  слезинки. Его  окружала  смерть,  смерть  владела
половиной мира, радуги не было.  Фургон с надписью «ДИКОЕ ДИТЯ»  лишил
дядю Томми жизни. Дядю Томми,  умершего в Лос-Анджелесе, очень  далеко
отсюда. Человека,  обязательно повязывавшего  галстук перед  тем,  как
съесть ростбиф и  не имевшего  никаких деловых  интересов на  западном
побережье.

    Его отец умер, дядя  Томми умер, его мать  тоже может умереть.  Он
ощутил здесь,  в Аркадия-Бич,  смерть, говорящую  по телефону  голосом
дяди Моргана.  Это не  было возникшим  в сознании  образом; он  ощущал
смерть физически, как  дуновение морского ветра.  Он чувствовал ее…  и
чувствовал уже давно. Это тихое  место помогло ему понять, что  Смерть
ехала с ними по шоссе-95 из  Нью-Йорка, прячась за сигаретным дымом  и
прося его найти веселую музыку по приемнику.

    Он вспомнил, как  отец рассказывал ему  о том, что  он родился  со
старческой  головой,  но  сейчас   его  голова  вовсе  не   напоминала
старческую. Напротив, он ощущал себя очень юным. «Потрясен, –  подумал
Джек. – Я очень потрясен. Это похоже  на конец света. Разве не так?  »
Волны разбивались о берег, окатывая его свежестью. Тишина была подобна
серому воздуху –  такая же убийственная,  как нарастающее мелькание  в
глазах.

    Когда,  путешествуя  по  Стране  Чудес,  он  встретил   Смотрителя
Территорий Лестера,  то после  долгих дней  бесцельного  существования
апатия внезапно покинула его. Лестер был чернокожим с курчавыми седыми
волосами  и  лицом,  изрезанным   морщинами.  Сейчас  Смотритель   был
совершенно ничем  непримечателен, хотя  раньше получил  образование  и
путешествовал как странствующий музыкант.  Он и не рассказывал  ничего
особенно интересного.  Однако, гуляя  вокруг игровой  площадки  Страны
Чудес,  Джек  встретился  взглядом  с   его  тусклыми  глазами,  –   и
почувствовал, что оцепенение оставило его. Это было подобно тому,  как
если бы  некая  волшебная сила  перешла  от старика  к  Джеку.  Лестер
улыбнулся ему  и  сказал: «Ну,  кажется,  у меня  появилась  компания.
Пришел маленький странник».

    Джек стал свободен. Если еще мгновение назад он представлялся себе
спеленатым коконом, то сейчас почувствовал освобождение. Казалось, над
стариком зажегся серебристый нимб,  еле заметный ореол света,  который
тут же исчез,  как только  Джек моргнул. Мальчик  увидел, что  человек
держит в руках руль тяжелой мусороуборочной машины.

    – С тобой все в порядке,  сынок? – человек легонько дотронулся  до
его спины. – Мир все еще очень плох, или же становится немного лучше?

    – Лучше, – прошептал Джек.

    – Тогда ты движешься в нужном направлении. Как тебя зовут?

    «Маленький  странник»,  –   сказал  он  в   тот  первый  день.   –
«Джек-Странник». –  Он  выпрямился  и  подбоченился,  как  девушка  на
танцах.  –  «Человек,  которого   ты  видишь,  –  Лестер,   Смотритель
Территорий, тоже странник,  сынок, да, да  – о, да.  Лестер знает  все
дороги,  даже  дорогу   назад,  в   старину.  У   меня  был   оркестр,
Джек-странник, и мы играли блюзы.  Блюзы на гитарах. Мы даже  записали
несколько пластинок,  но я  не  обижусь, если  ты  ничего обо  мне  не
слышал».

    Он говорил в своеобразном ритме, каждая фраза его пела; и хотя  он
держал не гитару,  а руль  мусороуборочной машины,  – он  все еще  был
музыкантом. Через пять секунд общения с  ним Джек был уверен, что  его
отец, любивший джаз, составил бы этому человеку отличную компанию.

    Джек околачивался возле  Лестера три или  четыре дня, наблюдая  за
его работой и помогая, если это требовалось. Ему позволялось  забивать
гвозди, поправлять ограду; эти простые задания, выполненные с  помощью
советов  Смотрителя,   делали  его   совершенно  счастливым.   Мальчик
вспоминал первые  дни  после приезда  в  Аркадия-Бич, как  кошмар,  от
которого его спас новый друг. Смотритель был другом, – что да, то  да,
– хотя эта  дружба имела  налет таинственности.  Через несколько  дней
после их знакомства (или с тех пор, как он был потрясен,  встретившись
взглядом со светлыми  глазами старика), этот  человек стал ему  ближе,
чем любой из друзей, исключая разве что Ричарда Слоута, которого  Джек
знал практически с  пеленок. И  сейчас, ощущая  тепло, излучаемое  его
новым другом, он чувствовал, что и боль от потери дяди Томми, и страх,
что мать может внезапно умереть, отступают на задний план.

    Но сегодня Джеку вдруг стало неуютно – он опять почувствовал  себя
управляемым  существом,  объектом  чьих-то  экспериментов:  как  будто
неведомая сила забросила его с матерью на этот пустынный берег.

    ОНИ хотят, чтобы он был здесь. Кто – ОНИ?

    Или он сходит с ума?  Внутренним зрением Джек увидел  сумасшедшего
старика,  шепчущего  что-то  и  разбрасывающего  по  тротуару   чистые
кредитные карточки.

    В небе  парила  чайка.  Джек  дал себе  слово,  что  поговорит  со
Смотрителем о своих  ощущениях. Джек  был уверен, что  тот не  высмеет
его. Они  уже стали  друзьями, и  Джек понимал,  что может  рассказать
старому сторожу почти все.

    Но он еще не был готов. Это напоминало безумие, и он сам еще не во
всем разобрался. Джек,  пересиливая себя, повернулся  спиной к  Стране
Чудес и побрел по берегу к гостинице.

    2. ВОРОНКА ОТКРЫВАЕТСЯ

    Джек Сойер  не поумнел  и  на следующий  день. Прошлой  ночью  ему
приснился самый  странный  сон  в  его жизни.  В  этом  сне  кошмарное
создание – полуразложившийся,  кривой на один  глаз карликовый  монстр
пришел за  его  матерью.  «Твоя мамочка  почти  мертва,  Джек,  хочешь
помолиться за упокой ее души? »  – проквакало существо, и Джек знал  –
такое знание приходит только  во сне, –  что монстр радиоактивен,  его
прикосновение  смертельно.  Проснулся  мальчик  в  холодном  поту   от
собственного крика. Шум  прибоя помог  ему прийти  в себя,  но он  еще
долго не мог уснуть.

    Джек собирался рассказать  этот сон  матери; но  Лили пребывала  в
дурном неразговорчивом  настроении,  прячась  за  клубами  сигаретного
дыма. Только после  того, как мальчик  по ее просьбе  принес ей  кофе,
Лили слегка улыбнулась ему.

    – А не поужинать ли нам вместе?

    – Даже так?

    – Даже так. Но только не полуфабрикаты. Я удрала из  Лос-Анджелеса
в Нью-Хэмпшир не для того, чтобы отравиться сосисками.

    – Давай сходим в одно из кафе на Хэмптон-Бич, – предложил Джек.

    – Договорились. Теперь иди играть.

    «Иди играть», – с необычной для  себя злостью подумал Джек. –  «Ты
так спокойно меня прогоняешь, мамочка! Иди играть! С кем? Мама, почему
ты здесь? Почему мы здесь? Ты очень больна? Почему не хочешь  говорить
со мной о дяде Томми? Что случилось с дядей Морганом? Что?! » Вопросы,
вопросы… Нет ничего хуже вопросов, на которые никто не может ответить.

    Кроме Смотрителя.

    Вот смешно: ну как может  один чернокожий старикан, которого  Джек
только что встретил, разрешить все его проблемы?

    Он брел  по  мрачному  пустынному  берегу  и  думал  о  Смотрителе
Территорий.

    «Это как конец света, верно? » – снова вспомнил Джек.

    Морские чайки парили над волнами. По календарю было еще лето, но в
Аркадия-Бич оно заканчивалось в День Труда. Тишина была тяжелой, как и
воздух.

    Джек взглянул  на  свои тапочки  и  увидел на  них  пятна  мазута.
«Грязный пляж,  –  подумал  он.  –  Всюду  грязь».  Он  не  знал,  где
измазался, и чуть отодвинулся от кромки воды.

    Плакали в небе птицы.  Одна из них  вскрикнула особенно громко,  и
сразу после этого Джек услыхал квакающий, почти металлический звук. Он
остановился и увидел, что звук издает незакрепленная лестница, ведущая
на смотровую  площадку  на  скале.  Наконец  крепления  оторвались,  и
лестница рухнула  на  ровный,  утрамбованный  песок,  расколов  надвое
ничего не подозревавшего  гигантского морского  моллюска. Джек  увидел
его внутренности, – гору сырого мяса, бьющуюся в судорогах… или же это
была игра воображения?

    «Не хочу этого видеть».

    Но до того,  как он  смог отвернуться, желтый,  цепкий клюв  чайки
схватил мясо и поглотил его.  У Джека засосало под ложечкой.  Мысленно
он услышал, как рвется живая плоть, подобно вскрику от боли.

    Он вновь попытался отвернуться от вздымаемых порывами ветра волн –
и не смог. Чайка подавилась и выплюнула остатки грязно-розового  мяса,
затем вновь заглотнула его, и  через секунду под пристальным  взглядом
ее черных  глаз  Джек постиг  ужасную  правду: умирают  отцы,  умирают
матери, умирают дяди, даже если они окончили Йельский университет и  в
своих трехсотдолларовых костюмах  выглядели такими же  непоколебимыми,
как стены  банка. Возможно,  дети тоже  умирают… и  в этом,  наверное,
ужасная правда жизни.

    – Эй,  – произнес  Джек,  не замечая,  что произносит  вслух  свои
мысли. – Эй, дайте мне передохнуть!..

    Чайка  застыла  на  мгновение,  буравя  его  глазами,  но  тут  же
возобновила  свои  ужасные  игры  с  останками  моллюска.  «Что-нибудь
хочешь, Джек?  Судороги  еще  не прекратились!  Боже  мой,  невозможно
поверить,  что  это  смерть!  »  Мощный  желтый  клюв  вновь  и  вновь
заглатывал и выплевывал кусок мяса.

    Кыш-ш-ш-ш – огрызнулась птица и взмыла в серое сентябрьское  небо.
Мальчику вновь показалось,  что она  смотрит на  него, как  оглядывают
комнату, только войдя в нее  – без всякой цели.  А глаза… он знал  эти
глаза.

    Внезапно ему  захотелось увидеть  глаза  матери –  ее  темно-синие
глаза. Он не помнил, когда еще с таким нетерпением хотел увидеть ее  –
с тех пор, как  был очень маленьким. Баю-бай,  запело у него в  голове
голосом матери, и  этим «что-то» был  голос ветра. «Баю-бай,  засыпай.
Баю-баюшки-баю, не ложися на  краю. Твой папаша  бросил нас, он  уехал
слушать джаз! » Чертов джаз! Укачивая Джека, мать курила одну сигарету
за другой, не отрывая глаз от  сценария – голубые страницы, он  помнил
это ее выражение: голубые страницы.

    «Баю-бай, Джеки, все  кругом спят!  Я люблю  тебя, Джеки.  Ш-ш-ис…
спи. Баюшки-баю».

    На него смотрела чайка.

    Внезапно Джека  охватил ужас,  сдавив горло  железным обручем:  он
увидел, что чайка действительно смотрит на него. Эти черные глаза (чьи
они?) рассматривали его. И он знал этот взгляд.

    Кусок сырого  мяса  все еще  торчал  из  клюва, но  чайка  тут  же
окончательно проглотила его.

    Джек повернулся  и побежал,  запрокинув  голову и  глотая  горячие
соленые слезы. Тапочки  увязали в песке,  и его единственным  желанием
было убежать  как  можно дальше  от  пристального взгляда,  весь  день
преследующего его.  Двенадцатилетний  одинокий  Джек  Сойер  мчался  к
гостинице, забыв о Смотрителе, слезы и ветер заглушали его крик, а  он
все пытался кричать: нет, нет, нет!

    Джек остановился на  пригорке и перевел  дыхание. Разгоряченный  и
потный, он  присел на  скамейку,  предназначенную для  пришедших  сюда
стариков, и  убрал волосы  со лба.  «Возьми себя  в руки.  Капитан  не
должен покидать свой корабль».

    Мальчик улыбнулся и действительно почувствовал себя лучше. Отсюда,
с пятидесятифутовой высоты, все выглядело иначе. Возможно, виноват был
барометр, показывающий перепад давления или еще что-либо в этом  роде.
То, что случилось с дядей Томми, – ужасно, но с этим можно  смириться.
Так говорила  и  мама.  Дядя  Морган в  этот  раз  появился  со  своим
известием несколько поздно, но  вообще-то дядя Морган всегда  приносит
вред.

    А мама… Она, конечно, самое главное!

    С ней ничего не должно случиться, – думал Джек, сидя на скамейке и
вытряхивая из тапочек песок. С  ней не должно ничего произойти,  хотя,
конечно, это возможно.  Прежде всего, никто  не возьмется  утверждать,
что она больна раком. Верно? Конечно.  Если бы она была больна, то  не
взяла бы его сюда. Скорей всего,  они поехали бы в Швейцарию, где  она
принимала бы лечебные ванны или что-нибудь в этом роде. Именно так она
и поступила бы. Так, может быть…

    Низкий,  безлико-шепчущий   звук  проник   в  его   сознание.   Он
осмотрелся, и глаза его полезли на лоб. Песок возле его левого тапочка
начал шевелиться. Маленькие белые  песчинки завертелись, образуя  круг
диаметром с  палец. В  центре этого  круга песок  внезапно  опустился,
образовав ямку  шириной  около двух  дюймов.  Края ямки  находились  в
непрестанном движении – по кругу, по кругу, так что зарябило в глазах.

    «Так не бывает,  – внушал  себе Джек, а  сердце, казалось,  сейчас
выскочит из его груди. Участилось дыхание. – Так не бывает, это мираж,
или краб, или…» Но ни краб, ни мираж  тут ни при чем – это было  ясно,
как Божий день.

    Песок закрутился еще быстрее, звук усилился, наводя Джека на мысль
о статическом  электричестве,  опыты  с которым  он  проводил  прошлым
летом. Однако больше  всего звук напоминал  долгий и тягостный  вздох,
последний вздох умирающего.

    Все больше  песка приходило  в движение.  Затем возникла  воронка,
напоминающая туннель в Ад. Она то появлялась, то исчезала, появлялась,
исчезала –  и  опять появлялась.  Чем  шире становилась  воронка,  тем
отчетливее по ее  краям проступали  буквы: С, потом  СО, потом  СОЧНЫЕ
ФРУКТЫ, прочитал он.

    Песок завертелся быстрее,  еще быстрее,  с невероятной  скоростью.
«А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х-х», –  усилился.  Джек  заворожено  смотрел  на
него; мальчика  сковал страх.  Песок раскрывался,  как большой  темный
глаз: это был глаз чайки,  уронившей добычу и теперь выискивающей  ее.
«А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х», – шептал песок умирающим голосом. Это был  не
плод воображения, как  очень хотелось бы  Джеку; голос существовал  на
самом деле. «Его вставная челюсть выпала, Джек, когда ДИКОЕ ДИТЯ сбило
его, она выпала,  – хлоп  – и все.  Йельский университет  или нет,  но
когда ДИКОЕ ДИТЯ  собьет тебя и  выбьет твою вставную  челюсть –  тебе
конец. И твоей матери – тоже конец».

    Джек вновь побежал не оглядываясь. Он откидывал волосы со лба, и в
широко распахнутых глазах пульсировал страх.

    Джек быстро проскочил веранду гостиницы. Здесь обстановка явно  не
располагала к беготне. В холле было тихо, как в библиотеке; серый свет
струился сквозь высокие окна, освещая потертые ковры. Джек прошел мимо
конторки и столкнулся с  внимательным взглядом дневного клерка.  Клерк
не сказал  ни  слова, однако  уголки  его рта  дрогнули  в  молчаливом
неодобрении. Этому  мальчишке  еще  бы  вздумалось  бегать  в  церкви!
Огромным усилием воли Джек заставил себя спокойно подойти к лифту.  Он
нажал кнопку, спиной  ощущая, как  клерк буравит  его взглядом.  «Этот
человек улыбнулся только раз за все  время – когда узнал мою мать»,  –
промелькнуло в  сознании  Джека.  Да  и  та  улыбка  была  лишь  данью
вежливости.

    – Я думаю, каким нужно быть старым, чтобы помнить Лили Кэвэней,  –
сказала мать Джеку, когда они остались в номере одни. Еще не так давно
ее узнавали  все –  ведь  за двадцать  лет  она снялась  в  пятидесяти
картинах. Ее называли «Королевой кинематографа», сама же она шутила  –
«милашка из  мотеля». Шоферы  такси, горничные,  официанты –  все  они
мечтали получить ее автограф! Сейчас все это ушло в прошлое.

    Джек переминался с  ноги на ногу,  ожидая лифта, а  в ушах у  него
звенел голос, доносящийся из воронки  в песке. На мгновение он  увидел
Томаса Вудбайна, милого важного дядю  Томми Вудбайна, одного из  своих
опекунов – нерушимого,  как каменная  стена, и  все-таки погибшего  на
бульваре Ла Синега, чья вставная челюсть валялась в двадцати футах  от
тела. Он вновь нажал кнопку.

    Скорее же!

    Потом ему померещилось  кое-что похуже:  его мать,  поддерживаемая
двумя невозмутимыми  мужчинами  под  руки,  садилась  в  ожидавшую  ее
машину. Внезапно Джеку захотелось в туалет. Он стал колотить в  кнопку
всей ладонью,  и  невзрачный  человек за  конторкой  издал  удивленный
возглас. Джек сдавил  другой рукой  некое место  пониже живота,  чтобы
уменьшить  давление  мочевого  пузыря.  До  его  слуха  донесся   звук
опускающегося лифта. Мальчик закрыл глаза  и плотно сжал коленки.  Его
мать выглядела неуверенной в себе, растерянной и смущенной, а  мужчины
заталкивали ее в машину. Но Джек знал, что это происходило не на самом
деле: это были воспоминания – часть одного из снов – и это происходило
не с матерью, а с ним самим.

    Когда раздвижные двери лифта сомкнулись за его спиной, он взглянул
на свое отражение в запыленном зеркале. Эта сцена семилетней  давности
вновь овладела  его сознанием,  и  он увидел  желтые глаза  одного  из
мужчин, почувствовал на себе руку другого, тяжелую и бездушную…

    Это невозможно – сон наяву!  Он не видит глаза мужчин,  меняющиеся
от голубого  к желтому;  его  мать красива  и  добра к  нему;  бояться
нечего; никто не  умирает; и только  чайка представляет опасность  для
моллюска. Джек закрыл глаза, и лифт начал подниматься.

    Эта штука из песка смеялась над ним.

    Двери лифта раскрылись,  и Джек вышел.  Он миновал закрытые  шахты
других лифтов, повернул налево и помчался по коридору к своей комнате.
Здесь его бег выглядел не столь  неуместно. Они занимали номера 407  и
408 – две спальни,  маленькую кухню и гостиную  с видом на океан.  Его
мать раздобыла где-то  цветы, расставила  их в  вазы, рядом  поставила
маленькие фотографии в рамочках.

    Джек в пять лет,  Джек в одиннадцать лет,  Джек, еще младенец,  на
руках у  отца. Его  отец,  Филипп Сойер,  за рулем  старой  развалюхи,
вместе с Морганом Слоутом едущий в  Калифорнию. В те времена они  были
настолько бедны, что часто ночевали в машине.

    Джек распахнул  дверь  гостиной  в номере  408  и  позвал:  «Мама!
Мамочка! » Его встретили цветы и улыбающиеся фотографии, но ответа  не
последовало. «МАМА!  »  Сзади захлопнулась  дверь.  Джек  почувствовал
холодок внизу  живота.  Он  выскочил из  гостиной  в  большую  спальню
справа. «МАМ! » Другая ваза с высокими яркими цветами. Пустая  постель
выглядела, как насмешка.  На столике батарея  пузырьков и бутылочек  с
витаминами и всякой всячиной. Джек обернулся. В окне спальни  мелькали
какие-то тени.

    Двое мужчин из автомобиля – ни их самих, ни машину Джек описать бы
не смог, – и они тащат его мать…

    – Мама, – заорал он.

    – Я тебя  слышу, сынок, –  донесся до него  из двери ванной  голос
матери. – Что стряслось?

    – Ох, – выдохнул он, и почувствовал, как все тело расслабляется. –
Ох, извини! Я не мог понять, где ты…

    – Принимаю ванну, – рассмеялась она. – Готовлюсь к ужину. Надеюсь,
возражений нет?

    Джек понял,  что ему  незачем идти  в ванную.  Он упал  в одно  из
расшатанных кресел и с облегчением смежил веки.

    С ней все в порядке.

    «ПОКА все в порядке», –  прошептал приглушенный голос, и он  вновь
увидел воронку в песке.

    В семи или  в восьми  милях по  прибрежному шоссе,  как раз  около
универсального магазина Хэмптони, они нашли ресторанчик под  названием
«Царство омаров». У Джека осталось сумбурное впечатление от прошедшего
дня – он уже начал забывать  о случившемся. События на пляже  оставили
лишь слабый  отпечаток в  его  памяти. Официант  в красном  пиджаке  с
желтой эмблемой на спине, изображающей омара, проводил их к столику  у
длинного узкого окна.

    – Мадам желает выпить? – У официанта было каменное выражение  лица
уроженца Новой Англии, и  Джек, взглянув на  свой спортивный костюм  и
отлично сшитое выходное платье матери (от Хальсона) сквозь призму этих
водянисто-голубых глаз, почувствовал,  как в  нем закипает  бешенство.
«Мама, если  ты на  самом  деле не  больна,  какого дьявола  мы  здесь
делаем? Это же кошмарное место! Этою  безумие! О, Боже! » –  Принесите
мне бокал неразбавленного мартини, – сказала она.

    Официант приподнял брови.

    – Мадам?

    – Лед в стакане. Маслина во льду. Охлажденный джин поверх маслины.
Итак, вы можете это подать?

    «Мамочка. Боже мой, разве ты не видишь его глаза? Ты кажешься себе
очаровательной, а ему кажется, что  ты насмехаешься над ним! Разве  ты
не  видишь  его   глаза?  »  Нет.   Она  ничего  не   видела.  И   эта
«ненаблюдательность» у нее, которая так обостренно чувствовала  людей,
легла еще  одним  камнем  на  сердце  Джека.  Мать  уходила…  во  всех
отношениях.

    – Да, мадам.

    – Потом, –  продолжала она, –  вы берете бутылку  вермута –  любой
марки – и наклоняете ее над стаканом. Потом ставите бутылку на полку и
приносите стакан мне. Понятно?

    –   Да,   мадам.   –   Водянисто-холодные   новоанглийские   глаза
остановились  на  его  матери,  неспособные,  казалось,  к  каким-либо
проявлениям чувств. «Мы  одиноки здесь»,  – подумал  Джек, впервые  до
конца осознав это. Боже, именно мы.

    – Молодой человек?

    – Я бы выпил колы, – грустно ответил Джек.

    Официант  ушел.  Лили  достала  из  сумочки  пачку  сигарет  фирмы
«Герберт Тэрритун» (с детства, помнил Джек, она просила: «Достань  мне
мою Тэрритун с полки, сынок»),  и закурила, выпустив одновременно  три
струйки дыма.

    Еще один  камень на  его сердце.  Два года  назад его  мать  вдруг
бросила курить. Джек с недоверием  воспринял это: она курила всегда  и
скоро закурит снова.  Но нет… Это  произошло лишь три  месяца назад  в
нью-йоркском отеле «Карлтон».

    – Ты снова куришь, мама? – спросил он.

    – Да, я курю капустные листья, – пошутила она.

    – Мне бы этого не хотелось.

    –  Почему  бы  тебе  не  включить  телевизор?  –  перебила  она  с
несвойственной ей поспешностью; губы матери были плотно сжаты. – Может
быть, как раз показывают кого-нибудь из этих дерьмовых  проповедников.
Сядь и смотри, и чувствуй себя их братом во Христе.

    – Извини, – выдавил он с трудом.

    Тогда это был всего лишь Карлтон. Капустные листья. Но сейчас  это
«Тэрритун» – сигареты, где нижняя часть мундштука окрашена под фильтр,
но это  не фильтр.  Он припомнил,  как отец  рассказывал кому-то,  что
курит «Винстон», а жена – «Черные легкие».

    – Тебе что-то  померещилось, Джек?  – спрашивала  она его  сейчас,
смешно зажав сигарету между вторым и третьим пальцами правой руки.  Он
должен был  отважиться  и сказать:  «Мама,  я вижу,  ты  опять  куришь
„Тэрритун“, –  ты вернулась  к старому?  » Ужасная  боль пронзила  его
сердце, и ему захотелось плакать.

    – Нет, – ответил он. – Кроме этого места. Оно немного загадочное.

    Она огляделась и улыбнулась. Два других официанта – один  толстый,
другой худой, –  оба в  красных пиджаках с  желтой эмблемой-омаром  на
спине, – стояли у входа в  кухню, тихо беседуя. Вельветовые шторы  над
входом в обеденный зал  отделяли кабинку, где  сидели Джек с  матерью.
Перевернутые стулья  украшали пустые  столы. На  дальней стене  висела
готическая  гравюра,  которая  натолкнула  Джека  на  воспоминание  об
«Умершем любимом» – фильме с участием его матери. Она играла  молодую,
очень  богатую  женщину,  вышедшую  замуж  за  темную   подозрительную
личность вопреки воле родителей. Ее избранник привез ее в большой  дом
на берегу океана и попытался довести до безумия. «Умерший любимый» был
более или менее  типичным для  Лили фильмом  – она  снялась во  многих
черно-белых фильмах, где неплохие, но давно забытые актеры  разъезжали
в «Фордах», не снимая шляп.

    Неоновая надпись над вельветовыми шторами гласила: «Это  отделение
закрыто».

    – Мрачновато здесь, верно? – спросила она.

    – Как  в  преисподней, –  ответил  Джек, и  она  засмеялась  своим
заразительным смехом.

    – Ох, Джеки, Джеки! –  она ласково поправила его чересчур  длинные
волосы.

    Он отвел ее руку, также улыбаясь (Боже, ее пальцы состояли из кожи
и костей. Она почти мертва, Джек!..)

    – Не трогай меня без разрешения.

    – Почему так строго?

    Они еще раз улыбнулись  друг другу. Джек не  помнил, когда бы  еще
ему так хотелось плакать или когда  бы он так сильно любил ее.  Что-то
новое открылось сейчас мальчику… возвращение к «Черным легким» – часть
этого.

    Принесли напитки. Она легонько коснулась его бокала своим.

    – За нас.

    – Хорошо.

    Они выпили. Официант принес меню. Лили небрежно просмотрела его.

    – Что бы вы предложили?

    – Рекомендую морской язык.

    – Принесите два.

    Джек был немного смущен, заказывая за  них обоих, но он знал,  что
мать хочет именно этого – после  ухода официанта он взглянул матери  в
глаза и увидел одобрение своему поступку.

    Принесли еду. Морской  язык с  лимоном был горячим  и вкусным.  Но
Лили едва прикоснулась к содержимому своей тарелки.

    – Занятия в школе начались две  недели назад, – Джек успел  съесть
половину порции. Глядя на большие желтые автобусы с надписью «Районная
школа Аркадии», он почувствовал  себя слегка виноватым, хотя  причиной
этому были обстоятельства.

    Лили выжидающе смотрела на  него. Она уже  выпила второй бокал,  и
официант принес третий.

    Джек передернул плечами.

    – Подумай, что я имею в виду.

    – Ты хочешь в школу?

    – Что? Нет! Не здесь.

    – Хорошо, – согласилась  она. – Потому что  у меня нет этих  твоих
чертовых справок, а без свидетельства о  рождении они тебя в школу  не
примут, приятель.

    – Не называй меня так, –  сказал Джек, но Лили даже не  улыбнулась
старой шутке.

    «Мальчик, почему ты  не в школе?  » Он оглянулся,  как будто  этот
голос прозвучал где-то рядом, а не в его сознании.

    – Что-нибудь не так? – спросила она.

    – Нет. Впрочем… в этом  чудесном парке, Стране Чудес, есть  старый
черный чудак. Славный малый… Он спрашивал, почему я не в школе.

    Она выпрямилась. Улыбка пропала с ее лица.

    – Что ты ему сказал?

    Джек пожал плечами.

    – Я сказал, что болен. Помнишь, так было с Ричардом? Доктор сказал
дяде Моргану, что  Ричард не должен  ходить в школу  шесть недель,  но
может гулять  на  улице. –  Джек  слегка  улыбнулся. –  Я  думаю,  ему
повезло.

    Лили немного расслабилась.

    – Я не люблю, когда ты разговариваешь с незнакомыми людьми, Джек.

    – Мама, он…

    – Мне  неважно,  кто  он.  Я не  хочу,  чтобы  ты  разговаривал  с
незнакомыми людьми.

    Джек подумал о чернокожем друге;  он представил себе его  стальные
волосы, изборожденное морщинами темное лицо; умные, светящиеся  глаза.
Он вспомнил их встречи  в Аркадии, где не  было никого, кроме них,  да
еще поодаль  два чудака  играли  в крокет,  сохраняя  глубокомысленное
молчание.

    Но  сейчас,  сидя  с  матерью  в  этом  ужасном  ресторане,  –  не
чернокожий мужчина, а он сам задал себе вопрос.

    Почему я не в школе?

    «Все  так,   как  она   сказала,  сынок.   Нет  ни   справок,   ни
свидетельства. Ты  думаешь, она  захватила сюда  твое свидетельство  о
рождении? Ты  так  думаешь? Она  слишком  торопится, и  ты  торопишься
вместе с нею. Ты…» – Ты что-нибудь получал от Ричарда? – обронила она,
и когда она закончила фразу, то к нему пришло это, и оно поразило, как
удар молнии. Его руки задрожали, стакан упал со стола и разбился.

    «Она почти мертва, Джек».

    Голос из песчаной воронки. Он звучал в голове Джека.

    Это был голос дяди Моргана. Не  возможно, не почти, не как  будто.
Это был настоящий голос. Голос отца Ричарда.

    По пути домой, в машине, она спросила:

    – Что произошло с тобой там, Джек?

    – Ничего. Мне почудился последний хит Джейн Круппа.

    –  Не  смейся  надо  мной,  Джеки,  –  она  выглядела  усталой   и
измученной. Между вторым  и третьим пальцами  правой руки была  зажата
сигарета. Она вела машину очень медленно  – чуть больше сорока миль  в
час – как всегда,  когда выпивала лишнее. Лили  сидела прямо, юбка  не
прикрывала  колени,  а  подбородок,  казалось,  нависал  над   рулевым
колесом. На  мгновение  она стала  похожа  на ведьму,  и  Джек  быстро
отвернулся.

    – Совсем нет, – промямлил он.

    – Что?

    – Я не смеюсь. Это было что-то вроде судороги. Мне очень жаль.

    – Все  в  порядке, –  ответила  она. –  Я  думала, это  связано  с
Ричардом Слоутом.

    – Нет.

    «Его отец говорил со мной из воронки в песке на берегу, вот и все!
Он говорил со мной в моих мыслях,  как в фильме, где ты слышала  голос
свыше. Он сказал мне, что ты почти мертва!.. » – Тебе его не  хватает,
Джек?

    – Кого? Ричарда?

    – Нет, папы Римского. Конечно, Ричарда.

    – Иногда. – Ричард Слоут ходил в  школу в Иллинойсе – одну из  тех
частных школ, учиться в которых очень престижно.

    – Ты увидишься с ним. – Лили взъерошила его волосы.

    – Мама, с тобой все  в порядке? – Эти  слова сами собой слетели  с
языка. Он почувствовал, как его пальцы впились в колени.

    – Да, – ответила она, прикуривая другую сигарету (она притормозила
до  двадцати  миль,  делая  это,  и  едущий  сзади  старый  грузовичок
нетерпеливо посигналил). – Все как нельзя лучше.

    – На сколько ты похудела?

    – Джеки, можно никогда не быть слишком худым, или слишком  полным.
– Она помолчала и улыбнулась  ему. Это была усталая, грустная  улыбка,
сказавшая ему все, что он хотел знать.

    – Мама!..

    – Хватит, –  оборвала она. –  Все нормально, и  не будем об  этом.
Попробуй найти мне какой-нибудь би-боп по приемнику.

    – Но…

    – Поищи би-боп, Джеки, и закрой рот.

    Радиостанция  Бостона  передавала  что-то  джазовое  в  исполнении
альт-саксофона. А  над  всем  этим  царил  океан.  Позже  Джек  увидел
гигантский  скелет  из  металлических  конструкций  на  фоне  неба.  И
очертания гостиницы «Альгамбра».

    Если это был их дом, то они были дома.

    3. СМОТРИТЕЛЬ ТЕРРИТОРИЙ

    На следующий день показалось солнце – тяжелое и яркое,  осветившее
пляж и  крыши. Волны  сверкали в  лучах света.  Джеку показалось,  что
солнечный свет здесь не такой, как  в Калифорнии – менее яркий,  более
холодный. Волны набегали  и вновь  возвращались в  океан, потом  опять
набегали, окаймленные золотой  полоской. Джек отошел  от окна,  привел
себя в порядок  и оделся; он  чувствовал, что пора  идти на  остановку
школьного автобуса. Семь-пятнадцать. Но,  конечно, в школу он  сегодня
не пойдет;  жизнь все  еще  не нормализовалась;  он  и его  мать,  при
желании, могли бы  спать по двенадцать  часов в сутки.  Ни уроков,  ни
домашних заданий… никаких дел, кроме приема пищи.

    Да и был ли сегодня учебный день? Джек споткнулся о ножку кровати,
и его охватила  паника: как узок  стал его мир…  Он не сообразил,  что
сегодня  суббота.  Мальчик  попытался  мысленно  вспомнить  какой-либо
примечательный день, и  стал отсчитывать дни  вперед. Если  допустить,
что это было воскресенье, то сегодня получается четверг. По  четвергам
он ходил в компьютерный класс  с мистером Бальго и занимался  спортом.
Но это было тогда, когда его жизнь  текла нормально. И хотя с тех  пор
прошло не более месяца, мальчику показалось, что минули годы…

    Из спальни он вышел в гостиную, раздвинул тяжелые шторы, и в  окно
хлынул свет, озарив всю комнату и заиграв на мебели. Потом Джек  нажал
на кнопку телевизора и опустился на кушетку. Прошло не менее  четверти
часа, а мать все еще спала. Наверное, виной тому выпитые накануне  три
бокала мартини.

    Джек отвел взгляд от двери комнаты матери.

    Двадцать минут спустя он тихо постучал в ее дверь.

    – Мам? – В ответ  прозвучало сонное бормотание. Мальчик  распахнул
дверь.  Лили  раскинулась  на  подушках  и  из-под  полуприкрытых  век
смотрела на него.

    – Доброе утро, Джеки! Который час?

    – Около восьми.

    – О, Боже. Ты голоден? – Она села и начала кулаками тереть глаза.

    – Слегка. Меня тошнит от скуки. Я надеялся, что ты скоро встанешь.

    – Мне бы  не хотелось  подниматься. Как ты  полагаешь? Спустись  в
столовую и позавтракай. А потом  прогуляйся на пляж, ладно? Если  дашь
мне еще часок поспать, то твоей маме будет значительно лучше.

    – Хорошо, – сказал он. – Конечно. Увидимся позже.

    Ее голова покоилась на подушке.

    Джек выключил  телевизор, и,  проверив, есть  ли в  кармане  ключ,
вышел из комнаты.

    В лифте пахло  камфарой и аммиаком  – горничная разлила  химикаты.
Дверь открылась:  сидящий за  конторкой  клерк взглянул  на него  и  с
отвращением отвернулся.  Даже если  ты  ребенок кинозвезды,  не  стоит
стараться выделиться, сынок… А почему ты не в школе?

    Джек вошел в  столовую и  увидел ряды пустых  столов в  полутемном
зале.  Официантка  в  белой  блузке  и  красной  плиссированной   юбке
взглянула на него и отвернулась. В другом конце зала завтракали бедные
пожилые супруги. Других желающих поесть не было. Когда Джек  посмотрел
на них, старик разрезал на четыре части крутое яйцо, ухаживая за своей
женой.

    – Столик на  одного? – позади  него материализовалась  официантка,
протягивая меню.

    – Я передумал, прошу прощения, – Джек вышел.

    Кафе, магазины – все здесь  пребывало в запустении. Бармен  умирал
от скуки, глядя на поджаривающиеся  в гриле ломтики ветчины. Лучше  он
подождет, пока  проснется  мать;  нет,  он  лучше  пойдет  и  купит  в
каком-нибудь магазине пирожок и пакет молока.

    Джек с  усилием толкнул  тяжелую дверь  и вышел  из гостиницы.  На
секунду солнечные  лучи ослепили  его. Спустившись  по ступенькам,  он
направился через небольшой парк к выходу из гостиницы.

    Что будет, если она умрет? Что будет  с ним – куда он пойдет,  кто
будет о нем заботиться, если вдруг произойдет ужаснейшая из вещей, – и
она умрет в этой гостиничной комнате, умрет, как все вокруг умирают???

    Джек тряхнул  головой, желая  отогнать от  себя эти  мысли. Он  не
должен плакать, он  не должен думать  о «Тэрритун» и  о том, как  мать
похудела. Он гнал от себя мысль о том, как, в сущности, она беспомощна
и нуждается в том, чтобы ею руководили.

    Джек шел быстро,  почти бежал,  засунув руки в  карманы. «Она  все
время куда-то спешит, сынок,  и ты спешишь вместе  с нею». Спешит,  но
откуда? И куда? Неужели сюда, в это пустынное местечко?

    Он добрался до центральной  улицы городка. Перед глазами  мальчика
стоял водоворот, увлекающий его  в бездну, в  которой нет спасения.  В
пустом  пространстве  парила   чайка,  широко   раскрыв  крылья.   Она
высматривала себе добычу. Джек увидел на шоссе ее расплывчатую тень.

    Где-то здесь, в Стране Чудес, был Лестер – Смотритель  Территорий,
чернокожий с  серебристо-седыми  волосами  и  изборожденным  морщинами
лицом. Именно  Смотритель был  нужен  Джеку сейчас.  Это было  так  же
очевидно, как  внезапно прозвучавший  внутри мальчика  голос отца  его
друга Ричарда.

    Кричала  чайка,   волны  искрились   под  лучами   солнца.   Джеку
показалось,  что  и   Смотритель,  и  дядя   Морган  –  фигуры   почти
аллегорически противоположные,  как  если  бы  они  были  скульптурами
«НОЧЬ» и «ДЕНЬ», «ЛУНА» и «СОЛНЦЕ"… свет  и тьма. С тех пор, как  Джек
понял, что его отец нашел бы общий язык со Смотрителем Территорий,  он
почувствовал к этому человеку удивительное доверие. Ну а дядя  Морган…
он являлся  как  будто  другой ипостасью  бытия.  Жизнь  дяди  Моргана
заполняли бизнес, сделки, деловые операции; он был так самолюбив,  что
не мог пережить даже  проигрыш в теннис.  Это целиком унаследовал  его
сын, тяжело страдавший, если проигрывал хоть пенни. Джек подумал,  что
дядя Морган иногда мошенничает  в игре… и он  не тот человек,  который
достойно примет поражение.

    НОЧЬ и ДЕНЬ, ЛУНА и СОЛНЦЕ,  ТЬМА и СВЕТ, и светлым началом  здесь
был чернокожий  старик.  Чем дольше  Джек  думал об  этом,  тем  ближе
подступал к нему страх. Он ускорил шаг и побежал.

Мальчик увидел  Смотрителя. Тот  стоял  на коленях  позади  серого
здания и  соединял концы  оборванного  провода. Седая  голова  старика
склонилась  до  земли,  спина,  обтянутая  зеленой  рабочей   курткой,
сгорбилась, башмаки напоминали два  комка грязи. Мальчик вдруг  понял,
что вряд  ли  сможет  рассказать что-нибудь  старому  сторожу.  Скорее
всего, он  вообще  ничего  не  расскажет.  Смотритель  зачистил  ножом
оголенный конец провода, и соединил его с другим. Джек наблюдал за его
работой. Безумием было думать,  что Смотритель действительно  способен
чем-нибудь ему помочь. Чем он поможет, старый привратник в заброшенном
парке?

    Потом Смотритель оглянулся и заметил присутствие мальчика. На  его
лице засветилась  доброжелательная улыбка.  Джек почувствовал  себя  в
безопасности.

    – Странник Джек, – сказал Смотритель. – А я-то уж было  испугался,
что ты забыл ко мне дорогу, хотя мы и стали друзьями. Рад вновь видеть
тебя, сынок.

    – И я, – ответил Джек. – Я тоже рад тебя видеть.

    Смотритель  спрятал  нож  в  карман  и  с  неожиданной   легкостью
выпрямился.

    – Эта тишина  давит на  уши, –  сказал он,  окинув Джека  ласковым
взглядом. –  Я  как  раз  сейчас думал  об  этом.  Старый  добрый  мир
становится все хуже. Путешественника Джека это тревожит. Верно?

    – Да, что-то  в этом роде,  – начал  Джек. Он еще  не продумал  до
конца, как рассказать о  тревожащих его вещах.  Это не укладывалось  в
обычные фразы,  потому  что в  обычных  фразах все  выглядело  имеющим
смысл! Раз… два…  три… Жизнь  Джека сейчас не  укладывалась в  обычные
рамки. Невысказанные слова рвались из груди наружу.

    Он с отчаянием  посмотрел на  стоящего перед  ним высокого  седого
человека. Руки  Смотритель  засунул  глубоко в  карманы;  седые  брови
нахмурились,  образуя  глубокую   вертикальную  складку.  Взгляд   его
светлых, почти  бесцветных  глаз  встретился со  взглядом  Джека  –  и
внезапно мальчику опять стало легче. Он не понимал, отчего именно,  но
Смотрителю  удавалось   управлять  его   чувствами;  как   будто   они
встретились не неделю, а много лет назад, и сказали друг другу гораздо
больше, чем просто несколько слов.

    – Ну, на  сегодня хватит  работать, – сказал  Смотритель, глядя  в
сторону Альгамбры. – Еще немного, и я упаду от усталости. Ты ведь  еще
не видел мою контору?

    Джек покачал головой.

    – Пора немного отдохнуть, мальчик. Я уверен, пора.

    Они миновали волнорез и пошли  по выгоревшей траве, направляясь  к
строениям в дальнем  конце парка.  Смотритель удивил  Джека: он  начал
напевать песенку:

    Путешественник Джек,  Путешественник  Джек, Ты  уедешь  навек,  ты
уедешь навек.  Очень  труден твой  путь,  очень долог  твой  путь,  Но
гораздо труднее назад повернуть.

    «Это не совсем  пение, –  подумал Джек,  – а  нечто среднее  между
пением и речитативом».  Он вслушивался не  в слова, а  в звуки  голоса
Смотрителя.

    Очень труден, дружок, очень долог твой путь Не пытайся, не сможешь
назад повернуть.

    Исподтишка Смотритель поглядывал на Джека.

    – Почему ты  так называешь меня?  – спросил его  Джек. – Почему  я
Путешественник? Потому что я приехал из Калифорнии?

    Они дошли до  билетных касс  у входа в  аттракционы, и  Смотритель
вынул руки из  карманов своих  широченных рабочих  брюк, крутнулся  на
каблуках и лихо перемахнул через невысокую голубую ограду. Быстрота  и
грациозность его движений  были почти  театральными –  может быть,  он
знал, что Джек только сейчас собирался задать ему важный вопрос?

    Ты уйдешь  – мы  запомним прощальный  твой взгляд;  Никогда ты  не
сможешь вернуться назад.

    Пел Смотритель.

    – Что? – переспросил Джек. – Вернуться назад? Я не понимаю, о  чем
ты поешь!

    Его удивило, что  Смотритель ответил  ему не  песенкой, а  обычным
голосом:

    – Хорошо, что ты не помнишь нашу предыдущую встречу, Джек.

    – Нашу встречу? Где это было?

    – В Калифорнии. Да-да, мне кажется, именно там. Ничего, что ты  не
помнишь, Путешественник Джек. Это продолжалось всего несколько  минут.
И было  это…  дай вспомнить…  четыре-пять  лет тому  назад.  В  тысяча
девятьсот семьдесят шестом.

    Джек  с  удивлением  уставился  на  старика.  В  тысяча  девятьсот
семьдесят шестом? Ему тогда было всего шесть лет.

    – Я покажу тебе мою контору,  – сказал Смотритель, и прошел  через
турникет  к   аттракционам.  Джек   последовал  за   ним,   оценивающе
разглядывая  прекрасную  осанку  спутника  и  удивляясь  легкости  его
походки. Со спины Смотрителю нельзя было дать более двадцати.

    Потом сторож  остановился, освещенный  яркими лучами  солнца, и  в
глаза бросились посеребренные старостью волосы спутника. Джеку  пришло
в голову, что Смотритель Территорий – это ключик к его снам и ко всему
происходящему.

    Семьдесят шестой год?  Калифорния? Он был  уверен, что никогда  не
встречал Смотрителя в Калифорнии…  а мысли его уже  были далеко, и  из
глубин  памяти  вставали  картины  тех  дней,  когда  он,  шестилетний
мальчик, катал игрушечную машинку на ковре в офисе своего отца… отец и
дядя Морган непонятно говорили о снах и видениях.

    «У  них  есть  магия,  как   у  нас  –  физика,  верно?   Аграрное
государство,  использующее  магию  вместо  науки.  Ты   представляешь,
сколько пользы мы могли бы им  принести, дав хотя бы электричество.  А
если дать современное оружие этим  славным ребятам? Что ты думаешь  по
этому  поводу?  »  «Подожди,  Морган,  у  меня  есть  мысли,  которые,
очевидно, еще не пришли тебе в голову…» Джек услышал голос отца, и это
видение показалось  ему удивительно  реальным.  Он вновь  поспешил  за
Смотрителем,  который  открыл  дверь  маленькой  красной  сторожки   и
выглядывал изнутри, странно улыбаясь.

    – В твоей  голове что-то сидит,  Путешественник Джек. Что-то,  что
мешает тебе, как назойливая  муха. Давай зайдем внутрь,  и ты мне  все
расскажешь.

    Он улыбался  все  шире. Джек  мог  бы повернуться  и  убежать,  но
Смотритель излучал доброжелательность и гостеприимство – все  морщинки
на его лице светились, – и мальчик вошел вслед за ним.

    «Офис» Смотрителя  изнутри, как  и снаружи,  был выкрашен  красной
краской. Не  было ни  стола, ни  телефона. Две  тусклые лампочки  едва
освещали помещение. Посреди комнаты стоял деревянный вертящийся  стул,
компанию ему составлял другой стул, обитый прочной тканью.

    Ручки стула подверглись, казалось, нашествию нескольких  поколений
кошек: лохмотья ткани свисали вниз, образуя бахрому; деревянные спинки
были изрезаны множеством чьих-то инициалов. Никудышная мебель. В одном
углу стояли две стопки книг, покрытых  толстым слоем пыли, в другом  –
старенький проигрыватель  и  электрический обогреватель.  Взглянув  на
последний, Смотритель сказал:

    – Пришел бы ты сюда в январе-феврале, парень, ты бы понял, зачем я
его купил. Здесь бывает очень холодно!

    Но Джек в это время рассматривал картинки, украшавшие стены.  Все,
кроме одной,  были вырезками  из  журналов. Обнаженные  женские  груди
размером с арбуз  на фоне  унылых деревьев и  вереница снятых  крупным
планом ног.  Некоторые из  женщин были  не моложе  его матери,  другие
казались всего несколькими годами старше самого Джека. Глаза  мальчика
скользили по  их лицам  –  молодым и  не  очень молодым,  по  розовым,
шоколадно-коричневым  или  медово-золотистым  телам,  и  Джек  немного
смущался стоящего за спиной Смотрителя. Потом его взгляд наткнулся  на
пейзаж посреди  фотографий обнаженных  тел, и  у мальчика  перехватило
дыхание.

    Это тоже  была  фотография, но,  она,  казалось, была  объемной  и
манила Джека к себе. Поросшая  равнина с возвышающимися вдали  горами.
Над горами – необыкновенно яркое небо. Мальчик явственно  почувствовал
всю свежесть этого пейзажа.  Он узнал это место.  Он никогда не  бывал
там, но узнал его. Это место было в одном из его снов.

    –  Нравится?  –  голос  Смотрителя  вернул  Джека  к   реальности.
Европейская женщина, повернувшись спиной к камере, улыбалась ему через
плечо. «Да», – подумал Джек.

    – Очень миленькое личико, – продолжал Смотритель. – Я сам  наклеил
его  сюда.  Все  эти  девочки  встречают  меня,  когда  я  вхожу.  Они
напоминают мне о временах, когда я к чему-то стремился.

    Мальчик и старик посмотрели друг на друга.

    – Ты знаешь это место? – спросил  Джек. – То есть, ты знаешь,  где
это?

    – Может да, а может быть  и нет. Возможно, это Африка –  например,
Кения. А может, мне это  только кажется. Садись, Путешественник  Джек.
Выбирай стул поудобнее.

    Джек поставил стул так, чтобы видеть пейзаж.

    – Это Африка ?

    – Может быть и что-нибудь поближе. Возможно, это место, где  можно
очутиться всегда, когда пожелаешь.

    Джек внезапно  почувствовал,  что  весь дрожит.  Он  сжал  руки  в
кулаки, и дрожь переместилась куда-то в низ живота.

    Он уже не  знал, хочет  ли дальше смотреть  на пейзаж,  но все  же
вопросительно поглядывал на Смотрителя, вертящегося на стуле.

    – Но это не Африка, нет?

    – Я не знаю. Возможно… Я  дал этому месту свое название, сынок.  Я
зову его Территориями.

    Джек опять  взглянул  на  фотографию  –  длинная  равнина,  низкие
коричневые горы. ТЕРРИТОРИИ. Да, это название подходило.

    «У  них  есть  магия,  как   у  нас  –  физика,  верно?   Аграрное
государство… современное оружие для  этих славных ребят…» Дядя  Морган
фантазировал. Его отец отвечал ему:

    «Мы должны подумать о том, как попадем туда, дружище… помни, мы  в
долгу у  них, в  неоплатном  долгу…» –  Территории? –  переспросил  он
Смотрителя.

    – Воздух, как лучшее из вин в бокале миллионера. Приятный  дождик.
Да, сынок, вот это местечко!

    – Ты там был? – спросил Джек, надеясь на утвердительный ответ.  Но
Смотритель обескуражил мальчика: он просто улыбнулся ему, и теперь это
была настоящая улыбка.

    После паузы старик сказал:

    –  Я   никогда  нигде   не   бывал,  кроме   Соединенных   Штатов,
Путешественник Джек.  Даже во  время войны.  Никогда не  бывал  дальше
Техаса и Алабамы.

    – Откуда  же  ты  знаешь  про… про  Территории?  –  название  Джек
выговорил с трудом.

    – Человек моего типа слушает всякие рассказы. Рассказы о двуглавых
попугаях, крылатых людях, оборотнях и королевах. Больных королевах.

    «…Магия, как у нас – физика, верно? »

    Ангелы и оборотни.

    – Я  знаю истории  об оборотнях,  – сказал  Джек. –  Про них  даже
мультфильмы есть. Но все это глупости.

    – Возможно. Но я слыхал, что  если один человек сажает в ту  землю
редиску, то другой человек в полумиле оттуда может услышать запах этой
редиски – так чист и прозрачен воздух.

    – Но ангелы…

    – Люди с крыльями.

    – И больные королевы, – Джек попытался все сказанное превратить  в
шутку – «человек, ты говоришь глупости, брось шутить».

    Но тут же ему стало тошно от собственных слов. Он вспомнил  черный
глаз чайки, таящий  в себе смертельную  угрозу; и услышал  насмешливый
голос  дяди  Моргана,  спрашивающий,  как  Джек  собирается  поставить
королеву Лили на ноги.

    Королеву кинематографа. Королеву Лили Кэвэней.

    – Да, – медленно произнес Смотритель. – Кругом множество  проблем,
сынок. Больная Королева… она может умереть. Умереть, сынок. И не один,
а два мира ждут, сможет ли кто-нибудь спасти ее.

    Джек застыл с  раскрытым ртом.  Своими словами  сторож ударил  его
ниже пояса. Спасти  ее? Спасти его  мать? Им овладела  паника: как  он
может спасти  ее?  И  значат  ли  все  эти  безумные  слова,  что  она
действительно умирает в своей комнате?

    – Перед  тобой поставлена  задача, Странник  Джек, –  говорил  ему
Смотритель.  –  И  это  святая  правда.  Мне  бы  хотелось  что-нибудь
изменить, но я не в силах.

    – Не знаю,  о чем  ты говоришь,  – ответил  Джек. Он  взволнованно
дышал. В  углу  комнаты он  заметил  гитару, лежащую  возле  надувного
матраса. «Смотритель спит с гитарой», – подумал мальчик.

    – Чудеса, – сказал Смотритель. – Придет время, и ты узнаешь, что я
имею в виду. Ты знаешь гораздо больше, чем тебе кажется.

    – Вовсе нет,  – начал, было,  Джек, но внезапно  замолк. Он  вдруг
вспомнил что-то, и  перепугался пуще прежнего.  Другая часть  прошлого
навалилась на  него и  завладела им.  Это было  воспоминание о  сцене,
которая почудилась ему  вчера утром  у лифта,  когда он  никак не  мог
нажать кнопку.

    – Я думаю,  пора подкрепиться, –  предложил Смотритель, копаясь  в
шкафчике.

    Джек вновь увидел двух ничем не примечательных мужчин,  пытающихся
затолкнуть его  мать  в  машину.  Ветви  деревьев  шумели  над  крышей
автомобиля.

    Смотритель тем  временем извлек  из  шкафчика пинтовую  бутылку  и
стакан. Сквозь темно-зеленое стекло  просматривалось еще более  темное
содержимое.

    – Это поможет тебе, сынок. Один глоток – и ты сможешь оказаться  в
других местах, и выполнишь свою задачу.

    – Я больше  не могу  у тебя  оставаться, –  Джеку было  необходимо
вернуться в Альгамбру.  Старик удивленно взглянул  на него, и  спрятал
бутылку в шкафчик. Джек вскочил на ноги.

    – Я беспокоюсь, – воскликнул он.

    – О своей маме?

    Джек кивнул, направляясь к двери.

    – Тогда поспеши,  и убедись, что  с ней все  в порядке. Ты  можешь
вернуться сюда в любое время, Странник Джек.

    – Ладно, –  буркнул мальчик  и добавил:  – Мне  кажется… Я  помню,
когда мы встречались раньше.

    – О-о-о,  глупая  твоя  голова, –  улыбнулся  Смотритель  –  Этого
никогда не было.  Мы впервые  встретились с тобой  на прошлой  неделе.
Беги к маме, и не забивай голову всякой ерундой.

    Джек выскочил  из  сторожки  и помчался  по  тропинке,  ведущей  к
городку. Над тропинкой он увидел  буквы ЯИДАКРА. Ночью они  загорались
разноцветными огнями,  и  название  парка было  видно  отовсюду.  Джек
заставлял себя бежать быстрее и быстрее, иногда даже казалось, что  он
сейчас взлетит.

    Тысяча девятьсот семьдесят шестой. Джеку вспомнился один  июньский
полдень на Родео  Драйв. Июньский? Июльский?..  Он не мог  припомнить,
куда направлялся тогда.  К приятелю?  Это не имело  значения. Это  был
период, когда впервые за много месяцев после смерти отца в  результате
несчастного случая на охоте он не думал о нем. Джеку было тогда только
семь лет, но он знал,  что у него отняли  часть детства, и мог  понять
переживания своей матери.

    Событие этого полудня  летом 1976 года  изменило его жизнь.  После
него Джек полгода спал при свете; в темноте его мучили кошмары.

    В нескольких шагах  от дома Сойеров  из-за угла внезапно  выскочил
автомобиль. Он был зеленого  цвета, и его марка  была не «Мерседес»  –
больше Джек не  помнил ничего. Человек  за рулем выглядывал  в окно  и
улыбался мальчику.  Первой  мыслью  Джека было,  что  он  знает  этого
человека   –   это   же   Фил   Сойер   собственной   персоной   хочет
поприветствовать сына. В улыбке  человека было что-то  притягательное.
Другой человек, сидящий рядом  с водителем, рассматривал Джека  сквозь
толстые темные  стекла  очков.  На  нем  был  отличный  белый  костюм.
Водитель с улыбкой обратился к Джеку:

    – Сынок, как проехать  к отелю «Беверли  Хиллз"? – Это  показалось
Джеку очень странным. Он указал направление вверх по улице. Отель  был
так близко,  что отец,  бывало, назначал  там деловые  встречи еще  до
завтрака.

    – Прямо вверх? – все еще улыбаясь, переспросил водитель.

    Джек кивнул.

    – Ты отличный  умный маленький  паренек, – сказал  ему мужчина,  а
другой спросил:

    – Это далеко?

    Джек отрицательно помотал головой.

    – Наверное, в нескольких шагах отсюда?

    – Да.

    Джеку стало  неуютно. Водитель  все еще  улыбался, но  улыбка  его
сейчас была  тяжелой  и  пустой.  И пассажир  также  смотрел  на  него
неприветливо.

    – Может быть, в пяти шагах? В шести? Что ты сказал?

    – Около пяти или шести, я думаю, – сказал Джек и попятился назад.

    – Ну,  мне бы  хотелось отблагодарить  тебя, паренек,  –  произнес
водитель. – Ты, конечно, любишь конфеты? – Он протянул в окно сжатую в
кулак ладонь, потом разжал ее: там была карамелька.

    – Это тебе. Возьми же!

    Джек нерешительно шагнул  вперед; в голове  у него звучали  тысячи
предостережений насчет  незнакомых мужчин  и конфет.  Но этот  мужчина
сидел в машине. Если он попытается что-нибудь сделать, то раньше,  чем
он откроет дверцу, Джек успеет  убежать. Мальчик сделал еще один  шаг.
Он взглянул мужчине в глаза; они были голубого цвета, но взгляд их был
тяжелым, как  и  улыбка.  Инстинктивно Джек  почувствовал,  что  нужно
опустить руку и уйти. Его рука застыла в дюйме от карамельки. Затем он
потянулся к ней пальцами.

    Рука водителя схватила его, и  пассажир в очках громко  засмеялся.
Испугавшись, мальчик взглянул в глаза державшего его мужчины и увидел,
что они начали менять цвет от голубого к желтому.

    Потом они  стали  совсем  желтыми.  Человек  с  соседнего  сиденья
распахнул  дверцу  и  обошел  автомобиль.  На  его  шелковом  галстуке
красовалась маленькая золотая  булавка. Джек  попытался вырваться,  но
шофер еще холоднее ухмыльнулся и крепче схватил его.

    – Нет! – кричал мальчик. – ПОМОГИТЕ!

    Человек в темных очках открыл дверцу со стороны Джека.

    – ПОМОГИТЕ МНЕ! – завопил мальчик.

    Мужчина начал  заталкивать его  в салон.  Джек брыкался,  все  еще
крича, но мужчина  крепко держал  его. Он попытался  оторвать от  себя
цепкие руки незнакомца, и с ужасом почувствовал под пальцами не  кожу,
а нечто, больше всего напоминающее когти. Джек заорал, что есть мочи.

    С улицы послышался громкий голос:

    – Эй, оставьте мальчика в покое! Слышите, вы?!

    Джек вырывался изо всех сил. К ним уже бежал высокий худой негр  и
что-то кричал. Мужчина, державший Джека, отшвырнул мальчика на тротуар
и нырнул в машину. За спиной спасительно хлопнула дверца машины.

    – Поехали, поехали, – заторопился водитель, нажимая на газ.

    Белый костюм перепрыгнул на  переднее сидение, машина сорвалась  с
места и помчалась в сторону  Родео Драйв, чуть не  сбив с ног парня  в
теннисных туфлях.

    Джек поднялся с  тротуара. Он  чувствовал себя  ужасно. Мужчина  в
костюме «сафари» наклонился к нему и спросил:

    – Кто они? Ты их знаешь?

    Мальчик отрицательно покачал головой.

    – Как ты себя чувствуешь?  Мы сейчас вызовем полицию? –  предложил
он. Джек покачал головой.

    – Не  могу поверить,  – сказал  мужчина. –  Ты живешь  здесь?  Мне
кажется, я видел тебя раньше.

    – Я Джек Сойер. Вот мой дом.

    – Белый дом, – констатировал  мужчина. – Ты ребенок Лили  Кэвэней.
Если хочешь, я отведу тебя домой.

    – Где другой человек? – спросил  его Джек. – Тот, который  кричал.
Негр…

    Он сделал пару нетвердых шагов и огляделся. Улица была пуста.

    Негром, бежавшим к автомобилю, был Лестер, Смотритель  Территорий.
Он тогда  спас  мне жизнь,  понял  Джек, и  изо  всех сил  помчался  к
гостинице.

    – Ты  завтракал?  –  спросила мать,  выпуская  колечки  дыма.  Она
повязала на  голову шарф,  напоминающий тюрбан,  и лицо  ее  выглядело
чужим и незнакомым. Недокуренная сигарета  была зажата между вторым  и
третьим пальцами, потом она погасила ее.

    – Нет, не совсем, – ответил он, заглядывая в ее спальню.

    – Скажи ясно – да или нет,  – она рассматривала себя в зеркало.  –
Неопределенность убивает меня.

    В зеркале отразилось ее болезненно бледное лицо.

    – Нет.

    – Хорошо,  тогда  подождем  минутку, и  когда  твоя  мама  наведет
красоту, она проводит тебя вниз и купит все, что ты пожелаешь.

    – Ладно, – сказал он. – Ужасно не хотелось там быть одному.

    – Я знаю,  чего ты испугался…  – Она изучала  свое отражение. –  Я
думаю, тебе стоит подождать в гостиной. Я хотела бы сделать это  сама,
без посторонних взглядов. Знаешь, маленькие женские хитрости…

    Джек, ни слова не говоря, вышел в гостиную.

    Когда зазвонил телефон, Джек подскочил от неожиданности.

    – Подойти? – крикнул он.

    – Да, пожалуйста, – донесся ее приглушенный голос.

    Джек снял трубку.

    – Алло!

    – Привет, дружок, наконец-то я дозвонился, – сказал дядя Морган. –
Что, во имя Господа, случилось с головой твоей мамы? Она здесь? Я хочу
поговорить с ней. Мне не важно, что она при этом скажет, но она должна
поговорить со мной. Извини меня, дружок.

    Джек держал  трубку в  руке.  Ему хотелось  повесить ее,  сесть  в
машину и уехать с матерью в другую гостиницу в другом штате. Но он  не
повесил трубку. Он позвал:

    –  Мам,  дядя  Морган  на  проводе.  Он  говорит,  что  ты  должна
поговорить с ним.

    Она помолчала, и  Джеку захотелось  увидеть ее  лицо. Наконец  она
сказала:

    – Я сейчас подойду, Джеки.

    Джек уже знал, что нужно делать. Его мать прикрыла двери  спальни;
он услышал,  как  она приблизилась  к  стоящему на  туалетном  столике
телефону и сняла трубку.

    – Порядок, Джеки, – донеслось из-за двери.

    – Порядок, –  откликнулся он  и зажал ладонью  микрофон, чтобы  не
было слышно его дыхания.

    – Большие неприятности,  Лили, –  сказал дядя  Морган. –  Ужасные.
Если бы ты до сих пор снималась  в картинах, мы бы избежали их. Ты  не
думаешь, что давно пора вернуться к нормальной жизни?

    – Как ты нашел меня? – спросила она.

    – Думаешь,  тебя  тяжело найти?  Погоди,  Лили, я  заберу  тебя  в
Нью-Йорк. Хватит тебе убегать.

    – По-твоему, я убегаю?

    – Твоя жизнь  не бесконечна, Лили,  и я не  могу тратить все  свое
время, разыскивая тебя. Эй, парень, повесь трубку! Твой сын никогда не
вешает трубку второго аппарата.

    – Всегда он вешает.

    Джек услыхал, как колотится его сердце.

    – Повесь трубку, парень, – обратился к нему жесткий голос  Моргана
Слоута.

    – Не будь смешным, Слоут, – сказала мать.

    – Я скажу тебе, что смешно! Смешно было забираться на этот курорт,
когда ты должна лежать в больнице, вот что смешно! Господи, ведь  наше
дело стоит миллионы! Я позабочусь об образовании твоего сына, и  видит
Бог, я это сделаю. Ты же этому только препятствуешь.

    – Я не хочу больше разговаривать с тобой, – заявила Лили.

    – Не хочешь,  но будешь. Я  приеду сюда и  помещу тебя в  больницу
силой.  Мы  занимаемся  ангажементами,  Лили.  Ты  владеешь  половиной
компании, и  Джек унаследует  эту  половину после  тебя. Я  хочу  быть
уверенным, что о Джеке позаботятся. И если ты думаешь, что та дурость,
которую ты делаешь в этом чертовом Нью-Хэмпшире – это забота о  Джеке,
то ты еще серьезнее больна, чем полагаешь.

    – Чего ты хочешь, Слоут? – устало спросила Лили.

    – Ты  знаешь,  чего  я хочу.  Я  хочу  заботиться о  вас.  Я  хочу
заботиться о Джеке,  Лили. Я дам  ему ежегодно пять  тысяч долларов  –
подумай об этом, Лили. Я хочу, чтобы он поступил в хороший колледж. Ты
ведь даже не записала его в школу.

    – Ты идиот, – проговорила мать.

    – Это не ответ, Лили. Ты должна мне помочь.

    – Какое тебе до нас дело, Слоут?

    – Ты прекрасно это знаешь, черт побери! Я защищаю твои интересы  в
компании «Сойер  и  Слоут».  В понедельник  я  закончу  разбираться  с
бумагами, и потом позабочусь о тебе.

    – Как  ты уже  позаботился о  Томми Вудбайне?  – спросила  она.  –
Иногда я думаю, что тебе и  Филу слишком везло, Морган. Вспомни,  ведь
когда-то вы были очень бедны, и клиентами у вас были только  несколько
третьеразрядных комиков и актеров-неудачников, да парочка непризнанных
сценаристов. Но жизнь была гораздо лучше, чем сейчас!

    – Боже, что ты мелешь? – заорал дядя Морган. – Ты не отдаешь  себе
отчета! – Он взял себя  в руки. – И при  чем здесь Томми Вудбайн?  Это
недостойно даже тебя, Лили.

    – Я собираюсь повесить трубку, Слоут. Держись подальше от меня.  И
держись подальше от Джека.

    – Ты должна лечь в больницу, Лили! Вся эта беготня…

    Его мать бросила трубку, не дослушав. Джек быстренько проделал  то
же самое. Затем он сделал несколько шагов  к окну, как будто и не  был
около телефона. В спальне царила тишина.

    – Мама! – позвал он.

    – Да, Джеки? – он едва услышал ее голос.

    – С тобой все в порядке?

    – Со мной?  Конечно, –  ее шаги  приблизились к  двери, которая  с
шумом распахнулась. Их  взгляды встретились –  две пары голубых  глаз.
Лили придерживала рукой дверь. Взгляды  столкнулись вновь, и от  этого
стало неуютно. – Конечно, все в порядке. А что могло случиться?

    Их разделяло знание чего-то,  но чего? Джек  удивился бы, если  бы
она узнала,  что он  подслушивал разговор;  но потом  подумал, что  их
разделяет ее болезнь.

    – Ладно, – дипломатично сказал  он. Болезнь матери, о которой  они
никогда не  говорили, вдруг  выросла  между ними.  –  Я не  знаю.  Мне
показалось, что дядя Морган… – он запнулся.

    Лили молчала, и Джек сделал еще одно открытие. Она боялась так же,
как и он.

    Мать достала сигарету и прикурила. В ее глазах промелькнуло что-то
новое.

    – Не обращай внимания, Джек. Я не думаю, что на самом деле похоже,
будто я убегаю от него. Дядя Морган любит пугать меня. – Она выдохнула
сизый дым. – Я  боюсь, что у  меня пропал аппетит.  Почему бы тебе  не
спуститься вниз и не позавтракать одному?

    – Пойдем со мной, – попросил он.

    – Я хочу побыть одна, Джек. Постарайся это понять.

    «Постарайся это понять.

    Поверь мне».

    Эти слова имели какой-то иной смысл.

    – К твоему возвращению я приду в себя, – сказала она. – Обещаю.

    А на самом деле она говорила: «Я хочу закричать, я больше не  могу
сдерживаться, уходи, уходи! » – Принести тебе что-нибудь?

    Она покачала  головой,  натянуто  улыбаясь  ему,  и  он  вышел  из
комнаты, хотя тоже не хотел завтракать. По коридору он дошел до лифта.
Оставалось только одно место,  куда можно пойти, и  он сразу же  понял
это.

    Смотрителя Территорий не было в  его «офисе». Его вообще нигде  не
было видно. Джек беспомощно оглядел залитый солнцем парк. Ему стало не
по  себе.   Со  Смотрителем   что-нибудь  случилось?   Это,   конечно,
невероятно, но что, если дядя  Морган узнал о Смотрителе (что  узнал?)
и… Джек мысленно увидел фургон  «ДИКОЕ ДИТЯ», выезжающий из-за угла  и
набирающий скорость.

    Он размышлял куда  пойти. Мысленно он  видел отраженного в  тысяче
зеркал дядю Моргана,  превращающегося в  разлагающееся чудовище.  Джек
бросился прочь  от  этого видения,  он  бежал в  надежде  на  какое-то
чудесное спасение.  Впереди  показалось  круглое  строение  из  белого
кирпича.

    Оттуда доносились ритмичные звуки – топ, топ, топ. Мальчик побежал
на эти звуки. Он с трудом отыскал дверь и распахнул ее.

    Джек ступил в  темноту, и звуки  стали отчетливее. Темнота  вокруг
него меняла формы, обретая причудливые  очертания. Он протянул руку  и
коснулся парусины. Внезапно его осветил яркий желтый луч.

    – Странник Джек, – произнес голос Смотрителя.

    Джек повернулся  на голос  и увидел  старика-сторожа, сидящего  на
земле возле старой  испорченной карусели.  В руках  он держал  гаечный
ключ, а перед  ним лежала  деревянная карусельная  белая лошадка,  как
будто сделанная из чистого серебра. Смотритель осторожно положил  ключ
на землю.

    – Теперь ты готов поговорить, сынок? – спросил он.

    4. ДЖЕК РЕШАЕТСЯ

    – Говори, Странник Джек, – и Смотритель отбросил ключ и подошел  к
нему. – Говори, сынок, облегчи душу.

    Но Джек ничего не мог сказать. Внезапно на него нахлынула  горечь,
слезы подступили  к  горлу  и мальчик  почувствовал,  что  сердце  его
разорвется, если он не заплачет.

    – Поплачь, Странник  Джек, – Смотритель  обнял его. Джек  прижался
горячим, мокрым от слез лицом к рубашке старика и ощутил исходящий  от
него мужской запах. Он обхватил Смотрителя руками и еще крепче  приник
к нему.

    –  Плачь,  и  тебе  станет  легче,  –  сказал  Смотритель,  баюкая
мальчика. –  Так  бывает, я  знаю.  Я  знаю, как  далеко  ты  побывал,
Странник Джек, и как далеко тебе еще  нужно идти, и как ты устал.  Так
что плачь, и тебе станет легче.

    Джек не вникал  в смысл  слов, но голос,  произносящий эти  слова,
успокаивал и утешал его.

    – Моя мама действительно больна, – выдохнул он в грудь Смотрителя.
– Я думаю, она  приехала сюда, чтобы  избавиться от делового  партнера
моего отца, мистера Моргана Слоута, – Джек отодвинулся от  Смотрителя,
выпрямился и  вытер  заплаканные глаза.  Он  был удивлен:  впервые  он
плакал, не стыдясь своих слез. Не потому ли это, что мать всегда  была
жесткой с ним? Лили Кэвэней не видела смысла в слезах.

    – Но это не единственная причина, по которой она здесь, верно?

    – Верно, – тихо ответил Джек. – Я думаю… она приехала, чтобы здесь
умереть. – Его голос постепенно повышался, и последнее слово он  почти
выкрикнул.

    – Возможно, –  Смотритель внимательно  смотрел на Джека.  – А  ты,
возможно, здесь, чтобы спасти ее. Ее…  и еще одну женщину, похожую  на
нее.

    – Кого? – спросил Джек, хотя знал – кого. Он не знал ее имени,  но
знал, кто она.

    – Королеву, – ответил Смотритель. –  Ее зовут Лаура де Луизиан,  и
она Королева Территорий.

    – Помоги  мне, –  попросил  Смотритель. –  Держи за  хвост  старую
Серебряную Леди.  Она поможет  тебе освободиться,  а ты  поможешь  мне
отправить ее туда, откуда она появилась.

    – Как ты зовешь ее? Серебряная леди?

    – Верно, – Смотритель улыбнулся,  показывая белоснежные зубы. –  У
всех карусельных  лошадок  есть  имена, разве  ты  не  знаешь?  Держи,
Джек-Странник.

    Джек поддерживал руками деревянный хвост белой лошадки. Смотритель
обхватил ее  за ноги.  Вместе они  установили лошадку  на  карусельную
площадку.

    – Немного левее, – командовал Смотритель. – Так, теперь  закрепляй
ее! Джек, хорошо закрепляй ее!..

    Они закрепили  лошадку и,  довольные, выпрямились.  Негр стянул  с
себя свитер и бросил его Джеку.

    – Мы не замерзли?

    – Только если тебе этого хочется, – весело ответил Джек.

    – Хочется  мне! О,  Боже! –  Смотритель полез  в задний  карман  и
достал оттуда  темно-зеленую  пинтовую бутыль.  Он  откупорил  пробку,
хлебнул, и Джек на мгновение  почувствовал, что может смотреть  сквозь
Смотрителя. Старик  стал  прозрачным, как  дух  на сеансе  у  Топпера,
который Джек видел  в Лос-Анджелесе. Смотритель  исчезал. «Исчезал,  –
подумал Джек, – или перемещался в другое место? » Эта мысль  неуловимо
промелькнула в его голове и забылась.

    Потом Смотритель опять  стал таким,  как прежде.  Это походило  на
фокус, на мгновенную галлюцинацию. Нет, не так. Он как бы отсутствовал
какую-то долю секунды, а потом вернулся.

    Смотритель с усмешкой поглядывал  на мальчика. Он протянул,  было,
мальчику бутылку, но передумал и,  закупорив, снова спрятал в  карман.
Потом осмотрел Серебряную Леди и остался доволен.

    – Мы спокойны, как и полагается, Странник Джек.

    – Лестер…

    – Да, так меня зовут, – Смотритель медленно обходил карусель;  его
шаги гулко стучали в пустом здании. Джек следовал за ним. – Серебряная
Леди… Полночь… Эту чалую лошадь зовут Скаут… а вороную – Шустрая Элла.

    Смотритель начал напевать себе под нос:

    «Шустрая Элла галопом скачет… а по ней старый Билл Мартин плачет…»
– Ух! Куда это меня понесло? – Он рассмеялся… но вновь стал серьезным,
когда повернулся к Джеку. – Ты хочешь продолжить жизнь своей матери  и
той женщины, о которой я тебе рассказывал?

    – Я…  я  не  знаю как  –  вот  что хотел  ответить  Джек,  но  его
внутренний голос, который уже успел  напомнить ему историю с  попыткой
похищения его самого шесть лет назад, вскричал:

    «Ты знаешь! Ты должен попросить Смотрителя помочь тебе начать – но
ты знаешь, Джек. Ты знаешь».

    Он отлично помнил этот голос. Голос его отца.

    – Я  попробую, если  ты  скажешь как,  – сказал  мальчик  дрожащим
голосом.

    Смотритель отошел  к  дальней  стене комнаты  –  там  Джек  увидел
странное изображение:  примитивно нарисованные  лошади, заключенные  в
большой круг.  Это напомнило  ему инструкцию  на отцовском  письменном
столе (когда Джек с матерью в  последний раз были в конторе у  Моргана
Слоута, они увидели  там этот  стол, и сейчас  воспоминание вызвало  у
Джека легкое раздражение).

    Смотритель достал огромную  связку ключей,  выбрал один  из них  и
вставил в  навесной  замок. Открывшийся  замок  он снял  и  положил  в
карман. Потом толкнул стену, и та сдвинулась с места, открывая  дорогу
солнечному свету, величественному  морскому пейзажу  Аркадии –  Страны
Чудес. Легкий бриз растрепал волосы Джека.

    – Пусть  светит  солнце, пока  мы  обо всем  поговорим,  –  сказал
Смотритель. – Подойди ко  мне, Странник Джек, и  я расскажу тебе  все,
что смогу… все, что знаю сам.

    Тихим и  мелодичным голосом  Смотритель начал  свой рассказ.  Джек
старался не упустить ни слова.

    – Ты знаком с тем, что называется видениями?

    Джек кивнул.

    – Это  не видение  и не  сны, Странник  Джек. Это  место –  вполне
реальное место. Оно несколько  отличается от всего,  что ты видел,  но
оно существует.

    – Мама говорит…

    – Сейчас это не  важно. Она не знает  о Территориях… но, с  другой
стороны, она знает о них. Потому что твой отец, он знал. И этот другой
человек…

    – Морган Слоут?

    – Да, он. И он – знает. – Затем Смотритель возмущенно добавил, – я
тоже знаю, кто он на самом деле! Вот!

    – Картинка в твоей конторе… не Африка?

    – Не Африка.

    – Не обман зрения?

    – Не обман зрения.

    – И мой  папа бывал в  этом месте? –  Джек уже сердцем  чувствовал
ответ, и  этот  ответ  казался невероятным  с  точки  зрения  здравого
смысла. Но  как бы  там ни  было, Джек  знал, что  должен во  все  это
поверить .

    Волшебная страна? Больная королева? Поверить в это было нелегко. С
детства мать ему говорила, что не нужно бояться снов, похожих на  явь.
Она говорила  так  уверенно,  что  немного  пугала  Джека.  Теперь  он
понимал, что она, очевидно, немного боялась сама. Разве мать могла так
долго прожить с  отцом Джека  и ничего не  знать? Джек  так не  думал.
«Возможно, она не знала  слишком много… но  даже это крохотное  знание
пугало ее».

    Сходить с ума. Вот о чем она говорила. Люди, не ощущающие различия
между реальным и вымышленным, сходят с ума.

    Но его отцу была известна другая правда. Ему и Моргану Слоуту.

    «У них есть магия, как  у нас – физика, верно?  » – Да, твой  отец
здесь часто бывал. И этот другой человек… Гроут…

    – Слоут.

    – Да-да!  Он. Он  тоже бывал.  Только твой  отец, Джеки,  приходил
смотреть и учиться. Другой парень – он приходил грабить нас.

    – Моего дядю Томми убил Морган Слоут? – спросил Джек.

    – Этого я не  знаю. Слушай меня, Странник  Джек, потому что  время
дорого. Если  ты и  в самом  деле считаешь,  что этот  парень,  Слоут,
собирается сюда…

    – Так он заявил, – сказал Джек. Мысль о возможном появлении  здесь
дяди Моргана заставила его занервничать. -…то времени у нас почти нет.
Потому что он ждет  смерти твоей матери. А  его двойник надеется,  что
умрет Королева Лаура.

    – Двойник?

    – Люди  из этого  мира  имеют двойников  в Территориях,  –  кивнул
Смотритель. – Не очень много, около  ста тысяч человек. Но двойники  с
легкостью перемещаются туда и обратно.

    – Эта Королева… она… двойник моей матери?

    – Да. Они похожи, как две капли воды.

    – Но мама никогда…

    – Нет. Никогда. Не было причины.

    – У моего отца был… Был двойник?

    – Да. Отличный был парень.

    Джек зажмурился.  Это  был  диалог двух  сумасшедших.  Двойники  и
Территории!

    – Когда отец умер, его двойник умер тоже?

    – Да. Не одновременно, но вскоре после этого.

    – А у меня есть двойник? В Территориях?

    И тут  Смотритель  посмотрел на  него  так серьезно,  что  мурашки
побежали по спине Джека.

    – У тебя нет, Странник. Ты особенный. А этот парень Смут…

    – Слоут, – с улыбкой поправил  Джек. -…да, он. Так вот, он  знает.
Это одна из причин, по которой он торопится сюда. И одна из причин, по
которой ты должен идти.

    – Почему? – взорвался  Джек. – Что я  могу сделать, если это  рак?
Если это рак, и если она здесь,  а не в клинике, – то, значит,  выбора
нет; если она здесь, то, значит…  – он с трудом сдерживался, чтобы  не
расплакаться. – Это значит, что с ней покончено.

    С ней покончено. Да. Его сердце знало это: потеря веса, коричневые
тени под глазами. «С ней покончено, но, Боже мой, она же моя мама! » –
Лестер, – прошептал  мальчик, –  что хорошего  в видениях,  приходящих
ниоткуда? Что?!

    – Я думаю,  пока тебе  хватит. Поверь во  все сказанное,  Странник
Джек. Я никогда не велел бы тебе идти, если бы это не могло помочь ей.

    – Но…

    – Тихо, Джеки.  Не говори ничего,  пока не увидишь,  что я имею  в
виду. Пошли.

    Смотритель взял его за руку и обвел вокруг карусели. Они вышли  за
дверь и двинулись через парк по безлюдной аллее. Слева от них был  зал
Кривых Зеркал, сейчас закрытый. Справа – ряд аттракционов. Края  аллеи
украшали скульптуры животных – львы, тигры, медведи.

    Они добрались  до широкой  главной улицы,  именуемой в  подражание
Атлантик-Сити Прогулочным бульваром.  В сотне ярдов  находился вход  в
парк. До Джека доносился гулкий рокот волн и тоскливый крик чаек.

    Он посмотрел на Смотрителя, собираясь  спросить, что же дальше,  и
не является ли все это злой шуткой… но промолчал. Смотритель держал  в
руках бутылку из темно-зеленого стекла.

    – Это… – начал Джек.

    – Поможет тебе попасть туда, – ответил старик. – Многим побывавшим
там это не  понадобилось, но  ты без  этого не  сможешь туда  попасть.
Ясно, Джеки?

    – Нет.

    Когда же он в последний раз закрыл глаза и мысленно переносился  в
волшебный мир видений, богатый запахами и ощущениями? В прошлом  году?
Нет. Гораздо раньше… В Калифорнии… после смерти отца. Ему было около…

    Глаза Джека округлились.  Около девяти  лет? Так  давно? Три  года
назад?

    Было страшно  подумать,  что  видения  –  иногда  светлые,  иногда
мрачные – так надолго покинули его.

    Он почти выхватил  бутылку из  рук Смотрителя.  Им овладел  страх.
Некоторые из  видений пугали,  да и  мать предостерегала  от  смешения
реального и воображаемого («иными словами, не сходи с ума, Джеки»),  –
но он понял сейчас, как боится все это потерять.

    Он встретился  взглядом со  Смотрителем  и подумал:  «Лестер  тоже
знает это. Он знает все, что я думаю. Кто ты, старик? » – Когда  долго
не бываешь там, начинаешь забывать,  как туда добраться, –  Смотритель
показал на бутылку. – Вот почему я приготовил этот волшебный  напиток.
У него особый состав. – Он понизил голос.

    – Это оттуда? Из Территорий?

    – Нет. Там занимаются волшебством, но только немного. Этот напиток
из Калифорнии. Давай, сделай глоточек и посмотри, отправишься ли ты  в
путешествие. Я знаю, что говорю.

    – Хорошо, но… – мальчику опять стало страшно. Его губы  задрожали,
солнце показалось слишком  ярким, а пульс  забился чаще. Напиток  имел
металлический оттенок, и Джек подумал:  «Так вот ты какой,  „волшебный
напиток“ –  ужасный! »  –  Если захочешь  вернуться, сделай  еще  один
глоток, – сказал Смотритель.

    – Она будет  со мной?  Бутылка? Ты  обещаешь? –  Мысль, что  можно
никогда не вернуться из этого воображаемого мира, когда мать больна  и
должен появиться Слоут, была ужасна.

    – Обещаю.

    – Ладно, –  Джек поднес бутылку  ко рту… и  немного отпил.  Жуткий
вкус – острый и горький. – Мне что-то больше не хочется!

    Лестер смотрел на него с улыбкой, но глаза его не улыбались –  они
остались серьезными и неумолимыми. Пугающими.

    Джек вспомнил черный глаз чайки из водоворота.

    Он протянул бутылку Смотрителю.

    – Ты бы  не забрал ее  назад? Пожалуйста! –  попросил он  дрожащим
голосом.

    Ответа не последовало.  Старик не стал  напоминать Джеку, что  его
мать больна, или что  Морган Слоут близко. Он  не стал называть  Джека
трусом, хотя сам  мальчик никогда не  чувствовал себя большим  трусом,
чем в  эту  минуту.  Смотритель  просто  повернулся…  и  растаял,  как
облачко.

    Одиночество захлестнуло Джека. Старик ушел! Бросил его!

    – Хорошо же, –  внезапно решился мальчик. –  Если нужно, я  сделаю
это.

    И он сделал еще глоток.

    Ничего более  мерзкого ему  не доводилось  пить. Он  уже  пробовал
разные вина и даже различал  вкус некоторых из них. Напиток  напоминал
вино… но вкус его был ужаснее  скисшей смеси всех вин мира, как  будто
его произвели из самого гнилого винограда на свете.

    Джек зажмурился.

    – Эй, Лестер!

    Он открыл глаза, и вмиг забыл об ужасном напитке, и о матери, и  о
дяде Моргане, и об отце – забыл обо всем на свете.

    Смотрителя  не  было.  Исчезли  аркады  парка.  Исчез  Прогулочный
бульвар.

    Джек оказался в каком-то другом месте. Он был…

    «В Территориях», – выдохнул мальчик, леденея от страха.

    – Лестер, о Боже, я здесь, я в Территориях! Я…

    Им овладело изумление.  Он зажал  ладонью рот  и обернулся  вокруг
себя,  рассматривая  место,  куда  его  перенес  «волшебный   напиток»
Смотрителя.

    Океан был  на старом  месте, но  теперь он  казался темнее,  почти
цвета индиго. Ветер ерошил волосы мальчика. Джек взглянул на  горизонт
и замер: линия горизонта имела небольшой, но отчетливо видный изгиб.

    Мальчик зажмурился, помотал головой и посмотрел в  противоположном
направлении. Заросли прибрежной травы, сочной и высокой, зеленели там,
где минуту назад  была карусель. Исчезли  парковые сооружения.  Вместо
них на  берегу  океана  валялось  множество  гранитных  блоков.  Волны
разбивались о них и, пенясь, отступали в океан.

    Джек больно ущипнул себя,  надеясь, что все это  ему чудится –  но
ничего не изменилось.

    – Так все это случилось на самом деле! – прошептал он, и очередная
волна разбилась о берег.

    Внезапно мальчик понял, что Прогулочный бульвар все еще здесь…  во
всяком случае, его прообраз. На его месте была тропинка, где начинался
бульвар, к  небольшой  лощинке,  на  месте  которой  в  обычной  жизни
находился вход в парк.

    Он двинулся на север, все еще держа зеленую бутылку в правой руке.
Ему показалось, что  там, в  реальном мире, Смотритель  так же  держал
свою шляпу.

    «Ведь я исчез в том же месте, где и он? Думаю, что да. О, Боже!  »
Пройдя несколько  шагов,  он обнаружил  заросли  ежевики. Ему  еще  не
приходилось видеть  таких спелых,  черных, душистых  ягод. У  Джека  в
животе что-то заурчало.

    «Ежевика? В сентябре? » Неважно. После всего случившегося  сегодня
(а ведь  не было  еще  и десяти)  он  не слишком  удивился,  обнаружив
ежевику в сентябре.

    Джек стал рвать ягоды,  пригоршнями запихивая их  в рот. Они  были
восхитительно  сладкими  и  душистыми.  Улыбаясь  (его  рот  мгновенно
перепачкался ежевичным соком),  думая, что, наверное,  совсем сошел  с
ума, он нарвал вторую пригоршню… потом третью. Это было очень  вкусно,
хотя позже  ему пришло  в голову,  что эти  ягоды –  не совсем  ягоды;
некоторые из них состояли из чистого воздуха.

    После четвертой пригоршни Джек  зевнул. Кусты, казалось,  шептали:
хватит, довольно.  Он еще  раз зевнул  и медленно  поплелся на  север,
стараясь все внимательно рассмотреть.

    На мгновение  он  приостановился  и взглянул  на  солнце,  которое
выглядело маленьким и  уже не таким  ярким. Есть ли  у него  оранжевый
ободок, как рисуют на старых картинках? Джек думал, что есть. И…

    Перебив ход его  мыслей, справа раздался  чей-то неприятный  крик.
Джек повернулся на крик, и остолбенел.  Это была чайка, но размером  с
орла. Ее маленькая белая головка склонилась набок. Она злобно  щелкала
клювом, огромные  крылья  поднимали  ветер.  Внезапно  она  бесстрашно
атаковала Джека.

    Без всякой  связи  с происходящим  ему  в голову  пришла  мысль  о
матери.

    Он быстро обернулся  на север,  куда собирался  идти. Крики  чайки
были настойчивы, подобно внезапному чувству голода, когда кажется, что
умираешь, если не проглотишь хоть кусочек.

    Он увидел  флажки  на возвышении  –  там мог  бы  быть  гигантский
павильон. «Там должна  находиться Альгамбра», подумал  Джек. И тут  на
него спикировала  чайка. Он  увернулся, но  она сразу  же  возобновила
попытку, раскрыв клюв и  обнаружив грязно-розовое небо, что  напомнило
мальчику  вчерашний  эпизод.   Затем  чайка   отлетела  на   некоторое
расстояние и приземлилась. На Джека пахнуло запахом рыбы.

    Чайка вновь собиралась в атаку.

    – Пошла вон! – громко крикнул Джек. Его сердце гулко стучало, губы
дрожали, во рту пересохло, но он не хотел удирать от чайки, пусть даже
такой большой. – Пошла вон!

    Чайка опять щелкнула клювом… и  еще раз, как будто хотела  сказать
что-то.

    Пока мальчик здесь гуля-а-а-ет. Его мама умирает…

    Чайка кружила над Джеком,  щелкая клювом, буравя мальчика  черными
глазами. Плохо  осознавая,  что  он  делает,  Джек  откупорил  зеленую
бутылку и сделал глоток.

    Снова ужасный вкус напитка заставил его зажмуриться, а когда  Джек
смог открыть  глаза,  то  обнаружил,  что  стоит,  как  болван,  возле
таблички, на которой  были изображены  двое бегущих  детей: мальчик  и
девочка. Надпись гласила: «ОСТОРОЖНО, ДЕТИ! » Чайка кружила вокруг, не
пытаясь больше нападать на него.

    Он  не  мог  понять,  где  он.  В  животе  внезапно  заныло.  Ноги
подкосились, и он сел возле таблички.

    Внезапно мальчик  глубоко зевнул,  раз, потом  другой, и  спазм  в
животе начал ослабевать.

    «Это все чертовы ягоды, – подумал он. – Зачем я пожадничал? » Джек
понял, что вернулся в обычный мир.  В Территориях он успел сделать  не
более шестидесяти шагов, но…

    Позади светились неоновым светом  большие красные буквы:  АРКАДИЯ.
Хотя у него было  отличное зрение, надпись сейчас  была так далеко  от
него, что он едва сумел ее прочесть. Справа виднелась гостиница, внизу
шумел океан. В  Территориях он  прошел полторы сотни  футов. Здесь  он
очутился в полумиле от дома.

    – Боже правый! – простонал Джек и закрыл лицо руками.

    – Джек! Джек, мальчик! Странник Джек!

    Голос Смотрителя раздался из  старой мусороуборочной машины;  Джек
увидел это чудо техники, за рулем которого сидел его друг.

    Мотор взревел и захлебнулся. Джек быстро взобрался в кабину.

    – Все в порядке, Джек?

    Мальчик протянул старику бутылку.

    – Когда лекарства бывают вкусными, Странник Джек?

    – Наверное, никогда, – ответил мальчик.

    К нему медленно возвращались силы.

    – Теперь ты веришь, Джек?

    Мальчик кивнул.

    – Не так. Скажи это вслух.

    –  Территории,  –  выговорил  с  трудом  Джек.  –  Они  там.   Они
существуют. Я видел птицу… – он замолчал и вздрогнул.

    – Какую птицу? – резко спросил Смотритель.

    – Чайку. Огромную чертову  чайку. Ты не поверишь.  – Он подумал  и
уточнил. – Нет, я думаю, ты поверишь. Другие – нет, но ты поверишь.

    – Она что-нибудь  говорила? Многие птицы  там говорят. В  основном
всякую чепуху, но иногда в их словах есть смысл.

    Джек кивнул. Он слушал Смотрителя, и ему вновь становилось легче.

    – Я считаю, что она говорила. Но это было, как… – он задумался.  –
Так говорил  один мальчик  в школе  Ричарда в  Лос-Анджелесе.  Брендон
Левис. У него был дефект речи,  и его слова было очень трудно  понять.
Птица говорила так же. Но я понял, что она хотела сказать. Она  хотела
сказать, что моя мама умирает.

    Смотритель одной рукой обнял Джека за плечи, и они некоторое время
сидели молча. Мимо них с  пакетом продуктов прошел противный клерк  из
гостиницы. Друзья проводили его взглядом до поворота, где он опустил в
почтовый ящик письма и направился обратно. Его лысая макушка  отражала
солнечный свет.

    Послышался  звук  открываемой  двери,  и  Джека  охватило  ужасное
чувство пустоты. Пустынные широкие улицы. Длинный пляж, песчаные дюны.
Заброшенный парк,  неработающие  аттракционы. Его  мать  нашла  место,
удивительно напоминающее конец света.

    Смотритель запрокинул голову и запел мелодичным голосом:

    И в жизни, и в природе - Кругом одна игра… Из этого, из города Мне
уезжать пора…

    – Ты чувствуешь, что тебе тоже пора в дорогу, Странник Джек?

    – Наверное, –  ответил мальчик.  – Если  это поможет  ей. Смогу  я
помочь ей, как ты думаешь, Лестер?

    – Сможешь, – веско сказал Смотритель.

    – Но…

    – Я не могу  обещать, что все  пойдет, как по  маслу, сынок. Я  не
могу напророчить тебе успех. Но я знаю, что ты можешь.

    – А ты заметил, что Территории гораздо меньше нашего мира?

    – Да.

    Вдруг в  голову  мальчика закралась  шальная  мысль, и  он  срочно
захотел выяснить, верна ли она.

    – Я исчезал, Лестер? Ты видел, как я исчезал?

    – Ты уходил, –  сказал старик, и вдруг  резко хлопнул в ладоши.  –
Вот так!

    Джек непроизвольно улыбнулся. Он прекрасно себя чувствовал.

    Через несколько секунд Смотритель сообщил:

    – Есть  серьезная  причина, по  которой  ты должен  отправиться  в
Территории. Там ты станешь могущественным.

    – И смогу помочь маме?

    – Ей… и еще одной.

    – Королеве?

    Старик кивнул.

    – Но что я должен делать? Где? И как…

    – Стоп, хватит! – Смотритель улыбнулся и взял его за руку. – Всему
свое время. И потом, я  не могу сказать тебе то,  чего и сам не  знаю…
или то, что мне запрещено говорить.

    – Запрещено? Кем?

    – Ты опять?! Послушай, Странник Джек, ты должен отправиться в путь
до того, как человек по имени Блоут…

    – Слоут.

    – Да, он. До того, как он появится здесь.

    – Он сведет с ума мою  мать, – сказал Джек, удивляясь  сказанному,
потому что это было правдой. – Ты его не знаешь! Он…

    – Я  знаю его,  – медленно  ответил старик.  – Я  давно знаю  его,
сынок, и он меня знает. Он знает, что я о нем думаю. Твоя мама  сумеет
позаботиться о себе сама. А ты должен идти.

    – Куда?

    – На запад. От этого океана к другому.

    – Что? – изумленно воскликнул Джек, представив себе это чудовищное
расстояние. Потом  он  подумал,  что  плохо плавает,  а  в  том  мире,
наверное, мог бы и  летать, как один  мужчина в телепередаче,  которую
Джек смотрел три дня назад.

    – Я могу летать? – спросил он.

    – Нет! – Смотритель почти закричал и строго посмотрел на Джека.  –
Не смей думать о небе! Если ты попытаешься лететь…

    Он резко умолк. Джеку вдруг почудилась странная картина: он летит,
синие джинсы  на  фоне синего  неба,  –  и вдруг  начинает  падать,  а
парашюта нет…

    – Ты должен идти пешком, –  продолжал старик. – Будь осторожен  со
всеми, кто встретится тебе на пути. Бывают необычные люди… Бойся, если
они прикоснутся к тебе, и не давай обмануть себя. Среди них попадаются
Чужаки, Странник Джек, такие люди стоят одной ногой здесь, другой там,
подобно двуликому Янусу. Я боюсь, что  они узнают о твоем прибытии  до
того, как это произойдет. И они будут начеку.

    – Двойники? – спросил Джек.

    – И они, и  прочие… Больше я ничего  не могу сказать тебе  сейчас.
Иди, если можешь.  Иди к другому  океану. Путешествуя по  Территориям,
нигде не задерживайся. У тебя есть напиток…

    – Я ненавижу его!

    – Неважно, – нетерпеливо возразил  Смотритель. – Ты будешь идти  и
искать место –  другую Альгамбру.  Ты должен туда  попасть. Это  очень
опасное место. Но ты дойдешь.

    – Как я найду его?

    – Оно само позовет тебя. Ты ясно услышишь зов, сынок.

    – Но почему? – Джек нервно  облизнул губы. – Почему я должен  идти
туда, если там так плохо?

    – Потому что там находится Талисман. Где-то, в другой Альгамбре.

    – Я не понимаю, о чем ты говоришь.

    – Поймешь.

    Лестер встал, потом тронул Джека  за плечо. Мальчик поднялся.  Они
стояли лицом к лицу: старик-чернокожий и белый мальчик.

    – Слушай, –  медленно произнес  Смотритель. – Ты  возьмешь в  руки
Талисман. Не большой, но и не маленький – он похож на хрустальный шар.
Потом ты  вернешься в  Калифорнию и  принесешь его.  Вот твоя  задача,
Джек. Уронишь Талисман – все будет потеряно…

    – Не пойму, о чем ты, – повторил Джек. – Ты…

    – Нет, – ответил старик. – Мне нужно чинить карусель.  Собственно,
я должен был закончить это еще сегодня утром. Джек, у нас нет времени.
Я должен возвращаться, а  ты должен идти. Ничего  больше не могу  тебе
сказать. Надеюсь, мы еще увидимся. Здесь… или там.

    – Но я не знаю, что делать!

    –  Ты  знаешь  достаточно,   чтобы  начать,  –  оборвал   мальчика
Смотритель. – Ты должен идти к Талисману. Он приведет тебя к себе.

    – Я даже не знаю, как выглядит этот Талисман!

    Старик усмехнулся и повернул ключ зажигания. Машинка тронулась.

    – Поищи в Энциклопедии! – прокричал он и прибавил скорость.

    Вот он свернул на перекрестке  и помчался в направлении Аркадии  –
Страны Чудес. Джек проводил его взглядом. Никогда еще он не чувствовал
себя таким одиноким.

    5. ДЖЕК И ЛИЛИ

    Когда  Смотритель  скрылся  из  виду,  Джек  побрел  к  гостинице.
Талисман. В  другой Альгамбре.  На  берегу другого  океана. Он  был  в
отчаянии. Пока старик говорил, мальчик понимал почти все; теперь же на
него  навалилось  множество  вопросов,  которые  некому  было  задать.
Территории – это реальность,  и он вновь хотел  туда. Даже не  понимая
всего до конца, он хотел туда. Сейчас главной задачей было постараться
уговорить мать.

    «Талисман»,  –  сказал  он  сам  себе,  входя  в  сумрачный   холл
гостиницы.

    За конторкой дремал клерк. Он поднял на Джека прозрачные глаза.

    Мальчик твердым шагом подошел к лифту. «Таскаешься с  черномазыми?
Даешь им  дотрагиваться до  тебя  руками? »  Лифт летел  вниз  подобно
большой тяжелой птице.  Двери распахнулись,  и Джек  вошел внутрь.  Он
нажал кнопку с цифрой 4. Клерк смотрел ему в спину, продолжая мысленно
сигнализировать: «Негроман.  Негрофил. Тебе  так нравятся  ниггеры?  »
Двери закрылись, и лифт тронулся с места.

    В лифте было тяжело дышать. Все  мысли Джека сводились к одному  –
как сказать матери, что он собирается в Калифорнию один.

    «Не позволяй  дяде Моргану  подписывать  никаких бумаг  за  тебя…»
Выходя из лифта,  он подумал: вот  бы удивился Ричард  Слоут, если  бы
знал, кто его отец на самом деле.

    Дверь номера 408 была слегка приоткрыта. Перед ней лежал маленький
коврик. Солнечные зайчики плясали на стене гостиной.

    – Эй, мам,  – крикнул,  входя, Джек. –  Ты не  закрыла дверь,  что
случилось?

    Он был один в комнате.

    – Мама!

    На столе был беспорядок, на тумбочке стояла недопитая чашка кофе.

    Джек дал себе слово не паниковать.

    Он медленно  повернулся кругом.  Дверь спальни  была открыта.  Там
царил полумрак, поскольку Лили никогда не раздвигала шторы.

    – Ау, я знаю,  что ты здесь, –  произнес мальчик, прошел через  ее
спальню и постучал в дверь ванной. Ответа не последовало. Джек  открыл
дверь и увидел на полке розовую зубную щетку, на тумбочке –  расческу.
Между зубьями  запуталось несколько  волосков. «Лаура  де Луизиан»,  –
прозвучал в его сознании чей-то голос,  и он выскочил из ванной –  это
имя выгнало его.

    – Нет, не нужно, – сказал он себе. – Куда же она пошла?

    Он уже видел это?

    Он видел  это, входя  в  ее ванную,  видел, открывая  дверь  своей
комнаты, видел, входя  в ванную, где  полотенце упало на  пол рядом  с
тюбиком зубной пасты.

    Морган Слоут вломился в дверь, схватил мать и повалил на пол…

    Джек поспешил в гостиную… …потащил  к двери и затолкнул в  машину,
глаза его стали  желтого цвета.  …схватил телефонную  трубку и  набрал
«0».

    – Это Джек Сойер из четыреста восьмого номера. Моя мама ничего мне
не передавала? Она должна была быть здесь… и по непонятной причине…

    – Я  выясню, –  ответила  девушка, и  Джек  с замиранием  ждал  ее
ответа. – Сожалею, но никаких сообщений для четыреста восьмого.

    – А для четыреста седьмого?

    – То же самое.

    – Скажите, а к  ней не приходили  посетители в последние  четверть
часа? Никто не хотел увидеть ее сегодня утром?

    – Нужно поискать в регистрационном журнале, – ответила девушка.  –
Я не знаю. Вы хотите, чтобы я посмотрела?

    – Да, прошу Вас.

    – Я рада,  что могу  хоть чем-нибудь  заняться в  этой трясине,  –
доверительно сообщила она. – Ждите у аппарата.

    Долгая минута ожидания в  ответ: – Никаких посетителей.  Возможно,
она оставила для Вас записку в номере.

    – Да, я посмотрю, – выдавил из себя Джек и повесил трубку.

    Правду ли  сказала девушка?  Или Морган  Слоут расплатился  за  ее
информацию двадцатидолларовой банкнотой? Ну, это мы еще посмотрим!

    Некоторое время он  сидел, бесцельно глядя  перед собой.  Конечно,
дяди Моргана  здесь не  было –  он все  еще в  Калифорнии. Но  он  мог
послать других, которые похитили  мать. Этих людей, Чужаков,  двуликих
Янусов и имел в виду Смотритель.

    Больше Джек не мог оставаться в комнате. Он выскочил в коридор,  и
дверь за  ним захлопнулась.  Сделав несколько  шагов по  коридору,  он
внезапно повернулся, бросился назад и отпер дверь своим ключом.  Затем
слегка приоткрыл ее и помчался к  лифту. Лили могла выйти без ключа  –
например, в магазин, или в киоск за свежей газетой.

    Ерунда. Она не брала в руки газету с начала лета. Все новости  она
узнавала из сообщений по радио.

    Наконец, она могла  выйти прогуляться. В  вестибюле он заглянул  в
магазинчик,  за   прилавком   которого  пожилая   крашеная   блондинка
раскладывала стопкой свежие номера «Пилл» и «Нью-Хэмпшир Мэгэзин».

    – Простите, –  буркнул Джек  и вышел. Он  остановился у  бронзовой
таблички, украшавшей вестибюль.

    «…начала худеть и скоро умрет».

    – Что? – удивленно спросила стоящая за ним женщина.

    –  Ничего,  –   Джек  выскочил   в  центр   холла.  Хмурый   клерк
вопросительно посмотрел на мальчика. Джек подошел к нему.

    – Мистер,  – сказал  он, стоя  у края  конторки. Клерк  как  будто
пытался вспомнить столицу  Северной Каролины  или основную  продукцию,
экспортируемую Перу.

    – Мистер?

    Мужчина не обращал на него никакого внимания.

    Джека это не смутило.

    – Я  хотел  бы, чтобы  вы  помогли мне.  Вы  не видели  мою  маму,
выходящей недавно куда-нибудь?

    – Что значит – недавно?

    – Вы видели ее или нет? Вот и все, что меня интересует.

    – Боишься встретиться с ней?

    – О Боже, вы идиот! –  возмущенно воскликнул Джек. – Нет, я  этого
не боюсь. Я просто спрашиваю, выходила ли она, и если вы не слепой, то
сможете мне ответить.

    Его лицо  покраснело  от  ярости,  руки  непроизвольно  сжались  в
кулаки.

    – Ну, хорошо, она вышла, – заявил клерк, слегка отпрянув назад.  –
А тебе следовало  бы обратить  внимание на  свой тон.  Он должен  быть
более почтительным,  и  тебе следовало  бы  извиниться,  невоспитанный
маленький мистер Сойер.

    – Вас волнуют ваши  проблемы, а меня –  мои, – вслух  процитировал
Джек фразу из песни на одной  старой папиной пластинке. Она не  вполне
соответствовала  ситуации,  но  вертелась  у  него  на  языке.   Клерк
почему-то удовлетворенно кивнул.

    – Возможно, она  в саду,  – добавил он,  но Джек  уже торопился  к
двери.

    Королева Кинематографа,  Милашка из  Мотеля  была где-то  в  саду,
внезапно почувствовал Джек, –  но в то  же время он  знал, что ее  там
нет, потому что не  видел ее по дороге  в гостиницу. Кроме того,  Лили
Кэвэней не стала бы  блуждать по парку: это  так же мало  интересовало
ее, как многочасовое сидение на пляже.

    Проехало несколько машин.  Над головой  кричала чайка,  и у  Джека
сжалось сердце.

    Мальчик  окинул   взглядом  улицу.   Возможно,  ее   заинтересовал
Смотритель, и ей захотелось  посмотреть на необычного нового  приятеля
своего сына, для чего она могла отправиться в парк. Но Джек ни разу не
видел, чтобы она ходила туда. Он пошел к центру городка.

страница 1 2 3 4 5 6 7

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT