Глава
6
-
Данька! Даня! Дань!.. – голос отца долетел до сознания
задумавшегося мальчишки, - ну сколько тебя звать можно?
- Иду… - он с сожалением оторвался
от такой увлекательной партии в “козла”, тем более, что
он уже почти выигрывал с разгромным счётом у своего старого
дружка по подъезду Коляна, и бросив карты на стол, развёл
руками, – ладно, завтра доиграем. Давай, пока…
Прохладный осенний вечер незаметно
подкрался к Городу и накрыл его вечно дымящие трубы своим
сумрачным одеялом. Мальчишка вышел из уютной дворовой беседки
и, посмотрев на уже звёздное сиреневое небо, зашагал к
своему подъезду. Неделю назад ему исполнилось тринадцать
лет. И хотя не было никакого особого празднования (какие
уж тут празднования с такой расквашенной физиономией! Так…
Чаю попили с друзьями – вот и весь праздник), но всё же
Данька в душе гордился тем, что стал старше. И ещё целых
полгода тот же Колян на вопрос “сколько тебе лет?” будет
отвечать “скоро тринадцать”, а он смело сможет говорить
“УЖЕ тринадцать”.
Данька вообще любил это время
года, несмотря на то, что начавшаяся школа не принесла
ему слишком много радости. А новая училка по биологии так
вообще оказалась порядочной дурой, - она сразу вызвала
Даньку к доске (и это на третий день занятий!) и влепила
ему смачную “пару” за отказ отвечать какой-то там заданный
параграф. Какой там к чёрту параграф! Данька уже вторую
неделю терялся в догадках, как и через кого узнать, где
живёт тот самый пацан, с которым ему пришлось “познакомиться”
таким идиотским способом.
Скула почти зажила, да и нос всё
ещё чуть побаливал, но странное дело – Данька совсем не
испытывал злости по отношению к тому, кто так над ним постарался.
Более того, он поймал себя на мысли, что переживает за
незнакомого пацана, как за “своего”, как за старого знакомого,
как за друга!. И дело было даже совсем не в деньгах. Просто
Данька неожиданно для себя понял, что тот пацан – настоящий…
Он вряд ли смог бы объяснить кому-нибудь, что это значит.
Тем более, что он и сам не до конца понимал как могло получиться
так, чтобы мальчишка (кажется Раш называл его Ромкой… точно…
Ромка…) из заклятого “вражеского” клана вдруг мог показаться
таким неожиданно близким. Странно…
Он хорошо помнил, как Рашид, подняв
лёгкое тело пацана быстро понёс его к машине, как рявкнул
на водителя, с трудом втиснулся на переднее сиденье. А
потом “пирожок” уехал, пыля по высохшей грязи своими старыми
колёсами. И всё… Тогда, не оглядываясь на возбуждённо галдящих
“держинцев”, Данька дошёл до остановки и, сев в полупустой
автобус, поехал обратно домой. В тот же вечер ему здорово
досталось от отца. Он пришёл домой поздно, пьяный, и узрев
поцарапанную физиономию сына с опухшим носом, долго и нудно
отчитывал его, иногда срываясь на крик, а потом снова сел
у окна на кухне и стал разговаривать сам собой, иногда
грозя пальцем своему отражению в стекле... Хорошо хоть
про ремень не вспомнил…
Больше всего он не любил отца
именно таким, и теперь, идя домой, мальчик по голосу чувствовал,
что тот опять выпил. Он знал, что сейчас его снова пошлют
в ближайший гастроном, который работал 24 часа в сутки
(и кто только придумал эти круглосуточные стекляшки?) за
покупкой очередной бутылки. Данька про себя называл их
не “чекушками” а “свинушками”. И это видимо будет уже четвёртая
за сегодняшний вечер. Он тяжело вздохнул и нехотя толкнул
облупленную знакомую дверь квартиры.
- Даниял! – отец нетвёрдо стоял
в проходе, хмуро глядя на вошедшего мальчишку, - сколько
тебя звать можно! Совсем уже от рук отбился, не докричишься…
Давай быстро сгоняй в магазин, принеси ещё одну. Чего-то
я заснуть не могу…
- Пап… а может хватит, - Данька
попытался хоть как-то возразить, - ну смотри, уже поздно..
хватит… Ложись спать... а?…
- Ты мне не указывай, нашёлся
тут… - мужчина постарался распрямиться, но это получилось
у него не очень хорошо и он снова сник, - давай-давай…
быстро… Одна нога здесь – другая там…
Данька сгрёб в кулак помятые рубли
и почему-то злясь на самого себя, запрыгал через две ступеньки
вниз по лестнице. Он вышел в опустевший, непривычно тихий
в этот будний вечер двор и посмотрел в сторону сверкающего
далёкими стеклянными витринами гастронома. Идти до него
было всего каких-нибудь пять минут, но Данька решил не
спешить, в душе надеясь, что отец всё же заснёт до его
прихода.
А чтобы как-то отвлечься, он попытался
вспомнить тот злополучный параграф, который принципиально
(именно принципиально, а как же ещё?!) заставляла его
выучить и пересдать новая учительница биологии. Ему
даже пришлось
специально для этого пойти в городскую библиотеку, благо
находилась она совсем рядом, в каких-то трёх-четырёх
кварталах ходьбы от его дома, чтобы взять там новый
учебник по этой
самой биологии. В школьной-то библиотеке их давно уж
разобрали. А ещё заодно он там выбрал себе книгу
просто почитать.
Называлась она мудрёно “Понедельник начинается в субботу”,
но библиотекарша - симпатичная молодая женщина с очень
доброй улыбкой – пообещала, что книжка хорошая и Даньке
обязательно понравится. А Данька, украдкой поглядывая на
неё, пока она заполняла формуляр, всё никак не мог понять,
почему же её лицо кажется ему таким знакомым…
Он перешёл улицу и теперь ярко
освещённые витрины были почти рядом. Шеренги импортных
разнокалиберных бутылок были похожи на парад участников,
готовых к последнему и решительному бою. Данька глядел
на их стройные ряды и удивлялся, неужели всё это будет
выпито? Да лучше бы они так и оставались на витрине, красивее
смотрятся.
Уже на обратном пути он снова
постарался сосредоточиться. Но злополучные заумные слова
про “подвиды и подклассы членистоногих” никак не хотели
укладываться в голове. Вместо этого, Данька снова вспомнил
про деньги и в животе у него немножко заныло. А что если
он не найдёт этого пацана? Или найдёт а тот сделает удивлённое
лицо (какие деньги?!), да ещё и братву позовёт посмотреть
на “трахнутого волгинца”? Вот будет потеха… И второй
раз ему так легко не отделаться. Будут бить по настоящему.
А может и ещё чего похуже. Слыхал он истории разные про
старшаков, которые с мальчиками забавлялись… Да и вообще,
с чего он вдруг взял, что пацан этот деньги ему вернёт,
а не проел их уже давным-давно или купил себе что-нибудь… Джинсы там… или кроссовки “найк”, например… Настроение
у Даньки испортилось окончательно. Он переложил успевшую
согреться в его ладони бутылку водки в другую руку и
вздохнув, стал подыматься по лестнице на свой пятый этаж.
Отец заснул быстро. Не успев даже
второй раз приложиться к начатой бутылке. Данька стянул
с него брюки и рубашку и осторожно прикрыл одеялом, - хорошо
что завтра суббота и на работу ему не идти. А то запросто
мог бы проспать. Он посмотрел на хмурое даже во сне, осунувшееся
и постаревшее лицо и вдруг заплакал. Быстро и беззвучно.
Слёзы сами лились у него из глаз и он ничего не мог с этим
поделать. Он хорошо помнил отца совсем другим – бодрым,
подтянутым, весёлым. И очень сильным. А рядом с ним всегда
была мама… А сейчас они даже разговаривать почти перестали
– так, привет-привет… как в школе? сходи в магазин…
Данька вытер предательски катившиеся
слёзы и шмыгнул носом. Он вдруг понял, что никому и никогда
не рассказывал про это. Про отца, про маму, про свою прошлую,
такую беззаботную и весёлую жизнь. И что на самом-то деле
у него и не было друга, которому он мог бы обо всём этом
рассказать. Именно об этом Кто? Колян, Вовка, Тиля, Игорёха,
Славка-футболист? Все они были классными и надёжными пацанами,
но такое… такое они не поняли бы… Цофа? Он умный, может
быть и выслушал… Но он почти на пять лет старше… Не до
Даньки ему…
Мальчишка аккуратно прикрыл дверь
и медленно стягивая на ходу майку, направился в ванную.
Он уже стыдился своей минутной слабости и, пристально глядя
в зеркало, постарался вытереть следы слёз с лица. Ничего…
Он не пропадёт. Мама всегда говорила, что у него “сильный
характер”. Хотя, что это означает, Данька понимал весьма
смутно, но слово “сильный” ему очень нравилось…
Он найдёт этого пацана и заберёт
у него деньги. А ещё он обязательно купит себе кроссовки
и уговорит отца, чтобы тот бросил пить. А потом, когда
он вырастет, он сделает так, чтобы все “волгинские” подружились
с “держинцами”, потому что в принципе, и там, и там есть
нормальные ребята и только дурацкие законы, придуманные
сто лет назад, сделали их врагами. И тогда все спокойно
смогут ходить по городу, куда только вздумается… а потом…
Мальчишка засыпал, уютно закутавшись
в одеяло на старенькой тахте и куча разрозненных, отрывочных
мыслей наплывали друг на друга, создавая в голове причудливый
танец. И посередине этого танца Данька вдруг увидел очень
знакомое лицо. Оно было симпатичным и добрым. Данька
сразу узнал его. Это было лицо женщины из городской
библиотеки.
Она пристально смотрела на него и в её глазах читалась
какая-то огромная просьба.. Знакомая просьба… Где-то
он уже видел эти глаза. Только никак не мог вспомнить
где.
А женщина всё смотрела и смотрела и вдруг Данька услышал
как она говорит ему таким знакомым, но почему-то совсем
не женским голосом: “…это моя медкомиссия, моя… ты обещал…
понедельник начинается в субботу, слышишь? в субботу…”. А потом он провалился в глубокий сон и уже ничего не помнил.
Дззззнь… Дзнь…
Звонки шли именно в такой последовательности.
Первый – длинный, а второй покороче, больше похожий на
быструю трель. Данька широко открыл глаза, ошалело подскочил
на кровати и глянул на часы. Восемь утра. За окном виднелось
осеннее, закрытое рваными тучами неожиданно хмурое небо.
Не успевая толком ничего сообразить, мальчишка прямо в
трусах соскочил с кровати и, не попадая босыми ногами в
тапочки, поспешил к двери.
- Кто там? – он отодвинул хлипкую
кручённую цепочку, накидываемую на ночь больше просто по
старой привычке, повернул ключ и, не дожидаясь ответа,
широко распахнул дверь…
Глава 7
Внезапный сильный порыв ветра широко распахнул балконную
дверь. “Дзззнь … Дзнь”, - жалобно задребезжали стекла.
Ромка высунул нос из-под одеяла и посмотрел на часы -
круглое кварцевое “блюдце” с зеленым динозавриком на
циферблате. Часы эти хоть и висели на стене немножко
криво, ходили на удивление точно, если только батарейки
не садились. Стрелки показывали без пятнадцати девять,
в комнате было по-утреннему свежо. Похоже, осень решила
заявить, наконец, о своих правах.
Ромка нехотя выбрался из теплой
постели. По комнате гулял ощутимый сквозняк. Мальчик босиком
пошлепал к балкону (тоже мне балкон, одно название, голубю
и тому какнуть негде!), он уже почти совсем не хромал,
только подраненной ногой своей старался ступать легче,
чем здоровой. “Ладно скроен, да крепко сшит”, - подумал
Ромка самодовольно. Он выглянул на улицу, увидел низкое
свинцовой тяжести небо, желтые листочки на двух чахлых
березках во дворе. Осень дохнула на него сырым прохладным
ветерком, мальчик поежился и закрыл балконную дверь. Да,
лето кончилось!
“Дзнь” – это трамвай бежит по
рельсам на соседней улице “Академика Сахарова”, бывшем
“Комсомольском проезде”. “Дззззззнь”, - вторит ему дверной
звонок. Ромка аж подскочил от неожиданности, кого это черт
принес в такую рань? “Синеглазый … Данька!”, - мелькнула
мысль, но Ромка тотчас осадил себя, - “Нет, не может быть,
мама только пошла …”.
Он подошел к двери и привычным
движением большого пальца оттянул язычок английского замка.
Ромка давно уже усвоил одну простую
истину – жизнь полна неожиданностей, посему надо быть готовым
к любым сюрпризам. Обычно они мелкие и противные, взрослые
называют их “неприятности”. Иногда случается что-то действительно
неприятное, например, приходит судебный исполнитель и говорит,
что жилплощадь следует освободить в двадцать четыре часа.
А за его спиной маячат два каких-то мордоворота, явно “с
противоположной стороны закона”. И кулаки сами собой сжимаются,
слишком маленькие еще кулачки, и хочется плакать от бессильной
ярости, но не перед этими же … Или этот Город - одна большая
неприятность! Бывает всякое: хорошее и плохое, обычное
и не очень, но иногда случается что-то особенное, что безо
всякого преувеличения подходит под определение чуда. Красивый
синеглазый мальчишка (Данька!), который в мечтах и фантазиях
давно стал настоящим другом, будто сходит с портрета и
встает перед тобой, лицом к лицу. Приходится с ним драться
– это плохо! Но не по своей же волей! И потом … Между ними
что-то происходит, что-то чудесное. Чужой мальчишка, по
всем понятиям враг, доверяет Ромке, нет, не жизнь и не
свободу, а всего лишь деньги. Но разве этого мало?!
А потом случается еще одно маленькое
чудо. В то время как Ромка мучается от невозможности найти
Синеглазого и вернуть ему деньги, Данька стоит в библиотеке
перед Ромкиной мамой и диктует ей свое имя и домашний адрес.
И все эти бесценные для Ромки данные записаны теперь в
библиотечный формуляр. Чудо!
Маме пришлось рассказать все.
Про “медкомиссию” и про мальчишку-“волгинца”, про драку
и про деньги. И рассказывая, Ромка старался не смотреть
в родное мамино лицо, он знал, как она боится, как переживает
за него в этом Городе. В этом треклятом Городе! Она прекрасно
знает о мальчишках с пробитыми арматурой головами. И про
ужасные драки, стенка на стенку. Она не спряталась от действительности
в стенах своей библиотеки, среди сотен умных и добрых книг.
Она прекрасно все видит и понимает. Ведь у нее растет сын.
“Рома, ты же обещал, что не будешь
… все эти группировки, “бригады” … они до добра не доводят”
– “Мам, прости, я сам не хочу, но … иначе тут не выживешь.
Будет, как с Гошкой-скрипачом. Ты же не хочешь …”.
Зря он напомнил маме про Гошку,
получилось, вроде как удар ниже пояса. Подленький такой
ударчик, как Даньку ногой по ребрам, когда тот уже на земле
корежился. Но иначе ведь нельзя! Как по-другому можно было
бы уберечь Даньку от драки с взрослыми озлобившимися парнями,
по сути дела, от избиения? И как объяснить маме: для того,
чтобы стая не сожрала, надо стать одним из стаи? Хоть противно
это, и воспитывали его, Ромку совсем по-другому. Мама и
воспитывала. Первым не лезь, в кулаках правды нет …, но
слабых защищай и себя в обиду не давай. Вот он и не дает!
А Гошка … Был такой Гошка-скрипач, аккуратный мальчик с
черным футлярчиком. Жил в том же доме. Папа у него – главный
инженер на одной из фабрик, мама – домохозяйка. Был, и
сейчас, наверное, где-то есть, только уже не в Городе.
Он говорил: “Мне драться нельзя, можно пальцы повредить,
я же на скрипке играю”. В один прекрасный день его подловили,
когда он возвращался из музыкальной школы. Мальчишку скрутили,
поставили на колени, заставили положить руки на бордюрный
камень. Двое крепко держали Гошку за запястья. Ромка все
это видел. Ох, лучше бы никогда не видеть такого! Медленно
вразвалочку подошел
Пингвин, тогда еще полновластный “бугор” держинцев. Тягуче
сплюнул Гошке на голову, этот плевок на чистых кудрявых
волосах смотрелся, как клеймо. Потом два раза ударил каблуком
тяжелого ботинка по длинным тонким Гошкиным пальцам, сначала
по одной руке, потом по другой. Гошка вскрикнул два раза
тонко и пронзительно, как раненая птица. У Ромки потемнело в глазах, он рванулся куда-то (остановить … поздно … гады!!!),
но чья-то сильная рука его удержала. Кажется, Раш. Конечно,
Раш, кто же еще. А если бы не удержал, что бы тогда было?
“Береги пальчики, сссука”, - процедил
Пингвин, кто-то засмеялся. – “В следующий раз смычок тебе
в жопу засуну и играть заставлю, а теперь вали”.
Гошка сидел на асфальте в чистеньких
вельветовых брючках, бледный, как смерть. По лицу катались
слезы, а он баюкал свои изуродованные руки и прижимал локтем
заветный футляр. Будто и не слышал ничего. Ромка знал,
точно также сломали пальцы одному чилийскому гитаристу
(как же его звали?), во время переворота, когда к власти
в Чили пришла фашистская хунта. Только прикладами автоматов,
но тоже, чтобы играть больше не мог. Город, как и чилийские
фашисты, ненавидел талантливых и свободолюбивых, и расправлялся
с ними руками своих “шестерок”. Город – вот главный “бугор”,
а Пингвин всего лишь его орудие. Автомат в руках чилийского
солдата.
Родители Гошки не стали тогда
разбираться, подавать заявление в милицию. Они быстро продали
все, что можно было быстро продать. Отец уволился с фабрики.
Они забрали своего сына и уехали из Города навсегда. И
правильно сделали. Хотя … Куда проще бежать, чем бороться.
Город опять победил.
Зря Ромка напомнил маме про Гошку,
она заплакала. Это было страшнее всего. И он принялся ее
неумело утешать, а она почему-то оправдывалась:
- Прости меня, Ромаш … Я же не
знала, что здесь будет так! Но ничего, мы скоро уедем отсюда.
Дядя Николай собирается к сыну в Германию. Навсегда. А
свою квартиру в Армавире нам отдает. Представляешь, Ромашка!
Там хорошо тепло, и до моря часов шесть на поезде, если
я не ошибаюсь. Будем по выходным на Черное море ездить!
Правда, здорово? Я Николая просила насчет работы узнать,
он обещал. А что? Я могу в школе литературу преподавать,
учителей сейчас не хватает. Могу, как здесь, в библиотеке.
Да мало ли кем можно устроиться. Потерпи, сынок, скоро
все решиться. Два или три месяца, в худшем случае – пол
года. Потерпишь?
И Ромка обещал потерпеть. Раньше
он от такого известия подпрыгнул бы до потолка, несмотря
на больную ногу. Радости было бы, что называется, полные
штаны. Уехать из Города? Да хоть на край света! Но теперь
кое-что изменилось, Город был не просто Город, здесь жил
мальчишка по имени Данька. Мальчик с удивительно ясными
синими глазами. Возможно … друг? Может быть, самый лучший
и важный друг в Ромкиной жизни. Им нужно только поближе
познакомиться! И тогда … Разве можно бросить друга? Ромка
запретил себе думать об этом, когда придет время выход
обязательно найдется (Взять Даньку с собой … попросить
маму… усыновить … но у него же свои родители. Эх, ладно.
Что-нибудь придумаем!).
С деньгами все решилось на удивление
просто: мама из библиотечного формуляра узнает точный адрес
мальчишки и в субботу утром перед работой (так ей удобней)
занесет ему деньги. С доставкой на дом! Вообще-то мама
хотела дождаться, когда Данька сам придет в библиотеку,
сдавать взятые книжки, но Ромка ее переубедил. А что, если
деньги нужны мальчику или его родителям срочно? С этим
доводом мама не могла не согласиться, у них самих слишком
часто совсем не было денег.
“Ромаш, а ты уверен, что это он?
– Он, он, прямо как на портрете, точь-в-точь. – Но я на
всякий случай спрошу: сколько было денег, и в каких купюрах.
– Спроси, конечно, но это он, я уверен!”.
Теперь-то мама уже, наверное,
отдала Даньке его деньги. Главное, чтобы он дома оказался!
Хотя куда он денется в субботу, часов в восемь утра? В
это время пацаны обычно отсыпаются после недельной учебы.
Вчера Ромка попросил маму еще об одной услуге.
- Мам, ты, когда деньги отдавать
будешь, ты скажи … если он захочет, мы можем с ним у тебя
в библиотеке встретиться, там нейтралка. Ну, когда у меня
нога совсем поправиться. Скажешь?
- Ладно, скажу. А что такое “нейтралка”?
- Это ничейная территория, мам.
Туда, кто хочет, может ходить, из любой бригады. Пусть
он время назначит, а ты мне передашь, хорошо?
- Я-то передам, - вздохнула мама,
- но зачем тебе, снова драться будете? “Бригады” эти …
Рома, обещай мне …
- Ну что ты, мам, - перебил Ромка,
- Данька классный пацан! Мы ж не специально дрались. И
потом на нейтралке все равно нельзя – западло. А насчет
бригады не бойся, до четырнадцати лет можно на стычки не
ходить. И Рашида ты знаешь, нашего бугра, он мне поддержку
дает.
- Рома! Что за жаргон!
И снова нетерпеливо тренькнул
дверной звонок. Справившись с замком, Ромка потянул входную
дверь на себя. “Может, все-таки Данька”, - подумал он без
особой надежды.
Глава 8
Никаких особых надежд и иллюзий насчёт своей учёбы Данька
никогда не испытывал. Он мог бы очень хорошо учиться,
потому что от природы был неглупым и смышлёным мальчишкой.
Но вокруг было столько интересного, столько милых мальчишескому
сердцу разностей, что тратить своё время на зазубривание
каких-то там параграфов вовсе не хотелось. И эта самая
история с новой учительницей по биологии была просто
принципиальной. А то бы Данька даже и глазом не повёл
бы, – подумаешь, одной двойкой больше, одной меньше!
Но молодая, только после пединститута правильная училка,
похоже собиралась на его примере показать всем, что с
ней шутки плохи. И потому, пристав как банный лист к
одному месту, она насела на Даньку, зловредно требуя пересдачи невыученного урока. Вот и пришлось топать ему
в библиотеку, брать учебник и учить эти две странички
мелкого, скучного текста, чтобы просто доказать ей (да
и самому себе, наверное), что он, Данька, на роль глупого
и туповатого двоечника в классе кандидатура не совсем
подходящая.
В общем, история выеденного яйца
не стоила бы, если бы не одно “но”, А “но” это заключалось
в том, что широко распахнув дверь ранним субботним утром
начала сентября он просто чуть не упал от неожиданности.
На пороге, улыбаясь доброй и слегка извиняющейся улыбкой,
стояла немолодая, симпатичная женщина. Та самая, которая
несколько дней назад выписывала в библиотеке две книги
на его имя. Он узнал её мгновенно. Даже несмотря на то,
что она была одета в другое платье и держала в руках небольшую
сумочку. Слишком знакомым было её лицо и неуловимые отголоски
только что виденного сна внезапно вихрем пронеслись в голове
(понедельник начинается… это моя медкомиссия… в субботу..
слышишь… в субботу..)
- Здравствуй… Даниял…
- Здрасьте… - Данька, широко раскрыв
глаза, оторопело глядел на неё, совсем забыв, что стоит
в дверях фактически голый, в одних только тонких хэбэшных
плавках..
- Я к тебе. Можно войти?
- Конечно… Заходите… - он машинально
сделал шаг в сторону, пропуская женщину и вдруг неожиданно
смутился, - ой!… сейчас.. подождите пожалуйста... я джинсы
одену. Вы проходите, я мигом… - И быстро заскочил в свою
комнату, судорожно ища брошенные на стуле брюки.
Сказать, что он был удивлён, это
значит ничегошеньки не сказать. Он ожидал увидеть кого
угодно, но библиотекаршу?!?! И, с трудом попадая в сложенные
штанины, мальчишка ошалело пытался понять, что же привело
её сюда. (Неужели он просрочил дату сдачи книг? Да нет,
какой там! Он и взял-то их несколько дней назад всего лишь.
Да и не ходят библиотекари по домам за несданными книгами..
А что же тогда? Может это биологичка её прислала, чтобы
та с отцом поговорила насчёт двойки? Да ну… Вообще бред.
При чём здесь училка и она.. Они и не знают наверное друг
друга… Тогда что же?!…) Данька терялся в догадках, но по
старой мальчишеской привычке, выходя из комнаты, был готов
к самому худшему.
Женщина всё также стояла в прихожей
и чуть виновато улыбнулась шагнувшему навстречу мальчику:
- Ты извини, что так рано. Просто
мне на работу к полдевятому. Ну я по пути и решила зайти...
Данька молча глядел на неё с какой-то
абсолютной, стерильной пустотой в голове.
- В-общем, ты не удивляйся… Дело
в том… - тут она слегка запнулась, - дело в том, что меня
попросил зайти к тебе мой сын… Рома… Я ему тебя описала
и он подумал, что… Ну, в общем, он сказал, что вы вроде
знакомы… Только познакомились немного… странно…
Она внимательно вглядывалась в
лицо Даньки и неожиданно каким-то неуловимо материнским
движением подняла руку и прикоснулась к почти зажившей
ссадине на щеке мальчика:
- Он сказал, что вы подрались.
Не со зла. И что наверное, ты его уже долго ищешь…
В стерильной пустоте Данькиных
мыслей, далеко-далеко вдруг послышался какой-то шум. (Так
наверное сходит лавина. Сначала мягко и почти неслышно,
а потом с грохотом, всей своей тяжестью обрушиваясь на
стоящих на её пути.) Сердце его ухнуло куда-то глубоко
вниз и мальчишка как наяву вдруг увидел серые огромные
глаза. Те самые… Они мягко улыбались на симпатичном лице
говорившей с ним женщины, но он помнил их совсем другими
– тусклыми и уходившими… Понимание накатывало на него стремительно
и ошеломляюще быстро (Сын?.. Рома?.. Так значит… Так значит,
это его мама?! Но… Но как? Как она меня нашла?! Рома… Точно!
Его же Раш Ромкой называл… Но… Блин... ничего не понимаю…
Откуда она узнала?! Адрес… Что я - это я… Откуда?)
- …и он попросил передать тебе
кое что, - женщина раскрыла сумочку и достала конверт,
- там.. во время вашей… драки… - она снова запнулась на
этом, видно неприятном для неё, слове, - ты ведь ему что-то
дал… ведь так?
Данька оторопело кивнул. Он всё
ещё никак не мог поверить в происходящее.
- Ты не обижайся, я просто...
уточнить… Сколько там было?
- Тысячу девятьсот двадцать, -
мальчишка машинально сказал сумму, которую знал назубок
и внезапно смутился.
- Ага... Точно… - женщина облегчённо
вздохнула, - я всё боялась что Ромка что-то перепутал,
а это всё-таки немаленькие деньги. Вот возьми, - она протянула
конверт до сих пор не сдвинувшемуся с места мальчику.
- Что здесь происходит?! – неожиданный
голос отца заставил Даньку вздрогнуть от неожиданности.
Он стоял у открытых дверей своей комнаты, хмурый, небритый
и непонимающе смотрел на них, - Даниял, в чём дело?
- Да вы не беспокойтесь, я уже
ухожу, - женщина улыбнулась и потрепав мальчика по голове,
продолжила, - я в библиотеке работаю, а Даниял там на днях
учебники брал и кое-что забыл, а мне просто по пути, вот
и занесла.
- Аааа… учебники. За ум значит
взялся, – отец перевёл взгляд на сына, - это хорошо!
- Ну ладно, я пойду, - она улыбнулась
и шагнула к двери, - да и ещё…чуть не забыла… Даниял, ты
можешь обратно принести книги на следующей неделе. Как
прочитаешь… Ну, скажем, в среду к трём часам… А я к тому
времени тебе ещё что-нибудь по этой теме подберу. Хорошо?
Мальчишка молча кивнул, а потом,
вдруг спохватившись, запоздало выпалил: “Спасибо! Обязательно!”…
Женщина ободряюще кивнула головой:
- Ну, мне пора, до свиданья… -
и заторопившись, вышла из квартиры.
Цофа, он же Цыкин Олег Фёдорович
- сильный и дерзкий семнадцатилетний бугор всей молодой
“волгинской” братвы – медленно шагал по улице, неторопливо
докуривая длинную папиросу. Курить именно папиросы, а не
сигареты было особым шиком у “волгинской” да, пожалуй,
и всей городской братии. И потому в табачных ларьках уже
давно не залёживались ни “Памир”, ни “Казбек”, ни самые
шикарные “Герцеговина Флор” в богатой чёрно-зелёной пачке.
А небрежно вытащить в компании из кармана картонную коробку,
особым щелчком выбив оттуда аккуратную трубочку папиросы,
считалось самым коронным номером практически у всех старшаков
города.
Было начало десятого утра и в
это субботнее, неожиданно хмурое холодное утро людей на
улице было совсем немного. Цофа шёл отметиться на городской
рынок, где давно уже вместе с некоторыми старичками имел
свою долю от торговцев рыбой и овощами. Люди платили за
то, чтобы всякие пятнадцатилетние отморозки не посносили
их товар с прилавков, вываляв попутно в грязи и самих продавцов.
И это было правильно с точки зрения тех, кто пытался получить
власть над Городом. Они заставляли “разжиревших и наглых
торгашей” делиться доходами с простым людом. Во всяком
случае, так они вполне искренне себе это представляли.
Цофа резким щелчком запульнул
окурок папиросы в дерево и свернул на рыночную площадь,
как вдруг прямо перед ним неизвестно откуда вырос маленький
белобрысый шкет.
- Здарова! Мне тут это.. Тебе
передать попросили
- Передать? – парень настороженно
и недоверчиво смотрел на пацанёнка, а потом медленно и
раздельно переспросил, - кто и что?
- Ну тут это.. Раш… Рашид…- пацан
волновался так, что веснушки на его обгорелом за лето лице
слегка побледнели, - тут и записка есть.
Он протянул пакет Цофе в любую
минут готовый задать стрекача.
- Не понял… Волгинский Раш? Так
ты что, волгинец? – глаза парня сузились и желваки напряглись
на худом скуластом лице, - малой ещё? Ты хоть знаешь куда
ты забрёл?
- Там в записке… Там в записке
всё написано. Меня уже останавливали ваши... – пацан видно
сильно торопился выговориться, - это они сказали, где тебя
найти.
Цофа взял пакет и хмуро повертев
в руках, с удивлением вытащил из него старенький кожаный
пояс и сложенный вчетверо листок бумаги в клетку. По мере
того, как он читал записку, лицо его всё больше хмурилось
и он недоумённо поднял глаза на всё ещё стоявшего рядом
мальчишку:
- Погоди-ка… Когда это было?
- В конце августа…
- Августа? – парень быстро прокручивал
в голове события тех последних дней, - а кто же это из
наших мог быть? Хм…
Он ещё раз заглянул в сложенную
бумажку:
- Смуглый… невысокий... с синими
глазами… - Цофа напряжённо смотрел сквозь притихшего пацанёнка,
- бля… Это же Данька… Точно Данька… У него вся рожа была
расквашена… Интересно…Он же мне сказал, что в школе подрался…
по глупости… Ага….
Словно очнувшись, он снова жёстко
глянул на шкета:
- Так, слушай меня, парламентёр,
блин… Пойдёшь назад, если кто наши остановят, скажи я разрешил…
А Рашу передай… что пояс – это хорошо. Но мы ещё разбираться
будем, кто и за что ему там морду расквасил… Понял? Ну
всё... давай дуй отсюда…
И засунув записку и скрученный
ремень в карман куртки, задумчиво зашагал дальше.
Глава 9
- … а с этими мы еще разбираться будем, - услышал Ромка
знакомый “медлительный” голос, открывая дверь. На лестничной
площадке стояли Рашид с Матросом, а вовсе не Данька,
на что Ромка втайне надеялся.
Да не мог он там стоять! Мечты
… мечты …
- Привет, Столица! – Матрос был
в своем репертуаре. – Смотрю, на обе косточки опираешься.
Матрос кивнул на Ромкины ноги,
облаченные в застиранные “домашние” треники. В каждой руке
он держал по большой грозди мелкого красного винограда,
такой на рынке у гостей с юга черте сколько стоит. Кишмиш
называется. Из карманов кургузой куртки-бомбера наподобие
пистолетных рукояток торчали спелые желтые бананы. Матрос
щедро хватанул ягод с одной из гроздей, а вторую протянул
Ромке.
- Держи гостинца, не болей, -
прошамкал он с набитым ртом, потом повернулся к Рашиду.
– Ну, все, Рашитулла, я побег. А то мамка заругает.
Матрос подмигнул растерявшемуся
Ромке и сорвался вниз по лестнице. Потом вдруг остановился,
развернулся и сделал несколько ловких боксерских выпадов,
нещадно соря темно-красными ягодами. Таким образом, он,
наверное, намекал на злосчастную Ромкину “медкомиссию”.
- Молодец, Москва! – заорал он
на весь подъезд. – Порхаешь, как бабочка, жалишь, как пчела.
Мохамед Али! Научишь приёмчикам?
- Вали уже, дело делай, - шикнул
на него Раш и Матрос тотчас испарился.
Рашид усмехнулся, глядя, как Ромка
пытается удержать в руках расползающуюся виноградную гроздь
(вот уж счастья привалило!). Он положил широкую ладонь
Ромке на затылок и слегка нажал. Ромка еще больше смутился
от неумелой ласки своего “бригадира”.
- Ну, здравствуй, Роман, - сказал
Рашид. – Вот, решили тебя навестить. Как нога, не беспокоит?
- Привет, Раш! Ой, ты это … заходи,
чего в дверях-то стоять, - спохватился Ромка, а когда оба
они оказались в крошечной прихожей, добавил чуть обижено.
– Чего раньше не приходил? У меня Лукьяненко новый есть.
Я тут один чуть со скуки не помер.
- Кажись, дышишь пока, - сказал
Раш и вдруг подхватил Ромку на руки.
- Ты чё? – удивился Ромка.
- Может, тебе еще ходить нельзя.
Я отнесу. Ты же мне, как братишка.
Ромка втянул носом воздух.
- Раш, ты пьяный?
- Есть немножко, - Рашид опять
усмехнулся.
Он отнес недоумевающего Ромку
в его комнату и сделал вид, что хочет со всего размаху
шмякнуть его на кровать. А Ромка сделал вид, что испугался.
Потом они сидели на Ромкиной кровати
и ели виноград, который Ромка предварительно вымыл под
краном и вывалил на тарелку. Многие ягоды помялись, но
виноград все равно был восхитительно вкусный. И совсем
без косточек!
- Мамке не забудь оставить, оглоед,
- сказал Раш.
- Что я, сам не знаю? – обиделся
Ромка.
Рашид осторожно кончиками пальцев
прикоснулся к Ромкиной ноге, под трениками прощупывался
бинт.
- Испугал ты меня, Рома, - странно
признался он. – Как же ты стекла в ноге не почувствовал?
Такая дура торчала …
- А черт его знает …
Ромка думал об этом. Действительно
как? Здоровенный бутылочный осколок вонзился ему в ногу
прямо над коленкой. Глубоко вонзился, и кровь текла, будь
здоров, а Ромка на него ноль внимания. Стоял, ходил, и
не просто ходил, а дрался, все больше расширяя рану. Списать
все на азарт драки? Дудки! Ну, не бывает так! И чтоб никто
из ребят не заметил? Чудо. Плохое, злое чудо. Наверное,
это Город отводил всем глаза, Город хотел напиться Ромкиной
крови. Может даже убить …
- Да там фигня, Раш, - небрежно
отмахнулся Ромка. – Повреждение мягких тканей, пара сосудов
задета. Ты же сам слышал, что врачи в больничке говорили.
Ерунда!
- Дать бы тебе по “мягким тканям”,
за такую ерунду - проворчал Рашид, как будто Ромка сам
был виноват, что в ногу ему впился проклятый осколок. –
Ладно, пойду я.
Он поднялся, достал из кармана
такой же, как у Матроса куртки, - извечная униформа молодежных
группировок, - большое ярко-желтое яблоко. Как оно еще
там поместилось! Кинул, Ромка едва успел его поймать.
- Жуй, Рома, поправляйся. Меня
не провожай, я сам дверь захлопну.
- Погоди, Раш, - Ромка удержал
его за руку. – Откуда у вас это все: виноград, яблоки,
бананы?
- С хачами базарными побакланили.
– Объяснил “бугор”. – Сначала наехали на них, а потом обещали
от волгинских защиту обеспечить - те их доят. Вот они нас
и …угостили. А мы тебя.
- Спасибо …
- Кстати, Рома, меня старшаки
на бугор поставили. Теперь я - бригадир о-фи-ци-аль-но!
- Поздравляю, - не очень уверенно
сказал Ромка, он не знал, что следует говорить в подобных
случаях. – А если Пингвин вернется?
- Если вернется, мы с ним побеседуем,
- Рашид растянул губы в недоброй ухмылке, глаза его сверкнули
холодными темными льдинками. – Беспредельщиков прощать
нельзя. Ну ладно, давай, Рома.
Раш вышел было из комнаты, но
на пороге обернулся.
- Рома, а ты ждал кого-то? – спросил
он.
- Кто - я? Когда? – Ромка попытался
придать своему лицу удивленно-невинное выражение.
- Когда мы с Матросом тебе в дверь
позвонили, ты ждал кого-то еще?
- Н-нет. Никого я не ждал. А почему
ты спрашиваешь?
- Так. Показалось.
Раш ушел, хлопнула входная дверь.
Какое-то время Ромка смотрел ему вслед и удивлялся: как
это в одном человеке может уживаться справедливый предводитель
дворовой пацанвы, азартный футболист, любитель хорошей
фантастики и холодный безжалостный … боец. Или, может быть,
бандит? И все равно, Рашид был другом, не таким, конечно,
каким мог бы стать синеглазый Данька (и станет, они встретятся,
Ромка уверен!), но хорошим товарищем. И Ромка был рад за
него. Под таким предводительством не столь противно будет
состоять в этой самой бригаде.
Дни для Ромки тянулись мучительно
долго, среда никак не хотела наступать. Время любит играть
с людьми в такие игры: когда очень ждешь чего-нибудь хорошего,
важного, оно растягивается, превращается в этакий вязкий
кисель. Стрелки на часах ползут, как сонные мухи. Листки
на отрывном календаре кажутся приклеенными намертво. И
наоборот. Если грядут неприятности, время ускоряется, утекает,
будто песок между пальцев. И неприятности мчатся тебе навстречу
со скоростью курьерского поезда.
Но вот долгожданная среда наконец
настала. Ромка очень волновался - сегодня он увидит Даньку,
синеглазого мальчишку с портрета, к которому влечет его
непонятная сила. Странно это и немножечко … страшно. Нет,
не страшно, а скорее волнительно. Судьба столкнула их не
самым лучшим образом. Но сегодня все должно быть по-другому.
Встреча назначена на нейтральной территории, в маминой
библиотеке. В три часа дня. Народу в это время там бывает
совсем немного, как впрочем, и в любое другое. Не очень-то
городская молодежь жалует литературу, для них это скучный
школьный предмет, постылая обязаловка. “Читать книжки по
собственной воле? Нет уж, дудки! Чтение, оно для чушков
и беспонтовых телок, пусть они и читают, глаза себе ломают.
А мы лучше пивка”, - так думало, наверное, подавляющее
большинство юных жителей Города. И сегодня это обстоятельство
могло сыграть на руку двум маленьким конспираторам.
Да. Лучшего места для встречи
с мальчишкой из враждебного клана, чем городская библиотека,
трудно было и представить. Это здорово они с мамой придумали!
Только бы Данька пришел. Только бы не начал искать подвоха
в Ромкином приглашении (нет там никакого подвоха!). Только
бы поверил.
Если бы Ромку спросили, зачем
ему так нужна эта встреча, он не нашелся бы, что ответить.
Он просто чувствовал: так надо. Ромка уже не представлял
своей дальнейшей жизни без этого смуглого симпатичного
паренька. Без Даньки! Почему оно было так? Ромка не знал.
Он просто хотел оказаться радом с синеглазым мальчишкой
и быть с ним по возможности дольше. Хорошо бы всегда. Разговаривать,
делиться тайнами и конфетами, делать что-то вместе. Все
равно что! Вместе с Данькой любое, самое обычное занятие
обретало новый смысл и должно было доставлять удовольствие.
Даже уроки делать, склонившись над учебником голова к голове.
Даже скучную алгебру! Ромка очень хотел заслужить Данькину
дружбу и подарить ему свою. Ему казалось, что это будет
не сложно. Несмотря на безобразную драку, которая случилась
между ними. Несмотря на боль, которую Ромка, ему причинил.
Данька умный, он поймет! Ведь он отдал свой ремень, чтобы
перетянуть Ромкину ногу (кстати, где он?), без него Ромка
кровью бы изошел. Он доверил Ромке деньги, и тот их сохранил.
И уже вернул! Ниточка протянулась. Пусть первые шаги на
пути к их дружбе были вынужденными и не совсем удачными.
Теперь все будет
иначе, Ромка верил и надеялся. Настоящий Друг, который
всегда поддержит и никогда не предаст, – разве не об этом
мы все мечтаем с самого детства.
Чуть прихрамывая, Ромка подходил
к библиотеке. Еще издали он заметил знакомую фигурку, Данька
быстро шел ему навстречу, размахивая желтым полиэтиленовым
пакетом, наверное, с книгами. Шел на встречу с ним. Ромка
чуть замедлил шаги, а Данька наоборот ускорился, он тоже
заметил Ромку. На выщербленных и стоптанных поколениями
читателей ступенях библиотечного входа они сошлись.
- Привет … Данька, - почему-то
шепотом поздоровался Ромка и протянул Синеглазому ладонь.
Глава 10
- Привет! – задумавшийся Данька чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он сидел
на старых проржавевших качелях во дворе и, от нечего делать,
раскачивал визгливые металлические петли. Сегодня он наконец
сдал этот треклятый параграф про “членистоногих” (это ж
надо такое название придумать, хм!) и сейчас вспоминал
о том, какое недовольное выражение лица было у биологички,
когда он спокойно отвечал на все её вопросы. Это так увлекло
его, что он совсем не слышал, как внезапно и тихо подошёл
Цофа, - как поживаешь?
Парень приостановил качели сильной
рукой и протянул ладонь сидящему на них Даньке: “Чего-то
тебя давненько видно не было”. Мальчишка привстал с качелей
и ответив на приветствие, пожал плечами:
- Да нет, здесь я вроде… Просто
школа началась уже, вот и приходится там по полдня просиживать.
- Понятно… А вообще, знаешь, мне
с тобой потолковать надо, - Цофа щелчком выбил папироску
из пачки, вопросительным жестом протягивая её Даньке, -
покурим?
- Не, спасибо. Ты ж знаешь, я
не курю
- Ну и правильно! – парень щёлкнул
зажигалкой и сощурившись от дыма, присел рядом с Данькой
на отполированную многими штанами деревянную скамью качелей,
- курить – здоровью вредить! Кстати о здоровье…
Он выдержал паузу, коротко взглянув
на не совсем понимающего мальчишку:
- Как твоя щека? Зажила уже?
Мальчик автоматически поднял руку
к лицу и провёл по скуле: “Да вроде бы, уже не болит. А
что?”
- Да так… Просто интересуюсь,
- Цофа снова затянулся и, выпуская в сторону дым, вдруг
коротко и жёстко спросил, - ты почему мне соврал?
- В смысле? – в животе у Даньки
что то сжалось от недоброго предчувствия, - ты про что,
Олег?
Цофа внимательно поглядел в ярко-синие,
непонимающие глаза мальчишки и, переложив папиросу в другую
руку, залез в карман куртки. А потом неторопливо вытащил
оттуда туго скрученный старенький кожаный ремень: “Про
это…”
Данька смотрел на пояс и молчал.
А в голове почему-то крутилась только одна мысль: “Блин!
Вот дурни, нашли кому отдать… Эх…”
- Почему ты не сказал, что на
держинских напоролся? – парень испытующе смотрел на Даньку,
- ты же знаешь наши законы. Никто не может просто так,
безответно, обидеть волгинца. И раз ты в бригаде, мы обязаны
отвечать. Понимаешь? Обязаны. Иначе нельзя…
Мальчик продолжал молчать. Разве
можно словами объяснить то, что произошло тогда? И почему
он придумал насчёт банальной драки в школе. Как рассказать
про тот взгляд умоляющих глаз, про сохранённые деньги,
про утренний визит мамы-библиотекаря… про Ромку… Как?..
Он впервые, за всю свою сознательную “волгинскую” жизнь,
вдруг понял, как ненавистны ему эти законы, по которым
заставлял жить Город. Законы, которые теперь требовали
одного – ответных мер… Он отвернулся и сжал зубы.
- Чего молчишь? Рассказывай, что
произошло. И объясни мне, как мог молодой, приезжий пацан
на “прописке” с двух ударов тебя с ног свалить? Вроде как
на чушка ты не похож, - Цофа зло прищурился, - ты знаешь
как быстро молва разлетается? Что вот, мол, отмудохали
волгинских, а они даже оборотку дать не могут.
- Цофа, да я… - Данька дёрнулся,
пытаясь ответить на несправедливые обвинения, но потом
снова замолчал.
- Что ты? - парень продолжал,
жёстко заглядывая в растерянное лицо мальчишки, - что ты?!!
Ты понимаешь, что ты всех нас подставил? Всех! Так нельзя
жить. Во всяком случае, в этом Городе… Понимаешь?!
Данька сидел отвернувшись и, обхватив
руками колени, молчал.
- Короче так… - Цофа своим фирменным
щелчком выбросил папиросу и, немного успокаиваясь, продолжил,
- я передам Рашу, что ты хочешь снова поговорить с этим
пацаном. Один на один. Мы встретимся где-нибудь на нейтралке
и ты при нас объяснишь… как следует объяснишь, этому москалю
приезжему, что просто так волгинских бить нельзя. И что
мы всегда отвечаем. Ударом на удар… Понял?
Мальчик почувствовал, как пустой
живот начинает сводить тянущая гадкая судорога. Слова Цофы,
гулкие, звучащие словно из пустой бочки, ворочались у него
в голове, а перед глазами стояло лицо мальчишки с серыми
глазами… Держинца… Ромки… Он понял, ещё секунда и он сделает
что-то совсем плохое, что-то совсем ненужное и страшное,
о чём, возможно, потом сильно жалеть. Он уже поднял голову,
пододвинул ноги, готовясь встать, но Цофа опередил его…
- Ну вот и договорились, - парень
поднялся и, положив свои тяжёлые руки на худенькие плечи
мальчика, дружески прижал его к скамье, - я так и думал,
что ты не сдрейфишь… Ты же волгинец! Да и драться ты хорошо
умеешь. Я знаю. Короче… сегодня вторник, а к концу недели
я договорюсь с Рашем и где-нибудь в выходные устроим маленькое
гладиаторское сражение, - он подмигнул сгорбившемуся Даньке,
- с предсказуемым финалом. Так что готовься!
Мальчишка потемневшими глазами
смотрел вслед уходящему высокому широкоплечему парню с
короткой “борцовской” причёской и, неизведанная до сих
пор, ненависть холодной мутной волной медленно заливала
напрягшееся тело. Он ненавидел себя, Цофу, волгинцев, держинцев,
всех вокруг… Но больше всего он ненавидел этот Город, который
заставлял его делать то, что делать он не хотел просто
смертельно. Данька закрыл глаза и, опустив голову в подтянутые
к животу колени, до крови закусил губу.
Среда наступила на удивление быстро.
Данька встал утром, и решив не ходить сегодня в школу,
рано смылся из дому, дожидаясь, пока отец не уйдёт на работу.
А потом вернулся, достал учебник по биологии, книжку Стругацких,
которую он умудрился проглотить за два вечера, положил
их на стол и стал дожидаться трёх часов.
Ещё вчера, после разговора с Цофой,
он решил рассказать обо всём Ромкиной маме. И хотя по всем
дворовым законам этого делать было нельзя, Данька не видел
другого выхода. Он хотел предложить ей, чтобы та куда-нибудь
увезла Ромку, хотя бы на время. Потому что иначе, всё равно
волгинские достанут его. И даже если он сам откажется драться,
то всегда найдутся желающие почесать кулаки и Ромке не
миновать хорошего избиения (Даньку аж передёрнуло от одной
этой мысли). Таковы проклятые правила этого Города. Отвечать
ударом на удар…
Данька с ненавистью посмотрел
на часы. Ещё рано. Но уже совсем скоро он сходит в библиотеку,
отнесёт книги и обязательно поговорит с Ромкиной мамой.
Она добрая, она поймёт. Данька почему-то был точно уверен,
что женщина сможет понять его и не отмахнётся от такого
разговора. Ведь пришла же она по просьбе сына к нему, принесла
деньги. Не каждая мама поступила бы также. Моя бы поступила!
У Даньки ёкнуло и тоненько защемило сердце. Он вспомнил
тёплые мамины руки и родной запах её домашнего халата.
Как же ему её не хватает… Почувствовав, что глаза у него
начали влажнеть, мальчишка нахмурился, встряхнул головой
и постарался не думать об этом. Потому что последнее время
мысли о маме давались ему всё тяжелее и тяжелее. И связано
это было в первую очередь с отцом, который постепенно всё
больше общению с Данькой предпочитал свою любимую бутылку.
Мальчик снова взглянул на часы.
Минутная стрелка равнодушно приближалась к половине третьего.
“Ладно, пора” – подумал Данька и, забросив обе книги в
жёлтый полиэтиленовый пакет, немного волнуясь, вышел из
дома.
Он узнал его сразу. Ещё только
подходя к старому, довоенной постройки, зданию библиотеки
с вычурными колоннами перед входом. Сначала Данька не обратил
внимания на прихрамывающего мальчишку, который шёл с другой
стороны улицы. Но буквально через несколько шагов сердце
у него вдруг на секунду замерло в груди, а потом сразу
заколотилось как сумасшедшее. Ромка!!!
Мальчик внезапно растерялся. Он
совсем не ожидал увидеть его здесь. Но мысль о том, что
кто-нибудь может случайно застукать их вместе (их, которые
по всем правилам и законам Города должны пылать лютой ненавистью
друг к другу), сразу обожгла его и он заторопился навстречу
чуть прихрамывающему и смущённому пареньку.
Они встретились буквально в двух
шагах у входа, на выщербленных и истёртых миллионами ног
ступенях, под грозно нависающими старыми колоннами. Секунду
они молчали, просто глядя в глаза друг другу. А потом худенький,
чуть прихрамывающий мальчишка немного смущаясь, виновато
протянул Даньке руку и почему то шёпотом сказал:
- Привет… Данька…
Казалось прошла целая вечность,
прежде чем Данька поднял свою ладонь и осторожно, но крепко
пожал протянутую руку:
- Привет… Рома!
А потом вдруг спохватился, нахмурил
брови и, увлекая сероглазого мальчишку внутрь, продолжил:
- Только давай не здесь… Заходи…
