Stephen Edwin King

Джек почувствовал, что  мужчина способен от  слов перейти к  делу.
Мальчик отступил на шаг, пробормотав:

    – Надеюсь, что, в конце концов, я доберусь до Техаса.

    Дойдя до перекрестка,  Джек свернул на  другую улицу,  уставленную
скульптурами в духе Диснея. Неопрятная пожилая женщина поливала их  из
шланга.

    Джек обошел  ее  и  увидел  последнее  на  этой  улице  здание.  К
полуоткрытой двери вели три ступеньки.  На длинном темном окне  висела
табличка: БУДВАЙЗЕР.  Правее  была нарисована  легендарная  ОУТЛИЙСКАЯ
ПРОБКА ДЛЯ  БУТЫЛОК  АПДАЙКА.  Чуть пониже  на  желтой  карточке  было
написано от руки: «ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩНИК! » Джек поправил рюкзак на спине
и поднялся по ступенькам, вспоминая при этом темноту, шорохи и  увитый
плющом туннель.

    9. ДЖЕК В ПИВНОЙ БОЧКЕ

    Через шестьдесят  часов Джек  Сойер прятал  в прохладной  кладовке
«Оутлийской пробки» за бочкой пива свой багаж. Его нынешние взгляды на
жизнь резко отличались  от взглядов Джека  Сойера, прошедшего в  среду
Оутлийский туннель.  Через  два  часа,  когда  заведение  должно  было
закрыться, он  собирался удрать.  Не уйти,  не ускользнуть,  а  именно
удрать .

    «Мне было шесть.  Шесть. Джеку  Б. Сойеру было  шесть. Джеки  было
шесть. Шесть».

    Эта мысль весь вечер не выходила у него из головы. Значения ее  он
не понимал, а она  все вертелась и вертелась  в мозгу, как  деревянная
лошадка на карусели.

    «Шесть. Мне было шесть. Джеку Сойеру было шесть».

    Кладовую отгораживала от зала всего  лишь тонкая стена, и  сегодня
эту стенку сотрясал шум. Была пятница, а на всех предприятиях Оутли по
пятницам выдавали  зарплату.  Поэтому  кабачок  был  забит  до  отказа
желающими облегчить  свои карманы.  Джек прикинул,  что сегодня  здесь
побывало не менее трех сотен мужчин. Слух посетителей услаждала группа
под названием «Джеки Уэльс Бойз»,  играющая в стиле «кантри».  Ужасная
группа, но зато имеющая в своем составе электрогитару.

    – У этих парней есть даже электрогитара, – сказал мальчику Смоки.

    – Джек! – позвала через стену Лори.

    Лори  была  женщиной  Смоки  –  потрепанная  блондинка  в  детской
пластиковой кепчонке.

    – Джек, если ты сейчас же  не прикатишь сюда еще один бочонок,  ты
получишь изрядную трепку!

    – Сейчас, сейчас, – крикнул мальчик.

    Руки Джека ныли; бочки были непомерно тяжелы. Смоки Апдайк в  лихо
сдвинутом поварском колпаке, огромный кареглазый Смоки, которого  Джек
до сих  пор  не  понимал  и  очень  боялся,  –  этот  Смоки  стал  его
тюремщиком.

    Внезапно воцарилась тишина.

    Какой-то  ковбой  с  озера  Онтарио,  повысив  голос,  воскликнул:
«Йееее-ХООО! ». Вскрикнула  женщина. Разбился стакан.  И вновь в  зале
ожило шумное веселье.

    «Местечко, где едят что попало».

    Сыро, как в канализации.

    Джек откатил бочку на  три фута. Рот  его скривился в  болезненной
гримасе; у него  закружилась голова,  пот струйками  стекал по  спине.
Бочка гремела,  перекатываясь по  цементному полу.  Джек  остановился,
тяжело вздохнув;  в  ушах  звенело. Бочка  весила  почти  столько  же,
сколько и он сам, поэтому быстро двигаться мальчик не мог. Из глаз его
катились слезы.

    В бочке, очевидно,  была щель, потому  что запах пива  бил в  нос.
Если Смоки обнаружит, нет, лучше не думать об этом.

    Прошлой ночью одна из бочек открылась и залила весь пол  кладовой.
Джек, испуганный и притихший, выслушал все, что кричал Смоки. Это было
не просто пиво, а эль – «Королевская собственность». Тогда-то Смоки  и
ударил его в первый раз – и мальчик, отлетев к стене, больно треснулся
затылком.

    – Это твоя плата  за сегодня, –  заявил Смоки. –  И тебе же  будет
лучше, если впредь ничего подобного не повторится!

    Больше всего Джека напугала  последняя фраза. Ведь подобное  может
случиться еще сколько угодно раз!

    – Джек, поторопись!..

    – Иду! – выдохнул мальчик. Он  как раз выкатывал бочку в  открытую
дверь, когда наткнулся на что-то большое и мягкое.

    – О Боже! Смотри, куда катишь, парень!

    – Прошу прощения, я нечаянно, – поспешно сказал мальчик.

    – Дать бы тебе пару подзатыльников!..

    Джек подождал, пока тяжелые шаги удалились, и продолжил свой путь.

    Стены зала  были покрашены  ядовито-зеленой краской.  Над  стойкой
висел плакат: ВСЕ НЕГРЫ И ЕВРЕИ, ПРОВАЛИВАЙТЕ В ИРАН!

    Кругом царил шум, казалось, здесь никогда не было тихо.

    Он должен уйти. Должен. Оутли – самое ужасное место в мире… в этом
нет никаких сомнений.

    Оутли, расположенный в  глубине штата  Нью-Йорк, казался  мальчику
тяжелейшим испытанием, выпавшим  на его долю.  Капкан. Ловушка.  Легко
попасть. И почти невозможно выбраться.

    Высокий мужчина ожидал своей очереди  в туалет. Он держал в  зубах
пластиковую зубочистку и разглядывал  Джека. Джек подумал, что  именно
этого человека, наверное, он зацепил бочкой.

    – Нечаянно, – повторил мужчина и зашел в освободившуюся кабинку, в
то время как другой мужчина из  нее вышел. Глаза вышедшего и Джека  на
мгновенье встретились.  Этот  человек напоминал  кинозвезду  Рэндольфа
Скотта, хотя  был  всего  лишь  завсегдатаем  кабачка,  пропивавшим  в
дешевой пивной  свой  недельный  заработок. Домой  он,  скорей  всего,
поедет либо на  купленном в рассрочку  «мустанге», либо на  стареньком
мотоцикле…

    Глаза человека внезапно стали желтыми.

    «Нет-нет,  Джек,  это  не  игра  твоего  воображения!  Он…»   …Он,
наверное, посещал  городскую  муниципальную  школу,  играл  в  футбол,
совратил девочку-католичку  и  по  глупости  женился  на  ней,  а  она
растолстела от любви к шоколаду, и…

    Но его глаза стали желтыми.

    «Хватит! »  Что-то было  в этом  человеке, и  неожиданная  встреча
навела Джека на мысль о некоем туннеле, по которому Джек пробирался  в
Оутли… о туннеле и о том, что случилось в темноте.

    Рэндольф Скотт стоял перед  Джеком. Его большие, натруженные  руки
расслабленно свисали по бокам.

    В его глазах  сверкали льдинки…  и потом глаза  стали менять  свой
цвет, постепенно желтея.

    – Эй, парень… – начал, было, он, но Джек стремглав бросился в зал,
катя перед собой бочку и забыв о ее тяжести.

    Шум поглотил  его.  Гремела  музыка.  Слева  от  него  подвыпившая
женщина визгливо орала в телефон (к этому телефону Джек не прикоснулся
бы и за  тысячу долларов).  Пока она говорила,  ее собутыльник  упорно
пытался  стащить   с   дамы  полурасстегнутую   блузку.   На   большой
танцевальной площадке топтались осоловевшие пары.

    – Ну, наконец-то! –  Лори поманила его  пальцем. В глубине  стойки
Смоки смешивал джин  с тоником.  Потом в  напиток полагалось  добавить
водки и пива; коктейль носил глубокомысленное название «Русский черт».

    Джек заметил входящего в зал  Рэндольфа Скотта. Его блеклые  глаза
шарили по залу в поисках мальчика. Он как будто хотел сказать: «Мы еще
поговорим. Да-да! Возможно, мы поговорим о там, что могло бы произойти
в Оутлийском туннеле… Или  об одном известном нам  обоим кнуте. Или  о
больных мамашах… А  может, о  том, что ты  задержишься здесь  надолго…
пока не состаришься  и не  свихнешься окончательно. А,  Джеки? »  Джек
вздрогнул.

    Рэндольф Скотт улыбнулся, как будто заметил это… или почувствовал.
Потом он словно растворился в воздухе.

    Через секунду  цепкие пальцы  Смоки вцепились  в плечо  Джека –  в
поисках наиболее  уязвимого  места.  Как  всегда,  это  место  тут  же
нашлось. У Смоки были очень чувствительные пальцы.

    – Джек,  ты  должен пошевеливаться,  –  голос Смоки  звучал  почти
доброжелательно, но пальцы  причиняли нестерпимую  боль. Его  вставные
зубы обнажились в улыбке, и он обдал мальчика клубами перегара.

    – Ты должен пошевеливаться, или заработаешь фингал под глазом.  Ты
понимаешь, о чем я толкую?

    – Д-да, – прошептал Джек, стараясь не дрожать.

    – Отлично.  Тогда  все в  порядке.  – На  мгновение  пальцы  Смоки
сжались еще крепче и Джек застонал. Этого оказалось достаточно.  Смоки
был доволен.

    – Помоги поднять этот бочонок, Джек. И побыстрее! Сегодня пятница,
люди хотят выпить.

    – Уже суббота, – глупо заметил Джек.

    – Неважно. Давай же!

    Джек кое-как помог  Смоки затащить  бочку в  подсобку за  стойкой.
Мускулы Смоки напряглись и буграми проступили сквозь закатанные рукава
рубашки. Колпак  сдвинулся  набок,  почти закрыв  левый  глаз.  Затаив
дыхание, Джек смотрел, как Смоки откупоривает пробку. Бочка затрещала…
но не раскололась.

    Мальчик с трудом перевел дыхание.

    Смоки подтолкнул к нему пустую бочку.

    – Отнеси это в кладовую и  прибери в туалете. Помни, что я  сказал
тебе сегодня днем!..

    Джек помнил. Днем, в  три часа раздался  гудок, да такой  громкий,
что мальчик подскочил от неожиданности, и Лори, смеясь, сказала:

    – Гляди, Смоки, он сейчас намочит свои штанишки.

    Смоки отвесил  ей  подзатыльник и  без  тени улыбки  посмотрел  на
Джека. Сегодня,  сказал он,  в Оутли  день зарплаты.  Поэтому скоро  в
кабачке негде будет яблоку упасть.

    – И  ты,  и  я, и  Лори  с  Глорией должны  сейчас  мотаться,  как
заводные, – говорил Смоки, – потому что сегодня нам необходимо  суметь
сделать то, чего не сделаем ни в воскресенье, ни в понедельник, ни  во
вторник, ни  в среду,  или  четверг. Когда  я прикажу  тебе  прикатить
бочку, ты  должен будешь  выполнить это  еще до  того, как  я  закончу
приказ. Каждые четверть часа ты  станешь убирать в мужском туалете.  В
пятницу парням требуется опорожняться каждые пятнадцать минут.

    – А я займусь  женским, – влезла Лори.  Ее золотистые волосы  были
длинными и  волнистыми,  а  цветом лица  она  напоминала  вампиров  из
комиксов. Причем она всегда ежилась, будто от холода. – Хотя женщины в
этом отношении гораздо лучше мужчин.

    – Заткнись, Лори!

    – Как угодно,  – сказала  она насмешливо. Пальцы  Смоки сжались  в
кулак, затем разжались… Раздался треск, и на щеке у Лори  отпечаталась
его пятерня. Она  принялась всхлипывать… но  Джек с удивлением  увидел
выражение полного счастья в ее  глазах. Как будто оплеуха явилась  для
нее высшим проявлением внимания.

    – Тебе потребуется вся твоя энергия, парень, – продолжал Смоки.  –
Помни, что по одному моему слову ты должен будешь немедленно вкатывать
очередную бочку.  И  не  забудь,  что  каждые  пятнадцать  минут  тебе
предстоит выгребать дерьмо из  уборной. Старайся, и у  нас с тобой  не
будет проблем.

    А потом Джек  опять сказал  Смоки, что хочет  покинуть кабачок,  и
Смоки опять обманул его обещанием  насчет воскресенья… но какой  смысл
сейчас думать об этом?

    Выкрики и  смех становились  все  громче. В  третий раз  за  вечер
вспыхнула драка. Смоки махнул рукой Джеку:

    – Откати этот бочонок!

    Джек  покатил  пустой  бочонок  к  двери,  оглядываясь  в  поисках
Рэндольфа Скотта.  Он  увидел его  наблюдавшим  за дракой,  и  немного
расслабился.

    В кладовой он поставил  пустой бочонок рядом с  другими – это  был
уже шестой за сегодня. «Дело  сделано», – подумал мальчик. На  секунду
его сердце сильнее застучало в груди: в рюкзаке был волшебный напиток,
в кармане  лежал значок  Территорий, ставший  в этом  мире  серебряным
долларом. Он пошарил рукой и нащупал бутылку Смотрителя через  зеленый
нейлон рюкзака.  Сердце  успокоилось, но  волнение  оставалось;  такое
чувство всегда возникает перед дальней дорогой.

    В мужском туалете царил полный  бардак. Если в начале вечера  Джек
без особых усилий убирал его, то сейчас… Он набрал горячей воды и стал
с мылом  оттирать  загрязненный  нечистотами  пол.  При  этом  Джек  с
волнением вспоминал предыдущие несколько дней  с того момента, как  он
впервые попал в «Оутлийскую пробку"…

    …В кабачке было темно  и пусто, как в  могиле, когда Джек  впервые
открыл его  дверь. Горела  только  лампа над  стойкой, в  темноте  она
больше всего походила на НЛО.

    Слегка улыбаясь,  мальчик направился  к  стойке. Он  почти  достиг
цели, как вдруг хриплый голос позади него произнес:

    – Это бар. Здесь не место несовершеннолетним. Понял, болван? Пошел
вон!

    Джек чуть  не  подскочил от  неожиданности.  Он нащупал  деньги  в
кармане  и  почувствовал,   что  ноги   его  подкашиваются.   Мальчику
двенадцати лет  было  рискованно просить  принять  его на  работу  без
письменного разрешения родителей, поэтому, скорее всего, ему  назначат
минимальную плату.

    Неважно. Он оглянулся и увидел  сидящего у стены мужчину.  Мужчина
был  худым,  но   под  легкой  белой   рубашкой  угадывалась   крепкая
мускулатура. На  нем  красовался  белый поварской  колпак  –  бумажная
шапочка, одетая набекрень. Большая тяжелая голова, коротко  стриженные
седеющие волосы. В огромных руках – калькулятор.

    – Я увидел объявление о том,  что вам требуется помощник, –  начал
Джек без особой  надежды. Мужчина  явно не собирался  нанимать его,  и
Джек почти не верил, что здесь может найтись работа.

    – Ты –  работник? – ухмыльнулся  мужчина. – Ты  же должен  учиться
читать в перерывах между игрой в хоккей.

    – Ну… я не знал, что это бар, – сказал Джек, постепенно отступая к
двери. В давно  немытые окна  заглядывало солнце  и длинными  полосами
ложилось на пол. –  То есть я  думал, что… ну,  вы понимаете… что  это
гриль. Что-нибудь в этом роде. Я уже ухожу.

    – Подойди сюда, – карие глаза внимательно разглядывали его.

    – Нет-нет, все в порядке, – Джек нервничал. – Я…

    – Иди сюда. Стой, – мужчина достал из ящичка сигару и прикурил ее.
С листа бумаги слетела  муха и с жужжанием  скрылась в темноте.  Глаза
мужчины в упор сверлили Джека. – Я не собираюсь бить тебя.

    Джек медленно приблизился к нему и присел на краешек стула.  Через
шестьдесят часов, убирая мужской туалет, Джек подумал, нет, он знал, –
что было огромной глупостью принять  это приглашение присесть. Он  сам
приговорил себя  к  тому, чтобы  водоворот  закружил его  и  втащил  в
канализацию.  Только  в  Оутли  канализационные  люки  были  полны  не
дождевой водой, а пивом.

    «Если бы он тогда убежал…»

    Но он не убежал.

    «Возможно, –  подумал  Джек, –  здесь  все же  найдется  для  меня
какая-нибудь работенка».

    Джек знал, что минимальная плата  чернорабочему в Нью-Йорке –  три
доллара  и  сорок  центов  в  час.  Столько  платили   пуэрториканцам,
нелегально живущим в стране и едва владевшим английским.

    Подрабатывая в  кофейне у  миссис Бенберн,  он зарабатывал  в  час
полтора доллара, и она всякий раз говорила, что если он недоволен,  то
может убираться.

    Сейчас, с неожиданным для себя цинизмом, он подумал, что перед ним
сидит миссис Бенберн в мужском облике.

    – Ищешь работу, а? – мужчина  положил сигару в пепельницу, и  Джек
прочитал на  ней  надпись  «КЭМЭЛ».  Муха присела  на  лист  бумаги  и
принялась чистить крылышки.

    – Да, сэр, но, как вы совершенно справедливо заметили, это бар; и…

    Глаза  мужчины,  коричневые   с  желтоватым  ободком,   беспокоили
мальчика. Они напоминали глаза старого кота, охотящегося за мышью.

    – Да, я здесь хозяин, – сказал мужчина. – Смоки Апдайк.

    Он протянул  Джеку  руку. Мальчик  с  удивлением пожал  ее.  Через
мгновение ему  стало больно  от  ответного рукопожатия.  Потом  хватка
ослабла… но руку Джека Смоки не отпустил.

    – Ну? – спросил он.

    – Что  ну?  – Джек  боялся,  что  выглядит смешным  и  глупым;  он
чувствовал себя смешным и  глупым. И он  хотел, чтобы Апдайк  отпустил
его руку.

    – Тебя не научили представляться, парень?

    Это было настолько неожиданно, что  Джек чуть было не сказал  свое
настоящее имя вместо  того имени, под  которым он представлялся  всем,
кто подвозил его – Левис Фаррен.

    – Джек Сой-ой!.. Сойтель, – сказал он.

    Апдайк задержал его руку еще на мгновение; он, не моргая,  смотрел
на мальчика. Потом отпустил.

    – Джек  Сой-ой-Сойтель,  –  передразнил  он.  –  Как  ты  думаешь,
найдется такое имя в телефонном справочнике?

    Джек пожал плечами и проморгал.

    – Слушай, цыпленок, – поинтересовался Апдайк. – Ты полагаешь,  что
способен откатить девяностофунтовую бочку пива из кладовой в зал?

    – Думаю, что да, – ответил Джек, не зная на самом деле, сможет ли.
Ему казалось, что  в подобном городишке  не должно возникнуть  слишком
много проблем. Да и бар совсем пуст…

    Как будто читая его мысли, Апдайк сказал:

    – Да,  сейчас здесь  нет  никого, но  мы работаем  с  четырех-пяти
часов. А в выходные кабачок  всегда забит до отказа. Тогда  приходится
потрудиться, Джек…

    – А сколько вы платите?

    – Доллар в час. Я мог бы платить  и больше, но… – он умолк, и  его
улыбка говорила:  «Ты  сам  видишь,  здесь  в  Оутли  часы  как  будто
остановились в 1971 году, и с тех пор ничего не меняется».

    Но  глаза  его  не  улыбались.  Они  жестоко,  по-кошачьи  изучали
мальчика.

    – Не густо, – протянул Джек. Он говорил медленно, а мысли метались
в его голове с огромной скоростью.

    «Оутлийская пробка» казалась заведением,  куда не захаживали  даже
старые бездомные алкоголики. В Оутли, очевидно, пили непосредственно в
автомобилях, которые при этом именовались клубами. Доллар и  пятьдесят
центов в час – это слишком  мало при серьезной работе; в местечке  же,
подобном этому,  заработать  доллар  в  час,  казалось,  делом  весьма
несложным.

    – Да, – согласился  Апдайк, вновь включая  свой калькулятор, –  не
густо.

    Его тон  давал мальчику  понять, что  следует либо  уходить,  либо
соглашаться; других вариантов не было.

    – Думаю, что этого будет достаточно, – решился Джек.

    – Ну, тогда хорошо,  – улыбнулся Апдайк. –  Хотя нам следовало  бы
познакомиться получше. От кого ты удираешь,  и кто тебя ищет? –  Глаза
вновь приобрели  карий цвет;  они тяжело  смотрели из-под  нахмуренных
бровей. – Если кто-то висит  у тебя на хвосте,  я бы не советовал  ему
совать нос в мои дела.

    Джек был готов  к подобному  вопросу. Его  сценарный дар  оставлял
желать лучшего,  но все  же он  сумел придумать  запасную историю  для
любопытствующих попутчиков. Сейчас  пришел черед Истории  N_2 –  «Злой
отчим».

    –  Я  из  маленького  городка  в  Вермонте,  –  начал  он.  –   Из
Фендервилля. Два  года назад  мои мама  и папа  развелись. Папа  хотел
отсудить меня, но судья  оставил меня с  мамой. Большую часть  времени
они судились.

    – Ерундой они занимались,  – Смоки не  отрывался от столбца  цифр,
что-то  подсчитывая  с  помощью   калькулятора.  Губы  его   беззвучно
шевелились. Но Джек был уверен, что  Апдайк не пропускает ни слова  из
сказанного.

    – Ну, а потом мой папа переехал в Чикаго, и нанялся там на  завод,
– продолжал  мальчик. –  Почти каждую  неделю он  писал мне,  а  когда
вернулся в прошлом году, то Обри побил его. Обри – это…

    – Твой отчим,  – закончил за  него Апдайк, и  у Джека  округлились
глаза от удивления.  Голос Апдайка  не выражал  ни малейшей  симпатии.
Наоборот, он звучал насмешливо,  как если бы  Смоки наперед знал  все,
что еще расскажет Джек.

    – Да, –  сказал мальчик. –  Моя мама вышла  за него замуж  полтора
года назад. Он часто бьет меня.

    – Жаль,  Джек. Очень  жаль.  – Глаза  Апдайка излучали  сарказм  и
недоверие.  –   И  теперь   ты  направляешься   в  Город-солнце,   где
намереваешься счастливо зажить со своим отцом.

    – Ну, во  всяком случае,  я надеюсь на  это, –  на Джека  внезапно
снизошло вдохновение. – В  одном я уверен  твердо: мой настоящий  папа
никогда не повесит меня за шею в туалете.

    Он расстегнул  воротник  рубашки,  чтобы  показать  Апдайку  шрам.
Сейчас шрам побледнел;  еще недавно он  был пурпурно-красным. Это  был
след, оставленный ему веткой, чуть не лишившей его жизни в том, другом
мире.

    Видя удивление в  глазах Смоки Апдайка,  он почувствовал  глубокое
удовлетворение.

    – Боже правый, мальчик!  Это сделал твой отчим?!  – Смоки чуть  не
подскочил на месте.

    – Да. Мне показалось тогда,  что голова совсем оторвалась от  шеи.
После чего я убежал.

    – Не собирается ли он объявиться здесь?

    Джек отрицательно покачал головой.

    Смоки задержал на мальчике взгляд, потом выключил калькулятор.

    – Проводи меня в кладовую, парень.

    – Зачем?

    – Я хочу посмотреть, действительно ли ты сможешь сдвинуть бочку  с
пивом с места. Если сумеешь это сделать, то получишь у меня работу.

    К великой  радости  Смоки  Апдайка,  Джек  доказал,  что  способен
сдвинуть бочку и  выкатить ее в  зал. Он сделал  это даже с  некоторой
лихостью: катя бочку, он умудрился вдобавок почесать себе нос.

    – Неплохо, неплохо, – заявил Апдайк.  – Ты не очень подходишь  для
этой работенки по возрасту, но это не имеет значения.

    Он объяснил мальчику, что работать придется с полудня до часу ночи
(«Конечно, если ты не устанешь раньше! »). После закрытия ежедневно  с
Джеком будет производиться расчет.

    Они  вышли  в  кладовую   и  встретили  Лори.  Темно-синие   шорты
обтягивали ее мощные  бедра, и голубая  блузка едва прикрывала  грудь.
Длинные белокурые волосы были стянуты  в пучок; она курила  «ПЭЛ-МЭЛ»,
фильтр сигареты  был  вымазан губной  помадой.  На груди  ее  покоился
большой серебряный крест.

    – Это Джек, – сказал  Смоки. – Ты можешь  снять с окна табличку  о
том, что мы ищем помощника.

    – Беги отсюда,  мальчик, –  обратилась к Джеку  Лори. –  Спасайся,
пока не поздно.

    – Закрой пасть!

    – Только с твоей помощью.

    Смоки  влепил  ей  пощечину,  которая  вовсе  не  напоминала  знак
проявления любви,  и  блондинка отлетела  к  стене. Джек  вздрогнул  и
вспомнил звук хлыста Осмонда.

    – Настоящий  мужчина,  – пробормотала  Лори…  В глазах  ее  стояли
слезы, но в них также читалось удовлетворение: все обстояло так, как и
должно было быть.

    Беспокойство Джека усиливалось. Оно почти переросло в страх.

    – Не переживай, малыш,  – Лори отвернулась к  окну. – С тобой  все
будет в порядке.

    – Не малыш, а Джек, – поправил ее Смоки. Он вернулся на то  место,
где еще  недавно допрашивал  мальчика, и  продолжил свои  подсчеты.  –
Малыш – это ублюдок вонючей козы.  Тебя что, не учили в школе?  Сделай
лучше парню пару бутербродов. В четыре он приступит к работе.

    Она сняла с окна табличку о найме на работу и спрятала ее за шкаф,
потом подмигнула Джеку.

    Зазвонил телефон.

    Все трое  разом взглянули  на него.  Джеку показалось,  что  время
остановилось. Он хорошо успел рассмотреть,  что Лори бледна –  поэтому
следы от пощечины были особенно заметны. Он видел выражение жестокости
на лице Смоки Апдайка; вены на его руках вздулись. Он прочел  табличку
возле телефона: ПОЖАЛУЙСТА, ОГРАНИЧЬТЕ ВАШИ РАЗГОВОРЫ ТРЕМЯ МИНУТАМИ!

    Телефон все звонил и звонил в тишине.

    Внезапно Джек с испугом подумал: «Это ко мне. Большое  расстояние…
большое. БОЛЬШОЕ расстояние. » – Ответь же, Лори, – велел Апдайк. – Ты
что, окаменела?

    Лори подошла к телефону.

    – «Оутлийская пробка»,  – дрожащим голосом  произнесла она,  потом
вслушалась. – Алло? Алло?.. Ой, сорвалось.

    Она повесила трубку.

    – Ерунда. Это дети. Иногда они так развлекаются. Какие  бутерброды
ты предпочитаешь, малыш?

    – Джек! – рявкнул Апдайк.

    – Хорошо, хорошо, Джек. Так какие же бутерброды ты  предпочитаешь,
Джек?

    Джек ответил. Блюдо с бутербродами немедленно появилось перед ним.
Мальчик принялся за еду,  запивая ее стаканом молока.  Настороженность
была побеждена чувством голода. «Дети, – сказала она. Дети».

    Он еще долго с удивлением поглядывал на телефон.

    В четыре часа дверь заведения распахнулась. Вошло несколько мужчин
в рабочей  одежде.  Лори заняла  свое  место за  стойкой.  Кое-кто  из
вошедших поздоровался со Смоки. Большинство из них хотело выпить пива.
Двое или трое заказали коктейль «Русский черт». Один из них – Джек был
уверен, что это член «Клуба  плохой погоды», – подошел к  музыкальному
автомату и  стал выбирать  пластинку.  Смоки велел  мальчику  включить
автомат, потом взять  швабру и  вымыть пол  на танцевальной  площадке.
Мыть нужно было до блеска.

    – Работу можно будет считать сделанной, когда с пола на тебя будет
смотреть твое отражение, – добавил Смоки.

    Так началась его служба в «Оутлийской пробке».

    «Мы заняты в основном по четыре-пять часов».

    Мальчик не мог с уверенностью сказать, обманул ли его Смоки. Когда
Джек отодвинул от  себя пустую  тарелку, в  кабачке было  пусто. Но  к
шести часам число посетителей перевалило за пятьдесят, и официантка  –
ее звали  Глория –  сбивалась с  ног, помогая  Лори разносить  галлоны
вина, цистерны пива, чертову пропасть коктейлей.

    Джек подавал ящик  за ящиком бутылочное  пиво. Руки его  тряслись,
голова раскалывалась.

    Между походами в кладовую  и выполнением приказа «выкати  бочонок,
Джек» (эту фразу он уже  мог предугадать заранее) он мыл  танцевальную
площадку и эстраду, а также выносил  пустую тару. Один раз в дюйме  от
его головы пролетела  брошенная кем-то пустая  бутылка. Он  отпрыгнул,
сердце бешено застучало, лицо позеленело от страха. Смоки, подскочив к
перебравшему посетителю, вышвырнул того на улицу.

    – Иди сюда, Джек, – сказал он. – Иди и убери осколки.

    Через четверть часа Смоки послал мальчика убирать туалет.  Мужчина
средних лет  с прической  в  стиле Джо  Пайна  стоял возле  одного  из
писсуаров, держась левой рукой  за стену и  покачиваясь. Ему под  ноги
текла обильная струя мочи, образовав лужу.

    – Вытри это,  парень, – прохрипел  мужчина, направляясь  нетвердой
походкой к выходу и хлопая Джека по плечу. – Я старался изо всех  сил,
верно?

    Джек дождался, пока дверь закроется, и его тут же стошнило.

    Внезапно  перед  глазами  мальчика  возникло  лицо  матери,  более
красивое, чем  в любом  из  фильмов, где  она  играла. Ее  глаза  были
большими, темными и виноватыми. Джек увидел, что она находится одна  в
их номере в  Альгамбре; в  пепельнице дымилась  забытая сигарета.  Она
плакала.  Плакала  о   нем.  Сердце  Джека   учащенно  забилось;   ему
показалось, что он умрет сейчас  от любви и острого желания  оказаться
рядом с ней – в прошлой  жизни, где нет туннелей, нет женщин,  которым
нравятся пощечины, нет мужчин, пускающих  лужу мочи себе под ноги.  Он
хотел быть  с матерью,  и ненавидел  Смотрителя Территорий,  виновника
всех его злоключений.

    Сознание Джека было заполнено простым детским желанием:

    «Боже, пожалуйста,  я хочу  к маме,  я хочу  к своей  МАМЕ…»  Джек
задрожал; ноги стали ватными. Он подумал: «Каждый способен понять, что
ребенок хочет домой –  кроме тебя, Смотритель! »  В эту минуту его  не
беспокоило то, что мать может умереть. Он был сейчас просто  мальчиком
Джеком, в котором кричал инстинкт самосохранения; как в зайце,  белке,
олене. Он не думал в эту минуту  о том, что она может умереть от  рака
легких; он был готов на все,  лишь бы только мама обняла и  поцеловала
его на ночь, запретив брать «чертов транзистор» в постель и читать  до
полуночи при свете фонарика.

    Он с  усилием  выпрямился, стараясь  прийти  в себя.  Он  совершил
ошибку, большую ошибку, да, но он не собирается отступать.  Территории
были реальностью, так что, по-видимому, Талисман тоже был реальностью.
Он   не   имеет    права   ускорять    кончину   матери    собственной
нерешительностью.

    Джек смочил тряпку в горячей воде и принялся мыть пол в туалете.

    Когда он  вышел  оттуда,  была половина  одиннадцатого,  и  зал  в
«Пробке» начал пустеть:  Оутли был  рабочим городком, и  в будние  дни
завсегдатаи кабачка отправлялись спать пораньше.

    – Ты бледный, как смерть,  Джек, – сказала Лори.  – С тобой все  в
порядке?

    – Можно мне выпить имбиря? – спросил он.

    Она протянула ему  стакан и,  домывая пол в  зале, Джек  опустошил
его. В четверть двенадцатого Смоки  в очередной раз послал мальчика  в
кладовую «выкатить бочку».

    Джек с  большим  усилием  выполнил это  распоряжение.  В  четверть
первого Смоки стал торопить  засидевшихся посетителей. Лори  выключила
музыкальный  автомат,  не   обращая  внимания   на  слабые   протесты.
Официантка  Глория  вымыла   руки,  одернула   свитер,  розовый,   как
жевательная резинка, – и ушла.  Смоки принялся гасить свет и  выставил
последних четырех или пятерых гуляк за дверь.

    – Молодец, Джек,  – сказал он,  когда все разошлись.  – Ты  хорошо
поработал. Кое-что можно  было бы  делать лучше, но  ты ведь  новичок…
Можешь лечь спать в кладовой.

    Вместо просьбы рассчитаться  с ним  (вид Апдайка  не располагал  к
этому), Джек побрел в кладовую; его усталая походка напоминала походку
пьяных завсегдатаев кабачка.

    В кладовой он обнаружил Лори, сидящую в углу на корточках.

    Ее шорты задрались до места, которое вызвало у Джека сердцебиение.
Джек с глупой тревогой подумал: «Что это она делает с моим рюкзаком? »
Потом увидел, что Лори раскладывает на полу цветастый матрац и  кладет
сверху маленькую  сатиновую подушку  с  надписью «НЬЮ-ЙОРК  –  СТОЛИЦА
МИРА» на одной стороне.

    – Думаю, тебе будет здесь удобно, малыш.

    – Спасибо,  – сказал  он.  Это был  простой  жест доброты,  но  он
взволновал Джека  до слез.  Мальчик попытался  улыбнуться. –  Огромное
спасибо, Лори!

    – Нет проблем. Тебе будет хорошо, Джек. Смоки не такой уж  плохой.
Когда ты  узнаешь его  получше,  то поймешь,  что  он вовсе  не  такой
плохой. – В ее голосе звучало бессознательное желание, чтобы так оно и
оказалось на самом деле.

    – Вероятно, нет, – сказал Джек, и тут же импульсивно добавил, – но
утром я ухожу. Оутли не для меня, как мне кажется.

    – Может быть, ты уйдешь, Джек… а может быть, решишь задержаться на
некоторое время. Почему ты не ложишься?

    В ее  речи сквозило  что-то неестественное;  это не  имело  ничего
общего со словами: тебе будет  здесь удобно, малыш. Джек  почувствовал
фальшь, но был слишком уставшим, чтобы попытаться понять ее причину.

    – Посмотрим, – зевнул он.

    – Конечно, посмотрим, – согласилась Лори, направляясь к двери. Она
послала ему воздушный поцелуй. – Спокойной ночи, Джек.

    – Спокойной ночи.

    Он попытался  снять рубашку…  но потом  решил, что  снимет  только
носки. В кладовой было холодно и сыро. Джек сел на край матраца и снял
один за другим носки. Он уже собирался лечь на подушку, приготовленную
Лори, и,  наверное, уснул  бы, но  в баре  зазвонил телефон,  прорезая
тишину, и звонок почему-то заставил его вспомнить об ударах хлыста,  о
цепляющихся за ноги корнях и ветках, о двухголовых пони…

    Дзинь-дзинь-дзинь, в тишине, в мертвой тишине.

    Дзинь-дзинь-дзинь, слишком  долго  для  развлекающихся  мальчишек.
Дзинь-дзинь-дзинь.

    Алло, Джеки, это дядя  Морган. Я почуял тебя  в моем лесу,  глупая
маленькая обезьяна. Я ПОЧУЯЛ тебя в моем лесу! Как могла тебе прийти в
голову мысль, что в этом мире ты будешь в безопасности? Мой лес и там,
и здесь. Последний шанс,  Джеки. Иди домой, или  мы отошлем туда  твой
труп; тогда у тебя не будет никакого шанса. Не будет, не будет, не…

    Джек вскочил и  как был,  босой, опрометью  бросился из  кладовой.
Ужасный холод сковал все его тело.

    Он со скрипом открыл дверь.

    ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ.

    Потом, после паузы:

    – Алло, «Оутлийская пробка» слушает. Что за дурацкая идея  звонить
в такое время?

    Голос Смоки.

    – Алло?

    Опять пауза.

    – Алло?  Сорвалось!  – Смоки  со  стуком положил  трубку,  и  Джек
услышал  скрип  половиц  под  его  ногами.  Потом  шаги  зазвучали  на
лестнице, ведущей в каморку, которую занимали Апдайк и Лори.

    Джек недоверчиво уставился на зеленый клочок бумаги в левой руке и
маленькую кучку  монет  в  правой.  Это  было  на  следующее  утро,  в
одиннадцать часов.

    Наступило утро четверга, и он попросил расплатиться с ним.

    – Что это? – спросил он, до сих пор не в силах поверить.

    – Ты умеешь читать,  – процедил Смоки, –  и ты умеешь считать.  Ты
был недостаточно  расторопным,  Джек,  но  сообразительности  тебе  не
занимать.

    Мальчик присел, рассматривая счет в одной руке и деньги в  другой.
Неудержимая злость  постепенно овладевала  им.  «ГОСТЕВОЙ ЧЕК»  –  так
назывался этот клочок бумаги. Он гласил:

    1 бутерброд – 1 дол. 35 центов

    1 бутерброд – 1 дол. 35 центов

    1 стакан молока – 55 центов

    1 стакан имбиря – 55 центов

    Обслуживание – З0 центов

    Внизу стояла цифра 4 доллара  10 центов; она была обведена  жирной
линией. За вечер Джек заработал девять долларов; Смоки удержал из  них
почти половину; у мальчика осталось  всего четыре доллара и  девяносто
центов.

    Джек с возмущением взглянул на  них – на стоявшую с  отсутствующим
видом Лори, на отвернувшегося Смоки.

    – Это грабеж, – выдавил из себя он.

    – Джек, ты не прав. Взгляни на ценники в меню…

    – Мы так не договаривались, и Вам это отлично известно!

    Лори слегка вздрогнула, будто ожидая, что Смоки сейчас ударит его…
Но Смоки смотрел на Джека с ужасающим равнодушием.

    – Я не внес в счет твою постель, не так ли?

    – Постель! – Заорал Джек, и горячая волна прихлынула к его  щекам.
– Постель! Постель! Матрац на цементном  полу! Хотел бы я видеть,  как
вы включите ее в счет, мерзавец !

    Лори сдавленно  вскрикнула и  бросила взгляд  на Смоки…  но  Смоки
только сел напротив Джека и выдохнул струю сигаретного дыма в  сторону
мальчика. На голове его красовалась бумажная шляпа.

    – Мы оговаривали с тобой условия,  – сказал он. – Ты спросил,  нет
ли у меня подходящей работы. Я сказал, что есть. О еде не было сказано
ни  слова.  Если  бы  мы  сразу  поговорили  об  этом,  то,  вероятно,
что-нибудь можно  было бы  изменить. Возможно  – да,  возможно –  нет…
заметь, ты ничего не спрашивал на этот счет, так что теперь ты  должен
согласиться со мной.

    Джек резко сел;  слезы ярости  стояли в его  глазах, Он  попытался
что-то возразить, но не смог произнести ни звука. Он буквально лишился
дара речи.

    – Конечно, если ты хочешь обсудить предъявленный тебе счет…

    – Идите  к черту!  – взорвался  Джек. –  Приберегите все  это  для
следующего дурачка, который попадет к вам в лапы! Я ухожу!

    Он направился  к  двери, но  даже  сквозь слепое  бешенство  вдруг
почувствовал, что не сможет выйти на улицу.

    – Джек…

    Мальчик уже взялся за дверную ручку и открыл дверь, но звук голоса
остановил его. Он опустил ручку, злость куда-то улетучилась.  Внезапно
он почувствовал себя старым и беспомощным. Лори ушла за стойку бара  и
принялась протирать и мыть ее. Она уже поняла, что Смоки не собирается
бить Джека и, значит, все было нормально с ее точки зрения.

    – Ты хочешь меня бросить накануне выходных?

    – Именно это я и собираюсь сделать. Вы ограбили меня.

    – Нет, сэр, – сказал Смоки. – Я объяснил тебе. Если кто и виноват,
Джеки, то  только ты  сам. Мы  можем обсудить  твою еду  – я  согласен
сбросить пятьдесят  процентов.  Я  никогда не  делал  этого  раньше  с
мальчишками, которых нанимал на  работу, но ближайшие выходные  должны
быть особенно сложными, потому что на сезонных работах по уборке яблок
трудится чертова пропасть народу. А ты мне нравишься, Джек! Вот почему
я не проучил тебя, когда ты повысил на меня голос, хотя, поверь, я мог
бы… Ты нужен мне на выходные.

    Джек почувствовал, что гнев внезапно вернулся… и вновь улетучился.

    – А что, если  я все же уйду?  – спросил он. –  У меня есть  почти
пять долларов,  и мое  пребывание в  этом паршивом  городишке  слишком
затягивается.

    Глядя на мальчика и все еще улыбаясь, Смоки спросил:

    – Помнишь  мужчину,  прошлой  ночью напустившего  на  пол  лужу  в
туалете?

    Джек кивнул.

    – Ты помнишь, как он выглядел?

    – Гадко, омерзительно. А что?

    – Это Могильщик Атвелл.  На самом деле его  зовут Карлтон, но  вот
уже десять  лет  он  добровольно  ухаживает  за  городским  кладбищем,
поэтому все зовут его Могильщик. Это было… ммм… двадцать или  тридцать
лет тому  назад.  Он  пришел  служить в  городскую  полицию  во  время
президента Никсона. Сейчас он шеф здешней полиции.

    Смоки отхлебнул немного пива из бутылки и посмотрел на Джека.

    – Могильщик скоро вернется в бар. И если ты сейчас уйдешь  отсюда,
Джек, то  я не  смогу гарантировать,  что у  тебя с  ним не  возникнет
проблем. Возможно,  это окончится  отправкой домой.  Возможно,  сбором
яблок на  муниципальных  землях… думаю,  там  не менее  сорока  акров,
засаженных деревьями. Возможно, побоями. Или… Я как-то слышал, что наш
друг Могильщик очень любит детей на дорогах. Особенно мальчиков.

    Джек вспомнил  расстегнутые брюки  и свисающий  из них  чудовищный
агрегат. Ему стало плохо, ноги и руки похолодели.

    – Здесь ты  находишься под  моим крылышком, –  продолжал Смоки.  –
Никто не знает, когда ты выйдешь на улицу. Не знает этого и Могильщик.
Конечно, ты можешь без страха  ходить по городу. Попытайся, Джеки…  Но
где гарантия, что он  вдруг не перегородит  тебе дорогу своим  большим
«Плимутом"? Он  не  слишком  умен,  но  иногда  у  него  прорезывается
поразительный нюх… Или… кто-нибудь может позвонить ему.

    За стойкой Лори вымыла посуду и вытерла руки; потом включила радио
и начала подпевать в такт звучащей песенке.

    – Вот что  я скажу тебе,  – подытожил Смоки.  – Задержись у  меня,
Джеки. Отработай выходные. Потом я посажу тебя в машину, и сам  вывезу
из города.  Ты  уедешь отсюда  в  воскресенье с  тридцатью  баксами  в
кармане и больше никогда не вернешься.  Ты уедешь, думая, что Оутли  –
не самое худшее в мире место. Что ты на это ответишь?

    Джек посмотрел в его карие глаза  и увидел в них желтые и  красные
огоньки; он видел, что Смоки обнажил  в улыбке вставные зубы; он  даже
заметил с непередаваемым ощущением «дежа вю», что по бумажному колпаку
ползет жирная муха.

    Смоки  знал,  что  Джек  не  верит  ни  одному  его  слову.  После
отработанной субботы он  проснется в  воскресенье не  раньше обеда,  а
Смоки к этому времени будет слишком занят, чтобы отвезти его. Джек  не
боялся уйти; он боялся, что Смоки позвонит своему дружку Могильщику  и
скажет:

    – Он идет сейчас по Мельничной дороге, старина, так почему бы тебе
не поймать его? Забегай потом  ко мне! Сколько угодно дармового  пива,
но не смей входить в мой клозет, пока я не получу мальчишку обратно.

    Это был один сценарий. Возможно, есть и другие, но суть оставалась
неизменной.

    Смоки улыбнулся еще шире.

    10. ЭЛРОЙ

    «Когда мне было  шесть лет…» «Пробка»  гудела подобно  гигантскому
улью. Джек  увидел, что  два стола  исчезли. На  освободившемся  месте
танцевали парочки.

    – Нечего  прохлаждаться, –  сказал Смоки,  когда Джек  на  секунду
прислонился к стойке бара,  чтобы перевести дыхание.  – Убери здесь  и
проваливай за следующей бочкой.

    – Лори не говорила…

    Боль пронзила ногу: Смоки тяжелым башмаком наступил на нее.  Слезы
брызнули из глаз мальчика.

    – Заткнись, – прорычал Смоки. – Лори глупа, как пробка, да и ты не
умнее. Живо тащи сюда бочку!

    Мальчик вернулся  в кладовую,  прихрамывая на  отдавленную ногу  и
удивляясь, что пальцы на ней  не сломаны. Это вполне могло  произойти.
Голова гудела от дыма и шума. Он  не мог больше терпеть все это.  Если
Оутли –  его тюрьма,  а «Оутлийская  пробка» –  его камера,  то  Смоки
Апдайк – его тюремщик.

    Он думал  о Территориях  – каковы  они в  этом месте  – и  напиток
Смотрителя казался единственной возможностью спастись.

    Отпить немного и…

    А если  он  сумеет  пройти  на  запад  одну-две  мили,  то  сможет
отхлебнуть еще  чуть-чуть  и приземлиться  в  США за  пределами  этого
ужасного городка – где-нибудь в Бушвилле или Пемброке.

    «Когда мне было шесть лет, когда Джеку было шесть лет, когда…»  Он
вкатил новую бочку с пивом… Перед ним стоял высокий ковбой с  большими
руками, похожий на Рэндольфа Скотта, и смотрел на него.

    – Привет, Джек, – сказал ковбой, и Джек с ужасом увидел, что глаза
мужчины желтые, как цыплячий пух. –  Разве тебе не говорили, чтобы  ты
ушел? Ты плохо слушаешь, а?

    Джек оцепенело смотрел в эти желтые глаза, и внезапно в голову ему
пришла безумная  мысль:  это и  был  тот,  кто затаился  в  туннеле  –
человек-вещь с мертвыми желтыми глазами.

    – Оставь меня в покое, – тихо прошептал мальчик.

    Незнакомец усмехнулся:

    – Ты собирался уходить!

    Джек хотел вернуться… но сзади была стена. А впереди стоял ковбой,
похожий на Рэндольфа Скотта, и дыхание его источало запах мертвечины.

    Время остановилось, а потом медленно пошло назад.

    …Между полуднем  четверга  –  временем,  когда  Джек  приступил  к
работе, и четырьмя часами, когда в кабачок после работы стали заходить
посетители, телефон  с табличкой  «ПРОСЬБА СОКРАТИТЬ  ВАШИ  ТЕЛЕФОННЫЕ
ЗВОНКИ ДО ТРЕХ МИНУТ» звонил дважды.

    Когда он позвонил в первый раз, Джек совсем не испугался.

    Двумя  часами  позже,  когда  мальчик  выносил  последние   пустые
бутылки, телефон зазвонил снова.

    На этот раз  Джек почувствовал себя,  как животное, оказавшееся  в
сухом лесу во время  пожара… хотя он ощущал  не жар, а холод.  Телефон
был всего в четырех футах от мальчика. Он подумал, что сейчас  увидит,
как лед выплескивается из трубки, покрывая все кругом.

    Но это был всего лишь телефон, а мороз был внутри Джека.

    Он замер в оцепенении.

    – Джек, –  крикнул Смоки.  – Сними эту  чертову трубку!  За что  я
тебе, спрашивается, плачу?

    Джек взглянул на Смоки безнадежно, как загнанный в угол зверь,  но
на лице у  Апдайка расплылась удовлетворенная  улыбка, которая  обычно
появлялась после пощечины, отвешенной Лори.

    Мальчик стоял у телефона, все глубже погружаясь в холод; на  руках
выступила гусиная кожа, на кончике носа зависла капелька.

    Он взял трубку –  руки сразу оледенели. Поднес  трубку к уху.  Ухо
мгновенно замерзло.

    – «Оутлийская пробка», –  бросил он в мертвую  пустоту, и рот  его
также заледенел.

    Голос из трубки был скрипучим, безликим, неживым.

    – Джек! – окрикнул  его голос, и мальчик  застыл, как после  укола
новокаина. – Джек, осел, убирайся домой!

    Издалека он услышал себя:

    – «Оутлийская  пробка»  слушает. Есть  здесь  кто-нибудь?  Алло?..
Алло?..

    Холодно, Господи, как холодно!..

    Горло онемело. Легкие, казалось, были отморожены. Сердце  замерло;
мальчик был почти мертв.

    Безжизненный голос продолжал:

    «С  одинокими  мальчиками  по   дороге  могут  случиться   большие
неприятности. Спроси любого».

    Он быстрым, резким движением повесил трубку, отдернул руку и долго
стоял, глядя на телефон.

    – Кто это был,  Джек? – спросила  Лори, и ее  голос звучал как  бы
издалека… но все же ближе, чем его собственный несколько секунд назад.
Все становилось  на  свои места.  На  телефонной трубке  Джек  заметил
отпечаток своей руки,  который постепенно бледнел  и исчезал с  черной
пластмассы.

    В четверг  вечером  Джек  впервые  увидел  человека,  похожего  на
Рэндольфа Скотта. Толпа в кабачке  в этот день была несколько  меньше,
чем накануне, но за столиками и стойками сидело еще много посетителей.

    Это были жители города, чьи плуги давно ржавели в пыльных  сараях;
люди, которые и  хотели бы быть  фермерами, да забыли,  что для  этого
нужно делать.  По  мнению  Джека,  лишь немногих  из  них  можно  было
представить себе за штурвалом трактора.  Это были люди в  темно-серых,
коричневых или темно-зеленых  куртках. На ремнях  у них висели  ключи.
Лица избороздили  морщины,  но это  были  морщины угрюмости.  Все  они
носили ковбойские шляпы, многие  напоминали Чарли Дэниэлса с  этикетки
жевательного табака. Но оутлийцы не жевали табак; они курили сигареты.

    Джек как раз  убирал в  зале, когда вошел  Могильщик Атвелл.  Янки
насторожились;  мужчины  за  стойкой  пристально  смотрели  на   него.
Накануне Атвелл заглядывал сюда  в местном варианте спортивной  одежды
(рубашка цвета хаки с большими накладными карманами, джинсы и  ботинки
с  металлической  пластинкой  впереди).  Сегодня  на  Могильщике  была
голубая полицейская форма. За плечом висело большое ружье с деревянным
прикладом. Он бегло взглянул на  Джека, который тут же вспомнил  слова
Смоки: «Я  слыхал, что  старина Могильщик  любит детей  ни дорогах.  В
особенности мальчиков», и испуганно отпрянул. Атвелл широко улыбнулся.

    – Решил задержаться у нас, паренек?

    – Да,  сэр, –  выдавил из  себя Джек,  и яростно  принялся  тереть
тряпкой половицу, хотя она  и так давно уже  сверкала. Он ждал,  когда
Атвелл уйдет.  Ждать пришлось  недолго. Джек  увидел, что  полицейский
направился к  стойке…  и тогда  мужчина,  стоящий слева,  обернулся  и
посмотрел на него.

    «Рэндольф Скотт, – внезапно подумал Джек, – вот на кого он похож».

    Но если настоящий  Рэндольф Скотт был  героем с улыбкой  человека,
совершающего добрые  дела,  то  этот  выглядел  скучным  и  не  совсем
нормальным.

    С испугом Джек понял, что  мужчина смотрит именно на него,  Джека.
Не на всех, кто вообще присутствует  в баре, не на кого-то другого,  а
именно на Джека. Джек знал, что это так.

    Телефон. Звонящий телефон.

    Поддавшись внезапному порыву, Джек отшвырнул швабру. Он заглянул в
висевшее рядом зеркало и увидел собственное перепуганное лицо.

    На стене надрывался телефон.

    Мужчина, стоящий  слева, покосился  на  аппарат… и  вновь  перевел
глаза на Джека, замершего  с тряпкой в  руке. Тело мальчика  покрылось
«гусиной кожей», волосы на голове зашевелились.

    – Если  это  опять  какой-нибудь  псих,  я  разобью  телефон.  Мне
осточертели эти звонки, Смоки, –  бросила Лори, подходя к аппарату.  –
Видит Бог, я это сделаю.

    Она могла  бы играть  на  сцене и  зарабатывать, как  и  остальные
звезды, тридцать пять долларов в день.

    Джеку показалось,  что все  исчезли, а  на земле  остались  только
двое: он сам и этот ковбой, с большими руками и глазами, которые  Джек
не мог… больше… видеть.

    Внезапно ковбой выговорил  три слова: «Убирайся  домой, осел! »  И
умолк.

    Как только Лори протянула руку к трубке, телефон тоже замолчал.

    Рэндольф Скотт отвернулся, допил свой коктейль и попросил:

    – Налей мне еще один, хорошо?

    – Я сойду  с ума, –  возмущенно проговорила Лори.  – Этот  телефон
сведет меня с ума.

    Позже, в  кладовой,  Джек спросил  у  Лори: кто  был  тот  парень,
похожий на Рэндольфа Скотта.

    – Похожий на кого? – переспросила она.

    – На старого актера, играющего ковбоев. Он сидел слева у стойки.

    Она вздохнула.

    – Они мне все на одно лицо, Джек…

    – После первого коктейля он сразу же попросил второй.

    Ее глаза сверкнули.

    – Ах, да! Он…  Он выглядел скупердяем. –  Она сказала это  обычным
голосом… как если бы обсуждала форму его носа или выражение лица.

    – Кто он?

    – Я не знаю, как его зовут, малыш. Он здесь всего неделю или  две.
Я думаю, что он работает на мельнице. Это…

    «Черт побери, Джек, я просил тебя выкатить бочонок! » Джек как раз
выкатывал его.  Вес мальчика  и  вес бочонка  были примерно  равны,  и
поэтому периодически бочонок перевешивал. Когда Смоки из-за двери стал
ругать его, Лори  вскрикнула, и Джек  подпрыгнул. Он потерял  контроль
над бочонком,  пробка вылетела,  и пиво  начало растекаться  по  полу.
Смоки все  еще  кричал; Джек,  стоящий  в луже  пива,  застыл,  ожидая
неминуемой расплаты.

    Когда  через  двадцать  минут  он   вернулся  в  зал,  с   опаской
дотрагиваясь до разбитого носа, Рэндольф Скотт уже ушел.

    «…Мне шесть.

    Джеку Бенджамину Сойеру шесть».

    Шесть… и время снова идет своим чередом. Мне шесть… Джек встряхнул
головой,  пытаясь  отогнать  эту   навязчивую  мысль,  а   мускулистый
работяга, который на самом деле  был вовсе не работягой, подходил  все
ближе и ближе. Его глаза… желтые и обжигающие. Он – оно? – моргнул,  и
Джек понял, что вместо век у него чешуйчатые мембраны.

    – Ты ведь собирался уходить, – повторило оно, и протянуло к  Джеку
руки, которые стали деформироваться, сплющиваться, тяжелеть…

    Дверь распахнулась, тишину взорвал истошный выкрик солиста группы.

    – Джек, если ты не станешь порасторопнее, я буду вынужден наказать
тебя, –  раздался  из-за спины  Рэндольфа  Скотта голос  Смоки.  Скотт
отступил. Теперь  его руки  опять  стали просто  руками –  сильными  и
уверенными; на тыльной стороне ладони  вздулись синие вены. Глаза  уже
не были  желтыми;  обычные  блекло-голубые  глаза…  Он  последний  раз
посмотрел на Джека и скрылся в туалете.

    Смоки приблизился к  мальчику; он  склонил голову  на бок,  отчего
колпак сполз на  самое ухо;  губы приоткрылись  и обнажили  крокодильи
зубы.

    – Не заставляй меня больше повторять дважды, – сказал Смоки. – Это
последнее предупреждение, и не думай, что я шучу.

    Как и по отношению к Осмонду, в Джеке внезапно вспыхнула ярость  –
тот ее вид, который тесно связан с инстинктом самосохранения.

    Момент был подходящим.

    – Я не ваша  собака, и не  смейте так обращаться  со мной! –  Джек
сделал шаг по направлению  к Смоки Апдайку, хотя  ноги его до сих  пор
были ватными от страха.

    Удивленный – и даже слегка  обескураженный – этим взрывом  злости,
Смоки отступил назад.

    – Джек, предупреждаю тебя…

    –  Нет,  приятель.  Это  я  предупреждаю  тебя,  –  услышал   Джек
собственные слова. – Я не Лори. Я не люблю, когда меня бьют. И если ты
ударишь меня, я дам сдачи.

    Смоки Апдайк растерялся лишь на мгновение. Он был слишком уверен в
себе и  – как  сам  считал –  повидал  слишком много,  чтобы  спустить
мальчишке подобный тон.

    Он сгреб Джека за воротник.

    – Не хами мне, Джек, –  процедил Смоки, подтаскивая Джека ближе  к
себе. –  Пока ты  находишься в  Оутли, ты  – моя  собачонка. Захочу  –
приголублю, захочу – прибью.

    Он  резко  встряхнул  мальчика.   Джек  больно  прикусил  язык   и
вскрикнул. На щеках Смоки заиграли краски гнева.

    – Тебе это может не нравиться, но это так, Джек. Помни, щенок – ты
находишься в Оутли,  и ты будешь  находиться в Оутли,  пока я не  решу
отпустить тебя. И сейчас я вобью это в твою глупую голову.

    Он замахнулся и ударил Джека  кулаком в лицо, отбросив мальчика  к
стене.

    Джек почувствовал во рту привкус крови.

    Смоки сосредоточенно, будто обдумывая серьезную покупку,  взглянул
на него, и замахнулся вторично.

    В этот момент из кабачка раздался истерический женский визг:

    – Нет, Глен! Нет!

Затем послышались  мужские  голоса,  чем-то  встревоженные.  Вновь
закричала женщина – на высокой режущей ноте. Потом прозвучал выстрел.

    – Это  что еще  за  шутки?! –  вскричал Смоки,  тщательно  выделяя
каждое слово, как  актер на  бродвейской сцене. Он  отшвырнул Джека  и
влетел в кабачок.  Раздался еще  один выстрел, и  кто-то вскрикнул  от
боли.

    Джек был уверен в одном –  пришло время удирать. Не через час,  не
завтра, не в воскресенье, а прямо сейчас.

    Шум, похоже,  стихал. Выстрелов  больше не  было слышно…  но  Джек
помнил, что работяга, похожий на Рэндольфа Скотта, был еще в туалете.

    Джек быстро вошел в кладовую, пошарил  рукой за бочками и стал  на
ощупь искать рюкзак. Пальцы не нащупывали ничего, кроме грязного  пола
и воздуха; наверное, кто-то из них – Смоки или Лори – заметили  рюкзак
и забрали его. И все это, конечно, чтобы задержать его в Оутли!  Потом
пальцы коснулись нейлона, и Джек не поверил своему счастью.

    Он  схватил  рюкзак  и  осторожно  выглянул  из  дверного   проема
кладовой. Нужно было решить, каким  путем лучше скрыться, чтобы  никто
ничего не заметил.

    Итак…

    Он вышел в коридор. В конце его была дверь. Она легко открылась, и
мальчик увидел, что коридор пуст.  Наверное, Рэндольф Скотт давно  уже
поднялся в зал, пока Джек искал рюкзак. Прекрасно.

    «А может он  все еще здесь?  Ты хочешь с  ним встретиться,  Джеки?
Хочешь опять увидеть, как глаза  его желтеют и сужаются? Не  торопись,
убедись сперва, что его нет».

    Но Джек не имел на это времени. Смоки мог заметить, что мальчик не
помогает Лори и  Глории убирать  со столов и  не моет  пол в  туалете.
Смоки мог  решить  вернуться  и  получше  «объяснить»  Джеку  реальное
положение вещей. Так что…

    «Так что? Иди же!

    Может, он где-то  подстерегает тебя, Джеки…  может, он  собирается
выскочить, как большой Чертик-из-Табакерки…»  Женщина или тигр?  Смоки
или  этот  работяга?  Джек  еще  секунду  постоял  в  нерешительности.
Возможно, человек  с  желтыми глазами  все  еще в  туалете;  возможно,
сейчас вернется Смоки.

    Джек открыл и  ступил на  порог темного  холла. Рюкзак,  казалось,
резко прибавил в весе. Стараясь  ступать бесшумно, мальчик двинулся  к
двери; в груди отчаянно колотилось сердце.

    «Мне было шесть. Джеку было шесть».

    Возвращаться никак нельзя.

    «Шесть».

    Коридор словно удлинился и теперь напоминал туннель. Задняя  дверь
в конце  коридора казалась  плотно прикрытой.  Справа тоже  находилась
дверь; на  ней была  изображена собака.  Под изображением  –  надпись:
«ПОЙНТЕРЫ». Дверь в конце коридора была покрашена красной краской.  На
ней висела  табличка: «ПОЛЬЗОВАТЬСЯ  ТОЛЬКО В  КРАЙНЕМ СЛУЧАЕ!  СИГНАЛ
ТРЕВОГИ! » На самом же деле  сигнализация была отключена еще два  года
назад. Об  этом ему  рассказала  Лори, когда  мальчик  поинтересовался
назначением двери.

    Почти на месте. Напротив таблички «ПОЙНТЕРЫ».

    «Он здесь, я знаю…  если он выскочит, я  закричу… я… я…»  Дрожащей
рукой  Джек  коснулся   ручки  двери  аварийного   выхода.  Она   была
прохладной. На секунду  мальчику почудилось, что  сейчас он возьмет  и
вылетит в ночь… на свободу.

    Внезапно  распахнулась  дверь  позади  него  –  дверь  с  надписью
«ПОЙНТЕРЫ» – и чья-то рука схватила его за лямку рюкзака. Джек  сделал
рывок к аварийному выходу,  не думая при этом  про рюкзак и  волшебный
напиток в нем. Если лямки оборвутся,  он сумеет выскочить во двор…  он
думал только об этом.

    Но нейлоновые лямки не хотели рваться. Дверь слегка приоткрылась и
вновь захлопнулась. Джека втащило в женскую уборную, развернуло вокруг
и отбросило назад. От такого удара бутылка с волшебным напитком  могла
разлететься на мелкие кусочки,  залив при этом  одежду и старый  атлас
дорог. Поэтому он постарался не  коснуться стены спиной. Ужасная  боль
пронзила его.

    К  нему  медленно  подходил   работяга.  Руки  его  уже   начинали
деформироваться и сплющиваться.

    – Ты  собрался  уходить,  парень?  –  голос  работяги  все  больше
напоминал рычание зверя.

    Джек попятился влево,  не отрываясь  от лица  мужчины. Глаза  того
светились; они были  уже не желтые,  а просто горели  огнем; это  были
глаза оборотня…

    –  Но  ты  можешь  рассчитывать  на  старого  Элроя,  –  оборотень
оскалился, обнажив черный провал пасти и неровные зубы. – О, ты можешь
вполне рассчитывать на Элроя, – слова его были подобны собачьему  лаю.
– Он не причинит тебе слишком большой вред.

    Джек вскрикнул.

    – С  тобой все  будет в  порядке, –  рычал оборотень,  придвигаясь
поближе к Джеку, – да-да, с тобой все будет в полном порядке…

    Он продолжал говорить,  но Джек  не смог  бы повторить  сказанное.
Теперь это было одно сплошное рычание.

    Ногой Джек нащупал большой мусорный  бак у двери. Когда  оборотень
почти вцепился в него когтями, мальчик схватил бак и запустил в Элроя.
Бак отскочил от косматой груди, но  Джек успел выскочить из уборной  и
стремглав помчался влево, к аварийному  выходу. Он понимал, что  Элрой
будет преследовать его.

    Джек нырнул в темноту позади «Оутлийской пробки».

    Там, справа  от двери,  выстроились в  ряд переполненные  мусорные
баки. Джек на бегу перевернул три из них. Позади раздался дикий грохот
– бегущий за ним Элрой врезался в импровизированную баррикаду.

    Джек обернулся на своего преследователя. Боже, хвост, у него  есть
хвост! Сейчас  существо  больше  всего напоминало  животное.  Из  глаз
летели искры и, подобно огонькам, освещали землю.

    Удирая,  Джек  пытался  сбросить  рюкзак  со  спины;  пальцы   его
одеревенели, в голове стучало:

    – Джеки  было  шесть… Боже,  помоги  мне! Смотритель!  Джеки  было
ШЕСТЬ! Боже, пожалуйста…

    Оборотень перескакивал через баки. Джек видел, как одна  лапа-рука
поднялась и  вновь  опустилась,  зацепившись  за  металл,  и  страшный
скрежет заполнил весь  двор. Существо  споткнулось, чуть  не упало,  и
вновь бросилось вдогонку Джеку. Оно злобно рычало, и мальчику с трудом
удалось разобрать:

    – Сейчас я не  просто поймаю тебя, мой  цыпленочек… Сейчас я  убью
тебя!

    Слышали ли это его уши? Или голос звучал в его голове?

    Неважно. Расстояние между тем и этим миром сокращалось.

    Элрой сопел  сзади Джека;  одежда зверя  была разорвана;  изо  рта
свисал розовый и влажный язык.

    Последним в ряду был пустой мусорный бак; за ним стоял  старенький
«форд» выпуска 1957 года… Выглянувшая луна осветила все вокруг;  глаза
Элроя засверкали, как осколки стекла…

    Это ведь началось не в  Нью-Хэмпшире? Нет. Это началось не  тогда,
когда заболела его мать, и не могла, когда появился Смотритель Лестер.
Это началось, когда…

    «Джеку было шесть. Когда все мы жили в Калифорнии, и никто еще  не
был никем другим, и Джеку было…» Он вцепился в лямки рюкзака.

    Оборотень опять догонял его. Он почти танцевал, напоминая в  свете
луны  животных   из   диснеевских   мультфильмов.   Глупо,   но   Джек
расхохотался. Существо зарычало и прыгнуло на него. Когти были всего в
нескольких дюймах от мальчика, но  внезапно Элрой зацепился за  ржавое
железо и взревел от ярости.

    Джек искал в рюкзаке бутылку.  Он копался в носках; старые  джинсы
мешали ему. Нащупав горлышко бутылки, мальчик выдернул ее из рюкзака.

    Элрой огласил  воздух очередным  воплем и  освободился от  смятого
колеса.

    Джек быстро откупоривал  бутылку, стараясь при  этом не  выпустить
рюкзак из рук. Задача не из легких!

    «Может ли ОНО последовать  за мной? –  промелькнуло в его  голове,
когда он поднес горлышко бутылки к губам. – Сможет ли ОНО  последовать
за мной и прикончить  меня там, на другой  стороне? » Рот Джека  свело
судорогой от вкуса гнилого винограда, в горле перехватило дыхание.  Он
слышал рычание Элроя, но звук стремительно удалялся, словно застряв на
одной стороне Оутлийского туннеля, в то время как Джек быстро несся на
другую его сторону. Мальчик почувствовал,  что падает, и подумал:  «О,
Боже, что если я приземлюсь где-нибудь  у подножья утеса или горы?!  »
Он вцепился в рюкзак  и бутылку, глаза  его непроизвольно закрылись  в
ожидании того, что может случиться: будет Элрой или нет; окажется он в
Территориях – или нет. Да или нет, но одежда на его теле изменялась…

    «Шесть. О да, когда нам всем было шесть, и никто еще не был  никем
другим, и все происходило в Калифорнии,  и ты, папа, с дядей  Морганом
уходил куда-то, и иногда  дядя Морган смотрел на  тебя, как… как…  как
будто хотел испепелить тебя  глазами; и ты  все-таки умер, папочка!  »
Падая, переворачиваясь, купаясь в запахах; Джек Сойер, Джек  Бенджамин
Сойер, Джеки, Джеки…

    «…было шесть, когда это начало  происходить, и кто же взорвал  мою
жизнь, когда мне было шесть, когда Джеку было шесть, когда Джеку…»

    11. СМЕРТЬ ДЖЕРРИ БЛЭДСО

    «… было шесть  … когда это  действительно начиналось, папа,  когда
проснулись те силы, которые  в конце концов  отправили меня в  Оутли…»
Громко звучал саксофон. «Шесть. Джеки было шесть». Сперва его внимание
было  поглощено   игрушкой,   подаренной  отцом,   маленькой   моделью
лондонского такси –  машинка была тяжелой,  как кирпич, и  производила
ужасный шум, когда  катилась по  деревянным половицам  в новом  офисе.
Август, послеобеденная пора, новая заводная машинка, которая,  подобно
танку, громыхает по полу… работы нет, как нет и неотложных  телефонных
звонков. Под звуки саксофона Джек играет с машинкой… Черный автомобиль
наехал на ножку кушетки, развернулся и остановился. Джек во весь  рост
растянулся на кушетке. Его отец, сидя в кресле, положил ноги на  стол.
Дядя Морган пристроился на стуле с  другое стороны кушетки. У обоих  в
руках  было  по  коктейлю;  потом  они  поставили  стаканы,  выключили
проигрыватель и кондиционер, и спустились к своим автомобилям.

    «Когда нам всем было  шесть, и никто не  был никем другим, и  было
это в Калифорнии».

    – Кто это играет на саксофоне? – услышал Джек вопрос дяди Моргана,
и в хорошо знакомом голосе неожиданно промелькнули новые нотки; что-то
резануло слух мальчика. Он коснулся рукой крыши игрушечной машинки,  и
пальцы его были холодны, как лед.

    – Это Декстер Гордон, – ответил  отец. Голос его, как всегда,  был
ленивым и дружелюбным; Джек рукой обхватил тяжелое такси.

    – Хорошая пластинка.

    – «Папа играет на трубе». Старый добрый джаз, верно?

    – Постараюсь найти ее для себя…

    И вдруг  Джек  понял,  почему голос  дяди  Моргана  показался  ему
странным:  на  самом  деле  дядя  Морган  не  любил  джаз;  он  только
притворялся перед отцом  Джека. С раннего  детства Джеку был  известен
этот факт,  и он  подумал: глупо,  что отец  этого не  замечает.  Дядя
Морган никогда не станет искать для себя пластинку под названием «Папа
играет на трубе», дядя  Морган обманывает Фила  Сойера – и,  наверное,
Фил Сойер не видит этого лишь потому, что никогда не уделял достаточно
внимания  Моргану  Слоуту.  Дядя   Морган,  самолюбивый  и   обидчивый
(«самолюбивый как людоед, подобострастный,  как куртуазный адвокат»  –
говорила  Лили),  добрый  старый  дядя  Морган  вообще  не  заслуживал
внимания – взгляд, прежде всего, останавливался на его лысине.

    «Когда дядя был  ребенком, –  думал Джек, –  учителям было  трудно
запомнить его имя».

    – Представь, как  этот парень  сыграет там, –  голос дяди  Моргана
вдруг снова заставил Джека вздрогнуть.  В нем все еще звучала  фальшь,
но главное  было в  другом  – слово  «там»  пронзило мозг  мальчика  и
зазвенело, как  колокол. Потому  что  там –  это была  страна  Видений
Джека. Он это точно знал. Его отец и дядя Морган забыли, что он  может
услышать, и собрались говорить о Видениях.

    Его отец знал о стране Видений. Джек никогда не говорил об этом ни
с ним,  ни  с  мамой. Но  отец  знал,  потому что  должен  был  знать.
Следующей ступенью, чувствовал Джек, было то, что папа поможет попасть
туда самому Джеку.

    Но мальчик не  мог до  конца осознать  и выразить  свои эмоции  по
поводу связи Моргана Слоута и страны Видений.

    – Эй! – заявил  дядя Морган. – А  хорошо бы, чтобы парень  побывал
там! Они, наверное,  сделали бы  его Герцогом  Саксофонных Земель  или
кем-нибудь в этом роде.

    – Вряд ли, – отозвался  Фил Сойер. – Вряд  ли он понравился бы  им
так же, как и нам.

    «Папа, но ведь музыкант не нравится дяде Моргану, – подумал  Джек,
внезапно поняв,  как это  важно. –  Он совсем  ему не  нравится.  Дядя
считает, что он играет слишком громко…»  – Ну, ты, конечно, знаешь  об
этом больше, чем я, – расслабленным тоном сказал дядя Морган.

    – Просто я бывал там чаще. Но ты быстро наверстываешь упущенное! –
В голосе отца Джек почувствовал улыбку.

    – О, я кое-что понял, Фил. И никогда не перестану благодарить тебя
за то, что ты посвятил меня во  все это! – речь Слоута прервалась,  он
затянулся сигаретой и поставил стакан на стол.

    Слушать  этот  разговор  было  для  Джека  наслаждением.  При  нем
говорили о Видениях! Происходило  самое чудесное из всего  возможного.
Конкретного смысла  слов  мальчик  не понимал;  их  язык  был  слишком
взрослым, но шестилетний Джек чувствовал радость и восторг от Видений,
и он  уже был  достаточно  большим, чтобы  в  общих чертах  понять  их
беседу.  Видения  были  реальностью,   и  Джек  хотел  разделить   эту
реальность с отцом. Вот почему он так радовался.

    – Только позволь мне  кое-что исправить, –  сказал дядя Морган,  и
Джеку это  слово  –  исправить  – показалось  похожим  на  двух  змей,
обвившихся вокруг его ног. –  Они пользуются магией подобно тому,  как
мы –  физикой,  верно? Мы  говорим  об аграрной  монархии,  где  магию
используют вместо науки.

    – Верно, – ответил Фил.

    – Они  живут столетиями.  Их образ  жизни никогда  кардинально  не
меняется. Так?

    – Почти так, если не брать в расчет политические течения.

    Голос дяди Моргана стал жестче.

    – Ну, хорошо, забудем  о политической борьбе.  Подумаем о нас.  Ты
скажешь, – и я соглашусь с тобой, Фил, – что мы уже достаточно сделали
для  Территорий,  и  что  теперь   мы  должны  хорошо  подумать,   как
осуществить там некоторые  реформы. Я  совершенно с  этим согласен,  и
намерен руководствоваться самыми благими принципами.

    Джек физически почувствовал молчание отца.

    – Хорошо, – продолжал Слоут. – Пойдем дальше. Мы с тобой  способны
оказать помощь любому, кто на нашей стороне, и нам приятно это делать.
Мы в долгу у этих людей, Фил. Посмотри, что они в свою очередь сделали
для нас. Полагаю, мы вскоре окажемся в очень любопытной ситуации. Наша
энергия подпитывается их энергией и возвращается, усиленная настолько,
что это даже  сложно представить, Фил.  Мы выглядим великодушными,  но
так может продолжаться лишь до поры  до времени, – он нервно  хрустнул
пальцами. – Конечно,  я не знаю,  как эта ситуация  разрешится, но  мы
должны смотреть правде в глаза. Ты можешь представить, Фил, что будет,
если мы  дадим им  электричество? Если  дадим отличным  парням  оттуда
современное оружие?!  Подумай  об  этом.  Мне  кажется,  это  было  бы
замечательно. Замечательно! –  Он негромко  хлопнул в ладоши.  – Я  не
хочу торопить тебя, но, мне кажется, пора подумать об усилении  своего
влияния на  Территории.  Такова,  по-моему,  наша  задача.  Я  мог  бы
поставить тебя перед фактом, Фил, но не хочу. Ты должен хорошенько все
взвесить, прежде чем  мы начнем  действовать. Мы  всего можем  достичь
сами, и, вероятно,  достигнем, но  мне не хотелось  бы быть  обязанным
всяким оборванцам или какому-нибудь Малютке Тимми Типтоу.

    – Остановись, – сказал отец Джека.

    – Самолеты, – пропел дядя Морган, – подумай о самолетах.

    – Остановись, Морган! У  меня есть много  иных, не известных  тебе
планов.

    – Я  всегда  рад  услышать  что-то новое,  –  голос  Моргана  стал
скучающим.

    – Хорошо. Я согласен с тобой  в одном, партнер, – мы должны  много
думать о том, что  делаем там. Мне  кажется, что нечто  непредвиденное
обязательно появится  и  собьет  нам наши  самолеты.  Все  имеет  свои
последствия, и последствия могут оказаться чертовски неприятными.

    – Например? – спросил дядя Морган.

    – Например, война.

    – Ерунда, Фил.  Ничего подобного не  будет… или ты  имеешь в  виду
Блэдсо?

    – Да, я имею в виду Блэдсо. Ты согласен, что это серьезно?

    – Блэдсо? – Джек удивился. Он уже  слышал это имя, но не помнил  –
где.

    – Ну, до войны еще далеко… и, вообще, я не вижу связи…

    – Ладно. Ты помнишь слухи о  том, как Чужак убил Старого Короля  –
это было много лет назад? Слышал об этом?

    – Кажется, да, – Джек  вновь почувствовал в ответе Моргана  Слоута
фальшь.

    Скрипнул стул, на котором  сидел отец – Фил  снял ноги со стола  и
вытянул их вперед.

    – Убийство  привело к  большим неприятностям.  Сторонники  Старого
Короля подняли мятеж. Они победили своих врагов, захватили их земли  и
собственность, и таким образом разбогатели.

    – Я в курсе, – холодно  проронил Морган. – Они также  намеревались
внедрить жесткую политическую систему.

    – Нам  незачем вмешиваться  в их  политику. Эта  война длилась  не
более трех недель. Ну, убили  сотню человек, или даже меньше!  Чепуха?
Чепуха…  Но,  Морган,  кто-нибудь   говорил  тебе,  когда  эта   война
началась?! В каком году?! В какой день недели?!

    – Нет, – прошептал Морган.

    – Это было первого  сентября 1939 года. Именно  в этот день  здесь
Германия  напала  на  Польшу.  –  Отец  замолчал,  и  Джек  напряженно
вслушивался в тишину, сжав в руке игрушечную машинку.

    – Невероятно, – наконец  выдавил из себя дядя  Морган. – Из-за  их
войны началась наша? Ты на самом деле веришь в эту чушь?

    – Я верю в это, – ответил отец Джека. – Я верю, что  трехнедельная
заваруха там вызвала чудовищную войну здесь, продолжавшуюся шесть  лет
и забравшую миллионы жизней. Вот так-то.

    – Ну… – Джеку почудилось, что дядя Морган зевнул.

    – Это не все. Я говорил со многими людьми там, и у меня  сложилось
впечатление, что чужак,  убивший Короля, был  действительно Чужаком  –
если ты в состоянии понять, о  чем я говорю. Видевшие убийцу  считают,
что его одежда явно  не соответствовала тому  наряду, который носят  в
Территориях. Его действия выдавали полное незнание тамошних обычаев  –
он не понимал отсутствия денег, и не разбирался в их эквиваленте…

    – Ой-ой-ой! Тоже мне…

    – Погоди. Можно быть уверенным, что он был…

    – Как мы.

    – Как мы, верно. Гость. Морган, я считаю, что тема закрыта. Мы  не
знаем, что  может  произойти  в результате  вмешательства.  По  правде
говоря, мне кажется,  что мы  имеем право  быть только  наблюдателями.
Вдобавок я скажу тебе совершенно ненормальную вещь.

    – Валяй, – ответил Слоут.

    – Тот мир не единственный. Как и наш.

    – Ты сумасшедший! – сказал Слоут.

    – Я чувствовал несколько раз, когда был там, что рядом есть что-то
еще – Территории Территорий.

    «Да, – подумал  Джек, –  верно. Должны быть  Видения Видений,  еще
более прекрасные,  а  с  противоположной  стороны  существуют  Видения
Видений Видений, и этот другой мир еще лучше… Он понял, что  засыпает.
Видения Видений…» Он  заснул почти  мгновенно, все еще  сжимая в  руке
крошечное такси и прижимаясь щекой к прохладной половице.

    Мужчины   продолжали   разговаривать.   Джек,   очевидно,   многое
пропустил. Но он  слышал начало  и конец  разговора, который  вспомнит
шесть лет спустя,  находясь между Оутли,  штат Нью-Йорк, и  безымянной
деревней  в  Территориях.  Сделав  над  собой  усилие,  Морган   Слоут
поблагодарил отца за преподанный ему  урок. Первое, что услышал  тогда
Джек, проснувшись, – это голос отца:

    – Куда это Джек запропастился?

    И фразу дяди Моргана:

    – Думаю, ты  прав, Фил. Ты  смотришь в самую  суть явлений, и  это
замечательно.

    – Где  же, черт  возьми, Джек?  – опять  воскликнул отец,  и  Джек
приподнял голову. Черное такси выпало из рук и покатилось по полу.

    – Ага, – сказал дядя Морган, – где тут зайка-длинные-ушки?

    – Ты здесь, малыш? – спросил отец.

    Скрип отодвигаемого стула, звук шагов вставшего мужчины.

    Джек зевнул и медленно подтянул к себе машинку. Ноги затекли, и он
не мог встать.

    Шаги приблизились  к  мальчику.  Над  столом  показалось  красное,
одутловатое лицо  Моргана  Слоута.  Позади  возникло  лицо  отца;  тот
улыбался. На мгновение  мальчику почудилось, что  оба мужчины парят  в
воздухе над столом.

    – Поехали домой, соня,  – сказал отец.  Когда мальчик взглянул  на
дядю Моргана, он  увидел обычное выражение  лица отца Ричарда  Слоута;
доброго старого  дядю  Моргана,  который  всегда  дарит  замечательные
подарки к  Рождеству и  дню рождения,  щедрого старого  дядю  Моргана,
такого незаметного… а перед  этим? Как он  выглядел перед этим?!  «Как
стихийное  бедствие,   как   экспериментатор,   ожидающий   результата
эксперимента…»  –  Как  насчет  мороженого  по  пути  домой,  Джек?  –
поинтересовался дядя Морган. – Это достаточно привлекательно звучит?

    – Угу, – кивнул Джек.

    – Ну, мы закончили этот разговор, – сказал его отец.

    – Допустим,  –  проворчал дядя  Морган.  – Мы  сейчас  беседуем  о
гораздо более важных вещах… – И он улыбнулся Джеку.

    Это произошло, когда  Джеку было шесть  лет. Горький вкус  напитка
Смотрителя разбудил в уснувшей памяти давнее событие.

    Глаза дяди Моргана бегали по сторонам, а в голове Джека  зародился
вопрос, и этот вопрос рвался наружу…

    «Кто?

    Кто это может изменить?!

    Кто, папа?!

    Кто…»

    …убил Джерри  Блэдсо?  Вкус  напитка  остро  чувствовался  во  рту
мальчика; руки судорожно шарили  по земле в  поисках опоры. Что  убило
Джерри Блэдсо?!  Джек приподнялся,  дыхание  его с  хрипом  вырывалось
через открытый рот. Зубы сразу свело;  заледенело в горле и груди.  По
губам полз жучок,  и Джек  с трудом  отогнал его.  Джерри Блэдсо,  да…
Джерри – чье имя всегда было написано на его рубашке. «Джерри, который
умер, когда…» мальчик  встряхнул головой и  зажал рот рукой.  Какой-то
животный инстинкт подсказывал ему, что он лежит неподалеку от огромной
лужи. Другой  инстинкт заставил  его достать  вторую руку  из  кармана
брюк.

    Джек огляделся.

    Он встал на колени; вокруг сгущались сумерки. Элроя рядом не было,
в этом Джек не сомневался. Из  сарая доносился шум. За заборами  лаяли
собаки. Именно такой шум Джек еще недавно слышал в стенах  «Оутлийской
пробки":  так  галдели  подвыпившие  мужчины,  споря  друг  с  другом.
Вероятно, в сарае – бар, а неподалеку должна находиться гостиница  или
публичный дом. Вкус напитка перестал ощущаться. И Джек понял, что  ему
лучше не привлекать к себе лишнего внимания.

    На мгновение  он  представил,  что убегает  от  всех  этих  собак,
беснующихся совсем рядом за дощатыми  заборами, и встал на ноги.  Небо
нависало над головой, вокруг темнело. Что происходит сейчас там, в его
мире? Джек опустился в густую траву  и пополз. В шестидесяти ярдах  от
него, в  чьем-то  окне  горела чахлая  свеча,  где-то  справа  хрюкали
свиньи. Когда Джек  отполз на  порядочное расстояние  и приблизился  к
дому, где горела  свеча, собаки  начали умолкать,  и мальчик  медленно
двинулся вперед  к  Западной  Дороге. Темнота  сгустилась;  ночь  была
безлунной.

    Джерри Блэдсо.

Здесь были и другие дома, хотя Джек не видел их, пока не  оказался
совсем рядом.  Жители  Территорий  ложились спать  с  заходом  солнца,
исключая шумных пьяниц в гостинице. По обеим сторонам Западной  дороги
стояли  темные   и   безмолвные   строения;   в   этом   было   что-то
неестественное, но  мальчик не  мог  объяснить, что  именно.  Узенькие
калитки запирались на  засовы; крыши  устланы соломой  (Джек слышал  о
таких крышах, но никогда не видел). «Морган, – с испугом подумал он, –
Морган из Орриса», – и  на миг увидел обоих двойников:  длинноволосого
мужчину в  ортопедических башмаках  и делового  партнера его  отца.  В
воображении мальчика они слились воедино – в цельного Моргана Слоута с
пиратской прической, слегка прихрамывающего. Но Морган – этот Морган –
прекрасно вписывался в общую бредовость происходящего.

    Джек добрался  до одноэтажного  здания, похожего  на  крольчатник.
Тот, как и прочие  дома, тоже был крыт  соломой. Если он выберется  из
Оутли – или, что ближе  к истине, сбежит из Оутли,  – что он увидит  в
единственном темном  окошке  этого гигантского  крольчатника?  Мальчик
знал: неустойчивый  сигнал  в  телевизионном экране.  Но,  конечно,  в
здешних домах  не было  телевизоров, и  не это  его озадачило.  Что-то
другое, что-то, связанное  со стоящими вдоль  дороги домами, что-то  в
самом  пейзаже.  Была  тут  какая-то  несуразность,  хотя  было  почти
невозможно понять – какая именно.

    Телевизоры, телевизоры… Джек поравнялся с недостроенным  маленьким
домиком. Крыша здесь была  не соломенная, и  Джек улыбнулся про  себя:
эта деревня  напомнила  ему о  хоббитах.  Да, здесь  вполне  могли  бы
возиться хоббиты. Что  они могли бы  сказать хозяйке этого  маленького
домика? Наверное, что-то вроде:

    – Мэм, мы забрели  к Вам, чтобы доставить  Вам удовольствие. И  мы
подарим  Вам  «Ночной  огонек»  –  пятнадцать  каналов,  и  спортивные
новости, и прогноз погоды, и…

    Внезапно Джек осознал,  что и в  самом деле к  домам не  протянуты
провода. На крышах нет  антенн. Нет телеграфных  столбов на дороге.  В
Территориях нет электричества! И тут в голове мальчика возникло  ясное
и четкое воспоминание: Джерри Блэдсо был электриком в компании  «Сойер
и Слоут».

    Когда его отец  и Морган  Слоут упомянули это  имя –  Блэдсо –  он
подумал, что не слышал его раньше… хотя, если постараться  припомнить,
он слышал это  имя не менее  двух раз. Но  Джерри Блэдсо почти  всегда
именовался просто Джерри :

    – Не может ли Джерри починить кондиционер? – или:

    – Нужно послать Джерри поменять проводку!

    И Джерри  появлялся,  всегда  чисто и  опрятно  одетый,  аккуратно
причесанный, в  старомодных  очках,  –  и  чинил  все,  что  пришло  в
негодность. Существовала миссис Джерри, которая следила за его внешним
видом, и несколько  маленьких Джерри,  о которых в  компании «Сойер  и
Слоут»  вспоминали  только  под  Рождество.  Джек  был  в  те  времена
настолько  мал,  что  имя  Джерри  ассоциировалось  у  него  с  героем
известного  мультсериала  про  кота  Тома  и  мышонка  Джерри,  и   он
представлял себе, что  электрик с  женой и маленькими  Джерри живет  в
огромной норе в углу гостиной.

    Кто же  убил  Джерри Блэдсо?  Неужели  его отец  и  Морган  Слоут,
которые всегда  были  добры к  детям  Блэдсо  – вспоминая  о  них  под
Рождество?!

    Джек плелся сквозь тьму  по Западной Дороге.  Он мечтал об  одном:
забыть об электрике  Джерри и  уснуть, как  когда-то уснул  в офисе  у
отца. Спать  – вот  чего он  хотел сейчас,  а не  думать о  неприятных
событиях шестилетней давности. Джек пообещал сам себе, что, как только
он на пару миль  удалится от деревни,  то обязательно поищет  местечко
для ночлега. Его бы устроил даже стог сена. Ноги не хотели нести  тело
дальше, все мускулы налились свинцом.

    Это  произошло  давно,  когда   Джек  частенько  подсматривал   за
исчезновениями своего отца, Фила Сойера. Тот умел исчезать из спальни,
столовой и даже из конференц-зала  своей конторы. Однажды он  проделал
свой излюбленный трюк в гараже позади их дома на Родео Драйв.

    Джек, выглянув в щелку двери, увидел, как отец, позвякивая ключами
в кармане,  вышел из  дома  и направился  в  гараж; зайдя  внутрь,  он
прикрыл дверь. Мальчик вдруг вспомнил, что машина отца находится  там,
где и находилась все субботнее утро  – на площадке прямо перед  домом.
Лили, с неизменной сигаретой во рту, пару часов назад укатила на своей
машине на просмотр нового фильма –  так что гараж был пуст.  Некоторое
время Джек  ждал,  что  же произойдет.  Двери  не  открывались.  Тогда
мальчик помчался  в  гараж, прокрался  вовнутрь  – отца  не  было;  на
цементном полу  валялись пустые  канистры. Вдруг  он увидел  крикетный
мяч. Ну как тут  не поверить в волшебство?!  Мяч подкатился к стене  и
упал в невидимую  лунку. Нет, его  отец не играет  в крикет.  Конечно,
нет!

    – Эй! –  окликнул мальчик.  Тишина… Он медленно  вышел из  гаража.
Сияло солнце,  согревая лужайку  перед  домом. Он  кого-нибудь  должен
позвать, но кого? Полицию? «Мой  папа вошел в гараж,  и я не смог  его
там  найти,  и   теперь  боюсь…»   Фил  Сойер   появился  со   стороны
Беверли-Хиллз спустя два  часа. Его  пиджак был  небрежно наброшен  на
плечи, узел  галстука  распущен  – Джеку  отец  показался  похожим  на
человека, только что вернувшегося из кругосветного путешествия.

    Джек помчался ему не встречу.

    – Ты споткнешься и упадешь,  если будешь так мчаться, –  улыбнулся
отец. – Я-то думал, что ты спишь, Джек-Странник…

    Войдя  в   дом,  они   услыхали  телефонный   звонок,  и   мальчик
инстинктивно почувствовал, что  телефон звонит  уже достаточно  давно.
Отец откинул  волосы  со лба,  потер  затылок, потом  открыл  дверь  и
подошел к телефону. Джек услышал, как отец говорит:

    – Да, Морган. – И потом: – Да? Плохие новости? Да, лучше  расскажи
сразу же.

    После длительной паузы,  во время которой  Джеку было слышно,  как
верещит своим тонким голоском в трубке дядя Морган, отец сказал: «Боже
мой! Бедный Джерри! Я немедленно выхожу».

    Фил взглянул на сына, на лице у него уже не было улыбки.

    – Я  выхожу, Морган.  Я возьму  с  собой Джека,  но он  посидит  в
машине.

    Ноги Джека  стали  ватными;  он даже  не  поинтересовался,  почему
придется ждать в машине, как он спросил бы в любом другом случае.

    Фил вел машину  к отелю  «Беверли-Хиллз», потом  свернул налево  и
притормозил у входа в контору. За всю дорогу он не проронил ни слова.

    Они подъехали  к  стоянке.  Там  уже  находились  две  полицейские
машины, «скорая помощь»,  белый «Мерседес» дяди  Моргана и  старенький
спортивный «Плимут»,  принадлежащий  электрику. У  входа  дядя  Морган
беседовал с полицейским, медленно  покачивающим головой. Правой  рукой
Морган придерживал за  плечи плачущую юную  женщину в слишком  большом
для нее платье;  она прятала лицо  у Слоута на  груди. Миссис  Джерри,
узнал ее Джек; к глазам она прижимала белый носовой платок.

    Фил бросил:

    – Посиди  несколько  минут в  машине,  Джек, хорошо?  –  и  быстро
направился ко входу.

    Неподалеку  полицейский  разговаривал  с  молоденькой   китаянкой.
Принюхавшись, Джек почувствовал запах горелого.

    Через двадцать минут отец вышел из здания вместе с дядей Морганом.
Все еще поддерживая миссис Джерри, дядя Морган попрощался с Сойерами и
усадил женщину в свой автомобиль.

    – Джерри убит? – спросил Джек, когда они подъезжали к своему дому.

    – Что-то  вроде несчастного  случая, –  ответил отец.  –  Виновато
электричество: все здание в дыму.

    – Джерри убит? – упрямо спросил его сын со странной интонацией.

    – Да, он мертв, бедняга.

    В  последующие  два  месяца  Джек  и  Ричард  Слоут  по   крупицам
восстанавливали картину  случившегося.  Благодаря  болтливости  матери
Джека и экономки Ричарда, им даже стали известны некоторые  любопытные
детали.

    Джерри  Блэдсо  приехал  в  контору  в  субботу,  чтобы  проверить
сигнализацию системы безопасности, потому что накануне сигнал  тревоги
перестал срабатывать. Оказалось, что виной этому обрыв провода. Присев
на корточки, Джерри стал соединять оголенные концы провода; зная,  что
в здании никого  нет, он  не заизолировал  соединение. Потом  электрик
спустился к  телефону, чтобы  позвонить.  Когда он  поднимался,  желая
закончить   работу    –    к   зданию    на    велосипеде    подъехала
двадцатичетырехлетняя женщина  по имени  Лоретта Чанг,  танцовщица  из
ресторанчика.

    Мисс Чанг рассказала потом полиции, что, взглянув сквозь витринное
стекло, увидела  рабочего  входящего из  подсобки  в холл.  Вдруг  она
почувствовала нечто, напоминающее маленькое землетрясение. Долго  живя
в  Лос-Анджелесе,  Лора  Чанг  научилась  ничему  не  удивляться.  Она
увидела, что Джерри покачал головой и склонился над проводами.

    А потом коридор конторы вдруг вспыхнул, как зажженный факел.

    Пламя охватило все вокруг, отрезав электрика от выхода.  Сработала
противопожарная сигнализация.  Над  стеной  взметнулся  столб  пламени
высотой около  шести  футов.  Огонь вцепился  в  упавшего  и  недвижно
лежавшего Джерри  Блэдсо.  Дым  постепенно  заполнял  все  коридоры  и
закоулки   здания.   Лоретта   бросилась   к   телефонной   будке   на
противоположной стороне  улицы.  Она  позвонила  в  пожарную  часть  и
сообщила адрес конторы;  оглянувшись, она  стала невольным  свидетелем
ужасной картины: тело Джерри плясало  на полу под напряжением  порядка
тысячи вольт.  Одежда на  электрике сгорела,  волосы обуглились,  кожа
клочьями сползла с  тела. Очки подпрыгивали  на носу. …Джерри  Блэдсо.
«Кто  придумал  это,  папа?  »  Вот  уже  пятнадцать  минут  Джеку  не
встречался ни один коттедж. Холодные звезды мерцали в темном небе. Они
подавали какие-то свои, неведомые мальчику сигналы, которых он не  мог
понять.

    Он шел дальше. На запад.

    12. ДЖЕК ИДЕТ В МАГАЗИН

    Эту ночь он  провел в  Территориях, в  стогу сена,  выкопав в  нем
большую нору, которую он завалил  изнутри, оставив маленькую щель  для
притока воздуха. Мальчик прислушивался к отдаленному писку; он  где-то
слышал или читал, что  в стогах любят жить  мыши-полевки. Если в  этом
стогу тоже  поселились  мыши, то  сегодня  им придется  потесниться  и
уступить  место  Майти-Маусу  по  имени  Джек  Сойер.  Он   постепенно
расслабился,  и  лишь  левая  рука  крепко  сжимала  горлышко  бутылки
Смотрителя. На  донышке плескался  остаток напитка.  Мальчик  подумал,
достаточно ли жидкости на донышке для перехода в родной мир, или этого
остатка уже не хватит. Жаль, что почти все выпито!

    Он засыпал, с трудом  согреваясь. Да, он опять  в Территориях –  в
милом местечке, которое  такие славные ребята,  как Морган из  Орриса,
Осмонд и полукозел Элрой считают своим домом; в Территориях, где может
произойти что угодно.

    И все же здесь неплохо. Джек вспомнил свое детство, когда все жили
в Калифорнии.  В Территориях  было хорошо,  он кожей  чувствовал  это.
Запах сена был таким же чистым, как и здешний воздух.

    Едва заметные  дуновения  ветерка  не сдвинули  бы  с  места  даже
стрекозу или муху.  Джек ощутил  некую гордость: он  сумел убежать  из
Оутли,  подальше  от  «Клубов   плохой  погоды»,  безумных   стариков,
разбрасывающих кредитные карточки, от запаха пива и зловония нечистот…
и, самое главное, от Смоки Апдайка и «Оутлийской пробки».

    Он подумал, что теперь ему предстоит путешествовать в Территориях.

    И с этой мыслью уснул.

    На следующее  утро  он прошел  уже  около трех  миль  по  Западной
Дороге, радуясь  солнечному свету  и запаху  полевых трав,  –  который
бывает только  в  конце  лета  –  когда  его  нагнала  телега.  Фермер
придержал лошадь и спросил:

    – Ты в лавку, парень?

    Джек  испуганно  вздрогнул;  он  понял,  что  мужчина  не  говорит
по-английски. Это был совсем не английский язык.

    «Они не говорят по-английски… но я понимаю все, что они говорят. Я
думаю на этом языке… и это еще не все – я могу говорить на нем! » Джек
понимал, что он находится в Территориях,  но не верил этому до  конца;
слишком уж быстро менялся мир, и поэтому все казалось нереальным.

    Фермер подъехал  ближе. Он  улыбался, выставив  напоказ  абсолютно
здоровые зубы.

    – Ты что, юродивый? – спросил он без тени враждебности.

    – Нет, – Джек улыбнулся в ответ, втайне боясь, что «нет» здесь,  в
Территориях, может  иметь какой-нибудь  другой  смысл. Однако  он  зря
опасался: язык его изменился,  как и одежда. –  Я не юродивый.  Просто
моя мама велела мне опасаться незнакомцев на дорогах.

    Теперь улыбнулась жена фермера, сидевшая позади мужа.

    – Твоя мама права, – сказала она. – Так в лавку или нет?

    – Да, – ответил Джек. – Я поэтому и иду на запад.

    – Тогда садись на  телегу, – предложил  ему фермер, которого,  как
выяснилось, звали  Генри. –  Не стоит  попусту тратить  время.  Люблю,
знаешь ли, помочь людям по мере сил; ты вернешься домой еще до  захода
солнца. Я везу зерно. Это  последнее в нынешнем году. Дрянь,  конечно,
хотя и это сойдет для торговли. Глядишь, кто-нибудь и купит…

    – Спасибо, – сказал Джек, устраиваясь в телеге, где было  засыпано
зерно. Если  это  зерно  неважное,  тогда  какое  же  здесь  считается
хорошим? Зерна таких размеров мальчик никогда в жизни не видел. Еще на
дне телеги валялись плоды, похожие  на маленькие тыквы. Джек не  знал,
как они  называются,  но  предположил,  что вкус  у  них  должен  быть
превосходным. В животе заурчало. Он понял, как голоден. Такое  чувство
иногда бывало у него после  школы, но тогда он  мог забежать в кафе  и
выпить там стакан молока с булочкой.

    Джек  прислонился  спиной  к  бортику  телеги,  вытянув  обутые  в
сандалии ноги и разглядывая все, что встречалось им на пути.  Движение
на дороге сегодня было оживленным; наверное, все эти люди собрались за
покупками. Фермер Генри  здоровался со многими  людьми. Очевидно,  это
были его знакомые.

    Джек все еще думал о том,  каковы на вкус лежащие в телеге  плоды,
как вдруг  в  волосы ему  вцепились  две маленькие  ручки,  каждая  из
которых  выдрала  по  целой  пряди.  Из  глаз  мальчика  непроизвольно
брызнули слезы.

    Он обернулся и увидел  трехлетнего малыша, стоявшего на  нетвердых
ножках. Лицо ребенка излучало восторг от содеянного.

    – Джейсон! – воскликнула его мать, но это был скорее поощрительный
возглас («Вы только посмотрите, как он легко выдрал у парня волосы! Да
он силач! »), – Джейсон, это нехорошо!

    Джейсон не обращал  на нее  никакого внимания.  Это было  большое,
здоровое на вид дитя, пахнущее так же, как и стог сена, в котором Джек
провел  ночь.  Волосы  не   вернешь…  но  мальчик  почувствовал,   что
подвернулась возможность без труда подружиться с фермерской супругой.

    – Лови,  –  сказал Джейсон,  раскачиваясь  из стороны  в  сторону,
подобно сошедшему на сушу моряку. Он улыбнулся Джеку.

    – Что?

    – Ап!

    – Я не пойму тебя, Джейсон!

    – Ап!

    – Я не…

    Но  тут  Джейсон,  которому  были  неведомы  сомнения,  с  размаху
плюхнулся на колени Джеку.

    – Джейсон,  плохо!  –  так  же  запрещающе-поощряюще  сделала  ему
замечание мать…

    Джейсон безмятежно улыбнулся.

    Джек почувствовал, что Джейсон обмочился. Очень здорово обмочился!

    «Добро пожаловать в  Территории, Джеки!  » И сидя  с младенцем  на
руках,  ощущая,  как  теплая   влага  пропитывает  его  одежду,   Джек
расхохотался, запрокинув лицо к голубому небу.

    Спустя несколько минут фермерша перебралась туда, где сидел Джек с
младенцем на руках, и забрала Джейсона.

    – Ооох, весь мокрый! Противный ребенок!  – сказала она все тем  же
тоном.

    «Ну, разве не прекрасно, что замечательный Джейсон так великолепно
обмочился! » – подумал Джек,  и опять рассмеялся. Джейсон вторил  ему,
засмеялась и миссис Генри.

    Она переодела Джейсона, и засыпала Джека вопросами; ему достаточно
приходилось отвечать на  подобные вопросы  в своем мире.  Но здесь  он
должен был  быть  осторожен.  Он  –  пришелец,  и  это  могло  создать
непредвиденные осложнения.  Джек  помнил,  что  рассказывал  его  отец
Моргану… «настоящий Пришелец, если ты понимаешь, что я имею в виду».

    Джек заметил,  что  муж  фермерши навострил  уши.  Отвечая  на  ее
вопросы, мальчик выбрал  очередной вариант Истории  – не тот,  которым
пользовался  раньше,  а  тот,  который  предлагал  слишком  любопытным
попутчикам.

    Он сказал,  что  идет из  Общей  Деревни –  мать  Джейсона  что-то
слышала о  таком  месте…  и  тут началось!..  Неужели  он  пришел  так
издалека? Джек сказал, что да. А куда он идет? Он ответил ей (и  молча
слушающему Генри), что  направляется в  одну деревню  в Калифорнии.  О
таком месте она не слыхала. Джека это не слишком удивило… но  странно,
что никто из них не переспросил:

    – Калифорния? Кто  это, интересно,  слышал о  деревне с  названием
Калифорния? Кого ты хочешь обмануть, парень?

    В Территориях хватало разных мест – да и деревень тоже – о которых
здешние люди  слыхом  не  слыхивали.  Здесь  нет  силового  поля.  Нет
электричества. Нет связи. Нет  телевидения, которое могло бы  сообщить
им  новости  из  Малибу  или  Сарасоты,  или  информацию  о  том,  что
трехминутный разговор с заграницей стоит пять долларов восемьдесят три
цента плюс налог; или поздравить с  Днем Всех Святых. «Когда живешь  в
окружении сплошных тайн,  то не спрашиваешь  о деревне просто  потому,
что никогда не слышал о ее существовании. Калифорния для них не  более
странное название, чем Общая Деревня».

    Они и не спрашивали. Он рассказал им, что его отец год назад умер,
и что мать очень  больна (он подумал, что  было бы неплохо  прибавить,
что королевские стражники,  явившись ночью,  забрали их  единственного
осла, но  потом решил  опустить эту  подробность). Мать  дала ему  все
деньги, что у нее имелись (в этом странном языке слово деньги  звучало
по-дурацки, что-то вроде палочек) и  послала его в деревню  Калифорнию
погостить у тети Элен.

    – Да, нелегкие настали времена, – протянула миссис Генри, укачивая
прижавшегося к ней Джейсона.

    – Общая Деревня находится возле летнего дворца, верно, мальчик?

Это был первый вопрос, заданный Джеку фермером.

    – Да, – ответил Джек. – Совсем близко. То есть…

    – Ты не сказал, от чего умер твой отец.

    Фермер  поднял  голову;  выражение  доброжелательности   мгновенно
улетучилось; взгляд его стал цепким и колючим.

    Да, вот и осложнения!

    – Он болел? – спросила миссис Генри. – В наши дни столько болезней
– тиф, чума… Тяжелые времена!

    Джеку внезапно захотелось сказать:

    «Нет, он  не болел,  миссис Генри.  Его убило  током, моего  папу.
Понимаете, однажды  в  субботу он  поехал  на работу,  оставив  миссис
Джерри и всех малюток Джерри  – включая меня –  дома. В те времена  мы
жили в норе в гостиной, и нигде больше, вы понимаете? И знаете что? Он
был неосторожен  с  током и  сгорел;  а  миссис Фини  –  она  работает
привратницей в доме Ричарда  Слоута – так вот,  она слышала, как  дядя
Морган рассказывал  по телефону,  что электричество  заживо  поджарило
папу, и это было ужасно… и очки  его сползли на нос, только вы  ничего
не знаете про  очки, потому что  у вас  здесь их нет.  Нет очков…  нет
электричества… нет телевизоров… нет  самолетов. Не стоит умирать  так,
как мистер Джерри, миссис Генри. Не стоит…» – Неважно, болел ли он,  –
резко сказал фермер. – Был ли он политиканом?

    Джек шевелил губами, но  не мог произнести ни  звука. Он не  знал,
что ответить. Слишком сложная проблема!

    Генри мотнул головой, как если бы услышал ответ.

    – Слазь,  оболтус!  Лавка  за следующим  поворотом.  Я  думаю,  ты
как-нибудь дотащишься до нее пешком!

    – Да, – сказал Джек. – Думаю, что да. Извините…

    Фермер,  все  еще   искоса  поглядывавший   на  мальчика,   слегка
усмехнулся.

    – Нет, это ты извини, парень… Ты кажешься славным пареньком, но мы
здесь люди простые,  а все, что  происходит у моря  – это для  лордов.
Умрет Королева или не  умрет… конечно, рано  или поздно это  случится.
Бог всех забирает к себе. Но  простых людей, которые влезли не в  свое
дело, ждет страшная смерть.

    – Мой отец…

    – Я не хочу слышать о твоем отце! – торопливо возразил Генри.  Его
жена отодвинулась от Джека,  крепче прижав к себе  сына. – Хорошим  он
был или плохим – я не знаю и не хочу знать. Все, что я знаю – это  то,
что он умер  (думаю, что  ты не  солгал, сказав  это), и  что его  сын
провел беспокойную ночь, и что он умеет хитрить. Сын не говорит правду
о том, куда идет. Так что уходи. Меня беспокоит только моя судьба, как
видишь.

    Джек слез с телеги. Его огорчил страх на лице женщины. Он сам  был
причиной  этого  страха.  Фермер  прав  –  маленькие  люди  не  должны
вмешиваться в дела больших. Иначе они могут поплатиться за это.

    13. ЛЮДИ В НЕБЕСАХ

    Мальчик с ужасом  обнаружил, что деньги,  заработанные им с  таким
трудом, в буквальном смысле превратились в палочки; они стали похожими
на игрушечную головоломку, сделанную неумелым ремесленником. Но  через
секунду ужас растаял, и Джек весело рассмеялся. Конечно же, палочки  и
были деньгами! Когда он перелетел из одного мира в другой,  изменилось
все,  включая  и   это.  Серебряный  доллар   снова  стал  значком   с
изображением грифона, рубашка –  курткой, английский язык –  диалектом
Территорий, а старые  добрые американские деньги  – грудой палочек.  У
него было всего около двадцати двух долларов, и он решил, что примерно
такую же сумму составляют те четырнадцать монет-палочек одного вида  и
около двадцати палочек другого, которые он обнаружил в кармане.

    Проблема была скорее не в количестве денег, а в местных ценах – он
очень смутно представлял себе, что здесь стоит дорого, а что – дешево;
идя через  лавку, он  растерялся.  Если он,  выбрав товар,  не  сможет
расплатиться, то…  Он  не  знал,  что они  сделают  с  ним.  Например,
выгонят… побьют… посадят  в тюрьму…  убьют? Вряд  ли, но  даже в  этом
нельзя быть  до  конца уверенным  –  они  ведь простые  люди.  Они  не
политиканы, а он…

    Он – чужой… Странник.

    Джек медленно пересек из конца в конец лавку, больше  напоминающую
шумную ярмарку;  он обдумывал  вставшую перед  ним проблему.  Проблема
сосредоточилась в основном в его желудке – он был смертельно  голоден.
Мальчик заметил фермера Генри, торгующегося  с продавцом коз. Рядом  с
мужем стояла миссис Генри, не участвующая в разговоре. Она повернулась
к Джеку спиной; на руках у нее сидел младенец.

    «Джейсон, один из маленьких Генри», –  подумал Джек, – и он  вдруг
заметил Джека.

    Ребенок стал указывать  на него  ручкой, и  Джек бросился  наутек,
стараясь, чтобы  как  можно больше  людей  разделяло его  и  семейство
Генри.

    Кругом царил аромат жареного мяса. Джек видел продавцов,  медленно
обжаривающих над углями куски свинины; покупателей, выбирающих мясо  и
сало.  Все  они  оборачивались   на  бегущего  мальчика.   Большинство
покупателей были такие же  фермеры, как Генри.  Джек заметил, что  при
расчете за покупку они протягивали руку с зажатыми в ней палочками… но
скольких штук будет достаточно? – думал он.

    Ладно, неважно. Он должен поесть,  даже если этим выдаст себя  как
чужака.

    Он прошел мимо женщин с  детьми и приблизился к большому  мужчине,
стоявшему у  зажженной  жаровни;  там дымились  пять  кусков  отличной
свинины. Стоящие  с обеих  сторон жаровни  мальчики время  от  времени
переворачивали мясо.

    –  Отличное  мясо!  –  зазывал  мужчина.  –  Замечательное   мясо!
Превосходное мясо! Покупайте мое  чудесное мясо! Чудесное мясо  только
здесь! Самое  лучшее мясо  здесь!  – И  вполголоса ближайшему  к  нему
мальчику: – Пошевеливайтесь, болваны, черт вас побери!

    К торговцу подошел фермер с девочкой-подростком и указал на второй
слева кусок  мяса. Мальчики  прекратили переворачивать  куски;  хозяин
снял с жаровни  один из  них и  уложил его  на ломоть  хлеба. Один  из
мальчиков поднес  хлеб с  мясом фермеру.  Джек, внимательно  наблюдая,
заметил, что  тот  протянул  мальчику  две  небольшие  палочки.  Когда
мальчик отошел,  покупатель засунул  остаток денег-палочек  в  карман,
разломил пополам  огромный сэндвич  и протянул  одну половину  дочери,
которая с нетерпением ожидала своей доли.

    У Джека засосало  под ложечкой.  Кажется, он увидел  все, что  ему
было нужно.

    – Отличное мясо! Превосходное мясо! Самое… – продавец сверху  вниз
взглянул на  Джека, сводя  брови в  одну линию;  глазки под  ней  были
маленькими, но вовсе  не глупыми.  – Я слышу,  твой желудок  распевает
песенки, дружок. Если у  тебя есть денежки, я  угощу тебя так, как  не
едят и в раю. Если  же твой карман пуст  – убирайся отсюда к  дьяволу,
чтобы я больше тебя здесь не видел.

    Мальчики-прислужники хихикнули, хотя оба явно устали; просто  смех
непроизвольно вырвался у них из груди.

    Запах свежеподжаренного мяса не позволял Джеку уйти. Он достал  из
кармана палочку покороче и показал на кусок мяса, который лежал вторым
слева. Он не говорил ни  слова: так, ему казалось, безопаснее.  Мясник
взял огромный нож и отрезал кусок;  этот кусок, как заметил Джек,  был
меньше, чем  купленный  фермером, но  сейчас  это не  имело  значения.
Желудок требовал пищи, причем немедленно.

    Мясник уложил мясо  на хлеб и  сам подал его  Джеку. Потом взял  у
мальчика деньги – не две, а три маленьких палочки.

    В ушах  вдруг  зазвучал  насмешливый  голос  матери:  «Поздравляю,
Джеки! Ты,  оказывается, скряга!  »  Продавец улыбнулся  ему,  обнажив
гнилые зубы, ожидая проявления недовольства.

    – Ты должен быть благодарен, что я взял всего три, а не десять или
четырнадцать. А я  бы мог,  ты знаешь… У  тебя ведь  на лбу  написано,
парень: «Я – ЧУЖАК». Так как, будем ссориться?

    Хотел ли мальчик ссориться? Он просто не мог себе этого позволить,
и им овладела бессильная ярость – чувство, входящее в привычку.

    – Уходи,  – коротко  приказал  мясник. Он  ткнул рукой  в  сторону
Джека; под ногтями запеклась  свиная кровь… – Ты  получил свою еду.  А
теперь проваливай.

    Джек подумал: «Я могу показать  тебе фонарик, и ты убежишь  отсюда
ко всем чертям. Показать тебе самолет – и ты наверняка сойдешь с  ума.
Ты вовсе не так умен, как тебе кажется».

    Он улыбнулся, и что-то такое было в его улыбке, что не понравилось
мяснику, потому что он отпрянул от Джека, лицо его окаменело, а  брови
опять сошлись на переносице.

    – Убирайся, я сказал! – заорал он. – Проваливай!

    Джек ушел, по-прежнему улыбаясь.

    Мясо было очень вкусным. Джек торопливо откусывал от своеобразного
сэндвича, и сок  тек по пальцам.  Мясо оказалось свининой…  и в то  же
время  –  не  совсем  свининой.  Вкус  его  богаче,  ярче,  чем   вкус
обыкновенной  свинины.  В  Джеке  пульсировали  разнообразные  оттенки
насыщения. Вот  бы  школьные завтраки  были  такими же!  –  подумалось
Джеку.

    Теперь,  немного  подкрепившись,  он   мог  с  большим   интересом
осмотреться вокруг себя…  и начал протискиваться  через толпу.  Больше
всего он напоминал  сейчас деревенского мальчишку-ротозея,  пришедшего
сюда поглазеть по сторонам. Мужчины, женщины и дети – все словно  были
рады ему,  и он  отвечал им  тем  же. Все  казалось ему  интересным  и
прекрасным. Здесь никто не скучал.

    Торговый городок  напомнил мальчику  Королевский Павильон;  здесь,
как  и  там,  тоже  смешивались  разные  запахи  (доминировали  запахи
поджаренного мяса  и  пота  животных);  везде  разгуливали  празднично
одетые люди, пышущие здоровьем.

    Джек  остановился  возле  торговца  коврами  с  вышитыми  на   них
портретами Королевы. Глядя на них, он вспомнил о матери Хэнка Скофлера
и улыбнулся. Хэнк был одним из одноклассников Джека и Ричарда Слоута в
Лос-Анджелесе. У миссис  Скофлер была единственная  страсть в жизни  –
вышивание. Она  бы  сумела оценить  коврики  с изображением  Лауры  де
Луизиан по достоинству  – она,  вышивавшая пейзажи  Аляски и  огромную
репродукцию знаменитой «Тайной вечери», украшавшую их гостиную.

    Внезапно лицо, вышитое  на ковриках, начало  меняться. Теперь  это
была уже  не Королева  – Джек  видел лицо  своей матери,  ее  глубокие
темные глаза, ее тонкую бледную кожу…

    Ужасно  захотелось  домой.  В  голове  пульсировало:  «Мама!   Эй,
мамочка! Боже, зачем я здесь? Мама! » Он подумал о том, чем она  могла
бы сейчас заниматься. Сидеть у окна? Курить? Смотреть на океан? Читать
книгу? Включать телевизор? Гулять? Спать? Умирать?

    «Умерла? – ехидно подсказал ему внутренний голос. – Умерла,  Джек?
Уже умерла? Как ты полагаешь?.. » Хватит !

    Из глаз полились слезы.

    – Что-то случилось, дружок?

    Мальчик  поднял  заплаканное  лицо  и  увидел  старого   торговца,
доброжелательно  глядящего  на  него.  Руки  моряка  были  большими  и
грубыми, но улыбка – открытой и сердечной, неподдельно искренней.

    – Ничего, – вспыхнул Джек.

    – Если из-за ничего ты выглядишь так плохо, то как бы ты выглядел,
если бы что-нибудь действительно стряслось, сынок?

    – А я что, плохо выгляжу? – спросил Джек, пытаясь улыбнуться.

    Удивительно, но, речь его не показалась собеседнику странной.

    – Голубчик,  ты  выглядишь  так,  как  будто  только  что  потерял
единственного друга или внезапно увидел оборотня!

    Джек все-таки  улыбнулся.  Продавец ковров  достал  что-то  из-под
большого ковра; что-то  овальное с короткой  ручкой. Когда он  показал
предмет, мальчик увидел зеркало. Зеркало было маленьким и  невзрачным.
Такие обычно дают за победу в карнавальных играх.

    – Смотри, паренек, – сказал продавец. – Разве я не прав?

    Джек глянул  в  зеркало  и  обмер. Это,  несомненно,  был  он,  но
выглядел он так, будто сошел с экрана диснеевской версии «Пиноккио», в
которой волшебные сигары превращали детей в ослов. Его глаза –  обычно
голубые и круглые, как у всех, имеющих англосаксонских предков – стали
сейчас  карими  и  раскосыми.  Волосы  напоминали  конскую  гриву.  Он
попытался одной  рукой отбросить  их  со лба,  и пальцы  запутались  в
прядях. И, что хуже всего, длинные уши свисали по бокам головы.  Когда
Джек дотронулся до одного из них, ухо дернулось.

    Он внезапно подумал: «Однажды все это уже было… В обычном мире;  в
Видениях это было…» Джеку  четыре года. В  нормальном мире (сейчас  он
даже в  уме перестал  именовать его  «реальным»  ) у  них в  доме  был
огромный кусок  мрамора с  розовой  сердцевиной. Однажды,  когда  Джек
играл с  ним,  камень  упал  на цементную  площадку  и  раскололся  на
множество мелких  осколков.  Мальчик долго  потом  плакал,  размазывая
грязными руками слезы по щекам. Вот  и сейчас его лицо было таким  же,
как тогда, много лет назад.

страница 1 2 3 4 5 6 7

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT