***

Двое мужчин в халатах потащили меня, одетого только в носки, трусы и рубашку, вниз по лестнице. Я подтянул ноги, надеясь затруднить их работу.

- Брось, малыш, ты можешь идти.

У меня на языке крутилось "пошёл ты на...", но я сдержался.
- Тогда идите медленее.

Они не стали это делать. Я не стал опускать ноги.

Моя мать так и не появилась, хотя я был уверен, что она в своей спальне и почти наверняка знает, что происходит.

Они приехали на белом санитарном "кадиллаке" с красным крестом на боку. Меня привязали к носилкам на колёсиках. У машины быстро завёлся двигатель и она стала спускаться с холма.
Окна были завешаны. Я лежал головой по направлению движения и быстро потерял возможность определять, где мы едем, хотя, казалось, что они направляются на север, так как я почувствовал, что они переехали через мост и повернули налево. Вдобавок, не было звуков движения транспорта и они вообще не останавливались, хотя должны были делать это на светофорах.
Я потерял счет времени и понятия не имел, как долго мы едем. Мы ехали по шоссе в течение довольно длительного времени, затем замедлились из-за движения транспорта, затем снова ехали быстро в течение часа или около того. Это дало мне время обдумать и слегка избавиться от пессимизма, поверить, что смогу выйти из такой, казалось бы, безвыходной ситуации.
Существовало большое желание убить своего отца, вынуждавшее искать пути к бегству. Все мои планы оканчивались ножом в его груди или пулей, входящей в его голову. Бежать ради чего-то другого не казалось необходимым. Смерть Генри Лллойда была единственной целью моей свободы.
Предварительный план, придуманный мной, включал в себя необходимость приспособиться к условиям той больницы, куда меня везли.
В принципе, он предусматривал пассивное сопротивление, некоторое послушание и потребность держать глаза открытыми.

Вместо того, чтобы отвязать меня от носилок, двое других мужчин, не тех, кто привёз меня туда, открыв широкие задние двери машины, выкатили меня на них. Они катили их так быстро, что у меня оставалось мало времени осмотреться, прежде чем двойные двери здания захлопнулись за нами.
Мы был за городом. Быстрый взгляд в обе стороны обнаружил большую территорию, заросшую травой и деревьями. Никаких других людей в пределах видимости не было. Внутри меня отбуксировали в широкий холл, а затем в менее широкий коридор. По обоим сторонам коридора тянулись двери, но никаких голосов, никаких людей. Мы были единственными, кто там был.
У подножия широкой лестницы меня подняли и понесли. Я был, наверное, тяжёлым. Я слышал, как запыхтел один из мужчин, когда мы поднялись на один пролёт лестницы. Они поставили носилки на пол и продолжили буксировать меня. Мы направлялись в ту же сторону, откуда и пришли, только этажом выше. Вдоль стены широкого коридора находилось множество закрытых дверей. Не смотря на это, было тихо, хотя скрип и визг колёс мог с легкостью заглушить окружающие звуки.
Неожиданно они остановились перед белой дверью с небольшим, забранным мелкой сеткой, окошком в верхней части. Один из них вытащил из кармана большую связку ключей и после двух безуспешных попыток, наконец открыл её. Носилки развернули и с помощью ноги другого мужчины вкатились внутрь.

- Расслабься, малыш. Не делай ничего глупого. Мы вынуждены будем прекратить это, окей?

Я посмотрел на него как на идиота и ничего не сказал.
Они отстегнули три ремня и подняли меня с носилок. Один вытолкнул носилки за дверь, а другой, развернув меня, стал распускать ремни на смирительной рубашке. Первый протиснулся мимо нас и встал прямо передо мной. Комната была очень узкой.
Стоящий передо мной был наготове, ожидая, что я или стану буйным, или упаду. Я не знал, чего именно он ожидал.
Когда смирительная рубашка открылась со спины, освободив мои руки, притиснутые к бокам; стоящий позади меня мужчина рывком сдёрнул её с меня.
Я перевёл дыхание и, показалось, что из-за этого стоящий впереди немного отпрыгнул. Я улыбнулся. Он нахмурился.
Стоящий позади произнёс:
- Снимай свою рубашку, малыш.

Я удивился этому.
- Зачем? Она моя.

- Просто снимай. Там на кровати пижама и халат.

Мятежная часть моего мозга потребовала, чтобы я стал сопротивляться. Практичная часть приказала рукам снять рубашку. Я швырнул её в ожидающие руки стоящего передо мной и хмурившегося мужчины.

- Иди туда, к окну, - приказал голос позади меня. Человек с моей рубашкой прислонился к стене, дав возможность пройти. Я повиновался. Таким был мой план. Пришлось следовать плану. Ебать этих клоунов.

Комната была пять футов в ширину, но довольно длинной. С одной стороны располагалась кровать, был ещё небольшой стол и стул у двери. Помимо кровати и унитаза , на противопложном конце комнаты находилось окно с радиатором под ним. Рядом с унитазом, обладающим сливным бачком, точнее баком, висела раковина. С внутренней стороны окно было забрано частой сеткой. Снаружи на нём была решётка.
Дверь захлопнулась. Щёлкнул замок. Я оказался в заключении.
Через меня пробежал холодок, частично из-за холодного воздуха в комнате. Я надел белую тяжёлую пижаму. Спереди и сзади на ней была пришита надпись "Зелёный приют", вероятно название клиники. Пижама и лёгкий халат, который я надел поверх, были слишком велики для меня. Такие не по размеру мне холщовые тапочки стояли на полу прямо под серединой кровати. Я обул и их. Выглянул в окно. Был виден широкий газон с деревьями, заканчивающийся через пару сотен ярдов перед густым лесом, в основном из лиственных деревьев, хотя несколько ёлок торчало по его краям.
Стена была в фут толщиной, мешая мне увидеть, что находится по сторонам. Никаких других строений в поле зрения не было. Кроме пары белок, свободных белок, как заметил я себе, больше ничего не двигалось.
Ничто не сказало мне, где я нахожусь, хотя, в конце концов я встречусь с другими, один из которых будет знать месторасположение больницы.
Я уселся на кровать. Её пружины скрипнули почти так же громко, как колёса носилок. Я улёгся на её прогнувшуюся середину. Я позволил себе лечь, почувствовав себя очень подавленно, затосковав по Фредди, готовый вот-вот заплакать. Это был не лагерь. Это было гораздо хуже. Я не попаду домой через несколько недель. Вполне может быть, что мой отец заточил меня сюда на всю оставшуюся жизнь. Что делать, если я не смогу сбежать? Нет! Этого не может быть, этого не будет. Я хочу выйти, добраться до Генри Ллойда и убить его. Он заплатит за всё!

Тишина изредка нарушалась звуками движения, ещё реже голосами. Несколько раз смывалась вода в унитазах. У меня сложилось впечатление, что в комнате со стороны моей кровати кто-то есть. Я приложил ухо к двери, затем лёг на пол, чтобы послушать. Казалось, что существовал какой-то лёгкий шум, но как далеко или близко он был, определить было невозможно. Несколько раз вверх-вниз по лестнице шагали ноги. Две пары ног проходили мимо моей двери. Я поднялся и мельком заметил двух проходящих мужчин в белом. Послышалось бряцанье ключей, открылась дверь, звук приглушённых голосов, дверь закрылась. Мужчины повели подростка среднего возраста, держа его под руки. Парень выглядел как сонный или пьяный. Его голова слегка поднялась, когда они пошли, но бессильно опустилась, когда они проходили мимо меня. Никто из них не посмотрел в мою сторону. Они собираются сделать меня таким?
Обед из куриного супа, бутербродов с вечиной и сыром, и молока был доставлен к двери спустя час, после того, как я прибыл сюда. Мне было приказано оставаться у кровати, пока они открывали дверь и выкладывали еду на стол. Суп был прохладным, молоко - тёплым, бутерброды - сухими. Вместе со всем что я увидел, включая ухоженную территорию, я предположил, что нахожусь в государственном учереждении. Вероятно, что мой отец заплатил только, чтобы перевезти меня сюда, не больше. Он дёшево от меня избавился.
Я посмотрелся в зеркало, встроенное в стену над столом. Это было жалкое зрелище.

Вторая половина дня прошла также как и утро, за исключением того, что они забрали посуду и ложки, оставив взамен бумажный стаканчик молока. Подростка привели назад, выглядел он более живым. Забирали двух других из их комнат. Они оба были молоды, один примерно моего возраста. Оба казались унылыми, не интересующимися происходящим вокруг. Оба были приведены примерно через час назад. Оба нуждались в помощи, чтобы идти. Они были заторможенны, выглядели очень больными и сильно ослабленными. На их лицах было страдание. Оба обхватывали грудь, словно им было холодно. Я услышал, как скрипнула кровать поблизости от меня. Это прозвучало так, словно кто-то упал на кровать или был туда заброшен.
События, произошедшие с ними, вдохновили меня на более тщательный осмотр своей коматы, особенно двери и окна. Сетчатый экран был на шарнирах с парой висячих замков и скобами на левой стороне. Навесные петли были приварены. Вполне возможно было вырвать металлический карказ из прочной деревянной рамы окна, но решетки с внешней стороны были гораздо более грозными. Вертикальные и горизонтальные стальные прутья примерно в полдюйма диаметром были приварены друг к другу. Я не мог сказать, как они крепились к каменной стене, но догадался, что они сидят на цементе, а не легко снимаются.
Дверь открывалась наружу, так что петель не было видно. Запор и замок были большими и тяжёлыми. Стальная пластина вокруг механизма замка делала невозможным вмешательство и блокировала щель между дверью и коробкой, где находился язычок замка.
Стены были оштукатуренные и очень твёрдые. Потолок находился высоко и, что для меня было странным, состоял из перекрещенных деревянных планок. Светельник был заключён в прочную металлическую сетку. Внутри не было выключателя. Я выглянул в коридор и увидел, что выключатель находится снаружи у каждой двери.
В окнах дверей никого не было.
Я стал заниматься своими упражнениями, всё время прислушиваясь и ожидая, что в какой-то момент кто-то придёт. Никто не пришёл.

Ужин был значительно лучше, чем обед и находился в корзине из нержавеющей стали с ящиками и парой контейнеров наверху. Я достал ростбиф с отварным картофелем и морковью, и морс из чего-то трудно определяемого. Мне пришло в голову, что всё это могло иметь в себе какой-то препарат внутри, поэтому большую часть еды я спустил в туалет. Я запоздало почувствовал себя глупцом. Они легко могли подсыпать наркотики в любую часть еды и я бы не узнал об этом.
Солнце заходило слева от моего окна, когда двое мужчин пришли забрать посуду. Как раньше, мне приказали вернуться к окну, пока была открыта дверь. Я подумал, существуют ли подобные меры предосторожности по отношению к другим и взял на заметку, чтобы выяснить это. Как смог увидеть, этого не было, по крайней мере, напротив меня. В комнате напротив пребывал мальчик, которому, на беглый взгляд, не могло быть больше шестнадцати. Он сидел на кровати и смотрел в мою сторону. Я подождал, чтобы посмотреть, подойдёт ли он к двери, после того, как уйдут мужчины. Он этого не сделал.
Мой дух, который в течение дня колебался вверх-вниз, упал. Я был окружён отчаянием и безысходностью. По обеим сторонам этого скучного, стерильного коридора находилось около двадцати комнат. Значит, по крайней мере, двадцать молодых людей находились в этих клетках, молодых людей, как правило, шумных и беспокойных, но вместо этого все были молчаливыми, казалось, смирившимися со своим существованием, во что с трудом верилось. Я догадался, что все они были на наркотиках и что я тоже скоро буду на них. Моя жизнь, до этого полная друзей, школы, секса, с возможностями так много сделать, внезапно остановилась, будто здоровенный торт с кремом, брошенный в бетонную стену.
Я сел на кровать, затем опустился на пол, готовый заплакать, но потом просто лёг на гранитную плитку, чувствуя всё большую обречённость. Фредди! О, Фредди. Боже, как я в нём нуждался. Я обхватил себя руками и хотел закричать, но побоялся сделать это. Страх разбухал во мне, как сухая губка, на которую лилась вода. Я почувствовал, словно стал весить тысячу фунтов.
Почему я не сделал этого, не убежал, когда у меня был шанс? Зачем я вернулся к своему отцу после смерти деда? Образование! Иисус! Я сделал это, чтобы продолжить моё образование. Это то, что говорили все, что я должен был сделать. Даже я поверил в эту чушь. И где моё образование сейчас? Ушло! Закончилось! Я знал, что так случится. Так было всегда рядом с этим сукиным сыном. Он просто ждал предлога. Как я мог быть таким идиотом?

Я проснулся утром, завёрнутый в покрывало, одеяло и простынь. Я не помнил, как поднялся с пола. Солнце осветило верхушки деревьев. Под моим окном на траве темнела тень от здания, длиной почти до леса. Радиатор потеплел. Я сел поближе к нему, завёрнувшись в постельные принадлежности и прислонился к унитазу.
Дверь оттуда смотрелась дальше, чем было на самом деле. Я находился тут меньше суток и уже чувствовал себя побеждённым. Этого в плане не было.
А каков мой план? Его целью был побег, нет, целью было убийство.

Прибыл завтрак. Это было мягкое варёное яйцо, едва тёплое, холодные, жёсткие тосты и разбавленный апельсиновый сок. С пола у окна я посмотрел на стол. Kогда защёлкнулся замок, я заметил в столе ящик. По каким-то причинам, я не заметил его раньше. Любопытство, а вовсе не голод, подняло меня с пола. Я ожидал, что ящик окажется пустым, но это было не так. Внутри находилось множество фотографий обнажённых мужчин, женщин, подростков и детей. В течении минуты или около того я был огорошен своим открытием, затем истина поразила меня как концовка плохой шутки. Но, тем не менее, это заставило меня улыбнуться. Осознание того, что они, вероятно, лежат там для снятия депрессии, взбудоражило меня.
- Для дрочки! - пробормотал я и тихо рассмеялся.
Идиоты не знали, что мне нравиться и хотели это узнать. Выбери своего партнёра, так называлась эта игра. Ебать их! Я захлопнул ящик и накинулся на завтрак. Они не знали ничего обо мне. Конечно же, мой отец наплёл им, что я педик. Женщины были там только ради прикрытия. Они желали знать, нравятся ли мне мужчины, подростки или мальчики.
Одно было точным, они должны были наблюдать за мной, но вот откуда? Я покончил с едой и уселся на кровать, прислонившись к стене, и снова стал осматривать комнату, на этот раз стараясь найти щель на стене или потолке. Я увидел это. Это было очевидным для любого с долей здравого смысла. Зеркало висело над столом. Почему зеркало над столом, а не над раковиной? Конечно же не для того, чтобы помочь мне расчёсывать волосы. Я покачал головой. Эти клоуны не так умны. Я смогу победить их. Я просто должен держать себя в руках, стараясь избегать любых препаратов, которые они могут использовать, чтобы укротить мой дух.
Я прикинул список вещей, которых мне нужно будет избегать - напитки, соусы, вообщем все жидкости. Это надо делать так, чтобы они ничего не заподозрели. Я встал и подошёл к окну. Им будет тяжело наблюдать за мной здесь, в этом конце узкой комнаты. Я могу приносить эти вещи сюда и делать вид что пью или ем, хотя на самом деле сбрасываю их в унитаз. Я должен буду принимать сонный вид, как и все остальные, если, конечно, они будут одурманивать меня. Чёрт!
Используя ту же стратегию, помогавшую мне в изоляторе МакФарлейна, фантазируя пытки и убийство своего отца, я провёл утро и день. Еду подавали немного, но она была неплохой. Мне были выданы зубная щётка и конверт с зубным порошком. Воду я попил из крана раковины.
Я проделал свои упражнения и попытался побегать на месте, но после небольшой попытки, моим ногам в тапочках стало больно. Зато появилась озабоченность, что такиих маленьких порций еды не хватит потребностям моего организма. Обычно я ел намного больше.
На этаж никто не поднимался, за исключением доставки еды или уборки посуды, но ведь была суббота. Наверное, тут была только обслуга. Опять, с приходом ночи, показалось, что моё желание бороться с ними угасает. Мне пришло в голову, что происходит одна из двух вещей. Либо они пытаются ослабить меня, сломав любую решимость сражаться с ними, либо у них просто нет никакого плана. Я был просто заключен в психушку. Могли они так поступить? Мне казалось, что даже в государственном учереждении они как-то должны оправдывать присуствие любого человека. Другие дети на моём этаже были помещены сюда за что-то.

Примерно посередине утра воскресенья раздался топот нескольких ног. Зазвенели ключи. Стали отпираться замки. Значительное количество мальчиков собралось в коридоре. У всех были полотенца. Я ожидал, что откроют и мою дверь. Санитары проигнорировали меня и стали подталкивать скучную толпу вперёд. Один мальчик, примерно моего возраста, коротко взглянул на меня и тут же отвернулся. Не было никакой эмоции, никакой связи, просто пустой взгляд.
Они все вернулись примерно через полчаса или чуть позже. Волосы у них были мокрыми. Всех развели по своим комнатам. На меня никто не взглянул.

Следующие четыре дня были ещё более несчастными. Многих мальчиков забирали и возвращали назад. Во вторник днём большинство из них снова ходило принимать душ. Прижимаясь к стене у кровати, я попытался помастурбировать, но необходимые для этого мысленные образы, возможно, ушли из моей жизни навсегда, и конечно, Фредди. Мой орган не вставал. Я попробовал слюну, но смог добиться только незначительной эрекции. Хуже, что невозможность добиться стояка ввергла меня в дальнейшее уныние. Мне пришлось направить мысли в более оптимистичном направлении. Я вернулся к фантазиям пыток и убийства отца, планируя опозорить его, заставить всё потерять, а затем, когда он окажется полностью поверженным и в одиночестве, медленно убить его.

В четверг все, кроме меня, вновь пошли купаться.

Утром в пятницу я спросил у человека, который принёс завтрак:
- Когда я смогу помыться?

- Спроси у доктора, - был короткий ответ.

- Я не видел ни одного врача. Когда я увижу доктора?

Он пожал плечами и ретировался.

Может быть, я был слишком уступчивым. Может быть, мне нужно сделать что-то, что вызовет реакцию, но не создаст мне слишком много проблем. Фотографии всё ещё находились в ящике, я его больше не открывал, так как уже видел, что там внутри. Я не хотел давать им то, чего они так ожидали, просто было нужно что-то, чтобы привлечь их внимание.
Вскоре после того, как забрали посуду после завтрака, я вытащил стопку фотографий. Это были не вырезки из какого-то журнала, а настоящие чёрно-белые фотографии восемь на десять [дюймов, 20х25 см]. Вместо того, чтобы рассматривать их, я один за другим сложил из них самолётики и стал запускать их в сторону окна. Это не заняло много времени. Когда я бросал третий, то услышал, как дверь рядом со мной открылась и быстрые шаги направились по коридору к лестнице. Через пять минут чьи-то ноги подбежали к моей двери. Звякнули ключи и дверь открылась.
- Что, чёрт тебя дери, ты делаешь, мальчик? - спросил вошедший человек в белом, который, как я видел, выводил мальчиков из других комнат.

Я пожал плечами.
- Делаю самолётики.

- Дай их мне! - он кинулся хватать оставшиеся фотографии со стола и стал подбирать валяющиеся по комнате, там, где они упали в виде самолётиков. Казалось, что он не волновался насчёт того, что я могу прыгнуть на него, как те, что приносили пищу. Я подумал, что это тоже было притворством.

- Так что ещё мне делать целый день. Я даже не знаю, почему я тут. Я хочу поговорить с доктором.

- Ты тупой придурок! Ты знаешь, сколько это стоит? - он показал на измятые фотографии, гневно взглянул на меня и вышел вон.

- Так когда я смогу с кем-нибудь поговорить? - крикнул я, когда он закрывал дверь.

Ответа не было.

Я понятия не имею, как протянул выходные. Кроме еды, абсолютно ничего не нарушало монотонное небытиё каждого дня, каждого часа. Я даже попытался бежать на месте на моей кровати, но не мог сохранить равновесие. В конце каждого из упражнений становилось больно, нарастало напряжение. Мне не хватало пищи, чтобы поддерживать нужную форму. Я попытался выяснить, что, если вырвать защитный экран и его раму из стены и попробовать с их помощью взломать и вырватьрешётку снаружной стороны. Но любому идиоту было понятно, что самая прочная часть рамы сетчатого экрана не годиться для этой решётки.
Если бы я смог выломать рамку экрана, то попробовал бы его в качестве зубила, для того, чтобы отковырять решётку от стены. Конечно, делать это пришлось бы под наблюдением зеркала над столом.

Мне нужно было выйти из этой комнаты.

Утром в понедельник, если это был понедельник, пошёл дождь. На завтрак был водянистый омлет, холодные тосты и морс, который я спустил в унитаз. Вскоре после того, как посуду забрали, на этаж поднялись люди, чтобы забрать куда-то мальчиков. К моему изумлению, мою дверь открыли второй. Тот же грубый человек, остановивший меня, когда я портил фотографии, произнёс:
- Выходи, малыш.

- Куда?

- Ты сказал, что хочешь видеть доктора. Он сказал привести тебя, так что давай, выходи.

Я переместился за дверь. Другого мальчика выводил другой санитар. Он был высокий, худой, мертвенно-бледный, примерно на год или два старше меня, н не повернул головы, когда проплёлся мимо. Это вызвало у меня дрожь в спине. Я буду таким, как он?
Этот мужчина спустил меня на первый этаж, в приёмную, где женщина в белом халате, сидящая за столом перед чёрной пишущей машинкой, печатала с силой, достаточной для того, чтобы сделать из бумаги трафарет.
Мой провожатый сказал:
- Ллойд.

Женщина игнорировала его ещё несколько ударов, после чего нажала кнопку в лакированном деревянном ящике и произнесла:
- Ллойд здесь.

Оттуда ответил голос:
- Корошо. Веди его здесь.
Словно это был голос из многих фильмов про Вторую Мировую из категории Б [второсортная кинокартина с небольшим бюджетом].

Санитар подтолкнул меня в сторону обшитой панелями двери позади стола секретарши. На двери висела медная табличка, говорящая, что по ту сторону пребывает доктор Манфред Хейн. Его кабинет был большим, общитым деревянными панелями, с пронумерованными стеллажами, заполненными книгами, папками и журналами. За широким столом орехового дерева сидел пожилой человек в очках, которому, вероятно, было около шестидесяти, хотя его светло-русые волосы не были седыми. Он был чисто выбрит и одет в хорошо сидящий на нём тёмно-коричневый костюм с тёмно-красным пёстрым галстуком. Он махнул мне, не отрывая свох глаз от папки, лежащей перед ним, указывая на кожанный мягкий стул.
Санитар остался у двери. Я осмотрел комнату. В восми футах от меня с правой стороны стояла софа и мягкие кресла. Стол был огромен, все восемь футов в длину, элегантно отделанный резными фигурами и заваленный книгами и папками, хотя середина была свободной. Тут и там висели картины, пейзажи, и портреты четырёх мужчин, один из которых был Зигмундом Фрейдом. Так же тут находилась статуя римского война с мечом и копьём, стоящая на полке за письменным столом. Окна были большими, с раздёрнутыми шторами, и без решоток.
Усевшись на стул, я рассмотрел книги на стеллажах и столе. Названия были на английском, французском и других языках, которых я не знал. Из тех, что лежали на столе, были "Отчёты Кинсли" [это две монографии о сексуальном поведении человека, «Сексуальное поведение самца человека» (опубликована в 1948 году) и «Сексуальное поведение самки человека» (опубликована в 1953 году)].
Примерно минут через пятнадцать доктор поднял на меня глаза.
Это не было приветствием, он просто спросил:
- Итак, сказать мне, Малькольм, почему ты хотеть убить свой отец?

Первым положением моего плана было ничего не говорить до тех пор, пока я не пойму, что надо сказать. Поэтому я сделал вид, что ничего не услышал.
Он немного распахнул глаза, показывая синеватые белки глаз.
- Ты не должен бояться говорить мне. Я госслужащий, не твой отец. Он быть здесь, ты знать, на прошлой неделе. Он хотеть помочь тебе в твой проблеме. Он показать себя порядочным человеком мне. Так зачем ты пытаться убивать его? Он говорить, что ты пытаться три раза.

Я не смог удержать свой рот на замке.
- Он сам нападал на меня множество раз. Я только защищался. Он намного больше, чем я.

- Он не нападать на тебя в прошлый понедельник. Помните, мои люди быть там. Я имел их доклад.

- Как насчёт моей школы? Я был там только чтобы ходить в школу.

С притворным изумлением он сказал:
- Так ты пропустить немного школы и сделать твой жизнь намного лучше. Он делать корошо тебе. Ты хотеть быть гомосексуалист всю жизнь? Надеяться что нет.
Он улыбнулся.

Я переваривал это внутри, разозлившись на себя, что не смог сдержаться.
Он спросил:
- Тебе нравиться быть гомосексуалистом, Малькольм?

Это было провокацией. Я не мог пытаться отрицать свою гомосексуальность, особенно после моего ареста за суету или как его там называли, после признаний перед лицом родителей и, очевидно, моего поведения.
Доктор продолжал смотреть на меня, затем продолжил:
- Ты не должен жить тут как там. Смотри на все те проблемы, которые ты имел в лагере МакФарлейн, когда был заключён. Мы можем сделать тебя нормальный здесь. Если ты поможешь нам, это будет намного быстрее. Ты хотеть быть нормальным, не так ли, Малькольм?

Я слегка кивнул головой, но не из-за согласия, а из-за отвращения.
Этот человек похитил меня, украл все мои шансы на образование, забрал меня от моих друзей и жизни, запер меня в одиночестве в комнате, и оставил рассматривать порнографические картинки. Ничего нормального во всём этом не было.

Он встал и обошёл вокруг стола. Его походка была медленной, но размеренной, как у военного.
Он остановился почти напротив меня, заложив руки за спину, развернув голову так, чтобы смотреть на меня и моё кресло, что ещё больше напомнило фильмы про войну из категории Б. Доктор был не очень высок, возможно всего на несколько дюймов выше меня. Но он был толст, с жирком. С намёком на брюшко. Его ботинки были широкими и блестели.
У меня создалось впечатление, что он ждёт, что я что-то скажу или сделаю. Я на мгновение уставился на него, затем пожал плечами и стал смотреть на свои руки, сложенные на коленях.

- Так ты будешь помогать нам? Тебе будет гораздо легче, ты будешь счстлив. Ты сможешь иметь подружку, жениться, стать как все. Это гораздо лучше, так?

Я сменил тему.
- Когда я смогу помыться?

- Этим утром, если ты хотеть. Но ты должен обещать помогать нам, сотрудничать в своё лечение, не пытаться никого убивать.
Он усмехнулся.

- Я не буду никого убивать, - ответил я с усмешкой.

- Гут! Томас, возьми мой друг Малькольм к доктор Вард. Пусть примет душ с остальные.
Томасом, видимо, был человек, который привёл меня и оставался у двери; он жестом показал, чтобы я пошёл за ним, когда я оглянулся назад.

- Завтра или за следующий день, мы поговорить, а, Малькольм? - произнёс доктор.

Я пожал плечами. Вряд ли я имел право выбора в этом вопросе.

Томас держался как можно ближе позади меня, когда мы шли по коридору. Он вёл меня, подталкивая в плечо. Мы вернулись к лестнице, но на втором этаже свернули не в правый коридор, а в левый. Примерно через десять ярдов коридор пересекал другой коридор. Мы повернули налево.
Через несколько шагов перед нами оказалась стеклянная дверь с проволочными экранами по обеим сторонам. За ней был сравнительно короткий коридор, возможно, футов в двадцать длиной. По левую его сторону располагалась большая душевая, облицованная белой керамической плиткой. Справа, посередине, за серым металлическим столом сидел настороженно смотрящий мужчина. За ним находился экранированный вход в комнату с несколькими унитазами, ещё большим количеством писуаров и длинным рядом раковин вдоль стены. Зеркал там не было. Впереди имелась ещё одна двухстворчатая дверь, но с очень мощными экранами, исключающими возможность лёгкого прорыва сквозь неё. С каждой стороны были окна, защищёнными точно таким же способом.

Томас сказал человеку за столом: "Ллойд". Тот кивнул, встал и вытащил ключ, висевший на металлической цепочке на поясе.

Я посмотрел в большую спальню за двухстворчатой дверью. Там было много молодых людей, по большей части тинейджеров, частью на кроватях, частью за столом, несколько стояли, в основном, у окон. Один, примерно моего возраста, подошёл к дверям.
Мужчина сказал ему:
- Вернись назад,, малыш, назад.

Мальчик сделал несколько шагов назад, но так остался перед нами, глядя на меня.

- Джордан, иди к своей кровати! Сейчас же! - настаивал мужчина.

Мальчик сделал ещё несколько шагов назад. В его глазах не было осмысленного выражения. Хотя он смотрел прямо на меня, я не был уверен, что он меня видит.
Человек с ключами вошёл и грубо развернув мальчика, подтолкнул его в сторону кроватей по левой стороне. Джордан остановился перед одной, затем медленно огляделся по сторонам, потом поднял руки к груди и стал смотреть на них.
Томас втолкнул меня внутрь. Человек с ключами сказал:
- Ллойд, твоя кровать семнадцатая, вон там. Я буду за тобой приглядывать, чтобы ты не делал ничего глупого.

Примерно половина голов в комнате повернулась в мою сторону. Остальные не среагировали.
Ещё там находилось восемь квадратных столов, за которыми должны были стоять по четыре стула, но большинство стульев были разбросаны по комнате. Кровати выстроились в две шеренге вдоль двух противоположных сторон палаты. Над каждой висела большая табличка с номером.
Номер 38 находился у входа с правой стороны. Моя была следующей, но на левой стороне.
Я медленно пошёл к ней. Все были обуты в точно такие же тапочки и носили точно такие же белые пижамы с надписями "Зеленый приют". Некоторые были в халатах. Самому старшему тут не могло быть больше восемнадцати, самому младшему, лежащему на кровати и тупо глазевшему в потолок, возможно, было десять или одиннадцать. Большинство мальчиков за столами играли в шашки, домино и карты. Пара занималась рисованием. Почти не разговаривали, все были какими-то расслабленными. Никто не улыбался, не говоря уж о смехе.
Примерно с десяток пар глаз следили за моим движением по комнате к своей кровати. Один мальчик примерно моего возраста хихикнул. Мальчик напротив него грозно взглянул на того. Хихиканье смолкло, но дурацкий вид остался.
Большинство выглядело как те мальчики, проходившие перед дверью моей комнаты, когда я был там заперт. Я сразу заподозрил, что большинство из них или все были под наркотиками.
Я сел на кровать спиной к стене. Кровать скрипела всякий раз как я шевелился. Подушка была всего в два дюйма толщиной. Стена была холодной. Я пристроил подушку между собой и стеной и огляделся.
Мальчик, который хихикал, посмотрел на меня поверх карт в своей руке. Другой за этим столом, склонил голову набок и пялился на меня с любопытством на лице. Мальчик постарше что-то сказал ему. Тот посмотрел в свои карты, бросил одну в центр стола и снова вернулся к моему осмотру.
За следующим столом все четверо оглянулись на меня. Пара из них прошептала что-то, слышное только им. Один из них встал и направился ко мне. Глаза его партнёров по столу уставились на меня.
Мальчик, примерно моей комплекции, но, возможно, старше на год, спросил:
- Как тебя зовут?
В его речи проскальзывали женственные нотки.
Он показался дружелюбным и я ответил:
- Малькольм. А как тебя?

- Тебе моё настоящее имя или то, как они зовут меня здесь?

- Я не знаю. Почему они не называют тебя по-настоящему?

- Ну, - сказал он, усевшись с краю моей кровати, выпрямив голову и женственно сложив руки на коленях, - моё настоящее имя - тайна. Здесь меня называют Мерлон.
Его подростковый голос принудительно взял высокие ноты. Я не знал, как реагировать.

Я спросил:
- Почему ты здесь? - больше из-за того, чтобы почувствовать себя в своей тарелке, нежели из-за искреннего любопытства о Мерлоне или как там его настоящее тайное имя.

Он слегка наклонился ко мне и заговорщецки проговорил:
- Им не нравится, как я говорю и поэтому я говорю с ними по-другому.

- Кому, докторам?

- Всем им. Все они говорят о тебе, поэтому будь осторожен насчёт того, что ты скажешь. Так почему тебя послали сюда?

- Я ещё не понял, - солгал я.

Я заметил, что к нам пошёл ещё один мальчик из-за стола Мерлона. А маленький мальчик десяти или одиннадцати лет пополз через кровати в моём направлении.

Мерлон спросил:
- Ты странный? Тут много таких и ты можешь сказать так как есть. Так что?

Другой мальчик, высокий и стройный, на год или около того старше меня, выглядящий женственно, как и Мартин, остановился позади моего допросчика и нежно облокотился на его плечи. За ним подтянулись и несколько других. Я не почувствовал никакой угрозы, но и не собирался раскрывать о себе ничего, до тех пор, пока не узнаю об этой группе и не пойму ситуацию. Мерлон терпеливо ждал моего ответа.
Я пожал плечами и солгал:
- Нет, но мне всё равно, такой ты или нет.

Мальчик позади Мерлона склонил голову и закатил глаза. Другой подросток спросил моё имя.

- Малькольм. А как твоё?

- Мне бы узнать и тебе бы отыскать, - он усмехнулся.

Хохотун, который оказался среди собравшихся у моей кровати, хихикнул. Он не смог сдержаться и на этот раз.

Ребёнок, который переползал через с полдюжины кроватей, лёг на следующую, рядом с моей, номер 16, и пристально посмотрел на меня. У него были красивые глаза. Он не произнёс ни слова.
Один спросил у другого:
- Он сказал, почему он тут?

- Нет, - ответил Мерлон, - он говорит, что не знает, так я этому и поверил.

Минутное молчание. Толстяк примерно моего возраста расстолкал всех и пристально на меня посмотрел:
- Ты кого-то убил?

Я ухмыльнулся и ответил:
- Нет. А ты?

- Да. Свою сестру и того, другого парня. - Он улыбнулся.

- Врёт он, - сказал другой подросток. - Это была его тётя или что-то такое и несколько других парней.

Толстяк ответил сердитым шёпотом:
- Это была моя сестра, сопляк! Тебя там не было! Был только я! Только я знаю! Ты настоящий мудак, Берни. Тебе повезло, что я больше не убиваю людей или бы ты сейчас уже был бы мёртв. Мудак!

Казалось, что все ожидают ответа Берни, но тот только покачал головой и покрутил пальцем у виска.
Один из маленьких мальчиков, предпубертатный лет двенадцати или около того, приблизился ко мне и понюхал:
- Он воняет. Чувствуюте, какой от него запах?

- Заткнись, Майкл, - произнёс тот, кого назвали Берни. - Должно быть, он пробыл в одной из тех комнат всю неделю. Они всегда так пахнут после этого.

Мерлон отодвинулся в сторону и сказал:
- Малькольм. Даже твоё имя звучит странно. По-настоящему, ты один, так?

Мальчик постарше за спиной Мерлона поднял брови и с полуулыбкой проговорил:
- Ты здесь из-за секса. Я могу это сказать. Раньше я тоже часто им занимался, но сейчас не делаю этого, по-крайней мере, не с парнями.

На мгновение воцарилось молчание, казалось, что они все ждут моего ответа. Я только покачал головой.
- Послушай, у меня только проблемы с отцом и больше ничего.
Я сказал это, понимая, что попытка отрицать может иметь неприятные последствия.

- Ха, - произнёс подросток за Мерлоном. - Большинство из нас может сказать тоже самое. Он застукал тебя в постели вместе с твоим приятелем? Бог мой, они ненавиядят это.

Несколько человек, включая Мерлона, в знак согласия закивали головами.
Едва ли имеющий пубертатную растительность мальчик, расположившийся за толстым убийцей, сказал:
- Тебе лучше не пытаться здесь заняться сексом или...

Толстяк завершил предложение:
- Раз-два! Они посадят тебя на электрический стул.

- Они обязательно сделают это с ним, - сказал мальчик за Мерлоном. - Малькольм - странный. Они собирают сюда всех странных, чтобы изменить нас. Вот почему я больше не хочу секса, никогда, по крайней мере, с парнями.

Мужской голос из коридора за дверьми палаты выкрикнул:
- Душ! Выходите!

Замечания о электрическом стуле, на который я тоже мог попасть, сразу стали для меня важнее, чем душ, которого я жаждал всего минуту назад. Но все мгновенно и автоматически отошли. Стоявшие у моей постели развернулись и бросились к своим кроватям. Несколько остались за столом или направились к своим постелям. Лежащие на кроватях поднялись. Расспрашивать было некого.
Когда все скинули пижамы, появились обнажённые мальчишеские тела. Все достали полотенца из ящиков под кроватями. Я последовал их примеру. Я ожидал, что мой член встанет, но этого не случилось. Мои глаза упёрлись в ягодицы, марширующие от меня; некоторые из них были довольно привлекательными. Я был в отчаянии, узнав о пугающем нечто с электричеством.
Молчаливый, упорядоченный строй образовался у экранированных дверей, которые немедленно открыли. Мы миновали середину коридора и направились в душевую, где, по крайней мере, из двух десятков душевых розеток струилась вода. Клубы пара поднимались к окрашенному в белый цвет потолку. Полотенца были повешены на керамические крючки, приделаные к стене у входа, облицованной белой керамической плиткой. Небольшие кусочки мыла находились в белой керамической посуде сбоку каждого душевого отделения. Все места были заняты. Я стал дожидаться своей очереди. Открывался захватывающий вид. Хотя все были бледно-белыми, передо мной было несколько хорошо развитых тел, некоторые с большими членами, у некоторых не было или было совсем мало лобковых волос. Пять мальчиков, включая и того, который полз через кровати поглядеть на меня, были совсем не развиты. Никто не на кого не глазел.
Я обернулся. Мужчина стоял в дверях и наблюдал. Наблюдал ли он за мной? Было ли это ещё одним испытанием, как те фотографии?
Подростковый голос рядом со мной тихо произнёс:
- Он делает это, чтобы никто не занялся удовольствиями.

Я скосил глаза. Это был Мерлон. Его голова была чуть склонена. У меня сложилось впечатление, что он смотрит на мой пах. Его руки скрывали его промежность, хотя пальцами он, очевидно, массажировал то, что скрывал.

- Хорошо, - сказал он и улыбнулся.

- Мы можем поговорить здесь? - спросил я.

- Угу, - ответил он и направился вперёд, к душу, откуда вышел худой маленький мальчик, уже помывшийся.

Я последовал его примеру, заняв соседний с тем, куда зашёл мой потенциальный друг. Мальчик, бывший там и вышедший намылиться, нахмурился, но ничего не сказал. Я быстро смочил себя и вышел из-под воды. Один из мальчиков, подросток старшего возраста с маленьким органом, скрывающимся под значительным кустом тёмно-коричневых, сейчас мокрых, волос, передал мне мыло. Я тщательно намыливался, создавая вид, разрушающий представления санитаров, и смотрел на других мальчиков только не ниже шеи. Тощий подросток младшего возраста, с которым Мерлон обменялся душем, бросил на меня странный, надменный взгляд, после которого, казалось, стал сознательно игнорировать меня. Вернувшись в воду, я закрыл глаза и наслаждался ощущением горячей воды на своём теле, удовольствие от чего было нарушено словами:
- Достаточно. Ополаскивайтесь. У вас одна минута.

Я оставался под водой до тех пор, пока её не закрыли.

Мужчина приказал:
- Отлично, обратно в палату.

Все отправились назад. Я вытирался, пока возвращался к своему номеру 17. Покачивание задов трудно было игнорировать. Одна пара ягодиц, потемнее остальных, привлекла моё внимание. Я догадался, что их стройному владельцу около шестнадцати лет. Я вынужден был заставить себя держать голову прямо, когда проходил мимо него и его кровати, которая, как мне удалось заметить, была номером 9 по моей стороне. Свежие пижамы и нижнее бельё лежали на наших кроватях. Когда мы одевались, слышался только шепоток болтовни. Одевающиеся тела не удостаивались замечаний или мальчишеской игривости, что можно было ожидать в комнате, полной обнажённых подростков. Через несколько минут показалось, что все встали на свои места, где они были полчаса назад, когда я пришёл сюда. Уровень шума стал несколько выше, из-за чего можно было предположить, что после душа стали активными многие.
Хотя мне очень хотелось узнать об электрическом стуле, но чтобы не считаться частью гомосексуальной группы, я вернулся к своей диспозиции, усевшись на кровати с подушкой между стеной и собой.
Мердлон пару раз взглянул на меня, но, казалось, что сильно погружён в свои карты, и тихо, хотя и сдержанно поддерживает разговор с другими за столом. Я постарался выглядеть заинтересованным в разговоре, но, то ли это было не ясно видно, то ли Мерлон был слишком занят игрой, но он не подошёл.
Я заметил у некоторых мальчиков книги. Пара из них по-настоящему их читала, включая десятилетку, который бросил на меня надменный взгляд в душе. Осмотр комнаты позволил обнаружить полки, заполненные старыми на вид книгами. Я пошёл проверить и с удивлением обнаружил "Таинственный остров" и "Двадцать тысяч лье под водой" Жюля Верна. Там были книги С.С. Форестера из серии про Горация Хорнблауэвера [вымышленный персонаж, офицер Королевского Британского Флота в период наполеоновских войн] на военно-морскую тему и, как ни странно, второй том Гиббона "Взлёт и падение Римской империи". Я взял "Таинственный остров", который я уже читал, но был рад его перечитать снова и вернулся на свою кровать.
До обеда меня никто не беспокоил. Наша еда была доставлена в большом, закрытом контейнере. Мерлон занял мне место за своим столом, держа руку на сиденье стула, чтобы никто туда не сел. Казалось, что быть замеченным в качестве члена этой группы не лучший шаг при сложившихся обстоятельствах, но моё любопытство об этом электрическом устройстве пересилило чувство осторожности. Мы получили куриный суп с лапшой и тонким слоем арахисового масла, сэндвичи с желе и тёплое молоко.
Зашёл разговор о том, почему никого этим утром не отправили на лечение. Мальчик постарше, Брайен как я узнал, тот, который стоял позади Мерлона и настаивал, что ему давно не нравится секс с парнями, так прокомментировал это:
- Я думаю, что это потому, что тут новый парень. Они хотят увидеть, что он будет делать. Они всегда так делают.

- Как давно ты здесь? - спросил я у него.

Ответ был пугающий.
- Я? Ох, всегда, мне было двенадцать, когда я попал и сейчас мне пятнадцать.

Я должен был спросить это:
- За что они поместили тебя сюда?

Он усмехнулся:
- Мой отец застал меня с великолепным мальчиком старше меня. Он трахал меня так, словно завтра не должно было наступить. Я думаю, что они поместили его задницу в исправительную школу, но не знаю точно. Так сказала моя мать, но она часто лжёт, эта сука.

- Так почему ты всё ещё здесь? - я предполагал и беспокоился насчёт предстоящего ответа.

- Они говорят, что я всё ещё странный, что для общества я пока не готов.
В его голосе были слёзы, но не в его глазах.

Другой мальчик его возраста сказал:
- Они сажали на стул Брайена больше чем кого-либо из нас. Теперь его мучают кошмары. У меня уже не встаёт так, как раньше, но они по-прежнему не позволяют мне уйти, хотя я тут два года, три месяца и семнадцать дней. Ублюдки.

Я спросил:
- Хоть кто-то уезжал отсюда?

Это заморозило разговор. Глаза уставились на неодушевлённые предметы.
Мерлон нарушил молчание.
- Несколько ушло, но только потому, что они убили их. Слишком большое напряжение или что-то такое. Их сердце остановилось.

Это приоткрывало то, что я хотел знать.
- Что это за электрический стул?

- Ты возненавидишь это, дорогуша, - ответил Брайен. - Они связывают тебя ремнями и подключают провода к пальцам рук и ног, иногда к голове. Затем суют резиновую штуку в рот, чтобы твои зубы не сломались и пропускают ток, и это долго. Они делали такое со мной почти каждую неделю в течение месяца, но с тех пор всего пару раз. Я думаю, что они отказались от меня. Они просто всё это время дают мне таблетки, потому я не хочу секса, но я не хотел секса уже пару лет и я не знаю, зачем они делают это. Я никогда не захочу снова заниматься сексом. - Он печально покачал головой.

Я был в ужасе.
- Почему ты думаешь, что они собираются делать это со мной?

- Потому, что ты странный, дорогуша. Это они делают всем нам. Они говорят, что это изменит нас и заставит полюбить девочек. Это заставило меня возненавидеть любой секс. Я никогда не буду им заниматься.

Его голос затих к концу. И он тоже печально покачал головой.
Мой желудок больше не захотел принимать пищу. Никто из них тоже не ел. Я знал, что нужно уходить от этой темы. Я спросил:
- Что можно сказать о тех, кто вышел отсюда?

Брайен ответил:
- Один ребёнок вышел, потому что у него были адвокаты, но он пробыл тут всего несколько недель. Джозеф, так его звали, стал жить у своих деда с бабкой, потому что он заставил их думать, что он гетеро. Другой парень пытался бежать отсюда множество раз и они засадили его в какую-то тюрьму для маньяков. Это то, что сказал мистер Коултер.

- Ты имел в виду, что здесь все гомосексуалисты?

- О, боже мой, нет, - ответил Мерлон. - Большинство из этой палаты - психи или опасны. Посмотри на того, который просто смотрит, - он указал на мальчика возле окна, - никогда не пытайся заговорить с ним. Он по-настоящему буйный.

Я сразу подумал о возвращении Милтона в МакФарлейн.

- Ты уже видел одного такого, Буча, который убил тётю и другого мужика. Видишь вон там блондина, играющего в шашки? - он украдкой указал от своей груди на двух подростков, играющих в шашки на кровати на полпути к моей постели. - Он вроде как немец. Его зовут Клаус. Мы считаем, что он тоже убил кого-то.

Это были красивые ягодицы на кровати номер 9. Мальчик каким-то образом почувствовал, что мы говорим о нём, потому что он мельком взглянул в нашу сторону. Никаких эмоций на его лице не было. Казалось, что его больше интересуют шашки, чем то, что мы говорим о нём.

- Он здесь, потому что доктор Хейм привез его из Германии, - сказал мальчик чуть старше меня, который ещё не говорил. - Здесь он научился говорить по-английски. Он был тут ещё до тебя, да, Брайен?

Казалось, что Брайен задумался о чём-то другом и не ответил.
Говоривший откусил от своего сэндвича. Это пробудило чувство голода у остальных. Все вернулись к еде. Мой желудок свернулся в узел, но инстинкт самосохранения подсказывал, что нужно есть, чтобы подпитывать силы, необходимые для совершения побега. Я немного откусил от своего сэндвича.
Побег. Мысль об этом вернулась ко мне. Я спросил:
- А где это место, где мы сейчас?

Мерлон нахмурился
- Ты даже не знаешь, где находишься? - он объяснил, что мы распологались на территории фермы, в девяноста милях от моего родного города и в двенадцати милях от ближайшего городка.
- И не думай о попытке убежать отсюда. Мы все думали об этом. Во-первых, всю одежду, которую ты будешь тут носить, все пижамы, халаты и пальто зимой, все имеют вот такую же бело-зелёную нашивку "Зелёного приюта" спереди и сзади. Все в округе знают, что если они кого увидят в подобном, то могут вернут сюда за вознаграждение. Мы можем выходить только после обеда, немножко утром в воскресенье и никогда в темноте. Во всяком случае, они не позволят тебе выходить вместе с нами, пока ты не пробудешь тут с месяц или два. И если они подумают, что ты собираешься бежать, они не дадут тебе возможности и будут пичкать тебя таблетками, аминазином, и ты будешь как те дети там, в постели и у окна, настоящие зомби. Даже не думай об этом. Да и куда ты пойдёшь, без денег и одежды, без автомобиля, вообще без всего? Забудь об этом.

Затем наш разговор снова замер. Все, включая меня, вернулись к еде.
Моё настроение упало после того, как я узнал о всех препятствиях, о которых упомянул Мерлон и другие. Даже если бы мне удалось где-то раздобыть одежду, они знали, что я не смогу уйти далеко. Стала бы искать полиция. Я не смог бы пройти до города двенадцать миль и оказаться никем не замеченным. И, если бы я это сделал, то что? У меня не было денег, чтобы позвонить. Из-за награды люди будут следить за всеми, кто одет в такие пижамы. Одежда имеет огромное значение для побега. Возможно, что она храниться под замков где-то внутри этой психушки. Мне будет нужно найти её, затем выяснить способ, как её заполучить, потом найти место, чтобы её спрятать до моего побега, с условием, что я смогу добраться до неё во время побега. Это была сложная задача. Затем должен состояться побег. Мне был нужен Капитан Видео и его космический корабль для всего этого [американский научно-фантастический сериал, транслировавшийся на канале DuMont Television Network с 27 июля 1949 ].
После обеда я вернулся к своей кровати, чтобы погрузиться в "Таинственный остров" Жюля Верна. Это длилось до той поры, пока мужчина из коридора не выкрикнул: "Двор". Я предположил, что это означает выход на улицу.
Большинство мальчиков подошли к кроватям и одели поверх пижам халаты. Я решил посмотреть, что случится, если я попробую присоединиться к ним. У дверей мужчина упёрся в мою грудь рукой и сказал:
- У тебя нет разрешения на выход, Ллойд. Вернись внутрь.

Я вернулся к своей книге.

Я был на середине своих упражнений, когда, спустя время, вернулись те, кто уходил. Вероятно потому, что я проделывал приседания между кроватями, казалось, что никто не замечает этого и все вернулись к тем же занятиям, которыми занимались до ухода. Я подумал о том, принимают ли они душ во второй половине дня. С меня капал пот. Я развернулся и приступил ко второму раунду отжиманий. На сорока я скосил глаза, чтобы поймать тех, кто наблюдает за мной.

- Сколько ты можешь сделать за раз? - спросил он с заметным немецким акцентом. Это был обладатель красивых булочек.

Я начал считать вслух:
- Сорок два, сорок три...

- Это очень хорошо. Я могу сделать только двадцать четыре или двадцать пять.

Он стоял и смотрел. Мне удалось сделать восемьдесят три, после чего я рухнул на пол и перевернулся, чтобы немного отдохнуть перед подъёмами ног. Он был красивым мальчиком, с густыми светлыми волосами, обрамлявшими широкое красивое лицо с пронзительными синими глазами. Он очень походил на Саймона из окружения Бобби. Я сделал себе заметку в следующий раз в душе посмотреть на его перед.

- Ты очень хорош. Это три с половиной раза больше, чем я. Что ещё ты делать?

По-настоящему, мне не хотелось говорить об этом. Я ничего не знал об этом мальчике, кроме его имени, национальности и булочек. Кроме того, существовала тесная связь между ним и доктором Хеймом.
- Кучу вещей.

- Может быть, я делаю некоторые из них с тобой, окей?

Я пожал плечами.

Он отодвинул кровать номер 18 в сторону и лег на пол рядом со мной, слишком близко, чтобы делать то, что я хотел.
- Что мы теперь делаем?

- Мне нужно больше места. Чуть отодвинься.

Он отодвинулся. Я приступил к четырехступенчатым подъёмам ног, требовавшими, чтобы я отрывал сведённые вместе ноги на дюйм от пола, затем поднимал их ещё примерно на шесть дюймов вверх, потом раздвигал их в стороны, затем соединял и вновь опускал, не достовая дюйма до пола, прежде, чем снова клал их на пол.
Клаус пытался повторять за мной, но сильно стучал ногами по полу. Я игнорировал его ошибки и продолжал, надеясь сделать семьдесят пять.
Через несколько минут он сдался и уселся, глядя на меня. В какой-то момент он нежно опустил руку на мой пресс.
- Ты по-настоящему сильный тут. Ты много делать это?

Я утвердительно хмыкнул. Трудно было сказать, говорил он это искренне или желал мне польстить. Хотя я был в гораздо лучшей форме, чем он, даже в этой просторной пижаме было ясно видно, как он хорошо сложен. Его задравшийся рукав продемонстрировал большие мускулы, чем мои.
Он спросил:
- А ты подтягиваешься? Я могу сделать двадцать один, иногда больше.

- Тут негде это делать.

- Погоди, я покажу тебе.

Клаус вскочил и подошёл к решётке у выхода в коридор, где переговорил с санитаром. Получив неохотное разрешение на что-то, он подбежал ко мне спиной и сдёрнув постельные принадлежности с кровати номер 18, поднял и приставил её к стене. Деревянная перекладина поперек кровати была довольно низко, но попробовать стоило. Он схватился за кровать и произнёс:
- Ладно. Я держать её для тебя, затем ты держать для меня.

Несколько пар глаз следили за рысью Клауса спиной ко мне. Когда он переворачивал кровать, некоторые подошли посмотреть, чем мы будем заниматься. Тот же малыш, который полз по кроватям ко мне утром, повторил свой подвиг, на этот раз быстрее и с большей ловкостью.
Я приступил. Мои колени упирались в кровать всякий раз, когда я опускался. Клаус стал считать. На счёте пять к нему присоединились другие. На счёте двадцать это уже звучало так, словно вся комната подключилась к нам. Самосознание и растущее желание смеяться над спектаклем, который я создал, заставило меня остановиться на шестидесяти семи.
Вокруг раздавались восхищённые комментарии и не только моей спортивной доблести. Кто упомянул мою "симпатичную задницу".
Клаус прошептал:
- Может быть лучше, чтобы я не пытался. Все смеяться, когда я смогу делать только треть тебя.

Казалось, что у Клауса в голове математика.
Я попросил его подержать кровать, чтобы проверить, можно ли выполнить подъёмы ног. Он сразу же согласился. Я развернулся, схватился за перекладину, опустился и сделал, считая вместе с толпой, восемь подъёмов ног, что было значительно ниже моих обычных пятнадцати или около того. Все казались разочарованными.

Клаус сказал:
- Я должен попытаться это. Я знаю, что смогу делать это. Держи кровать.

Я ухватился за неё. Клаус не смог сделать ни одного. Он держался за перекладину и я мог видеть, как его челюсти сжались в гневе. Я решил, что лучше сократить мою обычную рутину и избежать проблем. Моё умение не включало в себя борьбу с более сильным мальчиком на два года старше меня, мальчиком который, вероятно, кого-то убил.
- Они позволяют принимать душ во второй половине дня?

- Нет душа до среды. просто три раза в неделю, но, может быть, ты спросишь у мистера Шульца. Может быть, он скажет да для тебя. Я так не думать, но ты спросить.

Кто-то произнёс:
- Да-да, спросите у Шульца.

Это оказалось бесполезной прогулкой к двери. Шульц только нахмурился и покачал головой.
Когда кто-то произнёс:
- Но, мистер Шульц, посмотрите на него, он же весь потный. Пустите его в душ, - говорящий, мальчик моего возраста, которого не было в гомосексуальной группе, получил неприязненный взгляд.

Я вернулся к свое постели, затем немного походил, чтобы отстыть. Клаус вернул кровать номер 18 в прежнее положение, даже застелил её, после чего уселся там.
Когда я, наконец, присел на кровать, он с улыбкой спросил:
- Что они говорить обо мне? - он кивнул в сторону стола, где гомосексуалисты болтали за своими картами.

- Только что тебя зовут Клаус и ты немец.

- Они не сказать, что я кого-то убить?

- Мне - нет.

- Ну, я не немец, а австриец. Тебя зовут Малькольм, да?

Я утвердительно кивнул.

- Как они тебя поставили сюда, Малькольм?

- Проблема с моим отцом, я полагаю. Я действительно не знаю.

- Ты странный как они, Малькольм?

- Нет, я не странный.

- Ты уверен? Это не пугать меня. Если тебя послал не суд и ты не псих, как те другой парни, ну, большинство парней здесь - странные.

- Я не странный, - ответил я спокойно как только мог, в то время, беспокоясь внутри, чтобы он понял меня правильно. Я пытался идти наперекор логики. - Я был арестован, окей?

- Так полиция получила тебя. За что, Малькольм?

- Я не хочу об этом говорить, - я действительно не хотел.

- Ты не должен бояться меня, Малькольм. Я не говорить никому ничего. Почему ты арестован?

Я покачал головой и взялся за книгу.

- Ладно, ладно. Ты читать. Мы делать упражнения завтра?

- Может быть.

Я был немнго удивлён, что он отстал так легко. Хотя никто не высказывал этого вслух, у меня создалось впечатление, что его близость к доктору Хейму, возможно, включает и снабжение того информацией, собранной в палате. Мне было очень интересно, зачем доктор Хейм потрудился привезти его из Австрии, имея в виду то, почему он был заперт вместе с нами. Он не казался странным, но так же было с Мартином или Филиппом.
Когда я направился к Мерлону и его группе на ужин, мальчик. ктоторому было одиннадцать или двенадцать, подошёл ко мне на мгновение и прошептал:
- Будь осторожен, когда говоришь с Клаусом, он, наверное, доносчик, - после чего развернулся и направился к контейнеру с едой. Когда он отходил, я понял, что это тот самый худой мальчик, который взглянул на меня в душе и который любил читать.
Конечно, он сказал мне то, что я и так подозревал. Длительных отношений Клауса с доктором Хеймом было для этого достаточно. Мальчик не смотрел на меня, когда принимал тарелку с едой от женщины, занимающейся раздачей ужина. Казалось. что она знала, чего он хотел. Он вернулся к своей кровати и ел, одновременно читая книгу.
Я спросил о нём Мерлона:
- Это Джонотан. Он противный. Думает, что лучше, чем остальные тут. Не говорит с нами, словно мы быдло. Только читает.

- За что он здесь?

- Кто знает. Его часто трахали электричеством, когда он только пришёл, так что он может быть странным, но он не поступает так, как мы, поэтому я не знаю. Во всяком случае, он не говорит с нами, ебать его.
Я заимел ещё немного сведений о лечении, которое предстояло мне. Конечно же, больше всего меня интересовал этот самый электрический стул.
По словам моих соседей по палате, он использовался не только для лечения, но и для наказания. Любой из поступков, который санитары посчитают дурым поведением, от драки до неуважения, может привести к болезненным разрядам. Один пятнадцатилетний мальчик по имени Морис сказал, что боль может длиться около часа. Он ожидал ещё одного сеанса на этой неделе и жалел, что у него нет возможности убить себя.
Это снова сказалось на приёме пищи.
В тот вечер мне было трудно сосредоточиться на чтении, я трижды почистил зубы и долго не мог заснуть.

Следующим утром после завтрака забрали семерых, включая Мориса. Когда его забирали, он упал на пол и умолял оставить его в покое.
- Я никогда больше не буду заниматься плохим сексом, никогда снова! - кричал он, - Только девушки! Я буду заниматься сексом только с девушками. Пожалуйста!

Они потащили его прочь, плачущего и умоляющего. Самый маленький мальчик, который, казалось, не вставал с постели кроме как за едой, неудержимои тихо плакал, уткнувшись в подушку.

Когда же мне предстоит сесть на эту адскую машину?

Когда Морис вернулся, он едва мог идти. Он шатался, крепко прижав руки к груди. Он с трудом нашёл свою кровать, после чего сел на неё. К нему никто не подошёл. Это напомнило мне мальчиков, которые возвращались в таком же состоянии в свои комнаты на прошлой неделе. Машина явно часто использовалась.
Маленький мальчик снова плакал.
Обед прошёл в тишине.

В среду утром, когда я полюбовался на Клауса в душе, который накануне днём снял верх пижамы, занимаясь вместе со мной упражнениями, то моему волнению не было конца. Его тело было великолепным, с соответствующим большим членом. Сильное подозрение насчёт сексуальной ориентации доктора Хейма только выросло. Если он был гомосексуалистом, проявляющим интерес к мальчикам, то было легко понять, почему он привёз этого мальчика из Европы вместе с собой. Его трудно было оставить.

Меня не трогали до пятницы. К тому времени я знал существующие порядки. Никто не ожидал, что меня подвергнут электрическому лечению раньше следующей недели или около того. Сначала, сказали они, со мной должны были поговорить о вреде и ошибочности гомосексуализма.
Доктор Хейм захотел увидеть меня лично. Я надеялся, что каким-нибудь образом я смогу избежать того, что происходило с Морисом и другими.
После вопросов как я себя веду с остальными и хороша ли еда, он спросил:
- Ты делаешь все те упражнения, чтобы делать себя более привлекательным для другх мальчик и мужчин, я так понимть?

Я проконтролировал свой ответ.
- Это позволяет чувствовать себя хорошо. Это позволяет всегда чувствовать себя хорошо и я почти никогда не болею.

- Это слишком большая работа, чтобы просто чувствовать себя хорошо. Ты делать это слишком много. Посмотри на себя. Ты делать это много, чтобы у тебя были все эти мускул. Я уверен, что странные мальчики думать, что ты очень красив и мужчины, к которым ты ходил.

- Я делал это за деньги, которых у меня не было. Я не делал этого часто.

- Ах, Малькольм, они сказать, что ты там на улице бывать много времени в неделю и ты ходил в постель с много, много разными мужчин.

- Кто сказал это, тот солгал. Я не делал этого часто. Единственная причина, по которой я часто бывал в центре города - это библиотека. Я люблю читать.

- Если ты не ходить там много по улиц, почему полис тебя арестовал? И где ты научился таким вещам? Только гомосексуалисты знают такие вещи.

- Я там ничему не учился, - это было не то, что я хотел сказать. - Однажды я сидел в парке и этот мужчина заговорил со мной, и он был хороший, поэтому я пошёл с ним посмотреть его библиотеку в его квартире. Потом он пару раз заставил меня, вы знаете, что он делал со мной. Он дал мне пять долларов. Это много денег.

Доктор Хейн улыбнулся.
- Малькольм, ты есть один, кто лжёт. Это ты делал эти вещи с ним. Ты хотел делать те вещи, потому что ты гомосексуал, но я помогу тебе забыть это. Я сделать тебя нормальным, чтобы ты никогда не хотеть ходить к тем мужчинам, только девушки, кроме всех остальных мальчиков.

Он произнёс речь об ужасной жизни "странных", которых все ненавидят, избивают и иногда даже убивают.
- Ты не захотеть жить как они, так же? Хочешь быть как все остальные мальчики, которые ходить танцевать с приятными молодыми девушками?

- Я был с девушкой. Я даже делал с ними подобные вещи, - во мне росло отчаяние, - она из восьмого класса, эта девушка, и я ходил с ней за кусты у моей школы. По-настоящему, я не делал тогда многого. Она не позволила, ну, вы знаете, - я знал, что говорю то, во что он вряд ли поверит и возненавидел себя за эту выдумку. Из меня сочился страх, как сок из тушёных помидоров. Доктор Хейн откинулся в кресле, вероятно, чувствуя свою победу.
Я вернулся в палату, напуганный больше, чем когда-либо в своей жизни, слишком напуганный, чтобы даже помыслить о побеге, недалекий от отчаяния, которое я видел у Мориса перед тем, как его забирали.
Казалось, что остальные тоже что-то почувствовали, потому что когда мистер Шульц втолкнул меня внутрь, на меня никто не взглянул. Спустя время, в душе мне пришло в голову, что я могу разбить свою голову со всей силы об стену, для того, чтобы убить себя. Глупая мысль, кратковременная, но достаточная, чтобы заставить меня задрожать.
После обеда я понял, что читаю "Таинственный остров", не вникая в текст, всё ещё под впечатлением от от утренней встречи. То, что видели мои глаза, не проникало в мой мозг. Мне нужно было бежать.
Как и в прежней своей комнате, я осмотрел двери и окна в поисках слабых мест, которые я мог бы использовать, чтобы бежать из этого страшного мира, в ловушке которого я пребывал.
Клаус не присоединился ко мне в моих упражнениях потому что я их не делал.

Суббота проползла, словно поезд, пытающийся забраться в гору по обледеневшим рельсам. В ту ночь у меня был кошмарный сон, в котором я оказался голым, запертым в длинном тёмном тоннеле. Что то шло за мной, но глубокая грязь под моими ногами мешала мне бежать. Затем, когда я наконец смог, то ноги просто перестали меня слушаться. Как я не пытался, они не шевелились. Будто к каждой было привязано по огромному камню.

В воскресенье за завтраком я только смог несколько раз укусить бутерброд. Мистер Коултер, санитар, или сторож или кто-то там ещё, опустил свои бумаги, довольно долго наблюдая, как я полощу свой рот над раковиной, но ничего не спросил. Я был уверен, что он знал.
Было объявлено о богослужении, включая мессу для католиков. Джонотан, мальчик, предупредивший меня о Клаусе, слез с кровати и пошёл к дверям. Чтобы что-то делать и пытаясь отвлечься от ужаса, который, возможно, наступит на следующий день, я присоединился к нему.
Перед тем, как выпустить меня, мистер Шульц, сменивший мистера Коултера после завтрака, проверил список, чтобы определить мою религиозную принадлежнасть к католикам. Другой санитар последовал за нами. Джонатан знал дорогу.
У него была странная походка, очень прямая, словно он шёл вдоль стены высотой до его подбородка и что-то высматривал по другую её сторону. Хотя он был на голову ниже меня, из-за своей манеры ходить он казался выше, чем был. Он сложил обе руки за собой, будто защищал свой задний вход от внезапного вторжения. Его прямые и слегка длинноватые тёмно-каштановые волосы выглядели на его голове приклееными.
Я догнал его, чтобы спросить, что он читает. Он поджал губы и, не поворачивая головы, ответил:
- Что там есть, просто дрянь.

Его тон показал, что он не стремится к дальнейшему разговору.
Часовня, которая запахом очень походила на церковь, посещаемую моим отцом, была небольшой, только дюжина скамей, в шесть рядов по бокам прохода, и простой, не очень богато украшенный алтарь, выглядевший как боковой алтарь большой церкви. Тут уже находилось с десяток людей, все взрослые, рассеянные по всей церкви, сидящие и стоящие на коленях, тихие в своих мыслях и молитвах, все одетые в те же однообразные пижамы с надписями "Зелёный приют" спереди и сзади.
Джонотан сказал:
- Садись впереди и тебя там никто не побеспокоит.

Я ожидал, что он сядет со мной, но он пошёл к алтарю и изчез там за дверью. Спустя несколько минут он появился со священником и ещё одним человеком. Он и этот человек были одеты в красные рясы и белые стихари, точно такие же, какие носили Стюарт и другие алтарные мальчики из церкви моего отца.
Только Джонотан знал отклики на молитвы священника. Пожилой человек рядом с ним просто стоял на коленях и следовал за Джонотаном. Во время короткой проповеди на тему библейских наставлений уважать права и имущество других Джонотан сидел с высоко поднятой головой, показывая свою тонкую шею, сложив руки и закрыв глаза, словно находясь в глубоких думах.
После мессы, на обратном пути в палату, я сделал ещё одну попытку завязать разговор.
Он всё-таки ответил на мой вопрос, что читает:
- Я читаю третий том Гиббонса "Взлёт и падение Римской империи", ничего, что может тебе понравиться.

- Я прочитал её несколько месяцев назад. Я думаю, что это интересно.

Джонотан искоса глянул на меня, затем спросил:
- Почему?

- Я люблю историю, особенно древнюю, например, о греках или минойцах с Крита, но здесь нет ничего подобного.

Он задумался на мгновение.
- В каком классе ты был, когда тебя послали сюда?

- Первый год в старшей школе, оставалось всего пару месяцев до окончания года, даже меньше. Сукин сын.

- Кто?

- Мой отец.

Мы пришли к палате и были впущены внутрь. Джонотан направился к своей кровати, а я к моей, где взялся за книгу. Джонотан не перестал важничать, а я стал испытывать паранойю по поводу отношений с другими. Было много разговоров о стукачах, которые плетут сказки, чтобы угодить и быть под защитой больничной обслуги.
Но, минуту спустя, Джонотан уселся с книгой в руке на край моей постели, высоко задрав голову.
- Что ещё ты читал?

Это был вопрос, не ответить на который я не мог:
- Много. Жюль Верн, Джек Лондон, Достоевский...

- Достоевский? Что ты из него читал?

- Доктор Живаго, Братья Карамазовы. Живаго был лучшей книгой [Автор конечно же перепутал, "Доктор Живаго был написан Б. Пастернаком, в 1945-1955гг, получившим за этот роман Нобелевскую премию. Кроме того, Малькольм не мог её прочитать раньше н.60х"].

- Он великий писатель, я думаю, что мы по-настоящему не понимаем его, так как не читаем по-русски. Мы читаем только перевод. Ты читал Мильтона или Китса?

- Нет. Я думал, что мы должны будем познакомиться с ними в будущем году.

- Чёрт возьми! В какую школу ты ходил?

Я рассказал.

- Господи! Иезуиты. Они почти также плохи, как и там, куда я ходил, невежественные религиозные фанатики.

- А куда ты ходил?

- Я уверен, что ты о ней никогда не слышал. Это христианская школа со всем своим невежеством и религиозной чушью, которую там учат. Мои родители преподают в университете, как называется эта школа. Они преподают теологию, мусор. По-настоящему, это никакой не университет. Его просто называют так, для важности.

- Твои родители - университетские профессора? - я не мог представить себе образованных людей, посылающих одного из своих детей в такое ужасное место, как эта больница. И он разговаривал так, как ни один из тех людей, кого я когда-либо встречал, по крайней мере, из детей.

- Теология. Предрассудки. Невежество. Это не похоже на преподование истории или физики. Они учат по Библии и подобным книжкам. Чушь! И только два года, что на самом деле, даже не колледж.

- Ты не веришь Библии?

Он остановился, перевёл дух, затем произнёс:
- Я не говорил этого. Я имел в виду...

Я подвинулся поближе и наклонясь к нему, прошептал:
- Я не верю в это дерьмо по-любому.

Он посмотрел мне в глаза, затем спокойно и неторопливо спросил:
- Тогда зачем ты пошёл на мессу?

- Чтобы чем-то заняться, - я заволновался, что сказал то, что может выйти боком, но Джонотан говорил не как доносчик, наоборот, он мог волноваться, что я могу быть одним из них.

Он слегка улыбнулся и вернулся к книгам. Ему хотелось знать, что я думаю о докторе Живаго и расспрашивал меня о нескольких героях из книги. Я подумал, что он проверяет меня, чтобы увидеть, читал ли я её на самом деле.
Он немного расслабился, когда наш разговор пошёл дальше. Его важничанье слегка растаяло перед воодушевлением и восторгом из-за любимой темы о книгах и чтении. Его глаза распахнулись. Они были приятного серо-голубого цвета, незаметные ранее, так как прежде он держал их полузакрытыми. Его тонкие губы двигались вслед за его словами. Его небольшой носик покраснел, когда он особенно разволновался. Я не видел, чтобы он с кем-то разговаривал, ещё меньше, чтобы кто-то говорил с ним. Я подумал, как давно, наверное, он общался с кем-то так долго.
Почувствовал ли он, что встретил родственную душу, товарища-любителя литературы? Наверное, я был в палате единственным, кто прочёл больше, чем несколько книг. Но могу ли я ему доверять?
Когда подошёл обед, мы всё ещё разговаривали, сменив несколько тем и дойдя до теории Джонотана о том, кого Жюль Верн хотел изобразить под именем капитана Немо из "Двадцати тысяч лье под водой". Он считал, что это антигерой и это означает, что Верн таким образом хотел предупредить нас о существовании такой мощной, развитой личности, которая может захватить власть над миром. У меня такого впечатления не было, хотя я признавал, что Немо был немного пугающий персонаж.
Мы поели на его кровати. Я спросил, почему он оказался в больнице.

- Глупые штуки, секс, как и у тебя, но на самом деле не "странные" вещи. А ты почему здесь?

Я чуть не стал утверждать снова, что я не "странный", но подумал, что смогу сделать это и позже, если доверие к Джонатану не оправдается. Как обычно, я сказал избитое:
- Меня поместил сюда мой отец.

- Чёрт возьми, Малькольм, это то, почему большинство из нас здесь. Наши родители не знают, что делать с нами, по разным причинам. Мои, ну, они просто не понимают меня. Эта религиозная чушь сделала невозможным, чтобы они поняли всё про меня. Твои родители - католики?

Я утвердительно кивнул.

- Ну, они думают, что весь секс - это грех, ведь так?

Я улыбнулся.
- Ну, не весь секс. Они ведь сделали меня.

- И ты занимался другим сексом? Онанировал? Неужели как-то ещё?

- Мой отец никогда не мог меня поймать за этим. Но ты прав, я полагаю, что они не хотят, чтобы я занимался этими вещами. Мой отец говорит об этих вещах всё время, но на самом деле ничего не знает. Он просто думает, что знает об этом.

- Он был прав, да?

Это застало меня врасплох.
- В чём?

- Что ты занимался этим с другими, - он наклонился ко мне и, посмотрев по сторонам, сказал, - мои родители поймали меня с моей сестрой.

Это было для меня необычным.
- Твоя сестра? Что вы делали... Сколько ей лет?

- На два года младше меня. Я её трахал, - он выглядел немного гордым.

Мне хотелось подробностей, но я не знал, как он среагирует. Мне не нужно было волноваться.

- Мы начали, когда мне было девять. Ей было почти восемь. Это была её идея. Её хотелось посмотреть на мою штучку. Она сказала, что девочки в её классе говорили, что мальчики кладут их в девочек, и хотела, чтобы я засунул в неё. Я так и сделал. Нам обоим это понравилось и мы часто этим занимались, особенно когда родителей не было дома, а няня была внизу. Она была старой и почти всегда спала. Рут, это моя сестра, всегда хотела делать это дольше, чем я. Ей нужно было больше времени для оргазма, гораздо больше, чем мне. Из-за этого я трахал её и трахал долго, поняв, что я натираю свой стояк в верхней части её вагины. Вот где она получает свои чувства, где эта маленькая штучка, которая торчит наверху внутри неё. Иногда у меня бывало по два оргазма. Это было по-настоящему здорово. Ты никогда не ебал девочку?

Мне пришлось дважды менять позу, опираясь на руки. От истории Джонатана у меня встал.
- Пару раз.

- И сколько ей было?

- В первый раз, одиннадцать, я думаю.

- И как, это было приятно? - он наклонился в ожидании моего ответа.

- Реально хорошо, как и у тебя.

Он кивнул.
- Это всё что ты делал, только с девочкой?

- Мы часто дрочили, я и несколько моих приятелей из школы.
Я почувствовал, что это вышло не так гладко, как должно было быть.

Джонотан посмотрел мне в глаза. Он ожидал, что я ещё что-то добавлю о том, что было. Я не собирался этого делать. Я подозревал, что он делал
то самое длительное время. Наверное, когда они поймали его с сестрой и не знали, как долго они этим занимаются, то, возможно, подумали, что это был единственный раз.

- Как твои родители застукали вас? - спросил я.

Он закатил глаза
- Мы занимались этим однажды ночью. Они вернулись домой рано. Из-за приятных ощущений я их не услышал. Они открыли дверь в комнату Рут и увидели нас голыми, трахающимися как сумашедшие. Я не знаю, как долго они смотрели на нас. Я услышал, как мой отец подошёл к нам. Он оттащил меня за руку. Потом всего излупил ремнём. Я думал, что он никогда не остановится. Подумал, что умру. Он кричал, что победит во мне дьявола.

Я знал, через что он прошёл.
- Мой отец бил меня много раз. Однажды сломал рёбра, когда столкнул вниз с лестницы, - а сейчас, подумал я, передал врачам, которые будут бить меня электричеством. - Сукин сын, - пробормотал я.

- Неужели он ловил тебя за сексом?

- Нет. Это из-за другого, - я кратко пересказал ему мои сражения с отцом. Он внимательно слушал.

- Ну, по крайней мере, меня били только ремнём и не так долго, и не так сильно. Во второй раз, когда он застал меня, он даже не ударил, просто послал меня в ту молитвенную клинику, где я должен был читать библию и всё время молиться. Один его знакомый священник-проповедник собирался изгонять из меня дьявола. Мой отец считает, что я одержим.

- Он снова поймал тебя с сестрой?

Джонотан на мгновение прикусил свою тонкую нижнюю губу, потом произнёс:
- Я трахал этого ребёнка в школе. Мы попались в котельной.

- Мальчика?

Он поморщился.
- Тсс! Держи это при себе. Я не "странный", как те, - он кивнул в сторону стола, где Мерлон и его группа болтали между собой, - ему нравится это, как и тем, - он ещё раз взглянул в сторону стола "странных". - Я никогда не позволял ему делать что-то мне, ну только раз его рот был на мне, на моем пенисе. Это ему тоже нравилось.
Он придвинул голову ещё ближе ко мне. Наши волосы почти соприкоснулись.
- На самом деле, внутри него было лучше, чем с моей младшей сестрой. Его отверстие туже и он иногда там шевелился. Невероятное чувство. И его рот тоже был хорош. И, как только у меня был оргазм, я останавливался. Обычно потом он мастурбировал себе.

Я был уверен, что он делал больше. И он сказал, что был мальчик, с которым его застукали во второй раз, и что его отправили из-за этого в какую-то религиозную клинику. Почему же он оказался здесь?
- И как ты оказался здесь? Тебя поймали ещё раз?

Хотя он и не смотрел на меня, но казался собирающимся ответить. Он поднял на меня глаза.
- Я много тебе рассказал. Сначала скажи, почему ты здесь. Правду. Я не собираюсь это никому передавать. Правду, а не просто какую-то чушь о твоём отце, разозлившимся на тебя.

Он многое мне рассказал, но я был очень осторожен, чтобы не сделать ситуацию ещё хуже. Я сказал, что доктор уже знал.
- Я был арестован за суету.

- За что, за наркотики? - спросил он явно озадаченно. Суета была уличным словечком. У Джонотана не было контакта с тем миром, в котором обитал я.

- За себя. Я ходил с мужчинами за деньги. Это называется суетиться.

Он задумался на время.
- Чёрт возьми! Ты один из мальчиков Кинси [Альфред Чарлз Кинси - американский биолог, профессор энтомологии и зоологии, основатель института по изучению секса, пола и воспроизводства.]. Значит ты "странный". Так что они делали с тобой? Трахали тебя?

Я пожал плечами. Его реакция меня смутила. Я был для него придурком, о которых он читал.

- Это больно?

- Немного. Я делал это ради денег.
Моя оборона была в самом разгаре.

- Сколько они платили, чтобы трахнуть тебя? - он увлечённо меня пытал.

- Пять, иногда больше.

- Сколько раз ты это делал, в неделю?

- Я делал это не часто, - соврал я.

Он уставился на меня.
- Так тебя же поймали. Когда тебя поймали, тебя трахали?

- Нет. Я был на улице, ну, ждал, понимаешь?

- Вот это да! Ты был проституткой, мальчиком-проституткой. Ничего себе. Я никогда не думал, что встречу такого, как ты. Правда. Сколько мужчин трахали тебя? Пятьдесят? Сто?

- Чёрт. Ничего подобного.

- Тогда сколько? Я хотел бы посмотреть на это. И какие ощущения?

Этот его вопрос показал вероятность того, что он был как я, или, быть может, как Филипп. Он признался, что трахал мальчика и тут же признался, что хотел бы посмотреть на подобное действие. Пришла моя очередь уставляться на него. Его глаза подсказали мне, что он знает, за что был пойман и сослан сюда.

- Зависит от того, насколько они большие, - ответ подразумевал оба наших отверстия. Я посчитал, что так звучит острумно.

- И, - он остановился, - в некотрых из них приятные чувства?

Я кратко приподнял брови.

- Меня поймали, когда я трахал другого мальчика, - заявил он с лёгкой улыбкой. - Ну, он и его младший брат. Они были очень милые. Но я бы никогда не позволил мужчинам ебать меня. Ни за один волосок!

Пришла моя очередь улыбаться. Я лёг на кровать и перекатился к нему. Он откинулся на локоть.
- Я знаю некоторых детей, таких как ты. Ты любишь маленьких мальчиков. Не волнуйся. Я никому не расскажу об этом.

- Окей, сколько мужчин трахали тебя?

Я не знал.
- Может быть, двадцать.

- И другие мальчики?

Мы улыбнулись друг другу.
- Больше, может быть тридцать, сорок.

- Ты делал что-то ещё? Я пускал в свой рот Тимми и Майкла.

- Хмм.

- Что ещё? - Он был в восторге. Я подумал, что другие, наблюдая за нами, гадают, о чём мы так разговорились.

- Например? - спросил я. -

- Сзади.
Джонатан сделал паузу, за тем тихо сказал. - Ладно.

Он лёг на спину и прикусил нижнюю губу. Мои мысли обратились к Мартину. Вероятно, сейчас он со Стивеном. Спят ли они вместе по субботам? Впускают ли Дикки в свои отношения? На несколько минут на меня накатило одиночество. Мартин тоже любил меня, вероятно не так сильно, как он любил Стивена, который был такого возраста, который нравился Мартину, но, всё-таки, любил. Бобби увидел это с самого начала.
Я бы многое отдал за тот момент, чтобы Мартин лежал там, на месте Джонатана, чтобы обнять его, чтобы он обнял меня и поцеловал.

- Я тоже скучаю по Тимми и Майклу, - сказал Джонатан за влагой, образовавшейся на моих глазах.

Я удержал слёзы. Он больше наблюдал, чем смотрел, его пытливый взляд стал сочувствующим. Что его больше привлекало в тех двух мальчиках, дружеское общение или их тела? Я подозревал последнее.

Затем неожиданно:
- Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Мы сможем сделать это ночью. Ночами, когда мистер Коултер тут, примерно через час после того, как выключают свет, Клаус идет в душевую вместе с ним и там сосёт у него. Ты не знал об этом, правда же? Затем Коултер засыпает за своим столом и Клаус идёт, ну, я скажу тебе это через минуту, - он улыбнулся, гордясь своими знаниями, затем продолжил:
- Я очень хорошо читаю по губам. Клаус говорил с ним пару раз. Каждый раз Коултер говорил ему, что разбудит того в десять или одиннадцать. В первую ночь я проспал, но во-вторую нет. Итак, мистер Коултер тихонько прокрался и разбудил Клауса. Потом они пошли в душевую. Я пошёл в туалет и посмотрел через решётку, но они были там за стеной. Но я слышал звуки. Затем, я услышал, как мистер Коултер издаёт звуки "ух-ух" и потом вроде что-то прошептал, я не понял что, может быть, по-немецки. На самом деле, я не слышал это хорошо, но странно, правда? Мистер Коултер вроде как американец, а может быть и нет. Может быть, он такой же нацист, как доктор Хейм. И, затем я увидел, как мистер Коултер застёгивает штаны. Я кинулся назад, к двери. Клаус вышел первым, вытирая рот. Я быстро пошёл к кровати. Коултер и Клаус поговорили несколько минут и Коултер дал что-то Клаусу. Затем он запустил Клауса обратно в палату и Клаус пошёл в туалет и пополоскал рот. Ох, и мой пенис всё это время стоял, по правде. Ну, и Клаус подошёл к этому ребёнку, Сонни, с двадцать седьмой и разбудил его. Они пошли в туалет, словно Сонни знал, зачем, но у него был вид, словно он не хочет этого.

Сонни было около тринадцати и он держался так, как примерно четверть детей в палате. У него была приятная наружность, немного пухловатое, но не толстое тело, слегка мускулистое. А ещё пухлый зад и растущий член с кустиком лобковых волос. Я напрягся, но не смог вспомнить его голос.

Джонотан продолжал свой рассказ:
- Мне хотелось увидеть, что они будут делать. Я думал, что Клаус ведёт его, чтобы тот пососал ему, но, когда я смог заглянуть, то увидел их обоих на полу, оба были без штанов, и Клаус держал небольшую жестянку около своего, - он отмерил полтора дюйма между большим и указательным пальцами. - Сонни лежал на полу, раздвинув ноги. Пенис у ганса стоял, как и у меня снова. Он намазал из жестянки на свой хуй и опустился между ног Сонни, затем он приподнял Сонни так, что тот оказался стоящим на руках и коленях. Потом намазал зад Сонни и даже внутри. У Сонни на самом деле большой зад. Потом Клаус стал ближе к Сонни и сунул свой большой пенис в попу Сонни, не совсем внутрь, а между его ягодицами, ну ты знаешь, как.

Я потёр переносицу, чтобы скрыть свой взгляд на промежность Джонотана. Конечно же, его пижама там натянулась, даже больше, чем я ожидал. У меня это тоже было видно, поэтому я перевернулся, чтобы скрыть стояк.

Джонотан продолжал:
- Потом он несколько раз сильно толкнул в Сонни. Тот дёрнулся и свою голову держал напряжённо, но и всё. Затем Клаус втолкнулся в внутрь него полностью, я имею в виду, весь целиком, до тех пор, пока не упёрся вплотную в его тыл. Головка его члена, наверное, была где-то у него в животе, вероятно, около мочевого пузыря.

Джонотан выдержал паузу и выглядел очень серьёзным.
- Сначала он так и оставался. Должно быть, чувствовал себя хорошо, поэтому сидел, закрыв глаза, вероятно думая, как далеко внутри Сонни находится эта его штука. Затем он стал его очень медленно трахать, туда-сюда. Он раскачивался взад-вперёд, примерно по две секунды на каждый толчок. Сонни не шевелился и не издавал ни звука. Я думаю, что ему нравилось это, потому что он немножко смотрел на то, как в его зад толкали, но ему хотелось видеть больше. У него, должно быть, растягивалась толстая кишка, так? Майкл, маленький брат моего приятеля, тоже делал так, когда был со мной. Боже, как ему нравилось это. Потом Клаус стал толкать всё быстрей и быстрей, стал стукаться в Сонни так сильно, что двигал его по полу. Клаусу пришлось на коленях ползти за ним, чтобы не выпасть. Затем, Клаус внезапно остановился. У него было такое лицо, как у тебя, когда ты засыпаешь. Должно быть, это на самом деле по-настоящему классно. Потом, может быть через минуту или две, он медленно вышел из Сонни. Боже, это казалось так долго, ну, этот выход наружу происходил так долго, по настоящему долго, ты знаешь, что я имею в виду. И потом, Сонни лёг и перевернулся на спину. Его штука была как камень. И Клаус сделал ему то, что сам делал мистеру Коултеру. И это было очень быстро. Я уверен, что он сделал не больше четырёх-пяти раз вверх-вниз, и Сонни сел и схватился за голову Клауса так, что тот не мог пошевелиться. Я не мог больше смотреть. Я прокрался обратно к своей кровати и лег на пол, чтобы помастурбировать. Я кончил почти так же быстро, как Сонни.

Его глаза, широко раскрывшись, уставились на меня, словно он ожидал очень сильной реакции на свои слова.

- Когда это всё произошло?

- Всего несколько недель назад, три, во вторник ночью, когда мистер Коултер был на ночном дежурстве. И он дежурит на этой неделе. Ты будешь смотреть, если они снова будут это делать?

Это было заманчиво.
- Я постараюсь, но я сплю по-настоящему крепко.
Это была частичноя ложь и правда, взависимости от точки зрения. Когда у меня не было никаких мыслей, сон приходил быстро. И наоборот, я мог не засыпать по несколько часов.

Джонотан спросил:
- Когда Клаус занимался с тобой, он не сказал тебе, что хочет трахнуть тебя? Я подозреваю, что он спрашивал об этом всех, ну, кто ведёт себя как гомики, за исключением, я думаю, Сонни. Я не знаю, как он это делал. Я думал, что Клаус единственный. кто никогда не разговаривает, ну конечно, кроме докторов. Спрашивал ли он, чтобы трахнуть тебя? Ты будь с ним осторожен. Он приятельствует с доктором Хеймом. Он может ему рассказать. Конечно, он не должен был рассказать о Сонни, хотя что я не думаю, что они будут бить его электричеством, по крайней мере за то время, что я здесь - такого не было. Так он спрашивал тебя?

- Нет, ему просто хотелось делать упражнения, которые я делал тогда.
Когда я стал отвечать, то понял, что допустил промах. Мне быстро пришла в голову мысль задать один вопрос.
- Ты сказал, что можешь читать по губам. Ты можешь это как глухой?

- Точно. Я научился этому вместе с сестрой в её школе для глухих. Рут оглохла в два года. Она залезла внутрь органа в церкви, там где трубы и не могла два часа вылезти оттуда, пока мой дядя её не нашёл. У неё разорвались барабанные перепонки. Я ходил с ней, чтобы научиться читать знаки и понимать по губам. Я знаю это лучше, чем она. Это легко. Я могу научить тебя, если хочешь.
Он продолжил:
- Я видел, что Мерлон говорил обо мне. Он сказал, что я противный, правда?

- А ты?

Он лёг на спину и закрыл глаза.
- Иногда, - затем помягче, - ну, ты хочешь, чтобы я трахнул тебя?

Я посмеялся про себя. Он может этим насладиться, а я вот вряд ли многое почувствую.

Он не успокаивался.
- У меня начал расти. Тебе тоже будет приятно.

Мог ли он читать мои мысли?
- Угу. Как я говорил, это слишком рискованно.

- Может быть, если ты сделаешь что-то мистеру Коултеру, он позволит нам сделать это в туалете, как Клаусу и Сонни, и никому ничего не скажет.

Я покачал головой и поднялся. Пора было заняться своими упражнениями. Если я собирался бежать, то должен быть в хорошей форме. И я был перегружен тем, о чём мы тут говорили и узнали друг о друге. Я сказал ему, что пойду позаниматься, но, вероятно, ещё до того Джонотан догадался, что мне нужно обдумать всё то, о чём мы разговаривали. Я откинул возможность, что он мог оказаться доносчиком. Были кое-какие сомнения, что всё, что он рассказал - правда. Для мальчика с репутацией не разговаривающего с "быдлом", как сказал о нём Мерлон, он слишком открылся мне. Наверное, я оказался первым человеком, с которым ему было приятно поговорить и поэтому он сказал больше, чем расчитывал. Хотя, он получил удовольствие, возможно самое большое с того момента, как он попал в это страшное место.
После наклонов я начал прыжки на месте, которые закончил через полчаса и перешёл к силовым упражнениям. Если мне придётся долго бежать, то выносливость очень понадобится.