Глава
7
- Она в библиотечке работает?
– Пика глубоко затянулся, так что дешевая папироска пыхнула
огнем на кончике, и выпустил дым через ноздри.
- Точно так, гражданин начальничек! – Матрос самодовольно улыбнулся и ловким
щелчком отправил свой окурок в открытую форточку. – Думаю, там он ее и закадрил.
Четверка «держинских» расположилась на лестничной площадке между этажами, не
доходя одного пролета до Ромкиного третьего. Матрос сидел на стыке перилл,
остальные – лицом к нему: Пика и Робот заняли подоконник, а Пудель просто опустился
на корточки, прислонившись спиной к не очень чистой стене. После встречи с
«волгинским кренделем», как обозвал Даньку Пудель, и его, - Даньки, а не Пуделя,
- суровым папашей, решено было это дело перекурить. Покумекать, как этот безумный
мир мог докатиться до такого непотребного состояния, при котором пацаны из
враждебной бригады снуют по территории держинцев, будто у себя дома! Тут-то
Матроса и посетила довольно любопытная мысль (что-то типа озарения), вроде
бы все объясняющая, и он поспешил поделиться ею с братвой. Говоря точнее, смутные
подозрения и догадки по данному поводу возникали у него и прежде, но только
теперь, они, наконец, сложились во вполне законченную и логичную картинку.
Десятью минутами раньше парни
нехотя посторонились, давая дорогу мелкому чернявому недоноску
и его предку. Упускать внезапно подвернувшееся развлечение
никому не хотелось, тем более после погрома игровых автоматов
и спешного отступления в крови держинцев гулял адреналин.
Но существовало непреложное правило: если пацан из враждебной
группировки шел с родителями, их не трогали. С тех пор,
как власть в бригаде от «беспредельщика» Пингвина перешла
к «законнику» Рашу, держинцы старались жить «по понятиям».
Это стало их своеобразным кредо, фирменным знаком держинской
бригады.
Хлопнула входная дверь подъезда.
Ребята «назло врагу» продолжили свой путь. Все они были
слегка растеряны или, по крайней мере, озадачены.
- Во, дела! – сказал Пика, ни к кому не обращаясь.
- Совсем охуели! – Робот неприязненно покосился на Матроса, который поднимался
последним. Матрос унизил его там, возле скамейки, а ведь он, Робот, судя по
всему, был прав: от «нормальных пацанов» заплаканные смазливые мальчики в девять
вечера не выбегают. Да еще из чужой бригады! Робот считал себя несправедливо
обиженным, он злился на Матроса («Я тебе сейчас пизды дам!» Ага! Дал один такой!
Долбоеб здоровый!) и заочно на Москву (Почти наверняка – пидор! Все москвичи
– пидоры. Прав был Цофа. А мы еще навещать его идем. Пидора навещать!).
- Это кто? – запоздало спросил Пудель и сам же себе ответил. – Кажись, волгинский
крендель …
Но думал он совсем не о «волгинском кренделе» и не о Ромке-Москве, а о своем
недопитом пиве, героически пролитом, как сказал бы Матрос, в борьбе с черными
(черножопыми) силами, в лице толстого азербайджанца. Пива было жалко (Там еще
почти полбутылки оставалось; ЦЕЛЫХ полбутылки; а он вылил ПОЛБУТЫЛКИ; Пика
выкинул полбутылки моего пива!).
Пика тем временем добрался уже до Ромкиной двери, с тусклыми латунными цифрами
47, и собирался позвонить, но громкий окрик Матроса его остановил.
- Пика, обожди звонить пока! – Матрос замер на предыдущей лестничной площадке.
– Идите-ка все сюда.
Пудель послушно развернулся и начал спускаться вниз. Чуть позже к нему присоединился
и Пика. И только своенравный Робот сначала спросил сердито:
- Зачем? – используя для этого другое, простонародное выражение.
- Идите-идите, - по тону Матроса было понятно, что он только что придумал что-то
интересное, - посидим-покурим, а я вам один умный вещь скажу!
Он подождал, пока все рассядутся, угостил Пуделя папироской, - у остальных
были свои, - дал всем прикурить от «настоящей китайской» Зиппо, жутко смердящей
бензином, прикурил сам, выдерживая паузу. И только после нетерпеливого вопроса
Робота (Ох, уж этот мне Робот! Надо, надо все-таки дать ему пизды хорошей как-нибудь!):
«Ну, чо там, Матрос, не тяни?», только тогда, он ухмыльнулся самодовольно и
начал говорить, жмурясь от едкого табачного дыма.
Проводив Даньку, усталый расстроенный
Ромка, проваливается в сон, тревожный и тяжелый, как свинцовая
туча. Снится ему странное:
Плохо, плохо, опять все плохо! Пока еще нет, но может быть очень ПЛОХО! Данька.
(Милый Данька, как я его люблю!). Он в беде? Ему грозит опасность?! Кажется,
да … Точно!! Он же такой красивый …
Худенький мальчишка разметался на кровати, загипсованная рука – поперек неширокой
груди. Трогательный и беззащитный. Губы полуоткрыты, на щеках легкий румянец,
длинные ресницы отбрасывают тени. Тонкие подвижные брови подергиваются, мальчик
то хмурится слегка, то удивленно их приподнимает. Одеяло сбилось в сторону.
Пижамы нет, из одежды на Ромке только узкие белые трусики. Прекрасная линия
бедра, шрам под коленкой. Мальчик думает во сне о своем друге и небольшая
выпуклость под белым хлопком начинает увеличиваться в размерах. Торчащие
из гипса пальцы
едва заметно шевелятся. Из губ вырывается тихий стон. Мать в соседней комнате
слышит его и приходит проведать спящего. Эрекции сына она старается не замечать,
можно поспорить, она ее попросту не видит, хотя в комнате довольно светло.
Для нее Ромка все еще – Очень Маленький Мальчик. Мать накрывает сына одеялом
и легонько целует в лоб. Некоторое время она стоит и любуется его лицом.
Сейчас во сне оно очень красивое,
одухотворенное. Потом мама уходит. А Ромке снится:
Случилась беда - Даньку похитили! Его надо найти! Найти, во что бы то ни стало!
И сделать это может только ОН. Ромка мечется по квартире, он не знает, что
ему делать. Квартира странная – она похожа на их теперешнее с мамой жилье здесь,
в Городе, но из окон вид другой. Тот, который был в их старой московской квартире.
Телефонный звонок. Ромка знает, что это – ВЫХОД, он берет трубку и подходит
к окну …
На улице лето. Жаркое и тревожное.
Внизу, посреди двора, на небольшом забетонированном пятачке с двумя колодезными
люками, мелкий, лет одиннадцати мальчишка (Светлые волосы, оранжевая футболка
навыпуск, синие спортивные шорты, сандалии на босую ногу. Очень ладный и аккуратный.)
подносит к уху мобильный телефон. Звонит он.
У ног мальчика примостился огромный белый пес (Не пес, а волк! Снежный волк!).
АЛЛО - АЛЛО! – говорят они одновременно. Голос у мальчишки глуховатый, «мультяшный»,
похож на Данькин, но не совсем.
«Ты поможешь?», - спрашивает Ромка.
«Конечно», - отвечает мальчик, он опускается на корточки и треплет свою собаку
(волка!) по мощной холке. Звук «Ша» в слове «конешно» он произносит не совсем
правильно, слишком мягко, как малыш. Ромке это нравится. Он улыбается во сне.
Тревога уступает место уверенности. Мальчик обещал помочь. Ведь это … не просто
мальчик. Его называют … ИГРУНОМ, а иногда МАСТЕРОМ КАМНЕЙ. Он … волшебник/волшебный
мальчик? Точно!
Где-то на другом плане сознания Ромка осознает, что волшебный мальчик с белым
волком – ПРИВЕТ ИЗ БУДУЩЕГО. Когда Ромка вырастет, он напишет замечательную
(трогательную, волнующую, интересную) Сказку. Одну и еще много. Для детей и
взрослых. Он прославится. Его книги будут читать запоем. И ждать новых. И перечитывать
старые.
Маленький мальчик с большим белым волком и навороченной сотовой трубкой, он
- ОТ ТУДА! Игрун … Мастер камней … любимый верный персонаж … почти ДРУГ …
«Мы найдем твоего ДРУГА», - обещает Мастер. – «Мы справимся!».
Его телефон (серебристый, блестящий) сверкает на солнце, роняет во все стороны
яркие солнечные зайчики, один из них падает Ромке на лицо. Ромка смеется и
…
… просыпается. Чудесный сон почти полностью стирается из его памяти, очень
быстро.
За окном пасмурно и серо, совершенно непонятно откуда взялся солнечный зайчик,
разбудивший паренька.
- Мы справимся, - говорит он Данькиному портрету на стене. – И никто тебя у
меня не отнимет!
- Понял я, где тут собака порылась!
– Матрос обвел взглядом «аудиторию», все слушали внимательно,
и только Робот недоверчиво щурился (Дождется гад!). – Уточню
на всякий случай, если кто вдруг не догоняет: этот мелкий
чёрт, которого мы только что туточки повстречали, тот самый
пацан, с которым Москва на «медкомиссии» бился, когда еще,
помните, ногу поранил.
- Точно! – подтвердил Пика, - я его сразу узнал.
- И я узнал, - Робот нагло ухмыльнулся, глядя Матросу в лицо. – Это ж мы его
тогда с автобуса ссадили. Так значит, он и есть тот самый пидор, дружок Москвы
нашего, о котором Цофа рассказывал?
Матрос испытал сильнейшую потребность хорошо отработанным ударом погасить эту
мерзкую ухмылочку, но желание блеснуть «дедуктивными способностями» пересилило.
Он глубоко вздохнул и продолжил:
- Да, Цофа про него бакланил возле рынка перед самым взрывом. Только ты, Роботелло,
с выводами пока не спеши, ладно? Потому что, когда Рашид тут кое-кому говорил,
что собирается паренька дельного из другой бригады к нам прописать, это тоже
про него было.
- На кой хрен ему это надо? – удивился Пика. Непонятно было, кого он имеет
в виду: Раша или волгинского пацана.
- Вопрос, конечно, интересный, - Матрос сделал вид, что поправляет несуществующие
очки. – Разрешите, ответить?
- Давай уже, не томи! – теперь и Пика начал терять терпение.
- О’кей, тогда слушайте. Видели папашу этого пацана? Я его случайно знаю немного,
они с моим стариком на одном предприятии трудятся. Он меня, похоже, не признал,
а раньше, когда я малой был, они с батьком, типа того, дружили, выпивали вместе,
в гости друг к другу ходили, ну и все такое. Потом из-за чего-то разругались,
и с тех пор не общаются. Кстати, мужик вполне реальный. Я сам однажды видел,
как он двоих здоровенных дяденек возле рюмочной на Комсомольском оприходовал.
За пару сек! Поломал и на землю отдыхать положил.
- А с виду такой фраерок неприметный, - встрял Пудель.
- Первое впечатление обманчивое, - не согласился Матрос, - но речь не об этом.
Короче, у него года полтора назад жена померла. Кажется, от рака. Ну, он там
горевал сильно, пил по черному, а теперь видно успокоился. Сечете момент?
- Не-а, - честно признался Пудель.
Матрос картинно закатил глаза. Пика с Роботом засмеялись.
- Мужик одинокий, дело молодое, а у Ромки мамка симпатичная. Тетка в самом
соку. Ну, вот он к ней клинья и подбивает! Давно уже, надо думать …
- Чо-о …?
- Пудель, ну ты тормоз! Пожениться они хотят, вот чего! Съедутся вместе, станут
одной семьей жить. А Ромка с этим пацаном вроде как братьями станут. Поэтому
и Рашид уже заранее начал пацана к нам в бригаду пристраивать. Он-то, конечно,
в курсе был всех этих заморочек. А я сам, своим умом допетрил!
- Бля, Матрос, ну ты и голова! – в тоне Пики звучало неподдельное восхищение
приятелем. – А мы тут бошки ломаем, каких-то «пидоров» себе напридумывали.
- Не все так просто, дорогой товарищ Пика! Братик-то новоявленный нашего Ромчика
не любит! – Матрос нетерпеливо отмахнулся от вопросов, которые ясно читались
на лицах бригадных. – Вспомните, что Цофа говорил! Это ж он, мелкий этот, слухи
начал распускать, что Москва, мол, пидор. И сейчас зареванный бежал недовольный.
Не хочет сука, чтобы отец его на Ромкиной матери женился.
- Откуда ты знаешь? – Пика ждал от друга новых мыслительных прорывов и чудесных
озарений.
- Да психология это, детская ревность и все такое! Короче, книжки надо читать,
а не водку жрать или девок по подъездам щупать! – Матрос подмигнул, ребята
засмеялись. – Но я Москву в обиду не дам, мне Раш велел за ним приглядывать,
пока самого нет. А «петушка» волгинского мы маленько поучим, чтобы чужому счастью
не мешал и язык свой поганый про наших пацанов не распускал. Как его зовут?
Слышали, как его отец называл? Данька? Хорошо. Адрес я у папахена своего узнаю
…
- А зачем нам адрес-то? – спросил Матроса Пудель.
- Как зачем?! Письма писать будем!
- Шутник!
Глава
8
- Ну и шутник вы, батенька, - лысоватый полный старик в коротком плаще недовольно
покачал головой, с трудом спускаясь по ступенькам автобуса
и укоризненно глядя на молодого парнишку-водителя, - остановки
вовремя объявлять надо, а то так и проехать можно. И погромче
объявлять, для пожилых людей чтобы понятнее было.
- Извини, отец, в следующий раз в микрофон дудеть буду, для
тебя специально, – нисколько не обидевшийся водила бодро
улыбнулся и подмигнул старику.
Тот пробормотал что-то и недовольно засеменил по тротуару.
Данька невольно проводил его взглядом и снова уткнулся носом
в запотевшее стекло полупустого в это дневное время автобуса.
Он ехал на встречу с Ромкой. Часы показывали без пяти минут
три и следующая остановка этого маршрута так и называлась
- "Библиотека
имени Горького".
Мальчик невольно вспомнил тот, самый первый раз, когда он
увиделся здесь со своим другом (другом? Но почему же так
сильно колотится сердце, когда думаешь о нём? это тоже бывает
при дружбе? а почему с другими не так? ведь у Даньки много
знакомых пацанов, только никогда с ними не бывает такого…
а какого? такого… сладкого… и почему-то приятно тянущего
в животе чувства…) И окончательно запутавшись, он просто
стал смотреть в окно, нетерпеливо ожидая, когда же наконец
будет остановка.
Данька легко спрыгнул с накренившейся, прорезиненной подножки
и сзади него с шипением и скрипом двери автобуса медленно
захлопнулись. Через дорогу, между старыми колоннами виднелись
наглухо запертые двери библиотеки. Посмотрев по сторонам
и чуть помедлив, он глубоко вдохнул, пытаясь унять неровно
бьющееся сердце, а затем зашагал прямиком через дорогу.
Всё получилось как в крутом киношном детективе. Не успел
он подойти к запертым дверям, как вдруг они быстро и совсем
неслышно приоткрылись и в темноте проёма мальчишка увидел
пару блестящих глаз. Не замедляя шага, Данька точно и ловко
юркнул в открытую щель, сразу окунувшись в знакомый запах
старых книг, запах времени и покоя. Со света он ничего не
смог разобрать в тёмном коридоре, а когда двери, чуть скрипнув,
закрылись, так и вообще оказался в полной темноте. Сразу
пропали звуки улицы, шум машин, голоса прохожих. Он только
открыл рот, как вдруг почувствовал как кто-то крепко обнимает
его одной рукой за шею и через мгновение знакомые мягкие
губы ткнулись ему куда-то в область подбородка:
- Привет, Данька….
- Ром…- слегка ошалевший, непривыкший ещё к темноте мальчишка,
попытался что-то сказать, но не успел. Губы Ромки наконец
нашли свою цель и… слова стали совсем не нужны.
Двое пацанов стояли, крепко обнявшись, посреди большого и
тёмного библиотечного коридора и с упоением целовались. Наверное
так бывает у всех влюблённых, когда время замирает, исчезают
звуки, пропадают слова и остаётся лишь пряный и чистый запах
дыхания, мягкий вкус свежей росы на губах и ощущение безмерного
счастья. А когда это счастье запретно, вкус любви бывает
ещё приятней и слаще.
- Рома… Ромыч… Ну погоди, дай хоть поздороваемся как положено.
Мальчик, как пьяный, оторвался от Данькиных губ:
- А мы и так… здороваемся… - и, улыбнувшись, снова закрыл
глаза и потянулся к Даньке, – я по тебе соскучился…
Они сидели на твёрдых стульях большого
читального зала и молчали. Ромка встал, поправил гипсовую
повязку на груди и шагнул к столу библиотекаря. Чуть помедлив
запрыгнув на него, уселся, болтая ногами и глядя на задумавшегося
Даньку:
- Ну и что ты на это скажешь?
Несколько минут назад он рассказал ему о вчерашнем вечернем
визите "отважной
четвёрки" во главе
с Матросом. После обычных слов и пожеланий выздоровления,
Матрос как-то странно подмигнул ему и сказал, что всё будет
окей и что они позаботятся обо всём. А когда Ромка недоумённо
переспросил о чём они, Пика лишь зло усмехнулся, мол узнаешь,
когда придёт время.
- Может они про хачиков этих с базара или кого-то из чеченов
нашли? – задумчиво высказал предположение Ромка, - наверное
отомстить хотят за нас за всех.
- Нет… - голос Даньки звучал глухо и спокойно, - не про хачиков…
Он поднял голову и посмотрел прямо в удивлённые глаза друга,
- это наверное про меня. Вчера вечером я с ними в подъезде
столкнулся. Случайно…
Ромка перестал болтать ногами и медленно сполз со стола:
- Подожди… как? Ведь... ведь они минут через двадцать только
после вашего ухода заявились…- он вдруг физически ощутил
как тоскливо заныла уже почти зажившая рука и, невольно поморщившись,
провёл ладонью по гипсу, - я уже и спать хотел ложиться,
когда они… Ничего не понимаю…
- Я на отца сильно обиделся, ну что он не разрешил у тебя
остаться, - Данька чуть наморщил лоб и поджал губы, - ну
и кубарем вниз скатился по лестнице. Чуть вашего чернявого
этого.. Пику с катушек не сбил.
Он помолчал, а потом глухо и виновато добавил:
- А ещё у меня.. ну в общем морда видимо сильно зарёванная
была, потому что они остолбенели аж, как меня увидели. Сам
не знаю как так получилось, - он вздохнул, - мне кажется,
они что-то заподозрили… Тем более, старая история эта ещё…
с отказом от нашей драки…
Ромка закусил губу, нахмурился и присел на жёсткий библиотечный
стул. Прошло несколько минут и в тишине зала было слышно
только как по трубам батарей течёт вода. Хоть и очень поздно,
но начинался отопительный сезон.
Он долго молчал, а потом ровным и каким-то бесцветным голосом
тихо спросил:
- Ты говорил что-нибудь… обо мне… Цофе?
- Цофе? – Данька недоумённо поднял глаза на прямо сидевшего
Ромку, - а при чём здесь... Цофа? И что я должен был сказать?
Не понял…
- Ну ты мог ему ну … как бы случайно… - он замолчал с трудом
подбирая слова, - случайно назвать меня… Ну после той ночи,
помнишь, когда мы вместе… в общем… рассказать и… и назвать
меня… пидором?..
Последнее слово далось ему совсем нелегко и мальчик проговорил
его, не поднимая глаз и с трудом разлепляя пересохшие губы.
Непонимание на лице Даньки медленно сменялось какой-то дикой
маской недоумения и неверия. Его обычно смуглая кожа на глазах
начала бледнеть, а глаза налились такой густой синевой, что
в полумраке библиотечного зала казались совсем чёрными.
- Ты что?! С ума сошёл?… - он медленно начал приподниматься
со стула, - ты соображаешь что говоришь?!
- Погоди, - Ромка умоляющим жестом руки остановил друга,
- не обижайся. Просто, понимаешь… Я тебе этого не рассказывал,
- он снова замолчал на несколько секунд, - в тот самый день,
когда всё это произошло. Ну взрыв и всё такое, мы же на разборки
шли как раз насчёт хачиков там одних на рынке. Ну вот и там…
Цофа…
Ромка снова слез со стола. Было видно что воспоминания эти
доставляют ему настоящую боль. Он обхватил так некстати разнывшуюся
руку и, поправив повязку, продолжил:
- Там Цофа при всех назвал меня… пидором, - он крепко сжал
зубы чтобы сдержаться, - и ещё сказал, что это ты там…про
меня всё растрепал… Ну я в обморок прямо на асфальт и грохнулся…
Будто дубиной по голове от этих слов… - мальчик, как бы не
веря самому себе мотнул головой, - ну а потом пацаны говорили,
что только это их и спасло от взрыва, пока они вокруг меня
там хлопотали.
Данька с широко раскрытыми глазами, совершенно обалдевший,
молчал, не в силах вымолвить ни слова. Чудовищность этого
объяснения буквально придавила его к земле. Только теперь
он понял почему такими странными взглядами смотрели на него
там, в подъезде, Матрос и остальные, только сейчас он ясно
увидел, как в свете этого обвинения выглядит их отказ от
драки друг с другом, их заметная для многих взаимная симпатия,
их дружба, необъяснимая с точки зрения логики страшных законов
этого проклятого Города. Их считают пидорами! (Бля... хуже
этого даже придумать ничего нельзя было. Но каков же Цофа…
гад… сволочь… вот он чего добивался, всё выпытывал, расспрашивал…
тварь…)
- Сссука… - на Даньку было страшно смотреть, - какой же он…
- мальчишка запнулся не в силах подобрать слово, - какой…
- Дань, извини, ну пожалуйста... – Ромка подскочил к другу
и неловко обнял здоровой рукой оцепеневшее тело, - извини
меня. Просто я ведь, дурак, в первую секунду сам поверил,
потому и грохнулся… Ну в такой момент он сказал, да тоном
таким уверенным. В общем….
- Охуеть… - Данька медленно приходил в себя, - но почему
ты сразу мне об этом не рассказал?
- Не знаю, - мальчишка пожал плечами, - я когда впервые очнулся
в больничке и глаза твои увидел… Да не смог просто, наверное…
- Да уж.. весёлая история… - Даниял закусил губу, пытаясь
привести в порядок мысли, - теперь они от тебя не отстанут…
Проверять будут… Да и на меня они зуб имеют. Так что это
очень хороший повод докопаться…
Ромка вздохнул, присел рядом с Данькой и, заглядывая ему
в глаза, тихонько спросил:
- И чего делать будем, Дань?..
- Как чего, - Данька недобро усмехнулся, - драться… Я горло
перегрызу тому, кто тебя обидит. Пусть только попробуют…
Ромка молчал, глядя на нахмуренное лицо друга, и какая-то
совершенно неуместная в эту минуту волна нежности вдруг затопила
его грудь (какой он красивый сейчас… Даже когда злится, красивый…
Как же я этого не замечал раньше? Он мой друг… Данька - мой
самый любимый и хороший Друг…) И эта простая мысль словно
обожгла его.
Совершенно безотчётно он протянул руку и коснулся Данькиной
щеки. Тот осёкся на половине фразы и замолчал глядя прямо
в серые, огромные и такие знакомые глаза. Что-то неимоверно
родное было в них, что-то очень честное и доброе… Вспышка
памяти услужливо подбросила картинку: старые заброшенные
гаражи, круг страшаков вокруг и он, со сжатыми кулачками
против худенького белобрысого мальчишки с сияющим серым взглядом
Данька медленно поднял руку и прижал Ромкину ладонь к щеке.
А потом еле заметно, одними уголками губ ободряюще улыбнулся:
- Мы прорвёмся, Ром... вот увидишь… Мы прорвёмся…
Глава 9
- «… не дай им прорваться, слышишь! Судьба всего фронта сейчас в твоих руках!»,
– по местному, городскому, каналу показывали старый фильм
про войну, пожилой генерал в высокой папахе, в тулупе, накинутом
поверх шинели, срывая голос, кричал в телефонную трубку,
а вокруг блиндажа очень правдоподобно рвались снаряды и сыпалась
земля. Кино было хорошее, но смотреть на взрывы Ромке совсем
не хотелось. Он поднялся с кресла и щелкнул выключателем
старенького черно-белого телевизора, картинка стремительно
сжалась и пропала. Не отдавая себе в этом отчёта, мальчик
облегченно вздохнул. «Горячий снег» – всплыло в памяти название
фильма.
Ромка вернулся в кресло и взял с подлокотника недопитый стакан кефира. Жизнь,
как война, – подумал он, – и любовь тоже …
Всё в этой жизни устроено так, чтобы помешать им с Данькой любить друг друга.
Как будто специально! Словно кто-то (Город? … Бог?) раз за разом проверяет
их чувства на прочность, загоняя в практически безвыходные ситуации. А они
всё равно барахтаются, кувыркаются, лезут из кожи вон … И любят друг дружку
всему вопреки! (Любить … трудно). Ромка сам удивился этой внезапной мысли.
Кто бы мог подумать?! Вот, кажется: ты любишь, тебя любят – живи и радуйся.
А ведь нет, не получается так! Даже, если это нормальная любовь (а у них с
Данькой, что, ненормальная?!), сразу возникает столько новых забот, волнений,
страхов, «ответственностей»! Выходит, не любить гораздо проще? Да! Не любить
– просто и … скучно. Без любви, как будто всё зазря! Ромка сейчас уже и не
помнит, как он жил без своей любви к Даньке. И без его ответной. Любовь - это
ведь так … интересно, волнительно, радостно! Любовь – это счастье! Каждый новый
день – счастье. Просыпаешься утром, даже в такое неприветливое пасмурное утро, как
нынешнее, и стоит только вспомнить о том, что живёт на свете замечательный
(… красивый, добрый, смелый!)
пацан Данька, сразу что-то сладко замирает внутри … где-то под ложечкой (как
в Новый Год или День Рожденья)! И жить хочется тысячу лет, несмотря на все
проблемы и неприятности, беды и заботы. И кажется, всё по плечу … Лишь бы вместе,
лишь бы вдвоём! Любовь стоит того, чтобы жить. За неё надо бороться, идти до
конца … А иначе, зачем тогда всё это?!
И чем больше препон и запретов встаёт на пути любви, тем она сильнее. Нет,
не совсем так. Не всегда. Только, когда она настоящая! Если те, кто любит,
не спасуют перед трудностями, не отступятся, тогда любовь проверится, закалится
и всё такое. А если … Если бы им с Данькой позволили любить друг друга спокойно,
не таясь, чтобы никто их не доставал, а наоборот, все за них радовались … Если
бы их любовь стала более доступной и совсем не запретной … Если бы можно было
спокойно целоваться в парке на скамейке и гулять, взявшись за руки … Короче,
если бы их любовь перестала быть опасной и трудной, почти подвигом, разве осталась
бы она тогда такой же … острой, мощной и … большой? Наверное, нет. Наверное,
тогда между ними было бы что-нибудь другое, тоже хорошее, но не такое …
Ромка допил кефир, и теперь облизывал стенки стакана, стараясь дотянуться кончиком
языка, как можно дальше. Мама не разрешала ему этого делать, считалось, что
хорошо воспитанные мальчики так себя не ведут (а когда язычком не в стакан,
а в рот другому мальчишке, это, хи-хи, прилично?), сейчас её дома не было,
и можно было особо не стесняться. С утра пораньше Ромкина мама убежала за продуктами,
но должна была вот-вот вернуться. Дожидаться её не входило в Ромкины планы.
Сразу после маминого ухода, мальчик вытащил из её «рабочей» сумочки ключи от
библиотеки и собирался ими воспользоваться. Надо было только предупредить Даньку,
назначить ему встречу. Скажем, часа на три! Воспоминания о прошлом их свидании
в библиотеке вызывали приятное напряжение пониже живота. Хотя тогда ничего,
кроме невинной возни на кипе старых книжек, и не было. Другое дело потом, когда
они ночевали вдвоём в его, Ромкиной, кровати. Но и там всё было как-то глупо,
суетливо … как-то слишком по-детски! Сегодня Ромка собирался
пойти до конца. До какого такого «конца», он, правда, представлял себе не слишком
хорошо. Ему
хотелось, чтобы их с Данькой любовь, о которой он только что долго и умно размышлял
за стаканом кефира, обрела более конкретные, чувственные формы. Ведь они уже,
в конце концов, не дети! Ромка точно знал: он хочет Даньку, хочет заниматься
с ним сексом, назовём вещи своими именами. По-взрослому, как там это делается
(Как «голубые»? - А хоть бы и так!). После взрыва, побывав на волосок от гибели,
Ромка твёрдо решил, что в любви ему (им с Данькой) никто не указ. Если постоянно
оглядываться, бояться, прислушиваться к чужому трёпу, да, наконец, просто стесняться,
когда же тогда любить?! Мальчик был уверен, что и Данька примет его взгляд
на вещи, если ещё не принял. Ромка объяснит, и Данька поймёт! (… вот бы он
согласился, чтобы я у него … как это, интересно … наверное, надо снизу языком
поплотнее прижать и головой водить туда-сюда … и еще посасывать слегка …).
Экспериментируя с собственным пальцами, - то с одним, то с другим, то сразу
с двумя, - Ромка направился, было, к телефону, но потом передумал. Время было
раннее, часов девять утра и его друг мог ещё не проснуться. Мальчик вытер обслюнявленную
руку об домашние треники, спереди они так сильно натянулись от всех этих греховных
мыслей и «сосательных» упражнений, что даже переставлять ноги было неудобно.
Ромка сунул руку под резинку и уложил «маленького друга» головкой вверх. Напряжение
требовало немедленной разрядки!
«До трёх часов я, пожалуй, не дотерплю», - улыбнулся про себя мальчишка. Можно
было «погонять шкурку» и дома, у себя в комнате, в ванной или же в туалете,
но в любой момент могла вернуться мама. А когда она находилась где-то поблизости,
даже запираясь в туалете, Ромка чувствовал себя неуютно. Ему всё время казалось,
что мама догадывается об истинных причинах его туалетного уединения. Поэтому
пацан решил подняться на чердак. Идея эта пришла в голову спонтанно и очень
ему понравилась. Наверное, потому, что именно там прятался Данька, поджидая
Ромку накануне их первой ночи. Тогда еще Пингвин сбежал из больнички, и чуть
Ромку с Рашем не порезал. Вот страху-то было! Но кончился день просто замечательно!
На чердаке можно было чувствовать себя совершенно свободно. После терракта,
все подвалы и чердаки в Городе закрыли, где как смогли. У них в доме на лестничных
проёмах, ведущих с пятого этажа на чердак, установили решётки, но на металле,
как водится, сэкономили, прутья стояли довольно редко. Взрослый человек между
ними конечно бы не пролез, но такой худенький паренёк, как Ромка, вполне мог
просочиться. Дворовая мелкота иногда этим пользовалась, но не слишком часто.
В крайнем случае, мелких всегда можно шугануть. Сегодня на чердаке Ромка намеревался
выяснить, насколько далеко у него может «брызнуть», если рукой в последний
момент не зажимать, а то дома не очень-то и побрызгаешься.
- А где ты этого олуха-то нашёл?
- Какого такого олуха? – Ромка взял Данькину ладошку и потёрся об неё щекой.
- Ну, того, который мне записку принёс.
- Какую записку? – Ромка сидел на высоком с тумбами столе библиотекаря, а Данька
стоял прямо перед ним. Лица их были примерно на одном уровне.
- Ну хватит тебе! От тебя записку. Какому-то пацану её доверил, он же может
нас заложить, - Данька в сердцах выдернул свою ладонь из руки друга.
- Не-е-е, это не заложит.
- Почему? Он что, друг твой?
- Друг мой – это ты! А на того «олуха» у меня просто своя «закладка» имеется.
Он меня заложит, а я его. Никому не выгодно.
- А что он сделал-то такого эдакого? Вроде совсем мелкий пацан …
- Ага, мелкий! Всем бы такие мелкие! Ты б его елду видел.
- А ты видел что ли? – спросил Даня подозрительно.
- Представь себе! – Ромка изловчился и снова поймал Данькину ладошку, положил
её себе на плечо, а сам обнял друга за талию и притянул поближе. – Короче,
слушай. Я сегодня утром решил на чердак слазить, на наш, где ты прятался тогда.
Помнишь?
- Помню, а зачем?
- Да так … воздухом подышать … А на самом деле, подрочить, а то дома мать,
сам понимаешь, - Ромка обезоруживающе улыбнулся. – Ну вот, пролез через решётку,
у нас теперь везде решётки наварили, пробираюсь тихонечко, а там в уголочке
этот дурачок на коленках стоит и тоже дрочит. Так увлекся, что ничего вокруг
себя не замечает. Я к нему вплотную подошёл, смотрю из-за плеча, перед ним
журнальчик открытый лежит. Угадай, какой.
- «Веселые картинки»! – пошутил Данька, и мальчишки весело рассмеялись.
- А на самом деле какой? – спросил он чуть погодя.
- «Сила и красота», - Ромка выдержал многозначительную паузу, ожидая реакции
друга. Но друг только хлопал ресницами недоуменно. – Ну, ты что, не понял?!
Это же журнал для бодибилдеров, там одни только мужики накаченные в узких плавках,
плюс ещё гантели и больше нихуя! А этот на него дрочил!
- А-а-а, теперь понятно! Ему есть, чего скрывать, – Даня усмехнулся. – Блин,
ну и дети пошли, сплошные извращенцы! А у него, правда такой большой «перец»?
- Да не. Это я пошутил. Хотя … наверное, побольше, чем твоя финтифлюшка. Давай,
сравним, а? Я помню, у него примерно вот такой был!
Глава 10
- Вот такой? – продавец универмага услужливо расстелил перед Данькой только что
вынесенный из подсобки свитер, - здесь и цвет потемнее, и
рисунок вязки другой.
Данька смущёно и слегка растеряно кивнул, изо всех сил стараясь
казаться серьёзным и бывалым покупателем. На самом деле он
выбирал дорогую вещь первый раз в жизни.
Ещё вчера ночью, ворочаясь в кровати, не в силах заснуть
после того что произошло вечером в библиотеке (ох... только
не вспоминай…), он решил сделать подарок Ромке. Наступали
холодные ноябрьские дни и, неожиданно пришедшая в голову,
простая идея подарить другу тёплый импортный свитер привела
Даньку в состояние сильного душевного подъёма. Ведь деньги
за так и не купленные кроссовки (какие уж там кроссовки с
этими событиями!) тихонько лежали в его "секретном" месте
за столом.
Куда-то отступили тревожные мысли о Матросе, Пике и всей
остальной братии, о взрыве, подозрениях, слухах. Данька даже
сел на кровати, откинув одеяло и улыбаясь самому себе в темноте.
Он представил, как Рома смущённо и чуть пунцовея, поправляя
повязку на руке (когда же её с него снимут? вроде врач говорил
что через неделю после выписки…), будет осторожно одевать
новый моднячий свитер прямо на голое тело (надо выбрать такой,
чтобы не "кусался" на
коже… мягкий…), а потом оглядывать себя в зеркале, а потом…
Мальчик увлёкся фантазированием и машинально потянулся, поправляя
рукой врезавшуюся в тело резинку трусиков. Это случайное
прикосновение неожиданно напомнило ему что-то, дало лёгкий
толчок. И сладкие, такие свежие воспоминания о "библиотечной" встрече
плавно вытеснили остальные мысли, помимо воли завладевая
его разумом…
С самой первой секунды Данька чувствовал
в Ромке какое-то напряжение. Словно мальчик чего-то недоговаривал,
и их разговор о подозрениях и слухах в "держинской" братве был не самым главным, не тем, ради чего Рома позвал его на встречу. И
когда они вроде бы случайно коснулись ЭТОЙ темы, Данька внезапно
понял причину напряжения друга. Тот испытывал то же самое,
что и сам Данька. Смущение и одновременно сильнейшую радость
от их уединённой близости.
- Давай сравним. Я помню, у него примерно вот такой был…
Данька хотел сначала просто хмыкнуть, всё ещё не отойдя полностью
от рассказа друга про выходку Цофы, но посмотрев на ставшее
вдруг совсем серьёзным лицо Ромки, почувствовал, как что-то
тяжёлое и сильное начинает опускаться у него в животе. Повисла
пауза и вместо усмешки он вдруг хрипло переспросил: "Ты
что, серьёзно?".
Ромка молча кивнул головой и попытался улыбнуться:
- Ага. Теперь абсолютно серьёзно, - а потом как-то виновато
добавил, - Дань, я столько думаю о тебе… У меня та ночь,
помнишь? Ну когда мы вместе спали… у меня дома… Никак из
головы не идёт… Может, давай ещё попробуем… разочек… Ну в
смысле... оба… вдвоём…
Запутавшись, он внезапно замолчал.
Данька очень близко, почти вплотную, смотрел на его лицо.
Слегка порозовевшие скулы, потрескавшиеся губы, ещё чуть
заметные конопушки на носу, А ещё чувствовал такой знакомый,
до сих пор не выветрившийся с лета и не протравленный больничными
медикаментами, запах. И от этого какое-то сумасшедшее (знакомое
и запретное!) желание медленно поднималось из живота к груди.
Оно было тягучим и сильным. Но в то же время каким-то новым.
Потому что Данька внезапно очень ясно понял, что сегодня
они перейдут за черту. За черту того, что можно было делать
обычным мальчишкам (обниматься, иногда даже целовать друг
друга, а что тут такого? вон как футболисты после удачного
гола целуются… или, на самый уж край, украдкой вместе подрочить
где-нибудь на чердаке…). Сегодня они будут
любить друг друга… По взрослому... По настоящему…
Он медленно наклонился и шершавые Ромкины губы царапнули
уголок его рта.
- Сравнивать, говоришь? – не отводя лица, он улыбнулся, -
давай! Только тогда уж вместе…
Два абсолютно голых мальчишки стояли
в полутьме огромного читального зала и неистово целовались.
Эта фантастическая картинка была, наверное, достойна кисти
Бориса Валеджо, не хватало только огнедышащего дракона позади
них. Тесно переплетённые, прижатые тела смутно светлели на
фоне ровных рядов библиотечных столов, ладони обоих жадно
шарили по худым мальчишеским спинам И лишь неловко отведённая
в сторону перевязанная рука одного из них, портила общее
сюрреалистическое впечатление.
Ромка испытывал головокружительное ощущение счастья. Оно
настолько переполняло его, что он с трудом силился сдержать
какой-то странный выдох, скорее похожий на стон, рвущийся
у него из груди. Его мышцы были напряжены, ему хотелось обнять
Даньку ещё сильнее... ещё… прижаться к нему, слиться с ним…
(вот только проклятая рука мешает, ну куда ж её девать…)
Он судорожно впечатывался всей своей кожей в горячее и возбуждённое
тело друга. А то, что тот был возбуждён Ромка отчётливо чувствовал
где-то там, в самом низу живота, восхитительной твёрдостью
сладостно, до мурашек по спине, упирающейся в его пах.
- Потише… раздавишь…- Данька покачнулся, выныривая из сладостной
истомы, удержался рукой за стол и снова вернул ладонь на
шею мальчика, - блин, ну мы и даём! Опупеть… Ром, а у меня
тоже мышцы так... ну напряжены, как у тебя?
- Угу, - с трудом открывая затуманенные глаза, тот кивнул,
- тоже… это наверное оттого, что нам обоим приятно. Да?
Рома взглянул в лицо друга, без слов видя там подтверждение
своего вопроса и вдруг неожиданно, даже для самого себя,
решился. Будто ныряя в глубокий и затягивающий омут он глубоко
вдохнул и, чувствуя как слегка начинают дрожать ноги, потянулся
к Данькиному уху.
- Даня, поклянись, что никому не расскажешь, - горячий шёпот
обжёг своей близостью, - поклянись… нашей дружбой! Пожалуйста…
Мальчишка, слегка ошеломлённый таким напором, удивлённо посмотрел
на друга: "Погоди…
ты о чём, Ром?"
- Ну поклянись! – настойчивые и нетерпеливые нотки хрипло
проскальзывали в знакомом голосе, - я тебя очень прошу… Очень…
- Клянусь! – это прозвучало хотя и тихо, но немного торжественно
и Данька смутился. А через секунду его мысли были уже слишком
далеко от этой секундной неловкости, потому что дальше произошло
уж совсем неожиданное.
Ромка чуть слышно застонав, будто бы с облегчением, стремительно
опустился на колени. Его голова оказалась точь-в-точь перед
Данькиным животом. Поправив надоедливую повязку, он, словно
боясь обжечься, осторожно положил другую руку на покрытое
еле заметным золотистым пушком смуглое бедро Даньки и легко,
хотя и не очень умело провёл языком по животу, пониже пупка.
Именно там, где чуть светлеющая полоска незагорелой кожи
соединялась со смуглотой напряжённых мышц.
Мальчишка замер. Кровь бросилась ему в голову. Она зашумела
в ушах и приятными молоточками стукнулась в виски. На мгновение
Ромкин подбородок случайно задел его яростно торчащий член
и он вздрогнул, как бы пытаясь отстраниться. Но в следующую
секунду мягкие и торопливые Ромкины губы осторожно обхватили
тугую, лоснящуюся алым мальчишескую головку, и Данька понял,
что медленно уплывает…
То самое, взрослое ощущение, которое появилось у него в самом
начале их встречи, накатило сейчас с неимоверной силой. Оно
было горячим и влажным, шершавым и до судорог в неудобно
напряжённых ногах приятным. Мальчик с трудом нашарил сзади
стол и прислонившись к нему, опустил другую руку на голову
стоящего на коленях друга (ммм… друга? Или это уже называется
как-то по другому???)
- Рома… ты чего, Ром?... Ты ч-е-г-ооо… - хриплый шёпот падал
с полураскрытых губ в тишину библиотечного зала, а рука жадно
шарила в Ромкиных волосах, повинуясь завораживающему, гипнотически
сладкому ритму, - не надо… перестань… не на… ооооох…. Ромкааа…
А финал стремительно приближался. В бешеном ритме вальсировало
сердце, кровь словно вода под давлением летела по венам,
и тянущая истома предстоящего взрыва наливала тягучей тяжестью
онемевшие мышцы. В последнюю секунду Данька неимоверным усилием
оттолкнул голову друга от себя и, выгнувшись вспотевшей спиной,
полетел в спасительную прохладу долгожданной освободительной
разрядки…
…Мальчишка вновь открыл глаза, стараясь
унять стремительно бьющееся сердце. Воспоминания не давали
уснуть (да какой тут уснуть, когда сегодня... мы... ох… Рома…)
Он перевернулся на другой бок, ещё раз откинул одеяло, перевернул
горячую подушку прохладной стороной к себе, но всё равно
ничего не получалось. Перед ним, в зеленоватом сумраке мерно
отсчитывающих время больших электронных часов со светящимися
цифрами (а у пятёрки так лампочка и западает, какая-то буква
зю получается. Ого, уже половина пятого?!) постоянно всплывало
знакомое и родное лицо. А ещё Ромкин взгляд, когда он впервые
после этого посмотрел на Даньку. Взгляд счастливый, сияющий,
но всё же чуть встревоженный и вопросительно-осторожный (ты
ведь не осуждаешь меня? правда? ты ведь поймёшь…и примешь меня… даже после этого… потому что я… потому что я люблю
тебя…)
Даня медленно засыпал, подложив одну руку под голову, так
и не укрывшись тёплым одеялом. А во сне снова его ноги обессилено
подкашивались, он сползал на корточки и, обнимая всё ещё
стоящего на коленях мальчишку, благодарно выдыхал: "Ромкааа…"
- Так вы будете свитер брать, молодой
человек?
С трудом выныривая из воспоминаний, Данька недоумённо взглянул на продавца,
потом спохватился и согласно закивал головой.
- Да, да. Конечно буду… Упакуйте пожалуйста, только чтобы не помялся.
Он повертел головой, выискивая кассу, и, на ходу вынимая бережно сложенные
бумажки, пошёл платить за только что купленный Ромке свитер. Школу сегодня
он явно прогуливал.
