перевод Анна Арбор

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

ГЛАВА 10. НОВЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ; ОТЕЦ САЙМОНС

Мы с Мартином О'Мэлли сделались грозой собирателей карточек. Мартин был спец по бейсболистам и ценности разных карточек, я поднаторел в бросании – линеров ставил только так – и в торговле. Прибыль мы делили пополам.

В конце марта, собрав внушительную коллекцию, мы решили обналичить часть активов, сторговав их бедолагам, которые лишились, не без нашего участия, последней карточки, а также тем, кто желал обладать конкретной карточкой из наших запасов.

В первую неделю мы унесли с собой 7 долларов 20 центов, немалые деньги в 1952 году. Следующие две недели не дотянулись до этого рекорда, но тоже принесли свой урожай. Нас искали клиенты из всех классов школы, и наши запасы карточек на продажу поистощились. Зато я провернул несколько супервыгодных обменов.

Слава нашего предприятия дошла до директрисы, сестры Мэри Кэтлин, и мы были вызваны в начальственный кабинет.

Сестра Мэри стряхнула назад покрывало, которое ей все время лезло на глаза, и спросила:

– Ну, рассказывайте, что там у вас за бизнес? Решили обжулить товарищей по школе?

Я изобразил оскорбленную невинносить.

– Сестра, мы не жульничали.

– А я слышала другое. Кто запросил у Фрэнсиса Херндона 50 центов за бесбольную карточку?

– Так это же был Лу Гери! Сестра, это редкая карточка, мы сами за него знаете сколько карточек отдали.

– Вот что, здесь вам не черный рынок! Это учебное заведение. Чтобы я больше не слышала про ваши махинации, или мне придется вызывать родителей.

– Ничего, найдем покупателей на стороне, – сказал я Мартину, когда мы вышли. – В школе будем меняться, а продавать в других местах.

---

Моему другу идея сразу понравилась. Проблема была в том, что в моем районе детей было раз два и обчелся, да и те – кто мелюзга, кто слишком большие, кто сам сидел без гроша, как Фредди или Стюарт.

Оставался квартал Мартина, в районе, населенном нижним средним классом и рабочими, куда надо было ехать с пересадкой на трамвае и троллейбусе, причем сначала идти четыре квартала от моего дома. Выходило больше часа в один конец, если учесть долгое ожидание на остановках.

Мы решили, что выход один – мне надо поехать к Мартину после школы, на школьном автобусе, с тем чтобы вернуться домой после школы на следующий день. Я сказал матери, что меня приглашают в гости к однокласснику, чтобы я помог ему с домашними заданиями и познакомился с его семьей.

– Мы дружим весь год, и он хочет показать мне свой дом. А в следующий раз он приедет сюда. – Я дал ей телефонный номер, чтобы она могла проверить мои слова. Я попросил разрешения отложить средовые домашние поручения до субботы. Разрешение было даровано, по крайней мере, матерью. Отец ничего об этом не сказал за обедом, а в другое время я его в будние дни и не видел.

Я рассказал Фредди про бейсбольно-карточный бизнес и про партнерство с Мартином. Поскольку часть доходов я делил с Фредди, покупая нам пирожные и газировку, Фредди это дело одобрил. Его несколько настораживало, что я буду ночевать у мальчика, и я очень даже понимал его чувства – со времени моего насильственного возвращения к отцу нам с Фредди удалось провести в настоящей постели от силы пару часов.

Я проявил особое внимание к его эротическим потребностям в тот день. Температура была уже за шестьдесят*, так что я уселся на его кок сбоку и покрутил бедрами у него на паху. Для меня ощущения получились фантастические. Судя по закрытым глазам и выпяченным губам Фредди, ему тоже понравилось.

--------------------------------------------------------------------------------

Дом Мартина был вчетверо меньше моего, а участок вообще теснее некуда. Дома стояли не то чтобы впритык, но с простенками всего по несколько футов. Детей вокруг было полно; большинство ходило в государственную школу в полумиле отсюда. Я сразу увидел парочку ребят, на кототорых не отказался бы посмотреть на голых. Мартин представил меня местным и разложил бейсбольные карточки. Мы немножко позанимались обменом и бросанием, в проулке у задней стены супермаркета. Местные не так легко приняли проигрыш, как ученики нашей частной школы.

Двое мальчиков – один с красивым лицом в обрамлении светлых волос, хрипотцой в голосе и, предположительно, ладным телом, обвинили меня в жухлеже. Блондин потребовал, чтобы я дал пощупать карточки, вдруг они моченые (слегка намоченные карточки лучше поддавались управлению). Мартин, который не уступал обвинителям в задиристости и мало уступал в росте, встал между нами.

– Какого фига мы те' че' должны показывать! – объявил Мартин; в школе он выражался куда более правильным языком.

Я положил руку ему на плечо.

– Да пусть посмотрят. Это же карточки, которые мы сейчас выиграли, так что если их кто и мочил, то не мы.

Моя логика хромала, но блондин с приятелем отступили.

– Эй, Штырь, хочешь, мы их тебе обратно продадим, – сказал Мартин блондину. Надо сказать, такое прозвище только подогрело мой эротический интерес.

– Еще я те' стану деньги давать, Мартин. Я их у тебя отыграю. Играйте!

Я позволил Штырю выиграть пару раз, а потом обчистил его до последней карточки. Он бросал по-простому, без наклона, который позволял карточке съехать по стеночке. Я же сумел поставить несколько линеров. Перед каждым броском я демонстрировал, что мои карточки (бывшие его) сухие и плоские.

Что же касается возможных неправовых попыток отобрать наш выигрыш, я полагался на защиту Мартина.

Мартин бурлил по поводу выигранных нами карточек.

– Тут долларов на двадцать! Идем в следующий квартал и начнем продавать.

Но никуда идти не пришлось. Четверо из участников игры купили у нас карточек на 4 доллара 10 центов, не сходя с места. Один доллар принадлежал Штырю. Я видел, как он давал его одному мальчику и шептал на ухо, какие карточки у нас выторговать.

Перед самым обедом Мартин нашел еще несколько знакомых ребят, те сбегали домой за деньгами к мамам, и мы продали товару еще на 2 доллара 20 центов.

--------------------------------------------------------------------------------

На обед был жареный «Спам»* с картошкой и горохом. За столом нас был семеро: родители Мартина, две его сестры (одна старше Мартина, другая младше) и шестилетний брат, тощий, но с задатками будущего красавца не хуже Мартина. Интересно, увижу ли я их обоих голыми.

К моему разочарованию, десерта, к которому я привык у матери, здесь не было.

Мы посмотрели телевизор – у них был маленький приемник с круглой трубкой, – пока делали домашние задания. Девочки ссорились из-за выбора программы.

Мартин пожаловался мне:

– Им разрешают смотреть, что они просят, а меня никогда не слушают.

Моя мать позвонила и попросила меня к телефону около семи тридцати.

– Я просто хотела убедиться, что у тебя все в порядке, – сказала она. Как будто я не знал, почему она звонит на самом деле.

В доме было холодно, и Мартин, к моему огорчению, напялил на себя две рубашки и вельветовые штаны. Я, собственно, много раз видел его в бассейне; кроме того, в теплую погоду он часто снимал рубашку и майку. И несколько раз я видел его голым перед кабинками для переодевания в школьном бассейне. Но это было не то же самое, что увидеть его голым вблизи, в частной обстановке. Доделав свою домашнюю работу, я придвинулся к Мартину, чтобы помочь ему с его работой, и он не отодвинулся, даже когда я обнял его за талию.

Потом наступило время ложиться спать.

Мартин с братом спали в одной кровати. Сегодня планировалось, что шестилетний Дики ляжет поперек в ногах, а мы ляжем рядом друг с другом, сдвинувшись повыше к изголовью. Я был выше ростом, и должен был спать с той стороны, куда Дики ляжет ногами.

– А мы не хотим сначала искупаться? – спросил я с надеждой.

– Хотим, хотим! – поддержал меня Дики, который уже начал раздеваться.

– Не, по вечерам моется Беверли, – объяснил Мартин.

– А сегодня я хочу, – не сдавался Дики. – Я скажу маме.

Он вышел в трусах и в одном носке. Он был худенький, но с милой попкой.

Мартин был мрачнее тучи. Похоже, он полагал, что маленький Дики пытается откупорить банку с червями, и очень зря. Я тоже, вероятно, был мрачен – потому что подозревал, что Мартин стесняется раздеваться в моем присутствии. Как-то он отнесется к неизбежной геометрической близости в постели. И к моим поползновениям, потому что я ощущал знакомое стеснение в груди и понимал, что не удержусь.

До нас донесся голос его матери:

– Беверли, пусть сначала помоются мальчики.

– Ну мам! – донесся крик из комнаты девочек по другую сторону коридора.

Дики вернулся бегом, держа майку в руке. Швырнув ее в сторону кровати (не докинув), он стянул с себя трусы и выбежал снова, показав маленькие подпрыгивающие булочки.

Мартин пожал плечами и сел на кровать, чтобы развязать шнурки. Я последовал его примеру, снимая с себя предметы в той же последовательности. Он разделся до трусов, но их оставил. Я пошел за ним в ванную. У Мартина была элегантная попка, как у Дики. Тем более мне хотелось посмотреть и на оборудование спереди.

Когда мы пришли, Дики набирал в ванну воду. Мартин оттеснил его, чтобы отрегулировать нужную температуру. Я снял трусы, чтобы Мартин не так стеснялся снять свои. Дики стоял, нагнувшись над ванной и блокируя от меня вид своего паха. Наполнение ванны затягивалось. Все молчали. Я начал мерзнуть.

Наконец воды набралось примерно на фут. Мартин проверил ее рукой и сказал:

– Дики, ты залезешь последним, и смотри не расплескивай.

Он просунул ладони за резинку по бокам и стянул трусы. Вид сзади был прекрасен, только мне не терпелось посмотреть на питеры обоих братьев. Я придвинулся к ванне попробовать воду и скосил глаза. Но и сбоку что один, что другой пах оставались вне поля зрения.

Затем Мартин перешагнул в ванну. Причем начал с ближайшей ко мне ноги, продолжая блокировать обзор. Я так извелся, что мне хотелось перепрыгнуть через борт. Мартин сел спиной ко мне. Я залез в ванну с другого конца и, не в силах сдерживаться, уставился прямо на пах Мартина. Сквозь воду детали особо не различались, но все равно картина радовала. Мартин заметил мой взгляд и прикрылся ладонями. Однако бросил ответный взгляд на мое хозяйство. До меня с опозданием дошло, что оно несколько отвердело. Мартин промолчал, но Дики не был столь сдержан.

– А какой у Малкольма питер! Совсем большой стал, – веселился он.

– Дики, заткнись и залезай, и не расплескивай, а то Беверли опять скажет, что мы насвинячили, и заставит мыть всю ванную, как в прошлый раз.

– Да это все Вилли, он первый начал брызгаться.

– Кто такой Вилли, – вырвалось у меня. В нашем классе не было никакого Вилли.

– Да так, один.

Мои ноги упирались в ноги Мартина. Дики залез в ванну посередине и сел спиной к стенке, расположив согнутые ноги поверх наших, от чего они соприкоснулись еще теснее. Моя левая ступня переехала через ногу Мартина и легла на минимальном расстоянии от его шариков. Я испытывал соблазн съехать навстречу Мартину и коснуться его паха, но устоял.

– Осторожно, – объявил Мартин, – я сейчас окунусь. – И съехал в воду. Моя ступня коснулась его кока и шариков по пути туда и по пути обратно. От этого я отвердел по-настоящему. Как только Мартин вернулся в сидячее положение, я повторил его маневр, и снова погладил его пенис своей ступней и щиколоткой. На обратном пути он как будто стал больше.

Но разглядеть я ничего не успел: Дики окунулся, причем, съезжая на дно, отодвинув наши ноги к дальнему борту. Зато перед моим взором покрасовался, пусть и мимолетно, его тостенький обрезанный питер.

Мартин встал, чтобы помыться, и подарил мне наконец полноценное зрелище. Он пребывал в слегка вздутом состоянии. Тело его приятно блестело, причем влага подчеркивала мышцы, в том числе мышцы стенки живота – к ним я питал особую слабость. Дики опять заметил и поделился открытием:

– Мартин, Малкольм смотрит на твой питер. А хочешь посмотреть на мой? – Он вскочил и потряс свой инструмент рукой.

– Дики, сядь. Ты устроишь потоп.

Дики и ухом не повел.

– Малкольм, а покажи свой.

– Дики, заткнись и сядь, – приказал Мартин упавшим голосом. Его кок сдулся.

Шестилетний нахал не унимался.

– Ну, Малкольм, покажи.

Я приподнял бедра над водой.

– Так?

– Теперь ты успокоишься, Дики? – спросил Мартин.

Дики со смехом сел в воду, продолжая трепать свой дик. Мартин намылился и передал мне мыло. Я встал и начал намыливаться, причем не отрываясь смотрел, как руки Мартина повсюду трут его прекрасное тело. Мой дик оставался одеревеневшим, как бревно. Дики опять встал, продемонстрировав, что и у него теперь наступила твердость, как у меня. Я передал ему мыло.

Мартин подался вперед бедрами, моя свою ложбинку, и я ощутил мощнейший позыв наклониться и всосать качнувшуюся в мою сторону висюльку, прямо со всей мыльной пеной… Не будь здесь Дики… Мне уже было плевать, что Мартин может растрепать про меня в школе.

Дики растянул мытье своего толстенького дика. Я выгнулся, моя себя рукой сзади между ног и в ложбинке, а сам смотрел на Мартина многозначительным взглядом, пропадавшим втуне.

Дики, разыгравшись, схватил мой кок.

– А Малкольм все больше и больше.

– Дики, заткнись, – сказал Мартин со слабиной в голосе.

– А ты тоже покажи, – сказал Дики.

– Больно ему интересно смотреть на твердый дик. Дики, хорош трепаться.

Я мог возразить только одним способом – я посмотрел. Но, увы, Мартин поспешно завершил мытье и сел. Несколько раз окунувшись, он вылез и вытерся.

Вытираясь, я говорил себе, что Мартин, возможно, просто защищал меня от несдержанного языка Дики. Что, когда шестилетний озорник уснет, возможны варианты.

Мы прошли в спальню с полотенцами на талии. Холодный воздух побуждал меня поскорее отправиться в постель. Я решил сделать это голым и посмотреть, какие будут комментарии.

Дики, надевая трусы и майку, сказал, хихикая:

– А Малкольм лег голый.

– Я замерз, – парировал я.

– Оденься в постели, – предложил Мартин и протянул мне мои трусы.

Я взял их к себе под одеяло, но не надел. Дики залез в постель у нижнего края, положив ноги рядом с моими ступнями и частично поверх. Мартин выключил свет и лег рядом со мной, на спину, скрестив руки на груди.

Некоторое время все молчали, потом Дики пожелал нам «доброй ночи». Я тоже сказал: «Доброй ночи», – и повернулся на бок лицом к Мартину. В тусклом лунном свете я видел, что его глаза открыты и смотрят в потолок.

Я ждал, когда его братец начнет дышать редко и глубоко, и планировал, что сказать или как подкатиться к Мартину без слов. Он закрыл глаза, но я видел, что он сделал это с усилием.

Я позволил своей руке лечь на его живот, чуть ниже сложенных на груди рук. Мартин не пошевелился.

Через несколько минут я придвинулся поближе и свез руку по его животу вниз. Ноль реакции.

Еще через несколько минут я дошел до резинки трусов. Он не протестовал.

Я осмелел, отогнул мизинец и пошарил им, поверх трусов, в поисках кока. Искомый предмет оказался твердым. Я осторожно сжал его пальцами. Побольше, чем мой, скорее уж как у Фредди, причем толще. Почему-то мне захотелось получить не в попу, а сначала в рот, как с Томми Аткинсом.

Мартин не шевелился, пока я массировал его пенис, через трусы. Потом я отвел руку повыше и медленно завел пальцы под резинку трусов. Мартин немного втянул живот. Я принял это за знак одобрения и сунул руку к одеревеневшему коку.

На ощупь он оказался очень славный – шелковый, но твердый, крепыш, под стать самому Мартину.

Я прислушался к дыханию Дики, но ничего не услышал. Я потормошил его носками, он не пошевелился. Я пощупал шарики Мартина, такие тепленькие и мягкие в своем мешочке. Мне хотелось попробовать их на вкус, облизать вдоль и поперек, и всосать питер Мартина.

Я протянул вторую руку и, взявшись за его трусы по бокам, потянул их вниз. Они оказались плотно зажаты под Мартином, мне удалось опустить их только спереди, под шарики.

Как это понимать? Мартин явно не спал и не пытался меня остановить. Отчего же он не дает снять с себя трусы?

Но на то, чтобы додумать эту мысль, терпения не хватило – меня уже переключило на автопилот. Я медленно сполз под одеяло и простыню и согнулся, чтобы головой оказаться у Мартина на паху.

Мартин не шевелился. Я слышал запах вымытого мальчика, осязал жар его гениталий. Я открыл рот и заглотал его.

От ощущения толстого кока во рту у меня мгновенно сделалось тепло внутри. Мартин напрягся и вздохнул, но не более того. Я провел языком вокруг ствола и по обрезанной головке. Пенис еще больше раздулся и одеревенел.

Я качнулся вверх-вниз. Трусы Мартина прижались к основанию ствола. Я попытался свезти их пониже. Мартин приподнял тыл, и они съехали на бедра.

Воодушевленный таким сотрудничеством, я провел влажной верхней губой по шарикам и потеребил их пальцами.

Я мастурбировал его ртом, взлетая и падая от скользкой головки до мягкого лона. Я уже начал подумывать об этом коке в моей заднице: он был не короче, чем у Фредди, он доставал бы до моего особого места, вопрос был только – захочет ли Мартин.

Но этой мечте не суждено было сбыться. Я почувствовал, как Мартин напрягся и немного выгнулся ко мне. Его кок раздулся еще сильнее, и одеревенел еще сильнее. И финишировал спуртом, за три-четыре судороги.

Я держал голову неподвижно, зная, что теперь малейшее движение будет Мартину неприятно.

Потом я перелег лицом ему на живот. Мартин натянул трусы и снова сложил руки на груди. Я уснул.

--------------------------------------------------------------------------------

Наутро меня разбудила рука Дики, пробиравшаяся по моему бедру к паху. Я лежал по-прежнему под одеялом, но уже не на Мартине.

– Ты лег голым, – заявил Дики.

– Не-а, – сказал я, стараясь соображать побыстрее, насколько это возможно спросонок. – Я просто случайно заснул.

Мартин никак не прокомментировал ночной отсос, от которого получил очевидное удовольствие. Зато Мартин выказывал бурный энтузиазм по поводу предстоящих операций с карточками – как мы будем выигрывать в школе и сбывать добычу в его районе.

– Когда ты сможешь приехать снова? – спросил он.

Я ответил, что спрошу у матери. Дело происходило в четверг. На носу был уик-энд. Я боялся, что Фредди огорчится, если я отправлюсь к Мартину на вечер пятницы плюс всю субботу.

В тот же день на собеседовании отец Саймонс, исчерпав темы для разговоров и проповедей, спросил меня, занимаюсь ли я продажей бейсбольных карточек.

– А чего, если у нас много, и ребята хотят у нас купить. Мы-то за них платили.

– «Мы» – это ты и Мартин О'Мэлли.

– Угу.

– Если я не ошибаюсь, упаковка баббл-гама с карточкой стоит один цент.

– Угу.

– И как же ты оправдываешь продажу одной карточки за 50 центов?

– Ха! Отец, это был Лу Гериг. Мы сами за него выложили кучу карточек. – На самом деле я его выиграл.

Отец Саймонс начал объяснять мне про мздоимство. Но я уже был в курсе, потому что читал шекспировского «Венецианского купца». В отличие, похоже, от отца Саймонса.

– Отец, мздоимство – это одолжить и заломить за это проценты. При чем тут бейсбольные карточки?

– Ты заломил цену за карточку.

– Отец, вы просто не понимаете в бейсбольных карточках. – И я попытался объяснить, что они бывают неценные, ценные и очень ценные. Судя по ответным ремаркам, до него так и не дошло, или он толком не слушал. Я подозревал последнее.

Но он по крайней мере почувствовал, что забрел в чужие воды, и переключился на гомосексуальную тему.

– Ладно, вернемся к тебе. Мы уже заметили, что в Библии много раз повторяются увещевания против гомосексуальных действий. Как ты думаешь, почему Господу было угодно столько раз возвращаться к этому?

– Потому что он – фэг? – мелькнуло у меня в голове, но вслух я этого говорить не собирался. – Не знаю.

– Потому что это было для Него очень важно. Он ведает, каким несчастьем грозит человеку этот недуг, и, любя нас, хочет, чтобы мы избавились от этих мыслей и желаний. Никто не обречен на то, чтобы всю жизнь оставаться гомосексуалом. С молитвой и добрым советом эту тяжкую ношу можно оставить, и обрести нормальную жизнь мужа и отца. Ты ведь хочешь обрести такую жизнь, хочешь стать как все?

Я скорчил гримасу и замотал головой.

– Малкольм, ты говоришь, что ходишь в церковь каждый день.

– Почти каждый, – вставил я.

– Почти каждый день. О чем ты молишься? О счастье?

– Я молюсь, чтобы родители и вы от меня отстали. – Я потерял всякое уважение к этому пустозвону, и осторожность тоже.

– Малкольм, ты что же, думаешь, я вожусь с тобой столько времени по своей прихоти? Ну конечно ты так не думаешь. Я пытаюсь помочь тебе, чтобы ты признал свою проблему, а потом позволил мне помочь тебе стать нормальным.

– Как вы?

– Да, Малкольм, как я. Я…

– Вы точно ненормальный, – пробормотал я.

Он бросил на меня быстрый и неожиданно странный взгляд. Моя реплика вызвала какую-то реакцию. Потом отец Саймонс спохватился:

– Малкольм, вот что так гневит твоего отца. Тебе надо научиться почтительности перед взрослыми.

– Простите, – сказал я на автомате, лихорадочно соображая, чем объяснить его минутную растерянность.

– Я хочу, чтобы ты сейчас пошел в церковь и прочитал молитвы Деве Марии об избавлении от непочтительности.

Собеседование не продлилось 15 минут, хотя отец Саймонс всегда держал меня по полчаса, а то и больше. Какая муха его укусила?…

Я отсидел в церкви приличное время, перебирая четки, а потом во весь дух понесся к Фредди поделиться новостями.

– Я так и не понял, он рассердился или что. Но он притих, и был явно не в своей тарелке.

– А че тут, тут все ясно. Ты ска'л, то есть сказал правду: он – ненормальный. Как все священники. Какой нормальный добровольно откажешься от женщин?

Мы уставились друг на друга, а потом оба заулыбались.

– Ты думаешь?… – спросил я.

– Черт, откуда мне знать. Ты скажи, он манернича'шь, как ты?

– Я не знаю, как я манерничаю. Все мне твердят, что я манерничаю, а объяснить никто не хочет. – Меня здорово уже достал вопрос насчет моих манер.

– Ладно-ладно, просто скажи, он говоришь там или руками дела'шь по-девчачьи?

Я подумал.

– Вроде нет. Не знаю. Надо поспрашивать ребят в классе, что они думают.

– Смотри поосторожнее. А то он узна'шь, что ты на него наговарива'шь.

Эта реплика заронила зерно, хотя в тот момент я этого не заметил.

Затем, в спальном мешке, я поднял вопрос о моем визите к Мартину в пятницу.

– В среду мы сделали по 3 доллара 30 центов на каждого, за какой-то час. В субботу я смогу сделать вдвое больше, и у нас будет 9 долларов на убежище. – Мы находились на привале между традиционными двумя оргазмами Фредди.

– А что я бу'шь делать весь день?

Я бы очень хотел взять его с собой, но понимал, что это никому не понравится, начиная с семьи Мартина. Черных мальчиков не пускали ни в кинотеатры, ни к Бенсону, где я покупал нам сладости и напитки, – вообще ни в одно место, где тусовались белые. Наши возможности были крайне ограничены. С годами я приобретал все больше впечатлений вне нашего леса, и все сильнее стремился к новым. На зависть Фредди, Мартин открыл передо мной еще один новый мир. Но если бы Фредди попросил меня остаться в субботу с ним, я бы согласился, не раздумывая, хотя и с сожалением. Фредди был для меня больше, чем брат. Фредди был моей жизнью. Он был моим счастьем, как товарищ по играм, как секс-партнер и как духовный собрат. С ним я чувствовал себя важным, нужным, любимым. Он был опорой, единственным человеком, который безусловно любил меня и жалел.

– Ладно, но в воскресенье смотри, чтобы был здесь к моему приходу.

Я пообещал и задумался, как бы все-таки мне устроить хотя бы иногда ночевку с Фредди. Может, родители привыкнут, что я ночую у Мартина, а я на самом деле буду бегать к Фредди.

То ли под влиянием моего сообщения, что я поеду с ночевкой к Мартину, то ли безо всякой связи, Томми Аткинс предложил отправиться на перемене в бойлерную.

Раздеваясь, Томми сказал:

– Ты уже второй раз едешь к Мартину на неделе. Вы с ним что, тоже занимаетесь этим, как мы с тобой?

Трудный вопрос! Правдивый рассказ мог вернуться к Мартину. Ложь, в случае разоблачения, могла повредить ценной дружбе с Томми.

– Обещай, что никому ничего не скажешь.

– Само собой, могила. Так как?

– Угу.

– По-настоящему?

– Угу.

– Жалко, что мне нельзя никого приглашать.

Он раньше не говорил.

– А почему?

Голый, не считая носков, он влез на пачки газет.

– Обещай тоже, что никому ничего не скажешь.

Я лег между его бедер и поцеловал в живот.

– У меня родители друг с другом бранятся. Я пригласил Брэдли, пару лет назад, так он перепугался и пошел домой, пешком, в десять вечера. Полчаса добирался. Да у тебя у самого родители дерганые, должен понимать.

– А хочешь, приезжай ко мне. Родители в мою спальню не заходят, пока я там, и вообще за мной не следят. У нас большой участок, а еще можно пойти в лес, на ручей. Хочешь?

Он задумался.

– Так как?

– Конечно. Это я задумался, как устроиться для отсоса на кровати. Конечно, только спрошу у матери.

Начав с живота, я неспеша пролизал дорожку к шарикам и коку…

К тому времени, когда Томми кончил, перемена уже заканчивалась. А я-то собирался обсудить отца Саймонса и наши с Фредди подозрения на его счет.

На большой перемене, по дороге к тому месту, где мы съедали ленч, Томми завел меня в туалет. Вообще-то Томми не имел обыкновения повторять секс в тот же день. И даже на следующий день.

– Пэт видел, как мы ходили в бойлерную. Я ему сказал, что мы ходим почиркаться. Он стал спрашивать, почему я его не приглашаю. Вообще-то мы с ним часто чиркались вместе. Я сказал, что как-то не подумал, прости, мол. А он сказал, чего мы, мол, стали ходить вместе, что происходит. Понимаешь, он понимает про тебя. И тоже хочет.

– Ты ему рассказал?

– Нет, просто он сказал, что если ты кое-чего делаешь для меня, ему тоже хочется, потому что мы с ним друзья и все такое.

Он ожидал моей реакции. Я понял незаданный вопрос.

– А он точно никому не скажет?

– Само собой. Пэт – могила.

– А когда?

– Сейчас. Он ждет наверху.

– Ты знал, что я соглашусь.

– Конечно.

Пэт сидел у стены, на нашем обычном месте. Он улыбнулся нам неуверенно, когда мы вошли. Томми тихо закрыл и запер дверь, я сел рядом с Пэтом.

– Ты правда хочешь? И что именно?

– Жуть! Ну, этого, того, что вы делаете.

– Тогда раздевайся.

Он посмотрел на Томми, тот кивнул.

Еще продолжая немножко улыбаться, Пэт спросил:

– А что вы делаете?

– Он сосет мой дик, но любит, чтобы я был голый. Тебе понравится.

Пэт разулся, потом снял рубашку и майку, продемонстрировав складки на пузе. Не сказать, чтобы Пэт был жирдяй, так, плотненький. Но мышцы у него тоже были ого-го. Он, пожалуй, был самый сильный в классе после меня. Я же со своими ежедневными упражнениями уступал только Фредди. Другое дело, что, в отличии от Пэта, у меня были проблемы с использованием своей силы.

Пэт прислонился к стене, расстегнул ремень, пуговицу и молнию, стянул штаны на щиколотки – острие в трусах показывало полную готовность, – снова прислонился спиной к стене и стащил трусы.

Я раньше не видел его кок твердым. Я видел его мельком и знал только, что он толстый.

Его скромные три дюйма* оказались толще, чем у Томми, зато шарики еще оставались размером с половину стеклянного шарика для игр. Головка кока смотрелась на конце ствола, как толстый гриб.

– Ложись вдоль стеночки, – сказал я. Он лег. Я развел ему ноги, прополз между ними и остановился, когда мои руки оказались у него на бедрах, а мое дыхание – у него на дике.

Я раздвинул ему ноги еще немножко и всосал его маленькие шарики. Он поднял колени. Я облизал ему промежность, от места над самым ректумом до основания кока.

Томми сел рядом с головой Пэта и стал смотреть.

Пэт пихнул свой кок мне в рот. Я смилостивился и медленно вобрал его в себя, по дороге покусывая ствол губами.

Пэт приподнялся на локтях. Я провел языком по стволу и пососал сочную головку в глубине рта.

Томми спросил театральным шепотом:

– Ну как?

– Клево, очень клево, классно.

В благодарность за комплимент я засосал сильнее, опускаясь до самых шариков.

Томми сказал:

– Я так и думал. Мне самому ужасно нравится, только он достает меня, чтобы я его трахнул.

Пэт ответил:

– Жуть! А что, я могу. Малкольм, давай я тебя трахну.

Дик Пэта был короток для хорошей работы в моем тылу, но соблазнял меня своей новизной. Потом, я надеялся на интересные ощущения от пропихивания и вытаскивания здоровенной мясистой головки. Я сделал жест рукой и пососал напоследок, ерзая по толстому стволу, который так приятно было держать во рту.

Не выпуская дик Пэта из рта, я приподнял талию и расстегнул пояс и штаны. Томми поспешил на помощь, стянул с меня штаны за отвороты, потом снял с меня трусы. Когда он возвращался на место, я протянул руку и пощупал его пах. Томми был тверд. Может, ему тоже захочется… Успеем ли мы поесть?

Оставив кок Пэта, весь мокрый от моей слюны, я повернулся кругом, лег на живот, приподнял тыл и развел половинки руками. Пэт мгновенно оказался на мне. Мне пришлось поправить его прицел, совместив с моей сборочкой. Пэт ринулся на таран. Здоровенная головка оправдала надежды, произведя фурор на входе в мой ректум. Пэт сдвинулся на мне повыше и начал трахать.

Он то и дело выскакивал, но постепенно нащупал позицию, при которой, вылетая, оказывался у входа и мог вломиться обратно без потери времени. И его большая головка неизменно восхищала мой анус эффектными входами и выходами.

У Пэта были изрядные булки, и наш трах, должно быть, интерсно смотрелся со стороны. После нескольких минут стабильного качания Пэт, наконец, достиг оргазма.

– Не фига себе! – сказал он, кончая, и упал на меня. Его содрогания продлились долго, я таких долгих еще не встречал. Возможно, это было как-то связано с тем, что Пэт продолжал потрахивать, медленно и неглубоко.

Не успел я прийти в себя, как Томми перебрался вперед, голый ниже пояса. Его ноги проскользнули между стеной и нами с Пэтом, и его пах оказался у моего лица.

Он кончил очень быстро, что я расценил как бодрый знак: если зрелище траха его возбудило, со временем дойдет и до дела.

Пэт вытянул из меня свое добро, только когда Томми встал и начал одеваться. Причем сначала шепнул мне на ухо: «Спасибо, Малкольм».

И мы съели ленч, сидя у стены. Я сидел в середине. Я рассказал им обоим про вчерашнее собеседование с отцом Саймонсом и про наши с Фредди мысли на этот счет.

– Жуть. Но очень может быть. А кто такой Фредди? – спросил Пэт.

– Мой друг, живет по соседству.

Пэт вернулся к предмету дискуссии:

– Он все время говорит о сексе. Он разгуливает в рясе.

– И нас заставляет все время быть в рясах, когда мы прислуживаем на мессе, – добавил Томми. – И чтобы ни-ни.

– А сам вообще ее не снимает. Отец Линденхал и монсиньор епископ, когда хотят с нами поговорить, приходят в штанах, а Саймонс – никогда. Держу пари, он – гомо. Ой, Малкольм, извини, я не, это…

– Ничего. Как ты думаешь, что он сделает, если я ему скажу, что про него думаю?

– Ха! Он лопнет от злости. Особенно, если это правда, – ответил Томми.

Зерно, зароненное Фредди, дало всходы.

– И он испугается, что я начну рассказывать другим?

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Томми, – и это будет шантаж.

– Не-а. Я просто скажу, что ничего не скажу, если он ничего не скажет, нет, дай подумать, я его не трону, если он не будет меня трогать, примерно так.

– Жуть! – выразил свой вострог Пэт. – Давай, прижми гада, пусть обгадится!

– Ты смотри, поосторожнее выбирай слова. Мало ли что, – предостерег меня Томми. – Вдруг окажется, что он не такой?

– Как же, как же. Когда я ему сказал, что он ненормальный, он испугался. Точно. Сукин сын испугался. Он – гомо, как я, потому и присосался ко мне.

После школы, имея согласие матери, подразумевавшее согласие обоих родителей, я сел на школьный автобус вместе с Мартином. За школьный день мы выиграли 34 карточки, использовав всех доступных участников и все доступные минуты перед уроками и после. На перемене и на большой перемене я был занят с Томми и Пэтом.

По дороге Мартин предложил:

– Давай завтра после ленча пойдем в кино, а потом на каток. У нас будет столько денег, хватит на все.

Но за всю вторую половину дня мы продали только две карточки. Детей было совсем мало. Мартин заявил, что клиент повалит утром, со свежевыданными карманными деньгами.

Мы пошли к Мартину домой и посмотрели «Капитана Видео» и «Хауди-Дуди», по его телевизору с маленькой круглой трубкой. Младшей сестре Мартина Хауди-Дуди нравились, но из-за Капитана Видео она устроила скандал. Старшая сестра Мартина, Беверли, уединилась в своей комнате, готовясь к свиданию, до которого еще оставалось полтора часа.

Обед прошел весело. Были поджаренные сэндвичи с сыром и свежие фрукты. Как католики, мы не могли есть мясо в пятницу. Отец Мартина, успевший опрокинуть несколько банок пива, был смешной. Под возмущенные возгласы Беверли он обошел вокруг стола, изображая обезьянью походку, и стал щекотать Дики, причем Беверли в итоге смеялась вместе с остальными. Я задумался, когда меня последний раз щекотал отец, и не смог вспомнить ни одного случая. Кстати, я ни разу не видел его навеселе.

После обеда мы отправились в кафе-мороженое за овощным магазином. В кафе было трое мальчиков и один взрослый, не с ними. Я дождался, пока мальчики обернутся, и узнал Штыря, несмотря на зимнюю шапку. Он нам обрадовался.

– Эй, это тот богатенький. Одолжите нам пять центов, а то нам на рожки не хватает.

Мартин хотел что-то сказать, но я его опередил:

– Вот, пожалуйста. – И я отделил никель от монет, которые выгреб из кармана.

– Спасибо, ребята, – сказал Штырь, улыбаясь еще шире.

– Меня зовут Малкольм.

– Малкольм? Первый раз встречаю человека по имени Малкольм, – сказал Штырь своим приятелям, чтобы они как-то отреагировали.

Я улыбнулся в ответ и протиснулся мимо них, чтобы заказать нам рожки, двойные (в компании Штыря у всех были рожки с обычной порцией, по одному черпачку). Я бы с радостью купил двойной и Штырю. Я находил его даже красивее Мартина. А еще я надеялся, что он, в отличие от Мартина, сумеет по достоинству оценить хороший секс. Но тут имелась куча проблем. Как переговорить с ним наедине? Где найти место? Какая будет гарантия, что он не растреплет дружкам? Ведь я могу здорово подвести Мартина.

После мороженного мы все пятеро пошли в переулок за супермаркетом и сели у стеночки. Пошли разговоры о школьных драках, неправдоподобные истории о вытраханных каждым присутствующим девицах, и как Штырь отлупил одного жирдяя, за то что тот столкнулся с ним на тротуаре, и, наконец, с моей подачи, о бейсбольных карточках. Один из этой тройки, тощий малый с косоглазием, обыграл всех в школе сегодня. Штырь хотел устроить против него матч-реванш, но остался совсем без карточек. Мартин сказал, что готов продать.

К досаде Мартина, я предложил Штырю пять карточек в долг, с условием вернуть во вторник.

– Черт, да я их тебе верну завтра. Я знаю, где он живет (он имел в виду Мартина), это всего три квартала отсюда. А то приходи сам?

– Сейчас?

– Ты че, завтра. Встретимся здесь в девять.

Штырь искал встречи. Может, хочет, чтобы я за него играл.

Мартин пожал плечами и решил, что на этом можно отчаливать.

Дики уже дрых без задних ног в ногах кровати, когда мы с Мартином пошли принять ванну. Все купание я спорил с самим собой, затеять ли какой-нибудь такой разговор или возню, и в результате так и не решился. Но я вызвался потереть ему спину, после чего мне удалось поводить руками по его плечам, под мышками и, стоя сзади, по его груди и животу. На этом Мартин забрал мыло и, оставаясь спиной ко мне, продолжил мылиться сам. Мне отчаянно хотелось увидеть, сделался ли он тверд, но это было никак невозможно, разве что вылезти из ванны. Лично я был тверд как камень.

Я попросил Мартина потереть спину мне. Он это сделал, но не более того, и не спустился ниже изгиба позвоночника. Я уже беспокоился, что Мартин не даст мне овладеть им в постели.

Мое беспокойство имело основания. Мартин залез в постель и лег на живот. Я понимал, что это, во всяком случае, никак не приглашение войти в него сзади. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Я позволил себе положить руку ему на плечо. Через пять минут он еле слышно выдохнул «а, ладно» и повернулся на спину. Горка в его паху свидетельствовала, что Мартин уже пришел в стартовую готовность.

Моя рука скользнула ему на живот, медленно спустилась в трусы и поймала эрегированный кок. Когдя я потянул с Мартина трусы, он приподнял задницу и позволил свезти их на бедра.

Тело его напряглосЬ, когда я заглотал его своим горячим ротиком. Я снова пососал ему шарики и позволил себе залезть верхней губой подальше между бедер. Когда я спускался в третий раз, Мартин толкнулся вверх, и потом продолжал подкачивать навстречу моим всосам. Я постепенно прекратил двигать головой, предоставив всю работу ему.

Смею ли я предложить ему вставить мне в тыл? Пока я мешкал, время оказалось упущено: Мартин закачал быстрее, кок его раздулся и запульсировал. Я замер, прислушиваясь к его мощному дыханию. Потом я попытался поднять голову, но Мартин выпрастал руку из-под одеяла и пригнул меня обратно.

Когда же Мартин уменьшил давление на мой затылок, то лишь за тем, чтобы начать качать по новой. Я подождал, чтобы убедиться, что Мартин действительно пошел по второму разу, и тогда заменил свой рот рукой и разогнулся, чтобы оказаться поближе к его лицу.

– Все хорошо, – сказал он полушепотом, – давай еще немножко.

– А то хочешь, трахни меня. Это еще лучше.

Я почувствовал, что он всматривается в меня в темноте.

– В задницу? – В его голосе слышался энтузиазм, смиряемый готовностью обратить все в шутку.

– Угу, – прошептал я.

Он сел, посмотрел на Дики, который дрых без задних ног на том конце кровати, встал и стащил трусы с ног. Я лег на пузо, сдвинувшись как можно дальше от Дики. «Дай мне сперва намочить», – прошептал я. Мартин пододвинулся на коленях к моему лицу, и я смочил его слюной.

Он прокрался назад и оседлал меня, стоя на коленях. Я растащил свои половинки руками. В темноте ему было не найти моей дырочки, так что я сам направил его дик в нужное место.

Он воткнулся и опустился на меня всем телом. Потом потянул назад, и кок выскочил. Он приподнялся, я снова ввел его внутрь. Он не стал ложиться и начал качать в меня. Я приподнял, насколько мог, задницу.

Мартин вошел во вкус, ухватил меня за бедра и стал наяривать. Ощущение было отличное, хотя моей простаты он едва касался. Несколько раз он вытягивал дальше разумного, и мне приходилось возвращать его домой. Но было утомительно держать на весу задницу, при том что Мартин бился в нее сверху. Я вытащил подушку из-под головы и запихал, сложив вдвое, под пах. Мартин все это время так и трахал, без передыха.

Мой кок теперь терся о подушку при каждом ударе Мартина. Я приподнялся над ней, чтобы продлить чудесное ощущение. Фредди никогда не трахал меня столь ожесточенно. Мартин стал дышать в такт тычкам. Похоже, уже приближался. Я взял свой кок в руку, и через несколько толчков почувствовал оргазм, начавшийся внутри, в той точке, которой достигал кок Мартина в конце каждого вторжения.

Я кончил. Мой сжавшийся сфинктер подействовал на Мартина. Он забил на полную, вжавшись лобком в мои булочки, и его дик запульсировал. Мартин упал на меня, уперевшись ладонями в мой затылок и наполовину выскользнув, но тут же вдавил обратно. Его дыхание грело мне шею. Я был доволен донельзя.

Потом Мартин осторожно поднялся с меня и ушел в ванную.

Я пошел следом. Мартин разглядывал кок, как будто что-то искал на нем. Но кок был чист, я знал это и так. Мартин сел на унитаз.

– Малкольм, а почему это нравится тебе?

– Не знаю. Это приятно.

Он пожевал губы перед следующим вопросом.

– Ты – фэг? – спросил он нерешительно.

Я так и знал. Как же я ненавидел это слово. Уж лучше гомосексуал, и то не так унизительно. Я ответил полуправдой:

– Не знаю. Может быть.

– Я никому не скажу.

Я присел на край ванны. Между половинками моей задницы было скользко.

– Я правда не знаю.

– Но ты любишь девочек, в смысле, ты делал что-нибудь с девочками?

– Пару раз.

– Правда? Что?

– Трахался с одной пару лет назад, а потом еще с ней же несколько месяцев назад. Правда, во второй раз она оказалась мне великовата.

– Вау. А что же ты не рассказывал? Кто она?

– Ты ее не знаешь. Двоюродная сестра, или типа того, одного моего знакомого. Ты только не говори никому.

– Ладно, хотя парни лучше бы послушали про это, чем треп Брэдли. А кого ты любишь больше, девочек или мальчиков?

Я знал ответ на этот вопрос, но я не знал, нужно ли знать об этом Мартину. На лице у Мартина было написано искреннее любопытство, без осуждения и вражды.

– Мальчиков.

Он откинулся спиной назад.

– Значит, ты – фэг. Но мне все равно, и я никому не скажу. Идем спать.

И весь сказ. Он спал на спине, как раньше, и ничего не сказал утром.

После миски кукурузных хлопьев и стакана воды мы отправились на встречу со Штырем. Он нас ждал. У нас с Мартином на двоих было 98 бейсбольных карточек, включая дюжину ценных.

Дом Тощего Малого С Косоглазием оказался старой двухквартирной постройкой, с обшивкой из вагонки, которую не красили с довоенных времен. При нем не было гаража и ворот для машины, и на улице рядом с участком машины тоже не было. Да и у соседних обиталищ машин не наблюдалось. Замусоренный дворик местами порос травой, а в остальном был шаром покати. К стенам дома не шли телефонные провода.

Штырь хотел, чтобы в дверь постучался кто-нибудь из нас с Мартином.

– Слушай, мы его вообще не знаем, – уперся Мартин. – Ты что, боишься?

Это сработало. Штырь прошел по тропинке к дому, поднялся на крыльцо и стукнул в дверь два раза. Я недоумевал, почему Штырь столь опаслив перед безобидного вида ровесником.

Дверь открыл мужчина в комбинезоне слесаря. Выслушав Штыря, он повернулся и заорал:

– Вонючка, тут тебя какой-то шкет!

Вонючка, хоть и тощий, был чуть на голову выше Штыря. Штырь ему что-то объяснил, кивая в нашу сторону. Вонючка сказал: «Минуту», и исчез, оставив дверь нараспашку. Но он сразу вернулся, в зимней шапке, одевая на ходу грязную куртку и держа в руке кипу бейсбольных карточек.

Он подошел к калитке и смерил нас взглядом. Пожалуй, при всем его росте, я не дал бы ему больше тринадцати.

– Вы, значит, тоже хотите мне продуть? – Он говорил с южным акцентом. Голос у него был ломающийся.

Штырь сказал ему, чтобы он бросал против нас, как я и предвидел.

Мы прошли по улице и свернули за угол, где такой же дом выходил дощатой стеной на тротуар. Я заметил, что у Вонючки была грязь за ушами.

– Ну, кто первый? – спросил Вонючка.

Последний бросающий имел некоторое преимущество – был шанс отодвинуть от стены чужие карточки своей отскочившей, – но я обнаглел.

– Я, – заявил я и шагнул в сточную канаву для первого броска. Воздух был неподвижен, и я решил кинуть хиляк – низкий бросок, после которого карточка должна проехаться по земле до стены. Я выбрал неценную карточку; дойдя до стены она поднялась и осталась стоять линером. Повторить моего линера было нелегко, но его вполне можно было сбить.

Вонючка встал рядом со мной. Он оправдывал свое прозвище. Он нагнулся и метнул свою карточку, целясь в моего линера. Ему удалось отбросить его от стены, но при этом его карточка отскочила еще дальше. Я подобрал обе карточки и вернулся на позицию для второго броска.

На этот раз моя карточка не доехала до стены четверти дюйма*. Вонючке снова не повезло, и я собрал вторую пару.

Я приготовился к третьему броску, но Вонючка схватил меня за руку и сказал:

– А ну дай.

Я отдал карточки без сопротивления, зная, что он никакого криминала не найдет. Он вернул их мне, и я выиграл еще третью пару. На четвертом броске моя карточка легла в целом дюйме* от стены. Вонючка отодвинул меня, чтобы я не мешал, и сделал хиляк, но его карточка слишком рано встала на крыло и, кувыркнувшись, оказалась на земле на шесть дюймов* ближе моей.

При виде такого разгрома школьного чемпиона Штырь не выдержал.

– Покажи те пять, которые обещал, – шепнул он мне на ухо. Я отсчитал ему пять неценных.

– Моя очередь, – заявил Штырь.

Вонючка не возражал против смены противника и выиграл четыре раза из пяти, один из них – линером. Мартин злорадно хохотал при каждом поражении Штыря. Штырь кипел.

– А чего это ты так слабо кидал против Малкольма, а против меня расстарался? – Потом он перевел подозрительный взгляд с Вонючки на меня. – Вы что, знакомы?

Я улыбнулся:

– Да я вообще не местный.

Пока Штырь клокотал, Вонючка подстрекал меня вернуться в игру.

– Везучий ты, пацан. Не жмись, сыгранем еще.

Я сделал ему такое одолжение, и взял три из четырех. С каждым проигрышем Вонючка все больше нервничал. Я испугался, что выйдет ссора, но Вонючка злился на себя, а не меня.

– Ну ты даешь, пацанчик. Меня еще так не громили. А ты хочешь сыграть? – спросил он Мартина.

– Не, я просто смотрю. – Мартин знал, что ему не потягаться ни с кем из трех присутствовавших.

Вонючка снова повернулся ко мне:

– Хочешь меняться?

Обмен был моей стихией. Но и Вонючка был не промах. Может, я что и выгадал за полчаса упорной торговли, но не много. Штырь выменял на свою неценную две неценных; может, это его немного утешило.

Возможно, я преуспел бы больше, не отвлекай меня так от расчетов разные разности: то я отмечал гладкие тыльные стороны ладоней Вонючки, то видневшуюся верхнюю часть груди, когда он наклонялся, то ком, который периодически формировался у него между ног, когда он подтягивал лишенные пояса фланелевые штаны. Интересно, есть ли у него волосы в паху. И как бы это можно было подсмотреть. Может, здесь есть поблизости туалет, в котором мы могли бы пописать, стоя рядышком?..

И пока он торговался со Штырем, я фантазировал, как бы я его мыл ванне Мартина, и уже гадал, каково было бы ощущение от его большого кока в моем тылу… и тут я перехватил взгляд Мартина. Мартин улыбался и качал головой. Он видел, куда я смотрю, и знал, что у меня на уме.

– Ты где учишься? – спросил меня Вонючка. Он говорил хриплым шепотом, практически без голоса.

Я ответил.

– Это где?

Я объяснил.

– А, частная. Для богатеньких.

– Не-а, – встрял Мартин, – я тоже туда езжу, а мы не богатые.

– Брехня, – бросил Штырь, – просто твой старик – жмот, и все деньги держит в банке.

– А где ты живешь? – спросил Вонючка Мартина.

– Рядом, на холме, – ответил я, не желая расставаться с призрачной надеждой завести его в ванну. – Хочешь посмотреть?

Мартин криво ухмыльнулся.

– Не, у меня работа по дому.

– А что, давай, сходим, – вмешался Штырь.

И мы пошли, и я со своим разочарованием, что не удалось заарканить Вонючку, совершенно не замечал, что Штырь зол на нас, и зол безмерно. Мартин тоже ничего не подозревал.

– Ты хотел якшаться с этой кучей грязи? – шептал он мне на ухо. – Он тебя всего перезаразит.

– Я бы его сначала помыл.

– Вы чего там шепчетесь? – спросил Штырь подозрительно. – Про меня?

– Спокуха, Штырь, кому ты нужен, – ответил Мартин язвительно.

И больше мы не разговаривали, пока не вышли в проулок за супермаркетом.

– Айда, что покажу, – сказал нам Штырь.

Он подвел нас к пустому гаражу со сломанной дверью и протиснулся внутрь. Я последовал за ним, Мартин остался снаружи.

– Не боись, – позвал Штырь, – ничего вам не будет.

Мартин протиснулся за нами.

– Ну, теперь я вам покажу, – прорычал Штырь и ударил Мартина прямо в нос. Потекла кровь. – Будете знать, как со мной шутки шутить. – И он пнул Мартина в бок.

– Штырь, не надо! – закричал я.

Он бросился на меня, но я сделал шаг назад, и он промахнулся. Мартин перехватил его, как в футболе, и повалил вместе с собой на землю. Однако Штырь высвободил руку, ударил Мартина локтем по голове, а потом кулаком по скуле. Мартин отпустил его и скатился на замусоренный бетонный пол.

Я попятился в ужасе перед разразившейся катастрофой. При всех моих мускулах борец из меня был никакой. Раньше я полагал, что Мартин справится с любым парнем того же роста, и вот Штырь сделал его, как шестилетнего.

Я находился ближе к двери, чем Штырь, но я не мог оставить Мартина. Я попытался начать переговоры.

– Я тебе половину карточек отдам, не трогай Мартина.

– Дик тебе в рот, – прорычал Штырь, оседлав грудь Мартина.

– Давай, – быстро ответил я.

Штырь уже занес кулак для удара, но остановился и посмотрел на меня.

– Что ты сказал?

– Я сказал, что возьму в рот. Только не бей больше Мартина.

Штырь уставился на меня. В темноте выражения лица было не разобрать. Штырь молчал, как мне казалось, не одну минуту, хотя на самом деле, может, всего пару секунд.

– А ну иди сюда, фэггот, – приказал он.

Я подошел и встал рядом. Мартин отнял руки от лица, но в тени Штыря я его лица не разглядел.

– Будешь сосать мне дик? – процедил Штырь, и каждое слово сочилось презрением.

– Да.

Пауза.

– На колени, фэггот.

Я медленно опустился на колени. Штырь встал и расстегнул молнию на ширинке. Он нагнул голову, нашарил свой вялый пенис и вытащил его за головку.

– Смотри, покорябаешь – твоей заднице конец.

– Я не покорябаю.

Он повернулся ко мне, продолжая держать Мартина между ног. Его дик был больше, чем у Мартина, но мягкий.

– Соси!

Я пододвинулся на коленях и нагнулся, чтобы взять его пенис ртом, ни к чему больше не прикасаясь. Пенис был абсолютно вял. Я подвигал его во рту. Он остался мягким. Я поднял глаза на Штыря. Он смотрел на меня.

Штырь отвесил мне умеренную жгучую пощечину:

– Ну!

Я пососал и пожевал головку. Кок начал расти. Я пододвинулся. Половина кока пряталась за ширинкой. Я взялся за пояс и легонько потянул. Штырь дал мне по руке, сам расстегнул пояс и пуговицу. Его штаны съехали чуть ниже паха.

Я добрался губами до лобка. Лобковых волос не было. Но кок был много толще, чем у Мартина, и на дюйм длиннее.

Штырь остановил меня:

– Вставай сюда, поверх него.

Он хотел, чтобы я тоже зажал Мартина, только стоя на коленях. Я был слишком напуган, а также возбужден, чтобы ослушаться. Штырь сдвинулся назад на полшага. Я оказался над грудью Мартина.

– Соси.

Я снова взял его в рот. Кок был что надо. Пару дней немытый. Слегка загрязненный руками, мочой и потом. И очень твердый.

Штырь схватил мою голову и стал таскать вперед-назад, качая в меня. Моим губам было больно, когда он сплющивал их между моими зубами и своим пахом. Я отодвинул его руки и сказал, насколько мог внятно с диком во рту:

– Я сам.

Штырь не возражал.

Я расстарался, двигаясь вперед-назад, прижимая языком и стараясь приблизить разрядку… но втайне надеясь, что Штырь продержится подольше. Еще мне было любопытно узнать размер его шариков, но я боялся к ним прикоснуться. Я вдруг понял, что мой кок тверд, и пощекотал его слегка одной рукой.

Штырь положил одну руку мне на голову, но не таскал, а руководил. Мартин лежал тихо, и только взял меня рукой за бедро над коленом.

Штырь держался чудесно, то есть очень долго, а когда оргазм все-таки подступил, взял меня двумя руками за затылок и снова стал молотить, причиняя боль моим губам. Потом два раза простонал «м-м-м», потом один раз простонал «э-х-х-х», и крепко прижал меня к себе, пульсируя коком. Колени его подогнулись, коснулись моего туловища, и я почувствовал, как они дрожат. На язык мне выплеснулось немножко сладенького. Это отчасти удовлетворило мое любопытство в отношении его шариков: они, стало быть, уже подрастали; возможно, обгоняли Мартина.

Штырь выпрямился и забрал дик у меня изо рта.

– Ты почище Мэри Элис. Ну, где мои карточки?

Я слазил в нагрудный карман и вручил Штырю пачку неценных. Он перешагнул через Мартина, подошел к двери и протиснулся на улицу. Я сел и тут же подпрыгнул, потому что сел на грудь Мартину.

Мартин сел и стал ощупывать нос. Кровь заливала весь подбородок, попало и на куртку.

– Черт! – пробормотал он.

Я опустился на колени рядом с ним и попытался прочесть его взгляд. Но Мартин просто тупо смотрел на дверь.

– Ты цел? – спросил я.

– Он заплатит. Ну, он мне заплатит.

Я встал и поднял Мартина за руку.

– Надо приложить лед.

– Я не могу идти домой в таком виде. Родители рассердятся, пойдут выяснять отношения с родителями Штыря, и весь район будет знать, что Штырь меня побил.

– Но если не приложить лед, лицо опухнет.

Мартин подумал.

– В супермаркете есть лед. Сходи купи.

Я рысью обежал здание, ворвался внутрь и, после распросов, добрался до холодильника, где пришлось купить десять фунтов* ледяных кубиков. Вернувшись в гараж, я прижал один кубик к ссадине на левой скуле Мартина, а он прижал еще один кубик к носу, сбоку. Нам было нечем вытереть кровь, и я снял рубашку, чтобы снять майку, а потом поспешно оделся, ежась от холода. Пользуясь талой водой от прижатого к лицу Мартина кубика, я стер кровь с лица, оттер несколько капель с куртки и запихал мокрую майку в карман своей куртки.

Мартин молчал, но я видел, что он обуреваем жаждой мести. В конце концов он сказал:

– Надо договориться с кем-нибудь, чтобы надавал ему по морде хуже, чем мне.

Я подумал, что это хорошая идея, и стал ждать, когда он вспомнит подходящую кандидатуру. У меня на языке вертелся Вонючка.

– Может, Вонючку? – не выдержал я. – Дадим ему несколько ценных карточек.

– Идем. – Мартин первым вылез на улицу и зашагал к бедному району Вонючки в трех кварталах отсюда.

По дороге он сказал мне:

– Спасибо. Другой бы убежал.

Вонючка пересыпал собранный во дворике мусор в мятый железный контейнер.

– Кто тебя так? – спросил он при виде лица Мартина.

– Штырь-сосало, взял и ударил меня, ни с того ни с сего. Мы ищем, кто бы с ним поквитался.

– Только не я.

– Ты же его не любишь, – не сдавался Мартин.

– Да я его только по школе знаю. Тот еще гнус, но у меня с ним никаких дел. Ищите, кто ему враг.

– Да его все боятся, кого я знаю. Мы тебе ценных карточек дадим.

Вонючка задумался.

– Сколько? Не, не надо. Найдите кого-нибудь из школы.

Мартин посмотрел на меня, потом подошел к забору и прошептал Вонючке:

– Малкольм пососет тебе дик.

Я ужаснулся. Мартин объявлял малознакомому мальчику, что я – гомо. Я бросил на него негодующий взгляд, хотя в глубине души забулькали надежды, что Вонючка согласится.

Вонючка искоса взглянул на меня, заулыбался и расхохотался.

– Черт, я было поверил, что ты серьезно.

– А я серьезно, – заявил Мартин. – Он умеет. Ну, ты согласен?

Вонючка посмотрел на меня с сомнением. Я пожал плечами.

– Черт, – сказал он, – так я и знал, что ты какой-то не такой. Черт. Ты правда умеешь?

Я, глядя на забор, едва заметно кивнул. Меня уже охватывал авантюрный зуд.

Вонючка снова повернулся к Мартину:

– А сколько ценных вы даете?

Мартин оглянулся на меня.

– Три, плюс десять неценных, – ответил я.

– Плюс ты сосешь мне дик.

– Но ты врежешь Штырю, как следует, – вставил Мартин.

– Сперва он мне это. А карточки можете отдать после.

Мартин и Вонючка посмотрели на меня.

У меня было предварительное требование.

– Ты сперва помоешься.

– Черт, я бы в любой момент, только у нас нет горячей воды.

– У Мартина в доме горячая вода, правда, Мартин. – Не все же мне за все отдуваться.

Мартин бросил на меня укоризненный взгляд.

– Другие у вас моются, я вот, и Вилли. – О Вилли упомянул Дики, когда мы залезли в ванну втроем в первый раз.

– Это мой двоюродный брат, это не одно и то же.

– А ты скажи, что мы просто хотели поиграть, а потом Вонючке пришлось помыться, потому что… потому что… ну, придумай что-нибудь.

– Скажи предкам, что мы вместе извозились сегодня, и что у меня отключили горячую воду, и что мы друзья. Я захвачу чистую одежду.

Вонючке загорелось не меньше моего.

– Черт! Ладно.

Матери Мартина не было дома, как и Дики. Отец в гараже возился с машиной. Мы тихо прошли наверх, и Вонючка снял с себя пропахшие одежки. Его торс был тощ, можно было пересчитать ребра. Ключицы торчали что твои лопатки. Но кожа была чистая и гладкая. Вонь от его носков и ног начала чувствоваться в команте. Мартин вывесил носки за окно. Вонючка хмыкнул.

Наконец он снял штаны. В подштанниках прорисовалось нечто внушительное. Затем я увидел это, только оно сильно качалось, потому что Вонючка прыгал на одной ноге. Пенис был длинный и тонкий, под стать его обладателю.

Вонючка заметил, куда направился мой взгляд:

– Длинный, скажи.

Он был необрезанный, как у Фредди. Вонючка потянул за него пальцами:

– А будет еще длиннее.

Мартин повел его в ванную. Костлявая задница была под стать тощим плечам. Но руки-ноги, хоть и вытянутые, выглядели крепкими.

Ванна набиралась медленно, и Мартин занервничал, что на шум воды зайдет отец, проверить, что происходит. Мартин разделся сам, а Вонючку спрятал в спальне. Меры эти не имели смысла. Мне было ясно, что такие ноги будут унюханы любым, кто поднимется на второй этаж.

Как бы то ни было, отец Мартина не появился. Вонючка шагнул в ванну и сползал, сползал, пока вода не заплескалась у его подбородка. На его лице было написано глубочайшее удовлетворение.

– У нас такой горячей не бывает.

– Хочешь, потру спину, – вызвался я, во власти авантюрного зуда.

Вонючка пожал плечами.

– Минутку. – И он закрыл глаза.

Через несколько минут он встал. Я уже ждал с мылом в руке, и сразу принялся за его костлявые плечи. Ох, и грязен же он был. Пена стекала черная. Он не мылся неделю, не меньше.

Вонючка поднял руки, когда я добрался до подмышек, потом снова опустил, когда я перешел на руки, от плечей до локтя. Он не возражал, чтобы я его мыл.

Когда я переходил с нижней части спины на задницу, он заговорил:

– Там я сам, но остальное можешь помыть. – И повернулся.

Вблизи я разглядел редкую корчиневую поросль над коком. Я взял себя в руки и не притронулся к этой области, пока не не вымыл сначала грудь и живот. Но тут уж он мгновенно отвердел, и головка выглянула из крайней плоти. Его кок был такой пряменький, как тюльпан, чуть ли не 5 дюймов* настоящего мужского достоинства. Шарики, размером с шары в китайском бильярде, катались в моих мыльных руках, как бархатные. Мне стоило не малых усилий перейти на ноги, но я вознаградил себя, коснувшись ненароком щекой, пока мыл икры.

Ноги на время затормозили мое возбуждение. Они были покрыты коркой грязи, похожей на мочало, которая, врочем, при интесивном оттирании смывалась. И все равно под нестриженными ногтями на больших пальцах грязь осталась. Я попросил у Мартина щеточку, но у него не оказалось.

Я боялся, что теперь придется снова наполнять ванну, чтобы смыть мыло. Но мы с Мартином просто набирали по чашке воды и лили на него, пока не смыли всю черную пену. Его дик так и не вернулся в мягкое состояние.

Я вытер его, и он завернулся в полотенце (заметно оттопырившееся спереди).

Благополучно добравшись до спальни, он сказал:

– Ну, начали.

– А если отец поднимется?

– Да ладно, до сих пор не поднялся, авось и дальше не станет. – И он лег на кровать, на спину. Я прополз между ног и взялся за волшебную палочку. Головка была гладкая, слегка овальная. На ощупь казалось, что внутри прячется настоящая кость. Мой рот проехал вниз по стволу полпути. Пришлось пододвинуться поближе, чтобы заглотать больше. Головка оказалась в глубине моего рта; на волосок дальше, и я бы подавился. Я начал медленные подъемы-спуски.

Мартин, так и разгуливавший в трусах, схватился за пах. Я знал, что у него там твердо. Может, я и Мартина еще успею…

– А чего не до конца, – сказал Вонючка.

Я снялся с него и ответил:

– Не получается, слишком длинный. Я поперхнусь. – И вернулся к работе.

После нескольких подъемов-спусков Вонючка предложил:

– Тогда давай я тебя трахну. Там места хватит.

Кок Вонючки был по толщине, как у Барни из лагеря «Макфарлейн», и я был непрочь попробовать. Вдруг получится. Да еще такой длинный, выйдет здорово. Я снова снялся ртом с лакомого кока.

– Ладно, но ты помедленней, и останавливайся, когда я скажу.

Мартин засунул руки себе в трусы.

Я быстренько разделся, сняв даже носки. Покапав еще слюной на Вонючкин стержень, я лег на кровать лицом вниз. Вонючка пролез позади меня и поднял за таз, чтобы я встал на колени. Я почувствовал, как его головка елозит по дну ложбинки в поисках входа. Потом он остановился у моей сборочки и осторожно нажал, заставляя разойтись ее складки. Стало больно, но я сжал зубы, надеясь, что когда он окажется внутри, боль пройдет.

Головка просунулась. Стало больнее.

– Стой, – простонал я. Он остановился. Боль немного уменьшилась, но не прошла. Я сделал знак правой рукой, чтобы он немного подал вперед. Оказалось слишком. Я взбрыкнул и стянул себя с него.

– Я знаю, чего не хватает, – сказал он поспешно, – нужно что-то типа смазки. У тебя мать не держит на кухне масло там, или кулинарный жир? – спросил он Мартина.

Мартин побежал за смазкой, забыв о страхе перед отцом.

– Не трусь, Малкольм. Со смазкой, знаешь, как по маслу.

Я не был так уверен. От смазки кок тоньше не станет.

Когда Мартин вернулся, Вонючкин кок уже успел несколько поникнуть. Мартин приволок банку свиного жира, которую нашел у плиты. Сверху плавало растительное масло. Вонючка помазал себе кок, а Мартин побежал за туалетной бумагой, чтобы подтереть за нами. Запах стоял, как в воскресное утро.

Вонючка снова встал за моим поднятым тылом и воткнулся мне в дырочку. Ощущение было, как будто у него там ручка от метлы. И было больно, хотя не так, как в прошлый раз. В общем, он оказался прав, насчет смазки.

Он продолжил погружение, медленно-медленно. Со смешанным ощущением боли и удовольствия я следил, как он достиг простаты и пошел дальше. Боль постепенно уменьшилась, а удовольствие от длинного и скользкого предмета в заднице – выросло.

Лобок Вонючки коснулся моих булочек. Он дошел до конца.

Вонючка переступил ногами поближе и ухватил меня за бедра, совсем как Мартин вчера. Он вытянул на полкока и медленно ввел обратно. Волшебное ощущение. Я боялся дотронуться до своего напряженного кока, чтобы не запустить мгновенный оргазм.

Мартин встал на колени рядом с кроватью, чтобы видеть место действия. Определенно, он тоже не откажется.

Вонючка начал трахаться, используя почти полное извлечение-проникновение. Я выгнул спину, в надежде, что получится еще поглубже. Вонючка крепко тянул меня за бедра при каждом въезде.

Мартин встал, стащил с себя трусы и сел на кровати рядом с моей головой.

– Малкольм, пососи мне, пожалуйста. – И, не дожидаясь ответа, пробрался на место передо мной, спиной к изголовью, коком к моему подбородку. Я впервые увидел его кок полностью твердым. Мартин был крупнее меня, на полдюйма, не меньше. Я опустился ртом, Мартин приподнялся.

Ну вот, в меня проникали с обоих концов, и мне это очень даже нравилось. Когда Вонючка полностью вводил в меня свой отросток, я вбирал в себя шарики Мартина, полностью заглатывая его кок. Мартин положил одну руку мне на затылок и стал подкачивать. Я сжал губы на его стволе. Вонючка развел пары, ускорился и теперь бросал мое тело вперед-назад, помогая мне елозить ртом по Мартину.

Я парил в невесомости, подвешенный на двух мальчишеских коках, и мне казалось, будто все мое тело скользит по одному длиннющему пенису. Назревал оргазм, который проберет меня от ногтей на ногах до корней волос на голове. Я был близко.

Вонючка сбавил темп; решил, наверно, подольше посмаковать мои потроха. Мартин уже не владел собой. Он качал мне в рот. Он снял руку с моего затылка и оторвался от одеяла, тычась в меня. Я почувствовал, как он раздулся. Вонючка снова ускорился. Мартин запульсировал. Его тело подпрыгивало от содроганий. Я поднял взгляд – глаза Мартина были плотно зажмурены, рот приоткрыт, губы поджаты к зубам.

Вонючка вломился так, что чуть не свез меня с Мартина, который поспешно схватился за мою голову, чтобы удержаться в моем рту.

Вонючка шумно дышал через нос. Я протянул руку назад между ног и нащупал снующий туда-сюда кок. Я оставил руку так, чтобы его безволосые шарики и промежность проходили меж моих пальцев при каждом въезде. Вонючка лоснился от пота и масла.

Я пососал Мартину шарики, забежал языком в промежность. Он приподнялся, позволяя мне забраться поближе к его дырочке. Вонючка изменил угол атаки, начав качать под большим углом вверх, и стал несколько приподнимать меня с колен при каждом подбросе. Мартин прижал колени к себе, чтобы я мог забраться еще дальше. Я выпустил его кок из рта, Мартин приподнялся так, чтобы мой язык оказался на его сборочке. Я обнаружил слабый привкус, скорее слабый запах, какашек. Мартин упал, быстро перевернулся и встал попой к моему лицу. Я немедленно клюнул. Мой язык толкнулся в его отверстие. Вонючка вдарил, и ткнул мною в Мартина. Я не мог знать, смотрит ли он на нас, но предполагал это. И что, интересно, он о нас думает?…

Дырочка Мартина расслабилась. При следующем таране со стороны Вонючки мой язык пробился внутрь. Вонючка отступал медленно, а возвращался на нарастающей скорости, с тараном на финише. И каждый раз пальцы его глубоко закапывались в мои бедра. Мне было трудно сконцентрироваться на дырочке Мартина, когда мой ректум разрывало от удовольствия при каждом Вонючкином всаживании.

Вонючка опять постепенно изменил угол. Судя по ощущениям, он стал приподниматься при проникновении. С каждым разом его кок все сильнее придавливал мою простату на своем пути. А потом Вонючка остановился, полностью введенный. Я ощутил содрогания его оргазма и вообразил себе, как его молоко потекло в меня потоками. Вонючка вынулся наполовину, сделал еще один тычок, другой, третий, а потом согнулся, перевел руку мне на живот и прижал меня к себе. Я потянулся к своему коку. Три трущих движания, и я стартовал. Оргазм был столь могуч, что мой рот слетел с кормы Мартина, и я потерял его дырочку. Он протянул руку назад, чтобы вернуть мою голову на место, но я уже обессилел и начал валиться вперед под тяжестью Вонючки. Я вдруг понял, что дышу так же тяжело, как тринадцатилетний мальчик на мне.

Мое изнеможение весьма раздосадовало Мартина, который так хотел меня трахнуть. Вонючка решил посодействовать и сел под моим пахом, приподняв мою задницу. Его кок торчал у меня между ног прямо под тем местом, куда Мартину надо было войти. Вонючка перенес часть смазки со своего кока на Мартина, и мой друг сразу въехал. Ничего особенного я не почувствовал, хотя его присутствие внутри было приятно. Он трахал быстро и сильно, сначала на руках, потом лежа на мне, потом снова приподнявшись. Между тем все еще твердый кок Вонючки скользил вверх-вниз между моих бедер и по промежности. Приятность этого скольжения превосходила приятность от трахания меня Мартином.

Мартину пришлось потрудиться, но в конце концов он кульминировал. Он погрузился в очередной раз и не стал выныривать.

– Черт, – сказал Вонючка, – чего ты встал, двигайся.

– Не могу, щекотно.

– Черт! Тогда уступи место. – Он спихнул Мартина, выбрался из-под меня, снова лег сверху, шаря диком в поисках дырочки для возвращения. Я слишком устал, чтобы позаботиться о нем. Вонючка проскользнул ко мне внутрь без малейшей боли и начал медленное ритмичное трахание.

Он сдвинулся повыше и пролез руками мне под плечи. Я уже не чувствовал былого возбуждения, но ощущение было нежное, как будто глотаешь мороженное, только с другого конца.

Я протиснул руку под себя и обернул ею свой очень твердый кок. Вонючка поцеловал меня в висок. Я повернул голову и поцеловал его в скулу. Он отвернулся, и стал подтягиваться на моих плечах при каждом втыке. Я был разочарован, но решил удовольствоваться тем, что есть.

У него получилось долго, может, даже больше десяти минут, но он и не спешил. Он медленно скользил туда-сюда, растекшись на мне, повесив голову мне на плечо. И это вышло вполне мило.

Когда же он напрягся и сжал меня покрепче, я понял, что он подходе, стиснул собственный пенис и позволил общему движению обеспечить трение в моей руке. Я кончил прямо перед ним, и вполне вероятно, что пульсация моего сфинктера сыграла роль запала. И он еще раз накачал меня своим соком. Похоже, мой следующий срач вылетит из меня, как баллистическая ракета.

Мы с Вонючкой умылись в ванной, отправившись туда нагишом. Не знаю, как бы мы оправдывались, если бы отец Мартина поднялся на второй этаж. Мартин лежал на кровати, обессилев.

Вонючкин инструмент пришлось трижды помыть горячей водой, чтобы смыть запах сала. Я сел на край ванны и дважды помыл свой тыл. Мартин осознал необходимость отмыться от кулинарного запаха и присоединился к нам.

Мартину пришлось напомнить, чем надлежало заняться Вонючке далее: Штырем.

– А может завтра? Неохота сейчас драться.

Секс расслабил его, совсем как Джорджи, сняв всю агрессивность. Мы с Мартином чувствовали то же самое, и Мартин сказал «окей».

Мы спросили у отца Мартина, ничего, если Вонючка, который теперь был во всем чистом и благоухал чистотой, поест с нами за ленчем. Время было 1:15. Отец Мартина ответил «ничего». Похоже, он был поглощен своим делом не меньше, чем мы – своим, пятнадцать минут назад. Он не заметил опухшей физиономии Мартина.

Мы пожарили яичницу и еще поели кукурузных хлопьев. В два мы уже были на улице. Мы двинули в кафе-мороженое. У меня в кармане было чуть не восемь долларов, и я заявил, что угощаю.

Пока мы поедали рожки рядом с витринным окном, в кафе зашли три девочки. Я услышал, как одна из них назвала другую Мэри Элис… уж не та ли это Мэри Элис, которая сосала хуже меня? Ей было в районе двенадцати – маленькие груди, длинные волосы, лицо за ними невзрачное. Я попробовал представить ее себе на коленях, с толстым коком Штыря во рту.

– Это та Мэри Элис, которая сосет Штырю? – спросил я своих товарищей.

– Это та Мэри Элис, которая сосет кому угодно.

– А что, ее и трахают?

– Не, ей можно полизать, но она там еще девственница. Вот в середине сидит Луиза, про нее был разговор, что трахается. Хотя не знаю.

Девочка посередине была явно старше, по крайней мере, физически. Развитые груди, рост. Она как-то уловила, что ее обсуждают, посмотрела на каждого из нас поочереди, улыбнулась Мартину и снова переключила внимание на подружек. Поскольку у девочек нет пенисов, я не был особо заинтересован в сексе с ними, и спрашивал просто из любопытства.

Мартин же, даром что дважды разрядился со мной за последний час, стал допытываться у Вонючки:

– Скажи, а как они насчет пойти со мной в гараж?

– Не знаю. Луиза тебе улыбнулась. Пойди поговори с ней.

– Не, ты ее знаешь, ты и поговори.

– Не, девчонки меня не любят. Давай сам. Просто скажи ей что-нибудь.

Мартин посмотрел на меня.

– Переговоры – по твоей части. Пойди, скажи ей что-нибудь.

– О чем?

– Не знаю. Скажи Луизе, что я сказал, что она красивая. Нет, лучше Мэри Элис. Черт! Скажи им всем, что я сказал, что они, черт… Не знаю. Наплети что-нибудь, чтобы они пересели к нам.

Я ничего не собирался урвать для себя, но меня разбирало любопытство, и Мартину было нетрудно подбить меня на эту миссию. Подходя к их столику, я еще не придумал, что сказать.

Держа руки в карманах, я встал рядом, глупо улыбаясь. Девочки оглядывались на меня, хихикая.

– Э, привет. Меня зовут Малкольм, а там Марти и Вонючка, и мы…

– Знаем мы Вонючку, фи, – прервала меня третья девочка, приятного вида брюнетка лет одиннадцати, с плоским бюстом.

Наступила пауза. Я как дурак не мог придумать, чем поддержать разговор. Девочки глазели на меня, веселясь за мой счет.

– Вот, и Мартин, мы с ним вместе учимся, а живет он тут, в соседнем квартале, ну так, э, он спрашивает, хотите мороженого. – Я еще не договорил, а уже сам понял, как это глупо звучит.

– У нас свое, – сказала Луиза.

– Да я, это, в смысле, хотите есть его с нами.

– Ладно, только лучше вы пересаживайтесь, здесь есть стулья, – ответила Луиза.

Почувствовав, что на этом мне можно удалиться, я поспешил вернуться к своим и передал приглашение, хотя они, конечно, и сами все слышали, с расстояния 8 футов*.

И мы втроем пошли к их столику, перетащив стулья от соседнего столика. Вонючка сел позади Мартина. Наверно, он понимал, что ванна ванной, но ботинки-то все равно воняют. Я ему сочувствовал.

Все молчали. Мы, мальчики, улыбались. Девочки хихикали над нашим смущением. Наконец Луиза сказала, глядя на Мартина:

– Я – Луиза. Это Сандра, а это Мэри Элис.

После еще одной неловкой паузы Мартин расправил плечи, прокашлялся и сказал:

– Э, в общем, это – Малкольм, этот вот – Вонючка, а я – Мартин. – Он запинался, как будто отвечал задание на уроке английского.

Меня подмывало добавить: «Мартин ищет, кто бы ему отсосал», но я удержался.

Луиза прервала молчание:

– Как вам мороженое?

Мартин посмотрел на рожок, который залил ему руку шоколадной глазурью, ответил: «Хорошее», – и поспешно облизал руку. Мэри Элис передала ему салфетку из подставки посередине стола. Мартин сказал: «Спасибо».

Мы обсудили любимые сорта, и какие больше нравятся девочкам и мальчикам, маленьким и большим, и какие быстрее тают. Мэри Элис и Вонючка не проронили ни слова. Я говорил слишком много, и каждый раз спохватывался и умолкал, заметив скуку на лицах девочек.

Кажется, Мартин больше всего смотрел на Сандру. Мне и самому она казалась интереснее прочих, но это потому, что у нее тело было еще мальчишеское, минус пенис.

Потом Вонючка сказал:

– Я пошел, у меня дома дела недоделаны.

Девочки отреагировали, как на звонок с урока: все трое встали.

– Да, пора, – сказала Луиза. – Приятно познакомились.

Мартин повторил эти слова, обращаясь непосредственно к Сандре. Мэри Элис имела обиженный вид. Луиза закатила глаза и потащила Сандру к двери. Я сказал «до свидания» каждой девочке в отдельности, и получил от каждой такой же ответ. Вонючка просто стоял, возвышаясь над нами, глубоко засунув руки в карманы.

Мартин был на него страшно зол. Как только девочки удалились за пределы видимости через окно, он повернулся к Вонючке и сказал:

– Зачем ты так. Я пытался подвести разговор к теме.

– Я же сказал, у меня дома дела недоделаны, мне папаня задницу надерет.

Мартин вздохнул и спросил:

– А Сандра трахается?

– Не знаю.

– Ты ничего про нее не слышал?

Вонючка помотал головой.

– Ну вот, я опять весь возбудился. – Мартин посмотрел на меня.

– Мне скоро домой.

Мартин нагнулся ко мне поближе.

– Ну просто отсоси. В гараже. Пожалуйста.

Вонючка вдруг решил, что у него тоже минутка найдется. Когда мы уже были в гараже, я спросил: «А как насчет меня? Кто будет делать мне?»

Мартин и Вонючка оба пожали плечами.

– Так нечестно. Все, кроме меня, отрываются, а я делаю всю работу.

– Ладно, – сказал Вонючка, – я тебе почиркаю.

Я понял, что лучше этого мне ничего не светит, и поэтому сначала отсосал Мартину. Он опустил подштанники до середины бедер, а я опустился на колени на кусок картона.

Поскольку у Вонючки куртка и так была грязная, он позволил мне лечь на него. Он только расстегнул штаны. Все равно я не мог заглотать его динный кок целиком, так что опускать штаны не имело смысла.

Мой кок пришелся ему на уровне подбородка. Я еще подумал, не будь здесь Мартина, может, Вонючка взял бы в рот. Мне пришлось потрудиться – я немало насосался и натряс головой, пока довел Вонючку до оргазма. Его сперму я не назвал бы объедением, но все-таки она была получше, чем у Дугласа. Самому мне достичь оргазма так и не удалось, и я поехал домой с горьким разочарованием.

Мать встретила меня, бурля и сгорая от нетерпения знать все подробности, как я развлекался со школьным товарищем. Мне пришлось отставить ее в сторону, чтобы убежать наверх и облегчиться от просящегося наружу груза. Он вышел очень легко, с такой-то смазкой.

Вернувшись вниз, я рассказал матери про разыгрывание бейсбольных карточек, обмены, про знакомство с девочками. Я думал, что ей это понравится.

– Сколько им лет? Где они учатся? Ты познакомился с их семьями?

Возможно, я дал ей надежду, что ее сын не фэггот.

Я сжал свою дырочку и постарался вспомнить ощущение, когда Вонючка был внутри меня. Любые сомнения, что я – фея, рассеялись после этого длинного дика в моей попе. Эта цепь мыслей занимала меня всю дорогу до дома, с пересадкой с троллейбуса на трамвай. Нет, девочки не интересовали меня в сексуальном плане. В сексуальном плане меня интересовали мальчики. Девочка, которую я нашел мало-мальски симпатичной, была Сандра, похожая на мальчика. Другое дело, что поболтать с ними я был рад, и даже слишком, судя по скучающей реакции девочек. И я не увлекался спортом. И я поддерживал относительный порядок у себя в комнате. Вот Мартин был стопроцентный мальчик, спортивный, равнодушный к своей комнате. Но главное, мне ужасно, ужасно нравилось, когда меня трахают. Я – чудик-фэггот-гомосексуал, и, хочешь не хочешь, это моя судьба до гроба.

Только этого не понять таким, как отец Саймонс, мои отец с матерью, монахини и прочие.

В воскресенье после мессы и завтрака я достал из своего чулана одеяло, запихал его в свой форменный рюкзак скаута-волчонка и вышел из дома через заднее крыльцо. Мать смотрела мне вслед через окно гостиной. Не похоже, что за мной опять будет слежка.

Стюарт ждал перед своим домом. Мы отправились вдоль железнодорожных путей.

– Что там случилось у вас со Стиви? Он говорит, ты ушел весь мрачный. Может, он что не так сказал, или сделал что?…

– Да нет, все было нормально.

– Он сказал, что ты ему через меня сообщишь насчет новой встречи.

– Пока не знаю. – Я не знал, как Стюарт относится к неграм. Вероятно, он слышал историю, как мы с Фредди пострадали от братьев Коулов. Но я никак не мог придумать способ выведать его расовые воззрения.

– Я слышал, в вашу школу будут принимать негров. – Не слишком хорошая идея, я понимал, что если Стюарт где повторит мои слова, пойдут слухи.

– Где ты слышал?

– Не помню, в школе, наверно.

– Это чушь собачья. Их прибьют. У нас такие шакалы в школе есть, готовы негров поубивать ни за что.

– А ты что про них думаешь?

– Ну, я их не знаю. Ленивые, ничего не умеют. Воруют – правда, местные ребята тоже.

– А я знаю негров, и они хорошие. У нас одно время кухарка была негритянка, это было здорово.

– Ну, я ж говорил, я их не знаю, так что молчу.

– А ты слышал, как Коулы сломали руку мальчику-негру прошлым летом?

– Ага, он гулял с белым мальчиком. Они и его побили, чтобы не ходил с негром. А негр вообще загнулся бы, если бы не отец Линденхал.

Я ждал, что Стюарт выразит свое отношение к тому нападению, но он замолчал. Придется вытягивать из него, что мне нужно.

– А ты как считаешь, правильно они их побили?

– Не знаю. Они, конечно, дебилы, что зашли на нашу территорию, но все-таки руку человеку можно было и не ломать.

– А что бы ты сделал, если бы увидел негра в своем квартале?

– Сказал бы ему, чтобы убирался подобру-поздорову, пока не попался на глаза шакалам типа Коулов.

– А сам бы не стал его бить?

– Если первый не полезет.

– А что ты думаешь про белых детей, которые играют с неграми?

– Малкольм, а почему ты спрашиваешь? – Он улыбался, ему было весело.

– Просто у меня есть знакомые негры, и они мне нравятся. И я не понимаю, почему местные хотят их бить.

– Да потому. Не любят негров.

– За что?

– Черт, не знаю. У них отцы не любят негров, ну, вот и они то же самое.

Мы молча дошли до моста, спустились по насыпи к воде. Стюарт был необыкновенно задумчив.

Когда мы расстелили одеяло, он спросил:

– А ты делал это с ниггером?

Этого вопроса я и боялся. Если я скажу да, Стюарт может отказаться от задуманного дела. Если скажу нет, я отрекусь от Фредди.

– Да.

– У них правда большие дики?

Для меня было несказанным облегчением услышать столь деловой вопрос.

– Нет, примерно как у всех.

Солнце светило прямо на нас. Ветра практически не было, так что мы разделись до рубашек и легли на одеяло. Стюарт был тверд как камень, но больше ничем не выказывал нетерпения. Я провел пальцами по его стволу и спустился к шарикам.

Он спросил:

– А они тебя трахали?

– Угу.

– И как? В смысле, они сильнее трахают, или, может, по-другому?

– Да нет, всё как все.

Он потянул мою голову к своему паху. Потянуло ветерком, мы сдвинулись к краю одеяла и накрылись свободной половиной.

Я пососал ему, медленно, пока он не попросился трахнуть меня. Я с радостью пошел навстречу этой просьбе. Я выгнул задницу, и Стюарт сразу засадил мне, ткнув в мое сладкое место. Он лег на меня и начал медленно качать.

– Малкольм, а у кого лучше получается, у них или у нас?

– Стюарт, да одинаково. Просто все делают немного по-разному.

– А я? У меня получается? – спросил он меня на ушко.

– У тебя – отлично. Просто здорово, мне очень нравится.

На этом словесная часть нашего свидания завершилась, пока он не кончил.

– Я сейчас кончу. Кончаю.

Он завибрировал. Я сунул руку под себя и за несколько дергов вызывал вибрацию у себя. Нет, честно, Стюарт трахал очень мило.

По дороге от дома Стюарта к Фредди я размышлял, как скажутся секс-приключения прошедшей недели на моих отношениях с Фредди. Я ощущал уколы вины, за то что мне нравились тела других мальчиков. Большие дики – Стюарта и, особенно, восхитительно длинный дик Вонючки – открыли мне глаза на новый мир, который мне не терпелось исследовать.

И я уже не мог снова стать собой прежним. Я любил Фредди, так что секс с ним, моей надеждой и опорой, останется для меня занятием благодарным, но я понимал, что устремлюсь в квартал Мартина – как можно скорее, и как можно чаще.

А еще есть Дуглас. Может, я сумею принять в себя его толстый кок… хотя у него и так есть Бренда.

В тот день в нашем задрипанном спальном мешке Фредди был особенно нежен, что усилило во мне чувство вины. Он не целовался, и вообще ничего такого, но он обнял меня и трахал медленно, с любовью.

Я перевернулся для второго раза, спереди, и мы обняли друг друга. Меня беспокоило, что Фредди ничего не сказал про дик, побывавший во мне до него. Раньше он всегда замечал.

Что ни говори, была разница между сексом с Фредди и сексом с остальными. Фредди правда думал обо мне. Мы были ближе, чем братья. Годами мы виделись с ним ежедневно, кроме моих отъездов в лагеря, да и последнюю пару лет мы виделись по нескольку раз на неделе. Я не назвал бы нас любовниками – все-таки Фредди был стопроцентным мальчиком. Некоторые вещи, вроде поцелуев, были не по нему. Однажды он позволил мне трахнуть его, но только в порядке эксперимента. Добрая половина нашего секса совершалась ради дружбы, а не ради его эротических наслаждений.

Мы с Фредди могли часами болтать о самых нелепых пустяках. Однажды мы все воскресенье проспорили, почему вода так изящно завивается вокруг камней в нашем ручье. Но в это воскресенье он поинтересовался:

– И что ты делал с этими белыми мальчиками? – Я решил, что он имеет в виду мальчиков в микрорайоне Мартина.

Так я ему сразу все и выложил.

– Кидали бейсбольные карточки, обменивались. – И я рассказал про Штыря, включая про то, как он напал на Мартина, но не про то, как я остановил избиение.

Фредди призадумался.

– А негры там есть?

– Я не видел. А что? – Я не знал, что думать.

– Да, так. Вдруг есть.

– В следующий раз спрошу.

Фредди оторвал взгляд от веточки, которую крутил в руке.

– А это когда?

– Не знаю. Ну, когда Мартин снова пригласит.

Фредди заставил меня повторить всю историю про Штыря. Я припомнил слух про Штыря и Мэри Элис, и как мы встретили девочек, и как прошла встреча. Фредди особенно интересовался всем, что я знал о Мэри Элис и ее отсосах.

Потом он признался:

– Макм, у меня в жизни ни с кем не было секса, кроме как с тобой. Я бы хотел попробовать с девочкой. У нас тут живет одна, ты ее знаешь, Тилли, но ее папаша меня убьет, если я хоть слово ей скажу. – Тилли было лет одиннадцать, на год меньше, чем нам с Фредди, и она была худая, как карандаш. Она не отличалась застенчивостью, налетала на меня, как буря, и начинала болтать обо всем на свете – от насекомых, которых она нашла, когда подметала на кухне, до звуков, которые иногда доносятся из спальни родителей. Она понимала, что там происходит, хотя ограничивалась выражением "балдеть". При Фредди она, возможно, не говорила и таких слов.

На следующее утро в школе я спросил Мартина, выполнил ли Вонючка свое обещание рассчитаться со Штырем.

– Черт, я его не видел до вечера, и он сказал, что куда-то ездил с отцом. Сказал, что он сегодня, в школе. Что теперь я увижу Штыря с фингалом под глазом.

Для одноклассников Мартин заранее придумал отговорку насчет своих синяков и ссадин:

– Упал с велосипеда.

– Враки, – заявил Пол, всегда готовый бросить вызов завравшемуся рассказчику. – Тебе кто-то надрал задницу. Держу пари, это был парень из муниципальной школы.

Я пришел в восхищение от чутья Пола на правду.

– Не, – ответил Мартин, – я правда упал с велосипеда.

– Ага, и прямо на чей-то кулак, – съязвил Пол.

– Пол, заткнись. Скажи им, Малкольм.

– А? – Я был погружен в попытки вспомнить, был ли у Мартина работающий велосипед.

Мартин повторил просьбу.

Я тут же проявил творческие способности.

– Точно, и перелетел через забор. Приложился физиономией будь здоров.

Пол бросил на меня негодующий взгляд, но смолчал.

Томми Аткинс молча слушал нас; вероятно, решал: мы с Мартином просто спали вместе, или что еще. Я размышлял, сколько рассказать, если он спросит.

Когда мы поднимались по лестнице после звонка на урок, Томми спросил, пойду ли я с ним на ленч.

К большой перемене мне уже не терпелось.

– Малкольм, сестра осталась в классе.

– Ничего, я умею попадать в бойлерную.

Я приподнял дверь и нажал, она распахнулась. Томми снял штаны и сел на стопку газет, прислонившись спиной к стене. Я навалился на стопку и взял его кок в рот. Но так мне было неудобно распоряжаться его телом.

– Томми, сдвинься пониже, – заявил я ему. Но он меня как будто не слышал:

– Ты еще сосал Мартину?

Я потащил его за ноги и уложил на спину.

– Тебя не касается.

– Ну Малкольм, я никому не скажу.

– Я же уже признался, разве нет?

– Я так и знал. Но я хотел спросить, а вы еще что-нибудь делали?

– Вот это точно тебя не касается. – Я погладил руками и облизал языком его грудь и живот, и Томми замолчал.

Прежде чем вернуться к коку, я всосал шарики и полизал промежность, которая теперь, когда ноги Томми лежали у меня на плечах, стала доступна, как никогда. Я забирался языком все глубже, и наконец коснулся розового бутона. Томми стиснул ногами мою шею, и мне пришлось вернуться повыше.

Я отсосал ему; кончая, он впился пятками в мою спину.

– Где ты всему научился? – спросил он, одеваясь.

– Я учился у самого себя.

– Ага, а кто научил тебя, как открыть дверь? Я вот не знал.

– Это тоже секрет.

Мы вышли на школьный двор, никем не замеченные. И решили все-таки съесть ленч вместе, но не на площадке, а спуститься к ручью за школой. Мы поговорили о том, как вода проедает себе путь через почву и скругляет острые камни.

Я спросил:

– Ты дружишь с Виктором. Он занимается сексом с девочками?

– Здрасьте! Ты мне не говоришь про вас с Мартином, а я тебе должен выкладывать про Виктора и секс. Давай меняться!

Но я не хотел раскрывать секреты.

– А ты ничего не знаешь.

– А может, и знаю. Ты хочешь отсосать и ему, да?

– Может, и хочу.

– У меня одно условие.

– Я ничего не скажу.

– Ты потом расскажешь, что вы сделаете с Виктором. – Томми ухмылялся.

– Размечтался. Ты же ничего не знаешь.

– Я знаю, что он постоянно на взводе.

– Откуда?

– А ты потом расскажешь все подробности, что вы с Виктором делали?

– Ладно. Так откуда?

– Ну, он всегда чиркается в кабинках при бассейне, это понятно. Но еще он делает это в дальней уборной, которая за гротом. Один раз я застал его в кладовке спортзала. И он тащится от Джуди Барнс, может, он уже ее отымел.

– А это ты откуда знаешь?

– Он мне рассказал.

– И ты ничего не сказал Брэдли, Пэту и Мартину?

– Ни звука. Я умею хранить тайны.

– А как же мне? – спросиля со смехом.

– Ты – другое дело.

– Ну и что?

– Брэдли, Пэт и Мартин мне дик не сосали. Я знаю, что на тебя можно положиться, и ты теперь знаешь, что можешь положиться на меня.

– Ладно. Ну и что?

– Если хочешь отсосать Виктору, спроси его. Он никому не скажет.

Я посмотрел в его смеющиеся глаза. Томми просто сам толкал меня к Виктору. Он точно не полагал себя монопольным хозяином моих губ. И это обстоятельство было залогом прочной дружбы. Мне захотелось обнять его, но я воздержался. Томми Аткинс, многолетний предмет моего восхищения и желания, – мой друг!

Он спросил, не передумал ли я атаковать отца Саймонса.

– Не знаю. Мне осточертело выслушивать эту муру. Так что, пожалуй.

– Только поосторожнее. Хочешь, я пойду с тобой?

– Ой, здорово, спасибо.

– Вот поэтому он и думает, что ты – гомо. – Томми снова улыбался.

– А?

– Ты так это сказал, «Ой, здорово, спасибо». – Томми процитировал мои слова девчоночьим голоском.

– Но я же не так говорю! Что, серьезно?

Томми заверил меня, что именно так.

Я действительно мечтал избавиться от идиотских собеседований с отцом Саймонсом. Три месяца уже тянулось это переливание из пустого в порожнее. Он говорил, что я должен понять своего отца. Что наложенные моим отцом ограничения были для моего же блага, для моего развития. И что я, мол, должен признать свою гомосексуальность, чтобы вступить на путь, ведущий к нормальности.

Я испытывал отвращение к его религиозной демагогии и самонадеянному невежеству. Он не пытался мне помочь, он просто изображал перед моим отцом и, может быть, своим начальством. Я ни на секунду не верил, что его действия продиктованы заботой обо мне. Я для него был лишь удобным орудием.

В тот день я спросил его, когда будет конец собеседованиям.

– Малкольм, мы только начали. Ты даже еще не присоединился к моим усилиям оказать тебе помощь.

– Помощь? Я один из двух лучших учеников в классе. У меня много прекрасных друзей. Я исправно выполняю домашние обязанности. Я не хулиганю. Какая мне нужна помощь?

– Помощь в том глубочайшем горе, которое ты затаил в себе, потому что ты не такой, как все. Я хочу…

– Да нет во мне никакого горя! Самое большое огорчение в моей жизни – что приходится два раза в неделю сидеть с вами.

Я бы просто встал и ушел, но это вышло бы мне боком.

– Малкольм, вот ты говоришь, что каждый день ходишь в церковь.

– Почти каждый.

– Хорошо, почти каждый. И ты говоришь, что ходишь туда молиться. И о чем же ты молишься?

– Да много о чем, но больше всего – чтобы больше не ходить сюда.

– А о счастье ты Богу молишься?

– Вообще-то нет. Я молюсь, чтобы он помог мне и дальше делать то, что я делаю, а моему отцу – стать хорошим отцом. – Мне самому понравилось, как я сказал.

– И ты не просишь Бога, чтобы он сделал тебя нормальным?

– А вы?

Этот вопрос ему очень не понравился, но он попытался это скрыть. Похоже, я задел больное место.

– Малкольм, это не я сгибаю руки в запястьях и жеманничаю при разговоре.

– Зато вы не женаты, ходите в рясе и пристаете к мальчикам.

Этот удар тоже достиг цели. Я вдруг сообразил, что фэгготы вообще не похожи на меня. Ленни Болдуин, вожатый в YMCA, который сосал мой дик, – мужчина хоть куда. Вожатый Уошберн в лагере «Макфарлейн» – гад, но отнюдь не женственный.

Отец Саймонс скоро опомнился.

– Малкольм, ты пытаешься весь мир объявить подобным тебе, чтобы оказаться нормальным. Но мир не подобен тебе…

– И вам, – вставил я. Идеи закружились у меня в голове, как шарики у жонглера. Надо атаковать дальше! Мои замечания уязвили его. Я встал и прошелся по кабинету, готовя штурм, который освободит меня от этого типа.

– Малкольм, сядь.

Я прошелся по кабинету в обратную сторону. Отец Саймонс догадывается, о чем я думаю, он боится! Фредди знал, он говорил: наши священники – странные люди, что не женятся. Я и сам не верил в чушь насчет брака с Христом.

– Вы думаете, вы меня знаете, – заявил я зловеще, – ну так я тоже вас знаю. – Я попытался придумать, как сказать, что отец Саймонс прячет под рясой твердый дик, но не грубо… кажется, не грубо не выйдет.

– Держу пари, у вас твердеет, когда вы говорите с нами о сексе!

– Малкольм, как ты говоришь со священником…

– Вы три месяца обзываете меня лжецом. Я понял: это вы – лжец. Я ухожу. И больше к вам не приду. И если вы ничего не скажете, я тоже ничего не скажу. – Эта концовка пришла мне в голову на середине тирады. Испуганный взгляд отца Саймонса показал, что я сказал нужные слова.

Я взял куртку и пошел к двери, с каждым шагом все больше ужасаясь, что я наделал, что я наговорил священнику – большому человеку в моем маленьком мире. Я еле выбрался на улицу на подгибающихся ногах. Я пошел прямо в церковь и сел на ближайшую от входа скамью. Я шантажировал священника! Если я был не прав, эта ошибка дорого мне обойдется. Да и если я прав… Сомнение подкралось, как сумасшедший с длинным ножом. Я затрясся всем телом. Да нет, я прав! Все, с кем я говорил об этом, соглашались, что этот тип – странный. Но вдруг мы все ошиблись? Мне страшно не хватало Фредди, но пойти к нему я не смел. Я собирался посидеть, чтобы успокоиться, и идти прямо домой. А что, если в эту самую минуту отец Саймонс звонит моему отцу? Я отдал бы месяц секса, чтобы узнать, о чем они говорят.

Кто-то тронул меня за плечо. Оказалось, что это Томми – я был так поглощен своими страхами, что даже не заметил, как он сел рядом со мной.

– Что случилось? – прошептал он.

– Я сделал это.

– Ты сказал ему, что он – фэг?

– Ага.

– Черт! И что он сказал?

– Ничего. Только что я хочу всех людей представить подобными себе.

– И что он теперь сделает?

– Господи, я-то почем знаю? – Вообще-то я в жизни не божился, тем более в церкви. Я сам себя испугался, хотя по языку это слово прокатилось с приятным ощущением.

– Ты что, замерз?

– Нет, мне страшно.

Томми положил руку мне на плечи; я почти мгновенно успокоился и прислонился к нему.

Матери не было дома. Эделейд сказала, что она вернется к обеду. Я мог зайти к Фредди. Эделейд не стучала, пока на нее не наседали. Время было 4:15. Я припустил через участок, по улице и по тропинке к Фредди.

Мы пошли на ручей, и по дороге я выложил, что случилось, и свои страхи, что мы просчитались с этим священником, вдруг он не такой.

– Какое там не такой! Хотя без разницы, опасно так гр'ишь со священником. А мо'шь, и ниче'. – Фредди испугался не меньше моего. Он вернулся к своей прежней грамматике.

Мы обнялись на камне у ручья и стали думать, что будет дальше.

– А во'ще-то, – заключил Фредди, – этот мудак не бо'сь понял, что ты схватил его за задницу, и ниче' не ска'шь.

Я тоже на это надеялся. Если же окажется, что дело – дрянь, я пообещал убежать к Фредди, к полуночи или раньше.

Мне неведома моя судьба, но у меня есть друзья.

Отец пришел домой на десять минут раньше матери, забрал вечернюю газету с камина в холле и ушел в гостиную. Когда к нему присоединилась мать, я крадучись спустился по передней лестнице и попытался подслушать. Кажется, речь шла о ремонте автомобиля матери. Мое имя не всплывало.

Кроме того, за обедом никто не упомянул об отце Саймонсе. Отец обратился ко мне один раз, чтобы я повязал себе салфетку.

Я что, победил?

Вторник прошел нормально. Томми и Пэт сводили меня на ручей за школой, чтобы съесть ленч. Они рассудили, что если я прогуляю четверговое собеседование, и ничего, то значит, я снялся с крючка. После школы я пошел к Фредди, и он склонялся к мысли, что я одержал победу, но не был уверен. За обедом опять никто не упомянул отца Саймонса.

В среду на перемене Томми спросил, подходил ли я к Виктору. Я ответил, что мне было до секса. Мы с Томми и Пэтом кучковались на краю спортплощадки. К нам присоединились Мартин и Брэдли. Пэт сказал:

– Не волнуйся, ты все правильно сделал. Точно-точно, все путем, не сомневайся.

Он рассуждал, как мы с Фредди – раз он до сих пор не позвонил моему отцу, значит, либо уже не позвонит никогда, либо у меня будет шанс урегулировать дела на завтрашнем собеседовании.

Брэдли пожелал узнать, о чем мы говорим.

– Да так, одно сволочное дело с отцом Саймонсом.

– Эта жаба. Я его не выношу. Святоша. Я из-за него перестал здесь алтарничать. Только в своей церкви. У нас там нормальные священники. Оба вроде отца Линденхала.

Я даже позавидовал.

Я подмел землю вокруг амбара, потом убрал весь мусор с подъездной дорожки и из живой изгороди по сторонам. За обедом отец вытащил из кармана письмо.

– Отец Саймонс пишет, что не может больше встречаться с тобой, потому что у него много работы в епархии. Завтра можешь не ходить. Мне придется подумать, чем занять тебя в свободное время.

Будь я восковой фигурой, я бы стек на свой стул. Невероятное облегчение сменилось потребностью как-то отпраздновать победу. Отец по-своему понял мою задумчивость:

– Ты как будто не рад. Вы что, начали продвигаться?

– Че-го? Нет.

– Ладно, поищем кого-нибудь другого. А пока подумаем, как использовать два свободных дня.

– Я успеваю все подмести за среду и субботнее утро, и я никогда не забываю про мусорные баки. Я хочу в эти дни ходить к друзьям.

– Каким друзьям?

– Могу к Мартину, могу к Фредди, могу еще к кому-нибудь из класса, могу их сюда позвать, типа того. – Я постарался упомянуть Фредди так, чтобы он не выделялся в списке.

– Посмотрим.

Когда на следующий день я рассказал Томми, он пожелал поделиться новостью с ребятами и отпраздновать.

– Нельзя. Я же ему обещал, если он ничего не скажет, я тоже промолчу.

На перемене к нам в бройлерной присоединился Пэт. Он попытался ввинтить мне, пока я, нагнувшись, сосал Томми. Ему удалось вставить головку, но трахаться не получилось. Потом он нашел складной стул, и оказалось, что если подложить его под ноги в сложенном виде, будет как раз. Страстные бурные тычки Пэта возбудили Томми, и он кончил быстро. Меня они тоже возбудили. Пэт бился совсем близко от моей простаты, и так хорошо массировал мой ректум, что я кончил, не прикасаясь к себе. Оргазм Пэта снова оказался вдвое дольше, чем у Томми.

Так что я, можно сказать, отпраздновал.

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT