Совсем караул
Обратно Ластик брел, не глядя по сторонам, и думал только об
одном: это крах, полный крах. Должно быть, Эраст Петрович занят
каким-нибудь важным расследованием, до того секретным, что даже
верного помощника с собой не взял.
Как это некстати! Без великого сыщика
Райское Яблоко добыть не
удастся. Значит, с 1914 годом ничего не выходит. Неужто профессор
заставит отправиться во времена Ивана Грозного, да еще через могилу?
Бр-р-р…
Весь во власти печальных мыслей,
Ластик сам не заметил, как вышел
на Маросейку. Перебежал на другую сторону, благо никакого светофора на
перекрестке не было, и собирался нырнуть в переулок, как вдруг
услышал, совсем близко, визгливый крик:
– Вор! Держи вора! Сударь, он у вас
часы вытащил!
Пузатый господин в белом полотняном
пиджаке обернулся, захлопал
себя по карманам.
А кричал другой – долговязый, в темно-синей
форме без погон и
фуражке с кокардой (чиновник, догадался Ластик).
Чиновник показывал пальцем на мальчишку,
топтавшегося подле
толстяка. Это был смуглолицый, кудрявый паренек в красной рубашке из
переливчатого шелка. Он запросто мог бы убежать, но вместо этого
скорчил плаксивую физиономию и закрестился:
– Брешете, дяденька! Не брал я, вот
те крест святой!
– Нету часов! – ахнул пузатый. –
Золотых! С боем! «Павел Буре»!
Держи его!
И крепко схватил черноволосого мальчишку
за ворот.
– Не брал я! – надрывался тот. –
Как можно – чужое брать!
– Да они у него в кулаке зажаты!
– показал синий. – Я видел!
Вокруг собралась кучка зевак, но
почти сразу же и рассосалась.
Похоже, поимка воришки здесь была делом обычным и неинтересным. А
Ластик задержался – он такое раньше только в кино видал.
Предполагаемый карманник разжал кулак
– в нем ничего не было.
Показал второй – тоже пусто.
– Но… Но я собственными глазами видел!
– растерялся чиновник. –
Клянусь вам!
Толстяк заозирался по сторонам, крикнул:
– Полиция! Полиция! Вот черти, когда
надо – не дозовешься.
Но это он ошибся. От церкви, придерживая
саблю, бежал милиционер,
то есть городовой. Не тот, которого Ластик видел во дворе своего дома,
– другой.
Пострадавший и свидетель, перебивая
друг друга, принялись
излагать, как было дело. Мальчишка помалкивал – только всхлипывал и
размазывал по лицу слезы.
Ластику стало его жалко. Может, синий
ошибся?
– Обыскать его, мерзавца! – потребовал
владелец часов. – Запрятал
куда-нибудь.
Городовой кивнул:
– Это мы мигом! И взялся за дело.
Присел на корточки, принялся ощупывать
паренька.
Тот бубнил, давясь рыданиями:
– Грех вам, господа, сироту обижать.
Слезы из его глаз лились прямо ручьем.
Страдалец встретился с
Ластиком взглядом и вдруг отчебучил: оскалил зубы, между которыми
блеснул кончик золотой цепочки, да еще подмигнул, но слезы при этом
течь не перестали.
– Нету, господа, – объявил городовой.
– У меня рука хваткая. Были
бы – сыскал бы.
– В участок его. Тряхнуть как следует,
– потребовал толстяк.
И чиновник тоже не унимался:
– Я, слава богу, в здравом уме и
на зрение не жалуюсь. Может, он
за щеку сунул?
– А ну, разинь рот! – велел мальчишке
полицейский.
Сам раздвинул ему губы, полез своими
толстыми пальцами. Всё,
пропал, подумал Ластик, морщась.
– И во рту нету. – Городовой развел
руками. – Прощения прошу,
господа, но, похоже, обмишурились вы. В участок сопроводить не могу,
потому против закону. За отсутствием присутствия покраденного
предмета.
Взял под козырек и воришку выпустил.
Тот, не дожидаясь конца
препирательств, дунул за угол Петроверигского переулка. И только
теперь, глядя в спину убегающему, Ластик сообразил. Цыганенок! Красная
рубашка! Кудлатый! Уж не за этого ли жулика принял его дворник Рашид?
Бросился следом за ловкачом. Во-первых,
через Петроверигский тоже
можно было попасть к Солянке. А во-вторых, любопытно – куда ж он
часы-то дел?
В переулке мальчишки не было. Как
это он взял да исчез?
Ластик растерянно прошел несколько
шагов, и вдруг из-за
водосточной трубы навстречу ему выскочила фигурка в красной рубашке.
– Ты чего за мной ушился?
Черные глаза смотрели угрожающе.
Парнишка оказался одного с
Ластиком роста, но, пожалуй, года на два постарше.
– Ты куда часы дел? – шепотом спросил
Ластик и оглянулся. – Они ж
у тебя во рту были!
– Сглотил, – могильным голосом ответил
мальчишка. – Теперя вот
помираю. Все кишки цепкой перемотало. Слышь, как из брюха тикает?
Прощай, белый свет. Прощайте, люди добрые. Не поминайте лихом бедного
сиротку. Ой, ой!
Согнулся пополам, жалостно застонал.
– Врача надо! – вскинулся Ластик.
– Скорую помощь или как она тут
у вас называется! Я сейчас!
Повернулся бежать на Маросейку, но
воришка схватил его за рукав.
– Куды, скаженный? Глянь, чего покажу.
Он засунул себе пальцы в рот – глубоко,
по самое запястье. Вытащил
– между большим и указательным была зажата цепочка. Потянул – и между
зубов появилась золотая луковица, влажно заблестела на солнце.
– Правда проглотил! – ахнул Ластик.
– Это что. Я, если надо, могу пол-шпаги
проглотить, – похвастался
трюкач, вынув часы изо рта. Протянул пятерню. – Поручкаемся? Петух.
Когда Ластик понял, что мальчик так
знакомится и что Петух – это
его кличка, то ответил на рукопожатие и улыбнулся:
– А я Эраст.
– Ух ты, на кой у тя железки во рту?
– уставился на брэкеты Петух.
– Это чтобы зубы выпрямились.
– А-а. Слышь, Эраст-грош-подаст,
у тя звон есть?
– Что?
– Ну, деньги есть? С утра не жрамши,
пузо подвело.
Такому только покажи золотую монету,
подумал Ластик и помотал
головой.
– Беда, – вздохнул Петух, садясь
на корточки и обтирая мокрые часы
об штанину. – Я коли перед атандой не пожру, в нутре урчит – жуть до
чего громко. Чертяка мне за это ухи дерет. А паллукич магар еще когда
отдаст.
В этой реплике Ластик не понял ничего.
То есть совсем.
Пользуясь тем, что воришка занят
разглядыванием добычи, открыл
унибук и зашептал в него.
На слово «атанда» компьютер отреагировал
тремя вопросительными
знаками, на «паллукича» тоже. Только про «магар» сообщил:
МАГАР – на воровском жаргоне конца
19-начала 20 века «добыча, доля
в добыче».
– Ты чё это шепчешь? – подозрительно
спросил Петух. – Чё у тя там,
в книжке? А ну покажь.
Ластик перелистнул страницу, показал:
– Да ничего, просто учебник. А кто
это – пал-лукич?
– Пал Лукич. Пес лягавый, что меня
шмонал. Чай не за христа-ради
отпускает. Я ему хабар, – (Петух показал на часы), – он мне магар.
Жадный только, сволочь. Мало дает.
Он всё не сводил глаз с учебника.
– Хорошая книжка. Не драная. Слышь,
Эраст-ушаст, толкнем ее, а?
– В каком смысле?
На всякий случай Ластик спрятал унибук
за спину.
– Ну, на толкучку снесем. Я человека
знаю, он полтинник даст. Да
хоть бы двугривенный. Пирогов с требухой потрескаем, кваску попьем. Я
вижу, ты парень свой, хоть и гимназер.
Тут Ластик и вовсе насторожился.
– Я не гимназист, я реалист. А без
учебника мне нельзя.
Петух презрительно сплюнул:
– Реалист – в брюхе глист. Эх ты,
жадюга кривозубый.
И вдруг щелкнул Ластика по носу,
да так больно, что в глазах
потемнело. А подлый воришка выдернул из руки ошеломленного собеседника
книгу и пустился наутек – обратно, в сторону Маросейки.
– Стой, гад! Отдай! – закричал Ластик.
Кинулся вдогонку, утирая рукавом
сочащуюся из носа кровь.
Внезапно Петух и вправду остановился.
Наверно, сообразил, что на
Маросейке скорее всего еще стоят те двое, толстяк и чиновник. Новый
скандал ему ни к чему.
Обманщик вынул из кармана какой-то
блестящий шарик, с размаху
швырнул его себе под ноги. Полыхнула вспышка – такая яркая, что Ластик
зажмурился. А когда снова открыл глаза, увидел лишь густое облако
ярко-розового дыма. Петуха не было.
Что за чудеса! Ластик вспомнил, как
городовой тогда во дворе
кричал: «Ништо, теперь под землю не провалится!» А Петух и вправду –
взял да исчез.
Приехали… Мало того, что Эраста Петровича
нет, так еще унибук
пропал.
Это уж совсем караул.
Любимцы публики
Все же выбежал на Маросейку. Синего чиновника и господина в белом
пиджаке не было, а вот Петух, оказывается, ни под какую землю не
провалился – впереди мелькала красная рубашка, быстро перемещаясь в
сторону Политехнического.
Ластик бросился следом.
Угнаться за Петухом, ловко рассекавшим
негустую толпу, оказалось
непросто. Не отстать бы, и то хорошо.
Воришка оглянулся, заметил погоню
и припустил с удвоенной
скоростью. Ластик стиснул зубы, соскочил на мостовую, чтоб не мешали
прохожие. Упускать унибук было никак нельзя.
Вот и площадь, где Политехнический
музей, сквер и памятник героям
Плевны. Музей и памятник были на месте, сквер тоже, но за ним, до
самой Солянки, раскинулся рынок – обширное пространство, сплошь
забитое прилавками, навесами и маленькими палатками, над которыми
возвышался огромный полосатый шатер. А напротив, заслоняя Китай-город,
высилась зубчатая крепостная стена.
Однако разглядывать пейзаж было некогда.
Красная рубашка
ввинтилась в торговые ряды, и теперь уследить за ней стало еще
трудней.
Еще минута, и Ластик потерял бы вора
из виду, но, по счастью,
Петух не попытался затеряться в рыночной толкучке. Он повернул к
шатру, со всех сторон украшенному разноцветными флажками, прошмыгнул
мимо бородатого привратника в красной с золотом ливрее и исчез внутри.
Над входом помигивала лампочками
гигантская вывеска ЦИРКЪ-ШАПИТО.
Что такое «шапито», Ластик не знал, а заглянуть за справкой было
некогда. Да и некуда.
Он тоже хотел с разбега пронестись
мимо нарядного служителя, но не
вышло. Бородач ухватил реалиста за ворот гимнастерки.
– Куда? Представленье уже началось.
Изнутри и в самом деле
доносилась веселая, разухабистая музыка. Дудели трубы, грохотал
барабан, донесся чей-то зычный голос, и сразу был заглушён шумными
аплодисментами.
– Пустите! – закричал Ластик. – Я
куплю билет! У меня деньги есть!
Только скорей, пожалуйста!
– Местов нет. Аншлаг. Если желаете
билетик на завтра – пожалуйте в
кассу.
Но Ластик уже достал из-за пряжки
заветный полуимпериал.
– Вот. Сдачи не нужно. Ну пожалуйста!
– Давай. – Швейцар, оглянувшись по
сторонам, цапнул монету. –
Только местов правда нет. Где-нигде приткнись.
А Ластику и не надо было «местов».
Влетев в шатер, он лишь мельком взглянул
на арену – не до нее
было.
Там, посреди круглой, посыпанной
желтым песком площадки, сидел
тощий-претощий лев, все ребра видно, и разевал пасть, а длинноусый
дрессировщик изображал, что ужасно боится совать в нее голову: вытирал
платком лоб, крестился, молитвенно складывал ладони. Зал напряженно
следил за усатым, Ластик же следил за залом – не покажется ли где
красная рубашка.
Не так-то просто здесь было что-либо
разглядеть. Народу битком,
освещение в зале тусклое, и лишь сцена залита ярким светом.
Ударила нервная барабанная дробь.
Ряды ахнули.
Оглянувшись, Ластик увидел, что дрессировщик
влез в львиную пасть
по самые плечи и для пущего драматизма дрыгает ногой, как бы от ужаса.
Лев тоскливо смотрел в потолок и помаргивал.
Ударил туш. Грянули аплодисменты.
Ластик, мелко переступая,
двинулся вкруговую. Где-то здесь он, гад. Некуда ему было отсюда
деться.
На арену вышел статный мужчина в
красном фраке. Взмахнул рукой – и
оркестр умолк, рукоплесканья стихли.
– Любимцы публики, непревзойденные
клоуны Тим и Том!
Уже пол-зала обошел Ластик, а кудлатой
головы все не было. Может,
на пол сполз, затаился?
– Здравствуй, Тим! – донесся с арены
ненатурально писклявый голос.
Это говорил маленький клоун с рыжими,
торчащими во все стороны
волосами. Его намалеванный алой краской рот улыбался до самых ушей.
– Здравствуй, Том, – откликнулся
второй, неимоверно длинный и
костлявый. Рот у него был такой же огромный, только углы загнуты
книзу. – У-у-у!
Из глаз худого брызнули две струйки.
Публика так и покатилась со
смеху.
– Что ты плачешь? – спросил веселый
Том.
– У меня померла теща. У-у-у! Снова
взрыв смеха.
– Ай-я-яй. Но ведь она была богата.
Должно быть, оставила тебя с
наследством.
– Да-а-а, – кивнул Тим и заревел
еще горше. Зал слегка притих,
только один кто-то громко гыгыкнул, предвкушая шутку.
– С большим? – допытывался Том.
– С о-очень большим. Вот с таким.
Тим взял себя за красный картонный
нос и оттянул его на добрых
полметра.
Оглушительный хохот в зале.
Кто-то втолковывал тупому соседу,
заикаясь от смеха:
– Это т-теща его с носом оставила,
понял?
Ну и юмор, покачал головой Ластик.
У нас по телевизору и то
смешней.
И не стал дальше слушать, хотя клоуны
продолжали нести какую-то
белиберду и публика радостно смеялась.
Чем дольше затягивались поиски, тем
муторней делалось на душе. Как
показаться на глаза профессору? Ведь если вернуться без унибука, пиши
пропало. Он навсегда сгинет в Несбывшемся, как бейсболка.
Снова ударили барабаны, грянул оркестр,
и крикун в красном фраке
объявил такое, что Ластик обмер:
– Великий маг и чародей! Любимый
ученик всемирно известного
искейписта Гарри Гудини! Синьор Дьяболо Дьяболини! Ассистирует
итальянский мальчик Пьетро! Па-а-прашу аплодисменты!
Зрители громко захлопали, а Ластик
был вынужден схватиться обеими
руками за спинку кресла – так задрожали колени.
Неспешной пружинистой походкой на
арену вышел высокий мужчина с
матово-белым лицом, с которым эффектно контрастировали подкрученные
черные усы и остроконечная бородка. Великий маг и чародей был сплошь в
черном: трико, цилиндр, перчатки, широкий плащ до земли. Но вот
Дьяболо Дьяболини элегантно взмахнул рукой, приветствуя публику, плащ
распахнулся, и стало видно, что изнутри он ярко-алый.
Тот самый! Ластик не мог опомниться.
Тот самый итальянец, что
похитил Райское Яблоко!
Но главное потрясение было еще впереди.
Взгляд Ластика наконец упал на мальчика-ассистента,
скромно
державшегося подле самых кулис.
Несмотря на черный с блестками костюмчик,
несмотря на берет с
пером, ошибиться было невозможно. Эти пронырливые глаза, эта смуглая
физиономия!
«Итальянским мальчиком Пьетро» оказался
подлый ворюга и вероломный
обманщик по кличке Петух.
В огне не горит и в воде не тонет
– Папенька, а что такое «скипист»? – спросил детский голос, и
Ластик навострил уши – ему тоже хотелось это знать. (Эх, был бы
унибук!)
– Не «скипист», а «искейпист», –
ответил папенька. – Это такой
фокусник, который умеет исчезать из запертого ящика, или его всего
закуют в цепи, а он раз – и освободился. Тсс, не мешай слушать
шпрехшталмейстера.
А распорядитель в красном фраке (вот
как, оказывается, он
назывался) тем временем продолжал превозносить невероятные способности
иллюзиониста:
– Такой человек рождается раз в сто
лет! Некоторые газеты даже
пишут, что маэстро, может быть, вовсе и не человек, – здесь
шпрехшталмейстер понизил голос, а оркестр тихонько заиграл арию
«Сатана там правит бал». – Несомненно одно: синьор Дьяболини в воде не
тонет и в огне не горит! Сейчас вы сами в этом убедитесь! Прего,
маэстро!
Поклонившись, он попятился за кулисы.
Свет прожекторов потускнел,
музыка стихла.
Горит маэстро в огне или не горит,
но унибук нужно было вернуть, а
для этого следовало держаться поближе к «итальянскому мальчику».
Ластик пробрался к оркестру и спустился вниз, к самому барьеру. Отсюда
до кулис было рукой подать. Вот закончится выступление, и он поймает
Петуха, когда тот будет уходить с арены.
Дьяболо Дьяболини оглянулся на ассистента
и громовым голосом
крикнул:
– Аллегро! Темпо, темпо, шорт дери!
Публика ждать нельзя!
Липовый Пьетро кинулся к своему шефу,
но споткнулся и растянулся
во весь рост.
– Ассасино! – взревел Дьяболини.
– Ступидо! Идиото! Я тебя
уничтожать! Сжигать!
Петух, то есть Пьетро, вскочил на
ноги и весь съежился от ужаса.
– Пер фаворе, синьор! – жалобно пискнул
он.
Но кудесник махнул рукой, с пальцев
посыпались искры, а у Пьетро
под ногами полыхнула ослепительная вспышка, повалил дым. Ластик
поневоле зажмурился – как и все в зале.
Открыл глаза – пусто. Ассистент исчез.
Ах! – пронеслось по цирку. Ластик
же только усмехнулся. Этот
нехитрый фокус ему сегодня уже демонстрировали. Ничего особенного:
ослепление вспышкой плюс резвость ног. Он не мог бы поручиться на все
сто процентов, но, кажется, в ту секунду, когда его глаза были
закрыты, по проходу мимо что-то прошелестело, и колыхнулся воздух.
– Серениссима публика! – взмахнул
своим черно-красным плащом
итальянец. – Я буду вам монтраре – э-э-э… показывать – эксперимента
молто периколозо! Оччень опасно! Сеньори и бам-бини прего не смотреть!
– Что с мальчиком? – крикнул из зала
женский голос. – С ним все в
порядке?
– Да, что с Пьетро? – зашумелии другие.
– Он жив?
Детский сад, ей-богу, покачал головой
Ластик.
– Если публика хотеть – мальчик жив,
– милостиво объявил
Дьяболини. – Пьетро! Риторно! Назад! Где он, инферно фуриозо! Публика
не будет андаре! О, пикколо бандито, сейчас ты будешь тут! Эй!
Коробка!
Ливрейный служитель внес на арену
картонный ящик: огромный, метра
полтора шириной и столько же в высоту, но, видно, совсем легкий –
человек без труда удерживал его на голове. Крышка у ящика
отсутствовала, и было видно, что внутри он пуст. Сомнений в этом и
вовсе не осталось, когда служитель бросил свою ношу на пол – коробка
подпрыгнула.
Маэстро вытащил ее на середину. Начал
делать пассы руками:
– Крамба-румба-штрек! Уно, дуэ, тре!
Ударила барабанная дробь, все
прожекторы и лампы погасли, и воцарилась темнота, но не более, чем на
одну-две секунды.
Потом свет вспыхнул снова, и из коробки,
как ни в чем не бывало,
поднялся Пьетро.
Зал взвыл. Да и Ластик, признаться,
был впечатлен.
Откуда в ящике мог взяться мальчик?
Ластик специально
прислушивался, ожидая новой нехитрой уловки, но на сей раз ничего не
услышал. Да и не успел бы Петух за две секунды добежать до середины
арены.
А из оркестра высунулся шпрехшталмейстер:
– Прошу, маэстро! Покажите публике,
что вы не тонете в воде!
Двое силачей в полосатых майках,
обнажавших раздутые мускулы,
выкатили низенькую тележку, на которой был установлен большой
аквариум. В нем плескалась голубоватая вода и даже плавали рыбки.
Дьяболини скинул на руки ассистенту
плащ, отдал цилиндр. Остался в
обтягивающем черном трико. Надел маску-капюшон с прорезями для глаз,
тоже черную.
Ловко поднялся по лесенке, уселся
на дно, целиком оказавшись под
водой. Аквариум переполнился, по стенкам потекли струи.
Некоторое время фокусник ворочался,
устраиваясь поудобнее. Потом
застыл неподвижно.
Вода успокоилась, рябь на ней исчезла.
– Минута! – объявил сверху распорядитель.
В руках он держал
огромные песочные часы с делениями. – Полторы… Две!
Время шло.
Сначала зал сидел тихо. Потом зашушукался.
– Три! – выкрикнул шпрехшталмейстер.
Маэстро быстрым движением
поймал золотую рыбку, выкинул ее наружу. Она затрепыхалась на песке,
раздувая жабры. Пьетро подобрал бедняжку, опустил в банку с водой.
– Господа, у Дьяболини у самого жабры!
– доказывал кто-то. – Я
читал!
– Четыре минуты! Пошла пятая! Барабаны
тихонечко зарокотали,
постепенно убыстряя темп.
Какая-то сердобольная женщина не
выдержала:
– Мамочки, да выпустите его! – Довольно
или еще? – перегнулся
через барьер шпрехшталмейстер.
– Еще! – кричали одни голоса, в основном
мужские.
– Хватит, ну пожалуйста, хватит!
– взывали другие, по преимуществу
женские.
– Пять минут! – показал часы распорядитель.
– Достаточно, маэстро!
Под рев и аплодисменты Дьяболини
вылез из аквариума.
К нему бросился ассистент с большим
полотенцем, начало было
вытирать – и вдруг попятился.
– Но!Но!Импоссибиле\ – и тряс полотенцем.
– Сухо! Совсем-совсем
сухо!
Подбежал к первому ряду, показал.
Полотенце стали щупать.
– Маэстро не только не тонет, но
и выходит сухим из воды! –
перекрыл галдеж мощный бас ведущего. – Однако и этого мало! Синьор
Дьяболини не горит в огне и воспаряет над ним, как птица феникс! Прошу
призму!
Те же силачи укатили аквариум и привезли
на тележке большущий
стеклянный куб с закопченными стенками.
Ластик был до того увлечен представлением,
что на время даже забыл
о своем несчастье. Ну-ка, что Дьяболини выкинет на этот раз?
Фокусник поднялся по лесенке на бортик
и грациозно спрыгнул в
самую середину куба. Униформисты бегом несли из-за кулис ведра, стали
заливать какую-то желтую жидкость, так что она поднялась итальянцу до
колен.
– Это топливо, господа! Высочайшей
горючести! – объяснял
шпрехшталмейстер. – Имеются ли в зале господа механики или шофэры?
– Я! – поднялся в третьем ряду какой-то
мужчина в военной форме.
– Не угодно ли удостоверить? Ведро
господину офицеру!
Военному поднесли одно из ведер.
Он провел пальцем по дну,
понюхал.
– Бензин, вне всякого сомнения.
По краям арены встали пожарные в
блестящих касках, приготовили
брезентовые шланги.
– Фуоко! – приказал маэстро. – Жги!
Ассистент бросил в куб горящую
спичку. Вверх взметнулось жадное, веселое пламя.
Языки заплясали вокруг мага, который
стоял совершенно неподвижно.
Что началось в зале – не описать.
Кто кричал, кто визжал,
некоторые особо чувствительные закрыли ладонями лицо, и все или почти
все вскочили на ноги!
Ластик и сам не верил своим глазам.
– Улетает! Глядите, улетает! – восторженно
завопил цирк.
Из пламени выплыла стройная черная
фигура с вытянутыми кверху
руками и медленно вознеслась вверх, растаяв в темноте под куполом.
Публика ревела, размахивала руками,
пронзительно визжали женщины,
но Ластик уже опомнился.
Фокусы фокусами, а у него было дело
поважнее.
Он не упустил момента, когда мимо,
посекундно оглядываясь и
кланяясь, просеменил «итальянский мальчик Пьетро».
Несколько шагов, и Ластик оказался
за бархатной шторой, куда
скрылся его обидчик.
Ангажемент
Там было сумрачно и грязновато, совсем не так, как на арене. В нос
ударил острый звериный запах, тесный коридор был сплошь заставлен
реквизитом.
Петух-Пьетро, насвистывая, повернул
направо, еще раз направо и
нырнул в какую-то щель, отделенную серой холщовой занавеской.
Отодвинув краешек, Ластик заглянул внутрь.
Это была крошечная каморка, всю стену
которой занимало зеркало.
Сверху горела единственная голая лампочка. Слава богу, ассистент был
один, без устрашающего синьора Дьяболини. Продолжая насвистывать
какую-то развеселую мелодию, Петух снял облегающую курточку, начал
стягивать тугие рейтузы. Дело, видно, было нелегкое – ассистент
закряхтел, согнулся пополам. Когда штанины спустились до половины,
Ластик решил, что пора: со стянутыми коленками не убежишь.
– Попался, гад! – закричал реалист,
врываясь в каморку. – Где мой
учебник?
И толкнул вора так, что тот плюхнулся
на пол. Впрочем, большой
силы для этого не потребовалось – Петух балансировал на одной ноге.
Усевшись на грудь побежденному врагу,
Ластик снова потребовал:
– Давай книгу! Куда ты ее дел?
– Ты чего? – скорчил плаксивую рожу
Петух. – Ты вообще кто? Какая
книжка? Знать не знаю! Вот я Трофимыча кликну, он тебе наваляет!
Однако непохоже было, что «итальянский
мальчик» кого-то кликнет,
иначе вряд ли он стал бы говорить шепотом.
– Зови! – громко предложил Ластик.
– Я расскажу, как ты меня
обокрал.
Петух рванулся, скинул реалиста,
но сам встать не сумел – помешали
полуснятые рейтузы. Он судорожно выдернул одну ногу, вторую.
– Все равно не уйдешь, ворюга! Отдай
учебник! – снова налетел
Ластик и схватил циркача за горло.
Неизвестно, чем закончилась бы схватка.
Очень вероятно, отнюдь не
победой справедливости – слишком уж вертляв и коварен был враг. Но в
это время сзади раздался глубокий, спокойный голос, от которого оба
противника окаменели.
– Это еще что тут за Куликовская
битва? Почему вы вцепились в
моего ассистента, господин реалист? И почему вы назвали его «ворюгой»?
Или мне послышалось?
Дьяболо Дьяболини, собственной персоной!
Судя по чистоте русской
речи, он был такой же итальянец, как его помощник.
Вблизи маг и кудесник показался Ластику
еще страшней, чем издали.
То есть, ничего отвратительного в его внешности не было – высокий,
стройный, даже можно сказать, писаный красавец. Но изогнутые уголком
черные брови, хищный рисунок ноздрей и особенно сочные, яркие губы
делали искейписта похожим на киношного графа Дракулу, и Ластик
почувствовал, что весь дрожит.
– Ну, что же вы молчите? – Маэстро
почесал кончик носа длинным,
неестественно блестящим ногтем. – А ты молчи, не тебя спрашивают! –
прикрикнул он на открывшего было рот Петуха.
– Он украл мой учебник… По геометрии,
– кое-как выдавил из себя
Ластик. – Пускай отдает.
– Брешет он! – немедленно затараторил
Петух. – Чтоб у меня зенки
полопались, врет! Чокнутый он! Какая-такая геометрия? На что она мне?
Какое у мага белое лицо! А какие
черные, пронизывающие глаза! Как
мягко, по-кошачьи он двигается! От такого человека можно ожидать чего
угодно.
Но ничего плохого маэстро Ластику
не сделал. Наоборот, схватил
Петуха за плечи и тряхнул так, что тот сразу заткнулся.
– Опять? – тихо-тихо спросил Дьяболини.
– Я ведь предупреждал.
По щекам Петуха хлынули слезы – похоже,
этот паразит мог их лить
когда угодно и в любом количестве.
– Не верите? Валяйте, обыскивайте
сироту. Креста на вас нет.
– Креста на мне точно нет, – прищурился
маг. – Хм… Проглотить
книгу ты не мог. Куда же ты ее спрятал?
– Может, вон там? – немного осмелевший
Ластик показал на убогую
фанерную этажерку, заваленную всяким хламом. Собственно, никакой
другой мебели в конурке не имелось.
– Ищи, – всхлипнул Петух. – Шпарь.
Ластик принялся шарить по полкам.
Там лежали свернутые цирковые
костюмы, какие-то блестящие шары, мотки веревки, куски мела и еще
много всякой всячины, но унибука не было. На нижней полке стояла
большая лаковая коробка. Ластик думал – там, но коробка оказалась
совершенно пустой.
– Что, съел? – нагло оскалился вор.
– А вам, сударь, грех. Кому
хошь веру даете, только не мне!
– Ты мне-то хоть болталу не лепи,
– оборвал его Дьяболини. Судя по
металлу, скрежетнувшему в голосу, он начинал сердиться. – Кто тебя
всему научил, пащенок? Со мной такие фокусы не проходят!
Маг схватил коробку, щелкнул в ней
чем-то, и дно открылось,
обнажив тайник.
– Ваша? – маэстро достал знакомую
книгу в коричневом переплете.
– Моя! – закричал Ластик, прижимая
унибук к груди.
– Так любите геометрию? – удивился
Дьяболини. – Похвально. А это у
нас что?
Он вынул из потайного отделения сначала
золотые часы, потом
серебряный портсигар, крошечную дамскую сумочку.
Петух стоял ни жив, ни мертв, вжав
голову в плечи. Он был совсем
голый, только с крестиком на груди, на коже выступили пупырышки.
Похоже, не от холода – от страха.
– Учил-учил, мало, – процедил страшный
человек, пощелкивая
суставами пальцев.
По коридору кто-то шел. Дьяболини
оглянулся, попросил:
– Ян Казимирович, одолжите один из
ваших хлыстов… Нет, лучше вот
этот, слоновий. Мерси.
Когда он снова повернулся, в руке
у него висел толстый кнут из
перекрученной кожи.
– Я из тебя воровскую кровь выпущу,
– сказал маг ассистенту. –
Весь твой хитровский гной, по капле.
Он двинул кистью – вроде бы совсем
легонько, но бич рассек воздух
и обвился вокруг Петуха.
На тощих плечах осталась багровая
полоса. Мальчишка взвыл.
– Уно, – поднял один палец Дьяболини.
– Теперь дуэ…
Кнут, змеясь по полу, оттягивался
назад.
С истошным воплем Петух нагнулся,
прошмыгнул у фокусника под рукой
и оказался по ту сторону занавески.
Из коридора донеслось:
– Чтоб ты сдох, чертяка поганый!
Без тебя проживу!
– Куда это он в чем мать родила?
– пожал плечами маэстро, швырнул
кнут на пол. – Впрочем, этот не пропадет…
Тут он повернулся к Ластику, с ужасом
наблюдавшему за расправой, и
уставился на него своим леденящим взглядом.
– Надеюсь, вы не станете поднимать
шум из-за этой маленькой
неприятности, господин реалист? Как вас зовут?
– Э…Эраст.
– Прелестное имя, сразу видно, что
вы не из кухаркиных детей. Где
вы живете?
– Нигде… – пролепетал Ластик.
– Как это нигде? А кто ваш отец?
Молчите? – В глазах мага зажглись
искорки. – А-а, я кажется, понимаю. Вы сбежали из дому? С молодыми
людьми вашего возраста это случается. Признайтесь, я угадал? Ну-ка,
повернитесь к свету.
Дайте мне рассмотреть ваше лицо.
Я владею искусством заглядывать
прямо в душу, не будь я Дьяболо Дьяболини!
Он крепко взял реалиста за плечи,
развернул и медленно заговорил
своим звучным голосом, от которого Ластик как-то странно ослабел и
обмяк. Ему очень хотелось зажмуриться, чтобы не видеть перед собой эти
черные и въедливые, похожие на пиявок глаза, но веки почему-то не
закрывались.
– Та-ак… У вас нет дома, нет денег,
вы не знаете, куда вам идти… –
Дьяболини расцепил пальцы, и Ластику сразу стало легче. – Не буду
выспрашивать, что вы там такого натворили, но вижу ясно – вы в
тяжелой, прямо-таки безвыходной ситуации.
Неужели всё это в самом деле можно
прочитать по глазам, думал
потрясенный Ластик. Ясновидящий он, что ли? Хорошо еще, что не стал
читать дальше, а то узнал бы и про Райское Яблоко, и про хронодыры…
– Читаю дальше, – сказал кудесник
и снова впился в Ластика своим
цепким взглядом. – Не моргайте! Вижу непоседливый нрав, вижу страсть к
приключениям… А это что за огонек? О-о, да вы мальчик непростой, с
секретом!
Опасный человек усмехнулся и погрозил
пальцем, на котором
сверкнуло кольцо с красным камнем.
Ластик заставил себя закрыть глаза.
Раздался негромкий, довольный
смешок.
– Ладно, хватит. Я видел достаточно,
чтобы понять: ваша душа –
глубокий омут, в котором водятся нешуточные чертенята. А может быть,
даже очень большие черти.
Дьяболини снова засмеялся. Смех у
него был удивительно приятный,
так что поневоле тоже захотелось улыбаться.
И Ластик широко улыбнулся. Какому
мальчику не будет приятно
услышать, что его душа – глубокий омут?
– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался
маэстро. – Что это блестит у вас
во рту? Покажите.
– Это брэкеты. Скобка такая, чтоб
зубы выпрямить.
– Хм. А ну улыбнитесь широко-широко.
Дьяболини встал, направил на
Ластика свет лампочки.
– Как сверкают! А уж если смотреть
издали – тем более…
Он прищурился, взглянул на реалиста
как-то по-особенному и быстро
забормотал:
– Так-так-так… Интере-есненько….
Поднял руку, разлохматил Ластику
его прилизанные волосы.
– Кажется, вьются… В конце концов,
можно папильотками… Рост такой
же. Смуглоты прибавим… А знаешь, что я тебе скажу, мальчик Эраст? –
внезапно перешел на «ты» синьор Дьяболини. – Или, вернее, предложу.
– Не-ет…
– Ангажемент, вот что.
– Что-что? – переспросил Ластик,
покосившись на унибук, но не
решаясь прибегнуть к его помощи в присутствии мага.
– Чутье подсказывает мне: нас свела
сама Фортуна. Тебе некуда
деваться, а от меня, как ты мог заметить, сбежал ассистент. Я о нем не
жалею, этот прохвост непременно испортил бы мне всё дело… – Здесь
Дьяболини запнулся, его лицо просияло широкой, невозможно обаятельной
улыбкой. – Я сам виноват. Нечего было брать на работу карманника. В
общем так, мой славный Эраст. Предлагаю тебе стать итальянским
мальчиком Пьетро. Волосы я тебе закудрявлю, физиономию подмалюю,
ремеслу обучу. Стол, кров и увлекательную жизнь гарантирую. Что ты на
это скажешь?
Ни за что на свете, хотел ответить
Ластик. От одной мысли, что он
может оказаться во власти этого Дракулы, кинуло в дрожь. Да и потом,
унибук возвращен, мистер Ван Дорн ждет, пора возвращаться.
Но через десять дней из дома генерала
Н. будет похищен Камень. И,
если верить газетам, сделает это фокусник Дьяболини. Причем с помощью
ассистента Пьетро…
Если сейчас сбежать, то потом будет
перед самим собой стыдно, что
струсил. Как тогда, после пятиметровой вышки.
Нельзя допустить, чтобы Райское Яблоко
досталось этому в высшей
степени подозрительному субъекту.
К тому же, если сейчас вернуться
в 21 век, к профессору, тот,
пожалуй, отправит в 1564 год. Лучше уж циркач Дьяболини, чем Иван
Грозный – тот самый царь, что родному сыну проломил голову железной
палкой и что ни день сдирал с кого-нибудь кожу, сажал на кол или
устраивал еще какое-нибудь зверство. В 1914 году спокойнее, тут вон
хоть электричество есть.
– Крова и стола тебе мало? Хочешь
жалованье? Сразу видно реалиста,
– вздохнул маэстро, неправильно поняв молчание собеседника. – Ладно.
Полтинник в день. Скряга директор платит мне всего по десяти рублей за
выход… Молчишь? Черт с тобой! Три четвертака, больше не могу. По
рукам?
– По рукам, – решившись, тряхнул
головой реалист и пожал стальную
ладонь синьора Дьяболини.
Клюнуло!
Условия службы у нового «итальянского мальчика» были такие: без
особого разрешения из циркового шатра ни ногой; квартировать в бывшей
Петуховой каморке; жалованье пойдет после того, как окончится учеба.
В первую ночь Ластик почти не спал,
всё ворочался на тощей
подстилке, положенной прямо на пол, и тосковал по дому, по родному 21
веку. Даже поплакал, правда, совсем чуть-чуть, потому что фон Дорну
себя жалеть стыдно.
А наутро началась учеба.
Самым трудным оказался номер, который
в выступлении маэстро
исполнял роль разогрева, или, по-цирковому, одёвра. Это когда маг
испепеляет своего неуклюжего ассистента, а тот потом появляется в
картонной коробке. Тут, в отличие от последующих фокусов, всю главную
работу выполняет Пьетро, и работенка эта не из простых.
Ну, в момент вспышки пулей дунуть
за кулису – это ладно. Для того
есть тапочки на бесшумном ходу, да и униформисты заранее приоткрывают,
а потом задвигают занавес. Ластик полчаса потренировался и стал
поспевать не хуже Петуха.
Вот появление в коробке – это было
ого-го.
Оказывается, ассистент поднимался
наверх, где оркестранты, и
прятался там за бортик. Как погаснет свет и маэстро прокричит
«уно-дуэ-тре!», нужно прыгать вниз. Коробка наполовину набита упругим
хлопком особенной пропитки, не разобьешься. Но это если попасть. А
попробуй в нее попади, в темноте-то. Это пострашней, чем с
пятиметровой вышки в бассейн.
Однако выяснилось, что всему можно
обучиться, если хороший учитель
и если не трусить. Так, как учил Ластика маэстро, выходило не
больно-то и страшно.
В первый день «итальянский мальчик»
учился не бояться высоты: раз
пятьдесят сиганул сверху в растянутую гимнастическую сетку. Это было,
пожалуй, даже весело – когда немножко привык.
Назавтра снова прыгал, но теперь
сетка была вдвое меньше.
На третий день Дьяболини натянул
сетку совсем маленькую, размером
аккурат с коробку. Сверху она казалась не больше спичечного коробка,
но Ластик ни разу не промахнулся. А если б промахнулся – на то вокруг
были разложены маты. Во второй половине дня маэстро их убрал, и
ничего.
На четвертый день Ластик прыгал уже
в коробку. Падать на хлопок
оказалось куда приятней, чем на сетку. Из той вылетаешь, как мячик, –
можно об арену удариться, а тут встаешь, как влитой, и почти совсем не
больно, только в коленки отдает.
Потом тренировки стали ночными –
нужно было прыгать из оркестра в
темноте. То есть сначала-то Дьяболини подсвечивал лампой, потом
перестал. Но коробка всегда стояла точь-в-точь на одном и том же
месте, в десяти шагах от кулис и в двенадцати от краев арены.
На шестой день Ластик уже вышел на
атанду, то есть участвовал в
представлении. И ничего, прошло как по маслу. Если кто из зрителей
пришел не в первый раз, нипочем бы не заметил подмену. Подмалеванный,
затянутый в трико, Ластик-Пьетро и сам в зеркале с пяти шагов принял
бы себя за Петуха-Пьетро.
Выступали и на седьмой день, и на
восьмой, и на девятый.
По утрам Ластик учился у гимнаста
Федора Парменыча Лампедузо
гуттаперчевости, то есть сгибаться-разгибаться, кувыркаться через
голову и ходить на руках. Потом готовился к работе на канате – ползал
по натянутой веревке взад-вперед, цепляясь руками и ногами. Когда
приноровился, стало получаться довольно шустро.
На атанде главное – трюк с прыжком,
дальше можно было
расслабиться. Всю остальную работу выполнял маг, Пьетро был только на
подхвате: плащ принять – полотенце подать, в ладоши хлопнуть,
поклониться, сверкнуть хромкобальтовой улыбкой.
Эффектные «чудеса» синьора Дьяболини
на поверку вышли обычным
надувательством, не очень-то и замысловатым.
Сидя в аквариуме, маэстро дышал через
трубку, которая тянулась от
маски, шла под водоотталкивающим трико и выходила концом через
перчатку. Когда маг ерзал, «устраивался поудобнее», он открывал в дне
аквариума потайной клапан и выпускал дыхательную трубку наружу. При
этом нарочно раскачивал аквариум, чтобы вода пролилась через край –
тогда не видно, что снизу тоже подтекает.
Фокус «в огне не горит» был устроен
посложней, но не особенно. В
стеклянном кубе с закопченными стенками внутри помещался цилиндр из
очень тонкого и совершенно прозрачного огнеупорного стекла. Когда
Дьяболини прыгал в куб, он оказывался внутри цилиндра. Служители
действительно заливали внутрь куба бензин – все кроме одного, который
лил в цилиндр подкрашенную воду, следя за тем, чтобы ее уровень
совпадал с уровнем горючего.
Когда топливо загоралось, снаружи
было не видно, что сердцевина
куба огнем не охвачена.
Ну, а «птицей феникс» маэстро возносился
благодаря прозрачному
шнуру, который свисал из-под купола.
Первые два вечера, уже зная, как
всё устроено, наблюдать за
фокусами было интересно. Потом надоело.
Дни тянулись медленно. За все время
Ластик ни разу не был на
улице. После истории с Петухом маэстро не желал рисковать и держал
своего ассистента, можно сказать, под замком. Выходить наружу не
велел, да и сторожам приказал, чтоб Пьетро не выпускали.
Когда не было тренировок, Ластик
без дела слонялся по шатру или
бродил меж цирковых вагончиков, окруженных забором. Подружился с
клоуном Тимом, человеком добрым и легким, и не сошелся характерами с
брюзгливым Томом. Познакомился со львом Фомой Ильичом и слонихой
Люсей. Мыл посуду в буфете, получая в уплату бутылку ситро и пирожное
эклер.
И все время, с утра до вечера, чем
бы ни занимался, думал только
об одном: когда же?
Когда начнутся события, которые приведут
синьора Дьяболини и
Пьетро в дом генерала Н.? Кто он такой, этот Н.? Где его искать?
По часам 21 века миновало каких-нибудь
минут сорок, а Ластик
томился в 1914 году уже девятый день, роковое 15 июня неумолимо
приближалось – и ничего.
Маг держался как ни в чем не бывало,
нетерпения не выказывал.
Странный он был человек, непонятный.
В цирке к нему относились почтительно
– синьор Дьяболини считался
в труппе «первым сюжетом», то есть главной приманкой для публики. Он
обеспечивал сборы. В дни, когда из-за сбежавшего Петуха выступления
фокусника пришлось отменить, зал был наполовину пустой. Когда же
маэстро вновь вышел на арену, касса продала билеты на неделю вперед.
«Гений арены, талантище», – говорил
про мага добрый Тим. «Такой
зарежет – не чихнет», – мрачно ронял Том.
И, похоже, оба были правы.
Работать с Дьяболини – на тренировке
или на атанде, неважно – было
одно удовольствие. Он ни разу не повысил на ассистента голоса, его
взгляд придавал уверенности и силы, на красных губах вечно играла
бесшабашная улыбка. Но иногда маэстро бросал на Ластика такой взгляд,
что по коже пробегали мурашки: ледяной, цепкий, что-то прикидывающий.
Кто он на самом деле, русский или
итальянец, было непонятно. О
прошлом фокусника в цирке знали мало. Выступал в Питере, в Нижнем и в
Варшаве, но откуда взялся и каково его настоящее имя – бог весть.
Зачем этому человеку Райское Яблоко?
Что он намерен сделать с
Плодом Познания? Вернее, что он с ним сделал такого, отчего мир
залихорадило войнами и революциями?
И самый пугающий вопрос: неужто придется
вступить с магом в
единоборство? Что может против такого Дьяболо Дьяболини обыкновенный
шестиклассник?
Чем меньше времени оставалось до
15 июня, тем страшнее делалось
Ластику.
Он ждал, ждал начала Событий – и
наконец дождался.
У маэстро имелась странная привычка:
перед атандой он подолгу
стоял за кулисами и внимательно разглядывал публику. Кого или что он
там высматривал, было непонятно.
И вот на девятый день Ластиковой
цирковой жизни, 14 июня,
посмотрев в щелку на зал, маэстро вдруг пробормотал нечто загадочное:
– Есть! Нумер три! Ай да ивушка-голубушка!
Такой присказки Ластик от него раньше
не слышал. Покосился на мага
и увидел, что тот на себя непохож: губа закушена, кулаки сжаты, глаза
горят.
– Что-нибудь случилось, маэстро?
Фокусник наклонился к нему.
– Видишь вон там, посередине, в первом
ряду даму с дочкой?
Ластик посмотрел.
Ну, дама – в розовом платье, в большой
шляпе (то-то повезло
сидящему сзади). Ну, девочка – желтые кудряшки, болтает ногами.
– Сегодня я кину из аквариума не
рыбку, а водяную лилию. Подойдешь
к даме, вручишь с поклоном и скажешь: «От синьора Дьяболини авек
естим». Запомнишь? Повтори! Это очень важно!
Ластик повторил.
– А что это? Зачем?
– «Авек естим» по-французски значит
«с почтением». Чему тебя
только в реальном учили? А зачем – после узнаешь. И все, больше
никаких вопросов.
Как велено, так Ластик и сделал.
Подошел, поклонился, вручил
мокрый цветок.
Все повернулись, стали пялиться на
даму. У той на щеках выступил
румянец, девчонка горделиво посмотрела на соседей. Ничего особенного в
этой парочке Ластик не усмотрел. Дама довольно толстая, немолодая и,
наверно, богатая – в ушах сверкают камни, на пальцах тоже. Девчонка
примерно Ластикова возраста. Довольно красивая, но сразу видно, что
слишком много о себе понимает.
– Мерси, – улыбнулась дама и поправила
локон у виска. – То есть
грацие. Это, Липочка, по-итальянски «спасибо», – пояснила она дочке.
И больше ничего примечательного до
самого конца выступления не
было. Но после атанды Дьяболини не ушел переодеваться, как это
происходило обычно, а остался за кулисами и всё глядел в щелку.
Ластик, само собой, терся неподалеку.
Когда зажегся свет, умолк оркестр
и публика, отхлопав, стала
расходиться, маэстро стремительно пересек арену и направился к первому
ряду.
Дама заметила его, остановилась.
Девчонка – та и вовсе замерла, не
сводила с мага глаз.
– Какая честь, эччеленца, – приложил
руку к груди Дьяболини,
коверкая язык на итальянский манер. – Ла молье. .. э-э-э… супруга и
дочь илюстриссимо герое Маньчжурских степей!
Приложился даме к ручке, девочке
вручил фьоретту – такой бумажный
цветок, который при нажатии на стебель сам собой раскрывается.
Девчонка, конечно, запищала от восторга.
Ластик, как бы ненароком, держался
неподалеку, в пределах
слышимости.
– Благодарю за лилию и за истинно
грандиозное выступление, –
милостиво улыбнулась дама.
– О-о, синьора, самые лучшие фокусы
я беречь для избранная
публика. И лучше всего они глядеть вблизи, – вкрадчиво произнес
Дьяболини.
– Ну мама! Ты же обещала: если это
пристойно и если тебе
понравится… – дернула даму за рукав девочка. – Ты обещала!
– Помолчи, Липочка. Маэстро, одна
моя приятельница рассказывала,
что иногда вы соглашаетесь давать частные концерты, в узком кругу. У
Липочки завтра день рождения. Придут ее друзья, мы устраиваем для них
праздник. Будут и взрослые. Скажите, сколько бы вы запросили за
выступление – небольшое, так примерно на полчаса?
Фокусник развел руками:
– Моя такса чинкваченте… э-э-э пятьсот
рублей…
– Однако!
– Но из деференциа к ваш супруг и
лично к вам, синьора, я брать
только сто.
Дьяболини галантно поклонился.
– Семьдесят, – отрезала дама. – И
ни рубля больше.
Вздохнув, маг распрямился, сокрушенно
развел руками.
– Ваша белиссима филъя так мила,
что я не могу сказать «нет».
Девочка захлопала в ладоши. Ее мать
тоже была довольна.
– Ну вот и превосходно. Завтра в
пять пополудни. Сретенский
бульвар, дом генерал-лейтенанта Брянчанинова.
– Бениссимо! Но я должен готовиться.
Смотреть дом, выбирать место.
Это очень импор-танте! Я и мой ассистент Пьетро будем показать вам
«Дематериализация». В Москве еще никто-никто не видеть! Это не фокус,
это эксперименте экстраординарио. Но нужно находить в ваш дом чентро
спиритуою, э-э-э, духовный центр. Вы позволите вас сопровождать?
– Ну конечно. Наше авто у входа.
Серебристый «паккард», шофэр в
зеленой ливрее. Переодевайтесь, маэстро, мы вас подождем.
Дама и девочка пошли к выходу, а
Дьяболини обернулся. Его лицо
сияло.
Подлетев к Ластику, маг схватил его
за плечо и шепнул:
– Клюнуло, малыш. Клюнуло!
Кто же он?
И у Ластика сразу зачастило сердце, а во рту сделалось горячо и
сухо. Вот оно, началось! Фамилия генерала Н. – Брянчанинов, а живет он
на Сретенском, вот где.
До возвращения синьора Дьяболини
взволнованный Ластик расхаживал
взад-вперед по коридору и уговаривал себя: главное – не наделать
глупостей и не испугаться в ответственный момент. Всё время
помнить
про честь Дорнов и особенно про будущее человечества.
Вернулся маэстро поздно, сосредоточенный,
но явно довольный.
Поманил ассистента:
– Эраст, марш за мной. Есть разговор.
Сели в оркестре, над темной
и пустой ареной.
– Лишние уши нам сейчас ни к чему,
– пояснил Дьяболини. – Ну вот
что, дружок, пришло время раскрыть карты. Я человек проницательный
и,
как ты мог убедиться, умею читать по глазам. Присмотрелся
к тебе за
эти дни. Вижу: парнишка ты любознательный, шустрый, но не
фармазонщик.
– Кто? – переспросил напряженно слушавший
Ластик.
– Не станешь воровать у товарища.
Так?
– Не стану… К чему это вы, маэстро?
– А к тому, малыш, что хватит нам
перед публикой-дурой кривляться.
Наклюнулось настоящее дело. Давно его жду.
Вот сейчас, сейчас, замерло все внутри
у Ластика.
– Какое дело?
– Такое, после которого можно будет
не фиглярствовать, а зажить
по-настоящему. Генеральшу видел? Несравненную Афину Пантелеевну?
Завтра мы с тобой разыграем у нее дома один трюк.
– Да, вы говорили. «Дематериализация».
А что вы будете
де-ма-те-ри-ализовать? – с трудом выговорил Ластик трудное
слово.
Что оно означает, он уже знал – спросил
у уни-бука. Оказалось:
ДЕМАТЕРИАЛИЗАЦИЯ – освобождение от
материальной сущности; в перен.
смысле исчезновение.
– Сначала кого. – Маэстро хохотнул,
сверкнув белыми зубами. –
Тебя. А потом уже что. Некую шкатулочку. А в ней много-много
разноцветных, замечательно красивых камушков.
Ластик подождал, не скажет ли Дьяболини
про Райское Яблоко. Не
сказал.
– Что ты так на меня вылупился, малыш?
– неправильно понял его
взгляд Дьяболини. – Считаешь, воровать нехорошо? Согласен.
Но очень
хочется быть богатым. Не потому что я алчен, а потому что
заботы о
хлебе насущном отвлекают меня от мыслей о вечности. Я ведь
по складу
души философ. – Маг грустно усмехнулся. – А чтоб быть философом,
требуется очень много денег. Работой столько не добудешь,
даже если у
тебя золотая голова и золотые руки. По-настоящему богаты
только те,
кто грабит других: рабочих, если фабрикант, покупателей,
если купец,
или китайцев, как наш доблестный генерал Брянчанинов. А Дьяболо
Дьяболини грабит грабителей. Это и честней, и приятней.
И только? – подумал Ластик. Этого
человека интересуют только
деньги?
Но маг опять понял его молчание неправильно.
– Не пугайся, я не выхожу с ножом
на дорогу. У меня изысканный
вкус. Я работаю по драгоценным камням. Разве есть на свете
что-нибудь
прекраснее алмазов, сапфиров, изумрудов? – Он поднял руку,
усыпанную
перстнями, полюбовался ими. Вздохнул. – Увы, мой милый Эраст,
я
вынужден носить дешевые стекляшки. Но завтра я их выкину.
Раз и
навсегда. Мне случалось проворачивать недурные дела, однако
все они
были мелочью по сравнению с завтрашним. О, на сей раз я хорошо
подготовился к московским гастролям! – Дьяболини мечтательно
улыбнулся. – Заранее собрал сведения о возможных клиентах.
Таковых
набралось пять. Генерал Брянчанинов – нумер третий. Рано
или поздно
кто-то из пяти должен был клюнуть. И клюнул, черт меня подери!
Вот что
значит грамотная техническая подготовка.
Ластику показалось, что маэстро всё
это говорит не для своего
ассистента, а красуется перед самим собой. Но вот взгляд
«философа»
упал на собеседника.
– Ты мне поможешь произвести эту
маленькую операцию. А взамен я
обеспечу твое будущее. Дьяболо Дьяболини щедр, когда у него
много
денег. Ты увидишь!
– А что я должен буду делать? – осторожно
спросил Ластик.
Про «нумера» и «техническую подготовку»
он не очень-то понял.
– Браво, Эраст! – воскликнул маг
и хлопнул ассистента по плечу. –
Признаться, я опасался, что ты станешь мимозничать. Но я
вижу, ты не
маменькин сынок. Значит, ты со мной?
Помедлив секунду, Ластик кивнул –
и был возгражден крепким
рукопожатием.
– Отлично! Теперь слушай внимательно.
Я тебя учил, что в фокусе
главное – заслонить манипуляцию демонстрацией. Правой рукой
демонстрируешь одно… – Он провел у Ластика перед глазами
открытой
ладонью. – И публика смотрит туда. А левой рукой в это время
производишь манипуляцию, то есть главное действие. – Он показал
левую
руку, а в ней две рублевые бумажки, Ластикова плата за три
атанды,
хранившаяся у «итальянского мальчика» в нагрудном кармане.
– Как в
трюке с твоим появлением в коробке: зрители смотрят на меня,
и никто
не поднимает глаз к оркестру, где спрятался главный персонаж
– ты. –
Он сунул бумажки обратно, шутливо растрепал Ластику вихор.
– В трюке
«Дематериализация» то же самое: демонстратор – я, манипулятор
– мой
ассистент. Я рад, что буду работать с тобой, а не с Петухом.
Подцепил
его на рынке. Маленький паршивец так виртуозно залез ко мне
в карман,
что я решил взять его в дело. Но хитровский воришка в такой
серьезной
операции слишком ненадежен. Да и надуть может. Стащит приз,
и потом
ищи-свищи. Лучше славный, интеллигентный мальчик – вроде
тебя.
– Приз – это шкатулка, да? – спросил
Ластик, всё надеясь, что
разговор повернет на Райское Яблоко.
И дождался-таки.
– Да. Геройский генерал Брянчанинов
здорово поживился во время
Пекинской экспедиции. Привез ларец, доверху набитый драгоценностями.
Среди прочего там был огромный алмаз. Говорят, размером с
хорошую
вишню.
«Больше», – хотел сказать Ластик,
но вовремя прикусил язык.
– Только заруби себе на носу. – Железные
пальцы взяли Ластика за
подбородок, дернули голову кверху. – Если я в тебе ошибаюсь
и ты не
так прост, как кажешься… Я тебя под землей найду, не будь
я Дьяболо
Дьяболини. Вытащу из-под земли и тут же закопаю обратно.
Заживо.
Сказано это было спокойно, без угрозы,
но Ластик почувствовал, как
по спине бежит струйка холодного пота.
Кто же он все-таки, этот синьор Дьяболини?
Обычный вор или тут
что-нибудь похуже?
А маэстро уже вовсю улыбался, будто
минуту назад не пугал
помощника страшной смертью.
– Побывал я у генерала. Потолковал
со слугами, осмотрел весь дом.
Выбрал «астральную точку».
– Это что такое?
– Такое место, где душе сподручней
общаться с астралом. Ладно, не
засоряй себе голову. Есть, правда, одна загвоздка. Ларец
хранится в
сейфе, самоновейшем, американском. Открыть мы не сможем,
тут нужен
специалист. Ну да ничего, я что-нибудь придумаю. Не твоя
печаль.
Отработай чисто свою роль, больше от тебя ничего не требуется.
–
Маэстро встал, обнял Ластика за плечи. – Пойдем выпьем крепкого
кофе,
малыш. Сегодня мы с тобой не спим. Будем всю ночь репетировать
«Дематериализацию».
В щелку
«Астральная точка», она же чентро спири-туозо генеральского
особняка, находилась в комнате, одна дверь которой вела в коридор, а
другая в столовую, где обедали гости. Комната именовалась малой
гостиной, но, несмотря на название, была размером с лицейский класс. В
этом доме вообще всё было с размахом: высоченные потолки, несметное
количество помещений, повсюду шкафы и шкафчики с хрустальной и
бронзовой посудой, огромные вазы, картины в золотых рамах, ковры. Да и
сам особняк, окруженный садом и обнесенный высокой оградой, всем своим
видом будто кричал: «Здесь живут очень, ну то есть очень-очень богатые
люди!».
Хозяина Лавра Львовича Брянчанинова,
его семью и гостей можно было
рассмотреть через щелку в приоткрытой двери. Именно этим
и занимались
маэстро Дьяболини и Пьетро: смотрели в щелку, каждый с высоты
своего
роста, так что затылок ассистента был на уровне груди мага.
Время от
времени артисты переговаривались между собой – в столовой
было так
шумно, что их все равно бы никто не услышал: гул голосов,
позвякивание
приборов, шуршащие шаги проворных слуг.
– Ты погляди на нашего героя, – сказал
фокусник, показывая на
Лавра Львовича. Тот сидел в правом конце стола – важный,
багроволицый,
в сияющем золотом мундире с малиновым воротом. – Прямо Кутузов,
да и
только. Не подумаешь, что всю жизнь по интендантству служил:
поставки,
лошадки, крупа-говядина.
– Так он не герой? – спросил Ластик.
– Герой, еще какой герой. Во время
японской войны так
нагеройствовал по снабжению, что под суд загремел. Легко
отделался –
отставкой. Зато на барыши сам видишь, какой недурной домик
прикупил. И
не только домик.
Супруга генерала Афина Пантелеевна
восседала на противоположном
конце стола, а стул рядом с хозяином занимала очень красивая
молодая
брюнетка, которую звали Иветтой Карловной. Генерал с нее
прямо глаз не
сводил. Лично потчевал разными блюдами и подливал вина (хотя
прямо за
спиной наготове стоял лакей), нашептывал что-то на ушко,
галантно
подкручивал пышные усы. Иветта Карловна звонко смеялась генераловым
шуткам, ела с аппетитом и вино пила с удовольствием.
– А китаец-то наш не дурак насчет
клубнички. Это отлично, –
промурлыкал Дьяболини.
Хозяйка, похоже, придерживалась на
сей счет иного мнения – она
посматривала на мужа и его соседку с явным беспокойством,
однако
поделать ничего не могла. Супругов разделяло метров двадцать
скатерти
и три десятка гостей.
Именинница Липочка (на самом деле,
как выяснилось, ее звали
Олимпией) сидела в самом центре. Ее сторона стола была детской,
противоположная – родительской. Ластика поразило, что дети
вели себя
точно так же, как взрослые: не елозили, не шумели, а держались
благовоспитанно и чинно. Мальчики все с прилизанными проборчиками,
у
каждого на груди накрахмаленная салфеточка, девочки с бантами.
Только
и слышно: «Благодарю вас, Митенька», «Зинаида, передайте
мне,
пожалуйста, фуагра, мерси». Прямо театр кукол Карабаса-Барабаса.
В малой гостиной всё было готово
для выступления. Посередине – три
ряда стульев для детей, вдоль стен – кресла для взрослых.
Окна плотно
зашторены. За переносной ширмой стоит черный плащ с капюшоном.
Именно
стоит, потому что внутри ткани – каркас из тонкой проволоки.
Как и все
фокусы синьора Дьяболини, этот был несложен, но эффектен.
Маэстро сегодня был в обычном сюртуке
и галстуке – этого требовал
план. Зато ассистента разрядил в пух и прах: черный камзол
с
воротником-жабо, чулки с шелковыми лентами, бархатные туфли
на
бесшумной подошве.
Свою роль Ластик знал в доскональности.
И ночью тысячу раз
репетировали, и здесь, в малой гостиной, уже потренировался
–
наползался на четвереньках до «кормушки» так, что коленки
горят.
«Кормушкой» синьор Дьяболини обозвал
изящный столик на гнутых
ножках, стоявший между двумя самыми большими креслами. Если
верить
магу, Лавр Львович должен был сам поставить туда заветный
ларец – или,
как выразился маэстро, «собственноручно засыпать овса в кормушку».
Непонятно было только, с какой стати генерал это сделает.
– Тише, господа, тише! – донесся
из столовой мелодичный голосок
Иветты Карловны. – Я упросила Лавра Львовича рассказать нам
о том, как
он покорял Пекин. Прошу вас, генерал. Вы обещали!
Про Пекинскую экспедицию Ластик,
конечно, уже выяснил всё, что
мог. Унибук сообщил следующее.
ПЕКИНСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ – поход соединенного
экспедиционного корпуса
британских, российских, японских, французских, немецких,
австрийских,
американских и итальянских войск в августе 1900 г. на Пекин,
где
китайские повстанцы-ихэтуани, поддержанные правительством
императрицы
Цы Си, осадили иностранный дипломатический квартал. Пробившись
с боями
к городу, корпус снял осаду и вынудил Цы Си бежать из столицы.
Захват
Пекина сопровождался грабежами и массовыми убийствами.
– Право, кому могут быть интересны
байки старого вояки… –
Брянчанинов скромно развел руками.
– Интересно, интересно! – закричал
мальчишка в мундирчике с
золотой каймой на погонах. – Папенька, расскажите!
Ластик уже знал, что это брат именинницы
Аркаша, кадет.
Липочка подхватила:
– Обожаю про Китай. Папа всегда так
смешно про него рассказывает!
Особенно, как сюсюкают китайцы.
И все гости загудели-запищали:
– Просим, просим!
Хозяин еще с минутку поскромничал,
но дал-таки себя уговорить.
Откашлялся, прищурился на люстру,
как бы вспоминая минувшее, и
начал.
Рассказ кавалериста
– Вообразите: август месяц, жара сорок градусов, раскаленная
степь. Вокруг пылают заросли гаоляна, черный дым до небес. Проходим
деревни – все пустые. Китайцы в панике разбегаются, едва завидят наши
передовые разъезды. Мы идем одной колонной – русские, британцы, немцы,
французы, итальянцы, австрийцы, американцы, даже японцы. Спешим на
выручку дипломатов, осажденных кровожадными толпами «боксеров».
– Господи, боксеры-то в Китае откуда?
Да еще толпами? – ахнула
Иветта Карловна.
– Это такие китайские бандиты. Да,
папенька? – блеснул эрудицией
кадет Аркаша.
– Да, сынок. «Боксерами» их прозвали
иностранцы, потому что эти
разбойники умели хорошо драться, какая-то у них была собственная
мордобойная наука. Сами же они звали себя ихэтуанями. Они
утверждали,
что все белые – дьяволы, и должны быть истреблены. Себя же
они считали
неуязвимыми, потому что с ног до головы обвешивались волшебными
амулетами. У меня под началом был такой капитан Круглов,
большой
затейник и шутник. Однажды взял троих китаез в плен, вести
по жаре в
штаб лень. Круглов говорит: «Сейчас проверю, настоящие это
боксеры или
нет». И из револьвера ба-бах! ба-бах! ба-бах! Те – брык и
готовы, а
капитан сокрушенно так: «Нет, не настоящие». То-то смеху
было!
– Лаврик, при детях! – укоризненно
покачала головой Афина
Пантелеевна. – Прошу тебя: без солдафонства.
Генерал покорно наклонил стриженную
бобриком голову:
– Виноват. К слову пришлось… Ну-с,
стало быть, идем форсированным
маршем к столице Поднебесной Империи. Я, как и пристало природному
кавалеристу, впереди всех, с молодцами-казаками. Трое суток
без сна,
двое без еды. Вокруг витает смерть. Но не смерть страшна
– страшно,
что союзники обгонят, ворвутся в Пекин раньше. Это будет
позор для
славного русского оружия. Что по сравнению с этим пули императорской
гвардии и двуручные сабли ихэтуаней!
– Ох и врет, – хмыкнул Дьяболини.
– Да он свиста пуль в жизни не
слышал. Всё солдатиков обкрадывал, да у лошадей фураж воровал.
Но слушатели магова комментария не
слышали и потому внимали
генералу с восхищением.
– 12-го числа с боями пробиваемся
к самому городу. Стена – чуть не
до облаков, ворота – что твой Храм Христа Спасителя. Одно
слово –
неприступная крепость. Ночью собирается военный совет. Старший
по
чину, британский генерал Газели говорит: «Осадной артиллерии
нет, надо
отступать!» Американец генерал Чафи туда же: предлагает слать
парламентеров. Я, хоть и в скромном звании, выступаю вперед
и,
охваченный порывом, заявляю: «Нет уж, господа союзники! Вперед
и
только вперед! А ежели вам робеется, русские одни пойдут.
Сам на штурм
поведу, в первых рядах!»
– Прямо так и сказали, папенька?
– воскликнул Аркаша. – А я и не
знал, что вы по-английски знаете. Здорово!
Генерал закашлялся. Отпил вина, вздохнул.
– Нет, Аркаша, английского я не знаю.
Я это по-русски сказал, но
там были знатоки, в два счета перевели. После такого моего
заявления
всех, конечно, стыд взял, об отступлении уж больше не поминали.
Решили
на рассвете штурмовать разом, с четырех сторон.
Возвращаемся к себе на бивак, я генералу
Линевичу говорю: так,
мол, и так, ваше превосходительство, давайте утрем нос союзникам.
Ударим по Пекину в полночь, прорвемся к Посольскому городку
первыми,
спасем безвинных страдальцев – и прославим на весь мир русский
штандарт. Николай Петрович меня обнял. Конечно, прослезились
оба. И
решили: либо грудь в крестах, либо голова в кустах. С тех
пор Николай
Петрович меня и полюбил. После вместе на полях Маньчжурии
япошкам жару
давали.
– В тылу ты давал жару, – прошелестел
сверху голос мага. – Когда
консервы и шинели вагонами крал.
Лавр Львович помолчал, глядя на красивую
соседку. Тряхнул головой:
– М-да, были в жизни моменты… Есть
что вспомнить.
– Как замечательно вы рассказываете!
– воскликнула Иветта
Карловна. – Я вижу всё как наяву. Но дальше, ради Бога, дальше!
– Сказано – сделано. В полночь идем
на приступ. Со стен ни единого
выстрела. Что за оказия? Ладно. Взрываем ворота Тунь-Пынь-Мынь.
Опять
ничего! Это уж потом выяснилось, что императрица Цы Си со
своим
главным советником принцем Туаном, со всем двором, со всеми
евнухами и
прислужницами еще накануне вечером сбежали на север. Пекин
наш, без
боя!
Ну, моим орлам, натурально, ударила
кровь в голову. После всех
лишений, жертв, страхов ворваться в богатейший город мира.
А в Пекине делается черт знает что.
Паника, крики. Все
императорские сановники, кто не успел сбежать, на себя руки
наложили,
причем на китайский манер. Кто на шелковом шнурке повесился,
кто
листочек серебряной фольги проглотил, некоторые разрезали
себе горло
нефритовым ножом. Одно слово – Азия! По улицам семенят китаянки
на
своих крошечных ножках, вот такусеньких. Да разве от моих
казачков
убежишь!
– Лаврик! – постучала ложечкой о
чашку хозяйка.
Генерал стушевался.
– М-да. Хм. В общем, гибель Помпеи.
Ну да не о том речь. У меня в
обозе – то есть, я хочу сказать, в разъезде – один китаец
был, по
торговой части. Вроде маркитанта – еды достать, овса и прочее.
Чунь
Иванычем мы его звали. Пройдоха, каких свет не видывал. «Генелала,
–
говорит (хотя я еще полковник был, но он меня „генералом“
называл). –
Генелала, надо вон тот дволец ходи. Быстло-быстло. Там больсой
ман-далин жил». Надо – значит, надо. Уж я знаю, что у Чунь
Иваныча
губа не дура.
Врываемся во дворец. Там беспорядок,
всё вверх дном – видно, что
удирали второпях. Казаки, конечно, давай шелковые занавески
на
портянки рвать, вазы крушить, серебро по сумкам распихивать,
а мой
Чунь, гляжу, всё в печные заслонки заглядывает, да стенки
простукивает. Я его за шиворот: «Ты что это выискиваешь,
пройдоха?
Правду говори – не то сам знаешь!» Он мне шепчет: «Генелала,
тут
манда-лин Лю зыла». Или, может, «Лунь» – не помню. В общем,
дворец
этот принадлежит какому-то богатейшему мандарину, про которого
известно, что у него лучшая во всем Китае коллекция драгоценностей.
Я
Чуню говорю: «Не дурак же он, твой Лю, чтоб сокровища на
разграбление
оставлять». «Э-э, – отвечает, – Лю совсем не дулак, Лю сибко
хитлый.
Он знает: импелатлица увидит – себе забелёт».
А надо вам сказать, что вдовствующая
императрица Цы Си была дама с
характером. Со своими желтолицыми подданными не церемонилась.
Вот вам
про нее кстати одна историйка.
В тот самый день, когда мы на военном
совете заседали, а китайские
придворные сундуки укладывали и от страха верещали, одна
лишь старая
императрица не растерялась. Решила в суматохе избавиться
от своей
ненавистной невестки. Пригорюнилась, старая ведьма, и говорит:
«Всё
пропало, доченька. Нет сил смотреть, как западные варвары
войдут в наш
священный город. Давай кинемся в колодец. Только он узкий,
ты прыгай
первая, а я за тобой». Бедная дурочка прыгнула, а старуха
не стала –
сказала, что передумала. Вот что за фигура была императрица
Цы Си.
Поэтому опасения нашего мандарина понять можно. Чунь Иваныч
был
уверен, что этот самый Лю или Лунь перед бегством спрятал
свою
коллекцию где-нибудь во дворце, причем наскоро – особенно
рассусоливать у него времени не было.
И что вы думаете? Порыскал-порыскал
мой китаеза по комнатам и
нашел-таки тайник. В домашней молельне, за алтарем. Вот такого
размера
лаковый ларец с драконами, не очень-то и большой. Я как увидел,
поначалу разочаровался. Ну, думаю, сюда сокровища Али-Бабы
не
спрячешь.
Отобрал шкатулку у Чуня – открываю.
Матерь Божья! Райское сияние!
Чуть не ослеп, честное слово! Камней не так много, но все
как на
подбор, отменнейшего качества и чистейшей воды.
Чунь на меня наскакивает курицей,
кудахчет: «Генелала, колобка моя
находила! Пополам делить давай! Или нет, не надо пополам!
Всё забилай,
а мне только этот клуглый шалик оставь!»
Смотрю – в бархатной коробочке лежит
круглый, гладкий алмаз.
Никогда такой расцветки не видел – переливается всеми цветами
радуги.
И большущий! Вот с этот абрикос. Э, думаю, голубчик, больно
ты хитер.
«Что тайник нашел, это ты молодец,
– говорю. – Получишь от меня в
награду сто рублей и золотые часы. А на военный трофей претендовать
не
смей, штатским не положено».
Вообразите себе: мой тишайший Чунь
Иваныч вдруг выхватывает кривой
кинжал и кидается на меня! Хорошо, у меня наган был на взводе,
а то не
сидел бы я тут сейчас с вами. Не было бы, деточки, вашего
папеньки. Да
и вас бы не было».
– Вы его застрелили, да, папенька?
– вскочил со стула кадет. – Эх,
надо было ему, подлецу, саблей голову срубить!
А маэстро прошептал:
– Застрелил китайца в спину, чтоб
не делиться. Держу пари.
– Вот такая история, деточки, – закончил
свой рассказ бравый
кавалерист.
