Глава 1

Очень часто Ромка ловил себя на мысли, что думает о Городе, как о живом существе. Если это было и так, жизнь Города не походила на жизнь человека или животного. Город представлялся мальчику чем-то вроде гигантского разумного гриба. Воплощенное зло, мудрое, древнее, отвратительно бесчеловечное. Бесформенная губчатая субстанция, ритмично пульсирующая где-то глубоко под землей в переплетении труб и проводов, – это сердце Города, или, скорее, - его мозг, ведь Город бессердечен. Грибница. Тончайшие белесые нити пробиваются сквозь асфальт, проникают всюду: в каждый дом, в каждую квартиру, в каждый кирпичик кладки. Заражено все. И лавочки в сквере, и фонарные столбы на бывшем Комсомольском проспекте. Город прислушивается, он все видит, все знает, все чувствует. Город ждет. Он насыщает воздух мириадами невидимых спор. Споры зла. Они оплодотворят души горожан, прорастают тупой злобой, ненавистью и отчаяньем. Душат все хорошее, доброе, вечное, что есть …что должно быть в человеке! В мужчинах и женщинах. В юношах и девушках. В девчонках и мальчишках. Город голоден. Он жадно пьет слезы и впитывает кровь. Слезы двенадцатилетней девочки, изнасилованной сумасшедшим подонком. Она никогда не будет прежней, и никогда не родит своего ребеночка. Кровь затравленного сверстниками мальчишки, каждодневным унижениям предпочетшего короткий полет с единственной в городе пятнадцатиэтажки. Ему никогда не исполнится четырнадцать, и никто не услышит его песен и не узнает его стихов. Слезы безутешной матери. Кровь отца, вскрывшего себе вены. Слезы и кровь …слезы … кровь … Слезы! Кровь!
Город уверен в себе, он наслаждается своей властью, но и … боится. Радость, любовь, дружба, талант – пугают его. Тончайшие белесые нити съеживаются и опадают, мириады спор оседают бесцветной пылью, бесформенная губка в недрах Города тревожно замирает, как испуганное сердце, как больной мозг. Город боится. Он чувствует, – некоторые люди неподвластны его злому колдовству. Почему?! Почему они не хотят поить его слезами и питать свежей кровью? Почему они дружат, влюбляются, стараются подарить окружающим радость и красоту? Они не такие, как все, это убивает Город. Но он не собирается сдаваться, он убьет их первым! Напьется их крови! Искупается в их слезах! В его распоряжении десятки неизлечимых болезней, тысячи верных бойцов. Где ты, Вовка-художник? Где ты, Гошка-скрипач? Где ты, веселая и добрая Данькина мама? Нет вас?! И других не будет! Всех! Сломать, изгнать, покалечить, убить. Напиться крови и слез. Насладиться болью и отчаяньем, ненавистью и предательством. И вновь поползут белесые нити, поплывут в воздухе невидимые споры, радостно запульсирует сердце-мозг …

Ромка дернулся и открыл глаза, зрачки его тревожно забегали, обшаривая палату: белый потолок в паутине мелких трещин, капельница на стойке, дурацкие зеленые занавески на окне. Он приподнялся на локте, увидел Даньку и тотчас успокоился. Данька спал, развалившись в чахлом «гостевом» кресле, за время сна он сильно сполз вниз, и попа его опасно нависала над пестрым больничным линолеумом. Того и гляди, свалится! Приятная нежность теплой волной окутала Ромкино сердце. Это мой друг, - подумал он. – Он очень красивый, но это не главное. Главное – он мой друг. И пусть я последний педик … и даже «пидор», как Цофа говорил, царство ему небесное … Какая разница? Даньке это не мешает, значит и мне мешать не должно. А на остальных плевать, пусть лучше не суются. Это наша дружба …
Данька потянулся во сне и скатился на пол, свитер на нем задрался, обнажая плоский загорелый живот. Некоторое время он сидел на полу и совсем по-детски тер глаза кулаками. Ромка тихо рассмеялся.
- Эй, Данька, - позвал он. – Привет десантникам! Как приземление?
Данька улыбнулся ему радостно и чуть растеряно:
- Рома … проснулся?
- Нет, сплю и вижу сны, как люди с кресел десантируются. – Ромка устал опираться на локоть и неловко откинулся на подушку, загипсованная правая рука отозвалась легким уколом боли.
Данька поднялся с пола и, отряхиваясь, подошел к Ромкиной кровати, присел на краешек.
- Эй, Ромка, - в свою очередь позвал он, улыбаясь, - привет саперам!
- Почему это я – сапер? – удивился Рома.
- Контуженный, значит сапер, - пояснил Данька и вдруг, быстро наклонившись, крепко поцеловал друга в губы.
- Ого! – Ромка округлил глаза в притворном изумлении. – И кто из нас контуженный. Целоваться лезет …
- Скажи еще, что тебе не понравилось! – Данька оперся руками о подушку по бокам от Ромкиной головы.
- Ну-у-у, - протянул тот, - честно говоря, я не распробовал.
Данька наклонился еще ниже и горячо зашептал Ромке в ухо:
- Меня тут по-настоящему научили целоваться – взасос!
- Кто?
- Да, Ленка, сестра моя троюродная. Я к ней пристал: покажи, чего делать нужно. Она сначала ни в какую, говорит, мелкий еще, подрастешь, сам научишься. А я ей наплел, что в девчонку влюбился, и мне стыдно, что целоваться до сих пор не умею.
- А ты, правда влюбился? – прошептал Ромка, в горле у него запершило и он закашлялся, пытаясь прогнать неприятную сухость.
Данька отстранился, посмотрел на него внимательно.
- Да, влюбился, - сказал он с вызовом. – Её Ромкой зовут, и вообще она – парень!
- Сам ты «она», - Ромка облегченно улыбнулся. – Слышь, Дань, а меня научишь, вдруг пригодится когда-нибудь?
- Легко, - Данька воровато оглянулся на дверь палаты и потянулся губами к губам друга.
- Погоди, - здоровой рукой Ромка удержал Даню за подбородок. - А если зайдет кто?
- Скажу, что тебе вдруг плохо стало, а я тебе искусственное дыхание делаю – рот в рот.
Мальчишки весело захихикали, а потом Ромка впервые почувствовал язык друга у себя во рту и блаженно прикрыл глаза.
- Ты так же делай! – хрипло прошептал Данька, на миг разлепляя губы.
Мысли разбегались, но Ромка успел подумать: Хорошо, что я не поверил в его предательство. Он … не мог … никому …ничего …разболтать. Он – мой друг! Теперь все будет хорошо. Теперь – да!

- Значится, так! Пика, Матрос, собирайте бойцов. Стрелка через сорок минут на пустыре. И чтобы все были по полной программе! Пудель, бейсбольные биты возьми. Сколько их у тебя? В общем, бери, сколько есть. Салаги, дуйте в школу, и чтобы через три секунды никого здесь не было!

- я уж никогда не думал, что такие серьёзные ребята будут на разборки брать своём составе… пидоров…Вы вот у него спросите, вот у него. Тебя, кажется, Рома зовут, да? Вот и спросите, что Рома думает по этому поводу. И что думает его дружок, который об этом, обо всём треплется.

Ромка не должен был идти на эту разборку, по всем «бригадным» правилам и законам на серьезные дела ходили только старшие, поднаторевшие в многочисленных драках пацаны. (Салаги, дуйте в школу!). Не должен был, но пошел. Не мог не пойти! Почему? Он сам потом спрашивал себя неоднократно. Причин было несколько, точнее две. Во-первых, это была его драка. Меньше всего его волновали грязные деньги или борьба группировок за сферы влияния. Решалась судьба Рашида, а значит и их с Данькой судьба. Разве мог он доверить Данькину жизнь кому-то еще? Во-вторых, Ромка решил проверить самого себя. Хватит ли у него мужества. Действительно ли он парень или …этот, как его потом Цофа обозвал.
Почему Улица не прогнал мальчишку, когда тот явился на пустырь, воинственно размахивая старым армейским ремнем? Почему остальная братва не возмутилась – салагам не место в серьезных разборках? Только ли потому, что именно он, Ромка, предложил держинцам эту вылазку? Или, может быть, это Город … Город хотел покончить с Ромкой, унизить, растоптать, уничтожить его раз и навсегда?
Ромка плохо помнил тот день. Врачи сказали – посттравматический стресс. Случилась страшная трагедия. Как ни странно, она решила многие Ромкины проблемы. Выходит, он должен быть ей благодарен? Но он не мог! Погибли люди, много людей. Плохие, хорошие, какая разница? И сам Ромка мог умереть. Не умер - легкая контузия и перелом руки. А что было бы с ним, ни случись этого чудовищной силы взрыва на Центральном Городском рынке? Не хочется и думать …

… террористы взорвали машину с взрывчаткой … радиоуправляемый детонатор … чеченский след … семьдесят два погибших …сотни раненых … расследование … государственная комиссия … донорские пункты … компенсации семьям …
Это из газет и теле репортажей. Ромка не хотел ничего слушать, но информация все равно просачивалась. Сухие фразы посторонних людей, вежливое сочувствие.
Как все было на самом деле? Он боялся вспоминать … не хотел, но что-то осталось …
Цофа встретил их возле рынка и говорил свои слова. Был страх. Не за свою шкуру Не того, что с ним теперь сделают. Страх предательства, от которого подкосились ноги, и вдруг потемнело в глазах. Потом понял: ну, не мог Данька ничего наболтать, не такой он! Сразу стало легче. Цофа уже уходил. Его подняли. «На пидаре шапка горит». - «Не пизди, нехрен этого ублюдка волгинского слушать». - «Потом разберемся». - «Пусть Рашид сам …». - «Идти можешь?».
Пошли дальше в сторону ворот с надписью «Добро пожаловать!». Уловка Цофы не сработала, но минутная задержка спасла жизнь многим. Только не самому Цофе.
Земля содрогнулась … грязный асфальт мчится навстречу … провал … ужасный изнуряющий звон в ушах, голова, как колокол … оуййй, рука! …провал … арбуз, застрявший в ограде … толстая женщина, вместо головы …провал … Цофа, видел его пару раз до этого … лицо – вроде спит … из живота какие-то серые колбаски … не наступить … провал …

А Рашида выпустили. Те, кто подавал заявление в милицию, все до одного погибли. Раш навещал Ромку в больнице. Рассказывал, пришлось немного заплатить, чтобы дело закрыли. Заявление потерялось, нет состава преступления. Да и рынка больше нет. Мэр сказал: будут строить на другом месте, а на прежнем будет памятник.
Ромке не нужен памятник, ему бы поскорее все забыть. Взрыв, трупы, Цофины кишки на асфальте, а главное тот момент, когда он почти поверил в Данькино предательство. Говорят: почти не считается. Но все равно … так стыдно…

Глава 2

Так стыдно Даньке давно уже не было… Он буквально запунцовел и без того смуглым лицом и кожа его приобрела очаровательно красивый, густо-загорелый оттенок… Мальчик мельком взглянул в висящее над умывальником зеркало и поспешно отвёл глаза. Только что, запершись в маленьком и неудобно тесном больничном туалете, он, буквально в три торопливых и быстрых движения, кончил…
Рядышком, за хрупкой фанерной перегородкой палаты, спал беспокойным сном Ромка. А здесь, в тесноте кафельных стен, ощущая как кровь продолжает горячей волной растекаться по щекам и противно дрожат ноги, Данька медленно приходил в себя. Он ругал себя последними словами. «Как же так? Там Ромка… самый лучший друг, контуженный, перебитый, с рукой переломанной… нужно рядышком с ним быть… а я... А я тут дрочу на него... как самый распоследний... эээхх..." Он быстро вытерся листочком туалетной бумаги и стыд снова накатил на него мощной волной…
С самого первого дня, когда всё случилось, Данька практически каждую ночь ночевал в больнице. Днём он ходил в школу, как автомат разговаривал с друзьями, даже иногда улыбался. Хотя улыбаться-то особо было нечему. Все «пацанские разборки» на это время отошли на второй план и в Городе только и было разговоров, что про прогремевший на рынке взрыв. Люди опасливо шептались и плакали, открыто ругали власти и ненавистную «чеченскую мафию», пересказывали страшные факты и слухи. Мало кого эта трагедия обошла стороной. Почти каждой семье кто-то из погибших или раненных приходился братом, другом, знакомым, а то и просто соседом по лестничной площадке, случайно заскочившим на городской рынок, купить килограмм картошки.
Попросту говоря, теперь Город был на грани другого взрыва – социального. Первый шок прошёл и сейчас жители хотели одного – справедливого мщения. А через три дня после случившегося, местной милиции с трудом удалось унять многосотенную толпу, которая подвыпив и разогрев себя «правильными» лозунгами шла громить ни в чём не повинную улицу, на которой исстари проживали давно уж обрусевшие греки-ассирийцы.
Днём приходить было нельзя. Днём Ромку обязательно проведывал кто-то из знакомых, соседей, пацанов «держинцев» или просто одноклассников. И потому Данька приходил по ночам, когда уходили последние врачи и оставались только дежурные и медсёстры. Отец понял и разрешил, хотя и немного волновался вначале.
Вообще-то, из «держинцев» Ромке досталось практически больше всех, разве что ещё одному из мальчишек сильно порезало ногу и обожгло лицо. А Ромку отбросило взрывной волной, перевернуло и он неудачно упал на руку, приложившись по ходу ещё и головой об асфальт, сдирая кожу на брови и сильно разбив скулу. «Лёгкая контузия, перелом лучезапястной кости» констатировали врачи, когда Ромку почти без сознания привезли в больницу и когда его мама трясущимися руками, плача навзрыд, лихорадочно ощупывала лежащего на больничной койке мальчика, всё ещё не веря тому, что всё обошлось… Остальные отделались ушибами, глубокими царапинами, шоковым состоянием.
У «волгинских» было намного хуже… И воспоминания об этом страшном дне продолжали лезть в голову, хотя Данька и пытался прогнать их изо всех своих мальчишеских сил…

- …Данька, Данькааа!!!… - настойчивый крик в окно заставил его в один прыжок подскочить к балкону. Внизу стоял соседский пацан и отчаянно размахивал руками, - Данька! Пошли… Скорее… Там… взрыв… люди… убило…
Он выпалил всё это на одном дыхании и не дождавшись, махнул рукой, побежав в сторону городского рынка… И только теперь Данька обратил внимание на то, что в городе, в жуткой тишине слышен многоголосый и частый вой сирен скорой помощи, пожарных, милиции… У него похолодело в груди. Буквально несколько минут назад он слышал странный гулкий хлопок, будто где-то далеко-далеко лопнул большой воздушный шар, но не обратил на этого особого внимания. Включив телевизор погромче и пытаясь забыть сегодняшний неприятный разговор с Цофой, он забрался с ногами на диван и уселся по-турецки, обхватив руками большую любимую мамину подушку. А тут оказывается такое…
Он быстро нацепил лёгкую куртку, одел один кроссовок и тут вдруг в голове словно вспыхнуло… «Ромка!!!…» Ноги моментально ослабели и он присел, тупо глядя на расшнурованную обувку. «Ведь сегодня… сейчас… там должна стрелка проходить... на рынке… наших с держинскими… А вдруг Ромка ТАМ??? Бляяя…» Моментально задрожавшие руки никак не хотел завязывать злополучный бантик шнурков. Данька зло чертыхнулся и, затолкав их длинные концы в носки, с бешено колотящимся сердцем выбежал на улицу…

…Из-за тонкой перегородки раздался лёгкий стон и Данька судорожно запихивая рубашку в расстёгнутые брюки, торопливо вышел обратно в палату, не забывая спустить за собой воду. Старый бачок поурчал, поурчал и потом вдруг разразился хриплым и громким шумом льющейся воды. Мальчик поспешно прикрыл дверь: «Не разбудить бы…»
За окном хмурилось ранее, совсем раннее утро. Ромка лежал на спине, бледный и умопомрачительно красивый. Даже налепленные полоски пластыря на скуле и брови не портили этого впечатления. И Данька снова невольно залюбовался этим лицом, чувствуя как в груди становится тепло и хорошо. Ну кто ж виноват, что всего несколько минут назад он случайно увидел из-под одеяла беспокойно высунутую до бедра ногу мальчишки. Он аккуратно попытался затолкать её обратно, но рука его соскользнула и в следующую секунду он почувствовал ладонью нагретую теплом жаркого тела ткань Ромкиных трусиков. Тех самых, что были на нём в их первую и такую далёкую теперь ночь… Его словно оглушило от этого прикосновения. Он понял что ещё секунда и он просто не выдержит… И тогда, еле сдерживая сильно колотящееся сердце, Данька тихонько скользнул в приоткрытую дверь маленького туалета в палате…
Мальчик нахмурившись помотал головой, прогоняя снова подступившие стыдные мысли и подошёл к кровати друга. Ромка спал беспокойным утренним сном и маленькая складка на его лбу пролегала точно над переносицей, спускаясь за полоску пластыря, за корочку подживающей уже ссадины. Снова какое-то необъяснимое чувство покоя и удовлетворения нахлынуло на него. Он осторожно опустился в скрипучее «гостевое» кресло возле больничной кровати и скрестив руки на груди, затих, пытаясь немного подремать… Скоро уже утренний обход и пора уходить. Да и мама Ромкина должна вот-вот в подойти… Мальчик закрыл глаза, но настойчиво гудящие, неподвластные воле, слишком свежие воспоминания упорно лезли в голову…

…«Волгинские» пострадали очень сильно… Цофа умер на месте от болевого шока. Толян, который как раз стоял недалеко, пытаясь контролировать ситуацию и прийти на помощь Цофе «в случае чего», без сознания с ушибом головы и грудной клетки находился в реанимации, ещё четверо пацанов получили глубокие осколочные ранения в живот и ноги и тоже были на грани жизни и смерти. Остальные, посечённые стеклом и кусками металла, обожённые, в шоковом состоянии были доставлены в разные больницы города. Всего в один миг некогда сильная и неуступчивая «волгинская» бригада лишилась множества своих основных членов – лучших и опытных бойцов…
Но не это волновало Даньку в те минуты, когда он задыхаясь от быстрого бега, изо всех сил напрягая мышцы, бежал в сторону скопления людей возле входа на центральный городской рынок… Мысль о том, что Ромка мог оказаться среди собравшихся на стрелку «держинцев» не давала ему покоя.
Там уже стояло оцепление. Растерянные и злые милиционеры пытались оттеснить напирающую толпу на другую сторону улицы. У людей был шок. И только однотонный вой какой-то бабы плыл над головами, да нестерпимо громко кричали раненные, переносимые подоспевшими бригадами спасателей и скорой помощи.
Данька сам не понял, почему подбежал именно к тому краю толпы, где было больше всего людей. Отчаянно работая локтями, согнувшись в три погибели он продирался сквозь людское скопление, словно хотел прогрызть в нём дыру. Пробравшись наконец к милицейскому кордону, он запыхавшись попытался что-то сказать затянутому в бронежилет омоновцу:
- Там… там… мне посмотреть надо… друг…
- Уйди пацан, - омоновец взмахнул дубинкой, - не видишь что здесь творится…
- Да там друг.. мой… может быть… мне посмотреть.. – Данька всё никак не мог отдышаться, а глаза его с ужасом следили за снующими по площади людьми, которые что-то кричали, делали, раскладывали носилки, обтирали кровь с лиц тех, кто просто сидел на асфальте с отрешёнными, ничего не понимающими лицами.
А ещё вокруг было много больших чёрных полиэтиленовых покрывал, которые топорщились то там, то тут. Данька понял, что это были накрытые трупы погибших. Он с лязгом на зубах и с какой-то смертельно холодной пустотой в животе растеряно водил глазами от одного такого холмика к другому с ужасом думая о том, что вот-вот увидит где-то рядом светлую кепку «Найк»… Любимую Ромкину кепку…
- Уйди, на хрен… Не до тебя тут… - милиционер вяло отмахнулся и ещё шире расставил ноги, закрывая от взора мальчишки усеянную телами улицу.
Но Данька всё равно увидел… Он словно почувствовал, что нужно повернуться в другую сторону и увидел. Двое молодых спасателей, самих ещё почти мальчишек лет двадцати, быстро и сноровисто несли на руках безвольно мотавшееся тело мальчика… Чувствуя, как сердце срывается куда-то глубоко вниз, в бездну, Данька дёрнулся всем телом и закричал:
- Ромка! Ромкааааааа…

Данька спал. Неуклюже, наполовину сползая с «гостевого» кресла, с задранным до пупка свитером. Он спал и мысли в его голове путались и наползали друг на друга… Крики, чьи-то цепляющиеся руки, порванная куртка… «.а ну стой, куда?! Я тебе говорю, стой!..», медленно проплывающее мимо тело… закрытые, залитое кровью такое родное лицо… безвольно свесившаяся рука… крик… «да погоди ты, живой он... живой…», слёзы… слёзы бессилия и обиды… «за что?!»… больница, долгое ожидание… уставший донельзя врач, обнадёживающе кивнувший головой…
А потом постепенно мысли стали совсем большими и тёплыми... и какими-то добрыми… распахнутые серые глаза… вначале какие-то странно чужие, недоверчивые, с немым укором и болью… но потом всё понявшие и благодарно закрывшиеся… потрескавшиеся губы рядом… шёпот… поцелуй…
Данька спал, а неотвратимо наступающее осеннее утро беспардонно лезло в окно, с усмешкой ожидая как через несколько минут худая мальчишеская попка смешно грохнется на облезлый больничный линолеум. Начинался новый день…

Глава 3

Начинался новый день. Еще один в бесконечной череде интересных, таинственных, веселых и грустных, тревожных, иногда даже страшных, но почти всегда увлекательных мальчишеских будней. «Ага, увлекательных! – усмехнулся про себя Ромка, ворочаясь на осточертевшей койке. - Только не в больнице!»
На улице выпал снег - это Данька вчера рассказал. Ромка и сам мог, подойдя к окну, увидеть в одночасье побелевший больничный дворик, но он не хотел. Это было совсем не то! Первый снег надо обязательно потрогать, ощутить, как тает он на кончиках пальцев, превращается в прозрачные капельки. И непонятно, что ты держишь в руках - снег или дождь? Вчера еще была осень, а сегодня уже зима! Это так таинственно и необычно. Интересно. Не так-то много было зим и лет в Ромкиной жизни, а в этом году проклятый Город украл у него радость Первого Снега. Вот гадство! А как здорово было бы слепить первый в этом сезоне снежок и запульнуть его в фонарный столб «на меткость». Или приятелю в спину, а потом стоять, руки в карманах, и с невинным видом оглядываться по сторонам. Или … «перестрелка» у школы. Не успеешь открыть дверь после уроков, а в тебя уже летит штук пять снежных «снарядов», и надо успеть увернуться, и, смещаясь из зоны обстрела, вычислить «огневые точки» неприятеля, и еще отыскать не затоптанный ребячьими ногами «боезапас», и ринуться к нему, поскальзываясь на тонком ледке, покрывшем вчерашние лужи. Эх! Везет же Даньке. Он сейчас на улице с ребятами. Идет в школу, или уже носится с одноклассниками на школьном дворе. Завидно! За него, конечно, радостно, но …
Накануне вечером Ромка чуть ли не со скандалом выпроводил друга домой. Надо было дать ему, как следует отдохнуть и выспаться, а то он совсем уже измучился, который день подряд ночуя в шатком неудобном кресле. Они прекрасно могли поместиться на одной кровати, но Данька панически боялся задеть во сне Ромкин гипс. Хотя Ромка предполагал, что это просто отговорка, а на самом деле его друг все еще стесняется, опасается «как бы кто чего не подумал». (Глупыш! Разве это важно?). Сам Ромка уже не стеснялся. Ни себя, ни Даньки, а на остальных ему было попросту наплевать. (Мама поймет, а другие пусть подавятся своей глупостью и злостью). Взрыв помог мальчику избавится от многих комплексов и иллюзий.
Он много думал, начиная с того момента, как рассерженные колокола в голове мало помалу замолчали, и сознание обрело прежнюю ясность. Думал о себе и о Даньке. Об их настоящем и будущем. Злополучный взрыв сыграл с Ромкой странную шутку, забрав у мальчика какую-то часть его детства, вместо этого наградил новым пониманием жизни. Ромка впервые задумался о хрупкости и конечности окружающего его мира. Он вдруг вспомнил где-то когда-то слышанную фразу: «Спеши любить!», - возможно, строчку из стихотворения. Не важно. Важно, что он, наконец, понял: можно и не успеть! Ведь он мог умереть, так и не встретив Даньку. Или встретить и не узнать в нем друга (любимого!), единственного и настоящего. Или даже узнать, но, испугавшись этого знания, отступить. Взрыв прогремел, но кто знает, что ждет их завтра? Жизнь не похожа не детский утренник, в котором добро всегда побеждает и счастье неизбежно. В реальности за счастье нужно бороться, за счастьем надо бежать и делать это быстро. Спеши любить! Страшно, наверное, умирать, зная, что был в твоей жизни момент, когда ты поосторожничал, заробел, прислушался к фальшивым советам посторонних, принял чужое, чуждое для тебя мнение за свое. И упустил свое счастье! Потерял любовь.
Ромка решил, что теперь у них все будет по-другому. Нет, об осторожности, конечно, забывать нельзя, их окружает довольно враждебный мир (Зловещий Город!). Но между ними двумя больше не может быть никакой фальши, никакой неловкости и недоговоренности. Ромка любит Даньку, любит по-настоящему, изо всех сил, и Данька, он уверен, любит его ничуть не меньше! Ромка не будет больше сюсюкать, как младенец, заикаться, краснеть, стыдиться и прятать свои чувства. Как хорошо, что он не побоялся признаться Даньке в любви. Тогда, той ночью. Они ласкали друг друга, и им обоим было чертовски приятно! Так что же в этом плохого? Для кого?! Тогда Ромка чуть не сгорел со стыда и даже расплакался. Вот об этом вспоминать неприятно, но ничего, теперь все будет по-другому. Больше он не забоится! В следующий раз, когда они будут вместе, Ромка сделает то, о чем давно в тайне ото всех, от Даньки и даже от самого себя, мечтал. Он отсосет у Даньки! Да он сделает это, и тем самым докажет, что в любви не может быть ничего противного и противоестественного. А, кроме того, ему хочется это сделать, и Даньке придется уступить. Ему будет хорошо. Им обоим. А стыд они как-нибудь преодолеют. Вместе. Вдвоем.

- Ну, что, генерал, проснулся? – В палату, как всегда стремительно, вошел Игорь Сергеевич, Ромкин доктор. – Как самочувствие, ваше превосходительство, еще не все бока отлежал? Выписываться-то думаешь, или как?
- Ура! – закричал Ромка, порывисто садясь на кровати, и тут же спросил с опаской, - Дядя Игорь, а вы, правда меня сегодня выпишете?
Игорь Сергеевич присел на краешек койки и ласково растрепал мальчику волосы.
- Придется, там за тобой целая делегация явилась. Отдавайте, говорят нашего Ромку, мы его дома в два счета на ноги поставим!
- Я счас! – Ромка откинул одеяло и попытался было, вскочить на ноги, но доктор его удержал.
- Погоди, - сказал он, сразу сделавшись серьезным. – Дай я тебя еще раз напоследок осмотрю. Мои рекомендации помнишь? Я там твоей маме все разъяснил, но и ты не забывай.
Ромка кивал сосредоточено, но внутри у него все пело: Ура! Сегодня домой, к маме, к Даньке! На улицу!
- Кстати, тебя окулист осматривал? Что он сказал?
- Это глазник, что ли? Так это тетенька была. Ну, она сказала, что все нормально, зрение не пострадало. А что, правда, после контузии можно очкариком стать?
- Бывает, - коротко ответил Игорь Сергеевич, и тут же усмехнулся. – «Глазник»! А как же вы тогда гинеколога называете? Гм … Отвечать не надо. Собирайся, солдат, Елена тебя вниз проводит.
Ромка с трудом задавил в себе смех, он прекрасно помнил древний анекдот про бабку в поликлинике: «А я, бабушка, гинеколог, по-вашему - п…».
Молодая приветливая (и, ух, какая симпатичная!) медсестра Елена появилась в дверях и весело подмигнула мальчику. Ромку здесь все любили.
- Жалко такого орла выписывать, Игорь Сергеевич, - обратилась она к врачу. Я ведь за него замуж собралась. Может, задержим еще на пару недель?
- Не надо меня задерживать! – притворно возмутился Ромка, - Ты мне, Лен, лучше телефон запиши, я тебя в кино приглашу. Или на диску, пойдешь?
- Куда я денусь, любовь моя.

Ромке повезло – он попал в военный госпиталь, тут были отличные врачи и персонал. А Игорь Сергеевич, вообще, один из лучших в стране специалистов по контузиям. Ромка сначала никак не мог поверить, что этот веселый молодой человек, похожий на студента старшекурсника имеет сразу два звания – доктора наук и полковника медицинской службы. Он на удивление быстро поставил мальчишку на ноги, хотя до этого ему не приходилось иметь дела с пациентами моложе восемнадцати лет.
В госпитале Ромка оказался по чистой случайности. Сначала его привезли в Центральную Городскую, она была переполнена, и детское, и взрослое отделения. Он показался врачам не слишком «тяжелым» и целые сутки провалялся на каталке в коридоре. Ему сделали пару уколов, но, как следует, не осмотрели и даже гипс на сломанную руку не наложили, просто примотали к груди. Врачи явно не справлялись с внезапным наплывом пострадавших. Ромка провел эти сутки в тяжелом мутном оцепенении. В ушах гудело, голова раскалывалась, перед глазами метались темно-зеленые кляксы. Временами он проваливался в спасительное забытье и тогда ему мерещился растрепанный и какой-то совершенно потерянный Данька. Данька кричал: Пусти, сука, там же Рооомка!!! И голос его колокольным звоном отдавался в голове.
На следующий день в больнице появился генерал с большими звездами из Государственной Комиссии По Расследованию, наткнулся на раненых в обшарпанных больничных коридорах, и приказал срочно «перебросить» их в военный госпиталь. Даже машины выделил. Ромка этого ничего не помнил, ему потом рассказали. Так он оказался под попечительством Игоря Сергеевича, да еще и в отдельной «генеральской» палате с персональным туалетом и стареньким телевизором «Рекорд», который ему все равно смотреть не разрешали. Из-за контузии. А Игорь Сергеевич тотчас прозвал Ромку «генералом» и в шутку обращался к мальчишке «ваше превосходительство». А главное, он позволил Даньке навещать его, хотя они никакие не родственники, и даже разрешил ночевать в Ромкиной палате. Может быть потому, что присутствие друга помогало Ромке выздороветь, а Игорь Сергеевич, как хороший врач, понимал это? В любом случае, это дорогого стоило!

Ромка спускался по широкой лестнице, в здоровой руке он нес пакет со своими нехитрыми пожитками: щетка, зубная паста, тапочки, «домашнее» полотенце с рыбками. Красивая медсестра Лена шла рядом и толи обнимала, толи придерживала мальчика за плечо. Внизу показался вестибюль, а там … Обещанная Игорем Сергеевичем «делегация». Мама. И Данька. И … Данькин отец.
Как настоящая семья, - почему-то подумал Ромка. И увидел, как Данька бросился ему навстречу.

Глава 4

На встречу с руководством отрасли, которую организовывал профком завода, Данькин отец не пошёл. Он понимал о чём будет там идти речь. О выдержке и спокойствии, о недопустимости необдуманных поступков, о межнациональном согласии и примирении. Какое к чёрту примирение, если у него двое знакомых погибло, а ещё один в реанимации сейчас. Да… Какое уж тут примирение…
Он встряхнул головой и поднял воротник старого, но ещё хорошего и добротного пальто. Вроде осень, а уже вот-вот выпадет первый снег. Небо чёрное и словно застывшее от холода. Под стать настроению прямо. Он взглянул наверх и зябко поёжился… Да, нужно грамм двести выпить... для сугреву… Я ж не алкоголик какой-то... просто немного расслабиться надо… Тем более после событий этих треклятых… И вообще я в любое время могу без этого прожить... в любое…
Он уже подходил к заветному магазину, невольно всё убыстряя и убыстряя шаг, когда вдруг совсем рядом с собой неожиданно услышал тихий, но настойчивый голос: «Здравствуйте!» Мужчина по инерции прошёл несколько метров, потом остановился и недоумённо повернул голову. В его планы совсем не входило сейчас никаких встреч или разговоров. Сейчас самое главное было… согреться… просто согреться… А потом уже всё остальное.
- Вы знаете, я вас случайно увидела и просто решила спасибо вам сказать… За сына.. и… за всё… - усталая, чисто, но очень скромно одетая женщина благодарно прижимала руки к груди и чуть смущалась, - я мама Ромки…
Теперь он узнал её. И хотя виделись они всего один раз, когда эта женщина приходила к Даньке домой однажды утром (как же давно это было!), но голос её он знал хорошо. После того, как случилась эта трагедия на рынке, она часто звонила к ним домой, разговаривала с Данькой, который словно сам не свой ходил всё это время и ночами не вылезал из больницы, где лежал его друг, сын этой женщины. Ну и ему тоже приходилось иногда брать трубку и перекидываться с ней парой ничего не значащих фраз (да, да... ну как там сын ваш, когда выпишут?.. желаю скорейшего выздоровления… конечно…)
- Ваш сын... он такой хороший мальчишка, - женщина не удержавшись виновато улыбнулась и украдкой смахнула слезу, - он очень добрый и… В общем, Рома только о нём и говорит всё время. И мне кажется, что именно их дружба помогла сыну так быстро прийти в себя… Спасибо…
Она ещё раз улыбнулась и мужчина отметил, какая у неё славная и искренняя улыбка (прямо как у…) Тут его остро кольнуло в сердце. Он никогда не вспоминал ТАК о своей умершей жене. И никогда с тех пор не заглядывался на знакомых женщин. Но тут… Мужчина растеряно кивнул головой и почему-то немного волнуясь хрипло пробормотал:
- Да не за что.. Он вообще хороший у меня... мужичок… Честный… Ну и это... подружились они сильно.
- Ага, я знаю, - женщина посмотрела прямо ему в глаза, - и вам большое спасибо. За то что отпускали его в больницу дежурить. Не побоялись… Одна бы я точно не справилась…

Мужчина пожал плечами и, не найдя слов, просто кивнул головой.

- Я хотела вам сказать, - она слегка замялась, - его завтра должны выписать. С доктором только что договорилась. Ну вот и решила попросить вас, чтобы вы предупредили Даню. Пусть если сможет придёт. Роме приятно будет.
- Хорошо, конечно скажу, - мужчина сильнее запахнул отвороты пальто и совершенно неожиданно для самого себя вдруг добавил, - да мы вместе подойдём… А потом чуть смутившись добавил, - если вы не против конечно.
- Ну что вы, совсем наоборот, - она всплеснула руками и лицо её как-то помолодело, - конечно приходите. Это вообще будет.. делегация целая.
Она радостно подняла брови и добавила: «Тогда завтра в двенадцать. Хорошо? Завтра же суббота. Да и я с работы отпросилась…»

Он смотрел вслед уходящему в сумерках женскому силуэту с каким-то давно позабытым чувством облегчения. Будто давно и тяжко давивший на плечи груз начал постепенно улетучиваться. Испаряться, словно последняя грязная лужа на весеннем асфальте.
А ещё он с удивлением вдруг понял, что почему-то уже совсем не хочет выпить. Совсем…

Данька нетерпеливо переминался с ноги на ногу, всё высматривая сквозь большие стеклянные окна вестибюля госпиталя (это ж надо, такую махину отгрохать... Гооооспиталь…) знакомую худенькую фигурку. Он настолько был поглощён этим занятием, что совсем даже не обращал внимание на то, что его отец, вдруг помолодевший и чисто выбритый, иногда невзначай посматривает на Ромкину маму. Это было для него совсем не важным… Важным было поскорее увидеть выходящего из больницы Ромку и... А что дальше «и», он даже не пытался себе представить.
И вот наконец, знакомый силуэт... пакет с вещами… рядом высокая фигура длинноногой медсестры… И Данька, не разбирая дороги ринулся навстречу. Он уже почти бросился на шею слегка бледному и радостно улыбающемуся другу, но в последний момент сдержался и притормозил совсем рядом. Замешкался, а потом почему-то смущаясь под насмешливым и добрым взглядом медсестры Лены степенно протянул руку:
- Привет, Ром… С выздоровлением…
- Ага, спасибо, - Ромка тоже слегка смутился, но потом расцвёл и вдруг брякнул, - а у меня вот что есть, - и таинственно разжал ладонь.
Тускло поблёскивая там лежал настоящий военный медальон. Такие металлические пластины солдаты на цепочке вешают себе на шею. С группой крови и личным номером.
- Это мне Игорь Сергеевич подарил, на память. Он сказал что этот медальон одного из его пациентов от смерти спас, видишь вмятина там слева? Это от пули…
- Ух, - Данька не смог сдержаться и взял тёплый, нагретый ладонью друга кусок погнутого металла, - класс!
- Ну же, вояки, - Лена шутливо провела рукой по ёжику Данькиных волос и кивнула головой в сторону торопливо идущих им навстречу женщины и мужчины, - пойдёмте, а то вон заждались вас уже.

А потом они все вместе устроили чаепитие с тортом и очень вкусно приготовленными мамой Ромки жареными грибами с картошкой. Данькин отец смущался, смущался а потом съел две больших тарелки, а Данька вместе с Ромкой осилили только полторы, хотя и очень старались. А потом, пока родители вежливо разговаривали на кухне о житье-бытье, мальчишки убежали в данькину комнату и там шёпотом делились своими впечатлениями и последними городскими новостями.
А потом, так скоро, пришло время собираться домой…
- Даниял, пора уже! Пойдём, - голос отца из-за двери застал врасплох, а потом он осторожно заглянул в комнату, - а то мы подзадержались чуток.
- Да ну что вы, - вступилась Ромкина мама, - ничего-ничего.. пусть пообщаются, им хорошо вдвоём, - она снова улыбнулась, - А может вы оставите Даню у нас ночевать? Пусть наговорятся вдоволь, тем более воскресенье завтра... Выспятся.
Данька не верил собственным ушам. (Сегодня вообще чудесный день, И Ромку выписали, да ещё и… может ночевать они снова вместе останутся. Здесь. Вдвоём.) У него гулко забилось сердце и он просительно поглядел на отца: «Пап, ну может действительно можно? Я ему не помешаю.. па…»
- Нет, нет. Спасибо вам… Даня, не нужно, - отец смущёно заторопился, - пойдём. Потом как-нибудь, сегодня Роме отдохнуть надо после больницы-то... Успеют ещё наговориться… - и тихо цыкнул на сына, - ну ты что? совесть надо иметь. Пошли…
Он был твёрд и никакие уверения Ромки и его мамы не действовали. Данька надутый и злой выходил из квартиры, нахлобучив шапку на самые брови.. Ему почему-то хотелось расплакаться. А когда он увидел расстроенные глаза Ромки, то ему стало совсем хреново. Он ни к кому не обращаясь буркнул «до свиданья!» и обиженный до слёз и злой на отца и на весь мир вместе взятый выбежал из квартиры.
Данька торопливо спускался по лестнице ничего не видя вокруг от обиды и даже не услышал как снизу, с первого этажа подъезда, внезапно донеслись какие-то голоса. Четверо ребят шли проведать «Ромку-Москву». Четверо «держинцев», тех, кто был на том самом побоище у городского рынка и кто хорошо знал все законы Города, которые никто не отменил, несмотря на страшную трагедию.
Четверо подростков размеренно шагали по ступеням и считанные секунды отделяли их от встречи с бегущим вниз, погружённым в свои мысли Данькой. А тот даже не подозревал, что встреча эта, которая неминуемо должна была случиться через какие-то секунды, снова нарушит и без того хрупко наладившееся равновесие в их с Ромкой судьбе.
- Опаньки! Не понял!!! А ты что здесь делаешь?! - Данька споткнувшись, и с трудом приходя в себя, замер в одном метре от компании поднимающихся по лестнице пацанов. А самый рослый из них, чернявый и худой, остановился и слегка обалдело продолжил, - вот это встреча! Ну да нихуя себе…
Сверху хлопнул замок закрывающейся двери и голос отца гулко позвал вниз: «Даня, подожди… Я уже иду…»

Глава 5

- Да подождите вы! Иду сейчас! – раздражаясь на друзей, которые вот уже минут пять торопили его и не давали поиграть спокойно (пошли, пошли, пошли!), Пика опустил последнюю пятирублевку в щель игрового автомата, замелькали, сменяя друг друга, угловатые красные циферки. «Как бомба!», - почему-то подумал он и вдавил замызганную синюю кнопку куда-то вглубь автоматной утробы. Цифры замерли – 666. «Вот оно!», - подумал Пика и стал ждать, когда в специальный лоток посыплется звонкий монетный дождик. Но проклятый автомат проигнорировал его ожидания.
- Что за …! – парень еще пару раз ударил по кнопке, с тем же результатом, а вернее без оного, и, в поисках сочувствия, обернулся к друзьям. – Эй, Матрос, идите сюда, посмотри, что за …! Я ж выиграл! Кажется …
Сквозившие в его тоне совсем детские обида и разочарование, вызвали целую бурю веселья у поджидавшей Пику троицы. Это были крепкие, стриженные под машинку подростки в черных куртках-бомберах и китайских спортивных штанах. На ногах, вместо привычных для ребят этого возраста кроссовок, смешные войлочные полусапожки на резиновой подошве – «прощай молодость». Несведущий, - какой-нибудь приезжий, залетный, командировочный, - удивился бы, что за «униформа» такая? А вот коренному горожанину сразу понятно: не просто старшеклассники или пэтэушники после учебы развлекаются, «бригадные» ребята на прогулку вышли. Именно на прогулку. А когда на «стычку» пойдут либо на дело серьезное, место нелепых «прощай молодость» займут шнурованные армейские ботинки с металлическими вставками в носах. Только вот стычек в последнее время нет почти. Общее горе придавило всех, от мала до велика, и прежняя вражда отошла на задний план. Но это временно. Молодые, поднаторевшие в кровавых драчках, познали вкус риска и азарта, боли и ненависти, почувствовали свою силу и уже не могут без этого. Заскучали «бригадные» ребятишки, застоялись без дела и ждут, не дождутся, когда все вернется на круги своя. А пока вместе с общей болью появился и общий враг. Не такой определенный, как раньше, но с вполне конкретными «чертами отличия». «Чёрные», кавказцы!
Кто рынок подорвал? – Черножопые! - Кто во всем виноват? – Чурки поганые! – Кто ответит?! – Они!!!
Игровые автоматы, - обычные уличные, - стояли тесным кружком на замусоренной площадке перед «Универсамом», что на улице Дзержинского, образуя собой что-то вроде стен, внутри которых помещалась будка менялы. С одной стороны в этом сооружении имелась дверь, а в ней окошко, в котором можно было обменять бумажные купюры на пятирублевые монеты, для игры. Там сидел «чёрный», - толстый носатый дядька, судя по акценту, азербайджанец.
Раньше, до взрыва, это импровизированное «казино» помещалось где-то на рынке и, судя по всему, платило мзду волгинской бригаде (может, кому и покруче?), а пару дней назад вдруг материализовалось здесь. На территории держинцев. Держинцы же пока не успели взять его в оборот, после трагедии на бригадном сходняке решено было особо не дергаться в ближайшее время, Город буквально наводнился тогда ментами и чекистами из области и даже из самой Москвы. Сейчас, вроде бы, немного успокоилось, рассосалось (хотя концов, разумеется, не нашли; «есть версия, она проверяется» бла, бла, бла и все такое) и можно было бы вплотную заняться «игровым бизнесом», но Рашид, «коронованный» бугор держинской бригады, единовластный лидер и непререкаемый авторитет для всякого держинца, укатил на свадьбу к очередному своему бесконечному татарскому родственнику аж куда-то в Нижегородскую волость, обещая вернуться не раньше, чем через неделю. А без него решение о наезде принять было некому. Вот и стояли автоматы со своей «черножопой начинкой» и не обложенной данью выручкой, бельмом в глазу, у славных парней с улицы Дзержинского.
Трое «бригадных» с початыми пивными бутылками в руках подтянулись к своему раздосадованному товарищу.
- Что тут у тебя приключилось, прелесссть моя? – спросил Пику Матрос, плечистый парень в куртке нараспашку, демонстрирующий миру мускулистую грудь, затянутую в матросский тельник. В его голосе проскальзывали глумливые нотки, несколько диссонирующие с внешностью «рубахи-парня».
- Три шестерки, ёптыть! – Пика ткнул пальцем в цифры, замершие на экране.
- Да-а-а?! – Матрос обнял приятеля за плечи и с преувеличенным интересом уставился на автомат. – Действительно, три шестерки, вы подумайте! А чего ты от нас хочешь? Аплодисментов?
- Каких … что? – Пика растерялся. – Да я это … Деньги-то не высыпляются!
- Да ну?! – Матрос явно наслаждался ситуацией. – Так ты денег хочешь? А ты ударь посильнее, может, тогда «повысыпляются». Хочешь, я ударю?
Парень в тельняшке поставил бутылку с пивом прямо на асфальт и, приняв стойку заправского каратиста, стал размахивать руками, делая вид, что собирается нанести автомату сокрушительный удар, да еще издавая при этом душераздирающие вопли. Остальные двое с готовность засмеялись.
Пика, чернявый, длинный, взъерошенный, вечно как будто слегка сердитый, догадался наконец, что над ним потешаются.
- Заканчивай, Матрос, понял, - сказал он зло. – Я деньги выиграл и хочу их получить!
- Ладно, Лёх, не сердися, - Матрос поднял свою бутылку и отхлебнул из неё. – Просто, прежде чем играть, надо правила было почитать. Вот они висят прямо пред тобой, под экраном: все выигрышные комбинации. Трех шестерок твоих, здесь в помине нет, сечёшь?
- Как нет? – Пика принялся сосредоточенно изучать «правила». – Слушай, правда …
Покончив с правилами, пацан сплюнул сквозь зубы и вновь обернулся к Матросу. Крылья тонкого с горбинкой носа заметно подрагивали - это был верный признак того, что Пика «взбесился», и Матрос на всякий случай сделал шаг назад.
- Но ведь это же лажа! – прошипел Пика. - Хуйня какая-то! Три цифры одинаковые совпали, значит должны деньги сыпаться! Везде так! Я и по телеку видел … Наёбывают с-с-суки!
Развернувшись на одной ноге, он врезал кулаком по трем предательским шестеркам на экране. Экран автомата вдавился и пошел мелкими трещинами. Один из «бригадных», – паренек с глуповатым лицом по кличке Пудель, - громко заржал.
- Пика, кончай фигней страдать, пошли отсюда! – Матрос, самый вменяемый из всех, попробовал ухватить приятеля за рукав, но тот вырвался и, подскочив к соседнему автомату, разбил экран и на нем. На этот раз локтем. Какой-то замызганный мужичонка, игравший с противоположной стороны, торопливо засеменил прочь, на ходу распихивая по карманам выигранные монеты. То, что кто-то остался в наваре, в то время как он проиграл почти стольник, разозлило Пику еще больше.
- Это обман трудящихся! – проорал он где-то слышанную фразу и взялся за третий автомат.
Тут дверь будки приотворилась, и на шум высунулся толстый азербайджанец.
- Э! Шито ты делаишь?! Я тибе руки-ноги атарву сичас, да! – заорал он, увидев Пику, громящего его автоматы.
Толстяк ринулся, было, на пацана, но вовремя заметил, что «бригадных» несколько, разглядел черные куртки и стриженные макушки, и сделав правильные выводы, шустро попятился в свою будку и захлопнул за собой дверь.
- Эй, уходи! Сичас минты званить буду-у! – не очень уверенно крикнул он оттуда. И совсем уже тускло: - сичас бандиты пазаву-у.
Пика дернул несколько раз дверь будки, но она не поддалась.
- Мы сами бандиты, понял! – заорал он, чуть не на половину всовываясь в «меняльное» оконце. «Азер», вжимаясь в противоположную стенку, тыкал толстыми пальцами в кнопки сотового телефона. – Кому звонишь, сука?! Убью, блядь!
Пика вылез из будки и, выхватив у стоящего тут же Пуделя недопитую бутылку «Арсенального», с силой швырнул ее в окошко. Раздался глухой удар, крик, потом пару слов на незнакомом языке и окошко захлопнулось прямо перед Пикиным носом. Тот ударил по нему кулаком и вновь принялся трясти дверь.
Редкие прохожие обходили «Игровые автоматы» по широкой дуге. Лишившийся пива Пудель не знал толи смеяться ему, толи выражать свое возмущение, и потому лишь криво ухмылялся. Зато второй пацан, по прозвищу Робот, во всю предавался веселью.
Матрос оставил попытки урезонить дружка и настороженно оглядывался по сторонам. Он заметил, как из стеклянный дверей «Универсама» вышел человек в милицейской форме и, не отрывая взгляда от четверки бригадных, связался с кем-то по рации.
- Палево, мужики! – заорал Матрос. – Валим отсюда, сейчас мусора подъедут!
На его удивление Пика отреагировал нормально, видно, пар уже выпустил, успокоился, так удачно и смешно поразив неприятеля пивной стеклотарой.
- Эй, чучмек, мы еще вернемся! – крикнул он напоследок. – Тут тебе не Лас-Вегас!
Эта фразочка почему-то жутко развеселила всех четверых, но смеялись они уже набегу, избрав ориентиром группу пятиэтажек. Когда площадь «Универсама» осталась позади, и ребята забежали во двор, образованный четырьмя одинаково унылыми домами, Пика спросил Матроса:
- Ну, что по хатам? Или отсидимся где-нибудь, а потом еще погуляем?
Матрос покосился на ближайший подъезд, и внезапно его посетила светлая идея.
- А давайте Москву навестим, - предложил он, - Мне маманя его говорила, что он выписывается сегодня! Посидим с полчасика, чайку попьем, а там видно будет.
- А не поздно? – Пудель оттянул рукав и посмотрел на часы, Матрос взял его за руку и тоже глянул. Часы показывали без пятнадцати девять.
- Да нет, еще нормально, вроде. И потом, надо пацана поддержать, благодаря нему мы все живые остались. А могли бы, как Цофа – кишки наружу! Если бы Ромка не свалился тогда, половине бы кирдык пришел, точно!
- А я вот не понял! – Робот тягуче сплюнул и присел на скамейку перед подъездом, он никак не мог отдышаться после бега. – А чего Москва тогда скопытился? Мож, он и вправду пидор …?
- Ты чё, дурак? – Подскочил к нему Матрос. – Рашид за Ромку поручился, понял! Бугор твой сказал, что в курсе всех этих заморочек. Бля, я тебе щас пизды дам за такие слова!
- Да ладно тебе, - Робот подался назад, уверенности в его голосе поубавилось. – Раш ведь не объяснил ничего толком. Какой-то там шкет волгинский … И Цофа …
- Да тебе без толку объяснять! С твоей башкой квадратной! Пацан последнее время только по больничкам и валяется, не понос, так золотуха. Ослаб, понятное дело. И все равно, как мужик, на стычку пошёл азерботов мочить на базар! Хоть и самый мелкий из нас. Какой нахер он «пидор»?! Ты кому, бля, веришь, Цофе – этому уёбку, или Рашиду?!
- О мертвых нельзя так. – Теперь Пика успокаивал Матроса.
- Верно. – Матрос потер переносицу. – Короче, идёте, нет? Надо Москве показать, что мы его пидором не считаем, а то извелся малой, наверное. Раш так просил сделать. Ты идешь, Роботелло?
- Иду, иду. Я ж не говорю ничего, спросил только.
- И за спрос ломают нос, - Матрос похлопал Робота по плечу. – Ладно, проехали.
Ребята вошли в подъезд и начали подниматься по лестнице, негромко переговариваясь. Пика шел первым, он задумался, представляя себе роскошные казино Лас-Вегаса, ряды сверкающих автоматов и малиновый звон золотых жетонов. (Вот бы где сыграть!). Эти приятные грезы внезапно были разрушены наглым молокососом, который буквально ссыпался на него по лестнице. Пика даже испугался немного от неожиданности, а потом разозлился (Совсем нюх потеряли, салаги паршивые, носятся сломя голову, дороги не разбирают!). Он уже собирался дать щенку подзатыльник или наградить пинком, как вдруг узнал. (Это же тот волгинец, с которым бедолага-Москва на «медкомиссии» махался! Какого чёрта он тут …).
- Опаньки! Не понял!!! А ты что здесь делаешь?! – спросил он слегка обалдело, - Вот это встреча! Ну да нихуя себе…
Сверху хлопнул замок закрывающейся двери и мужской голос позвал: «Даня, подожди… я уже иду…»

Глава 6

- Иду, иду! – Данька откинул одеяло и нехотя сполз с кровати. Как всегда, даже по воскресеньям, отец, частенько не давал ему выспаться, по привычке вставая в семь утра и готовя нехитрый завтрак, - уже встал пап… сейчас…
Он хмуро посмотрел за окно. Серое небо, серые тучи. Всё под стать настроению. И надо же было вчера на этих… наткнуться… Данька вспомнил обалдевшие и недоверчивые глаза чернявого, его удивлённый голос. Немая сцена на лестнице длилась от силы несколько секунд. Но хуже всего было то, что он сам почему-то очень растерялся.
Слишком расстроен он был тем, что отец не разрешил ему остаться ночевать с Ромкой (Данька даже не удивился такому неожиданному для себя словосочетанию, пришедшему в голову. Именно "с Ромкой", а не "у Ромки"). И, торопливо сбегая по лестнице, не смог сдержать навёртывающихся слёз. Они предательски катились по щекам, горячие, обидные. Данька вспомнил, что торопливо смахнул их ладонью, нахлобучил шапку на самые брови и… и чуть не упал на поднимающегося впереди всей компании Пику.
Ещё с того самого дня, когда он впервые встретился с Ромкой на заброшенном пустыре за гаражами, Данька хорошо запомнил имена своих обидчиков. Тем более, что были они на слуху у многих ребят частенько. И по ту, и по эту стороны.
И сейчас мальчишка сразу узнал высокого и худого чернявого подростка. Тот как всегда заёрничал, быстро приходя в себя от удивления и надвигаясь на мальчика Но Матрос, который поднимался следом за Пикой, был куда более опасным и умным врагом. Данька убедился в этом сразу же.
- Гляди-ка…старый знакомый, - Матрос придержал Пику, помолчал и, медленно шагнув ещё на одну ступеньку, внимательно прищурился, - а ты что, плачешь что ли?
Уже совсем очнувшийся от неожиданности, злой Пика, коротко хмыкнул:
- Ага, точно… Плачет… Да красиво как… Прям как девочка…
Данька вспыхнул, чувствуя как предательский румянец заливает смуглую кожу, уже был готов ответить что-то резкое, но застрявший ком в горле мешал говорить.
- А что случилось? – вкрадчивый голос Матроса казалось лез в самую душу, - ты же от "Москвы" идёшь? С ним в порядке всё?
- В порядке, - еле сумел буркнуть Данька, чувствуя как ситуация катится вниз ко всем чертям. Он явственно слышал издёвку в вопросе парня и на долю секунды представив, как он выглядит в их глазах – взъерошенный, раскрасневшийся, с размазанными на щеках слезами - совсем потерял голову, - я… просто проведать...
- В чём дело, ребята? – запахивая шарф, невысокий мужчина торопливо спускался по лестнице, - какие-то проблемы?
- Да нет, что вы? – Матрос не отрывал взгляда от пунцового, упорно смотрящего вниз, лица Даньки, - всё нормально. Мы вот здоровьем Романа интересуемся. Проведать его хотели…
- Ааа, но наверное сегодня уже поздно, он устал, - мужчина слегка наклонил голову, и поправляя воротник, продолжил, - сегодня только выписался.
- Вот как? – Матрос наконец оторвал взгляд от Данькиного лица и холодно посмотрел на мужчину, - спасибо за информацию, дядя… Но мы всё ж таки подымемся на пару минуток… Человека с выздоровлением поздравить… Пошли! – он коротко кивнул своим спутникам и те, ни слова не говоря, неторопливо зашагали наверх.
Данька спустился на ступеньку и непроизвольно поднял глаза. Троица молча поднималась по лестнице. Но мальчик успел увидеть мельком брошенный на него взгляд чуть подзадержавшегося позади остальных - Матроса. Нехороший взгляд. Слишком внимательный и изучающий. Тут отец положил руку ему на плечо и они поспешили вниз, к тёмному проёму открытых нараспашку дверей подъезда.

Данька, вспоминая этот взгляд, передёрнул плечами. Будто ушат холодной воды за шиворот… Он заправил кровать и двинулся умываться.
В течение всего дня всё валилось из рук. С самого утра ему жутко хотелось позвонить Ромке и спросить как там прошла его "встреча" с друзьями. Но отец сначала долго разговаривал по телефону со своим старым другом Борис Михалычем, а потом попросил Даньку помочь ему поменять давно прохудившийся стояк в ванной. Так они и провозились до обеда. Отец несколько раз молчаливо поглядывал на непохожего на себя, молчаливого сына, и наконец не выдержал:
- Даниял, у тебя всё в порядке?
Мальчик, старательно изображая удивление, поднял глаза: "Ты о чём, пап?"
- Ну я же вижу, что ты сам не свой какой-то, с утра смурной ходишь. Что-то случилось? Это из-за тех парней в подъезде? Да?
Данька отвёл глаза и пожал плечами: "Каких парней? Ааа… тех… Да нет… Просто не выспался наверное…"
Мужчина отложил в сторону инструмент и мягким, но сильным движением притянул голову сына к себе, внимательно глядя прямо в лицо мальчика
- Послушай… Дань… с тех пор как… Как не стало мамы, мы никогда не разговаривали с тобой вот так... по мужски… Я же вижу, что ты… Что ты… Это из-за них? Только честно… Или ты до сих пор на меня за вчерашнее дуешься?
Данька чуть наморщил лоб и высвободив затылок из под руки отца, по прежнему старательно избегая смотреть ему в глаза, хмуро брякнул:
- Да не... всё нормально, пап… Честно… всё нормально… Это.. знакомые были… Перекинулись парой слов просто… И ничего я на тебя не дуюсь.. Роме действительно отдохнуть надо было, так что правильно всё…
Он так и не сказал отцу о своих переживаниях. Да и о чём было говорить? Признаться, что ему как-то по особому нравится Ромка… что они вместе спали голышом в одной кровати… что их подозревают в... в чём то неправильном… тьфу!
Настроение испортилось окончательно и Данька еле дотерпев до окончания работы по ремонту этого чёртового стояка, отпросился гулять. Он накинул куртку, похлопал в кармане мелочь и выскочил на промозглый, кое-где покрытый вчерашним первым снегом асфальт двора.

С тех пор, как некогда сильная и многочисленная "волгинская" бригада лишилась своего главного вожака Цофы, лёгкая растерянность царила в рядах не только обычных пацанов, но и "козырей" постарше. Что же теперь будет? Как дальше быть и кто возьмёт на себя смелость руководить этим немаленьким и не самым добропорядочным районом Города. Данька слышал , что намечается какой-то сход старшаков, чтобы выбрать нового бригадира. И что должно это было произойти через пару недель. К этому сроку ожидалось, что большинство из пострадавших и легкораненых во время взрыва уже смогут принять участие в этом собрании.
В реанимации оставались ещё около десяти бывших бойцов волгинской братвы, но основная часть потихоньку приходила в себя. И было хорошо известно, что на сходе будут решать не только по бригадиру, но и очень остро встанет вопрос как отомстить. Кому мстить, вопросов особо не возникало. Это было и так понятно. Всем черножопым, айзерам, арам, чеченцам, да какая разница, всем тем, кто не очень хорошо говорил по-русски и имел чёрный цвет волос.
И потому в Городе, начиналась тихая паника среди рыночных торговцев, они спешно паковали вещи и старались убраться отсюда к родственникам или друзьям, подальше от намечающейся большой разборки.
Пользуясь всей этой неразберихой и временным безвластием, на территорию волгинцев всё чаще стали захаживать пацаны с улицы Дзержинского, "держинцы"… Захаживать просто так, пощекотать нервы, побравировать своей смелостью, а то и просто познакомиться с понравившимися девчонками…
И потому, когда бесцельно шагающий по улице (руки в карманы, шапочка на самые брови) Данька увидел внезапно возникшего перед ним совсем незнакомого пацана года на два помладше, то особо не удивился. Вообще-то Данька вышел из дому, чтобы позвонить Роме. Он специально поменял мелочь на телефонные жетоны и теперь выискивал взглядом уцелевший где-нибудь телефон-автомат, а потому рассеяно скользнув взглядом по стоящему на его пути мальчишке, хотел пойти дальше, но шкет внезапно коротко присвистнул и заговорщически оглянулся по сторонам.
- Слышь… пацан… Ты из этого дома?, - он неопределённо махнул рукой куда-то за спину остановившегося Даньки, - тебя Даниял зовут?
- Ну да, - тот удивлённо остановился, - а ты кто?
- А в какой ты квартире живёшь, - задал тот видимо "контрольный" вопрос и в ожидании, сурово глядя на Даньку наклонил голову.
- В сто сорок седьмой, - Данька ответил автоматически, а потом разозлился, - а кто ты такой вообще? Чего тебе надо, шкет? Заблудился что ли?
- Ничего я не заблудился, - пацан обижено шмыгнул носом, шагнул вперёд и незаметно вытащил из кармана куртки сложенный вчетверо листок ученической тетради, - на вот, возьми. Это тебе.
Данька оторопело взял записку из рук пацана, а тот быстро повернулся и пошёл, считая что его важная миссия выполнена вполне успешно.
- Эй, постой, - Даня в замешательстве протянул руку, - от кого хоть это?
- Сам поймёшь – пацан обернулся на ходу и, цепко глядя по сторонам торопливо зашагал прочь с вражеской территории.
Данька развернул смятый в кулаке лист бумаги. И сердце сразу горячо ёкнуло. "Даня! Нам срочно нужно увидеться и поговорить. Только не по телефону. Я незаметно взял ключи от библиотеки у мамы. Сегодня воскресенье и там никого не будет. Приходи в три часа. Буду ждать. … Рома".
Данька перечитал записку ещё раз, чувствуя как тёплая волна потихоньку согревает озябшие руки. В самом низу страницы, перед подписью "Рома" густо-густо, обыкновенной шариковой ручкой были зачёркнуты два слова. Будто тот, кто писал их, внезапно застеснявшись, решил стереть, убрать, уничтожить это секундное проявление чувств. Но даже через слой синих чернил, через слой закорючек и линий, заботливо начёрканных мальчишеской рукой, эти слова предательски проступали угловатым ученическим почерком…. "люблю тебя,…".
Данька повернулся и торопливо зашагал к библиотеке