Stephen Edwin King

Ближе всего были универсальный магазин  и кафе. Джек подумал,  что
ни одно из этих мест не способно было привлечь внимание его матери, но
все же заглянул в окно.

    За стойкой  курила плохо  причесанная женщина.  К  противоположной
стороне стойки  прислонилась официантка  в розовом  форменном  платье.
Вначале Джек никого  больше не  заметил, но,  всмотревшись, увидел  за
столиком в дальнем  углу старую женщину,  отодвигающую от себя  чашку.
Она достала сигарету из  сумочки – и тут  мальчик с ужасом понял,  что
это – его мать. Через мгновение острое ощущение ее старости прошло, но
до конца-таки не  исчезло, и в  памяти запечатлелись два  лица –  Лили
Кэвэней и старой женщины – у одного и того же человека.

    Мальчик   осторожно   открыл   дверь;   звякнул   колокольчик,   о
существовании которого Джек уже знал. Блондинка-официантка  приветливо
улыбнулась и одернула платье. Мать удивленно посмотрела на него и тоже
улыбнулась:

    – Дорогой мой Скиталец Джек,  ты успел так вырасти, что  выглядишь
почти как твой отец, когда входишь в дверь, – сказала она. – Иногда  я
забываю, что тебе только двенадцать.

    – Ты назвала меня «Скиталец Джек», – заметил он, отодвигая стул  и
садясь рядом с ней.

    Ее лицо было очень бледным, под глазами темнели круги.

    – Именно  так звал  тебя в  детстве твой  отец. Мне  пришло это  в
голову, потому что ты все утро где-то странствовал.

    – Он звал меня Скитальцем Джеком?

    – Что-то в этом роде… Нет, скорее Странником Джеком, – она на  миг
задумалась. – Да, именно так он и звал тебя, когда ты шлепался на  пол
и плакал. Это  было забавно.  Да, кстати, я  оставила открытой  дверь,
поскольку не помнила, есть ли у тебя ключ.

    – Я видел,  – неохотно пробормотал  ее сын, лихорадочно  обдумывая
полученные сведения.

    – Хочешь есть? В гостинице о еде почему-то противно думать.

    Перед ними мгновенно возникла официантка.

    – Молодой человек? – спросила она, открывая свой блокнот.

    – Как ты узнала, что я буду искать тебя здесь?

    – Куда же еще тут можно пойти? – рассудительно заметила его мать и
обратилась  к  официантке:  –  Принесите  ему  завтрак  на  троих.  Он
прибавляет в росте по дюйму в день.

    Джек откинулся на спинку стула. Как же все-таки начать разговор?

    Мать насмешливо поглядывала на него, и он решился – он должен  был
решиться:

    – Мам,  если на  какое-то время  я исчезну,  с тобой  все будет  в
порядке?

    – Что ты имеешь  в виду «все  в порядке"? И  что значит «на  время
исчезну"?

    – Сможешь ли ты… Вернее – очень ли ты боишься дядю Моргана?

    – Со  старым  Слоутом я  как-нибудь  разберусь сама,  –  улыбаясь,
ответила она. – Я  легко разберусь с  ним. К чему  все это, Джеки?  Ты
никуда не пойдешь!

    – Я должен, – сказал мальчик. – Правда.

    Ему показалось, что он  выглядит как дитя, выпрашивающее  игрушку.
Возвратилась официантка, неся на подносе  яичницу с ветчиной и  стакан
томатного сока. Он отвлекся  на миг, а когда  вновь пришел в себя,  то
увидел, что мать намазывает маслом ломтик хлеба.

    – Я должен идти, – повторил он.

    Мать протягивала ему хлеб; она задумалась, и молчала.

    – Какое-то время ты не увидишь  меня, мама, – продолжал Джек. –  Я
хочу попытаться помочь тебе. Вот почему я ухожу.

    – Помочь мне? –  переспросила она, и мальчик  услышал, что на  три
четверти ее удивление было наигранным.

    – Я хочу постараться спасти тебе жизнь, – ответил он.

    – Это все?

    – Я могу это сделать.

    – Ты  можешь спасти  мне  жизнь. Это  любопытно, мой  мальчик;  ты
умеешь преподносить неожиданные сюрпризы. – Она смотрела на него, но в
ее глазах он прочел  две вещи: скрытый  страх и неосознанную  надежду,
что он действительно способен что-то сделать.

    – Если ты не позволишь мне, я все равно сделаю это. Поэтому  лучше
дай мне свое согласие.

    – Любопытно, особенно, если учесть, что я еще ничего не поняла  из
твоих слов.

    – Думаю, что понимаешь, хотя, возможно, и не до конца. А вот  папа
отлично понял бы меня.

    Она покраснела и обиженно поджала губы.

    – Это запрещенный прием, Джеки. Ты не должен использовать то,  что
мог понимать Филипп, как оружие против меня.

    – Не мог понимать, а знал и понимал .

    – Ты говоришь чепуху, сынок.

    Официантка поставила перед  Джеком тарелку с  жареной картошкой  и
сосисками и молча удалилась.

    Мать продолжала:

    – Я не смогла, по-видимому, убедить тебя.

    – Я собираюсь спасти твою жизнь, мама, – повторил он. – Мне  нужно
пройти долгий путь и кое-что принести оттуда. И я это сделаю!

    – Мне хотелось бы знать, о чем ты говоришь.

    Обычный разговор,  подумал  он:  как будто  он  просит  разрешения
переночевать у приятеля. Он разделил  сосиску на две части и  отправил
один кусок  в  рот.  Мать  пристально  следила  за  ним.  За  сосиской
последовала яичница.  Бедром  он  ощущал холодок,  идущий  от  бутылки
Смотрителя.

    – Мне  бы  хотелось,  чтобы  ты  хорошенько  подумал,  прежде  чем
совершать какие-то поступки.

    Джек доел яичницу и принялся за сок. Лили положила руки на колени.
Чем дольше он молчал,  тем нетерпеливее она  ждала. Сын же,  казалось,
полностью поглощен едой.

    «Отец  называл  меня  Странником  Джеком,  –  думал  тем  временем
мальчик. – Это верно; самое подходящее прозвище».

    – Джек…

    – Мама, – спросил он, – не бывало ли, чтобы папа как бы  обращался
к тебе издалека, в то  время как ты была  уверена, что он находится  в
городе?

    Ее брови удивленно поднялись.

    – А не было ли  такого, чтобы ты входила  в комнату, зная, что  он
там, что он наверняка там, – а его там не было?

    «Ответь, мама… Ответь, пожалуйста…» – Нет, – сказала мать. – Почти
никогда.

    – Мама, даже со мной это случалось.

    – Все и всегда имеет объяснение, и ты это прекрасно знаешь.

    – Моему  отцу  –  и ты  это  знаешь  – всегда  было  трудно  найти
объяснение. А некоторые его поступки вообще невозможно объяснить.

    Теперь замолчала она.

    – И я знаю, куда  он исчезал, – продолжал  Джек. – Я тоже  побывал
там сегодня утром. И если опять попаду туда, то для того, чтобы спасти
тебе жизнь.

    – Тебе не нужно спасать мою  жизнь! Не нужно никому спасать ее!  –
прошипела его  мать. Джек  уставился  себе под  ноги.  – Что  все  это
значит? – она сверлила его взглядом.

    – Именно то, что я уже сказал.

    Их взгляды скрестились.

    – Допустим,  я поинтересуюсь,  каким же  образом ты  предполагаешь
спасать мою жизнь?

    – Я не могу ответить,  потому что я сам  до конца этого не  понял.
Мам, мне не нужно  ходить в школу!.. Дай  мне эту возможность. Я  буду
отсутствовать не более недели; ну, может быть немного дольше.

    – Я думаю, ты спятил, – сказала  она. Но он видел, что ей  хочется
верить ему, и ее следующие слова убедили его в этом. – Если – если!  –
я совершу  эту глупость  и позволю  тебе осуществить  твою затею,  мне
хотелось бы быть уверенной, что тебе не угрожает опасность.

    – Папа ведь всегда возвращался, – заметил Джек.

    – Я скорее пожертвую своей жизнью, чем твоей, – возразила она.

    – Я позвоню, если смогу. Но не беспокойся, если за неделю не будет
ни одного звонка. Я обязательно вернусь, как всегда возвращался отец.

    – Все это безумие, – повторила мать.  – И я тоже схожу с ума.  Как
ты собираешься попасть туда, куда направляешься? И где это? Хватит  ли
тебе денег?

    – У меня есть все необходимое,  – ответил он на последний  вопрос,
надеясь, что  она не  будет  настаивать, чтобы  он  ответил и  на  два
предыдущих. Вновь воцарилось молчание. Наконец, он добавил: – Я думаю,
мне нужно идти. Я не могу много об этом говорить, мама.

    – Странник Джек, – протянула она. – Я почти верю…

    – Да, – ответил мальчик. – Да.

    Он кивнул. «Возможно, – подумал он, – ты знаешь то, что знаю и  я,
Королева, поэтому так легко разрешила мне идти».

    – Я тоже верю. Верю в успех.

    – Теперь, когда ты сказал, что  пора идти, мои слова уже не  имеют
значения, но…

    – Я иду,  мама. -…возвращайся поскорее,  сынок, – она  мужественно
смотрела на него. – Но ты же не уйдешь прямо сейчас? Нет?

    – Да.  Я уйду  прямо сейчас.  Сразу же,  как только  расстанусь  с
тобой.

    – Я почти поверила  в эту ерунду.  Ну да ладно,  ты ведь сын  Фила
Сойера.  Ты  же  не  отправляешься  к  какой-нибудь  девчонке?  –  Она
испытывающе поглядела  на него.  – Нет-нет.  Никаких девчонок.  Ладно.
Спасай мою жизнь. Бог  с тобой. – Она  встряхнула головой, и ее  глаза
показались Джеку особенно яркими.

    – Если собираешься идти, уходи сейчас, Джеки. Позвони мне завтра.

    – Если смогу. – Он встал.

    – Если сможешь.  Конечно. Прости  меня. – Она  опустила глаза.  Он
увидел, что щеки ее покраснели, и она сейчас заплачет.

    Джек нагнулся и поцеловал мать, но она почти оттолкнула  мальчика.
Официантка  с  интересом  смотрела  на  них,  словно  они  разыгрывали
представление. Предугадывая, что сейчас скажет его мать, Джек подумал,
что она все же не до конца верит ему.

    Ее глаза заблестели. Боже – слезы?

    – Будь осторожен, – прошептала Лили и подозвала официантку.

    – Я люблю тебя, – сказал Джек.

    – Постарайся не забывать об этом, – теперь она почти улыбалась.  –
Отправляйся в путь, Джек. Уходи, пока я не осознала до конца, что  это
безумие.

    – Я уже иду, – и он быстрым шагом вышел из кафе.

    Голова раскалывалась  от  нахлынувших мыслей,  и  каждое  движение
давалось с  трудом. Солнечный  свет резал  глаза. Он  перебежал  через
Прогулочный бульвар, не обращая внимания на гудящие машины. На  другой
стороне улицы он  сообразил, что  ему понадобится  кое-что из  одежды.
Мать еще не вышла из кафе, когда Джек влетел в гостиницу.

    Клерк удивленно посмотрел на него. Джек не обратил на это никакого
внимания. Разговор с матерью – гораздо более короткий, чем можно  было
ожидать – продолжался, казалось, вечность. С другой стороны, он еще не
так давно был груб с этим клерком. Извинился ли он? Джек не помнил…

    Мама согласилась с его  уходом – она  позволила ему отправиться  в
путешествие. Джек не знал, что такое Талисман, но если бы даже и  знал
– и если  бы рассказал ей  об этой части  своей миссии, –  то она  все
равно согласилась бы. Если бы он сказал, что принесет бабочку размером
с носорога, она согласилась бы съесть ее. Смешно, но так оно и было.

    И еще одна причина  побудила Лили отпустить  сына: в глубине  души
она знала про Территории.

    Может быть,  она даже  просыпалась среди  ночи с  именем Лауры  де
Луизиан на устах?

    В номере  он  быстро побросал  одежду  в рюкзак:  рубашки,  носки,
свитер, шорты…  Он  подумал, что  неплохо  было бы  прихватить  старые
джинсы, но,  попробовав  рюкзак  на  вес,  отказался  от  этой  мысли.
Большинство рубашек и носков пришлось  оставить, та же участь ждала  и
свитер. В последнюю минуту он вспомнил про зубную щетку. Теперь рюкзак
весил всего несколько фунтов; с таким весом за плечами можно идти хоть
весь день.

    В  гостиной  Джек  на  секунду  задержался,  как  бы  прощаясь   с
привычными вещами. Мама  не вернется,  пока не будет  уверена, что  он
ушел: если она увидит его сейчас, то велит остаться.

    Мальчик подбежал к телефонному столику, вырвал листок из  блокнота
и написал на нем главное, что хотел сказать:

    «Спасибо!

    Я люблю тебя!

    Я вернусь! »

    Джек вышел на улицу,  думая о том, где  он… приземлится. Это  было
подходящее  словечко.  И  увидит  ли  он  Смотрителя  перед  тем,  как
«приземлится» в Территориях? Он хотел сказать старику кое-что,  потому
что так мало знал о том,  куда идет, кого может встретить, что  должен
искать!.. «Выглядит, как хрустальный шар». И это все, что мог  сказать
ему Смотритель о Талисмане? Это и еще то, что его нельзя ронять?  Джек
ощутил  свою  полную  неподготовленность.  Словно  надо  было  сдавать
экзамен по курсу, о котором ничего не слышал.

    Он подумал, что  может «приземлиться»  прямо там,  где стоит.  «Он
вновь будет в Территориях», внезапно понял мальчик; он хочет  вдохнуть
их воздух,  он  уже  изголодался  по нему.  Территории  манили  его  –
безбрежные равнины и  пологие горы, поля,  поросшие высокой травой,  и
ручьи, их орошающие…  Всем своим  существом Джек  стремился туда.  Ему
стоит  достать  из  кармана   бутылку,  глотнуть  напиток…  Вдруг   он
споткнулся  о  сумку,  из  которой  выглядывал  огромный  бутерброд  с
колбасой и  сыром, и  в тот  же момент  почувствовал на  своих  плечах
чьи-то руки.

    – Сейчас ты  отправишься, –  сказал Смотритель (ибо  это был  он),
ласково улыбаясь. – И  пойдешь своей дорогой.  Ты попрощался с  мамой?
Она знает, что тебя не будет какое-то время?

    Джек кивнул, и старик протянул ему бутерброд:

    – Ты голоден? Вот, возьми, он слишком велик для меня.

    – Я поел, – сказал мальчик. – И рад, что могу попрощаться с тобой.

    – Смелый  Джек, он  отправляется в  путь! –  пропел Смотритель.  –
Счастливой дороги!

    – Лестер…

    – Но ты не можешь уйти  без нескольких маленьких вещиц, которые  я
приготовил для тебя. Видишь эту сумку?

    – Лестер?..

    Старик отошел от Джека и присел под деревом.

    – Ты знаешь, что отец тоже называл меня Странник Джек?

    – Да, я где-то  слышал это, – усмехнулся  Смотритель. – Подойди  и
погляди, что я  тебе собрал.  И потом,  я же  должен рассказать,  куда
пойти вначале, верно?

    Джек подошел поближе. Старик отложил бутерброд в сторону и  пошире
раскрыл свою сумку.

    – С Новым Годом!  – сказал он и  извлек оттуда ветхую  истрепанную
книгу, бывшую, как увидел Джек, старым атласом дорог.

    – Спасибо, – ответил Джек, беря ее из рук своего друга.

    – Никакие другие карты тебе не понадобятся. Вот дорога, по которой
ты пойдешь.

    – Ладно! – Джек старался затолкнуть атлас в рюкзак.

    – А вот это  не должно находиться в  мешке за спиной, –  продолжал
Смотритель, заворачивая в бумагу огромный бутерброд. – Это нужно нести
в кармане. – И он показал пальцем на левый карман своей куртки.  Между
его вторым и третьим пальцами, подобно сигарете в руке Лили, был зажат
белый треугольный  предмет,  в  котором  мальчик  узнал  медиатор  для
гитары. – Возьми и  храни. Ты покажешь  его человеку, который  поможет
тебе.

    Джек взял у него  медиатор. Таких он еще  не видел: нанесенный  на
него рисунок напоминал некие  неизвестные письмена. На ощупь  медиатор
казался тяжеловатым.

    – Кто этот человек? – спросил Джек, кладя медиатор в карман.

    – На его  лице большой шрам,  так что не  ошибешься. Он –  солдат.
Собственно,  он  капитан   внутренней  охраны  и   доставит  тебя   по
назначению, где ты увидишь то, что должен увидеть. Даму, которую  тебе
нужно увидеть…  Тогда  ты поймешь  вторую  причину, по  которой  суешь
голову в  петлю. Мой  тамошний друг  –  он знает,  что тебе  нужно,  и
покажет дорогу к этой даме.

    – Эта дама… – Джек умолк.

    – Да, – сказал старик. – Ты прав.

    – Она – Королева?!

    – Хорошенько рассмотри ее, Джек. Ты увидишь, кто она есть на самом
деле, понимаешь? Потом ты пойдешь на запад. – Черты лица старика стали
жестче и суровее.  – Опасайся Блоута.  И его самого,  и его  Двойника.
Старина Блоут будет  искать тебя и  найдет, если осторожность  изменит
тебе; когда попадешься в сети, – он поступит с тобой, как лиса с гусем
в известной сказке. – Смотритель засунул руки в карманы. Он  тщательно
подбирал и взвешивал каждое слово. – Возьми Талисман, сынок. Возьми  и
принеси его  в  целости  и  сохранности.  Это  нелегкая  ноша,  но  ты
принесешь нечто большее, чем просто нелегкую ношу.

    Джек усиленно вдумывался  в слова Смотрителя.  Человек со  шрамом,
капитан внутренней охраны. Королева. Морган Слоут, охотящийся за  ним,
как хищник. В  этом чертовом  месте на другом  конце страны.  Нелегкая
ноша.

    – Хорошо, – сказал он,  внезапно почувствовав желание вернуться  в
кафе, к маме.

    С теплотой в  голосе Смотритель  произнес: – Да,  Странник Джек  –
умница. Не забудь о волшебном напитке, дружок.

    – Конечно, – ответил мальчик. Он извлек из кармана темную  бутылку
и откупорил  ее,  затем оглянулся  на  Смотрителя. Светлые  глаза,  не
мигая, смотрели на Джека.

    – Я помогу тебе, когда смогу.

    Джек кивнул  и, запрокинув  бутылку,  отпил глоток.  Горло  сдавил
спазм. Зубы свело, из глаз покатились слезы.

    Он долго  не мог  открыть  глаза, но  уже  знал, что  находится  в
Территориях, – по запаху, по аромату и чистоте воздуха.

    Лошади, трава, свежий воздух кругом,  и неожиданно – пыль и  запах
сырого мяса.

    ИНТЕРМЕДИЯ. СЛОУТ В ЭТОМ МИРЕ (I)

    – Я знаю, что работаю слишком много, – говорил в этот вечер Морган
Слоут своему сыну Ричарду. Они  беседовали по телефону: Ричард –  стоя
возле общественного телефона  в нижнем  коридоре школьного  общежития,
его  отец  –  сидя  за  столом  на  верхнем  этаже  одного  из   самых
респектабельных зданий  на  Беверли-Хиллз,  владельцем  которого  была
компания «Сойер и Слоут».

    – Но  хочу  сказать  тебе, мой  мальчик,  что  потребуется  немало
времени для  осуществления многих  планов. Особенно  если семья  моего
старого партнера в беде. Я надеюсь, поездка будет недолгой. Во  всяком
случае, я не  собираюсь торчать  в этом  чертовом Нью-Хэмпшире  больше
недели! Когда  все  закончится, я  тебе  позвоню. Возможно,  тогда  мы
прокатимся в Калифорнию поездом, как в старые добрые времена.  Пожелай
мне удачи!

    Слоуту,  любившему  все  делать  самому,  было  особенно   приятно
занимать это  здание.  После  того,  как он  и  Сойер  арендовали  это
помещение на  краткий  срок,  а  потом на  более  длительный,  –  они,
наконец,  смогли  выкупить  его   вплоть  до  последнего   квадратного
миллиметра. Лишь первый этаж арендовал владелец маленького  китайского
ресторанчика.

    Слоут долго спорил  с китайцем,  но когда тот  сообразил, что  ему
хотят увеличить арендную плату, то сразу перестал понимать  английский

язык. Попытки Слоута продолжались несколько дней, пока ему  неожиданно
не помог  случай.  Однажды он  увидел,  как из  двери  кухни  служащий
выносит бачок с растопленным жиром, и, проследив за ним, выяснил,  что
тот  вылил  жир  в  канализационный  сток.  Днем  позже  пришедший  из
департамента здравоохранения инспектор наложил на владельца  ресторана
внушительный штраф. Теперь  работникам ресторана приходилось  выносить
все кухонные отходы  через обеденный  зал, что  резко сократило  число
посетителей; а возле задней двери  кухни Слоут посадил на цепь  злющую
собаку –  для  верности.  Владелец ресторана  был  вынужден  вспомнить
английский язык  и  согласиться  удвоить,  а  потом  и  утроить  сумму
ежемесячной платы.

    Да, он добился этого… но если бы он не сумел настоять на своем, то
не был бы Морганом Слоутом. В тот же вечер он подъехал к ресторану  и,
выпив предварительно три порции мартини, перебил бейсбольной битой все
окна.

    На следующее утро китаец попросил о встрече и предложил  увеличить
платежи в четыре раза.

    – Вот теперь это мужской разговор, – усмехнулся Слоут. – И вот что
я вам скажу. Поскольку  отныне мы играем в  одной команде, расходы  по
замене стекол мы также разделим пополам.

    Через девять  месяцев после  того, как  компания «Сойер  и  Слоут»
завладела  зданием,  арендная  плата  в  городе  резко  подскочила  до
немыслимых размеров. Морган Слоут  был чрезвычайно горд своим  удачным
приобретением. Прогуливаясь  возле здания,  он любил  вспоминать,  как
много они вложили в  компанию «Сойер и Слоут»  и как велики теперь  их
достижения.

    Чувство особой  гордости проснулось  в нем  во время  разговора  с
Ричардом. Прежде  всего, Ричард  является  причиной того,  что  Морган
вознамерился  отобрать  часть  компании,  принадлежащую  Филу  Сойеру.
Ричард – его наследник. Слоут-младший должен учиться бизнесу в  лучшей
школе, затем  получить правовое  образование –  и после  этого  прийти
работать в  компанию; таким  образом, всесторонне  вооруженный  Ричард
Слоут уверенной рукой поведет  компанию «Сойер и  Слоут» – или  просто
«Слоут и сын» –  в следующее столетие.  Глупое желание мальчика  стать
химиком вызывало  у  отца смех.  Ричард  достаточно умен  и,  в  конце
концов, поймет,  что  отец  предлагает  ему  нечто  более  интересное.
«Химико-исследовательские»  порывы  необходимо  искоренить  как  можно
скорее, и в  один прекрасный  день мальчик  прозреет. Ну,  а если  его
волнует справедливость  в отношении  Джека  Сойера, то  Ричард  должен
понять: пятьдесят  тысяч  в год  и  гарантия получения  образования  в
колледже –  это не  только справедливо,  но и  чрезмерно щедро.  Разве
можно быть уверенным, что Джек  захочет заниматься бизнесом или что  у
него есть к этому хоть какие-нибудь способности?

    К тому  же  – кто  даст  гарантию, что  Джек  доживет хотя  бы  до
двадцати лет? Мало ли…

    – Пора, давно пора оформить все права на собственность и подписать
соответствующие бумаги! – втолковывал Слоут сыну. – Лили слишком долго
скрывается от меня. Жить ей осталось меньше года, и ее сознание быстро
тускнеет. Я должен увидеть ее,  потому что так больше продолжаться  не
может, и она должна передать мне все права на руководство фирмой. Но я
не хочу посвящать тебя в эти проблемы. Я только хочу сказать – на  тот
случай, если ты  позвонишь –  что несколько  дней буду  отсутствовать.
Можешь написать мне письмо. И  помни о поезде, хорошо? Мы  обязательно
сделаем это.

    Мальчик обещал писать,  много работать и  не тревожиться за  отца,
Лили Кэвэней или Джека.

    Иногда Слоут  думал, что  когда его  единственный сын  поступит  в
Стэнфордский  или  Йельский   университет  –  он   представит  его   в
Территориях. Ричарду будет  тогда на  шесть или семь  лет меньше,  чем
было ему  самому,  когда Фил  Сойер  в  их первом  маленьком  офисе  в
Северном Голливуде  сперва привел  своего партнера  в  замешательство,
потом в ярость (Слоут  был уверен, что Фил  смеется над ним), а  потом
весьма заинтриговал  (Фил  был  слишком приземлен,  чтобы  просто  так
излагать фантастическую  теорию о  другом мире).  Когда Ричард  увидит
Территории, может  произойти то  же самое,  – замешательство,  ярость,
удивление – если он не постарается изменить мышление сына раньше.

    Слоут закинул  руки  за  голову  и  слегка  помассировал  затылок.
Разговор с сыном привел его в доброе расположение духа: когда Ричард с
ним, все идет превосходно. Была уже ночь – в Спрингфилде, Иллинойсе, в
частной школе Нельсона. Ричард Слоут идет сейчас по зеленому  коридору
назад, к учебникам,  думая о  добрых старых  временах, которые  вскоре
наступят вновь, и об игрушечной  железной дороге. Он уже будет  спать,
когда его отец откроет окно и сможет вволю насладиться лунным светом и
ночной прохладой.

    Ему хотелось поскорее оказаться дома – дом был в тридцати  минутах
езды от конторы,  – переодеться,  поесть и,  возможно, немного  выпить
перед тем, как отправиться в  аэропорт. Но вместо этого он  отправился
на свидание с капризным клиентом, которое нельзя было отложить.  Слоут
дал себе слово, что как только удастся разобраться с Лили Кэвэней и ее
сыном, он сократит до минимума  число подобных клиентов: ему  хотелось
поймать рыбку побольше.  Сейчас вокруг  бегают сотни  брокеров, и  его
доля акций должна  составлять не менее  десяти процентов.  Оглядываясь
назад, Слоут недоумевал, как он мог так долго терпеть Фила Сойера. Его
партнер  никогда  не  ставил  на  чистый  выигрыш,  он  был  в   плену
сентиментальных принципов  порядочности и  честности. Давно  вынашивая
свой план, Слоут  всегда помнил,  что Сойер в  долгу у  него; в  груди
кипела ярость  при одной  мысли  о размерах  этого  долга; и  он  сжал
кулаки, засунув их глубоко в карманы.

    Фил Сойер  недооценивал его,  Моргана  Слоута, и  это все  еще  не
давало Слоуту покоя. Фил считал его хищником, которого можно выпускать
только под  неусыпным  наблюдением. Множество  прихлебателей,  носящих
мятые ковбойские  шляпы, постоянно  крутилось перед  глазами. Один  из
них, Ди-Джель, был  особенно назойливым, и  в Слоуте непрерывно  росло
раздражение, вылившееся  однажды во  вспышку ярости  – когда  Ди-Джель
особенно допек его  разговором о том,  что автосервис работает  плохо,
день хуже ночи, а машина Слоута – дерьмо.

    – Заткни свою грязную пасть, – сказал ему Слоут. – Это дерьмо, как
ты выразился, стоит  вдвое больше  твоего недельного  заработка. Я  бы
сейчас пристрелил тебя, идиот, и  единственная причина, по которой  не
делаю этого –  это то, что  на два процента  ты прав; но  если ты  еще
когда-нибудь заговоришь со мной  и скажешь больше, чем  «Здравствуйте,
мистер Слоут», я пристрелю  тебя так быстро, что  ты даже моргнуть  не
успеешь.

    С тех пор мерзавец Ди-Джель боялся приблизиться к нему, даже когда
прощался. Иногда  из окна  Слоут замечал,  что тот  поглядывает в  его
сторону с задумчивым видом.

    Взглянув на себя  в зеркало,  он обнаружил, что  выражение лица  у
него точно такое же, как у Фила Сойера в последние секунды его жизни –
тогда, в Юте.

    Он улыбался.

    Фил Сойер  недооценивал Моргана  Слоута с  момента их  знакомства,
когда они были  вольнослушателями в Йельском  университете. Его  тогда
было легко недооценить  – восемнадцатилетнего  провинциала из  Акрона,
неуклюжего, толстого,  с  претензиями  и амбициями,  впервые  в  жизни
покинувшего Огайо.

    Слушая, как его соученики болтают о Нью-Йорке, о «21» и Аистинском
клубе, о  встрече с  Брубеком  на Байсин-стрит  и Эрролом  Гарнером  в
Ванкувере, Морган старался сохранять невозмутимый вид.

    – Я предпочитаю  злачные места, –  с важным видом  сообщал он  так
часто, как мог.

    – Какие  злачные места,  Морган?  – интересовался  Томми  Вудбайн.
Остальные хихикали.

    – Сам знаешь. Бродвей или Вилидж. Примерно так.

    Смеялись еще дружнее.  Он был  непривлекателен и  плохо одет;  его
гардероб состоял  из  двух  грязно-серых  костюмов,  висевших  на  нем
мешком. Еще в колледже Слоут начал лысеть, и сквозь реденькие волосики
на макушке просвечивала розовая кожица.

    Нет, он не был  красив, и это было  частью его сущности. Другие  –
поглощенные театром, как и  они с Филом –  тяготели к красивым  лицам,
прекрасным зубам,  отличным манерам.  Все они  хотели стать  актерами,
драматургами, авторами  песен.  Слоут  же  всегда  видел  себя  только
продюсером.

    Сойер и Том Вудбайн, казавшиеся Слоуту невообразимо богатыми, жили
с ним  в одной  комнате. Вудбайна  театр интересовал  исключительно  с
эстетической точки зрения, да еще  потому, что это интересовало  Фила.
Юноша  из  другого  круга,   Томас  Вудбайн  отличался  от   остальных
удивительной  серьезностью  и  любовью  к  занятиям.  Он  хотел  стать
юристом, и, казалось, был справедлив и бескомпромиссен, как и подобает
судье. (Большинство  же  его знакомых  считало,  что у  Вудбайна  есть
серьезное препятствие – стеснительность.)  В отношении Слоута  Вудбайн
не проявлял никаких  комплексов, проповедуя  скорее жизнь  правильную,
чем обеспеченную. Конечно, у него было все, и если он что-то терял, то
ему сразу  же это  возмещали;  как же  мог  он, такой  справедливый  и
дружелюбный, быть заносчивым?

    Слоут почти бессознательно сторонился Вудбайна и не мог  заставить
себя называть его «Томми».

    За четыре года Слоут поставил  две пьесы: «Нет выхода»,  названную
студенческой  газетой  «неистовым   беспорядком»,  и  «Вольпон».   Эта
постановка была охарактеризована как «слащавая, циничная и  зловещая».
Многие из характеристик подошли бы и самому Слоуту. Во всяком  случае,
он вовсе не  был талантливым  режиссером – Морган  не отличался  даром
видения. Но его амбиции не угасли, они по-прежнему тлели. Слоут  хотел
быть на  виду, впереди  всех. Фил  Сойер тоже  иногда начинал  мыслить
подобным образом, поскольку  не был  уверен, что его  любовь к  театру
взаимна. Он  решил, что  можно использовать  свой талант,  представляя
писателей и актеров.

    – Давай поедем в  Лос-Анджелес и откроем  там агентство, –  заявил
Фил спустя некоторое время. – Наши родители сочтут нас  ненормальными,
но, может быть, дело все-таки выгорит.

    Фил Сойер – Слоут понял в то самое мгновенье – вовсе не был богат.
Он только выглядел богатым.

    – А когда мы прочно встанем на ноги, то пригласим Томми в качестве
юриста. К этому времени он уже закончит изучать право.

    – Ну  что  ж, я  согласен,  –  ответил Слоут,  думая,  что  сумеет
воспрепятствовать появлению Вудбайна в свое  время. – Как же мы  будем
называться?

    – Как тебе  нравится «Слоут  и Сойер"? Или  в алфавитном  порядке?
Или…

    – «Сойер и  Слоут», конечно. Это  будет правильно, поскольку  идею
подал ты,  – заявил  Слоут (чертыхаясь  про себя  при мысли,  что  его
партнер теперь всегда будет первым, а он – лишь вторым).

    Конечно, родители сочли их идею безумием, как и предсказывал  Фил,
но партнеры все же  выехали в Лос-Анджелес на  взятой в аренду  машине
(машину брал  Морган –  еще  один показатель  того, как  многим  Сойер
обязан ему),  сняли  офис в  Северном  Голливуде, –  здание  славилось
своими крысами  и  тараканами –  заказали  визитные карточки  и  стали
посещать клубы. Четыре месяца их преследовали сплошные неудачи. У  них
был  комик,  который  пил  слишком  много,  чтобы  выглядеть  смешным;
писатель, который не  умел писать, артистка,  любящая деньги до  такой
степени, что была  готова продать  своих агентов.  Но как-то  однажды,
после виски  и  марихуаны,  хихикающий  Фил  Сойер  поведал  Слоуту  о
Территориях.

    «Знаешь ли ты,  что я  могу сделать, ты,  честолюбивый болван?  О,
дружок, я могу путешествовать. Все время».

    Вскоре после  того,  как они  уже  путешествовали оба,  Фил  Сойер
встретил на вечеринке  подающую надежды молодую  актрису, и через  час
имел их  первого значительного  клиента.  А у  той было  три  подруги,
которым не повезло  с импресарио. А  у одной из  подруг был  приятель,
который  написал  действительно  хороший  киносценарий  и  нуждался  в
продюсере, а у приятеля был свой приятель… Не успел истечь третий  год
их совместной деятельности,  как у  них объявились  новый офис,  новое
жилье и порядочный кусок голливудского пирога. Территории, как  хорошо
знал и не  мог до  конца понять Слоут,  помогали им.  Сойер работал  с
клиентами; Слоут с деньгами, инвестициями, деловой стороной агентства.
Сойер тратил  деньги  –  банкеты,  авиабилеты;  Слоут  копил  их,  что
приносило  ему  удовлетворение  и  давало  возможность   вскарабкаться
повыше. Слоут вкладывал  деньги в землю,  промышленность, в бизнес,  в
акции. К  моменту  прибытия в  Лос-Анджелес  Томми Вудбайна  «Сойер  и
Слоут» стоили не менее пяти миллионов.

    Слоут заметил, что все еще  смущает однокашника. Томми прибавил  в
весе тридцать фунтов, и в своих голубых костюмах (стоимостью не  менее
трех сотен каждый) выглядел заправским судьей. Его щеки всегда  слегка
лоснились (алкоголик? – удивлялся Слоут), манеры были блестящими,  как
и раньше. В уголках глаз лучились смешинки. Слоут почти сразу же понял
то, что Фил  Сойер никогда  бы не узнал,  если бы  ему не  рассказали:
Томми Вудбайн жил со страшной тайной – он был гомосексуалистом, и  сам
себя называл «петушком». Это многое упрощало – даже убийство Томми.

    Потому что  насильники должны  быть казнены,  верно? И  какому  же
подростку захочется быть изнасилованным идиотом весом в двести  десять
фунтов? Можно  сказать, что  Слоут спас  Фила Сойера  от тяжелой  руки
правосудия. Сойер сделал Слоута  своим душеприказчиком и опекуном  его
сына. Когда  это произошло,  убийцы  из Территорий  – те  самые  двое,
которые некогда  пытались изнасиловать  мальчика –  были извлечены  из
того мира и арестованы до того, как смогли вернуться домой.

    Слоут множество  раз  думал, что  все  могло бы  быть  значительно
проще, если бы Фил Сойер никогда не женился. Нет Лили, нет Джека – нет
проблем.

    Слоут собрал все факты  из прежней жизни Лили  Кэвэней – где,  как
часто, с кем, – и надеялся убить этот роман в зародыше, как чернокожий
водитель убил Томми  Вудбайна, но  Сойер ничего не  желал слушать.  Он
хотел жениться на  Лили Кэвэней,  и он женился  на ней.  А его  чертов
двойник женился на королеве Лауре.

    Вот так-то.

    Слоут с  удовлетворением  думал,  что после  того,  как  некоторые
детали будут улажены, все непременно  встанет на свои места. Когда  он
вернется из Аркадия-Бич,  все дела  компании «Сойер и  Слоут» будут  у
него в кармане. А в  Территориях произойдет так: вожделенный плод  сам
свалится в  руки Моргана.  Как только  Королева умрет,  ее  формальный
преемник поведет страну к вящей пользе себя и Моргана Слоута.

    А потом посыплются деньги, думал Слоут, выезжая на трассу в Марина
дель Рей, где была назначена встреча. Потом посыплется все!

    Его клиент,  Эшер Дондорф,  жил  в Марина,  на одной  из  тенистых
улочек сразу  же  у  берега океана.  Дондорф  был  старым  характерным
актером,  который  завоевал  признание   в  конце  семидесятых   годов
благодаря удачно  сыгранной  роли  в телесериале:  он  играл  частного
детектива. Его популярность после нескольких серий стала столь велика,
что авторы  расширили рамки  его роли,  сделав Дондорфа  неофициальным
отцом юного детектива, подослав к  нему двух убийц, придумав для  него
множество  опасностей,  и  т.д.  и  т.п.  Его  жалованье  удваивалось,
утраивалось, и через  шесть лет,  после окончания  показа сериала,  он
решил вернуться  к  съемкам  в  отдельных  фильмах.  А  это  уже  было
проблемой. Дондорф  думал, что  он  – звезда,  но студии  и  продюсеры
видели в нем только характерного актера – известного, но не пригодного
для использования  в другом  качестве. Дондорф  жаждал славы,  цветов,
собственных костюмеров и сценаристов; он  хотел денег, любви и  больше
всего – признания.

    В сущности же он был нулем.

    Бросив свой  автомобиль  незапертым  на стоянке,  Слоут  пришел  к
выводу: если  он  узнает,  или  даже  сможет  предположить  в  течение
нескольких следующих  дней,  что  Джек  Сойер  раскроет  существование
Территорий – он убьет его. Такими вещами нельзя рисковать.

    Слоут мысленно усмехнулся и  постучал в дверь.  Он уже знал:  Эшер
Дондорф пытался  покончить  жизнь  самоубийством. Он  совершил  это  в
гостиной, чтобы привлечь к себе максимум внимания. Этот темпераментный
уже-почти-не-его-клиент надеялся на внимание прессы.

    Когда бледный, дрожащий Дондорф  открыл дверь, теплое  приветствие
Слоута было почти искренним!

    ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДОРОГА ИСПЫТАНИЙ

    6. КОРОЛЕВСКИЙ ПАВИЛЬОН

    Острые листья травы  выглядели похожими на  сабли. Они не  гнулись
под ветром, а, казалось, рассекали его. Джек поднял голову. Он еще  не
мог  прийти  в  себя.   Головная  боль  постепенно  проходила,   мысли
прояснялись. Джек встал  – сперва на  колени, потом во  весь рост.  По
пыльной  дороге   ехала   телега,   запряженная   лошадью;   погонщик,
краснолицый  бородатый  мужчина,  смотрел  на  него.  Джек   попытался
изобразить из  себя бездельника  мальчишку, вышедшего  на прогулку.  У
него уже ничего не болело – напротив, с того времени, как Джек покинул
Лос-Анджелес, он чувствовал себя как никогда лучше; дух его  полностью
гармонировал с телом.  Теплый, свежий воздух  Территорий ласкал  лицо,
откуда-то доносился запах свежего сырого мяса. Джек поднес руки к лицу
и опять взглянул на погонщика,  первого встреченного им в  Территориях
Человека.

    Если погонщик обратится к нему, то как он должен отвечать? Говорят
ли здесь по-английски? Отличается ли  их английский от привычного  для
него? Он  решил, что  если их  язык незнаком  ему, то  он  притворится
немым.

    Погонщик, наконец, отвел от Джека взгляд и что-то крикнул  лошадям
на достаточно старомодном английском языке. Хотя, возможно, именно так
и нужно разговаривать с лошадьми.  Хей, хей! Джек присел на  корточки,
жалея, что обнаружил себя так рано. Погонщик вновь посмотрел на него и
кивнул,  чем  немало  удивил  Джека:  это  не  было  дружелюбным   или
недружелюбным приветствием, а скорее  общением между равными. «Я  буду
рад, когда сделаю сегодняшнюю работу, браток». Джек улыбнулся в ответ,
не вынимая руки  из карманов, и  остолбенел: погонщик вполне  искренне
засмеялся.

    Одежда Джека  изменилась –  вместо джинсов  он обнаружил  на  себе
брюки из грубой  домотканой шерсти.  На плечи  была наброшена  голубая
куртка с рядом крючков и петель вместо пуговиц. Как и брюки, она  была
домотканой.  Кроссовки  исчезли,  уступив  место  потертым  сандалиям.
Рюкзак превратился в кожаный мешок. Погонщик был одет примерно так же.

    Поднимая клубы пыли, телега с грузом проехала мимо Джека. Из бочек
доносился хмельной запах  пива. За ними  лежали груды чего-то,  сперва
показавшиеся мальчику автомобильными покрышками. Но это «что-то» пахло
так, что перепутать было невозможно:  телега везла круги сыра,  какого
Джеку никогда не доводилось пробовать. От внезапно нахлынувшего голода
у мальчика засосало в желудке. Возле бортика были свалены туши  сырого
мяса –  телятина, говядина,  баранина, –  и над  ними кружились  мухи.
Крепкий мясной аромат подавил в Джеке чувство голода, вызванное сыром.
Он вышел на дорогу и проводил взглядом телегу.

    Чуть погодя, он и сам последовал за ней, идя на север.

    Джек успел пройти совсем немного – и вдруг увидел крышу со шпилем,
на котором  развевался флаг.  Туда ему  и нужно  идти, решил  мальчик.
Следующие несколько шагов он продирался сквозь кусты ежевики, и, помня
ее чудесный  вкус,  не  удержался  и съел  несколько  ягодок.  Тут  он
обнаружил огромный  навес. Собственно,  это был  широко  раскинувшийся
павильон с  внутренним  двориком  и воротами.  Как  и  Альгамбра,  это
причудливое строение  – инстинкт  подсказывал,  что перед  ним  летний
дворец – стояло прямо на берегу океана. Небольшие группы людей бродили
на территории павильона и вокруг него. Они встречались, смешивались  и
вновь разделялись.

    Некоторые мужчины были в богатых одеждах, но большинство одевалось
так же, как и  Джек. Через дворик,  подобно влиятельным особам,  важно
прошли несколько  женщин в  ослепительно  белых платьях.  За  воротами
стояли небольшие  палатки  и деревянные  хижины,  рядом с  ними  также
толпились люди.  Они  жевали, делали  покупки,  разговаривали.  Где-то
здесь, в  этом скоплении  народа, Джек  должен был  найти человека  со
шрамом.

    Но вначале  он решил  посмотреть, во  что же  превратилась  Страна
Чудес.

    Когда он заметил двух маленьких темных лошадок, впряженных в плуг,
то решил,  что восхитительный  парк стал  фермой. Потом  его  внимание
привлек огромный  рыжеволосый  детина,  стягивающий  с  себя  жилет  и
крутящийся волчком. Он держал  в руках какой-то продолговатый  тяжелый
предмет.  Внезапно  мужчина  прекратил  крутиться  и  метнул  предмет,
который, пролетев  значительное расстояние,  упал в  траву и  оказался
молотом.  Страна  Чудес  была  не  фермой,  а  ярмаркой.  Теперь  Джек
отчетливо видел столы, уставленные  едой, и детей  на коленях у  своих
родителей.

    Был ли  здесь, на  ярмарке, Смотритель  Территорий? Мальчик  очень
надеялся на это.

    А его  мать –  сидит ли  она  все еще  в кафе,  раздумывая,  зачем
отпустила его?

    Джек повернулся и  увидел, что длинная  телега с грохотом  въехала
через ворота во двор и свернула  налево, рассекая толпу на две  части.
Минуту спустя мальчик последовал за ней.

    Он боялся, что все  эти люди в павильоне  будут глазеть на него  и
что он будет очень отличаться от  них. Джек опустил глаза и  попытался
придать себе  вид  мальчика,  которому  поручили  сделать  покупки,  и
который  ужасно  боится  забыть  купить  что-нибудь  из   порученного.
«Лопата, две кирки,  круг сыра,  бутылка гусиного жира…»  Но никто  не
обращал на  него  внимания. Все  были  заняты своими  делами:  ходили,
беседовали, присаживались перекусить и выпить или вступали в разговоры
с  охранниками  за  воротами.  Джеку  незачем  было  притворяться.  Он
выпрямился и направился к воротам.

    Почти сразу же он понял, что не сможет проникнуть сквозь них – два
охранника с  обеих сторон  останавливали  и допрашивали  каждого,  кто
пытался войти во внутренние покои летнего дворца. Люди показывали свои
документы или какие-нибудь  значки, которые давали  им право войти.  У
Джека был  только  медиатор  для гитары,  данный  Смотрителем,  но  он
сомневался, что эта безделушка поможет ему миновать пропускной  пункт.
В этот момент к воротам подошел мужчина, показал охраннику  серебряный
значок –  и тут  же был  пропущен; человек,  идущий вслед  за ним  был
остановлен. Он начал спорить, потом его тон изменился, голос  зазвучал
виновато. Охранник покачал головой, и человек отошел.

    – Его люди всегда беспрепятственно попадают сюда, – сказал  кто-то
справа от  Джека.  Мальчик повернул  голову,  желая увидеть,  кто  это
заговорил с ним.

    Но идущий  рядом с  ним мужчина  средних лет  обращался к  другому
мужчине, также  одетому в  грубое простое  платье, как  и  большинство
находящихся здесь людей.

    «Да куда уж чаще всяких прочих,  – ответил второй. – Говорят,  Его
ожидают сегодня…»  Джек  пристроился  за  ними  и  пробрался  к  самым
воротам.

    Когда мужчины приблизились  к входу,  охранники выступили  вперед.
Оба мужчины подошли к одному и тому же охраннику. Другой сделал шаг  в
сторону Джека и окинул его цепким взглядом. Мальчик отпрянул назад. Он
не заметил офицера  среди охранников.  Во дворе  были только  солдаты;
краснолицые, в буро-зеленой униформе, они выглядели скорей фермерами в
праздничной одежде. Двое мужчин тем временем предъявили охраннику свои
документы и прошли вовнутрь.

    Да, по-видимому,  пока он  не  найдет Капитана  со шрамом,  он  не
сможет проникнуть во дворец.

    К охранникам  подошла группа  людей  и, оживленно  жестикулируя  и
звеня деньгами  в карманах,  попыталась пройти,  не предъявив  никаких
документов. Охранник воспрепятствовал им, тщетно ища глазами кого-то –
видимо, Капитана. Предводитель группы  стиснул кулаки, размахивая  ими
перед лицом охранника. На помощь товарищу поспешило несколько  солдат.
Неожиданно откуда-то возник высокий крепкий мужчина в форме, несколько
отличной от солдатской, –  эта одежда могла  быть как военной  формой,
так  и  опереточным  костюмом.  Вместо  пилотки  его  голову  украшала
треугольная шляпа.  Он отдал  приказ охранникам,  и те  направились  к
предводителю маленькой группы.  Но уже никто  не размахивал  кулаками.
Группа  повернулась  и  быстро   отошла  от  ворот.  Офицер   проводил
пришельцев внимательным взглядом, и что-то сказал солдатам.

    Джек внимательно  посмотрел на  офицера и  увидел длинный  бледный
шрам, пересекающий правую бровь.

    Офицер закончил отдавать приказания и быстро пошел прочь, не глядя
по сторонам. Джек побежал за ним.

    – Сэр, – прошептал он, но офицер словно не слышал его.

    Джек  бегом  обогнул  толпу   стоящих  перед  воротами  людей   и,
оказавшись в непосредственной  близости к офицеру,  вновь обратился  к
нему:

    – Капитан!

    Офицер  поискал  глазами  столь  настойчивого  просителя.  Мальчик
подумал, что изувеченное лицо воина способно внушать лишь антипатию.

    – В чем дело, мальчик? – спросил офицер.

    – Капитан, мне нужно поговорить с вами. Я должен увидеть  Госпожу,
но не знаю, как  попасть во дворец.  Ах да, я  забыл показать вам  вот
это, – он полез в карман куртки и достал медиатор. Но уже не медиатор,
а длинный  зуб,  похожий на  зуб  акулы с  инкрустированными  золотыми
пластинками.

    Выражение лица  Капитана  изменилось.  Он взял  Джека  за  руку  и
приказал:

    – Следуй за мной!

    Они отошли в сторону от павильона. Капитан остановился.  Сгущались
сумерки, и лицо офицера казалось нарисованным мелом.

    – Этот знак… – медленно начал он. – Где ты взял его?

    – У  Лестера –  Смотрителя  Территорий. Он  сказал, что  я  должен
разыскать вас и показать вам этот значок.

    Мужчина покачал головой.

    – Я не знаю этого имени. Дай сюда значок. – Он встряхнул Джека  за
плечо. – Давай его мне и расскажи, как он попал к тебе.

    – Я говорю правду, взмолился  Джек. – Я действительно получил  его
от Лестера, который работает в Стране Чудес. Но когда он попал ко мне,
он не был зубом. Он был медиатором для гитары!

    – Ты, наверное, не понимаешь,  что с тобой произойдет, мальчик!  –
если ты…

    – Вы знаете  Лестера, – настаивал  Джек. – Он  описал мне вас.  Он
сказал, что вы – капитан внутренней охраны. Он велел мне найти вас.

    Капитан опять покачал головой и крепче стиснул плечо мальчика.

    – Опиши этого человека, и если он тот, о ком я думаю, то я  помогу
тебе.

– Лестер старый, – начал Джек. – Он был музыкантом.

    В глазах офицера что-то промелькнуло.

    – Он черный – чернокожий.  С белыми волосами. Глубокие морщины  на
лице. Он худой, но гораздо сильнее, чем выглядит.

    – Черный человек? Ты имеешь в виду – коричневый человек?

    – Ну, чернокожие ведь на самом деле не черные. Как и белые люди  –
не совсем белые.

    – Чернокожий по имени Лестер, – Капитан оставил, наконец, в  покое
плечо мальчика. – Здесь его зовут Паркус. Так что ты из…

    Движением головы он указал в сторону горизонта.

    – Да, верно, – ответил Джек.

    – И Паркус… то есть Лестер… послал тебя увидеть нашу Королеву?

    – Он сказал, что я должен увидеть Госпожу. И что вы проведете меня
к ней.

    – Это необходимо сделать  быстро, – произнес  Капитан. – Я  думаю,
что знаю, как это сделать, но мы не должны медлить.

    Он объяснял свои намерения, как будто отдавал приказы.

    – Слушай меня. Вокруг множество незаконнорожденных детей, так  что
мы объявим,  что ты  –  мой незаконнорожденный  сын с  другой  стороны
поверхности. Ты не выполнил моего приказа, и я сержусь на тебя. Думаю,
что никто  не остановит  нас,  если мы  сумеем  это разыграть.  Так  я
проведу   тебя   вовнутрь,   но   могут   возникнуть    непредвиденные
обстоятельства. Сможешь ли ты убедить людей, что ты – мой сын?

    – Моя мать – актриса, – с гордостью за нее сказал Джек.

    – Ну, тогда  посмотрим, в нее  ли ты удался!  – Капитан  подмигнул
ему. – Я не причиню тебе боли.

    Крепкая рука сжала кисть мальчика.

    – Пошли, – сказал он и повел Джека за собой.

    – Когда я  приказываю тебе  – мыть  мостовые плиты  за кухней,  ты
должен мыть мостовые плиты за кухней, и ничего, кроме этого, –  громко
произнес Капитан,  не глядя  на мальчика.  – Тебе  понятно? Ты  должен
делать свое дело. А если ты не делаешь свое дело, ты будешь наказан.

    – Но я вымыл несколько плит… – жалобно завыл Джек.

    – Я не приказывал  тебе вымыть несколько  плит! – заорал  Капитан,
волоча мальчика  за собой.  Люди  расступались, чтобы  пропустить  их.
Некоторые из них сочувственно поглядывали на Джека.

    – Я собирался, честное слово, я хотел через минуту…

    Капитан  швырнул  его  через  ворота,   не  глядя  на  солдат,   и
замахнулся.

    – Пока что я собираюсь спустить с тебя шкуру, – ответил Капитан, и
потащил его по вымощенному плитами внутреннему дворику.

    Солдаты на другом конце двора внимательно наблюдали за ними.

    – Играй  как можно  лучше! –  прошептал Капитан,  волоча Джека  по
длинному коридору.

    – Я больше никогда не буду! – истошно заверещал Джек.

    Они попали  в  другой,  более узкий  коридор.  Дворец,  как  успел
заметить  мальчик,  состоял  из  множества  загаженных  комнатушек   и
коридорчиков.

    – Обещай! – потребовал капитан.

    – Обещаю! Обещаю!..

    Стоящие в коридоре люди, как один, повернули головы и  внимательно
рассматривали  их.  Один  из  них,  отдававший  перед  этим   какие-то
распоряжения двум  женщинам,  подался вперед,  настороженно  глядя  на
Джека и Капитана.

    – А я обещаю выбить из тебя всю дурь! – громко сообщил Капитан.

    Слушавшие  их  люди  рассмеялись.  Все  они  были  толстыми,   без
проблеска мысли в глазах, кроме одного, который отдавал  распоряжения.
Этот был высоким и худым. Он не сводил глаз с мальчика и офицера.

    – Пожалуйста, не надо! – молил Джек. – Пожалуйста!

    – Каждое пожалуйста  лишь продлевает порку,  – ответил Капитан,  и
люди опять  рассмеялись.  Даже худой  выдавил  из себя  некое  подобие
улыбки, и опять повернулся к ожидающим его женщинам.

    Капитан  завел  Джека  в  пустую  комнату,  заставленную   пыльной
мебелью. Там он, наконец, отпустил руку мальчика.

    – Это были его люди, – вздохнул он. – Какая настала бы жизнь, если
бы… – он  покачал головой, словно  в забытьи. –  В «Книге  Правильного
Хозяйствования» сказано, что на землю снизойдет кротость, но эти парни
явно не страдают избытком кротости. Они жаждут богатства, они  жаждут…
– он поднял к небу  глаза, не желая или не  смея сказать, чего же  еще
хотят эти люди. Потом опять взглянул на мальчика.

    – Нам  нужно торопиться;  здесь еще  осталось несколько  тайн,  не
известных Его  людям. –  Он огляделся  по сторонам  и толкнул  тяжелую
деревянную стену.

    Стена  поддалась  на   удивление  легко,  и   Джек  прошел   через
образовавшееся отверстие вслед за Капитаном.

    – Ты только  одним глазком увидишь  ее, но, я  думаю, этого  будет
достаточно.

    Мальчик безмолвно последовал за ним в потайной ход.

    – Иди молча, – прошептал Капитан. Стена за ним вернулась на место,
и они медленно углубились в темноту.

    Вскоре глаза  Джека  привыкли  к  отсутствию  света,  и  он  начал
различать размытый силуэт своего спутника.

    – Стой, – сказал, наконец, Капитан. – Теперь я подниму тебя вверх.
Давай руки.

    – Я смогу что-нибудь увидеть?

    – Через секунду узнаешь, – сказал Капитан и легко оторвал мальчика
от пола. – Перед тобой панель. Сдвинь ее влево.

    Джек коснулся  пальцами  шершавой деревянной  поверхности.  Панель
легко сдвинулась  с места,  и мальчик  увидел крошечное  отверстие,  в
которое не пролез бы  и котенок. Он прильнул  к отверстию глазом.  Его
взгляду открылась  большая комната,  заполненная женщинами  в белом  и
мебелью, достойной любого музея. В центре комнаты на роскошной кровати
спала (или  лежала без  сознания) женщина;  из-под одеяла  выглядывали
только ее лицо и плечи.

    Джек чуть не  вскрикнул от  неожиданности, потому  что женщина  на
кровати была его матерью. Это была его мать, и она умирала.

    – Ты увидел ее, – Капитан крепче сжал дрожащие колени мальчика.

    Приоткрыв рот, Джек наблюдал  за матерью. Она  умирала, в этом  не
было сомнений:  кожа ее  приобрела  болезненный землистый  оттенок,  а
волосы потеряли  свой прежний  цвет. Вокруг  нее суетились  сиделки  –
готовили лекарства  или листали  какие-то книги  на столе  – но  в  их
нарочитой  занятости  сквозила  полная  беспомощность.  Смерть   может
наступить через месяц, или  через неделю, или  завтра – они  бессильны
что-либо изменить.

    Джек еще  раз  взглянул на  лицо,  похожее на  восковую  маску,  и
увидел, что  эта женщина  – не  его мать.  Более округлый  подбородок,
слишком классическая форма носа. Умирающая женщина была двойником  его
матери; это была Лаура де Луизиан. Если Смотритель надеялся, что  Джек
увидит больше, то ошибся: белое неподвижное лицо не сказало ему ничего
о лежащей женщине.

    – Все, – прошептал он, задвигая панель на место, и Капитан опустил
его на пол. В темноте Джек спросил:

    – Что с ней?

    – Многие пытались объяснить, но…  – донеслось до него. –  Королева
не может видеть, не может говорить, не может двигаться…

    На мгновение замолчав, Капитан дотронулся до его руки:

    – Мы должны идти.

    Они тихо  вышли  из  темноты в  пустую  пыльную  комнату.  Капитан
стряхнул с формы  приставшие к ней  соринки, внимательно посмотрел  на
Джека. В глазах его читалась тревога.

    – Теперь ты должен ответить на мой вопрос, – сказал он.

    – Да.

    – Ты послан, чтобы спасти ее? Спасти Королеву?

    Джек кивнул.

    – Да. Но скажите мне, почему взяли верх эти мерзавцы? Почему никто
не остановил их?

    Капитан улыбнулся. Ни тени юмора не было в этой улыбке.

    – Я,  –  сказал  он.  –  Мои люди.  Мы  остановим  их.  Они  могут
проникнуть там, где  охрана не  слишком сильна, но  здесь МЫ  охраняем
Королеву!

    Лицо Капитана отвердело, и он нервно хрустнул пальцами.

    – Тебе приказано идти на запад, верно?

    – Верно. Я собирался идти на запад. А что, вы с этим не  согласны?
С тем, что я должен идти в другую Альгамбру?

    – Не знаю, не знаю, – уклончиво ответил Капитан. – Пока что  нужно
вывести тебя отсюда. Я  не знаю, что ты  должен делать потом, и  знать
этого не хочу… –  теперь он старался не  смотреть на мальчика, и  Джек
это заметил. – Но здесь дольше нельзя оставаться. Давай же – ну, давай
же, уйдем отсюда до прихода Моргана!..

    – Моргана? –  переспросил Джек,  думая, что  ослышался. –  Моргана
Слоута? Он что, придет сюда?!

    7. ФАРРЕН

    Капитан как будто не слышал заданного вопроса. Он уставился в угол
пустой нежилой комнаты,  будто увидел там  привидение. Он думал;  Джек
хорошо понимал  это.  А дядя  Томми  учил его,  что  нельзя  прерывать
взрослых, когда  они задумались.  Так  же, как  неприлично  перебивать
чей-то разговор. Но…

    «Будь осторожным  с  Блоутом. С  ним  и его  Двойником.  Он  будет
охотиться за тобой, как лиса за гусем».

    Это сказал Смотритель, а Джек так сосредоточился на Талисмане, что
почти упустил это из виду. Сейчас эти слова с необыкновенной  ясностью
всплыли в памяти.

    – Как он выглядит? – внезапно спросил Джек.

    – Морган? – Капитан пробудился от задумчивости.

    – Он толстый?  Толстый и  лысоватый? Ходит  ли он  вот так,  когда
волнуется? –  и  Джек  мастерски скопировал  походку  Моргана  Слоута.
Покойный  отец  частенько  смеялся,  когда  Джек  демонстрировал   эту
походку, считая, что у мальчика дар божий.

    – Ходит он так или нет?

    – Нет,  –  покачал головой  Капитан,  но что-то  сверкнуло  в  его
глазах, как  и тогда,  когда  Джек сказал,  что Смотритель  старый.  –
Морган высокий; он носит длинные волосы, – Капитан рукой дотронулся до
плеча, чтобы  показать  Джеку  их  длину,  –  и  он  хромает.  У  него
деформирована левая  нога.  Он  носит  ортопедический  башмак,  но…  –
Капитан замолчал.

    – Когда я изобразил Слоута, вы явно узнали его! Вы…

    – Т-с-с-с! Не так громко, мальчик!

    Джек понизил голос.

    – Я уверен,  что знаю  его, –  сказал он  и внезапно  почувствовал
страх… Происходило то, во что он не мог поверить.

    «Дядя Морган здесь? О, Боже! » – Морган – это Морган. Его ни с кем
не спутаешь, мой мальчик. Пошли, давай выбираться отсюда.

    Капитан взял Джека за руку. Тот нехотя подчинился.

    «Лестер  становился  Паркусом.  А  Морган…  это  слишком   большое
совпадение».

    – Подождите, – сказал Джек. – У нее есть сын?

    – У Королевы?

    – Да.

    – У нее был сын, – с сожалением ответил Капитан. – Да. Мальчик, мы
не можем больше здесь оставаться. Мы…

    – Расскажите мне о нем!

    – Нечего рассказывать, мальчик. Младенец рано умер – шести  недель
от роду. Ходили слухи, что один из людей Моргана – возможно, Осмонд  –
задушил мальчонку. Но подобные разговоры, как правило, – вранье. Я  не
люблю Моргана из Орриса,  но каждому известно,  что всякое дитя  может
умереть во сне. Есть выражение: «Бог дал, Бог взял». Королевское  дитя
– не исключение. Он… Мальчик? С тобой все в порядке?

    Джек почувствовал, что теряет равновесие. Ноги стали ватными и  не
держали его.

    Он сам был при смерти  в младенческом возрасте. Мать  рассказывала
ему, как однажды  обнаружила в  колыбели почти  безжизненное тельце  с
посиневшими губами  и  белыми, как  мел,  щеками. Она  вспомнила,  как
вбежала с ним на руках  в гостиную. Его отец  и Слоут сидели на  полу,
пили вино  и смотрели  телевизор.  Отец выхватил  его из  рук  матери,
сдавил его ноздри  левой рукой  («синяки не  проходили больше  месяца,
Джеки», –  с невеселым  смехом вспоминала  мать) и  стал делать  Джеку
искусственное дыхание «рот в рот», а Морган все это время кричал:

    «Я думаю, ему  это не поможет,  Фил, я уверен,  что не поможет!  »
(«Дядя Морган был  смешным, правда,  мама? »  – спросил  Джек. –  «Да,
страшно  смешным,  сынок»,  –  мать  невесело  улыбнулась  и  закурила
очередную сигарету).

    – Мальчик! – Капитан тряс его  так сильно, что у Джека загудело  в
голове. – Мальчик! Черт побери! Если ты упадешь здесь в обморок…

    – Со мной все в  порядке, – голос почти  вернулся к Джеку. –  Все,
отпустите меня. Дайте отдышаться.

    Капитан перестал трясти мальчика, но все еще с опаской  поглядывал
на него.

    – Все в порядке, – снова сказал Джек твердо, как только мог.

    Но в его голове по-прежнему крутилась затертая пластинка прошлого.

    Он почти умер тогда  в колыбельке. Они  вскоре переехали в  другое
место, но  Джек  хорошо помнил  свой  дом. Мать  всегда  называла  его
«Дворец Мечты», потому что из окна гостиной открывался чудесный вид на
Голливудские склоны. Он почти умер в  колыбельке, а его отец и  Морган
Слоут пили  вино,  а  когда  пьешь много  вина,  то  часто  приходится
облегчаться, и он помнил, что во Дворце Мечты из гостиной до ближайшей
ванной можно пройти только через его детскую.

    Он видел это: Морган Слоут встает, потягивается, говорит при  этом
что-нибудь вроде «Я выйду на минутку, Фил"; его отец не отрывается  от
телевизора; Морган проходит через  темную комнату, где спит  маленький
Джек, крошечный  Джеки Сойер,  теплый, сытый,  в сухих  ползунках.  Он
видел: дядя Морган снимает со стула  тяжелую подушку и кладет на  лицо
спящему ребенку, придерживая ее одной рукой, а другую заводя за  спину
ребенку. И наконец, он  увидел: дядя Морган кладет  подушку на стул  и
быстро уходит в ванную, чтобы опорожнить мочевой пузырь.

    Если бы мать почти сразу же не вошла, чтобы проведать сына…

    Так ли это было? Вероятно, что так. Сердце подсказывало ему –  что
так. Он не верил в совпадения.

    В возрасте шести недель сын Лауры де Луизиан, Королевы Территорий,
скончался в своей колыбели.

    В возрасте шести недель  сын Фила и Лили  Сойер почти скончался  в
своей колыбели… и там был Морган Слоут .

    Эту историю мать обычно  завершала шуткой: как  Фил Сойер чуть  не
разбил их «Крайслер»,  мчась в  больницу после того,  как Джеки  вновь
задышал.

    Страшно смешно. Все живы.

    Вот так!

    – Теперь пойдем, – проговорил Капитан.

    – Ладно, – Джек все еще чувствовал слабость. – Ладно, пой…

    – Т-с-с-с! – Капитан быстро огляделся вокруг. Из-за стены  справа,
сделанной не из дерева, а из тонкой фанеры, послышались голоса.  Через
щель под дверью Джек увидел пять пар ботинок. Солдатских ботинок.

    Один голос заканчивал начатую ранее  фразу: -…не знал, что у  него
есть сын.

    –   Ну,   –   возразил    другой,   –   незаконнорожденный    есть
незаконнорожденный, и ты это хорошо знаешь, Симон.

    Раздался грубый смех; подобным образом смеялись старшие мальчики в
школе Джека, когда рассказывали о своих любовных похождениях.

    – Хватит! Прекратите! – раздался  третий голос. – Если он  услышит
вас, вы уйдете за Наружную Черту раньше, чем взойдет тридцатое солнце.

    Тишина.

    Приглушенный взрыв смеха.

    Джек посмотрел на  Капитана, который прислонился  к стене,  крепко
стиснув зубы. Было ясно, о ком говорили солдаты. Кроме того, здесь мог
оказаться кто-нибудь, кто услышит… кто-нибудь плохой. Кто-нибудь,  кто
может удивиться, откуда действительно вдруг взялся  незаконнорожденный
ребенок. Даже младенец в состоянии понять это.

    – Ты достаточно услышал? – спросил Капитан. – Пошли.

    Он торопил Джека.

    «Тебе приказано… ах, да, идти на запад, верно? » «Он изменился,  –
понял Джек. – Он изменился дважды».

    В первый  раз, когда  мальчик показал  ему акулий  зуб, который  в
другом мире был  медиатором для гитары.  И во второй  раз, когда  Джек
подтвердил, что собирается на запад. Он явно хотел помочь ему… в чем?

    «Я не могу сказать… Не могу сказать, что тебе нужно делать».

    «Он хотел вывести меня отсюда, потому что боится, что нас поймают,
– подумал Джек. –  Но дело не  только в этом.  Он боится меня.  Боится
из-за…» – Пошли, – сказал Капитан. – Ради Джейсона, пошли.

    – Ради кого? – глупо переспросил  Джек, но Капитан уже вел его  по
коридорам – влево, еще раз влево, и еще раз влево.

    – Мы шли не этой дорогой, – удивился Джек.

    – Не стоит снова проходить мимо парней, которые нас уже видели,  –
бросил в ответ Капитан. – Это люди Моргана. Ты видел высокого?

    –  Да.  –  Джек  вспомнил  улыбку  и  глаза,  которые   оставались
холодными. Другие выглядели  помягче. Этот  же производил  впечатление
жестокого человека. И  выглядел не  вполне нормальным. И  еще: он  был
чем-то знаком мальчику.

    – Осмонд, – пояснил Капитан, сворачивая на этот раз направо.

    Усиливался  запах  сырого  мяса,  воздух  переполнился  им.  Джеку
безумно захотелось есть, во рту скопилась слюна.

    – Осмонд – это правая рука Моргана, – добавил Капитан. – Он  видит
слишком многое, и  мне не  хотелось бы,  чтобы он  дважды видел  тебя,
мальчик.

    – Что вы имеете в виду?

    – Т-с-с-с! – он  почти грубо схватил Джека  за плечо. Они  увидели
домотканую  занавеску,  висящую  на  двери.  Мальчику  это   напомнило
театральный занавес. – Теперь плачь,  – прошептал ему Капитан прямо  в
ухо.

    Он отдернул занавес и втолкнул Джека в кухню, переполненную самыми
разнообразными ароматами  (среди них  доминировал уже  знакомый  запах
мяса). Мальчик  оробел в  этой  непривычной обстановке.  Его  окружали
женщины в белых колпаках  и передниках. Все  они дружно уставились  на
него и Капитана.

    – И чтобы больше никогда!  – прорычал Капитан, встряхнув его,  как
удав кролика…  Одновременно  они продолжали  двигаться  через  большое
помещение к двери  в задней  стене. – Чтобы  больше никогда,  слышишь?
Если ты еще раз нарушишь свой долг, я сниму с тебя шкуру, как кожуру с
картошки!

    И тихо прошептал мальчику.

    – Они  все запомнят  и обо  всем расскажут.  Плачь же,  черт  тебя
побери!

    Пока Капитан тащил его за руку через кухню, Джеку вдруг необычайно
отчетливо представилась его мать, лежащая  в гробу в белом платье.  На
ней были золотые сережки, подаренные  им два года назад на  Рождество.
Потом лицо  ее стало  изменяться.  Подбородок округлился,  нос  принял
классическую форму. Волосы стали светлее и гуще. Теперь это была Лаура
де Луизиан, и  хотя гроб,  в котором она  лежала, был  по размерам  не
больше обыкновенного,  он казался  огромным и  тяжелым –  гроб  времен
викингов.  Это  была  Лаура   де  Луизиан,  Королева  Территорий,   но
воображение упрямо рисовало белое платье его матери и золотые  серьги,
которые дядя Томми помог  ему купить в  магазине на Беверли-Хиллз.  Из
глаз Джека покатились горячие слезы  – не поддельные, а настоящие.  Он
оплакивал не только свою мать,  а обеих умирающих женщин,  разрушаемых
невидимой глазу  силой, которая  прекратит действовать  только  тогда,
когда обе умрут.

    Сквозь слезы он  увидел огромного человека  в развевающихся  белых
одеждах, идущего  через  комнату  к  ним.  Он  производил  впечатление
шеф-повара.

    – УБИРАЙТЕШЬ! – зашипел  он на них,  размахивая вилкой, которая  в
его лапе производила угрожающее впечатление.

    Женщины разлетелись  в  разные стороны,  как  птицы. Одна  из  них
уронила готовый пирог  и вскрикнула.  По полу,  как кровь,  растекался
клубничный сироп.

    – УБИРАЙТЕШЬ  ВОН  ИЗ  КУХНИ, БЕЖДЕЛЬНИКИ!  ЭТО  НЕ  ПРОШПЕКТ  ДЛЯ
ПРОГУЛОК! ЕШЛИ ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ, Я ПОЖОВУ ОХРАНУ!

    Он кричал  на них,  сильно шепелявя  от волнения.  Глаза его  были
полуприкрыты. Капитан  отпустил Джека,  лениво развернулся  – и  через
секунду шеф-повар валялся на  полу в шести с  половиной футах от  них.
Вилка лежала  рядом  в луже  сиропа.  Шеф-повар застонал.  Потом  стал
отползать  назад,  периодически   оглашая  кухню  скорбными   воплями:
дескать, он  умирает, Капитан  убил его;  он искалечен,  – жестокий  и
бессердечный Капитан Внутренней охраны сломал ему правую руку, так что
до конца дней ему предстоит  оставаться калекой; Капитан причинил  ему
ужасную боль, и лучше бы ему не родиться…

    – Заткнись! – резко приказал Капитан, и шеф-повар умолк. Сразу же.
Он лежал на полу, как большой  ребенок, прижимая правую руку к  груди.
Кухарки,  замерев,  смотрели  на  эту  сцену.  Джек,  моргая,  заметил
чернокожего мальчика (коричневого, вспомнилось  ему), стоящего у  края
печки с приоткрытым от удивления ртом.

    – Слушай,  и я  дам тебе  совет, который  ты не  найдешь в  «Книге
Правильного  Хозяйствования»,   –  процедил   Капитан;  он   приподнял
шеф-повара и приблизил его лицо к своему.

    – Никогда не закусывай удила.  Никогда… никогда!.. не бросайся  на
человека  с  ножом…  или   вилкой…  или  топором…  Ты   темпераментный
шеф-повар,  но  твой  темперамент  не  должен  относиться  к  личности
Капитана Внутренней охраны. Ты понял меня?

    Шеф-повар  испуганно  закивал,  шепча  себе  под  нос  –  Джек  не
расслышал всего – что-то  про мать Капитана  и собак, бегающих  вокруг
павильона.

    – Возможно, – сказал Капитан, –  Я никогда не видел свою мать.  Но
ты не ответил на мой вопрос.

    Он пнул шеф-повара  в бок  тяжелым башмаком,  потом размахнулся  и
ударил изо всех  сил, так что  шеф-повар вскрикнул. Женщины  испуганно
зашушукались.

    – Когда же ты поймешь,  что капитаны сильнее шеф-поваров?!  Потому
что если  ты не  поймешь,  мне придется  еще  раз объяснить  тебе  эту
простую истину.

    – Я понял! – заорал несчастный шеф-повар. – Я уже понял! Я  понял!
Я…

    – Отлично. Потому что  сегодня мне и  без того пришлось  объяснить
слишком много. – Капитан потряс Джека  за плечо. – Верно, мальчик?  Ну
да что он может сказать? Парень – такой же болван, как и его мамаша.

    Капитан обвел взглядом кухню.

    – Приветствую  вас,  леди.  Да  пребудет  с  вами  благосклонность
Королевы!

    – И вам  того же,  добрый господин!  – отвесила  ему поклон  самая
старшая из кухарок. Остальные последовали ее примеру.

    Капитан потащил Джека через кухню. Мальчик вновь закричал. Из глаз
текли горячие соленые слезы.

    «У обеих женщин руки лежали на груди, вот так…» – думал Джек.

    Они миновали еще одну занавеску.

    – Ох! – тихо произнес Капитан.  – Мне это не нравится. Слишком  уж
дурно пахнет…

    Влево, вправо, еще раз вправо. Джеку показалось, что они добрались
до наружной стены павильона,  и он с  удивлением подумал, что  изнутри
дворец гораздо больше, чем может показаться снаружи. Они вышли наружу.
Ярко светило полуденное солнце, и Джек зажмурился.

    Капитан  не  колебался.  Он  вел  мальчика  мимо  конюшни,  откуда
доносилось  ржание  и  запах  конского  пота.  Джек  увидел   открытый
курятник. Вокруг  бродили цыплята.  Хромой мужчина  палкой загонял  их
вовнутрь.  Привязанная  к  изгороди  лошадь,  ненамного  больше  пони,
скучающим взглядом смотрела на него. Они уже почти прошли конюшню, как
вдруг до Джека дошло – у лошади две головы!

    – Эй! – воскликнул он. – Давайте вернемся в конюшню. Там…

    – Нет времени.

    – Но у лошади…

    – Я сказал, нет времени! – Капитан  повысил голос. – И если я  еще
когда-нибудь поймаю  тебя  лежащим  вместо того,  чтобы  работать,  ты
получишь вдвое больше!

    – Не надо! –  жалобно попросил Джек (хотя  на самом деле эта  тема
показалась ему несколько избитой). – Я больше не буду! Я буду хорошим!

    Перед ними возникли высокие ворота  в стене. Тяжелые ржавые  петли
удерживали  их.   Ворота  были   немного  приоткрыты   и  сквозь   них
проглядывала дорога. Джек понял, что они обошли вокруг павильона.

    – Благодарение Господу! – облегченно вздохнул Капитан. – Теперь…

    – Капитан!  –  раздался голос  позади  них. Голос  был  тихий,  но
властный. Капитан замер. Казалось, голос ждал той самой минуты,  когда
они почти достигли своей цели.

    – Ты не мог бы представить мне своего… хм… сына?

    Капитан повернулся на голос, разворачивая Джека. Перед ними  стоял
высокий худой мужчина,  тот, которого так  опасался Капитан –  Осмонд.
Его темно-серые  глаза меланхолически  рассматривали спутников.  Глаза
казались бездонными. В Джеке проснулся страх.

    «Он сумасшедший,  –  интуитивно почувствовал  Джек.  –  Совершенно
безумный».

    Осмонд сделал пару шагов им навстречу. В левой руке он держал кнут
с блестящей металлической рукоятью. -…Твоего сына? – повторил  Осмонд,
и сделал к ним еще один шаг.

    И Джек понял, почему  этот человек казался  ему знакомым. В  день,
когда Джека хотели похитить – разве не Осмонд был Белым костюмом?

    Наверняка, это был он.

    Капитан шагнул навстречу Осмонду. После секундного колебания  Джек
сделал то же самое.

    – Мой сын,  Левис, –  покорно сказал офицер.  Он еще  не до  конца
пришел в себя, и все время смотрел в сторону.

    – Благодарю, Капитан. Благодарю и тебя, Левис. Да пребудет с  вами
благосклонность Королевы.

    Когда он тронул Джека рукоятью хлыста, мальчик чуть не вскрикнул.

    Осмонд, стоя в двух шагах, разглядывал Джека с ленивым  интересом.
На нем  была  кожаная  куртка:  вокруг  запястья  обвивались  браслеты
(поскольку он все время держал хлыст в левой руке, Джек решил, что  он
левша). Длинные черные  волосы перехватывала  лента, которая  когда-то
была белой.  Осмонд обладал  двумя специфическими  запахами. Первый  –
тот, который  мать  Джека  называла  «одеколон-всех-этих-мужчин";  это
навело мальчика на воспоминания о старых черно-белых фильмах из  жизни
бедняков. Судьи и адвокаты в этих фильмах всегда носили парики, и,  по
мнению Джека, коробки, где  эти парики хранились,  пахли как Осмонд  –
сухим и горьковато-пыльным  запахом дешевого  одеколона. Второй  запах
был более живой,  но менее  приятный; он  как бы  толчками исходил  от
Осмонда. Это был запах травы в долине, запах редко моющегося  мужчины,
запах пота.

    В животе у мальчика заныло.

    – Я  не знал,  что у  тебя есть  сын, Капитан  Фаррен, –  протянул
Осмонд. Хотя  он обратился  к  Капитану, его  глаза не  отрывались  от
Джека.

    «Левис, – подумал тот. – Я Левис, не забыть бы…» – Конечно, нет, –
ответил Капитан, со злостью  и отвращением покосившись  на Джека. –  Я
удостоил его чести  и взял  к себе  в Королевский  павильон, и  теперь
выгоняю, как собаку. Я поймал его играющим с…

    – Да, да, – улыбнулся Осмонд.

    «Он не верит ни одному слову, – почувствовал Джек, и его  охватила
паника. – Ни одному слову! » – Мальчишки бывают плохими. Все мальчишки
плохие. Это аксиома.

    Он похлопал Джека  по плечу рукоятью  хлыста. Нервы мальчика  были
напряжены до предела… он залился краской стыда.

    Осмонд хихикнул.

    – Конечно,  плохие,  это  аксиома. Все  мальчишки  плохие.  Я  был
плохим; полагаю, что и ты был  плохим, Капитан Фаррен. Что? Не  слышу?
Был ты плохим?

    – Да, Осмонд, – ответил Капитан.

    – Очень  плохим?  –  спросил Осмонд.  Его  слова  прозвучали,  как
грязный намек. Он начал  вдруг пританцовывать. В  этом не было  ничего
странного: Осмонд был изящным и гибким. Джек не почувствовал в  намеке
гомосексуального оценка. Нет, скорее  в нем сквозило пренебрежение…  и
отчасти безумие.

    – Очень плохим? Совсем плохим?

    – Да, Осмонд, – бесстрастно согласился Капитан Фаррен. Его шрам на
солнце стал багровым.

    Танец оборвался так же внезапно, как и начался. Осмонд  равнодушно
взглянул на Капитана.

    – Никто не знал, что у тебя есть сын, Капитан.

    – Он  незаконнорожденный.  И дурак  ленив,  за что  и  наказан.  –
Внезапно Капитан залепил Джеку пощечину. Удар был не очень сильный, но
сознание мальчика на миг помутилось, а в ухе зазвенело. Он упал.

    –  Очень  плохой.   Совсем  плохой,  –   лицо  Осмонда   приобрело
равнодушно-жестокое выражение.  –  Вставай, плохой  мальчишка.  Плохие
мальчишки, огорчающие своих отцов,  должны быть наказаны. Более  того,
плохих мальчишек стоит допросить. – Он взмахнул хлыстом, и клубы  пыли
поднялись вокруг.

    Джеку  захотелось  любым  способом  оказаться  дома.  Звук  хлыста
напоминал выстрел из пневматического ружья, которое было у мальчика  в
восемь лет. Такие ружья были у него и у Ричарда Слоута.

    Осмонд  схватил  Джека  за  руку,  подтащил  к  себе.  Глаза   его
уставились в голубые глаза мальчика.

    – Кто ты? – спросил он.

    Вопрос прозвучал, как выстрел. Джек боялся взглянуть на Капитана и
тем самым выдать себя. До  него доносилось квохтанье кур, лай  собаки,
скрип несмазанных колес телеги.

    «Скажи мне правду; я хочу знать»,  – кричали глаза Осмонда. –  «Ты
похож на  некоего плохого  мальчишку, которого  я впервые  встретил  в
Калифорнии. Этим мальчишкой был  ты?!. » На  мгновение в мальчике  все
задрожало.

    «Да, я – Джек Сойер из Калифорнии. Королева этого мира – моя мать,
но я умираю от страха, и я не знаю твоего босса, я знаю Моргана – и  я
скажу тебе все,  что хочешь  знать, только  не смотри  на меня  своими
прищуренными глазами, пожалуйста, потому что  я только дитя, а дети  –
они рассказывают все-все…» Потом Джек услышал голос своей матери:

    «Ты собираешься дать  себя выпотрошить этому  парню, Джеки?  ЭТОМУ
парню? Он  воняет дешевым  одеколоном  и выглядит,  как  средневековая
версия Чарльза  Мэнсона… Постарайся  притвориться. Ты  оставишь его  в
дураках – нет сомнения! – если хорошо притворишься».

    – Так кто  же ты? –  вновь спросил Осмонд,  продвигаясь ближе.  На
лице его было написано полное  доверие, которое помогало ему  получать
от людей нужные ему ответы.

    Дыхание Джека стало прерывистым, и он прошептал:

    – Я СОБИРАЮСЬ УХОДИТЬ! ХВАЛА ГОСПОДУ!

    Осмонд, подавшись  было вперед,  отпрянул от  неожиданности. Он  с
отвращением взглянул на мальчика.

– Ты, чертов маленький…

    – Я  СОБИРАЮСЬ!  ПОЖАЛУЙСТА,  НЕ БЕЙ  МЕНЯ,  ОСМОНД,  Я  СОБИРАЮСЬ
УХОДИТЬ!  Я  НИКОГДА  НЕ  ХОТЕЛ  ПРИХОДИТЬ  СЮДА!  НИКОГДА!   НИКОГДА!
НИКОГДА!..

    Капитан Фаррен выступил вперед и толкнул его в спину. Джек, плача,
растянулся на земле во весь рост.

    – Он дурачок, как  я уже говорил, –  услышал он слова Капитана.  –
Прошу прошения, Осмонд. Можешь быть уверен, он уже так бит, что на его
шкуре нет живого места. Он…

    – Что  он  здесь  делает?  –  взорвался  Осмонд.  Голос  его  стал
визгливым  и  высоким,  как  у   женщины.  –  Что  делал  здесь   твой
незаконнорожденный   ублюдок?!   Не    пытайся   показать   мне    его
удостоверение!  Я  знаю,  что  у  него  нет  удостоверения!  Ты  хотел
накормить  его  с  Королевского  стола,  или  он  намеревался  стащить
королевское серебро… Я знаю… он плохой… достаточно разок взглянуть  на
него, чтобы понять, что он очень, чрезвычайно, необычайно плохой !

    Хлыст вновь рассек воздух, и Джек успел подумать: «Я знаю, где это
происходит». Потом грубая  рука сгребла его  за куртку. Боль  пронзила
все тело. Он закричал.

    – Плохой! Абсолютно плохой! Неповторимо плохой!

    Каждое «плохой»  сопровождалось  взмахом хлыста.  Мальчик  потерял
ощущение времени. Сколько же продолжается эта экзекуция?!.

    Внезапно чей-то голос позвал:

    – Осмонд! Осмонд! Вот ты где! Ну, слава Богу!

    Звук приближающихся шагов.

    Раздраженный голос Осмонда:

    – Ну? Ну? Что стряслось?

    Его рука разжалась,  и Джек  упал. Кто-то  ласково поддержал  его.
Трудно было поверить, что это суровый Капитан.

    Мальчик со скрытой ненавистью взглянул на своего инквизитора.

    «Ты сделал это  – ты  бил меня и  издевался надо  мною. Слушай  же
внимательно! При случае я  отомщу тебе…» – Ты  в порядке? –  прошептал
Капитан.

    – Да.

    – Что? –  гневно спросил  Осмонд двоих  людей, прервавших  мучения
Джека.

    Первый был  одним  из  тех  денди, мимо  которых  Джек  и  Капитан
проходили,  направляясь  в  потайную  комнату.  Второй  был  похож  на
погонщика, которого Джек увидел сразу же после прибытия в  Территории.
Этот второй  был напуган;  кровь  прихлынула к  его лицу.  Левая  нога
погонщика была изуродована.

    – Что вы скажете, болваны?

    –  Мой  фургон  опрокинулся,  когда  мы  огибали  окраину  Обедней
Деревни, – сказал погонщик. Он  говорил медленно, как человек,  убитый
горем. – Мой  сын погиб, господин.  Его задавило бочонком.  В мае  ему
исполнилось всего шестнадцать. Его мать…

    – Что?  – Осмонд  побелел  от гнева.  – Бочонком?  В  Королевстве?
Идиот, сын осла! Ты это хочешь мне сказать ?!

    Голос Осмонда с каждым словом  нарастал, как у оперного певца  при
исполнении   сложного   пассажа.    Одновременно   он   снова    начал
пританцовывать… Те па, которые он выделывал, не могли не вызвать смех.

    Терпеливо, как если бы Осмонд  упустил нечто важное (так  казалось
ему), погонщик снова начал:

    – Ему было только шестнадцать в мае. Мать не хотела, чтобы он ехал
со мной. Я не думаю, что…

    Осмонд щелкнул  хлыстом  с неожиданной  силой.  Погонщик  отпрянул
назад, прижимая руки к лицу. Он сдавленно восклицал:

    – Мой Господин! Мой Господин! Мой Господин!

    Джек прошептал:

    – Пошли отсюда! Скорее!

    – Подожди, – ответил Капитан; в его глазах светилась надежда.

    Осмонд набросился  на  денди,  который  отступил  на  шаг,  что-то
бормоча себе под нос.

    – Это было в Королевстве?!

    – Осмонд, не нужно так переживать…

    Осмонд взмахнул  хлыстом; стальной  наконечник клацнул  возле  ног
денди. Тот еще немного отступил назад.

    – Не говори мне, что я должен и чего не должен делать, –  произнес
Осмонд. –  Только  отвечай на  мои  вопросы. Я  раздражен,  Стивен,  я
необычайно раздражен. Это было в Королевстве?

    – Да, – был ответ. – Я забыл сказать, но…

    – На Внешней Дороге?

    – Осмонд…

    – На Пограничной Дороге, баран?

    – Да, – выдавил Стивен.

    – Конечно, – лицо Осмонда побелело.  – Где же Общая Деревня,  если
не на Пограничной Дороге? Разве может деревня летать? А? Может деревня
перелетать с одной дороги на другую, Стивен? Может? Может?!.

    – Нет, Осмонд, конечно, нет.

    – Нет. И  значит, на Пограничной  Дороге валяются бочонки,  верно?
Бочонки и перевернутый фургон. Верно?

    – Да… да. Но…

    – Морган едет по Пограничной Дороге! – заорал Осмонд. – Едет, и ты
знаешь, как  он  управляет  своими лошадьми!  Если  его  экипаж  будет
объезжать деревню, если кучер не  успеет остановить лошадей… Он  может
перевернуться! Он может погибнуть!

    – Боже мой! – выдохнул побледневший Стивен.

    Осмонд медленно произнес:

    – Я думаю,  если экипаж перевернется,  нам следует скорее  ожидать
его смерти, чем спасения.

    – Но… Но…

    Осмонд отвернулся от  него и  почти побежал  к Капитану,  стоящему
рядом со своим «сыном». Позади Осмонда рыдал погонщик.

    Глаза Осмонда наскоро ощупали Джека;  потом их владелец, как  если
бы мальчика здесь не было, обратился к Капитану:

    – Капитан Фаррен! Ты внимательно слушал последние пять минут?

    – Да, Осмонд.

    – Очень внимательно? Не упустив ни слова? Способен ли ты следовать
в направлении, которое тебе подскажет твой нос?

    – Да. Думаю, что да.

    – Думаешь, что да? Какой же  ты отличный Капитан! Я думаю, мы  еще
поговорим о том, как такой отличный капитан произвел на свет лягушечье
отродье.

    Его глаза холодно блеснули.

    – Но сейчас для этого нет времени. Сейчас ты должен собрать  своих
бравых молодцов и скорее вывести их  на Внешнюю Дорогу. Ты следишь  за
ходом моих мыслей?

    – Да, Осмонд.

    Осмонд быстро глянул на небо.

    – Морган ожидается в  шесть часов – или  позднее. Сейчас – два.  Я
говорю – два! Ты тоже говоришь «два», Капитан?

    – Да, Осмонд.

    – А что  скажешь ты, маленький  кретин? Тринадцать? Двадцать  три?
Восемьдесят один час?

    Джек раскрыл рот. Осмонд кривлялся,  и в мальчике поднялась  волна
ненависти.

    «Ты бил  меня, но  если  представится возможность…»  Осмонд  опять
повернулся к Капитану.

    – До пяти  часов, я думаю,  ты доберешься до  места, где  валяются
бочонки. После пяти быстренько очистишь дорогу. Понял?

    – Да, Осмонд.

    – Тогда пошел вон отсюда!

    Капитан Фаррен отдал честь и повернулся. Джек сделал то же  самое.
Осмонд отвернулся от них. Он смотрел на погонщика, взмахивая хлыстом.

    Погонщик понял, что Осмонд сейчас приблизится к нему, и застонал.

    – Пошли, – сказал Капитан мальчику. – Не хочешь же ты смотреть  на
это?

    Нет, – быстро ответил Джек, – нет, о Боже!..

    Но еще  до  того,  как они  покинули  территорию  павильона,  Джек
услышал это – он уже однажды слышал это во сне: удары хлыста следовали
один за  другим, и  каждый  сопровождался вскриком  погонщика.  Осмонд
также издавал  звуки. Их  трудно было  описать, для  этого нужно  было
увидеть его лицо – чего Джек совсем не хотел делать.

    Но он был уверен, что понимал природу этих звуков.

    Похоже, что Осмонд так смеялся.

    Они находились в довольно людном месте. Зеваки исподтишка косились
на Капитана Фаррена… и  уступали ему дорогу.  Капитан шел быстро,  его
темное лицо ничего не выражало. Джек старался не отставать..

    – Нам повезло, – внезапно  сказал Капитан. – Чертовски повезло.  Я
думал, что он убьет тебя.

    У Джека пересохло во рту.

    – Он сумасшедший, знаешь ли… Сумасшедший, как тот, кто мажет  торт
горчицей.

    Джек не понял, что означает это сравнение, но был согласен с  тем,
что Осмонд – сумасшедший.

    – Что…

    – Подожди, – прервал его Капитан. Они подошли к небольшой палатке,
где состоялся их первый разговор. – Стой здесь и жди меня. Ни с кем не
разговаривай.

    Капитан вошел в  палатку. Гуляки  глазели на  Джека. Грязные  дети
обступили его.  Молодая женщина  с грязным  младенцем на  руках  учила
ребенка мочиться на землю. Джек отвернулся от неловкости и покраснел.

    Женщина посмеивалась.

    – Ну, маленький, выпускай же струйку! Скорее, милый! Скорее…

    – Быстро, болван, или ты окончишь день в тюрьме.

    Это был  Капитан. Он  вышел  из палатки  с другим  мужчиной.  Этот
другой был старым и толстым, но у него было что-то общее с Фарреном  –
он выглядел  как  заправский солдат.  В  руках он  держал  французский
рожок.

    Женщина с ребенком  скрылась, не  глядя больше  на Джека.  Капитан
взял у  своего спутника  рожок и  что-то сказал  ему. Толстяк  кивнул,
поправил рубаху, забрал  назад рожок  и затрубил.  Этот звук  напомнил
Джеку его первое  приземление в Территориях;  тогда трубило  множество
рожков, и их звуки были предвестниками.

    Капитан повернулся к мальчику.

    – Пошли со мной.

    – Куда?

    – На Пограничную Дорогу. Мой отец называл ее Западной Дорогой. Она
идет на запад через маленькие  деревушки, пока не доходит до  границы.
За Границей она идет в рай… или  в ад. Если ты думаешь идти на  запад,
тебе понадобится  божья  помощь, мальчик.  Но  я слышал,  что  Он  Сам
никогда не путешествует за Границей. Пошли.

    Вопросы,  миллионы  вопросов  терзали  Джека,  но  Капитан  шел  с
каменным лицом,  и  мальчик  боялся нарушить  молчание.  Они  пошли  в
направлении того места,  где Джек приземлился.  Позади истошно  кричал
погонщик. Его голос был ясно слышен. Скорее, скорее прочь от  Осмонда,
Безумного и Ужасного!

    Они свернули вправо, на широкую дорогу.

    «Пограничная Дорога»,  – подумал  Джек и  поправил себя:  –  «Нет…
Западная Дорога. Дорога к Талисману».

    И он заспешил за Капитаном Фарреном.

    Осмонд был прав; обоняние вело  их к месту, где случилась  авария.
Еще за милю до деревни в нос ударил запах свежего эля.

    По дороге двигался  тяжело нагруженный транспорт.  В основном  это
были  фургоны,  запряженные   лошадьми  (не  двухголовыми,   конечно).
Некоторые везли ящики и мешки, другие – сырое мясо, третьи – клетки  с
цыплятами.  Потом  им  встретился  фургон,  переполненный   смеющимися
женщинами. Одна из них задрала юбку и поправляла чулок.

    – Боже! –  выдавил из  себя Капитан. –  Они все  пьяны. Пьяные  на
Королевской земле! И кучер, и пассажиры! Мерзавцы!

    – Но, вероятно,  дорога свободна,  если весь  этот транспорт  смог
проехать по ней?

    Они вошли в  Общую Деревню. Широкая  Западная Дорога была  покрыта
пылью. Фургоны ехали  один за другим;  по улицам шли  люди, и все  они
чрезмерно громко говорили друг с другом. Джеку бросились в глаза двое,
стоявшие возле здания,  которое могло бы  быть рестораном. Они  громко
спорили, и через минуту уже катались по земле.

    «Это не единственные пьяные в Королевстве», – подумал Джек. – «Мне
кажется, этим здесь грешат почти все».

    – Большие фургоны,  проехавшие мимо  нас, были  местные, –  сказал
Капитан Фаррен. – Те, что поменьше, могли бы проехать, но у Моргана не
маленький экипаж, мальчик.

    – Морган…

    – Ни слова о нем.

    Запах эля стал  острее и крепче.  Они вышли за  пределы деревни  и
подходили к месту аварии. Джек подумал,  что они прошли уже не  меньше
трех миль.

    «Как далеко  это  в моем  мире?  » –  эта  мысль напомнила  ему  о
волшебном напитке Смотрителя.

    Поток фургонов  уменьшался –  зато увеличивался  поток  пешеходов.
Большинство из  них  покачивалось, разговаривало,  смеялось.  Все  они
хлебнули  эля.  Одежда  людей  была  залита,  будто  они  лакали   эль
по-собачьи. Смеющийся  мужчина вел  за  руку хохочущего  мальчика.  Он
ужасно походил на бледного клерка из Альгамбры, и Джек понял, что этот
мужчина и клерк  – Двойники. И  он, и мальчик  были пьяны. Когда  Джек
посмотрел на них, мальчика начало рвать.  Его отец взял сына на  руки.
Ребенок прильнул  к его  груди и  громко пукнул  на пожилого  мужчину,
валяющегося у противоположного края дороги.

    Лицо капитана становилось все мрачнее.

    – Бог им всем судья, – сказал он.

    Через десять  минут они  прибыли  на место  происшествия.  Бочонки
раскатились во все стороны. Некоторые из них разбились и  перегородили
дорогу. Одна лошадь валялась мертвая возле фургона. Вторая – немного в
стороне. Других лошадей не было видно.

    Под фургоном  лежал сын  погонщика с  рассеченной надвое  головой.
Половина его  лица  была обращена  к  ярко-синему небу  Территорий,  в
глазах остывало  изумление. Другая  половина была  засыпана  обломками
большой бочки.

    Карманы парня были вывернуты наизнанку.

    Вокруг бродило  много  любопытствующих.  Многие  были  пьяны.  Они
громко смеялись и шумели. Когда-то мать водила Джека и Ричарда в  кино
на полумистические  фильмы  «Ночь  мертвецов»  и  «Прочь  от  смерти».
Пьяные, шумные люди напомнили ему зомби из этих фильмов.

    Капитан Фаррен  достал из  ножен меч.  Он был  коротким и  острым;
Джеку он  напомнил  мечи  Средневековья. Меч  был  чуть  длиннее  ножа
мясника; рукоятка,  обтянутая  старой  кожей,  потемнела  от  времени.
Лезвие тоже  было  темное, только  конец  его был  блестящим  и  очень
острым.

    –  Прочь!  –  закричал  Фаррен.  –  Прочь  от  королевского   эля!
Убирайтесь прочь!

    Гул  недовольства  встретил  эти  слова,  но  толпа  отступила  от
Капитана; все, кроме  мужчины с всклокоченными  волосами. Весил он  не
менее трехсот фунтов.

    – Ты хочешь иметь  с нами дело, служивый?  – спросил он и  плеснул
немного эля в сторону Фаррена.

    – Ну  что же,  – оскалился  Капитан.  – Иди  ко мне,  если  хочешь
скандала. – Я  сделаю первое доброе  дело за весь  день – выпущу  тебе
кишки.

    Ругаясь, пьяный гигант отступил.

    – Эй, вы, все! – крикнул Фаррен. – Убирайтесь! Сюда идет рота моих
людей. И пока они не пришли сюда, вам лучше исчезнуть. Потом это будет
сделать гораздо сложнее. Убирайтесь, я сказал!

    Толпа уже валила в  направлении деревни, и  впереди всех –  пьяный
гигант, споривший с Капитаном.

    Фаррен оглядел место  происшествия. Он  снял куртку  и прикрыл  ею
лицо сына погонщика.

    – Интересно,  кто  из  них  выпотрошил  его  карманы,  –  медленно
процедил он. – Если бы я знал, это не осталось бы безнаказанным.

    Джек ничего не ответил.

    Капитан долго смотрел  на мертвого  юношу, потом  поднял глаза  на
Джека.

    – Теперь тебе нужно уходить, мальчик. Уходить до того, как Осмонду
захочется еще немного побеседовать с моим идиотом-сыном.

    – Что теперь будет с вами? – спросил Джек.

    Капитан слегка улыбнулся.

    – Если ты уйдешь,  у меня не будет  проблем. Я скажу, что  отослал
тебя к твоей  матери, или что  привязал тебя к  дереву и убил.  Осмонд
поверит и тому, и другому. Он ненормальный. Все они ненормальные.  Они
ждут ее смерти. Это произойдет скоро. Если только…

    Он не закончил.

    – Иди, – бросил Фаррен. – Не задерживайся. Когда ты услышишь,  что
приближается экипаж  Моргана, убегай  с дороги  и прячься  подальше  в
лесу. Подальше. Или  он почует тебя,  как кошка чует  мышь. Он  всегда
чувствует, когда что-то не в порядке. Не в привычном ему порядке. Он –
дьявол.

    – Я  услышу  его  приближение?  Его экипажа?  –  Джек  смотрел  на
валяющиеся на  дороге  бочки.  В  лесу,  наверное,  темно,  думал  он…
возможно, Морган поедет другой  дорогой. Страхи и одиночество  слились
воедино.

    «Лестер, я  не могу  сделать этого.  Как ты  не понимаешь?  Я  еще
ребенок!.. »  –  Экипаж  Моргана  запряжен  шестью  парами  лошадей  с
тринадцатым коренником,  –  сказал  Фаррен.  –  На  полном  скаку  они
грохочут похлеще землетрясения.  Ты услышишь это.  Услышишь заранее  и
успеешь спрятаться.

    Джек что-то прошептал.

    – Что? – переспросил Фаррен.

    – Я говорю, что не хочу идти, – чуть громче повторил Джек. Он чуть
не плакал.  Ему  хотелось  попросить Капитана  Фаррена  спрятать  его,
защитить, спасти…

    – По-моему,  слишком  поздно  хотеть или  не  хотеть,  –  произнес
Капитан. – Я не знаю твоего задания, мальчик, и не хочу знать. Я  даже
не знаю, как тебя зовут.

    Джек смотрел на него. Плечи его вздрагивали, губы дрожали.

    –  Возьми  себя  в  руки!  –  с  неожиданным  раздражением  Фаррен
прикрикнул на  него. –  Кого ты  собираешься спасать?  Куда идешь?  Ты
слишком юн, чтобы быть  мужчиной, но ты должен,  хотя бы пытаться!  Ты
выглядишь сейчас хуже побитой собачонки!

    Слезы у Джека мгновенно высохли. Глядя на погибшего сына  возчика,
он подумал:  «В  конце  концов,  ведь  я  еще  жив.  Он  прав.  Стыдно
отступить. Я должен идти».

    – Уже лучше, – улыбнулся Фаррен. – Не совсем, но немного лучше.

    – Спасибо, – саркастически заметил Джек.

    – Ты не должен плакать, мальчик. За тобой охотится Осмонд. Скоро к
нему присоединится и Морган. Очевидно… Очевидно, это как-то связано  с
местом, откуда ты прибыл. Но возьми  вот это. Если Паркус послал  тебя
ко мне, значит, он хотел, чтобы я дал тебе это. Бери и иди.

В руке  он  держал  значок.  Джек  помедлил  и  взял  его.  Значок
напоминал полудолларовую монетку,  но был гораздо  тяжелее –  тяжелый,
как золото, хотя цвет  его напоминал черненое  серебро. На значке  был
выбит профиль  Лауры де  Луизиан  – он  ужасно напоминал  профиль  его
матери. Если  отвлечься  от таких  несоответствий,  как форма  носа  и
подбородка – это была его мать. Джек знал это. С другой стороны значка
было изображено  животное с  головой  и крыльями  орла и  телом  льва.
Казалось, оно  смотрит на  Джека.  Это щекотало  нервы, и  он  засунул
значок в карман, где уже лежала бутылка напитка Смотрителя.

    – Зачем это? – спросил он Фаррена.

    – Узнаешь, когда придет время, – ответил Капитан. – Или не узнаешь
никогда. В любом случае,  я выполнил свой долг  перед тобой. Скажи  об
этом Паркусу, когда увидишь его.

    Джек почувствовал, что его вновь охватывает ощущение  нереальности
происходящего.

    – Иди, сынок, – голос Фаррена дрожал. – Делай свое дело… или  хотя
бы попытайся.

    Левой, правой, левой, правой… Мальчик медленно двинулся по дороге.
Переступил через  лужицу  эля.  Обошел  фургон.  Мухи  собирались  над
окровавленными трупами.

    Дойдя до  конца залитого  элем участка  дороги, он  оглянулся…  но
Капитан Фаррен  уже шел  в противоположную  сторону –  либо  собираясь
встретить своих людей, либо не желая видеть Джека.

    Он сунул руку в карман, нащупал данный ему Фарреном значок; теперь
он чувствовал  себя несколько  лучше. Держа  его, как  ребенок  держит
данную ему на покупку конфеты монетку, Джек двинулся дальше.

    Прошло около  часа  или  двух,  и Джек  услышал  то,  что  Капитан
охарактеризовал как «землетрясение». А может быть, прошло уже и четыре
часа. После захода солнца стало трудно ориентироваться во времени.

    Джек шел и думал о Моргане. Ему не нравилось, что придется войти в
темный лес, нервы его были на пределе, но еще меньше ему нравилось то,
что дядя Морган может поймать его на дороге.

    Поэтому он вслушивался во все звуки и старался держаться в стороне
от дороги. Вдруг он оступился и вскрикнул.

    Он был совершенно одинок.

    Ему хотелось покинуть Территории.

    Волшебный  напиток  Смотрителя  был  хуже  самого  отвратительного
лекарства, но он охотно выпил бы  его, если бы кто-нибудь –  например,
Смотритель – оказался бы  перед ним, когда  он откроет глаза.  Чувство
надвигающейся опасности  внезапно  охватило мальчика  –  чувство,  что
опасность таится  в лесу,  и  что сам  лес  это знает.  Деревья  тесно
окружили дорогу.  Среди  них  были незнакомые  Джеку,  они  напоминали
гибрид ели и папоротника.

    «Наш мальчик? » – шептались их  листья над головой Джека. – «Ты  –
НАШ мальчик? » Все ты придумываешь, Джеки. Расслабься.

    Деревья изменились.  Казалось,  они  смотрят  на  него.  Он  начал
думать, что лес нарочно нагоняет на него страх.

    В бутылке  Смотрителя  осталась  половина  ее  содержимого.  Этого
вполне хватит, чтобы вернуться в Соединенные Штаты. Но не хватит, если
при малейшем  желании  он  будет отпивать  по  глоточку.  Мысленно  он
прокручивал все,  что произошло  с ним  в Территориях.  Сто  пятьдесят
футов здесь равно милям там. Джек понял, что можно пройти более десяти
миль  здесь  –  и  быть  возле  Нью-Хэмпшира  там.  Это  походило   на
сапоги-скороходы.

    Деревья… их цепкие, тяжелые ветви…

    «Когда начнет темнеть, – когда небо из голубого станет пурпурным –
я вернусь. В темноте я не пойду в этот лес. И если, глотнув напиток, я
окажусь в Индиане или  в другом месте, во  Лестер сможет прислать  мне
еще одну бутылочку».

    Думая об этом и радуясь, какой отличный план пришел ему в  голову,
Джек внезапно понял, что до его слуха доносится топот множества копыт.

    Запрокинув  голову,   он   застыл  посреди   дороги.   Глаза   его
расширились, и со  страшной скоростью перед  глазами промелькнули  две
картины: большой автомобиль  (не «Мерседес»),  двое женщин в  нем –  и
фургон «ДИКОЕ  ДИТЯ», сбивающий  дядю Томми.  Он увидел  руки на  руле
фургона… но это были не руки.

    Это были скорее когти.

    «На полном скаку они производят шум, сравнимый с землетрясением».

    Теперь, слыша этот звук – он был еще далеко, но звучал отчетливо –
Джек удивился, как  мог бы  он спутать скрип  какого-нибудь фургона  с
приближением экипажа Моргана.  Ошибиться было  невозможно. Такой  звук
мог произвести лишь катафалк, управляемый дьяволом.

    Он замер, почти загипнотизированный, как кролик перед удавом. Звук
нарастал. Теперь Джек услышал и голос кучера:

    – Ннн-ооо! Ннн-ооо! ННН-ООО!

    Он стоял на дороге.

    «Не  могу   пошевелиться,  о   Боже!  Я   не  могу   пошевелиться!
Мамочка-а-а-а! » Он  мысленно уже  видел животных,  больше похожих  на
разъяренных тигров, чем на лошадей;  видел стоящего на козлах  кучера,
его развевающиеся волосы, его дикие, сумасшедшие глаза.

    Они приближались.

    Джек увидел себя убегающим.

    Это помогло ему  очнуться и прийти  в себя. Он  бросился бежать  в
сторону от дороги, спотыкаясь, падая и поднимаясь. Его спину  пронзила
боль, и Джек скривился, не останавливаясь.

    Он вбежал в лес, сперва спрятавшись за черными деревьями, похожими
на банановые, которые он  видел прошлым летом  на Гавайях; потом  Джек
переместился под большую сосну.

    Звук становился все громче. Пальцы  Джека вцепились в ствол.  Губы
дрожали. И вот, когда Джеку показалось, что Морган никогда не появится
– мимо  него галопом  проскакала  дюжина солдат.  Один держал  в  руке
знамя, но Джек не успел прочитать вышитый на нем девиз… да и не  очень
стремился к этому. И вот показался экипаж.

    Он промелькнул  за  какие-то  секунды,  но  Джеку  они  показались
вечностью. Гигантских размеров карета, не менее десяти футов  высотой.
Голову каждой  лошади в  упряжке  украшал черный  плюмаж,  развеваемый
ветром.

    Позже Джек подумал,  что для  каждой поездки  Моргану нужна  новая
упряжка, потому что загнанные лошади вряд  ли могли пройти в таком  же
темпе это расстояние. Их глаза были безумными, ярко сверкали белки.

    В одном из окошек кареты вдруг показалось белое лицо. Это не  было
лицо Моргана Слоута… но это было его лицо.

    И владелец лица знал, что Джек  – или какая-то другая опасность  –
где-то  здесь.  Джек  увидел  это  по  тому,  как  расширились  зрачки
пассажира и как внезапно сжались его губы.

    Капитан Фаррен говорил: «Он почует тебя, как кошка чует мышь», – и
сейчас Джек  лихорадочно соображал:  «Меня почуяли.  Он знает,  что  я
здесь. Ну и что  теперь? Он пошлет  за мной в лес  солдат? » Еще  одна
дюжина солдат замыкала процессию. Джек  ждал, его ладони вспотели;  он
был уверен, что Морган отдаст приказ поймать его. Но никакого  приказа
не последовало; шум процессии постепенно удалялся и, наконец, стих.

    «Его глаза! Они такие же; темные впадины на белом лице… И…»  «…Наш
мальчик? ДА-А-А-А…» Что-то  обвилось вокруг его  ноги. Джек  попытался
вырваться, думая, что  это змея. Но,  глянув вниз, он  понял, что  это
корни деревьев… и они подбираются к его коленям.

    «Это невозможно. Корни не могут двигаться…» Он резко выдернул ногу
из образовавшегося кольца.  Нога болела;  ему было  страшно. Он  понял
теперь, почему,  почуяв его,  Морган проехал  мимо: Морган  знал,  что
прогулка в  этом  лесу подобна  купанию  в ручье,  кишащем  пираньями.
Почему Капитан Фаррен не предупредил его об этом? Но ведь он мог и  не
знать; он мог никогда не бывать так далеко на западе.

    Ветви елово-папоротниковых гибридов зашевелились, пытаясь схватить
мальчика. Джеку показалось, что он сходит с ума. Одна особенно  гибкая
ветвь внезапно взметнулась перед ним, как кобра из кувшина факира.

    «НАШ мальчик! Да-а-а! » Джек отпрянул от нее и налетел на  дерево…
Его ствол двигался. Ветки тянулись к мальчику.

    «НАШШШ! »

    Он вырывался, удерживая в сознании мысль о бутылке Смотрителя.  Он
боялся этих деревьев. Они, казалось, отделялись от земли. Такое не мог
придумать сам Толкиен!

    Джек схватил бутылку за горлышко  и открыл ее. У него  перехватило
дыхание. Бутылка выпала из рук. Жар  пронизал все тело. Он подавлял  в
себе желание крикнуть.

    Последним конвульсивным  движением  он  оттолкнул  корень  дерева.
Бутылка откатилась от  ног, и в  тот же момент  ветка обвилась  вокруг
мальчика.

    Джек оторвал  ее.  Корни цеплялись  за  ноги. Его  придавливало  к
земле.

    Он нащупал пальцами горлышко бутылки. Корни пытались отодвинуть ее
от Джека. Джек успел выхватить бутылку и сделал быстрый глоток.  Запах
гнилых фруктов, казалось, заполнил все вокруг.

    «Лестер, милый,  пусть  это  сработает!  »  Джек  глотал  напиток,
струйки  вина  стекали  по   подбородку…  Ничего  не  изменилось,   не
сработало! Его глаза были все еще закрыты, но он чувствовал, как корни
охватывают его руки и ноги, чувствовал…

    …воду, затекавшую в джинсы и рубашку, чувствовал…

    «Вода?! » …сырость и слякоть, слышал…

    «Джинсы? Рубашка?? » …громкое кваканье лягушек и…

    Джек открыл  глаза  и  увидел оранжевый  свет  заходящего  солнца,
отражавшегося в широкой реке. Редкий  лес рос на восточном берегу;  на
западной  стороне,  где   оказался  он,  к   воде  подступало   далеко
простирающееся поле.  Земля была  сырая;  выпала вечерняя  роса.  Джек
лежал у кромки воды и чувствовал, что кошмары отступили.

    Он вскочил на ноги, грязный и  мокрый, быстро обмыл в реке лицо  и
руки и  стал  отходить  от  воды; потом  оглянулся  и  увидел  бутылку
Смотрителя, лежащую в  грязи. Неподалеку  от нее  валялась пробка.  Во
время его сражения с деревьями в Территориях часть жидкости разлилась.
Теперь бутылка была заполнена меньше, чем на треть.

    Джек на мгновение застыл, глядя на реку. Это был его мир; это были
старые добрые  Соединенные  Штаты  Америки.  Он  не  видел  самолетов,
прорезающих небо, но знал, что они есть. Он знал, где он; знал так  же
хорошо, как и свое имя. Вопрос в том, был ли он вообще в другом мире?

    Он посмотрел на неизвестную реку, незнакомый пейзаж, прислушался к
отдаленному мычанию  коров. Он  подумал: «Ты  где-то в  совсем  другом
месте, Джеки, не в Аркадия-Бич».

    Да,  это  не  Аркадия-Бич,  но  ведь  он  не  изучил   окрестности
Аркадия-Бич настолько, чтобы с уверенностью сказать, где он. Он словно
вернулся из кошмарного сна.

    Возможно ли все  то, что  произошло с ним?  Он не  думал об  этом.
Сейчас мальчик анализировал то, что чувствовал. Его мать умирала,  это
он знал наверняка – ему был дан знак, и его подсознание нарисовало ему
правильную картину,  несмотря  на  некоторое  сопротивление  сознания.
Очевидно, в  нем  создались  все  условия  для  самогипноза,  и  этому
способствовало ненормальное вино  Смотрителя Территорий. Конечно.  Все
это удачно совпало.

    Дяде Моргану это понравилось бы.

    Джек тяжело вздохнул. Он поднял левую руку и пальцами ощупал  шею.
Несколько секунд  он стоял,  замерев в  недоумении. В  районе  адамова
яблока горло горело и болело. Было невозможно прикоснуться к нему. Это
сделала ветка, которая обвилась вокруг шеи.

    – Значит, правда, – выдохнул Джек, глядя на оранжевую воду,  слыша
кваканье лягушек и мычание коров. – Все правда.

    Мальчик двинулся через поле на запад, оставляя реку позади. Пройдя
полмили, он вспомнил про огромный бутерброд Смотрителя.

    Потом подумал о данном ему медиаторе.

    В его мозгу мелькнула идея.

    Джек  скинул  рюкзак  и  открыл  одно  из  отделений.  Там   лежал
бутерброд. Не часть  его, не  половина, а  целый бутерброд,  аккуратно
завернутый в газету.  Слезы благодарности подступили  к глазам.  Жаль,
что нельзя немедленно поблагодарить Смотрителя!

    «Десять минут назад ты  называл его сумасшедшим старым  болваном…»
Джек покраснел  от стыда  –  это не  помешало ему,  однако,  разломить
бутерброд пополам и  съесть его.  Подкрепившись, мальчик  почувствовал
себя гораздо лучше.

    Вскоре  в  темноте  замелькали  огоньки.  Ферма.  Невдалеке  лаяла
собака. Джеку стало холодно.

    «Нужно найти место, где можно спрятаться и согреться».

    Он свернул  направо,  и  вскоре собака  умолкла.  Ориентируясь  на
огоньки, Джек дошел до проселочной дороги. Он посмотрел налево,  потом
направо, не зная куда пойти.

    «Привет, друзья, это Джек Сойер, продрогший и усталый, с рюкзаком,
который упаковывал сумасшедший. Счастливого пути, Джек! »  Преодолевая
усталость, Джек свернул  налево. Через сорок  минут он очутился  возле
старого сарая, обессилевший и вновь проголодавшийся.

    Дверь сарая  была  заперта, но  между  нижним ее  краем  и  землей
оставалась  довольно  большая  щель.  Расширить  ее  оказалось   делом
нескольких минут. Джек просунул под  дверь рюкзак и пролез сам.  Замок
на двери обеспечивал ему некоторую безопасность.

    Он осмотрелся и увидел, что сюда долгое время никто не заглядывал.
Джек принялся  стаскивать  с себя  мокрую  одежду. Он  нащупал  значок
Капитана Фаррена, достал его  и увидел, что  вместо монеты с  профилем
Королевы на одной стороне  и крылатым львом на  другой, держит в  руке
серебряный доллар 1921 года  с изображением Статуи Свободы.  Посмотрев
на монетку, Джек засунул ее обратно в карман.

    Он переоделся, решив, что завтра уложит грязную одежду в рюкзак, а
до утра она успеет высохнуть.

    Разыскивая носки, он наткнулся на какой-то колючий предмет, достал
его  и  увидел  свою  зубную   щетку.  Им  овладело  чувство  дома   и
безопасности. Зубная щетка означала теплую ванну, махровое полотенце и
мягкие шлепанцы на ногах. Это не имело ничего общего с мокрой одеждой,
холодом, тяжелым мешком  и пустынным  городом, про  который ничего  не
было известно, вплоть до его названия.

    На мальчика внезапно навалилось одиночество, и Джек заплакал.  Это
не было  истерикой.  Он  оплакивал  то,  что  он  один,  и  так  будет
продолжаться еще долго; он  оплакивал свою вынужденную  отстраненность
от реального мира.

    Еще не высохли слезы, а Джек уже спал. Под головой лежал рюкзак, в
котором оставались только смена белья и носки. Звезда освещала грязные
щеки мальчика, и он крепко сжимал в руке зубную щетку.

    8. ОУТЛИЙСКИЙ ТУННЕЛЬ

    Через  шесть  дней  Джек  начал  избавляться  от  охватившего  его
отчаяния. Он  ощутил себя  очень повзрослевшим,  вышедшим из  детского
возраста. Пока он не собирался возвращаться в Территории,  обосновывая
свое решение тем, что выпил напиток Смотрителя в тот момент, когда это
было действительно необходимо.

    И потом –  Смотритель сам  советовал ему  больше передвигаться  по
дорогам в этом мире. Джек только выполняет его указания.

    Когда  вставало  солнце,  он   зачастую  бывал  сыт,  и   попутные
автомобили подбрасывали его на тридцать-сорок миль. Территории  теперь
казались невероятно далекими  и нереальными; он  начинал забывать  их,
как страшный сон. Иногда, когда Джек располагался на переднем  сидении
машины и  отвечал на  расспросы, он  и  в самом  деле забывал  о  них.
Территории  покидали  его,  и   Джек  вновь  становился   обыкновенным
мальчиком, каким был в начале лета.

    Сейчас он находился неподалеку от Батавии, западной окраины  штата
Нью-Йорк, и направлялся в Буффало.  Он был бы счастлив найти  попутку,
которая довезла  бы его  до Чикаго,  Денвера или  Лос-Анджелеса  (если
совсем повезет); тогда к середине октября он сможет попасть домой.

    Джек перебивался случайными  заработками, и сейчас  в его  кармане
лежало пятнадцать долларов, заработанных мытьем посуды в  ресторанчике
в Аубурне. Мышцы его окрепли; хотя иногда ему хотелось плакать, он  не
проронил  ни  слезинки  с  той   первой  ужасной  ночи  в  сарае.   Он
контролировал себя;  в этом  было различие  между Джеком  вчерашним  и
Джеком сегодняшним. Мальчик  теперь знал, как  продолжать начатое;  он
понимал, что сможет выполнить порученное ему дело, хотя до конца  было
еще далеко.

    Если большую часть дорог он пройдет в этом мире, как советовал ему
Смотритель, то  сможет  быстро найти  Талисман  и вернуться  с  ним  в
Нью-Хэмпшир.  Он  понял,  что  тогда  количество  проблем  значительно
уменьшится.

    Вот об  этом  и думал  Джек  Сойер, когда  перед  ним  притормозил
пыльный голубой «Форд».  «Тридцать или  сорок миль»,  сказал он  себе.
Вспомнив соответствующую страничку атласа дорог, он решил: Оутли.  Это
название ассоциировалось  с  чем-то скучным,  маленьким  и  пустынным.
Туда-то ему и надо, и ничто не остановит его.

    Перед тем, как сесть в машину,  Джек заглянул в открытое окно.  На
заднем сидении  в беспорядке  валялись несколько  толстых  потрепанных
книг, на  переднем  – два  портфеля.  Черноволосый мужчина  за  рулем,
доброжелательно разглядывающий  мальчика, явно  был коммивояжером.  На
спинке сиденья  висел голубой  пиджак, галстук  был небрежно  повязан,
рукава рубашки закатаны. На вид мужчине было чуть больше тридцати. Как
любой коммивояжер, он любил  договорить. Переложив назад портфели,  он
освободил Джеку место рядом с собой.

    Джек по опыту  знал, что  первым же вопросом,  который задаст  ему
водитель, будет вопрос: почему он не в школе?

    Он уселся поудобнее, закрыл дверь и сказал.

    – Спасибо.

    –  Далеко  собрался?  –  спросил  продавец,  поправляя  зеркало  и
трогаясь с места.

    – В  Оутли,  – ответил  Джек.  – Я  думаю,  что ехать  туда  около
тридцати миль.

    – Ты плохо  знаком с  географией. До  Оутли не  менее сорока  пяти
миль. – Водитель взглянул на Джека и подмигнул ему. – Не обижайся,  но
я удивлен,  что такой  маленький  мальчик добирается  автостопом.  Вот
почему я и подобрал  тебя. Кругом слишком много  разных ублюдков –  ты
понимаешь, что я  имею в  виду? Газеты  читаешь? Ты  можешь попасть  в
неприятную историю.

    – Конечно,  вы  правы,  –  ответил  Джек  –  Но  я  стараюсь  быть
осторожным.

    – Ты живешь где-то там, куда едешь?

    Мужчина все  еще внимательно  смотрел на  него, и  Джек,  напрягая
память, назвал город, стоящий несколько в стороне от дороги:

    – В Пальмире. Я живу в Пальмире.

    Продавец кивнул:

    – Хорошее старое местечко, – и выехал на шоссе.

    Джек расслабился в удобном кресле. Чуть позже мужчина спросил:

    – А не сбежал ли  ты из дома? –  и мальчику пришлось излагать  всю
свою легенду.

    Он так часто  рассказывал ее,  варьируя названия  городов по  мере
продвижения на запад, что мог говорить практически без запинки.

    – Нет, сэр. Я еду в Оутли, чтобы погостить у тети Элен Воган.  Она
сестра моей мамы. Работает учительницей в школе. Мой папа умер прошлой
зимой, а мама две недели назад заболела, и доктор велел ей не вставать
с постели. Она попросила свою сестру, чтобы я пожил у нее немного. Она
ведь учительница, да  и вообще я  буду ходить там  в школу. Тетя  Элен
никому не даст бить баклуши, уж будьте уверены.

    – Ты  хочешь  сказать,  что  мама  разрешила  тебе  добираться  из
Пальмиры в Оутли автостопом?

    – Нет, конечно, нет. Она дала мне деньги на билет в автобусе, но я
потратил их. Дома у нас денег немного,  да и у тети Элен их тоже  нет.
Мама рассердилась бы  на меня,  если бы узнала,  но ведь  у меня  было
целых пять долларов, и мне так хотелось их потратить!

    Мужчина искоса взглянул на него:

    – Как долго ты будешь находиться в Оутли?

    – Трудно сказать… Надеюсь, мама скоро поправится.

    – Не езди больше на попутках, хорошо?

    – У  нас  теперь  нет  машины, –  сказал  Джек  в  соответствии  с
легендой. Он сам  себе начинал нравиться.  – Можете себе  представить?
Воры ночью угнали ее из гаража. Мистер, я должен был им помешать! –  и
не потому, что из-за  этого мне труднее  добраться до теткиного  дома.
Ведь мама вынуждена теперь ходить к доктору пешком, а ей очень  трудно
дойти до автобусной остановки. Значит, опять придется копить деньги  и
влезать в долги. Вы понимаете меня?

    – Думаю, что да, – светил мужчина. – Надеюсь, что твоя мама  скоро
поправится.

    – Я тоже, – с достоинством произнес Джек.

    Они болтали до  въезда в  Оутли. В этом  месте продавец  остановил
машину, откинулся на спинку сидения, улыбнулся Джеку и сказал:

    – Удачи тебе, малыш!

    Джек кивнул и открыл дверцу.

    – Надеюсь, тебе не придется надолго задержаться в Оутли.

    Джек вопросительно посмотрел на него.

    – Ты хорошо знаешь местность!

    – Немного…

    – Это настоящая дыра. Здесь нечего делать приличному парню. Кругом
сплошное свинство.

    – Спасибо за заботу, – Джек вышел из машины. Водитель завел мотор,
и через минуту машина скрылась из виду.

    Он шел  уже больше  мили по  проселочной дороге,  когда увидел  за
полями маленькие  двухэтажные  домики.  Домики  явно  не  принадлежали
фермерам. Не было слышно не мычания  коров, ни ржания лошадей –  здесь
не обнаружилось ни животных, ни сельскохозяйственных механизмов. Возле
одного из домиков стояла полуразобранная древняя машина. Жившие  здесь
люди, очевидно, настолько не любили себе подобных, что даже Оутли  был
слишком людным  для  них. Они  окружили  себя пустыми  полями,  как  в
старину замок окружали крепостными стенами.

    Джек подошел  к пересечению  двух дорог.  Он начал  сомневаться  в
правильности выбранного  направления. Потом  достал из  рюкзака  атлас
дорог и стал листать его. Дорога, идущая параллельно шоссе, называлась
Доггаунской. Джек посмотрел на нее и не увидел ничего, кроме чернеющих
вокруг  асфальта  полей.  Другая  называлась  Мельничной  дорогой.  На
расстоянии мили от места, где находился Джек, она заканчивалась темным
туннелем, вход  в который  был  увит зарослями  плюща. В  гуще  ветвей
висела белая табличка,  но буквы  были слишком маленькими,  и Джек  не
смог их прочесть. Он  нащупал в кармане  значок, данный ему  Капитаном
Фарреном.

    Желудок напомнил  о себе.  Было бы  неплохо подкрепиться,  поэтому
нужно идти в город  и поискать местечко, где  можно раздобыть еду.  Он
пойдет и выяснит, что находится на другом конце туннеля. Джек тронулся
с места и вошел в сгущающуюся с каждым шагом темноту.

    Темный туннель засасывал мальчика. На мгновение Джеку  показалось,
что он  погребен  под  землей. Ни  единого  проблеска  света,  который
предвещал бы конец туннеля. Не случайно табличка при входе в  туннель,
мимо которой прошел Джек, гласила: «ВКЛЮЧИТЕ СВЕТ».

    Мальчик прислонился  к  стене,  ощутив,  что  на  него  навалилась
усталость.

    – Свет, – сказал  он себе, мечтая,  чтобы тот включился.  «Туннель
должен где-нибудь  освещаться»,  – думал  Джек.  Он пошарил  рукой  по
стене, потом двинулся вперед, не переставая искать выключатель.

    Что-то зашуршало впереди, и Джек замер.

    «Крыса, – подумал он.  – Или кролик  с полей, случайно  забежавший
сюда. Но кролик должен производить больше шума».

    Шорох повторился. Джек шагнул вперед и внезапно услышал дыхание… И
остановился,  задумавшись:  «Животное   ли  это?   »  Рука   судорожно
нащупывала выключатель. Судя  по звуку,  это не животное  – во  всяком
случае, не  крыса или  кролик. Мальчик  продвинулся еще  на  несколько
футов, стараясь не думать о том, что же так испугало его.

    До его носа донесся знакомый запах, природу которого он  почему-то
не смог определить.

    Джек оглянулся через плечо. Вход в туннель был едва виден.

    – Кто здесь? – окликнул он. – Эй! Кто здесь со мной?

    Ему показалось, что в глубине туннеля кто-то вздохнул.

    Джек напомнил  себе, что  находится не  в Территориях  – в  худшем
случае ему встретится одичавшая собака. Выведя ее наружу, он спасет ей
жизнь.

    – Эй, собака! – прошептал он. – Собака!..

    Раздалось  торопливое  шарканье  лап.  Но  они…  приближались  или
удалялись? Трудно сказать.  Потом он подумал,  что шум, возможно,  был
позади него, и оглянулся. Он зашел уже довольно далеко, и вход не  был
виден.

    – Где ты, собака? – прошептал он.

    Что-то зашуршало  на земле  всего в  одном-двух футах  от него,  и
Джек, отскочив, прижался к стене.

    В темноте он увидел силуэт, напоминающий собачий. Джек шагнул было
вперед, но  инстинктивно  остановился:  движущееся  существо  не  было
собакой.

    В лицо ему пахнуло алкогольным перегаром. Существо приближалось.

    Только сейчас  он  разглядел  в темноте  лицо  –  продолговатое  и
жесткое, оно  могло  бы  принадлежать юноше.  Запах  перегара  исходил
именно от него.  Джек вновь вжался  в стену, затаил  дыхание и  закрыл
глаза.

    До его  слуха  донеслись  медленно  удаляющиеся  шаги,  потом  они
стихли. Мальчик огляделся.  Темнота, темнота. Туннель  был пуст.  Джек
подхватил рюкзак и быстро пошел вперед.

    Выйдя из туннеля, он снова огляделся вокруг. Ни звука, ни  шороха.
Мальчик  прошел  еще  несколько  шагов.  И  вдруг  его  сердце   почти
остановилось: перед ним возникли  два горящих глаза. Расстояние  между
ними и Джеком  сокращалось. Он не  мог сдвинуться с  места – ноги  как
будто присохли к асфальту. Руками он инстинктивно попытался прикрыться
от опасности.  Глаза  приближались.  Сверкнул  бампер  автомобиля.  Из
туннеля выехала машина; за рулем сидел краснолицый мужчина.

    Джек, не  смея  пошевелиться,  глядел,  как  автомобиль  мчался  в
направлении деревни, – очевидно, Оутли.

    В деревушке Оутли  было, собственно, всего  две улицы. На  первой,
являющейся  продолжением   Мельничной  дороги,   размещались:   старое
обшарпанное здание – фабрика, подумал Джек – затем контора по  прокату
автомобилей,  закусочная  (Великое  Достижение  Америки),   кегельбан,
небольшие магазинчики и автозаправка. За всем этим следовало пять  или
шесть кварталов  старых двухэтажных  кирпичных домов,  перед  которыми
стояли машины. На другой улице располагались большие деревянные дома с
верандами  и  лужайками.  На  пересечении  улиц  возвышался  светофор,
подмигивающий  красным  глазом.  За  перекрестком  виднелось  огромное
здание, напоминающее больницу  или школу.  Все остальное  пространство
было заполнено маленькими безликими домишками.

    Большинство окон фабрики  были открыты, некоторые  из них  выбиты.
Двор захламляли обломки ящиков и обрывки бумаги. Даже  респектабельные
дома с верандами не  производили впечатления ухоженности.  Автомобили,
стоящие у ворот, были преимущественно устаревших моделей.

    На мгновение  Джеку захотелось  побыстрее  убраться из  Оутли,  но
воспоминания о  туннеле  заставили его  отказаться  от этой  мысли.  В
центре торгового  квартала громко  просигналил автомобиль  и  мальчику
вдруг стало грустно и одиноко.

    С  тех  пор,  как  Джек  вышел   из  туннеля,  он  никак  не   мог
расслабиться. Мальчик засунул руки  в карманы и  быстро пошел вниз  по
склону холма.

    Вблизи вид города  действовал еще  более угнетающе,  чем с  холма.
Продавцы не выходили из своих автомобилей, на которых висели таблички:
ОДИН ВЛАДЕЛЕЦ! ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОКУПКА! АВТОМОБИЛЬ НЕДЕЛИ! На некоторых
табличках чернила размазались, как если бы их залил дождь.

    На улицах было  очень мало  людей. Дойдя до  центра городка,  Джек
увидел старика, который  волок за  собой пустую  тележку для  покупок.
Когда мальчик приблизился, старик  крепче ухватился за ручку  тележки,
словно опасаясь,  что  Джек захочет  отнять  ее. Он  старался  закрыть
тележку всем телом и глядел на мальчика, как на врага.

    – Простите, – сказал Джек, – я собирался…

    – Отстань от меня! Отстань от меня-а-А-А-А! – завопил старик, и по
щекам его покатились слезы.

    Джек поспешил отойти.

    Двадцать лет назад, в шестидесятых годах, Оутли процветал. У людей
водились  деньги,  люди  оставляли  их  в  маленьких  магазинчиках   и
кегельбане,  а  также  вкладывали  в  различные  финансовые  операции.
Центральные кварталы строились с размахом.

    Неподалеку от них появлялись рестораны и кафе.

    Теперь почти  ничто в  Оутли не  напоминало о  былом  процветании.
Джеку вновь захотелось вернуться назад. Его останавливала только мысль
о туннеле. Конечно, там  не было оборотней, и  никто не заговаривал  с
ним. Это  все  –  последствия  потрясения,  нанесенного  Территориями.
Сперва – вид Королевы,  затем – погибший  под фургоном мальчик.  Потом
Морган; хищные  деревья.  Но  это  было  там,  где  такие  вещи  могли
произойти и считались вполне  нормальными. Здесь понятие  нормальности
было иным.

    Он остановился перед большой вывеской: МЕБЕЛЬ НАПРОКАТ. Заглянув в
окно, он увидел стулья с белой  обивкой. Их было не менее  пятнадцати.
Джек отправился дальше в поисках пищи.

    Перед магазинчиком стояла машина, в ней сидели четверо мужчин. Это
была древняя модель «Де-сото».  Табличка над ветровым стеклом  гласила
«КЛУБ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ». Четверка играла в карты. Джек постучал в  окошко
автомобиля.

    – Простите, не знаете ли вы, где…

    – Пошел прочь!  – неприветливо бросил  мужчина с рыбьими  глазами.
Лицо его выглядело изрядно помятым.

    – Я только хотел спросить, не подскажете ли вы, где можно было  бы
найти временную работу…

    – Катись  в  Техас, –  бросил  другой мужчина,  сидящий  на  месте
водителя, и пара на заднем сидении расхохоталась.

    – Проваливай, парень, не задерживайся, – добавил первый, – если не
хочешь схлопотать по шее. Ишь, щенок…

страница 1 2 3 4 5 6 7

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT