Дематериализация
– Я столько слышала про ваш китайский ларец! – схватила
рассказчика за руку Иветта Карловна. – Мне всегда хотелось на него
взглянуть. А уж после этой вашей истории особенно. Лавр Львович,
милый, покажите! Я думаю, всем будет интересно посмотреть.
– Да, пожалуйста! Лавр Львович!
Ваше превосходительство! Дядя
Лаврик! – раздался хор взрослых и детских голосов.
– Ну хорошо, хорошо, – улыбнулся
генерал. – Сейчас принесу. – И
вышел из столовой.
Ластик снизу вверх посмотрел
на мага – какая удача! Тот улыбнулся
и подмигнул: мол, я же тебе говорил.
Но именинница, кажется, была
недовольна. Должно быть, шкатулку
Липочка не раз уже видела, а вот то, что она перестала
быть в центре
всеобщего внимания, ей явно не нравилось.
– Не хочу ларец, – капризно выпятила
она нижнюю губу. – Подумаешь,
камни. Давайте лучше играть в шарады.
Иветта Карловна виновато воскликнула:
– Ах, в самом деле! Ведь сегодня
главная – Липочка. Слово
именинницы закон. Давайте, давайте играть и веселиться!
Афина
Пантелеевна, душенька, где же итальянский маг?
– В малой гостиной, – ответила
генеральша. – Мы с Липочкой
получили истинное удовольствие от его выступления. Прочие
цирковые
номера были довольно вульгарны, но маэстро – настоящий
волшебник.
Огромное вам спасибо! Так что, дети – шарады или представление?
– Представление! Представление!
– зашумела детская сторона стола.
– Ну, так тому и быть.
В комнату вернулся генерал с
лаковой шкатулкой в руках и удивился,
увидев, что все уже поднялись из-за стола.
– Папенька, потом, потом! – замахала
на ларец именинница. –
Сначала идем смотреть мага! Это чудо что такое, сами увидите!
Лавр Львович добродушно улыбнулся
дочке:
– Ну что ж, стрекоза, сдаю командование
тебе. Какие будут
приказания?
– В малую гостиную шагом марш!
– звонко крикнула Липочка.
Все засмеялись, а маэстро дернул
ассистента за рукав:
– На место!
Ластик кинулся к стоячему плащу,
влез в него, натянул капюшон,
замер.
Дверь распахнулась, стали входить
зрители.
– Бамбини, прего сюда, – показал
на стулья Дьяболини. – Сеньоры е
сеньоре – кресла, молто комфортабиле. Эччеленца, – поклонился
он
генералу, – полтроне для хозяин и хозяйка.
И сам подвел супружескую чету
к двум креслам, расположенным по обе
стороны от «кормушки».
– Ну что за церемонии, мы ведь
не король с королевой, – проворчал
Брянчанинов, но все же сел, куда следовало.
Однако ларец на столик не положил
– пристроил себе на колени. Это
нарушало план, и Ластик с беспокойством посмотрел на Дьяболини,
но тот
сиял безмятежной улыбкой.
Кто-то из девочек разглядел под
плащом Ластика:
– Ой, смотрите, там мальчик!
– Это ассистент, – с важным видом
объяснила Липочка и сказала. –
Бон джорно, Пъетро.
– Бон джорно, синьорина, – ответил
Ластик. Слава богу, ничего
другого по-итальянски
Липочка, кажется, не знала, а
то пришлось бы худо.
Впрочем, как только последний
гость уселся, маг немедленно
завладел всеобщим вниманием.
– Аттенционе! – начал он по-итальянски,
а затем потихоньку перешел
на сплошной русский, но, кажется, никто не обратил на это
внимания.
Слишком уж поразительные вещи говорил маэстро.
– Я вам сегодня демонстраре не
фокус и не иллюзион, а нечто
особенное, резулыпато много-много лет эксперименте. Как
известно,
человек состоять из два субстанция: тело плотское и тело
астральное,
иначе именуемое «душа». Если два эти тела делить – что
будет?
– Известно что, – прогудел генерал.
– Отдал душу – и со святыми
упокой.
– Правильно, морте – смерть.
Но я уметь делить душа от тело так,
что человек оставаться живой. Душа будет говорить с астрал,
то есть с
Небо, при этом оставаясь внутри тело. Вы увидеть настоящая
дематериализация души. Более того, вы увидите то, чего
не видеть еще
никто! Вы увидите, как выглядеть сама душа, ее излю… излучение.
Я
сделаю дематериализация души мой ассистент Пьетро. Она
будет лететь в
астрал и отвечать на любой вопрос от серениссима публика.
Ведь Небо
знать все-все тайны – и прошлого, и настоящего, и даже
будущего.
– Ну-ну, поглядим, – снисходительно
улыбнулся Лавр Львович. –
Астрал так астрал.
– Мне один будет трудно, – продолжил
маг. – Нужно, чтобы все мне
помогал энергией своя душа. Прего, вытяните руки вперед
и раздвиньте
пальцы, вот так.
Дети выполнили просьбу маэстро
охотно, взрослые с иронической
улыбкой и не все.
– О, прошу, дамы и господа! Нужно,
чтобы все! Иначе не получаться
энергетическая цепь!
Генерал поднял было руки, но
побоялся, что ларец соскользнет на
пол. Вздохнул, переставил шкатулку на столик, растопырил
пальцы.
– Ну? Что дальше? – хмыкнул он,
явно скучая.
А у Ластика сердце колотилось
всё быстрее. План синьора Дьяболини
был близок к осуществлению, всё шло как по маслу. Еще минута-другая,
и
случится то, ради чего шестиклассник Фандорин, потомок
проклятого Тео
Крестоносца, отправился путешествовать в прошлое!
– Бене, молто бене! – похвалил
зрителей Дьяболини. – Теперь мне
нужен полный темнота. Семьон, давай!
Лакей по имени Семен, как было
велено, повернул выключатель, и
гостиная погрузилась в абсолютный мрак. Маэстро и Ластик
не только
задвинули двойные шторы на окнах, но еще и прихватили края
клеем,
чтобы не проникало ни единого лучика.
Маг учил своего ассистента: «При
быстром переходе от яркого света
к полной темноте глаза в течение первых десяти секунд не
видят ничего.
Затем зрачки начинают постепенно
расширяться, и человек может
различать тени и силуэты. Но тебе хватит десяти секунд,
чтобы
добраться до «кормушки».
Как только погасло электричество,
Ластик набрал полную грудь
воздуха, нырнул на пол и быстро-быстро пополз на четвереньках
по
направлению к «кормушке». Не зря битый час тренировался
– вышел на
цель безошибочно.
На коленях и ладонях у него были
специальные подушечки, чтобы не
производить даже легчайшего шума.
Выдохнул, только забравшись под
столик – и то тихонечко-тихонечко.
Слева пыхтел генерал, справа
шуршала шелковым платьем хозяйка. До
обоих Ластик легко мог бы достать руками, причем одновременно.
Теперь нужно было ждать условленного
сигнала.
Выждав десять секунд, Дьяболини
сдернул с плаща тонкий чехол, и в
темноте засветился силуэт мальчика, весь состоящий из крошечных
мерцающих точек: было видно голову, руки, туловище, ноги.
Точка
покрупнее помигивала в области сердца.
По гостиной пронесся изумленный
шепот.
Ластик-то знал, что на плаще
рисунок, сделанный особым
фосфоресцирующим раствором, но зрелище все равно впечатляло.
Большой
выдумщик Дьяболо Дьяболини, ничего не скажешь.
– Пьетро! Ты меня слышать? –
раздался напряженный голос маэстро.
– Готов, – тонко ответил силуэт.
Маэстро говорил, что посредством
чревовещания умеет изобразить
любой голос, и Ластик расстроился: неужели я такой писклявый?
– Скажи нам, Пьетро, кто задаст
тебе первый вопрос?
– Именинница.
– Синьорина, – произнес маг,
– вы можете спрашивать душу Пьетро о
чем угодно и получите точный, правдивый ответ.
Было слышно, как Липочка встала,
как она переминается с ноги на
ногу. Наконец решилась:
– Скажите, пожалуйста, уважаемая
душа, поедем ли мы завтра в
зоологический сад и увижу ли я там слона?
– Поедете, – ответила душа. –
Вы увидите слона, он помашет вам
хоботом и покачает ушами.
– Спасибо, я очень рада… – пролепетала
именинница упавшим голосом,
кажется, сообразив, что можно было задать вопрос и поинтересней.
Все вежливо похлопали.
– Однако, как хорошо душа этого
Пьетро говорит по-русски. Без
акцента, – заметил генерал, в темноте заливисто рассмеялась
Иветта
Карловна.
Но мага это не смутило.
– Разве у души бывает акцент?
Скажи мне, Пьетро, кто задавать
второй вопрос?
– Господин генерал.
– Бениссимо\ – обрадовался Дьяболини.
– Сейчас синьор генерал
может проверять свой скепсис. Спрашивайте, эччеленца.
Внимание, приготовиться! – скомандовал
себе Ластик.
Лавр Львович фыркнул.
– М-м-м… Право, не знаю, о чем
и спросить столь почтенную
субстанцию…
– Спросите о том, что вас больше
всего сейчас занимать, –
подсказал маг. – Чем вы занимать свои мысли последнее время?
– Ну извольте. Только, боюсь,
для астрала задачка сложновата. –
Брянчанинов с комической торжественностью вопросил: – Скажи
мне, о
душа мальчика Пьетро, состоится ли сделка по приобретению
нефтяного
прииска в Баку? Могу ли я доверять гарантиям комиссионера
Карабекова?
И засмеялся, довольный своей
шуткой.
– Сделка не состоится, – ответил
чревовещатель. – Геологическая
проверка покажет, что месторождение в Акбаше почти полностью
истощено.
– Черт подери! – ошеломленно
пробормотал генерал. – Вот уж не
думал, что в астрале до такой степени разбираются в вопросах
нефтедобычи. Хм, любопытно. А как насчет Карабекова?
– Доверять ему нельзя. Мошенник.
В прошлом году он получил от
Русско-Азиатского банка пятьдесят тысяч по подложной доверенности.
Будьте осторожны!
– Лаврик, я тебе говорила, что
этот Карабеков не похож на
приличного человека! – ахнула Афина Пантелеевна. – Ты никогда
меня не
слушаешь!
Генерал задал новый вопрос, про
какие-то паи и акции – теперь уже
безо всякой шутливости, а чрезвычайно встревоженным голосом,
но Ластик
дальше не слушал.
Слова «Будьте осторожны» были
сигналом: маэстро решил, что хозяин
и хозяйка уже достаточно заинтригованы, всё их внимание
теперь
направлено на светящийся плащ.
Ну-ка, где вспышка?
Вот она! Над головой «астрального
тела» сверкнул яркий блиц – это
полыхнул заготовленный магний. Ластик вовремя зажмурился,
а остальные
вскрикнули от неожиданности и, конечно же, на несколько
секунд снова
ослепли.
Высунувшись из-под столика, Ластик
схватил ларец. Он был гладкий,
холодный и довольно тяжелый.
Теперь бесшумно перебежать к
боковой двери. Есть!
– Пердоне, дамы и господа! –
рокотал в темноте голос мага. – Это
значить, что душа уставать. Но мы просить Пьетро говорить
еще
немножко.
Хозяин нервно крикнул:
– Да уж, любезный, вы потерпите!
Мне жизненно необходимо выяснить…
Что именно генералу нужно выяснить,
Ластик так и не узнал, потому
что уже выскользнул в коридор. Щедро смазанные петли двери
даже не
пискнули.
Всхлипывая от неимоверного облегчения,
отпрыск рода Дорнов открыл
ларец, весь в перламутровых драконах, и увидел бархатную
коробочку, а
вокруг нее ожерелья, браслеты, кольца, и всё это играло
бликами,
посверкивало синими, красными, зелеными искрами. Трясущимися
пальцами
Ластик достал коробочку. Прочие драгоценности его не интересовали,
поэтому шкатулку он сунул на подоконник.
Помедлил секунду-другую. Откинул
шершавую крышечку.
Камень был и в самом деле очень
похож на крупное райское яблочко:
совершенно круглый, гладкий, желто-розоватый. Но стоило
тронуть его
пальцем, и цвет камня переменился – стал зеленовато-синим,
а по пальцу
словно прошел слабый разряд тока.
Однако медлить было нельзя.
Дальше, по плану синьора Дьяболини,
ассистент должен был со всех
ног бежать в диванную и через окно вылезти в сад. В дальнем
его конце
калитка, замок подпилен. Потом переулками добраться до
Лукова переулка
и ждать мага в подворотне близ трактира «Устюг». Маэстро
появится
незамедлительно. Каким образом он выберется из гостиной,
фокусник не
сказал, лишь велел за него не беспокоиться.
А Ластик за Дьяболини и не беспокоился.
И бежать он собирался не в
Луков переулок, а совсем в противоположную сторону: к Чистым
прудам, а
оттуда на Солянку и в родной 2006 год.
Правда, унибук остался в цирковом
шатре, взять его с собой на
представление было нельзя. Ну да ничего, мистер Ван Дорн
не
рассердится. Главное, что удалось добыть Камень. Дело сделано!
Честь
Дорнов спасена. А вместе с ней и всё человечество. Ушло
на это, если
считать по времени 21 века, каких-нибудь сорок минут.
До диванной Ластик добрался почти
без приключений, только один раз
пришлось спрятаться за гардину, потому что навстречу шел
лакей с
подносом.
Вот оно, то самое окно. Прикрыто,
но не заперто.
Вскочил на подоконник, спрыгнул
вниз.
Было довольно высоко, метра два
с половиной, однако приземлился
удачно, на корточки, только подошвы немного отбил – из-за
слишком
тонких туфель. Но это была ерунда. Ластик распрямился,
готовый
припустить через сад – и замер.
У цветущего куста черемухи стояла
красавица-брюнетка Иветта
Карловна и во все глаза смотрела на «мальчика Пьетро».
А он и не знал,
что она вышла прогуляться!
Что делать? Как объяснить, зачем
он выпрыгнул через окно? Вот не
повезло! Хорошо хоть шкатулки в руках нет.
Молодая дама бросилась к Ластику
и схватила его за плечи. Ее глаза
с чудесным матовым отливом горели яростью.
– Где ларец, болван? – зашипела
она. – Ты что, его не вынес?
Струсил? Я тебе сердце вырву!
Лиса Алиса и кот Базилио
Тонкие, но на удивление сильные руки обшарили остолбеневшего
Ластика, вмиг нащупали в кармане коробочку.
– Ага, большой алмаз все-таки
хапнул, – скороговоркой пробормотала
поразительная брюнетка. – А где остальные цацки?
– Там… Я… Никак… – залепетал
Ластик. Иветта Карловна схватила его
за локоть, потащила вглубь сада.
– Ладно, после разберемся! Драпать
надо! Они добежали до калитки,
выскочили на улицу и быстрым шагом свернули за угол. Со
стороны это,
должно быть, выглядело очень мило: молодая мать или, может
быть,
старшая сестра ведет мальчика, наряженного пажом, на маскарад.
Не успели дойти до трактира «Устюг»,
как сзади налетел
запыхавшийся Дьяболо Дьяболини.
– Они у меня на потолок смотрят,
– со смехом крикнул он. – Там
вот-вот мистическая аура воссияет.
– Это еще что такое? – спросила
Иветта Карловна.
– А черт ее знает. Молодцом,
Ивушка, отлично сработала!
Тут-то у Ластика глаза и открылись,
два и два сложилось в четыре.
Вспомнилось, как тогда, в цирке,
увидев в зале генеральшу
Брянчанинову, маэстро сказал «Аи да Ивушка-голубушка».
И уверенность
мага в том, что хозяин сам принесет шкатулку, тоже прояснилась.
Разве
мог старый хвастун отказать хорошенькой даме? Пригодилась
фокуснику
сообщница и для подстраховки: постеречь под окном, чтобы
ассистент не
смылся с добычей. Ох, непрост Дьяболо Дьяболини!
– Извозчик, на Варварскую площадь,
живо! Плачу два целковика! –
остановил маг пролетку.
– В цирк? Зачем? – встревожилась
Иветта.
– Надо забрать кое-какие дорогие
сердцу вещи. Ты же знаешь, я
сентиментален. Не бойся, эти лопухи не сразу сообразят
вызвать
полицию.
– Ну показывайте, – шепнул он,
когда они сели в коляску. – Где
бряки? По карманам распихали?
– Этот идиот взял только радужный
алмаз, – больно пихнула Ластика
в бок Иветта.
– Почему?
У Ластика было достаточно времени,
чтобы придумать объяснение:
– Там навстречу шел слуга, нес
кофе. Еле-еле успел спрятать ларец
за штору и вытащить коробочку. Он мне: «Ты что тут делаешь?»
И не
уходит. А ждать нельзя было – вы ж сами велели…
– М-да, жалко, – вздохнул Дьяболини,
забирая у Иветты камень. – Ну
молодец, что захватил самый главный приз, а не мелочь какую-нибудь.
Ладно, Ивка, не кисни. Все равно мы с хорошим наваром.
Брюнетка так и взвилась:
– Не кисни? Хитрый какой! Если
б он мою долю притащил, а твою на
подоконнике оставил, ты бы не так запел!
Они заспорили вполголоса, чтобы
не слышал извозчик, и выяснилось,
что у сообщников был уговор: при дележе большой алмаз достанется
магу,
а все остальные драгоценности Иветте.
Дело принимало скверный оборот.
Райское Яблоко далось в руки всего
на минутку и тут же выскользнуло из пальцев. А еще хуже
было то, что
из генералова сейфа, где роковой Камень мирно лежал, никому
не
причиняя зла, теперь он угодил в лапы опасных аферистов.
И произошло
это с его, Ластика, помощью!
Он мрачно слушал препирательства
двух мошенников, чувствуя себя
глупым, обманутым Буратино, которого обвели вокруг пальца
лиса Алиса и
кот Базилио.
В конце концов стороны пришли
к соглашению.
– Девочка, я тебя когда-нибудь
обманывал? – с укором сказал
Дьяболини. – Что взяли, то и поделим по-честному. Не шипи.
А пролетка уже подъезжала к цирковому
шатру.
– Я на минуту, – объявил Дьяболини,
спрыгивая.
– Я с вами, маэстро! – поспешно
сказал Ластик, помня об унибуке.
– Э, нет! – Иветта тоже поднялась.
– Куда камешек, туда и я.
Маг обиженно покачал головой:
– Стыдись, Ивочка, ты же меня
знаешь.
– Вот именно, – пробурчала она
и тихо прибавила. – Пускай извозчик
ждет, а мы – через черный ход и возьмем другого. Так будет
надежней.
Заодно два рубля сэкономим.
Возница завертелся на козлах,
кажется, начиная что-то подозревать.
Дьяболини со вздохом шепнул:
– Ты неисправима. Мы теперь сказочно
богаты, а ты хочешь надуть
пролетария по мелочи. Держи рубль, приятель, – протянул
он деньги
извозчику. – И жди. Второй получишь, когда вернемся. Нам
еще надо на
вокзал.
Они быстрым шагом прошли через
шатер, не задержались ни на минуту.
Маг на ходу подхватил заранее сложенный чемоданчик, Ластик
спрятал за
пазуху унибук.
– Ценю пристрастие к науке, –
похвалил маэстро. – Скоро, малыш, я
отдам тебя в лучший швейцарский пансион.
Вышли с противоположной стороны,
где стояли цирковые вагончики.
Маг кликнул другого извозчика.
Велел:
– На Каланчевку!
– Мы на какой вокзал? На Николаевский?
– спросила Иветта. – Только
смотри, я теперь кроме как в мягком не поеду. Мне понравилось.
– Это когда я посадил тебя в
купе к дуре-генеральше?
– Не смей обзывать Афиночку,
мы с ней так подружились, пока ехали
из Питера! – засмеялась Иветта. – И потом были не разлей
вода – пока
она меня к своему барсуку не приревновала. Жалко уезжать
из Москвы, у
меня тут завелось столько сердечных подруг!
– Знаю, пятеро, – усмехнулся
Дьяболини.
И стало ясно, как эта парочка
работает. Иветта заводит знакомство
с потенциальными «клиентами», входит к ним в доверие и
ненароком, в
разговоре, рекомендует сходить на представление великого
итальянского
чародея. То-то генеральша на обеде сказала Иветте «огромное
спасибо»
за выступление «настоящего волшебника».
Значит, Дьяболо Дьяболини не
охотился за Райским Яблоком
специально, из каких-нибудь сатанинских намерений? И то,
что из пяти
намеченных «клиентов» первой «клюнула» жена хозяина китайской
шкатулки
– чистая случайность? Если так, это еще полбеды.
Маэстро отпустил извозчика на
Площади трех вокзалов. Поразительно,
но вокзалы были те же самые, что в 2006 году, нисколько
не изменились.
И сама площадь выглядела почти так же: полным-полно народу,
сумасшедшее движение. Только вместо автомобилей всё больше
коляски да
трамваи.
– Так что, в Питер? – спросила
Иветта. – Идем на Николаевский.
Маг покачал головой и не тронулся
с места.
– А куда? В Варшаву?
– На Пьетро в его костюме пялятся,
– озабоченно сказал Дьяболини.
– Это нехорошо. Нет, Иветка, на вокзал мы не пойдем и из
Москвы никуда
не поедем. Это пускай легавые думают, что мы из цирка дунули
прямо на
поезд. Извозчик! Вези в Кривоколенный переулок, меблирашка
«Друг
кошелька». Да поезжай через Мясницкую. Учись-учись, – рассеянно
похлопал он по плечу Ластика, зашелестевшего учебником
геометрии.
– Ты что? Какая еще меблирашка?
– опешила Иветта.
Унибук сообщил:
МЕБЛИРАШКА – разговорное сокращение
от «меблированные комнаты».
Недорогая гостиница квартирного типа, где номера обставлены
мебелью и
снабжены необходимой хозяйственной утварью. После начала
20 века слово
вышло из употребления.
– Прошел уже час с тех пор как
мы дематериализовались. Твой барсук
наверняка протелефонировал в полицию. Надо сесть на дно.
Ехать до Мясницкой было недалеко,
и всю дорогу компаньоны опять
ругались. Иветта жаловалась:
– По крайней мере поехали бы
в приличную гостиницу, а то что это –
«Друг кошелька»!
– Ничего, в неприличной целее
будем.
– Черта с два! Мало я с тобой
клопов кормила по всяким помойкам! С
меня хватит. Я уезжаю! Извозчик, поворачивай назад!
– Хорошо, – вздохнул Дьяболини.
– Поедешь, куда пожелаешь. Не
хочешь послушать умного совета – адьё или, говоря по-итальянски,
ариведерчи. Свою половину ты получишь.
– Получу? Когда рак свистнет?
– прекрасные очи брюнетки
подозрительно сощурились. – Знаю-знаю: продашь камень,
получишь деньги
и тогда поделим? Не на ту напал!
– Продавать свою половину будешь
сама. Останови-ка, братец.
Коляска остановилась на Мясницкой,
возле магазина, построенного в
виде китайского домика. Сверху затейливыми буквами, похожими
на
иероглифы, было написано:
«ЧАЙ, САХАРЪ. ПЕРЛОВЪ И СЫНОВЬЯ».
– Ты что? Нашел время чаи распивать!
– крикнула Иветта, но
Дьяболини лишь отмахнулся.
Он миновал стеклянную дверь,
у которой стоял и кланялся настоящий
китаец, прошел чуть дальше и завернул в соседнюю лавку.
«ИНСТРУМЕНТЫ И МАТЕРIАЛЫ ДЛЯ
ЮВЕЛИРНАГО ДЪЛА», прочел вывеску
Ластик.
Минут через пять маэстро вышел
со свертком подмышкой.
– Что это? – с любопытством спросила
Иветта.
– Инструменты для распилки алмазов.
Я же сказал: ты получишь свою
половину, и делай с ней что хочешь.
У Ластика от ужаса перехватило
дыхание.
Беды не миновать
– Не делайте этого! – закричал он, не сдержавшись.
Дьяболини и его сообщница уставились
на него с удивлением.
– Это еще почему? Ластик сглотнул.
– Он… он такой красивый!
– Поворачивай вон туда, – велел
маг извозчику, а Ластику сказал. –
Это славно, что ты ценишь красоту, малыш. Но такой приметный
камень
целиком продавать рискованно – сгорим.
Коляска грохотала по булыжной
мостовой мрачного, грязноватого
переулка.
– Приехали! – показал Дьяболини
на унылый пятиэтажный дом.
Внеся задаток, маэстро повел
«жену и сына» (именно так он
представил своих спутников служителю) по пыльной лестнице
на самый
верхний этаж.
Перед табличкой с номером «16»
остановился, похлопал рукой по
массивной двери, взвесил на ладони тяжелый ключ.
– Я вижу, здесь на ночь запираются
всерьез. Надо думать,
неспроста.
Вошли.
Иветта брезгливо осмотрела убогую
обстановку: две железных
кровати, дубовый платяной шкаф, облезлый стол с тремя кривыми
стульями.
– Боже! Ну и дыра!
Ластик же подошел к окну, выглянул
наружу. Двор был темный и
узкий, со всех сторон запертый стенами сомкнувшихся домов
– настоящий
колодец. От подоконника тянулась веревка с развешанными
простынями.
Другим концом она была привязана к крыше дома, расположенного
напротив. Было видно чердачное окно и разнежившуюся на
солнце кошку.
Пока «жена и сын» осматривались,
Дьяболини времени на пустяки не
тратил. Обернувшись, Ластик увидел, что маг уже развернул
сверток и
прикручивает к столу маленькие тиски. На бумаге поблескивали
еще
какие-то мудреные инструменты.
– Ты правда можешь его распилить?
– спросила Иветта.
– Да будет тебе известно, детка,
что великий Дьяболо Дьяболини
начинал свою карьеру учеником ювелира.
– Бедный ювелир, – прыснула Иветта.
– Зря ты так. Я был юн и прекраснодушен.
Мною двигала
исключительно любовь к благородным камням и металлам. Во
всяком
случае, вначале… Нуте-с. – Он достал из коробочки алмаз
и вставил его
в тиски. Взялся за рычаг, чтоб зажать покрепче, но уж этого
Ластик
допустить никак не мог. Подумать страшно, сколько злой
энергии
выплеснет Райское Яблоко в ответ на столь грубое посягательство!
План был совсем простой – от
безысходности и отчаяния.
Ластик кинулся к столу, выхватил
Камень из тисков и побежал к
окну. Он не надеялся убежать с Яблоком, куда тут бежать?
Единственный
выход – бросить его в окно. Может, завалится в какую-нибудь
щель, и не
найдут. Пускай лучше пылится в безвестности до скончания
века.
В общем, не план, а черт знает
что. Да и с тем ничего не вышло.
– Держи! – завизжала Иветта и
проворная, как мышь, метнулась за
Ластиком.
Ловко подсекла ногой его щиколотку,
и незадачливый потомок фон
Дорнов растянулся на полу.
Райское Яблоко, уже во второй
раз, выскользнуло у Ластика из
пальцев, прокатилось по полу, ударилось о плинтус. Дьяболини
в три
скачка пересек комнату и подхватил Камень.
Ластик барахтался под тяжестью
навалившейся на него Иветты,
кричал:
– Нельзя! Разве вы не знаете?
Будет беда! Мировая война! Не
трогайте его!
Наверно, это и называется «истерика»
– понимал же, что не
послушают.
– Малыш взбесился, – констатировал
Дьяболини. – Надо заткнуть ему
рот, не то соседи услышат. Нам скандалы ни к чему.
– Караул! – тут же заорал Ластик
что было мочи. – Помогите!!!
И получил такой удар по затылку,
что ткнулся носом в паркет.
Душистая ладонь крепко зажала ему рот. А в следующую секунду
мощная
длань синьора Дьяболини оторвала Ластика от пола и подняла
в воздух.
– Будешь орать – сверну шею,
– кратко предупредил маэстро.
Было видно: и вправду свернет.
Ластик больше не кричал, только
судорожно всхлипывал и глотал слезы.
– Хм, проблема, – протянул Дьяболини,
по-прежнему держа ассистента
на весу. – Что нам делать с этим припадочным? Ювелирная
работа требует
покоя и сосредоточенности.
– В шкаф! – решила Иветта.
И рыдающий, в пух и прах разгромленный
защитник человечества был
заперт в дубовую темницу. Скрежетнул ключ. Всё было кончено.
– …Нельзя, выдаст, – донесся
приглушенный голос мага. – Придется…
Тут он и вовсе перешел на шепот,
так что конца фразы Ластик не
расслышал. Похоже, решалась его судьба, но он думал не
об этом, а о
своем чудовищном провале. Он всё испортил! Погубил! И поделать
теперь
ничего нельзя. Сейчас Дьяболини распилит Райское Яблоко…
– Из камня в 64 карата получится
дюжина крупных алмазов, тысяч по
десять каждый, и штук тридцать мелких, рублей по пятьсот
– по тысяче,
– послышалось из комнаты. – Стало быть, на круг выйдет
тысяч
полтораста.
– Ух ты! Так пили скорей!
– Алмазы не пилят, детка, их
режут. Дело это трудное и
кропотливое. Поскольку алмаз – самый твердый из минералов,
разрезать
его можно лишь другим алмазом. Это алмазный резец, «кливер».
Я отвалил
за него в лавке семьдесят пять целковых.
– А вдруг этот твой кливер сам
сломается?
– Надо знать, где резать, тогда
не сломается. У алмаза строение
слоистое. Поперек слоев его не возьмешь, но если колоть
между слоями,
это вполне возможно. Алмаз тверд, но хрупок. Первое, что
нужно сделать
– это определить место, где нужно сделать засечку. Дай-ка
мне лупу.
Она вон там, в коробочке.
Последовала длинная пауза.
– Ну, что же ты? – нетерпеливо
воскликнула Иветта. – Хватит его
вертеть, давай же, пили, то есть режь!
– Что за черт! Не могу определить
расположение слоев… Никогда не
видел такого лучепреломления. Странно. Ладно, попробую
наудачу…
Раздался звон металла о металл,
потом противный скрежет.
Ластик плакал, размазывая слезы
по щекам. Всё, теперь беды не
миновать.
Что-то громко хрустнуло.
Маг разразился проклятьями, потом
простонал:
– Ты только погляди – семьдесят
пять рублей псу под хвост. А на
китайце ни царапинки! Не той стороной повернул. И зря пожадничал.
Нужно было брать самый дорогой кливер, за сто двадцать.
У тебя деньги
есть? Придется снова ехать в лавку, а то скоро закроется.
Звук шагов, какие-то шорохи.
Ластик всем телом навалился на
дверцу и припал к образовавшейся
щелочке.
Дьяболини надевал пиджак, Иветта
снимала с вешалки шляпку.
– Ты куда это? – спросил маэстро.
– А что это ты берешь алмаз с
собой? Тогда и я иду.
– Я хочу подобрать правильный
резец – точно по форме и размеру
камня. А вместе нам нельзя. Кто-то должен стеречь полоумного
Пьетро.
– Придуши его прямо сейчас, и
дело с концом, – предложила лиса
Алиса, и из этих слов стало понятно, какая участь уготована
бедному
Буратино.
– Да пойми ты: нам теперь нельзя
появляться в людных местах
вместе. Мы слишком эффектная пара. Господин Кошко, начальник
московского сыска, не дурак. Неужто ты думаешь, его не
заинтересовало
таинственное исчезновение прелестной гостьи? Уверяю тебя,
наше
описание уже составлено и рассылается по всем околоткам.
– Тогда камень остается здесь,
– отрезала Иветта. – Ничего,
подберешь свой кливер на глазок.
Оба переместились к двери, и
теперь Ластику было лучше их видно.
– Хорошо, но тогда я запру тебя
на ключ. – Дьяболини оборвал
какой-то шнурок, свисавший со стены. – И звонок тебе ни
к чему, верно?
А то вдруг захочешь вызвать прислугу. Мол, замок заел,
откройте,
пожалуйста.
– Негодяй!
Иветта хотела влепить магу пощечину,
но тот ловко увернулся и со
смехом выскочил из комнаты.
Раздался скрежет ключа. Потом
тишина.
Ластик увидел, что Иветта стоит,
приложив ухо к створке –
прислушивается. Выдернула из своей пышной прически шпильку,
просунула
в скважину и долго в ней шуровала. Топнула ногой, распрямилась.
Пошарила пальцами в гнезде звонка для вызова прислуги –
тоже
безуспешно. Очевидно, шнур был выдран с мясом.
– Мерзавец, какой мерзавец! –
неизвестно кому пожаловалась она и
заметалась по комнате.
Камень остался на стуле, куда
Иветта его положила, когда возилась
с замком.
До ювелирной лавки не так далеко,
отсутствие мага продлится
недолго. Хватит ныть и убиваться, сказал себе Ластик. Думай.
Ты ведь
выдержал экзамен на смекалку.
Он прижался ртом к щели и позвал:
– Мадам! Выпустите меня. Я помогу
вам открыть дверь!
Иветта обернулась к шкафу.
– Во-первых, не мадам, а мадемуазель.
А во-вторых, так я тебе и
поверила.
– Правда! Маэстро ведь готовит
меня в искей-писты. И кое-что я уже
умею.
Она подошла ближе, уперлась руками
в бока.
– Если ты искейпист, что ж ты
из паршивого шкафа выбраться не
можешь?
– Инструменты нужны. Они у маэстро
в чемодане. Только у вас самой
не получится. Нужно секрет знать. Ах, скорей, пожалуйста!
Он с минуты
на минуту вернется!
Решившись, Иветта открыла шкаф.
Полдела было сделано.
– Только смотри у меня, не дури,
– погрозила она кулаком. – Я и с
взрослыми справляюсь, не то что с таким головастиком.
– Я еще больше вашего хочу дверь
открыть. Мне бы только живым ноги
унести.
Он открыл чемоданчик мага, стал
там рыться. По счастью, внутри и в
самом деле оказался какой-то футляр с инструментами непонятного
назначения: какие-то хитрые отверточки, щипчики, пинцетики.
В чем их
назначение и как ими пользоваться, Ластик понятия не имел,
но тем не
менее сказал с уверенным видом:
– Отлично. То, что нужно. Скоро
будем на свободе.
Подбежал к двери, сунул в замочную
скважину первую из попавшихся
под руку железок. При этом скосил глаза вбок, чтоб не упускать
из виду
Камень.
– Кажется, зацепил, – объявил
он. – Теперь нужна ваша помощь.
Встаньте на четвереньки и попробуйте приподнять дверь.
Хотя бы
чуть-чуть.
Иветта бухнулась на пол, просунула
пальцы в щель, закряхтела.
– Держите, не отпускайте! Я только
возьму стамеску.
Попятившись от двери, Ластик
перегнулся, цапнул Камень и сунул в
карман.
– Сейчас, еще секундочку! – сказал
он, крадясь на цыпочках к окну.
Влез коленками на подоконник.
Подергал бельевую веревку – очень
крепкая, двойная. И натянута туго. Двор внизу казался совсем
маленьким, не больше коробки, в которую Ластик прыгал из
оркестра.
– Да скорее ты! – сердито крикнула
Иветта. – Еще столкнемся с ним
на лестнице. То-то весело будет.
Вот когда пригодятся уроки ползанья
по канату, подумал Ластик.
Вцепившись в бечеву, перекинул через нее ноги и начал перебирать
руками.
Райское Яблоко перекатилось в
кармане, но, слава богу, не
вывалилось.
Заживо в могилу
Подтягиваясь руками и перемещая колени, Ластик дополз до первой
простыни. Пришлось сдернуть ее с прищепок, скинуть вниз. Красиво
кружась, белое полотнище долетело до второго этажа, повисло на
открытой оконной раме. За ним последовало второе.
Ластик был на середине пути,
когда сзади раздался истошный вопль:
– Ах ты, гаденыш!
Веревка бешено закачалась. Иветта,
высунувшись из окна, трясла ее
и ругалась словами, совершенно не уместными в устах столь
хорошо
одетой дамы.
Лезть стало труднее, но останавливаться
было нельзя. Ластик
добрался до последней, третьей простыни, сбросил и ее.
Нехорошо,
конечно, но человечество важней.
Оглянулся – Иветты в окне не
было.
В следующую секунду над подоконником
показалась перекошенная
физиономия, которую теперь вряд ли кто-нибудь назвал красивой.
В руке
у разъяренной ведьмы сверкал нож.
– Лезь назад! Не то перережу!
Назад Ластик не полез, да и непросто
это было бы – ногами вперед.
Но остановиться остановился. До соседней крыши было всего
ничего,
однако все равно не успеть. Долго ли чиркнуть ножом?
Что делать? Зашвырнуть камень
куда-нибудь подальше в надежде, что
затеряется? Но тогда она точно перережет веревку!
В окне появилась еще одна голова
– синьора Дьяболини.
– Украл! Он украл алмаз! – крикнула
сообщнику Иветта.
– Как он вылез из шкафа? Ладно,
потом. Иветта взмахнула ножом, и
маэстро едва успел схватить ее за руку.
– Ты что? А камень?
– После внизу подберем! – прошипела
фурия, пытаясь высвободиться.
– Не будь идиоткой. Будет падать
– заорет на весь двор.
Воспользовавшись тем, что напарники
спорят, Ластик быстро-быстро
полез вперед. Ухватился за край крыши, кое-как влез на
горячий
железный лист и принялся хватать ртом воздух – вконец запыхался.
– Беги вниз, – донесся сзади
голос мага. – В том доме всего один
подъезд, перехватишь паршивца на лестнице. А я отсюда.
Задерживаться было нельзя. Ластик
пополз на четвереньках к
чердачному оконцу. Оглянулся и увидел впечатляющее зрелище.
По
веревке, балансируя руками, двигалась фигура, казавшаяся
черной на
фоне красного закатного неба.
Ойкнув от страха, Ластик перевалился
через растрескавшуюся раму на
чердак. Сам не помнил, как выбрался оттуда на лестничную
площадку, как
потом несся вниз по ступенькам.
Вылетел из подъезда – от угла
уже бежала Иветта: волосы
растрепаны, зубы оскалены, в руке нож. Кошмар, да и только.
Но угнаться за Ластиком в длинном
платье ей было слабо. Он
пронесся переулком, вылетел на улицу. Огляделся.
А, Мясницкая. Ну здесь-то они
его не тронут. Мимо шли люди, ехали
экипажи. Сумерки густели прямо на глазах, и над тротуаром
один за
другим зажигались фонари в красивых прямоугольных колпаках.
Бежать сил больше не было. Ластик
шел так быстро, как мог, но не
хватало дыхания и кололо в боку.
Посмотрел назад и вздрогнул.
Шагах в двадцати шли под руку
Дьяболини и Иветта. Маг поманил пальцем, широко улыбнулся.
Вскрикнув, Ластик прибавил ходу.
На ступеньках Почтамта стоял
мальчишка, размахивал какими-то
листками и надсадно кричал:
– Новейшие телеграфные известия!
Час назад в городе Сараево
застрелен наследник австрийского престола! Над Европой
нависла угроза
войны! Подробности в «Телеграфном вестнике»! Всего три
копейки!
Выпуски ежечасно!
Ластик споткнулся, ухватился
за стену. Вот оно! И до чего быстро!
С тех пор как Дьяболини начал терзать Камень, наверное,
как раз час и
прошел!
– Да стой же ты. Давай поговорим
по-хорошему. Тебе полиция тоже ни
к чему.
Маг и его подруга были совсем
рядом, маэстро уже и руку протянул.
Увернувшись, Ластик перебежал
улицу прямо под носом у лошади.
Впереди засвистел городовой:
– Почему бежишь? Украл чего?
Ластик свернул в переулок, потом
в другой, где фонарей уже не
было, только светились окна. Сзади доносился топот.
– Малыш, стой! От меня все равно
не уйдешь! Здесь, в пустынном
переулке, от мага и в самом деле было не убежать.
Впереди горели огни большой улицы,
но до нее слишком далеко.
Слева, за невысокой оградой темнели кусты. Ластик подтянулся
на
железных прутьях, спрыгнул с той стороны.
Впереди белела стена церкви,
а вокруг, среди кустов, торчали
деревянные и каменные кресты, серели приземистые надгробья.
Старое кладбище! Папа рассказывал,
что в прежние времена такие
были почти у каждой церкви.
– Что ты застрял? – раздался
из-за ограды голос Иветты. –
Мальчишка наверняка побежал туда, на улицу!
– Навряд ли, – задумчиво протянул
маэстро. – Парнишка он
смышленый. Ему публика не нужна, он хочет алмаз себе забрать.
Недооценил я реалиста, каюсь. Деться ему тут некуда. Кроме
как через
ограду, на погост.
– Тогда скорей! Уйдет через ту
сторону!
– Если бы он бежал, мы бы услышали.
А там тихо. Нет, Иветочка, он
спрятался. Где-то здесь, среди могилок. Ау, Эраст! – позвал
Дьяболини.
– Ты меня слышишь? Я за тобой!
Ограда заскрипела под тяжестью.
Ластик пригнулся и, стараясь
не шуметь, пополз в сторону.
Кладбище было совсем маленькое,
с десяток рядов, не больше.
Особенно не спрячешься.
– Раз-два-три-четыре-пять, я
иду искать, – негромко приговаривал
фокусник, двигаясь между могил. – Чур-чура, водить до утра.
Кто
попался, без башки остался.
Что же делать? Что делать?
Вдруг вспомнились слова профессора:
хроно-дыры особенно часты на
старых кладбищах.
Ластик вынул из-за пазухи унибук,
открыл. Шепнул: «Хронопоиск!» По
экрану поползла зеленая линия. Остановилась, порозовела,
но совсем
чуть-чуть. Значит, маленький диаметр, не годится.
Снова нажал. Линия остановилась
опять, и теперь налилась густым
красным цветом. Есть! Где-то очень близко, у правого края
церковной
стены.
Не сводя глаз с дисплея, Ластик
пополз в том направлении.
– Эрастик, отзовись, – мурлыкал
Дьяболини. – Теперь никуда не
денешься. Я ведь тебя предупреждал, со мной шутить не надо.
Перед старинным, осевшим в землю
памятником в виде каменного
гроба, луч ярко замигал.
– Ага, кого я вижу! – воскликнул
маэстро с противоположного края
погоста. – Чей это там торчит затылок? Никак мой верный
ученик Эраст!
Спешу к тебе, лапушка!
Где же, где она, эта чертова
хронодыра?
Сунув унибук обратно за пазуху,
Ластик полз вокруг могилы.
С одного конца земля под надгробием
была провалена. Из дыры пахло
сыростью и плесенью. Неужели придется туда лезть? Жуть
какая!
Эх, не до колебаний! Ластик,
зажмурившись, полез головой в нору.
Кое-как протиснулся, но дальше двигаться было некуда. И,
главное,
ничего такого не произошло.
– Ишь, куда забился, – сказал
маг – такое ощущение, что прямо над
головой. – Молодец, что сам в могилу лег. В ней и останешься.
Я свое
слово держу. Алмаз по-хорошему отдашь, или тебя ножиком
в пятки
потыкать?
Дернувшись от ужаса, Ластик попытался
подтянуть ноги. Земля под
локтями осыпалась, и он провалился глубже. Но несильно
– может, на
каких-нибудь полметра. От мага это спасти не могло. Протянет
руку и
запросто достанет. Неужели всё кончится вот так, в кромешной
тьме, с
запахом сырой земли в ноздрях?
В этот миг Ластик услышал мужские
голоса – не один, больше. И
погуще, чем у маэстро. Наверно, кто-то вышел из церкви.
Какое счастье!
Заерзав, полез из могилы ногами
вперед. А то уйдут, и оставайся
тут наедине с Дьяболо Дьяболини!
Но что они подумают? Что он могилы
обворовывает? За такое по
головке не погладят.
Ластик замер в нерешительности.
И услышал, как наверху, прямо
над ним, сказали:
– Зри, Клюв, кабы немчин? Порты
бархат, чулочки червен шелк.
Горазд будет иль как?
Это про меня, догадался Ластик.
Увидели. Это я «немчин». Как чудно
говорит. Наверно, священник.
– Горазд, всяко горазд, – ответил
другой голос, гнусавый. –
Волос-то черен, гли, яко велено. Давай, Митыиа, подмогай.
Схватили Ластика за щиколотки,
выволокли. Он лежал ничком,
сомневался – говорить что-нибудь или погодить. На всякий
случай пока
прикидывался, будто мертвый.
– Немчин и есть, – проговорил
человек со странным именем «Митьша».
– Ишь, ворот кружавчиком. Нутко, ворочай.
Ластика взяли за плечи, перевернули
на спину. Он подглядел через
ресницы – и закоченел.
Над ним склонилась страшная косматая
харя с черным клювом вместо
носа, а выше полыхало багровое адское пламя.
ПОЗАВЧЕРА
Что? Где? Когда?
Позади клювастого маячил еще один, но его Ластик разглядеть не
успел, потому что поскорей опять зажмурился.
Господи, что ж это такое? Где
он? В какой эпохе?
И чего хотят от него эти кошмарные
существа? Как странно они
говорят – вроде по-русски, а вроде бы и нет.
– Посвети-кось.
Лицу стало жарко. Совсем рядом
потрескивал огонь, сквозь веки
просвечивало багрянцем. Тот, что велел посветить, сказал:
– Гли, ликом бел, пригож, недырляв.
В другой ситуации Ластик, возможно
почувствовал бы себя
польщенным, но не сейчас.
– Росток не велик ли? – засомневался
страшный Клюв. – Сказано
аршин да двунадесять вершков. Ну как кошачья рожа вдругорядь
забранится?
– Гожий мертвяк, влачим, – решил
Митьша (похоже, он тут был
главный). – Поспевать надоть. Луна на ущербе, свет скоро.
Ластика подхватили с двух сторон,
положили на жесткое, прикрыли
рогожей. В нос шибануло чем-то таким пахучим, что он едва
не
расчихался.
Подняли, понесли. Теперь бы и
подглядеть, что вокруг, но накрыли
Ластика на совесть, с головой – ничего не видно. Пришлось,
как пишут в
романах, обратиться в слух.
Слух снабжал информацией скупо.
Звук шагов. Судя по чавканью,
шлепают по грязи.
Фр-р-р-р! – фыркнуло у Ластика
над самой головой.
– Но, дура, балуй!
Ага, лошадь.
Кинули на мягкое, пахучее, немного
колкое. Сено. Поверх рогожи
накрыли еще чем-то – вроде мешковиной.
– Пошла!
Скрипнули колеса, копыта зачавкали
по грязи.
– Чудно, – прогнусавил Клюв.
– Немчина поганого схоронили на
хрестьянском погосте.
Митьша ответил:
– Без домовины сунули, яко пса.
Сказывали, на Немецкой слободе мор
язвенный. Подкинули втай, басурманы. Ярыжек моровых страшатся.
– Митяй, а на нас-от язва с мертвяка
не кинется?
– Милостив Господь. Коту энтому
смердячему про то, откель
сволокли, молчок – в ворота не попустит.
Всё это было малопонятно и очень
тревожно. Ластик потихоньку
приподнял край рогожи – посмотреть, что вокруг, однако
почти ничего не
увидел. Темнотища. Лужа блестит, большая. Какой-то забор
из
заостренных бревен. С той стороны громко залаяла собака.
– Митьша, рогатка! Вертать али
как?
– Не робей, дери бороду выше.
Спереди крикнули, басом:
– Стой! Кто таки? Не тати ли?
Куды едетя до свету?
И лязгнуло железо. Телега остановилась.
Митьша важно ответил:
– На Ваганьков рогожи везем,
на подворье князь-Василья, ближнего
государева боярина.
– Василья Ивановича? Старшого
Шуйского? Ну поди, поди, – разрешил
бас.
Противно заскрипело дерево, телега
качнулась, покатила дальше.
Копыта застучали суше и звонче
– повозка ехала уже не по земле, а
по деревянному настилу.
Клюв с Митьшей между собой больше
не разговаривали, только время
от времени вздыхали. Ластик же лежал и всё гадал: какой
это у них тут
год? «Боярин», «подворье». Достать бы унибук, да пошевелиться
страшно.
Эти люди принимают его за покойника. И пускай. А там видно
будет.
Холодно было, градусов десять. Если б подвигаться, Ластик,
может, и
согрелся бы, а так совсем закоченел.
– Вона, терем-от, – произнес
гнусавый после долгого молчания. –
Слава те, Исусе.
– Гли, Клюв. Не сбреши, что немчин
на погост подкинутый, –
напомнил Митьша.
Второй пообещал:
– Рта не растворю. Ты сам с им.
Боюся я его, змеиного ока.
Постучали по деревянному – наверное,
в ворота: два раза, потом еще
три, негромко.
– Отворяй, Ондрей Тимофеевич!
Томы, Митьша с Клювом! Добыли что
велено!
Заскрежетали тяжелые створки.
Мягкий, врастяжку голос спросил:
– Нут-ко, борзо, борзо. Псам
я сонного зелья дах, не забрешут.
Берите, за мной несите. Да сторожко вы, бесы. Аще узрит
кто.
Ластика вынули из телеги, куда-то
понесли.
Он и в самом деле был ни жив,
ни мертв – дело шло к развязке.
Сейчас выяснится, за какой такой надобностью «немчина»
из могилы
вытащили. Главное, как с этими митьшами объясняться? Они,
наверно, и
языка-то нормального не понимают.
Что будет, что будет?
Под ногами несущих скрипели деревянные
ступени, пахло чем-то
кислым, незнакомым, и еще свечным воском, как на Новый
Год.
– В малу камору, – приказал Ондрей
Тимофеевич – очевидно, тот
самый «кот смердячий» и «змеиное око». – Дверь узка, не
оброните…
Годите мало, посвечу… Чего зенки вылупили? В домовину его.
Глава –
туда, ноги – туда.
Снова эта непонятная «домовина».
Ластика положили на жесткое,
по бокам вроде как бортики, высокие.
Глаз он не открывал – ни-ни. Понимал, что сейчас его снова
станут
рассматривать.
Так оно, похоже, и было.
Потрескивала свеча, Митыпа с
Клювом переминались с ноги на ногу.
«Змеиное око» молчал.
– Горазд отрок, вельми горазд,
– не выдержал Митьша. – Зри, Ондрей
Тимофеевич: и волос черен, и личико бело, а леп-то, леп,
яко ангел
Божий.
– Пошто немчин? – спросил боярин.
– Откелева? Ты ответь, безносый.
Созоровали, душу живую порешили? Заказывал ведь того не
делати!
Было слышно, как Клюв шумно сглотнул.
– Дак… На улице он… На улице
валялся. Вот те крест святой!
– Ладно. Не мое то дело. Никто
не сведал?
– Никто. Хошь на святу икону
побожусь! – пришел на помощь Клюву
Митыпа.
Воспользовавшись этой дискуссией,
Ластик позволил себе приоткрыть
один глаз.
Низкий дощатый потолок, бревенчатые
стены.
Комнатка, совсем маленькая. В
стене напротив светится
прямоугольник – дверца. По краям, вдоль стен, лавки. И
сам он тоже
лежит на лавке, в каком-то ящике.
Мамочки! Это же гроб! Так вот
что такое «домовина»…
Осторожно покосившись в сторону,
Ластик рассмотрел тех троих.
Страшные, кого он мельком видел
на кладбище, были одеты в рванье,
на ногах залепленные грязью лапти. Митыпа невысокий, всё
время
кланяется. Лица не разглядеть – стоит спиной. Второй мужик
долговяз,
костляв, весь зарос черными волосами, а на носу у него
повязка, из-за
чего тогда, при свете факела, и показалось, будто это клюв.
Отсюда же,
надо понимать, и прозвище.
Но главный интерес сейчас, конечно,
представлял собой третий –
ясно было, что судьба Ластика будет зависеть именно от
этого человека.
В руке он держал канделябр с
тремя горящими свечами, близко к
лицу, поэтому видно его было хорошо.
Ох и не понравился Ластику смердячий
кот Ондрей Тимофеевич!
Был он не то чтобы сутул, а будто
присжат, словно пружина, в любой
миг готовая распрямиться. Не поймешь какого возраста –
на гладком лице
торчали перышками два жидких уса. С губ не сходила ласковая
улыбка, но
круглые глаза смотрели холодно, и в самом деле, по-кошачьи.
Голос тоже
был кошачий – мурлыкающий, негромкий.
– Ныне привлакли отрока годящего,
– сказал он и облизнулся. – Не
то что даве. Рубль с полтиною дам, ако сговорено.
Маленькая, но, видно, сильная
рука поглаживала эфес кинжала, что
торчал из-за широкого переливчатого пояса. Там же, крест-накрест,
был
засунут и еще один. Рукоятки у обоих кинжалов были в виде
змеиных
головок.
Одет Ондрей Тимофеевич был нарядно:
красные с серебряными
разводами сапоги, узорчатый кафтан (или как он называется
– такой
длинный пиджак до колен, с наполовину разрезанными рукавами).
А череп
у него был совсем голый, то ли лысый, то ли обритый.
– Благодарствуем, а токмо прибавить
бы, – поклонился Митыиа. – Ить
три раза на ночную страсть хаживали. Што страху-то бысть.
Ажбы спымали
бы? За ведовство ныне огнем жгут.
– Мели языком! Како-тако ведовство?
– прищурился человек-кошка, и
глаза блеснули опасным желтым пламенем. – Ты что, грибов
поганых
оелся?
Оба мужика согнулись до самого
пола, распрямились, снова согнулись
– прямо как на физзарядке.
– Сглупа ляпнул, прости, боярин,
– перепуганно заблеял Митьша, и
Клюв повторил:
– Прости, боярин.
– Аз не боярин, убогий слуга
его княжеской милости, – смиренно
ответил желтоглазый. – Инда ладно, Христос с вами. Надбавлю
полтинку,
аще убо и в Писании речено: «Коемуждо по делом его». А
заради вашего
утруждения усердного еще романеи поднесу, вина заморского.
Понимать его речь было еще трудней,
чем разговоры Митьши и Клюва,
но общий смысл Ластик уловил: человек этот служит князю
(должно быть,
тому самому Василию Ивановичу как его – Шаинскому, Шиловскому,
что-то
в этом роде); «отроком» он остался доволен и готов заплатить
лишние
пятьдесят копеек. Вообще-то недорого, даже по меркам 1914
года, не
говоря уж про 2006-ой. Когда же все-таки происходит эта
странная
ночная история, в каком хоть веке? Что до Петра Первого,
это точно…
«Убогий слуга», бесшумно ступая,
выскользнул в низкую дверь, и
мужики остались одни.
– Два тинника, а? – прошептал
Клюв, толкнув товарища локтем. –
Седни гульнем, Митьша!
Тот зашикал: тихо, мол. Подсеменил
к двери, выглянул, но тут же
попятился обратно. В комнатку уже входил Ондрей Тимофеевич
с
серебряным подносом в руках. На подносе кроме подсвечника
стоял
неуклюжий глиняный штоф, две чарки и миска.
– Пейте, голуби, – промурлыкал
Кот Котович. – То вино боярское,
сладкое, не про холопьи глотки варено. Рыжиком соленым
закусите и
ступайте с Богом.
– А деньги? – встрепенулся Митыиа.
Ондрей Тимофеевич потряс
кожаным кошелем, в котором звякнуло.
– Обрящете, не мнись. Только
зрите у меня, шпыни, чтоб без блазну.
На устах запор, не то под топор.
«Шпыни» истово закрестились,
забожились – клялись, что будут
молчать «яко рыбы водно-сущи» и «яко могилы зарыты».
Человек с желтыми глазами согласно
покивал – мол, ладно-ладно,
верю. Налил каждому полную чарку. Мужики с поклоном взяли.
– Ради твово благоздравия. –
И, разом запрокинув лохматые башки,
выпили.
– Ух, духовита боярская брага,
– с чувством сказал Митына, обтерев
губы рукавом. – Спаси тя Господь, добр человек.
Причмокнул, потянулся за рыжиком,
но гриб вдруг выскользнул у него
из пальцев. Митыиа жалобно всхрапнул, схватился руками
за горло.
– Клюв, Клювушко… – просипел
он и попытался ухватиться за плечо
напарника. Но тому тоже было плохо.
Безносый уронил чарку на пол,
сложился пополам и тихо, монотонно
заойкал.
Ластик раскрыл глаза пошире.
Чего это они?
Оба мужика осели на пол, будто
их перестали держать ноги. А
бритоголовый нисколько не удивился. Смотрел, как те двое
корчатся – и
ничего. Даже зевнул, прикрыв красногубый рот ладонью.
– Ду…ше…губ, – выдохнул Митьша.
– Зельем… опоил…
Чем-чем? Каким еще зельем?
– Околевайте скорее, псы, – лениво
молвил Ондрей Тимофеевич. –
Томно ждать.
Отравил! – дошло наконец до Ластика.
По-настоящему, ядом!
Шестиклассник так и вжался затылком
в жесткое изголовье.
Неужели совсем-совсем отравил,
насмерть?!
Похоже, что так.
Несчастные «шпыни» корчились
на полу, разевали рты, но звуков уже
не издавали – должно быть, голосовые связки парализовало
ядом.
Чтобы не видеть этого жуткого
зрелища, не смотреть, как позевывает
хладнокровный убийца, Ластик закрыл глаза.
Ну, гад! Вот так, запросто, из-за
мешочка с монетами, убил двух
живых людей!
Мамочки, зачем этому отморозку
понадобился черноволосый и
белолицый мертвец? Для каких ужасных дел? А когда узнает,
что «отрок»
жив? Что будет тогда?
Раздался непонятный шорох.
Ластик приоткрыл глаз и увидел,
что злодей ногами перекатывает
бездыханное тело под лавку напротив, запихивает поглубже.
То же он
проделал и со вторым трупом.
Теперь возьмется за меня, задрожал
Ластик. И уж готов был
выскочить из гроба, кинуться за дверь, а там будь, что
будет.
Но преступник даже не взглянул
в его сторону.
Сладко потянулся, захрустел суставами.
Затем взял с лавки поднос и
вышел вон, прикрыв за собой створку.
В комнате стало темно и до того
тихо, что Ластик услышал, как
клацают его собственные зубы.
Кое-что проясняется, но от этого не легче
В каморке было холодно, и Ластик совсем замерз, но зубы у него
стучали не от озноба – от потрясения. Шестиклассник раньше только по
телевизору видел, как убивают людей, но то ведь понарошке, не
по-настоящему. А тут совсем рядом лежат два мертвеца. Два человека,
которые еще пять минут назад были живы…
Но трястись и ужасаться сейчас
было некогда. В любой момент с
самим Ластиком могло произойти то же самое.
Он приподнялся и увидел в темноте
маленькую яркую точку,
светившуюся посреди противоположной стены. Дырка?
Хватит дрожать, приказал себе
Ластик. Надо что-то делать – пока не
вернулся убийца.
Первым делом проверил Райское
Яблоко. Слава Богу, на месте.
Потом залез на лавку и подсмотрел
в дырку.
Комната. Большая. Стены обиты
тканью с узорами. Большой стол,
около него резное кресло и несколько массивных табуретов.
Подсвечники.
Людей не видно.
Ладно.
Теперь самое время получить ответы
хотя бы на самые насущные
вопросы.
Он сел на скамью, вытащил из-за
пазухи уни-бук, раскрыл на 78
странице и шепнул:
– Календарь!
На дисплее высветилось странное:
7113 год, неделя жен-мироносиц.
А?!
Что за год такой? Неужели это
далекое будущее? Непохоже.
Правда, в одном фантастическом
романе Ластик читал, как на Земле
произошла катастрофа, от которой цивилизация погибла, а
немногие
уцелевшие позабыли все научно-технические достижения, и
человечество
начало развиваться заново: сначала первобытное общество,
потом
рабовладельческое, за ним феодальное и так по полной программе.
– Не понял, – сказал Ластик унибуку.
– Как это 7113-ый? И причем
тут жены?
Экран мигнул, дал подробную справку.
В старой Руси летоисчисление
велось не от Рождества Христова, а от
Сотворения Мира, которое, согласно расчетам средневековых
богословов,
произошло за 5508 лет до Рождения Христа. Эта система летоисчисления
использовалась в Византийской империи начиная с 6 века
и позднее
утвердилась на восточнославянских землях. С 1 января 1700
года, по
указу Петра I, Россия перешла на хронологию по европейскому
образцу.
До 17-18 веков в Европе не существовало
единой договоренности о
том, с какого числа начинается отсчет нового года. Например,
в России
в 9-15 веках год начинался 1 марта, а в 1492 – 1699 г.
г. – 1
сентября. День обычно определяли по церковному календарю.
Неделя жен-мироносиц (мироносицкая
неделя) – третья неделя после
Пасхи, в продолжение которой чествуются женщины, приносившие
благоуханное миро к гробу Иисуса Христа.
– Про Новый год и про жен ясно.
Но какой год сейчас
по-нормальному? И число? Ну, если не по-церковному? – нетерпеливо
спросил Ластик.
Точное время: 4 часа 59 минут
11 секунд 13 апреля (по западному
календарю 23 апреля) 1605 года.
Четыреста лет назад – вот куда,
оказывается, закинула хронодыра
шестиклассника Фандорина!
Он попытался вспомнить, что там
такое происходило в начале 17
века. Этот период они в школе еще не проходили. Во Франции
три
мушкетера, а у нас-то что? В 4 классе читали «Рассказы
по истории
отечества». Кажется, кто-то с кем-то воевал. Наши с поляками,
точно.
Минин и Пожарский, Иван Сусанин. Или это позже было? Эх,
попасть бы
сюда семиклассником – всё бы про 17 век знал!
Хотел Ластик задать унибуку следующий
вопрос, но в это время из-за
дверцы донеслись голоса.
Один был уже знакомый, мурлыкающий.
Второй – неторопливый и
какой-то мокрый, будто человек собирается отхаркнуться,
да никак не
соберется.
Слышалось каждое слово, только
вот смысл был малопонятен.
– Пожалуй-ста, князь-батюшко,
сам узришь.
– Годи, Ондрейка, годи.
Вон оно как! Убийца называет
собеседника «князем-батюшкой», а тот
его попросту, «Ондрейкой». Выходит, этот мокроголосый и
есть главный!
– Речешь, годящ отрок-то? – сказал
князь. – Собою личен, не
смердяч?
Это про меня, сообразил Ластик
и спохватился – ведь можно включить
режим перевода!
Шепнул в унибук: «Перевод», и
почти сразу по дисплею поползли
строчки:
– Говоришь, мальчик подходящий?
Хорош собой, не протух?
– По-моему, то, что нужно. Да
ты, Василий Иванович, сам посмотри.
Василий Иванович! Значит, хозяин
дома, тот самый, на букву «Ш».
– Не подгоняй. Дай собраться
с мыслями. Раздался скрип – это
князь, наверное, уселся.
– Ох, рискованное дело мы затеяли,
Ондрейка.
Унибук подчеркнул имя и разразился
обстоятельным комментарием : «в
допетровской Руси обращение старшего к младшему в уменьшительной
форме
не имело оскорбительного или фамильярного оттенка, поэтому
правильнее
было бы перевести «Ондрей».
– А куда деваться? С каждым днем
вор(Точное значение этого термина
вне контекста непонятно; слово «вор» часто употреблялось
не в значении
«человек, незаконным образом похищающий чужое имущество»,
а в значении
«государственный преступник») все сильнее. Кругом шатание
и смута,
царь Борис совсем пал духом, а прежде какой орел был. Хоть
и не люб он
мне, но лучше уж он, чем невесть кто. Новый царь своих
бояр назначит,
а нас, прежних, истребит. Уж меня-то первого, после той
истории, с
дознанием… Оно конечно, выставить нетленные мощи – это
сейчас очень
помогло бы. Слух про то, что мощи царевича в Угличе творят
чудеса, мы
уже распустили. Если и в Москве произойдет несколько исцелений,
все
поверят. Чернь доверчива и любит сказки. Сразу перестанут
болтать,
будто царевич Дмитрий жив. И не станут слушать призывов
Самозванца.
Тут Василий Иванович замолчал,
из-за стены донесся странный треск.
Ластик снова вскарабкался на
лавку, прижался глазом к отверстию.
В кресле сидел дядька с длиннющей,
наполовину седой бородой.
Голова у него была прикрыта облегающей черной шапочкой,
выпирающее
брюхо высоко, под самой грудью, перехвачено широким парчовым
поясом.
Прочие детали одежды Ластик толком не разглядел – так его
поразило
лицо князя.
Левая бровь была опущена совсем
низко, так что под ней сгустилась
тень, а глаза не было вовсе, зато широко раскрытый правый
блестел и
посверкивал, будто зажженная лампочка.
Это в нем огонь свечей отражается,
успокоил себя Ластик. Ну, а что
человек одноглазый – в этом тоже ничего такого уж ужасного
нет.
Но здесь князь опустил правую
бровь, и глаз потух. Зато открылся
левый. Правда, не сверкал, а был тускл и темен.
Выходит, оба глаза на месте?
Василий Иванович задумчиво подергал
себя за кончик длинного носа,
сунул в рот орех, разгрыз. Скорлупки выплюнул на пол.
Вот откуда треск-то – это он
орехи грызет.
Ондрей Тимофеевич, он же Ондрейка,
почтительно стоял рядом, ждал.
– Охо-хонюшки, – тяжело вздохнул
Василий Иванович. – Измыслено-то
гораздо. А еже дознаются? Не снесу аз грешный головы. Тот-то,
с
Преображенья, доподлинно стлился?
Сначала вроде было понятно, но
с этого места Ластик, что
называется, упустил нить. Пришлось отодвинуться от дырки
– снова
следить по экрану.
– Ох-охонюшки.(Междометие, выражающее
опасение или досаду), – счел
нужным пояснить уни-бук. – Придумано-то искусно. А если
дознаются? Не
сносить мне грешному головы. Тот-то, из Преображения(Вне
контекста
непонятно, что именно имеется в виду: церковный праздник
Преображения,
географическое название или, возможно, Преображенская церковь)
точно
сгнил?
– Да. Мы ночью, тайно, вскрыли
склеп в угличском Преображенском
соборе. От царевича остались одни кости. Не было смысла
везти – никто
не поверил бы, что это чудотворные мощи. Сказали бы, что
мы
подсовываем падаль, невесть откуда взятую. Поэтому я вывез
только
гроб, а останки кинул в реку. Тогда-то и надумал предложить
твоей
боярской милости этот шахматный ход – подсунуть вместо
царевича
свежего покойника.
– Ты предложил зарезать какого-нибудь
мальчишку, дурья башка, –
сердито оборвал князь. –
А не подумал, что исчезновение
ребенка – это шум и лишний риск. Не
приведи Господь, еще родственники опознали бы. Этого-то
не опознают?
Смотри, Ондрейка, с топором играемся! Раздалось тихое,
вкрадчивое
хихиканье.
– Всё продумал, всё предусмотрел,
батюшка боярин. Мальчик этот
немей . (Это слово может обозначать как немца, так и вообще
иностранца, не говорящего по-русски, то есть немого человека.)
Может,
и есть у него родственники, да только в собор, где будут
выставлены
мощи, их, еретиков, никто не пустит.
– Это ты молодец, хорошо сообразил.
Скрип кресла.
– Ладно, пойдем поглядим на твоего
немца
