***

Во вторник, девятого ноября, в мой четырнадцатый день рождения, после конца урока латинского, отец Барретт сообщил мне, что мистер Роули, школьный консультант первокурсников, незамедлительно хочет увидеть меня вновь.

- Вам лучше сделать то, что он просит, мистер Ллойд, - заметил отец Барретт, не глядя на меня, после чего, крутанув рясой, развернулся и направился по коридору.

Через пять минут должна была начяться математика. Обеспокоенный желанием Роули снова видеть меня и что это не в моих интересах, я решил проигнорировать его вызов. Но это было бы неповиновением отцу Барретту, что тоже довольно опасно.
Я бросил по коридору за угол, к офису школьного консультанта и направился прямиком в его открытую дверь.
- Вы вызывали меня, сэр? У меня сейчас должна быть математика.

- Я уже переговорил с твоим учителем математики. Он знает, что ты будешь здесь. Это по поводу тестов, которые мы обсуждали. Я поговорил с твоим отцом и он хочет, что бы ты выполнил их. Мы можем сделать это прямо сейчас, это займёт около сорока пяти минут и ты пропустишь только один урок. Пожалуйста, садись.

Стало трудно дышать.
- Мой отец больше не отвечает за меня. Только мой дедушка. Вы должны поговорить с ним. Мне нужно в класс.
Я развернулся и направился к двери.

Роули быстро среагировал на мой выпад.
- Мистер Ллойд! Сейчас же вернитесь назад.

Я развернулся и постарался сказать как можно более решительно, стараясь, что бы это было в рамках приличий.
- Нет, сэр!Я не могу выполнять никакие тесты, раз так говорит мой дед.

- Малькольм, это всего лишь простые личностные тесты. Совершенно не о чем беспокоиться.

- Вы должны переговорить с моим дедушкой.

- Твой отец отвечает за тебя, Малькольм. Он послал тебя сюда и зарегистрирован в качестве твоего родителя, он, а не твой дедушка.

Мне всё труднее было сдержать свой гнев. Я был уверен, что это заметно.
- Мой отец больше за меня не отвечает. Меня не волнует, что говорят ваши документы. Позвоните моему деду!

Я бросился к двери и рысью побежал на урок математики.
Роули меня не преследовал.
Томми нашёл меня сразу же после математики. Он моментально заметил моё возбуждение.
- Что с тобой?

- Мой отец пытается заставить меня пройти эти глупые тесты, которые даёт этот Роули. Я знаю, думаю, что знаю, для чего они нужны.
Существовало сомнение, очень маленькое, о возможной другой причине тестов, но я прямо там задавил его в зародыше.
- Дерьмо! Никто не сможет заставить меня пройти их. Мой ёбанный отец пытается доказать сам знаешь что. Этот сукин сын!

- Так что же случилось?

Я рассказал ему о происшедшем в офисе консультанта и о наставлении отца Барретта. После того, как я начал, к нам присоединился Френсис.

- Так почему отец Барретт хочет, чтобы ты их прошёл? - спросил Френсис. - Он говорил с твоим отцом?

Это была тревожная мысль.
- Я не знаю. Мой отец не должен иметь со мной ничего общего, только платить за школу, больше ничего.

Томми пытался заговорить о другом, но беспокоился, что не сможет полностью отвлечь меня от утреннего противостояния в офисе.
Я раздумывал насчёт звонка моему деду, но пришло время урока истории, после которого я принял решение.
Мне трудно было сосредоточиться на истории, на моём любимом предмете. Через несколько минут после начала урока он был прерван приходом Чарльза Роули. Я отвернулся, зная, что его появление не несёт ничего хорошего.
Я вышел в коридор в ожидании требований, угроз, но на лице школьного консультанта было выражение страдания и замешательства.

- Малькольм, э...твои бабушка и дедушка попали в автомобильную аварию. Твоя тётя на пути сюда, чтобы забрать тебя.

Я перестал дышать. В моём животе появился холодок, который затем поднялся до груди.
- С ними всё в порядке? - Я знал, что это не так. Это было написано на лице Роули.

- Я не знаю, каково их состояние. Я думаю, что об этом скажет твоя тётя. Почему бы нам не подождать в моём кабинете?

- Нет. Нет, я подожду перед школой. Когда она должна приехать? - я достал карманные часы Timex. Было десять сорок девять.

- О. не долго. Через десять минут или около того. Ты не против, если я подожду вместе с тобой?

Я не ответил ему, медленно бредя по коридору, представляя в воображении как изуродованные тела моих бабушки с дедушкой извлекают из обломков их "крайслера". Моя голова закружилась, когда я проходил мимо учительского офиса у главного выхода. Я вынужден был ухватиться за дверную коробку, чтобы не упасть. Потеря моего деда будет иметь катастрофичесие последствия. Он был моим настоящим отцом в этот момент. Он любил меня таким, каким я был, безо всяких оговорок, без всякой связи с моей сексуальной ориентацией или дружбой с Фредди. Он был точно таким же отцом для Фредди, как и для меня. Он был единственным настоящим отцом для Фредди, человеком, гарантирующим его жизнь и будущее. Он сделал так, что мы были вместе. Мы занимались любовью над его головой. Он был человеком, который спас меня от ужасной жизни с моим отцом. Его потеря была немыслима. Он обязан быть в порядке. Приедет моя тётя. Я могу пожить с ней до тех пор, пока мои бабушка с дедушкой не выздоровеют.
Я сел на ступеньке у входа в школу, держа в потной ладони свои карманные часы. Я смотрел на них каждые полминуты. Секундная стрелка едва двигалась. Я изо всех сил старался вытеснить мысли, что кто-то из них мёртв, но они упорно пытались просочиться обратно в мозг.
Наконец, подъехала моя тётя. Её лицо сказало мне, что положение ужасно. Я встал, чтобы сесть в машину. Она вышла. Я заплакал. Она подошла и обняла меня. Я услышал сквозь слёзы её голос:
- Он ушёл, Малькольм, мы потеряли его. Я, ох, Малькольм...

Я чуть не закричал, а, возможно, и сделал это. Я вцепился в неё руками и неудержимо рыдал. Я чувствовал, как её руки прижали меня. Мой мир, мой прекрасный мир, наполненный любовью к моим бабушке и дедушке, Фредди, моим близким друзьям оказался разрушен. Мой настоящий отец ушёл, и никогда больше не поговорит со мной, не обнимет меня, не ободрит, не поднимет меня.
Я почувствовал холод, ещё более сильный, чем раньше. Где я буду жить? Моя тётя не имеет такой власти над моим отцом, как мой дед. Моя мать тут же захочет меня вернуть. Я пожелал умереть в машине вместе со своим дедом.
Мы сели на ступеньку крыльца.
- И бабушка?

- Они не знают. Они делают всё, что зависит от них. Нам просто нужно ждать. Мы ничего не можем сделать, только ждать.

Мы сидели, обнявшись друг с другом, с моей головой у неё груди и вместе плакали, не обращая внимания, как кто-то приходит рядом или выходит через дверь.
Мистер Роули подошёл к нам.
- Может быть, вам лучше войти внутрь? Вы можете подняться в мой офис.

Я только частично расслышал его слова. Моя тётя посмотрела на него, но ничего не сказала.

- Малькольм, мисс, вы можете воспользоваться моим кабинетом...

- Нет, спасибо. Нам нужно ехать, - ответила тётя.
Она поднялась, увлекая меня за собой и подвела к машине с пассажирской стороны.

Поездка в больницу была печальной. Я старался смотреть в окно, но но ничего не видел сквозь слёзы, которые никак не останавливались. Я обратился к Богу, в которого не верил, чтобы он спас бабушку. Эта просьба была не совсем бескорыстной. Страх возвращения в дом отца рос во мне. Наконец, не устояв, я повернулся к моей тёте. Она вытирала слёзы с глаз.

- Я смогу остаться сегодня у тебя? - спросил я робко.

Она протянула руку и нащупала мою.
- Я не знаю, дорогой, я постараюсь.

Её обращение "дорогой" вызвало у меня озноб. Это было привычным словом в семье, его часто использовала моя бабушка, но больше я привык слышать его от матери.

- Моя мать в больнице?

- Я не знаю. Мы не смогли найти её. Возможно.

Больница была недалеко от дома моего дедушки. Тётя провела меня в отделение скорой помощи. Её муж находился там, прислонившись к стене в коридоре. Он подошёл к тёте и долго держал её в объятиях, затем положил руку на моё плечо. Он что-то прошептал моей тёте. Её голова опустилась на его грудь. Она протянула руку и притянула меня к себе. Я посмотрел на дядю.
Приглушённым голосом тётя произнесла:
- Она тоже ушла, Малькольм.

Я был подавлен и слаб, больше не в силах плакать. Я соскользнул по стене вниз и сел на пол, уткнувшись в колени, слезы мочили мои штаны.
Пара чёрных туфель появилась передо мной. Это был отец Дункан из церкви, куда ходил мой дед. Он ничего не сказал. Кто-то сел рядом. Это был Фредди. Я изо всех сил прижал его к себе.
- Что мы теперь будем делать, Фредди Что мы будем делать?

- Я не знаю, - ответил он сквозь рыдания.

Священник говорил с моими тётей и дядей, а мы с Фредди в это время прижавшись друг к другу, были погружены в мрачные мысли о том, в какую страшную сторону повернулась наша жизнь. Я вспомнил, что образование Фредди гарантировалось банковским счётом, специально открытым для него моими бабушкой и дедушкой. И, конечно, у него был собственный дом и прекрасная мать. Я пытался думать о том, как мне устроить, чтобы остаться с тётей, но горе из-за потери бабушки с дедушкой не допускали возможности разумно продумать это. Я уже почувствовал отсуствие тепла и слов от моего деда. Я снова заплакал.
Через некоторое время мы перешли в небольшую часовню, где священник помолился с нами. Прибывало всё больше людей: друзья, деловые знакомые, пара старых соседей. Было сказано, что единственный сын моего деда летел из другой страны и должен был добраться через несколько часов. Кто-то купил бутерброды, Тасти Кейкс и упаковки молока.
Наконец, в пять пятнадцать приехала моя мать. Она выглядела обезумевшей, когда она бросилась ко мне. У неё не было слёз, просто страдание в её глазах.
- О, Малькольм! Что мы будем делать?

Она так сильно обняла меня, что я, если бы даже захотел, не смог бы обнять в ответ.
Я не мог ни думать, ни говорить. Я надеялся, что моя тётя или кто-то ещё заговорят с ней, отвлекут её от меня. Через несколько минут чья-то рука оказалась между нами, и обняв мою мать за плечи, оттащила её от меня. Это была тётя. Она подвела маму к скамье посреди прохода. Я сел рядом с Фредди и смотрел. Они заговорили, спустя время тётя позвала священника и разговор продолжился.
Тётя Марта бросилась к нам. Она подошла ко мне. Я встал и мы некоторое время молча плакали в объятиях друг друга. Моя тётя, мама и священник некоторое время смотрели на нас.
Тётя Марта ничего не сказала. Я догадался, что она обеспокоена, как и я, где я буду жить, и как я, не имела на него ответа.
Моя тётя подошла к нашей скамье.
- Малькольм, ты бы хотел остаться на ночь у тёти Марты? Я могу отвезти тебя туда. Мы можем заехать к твоему дедушке и забрать некоторые вещи. Ты можешь не ходить завтра в школу, если не хочешь. Тебе, вероятно, не стоит этого делать.

Я посмотрел на мать. Она разговаривала со священником. Знает ли она, что предлагает моя тётя? Это не представлялось возможным, что мне позволят жить с Фредди, но зародило искру надежды, которая погасла, когда уходя, моя мать произнесла:
- Я увижу тебя завтра, дорогой.

В машине я спросил у тёти:
- Ты думаешь, я смогу жить у Фредди?

Она помолчала, затем ответила:
- Нет, я не думаю, что так возможно, дорогой. Я сказала твоей матери, что ты останешься у меня. Твой отец работает и не знает о случившемся. Когда он узнает, то, ты сам понимаешь.

Я слишком хорошо понимал. Моего защитника не стало. Ту силу, которая я имел над своим отцом, ушла вместе с ним. Ни одна из семей, замешанных в деле Вашбурна, не захочет отказаться от денег, которые, к тому времени, наверное, уже большей частью были потрачены. Мой выбор, который я сделал, мой гомосексуализм, будет служить поводом для гнева моего отца, который, вероятно, быстро сошлёт меня в военную школу-интернат, с чем я не смогу согласиться. Я сбегу. Моё образование закончится, моё будущее будет уничтожено. Это произойдёт в любом случае, если мой отец попытается запретить очень многое, что к сожалению, обязательно произойдёт.
Мне надо найти возможность жить в другом месте.
В тот вечер тётя Марта делала то, что должна была делать моя мать. Она сидела со мной, кормила меня, говорила со мной, обнимала меня.

- Малькольм, - сказала она мне. - Я знаю, что ты единственный, кто так хорошо относится к Фредди.Я знаю одно, что ты снова думаешь бежать.
Если ты не думаешь об это' сейчас, ты должен будешь подумать о это', когда тво' отец сделать что-то тако, что взбесит тебя. Я хочу, чтобы ты послушал меня сейчас очен' хорошо, то, что я тебе скажу. Тебе нужно продержаться два года до шестнадцати и ты освободишься от него. Я знаю, что это звучит как очень долго, но подумай об это' прежде чем разрушить сво' жизнь. Эт всег' два года, а не шестьдесят. Когда тебе стукнет шестнадцать, ты сможешь уйти и жить с нами, и будешь ходит в школу и колледж, - она крепко обняла меня, - не делай ничё, что может порушить тво' жизнь. Это просто остановит мо' сердце, потому что я увижу, как ты станешь несчастным, бросив учиться. Я любить тебя так же, как сваго Фредди и ты это знаешь.

- И я люблю тебя.

Мы с Фредди спали, прижавшись друг к другу, я позади него, с одной рукой под его головой, а другой я обнимал его грудь. Я беспокоился, что это будет последней возможностью для нас спать вместе. Мы не могли долго заснуть, но заснули незаметно для самих себя.

Было около восьми, когда я открыл глаза. Тётя Марта ушла на работу к Бобби, а девочки в школу. Фредди был тут и старался не разбудить меня. Яйца, колбаса и хлеб лежали на столе. Печь ещё не отстыла. Фредди подбросил туда дров и мы зажарили яичницу с колбасой.
Он молчал, пока мы ели, затем произнёс:
- Что ты собираешься делать, Маакум?

- Я постараюсь не возвращаться в этот дом столько, сколько смогу. Может быть, моя тётя убедит их оставить меня с ней.

Когда я говорил это, я знал, что так не будет. Фредди смотрел на свой жёлток, в который макал хлеб.

- Окей, я обещаю, что буду сильно стараться делать то, что он скажет. Это трудно, ну, это очень трудно. И совсем не зависит от того, что я делаю. И, что если он снова попытается меня избить?

- Он не будет пытаться делать это. Ты слишком большой.

Я был всего на несколько дюймов ниже моего отца и, вероятно, сильнее. Для него должно стать сюрпризом моя комплекция, так как он не видел меня в течении года. Я полагал, что Фредди прав, но всё-таки волновался, что он попробует чем-то заменить физическое наказание. Мне казалось, что он сможет придумать что-то взамен него.
Мы с Фредди провели утро у ручья, сидя на большом камне перед пылающим костром, завёрнувшись в спальный мешок, который мы использовали в качестве одеяла, но открытые спереди для тепла от огня. Мы говорили о наших первых днях тут, когда я упал в воду, и он развёл костёр, чтобы высушить мокрую одежду. Он не упомянул, что это был первый раз, когда мы занимались сексом.
Когда мы вернулись к обеду, в дверь была всунута записка. Она была от моей тёти. Она хотела, чтобы я позвонил ей как можно скорее. Она будет дома одна. Она была тут в двенадцать сорок пять. Мы с ней разминулись, наверное, минут на пятнадцать. Мы оба понимали, какова была причина звонка.
Мы не торопясь поели суп. Нам, вероятно, некоторое время не удастся увидеться.
Я позвонил с таксофона у кондитерской Бенсона на конечной трамвая.

- Твоя мать хочет поговорить с тобой. Я пообещала, что ты будешь в четыре в похоронном бюро.
Она предложила мне с Фредди сходить в дом дедушки и забрать наши вещи и одежду. Она заедет за нами в половине четвёртого, и позже, за тетей Мартой к Бобби.

В доме деда мы собрали наши вещи и запихнули их в три чемодана из шкафа. Я вызвал такси и мы отправились к Бобби. Тётя Марта была там.
- Ох, Маакум, зачем ты всё это принёс сюда?

Я разрабатывал план на время отсрочить своё возвращение к отцу, может быть, даже навсегда. В принципе, это заключалось в том, чтобы оставаясь недоступным, спокойно скрываться. Я хотел найти способ остаться в эту ночь у моёй тёти и на следующий день, в четверг, отправиться в школу, чтобы намного не отстать. Некоторые мои одноклассники были умеренно дружелюбны ко мне. Я хотел объяснить, что произошло и попросить у них записи на время перемен и обед. После школы я бы отправился прямиком к Бобби, остерегаясь своей матери, если бы она была там после окончания уроков. В пятницу похороны. Если мой отец не придёт, как я ожидал, то улизнув оттуда при первой возможности, я бы вернулся к Бобби на выходные. Всё это время я буду пытаться склонить мою тётю, чтобы остаться у ней. Это был длинный заход, но это было лучше, чем просто сдаться. И, я бы понаблюдал, как моему отцу будет трудно заполучить меня обратно домой. Это позволило бы узнать, смогу ли я безопасно сопротивляться.

- Я не вернусь к нему, по крайней мере, до похорон.

Она опять прочитала мне такую же лекцию, как накануне вечером. Я молчал.
Бобби уже знал об аварии от тёти Марты. Он понимал, какова у меня ситуация.
- Ты же знаешь, ты можешь быть тут столько, сколько тебе нужно, - сказал он.

Человек у дверей похоронной конторы предложил мне снять пальто. Он не обратился за этим к Фредди и его матери. Я бросил на него неприязненный взгляд. Я не собирался оставаться без пальто.
Мать находилась в коридоре у зала прощаний. Сначала с ней поговорила тётя Марта. Мать ни разу не взглянула на неё, до тех пор, пока они не разошлись. Она, казалось, не сильно расстроилась от сказанного. Прежде, чем она смогла добраться до меня, я зашёл в зал. Закрытые гробы были установленны параллельно друг другу, чтобы люди могли проходить между ними. Я направился туда, но не смог подойти. Потекли слёзы. Мне не хотелось быть рядом, из-за того, что они там, внутри, они были, вероятно, сильно разбиты.
Подошла тётя Марта и подтолкнула меня.
- Они сейчас в раю, Маакум, но они и тут. Ты можешь поговорить с ними. Давай, подойди поближе.

Я почувствовал на себе взгляды, когда встал между двумя блестящими, словно шкатулки, ящиками. Я дотронулся до одного. Кажется, это меня успокоило. По неизвестной причине, мне в голову пришли мысли Джорджи о Великом Духе и что он хотел сказать Ему, если бы смог его найти после долгих поисков. Я задумался, позволит ли мой отец приехать Джорджи на День Благодарения. Мой дед планировал на этот праздник собрать нас втроём. Я прижался к гробу, стремясь услышать голос моего дедушки, ощутить на себе одно из его крепких объятий, его руки на моей спине, его ладони на моих плечах.
Моя мать стояла позади, в одиночестве, поджидая меня. Я решил покончить с этим, услышать то, что она хочет сказать, зная наперёд, что она уверена, что я вернусь с ней домой.

- Твой отец и я, мы оба знаем, как ты любил моих родителей и как это для тебя трудно. Но мы тоже любим тебя и хотим, чтобы ты был с нами. Я знаю, что говорила тебе, что сейчас всё будет иначе, но сейчас это может стать действительно так, если ты сможешь помочь нам в этом. Твой отец...

- Просто дай мне побыть здесь подольше, мама.

Мой дядя, живший на Среднем Западе, представился мне, похлопал по плечу без слов и отошёл. По крайней мере, хоть не назвал меня "дорогой".
Я уселся в кресла по левую сторону от гробов, рядом с Фредди и тётей Мартой, выход из зала был сбоку.
Подошла моя тётя и села рядом со мной. Мы уселись на одно место.

- Твоя мать хочет, чтобы ты поехал с ней.

Я опустил голову.
Затем она вздохнула:
- Малькольм, может быть, это будет не так плохо, как ты ожидаешь.

- Почему я не могу остаться с тобой?

- Ох, Малькольм, потому что твои родители хотят тебя. Я знаю всё о том, что случилось. Папа рассказал мне, - она покачала головой. - Я бы оставила тебя, если бы это было возможно. Ты должен знать это, я не смогу выступить против твоего отца, как это сделал мой папа. - Она остановилась ещё раз. - Ох, я поговорю с ней, но только на одну ночь.

Она встала и направилась к выходу, заламывая руки. Я наклонился, чтобы подглядеть, наполовину скрытый Фредди. Моя тётя склонила голову, её руки были молитвенно сложены спереди. Мама, со страданием на лице, медленно кивнула. Она отказала в просьбе.

Я склонился к Фредди и прошептал:
- Я увижусь с тобой завтра. Приходи после школы к Бобби.

- Маакум, где...

Я похлопал его по колену, когда вставал и пригнувшись, направился в сторону двери. Я выбежал на улицу и повернув за угол, не замедляясь, прошёл несколько кварталов. Холодный воздух попадая на моё лицо, освежал меня, создавая ощущение свободы. Я медленно побежал. Жилые кварталы закончились. Ровная поверхность перешла в затяжной спуск, который, как я знал, будет довольно большим. Через ещё пару кварталов я тяжело задышал, понимая, что бежал слишком быстро. Люди оборачивали головы, когда я мчался мимо них. Я пересёк широкий бульвар в торговом районе, увернувшись от трамвая и грузовика, водитель которого гневно засигналил.
Я пробормотал: "Пошёл на хуй, сукин сын" и продолжил свой путь вперёд, не считясь с усталостью. Я был свободен. Только это сейчас имело значение. Примерно за восемь или десять кварталов до района, где жили Мартин и Бобби, я понял, что мои ноги не смогут нести меня дальше и надо остановиться и отдохнуть. Я плюхнулся на скамейку автобусной остановки, чувствуя себя лучше, чем когда я узнал о смерти дедушки. Я сбежал от своих родителей.
Горячий душ у Бобби удивительно хорошо ощущался моей холодной кожей. Я всё еще был под водой, когда постучался Фредди.

- Твоя мать возмущена твоим уходом. Она объехала всю в округу, выискивая тебя, и я не знаю, что она думает об этом. Дерьмо, подожди минутку, я тоже зайду.

Мы приняли душ вместе, растирая друг дружке спины и уши, и использовали всю горячую воду Бобби, выйдя только тогда, когда стало холодно.
- Давай, я вытру тебя, - предложил я.

Он поднял руки вверх. Я проверил, но под мышками ещё не было волос и я пощекотал там. Он побежал за мной в спальню и на кровати его пальцы нашли мои рёбра. Я прижал его к себе, пытаясь зажать его руки. Его кожа была распаренной от горячей воды и на ощупь очень гладкой. Мы оба расслабились.
Я поцеловал его в щёку:
- Я люблю тебя, Фредди.

Он позволил пообнимать себя ещё несколько минут, после чего заявил:
- Мы или одеваемся или лезем под одеяло. Я снова замёрз.

Я перекатил нас и накрыл покрывалом. Мы шевелились и ёрзали под ним. Масло Бобби должно было быть под матрасом на пружинах. Я пытался нащупать у ближайшей к нам стороне, но не нашёл, после чего понял, что это не то, чего я хочу. Я снова поцеловал его в щёку, затем скользнул по его телу, целуя грудь и живот, елозя своей промежностью по его правой ноге. Его руки нежно обхватили меня за плечи. У него встал, когда я туда дошёл. Я сразу принял его, стремясь заглотнуть целиком. Его пальцы оказались на моей мошонке.
Я ласкал его бока, поднимаясь вверх по его члену, пососал его головку и поработал языком вокруг щели. Он кончил так же быстро, как это было в пору, как мы были маленькими. Я понаслаждался его спермой, не упустив ни капли, медленно вращая своей головой вокруг его ствола и был примерно на полпути, когда он стал закачивать свою жидкость, попав на мой язык.

Утром Фредди пошёл в школу. Его мать беспокоилась, что я создам проблемы со своим отцом из-за того, что не возвращаюсь домой.

- Я увижу свою мать завтра на похоронах. Может быть, я пойду тогда.

- Тебе лучше надеяться, чтобы он раньше не позвонил в полицию. Этому человеку не нравится, когда кто-то не выполняет его желаний.

Фредди после школы пришёл к Бобби. Мы вместе отправились к Эдвардсу и я помог ему с упаковкой и другими делами. Мистер Джонсон захотел узнать, готов ли я вернуться к работе. Фредди сообщил ему о моих бабушке с дедушкой. Он выразил свои соболезнования и оставил нас в покое.

Пообедали мы у Мартина, где Фредди также рассказал об этом. Моя мать позвонила, когда мы заканчивали обед. Миссис О'Мэлли посмотрела на меня и произнесла в трубку:
- Нет, миссис Ллойд, мы его не видели.

Вернувшись к столу, она спросила:
- Ты что, снова убежал?

- Не совсем. Я просто пока не буду с ними жить, может быть, даже никогда.

Они дипломатично постарались дать мне понять, что я не смогу там переночевать больше чем один или два раза. Дикки хотелось, чтобы я остался на ночь. Это было заманчиво, но я нуждался в том, чтобы быть с Фредди.

В ту ночь не было никакого секса, только небольшой разговор и клятва Фредди, что он будет согласен со всеми моими шагами, хотя он предпочёл бы, чтобы я следовал совету его матери.
- Это всего лишь два года, Маакум. И мы найдём способ часто бывать вместе. Мы так всегда делали. А потом ты сможешь жить вместе с нами.

Похороны проходили в церкви моего дедушки. Я, Фредди и его мать приехали пораньше. Там было уже множество людей и по меньшей мере с десяток негров. Моя мать пришла спустя несколько минут после нас, оглядываясь по сторонам. Мы пригнулись, пока она не отошла и затем переместились поближе к группе чёрных, сидевших с боку. Моя тётя с семьёй сидели лицом ко всем вместе с моим дядей со Среднего Запада. Мать снова вернулась, потому что вот-вот должна была начаться служба. Большая церковь была заполнена наполовину. Мать подошла и села рядом со своей сестрой.
Священник рассказал о том, как много лет мой дед был алтарным мальчиком, заслужил уважение в среде бизнесменов, и о его любви к внуку, ко мне, и к Фредди, и к его семье, и как он и моя бабушка гарантировали образования всем детям Джексонов. Я слышал, как зарыдала тётя Марта. У меня тоже потекли слёзы.
После службы двое мужчин, сидящих с нами, встали и вышли вперёд, чтобы нести гробы. Один, который знал нас по парку, настаивал, чтобы мы пошли с ними. Фредди потянул меня за собой. В тот момент. когда мы проходили рядом, моя мать глянула на меня с недовольством, но ничего не смогла предпринять. Фредди и я проследовали за шестью мужчинами, несущими гроб моего деда. Моя мать и остальные члены семьи остались позади. Мы поехали в чёрном "кадиллаке" вслед за катафалком вместе с несколькими людьми, которые несли гроб. Белые с неловкостью улыбались своим чёрным коллегам. Мне стало стыдно за них и я придвинулся поближе к чёрному мужчине, сидевшему рядом со мной.
К тому времени, когда мы добрались до кладбища, опустился туман. Мы следовали за той же группой. Сели мы вместе с семьёй через два места от моей матери, рядом с сестрой Фредди Мисси. Тётя Марта стояла позади нас. Перед тем, как заговорил священник, заморосил холодный дождь. Открылись зонты. Мы находились под брезентовым тентом.
Я заметил мелькание белого платка у лица моей тёти. Когда священник заговорил, она склонила голову на плечо мужа. Я посмотрел на свою мать. Она сидела очень прямо. По её щекам катились слёзы. Я почувствовал, как они выступили и на моих глазах. Мне захотелось подойти к ней. Я ощущал, что тоже являюсь частью её страдания. Желание стало таким сильным, что я не смог противиться ему. Я встал и подошёл к ней. Мои дядя и тётя подняли глаза и пересели. Я сел рядом с ней. Она взяла мою руку, я держался за её.
Когда в могилы стали одновременно опускать оба гроба, тётя Марта заплакала. Я оглянулся и увидел, что Фредди стоит рядом с ней и держась за неё, плачет, уткнувшись в её грудь. На его лице было столько же боли, как когда-то много лет назад, когда на нас напали на железнодорожных путях. Это подтолкнуло меня. Полились слёзы, более частые, чем дождь, барабанивший по брезенту над моей головой. Мама обняла меня. Я почувствовал её тепло. Моя бабушка и дедушка изчезали под землёй.
Мы все под чёрными зонтами возвращались к лимузинам. Мать попыталась втянуть меня в свой. Я обнял её, затем отошёл, покачал головой и направился к тому, в котором приехал с Фредди.
Я вышел за три квартала до церкви. По-прежнему моросил дождь. В моём плане был Бобби, но, учитывая неопределённость впереди, я решил проехать на автобусе в библиотеку, после совершить мой регулярный пятничный визит к фотографу.
Я приехал рано. Он сразу же обратил внимание на моё мрачное настроение.
- Что случилось? Ты выглядишь так, словно потерял лучшего друга.

Это было слишком, чтобы сдержаться. Мне пришлось задержать дыхание, чтобы остановить слёзы. Пять долларов были важны. Клиент должен чувствовать, что ты готов исполнять его прихоть.
- Нет, просто немного дерьма в школе. - Я обнял его и провёл рукой между ног.

Было трудно сосредоточиться на минете и тяжело во время траха. Я сосредоточился на видении торса Саймона, в то время как мой клиент мастурбировал мне во время своих последних затяжных толчков, эакулируя в мою толстую кишку. По счастью, он продолжил массаж простаты, иначе я бы никогда не кончил от его рук.
Было довольно рано для поиска других триков, как называли клиентов хастлеры [hustler - делец, ловкач, в данном случае человек, занимающийся проституцией, хастинг - суета] из центра, поэтому я пошёл в парк с книгой, которую взял в библиотеке, и уселся на скамейку почитать, засунув руки в поглубже в карманы, а голову втянув в воротник пальто. Было холодно, хорошо хоть дождь прекратился.
Я заработал пятёрку на энергичном минете одному пожилому мужчине, который, как некоторое время мне казалось, никогда не сможет достичь оргазма. Его член никак не хотел становится твёрдым. Он наконец таки кончил, чему причиной был мой смоченный слюной палец в его заду, этот трюк я узнал от Бобби.
Я поужинал с Фредди у Мартина, там же мы и провели ночь. Дикки был в восторге. Мартин был страстным. Они не позвонили моей матери.

Утром в субботу я поработал на кухне вместе с Бобби и тётей Мартой. Она очень волновалась из-за того, что мой отец может сделать со мной потому что я избегаю его.
- Ты же сказал мне, что не сбегишь, но это как раз то, что они назовут так. Что, если он позвонит в полицию?

- Я собираюсь в понедельник в школу и буду там каждый день. Зачем ему эта забота? Он не любит меня и я не люблю его, так зачем нам жить в одном доме?

Днём я посуетился на Восточной стороне и вернулся в центр после ужина, оплаченного моим вторым клиентом. Я сделал один минет и мне трижды ввернули, после чего я с шумом сбросил скользкую нагрузку в туалете моего последнего клиента.

- Звучало так, словно я сделал тебе клизму из спермы. Я думаю, что кончил куда большим количеством, нежели обычно, - сказал он, когда я вышел из сортира.

Я не стал его разочаровывать.
Меня ждал Фредди, когда я вернулся к Бобби в половине десятого.
- Твоя мать пришла сегодня утром к нам домой. Она сказала, что если увидим тебя, то должны сказать, что твой отец позвонил в полицию.

- Они не знают об этом месте и копы не искали меня. Во всяком случае, я иду в понедельник в школу. Беглецы в школу не ходят.

- Что, если твой отец заберёт тебя оттуда и пошлёт в военное училище, как он всегда грозился?

- Тогда я сбегу. У меня много денег в банке и я легко заработаю пятьдесят долларов в неделю.

- Но где же ты останешься? Ты не сможешь остаться здесь. Они тебя найдут тут.

- Я найду что-нибудь.

- Как с Сэмми?

Я уловил его выпад.
- Я знаю многих ребят сейчас, нескольких старших ребят, у которых есть квартиры или комнаты. Я найду место, не волнуйся, и мы будем часто бывать вместе.

- А как же школа? Ты должен ходить в школу.

- Ну так поскучаю два года. Когда мне исполнится шестнадцать, я смогу вернуться и закончить школу. Тогда я смогу работать и учиться в вечером колледже. Многие поступают так.

Мой зад болеел из-за трёх воскресных ввинчиваний. Но с пятницы я заработал 44 доллара. В понедельник после школы я планировал съездить к Бучу, чтобы увидеть, можно ли там что-то возродить. Это были легкие, быстрые деньги, не требующие стояния по углам улиц.
Я умудрился прибыть в школу намного раньше срока с помощью большого пальца руки [автостопом - прим.]. Экономия в жизни стала моей целью: бесплатный проезд, бесплатное питание, которое я мог получить, не особо навязываясь, никаких лишних расходов. Пол Симпсон, когда мы пересеклись в коридоре, выдал ребяческую выходку, высунув язык. Все мои приятели знали о смерти моего деда, Брэдли узнал это от Мартина у себя в церкви и пересказал Пату, который передал Томми.

- Ты в порядке? - этим вопросом Томми дал мне понять, что он в курсе, из-за чего я исчез из школы на прошлой неделе.

- Да.

Френсис приехал с Брэдли и Биллом Тиммонсом, мальчиком из моего класса, который стал одним из завсегдатаев нашей маленькой группы. Тиммонс предоставил мне свои записи за пятницу. Началось обсуждение новой подружки Френсиса. Я подстроился к этому и принялся копировать каракули Билла.
Отец Барретт отвёл меня в сторону, когда мы зашли в класс.
- Я немного знал твоего деда. Он был очень хорошим человеком. Мистер Тиммонс предоставил вам свои заметки?

- Да, отец.

Это было всё. Он подтолкнул меня в сторону класса и вернулся к английскому.
Весь последующий день прошёл вполне нормально, плоть до момента за несколько минут до финального звонка. В класс вошли Чарльз Роули и брат, отвечающий за дисциплину, мистер Филберт, и спросили меня.
Я встал, собрал рюкзак и был препровождён в офис Роули.

- Мистер Ллойд, - сказал дисциплинарий, - я не знаю ваших отношений в семье, но эта школа не является её частью. Ваш отец будет ждать вас на улице. Вы должны сесть в его машину и поехать с ним домой. Я не хочу больше ничего слышать о побегах или вы больше здесь не учитесь. Я достаточно понятно высказался?

Я вздохнул:
- Я не сбегал, сэр.

- Тогда как назвать то, что вы не живёте дома вместе с семьёй.

- Моя семья умерла на прошлой неделе. Я живу у друзей, которые не относятся ко мне, словно я болен и не ломают мне рёбра.
Пока я говорил, мой голос поднимался всё выше, и выше. Я знал, что это ошибка, то, что я говорил, но не мог остановиться.

- Это не то, о чём мы говорили. Вам лучше...

- Где он? Я иду!

- Если бы его не было снаружи, молодой человек, вы бы провели час взаперти. Прямо у входа.

Я резко развернулся и вышел. Я незамедлительно увидел его машину. Он сидел внутри. Я повернулся к нему спиной. Он подъехал с легким визгом шин.
Дважды он смотрел так, словно собирался что-то сказать, но просто сжимал челюсти. Это был понедельник, день моей пробежки. Я не собирался просто так сдаваться. В паре миль от дома, недалеко от дома Томми, он остановился на светофоре. Оставив рюкзак на сиденье, я вышел из автомобиля.
- Вернись назад! - крикнул он с яростью.

- Я буду дома через полчаса, - крикнул я и побежал в ту сторону, откуда мы приехали. Я знал, что он не сможет добраться до меня раньше, чем я сделаю несколько поворотов. Я волновался, что, возможно, захожу слишком далеко, но чем больше я бежал, тем чувствовал, что поступаю правильно. Он был плохим парнем, а не я.
Большинство дорог вело вниз; когда-то тренер в МакФарлейне говорил нам, чтобы мы должны пытаться остерегаться и защищать суставы при падении, когда ведущая нога оказывается ниже, чем ведомая. Это не было трудной работой. Итак, после того, как я пересёк мост и подбежал к дому, я расстрелял машину моего отца из пальца и продолжил подниматься на холм, минуя улицу за улицей, став спустя двадцать минут мокрым от пота под своей зимней одеждой. Я вошёл домой через заднюю дверь и стал подниматься по чёрной лестнице. Мой отец в негодовании выскочил из своего кабинета и столкнулся со мной на площадке.
- Ты думаешь, что ты настоящий умник, так? Ну тогда ты останешься в этой проклятой комнате до тех пор, пока я не позову тебя!

Я распахнул дверь и готовился зайти, но он перекрывал путь. Я остановился, ожидая его движений. Он отступил на полшага. Я протиснулся мимо него и остановился.
- Где мой рюкзак? Мне надо заниматься.

- Ну, я уверен, что он не в преисподней.

- Я оставил его в твоей машине.

- Тогда забери его, да побыстрее!

Я протиснулся мимо него обратно и стал спускаться по лестнице. Когда я вернулся, он сидел в своём кабинете за закрытой дверью.
Я разделся и принял душ, затем, лёжа на кровати голышом, занялся учёбой, хотя в доме было довольно прохладно.
Мать постучалась вскоре после пяти.

- Я голый и занимаюсь.

- Ох, дорогой, накинь что-нибудь. Нам надо поговорить.

Я завернулся в покрывало с кровати и сказал:
- Окей.

Она открыла дверь.
- Ах, Малькольм. Оденься, пожалуйста.

- Я занимаюсь, мама, мне так удобнее.

Она вздохнула, вошла и села в моё кресло.
- Дорогой, но почему ты всегда бросаешь вызов своему отцу? Это всё создаёт большие проблемы.

- Почему он хочет, чтобы я был тут? Я могу остаться у моей тёти или у Фредди, и ещё куча мест, где я буду в порядке. Множество людей хотят меня, как и я их. Он не любит меня. Так зачем я ему тут нужен?

- Дорогой, он хочет, чтобы ты был тут. Ты его сын.

- Он сказал, что нет.

- Ах, Малькольм, он просто расстроен. Ты не даешь ему ни шанса.

- Да, сломал мне рёбра, после чего всем рассказал, что я упал с лестницы на радио.

Это был конец нашего вежливого разговора. Я согласился выполнять свои обязанности по дому и приходить домой к ужину.
На следующий день Роули появился на уроке математики. Мой отец настаивал на том, чтобы я прошёл тесты.

- Я потерял два дня на прошлой неделе. Мне надо наверстать упущенное.

Роули посмотрел на меня, затем на учителя, который с нетерпением ожидал его ухода.
- Ладно, мы можем подождать до четверга. Вы сами выберете время, но это займёт несколько часов.

На перемене я разыскал Френка Стиллингса.
- Что ты знаешь об его тестах?

Он нашёл одноклассника, который их проходил.
- Это просто множество вопросов о том, что тебе нравится, чтобы ты сделал бы в определённых обстоятельствах, что ты видишь в странных чёрных картинках. Только не говори ничего необычного о своих родителях и не находи ничего сексуального в картинках. Чёрт, я не знаю, что ещё.

- Почему ты их проходил?

- У меня была куча проблем перед этим, разговоры, трах в классе. Не волнуйся, это не большое дело.

Я не был так уверен в этом.
После школы я направился автостопом в центр города, в квартиру фотографа. Его не было дома. В библиотеке я попытался найти секцию психологии, но не знал, что искать. Библиотекарша что-то заподозрила.

- Тебе собираются дать какие-то тесты? Почему ты хочешь узнать об этом?

- Нет, я солгал, мы говорили об этом в классе и я должен что-то написать об этом, вы знаете, можно ли, например, узнать по ним что-то о личности человека или что-то в этом роде.

Она очень помогла, найдя для меня пару книг, в которых доступно рассказывалось о тесте Роршаха [психодиагностический тест для исследования личности, созданный в 1921 году швейцарским психиатром и психологом Германом Роршахом. Известен также под названием «Пятна Роршаха».]. Я взял их обе и направился домой, читая их в машинах людей, которых останавливал, голосуя. Поездка в мою часть города происходила с "Джоном".

- Ты часто голосуешь. Я видел тебя раньше.

- Да, иногда.

- В какую школу ходишь?

Я сказал.

- Ты голосуешь каждый день по пути в школу? Я иногда тут проезжаю. Я мог бы подбирать тебя, если знал, когда ты будешь голосовать.

Вот когда ярлык "Джон" пришёл мне в голову.
- Где ты живёшь?

Он упомянул район западней того, где мы находились. Это окончательно выдало его. Было без четверти пять. Я потёр свой пах и поёрзал, словно мне мешал стояк.

- Там что-то большое? - спросил он.

- Не такой большой. Просто встаёт время от времени.

Он протянул руку. Я протянул свою к его паху.
- Чувствуется, что для меня великоват, - я нащупал небольшую эрекцию.

Он щупал нежно, заставляя встать сильнее.
- У тебя есть время, чтобы заехать ко мне?

- Мне вроде как нужно сделать немного денег.

- Сколько?

- Пять, но мы можем сделать всё, что ты захочешь. Только надо делать быстро. Я должен быть дома к шести.

- Ты должен быть действительно хорошим, раз просишь пять. Я обычно плачу два, ну три, не больше.

Я сунул руку под себя и поёрзал.
Он развернулся и мы добрались до его дома менее чем за пятнадцать минут.
Через пять минут он уже был внутри меня.
Я был дома в шесть с назначенным на следующий вторник свиданием.
Мой отец приехал в шесть пятнадцать. Мы поели в половине седьмого. Он захотел, чтобы я ел с ним и мамой. Горничная подала мне еду. Я надеялся избежать любых разговоров и уткнулся в жаркое с запечённым картофелем.

- Как успехи в школе? - спросил он.

Я утвердительно кивнул.

- Где ты был днём?

- В библиотеке, искал кое-что по истории.

- Что?

- ТВА

- Что за ТВА?

- Теннесси Валлей, электрический проект. Мы изучаем Новую историю.

Я не думаю, что он ожидал вразумительного ответа. Я надеялся, что его знаний не хватит продолжать дальнейшие расспросы. Видимо, так и было.
Я отказался от десерта и ретировался.
Мать, высунувшись из столовой, сказала, что я должен почисть подъездную дорожку и сделать это надо сразу после школы. Это нарушало мои планы, но увидеться с Фредди на следующий день было более важным, чем провести время с Бобби и Мартином.
Свои упражнения я проделывал параллельно с латинской лексикой. Я говорил слово на латыне при отжиме и его английский перевод при опускании, затем тоже самое проделал и при приседаниях. При подтягиваниях заниматься не удалось, потому что я их делал с помощью дверной коробки. Я сделал семь. Больше не позволили мои пальцы.

После того, как закончил домашнее задание, не осталось времени, чтобы проштудировать книги по психологическим тестам. Тем не менее, я смог немножко просмотреть их по дороге в школу, немедленно поискав слово "гомосексуальность" в оглавлении. В первой его не было. Во второй была одна ссылка, ведущая в раздел, посвящённый тесту Роршаха. Там не упоминались какие-либо специфические признаки психологии, но указывалось, что неопределённые ответы при этих тестах являются индикатором гомосексуальности.
Неопределённость ответов озаботила меня. Там полностью обсуждался гомосексуализм и даже более того. Поскольку книга, которую я держал в руках, описывала полное содержание теста, и тот факт, что там упоминается гомосексуализм, показало мне, что это более полная книга, предназначенная для изучения психологам, может сказать многое. Картинки теста смогут определить мои сексуальные предпочтения, представив моему отцу доказательства моих истинных сексуальных предпочтений. Я не мог этого позволить.

К тому времени, когда Роули пришёл за мной в класс отца Барретта, я определённо решил не учавствовать в тестах, не взирая на результаты моего отказа.
Роули так расстроился, что упади рядом бомба, он бы и не заметил.
- Ох, Малькольм, я не понимаю, почему ты не хочешь их выполнять. Мой бог, мальчик, если бы ты выполнил это пару недель назад, сердечный приступ у твоего деда мог случиться дома или, может быть, не...

Вероятно, выражение ужаса на моём лице остановило его.
- Что? - спросил я с тревогой.

Казалось, он не решался сказать.
Ужасная мысль пришла в мою голову.
- Он ехал сюда, когда...

- Ну, ты сам сказал позвонить ему...

Чувство огромной вины ворвалось в мой мозг. Я снова упал в кресло, из которого поднялся. Значит, я позволил этой последней битве с моим отцом, моему отказу от каких-то нескольких бессмысленных тестов стать причиной потери двух людей, которые любили меня больше всего на свете? Я был ответственнен за смерть моего дедушки? Получается, что я убийца своего деда?
Я схватился за волосы и со всей силы рванул их, не почувствовав боли. Я попытался встать, но опрокинул кресло в сторону и упал на него, а затем на пол. Я поднялся на колени и стал биться лбом об пол.
Роули попытался удержать меня.
- Уйди от меня на хуй! - закричал я.

Он отпустил. Я поднялся и пытался сообразить, где дверь. Наконец найдя её, я схватился за ручку, но вынужден был мучаться, пытаясь найти способ открыть дверь. Я пробежал по коридору и выскочил наружу, перебежав через дорогу, рванув дальше по газону.
Как я мог поступить так ужасно? Зачем просто не прошёл эти идиотские тесты? Ебать моего отца. Он уже знал это. Все знали. Тут нечего было скрывать.
Почему мне было не пройти эти глупые тесты?
Я врезался в большое дерево и остановился перед ним, вглядываясь в кору, не обращая внимание на холод, окружающий меня. Кора была в глубоких трещинах, тёмная, неприятно выглядевшая, похожая, как я был уверен, на мой чудовищный эгоистичный мозг. Я убил своего деда, того, кто так бескорыстно и безоговорочно любил меня. Я обнял холодное дерево. Мне хотелось умереть.
Я услышал за собой голос Роули.
- Это был несчастный случай, Малькольм. Сердечный приступ мог случиться где угодно. Это не имеет ничего общего с тобой.

Его слова помогли перенаправить мой гнев внутрь. Я развернулся и взглянул на него.
- Почемы бы вам просто не оставить меня в покое. Я странный. Ну и что? Это не твоё чёртово дело, ни дело моего отца. Я хорошо учусь. Я не попадаю в неприятности. Я выполняю свои ёбанные домашние обязанности. У меня много друзей. Почему, вы, люди, не можете оставить меня в покое? - последние слова я прокричал.

Роули нахмурился, затем произнёс:
- Давай вернёмся внутрь, Малькольм, и поговорим. Всё не так плохо, как ты думаешь.

- Иисус, ты, Иисус! Ты считаешь, что ты Иисус? - я оттолкнул его, убеждённый, что он ничего не понял в моей ситуации.
Я направился прямиком к своему шкафчику, трижды набирая комбинацию в кодовом замке, чтобы открыть, схватил своё пальто и направился прочь от Роули и его офиса к выходу в другом конце здания.
Отец Барретт, наверное, увидел, как я прохожу мимо его двери. Я услышал, когда добрался до поворота в коридоре, как он выкрикнул позади: "Ллойд! Вернитесь!"
Я проигнорировал его и вышел наружу, бросившись бежать по газону. В определённой степени Роули был прав. Это не полностью мой порок. Они вынесли обвинение, но моей вины в этом не было ни капли.
У моего бега не было осмысленного направления, поэтому я скоро перешёл на рысь.Угрызения совести и злость, суицид и убийство мелькали в моей голове, словно непредсказуемый шарик для пинг-понга внутри вращающегося круга.
Я оказался на улице, по которой приходил и приезжал в школу. Подошёл автобус. Я сел в него и поехал в город, хотя никакой определённой цели у меня не было. Я доехал до конечной маршрута в южной части города и прошёл к центру города восемь или десять кварталов.
Было холодно. Лёгкий ветерок делал ещё холоднее. Я поплотнее завернулся в своё расстёгнутое пальто. К тому времени, как до меня донёсся запах моря, когда я добрёл до гавани, мои мысли упорядочились, но не стали менее горесными.
Моя настойчивость в борьбе с отцом на каждом шагу была в значительной мере ответственна за смерть моего деда. Роули был прав, что сердечные приступы происходят внезапно. Мой дед никогда не следовал предписанной диете. Но он мог выжить, если бы не находился в своей машине, торопясь прийти мне на помощь в моём упрямом сопротивлении требованиям Роули.
Но основной причиной всего этого было неразумное желание моего отца, чтобы я жил с ним. Он не любил меня, не принимал меня таким, не ценил ничего во мне. Зачем же такая настойчивость? Было бы намного легче для нас обоих, если бы у нас не было контактов друг с другом.
Может, за этим стояла моя мать? Это не казалось вероятным, ведь она знала, что наша взаимная близость гарантировала конфликты, зачастую с драками.
Если бы он просто оставил меня в покое, забыл о моём существовании, то для нас двоих это было бы лучшим выходом. Я мог учиться в общественной старшей школе и государственном колледже. Деньги не были для меня проблемой. У меня было много мест, где жить, множество людей, которые любили меня, заботились, предоставляя мне кров.
Основной вопрос "что делать" в данный момент ещё не был решён, и, по-настоящему, не всплывал до той поры, пока я не добрался до библиотеки, где в тепле и безопасности стал думать об этом. Там я направился в секцию художественной литературы и усевшись за добротный деревянный стол, попытался сформировать план на ближайшие два года моей жизни.
Библиотекарь этой секции, мягкая разговорчивая молодая женщина, к тому времени знавшая меня достаточно хорошо, уселась в кресло рядом со мной.

- Что особенного в твоём плодотворном уме на сегодня?

Моя улыбка потребовала некоторых усилий, но была искренней и к месту. Я ответил ей:
- Нет, просто думаю.

- Сегодня нет занятий?

Это был провокационный вопрос. Мне не хотелось ей лгать, но также не хотелось выворачивать наизнанку свою душу. Я пожал плечами и понадеялся, что этого хватит.

- Ну, если что-то потребуется, то я буду у себя за столом, - она показала пальцем за своё плечо.

Я раздумывал поехать к Бобби и поговорить с тётей Мартой, но знал, что она скажет, чтобы я шёл домой, до той поры, пока мне не исполнится шестнадцать. Бобби будет слишком занят, чтобы поговорить. Я подумал, что фотограф может быть дома и через пятнадцать минут был возле его квартиры. Его не было. Голод дал о себе знать. У меня хватало денег, чтобы купить себе что-то поесть, но я дисциплинированно настраивал себя на поиск бесплатной еды. Бег был отличной возможностью. Деньги нужно беречь.
Я пошёл в парк, на случай, если подцеплю там клиента, а вместе с ним и бесплатный обед, а также несколько долларов за время в постели. Там было множество людей, большинство которых вышло на перерыв на ланч, но знакомых лиц не было. На северном конце парка находился дорогой ресторан, в котором я дважды бывал. Я уселся на ступеньки из бурого камня рядом со входом и старался высмотреть готовых и жаждущих.
Спустя время вышел официант с клиентами и подарил мне улыбку, но ничего больше. Спустя несколько минут из дверей вышел коренастый мужчина в жилетке и уставился на меня. Я посмотрел на него как можно приветливей, в то время холод просачивался в мою задницу, заставляя её мёрзнуть. Мужчина поднял одну бровь и вернулся внутрь. Спустя минуту выглянул один из старых моих клиентов и позвал к себе. Я был на крыльце у входа за меньшее количество шагов, чем там было ступеней.
- Ты голоден, Томми?

- Немного, - солгал я.

- Ну, присоединяйся и я тебя накормлю, - произнёс тот с дружеской усмешкой.

После того, как был сделан заказ, за наш столик подсел человек в жилетке.
- Ну, - сказал с зубастой улыбкой, - ты тот знаменитый Томми, который, по словам Мака, очень хорош.
Он говорил с акцентом, похожим на французский, но который можно было бы имитировать.
Я сунул руки между ног и улыбнулся обоим, ожидая, что поем и получу двойную плату сегодня.
Он задал стандартные вопросы о том, сколько мне лет, где я живу и учусь, и как успеваю в школе. Используя мой лучший английский и сев прямо, я выдал стандартные лживые ответы, хотя мои успехи в школе были на самом деле так хороши, как я утверждал. Франсуа, как представил его мой приятель, благодарно воспринял мои ответы, хотя скептически отнёсся к моей претензии на шестнадцать собственных лет.
- Я маловат для своего возраста, - было моим ответом на его "В самом деле?"

- Мак говорил мне, что у тебя прекрасное, хорошо развитое тело. Это правда?

Я улыбнулся, пытаясь изобразить смирение.

- Ну, по-настоящему ты слишком молод для меня, но мне хотелось бы увидеть те мускулы, по которым он бредит.

С животом, наполненным мясом и зеленью, я отправился с двумя мужчинами в квартиру Мака в двух кварталах от ресторана. Мак, кстати, любил трахать и был хорош в этом, хотя казалось, что ему определённо за семьдесят. Временами он был быстрее, чем многие, но он был всегда добр и опускал пять долларов в мой карман раньше, чем мы начинали заниматься этим.
Франсуа был впечатлён моим торсом, но горел нетерпением увидеть всё.
- А остальное? - произнёс он прежде, чем я закончил раздеваться. - Божественно! - трижды повторил он, лаская мои ягодицы. - Ну, похоже, я буду разбойником в колыбели [Тот, кто имеет романтические или сексуальные отношения с более молодым партнером. Он женился на 16-летней и ему уже почти 30! (американский юмор)], как и Мак. Ты не против?

Я должен был попросить посмотреть, что он имел в штанах, прежде чем соглашаться с таким энтузиазмом. У него был как Рыбы, не такой длинный, но толстый. Он вывалился из штанов наружу, готовый расти, по крайней мере, один из самых толстых, какие я имел в себе, если не толще, такого типа, на которые я садился сам, не позволяя их владельцам просто втолкнуть их.
Я постарался быть дипломатичным.
- У вас очень большой, мистер Франсуа. Позвольте мне сначала пососать его.

Он улыбнулся Маку, тоже раздевшемуся, и уложил своё толстое тело на широкую кровать. Его одинаково толстый по всей длине член едва поместился в моём рту. Я забеспокоился, что не смогу принять его и надеялся, что смогу довести его до конца своими губами.
Мак поместил своё тощее тело сбоку на кровати, с бутылкой масла в руке, и наблюдал за моей работой. Я старался дать Франсуа всё из своего арсенала. Моя голова перемещалась не только вверх-вниз, но и из стороны в сторону, в то время как мои руки ласкали его волосатые бёдра, живот, яйца и низ промежности. Хоть я и попробовал, но он не допустил мой палец в своё отверстие. Возможно, он знал, для чего я это делал.
В конце концов он приподнялся и снова стал ласкать мои булочки, с каждым проходом погружая пальцы поглубже. Я почувствовал, как его рука оставила меня на несколько секунд, после чего вернулась достаточно скользкой, чтобы соскользнуть вниз и ловко проникнуть пальцами в меня. Они направились прямиком к моей простате, нежно её массируя, заставив у меня встать как перец чили.
Он вытащил и втолкнул снова в моё отверстие, очевидно готовя его к гораздо большей фигуре.
Наконец, он наклонился и прошептал:
- Хватит этого, пора нам идти на золотое кольцо.

Нужно было брать дело под свой контроль.
- У вас очень большой, сэр. Позвольте мне сесть на него. Если я не смогу этого, то поглажу его между своих ног.

- О, я уверен, что ты достаточно большой для меня. Я войду очень медленно, не волнуйся.

Это обещание слишком часто нарушалось.
- Пожалуйста, сэр, как только войдёте до упора, мы можем перекатиться и вы...

- Десять долларов могут помочь для начала? Я обещаю входить очень медленно.

Подключился Мак:
- Не волнуйся, Томми, он очень нежный.

Будучи озабоченным, что, может быть, совершаю ошибку, но желая угодить этим новым и, видимо, богатым клиентам, я соскользнул и улёгся лицом вниз, разведя ноги врозь.
Я видел, как Мак передал ему бутылку и ощутил колебания кровати, когда Франсуа смазывал себя. Бутылка вернулась к Маку и Франсуа оседлал меня. Его большой член втолкнулся между моих ягодиц и прижался к отверстию. Я попытался расслабиться, насколько это было возможно. Давление там увеличилось. Большая головка необрезанного пениса растягивала мой сфинктер. Когда заболело сильнее, я откинул руку назад и толкнул его в бедро. Он остановился, замерев в таком же положении. Я сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, пока моя мышца не приоткрылась и боль не утихла. Я убрал свою руку. Он опустился на меня, удерживаясь на локтях и слегка толкнулся вперёд. Это вернуло меня в воспоминания об огромном жезле Кенни, раздирающем меня на части на мой двенадцатый день рождения.
Однако, на этот раз, моё часто используемое отверстие приняло пришельца. Через несколько секунд я почувствовал, как головка скользнула внутрь, затем вторглась в мою прямую кишку, прошла у простаты и оказалась глубоко во мне. Я глубоко вздохнул и стал ждать того, что должно произойти, надеясь, что это не займёт много времени. Но Франсуа, будучи знатоком, вряд ли спешил побыстрее прервать свои ощущения, находясь, вероятно, в одной из самых тугих поп, в которых он когда-либо был.
Сначала он медленно подвигался во все стороны, стараясь как можно глубже погузиться в меня, толкаясь в моих внутренностях во всевозможных направлениях, не совсем неприятный для меня опыт. Трах пришёл на смену перемещениям. Поначалу он с трудом вытаскивал, даже приостанавливался, хотя полностью - никогда. Там всё время было движение, из-за чего я уверился в его способность поддерживать уровень возбуждения собственного члена.
Франсуа трахал меня порядка двадцати минут, прежде чем позволил себе приблизиться к кульминации, что привело к небольшому увеличению его члена, хотя больно, как я ожидал, не стало. Под конец, он вернулся к перемещениям внутри, после чего выстрелил там своим довольно большим грузом.
Мак быстро занял своё место, когда вялый член Франсуа выскользнул из меня без чьей-либо помощи. Маку также потребовалось времени в два раза большего обычного, наверное, потому, что я был так растянут там. Его оргазм оказался намного жёсче, чем у Франсуа. Он дрожал при каждом своём импульсе, пытаясь одновременно помастурбировать мне. Франсуа перекатил нас набок и мастерски пососал мне, доведя меня до оргазма прежде, чемМак полность разгрузился.
Когда он всосал последнюю каплю моей спермы, то скользнул рядом со мной и прошептал:
- Этот элексир имеет вкус четырнадцати лет. Я прав?

Я смог только улыбнуться.

После душа, опорожнения и назначения даты следующей встречи на будущей неделе, я снова вышел в холодный ноябрьский день, так и не решив, что делать. Дополнительные пятнадцать долларов в кармане придавали уверенности, что я смогу вполне комфортно жить, если сбегу. Поделив расходы, я мог бы остаться у одного из старших мальчиков, которых я знал по "мясной стойке", по крайней мере, двое из которых сами были в бегах, хотя и на год-два старше меня.
Возник вопрос: хочу ли я отстать на два года в своём образовании, а затем учиться в учереждениях с гораздо более низкими стандартами, нежели я учился сейчас. Мне по-настоящему было нужно поговорить с кем-то, кто не будет читать мне наставления и поможет прояснить мои мысли. Очевидно, что этим человеком был Фредди.
Днём он работал, поэтому я направился к Эдвардсу. Фредди выслушал то, что я узнал о моём дедушке, который ехал помочь мне в мой день рождения, о моём чувстве вине и гневе на отца за его участие в трагедии и согласился остаться у Бобби, но я должен был разъяснить всё это его матери, которая в этот час там работала.
Я выслушал лекцию тёти Марты о важности не прерывать своё образование. В конце концов она обняла меня, вероятно догадываясь, что, скорее всего, не убедила меня. Во время её речи Бобби смотрел на меня с беспокойством, но был занят, чтобы присоединиться к разговору.
В шесть я позвонил матери, чтобы сказать, что не буду ночевать дома, но утром пойду в школу и приду домой днём.
- Но, дорогой, твой отец будет в ярости. Где ты?

- С друзьями.

- Ах, дорогой, Малькольм, ты действительно немедленно должен вернуться домой. Я могу забрать тебя, если ты хочешь. Почему...

- Я буду дома завтра.
Я повесил трубку, в попытке оградить себя от обвинения отца в трагедии на прошлой неделе. К тому времени я возложил большую часть вины за смерть моего деда на отца, отторгая всё больше и больше угрызения совести, мучившие меня весь день.
Когда без четверти девять прибыл Фредди, я убедил себя, по крайней мере поверхностно, что большая часть вины за потерю моих дедушки и бабушки лежит на моём отце. Если бы он не искал всегда способы сделать мне больно, доказать свои суждения обо мне, моей бабушке было бы хорошо, мой дед мог прийти в себя от сердечного приступа дома. Я был готов изливать причину за причиной, чтобы не возвращаться домой. Два года не будут полной потерей, так как я мог бы заниматься в библиотеке и заработать достаточно денег, чтобы заплатить за своё образование в хороших школах, когда придёт время. Если же я вернусь домой, нападки моего отца будут продолжаться и, скорее всего, под конец заставят меня взорваться в любом случае.

Фредди убеждал, отметая всё это, прежде чем я смог прийти к определенному решению.
- Чёрт, Маакум! Просто игнорируй сукина сына. Просто делай, то что он говорит и игнорируй всю чушь. Чёрт! Ничто не вернёт назад твоего деда. И ты знаешь, что он говорил бы тебе просто ходить в школу и и игнорировать твоего отца. Это всего лишь два года. Мы были вместе около него с семи лет и до сих пор. Два года ничего не значат. - Он обнял меня. - Ты снова убежишь, я знаю, что ты собираешься 'делать это. Что, если тебя схватят копы или подхватишь болезнь, или ещё что-то. Почему бы тебе не вернуться к Эдвардсу. Так мы будем вместе несколько дней, почти всю субботу и ты не попадёшь в беду, и часто будешь подальше от дома.

- Он никогда не позволит мне работать с тобой.

- Может быть, нет, может быть, он согласится. Попроси свою мать поговорить с ним. Это хорошая работа. Я получил шестьдесят девять долларов в прошлом месяце. Конечно, это не то, что ты делаешь своей большой попой, но, мне не нужно беспокоиться о полицейских или триппера, или что меня увидит тот, кто знает мою маму. Просто возвращайся завтра домой и скажи, что извиняешься, и ничё не не говори об его вине во во 'сём этом, - он остановился. - Чёрт, Малькольм, я не хочу потерять тебя. Ты мне брат и я люблю тебя.

Эти последние слова стали единственным, что направило меня домой после школы на следующий день. Дома была мать. Я попросил прощения за своё отсуствие накануне, говоря, что мне было очень грустно из-за своего отца, но никогда не повторю этого без разрешения. Она заговорила о том, как эти поступки плохи и бла, бла, бла. Всё те же старые песни. Я отправился разравнивать гравийную дорожку к сараю и убирать грязь, вычищая мусор из кустов живой изгороди на фасадной стороне.
Как ни странно, но мой отец ничего не сказал, когда пришёл домой, даже за обеденным столом. Зашла речь о поездке, которую он планировал вместе с мамой на День Благодарения. Я должен был остаться со своей тётей. Я ничего не сказал, что ожидаю Джорджи, который должен был приехать в следующую среду вечером.

Субботним утром всё вернулась на круги своя. Через мать мне было передано очистить главное и заднее крыльцо. Это должно было занять весь день. В три в центре меня ожидал клиент. Я приступил пораньше, неистово работая и раздумывая всё утро, что же делать. Главное крыльцо было закончено к половине двенадцатого. Я занялся задним крыльцом, в процессе разлив моющее средство. В два я принял быстрый душ и в два двадцать был на пути к конечной трамвая. Трамвая не было, поэтому я автостопом добрался до троллейбусной линии и был в центре в три десять. Мой трик [trick - трюк, перен, клиент проститутки] ждал меня.
Обычно по субботам я имел дела, по крайней мере, с тремя клиентами, но сейчас сделал только двух, упросив второго подвести меня в мою часть города, по счастью у парня была машина. Стемнело и я в благодарность всю дорогу играл с его членом. Я бы пососал его, но он побывал в моём заду и парень только слегка его почистил.
Я остановился у магазина и купил моющее средство. Когда мой отец холодно пожелал узнать, почему я не закончил среднюю часть заднего крыльца, я поднял упаковку этого средства.

- Я бегал за средством. Доделаю завтра после мессы. Ты должен мне тридцать восемь центов.

Он уставился на мгновением, затем полез в карман за монетами. Я протянул ему чек.
Избавившись в туалете от дневных поступлений, я позанимался, принял душ и поужинал на кухне вместе с новой белой горничной. Никто не возражал.

Утром в воскресенье я отправился на мессу, снова позавтракав на кухне. Опять же, не было никак возражений. Заднее крыльцо было чистым к двум часам, а так же две лестницы, ведущие к нему и три окна на нём, со всех трёх сторон, снаружи и внутри. Никому ни говоря ни слова, я пошёл к Фредди.
Фредди посчитал, что я своей независимостью лезу на рожон.
Он мог быть правым, но:
- Если я позволю ему управлять моей жизнью, он никогда не вернёт её мне. Я выполняю обязанности, но это всё.

- Ты спрашивал его о работе у Эдвардса?

- Фредди, это то, что доведёт его до бешенства.

 

Мать пообещала "хороший день рождения". Я предложил отпраздновать его у Фредди. Она возражала. Мой отец забыл о нём. Четырнадцать лет, открывающие финальные два года перед легальной свободой от моего отца официально начались. Чтобы не создавать проблем, мы повторили маленькую вечеринку у Фредди сразу после школы; угощение было, конечно же, от Бобби. Это закончилось в шесть. Я поужинал вместе с моими родителями. Моя мама попросила не упоминать день, когда мне стукнуло четырнадцать.

 

В среду днём мои родители уехали на праздничный уикенд Дня Благодарения [четвёртый четверг ноября] В Нью-Йорк. Я должен был оставаться у моей тёти, но с её разрешения, ночь со среды на четверг я провёл с Джорджи и Фредди у Бобби. Джорджи был очень озабочен, жалуясь, что в качестве партнёра в сексе может использовать только свою руку. Он дважды за ночь ввернул мне своим растущим членом, ставшим такого же размера, как и мой. Праздничный обед состоялся у Фредди, в субботу мы сходил послушать джаз-бэнд, играющий в одном из клубов в негритянском деловом районе, а в воскресенье там же, в парке встретились с семьёй подружки Фредди. Фредди подержался за неё руками.

 

На следующей неделе Чарльз Роули не беспокоил меня тестами. Не упоминали о них ни мой отец, ни мой классный руководитель. На самом деле, кроме эпизодических обязанностей, передаваемых через мою мать, контакты между моим отцом и мной были минимальными и непримечательными, вплоть до Рождественнских каникул, которые он планировал провести с матерью в Европе.

 

Я стал более спокойным, уверенным, что нынешний modus viviendo [образ жизни, лат.] может сохраниться до тех пор, пока я не стану раскачивать лодку. Суетился я только по предварительно назначенным датам, что позволяло избегать торчания на "мясной стойке", где копы дважды в декабре совершали облавы. Я только дважды посещал места на Восточной стороне, главным для организации связи. Один из трёх "Джонов"дал мне свой номер телефона. Двое других назначали дни, время и места для встреч. Они понимали, что могли быть случаи, когда у меня не будет возможности быть там из-за домашних обязанностей и другой непредвидимой необходимости.
Джорджи большую часть каникул провёл вместе с нами, трижды ездил со мной на встречи с клиентами, заработал два бакса за то, что получал каждый раз минеты, наблюдая, как меня дважды траханали. Последний парень, вероятно, очень гордился своим семью с половиной дюймовым органом. Я бы тоже таким гордился.
Джорджи тоже повторил наставления Фредди игнорировать всё, что делал и попытается сделать мой отец.
- Он кусок дерьма. Просто игнорируй его, как говорит Фредди. Меньше чем через два года ты будешь жить с тётей Мартой.

На новый год Джорджи решил быть в центре, с тем, чтобы Фредди трахал его, в то время как он под действиями Фредди будет толкаться во мне. К сожалению, он кончил задолго до Фредди и до наступления нового года. Я был единственным, кто кончил минута в минуту, аккуратно дроча самому себе и приложив ухо к новенькому радио, рождественскому подарку Фредди, по которому велась трансляция отсчёта из Нью-Йорка.

 

В марте Фредди исполнилось пятнадцать. Бобби обслуживал шумную вечеринку, состоявшуюся в его доме. Пришла подружка Фредди и некоторые чёрные приятели из парка. Спайк, одни из гостей, за которого я больше всегобеспокоился, вписался очень хорошо. Видимо, он считал Фредди приятелем. С другой стороны, Саймон, ушёл сразу после того, как молча поел. Это был единственный раз, когда я видел его за длительное время.
Бобби потерял пару клиентов и в последние недели вынужден был мириться с неприятностями. Кто-то бросил камень в его окно и вывел краской "любовник негров" на входной двери. Среди местных жителей решение Верховного Суда в деле Браун против Совета по образованию не стало популярным [судебный процесс, закончившийся решением Верховного суда США в 1954 году, которое признало противоречащим конституции раздельное обучение чернокожих и белых школьников].

Я тоже потерял нескольких клиентов в первом квартале нового года, правда, по большей части из-за того, что они всегда были в поиске нового "мяса". Другие же, как Мак, Франсуа и фотограф были весьма рады видеть меня каждую неделю. Фотограф стал своего рода другом, с удовольствием выслушивая о моих трудностях и нуждах, советуя что-то, хотя, по в основном, это были старые советы оставаться в школе и упорно избегать дерьма. Но, тем не менее, я комфортно чувствовал себя рядом с ним, и, всё чаще, с Франсуа.
Француз, да, в действительности окавшийся настоящим, всегда интересовался тем, что я прохожу в школе, всегда настаивая, чтобы я приносил свои книги, когда мы встречались, как правило, по средам. Я узнал, что ресторан, где мы встретились впервые, был его собственностью и он обычно предпочитал от восемнадцати до двадцати пяти, парочку из которых я встречал и одного, которого знал по "мясной стойке". Его английский был хорош главным образом из-за его плодовитого чтения. У него была довольно приличная библиотека в его квартире над рестораном, в которой находилось порядка тысячи книг. Когда я рассказал ему о планах уйти из дома своего отца, когда мне исполнится шестнадцать, то он заверил меня, что финансово поможет продолжить моё образование в колледже.
- Ты очень умный мальчик и должен научиться всему, прежде чем станешь работать.

Он часто эксперименттировал в сексе, перепробовав множество поз, включая и ту, когда я вставлял ему. Мы использовали различные смазки, с разными ароматами, от розы до корицы. Моей любимой позой стала та, в которой я сидел у него на коленях, лицом к нему, а он накачивал в меня.
Он любил, когда я проделывал свои упражнения голышом и смазывался маслом перед ним, после чего мы приступали к действу. Его член становился мягким не менее, чем после сорока минут работы.
Но, мои доходы упали и я вынужден был искать новых клиентов. С начала года на "мясной стойке" не было облав и на Страстной неделе, первой полной неделе апреля, я вернулся туда, где меня дважды сняли, на второй раз новый клиент.

Джорджи остановился у Фредди и вместе со мной и Фредди у Бобби, но на этот раз решил поработать с Фредди у Эдвардса, а не ходить суетиться со мной, когда я делал это. Я подумал, что он волнуется, что это может повлиять на его сексуальную ориентацию. Он не ввинчивал мне до второй ночи, хотя возможно потому, что в первую мы спали у Фредди.

В субботу вечером перед Вербным воскресеньем, будучи свободным из-за пребывания моих родителей в Европе, я получил трёх новых клиентов, второй из которых, молодой мужчина на новом автомоюбиле, привёз меня к себе домой неподалеку от дома моих родителей. Очевидно, что он был богат и ему понравилась моя мускулатура.
Мы встречались ещё трижды за время каникул. Я думал сказать ему, что мы соседи, но отложил это до той поры, пока не узнаю его получше.

В Пасхальное воскресенье мы сходили в церковь тёти Марты и понаслаждались там музыкой и атмосферой, после чего отправились в парк, для того чтобы перекусить и поиграть в софтбол. Фредди провёл большую часть дня с Линдой, к тому времени он приступил к серьёзным "обжиманиям".

Мои родители должны были приехать домой поздним вечером в понедельник, поэтому я побывал в центральном парке, затем у "мясной стойки", чтобы добавить что-то к моему разбухающему счёту в банке, который только что миновал двухтысячную отметку.
Клиент, которого я не видел несколько месяцев, нашёл меня в парке и заплатил четыре бакса за минет. У меня был ранний ужин в ресторане Франсуа, которого, как я узнал, в этот час не было и поэтому я направился к "мясной лавке". Там в течение часа я был в одиночестве. Бывший клиент, которого не заинтересовало моё хорошо знакомое ему тело, махнул, проезжая мимо. Марк, один из здешних завсегдатаев-хастлеров, присоединился ко мне через несколько минут после этого. Мы сравнили наши доходы на каникулах. Он получил больше, чем я, по крайней мере, по его словам, но это выглядело несколько неправдоподобно. Он был очень красивым семнадцатилетним парнем со светлыми волосами и пылающими голубыми глазами, готовый делать всё, что захочет клиент. Я находил его привлекательным, надеясь, что однажды между нами будет связь.
Когда мы разговорились, подошла ещё пара ребят, примерно его возраста. За ними немедленно подъехал полицейский фургон. У меня с собой был первый том библиотечной книги "Взлёт и падение Римской империи" и я уселся на ступенях, притворившись читающим. Копов это не впечатлило. Один из них схватил меня за руку.

- Эй! - крикнул я. - Отпусти меня. Я ничего не делал.

- Топай в фургон или я надену на тебя браслеты.

Мы вчетвером выстроились, уперев руки в фургон, а полицейские обыскивали нас. Моя книга была вынута из моей руки. Деньги, все, которые были у меня, вытащили из кармана, но затем вернули. Коп обхлопал меня везде, даже между ног.

- Ладно, давайте внутрь, приятные мальчики.

Я позволил отвести меня к задней части фургона и последовал за тремя другими внутрь. Один из подростков лягнул ограду из колючей проволоки, отделяющую нас от офицеров, сидевших впереди.

- Повтори ещё раз это, парень, и ты этой ночью получишь вместо хуя дубинку в свой зад.

Я был в ужасе, но не из-за полиции, а от того, что произойдёт, когда мой отец узнает об этом. Мальчики, попадавшие в облаву, возвращались на улицу на следующий день. Кому было меньше шестнадцати, тех из полицейского участка должны были забирать родители или опекун. Я знал одного, сбежавшего, которому было пятнадцать и чей клиент, выдававший себя за его дядю, утверждал, что претензии снимаются при предъявлении двадцатидолларовой купюры, так он говорил. Я не сделал одного разрешённого телефонного звонка и мой читательский билет с моим настоящим именем и адресом был в книге, которую держал офицер впереди. Я почувствовал обречённость.
В участке меня подвели к одному из многочисленных столов и задали очевидные вопросы. Я продолжал протестовать, настаивая, что просто читал книгу и не знаю, за что меня арестовали.

- Во-первых, малыш, ты не арестован. И никогда не пытайся втирать эту фигню, Томми. - Он перестал печатать двумя пальцами и улыбнулся мне, называя моё уличное имя. Ты суетился на том углу в прошлом году. Я видел тебя множество раз. Не думай, что фантазии с книгой кого-нибудь одурачат. Иисус, у тебя есть даже читательский билет. Надо было использовать другое имя. Ты хоть читал эти книги, которые носишь, и которые я видел?

- Конечно.

- Да что ты. Так о чём вот эта книга, умник?
Он открыл её и полистал несколько страниц без картинок. Он прервал меня, как только я упомянул "золотой век антонинов" из первой главы.
- Хорошо, я впечатлён. Просто ответь на вопросы и твой старик заберёт тебя домой.

Одним из вопросов был о моём номере телефона. Я попытался спорить с полицейским.
- Офицер, мой отец изобьёт меня до полусмерти, если вы позвоните ему. Он уже раз ломал мне рёбра. Пожалуйста, просто отпустите меня домой и я обещаю, что никогда не пойду туда, пожалуйста.

- Да-а, и Билл Саттон никогда больше не станет грабить банки. Во всяком случае, ты просто получишь по жопе, чтобы не занимался этим дерьмом. Если бы ты был моим, ты бы месяц не мог ходить. Ну, какой у тебя номер телефона?

Он стал угрожать, что пошлёт патрульную машину к дому и привезёт сюда отца. Затем, выяснил район, в котором я жил.
- Чёрт, ты богатенький мальчик. Так какого дьявола ты занимаешься суетой? Ты же не должен нуждаться в деньгах? Тебе должно быть нравится получать член в жопу. Ты странный или что-то в этом роде?

Я назвал номер телефона, но сказал, что отец не вернётся домой раньше девяти. После того, как никто не ответил на звонок, он запер меня в клетку с двумя другими и пьяным.
Тот, который помладше, крикнул:
- Ты что, не понял, что говорил с ребёнком? Ты видишь, что он не с нами. Из-за него мы тут. Когда я увижу его на улице, то надеру ему жопу, ублюдок!
Не было похоже, что он в состоянии побить меня, не смотря на его хорошо сложенные шестнадцать лет.

- Они вызвали твоего старика, Томми?

Я кивнул.
- Его нет дома, но скоро будет. Он убьёт меня.

- Чёрт, меня тоже. Что нового?

- Вы двое, заткнитесь, - прорычал шестнадцатилетний.

Мой отец вошёл в комнату полтора часа спустя, оглядываясь во все стороны, пока не заметил меня. В его глазах была ярость. Офицер переговорил с ним несколько минут, заставив подписатить две бумажки, затем подошёл, чтобы выпустить меня.
Я ожидал, что удар последует прямо в полицейском участке. Вместо этого, мой отец просто вышел из комнаты.
Коп протянул мне книгу и произнёс:
- Топай, малыш. Иди к своему старику.

Он проводил меня до площадки лестницы. Отец ждал на её середине.
- Поторопись, мальчик, - процедил он сквозь зубы.

Поездка прошла без слов, пока мы не подъехали к дому.
- Топай прямиком в свою комнату. Не говори не слова.

Я смиренно выполнил это. Небыло ничего, чтобы я мог сделать или сказать, не было никаких причин спорить или даже обвинять его. Отрицать и лгать тоже не было вариантом. Была только мрачная озабоченность тем, что он предпримет. Единственной надеждой было строгое наказание, которое когда-либо кончится. Казалось, что он должен будет стремиться предотвратить мое суечение снова. Снова, с большой вероятностью замаячила военная школа-интернат. По-любому, я не собирался принимать это. Хуже, что побег теперь тоже не казался оптимальным вариантом. Суета была ожидаемым источником дохода, когда я сбегу, источником, который оказался более опасным, нежели я ожидал. Если я попадусь ещё раз, реакция копов может стать более печальной. Реакция моего отца тоже могла быть ужасной. Я почувствовал себя в ловушке, из которой не видел выхода, кроме моего шестнадцатого дня рождения.
Я ожидал, что мать придёт полностью обезумевшей, но она не появлялась до тех пор, пока не пришло время идти в школу. Она ничего не сказала, пока мы туда ехали.
- Как ты мог? Что делать, если какой-то репортёр увидел бы тебя и узнал, что ты не какой-то уличный мальчишка из неблагополучной семьи? Ох, Малькольм, зачем?

Её слова меня временно освободили. Попасть в неудобное положение было её единственной заботой. Трудности, связанные с гомосексуализмом не возновали её. Дерьмо, думал я, я был застукан полицией за суету. Это действительно не имело ничего общего с тем, что я странный. Девушек хватали за тоже самое. Я сдержал возникший на моём языке ответ.
- Я сожалею, - выпалил я непроизвольно. Это удивило меня.

- Боже мой! Я надеюсь на это. Твой отец очень расстроен. Он позвонит в школу, чтобы тебя сажали на автобус, и тебе лучше быть там, или я не знаю, что будет. Как ты мог?

Я попытался полностью погрузиться в учёбу в течение дня. Томми, Френсис и другие понимали, что что-то не так, но я пожимал плечами на все их вопросы и склонял нос к книгам. Единственной утешающей мыслью было то, что наказание свелось к ежедневным принудительным посадкам на автобус, по-видимому, стало моим единственным наказанием; я надеялся, что меня не отправят в школу-интернат. Я ожидал более драконовских мер со стороны своего отца.
Его сын был не только пидор, он ещё вышел на улицу продавать своё тело незнакомым людям, был арестован как обычная шлюха, как уличный мальчишка из неблагополучной семьи, как сказала моя мать. Моей единственной надеждой было смирение и абсолютное послушание, по крайней мере, на некоторое время.
Я стоял в очереди, чтобы сесть в автобус. Водитель высадил меня перед домом. Было указание, что мне надо очистить подвал. Я переоделся и и приступил к делу, работая там до шести. Когда я спустился вниз после душа и переодевания, мой ужин ожидал меня на кухне. Мне действительно не хотелось видеть отца и такое положение прекрасно устраивало меня.
В тот вечер я не проделал свои упражнения, только занимался. Мне нужны были высокие оценки.
Я обдумывал возможность нанести ночью визит Фредди, но отклонил это, как слишком рискованное. Сейчас необходимо было абсолютное послушание. Это было моей единственной надеждой.

За обедом в среду я рассказал Френсису, что произошло. Он был в курсе моей суеты, а мне нужно было выговориться.
- Что сказал твой отец? Он должен быть в ярости, по настоящему в ярости.

- Ничего, на самом деле ничего. Но я сижу дома, когда я не в школе. Я должен садиться на автобус в школу и из неё. Я надеюсь, что это всё.

- А что он ещё может сделать? Тебе не нужно в суд или ещё куда, а?

- Нет, коп сказал, что я был не арестован, а просто задержан, или что-то в этом роде. Я не знаю. Я просто надеюсь, что это всё.

 

Это было не так.
Рано утром в пятницу, прежде, чем я встал, мой отец появился в моей спальне вместе с двумя мужчинами в белых халатах.
- Малькольм, просыпайся и одевайся. Ты идёшь на прогулку.

На мгновение, я подумал, что исполнилась моя мечта. Прогулка? Мой отец никогда не брал меня на прогулки. Двое мужчин в халатах остались у дверей. Я сел, пытаясь собрать воедино, то что я видел. Почему мужчины в белых халатах? Один держал что-то из плотной ткани. От этой штуки вниз свисали ремни.
- Поторопись, Малькольм. Это будет хорошо для тебя, для всех.

Я всё ещё плохо соображал. Никак не мог взять в толк. Я посмотрел на мужчин, затем на отца. Он встал позади кровати.

- Ну, Малькольм! Вставай. Ты сам виноват в этом.

Всё стало ясным. Эти люди были тут, чтобы забрать куда-то меня, туда, куда бы я не хотел, место, в котором я, вероятно, буду заперт. Я напрягся и посмотрел в окно, расчитывая, смогу ли я выпрыгнуть через него. За ним находилось ещё одно зимнее окно. Я порежусь и вероятно сильно, чтобы быть способным спрыгнуть с крыши крыльца и убежать. Я не смог заставить себя.
Я начал подниматься. Мужчины у дверей выпрямились. Сукин сын был наготове позади. Мужчины в халатах были из больницы. Возможно, что из психиатрической. Я слышал о местах, где гомосексуалистов держали взаперти, держали подальше от публики, которая им угрожала, с глаз долой, навсегда. Мне захотелось драться, убить моего отца, если смогу. Почему нет? Мне терять было нечего. Моя свобода пошла неизвестно на что.
Моя одежда находилась в дальнем углу от моего стола. Я медленно подошёл туда и потащил кое-что из одежды, всё время думая о том, чтобы я могу использовать как оружие, смертельное оружие, оружие, способное быстро убить. В в верхнем ящике стола лежали ножницы.
Я перебросил штаны и рубашку на кресло у стола, затем подошёл и сел на него, чтобы надеть носки.
- Зачем ты это делаешь? - спросил я, больше, чтобы просто потянуть время, нежели другое. - Мать знает?

- Давай одевайся.

Я встал и надел рубашку, затем наклонился, словно поправляя её. Я выдвинул ящик. Передо мной были ножницы. Позади меня никто не двинулся. Я взял их правой рукой и сделал вид, словно собираюсь застегуть пуговицы на рубашке. Глубоко вздохнул. Возможно, это моё последнее действие в качестве свободного человека. Я должен сделать это правильно. Ударить его в сердце сбоку, надеясь, что попаду между рёбер. Я должен был заставить его поднять руку.
Я быстро повернулся и ударил его в лицо. Он поднял обе руки и отпрянул назад, блокируя удар. Я взмахнул снизу ножницами. Он стал отступать. Я нанёс удар ножницами, но они не вошли. Они ударились о кость. Я выдернул их и попытался снова всадить в него. Показалось, что на этот раз они вошли. Я ударил так сильно, как только смог. Падая, он развернулся. Я упал на него сверху, рука с ножницами потеряла свою силу.
Руки схватили меня сзади, оттаскивая от моего отца, и бросили на пол. Кто-то навалился на меня сверху, выкручивая руки. Пара рук держала мою левую руку. Один из мужчин уселся на моё левое плечо. Я постарался перекатиться из под него. Когда это не получилось, я лягнул, но никого не достал. Ножницы вырвали из моих рук.

- Посмотри малыш. Я не хочу причинять тебе боль, но буду вынужден, если придётся. А теперь успокойся! Успокойся!

- Ты ублюдок! - кричал мой отец.

- Пошёл на хуй! Ублюдок ты! - я кричал так громко, как мог, - Я...

Рука схватила меня за шею и сильно сдавила. Стало мучительно больно.
- Сейчас же успокойся, малыш!

Мои ноги привязали к животу. Это должно быть, сделал мой отец.

- Иди на хуй, сукин ты сын!

Ноги связали ещё раз.
Я боролся изо всех сил, но понимал, что буду побеждён. Эти двое знали, как справиться с четырнадцатилетним, не зря же они работали там. Я расслабился. Что-то скользнуло по моей левой руке. Это была смерительная рубашка. Они взялись за мою другую руку и перекатили меня на спину. Я не сопротивлялся.
Когда они подняли меня на ноги и связывали меня, я посмотрел на своего отца. Он глядел туда, куда я ударил его ножницами.
Один из мужчин усадил моего отца на кровать и осмотрел рану. На рубашке была кровь, но не очень много.

- В следующий раз я сделаю это лучше.

- Не будет следующего раза, мой мальчик. Ты уходишь навсегда.

- Угу. Однажды я выйду. Однажды.

Он посмотрел на меня, затем на свой бок, затем опять на меня. На его лице появилось выражение, которое я никогда не видел у него раньше. Это был страх. Он знал, что я был прав, что я найду способ убежать. Он боялся. Я плюнул в него, но промахнулся мимо его лица. Он отвернул голову в сторону.