Глава
11
- … Заходи скорей … - синеглазый
мальчишка, не отпуская Ромкиной ладони, другой рукой отворил
тяжелую входную дверь и потянул Ромку за собой, в прохладный
сумрак “предбанника” и дальше, минуя вторую дверь, чахлую
и скрипучую, в большой библиотечный зал. Рука у Даньки
была сухая и теплая, надежная такая рука. Ромка послушно
шел за ним, легко уступив лидерство Синеглазому, и в этой
подчиненности, как ни странно, было что-то приятное. “Вот
мы и встретились!”, - ликовал Ромка, сердце его билось
часто-часто. От волнения мокли ладони, и он беспокоился,
что Даньке может быть неприятно идти с ним за руку. Но
рук они не разнимали!
Оба мальчишки, похоже, были смущены
этой встречей, хотя Ромка почти целую неделю мечтал о ней
и внутренне готовился. Он так боялся все испортить! Дружба,
как птица: сперва ее надо не спугнуть, потом приручить,
подкармливая зернышками взаимных радостей и совместных
переживаний. И тогда она запоет!
Данька и Ромка держались за руки,
они были похожи на растерянных детей, вышедших из темного
леса на освещенную солнцем поляну. Генцель и Гретель из
сказки мрачных немецких братьев (и как они умудрялись писать
вдвоем?!), вернее два Генцеля. А Гретель, наверное, была
съедена злой ведьмой из пряничной избушки. Или Гретель
сама стала ведьмой. Или ее вообще никогда не было.
В библиотеке пахло пылью и старыми
книгами - сладковатый запах, чем-то похожий на аромат шоколада.
Скрипел под ногами дощатый пол, высились громоздкие шкафы-стеллажи,
забитые разнокалиберными томами. Кроме Ромкиной мамы, больше
в библиотеке никого не было. Она появилась перед ребятами
внезапно чуть растрепанная, запыхавшаяся, с увесистой стопкой
книжек в руках. Мальчишки вздрогнули от неожиданности и,
смутившись расцепили пальцы.
- Ой, ребята! Как хорошо, что
вы пришли, у меня трагедия! – судя по ее тону, трагедия
была не столь уж фатальной.
- Привет, мам, - поздоровался
Ромка.
- Здрасьте, - пробормотал Данька.
Мама положила книги прямо на пол.
- Фу, какая я не вежливая, - улыбнулась
она, потом притянула мальчишек к себе, Ромку чмокнула в
щеку, я Даньку ласково потрепала по голове. – Привет, сынок.
Здравствуй, Даня. Вы должны меня извинить, совсем закрутилась
тут, даже поздороваться забываю.
- Мам, а что у тебя за “трр-трр-гедия”
приключилась? – спросил Ромка, он был рад, что нашлась
“посторонняя” тема для разговора. Честно говоря, он не
представлял, как нужно держать себя с Данькой, о чем говорить,
чтобы сразу тому понравиться. Когда очень хочешь кому-то
понравиться, чаще всего получается совсем наоборот.
- Представляете, рухнул стеллаж
с русской классической литературой. Очень символично! Здесь
все такое ветхое, - мама вздохнула. – И так уже ходишь,
чихнуть боишься.
- Вы скажите, что надо сделать,
мы поможем, - вступил в разговор Данька, он посмотрел на
Ромкину маму, а потом бросил быстрый взгляд из-под ресниц
на самого Ромку. Голос у него был приятный, немного глуховатый,
как у медвежонка из мультфильма.
- Да, мам, мы поможем, - тотчас
поддержал его Ромка. – Все равно время есть.
- Спасибо, ребятушки, очень вы
кстати. Данечка, давай свой пакет. Что там, книги? Учебник
я на тебя до конца учебного года отпишу, если нужен, можешь
больше не таскать. Ромка, снимай куртку, и ты, Данька,
тоже снимай. Здесь очень душно.
Ребята послушно сняли куртки и
отдали их Ромкиной маме.
- А теперь идите сюда. Видите,
какой ужас?! – мама проводила их к месту “трагедии”. На
полу среди потемневших от времени досок, бывших когда-то
большой книжной полкой, грудой валялись потрепанные тома
классиков русской литературы.
- То-то их так тяжело читать,
- пошутил Ромка, - даже шкаф не выдержал! Небось, фантастика
не обрушилась, хотя ее больше читают.
- Не надо бравировать своим невежеством,
- одернула его мама. Ромка не знал, что означает слово
“бравировать”, но при Даньке спросить постеснялся. “Дома
спрошу” – решил он.
- Мальчишки, даю вам фронт работ.
Все эти книги надо перетащить в подсобное помещение и аккуратненько
сложить. А стеллаж, вернее, то, что от него осталось, положим
здесь у стеночки. Ума не приложу, как его отремонтировать,
в библиотеке даже молотка элементарного нет, - мама досадливо
поморщилась.
- А хотите, я отца попрошу? –
спросил вдруг Данька. – У нас все инструменты дома есть
и гвозди там всякие. Он в один миг починит, у него знаете
какие руки золотые.
- Не знаю, удобно ли …, - Ромкина
мама задумалась, кажется, она вспоминала свою единственную
встречу с Данькиным отцом - нелюбезный мужчина в помятой
футболке. Довольно, впрочем, симпатичный мужчина.
- Почему неудобно? – удивился
Данька. – Он все равно каждый день после работы … ничего
не делает. А если он не согласиться, мы и сами починим.
Правда, Ромка? Я только чемодан с инструментами принесу.
Хотите завтра?
Ромке стало очень приятно, что
Данька обращается к нему вот так запросто, как к старому
другу. “У нас с Даней все будет хорошо, - подумал он, кивая.
– Мы обязательно подружимся. Мы уже дружим”.
- Если так, век тебе благодарна
буду, Данила-мастер! – мама улыбнулась. – А теперь, мальчиши,
за работу. А то придет кто-нибудь, а у нас здесь такой
бардак.
- Мам, а куда носить-то, в книгохранилище,
или в кладовку, где “харикришна”? – спросил Ромка, принимая
из рук матери первую “порцию” классики.
- В кладовку, зайка, в книгохранилище
сыро очень, там потолок протекает.
Пару лет миссионеры из американской
саентологической церкви пожертвовали библиотеке Города
изрядное количество “духовной” литературы. Разумеется своей,
саентологической. В большинстве своем подарок так и остался
невостребованным, пухлые пачки религиозного “опиума” свалили
в небольшой комнате без окон, в которой раньше хранился
инвентарь уборщицы. Ромка с мамой, а за ними и весь остальной
персонал библиотеки невесть почему прозвали этот хлам –
“харикришна”. Вот в эту комнату и предполагалось подселить
русских классиков, временно оказавшихся без определенного
место жительства.
Совместная работа еще больше сблизила
ребят, растопила последний ледок недоверия в их отношениях,
который еще оставался. Теперь они лежали рядом на мягких
кипах “харикришны” и отдыхали. Под потолком светила слабая
лампочка без абажура, вдоль стен аккуратными рядами были
расставлены произведения Пушкина и Толстого, и других замечательных
авторов.
- Не буду я никуда прятаться!
– Ромка с досады стукнул кулаком по книжной пачке, Данька
только что рассказал ему о своем разговоре с Цофой и его
намерении устроить между ними “матч-реванш”. – И драться
с тобой я больше не буду … никогда. Больно надо! Пусть
сами дерутся, если им так хочется.
- Дурак ты, Рома! – Данька злился,
что его новый друг совсем не понимает нависшей над ним
опасности: если уж Цофа решил кого-нибудь достать, он обязательно
достанет, а этому балбесу держинскому хоть бы хны. – Они
же тебя все равно подловят и изобьют. Или твои же тебя
заставят. Не хочешь прятаться … ну, я не знаю. Давай опять
подеремся, поддашься немного, чтобы Цофа успокоился.
- Может я и дурак, - Ромка заложил
руки за голову и смотрел теперь в потолок. На глаза ему
набежали слезы. Он не обиделся на Даньку за его “дурака”,
ему было обидно, что жизнь так несправедливо устроена –
только человек нашел друга, как его пытаются с этим другом
стравить. Как собак бойцовых!
- Может я и дурак, - его голос
дрогнул, - но пусть уж лучше меня избивают, чем я лучшего
друга по лицу ударю. И потом … все равно этому конца не
будет. Цофа будет доволен, а Рашид нет, и ему еще одной
драчки захочется.
Когда Ромка произнес эти два слова
– “лучший друг” – его будто горячей волной окатило. Стало
грустно и сладко одновременно.
Даньку, по всей видимости, эти
слова тоже сильно взволновали. Он сел порывисто и внимательно
посмотрел Ромке в лицо, заметил мокрые ресницы.
- А ты меня в пузо бей, - неудачно
пошутил он, а потом совершенно другим тоном сказал. – Ромка,
не плачь, мы что-нибудь придумаем.
- Думаешь, я трус? – тихо спросил
Ромка, ему стало стыдно за свои слезы. Но не так, как с
другими ребятами. Немножко стыдно, как … перед мамой что
ли. Как перед человеком, который все равно поддержит тебя,
даже если ты и не прав.
- Нет, ты не трус, - серьезно
сказал Данька, и вдруг начал дурачиться. Все-таки ему тоже
было не по себе от Ромкиного признания в дружбе, до этой
минуты он ничего такого не думал, а тут почувствовал –
это правда.
- Ты – моя лошадка! – закричал
он “детским” голосом и, оседлав Ромкин живот, прижал его
руки к злосчастной “харикришне”. Лица их оказались совсем
рядом. Ромка сделал слабую попытку освободиться. А потом
затих. Чудесные синие глаза смотрели на него почти в упор,
Ромка буквально тонул в них.
- Так и знал, что ты мне в тот
раз поддался, - сказал он, голос почему-то был хриплый,
чужой.
- Ни фига подобного! - возразил
Данька, прыгая на Ромкином животе, как заправский наездник.
– Ты для самбиста неудобный противник. Бьешь слишком быстро,
хрен руку перехватишь.
- Слезь, Дань, - жалобно попросил
Ромка, - а то у твоего коня сейчас весь овес наружу полезет.
Причем из обеих дырок!
Данька рассмеялся, а Ромка вдруг
резко изогнувшись, опрокинул своего “наездника” на бок.
Они лежали рядом и смеялись, их ноги переплелись, а дыхание
смешалось.
“Самый лучший день в моей жизни”,
- подумал Ромка, чувствуя непонятное возбуждение.
Глава
12
Возбуждение, которое нахлынуло на Даньку при встрече у библиотеки со своим “обидчиком”
было слегка странным. Смесь какого-то тянущего под ложечкой
сладкого холодка и горячего прилива крови к ушам. Данька
вообще-то никогда не краснел, вернее, никому этого не было
заметно с его смуглой от природы кожей. Но сейчас ему показалось,
будто вся улица увидела его порозовевшие уши и пунцовый
румянец на щеках. Вот поэтому ещё он так торопливо увлёк
встреченного мальчишку в спасительный полумрак библиотечного
коридора.
Он никогда раньше не испытывал
подобного. И пока они шли по пропахшему пылью библиотечному
залу, пока говорили с его мамой (какая она у него всё-таки
хорошая…добрая, весёлая и чуточку старомодная… прямо как…
как моя…), пока вместе раскладывали книги, он всё пытался
понять, что же это такое. Почему у него так вдруг бьётся
сердце? И почему рядом с этим белобрысым мальчишкой с большими
серыми и добрыми глазами ему вдруг становится так спокойно
и надёжно?
Данька не находил ответа. И потому,
стараясь скрыть смущение, он немного хмурился и сначала
односложно отвечал на вопросы, но потом оттаял и когда
они закончили наконец перетаскивать книги (восемь экземпляров
“Анны Карениной”, одиннадцать “Дубровских”, целых семнадцать
томов “Войны и мира”, (хм, а почему семнадцать? Это же
вроде двухтомник), три “Сказки о царе Солтане”… ну а потом
он уже просто перестал считать), так вот, когда они закончили
перетаскивать кипы книг, Даньке казалось, что знает он
Ромку уже лет сто, если не больше…
И тогда он рассказал ему всё.
И про Город, и про его законы, и про Цофу с Рашем… И про
них… Потому что ситуация в которую они попали, была такой
неважнецкой, что руки просто опускались. Они жили в разных
районах Города и поэтому принадлежали к вражеским бригадам.
А членам вражеских бригад дружить нельзя было ну никак.
Это был один из самых основных законов, нарушение которого
каралось очень жестоко, вплоть до опущения провинившихся.
(- Ты знаешь что такое “опустить”? – Данька вопросительно
посмотрел на вспыхнувшее вдруг в полумраке лицо сидящего
рядом Ромки. – Знаю, - тот утвердительно кивнул головой
и ещё больше покраснел, - это когда из мальчишки девочку
делают. – Ага, что-то вроде этого... – Данька нахмурился
и, отвернувшись, замолчал).
И вот теперь им обоим нужно было
что-то придумать, чтобы никто не смог догадаться ни об
их знакомстве, ни, тем более о том, что они вдруг, так
неожиданно и быстро сблизились. А проклятые выходные надвигались
с каждым днём. А там… “гладиаторское сражение”… Данька
вспомнил чуть прищуренные, жёсткие глаза Цофы и в животе
неприятно зашевелился холодный, не дающий покоя, червячок.
Они удобно расположились на стопках
аккуратно разложенных посреди “харикришны” толстенных томах
заслуженных русских классиков и пытались найти какой-нибудь
выход из положения. Ромка никак не хотел признать всю серьёзность
ситуации и как маленький, упёрся, не желая никуда уезжать
(Дурак ты, Рома! Они ведь если захотят, всё равно подловят
тебя.…ну пойми ты, ведь не насовсем же уезжать, так, на
недельку-другую… просто чтобы вся эта история забылась
потихоньку…). Данька даже разозлился немного. Ну что за
человек? Ему говорят, что это опасно, а он заладил – никуда
не поеду, никуда не поеду…
Ромка отвечал, почему-то глядя
в потолок, и голос его немного звенел от обиды и несправедливости.
А потом он вдруг сказал какие-то слова и Данька, не поверив
в услышанное приподнялся на локте. Нет, он не ослышался.
И, серьёзно глядя в мокрые глаза лежащего рядом мальчишки,
Данька вдруг понял, что слова, которые тот только что произнёс,
- это настоящая и самая что ни на есть правильная правда.
Минуту назад Ромка назвал его своим лучшим другом. И эта
простая фраза вдруг всё расставила на свои места. Потому
что только лучшие друзья могут спасать друг друга в драке,
только настоящие друзья могут доверять друг другу свои
тайны и честно хранить их, и только настоящие друзья могут
вместе справиться с любыми сложностями.
И даже совсем не важно, что знакомы-то
они совсем немного. Потому что так бывает. Бывает. Достаточно
иногда одного взгляда, одного только слова стоящего рядом
человека и ты вдруг понимаешь, что он – самый лучший и
самый важный человек в твоей жизни. Что он – настоящий.
А настоящие друзья обязательно что-нибудь придумают.
- Нет, ты не трус, - серьёзно
ответил Данька на отчаянный вопрос лежащего рядом мальчишки,
а потом неожиданно быстро, неловко пытаясь отвлечь его
от тяжёлых мыслей, запрыгнул на него и, прижав к книгам,
детским голосом пропел, - ты мояяяя лошадкааа!
А потом… А потом они стали бороться,
и ловкое тело худенького белобрысого парнишки стремительно
ускользало из его рук… А потом… А потом Данька увидел вдруг
совсем рядом Ромкино лицо. Такое близкое, родное, ждущее…
И совершенно дурацкая, глупая и даже очень-очень стыдная
мысль (конечно стыдная, это же надо такое подумать!!) промелькнула
секундной вспышкой в его голове. Мысль, которую он никогда,
даже под страхом смерти никому бы не рассказал… Потому
что в те короткие мгновения, когда они разгорячённые, запыхавшиеся
в пылу борьбы, на секунду застыли, молча глядя друг другу
в глаза, Даньке неожиданно вдруг захотелось наклониться
и…
- Мальчики! – удивлённый возглас
нарушил вдруг тишину библиотечной кладовой и они, слегка
вспотевшие и смущённые, кубарем скатились с пошатнувшегося,
местами разрушенного постамента из выстроенных ими же самими
книг, - мальчики, я думала вы тут читаете, а вы бороться
надумали! Ну вы даёте!
Ромкина мама, удивлённо глядя
поверх очков, остановилась в проёме двери и тут же, не
выдержав, рассмеялась:
- Да вы хоть на себя смотрели?
Как два воробья взъерошенных! - а потом, посмотрев вокруг,
удовлетворённо констатировала, - ну вот, теперь другое
дело. Только мне кажется вон в том углу чуть подровнять
нужно. И спасибо вам огромное. Я бы одна целый день бы
это переносила. А теперь – мыть руки и к столу. Я уже чай
поставила.
Данька шёл домой, широко размахивая
жёлтым полиэтиленовым пакетом. Настроение у него было очень
даже неплохим. Только что, они вместе с главным “стратегом”
– Ромкиной мамой - советовались, как им выкрутиться из
этой дурацкой ситуации. Конечно ей пришлось всё рассказать.
Во-первых, потому что он уже и так была немного в курсе
всей этой истории, а во вторых… А что во вторых, Данька
не мог объяснить даже самому себе. Потому что рядом с этой
женщиной, он просто чувствовал себя очень хорошо и спокойно.
Ну почти как… как рядом с мамой… Даньке вдруг в голову
пришла сумасшедшая мысль, а что если вдруг (вдруг!) отец
познакомится с ней и они... вместе… может быть… ну… и они
с Ромкой… станут…
Он встряхнул головой. Что за глупости
лезут в голову? А вообще, молодец его мама. Она не стала
ахать и охать, а поправив указательным пальцем очки на
носу, строгим голосом сказала: “Так мальчики. А теперь
давайте по порядку…” И они рассказали ей всё. И про драку,
и про законы, и про “матч-реванш”. Только один раз она
неуверенно заикнулась: “А может всё-таки в милицию?” Но
взглянув на лица ребят, грустно кивнула головой: “Да… точно…
Это совсем не то…” И потом, видимо вспомнив свои мытарства
в Москве с милицией, при выселении из их собственной квартиры,
поняла, что помочь себе они смогут только сами….
Данька уже переходил улицу, подходя
к своему дому, и вдруг, как вкопанный остановился прямо
посередине проезжей части. Он вспомнил, что забыл спросить.
Снова забыл. Ведь хотел же сразу, с самого начала... Вот
блин!
Данька до сих пор не мог понять,
как они узнали что он – это он? Ну понятно, адрес-то он
сам продиктовал, когда в библиотеку записывался, но связать
это с пробитой коленкой сына… с дракой за гаражами… Как?
Почему?.. Справа резко загудела машина, и Данька, отпрыгнув,
испуганно посмотрел ей вслед. Он дошёл до тротуара и задумчиво
зашагал по направлению к знакомому подъезду. А ещё он очень
хотел поговорить с Ромкой о тех самых деньгах. Ведь до
сих пор он так и не купил себе эти злополучные кроссовки.
Расхотелось ему как-то после всей этой истории. И теперь
деньги лежали в своём привычном местечке, за кроватью. "Наши деньги", - почему-то подумал Данька. И вдруг от такой простой мысли ему стало неожиданно
тепло на душе и он тут же стал представлять, на что можно
их потратить, только теперь уже вдвоём…
Мальчик почти подошёл к двери,
переложил пакет в левую руку, чтобы потянуть за старую,
обшарпанную и тяжёлую подъездную ручку, как вдруг сзади
раздался знакомый свист. Данька повернулся и в глубине
просвечивающей мелкой сеткой беседки увидел несколько силуэтов.
- Даниял! Подойди-ка на минутку!
Мальчишка сделал два шага по направлению
к беседке и в сгущающейся темноте наступающего вечера различил
знакомую широкоплечую фигуру Цофы. А рядом… А рядом с ним,
засунув руки глубоко в карманы своей фирменной “держинской”
куртки стоял Рашид. Раш… У Даньки похолодело сердце и ноги
стали почему-то противно-ватными. Перед глазами вспышкой
мелькнуло такое близкое сероглазое лицо и он, сжав зубы,
стараясь не смотреть на старшаков, вошёл в беседку.
Глава 13
- … а потом мы с Матросом ее в беседку затащили, ну, в детском садике. Она пьяная
в дым, говорит: “Мальчики трахните меня так, чтобы дерьмо
из ушей полезло”, - Пика хлопнул себя ладонями по ляжкам
и разразился неприятным дребезжащим смехом. – Только ни
у кого не встал.
- Чё, такая страшная была? – спросил
кто-то.
- Да нет! – обиделся Пика. – Нормальная
телка, красивая даже, просто холодно было – градусов двадцать
пять. Матрос там дрочил в две руки, но х…ли толку.
- Это верно. На морозе фиг встанет.
Вот у нас был случай …
- Надо было ее в подъезд затащить,
- перебил Пика. – Только мы сами пьяные были, ни хрена
не соображали. Так ее там и оставили, в беседке. Наверное,
всю п… себе отморозила бедняга.
Пика снова рассмеялся.
Ромка поморщился, подобные разговоры
всегда казались ему неприятными, как прикосновение к чему-то
липкому, нечистому. Но еще более неприятным и стыдным было
то, что на этот раз они его, похоже, возбуждали. Ромка
поерзал на узкой деревянной скамейке, чувствуя знакомую
сладкую тяжесть где-то внизу живота. Он очень живо представил
себе красивую молодую женщину в распахнутой белой шубке
и совсем не по погоде тонких колготах, представил, как
лежит она, широко раскинув длинные стройные ноги, на промерзших
досках детсадовской беседки, и через полупрозрачный нейлон
видны черные кружевные трусики. Пика расстегивает на ней
блузку, пихает за пазуху красные от мороза руки. А Матрос
стоит рядом на коленях и ошалело теребит свою вялую “колбаску”. От нее валит пар (Бр-р-р-р! Ну что за мысли лезут в голову
и почему такая гадость всегда возбуждает?! Это же низко
– приставать к пьяной до беспамятства женщине, пусть даже
она и проститутка. Что-то с ним в последнее время не так).
Ромка снова поерзал на скамейке,
при малейшем движении набухшая кровью головка начинала
тереться об узкие трусики, увлажняя мягкий трикотаж. “Только
бы не кончить здесь, вот стыдно будет”, – с тревогой подумал
мальчик. Раньше с ним такое случалось только ночью, во
время сна, или, когда он сам устраивал себе небольшую “релаксацию”
в ванной комнате. Ромка называл это – “приятность”. Будет
тебе “приятность” - с мокрыми штанами на улице сидеть!
- Ребя, хватит, – взмолился он,
- у меня сейчас яйца лопнут!
Ребята рассмеялись. Мальчишек
было четверо: Ромка, Пика, Пикин одноклассник по кличке
Пудель и хитрый татарчонок Дамир, толи племянник, толи
двоюродный брат Рашида, приехавший к нему погостить из
Казани. Они сидели во дворе Ромкиного дома за грубо сколоченным
дощатым столом, на котором местные мужики вечерами резались
в домино. Маялись бездельем. Сначала поиграли немного в
“стакан”, но так как Ромке равных здесь не было и, кроме
того, “всухую” старшим ребятам играть было не интересно,
занятие постепенно сошло на нет. Принялись рассказывать
о своих любовных подвигах, кому было что рассказать, разумеется.
Ромке это не нравилось. Во-первых,
рассказывать ему пока особо было нечего, а придумывать
он не решался. Вдруг не поверят? Будешь выглядеть круглым
дураком! Во-вторых, ему хотелось продолжить игру. Ромка
представлял себе, что точно также, отдыхая в прокуренных
салунах, развлекались легендарные ганфайтеры с Дикого Запада.
Самые быстрые стрелки на свете. Суть игры в “стакан” была
очень проста: двое садились за стол друг напротив друга,
руки клали перед собой ладонями вниз. Между ними строго
посередине ставили обычный граненый стакан, наполненный
каким-нибудь пойлом или же пустой (играть “всухую”). По
сигналу “арбитра” нужно было быстро схватить стакан одной
рукой и притянуть к себе, не отрывая донышка от столешницы.
Обычно победителю доставалось содержимое стакана, которое
он тут же выпивал, понижая свою реакцию и тем самым, уравнивая
шансы. Особым шиком считалось не расплескать. Ромка терпеть
не мог спиртное, даже пиво казалось ему горьким и противным,
не говоря уже про водку. Но играть он любил, часто выигрывая
“стакаши” для тех, кто сажал его за стол вместо себя. С
его феноменальной реакцией это было не трудно. Сегодня
заполнить стакан было
не чем, и от этой пустоты у Ромкиных соперников быстро
пропал азарт. А он бы играл и играл. Все лучше, чем слушать
разные гадости и бояться наспускать в трусы.
Погода сегодня была так себе,
накрапывал занудный мелкий дождик, но крытый рубероидом
треугольный навес, возведенный предусмотрительными доминошниками,
более или менее надежно прикрывал мальчишечьи головы.
- Ромке бабу надо выебатьть, -
авторитетно заявил Дамир, хотя ему было всего двенадцать
лет он воображал себя жутко опытным в вопросах секса и
похвалялся, что там у себя в Казани “поломал уже пятнадцать
целок”. Старшие пацаны про себя потешались над его рассказами,
но открыто осаждать не спешили. Все ж таки Рашин брат.
- Эй, Москва, хочешь, мы тебе
Лильку приведем, - воодушевился Пика. – Впердолишь ей по
самые гланды!
Лилькой звали маленькую безотказную
дебилку из соседней пятиэтажки, с которой многие окрестные
пацаны получали первый сексуальный опыт. При мысли о низенькой
рыхлой Лильке Ромку передернуло, напряжение в трусах стало
потихоньку ослабевать.
- Не-е-е-е, - протянул он. – Я
скорее Жабу трахну, чем Лильку.
“Жабой” ребята ласково прозвали
завуча родной школы. Склочную старушку, чья ширина примерно
соответствовала росту. Все опять засмеялись, даже Дамир,
который не понял в чем суть прикола. Из подъезда выбежал
маленький Борька в красных резиновых сапогах и начал носиться
по лужам, вздымая мутные волны.
- Во, Ром! – вступил Пудель. –
Иди БорькА трахни, говорят, его Пингвин петушил помаленьку.
- Я не педик, - процедил Ромка
и зло прищурился. Сердце его тревожно забилось, он вспомнил
сон, приснившийся ему прошедшей ночью. Плохой сон. Неправильный.
Ты знаешь, что означает “опустить”?
– Да, это когда мальчика делают … девочкой.
Ромке снилось …
Смутное ощущение тревоги. Вдруг
резкий укол страха, сердце колотится пойманной птицей.
Постепенно страх притупляется, уходит и ему на смену –
тревожное ожидание. Сосет под ложечкой. Ожидание чего-то
запретного и … желанного. Боль и сладость. Предательство
и подвиг. Ужас и облегчение.
Их тайна раскрыта. Теперь все
знают об их дружбе. Ромка и Данька. Их пытаются разделить.
Ненависть ощутимо повисла в воздухе. Ненависть и злоба.
Они преступили Закон и бывшие враги объединились в своей
ненависти к отступникам. Они предатели, но разве сохранить
верность дружбе вопреки дурацким законам это предательство?
Ромка пытается оправдаться, но
его не слушают. Двое Безликих влекут его куда-то по сумрачным
коридорам. Замок Иф, он пленник. На головах у стражников
белые колпаки с прорезями для глаз, но глаз там нет. В
дырках притаилась тьма. Очень страшно! Потом чуть спокойнее.
Понимание: они идут к Даньке.
Смена декораций. Одинокая скала,
вокруг клубиться багряная бездна. На дальнем конце высится
прямоугольная вертикальная плита, к ней прикован человек.
Лицом в камень. Тяжелые цепи. Знакомая легкая фигурка.
Данька! Радость, тревога, желание помочь. Злость. Они приковали
его голого. Гады! Легкое возбуждение.
За спиной ощущается чье-то присутствие.
Голос:
- Видишь, что вы наделали. Глупые
мальчишки. Видишь?
- Отпустите его! – требует Ромка.
- Нет. Это ТЫ должен его ОПУСТИТЬ.
Данька станет девочкой, и вы сможете дружить. Никто вам
и слова не скажет. Мальчики дружат с девочками. Пусть Данька
будет девочкой. ОПУСТИ Даньку, а он ОПУСТИТ тебя. Вы оба
будете девочками. Глупые девчонки!
- Но он не хочет! Данька не хочет!!!
- Посмотри на себя, сраный педик!
Неумолимая сила толкает Ромку
вперед, к Даньке. Ромка опускает глаза, он тоже голый.
Сильное возбуждение. Член у него просто огромный не такой,
как на самом деле. Торчит, похотливо загибаясь вверх. Багрово-красная
головка. Данька все ближе, сейчас он коснется его этим
“чужим” членом. Сейчас … Желание сделать это, поддаться
темной незримой силе. И сразу стыд. Раскаяние и облегчение.
Но сладкая судорога вдруг сводит бедра. И Данька бьется
притиснутый им к скале.
- Неееет! – кричит Ромка …
… и просыпается. На глазах у него
слезы, трусы тоже мокрые. Ромка щупает там рукой: небольшой,
естественных для тринадцатилетнего пацана размеров член
дергается в последних толчках ночного семяизвержения. Ромка
закрывает глаза и мучается от отвращения к самому себе.
Мокрые трусы противно липнут к телу. Сколько же он наспускал?
Приходит мысль: если Данька узнает, их дружбе конец.
- Роман, пойдем со мной, надо
поговорить.
Ромка вздрогнул от неожиданности.
Это Раш незаметно подошел сзади и хлопнул его по плечу.
Быстро поздоровался со всеми остальными, Ромке руку подал
после секундной паузы. Плохое предзнаменование.
- Куда идти-то? – сварливо спросил
Ромка. – Дождь идет, не видишь что ли?
- Не размокнешь, - отрезал Раш
и в голосе его проявились какие-то новые недобрые нотки.
- Пойдем, до гаражей пройдемся. Побеседуем. Ты мне на кое-какие
вопросы ответишь.
- Чё за вопросы-то? – пробубнил
Ромка, вставая. Сердце его забилось в тревожном предчувствии.
На самом деле, ему совсем не хотелось знать, что это будут
за вопросы.
Глава 14
…ещё будут вопросы? – он сидел сверху и бил, бил, бил в ненавистное скуластое
и раскосое лицо… Его оттаскивали чьи-то руки, кто-то звал
его по имени, сзади почему-то тонко и пронзительно кричали,
а он всё никак не мог остановиться и вколачивал разбитые
кулаки в окровавленный рот, - будут?… будут у тебя ещё
вопросы?! Сука! Будут? Мало тебе?!! Ещё хочешь?!?!
Сердце колотилось как сумасшедшее.
Воздуха не хватало. Он понимал, что нужно остановиться,
но никак не мог. Кулаки уже давно перестали чувствовать
боль, а он всё бил и бил, слабеющими руками, ватными, медленными.
А гул вокруг всё нарастал, пронзительный крик становился
всё громче и громче, переходя в надрывный свист и почему-то
стало совсем светло. Но он не успел этому удивиться (ведь
вокруг должна была быть ночь, осенняя пасмурная ночь),
потому что там под собой, в пыли и грязи, он вдруг увидел…
(что?!). Тяжело дыша, он остановился, пригляделся и тягуче-липкий,
наваливающийся ужас многотонной тяжестью придавил его к
земле. С окровавленного лица лежащего внизу пацана на него
смотрели знакомые глаза. Серые, огромные… Чистые…
Свист больно резал уши, вокруг
бешено светило солнце, а кто-то совсем рядом продолжал
громко звать его по имени. И он, оторвавшись от обжигающе-пристального,
ясного взгляда, обхватил голову руками, запрокинул лицо,
набрал полные лёгкие воздуха для последнего страшного крика
и…
И проснулся…
Данька рывком сел на кровати,
с трудом сдерживая, рвущийся из груди хриплый стон. На
кухне нахально и громко свистел чайник, а за окном виднелось
моросящее неожиданным нудным дождём сентябрьское небо.
Мальчишка, судорожно сглотнул и, с трудом сдерживая грохочущее
в груди сердце, рухнул обратно на одеяло.
- Данияааал!.. Ну сколько тебя
звать можно? Подъём… Школу проспишь… - на кухне загремел
и затем стих чайник, видимо отец наливал свою огромную,
как небольшая бадья, кружку.
Фффуххх, - Данька провёл рукой
по мокрому лбу и глубоко вздохнул, - это ж надо такому
присниться… Он сглотнул застрявший в горле комок. И тут
же тянущий холодок реальности быстро вернул его к сумрачному
утру начинающегося четверга. Данька вспомнил вчерашний
разговор с Цофой. Сердце всё не успокаивалось, памятуя
об утреннем сне, но эмоции чуть потускнели и не казались
такими острыми. Тем более, что мысли о вчерашнем вечере
были намного неприятнее и опаснее, чем любой, даже самый
кошмарный сон.
Данька взглянул на часы. Начало
восьмого. Да, надо вставать, а то пропускать второй день
подряд в школе было никак нельзя. Тут уж точно отцу домой
позвонят. Мальчишка соскользнул с кровати, натянул рубаху
и старые тренировочные брюки. Он машинально заправлял кровать,
а память снова и снова услужливо подсовывала в подробностях
весь вчерашний вечер...
… - Дарова, - Данькина ладонь
утонула в широкой и крепкой лапище Цофы, - ну вот ты как
раз нам и нужен. Мы тут один маленький вопросик решаем.
Насчёт вас…
Данька поздоровался с Рашем и,
несмотря на волнение, поразился тому, какая сухая и узкая
у него ладонь. Такая же как и глаза – настороженные, быстрые,
словно бритва.
- Ты наш разговор помнишь? – Цофа
вопросительно взглянул на мальчика, - насчёт того случая
с парнем “держинским”… Ага… Так вот, просто тут некоторая
непонятка вышла и надобно бы эту ситуёвину на место поставить.
Тут люди считают, что всё по честному было, а я думаю,
что не очень. И потому хотелось бы некоторой... гм… “сатисфакции”…
Цофа ввернул недавно услышанное
в серьёзном разговоре слово для пущей важности, но Рашид
с некоторым удивлением мельком взглянул на него и снова
перевёл взгляд на стоявшего перед ним смуглого невысокого
мальчишку. Что-то ему не нравилось. Он никак не мог понять,
что, но что-то было не так. Ещё с того самого дня, когда
он впервые увидел его, там у себя на районе. Хмурого, опрятного,
симпатичного… Очень симпатичного…
Раш чувствовал всё это своим привыкшим
к всяким-разным передрягам и ситуациям умом, но злился,
что никак не мог понять, что же именно ему не нравится.
- Так как? Ты готов ещё разок
пообщаться с тем пацаном? Ну чтобы всё правильно было,
- Цофа выбросил недокуренную папиросу и вопросительно взглянул
на всё также молча стоящего перед ними Даньку, - ты понимаешь
о чём я?
Данька секунду помедлил, а потом
кивнул и, подняв голову, посмотрел парню прямо в лицо:
- Понимаю…
И тут внезапно он почувствовал,
что никакие уловки не пройдут. Что все их “хитрые” планы,
придуманные втроём, голова к голове, сегодня в библиотеке
-(уехать как будто к родственникам… или вроде как маму
вызвали на библиотекарский семинар, а Ромка едет с ней…
и всё остальное в таком же духе) – это такие пустяки, которые
выглядели не более чем детским лепетом перед этими двумя
парами жестоких, проницательных глаз. Данька неожиданно
и ясно вдруг понял, что их всё равно не оставят в покое.
До тех пор, пока жив этот Город и люди, живущие в нём по
своим собственным, ими же самими придуманным, законам.
И это внезапное понимание каким-то образом сбросило груз
с его плеч. Будто он вынырнул на свежий воздух из глубины
мутного, прогнившего насквозь болота...
- Ну вот и классно! – Олег весело
глянул на всё также неподвижно молчавшего Рашида и снова
перевёл взгляд на мальчика, - значит тогда где-нить возле
пищекомбината, на нейтралке, скажем часиков в пять, в субботу.
Думаю всем удобно будет. Ну вот тогда и…
- Я не буду драться…
Цофа осёкся на полуслове. Повисла
секундная пауза и, по инерции, не веря собственным ушам,
он переспросил: “Что?..”. Выражение у него было при этом
слегка ошеломлённое и на одну маленькую секунду он стал
похож на обиженного мальчишку, которого вдруг несправедливо
и глубоко задели. Но через мгновение привычная жёсткая
маска волевого и сильного парня, бригадира целой “волгинской”
братвы вернулась на его лицо, желваки напряглись на худых
скулах и он тихо и очень раздельно уронил, глядя прямо
Даньке в глаза:
- Не понял…
- Я не буду с ним драться, - Данька
говорил спокойно и отчуждённо, будто глядя на себя со стороны,
вот только в груди у него была зияющая и какая-то совсем
тошнотворная пустота.
- Это почему? – глаза парня сузились
и стали похожи на ничего не выражающие, недобрые глаза
стоящего рядом с ним Раша, - ты что, боишься?
- Нет. Не боюсь.
- А в чём же тогда дело? – вежливая
и тихая ярость в голосе парня стала почти осязаемой
- Я не буду с ним драться, потому
что он... Мой друг… - Данька произнёс это слово с небольшой
запинкой, но очень твёрдо и чётко. Чтобы ни у кого не оставалось
никаких сомнений, а затем снова повторил, - он мой друг…
Повисла долгая пауза. Ничего не
выражающее скуластое лицо Раша даже не дёрнулось. Он молча,
как и с самого начала разговора продолжал глядеть прямо
на Даньку, засунув руки в карманы своей “фирменной” куртки.
А на Цофу было страшно смотреть. Он раскрыл было рот, чтобы
выматериться, но потом, совладал с собой и лишь тихонько
протянул:
- Таааак… А я значит тут, как
последний долбоёб, человеку сказки рассказываю, что мол
непонятка вышла и что не может быть, чтобы нашего пацана
мог такой новичок отпиздить… А оно вон значит как… Друг…
Данька молчал и смотрел куда-то
в уровень груди Цофы. В голове почему-то крутилась неуместная
и глупая мысль – а у него скоро пуговица третья отвалится.
Она и так уже на ниточке висит.
- Ты понимаешь, что ты сейчас
сказал, парень? – зло ощерившись, Цофа уже не сдерживал
ярость, - ты понимаешь что ты сейчас сказал?
- Пойдём, - первый раз за сегодняшний
вечер Данька услышал голос Раша. Тот повернулся к Цофе
и негромко повторил, - тут всё ясно. Пойдём, потолкуем…
- Погоди-ка, - Цофа всё никак
не мог успокоиться, - мне вот ни хуя, например, не ясно…
Ты что, пацан, совсем спятил? – он наклонился над молча
стоящим Данькой, - ты понимаешь что вы не можете дружить?
А?! Ты знаешь чем это заканчивается? Дружба такая…
- Цофа, хорош… У меня времени
нету ваши разборки тут слушать, - Раш сказал это уже чуть
громче, - пойдём на пару слов, а потом вы уже разбирайтесь
кто и что. Со своим я сам поговорю, - он недобро усмехнулся,
- интересно мне стало…
Данька молча глядел, как оба парня
отошли на несколько шагов и через пару минут, Раш кивком
головы попрощался с Цофой и, не оглядываясь, неторопливо
пошёл к ближайшей остановке.
Цофа, пару секунд постоял, посмотрел
ему вслед и затем отвернувшись, зло сплюнул и не поворачивая
головы в сторону одинокой фигурки мальчишки, зашагал прочь.
И это было самым плохим. Потому что Данька ожидал всего
– тяжёлых обвинений, удара, злости, чего угодно. Но только
не такого окончания разговора. Он хотел броситься за Цофой,
объяснить ему всё, рассказать... Но ноги словно приросли
к земле и он лишь молча наблюдал за удаляющейся в темноте
широкоплечей фигурой.
А потом повернулся и пошёл домой…
Данька аккуратно поправил подушку,
автоматически подогнул уголок одеяла возле стенки и, бездумно
посмотрев несколько секунд на заправленную кровать, пошёл
умываться. Часы на стене пробили пять минут девятого. А
в ванной отключили горячую воду.
Четверг начинался отвратительно…
Глава 15
Четверг начинался отвратительно, еще за завтраком Ромка умудрился поссориться
с мамой. Вчера в библиотеке, на их маленьком “военном совете”
(Ромка, мама и Данька) они решили, что драки можно избежать,
если один из мальчишек (Ромка) на время исчезнет из города.
Очень хотелось верить в это, ведь рядом сидел Даня такой
близкий, родной, храбрый и рассудительный. Он предложил
этот вариант, мама поддержала, и вчера Ромка готов был
с ними согласился. Маме предстояло подумать над практической
реализацией. “Может быть, съездим на дачу к тете Зине (мамина
сотрудница), - сказала она, - поживем там недельку, пока
все не уляжется. В школе я тебя отпрошу, а ребятам ты скажешь
…”.
Но сегодня утром Ромка передумал.
Уехать, и оставить Даньку одного отдуваться перед этим
идиотским Цофой? Бросить недавно обретенного друга, один
на один с проклятым Городом? Ни-за-что! Он так и сказал
маме, а мама стала его уговаривать. Они поспорили. Наверное,
Ромка был излишне резок, после сегодняшнего плохого сна
нервы у мальчика были серьезно взвинчены. В голове крутилась
куча вопросов, ответы на которые Ромка в себе не находил.
И просить совета тут было не у кого, дело касалось чего-то
глубоко личного, потаенного и … возможно стыдного. Это
что-то мучило мальчика, он не осознавал его, а скорее чувствовал.
Новое неизведанное доселе чувство прорастало из глубин
Ромкиной души. Это чувство было связано с Данькой. Не просто
дружба. Очень похоже на то, что год назад Ромка испытывал
к своей однокласснице Ленке, но … другое. Мощнее, глубже
и куда определеннее. И потом Ленка - девчонка, а Данька
совсем наоборот. Он пацан и не просто пацан, а настоящий
мальчишка. Настоящий друг.
Умываясь, Ромка долго и пристально
изучал свое отражение в зеркале. Неужели он и вправду …
такой. Господи, только не это! Как там сказал голос во
сне? - “Сраный педик”!
Ромка судорожно вспоминал все,
что он слышал о “голубых”: носят колготы, красят губы,
разговаривают противными голосами. Матрос их здорово изображает,
смешно до жути. Но Ромка же не такой?! Ему никогда не хотелось
стать девочкой, даже на время, хихикать, стрелять глазками
и играть в “дочки-матери”. В своих мечтах он представлял
себя на боксерском ринге, в ярко-красных перчатках, именных
трусах и с причудливой татуировкой на мускулистой спине.
Дома, в Москве, Ромка ходил недолго в армейскую секцию,
благо жили они неподалеку. У Ромки неплохо получалось,
тренер его отличал, и это был хороший повод для гордости.
Как жаль, что пришлось все бросить! В Городе тоже была
своя боксерская секция при нефтеперерабатывающем комбинате,
конечно не столичный ЦСКА, но с хорошими традициями – ее
питомцы пару раз побеждали на областных соревнованиях.
Правда, записаться в нее могли только ребята, не состоящие
ни в одной из группировок. То есть практически никто! Тренера
жестко контролировали это условие. Такая вот несправедливость
получалась: хочешь жить нормально – прописывайся в бригаду,
но тогда забудь о боксерской карьере. Типа, в бригаде тебе
и так мордобоя
хватит. Ромке пришлось смириться с данным положением вещей,
но он не простился с мечтой о большом ринге. Ромкиным кумиром
был - Артуро Гатти, самый бесстрашный из боксеров-профессионалов.
Плакат с его изображением, - лицо, как всегда разбито в
кровь, - вырванный из какого-то спортивного журнала, висел
на стене рядом с Данькиным портретом. Ромка хотел быть таким же смелым, бескомпромиссным и благородным бойцом.
Разве это похоже на желание “голубого”?
Похоже?!
“Я – голубой”, - прошептал Ромка,
и фраза эта, произнесенная вслух, окончательно выбила мальчишку
из колеи.
Вопреки всему он решил остаться
в Городе и встретить неприятности лицом к лицу, как подобает
мужчине. Вот из-за чего Ромка поругался с мамой, и она
ушла на работу, не простившись, хлопнула дверью. Ромке
было немножко стыдно за эту ссору, он понимал, что мама
желает ему только добра. Она не догадывалась о душевных
терзаниях мальчика. Мама элементарно боялась за сына. А
сын просто не мог поступить иначе.
Неужели они не понимают?! От Города
так просто не отделаться. Если Город решил нанести удар,
он его нанесет, рано или поздно. Бежать глупо, лучше повернуться
лицом к врагу и попытаться принять удар на перчатки. А
потом, может быть, ударить самому. Их вчерашний план –
всего лишь попытка отдалить проблему, растянуть во времени,
а вовсе не решить ее. Это все равно, как … рубить хвост
собаке не сразу единым махом, а по частям. Потому что,
уезжай не уезжай - проблема останется. Никуда не денутся
бригады с их вековечной враждой, не отменятся сами по себе
звериные законы выживания сильных за счет попрания слабых.
И амбициозный Цофа, и хитрый властолюбивый Рашид не станут
вдруг другими. Они привыкли к такой жизни и, наверное,
считают ее правильной, единственно возможной. Они и им
подобные зубами будут держаться за свои законы и сомнут
каждого, кто осмелиться их нарушить. Они не успокоятся,
пока не сломают отступника и не превратят его в дрожащую
тварь или в жестокого молодого хищника, готового прийти
им на смену. Ромку учили: нельзя бежать от злой собаки,
она обязательно кинется. Бежать нельзя … Но что же делать?!
Который раз жизнь оборачивалась
нелицеприятной своей стороной, однако, теперь больше всего
Ромка боялся не за себя и даже не за маму. Теперь у Ромки
был Данька, друг, которого обязательно нужно было сохранить.
Уберечь, защитить от бед, заслонить грудью. Осознание этой
новой ответственности пугало Ромку и, вместе с тем, делало
его сильнее.
Ромка готов был бороться за свою
дружбу, если не силой, так хитростью и упрямством. И теперь,
когда мальчик послушно шагал за Рашем в сторону кооперативных
гаражей, это решение окончательно утвердилось в его голове.
Рашид достал из кармана ключи
и отворил тяжелые металлические ворота. Этот гараж из белого
силикатного кирпича, стоящий чуть поодаль от остальных,
официально принадлежал доктору медицинских наук видному
психиатру Гернштейну. Но папочка скоропостижно свихнувшегося
Пингвина давно продал личные “Жигули”, предпочитая пользоваться
персональной “Волгой” с водителем. Вроде как заведующему
Центральной Городской больницей не престало самому крутить
баранку. А гараж, выгодно отличавшийся своей капитальностью,
от окружающих его ржавых “жестянок”, Гернштейн продавать
не стал. Он уступил его сыну под мотоцикл и будущий, возможно,
автомобиль. С тех пор гараж превратился во что-то типа
штаб-квартиры держинской бригады. Окрестные автомобилисты были не в восторге от такого соседства, но открыто противодействовать
не решались. После того, как Пингвин изнасиловал девочку
и спрятался от правосудия в психушке, власть в бригаде
постепенно перешла к Рашу. И ключи от гаража тоже.
Ромка опасливо переступил порог,
Рашид щелкнул у него за спиной выключателем и прикрыл за
собой ворота. Они остались один на один в замкнутом пространстве
гаража. Ромка обернулся. Раш, вчерашний друг и покровитель,
пристально не мигая, смотрел на мальчика. Ромка почувствовал:
что-то должно было решиться. Обстановка угнетала, именно
здесь полоумный Пингвин вершил свои темные дела. Еще больше
пугало затянувшееся молчание нового бригадира. Но Ромка
решил не поддаваться нарастающему, как снежный ком беспокойству,
и принялся с любопытством оглядываться по сторонам.
Гараж действительно впечатлял.
Да что там, в нем жить можно было, причем и зимой, и летом.
У дальней стены стоял широкий верстак, накрытый для чего-то
матрасом, обычным “уссатым полосатым”. (На нем Пингвин
девочку оприходовал? И Борика, наверное. Интересно, как
это было?). Над верстаком висели полки, забитые всякой
дрянью. В углу примостилась печка-буржуйка, ее извилистая
труба терялась в потолке. С потолка светила яркая лампочка
без абажура. Яма в полу была заложена какими-то досками.
Возле правой стены примостилась дряхлая пингвинова “Ява”,
возле левой – секция сворованных из кинотеатра откидных
кресел, местА с двадцать пятого по двадцать восьмое. Там
же круглый пластиковый стол из летнего кафе и пара табуреток.
На столе колода засаленных карт и банка-пепельница, на
полу пустые бутылки. Много бутылок. И пахнет не как в гараже,
бензином и машинным маслом, а скорее, как в облюбованном
бомжами подвале.
- Садись, - нарушил молчание Раш
и подтолкнул Ромку к креслам. – У нас с тобой долгий разговор
будет.
Ромка шумно вздохнул и уселся
на место номер двадцать пять. “Очень страшное кино получается”,
- подумал он. Рашид толкнул ногой стол, выбрал табуретку
понадежней и сел прямо напротив Ромки. Вплотную, колени
к коленям. Подтянул поближе “пепельницу”, не спеша закурил.
- Сейчас ты мне все и расскажешь,
- сказал Раш. Как всегда, по его интонациям угадать настроение
бригадира было совершенно невозможно. Впрочем, сейчас это
и не требовалось, Ромка и так знал – дело плохо.
- Что рассказывать-то? – устало
поинтересовался он, пряча глаза от пристального взгляда.
Раш сильными пальцами взял Ромку
за подбородок и поднял его поникшую голову. Впился глазами
в глаза.
- Что у тебя с этим парнем? –
выдохнул он Ромке в лицо вместе с папиросным дымом.
- С ка … с каким парнем? – Как
ни готовился Ромка к подобным вопросам, отвечать все равно
было трудно. В горле образовался какой-то шершавый комок,
и слова приходилось из себя буквально выталкивать.
- Та-а-ак, - протянул Раш, отпуская
Ромкин подбородок и чуть откидываясь назад. – Что ж ты,
Ром-ма, совсем меня за дауна держишь? Запомни, малый, я
не дурак и не слепой, такие здесь просто не выживают. И
дома над кроватью у тебя совсем не натюрморт висит рядом
с этим боксером дебильным, а портрет сопляка волгинского,
которого ты тут недавно вроде как отпиз…л. Или я не прав?
А я пра-а-ав. Так что, пожалуй, я повторю свой вопрос,
а ты на него ответишь. Что у тебя с этим парнем?
Никогда еще Раш не был таким многословным
и велеречивым, это внушало опасения. Ромка открыл рот и
сказал то, что совсем не думал сказать:
- Он не сопляк … Он мой друг,
его Данька зовут.
