***

В понедельник утром они забрали самого маленького мальчика, плакавшего, когда забирали Мориса. Когда назвали его имя, он упал на пол и плотно сжавшись в клубок, отчаянно затрясся в рыданиях. Они его так и вынесли. Я был единственным, кто наблюдал за этим.
Джонотан пришёл ко мне в кровать в середине ночи. У меня не было настроения разговаривать, но я заставил себя, пытаясь перенаправить свои мысли от адской машины, создающей ужас для всех нас, и о того, что как ожидал, подвергнусь пыткам на ней на этой неделе.
Ему хотелось узнать побольше о моих сексуальных приключениях, предлагая взамен истории о том, чем он занимался со своими тремя мальчиками.
Под конец я не смог удержаться от вопроса Джонотану, как было на этом электрическом стуле.
Он пососал свою нижнюю губу и уставился в пол. Я не знал, подискивает ли он слова, или же просто не хочет говорить об этом.

Я спросил:
- Сколько раз...

- Семнадцать, - ответил он прежде, чем я закончил вопрос.

- Почему, за что? - вылетело из моего рта.

- Чтобы я больше не захотел заниматься сексом с мальчиками.

- Но...

- Я думаю, что они думают, что она больше будет пугать вас и поэтому ты не захочешь этого больше делать. Это работает именно так. Ты же слышал Брайена и других.

- Поэтому, когда они думают, что ты достаточно испугался, они останавливаются?

- Я так думаю. Он даже не говорят со мной больше. Я не видел врача уже два месяца.

- Но тебе всё ещё нравятся мальчики.

- Я не говорил этого.

- Но ты же хочешь трахнуть меня. Я никому ничего не расскажу.

- Мне дочитать книгу.

Это было всё. Он поднялся и пошёл к своей постели, хотя и без обычной важности. Его голова поникла, а плечи ссутулились. Мне стало грустно, что воспитание оказывается страшным испытанием, которое так легко можно начинать сызнова, если доктора поймут, что у них не получилось. Или, может быть, они знали, что их машина не срабатывает, не делает, что задумано, но им было всё равно, что они делают больно нам.

Человек в белом принёс малыша в руках назад и бросил его на кровать. Тот не издал ни звука, хотя его лицо было искажено так, словно он плачет. Он сжался в клубок. В какой-то он перекатился и снова поджал голову к коленям.
Я оглянулся. Несколько мальчиков смотрели на него, но из "странных" ни один, за исключением меня. Мне хотелось подойти к мальчику, обнять и поддержать его. Но страх удержал меня на месте. Применят ли они ко мне это, накажут ли меня так же? Должна же быть причина, по которой к нему не подошёл ни один из тех, кто перенёс пытки электрической машиной. Вина заполняла мой мозг.
Чувство вины постепенно вытеснялось гневом. Мальчик, которого они били электричеством, никогда никого не беспокоил, был замкнут в себе, хотел, чтобы его оставили в покое. Не было никаких причин делать это с ним, так же как и с нами. Они не могут ничего добиться, но запугивают нас.

Я посмотрел на стол, за которым всегда собиралась шестерка гомосексуалистов. Все они были женственные, всегда пытались коснуться друг друга. Я был уверен, что учитывая все возможности и будучи уверенными, что последствий не будет, они бы сосали и ввинчивали со всей своей страстью. Джонотану по-прежнему хотелось трахнуть меня после того, как они пропустили его через это лечение.
Даже зная, насколько важна для меня еда, если я хочу когда-нибудь сбежать из этого страшного места, я не смог съесть больше нескольких маленьких кусочков моего сэндвича с ветчиной. Я не рискнул выпить фруктовый сок.
Я попытался после обеда поспать, но но не смог заснуть из-за различных видений этой машины и того, что я скоро попаду на неё. Читать не получалось. Я попытался фантазировать о пытках и убийстве своего отца. Это отвлекло на время, но так и не увело мои мысли от предстоящего испытания.

Я чувствовал себя слабым из-за недоедания, когда они вызвали меня во вторник утром. Я остался на кровати и зарылся лицом в подушку.

- Ну, Ллойд, доктор Хейн просто хочет поговорить с тобой, - произнёс санитар, подойдя ко мне.

Я пошёл за ним, поверив только наполовину. Мы спустились на первый этаж, но пошли в обратном направлении от офиса доктора рядом с лестницей.
Доктор Хейн был там. И там был стул. Это не было ошибкой. Он был из прочного дерева, с ремнями, проводами и электрическим оборудованием рядом с ним. Он мог раскладываться почти также, как шезлонг.
Не знаю откуда, но во мне внезапно вырос гнёв.
- Ты сукин сын! - выкрикнул я.

Меня схватили руки, очень сильные.
- Отпустите меня, сволочи!
Я попытался освободиться, но всё равно был посажен на этот стул. Мои руки легли на широкие деревянные подлокотники. Они привязали к креслу мои руки, ноги и талию, затем голову. Я посмотрел на доктора.

- Ты сейчас сердиться, Малькольм, но потом будешь очень счастлив, когда станешь нормален. Ты увидишь это.

- Пошёл на хуй!

- Ты видеть, что ты говорить. Ты не можешь учиться в том твой хорошем доме или хорошей школе. Такие разговор из-за улицы, где ты ходил с теми плохой мужчин.

Он уселся рядом со мной и стал устало перечислять преимущества быть гетеросексуалом. Я не слушал его и настраивал себя принять то, что они собираются сделать, чтобы выдержать боль, как это было, когда отец причинял её мне. Я выдержал тогда. Я смогу выдержать и сейчас. Я найду способ сбежать и все они заплатят, но первым - мой отец. Он должен будет умереть за это.
Я едва почувствовал, что они что-то приделывают к моим большому и указательному пальцам на правой руке. Доктор, чьи слова к тому времени казались нечётким бормотанием, встал и что-то вложил в другой аппарат, стоящий на маленьком столике рядом со мной. Свет погас, эта вещь включилась. На маленьком экране на дальней стене проявилось цветное фото симпатичной обнажённой девочки-подростка с выражением жажды на её лице.

- Это, Малькольм, есть то природное, что тебе надо хотеть. Даже ты можешь сказать, что она прекрасна. Эта картинка делает у любой нормальный мальчик его пенис вставать очень прямо. Посмотри, какая у ней мягкая грудь. И представь себе, что ты можешь чувствовать там, у ней между ног. А ты, Малькольм, ты хотеть одного из них.
Он вытащил один диапозитив из машинки и заменил его на другой, чёрно-белый, с мальчиком-подростком с сильным стояком. Я закрыл глаза, но было поздно. Что-то пронзило меня, от моих рук через мою грудь, словно меня одновременно ударили по бокам, рукам и плечам бейсбольной битой и моя грудь внезапно заполнилась странным тяжёлым газом. Казалось, что это длиться вечность, хотя прошла всего пара секунд.

- Та молодая девушка намного приятнее, Малькольм? - произнёс голос рядом с моим ухом. - Девушка - это нормально, Малькольм, лучше, чем мальчики.

Это снова произошло. Я думаю, что пытался закричать, но не смог.

Доктор снова тихо, почти в самое ухо, заговорил о мягкости, красоте и нормальности девочек. Я неясно ощутил, как он ласкает мою грудь и волосы.
- Теперь отдохни, ты видеть, ты говорить о девушках, которые приятно держаться за тебя и делать тебе хороший чувства. Посмотри на неё, Малькольм. Открой глаза и наслаждайся её красотой. Здесь есть другая из них, нет, совсем другая девушка с прекрасный светлый волосами, даже между её ног светлые волосы. Ну, Малькольм, посмотри на неё. Ничего не может случиться из-за такой симпатичной девочки.

Мои глаза открылись сами собой. Мои мысли были о боли в моих плечах. Казалось, что они отвалились. Мне хотелось проверить это, но я не мог поднять руку. Потребовалось некоторое время, чтобы я вспомнил про ремни. И, там была девочка, смотрящая на меня, слегка улыбающаяся, словно она о чём-то тоже забыла. Почему она голая? Я улыбнулся ей в ответ. Она забыла одежду.
Я почувствовал тёплый воздух из рта, говорящего в моё ухо:
- Она прекрасна, ты видеть?

Немецкий акцент вернул меня к реальности, к глупым бессмысленностям, говоримым мужчиной. Я сдержал улыбку. Я должен был оценивать сексуальность этого существа, стоящего передо мной, но она была просто видением, не существовавшим на самом деле, в отличие от Мери, которую я трахал дважды. У Мери кожа была как у младенца. У этой же она была шершавой. Почему кто-то должен хотеть потереть свой член в таком сухом теле? Идиот доктор, если бы заполучил фото Мери, когда той было десять или одиннадцать, то смог бы на кого-то повлиять. Любой мальчик из моей палаты, может быть, только за исключением толстяка Буча, предпочёл бы её этой печальной, забывчивой штучке.
Я понял, что голос говорит что-то ещё, что-то о губах. Я подумал о том, какие мальчики из палаты были бы хороши в постели. У Клауса было хорошее тело, более развитое, чем у большинства, и великолепные большие губы. Только жалко, что он не был как я "странным". Но, возможно, ему нравиться хорошее ввинчивание. Я могу лечь на спину и...

- Малькольм! Ты слышишь меня?
Лицо доктора было перед моим. Я никак не мог его вспомнить. Потребовалось время, чтобы понять, кто он такой.
- Что ты думать об этом, Малькольм? Что ты думать о юной леди перед тобой?

- Мери лучше.
Это прозвучало словно хлопок. Он не понял.

- Мери. Кто такая Мери?

- Девочка, с которой я был пару лет назад.
Мне нужно было сказать больше.
- Я трахал её несколько раз. У неё отличная кожа, - последние слова упали словно в пустоту.

На несколько минут воцарилось молчание.
- Ах, Малькольм, ты снова лгать мне.

Потом была боль, на удивление очень сильная. Как будто кто-то сильный схватил меня за руку или ногу и с размаху ударил о бетонную стену, причём, казалось, что одновремено передом и спиной. Невероятная боль была повсюду, по всему телу, во всех мышцах, суставах. Я закричал, но звука почти не было. Казалось, что мои лёгкие не работают.
Я не знаю, как долго они держали меня там, были только рассеянные воспоминания о возвращении в палату. Я помню руки, которые держали меня, затем повели, потом бросили на кровать лицом вниз. Я перевернулся и пощупал свои руки и ноги, чтобы убедиться, что они по-прежнему работают, и чтобы уменьшить страдания. Последнее не случилось.
В какой-то момент кто-то спросил меня, хочу ли я что-то поесть, но я не ответил. Я слишком долго соображал, пытаясь понять вопрос. Во всяком случае, я сомневаюсь, что мой желудок мог что-то принять.
Постепенно мои мысли сосредоточились на том, что я выжил, что я смогу пережить то, что они со мной делают, что побег всё ещё возможен, что по-прежнему нужно отомстить. Я откинул ненависть. Они не смогли меня победить. Я должен покарать их за то, что они делали. Я хотел убить своего отца, медленно, за всё то плохое в моей жизни. Затем, я вернулся к этим сволочам. Они за всё заплатят.

Во второй половине дня, пока большинство находилось на улице, я попробовал проделать свои упражнения, но был ещё слишком слаб, хотя скорее всего от того, что не кушал днём. Как ни странно, но боль, полученная мной во время этой встряски, никак не сказалась на тренировке. Энергию, необходимую для выполнения упражнений я черпал из ненависти. Я решил обязательно съесть ужин целиком, несмотря ни на что.
За ужином никто со мной не говорил. Казалось, что только Мерлон украдкой, осторожно смотрит на меня. Джонотан не отрывал глаз от книги, лежащей на его коленях. Я заметил, что он почти ничего не ест.

Меня снова вызвали следующим утром. Мой желудок был полон. Я съел свой завтрак и половину у мальчика, который сказал, что он не голоден. Санитар, пришедший за мной, не проронил ни слова. Я пошёл без колебаний, на этот раз в офис к доктору Хейну.

- Так, как ты чувствовать себя сегодня?

Я с отвращением покачал головой и сел.

- Я полагать, ты понимаешь сейчас, что ты не должен мне лгать. Это очень важно, что мы честны друг другу.

- Я не лгал.

- Ах, Малькольм. Те глупый истории о какой-то девушке Мери...

- Она кузина мальчика, который живёт рядом со мной. Она позволила сделать это с ней дважды. Это правда.

Он поджал губы, затем начал говорить мне о плохих сторонах бытия гомосексуалистов. Разговор был бессмысленным. Я лгал и соглашался, что это было бы не очень хорошей жизнью для всех, что всем, включая меня, было бы лучше быть гетеросексуалом, что хорошо было бы завести жену и детей, как у всех, что мужчины, имеющие половые контакты с мальчиками - злые разрушители.
Это выглядело так, словно он был не уверен в моей ориентации, но это не имело особого смысла. Я вернулся к своей старой стратегии лжи и отрицания. Хотя я не сомневался, что они могут увеличить размер моего наказания, увеличив его время и повысив напряжение электротока, я был уверен, что смогу с этим совладать. С одной стороны, исходя из того, что слышал в палате, я верил, что на самом деле они никогда не планировали меня отпускать. Однако, существовал небольшой шанс, что они могут это сделать, убедившись, что я изменил свою сексуальную ориентацию, или, по крайней мере, больше не учавствую в гомосексуальной деятельности.
Моей ближайшей целью являлось быть в как можно больше в форме и получить право выхода на улицу. Оказавшись там, я мог рассматривать возможности для побега.

В тот же день, когда была объявлена прогулка, Клаус остался в палате и присоединился ко мне и моим упражнениям. Когда я упомянул, что чувствую нехватку пищи, для поддержания своих сил, он связал меня с мальчиками, которые не хотели всей той ничтожной еды, которую нам подавали. Он тоже ел больше и постепенно улучшал свои достижения. В следующий понедельник он смог оторвать ноги от пола, держась руками за перекладину и пытаясь поднять ноги вперёд. Я вернулся к своим одиннадцати.

На следующий день после возвращения Клауса в мой режим упражнений, Джонотан снова подошёл к моей кровати, чтобы ещё раз предупредить меня ничего не рассказывать австрийцу, иначе об этом узнает доктор Хейн. Мне пришло в голову, что Клаус может передавать полезную для меня информацию обо мне, что приведёт к уменьшению боли на стуле, через которую вынужден буду пройти прежде, чем смогу сбежать отсюда.
Ещё Джонотан попросил никогда не обсуждать с ним лечение электричеством. Он сказал, что сумел блокировать это в своих мыслях, но ему было по-прежнему страшно оказаться в той ужасной комнате.
Потом он вновь вернулся к обсуждению сексуальных приключений.

Во вторник, на двадцать второй день моего заключения в "Зелёном приюте", государственной психиатрической клинике, доктор Хейн передал меня другому психиатру, доктору Ральфу Куперу, высокому, толстому человеку в костюме-тройке с сигарами в нагрудном кармане пиджака. Его манера очень походила на ту, которой следовал доктор Хейн, что говорило об игре. Единственное отличие заключалось в отсуствии немецкого акцента и его случайных хрипах. На этой неделе лечения электричеством не было.

Неделю спустя, на следующий день после того, как я вернулся к одиннадцати подъёмам ног, меня отвели обратно в кресло и привязали там. Я попытался расслабиться, пока доктор Хейм показывал картинку другой девочки с раздвинутыми ногами, с её пальцем в своей вагине и языком, облизывающем губы. Выражение её лица заставило меня подумать о рекламе сигарет из журнала. Затем он продемонстрировал двух юношей, делающих это в позе 69. Заряд, последовавший вслед за этим, был меньше, чем тот, когда он обвинил меня во лжи. Но всё равно это было больно. Мой план думать об убийстве моего отца разлетелся, как искры, в разные стороны, в момент прохождения электрического разряда сквозь моё тело.. Мне снова показалось, что мои плечи не на месте. Мне привидились отделённые от тела кости и я попытался сосредоточиться на них, а не на жуткой боли.
Он пропускал ток ещё дважды, следуя тому же ритуалу, что и раньше. Но, опять же, я пережил это, зная, что буду делать. На своей кровати я скрестил руки на груди и попытался уснуть, в действительности пытаясь бессознательно менять фантазии пыток, которым подвергну отца, когда сбегу.
Я приказал себе не обсуждать ни с кем всё, что касается секса или гомосексуальности, даже с доктором Купером, когда он вызвал меня в понедельник утром. Я сосредоточился на своём разговоре с Джонотаном о книгах, которые мы прочли и что мы учили в средней школе.

Это случилось в душе в тот же день, когда я заметил, что у Мерлона стоит. Он был рядом со мной, спиной к двери, где торчал мистер Шульц, наблюдающий за нами. Мерлон пытался скрыть мастурбацию, наклонясь спиной вперёд, словно мыл себя там. Казалось, что никто этого не заметил. Я вышел из-под душа и стал намыливаться в такой позе, в которой, как я надеялся, закрывал Мерлона от взгляда Шульца. Тот не проявлял никаких признаков, что заметил что-то такое.
Однако, когда Мерлона вызвали после обеда, я заволновался, что не очень успешно защитил его. Это подтвердилось спустя полчаса, когда два здоровенных санитара притащили его на руках и бросили на кровать.
Я заметил, что Клаус смотрит на меня, когда я глазел, как приволокли Мерлона. На его лице было разочарование. Его отношение выявилось днём, когда мы занимались упражнениями.

- Что случилось? - спросил я у него после первого раунда приседаний.

- Это очень плохо, что они делают нам этой машиной, тебе, - он не сказал ничего больше и я не стал развивать эту тему.
Это были единственные слова на протяжении всей нашей тренировки.

Доктор Хейн увидел меня снова в пятницу и говорил мне о мужчинах, которых я обслуживал, вновь назвав их извращенцами, развращающими молодёжь в угоду собственной похоти. Я поискал слова , чтобы согласиться с ним и нашёл:
- Они живут одним днём.

Казалось, он согласился с этим.

В воскресенье после мессы я спросил у священника, могу ли стать алтарным мальчиком. Это казалось хорошим ходом. Он выдал мне печатный лист откликов на латыни. Джонотан сказал, что поможет мне. Я немедленно приступил к заучиванию.

К четверым мальчикам из палаты пришли посетители, что было рекордом за мой относительно короткий срок в сорок один день пребывания здесь. Определённо, чко мне никто никогда не придёт. Я даже был уверен, что моя мать не знает где я нахожусь. В этом не было никаких сомнений. Я подумал, что решили мои знакомые, насчёт того, что сделал со мной мой отец. Вероятно, некоторые посчитали, что я мёртв.

Встреча с доктором Купером во вторник была посвящена моей предполагаемой склонности к насилию.
Когда я заявил, что эта идея смешна, доктор парировал:
- Разве ты не пытался убить своего отца кочергой, ножом, а несколько недель назад - ножницами?

- Я защищался. Он нападал на меня. И я никогда не брал нож. Он это придумал для матери, после того, как ударил меня стулом.

- Твои отец и мать рассказывают по-разному. Почему так?

- Никто из вас ни разу не говорил с моей матерью. Это всё выдумки моего отца.

- Твоя мать была здесь две недели назад. Я разговаривал с ней и...

- Тогда почему я не увиделся с ней? - я был поражён, злость и боль поднялись во мне.

- Ну, Малькольм, мы не думаем, что ты готов для этого, и ты доказываешь это тем, что лжёшь о тех событиях сейчас.

- Он был здесь с ней?

- Конечно, он...

- Она боится его. Поэтому она сказала, что я делал это, ту чушь с ножом. Этого никогда не было, он придумал это, - я вскипел и сообразил, что мне лучше замолчать, прежде чем что-то скажу, и из-за чего мне может стать больно.

- Ты сейчас злишься, Малькольм. Это из-за того, что твой отец пытался дисциплинировать тебя?

Я потёр руками свои глаза, словно убирая слёзы. Казалось, это более подходящий ответ.
- Она сказала, что я никогда не пытался сделать ей больно?

- Нет, но...

- Тогда почему ребёнок не может увидеть свою мать?

- Малькольм, ты должен пройти долгий путь, прежде чем мы сможем рискнуть и пойти на это. Ты ещё не готов.

- И когда же я буду готов? Я делаю все, что вы говорите. Я не попадаю в неприятности. Дерьмо!

- Это не так просто, Малькольм. У тебя серьёзные проблемы, которыми мы занимаемся.

Я ждал, что он расскажет, что это за "серьёзные проблемы" и старался себя остудить. Я чуть не спросил разрешение выходить на улицу, но решил не делать этого, а дождаться, когда они сами предоставят такую возможность. Это казалось более безопасной стратегией.
В дальнейшем разговоре я признался, что нападал на отца с кочергой, но напрочь отрицал случай с ножом. Я знал, что без нажима со стороны отца, моя мать признает, что не видела его у меня в руках.
Ножницы я приписал чувству предательства, когда мой отец обещал другое, что, конечно же, не выполнил. Ложь и отрицание. Я вынужден был признавать то, что они могли доказать, отрицая остальное в надежде, что однажды мой отец попадётся на выдуманной истории и всё остальное попадёт под сомнение. Это сработало с отцом Симонсом. Это могло сработать и здесь.

В воскресенье священник проэкзаменовал меня на знание откликов алтарного мальчика, о чём объявил во время мессы. Я прекрасно их выучил, несмотря на то, что ему приходилось поправлять иногда произношение. Годами посещая церковь, я отлично знал все действия алтарных мальчиков. Он пообещал использовать меня через неделю или две.

В понедельник, в сорок девятый день моего заточения, во время упражнений, к которым к тому времени все привыкли, Клаус казался задумчивым, почти замкнувшимся в себе. Я ничего не расспрашивал.
Затем, совершенно неожиданно, во время моего первого раунда подтягиваний, он шепотом произнёс:
- Малькольм, мне хочется трахнуть тебя, что плохо. Я знаю, что тебе это нравится. У меня не очень большой. Это будет чувство фантастично. Я очень хорошо это умею. Ты полюбить это.

- Ты сошёл с ума, - это всё, что я смог выдать, не останавливаясь во время занятий. Джонотан был прав, его рассказы о Клаусе, мистере Коултере и Сонни подтвердились.

Он подождал, пока я не закончу. Когда он приступил к своим упражнениям, а я остался удерживать кровать, он продолжил:
- Мы сможем сделать это ночью. Коултер будет спать, как и все остальные здесь. В туалете или тут между кроватями. Никто не увидит. У меня есть крем, очень скользкий. Это будет хороший чувства.

- Просто делай свои подъёмы, Клаус. Я ничего больше не хочу слышать об этом.

У него был какой-то внутренний контроль.
- Смотри, ты можешь мне доверять. Я скажу тебе кое-что, чтобы ты знал. Сегодня я буду сосать у Коултера в душевой. Я часто делаю это и он делает мне некоторые вещи, например еду, комиксы. Я могу ходить в душ и дрочить в любую ночь, когда он тут. После того, как я пососу ему, он укладываться спать и спит всё время. Ты ждать и всё это видеть. Ну пожалуйста, Малькольм. Уже почти год, как я никого не трахал, и я схожу с ума. А у тебя такая красивая задница. И ты любишь это. Я...

Я лёг на пол и занялся подъёмами ног; сомнения насчёт его траха Сонни появились вновь. Он поставил кровать на место, сел рядом со мной и продолжил:
- Сегодня ночью я докажу тебе. Прежде чем идти туда, я разбужу тебя и ты сможешь увидеть, что я говорить тебе правду.

- Теперь я знаю, почему ты тут. Иди с этим к кому-нибудь другому, потому что у них со мной ничего общего нет, - сказал я, качая головой.

Джонотан обедал со мной на моей кровати.
- Я не видел всё, что он говорил, но Клаус говорил о себе и мистере Коултере и просил трахнуть тебя, да?

- Да, но я сказал, чтобы он забыл об этом.

- Что ещё он сказал?

- Он сказал, что никого не трахал год.

- Ну, я здесь меньше года и я видел, как он трижды трахал Сонни. Видишь, он врёт.

Кто-то точно врёт. Но, тем не менее, я верил Джонотану больше, чем Клаусу. Его рассказы, которые он пересказывал мне с десяток раз, были очень подробными.

Верный своему слову, Клаус разбудил меня где-то посреди ночи. Он ползком вернулся к своей кровати, поднялся и по-кошачьи подошёл к двери в палату. Коултер без слов выпустил его и ушёл вместе с ним в душевую. Я подкрался к выходу, чтобы послушать. Джонотан, который сказал, что будет не спать и наблюдать вместе со мной, был уже в туалете. Некоторое время ничего не было, кроме звуков, издаваемых тридцатью спящими мальчиками. Я начал подозревать, что всё это афёра, чтобы заставить меня признаться в моих истинных желаниях, о которых Клаус прямиком донесёт своему приятелю доктору Хейму, афёра, к которой даже мог быть причастен Джонотан. Эта мысль быстро изчезла. Джонотан был слишком правдоподобен. Я тихо прошёл в туалет, где Джонотан смотрел через сетчатый экран на вход в душевую. Клаус и Коултер были за стеной, не на виду. Я услышал слабый звук причмокивания, когда кто-то увлажняет свои губы или же сосёт член. Джонотан ткнул меня в бок.
Я напряг свой слух, чтобы услышать побольше. Слышались звуки сосания. Мужчина прошептал:
- Тсшшш!

Затем краткий звук обуви по керамической плитке, после чего наступила тишина. Кто-то позади меня всхрапнул. Я приставил обе руки к ушав в сторону коридора. Кто-то фыркнул. Снова звук обуви по плитке. Я упал на пол. Джонотан рванул к своей постели. Шаги раздали в коридоре. Открылась дверь. Клаус пошёл к своей кровати и сел на неё, после чего заметил меня. Он улыбнулся и прошёл мимо меня в туалет. Я смотрел как он наклонился к раковине и открыл рот. Показалась, что потекла сперма. Я встал и тихо подошёл, чтобы понюхать. Никаких сомнений не было.

Он пополоскал рот, после чего прошептал:
- Дай мне трахнуть тебя.
Он раскрыл ладонь и продемонстрировал баночку вазелина.

Я покачал головой. Отказать было довольно трудно. Мне хотелось увидеть, как он будет в меня накачивать.
Клаус нахмурился и соскользнул на пол, его стояк выпирал из-под пижамы. Он развязал шнурок и стащил её вместе с трусами. Его член был великолепен, первый после Мерлона, на который я посмотрел за месяц. И он был больше, чем я видел в душе без эрекции, все семь дюймов, может быть больше, чуть длинее, чем у Кенни. Мне очень захотелось смочить его во рту и сесть на него, но паранойя помогла мне обуздать своё желание.
Клаус начал дрочить. В отчаянии, я присоединился к нему. Очевидно, что он был опытен в этом. Его глаза закрылись, правая рука не слишком плотно обхватывала член. Он плавно двигал ей вверх-вниз, его необрезанная крайняя плоть скользила туда-сюда по его головке. Я замедлил свои движения, когда понял, что до оргазма остаётся всего несколько шагов, затем ещё больше замедлился и ослабил хватку, когда это уже не требовалось. Если бы я позволил Клаусу ввинтить себе, то кочил бы задолго до него.
Яйца Клауса почти не двигались, когда он мастурбировал. Мне хотелось увидеть его пресс и я был уверен, что он сейчас напряжённый и тугой. Он раздвигал и смыкал ноги, мастурбируя всё сильнее и сильнее, потом остановился, расслабился и смущённо посмотрел на меня. Я ожидал ещё одной просьбы вставить мне, но он сказал совсем не то.
- Малькольм, пожалуйста, не злись на меня, - прошептал он, - я врал, что не трахался год. Я знаю, что могу тебе доверять и кое-что скажу. Окей?

Я пожал плечами.

- В палате есть мальчик, которого я трахаю и я могу трахать, и мистер Коултер ничего не скажет, если ты позволишь мне тебя трахнуть. Ты уверен, что я могу тебя поебать?

Я нахмурился и покачал головой, одновременно понимая, что могу ему доверять и желая его красивого пениса себе внутрь, чтобы почувствовать как он накачает, а затем выстрелит свой груз в мою толстую кишку. Мой член стал ещё твёрже, ещё ближе к оргазму от этих моих мыслей, но это было недолго.

- Окей, окей. Ты должен спрятаться, потому что он может увидеть тебя, но я собираюсь потрахать Сонни, того мальчика с двадцать четвёртой. Ты знаешь, о ком я говорю, да? Но я очень хочу трахнуть тебя, говори в любое время, окей?

Я утвердительно кивнул и пополз в палату, к кровати Джонотана. Он был рядом с ней, наблюдая, и подтащил меня к себе. Он, видимо, понял, что случилось, и что должно случиться далише. Сонни было тринадцать, но с ростом как двенадцатилетнего, коренастый, не жирный, с парой булочек почти как у меня.
Клаус направился к кровати Сонни и разбудил его. Сонни, беззвучно поднялся и последовал за Клаусом в туалет. Я был уверен, что видел, как у того под пижамой торчит стояк.
Они подошли к стене у окна в коридор. Мы с Джонотаном поползли обратно и устроились между кроватями 1 и 2. Оба уже были без штанов, когда мы прибыли к нашему пункту наблюдения.
И как раньше рассказывал Джонотан, Клаус открыл баночку с вазелином и смазал им свой прекрасный член. Сонни наблюдал, лежа на спине, его четырёхдюймовый безволосый пенис торчал вертикально. Клаус глянул в сторону двери, вероятно уверенный, что я подсматриваю. Сонни стал переворачиваться, но Клаус, положа руку на его ногу, остановил его. Клаус сел, а затём лёг на спину, жестом подзывая Сонни. Тринадцатилетка сразу понял и поднялся над ногами Клауса так, что его попа оказалась точно над большим хуем. Он протянул руку назад и направил его в своё отверстие, после чего осторожно сел. Затем он отпустил руку и выпрямился. После того как головка члена скрылась между толстыми ягодицами Сонни, тот хорошо толкнулся вниз и начал двигать бёдрами взад-вперёд. Глаза Клауса закрылись.Его руки обхватили бёдра Сонни. Казалось, что почти восьмидюймовый подростковый орган без особого труда скользил в тучном тылу Сонни. У меня стоял столбом.
Нога Джонотана легла на моё бедро. Он пытался взкарабкаться на меня. Я хотел оттолкнуть, но был слишком поглощён сценой в туалете, чтобы сделать большее, чем просто поднять руку.
Сонни ещё немного подвигал своим задом, после чего взялся за руки Клауса и потащил их вверх. Клаус обнял Сонни и притянул его лицо к своим губам. Пока они глубоко целовались, Клаус начал совершать толчки вверх. Его блестящий ствол был виден, когда двигался вниз и исчезал, когда входил в отверстие Сонни.
Джонотан обнял меня и прижал плотнее к себе, тыкаясь своим стояком в мою правую ягодицу. Его рука соскользнула вниз, под меня, к моему паху, где нашла свой путь через пижаму и трусы к моему выпирающему члену, он нежно помассировал мой ствол.
Сонни приподнялся, полностью выпустив пенис Клауса из себя, но позволяя ему войти вновь. Он оторвался от губ Клауса и соскользнул назад, после чего выгнулся, чтобы член Клауса смог войти как можно дальше. После нескольких небольших толчков, он повторил это. Клаус толкал вверх в тот момент, когда Сонни садился. Слышался звук, похожий на пощёчину, в момент встречи бёдер с ягодицами. Мне захотелось члена в заднице больше, чем когда-либо прежде.
Я быстро развязал пояс и стянул штаны вниз. Тихо, как это было возможно в спешке, я скользнул к промежности Джонотана, где пососал его член, больший, чем себе представлял. Смочив его, я снова перевернулся и подставил своё отверстие для входа. Джонотан умело нащупал его пальцами и втолкнул свои три с половиной дюйма так глубоко, как только смог. Вернувшись своими глазами к Сонни, скользившему вверх-вниз по великолепному стволу Клауса, я потянулся назад, принуждая Джонотана приступить к траху. Он начал, медленно, с небольшими паузами между толчками. Я сообразил, что он хочеть удлинить свой первый трах, который получил, наверное, впервые за год. Я не подгонял.
Сонни перестал работать и вернулся к поцелуям, предоставив Клаусу самому толкаться от пола, разъединяя их рты каждый раз, когда тот толкал вверх. Джонотан был прав, он наверное касался мочевого пузыря Сонни каждый раз, когда полностью в него входил.
Джонотан снова направился вниз и схватился за мой член. Должно быть, он понял, что сможет легко довести меня до оргазма, потому что начал дрочить мне так, словно месил тесто.
Клаус дёрнул Сонни на себя и всунул свой член со всего маху на всю его длину. Я почти видел импульсы, которыми он выстреливал сперму в животе мальчика. Я вдруг забеспокоился, что делать с моей, когда выстрилит она, потому что до этого момента оставалось совсем недолго. Я притянул поближе мою руку, чтобы когда придёт время - закрыть конец, надеясь, что эта пахучая жидкость попадет в неё.
В то время как Клаус и Сонни обнимались и обменивались слюной, Джонотан застревал внутри меня с каждым разом всё дольше и дольше. Его рука перешла с моего члена на основание ствола и яички. Он попытался войти подальше, вероятно, чувствуя приближение апогея, но не смог. Затем он кончил. Его ноги дёрнулись на мне.
Клаус подтолкнул Сонни вверх, пока его блестящий ствол полностью не вышел из мальчика, затем, одной рукой держась за головку своего члена, взял нуждающийся в заботе инструмент Сонни в свой рот. Сонни почти немедленно кончил. Его руки хватались за спину и голову Клауса.
Джонотан прошепта мне на ухо: "Подожди". Он немного покачал в меня, страстно поцеловал в плечо, затем расслабился и вышел. Я знал, что он собирается сделать ещё в тот момент, когда он накидывался на меня, лежащего на полу. Он скользнул по моему телу вниз и втянул в свой рот мой член. Ощущения были невероятные. Влажное тепло, скользящие по мне губы и язык чуть не довели меня до обморока. Вместо того, чтобы двигаться вверх-вниз, он, заглотнув всё, что смог и стал вращать головой. Я потерял из виду Клауса и Сонни. В моей голове погас свет, почти так, как это было при ударе электричеством доктором Хейном. Я выстреливал струю за струёй в рот Джонотана. Он обхватил мои бёдра. Я был уверен, что ему впервые кончают в рот, но не заботился о том, нравится это ему или нет.
Мы ждали Клауса и Сонни, чтобы помыться. Джонотан держал мой член во рту до тех пор, пока тот не сдулся.
Позже, из туалета, Джонотан проверил, спит ли мистер Коултер. Тот дрых. Джонотан почистил зубы. Я протёр зад.

Утром перед завтраком Джонотан сказал:
- Спасибо, - но больше ничего, что касалось бы событий прошедшей ночи.

Я волновался, что кто-то что-то мог заметить и всё ожидал, что одного или нас обоих потащат в кресло для болезненного наказания. Но, забрали двух других, тех, кто должен был получить лечение этим утром, одного из группы "странных" и снова грустного маленького мальчика. На этот раз, когда его вернули полностью опустошённым, я не смог остаться в стороне.
Я подошёл к его кровати, где он лежал, плотно свернувшись в позе эмбриона. Я сел и погладил его по голове. Он дрожал. Я накрыл его одеялом и прошептал:
- Извини меня. Я желаю, чобы больше они не делали тебе больно.

Он не ответил. Я просидел с ним до ужина.
- Ты хочешь что-нибудь съесть? - спросил я у него.

Он покачал головой, первый намёк на то, что он знал, что я рядом.
Я отошёл, чтобы пообедать с Джонотаном, который перечитывал Гиббона. [Гиббон Эдуард (1737–1794), английский историк, автор величайшего исторического труда на английском языке – Истории упадка и разрушения Римской империи, 1776–1788]

- Тебе не надо было этого делать. Они подумают, что ты думаешь сделать с ним что-то сексуальное. Они думают, что всё, что мы делаем, связано с сексом. Они, наверное, думают, что чтение книг по истории тоже связано с сексом. Бог мой, как это было хорошо прошлой ночью. Тебе тоже понравилось, да?

Я улыбнулся, затем спросил:
- Это было в первый раз, когда тебе кончили в рот?

Он усмехнулся, помолчал, затем ответил:
- Не совсем. Я делал так несколько раз старшему брату Тимми и Майкла, чтобы тот никому ничего не сказал. Ему было пятнадцать. Твоя вещь вкуснее, чем его. Та была отвратительной.

- Спорим, что мистера Коултера ещё хуже, но Клаус не возражает. Я всегда старался засунуть член своих клиентов подальше в рот, чтобы быстро проглотить всё то, что они будут выстреливать. А Клаус всё это держал у себя во рту, пока не пошёл в туалет. Йехху!

Джонотан посмотрел на меня с любопытством на лице.
- Разве это тебе нравилось брать эти старые волосатые члены в рот?

- В основном нет, но некоторые из молодых не так уж и плохи, даже некоторые другие, если они небольшие, - я улыбнулся, - или по-настоящему маленькие и волосатые.

- Я ненавижу, когда есть волосы где-то ещё, кроме головы.

- Но ты занимался со мной этим и у меня там есть волосы, довольно много.

Теперь пришла его очередь улыбаться.
- Я хочу трахнуть тебя ещё раз.

Утром в среду ко мне вернулось кресло. Казалось, что доктор Хейн был возмущён мной. Я забеспокоился насчёт Клауса, который мог сказать что-то про нас, вместе мастурбировавших.

- Доктор Купер не наблюдает у тебя никай прогресс, Малькольм. Почему?

Я понятия не имел, какой ответ он хотел получить.
- Что мне нужно делать?

- Ты делать так, как ты не здесь. Ты сейчас дружить со всеми другими странный в палате. Что ты с ними делать?

- Они же единственные там, подождите, Я общаюсь там с Джонотаном и Клаусом и с кем мне там ещё общаться? Большинство ведь или не разговаривает или психи и с ними невозможно разговаривать.

Разряд швырнул меня в кресло или кресло в меня. Трудно сказать что именно. Когда я смог сориентироваться, то оказалось что полностью перепутал вопросы доктора Хейна и его реакцию на мои ответы.

- Ты думать, что я не знаю насчёт Джонотана?

- Джонотан? Всё, о чём мы разговаривали, так это о книгах и школе.

Он снова ударил меня током. Я почувствовал, что мои руки и плечи разломались и отвалились.

- Нет! Вы говорить о сексе. Ты думать, что мы не наблюдаем за тобой, но ты ошибаться. Мы видели, как вы говорить об этом между собой, касались друг друга.

- Мы никогда не трогали друг друга. Тот кто это сказал....

Ещё один разряд. Боль была такой, какую я раньше не испытывал. Потребовалось несколько минут, прежде чем мои чувства немного восстановились. Это подсказало мне больше ничего не говорить. Каждый раз, когда я заговаривал, за этим следовал электрический удар.

- Ты не должен разговаривать с Джонотаном. Ты не должен говорить с другими странными. Ты должен говорить только с теми мальчиками, которые не странные. Ты должен научиться делать то, что тебе говорят. Ты понял?

Я кивнул.

Доктор Хейн вышел. Я потащился обратно в палату.

Когда позже в этот же день Джонотан подошёл к моей кровати, где я пытался сделать несколько простых упражнений, используя только ноги, я сказал ему:
- Я не должен с тобой общаться. Наверное, кто-то нас видел.

Он сел и несколько минут посидел с удручённым видом, затем пожал плечами. поднялся и ушёл.
Я пытался выяснить, кто мог донести. Самым очевидным были Клаус и мистер Коултер, но это было бессмысленно. Я подсматривал, подслушивал за ними. И я видел сперму во рту Клауса, даже понюкал. Это точно была сперма. Наверное, там хватало света, идущего из туалета, и тот, чьи глаза привыкли к темноте, мог представить, чем занимаемся мы с Джонотаном под кроватью, особенно, когда он сосал у меня. Это могли быть мальчики, спавшие рядом.
Но доктор не упомянул ничего о занятии сексом. Он сказал, что мы касались друг друга. Любой, кто видел нас под кроватью, мог ошибиться о том, чем мы занимаемся, но не мог упустить лицо Джонотана у моего паха, а до этого моё у него.
Кто-то солгал и доктор Хейн построил всё на наших прикосновениях. Но зачем? На самом деле, дневное лечение не имело смысла с самого начала. У меня стали складываться мысли, что он хочет держать меня подальше от Джонотана или же изолировать Джонотана ото всех. Возможно, что это никак не связано со мной, а на самом деле, направлено против Джонотана. Казалось, что никому в палате он не нравился. Может быть, и доктору Хейну тоже.
Было ещё и то, что он совсем ничего не сказал о Клаусе, который часто бывал возле меня. Может быть потому, что австрияк был его доносчиком? Если это так, то тогда он должен был знать всё о сексе Клауса, включая и то, что тот делал мистеру Коултеру, не только позволяя это, но и одобряя.
Как обычно, в те дни, когда я был бабахнутым, как это называли в палате, Клаус не приходил ко мне заниматься. Моя верхняя часть туловища была слишком болезненна, чтобы можно было делать нечто большее, чем подъёмы ног, приседания и немного прыжков на месте.

Однако, в четверг сразу после завтрака он снова подошёл. Поскольку мистер Коултер работал с шести до двух дня, секс ему не светил.
- Ты чувствуешь себя получше сегодня? Ты вчера плохо выглядел.

- Нормально.

- Мы сегодня делать упражнения, ты и я?

- Думаю, что да.

Вторую половину дня я потратил на планирование побега. Одежда была одним из основных препятствий, хотя одинокий, неизвестный подросток, бредущий по дороге, будет всё равно выглядеть подозрительно, даже если его не ищет персонал клиники. Я мог обходиться без пищи несколько дней, хотя вода будет нужна, но я, вероятно, смогу найти её или в лесу или в колонке, или же рядом с сараями и постройками на какой-нибудь ферме. Мне нужно будет добраться до таксофона и позвонить Бобби, чтобы он забрал меня. Это означало, что мне нужно будет прежде выяснить, где я нахожусь, перед тем как звонить. Потребуется найти дорожные указатели. Конечно же, все это означает, что мне нужно найти способ сбежать из больницы. У меня будет только одна попытка. Неудача будет означать заключение, вероятно в комнате, подобной той, в которой я провёл первую неделю моего пребывания здесь.
План бегства строился вокруг близости офисов доктора Хейна и доктора Купера к главному выходу. Я заметил, что люди входят и выходят и эта дверь не запирается, по крайней мере, в течение дня. Каждый раз, когда я проходил там, то между мной и теми двойными дверями никого не было. И, если у меня будет возможность на пару шагов оторваться от санитара, сопровождающего меня, то у меня будет шанс добраться до двери. И тогда ни один из преследователей не достанет меня раньше, чем я добегу до леса, окружающего территорию больницы. Из окна палаты этот лес казался очень густым. Это потребует, чтобы я находился в хорошей физической форме. Это означает, что мне нужно больше упражнений на выносливость и хорошо кушать. Клаус заверял в своей дружбе. Благодаря ему я получал остатки от трёх других мальчиков, в чей рацион входило мясо и почти всегда овощи.
Что касается одежды, то у меня были две идеи. Первая касалась использования бумаги для рисования в качестве дополнительных прокладок в мои тапочки, чтобы я мог бежать по острым камням и палкам, которые наверняка будут в лесу. Мне нужно было попытаться чем-то тёмным прикрыть их сверху, чтобы они хоть издали походили на обувь. Вторая основывалась на чёрных рясах, которые я видел в шкафу в ризнице часовни. Там была одна моего размера, которую я мог использовать ночью, чтобы скрываться в темноте, когда я отправлюсь в побег.

Клаус присоединился ко мне, когда я приступал к наклонам. Несмотря на это, он не смог прыгать на месте больше нескольких минут, а я проделывал это в течение двадцати двух минут, судя по часам на дверьми палаты. С меня капал пот, когда я попросил его подержать кровать, чтобы я мог выполнить подъёмы ног. Он с энтузиазмом перевернул кровать. Вся тренировка заняла около двух часов с небольшими перерывами. Говорили только о том, чем занимались. Всё изменилось после тренировки.

- В полночь мистер Шульц спит. Иногда он не просыпается до прихода Коултера. Мы сможем сделать секс между кроватями тут. Никто не сможет нас увидеть. Очень темно здесь. Тебе понравилось, как я трахал Сонни, да?

- Иисус, Клаус. Я не такой, как Сонни. Я не занимаюсь такими вещами.

Клаус нахмурился и вздохнул.
- Пожалуйста, Малькольм. Я знаю, как это тебе очень нравится. Я буду трахать тебя сначала как ты захочешь. Всё что ты хочешь. Ты только скажи мне. Я очень хочу потрахать тебя. Я сделаю всё, что ты скажешь.

Это включило мой мозг. Но мне нужно было время подумать.

- Сейчас я хочу почитать. Всё равно скоро ужин.

Отчаяние на лице Клауса было настоящим. Он не доносил на меня доктору Хейну. Клаусу хотелось всунуть свой большой член в мой зад и он был готов пойти на многое ради этого. Я раздумывал, что можно попросить такого ценного, чтобы риск стоил того.

После ужина я уселся на кровать с "Веком воюющего паруса" С.С. Форестера, книгой о войне 1812 года, которую до больницы не читал. Но я не перевернул ни одной страницы. Все мои мысли были о обмене с Клаусом, который бы позволил бы ему ввинтить мне, как он отчаянно хотел, а мне дал что-то нужное для моего бегства.
Доктор Хейн привёз его около пяти лет назад, когда тому было одиннадцать. Что такое делал Клаус уважаемому психиатру, что тот захотел перетащить его через океан в новую страну и на новую работу и затем продержал его все эти годы под замком в палате психушки? Правда, как оказалось, Клаус мог выходить, когда ему заблагорассудится. Всё, что ему требовалось, так это подойти к дверям и попросить, чтобы его выпустили. Никогда никаких возражений со стороны санитаров не было. И, тем не менее, доктору нужны были веские причины для оправдания всего этого. И почему Клаус на согласился на добровольное заключение? А что насчёт мистера Коултера? Ходили слухи, что он появился здесь в тоже время, когда больницу возглавил доктор Хейн. Джонотану казалось, что он слышал, как Клаус и Коултер разговаривали по-немецки. Имя у Коултера было не немецкое, но он мог выучить язык в армии. Ему было тридцать восьмь или около того и он мог служить во время войны.
Можно ли как-то шантажировать мистера Коултера, чтобы использовать его помощь или содействие в моём побеге?
Для начала, мне нужно узнать, почему Клаус находится тут, в больнице. Что такое он сделал в Германии или Австрии, что оказался тут под замком? Раз в неделю он ходил на приём к врачу, но мы не знали к какому. Если бы его лечили электричеством, то он должен был возвращаться в палату притихшим и слабым, а он всегда возращался таким, каким уходил. Не было никаких признаков, что он принимал лекарства, хотя это было возможным. Почему его лечат и почему он тут так долго? Кроме его гиганского стремления к сексу, он казался вполне нормальным. Он был приветлив со всеми, никогда ни с кем не дрался, даже не ссорился. Секс мог быть связан с его возрастом. Подростки всегда жутко озабоченые существа вне зависимости от того, кто им нравится.
Был ли он гомосексуалистом - тоже вопрос не решённый. Он не женственный. Он мог сосать у мистера Коултера по тем причинам, о которых и сказал: он таким образом имел еду, комиксы и свободный секс.
К тому времени, когда он на следующий день пришёл ко мне в половине третьего для наших совместных занятий, у меня были готовы вопросы, которые я и выложил в течение следующей пары часов.
Первый я задал после наклонов, перед прыжками на месте:
- Только по правде, Клаус, почему ты здесь?

Он улыбнулся, затем парировал:
- Ты скажи мне первым и я обещаю, что расскажу тебе потом.

- Я говорил тебе. Меня арестовали и из-за этого мой отец разозлился на меня.

- А почему тебя арестовали? Ты об этом не сказал.

- Я суетился, ну как проститутка, за деньги.

Клаус не понял.
- Это что? Я не понимаю что такое суета или проститутка, это что?

- Я делал людям за деньги то, что ты делаешь мистеру Коултеру.

Он улыбнулс.
- Ах, да, и они тоже тебя трахать, да?

- Иногда. Но я это сделал всего несколько раз и из-за денег.

- И ты хочешь что-то от меня за то, чтобы я мог трахнуть тебя?

- Нет, я просто хочу знать, почему ты здесь. Я рассказал тебе о себе, теперь ты рассказывай о себе.

Он поджал губы и уставился на свои колени.
- Это они так думают. Я кое-кого убить, но они были плохие.

- Тогда почему ты всё ещё под замком?

Он ещё пару раз сжимал челюсти, потом тихо произнёс:
- Я скажу тебе, но это будет наш секрет. Никто из них не знает об этом, но я скажу тебе, потому что ты мой друг.
Это было впервые, когда он произнёс это слово по отношению ко мне.

- Германия не такая как Соединённые штаты. Они просто сказали, что я кого-то убил и поэтому меня тоже нужно убить. Мне было всего восемь. У меня не было денег на адвоката. Что мне было делать?

- А твоя семья? Они не могли найти адвоката?

- Тот, кого я убил...Видишь ли, мой отец был солдатом и ему оторвало ногу на войне, поэтому у него не было работы. Он кое-что понимал в телефонах, но слишком много пил и его выгнали оттуда. Так что работала только мать, но это было мало денег. И ещё, мой отец пил. И когда напивался, то бил нас и иногда мою мать. И у него была винтовка из армии. Однажды ночью он стал бить маму, потому что не было денег на выпить ему. Я схватить винтовку и сказать ему стоп. Он сказал, что убьёт меня, за то что я направил её на него. Он схватил винтовку и потянул. Мой палец был на курке и выстрелил. Я убил его. Пуля попасть в шею. Он упал и не двигался. Я убежал, но меня поймали.

Казалось, что английский Клауса становится хуже по мере его рассказа. Он не выглядел грустным или расскаивающимся, только подолгу подбирал слова.

- Но это же не твоя вина. Разве твоя мать не сказала этого?

- Я не знаю. Я больше не видел её, только моего дядю, когда меня запереть в больница для псих. Он говорить с доктор Хейм и сказать, что я должен остаться. Доктор Хейн сказал, что лучше мне быть в больнице, чем если они убить меня, и он сделает это для меня, поможет мне, чтобы я никогда не хотел больше убивать людей. Давай сейчас позанимаемся.

Я двадцать семь минут прыгал на месте. Клаус выдохся после трёх минут и наблюдал. Примерно посередине он спросил:
- Зачем ты хочешь делать это так много?

- Они не дают мне сбежать отсюда, - я задыхался, - а, это самое близкое к побегу.

- Как, ты хочешь сбежать? Ты думаешь убежать отсюда? - он улыбнулся, но улыбка вышла вымученной.

Я быстро придумал понятный ответ.
- Нет, просто это заставляет чувствовать себя хорошо весь день. Я не могу больше говорить, пока не закончу.

Он нахмурился и дожидался конца.
После наклонов мы перешли к отжиманиям и подъёмам туловища.

Когда мы отдыхали после отжиманий, Клаус спросил:
- Почему ты позволял тем людям трахать тебя? Почему просто не пососать им?

- Они платят за это. Это был мой бизнес. Я хотел заработать денег.
Это, прямо или косвенно, предназначалось для передачи доктору Хейну.

- У них были такие большие хуи как у меня? - улыбка, вслед за вопросом, была искренней.

- Только у одного. Я делал это с четырьмя.
И этот ответ предназначался для передачи.

- Это больно?

Я знал, куда он клонит.
- Клаус, я не хочу трахаться. Подержи кровать.

В то время, когда я заканчивал свой первый подъём ног, Клаус наклонился поближе и прошептал:
- Я ебу лучше, чем мужики. Ты полюбить это со мной.

Я снова покачал головой и продолжил занятия.

Клаус принёс свой ужин на мою кровать. Подумав, я предположил, что у Клауса, похоже, нет больше друзей, как и у Джонотана. Многие разговаривали с ним. К нему не было враждебности. Но и интереса общаться с ним не было. Я допускал, что знание о его близости к доктору Хейну исключало доверие к нему, делало его изгоем. Его возможность уходить и приходить в плату тоже тревожила. Меня удивляло, что он остаётся в такой неважной для себя ситуации. Я спросил его об этом.

- Тут лучше. Ты думаешь, что тут сумашедшие мальчики. Тебе нужно посмотреть в других палатах. Кроме того, там все мужчины, нет мальчиков моего возраста. И здесь для меня безопаснее.

- Безопаснее? Кто тебе может сделать здесь больно?

- Что, если придут из правительства и попытаются передать меня назад, в Германию, где меня убьют? Я могу возвращаться в палату. Они не смогут забрать меня отсюда.

Это звучало как паранойя. Возможно, поэтому он и находился здесь. Может быть, он никого не убивал, а просто думал, что убил. Но, тем не менее, я спросил у него:
- Кто это тебе сказал? Никто не придёт за тобой из-за того, что произошло в другой стране, когда тебе было восемь.

- Видишь ли, Малькольм, ты их не знаешь. Ты не знаешь, как доктору Хейну приходилось прятать меня, чтобы они не могли достать меня. В Германии они не позволять никому уйти. Если ты убивать кого-то, они убивать тебя. Такой закон там и везде полиция.

Это прозвучало словно из какой-то фантастической книги.
- Но они не могут прийти сюда. Это не Германия. Это США, другая страна. Они не могу забирать отсюда детей.

Когда я говорил это, то абсурдность того, что говорил, в этой обстановке, чуть не заставила меня засмеяться. Но, на смену смеху вскоре пришла злость.
- Ну, по крайней мере, не должны.

Клаус посмотрел на меня.
- Почему ты сердиться на меня?

- Не на тебя. Я злюсь на них и своего отца. Почему я тут? Я не делал ничего плохого. Я никому не делал больно. Они разрушили моё образование, полностью. И они никода не позволят тебе выбраться отсюда. Сукины дети!

- Ты видишь? Они здесь тоже плохие. Именно поэтому я оставаться тут, чтобы быть безопасно.

Я попытался ещё раз убедить Клауса, что, по крайней мере, из Соединенных Штатов забирать детей они не могут, и я не верил, что и в Германии такое тоже возможно. Пока я это говорил, меня мучил вопрос, зачем доктор Хейн привёз Клауса в Америку с собой и сказал ему, что того могут убить из-за трагедии, случившейся не по его вине. Конечно же, это всё зависело от того, насколько было правдой то, что рассказал мне Клаус и как он себе это представлял или же был обманут.
После еды Клаус снова попросил вторгнуться между моих булок, после чего ушёл разочарованным. Я подумал, что Сонни получит ночью по полной.
Я планировал почитать и поспать, но моё любопытство взяло верх. Через час или около того я подошёл к столу, где Клаус в одиночестве рисовал акварелью окно.
Он улыбнулся, когда я сел рядом.
- Ты тоже хочешь порисовать?

- У, нет. Просто хотел поговорить. Продолжай рисовать.

Он рассказал, как измерил окно ниткой, затем сложил её в три раза и этот размер отметил на бумаге. Я был возбуждён от того, что было у меня на уме.

- Этому тебя научил доктор Хейн?

- Нет, я знаю, как измерять. Но доктор Хейн показал мне, как смешивать цвета. Посмотри на небо, как оно?

- Да-а, здорово. А сколько раз в неделю ты видишь доктора Хейна?

- Не так уж и часто. Может быть, раз. Ты видишься с ним чаще. Я хотел, чтобы он не делал тебе больно, но он говорит, что всем "странным" от этого лучше и они все будут ему благодарны, когда женяться.

- Доктор Хейн женат?

- Он был женат в Германии, но его жена не приехала в Штаты. У него много детей, но они все взрослые, старше меня.

Я старался быть осторожным в том направлении, в котором хотел что-то узнать.
- Ты и он когда-нибудь делали то, что ты и мистер Коултер?

Клаус не взглянул на меня, уставившись на свои мазки кистью.
- Нет. Нет, он никогда не хотеть ничего такого, - он казался достаточно искренним.

Я продолжал:
- Но ты же похож на меня и Мерлона, по крайней мере, в сексе, - он начал трясти головой и продолжал, пока я говорил, - ты сосёшь у мистера Коултера и трахаешь мальчиков. Ты сказал, что я могу трахнуть тебя.

- Нет, Малькольм. Ты неправ. Мне просто нравятся чувства, когда трахать. Я делать это мистеру Коултеру, потому что он помогать мне часто. И, кроме того, тут нет девочек, одни мальчики, ты видишь? - он махнул рукой в сторону палаты.

У меня была куча заготовленных вопросов, и я пошёл дальше:
- И сколько тебе было, когда ты впервый раз имел секс?

- Трахать мальчиков? Здесь, когда мне исполнилось двенадцать.
Его английский стал улучшаться.

- А мистер Коултер?

Он посмотрел с притворным возмущением.
- Почему ты спрашиваешь меня обо всём этом, Малькольм? Ты позволишь мне трахнуть тебя сегодня ночью?

- Может быть, если ты скажешь правду.

- Я всегда говорю правду. Спроси у меня ещё что-нибудь.

- Сколько тебе было, когда ты впервые пососал член?

Он задумался. То ли высчитывал время, то ли придумывал, как выкрутиться.
- Я говорю тебе это, правду и я трахаю тебя, да?

- Не только за это. И за другое тоже, но я никогда никому не расскажу о том, что ты скажешь. Я обещаю это и ты знаешь, что я не стукач.

Он вздохнул и склонился над своей картинкой, которая передвинулась поближе ко мне.
- Восемь. Видишь, я говорю правду.

- У кого?

Он отвернулся, затем снова повернулся ко мне.
- Ты его не знаешь. Это было ещё в Германии.

- Это был доктор Хейн, да?

Он нахмурился.
- Нет, другой человек.

- Почему ты у него сосал? Правду.

И снова, после паузы:
- Он защищал меня от полиции.

- Но это же был доктор Хейн.

- Нет, Малькольм, - он погрозил пальцем, - это было прежде, чем я узнал доктора Хейна.

- Он трахал тебя?

- Тссс. Я был маленький. Он был хорошим человеком. Он не делал это.

- Он делал это между твоих ног?

- Да, иногда.

- И он сосал тебе тоже?

- Конечно. Это же честно, правда? - Клаус ответил так, словно я сказал глупость.

- Неужели, это он познакомил тебя с доктором Хейном?

- Да. Он отвёл меня в больницу, где работал доктор Хейн. Он был там боссом.

- А тот человек навещал тебя там?

- Конечно, - ещё один такой же взгляд. - Он тоже был моим другом и я ему нравился.

- И у тебя ещё был секс с ним?

- Тебе понравится, как я тебя трахну, потому что сейчас ты должен дать, но это будет очень хорошо. Да, мы ещё часто занимались сексом.

- Доктор Хейн знал?

- Нет.

- А что ты делал, чтобы он не узнал?

- Мы просто закрывали дверь на замок. У меня была своя комната, знаешь?

- И что сказал тот человек, когда доктор Хейн захотел перевезти тебя сюда?

- Он был очень грустным, но он трижды приезжал сюда.

По лицу Клауса было видно, что ему не очень-то хотелось говорить о тех трёх визитах.

- И доктор Хейн так и не узнал, чем вы занимались вдвоём?

- Нет, он бы разозлился.

Мне хотелось разузнать ещё кое о чём, но Клаус свернул разговор на обсуждение того, как мне должен понравиться его орган в моей попе. Но я думал не об этом.

- Почему доктор Хейн хочет, чтобы я не разговаривал с Джонотаном?

Это был поворот, к которому Клаус оказался не готов.
- Джонотан "странный"!

Я спокойно на него посмотрел. Постепенно до него дошло, что его ответ показал, что он знает то, чего не должен. Ни одному мальчику в палате не мешало наше общение с Джонотаном, о котором он знал и после чего мне было приказано держаться подальше от моего единственного друга здесь. Эмоции в голосе Клауса при ответе подтвердили это.
- Ты не сможешь трахнуть меня, пока доктор Хейн не скажет, что я могу быть с Джонотаном.

- О, нет. Ты сказал, что если я скажу тебе правду, я могу тебя трахнуть.

- Я не думаю, что ты сказал мне правду, по крайней мере, не всю.

Я не рассчитывал на то, что моё предложение вызовет такую ярость.
Он скомкал бумагу со своим незаконченным рисунком и прошипел:
- Тогда я расскажу доктору Хейну, что видел как вы с Джонотаном трахались, нет, я скажу, что ты сосал у Джонотана. Так, ночью я трахну тебя, но это будет для тебя хорошо. Ты же любишь, когда тебя трахают, гомик.

Он встал и пошёл к дверям, спросил и получил разрешение выйти из палаты. Только он мог это делать.
Я проклинал себя за столь грубый промах в отношениях с Клаусом, и за то, что он показался мне спокойной личностью. Как ни странно, Клаус привык получать то, что хотёл. Возможно, что в эту ночь в меня вставят самый длинный член, который когда-либо входил в меня.

Это произошло сразу же после полуночи. Я не мог заснуть и не спал, когда Клаус спокойно подошёл к моей постели и приставил открытую банку с вазелином к моему носу. Мистер Шульц сидел спиной к нам и читал газету, лежащую на его коленях, или же спал. Я подозревал последнее.
Клаус выхватил подушку из-под моей головы и сбросил её на пол. Он опустился на колени между моей постелью и другой пустой кроватью в углу. В лунном свете проявились очертания его члена, когда он стянул пижамные штаны. Он был без трусов.

Я позволил ему стянуть меня с кровати и развязать шнурок на моей пижаме.
- Сними её, - приказал он шёпотом, проделывая тоже самое с собой.

Я подчинился. Он подтолкнул, чтобы я лёг на подушку, свёрнутую им вдвое. Я почувствовал запах вазелина, которым он намазал свой член и ощутил, как холодные пальцы размазывают его между моих ягодиц. Его руки спустились вниз по моим бокам. Он пополз вперёд, пока головка его члена находила свой путь между моих булок. Я услышал, как закрылась крышка банки.

- Направь себе в дырку,- сказал он, - не бойся, я пойду медленно.

И снова я подчинился, приставив его головку к своей щели, пытаясь расслабиться, чтобы сделать её вход полегче. Прошло довольно много времени с тех пор, как подобный размер проникал в мои ворота.
Он толкнулся вперёд, так же, как он делал это с Сонни. Был всплеск боли, которая быстро затихла. Головка была внутри меня. Через несколько секунд, примерно через десять, он двинулся вперёд, медленно скользя внутрь. Я готовился подвигать бёдрами, чтобы он смог войти в мою толстую кишку. Он достиг моей простаты. Там вновь появились приятные чувства. Я почувствовал себя лучше от того, что происходило.
Не останавливаясь, он продолжал своё движение вперёд, проскальзывая всё глубже и глубже внутрь. И, тем не менее, я не чувствовал ни тепла его таза, ни щекотания его лобковых волос. А он вошёл уже далеко. Он достиг сгиба. Я подвигал бёдрами взад-вперёд. Было маленькое неудобство, не более, после чего осталось огромное чувство длинного члена, толкающегося через мою прямую кишку в мой живот.
Лобковые волосы сначала коснулись, затем вдавились в мои ягодицы. Его тело прижалось к моему. Он толкнул сильнее, войдя ещё на четверть дюйма или чуть больше, после чего лёг на меня; его рот оказался у моего уха.
- Хорошо, нет? Говори правду.

Я не собирался этого делать.
- Просто еби.

- Глупый гомик.

Он вытаскивал почти также медленно, как входил, затем втолкнулся несколько быстрее. Я был уверен, что он делает так совсем не из-за опасений по поводу моих чувств. Он хотел, чтобы это продолжалось подольше. Если честно, то мне тоже.
Каждый раз, когда он входил полностью, он делал небольшой толчок в конце, создавая волну тепла в моей попе. Я был уверен, что когда он полностью во мне, то находится рядом с мочевым пузырём.
Он снова опёрся на руки и толкал бёдрами, производя лёгкие шлепки, когда касался меня. Потом, возможно, чтобы быть тише, опять лёг на меня, своим весом прижав меня к холодному полу, и медленно накачивал туда-сюда. При каждом толчке из его носа в моё ухо ударяли небольшие волны тёплого воздуха. Мой член, плотно прижатый к сложенной вдвое подушке, был твёрдым, как бетон. Я боялся, что кончу на подушку.
Клаус не увеличивал скорость, держа её постоянной, наслаждаясь чувством скольжения своего длинного члена вперёд-назад внутри меня. Мне стало интересно, заметил ли он разницу между маленьким и, возможно, более тугим отверстием Сонни и моим. Казалось, что наслаждение его не уменьшилось. Я знал, что мне не надо получать удовольствие от фактически изнасилования, но я был счастлив иметь в себе большой орган, нажимающий там на всё внутри. Я тяжело задышал, пытаясь не допустить оргазма.
Клаус просунул под меня руки, чтобы достичь большей глубины, как это всегда делал Фредди. Я почувствовал, как напряглись мышцы его пресса. Его пальцы впились в моё тело. Толчки стали сильнее. Я почувствовал, как у него увеличивается. Он хмыкнул, когда первый поток спермы выстрелил из его яиц в мою толстую кишку. Его пульсации расширили мой анус. Это было фантастично. Мне захотелось повторить это.
Трижды он вытаскивал и снова полностью всовывал. Это было также чертовски приятно, как и трах. Вероятно, так он демонстрировал мне свою власть надо мной.
Затем, неспеша, он освободился.
- Перевернись.

Я перевернулся. Его рот сразу же опустился на мой член, губами упёршись в лобковые волосы. Ощущения были невероятными. Когда он совершал третье движение, я выстрелил спермой ему в глотку. Он держал свой рот на члене до тех пор, пока я не расстрелял всю, накопленную за недели сперму, чувствуя, как он глотает её. Он отпустил, когда мой член обмяк, с моей спермой в своём животе.
Выплюнув мой пенис, он наклонился к моему лицу:
- По-честному, нет?

Клаус протянул мне рулон туалетной бумаги и указал в сторону туалета.
- Шульц спит, - прошептал он.

Он с мылом отмывал свой орган. Я подождал, пока он не ушёл, после чего уничтожил туалетной бумагой улики. Это прозвучало невероятно громко.

Клаус пришёл позавтракать ко мне. На его лице была кротость.
- Малькольм, мне жаль, что я наговорил вчера. Я никогда не скажу плохих вещей о тебе доктору Хейну. Ты мой друг. Я поговорю с ним в понедельник и тогда ты сможешь быть с Джонотаном снова. Я хорошо ебу, нет?

Я не собирался показывать, что наслаждался тем, что он делал. Я жевал холодные тонкие тосты и возился со своей водянистой яичницей.

- И я был честным. Я пососал тебе хорошо. Ты быстро кончил. В следующий раз я сделаю это дольше. Я также хорошо сосу.

Я продолжал есть.

- Ты можешь спросить у меня ещё, если хочешь. Всё, что угодно. Я знаю, что могу тебе доверять.

Это вернуло мои мысли назад. Я задал ему трудный вопрос.
- Мистер Коултер - немец?

И снова это было далеко от того, что он ожидал. Он некоторое время молчал. Потом приблизился ко мне и спросил:
- Я смогу трахнуть тебя снова?

Это было нелегко, но я продолжал игру.
- Говори правду.

Клаус вздохнул.
- Да, он немец, но он вырос здесь.

- Но он пришёл сюда на работу, когда тут появился доктор Хейн.

- Я думаю, что он был офицером в армии. Он работал, где доктор Хейн был на войне. Но ты не должен никому никогда не говорить об это. Они могут очень рассердиться.

У меня родилась мысль.
- Мистер Коултер и есть тот человек, который взял к себе, после того, что произошло там, в Германии, когда тебе было восемь?

- Нет. Я встретился с ним уже после того, как узнал доктора Хейна. Всё что я знаю, это то, что они вместе работали во время войны. Доктор Хейн тоже был в армии. Он работал над гомосексуалистами и там.

У меня пробежал холодок по спине. Это звучало так, что они оба работали в одном из концлагерей, о которых я читал и слышал так много. Был ли доктор Хёйн другим доктором Менгеле? Ставил ли он ужасные эксперименты над гомосексуалистами? То, что он делает в больнице, конечно же нельзя назвать по-другому, кроме как экспериментами, но из всего, что я увидел и пережил, ничего не срабатывало.
Я спросил:
- Они работали в концлагере?

- Это что?

Это было сюрпризом для меня, как и, вероятно, мой первый вопрос для него. Однако, если ему в конце войны было семь или восемь, он прятался в течение долгого времени, и, как я подозревал, почти не читал, вполне возможно, что он мог и не слышать об этих страшных местах.
- Это было место, где они держали евреев, гомосексуалистов и цыган. Они убили миллионы там.

- Нет, это просто история. Доктор Хейн сказал мне, чтобы я не верил во всё это. Сказал только, что евреи - это боль немецкого народа, потому что все будут сердиться на них из-за этого. Остальное ложь.

Казалось разумным оставить всё как есть. Вряд ли он бы поверил тому, что я расскажу после многих лет, за которые он слышал полную противоположность от человека, в котором он видел своего защитника, заменителя своего отца.

- Малькольм, - сказал он тихо, - мы сделаем ночью это снова? Я буду очень хороший, правда.

- Может быть, завтра. Моей попе нужно время отдохнуть.

- Окей. Окей. Завтра ночью.

Ещё одна мысль стукнула меня.
- Откуда у тебя вазелин?

- Мистер Коултер купил его для меня. Всё, что я хочу, - он улыбнулся.

Я улыбнулся в ответ.
- Неужели он никогда не трахал тебя?

- Нет. Он просто любит, когда я сосу у него. Нет такого, я думаю. Нет вазелина или ещё чего-то. Он очень умный. Он был офицером.

- Тогда почему он работает тут?

Клаус пожал плечами.
- Сегодня я, может быть, поебу Сонни. Ты хочешь посмотреть? Я приведу его к твоей кровати. Мы сделаем это там. Ты сможешь поебать его тоже. Ты хочешь? Я говорить ему и он будет делать это. Сонни не говорит, поэтому никому об этом не расскажет, - он говорил об этом так, словно это была простая шалость.

Я подумал, что это печально, если нравится Сонни.
- Нет, мне нужно выспаться.
И я был уверен, что никому ещё не нужно знать о том, чем я занимаюсь.

Я спросил:
- Почему Сонни не говорит? Они сказали, что он говорил, когда попал сюда.

Ещё одно пожатие плечами.

Воскресным утром я отправился на мессу вместе с Джонотаном. Когда мы шли за дежурным санитаром, проверив, чтобы никого не было позади, я похлопал Джонотана по заду. Мы улыбнулись друг дружке, но ничего не сказали.
В ризнице у нас было несколько возможностей перекинуться парой слов, пока священник служил пару конфессий.
Я сказал ему:
- Я думаю, что это Клаус сказал доктору Хейну, чтобы держать нас подальше друг от друга. Он как бы изнасиловал меня вчера ночью. Мне пришлось, потому что он грозился рассказать Хейну, что видел, как я сосал тебе.

- Бог мой. Тогда он, наверное, захочет трахнуть и меня.

- Я так не думаю. Он доверяет мне и Сонни, и больше никому. И он ничего не сказал, кроме того, что завтра собирается поговорить с доктором Хейном, чтобы мы могли быть вместе. Я скучаю по разговорам с тобой.
Я чуть не рассказал ему о мистере Коултере, но испугался, что он может что-то ляпнуть, сидя на электрическом стуле.

- Итак, ты хочешь что-то сделать ночью?
Он был озабоченным как Клаус, что было опасным. Меня обеспокоило, когда он спросил:
- Лучше подождать и посмотреть, сможет ли Клаус заставить отступить доктора Хейна. А вот потом поглядим.

Священник сказал, что служить может только один из нас. Джонотан предложил это сделать мне. Это было для меня впервые в жизни. Я знал отклики довольно хорошо и вполне уверенно знал, что нужно делать и когда.
Джонотан помог мне застегнуть красную рясу, специально задевая мой член. Это вызвало у меня мгновенную эрекцию.
Я пытался придумать способ стырить одну из чёрных ряс в конце мессы и пронести её в палату.
Во время мессы я заметил, что в церкви не было санитаров, только больные. Это была возможность, которую нужно было поизучать.

В воскресенье днём Клаус пошёл на улицу вместе с другими. Я спал, решив сделать день свободным от тренировок, зная, что мой ночной сон скоре всего будет прерван
Клаус пришёл примерно в то же время, что и раньше. Секс был мягче и приятнее. Он трахал почти также хорошо, как и Роберт, может быть, даже лучше, учитывая длину его органа. Его затяжные толчки были восхитительны.
Он сначала пососал мои яйца, а только затем член., давая время отступить моему соку, тем самым увеличивая мой кайф. Он широко открыл свой рот и медленно начал перемещаться им вверх-вниз и по кругу. Но всё равно, я был очень возбуждён из-за отличного траха, который только что получил. Я не смог продержаться больше двух минут, после чего выстрелил своей спермой в его горло.
И опять он держал меня до тех пор, пока мой член не смягчился и из него вышла последняя капля. Затем, совершенно неожиданно, он поцеловал меня, после чего отправился в туалет чиститься. Я подождал, пока он не закончит, и пошёл сбрасывать лишний груз.

Доктор Хейн увидел меня во второй половине понедельника. По крайней мере, это было в его офисе, а не на стуле.
- Так, ты стал хорошим мальчик с нашего последний разговор.

Ему понадобилось время для кучи банальностей о молитвах к Богу, помогающих мне очистить ум от греховных гомосексуальных мыслей. Так как Джонотан и я вдвоём были алтарными мальчиками и ходили на мессу каждое воскресенье, то, возможно, для меня будет хорошо, если я буду общаться с ним, но не с остальными "странными".
Тоже самое Джонотану сказал другой доктор, у которого он был в тот момент, когда я выслушивал доктора Хейна.
Мы вместе пообедали, стараясь избегать прикосновений друг к дружке.

В среду днём все мои мысли об освобождении от этого так называемого лечения рухнули, когда я вновь вернулся в кресло. Доктор Хейн был почти сама доброта, когда описывал достоинства обнажённых прекрасных девушек, и само зло, когда появилось изображение двух молодых мужчин, трахающихся друг с другом. Он ни разу не повысил голос за то время, когда выдал мне четыре электрических разряда, которые полностью выбили меня из физической формы, что исключало любые тренировки в этот день.
Клаус запланировал потрахать меня этой ночью, но смилостивился. В действительности, он не подошёл ко мне этим вечером.

 

В течение следующей недели Клаус дал мне два восхитительных траха и отсоса, Джонотан и я одной ночью занялись любовью всеми возможными способами, у меня было два разговора с доктором Хейном и доктором Купером в их кабинетах, и ещё одна ссессия в кресле. В последней доктор Хейн был немного менее добр, картинки заменил весьма откровенный фильм, а разряды были более сильные и продолжительные.

 

В следующий понедельник состояние печального одиннадцатилетки, Неда, оказалось ещё более плачевным после того, как его принесли назад после сессии в кресле. И опять, игнорируя советы других, я не смог удержаться, чтобы не подойти к нему.
Его морозило и он едва шевелился. Его сердцебиение, которое я ощущал в его впалой груди, было неустойчивое, казалось, замирало. В какое-то время я запаниковал при мысли, что он может умереть рядом со мной. Я придвинул его к себе и заговорил с ним.
- Не волнуйся. У тебя будет всё окей, - и другую чушь, как обязательно бы назвал это Джонотан.

Я пробыл с ним до ужина, пропуская ещё одну свою тренировку, что вызвало раздражение Клауса, сказавшего:
- Брось его. С ним всё будет окей. Ему не нужно, чтобы кто-то держал его за руку.

Казалось, что мой взгляд, брошенный на него, разозлил его ещё больше, но он ушёл от нас к своим краскам.
После отбоя Нед заговорил со мной, хотя ему было всё ещё больно. Я сберёг для него ужин, но он не захотел есть. Я чувствовал себя ужастно, что оставил его, но мистер Стоддард, дежуривший этой ночью, потребовал, чтобы я отправился в свою постель.
Когда он заговорил, то стало понятно, из-за чего его подвергают столь ужасному лечению. Его речь была очень женственна, ещё больше, чем у Мерлона и Брайена, которые были по сравнению со мной королевами. Перед тем, как я ушёл, он выдал очень показательную фразу:
- Почему они просто не могут вырезать эту штуку и оставить меня в покое, - он держался за свой пенис.

На следующее утро, сразу после душа, ещё не полностью обсохнувшему, мне выдали худшее лечение за всё это время. Доктор Хейм вел себя так, словно я очень расстроил его, хотя, это могло быть притворством.
Когда меня привязали, он сказал:
- Мы договорились, что ты не общаться с другой "странный" и теперь ты хотеть спать с этим самым мальчик Нед.

На этот раз электроды привязали и к моим лодыжкам. Ток прошёл через мои ноги, таз, живот и грудь. Меня словно переехал грузовик. Появилось чувство, что все кости сломались, а суставы вывернулись. Я думаю, что моё сердце на мгновение остановилось. Я никак не мог отдышаться. Всё, даже шея, ужасно болело.
Я не мог произнести ни слова в свою защиту. Доктор продлжал.
- Я хорошо к тебе и позволять тебе быть с Джонотан. Даже он знать, что нельзя подходить к той плохой мальчик. Зачем ты ходить к нему?

Я не мог вымолвить ни слова. Мои лёгкие, горло и рот никак не могли сработать вместе.

- Малькольм!

Он снова сделал это. Это не было так же плохо, как в первый разряд, но возможно, по той причине, что я на время потерял сознание. Но, тем не менее, общая боль не изменилась. Я не соображал, где нахожусь, кто рядом со мной. Последний разряд вызвал у меня озноб.
Я очнулся, когда меня волокли в палату. Боль оставалась до отбоя. Я немного поел на ужин, но только потому, что знал, что это необходимо, а из тренировки смог только попытаться пошевелить руками.
Я заснул, хотя несколько раз просыпался, когда шевелился и это вызывало прилив боли. Утром стало получше. Я съел свой завтрак и половину затрака двух других мальчиков, которые отдали мне то, что не захотели, благодаря протекции Клауса.
Я поспал ещё до обеда, хорошо поел и провёл полную тренировку с Клаусом, в тоже время решив сбежать как можно скорее. Что удерживало меня от совершения глупостей, так это сознание, что у меня будет только один единственный шанс на спасение. Они прочно запрут меня, если поймают, возможно на годы, если не на всю жизнь.
Все идеи относительно побега рассматривались снова и снова, в результате чего должны были уничтожится даже малейшие недостатки. Как не пытался, я не мог придумать, как выкрасть рясу из часовни и спрятать её где-нибудь в палате так, чтобы её ненашли. Одной из главных проблем моего плана побега была эта чёрная ряса.

Спустя два дня после жуткой лечебной сессии в кресле я узнал кое-что интересное, когда Гэри, тринадцатилетний мальчик, почти никогда и ни с кем не разговаривающий, взбесился и врезался в стену, сильно, до крови, разбив себе голову и в результате упав без сознания.
Тот же самый доктор, который осматривал меня на следующий день после того, как я попал в палату, пришёл и зашил голову Гэри. На день его поместили в лазарет. Доктор навестил его следующим утром.
Как ни странно, но никто из обслуги клиники не мог оказывать подобную помощь в чрезвычайных ситуациях. Все они были психиатры, психологи и социальные работники. Даже медсёстры были психиатрическими медсёстрами и, видимо, были слишком далеки от такой практики.
Этот доктор жил в двадцати милях отсюда, в ближайшем городке. Там у него была практика. Он был очень холоден по отношению ко мне, поэтому я не видел в нём союзника, только возможного невольного сообщника.

Ночью в среду между нашими кроватями, Клаус попросил, чтобы я пососал ему перед трахом. Ему хотелось видеть, насколько я хорош в этом.
- Ты говорил, что те люди платили деньги тебе за то, чтобы ты сосал им. Ты должен быть хорош в этом, как я в трахе.

Я не трахался той ночью. Это потребовало времени. Я смог заглотить примерно только треть этой длинной штуковины, но двигал рукой по стволу до его яиц и сунул палец ему в анус. Его сперма была неприяной на вкус, вероятно, из-за паршивое пищи, которой нас кормили. И её было много. Когда он стал накачивать свой сок в мой рот, я постарался побыстрее глотать. Но даже тогда часть вышла наружу через нос.
Клаус любезно пососал в ответ, выдав мне глубокий французский поцелуй после великолепного минета. Он не прополоскал рот после того, как пососал мистеру Коултеру, дежурившему на этой неделе. Я смог попробовать вкус мужской спермы, смешанной с моей. Я знал вкус своей и этот вкус оказался совершенно другим.
Клаус заметил моё выражение лица.
- Тебе не нравится собственная сперма?

- Там не только моя.

Он облизал губы и улыбнулся.

Это вдохновило меня.
- Как думаешь, мистеру Коултеру может понравится, как я сосу? Может быть, я тоже что-то смогу получить от него.

- О, я не думаю, что это хорошая идея. Он не знает, что ты знаешь, что мы делаем. Я думаю, что он разозлится.

Ну, по крайней мере он подтвердил, что никому не говорит слишком много. И так как он всегда трахал меня у моей кровати, а не в туалете, как Сонни, где Коултер мог это видеть, то это казалось хорошей ставкой на то, что он не расскажет доктору Хейну, чем занимается со мной.

На следующий день в середине наших занятий мы решили сделать перерыв и я вернулся к его отношениям с доктором Хейном.
- Почему ты всегда спрашиваешь об этом? Он мой друг. Он спас мне жизнь.

- Но почему он держит тебя взаперти в этом месте? Ты бы мог жить в его доме или в семье неподалеку отсюда.

- Малькольм, ты забывать, что в Германии я до сих пор убийца. Так что я должен оставаться здесь, откуда они не смогут меня забрать, до тех пор, пока мне не исполниться восемнадцать и американцы дадут мне выйти и не отправят назад, в Германию. Я смогу стать американцем и получить здесь работу.

Спорить бессмысленно и привело меня ещё к одному моменту, который я ещё не затрагивал.
- Но ты не ходишь в школу. Здесь нет школы. А в Германии ты ходил в школу?

- Ох, да.

- Какой класс, я имею в виду, сколько лет ты ходил в школу?

Он помолчал, потом сказал:
- Один, но я смогу ходить туда, если я буду не здесь, да?

- Конечно, я думаю, что да, но ты должен работать или что-то ещё, или же доктор Хейн должен будет позаботиться о тебе.

- О, да, он будет обо мне заботиться. Он всегда говорит, что всегда будет моим другом и позаботится обо мне.

Всё это подходило под описание "сахарного папочки".