перевод Анна Арбор

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

ГЛАВА 7. ЛАГЕРЬ МАКФАРЛЕЙН

Пятый класс я окончил успешно, как никогда. И оказался вторым в классе только потому, что новый ученик получил по сто баллов на всех экзаменах, а я получил 98 по арифметике, случайно пропустив одну задачу, и столько же по истории, забыв год основания Лиги Наций.

Главного же успеха я достиг с одноклассниками, во-первых, благодаря искусству кидать бейсбольные карточки, а во-вторых – благодаря покровительству Фрэнки Стиллинга, с которым, помимо Фредди, я запланировал встречу в конюшенном сарае в первую неделю после окончания школы.

Однако первый понедельник чаемой свободы обернулся ее полной противоположностью. Вечером в воскресенье мать велела мне собрать чемодан, потому что завтра я еду в новый, исключительно замечательный лагерь.

– Лагерь «Макфарлейн» – специальный лагерь с особыми кружками для одаренных мальчиков, вроде тебя. У них есть библиотека, кружки истории и природоведения, и обычные кружки, которые тебе обязательно понравятся.

Вначале я упал духом. Я предполагал, что летнего лагеря не миновать, но не ждал его в первые недели лета. Потом я подумал – ладно, раньше начнется, раньше кончится, и тогда два месяца никто не помешает мне видеться с друзьями. Только надо предупредить Фредди и Фрэнки. У меня был номер Фрэнки, но все три аппарата в доме были на виду. Я решил, что попозже подберусь к телефону на кухне. А когда родители лягут спать, сбегаю к Фредди.

В девятом часу родители пошли наверх. Я надеялся, что нигде не звякнет, когда я сниму трубку на кухне. Но мне не повезло. Пришлось сказать, что звонил в службу погоды.

В полночь я подошел к дому Фредди.

– Что они еще с тобой сделали? – спросила тетя Марта, открывая дверь.

– Меня завтра отправляют в лагерь.

Фредди пришлось трясти, чтобы проснулся. Мы одолжили одеяло, чтобы поговорить снаружи «и не будить весь дом».

Надо было взять два. Комары не знали пощады. Нам пришлось одеться обратно, мы только опустили штаны и укутали одеялом голые места.

Перед расставанием мои глаза наполнились слезами. Фредди их не мог увидеть, но почувствовал и стер.

– Ниче', самое большее четыре недели. Я вот во'ще никуда не ездишь.

Мы обнялись долгим объятием.

Утром, в 7:15 прибыл «фордик»-микроавтобус. Шофер с моим отцом погрузили чемодан с моими вещами. Я нес в руках книгу, почитать в дороге, хотя подозревал, что скоро усну – я лег в три ночи.

Мать бодрилась:

– Дорогой, желаю хорошо отдохнуть.

Отец же просто вернулся в дом.

Мы поехали в центр города и остановились у шикарного синего автобуса, припаркованного перед гостиницей. Но борту золотыми буквами было написано «Лагерь Макфарлейн».

Шофер микроавтобуса о чем-то переговорил с женщиной, которая вышла меня встречать. Она провела меня в автобус, не отходя ни на шаг. Водитель автобуса закрыл дверь, как только я вошел. В автобусе на полсотню мягких кресел приходилось всего 8-10 мальчиков – от нахохлившегося семилетки до пары больших тинейджеров лет 16-17.

Я прошел мимо всех и сел на заднее сиденье. Двое тинов прошли за мной и сказали:

– Это наше место. Иди отсюда. – Тон их не предвещал ничего хорошего.

Под полом что-то глухо стукнуло. За окном двое посыльных грузили в бортовой отсек автобуса чемоданы, включая мой. Через несколько минут автобус тронулся. Я попытался читать, но меня не покидало тревожное чувство. Атмосфера в автобусе не располагала к распросам. Маленькие то ли тосковали, то ли дулись.

Несколько часов я продремал, просыпаясь на остановках – в нескольких поселках и в одном большом городе, – и всюду мы принимали на борт новых мальчиков всех возрастов плюс несколько взрослых, так что в итоге автобус почти заполнился. Один из взрослых сел рядом со мной и представился.

– Привет, меня зовут мистер Моргентау. Если ты увлекаешься химией, в чем я сомневаюсь, я буду твоим учителем. – Он протянул руку. Я ее вяло пожал.

– Куда нас везут? – спросил я.

– Западная Пенсильвания, Аппалачские горы. А ты не знал?

– В первый раз слышу.

– Ты не тревожься, тебя ждут лучшие два с половиной месяца в твоей жизни…

– Два с половиной месяца или недели?

Учитель уже жалел, что заговорил об этом.

– Месяца, – признал он неохотно.

– Гад, сукин сын!

– Эй, полегче, приятель. В лагере за такие слова попадешь в карцер.

Я встал и начал стучаться головой об спинку, с силой. Учитель усадил меня обратно.

– Успокойся. Все не так страшно. Это лучший лагерь в стране.

– Я не хочу никаких лагерей. – Я был на грани слез, их сдерживали только бушевавшие во мне гнев и ненависть. – Гад, сукин сын!

– Эй, я серьезно, кто из вожатых услышит, и ты загремишь в карцер.

Я согнулся пополам и закрыл голову руками.

Нам раздали в качестве ленча ветчино-сырные сэндвичи в оберточной бумаге, пакетик картофельных чипсов и пинтовую* бутылку молока. Я последний раз питался шесть часов назад, миской хлопьев «Wheaties», и проголодался. Самое главное сейчас было сбежать; для побега потребуются силы. Я поел.

Спустя два часа после загрузки последнего пополнения, основательно углубившись в горы Центральной Пенсильвании, автобус свернул на грунтовую дорогу и проехал по ней еще минут двадцать. Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда мы подкатили к огромному двухэтажному деревянному строению.

Я понятия не имел, куда нас завезли. Перспективы побега скрылись в тумане. Я попал в неволю.

– Добро пожаловать в лагерь «Макфарлейн»! – приветствовал нас молодой человек, поднявшийся в автобус. – Выходите на перекличку. Как услышите свою фамилию, подходите к тому, кто вас назвал, это ваш вожатый.

Слово «вожатый» прозвучало как-то зловеще. Старшие ребята прошли вперед, оттеснив младших.

Мою фамилию назвал костлявый молодой человек не старше восемнадцати. Детей, вместе со мной, оказалось двое; второй был выше меня и столь же сердит.

– Ну, и куда теперь? – спросил он скандальным тоном.

– Для начала вы найдете свои чемоданы, поможете их отнести.

– Офигел? Я не собираюсь таскать чемоданы! Тебе надо, ты и неси.

Я отступил назад, предпочитая остаться зрителем. Он повернулся ко мне:

– А тебя за что сюда?

Я пожал плечами:

– А тебя?

– За вредность.

Я нашел свой чемодан, и его уложили на деревянную тачку, которую повез какой-то тинейджер. Мой сердитый товарищ по отряду отказался понести один из своих четырех чемоданов, так что их положили поверх моего. Мы прошли ярдов сто по освещенной дорожке между приземистыми деревянными строениями, раза в четыре короче главного здания. Потом мы повернули налево, прошли мимо еще одного барака и остановились перед нашим. Над дверью висела деревянная резная вывеска из одного слова, «Росомаха». Внутри оказался большой коридор с парой зеленых дверей справа и широкой дверью слева, которая вела в большую ванную* без ванн и душевых кабинок. На дверях справа были таблички «Вожатый Уоррен» и «Вожатый Дин». Натертый деревянный пол вел в просторную спальню с окнами во всю стену и тремя широколопастными вентиляторами на потолке. В спальне было по восемь деревянных коек в два этажа справа и слева.

Вместе со мной и моим спутником нас оказалось семеро. Вожатый, представившийся как «вожатый Уоррен», сказал, что еще девять человек приедут позже. Обед здесь в пять часов, но сегодня для приезжих будет ужин.

Мне отдали, по моей просьбе, верхнее место у дальней стены. Кровать была совсем не то, что рухлядь в лагере YMCA. Не пружинная сетка с хлопковым матрасиком, а деревянная конструкция с толстым матрасом, а под ним три ящика для одежды и разных вещей. И наверх надо было забираться не по прутьям спинки, а по деревянной лесенке с широкими дощечками, устроенной с дальнего от стены конца. У того же конца кроватей и между кроватями стояли письменные столы с алюминиевыми креслами. На всех столах и при всех кроватях были настольные лампы и бра.

Из моего окна открывался вид на крыши трех рядов бараков и в окна соседнего.

Столовая оказалась огромная, на триста с лишним мест, как сказал вожатый Уоррен. В ней было четыре ряда деревянных столов с толстыми деревянными скамьями по сторонам. Мы все взяли по подносу и прошли вдоль ряда раздаточных пунктов, в которых разрешалось говорить, чего ты хочешь. Я выбрал цыпленка с картофельным пюре, молоко и шоколадное печенье. Оно оказалось лучше, чем дома.

Было полно пустых столов, и я сел один. Через несколько минут ко мне подсело несколько мальчиков моего возраста и младше. Мальчик чуть старше меня, в очках с роговой оправой и широкой улыбкой, спросил:

– Как тебя зовут? Ты откуда? В какой школе учишься? – И, под занавес: – За что тебя сюда?

Ответив на легкие вопросы, я задумался над последним.

– Не знаю. А тебя?

– Я провалился по всем предметам, – ответил он во всеуслышание, и все засмеялись.

По трепу за моим столом и дальнейшим разговорам, которые я подслушал в бараке, я заключил, что это был лагерь для трудных учеников – по успеваемости и по поведению. Я забрался на свою верхнюю угловую койку и уединился. Большинство ребят были шумные и противные. Всем было от десяти с половиной до одиннадцати. Было несколько акселератов, включая мальчика, с которым мы приехали на одном автобусе. Судя по одежде и разговорам о слугах, все были из обеспеченных и даже богатых семей.

В восемь часов вожатый Уоррен объявил отбой. Один мальчик крикнул: «Иди на фиг!» Раздался хохот. Свет погас. «Эй, включи!» «Ты че, не слышал!»

Свет остался потушен. Двое крикунов пошли качать права. Они вышли за дверь и не вернулись.

Крики перешли в ворчание и стихли. Я понял, что попал в исправительное заведение. Кошмар.

Я сдерживал себя, но в конце концов заплакал. Но мне удалось сдержать рыдания, чтобы не услышали и не начали издеваться. Я не увижу Фредди до самого сентября, два с половиной месяца. Мой сукин-сын-отец опять победил. Если я сбегу, далеко не убегу – заплутаю и меня поймает полиция. Если позвоню дедушке, что он может? Куда не кинь, все клин. Я уснул в слезах.

Мне показалось, что я совсем не спал, когда протрубил горн. За окном едва рассвело. Вошел вожатый Уоррен.

– Душ! – скомандовал он. – Раздеться до трусов, взять полотенце и идти за вожатым Дином.

Тинейджер отвел нас еще выше по склону к длинному узкому бараку – он стоял перпендикулярно остальным баракам, был вдвое длиннее их и шириной десять футов*; по одну сторону прохода шли душевые головки, по другую – деревянная скамья и крючки для одежды через каждый фут*.

– Трусы и полотенце на крючок. Мыло лежит в мыльнице при каждом душе. – Из дюжины душевых головок полилась вода. Еле теплая. Я отметил, что мальчика, с которым мы приехали на одном автобусе, не было. Еще я отметил, что даже у самого большого мальчика кок был не длиннее моего. Толстый мальчик рядом со мной намыливал свой стоячок. Он ухмыльнулся в мою сторону и начал чиркаться. Я оглянулся, не видит ли вожатый Уоррен или вожатый Дин, но они разговаривали друг с другом и на нас не смотрели.

Вбежала группа мальчиков чуть постарше, с уханьем, улюлюканьем и шлепками полотенец. Командовавший ими молодой человек отобрал полотенце у одного агрессора, схватил его за руку и вывел. Я прибавил уведенного к двоим мальчикам, изъятым из нашей группы, предполагая, что они наказаны. Я с тревогой гадал, что именно с ними сделали.

– Не знаешь, что случилось с двумя из нашего отряда, которые вечером были, а сейчас нет? – спросил я толстого соседа.

Он яростно мастурбировал с закрытыми глазами и сначала не ответил. Потом остановился, постоял, вздохнул и повернулся ко мне:

– Что ты сказал?

Я повторил вопрос.

– В первый раз карцер, во второй раз палки. Это же новенькие.

Толстяка звали Томас Бизли, он был из Нью-Йорка. Родители отправляли его сюда уже третий год, чтобы подтянуть с учебой. Он каждый год проваливался по нескольким предметам.

– А я получил сто баллов по всем экзаменам, только по арифметике и истории 98, – ответил я на его вопрос.

– У тебя много замечаний по поведению?

– В школе? Ни одного.

– А, так ты из этих. Трудные родители, да?

– Точно. Много здесь таких?

– Полно. Чуть не половина.

В нашей группе все дики были не больше моего. Хотя было несколько приятных тел. Более привлекательная картина имела место в старшей группе, но я оказался от них далеко и толком не разглядел.

После душа нас отвели обратно в барак, чтобы одеться, а потом в столовую на завтрак. Мне не понравилось, что порции омлета плавали в горячей воде, и я выбрал французский гренок*, натуральный апельсиновый сок, хлопья «Wheaties» и банан (было несколько ваз с фруктами). В столовой теперь было полно народу. Столы были на 18 мест, считая вожатых с двух концов. На каждом столе была табличка с названием отряда, на моем – «Росомаха». Двое отсутствовавших вернулись.

– Что с вами было? – спросил я своего скандального товарища по автобусу.

– Оставили на ночь в первом бараке, у въезда в лагерь. Без матрасов и подушек, одно вшивое одеяло, было холодно. Какой-то жирный тип сказал, что в следующий раз побьют палкой. Пусть только пальцем тронут, я скажу отцу, он их засудит. Он юрист.

Скандалиста звали Герберт Моррисон. Он учился в четвертом классе, и уже сменил три школы.

– Они думают, я буду их слушаться. Меня никто не заставит. У меня отец юрист. Поделишься бананом? – И он схватил банан с моего подноса.

Я отобрал его обратно.

– Сходи сам возьми.

Он стал его отнимать, я не отпускал. Он прошипел мне на ухо:

– Отдай, а то хуже будет.

Я вырвал банан и положил на дальний конец подноса. Фредди всегда говорил, что кто много выступает, у того дальше слов не идет. Я ничего не сказал, просто вернулся к своим хлопьям.

– Все, ты у меня в списке, парень! – заявил Моррисон.

Мне почему-то стало смешно.

– Ты над чем там смеешься, а?

– Так просто.

– Смотри у меня.

Я взглянул на его сердитую физиономию и снова хихикнул.

Он обвел взглядом остальных ребят за столом и уткнулся в свои оладьи. После этого он меня избегал до конца лета.

Все утро мы писали контрольные. Была короткая перемена в районе девяти тридцати. Контрольные были легкие. Я заканчивал свои задолго до звонка, после которого требовалось положить карандаш. Большинство же сдавало свои работы с несчастным видом.

На ленч предлагались разнообразные сэндвичи и супы, холодное молоко и опять фрукты. Я взял яблоко.

Вожатый Дин устроил нам экскурсию по лагерю. Повсюду были чистые дорожки, мощеные кирпичом. По обеим сторонам дорожек были высажены сосны и разные лиственные деревья. Там и сям попадались парковые скамейки с зелеными крашеными планками. Между двумя большими группами бараков и на территории за бараками размещались бейсбольные и баскетбольные площадки, поля для английского футбола и футбола, корты для тенниса и бадминтона, два бассейна, полоса препятствий весьма военного вида, огромный спортзал, в котором можно было одновременно проводить четыре баскетбольных матча, и куча учебных корпусов. В главном здании размещались службы на все случаи жизни, включая клинику с доктором, медсестрой, социальным работником и психологом, кабинеты трех капелланов для католиков, прихожан епископальной церкви и пресвитериан, а также парикмахерская, которую нам предписывалось регулярно посещать. Когда наша группа двинулась обратно в барак, четырех, включая меня, попросили остаться на собеседование.

Высокая пожилая женщина стала распрашивать, чем я интересуюсь. Мне нечего было ей ответить.

– Может, ты любишь бейсбол, или футбол, или рисовать, мастерить, читать?

– Допустим. – Сам не зная почему, я ее невзлюбил.

– А что именно? – Она говорила без улыбки.

– Без разницы.

– Малкольм, ты здесь для того, чтобы учиться и отдыхать. Тебе нравятся кружки, которые я назвала?

– Не знаю, не пробовал. – Я начал раздражаться.

Она отпустила меня и попросила пригласить самого маленького в отряде. Я сел ждать на веранде.

– Что она у тебя спрашивала? – спросил я маленького, когда вожатый Дин повел нас четверых дальше по лагерю.

– Чем я хочу заниматься.

– И что ты сказал?

– Соврал, что спортом. Ненавижу это место.

Если не считать кормежки и душа, я был с ним солидарен.

В конце экскурсии вожатый Уоррен объявил:

– Вечером вам скажут, на какие курсы вы будете ходить.

Я сошелся с маленьким, который рассказал, что учился хорошо, но учитель был к нему в претензии из-за частых драк. Звали его Джордж Зелински. У него была мордочка лепрекона*, легкий загар и сильное, хоть и маленькое тело. Ему исполнялось одиннадцать через четыре недели.

– Представляешь, день рождения в лагере! – проворчал он.

– А из-за чего ты дрался? – спросил я.

– Я самый маленький в шестом классе, приходится постоять за себя.

– У тебя отбирали карандаши-ластики?

– Нет, очередь в кондитерский киоск и подачу на физкультуре.

– А как ты оказался в шестом классе? Я немного младше тебя, и только перешел в шестой.

– Потому что я такой способный.

Он мне начинал нравиться. Физически, не считая крепкого тела и сине-зеленых глаз, он был ничего особенного. Светлые волосы, остриженные так коротко, что причесывать практически нечего. Мелкие черты лица, немного жестковатые, как и его тело. Когда мы мылись в душе, я видел, что тело у него мускулистое, а питер как у меня. Но по его манере говорить, ходить и двигаться я чувствовал, что с ним будет весело. Утром на контрольных выполнение каждого задания он отмечал тем, что подбрасывал карандаш в воздух, ловил, снова склонялся над задачами и бросал взгляд на учителя.

Я не смотрел на Джорджа как на потенциального секс-партнера, но надеялся, что он поможет мне скоротать лето.

Ни я, ни он так и не получили обещанного расписания занятий в тот вечер; расписание выдали только тем десяти мальчикам, которых записали на преимущественно учебную программу.

Во время утреннего душа толстый Томас Бизли, который сегодня стоял через два душа от нас с Джорджем, снова стал чиркаться. Мне показалось, что вожатый Уоррен заметил, но не подал виду. Джордж считал, что это «отвратительно».

За завтраком вожатый Дин сказал, что нас двоих ждут к восьми тридцати на бейсбольной площадке. Я попросил расписание, но он ответил, что там все скажут.

Нас собралось около тридцати детей примерного одного возраста; все были крупнее Джорджи, как он предпочитал себя называть.

– «Джордж» мне не нравится. Похоже на отца родины* и на одного знакомого моего отца.

Тренеры построили нас в две шеренги и продемонстрировали упражнения для разминки. Ничего из этого я не смог. До носков мои вытянутые кончики пальцев не дотягивались на целый фут*.

Потом мы бежали два круга вокруг площадки. Я спекся, добежав до дальней части поля; доковыляв обратно в числе последних, я рухнул.

Я не смог сделать ни одного отжимания, осилил только два из двадцати пяти седов* и ни разу не смог сделать мах ногой.

После этого они захотели, чтобы мы сделали еще два круга вокруг площадки. Половина из нас не пробежала и одного.

Вообще-то в моей школе все эти упражнения мы должны были делать каждую неделю на физкультуре, но большинство халтурило или прогуливало. Только атлеты вроде Мартина О'Мэлли и Томми Аткинса делали их на полном серьезе; остальным же на самом деле они были просто не по зубам.

Наконец мы перешли к бейсболу. Всем выдали по перчатке, разбили на десятки, потом на пары. Некоторые кидали отбивающему с битой. Большинство просто перебрасывались мячом. Я всего несколько раз в жизни пытался поймать мяч перчаткой, и эти разы оставили неприятные воспоминания. Джорджи пришлось чуть ли не катнуть мне мяч, чтобы я его поймал. Мои броски летели в непредсказуемых направлениях.

– Бросаешь, как девчонка, – проворчал Джорджи и начал мне показывать, как надо. Я пытался сосредоточиться, но мне не давала покоя эта формулировка. Что значит, как девчонка? Такого мне еще не говорили. Чем это я похож на девчонку? Я же не трус. Неужели я такой гомо? И что, это на всю жизнь?

– Малкольм, где ты витаешь! – Джорджи вернул меня к действительности. – Смотри внимательно. – Он бросил медленный мяч, попавший прямо в перчатку, которую я держал перед собой.

Вот научусь играть в бейсбол, и подружусь с одноклассниками. Я стал слушаться Джорджа. Постепенно, с изнурительной постепенностью, я стал прогрессировать; иногда мне удавалось поймать мяч, иногда удавалось кинуть туда, где Джорджи мог его поймать.

«Когда ловишь, работай обеими руками!» «Когда бросаешь, делай шаг ко мне!» Он знал все тонкости.

Но когда нам вручили биты, все пошло насмарку. Я отбил только два раза из двух дюжин. Джорджи отчаялся, и дальше он только отбивал мои броски. Он отбивал мои самые безумные мячи, я поймал несколько отбитых.

Потом началась игра. Участвовали все. С каждой стороны по пятнадцать игроков. Меня послали на длинное правое поле. По-видимому, тренеры видели, что я делал перед этим. Ни одного мяча в мою сторону не отлетело. Мои два броска в сторону отбивающего были за три питча и не принесли результатов.

Наша команда победила, отчасти благодаря агрессивной игре Джорджа, хотя не обошлось без конфликта. Во время первого выступления с битой он отбил мяч между двумя шорт-стопами и побежал вокруг первого ко второму. Тут мяч перебросили в направлении второго базового игрока. Джордж заложил вираж у самой базы и врезался в мальчика, который собирался поймать мяч. Мальчик был на голову выше Джорджи и очень обиделся. Он сунулся к Джорджи, но тот отпихнул его и что-то сказал, так, что никому вокруг слышно не было.

– Он ругается! – крикнул второй базовый ближайшему тренеру.

– Тупила-дебила, я тебе слова не сказал! – парировал Джорджи.

Тренер встал между ними и охладил драчунов. Вскоре следующий отбивающий, самый большой мальчик в нашей команде, отбил бросок с инфилда сразу двоим аутфилдерам, те врезались друг в друга, пытаясь перехватить высокий мяч, а Джордж добежал до базы, повернулся и показал второму базовому палец.

– Полегче, Джорджи, – сказал я ему, – доиграешься.

В десять тридцать нас отвели на полосу препятствий. Вот это было весело. Я не мог похвастаться успехами, зато мы с Джорджи все время дурачились и проходили по несколько раз любимые места, из-за чего всегда финишировали среди последних. Тренер ничего не сказал. Вожатый Уоррен попросил быть серьезнее.

– Перетопчется, – сказал Джорджи. – Кто говорил, что мы здесь на отдыхе?

Во время второго кросса по шинам тот же высокий мальчик, который был вторым базовым в команде соперников, догнал Джорджи и повалил, толкнув в спину. Джордж мгновенно вскочил, пробежал рядом с шинами, чтобы догнать обидчика, не ожидавшего погони, и сбил его с ног. Мальчик упал на шины и не пострадал, но разозлился страшно. Но пока он поднимался и искал, куда наступить посреди шин, Джордж прорычал: «Тупила-дебила!» – и повалил его еще раз.

Подбежал тренер и уволок обоих. Джорджи вернулся только к душу перед обедом.

Без моего нового друга баскетбол во второй половине дня был сплошной тоской. И вообще я так устал, что просто сел и сидел на боковой линии. В конце занятий мы еще готовились к походу с ночевкой по «аппалачской тропе», запланированному на следующий понедельник. Из-за какой-то аварии с фильтрами отряды младшекурсников отстранили от бассейна до четверга. В лагере «Макфарлейн» классы назывались «курсами».

После спортивных кружков желающим разрешалось сходить в душ перед обедом. Я, естественно, был среди желающих, и потащил с собой Джорджи. Его как раз выпустили из карцера. На ленч им дали засохший сэндвич с «болоньей»* и стакан воды.

По сравнению с утром картина в душе стала много занимательнее. С нами мылись старшие мальчики, были даже лет тринадцати, с большими коками и мохнатыми лобками. Но мне больше нравились безволосые пенисы размером как у моего друга-восьмиклассника Фрэнки Стиллинга. Несколько обладателей моего любимого размера бегали по душу и бесились. Одна пара, размахивая четырехдюймовыми стояками и свисающими шариками, играла в игру, в которой один шутник забегал другому за спину и тыкался в приятеля между ягодиц. Тот всякий раз тотчас отскакивал, но все равно у меня при виде этих забав напряглось, что не ускользнуло от внимания Джорджи:

– Только не делай, как Бизли! – Он сморщил нос.

Я рассмеялся, не вполне искренне.

Джорджи пожелал поменяться койками, чтобы спать подо мной. Прежний обитатель нижней койки выдвинул условие, что получит место рядом со своим другом. К моменту окончания переговоров пререселение охватило человек восемь.

На следующее утро я проснулся с ломотой во всем теле. Я едва сумел сесть, каждый мускул болел. Спуск по лесенке был пыткой. Но душ оказался почти горячим (или мне так показалось после вчерашнего?), и стало легче. Вожатому пришлось вытаскивать меня из-под струй.

Остаток недели прошел относительно благополучно. Я сумел один раз отжаться (с грехом пополам), дошел с двух седов до трех и продержался до конца обоих пробежек, хотя чуть не помер.

Джорджи неустанно работал над моей бейсбольной техникой, и я стал лучше владеть битой. В четверг я научил Джорджи плавать на спине на мелком месте. В пятницу мы зашли поглубже, где ему было по грудь. В прошлом году он прогуливал плавание, но теперь решил преодолеть страх воды. Весь год его немилосердно вышучивали, и он решил положить этому конец. Итоги недели позволяли мне гордиться собой.

Я много узнал о своем новом друге. Родители в разводе; по постановлению суда Джорджи полагалось проводить уик-энды с отцом, но отец обычно работал и оставлял Джорджи одного с кухаркой в своей квартире в Филадельфии. Иногда он водил Джорджи на стадион или в театр, но всегда брал с собой очередную – из нескончаемой череды – подружку. По ночам Джорджи приходилось слушать, как он ей ввинчивает. Особенно люто Джорджи ненавидел тех, которые стонали и взвизгивали.

Мать работала агентом по продаже недвижимости в Уилмингтоне, штат Делавэр, и тоже вечно где-то пропадала. Она не водила в дом мужчин. Вместо этого она приглашала к обеду подружку, всегда моложе себя, а потом уходила с ней на несколько часов и возвращалась домой поздно и одна.

Подобно мне, Джорджи был единственным ребенком и учился в частной академии в часе езды на автобусе от дома. В лагере он был уже во второй раз. В пятницу перед отбоем он признался: «В этом году в лагере веселее, из-за тебя. Жалко, что в прошлом году тебя не было».

От этих слов у меня внутри сделалось тепло, но потом я вспомнил о Фредди, и всей легкости на сердце как не бывало. В голове снова всплыло замечание Джорджи – что я бросаю, как девчонка. Вот бы обсудить это с Фредди. Он бы сказал мне правду: похож ли я на девчонку, очень ли похож. И он все равно остался бы моим лучшим другом, независимо от ответа. Интересно, что об этом думает Джорджи. И еще о моих стояках в душе. Они случались у меня каждый день, во время душа после занятий.

Еще одна вещь, которую я узнал о Джорджи, – сварливый характер. В нашем бараке в ванной было только шесть раковин. Джорджи дважды ввязывался в схватки за место у раковины, которые приходилось разнимать вожатому. Однажды утром большой мальчик встал рядом с ним у широкого фарфорового писсуара, которыми мы часто пользовались подвое-потрое, и Джорджи толкнул пришельца, из-за чего тот написал на следующего соседа. От Джорджи потребовали отмыть оскверненную пижаму. Он выполнил требование, торопливо и небрежно, ворча по адресу «тупил-дебил».

В воскресенье утром всем полагалось идти на службу согласно конфессии, указанной в заявлении родителей. Я пошел на католическую, с шестью товарищами по отряду и вожатым Дином, всю дорогу размышляя, как бы удрать. Больше сотни народу набилось в маленькую церковь у въезда в лагерь. Перед началом проповеди я спросил у вожатого Дина, где здесь туалет.

– Раньше надо было думать, – прошептал он. – Здесь нет туалета. Терпи.

– Мне надо по-большому, – прошептал я. Он нахмурился.

– Олрайт. Топай в отряд, но потом сразу сюда.

В бараке я застал Джорджи, читавшего комикс. Еще один мальчик играл сам с собой в шашки.

– А ты почему не в церкви? – спросил я.

– Сказал, что не хочу.

– И тебе разрешили? – Я проявил недоверчивость.

– Ну, и мать тоже написала в заявлении.

– А он? – Я кивнул на мальчика с шашками.

– Не знаю. Спроси сам.

Я спросил и выяснил, что у него была та же отмазка, что у Джорджи.

В церковь я не вернулся, а вожатому Дину потом сказал, что быстро не получилось.

– На следующей неделе чтобы сидел рядом со мной и никуда не отлучался, понял? В туалет надо ходить заранее.

Как и в лагере YMCA, воскресенье было родительским днем. В отличии от лагеря YMCA, посетителей было совсем мало. В нашем отряде вызвали только двоих ребят. Мы с Джорджи отправились исследовать леса за лагерем, отчасти из любопытства, отчасти ради уединения. Мы нашли скалы, в которых можно было лазать и прятаться, а на вершине – утоптанную тропу, про которую Джорджи сказал, что это «аппалачская тропа», по которой мы пойдем в поход завтра.

Лагерь выдал каждому рюкзак, посуду, флягу, спальный мешок с дождевым клапаном, фонарик и прочую экипировку. Спальные мешки были точь-в-точь как у нас с Фредди.

Походная партия состояла из тех же тридцати человек, кто был записан в спортивные кружки. Я смертельно устал через час. К счастью, не я один. Джорджи обозвал всех «сосисками». Он хотел не останавливаться до самого привала. Кто-то заявил, что видел черного медведя*. Вожатый Коллинс, немолодой мужчина в шортах и широкополой шляпе лесничего, сказал, что они тут водятся, но что они боятся нас больше, чем мы их. Тем не менее, приближаться к ним, если встретишь, не следует.

– Я бы просто кинул им землей в морду, а потом удрал, – заявил Джорджи.

Мы расставили детские палатки на хорошо утрамбованной площадке со следами от множества костров. Всех отправили собирать хворост. Потом мы поджарили хот-доги, разогрели бобовую кашу и испекли печенье на разогретых в огне камнях. Всем выдали по яблоку и шоколадке «Milky Way».

Вожатый Коллинс велел встать на колени вокруг одного из костров и прочитать молитву на ночь. Он прочитал «Отче наш» с добавлениями в конце, уже знакомыми мне по отряду скаутов. А потом битый час – на самом деле, вероятно, минут пятнадцать-двадцать – разглагольствовал о чудесах природы, дарованных нам Богом, и как мы все должны вести чистую жизнь, чтобы Он нас потом всех любил в великом лесу на небе.

Джорджи был уверен, что Коллинс хотел сказать, что не потерпит «никакого шлеп-шлеп-шлеп из палаток. Представляешь, если бы он увидел Бизли!» – хихикнул Джорджи.

Было не особо холодно, так что мы с Джорджи расстегнули наши спальные мешки и один постелили снизу, а другим укрылись. У Джорджи были кое-какие богословские идеи.

«По-моему, проповедники ничего в этом не смыслят. Во-первых, их слишком много. В смысле, богов. У нас бородатый Бог и Иисус. У магометан Аллах. У буддистов Будда. У индийцев еще несколько. А у американских индейцев – Великий Дух. Между прочим, как раз он, возможно, настоящий. Все религии говорят, что только их Бог – настоящий, и получается полная ерунда. Вот, допустим, я верю в нашего Бога, который в Господней молитве, а потом умираю, и бац! – оказывается, что Он был не настоящий, а настоящий был из совсем другой религии, и я попадаю в ад, или возвращаюсь в виде жабы, или что похуже. Где же справедливость?

И вот ведь какая наглость, все чего-то требуют. Вы, католики, называете себя истинной церковью. Проповедники на радио твердят, что кто их не слушается, попадет в ад. За что я люблю Великого Духа – он типа просто существует и может иногда откликнуться на просьбу, если в настроении. И если ты человек порядочный, без проблем попадешь на Земли Счастливой Охоты. Никаких там запретов, никакой муры, просто будь порядочным человеком. И еще надо умереть днем, чтобы он тебя нашел. Только и всего.

– Откуда ты все это знаешь? – спросил я.

– Книги, Малкольм, книги! Ну, еще телевизор и кино.

– Так ты хочешь стать индейцем?

– Ты что, дурак? Не обязательно быть индейцем, достаточно быть порядочным человеком. Не быть скотиной. И надо умереть днем, или, кажется, надо, чтобы наутро тебя кто-нибудь вытащил из дому, чтобы Он тебя нашел.

– А как же Иисус?

– А это часть того Бога, у которого запреты и всякая мура.

– Так ты не веришь в Иисуса?

– Ну, я не знаю, кто из них настоящий, и немножко верю во всех.

Я постепенно пододвинулся к нему, но он меня отпихнул: «Отодвинься, жарко».

На следующий день Джорджи все утро ворчал, что мы слишком часто устраиваем привалы, и обзывал нас «неженками», «сосиками» и, если никто кроме меня не слышал, «тупилами-дебилами». В конце концов он так всех достал, что двое мальчиков побольше ростом, с одним из которых Джорджи уже дрался, сговорились, и один встал на четвереньки позади Джорджи, а другой подошел спереди и толкнул Джорджи в грудь.

Прямо в падении Джорджи извернулся и зверски пнул в бедро мальчика, стоявшего на четвереньках. Я подбежал и встал между ними, получив за это по уху от большого мальчика. Только это и успел заметить вожатый. Джорджи лежал на земле, я упал на него сверху.

– Он меня лягнул! – настаивал пострадавший большой мальчик, показывая на Джорджи. – Вот, посмотрите на мою ногу. – Он начал расстегивать штаны.

– Не надо, иди во главу колонны и оставайся там. – Вожатый повернулся ко мне. – Как тебя зовут?

– Малкольм.

– На этом ссора закончена, или получишь сутки карцера, понял?

– Да, сэр.

Джорджи это показалось очень смешным.

– Слушай, хорош всех задирать, а то я с тобой не вожусь, – заявил я обиженно.

Джорджи встал, расставив ноги.

– Ты что, заодно с этими? Ну и катись к ним, тупила-дебила. – Он подобрал свой рюкзак и пошел вперед. Я до конца похода пробыл в одиночестве.

Во второй половине дня нас подобрал автобус, тот самый, на котором меня везли в лагерь. Джорджи сел на соседнее сиденье с раскаяньем на лице.

– Извини. Ты пытался мне помочь. Мир?

Он протянул мне руку. Мы в первый раз прикоснулись друг к другу. Я, кажется, слишком долго держал его руку, потому что он отнял ее и странно на меня посмотрел.

Следующие недели были бедны событиями. Я доставал Джорджи постоянными увещеваниями: «легче, легче», «не будь таким обидчивым».

– Сам ты обидчивый.

Но каждый раз мы мирились, и Джорджи больше не участвовал в серьезных драках.

Еще лучше было то, что подначки Джорджи и наставления тренеров способствовали моему прогрессу по части бейсбола и баскетбола. А благодаря хорошему питанию я прибавил в весе три фунта*.

Мы с Джорджем сблизились больше, чем я с Филипом или Фрэнки. Мы были двое из шести в нашем отряде, кого не направили на учебную программу, и это позволяло нам все время быть вместе. Еще был худенький мальчик по имени Марвин, которого редко можно было увидеть без книги. На его столике лежала целая стопка, и я у него иногда брал почитать. И был пухловатый коротышка с постоянной ехидной усмешечкой. Он мне рассказал, что его родители работали в рекламном бизнесе и не вылезали из командировок. Его с младшей сестрой оставляли на попечении няни, повара и двух служанок. Но этих двоих мальчиков записали на кружок природоведения, и почти каждый день у них была экспедиция в горы. Если бы женщина, проводившая собеседование, упомянула об этом кружке, я мог попроситься в него. Хорошо, что она этого не сделала.

Остальные двое в нашей спортивной подгруппе были толстые и вредные. Мы с Джорджи их избегали.

Благодаря Джорджи лагерь «Макфарлейн» становился для меня весьма положительным опытом.

И потом, у меня была своя причина стремиться к тому, чтобы стать атлетом не хуже одноклассников. Конечно, мое мечта была нереалистична, но я страстно желал сравняться с ровесниками. Мне смертельно надоело, что меня футболят в группу парий. Социальная лестница манила меня перспективами сексуальных приключений с Виктором Сибелли и лидерами класса – Томми Аткинсом и Мартином О'Мэлли.

С муками и страданиями, но я добивался все лучших результатов в упражнениях и беге. За три недели я выдвинулся в первую треть по отжиманиям, седам, махам и подтягиванию. Джорджи опережал меня на несколько позиций в каждом виде, но ведь он был маленький, ему приходилось поднимать меньший вес. Я завершал пробежки, не падая, но не мог догнать или хотя бы не слишком отстать от передовиков. Джорджи всегда был впереди меня, он даже обогнал меня в бассейне, хотя я был среди лучших пловцов. Хорошо, что я тогда не осознавал значения природного таланта и не сдавался.

Лагерный обед был в пять, а с трех до пяти – свободное время. Можно было плавать, играть, что хочешь. Ребята делились на команды и играли в бейсбол, но мы, попробовав несколько раз, предпочли плавание. Еще мы с Джорджи продолжали исследовать гору и даже расчистили там секретную площадку в зарослях кустарника. Мы надеялись, что ее никто не найдет. Это место у нас называлось «у себя».

Я отнюдь не забыл Фредди, но разлука не так давила на меня, как в лагере YMCA. Все дело было в Джорджи. Остальные в нашей группе были нелюдимые, или агрессивные и шумные, или просто жалкие.

Во вторую неделю вожатый Дин заставил-таки меня отсидеть мессу. Джорджи посоветовал мне попроситься на прием к директору и заявить, что я не разделяю религиозных предпочтений своих родителей.

Директор Уолпол, седой мужчина, ходивший с тростью и говоривший с акцентом (Джорджи сказал, что этот акцент не иностранный, а пенсильванский), спросил меня:

– А на какую службу ты хочешь ходить?

– Ни на какую.

– Малкольм, неужели ты не веришь в Бога?

Я вообще-то и сам не знал, во что я верю.

– Верю, но не люблю церкви.

– Ты натурист*?

Я думал, что натуристы – это нудисты; про них было в журнале, который как-то обсуждали мои одноклассники.

– Нет, сэр.

– Куда же ты хочешь ходить молиться?

– Никуда, сэр.

Директор сказал, что обсудит вопрос с моими родителями, но пока считает себя связанным контрактом, в котором моим родителям обещано, что меня будут каждое воскресенье водить на мессу и не реже раза в месяц на исповедь.

Я понял, что придется искать другой способ освободить воскресное утро.

Мы с Джорджи отпраздновали его день рождения на нашей горе половиной шоколадного пирога и четырьмя бутылочками «кока-колы», тайно вынесенными из столовой. В мой извращенный ум приходили сексуальные идеи насчет Джорджи. Я хотел сделать ему, в качестве подарка, предложение хорошенько мне ввинтить, но сдрейфил. Судя по комментариям в адрес толстяка Бизли с его ежедневной мастурбацией, моему другу эта идея не понравится.

Кстати, вопреки мнению Джорджи, Бизли был вовсе не гомо, а просто озабоченный. Он вывез из дома, спрятав в стопке одежды, два порнографических журнала, которые якобы украл у старшего брата. Он пользовался ими для мастурбации на своей нижней койке, когда вожатого не было. Присутствие других ребят его не останавливало, несмотря на то, что его стали называть «чиркалой».

Журналы, впрочем, сделались весьма популярны, пока однажды вожатый Дин не вошел в туалет, когда трое мальчиков трепали концы, столпившись вокруг одного из этих журналов. Данный журнал был конфискован, а второй Бизли больше не одалживал, хотя разрешал присоединяться к себе на своей койке.

Я несколько раз наблюдал это групповое чиркалово, подумывая, не познакомить ли его участников с более утонченным наслаждением, недостижимым при помощи одних лишь рук, но завсегдатаи койки Бизли были малосимпатичные ребята вроде Герберта Моррисона, моего автобусного попутчика. Да и Джорджи это бы не одобрил. Я уже потерял одного друга из-за секса, и боялся повторения. И все же, и все же…

Однажды на меня напало сочувствие к грустному мальчику, ходившему на учебную программу. Он никогда ни с кем не говорил, только слонялся или сидел за уроками. Несколько раз я был уверен, что слышу, как он плачет. При виде его мне тоже делалось грустно, но Джорджи не хотел водиться с ребенком, способным отравить радость жизни.

Однажды в нашем бараке после ленча, когда еще не истекли полчаса запрета на купание после еды, я застал грустного мальчика сидящим, скрестив ноги, на своей верхней койке, неподвижно глядя вдаль, как я сам сиживал днем и ночью в лагере YMCA. Джорджи засел в сортире, и я решил выяснить, что такое с этим мальчиком, и не могу ли я его как-то утешить.

– Привет, ты что, вспоминаешь о доме?

Он не ответил, только нагнулся вперед, опираясь скрещенными руками на спинку.

– Хочешь пойти с нами после твоего урока? Мы пойдем на гору.

Я тронул его за бедро. Он обернулся с гневом во взоре.

– Отзынь от меня!

Я поспешно отошел. Он снова уставился в окно.

Я рассказал об этом происшествии Джорджи. «Я же говорил», – отозвался он.

На шестой неделе началась «битва за шевелюру», как ее окрестил Джорджи. Мои волосы отросли, но еще не закрывали глаза, а только при этом условии я разрешал матери отвести себя к парикмахеру.

Вожатый Дин, который сам носил «ежик» и подравнивал его каждые две недели, склонял мое имя каждый день. Я отговаривался тем, что у Герберта Моррисона и Дэниэла Фаррадея еще длиннее.

– Нашел с кого брать пример. Лучше посмотри на тех, кто ходит на мессу. Или на своего друга Джорджи. Он постригся и теперь совсем как настоящий джентльмен.

– А Джорджи вообще не ходит в церковь, – не сдавался я.

– Ну погоди, вот приедут твои родители, – сказал он неловко и отошел. Наверно, вспомнил, что мои родители ни разу не приезжали.

Критическая масса была достигнута к концу июля, когда вожатый Дин заметил, как я сдуваю волосы с глаз.

– Ллойд, ты зарос, как деревенщина. Ты пойдешь стричься, или я веду тебя к директору.

– Тогда ведите и Моррисона с Фаррадеем.

Герберт Моррисон был в туалете, но услышал и прибежал, пытаясь застегнуться на ходу.

– А что я сделал?

Вожатый Дин переводил взгляд с одного на другого. Герберт заправил волосы, отросшие чуть ли не до носа, за ухо.

– Так и поступим! Где Фаррадей? – спросил он сердито.

– Да что мы сделали? – упрямился Герберт Моррисон.

– Вы втроем сейчас же идете к парикмахеру.

– Черта с два, – возмутился Герберт.

– И следи за языком, парень!

– Следи за своей задницей, парень! – огрызнулся Герберт.

– Ну все, вы оба отправляетесь в карцер!

– Меня-то за что? – сказал я спокойным тоном.

– А меня? – прорычал Герберт, уперев руки в бока и расставив ноги.

– За неуважение! – ответил вожатый Дин и схватил Герберта за плечо. Но пока он тянулся за мной, Герберт стряхнул с себя его руку.

– Только тронь меня, парень!

Мы уже собрали толпу, среди которой был и Джорджи.

– Малкольм ничего не делал! – крикнул он.

– Еще раз тронешь меня, мой отец тебя засудит, – сказал Герберт, уклоняясь от попытки снова схватить себя за руку.

Вожатый Дин ушел и вернулся еще с двумя вожатыми. Моррисона увели в карцер, а меня оставили. Джорджи считал, что мне пора постричься. Не желая уступать без боя, я согласился сделать это еще через неделю.

На этой же восьмой неделе мы нашли на склоне чужое укрытие. С трех сторон окруженная скалами овальная площадка шесть на двенадцать футов*, в которую вел проход шириной меньше трех футов*. Скальный выступ прикрывал ее сверху на высоте примерно пятнадцати футов*. Внутри, под камнями мы нашли непромокаемый вещевой мешок с любопытным набором: армейское одеяло, частично использованный рулон туалетной бумаги, грязные трусы, два порнографических журнала и наполовину использованную баночку вазелина.

– Какие-то ребята тут чиркаются! Наверно, старшекурсники, – рассудил Джорджи.

Но трусы были скорее на меня, чем на пятнадцатилетнего, а про вазелин я подумал, что он служил для того, для чего мы с Фредди использовали слюну.

Джорджи снова подобрал обкаканные трусы.

– Не-а. – Он приложил их к себе, потом ко мне. – Кому-то из них одиннадцать-двенадцать, или меньше, если он толстый. – У Джорджи не было моего опыта, но он уже связал концы с концами. – Ей-ей, тут кого-то трахают! Черт!

Мы попытались найти улики недавних посещений. Дерьмо на трусах засохло, но для этого много времени не требовалось.

– Давай положим все на место и будем заглядывать при каждом случае, – предложил Джорджи.

Мой дик напрягся от мыслей о том, что тут происходило. Вот бы взглянуть хоть разок.

Мы устранили все следы своего визита и занялись поиском подходящего наблюдательного поста. Было одно место, под большим деревом, откуда все просматривалось, так же хорошо будет видно и нас. Да и подход к этому дереву был затруднен громко хрустящими сухими листьями. Сверху же тайную площадку закрывала нависающая скала.

– Если один будет держать, – предложил я, – второй может свеситься сверху и, может быть, что-то увидит. И здесь нас не услышат.

Всю неделю мы каждый день, кроме среды – в этот день директор лично отвел меня к парикмахеру, – мы с Джорджи дежурили с трех часов, но никого не застали. Тем не менее, когда в пятницу мы решили проверить вещевой мешок, оказалось, что один рулон туалетной бумаги почти весь изведен, и добавился второй, в неразорванной упаковке. Зато трусы исчезли. Значит, эти типы приходили утром или вечером.

– Или во время ленча, – предположил Джорджи.

Суббота была полностью свободным днем. Мы запихали в карманы булочки и яблоки от завтрака, наполнили фляжки и отправились в засаду, настроившись на долгое ожидание. Однако оказалось, что мы опередили выслеживаемых на какие-то полчаса. Лежа на нависающей скале за притащенной нами веткой от сухого дерева, мы увидели приближающуюся четверку – двое мальчиков лет двенадцати, один чуть постарше и мужчина.

– Это вожатый Уошберн из отряда «Бобр». Черт!

Двое младших мальчиков были те самые симпатичные блондины, за возней которых я любил наблюдать в душе после занятий. Они ходили в группу для двенадцати- и тринадцатилетних. Джорджи их всех знал.

– Светлый блондин – Гарри Макуинтерс. Темный блондин – Майкл Макуинтерс. Я сначала думал, что они братья, но они в одном отряде, так что не знаю, может, они двоюродные. Который постарше – это… э… Берни или Барни, как-то так. Черт, с ума сойти: вожатый Уошберн – гомо! Вот бы посмотреть.

Четверка скрылась под скалами. Они о чем-то разговаривали, но слов было не разобрать. Было ветрено, и ветер в деревьях заглушал все голоса.

– Джорджи, если нам не слышно их…

– Понял. Вперед.

Мы перебазировались к наблюдательному посту под деревом, который раньше отвергли, потому что боялись занять его заранее – выслеживаемые могли пройти мимо него по дороге (что и произошло), а идею подойти к дереву потом мы отвергали из-за сухих листьев. Теперь мы осмелели, но шли осторожно, чтобы не наступить на сухую ветку. Путь занял время – сначала надо было спуститься со скалы, потом снова лезть в гору. Все это время мой дик держался твердо. Я боялся, что мы опоздаем, но мы успели.

– Черт! Ну ты смотри! Вау! – шептал Джордж.

Вожатый, стоя на коленях, трахал тринадцатилетнего, который в то же самое время ввинчивал одному из двенадцатилетних. У меня закружилась голова. Мне пришлось вдохнуть поглубже. Светлый блондин сидел рядом с «этажеркой»* и смотрел, как голая задница вожатого качает в Берни-или-Барни. Я был уверен, что мальчик посередине должен быть вне себя от восторга. Его простату массировал большой мужской кок, а собственный дик погрузился в тесную задницу мальчика.

Мне ужасно хотелось в этом как-то поучаствовать.

Вожатый перестал трахаться. Его ноги напряглись, голова повисла. Он кончал в тринадцатилетнего. Потом он отодвинулся-вынулся и отсел, спиной ко мне. Тринадцатилетний быстро и сильно качал в младшего мальчика. Странно, что он до сих пор не кончил. Но тут его ягодицы напряглись, и он вжался в подмятого мальчика.

Темный блондин перекатился, сбросив своего протыкателя набок. Из него выскользнули добрых четыре лоснящихся дюйма*. Он повалил сидевшего рядом светлого блондина и поелозил пальцами между своими ягодицами и по своему коку, перенося смазку. Потом приподнял ягодицу своему товарищу и прижался к нему сзади. Рука его сунулась между ними – он направлял свой кок в нужное место. Он толкнулся, сдвинулся повыше, толкнулся еще раз, обнял мальчика, которому ввинчивал, взял его за кок и начал покачиваться. Вожатый вытирал свой стояк туалетной бумагой, глядя на блондинов. Старший мальчик сидел рядом, по-прежнему голый, и тоже смотрел.

Трахаемый блондин схватил мастурбирующую его руку, видимо, хотел попридержать. Трахающий мальчик постепенно ускорился, потом уткнулся и остановился, яросто чиркая друга. Он толкнулся в него еще несколько раз, а потом передний мальчик схватил его руку и прижал к себе.

И так они лежали, пока вожатый, в одной майке и рубашке, из-под которых высовывался покачивающийся кок, не потыкал их в спину носком ноги.

Я весь вспотел. Никто из нас не произнес ни слова. Я не удержался и пощупал пах Джорджи. Он не заметил моего намерения, пока моя рука не схватила его твердый кок.

– Куда лезешь?

– Просто любопытно, – выдохнул я.

Джорджи пощупал мой. Я ему не мешал.

– У тебя у самого! – заметил Джорджи.

– Мне хочется почиркать.

– Не время, они сейчас пойдут сюда.

– Не, им еще надо почиститься. Успеем. – С этими словами я расстегнул штаны и опустил их вместе с трусиками. Я лег на спину и начал мастурбировать.

– Черт, – проворчал Джорджи и последовал моему примеру.

Я затеял маструбацию без задней мысли, просто от острой физической потребности. Я не думал, что Джорджи присоединится. Но он без малейшего стеснения лег рядышком и зачиркал. Я был в восторге и одновременно в досаде на себя, что столько недель не решался предложить что-нибудь в этом роде.

Глядя, как он треплет свои два с половиной дюйма*, я чуть не предложил воткнуть их в меня, но побоялся, что он рассердится.

Я кончил быстро. Будь сдесь Фредди, я бы пошел на второй круг. У Джорджи никак не получалось. Природа подсказала мне следующий шаг.

– Отдай, – сказал я, отнимая у Джорджи его пенис, твердый, как скала. – Когда делает другой, приятнее.

Он не попытался меня остановить. Он закрыл глаза и водил рукой по своему плоскому животу. Не прошло и минуты, как результат был достигнут. Его сухой оргазм был могуч, как у Фредди, который всегда очень сильно пульсировал у меня в заднице.

– Клевенько, – сказал Джорджи с улыбкой. – А теперь смываемся.

А я и забыл, на каком мы свете – так я был ошеломлен, а еще раздосадован на себя за то, что два месяца стеснялся предложить Джорджи сие занятие.

Поправляя одежду на ходу, мы вернулись к скалам, забрались обратно на нависающий выступ и пронаблюдали, как эта четверка как ни в чем не бывало спускается обратно в лагерь.

– Черт, даже не верится. Вот уж не думал, что вожатый Уошберн – гомо. – Он улыбнулся мне и сказал: – Я не хотел тебя обидеть. Я просто хотел сказать, ну, что он с виду нормальный. Черт. Извини.

Я так и уставился на него. Он ясно дал понять, что я, по его мнению, подобен мистеру Уошберну. И что теперь прикажете делать? Возражать? Я только что его отчиркал. Правда, мальчики, которым нравятся девочки, тоже делают это друг другу. Да, ситуация…

– По-твоему, я – гомо?

– Да нет же, Малкольм, слушай, я же просто… а, черт! В общем, где-то так. Но мы все равно друзья. Мне плевать.

– Это потому, что я тебя отчиркал?

– Не, это все делают. Да я сам это уже делал с одним. Просто ты держишься… ну…

– Как девчонка?

Он поморщился.

– Ну, да, немного. Но я же с тобой дружу, правда? Значит, мне плевать. Не обижайся. Извини.

Про себя я даже обрадовался, что все разрешилось так благополучно, только досадовал, что так долго ждал.

– Я не обижаюсь. А что, все остальные тоже думают, что я такой?

Джорджи закатил глаза и лег на спину.

– Не все. Даже вообще совсем немногие.

Я ужасно хотел его обнять, но ему бы не понравилось.

– А я думал, никто не знает. Значит, я держусь, как девчонка?

– Да ты не переживай. Это просто у некоторых людей натура такая. Я читал об этом в книге, которую мать прячет в туалетном столике. Один доктор, который проводит всякие исследования, пишет, что во всяком человеке есть неможко от гомо, а во всех гомо есть немножко от гетеросексуала, и это нормально и все такое. А в школе тебе ничего не говорили?

– Нет, – соврал я, о чем тут же пожалел.

– А друзья?

– У меня только один друг. Он говорил иногда.

– Что?

– Ну, примерно как ты, что я такой уродился. Но он думает, что я еще изменюсь.

Некоторое время мы лежали и смотрели на деревья над нами. Потом Джорджи спросил:

– А вы с ним что-нибудь делаете?

– Бывает.

– Ты его чиркаешь, и все?

– Не все.

Он повернулся на бок и посмотрел на меня.

– А что еще?

– А ты никому не скажешь?

– Конечно, нет. Ну, что вы делали?

– Как они.

– Он тебя трахал?

– Ага.

Он смотрел на меня, не отрываясь. Я тоже посмотрел на него:

– Что, хочешь попробовать?

– Не знаю. Надо подумать. А ты согласишься?

– Соглашусь.

– Нужен вазелин?

– Мы с Фредди обходились слюной.

– Черт. – У него на лице появилась странная улыбка.

– У тебя сейчас пенис твердый? – спросил я.

– Сам знаешь. Да. Черт.

– Ты слишком часто говоришь это слово.

– Какое?

– Черт.

– Да, ты прав. – Он смотрел на меня, улыбаясь. – Вот не думал, что трахну мальчика.

– Ты где хочешь, здесь или внизу, где они?

– Давай внизу.

Мы достали их одеяло. Оно было колючее, как наш с Фредди спальный мешок. Я все с себя снял. Джорджи только опустил штаны и трусики. Его кок торчал прямо вперед.

– Тебе будет удобнее, если снимешь штаны.

Он разулся и стащил штаны, вывернув их наизнанку. Потом вывернул штанины обратно и расправил. У него все еще было твердо, но я почувствовал, что он может раздумать.

– Если не хочешь, давай не будем. – Мне не хотелось этого говорить, но я боялся потерять друга, как вышло с Филипом.

– Нет, я хочу. Просто как-то странно.

– Давай, я тебе намочу?

Он положил штаны поверх вещевого мешка и встал, глядя на меня, лежащего на одеяле. У него был очень миленький плоский живот. Кок у него был маленький, но прямой, как стрела; сходство усиливала остренькая обрезанная головка.

– Я сам. – Он поднес ладонь ко рту и накапал слюней.

Но мне ужасно хотелось сделать это для него. Я встал перед ним на колени и зажал его питер во рту. Он посмотрел вниз и глубоко вздохнул. Я потянул его за собой и усадил на одеяло, не выпуская из рта. Он откинулся на локти и просто смотрел. Я несколько раз покачался вверх-вниз и поднял голову.

– Нет, – сказал он, – давай еще, это здорово.

Джорджи был маленький, как я, так что его траханье не обещало ничего особенного. К тому же мне хотелось любоваться на его великолепный плоский живот. Я подвинулся, лег у него между ног и попрыгал головой по его коку. Я облизал его, пройдясь по шарикам и дойдя до гладкой промежности. Я засунул руки ему под рубашку, погладив бока, а потом вернулся к животу. У него была замечательная кожа.

Джорджи поднял одну руку и положил мне на плечо. Я подтянул его ноги, чтобы подальше доставать языком между ними. Джорджи лег на спину и отдался в мое распоряжение. Я подпихнул его ноги еще выше и позволил его коку выскользнуть у меня из рта. Он никак не попытался меня остановить или хотя бы задержать. Я же следовал инстинкту, и каждый мой шаг был неожиданным для меня самого. У Джорджи была ужасно милая кожа. Мой язык коснулся ободка его сборочки. Джорджи вздрогнул. Я провел по ней языком. Запах какашек, чуть слышный, меня не смутил. Джорджи отпустил мое плечо и схватил себя под коленками, прижимая их к себе. Я воткнул кончик языка в центр его ануса. Ничто мне язык не прищемило. Я схватил Джорджи за бедра и притянул к себе, проталкивая язык все глубже и глубже. Джорджи оказался не так уж туг, так, слегка тесноват. Кончику удалось пройти сборочку. Я начал трахать Джорджи языком, с каждым толчком входя чуточку глубже. Но потом мышцы моего языка свело от напряжения, и я вернулся, облизывая все на своем пути, обратно к пенису, ставшему еще тверже. Я попытался продлить удовольствие, стараясь не сжимать ствол. Но горячий Джорджи не мог больше ждать и задрыгался у меня во рту. Он поспешно сел и остановил движение моей головы.

Когда содрогания затихли, он отпустил меня и повалился обратно на одеяло.

– Черт, ну и ну, здорово. – Что ж, оттрах мне не светил.

Джорджи принес извинения, что не смог мне ввинтить, хотя, по-моему, его бы не убыло. Его кок оставался жестким как сучок и высовывался сверху из штанов, когда Джорджи оделся и поднялся на ноги.

Мы убрали за собой и вернулись на скалы, съели свои булочки и фрукты и запили из фляжек. Джорджи рассказывал, почему листья зеленые, и почему они меняют цвет осенью. Мир был прекрасен, что не говори.

Под вечер мы зашли в душ и пробыли в нем подольше в надежде пересечься с кем-то из тех мальчиков. Но они не появились.

В воскресенье утром (после мессы в восемь тридцать, от которой я не сумел уклониться, и завтрака из яичницы с ветчиной и сдобной булочки) мы с Джорджи, зная, что никто к нам не приедет, отправились на поиски трех мальчиков, ходивших на гору. Нашли двоих младших, Макуинтерсов – светленького Гарри и темного блондина Майкла; они играли в баскетбол с ребятами от одиннадцати до тринадцати лет. Мы нашли удобное место под деревом и стали ждать. Одного из участников объявили по громкоговорителю – к нему приехали. Он убежал, оставив играющих впятером.

– Попробуем? – спросил Джорджи.

Мы подошли и предложили сыграть на стороне двоих против остальных трех.

– Вы большие, и Малкольм не очень хорошо играет, так что все по справедливости.

Гарри что-то шепнул на ухо Майклу. Они оба кинули взгляд на меня. Майкл что-то шепнул в ответ. Все произошло очень быстро. Нас приняли. Гарри, Майкл и третий мальчик, постарше, были против нас с Джорджи, еще одного одиннадцатилетнего и одного двенадцатилетнего. Некоторое время шла обычная игра между случайными командами. Джорджи оказался лучше, чем все ожидали, и наши товарищи по команде это быстро сообразили. Они были выше ростом, но он хорошо работал в защите и прилично бил. Мы стали побеждать.

Первым меня толкнул Гарри, потеревшись пахом о мою спину. Потом то же самое сделал Майкл. Никто ничего не сказал, но они потом улыбнулись друг другу и мне.

Потом произошло самое странное для меня событие за весь лагерь. Меня объявили по громкоговорителю. Когда мне оставалось четыре недели из двенадцати, мать собралась меня навестить – точнее, была привезена своими родителями вместе с подарками. Мы все чувствовали себя крайне неловко.

– Смотри-ка, у тебя здоровый вид, Малкольм, – сказала мать. – Ты набрал вес?

– Угу.

– Ты занимаешься спортом, плаваешь?

– Угу. – Мне на нее и смотреть-то было невмоготу, не то что разговаривать.

Я был рад дедушке с бабушкой, но присутствие матери все портило. Дедушка отвел меня в сторонку.

– Малкольм, послушай. Мы понимаем, что ты не хотел сюда ехать, что ты сердишься и имеешь на это право, но ведь это была идея не твоей матери. Постарайся быть к ней добрее. Поговори с ней. Она тебя любит, и твое поведение ее обижает.

Я постарался, честно. Но как только посмотрел на нее, весь гнев, который был куда-то загнан последние восемь недель, вырвался на поверхность.

Она тоже старалась. После тягостного молчания, когда мы, все четверо, смотрели куда угодно, только не друг на друга, мать выпрямилась и сказала:

– Дорогой, если хочешь, мы заберем тебя домой. Твой отец будет сердиться, но я возьму это на себя.

Я поднял на нее глаза, не веря своим ушам. Но вид у нее был решительный. От этого мой гнев несколько обмяк. Я сразу вспомнил о Фредди. Я неплохо устроился в лагере, и в перспективе намечалось интересное приключение. Я обзавелся замечательным смышленым другом – Джорджи. Но увидеть Фредди… С этим все вместе взятое не шло ни в какое в сравнение.

Но тут же я вспомнил о другой стороне дела, темной, зловещей, как жидкий асфальт, обрушенный на цветник. Мать была права. Отец рассердится, запрет меня в доме, выпорет, за то что приехал раньше времени. Он не даст мне увидиться с Фредди. Дома меня ждет тюрьма.

– Можно мне пожить у вас? – спросил я бабушку с дедушкой, и сразу понял, что получилось невежливо по отношению к матери. – Прости, мам. Я просто подумал, что отец будет очень-очень сердиться. Вдруг он, это…

– Мальчик мой, – сказал дедушка, – мы завтра уезжаем, и нас не будет три недели. Мы бы рады. – Он повернулся к своей дочери. – Не обижайся на Малкольма, ему пришлось нелегко. Мы же знаем, у него есть причина рваться домой.

О чем это он? Неужели они знали, что я хочу быть с Фредди, и сочувствовали, и были готовы помогать? Мне ужасно хотелось спросить, но разум возобладал. Я уже отбыл две трети лагеря. Отец не даст мне увидеться с Фредди, и вообще может отправить меня обратно в лагерь. Я решил, что остаюсь.

С моей стороны было бы любезно отблагодарить мать нежным объятием. Я знал, что все этого ждут, и даже сам хотел. Но тело меня не послушалось, и мне удалось только слегка приобнять ее одной рукой.

Бабушка с дедушкой были крайне разочарованы. Они проехали сотни миль ради сорокапятиминутного свидания. Мы все расстались недовольные собой и друг другом. Я вернулся в отряд отнести привезенные мне пирожные и книги, сгибаясь под грузом вины и ругая себя за то, что не смог подарить матери хоть каплю сочувствия и любви.

Джорджи вынес свой ленч из столовой и следил за нами. Он вошел в барак вслед за мной.

– Что случилось?

– Не знаю… Я нагрубил матери.

– Почему, за что?

Я лег лицом вниз на койку Джорджи. Джорджи сел рядом и положил руку мне на плечо. Я спросил, говоря в подушку: «Ну с чего я на нее взъелся? Это же не она сукин сын, это он сукин сын».

– Тогда почему она не разводится? Моя вот взяла да развелась.

– Не знаю… – Я повернулся и взял его за руку. – Может, она его боится. И всегда боялась. А я взял и… Я – настоящий сукин сын. Я даже не обнял ее на прощание. Она, кажется, плакала. Черт. Черт!

– Ну, напиши ей письмо, извинись.

Я посмотрел на Джорджи. А ведь и правда!

В нижних ящиках под кроватями были почтовые принадлежности. Я сел за стол между кроватями и поднял карандаш над бумагой.

– А что написать?

– Не знаю. Это же твоя мать. Напиши, что ты ее любишь. Им это нравится.

Я столько раз начинал письмо и рвал на части, что пришлось брать письменные принадлежности из-под других кроватей. Наконец мне удалось написать то, что я хотел, всего с двумя подчистками.

Дорогая мама,

прости меня за грубость. Спасибо за пирожные и книги. Сегодня же начну.

Спасибо, что предложила меня забрать. Но отец будет сердиться, особенно на тебя. Лучше уж я останусь до конца лагеря.

Здесь нормально. У меня есть друг по имени Джорджи. Мы с ним каждый день играем. Он учит меня играть в бейсбол, и получается. Я теперь смогу играть с ребятами в школе.

Увидимся через четыре недели. Обещаю вести себя хорошо.

Я тебя люблю.

Твой сын Малкольм

Я дал прочитать Джорджи, он одобрил, я заклеил конверт и отнес в почтовый ящик в главном здании.

Я пропустил ленч. Джорджи улыбнулся и достал сэндвич и банан, которые вынес для меня. Поев, я почувствовал, что мой аппетит разгулялся. Я потратил часть от подаренных дедушкой пяти долларов на картофельные чипсы себе и четыре шоколадки нам обоим. Мы не успели вернуться в отряд, как зарядил дождь, на весь день. В столовой крутили кино, но мы решили остаться в отряде, почитать подаренные книги.

Вечно грустный мальчик, который две недели назад огрызнулся на меня, когда я к нему притронулся, лежал на своей кровати, через две от моей, глядя в потолок. Я спрашивал о нем у вожатого Уоррена, и он сказал, что фамилия мальчика Милтон, и будет очень хорошо, если я с ним подружусь. Я описал свою неудачную попытку. «Ладно, как хочешь», – вздохнул он.

Почувствовав потребность сделать доброе дело, неважно кому, я пробрался по верхним койкам и подложил ему шоколадку, рядом с рукой. Он меня не заметил, или сделал вид, что не заметил.

Когда Джорджи успокоился и перестал обзывать меня дураком, мы почитали, лежа рядышком, а потом уснули. Когда нас разбудили, чтобы вести на обед, я обратил внимание, что шоколадка переместилась в нагрудный карманчик Милтона. После обеда он подошел к моей койке, положил яблоко в ногах моей кровати и вернулся к себе. Джорджи покачал головой и закатил глаза.

В понедельник, когда мы с Джорджи лезли на скалы к месту оргий, я заметил, что за нами увязался Милтон.

– Смотри, у нас компания.

– Тьфу, черт. Малкольм, на фиг нам этот придурок?

Но Джорджи зря испугался. Милтон остановился, посмотрел на нас с минуту, повернулся и пошел прочь.

Джорджи хотел обсудить язык птиц и свою теорию о том, что птицы на самом деле разговаривают, только люди пока не понимают. Я был сексуально возбужден.

При первой возможности вставить слово я сказал:

– А займемся сексом?

– Черт, Малкольм, ты что, больше ни о чем не можешь думать? Я тут такие вещи рассказываю, а ты не слушаешь. – И он перешел к майнам* – их обучаемость английскому доказывала, что птицы умеют говорить. – Теперь нам надо выучится говорить по-птичьи, как майны учатся говорить по-английски. Ладно, идем.

Он встал. Я тоже. Джорджи повел нас вниз, туда, где мы впервые наблюдали и впервые имели секс. Подходя к месту, он расстегнул ремень и опустил молнию. Он перехватил мой взгляд:

– Значит, ты хочешь секса?

Я выдрал из-под камней вещевой мешок и вытряс из него одеяло. Когда я обернулся, Джорджи был полностью гол. Солнце великолепно освещало его всего. При таком свете загорелое тело Джорджи смотрелось даже лучше, чем у Мартина О'Мэлли, лидера моего класса. Я стащил туфли, не развязывая, и чуть не поотрывал пуговицы, расстегивая рубашку и штаны.

– Что будем делать сегодня? – спросил я, стаскивая штаны вместе с трусами. – Хочешь меня трахнуть?

– Давай начнем, как в прошлый раз.

Он сел на одеяло. Я прополз к нему между ног и спикировал ртом на его пенис. Он почему-то показался мне немного больше. Джорджи отклонился назад, но не лег, а только оперся на локти; таким образом, он не обеспечил доступа к дальним местам между ног.

Потом снова сел и сказал шепотом, как будто кто-то мог подслушать: «Можно, я тебя трахну».

Я еще немножко пососал его мягонькие шарики и медленно поднялся, отпустив его кок, весь мокрый от слюны. Я повернулся, Джорджи пристроился ко мне сзади. Я раздвинул ягодицы и приподнял тыл повыше. Он раздвинул свои ноги, лег на меня и начал искать мою дырочку, держа свой дик одной рукой.

Он чертыхнулся, и я оглянулся, думая, что слова «черт, вот дерьмо» относятся к моей дырочке.

– Да нет, просто никак не получается.

Я сунул руку между нами. Джорджи пришлось приподняться, чтобы пропустить ее. Я приставил головку его кока к своему входу.

– Суй, – сказал я, убирая руку. От толкнулся вперед. Его кок вошел, чуть-чуть зайдя за мою сборочку.

Он снова чертыхнулся; я только покачал головой. Джорджи сдвинулся повыше и проскользнул немного дальше. Он попробовал трахать, и на третьем вытягивании выскочил. Я заправил его обратно. Джорджи сдвинулся еще выше и прижался потеснее, уткнувшись лицом в мою спину. Он снова начал трахать, и снова выскочил.

– Черт!

– Не отводи так далеко.

– Погоди.

Он приподнялся на руках и посмотрел.

– У тебя слишком большая задница. Ляг на бок.

Он встал на колени. Я лег на бок. Он сел на мое бедро, отпихнул мою другую ногу и придвинулся, снова уткнувшись коком в мой вход. Высунув кончик языка между зубами, он поехал вперед. Я почувствовал, как его кок проскользнул внутрь меня. До простаты он все равно не достал, но, по крайней мере, Джорджи уперся пахом в мою промежность.

Он оперся руками об одеяло и начал короткие толчки. «Во», – сказал он довольным тоном.

Его лицо было напряжено, глаза не отрывались от выскальзывающего и проскальзывающего кока. Одна нога терлась о мои шарики и кок. Я бы не отказался, чтобы мне еще терли простату, но так тоже было очень даже мило. Джорджи закусил нижнюю губу, взгляд его был устремлен вниз. Он стал врезаться с большей силой. В его ситуации были возможны только самые короткие толчки, но, видимо, от них был толк. Я положил пальцы ему на задницу, чтобы помогать тыкаться. Он схватил мою руку и стал подтягиваться за нее для лучшего прижима. Он начал трахать быстрее. Его нога фактически мастурбировала меня. Я уронил голову, охваченный оргазмом. Джорджи закачал еще быстрее, потом притянул меня за руку и остановился, полностью войдя внутрь.

Я почувствовал его содрогания. Его рот открылся, Джорджи ловил воздух.

Затем он повалился рядом со мной.

– Черт! Пришлось попотеть.

– Понравилось?

– Еще бы. – Он вдруг хихикнул.

– Ты чего? – сросил я.

– Да так. Теперь я понимаю, почему отец так любит трахаться. Но все равно, лучше бы он делал это в другом месте, когда я у него.

Я любовался его торчащим коком, влажным и блестящим, и мечтал, чтобы он был подлиннее.

Вечером за обедом я смотрел на Милтона, пытаясь поймать его взгляд. Но он сохранял обычную нелюдимость и не поднимал глаз от тарелки.

Однако он оставил еще одно яблоко в ногах моей кровати.

Во вторник после занятий, войдя в душевую, мы увидели блондинов Макуинтерсов в дальнем конце. Они были увлечены разговором друг с другом и нас не заметили. Майкл массировал свой приятного вида твердый кок.

Джорджи не хотел подходить к ним.

– Они подумают, что я хочу того же, что ты.

– Ничего, будешь стоять в стороне, идем.

Джорджи последовал за мной на расстоянии. В душе было полно народу, человек двадцать, включая одного двенадцати-тринадцатилетнего красавца с великолепной фигурой и большим, но безволосым коком. Я пялился на него, пока шел мимо. Он мыл под мышками своих могучих рук и не заметил, но Гарри Макуинтерс заметил и улыбнулся. Соседние души рядом с блондинами были заняты, и я встал в очередь. Гарри предложил мне зайти, «пока он намыливается» – произнося эти слова, он тер свой стояк.

Я шагнул под струи. Джорджи, оставаясь в отдалении, сел на скамейку и следил краем глаза. Блондины были похожи и вполне могли бы быть братьями; оба имели спортивное телосложение, совсем как Мартин О'Мэлли. Загорелые прямоугольные лица с толстыми щеками, слегка вздернутые носы, озорные карие глаза и высокие лбы. Мой взгляд неохотно расставался с полутвердым коком, который Гарри массировал.

– Как свидание в воскресенье? – спросил он.

– Окей, – соврал я.

– Тебе чего-нибудь привезли?

– Книги, пирожные, деньги.

Он подошел и сделал вид, будто смывает под мышками.

– Хочешь пойти с нами после обеда? – спросил он негромко у меня над ухом.

– Куда?

– Приходи на баскетбольные площадки, где мы были в воскресенье.

У нас обоих коки были тверды. Майкл посмотрел на мой и улыбнулся.

Я остался под душем, пока они не ушли – любовался блестящими шикарными телами и струями, обвивающими их упоительные формы и стекающими с коков, как неиссякаемое писание.

Джорджи присоединился ко мне, когда они ушли.

– Черт, – сказал он, увидев мой тверденький питер. – Что они сказали?

– Хотят встретиться со мной на баскетбольной площадке после обеда.

– Ты пойдешь?

– Не знаю. Ты как считаешь?

– Если хочешь, чтобы тебя оттрахали, то иди. Если не хочешь, лучше не ходи.

Мысль об их подростковых пенисах у меня внутри поддерживала меня в твердом состоянии. Конечно, я хотел.

– А хочешь посмотреть? Я разрешаю.

– А они? Мне бы на их месте не хотелось иметь зрителей.

– Я им скажу, что без тебя не согласен. Пожалуйста, я хочу, чтобы ты присутствовал.

– Я подумаю.

В столовой я механически наполнял поднос, ел, но думал отнюдь не о еде. Незадолго до шести я уже входил на баскетбольную площадку. Блондины ждали меня под деревом.

– А он тут зачем? – спросили они про Джорджи, шедшем в пятнадцати ярдах за мной, еще не решившем, хочет ли он как-то участвовать.

– Он со мной. Он просто посмотрит.

Майкл сделался подозрительным.

– Что посмотрит?

– Ну, это, – улыбнулся я, – то, что вы хотите делать.

– А что мы хотим делать?

– Ну, как… – я одумался в последний момент – …как вы изображали в душе, только по-настоящему. – Я чуть не проговорился насчет оргии за скалами.

Майкл заюлил:

– Да мы хотели сыграть в баскетбол, скажи, Гарри.

Злясь на себя, я никак не мог найти слова, чтобы вернуть разговор к нужной теме.

– А секс? – спросил я, подойдя к Майклу поближе.

– То что, больной? Мы ничего такого…

– А что такое, по-твоему, секс? – прервал его Гарри.

– Вы можете вставить в меня, сзади. – Я пустился во все тяжкие, потому что мне казалось, что шанс на любовную авантюру уплывает. Зря я, наверно, притащил Джорджи! – Мы можем и без него. Он просто хотел посмотреть, он ничего.

– Тогда скажи ему, пусть уходит.

– Сейчас, – сказал я и метнулся к Джорджи.

– Они чего-то мнутся, так что давай на первый раз без тебя.

– Окей. – Джорджи даже обрадовался. – Только не уходите далеко.

Я поспешно вернулся к блондинам. Майкл перестал нервничать.

– Что ты ему сказал? – спросил Гарри.

– Что как-нибудь в другой раз.

– Хорошо, идем.

Они отвели меня на дальний конец лагеря в сарай. На двери висел замок. Мы обошли вокруг, они отвалили от стены пару камней и сдвинули две вертикальные доски, прогнившие снизу. Мы протиснулись внутрь. Свет проникал через окошко в верхней части боковой стены. Цементный пол был весь заставлен, лечь было негде. Блондины сели и стали развязывать шнурки.

– Раздевайся, – сказал Гарри, потому что я стоял в нерешительности.

Я нагнулся и развязал одну туфлю.

– А как?… Тут же негде.

– Ничего, мы стоя.

Пока я разувался и снимал штаны, в голове моей пронеслись разные варианты секса стоя, один другого фантастичнее.

– Ты это уже делал? – спросил Гарри.

– Ага.

– С тем парнем, которого привел с собой? – спросил Майкл.

– Ну, не совсем. – Я не был уверен, захочет ли Джорджи, чтобы я рассказывал некоторые частности.

– Не совсем? Как это – тебя оттрахали, но не совсем?

– Ты, наверно, ему сосал, – предположил Майкл.

– Ага.

Мальчики сняли рубашки.

– А кто-нибудь еще в лагере тебя трахает? – спросил Гарри, стаскивая штаны с трусами и демонстрируя боевой стояк.

– Нет.

– Кто же тебя трахал? Ребята из твоей школы?

– Неважно.

– Не хочешь говорить, или на самом деле это твой первый раз?

– Не первый.

– Посмотрим. – Майкл передал Гарри баночку вазелина.

– А стоя ты делал? – спросил Гарри, смазывая кок.

– Нет. – Они оба были выше меня. Их коки приходились мне чуть ниже пояса. Как же они будут меня трахать? Они же так устанут, с согнутыми коленками.

До меня дошло, только когда Гарри сказал:

– Встань вон туда. – Он показал на перевернутый ящик у стены; ящик был невысокий и как раз компенсировал разность уровней.

Я встал на ящик, Гарри подошел сзади и раздвинул мне ягодицы. Его смазанный кок оказался холодным. Гарри поискал дырочку большим пальцем и наставил на нее головку кока.

– Только не быстро.

– Спокуха.

Он осторожно нажал. Головка пролезла. Я отвел руку назад и обнял Гарри за бедра. Кок продвинулся чуть выше. Гарри поднялся на цыпочки, миновал простату и при этом высек старые знакомые искры. Я глубоко вздохнул, ожидая дальнейшего продвижения.

– Присядь немножко, – потребовал он. – А то высоко.

Я согнул колени и подтянул Гарри за мягкое место. Наступила блаженная полнота.

– Так и стой. Не поднимайся.

Он начал трахать. С каждым разом он вытаскивал чуть дальше, а впихивал потом до конца.

Моих рук коснулось голое тело Майкла. Гарри вытянул почти полностью, а Майкл навалился и запихнул его обратно. Он трахал Гарри, в то самое время, что Гарри трахал меня. Как тогда на горе, со старшим мальчиком и вожатым. Я пожалел, что не нахожусь в середине, но с моим клювиком мне было не забраться внутрь к этим двоим.

Майкл толкался в своего друга, пропихивая его глубоко в меня. Вцепившись в ягодицы Гарри, я чувствовал, как тело Майкла таранит нас, снова и снова. Мой кок требовал внимания, но жалко было отпускать задницу Гарри.

– Почиркай мне.

– О-окей, – проговорил Гарри, задыхаясь. Его пальцы обхватили мой питер и задвигались вверх-вниз. Они были приятно скользкими от вазелина. Я начал подъезжать.

– Не так быстро, – сказал я.

Его пальцы сбавили темп. У меня было ощущение, как будто моя простата выросла в два раза. И как будто мой анус превратился в желе. Кок Гарри скользил взад-вперед, как поршень. С приближением оргазма у меня ослабли коленки. Но Майкл, кажется, кончил первым, потому что простонал несколько раз подряд. Я приехал следующим. Гарри почувствовал мою пульсацию, перестал мастурбировать, но не отпустил. И я почувствовал его сокращения внутри меня. Я представил себе, как он выпрыскивает там свой сок. Мне была приятна мысль, что он намажет меня внутри своей спермой.

– Ух, здорово, – сказал Гарри, обняв меня сзади и оставаясь во мне своим коком.

Майкл обхватил рукой нас обоих и пощупал мой кок.

– И трех дюймов* не будет. – Потом пощупал мои шарики, но промолчал. Я почувствовал, как он напоследок наподдал, от души, и засадил кок Гарри глубоко в меня.

Потом они вытащились и стали вытираться, достав из какого-то ящика рулон туалетной бумаги. Один отрывок Майкл протянул мне.

– У тебя уже были большие коки? – спросил он.

– Как у него. – Я показал на Гарри. – Чуть-чуть больше. – У Гарри был капельку короче, чем у Фрэнка Стиллингса.

– А побольше не пробовал?

– Пробовал, больно. Хотя, если немножко больше, может, ничего. – Мне не хотелось заранее отказываться. Со времен попытки Дугласа воткнуть в меня пятидюймовик* прошло время. Я, наверно, стал побольше там, сзади.

– А я знаю мальца, который меньше тебя, но садится на большой, больше моего.

Неужели он говорит о пенисе вожатого Уошберна? Да он меня пополам порвет.

– Совсем большой?

– Вот такой. – Он остановил руку в дюйме от кончика своего смягчающегося кока.

– Ладно, я попробую, но если будет больно, пусть он остановится.

Гарри ухмыльнулся и толкнул Майкла в плечо.

Живущий во мне вуайёр* вкупе с обычной осторожностью заставили меня спросить:

– Только можно я сначала посмотрю, как это делает тот, маленький?

Они переглянулись и пожали плечами.

– Мы спросим, – ответил Майкл. – Все, вылезаем.

По дороге обратно я спросил:

– А можно моему другу посмотреть в следующий раз? Он никому не скажет. Мы с ним уже пробовали разные штуки.

– Тогда пусть разденется и тоже что-то делает, чтобы не думал потом отвертеться.

– Что делает?

– Ну, не знаю. Пусть оттрахает тебя перед нами.

– Ладно, я ему скажу.

Гарри спросил:

– Что, понравилось?

– Не-а, – ответил я, хватая его за руку и нежно поглаживая.

Джорджи поджидал нас недалеко от сарая, прячась за деревьями. Он показался, пока блондины были заняты укладкой камней под досками в стенке, а как только Гарри и Майкл оставили меня на границе спортивных полей, подбежал ко мне.

– Ты что, все время там прятался? Ты подслушивал?

– Да, я все слышал. Они делали это с тобой стоя? Оба?

– Нет, Майкл засунул Гарри, пока Гарри трахал меня.

– Черт, какие же они… черт, прости.

Я боялся, что меня выдает запах вазелина, и спросил Джорджи. Он обнюхал меня на уровне живота.

– Ничего не чувствую. Но если хочешь, сходим в душ.

Мы помылись в душе. Джорджи все время был тверд.

– Ты хочешь?

Джорджи нахмурился.

– А как? Уже поздно. До скал не дойти.

Я задумался. Оставалось меньше часа до отбоя. В душевой все время толклись старшие. Все везде было закрыто. Джорджи был прав. Но я тоже уже загорелся. Оставался единственный выход.

– Подожди, пока все уснут, и влезай ко мне.

– Ты спятил. Кто-нибудь увидит. Например, твой чокнутый дружок Милтон. Он, может, вообще не спит.

– Но сегодня другого способа нет.

Кончилось тем, что мы оба заснули.

В четверг, в конце часов плавания и свободных занятий, меня нашел Майкл:

– У баскетбольной площадки через двадцать минут.

– Джорджи можно?

– Не в этот раз. Наш меньшой не хочет никого лишнего. Идешь?

Я вздохнул и согласился.

– Черт, – огорчился Джорджи, – что я им, стукач?

Под деревьями меня дожидался один Гарри. Он отвел меня в один из школьных корпусов. Нам открыли дверь, и мы вошли. Внутри нас встретил парень, которого Джорджи тогда опознал как Барни или Берни, тот тринадцатилетний, которому ввинчивал вожатый Уошберн. Гарри провел нас через холл в большой туалет. Там ждали Майкл и мальчик-младшекурсник, рыжеватый блондинчик, которого я раньше видел только издали. Наш старший закрыл дверь, запер ее на ключ и изящным жестом уронил ключ в боковой карман штанов.

Майкл воздел руки и сказал, улыбаясь грандиозной улыбкой:

– Все готовы? Игра!

Все засмеялись, хотя я – смущенно.

Они кинулись разуваться, разбрасывая туфли. Младший мальчик повернулся к блондинам задом и обнажил пухленькую попку.

– Минутку, – сказал Гарри, – не будем невежами. – Малкольм Маленький Дик, – представил он меня, – это Барни Большой Дик. Барни Большой Дик, это Малкольм Маленький Дик.

Барни любезно улыбнулся, пожал мне руку и подвел к младшему мальчику.

– Ларри Средненький Дик, – сказал он ломающимся подростковым голосом, – это… минуточку… – он расстегнул мой пояс, пуговицу и молнию, и опустил на мне брюки вместе с трусиками спереди, – Малкольм Не Такой Уж Маленький Дик.

Я пожал ладошку Ларри. У него была ужасно лукавая физиономия. Он мог бы сойтись с Джорджи.

У Барни все-таки была поросль на лобке, я просто не разглядел ее издали в прошлую субботу, когда его трахал вожатый Уошберн. Он был несколько мягкотел, но сложен пропорционально, и я – когда все оказали голыми – не устоял перед искушением, пощупал его кок и шарики. Длина была идеальная, вот только толстоват.

Я посмотрел на Ларри. Он был вообще малявка, щупленький, хотя в разных местах тела при каждом движении, когда он помогал Барни раздеваться, под загорелой кожей перекатывался жирок. У него были особенные синие глаза, в которых сверкала радостная искорка, чтобы ни пытались в это время строить из себя остальные черты лица. Лицо у него было широкое, загорелое и немного розовело на щеках. Большие уши окружала шевелюра за пределами всех норм лагеря «Макфарлейн». Маленький твердый питер был ни чуть не короче моего, но тоньше. Интересно будет попробовать его на сос.

Майкл вынул одеяло из коричневой хозяйственной сумки – обычное одеяло, как у нас в отрядах, – и баночку вазелина. Ларри схватил баночку и попытался открыть. Майкл забрал ее обратно, сковырнул крышечку большими пальцами и вернул Ларри; тот намазал Барни крайний из пяти его дюймов.

Барни лег на спину на одеяло посреди туалета. Ларри взял меня за руку, подвел к Барни, встал к нему лицом и перешагнул одной ногой через его поясницу. Кок Барни, толстый и твердый, лениво нависал, не касаясь, над его животом. Майкл и Гарри, с прямыми коками, стояли рядышком у раковин. Никто не проронил ни слова.

Ларри стоял над Барни, на уровне таза. Опираясь на мою руку, Ларри сел на корточки, взял кок Барни у основания и направил его вверх. Потом сдвинулся на пару дюймов назад, и похожая на шлем головка обрезанного кока оказалось у самого ануса. Не отпуская руки Ларри, я шагнул назад, чтобы заглянуть со спины.

– Не робей, – сказал Майкл, – сядь и посмотри как следует.

Продолжая поддерживать Ларри за руку, я опустился на колени и нагнулся. Головка кока Барни вжалась в окруженный кольцом вазелина пункт назначения, растягивая крошечную дырочку Ларри. Восьмилетний ребенок крепко сжал мою руку, но не охнул. Его анус растягивался все больше, и толстый пенис продолжал ломиться внутрь. Невероятно, как маленькая дырочка Ларри смогла так открыться. И все же, чтобы дать Барни войти, ей надо было растянуться еще раза в полтора.

Барни ничего не делал, просто лежал, и Ларри полностью контролировал темп, с которым в него продавливалась подростковая эрекция. Ларри остановился, оглянулся на меня и послал мне улыбку. Немного подождав, он снова пошел вниз. Его плоть продолжала расширяться. Пухлая головка сжалась и скрылась внутри. Ларри выпрямился, забрал у меня свою руку и положил ее мне на плечо. Опершись на меня, он опять пошел вниз, теперь быстрее. Все пять дюймов ствола без видимых затруднений скрылись в дырочке Ларри, и он плотно уселся на редкие пубертатные волосики Барни.

При мысли о том, куда прошел весь этот шест, как он должен был растянуть маленький ректум, как должен был упереться в конец толстой кишки, и какие при этом ощущения, кроме, разумеется, боли, испытывает внутри своего тела Ларри, я снова спрашивал себя, смогу ли я… Ой, вряд ли.

Я заглянул спереди, проверить, как там поживает питер восьмилетнего мальчика. Он был тверд, как карандаш. Ларри обнял меня за плечи и перетащил вперед, подталкивая мою голову вниз, к своему паху. Я понял, что от меня требуется, и был только рад. Мне пришлось лечь перпендикулярно к этой паре, чтобы добраться ртом до маленького пениса. Он был чрезвычайно тверд, как будто под плотью скрывался дуб. Ларри подвигал задницей из стороны в сторону, потом взад-вперед, потом, медленно, вверх-вниз. Его кок делал у меня во рту то же, что кок Барни в его ректуме.

Ларри стал приподниматься выше, слезая со значительного отрезка кока Барни. Я пощупал там рукой. Потом я обнаружил, что мне видно ствол Барни между ног Ларри. Мой кок был напряжен отчаянно, хотя все равно уступал в жесткости пляшущему у меня во рту коку Ларри.

Ко мне подсел Майкл и стал гладить обводы моего мягкого места. Я здорово завелся. Я схватил пальцы Майкла и запихал к себе в ложбинку.

– Повернись на бок, – обратился Майкл к Барни, – чтобы нам тоже поучаствовать.

Барни положил ладони на бедра Ларри и начал его осторожно поворачивать. Ларри приподнял дальнюю от меня ногу и медленно, с помощью Барни, перенес ее через его грудь на мою сторону. Я сел, освобождая дорогу. Поворачиваясь на коке Барни, Ларри проделал полоборота и оказался лицом к ногам тринадцатилетнего мальчика. Барни положил его на себя и, лежа под распростертым маленьком мальчиком, несколько раз покачал в него. Мы с Фрэнки Стиллингсом тоже так делали. Я нагнул голову у них между ног и посмотрел, как ствол движется вверх-вниз, исчезая и появляясь.

Барни обнял Ларри и повернулся на бок.

– Так можно я тебя потрахаю? – шепнул мне на ухо Майкл.

– Ага.

– Ложись перед Ларри так, чтобы его сосать.

Я было пристроился так, что моя грудь оказалась напротив коленок мальца.

– Нет, наоборот, чтобы он тоже мог тебя сосать. Перевернись.

Меня не надо было упрашивать. Я быстро перелег. В новом положении я не только давал себя сосать, в то самое время, когда я сам буду сосать и меня будут трахать; ко всему этому мне еще оказывалось видно, как большой кок Барни входит и выходит из растянутой дырочки Ларри.

Не успел я занять позицию, как почувствовал, что Майкл притирается ко мне сзади. Его смазанный кок вклинился между моих ягодиц. Я почувствовал, как его пальцы ведут кок вверх по ложбинке и останавливают, нащупав податливое место. Пальцы Майкла убрались. Он подвинулся поудобнее и начал продавливать. Примерно в это же время Ларри всосал мой кок. Я оглянулся и увидел, что Ларри обхватил нас с Майклом рукой и прижимает к себе обоих сразу за задницу Майкла, а Гарри тем временем пристраивается позади своего другана. И, как тогда в сарае, я почувствовал передачу импульса, когда Гарри с размаху ударился в задницу Майкла.

Вспомнив о своих обязанностях, я поспешно взял кок Ларри в рот и начал его всасывать и выпускать. Через несколько секунд Ларри заставил меня сбавить прыть, подняв ногу и положив бедро мне на голову. Зато теперь я во всех подробностях видел, как Барни качает, и как его кок всаживается и вытаскивается, морща анальную плоть Ларри. Я смотрел на действо, вариант которого в это время происходил в моем тылу. Смотрел, как завороженный.

Гарри, не то Майкл, не то оба сразу пихали медленно, но сильно. Каждый раз, когда кок Майкла прокатывался мимо моей простаты, я ощущал нечто вроде мини-оргазма, удовольствие от которого рассыпалось у меня по бедрам. Хорошо, что Ларри вообще предоставил все движение у себя во рту на волю покачивания моего таза, а то бы я уже давно достиг кульминации.

Барни провел рукой по моему боку, по ягодице, по ноге. Дойдя до колена, он приподнял мою ногу и подтянул ее на щеку Ларри, воспроизведя положение ноги восьмилетнего мальчика на моей голове. Барни обеспечил лучший обзор для Ларри, как перед этим Ларри устроил лучший обзор для меня.

Наш коллектив вошел в осторожный ритм. Барни протянул руку через нас всех и держался за задницу Гарри. Я выяснил это, пока гладил окружающую меня массу плоти. Мы с Барни ненадолго переплели пальцы, как поздоровались. Майкл своей свободной рукой обвил меня и Барни; с ее помощью он стал подтягиваться повыше при каждом броске в мою задницу. Мое нутро загорелось, и я запульсировал во рту у Ларри.

Майкл отпустил спину Барни и протянул руку назад, к заднице своего друга, подгоняя его – я почувствовал прибавку в скорости и в силе. От оргазма мой ректальный мускул сжался вокруг пениса Майкла. Он начал стонать «угу, угу». Его рука вернулась, снова обняв Барни, и с ее помощью Майкл прижался ко мне изо всех сил. После нескольких коротких толчков в бешеном темпе он три раза простонал «не-а», перестал трахать и задергался внутри меня. Гарри же не остановился и продолжал мотать Майкла туда-сюда. Рука Гарри обвилась вокруг нас и Барни, и Гарри стал подтягиваться с ее помощью, как раньше делал Майкл. Головка моего питера сделалась ультрачувствительной, и я вздрагивал при каждом наезде на язык Ларри.

Потом Гарри остановился. Один Барни продолжал двигаться и стал постепенно наращивать скорость. Я зарылся своей головой поглубже в пах Ларри, всосав его шарики, которые были размером с маслины. Его дик я перегнал себе под язык. Ларри схватил меня за голову и плотно прижал к себе. Я чувствовал, что он на подходе. Его кок сделался толще и тверже. Барни теперь выдирал так, что показывалась кромка головки кока, а потом вламывался с такой силой, что шлепал меня по носу своими шариками. Я уже миновал суперчувствительную фазу и захотел, чтобы Ларри пососал меня еще. Я протянул руку к его голове и расшевелил ее. Майкл и Гарри просто оставались внутри нас и удерживали всех вместе, обнимая своими руками.

Ларри стал сосать мой кок, двигая головой и обвивая ствол языком. Я подергал Майкла за задницу, чтобы он потрахал еще хоть немножко. Он стал покачиваться вперед-назад, проводя коком по моей простате, которая опять стала восприимчивой и щедрой на приятные ощущения, как до кульминации.

Глядя, как Барни таранит маленького Ларри, я вспомнил, как тот же Барни, когда вожатый уже отвалился, еще долго трахал один, пока не кончил. Хотя вряд ли он протянет так долго в этой тугой тесной попке. Хорошо бы его хватило до моего второго оргазма. В этом не было ничего невозможного, Ларри трудился надо мной изо всех сил, да и Майкл тихонько подзаправливал. Сказка, сон, ставший былью; вся моя тазовая область горела пламенным энтузиазмом.

Барни врезался с рекордной силой, остановился, вытащил до самого-самого кончика головки кока и воткнулся обратно. Я увидел пульсацию на нижней стороне его зарывшегося кока. Ларри начал лихорадочно сосать, носясь ртом по моему стволу. Я пришпорил задницу Майкла, чтобы он тоже прибавил ходу. Майкл увеличил размах мазков, рассыпающих искры по моей прямой кишке и по спине. Я трудился над Ларри, как он надо мной, а еще подергал Барни за ягодицу, чтобы он пошевелился внутри Ларри.

Я балансировал на грани, не переступая ее, судорожно втягивая воздух через нос. Ларри сдернул бедро с моей щеки и кончил. Я подтянулся к Барни и замер. Ларри мотал головой во все стороны. Я открыл рот, сказал «Ну, Ларри!», и был сражен неистовым оргазмом. Мои ноги взбрыкнули. Я охнул и изо всех своих скромных сил вцепился в спину Барни.

Коварный Ларри сжал во рту суперсверхвысокочувствительную головку моего кока, я так и подпрыгнул. Ларри отпустил меня и засмеялся.

– Ларри, уймись. Дай поблаженствовать, – сказал Барни.

Ларри приподнял мое бедро и протиснулся головой поглубже, чтобы пососать мои шарики. Вот это оказалось очень мило, и я отплатил той же любезностью.

Будь моя воля, я бы так и уснул. Тут я представил себе, как нас обнаруживает добрый католик вожатый Дин, и мысленно расхохотался.

Через несколько минут я заметил, что кок Барни смягчается и постепенно выскальзывает из Ларри. Я погонял шарики Ларри у себя во рту. Он сделал то же самое с моими. Выведение Барни застопорилось, когда осталась одна головка. Барни отстранился, и головка выскочила, как будто дырочка Ларри ее выплюнула. Я надеялся, что Барни еще полежит, но он уже вставал. Блондины с величайшей неохотой вытянули из меня и друг из друга. Мы с Ларри прижались друг к другу, посасывая шарики. Потом Ларри шлепнул меня по заднице и, со смехом, отпустил.

Я его обнял, он тоже обнял меня.

Блондины и Барни пошли к раковинам отмываться с мылом. Я сидел обнимался с Ларри.

– Очень больно было?

– Только вначале, потом ничего.

– А при этом делается приятно внутри?

– Да ничего, но с Гарри и Майклом мне больше нравится, хотя они дают четвертак, а Барни доллар.

– Они тебе платят?

– Ага.

– Так ты делаешь это ради денег?

– С Барни – да, потому что больно, а с Гарри и Майклом и так весело. Только ты им не говори, а то перестанут давать четвертак. А тебе сколько дают?

– Нисколько.

Ларри покачал головой.

– Ларри, а хочешь после обеда погулять со мной и моим другом?

– Не, после обеда вожатые нас не отпускают. Но я могу завтра после уроков.

– Окей, давай встретимся на баскетбольных площадках. – Трое мальчиков у раковин уже вытирались туалетной бумагой. – Я хочу попробовать Барни.

– Потребуй у него доллар.

Барни уже и сам думал о моей заднице.

– Ну, когда мы с тобой встретимся?

Я пожал плечами.

– Может, в субботу, после ленча?

Майкл отвел его в сторонку и начал шептать на ухо. Тот что-то шептал в ответ. К ним присоединился Гарри, обняв Майкла за плечо. Они что-то обсуждали, мы с Ларри смотрели.

– Нет, в субботу у нас есть дела.

Я догадывался, какие у них дела, и мне хотелось посмотреть на эти дела с близкой дистанции. Я подошел к троим голым мальчикам, оставив Ларри, который, видимо, был не в курсе.

– Мы знаем про вожатого Уошберна, вы ведь про него шепчетесь? Можно мне посмотреть, а ты можешь делать меня, пока он делает тебе.

Все трое уставились на меня с непонятной мне оторопью. Первым заговорил Майкл:

– Кто еще знает?

– Только Джорджи, но он никогда никому не скажет.

Я почувствовал, что на мою руку легла ладонь Ларри, потом его тело коснулось моего.

– Малкольм, послушай, нас ждут большие непрятности, если ты скажешь хоть слово. И тебя тоже.

– Какое слово? – спросил Ларри.

– Неважно, – ответил Гарри.

– Погоди, – сказал Барни. – Он отошел с блондинами в угол и они там горячо заспорили шепотом.

Я обнял Ларри за плечо и сел с ним на одеяло.

– И давно ты с ними делаешь? – спросил я.

– Прошлым летом я делал с Барни, а в этом году появились Гарри и Майкл. А ты с ними уже делал?

– Один раз.

– Понравилось? – Он улыбался.

– Еще бы. Было здорово, но когда еще и ты меня сосал, было еще лучше. – Я сжал его плечо.

– А хочешь, как-нибудь сделаем вдвоем? Тебе нисколько платить не надо.

– Когда скажешь.

– Завтра, когда пойдем гулять.

Майкл попросил меня подойти, а Ларри остаться на одеяле.

– Откуда ты знаешь про вожатого Уошберна?

– Мы вас видели на горе.

– Говорил я, что там кто-то был, – сказал Майкл. – Черт.

Я видел, что Майкл сердится.

– Ты не волнуйся, мы никому не скажем.

– Ты не понимаешь. Вожатому Уошберну это не понравится, и он нам это не спустит, – сказал Барни. – Ты очень пожалеешь, если он узнает, что ты его видел. Это очень злой человек.

– Зачем же вы с ним водитесь? – Я перестал что-либо понимать.

Ответил Гарри:

– Он нас застукал в одном месте, где мы собирались раньше, и сказал, что всех заложит, если один из нас не разрешит ему нас трахать.

– Это кто еще кого заложит, – возразил я.

– Ты не знаешь наших родителей, – сказал Майкл. – Они посадят его, но нас прибьют.

– Мне даже подумать страшно, – сказал Гарри.

– В эту субботу будет последний раз, – заявил Барни. – Когда он все, мы скажем ему, что это конец, и что мы его сдадим, если он сдаст нас.

– Не знаю, не знаю, – сказал Майкл. – У него отец сенатор. Он говорил, что если что, он заявит, что мы клевещем, чтобы обелить себя, и ему поверят.

– А мне плевать, – стоял на своем Барни. – Не твою задницу трахают. Я больше терпеть не собираюсь.

Джорджи опять всю оргию прятался снаружи. Он не знал, в каком месте корпуса мы были, и ничего не слышал.

– И тут вы выходите впятером. Черт! Вы как, все вместе, или по двое?

– Все вместе, и у всех пенис был у кого-нибудь в заднем месте или во рту. Майкл вставил мне, Гарри в это время вставил ему, Барни – его зовут Барни – вставил Ларри, маленькому, а мы с Ларри сосали друг у друга, все одновременно! Это самый грандиозный, фантастический секс в моей жизни. Жалко, что ты не видел.

– Барни заправил маленькому?

– На полную. Я сосал пенис Ларри и видел с близкого расстояния.

Джорджи начал беспокойно озираться.

– Малкольм, надо найти укромное место.

Я взглянул на его пах и увидел намек. Оставалось только полчаса до обеда, далеко нам было не уйти. Я вспомнил густые кусты вокруг католической церкви и повел Джорджи туда.

Мы сбежали с горки, пересекли игровое поле и подошли к церкви. По другую сторону от нее был устроен небольшой грот со статуей Святой Матери. С трех сторон он был окружен кустарником, почти как в моей школе, только без жимолости. Мы залезли между скалой и бетонной стеной. Если бы кто-нибудь зачем-то зашел за грот и подошел поближе, он мог бы нас заметить, но больше ниоткуда нас видно не было. Джорджи снял штаны и туфли и лег на штаны. Я лег на него сверху, полностью одетый, пахом на его лицо – по-другому было не уместиться. Я всосал его кок вместе с шариками и постарался дотянуться верхней губой до как можно более далекой точки промежности.

– Так мы не успеем. Просто пососи, чтобы я кончил.

Я отпустил его мягкий мешочек и забегал ртом по столбику, мотая головой сразу вверх-вниз и из стороны в сторону. Джорджи напрягся и кульминировал буквально за минуту.

– Черт! Наконец-то. Эх, и завел же ты меня, Малкольм. То есть не ты, а твои фокусы, в смысле ваши. Какой секс. Пятеро ребят. Черт.

По дороге в столовую я рассказал ему про вожатого Уошберна, как он застукал Барни с Майклом и Гарри, как угрожал им разоблачением, если они не дадут себя оттрахать.

– Майкл сказал, что они ничего не могут ему сделать, потому что у него отец – сенатор Соединенных штатов. Барни был самый большой и взял все на себя. Но в эту субботу он скажет вожатому, что это в последний раз. Майкл боится, что им придется плохо.

– Значит, Уошберн – сын сенатора… Черт. Он может делать, что хочет.

В столовой Ларри втиснулся передо мной в очереди и пихнул своей задней частью.

– Значит, завтра после уроков?

– Да, – сказал я ему на ухо.

Когда мы с Джорджи подошли к своему столу, мальчики сидели по семь с каждой стороны. Мы с Джорджи любили сидеть рядом. Джорджи попытался уговорить одного из мальчиков, ходивших на школьные занятия, пересесть на другую сторону.

– Пошел на фиг, мелочь пузатая, – отреагировал тот. Это был Герберт Моррисон, тот самый, который попал в карцер в день заезда.

Я опасался драки и встал между ними двумя, но Джорджи только проворчал: «Тупила-дебила!» – и сел на крайнее место. Я сел напротив, улыбаясь при виде такой сдержанности. Он тоже улыбнулся: «Неохота драться!»

После обеда я сказал Джорджи, что завтра к нашей прогулке в горы присоединится третий.

– Зачем ты его пригласил? Он – проститутка.

Я рассказывал Джорджи, что Ларри получает плату за прокат ректума.

– Но он – славный малый, и мне кажется, что он тебе понравится. Он тоже любит повеселиться. И он мне сегодня удружил.

– В смысле, отсосал?

– А я тебе, скажешь, не удружил?

Мы переоделись в пижамы и читали на койке Джорджи до отбоя, а потом лежали там в темноте, пока вожатый Дин не шуганул меня на верхнюю.

Ларри прямо засветился от счастья, когда мы пришли на баскетбольные площадки. Я боялся, что он ждал меня одного, ведь он говорил о сексе вдвоем. Но он не испугался третьего; наверно, ему главное было, что в компании не имелось большого кока, рвущегося раззенковать ему торец. Джорджи держался чопорно, но оттаял, когда Ларри принялся кидать в нас шишками, а когда мы с Джорджи открыли ответный огонь, поймал большую часть шишек, брошенных в него. Потом Ларри предложил бежать до горы наперегонки на счет «три», а сам рванул на счет «раз». Джорджи догнал его у самых скал и повалил, запыхавшись.

Ларри лег на живот рядом с Джорджи, положив подбородок на ладонь, и спросил:

– Хочешь, я и тебе пососу?

Джорджи оглянулся на меня. Я давно перешел на шаг и только-только дотащился до них. Но слова Ларри я слышал.

– Я устал, – сказал я, пройдя мимо них и плюхнувшись на ствол упавшего дерева. – Начинайте без меня.

Мы зашли на площадку между скал, и Джорджи вытащил вещевой мешок.

– Только не говори остальным про это место, и вообще ничего им не говори, – предупредил я Ларри.

– Не буду, – сказал он, продолжая развязывать шнурки.

Я тоже разделся, потому что на интерес к сексу моя усталость не распространялась, а передо мной находились два почти голых мальчика.

Ларри подошел ко мне в одних носках. Его маленький кок казался больше в мягком виде, свисая между ног.

– А он тоже сосет?

– Нет-нет. Он только дает сосать и трахает.

Ларри оглянулся на Джорджи, который лежал на спине, заложив руки за голову; его дик целился в облака.

– Давай сделаем как вчера, и чур он трахает меня.

Я бы предпочел наоборот, но Ларри был младшим и гостем.

Ларри отбежал к Джорджи.

– А давай, ты меня потрахаешь?

Джорджи пожал плечами, широко улыбаясь.

– А кто мне намочит?

Ларри немедленно спикировал на него и бешено закрутил головой; Джорджи так и ахнул. Я понял, чем это грозит, и поспешил плюхнуться на то же колючее одеяло.

– Будет, Ларри, иди сюда. – Я повалил его к нам.

Джорджи перевернулся и прижался к Ларри сзади. Я раздвинул ему ягодицы. Джорджи потыкался вокруг своим маленьким коком, потом Ларри потерял терпение, завел руку назад и приставил Джорджи к отверстию. Джорджи подался вперед. Ларри всосал мой кок, я его. Мгновенное влажное тепло заставило меня сосать пободрее. Я подтянул бедро Ларри себе на щеку, чтобы видеть, как его трахает Джорджи. Он вошел только наполовину. Я подтянул его за задницу, он проскользнул поглубже и начал двигаться короткими сильными взмахами. Я всосал шарики Ларри и место под ними. Ларри лихо управлялся с моим хозяйством, снова умудряясь одновременно бегать горячим ртом взад-вперед и крутить головой. Я закинул верхнюю ногу ему на плечо, чтобы поглубже пропихнуться ему в рот. Ларри протиснул руку под мою ногу, отпустил мой дик, сунул в рот свой палец, снова всосал мой дик, а пальцем потихоньку закопался в мою задницу. Это был для меня приятный сюрприз. Ларри поерзал пальцем туда-сюда и начал меня трахать. Мой кок заполыхал, и вскоре я уже задрыгался во рту у Ларри.

Ларри потребовалось больше времени, несмотря на то, что ему в попу заколачивал Джорджи. Правда, дик Джорджи все время выскакивал; это оттягивало их оргазмы.

Меня такая ситуация устраивала. Мне нравилось ощущение твердого, как сталь, кока Ларри у меня во рту, а вид скользкого пениса Джорджи, шурующего в маленьком заду Ларри, являл для меня приятную эротическую картину. Делать мне особенно ничего не приходилось, толчки Джорджи и обеспечивали вполне достаточное шевеление пениса Ларри у меня во рту, судя по непроходящему и даже усиливающемуся отвердению и постепенному разбуханию.

Ларри начал готовиться к выстрелу. Он всосал мои шарики и весь мой пах. Его руки обняли меня за талию, тесно прижав к себе. Конвульсии начались внезапно. Туловище Ларри задрожало, ноги вытянулись. Он схватил мою голову и держал, чтобы не двигалась.

Джорджи не финишировал. Его чуть не вытолкнуло, когда у Ларри свело ноги. Я с трудом подтянул ноги Ларри обратно, чтобы дать Джорджи запихнуться поглубже. Он прибавил темп, но мелкими движениями, чтобы не выскакивать. Я сопровождал рукой его задницу – она была как раз мне по руке, маленькая, но кругленькая. Рука Джорджи схватила меня за плечо и потянула. Джорджи врезался поглубже и остался там. Я потрогал его промежность и почувствовал, как по ней катятся импульсы в сторону Ларри.

Нет, определенно секс с несколькими партнерами лучше, чем вдвоем.

Пока мы одевались, Джорджи прочел нам лекцию «Почему секс такой приятный».

– Во-первых, не будь он так приятен, люди бы его не делали, и тогда людей бы не было.

Во-вторых, когда мы его делаем, мы успокаиваемся. Помнишь, как тот тупила-дебила вчера вечером не захотел поменяться местами и стал обзываться? Раньше я бы как минимум дал ему в глаз. Но ты как раз умиротворил меня отсосом, и ничего не было. Или вот сейчас, у меня такое настроение, что меня ничем не разозлить. А у вас?

Мы оба подтвердили, что на нас снизошел покой.

Этим вечером, когда мы с Джорджи лежали уже в пижамах на моей верхней койке, у Джорджи появилась идея, как одолеть вожатого Уошберна.

– Допустим, двое ребят, которых Уошберн не знает, увидят, как он трахает Барни, и Уошберн поймет, что его увидели. Он испугается, что они на него настучат, так? Тогда Барни говорит, что он этих ребят знает, но Уошберну не назовет. Но попросит их помалкивать, если Уошберн перестанет его шантажировать. Он ведь их шантажирует, прямо скажем. И Барни, и Майкла с Гарри. Ну, что ты думаешь?

– Двое ребят – это мы?

– Само собой. Ну?

– А если он нас узнает?

– А мы пригнемся. Мы завопим там и все такое, но не покажем лиц. Можем напялить шляпы и все такое.

– Он нас догонит, – ляпнул я, не подумав.

– Голый?

– Да, действительно! – сказал я. – Значит, мы дождемся, когда вожатый Уошберн вставит пенис в задницу Барни, и заорем из укрытия. Тут Барни заставляет его вынуть и говорит, чтобы он убирался на фиг, и чтобы не вздумал их закладывать, а то он позовет нас, и мы выступим свидетелями. – Звучало хорошо, но одна вещь меня все равно тревожила.

– Только у него отец сенатор. Он нам ничего не сделает?

– Не, даже если он узнает, кто мы, он же не знает о нас ничего такого. И у моего отца тоже есть друзья в Вашингтоне, он мне говорил.

Утром во время завтрака мы сказали Барни, чтобы он встретился с нами рядом с нашим бараком. Отряд Уошберна был на другой стороне, на тинейджерской половине. Пришли все трое. Всем троим идея сразу понравилась, даже Майклу, самому настороженному.

Они должны были встретиться с Уошберном на тропе в час. Мы одолжили шапки с наушниками у одного мальчика из нашего отряда, у которого их было три штуки среди прочего барахла в двух его чемоданах. Он объяснил нам, что сам-то он их терпеть не может, но мама заставляет надевать шапку и свитер, если становится хоть чуть-чуть прохладно.

– Когда кончите, уничтожьте их, или выбросьте куда-нибудь. Главное, не возвращайте, – заявил он.

За ленчем мы не торопились. Джорджи поглядывал на Уошберна, который ел со своими на другом конце столовой. Уходя, вожатый оглянулся и бросил взгляд в направлении стола, за которым завтракала группа Барни. Джорджи медленно очистил банан и стал откусывать маленькими кусочками. Я завелся, глядя, как его губы слегка оттопыриваются при каждом откусывании.

Наш план был выйти из барака в районе часа, чтобы отстать от остальных минут на десять. Барни должен был поторопить развитие событий, чтобы Уошберн был гол к нашему приходу. Тут мы проявимся, то есть дадим понять, что видели происходящее, но не покажем лиц.

Уошберн, надо признать, выбрал весьма укрытую секс-площадку. Туда можно было заглянуть только с того места на склоне, откуда мы подглядывали в прошлую субботу.

В молчании мы смотрели на часы над дверью холла. Джорджи нетерпелось. Мне было страшновато. Я не очень представлял себе, что делает сенатор Соединенных Штатов, но понимал, что он обладает властью, типа как мой отец надо мной: я сопротивлялся ему, боролся, но в конце концов каждый раз терпел поражение. Что если гениальные замыслы Джорджи не оправдаются, и вожатый Уошберн узнает нас, а еще узнает, что мы знакомы с Барни и его друзьями? Что если моему отцу расскажут? Я ежился от мысли, что отец узнает, какой гомо его сын, что его сын имел гомо-секс с кучей мальчиков.

– Все, час. Идем.

– Джорджи, а что если?

– Ничего не бойся. Идем.

Я не мог подвести Джорджи. Он стал мне другом, почти как Фредди.

Через пятнадцать минут, надвинув на глаза шапки с огромными ушами, пригибаясь как можно ниже, только чтобы не упасть, мы полезли, пригибаясь, на стратегическую позицию. Ветра не было, но парни обещали нам звуковое прикрытие из шума и разговоров. На посту мы окажемся всего в пятнадцати-шестнадцати ярдах* от места событий. Я натянул шапку еще ниже и втянул голову в плечи, как будто это могло помочь маскировке.

Когда мы уже подбирались к месту, я услышал приглушенные голоса. Один – кажется, Гарри, – говорил на повышенных тонах. Джорджи прополз за дерево и кусты, где мы прятались неделю назад. Мне он показал жестом, чтобы я подождал. Джорджи высунул голову из-за дерева, потом обернулся ко мне и беззвучно проартикулировал: «Рано!».

Пугаясь каждого листа и ветки, я все же не удержался и и дюйм за дюймом подползал к наблюдательному месту. Джорджи выглядывал из-за основания ствола дерева. Я дополз до ног Джорджи и выглянул из-за него. Джорджи был так увлечен происходящим впереди, что не стал пенять мне за непослушание.

Все четверо были голы. Гарри прислонился к скале, держа свой мягкий кок. Барни сидел на одеяле, положив руки на колени и опустив голову. Вожатый Уошберн что-то говорил Майклу, который слушал с несчастным видом. Барни поднял голову и что-то сказал вожатому, я расслышал слово «покалечите». Вожатый развел руки, что-то объясняя. Барни встал и громко сказал: «Ладно, трахните меня, и забудем об этом!»

Вожатый помотал головой. Он снова разводил руками. Майкл отодвинул Барни с одеяла и сказал:

– Ладно, ладно. Давайте.

– Ты с ума сошел… – начал Барни, а дальше я не расслышал.

Вожатый лег на спину на одеяло, ногами в нашу сторону. Майкл надел баночку вазелина на головку его большого кока и покрутил. Потом отдал баночку Барни, а сам сел на корточки над вожатым, лицом к нам. Он сдвинулся к мужскому коку, и еще подправил рукой. Теперь мы оказались заслонены от вожатого; воспользовавшись случаем, Джорджи сел на корточки. Майкл смотрел прямо на нас. Он произнес губами то же слово, что до этого Джорджи: «рано».

Барни шагнул к Майклу и взял за руку выше локтя, поддерживая. Майкл стал опускаться, лицо его скривилось, он закрыл глаза, сжав веки. Он схватился за руку Барни своей свободной рукой. Голова его склонилась на грудь. Но он продолжал опускаться. Он впускал в себя кок вожатого. Я тоже морщился, представляя себе эту жуткую боль. Майкл остановился. Наверное, кок вожатого уже изрядно углубился. Майкл вытер глаза о руку Барни – У него текли слезы, от боли. Майкл поднял голову, посмотрел на нас, едва заметно помотал головой и еще раз произнес губами: «рано».

– Черт, – пробормотал Джорджи.

Я окаменел, не в силах пошевелиться или что-то сказать.

Майкл снова нагнул голову, ухватился за Барни и отклонил корпус назад на несколько дюймов. Он снова начал опускаться, приближаясь задницей к паху вожатого. Майкл еще немножко откинулся назад и сел на мужчину, воткнув в себя весь его кок. И только тогда он снова поднял глаза на нас и кивнул.

Джорджи вскочил и завопил:

– Чем это вы занимаетесь?

Вожатый высунулся из-за бедра Майкла, вытаращив глаза.

– Это вожатый Уошберн! – проорал Джорджи.

Вожатый спихнул с себя Майкла. Выскочил кок, выдернутый из задницы Майкла.

– Бегите! – вскричал Барни.

И мы убежали, но не прочь, а вверх по склону, откуда можно было выбраться на нависающую скалу и подслушать.

– …плевать, – говорил Барни, – на тебя и на твоего папочку-сенатора. Они видели, что ты трахал двенадцатилетнего мальчика, как зверь. Иди на фиг!

– Ублюдок, вонючий ублюдок! – повторял Гарри, плача.

Вожатый выбежал из-под скал, заправляя рубашку в штаны и озираясь по сторонам. Он бросился по уходящей вниз тропинке. Потом подбежал к месту, откуда мы его застукали, и начал осматриваться оттуда. Мы спрятались за камнями. Послышался топот ног, и Барни крикнул: «Бегите, он вас засек! Бегите!»

Джорджи схватил меня за плечо и рывком поднял вместе с собой. Мы сбежали со скалы, не туда, откуда залезли, а с противоположной стороны. Тяжелый топот вожатого приближался.

– А-а-а! А-а-а! – завопил Гарри, как безумный.

Мы оглянулись, но ничего не увидели, кроме скал и леса. Я споткнулся. Джорджи остановился, поднял меня на ноги и заставил бежать дальше. Мы бежали вдоль склона горизонтально, потом Джорджи изменил направление, отклонившись вниз и лавируя между деревьями и кустами. Бежать прямо вниз, в сторону лагеря, по такому крутому склону было невозможно. Я оглянулся и увидел вожатого в сорока ярдах* за нами; он догонял.

– Это он! – крикнул я Джорджи. – Это он.

Когда я оглянулся еще раз, он был еще ближе.

– Подождите! – крикнул он. – Надо поговорить! Подождите!

И тут я увидел Гарри, абсолютно голого, в двадцати ярдах за вожатым. В руке у него был обломок дерева размером с бейсбольную биту.

Я увеличил длину прыжков, попал ногой на сухую ветку, оступился и покатился под гору кувырком. Вожатый бросился за мной.

Замедлившись, я оглянулся в поисках оружия – камня, ветки, чего угодно. Камни были слишком большие, веток не было вовсе, одни листья. Я схватил ком листьев и швырнул в противника, но они рассыпались на лету. Вожатый съехал по склону и ухватился за дерево рядом со мной.

– Подожди минутку, давай все обсудим…

С диким шумом на нас спикировал разъяренный Гарри с палкой в руке. Он попытался ударить вожатого, но споткнулся и пролетел мимо нас.

– Гарри, успокойся. Я им ничего не сделаю.

Но Гарри не стал слушать, он вскочил на ноги и бросился на вожатого. Уошберн пытался увернуться, но палка зацепила его по ноге. Вожатый схватил Гарри за руку. Откуда-то появился Джорджи и прыгнул Уошберну на спину. Я бросился на таран и врезался вожатому в бок. Джорджи таскал его за волосы и орал: «Сволочь! Сволочь!»

Я схватил его за рубашку и пнул по ноге. Вдруг сверху на нас спрыгнул Барни, и мы все прокатились несколько ярдов вниз.

Барни, босой, в одних штанах, заорал:

– Хватит! Хватит!

Мы все повернулись к нему. Я никогда не видел столько ярости на человеческом лице.

– Уошберн, нас слишком много. Убирайся, пока цел. Будешь драться, клянусь, мы тебя прикончим. Если ты еще будешь в лагере, когда мы вернемся, я вызываю полицию, и ты меня не остановишь. – Он шагнул к вожатому, который пытался подняться, держась за деревце, чтобы не съехать дальше вниз.

– У нас теперь есть свидетели, – продолжал Барни. – Их двое, и полиция им поверит. А когда доктора осмотрят задницу Майкла, и подавно. Дай-ка мне эту палку, Гарри.

Барни выхватил у Гарри его оружие. Вожатый отодвинулся за деревце.

– Спокойно, я ухожу. Я что, я ничего…

– Заткнись. Идешь, иди. И чтобы духу твоего здесь не было. Если мы застанем тебя в лагере, я вызываю копов. Даю тебе полчаса. Катись!

Вожатый бросился от него, и несколько ярдов Барни гнался за ним по склону с палкой в руках, потом остановился и сел с размаху.

Вожатый резво чесал вниз по склону, поскальзываясь на листьях и не оглядываясь. Но я вовсе не был уверен, что он уедет.

Когда я оглянулся, голый Гарри, весь исцарапанный и перепачканный, уже карабкался обратно. Мы с Джорджи подошли утешить тихо плачущего Барни. Я опустился на колени и обнял его. Барни швырнул палку вниз с горы.

– Ладно, – сказал он, – надо идти к Майклу.

Идти было не так уж близко. Мы успели отбежать ярдов на триста вбок и пятьдесят вниз.

Гарри, все еще голый, сидел, обнимая Майкла, который сидел в рубашке и с трусиками в руке.

Барни настоял, чтобы Майкл показал свой тыл.

– Да все нормально, просто саднит. Ничего со мной не будет.

– Майкл, мне надо посмотреть. Ты, может, и сам не знаешь.

– Крови нет, я проверил.

Гарри заплакал и прижался к Майклу, который обнял его в ответ. Барни сдался и начал одеваться. Гарри сначал помог одеться Майклу. Это напомнило мне нас с Фредди после того, как на нас напали белые хулиганы на железной дороге. Гарри и Майкл любили друг друга, совсем как мы.

Разгорелся спор, что делать с вещевым мешком и его содержимым. Точку поставил Барни:

– Это вещи Уошберна. Запихнем все обратно, и пусть гниют.

Назад мы шли медленно. Не потому, что Майклу было трудно идти, нет. Он утверждал, что болит несильно. Просто мы давали Уошберну время унести ноги. Барни повторял, что он «серьезно» вызовет полицию, если застанет Уошберна в лагере.

– И что мы тогда скажем своим отцам? – спросил Гарри.

– Как я и предлагал с самого начала: что мы просто чиркались, а Уошберн стал грозиться, что наврет про нас, будто мы трахались. Будет его слово против нашего, причем нас трое, а теперь у нас еще два свидетеля. Уошберна посадят, будь у него отец хоть президент.

Когда мы пришли в лагерь, Барни первым делом пошел в барак «Бобр» проверять, что вожатый уехал. Он застал там двух тинейджеров, которые рассказали, что Уошберн собрал чемодан и ушел, причем суетился и вид имел испуганный.

Мы сели впятером на скамейку у дорожки и помолчали.

– Мы вообще зря прогнулись под эту сволочь с самого начала, – проворчал Барни.

– Ты правда думаешь, что он не вернется? – спросил Гарри, прислоняясь к Майклу.

– Пусть только попробует, – ответил Барни.

Джорджи смотрел на блондинов.

– А вы – братья или как?

– Почти, – ответил Гарри. – На самом деле мы двоюродные, но живем в соседних домах.

– Только формально, – сказал Майкл, заговорив впервые после того, как мы уселись. – Обычно мы ночуем друг у друга. Мы так живем с двух-трех лет.

Я знал, о чем подумал Джорджи: что они любовники, гомо. Только они держались совсем не как гомо. Спортивные ребята, и вели себя, как обычные мальчики двенадцати лет.

– Давайте завтра что-нибудь придумаем, – сказал Барни. – Без секса, чтобы всем было весело.

– Барни, – сказал Майкл, – секс – это не Уошберн. Секс – это когда всем весело. Лучше скажи, придумаем что-нибудь новенькое. И надо позвать Ларри.

Да, Майкл быстро оправился.

– Давайте устроим костер на вершине горы, – предложил Джорджи.

– Это запрещено, – сообщил Барни. – Кроме специально отведенных мест.

– А где это?

– Это часа два по тропе, слишком далеко.

– Тогда пусть Малкольм пососет дик вожатому Коллинсу, может, он выпишет разрешение, – улыбнулся Майкл.

Я сложил руки на груди и нахмурился.

– Шучу я, шучу. У Коллинса, говорят, в жизни ни разу не встало.

– Ну так как насчет завтра? – спросил Джорджи, которому такие разговоры не нравились.

Мы решили взять сэндвичей, пройти за вершину горы и поискать приятное место. Но надо будет сбежать с церковной службы и быть готовыми по возвращении вытерпеть нотации.

Когда с деловой частью было покончено, Майкл сказал:

– Пойду в душ, смою с себя запах ублюдка.

Мы пошли в душ все вместе. Я смотрел, как Гарри нежно моет двоюродного брата, и у меня делалось тепло внутри. Джорджи разрешил мне потереть ему спину, но не более.

Этой ночью в постели я думал, как повезло Гарри и Майклу все детство ложиться спать рядом с близким человеком. Впервые за много недель я остро затосковал по Фредди.

Прогулять воскресную церковь оказалось труднее, чем мы думали. Вожатый Дин что-то почувствовал, и когда в момент выхода из барака я попросился в уборную, вожатый сказал всем, чтобы шли сами, и остался меня дожидаться. Джорджи сокрушенно покачал головой.

Мы встретились в столовой. Неунывающий Ларри пришел в восторг от похода. Мы шли целый час, пока нашли поляну, где можно было расположиться: побросать теннисные мячи, которые мы захватили с собой, и просто подурачиться. Вокруг было предостаточно скал и деревьев для игры в прятки. Гарри с Майклом очистили от листьев и травы место для костра, и мы жарили на огне алтей, который братья принесли на десерт.

– Сегодня правила устанавливаем мы, – заявил Гарри с вызовом.

После ленча мы расселись кто где и начали жаловаться на свои семьи, даже Ларри:

– Мой отец вечно торчит в Нью-Йорке, а когда приезжает домой, никуда со мной не ходит, хотя все время обещает сводить на матч или в кино. Он никогда этого не делает, а мать слишком устает, и мне приходится сидеть дома или во дворе. И мне не разрешают никуда ходить. Поэтому я люблю лагерь.

– А где ты живешь? – спросил Джорджи.

– В Цинцинатти.

– Штат Огайо?

– Ага.

– Далеко.

У Барни родители были в разводе, как у Джорджи; они развелись, когда Барни было два года. Никто из них не жаждал оставить мальчика себе.

– Обычно я живу с родителями матери, а еще иногда меня берут тетя с дядей, это мне больше нравится. Вообще-то они живут в коммуне, но это большая коммуна, и там полно ребят. Бабушка с дедушкой живут в квартире в старом доме в центре города, где одни старики. У меня есть друг в моем классе, только мне к нему далеко ехать, на метро, до «Таймс-сквер» или до «Квинса». Я все равно езжу, но только на выходных, в обычные дни не успеваю.

Гарри с Майклом жили неплохо. Их семьи занимали соседние дома на севере Нью-Джерси, и мальчики имели возможность быть вместе двадцать четыре часа в сутки с тех пор, как научились ходить. В школе они всегда были среди лучших в классе.

– Почему же вас отправили сюда? – спросил Джорджи.

Блондины переглянулись. Мы ждали.

– Наши родители, – заговорил Майкл, – любят вечеринки и много ходят по гостям. Они едят дома от силы пару раз в неделю, или если сами дают вечеринку. Нас кормят кухарки, и мы едим с ними на кухне. Я год не разговаривал с отцом, не считая «доброго утра» и «пока». Я не уверен, что родители помнят, кто из нас чей.

Потом Джорджи поведал свою повесть.

– Малкольм, а ты как живешь? – спросил Майкл.

Стоило мне заговорить, из меня хлынуло, как вода из прорванной плотины. Я выложил все: и что Фредди – негр, и про отцовский расизм. Меня слушали с интересом, спрашивали подробности, и я с готовностью отвечал, пока Ларри не спросил, имеем ли мы с Фредди секс. Я уже признался в этом Джорджи, но мне не хотелось говорить об этом перед группой.

Бросив взгляд на Джорджи, я соврал:

– Нет, мы просто друзья.

Барни пресек новые догадки, отрезав:

– Это личное дело Малкольма.

И это было единственное упоминание о сексе за весь наш поход.

И мы не возвращались к теме секса до среды. Ее поднял Ларри, самый раскованный или самый зацикленный участник нашего тесного круга. Ларри ничего не знал о драматических событиях прошлой недели.

– А когда мы снова будем делать это самое, – спросил он меня. Занятия уже кончились. Мы все сидели под деревьями около баскетбольной площадки.

Я был готов хоть сейчас:

– Эй, Ларри спрашивает, когда мы снова будем делать секс.

Гарри и Майкл переглянулись.

– Может, в субботу? – предложил Майкл.

Барни согласился. Джорджи было все равно.

Мы же с Ларри хотели чего-нибудь немедленно, но перед нами стояла извечная проблема: где? Если в лагере YMCA было полно укромных мест в лесу, здесь все упиралось в горы, такие крутые, что даже присесть негде. Ближайшим ровным участком оставалась та площадка под скалой, в двадцати минутах ходьбы. Поскольку было уже три тридцать, на все про все до обеда оставалось полтора часа, и таскаться сорок минут туда-обратно ради десяти минут секса как-то не хотелось. Я попросил у Барни ключ от школьного туалета.

– Да я его брал на время, и сразу вернул. Вам что, не терпится?

– Да, – сказали мы в унисон.

– Дадите мне посмотреть?

– Нет, – ответили мы, снова хором, и улыбнулись друг другу.

– Блин. Ладно, будут вам ключи.

Через двадцать минут он вернулся с пустыми руками. Я подумал, что мог бы в эту минуту уже быть под скалой, голый и счастливый.

– Идем, я знаю место, – сказал Майкл.

Мы отправились в сторону складского сарая. Я подумал, что нам с Ларри там будет неудобно, но мы прошли мимо и двинулись вдоль задней стены ремонтной мастерской. В здании слышались мужские голоса, Гарри приложил палец к губам. Мы прокрались за гараж при мастерской, где стоял ржавел брошенный грузовик времен Второй Мировой; кузов его еще был покрыт брезентом.

– Туда? – спросил я.

– Сюда, – ответил Майкл, забрался в кузов, втянул наверх нас и побежал вглубь. Заднее стекло кабины было выбито. – Лезьте туда и делайте на сиденье. Вас будет не видно, если не будете садиться. Мы с Гарри так делали много раз. А мы посидим снаружи перед кабиной.

Мы с Ларри пролезли в окошко и бухнулись на огромное сиденье, облезлое и драное, но, главное, много мягче, чем земля или пол.

– Подождите меня, – сказал Джорджи, влезая в окошко. Он кувыркнулся на сиденье и съехал под руль. Я посмотрел на него не слишком любезно.

– Да ладно, – сказал он примирительно, – я просто посмотрю.

Я нахмурился.

– Хорошо, не буду смотреть. – Он отвернулся к водительской дверце.

Мы с Ларри разулись и сняли штаны и трусы.

Ларри наклонился ко мне поближе и прошептал:

– Малкольм, можно я тебя потрахаю. Я еще никогда никого не трахал. А потом я тебе пососу, или можешь потрахать меня.

Я вообще-то хотел секса, при котором можно обниматься. Я посмотрел на широкое сиденье и на окна. Если Ларри будет трахать меня спереди, будет риск, что в окне покажется задранная нога.

– Давай просто пососем. А завтра можешь меня трахнуть, честное слово.

Разочарование на его физиономии быстро сменилось солнечной улыбкой.

– Ладно.

Я разрешил ему лечь сверху. Мы отлично уместились, даже ноги не упирались в дверцы. Ларри трахал меня в рот, а его горячие губы и язык при этом заставляли мой пенис расцветать от удовольствия.

Через несколько минут нашего люботворения Джорджи сказал:

– Но потом кто-нибудь сделает мне, а? – Я похлопал его по голове. У меня была идея.

Я, как обычно, кончил первым, и решил испробовать на Ларри его же трюк: выплюнул его кок на секундочку, послюнил свой указательный палец, раздвинул Ларри ноги, протиснул между ними руку и засунул палец до костяшки. Там было тепло и мягко. Я повертел пальцем и нашел бугорок, который должен был быть простатой Ларри. Его кок немедленно стал тверже, и через считанные секунды задрыгался.

Мы отдохнули в объятиях друг друга, а потом я выбрался из объятий Ларри и прошептал ему на ухо:

– Пососи Джорджи лежа, как мы с тобой, только на боку, чтобы он был спиной ко мне.

– Ты будешь его трахать?

– Нет! Увидишь.

Джорджи уже успел разуться и расстегнуть штаны. Он мигом оказался на сиденье, с голой задницей, лицом к Ларри. Кок Ларри оказался у него перед лицом.

– Малкольм, объясни Ларри, что я этого не люблю.

– Почему? – спросил Ларри.

– Просто не люблю.

– Ларри, забудь. Просто делай ему.

Ларри взялся за работу. Я затащил бедро Джорджи на голову Ларри. Ларри посмотрел на меня. Я улыбнулся и высунул язык. Ларри ничего не понимал, пока я не начал вылизывать Джорджи вокруг дырочки. Ларри изобразил отвращение. Джорджи приподнял бедро повыше. Я затолкал язык в его сборочку. Ларри перестал качать головой, ограничившись вращением, и во все глаза следил за моими действиями. Я совал и доставал язык, и каждый раз забирался чуть дальше. Джорджи начал сам качать в рот Ларри. Моя левая рука лежала на его бедре. Я почувствовал, как напряглась мышца, а потом Джорджи достиг кульминации, и его анус схлопнулся.

Ларри улыбнулся и продолжил сосание, зная, что это сейчас станет невыносимым.

Джорджи содрогнулся и оттолкнул голову Ларри.

– Черт! Офигенно! – воскликнул Джорджи.

На следующий день, в четверг девятого августа, я отжался двадцать три раза, на один раз больше, чем Джорджи.

– Просто я съел лишнюю булочку за завтраком, – заявил Джорджи. А позже еще пожаловался, что плечо побаливает. Я был так горд, что не стал спорить. Томми Аткинс, насколько я помнил, отжимался на физкультуре двадцать пять раз. Если я за оставшиеся три недели дойду до тридцати, это произведет впечатление.

Я так воодушевился, что пробежал лишний круг вокруг бейсбольной площадки и спросил тренера, чем лучше всего питаться, чтобы наращивать мышцы. Я уже заметил, что мое тело окрепло. Каждый вечер после душа я вставал перед зеркалом и демонстрировал бицепсы. Джорджи полагал, что у меня начинается «сдвиг на теле».

После зарядки тренер объявил, что сейчас состоится первая из двух финальных игр. Команда, которая наберет больше очков за две игры, будет чемпионом в нашей возрастной группе.

Джорджи упер руки в бока:

– Да у нас только две команды, и те каждый день меняются.

– Джорджи, где твой спортивный задор? Ведь финал! Это же так интересно!

Но Джорджи еще не закончил.

– Ах, финал… И что мы будем делать на следующей неделе?

– Это будет сюрприз.

– Только бы не футбол, – проворчал Джорджи.

Тренер посмотрел на него озабоченно.

Нас разбили на команды, мы с Джорджи оказались в разных. Его сторона победила, так что Джорджи поквитался за оставание в отжиманиях.

За ленчем я искал говядину, овощи и фрукты, которые рекомендовал тренер. Ларри два раза прошел мимо нашего стола, улыбаясь, как всегда, а еще незаметно поматывая головой – напоминал, Чтобы я не забыл про свидание в три часа у баскетбольных площадок.

Когда со мной пришел Джорджи, чего Ларри, по-моему, мог ожидать, у Ларри было вытянулось лицо, но вскоре он снова улыбался от уха до уха. Мы решили не тратить время на поиски и сразу пошли на гору, к скале.

Джорджи казалось неправильным использовать одеяло из вещевого мешка, но как было объяснить это Ларри? Единственное, что мы объявили Ларри – что никому нельзя говорить, что мы здесь были.

– А что?

– Э, ну, в общем, это их место, и им будет неприятно, что сюда ходили другие.

Ларри как будто этим удовлетворился.

Ларри сказал Джорджи, что будет трахать меня.

– Да, я в курсе.

Ларри встал, подавшись вперед пахом, чтобы я его намочил. Я беспокоился, что у него будет та же проблема, что у Джорджи – как добраться до дырочки мимо моих объемных мягких мест. Ларри легко нашел решение.

– Так далеко, встань на четвереньки, – скомандовал он.

Это помогло. Ларри вошел, и почти достал до простаты.

– Вау! Это почище, чем когда у тебя сосут!

Как многие новички, он все время выпадал. Но если Джорджи и прочие посетители моего тыла в таких случаях начинали заправлять по новой, Ларри просто кидался вперед.

– Ой! Потише, больно же.

Но через несколько секунд он опять сделал то же самое. Я сел.

– Прости. Я нечаянно. Я буду медленно.

Я снова поднял попу, и Ларри стал деликатнее. Постепенно он научился втрахиваться несколько раз подряд, не выскакивая, и я начал получать удовольствие. Джорджи встал передо мной, голый и твердый. Но в этой позе сосать его было неудобно. Ларри дергал меня за бедра, мотал из стороны в сторону и взад-вперед, входя и выходя. И ему понадобилось аж десять минут, пока он добрался до оргазма.

– Ложись медленно, – скомандовал он.

Я постарался, и почувствовал, что Ларри вышел из меня лишь частично.

Он залез руками под меня и обнял.

– Малкольм, спасибо. Здоровски получилось.

И Ларри, не ослабив хватки, полежал так, головой на моей спине и полкоком во мне.

Джорджи не находил себе места. Наконец он сел передо мной, выпрямив ноги, и запихал бедра мне под плечи. Ларри безропотно подвинулся.

Я дососал Джорджи до кульминации. Он, не сходя с места, лег на спину и закрыл глаза. Я стал осторожно сосать его шарики.

Эту идилию нарушила моя занывшая шея. У меня была слишком задрана голова. Я попробовал приподняться на локтях, но тогда стало больно локтям. Я выпустил причиндалы Джорджи и уткнулся головой ему в пах. Так оказалось удобнее.

И тут я услышал, что Ларри стал дышать ровнее и глубже. Он заснул.

Мы с Фредди так часто делали. И Майкл с Гарри наверняка тоже. Мне бы хотелось кого-нибудь сейчас обнять, но пришлось довольствоваться тем, что я вцепился в бока Джорджи.

Моя команда выиграла так называемый финал в пятницу, но набрала меньше очков, суммарный счет двух игр вышел 27:22. У нас подкачала защита.

Во время игры прошел слух, что на следующей неделе нас ждет ровно то, чего опасался Джорджи: футбол.

Припертый нашей толпой к стенке после игры, тренер воскликнул с деланным воодушевлением:

– Представляете, и правда, футбол! Самый сезон для футбола.

Футбол принадлежал большим и сильным, чего я пока о себе сказать не мог.

– Весь смысл в футболе, – ворчал Джорджи, – что большие бьют маленьких. Черт!

После ленча я нашел братьев-блондинов и распросил об их сексуальной жизни. Мы сидели на одной из многочисленных скамеек у мощенных кирпичом дорожек.

– А у вас бывало, что вы делали это ночью, а потом засыпали прямо так?

– Не каждую ночь, но бывало, – подтвердил Гарри, улыбаясь Майклу.

– А вы делали это с другими?

– С тобой, – хихикнул Майкл.

– А кроме нас?

Они переглянулись, ответил Гарри:

– Был один парень по соседству, только он вырос, стало больно, и мы с ним больше не делаем.

– Но этой зимой он нам пару раз пососал, – добавил Майкл.

Мне стало любопытно:

– А вы ему?

– Не, мы это не любим, – ответил Майкл, помотав головой. – А ты много ребят сосал?

Тут у меня покраснели уши.

– Ну, человек шесть-семь, да еще вас. А сколько народу сосало вас?

Гарри улыбнулся. Майкл ответил:

– Порядком. Два года назад нас сосали трое вожатых, и они нам за это платили.

– А в этом году?

Они снова переглянулись.

– Да, – ответил Майкл, – но мы не скажем, кто.

– Он это делает ночью, чтобы нас не видели вместе, – добавил Гарри, и заработал за эти слова сердитый взгляд от Майкла.

– А, это, наверно, один из вожатых в вашем отряде. Вы не бойтесь, я никому не скажу.

– Даже и не думай, – предупредил Майкл.

– Она даже засовывает язык нам в задницу, – добавил Гарри. – Так что нам приходится как следует отмываться, когда сделаем друг с другом, чтобы он не догадался. А на этой неделе, после сам знаешь чего, пришлось сказать, что мы устали, а то он полез бы к Майклу в задницу и заметил разницу.

– Гарри, уймись.

Мы посидели молча.

– Малкольм, – заговорил Майкл, – а тебя когда-нибудь сосал взрослый?

– Был один, мне не понравилось. А вам?

Они переглянулись.

– Ничего, – ответил Майкл. – У нашего нынешнего вожатого хорошо получается. Но друг с другом все равно лучше.

Я тоже самое думал про секс с Фредди.

В субботу днем Барни раздобыл связку ключей, и мы проникли в пустой школьный корпус. Джорджи был с нами. В кладовке уборщицы было запасено два одеяла. Но когда мы вошли в туалет, я почувствовал какую-то скованность среди старших. Один Ларри разделся быстро.

– Не бойся, это не очень больно, – сказал он мне, имея в виду подростковый пенис Барни.

Барни уселся у стены, даже не начав раздеваться. Мы с Джорджи успели разуться. Гарри и Майкл развязывали шнурки, но как-то медленно.

– Да ладно, – вдруг сказал Майкл, – давайте веселиться.

Он забросил туфли в раковину, по-баскетбольному, и расстегнул штаны.

– Я пас, – сказал Барни.

Они заспорили – вполголоса, чтобы сохранить в тайне от Ларри недавние события. Уже раздевшись до майки, я заметил блеск слез на глазах у Барни, подбежал к нему и обнял сбоку.

Гарри попросил Ларри выйти на минутку.

– Не надо, – сказал Барни, – пусть останется. Чтобы не повторять нашей ошибки.

– Вы чего? – сказал Ларри.

Все переглянулись.

– Один вожатый, – сказал Гарри, – делал больно нашему Барни, а потом сделал больно Майклу.

Ларри не понял.

– Он изнасиловал меня и Майкла, – выпалил Барни.

Ларри все не понял.

– Он заставил их, чтобы они ему дали, – сказал Гарри, – и сделал им очень больно.

– Но все позади, Барни, – сказал Майкл. – Здесь все друзья; мы делаем это потому, что нам это нравится.

– Да? Ларри ведь было больно, когда я его трахал, правда, Ларри?

– Не, не очень.

– А сегодня очередь Малкольма? Чтобы и ему было больно? Не будет этого.

Я обнял его и сказал негромко:

– Я же только попробую. Если станет больно, я скажу, что хватит.

– Нет, Малкольм, нечего пускать большие дики в маленькие задницы. Секс должен быть радостью, а это – насилие и… и… – Он начал плакать. – Ларри, прости меня, прости.

Ларри подбежал к нему обнял спереди.

– Барни, мне было не больно, честное слово.

– А если бы я не дал тебе доллар, ты бы согласился?

Ларри уткнулся в грудь Барни:

– Если бы ты попросил.

Барни обнял восьмилетнего мальчика.

Майкл встал, в расстегнутых штанах.

– Слушайте, не хватало еще, чтобы этот ублюдок ломал нам жизнь. Ничего мне не сделалось, и я хочу делать это, Барни, и давай наконец забудем. А не хочешь, можешь никого не трахать. Дьявол, ну хочешь, я тебя пососу, хоть я никогда этого не делал, чтобы напомнить тебе, какой это кайф.

Гарри встал рядом со своим двоюродным братом, обняв одной рукой за плечи и другой за поясницу.

Я шепнул Барни на ухо:

– Давай я тебя пососу. Я уже сосал такой, дома, я умею.

Барни никак не отреагировал.

Майкл снял всю одежду. Тогда Гарри тоже разделся, с неуверенным видом.

– Ну, раз никто не хочет трахаться, кто хочет пососать? Или чтобы его пососали? – заявил Майкл тоном зазывалы, но кок его оставался мягким.

– Я могу пососать всех, – вызвался я.

– Всех пятерых? – спросил Майкл, уперев руки в бока.

– Не вопрос!

Я поцеловал Барни в щеку и пошел к Майклу, стягивая майку. Он лег на одеяло. Я пролез у него между ног. Я еще не видел его пенис вблизи в мягком виде. Он был мягкий, как пакетик желе.

Гарри плюхнулся рядом с нами.

– Майкл, давай ты будешь трахать меня, а Малкольм может сосать меня.

Они улыбнулись друг другу. Кок Майкла в моей руке стал увеличиваться.

– У кого вазелин? – спросил Майкл.

Вазелин был у Гарри в руке. Гарри открыл тюбик и выдавил на уже напрягшуюся головку Майклова кока.

Джорджи поспешно разделся. Я понял, куда он нацелился, и поскорее захватил место перед братьями, чтобы посмотреть, как кок Майкла будет входить в анус Гарри. Мой пах пришелся напротив лица Гарри, но я не ожидал с его стороны никаких любезностей. Майкл притиснулся к Гарри сзади. У Гарри питер сделался твердым, как мой, напросился ко мне в рот и сразу наполнил его собой до самой глотки. Я приподнял бедро Гарри и положил себе на голову. Бедро было тяжелое, но голая плоть была гладкой. И приятно грела мне щеку.

Майкл намазывал свой кок прямо у меня под носом, в полудюйме от пункта назначения. Потом рука Майкла, держа кок, нащупала большим пальцем кузенову сборочку. Майкл скользнул коком по подушечке большого пальца, прижался к нежной плоти, в которую собирался вонзиться, и убрал руку. Майкл подался вперед корпусом, анус Гарри легко растянулся, и братнин кок проскочил внутрь на полдлины. Потом Майкл немного подвинулся и впихнул до конца. Лишь мягкая плоть мошонки осталась висеть снаружи. Я смотрел, завороженный, ничего не замечая вокруг.

Джорджи вернул меня к реальности, оттащив мою нижнюю половину от головы Гарри и подняв на четвереньки. Я обнял Майкла за задницу, чтобы удержаться на месте своей верхней половиной. Кожа Джорджи прижалась к моей, потом его маленький кок коснулся моей дырочки, и Джорджи, со стоном облегчения, воткнулся внутрь.

Майкл неспеша трахал Гарри, а я был в отчаянии, что ничего не видно, потому что моя голова уже не лежала горизонтально. Оставалось надеяться, что Джорджи успеет пораньше, тем более, что он возбужден разворачивающейся перед нами сценой. Джорджи качал в меня вдвое чаще, чем Майкл в Гарри. Я напряг свой сфинктер, чтобы приблизить кульминацию Джорджи. Но получилось неудачно, Джорджи два раза подряд выскочил, и я снова ослабил давление.

– Не надо, – сказал Джорджи, – сделай, как было.

Я сжался. Джорджи сделал свои махи покороче. Вскоре я почувствовал, как напряглись его руки, а потом как он задрыгался у меня в заднице. Джорджи лег на меня, и его кок выскользнул.

Я немедленно лег и снова затащил ногу Гарри себе на голову. Чья-то рука схватила мой пенис и начала его мастурбировать. Быстрый ощуп выявил, что это Майкл протянул руку через брата. Я начал сосать интенсивнее и с более активным движением. Этот толстый длинный кок был куда приятнее привычных мне маленьких, и при том столь же тверд. Гарри осторожно похлопал меня по голове, поощряя ускорение.

Как было у них заведено, Майкл постепенно наращивал темп трахания. Наконец я увидел и пощупал рукой пульсацию его оргазма. Обняв меня за спину, Гарри сделал несколько коротких качков в мой рот. Его кок разбух, потом задергался. Я почувствовал, как комок пробежал по нижней стороне кока, и ощутил сладкий вкус юной эякуляции.

Майкл мастурбировал меня, как бешеный. Я обнял его за задницу и подтянул поближе, глядя, как его кок полностью въезжает в смазанную дырочку Гарри. Зрелище исчезающего кока подняло меня до оргазма. Майкл немедленно прекратил мастурбацию и переключился на массаж шариков и промежности, продляя весьма приятное ощущение.

Мы немножко полежали. Майкл негромко спросил Барни: «Ты что, даже не разрядишься?»

Ответа я не услышал.

Когда мы разъединились, я перекатился на другой бок и увидел, что Барни так и сидит у стены, обнимая сидящего у него на коленях Ларри, безучастно глядя на нас. Что, интересно, при этом думал непоседливый восьмилетка? Его правая рука лежала на щеке Барни.

Майкл подошел к Барни и присел на корточки:

– Может, завтра?

Барни пожал плечами.

Мы все пошли в магазин, купили конфет и арахиса, пошли гулять по дорожкам и сели на скамейке, на которой совещались несколько дней назад.

– Барни, – сказал Майкл, – прости, что мы это при тебе.

– Да ладно, скорее это мне надо было выйти, чтобы не портить веселье.

– Что тебе мешает? Уошберн уехал. Все позади.

– Я же сказал. Я не лучше Уошберна. Сколько раз я ввинчивал Ларри, делал ему больно… Может, даже хуже, чем Уошберн мне.

Ларри, очевидно, уже устал заверять Барни, что ему было не очень больно. А может, на самом деле больно все-таки было очень. Ларри сидел на скамейке с ногами, прислонившись к тринадцатилетнему другу. Во всяком случае, он не был в обиде на Барни.

– Барни, ты посмотри на Ларри, – сказал Майкл. – Он тебя не бросил, а ведь небось завелся, как не знаю что, глядя на нас.

Ларри нагнул голову, но мы все увидели, что он улыбается.

– Ларри, у тебя дик был твердым?

Он застенчиво кивнул.

– Так почему же ты, – продолжил Майкл, – не разделся и не присоединился?

Чтобы добиться от Ларри ответа, пришлось повторить вопрос.

– Барни грустил.

Майкл развел руки.

– Видишь?

– Барни, скажи правду, – подключился Гарри. – У тебя дик был твердым?

– Не был, правда.

Гарри покачал головой и откинулся на спинку.

– Что же нам делать? – спросил Майкл.

– Ничего, веселитесь, как раньше. Лагерь через две недели кончится, я потерплю.

И никакие уговоры не помогали. Меня беспокоил Ларри. Он, кажется, тоже считал себя виноватым. Он не отходил от Барни – так и ушел вместе с ним, когда мы разошлись по своим отрядам, чтобы успеть в душ до обеда. Раньше Ларри был самым беззаботным мальчиком на свете. Больно было смотреть, как его раздавила история, к которой он вообще был непричастен.

Джорджи не разделял моего беспокойства.

– Никуда Ларри не денется, он слишком любит секс.

Я не был так уверен.

По воскресеньям завтраки проходили в особом режиме. Поскольку католиком запрещалось есть перед причастием, столовая оставалась открыта до десяти. Не застав Ларри в столовой после мессы, на которую неукоснительно таскал меня вожатый Дин, я решил, что Ларри позавтракал раньше.

Джорджи был настроен поплавать. С учетом обязательных полчаса после еды у меня все-таки оставалось полчаса до момента, когда мне становилось опасно находиться на солнце, так что я присоединился к Джорджи. Барни оказался в бассейне вместе с Ларри. Оба были в хорошем настроении и мы вместе поиграли – топили друг друга, брызгались и вообще веселились. Я увлекся и засиделся в бассейне чуть не до одиннадцати, что было много позже часа, когда мне полагалось спасть свою шкуру от солнца. У Барни оказался лосьон «Море и лыжи», и он намазал мне лицо и тело. Ларри, хотя он уже давно сделался коричневым, тоже получил немножко на плечи и на нос. Тут появились Гарри и Майкл, в плавках, и мы остались в воде еще на час.

Ленч мы все вынесли из столовой, устроились на любимой скамейке и устроили себе трапезу в тихом месте. Я все ждал, когда разговор свернет на секс, но Джорджи вовлек нас в обсуждение своих теорий насчет разных богов, спонсируемых мировыми религиями, и стал доказывать, что лучше всех – индейский Великий Дух. Я был единственным католиком в компании. Кузены были пресвитерианами на время лагеря, а у себя на родине методистами. Барни действительно был пресвитерианином, а Ларри ходил в лагере на епископальные службы, хотя затруднялся вспомнить, в каком он вероисповедании. Никто из них у себя на родине в церковь не ходил, кроме особых случаев.

Ларри весь ленч просидел, прислонясь к Барни, и больше помалкивал.

Братья предложили сыграть в баскетбол, но все площадки оказались заняты. И бадминтонные тоже. Лично я только обрадовался. Я рвался обсудить положение Ларри; сначала я сказал об этом Майклу.

– Не-а. Барни не хочет об этом говорить.

Исчерпав занятия на свежем воздухе, мы пошли на киносеанс, в столовую. Во всем зале было не больше сорока ребят. Фильм уже начался, что-то военное, про американских солдат, погибавших в бою с японцами.

Мы с Майклом собрали заказы и сбегали в магазин за конфетами, чипсами и газировкой. Когда мы вернулись, я увидел, что Ларри опять прислонился к Барни.

Я полфильма набирался смелости и наконец спросил шепотом:

– Хочешь кое-что поделать на неделе?

Ларри отстранил голову, чтобы взглянуть на Барни; тот пожал плечами.

– Ага. Когда?

– Завтра?

Ларри опять сначала посмотрел на Барни. Барни пихнул его локтем:

– Что ты на меня-то смотришь? Играйся себе с Малкольмом, я тут не при чем.

Ларри нагнулся ко мне и шепнул:

– Угу-окей.

Спустя несколько минут он притянул мое ухо к своим губам и спросил:

– А можно я тебя еще раз потрахаю, а потом ты меня?

Я хотел обнять его на радостях, но не решился при Барни. До конца сеанса Ларри сидел, прислонившись ко мне.

Майкл, заметив это, толкнул брата, то посмотрел и улыбнулся.

– Слушайте, парни,– сказал Барни, когда мы выходили из столовой, – делайте, что хотите, я на вас не сержусь и вообще. Я просто сам не хочу, понимаете?

Вечером, лежа на моей койке с книжками, мы с Джорджи заговорили о нависшем футболе. Можно было притвориться больными, но вряд ли это поможет больше чем на день-другой.

– Хорошо бы изловчиться, чтобы ты пососал у меня с утра, тогда у меня хватит терпения на этих дылд.

– Утром негде.

– Грот! – Джорджи сел. – Мы можем пробраться в грот.

На следующее утро мы наскоро проглотили завтрак, рванули до католической церкви, проверили, что все чисто, забежали за грот Девы Марии и вломились в кусты. Джордж стянул штаны до бедер.

– Скорее!

Он еще не отвердел. Мне пришлось немало поработать головой, а Джорджи – бедрами. Мы еле-еле уложились в десять минут, и оба обессилели.

– Ну вот, – сказал я, – теперь мы вообще не способны на футбол.

– А что, идея! – ухмыльнулся Джорджи. – Я скажу тренеру, что ты сегодня пересосал, пусть освобождает…

Я пихнул его в плечо.

Мы ожидали увидеть груду шлемов и наплечных лат, но нам приготовили только запас футбольных мячей.

Как всегда, сначала была зарядка. Я смог отжаться только двадцать четыре раза, и все остальное тоже делал хуже обычного.

Затем, как в первый бесбольный день в июне, тренер разбил нас на пары. Нам объяснили, как бросать и ловить продолговатый мяч, и отправили на поле тренироваться. Моя рука была слишком мала, чтобы как следует ухватить этот мяч, а Джорджи с его короткими пальцами вообще максимум мог отбивать мяч мне. В конце концов, после вмешательства еще одного тренера, мы научились бросать мяч на короткое расстояние и попадать не очень далеко от рук партнера.

Потом настал черед блокировок. Нам велели взять себя за фуфайки, чтобы не пользоваться руками. Я умудрился перевернуться и врезаться в противника спиной. У остальных получалось не многим лучше. Победителем неизменно выходил тот, кто был крупнее.

Игра обернулась фарсом. Никто никого не подсекал, игрока останавливали, хватая обеими руками. Тренер поставил меня крайним, чтобы я ловил пасы. Все мои контакты с мячом ограничились отскоками от моей спины. Джорджи поставили защитником, и ему пришлось бежать с мячом. Некоторое время маленькому и юркому Джорджи это удавалось. Потом один одиннадцатилетний дылда сбил его с ног. Джорджи мгновенно вскочил, и я ожидал, что он броситься в драку, но, видимо, секс все-таки помог. Джорджи только отпихнул большого мальчика плечом и пошел на свою позицию.

Да, и вот таким маразмом нам предстояло заниматься еще три недели, каждое утро. Придется мне искать другие способы, как достичь цели – тридцати отжиманий. Может, надо тренироваться во второй половине дня, или вечером.

В три часа, ни секундой позже, нас отпустили с тенниса. Я побежал на баскетбольную площадку. Ларри еще не пришел. Я начал беспокоиться. Джорджи пошел в барак вздремнуть. Меня кто-то ущипнул за заднюю часть. Я развернулся и увидел улыбающегося Ларри:

– Куда пойдем?

Мы пошли на гору. По дороге Ларри два раза напомнил мне, что будет трахать меня первым. День был жаркий. За двадцать минут ходьбы я употел, а шорты Ларри топорщились спереди. Он был гол до того, как я вытащил вещевой мешок и расстелил видавшее виды одеяло.

Ларри снова поставил меня на четвереньки, пару раз вставил кок мне в рот, обежал меня сзади, приставил головку дика к моей дырочке и проскользнул внутрь полностью одним быстрым толчком.

– Двигай попой вот так. – Он покачал меня руками из стороны в сторону. Оказывается, Ларри был не против расширить кругозор.

Кончив, он воскликнул: «Классненько!»

Я хотел попробовать спереди. Ларри с готовностью подтянул коленки к плечам. Получилось проникновение до самого моего паха.

Я склонился над Ларри и стал медленно качать, вытаскивая аккурат по кончик, а потом впихивая обратно на полную. Ощущение влажного тепла в те моменты, когда я целиком входил в Ларри, заставляло меня каждый раз делать паузу перед выводом. Глаза Ларри были закрыты. Я осязал его эрекцию при каждом касании животом. Я опустился на локти, и мы коснулись грудь грудью. Ларри открыл глаза и стал смотреть в мои, лениво щурясь при каждом моем возвращении в него. Я вспомнил, как использовал преимущества этой позы в те два чудесных раза, когда был с Филипом, и поцеловал Ларри в губы – не сильно, но продолжительно. Ларри протянул руки вокруг своих коленок, притянул мою голову обратно к своей и поцеловал меня, с таким же легким касанием. Тогда я приоткрыл рот и пососал нижнюю губу Ларри. Он прижал меня к себе крепче. Я перестал трахать, остановив кок внутри, и мы начали сосать друг у друга губы, а потом языки. Ларри не впал в неистовство, как Филип, а действовал медленно и методично: перешел от одной губы к другой, потом проник языком в мой рот и стал обводить там мой язык, пока я не вытолкал его обратно, и тогда Ларри стал сосать мой язык, и сосал, пока тот не затек.

Задыхаясь, я вырвался изо рта Ларри и глотнул воздуха. Ларри меня обнял. Я снова начал качать. Ларри приятнул мое лицо обратно и продолжил поцелуи. Мой кок был готов взорваться. Я уперся носками и сделал три сильных толчка. Оргазм получился мощный и продолжительный. Вздрагивая в экстазе, я держал Ларри за язык свои ртом.

Позволив мне полностью насладиться оргазмом, Ларри опустил ноги, но не стал отпускать мою голову и губы. Я почувствовал, что он стал качать своим стояком в мое пузо.

– А можно я тебя тоже так? – попросил он негромко, касаясь губами моих губ.

Мы перекатились, не разъединяя губ. Я поднял ноги и тут вспомнил, что кок Ларри сухой.

Я чуть не предложил сначала его пососать, но вовремя осознал, где он только что побывал.

– Смажь слюной, – выдал я указание.

Ларри накапал себе в ладошку и растер по своему питеру, я приставил головку его кока к своей дырочке, Ларри втиснулся и, оставаясь внутри, стал сосать мой язык. Я подумал, что мой восьмилетний любовник, похоже, имеет опыт. Как пить дать, он с самого начала знал, что делать.

Ларри не столько качал, сколько шуровал во мне коком, ерзая по мне из стороны в сторону и взад-вперед. Я чувствовал, как он толкается во мне; он даже иногда задевал простату, отчего по паху прокатывались волны наслаждения. Неожиданно Ларри кончил, простонав мне в рот: «М-м-м». Я тоже дал ему оставаться во мне, пока пульсация не стихла совсем, и только потом опустил ноги.

Он уронил голову мне на плечо (моя голова все еще лежала на его ладонях) и прошептал на ухо: «Если хочешь, можешь сделать меня еще раз».

Мне было довольно просто полежать, обнимая Ларри.

Мы молчали очень долго. Я боролся с желанием спросить, целовался ли он раньше, и, как обычно, уступил желанию.

– Только с Барни, но это я его целовал, а он меня – нет. А что, я хорошо целовался?

– Классно. Только давай не будем при других.

– Знаю. Барни тоже так говорил.

– Когда?

– Раньше. Теперь он больше не хочет делать со мной.

Я прижал к себе Ларри. Он стиснул мою голову.

Мы пошли обратно в лагерь, держась за руки. Я впервые в жизни шел с кем-то, держась за руки. Когда мы спустились с горы, я затащил Ларри за дерево и быстро поцеловал. Он притянул меня за шею и тоже поцеловал.

Мы продолжали держаться за руки до самого бассейна, в котором бултыхались кузены и другие ребята из их группы. Майкл заметил нас и толкнул Гарри. Они заухмылялись и стали показывать на нас. Мы подняли сцепленные руки вверх.

Я отправился в свой барак, уже думая об обеде. Джорджи спал, завернувшись в одеяло. Я потряс его за плечо, чтобы разбудить. Плечо оказалось горячее.

– Что-то мне паршиво, – сказал он, садясь.

Я отвел его в лазарет. Медсестра вызвала доктора, тот повел Джорджи на осмотр.

Вышла медсестра и велела мне идти обедать одному; Джорджи они оставляли у себя.

– А что с ним? – спросил я с легкой паникой в животе.

– Так, гриппок, придется несколько деньков полежать.

За обедом я бросал взгляды на Ларри – их стол был через один от нашего, – а Ларри бросал взгляды на меня. Вдруг у меня мелькнула мысль: а что если некая сила наслала на Джорджи болезнь, чтобы устроить свидание для нас с Ларри? Эту мысль я отверг, но мне в голову пришла другая: может, Джорджи умудрился как-то внушить себе болезнь, чтобы прогулять футбол?

Неуютно было мне провести этот вечер на своей койке в одиночестве; еще мучительнее потом оказались попытки уснуть, зная, что Джорджи подо мной нет и не будет еще несколько дней.

На следующее утро меня поставили в паре с крупным мальчиком десяти лет, не толстым, но рыхлым, и ненавидевшим футбол еще пуще, чем Джорджи.

– Дурацкая игра. Сплошная драка.

Я вспомнил, что в бейсболе он тоже был одним из худших игроков.

– А почему ты попал на спортивный курс?

– Та тетка сказала, что на естествознании мест нет, остался только спорт.

Я слышал, что в этом году на курсе естествознания народу было меньше обычного, и выложил это своему напарнику. Он передернул плечами.

– Знаю. Мой отец хочет сделать из меня атлета, вроде него. Поэтому и отправил меня сюда. Ненавижу это место.

Мы честно старались бросать друг другу мяч. У моего напарника получалось еще хуже, чем у меня. Во время матча его поставили в первый эшелон. Он просто стоял, не пытаясь помешать пробегающим мимо. Защитники так негодовали, что его перевели крайним; там он тоже ничего не делал. В то время мне не пришло в голову, но потом я подумал, что он, возможно, тоже такой, как я.

Днем мы с Ларри снова отправились на гору и сотворили любовь. Поцелуи Ларри стали нежнее и более страстными, руки шарили по всему моему телу.

Потом мы поднялись на скалу и смотрели поверх деревьев.

– Жалко, что я не в твоем отряде, – сказал он. Я тоже об этом жалел.

Мы попытались навестить Джорджи, но нас не пустили к «инфекционнику».

– Приходите завтра, тогда посмотрим, – сказала медсестра.

На следующее утро на футболе я присматривался к напарнику, выискивая признаки женоподобия. В его голосе была некоторая напевность, которую я замечал и за собой.

Он питал отвращение к грубым физическим столкновениям. Все любопытнее и любопытнее. Меня так и подмывало спросить, нравятся ли ему мальчики.

Я знал, что многие записали меня в гомо, причем судили по моей манере держаться. Интересно, изменится ли их оценка, когда они увидят мою новую атлетическую фигуру и двадцать семь отжиманий.

Напарник, Уолтер Стенсон, мог отжаться только два раза, и не имел амбиций повысить этот результат.

За ленчем Ларри припер меня к стенке, чтобы получить обещание, что сегодня мы опять сходим на гору. Мы пошли в туалет в здании столовой и, оставшись одни, заскочили в кабинку и стали обниматься, причем Ларри сидел у меня на коленях.

Я жалел, что мы не познакомились еще в июне – могли бы все лето каждый день творить любовь. Теперь у нас оставалось всего две с половиной недели. Определенно, если следующим летом я не смогу быть с Фредди, я хочу снова поехать сюда.

Во второй половине дня мы играли в волейбол и теннис. Волейбол Уолтеру нравился, но играл он плохо. В теннис играли по очереди, и для горе-игроков их очередь кончалась очень быстро. Пропустил три мяча, и уступай место. Наша судьба была обретаться на скамейках рядом с кортом. Я не сумел обуздать свое любопытство.

– Тебе нравятся девчонки? – спросил я, и сразу понял, что вопрос неудачный.

– Чего?

– Ну, э, в сексуальном плане.

– Малкольм, я про тебя знаю, и нечего тащить меня в свою компанию.

Я посмотрел на него. Он отвел глаза.

– Я же просто спросил. Я бы никому не сказал.

– А я не люблю таких вопросов. – Он встал и ушел к концу скамеек, где встал, скрестив руки на груди. Я откинулся на спинку, оставшись в уверенности, что моя догадка была верна.

В три часа я и увязавшийся со мной Ларри зашли в лазарет, но контакты все еще были запрещены. В утешение нам сказали, что вообще-то Джорджи поправляется. Мы с Ларри снова сходили на гору, за контактом другого рода.

Джорджи появился только в субботу.

Мы плавали впятером. Для меня бассейн был на втором месте после душа, в котором тела экспонировались полностью. Зато в бассейне играли мышцы, загорелые тела светились на солнце и демонстрировались характеры.

Не удовлетворяясь достигнутым, я болтался у стеночки, изучая тела, особенно те, у которых, по наблюдениям в душе, имелись миленькие коки. Майкл с Гарри были великолепными образцами. Пропорционально сложенные, загоревшие за лето, с выгоревшими волосами, дававшими отличный контраст с темной кожей. Барни и так был самый смуглый из нас, независимо от загара, а в загорелом виде был одним из самых черных во всем бассейне. Ларри был бронзовым, как Джорджи, и тоже с веснушками на носу и на плечах. Я загорел больше обычного, но все равно слабо. Несмотря на лосьон от загара, я легко сгорал, так что плавал только рано утром и ближе к вечеру, когда солнце слабее. После десяти утра я отсиживался в тени вышки спасателя.

Рядом со мной возник Джорджи, в пижаме, босой и с большим полотенцем.

– Тебя выпустили?

– Да, на час, потом я должен вернуться. Завтра меня отпустят в отряд, но спортивные занятия пока запретят. Бедный я, бедный, у-а, у-а. – Джорджи ухмылялся.

– Ты что, специально заболел, чтобы откосить от футбола?

– Как знать. Бывают такие болезни, психо-сам-чего-то, когда человек заболевает из-за того, что очень хочет заболеть. Но вообще-то я не думаю. – Он наклонился поближе. – Моему дику так одиноко. Можешь потрогать, на мне под низом ничего нет.

Я не успел пихнуть его локтем, как к нам подплыли кузены, поздороваться с Джорджи.

Меня схватил за ногу Барни:

– Давай в воду.

– Я разговариваю с Джорджи, – объяснил я. – И мне нельзя, я сгорю.

– С Джорджи поговорят Майкл и Гарри. И в воде ты не сгоришь, так что не фиг. – Он стянул меня в воду и утопил с головой. Я поинтересовался, не созрел ли он, чтобы попробовать меня сзади.

– Малкольм, нет. Это же больно.

– Ладно, а можно я тебе пососу?

– Может быть, как-нибудь.

Я поплыл обратно к бортику поделиться новостью с остальными. Майкл ткнул меня большим пальцем в зад под водой.

– А я – сюда, – шепнул он мне на ухо. Майкл болтался у стеночки, так что я мог незаметно ухватить его за кок через плавки. Он был мягкий, но быстро напрягся.

– Вот тебе, теперь так и будешь болтаться у стеночки, пока не смягчится.

– Еще чего.

Он оттолкнулся от бортика и поплыл на спине с гордо поднятым стояком. Никто ничего не сказал. То ли не заметили, то ли всем было все равно.

После ленча, уже без бедняги Джорджи, вернувшегося в лазарет, мы вошли в пустой учебный корпус. Когда в туалете мы начали раздеваться, Барни сказал:

– Малкольм хочет мне пососать, и я больше ничего не собираюсь делать, а вы делайте, что хотите.

Ларри, голый и тверденький, подбежал к нему и зашептал на ухо.

Барни помотал головой, и Ларри прошептал что-то еще. Барни рассмеялся и сказал: «Окей».

Игриво настроенные кузены легли на одеяло по бокам Барни и принялись сосать его растущие соски, а я пробрался между его ног. Перед моими глазами предстали пять дюймов* весьма твердого мальчишеского достоинства, которому уже который день не уделяли должного внимания. Я начал с вылизывания промежности, под шелковистой гладкой кожей шариков. Каждый был с небольшую сливу, и они покачивались в своем мешочке, когда мой язык зарывался в окружающую плоть. Я стал брать по очереди в рот эти мягкие комочки и гладить языком. Из кока начал сочиться прекам*. Я провел языком между бедрами и шариками – с одной стороны, потом с другой. Потом обвел основание кока, намочив там мягкие волосики.

Мне на спину лег Ларри, уткнувшись клювиком между моих половинок. Ларри поцеловал меня сзади в щеки, с одной стороны, потом с другой.

Мои руки гладили живот Барни, из стороны в сторону и вверх-вниз. Я начал двигаться вверх по толстому стволу, прихватывая его ртом с разных сторон и постепенно приближаясь к топу, блестящему от природной смазки.

Ларри взял себе на кок немного прекама Барни и стал качать между моими ягодицами.

Я подполз поближе, вместе с лежащим на мне Ларри, и наделся ртом на шлем рыцаря Барни. Прекам оказался солоновато-сладковатым. Я старательно обсосал головку, а потом поглотил столько кока, сколько смог – около половины.

Братья, который терлись коками о бока Барни, решили переключиться на кое-что получше. Я почувствовал, что на мою задницу навалился дополнительный вес. Судя по ощущению, один из них собирался ввинтить Ларри. Надо полагать, второму захочется в это время поввинчивать первому. Интересно, как мы с Ларри выдержим такую тяжесть.

Я сосал, двигаясь ртом вверх-вниз по коку Барни, а сам прислушивался к переменам давления происходившего позади меня трахания. Тверденький кок Ларри тыкался в меня рядом с дырочкой, но внутрь не попадал. Я ненадолго снялся и оглянулся. Майкл действительно трахал Ларри, а Гарри стоял на коленях и качал в Майкла.

Я снова переключил внимание на Барни, который положил ладони мне на плечи и стал легонько массировать. Его кок превосходил по размерам все, что бывало у меня на языке. У Дугласа был такой же длины, но не такой толстый. Често говоря, приятнее всего было сосать кок Гарри, который хорошо умещался у меня во рту.

События позади меня нарастали. Кок Ларри сумел даже несколько раз воткнуться внутрь. Я завел руки назад и развел свои ягодицы. Головка кока пропихнулась внутрь и осталась там, совершая короткие толчки, порожденные толчками Гарри в его кузена. Ларри попытался протиснуть руки мне под плечи. Мне пришлось приподняться, чтобы ему помочь, что было нелегко под наваленным на нас грузом. Ларри ухватил меня в тех местах, которые массировал Барни, и Барни переложил ладони мне на голову, начав гладить по волосам, вискам и щекам.

Один из братьев простонал. Качка ускорилась и усилилась. Ларри достиг оргазма в моей заднице: маленькая головка кока пропульсировала в моем анусе, у самого входа. Кто-то (кажется, Майкл) ахнул три раза подряд, и движение позади меня прекратилось. На меня навалился дополнительный вес. Чьи-то руки схватили меня за бока. Теперь мне просто не хватило бы сил сняться головой со все твердеющего кока Барни, и я просто продолжил работу, яростно обсасывая головку.

Затем груз на моей спине уменьшился, потом еще раз. Гарри и Майкл вытащились из задниц, которые занимали минут шесть-семь, и уселись на кафельном полу. Ларри остался на мне, а я смог опять забегать ртом вверх-вниз по коку Барни. Я все время ждал кульминации, потому что он делался все тверже и все толще. И вот это случилось. Комки непривычного на вкус бойкама полетели мне в глубину рта, пришлось глотать. Я остался на нем. Сперма все хлестала, пока не потекла у меня из уголоков рта. Я посмотрел на Барни. Он откинул голову на одеяло, открыл рот и тяжело дышал.

Потом открыл глаза, увидел стекающую по стволу сперму и улыбнулся.

– Если верить нашему учителю природоведения, это сплошной протеин. Теперь у тебя будут большие мускулы.

Я проглотил, что у меня оставалось в рту, и вылизал верхнюю половину кока.

Барни сел.

– Вы мне не поверите, но это первый отсос в моей жизни.

– Врешь, – сказал Майкл. – А вожатый Уэнтворт, в прошлом году?

Барни вздохнул и помотал головой.

– Я тогда врал. Это я ему делал, а он мне разрешал себя трахать.

– Ты согласился сосать Уэнтворту?

– Глупый был. Ну, и он всегда вынимал, перед тем как кончить.

Я был удивлен откровенностью Барни. Никогда бы не подумал, что мальчик признается в таких вещах. У нас и правда была дружная компания. Я положил голову на таз Барни и тут понял, что Ларри все еще оставался во мне и держался за мои плечи. Барни тоже его заметил и потрепал по шевелюре.

В течение последних двух недель лагеря произошло только одно значительное событие. В остальном просто продолжалась та веселая жизнь, которую мы устроили себе в последнее время. Мы с Ларри ходили на гору, начиная со вторника – вместе с Джорджи, который только качал головой при виде наших объятий и облизываний. Джорджи пристрастился к моему языку в своей попе. Мы с Ларри несколько раз отсосали Барни.

Милтон, грустный мальчик из моего отряда, так и не заговорил со мной, да и ни с кем, насколько я знаю. Женственный мальчик, который был моим партнером на время болезни Джорджи, отказывался со мной разговаривать.

На последней неделе Бизли попался на отбивании отбивной, у себя на койке, но вместе с еще пятью мальчиками и порножурналом. Вожатый Дин прочел им нотацию о плотском грехе. Все шестеро начали хохотать, когда он еще не дошел до холла. Вожатый хлопнул за собой дверью, от чего все заржали еще громче.

Мы шестеро обменялись адресами и телефонами и обещали добиться от родителей, чтобы на следующий год нас опять отправили сюда.

Упомянутое значительное событие произошло в пятницу во второй половине дня, накануне отъезда. Мы должны были присутствовать на бесконечной церемонии награждения, где чуть ли не всем и каждому вручали какую-нибудь награду, а директор впаривал нам, что мы должны добиться от родителей нашего возвращения в следующем июне.

Джорджи весь день был какой-то странный. Я решил, что он мечтает о последнем трахе на прощание.

Мы пошли на гору. Ларри обижался, что мы его не взяли, но Джорджи настоял, чтобы мы пошли одни. Хотя при виде обиженной физиономии восьмилетнего мальчика я чуть не отказался.

Всю дорогу Джорджи молчал. Когда мы уже разделись и забрались на одеяло – я стоял на четвереньках и старался притянуть к себе Джорджи, чтобы немножко пососать, – он сказал:

– Малкольм, все не так просто. Послушай, ты никому не должен говорить, совсем никому, даже тем, кого я не знаю, типа Фредди. – Он пожевал губами и помотал головой.

– А что?

– Ты обещаешь?

– Конечно. Так что?

– Я хочу попробовать одну вещь хоть раз, чтобы понять, с чего вы так от этого тащитесь.

В моей голове замельтешили варианты – поцелуи, сосание, трахание… Я вдруг понял, еще до того, как Джорджи сказал:

– Я хочу, чтобы ты меня трахнул.

Я попытался его обнять.

– А вот этого не надо. Давай к делу. Только ты сам намочи себе дик.

Он встал на четвереньки и опустил голову на одеяло. Я накапал слюны себе на руку, придвигаясь к нему сзади на коленях.

Что ни говори, засовывание языка ему в задницу принесло плоды. Парню необязательно быть гомо, чтобы оценить добрый трах. Майкл с Гарри вовсе не были гомо, да и насчет Ларри, при всей его любви к поцелуям, я сомневался.

Я растер часть слюны по тесной маленькой сборочке Джорджи и притиснулся. Я предвкушал великолепные ощущения. Джорджи должен быть тесный-претесный.

Я приставил к его анусу головку пениса и еще раз проверил, что все хорошо смазано. Я никак не мог допустить даже малейшей боли при введении.

Я взял Джорджи за бедра и подался вперед. Головка прошла.

Я погрузился глубже, и по моему стволу побежал знакомый жар. Джорджи был тугим, как я и ожидал. Его сфинктер сжал основание моего кока.

Джорджи стоял, не шевелясь. Я пододвинулся на коленках и начал вход-выход, стараясь перемещаться недалеко. Как всегда, это было очень приятно. Вскоре я заметил, что Джорджи тоже водит попой вверх-вниз. Ему нравилось! Неужели он это не в первый раз?

Вытягивал я осторожно, а тыкаться стал с каждым разом все резче, издавая знакомые шлепки при столкновении моего тела с мягкими местами Джорджи. Тесный анус сжимал мягкий низ моего кока, как палец при мастурбации.

– Малкольм, – шепнул Джорджи чуть слышно, – почиркай мне.

Это оказалось не просто. Чтобы дотянуться, мне пришлось наклониться, и трахать стало не так удобно.

Джорджи был тверд, как сталь. Я проявил деликатность, зная, что он близок к оргазму.

Моя страсть нарастала. Только я хотел бы лежать на Джорджи, всем телом.

Мой кок у него внутри вдруг вырос, и у меня сразу перехватило дыхание. Я весь содрогнулся, когда импульс оргазма пробежал от моей простаты до кончика пениса.

Я сжал кок Джорджи и задвигал пальцами вверх-вниз; от головокружения я с трудом сохранял равновесие.

Джорджи кончил. Я упал на бок, повалив его за собой, потому что крепко вцепился в его бедра, не желая расставаться. Когда мы оказались на одеяле, я заставил нас повернуться, чтобы лежать на Джорджи.

Он позволил мне полежать так с полминуты, а потом спихнул с себя и лег на спину, глядя в небо.

– Ну? – спросил я, еще не придя в себя от того, что мне довелось разрядиться в давно желанном месте.

Джорджи несколько раз собирался заговорить и не мог.

– Малкольм, это здорово, – сказал он наконец. – Не уверен, что попробую еще раз, но как знать. – Мне хотелось его расцеловать, но я воздержался.

А с Ларри мы устроили свидание на сиденьи заброшенного грузовика.

В субботу, первого сентября перед главным корпусом нас ожидали шесть автобусов, куча автомобилей и несколько лимузинов. Для нашей шестерки расставание было мучительно. Мы знали, что друг с другом нам было лучше, чем будет дома. Только Майкл с Гарри будут друг с другом. Остальных ожидало куда менее приятное общество. Мы с Ларри и Джорджи старались, как могли, сдерживать слезы.

главы 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26

© COPYRIGHT 2008 ALL RIGHT RESERVED BL-LIT