перевод Анна Арбор

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

ГЛАВА 5. ЛЕТО 1950

Конец учебного года сулил мне неясные перспективы. Академически я вырос аж до второго места в классе, причем не занял первое исключительно из-за контрольной по катехизису. Я получил 84 балла, потому что на некоторые вопросы ответил, как думал, а не как было написано в «Балтиморском катехизисе». И еще по географии получил 98 за то, что написал реку Тигр как «Tigris» вместо «Tigres».

Но никакие оценки на экзаменах и за год не сулили ни малейших послаблений со стороны отца. Было очевидно, что у него есть план, как меня загрузить и не дать встречаться с Фредди, только не понятно, какой.

По уик-эндам я должен был стричь газон, драить веранды, подметать подъездную дорожку, пешеходные дорожки и подвал. Мне по-прежнему удавалось смываться по воскресеньям якобы к Филипу, но родители начали интересоваться, почему он перестал приходить ко мне. Они не знали, что наша с Филипом дружба погибла под кованым сапогом католического священника, объявившего меня угрозой для вечного спасения. Я сказал, что Филип должен сидеть дома с больным отцом. К счастью, моя мать потеряла телефонный номер матери Филипа, а я сказал, что мой листочек потерялся, а спросить у Филипа номер еще раз я забыл.

К середине июня отговорки перестали действовать. Отец потребовал телефонный номер, или в следующий раз меня не отпустят.

В отчаянии я нашел номер бабушки с дедушкой в телефонной книге матери и позвонил им, чтобы напроситься в гости на уик-энд.

– Но ведь в субботу у тебя работа по дому? – спросила бабушка.

– Ну тогда в субботу вечером, можно?

– Сначала я поговорю с твоей матерью.

И здесь тупик! Я виделся с Фредди только раз в неделю, а теперь лишался и того.

На этой же неделе меня проинформировали, что я записан в дневной лагерь YMCA на все лето. Каждый день я должен был ехать на трамвае в город, идти несколько кварталов до YMCA, и там заниматься все тем же, чем нас занимали по субботам во время учебного года. Плавание, рисование и труд, спортивные игры типа баскетбола и волейбола, природоведение и чтение. Мы брали с собой коробки с ленчем. Дети были на редкость неудачные, еще хуже, чем в субботней группе. Поймите меня правильно, там были весьма привлекательные мальчики с симпатичными лицами, ладными телами и пусть не потрясающими, но достойными коками. Двое даже соперничали с Томми Аткинсом и Мартином О'Мэлли из моей школы. Но никто из них не выказывал ни малейшей заинтересованности в дружбе со мной, я был для них пустым местом.

В первые три дня образовалось множество дружеских пар и групп, и я не попал ни в одну из них. Я снова оказался среди непопулярных горемык, в остаточной категории, как в школе.

Филипа в моей группе не оказалось, я его вообще не видел. Может, он теперь ходил по субботам, не знаю. Я-то теперь по субботам не ходил. Я спросил в канцелярии детского отделения, но там сказали, что таких сведений не дают.

С первого дня я начал строить планы, как улизнуть на несколько часов, чтобы повидаться с Фредди. После утренней переклички надзор за нами ослабевал. Например, каждый день мы ходили по соседству в главную городскую библиотеку, и молодая женщина читала нам книжки… для семилетних детей, по-моему. Во всяком случае, по мне – скука смертная. Я уже читал запоем и успел проглотить десятки книг, которые были куда интереснее того, что нам читали вслух, да еще так медленно. Со среды, третьего дня первой недели, несколько наших стали линять с библиотечного часа и бродить по огромному зданию. Я не видел шансов для перспективной дружбы ни с кем из сорока двух 9-10-летних воспитанников моей группы, и бродил один.

День ото дня я возвращался все позже, и в конце концов опоздал на урок рисования и труда на двадцать минут. Учитель спросил меня, где я был, но я видел, что он только при моем появлении понял, что меня не было. В понедельник второй недели, после того как меня не отпустили «к Филипу» в воскресенье (за то что я в прошлый раз не принес его телефонный номер), я рассчитал время прогула и вернулся к послеобеденной физкультуре, полностью прогуляв рисование. Никто мне ничего не сказал. Во вторник я ушел после плавания, которое было перед ленчем, прошелся по городу до самого залива и вернулся к физкультуре. И опять никто ничего. В среду сразу после плавания я быстро оделся, шмыгнул в боковую дверь и вышел на улицу. Три квартала до трамвая я чуть не бежал бегом. От конечной остановки я кинулся в лес, к дому Фредди.

После беспрецедентно богатырского c моей стороны объятия я рассказал о воскресных проблемах.

– Ты дума'шь, я не понима'шь? Ко'да те' нет, те' не пустили.

Мы отправились на наше место у ручья для телесного воссоединения.

После второго оргазма, сохраняя немалую твердость и живость для третьего, Фредди спросил:

– Те' засечешь, и че' ты ска'шь?

– Да никто нас не проверяет. Вчера двоих не было на физкультуре, и хоть бы хны. Да я могу прогуливать хоть два раза в неделю, и никто ничего. А то и три.

– Зна'шь, отец узна'шь, мало не пока'шь.

– Да пошел он на фиг! – Я впервые в жизни произнес матерное слово, и с превеликим удовольствием. – Я хочу быть с тобой, а не с тупыми чиркунами в YMCA.

Фредди шевельнул бедрами, поерзав во мне коком. Я поднял руку и обнял Фредди за голову.

В субботу вечером отец с матерью ушли. Кухарка стирала в бельевой. Я добрался до телефона в задней прихожей и позвонил дедушке с бабушкой. Их не было дома.

Позже, когда мои родители находились в гостиной, я позвонил из кухни. Трубку взял дедушка. Он пообещал спросить у моей матери.

– Она не разрешит.

– Как знать. Дай мне попробовать. Я на днях к вам заеду и поговорю с ней.

На следующей неделе во вторник и в четверг я сбежал после ленча и провел чудесные часы с Фредди. В среду и в пятницу я ждал распросов или хотя бы вопросительных взглядов, но реакция была буквально нулевая. А еще в оба этих дня я отметил исчезновение одного мальчика из моей группы.

В понедельник я ждал, повторит ли он свой номер. И что же, этот мальчик вышел якобы в туалет после начала плавания, и не вернулся. Через десять минут я вышел следом, искал-искал, но не нашел. Тем не менее, спустя какое-то время этот мальчик вернулся в бассейн. А ведь я прошел мимо туалетных кабинок, и ни под одной дверью не высмотрел ног. К сожалению, я не смог ни о чем спросить, потому что он сразу ушел к мужчине, который сидел на бортике в углу бассейна.

В тот день я решил снова убежать к Фредди, и после бассейна одевался помедленнее, чтобы остаться одному. Когда все ушли и наступила тишина, я взял свою коробку для ленча, двинулся к боковой двери, и тут услышал, что кто-то еще крадется по лестнице у меня над головой. Я побежал вверх на цыпочках и успел увидеть, как выслеживаемый мною мальчик с сумкой через плечо выходит на улицу через боковую дверь.

Я остался внутри и через стекло в верхней части двери проследил, как он переходит дорогу, идет к соседнему зданию и входит в главный вход городской библиотеки.

Я побежал следом, решив выяснить, не владеет ли он какой-нибудь полезной информацией касательно безопасного прогуливания занятий YMCA. Битый час я бродил по залам и коридорам и, наконец, нашел. На третьем этаже, в огромном музейном зале истории науки и техники. Прогульщик изучал пояснительный текст на застекленном электрифицированном стенде.

Луис Босуорт был симпатичным стройным мальчиком десяти лет, с красивыми серо-голубыми глазами и нервной беспокойной повадкой. Я особо отметил большой кок; по моим прикидкам, в твердом виде должно было получиться три с половиной толстеньких дюйма*. Впрочем, я записал Луиса в тихони, который не станет искать дружбы, не говоря уже о сексе. Он держался особняком, как я; впрочем, ему, кажется, нравились уроки плавания и труд и рисование.

Я решил, что ничем не рискую, подошел и сказал «Привет».

Он дернулся, потом узнал меня, сказал «Привет» и вернулся к чтению.

– А ты почему не в Уае*?

– А меня вожатые отпускают, – ответил он, не отрывая глаз от листа с печатным текстом.

– Почему?

Он вздохнул, но все-таки ответил:

– Потому что добрые. И понимают, что мне здесь интереснее, чем бросать идиотский мяч.

Спортсмен из Луиса Босуорта был как из меня, факт. Но я не был удовлетворен полученным объяснением.

Я взглянул на электрическую рамку за стеклом перед нами и начал читать про «лестницу Иакова»: если нажать кнопку, между двумя стойками пробегала серия зазубренных молний.

– Как в фильмах про Франкенштейна, – заметил я.

– Идиотские фильмы. Франкенштейн невозможен. Электричеством можно заставить сокращаться мышцы, но нельзя заставить думать умерший мозг.

Я задумался.

– А если взять мозг от живого человека?

Он задумался.

– Ну, если от живого… Только это будет убийство, и тебя посадят.

– А ты весь день здесь?

– Только после перерыва.

– Ах да, ты же всегда плаваешь. Любишь плавать?

– Немножко.

Он не отрывался от взбегающих вверх разрядов, которые запускал снова и снова, и явно не желал со мной говорить. Но я должен был выяснить, как ему удается избегать наказания за ежедневные прогулы. Я решил взять его на жалость.

– Ты Луис, верно? – Он бросил взгляд в мою сторону, но промолчал. – А я Малкольм, и мне очень надо узнать, как бы мне тоже устроиться, чтобы сбегать после перерыва. Я бы вообще сюда не ходил, меня отец заставляет. Он не хочет, чтобы я встречался с другом, и заставляет меня все время торчать в Уае или работать по дому. – Луис не проявлял никакого интереса, а про друга я вообще зря ляпнул. Но я не сдавался. – Представляешь…

– Слушай, – прервал меня Луис, повернувшись, наконец, в мою сторону, – тебя отец заставляет заниматься спортом?

– Нет, только работой, лагерем, скаутами и всякой ерундой.

– Тогда тебе еще повезло. Мой пытается сделать из меня атлета. – Луис выпятил губу. – Хочешь посмотреть модель вулкана, в следующем зале, грандиозная вещь. Я вчера там весь день простоял.

– Ты что, только сюда и ходишь? Каждый день?

– А что, тут здорово. Столько всего. Идем, я тебе покажу.

Я не планировал задерживаться в библиотеке, но пошел, потому что надеялся раздобыть жизненно важную информацию. Вообще-то надо сначала спросить, может, у Луиса просто есть разрешение от родителей… Но Луис уже подводил меня к стендам про вулканы.

Отдел вулканов оказался интересный. Там были вулканы в разрезе на разных стадиях формирования и извержения. Было даже короткое кино, которое запускалось кнопкой на деревянной кабинке с экраном спереди, как у телевизора.

Луис уже все знал, и рассказал мне весь жизненный цикл вулкана. Я все еще надеялся узнать, как ему удавалось прогуливать занятия. Мне не верилось, что вожатый просто так разрешит уходить с половины занятий без согласия родителей. Мы сидели за длинным полированным столом из темного дерева, раскрыв книгу о вулканах.

– А ты любишь читать? – спросил Луис.

– Да. Я все время читаю.

– А какие книжки?

– Разные, Джека Лондона, "Тарзана", Жюль Верна, "Остров сокровищ". Много всего. А ты что читаешь?

– Про науку и технику, а еще про историю, про критян и греков. Ты знаешь, что у критян были унитазы со смывом три с лишним тысячи лет назад?

Я помотал головой, а потом опустил подбородок на руки.

– Луис, колись. Почему тебя вожатые отпускают? Твои родители знают?

– Нет-нет. Твои, небось, тоже.

Я хмыкнул:

– Отец бы мне надавал по заднице. Он бы решил, что я ходил к Фредди.

– Это с которым тебе запрещают дружить? – Оказывается, он все-таки меня слушал.

– Ага.

– А из-за чего?

Я медленно выпрямился и посмотрел на руки Луиса, которые он скрестил на коленках.

– Они бедняки.

– В YMCA, что ли, все богатые! В нашей группе есть дети, за которых платят спонсоры. За одного платит моя школа.

– А где ты учишься?

Он назвал приходскую школу. Я назвал свою.

– Да, у тебя отец богатый. Что же он тебя сюда запихал? Держу пари, ты здесь самый богатый ребенок.

– Я же сказал, чтобы я не играл с Фредди.

– Чушь какая-то. Если он не любит бедных…

– Фредди – негр, – вырвалось у меня в сердцах.

– А, – ответил Луис, – твой отец – расист. Мой тоже. – Он подумал и добавил: – Я спрошу вожатого, может, он и тебе даст разрешение.

Я воспрял духом. Я стал благодарить Луиса и обещал, что сделаю для него что хочешь, если ему удастся это устроить. Он еще подумал и посмотрел на меня испытующе:

– А для вожатого?

– Конечно! А что именно?

Луис опять задумался, хотя в этот раз не отводил глаза.

– Мне сначала надо его спросить.

И мы провели остаток дня вместе. Он поведал о своих тягостных отношениях с отцом, хотя без жестокостей, как в моем случае. Отец Луиса с детства обожал бейсбол и до сих пор играл в софтбольной лиге в парке в южной части города; он часто брал туда с собой Луиса по субботам. В школе Луис с первого класса был лучшим учеником. (Луис удивился, что мы оба окончили четвертый класс, хотя я был на год младше.) Но отец Луиса не радовался академическим достижениям сына. Он считал, что для мужчины важнее успехи в спорте. Из-за своей неспортивности Луис столкнулся с растущими год от года упреками, доходящими до оскорбления словом. Вплоть до особенно обидного обзывания фэгом. Хорошо еще мать Луиса не разделяла отцовского презрения и защищала от отцовских нападок.

Луис показал мне, как получить библиотечную карточку, чтобы получать книги на дом. Требовалось свидетельство о рождении; я пообещал, что завтра принесу. Через несколько минут после того, как наша группа вышла из боковой двери здания Уая напротив, мы с Луисом вышли из главного входа в библиотеку и отправились на свои остановки.

Я пожертвовал одним свиданием с Фредди, зато мне светило добиться в будущем частых и безопасных встреч.

На следующий день я сразу разыскал Луиса, но он сказал, что вожатый не сможет ничего сказать до конца плавания, перед ленчем.

У нас было два вожатых и два инструктора плавания. Я не заметил, чтобы кто-то из четверых обратил на меня особое внимание. Возможно, Луис имел в виду вожатого из чужой группы. В тех же уайских помещениях занимались еще три возрастные группы, в другие часы.

Посреди урока плавания, когда я сидел на бортике и смотрел, как два самых красивых тела плывут на спине, хлопая себя коками то сверху, то снизу, Луис подсел ко мне.

– Что, уже спросил?

– Нет, потом. – Он покачался, поглядывая на меня искоса. – Тебе нравится плавать так, голым?

Так, интересно. Куда он клонит? Я надеялся, что это будет связано с сексом.

– Нормально.

– А ты трогаешь пиписку под водой?

Даже в девять лет человек понимает намеки.

– Бывает, но не при всех.

– Ты чиркаешься?

– Ага. А ты?

– Бывает.

Луис замялся. Я решил помочь.

– А ты делал это с другими ребятами?

Луис нагнул голову, как будто ему стало смешно.

– Не то, чтобы да… Подожди минуту. Мне надо в туалет.

Он вскочил и скрылся в раздевалке. Мое любопытство обострилось до предела. Я не выдержал и пошел следом, полагая, что Луис возбудился и чиркается в кабинке. Но он вышел из двери мне навстречу и махнул рукой, чтобы я шел за ним. Мы прошли через раздевалку в кладовку рядом с главным входом в раздевалку. В кладовке было окошко, через которое нам выдавали полотенца.

Луис старался хранить серьезный вид, но лукавая улыбка то и дело пробивалась.

– Малкольм, обещай, что никогда никому ничего не скажешь.

– Чтоб мне сдохнуть.

– Если ты дашь кое-кому кое-что сделать, тебе устроят свободный выход в любое время, ну, после плавания.

– А типа чего?

Луис потребовал еще одной клятвы молчания.

– Типа разные сексуальные штучки. Ничего особенного. Я делаю это пару раз в неделю, ну, может, больше. Это приятно. Тебе понравится.

Звучало заманчиво, но я опасался получить слишком большой кок в задницу.

– А какие штучки?

– Ну, он возьмет в рот твой пенис и будет мусолить, пока ты не испытаешь.

Я изобразил невинность:

– Испытаешь что?

– Очень приятное ощущение, как при чиркании. Хочешь?

– И все?

– Ну, еще он может вставить тебе между ног и тереться, пока у него не брызнет.

– В задницу?

– Да нет же, дурак, между ног. – Луис подвигал рукой у себя между ног, под мошонкой. Дуглас так делал со мной несколько раз, это было приятно.

– И мне разрешат сбегать после плавания в любой день?

– Ага.

– Окей. – Я улыбался.

– Подожди здесь.

Я схватил его за руку.

– Где здесь? Вдруг кто-нибудь войдет?

– Не волнуйся, тут заперто. Единственный ключ у Артура, и он одалживает его Ленни, для этого самого.

Артуром звали улыбчивого женственного мужчину, который выдавал полотенца.

Луис приоткрыл дверь и выскользнул. Почти тотчас он вернулся с мистером Болдуином, или Ленни, как он его называл. Это был главный вожатый нашей группы. Поскольку он не проявлял ко мне интереса, я никогда не крутился около него.

Мистер Болдуин был прямо из бассейна, совершенно мокрый и голый.

– Привет, Малкольм. Нам придется поспешить, осталось всего двадцать минут.

Луис посадил меня на мешки с полотенцами. Мистер Болдуин, кок которого стремительно рос, встал на колени передо мной и пощупал мой мягкий пенис. Луис играл со своим. Мистер Болдуин откинул меня на спину и опустился ртом на мой пах. Мне стало тепло и влажно, и у меня быстренько сэрегировало. Не выпуская из рта, мистер Болдуин гладил меня языком от шариков до кончика кока, мотая головой на манер вылизывающей себя собаки. Я посмотрел на Луиса, он держал себя за тверденький дик.

Мистер Болдуин засунул руки под мои прелести и стал массировать их пальцами. Я любовался на прекрасный кок Луиса. Я протянул руку, чтобы потрогать его. Луис удивился, но улыбнулся и сдвинул свои пальцы к основанию, чтобы дать мне пощупать. Он был толще, чем Фредди, и ненамного короче. Решив, что здесь все свои, я потянулся к Луису и шепнул на ухо:

– Хочешь меня трахнуть?

Он прищурился, но улыбка осталась на месте.

– Ты серьезно?

Я кивнул.

Луис слез с мешков и пошептал на ухо мистеру Болдуину. Он остановился на полу-всосе, прислушиваясь. Будучи с набитым ртом, он поднял на меня взгляд и спросил одними глазами. Я снова кивнул. Мистер Болдуин отпустил меня и отстранился, сев на корточки и разведя руки.

Я перевернулся на живот и велел Луису сначала намочить дик слюной. Мистер Болдуин взял эту задачу на себя.

Луис лег на меня, попытался отыскать мою дырочку своим влажным диком, но безуспешно. Я протянул руку назад и нацелил его куда надо. Дальше пошло ловко, как будто Луис уже делал это раньше, хотя он потом клялся, что это был его первый раз. Он просунул руки мне под плечи и вдавился прямо до моей простаты. Я глубоко вздохнул. Луис начал трахать. Мистер Болдуин попытался заглянуть между нами, потом подлез сзади и раздвинул наши ноги. Луис с каждым разом надавливал все сильнее, рассыпая во мне знакомые искорки в области таза. Вскоре он вцепился в меня покрепче, потом остановился, и его кок чудесно запульсировал в моем ректуме. Все произошло меньше чем за минуту, маловато для мистера Болдуина и для меня.

– Перевернитесь, не вынимая, – велел вожатый.

Мы постаралиь двигаться помедленнее, но все равно у нас выскочило.

– Вставь обратно, – велел он Луису.

– Не могу, щекотно. Вы сами знаете.

Вожатый снова склонился надо мной. Будучи уже возбужденным, я кончил почти так же стремительно, как Луис.

– Малкольм, я хочу вставить тебе между ног, но не как Луис, не внутрь, окей?

Я пожал плечами. У мистера Болдуина был большой кок, самый большой, какой я видел в жизни, и из его конца подтекало – я решил, что это сперма. Мистер Болдуин промазал слюной свою эрекцию и у меня между ног. Он перевернул меня на живот, раздвинул мне ноги, лег на меня, пропихнул свой кок между моими ягодицами и вылез спереди, потом снова свел мои ноги вместе. Предмет у меня между ног был великоват, но его скольжение оказалось вполне приятным, скорее мне мешали волосы на груди вожатого, которые я чувствовал спиной, и пышная лобковая растительность, которую я ощущал попой. Но я снова завелся и приблизился к месту назначения задолго до него.

Луис ждал с полотенцем наготове. Он просунул его мне под пах; мистер Болдуин для этого приподнял себя и меня над бельевыми мешками. Он расстрелял свой заряд в полотенце, при этом несколько раз простонал. При вынимании я почувствовал, что часть заряда прилипла к моим шарикам. Когда я встал, с одного яичка у меня свешивалась длинная капля. Луис засмеялся. Мистер Болдуин сложил полотенце и вытер меня.

– Луис говорит, ты хотел сегодня съездить к другу. Так?

– Я бы каждый день к нему ездил.

– Пожалуйста, нет проблем.

Мы побежали в душ, оставив мистера Болдуина запирать кладовку.

– А мне теперь надо это делать каждый день?

– Не, два-три раза в неделю. А тебе нравилось, когда я залез тебе внутрь?

Я смущенно улыбнулся.

– Тогда повторим завтра?

– Если хочешь. – Я беспокоился, что Фредди каким-то образом узнает, что кто-то побывал там до него.

– Так мне можно уйти? – спросил я.

Оказалось, что да, можно, и я помчался, забыв про свидетельство о рождении, которое я взял с собой, чтобы получить библиотечную карточку.

Фредди никак не мог поверить в такое везение.

– Большие не сосешь малявок. Большие больше любишь больше, больше Дугласа.

– А вот он сосал. А еще совал мне между ног, как Дуглас. И я должен делать это всего два раза в неделю, и могу каждый день уходить, как сегодня.

Фредди стал разглядывать собственные пальцы на ногах. Мы сидели, прислонившись к фасаду его дома. Фредди всегда ходил босой, когда было тепло и не надо было в школу.

– И че', он вас обоих отсосал?

Зная меня как облупленного, Фредди чуял, что я рассказал не все.

– Я дал Луису это самое.

– Черт, Макм, ты ни дика не пропустишь, все тащишь в задницу. Ты, это, не давай большому, а то бу'шь сзаду большой, как женщина.

– Не, ты что, это больно. Луис говорит, что он только между ног. Кстати, откуда тебе знать про женщин.

– Я знаю про Бренду.

Брендой звали четырнадцатилетнюю деваху, которую трахал Дуглас, которому было уже пятнадцать.

– Они тебе разрешили посмотреть?

– Не, но она мне показала пару раз. И разрешила вставить палец.

Я в жизни не видел вагину, если не считать сестричек Фредди, когда им меняли пеленки.

– Слушай, а можно, она мне покажет?

– А те' зачем? – Ему было смешно.

– Я ни разу не видел. А вдруг я когда-нибудь женюсь и буду делать детей.

– Ага, я же говорил. У те' тоже началось. Ладно, я поговоришь с Дугласом.

Фредди действительно все время говорил, что в один прекрасный день я, возможно, забуду про дики и захочу «кошечку». Я находил это логичным.

Кажется, Фредди хотел помариновать меня и не трахать в тот день, но в конце концов не удержался:

– А пошли на ручей?

Я был всецело за.

На следующий день Луис опять завел нас троих в кладовку. У меня было отчетливое впечатление, что ему загорелось куда больше, чем мистеру Болдуину. В этот раз он трахал помедленнее, растянув пребывание в моем тылу. Вожатый дососал меня до кульминации, а потом получил свое у меня между ног.

Перед тем, как ехать к Фредди, я получил временную библиотечную карточку и взял две книги.

Фредди сказал, что Дуглас работает каждый день и не сможет привести Бренду в будний день до середины июля, когда они с дядей закончат работу. А в выходные, даже если бы мне удалось выбраться, будет слишком много народу.

– Он гри'шь, он ей ска'шь, чтоб те' дашь. Мне тако' не светишь, те' везешь.

Эта идея манила и пугала. Бренда привыкла к здоровенному коку Дугласа. Она может вообще не почувствовать мою пиписку. И у нее, наверно, много волос вокруг вагины, как у Дугласа вокруг кока. Меня не отталкивал чуток волос на лобке, но когда их было много, как у мистера Болдуина, они были противные и кололись. Я не сосал Дугласа с прошлой осени и не рвался, хотя, в принципе, не отказал бы ему, по дружбе.

Я показал Фредди библиотечную карточку и две взятые книги. Одну из них, «Остров сокровищ», я взял для него. Мы сидели у ручья и читали. У Фредди дело шло плохо, так что я забрал у него книгу и почитал вслух. Фредди откинулся и слушал, иногда задавая вопросы типа «А что такое таверна?» Я объяснял и читал дальше. И потом много недель на каждом свидании я читал Фредди. Когда «Остров сокровищ» кончился, я стал читать ему «Зов предков». Я уже читал обе эти книги, но мне было приятно почитать моему самому близкому другу.

Луис хотел трахать меня каждый день. Я, собственно, ничего не имел против того, чтобы меня трахали два раза в день. Наоборот, мне это ужасно нравилось, как физическое удовольствие, так и внимание к моей персоне. Однажды Артур, который работал на выдаче полотенец и давал нам ключ от кладовки, пожелал посмотреть на нас. Я смутился, но Луис ему симпатизировал и с готовностью согласился.

– Везет тебе, Малкольм, – сказал потом Артур. – Меня в первый раз трахнули только в пятнадцать лет. – И рассказал, как его ровесник считал, что соблазняет Артура, хотя на самом деле главным желающим был сам Артур. – Я был согласен умереть в тот момент, потому что уже побывал на небесах.

Луис стал проводить со мной больше времени, чем с прежними друзьями. Мы лучше совмещались, поскольку он тоже ненавидел спорт и любил читать. В пятницу я пошел с ним в библиотеку и пробыл там до двух. Мы сходили на выставку Жюль Верна. Это был наш с Луисом общий любимый автор.

Луис жил с родителями и тремя младшими сестрами чуть не на противоположном конце города. Трамвай, на котором я ездил в Уай, шел дальше и проходил в трех кварталах от их дома. Мы могли ездить друг к другу без пересадки. Луис предложил мне откладывать никели*, которые нам выдавались на конфеты, чтобы съездить к нему. Поскольку я продолжал подворовывать у родителей, плата за проезд на трамвае меня не смущала. Смущала меня необходиммость пожертвовать днем с Фредди. Я придумал идею получше, но она требовала предварительной подготовки почвы у меня дома.

Я уже рассказал матери о новом друге. Как и в случае Филипа, она была рада, полагая, что я подружился не с негром, ведь в Уай не было негров, если не считать уборщиц.

– Мне надо сначала поговорить с его матерью, – сказала мать, когда я сделал заявку на визит к Луису в воскресенье.

Луис считал расизм мракобесием. Это он перенял у своей образованной матери. Так что проблем сводить Луиса в поселок к Фредди не предвиделось.

В понедельник на рисовании и труде я сказал Луису, что мне жалко жертвовать визитами к Фредди в будние дни, но я могу придти в гости к Луису в воскресенье. Луис был в восторге.

– Я скажу отцу, что ко мне придет гость, который не любит бейсбол, и мы сможем заняться другими вещами. – Отец возил его на бейсбольные матчи на стадион. «Такая тягомотина, – говорил Луис, – большую часть времени они просто стоят. Тоска».

Мать Луиса большую часть времени проводила дома, нянча трех маленьких дочек. Младшей было всего восемь месяцев. Луис дал мне свой телефонный номер. Я передал его матери, когда пришел домой после Фредди, где-то в пять тридцать. Мать сказала, что позвонит утром, сейчас ей некогда. Я был уверен, что она просто не хочет при мне.

На следующий вечер мать сказала, что поговорила с матерью Луиса, и что мой отец дал разрешение на мой уход в воскресенье. Я понимал, что мать, конечно, перезвонит матери Луиса и проверит, правда ли я был у них.

– Что ты делаешь по воскресеньям? – спросил я Луиса на следующее утро.

– Гм. Обычно ничего. Можем пойти в парк или в кино.

Мы остановились на кино. Я пообещал выдрать расписание кинотеатров из нашей вечерней газеты.

В воскресенье мы насладились блоком из двух вестернов в маленьком кинотеатре в десяти минутах на трамвае от дома Луиса – у Луиса оказался все такой же одноквартирный домик, стиснутый в сплошном ряду домов. Но сначала нам пришлось посидеть с девочками, пока мать ходила в магазин. Сестры Луиса были грудничок, трехлетка и любопытная семилетка. Луис хотел устроить быстрый секс в своей спальне, но семилетняя Лиллиан то и дело стучалась к нам. Два раза мы опускали штаны, и тотчас их приходилось натягивать обратно. Я подумал, что могу его пососать, чтобы не опускать штаны, но это заняло бы еще больше времени, и шансы на успех были бы еще ниже.

В понедельник утром Луис рассказал, что моя мать звонила вечером, справлялась у его матери, был ли я у них.

На следующее воскресенье я получил указания: если мы с Луисом захотим куда-то сходить, я должен снова зайти к нему, прежде чем ехать домой. Родители бдили! Я снова начал беспокоиться, как бы они не узнали про прогулы в Уае. Но мистер Болдуин заверил меня, что любые звонки родителей будут адресованы ему как ответственному за журнал посещаемости.

Вторая наша с Луисом попытка устроить секс в его доме категорически провалилась. Луис изводился от недоступности секса за пределами Уая, без спешки и зрителей. Я расстарался и получил разрешение пригласить Луиса ко мне домой. Я мечтал не только повозиться на моей кровати, я хотел, чтобы Луис помог мне провернуть трюк, как с Филипом – сказать, что мы идем в кино, а самим провести день у Фредди.

Когда я изложил план Луису, он обрадовался, но у него появился вопрос, ради которого он завел меня в туалет.

– А вы с Фредди занимаетесь тем же, чем мы?

– Ага. Но мы можем сначала с тобой, у меня дома.

Луис опешил.

– То есть ты планируешь делать сначала со мной, а потом с Фредди?

– Могу не делать с тобой, как хочешь.

– А ты что, делаешь это с ним каждый день, как со мной?

– Почему каждый. Иногда мы ничего не делаем.

– Ну ты даешь! Два раза чуть не каждый день. А я думал, что я озабоченный. Ты, наверно, вообще все время думаешь о сексе.

– Почему все время. В школе, когда мы что-то делаем, я часто не думаю об этом, ну, почти не думаю.

Вообще-то я действительно много думал о сексе. Я бы не отказался иметь его еще чаще. Раньше я не задумавался об этом, но замечание Луиса навело меня на мысль выяснить, сколько оргазмов я могу испытать за день. Пять, десять, больше? Фредди любил делать по два раза к ряду, иногда все три. Я решил, что в субботу попробую установить, сколько раз я в состоянии отчиркаться.

Я помастурбировал перед тем, как встать. Дик у меня уже был твердый, так что это было легко. Затем, умывшись и покакав, я повторил. Вышло не так быстро, но работа кишечника всегда вызывала у меня эрекцию, и это упростило дело. После завтрака я вернулся в свою комнату, опустил штаны до колен, плюхнулся на кровать и принялся отбивать отбивную. Получилось дольше, потому что я начал с мягкого состояния, но я все равно уложился в несколько минут.

Меня ждал газон. Я взял у отца ключи от конюшенного сарая и выкатил косилку. Она завелась не с первого раза. Моя правая, чиркающая рука устала. Я выкосил территорию перед домом, кроме самой наклонной части, которую согласился выкашивать отец – было очевидно, что у меня сил не хватает. Пока косил отец, я убежал в свою комнату, опустил штаны и начал снова. Но рука у меня просто отваливалась. Я сходил в родительскую спальню и взял на кончике пальца порцию вазелина из баночки, которую мать держала в аптечке. Теперь я добился своего, но потом пришлось отмываться с мылом, для чего пришлось снимать туфли и штаны. Отец наверняка уже закончил свою часть, и как я буду оправдываться, куда я делся?

К счастью, он ограничился сердитым взглядом.

Ближе к полудню я сказал отцу, что мне надо покакать, а сам, сбросив туфли и штаны, побежал за вазелином. Моя правая рука так устала, что я впервые попробовал левой. Оказалось, что от левой руки никакого эффекта. Понимая, что отец ждет, когда косилка снова загудит, я сдался, отмылся и побежал работать.

Число оргазмов в сутки оказалось лимитировано не пенисом, а рукой. Я кончил четыре раза и ощущал в себе нерастраченные разы, но не мог доказать это из-за нестойкости правой руки и непригодности левой.

В воскресенье после мессы и завтрака я встретил Луиса на трамвайном кольце и привел домой. Родители сидели в гостиной, читали воскресную газету.

– Ты уверен, что твои мать с отцом не поднимутся сюда?

– Они здесь практически не бывают. Только уборщица, но ее сегодня нет.

Мы разделись донага. Луис был тверденький, когда снимал трусики. Я предложил сделать это спереди. Луис было засомневался, но потом увидел, как на него смотрит моя дырочка, когда я притянул ноги к груди…

– Только дай я тебя сначала намочу, – сказал я.

Луис думал, что я намочу руку и потом намажу его слюной. Мне пришлось подойти к нему по кровати на четвереньках, потому что я хотел взять его кок в рот. Мы раньше так не делали, но мистер Болдуин делал это Луису много раз. Определенно у Луиса был толще, чем у Фредди. Прикольно было шевелить таким между языком и щеками.

Потешившись, я выпустил его из рта и спросил:

– А у кого лучше получается, у мистера Болдуина или у меня?

– Ну, не знаю… У тебя хорошо получается, но давай перейдем ко второму.

Я не обиделся, потому что знал, что мою задницу Луис точно любит больше, чем рот мистера Болдуина. Я лег на спину и прижал коленки к бокам. Луис растянулся поверх меня и оперся на расставленные по сторонам руки, чтобы было видно, куда целиться. Он попал со второй попытки и свалился на меня, проникнув сразу до простаты. Я обнял его за спину и шепнул на ухо: «Медленно, чтобы подольше».

Мое объятие ему мешало. Луис снова поднялся на руках и опустил голову, наблюдая за происходящим. Он постарался трахать помедленнее: впихивался внутрь до конца и начинал двигался всем телом вперед и назад, проводя головкой кока по моему нежному месту. Я подумал, что Луис, возможно, делает это специально.

– Да, вот так, – сказал я.

У Луиса уходило две-три секунды на толчок и движение корпусом. Массаж моей промежности Луисовым пахом был почти как мастурбация, но все-таки не совсем. Я стал легонько обрабатывать свой питер, подглядывая из-за головы Луиса, как его кок ныряет в меня и выныривает обратно. Левой рукой я пощипывал его правую ягодицу. Он добавил к своему движению медленные покачивания из стороны в сторону. Его дыхание участилось, я понял, что он на походе. Я стал гладить свой кок решительнее. Через полминуты из меня вырвался неудержимый тоненький стон, я несколько раз сжал Луисов пенис своим ректумом, чем живо втащил Луиса к себе наверх.

Когда его пульсация прекратилась, он сел; я сколько мог проводил его кок своей задницей, но все равно выпустил.

– Ты тоже испытал? – Луис осматривал свой кок; наверно, искал улики, оставшиеся от пребывания в криминальном месте. Все мальчики, ввинтив первый раз, ожидали потом обнаружить какашки на питере.

– Хочешь принять ванну? – спросил я.

– Давай.

Когда мы сидели на разных концах ванны в горячей воде, Луис спросил:

– А какой самый большой дик ты брал?

– Вот такой. – Я расставил ладони на четыре дюйма*. Столько было у мальчика в лагере YMCA прошлым летом.

– Один мой знакомый парень ходит с мужчинами за деньги, и ему вставляют. Он говорит, что нет, но врет. Ему платят доллар, а доллар платят, только когда трахают.

– Это мужчины вроде мистера Болдуина?

– Да. А так дают квортер*, ну, еще бывает, что накормят.

– А ты это делал?

– Было, только давно. Это я так познакоимлся с мистером Болдуином. Он устроил мне стипендию в Уай, когда отец сказал, что не может платить… хотя на самом деле мог.

– Мистер Болдуин знаком с твоим отцом?

– Да. Он ему сказал, что мы познакомились в парке на спортивном празднике YMCA. А на самом деле он меня снял на улице. Умора. Отец ненавидит фэгов и говорит, что чует их за версту, а про Ленни говорит, что это мировой парень, и что я должен брать с него пример. Вот жопа!

Я был весьма удивлен и заинтригован открывшейся картиной. Мальчишки имели секс с мужчинами. Интересно, если я разрешу мужчине меня пососать, можно мне будет потом попробовать разные вещи с мальчиками…

– А как он тебя снял?

– Я был с другом, который шустрит на проспекте. Он захотел взять меня с собой, я согласился. Мистер Болдуин отвел нас к себе домой и отсосал за квортер каждому. А потом я еще несколько раз с ним ходил.

– И много ребят так промышляет?

– Полно. Я сам знаю целую кучу.

– А что им надо делать?

– Ничего, просто лежать. А что, хочешь попробовать?

– Не знаю. – Не признаваться же, что на самом деле я хочу тех мальчиков.

– Лучше всего в субботу-воскресенье, но можно и в будни, часов с четырех. Бывает, что ребят снимают даже днем.

Получалось, что мужчин тоже много, не меньше, чем мальчиков.

– Я могу только в воскресенье. Давай в следующее воскресенье? – спросил я.

– Э… не знаю… Мой отец знает про такие вещи. Если он заметит меня в шустрых местах, я буду в говне. Жопа и так обзывает меня фэгом, за то что я не играю в бейсбол.

От этих разговоров я стал тверд, как огурец. И хоть мне о многом еще хотелось спросить, я сказал:

– А хочешь сделать еще раз, прямо здесь?

– Я так и знал. Ты все время думаешь о сексе. Ладно, сейчас.

Он повертел свой кок под водой, потом выставил его вверх.

– Готов, – сказал он, улыбаясь.

Я развернулся, свесился головой и плечами через край ванны и поднял попу в позицию.

– Намыль, но немножко.

Я медленно мастурбировал себя, пока он бился об мой тыл.

Потом мы оделись и пошли на трамвай. Я знал из газеты, какой фильм идет в кинотеатре. Мы сошли на первой остановке, прошли назад по бедному белому кварталу, перешли пути, прошли мимо церки и вошли в лес. На всю дорогу до Фредди ушло полчаса. Он знал, что я приду, и отпросился из церкви пораньше, а еще поехал на автобусе, который останавливался в полутора милях* от поселка. Когда мы пришли, Фредди как раз успел переодеть парадную одежду. Как обычно, он был босиком.

– Ты Луис? Ты зна'шь, ты уже второй белый, которо' Макм бра'шь сюда. – Фредди протянул руку. Луис пожал ее, улыбаясь. – В шарики игра'шь?

– Фредди, не надо. Его можно взять на ручей.

Фредди взглянул на меня искоса и нахмурился. Он знал, что у меня был секс с Луисом, но считалось, что я это делал ради возможности сбегать с середины занятий. И я не говорил, что рассказывал Луису, чем мы занимаемся на ручье.

– У малого в голове один секс.

Луис ухмыльнулся:

– Я ему то же самое сказал.

Мы пришли на наше место на ручье, но занялись лазанием на деревья и поисками раков под камнями. В четвертом часу гордость Фредди уступила его потребностям.

Было уже тепло, можно было не укрываться одеялом.

– Ну, кто бу'шь первый? – спросил Фредди, сбрасывая комбинезон.

– Валяй, вперед, – сказал Луис, который сегодня уже побывал во мне дважды.

Фредди позволил, чтобы я нанес слюну на его напрягшийся кок тем местом, где эта слюна вырабатывается, потом залез на меня и заправился с первого раза – мы так часто это делали, что его кок знал дорогу.

Фредди спросил шепотом, когда его рот был у моего уха: «И ско'ко раз он те' се'дня трахал?»

Фредди знал! Впрочем, я так и знал, что он узнает. Я бы соврал, что один раз, но Фредди видел меня насквозь, и я сказал: «Два».

«Макм, – хмыкнул Фредди, – секс-чемпион мира среди мальчиков. Ей-ей, если с'ча' сюда идешь еще пара парней и ви'шь нас, ты им ска'шь, чтоб снимали штаны».

Я завел руку за голову Фредди и обнял его. Он сказал правду, но ни с кем бы мне не было так хорошо, как с Фредди. Я повернулся к нему и шепнул: «Но я люблю тебя».

Я при этом трепетал. Я второй раз произнес то, что чувствовал в душе. Я не знал, как Фредди расценивает мои чувства. Осознает ли, как глубока моя любовь… То есть я знал, что Фредди относится ко мне очень хорошо, но любит ли он меня…

– Макм, ты 'сихопат, но я те' любишь.

Если бы не Луис, я бы поцеловал Фредди прямо в губы, хотя и знал, что его любовь другой породы.

Я все-таки поцеловал его в щеку, перед тем как он слез с меня, уступая место Луису.

Они трахнули меня по два раза каждый. Я испытал только раз, мастурбируя себя на четвереньках во время второго захода Луиса.

В понедельник, когда мы мы с Фредди лежали голые на самодельной постели из мха, я стал подробнее описывать свои чувства к нему.

– Хоть ты и говоришь, что не сердишься на меня за секс с другими мальчиками, но я знаю, что тебя это обижает. Так вот, мне просто трудно отказать, если человек хочет. – Я повернулся лицом к Фредди. – Но я обещаю, что буду делать это только с Луисом, и только чтобы видеться с тобой, потому что я хочу быть только с тобой.

– Макм, я не сердишься. Я понима'шь, что ты такой, ниче' тут не подела'шь.

Я положил голову ему на грудь и обнял его.

– Фредди, я тебя люблю, по-настоящему.

– Я зна'шь, зна'шь.

И мы полежали так. Я слушал, как бьется его сердце, и время от времени целовал его живот.

Потом он сказал:

– Зна'шь, Макм, когда-ни'ть я вырастешь большой, как Дуглас, и бу'шь бегать за женщинами, как он. – Он помолчал. – Мы останешься друзьями, лучшими друзьями, но такого секса больше не бу'шь.

Я уже думал об этом, но надеялся, что мне тоже начнут нравиться девчонки.

– Мне, может, тоже будут нравиться девчонки.

Мы помолчали, а потом Фредди сказал:

– Надо устроить это дело с Брендой. Фредди уже не работа'шь, мо'шь ее привести. Вдруг те' понравишься.

Они пришли в четверг. Фредди велел мне встретить его на ручье, не заходя к нему домой, чтобы никто не видел, что Дуглас с Брендой пошли с нами. Мы с Фредди доели мой ленч, а также салат, который Фредди принес из дому.

Они пришли не вдвоем, а втроем. Третьей была девочка моего роста. Я знал ее в лицо, хотя она не жила в поселке. Тамошних я всех знал по именам. Эта девочка, с длинными волосами и совершенно препубертатным телом, держалась позади Бренды; Бренда же по своему обыкновению сразу подошла ко мне и поцеловала в губы.

– Макм, смотри, кого я те' привела. Что ска'шь?

Она обернулась к девочке; та застенчиво улыбнулась. Я что, должен иметь с ней секс? Или просто посмотреть или, допустим, потрогать?

К великому разочарованию Фредди и Дугласа, Бренда велела им удалиться.

– Нечего-нечего! Я обещала Мэри, что никаких ниггеров не бу'шь, так что топайте. Она не про вас, она пришла к Макму. Кыш!

Дуглас взял Фредди за руку и они пошли по тропинке.

– И не вздумай подкрадываться, а то месяц не получишь кошечки, Дуглас Тейлор!

Дуглас только покачал головой и пошел дальше, не обернувшись.

Бренда усадила нас троих на постель из мха.

– Макм, я сказала Мэри, что ты вежливый мальчик, и что ты никогда не видел женских укромных мест и нече' не зна'шь о женской любви.

Мэри смотрела на мои руки – наверно, не хотела смотреть мне в лицо.

– Сначала давайте все разденешься. – Она расстегнула пуговицу у себя сзади на шее, потом завела руки назад и расстегнула остальные пуговицы у себя на спине. Я для начала разулся, Мэри тоже. Бренда встала и стянула платье вниз на землю. На ней были розовые штанишки и лифчик: грудь у нее уже была изрядная.

– Макм, миленький, расстегни мне лифчик. – Она говорила, совсем как поселковые женщины, хотя ей было всего четырнадцать. Я некоторое время разбирался, как отцепить крючок, на котором держался лифчик, и когда справился и забежал спереди, Бренда уже снимала штанишки. Она выпрямилась и показала мне вещи, которых я еще в жизни не видел. Груди ее были полновесные шары с широкими темными кольцами вокруг сосков. Бренда взяла меня за руку и прижала к одной груди. Она оказалась мягкая и гладкая, как попа мальчика. По этому случаю мой пенис поднялся.

Бренда посмотрела мне через плечо.

– Давай, Мэри, скидывай. И ты, Макм.

Я снял рубашку и майку. Я почему-то стеснялся, что эти девицы увидят мою эрекцию.

Для Мэри задача сводилась к свободному платьицу и штанишкам. Тело ее было прекрасного шелковисто-коричневого цвета, как бесбольная площадка. Она держалась за штанишки – ждала, пока я тоже опущу штаны. Мы опустили их одновременно. Ее вагина представляла собой пару тонких губ под чуток пухленьким животиком. Мы стояли, уставившись в пах друг другу, пока нас не прервала Бренда.

Она усадила нас напротив друг друга.

– Давай, Макм, – сказала Бренда, – потрогай. Она не возража'шь. Не бо'сь, ты у нее не первый.

Мэри бросила на Бренду деланно негодующий взгляд, потом улыбнулась и развела ноги. Я коснулся указательным пальцем ложбинки между ее бедром и вагиной. Я чувствовал, что уши у меня горят. Мэри подняла себя за коленки и раскрылась, демонстрируя влажное нутро.

– Давай, Макм, – подталкивала меня Бренда, – она не куса'шься.

Я посмотрел Мэри в лицо. Она улыбалась, ее застенчивость прошла.

Я подвинул палец ко входу, и сразу почувствовал, каким жаром оттуда веет. Когда я прикоснулся там, оказалось, что на ощупь это мне знакомо: похоже на мой собственный ректум. Влажное, жаркое, мясистое. Не встречая сопротивления, я просунулся глубже, до сустава пальца.

– Ну вот, а ты боялся. Теперь суй туда свой маленький дик, уви'шь, что бу'шь.

Бренда подвинулась, чтобы Мэри легла на спину, продолжая держать ноги расставленными.

Я был в замешательстве. Во-первых, передо мной была незнакомая девочка, которая не сказала ни единого слова за все время (правда, она, тем не менее, с веселой улыбкой выполнила все распоряжения голой девицы 14 лет вплоть до того, что развела ноги, открыла вагину и ждала, что я ее трахну). Во-вторых, я был потенциальным гомосексуалом, я в жизни не видал женские органы, любил мальчиков и любил, чтобы меня трахали в задницу (правда, сейчас у меня встало, и встало отчаянно на двух голых девчонок). А вдруг я больше никогда не захочу мальчиков? Как Дуглас. После того, как он впервые трахнул Бренду, он только раз позволил мне у него отсосать, и все. Фредди говорил, что, возможно, мне, чтобы измениться, достаточно сделать то, к чему меня сейчас подталкивали.

А оно мне надо?

Секс был важной частью моей дружбы с Фредди. Выживет ли наша дружба без секса? Да нет, ерунда. Я же люблю его, а не его кок. Я люблю Фредди. Секс – чудесное добавление к нашим отношениям, не более того. Фредди сам так говорил. И я опустился на теплое тело Мэри.

Мэри взяла меня за мягкое место и подтянула повыше. Головка моего дика почувствовала тепло вагинальных губ. Я ткнулся, но мимо. Мэри поправила рукой. Я вспомнил, что не смазался, но оказалось, что и так сойдет. Мэри открылась пошире и направила меня внутрь. Влажное тепло поглотило мой пенис. Я подвинулся повыше; Мэри помогала, подтягивая меня за задницу, и я продвинулся до конца. Единственный мой трахательный опыт имел место два года назад, с Джимми, в лагере YMCA. Я начал качать. Ощущение оказалось не таким интенсивным, как мне запомнилось. Мэри гладила меня по спине и по мягкому месту. Я начал тыкаться сильнее и чаще. Мэри одобрительно похлопывала.

– У тебя получа'шься, Макм, – услышал я голос Бренды.

Мэри, кажется, оторвала бедра от мха. На каждом втыке мои шарики обдавало теплом, они тоже по-своему принимали участие в погружении. Мой кок раздулся, но еще не точки оргазма. Я бы не отказался сейчас от дика в тылу, чтобы тыкался в мое нежное место.

Мэри оживилась, ее ручки так и бегали вверх-вниз по моей спине, подпихивая меня меня при каждом моем пихе в нее. Я услышал, как она часто задышала, и, воодушевленный, затрахал с новой силой. Осторожничая на вытягивании, чтобы не выскочить совсем, вперед я врезался на полной скорости. Я приближался, я уже был на грани. Мэри дергала меня за задницу на каждом броске, все глубже зарываясь пальцами в ложбинку. Я почувствовал, как один палец коснулся моего ректума. Через две секунды первое содрагание пробежало по моей промежности и дальше по коку. Я вжался внутрь до отказа и заохал при каждом содрогании.

Бренда поцеловала меня в щеку.

– Ну вот, ты стал мужчиной.

Я заглянул Мэри в лицо. Она улыбнулась, поцеловала меня в губы и произнесла свои первые слова за все время:

– Жалко, что ты небольшой, зато ты дела'шь дольше.

Я никак не мог отдышаться. Грудь Мэри была залита моим потом. По плечам у меня текло. Сколько я ее трахал? Я был уверен, что дольше, чем меня трахал Фредди или кто еще. Я скатился на траву рядом с Мэри и постарался расслабиться. Мой дик остался тверд. Головка уже начала терять сверхчувствительность.

Мэри измерила мой кок пальцем.

– Ско'ко те' лет?

– Девять с половиной.

– Ты еще нескоро вырастешь.

– А сколько тебе?

– Бу'шь одиннадцать в первую неделю августа, на следующей неделе. Ты еще три года бу'шь такой, если не четыре. А жалко, ты так хорошо дела'шь.

Я почувствовал себя польщенным. Но я знал, что если бы она на прикоснулась к моей дырочке, я бы так и не достиг оргазма. И вообще, во время трахания я мечтал о Фредди внутри меня.

Я попытался разобраться в своих ощущениях, помимо крайней усталости. И не нашел в себе особых перемен.

Мэри рассказала Фредди и остальным, что я ей понравился, и она хочет встретиться еще.

– Так те' понравилось? – спросил Фредди, когда мы остались одни и направились в сторону трамвайной линии.

– Конечно.

– Хо'шь повторить?

– Конечно.

Фредди остановил меня.

– Макм, а с кем те' больше нравишься – с ней или с Луисом?

У меня было такое чувство, что Луис выскочил в последний момент взамен другого человека, не исключено, что самого Фредди. Но я постарался ответить честно.

– Пока не понял. Спроси завтра.

Фредди положил руку мне на плечи.

– Главное, чтоб ты сказал правду.

Я положил руку ему на плечи, и мы пошли дальше. Как в чем, а в том, что я его люблю, я не сомневался.

Я лег спать пораньше, чтобы разобраться со своими чувствами. Я решил, что для ответа на вопрос Фредди надо исключить фактор секса с Фредди. Моя любовь к Фредди вышла за рамки физических отношений. Я решил представить себе другого мальчика, с которым у меня тоже был приятный секс. Кто там у меня на втором месте после Фредди? Картер, мой первый, оставил довольно живое воспоминание. С Дугласом вспомнить особо было нечего, хотя с ним мы делали много раз. Я вообще находил, что сосать – это далеко не то же самое, что давать себя трахать. Джимми из моего первого лагерного лета был нечто. Первый и единственный мальчик, которого я трахал. Марка и Бенни из второго лагерного лета мое нутро вспоминало с благодарностью, но вряд ли их можно было считать друзьями. Филип мог бы стать другом, почти как Фредди. Секс с ним был фантастически хорош, если не считать того, что он всегда слишком рано останавливался. Луис был приятный, но интересовался только собой; меня он отказывался даже мастурбировать.

Итак, не было сомнений, что лучший секс на стороне от Фредди у меня был с Джимми. Значит, надо сравнить секс с Джимми и секс с Мэри.

Им обоим было со мной приятно. Однако вопрос заключался в том, насколько приятно с ними было мне. Если бы они сейчас появились тут, кого бы я потащил в постель? Ну, это было ясно: Джимми. Но ведь мы успели подружиться. С Мэри же я только познакомился, и она была на два года старше меня.

Дальнейшие размышления этой ночи канули в безвестность, потому что меня одолел сон.

Я продолжил самоанализ в трамвае. С одной стороны, я отвердел при виде голой Бренды, и у меня не прошло, пока я трахал Мэри. С другой стороны, я также сохранял твердость и в конце концов кончал во рту вожатого, хотя не сказать, чтобы при этом я особо наслаждался. Так, так, любопытно. Тело вожатого ничем меня не привлекало. Мне не хотелось потрогать его кок; собственно, мне не хотелось даже посмотреть на него второй раз. Но я любовался хорошо сложенными мальчиками в уайском бассейне, я даже специально бегал в душевые. Я даже попытался соблазнить пару мальчиков, которым секс был до лампочки.

Когда трамвай въехал в центральную часть города, ко мне пришло не то чтобы уже осознание, а скорее ощущение предопределенности, обреченности. Поначалу какое-то подспудное, невнятное, но сидело оно во мне прочно и не желало прогоняться, как воображаемый монстр за дверью спальни. К моменту, когда я вышагивал последний квартал перед Уаем, на меня навалилось отчаяние, и увлекло в пучину меланхолии. Куда не кинь, все клин. Я швырнул коробку с ленчем в свой шкафчик и сел на скамейку, не в силах даже поздороваться с Луисом, который был рад меня видеть. На середине рисования и труда я сказал инструктору и мистеру Болдуину, что мне нехорошо, и я еду домой. Он предложил подвезти меня, но я отказался.

Через час я был у Фредди. Я был пропитан безнадежностью, моя кровь будто обратилась в свинец. Фредди увидел, что я в расстройстве, и завел в дом.

– Макм, что случилось?

– Не знаю. Давай полежим, а?

– Ты заболел?

– Не знаю.

Я лег на его кровать, притянул к себе, заставил его лечь рядом и обнял, как утопающий, который хватается за бревно. Фредди положил руку мне на плечи.

– Макм, что случилось? Отец че'-то пронюха'шь?

Я помотал головой.

Он попытался сесть, но я не пустил.

– Макм, да что с тобой?

– Ничего. Мне плохо.

Фредди осмотрел меня с ног до головы и успокоился. Я спрятал лицо у него на груди. Помню, что перед тем, как заснуть, мне стало легче.

Я проснулся через час, когда Фредди встал открыть дверь. Это всеобщая бабушка пришла одолжить соли. Фредди выдал ей соль и вернулся ко мне.

– Поешь что-нибудь?

Мы опустошили мою коробку для ленча и кастрюлю супа, оставленную для Фредди его матерью. Когда мать Фредди работала, его сестры оставались у тети, через два дома от дома Фредди. Пока мы ели, Фредди ни о чем не спрашивал. Когда мы вымыли кастрюлю и вытерли стол, Фредди предложил прогуляться на ручей.

В тот день стало прохладно, если сравнивать с предыдущими двумя неделями стоградусной жары*. Фредди об этом и говорил, почти всю дорогу. Когда мы пришли, он предложил починить расшатавшиеся перила в нашем не имевшем крыши домике на дереве. Мы сорвали несколько гибких лоз и расщепили их на лучины. Фредди нашел относительно прямую ветку и отломал ее от молодого деревца. Мы забрались наверх и заменили деталь, которую установили несколько лет назад. Закончив, мы уселись рядышком на толстой ветке, которая поддерживала наш замаскированный пост.

Фредди положил мне руку на плечи и сказал:

– Мне не важно, кто те' нравишься, мальчики или девочки. Ты всегда бу'шь моим лучшим другом.

Это были те самые слова, которые были нужны мне больше всего. Я перекинул одну ногу поверх его ноги и прислонился к стволу. Он подтянул мою ногу к себе на колени. Я посмотрел на своего друга. Он расправил мои штаны и посмотрел на меня, улыбаясь почти незаметной улыбкой. Фредди понимал меня, как никто на свете. Я хотел сказать ему, но не придумал, как это сделать; мне казалось, что это прозвучит глупо.

И опять он взял на себя инициативу.

– Ну что, Макм, я те' понима'шь?

Я кивнул.

– Лучше, чем собственная мать? – Улыбка стала заметнее.

Я улыбнулся в ответ и положил ему на колени вторую ногу.

Мы просидели на дереве, пока мое время не вышло. Я выложил все свои мысли и споры с самим собой, которые вел прошлой ночью и утром, пока ехал на трамвае. Я ничего не скрыл. Фредди ловил каждое слово.

– Макм, те сделал только раз, так что ты не мо'шь знать. Если хо'шь, мо'шь сделать еще. Мэри сказала, что с тобой было хорошо, а мне вот она ни разу не да'шь.

– Но мне больше нравиться с тобой.

Мы решили, что я попробую еще пару раз, на всякий случай. Фредди также не исключал, что я изменюсь потом, когда вырасту большой, как Дуглас.

Я пошел домой, зная твердо, что я – счастливейший мальчик на свете, потому что у меня такой друг, как Фредди.

В течение следующих трех недель я предавался сексу с Фредди, Луисом и вожатым, но не с Мэри – она никак не могла выбраться в поселок, хотя обещала Бренде, своей кузине, сделать это при первой возможности. Вылазку же на территорию шустриков в Луисовом районе города я отменил: жалко было отрывать время от Фредди.

В четверг 17 августа мы с Фредди затеяли раскатать пенни* под колесами поезда. Один мальчик в церкви Фредди показал ему овальную монетку и сказал, что это он подкладывал ее под трамвай, просто так, из любопытства. Мы с Фредди не могли подойти к трамвайным путям, потому что там нас могла засечь моя мать или кто-то из ее знакомых. А еще там на нас могли напасть белые мальчики, за то, что мы ходим вместе.

Железная дорога после станции шла лесом, и мы решили, что там будем одни. Я захватил с собой никель*, тоже для опытов.

Мы прошли за церковью, за станцией и, вдоль путей, до поворота, откуда станцию уже не было видно. Я знал, что до трех тридцати будет поезд, потому что один мой одноклассник ездил на нем из школы каждый день. Я и сам за годы жизни в этом районе несколько раз видел этот поезд, здоровенный паровой локомотив с четырьмя или пятью вагонами, который проезжал по этой ветке примерно в это время.

Мы положили пенни и мой никель на рельсы и повернулись, чтобы вернуться в лес и залечь в засаде… Дорогу нам преграждали пятеро невесть откуда взявшихся белых мальчиков, лет примерно от десяти до тринадцати-четырнадцати. Они улыбались.

Нас сразу взяли в кольцо. У двоих были в руках палки. Самый маленький держал пару камней.

Мой первый импульс был схватить Фредди за руку и бежать. У Фредди первый импульс был точно такой же. Мы бросились на ребят поменьше и прорвались.

– Сюда, – крикнул Фредди, беря курс по путям, в сторону станции. Но тут меня по затылку ударил камень, я на мгновение потерял сознание и спикировал лицом в гравий. Фредди схватил несколько темных камней и поикдал их в преследователей, пока бежал назад ко мне.

– Вставай, Макм, вставай! – кричал он, дергая меня за руку. Пятеро агрессоров навалились на него, осыпав тумаками и пинками, и потащили за руки прочь.

– Макм, беги! – крикнул Фредди, выплевывая кровь, набежавшую из носа.

Я бросился на мальчишек в отчаянной попытке отбить Фредди. Двое схватили меня, причем один зажал рукой за шею.

– Сукины дети! – заорал я. – А ну отпустите нас, а то я расскажу полиции.

Самый маленький подошел ко мне, ухмыляясь, и двинул коленом в пах. Я скорчился в агонии. Белые мальчики засмеялись. Один сказал: «Так ему, Чарли! У-тю-тю!» Маленький мальчик принял позу и продемонстрировал свои мускулы.

– Смотри-кось, Чарли, какие туфельки у ниггерловера. Случаем не твой размер?

Маленький подошел и поставил свою потрепанную тенниску рядом с моей, почти новой.

– Не, зато моему брату пойдет.

– Слышишь, ниггерловер, отдай свои туфельки Чарли, и мы отпустим твоего дружочка-ниггера.

– Макм, не надо! Они врешь!

Десятилетка подошел к Фредди и хотел и ему двинуть коленом по шарикам, но Фредди закрылся ногой и дернулся, почти освободив руку. Мальчик, который держал меня за руку, побежал на помощь, чтобы Фредди не вырвался. Я изо всех ударил ногой назад, но большой мальчик, который меня держал, уловил мое намерение. Он повернулся боком и сильнее сдавил мою шею, перекрыв мне воздух. Я увидел, как эти четверо гоняют Фредди между путями ударами и пинками. Подросток, державший меня, потащил меня поближе к своей компании, чтобы мне тоже досталось. Фредди стонал и вскрикивал. Потом я услышал жуткий звук, похожий на хруст ломаемой ветки, и душераздирающий вопль. Я толком не видел, что происходит, потому что меня развернули спиной к побоищу. Хуже того, я начал терять сознание. Но я почувствовал, как с меня стаскивали туфли, а потом швырнули на шпалы и гравий.

Первая моя мысль была, что я никак не могу вдохнуть. Когда мне это удалось, следующая моя мысль была о Фредди. Я услышал, что он плачет, без конца повторяя «мама, ой, мама».

Я сориентировался по звуку и повернулся в нужную сторону. Фредди лежал пластом в нескольких шагах от меня. Его лицо было покрыто кровью, рубашка разорвана пополам, и открытая грудь тоже была залита кровью. Я хотел закричать, но у меня не было голоса.

Я подполз к Фредди, поднял его голову и устроил ее на своих коленях. И тут я увидел его руку. С ней было что-то неправильно. В голове у меня мутилось. Я вгляделся получше. Правая рука Фредди была согнута между кистью и локтем, как сломаная ветка, и залита кровью. Я вдохнул еще раз, и увидел, что у Фредди из руки торчит что-то вроди палки; потом я вдруг понял, что это его кость. Тут я, наконец, застонал. Я был в ужасе. Что сделали с моим другом, вдруг он теперь умрет?

Я сделал еще два трудных вдоха. Хватит плакать, надо доставить Фредди в больницу. Мне вспомнилось занятие по первой помощи при переломах в кружке скаутов. Какое-то слово у них было… «иммобилизация»? Как это делалось… Я огляделся в поисках предмета, которым можно было бы зафиксировать руку Фредди до прихода помощи, и ничего не нашел. Тут раздался паровозный гудок. Я оглянулся. Поезда еще не было видно. Я подхватил Фредди под мышки, сволок с путей и оттащил с насыпи в высокую траву.

Фредди, не переставая плакать, попытался встать. Я никогда не слышал, чтобы Фредди плакал. От его плача мне делалось страшно и хотелось плакать тоже.

– Ой, Макм, рука, моя рука. Ви'шь, рука. Макм, выручай.

У него шла кровь из носа. Фредди взял меня за плечо здоровой рукой. Правая беспомощно висела сбоку. Я выпрямился и обнял Фредди правой рукой. Но Фредди валил меня, идти так не получалось. Я развернул нас спинами вперед и потащил Фредди к тропинке, обнимая за грудь со спины.

Поезд прогрохотал мимо, скрежеща тормозами на подходе к станции. Я был уверен, что мы не получим помощи в белых домах за станцией, и двинулся в сторону церкви. Там будут люди, там можно остановить машину.

Не имею понятия, сколько времени я потратил, пока дотащил Фредди до автостоянки и улицы рядом со станцией. Всю дорогу я твердил себе, что нельзя останавливаться, что надо добраться до людей.

Я прислонился к столбу и огляделся в поисках помощи. Белая женщина, которая шла в нашем направлении, повернулась и пошла обратно. Больше никого не было. Были автомобили, которые ехали вокруг церкви. Я встал на углу, освободил одну руку и стал махать. Проехало три автомобиля, и ни один не остановился. Рука у меня была вся в крови. Мне стало страшно.

– Фредди, Фредди! – Он уже давно не издавал звуков.

– Макм, больно, – простонал он и снова начал плакать. Я же испытал облегчение, что он отозвался.

Я посмотрел на дом священника рядом с церковью. Священник-то должен нам помочь? Только дотуда мне Фредди не дотащить. Я и так преодолел несколько сот ярдов*, и на еще чуть ли не пол-столько меня не хватит. Фредди стонал: «Макм, ви'шь, рука. Ой, больно…»

Я был босиком, в разорванных об гравий носках, и мои ноги больше не могли нести вес Фредди.

– Фредди, тебе придется идти. Пожалуйста. Постарайся.

Я почувствовал, что он встал на ноги. Одна нога у Фредди была в крови, но я не мог разобрать, почему.

– Я мо'шь, – сказал он и чуть не упал.

– Опирайся на меня. Надо дойти до дома рядом с церковью.

– Окей.

Он снова поднялся и ухватился левой рукой за мое плечо. И пошел, медленно, с плачем. Пока мы переходили улицу, несколько машин проехали мимо, но не остановились. Одной пришлось нас объезжать.

Когда мы вступили на подъездную дорогу к церкви. Фредди перестал плакать, только постанывал на каждом шаге.

Нам оставалось двадцать-тридцать ярдов до крыльца дома священника, когда какой-то священник выбежал нам навстречу. Он бросил взгляд на Фредди, подвинул его сломанную руку на живот и поднял Фредди на руки. Позади меня появилась женщина, которая помогла мне подняться по ступенькам в дом.

– Ты – Малкольм Ллойд, верно? – спросил меня священник. – Что случилось… Впрочем, неважно. Милдред, дай мне ключи от машины.

Он отнес Фредди в машину и осторожно уложил на заднем сиденье, устроив голову на коленях у Милдред, потом вернулся за мной. Мои израненные ноги меня не держали. Священник взял меня на руки, усадил на переднее сиденье, рядом с собой, и повез в больницу.

Медсестра хотела первым принять меня, но я воспротивился, и священник меня поддержал. Она чуть не шипела от злости, но подчинилась и отнесла Фредди за занавеску.

– Малкольм, – сказал священник, – скажи мне свой номер, я должен позвонить твоей матери.

Я опустил голову. До меня только теперь дошло, что я попал. Они узнают, что я прогуливал Уай. И ходил к Фредди. Может, если потянуть время… А сколько сейчас времени?

– А сколько сейчас времени?

– Три пятнадцать. – (Так мало!) – Малкольм, я должен позвонить твоей матери. Больница не может действовать без ее разрешения.

Меня охватил ужас. Впереди маячили порка, а потом всякие строгости и ограничения на немеренное время. Я не смог удержать слезы. Слезы перешли в рыдания. Мне хотелось лечь и умереть.

Священник сел рядом со мной и обнял за плечи. Потом на меня нахлынул гнев, и я начал кричать. Священник отпустил меня. Я уткнулся ему в колени. Я был обречен, и все потому, что мой отец был расистским сукиным сыном. Священник стал гладить меня по голове и по спине.

– Малкольм, что с тобой? Ты ранен? Поговори со мной.

Но я не мог. Мой рев ни позволял вставить хоть слово. Священник взял меня на руки и отнес в соседнюю с Фредди секцию. Из-за занавески не доносилось ни звука; я хотел приподнять край и посмотреть, но медсестра оттолкнула мою руку. Меня положили на стол для осмотра. Медсестра посмотрела на подошвы моих ступней и покачала головй. Священник исчез. Вошел молодой доктор. С меня сняли всю одежду, кроме трусиков. На спине рубашки оказалась кровь. У меня наши рану на затылке, куда попал камень. Лицо у меня было исцарапано при падении на гравий. Осмотр тела ничего не выявил. Я был рад, что доктор не посмотрел на мои шарики; у них должен был быть жуткий вид, после удара коленкой.

Доктор вышел. Медсестра срезала с меня остатки носков и начала промывать ноги. Боль была адская. Пришлось звать еще одного человека в белом хадате, чтобы он меня держал.

– Покажите мне Фредди, – попросил я между вскриками боли.

– Не беспокойся, с ним порядок.

– Пожалуйста, дайте мне посмотреть. Там слишком тихо.

– Где? – Оказывается, этот тип вовсе не знал, о ком я говорю!

– Там! – Я показал рукой.

– Все хорошо, не волнуйся.

– Ну пожалуйста! Медсестра, пожалуйста!

– Подожди, мы уже почти закончили, – ответила она непреклонно.

Но это было неправдой. Мучение продолжалось бесконечно. Мое терпение кончилось, я впал в ярость. Гнев заслонил боль, и я ударил державшего меня человека в грудь.

– Отпусти меня! – заорал я. – Я хочу увидеть Фредди!

– Макм… Это ты там? – донеслось из-за занавески.

– Фредди! – Я чуть не заплакал от радости. – Фредди, ты живой?

Медсестра с той стороны отодвинула занавеску. Над головой Фредди работал доктор. Фредди был накрыт простыней с большим горбом над тем местом, где была правая рука.

– Убедился? – сказала медсестра Фредди. – Ничего ему не сделается.

Отодвинулась занавеска за спиной моей медсестры – моя мать! Вид у нее был встревоженный. Отца вроде не видно.

– Ах, Малкольм, – воскликнула она, – что с тобой случилось?

– Нас побили хулиганы. У меня отняли туфли.

Я проговорился, когда сказал "нас". Впрочем, отпираться было бесполезно. Она все узнает и расскажет отцу, который, небось, поджидает в коридоре.

Медсестра попросила мать выйти. Закончив пытать мои подошвы, они забинтовали их, и доктор принялся зашивать мне затылок. Посреди этой штопки я услышал мать Фредди.

– Ах, Фредди, лапочка моя. Что они с тобой сделали?

Он заплакал, повторяя «мама, мама». Я услышал, как он назвал мое имя.

Тетя Марта отодвинула занавеску.

– Макм, бедненький. – Она взяла меня за руку, потому что обнять меня было нельзя, пока доктор работал над моей головой. – Милый, я буду здесь, с Фредди, – сказала она и вернулась к своему сыну.

Из коридора доносились приглушенные разговоры. Один раз заглянул священник, посмотрел на меня и послал мне улыбку.

Доктор еще промыл и перевязал мне лицо, а потом мне прикатили кресло-каталку и вывезли на нем в приемный покой. Разговора со мной дожидались двое полицейских. Они желали услышать все, что произошло. Священник убедился, что я все рассказал, и повел их к Фредди. Там они пробыли недолго; Фредди скоро вывезли и, в сопровождении его матери, покатили куда-то по коридору.

– Ему прооперируют руку, – ответил священник на мой вопрос.

Мать Фредди вернулась и встала на колени рядом со мной.

– Макм, ты самый лучший друг на свете. – Она обняла меня. Я обнял ее в ответ. Ну почему она не была моей матерью… Я не хотел ее отпускать, когда она стала вставать. Ей пришлось опустить меня обратно в кресло. – За Фредди не беспокойся. Тут вот Отец, он проследишь, чтобы его лечили как след'. – Она бросила взгляд на мою мать. – Подожди-ка.

Она отвела мою мать в уголок. Говорила она страстно, качала головой и тыкала в мою мать пальцем.

Священник смотрел, ничего не понимая.

– Мой отец ненавидит негров, – объяснил я.

Священник присоединился к Марте и моей матери. Они спорили несколько минут. Пару раз священник укоризненно качал головой.

Марта вернулась и обняла меня еще раз. И сказала мне на ухо: «Милый, мы постара'шь тебя спасти. Помни, что я тебя любишь и нико'да не забу'шь, что ты сделал для мо'го Фредди.»

Я опять никак не мог ее отпустить. «Вообще-то его побили из-за того, что он вернулся ко мне на помощь».

«Потому что вы любишь друг друга. Я зна'шь, как он те' защищал, и я зна'шь, как ты защищал его. И нико'да не забу'шь».

Священник поехал с нами домой. Но я не ждал, что ему удастся повлиять на моего отца, и оказался прав.

Отец в полном молчании отнес меня, а потом кресло-каталку в мою спальню, потом обернулся в дверях и сказал ледяным тоном:

– Так вам и надо. – И вышел, но тут же вернулся, перестав сдерживаться:

– Это ты виноват, это из-за тебя ему сломали руку. Говорили же тебе, не водись с ним, хуже будет! Но ты упрямый, как не знаю что. Я так и знал, что этим кончится. Все, теперь до конца лета будешь сидеть дома, а когда пойдешь в школу, кроме школы – никуда. И я дознаюсь, почему тебя не было в YMCA, и сколько раз ты прогуливал. Паршивец, пороть тебя надо было, чтоб живого места не осталось! Ничего, я еще займусь тобой, когда ты поправишься, погоди у меня… – И он выскочил, хлопнув дверью.

Я не обругал его прямо в лицо, потому что пал духом – слишком сильно у меня болели ноги и голова. Но я был в ярости, что эта сволочь объявила преступниками нас с Фредди. Обиднее всего, что в его словах была доля правды: я действительно подставил Фредди. Я ведь знал, какие расисты живут в халупах за железной дорогой. Зачем я завел Фредди в эти места! На меня накатила волна стыда, и я погрузился в пучину сценариев, в которых Фредди могли убить или оставить калекой.

Позже, перед тем, как заснуть, я был ужален еще одной ужасной мыслью. Вдруг отец дознается, что мистер Болдуин имел с нами секс?… И как я просил, чтобы Луис меня трахал?… И что его сын, возможно, гомо?…

На следующее утро священник зашел к нам. Его звали отец Линденхал. Я, по идее, должен был его знать, но я принципиально избегал священников.

– Знаешь, я и так собирался поговорить с тобой, когда начнутся занятия. Ты сдал весьма необычную контрольную по катехизису.

Я нахмурился. Вообще-то я действительно отредактировал заповеди, касающиеся почтения к родителям и адюльтера*, второе – из-за ложного понимания термина.

Он сел в мое кресло:

– Не слишком удобно, но жить можно.

Я в нем ездил только в ванную. Еду мне приносила кухарка.

– Малкольм, прежде всего, позволь мне сказать, что я считаю твое поведение вчера просто героическим. Удивительно, как тебе с такими ногами удалось дотащить Фредди из такой дали. И я должен извиниться за людей, которые не пришли вам на помощь. Ты должен понять, что они испугались вас, потому что не понимали, что с вами случилось. Я вчера поговорил с твоим отцом…

– Без толку, – вставил я. – Он сказал мне, что сами виноваты, нечего было ходить вместе.

Отец Линденхал покачал головой:

– Слушай, главное, чтоб ты знал, что вашей вины здесь нет. Ты просто гулял с другом, как любой нормальный мальчик в десять лет.

– Мне пока что девять.

– Извини. Но ты перешел в пятый класс?

– У меня день рождения в ноябре.

– Малкольм, я не хочу, чтобы ты упрекал себя. Да, полиция тут не поможет, но…

– Почему?

Он развел руки в поисках нужных слов.

– Малкольм, это сложная проблема. Прояви понимание. Нам и так всем очень тяжело.

– Кроме тех хулиганов, которые нас избили и отняли у меня туфли!

– Малкольм, расовый вопрос очень щекотливый. Настанет день, когда с Божьей помощью люди научатся жить в мире. но пока на свете много субъектов, которые не переносят негров.

– Например, мой отец. – Я хотел сказать «мой сукин сын», но сдержался.

– Твой отец таков, каким его сделал мир, в котором он вырос. Ему нелегко понять, почему ты подружился с негром, и его, возможно, уже не переубедить. – Он откинулся на спинку и посмотрел на свои сложенные руки. – Я буду говорить с ним время от времени; возможно, со временем нам удастся повлиять на его образ мыслей. Но тебе надо набраться терпения.

– Это несправедливо!… Мы с Фредди не хулиганим. Я помогаю ему делать домашние задания, читаю вслух книжки… – У меня выступили слезы, и стало трудно продолжать.

Отец Линденхал пересел ко мне на кровать. Он пообещал, что постарается смягчить отцовскую злобу, но я знал, что это все равно, что надеяться погасить костер плевком.

--------------------------------------------------------------------------------

Родители матери приехали во второй половине дня, объяснив, что только что узнали. Они привезли коробку моего любимого бабушкиного домашнего печенья с шоколадной стружкой. Дедушка поиграл со мной в шашки, и специально проигрывал. Я вообще-то играл слабо, а тут еще ноги болели и не давали сосредоточиться.

Бабушка помогла матери поменять бинты на ногах.

– Оглянуться не успеешь, как все заживет, – заявила она убедительным тоном.

Перед уходом и дедушка, и бабушка обняли меня и заверили в своей любви.

И как это у таких добрых людей выросла такая бесчувственная дочь. С отцом-то все было ясно, его родители были в точности, как он.

--------------------------------------------------------------------------------

Родители матери навещали меня каждый день. В понедельник они привезли «монополию»; мою мать они тоже позвали, но она ждала гостей к ленчу. Игра заняла три часа. Бабушка конкурировала успешнее дедушки и выиграла, но только после упорной борьбы.

Каждый день, даже в дождь, дедушка относил меня вниз посидеть на передней веранде. И там он однажды попросил меня, наконец, рассказать, что все-таки произошло на путях. Я рассказал ему во всех подробностях, утаив лишь один аспект, из-за которого я особенно тосковал без Фредди.

– Если бы он побежал дальше, они бы его не догнали, он быстро бегает. Но он вернулся за мной.

– Вы оба молодцы, и я горжусь вами.

Я пересказал слова отца: что нам так и надо. Дедушка не стал комментировать, просто обнял меня. Лучше бы он пообещал, что постарается уговорить мою мать пускать ко мне Фредди потихоньку, когда отца нет.

--------------------------------------------------------------------------------

В четверг рано утром, через неделю после несчастья, пришла тетя Марта и остановилась поговорить с моей матерью на заднем крыльце. Я услышал и подполз к окну.

– Подожди меня, я сейчас спущусь! Не уходи.

Она запротестовала, но я прошел на четвереньках к задней лестнице и съехал по ней, считая ступеньки попой, прошел на четвереньках к буфетной, оттуда съехал по лестнице на первый этаж и вышел на четвереньках на заднее крыльцо, где мы с Мартой обнялись и так и остались. Потом я заметил, что мать смотрит на нас, и опустил руки. Да, ее я никогда так не обнимал, но она-то меня вообще не обнимала.

– Фредди уже дома, в наилучшем виде, – сказала мне Марта. Фредди провел одну ночь в больнице, а потом три дня в приюте для детей-негров, потому что там была медсестра. Ему наложили швы на голове, на груди и на левой ступне, устроили большую гипсовую повязку с окном напротив шва на руке, перевязали бинтами множество ссадин. У него был сломан нос, который тоже забинтовали. Но он сможет пойти в школу через две недели, только не сможет писать до ноября. «И он просит передать, что любит тебя».

Тут у меня потекли слезы. Я попросил передать ему такое же послание.

--------------------------------------------------------------------------------

На следующее утро, как только мать уехала, в дверь позвонил Луис. Он убедил кухарку, что учится со мной в одном классе, она отвела его к двери в мою спальню и ушла работать.

Я сидел в кресле-каталке за столоми и пытался срисовать собаку с картинки в журнале. Просто от скуки.

– Луис!

Он закрыл дверь.

– Ш-ш. Я сказал этой женщине, что меня зовут Марти.

– А? А что случилось?

– А что случилось с тобой?

Я коротко пересказал события, включая несчастье с Фредди.

– А я боялся, что ты рассказал про нас и Ленни. Его уволили, а мне задали кучу вопросов.

– Это мой отец, сукин сын. А что спрашивали? Про секс?

– Нет, но близко. Спрашивали, не делал ли он со мной чего-нибудь, о чем я должен рассказать.

– И что ты им сказал?

– Ничего. Я сказал, что мне не нравились занятия, и я сбегал после ленча в библиотеку, как все и было.

– И что они сказали?

– Ничего, но когда я вернулся, Ленни пропал. Я походил еще два дня, но мне приходилось сидеть в Игреке весь день, и я его бросил. А тебя никто ничего не спрашивал?

– Нет. Отец тогда грозился выяснить, почему я оказался не в Уае, но с тех пор ничего не говорил. Я его вообще с тех пор не видел. Он запретил мне выходить из дома до начала занятий, а потом только до школы и обратно, сукин сын.

Луис сел на кровать.

– А ты уже можешь ходить?

– Немного могу, но доктор не велел ходить две недели, это до четверга. Ноги пока еще распухшие. Я каждый день держу их в горячей воде с каким-то порошком. Мать говорит, что достанет мне костыли, если понадобится.

– А она скоро вернется?

– Я даже не знал, что она уехала. А сколько времени?

– Не знаю.

– Вон часы. – Я показал на маленький будильник на столике у изголовья.

– Десять двадцать.

До меня дошло, почему он спрашивает.

– А чего бы ты хотел? – спросил я с улыбкой.

– Ну, этого, самого. А ты можешь, с больными ногами и все такое?

– Только осторожно. Дедушка с бабушкой приедут только к ленчу, у нас не меньше часа.

Я подкатился к кровати, на ходу расстегивая пижаму. Сначала мы сделали это спереди. Мне нравилось, как он трется, качаясь, о мою промежность.

Я попросил Луиса, когда он приблизился к оргазму, почиркать меня.

Он нахмурился. «В следующий раз, а сейчас давай сам.»

Луис сдержал слово. В перерыве мы обсудили таланты мистера Болдуина как коко-соса (я считал, что он так себе; Луис высказался в том смысле, что моя задница все равно лучше), а потом сделали по-собачьи, стоя на кровати.

– Начни делать мне, когда будешь на подходе.

До подхода он добирался долго, поработав бедрами на славу, а когда начал биться об меня с особой силой, залез под меня рукой и нащупал мой пенис, твердый как камень. Взяв его большим пальцем с одной стороны и указательным и средним с другой, Луис стал мастурбировать меня в такт со своими бросками, все ускоряясь, пока я не почувствовал содрагания.

– Скажи, когда хватит, – выдохнул он. Не успел он договорить, как я кончил.

– Хватит.

Мы искупались вместе. Я бы хотел, чтобы он приходил почаще, и сказал, что попытаюсь уговорить отца разрешить эти посещения.

– Насколько я знаю, я единственный, кого допрашивали по поводу Ленни. Если они назвали твоему отцу мое имя, он не разрешит.

Я и сам опасался того же, так что решил, что сначала попробую звести разговор с матерью. А Луис пусть придет утром и узнает, что она решила. Белая футболка на моем окне будет значить «нет проблем, заходи». Любой красный предмет будет знаком беды, и тогда надо ждать, пока мать уедет.

– Лучше не произноси его имени при отце. Он знает, что вы оба замешаны в этом деле, – сказала мать, когда пришла вечером за тарелками и я спросил ее насчет Луиса.

– Да я просто взял с него пример, потому что ему разрешили каждый день уходить в библиотеку. Но он ничего не нарушал.

– Малкольм, дорогой, вы вдвоем сбегали с занятий каждый день, да еще ездили по воскресеньям якобы в кино, чему мы с твоим отцом не верим.

– Да что вы за люди, Фредди хороший мальчик, лучше половины белых, лучше всех белых мальчиков в моей школе. Вот вырасту и сбегу из этого дома, от тебя и от сукина сына, за которого ты вышла замуж.

Мать дала мне пощечину и сделала шаг назад, прижав руки ко рту; потом развернулась и вышла. «Господи, как я вас ненавижу», – прошептал я.

--------------------------------------------------------------------------------

На следующее утро мать сама принесла мне завтрак. У нее был очень виноватый вид. Она пододвинула кресло-каталку к моей кровати и села в него.

– Малкольм, прости, что я тебя вчера ударила. Ах, дорогой, нам всем упростило бы жизнь, если бы ты выполнил одну-единственную просьбу твоего отца. Я знаю, что тебе нравится Фредди, но ведь есть столько других мальчиков, с которыми бы не было проблем. Почему тебе не играть с кем-нибудь другим?

– Потому что Фредди – мой лучший друг. Когда те ребята собирались нас побить, и я упал, Фредди мог бы убежать, и остался бы цел, но он вернулся, хотя знал, что ему достанется. Спорю на что хочешь, ни один мой одноклассник не способен на такое. Как и этот. – Я показал в направлении родительской спальни.

– Нет, дорогой, он бы тебя не бросил, он же твой отец. Ты вот не веришь, а он тебя очень любит.

– Чушь собачья! Даже ты меня не больно любишь. А этот сукин сын вообще со мной не разговаривает, только «сделай то» да «сделай это», да еще какой я паршивец. – Я сбросил поднос на пол и зарылся лицом в подушку. «Господи, как я вас ненавижу!» – сказал я со всей злостью, на какую был способен.

Я слышал, как она собирает с пола, как выходит из комнаты. Мне страшно хотелось вскочить и крикнуть, что я прошу прощения, что я так не думаю, но одновременно я не мог заставить себя сдвинуться с места. Наконец, ощущение вины и непоправимой ошибки вытащило меня из кровати, я забрался в кресло и поехал искать мать. Дверь в ее ванную была закрыта. Я постучал. За дверью послышались торопливые шаги. Дверь открылась. Я увидел, что мать плакала.

– Прости, – сказал я, развернулся и поехал обратно, хотя понимал, что этого совершенно недостаточно.

Она пошла за мной и встала в дверях, сжимая руки.

– Малкольм, что мне делать? Ведь я же ничего не могу. У меня есть только он… и ты.

Я был уверен, что любое мое слово сделает хуже, и не раскрыл рта.

Она подошла и села на мою кровать.

– Если я разрешу тебе играть с Фредди, он узнает и снова тебя выпорет. Ничего не изменится, только он перестанет мне доверять. Все бесполезно.

– Так разведись с этим сукиным сыном, и забери меня отсюда.

– Малкольм, пожалуйста, не говори таких слов. У него всего один недостаток, проблема с неграми. А так он добрый человек.

– Он сказал, что так нам и надо, когда мы с Фредди чуть не погибли. Он обращается со мной, как с последней сволочью. Он добрый? Он сукин сын, и ты это прекрасно знаешь!

– Малкольм, но ты можешь сделать одну-единственную вещь? Господи! Неужели ты не можешь выполнить одну-единственную его просьбу?

Я отъехал к окну, надеясь, что она уйдет, пока я не наговорил чего похуже.

– Ну что мне с вами делать? – сказала она убитым голосом и вышла.

Я закрыл дверь и вывесил в окне красную футболку.

Я мог не трудиться, Луис все равно не появился.

--------------------------------------------------------------------------------

В четверг во время ленча дедушка с бабушкой сказали, что в выходные я побуду у них. Мои родители уезжают.

Дедушка спросил, отнести ли меня вниз. Из желания пофорсить я отказался и сказал, что сам дойду.

Это было не так-то просто. От повязок остались только марлевые подушечки с лейкопластырем. Я был обут в шлепанцы, которые бабушка привезла мне на неделе. Я уже испытал их накануне вечером. По коридору было еще ничего, но на лестнице пришлось держаться за перила обеими руками.

Мы съездили в уютный ресторан, а потом в шикарный кинотеатр в центре города. Перед сном бабушка подоткнула мне одеяло и сказала, что любит меня.

Я надеялся, что их любви хватит, чтобы разрешить мне увидеться с Фредди в субботу, когда, по моим расчетам, я уже буду в силах одолеть неровную тропу до поселка.

Но все оказалось еще лучше. Утром, пока я вымачивал ноги, дедушка поднялся по лестнице, ведя с собой Фредди.

– Макм! Макм!

– Фредди, я здесь! Фредди, я в ванной.

На нем были новая одежда и новая обувь, и он улыбался так широко, как я еще не видел. Мы как могли обнялись, хотя я сидел в кресле-каталке, а у Фредди на руке была огромная гипсовая повязка от подмышки до пальцев. Слезы покатились у меня по щекам и закапали на одежду. Фредди еще раз обнял меня. Когда я оглянулся, дедушка уже вышел.

Фредди сел на борт ванны.

– Покаж' ноги.

Я поочереди вынул их из воды.

– Мама права. Раз ты вытащил меня на таких ногах, мы правда любишь друг друга. Макм, ты спас мне жизнь.

– И ты. Ведь ты мог не вернуться.

– Не мог я не вернуться. Как и ты. – Он сел у ванны. – Какие мы красивые! – сказал он со смехом.

Фредди прогостил до утра вторника, когда меня должны были забрать домой. Мы много смеялись эти четыре дня, и не говорили о том, что с нами случилось на путях. В субботу и в воскресенье дедушка с бабушкой возили нас в большой парк. Мы там были единственными белыми. В воскресенье к нам присоединились тетя Марта, сестры Фредди и половина поселка. Они постоянно смущали меня, преувеличивая мою роль как спасителя Фредди. Фредди смеялся, наслаждаясь моим смущением.

Мы объелись цыплятами, крекерами, ребрышками, кучей овощей и кукурузными хлебцами с медом на десерт. Бабушка записала кучу рецептов.

Тетя Марта продержала меня на коленях чуть не полчаса, пока сестры Фредди не потребовали своей доли.

Но лучше всего были ночи в постели с Фредди – его кок в моем тылу, тяжесть гипса у меня на боку. Фредди пришлось чиркать меня левой рукой, просунув ее подо мной. Это было неудобно, но ему неизменно удавалось подвести меня к оргазму примерно в одно время со своим.

У нас у обоих были пижамы, но штаны от этих пижам мы вообще не надевали. А в ночь на воскресенье мы дали отставку и курточкам. Я хотел чувствовать кожу Фредди всем телом.

В воскресенье после парка я спросил у дедушки, придумал ли он, как устроить нам с Фредди встречи после начала учебного года.

– Абсолютно. Мы с бабушкой уже все обсудили. Ты будешь гостить у нас в выходные и праздники. А присутствие Фредди останется нашей маленькой тайной.

Мы с Фредди обняли его крепко-крепко, как я обнимал только тетю Марту.

Через три дня я пошел в пятый класс, с запиской об освобождении от физкультуры и бассейна на две недели из-за травмы ног.

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT