Глава
21
- Дань … а можно у тебя … потрогать?
Ромка знал, что пропадает. Какая-то
мутная жаркая волна подхватила мальчика и повлекла куда-то,
а у него не было сил … и желания ей противиться.
Когда мама предложила постелить
одному из ребят на раскладушке, Ромка почувствовал себя
обманутым. Как ребенок, которому дали конфету в красивой
обертке, он развернул, а внутри оказалась черствая хлебная
корка. Мысль о том, что такая желанная, почти кровью выстраданная
близость может не состояться, по-настоящему испугала Ромку.
(Просто лежать … рядом … а когда он заснет …). К счастью
раскладушка была совсем старенькая, шаткая и ненадежная.
И мама отлично об этом знала, иначе ни за что бы так легко
не согласилась положить их вместе. (“Ляжете валетом?” –
Нет уж, дудки!). Ромка еще подумал, надо будет сказать
Рашиду, чтобы придержал свою обещанную раскладушку у себя.
Обойдемся, мол. (Нам и так хорошо … будет. Будет?!).
Ромка знал: человек взрослеет,
и жизнь его усложняется. В безмятежном детсадовском возрасте
ему казалось: вот вырасту, – заживу! Буду покупать горы
мороженного, а противный суп выливать в раковину, и в
угол меня за это никто не поставит. Но теперь, когда
он уже
немножко вырос, все вокруг стало таким странным и запутанным.
Почему, с тех пор, как на его животе, в самом-самом низу,
проклюнулись первые тонкие волоски, он больше не в состоянии
контролировать некоторые вещи? Почему, если ночью тебе
снится симпатичная продавщица из булочной, стоящая за
прилавком, в чем мать родила, ты обязательно проснешься
с мокрыми
трусами. И почему она вообще снится в таком виде, раньше
ведь ничего подобного не случалось? Какая сила заставляет
повзрослевшего мальчишку каждый божий день, иногда по
два-три раза, запершись в туалете, оголять своего заметно
окрепшего
за последнее время “петушка” совсем не для того, чтобы
пописать? Правая рука движется быстро-быстро, а левая
(и кто ее надоумил?) легонько сжимает мошонку и приподнимает ее чуть вверх. Сидя лучше, чем стоя. Будет приятно, а потом сразу стыдно и гадко.
И так легко, вытирая увядающий в руках член кусочком
туалетной бумаги, пообещать себе – это был последний
раз. И так легко
это обещание нарушить! Через каких-то полчаса, если подумалось
вдруг о чем-то этаком. Почему?! Ты больше не господин
самому себе, а повелевает тобой все чаще и чаще тот маленький,
упругий, с блестящей лилово-розовой головкой. Хуй! Раньше
Ромка думал: быть мужчиной, значит быть сильным и независимым.
А оказалось, мужчины - безвольные слабаки, хуже любого
неполовозрелого мальчишки. Рабы хуя! Или это касается
только
совсем юных мужчин с педерастическими наклонностями?
Да, Ромка больше не будет сам себя обманывать. Если сниться
продавщица, красивая молодая девушка, это еще куда ни
шло.
А если снится мальчик Данька (м-м-м-м! какой кра-аси-ивы-ый!),
и ты при этом кончаешь ничуть не хуже? Вывод прост: Ромка
– “голубой”, и он хочет Даньку (как девочку … или самому
быть, как девчонка?). И стоит у него сейчас, совсем не
от разговоров “про это”, а оттого, что Данька рядом. От того, что
он ловит щекой его дыхание. От его запаха, какого-то молочно-ирисочного.
И оттого, что коленки их нет-нет да соприкасаются. И
как стоит! Даже яички уже ныть потихоньку начинают.
- Дань … я можно у тебя … потрогать?
Как он мог сказать такое?! Как
решился?! С тем же успехом он мог бы предложить Даньке
отсосать. В смысле, он у Даньки. Нет, это … Сосать чей-то
хуй? Бе-е-е-е! Но Данька такой чистенький, он даже душ
на ночь сам принимает, без напоминаний. Каждый день. Это
он рассказал, когда у мамы полотенце просил. А Ромке лень
обычно, два раза в неделю помылся и ладно. Жаль, что им
нельзя было вместе в ванную залезть. Мама бы не поняла.
А там … Можно было бы, и пососать, в воде совсем не противно.
Сделать Даньке приятно. Говорят, когда сосут, очень приятно.
Неужели я взаправду хочу … ? Это ж унижение какое, люди
вешаются, если их заставляют … Чего же Данька молчит? Так
долго не отвечает …
Ромка решился и был готов ко всему.
Он боялся, что Данька возмутится, спихнет его с кровати,
сказав что-то типа: “Спи теперь на полу, пидар, там тебе
самое место”. Ромка нарушал самое серьезное табу мальчишеского
общества. И Данька вправе был его наказать, оттолкнуть,
презреть. Но вместо этого он сказал каким-то не своим,
вдруг севшим голосом:
- Потрогай … только у меня пока
еще не очень большой.
И Ромка дотронулся. В первый раз.
Он протянул руку под одеялом, его пальцы коснулись теплого
Данькиного бока, нащупали резинку трусов. Внутрь он залезть
пока не решился (интересно, есть ли у Дани волосики …
хорошо бы он был младше меня в этом деле … тогда
бы … завидовал),
вместо этого, он провел самыми кончиками, подушечками
пальцев по мягкому хлопку детских трусишек (они у
Даньки голубенькие
с разноцветными мячиками) от резинки вниз. (Ого!). Нащупал,
обхватил пальцами, чуть сжал. А локоть его уже лежал
на Данькином животе, и Ромка почувствовал, как Данька
напрягся,
вздрогнул всем телом от его нескромного прикосновения.
Как будто это рушился последний бастион мальчишеской
скромности и невинности. Потом Данькин живот расслабился под Ромкиным
локтем. Ребята поверили и доверились друг другу. Сбросили
гнет условностей. Поддались желаниям молодой горячей
плоти. И все стало можно!
Они лежали, прижавшись друг к
дружке плечами и бедрами, Данька справа у стеночки, Ромка
слева, ближе к краю. И ласкали друг друга неумело, но азартно,
пожалуй, чуть грубовато, лапая и сжимая набухшую удовольствием
плоть прямо через трусы. Ромка первым начал эту нехитрую
забаву, и Данька почти сразу к нему присоединился. Ощутив
в своих пальцах твердую упругость чужого члена, а на своем
вставшем “писуне” тяжесть чужой (в первый раз не своей)
ладони, мальчишки уже не могли остановиться. Делали все
молча, Ромка дышал прерывисто, втягивая воздух через рот,
а Даня сопел, как маленький паровозик. Оба смотрели в потолок,
в темноте едва различимый, стараясь случайно не столкнуться
взглядами. Той стадии в отношениях, когда можно заниматься любовью и смотреть при этом в глаза партнеру, мальчишки
еще не достигли. Они даже не пытались как-то разнообразить
свои ласки, сделать их острее или удобнее. Ни один из них
не полез другу в трусы и не потянул свободной рукой вниз
резинку своих собственных трусиков. Прослойка ткани между
членом и пальцами, возможно, несколько снижала остроту
ощущений, но ребята об этом не думали. И Ромка, и Данька
пребывали в состоянии
сладкого отупения … или даже опьянения. Ромка был слегка
шокирован открывшимся ему Неизведанным, он купался в удовольствии,
таял, как медуза на горячей пляжной гальке. Первое Данькино
прикосновение, такое желанное и, казалось, невозможное
… Если бы Ромку спросили, он бы с полной уверенностью заявил,
что настал лучший миг в его жизни. Он любил, теперь он знал это точно, и любовь, наконец, воплощалась в мучительно
сладкое, теплыми волнами накатывающее наслаждение.
Ромка кончил, такого яркого и
продолжительного удовольствия он еще не испытывал. Все
его прежние “рукотворные” оргазмы были лишь бледной тенью
нынешнего. В последний момент он хотел было остановиться,
убрать Данькину руку со своего члена, но это оказалось
выше его сил. Опять маленький, плюющийся клейкой слизью
“отросток” полностью подчинил его волю. Но зато, какие
он подарил ощущения! Данькина рука все еще лежала на Ромкином
передке. Несмотря на то, что кончил Ромка себе в трусы,
часть спермы “прострелила” наружу, так энергично он прыскал.
Наверняка, у Дани все пальцы мокрые. Теперь, когда в голове
у Ромки прояснилась, ему сделалось стыдно и тревожно. Он
стеснялся своей бурной “кончины” и очень переживал, что
Данька испачкался. С некоторым удивлением он заметил, что
его рука продолжает ритмично сжимать твердый Данькин кончик,
и тут же убрал ее.
Данька поднес левую “испачканную”
руку к лицу, поелозил пальчиками, понюхал.
- А у меня еще не бывает … столько.
- Прости, - Ромка дернулся, как
от удара. – Я тебе сейчас что-нибудь принесу вытереть.
- Да, ладно, - Данька вытер руку
об собственный голый живот. – Само высохнет.
- Тебе не противно?
- А чего тут противного? – удивился
Данька. – Сперма, как сперма. Ты же спидом не болеешь.
Если бы ты чуть подольше рукой поработал, мою бы увидел.
У меня, правда, всего пару капель и жидкая совсем.
- Зря мы это, - Ромка повернулся
на живот и уткнулся носом в подушку.
- Почему зря? – Данька положил
ему на спину горячую ладошку. – Ты же кайф словил? Словил.
Ну, и мне понравилось. Кстати, не знаешь, почему, когда
тебя кто-то другой за хуй трогает, гораздо приятнее, чем
самому?
Ромка промолчал. Он готов был
провалиться сквозь землю. Зачем он все это затеял? Спал
бы сейчас тихо мирно на раскладушке. И как завтра утром
он будет Даньке в глаза смотреть? А маме?
- Ро-о-ом, - тихонько позвал Даня,
несильно пощипывая Ромкину спину. – Ну, я это, еще хочу.
Ты-то кончил, а я нет.
- Я не гомик, - пробубнил Ромка
в подушку, он готов был расплакаться.
- А пять минут назад, что, гомиком
был? – вполголоса возмутился Данька, он помнил, что за
стенкой в соседней комнате спит Ромкина мама. – Никакие
мы с тобой не гомики. Понял?
Ромка затаился и не отвечал.
- Ты давно дрочишь? – спросил
вдруг Данька.
Рома совсем не ожидал такого вопроса,
он резко повернулся и они с Даней стукнулись лбами. После
этого он чуть не свалился с узкой кровати, рассчитанной
только на одного мальчика, а совсем не на двоих. Но Данька
удержал его, обняв за поясницу и притянув к себе. Теперь
они лежали нос к носу, и Данька продолжал его обнимать.
- Я тебе сейчас докажу, - прошептал
он. – Ты когда шкурку гоняешь, о чем думаешь?
- Ну … о разном, - Ромка никому
еще не признавался в своем онанизме и не собирался этого
делать, а тут как-то само собой получилось. Наверное, от
растерянности.
- А в последний раз, о чем думал?
Расскажи.
Последний раз был у Ромки сегодня,
вернее уже вчера, утром, таким образом, он пытался снять
стресс, после ссоры с мамой. И воображал он себе при этом
… Ой!
- Ты смеяться будешь, - сказал
Ромка, он снова чувствовал себя свободно со своим лучшим
другом. Данька отнесся к их “сексу” легко и непринужденно,
и это успокаивало.
- Не буду, - пообещал друг, -
рассказывай.
- Я представил, - начал Ромка.
– Погоди, я лучше отвернусь, а то мне стыдно.
Он перевернулся на другой бок,
спиной к Дане и тот тут же обнял Ромку за живот и притиснулся
к нему вплотную. У него все еще стоит, - отметил про себя
Рома.
- Я представил, что меня поймали
две девчонки старшие из нашей школы. Ты их не знаешь, они
в одиннадцатом классе учатся. Обе, знаешь, такие здоровые,
как баскетболистки. Дылды! Но симпатичные, ничего. Типа,
я в спортзал зашел, а они там тренировались, в шортиках
коротких и в футболках. В общем, они меня схватили и на
маты. Раздели силой и стали сосать по очереди.
- А ты, наверное, не очень-то
и сопротивлялся! – Данька все-таки засмеялся. – Ну, у тебя
и фантазия, Ром. Хи-хи-хи! Тебе нужно сценарии для порнушки
писать.
- Заткнись, маму разбудишь. Сам
обещал чего-то доказать, а сам смеется, - Ромка снова повернулся
к другу лицом и опять чуть не свалился на пол.
- Ну, я и доказал! Вернее, ты
сам … Короче, если при дрочке о телках думаешь, значит,
ты не “голубой”. Вот если бы тебя мужики поймали, прикинь,
два штангиста, тогда бы тебя от матов пришлось лопатой
отскребать. И был бы ты плоский и “голубой”, а сейчас круглый
и розовый.
Данька опять захихикал и ущипнул
Ромку за попу.
- Сам ты розовый, - осадил его
Роман. – Хватит щипаться, давай лучше спать будем.
- Давай, - Даня откинулся на спину
и передвинулся вплотную к стене, освобождая другу место.
– А все-таки жалко …
- Чего?
- То, что ты не “голубой”. А то
у меня такой зверский стояк пропадает! Ты мне своими баскетболистками
всю душу растравил.
- Ладно уж, иди сюда, чем смогу
помогу, - сказал Ромка.
На этот раз он, не стесняясь,
запустил руку Даньке под резинку. Сам он тоже чувствовал
возбуждение.
Глава 22
Возбуждение, которое отпустило ненадолго, возвращалось вновь. И было оно ещё
сильнее прежнего. Может быть потому, что теперь уже не
мешала, хотя и тонкая, но всё же плотная, ткань трусиков,
а может быть потому, что Данька совсем расслабился и позволил
горячей Ромкиной ладони делать всё что ей вздумается. Всего
лишь десять минут назад он бы мог дать в морду тому, кто
посмел бы предположить, что у них с Ромкой (ох, Ромка…)
будет такое. А сейчас все страхи и сомнения казались смешными
и очень далёкими…
Данька медленно плыл по волнам,
ритмично покачиваясь в такт движениям мальчишеской руки
на его отвердевшей до онемевшего состояния писуньке и чувствовал,
как знакомое ощущение приятной и сладкой судороги всё ближе
и ближе подбирается к животу.
Когда Рома, смущаясь и жутко краснея
в темноте прошептал свою просьбу, в первую секунду Даньке
показалось, что сердце у него сейчас остановится. Он не
мог поверить в услышанное, потому что это были его мысли,
его желание… его… а не Ромкины. Но он не ослышался и шёпот
мальчишки всё ещё стоял у него в ушах. А это означало лишь
одно - что лежащий рядом мальчишка хочет того же, что и
он. И такая простая мысль, молнией пронзившая мозг, внезапно,
словно открывшийся шлюз, сняла все запреты (…он не засмеёт,
не обидится и не пошлёт презрительно к чёрту… это же… здорово!
Здоровоооо! Они оба хотят этого.. оба! Оох…) И чужим, севшим
голосом Данька негромко согласился…
- Уф, ну ты даёшь! – Ромка поднял
ладонь и встряхнул её над животом лежащего на спине мальчишки,
- у меня аж рука уже занемела…
- Ты давай... не отвлекайся, -
не открывая зажмуренных глаз, чуть напряжённым голосом
прошептал Данька, - я вот уже… почти…
Он снова почувствовал прикосновение
твёрдой мальчишеской ладони и горячее сосредоточенное сопение
Ромки на своём плече. Сладкая ломота в теле возвращалась
знакомой приятной истомой. Она нарастала с каждым движением,
с каждым вдохом. И, уже почти на самом взводе, с наливающимися
немой судорогой мышцами, Данька услышал как совсем по-детски
- неожиданно и громко - Ромка шмыгнул носом, продолжая
сосредоточенно двигать рукой.
Этот звук взорвал его мозг мириадами
малюсеньких огненных точек. Широко раскрыв глаза, смутно
вглядываясь в знакомый силуэт в темноте, Данька наклонил
голову и, с еле слышным стоном, прижался губами к такой
родной светловолосой макушке. Запах свежей травы, молока,
домашних медовых пряников, которые когда-то пекла его мама,
и ещё чего-то дурманящего и знакомого хмельно ударил в
голову. А через мгновение, впервые в своей тринадцатилетней
жизни, Данька по настоящему, “мокро” кончил…
Он лежал обессиленный, обмякший,
с колотящимся сердцем, продолжая прижиматься лицом к волосам
Ромки. Обычный для таких моментов мальчишеский стыд и раскаяние
неотвратимо нахлынули на него и смущаясь своего внезапного
порыва, он слегка отодвинулся от мальчика
- Ух… классно… блин… Я никогда
ещё... так… Спасибо! - а потом, переводя дыхание чуть виновато
спросил, - сильно рука устала, Ром?
- Да не… ничего… Просто непривычно
как-то, - Ромка чуть запнулся, - непривычно не себе это
делать. А тебе… тебе понравилось?
- Хых... Спрашиваешь… - Данька
неслышно улыбнулся в темноте, - да я никогда ещё так кайфово
не кончал… Один раз Колян, ну сосед мой со двора, журнал
там один притащил – порнушный. Ну я его выпросил на вечер
и в туалете... пока отец спит… Но и то… не так как-то было…
Вдвоём в сто раз прикольнее…
Рома с интересом разглядывал чуть
белесоватые капли на загорелом и твёрдом Данькином животе:
- А интересно, как такое женщины
ещё и глотать умудряются? Я на фотках видел – ну карты
такие чёрно-белые – на вокзале в Москве пацаны старшие
как-то купили… Бррр… Это ж наверное противно совсем…
- Не знаю, - Данька поглядел вниз,
провёл ладонью по животу, - она вроде ничем не пахнет…
- а потом хихикнул, – ты у них, у женщин спроси… или у
девочек…
Ромка почувствовал как снова начинает
возбуждаться от таких разговоров. И хотя разрядка у него
была всего каких-то десять минут назад, он ощутил как кровь
толчками приливает к животу и всё там внизу начинает твердеть,
мешаясь в тесноте трусов. А ещё ему вдруг нестерпимо захотелось
прикоснуться к Даньке. Просто прикоснуться. Или ощутить
его прикосновение. Он уже безотчётно и непроизвольно протянул
руку к его груди, как вдруг в памяти неожиданно и остро
вспыхнули картины его тайного жуткого сна (…мальчики дружат
с девочками. Пусть Данька будет девочкой. ОПУСТИ Даньку,
а он ОПУСТИТ тебя. Вы оба будете девочками. Глупые девчонки!…
Сраный педик… СРАНЫЙ ПЕДИК!!!) Ромка, словно обжёгшись,
отдёрнул руку.
- Ты чего? - удивился Данька,
- дёргаешься, как ужаленный… Я не кусаюсь.
- Да нет, ничего... – Ромка нахмурился,
- вспомнилась тут… херня всякая… Ладно, давай спать будем,
а то завтра мама рано нас будить будет, тебе ж надо на
первый троллейбус успеть…
Он подтянул к подбородку одеяло
и чуть отвернувшись, затих на кровати.
- Ладно... давай… - Данька удивлённо
согласился и, помедлив, натянул трусы, вглядываясь в темноте
в нахохлившегося вдруг мальчишку. Он сполз вниз под одеяло,
но не выдержал, - да что с тобой, Ром? Чего такого ты вспомнил?
Тебя подменили будто. Ни с того, ни сего. Что случилось?
Ромка молчал.
- Ты что, из-за того что сейчас
произошло переживаешь? Хех… Да брось. Это фигня… Ну подрочили
друг другу, ну и что? Мы ж не “голубые” какие-нибудь… Да
и не узнает об этом никто, - Данька приподнялся на локте
и коснулся плеча лежащего рядом мальчишки, - Ром... слышишь?
Перестань... Чего ты как маленький…
- Да я… - Рома резко повернулся
и Данька увидел, как в темноте его глаза подозрительно
блеснули, - я просто… - он ещё секунду сдерживался а потом
всхлипнул и уткнулся лицом в плечо друга., - я не знаю….
Даня… я кажется в тебя… влюбился… Я наверное и есть педик…
самый сраный педик, какой только может быть…
Данька ошеломлённо прижал его
голову к своей груди и забормотал: “Ну ты что? Ты что такое
говоришь, Ром?…С ума сошёл?…”
А мальчишка, продолжал бессвязно
шептать ему в грудь: “Да… точно… педик… я же знаю… хоть
ты и говоришь… а я тогда ещё, как портрет увидел… и тут
драться вдруг… а потом… и мне даже сны такие... а там ты
голый… и цепями прикованный… а там ещё в колпаках каких-то…
ты стонешь... а у меня хуй большой... как у мужика взрослого…
и я... и я даже я в кровать наспускал… я не знаю… и… и…”
Сухие, чуть шершавые губы плотно
прижались к его мокрым от слёз губам, неожиданно прерывая
этот бессвязный, горячий шёпот. Ромка на секунду замер
и хлопая мокрыми ресницами, ошеломлённо выдохнул: “Ты...
ты чего?”
- Ничего, - Данькино лицо было
совсем близко, всего в каких-то сантиметрах от заплаканного
и раскрасневшегося от переживаний лица Ромки, - ничего…
Ром… послушай… Ты мой самый лучший друг. У меня никогда
не было такого друга как ты… И… ты мне тоже очень… нравишься…
по настоящему… И вообще… вот… - он смущённо умолк, отводя
глаза в сторону.
Ромка не верил собственным ушам.
- Погоди… Так ты…. Тоже!!? – он
изумлённо поднял брови
- Что тоже? – Данька резко повернулся
к нему и нахмурился, - ну что ты чепуху говоришь, Рома?
Я ж тебе уже сказал, что никакие не гомики мы… Понимаешь?
А просто… а просто друзья… Настоящие… Потому и тайн никаких
нету у нас друг от друга… И то что ты мне нравишься, это
я тебе честно сказал… и ты мне... Вот и всё… Блин, да что
за день сегодня такой дурацкий… Сплошные переживания. Ну
и четверг, блин…
- Уже не четверг, уже пятница,
- Ромка улыбнулся, виновато вытирая влажные глаза. Он раздосадовано
подумал о том, что снова не смог сдержать слёз (уже второй
раз за сегодня… блин… ну точно как девчонка… И что только
Данька подумает…), - спасибо Дань... Ты самый лучший и
хороший… И я тебя очень люблю, - он спохватился, - в смысле
как друга люблю, - он замолчал, а потом тихо подытожил,
- и мы со всем справимся. Правда, Дань? И с разборками
этими, и с законами дурацкими. И с этим Городом тоже.
Данька молча кивнул и обнял Рому
за плечо: “Конечно справимся! Даже и не сомневайся”. И
так, обнявшись, уставшие и немного счастливые, они почти
сразу заснули. Потому что в один только этот день в жизни
мальчишек поместилось столько, что кому-то другому могло
хватить на целую жизнь…
Данька ловко и незаметно выбрался
из “вражеского” района на самом первом троллейбусе. Ромкина
мама тихо и аккуратно разбудила их рано утром, напоила
чаем и вот теперь Данька ехал на тралике, где заспанный
водитель натужно зевая, забывал называть проносившиеся
мимо остановки. А потом быстрым шагом он дошёл до своего
подъезда, открыл дверь ключом и крикнул возившемуся на
кухне отцу: “Пап, я уже пришёл… Щас в школу буду собираться!”.
И не успевая ответить на вопрос (Привет! И как дела?) выглянувшего
из кухни отца, он подскочил к внезапно зазвонившему в этот
неурочный утренний час телефону. Данька, почему-то секунду
помедлил и взял трубку:
- Аллё!
- Данька! Ты дома уже? Как добрался?
– слегка взволнованный голос Ромки он не спутал бы ни с
каким другим на свете, - ага… Хорошо что нормально. А то
я тут переживал немного… Ну да, за тебя… Угу… Дань, у нас
ЧП...
- Что случилось, – Данька напрягся,
чувствуя как поджалась мошонка и слегка похолодели пальцы,
переложил трубку к другому уху. Он старался быть спокойным,
- что случилось, Ром?…
- Дань… я из окна только что видел…
сначала шум был... в подъезде, ну я подумал, что это просто,
а… а потом я в окно выглянул и увидел…
- Да не тяни ты, - Данька напрягся,
- что там? С тобой-то всё нормально?
- Да со мной-то нормально… Вернее
теперь уже и не знаю.. нормально или нет… - мальчик слегка
запнулся, помолчал, а потом каким-то обыденным и слишком
спокойным голосом сказал, - Дань… Только что… Раша менты
забрали… В наручниках… Наверное за Пингвина… Что же теперь
будет, Даня?..
Глава 23
Что же теперь будет?
Вопрос этот неотвязно преследовал
Ромку с того самого момента, как он, повинуясь внезапному
импульсу (все ли спокойно?) выглянул в окно, - было еще
очень рано, часов шесть, - и увидел Раша. Раш вышел вдруг
из подъезда на освещенный тусклой лампочкой полукруг. Вернее
не сам вышел, Ромка сначала и не понял. Бригадир держинцев
сутулился, руки держал странно, неудобно сложив их за спиной
(наручники? точно, наручники!), а с боков его плотно обступали
двое. Один - в милицейской форме, с неразличимыми в осенней
утренней полутьме погонами, второй – в штатском. Они подвели
Раша к стоящему неподалеку неприметному “жигуленку” и довольно
грубо запихнули парня на заднее сидение. Сами сели по обе
стороны от “арестованного”, машина завелась и укатила, напоследок осветив фарами унылый двор. Сцена эта, так похожая
на эпизод из дешевого “совкового” детектива, повергла Ромку
в совершенное смятение. Первое время, минуты две или три,
он просто не мог поверить, что все это случилось на самом
деле. Раша арестовали! Как? За что? А когда мысль о реальности происшедшего укоренилась, наконец, в его голове, Ромка
всерьез испугался. Не за себя и даже не за Раша. Главным
следствием подсмотренного ареста было другое: Данька вновь
оказался неприкрытым. Рашид обещал им поддержку и покровительство,
он здорово умел “разруливать” трудные ситуации, иначе и
не стал бы никогда бригадиром одной из крупнейших группировок
в Городе. Раш все здорово придумал, и мальчишки впервые
за последнее время почувствовали себя в относительной безопасности.
Конечно, многое еще надо было сделать, но выход был найден.
А теперь … Ромка не думал о себе. После сегодняшней ночи,
после того, что между ними произошло (я объяснился Даньке
в любви, хи-хи … как глупо … и все равно, правильно!),
Ромка чувствовал себя ответственным за своего синеглазого
друга, за его благополучие и безопасность. Это чувство
было в Ромке и раньше, почти с первой минуты их странного
невольного знакомства, но теперь оно усилилось стократно.
От мыслей о Даньке тревожно замирало сердце и сладко ныло
в паху. Раньше Ромка не мог себе представить, как можно
любить и хотеть одновременно одного и того же человека.
Он любил маму и хотел симпатичную
продавщицу из булочной на углу. Он любил (думал, что любит)
гордую отличницу Лену, воображал, как спасет ее от шайки
хулиганов или вытащит зимой из проруби, - глупые детские
фантазии. А голой мечтал увидеть разбитную кривляку Танечку,
одноклассницу с самыми “клевыми буферами”, которая, по
слухам, не прочь пообжиматься где-нибудь в укромном уголке.
Теперь у него был Данька, самый надежный и близкий (после
мамы) человек на свете. Любить его почему-то не полагалось,
но Ромка любил … и хотел. (Данька поцеловал в губы … как
это было? … м-м-м-м!!! Но стыдно как …).
Ромка упал на кровать поверх скомканного
одеяла и стал думать, чем для них с Данькой может обернуться
внезапный арест Рашида. Расклады получались самые неприятные.
Они лишились единственного покровителя. Человека, готового
понять и принять дружбу мальчишек из враждебных кланов
(прям “Ромео и Джульетта” получается … а кто из нас Джульетта?
… наверное, я … да нет, мы - два Ромео). Конечно, он не
знал всего (и не дай Бог, узнает!), думал, что мальчишки
каким-то образом познакомились еще в Москве (был ли Данька
когда-нибудь в Москве?). Пусть так, но он готов был помочь,
а теперь его нет. За что же его арестовали? Ромка решил,
что за Пингвина. Наверное, подонок пришел в себя и наплел
подвалившим ментам, черт его знает какую ерунду. Оговорил Рашида, вот его и взяли. Неизвестно еще, какие у Пингвинова
папаши связи в “ментуре”, говорят, он половину Города отсрочками
от армии обеспечивал по “нервным болезням”. Денег у него
куры не клюют. Может, они и Ромку оговорил? Но почему тогда
…
Ромка посмотрел на часы и бросился
звонить Даньке. По его прикидкам друг уже должен был добраться
до дома. Надо было его срочно предупредить о свалившихся
на их головы неприятностях. Данька подошел к телефону после
третьего гудка, он только что приехал, и говорил, слегка
запыхавшись. Ромка выложил ему все, как есть, не скрывая
своей тревоги. Даня пытался его успокоить, но Рома не успокоился.
“Надо что-то делать”, - решил он для себя.
Ромка выскочил из подъезда, придерживая
на плече сумку с учебниками, и сразу увидел ребят. Десятка
полтора держинцев собрались возле “доминошного” навеса.
Там были: Матрос, Пика, Пудель, другие пацаны, которых
Ромка знал, но не успел еще близко познакомиться. И родственник
Рашида Дамир, он-то, судя по всему, и сообщил ребятам об
аресте. Все были сильно возбуждены, у некоторых, подобно
Ромке, на плечах висели школьные сумки или рюкзаки, но
в школу никто не торопился. Дело было серьезное - второй
раз за последнее время бригада лишилась своего главаря.
Ромка пересек двор и подбежал к держинцам, с ним вяло поздоровались.
- В курсе? – спросил у Ромки небольшой
коренастый парень со странным прозвищем “Улица”. Он сидел
за столом, положив перед собой пухлые ладони со сбитыми
костяшками, будто собрался в “стакан” играть. На правой
руке размыто синел вытатуированный “на малолетке” перстень.
Улица год отсидел по “хулиганской” статье, вышел, попав
под амнистию. Из всех присутствующих он был самым старшим
и авторитетным бойцом. Ромку покоробило, как тот неумело
копирует стиль речи и манеру держаться Рашида. Сейчас это
казалось неуместной шуткой, хотя Улица был таким всегда,
вечно на вторых ролях. И при Раше, и во времена Пингвина.
Неужели пробил его звездный час? Для Ромки с Данькой это
было бы худшим из вариантов, Улица люто ненавидел волгинцев
и все, что с ними связано. Дружбу с “врагом” он не простит.
- Да, я знаю, - ответил ему Рома,
- утром в окно увидел.
- Я в сортир захотел, проснулся,
- пояснил он на всякий случай, если кто-то вдруг задастся
вопросом: а чего это Москва по ночам из окон глазеет? –
Слышу шум на улице, выглянул, а там Рашида ведут. Мент
и еще какой-то в штатском.
- Это опер, козел вонючий, - подал
голос Дамирка. – Брат говорит: никуда не пойду, дайте адвокату
позвонить, а этот гад его ногой в живот ударил и наручники
одел. Меня бабка еле удержала, я б ему всю харю разбил!
- Ладно, малой, утухни, - прервал
пацана Улица.
Дамир выругался по-татарски и
отошел в сторону. Он очень гордился своим “братом”, который
на самом деле приходился ему троюродным дядей или кем-то
вроде этого. Улица окинул “собрание” тяжелым взглядом исподлобья.
– Что решать будем? – спросил
он. - Бригаде без бригадира нельзя. Волгинские вконец оборзеют,
и так уже по Держинке, как по своему огороду шастают. Видел
сегодня утром одного на троллейбусной остановке, жаль,
не поймал. Бля, по ночам уже суки бродят, я от бабы шел,
еще шести утра не было.
Ребята зашумели. Сердце у Ромки
ухнуло куда-то вниз (Данька-а!!! Его могли поймать!), но
он взял себя в руки и сказал своим обычным голосом:
- Я сейчас в ментовку пойду, расскажу,
как на все на самом деле было. Может, Раша еще отпустят.
Все собравшиеся уставились на
Ромку.
- Погодь, Москва, чё ты расскажешь?
– удивился Матрос, он сидел за столом прямо напротив Улицы,
и всем своим видом показывал, что готов оспорить его главенство.
– Ты ж тогда с ногой лежал, когда все это замутилось.
- Как … лежал? – Ромка растерялся.
– А разве его не за Пингвина арестовали?
- Опаньки! Какие подробности выясняются,
- Матрос недобро усмехнулся, он терпеть не мог Пингвина,
во времена бригадирства которого был чем-то вроде придворного
шута, а его больше устраивала роль вольного комедианта.
– Так значит, это Рашитулла Пингвина оприходовал? А я смотрю
вчера, менты к нашему гаражу подъехали. Зашли-вышли, чего-то
по рации проквакали, потом “психовозка” прикатила. Знаете,
серый такой “рафик” с красным крестом, а окна только в
кабине водителя, на нем Пингвина еще в первый раз увозили.
Короче, я подошел поинтересоваться, что за беда случилась,
санитара одного папироской угостил, он говорит: опасный
больной сбежал, теперь водворяем его на место. Говорит,
кто-то его уже обезвредил и в милицию позвонил. Анонимно. Ну, я на родителей девочки грешным делом подумал. Хотя
батя этот, пожалуй, грохнул бы Пингу без лишних слов. Думал,
завтра пацанам расскажу, то-то смеху будет. А тут с этими
новостями все в башке перевернулось.
- Хорош бакланить, - перебил Матроса
Улица, - дело надо решать. А ты, Москва, кочумай, нефиг
тебе в мусарню соваться. Раша по другому поводу повязали,
малой рассказал, что опер за рэкет что-то говорил.
Парень кивнул в сторону Дамира,
тот опять подошел поближе и подтвердил:
- Брата хачи базарные застучали.
Ка-азлы! Заявление написали.
Теперь Ромка вспомнил, как Рашид
с Матросом навещали его какое-то время назад и приносили
фрукты. Так вот в чем дело! У Ромки немного отлегло от
сердца, все-таки он не был лично замешан в этой истории.
- А если на торгашей опять наехать,
чтобы они заявление назад забрали, - задумчиво предложил
Ромка. – Других же свидетелей нет? Раша тогда должны отпустить
будут.
Держинцы одобрительно зашумели.
Кто-то хлопнул Ромку по плечу.
- А точно! – заорал Матрос и вскочил
со своего места. – Это суки волгинские хачей надоумили.
Но ничего, наедем покрепче, пару лотков в асфальт втопчем,
зубов золотых повышибаем. Кому-нибудь ногу сломаем для
острастки. И оставим их в покое, с условием, что они заяву
из ментовки заберут.
- Дурак ты, Матрос! – Улица сплюнул
в сторону, чуть не попав на кого-то из своих. – Это ж реальные
деньги. Получается, мы свой рэкет волгинским отдаем.
- Умный ты, Улица, - в тон ему
ответил Матрос, - и пацан авторитетный, только на бугра
один хрен не тянешь. Раш он все равно выйдет, сейчас или
потом, и тогда смотри. Вон братишка его рядом стоит. За
тебя, помнится, всем миром деньги куму собирали, иначе
бы топтал зону от звонка до звонка. А с волгинскими мы
всегда успеем разобраться. Особенно если Раш с нами будет.
Улица слегка побледнел. Все вокруг
замолчали и ждали его ответа
- Ладно, не гони, - сказал он
тихо, низко опустив голову, потом вскинулся. – Значится,
так! Пика, Матрос, собирайте бойцов. Стрелка через сорок
минут на пустыре. И чтобы все были по полной программе!
Пудель, бейсбольные биты возьми. Сколько их у тебя? В общем,
бери, сколько есть. Салаги, дуйте в школу, и чтобы через
три секунды никого здесь не было!
Глава 24
Через три секунды вагончик опустел, как будто никого здесь и не было. Цофа задумчиво
сидел на продавленном раскладном сиденье и пытался понять
правильно ли он всё сделал. Только что он собирал всех
более менее известных на этом рынке торговцев овощами и
фруктами, среди которых были в основном армяне и азербайджанцы,
именно те, кого на российских рынках чаще всего называли
“хачами” и “черными”. И разбирался в ситуации, на которую
эти самые “хачи” – люди в основном уже взрослые, семейные,
не от хорошей жизни подавшиеся в Москву – жаловались ему
не первый раз. А дело было в том, что по их словам, на
этот рынок, изначально существовавший под прикрытием “волгинской”
братвы, уже нахально начали накладывать лапу “держинцы”.
Цофа понимал, что когда-нибудь
это должно было произойти и те, кто на самом деле “держали”
этот рынок, солидные и серьёзные люди, предупреждали его
- “сборщика налогов” - об этом. Но вот сейчас это стало
реальностью и Цофе вежливо поставили ультиматум – либо
он избавляется от неугодных конкурентов, либо эти самые
люди избавляются от самого Цофы.
Естественно, а какой был смысл
содержать человека, имеющего за спиной целый район отмороженных
и готовых на всё подростков, если “бригадир” этот не мог
элементарно взять под крышу пару-тройку десятков торговцев.
Значит легче было договориться с конкурирующей бригадой.
Это было совершенно ясно. Как дважды два. И хотя в школе
Цофа никогда не числился среди явных отличников, но вот
такой расклад был ему совершенно понятен.
Сейчас, буквально несколько минут
назад, один из торговцев – толстый и вечно небритый Карен
– рассказал ему, что они сделали то, что давно было задумано
– написали заяву в милицию. И сегодня, рано утром Рашида
забрали. Прямо из дома. А ещё ему рассказали о том, что
по слухам, “держинская” бригада готовится в связи с этим,
к серьёзному погрому рынка. И это больше всего беспокоило
не только самих торговцев, но и Цофу. Вот уже почти десять
минут он сидел в вагончике на задворках большого и привычно
шумящего за окном осеннего базара, пытаясь придумать выход
их сложившейся ситуации.
План, который пришёл ему в голову
буквально только что, был навеян недавними событиями, не
имеющими никакого отношения к базарным разборкам и дележу
рыночных доходов между конкурентами. Но, его изощрённый
и острый ум подсказывал ему, что этот хитроумный ход будет
во сто раз круче и выигрышнее, чем глупая стычка малолетних
“бойцов” из разных бригад с прутьями и бейсбольными битами
посередине рыночной площади. Тем более, могла такая встреча
окончиться весьма непредсказуемо. У держинцев тоже были
неплохие и сильные ребятишки. А калечиться за идею Цофе
совсем не хотелось. Можно было деморализовать “противника”
куда более изощрённым и проверенным способом. Тем более,
пока с ними нет Раша.
Цофа улыбнулся своим мыслям, встал
со стула, потянулся немаленьким и сильным телом и вышел
из вагончика в базарную круговерть. Он поймал шныряющего
под ногами пацанёнка, взял его за шиворот и проникновенно
глядя в глаза приказал: “Слушай, шкет. Тебе полчаса времени
найди мне Даньку из тридцать второго дома. Да. Смуглого
такого, с синими глазами. Он наверное в школе. Скажи, его
Цофа зовёт. Понял?” Шкет шмыгнул носом и, понятливо кивнув,
умчался в толпу. Цофа прищурился, присел на корточки и,
закурив папиросу, задумался.
Данька сбежал с последнего урока
– тем более, что это были “труды” с вечно слегка пьяненьким
и добрым Анатолием Ивановичем. Его давно уже можно было
выгнать из школы за пьянство. Но пил он по-тихому, уроки
давал исправно, да и лет ему уже было порядочно. Его просто
элементарно жалели. К тому же найти на такую мизерную зарплату
мужика учителем в школу было очень и очень непросто.
Мальчишка уже переходил улицу,
как вдруг услышал, как его окликнули. Он обернулся вокруг
и никого не увидев, подумал, что ослышался, но чей-то писклявый
голос вновь позвал его по имени. Данька остановился и увидел
маленького мальчишку лет девяти. Тот, преисполненный гордостью
за ответственное поручение, с важным видом переспросил:
“Ты – Данька из тридцать второго дома?”
- Ну, я. А тебе чего?
- Тебя Цофа зовёт. Сказал, что
ждёт тебя в своём вагончике на рынке. Ну там, возле самого
выхода.
У Даньки нехорошо заныло в груди.
Он кивнул мальчишке и зашагал дальше. Все его призрачные
надежды на то, что эта дурацкая ситуация с отказом от драки
потихонечку забудется сама собой рушились прямо на глазах.
Данька, поморщившись, вдруг снова вспомнил в каком Городе
он живёт. Здесь так просто такие ситуации не прощают. И
зло сплюнув на тротуар, он рывком отворил дверь подъезда,
чтобы забросить школьный ранец домой. Не идти же к Цофе
с учебниками и тетрадками.
Олег ждал его на улице, присев
на ограждение перил у закрытого въезда на рынок с его дальней,
глухой стороны. Данька медленно подходил к старшаку, стараясь
не выдавать своего волнения, хотя сердце у него стучало
часто и громко.
- Привет… Даяниял! – Цофа медленно
и изучающе смотрел на остановившегося перед ним мальчишку,
- что ж ты не здороваешься?
Данька сделал ещё шаг вперёд и
не поднимая глаз, пожал протянутую широкую и жёсткую ладонь
бригадира.
- Присаживайся. Поговорить мне
с тобой надо.
- А чего нам говорить, Олег? –
Данька сжал челюсти, с трудом сглотнул, но справившись
с волнением, продолжил, - вроде же поговорили уже. Я ж
тебе сказал, что не буду я с ним драться. Не хочу и не
буду. А ты решай сам, что тут делать. Я понимаю, что нельзя
так, что подвёл и тебя, и пацанов, и что законы….
- Погоди, не тарахти, - Цофа прервал
его глухой сбивчивый монолог, - меня не эта ситуация сейчас
волнует. С тобой мы потом разберёмся. Отдельно… Ты слышал,
что Раша менты забрали?
Данька вскинулся, но, боясь выдать
себя, всё же не смог сдержать волнения в голосе: “Забрали?
За что?!”
- Да хачики наши на него заяву
написали, что мол рэкетом он занимается, торговать им не
даёт. И правильно сделали. А то “держинские” совсем уже
охуели. Этот рынок наш изначально был. Наш. А они и сюда
полезли., - Цофа заиграл желваками и недобро усмехнулся,
- а, кстати, чего ты так разволновался? – ои испытующе
стрельнул глазами по удивлённому лицу мальчишки, - ты что,
жалеешь его что ли?
- Да никого я не жалею, - снова
опустив голову, буркнул Данька.
- Ну и хорошо! Жалеть не надо..
Никого жалеть не надо… - глаза Цофы снова сузились и он
вдруг неожиданно спросил, - а как того пацана зовут? Ну
с кем ты… на прописке дрался? “Друга” твоего…
Данька быстро поднял голову и
посмотрел прямо, в ничего не выражающие, зрачки стоящего
напротив парня. Что-то не понравилось ему в этом вопросе.
Что-то такое, отчего у него вдруг стало противно и холодно
где-то в самой глубине живота
- Его… Рома зовут… А что? Он-то
здесь при чём?
- Да не при чём... я так спросил,
- Цофа скучающе отвернулся, - просто Раш мне тогда ещё
говорил, что он сосед егошний, может подробности знает
какие. Он хоть как выглядит? Высокий, сильный, здоровый
в плечах наверное, - в голосе парня слышалась еле сдерживаемая
издёвка, - ну раз он тебя с катушек снести смог, а?
- Да нет, - Данька снова нахмурился,
– ничего не здоровый. Обычный, с меня ростом, волосы светлые,
нос конопатый. Он обычно в бейсболке “найковской” ходит.
Да и я говорил тебе, Олег, что не в этом дело… Просто…
ну…
- Ладно, не сейчас. Потом как-нибудь
мы с тобой сядем и ты мне подробно расскажешь, что там
у вас за дружба такая. Чай не совсем дебил, может чего
и пойму, - Олег нетерпеливо отмахнулся от торопливых Данькиных
объяснений и закурил папиросу, - значит говоришь с тебя
ростом? Худой? А глаза какого цвета?
- Худой.. ну обычный… как я примерно…
а глаза серые… Погоди, Цофа, я ничего не понимаю, ты что
с ним знакомиться собрался, что ли? Зачем он тебе? Он вообще
недавно только сюда переехал. Из Москвы. Он даже ещё никогда
в разборках не участвовал…
- Ага… это хорошо что не участвовал,
- Цофа говорил задумчиво, как будто прокручивая в памяти
совсем другие мысли, - это хорошо.. Ладно, - он внезапно
встрепенулся, - короче так, давай дуй домой. Щас, по сведениям,
здесь небольшой баклан намечается. С “держинскими” из-за
хачей. Братва наша уже собирается…
Данька не успел даже вскинуться,
как Цофа жёстко опередил его. Сказал, как отрезал: “А тебе
сегодня здесь делать нечего. Понял? Пока мы с тобой не
определимся, что к чему, ты в наших разборках не участвуешь!
Без тебя обойдёмся. Ну а уж потом думать будем, останешься
ты с нами или нет. Это пацаны решат все вместе. Всё. Давай.
Топай домой и чтобы духу твоего здесь через минуту не было.
Увижу – потом даже разговаривать не буду. Учти…”
Цофа продолжал сидеть на своём
привычном месте. Уже прошло двадцать минут, как ушёл Данька
(а он на самом деле очень даже симпотный и лицо, и глаза…
Хех… может у них и действительно там чего-нибудь… такое...
эдакое, - Цофа умехнулся своим мыслям, - ну тем лучше…
тем лучше…). Из-за поворота показался невысокий крепыш
– правая рука Цофы - коротко стриженный и плотный Толян:
- Идут... Человек двадцать их.
Биты, прутья… Щас начнётся….
- Погоди минуту, - Цофа соскочил
с перил, и лицо его приняло хищное выражение человека,
привыкшего брать на себя ответственность в опасных ситуациях.,
- я один пойду, поговорю с ними. Есть у меня мысль одна…
Чтобы без шума всё закончить. Ну а вы там рядышком подстраховывайте.
Усёк?
Толян кивнул, и проведя по короткому
ёжику волос ладонью, хотел что-то спросить, но потом передумал
и просто подмигнул вслед уходящему быстрой походкой Цофе.
А за углом уже слышался напряжённый шум возбуждённых голосов.
Держинцы шли мстить за своего бригадира…
Цофа, засунув руки в карманы брюк
вразвалочку вышел из-за угла и пошёл прямо наперерез разгорячённой
толпе подростков. Он безошибочно узнал среди них Матроса,
Улицу, вертлявого Пику – всех тех, с кем его не раз сводила
уличная жизнь в различных стычках и разборках. Не было
только двух самых опасных - Пингвина и Раша. Но сейчас
Цофа выискивал в толпе совсем другого. Мальчишку, на которого
он сделал ставку в своей подлой, но такой привычной уличной
борьбе. Борьбе за власть в этом Городе. И с облегчением
увидел в разношёрстной наэлектризованной бригаде того,
кого искал взглядом – невысокого, наверное самого маленького
среди всех, светловолосого пацана в кепке “Найк” и с конопатым
носом. Тот воинственно сжимал в руке намотанный на кулак ремень с металлической пряжкой.
- Далеко собрались? – в минуты
опасности у него включался какой-то кураж и именно на этом
кураже Цофа выиграл множество драк. Его просто несло. Холодной
адреналиновой волной. Вперёд и только вперёд, - вы кажись
немного не на свою территорию забрели, а, ребята? – холодная
полуулыбка могла обмануть только наивного первоклассника,
- это очень нехорошо с вашей стороны… нехорошо…
- Цофа, уйди с дороги, - Улица
играл желваками, еле сдерживая толпу за собой, - у нас
тут свои разговоры с черножопыми некоторыми. Это наше дело.
За Раша. И территория тут не при чём…
- Даааа? – притворно удивляясь
и разводя руками, Олег широко улыбнулся, - ваше, говоришь,
дело? А с каких это пор ваши дела стали на нашем рынке
решаться, а? Да и тем более таким странным составом… -
он выдержал эффектную паузу, а потом ехидно усмехаясь,
продолжил, - я уж никогда не думал, что такие серьёзные
ребята (он слегка поёрничал, с полупоклоном, продолжая
зло и настороженно улыбаться) будут на разборки брать своём
составе… пидоров…
Повисла гнетущая тишина. Даже
рынок, казалось, на секунду прекратил свой беспрерывный
монотонный гул. И лишь один мальчишка в “держинской” толпе
начал стремительно и смертельно бледнеть.
- Ты что, Цофа? – опомнившийся
от шока Улица, опустил биту и зашипел сквозь зубы, - совсем
ёбнулся? Ты хоть понимаешь что ты говоришь?
- Конечно понимаю, - Цофа уже
не улыбался. Он смотрел прямо и не мигая на светловолосого
страшно съёжившегося под его взглядом худенького мальчишку
в сдвинутой набекрень кепке “Найк”, - конечно понимаю.
Вы вот у него спросите, - он показал пальцем, - вот у него.
Тебя кажется Рома зовут, да? Вот и спросите, что Рома думает
по этому поводу. И что думает его дружок, который об этом
обо всём треплется. Спросите, а потом уж приходите на серьёзные
бакланы, - он зло сплюнул в сторону и выщёлкивая из кармана
папиросу добавил, - вы там между собой сначала разберитесь,
кто у вас за вашу бригаду слово имеет, а потом уж и поговорить
можно будет. И насчёт хачиков, и насчёт рынка. В любое
время…
А потом прикурил, повернулся,
и не оглядываясь зашагал прочь. Сзади него в полной тишине,
заполненной немым страшным вопросом, раздался звук падающего
тела. Второй раз за какой-то месяц с небольшим Ромка терял
сознание.
