перевод Анна Арбор

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

ВЕСНА 1952, ВИКТОР СИБЕЛЛИ

Пятидневная доза Фредди перезарядила меня физически и морально. Плюс бабушка хорошо готовила, плюс в дедушкином-бабушкином доме было тепло и надежно - в общем, в понедельник утром моя тетя высадила у школы счастливого ребенка.

Томми и Пэт разбежались получить доступ к моему телу на первой же перемене, но дверь в бойлерную оказалась починенной и нам не поддалась. Мы поспешили в кусты за школой; место было свободно, только оно не просохло после ночного дождя. Томми и Пэту пришлось дожидаться ленча.

Мы с Мартином присоединились к метателям бейсбольных карточек и добыли, на двоих, семь карточек, пополнив те жалкие одиннадцать, что оставались у нас на руках после делового бума пасхальных каникул.

Вторым уроком у нас было плавание. Томми и Пэт залезали ко мне в трусы и трепали по попе, под водой.

У Виктора Сибелли был усталый вид. Он чуть не весь урок просидел на бортике, причем свешивал ноги, не давая посмотреть на свои драгоценности.

Я сел рядом.

– А ты чего не плаваешь?

– Не хочется.

– Ты какой-то усталый.

– Не для всех каникулы – праздник. – Эта фраза прозвучала горько.

– У тебя что-то случилось?

– Неважно. Не бери в голову. – Он направил взгляд поверх бассейна, тем окончив разговор.

Когда все переодевались, Виктор безучастно оделся и пошел в класс. Даже Томми это заметил. Мы переглянулись и пожали плечами.

Мартин, видимо, заметил, как мы с Томми и Пэтом бегали туда-сюда на первой перемене, потому что спросил:

– Они что, тоже это делают?

Я ответил недоуменным взглядом, хотя подозревал, что Пэт мог сделать какое-нибудь неосторожное замечание при Мартине, в их церкви. Мартин ухмыльнулся и похлопал меня по заду.

Перерыв на ленч мы провели физически активно. Пэт бился в меня, как никогда, и кончил много раньше, чем мне бы хотелось. Томми тоже продержался меньше обычного.

– Вы что ли совсем не чиркаете?

– Это не заменяет, – ответил Пэт.

– А как ты провел втыкникулы? – сострил Томми.

– В основном, у дедушки с бабушкой.

– А в остальном?

– У Мартина. Мы продали кучу карточек, заработали денег. Еще читали книжки.

– И?..

– Томми, это не твое дело.

Пэт изобразил, что трахается, и захихикал. Я откусил от своего сэндвича. Томми спросил:

– Как вы думаете, что происходит с Виктором? Он ходит злой на весь свет.

Я пересказал наш краткий разговор. Томми спросил:

– Ты не знаешь, у него кто-нибудь бывал в доме?

– Помнишь Пита в пятом классе? – сказал Пэт. – Он пробовал пару раз зайти, но его не пустили. Виктор потом сердился, потому что его дома наказали, за то что дал адрес. Так вот, Питер рассказывал, что там огромный дом, лошади и все такое. Деньги мафии. – Я тоже слышал, краем уха, что семья Виктора – мафиози. Слухи подпитывались тем, что в школу и из школы Виктора возил большой черный «бьюик» с шофером.

– Ерунда, если бы они у него были мафиози, он бы швырялся деньгами.

Последовало молчание, а потом Томми с удивлением вспомнил:

– А ведь и правда, я ни разу не видел, чтобы он купил хотя бы шоколадку. А вы? – Мы с Пэтом помотали головами. – И такой богатый дом… разве что шофер – это его отец. Точно, его отец в этом доме – прислуга.

– А кто тогда платит за обучение?

На это никто ничего не смог ответить.

– Малкольм, может, ты пригласишь его к себе домой?

– Кстати, – сказал я, вспомнив, что Томми так и не ответил на мое приглашение, – ты спрашивал у матери разрешения приехать в эти выходные?

– Да, но она так ни черта и не сказала. Сегодня еще раз спрошу. А Мартин все еще ходит к тебе по пятницам?

– Ага. Как ты думаешь, Виктор захочет присоединиться?

– Не знаю. Ты предложи.

Виктор Сибелли был немного смуглый мальчик крепкого телосложения и с черными как уголь волосами. Обладатель самого длинного неполовозрелого кока в классе. Я видел его несколько раз в твердом состоянии, перед кабинками для переодевания при школьном бассейне. Ходил слух про него и некую Джуди Барнс, стройненькую миловидную пятиклассницу из соседней школы. Отец этой Джуди работал у нас приходящим слесарем-водопроводчиком и имел свирепый вид; считалось, что такой за дочку открутит башку любому мальчишке. Молва о том, что Виктор закадрил девочку, с которой остальные только здоровались, укрепляла мнение о мафии за спиной Виктора.

Томми Аткинс полагал, что Виктора заинтересует приглашение воткнуть своего змея в мои тылы, но у меня был обескураживающий опыт попыток сблизиться с ним или хотя бы поговорить. Возможно, виной тому были мои неуклюжие, нескладные реплики. Рядом с Виктором на меня нападало косноязычие.

В свободное время он предпочитал игры с мячом и не присоединялся к праздноболтающим, которые кучковались на асфальтированной площадке и между деревьями. И хотя он был общительный, веселый парень, мне пока не удалось обнаружить у него близких друзей. Прибавьте сюда сочетание слухов про мафию с очевидным отсутствием средств – получался человек-загадка.

Для выхода на Виктора Сибелли я попробовал использовать Мартина.

– Виктор Сибелли? Ты с ума сошел. Он уже трахал Джуди Барнс, кучу раз. На фиг ты ему сдался. И если ты к нему подкатишься, он может растрепаться. И нет, он у меня никогда не был. У него огромный дом, как у тебя, даже больше. У него отец мафиози. Ты видел, какая большая черная машина за ним приезжает? У водителя есть пушка. Его отец подошлет к тебе убийцу, если услышит про твой секс с Виктором. – Мартин перечеркнул все резоны, выдвинутые Томми.

Но не обескуражил меня. В конце концов, Виктор был таким же мальчишкой, как сам Мартин, как Томми, Пэт и все остальные. Судя по склонности к мастурбации, чему я был очевидец, и по связи с Джуди Барнс, о которой я знал по слухам, Виктор был в моем классе среди сексуально продвинутых. И потом, здоровенный змей у него между ног наверняка требовал к себе повышенного внимания. У меня не было сомнений, что моя дырочка могла составить конкуренцию Джуди Барнс. А что до Викторова отца… ему все равно никто ничего не расскажет, кому это надо?

Я знал, что Фредди сегодня не вернется из школы в обычное время, потому что мой дедушка повезет его в супермаркет в районе дома Мартина, устраиваться на должность упаковщика. Я пошел на трамвайный круг с двумя пятиклассниками, которые бросали карточки. Мы посидели «У Бенсона», раздавили пузырь солодового. Я решил поупражняться и пробежал в гору по улице позади нашего дома, а потом под горку – по улице перед нашим домом. Половину пути я держал вещмешок с книгами над головой. То еще, наверно, было зрелище – я был в темно-синей спортивной куртке и в штанах цвета хаки. Переодевшись, я пошел к Фредди, еще потный после пробежки. Мой дедушка уже побывал у них и уехал, взяв Фредди и его свидетельство о рождении. Я мысленно пнул себя за то, что не пошел к Фредди сразу после школы. Но долго ждать не пришлось. Через полчаса радостный Фредди уже бежал ко мне с горки.

– Я получил работу! Пять долларов в неделю плюс чаевые. Менеджер г'рит, ребята набирают чаевыми по десятке в неделю. Я работаю вторник, четверг, пятницу с четырех до восьми и полный день в шубботу. В шубботу я начинаю в одиннадцать, и с утра успеваю к тете Клэр на математику, и в восемь я свободен. Правда, здорово? – Тетей Клэр он называл мою бабушку.

– Так когда ты будешь ходить на занятия?

– По понедельникам и средам после школы и по субботам утром. Ну да, нам остались одни воскресенья. Но я буду зарабатывать шестьдесят долларов в месяц для мо' мамы, и тебе тоже можно работать, в нешкольные дни. Твой дедушка спрашивал у менеджера, и еще спросит у твоей мамы. Мы сможем работать вместе.

Я уже оплакивал потерю выходных.

– Когда ты начинаешь?

– В четверг.

– Тогда скорее переодевайся. – Фредди меня понял, и через двадцать минут мы уже забрались в наш спальный мешок.

– Фредди, как жалко, что я не могу переселиться к тебе, – сказал я между разами. Я также жалел, что затеял разговор с менеджером в супермаркете.

На следующее утро я сделал попытку сосредоточиться на вопросе Виктора Сибелли. До начала занятий я сел на стенку за спиной у Виктора Сибелли и еще нескольких мальчиков, которые перебрасывались теннисным мячиком и обсуждали предстоящий бейсбольный сезон. В этой компании почти все ребята увлекались бейсбольными карточками. Почему Виктор их не собирал? Я решил при первой возможности просто подойти к нему и спросить.

Эделейд передала мне от отца, что пора начинать стрижку газонов. Газонокосилка стояла перед конюшенным сараем, заправленная. За вторник я обработал газоны перед домом, сбоку от дома, крутой участок позади дома и полоску вдоль дорожки до сарая. Раньше мне не хватало сил катить косилку вверх по склону. Теперь, после всех физических упражнений, это оказалось легко. Гордый собой, я ожидал признания моих заслуг за обеденным столом, хотя мог бы предвидеть, что не дождусь.

В среду я преодолел боязнь первого шага к Виктору Сибелли. Я пошел рядом с ним по дороге в класс после перемены. Он был потный после пробежки за бейсбольным мячом, отбитым в дальний конец бейсбольной площадки, которая примыкала к асфальтированной площадке у школы.

– А почему ты не собираешь бейсбольные карточки? Ты же любишь бейсбол, и все время о нем говоришь.

– Да так. А что?

– Просто интересно. В твоей компании все бросают карточки и меняются.

Виктор пожал плечами и ускорил шаги.

Я спросил Мартина, почему Виктор игнорирует бейсбольные карточки.

– А мне откуда знать? Денег у него полно.

Таково было расхожее мнение, но мы с Томми и Пэтом заметили, что Виктор ни разу не купил ни одной шоколадки. Хотя все, буквально все покупали шоколадки хотя бы изредка.

– А ты хоть раз видел у Виктора деньги в руках? – спросил я Мартина.

Он задумался.

– Не-а. А ты?

– Не-а. Ни разу. Я не помню, чтобы он когда-нибудь что-нибудь покупал. Если он такой богатый, почему он ничего не покупает у монахинь, как мы? – Монахини продавали сладости и баббл-гам, с бейсбольными карточками, на переменах и во время перерыва на ленч, на столике у главного входа. Они говорили, что прибыль перечисляется миссионерам.

– Верно, – сказал Мартин. – Он приносит ленч в большой уродской черной коробке, и больше ничего не ест. Только свои сэндвичи. Даже я иногда покупаю чипсы и шоколадки.

– А ты видел его дом? – спросил я.

– Нет, но говорят, что он огромный.

Но Мартин не помнил, кто это говорил. Мы решили разнюхать про Виктора Сибелли, что удастся. Мотивы у нас были разные. Мартин желал разоблачить мнимого богача. Я желал усесться Виктору на дик.

– А что если тип, который водит машину – это отец Виктора, и он просто работает на владельца дома? – спросил я.

– Точно! Черт! Да он беднее моего, а шофер – его папаня!

Мы с Мартином обсели Виктора с двух сторон за ленчем, и Мартин спросил, кто забирает Виктора после школы.

– Шофер, – спокойно ответил Виктор.

– Он работает на твоего отца?

– Ну да, а что?

– И носит пушку?

Виктор хмыкнул.

– Не знаю. С какой стати?

– Да так, ребята говорят, что твой отец – мафиози.

– Мы просто итальянцы. Мой отец владеет строительной компанией. – И Виктор удалился с негодующим видом.

Мартин повернулся ко мне. Я сказал:

– Это не объясняет, почему он ходит без денег. Давай узнаем, бывал ли у него кто-нибудь дома.

Мы сработали недостаточно деликатно. На следующий день к перерыву на ленч Виктор уже узнал о нашей активности и здорово рассердился. Он подошел к нашей компании из четырех человек и отозвал нас с Мартином:

– Пойдем поговорим. – Он отвел нас к гроту и остановился перед кустами, в которых по слухам трахал Джуди Барнс. – Какого фига вы у всех спрашиваете, где я живу и все такое? Не ваше дело, где я живу. – Разумеется, он был прав.

– Виктор, прости. Мы просто… из любопытства.

– Я когда-нибудь распрашивал про вас? – не унимался Виктор. – Нет, потому что это не мое дело.

И тут я не удержался, очень уж мне хотелось докопаться до истины.

– Просто у тебя никогда нет денег, и я хотел понять, как же так…

Виктор взвился на дыбы.

– А это тем более не твое дело, понял? Любопытно ему. – Он бросил на меня пылающий взгляд, потом прищурился. – А с чего это ты за меня взялся?

Мяч перелетел на мою сторону, застав меня врасплох. Я пожал плечами.

– Ну, мы же в одном классе учимся, вот мы и подумали, может, помочь надо товарищу. – Вышло не очень складно, но Виктор смягчился. Я тронул его за руку.

– Не нужно мне никакой помощи. – Его голос дрогнул. Я забеспокоился и шагнул поближе.

Результат вышел неожиданный. Виктор Сибелли сел на землю, отвернулся к кустам и начал всхлипывать.

Мы с Мартином переглянулись в замешательстве. Я как более эмоциональный человек опустился на колени рядом с Виктором и положил ладонь ему на плечо.

– Ты чего?

– Чего-чего. Все так паршиво… Ты… черт, черт… – Он потерял самообладание и разревелся.

Мы огляделись, не видит ли кто. Игровая площадка располагалась в пятидесяти ярдах, за деревьями и кустами, но не за пределами видимости. Я жестом попросил Мартина встать между Виктором и возможными наблюдателями.

В кои-то веки я прислушался к голосу разума, говорившего, что сейчас лучше обойтись без слов. Но через пятнадцать минут перерыв на ленч кончится, и к этому времени Виктора надо успокоить. Я обнял его рукой за плечи. Я сочувствовал его страданиям. Я искренне хотел как-нибудь облегчить его таинственное горе.

Постепенно всхлипывания стали реже, дыхание ровнее.

– Вы не представляете себе, какого это, – сказал он наконец. – У вас семьи, отцы-матери. – Он был готов в любой момент разреветься по новой.

– А ты что, не с родителями живешь?

– Это не родители, а черти-что. Мать меня не любит, и ненавидит моего отца, и он ненавидит меня. Дед называет меня отцовским грехом. И разными другими словами. – Нам пришлось выпытывать по кусочку, но к моменту звонка, после многочисленных обещаний хранить конфиденциальность, мы более-менее разобрались в сути проблем Виктора.

Виктор появился на свет в результате шашней между его отцом и старшей дочкой кухарки. Ей было шестнадцать, ему тридцать шесть. Кухарка хотела посадить его в тюрьму. Дедушка, которому принадлежал дом, организовал компромисс. Отец признавал Виктора своим сыном, что делало Виктора законорожденным, задним числом. Мальчику обещали католическое воспитание, жизнь в доме и частную школу с колледжем. Беда была в том, что никому, даже матери, он был не нужен. Он существовал как в пустыне, в одиночестве своей комнаты. Его отдушиной была только школа и летний лагерь, куда его посылали на десять недель каждый год.

Виктор ничего никогда не покупал, просто потому что ему не давали денег. В свое время дедушка обещал деньги на карманные расходы, но Виктор их ни разу не видел, и уже отчаялся просить.

Я не понял, почему даже мать не стала ему другом, но нам пришлось идти на урок. Я вытер Виктору лицо своим носовым платком и посоветовал дышать глубже. Я несколько раз повторил обещание ничего никому не рассказывать, и что мы снова поговорим на следующий день. Шофер всегда поджидал Виктора к последнему звонку.

В тот день мне было не до географии с историей. Я, конечно, читал про мальчиков, которые росли в ужасных домашних условиях, и монахини рассказывали о беспризорниках в Латинской Америке и Азии, особенно в Китае в конце сороковых. Эти истории меня ужасно трогали. Во втором-третьем классе я был в числе крупнейших жертвователей на миссии в Китае. Я много раз фантазировал, как бы я помогал беспризорному ребенку – я бы взял его к себе жить, я бы любил его как брата, и, конечно, мы бы занимались любовью.

Ни с какой натяжкой нельзя было бы назвать нормальными мои отношения с родителями, особенно с отцом, но все же у нас были какие-то отношения. Обо мне заботились, кормили любимой едой, одевали с учетом моих вкусов, дарили игрушки. Мать обычно слушала, что я рассказывал. Короче, у меня была семья, пусть и не полноценная. У Виктора не было и такой.

Так я, в свои одиннадцать лет, оказался перед проблемой, которая разрывала мне сердце. В моих мыслях не было ничего эротического. Хотя Виктор этого не сказал, у меня сложилось впечатление, что ему запрещалось покидать дом, кроме поездок в школу и летний лагерь, и ему не с кем было поиграть и даже поговорить.

К концу уроков я преисполнился решимости сделать что-нибудь, чтобы облегчить его страдания. Мартин согласился, что надо попытаться помочь; правда, такой решимости, как у меня, я в его голосе не услышал.

Вечером в постели я снова думал о Викторе, только на этот раз его длинный дик был во мне, его руки обнимали меня, а мои тискали его. Но я не знал, смогу ли я уговорить его мать, или кто там у них все решал, позволить Виктору провести выходные у меня. Моя мать не должна возражать, он ведь белый.

На следующий день я пришел в школу за сорок пять минут до звонка. Виктор обычно появлялся в числе первых. Он пришел через пять минут, сразу заметил меня, кивнул и пошел искать свою обычную компанию. Двое перебрасывались бейсбольным мячом на игровом поле. Виктор пошел было к ним, но остановился на краю игровой площадки и постоял, руки в карманах, ковыряя землю носком. А потом постенно развернулся и зашагал ко мне. Я бы пошел ему навстречу на игровое поле, но нам лучше было поговорить на дорожке у грота; я остался ждать на месте.

Он поднял взгляд, только когда между нами осталось всего несколько футов. Лицо его выражало смесь сожаления, досады и унижения. Мартин должен был появиться только через двадцать пять минут; мне предстояло разбираться с нашими чувствами без его стабилизирующего присутствия. Я обнял Виктора рукой за плечи и повел по тропинке. Ужасно хотелось что-нибудь сказать, но все слова казались глупыми. Виктор, похоже, испытывал те же затруднения. Я был уверен, что он стыдиться вчерашних слез. Виктор всегда был такой спортивный, стойкий парень; слезы противоречили его имиджу.

Мы остановились позади грота Девы Марии. Место было довольно уединенное. Поэтому сюда ходили почиркаться или для секса с девочками из школы напротив. Мы сели на корточки под каменной стеной.

Не придумав никаких вводных слов, я начал с места в карьер.

– Тебе разрешают уходить по выходным?

– Куда?

– Ко мне, к Мартину.

– Зачем?

– Так, в гости. Мы можем сходить в кино, можем прогуляться в лес на ручей. Походить по городу посмотреть на витрины, съездить в порт посмотреть на корабли. – По большей части я все это уже делал.

– А как доехать до порта?

– На трамвае, потом пешком.

Он подумал и как-то робко спросил:

– Вы никому не рассказывали про вчерашнее?

– Нет, мы же обещали.

– Я не знаю, что на меня нашло.

– Да ладно. У тебя была причина для слез. Я бы каждый день плакал, от такой жизни.

Виктор первый раз посмотрел на меня как следует, не украдкой.

– Ну, ты – наверно, но ты же, э, в общем, ты не дерешься и не играешь в спортивные игры. Ну, ты понимаешь.

Он намекал, что я – гомо? Может, об этом все знают, и Виктор тоже? Спросить его?

– Не, не понимаю.

– Ну, я просто хотел сказать, что одни плачут чаще других. Я так не плакал уже… короче, я никогда так не плакал.

Я несколько обиделся на такое рассуждение и убавил прыти:

– Никогда – перед ребятами. Наверняка ты плачешь дома, иногда. Тебе должно быть грустно одному. – Он промолчал, что я расценил как признание. – Так как, тебе разрешат? Мартин и Томми идут ко мне после школы с ночевкой. То есть про Мартина я знаю, а Томми еще не знает, разрешат или нет. А ты можешь просто зайти завтра, если с ночевкой тебе не разрешат. Будет весело.

– Сегодня я не смогу, мне надо спросить разрешение.

– Может, ты просто позвонишь от нас?

– Я не знаю номера, и все равно дома никого не будет до вечера. Может, на следующей неделе. Если разрешат. Черт, я даже не знаю, кого спрашивать. По идее, дедушку, только к нему так просто не подойдешь.

– А мать ты не можешь спросить?

– Не, она скажет, чтобы я спрашивал у отца. Кому-то придется поручить шоверу или кому-нибудь отвезти меня. В нашем районе ни автобусов, ни трамваев. Я бы дошел пешком до остановки, но я не знаю, где какие остановки и на чем можно доехать.

Он объяснил, где живет. Дорога до фермы моей тети проходила недалеко от его дома. Голос Виктора опасно подрагивал. Я сказал:

– Я могу позвонить в департамент общественного транспорта и узнать у них. А может, тебя отвезет моя мама. Если ты хочешь придти, я найду для тебя способ добраться.

Виктор попросил у меня мой телефонный номер. Я сказал и посоветовал звонить до шести, а то меня не позовут. Он сказал, что попробует поговорить с отцом, на выходных, и что он позвонит моей матери, но я должен помочь ему с транспортом.

Мартин и Томми, который получил разрешающую записку от матери, пришли ко мне домой вместе со мной, после остановки «У Бенсона». Мы прошли на кухню, я извлек телефонную книгу из ниши под лестницей, мы нашли номер департамента общественного транспорта и позвонили. Нашелся автобусный маршрут, а еще ближе была платформа пригородного поезда. За двадцать центов в один конец Виктор мог доехать до станции под горкой в моем районе. Я мог встретить поезд в восемь десять.

Томми и Мартин пришли в восторг от моего заднего двора. Мы переоделись для игр и скатились с крутого склона за домом. Мне еще надо было достричь участок газона в нижней части участка. Пока я управлял косилкой, Томми с Мартином носились вокруг, перебрасываясь мячом. Я припарковал косилку перед конюшенным сараем и вызвал их на соревнование по упражнениям. Они отшутились и продолжали перекидываться мячом. Знали, что позорно продуют.

Обед прошел угрюмо. Гостям была известна репутация отца. Мы просто сидели и ели. Мать выставила шоколадный пудинг с бисквитом, испеченный по книге «Берем всего по фунту». Отец отказался от десерта, и эта часть обеда прошла оживленнее.

Мы посмотрели по телевизору часовую передачу про тайны и загадки, потом я почитал вслух про Тарзана. Томми просунул под меня ладонь и стал мять пальцами мою задницу, и Тарзан остался недочитан.

Гости пожелали принять ванну. Я попросил их быть потише, чтобы отец нас не застукал. Было ясно, что они сговорились между собой и имели планы на мое тело.

Сначала они захотели, чтобы я их вымыл; я повиновался с радостью, правда, ни тот, ни другой не разрешил мне помыть между булочками. Потом, к моему удивлению, они помыли меня, всего, включая напряженный кок. Мартин помыл мою дырочку снаружи и внутри, своим пальцем. Я блаженствовал. Томми скорчил мину, когда Мартин вытащил палец из меня и поднес к своему носу. Смыв мыло, они уселись на противоположных бортах ванны и запросили одновременный отсос, попеременно, понемножку. Когда я трудился над Томми в третий или четвертый раз, Мартин снова засунул палец мне в задницу и шепнул на ухо: «Я больше не могу ждать. Идем в кровать.»

Мы вытерлись и вернулись в мою спальню, где Эделейд расставила раскладушку для одного из нас. Мы ею не воспользовались.

Я устроил Мартину оральную смазку, он улегся на меня и отыскал путь внутрь. Томми раздвинул нам ноги, приподнял Мартиновы шарики и несколько минут наблюдал. Потом обошел меня и предложил свой твердый инструмент, чтобы я поработал на нем ртом.

– Ты легонько, я еще хочу сегодня попробовать сзади. Только не говори Пэту.

Нелепая просьба, можно подумать, Мартин не разболтает.

Кок Томми подрос, миновав отметку три с половиной дюйма. Мне даже захотелось, чтобы Мартин поторопился. Но он откатал свое обычно время, кончив только через пяток минут.

Мартин заполз к нам с Томми между ног и, вжавшись головой в постель, прицелил Томми рукой.

– Готово, жми. – Томми нажал. Я почувствовал, что он проскользнул внутрь. Мартин лег рядом и провожал рукой подъемы и спуски булочек Томми. Томми снова и снова попадал на мою простату, он вдавливался в нее в конце каждого впиха.

– Жалеешь, что не попробовал раньше? – шепнул я ему.

Кончая, он укусил меня за плечо.

Мартин оттрахал меня еще раз, уже после того, как мы погасили свет. Потом Томми попытался заснуть, не вынимая кок из меня; как обычно, ничего не вышло. Посреди ночи Мартин перевернул меня на другой бок, оттрахал еще раз и заснул, лежа на мне. Когда я заснул, он еще оставался во мне, но когда я проснулся позже, Мартин уже съехал с меня вбок; правда, оставаясь на мне одной рукой и одной ногой. Я вспомнил о Дикки – как он там, впервые оставшись ночью в одиночестве. Интересно, какого рода секс практиковали братья, и не будет ли Мартин расположен принять мой в себя? Я перелез через него и пристроился сзади, и мой кок сразу влез между его ягодицами. Я полежал неподвижно, а потом, не ощущая сопротивления, покапал слюной на ладонь и перенес ее на свой кок. Я проскользнул между ягодицами и начал медленно покачиваться; положил на Мартина верхнюю руку и притянул поближе к себе.

Он поднял голову, проверил, что Томми крепко спит, и опустил ее обратно на подушку. Я стиснул его в объятии. Мартин положил ладонь поверх моей руки и поддержал мое объятие. Я продвинулся поглубже между его ягодиц. Он подвинул свой тыл на меня. У меня наступило головокружение от успехов. Крепкий спортивный мускулистый парень хочет, чтобы я его трахнул. Я на мгновение отпустил его, чтобы нащупать вход.

Пришлось переползти пониже. Головка моего кока нашла Мартинову сборочку. Я медленно нажал и, по мере продвижения, жар его внутренностей начал постепенно обволакивать меня. Я дрожал от возбуждения. Этот раз был лучше, чем с Джимми или с Джорджи. Мартин был тугим, горячим и при том нежданным сюрпризом. Горячее достигло моего паха. Я подождал, чтобы дать улечься страсти, а потом начал медленный-медленный трах. Мартин надвинулся на меня еще. Я начал качать сильнее. Быстрая проверка наощупь показала, что твердый кок Мартина был заткнут в два слоя скомканной пижамы.

Страсть взяла надо мной верх, и я принялся с силой биться в Мартина, пока не наступил оргазм, с содроганиями. Потом я помастурбировал Мартинов кок. Мартин распрямился, давая мне возможность получше ухватиться за ствол, а потом моего товарища тоже встряхнула кульминация. Я просунул под него нижнюю руку и крепко обнял. Через несколько минут он повернулся, перелез через меня и заставил сдвинуться в сторону Томми. Потом придвинулся ко мне, положил одну руку мне под голову, а вторую мне на грудь, и стянул нас вместе. Вскоре он уже спал.

Я же никак не мог охладить возбужденный ум. Мартин О'Мэлли разрешил мне трахнуть его, даже поощрял. Выходит, они с Дикки оттягивались по полной программе. Тогда неудивительно, что Дикки мне отсосал, и что Мартин позволил младшему брату трахнуть его. Так что, они вроде меня? А по виду и не скажешь. Мартин такой спортсмен, спортивнее не бывает. Может, он был как вожатый Уошберн или руководитель Болдуин? Наверно, люди вроде меня бывают разные. Про это лучше поговорить с Бобби.

Утром после завтрака я повел компанию на ручей. Фредди все равно об этом не узнает, он работает. Я не стал показывать наше убежище и домик на дереве. Мы искали раков под камнями. Томми показалось, что он нашел змею, и он погнался за ней вверх по склону. Потом мы лежали в листве и говорили про девочек и про Виктора Сибелли.

Не упоминая, как он разревелся, мы с Мартином обрисовали в общих чертах мрачную ситуацию. Выслушав наш рассказ, Томми заявил: «Мы должны для него что-нибудь сделать».

– Но так, чтобы нас не убили, – добавил Мартин.

– Расскажем Пэту и Брэдли? – спросил Томми.

И мы решили, что в понедельник устроим впятером военный совет, как улучшить жизнь Виктору Сибелли.

После ленча мы поехали в район Мартина. Не сомневаясь в благоразумии Фредди, я первым делом повел компанию в супермаркет. Фредди укладывал в несколько пакетов продукты для высокой женщины. Он перетаскал их по одному в ее автомобиль, припаркованный у тротуара, и все время улыбался. Она положила ему в ладонь несколько монеток. Он открыл и закрыл для нее дверцу машины. На обратном пути он прошел близко от меня и похлопал себя по карману. В кармане позвякало.

– Первый раз вижу здесь ниггера, – сказал Мартин. – Интересно, где он живет?

– Ловко у него получается, – сказал я.

– Небось много зарабатывает, – сказал Томми, обнимая меня за плечи.

Я купил шоколадок на нас троих, и мы пошли в дом к Мартину.

Его мать сказала нам:

– Заходил какой-то мальчик, спрашивал Малкольма. Оставил записку. – Она выудила из фартука и вручила мне запечатанный конвертик. Я распечатал его, повернув листок исписанной стороной от хищных глаз товарищей. Там была нарисована рыбка, и больше ничего.

Мартин углядел ее и закатил глаза. Когда мы вышли на улицу, он сказал Томми:

– Кажется, Малкольму надо кое-куда сходить.

– Куда это? – спросил Томми.

– К одному знакомому, – ответил я. – Пока, увидимся в понедельник.

Они пошли на юг, я на север.

Бобби был у Фишки, они резались в карты с Кенни и незнакомым мне парнем, на вид моложе их.

Кенни сказал с усмешечкой:

– Роберт тебя обыскался, страдалец. Найди его, пока у него дик не отвалился.

Бобби сказал «ш-ш» и провел в воздухе изогнутым запястьем.

– Он скоро придет. Хочешь сыграть? Мы так, без ставок.

Я сел на диван между Фишкой и Бобби.

Бобби представил мне новенького:

– Это Джимми, он племянник Фишки. Живет в Вест-сайде.

На первый взгляд ему было лет тринадцать, но что-то в его лице, и как он кивнул, когда его представили, подсказало мне, что он старше. Играли опять в покер. Кенни раздал на всех, включая меня. У меня не было никакой комбинации, так что я взял три карты. Они все оказались пятерками, и я выиграл.

– Черт, – пробормотал Кенни и бросил карты на стол. Мне пришлось тасовать и раздавать. При тасовке я чуть не уронил карты на пол. Фишка отобрал у меня колоду, перетасовал ее как специалист и вернул мне. Раздал я благополучно.

До прихода Роберта мы успели сыграть дюжину конов.

– Малкольм! Я думал, ты придешь пораньше.

– Я вроде вообще не обещал, что приду.

– Пойдем, я тебе кое-что покажу.

– Ага, свой дик, – сказал Кенни.

– Заткнись, Кенни, – сказал Роберт.

Мы отправились на видавшую виды кровать Фишки и разделись.

– Я уже тебя заждался, – сказал Роберт, стаскивая трусики. – Я всю неделю об этом думал.

Я смазал его, и он пропихнулся внутрь. Небольшое время спустя кто-то за дверью сказал: «Тук-тук».

– Заткнитесь! – крикнул Роберт, остановившись.

Роберту позволили достичь оргазма без дальнейших прерываний. Он остался на мне и внутри меня и спрсил:

– А чего ты не приходишь на неделе?

– В школу хожу, дурачок.

– У тебя такая нежная задница. Я трахал четверых, и ты – лучше всех.

– Спасибо, Роберт.

– А можно я еще раз попробую?

– Я не против, только почиркай мне на подходе, ладно?

– Конечно, нет проблем. – И он начал по новой, медленно. Мне это ужасно нравилось. То есть его толстое тело мне не нравилось, но кок был в самый раз, и трахался Роберт так грациозно, поднимаясь и опадая всем телом, нежно потягивая мой анус, толкаясь коком вверх и вниз внутри меня.

Постепенно он набрал темп и начал пихать сильнее. Он начал дышать глубже, потом задыхаться, потом застонал сквозь зубы, перекатил нас, чтобы оказаться на спине и подо мной, стал таранить меня снизу вверх. Он схватил мою эрекцию и начал маструбировать в такт своим порывам, от которых я подлетал вверх. Я кончил. Он не смог, и в конце концов сдался, через нескольких минут после того как я запретил его руке дальше мучить мой чувствительный кок.

Роберт был без сил. Он разжал объятия, и его вялые руки упали перпендикулярно телу.

– Черт. Раньше я легко мог по два, по три раза. И все-таки я хотел бы так каждый день! – сказал он, отдуваясь.

Я сел и стал поворачиваться на его коке, пока не оказался лицом к нему.

– Что тебе мешает, Бобби же не ходит в школу.

– Я имел в виду тебя. Мне со всеми уже даже и не хочется. Малкольм, ты такой хороший. Где ты живешь? Может, я к тебе буду приезжать?

– Далековато, и мои родители все равно не разрешат.

– Тогда хотя бы не пропускай субботы. – Тут я вдруг вспомнил его замечание при начале нашего действа.

– Роберт, ты сказал, что трахал четверых. Мы с Бобби – двое. А остальные? Я никому не скажу.

– Еще бы. Один – мой кузен, который живет в Огайо. Он к нам приезжает летом. Он вроде тебя.

Я ждал. Он мялся, не желая говорить о четвертом.

– Знаешь, Малкольм, я даже не знаю, про другого я лучше промолчу.

– Я его знаю?

– Черт, понимаешь, я обещал. Не могу.

Поскольку я и сам выдвигал то же требование, давить я не мог, но решил, что речь о моем знакомом.

Роберт оделся. Я вышел в майке, будучи заинтересован в кузене Фишки.

Они прекратили игру. Я жестом подозвал Бобби.

Кенни посмотрел на меня и сказал:

– Хочешь еще кого в сторонку?

Бобби затолкал меня в спальню.

– Кузен Фишки, – сказал я. – Он это делает?

– Дорогуша, днем в этом доме все делают это. Кенни сказал ему про тебя, но он больше, чем можно подумать. Если хочешь, я его позову.

– Только подожди, скажи сначала, Роберт говорит, что трахал четверых; тебя, меня, какого-то кузена из Огайо, а вот четвертого не выдает. Ты знаешь, кто это?

Бобби задумался.

– Не могу себе представить, разве что… не, не знаю.

– А про кого ты подумал?

– Не говори никому, год назад был один слух про Фишку, но я тогда не поверил.

– Какой слух?

– Что ему нравятся маленькие мальчики, только сюда маленькие не ходят, кроме Стивена и еще приятеля Майкла, он заходил поиграть в покер на прошлой неделе, но Фишка старается маленьких не допускать, и у него типа есть подружка. Они, кажется, поссорились. Да, насчет Джимми. Он хочет с тобой попробовать. Ты не пожалеешь. Окей?

– Окей. – Бобби открыл дверь и махнул рукой. Джимми появился в считанные секунды. Не говоря ни слова, он начал расстегивать рубашку. Его телу точно было больше тринадцати лет. Когда Джимми опустил трусы, я увидел волосики на лобке. Когда Джимми выпрямился, я увидел пять дюймов кока.

– Если у тебя не выйдет, – шепнул Бобби, – я подменю. Он меня уже трахал, кучу раз.

По толщине он никак не превосходил руку Дикки.

– Найди, чем смазать, – попросил я Бобби, забираясь на кровать. Джимми лег рядом. На шариках у него тоже были волосики. Под мышками я ничего не заметил.

– А сколько тебе лет? – спросил я.

– Пятнадцать, – пробасил он. «Он как Фрэнсис», – подумал я.

Бобби вытащил свою бутылочку и намазал Джимми кок.

– Попробуй сначала сесть на него, – предложил он мне, влезая жирным пальцем в мою ложбинку.

Я расположился над Джимми верхом, лицом к нему, чтобы любоваться его ладным телом, и чтобы не видеть волос на ногах. Поднял его кок, приставил головку к своему анусу. Если удастся принять в себя этот динь-дон, это будет для меня рекорд. Я начал медленно опускаться. Дырочка раскрылась, но внутрь особо не впустила. Потом она растянулась сильнее, я понял, что дальше будет больно, и остановился. Бобби взял меня за руку.

– Если так больно, лучше не надо.

– Можно я еще немножко попробую.

Я приподнялся и снова стал опускаться. Ощущение было такое, что бока его пениса прижимаются к костям моей задницы. И тут я почувствовал, что он начал проскальзывать внутрь. Это было болезненно, но не то чтобы ужасно больно.

Я продолжил снижение. Было похоже на руку Дикки, правда, без его чудесных пальчиков, шебуршащих внутри.

Кок Джимми наполнял меня под завязку. Дойдя до простаты, он нажал на нее и послал вспышку радости моему тверденькому дику.

Я потянулся рукой вниз пощупать, много ли осталось. Оставалось немало. Я наклонился вперед; откинулся назад; опустился еще. Почувствовал, как он продвигается где-то далеко во внутренностях.

Лобковые волосики Джимми защекотали мою задницу. Я сел на них. Все пять дюймов были во мне.

Я подвигалася взад-вперед, из стороны в сторону. Все было нормально, я был готов. Я развернулся и лег на Джимми, он обнял меня – положив ладони на низ моего живота, прямо над пахом. Несколько раз качнул в меня; поднял колени и стал совершать более длинные движения. Внутри стало больно, как будто Джимми пихался во мне куда-то туда, где для него не было места.

– Подожди, давай перевернемся.

Он повиновался, и скоро лежал поверх меня. Весил он гораздо меньше Роберта, но внутри ощущался куда больше. Он снова начал трахаться, постепенно удлиняя движения. Все было хорошо. Во мне по-прежнему что-то тянули и пихали, но теперь это было приятно.

Джимми трахал меня минут десять, прежде чем я почувствовал, как его тело охватило напряжение. Я попытался приподняться, чтобы уменьшить трение между постелью и моим коком, но очередной пих Джимми привел меня к кульминации. Джимми это было как будто без разницы. Для меня разница была. Мне пришлось худо, анусу стало больно при каждом втыке. Еще пару минут большой кок таранил меня, а потом Джимми вдруг схватил меня за плечи и горячо дыхнул в ухо. Его кок раздулся. Первый импульс растянул меня еще больше. Джимми замер глубоко внутри меня. После нескольких содроганий он один раз подвытащился, вставил снова и постепенно расслабился.

– Ты такой укупоренный, малыш, – сказал он мне на ушко, вытянул кок и стал его рассматривать. – И чистенький.

Выходя, он бросил два четвертака на постель рядом со мной.

– Ты стоишь этих денег.

Я посмотрел на Бобби, он ухмыльнулся.

– Первый гонорар? Поздравляю.

– И рекордная порция спермы. Эх и пронесет меня.

Мы полежали на постели вместе. Я рассказал, как прошлой ночью Мартин позволил себя трахнуть, и что я подсмотрел про Мартина и Дикки.

– У нас в YMCA был руководитель, которому нравилось сосать, у меня и еще одного мальчика. И в лагере был один, любил трахать мальчиков. Выглядели как нормальные мужчины. По виду не скажешь. Вот я подумал, может, и Мартин такой… ты же его видел. Наверно, это особый род гомосексуалов.

– Еще чувак, который меня трахает за доллар, – сказал Бобби. – Тоже такой. А еще ты видел того парня, у которого дик как у коня. Я думаю, мы с тобой другие, типа мы должны были получиться девочками, но что-то нарушилось, и мы родились мальчиками. Школьный воспитатель хотел направить меня к психиатру, чтобы меня сделали нормальным, но…

Я хихикнул.

– А меня направили переделываться к священнику, полному идиоту, да еще оказалось, что он сам – квир. Господи.

– Откуда ты знаешь, что он квир? Он к тебе подкатывался?

– Нет, но когда я заявил, что он сам не нормален, он занервничал. Тогда я ему сказал, что если он не скажет про меня, я не скажу про него, и он меня больше не вызывал. Так что он – гомо.

– А я наслышан про одного из священников в католической церки на проспекте. Он дал пятьдесят центов одному мальчику, алтарнику, чтобы тот дал себе отсосать прямо в церкви. Парень ушел из алтарников. – Бобби хихикнул. – А потом захотел, чтобы с ним поработал я. Я спрашиваю, а чем же тебе так не понравился отсос у священника. Да, говорит, этот хмырь его всю дорогу грузил, мол, это окей, это полезно для здоровья, в общем, парень так и не кончил, только кок зря натер. – Бобби снова захихикал, со мной на пару. – Но еще двое ребят из приходской школы, которые там алтарничают, говорят, что им он делает, и им нравится, хотя и не так, как со мной. – Он похлопал меня по животу.

– А ты видел этого священника?

– Вряд ли.

– Интересно, какой он с виду.

Пришел Кенни и трахнул Бобби. Когда Кенни кончил, я позволил Бобби ввинтить мне.

Вернувшись домой, я почему-то почувствовал себя возбужденным. Полчаса я поделал упражнения, потом пробежался в сумерках по улице до холма и обратно. Но все равно пришлось почиркать, чтобы уснуть.

В воскресенье утром после мессы и завтрака я пошел искать Стюарта, но в его доме никого не было. В службе он тоже не участвовал.

Фредди вывалил на меня кучу историй про супермаркет и упаковку. Он видел только двоих других упаковщиков, оба старше его.

– Они меня не дразнили, но, по-моему, им было стремно, что у них работает ниггер.

Зато с покупателями Фредди, по его мнению, поладил. Они надавали ему чаевыми 12 долларов 60 центов за три дня, в основном, за субботу.

– Куча народу давала мне четвертаки. Я все время говорил «да, мэм», «позвольте я вам открою дверцу, мэм». Им это нравится.

Фредди рассказал, как заполнить продуктовый пакет, чтобы хрупкие вещи оставались сверху, и что хлеб и холодные продукты нужно класть в отдельные пакеты.

– Часть народа не хочет платить чаевые и хватают пакеты, пока мы их не схватили. Дуг, один из упаковщиков, такой ловкач, хватает первый и шмыг на улицу, так что им приходится ему что-нибудь дать, но они на него сердятся; я решил так не делать. Мистер Джонсон, это менеджер, заставил меня везде мыть и протирать, но он дал мне пять долларов, как за полную неделю, так что я не возражал. Пока ты работаешь, он к тебе добр.

Я все больше изнывал от желания обнять Фредди. Но не мог, пока мы сидели в его доме. А он вдобавок снял парадную одежду, в которой ходил в церковь, и сидел на кровати в трусиках.

Наверно, он понял по моим глазам. Он прервал рассказ и сказал:

– Я за. – И мы отправились на наше место у ручья; Фредди застегивал рубашку на ходу, а ботинки так и не завязал. Я пропрыгал по камешкам, залез в наш домик на дереве, вытащил вещмешок и бросил вниз. Фредди вернулся с ним на другой берег и уже развязывал его над ворохом листьев, когда я его догнал. Через считанные мгновения мы уже были под одеялом, голые, лицом к лицу, и крепко обнимались.

– Я так по тебе скучал, – сказал я прерывающимся голосом.

– Я тоже, Макм. Раз в неделю – это так мало. Я чуть не сбежал с работы, когда ты зашел вчера.

Я поцеловал его в щеку, несколько раз. Он в ответ только стиснул объятия.

Мы так и не поработали над убежищем. Весь день мы занимались любовью и разговаривали, не трогаясь с места, если не считать совместных отлучек, чтобы пописать в ручей. Фредди рассказал о трудных сторонах новой должности.

– Этот Дуг меня ненавидит. Обзывает ниггерочком, когда рядом никого нет. Майк рассказал мне, что Дуг заявил мистеру Джонсону, что не желает работать с ниггером. Майк со мной добр, а вот некоторые ребята, которые заходили в магазин, смотрели на меня злобно. Твой дедушка посоветовал не обращать внимания, но это трудно.

Я знал, что куча ребят в этом районе – расисты, и предполагал, что их родители такие же. Я обнял друга, не зная, как облегчить его беды.

Мы понимали, что нам нужно найти способ видеться чаще, и хорошо бы устроить себе хоть одну совместную ночь в неделю.

В понедельник утром я снова пришел пораньше, чтобы встретиться с Виктором. Дождавшись, пока машина уедет, он пожал плечами и пошел со мной. По дороге он сказал:

– Мне не разрешили позвонить. И мне не удалось попросить разрешения поехать в гости. И вряд ли мне разрешили бы. Я должен чистить конюшню и ясли, чтобы они радовали глаз задницам, которые приедут кататься с дедом и отцом. Дерьмо.

Он проработал в конюшне все пасхальные каникулы, поэтому он был такой усталый в прошлый понедельник.

Мы сели у стенки грота, вне видимости обеих школ.

– Хуже всего на каникулах, смотреть как все эти машины раскатывают туда-сюда, в поисках развлечений. Родители с детьми… Я думал убежать из дому, но куда. И они меня всегда найдут… если станут искать.

– Что, может, и не станут?

– Не знаю. Могут просто не заметить, если Альберт, шофер, не скажет, и негр, который работает на конюшне.

Я положил голову на коленки.

– Почему у нас отцы не как у Мартина и остальных?

– Я слышал, что отец с тобой сделал, кучу раз. Тот еще дудак. Заставил тебя ходить к отцу Саймонсу.

– Кто тебе сказал? – Я полагал, что об этом знаю немногие.

– Не помню, все знают. Он распрашивал, кто с тобой дружит. Все этому дудаку говорили, что с тобой все дружат. Как он должен был с тобой работать, интересно. Наверно, пытался тебе отсосать, пытался?

Я улыбнулся.

– С чего ты взял?

– Ну, он же фэг, скажешь нет?

Я прыснул.

– Я не знаю. – Я был связан обещанием.

– Так о чем он с тобой говорил столько времени?

– Спасал мою душу и приводил к норме. – Мне было любопытно, как Виктор отреагирует.

– К какой норме, когда он сам ненормальный?

Я на секундочку прислонился к Виктору. Мы еще поговорили о своих домашних проблемах. Он пытался их приравнять, но все-таки его жизнь была много хуже. Даже в лагерь его посылали полувоенный. Там надо было маршировать и выполнять приказы, иногда от ребят младше тебя самого. Я надеялся, что наша компания придумает, как ему помочь.

Гомон на школьной площадке предупредил нас о скором звонке, и мы вернулись к школе, где присоединились к Пэту и Брэдли. Томми с Мартином ушли наверх с монахиней. Раздался звонок, все построились в колонны и пошли в классы.

На первой перемене мы подождали, чтобы Виктор вышел раньше нас, рассчитывая, что он пойдет играть в мяч с кем-нибудь еще, а сами собрались на военный совет позади школы. Я сообщил новые подробности о жизни Виктора, которые узнал утром.

Единственную стоящую идею выдвинул Брэдли. У него дядя был архитектор и, возможно, знал деда и отца Виктора. Брэдли сказал, что поговорит с ним. Может, через его посредничество удастся выпросить для Виктора хотя бы разрешение бывать у нас в гостях на выходных. А может, удастся отменить военный лагерь.

Мартин пошел со мной ко мне после школы. Мы вбегали наперегонки по склону за домом, потом скатывались вниз. Я сжульничал и скатился на боку. Потом, к моему удивлению, Мартин захотел послушать дальше про Тарзана. Я подумал, что это будет прелюдия к сексу, но оказалось, что ему хотелось узнать, что там было дальше в книжке. Мы сидели рядом на моей кровати, и я читал главу 5. Когда я дочитал, он пошел домой. Просидев столько времени рядом с Мартином, я возбудился. Пришлось отчиркаться перед обедом, чтобы вернуть аппетит, а потом еще раз перед сном, чтобы уснуть.

Утром я снова встретил Виктора пораньше. Мы сравнили наш опыт и обсудили, как будем воспитывать своих детей. Виктор заметил, что у меня, возможно, не будет детей – а жаль, потому что из меня вышел бы хороший отец, знающий, чего не надо делать.

На первой перемене Брэдли рассказал, что его дядя слышал про Сибелли, хотя лично не знаком. Но он поищет знакомых.

Томми и Пэт потихоньку предложили мне присоединиться к ним на ленче. Томми ограничился тем, что позволил мне ему отсосать, пока Пэт наяривал в меня. Я не понимал, почему Томми скрывает от человека, с которым дружит шесть лет, что тоже делал это.

После школы я, от нечего делать, предложил Мартину попробовать маршрут, которым предполагал воспользоваться, если бы получил место в супермаркете. Я заплатил за трамвай, мы сошли в нескольких минутах от кольца и, после долгого и крутого подъема, вышли на бульвар, на котором стоял супермаркет – еще через восемь домов в сторону центра. Мы добрались за тридцать минут вместо часа, если ехать трамваем, а потом троллейбусом.

Одним из моих мотивов было увидеть Фредди. Он протирал пол перед кассами и между ними. Он провел щеткой мне по ботинку, бросил «Ой, простите, сэр», и пошел дальше.

Мартин забросил книги в дом и увязался со мной, когда я пошел искать Бобби. Дома его не оказалось, у Фишки тоже, в переулках в ребячьих компаниях – тоже. В одной из них нам встретился Роберт, который был страшно разочарован, что нам некуда пойти.

Домой я пошел пешком. Дошел примерно за час.

После обеда я рассказал матери, что мечтаю летом поработать в супермаркете.

– Я знаю, дорогой, твой дедушка говорил. Проблема в том, где ты будешь жить, когда мы уедем. Ты знаешь, что твой отец не разрешит тебе жить у моего отца.

– Это глупо.

– Дорогой, не говори так, он просто заботится о тебе.

– А если я найду белого знакомого, который разрешит погостить, отец разрешит?

– Ну, не знаю. Наверно, это зависит от того, кого ты найдешь. Но тут еще такое дело, ты записан в лагерь Макфарлейн. Твой отец уже внес задаток.

– Но так я заработаю денег, а ему это вообще ничего не будет стоить.

– Дорогой, дело не только в деньгах. Он готов тратить на тебя деньги.

– Ага, чтобы сплавить меня с глаз долой. Лучше бы просто разрешил мне жить отдельно.

На этом беседа была окончена. Мать обиделась, что я не хотел жить с ней.

Мне оказалось нелегко выполнить домашнее задание. Я делал физические упражения между предметами, но все равно все время думал о Фредди. Я был возмущен нелепостью всей ситуации. Отец принуждал меня жить с ним в течение учебного года, и не чаял как избавиться на каникулах. Почему он не давал мне жить там, где я хочу? Я попытался отчиркаться, и даже добыл вазелина из запасов матери, но мне едва удавалось поддерживать дик в твердом состоянии. Ночью я почти не спал. Я решил назавтра поехать в супермаркет, чтобы мы хотя бы повидались, потом вспомнил, что завтра среда, и Фредди будет сидеть у бабушки на занятиях.

Виктор был рад видеть меня утром. Я все еще был мрачен.

– Что это ты такой веселый? – спросил я.

– Так. Ты пробовал играть в бейсбол?

– Ага. Без особого успеха.

– Идем, я тебя научу.

– Виктор, мне не хочется. Надо мной все будут смеяться.

– А мы отойдем в сторонку, пойдем за спортзал.

По дороге я спросил, удалось ли ему попросить разрешения уехать в гости на выходные.

– Я сказал деду. Он сказал, что подумает, но, по-моему, он меня не слышал. Такой дудак. Я подумал, может мне просто взять и поехать в субботу без спросу. Они, может, и не заметят, если я уйду незаметно.

– Может быть, но ты лучше поосторожнее.

– А ты одолжишь мне денег на поезд?

– Конечно. Ты знаешь дорогу до станции?

– Вроде да. Я думаю, до нее полчаса пешком или меньше. Мне только надо знать, во сколько поезд.

– Я же говорил, 7:44. А обратно есть в 5:10 дня. Я могу встретить тебя на станции. Но, может, лучше сначала попробовать отпроситься у отца или кого-нибудь?

– Один черт. Отец пошлет к деду, дед не станет слушать. Они не желают со мной говорить.

– Да, мои тоже такие. Чего они нас не отпустят, раз мы для них обуза…

– Во-во. Только мне больше негде жить. У тебя-то есть дедушка.

Мы вышли на лужок за спортзалом и бассейном. У Виктора в сумке был резиновый бейсбольный мячик, которым мы стали перебрасываться. Я вспомнил, как Джорджи в лагере безуспешно пытался научить меня бросать и ловить. У Виктора вышло лучше. Он лучше знал технику дела. Он научил меня не отрывать взгляда от мяча, пока не поймаешь. Это сработало. Раньше я в последний момент закрывал глаза. Виктор пообещал на следующий день поработать со мной над броском.

У Брэдли не было новостей о контактах с семейством Сибелли. Я рассказал, что Виктор задумал удрать без разрешения, в надежде что никто не заметит.

– А те, кто его кормит? – спросил Томми. – Они же заметят, что он не приходил есть.

Брэдли предложил:

– Пусть попросится поесть пораньше, и попросит упаковать ему ленч с собой, мол, поесть потом на пастбище или где там.

– А что. Скажи ему, Малкольм, – поддержал Томми.

Сестра Бернис попыталась учить нас алгебре, забегая в следующий год. Никто ничего не понял. Фрэнсис начал смеяться и не мог остановиться. Те, кто знал, какое прозвище он дал монахине – "сестра Мэри Так-Сказать" – тоже начали смеяться. Мы довели ее до слез. Герберт Райзин, хиляк и мой соперник в борьбе за место лучшего ученика, вышел с ней в коридор, чтобы она успокоилась. Томми стал корить класс за дурное поведение, но когда Фрэнсис сказал: «Ты хочешь сказать, что не хорошо так сказать про сестру Мэри Так-сказать?» – даже Томми не выдержал и прыснул.

Пришла монахиня из восьмого класса, высокоя строгая женщина со стальными серыми глазами, и сделала то, на что не был способен Томми, – припугнула нас как следует.

В четверг утром Виктор поработал над моим броском и повторил реплику Джорджи: «Ты бросаешь, как девчонка». Но я прогрессировал.

На перемене он втянул в меня в компанию бейсболистов и защищал от нападок, когда я плошал.

Я поехал домой на автобусе с Мартином. Водитель сказал, что я что-то часто стал с ними кататься, и чтобы в следующий раз я принес записку от директора.

Мартин отправился к себе домой, я сначала пошел в супермаркет. В магазине я бродил по проходу, из которого мог видеть Фредди. Он несколько раз глянул в мою сторону и улыбнулся.

Я наконец купил пакетик кукурузных хлопьев и Коку, и заплатил в кассе, при которой Фредди паковал продукты. Он положил мои товары в маленький пакет и протянул руку за чаевыми. Я дал ему никель. Мне ужасно хотелось его обнять, но я вышел из магазина и пошел к Мартину.

Дикки мне обрадовался, напрыгнул на меня так, что пришлось его ловить.

– Ты придешь в пятницу?

– Может быть.

– Сейчас будет наша очередь. На прошлой неделе Мартин ездил к тебе, значит, сейчас ты должен к нам. – Он поелозил по моему животу, коварно улыбаясь. Я опустил его на пол и оглянулся, надеясь, что никто не заметил развратного поползновения.

Мартин засел за домашнее задание, чтобы потом посмотреть любимую телепередачу. Он попросил у меня помощи с дробями. Ему почему-то не давалось умножение и деление дробей, он все время путал, какой метод для какой операции. Я ему уже про это объяснял, но он не воспринимал. Мы лежали бок о бок на ковре в его спальне. Я попробовал начать с простейших примеров, показал сам, предложил решить ему. Постепенно до него стало доходить. Я сказал, что надо будет утром повторить, перед занятиями. Он поцеловал меня в щеку. Я посмотрел на него. Он смутился. Я обнял его рукой за плечи и привлек к себе. Он продолжал смотреть в тетрадку. Я поцеловал его в висок и сказал, что мы увидимся утром. Уши у него полыхали ярко-красным цветом.

Я поднялся, убежденный, что Мартин из наших, только другого типа. Я остановился в дверях и спросил:

– Хочешь, я приеду завтра вечером?

Он перекатился на бок и посмотрел на меня.

– Конечно, если хочешь. Значит, ты приедешь?

– Я еще спрошу у матери, но скорее всего, да. – И я вышел вслед за своим диком.

Бобби нигде не было видно. Штырь сказал, что он пошел «с каким-то типом», потом предложил побросать карточки вдвоем, «просто так, по-дружески».

Мы зашли в переулок и стали кидать карточки на дверь гаража. Штырь говорил только про игру, но я чуял, что на уме у него другое.

– Я буду здесь в субботу, – сказал я, – но если у тебя есть куда пойти сейчас, я не прочь.

Он сел на асфальт.

– Только в тот гараж, ну, ты знаешь.

– Идем.

Пришлось подождать, пока двое малолетних велосипедистов проедут мимо; после этого мы пролезли через сломанную дверь.

Я потянулся к его поясу.

Он разрешил мне, но держался скованно.

Я расстегнул ему штаны и опустил до лодыжек. Штырь был тверд как огурец.

– Жалко, – сказал он, – что негде лечь, слишком грязно.

– Ничего, мы так. – Он еще больше напрягся, когда я сомкнул уста на его пенисе. Я услышал, как он судорожно вздохнул и медленно выдохнул. Его кок на вкус был как деликатесс, немного немытый, солоноватый. Мои руки шарили по его спине, булочкам, бедрам и между бедрами, по шарикам. Его пальцы легконько проводили по моим волосам, когда моя голова двигалась вверх, вниз и вокруг почти четырех дюймов его плоти. Мне пришлось проправить свой кок, чтобы он не сломался пополам.

Я отпустил его пенис и всосал шарики, покатал во рту. Ноги его были слишком плотно сжаты и не пускали меня к потайным местам. Ягодичные мышцы заиграли, когда я снова заглотнул кок.

Я работал не спеша, чтобы продлить ему удовольствие; сосал легонько, иногда лизал ствол снизу. Он начал тыкаться в мой рот короткими движениями; постепенно его пальцы сжались на моей голове, и вот он уже трахал мое лицо. Мышцы его ног отвердели, как пенис. А пенис вырос и разрядился сладкой жидкостью, которую я перегнал в переднюю часть рта, чтобы посмаковать.

Мы постояли неподвижно, пока его кок не успокоился. Он наклонился и сказал:

– Чистая работа, Малкольм. Ощущение первый сорт.

Я встал и обнял его. Он позволил мне это, но сразу отстранился.

– Я, это, мне пора. Увидимся в субботу, окей?

Он скрылся из виду, пока я пролезал через пролом в двери. Я шел по переулку, играя во рту с его спермой, и проглотил, только дойдя до бульвара.

Я остановился у супермаркета, чтобы в последний раз глянуть на Фредди. Он упаковывал большой заказ для женщины с тремя маленькими детьми, которые тянули ее скорее идти.

Я пошел домой пешком. Час прошел незаметно. Я думал о Фредди, изобретал для нас способы встречаться на неделе. Интересно, как мать Бобби относится к неграм – может, она разрешит нам приходить иногда вечером?

В пятницу утром Виктор еще поработал над моими бросками, а на перемене опять втянул в игру на поле. Я не особо улучшился, но Виктор продолжал меня подбадривать и пресекал реплики со стороны остальных игроков.

Томми и Пэт заполучили меня во время ленча.

– Кто тебя лучше трахает, – спросил Пэт, – я или Мартин?

– Какой Мартин?

Я доехал трамваем до подножия холма перед мартиновым районом, взошел на холм и спустился к супермаркету, чтобы увидеть Фредди. Мы обменялись тоскующими взглядами. Запас жизнерадостности в нас иссяк.

На выходе меня поджидал Мартин.

По дороге домой он сказал:

– Цветного парня, который работает в супермаркете, зовут Фредди. А твоего друга тоже зовут Фредди?

– Ага. И что?

– А то, что несколько недель назад ты распросил Майка насчет этой работы, а потом какой-то старикан приводит Фредди, и он начинает там работать. Это и есть твой друг, я угадал?

Я остановился.

– И что? – Прозвучало не столько как вызов, сколько как мольба о понимании.

– Просто, мог бы и сказать, хотя бы мне. Я бы никому не сказал.

Мартин был обижен.

– Прости. Я не знал, как ты это воспримешь, и не хотел с тобой ссориться из-за пустяков. Прости.

Он нахмурился.

– Он тебе очень дорог?

– Ага. Но ты мне тоже очень-очень дорог. Ты сердишься?

– Ну, не то чтобы. Вы с ним тоже это делаете?

– Ага.

– Ты ночевал у него?

– Да.

– А вы… черт.

Я взял его за плечо. Он сделал вялую попытку вырваться.

– Ты чего? – спросил я.

– Ничего. Идем домой.

Я задержал его и сказал слова, которые ему были нужны, но которые он боялся у меня попросить:

– Мартин, я тебя тоже люблю.

Он посмотрел на меня то ли сердито, то ли с тревогой. В любом случае вечер обещал быть нелегким.

До дома мы дошли в молчании. Дикки уловил мрачное расположение духа брата с порога и не добежал до меня. Он посмотрел на меня, ожидая объяснений. Я нахмурился. Мартин прошел в свою комнату. Я пошел за ним, держа дистанцию. Мы переодели школьную форму; Дикки стоял, прислонившись к дверному косяку, и смотрел на нас с тревогой. Когда Мартин разделся до трусиков, я нагнулся и поцеловал его коленку. Он прервал возню с рубашкой и вытянул ноги, глядя на носки.

Я сел рядом.

– Прости меня. Отныне я все тебе буду рассказывать. Никаких тайн, обещаю.

Он нахмурился.

– Ты поможешь мне с домашним заданием?

– Сейчас?

– Дикки, иди поиграй где-нибудь. Нам нужен час на домашнее задание. Не лезь к нам.

Мартин потянулся к ранцу и проследил, как Дикки закрывает за собой дверь. Потом повернулся ко мне и спросил:

– А вы с Фредди целовались?

– Ему это не нравится.

Мартин выпустил ранец, обнял меня и повалил на кровать. Несколько секунд он переводил взгляд с моих глаз на губы и обратно. Затем притянул меня к себе и поцеловал открытым ртом. Его ладони прижимали меня за затылок, губы смыкались и размыкались на моем рте. Я просунул язык к его языку. Он повторил за мной, неуверенно. Я перекатился на него и стал наклонять голову то на один бок, то на другой, играя руками в его шевелюре, с его ушами и плечами.

Он обнял меня за голову. Глаза его были закрыты. Я не успевал воспринимать происходящее. Мартин любил меня и сердился, что мне дорог другой. Моя жизнь ужасно усложнилась, зато целоваться было ужасно приятно.

Мартин потянул с меня трусики. Я приподнялся, потом позволил ему стянуть свои трусики, приподняв бедра. Я понятия не имел, что он захочет делать дольше, и думал, только бы никто не вошел.

Мы оба стряхнули трусики со своих ног. Мартин открыл глаза, посмотрел в мои, несколько раз поцеловал в районе рта и завозился, добиваясь позиции 69, оставив меня сверху. Мартин взял мой кок до того, как я успел добраться до его. Мартин обернул его языком по всей длине, потом повертел во рту. Я последовал его примеру, потом начал сосать, двигаясь по стволу вверх-вниз. Вскоре стало очевидно, что Мартин сейчас кончит. Я открыл рот и переместился губами на шарики. Мартин сделал то же, но вскоре вернулся к моему пенису. Я пососал Мартиновы шарики и погладил губой промежность. Мартин раздвинул ноги, открывая мне доступ дальше.

Я отпустил тестикулы и пробрался ртом по твердому бугорку между ног до краешка сборочки. Мартин поднял колени. Я перешел к дырочке. Там было несколько крошечных засохших кусочков дерьма, которые я смахнул языком, прежде чем вдавить кончик языка в податливую сборочку. От того, что я полез вниз, мой дик убежал у Мартина из рта. Мартин придержал мое ускользающее тело руками и стал гладить ртом мои шарики и между ног.

Я не знал, не подтянуть ли коленки, чтобы открыть Мартину путь к моей заднице. Мартин схватил мои ягодицы и стиснул их в сомкнутом состоянии, сося мою промежность и, в то же время, задрав свои ноги повыше. Я пропихнул язык внутрь на максимальную глубину. Мартин отпустил меня и схватил себя за булочки, чтобы растянуть их подальше друг от друга. Я пихал, пока не стало больно. Вдруг, без предупреждения, ноги Мартина плюхнулись на кровать, и Мартин постарался перевернуться. Я сначала подумал, что он хочет дать мне лучший доступ к своей заднице, но он потянул меня за руку. Он хотел, чтобы я развернулся и трахнул его. Я добавил своей слюны поверх его, пошарил в поисках дырочки, нащупал и впихнулся.

От резкого прилива влажного тепла у меня перехватило дыхание. Я схватил Мартина за плечи и начал трахать, медленно, но сильно, каждый раз стараясь достать как можно глубже. Моя страсть разыгралась; я притормозил и начал делать глубокие вдохи.

– Я люблю тебя, Мартин, – сказал я ему на ушко.

– Я тоже люблю тебя, – отвечал он. – Не останавливайся.

– Подожди минуточку, а то я сразу кончу.

Мы подождали, и я начал снова, наваливаясь медленно, вытягивая до кончика и снова наваливаясь. Доставал ли я до его простаты? Вряд ли. Я попробовал устроить таран из всех сил, в надежде хотя бы коснуться сладкого местечка. Через дюжину махов я уже не мог остановиться. Мое тело напряглось, и я задрыгался внутри Мартина.

Иссякнув, я спросил тихонько:

– Хочешь меня трахнуть, или тебе отсосать?

– Отсоси, но только как в прошлый раз.

Я медленно вытянул, он перевернулся, я развернулся головой вниз и лег поверх Мартина. Он протиснулся ртом под мой кок и шарики и заглотал их. Я скользнул губами по его стволу. Мартин напрягся. Несколько движений вверх-вниз, и он надулся. Он впился в мои шарики и кончил сильными, быстрыми содроганиями.

Я полежал на нем. Он открыл рот и уронил голову на кровать. Мы оба обессилели. Я развернулся и лег рядышком, впритирку, обняв Мартина рукой за грудь.

– Пойди прополощи рот с зубной пастой. Я подожду.

Я встал и вдруг вспомнил, что посреди дня в коридоре может быть кто угодно. Я натянул штаны для игр и выглянул. Никого. Я шмыгнул в ванную, выдавил немножко «колгейта» из открытого тюбика и размазал у себя во рту. Потом добавил воды и снова потер. Потом два раза сполоснул, вернулся в спальню и прикрыл дверь. Руки Мартина были воздеты в воздух, ожидая меня. Я сбросил штаны и повалился на него. Он понюхал мой рот, признал результат удовлетворительным и стал целовать, и целовал несколько минут, и лучше, чем в первый раз. Потом сказал:

– Надо начать домашнее задание.

Пока он писал, а я помогал, я все думал, не таит ли он зла на Фредди. Соблазн спросить или что-нибудь сказать мучил меня и после возвращения Дикки, который настоял на том, что будет делать свое домашнее задание в той же комнате. Шестилетний мальчик прислонился ко мне, потом даже частично налег на меня. Теперь я стал волноваться, что восторженное отношение ко мне Дикки тоже может вызвать ревность в его брате.

Я всегда переживал, что Фредди приревнует меня к белым мальчикам, но хотя бы между Фредди и моими белыми секс-партнерами была безопасная дистанция. А те несколько раз, когда он с ними встречался, например, с Филипом и Луисом, проблем, вроде, не было.

Но теперь у меня на руках был мальчик, который влюбился в меня, как Фредди, знал про Фредди и имел возможность страшно отомстить Фредди, да и мне, если на то пошло. Наша с Фредди любовь была слишком сильна, чтобы думать о мести друг другу. Но насчет Мартина, кто знает. Похоже, его любовь ко мне вызрела не сразу. Давна ли она окрепла и насколько, я не знал. Очевидно, что в основе лежал взаимный сексуальный интерес. Далеко ли она выходила за физические рамки, вопрос. Нас многое разделяло. Мартин был спортсмен, болельщик и компанейский парень. Он не притворялся, он знал имена всех местных бейсболистов-профи и кучу народа из других команд. Я видел, с какой страстью он обсуждал такие вещи с моими одноклассниками. Он всегда входил в самые популярные группы в классе; со второго класса он кучковался с Томми, Пэтом и прочими.

И у него были добрые мать с отцом, хотя об отношениях с отцом я судил по коротким эпизодам, когда отец с сыном шутил. Отец не часто брал Мартина с собой куда-нибудь. Но все-таки они смотрелись нормально. Ни отец Саймонс, ни кто другой в жизни бы не подумали, что Мартина могут заинтересовать вещи, которыми мы с ним занимались на его кровати. Я этого точно не подумал бы.

Я посмотрел на Мартина. Дикки сидел рядом, прислонясь к моей спине и читая шепотом рассказ из букваря, типа «Вот бежит Спот». Дикки ходил в приходскую школу, потому что у родителей не было средств устроить второго ребенка в мою школу.

Был ли я у Мартина единственным? Что Мартин думал про Бобби и остальных в доме Фишки? Как он отнесется к моему плану договориться с кем-то из местных, чтобы пускали меня и Фредди на ночь?

После приятного обеда я почитал шестую главу «Тарзана» Мартину и Дикки, которые прижимались к моим плечам с противоположных сторон. Мы сыграли в шашки, пока девочки мылись. Любопытно, что, моясь в ванной, мы ограничились мытьем. Даже Дикки этим вечером уловил какие-то изменения в брате, исключившие сексуальные игрища. Что-то будет в постели. Я не верил, что возбужденный шестилетка сможет долго сопротивляться порывам, которые, несомненно, в нем бурлили.

Дикки настоял, что ляжет рядом со мной, а не в ногах.

Когда свет погас, Мартин повернулся ко мне лицом, поцеловал несколько раз и сказал:

– Отсоси Дикки, а то он всю ночь будет пытаться нас трахнуть.

Я поцеловал его и прошептал:

– Я буду спиной к тебе; можешь делать со мной, что хочешь.

– Может, попозже, – сказал он и откатился на спину.

Я обернулся к Дикки, тот сказал «Подожди» и проворно перелег в позицию 69. Мы отсосали друг другу и так и заснули.

Один раз этой ночью я проснулся; Мартин плотно прижимался ко мне, обнимая рукой меня и брата. Оба спали. Просто потому, что далеко тянуться было не надо, я взял в рот безвольный кок Дикки. Тот быстро отвердел, но Дикки так и не пошевелился.

Когда я снова проснулся, было уже светло. Мой кок был у Дикки во рту, а Мартин за моей спиной лениво тыкался в меня между булочками. Одна нога Дикки лежала у меня на щеке, твердый кок был у моего носа. Я бы хотел повернуться лицом к Мартину, но меня зажали. Рука Дикки была переброшена через мое бедро и держалась за ягодицы брата, плотно прижимая его ко мне.

Я смирился со своим положением и взял в рот волшебную палочку Дикки. Мартин смочил свой кок и впихнул внутрь меня. Мы двигались как балетная группа в общей смирительной рубашке. Получалось волшебно – так уютно, мирно.

Дикки кончил первым, потом я, потом Мартин. Мартин отсоединился первым, потянулся и, голый, пошел в ванную. Я быстро посмотрел на будильник, четверть седьмого. Сегодня суббота. Девочки не встанут до 7:30, как минимум.

– Идем в ванную, – сказал я Дикки. Я откатился и встал. Дикки повис у меня на спине, уткнувшись тверденькой торчалкой в мой хребет. Я пронес его по коридору. Мартин улыбнулся при виде нас. К брату он, по крайней мере, не ревновал.

В десять утра мы с Мартином искали бросальщиков по переулкам. За супермаркетом нашлась компания Штыря, без самого Штыря, но когда я выиграл у них шесть карточек, они решили, что у них есть другие дела.

Не найдя никого больше, мы отправились изучать лес. Мартин искал большое дерево, чтобы построить на нем дом как у Тарзана. На дальней опушке рос большой дуб, у стены частной школы, но нам было не добраться до нижних ветвей. Мы сели у подножия. Мартин заговорил о Фредди.

– Ты давно дружишь с Фредди?

– С шести лет.

После паузы Мартин спросил:

– И вы все время занимались этим самым?

– В смысле, сексом?

– Угу.

– Да, но и разными другими штуками тоже, как и мы… нет, мы с тобой больше. Неграм никуда нельзя, и он учится в другой школе.

Мартин снова помолчал.

– А вы и теперь занимаетесь этим самым?

– Ты зря ревнуешь к Фредди, – сказал я. – Я тебя тоже люблю.

– Та-та-та, я не ревную.

Я обнял его рукой.

– Нет, ревнуешь. – Я улыбнулся ему. – И поэтому рассердился вчера.

– Ну, может, немного, а ты почему мне раньше не сказал.

– Да, я виноват, прости. Больше никаких секретов. Обещаю. Ты все еще любишь меня?

Он оглянулся и легонько поцеловал меня в губы.

Я протолкнул конверт в ящик:

– Пойдем сегодня к Фишке?

Молчание.

– Зачем ты им всем даешь себя трахать?

– Мне нравится.

– Хорошо еще, что ты не местный. Если бы про меня пошел слух, я бы погорел.

– А про Бобби не ходят слухи?

– Он – другое дело. О нем все знают. У него мать была проститутка, ей все равно.

– Держу пари, если бы ты делал это только с самыми надежными ребятами, типа Бобби, никаких слухов бы не было.

– Но я хочу только с тобой и Дикки.

Я обнял его и поцеловал.

– И ты сердишься, когда я делаю это с другими?

– Немного.

– А я знаю одного человека, который хотел бы сделать это с тобой, и он никому не скажет.

– Какого еще человека, – спросил он с деланным безразличием.

– Стивена. Бобби говорит, что Стивен никогда не говорит об этом за стенами дома Фишки.

– Ну конечно. Он скажет Кенни и Фишке, а они расскажут всем и каждому. И все равно они нас увидят.

– А не надо у них. Пусть он у тебя в доме переночует, или своди его сюда.

– Сюда нельзя. Здесь Бобби застукали пару лет назад с одним парнем, и все стало известно.

– Тогда у тебя дома. Вы можете даже днем, в спальне. В твоем доме всегда стучат, прежде чем войти.

Он снова примолк. Я надеялся, что он клюнет. Стивен красивый парнишка, ладное маленькое тело, помешан на сексе. Если Мартин сделает это с ним, у него будет меньше оснований ревновать меня к Фредди.

Мы пошли к Фишке после ленча. Дикки был безутешен, когда мать снова отказалась отпустить его с нами.

Фишка был дома один. Он разгуливал по дому в пижаме. Судя по состоянию глаз, я предположил, что он вообще только встал. Он сказал:

– Заходите, – и ушел в дом. В доме ощущался кислый запах.

– Пиво, – определил Мартин. – Они вчера вечером пили пиво.

– Кто?

– Все. Фишка, Кенни, Бобби, вся компания.

– Бобби?

– Конечно, да и Стив, вероятно. Когда мать Фишки работает в вечернюю, они все напиваются и ложатся в спальне у Фишки, заперев дверь.

– А по запаху мать не понимает?

– Да все она понимает, она сама выпивает. В нашем районе практически все пьют. Мой отец иногда так надирается…

– А ты?

– Не, я пиво не люблю. Гадость.

В дверь постучали. Фишка крикнул из кухни: «Посмотрите, кто там!»

Это был Бобби. Выглядел он ужасно.

– Что с тобой? – спросил я.

– А, подцепил вчера одного типа, он хотел трахаться всю ночь. Заставил меня вдыхать какую-то дрянь. Дикий ужас. Поцелуй меня.

Я поцеловал его.

– И ты, – попросил он Мартина.

Мартин улыбнулся и клюнул его в уголок рта.

– Мне надо прилечь. Мать занялась уборкой и кричит на меня за что-то. Мне надо лечь. – Он прошел в спальню Фишки и рухнул на кровать лицом вниз, оставив дверь открытой.

Я вошел следом, снял с него ботинки и перетащил ноги на кровать.

Он сказал: «Спасибо».

Уходя, я закрыл дверь.

Фишка спросил, кто это был. Я рассказал. Фишка пошел в спальню и закрыл дверь. Он еще не выходил, когда пришел Кенни. Он выглядел пободрее.

– Так, и кто тут у нас?

– Фишка и Бобби, но они в спальне.

Кенни выпятил губы и посмотрел на дверь в спальню.

– Давно?

– Минут десять.

Кенни взглянул на наручные часы и бухнулся на диван.

– Кто-нибудь видел карты?

Я осмотрелся и засек колоду на стопке журналов у стены. Кенни пожелал разложить солитера. Мы с Мартином следили. Кенни поглядывал на часы. Закончив третий пасьянс, он встал и сказал:

– Хватит с них. – Он подошел к двери, постучал. – Это я. Вы уже всё?

«Нет», – ответил из-за двери Фишка.

– Вам еще долго?

– Несколько минут.

– Вот, – сказал Мартин вполголоса. – Видишь, что бывает, когда все всё знают.

Кенни разложил еще два солитера и снова постучал.

– Кончайте уже, у меня кок лопнет.

– Еще минуту!

Я подумал, что Кенни своим вмешательством только тормозит Фишку.

– Черт. – Он разложил еще один пасьянс. – Чего возиться, если можно спустить по-быстрому?

Он пошел в спальню. Я увидел, что Фишка распластался на Бобби, который очень может быть что спал. У обоих штаны были полуспущены. Фишка яростно качал.

– Господи, что вы так долго?

– Черт, Кенни, дай мне кончить!

Кенни покачал головой и вышел, оставив дверь открытой. Я встал и пошел закрыть дверь, но от этого зрелища у меня встало.

Когда Фишка немного погодя все-таки вышел, он сказал:

– Черт, Кенни, не гони волну. Он твой, – и направился в ванную.

Бобби лежал на кровати в том же положении, со штанами до колен. Между булочек у него блестело, там, где был смазанный кок Фишки. Кенни закрыл дверь, расстегивая штаны.

Я сказал:

– Бедный Бобби.

Мартин сказал:

– Теперь понимаешь? Его может трахать кто хочет сколько хочет. А ведь ты слышал, его и так всю ночь кто-то трахал, взрослый, наверно. У него, наверно, задница болит дико.

– Что же он не скажет, чтобы отвалили? Я прямо говорю человеку, что у него слишком большой, и что я не разрешаю.

– Если Бобби откажется, его все равно оттрахают. Они старше, и он уже им позволял раньше. И что он им сделает? – Мартин не видел выхода из естественного порядка вещей. – С тобой будет то же самое, если ты дашь им сесть на шею.

– Ну уж нет. Я никому не позволю, если сам не захочу, и если у кого слишком большой.

– Тогда лучше тебе не ходить сюда, когда они бухают. – Он меня порядком запугал.

Мы сыграли в фишку. Я дал Мартину выиграть.

Кенни вышел через десять минут. Мы с Мартином пошли проведать Бобби. Бобби не подавал признаков жизни. Я потряс его за плечо.

– Бобби, Бобби. – Он не реагировал. Я приложил ухо к грудной клетке. Сердце билось редко.

Я побежал к Кенни.

– Бобби плохо.

– Наверно, вчерашний наркотик. Ничего, очухается.

Я нашел Фишку на кухне, он ел яичницу с хлебом.

– Бобби плохо.

– Да, он был в отрубе, пока мы делали это. Наверно наглотался снотворной дряни.

– С ним так уже было?

– А то. Не беспокойся, он очухается.

Я вернулся в спальню. Мартин лежал на кровати лицом к Бобби и говорил ему:

– Ты живой?

Рука Бобби лениво поднялась и шлепнулась поверх Мартина. Бобби кивнул в знак согласия. Мной овладело желание как-то защитить его. Ему едва исполнилось тринадцать, а он уже травится. С этим надо кончать. Я никак не мог решить, дать ему проспаться или растолкать и увести из этого дома. Фишку и Кенни я возненавидел. Как они могли, трахать человека, который потерял сознание! Я лег рядом с Бобби по другую сторону и обнял. Мартин переживал не столько из-за Бобби, сколько из-за меня.

– Смотри, – сказал он. – Вот до чего можно докатиться.

Я дотянулся рукой для него.

– Не волнуйся. В жизни не стану жрать наркотики.

Мы вдвоем натянули на Бобби штаны.

В дом пришли еще четверо мальчиков, включая Роберта. Роберт разбежался сделать меня прямо на месте, рядом с Бобби и Мартином. Я посмотрел на него негодующе и сказал: «Ну уж нет».

Остальные сели играть в карты, с Кенни и Фишкой. Я встал и закрыл дверь. Роберт постучался один раз, но я отказал в решительных выражениях.

Мартин рассказал мне про других знакомых подростков, которые дурманили себя выпивкой или таблетками. Один его сосед погиб в автомобильной аварии; за рулем был его пьяный друг. Мы попробовали поубираться, потом посетовали на запущенность дома.

– Это что, вот я был у одной старушенции, – сказал Мартин, – у нее кошки гадили по всему дому. Она вообще не убиралась, только проветривала, от запаха. Городские службы пытались на нее подействовать, но сколько ни ходили, ничего не добились.

Солнце било прямо в поднятую штору, когда Бобби проснулся, обнял меня и сел.

– Сколько времени?

– Около четырех, – ответил я.

– Ой, Мартин, привет. – Он обнял его за плечо.

– Ты живой? – спросил я.

– О, я в норме. Просто вчера какой-то дряни надышался.

– Завязывай с этим. Ты прокуришь все мозги.

– Знаю, знаю. Как ты думаешь, у Фишки есть что-нибудь поесть?

Фишка поджарил ему яичницу с хлебом.

Роберт и еще двое рассчитывали трахнуть меня. Я колебался, чувствуя искушение. Один, лет тринадцати, которого я раньше не видел, был просто красавец, но я слишком напереживался из-за Бобби. Я вдруг понял, что Бобби мне очень дорог, не только эротически, хотя в основе нашей дружбы лежала эротика.

Бобби шепнул мне на ухо:

– Если ты откажешься, придется мне. Может, поделим?

– Может, просто уйдем, втроем?

– Как, обломать столько горячих коков?

– Да. Идем с нами.

– Может, погодя?

– Если я всех возьму на себя, ты потом пойдешь с нами? – С моей стороны это предложение не было голым альтруизмом.

Мартин посмотрел на меня как на чокнутого. Бобби подумал и сказал:

– Оставь мне того, который в синей рубашке.

Мартин дернул меня за рукав.

– Нам пора!

Делать было нечего, я ушел с Мартином. В синей рубашке как раз был красавчик.

На улице Мартин сказал:

– Черт, Малкольм, не уподобляйся ему. Ты же видишь, до чего он докатился. Пожалуйста. Не делай так. Что будет со мной, с Фредди?

Этот аргумент меня отрезвил.

– Можно я сегодня переночую у вас?

– Конечно. Позвоним твоей матери и предупредим. Хочешь, зайдем в супермаркет?

Фредди заметил меня мгновенно, но притворился, что не видит. Мартин кивнул ему почти приветливо. Мне хотелось расцеловать его у всех на виду. Я набрал кукурузных хлопьев и бутылочек «колы» и пошел к кассе Фредди. Когда он положил наши вещи в пакет, я дал ему четвертак, все, что у меня осталось.

Получив разрешение, я остался на ночь у Мартина с Дикки. В ванне они снова заправили мне в задницу руку Дикки. На этот раз она прошла легче.

Лежа в постели, с диком Мартина внутри меня, с причиндалами Дикки у меня во рту, обнимаемый ими обоими, спящими, я подумал о красивом мальчике в синей рубашечке, в доме Фишки, и обо всех остальных симпатичных мальчиках, которые желали или были готовы пожелать, чтобы я им отсосал, или чтобы они меня трахнули, и как здорово это было бы, как их страсть бы нарастала, и они бы обнимали меня, и вцеплялись в меня, и качали, и делились со мной соками тела. Я так хотел всего этого. Но ведь у меня есть эти двое, они не такие, как Фишкины приятели, я им дорог, они меня любят. Мне же так хорошо, так чудесно, уютно и надежно, когда они покоятся на мне и во мне. Почему меня так разбирает от мысли о тех парнях? Почему я не удовлетворяюсь друзьями? У меня столько друзей, которые обо мне думают, защищают меня, помогают.

Имелось одно основательное, даже изрядное различие между моими друзьями и теми парнями: мои друзья были по большей части мелковаты между ног; правда, все, кроме Дикки, должны были заметно подрасти уже в ближайший год-два. Что бы мне подождать? Зачем мне столько связей? У меня и так Фредди, Мартин с Дикки, Томми с Пэтом, Стюарта я иногда вижу, эпизодически бываю с Фрэнсисом, в перспективе наметился Виктор. Восемь мальчиков. Зачем мне остальные? Почему я жажду все новых?

Потому что они новые? Новые победы. Новые коки. Новые манеры делать это. Господи! Куда мне столько? Бобби дорвался – и в конец опустился, пиво, наркотики, парни трахают его, отрубившегося, не считаясь с его желаниями, требуют услуг, не интересуясь, в настроении он или устал. Он будет умирать, а они поспешат скорее ввинтить ему, пока не остыл.

Я обнял Дикки. Он заворочался, два раза пососал мой кок, сжал мою поясницу и снова вернулся к глубокому дыханию, через нос. Все было замечательно, чудесно. Какой идиот променяет такое на скоропалительный, практически анонимный секс, жалкие десять минут от силы, которые для тех мальчиков будут всего-навсего физическим экспресс-обслуживанием?

Утром Дикки проснулся первым и начал качать в мой рот, пробудив к жизни меня. Рука его плотно притянула к паху мою голову. Я посмотрел на него, он кивнул, и я отсосал ему, доведя труды до плодов. Мартин распластал меня и стал трахать. Дикки залез на него и воткнулся сзади. Мартин напрягся и запульсировал.

Когда он было начал вставать, Дикки сказал: «Подожди». Мы с Мартином подождали. Дикки дотянулся руками до меня, ухватился и вжался в брата. Я узнал, что он кончил, когда он об этом сказал:

– Вот, вот! И-и-и!

Я спросил:

– А я?

Мартин перекатил меня на спину и отсосал; Дикки руками помогал Мартину качать головой.

На мессе, где мы присутствовали, служил Брэдли и какой-то ребенок не из нашей школы. После мессы мы его не увидели. Народу было вдвое больше, чем в той церкви, в которую я ходил с родителями.

Оставшись без денег, я час шел домой пешком. Домашнее задание я сделал и оставил учебники Мартину, чтобы привез их на автобусе.

Я зашел домой, поздоровался с матерью, уклонился от встречи с отцом и пошел проверить, дома ли Стюарт. Перед его домом сидел дядя Стюарта; я пошел посидеть «У Бенсона». Давно я не ходил без гроша. Все деньги я растратил на глупости да на незаконченное укрытие, которое мы практически забросили.

Я был в доме Фредди к моменту его возвращения. Он специально переодевался медленно, зная, что это меня заводит, и ухмылялся. Когда никто не видел, он опустил трусики и показал мне полувыпрямившийся кок. Я притворился, что не смотрю.

Потом, наполнив животы вкусной стряпней матери Фредди, мы сидели в домике на дереве, и Фредди спросил, с кем это я ходил в супермаркет.

– Майк сказал, что он спрашивал, как меня зовут.

– Его зовут Мартин, он из моего класса, он ходит ко мне домой, и я ночую у него по пятницам.

– И?

Я рассказал все, в том числе о признании Мартина в любви ко мне и, как я подозревал, о его ревности. Потом я рассказал, что было в доме у Фишки, и как Мартин заклинал меня не уподобиться Бобби.

– Не ходи туда больше. Они тебя посадят на наркоту и во'ще. Правда, не ходи. – Он обнял меня. Насколько я помнил, он впервые обнял меня первым в отсутствии особого повода для торжества.

Я тоже стиснул его в объятиях.

Потом, после часа, который мы провели в голом виде поверх одеяла, радуя друг друга в теплом майском воздухе, Фредди поведал мне о своих похождениях и мытарствах в роли пакетчика. С Майком они подружились, зато Дуглас, третий упаковщик, делался все злее. Менеджер сказал Майку, что ему придется выбирать между Фредди и Дугом. А еще присутствие Фредди вызвало недовольство у части покупателей. Никто ничего такого не сказал, но некоторые бросали неприязненный взгляд и переходили к другой кассе. Правда, это были не самые важные покупатели. Зато пара из тех, кто покупал много, даже похвалили Фредди перед мистером Джонсоном и выразили надежду, что Фредди тут еще поработает.

Моя реакция была смешанная.

– Твой дедушка тоже с ним говорил. Надеюсь, меня не выгонят на следующей неделе. Матери эти деньги не лишние.

Мы еще поговорили про Мартина, и что хорошо бы он не устроил нам непрятностей.

– Я думал договориться, чтобы нам с тобой ходить на ночь в дом Бобби, но теперь даже не знаю.

– Если он, как ты говоришь, употребляет наркотики, я к нему и близко не подойду.

Фредди работал над своим английским, как в части грамматики, так и произношения. Мне нравилось, что он делает успехи, но я тосковал по музыке той свободной речи, которой он владел до занятий с моей бабушкой. Я раньше делал попытки имитировать это звучание, и на меня смотрели странно, что черные, что белые.

Когда совсем стемнело, пришлось пойти по домам. Я обнял его на тропинке.

– Я скучал по тебе всю неделю.

– И я. А ты не мо'шь отучить Бобби от наркотиков?

– Я попробую.

В понедельник я пришел пораньше, чтобы пообщаться с Виктором. Он хотел опять поиграть в бейсбол. Я подчинился без энтузиазма. После нескольких бросков он заметил.

– Что с тобой?

– Ничего, просто мне сегодня не хочется в бейсбол.

– Ладно, и чем мы займемся?

– Можем просто посидеть поговорить, а то идем кидать бейсбольные карточки?

– У меня нет, – сказал он.

– Я тебе одолжу. – Я протянул половину от своих примерно двадцати.

Он остановился и бросил на меня подозрительный взгляд.

– Я же говорил, у меня нет денег, я не смогу вернуть долг.

Я пожал плечами.

– Подумаешь. Мне и самому их подарили.

Он посмотрел на протянутые ему карточки.

– Малкольм, спасибо, конечно, но я же их все проиграю в первый же день.

– Не проиграешь, я тебя научу.

– Все равно проиграю, вот увидишь.

Я отвел его к компании под стеночкой у верхнего края площадки. У Виктора не было опыта, но он был прирожденный спортсмен и перенял технику очень быстро. Он проиграл восемь из десяти подаренных мною карточек, зато я семь выиграл, так что тяжелых потерь мы не понесли.

На лестнице по дороге в класс Брэдли сказал мне, что видел нас с Мартином на мессе.

– Я хотел тебе сказать: у моего дяди есть друг, тоже архитектор, проектирует для штата шоссе и мосты. Он знает отца и деда Виктора, но он говорит, что работать с ними непросто, и они не дружат.

Нас нагнал Томми, который услышал достаточно, чтобы понять, что новости дурные.

На перемене к нашей компании подошел Фрэнсис. Я отошел с ним в сторонку.

– Сходим в кусты?

– Не могу. Мои догадаются.

– А ты скажи, что помогаешь мне с арифметикой.

– Они не поверят.

– Почему? Ты что, им рассказывал что-то про нас?

– Нет, но они ужасно подозрительные.

– Черт, Малкольм, я весь на взводе. Посмотри на мои штаны.

Штаны топорщились.

– Я все утро с твердым.

– А что Сьюзен?

– Она такая дура. Она больше не хочет. Она сходила на исповедь, пару недель назад, и с тех пор только языком чешет. Идем, а? Я все сделаю, как ты скажешь.

– А ты не можешь взломать бойлерную?

– Нет, там починили дверь.

– Иди в туалет в подвале, – сказал я, – только незаметно, когда никто не смотрит.

– Окей, но ты приходи скорее.

Я вернулся к своим. Пэт спросил:

– Что ему надо?

– Чтобы я отнес записку.

– Кому?

– Не твое дело.

– Враки, – сказал Томми, – Сьюзен ему больше не сосет. Я слышал на прошлой неделе. Она сходила на исповедь и стала уговаривать девчонок, чтобы они бросали это дело. Пара ребят в седьмом классе здорово на нее злы. Они подговаривают Бонни Фэррел ее побить, если не заткнется.

– Мне надо на толчок, – сказал я. – Я сейчас.

Определив кабинку Фрэнсиса по знакомым туфлям, я позвал шепотом: «Фрэнсис?»

Он открыл дверцу. Штаны на нем были опущены, в руке жестянка со смазкой.

– Скорее, – шепнул он.

Я расстегнул пояс и штаны, пока он мазал себе кок. Тот опять подрос, по сравнению с длиной и толщиной, которые я принимал несколько месяцев назад. Прислушиваясь, вдруг кто войдет, я повернулся и, растянув свои булочки в стороны, осторожно сел на головку. Она пропихнулась мимо сфинктера и скользнула внутрь, массируя по пути простату. Я пожалел, что мы не в постели. Я устроился с ногами у Фрэнсиса на коленях, чтобы снаружи не было видно. Я подвигал бедрами вперед-назад. Франсис откинулся назад и стал всаживать-вытаскивать, стараясь изо всех сил. Чарез пару минут его кок во мне увеличился, Фрэнсис схватил мой кок и начал быстро мастурбировать. Тут он кончил, и при этом так содрогался, что рука сбилась с ритма. Я продолжил двигать бедрами, проводя простатой по коку Фрэнсиса, и кончил ему в руку. Он не заметил, мне пришлось остановить его. Фрэнсис выпрямился, лишь частично вытащив кок, и обнял меня.

– Черт, Малкольм, спасибо тебе. – Он подтолкнул меня, намекая, чтобы я встал. Я наклонился вперед и поднялся. Кок Фрэнсиса, такой же твердый, как при моем появлении, вывалился из меня. Фрэнсис вытер его туалетной бумагой и оторвал на мою долю. Я навел чистоту и натянул штаны. Открыв дверцу, я увидел их всех, в ряд – Томми, Пэта, Мартина и Брэдли, которые, по идее, ничего не знали о моей сексуальной активности с Фрэнсисом. Они стояли, прислонившись к стене напротив кабинок, и все улыбались улыбкой тигра, собравшегося перекусить шею беспомощной жертвы.

Фрэнсис захлопнул дверцу и застегнул пояс. Я видел, что в голове его проносится вихрь мыслей.

Фрэнсис снова расстегнул штаны, отодвинул меня в сторону, открыл дверцу и спросил:

– Кто следующий?

Компания покатилась со смеху.

Фрэнсис застегнулся и вышел, предоставив мне разбираться с линчевателями. Томми проводил его хлопком по спине. Никто ничего не сказал. Томми и Мартин обняли меня за плечи и отвели на площадку.

Фрэнсис стоял с Гленом, спиной к нам. Пэт сказал:

– Я же говорил. Помните, я говорил? Теперь, Малкольм, ты должен пойти с нами на ленч.

Но оказалось, что это только Томми и Пэт, как обычно. Качая во мне своими тремя с половиной дюймами, Пэт спросил:

– Какого размера дик Фрэнсиса, твердый?

Мой рот был набит Томми, и я ответил жестом: показал расстояние между двумя ладонями.

– И не больно?

Я помотал головой.

– Это хорошо, а то у меня в следующем году будет такой же.

За едой я спросил про Брэдли:

– Давно он в курсе?

Пэт сказал:

– Не знаю, как, но он вас вычислил еще в январе. Не волнуйся, он никому не скажет.

Это повлекло очевидный вопрос:

– А сам он не хочет?

– Понимаешь, не вздумай сказать это ему, но он, в общем, маловат.

– Как же он трахает Вирджинию?

– А он и не трахает. Она ему отсосала, да и то только раз, и больше не захотела, потому что он такой маленький. Он меня убьет, если узнает, что я проговорился.

Пэт и Брэдли были соседями и корешились еще с дошкольных времен.

– Скажи ему, что я ему отсосу. Мне не важно, что маленький.

– Забудь. Он даже доктору не дает посмотреть, стесняется. И он боится думать, что через два года нас переведут в среднюю школу, а там, говорят, медосмотры.

– А какой у него?

– Примерно такой. – Он оттопырил мизинец. – И шарики у него все еще маленькие. Ты самый младший в классе, но даже у тебя они уже начали расти.

– Серьезно?

– А ты не заметил?

Я быстро расстегнул штаны и стянул их на бедра. Незаметно было, чтобы шарики изменились. Но когда я их приподнял, признал, что свободный ход стал больше. Значит, мошонка стала длиннее; шарики теперь висели ниже. А ведь мне только через шесть месяцев будет двенадцать.

– Видишь?

Томми выглянул из-за Пэта.

– Точно, увеличись.

Я посмотрел на свой пенис.

– А дайте мне линейку.

Томми поднялся на колени и вытащил линейку из ближайшей парты. Я помассировал себя до твердости и померил. Почти что ровные три дюйма. Год назад я измерялся, было два с половиной. Определенно, я пошел в рост.

Томми, опустив штаны, работал над своим коком. Пэт тоже последовал примеру.

У Томми оказалось 3 целых пять восьмых, у Пэта на восьмую короче, зато толще.

Бедный Брэдли был на дюйм короче меня.

Мартин уговорил шофера пустить меня в автобус. Я сказал Мартину, что пойду поговорить с Бобби. Мартин счел, что это пустая трата времени, и пошел в гости к соседу. Бобби оказался дома, ждал клиента.

– Тебе придется спрятаться, когда он придет. Он не хочет, чтобы про него узнали. Но ты подожди, увидишь, что он выделывает.

В дверь постучали.

– Скорее, лезь в комод. Оставь дверцу приоткрытой, только сядь подальше. Тебе будет видно.

Он бросился к двери. Я слышал голоса, но слов не мог разобрать. Вошел человек средних габаритов, лет 35 - 40, раздеваясь на ходу. Бобби был в рубашке и трусах, которые снять было недолго. Человек лег на кровать лицом вниз. Бобби лег рядышком и подмигнул мне.

– Сэр, прошу вас, трахните меня. – Он стал пихать мужчину, пытаясь перевернуть, но тот не поддавался. – Сэр, пожалуйста, умоляю. Пусть этот большой кок окажется у меня в заднице, целиком, весь. – Он снова стал пихать, и мужчина позволил повернуть себя на бок.

– Вот это кок так кок. Когда он будет во мне, сэр, это будет нечто. Позвольте мне его пососать. – Слова звучали монотонно и совсем неубедительно.

Бобби сдвинулся вниз и ткнулся головой мужчине в пах. Теперь мне было видно только волосатую спину, задницу и ноги; лишь взлетала каштановая шевелюра Бобби, после того как он начал сосать, и мелькнула рука мужчины, когда он потянулся к его заднице. Бобби сел и склонился над лицом мужчины.

– Теперь, сэр, трахните меня. Оттрахайте за милую душу. – И Бобби несколько раз поцеловал его.

Мужчина откатился на спину. Сложен он был вполне себе скромно, кок был толстый, но в длину всего пять дюймов. Бобби смазал его из своей маленькой бутылочки и лег на кровать, подложив под пах сложенную вдвое подушку.

– Вот, сэр, трахайте меня, сэр.

Мужчина влез на него и засунул кок между ягодиц.

– Ты уверен, что ты этого хочешь? – спросил он.

– Да, сэр. Воткните его в меня, до конца.

Мужчина одной рукой оттянул Бобби ягодицу, а другой направил свой кок. Он воткнул головку, выпрямился и загнал себя в ректум Бобби на полную. Я сморщился, представляя себе, как это больно.

Мужчина лег на Бобби и начал трахать, жестко. Он медленно поднимал зад, а загонял обратно резко. Бобби отвернул лицо от меня, и я не видел, очень ли он страдает. Трахание продолжалось. Зад мужчины работал как машина с циклом медленная оттяжка – резкий спуск. Рука мужчины лежала вдоль тела Бобби и держала его за верхнюю часть бедра, подтягивая на всаживании.

Наконец он остановился. Кажется, его тело немного содрогнулось. Потом рука разжалась, плечи опустились. Ступня Бобби тоже расслабилась.

Потом мужчина поднялся, вытащив из Бобби вялый питер; головка на мгновение застряла и выскочила, отчего кок отдернулся. Мужчина вышел из спальни. Бобби перевернулся на спину и улыбнулся мне, подняв три пальца. Должно быть, это означало три доллара. Он сел, скрестив ноги, и стал ждать. Мужчина вернулся и оделся в молчании. Он отсчитал три доллара из бумажника и вручил их Бобби, тот помахал на прощание, когда мужчина уходил. Я дождался, чтобы захлопнулась дверь на улицу, и вывалился из комода, в котором сидел на стопке одежды.

Бобби сказал:

– Малкольм, скорее, дай я тебя трахну. Мне надо спустить, очень надо.

Я постарался побыстрее выбраться из одежды. Когда я лег на кровать, Бобби уже был смазан и готов. Он поднял мои бедра, оттянул одну ягодицу, впихнулся и навалился на меня.

– Уф. Малкольм, как хорошо. Как хорошо, что ты пришел.

Он трахал медленно и жевал мое плечо губами. Потом подтянулся повыше, повернул мою голову ладонями и приблизился к моему лицу. С некоторым напряжением он сумел поцеловать меня глубоко, обвив мой язык своим и продолжая мелко тыкаться в меня сзади.

Потом он снова сполз пониже, чтобы вернуться к длинным движениям во мне. Я завел руки за спину и стал стискивать его булочки, которые поднимались и опускались. Для меня это был третий трах за сегодня, но только второй оргазм, так что надо было поторопить Бобби, пока мой кок не стартовал без него.

Я приподнял свою кормовую часть, чтобы снять давление на пенис. Бобби протаранил меня еще три раза и закачался в оргазме, прыская своим сладким соком в моих трюмах.

А потом поспешил перекатиться вместе со мной, чтобы оказаться внизу.

– Сядь и повернись лицом ко мне, – сказал он тоном, не терпящим отлагательств, продолжая пульсировать внутри меня.

Я сел, повернулся. Бобби наклонился вперед, а когда больше не мог, притянул себя ко мне руками и взял мой кок в рот, целиком. Я был уже готовенький и разрядился, когда голова Бобби шла вниз в третий раз. Бобби откинулся на кровать, с закрытыми глазами.

Еще подрагивая, я проговорил:

– Что лучше, это или таблетки?

– Это лучше, абсолютно.

Я подвигал бедрами, чтобы обновить ощущение кока внутри. Бобби поднял колени и подтолкнул меня, чтобы я на них облокотился. Сидеть так оказалось удобно, всаженный в меня кок не давал сползать.

– Спасибо, что пришел сегодня. Прости за субботу. Я повел себя невежливо, да?

– Ты был пьян.

– Да, было немного. Я так и не знаю, чем тот тип меня травил. Мы курили кальян, а что курили… может, героин. Что-то странное.

– Зачем ты гробишь себя этой дрянью? Она тебя доканает. Держу пари ты даже не знаешь, что Фишка и Кенни тебя оттрахали.

– Они мне потом сказали. Кстати, того мальчика, в синей рубашечке, очень рекомендую. Какое лицо, и тело, и кок. И любит трахаться. Приходи в воскресенье, он хочет с тобой познакомиться. Кажется, Роберт ему наговорил про тугую задницу, и что правда, то правда. Сам могу засвидетельствовать.

– Бобби, ты так свихнешься. Наркотики и секс день напролет.

Он вздохнул.

– Я знаю. Иди сюда, обними меня.

Я наклонился вперед, его кок выскочил. Я просунул руки под Бобби и обнял так крепко, как только мог. Пристроив голову на его плече, губами у его подбородка, я сказал:

– Бобби, мы боимся за тебя. Я подумал, что ты умер или умираешь тогда, в субботу, а потом Кенни и Фишка сказали, что ты часто такой.

– Ну не то чтобы часто.

– Завязывай. Пожалуйста, умоляю.

– Ты заговорил, как я с моим сегодняшним.

Я вытащил руки и сел у него на животе.

– Бобби, послушай. Я люблю тебя. Ты мне нужен. Мне не с кем поговорить, кроме тебя. Я не хочу тебя потерять. Если ты не остановишься, это кончится плохо, точно. Ты умрешь, или попадешь в тюрьму, или не знаю что.

– Меня не посадят, я слишком… – Тут голос ему изменил, он протянул руки и привлек меня к себе. Моя голова прислонилась щекой к щеке Бобби, и я почувствовал скатившуюся слезу.

– А что мне остается? В школу меня не примают. В гости меня кроме Фишки никто не приглашает. Друзей у меня нет. Все обо мне сплетничают. К тебе меня на порог не пустят.

Я снова обнял его. Мне нечего было ответить на это, кроме одного:

– Но я тебя люблю. Я твой друг. – Я чувствовал, как подавляемые рыдания Бобби рвались наружу. Я был в отчаянии от своей беспомощности. Я ничего не мог для него сделать, только обнимать.

Потом он сказал:

– Знаешь, сколько мальчиков и мужчин трахнули меня за один этот год?

Я помотал головой.

– Я тоже. Многих я даже по имени не знаю. Взять того красавчика в субботу. Я не знаю, как его зовут, сколько ему лет, откуда он; знаю только, что он хорошо трахается. А больше он ничего и не делал. Он не поговорил со мной, вообще ничего, кроме секса, то есть траха. Малкольм, я тоже люблю тебя. Спасибо, что пришел. Как бы я хотел уехать куда-нибудь и начать сначала, встретить человека вроде тебя и быть с ним одним.

– Ты нравишься Мартину.

– Нет. Мартину нравишься ты. Он от тебя без ума. Я это увидел еще при первой встрече. Ты не видишь, как он смотрит на тебя. А на меня он смотрит ревниво. Ты мой единственный друг, Малкольм.

Я ласково поцеловал его в губы. Он обнял меня.

– А что твоя мать об этом думает? Она знает, что ты – гомосексуал?

– Она знает, все вокруг знают. Она не любит об этом говорить. Она вообще не любит разговаривать. Если мы начинаем разговаривать, в половине случаев кончается ссорой. Она старается поменьше бывать дома. Я иногда ее не вижу по два – по три дня. Если бы ни клиенты, пришлось бы голодать.

О таком я еще не слыхал. Виктора кормили три раза в день, и за ним был присмотр, пусть даже в лице семейного шофера. Бобби не просто рос без отца; он часто оставался и без матери. Не удивительно, что он такой хилый. Если питается бог знает как.

– А у тебя нет родственников?

– Есть, только на черта им полу-латинос и фэг. Ты не представляешь, как тебе повезло с бабушкой-дедушкой. Они даже Фредди принимают. Им ничего, что ниггер или фэг. Если бы у меня были такие бабушка-дедушка, я бы давно к ним переехал. Иногда я жалею, что не умер. Мне еще повезло, что я люблю, когда меня трахают.

Время шло к пяти, и у меня не было денег. Я пообещал, что постараюсь завтра придти еще.

Шагая домой, я вывихнул себе мозги в поисках выхода для Бобби, и так ничего и не придумал.

За обедом отец объявил мне, что пора помыть крыльцо. Поездка к Бобби во вторник накрылась.

Во вторник и среду мы с Мартином и Виктором бросали карточки перед школой и на перемене, и обыгрывали семиклассников.

В среду после школы я израсходовал никель, выданный на сладости, и пару монеток, нашаренных в моем ящике, на трамвай до дома дедушки-бабушки. На стук открыла бабушка.

– Ой, Малкольм. Какой приятный сюрприз. – На эти слова выбежал встречать меня Фредди. Он взял меня за руку и отвел на кухню, где бабушка с ним занималась. Из двух часов каждого занятия один она отводила на английский, работая над грамматикой и произношением. Она даже задавала домашние задания, в которые неизменно входило что-то прочитать и написать краткое изложение; его требовалось прочитать вслух в начале следующего занятия. И хотя я замечал улучшения в английском Фредди в обычном разговоре, здесь, на кухне у моей бабушки, речь Фредди вообще было не узнать. Он даже назвал меня «Малкольм». Того гляди бабушка превратит Фредди в белого мальчика, если так пойдет.

Когда же они перешли к математике, оказалось, что это алгебра. Я спросил, зачем они занимаются алгеброй, и бабушка ответила:

– Потому что остальное он умеет.

Домой нас отвез дедушка, так что мы могли немного побыть вместе. Фредди сказал, что мои дедушка с бабушкой обещали, что он сможет поступить в колледж, если будет хорошо учиться в средней школе.

Я подумал, не мог бы мой дедушка поговорить с дедушкой Виктора и, например, договориться, чтобы Виктор иногда приезжал к нам на выходные. На следующее утро я изложил идею Виктору, но тот сказал:

– Не-а. Если дед узнает, что я тебе что-то рассказал, он, черт, я не знаю, что он сделает, но будет плохо, очень плохо.

– И тебе не разрешают приглашать гостей к вам?

– Не, я уже пытался. Питер, который с нами учился в пятом классе в прошлом году, приходил два раза. Его даже в калитку не пропустили. После второго раза меня заперли в гараже. За то, что дал адрес, хотя это неправда. У его отца был знакомый, который знал моего деда.

Во время перерыва на ленч я предложил пойти с едой за грот. Мы взяли с собой коробки, и половину перерыва делились жалобами на родителей. Я разделил с Виктором пополам свою шоколадку.

После нескольких минут молчаливого жевания я спросил:

– А говорят, что вы с Джуди Барнс делали это вон в тех кустах за гротом. Это правда?

Он ухмыльнулся.

– Кто это говорит?

– Так, вообще, я не помню, кто. Так вы делали это?

– Ага, типа того.

– А какая она… у нее есть волосики внизу? – Я заимствовал эту реплику из слышанных мною разговоров.

– Только пушок, зато у нее есть небольшие титьки.

Я начинал возбуждаться от мысленной картины, как он вставляет длиннющий кок в ее безволосую вагину.

– Ты их трогал?

– Я их пососал.

– И что она на это сказала?

– Ничего. Просто лежала.

– Вон в тех кустах? – Я показал на разросшуюся живую изгородь, увенчанную побегами жимолости, которая охватывала грот сзади и по сторонам.

– Внутри, вон там.

Мой кок сделался тверд, как камень. Я сдивнулся, чтобы посмотреть, не заметно ли аналогичной реакции у Виктора.

– А потом ты ей вставил? Ты ее трахнул?

– Только никому не рассказывай, окей?

Я нарисовал крест на сердце.

– Только между ног. Внутрь она не дала. Сказала, что хочет остаться девой.

– Я бы тебе дал. – Эти слова вырвались у меня сами собой, безконтрольно.

Виктор посмотрел на меня, ухмыляясь.

– Так это правда, что про тебя говорят.

– Что?

– Что ты, это, типа квир?

– Типа того. Так ты хочешь? – Мне уже море было по колено, ужасно хотелось притронуться к паху Виктора, пощупать, коснуться этого длинного пениса.

– Сейчас?

– Мы можем сделать это там, где ты был с Джуди.

– И ты никому не скажешь.

– Никогда.

Он оглянулся на тропинку и вокруг.

– Окей. Иди за мной.

Он подошел к стене грота, отодвинул высокий густой куст с нитками жимолости и провел меня внутрь. Через несколько футов мы оказались у задней оштукатуренной стенки грота, на устланной листьями овальной площадке пяти футов в большем поперечнике. От восторга я споткнулся о кустарник и растянулся на листьях. Виктор улыбнулся, опустился на колени и начал расстегивать пояс. Я подкатился поближе и стащил с себя ботинки, не развязывая, потом стал возиться со своим поясом и штанами. Виктор опустил свои штаны, и я увидел его красавца, точно такого, как перед кабинками при бассейне. Он был великолепен, длиннее, чем у Томми, полновесный, в форме длинной сигары, кок моих мечтаний последних двух лет, готовый наконец оказаться в моем ректуме, тыкаться в мою простату, вознося в эротический рай. Томми оказался прав, надо было просто сказать.

Сдирая с себя штаны одной рукой, другой я схватил вещь, горячую, твердую.

– Ты как хочешь? – спросил он, как будто мы собирались посадить дерево или повесить картину.

– Давай я его намочу, и ты можешь сделать это со спины. Я покажу.

Еще стряхивая штаны со второй ноги, я наклонился и всосал его питер. Вот уж был лакомый кусок, твердый, гладкий. Виктор толкнулся вперед. В ответ я обнял его свободной рукой и крепко прижал. Я был в восторге от возможности потрогать то, что сзади. Это же был Виктор Сибелли. Я покрутил головой, гоняя его кок по всему рту.

– Еще минуту так поделай, – сказал он.

Я повиновался, но постарался не переборщить. Мне хотелось попробовать эту штуку в себе. Я отпустил ее, политую полным ртом слюны, и развернулся на четвереньках. И направил ее обрезанную головку к себе в анус.

– Входи, – сказал я.

Не успел я договорить, как он уже двинулся. Он скользнул прямо до лобковой кости, протиснувшись через мое сладкое место, чем изрядно его порадовал. Потом придвинулся поближе ко мне, взял за бедра и начал трахать. Я ощущал твердость его кока, торившего путь в моем ректуме. Виктор приподнял мои бедра и начал впихиваться дальше.

– Лучше ляг, – сказал он.

Я лег, он проводил меня, стараясь оставаться как можно глубже. Когда мы оказались на земле, он взял меня совсем как Фредди – ладонями под плечи, устроив голову рядом с моей. Я был счастлив контакту с его телом. Жаль, что мы не были обнажены.

Прежде чем возобновить трахание, он подвигал бедрами вверх-вниз и из стороны в сторону. И посреди трахания несколько раз так останавливался, поерзать-потереться. Он старался оттянуть оргазм. Я желал, чтобы ему это удавалось бесконечно. Про то, чтобы не опоздать на урок, я думал меньше всего.

Его мышцы стали напряженнее. Он стал трахать медленнее, но резче и глубже. Его голова приподнялась и повернулась, он потерся носом о мое ухо, согревая его. Он дышал с шумом и постаныванием.

Я заправил под себя руку, чтобы тоже подготовиться.

– Вот, – шепнул он мне на ухо.

Я почувствовал, как первый залп пробежал по его стволу, а следом еще и еще, каждую секунду. Виктор продолжал медленно покачивать.

– Ускоряйся, – сказал он, понимая мои потребности и сознавая, как важно успеть вовремя. Когда я начал вздрагивать, Виктор остановился и развалился на мне.

– Малкольм, здорово. Давай еще это сделаем.

– Что, сейчас?

– Нет-нет, на днях. Эх, хорошо.

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT